Избранные крутые детективы. Компиляция. Романы 1-22 [Джадсон Пентикост Филипс] (fb2) читать онлайн

Хью Пентикост СНАЙПЕР

Часть первая

Глава 1

Кабинет директора Пелхам-Холла казался прохладным оазисом в этот жаркий, душный августовский полдень. Причиной тому был работающий кондиционер. Это было просторное помещение, одна из стен которого состояла из вереницы окон, выходящих на школьный дворик и небольшой пруд. В следующем месяце тенистые аллеи, спокойные, безлюдные пока жилые помещения и классные комнаты, гимнастический зал и лодочные эллинги наполнятся беготней по меньшей мере четырех сотен мальчишек. Пока же Пелхам-Холл вполне походил – если отрешиться от доносящегося издалека гула мощных газонокосилок – на город-призрак.

Два человека, сидевшие в кабинете директора, были полной противоположностью друг друга – как по внешности, так и по многим другим качествам. Мужчина, сидевший за широким письменным столом и казавшийся занятым бесконечным перекладыванием и выравниванием лежавших на нем предметов, был строен, не слишком высок, темноволос и аристократичен, имея почти боттичеллевскую привлекательность. Вот только линия рта выдавала некоторую нерешительность характера, да и глаза постоянно бегали из стороны в сторону. Его светло-серый шерстяной костюм был отлично скроен, а из нагрудного кармашка выглядывал край платочка из ирландской пряжи, который он бесконечно извлекал наружу и снова убирал обратно. Столь же последовательно он копался в боковом кармане пиджака, но так и не находил искомый в нем предмет. Он относился к числу людей, недавно бросивших курить.

Второй мужчина, вольготно разместившийся в зеленом кожаном кресле, производил иное впечатление. Встав, он мог заметно возвыситься над своим собеседником, будучи ростом под метр девяносто. Плечи тоже производили впечатление своей массивностью, хотя талией он скорее походил на танцора. Толстые пальцы были подвижны, как у пианиста, а глаза – голубее невозможно представить. Массивную челюсть и широкий рот отчасти скрывали бурно произраставшие ярко-рыжие борода и усы. Под стать им были и волосы на голове – густые и такие же рыжие. Одет добротно, даже богато, с налетом беспечной вальяжности – сшитые на заказ туфли, серые фланелевые брюки, легкий шерстяной пиджак и темно-синяя рубашка, распахнутая у горла. Белые зубы сжимали мундштук изогнутой трубки. Всем своим видом он походил на древнего викинга.

– Вас могут заинтересовать фотографии на задней стене, – проговорил стройный джентльмен. Речь его отличалась отменной изысканностью и казалась немного эмоциональной. – Выпускной класс в Гарварде. Отец в тот год был капитаном стрелковой команды. Вот отец в студенческом спектакле – он исполнял роль Клавдия в «Гамлете». Вот он в форме капеллана в Первую мировую войну. Вот в двадцать девятом закладывает первый камень в основание Пелхам-Холла. Вот отец в теннисном костюме. Говорили, что в четырнадцатом он победил самого Мориса Маклафлина. А вот отец в обществе попечителей Пелхам-Холла в двадцать пятую годовщину его основания – тысяча девятьсот пятьдесят пятый.

– Это в том самом году было? – спросил рыжебородый.

– Да, весной. Завтра, мистер Джерико, будет десятая годовщина «Дня С».

– «Дня С»?

Аристократический рот изобразил кривую ухмылку.

– Имеется в виду «День Смерти», – пояснил ее обладатель, сделав элегантный жест в сторону окон. – Вот, через одно из этих окон. Десять лет назад здесь еще не было кондиционера. А день выдался жаркий, как сегодня. Окна были распахнуты. Отец сидел на этом же самом месте, где сижу я. – Улыбка на лице говорящего увяла. – Прямо между глаз, мистер Джерико.

– Вы сказали «день»? Но это же было поздним вечером?

– Да. «День» – это просто фигура речи. – Платок покинул карман, но тут же снова вернулся на место. – А что это за табак вы курите, мистер Джерико?

Джерико усмехнулся:

– Это не для людей из Гарварда, мистер Пелхам. Эту смесь делает табачник из Нью-Хейвена. Она так и называется – «Смесь мистера Грина». – Он перекинул ногу на ногу. – Но мы уклоняемся от темы, мистер Пелхам.

– Честно говоря, я не особенно понимаю причину такого интереса к личной жизни отца. Осталось множество фотографий. Он… он любил фотографироваться.

– Фотографий мне будет недостаточно, – сказал Джерико. – Портрет вашего отца увидит огромное число людей: члены семьи, десяток тысяч мальчишек, закончивших Пелхам-Холл за те двадцать пять лет, что ваш отец возглавлял его, сотни учредителей и сотрудников – бог знает кто еще. Поэтому в картине должна быть отражена индивидуальность вашего отца, а для этого мне необходимо лучше узнать личность человека, портрет которого я пишу.

– Ха! – воскликнул Фредерик Джордж Пелхам-младший с горечью в голосе.

Ярко-голубые глаза Джерико неотрывно смотрели на Пелхама, и тому пришлось отвести взгляд.

– Каждый человек по-разному представляется разным людям, – сказал он. – Для меня отец был одним человеком, для двух моих сестер – другим. Моя мать и племянник – его внук – воспринимали отца совсем не так, как его бывшие зятья. Но поскольку мадам Дю Барри заказала вам этот портрет, я полагаю, что вы должны удовлетворить ее желание.

– Мадам Дю Барри?

– Я о своей сестре Луизе. Вы разве не знали, что на протяжении нескольких поколений мальчики Пелхам-Холла называли ее не иначе как Дю Барри? Царственная, золотая особа! Богиня секса. Знойная красавица, созданная лишь для богов. Впрочем, как в свойственной ему манере заявлял мой вульгарный зять Артур Фрост, «в ванну она должна ходить, как и любой другой человек».

– Я уже обсудил деловую сторону вопроса с вашей сестрой, – сказал Джерико, причем тон его голоса заметно похолодел. – Художественное решение портрета остается за мной. Не будет понимания личности Джорджа Пелхама-старшего, не будет и картины.

– Каждый человек должен жить по своим стандартам, мистер Джерико. Но держу пари, что, когда вы подойдете к осознанию того, что называете «личностью» моего отца, вы окажетесь в таком смущении, что, боюсь, никакого портрета вообще не получится.

– Ну что ж, – сухо ответил Джерико. – Десятки других людей хотят иметь свой портрет.

К своим сорока двум годам Луиза Пелхам оставалась поразительно красивой женщиной. Выше среднего роста, с роскошной фигурой и золотистыми волосами, обрамлявшими гордо посаженную голову, она в другие времена обрела бы имя Юноны. Она была и оставалась всегда самым очаровательным членом семейства Пелхамов, затмевая собой и собственную мать, и младшего брата Фредерика Джорджа Пелхама-младшего, и свою сестру Джорджиану, и внучатых родственников, которые лишь изредка появлялись на сцене. Работа Артура Фроста часто разлучала его с женой Джорджианой и их сыном Уолтером. Дрю Стивенс, бывший муж Луизы, продолжал наведываться в ожидании очередного шанса, но та, похоже, окончательно вычеркнула его из своей жизни. Даже его имя теперь никогда не упоминалось. Она презирала его постоянную манеру заниматься безуспешным выпрашиванием денег.

Пока художник Джон Джерико беседовал с Фредом Пелхамом в директорском офисе, Луиза лежала на жесткой кушетке на балконе своей спальни в фамильном доме. Свои длинные, изящные руки она уложила под золотистые волосы. Прекрасное, стройное тело покрывал красивый загар. Она вообще обожала бывать на солнце. В зимнее время солнечные лучи заменяли лампы. Четверых парней исключили из Пелхам-Холла после того, как их застали подглядывающими в бинокль за Луизой – та возлежала на кушетке как будто в ожидании любви.

Приглашение Джерико братом Фредом в директорский кабинет показалось ей вполне естественным. Фред всегда мечтал о том дне, когда он сможет сесть за отцовский рабочий стол. Сам он не обладал ни силой, ни знаниями, ни человеческой теплотой, чтобы заниматься этим делом. Из вежливости его назначили председателем Правления учредителей – должность скорее почетная, нежели ответственная. Но покуда директор, доктор Джеймс Инглиш, находился в кратком отъезде, Фред принимал Джерико, сидя именно в директорском кресле.

Джерико!

Легкая дрожь пробежала по пунцовым губам Луизы. Всю жизнь, как она уверяла себя саму, ее окружали вниманием слабые мужчины. Ни у кого из них не было ни энергии, ни силы характера, ни воли, достойных ее отца. Когда Дрю Стивенс занимал должность преподавателя истории в Пелхам-Холле, Луиза была еще подростком. На семнадцать лет старше ее, он был учтивым, в меру остроумным и довольно симпатичным господином. Но отнюдь не рыцарем со сверкающим мечом, готовым сразиться с драконом. Он влюбился в это золотое дитя. Она же в некогда возникшем порыве отчаяния из-за невозможности добиться внимания отца вышла замуж за этого привлекательного джентльмена. Сейчас же Дрю Стивенс уже не мог удовлетворять желания и страсти, бушевавшие в ее душе, – с таким же успехом он мог бы отправиться на Луну. И она возненавидела его за эту слабость, за то, что он стал стареть, за то, что не помог ей стать ярчайшей звездой на небосводе семейной империи. Она развелась с ним вскоре после таинственной гибели отца.

Мужчины вились вокруг Луизы, она играла ими, то подпуская совсем близко, то отбрасывая, подобно мифологическим вакханкам, охаживавшим своих поклонников ударом плети. И вот так, лежа в полном одиночестве и пустоте, она с вожделением ждала того дня, когда в ее жизни появится настоящий мужчина. Хорошо бы, молила она Бога, чтобы он не появился слишком поздно – и так уже сорок два, а время утекает как вода меж пальцев.

Джерико!

Познакомились они три дня назад в художественной галерее на Мэдисон-авеню. В сущности, это была выставка произведений одного из учеников Пелхам-Холла. На Луизу она произвела удручающее впечатление. Новое искусство – бессмысленное сочетание краски и прочих материалов, брошенных на холст. Фантазия ребенка, не более того…

В противоположной стороне зала она увидела рыжебородого мужчину, возвышавшегося над остальными. Выглядел он просто потрясающе. Луиза не могла отвести от него глаз. Сам же мужчина уставился на картину, представлявшую собой серию разноцветных перекрестий, перемежаемых вкраплениями известки, металла и дерева – складывалось впечатление, будто какой-то человек стоял на некотором отдалении от холста и швырял в него всем, что попадало ему под руку.

Ярко-ярко-синие глаза сверху донизу окинули фигуру Луизы.

– Я собираюсь вернуться в студию на Джефферсон-Мьюз, чтобы заново осмотреть свои работы, – сказал он. – Хотелось бы убедиться в качестве. Не желаете присоединиться?

– Желаю.

Крепкая рука сжала ее предплечье и повела сквозь толпу на улицу. За углом располагалась стоянка для машин. Он подвел Луизу к красному «мерседесу» с откинутым верхом и открыл дверцу. Когда оба уселись, машина направилась в сторону центра города. Всякий раз, когда светофор останавливал движение, он переводил взгляд на спутницу. Зрелище ему явно нравилось. Перед этим он даже не представился – вообще не упоминались никакие имена.

Джерико припарковал «мерседес» у ворот здания, в котором находилась студия, они прошли к лифту и поднялись на второй этаж. Отомкнув замок, он отступил в сторону, давая ей пройти.

Это была просторная, почти пустая комната с окном в потолке в северной части помещения. Там стоял мольберт с полотном, а вдоль стены располагались картины. Луиза почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Краски, жизненная сила, энергия – все это было настолько мощно, что она испытала дрожь. В уголке одного из полотен она заметила простую подпись – «Джерико».

Она уже слышала это имя.

– Джон Джерико, – прочитала она. – А меня зовут Луиза Пелхам, если это имеет какое-то значение.

– Имеет, – сказал он, окидывая взглядом вереницу картин. Потом вздохнул, словно испытал какое-то облегчение. – На мгновение там, наверху, мне показалось, что я сошел с ума.

– Они прекрасны, – сказала Луиза.

– Вы разбираетесь в живописи? – спросил он, не поднимая на нее взгляда. Впрочем, с момента входа в студию он так ни разу и не взглянул на нее.

– Уроки искусствоведения в школе и колледже, – ответила она.

– Бог вам в помощь. В искусстве вы ничего не понимаете, но зато знаете, что вам нравится.

– С этим как раз проблема. Я не знаю, что мне нравится.

– В таком случае вы не безнадежны, – проговорил он, все так же рассматривая свои картины. – Кофе или что-нибудь покрепче?

– Что-нибудь покрепче.

– Выбор прост – ирландское виски или джин. Для своих натурщиц я держу джин – они его обычно чем-то разбавляют.

– Я предпочитаю виски. Но прежде скажите, где можно помыть руки.

Все так же не глядя на нее, он махнул рукой в сторону зашторенной двери. Но если бы он посмотрел, то заметил бы нервные порывистые движения, порозовевшие щеки, неестественную пронзительность темно-синих глаз.

Через зашторенную дверь она прошла прямо в спальню. Там располагалась просторная квадратная кровать, сделанная явно на заказ. Луиза посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна – она была действительно красива.

Потом сняла маленькую шляпку и изящными пальчиками принялась приглаживать прическу. Присмотрелась и к помаде на губах – все ли в порядке. После этого подошла к окну и посмотрела на росшие внизу деревья. И наконец глубоко вздохнула.

– Джон! – позвала она.

Занавеска распахнулась – он стоял в дверном проеме, взирая на нее сияющими, но холодными глазами.

– Джон Джерико, – проговорила она дрожащим голосом, – я бы очень хотела заняться с вами любовью.

Уголки его рта тронула тень легкой ухмылки.

– Погодите минутку, – проговорил он и скрылся в студии. Меньше чем через минуту он вернулся с большим мольбертом и кусочком рисовального угля в руках.

– Повернитесь чуть левее, – сказал он.

Ошеломленная, Луиза подчинилась, тогда как он начал широкими, размашистыми движениями набрасывать ее портрет. Затем резким движением руки оторвал лист бумаги и положил его на постель рядом с ней.

– Для вашего памятного альбома, – заявил он и снова направился в сторону студии.

– Джон! – раздался отчаянный возглас Луизы. – Я уродлива?

– Взгляните, как я вас изобразил. Возможно, вы – самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.

Она опустила взгляд на лист бумаги, лежавший рядом на постели, – на нем была изображена обнаженная женщина с лицом Луизы.

– Да что с вами такое? Вы что, голубой? – спросила она резким голосом.

– Нет, – ответил он, на мгновение полыхнув белозубой улыбкой. – Знаете, Луиза, я люблю сам планировать свои действия. Напиток ожидает вас, когда вы «помоете руки».

Луиза почувствовала жуткий стыд. За всю свою жизнь она ни разу не совершила ни одного ошибочного шага в ситуациях, где нужно было проявить решительность и инициативу. Позже ей пришла в голову мысль о том, что причиной тому было общение со слабыми инфантильными мужчинами, которым так и не удалось подарить ей чувство истинного женского наслаждения. И все же она явно просчиталась с этим рыжебородым, что остался в соседней комнате. У нее не было сомнения в том, что он не станет тратить время попусту на стыдливые заигрывания, намеки и всякие кошки-мышки. Ей было ясно, что великий момент – вот он, и ей надо лишь вовремя воспользоваться им. Она умышленно утратила контроль над ситуацией, за что и получила вполне бесцеремонный тычок в зубы.

Луиза взяла с бюро свою шляпку и подрагивающими руками водрузила ее на золотистые волосы. Глянув на себя в зеркало, она заметила на щеках пунцовый налет от стыда за перенесенное. Ей стоило немалого усилия заставить себя быстрым шагом пройти в студию и направиться к двери.

Он стоял перед мольбертом и рассматривал какую-то картину. На маленьком квадратном рабочем столике рядом с полотнами стояли два старомодных бокала с виски и льдом.

«Лучше уйти без слов», – подумала Луиза.

– Сядьте, – резко проговорил Джерико, даже не взглянув на нее.

Ее ладонь уже держалась за дверную ручку, но она так и не повернула ее.

– Вы неверно рассчитали время, – сказал он. – Хотите разбавленное виски или предпочитаете со льдом, как я?

Ей хотелось уйти, но ноги не слушались.

– Я думаю, что мне нужно объясниться, – неуверенным голосом проговорила она.

– А я думаю, что как раз этого вам делать не следует, – ответил он, глянув на нее, при этом бородатый рот скривился в легкой усмешке. – Хотите узнать, как я стал художником?

– Нет. – Она все так же стояла у выхода, сжимая дверную ручку, готовая к бегству.

– Мне хотелось так много сказать людям, – проговорил Джерико. – Но я понял, что тону в океане слов. А ведь они так многозначны. И тогда до меня дошло, что я просто не смогу установить контакт с людьми посредством слов. Они не понимали, что именно я хотел им сказать, а я не мог найти ключ к языку, который они бы поняли. Ведь каждый человек все понимает по-своему. Это же, – он сделал жест в сторону полотна на мольберте, – нечто базовое, основное, что понимается всеми людьми. Вы оставили мой рисунок в соседней комнате.

Луиза не могла произнести ни слова.

– Принесите его, – сказал Джерико.

К своему крайнему изумлению, она повернулась и, как послушный ребенок, отправилась в спальню. Взяв с кровати набросок углем, она снова вернулась в студию.

– Какое впечатление она на вас производит? – спросил Джерико. – Но только по-честному. Не надо никакой смеси смущения и гнева. Как она вам нравится?

Луиза облизнула губы:

– Она кажется мне соблазнительной женщиной.

– Ну что ж, с вами не все потеряно, – сказал Джерико. – Вот ваш напиток. А теперь слушайте. Разговоры о том, что сегодня произошло, способны разрушить все то, что может завязаться у нас в будущем, Луиза Пелхам. Вы вполне способны произнести два слова: «До свидания…»

Стакан, протянутый им, холодил ладонь. У нее было такое чувство, что она вот-вот уронит его, а потому прошла к столику и для надежности поставила стакан на гладкую поверхность. Потом заставила себя перевести взгляд на полотно – это было изображение негра с искаженным от страха лицом.

– Похоже на что-то из эпизодов Гражданской войны, – проговорила Луиза.

Джерико одарил ее благодарной улыбкой.

– Не в бровь, а в глаз, – сказал он. – Да, это действительно один из борцов за гражданские права, который исчез из Джексона и так и не был найден. Негуманность человека по отношению к человеку. Как видите, мой язык живописи не столь уж невразумителен, как могло бы показаться. – Он поднял ее бокал и вновь протянул ей. – Ну, давайте, вам это сейчас нужно. Расскажите мне о себе, мисс Луиза Пелхам. – И поднял свой бокал.

Луиза пригубила напитка:

– А вам, Джон, имя Пелхам ничего не напоминает?

– Это как звук далекого гонга, – сказал он нахмурившись, – но я с трудом его различаю.

– Десять лет назад Пелхамы были притчей во языцех, – сказала она. – Наше имя не сходило со страниц всех газет.

– Преступление, – сказал Джерико, медленно кивнув. – Убийство? Вашего отца?

– Да, моего отца.

– Большая часть последних десяти лет моей жизни прошла в жестоких местах. И мои картины – протест против насилия в Суэце, Алжире, Конго, Вьетнаме, Бирмингеме, где убивали младенцев в церкви, в жарком Техасе, где застрелили президента. И я еще столько мест пропустил – как и то, где что-то произошло с вами.

– Мы боремся за право быть собой, – сказала Луиза, – но другие люди делают нас такими, какие мы есть.

– Ерунда все это, – сказал Джерико, – если вы сражаетесь достаточно жестко. – Он пристально смотрел на нее. – Вы ведь не убивали своего отца? Признаюсь, что отрицать данный факт было бы трудновато.

– Разумеется, нет.

– Расскажите мне об этом деле, если это, конечно, не причинит вам боль.

– После десяти лет, Джон, это всего лишь отголосок боли.

– Вы сказали, что другие люди делают нас такими, какие мы есть. Жизнь или смерть вашего отца сделали вас такой, какой вы стали, Луиза?

Глава 2

В тот августовский день в 1955 году в Пелхам-Холле находилось восемь человек, умевших неплохо стрелять из винтовки.

Доктор Фредерик Джордж Пелхам, директор и основатель Пелхам-Холла, был убит выстрелом через окно – пуля попала в переносицу, причем, согласно выводам экспертов, выстрел был произведен со значительного расстояния. По меньшей мере в пятьдесят ярдов. Убийца, следовательно, был первоклассным стрелком.

Все восемь человек, умело владевших оружием, были обучены самим же доктором Пелхамом. Он всегда увлекался пулевой стрельбой и привил ту же страсть остальным членам семьи – жене, двум дочерям, сыну, внуку, двум зятям и мажордому, служившему у него уже сорок лет.

Подозрение в отношении внука казалось почти безосновательным – мальчику было всего восемь лет, хотя оружием он владел не хуже своих старших родственников.

А уж странностей и нелепостей в этом деле хватало.

Практически ни у кого не было алиби в тот вечер. Все они находились где-то на территории школы. Все произошло поздно вечером, однако полиция штата и частные детективы, нанятые учредителями, так и не смогли обнаружить следов стрелявшего. Более того, не нашлось и мотивов для убийства – ни у кого-либо из членов семьи, ни у мажордома Берта Уолкера.

Спустя некоторое время, хотя и с явным запозданием, эта восьмерка лишилась повышенного внимания к себе. Выяснилось, что тысячи мальчиков и все преподаватели, перебывавшие здесь за двадцать пять лет существования заведения, также усердно разделяли увлечение директора стрельбой. Иными словами, были тысячи человек, контактировавших со Стариком и умевших управляться с винтовкой.

Дальнейшее расследование не прояснило ситуацию. Саму винтовку, из которой был произведен выстрел, так и не удалось обнаружить. Не нашли и гильзу, хотя были обысканы все лужайки в зоне Эссембли-Холла, где проходили занятия. Провели массу научных исследований того места, где мог стоять убийца, однако никаких следов на густой траве так и не удалось найти.

Советом учредителей было назначено вознаграждение для тех, кто предоставит ценную информацию по этому делу.

Вознаграждение назначила и семья.

Слухов была масса – жестоких и недоказуемых. Загадка же так и осталась неразрешенной, о чем Луиза и рассказала Джерико при их первой встрече в тот день.

Луиза радовалась возможности выговориться – смерть отца была для нее слишком важной темой. И все же ей не давала покоя одна мысль: был ли Джерико тем, кем хотел казаться, и его действительно волновала трагедия семьи Пелхамов, или вежливый интерес Джона к ее рассказу вызван чувством вины за свое недавнее поведение. Однако ближе к концу дня, когда он пригласил ее на обед, она снова почувствовала себя полноценной женщиной.

Джерико, казалось, был искренне заинтересован личностью Старика. Все называли отца Луизы Стариком.

– Вы знаете, что мне понравилось в вас сегодня днем, Джон, в галерее? Некоторое сходство с отцом.

– Я похож на него? – спросил Джерико, непроизвольно трогая бороду.

– Только ростом, – ответила Луиза. – Он был так же высок, как вы, но потяжелее. В молодости у него были темные волосы, но потом, с возрастом, они стали снежно-белыми, а вот брови не поседели и оставались густыми и черными до самой его смерти. В семьдесят лет он все еще мог сыграть партию в гольф, переплыть озеро. Он явно гордился своей мужской силой. Да и на внешность не жаловался.

– Вроде меня? – с ухмылкой спросил Джерико.

– Вроде вас.

– А это я отрастил, – сказал он, снова трогая бороду, – когда учился живописи в Париже. Я казался себе настолько молодым, что просто нуждался в каком-то камуфляже. Потом это стало своего рода торговой маркой.

Она снова заговорила о Старике.

В двадцать лет он с честью окончил Гарвард. Все ожидали, что он станет писателем или журналистом – со словом он всегда умел обращаться. И он взял да и написал роман, практически сразу после выпуска. Он был опубликован и тут же запрещен Палатой надзора и цензуры Бостона или кем-то еще.

– Сейчас бы на него даже внимания не обратили, – сказала Луиза. – Ну да, были в его романе парочка крепких англосаксонских выражений и описание любовной сцены, которое даже в подметки не годится тому, что публикуется в обычных для домохозяек журналах. Правда, мне кажется, что в те годы запрет на издание отнюдь не автоматически превращал его в бестселлер. Не знаю, то ли из-за разочарования в работе, то ли было что-то еще, о чем мы не знаем, но отец стал спиваться. К двадцати двум он стал завсегдатаем всех наиболее посещаемых нью-йоркских забегаловок. Вырваться из этого болота ему помог какой-то священник. В итоге отец ударился в религию – он отправился в Гарвардскую богословскую школу, где тут же был посвящен в сан пресвитерианского священника. Службу свою он начал в маленькой церквушке на окраине Массачусетса. Насколько я поняла, освоиться с делом ему помог старый однокашник. Потом началась Первая мировая, и отец сразу же определился капелланом в канадскую армию. Вместе с ней он отправился за океан и оставался там до тех пор, пока Штаты в семнадцатом году не вступили в войну. Тогда он подключился к американским экспедиционным войскам. Находился в Лондоне и все четыре года был на передовой. Он был превосходным оратором, умел вдохновлять людей, за что его искренне любили. Берт Уолкер, которого я уже упоминала, – он был мажордомом отца – повстречался ему в одном из санаториев. Он стал ординарцем отца. После войны отец вернулся домой в Нью-Йорк на кафедру проповедника. Там он познакомился с моей матерью, и они поженились. Она была из семьи Тотроев – Алисия Тотрой. Это было состоятельное, известное в обществе семейство. В двадцать первом году отца снова пригласили в Лондон и предложили возглавить там одну из наиболее популярных церквей. Он принял предложение. А вскоре родилась я – это произошло в Швейцарии, куда мама поехала на лето. Как я полагаю, у нее были какие-то проблемы с беременностью. Когда мне исполнился год, мы переехали в эту страну – мамино здоровье требовало того. Отец восстановил контакт со своим старым армейским ординарцем Бергом Уолкером и взял его с собой. Он до сих пор с нами – как член семьи. А потом, в двадцать восьмом, если так можно выразиться, крышу сорвало с дома.

Луиза почувствовала, что почти механически перешла к этой части рассказа. Ей тогда было шесть лет, но за прошедшие годы ее сотни раз расспрашивали о случившемся. На какое-то время все было вроде бы забыто, но когда отца убили, все возродилось вновь. Некоторые люди интересовались с затаенной злобой в душе; другие спрашивали просто из любопытства, но после расспросов в их глазах обычно оставалось выражение сомнения.

В шестилетнем возрасте все это не имело особого значения для Луизы, равно как и для ее сестры Джорджианы, которой к тому времени исполнилось четыре года, для двухлетнего младшего брата Фреда, – разве что изменился их привычный образ жизни, причем, как им самим казалось, к лучшему. Отец оставил кафедру в нью-йоркской церкви, покинул службу, купил дом в Фэйерчайлде, что в штате Коннектикут, где им предстояло подрасти, повзрослеть и приступить к писательской деятельности. У отца к тому времени появились какие-то деньги, и они знали об этом. Да и расти в провинции им нравилось гораздо больше, чем торчать в Нью-Йорке.

Годом позже доктор Пелхам решил создать на своей земле школу для мальчиков – вот так и образовался Пелхам-Холл, признаваемый ныне одним из лучших подготовительных учебных заведений на востоке страны.

Впрочем, произошло это лишь после того, как несколько девочек в той школе, где она училась, тайком заговорили о некоей «женщине», и Луизе захотелось разобраться в этом деле. Мать ее не отличалась особой разговорчивостью. Как выяснилось, отец получил от одной из своих лондонских прихожанок весьма солидную сумму денег.

– А что это за женщина? – спросила Луиза у матери.

– Прихожанкой была леди Чиллингем, – ответила та. – И эти деньги она оставила твоему отцу на добрые дела.

Луиза была удовлетворена ответом, пока снова не встретилась со школьной «доносчицей». С понимающей улыбкой на лице и со ссылкой на долетевшие до нее слухи та выразила сомнение в том, что леди отдаст «миллионы долларов» просто на какие-то добрые дела.

В итоге большую часть информации Луиза получила от Берта Уолкера – того самого Берта, который следил за одеждой отца, выполнял функции его шофера, помогал в обустройстве тогда еще новой школы и казался самым близким ему человеком, даже по сравнению с мамой.

До войны, как Берт сказал Луизе, леди Чиллингем была актрисой. Тогда ее звали Марго Стэндиш. Это была яркая звезда в мюзик-холлах, на сцене в Вест-Энде, в ранних британских фильмах. По словам Берта, это была очень красивая женщина, в чем Луиза позднее убедилась и сама. Портрет Марго Стэндиш являлся частью частной коллекции, выставленной в Лондоне известным Огастосом Джонсом.

Марго Стэндиш ушла со сцены в самом начале войны, чтобы посвятить себя служению госпиталям и войскам на фронте.

– Тогда-то Капитан и повстречался с ней, – сказал Берт Луизе. – Он никогда не упоминал духовного сана Пелхама и по сей день продолжал называть его именно так – Капитан. – Она и Капитан часто оказывались в одних и тех же местах, помогая раненым и поддерживая боевой дух в войсках. Они были большими друзьями, мисс Луиза, но все тем и ограничивалось.

Десятилетняя Луиза внезапно поняла причину ухмылок своих одноклассниц. Отца заподозрили в супружеской измене – довольно интересная мысль для десятилетней девочки.

– Марго должна была выйти замуж за Дэвида Уордена, лорда Чиллингема, с кем уже была помолвлена, – объяснил Берт Луизе. – Он был одним из первых в стране пилотов. Симпатичный, героический, чертовски отчаянный. Они и Капитан познакомились во время отпуска Дэвида. Почти все время проводили втроем. Через три дня после перемирия Марго и Дэвид поженились.

– Капитан так и не видел их вплоть до своего возвращения в Лондон на службу в церкви. Там он и женился на твоей матери. Там же твой отец нашел меня, после чего я поселился в его лондонском доме. Чиллингемы часто бывали в гостях, а Капитан и миссис Пелхам отвечали им взаимными визитами в лондонской квартире. Марго частенько посещала проповеди Капитана, хотя сам Дэвид, кажется, не был примерным прихожанином.

– Именно в ту весну вы и родились, мисс Луиза. И мы все в ту же осень вернулись в Америку. Не думаю, чтобы Капитан с тех пор видал кого-то из Чиллингемов. А потом, в двадцать восьмом, произошла трагедия.

Речь шла о трагической автомобильной аварии, в которой погибли лорд и леди Чиллингем. Сразу после этого до доктора Пелхама дошли слухи о том, что он стал наследником имущества леди Чиллингем. Оценивалось оно примерно в миллион фунтов – где-то в четыре миллиона долларов. При этом не последовало никаких неувязок – Фредерик Джордж Пелхам становился не опекуном наследства, а его прямым собственником.

– В общем-то этого не должно было случиться, – пояснил Берт Луизе. – У Марго было всего лишь несколько сотен тысяч фунтов, и она намеревалась оставить их Капитану, чтобы он распорядился ими по своему усмотрению. Но там возникла одна юридическая тонкость. Оказывается, Марго прожила на несколько часов дольше Дэвида, а потому именно она являлась наследницей всего состояния. Все имущество было расписано по его владельцам, однако это не распространялось на несколько миллионов наличностью, которыми обладал Дэвид как конструктор авиационной техники и владелец нескольких ценных патентов. Поэтому все они перешли к Капитану.

– И конечно, начались пересуды… – сказала Луиза.

– Начались, – с мрачным выражением на лице кивнул Берт. – Собор святых дьяконов нью-йоркской церкви прямо спросил его, были ли он и Марго любовниками. Капитан же послал их, правда, весьма вежливо, к черту. После этого они предложили ему уйти в отставку, что он и сделал.

– А никакая другая церковь не пригласила его? – спросила Луиза.

Берт рассмеялся, но как-то горько.

– Предложений была масса. Какая же церковь не захотела бы получить настоятеля с четырьмя миллионами долларов, которые он мог пожелать потратить на ее нужды? Но Капитан был обижен и разгневан, а потому отверг все предложения. Он отправился в Фэйерчайлд, купил надел земли и после года раздумий решил вложить все деньги в школу для мальчиков. Вот так все оно и было.

– Вы знали их, Берт, – сказала Луиза. – Как вы считаете, они были влюблены друг в друга – отец и Марго?

– За подобный вопрос вам следовало бы дать по губам, – ответил Берт.

Все это Луиза пересказала Джерико, правда, не приукрашивая повествование последующими вопросами и подозрениями, не упоминая свое собственное любопытство и те усилия, которые она предприняла впоследствии, чтобы разобраться в этой английской истории.

– Так что, если бы не началась война, – сказала Луиза Джерико, – если бы в дело не вмешалась актриса, решившая оставить карьеру ради борьбы за британскую мораль, если бы отец не принял решение стать капелланом и если бы не произошел тот фатальный дорожный инцидент, я бы так и не стала тем человеком, которым являюсь в настоящее время. И не выросла бы в школе для мальчиков, окруженная подростками и инфантильными мужчинами.

– А замуж вы так и не вышли?

– О, вышла, – ответила Луиза. – Это был как раз один из тех инфантильных мужчин, о которых я упоминала. Школьный учитель истории. Это был добрый, воспитанный человек, старше меня на семнадцать лет. А замуж я вышла из чувства досады за то, что отец не взял меня в свою поездку по Европе. Звали его Дрю Стивенс. Мы развелись через три месяца после убийства отца. – Она слегка вздрогнула. – Даже сейчас, спустя десять лет, он все еще пытается склонить меня к тому, чтобы я передумала. Бедный Дрю.

Позже в тот вечер Джерико отвез Луизу в отель, где она остановилась. Он ничего не сказал о следующей встрече – просто стоял у лифта и улыбался, пока она не скрылась из вида.

Оказавшись у себя в комнате, Луиза вновь испытала жестокое чувство стыда. Фактически она позволила этому человеку обращаться с собой так, как ему хотелось, и теперь он наверняка потешается над ней.

Ей понадобилось немало времени, чтобы приготовиться ко сну. Наконец она все же улеглась и в темноте уставилась в потолок. Этот человек лишил ее былого ощущения безопасности, веры в себя. Она же вела себя как банальная дешевка.

Зазвонил телефон, стоявший у кровати. В общем-то она не ждала никаких звонков – возможно, кто-то из членов семьи захотел поговорить.

– Луиза?

Это был Джерико. Она почувствовала, как ее начинает бить дрожь.

– Я забыл попросить вас об одной вещи, – сказал он.

– О чем именно, Джон?

– Пообедаем завтра? – приветливо спросил он.

– Я не люблю загадок, – сказал ей на следующий день Джерико.

Они обедали в «Ле Балуа» на Пятьдесят восьмой улице. Он встретил ее в баре и, проговорив короткое слово «привет», проводил к заранее заказанному столику. Не поинтересовавшись ее мнением, заказал «Кровавую Мэри». Так же поступил и с заказом еды. Судя по всему, он решил взять инициативу в свои руки.

– Я не люблю загадок, – повторил он, – потому что они отвлекают меня от тех вещей, которые мне следует обдумать.

– И я тоже загадка? – спросила Луиза.

Он с ухмылкой посмотрел на нее:

– Моя дорогая и очаровательная Луиза. Вы для меня никакая не загадка. И прежде чем вы начнете обижаться, запомните, что я сказал: «Не люблю загадок». И имел я в виду вашего отца. Вы же понимаете, что должен быть ответ на то, что случилось с ним.

– И это после десяти лет?

– А почему бы нет?

– Джонни, эксперты давно уже оставили все попытки.

– С десятилетнего возраста никто еще не называл меня «Джонни», – угрюмо проговорил он.

– А вам это не нравится?

– Если только эта уменьшительная степень не приравнивает меня к тем недоразвитым мужчинам, о которых вы говорили накануне.

– Не приравнивает.

– Каких экспертов вы имели в виду?

– Полицию штата, окружного прокурора, специального следователя прокурора, четверых или пятерых частных детективов, нанятых учредителями.

– Кто, по вашему мнению, мог сделать это?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Да будет вам, – нетерпеливо проговорил Джерико. – Ведь должны же у вас быть какие-то подозрения.

Она внимательно посмотрела на него и почувствовала, как в сердце у нее потеплело. Он казался переполненным жизненной энергией, которая просто бурлила в нем.

– Думаю, что нет смысла снова открывать этот вопрос, – сказала Луиза. – Какое-то время все мы находились под подозрением. Мы жили в сомнении, не веря друг другу. Когда же проблема так и не разрешилась, нам пришлось потратить немало времени на то, чтобы снова научиться жить вместе.

– Вчера я вел себя как последний болван, – сердито проговорил Джерико.

Луиза машинально протянула руку за напитком. Собирался ли он сказать ей о своем сожалении, что отверг ее? Как ни странно, она надеялась на то, что этого не произойдет, поскольку это уравняло бы его со всеми остальными.

– Я должен был выглядеть последним лицемером, когда утверждал, что если бы вы проявили больше сопротивления, то смогли бы противостоять нападкам окружающих.

Луиза слегка перевела дыхание. Этот человек явно заслуживал того, чтобы узнать его получше.

– Я думал о вас, – сказал Джерико, причем было ясно, что думал он отнюдь не о женщине, которая пожелала его любви. – О том, что вам пришлось пережить, когда вам было всего лишь десять лет. О маленькой девочке, защищающей своего отца от бесконечной вереницы врагов. О том, что на протяжении последних десяти лет при каждом взгляде на вас или любого другого Пелхама люди перешептывались: «А вы знаете, что ее отца убили? Причем ни малейших догадок, кто сделал это. Вполне возможно, что именно она». Как вам удалось, Луиза, остаться самой собой, выстоять, несмотря ни на что, под перекрестным огнем? Я приношу вам свои извинения за то, что вел себя как последний дурак.

На какое-то мгновение ей показалось, что она сейчас разрыдается как девчонка. Никто и никогда еще не догадывался, почему она стала гордой, надменной, железной женщиной, почему она так мало отдавала и совсем не умела принимать то, что предлагалось ей от чистого сердца.

– Я мог бы ответить на все ваши вопросы банальностями в духе бойскаутского детства, – сказал Джерико, по-прежнему не поднимая на Луизу взгляда. – А что, если сорок с лишним лет назад ваш отец действительно увлекся шикарной актрисой? Ну что ж, повеселился вволю, так почему бы теперь не забыть об этом? Но это недостаточно пригодный вариант. Вам требуется конкретное «да» или «нет», чтобы залечить ту рану, которая мучила вас все это время. Или вот: ваш отец был убит каким-то бродягой, а потому про случившееся можно забыть. Но и этот вариант не проходит. В глубине души вы убеждены в том, что это кто-то из тех, с кем вы живете, кого ежедневно видите. Вам нужны ответы, Луиза, а не догадки.

– Все это уже слишком поздно, – сказала Луиза.

– Пожалуй. – Джерико впервые взглянул ей в лицо. – Скажите, кто-нибудь когда-то писал качественный портрет вашего отца?

Она медленно покачала головой:

– Были такие задумки, но отец так и не нашел времени для позирования. Попечители несколько раз принимались уговаривать его, но так ничего и не получилось.

– Каким бы вы хотели его видеть?

– О чем вы, Джонни?

– Чтобы написать по-настоящему хороший портрет мертвого человека, художнику требуются не только фотографии. Он должен познать личность этого человека, разобраться в его характере. Подобно любому другому, ваш отец по-разному представал перед разными людьми. Для тысяч воспитанников Пелхам-Холла он был директором, символом власти – для кого-то доброй и снисходительной, а для кого-то жесткой, а то и беспощадной. Он был отцом для вас, ваших сестры и брата, мужем вашей матери. Возможно, он был требовательным управляющим своего хозяйства – в чем-то справедливым, в чем-то не очень. По некоторым слухам, он был отменный греховодник; если же верить многим другим людям, то он скорее походил на Христа. Берт Уолкер вообще считал его героем. Но во всем этом нагромождении взглядов, Луиза, есть некий общий знаменатель. Сам Человек. Подлинный Человек. Если мы выберем время, чтобы проанализировать все разноречивые точки зрения, мы получим ответ. Это был Фредерик Джордж Пелхам-старший, доктор богословия, директор, Человек. Когда же мы узнаем, кем он был на самом деле, мы поймем, была ли у него сорок лет назад любовная интрига с актрисой. Нам просто необходимо это знать. Вы, Луиза, можете жить только с правдой – сомнения и догадки вас не устраивают.

– Но это еще не самая страшная правда, Джонни, – заметила она.

– Да, гибель вашего отца. Но когда мы узнаем, кем он был на самом деле, мы с гораздо большей легкостью определим, кто его убил. Видите ли, это отнюдь не вопрос, кто мог достаточно хорошо обращаться с винтовкой. Вопрос в другом – кто мог его настолько ненавидеть. Кто считал его злодеем? Если он действительно был злодеем, все окажется просто. Если же нет, то нам предстоит разобраться, чьи представления о нем оказались настолько извращенными, что этот человек пожелал его смерти.

– А если мы проиграем?

– Что ж, хуже, чем есть, не будет.

– Да уж. Снова заняться всем этим делом…

– Лишь отчаяние могло вас заставить вести себя так, как вчера, Луиза. – Он сделал нетерпеливый жест рукой. – Я помню, сам сказал, что говорить на эту тему не следует, но все же не могу удержаться. Когда вы свободны от сомнений и подозрений, когда избавляетесь от постоянной позы самообороны, вы способны принимать решения как свободная женщина, а не отчаявшаяся неврастеничка.

Луиза почувствовала, что краснеет.

– Джонни, мне так стыдно.

– Не стоит стыдиться. Все эти сомнения просто исчерпали ваш запас выносливости, вымотали вас до такой степени, что вы стали сомневаться в себе и кидаться в крайности, чтобы обрести былую уверенность. Когда же мы устраним эти сомнения, вы, возможно, утратите ко мне интерес, чего я вполне заслуживаю.

– Джонни, вы очень добрый человек.

Он опустил на стол свой крепкий кулак, да так, что зазвенела посуда.

– Никакой я не добрый! – произнес он столь громко, что люди за соседними столиками повернули головы в их сторону. – Простовы, мадам, повергли мой разум в смятение. Я хочу не меньше вашего добиться ответов, поскольку в противном случае буду во время работы постоянно мучиться, ломая над ними голову.

– О какой работе вы говорите?

– А что если я напишу портрет вашего отца? Ведь приближается тридцать пятая годовщина основания школы, не так ли? И я преподнесу его в дар учредителям. Только вам придется назначить меня официальным художником. У меня же должны быть основания повсюду совать свой нос и все вынюхивать. Семья должна согласиться и проявить готовность побеседовать со мной о Старике. А вы являетесь единственным человеком, который понимает, к чему я стремлюсь. Можно это будет сделать?

– Думаю, что да. Полагаю, они будут польщены, что художник вашего уровня согласился написать портрет отца.

– Что вам известно о моем «уровне»? Ведь до вчерашнего дня вы даже имени моего не слышали.

Она ответила улыбкой.

– По дороге сюда я остановилась у галереи, где выставлены ваши работы, – сказала она. – О вас говорили с большим уважением. Показали альбом с вырезками из газет и, конечно, Джонни, картины. Они показались мне чертовски возбуждающими.

Луиза вспомнила газетные вырезки. Как ей стало понятно, Джон Джерико и его творчество вызывали споры в мире живописи. «Страстные краски и свободные линии современного Ван Гога», – как написал о нем критик из «Таймс». «Вовсе не художник, – отозвался другой критик, скрывавшийся за инициалами в „Арт уорлде“. – Джерико всего лишь агрессивный журналист, который использует полотно и уголь для выражения своих личных взглядов». Покойный Юджин Спейчер назвал его «излишне педантичным в своем подходе». «Силой своих великолепных красок и скрытых за ними напряженных эмоций он заставляет вас почувствовать то, что вы не хотите чувствовать», – написала о нем «Геральд трибюн».

– Ну так мы договорились? – спросил он.

– Договорились, – ответила Луиза.

Она взглянула на стоявшую перед ней пустую тарелку – оказалось, что с обедом она расправилась, даже не задумавшись над тем, что именно ела.

Глава 3

Пелхам-Холл действительно производил впечатление.

Джерико еще не доводилось видеть столько красного кирпича, зеленого плюща и такого количества готических окон. А еще часовня, построенная из серого вермонтского мрамора, и имелась обсерватория с округлым синим куполом, стоявшая на некотором возвышении. И повсюду росли старые деревья – ели, клены, дубы, – возвышавшиеся над акрами зеленых лужаек. Вся территория постепенно спускалась к озеру. В августовскую жару вода отсвечивала голубыми бликами. Озеро окружали заросшие лесом подножия Беркширских гор.

Подъездные пути вели к жилым помещениям, учебному сектору, гимнастическому залу, подсобному хозяйству, и разобраться в их расположении было непросто. Само же здание выглядело старым, но ухоженным.

Следуя инструкциям, Джерико повернул налево и вскоре увидел «Манс» – большое белое здание, построенное в колониальном стиле, с мраморными колоннами, охранявшими парадный вход. Именно здесь и жила семья Пелхамов. Как только он припарковал свой «мерседес» у входа, на крыльце тут же появилась Луиза. За ней следовал невысокий, седоволосый мужчина, изуродованный артритом. На нем был черный плащ.

– Добро пожаловать в наш городок, – поприветствовала его Луиза. Она была в летнем платье, идеально подходившем к ее фигуре. Темно-голубые глаза скрывались за дымчатыми очками. – Берт позаботится о вашем багаже.

Джерико присоединился к ней, причем ей показалось, что он был рад снова оказаться в ее обществе.

– Это Берт Уолкер, – сказала Луиза. – Я вам говорила о нем. Знакомьтесь, Берт, это мистер Джерико.

Внимательные, черные, чем-то похожие на птичьи глаза пристально всматривались в Джерико. На лице словно автоматически появилась улыбка.

– Если вы дадите мне свои ключи, я отнесу ваши вещи в комнату.

Джерико заколебался. Для старого, сгорбленного человека это был бы непростой труд.

– Спасибо, Берт, – сказал он. – При мне мольберт и кое-какие принадлежности для рисования. Оставьте их. Я еще не решил, где буду работать.

– Миссис Пелхам подумала, что, может быть, в комнате для игр…

– Берт, этот вопрос мы решим позже, – решительным тоном проговорила она.

– Слушаюсь, мисс Луиза.

Старик взял ключи Джерико и пошел вниз к его машине.

– Слава Богу, что вы не попросили его поднести ваши чемоданы, – негромко проговорила Луиза. – Иначе он бы на всю жизнь стал вашим врагом. Что же касается комнаты для игр, то это идея самого Берта, а не мамы. Она вообще не высказала никаких предложений.

Луиза провела его в прохладную переднюю. Там все было обставлено на первый взгляд просто, но с большим вкусом.

– Не скажу, Джонни, чтобы семья ликовала.

– Простите?

– Им, конечно, понравилась идея с портретом, но они не понимают, почему вы не могли просто взять несколько фотографий и сделать свою работу в каком-то другом месте.

– Но вы убедили их?

– Убедила. – Губы ее напряглись, когда она вспомнила недавние дебаты.

– Диктатор, – с ухмылкой проговорил Джерико.

– К сожалению, в настоящий момент в доме никого нет, – сказала Луиза. Оказалось, что мать и сестра Джорджиана неожиданно решили отправиться за покупками. Муж Джорджианы, Артур Фрост, был занят на работе. Уолтер Фрост, их сын, плавал на яхте по озеру. – Мой брат Фред ждет вас в директорском кабинете. Там он чувствует себя более уютно.

– До меня доносится эхо семейного скандала? – спросил Джерико.

– Джонни, в этом нет ничего необычного. В этой семье никто не любит совершать поступков, которые не продуманы заранее. Я поломала эту традицию, пригласив несколько попечителей, которые были без ума от радости.

Через раздвижные двери в комнату вошел Берт Уолкер, сгибающийся под тяжестью двух чемоданов Джерико.

– Если вы пройдете со мной, сэр, я покажу, где вы сможете разместиться.

– Поспешите, Джонни, – сказала Луиза. – Берт покажет вам, где директорский кабинет. Я подожду здесь, пока вы подготовитесь к встрече с Фредом.

Гостевая комната и ванная на втором этаже, куда проводил его Берт Уолкер, были просторными и окнами выходили на озеро. По сведениям, полученным от того же Берта, озеро это имело совершенно непроизносимое индейское название, а потому его называли просто Фэйерчайлдом.

Джерико с некоторым облегчением оглядел громадную кровать с пружинным матрасом, рядом с которой стояли изящный туалетный столик и комод. Берт перехватил его взгляд и улыбнулся.

– Мисс Луиза упомянула, что вы такой же высокий, как и Капитан. Пожалуй, так оно и есть, вот только весом поменьше. Капитан никак не мог подыскать себе кровать, в которой он мог бы с удобством улечься. А эту он соорудил много лет назад. Мне было позволено переместить ее сюда.

– Берт, я упомяну вас в своем завещании, – сказал Джерико. – Что я действительно ненавижу, подолгу находясь где-то в гостях, так это спать, скрючившись пополам.

– Когда Капитану постель казалась слишком короткой, он обычно сбрасывал все белье на пол и спал там. Мне распаковать ваши вещи, сэр? Я обычно распаковывал и упаковывал вещи Капитана.

– Если это доставит вам удовольствие, Берт.

– Я буду рад обслуживать вас, пока вы находитесь здесь, сэр. Когда Капитана не стало, летнее время здесь – сплошная скука.

– Мисс Луиза сказала, что вы были очень близки с ним. – Джерико прошел к креслу у окна и начал набивать свою черную изогнутую трубку табаком из клеенчатого кисета.

– Сорок лет, сэр. Впервые мы встретились в пятнадцатом. А убили Капитана всего лишь десять лет назад. – Судорога свела щеку старика, и он склонился над большим чемоданом Джерико, принявшись скрюченными пальцами возиться с его застежками.

– Насколько я понял, вы знаете его дольше из всех живущих здесь.

– Даже дольше, чем его знает Мадам, сэр. – Чемодан раскрылся, и Берт выпрямился. – И как хорошо, сэр, что будет написан подлинный портрет Капитана. Я полагаю, что они повесят его в главном зале.

Джерико поднес к чубуку трубки тяжелую серебряную зажигалку:

– Написать подлинный портрет человека, Берт, отнюдь не просто.

– Но ведь есть же сотни фотографий, сэр. У меня лично есть несколько, которые относятся еще к лондонскому периоду.

– Фотографии скажут вам лишь часть нужного, – проговорил Джерико. – Вы смотрите на фотографию друга и воспринимаете его таким, каким знаете. Картина же должна разрушить прежний каркас и показать человека таким, каким он был на самом деле. В этом-то и состоит моя проблема, Берт. Я не знал этого человека.

– Вам не повезло, сэр, – проговорил Берт, перенося костюмы и куртки Джерико в просторный шкаф на противоположной стороне комнаты, где он повесил их на плечики. – Если они не отвисятся как следует, я их поглажу, сэр.

– По-моему, он должен был быть отменным джентльменом во всех отношениях, – сказал Джерико, прищурив свои ярко-голубые глаза от дыма трубки.

– Более великого человека, чем Капитан, я еще не встречал, сэр, – сказал Берт, возвращаясь к чемодану, лежавшему на кровати.

– Пытаясь понять этого человека, Берт, будет очень трудно обойти стороной его смерть. Я полагаю, семья так и не оправилась от этого потрясения.

В голосе Берта прозвучали резкие, скрипучие нотки.

– А как бы вы почувствовали себя, сэр, если бы вам пришлось каждое утро видеть лицо убийцы за завтраком?

– Крепко сказано.

– А как же еще, сэр? Ему выстрелили прямо между глаз! И в поместье не было ни единого чужака. Было лето, и школа полностью опустела – если не считать семьи, к числу которой я причисляю и себя, сэр. Были, конечно, и подсобные работники, которые жили по соседству со школой, но полиция всех их проверила.

– Но это большая территория, Берт. Кто угодно мог прийти сюда и пристрелить его.

– В летнее время, сэр, я здесь работал ночным сторожем. И в ту ночь я совершал обход, причем не в сотне метров от того места, где стоял убийца, а прямо за Сакс-Холлом, где располагается одно из наших больших общежитий. В момент выстрела я побежал за угол здания. Там никого не было. Через освещенные окна я увидел Капитана, распростертого на его письменном столе. Школьная собака, старый колли, лежала на нижних ступенях перед входом в зал заседаний и мотала передо мной хвостом. Если бы он увидел перед собой чужого человека, то сразу же подал бы сигнал тревоги. Полиция придала данному обстоятельству важное значение.

– И выстрел не произвел на него никакого впечатления?

– Стрельба была любимым видом спорта Капитана, сэр. Он обучал ей детей сызмальства, и даже Мадам была в этом деле отменным специалистом. Старый Принц – так звали собаку – готов был провести целый день на наших дневных стрельбищах. Пальба вызывала у него не больше возбуждения, чем обычный хлопок закрываемой двери. Но когда приходили посторонние, эта собака была настороже.

– А у вас, Берт, никогда не возникало никаких подозрений?

– Ну конечно же они были, сэр. Бывало, зациклишься на каком-то одном, крутишься с ним, крутишься, и в итоге остаешься ни с чем. Тогда переключаешься на какое-то другое, но результат оказывается тем же.

– И пока вы занимались всем этим, некто, как мне представляется, «зацикливался» на вас и обхаживал кругами.

– Но у них на это было право, сэр. Я ведь тоже там находился. И до сих пор умею прекрасно обращаться с оружием. Вот видите, сэр, куда ни подайся – везде тупик.

– Берт, хочу сказать вам, что я здесь не для того, чтобы расследовать убийство, – учтиво проговорил Джерико. – Совершив этот пробный заплыв в семью, я хотел поговорить с вами о Капитане – что это был за человек, над чем он смеялся, что ему нравилось, что не нравилось, что вызывало гнев.

Маленькие черные птичьи глазки стремительно перевели взгляд на Джерико.

– Больше всего ему не нравилось плутовство, сэр. Он терпеть не мог фальшивых выражений на лицах.

После этого Джерико встретился в директорском кабинете с Фредом Пелхамом. Тот нервно перебирал руками лежавшие на столе предметы, складывал-перекладывал свой носовой платок, разыскивал сигареты, которых так и не оказалось в карманах. Его тонкое, довольно симпатичное лицо вдруг начинало кривиться в сардонической улыбке, когда он отпускал язвительные замечания в отношении Луизы и предсказывал безупречность всех попыток проникнуть в «сущность» покойного Фредерика Джорджа Пелхама.

– Как вы можете добраться до истины в отношении человека, который был актером? – спросил Фред Пелхам и сделал жест в сторону стен, увешанных фотографиями. – Вы видите здесь Клавдия, порочного отчима. Добавьте к нему облик праведного духовного наставника, директора с классически сухим, но острым юмором, безмерно щедрого отца, готового завалить тебя подарками, но скупого на любовь. – Его изящная рука сделала нетерпеливый жест. – О, Луиза наверняка уже рассказала вам, каким любящим человеком он был. Ну да, она была его любимицей. Ему нравилось показывать ее повсюду, как фермер любит демонстрировать образцовое животное, им выращенное. Но сделал ли он что-нибудь, чтобы остановить ее от диких выходок? Не сделал. Сделал ли что-либо, чтобы воспрепятствовать этой явно комичной женитьбе, однозначно обреченной на провал? Не сделал. Спас ли он Джорджиану от этого маленького плюгавого человечка, который прекрасно разбирался в лошадях, но ничего не понимал в людях? Не было и этого. Сделал ли он что-либо такое, что позволило бы вам назвать его любящим отцом? Ничего такого он не сделал. Мог ли я с уверенностью сказать, что сегодня надо мной засияет солнце или я лишь увижу презрение в его глазах из-за того, что его сын – маленький, отнюдь не атлетического сложения, не блестящий ученик и вообще не тот, кем бы мог стать без его помощи? – Фред глубоко вздохнул и промокнул рот носовым платком. – Ну, я, пожалуй, слишком уж перегнул палку, вы не находите, мистер Джерико?

– Мне только что сказали, что он не терпел фальшивых выражений лиц, – сказал Джерико, – хотя, по вашим словам, у него их была масса.

– Как я понял, Берт уже поговорил с вами. Дорогой, верный, старый Берт! – вырвалось у Фреда. – Маленький бедный кокни, который зарабатывал себе на жизнь, чистя туалеты в бардаках Челси, пока отец не подобрал его, и завоевал себе его внимание и любовь, да похлеще чем любой другой член семьи.

– Он оставался здесь со дня кончины вашего отца. Вы все должны чувствовать перед ним какую-то ответственность.

– Это предусмотрено завещанием! – с горечью проговорил Фред. – Отец не только оставил ему солидную сумму денег, но и позволил жить здесь столько, сколько он сам пожелает. Так вот, он пожелал остаться, шпионить за нами и в конце концов пришпилить, как букашек.

Джерико улыбнулся:

– Но ведь есть, наверное, мистер Пелхам, кто-то, кому вы симпатизируете?

– Я сам себе симпатизирую, – сказал Фред. – И я единственный человек, которому могу доверять.

– Кажется, я стал немного уставать от вас, мистер Пелхам, – сказал Джерико. – Возможно, мы встретимся с вами в другой обстановке – тогда и обсудим интересующие нас обстоятельства.

Фред откинулся в кресле и неожиданно обаятельно улыбнулся.

– Прошу меня извинить, – сказал он. – Когда в семье общаешься только с женщинами, редко удается позволить себе роскошь быть самим собой. Но скажите, вы можете написать действительно хороший портрет отца, который можно было бы выставить в зале заседаний? Смею уверить вас, мистер Джерико, что он не был чудовищем. Просто иногда представлялся мне таким. Я могу рассказать вам все, что потом можно будет отразить в картине.

– Я не хотел бы слышать их от вас, – сказал Джерико. – То, что вы уже сказали мне, может оказать большую помощь. Только я бы пожелал выслушать все это в более спокойной обстановке. – Он поднялся. – Вы сказали, что вам приходится общаться с одними женщинами? Но мне казалось, что есть еще ваш племянник и его отец, Артур Фрост.

– Артур всего лишь конюх в семье, – проговорил Фред, вновь обнажив свой язвительный юмор. – Кентавр, за которого вышла замуж Джорджиана. Он тренирует несколько лошадей Джорджа Блэгдона, миллионера, который живет в другой части города. В августе он отвозит их в Саратогу. Добрую часть зимнего времени он проводит со своими драгоценными зверями. Это прекрасно, потому что Джорджиана может видеть его лишь в короткие промежутки времени, тогда как остальные члены семьи не видят его совсем. В выборе мужей мои сестры проявили отнюдь не идеальный вкус. Одна вышла замуж за косноязычного помощника конюха, а другая за археолога-импотента.

– А внук?

– О да, есть еще маленький Уолтер. Сейчас ему восемнадцать. Боже, упаси нас от течения времени. Маленький Уолтер, который сам не представляет, кто он есть на самом деле. Моя святая мать пытается вылепить из него второго отца. Его мать, дорогая Джорджиана, слишком занята своими психотерапевтами, дьявольскими лекарями и транквилизаторами, чтобы уделять ему достойное внимание. Артур сажает его на лошадь, тот падает с нее – вот и весь интерес, который отец проявляет к сыну. К тому же Уолтер никак не говорун – он заика.

– И все же я продолжаю утверждать, что наверняка есть кто-то, кто вам нравится, – сказал Джерико.

– Вы еще не встречались с моей матерью? – Фред неожиданно перешел на серьезный тон. – Присмотритесь к ней, Джерико. Мне кажется, что она мне очень нравится. Кстати, – добавил он, взглянув на часы, – ежедневно в половине шестого она устраивает чаепитие. Вы сможете не только попить чай, но и отведать тончайше нарезанные сандвичи с огурцом. От вас также будут ожидать искусства поддержания беседы, но только не о политике, если вы на это способны. Если вы захотите предварительно выпить, я подскажу, где хранится запас. Как я понял, Луиза заказала для вас ирландское виски. – Он встал. – А теперь, мой смущенный друг, не присоединиться ли нам к дамам?

Внешне Алисия Пелхам производила впечатление живой и при этом весьма элегантной копии героини одной из тысяч театральных комедийных постановок. Ее седые волосы были уложены качественно и профессионально. Уши украшали две прекрасно подобранные жемчужины. Небольшое ожерелье, которое она носила, также было составлено из изысканного жемчуга. Правую руку украшало превосходно обработанное изумрудное кольцо квадратной формы, а золотое обручальное увенчивал сверкающий бриллиант.

Платье, которое Алисия надела к чаю, имело светло-серую расцветку, гармонировавшую с пастельными тонами гостиной, являвшейся, судя по всему, ее вотчиной. И к ней самой, и к окружавшей обстановке больше всего подходило слово «холодный». Картины на стенах были выполнены в манере ново-английского примитивизма – серые зимние ландшафты.

Алисия сидела в кресле с высокой спинкой. Перед ней стоял чайный сервиз из чеканного индийского серебра. Обещанные Фредом огуречные сандвичи возвышались на вершине трехъярусной подставки. Было подано также маленькое печенье домашней выпечки.

– Сливки или лимон, мистер Джерико? – Голос прозвучал ясно, отчетливо и казался совершенно лишенным эмоций.

– Я бы предпочел без всего, миссис Пелхам, – ответил Джерико. Прозвучало это чуточку грубовато. Он посмотрел на Луизу, которая задумчиво улыбалась, гадая, как он воспримет все происходящее вокруг него.

Джорджиана Фрост, выполнявшая за столом роль хозяйки, разливала чай. Ничто в ее облике не говорило о том, что она являлась любящей сестричкой Луизы. Темноволосая, слишком уж худая и избыточно напряженная. Во всем ее облике читалась склонность к истерии, причем практически без всякого повода. В ее лице, как и у Фреда, сохранились аристократические черты. Луиза, похоже, пошла в отца. Зоркий взгляд Джорджианы перескакивал с Луизы на Джерико и обратно. Никому не требовалось объяснять, что она думала по поводу двух этих людей: гадала об их отношениях и заранее презирала.

– Я же сказал вам, что прежде стоит выпить, – негромко сказал Фред, стоя рядом с Джерико.

Джорджиана передала Джерико его чай «без всего». Чашка на блюдце слегка подрагивала, когда она ее предлагала.

– Луиза говорила, что вы побывали во всех беспокойных местах в мире, мистер Джерико. Вы должны рассказать нам о них. По ее словам, ваш рассказ мог бы оказаться настоящим приключенческим повествованием.

– Меня гораздо больше интересует это место, где жил доктор Пелхам, – заметил Джерико.

– Жил и умер, – сказал Фред, с ухмылкой глянув на сестру.

– Довольно, Фред! – воскликнула Джорджиана.

– Все люди, миссис Фрост, где-то живут и умирают, – сказал Джерико. – Ваш отец отметил это место. В конце концов оно скажет о нем свое громкое слово. Архитектура, грандиозная забота об оформлении территории – все это свидетельствует о вкусе человека и его аккуратности. А этот дом – он просто очарователен.

– Этот дом является в большей степени отражением нашей матери, – сказал Фред. – За исключением разве что комнаты для игр. Там отец хранил свое оружие и играл в бильярд.

– Боюсь, что не до конца представляю, чего именно вы хотите от нас, мистер Джерико, готовясь написать портрет доктора Пелхама, – сказала Алисия.

Джерико снова принялся объяснять свою теорию «общего знаменателя». Алисия внимательно слушала.

– Портрет, как сказала мне Луиза, станет даром попечителям. Он будет выставлен в зале заседаний или в каком-то другом месте для собраний учеников Пелхам-Холла и тех, кто его уже окончил. Мне лично, мистер Джерико, кажется, что лучше всего они представляют его в образе директора. Возможно, на кафедре в зале заседаний, возможно, в часовне. Я думаю, нечто подобное, изображающее его величественным и добрым, понравится тысячам мальчиков, которые знали и любили его.

– А также ненавидели, – добавил Фред, разминая несуществующую сигарету.

– Не будь занудой, Фредди, – сказала Алисия. – Разумеется, были мальчики, которые его ненавидели – недисциплинированные и неподготовленные. Но эта маленькая группа, Фредди, не вернется в Пелхам-Холл, чтобы полюбоваться портретом. – Ее внимание было устойчиво сосредоточено на Джерико. – Я хочу подчеркнуть, мистер Джерико, что излишне детализированный анализ характера может породить картину, которую не признает подавляющее большинство воспитанников Пелхам-Холла.

Джерико ответил ей очаровательной улыбкой:

– Вы не учитываете сущность художника, миссис Пелхам. Я не копировщик, и мне хотелось бы думать, что, когда моя работа будет завершена, она будет нести в себе особый смысл для каждого, кто на нее смотрит. Я надеюсь на то, что вы увидите своего мужа, дети – отца, воспитанники – директора, а Берт Уолкер – старого и любимого друга.

При упоминании Берта уголки рта Алисии как бы поджались.

– И как же вы намерены справиться с этой задачей? – спросила она. – Будете расспрашивать каждого из нас по отдельности?

– Во всяком случае, не сейчас, миссис Пелхам. Давайте просто время от времени переключать наш разговор на доктора Пелхама. – Он обвел взглядом остальных сидевших в комнате.

Никто не проронил ни слова. Казалось, что на этом предложении беседа иссякла. Чтобы скрыть свое явное замешательство, Джорджиана заявила высоким, резким голосом, что ее муж приедет домой поздно вечером.

– Кажется, он говорил, что в блэгдонских конюшнях разразилась эпидемия кашля. Он уехал в Саратогу проконсультироваться с ветеринаром.

– Ты сказала Джулии, что он прибудет к ужину? – спросила Алисия.

– Мама, я и сама в этом не уверена. Ты же знаешь Артура. Вполне может заявиться посреди ночи, чтобы сразу завалиться в постель, – сказала она, густо покраснев.

– А ваш муж, миссис Фрост, посещал Пелхам-Холл? – спросил Джерико, стараясь как-то заполнить возникшую паузу.

– Нет, не посещал! – резко проговорил Фред. – Он был инструктором по верховой езде. Главным поставщиком удобрений для матушкиного огорода.

– Ну хватит уже, Фред, – усталым голосом проговорила Луиза.

– Мой муж великолепный наездник, – сказала Джорджиана.

– Кентавр Джорджианы – наполовину лошадь, наполовину человек, – невозмутимо проговорил Фред. – А будучи лишь наполовину человеком, Джорджи, он ведь не всегда доставляет максимум удовлетворения?

– Ты сегодня уже выпил, Фредди? – холодно поинтересовалась Алисия.

– Мама, я всегда выпиваю, – ответил тот. – Единственная приятная привычка, которую я разделяю с Артуром. Кстати, Джерико, отец был классным специалистом по части мартини. Никогда не пил после обеда, ну, разве что бренди, но мартини хлестал как воду. Причем всегда с оливкой, которую он, кстати, никогда не съедал. Вы не знаете почему?

– Почему же, мистер? – спросил Джерико.

– Чтобы позволить Берту съесть их на кухне после трапезы. Вот как близок был отец к своему другу. Берт всегда был большим почитателем оливок, смоченных в джине.

– Не позволяйте Фреду создать у вас впечатление, будто отец был выпивоха, – сказала Джорджиана. – Он всегда знал, когда остановиться.

– Не очень-то типично для бывшего алкоголика, – заметил Джерико.

Пожалуй, он при всем своем желании не смог бы взорвать в бледной гостиной Алисии более мощную бомбу неожиданного откровения. Старуха перевела на Луизу гневный взгляд своих серых глаз. Руки вцепились в подлокотники кресла с такой силой, что аж пальцы побелели.

– Луиза, этот слух действительно необходимо выставлять на всеобщее обозрение?

– Моя дорогая мама, это не слух, а общепризнанный факт. То, что отец мог выпить столько же, сколько и другой нормальный мужчина, лишь делало ему честь. И я рассказала об этом Джонни, чувствуя уважение к отцу.

– Джонни?

– Мое имя Джон, миссис Пелхам, – сказал Джерико. – Кстати, это именно тот факт, о котором я хотел бы знать. Он во многом иллюстрирует характер человека.

– Да уж, у отца явно был характер, – заметил Фред. – Его никак не назовешь замкнутым, аскетичным священником. Он считал, что священнослужитель должен быть «добрым и веселым парнем». Есть одна классическая история относительно его увлечения выпивкой.

– Фред! – воскликнула Джорджиана, бросив испуганный взгляд на мать.

– Как-то раз после службы к нему в часовню зашла пожилая дама, – продолжал Фред, ничуть не смущенный замечанием. – «Доктор Пелхам, – сказала она, – я считаю вашу проповедь весьма вдохновляющей. Я была по-настоящему тронута, пока моя подруга миссис Бизибоди не сказала мне, что вы пьете! Пожалуйста, скажите мне, что она ошибается». Тогда отец взял эту даму за руку и сказал: «Мадам, уверяю вас, что она совершенно права. И если вы пройдете со мной в „Манс“, я с удовольствием угощу вас мятным коктейлем, который поджидает меня в холодильнике». Постскриптум: престарелая леди не приняла его предложения.

Алисия хотела было что-то сказать, но в этот момент хлопнула дверь.

– Уолтер! – позвала она.

Из внешнего холла донеслись звуки медленных шагов, после чего в дверях гостиной появился Уолтер Фрост. По словам Фреда, ему было восемнадцать лет. Симпатичное квадратное лицо, светло-рыжеватые, коротко остриженные волосы. Внешне он совсем не походил на Пелхамов, скорее на своего отца. На нем были синие джинсы, мокрые и заляпанные грязью, и такая же замызганная майка. Он бросил на Джерико быстрый, испуганный взгляд.

– Я с-с-ейчас не в-п-п-олне в порядке, б-б-бабушка, – мучительно заикаясь, проговорил он. – На л-л-лодке плавал.

– Я бы хотела, чтобы ты познакомился с мистером Джерико, – сказала Алисия. – Он художник, который собирается написать портрет твоего деда.

– Привет, Уолтер, – с улыбкой обратился Джерико к парню.

– Зд-д-дравствуйте, с-сэр, – ответил Уолтер, после чего развернулся и бросился бежать через холл вверх по лестнице.

– Уолтер заикается, – пояснила Джорджиана. – И всякий раз сильнее, когда встречается с незнакомыми людьми.

– А для Уолтера все люди – незнакомцы, – заметил Фред.

– Не самое благоприятное начало, – сухо заметил Джерико.

– Этот чертов Фред! – проговорила Луиза. – Обожает подкалывать Джорджиану и наслаждаться маминым недовольством.

Это было уже через несколько часов после неудавшейся чайной церемонии. В промежутке состоялся столь же неудачный обед. Пелхамы не выбирали для него официальных нарядов, однако все женщины переоделись. Фред также облачился в темно-синий блейзер, на нагрудном кармане которого была вышита эмблема какого-то клуба. Уолтер привел себя в порядок и сидел за столом, не отрывая взгляда от тарелки и не произнеся ни слова. Артур Фрост так и не появился – очевидно, эпидемия в блэгдонских конюшнях оказалась действительно серьезной.

Несколько попыток Джерико повернуть во время обеда разговор на доктора Пелхама особого успеха не принесли. Фред отпустил по этому поводу несколько острот, однако Алисия Пелхам была определенно настроена не касаться в беседе всего, что связано с ее покойным мужем.

После кофе в гостиной Алисия предпочла удалиться. По ее словам, следующий день она намеревалась провести с друзьями в Литчфилде, и ей надо было перед отъездом утром написать несколько писем. Уолтер бесшумно покинул зал и исчез. Как заявил Фред, у него была назначена партия в бридж, однако, судя по взглядам, которыми обменялись Луиза и Джорджиана, эта «игровая затея» означала всего лишь свидание с женщиной, о которой миссис Пелхам знать не полагалось. Джорджиане надо было упаковать несколько свежих рубашек для Артура, которые, несомненно, понадобятся ему для очередной поездки в Саратогу.

Горничная Джули весьма поспешно убрала посуду после кофейной церемонии. Судя по всему, Берт пригласил ее и повариху Анну в местный кинотеатр.

Таким образом Луиза – отнюдь не раздосадованная данным обстоятельством – осталась наедине с Джерико. Она предложила ему прогуляться по окрестностям. Вечер выдался на редкость жарким, а со стороны озера дул хоть слабый, но ветерок. И к тому же там не было любопытных ушей. Джорджиана любила послушать, о чем говорят другие люди, да и в Уолтере тоже большой уверенности не было.

Уже сгустилась темнота, но в полнолуние все выглядело в серебристо-зеленом цвете.

– У мастера Фреда весьма специфическая манера шутить, – заметил Джерико.

– Просто это позволяет ему чувствовать себя самим собой, – сказала Луиза. – Как я полагаю, сегодня днем он прошелся по каждому из нас.

– В основном по вашему отцу. Ни слова лести или любви.

– Когда отец был жив, к Фреду никто не проявлял особого внимания. В школе он не пользовался особой популярностью. Я думаю, было вообще ошибкой то, что он пошел в Пелхам-Холл. Мальчики считали, что он пользовался привилегиями. В частности, жил он не в общежитии, а здесь, в «Мансе». По моему мнению, его считали стукачом, работавшим на отца. И Гарвард он окончил, я уверена, при определенной поддержке отца. Мальчишкой он был таким же застенчивым, как и Уолтер, разве что не заикался. После же смерти отца он превратился в язвительного, но при этом вполне симпатичного повесу.

У Джерико был довольно мрачный вид.

– Мальчик производит трагическое впечатление, – сказал он.

– Уолтер? Он перебывал во всех возможных клиниках и у психотерапевтов Джорджианы, стремясь избавиться от своего заикания. Ничто ему толком не помогло. В школе для него ад сплошной. Все смеются над его попытками заговорить. По мере приближения осеннего семестра он становится все более напряженным.

– Когда это началось?

– Давно, – ответила Луиза, – хотя, боюсь, не смогу назвать точную дату. Один из психиатров высказал предположение: проблема в том, что у нас в семье слишком много людей хотели высказаться одновременно, отчего Уолтер не мог произнести ни слова, из боязни не быть услышанным.

– Ему, кажется, было лет восемь, когда убили вашего отца? Как он отреагировал на это событие?

– Он был просто сражен. Отец очень любил Уолтера, проводил с ним массу свободного времени. Когда Уолтер достаточно подрос, чтобы держать в руках ружье, отец научил его стрелять. В летнее время они часто плавали на яхте. Если Берт куда-то отвозил отца, маленький Уолтер неизменно сопровождал их. А перед сном отец обязательно читал ему что-нибудь – уходил из своего офиса или покидал прибывших на обед гостей, чтобы сделать это. В то лето они читали «Историю двух городов». Уолтер так ее никогда и не дочитал.

– Он начал заикаться после гибели доктора Пелхама?

– Я как-то не связывала эти два события. – Она взглянула на высокую бородатую фигуру, шагавшую рядом с ней. – Думаю, что нет. Скорее, это произошло позже.

– Он потерял единственного друга, способного выслушать его, – сказал Джерико.

– Отец был не столько слушателем, сколько человеком, умевшим превосходно высказаться, – сказала Луиза.

– Глядя на парня вы, похоже, страдаете оттого, что не можете помочь ему?

– Вы ведь тоже добрый человек, Джонни?

– Ну что же, сдаюсь, – вздохнул Джерико. – Как вы сказали, другие люди делают нас такими, какие мы есть, а я с легкостью согласился с этой идеей. И этот мальчик является ее живым подтверждением. – Он глубоко вздохнул. – Ваша мать, Луиза, едва ли поможет мне в работе. Ей противна сама идея ворошить прошлое.

– Возможно, это и будет для вас подсказкой.

– Простите?

– Любой скажет вам, что отец и мать были идеальной парой. Отец был нежным, внимательным, заботливым по отношению к ней. Она же была прекрасной хозяйкой. Однако я всегда подозревала, что они – всего лишь хорошие актеры, каждый из которых ведет свою партию. Спали в отдельных комнатах. Одно из моих первейших воспоминаний это то, что дверь в комнату матери всегда была заперта. – Луиза рассмеялась. – Меня заинтересовали обстоятельства их жизни уже в восемь лет. Уже тогда я поняла, что дверь была заперта.

– Ссоры?

– Никогда. Но я не могу припомнить, чтобы они хоть раз обменялись невинными шутками. Или чтобы отец прикоснулся к ней на людях.

– Может, какая-то застарелая ссора, которую они так и не смогли решить?

– Я не знаю.

– Марго Стэндиш?

Луиза посмотрела на него и расмеялась:

– Вы не знаете мою мать. Если бы она была уверена в том, что там между ними какая-то интрижка, она немедленно упаковала бы вещи и удалилась. Супружеская верность – краеугольный камень в молитвах матушки. Один Господь знает, сколько раз я за свою жизнь выслушала это.

Джерико ухмыльнулся, глянув на нее в лунном свете.

– Плохая девочка, – сказал он.

Резкий, какой-то крякающий звук словно смыл улыбку с его лица. Джерико внезапно остановился, тогда как Луиза сделала еще шаг или два. И посмотрела на него.

– Кто-то есть на стрельбище, – сказала она. – Там, позади Саус-Холла.

– Боже мой, на стрельбище, – проговорил Джерико. Он сделал поспешный шаг в сторону и ощупал ствол огромного вяза примерно на уровне своей головы. – Буквально фут надо мной.

– Джонни!

Раздался звук нового выстрела, и на сей раз оба они увидели отлетевшую кору дерева. Пуля едва не задела руку Джерико.

– Наклонитесь! – скомандовал он, потом схватил Луизу за руку и притянул ее за дерево, прикрывая своим телом. – Вот ведь сукин сын, – проговорил он.

Не было слышно ни звука, и Джерико, выглянув из-за ветвей, не заметил ни малейшего движения на стрельбище.

– Видите тот большой клен? – спросил он. – Бегите к нему.

Луиза кивнула и, пригнувшись, побежала к клену. Ничего не произошло.

Джерико подождал несколько секунд, после чего бросился через открытое пространство к Луизе. В тот же момент раздался выстрел. Под ногами Джерико взорвался холмик земли. Едва он достиг клена, раздался новый выстрел и от дерева рядом с его головой оторвался кусок коры.

Джерико нырнул за дерево; Луиза оказалась тут же.

– Джонни, кто-то пытается нас убить!

– Не вас, – угрюмо проговорил Джерико. – В вас, моя милая, никто не стрелял.

– И что же теперь?

– Он мастер своего дела, – сказал Джерико. – При желании мог бы снять нас с первого выстрела.

– Меня услышат в доме, если я закричу? – спросила Луиза.

– Кто знает, – блеснул зубами в лунном свете Джерико. – Кому-то чертовски не хочется, чтобы эта картина была написана. – Он глубоко вздохнул. – Оставайтесь там, где находитесь. Не двигайтесь. Обещаете?

– Да я и не могу двигаться. У меня ноги словно резинками стянуло!

– Вот и стойте на месте.

Джерико вышел на открытое пространство, и тут же пуля врезалась в дерево рядом с ним. Очень медленно он сделал вперед один или два шага. Очередная пуля выбила фонтанчик земли у него под ногами. Теперь было совершенно ясно, что стреляли со стороны Саут-Холла.

Джерико остановился, сложил ладони рупором и закричал что было сил:

– Я получил твое послание! Ты слышишь меня? Я получил послание!

Его голос эхом отдавался над озером.

Не последовало ни ответа, ни звука, ни выстрела.

Джерико повернулся и пошел к дереву, за которым спряталась Луиза.

– Идемте, – сказал он.

– Джонни!

– Если он захочет достать нас, нам конец, это точно. Но вас, моя милая, он определенно не тронет.

Он взял Луизу за руку и в буквальном смысле поставил на ноги. После этого они медленно пошли в сторону «Манса». Пунцовые ногти Луизы впивались в запястье Джерико.

Снайпер молчал.

Часть вторая

Глава 1

До «Манса» было меньше пятидесяти ярдов, хотя они показались целой милей. Джерико старался идти медленно и спокойно, ему с трудом удавалось сдерживать Луизу, готовую броситься к дому со всех ног.

– Джонни, о, Джонни, – то и дело шептала она.

– Я думаю, что это всего лишь предупреждение, – сказал Джерико. Голос его звучал тихо, но дрожал от гнева.

– Но почему?

– Видимо, копание в прошлом должно быть прекращено.

Они дошли до ступеней, ведущих к крыльцу входной двери, и поднялись по ним, держась за руки.

– Входите, – сказал Джерико.

Луиза чуть ли не впрыгнула в дверь и располагавшуюся за ней прихожую. Джерико медленно повернулся и осмотрел путь, по которому они пришли. Вроде бы никого не было. Он достал из кармана наполовину набитую трубку и сунул ее в рот. Потом щелкнул зажигалкой и застыл на месте. Идеальная мишень.

Ничего не произошло.

Затем он повернулся и вошел в дом. Луиза стояла у входа; она тут же захлопнула и заперла дверь. В сущности, никакой необходимости в этом не было. Она посмотрела на Джерико. Его лицо потемнело от гнева, глаза поблескивали холодным огнем.

– Проверьте остальных членов семьи, – сказал он, указывая рукой на лестницу.

– Джонни!

– Здесь ничего не произойдет, – нетерпеливо проговорил он. – Где расположена игровая комната, которую упоминал ваш брат и где хранится оружие?

– В конце холла. – Луиза боязливо глянула на лестницу. – Джонни, я…

– Наверху снайпера нет. Посмотрите, кто там находится, и тогда мы сможем сразу исключить несколько человек. Наш друг просто не успел бы вернуться в дом раньше нас.

В доме царила тишина. Если кого-то и побеспокоили звуки выстрелов, то никаких признаков этого не было. Холодная уверенность Джерико придала Луизе смелости, и она стала подниматься по лестнице. Она вспомнила, что две служанки пошли в кино с Бертом, а Фред отправился на свидание в деревню. Наверху могли быть Уолтер, Джорджиана и ее мать.

Комната Уолтера была самой ближней к лестнице. Дверь ее оказалась запертой. Луиза постучала, позвала его – ответа не последовало. Поворачивая дверную ручку, она чувствовала, как по спине пробегают мурашки. Лампы в комнате не горели, однако даже в лучах лунного света, пробивавшихся через окно, было видно, что кровать Уолтера пуста. Он мог быть на своей лодке. Он мог быть где угодно.

В начале верхнего холла располагались спальня, гостиная и ванная комната, которыми пользовались Джорджиана и Артур Фрост. Луиза направилась туда и вошла без стука.

Свет горел в обеих комнатах. На просторной двуспальной кровати лежал чемодан с аккуратно уложенными в него рубашками, носовыми платками и нижним бельем. Однако самой Джорджианы в комнате не было.

Луиза чувствовала, как учащенно бьется ее сердце, когда она подходила к противоположному концу холла, где располагалась комната матери. Со времен детства она помнила, что эта закрытая дверь была запретной территорией. Она чуть поколебалась, но затем негромко постучала.

Ответа не было.

В горле у нее пересохло. Она тихо позвала:

– Мама.

Молчание.

Тогда она снова постучала, уже более настойчиво, после чего медленно повернула дверную ручку. Дверь оказалась заперта, впрочем, как всегда.

– Мама! – На этот раз уже громче, настойчивей. – Мама, пожалуйста, ответь мне!

Тишина.

Тогда она заколотила в дверь кулаками, чуть ли не истерично повторяя: «Мама!»

Алисия Пелхам не отвечала.

Луиза повернулась и побежала назад к лестнице. На нижней ступеньке она едва не упала, но в последний момент успела ухватиться за балясину перил. Там она на мгновение остановилась, стараясь перевести дыхание, после чего побежала через нижний холл в сторону комнаты для игр.

Дверь оказалась распахнутой, и свет от ламп, висевших над бильярдом, растекался на зеленом сукне двумя желтыми каплями. Джерико стоял за пределами света и рассматривал расставленное за стеклом оружие. Повернувшись, он обратил на Луизу вопросительный взгляд.

– Уолтера и Джорджианы там нет, – сказала она. – Мама у себя в комнате, но она не отвечает.

– А откуда вы знаете, что она там?

– Ее дверь заперта. Она никогда не отвечает, когда запирается.

– Есть еще какой-то выход из ее комнаты?

– Да, по боковой лестнице вдоль дома, – проговорила Луиза с вымученной улыбкой.

– А попробуйте закричать «Пожар!», – предложил Джерико.

Луиза оперлась о бильярд, чувствуя слабость в ногах.

– Мама не выйдет до тех пор, пока не будет уверена в том, что ее волосы уложены и лицо приведено в порядок, – сказала она, все еще пытаясь улыбаться.

– Просветите меня насчет этого, – сказал Джерико, указывая на два стеклянных шкафа с оружием.

– Экспонаты в левом шкафу – часть музейной коллекции. Не уверена, что из них вообще можно стрелять. Вторую половину мы используем для спорта. Под каждым ружьем есть таблички с нашими именами.

В витрине было действительно выставлено превосходное оружие. Под каждым красовалась бронзовая табличка с упоминанием имени: «Луиза», «Джорджиана», «Алисия»,«Ф.Д.П.-старший», «Уолтер», «Ф.Д.П.-младший» и наконец – «Дрю». Над последней табличкой было пустое пространство.

– Мой бывший муж, – сказала Луиза, отвечая на невысказанный вопрос Джерико. – Он забрал винтовку с собой, когда мы разошлись девять лет назад.

– Есть еще места, где вы храните оружие?

– В доме – нет. Разве что у Уолтера имеется что-то в комнате. У него там вообще понапихано всякой всячины – рыбацкие удочки, теннисные ракетки, клюшки для гольфа. Бог знает что еще. Но я лично не знаю, есть ли у него оружие. Но внизу, в подвале Саут-Холла, хранится несколько дюжин ружей. Их используют мальчики во время учебного сезона.

– И как вы открываете это помещение?

– Да ключ висит здесь же, на дверце шкафа. Мы его запираем для того, чтобы предохранить оружие от пыли.

Джерико нашел ключ и распахнул стеклянные дверцы. Потянулся было к ружью, но остановился. Вытянул из кармана носовой платок и захватил с его помощью приклад, постаравшись не оставить на оружии отпечатков пальцев. Понюхав дуло, он поставил ружье на место. После этого он перепробовал все ружья, а затем медленно закрыл стеклянную дверцу и запер ее на замок.

– В последнее время из них не стреляли, – сказал он. – Пистолет в доме имеется?

– У меня… у меня в комнате есть, маленький такой, – сказала Луиза. – Я беру его с собой в поездки.

– Принесите его.

– Джонни, я не могу.

– Почему?

– Я не могу снова туда подниматься.

– Но ведь там же никого нет.

– Джонни, пожалуйста! Если вам нужен пистолет, пойдемте со мной.

– Хорошо.

Они вместе поднялись и прошли в комнату Луизы – мило обставленное помещение с просторной кроватью под балдахином. Странно, но она почему-то вспомнила сейчас, что какое-то время спала на ней с Дрю. А ведь на долгие годы она напрочь выкинула этот факт из своей памяти. Ее слегка передернуло. Затем она прошла к туалетному столику, извлекла из верхнего ящика маленький револьвер с перламутровой рукояткой – он лежал под стопкой носовых платков – и протянула его Джерико.

– Игрушка какая-то, – сказал он. – Чтобы подстрелить из него кого-то, нужно находиться с ним нос к носу. – Проверив, заряжен ли револьвер, он опустил его в свой карман. – Вам не страшно оставаться в доме одной?

– А вы куда идете?

– Хочу осмотреть ружья во втором шкафу, если вы подскажете, как его открыть.

– Но вы же не пойдете туда снова?

– Луиза, если этот парень твердо вознамерился добить меня, он это сделает вне зависимости от моих действий. Думаю, что какое-то время он переждет. Он может подумать, что мы вызвали полицию.

– А может, действительно стоит сделать это?

– Этот тип знает, как исчезать из поля зрения. Ведь прежде полиция его так и не смогла отловить.

Она уставилась на него расширенными глазами.

– Вы полагаете, что это тот же человек, который…

– У вас есть более подходящая версия?

Луиза с трудом подавила подступивший приступ тошноты. Воспоминание о трагедии десятилетней давности нахлынуло как ошеломляющий удар. Она находилась в той же комнате, лежа рядом с крепко спящим Дрю Стивенсом, который все это время совершенно не осознавал ее потребностей, а может, просто не желал или был не способен их воспринимать. Ночь тогда выдалась как и сейчас – лунная и жаркая. Она вспомнила пронзительный крик Берта Уолкера с призывом о помощи. Выскочив из постели, она подбежала к окну и увидела старого Берта, который то бежал, то ковылял по лужайке в сторону «Манса», что-то крича и гротескно размахивая руками. Накинув какую-то одежду, она бросилась вниз по лестнице, оставив Дрю спящим на их просторной постели. К входной двери она подбежала в тот самый момент, когда Берт начал колотить в нее кулаком. Она отперла, распахнула дверь и увидела побелевшее, искаженное ужасом лицо.

– О мой Бог, мисс Луиза! Капитан…

Она мгновенно подумала о сердечном приступе или инсульте.

– Где он, Берт?

– В кабинете, мисс Луиза. Только не ходите туда!

Следом за ней по лестнице спустилась Джорджиана. Луиза также услышала плач полусонного Уолтера, которому тогда было восемь лет. Потом раздался пронзительный, холодный голос матери, требовавшей объяснить, что это за шум. Луиза вырвалась из скрюченных старческих рук Берта и босиком бросилась через лужайку к директорскому кабинету. Еще даже не добежав до дверей, она через окно увидела отца – он лежал, грудью опершись о край своего рабочего стола и широко раскинув руки. «Надо остановиться и вызвать врача», – подумала она в тот момент. У нее за спиной истерично кричала Джорджиана, бегущая следом. Луиза влетела в кабинет и склонилась над отцом. Она звала его и пыталась приподнять тело.

Затем она заметила, что все ее руки в крови. И еще увидела круглую черную рану между остекленевшими отцовскими глазами.

– Джонни, – прошептала Луиза, ухватившись за край бильярдного стола, – бросьте все это. Все бросьте. Забудьте про портрет. Уезжайте. Уезжайте домой!

Он спокойно посмотрел на нее, словно не понял, что именно она сказала.

– Джонни, вы приехали сюда потому, что слишком добры ко мне, вы хотели помочь мне разрешить мои проблемы. Перед лицом случившегося все это не имеет смысла. Я искренне признательна вам. Я… я еще на что-то надеялась. Но прошу вас, уезжайте, пожалуйста.

– А теперь вы меня послушайте, – сказал Джерико, причем, казалось, он был раздражен. – Некто думает, что если я буду копать слишком глубоко, то в итоге наткнусь на что-то, что прольет свет на старое дело. Почему я так уверен, что мне удастся разыскать нечто такое, что никто не мог найти десять лет назад? Не знаю. Может, это просто упрямство?

– Джонни, я…

– Да, я упрямый человек. Чертовски упрямый. Когда кто-то наносит мне удар, я обычно даю сдачи. Вы хотите сказать мне, что, зная, что убийца находился там и слышал мой голос, когда я окликнул его, я должен был убежать? Вы в самом деле хотите продолжать жить под одной крышей с убийцей вашего отца?

– Я делала это на протяжении десяти лет!

– Зная, что этот человек может убить снова?

– Джонни! – Она нетвердо шагнула вперед и ухватилась за его плечи. – Я скорее пойду на это, чем буду в страхе думать, что сегодня, завтра или в какой-то другой день все повторится снова. Даже если вы останетесь для меня всего лишь мечтой, я не перенесу мысли о том, что вы стали жертвой моего сумасшедшего родственника! Пожалуйста, забудьте обо всем этом и уезжайте!

– Нет, – ответил Джерико. Он обхватил своими крупными руками ее запястья и осторожно снял их со своих плеч. – Мы, Луиза, живем в мире, вывернутом наизнанку. По всему свету люди ставят себя выше закона. Преступления остаются неотплаченными, потому что людям или нет до этого никакого дела, или они просто боятся. У вас несчастная, истерзанная жизнь. Ваша сестра живет на одних транквилизаторах, ваш брат – лишь наполовину мужчина, мать – холодная и жесткая женщина, а племянник толком и говорить не умеет. А почему все это? Да потому, что всех вас опутали страхи, подозрения и сомнения. И прямо здесь же, в пределах досягаемости, находится человек, ответственный за все это. И никуда я, Луиза, не уеду, во-первых, потому, что я не хочу, чтобы меня подстрелили, а во-вторых, потому, что я просто не смогу жить, зная, что сбежал от убийцы. Наш снайпер сегодня ночью совершил свою первую большую ошибку, предположив, что подтолкнет меня к бегству. Теперь вопрос стоит только так: или он, или я.

– Ну так вызовите полицию.

– Это уж как вы решите, Луиза. Я сказал, что это лишь заставит его затаиться. Мы не только не станем вызывать полицию, но мы вообще никому не скажем о том, что случилось. Как только мы это сделаем, он затаится. И это будет нам предупреждением. Мы доиграем свою партию до конца. Мы продолжим расследование. У него может возникнуть желание сделать очередной ход, но на сей раз мы уже будем готовы к нему.

– Готовы? Как мы можем быть готовы к встрече со стрелком, который может палить из тысячи окон?

– Прежде чем беззаботно подставлять свои спины, мы просто заранее убедимся в том, кто где находится, – сказал Джерико. – А сейчас мне все же хотелось бы проверить те ружья на стенде. Если ваша мать захочет узнать, зачем вы ломились в ее дверь, скажите ей, что мы услышали нечто похожее на звуки выстрелов и я пошел разобраться с этим делом. Вы же восприняли все случившееся именно таким, каким оно вам показалось. Но все же как, черт побери, можно вести прицельную стрельбу в темноте?

– Мишени могут подсвечиваться. Мы часто занимались стрельбой по ночам.

– Век живи, век учись, – сказал Джерико. Затем он наклонился и нежно поцеловал Луизу в лоб. – Будьте взрослой девочкой.

Зябко обхватив свои плечи, она стояла и смотрела, как он уходит. Похолодевшая, как лед, она ждала, что с минуты на минуту раздастся еще один выстрел.

То, что называлось наружной зоной у дальнего края Саут-Холла, предназначалось для двух целей. В одном ее конце располагались раздевалки с дюжинами стальных шкафчиков и стойками для оружия. Снаружи была платформа, с которой можно было вести стрельбу – стоя или лежа.

Идя по лужайке и держа правую руку в кармане, где лежал игрушечный револьвер, Джерико пытался заметить хотя бы какие-то признаки жизни. Он вспомнил про тысячи окон, которые упомянула Луиза. А ведь она была права – общежития, учебные классы, зал заседаний, часовня, гимнастический зал, обсерватория. Тысяча стеклянных глаз подсматривала за ним, пока он шел. Снайпер мог наблюдать за ним с любой из этих точек, размышляя, сразу покончить с этим делом или еще немного подождать и посмотреть.

Если нервы Джерико и были напряжены, то он никак не выказывал этого. Добравшись до раздевалки, он подошел к двери и надавил на ручку. Дверь оказалась не заперта. Ударом ноги он распахнул ее и отскочил в сторону. Изнутри не доносилось ни звука. Он затаил дыхание, прислушался. Затем шагнул внутрь, пошарил рукой в поисках выключателя и нашел его. Вспыхнул яркий свет обнаженных лампочек. Он окинул взглядом ряд зеленых стальных шкафчиков и распахнутый шкаф с оружием. Первое, что он обнаружил, была пыль.

Было похоже, что здесь не убирали уже Бог знает сколько времени. Все вроде бы было в порядке, но слишком пыльно. На полу он не заметил никаких следов. Все ружья были основательно смазаны. Он проверил по меньшей мере три дюжины ружей, но не обнаружил признаков того, что хотя бы одним из них в последнее время пользовались. Смазка и пыль. Ни снайпер, ни кто-либо еще в последнее время сюда не заходил.

Джерико вышел и закрыл за собой дверь. Затем оглядел темные строения, хотя для него, незнакомого с поместьем, это было в общем-то бесполезным занятием.

Он медленно направился назад к «Мансу». На полпути остановился и посмотрел на озеро. Внизу, у подножия склона, располагался эллинг. У причала стояла маленькая яхта. Он уже собирался уходить, когда из-за угла эллинга появился человек, который стал что-то делать с яхтой. С того места, где стоял Джерико, разглядеть его было трудно.

Тогда он медленно прошел по густой траве к согнувшейся фигуре. Оказавшись в нескольких ярдах от человека, он узнал в нем Уолтера Фроста, но пошел дальше, пока не оказался у конца причала.

– Привет, – сказал Джерико.

Парень подпрыгнул, словно его кольнули иголкой.

– А, э-т-т-о вы.

– Извини, если испугал тебя.

– Я н-н-е слышал, к-как вы подошли, – сказал Уолтер.

– Полуночная прогулка на яхте?

– Н-нет, просто р-решил ее помыть.

– Красивая яхта.

Парень кивнул в ответ.

– Луизе и мне показалось, что кто-то стрелял, – сказал Джерико. – Вот я и решил проверить.

– В-в-возможно, это Ф-Фред, – сказал парень, пытаясь улыбнуться. – Он ин-ногда стреляет по ночам, чтобы снять напряжение.

– Сейчас здесь никого нет, – сказал Джерико. – А вы сами ничего не слышали?

– Я не п-п-придал знач-чения. Подум-мал, что это Ф-Фред.

– Значит, вы слышали?

– Да. Но в наших краях часто стреляют. Это семейная слаб-бость. – Он снова попытался улыбнуться, хотя попытка проявить дружелюбие далась ему с трудом.

– Не возражаете, если я присяду и выкурю трубочку?

– Р-р-располагайтесь, – сказал Уолтер.

Джерико уселся на краю причала, свесив ноги через край. Ему было видно название яхты, написанное на борту – «Мисс Джи».

– Подружка? – с ухмылкой спросил он парня.

– Вы ч-что, смеетесь? Это м-м-мама. От-тец всегда называет ее м-мисс Джи.

– Я еще не познакомился с вашим отцом.

Парень посмотрел в сторону «Манса»:

– Он ск-коро по-я-вится.

Джерико долго прикуривал, в свете зажигалки присматриваясь к лицу Уолтера.

– Мы хотели спросить вашу мать, не слышала ли она звуки выстрелов. Но она, похоже, куда-то вышла.

Уолтер пожал плечами:

– В-в-озможно, прошла в одно из с-соседних зданий. Она не л-любит звонить своему тер-рапевту в с-соседнее здание, где их разговор могут п-подслушать. – По красивым губам скользнула горьковатая усмешка. – Ей всегда приходит в голову мысль поговорить со своим п-сихиатром, к-когда Артур в-возвращается домой.

Джерико посмотрел в сторону «Манса». Создавалось впечатление, будто Луиза включила свет в каждой комнате. Свет давал иллюзию безопасности. Джерико понимал, что ему нужно вернуться и доложить Луизе, что он в целости и сохранности.

– А вы, Уолтер, учитесь в Пелхам-Холл? – спросил Джерико.

– Эт-т-ой весной был выпуск, – ответил парень.

– А дальше – в колледж?

– Я д-д-допущен к экзаменам в Й-й-ель, – сказал Уолтер, – но не знаю, что из этого выйдет.

– А мне казалось, что у вас гарвардская семья. Ваш дед и дядя…

– Вот именно поэтому-то и Й-й-ель, – сказал Уолтер. – Н-не с кем с-соперничать.

– Ты должен отступить.

– Это неп-п-росто, – сказал парень, хмуро поглядывая в отсвечивающую под луной воду.

– Заикание?

Паренек бросил на Джерико быстрый взгляд, словно хотел защититься.

– Нет смысла, Уолтер, отрицать то, что есть на самом деле. Я знаю, что твоя мать приложила немало усилий, чтобы помочь тебе.

– Т-только м-мозги морочат, – с горечью проговорил Уолтер.

– Они учат людей с раком горла говорить без помощи бронхиального приспособления, – сказал Джерико. – Я думаю, что существуют клиники, где ты смог бы преодолеть свой недуг.

– И вы знаете такую?

– Я смогу ее найти. Кстати, имей в виду, что, когда мы с тобой разговариваем, меня все это и не волнует, и не раздражает, – дружелюбно проговорил Джерико. – И я не намерен ни перебивать, ни торопить тебя.

Ответом ему послужила застенчивая улыбка.

– А художественное творчество тебя когда-нибудь интересовало?

– Да. Я и с-сам п-робовал рисовать.

– У меня такая манера изъясняться, – сказал Джерико. – Возможно, если ты когда-нибудь захочешь сказать что-то по-настоящему важное и очень постараешься, у тебя обязательно получится. Тогда ты поймешь, что главное не то, как ты говоришь, и что слова сами по себе ничего не значат.

– Вы д-д-ействительно т-так считаете?

– Хотел бы, – сказал Джерико, вставая. – Пожалуй, мне пора возвращаться в дом. Иначе Луиза начнет беспокоиться, что со мной что-то произошло. Завтра увидимся.

– От-тлично, – сказал Уолтер.

– Ну, тогда пока, – сказал Джерико, направляясь в сторону лужайки. Он не успел сделать и пары шагов по травянистому склону, как Уолтер окликнул его.

– Мист-тер Джерико!

– Да?

Уолтер подошел к нему.

– Не поз-зволяйте никому м-мешать вам. Я им-мею в виду п-портрет. П-первыми они не з-заговорят.

– Почему?

– Да вы что? К-кому-то здесь понадобилось убить д-деда. Мы всегда это знали. Б-бабушка считает, что пусть все остается как есть, пусть все зарытые собаки останутся на м-месте. П-пусть все обойдется гладко, ч-что бы там ни произошло, – вот ее теория.

– Уолтер, я так легко не сдаюсь. Спасибо за то, что подыграл моей команде.

– Теперь ход за вами, – сказал Уолтер.

Глава 2

«Манс» уже не казался тихим и заброшенным. Поднимаясь по ступеням парадного входа, Джерико услышал высокий, напряженный голос Джорджианы, периодически перекрывавший размеренные, холодные интонации Алисии Пелхам.

Мать и обе дочери находились в библиотеке, располагавшейся на первом этаже. Как и предсказывала Луиза, Алисия успела привести в порядок свою прическу и «подтянуть» лицо. На ней был темно-красный домашний халат. Она посмотрела на вошедшего Джерико.

– Что тут в конце концов творится? – спросила она.

– Мы слышали, что кто-то стрелял, – ответил он. – Я прошел на стрельбище, чтобы выяснить, что происходит. – Он пожал плечами. – Там никого не оказалось. Вообще никого не было.

– Но кто мог стрелять? – спросила Алисия, осуждающе взглянув на Луизу. – Ты знаешь, что Фред в деревне. Берт со служанками тоже ушли. Уолтер, несомненно, находится на своей яхте. Я писала письма, как и сказала тебе. И колотить в мою дверь не было никакой необходимости – если бы я захотела, то открыла бы тебе после первого стука.

– По-моему, вы, мистер Джерико, и Луиза попросту все придумали, – сказала Джорджиана. – Я разговаривала по телефону из Ист-Холла и ничего не слышала.

– А я так не думаю, миссис Фрост, – с любезной улыбкой проговорил Джерико. – Я только что разговаривал у эллинга с Уолтером. Он тоже слышал выстрелы. И решил, что это ваш брат Фред. Он сказал, что Фред иногда стреляет по ночам.

– Фред играет в бридж в городе. Вы же слышали, он сам сказал, – заметила Алисия.

– Ну, во всяком случае, на стрельбище его не было, – сказал Джерико. – Вообще никого не было. Но кто-то где-то стрелял, миссис Пелхам. – Он улыбнулся. – Уолтер говорит, что это семейная слабость.

Алисия Пелхам не приняла его шутку.

– Это мог быть кто-то с другой стороны озера, – сказала она. – Городские мальчишки любят стрелять в лягушек. В такую спокойную ночь трудно определить, откуда исходит звук.

Луиза стояла, прислонившись спиной к книжной полке, и смотрела на мать и сестру так, словно они были незнакомыми ей людьми. «Так всегда и было, – подумала она. – Абсолютное нежелание признать реальность, которая может поколебать внешнее спокойствие семьи». Она хотела было сказать, что на сей раз «лягушкой» был Джерико и что пули легли в опасной близости от него. Затем она перевела взгляд на него – высокого, спокойного и улыбающегося. Сможет ли семья наконец встретить человека, которого не удастся ни оттолкнуть, ни испугать?

Она повернула голову, услышав звук подъезжающей машины. На короткое мгновение ее фары осветили помещение библиотеки. «Наверное, Берт и служанки вернулись из кино», – подумала она, но затем, услышав хлопок закрывающейся двери и поспешные шаги по ступеням, смекнула, что это ее зять решил наконец покинуть своих лошадок.

Артур Фрост оказался сюрпризом для Джерико, хотя он и не имел никакого предварительного мнения, как может выглядеть муж Джорджианы. Артур оказался невысоким, жилистым, хорошо сложенным мужчиной. Его песочно-рыжеватые, коротко остриженные волосы очень походили на прическу Уолтера. Артур был почти на голову ниже Луизы и не доставал до Джорджианы даже в своих сапогах на высоких каблуках. Его серые, с карими крапинками глаза смотрели насмешливо, в чем-то даже озлобленно. Гладкое лицо покрывал густой загар. На нем были желтовато-коричневые бриджи для верховой езды, желтая майка под горло и коричневая куртка с желтыми замшевыми налокотниками. Короче, вылитый жокей.

– Привет всем, – проговорил он. Потом взял Джорджиану за руки и крепко поцеловал. Она тут же отстранилась от него, на щеках появились пунцовые пятна смущения. К губам взметнулись руки. На Артура ее реакция, казалось, не произвела никакого впечатления.

– Мама, что у нас на обед? – спросил он. – У тебя такой вид, будто ты весь день обсуждала проблему кражи домашнего серебра.

– Это мистер Джерико, друг Луизы, – сказала Алисия.

Артур бросил на Джерико оценивающий взгляд. Ему определенно не понравились внушительные габариты гостя. Он протянул маленькую мускулистую руку, и, когда Джерико ответил рукопожатием, Артур стиснул ее железной хваткой. Предполагалось застать Джерико врасплох. Не получилось.

– Вы тот самый парень, который взялся написать портрет Старика? – спросил Артур. – Мисс Джи сказала мне о вас по телефону.

– Луизе и мистеру Джерико показалось, что они слышали какие-то выстрелы, – сказала Алисия. – А сейчас, если вы позволите, я хотела бы вернуться к своим письмам. – Она повернулась и покинула комнату.

– Вы в самом деле слышали пальбу? – спросил Артур.

– Ваша мать считает, что это мальчишки баловались, стреляя по лягушкам на берегу озера, – ответил Джерико.

– А где Уолтер? – спросил, прищурившись, Артур.

– У своей яхты, – сказал Джерико. – Я только что оставил его там.

– Никогда не расстается с этой лодкой, – нахмурившись, проговорил Артур и неожиданно рассмеялся, обращаясь к Джорджиане. – Я где-то слышал, психиатры утверждают, что лодки и вода как бы символизируют слияние с материнским чревом.

– Артур! – воскликнула Джорджиана.

– Я проголодался, – сказал Артур. – Надеюсь, в холодильнике найдется что-нибудь приличное. Энни уже легла спать?

– Она в кино с Бертом и Джули.

– Последняя секс-опера? Ну ладно, пошли, моя милая. Посмотрим, что ты сможешь для меня разыскать. – Он взял Джорджиану за руку и буквально вытянул ее из комнаты. На Джерико он больше даже не взглянул.

Как только они остались одни, Луиза быстро подошла к Джерико.

– Там действительно ничего не произошло? – спросила она.

– Во всяком случае не на стрельбище. В течение некоторого периода времени там вообще никого не было, по крайней мере с оружием. Разумеется, я не знаю, не пропало ли какое-то ружье – там с дюжину пустых ячеек. Но к тем ружьям, которые стоят, в последнее время не прикасались. Ваша мать и Джорджиана, похоже, вполне убедительно объяснили свое поведение.

– Ист-Холл – самое ближнее общежитие, – сказала Луиза. – Отсюда к нему прямая дорога. Оно располагается по правую руку от того места, где мы стояли, когда раздались выстрелы. Она часто ходит туда, чтобы позвонить из нижнего офиса, – у нее просто фобия какая-то, что кто-то будет по параллельным телефонам подслушивать ее разговоры, когда она звонит из «Манса». Она пришла сразу же после того, как вы ушли.

– А ваша мать?

– Она спустилась незадолго до того, как вы вернулись. Ей требуется немало времени, чтобы привести себя в порядок.

– Двадцать – двадцать пять минут, – нахмурившись, проговорил Джерико.

– Но почему вы так задержались? – спросила Луиза. – Я с ума сходила от страха.

– Уолтер, – ответил Джерико. – Я увидел его у озера и подошел, чтобы поговорить. Как я уже сказал вам, он тоже слышал выстрелы и подумал, что это Фред.

– Значит, под подозрением остаются только Фред и Берт, – сказала Луиза.

– А кто вышел из-под сомнения? – спросил Джерико. – Джорджиана вполне могла пальнуть по нам, находясь в Ист-Холле. Затем, мы не знаем, была ли ваша мать у себя в комнате или где-то еще. Нам известно лишь то, что ее дверь была заперта. У нее было двадцать пять минут на то, чтобы вернуться в дом и снова спуститься вниз. Уолтер, когда я его увидел, чистил свою яхту. Но после выстрелов мы с вами вернулись сюда, в дом, проверили, кто где находится, потом осмотрели ружья в игровой комнате и несколько минут обсуждали, что делать дальше. Затем я прошел на стрельбище. В распоряжении Уолтера были добрых полчаса, чтобы вернуться в эллинг практически из любой точки ваших владений, даже ползком или на коленях. Мы найдем способ установить, что в это время делали Фред и Берт. А как в отношении вашего любимого зятя? Мы ведь так и не знаем, когда он распростился со своими захворавшими лошадками. Что насчет Артура? Странноватый маленький тип.

– Только не произносите в его присутствии слово «маленький», – сказала Луиза. – Он врежет вам по физиономии, если успеет вскочить на стул. Фред говорит, что у него натура взломщика. К животным, особенно к лошадям, он действительно относится превосходно – такой добрый, терпеливый. С людьми же – полная противоположность, никакой чувствительности. Бедная Джорджиана. Всякий раз, когда он приходит домой, она чувствует себя истерзанной. Ему неизвестно понятие любви – одна лишь атака. В периоды отсутствия Артура она консультировалась у своих врачей, те подсказывали ей, как осторожно разрешить эту проблему. Но потом Артур возвращался, разносил весь дом в щепы, и крепость рушилась. Однажды он стал доказывать, что является генералом победоносной армии, после чего снова вернулся к своим любимым лошадкам.

– Но если бы вы вмешались, она набросилась бы на вас как разъяренная тигрица, – сказал Джерико.

– Как вы догадались? – с улыбкой спросила Луиза.

– Потому что это не продолжалось бы столько времени, если бы она сама втайне не желала этого.

Скрипнула входная дверь, и в помещении библиотеки появился Уолтер.

– А, эт-то вы, – проговорил он.

– Артур вернулся, – сказала Луиза. – Он на кухне с твоей матерью.

– Ут-т-ром повидаемся, – сказал Уолтер. – Сп-покойной н-ночи, – затем развернулся и побежал вверх по лестнице в свою комнату.

– Похоже, они не очень дружны – Уолтер и Артур? – спросил Джерико.

Луиза вздохнула.

– Метод воспоминания Артура заключается в том, чтобы передразнивать Уолтера или кричать на него каждый раз, когда он начинает заикаться. Уолтер ненавидит лошадей, но зато ему нравится плавать на яхте и еще стрелять. – Она запнулась и взглянула на Джерико. – Любит гулять по лесу. Артур, чтобы перебраться на другую сторону дороги, сядет в машину. И к тому же Уолтер сантиметров на пятнадцать выше Артура. Это уже последний удар.

– А как Артур обращается с оружием?

Луиза поджала губы:

– Очень даже хорошо. Ему невыносима мысль, что кто-то в чем-то может победить его. Когда они с Джорджианой поженились, Артур поклялся, что сможет в стрельбе победить отца, чего еще никому не удавалось. Он действительно был очень хорош и в нескольких неофициальных матчах смог обойти отца. А уж как он прыгал от радости после этого – как сиамский петушок. Я помню, как смотрела на отца после этой победы, подумала, что он обижен поражением. Но отец лишь загадочно, по-своему улыбнулся и даже подмигнул мне. И тогда я поняла, что отец сознательно уступил ему. Думаю, что это же понял и Артур, потому что он тоже вскоре перестал ликовать.

– А как насчет старого Берта?

– Он тоже превосходный стрелок, – сказала Луиза. – Как мне представляется, за те сорок лет, что он оставался с отцом, они вместе стреляли не меньше тысячи раз. Устраивали стрельбу с разными трюками. И несмотря на свой преклонный возраст, Берт по-прежнему умеет надежно прижать приклад к плечу.

– Таким образом, мы не можем пока никого вычеркнуть из списка, – сказал Джерико.

– И что вы, Джонни, намерены теперь делать?

– Я намерен что-нибудь выпить и отправиться в постель, – сказал Джерико. – Завтра же я собираюсь неспешно приступить к выяснению того, что за человек был ваш отец, но не подставляя при этом спину под дуло кого-то из ваших домашних стрелков.

Они вместе прошли в столовую. На буфете стояли ведерко со льдом и несколько бокалов, оставленных Джулией перед уходом в город. Луиза достала из шкафчика две бутылки – с ирландским и шотландским виски. Оба налили себе щедрые порции, не разбавляя их водой. Луиза подняла свой бокал.

– Джонни, будьте поосторожнее.

– Не хочу заранее обещать этого, но, думаю, не подведу вас, – сказал Джерико.

Неслышно открылась дверь в столовую и появился старый Берт.

– Я могу быть чем-нибудь полезен, сэр? – спросил он.

– Нет, Берт, спасибо. Как вам понравилось кино?

– Ричард Бартон, сэр. На обратном пути было приятно слышать, как вздыхают и всхлипывают Энни и Джулия.

– Но вам самому фильм не пришелся по вкусу?

– О, я вообще туда не ходил, сэр. Любовные истории, как вы правильно выразились, действительно не в моем вкусе. Я просто немного прокатился на машине, а потом подъехал к кинотеатру, чтобы подобрать девушек. Ну что ж, спокойной ночи, сэр. И мисс Луизе тоже.

– После смерти отца ему просто не о ком позаботиться, – сказала Луиза, когда старик ушел. – Теперь он остановил свой выбор на вас, Джонни.

– И он не ходил в кино, – сказал, покачав головой, Джерико. – Партнером вашего брата Фреда по бриджу, насколько я понял, была дама. Понятие «честь», видимо, не позволит ему назвать ее имя. Итак, моя милая, кого же мы оставим в списке?

Джерико спал крепко и без сновидений. Сделанная по индивидуальному заказу и перенесенная в гостевую комнату кровать мистера Пелхама оказалась просто чудом. Джерико редко удавалось так хорошо поспать на чужой кровати. Он давно уже научился быстро засыпать вне зависимости от степени усталости, но на сей раз сон выдался действительно долгий и крепкий. Предварительно он принял кое-какие меры предосторожности на случай непредвиденного визита – запер дверь и прислонил к ней стул. Впрочем, ему казалось маловероятным, что снайпер объявится так скоро. Он наверняка выждет какое-то время, чтобы посмотреть, какой эффект произвели его предупреждения. Джерико мог не уезжать сразу, но последующие его действия должны были показать, принял ли он всерьез это «предупреждение». За несколько минут до того, как заснуть, Джерико задался вопросом: что же было такого опасного в его стремлении разобраться в личных взаимоотношениях доктора Фредерика Джорджа Пелхама? Чего боялся снайпер? Ко сну он отходил с угасающим видением прекрасной актрисы, поющей для перепачканной грязью толпы британских солдат где-то в Бельгии – давным-давно это уже было.

Глаза он открыл при ярком солнечном свете, лившемся в комнату через три широких окна, выходивших на озеро. Потом повернул голову и увидел, что стул, прислоненный к двери, остался в том же положении. Прислушался, стараясь уловить признаки жизни в доме, но так ничего и не разобрал. Но определенно почувствовал запах свежесваренного кофе. Кто-то уже был на ногах и явно занимался тем, чем положено заниматься по утрам.

Побрившись и одевшись, Джерико спустился вниз. Наручные часы подсказали ему, что еще довольно рано, без четверти семь. Однако ароматы кофе притянули его в столовую. Там он оказался не первым.

Артур Фрост восседал за столом и с аппетитом поглощал яичницу с ветчиной. Он поднял взгляд на вошедшего.

– Ранняя пташка, – проговорил хозяин. – Просуньте свою голову в боковую дверь и скажите Джулии, чего бы вам хотелось.

– Вы и сами ранняя пташка, – заметил Джерико.

– Да, я уже на конюшне побывал и успел вернуться обратно, – ответил Артур. – Кстати, вы не передадите Джулии, что я бы съел еще несколько этих английских булочек?

Джулия приняла заказ Джерико на яичницу с ветчиной и английские булочки и попросила подождать, пока она сварит еще кофе. Он поблагодарил, после чего присоединился к Артуру за столом.

– Когда занимаешься лошадьми, обычно встаешь рано – в четыре, пять часов, – сказал Артур. – У меня в Саратоге сейчас десять голов. И всех их надо выгулять до половины девятого, пока не наступила жара. Прекрасное зрелище – лошади, гуляющие на рассвете.

– А здесь существует официальное время для завтрака? – спросил Джерико.

– Каждый мужчина определяет его себе сам, – ответил Артур. – Служанки встают обычно в шесть. В прошлые времена Старик тоже поднимался в это же время. Остальные отсыпались до тех пор, пока не поднималась старая леди, – это было где-то в районе десяти часов.

– Вы знаете, почему я здесь оказался? – спросил Джерико после того, как Джулия принесла ему кофе в объемистой синей чашке.

– Джорджи сказала мне, – ответил Артур и рассмеялся. – Но должен предупредить вас, что вы ничего не добьетесь.

– С чего это вы взяли?

– Никто вам не скажет правду о Старике – за исключением меня, естественно. А мне вы не поверите. Каждый поместил его в свою, удобную ему нишу, как гипсового святого. И они не желают портить эту картину только ради того, чтобы вы увековечили истинное выражение его глаз.

– Он вам не нравился?

Артур пожал плечами и отхлебнул кофе.

– Мне не нравилось его насквозь фальшивое нутро, – сказал он. – Вы слышали историю про то, как он сделал свои деньги?

– Луиза мне рассказывала.

– Это ее версия, – сказал Артур. Его глаза светились злой насмешкой. – В прошлом году у меня в заезде «Гранд нэшнл» выступала лошадь. И я воспользовался своим пребыванием в Англии, чтобы узнать об этой Марго Стэндиш, копаясь в основном в изданиях, где писали о «женщине-благотворительнице, оставившей Ф.Д.Пелхаму деньги на добрые нужды». Скажу между нами, Джерико, Марго Стэндиш была классная штучка. Я видел много старых театральных фотографий и еще один портрет, который сделал один парень по фамилии Джонс, – он выставлен в одном из домов. Натуральная блондинка, прекрасно сложенная, необычайно привлекательная. А теперь вы, как и я, знаете, что она никогда не оставила бы Старику четыре миллиона долларов только лишь за то, что он мог что-то прошептать своим выразительным музыкальным голосом на ухо божьей угоднице. Лично я считаю, что он трахал ее чуть ли не по всем Британским островам. Так что никто не удивился, что он получил все ее деньги. С юридической точки зрения, Старик получил наследство, а потом кричал на всех углах, что это благотворительность.

– А каким он был как тесть?

– Все считают, что я женился на Джорджи ради тех денег, которые она должна была унаследовать, – сказал Артур. – Верьте мне или нет, но это не так. Двадцать лет назад она была действительно красивой девушкой.

Джерико кивнул. Он вполне мог представить себе Джорджиану двадцать лет назад – эдакую темноволосую красотку.

– Знаете, Джерико, я завидую вашим габаритам, вашему росту. Вы можете претендовать на любую женщину. Будь я повыше, я бы обратил внимание на Луизу. Но в ее обществе я бы смотрелся комично. Вот прибавить бы мне еще шесть дюймов, я бы женился на ней, а не на Джорджи. Ни один из нас не старается притворяться, и мы оба любим мясо немного недожаренным. Но двадцать лет назад я выбрал Джорджи. В обеих девушках было что-то возбуждающее. Возможно, жизненная сила, унаследованная от Старика. Вы должны обязательно учесть эту его особенность. В семьдесят лет он мог пересилить всех нас. Переплыть озеро, одним ударом разбить мячик для гольфа, и, должен признать, он очень неплохо смотрелся на лошади.

– И все-таки он вам не нравился…

– Женившись на Джорджи, я не знал о ней некоторых вещей, – продолжал Артур, словно не замечая вопроса. – Я даже представить себе не мог, до какой степени ревниво она относится к Луизе. Ей хотелось первой выйти замуж, и она заполучила меня. Но то, что она пыталась предложить, у нее попросту отсутствовало. – Он коротко, резко рассмеялся. – По ее представлениям, секс существует только у животных. Как-то она поколотила Луизу за то, что у нее есть муж и ребенок, хотя сама, кстати, с ненавистью относилась к самой идее завести ребенка. После этого она перестала даже делать вид, что я для нее что-то значу. Вот такая она, наша Джорджи.

Джерико почувствовал острое отвращение к самому разговору на эту тему.

– После нашей первой ссоры, когда мы разругались вдрызг, Старик пригласил меня к себе. «Артур, – сказал он мне тогда, – тебя обманули. Ты думал, что получил женщину, но на самом деле тебе досталось существо, которое лишь изображает из себя женщину, и только на публике». – Артур рассмеялся. – Занятный и честный разговор получился с тестем, подумал я тогда. Старик видел Джорджи насквозь. Но я чувствовал себя очень хорошо, потому что в те дни очень хотел ребенка.

– В те дни?

– Уолтер для меня давно уже потерян. Они все позаботились об этом. – Артур жестко опустил свой маленький кулак на стол – аж чашки подпрыгнули. – В те дни я еще надеялся, что у меня есть какие-то шансы наладить отношения с Уолтером – до тех пор, пока Старик не закрыл эту тему. «Я знаю, что тебе не нравится, Артур, – сказал он, – но должен признаться тебе, что я на стороне Джорджианы. Она – мое дитя, и у меня нет другого выбора. И если мне придется раздавить тебя, я это сделаю». Возможно, он употребил какие-то другие слова, но смысл их был именно таким. Я спросил его, не считает ли он разумным, если Джорджиана перестанет потакать любой своей прихоти. Он допустил эту возможность, но все же сказал, что будет играть на ее стороне. Она была его ребенком. Вот таким был наш мудрый капеллан.

– Но ваш брак не распался.

Артур рассмеялся:

– Вы так думаете? Я провел здесь не так уж много времени. Но мне стало ясно, что вы чего-то не понимаете, Джерико. После смерти Старика никто не мог покинуть семью. Шаг влево, шаг вправо, и палец правосудия уткнется в вас, а точнее в меня – чужака. Так мы и живем вместе, живем, улыбаемся, улыбаемся, улыбаемся и знаем, что кто-то один из нас крепко под грехом. Но все мы уже давно привыкли к мысли, что живем под одной крышей с убийцей.

– Что вы имеете в виду?

– Старика, – с горечью произнес Артур. – Вот уж кто по-настоящему крупномасштабный убийца. Загубил собственный брак тем, что связался с богатой английской потаскухой; уничтожил мой брак, пойдя на поводу у девичьих причуд Джорджи; убил Дрю Стивенса, мужа Луизы, тем, что молчаливо позволил ей спать чуть ли не с каждым, кто носит брюки; убил своего собственного сына Фреда тем, что на протяжении всей жизни постоянно унижал его, и почти прикончил Уолтера, неизменно заставляя его стыдиться своего собственного отца. Вот вам, Джерико, настоящий убийца. – Артур отодвинул стул и закурил. – Но я же предупредил, что вам не понравится такой портрет старого лицемерного олуха.

– Что и говорить, картина получилась интересная, – сказал Джерико. – Выходит, он предал буквально всех. Но ведь на это дело можно посмотреть и с другой стороны – все предали его самого.

Артур рассмеялся:

– Я вижу, что «истинные верующие» уже побывали у вас. Так вот, я не принимаю всех этих разговоров о какой-то «сущности», некоем «общем знаменателе», которые, по словам Джорджи, вы якобы разыскиваете. Просто нарисуйте его лицо таким, каким оно было, а мы уж сами прилепим ослиный хвост к тому месту, где, как нам кажется, он должен располагаться.

– Д-д-доброе утро, – сказал появившийся в дверях Уолтер.

Артур хмуро посмотрел на сына.

– И где же ты, паренек, был, когда я пришел вчера вечером?

– С-с-спал, – ответил Уолтер. Он смотрел на Джерико, и в его глазах светилось отчетливое возбуждение. – Эти в-в-выстрелы, о к-которых вы вчера говорили, м-мистер Джерико. Я нах-х-ходился как раз снаружи. Там на деревьях ос-с-стались три или ч-четыре следа от пуль. П-похоже, кто-то б-буквально поливал свинцом м-местность. Уд-дивительно, что никто не п-пострадал.

– Мой Бог, Фред, похоже, основательно накачался! – проговорил Артур.

Судя по всему, Уолтер был не на шутку возбужден своим открытием. Он настоял на том, чтобы Артур и Джерико вышли с ним наружу и сами осмотрели деревья. Джерико, который находился в непосредственной близости от того места, где прозвучали выстрелы, пошел по дорожке. Было ясно, что Уолтера не удастся заставить сохранить все в тайне, не посвятив его в подоплеку этой истории. В противном случае и Артур, и Уолтер, и все остальные могут насторожиться. Так что фишки в этой игре должны были расположиться так, как им полагалось.

Парень и его отец, похоже, с готовностью восприняли версию о том, что пальбу устроил перепивший Фред. Ни один из них, казалось, даже не рассматривал иной версии.

– А Фред неплохо развлекся этой ночью, – весело проговорил Артур. – Джорджи сказала мне накануне, что он уехал на одну из своих партий в бридж – это его стандартное объяснение Мадам, когда он собирается уйти в загул или предпринять очередную неудачную попытку приударить за одной из несчастных местных матрон. Наш Фредди всегда выбирает замужних – с ними безопаснее.

– И местные мужья не возражают? – сухо спросил Джерико.

– Наверное, возражают, но им никогда не приходит в голову подозревать Фредди. Возможно, в чем-то они и правы. Вполне допускаю, что он только притворяется донжуаном.

Уолтер бегал вокруг как гончая собака, обследуя окружающие деревья и то и дело пробегая по лужайке в сторону Саут-Холла. Наконец он доложил, что нашел место за углом общежития, откуда могла вестись стрельба.

– Уг-г-ол прекрасно соответ-т-тсвует, ч-ч-тобы попасть в оба дерева, – доложил он, с триумфом поднимая руку. – В-вот, нашел это в т-траве. Похоже, что н-несколько выстрелов были сдел-ланы в землю. – У него в руке была почти неповрежденная пуля от снайперской винтовки. – Баллистики н-н-наверняка смогут ч-что-то по ней узнать.

– О чем ты говоришь? Баллистики, – проговорил Артур. – Никакого преступления не совершено. Разумеется, Фредди мог подстрелить кого-нибудь, если бы он оказался в пределах видимости. Но этого же не случилось, так что единственное, что нам остается, это заставить Фреда – с помощью Мадам – развязать язык.

– Это оп-пасно, – сказал Уолтер. – Я б-был в эллинге, и м-мистер Джер-рико тоже приходил, выяснить, что п-произошло. Он мог бы об-боих нас подстрелить, ес-сли бы не остановился.

– Ну ничего, Фредди мы устроим хорошую проверку, – сказал Артур. – Ему дорого обойдутся все эти «игры в бридж». Балда безмозглая!

Джерико всматривался в черты лиц отца и сына, его внимание привлекли глаза Фроста-младшего – голубые и жесткие. И все же было в них обоих что-то детское. Казалось, оба получали какое-то удовольствие от этой истории с Фредом – дядей Фредом, зятем Фредом. Артур назвал себя «чужаком». По всей вероятности, Уолтер тоже не считал себя полноправным членом семьи. Каково же было истинным Пелхамам жить под одной крышей с обоими Фростами, для которых вечное стремление одержать победу над кланом превратилось в своего рода спорт. А тут еще старый Берт, который, если верить Фреду, собирался всех «пришпилить, как букашек». Джерико не пришлось долго копать, чтобы наткнуться на целые пласты застарелой ненависти.

На этот раз отец и сын Фрост, забыв о собственных натянутых отношениях, похоже, решили заключить союз, почуяв блестящую возможность посадить в лужу Фреда Пелхама.

– Лучше р-рассказ-зать обо всем бабушке, – сказал Уолтер.

– Ну конечно же, дорогой, конечно, – сказал Артур и подмигнул Джерико. – Развлечения и игры подобного рода в наших краях встречаются нечасто. Когда самодовольный ханжа совершает «ляп», мысразу же обращаем на это внимание. Но в итоге получается так, что он восседает на троне, а нам остается провести остаток дней в тюрьме, да еще и зализывая раны.

Уолтер прямо места себе не находил, желая как можно скорее вернуться в дом. Застенчивая беззащитность, которую Джерико видел в нем до этого, сменилась поистине демоническим желанием причинить кому-нибудь вред. Наблюдать это было неприятно.

Артур прошел мимо Джерико – руки в карманах пиджака, на лице самодовольная ухмылка.

– Они всегда считали, что подстрелить Старика с расстояния пятидесяти ярдов, всадив ему пулю между глаз, мог только профессионал высшей пробы. Если бы спросили меня, то я бы сказал им, что это мог быть чистейшей воды несчастный случай. Кто-то упражнялся с ружьем, и вот в итоге все выглядит как прицельный выстрел, когда на самом деле человеку просто не повезло.

– И вы верите в это? – спросил Джерико, удивленный предположением, которое ему до этого еще никто не высказывал.

– А почему бы нет? Оружием в этих местах пользуются довольно часто. Вы можете вывести на стрельбище мою слепую бабушку, и, если позволите ей палить без передышки, она может попасть в десятку. Если бы тот жалкий сукин сын, который подстрелил Старика, вовремя вышел и заявил, что произошел несчастный случай, мы все бы могли вести нормальную жизнь, а не терзаться год от года сомнениями и подозрениями.

– Однако полиция не приняла вашу теорию?

– Ну что вы! После двух недель безуспешных поисков убийцы они все же согласились рассмотреть ее. Но к тому времени, если я прав, преступник был уже слишком напуган, чтобы заявить о себе.

– Давайте разберемся с Фредом, – сказал Джерико. – Вы действительно хотите заставить меня поверить в то, что когда он основательно накачается, то начинает палить по окружающим деревьям?

Артур лукаво улыбнулся:

– Я не говорю, что это было, но это могло быть. Он часто выходит на стрельбище по ночам, когда там никого нет. В общем-то я испытываю жалость к этому тупому ублюдку. Он никогда и ни в чем не мог сравниться со Стариком. Тот подбил сотни, может быть, даже тысячи целей на стрельбище. Не думаю, чтобы Фред вообще знал, сколько целей он поразил. И поскольку он постоянно проигрывает, он старается выступать по ночам. И к тому же перед этим основательно напивается, что, разумеется, лишает затею всякого смысла. Старик мог превзойти его во всем – в стрельбе, в обаянии, в любви. Единственная сфера, где Фред мог посоперничать со Стариком, это отрицание правды. Оба были отменными лжецами.

– Вы просто поражаете меня, Артур, – сказал Джерико. – Никто бы не смог нарисовать более мрачный портрет доктора Пелхама. Мне кажется, что по этой части вы с Фредом находитесь в одной команде.

– Ну, я все же признаю, что Старик имел некоторые положительные качества, – сказал Артур.

– Какие же?

– Вы обратили внимание на то, что я употребил слово «качества», а не «достоинства»? – спросил Артур. – Его можно любить или не любить, но он создал здесь школу. У него был дар собирать вокруг себя приличных людей – учителей, административный персонал. Он умел делать деньги. Четыре миллиона, которые он получил от своей связи с Марго Стэндиш, все прирастали и прирастали. Обманщика он мог вычислить за милю от себя. Но, как мы привыкли говорить еще детьми, ты сам должен быть таким, чтобы распознать себе подобного. Большего я сейчас вам, пожалуй, не скажу.

– Но и это уже кое-что.

– Хотите узнать больше – поговорите с Бертом. Уж он-то его фокусов насмотрелся под завязку.

К тому времени, когда Артур и Джерико достигли «Манса», молодой Уолтер, который бежал впереди, уже успел перебудить остальных обитателей дома. Луиза оказалась первой, появившись в темно-синем стеганом халате.

Сверху, от комнаты Алисии Пелхам, доносился пронзительный голос Уолтера:

– Бабушка, ты д-должна спуститься! Эт-то имеет отношение к стрельбе!

Луизе удалось увлечь Джерико из прихожей в библиотеку.

– Джонни, что здесь происходит? – спросила она.

Он рассказал ей об открытиях Уолтера.

– Получается, что наш вчерашний проказник – не кто иной, как Фред.

– Джонни, мы продолжаем хранить тайну? Что кто-то стрелял именно в вас?

– Пожалуй, да. Настанет время, и я с этим разберусь. Уолтер ведет себя странно, как мальчишка, отрывающий крылышки у мух.

– Так получается всегда, когда они с Артуром занимаются каким-то одним делом. Джонни, он так нуждается в отце, а после смерти деда чувствует себя совсем одиноким. Если у него найдется способ угодить Артуру, он пойдет на все. К счастью, возможности для этого возникают не слишком часто.

В гостиную вошла Джорджиана – явно раздраженная, она трясущейся рукой налила себе кофе. Она лишь вполуха вслушивалась в возбужденный рассказ Уолтера об обнаруженной пуле и поврежденных деревьях. Видимо, она слишком поспешно красила губы, отчего они теперь походили на пунцовую рану. Фильтр ее сигареты казался окровавленным.

– Я слышала, что Фред вернулся прошлой ночью, – сказала она. – Где-то часа в три. Уолтер, говорю тебе, что это просто не мог быть Фред. Просто вы с Артуром снова разыгрываете очередную мерзкую комедию.

– С фактами не поспоришь, мисс Джи, – приветливым тоном проговорил Артур.

– Что здесь вообще происходит? – требовательным тоном спросила Алисия Пелхам, появившаяся в дверях столовой. Она была при полном параде, готовая выйти в свет. Джерико вспомнил, что она собиралась провести этот день с подругами в Литчфилде.

Уолтер продолжал свой рассказ.

– Нам ч-чертовски повезло, что д-дядя Фред не пром-мазал в дерево, а то он мог бы попасть в кого-нибудь в доме через окно, – заключил он.

– С чего это тебе взбрело в голову, что это был Фред? – спросила Алисия, лицо которой походило на мраморную маску. – Он играл в бридж в деревне. Мы все знаем это.

– А ты спроси его. С-сама спроси, бабушка.

– Я так и сделаю. – Алисия повернулась к Луизе: – Ты умышленно скрыла это от меня прошлой ночью?

– Мы не имели ни малейшего представления о том, кто это может быть, – вмешался Джерико. – Мы с Луизой просто прогуливались, когда началась пальба. Сами постарались укрыться и кричали всем окружающим, чтобы они тоже побереглись. Потом стрельба прекратилась. Мы вернулись в дом и постарались выяснить, кто отсутствует. Окончательного ответа на этот вопрос мы так и не получили. Уолтер был в эллинге – это уже потом. Вскоре прибыл Артур. Возможно, он находился со своими заболевшими лошадьми в критический момент. Миссис Фрост находилась в Ист-Холле. Берт бродил по предместьям. Ни в какое кино он не ходил. Вероятно, друзья Фреда по бриджу смогут подтвердить его алиби. Вы, миссис Пелхам, также могли находиться – а возможно, и не находились – в своей комнате.

– Вы знаете, что я там была, – бесстрастным тоном проговорила Алисия.

– Я знаю, что ваша дверь была заперта, миссис Пелхам. Но это старомодный замок, и ключ работает с обеих сторон. И увидели мы вас лишь спустя полчаса после того, как подняли тревогу.

– Ваши заявления, мистер Джерико, я рассматриваю как откровенное нахальство, – заявила Алисия.

– Прошу извинить, но, как сказал Артур, факты есть факты.

Затем появился Фред Пелхам в белом махровом халате. Он был не брит и вообще походил на человека, который провел трудную ночь, – отекшее лицо, красные слезящиеся глаза.

– Что за сборище? – поинтересовался он.

– Вч-чера вечером вы опять стр-реляли? – спросил Уолтер.

– Когда именно?

– В районе дев-вяти часов.

– Не говори глупостей, – сказал Фред и посмотрел на мать. – Я был в городе и играл в бридж.

Уолтер буквально места себе не находил.

– Докажите эт-то! – завопил он.

– А может, хватит орать? – сказал Фред. – Я нахожусь в затруднительной ситуации. – Нетвердой походкой он прошел к стоявшему на столу кофейнику.

– Д-докажите, ч-то вы играли в бридж, – настаивал Уолтер.

– Фред, вчера вечером кто-то едва не подстрелил на лужайке Луизу и Джерико, – сказал Артур. – Зная твою склонность к определенным играм и развлечениям, мы решили, что ты просто вознамерился размяться перед стрельбой по мишеням.

Фред посмотрел на зятя с выражением задумчивой ненависти во взгляде.

– Я много тебе должен, Артур, а теперь мой долг еще больше возрос.

– Где угодно, когда угодно, – с ухмылкой сказал Артур. – Все, что мне нужно, это найти повод разорвать тебя на части – кусочек за кусочком.

– Прекратите оба! – резко вмешалась Алисия. – Ты, Артур, вместе с Уолтером, делаете из мухи слона. Никто на самом деле не пострадал. Стрельба по окрестностям была конечно же беспечной и безответственной забавой. О твоем увлечении ночной стрельбой все знают. Поэтому я не считаю таким уж нелогичным предположение Артура и Уолтера о том, что этим человеком мог быть ты. Но ведь ты играл в бридж в городе, не так ли?

Фред глубоко вздохнул:

– Да, мама.

– Д-докажи это! – настаивал Уолтер.

– Уолтер, пожалуйста, успокойся. Никому нет никакой необходимости что-то доказывать. Я спрашиваю вас всех, просто и напрямую, имеет ли кто-то из вас отношение к стрельбе?

Ответа не последовало. Оглянувшись, Джерико увидел, что из буфетной безмолвно вышел старый Берт и принялся наблюдать за всем своими маленькими, черными птичьими глазами.

– А тогда так, – сказала Алисия. – Давайте прекратим все разговоры на эту тему.

– Но если это не был ни один из нас, как вы все это объясните, миссис Пелхам? – спросил Джерико.

Ее серые глаза злобно глянули на него.

– Жестокость, мистер Джерико, является одним из фундаментальных человеческих качеств. Вот уже десять лет люди терзают семью Пелхамов из-за их чайных столиков и шейкеров для коктейлей. Любимой салонной игрой является отгадка, кто из Пелхамов мог убить моего мужа. Нам никогда не дают этого забыть. Никогда! Лукавые взгляды, шепоты из-за угла. Прошлой ночью нам поступило новое напоминание от некоего безответственного стрелка. Вы можете представить, что значат для нас все эти выстрелы из темноты? Какие воспоминания они оживляют? Какой ужас? Кто-то просто придумал все это – какой-то порочный, недисциплинированный подросток из города.

– Значит, это дело для полиции?

– Нет, мистер Джерико. На протяжении многих лет мы научились держать голову высоко и игнорировать все попытки сокрушить наше достоинство или посрамить нашу честь. Если мы публично признаемся в содеянном, мы лишь доставим удовольствие нашим врагам, и все останется как прежде, покуда всех нас не выбросят из этого дома, из этого мира.

– Д-дядя Ф-Фред не м-может доказать, чт-то он играл в бридж! – почти с отчаянием проговорил Уолтер.

– Уолтер! Пожалуйста, уйди отсюда! – сказала Алисия. – Мне уже надоели эти разговоры. Уходи немедленно!

В глазах парня, когда он уходил, застыли слезы.

– Возможно, теперь вы, мистер Джерико, поймете, почему я не хотела, чтобы вы копались в личной жизни доктора Пелхама. Все это лишь сведет вас с людьми, которые сообщат вам дешевые и безответственные слухи. И никакого портрета в итоге не получится. Поэтому, прошу вас, оставьте нас в покое.

Она несколько секунд пристально смотрела на него, затем повернулась и быстро вышла из комнаты.

Глава 3

На мгновение Алисии Пелхам изменило ее железное самообладание. На мгновение она почувствовала напряжение, неимоверно ожесточившее ее. Она дала ясно понять, почему отгородилась от жизни. Просьба оставить ее в покое казалась вполне искренней, и в ней было трудно отказать. Джерико так и сказал Луизе.

После сцены в столовой они уединились в библиотеке. Луиза принесла туда кофе и села в глубокое кожаное кресло, слегка прикрыв глаза.

– Всегда так оно и было, – с горечью сказала она Джерико. – Вот вроде бы всплывали на поверхность, подбирались к правде, но мать всякий раз умудрялась отправить всех обратно на дно реки, именуемой логикой. И это правда. Мы являемся мишенью для всех разочарованных людей в этой местности.

– А вам никогда не приходила в голову мысль уехать отсюда?

– Приходила. И я уезжала. После развода я несколько лет провела за границей. Но маму сдвинуть с места не удастся никогда. Она всегда говорила, что побег – косвенное признание того, что мы тоже верим в то, что кто-то в семье является убийцей, что гнусные слухи и инсинуации имеют под собой вполне конкретную основу. Это бы стало дурной репутацией для школы, которая носит имя моего отца. Отвергая все это и ни разу не повернув голову в ту сторону, откуда летят тухлые яйца, она почти убедила посторонних.

– Признать ее невиновность – значит проявить немалое мужество, – сказал Джерико.

– Это требует мужества от всех нас, Джерико, разумеется, в том количестве, которое у нас имеется.

– И все же один из вас по-прежнему парализован страхом от того, что правда рано или поздно будет раскрыта, – сказал Джерико, безрадостно улыбнувшись. – Не забывайте, что вчера вечером я тоже был объектом пальбы. Говорю вам со всей определенностью, что человек, устроивший эту стрельбу, десять минут назад был в столовой.

Луиза вздрогнула:

– Но я же наблюдала, Джонни, и не заметила ничего подозрительного.

– Я тоже не заметил. Значит, мы имеем дело с талантливым актером.

– А вы не думаете, что расследованию дела помогло бы, если бы вы прямо сказали им, что стреляли именно в вас?

– У меня было такое чувство, что это признание тоже проигнорируют, – сказал Джерико. – И вы знаете, я понимаю вашу мать. И повторяю это вновь, признавая ее невиновность, – я понимаю ее. Кто-то в ее семье совершил жуткое преступление. Какое-то время она, возможно, пыталась добраться до истины. Когда же эти попытки завершились провалом, она просто решила вести прежнюю жизнь. Вы не можете осуждать всех детей за проступок одного из них. Она научилась жить со всеми вами вместе. Научилась также жить вместе со своими подозрениями. И с теми подозрениями, которые проявляет по отношению к ней местное окружение. Она может терпеть все это, мириться с ним, но ей невыносима мысль о том, что все это начнется сначала. И я предупредил ее об этом.

– Так что же, Джонни, вы намерены предпринять?

Джерико с силой стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

– Ни один из вас не находится в безопасности, – сказал он. – Давайте представим, что кто-то случайно дознается до правды, и тогда снайпер повернет свое оружие в другую сторону. Например, в вашу. Ведь это вы привели меня сюда. Согласитесь, Луиза, что правда вам по большому счету и не нужна. Но она где-то лежит, и незнакомец вроде меня, разыскивающий ее, может представлять опасность. На поверхности может оказаться любой из вас. Я лично не могу исключить вас из списка подозреваемых только лишь из-за ваших вежливых извинений по поводу внезапно возникшего убийцы. Мы выследили его и схватили за хвост. Там, в столовой, я мог бы сказать и больше, но я ограничился лишь предупреждением. Да и потом, у меня пока нет достаточных аргументов. Некуда пока продвигаться.

– Джонни, мне страшно.

– Мне, честно говоря, тоже. Так, а теперь скажите мне, кто присутствует сейчас здесь из тех людей, кто принимал первоначальное участие в расследовании того убийства?

Луиза нахмурилась:

– Капитана местной конной полиции недавно перевели – наверное, мы сможем его отыскать. Паркер Уэйн прошлым летом скончался от сердечного приступа. Там работали частные детективы. Семейный адвокат, судья Бекет, был конечно же на нашей стороне, но, как мне представляется, он знаком с подоплекой этого дела не более, чем кто-либо другой. Он живет в городе.

– Он не согласится поговорить со мной?

– Я спрошу его. Здесь, в Фэйерчайлде, он был ближайшим другом отца. И он знает о вас. Он один из попечителей, с которым я говорила о портрете.

– Мне бы хотелось встретиться с ним, – сказал Джерико.

Судья Тимоти Бекет вырос в Фэйерчайлде. Сейчас, на седьмом десятке лет, он оставался подтянутым, моложавым и обаятельным, хотя никаких особых усилий к тому не прилагал. Почти все жители Фэйерчайлда называли его просто Тим. Он по-прежнему превосходно играл в теннис. Как и его покойный друг, Фредерик Джордж Пелхам, он очень заботился о своем физическом состоянии. В общении с людьми был прост, обходителен, остроумен. В трудные для Пелхамов времена Тим Бекет всегда поддерживал семью. Именно его поддержка позволила им пережить трагедию.

Бекет поприветствовал Джерико с теплотой и энтузиазмом.

– Не могу выразить вам своего удовлетворения, мистер Джерико, когда Луиза сообщила мне, что вы собираетесь написать портрет Старика. Она также сказала мне, что вы хотели бы поговорить с людьми, которые его знали, и я буду счастлив сообщить вам все, что знаю. Мы со Стариком были очень близки, даже несмотря на то, что он был на пятнадцать лет старше меня. За несколько часов до смерти он разгромил меня в теннис как какого-нибудь сопляка. И это в семьдесят лет! – Он жестом указал на коричневое кожаное кресло. – Пожалуйста, устраивайтесь. Только позвольте мне начать рассказывать о Фредерике Джордже Пелхаме, и я заговорю вас до смерти.

– Боюсь, судья Бекет, – сказал Джерико, – что обстоятельства приняли неприятный оборот. – Он уселся в кресло и вытянул свои длинные ноги. – Я хотел бы сообщить вам некую конфиденциальную информацию.

Легкая тень скользнула по симпатичному загорелому лицу Бекета.

– До вас дошли какие-то слухи? – спросил он.

– Да, сэр, но дело не в этом. Я могу рассчитывать на то, что наш разговор останется между нами?

– Разумеется, – ответил Бекет. – Но вы также понимаете, что, будучи адвокатом Пелхамов, я не в праве обсуждать некоторые вопросы.

– Я это понимаю. Но я хотел бы рассказать вам нечто о том, что произошло прошлой ночью.

Вкратце Джерико поведал судье о встрече со снайпером.

Бекет выслушал его, причем из его глаз исчезло обычное насмешливое выражение. Он уже слышал о только что закончившемся семейном совещании.

– Вы не можете ошибаться в этом вопросе, мистер Джерико? Ведь это действительно мог быть несчастный случай, неосторожный выстрел.

– Не мог. Каждый из этих выстрелов миновал меня не более чем на несколько дюймов. Стой я на месте или передвигайся, они бы преследовали меня. Судья Бекет, это было красноречивое предупреждение мне: хватит копаться в этом деле. Миссис Пелхам тоже предложила мне прекратить заниматься этим делом.

– Ну конечно. Бедная Алисия.

– Я лично не считаю, что это были мальчишки, решившие пострелять лягушек, или какие-то недисциплинированные подростки, которым вот так захотелось подразнить семью.

– Я тоже так не думаю, – сказал Бекет. – И вы здесь, как я понимаю, для того, чтобы спросить моего совета, что вам делать дальше?

– Нет, сэр. Не совсем так. Я приму любой совет, кроме одного. Я не намерен поворачиваться спиной к этому делу и уходить от него. Этого, кстати, не позволят ни мое любопытство, ни моя злость.

– Но ведь это же совершенно не ваше дело, мистер Джерико.

– После вчерашнего вечера оно стало таковым, сэр. Это ружье будет целиться мне в спину на протяжении всей моей жизни. Подобное положение меня никак не устраивает. Мне потребуется помощь, но если я не найду ее, то пойду и один.

Бекет поднялся из своего кресла, подошел к одному из окон, долго смотрел на трехрядное шоссе – гордость Фэйерчайлда, – позвенел монетами в кармане, наконец заговорил:

– Мне кажется, я знаю, чего именно вы ждете от меня. Я потратил десять лет на то, чтобы помочь Алисии и семье пережить прошлое. Вы хотите, чтобы я помог вам вновь всколыхнуть эту проблему?

– Правда, судья Бекет, которую пока так и не отыскали, лежит где-то на поверхности. И убийца тоже не стал бы стрелять в меня, не будь он уверен в том, что я могу наткнуться на эту правду. Но если бы я мог наткнуться на нее, то это же мог бы сделать и кто-то еще. Поэтому мы знаем, что убийца лишь выжидал и наблюдал все это время. И я отнюдь не единственный, кто в опасности. Любой, кто способен нанести по нему удар – если ему удастся сделать это, – окажется на линии огня.

– Но ведь подобными делами должна заниматься полиция?

– Безусловно, но мне лично полицейская логика представляется так: не смогли схватить преступника, так надо спрятать его, да поосновательней. Чего бы мне хотелось, судья Бекет, так это вернуться к старому делу. Полиция уже сделала все что смогла. Может, свежий взгляд чему-то поможет… – Он пожал своими широкими плечами.

Бекет отошел от окна.

– Ни одному из нас не доставит вреда, если мы просто поговорим, – сказал он. – После этого мы решим, что делать дальше. Я к вашим услугам, мистер Джерико.

Джерико наклонился вперед.

– Мотив, – сказал он. – Почему, вы считаете, был убит доктор Пелхам? – Бекет медленно покачал головой. – Деньги, которые, как известно, лежат в основе большинства преступлений, в данном случае роли не играли. Старик задолго до смерти переписал все свое имущество на Алисию и детей. Так что они уже получали то, что им причиталось.

– Не думаю, судья Бекет, что соглашусь с вашим утверждением, будто в основе большинства убийств лежат деньги. При этом я не говорю об убийствах, являющихся последствием других преступлений, типа ограбления.

Тим Бекет просмотрел содержимое нескольких зеленых выдвижных ящиков, располагавшихся в углу его кабинета. Вид у него был усталый.

– Я не уголовный адвокат, мистер Джерико. В основном я занимаюсь делами, связанными с недвижимостью. Я составляю завещания для живых и стараюсь сделать все, чтобы после кончины богатого родственника их желания осуществились. Кстати, вас сильно удивит, если я скажу, что часто вижу кошмары? Те самые кошмары, которые порождены гнетущими сомнениями, будто некий друг или просто клиент скончались не от тех причин, которые указаны в их свидетельствах о смерти. Старые мужчина или женщина падают с лестницы и в итоге умирают. Это естественно? Возможно. В середине ночи человеку делают неправильный укол. Подобное возможно? Вероятно. В подобных делах, мистер Джерико, содержатся десятки вопросов. И в каждом деле, где подозрения оправдываются, мотивом оказываются деньги. Я с некоторым облегчением отмечаю отсутствие этого мотива в деле Старика. Дом его пребывал в полном порядке. От его смерти никто бы ничего не выгадал. Но вас ведь не интересуют дискуссии на философские темы, правильно? «Каков был мотив?» – спросили вы. Отсутствие мотива подставляло под удар всех, кто занимался этим расследованием. В том же самом кресле, где сидите сейчас вы, мистер Джерико, сидели и полицейские, и частные детективы, и все они задавали те же самые вопросы. И никто из них не предложил ничего разумного.

– И все же по меньшей мере два члена семьи в беседах со мной не выразили большой и пылкой любви к доктору Пелхаму.

Бекет рассмеялся:

– Вы разговаривали с Фредом и Артуром. Вы видели двух маленьких мальчиков, которые изображают из себя взрослых, как только отец поворачивается к ним спиной. Так вот, уверяю вас, что, когда Старик был еще жив, они вели себя с ним с подчеркнутой почтительностью.

– Послушайте, господин судья, а почему бы вам не рассказать мне вашу версию случившегося?

Бекет медленно кивнул, но начал не сразу.

– Видите ли, мистер Джерико, моя официальная позиция и мое личное желание заключались в том, чтобы оберегать и умиротворять семью моего старого друга. Я всегда искал способы защитить их, а не высказывать какие-то обвинения. Тем не менее мне довелось быть в курсе большинства подозрений и обвинений, поэтому я в состоянии рассказать о них не меньше чем любой другой.

Он помолчал, сомкнув кончики пальцев, после чего продолжил:

– Как я уже говорил вам, мистер Джерико, в тот последний день жизни Старика я играл с ним в теннис. Он был в прекрасном настроении и постоянно подтрунивал над моей неспособностью принять его подачу. Для семидесятилетнего человека он был в прекрасной форме. Разумеется, он уже не мог передвигаться по корту с той же скоростью, которой обладал в годы расцвета, но мяч принимал отменно и мог нанести мощный ответный удар. Он мог так загонять вас по корту, что вам оставалось только отбиваться. А выигрывать он любил. И еще он любил лето и солнечную погоду. Я говорю вам это только для того, чтобы подчеркнуть: у него не было никаких оснований для серьезных тревог или волнений. Где-то примерно в пять часов того дня мы с ним распрощались. Примерно в два часа ночи меня разбудил телефонный звонок. Звонила Алисия Пелхам. По холодным, тщательно контролируемым интонациям ее голоса я понял, что случилось нечто страшное. «Фредерика убили, – сказала она. – Вы нам нужны, Тим».

Я так и не успел расспросить ее ни о чем, потому что она повесила трубку. Одевшись, я сломя голову помчался в школу. Там уже были люди из полиции штата. Я довольно неплохо знал их начальника, капитана Хаггерти. В маленьком городе, мистер Джерико, почти все всех хорошо знают. Он вкратце рассказал мне все то, что знал сам. Берт Уолкер – вы его, конечно, уже встречали? – совершал свой ночной обход территории и обнаружил Старика в его кабинете с пулей, попавшей прямо между глаз. Берт побежал в «Манс» за помощью, а Луиза и Джорджиана пошли к телу отца. Потом Берт вызвал доктора Линча и полицию. После этого разбудили Алисию и рассказали ей о случившемся. Как сказал мне Хаггерти, вся семья, включая обоих зятьев и маленького Уолтера, которому в ту пору было восемь лет, находилась в доме.

Разумеется, я столкнулся со сценами глубокого горя и истерики. Только Алисия казалась высеченной из мрамора – сдержанная, она позаботилась о том, чтобы полиции и другим доставили достаточно кофе и сандвичей. Уже в ту ночь, мистер Джерико, вскрылись некоторые факты. – Бекет стал загибать пальцы. – Старика застрелили через раскрытое окно его кабинета с расстояния примерно в пятьдесят ярдов. Выстрела никто не слышал. Когда Берт обнаружил его, он был уже мертв, хотя и не более двух часов. Где-то вскоре после полуночи во время очередного обхода территории Берт видел его в полном здравии. Однако не было никаких оснований сузить этот промежуток времени – оставалось полагаться только на «вскоре после полуночи и до половины второго». По части алиби возникли проблемы. Предполагается, что вся семья отошла ко сну, но только Луиза и Дрю Стивенс занимали одну комнату. Луиза подтвердила алиби Дрю, но сам этот бедный малый спал как убитый и не мог твердо сказать, покидала она спальню или нет.

В глазах Бекета промелькнули искорки юмора.

– Дрю так и не смог смириться со случившимся. Ну в самом деле, так и не узнать наверняка, переспала его любимая Луиза еще с кем-то или нет.

Юмор из голоса Бекета исчез.

– Короче, убедительного алиби не было ни у кого. Вас может удивить, почему все внимание сразу же было обращено на семью – определенно любящую семью. Вы бы, наверное, подумали, что первым делом надо было заподозрить какого-то заезжего незнакомца. Но там была еще собака. Колли по кличке Принц. В общем-то ее считали школьной собакой, но на самом деле это была тень Старика. Когда тот играл в теннис, пес лежал рядом с кортом. Когда семья упражнялась в стрельбе, Принц спал у кромки стрельбища. И в плавание на яхте тоже отправлялся вместе со Стариком и маленьким Уолтером. А когда Старик работал у себя в кабинете, Принц спал на ступеньках зала заседаний. Следует признать, что он действительно был принцем среди других собак в округе. Если бы ночью на территорию зашел какой-то чужак, яростный лай Принца услышали бы во всем лагере. В ту ночь Принц спал как убитый. Стрельба его бы не побеспокоила – только чужой человек. А он не встревожился. Возможно, мистер Джерико, я уделяю слишком много внимания поведению Принца или отсутствию нетипичных элементов в его поведении, но местные люди придают им значение. Они знают собак и считают их поведение более предсказуемым, чем у людей. Собака, которая любила всю семью, автоматически выводится ими из-под всякого подозрения.

Так, если продолжать, то следует сказать, что оружие так и не было идентифицировано. Я специально употребил это слово – идентифицировано, – поскольку, как вам известно, на территории лагеря имеется несколько десятков ружей. Они провели массу баллистических экспертиз, но так и не смогли установить, из какого именно всадили пулю промеж глаз Старика. Существует и список оружия, принадлежащего школе, – ни одна единица не была утеряна. Все шкафы с оружием в «Мансе» полны, а ни одно постороннее ружье так и не было обнаружено.

Все это, по вашему мнению, уводит нас от мысли о причастности семьи. Но ведь понадобилось несколько дней, чтобы провести баллистические экспертизы и прочие исследования. А ведь только этим дело не ограничивалось. В кабинете Старика находился сейф, и предназначался он не для хранения школьных документов или деловых записей. Я слышал, что Старик называл его «хранилищем своих грехов» – в шутку, конечно. Не сочту это за тщеславие, но он, возможно, не исключал, что настанет такой день, когда кому-то захочется написать его биографию. Возможно, он даже собирался сам сделать это на закате дней. В годы Первой мировой войны он был знаком и общался с такими людьми, как Ллойд Джордж, Биркенхэд, Китчнер, Джеллико, и другими. В этом сейфе, как я предполагаю, находились письма от известных людей, вырезки, фотографии, записи – личные заметки о богатой событиями жизни. Было также известно, что он ведет дневник. Полиция предполагала, что дневник этот может указать на какую-то ссору, ожесточившиеся отношения, и это подскажет им, в каком направлении вести расследование. Они потребовали, чтобы сейф был открыт. Комбинация цифр кода, равно как и другие личные документы, содержалась в завещании Старика, которое теперь находится в моем кабинете. Как душеприказчик я имею инструкции на этот счет. В случае смерти Старика мне предстояло открыть сейф, исследовать его содержимое, уничтожить то, что, на мой счет, не предназначалось для глаз общественности, а остальное передать Алисии.

– Странно, что ей не дали указаний на тот счет, что следует сохранить, а что нет, – заметил Джерико.

Бекет пожал плечами:

– Старик лишь дал мне понять, что там имелись письма, записи, имеющие отношение к живым людям. Он хотел, чтобы я высказал ему собственное мнение относительно того, какую пользу или, напротив, вред они могут принести, если окажутся в порочных руках. Было достигнуто соглашение – и Алисия его поддержала, – что я должен обследовать содержание сейфа и передать полиции все, что может представить для нее пользу. Я вскрыл сейф – он оказался пустым.

– Может, Старик перенес документы в другое место?

– Ничего из того, мистер Джерико, что раньше находилось в сейфе, мы нигде не нашли. Я знаю, что там имелись письма, в том числе исторической ценности. Ни малейшего присутствия оных. Я лично предполагаю, что кто-то вскрыл сейф и изъял все его содержимое. Скорее всего, сейф открыли после того, как Старик был убит, – вот тогда все и стащили. Там, на месте, было слишком рискованно, да и времени недостаточно, чтобы внимательно осмотреть все бумаги.

– А отпечатки пальцев?

– Никаких. За исключением моих. Сейф был заперт, пока я сам не вскрыл его под надзором полиции.

– А следов взлома не обнаружили?

– Нет, хотя Старик утверждал, что только он и я знаем комбинацию цифр.

– Он ее где-нибудь записал?

– Если и так, то мы нигде не нашли никакой записи.

– Вот вам и мотив! – сказал Джерико. – Содержимое сейфа.

– История человеческой жизни, – сказал Бекет.

– И когда я начал копаться в этой истории, то получил предупреждение не делать этого, иначе меня ждет судьба Старика. Так что же было дальше?

– Люди, занимавшиеся расследованием, придерживались вашей точки зрения, мистер Джерико. Биография доктора Пелхама была исследована скрупулезно. Но ничто не указало на какую-то конкретную личность.

– А наш стрелок не забеспокоился?

– Нет.

– Получается, в то время расследование не представляло для него опасности, а сейчас он вдруг перепугался. Есть у вас какие-нибудь соображения по поводу этой трансформации?

– А это имеет какое-то значение?

– Имеет, – нахмурившись, проговорил Джерико. – Потому что я случайно раскопал что-то, что заставило снайпера насторожиться, но я сам, черт побери, не знаю что! Один необычный факт, который я обнаружил, это наследство, полученное от леди Чиллингем, а это уже вопрос общественного звучания. Как вы считаете, они обменивались любовными письмами?

– Этот вопрос рассматривался в суде, – сказал Бекет. – Но это такая долгая история, мистер Джерико, да и интересовать она могла, в сущности, одну лишь Алисию. Леди Чиллингем умерла в тысяча девятьсот двадцать восьмом. После этого никаких писем, естественно, быть не могло. Что ж, через двадцать семь лет после того, как, возможно, было написано последнее письмо, Алисии приходит в голову мысль убить своего мужа, чтобы завладеть этими письмами? Это просто лишено всякого смысла. Он бы никогда не предал их огласке, а я уничтожил бы их после его смерти – если бы они существовали. Да и потом, подобное поведение свойственно скорее истеричным натурам, а Алисия всегда была в высшей степени организованной и контролирующей себя женщиной.

– Но ее допрашивали?

– Бессчетное количество раз. И всех остальных тоже. Жизнь всех этих людей просто вывернулась наизнанку. Полиция думала, что доктор Пелхам мог иметь какую-то криминальную информацию в отношении кого-то из членов семьи, вероятнее всего Артура или Дрю Стивенса. В результате расследования оба оказались абсолютно чисты. Тот же результат был получен и в отношении Джорджианы и Луизы: ни малейшей тени подозрения. Ссоры? Да. Разногласия? Да. Но никаких преступных улик в этих бумагах просто быть не могло, поскольку никто из этих людей не совершал преступления и даже не был косвенно замешан в нем.

– Есть еще одна возможность, мистер Бекет. Могли существовать улики преступления, которое совершил сам Старик?

– Но ведь он не сам стрелял в себя, мистер Джерико.

– А предположим, что он собирался признаться в чем-то и кому-то из членов семьи показалась невыносимой сама мысль о том бесчестии, которое последует за подобным признанием? Вы сказали, что он называл свой сейф «хранилищем своих грехов»?

– Он конечно же шутил. Вся его жизнь была на людях – и как священника, и как директора школы. Для человека, находящегося в его положении, было бы практически невозможно утаить от общественности нечто подобное. Мы уже проехались по всем этим улицам, мистер Джерико, и вернулись с пустыми руками.

Джерико нервно заерзал в своем кресле.

– Два человека знали доктора на протяжении большей части его жизни, – сказал он. – В двадцать первом или двадцать втором году он женился на Алисии Тотрой. Берт Уолкер повстречался с ним в пятнадцатом и потом почти всю жизнь провел вместе со Стариком. Был некоторый временной промежуток между окончанием войны и тем, когда Старик, теперь уже женатый человек, вернулся в двадцать втором в Лондон. Алисия и Берт должны знать его как облупленного. У них нет никаких предположений?

– По крайней мере, они их не высказали, – ответил Бекет. – Привязанность Берта к Старику всегда была очень эмоциональной и глубокой. Он был просто очарован им. С Алисией сложнее – ее не так просто понять. Но она твердо стояла на его стороне во время того старого скандала с наследством. Временами я ловил себя на мысли, что их взаимоотношения весьма прохладны, но сейчас не могу сказать вам, было ли это из-за какого-то инцидента в их жизни или всего лишь по причине природной холодности Алисии. Берт, естественно, будет все изображать в красках, подчеркивающих достоинства Старика. Алисия, как я предполагаю, постарается придерживаться фактов. Но она весьма реалистично мыслящая женщина и потому станет защищать живых перед мертвыми. После смерти Старика все ее заботы теперь сосредоточились на детях. Да так, собственно, всегда и было.

– А о чем болтали люди? Кого они подозревали?

Бекет рассмеялся.

– Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, – сказал он. – Фред Пелхам и Артур Фрост особой популярностью не пользуются. Я думаю, что именно они были первыми кандидатами в подозреваемые. Луиза – это просто огонь. В возбужденном состоянии она способна проявить дикий темперамент. Но большинство людей считают, что если бы она задумала убить Старика, то скорее шлепнула бы его по голове каким-нибудь увесистым фолиантом, а не стала бы хладнокровно и расчетливо расстреливать с расстояния. Джорджиана представляется слишком неудачливым созданием, чтобы принимать ее всерьез. Представить Берта в качестве убийцы значило бы вообразить, как преданный пес бросается на своего хозяина.

Бекет чуть заколебался.

– Был, впрочем, еще один кандидат.

– Алисия?

– Нет. Алисию невозможно представить в качестве подозреваемой. Она слишком хорошо контролирует собственное поведение и смогла бы уладить свои проблемы гораздо более практически и логичным способом.

– Но ведь не Уолтер же, которому тогда было только восемь лет?

– Нет, не Уолтер. Но вы забываете мужа Луизы, Дрю Стивенса.

– Но вы ведь сами сказали, что, по словам Луизы, он крепко спал.

– Жена всегда может создать алиби для своего мужа, – сказал Бекет. – Тогда они еще не были в разводе. О нем даже речь не шла. Показания Луизы о том, что Дрю спал, естественно, создают ему алиби, но они также являются алиби и для нее самой.

– В настоящий момент Дрю Стивенс не представляет для меня никакого интереса, – сказал Джерико. – Я с ним еще не встречался и слышал о нем всего лишь сплетни, дескать, он оказался недостаточно мужественным партнером для Луизы.

– В свое время были некоторые обстоятельства, которые привлекали внимание к личности Дрю, – сказал Бекет как-то смущенно. – Одно время он мне нравился. В год убийства ему было пятьдесят – то есть на восемнадцать лет больше, чем Луизе. Мягкий, в меру остроумный, начитанный мужчина. К сорока годам, когда он влюбился в Луизу и женился на ней, он был уже утвержденным бакалавром. Как я полагаю, его опыт общения с женщинами был минимален, если вообще был таковой. Это был определенно не страстный донжуан. Не было в нем того огня, который мог бы поджечь ее костер. Ее не интересовали его изыскания в том, как повлиять на юные умы, а он не мог подстроиться под роль круглосуточного любовника. Ни физически, ни с точки зрения темперамента это ему не подходило.

– Но я не вижу здесь мотивов для убийства тестя, – заметил Джерико.

– Очевидных мотивов нет. Но еще до того, как Луизе пришла в тогда еще молодую головку мысль выйти замуж за Дрю, считалось, что Старик собирается назначить его заместителем директора школы. И это означало, что в один прекрасный момент Дрю сам окажется в директорском кресле. Я не психиатр, мистер Джерико, но я всегда имел свой взгляд на то, что заставило Луизу выйти замуж за Дрю. Они с отцом были очень близки. Когда Старик отказался взять ее в то лето в поездку по Европе, она была на него страшно сердита. Я всегда считал, что она вышла замуж за Дрю как бы в отместку за ту досаду и стала женой человека, который теперь занял в ее жизни место ее отца, а позднее возглавил бы Пелхам-Холл. Когда доктор Пелхам вернулся из Европы, узнав об увлечении Луизы и Дрю, он тут же назначил своим заместителем доктора Джеймса Инглиша. Возможно, это был своего рода ответный шаг, чтобы отплатить Дрю и Луизе. Для Дрю это оказалось настоящим ударом. Он связывал свое будущее, все свои ожидания с тем, что, казалось, было решенным вопросом. Я думаю, что он подал прошение об отставке, но Луиза отказалась покинуть Пелхам-Холл. Несчастный Стивенс попал в ловушку безмолвной войны между Луизой и ее отцом. Были люди, склонные думать, что Дрю вполне мог обвинять Старика и в своей порушенной карьере и развалившемся браке. Для них это выглядело как вполне убедительный мотив.

– Похоже, что ни одна из дочерей не выбрала удачного мужа, – заметил Джерико. – Вы считаете, что доктор Пелхам в обоих случаях предпринял какие-то меры?

– Я до сих пор не уверен в том, каков мог бы быть оптимальный выбор для Джорджианы, – сказал Бекет. – Вы можете упрекнуть Старика в его убеждении, что для Джорджианы в мире не существовало человека, который мог бы сравниться с ним? Кто знает, возможно, она умышленно выбрала такого, кто не мог с ним сравниться. А она определенно не ходила у Старика в любимицах. Гораздо больше он любил Луизу. Но в отношении Луизы пойдет совсем другой разговор. Старик мог иметь свое представление о ее достоинствах, но если бы нашелся человек, который отвечает ее стандартам, она бы стала его звездой.

– Но таким образом получается, что Старик, желая того или не желая, в общем-то не способствовал счастливой жизни своих детей?

Бекет немного заколебался.

– Во всяком случае, такой цели он перед собой не ставил, – сказал он.

– С Дрю Стивенсом мы покончили, сэр? – спросил Джерико.

– Пожалуй, – сказал Бекет. Казалось, ему хотелось немного заступиться за Стивенса. – Лично я ни на миг не считал его возможным убийцей. Это добрый, разумный и честный человек. Он никогда бы не подумал о насилии как средстве решения своих проблем. Его трагедия в том, что он влюбился не в ту женщину. Ему так и не удалось наладить свои отношения с Луизой. Если я не ошибаюсь, он по сей день предпринимает попытки уговорить ее вернуться к нему.

– Где он сейчас? Где живет?

Бекет покачал головой, кривая ухмылка тронула его губы.

– Здесь же в Фэйерчайлде. После развода с Луизой он оставил преподавательскую деятельность. Он специализировался на истории. Кажется, написал книгу – солидное исследование на тему Войны за независимость. Он работал над ней восемь или даже девять лет. Я десятки раз говорил ему, что он должен уехать отсюда и забыть Луизу. Дрю этого не сделал – а может, просто не мог. Он должен быть рядом с ней, терзать себя тем, что постоянно видит ее.

Джерико убрал остывшую трубку в карман.

– А знаете что, мистер Бекет? Эта семья попросту обречена на страдания, и главной причиной их являлся именно Старик.

– Последнее на земле, чего бы он захотел, так это стать причиной чьего бы то ни было несчастья, – сказал Бекет. – Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы помогать людям, а не ранить их.

Покидая кабинет судьи Бекета, Джерико понял, что услышать от кого бы то ни было объективное мнение о докторе Фредерике Джордже Пелхаме-старшем ему не удастся. Проблема заключалась в том, как отсечьправду от пристрастных суждений. От Луизы, Джорджианы, Алисии и старого Берта Уолкера можно было услышать только добрые слова в отношении Старика. От Фреда и Артура – только злые. Судья Бекет определенно находился в первом лагере. Но если копнуть глубже, то не могло ли получиться, что горечь Фреда произрастала из его отчаяния и горя, что он так и не смог добиться той любви, которой так желал? Если бы Старик любил его так, как он этого хотел, возможно, Фред говорил бы о нем только с восхищением. То же самое, пожалуй, можно было бы сказать и об Артуре. И наоборот, вполне возможно, что те, кто открыто выражал к нему свою любовь, могли лишь прикрывать ею глубокую неприязнь.

Джерико вспомнил рассказ одного из своих друзей-психиатров об «уровнях правды» у людей. По его словам, существовал поверхностный уровень, субповерхностный, субсубповерхностный, а потом еще ниже и ниже. Истинная правда оказывалась закопанной так глубоко, что разглядеть ее можно было только при заболевании или глубокой депрессии пациента, ставшими причиной специального психиатрического обследования. «На поверхности, – сказал друг Джерико, – люди такие, какими они хотят быть в глазах окружающих. На первом субповерхностном уровне наблюдательный исследователь может заметить, насколько ложной оказывается поверхностная картина. Но еще глубже таятся невидимые ответы на всевозможные „почему“, движущие силы и истинная правда. Причем слабые люди склонны скрывать эту правду в не меньшей степени, чем это делают сильные люди – скрывать и от самих себя, и от других.

Возможно, самую точную правду о Старике удастся получить только от совершенно чужого ему человека. Выйдя из офиса Бекета, Джерико увидел вывеску над зданием, извещавшую его о том, что это офис «Фэйерчайлд джорнал». Поддавшись первому импульсу, Джерико перешел через дорогу и направился ко входу. Газетчики сидели на первом этаже. Их оказалось четыре или пять человек. Таблички на столах указывали, чем занимается каждый: художник, помощник редактора и сам редактор.

«Джоэл Уитби, редактор» оказался седовласым мужчиной со сдержанным, закаленным годами лицом, проницательными серыми глазами и объемистым животом, что указывало на то, что он не испытывает проблем ни с питанием, ни с напитками. На нем были зеленые очки, которые пятьдесят лет назад являлись торговой маркой газетчика. Джоэл Уитби вполне мог пребывать в этом бизнесе все это время.

Джерико представился.

– Только что закончил знакомиться с предварительными материалами на вас, мистер Джерико, – сказал Уитби. – Вы ведь работаете над портретом мистера Пелхама, не так ли?

– Да.

– Людям это понравится. – Прозвучало это несколько фальшиво. Джерико отчетливо представил себе, как в иной ситуации этот человек сказал бы: «Людям это бы не понравилось». Уитби указал на кресло рядом со своим столом. – Присаживайтесь, сэр. Чем могу быть полезен?

– Скажите, мистер Уитби, десять лет назад вы были редактором «Фэйерчайлд джорнал»?

Уитби хмыкнул:

– И десять лет назад, и еще десять, и добавьте к ним еще десять. Всего сорок один год, сэр. Я, по сути дела, основал это издание. Перебравшись из Нью-Йорка, когда мне еще было только двадцать пять лет, решил заняться другим бизнесом. Приехал сюда и основал этот еженедельник, после чего только этим и занимаюсь. – Он взял из щербатого блюдца, лежащего на столе, сигару и воткнул ее себе в угол рта.

– Вы были близким другом доктора Пелхама?

– На этот вопрос я, пожалуй, отвечу отрицательно. Видите ли, сэр, я довольно сообразительный человек. Когда доктор Пелхам задумал основать здесь школу, я выступал против этого решения. Я знал, что это разрушит город, привлечет в него массу бедных отшельников, породит волну дешевого строительства. Худшей судьбы для Фэйерчайлда я не мог и представить.

– Мне странно слышать это.

– Не удивляюсь, что это так, – с ухмылкой сказал Уитби. – Это показывает, насколько сообразительным я был тогда. Кстати, школу создал Фэйерчайлд. И не было никакого дешевого строительства. Город богател, не превратившись при этом в цирк. В результате того, что здесь появилась школа, мы обрели новую систему водоснабжения, поликлинику, больницу и «Фэйерчайлд джорнал», превратившийся из примитивной однодневной газетенки в издание, которое каждый год получает призы штата. Вот каким умным я оказался, мистер Джерико. Однако доктор Пелхам никогда не прощал меня за те яркие и блистательные статьи, в которых я осуждал идею создания школы. «Простить» – да это звучит так, словно он был взбешен. Он попросту игнорировал меня как какого-то идиота и, пожалуй, был в чем-то прав. Короче, мы так и не стали добрыми приятелями.

Джерико продолжил свои «танцы с песнями», пытаясь уяснить, что же за человек был этот доктор Пелхам.

– Пока что задача оказывается весьма затруднительной. Люди часто говорят то, что вы хотели бы от них услышать, но отнюдь не то, что они чувствуют на самом деле.

– Когда человек умирает, вы должны отставить в стороне все панегирики в его адрес и влезть в самую грязь, скопившуюся на дне водоема, – сказал Уитби.

Джерико ухмыльнулся:

– И вы хотите, чтобы я полез в эту грязь?

Уитби шутливо-угрожающе ткнул пальцем в его сторону.

– Когда Старик умер, я написал про него, пожалуй, лучший некролог – намного превосходящий по качеству десятки других, которые я видел в крупных городских газетах. Но видите ли, мистер Джерико, человек не воспринимается всерьез, если против него никто не выступает. Когда все тебя любят, ты просто не интересен для окружающих. А было немало людей, которые не любили Старика. Некоторые из тех, кого я называю «старыми переселенцами», не любили его за то, что возросли налоги. Но вместе с ними поднялись и объем городского бизнеса, и стоимость ценных бумаг. Однако в маленьких городах огромная масса народа думает не о долларах, а о центах. У нас появились лучшие дороги, лучшее обслуживание, и дома, которые тридцать лет назад стоили десять тысяч, сейчас стоят пятьдесят. Однако возросли и налоги, поэтому нашлись люди, которые стали утверждать, что доктор Пелхам повел Фэйерчайлд по пути к финансовой катастрофе. – Уитби рассмеялся. – В этом городе немало людей, которые выступают против меня лишь потому, что я не поддерживаю демократов. Были и другие, выступавшие против Старика. В городе имеются продуктовые магазины, которые на дух не переносят школьные продукты; есть гараж, который категорически отказывается обслуживать школьные машины и грузовики; есть член городского управления, сын которого окончил школу с такими оценками, что Старик отказался взять его на работу. Впрочем, это лишь мои наблюдения!

– Но если отстраниться от всех этих дел, мистер Уитби, какое мнение у населения Фэйерчайлда сложилось о докторе Пелхаме?

– Мужчины отчасти завидовали ему, – сразу сказал Уитби. – Он был богат, но не заработал этих денег. Они достались ему по случаю. Но у него была личность, подобная неоновой вывеске. Впрочем, возможно, это не вполне удачное сравнение. Он просто источал сияние. Он не стремился затмить им других людей, однако было трудно не почувствовать, что ты сидишь в последнем ряду. А женщины? Когда он оказывался поблизости, у них учащалось дыхание. Мужчинам это обычно не нравится. Когда его убили, все они стали казаться мудрыми и стали высказываться: дескать, всегда догадывались, что на самом деле он отнюдь не такой, каким хотел казаться.

– А женщины?

– Некоторые из них плакали. Церковь на похоронах была заполнена ими.

– Вы бы назвали его дамским угодником?

– О, ни в коем случае. Не могу себе даже представить, как такое пришло вам в голову. Он мог быть очарователен и чаще всего и был таким. Когда вы разговаривали с ним, он слушал с таким видом, словно сказанное вами является самым важным на свете. Но если бы здесь появился хотя бы намек на слух о связи Старика с женщиной, это было бы как взрыв бомбы. Да, были толки про некую даму, которая оставила ему свои деньги, но никто так и не смог сказать ничего толкового, никто.

– Кто был главным подозреваемым в убийстве?

– А кого бы вы сами заподозрили, мистер Джерико. Вероятно, именно того члена семьи, который вам особенно не нравится. Что касается меня, то я достаточно сообразительный малый, чтобы недолюбливать их всех. Поэтому мне надо было подумать.

– И что в итоге?

– Ну, будучи сообразительным малым, я смекнул, что надо быть достаточно смелым человеком, чтобы подстрелить кого-то с пятидесяти ярдов. И сделать это совершенно хладнокровно. К примеру, промахнетесь, а если и попадете, но Старик в последний миг совершит какое-то неожиданное движение – и все рассыпалось, а вас поймали. Территория контролировалась патрулем. Поэтому, будучи сообразительным малым, я задался вопросом: «Кто в семье мог пойти на такое?» Ответ оказался не особенно удовлетворительным, поскольку их было два.

– Два ответа?

Уитби кивнул с умным видом:

– Миссис Пелхам и Луиза. Ни у кого другого не нашлось бы смелости для этого. Но только не цитируйте меня, мистер Джерико. Существует ведь еще закон о клевете.

Окончательный результат разговора Джерико с судьей Бекетом и любителем сигар Джоэлом Уитби привнес весьма мало правды во все это дело. Без конкретных фактов – а их, по сути дела, не существовало – мнение каждого человека об обстоятельствах убийства доктора Пелхама несло на себе эмоциональную окраску. Утверждение Джоэла Уитби о том, что только Алисия Пелхам и Луиза были настолько волевыми личностями, чтобы совершить убийство, оказалось совершенно беспочвенным. Не было ни фактов, ни очевидцев, которые могли бы подтвердить это заявление. Судья Бекет продолжал сражаться за достоинство членов семьи и в итоге убедил самого себя в их полнейшей невиновности. Впрочем, пользы от этого вывода было немного. Ни подтвердить его, ни опровергнуть. Джерико чувствовал, что и судья, и газетчик были достаточно искренни с ним, однако оба оставили его ни с чем.

Теперь стрельба прошлой ночью казалась для Джерико еще более загадочной. Что именно он мог ненароком узнать о жизни убийцы, благополучно скрывавшегося от правосудия в течение десяти лет? И что за информация, ускользнувшая от внимания профессиональных сыщиков десять лет назад, оказалась сейчас настолько важной?

У Джерико было только одно возможное объяснение. Некто находился на грани открытия чего-то такого, что имело отношение к убийству. Но кто это был? О чем могла идти речь? И почему этот человек вознамерился говорить именно с Джерико, не имеющим никакого отношения к семье?

Стоя на жаркой главной улице Фэйерчайлда, Джерико снова почувствовал тот предательский холодок, пробежавший по спине, – как той ночью, когда он повернулся и медленно пошел к дому, подставив снайперу затылок. У него было такое ощущение, что за ним наблюдают и что если его разговоры с Бекетом и Уитби также покажутся снайперу опасными, то он вполне может не дойти до того места, где припаркован его красный «мерседес».

Он глубоко вздохнул и внешне беззаботно шагнул через дорогу к своей машине.

Ничего не произошло.

Джерико медленно развернулся и поехал в сторону Пелхам-Холла. Остановив машину у парадного входа «Манса», он заметил молодого Уолтера, сидевшего на верхних ступеньках. Лицо паренька загорелось, когда он увидел, что Джерико направляется к нему.

– А я д-думал, ч-то вы за-б-были при меня, – сказал он.

– Забыл? – Джерико почувствовал, что непросто будет забыть тот почти садистский восторг, с которым мальчишка пытался вонзить занозу во Фреда Пелхама. С этого момента Джерико стал испытывать к нему особую теплоту.

– Вы х-хотели п-показать мне с-свои картины, – сказал Уолтер. – А я, может, покажу что-то из с-своих.

– Ну что ж, годится, – сказал Джерико. – Может, встретимся в игровой комнате? Я перенесу туда свой товар из машины. А ты принесешь свой.

– С-сейчас?

– А почему бы нет?

Джерико вернулся к «мерседесу» и открыл багажник. У него там лежало полдюжины картин в рамках, мольберт и кое-какие принадлежности для рисования. Навьючив на себя весь этот багаж, он спустился в передний холл и прошел в игровую комнату. Уолтер появился минутой позже. У него тоже было примерно столько же картин, которые он положил на бильярд изображением вниз. Джерико расставил свои картины на полу, прислонив их к южной стене комнаты. Все они представляли часть его последней коллекции, написанной в Миссисипи. На одной из картин было изображено страдальческое лицо негра – именно ее Луиза видела в студии на Джефферсон-Мьюз. Были еще горящая церковь; мрачная толпа белых, медленно надвигавшаяся на негра, который, скрючившийся и объятый ужасом, прижался спиной к стене ветхого барака; краснолицый мужчина, который стоял на бочке и со страстной речью обращался к той же толпе; полицейская собака, которая с яростью пыталась вцепиться в горло очумевшей от страха негритянки; полицейский в форме и с цепью в руке, избивающий белого мальчишку, который прятался от него под сломанным щитом, на котором было написано: «Зарегистрируйся и голосуй».

Уолтер рассматривал картины и облизывался.

– В них ведется рассказ о том, что многие не посчитали бы изящным искусством, – сказал Джерико. – Но я бы поспорил с таким утверждением. Здесь есть и композиция, и баланс, и цвет.

– Я ч-читал о т-таких вещах, – сказал Уолтер, – но н-никогда и пред-дставить себе не мог…

– Да, Уолтер, это жестоко. Окружающая нас жизнь вообще жестокая штука. Даже здесь, в Пелхам-Холле. Солнце сияет, трава зеленеет, озеро голубое и прохладное, кругом прекрасные дома, наводящие на мысль о безопасности, но все это лишь сцена для последующего спектакля жестокости и насилия. И сегодня утром тебя поймали на этом, Уолтер. Ты жаждал крови Фреда.

Парень молчал и продолжал рассматривать картины.

– Если они вызывают у тебя ощущение ужаса, который подступает к нам со всех сторон, то они, пожалуй, удались. А давай посмотрим твои.

– Н-н-ет, – резко проговорил Уолтер.

– Да будет тебе. Ведь все же должно иметь свое начало.

– Пос-сле всего этого они – нич-что.

– Они не могут быть ничем, потому что в них выражено что-то такое, что ты чувствуешь или чувствовал, когда работал над ними.

– И вы не б-будете смеяться над ними?

– Ты же прекрасно знаешь, что не буду.

Парень работал акварелью и пастельными карандашами. Рисунки были сжатыми, маленькими, почти гротескными. Фигуры людей и животных, летающих в космосе, поначалу представлялись совершенно бессмысленными. Джерико это показалось грубой имитацией Шагала. Потом же, присмотревшись, он обнаружил, что на каждом рисунке повторялся образ одного и того же человека – одетого в черное и в такой же черной широкополой шляпе, скрывающей его лицо. Своими габаритами эта фигура, как минимум, вдвое превосходила всех остальных персонажей. На каждом рисунке она возвышалась над остальными, словно рассматривая происходящее внизу.

Джерико пальнул вслепую:

– Твой дед?

Парень кивнул, явно обрадованный тем, что его узнали.

Джерико протянул руку к мольберту. Кусочком угля он набросал копию изображенного на рисунках человека, которая заняла целый лист, но на сей раз на нем не было шляпы и вообще отсутствовало лицо. Он протянул уголек Уолтеру.

– Дорисуй его лицо.

– Я не м-могу. – Но затем резко склонился над листом и нарисовал над головой человека маленький кружок.

– Это что, нимб?

Уолтер снова кивнул и улыбнулся.

– Знаешь, Уолтер, ты вполне способен выражать свои мысли, не прибегая к помощи слов. Сейчас я точно знаю, как ты относился к Старику.

– Мне б-было всего восемь лет, к-когда он умер. Т-трудно вспомнить, к-как он выглядел, но с-свои чувства я п-помню. Он был для меня б-богом.

– Любящим богом или пугающим?

– Оч-чень мудрым, – ответил Уолтер. – Нежным и м-мудрым.

– Для восьмилетнего мальчика осознание мудрости – нечастое явление, – заметил Джерико.

– П-пожалуй, это п-последнее, что я зап-помнил о нем. К-каким же мудрым он был. Я никогда н-не умел скакать на л-лошади. Но мне х-хотелось научиться, чтобы д-доставить радость Артуру, м-моему отцу. Тогда я не з-знал, что мне это п-просто не дано. В тот день р-рождения дед под-дарил мне прекрасного уэльс-ского пони. Вр-роде бы я должен был чувствовать себя счастливым, но к-как-то не получалось. Отец на д-дне рождения так и не появ-вился. Никакого подарка. Д-даже открытки не прислал. К-кажется, я показал, к-как глубоко это меня ранило. Тогда д-дед привел меня в эту комнату.

Беседа развивалась медленно, как-то мучительно.

– Я никогда не разговаривал с тобой о твоем отце, во всяком случае не часто, – сказал Старик Уолтеру. Тот почувствовал себя в чертовски неприятном положении. Он любил деда, но понимал, что тот является врагом Артура. И все же он чувствовал, что находится на стороне Артура, даже несмотря на то, что тот проигнорировал его день рождения.

– Сегодня я совершил ошибку, подарив тебе этого пони, – сказал Старик.

– Но он же мне очень понравился, дедушка! – воскликнул Уолтер. В те годы он еще не заикался.

– Я знаю, – сказал Старик. – Однако я, не подумав, поставил твоего отца в крайне невыгодную ситуацию. – Старик никогда не разговаривал с Уолтером как с ребенком. – Артур никогда не смог бы преподнести тебе аналогичный подарок. Во-первых, как говорится, не по карману, а во-вторых, ему бы показалось унизительным оказаться вторым по части качества преподнесенного тебе подарка.

– Но я не понимаю…

– Именно поэтому я и пригласил тебя сюда. Хотелось бы, чтобы ты увидел и понял. Когда-то, когда меня уже не будет, ты можешь столкнуться с ситуацией, с которой я имею дело в настоящее время. У тебя может появиться дочь. В какой бы ситуации она ни оказалась, ты в любом случае окажешься на ее стороне. Твоя мать конечно же совершила ошибку, выйдя замуж за твоего отца. Однако это не означает, что ты не должен любить его и гордиться им. Мы, Пелхамы, загубили его, сами не желая того. Вместо того чтобы стать союзом, их отношения превратились в войну. И дело здесь не только в твоем отце, и не его вина в том, что он не обладает оружием для ведения такой войны. Просто карты сложились против него. Посмотри на эту историю с пони. Он не мог позволить себе пойти на такие расходы, чтобы купить его тебе. Мне о них раздумывать не приходилось. А надо было бы, потому что если бы я подумал хорошенько, то дал бы ему деньги на этого пони, чтобы именно он подарил его тебе. Это был бы и добрый, и умный поступок. Вместо этого я, как человек, который любит тебя, потому что ты мой внук, решил доставить себе удовольствие и преподнести тебе самый лучший подарок. Вот поэтому сегодня твой отец сидит где-то и разыгрывает свою привычную игру, пытаясь убедить окружающих в том, что он самый очаровательный и великий человек в мире, хотя в глубине души он постоянно испытывает досаду из-за того, что не смог преподнести тебе подарок, сравнимый с моим. Он не привык быть вторым, мальчик, поэтому он тебе вообще ничего не подарил, сделав вид, что вообще забыл о твоем дне рождения. Такой уж он человек, Уолтер, что для него легче представить, что он вообще о тебе забыл, чем знать, что его подарок оказался не самым лучшим.

– Но если бы я знал, что он помнит… – Уолтер едва сдерживал слезы.

– А он помнит, мальчик. Откуда я это знаю? Потому что он осмотрел этого пони по моей просьбе. В конце концов, лучше всего он разбирается именно в лошадях. С моей стороны было вполне естественно обратиться за советом именно к нему, но это же оказался и глупый поступок. Я не оставил ему возможности доставить тебе удовольствие. У твоего отца, мальчик, есть одна большая слабость, но она вполне понятна и простительна. Он должен чувствовать себя лучшим в любом обществе, в любой ситуации. Если этого не происходит, он должен оттуда уйти; любая иная обстановка для него просто непереносима. Он не в состоянии ощущать себя чем-то меньшим, нежели совершенство, и, к сожалению, как и все мы, да поможет ему Бог, он отнюдь не совершенство. Есть одна вещь, которую ты должен знать о нем, мальчик. Он любит тебя. Когда он набросится на тебя сегодня, что, кстати, будет повторяться и впредь, то это было всего лишь из страха показаться менее значительным в твоих глазах. Для него всегда будет проще и безопаснее проявлять полное пренебрежение, чем играть в какой-либо ситуации вторую роль.

Старик мягко улыбнулся, глядя на Уолтера.

– На сегодня у него есть объяснение. Он опоздал на поезд – послал телеграмму, которая так и не была отправлена. Он страдает от жестоких приступов забывчивости. Всю свою жизнь, мальчик, я мечтал о таком дне, когда мы сможем отправить свою повозку к небесам. Твой отец вызвал у меня удивление. Возможно, мы поднимем наши взоры настолько высоко в стремлении достичь недостижимой цели, что вообще лишим себя возможности к действию.

Закончив свой рассказ, Уолтер долго молчал.

– Смеш-шно, – наконец проговорил он, – ч-что человек, о кот-тором отец неизменно отз-зывался с критикой и горечью – я говорю о деде, – был, п-пожалуй, единственным, кто п-полностью понимал его и симпатизировал как н-никто другой.

Джерико посмотрел на угольную зарисовку и поймал себя на мысли, что Старик, возможно, вполне заслуживал этот нимб…

Теплый, ленивый день тянулся к закату, а Джерико ни на шаг не приблизился к разгадке, кто же был этот снайпер. Он собрал массу информации о семье Пелхамов, но она отнюдь не проясняла, куда же следует «прилепить ослиный хвост», как образно выразился Артур. Снайпер был крайне встревожен близостью Джерико к опасной правде.

В тот день вся семья Пелхамов словно испарилась. Луиза оставила записку, в которой сообщала, что совершенно забыла про назначенный визит к парикмахеру. Джорджиана в последний момент решила присоединиться к матери в ее поездке в Литчфилд. Артур занимался своими больными лошадьми на ферме в Блэгдоне. Фред, по словам Артура, не вдаваясь в объяснения, куда-то уехал на своей машине.

Джерико давно уже заметил, что, когда его мыслительный процесс начинает буксовать, самое лучшее – это вернуться к своим картинам, рисункам и заняться работой. Чаще всего бывало так, что где-то в середине работы над очередным полотном в его голове что-то щелкало и затруднительный момент в обдумывании проблемы оказывался преодолен. Это же срабатывало и в противоположном направлении: когда работа над картиной почему-то стопорилась, он отставлял мольберт и переключался на какое-то другое занятие, совершенно не связанное с рисованием. Когда же он позднее возвращался к мольберту, проблема, как правило, оказывалась разрешенной. Его друг-психиатр называл это «работой конструктивного подсознания».

Пообедав с Уолтером холодной говядиной, овощным салатом, сыром и холодным кофе, Джерико собрал свои художественные принадлежности и спустился к эллингу. Уолтер к тому времени уже уплыл на лодке по озеру. Над водой и окружающими холмами зависала голубоватая дымка жары. Да и сами холмы были отчасти скрыты этой пеленой. Панорама была просто прекрасной и не могла не привлечь внимания живописца, однако это оказался один из редких моментов в жизни Джерико, когда он, работая над холстом, занимаясь мольбертом и смешивая краски, не мог найти ничего интригующего в окружавшей его местности. Вместо этого он занялся шутливым копированием Уолтеровых набросков черного Человека-Бога. Он нарисовал его сначала в сплошных синих, потом красных и, наконец, зеленых тонах. У каждой фигуры лица не было, и он вдруг начал закрашивать его белой краской – получалась какая-то знакомая комичная маска, однако приопущенные уголки рта придавали ей некоторые элементы трагедийности.

Фредерик Джордж Пелхам никогда не допустил бы, чтобы его забыли. Яхта Уолтера с ярко-красным парусом выделывала зигзаги по глади озера. В свое время Старик научил Уолтера управлять лодкой, на палубе которой лежал безмерно счастливый, а теперь уже давно покойный Принц. Джерико задавался вопросом: а может, Старик, потерпев неудачу с собственным сыном, решил все начать с начала с Уолтером?

– Если бы красный не был традиционным цветом Мефистофеля, – раздался голос рядом с Джерико, – то я думаю, что выбрал бы его. Зеленый слишком зловещ, а синий излишне эфирный и нереальный.

Джерико обернулся и увидел высокого худощавого мужчину в просторном костюме из легкой ткани, который на легком ветру слегка колыхался на его костлявой фигуре. У него был высокий лоб, что подчеркивала намечающаяся лысина. На глазах очки в тяжелой черной оправе. На губах довольная улыбка, как если бы он только что отпустил маленькую, но изысканную шутку.

– Вы, должно быть, Джон Джерико, – сказал мужчина. – В «Мансе» никого не оказалось. Служанка Джули сказала, что вы наверняка здесь. А я Дрю Стивенс.

Бывший муж Луизы.

– Откуда вы знаете, какого цвета он должен быть? – спросил Джерико, указывая на фигуры на холсте.

– Когда я услышал о портрете, то испытал странное чувство – мне показалось, что лицо должно остаться пустым. Одежда школьного преподавателя, сильные, мощные руки, густые седые волосы. Но никакого лица. Пусть каждый вспомнит его таким, каким знал при жизни.

– Вы догадались, что на рисунках доктор Пелхам?

– Я видел картинки Уолтера, – сказал Стивенс. – Мальчик не вполне отчетливо помнит, каким был Старик. За последние десять лет он выслушал столько версий, что в его памяти все невольно смешалось.

– А как у вас с памятью, мистер Стивенс? Вы можете рассказать мне, каким он был?

– Не думаю, – ответил Стивенс. – Я вижу его судьей – справедливым, но строгим. Вижу его выслушивающим, все взвешивающим – и вынашивающим свое решение. Он мог по-доброму относиться к вам и дать работу, если, по его мнению, вы этого заслуживали.

– Из того, что я слышал, я понял, что он дал вам такую работу, – сказал Джерико. – Сначала пообещал дать ее, а потом отобрал. От досады за то, что вы сошлись с Луизой.

– О, думаю, что это не так, – возразил Стивенс. Голос его звучал спокойно, почти по-философски. – Все дело во времени, когда это происходило, – это, пожалуй, наводит на мысль о какой-то досаде. Даже если бы мы с Луизой не поженились, пока он был в Европе, я думаю, что по возвращении он все равно уволил бы меня. Он все взвешивал, прежде чем на что-то решиться. Я не подходил для этой работы. И мне кажется, что он был прав, как почти всегда. Мне нравилось преподавание. Приятно было наблюдать и помогать мальчикам становиться настоящими мужчинами. Но у меня не было той твердости, которая необходима настоящему руководителю. Он же был жесток. Временами мне казалось, что он платит мне жалованье исключительно из злобы. В общем-то на него это было не похоже, но мне так казалось. Луиза была его любимицей. Не исключаю, что и на меня он набросился всего лишь из-за того, что я украл ее у него. – Стивенс мягко улыбнулся. – Как же человек может ошибаться. Никого и ничего я у него не крал. Она просто использовала меня для того, чтобы сравняться с ним. Я же порхал между ними как мертвый листок. И Луизе тоже не оказал существенной помощи. Старик конечно же был сердит на меня, но уволил не в порыве гнева. Я размышлял на эту тему и пришел к выводу, что Старик уволил меня, поскольку посчитал некомпетентным. – Он покачал головой. – Скажите, мистер Джерико, все люди при первой встрече с вами разговаривают вот так свободно и откровенно? Я пришел сюда для того, чтобы задать вам вопрос, а вместо этого получилось, что только и отвечаю на ваши.

«Философский подход никогда бы не удовлетворил Луизу, – подумал Джерико. – Она хотела жить, а не думать».

– Задавайте свой вопрос, мистер Стивенс.

– Сегодня утром в деревне я столкнулся с Бертом. Он рассказал мне о пальбе, которая была здесь прошлой ночью. Берт уверен в том, что это был именно Фред, который в пьяном угаре вздумал поиграть с вами в свои игры.

– Возможно, этим человеком и был Фред, мистер Стивенс, однако он определенно не был пьян. Слишком хорошо стрелял.

– О, это определенно не был Фред, – согласился Стивенс. – Готов признать это публично и в открытую.

– Это интересно.

– Фреда не всегда поймешь при первой встрече, – сказал Стивенс. – Всегда язвительный, насмехающийся над людьми. И никогда не ясно, какой он на самом деле. Он словно умышленно заставляет вас думать о себе не то, что есть на самом деле. Как если бы ложь о нем была более справедливой, чем правда.

– И какая же это ложь?

– Что он трагичный неудачник. Что до сих пор пытается выбраться из того тупика, в котором оказался в пятнадцатилетнем возрасте. Разумеется, я знал его в ту пору, был классным руководителем здесь, в Пелхам-Холле. Ему никогда не удавалось вырваться из гигантской тени своего отца, да не удалось и по сей день. Я по-прежнему стараюсь помочь ему. Можете представить, чем он занимается в настоящее время? Пишет роман, и получается чертовски неплохо. Я-то знаю, потому что тоже помогаю ему. Он ни одному человеку на свете не скажет об этом – кроме меня, потому что я знаю, сколь реальна его проблема. Видите ли, его отец написал роман, который произвел фурор, возможно, по той лишь причине, что его запретили печатать. Но если Фреду не повезет, а все знают, чем он пытается заниматься, то он еще глубже утонет в трясине своей жизни.

– Так, значит, он писал с вами свои романы, когда кто-то стрелял в меня?

– Да, он писал у меня дома. Обычно он там и работает. В семье он говорит, что отправляется на партию в бридж, а там все думают, что он таким образом прикрывает роман с какой-то женщиной. Но ему предпочтительнее, чтобы они так и думали, нежели знали, чем он занимается в действительности.

– Таким образом, вы можете подтвердить его алиби на прошлую ночь?

Стивенс нахмурился и впервые за все это время ответил уклончиво.

– Своими делами я занимаюсь в дневное время, – сказал он. – Фред приходит ко мне по вечерам, обычно после ужина. Я предоставляю ему свой кабинет. Иногда остаюсь там и читаю или просматриваю вместе с ним его рукопись. Иногда иду в кино, в летний театр в Шероне или к друзьям.

– Значит, прошлой ночью вас с ним не было?

– Нет. Но он был там. Он пришел в тот самый момент, когда я собирался пойти на фильм «Том Джонс». Прекрасный фильм, кстати сказать. Я забежал к каким-то друзьям, чтобы пропустить стаканчик. Примерно в час я уже был дома. Он закончил свою работу и ушел.

– Он мог уйти минут через десять после вас.

– Но он этого не сделал. Там было восемь новых страниц. Но он работает очень медленно, и на них ему потребовалось бы несколько часов.

– Как алиби это выглядит довольно слабо, мистер Стивенс.

– А ему действительно нужно алиби? – спросил тот. – Ведь не совершено никакого преступления. Или что, подключена полиция?

– Полиция не подключена – пока, – сказал Джерико. – Поэтому формально ни в каком алиби он не нуждается. Но оно нужно мне. Что же касается того, совершено преступление или нет, зависит от того, считаете ли вы стрельбу по гостю дома простым развлечением или чем-то еще.

– В общем-то потому-то я сюда и пришел, – сказал Стивенс. – Чтобы выяснить, насколько серьезной была эта пальба.

– Она была серьезной. Меня предупреждали, чтобы я прекратил копаться в истории доктора Пелхама.

– И вы прекратили это дело?

Джерико ухмыльнулся, глядя в лицо бывшего преподавателя и неудачливого мужа.

– Отвечать на этот вопрос было бы небезопасно, мистер Стивенс.

– Вы имеете в виду, что этим снайпером мог быть я? – спросил Стивенс, делая нетерпеливый жест худой рукой. – Так вот, я им не был. Но к этой стрельбе я отношусь достаточно серьезно и хотел бы, чтобы вы последовали моему совету.

– Почему?

– На протяжении десяти лет я ждал, что произойдет нечто подобное. Нам приходится верить в то, что Старика убили за нечто, что он хранил в своем сейфе. Почти наверняка это имело отношение к кому-то из членов семьи. Ну, что-то вроде писем, дневников, фотографий или чего там еще. Но факт остается фактом и может быть расследован. Я всегда был уверен в том, что убийца может вернуться, если кто-либо слишком близко приблизится к тайне – случайно ли или намеренно. Я убеждал Луизу не копаться в этом деле, но она лишь смеялась надо мной. Она вообще высмеивает любые мои предположения. Должен заметить, мистер Джерико, что Луиза по характеру весьма безрассудный человек.

«По меньшей мере импульсивный», – подумал Джерико.

– Она привезла вас сюда, чтобы вы написали портрет, – сказал Стивенс. – И подтолкнула к тому, чтобы изучить прошлое – то, в чем вы нуждались в художественных целях. Впервые за многие годы старое дело снова открылось. И отвечает за это именно Луиза. Поэтому если стрельба действительно являлась предупреждением, то оно было обращено в равной степени к ней, как и к вам, мистер Джерико.

– Во всяком случае, вы не верите в то, что это были мальчишки, которые стреляли по лягушкам у озера?

– О, такую версию могла предложить только Алисия.

Неудовлетворенный муж, похоже, неплохо разбирался в психологии членов семьи.

– Я надеялся, Джерико, что вы отнесетесь серьезно к моим словам, – сказал Стивенс. – Если я стану уговаривать Луизу проявлять повышенную осторожность, это станет для нее как бы сигналом для того, чтобы вести себя с максимальной беспечностью. Я бы не хотел, Джерико, чтобы вас убили из-за давно забытой трагедии, но это ваш выбор, ваш риск заниматься этим делом. Но если это будет угрожать Луизе, то мне придется сражаться и с вами, и с этим снайпером всеми доступными мне средствами. Видите ли, – Стивенс виновато улыбнулся, – даже будучи нежелательным лицом в жизни Луизы, я продолжаю искренне заботиться о ней и обо всем, что с ней происходит.

– Вы предлагаете мне прислушаться к совету Алисии и бросить это дело? – спросил Джерико.

– Если только вы не намерены нанести удар первым. Вы можете предупредить Луизу, но не говоря, что предупреждение исходит от меня?

Джерико задумчиво посмотрел на высокого худого мужчину. Он начал понимать, почему тот вызывал симпатию у судьи Бекета.

– Одна из главных причин, почему я пришел сюда, это желание помочь Луизе, – сказал он. – Я подумал, что ответы позволят ей избавиться от этой вечно оборонительной позиции и наконец дадут возможность вести нормальную жизнь. Если я сейчас уйду, то все те сомнения, которые мучили ее всю жизнь, так и останутся неразрешенными. Она может не стать той женщиной, которой является в действительности. Так что, возможно, есть смысл рискнуть ответить на кое-какие вопросы. Возможно, в этом есть смысл и для вас, мистер Стивенс. Луиза, освобожденная от долгого напряжения, может посмотреть на вас совсем другими глазами. – Щека Стивенса нервно дернулась. – Соблазнительно, конечно, но крайне маловероятно. Я давно уже расстался с мыслью стать желанным для Луизы. Все, что меня сейчас заботит, это чтобы она была в безопасности и, естественно, счастлива. Вы же утверждаете, что обеих этих целей мне не достичь?

– Ну, что-то вроде этого.

– Да, вы не облегчаете задачу, – сказал Стивенс, мрачно разглядывая рыжеволосую физиономию художника. – Думаю, что вот что должен сказать вам. Полагаю, вы должны сказать Луизе, что я приехал сюда для того, чтобы предупредить ее об опасности. Она наверняка высмеет меня с гневом. После этого, мистер Джерико, я хотел бы, чтобы вы честно рассказали ей обо всем, что думаете. У меня нет никаких надежд предполагать, что именно вы сделаете, но мне хотелось бы, чтобы карты легли на стол перед Луизой. Я надеюсь, что смогу верить вам, если вы скажете, что так и сделаете.

– Я думаю, что она ведет несколько рискованную игру, – сказал Джерико. – И я скажу ей об этом. Но для нее риск все же не столь велик, как для меня. Она – член семьи, и потому причинить ей вред будет гораздо сложнее.

– А так ли это? – с неожиданной горечью спросил Стивенс. – Ведь не сомневались же в убийстве Старика, а он и был олицетворением семьи.

Ужин в «Мансе» в тот вечер выдался не вполне удачным. Не появился никто из мужчин. Артур находился на блэгдонской ферме, заботясь о своих больных лошадях. Фред заявил, что ужинает в городе с одним из своих «партнеров по бриджу», а на самом деле, как смекнул Джерико, отправился к Стивенсу работать над своим романом. Уолтер покинул семейный очаг в обществе служанки Джулии, которую он намеревался сводить в кинотеатр, а затем угостить сандвичами в городе. Алисия и Джорджиана вернулись из поездки в Литчфилд лишь незадолго до ужина. Алисия была неподдельно изумлена, увидев, что Джерико еще не уехал. Она выразила ему свое пожелание, чтобы он расстался с идеей написания портрета, а ее пожелания в этом доме обычно не игнорировались.

Луиза, выглядевшая очаровательно, появилась только к часу коктейля. Джерико только начал рассказывать ей про визит Стивенса, как появились Алисия и Джорджиана. Разговор о Стивенсе можно было продолжить лишь после ужина, когда Алисия и Джорджиана отойдут ко сну. Сам разговор во время ужина был напряженным и каким-то порывистым. Никто не упомянул ночного стрелка.

Джерико и Луиза незаметно перебрались в библиотеку, захватив кофе и бренди. Когда они остались наедине, Луиза с презрением заговорила о Дрю Стивенсе.

– Он использует любой предлог, лишь бы увидеть меня, – сказала она. – Вы думаете, что после того, как я десять лет назад сказала «нет», он поставил точку?

– Он любит вас, – сказал Джерико.

– Он не понимает, что такое любовь! Да, он добрый, вежливый, всегда готовый оказать добрую услугу. Но он понятия не имеет, что значит любить кого-то.

– Он считает, что вы в опасности. И хотел, чтобы я предупредил вас об этом.

– А между тем сидит и ждет на своем белом крылатом коне, надеясь, что ему еще удастся сыграть роль героя. Джонни, давайте забудем о нем.

– Я пообещал, что передам вам его предостережение. Равно как и то, что я думаю по этому поводу. Так вот, я скажу: я считаю, что вы действительно находитесь в некоторой опасности.

– А вы, Джонни? Вы в полной безопасности?

– Нет.

По ее щекам пробежала темная тень румянца.

– Может, мы совершили ошибку, вообще начав все это? Возможно, я все это осознавала с самого начала, но была слишком неловкой, чтобы донести это до других. В тот первый день, когда мы встретились в галерее, вы ведь почувствовали то же, что и я, так ведь? Вы станете отрицать, что я вам понравилась? Иначе зачем же вы пригласили меня в свою студию?

– Вы мне очень понравились, – сказал Джерико.

– Не можем ли мы вернуться к тем временам и начать все сначала?

– Нет. Не сейчас. И вообще.

– Джонни, Джонни, Джонни! Я просто не понимаю. Мы мужчина и женщина, и желаем одного и того же.

– Думаю, что это все же не так, – мягко проговорил Джерико. – Вам нужно подтверждение в том, что вы женщина. Я же не нуждаюсь в доказательствах того, что я мужчина. Клинический случай. Вы становитесь пациентом, а я – доктором. Не думаю, чтобы это заняло у нас с вами слишком много времени. – Свою фразу он смягчил улыбкой. – Если это не клинический инцидент, мы остаемся просто мужчиной и женщиной, и вы можете в любой момент сбежать от меня.

Луиза отвернулась:

– У вас есть поразительный дар – заставлять меня чувствовать себя дешевкой.

– Я делаю все возможное, чтобы вы не чувствовали себя дешевкой, – ответил он. – Если нам удастся сделать так, чтобы вы почувствовали себя свободной и захотели бы делать правильные вещи ради правильных целей, то мы сможем договориться. Луиза, вы мне очень нравитесь. Чувство это появилось уже давно. И когда-нибудь наступит этот момент – совершенно естественно и прекрасно, – когда о нем и никаких слов говорить не придется.

– В тот первый день я думала, что он уже наступил, – нетвердым голосом проговорила Луиза.

– Вы упустили одну деталь, Луиза. Чтобы любовный акт принес истинное наслаждение, в нем обязательно должна присутствовать нежность. А она не приходит в считанные секунды. Мы можем заняться этим прямо здесь и сейчас, на этом вот диване, и это снимет с каждого из нас определенную порцию напряжения. Но на следующий день мы почувствуем себя опустошенными, разочарованными и сожалеющими о том, что все это случилось.

– Вам бы надо было вступить в какой-нибудь монашеский орден, – резко проговорила Луиза.

Джерико усмехнулся:

– Когда-нибудь я напомню вам об этом.

Луиза с побледневшим лицом встала со стула.

– Спасибо за лекцию о любви и страсти, – сказала она жестким и холодным тоном, напоминая в эту минуту свою мать. – Мне кажется, что я бы предпочла не проводить остаток вечера с вами, Джонни. Иначе вам может прийти в голову мысль рассказать мне все, что вы знаете о женщинах.

– Да разве кто-то что-то знает о женщинах? – все так же улыбаясь, спросил Джерико. – Мужчин еще можно разделить на какие-то типы, но я никогда не встречал двух похожих женщин. Именно это и делает каждую из вас обворожительной. Именно поэтому каждый мужчина втайне думает, что нашел именно ту, единственную в мире женщину, которая предназначена для него. По этой же причине, в частности, ваш бывший муж не может отвести от вас своих глаз. Вы были, остаетесь и всегда будете единственной для него женщиной.

– У меня, похоже, дар соблазнять не «тех» мужчин и не уметь привлекать тех, кого надо, – сказала Луиза. – Спокойной ночи, Джонни. Завтра я постараюсь проявить к вам доброе сестринское отношение. Сегодня, боюсь, я к этому не способна.

Оставшись один в библиотеке, Джерико уселся в широкое кожаное кресло и принялся методично набивать трубку, после чего раскурил ее. Он досадовал на себя за то, что вел себя с Луизой как напыщенный барин, что не нашел вовремя слов, чтобы сказать, что хочет ее, причем не просто из сиюминутно возникшего желания. Их отношения были гораздо сложнее.

В глубине души возник импульс сейчас же встать, подняться наверх, упаковать свои вещи и бросить всю эту затею с делом Пелхама. За полтора дня он не пришел практически ни к какому результату. Перед глазами маячили черные или белые изображения Старика. Ну хорошо, представим, что он наткнулся на некий секрет, который был сокрыт на протяжении десяти лет и который в конце концов привел к убийству. Освободит ли это Луизу? Облегчит ли жизнь остальных членов семьи? Да, от снайпера он наверняка их спасет, но станет ли их жизнь от этого более благополучной? Не станут ли они, подобно Алисии, с презрением относиться к пришельцу, пожелавшему покопаться в их старом гардеробе? Не сорвет ли это его планы на последующие отношения с Луизой?

Он встал со стула и принялсябезостановочно вышагивать по комнате, плотно сжав зубами мундштук трубки. Судья Бекет рассказывал ему о периодически повторяющихся кошмарах, вызванных раздумьями о невыясненных причинах смерти. Джерико задавался вопросом, сможет ли он бросить сейчас это дело и смириться с мыслью о том, что тайна Пелхама так и останется неразрешенной. Неразгаданная загадка будет постоянно маячить перед ним и требовать максимальной концентрации внимания.

Он должен был найти ответ – не для Пелхамов, а в первую очередь для себя самого.

Придя к этому выводу, он услышал ружейный выстрел, донесшийся откуда-то с наружной территории. На мгновение он застыл на месте, после чего по окнам библиотеки скользнули лучи автомобильных фар и послышался звук, обычно сопровождающий столкновение машины с чем-то прочным. Тут же раздался звон разбиваемого стекла.

Где-то закричала женщина.

Джерико бросился к входным дверям и выбежал в лунную ночь. В нескольких метрах от него на подъездной дорожке стояла машина, в каком-то бездумии уставившись фарами в небо.

За спиной Джерико снова раздался женский крик.

Он бросился к машине. Оказалось, что она врезалась в старый вяз, едва ли не въехав на него, отчего фары и светили в небо. Правое переднее колесо продолжало бесцельно вращаться.

Джерико заглянул в кабину и внезапно вздрогнул от увиденного. Руль машины глубоко врезался в грудь Артура Фроста, практически разворотив ее. Разбитое стекло оставило на лице и шее кровавые раны.

Джерико протянул руку мимо разбитого тела Артура и отключил двигатель.

За его спиной снова послышался женский вопль, зовущий Артура, – это была его жена Джорджиана. Она бросилась было к двери машины, но Джерико остановил ее.

– Джорджиана, – спокойно произнес он, удерживая ее порывы, – мы уже ничем не сможем ему помочь.

– Откуда вы знаете? Вы же не врач!

– Джорджиана, вы слышали ружейный выстрел? – Джерико говорил спокойно, но при этом похолодел от гнева. – Вот почему он врезался в дерево. Боюсь, что наш друг снайпер достал его.

Часть третья

Глава 1

Джорджиана, казалось, повисла на руках Джерико. Он удерживал ее, смотря мимо, в ночь. Над входом в «Манс» неожиданно загорелись огни и он увидел Луизу в махровом халате, поспешно направлявшуюся к ним. Лунный свет словно застыл. В комнате Алисии на втором этаже «Манса» по-прежнему горел свет.

Кто-то подошел по лужайке со стороны озера. Это был Уолтер. Ранняя пташка?

Но первой к ним добежала Луиза с побелевшим как мел лицом. Она уставилась на разбитую машину.

– Не смотрите, – резко проговорил Джерико. – Отведите свою сестру в дом и вызовите полицию штата.

– А доктора? – спросила Луиза.

– Он мертв, – ответил Джерико. – Скажите полиции, что, по моему мнению, его подстрелили.

– О Боже! – воскликнула Луиза.

К ним подбежал молодой Уолтер. Джерико не стал останавливать его, когда он бросился к машине. Ему было слышно, как парень тяжело дышит сквозь зубы. Затем Уолтер повернулся и прислонился к машине, как будто ему была нужна поддержка. Джорджиана безразлично взирала на все эти действия, словно не узнавая собственного сына.

– Он был пьян? – спросил Уолтер.

– Он был подстрелен либо напуган выстрелом, – сказал Джерико.

– Мы можем его перенести?

Джерико с любопытством посмотрел на парня – сейчас он не заикался.

– Лучше помоги Луизе отвести мать в дом – скажи ей, что мы должны немедленно вызвать полицию.

Джорджиана вела себя как лунатик, пока сестра и сын вели ее в дом. Оставшись один, Джерико вернулся к машине. Окно со стороны водителя было опущено. Порезы на лице и шее Артура были нанесены осколками лобового стекла. Кровавых ран было так много, что, стоя на расстоянии в несколько футов, было совершенно невозможно сказать, причинены они ружейным выстрелом или чем-то еще. Проломленную грудь прикрывали окровавленные пиджак и рубашка.

Со стороны Эссембли-Холла мелькнул луч фонарика, и через мгновение к Джерико присоединился тяжело дышавший Берт Уолкер.

– Я услышал грохот, – прошептал Берт, глядя на машину. – Я как раз обходил Саут-Холл. Что случилось? Взрыв или еще что-то?

– Вы только это и услышали, Берт? Столкновение?

– А было что-то еще?

Не удивительно, что старый Уолкер не слышал выстрела – оба события произошли с разницей в несколько секунд. Выстрел, удар и скрежет железа – все эти звуки вполне могли слиться в один, если человек находился на достаточном расстоянии.

– Дело в том, Берт, что там стреляли. И я могу утверждать, что его либо подстрелили, либо напугали выстрелом, что и заставило его врезаться в дерево.

– То есть развлечения в стиле прошлого вечера?

– Да, но только без того же счастливого конца.

Берт вернулся в дом, чтобы узнать, чем он может быть полезен семье. Казалось, прошла вечность, пока не появилась первая патрульная машина. На самом деле она подоспела меньше чем через десять минут. Патрульный Коулз дежурил на дороге, когда диспетчер направил его в Пелхам-Холл. С дорожными инцидентами Коулзу уже приходилось иметь дело, и потому он смотрел на Артура с холодным отчуждением знатока.

– Ремень не пристегнут, – сказал он с привычным осуждением. – А ведь это могло бы спасти ему жизнь. Да и скорость на шоссе развил, похоже, приличную. – Он с хмурым видом осмотрел машину. – Шины вроде бы в порядке. Не повезло парню?

– Мне кажется, его подстрелили, – сказал Джерико.

Коулз перевел на него спокойный взгляд.

– Именно так мне об этом и доложили, – сказал он. – Вы осматривали его?

– Нет. Я только наклонился над ним, чтобы выключить зажигание. А к нему вообще не прикасался.

– Так почему же вы считаете, что его пристрелили?

– Непосредственно перед ударом машины я слышал звук выстрела.

Коулз посмотрел в сторону лагеря:

– Вы предполагаете, что могут последовать новые убийства?

– Я ничего не предполагаю, пока доктор не обследует его.

– Где вы сами находились, когда услышали выстрел?

– В доме. В библиотеке.

– После аварии вы были первым на месте происшествия?

– Да.

Коулз достал из кармана блокнот:

– В ожидании сержанта я мог бы записать ваши свидетельские показания. Имя?

– Джон Джерико. Я гость в этом доме.

– Вам раньше приходилось слышать ружейные выстрелы? Вы сможете отличить их от других звуков?

Джерико слабо улыбнулся. Были бунты в Алжире, партизанская война в Сайгоне, выстрелы поверх негритянских голов в Миссисипи.

– Да, я смогу их отличить, – ответил он. При этом он не упомянул, что слышал несколько выстрелов прошлой ночью.

– Я был знаком с Артуром, – сказал Коулз. – Я вырос здесь, в Фэйерчайлде. Был новичком-первогодкой, когда убили доктора Пелхама. Да, у него был длинный язык – я имею в виду Артура. Я всегда догадывался, что его кто-нибудь достанет, хотя не таким способом, конечно.

Он продолжал задавать рутинные вопросы: имя, домашний адрес, профессия, точное время, когда раздался выстрел.

– С часами я не сверялся, – ответил Джерико. – Столкновение произошло сразу после выстрела. Я выбежал сюда. Думаю, что это было минут за десять до того, как к вам поступил звонок.

– Кто мог стрелять? У вас есть какие-нибудь предположения?

– Нет, – ответил Джерико. – Следом за мной сюда пришла жена Артура. Она была в истерике. Сестра и сын отвели ее в дом и вызвали вас. Я подумал, что лучше не уходить отсюда, чтобы никто ничего не трогал.

– Кто-нибудь появлялся здесь помимо миссис Фрост, Уолтера и Луизы Пелхам?

– Да. Берт Уолкер. Он побежал в дом, чтобы при необходимости оказать помощь. В момент столкновения он находился в противоположной части территории. Он утверждает, что не слышал выстрела, однако звук выстрела и грохот удара произошли почти одновременно, так что не удивительно, что они слились для него в один звук.

– Сержант снимет со всех вас официальные показания, – сказал Коулз. – Он должен прибыть с минуты на минуту. Вам нет необходимости оставаться здесь, можете вернуться в дом. Постарайтесь подготовить членов семьи к вопросам сержанта. Это будет непростая ночь для них, если вы правы относительно выстрела. Два убийства в одной семье. – Он пожал плечами.

Подойдя к дому, Джерико увидел Уолтера, стоявшего в дверях. Он определенно наблюдал за происходящим.

– Луиза и бабушка сейчас с моей матерью, – сказал он без намека на заикание. – Как я полагаю, она в шоке. Мы вызвали доктора Линча, но он уже был в пути вместе с полицией. – На бледном лице Уолтера появилось странное недоверчивое выражение. – Вы заметили? – спросил он.

– Слова здесь значения не имеют, – сказал Джерико.

– Слова вылетают сами по себе, – произнес Уолтер. – Не представляю, как такое возможно.

Джерико предпочел не отвечать, но он вспомнил слова самого Уолтера о том, что собирается поступать в Йельский университет, а не в Гарвард, где учились Старик и Фред. «Не с кем соперничать», – сказал тогда Уолтер. Оба отцовских образа в его сознании оказались в могиле. Действительно, теперь – ни одного противника. Слова у него вылетали легко и просто, видимо, под влиянием психического напряжения.

– Уолтер, я думаю, что нет никакого смысла заниматься фантазированием. Кстати, кто-нибудь проинформировал твоего дядю Фреда?

– Мы позвонили людям, с которыми он играет в бридж, но сегодня у них игры нет. Артур всегда считал, что в те дни, когда Фред, по его словам, играет в бридж, на самом деле он встречается с женщиной. Проблема в том, что мы не знаем, кто именно эта женщина.

– Я мог бы найти его, – сказал Джерико.

– Вы знаете, кто она? – Глаза Уолтера загорелись.

– Я знаю, где он может быть, – ответил Джерико. Затем он прошел в библиотеку и нашел в телефонной книге номер Дрю Стивенса. Уолтер стоял в дверях и наблюдал за его действиями. Набрав номер, он некоторое время напрасно ждал ответа.

– Неверное предположение, – сказал Джерико, вешая трубку.

Под окнами скользнули лучи автомобильных фар: прибыла следственная группа в сопровождении доктора.

– Уолтер, они собираются спросить тебя, где ты находился, – сказал Джерико. – А ты должен был находиться в кино.

– Да в общем-то я там и был. Поехал в город, перекусил чизбургером. Когда пришел в кино, выяснилось, что это я уже смотрел. «Том Джонс». Поэтому я туда не пошел. Вернулся назад и стал копаться в своей яхте, когда услышал звук удара.

– А выстрел?

– Я пытался припомнить, слышал ли я его. Не думаю. А если это и было так, то более громкий звук столкновения машины с деревом заставил меня забыть его.

Джерико кивнул. Как и в деле с Бертом, это было вполне возможно. Два звука прозвучали почти одновременно.

– Ты не передашь Луизе, что я хотел бы побеседовать с ней, когда она закончит разговор с матерью? – спросил Джерико.

– Конечно, – ответил Уолтер.

Джерико снова вышел наружу и пошел по подъездной дорожке. К Коулзу присоединились еще четверо полицейских и некто пятый, очевидно, судмедэксперт, который обследовал тело Артура, по-прежнему зажатого рулевым колесом. Коулз представил Джерико сержанту Ригану – плотному, крепко скроенному мужчине с ярко-рыжими волосами, выбивавшимися из-под полицейской фуражки.

– Это Джон Джерико, – сказал Коулз. – Он оказался первым на месте катастрофы. Гость семьи.

Риган кивнул. Все его внимание было приковано к доктору. Наконец доктор Линч отошел от машины и приблизился к ним.

– Никаких вопросов, Дэн, – сказал он сержанту. – Ему выстрелили в висок. Смерть наступила практически мгновенно.

Губы Ригана вытянулись в узкую полоску.

– Похоже, вы были правы, мистер Джерико.

А потом начались часы допросов…

Судья Тимоти Бекет играл в шахматы с близким другом, когда их беседу прервал телефонный звонок. Он встал из-за шахматного столика, явно раздраженный вторжением из внешнего мира. В мозгу его уже почти сформировалась комбинация, обещающая противнику мат в четыре хода. Он надеялся, что идея сохранится, пока он не избавится от звонящего.

Звонила Алисия Пелхам. Холодный, тщательно контролируемый голос заставил подняться редкие волосы на его затылке. Это походило на оживший кошмар.

– Убили Артура, – сказала Алисия. – Вы нам нужны, Тим.

Это были почти те же слова, которые он слышал десять лет назад.

– Алисия! – воскликнул он.

– Его застрелили, когда он вел машину. Полиция штата уже здесь. Пожалуйста, приезжайте, Тим.

– Ну разумеется. Так скоро, как только смогу добраться.

Судье Бекету пришлось отказаться от своей потенциальной победы в этой шахматной партии. Он не стал объяснять другу, почему предпочел сдаться.

– Срочное дело, – только и сказал он.

Однако сразу Тимоти Бекет в «Манс» не поехал. Вместо этого он отправился в свой офис в городе, открыл дверь и включил свет. Потом подошел к стенному сейфу, повернул колесики и распахнул дверцу. Из сейфа он извлек толстый пакет из плотной бумаги, заклеенный скотчем и запечатанный восковой печатью. А потом хмурым взглядом осмотрел надпись на пакете: «Вскрыть только в том случае, если я умру неестественной смертью. Артур Фрост». Датировано было сентябрем 1956 года. Пакет так и пролежал в сейфе Бекета, неприкасаемый и почти забытый.

Бекет вспомнил тот день, когда Артур пришел к нему с этим пакетом. Он тогда еще спросил его, что именно тот понимает под «неестественной смертью».

Артур ухмыльнулся по-своему, криво.

– Судья, я могу упасть с лошади и сломать себе шею. Это будет для меня естественная смерть. И я ежедневно подвергаюсь этому риску. Но если кто-то подложит яд в мой суп или я стану жертвой стрелка, пальнувшего в Старика, я посчитаю это неестественным.

– Артур, вы ждете чего-то подобного? Если это так, не лучше ли обратиться в полицию?

– Нет. После того как они обошлись с делом Старика, у меня уже нет к ним доверия. – Его улыбка стала шире. – Не подумайте, судья, что это посмертное признание. Я не убивал Старика. Открыв этот конверт, вы сами определите, что делать дальше. Мне бы не хотелось умирать, не заплатив по счетам. Вам я, судья, возможно, несимпатичен, но вы же верите в справедливость. И я надеюсь, что вы ее добьетесь.

Судья Бекет глянул на свои наручные часы, после чего перевел взгляд на конверт, где было указано, что он должен быть вскрыт в двенадцать минут десятого двадцать четвертого августа одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Он отделил ножичком воск, оторвал скотч и извлек содержимое конверта – несколько листов бумаги с машинописным текстом. С некоторым недовольством судья уселся за свой рабочий стол, надел очки и принялся читать.

Пробежав глазами первые строчки, он серьезно нахмурился. Читая документ, он шевелил губами, что-то бормоча себе под нос, и хмурился все сильнее. И вот он дошел до конца. Непослушными пальцами, которые почему-то перестали гнуться, он всунул письмо назад в конверт, потянулся было к телефону, но затем передумал.

– Господи, спаси нас и помилуй! – вслух произнес он.

Он отнес письмо Артура в сейф и снова запер его. Казалось, что его продолжала мучить некая нерешительность. Наконец он снова вернулся к своему столу и уселся в кресло. Взял стоявший на столе диктофон – восковой диск начал вращаться. Заговорил он не сразу, и голос его звучал несколько встревоженно.

– Мисс Келли. Я делаю эту запись двадцать четвертого августа без четверти десять вечера. Если со мной что-то произойдет до встречи с вами завтра утром, достаньте из моего сейфа бумажный конверт с написанным на нем именем Артура Фроста и упоминанием времени, когда я открыл его. Немедленно передайте его окружному прокурору. Это все, мисс Келли. И еще слова благодарности за долгие годы службы, если, конечно, я не смогу высказать вам их лично.

Он опустил диктофон – диск перестал вращаться. Потом перевел взгляд на свою левую руку – кулак был сжат так сильно, что костяшки побелели. Он размял пальцы, чтобы восстановилась нормальная циркуляция крови. Потом заставил себя подняться из кресла, подошел к двери и выключил свет. И медленно пошел к тому месту, где припарковал свою машину.

Десятью минутами позже судья остановился за вереницей машин, скопившихся у «Манса». Он увидел разбитый автомобиль, все так же стоявший вжатым в вяз. Выйдя из машины, он направился к входной двери. Там на страже был полицейский Коулз.

– О, это вы, судья, – сказал он. – Полагаю, что семье вы понадобитесь.

– Фрэнк, вы не сообщите мне, что именно здесь произошло?

– Кто-то выстрелил Артуру в голову, когда он подъезжал к дому. Смерть наступила мгновенно. Машина врезалась в дерево и довершила дело. Но сразила его все же пуля.

– Вы сказали «кто-то»?

– Сержант Риган сейчас беседует в библиотеке с Джерико. Он первым оказался на месте происшествия. Именно он услышал звук выстрела. Это вывело нас на правильный след, однако, насколько мне известно, подозреваемые пока не обнаружены.

– Вы не знаете, где находится миссис Пелхам?

– Я полагаю, у себя в комнате на втором этаже.

– Спасибо, Фрэнк. Передайте Ригану, что я здесь.

– Ну конечно же.

Судья стал медленно подниматься, с трудом передвигая ноги. Десять лет назад он проделал тот же маршрут, подошел к той же двери в конце холла и постучал в нее. Ответил тот же холодный голос.

– Да?

– Алисия, это Тим.

– Пожалуйста, входите.

Она сидела в напряженной позе в кресле и смотрела на залитую лунным светом территорию школы. Она даже не повернула в сторону судьи голову.

– Похоже на то, Тим, что насилие будет сопровождать нас на протяжении всей жизни, – сказала Алисия.

– Мне очень жаль, что все так происходит, – ответил судья.

– И мы опять должны будем через все это пройти – через прошлое и настоящее? Снова отвечать на вопросы репортеров, выслушивать всевозможные слухи, встречаться с подозрительно настроенными полицейскими?

– Боюсь, Алисия, что это так.

– Тим, мы можем на вас рассчитывать?

Когда он не ответил сразу, она впервые посмотрела на него. Было заметно, что он сильно обеспокоен.

– Алисия, девять лет назад Артур оставил мне конверт с документом, который должен был быть вскрыт только в случае его неестественной смерти. После вашего звонка сегодня вечером я вскрыл конверт. Вы не догадываетесь, что было написано в этом документе?

Женщина сидела как статуя, неподвижная в своем кресле. Серые глаза твердо смотрели на адвоката.

– Я догадываюсь, Тим, – наконец произнесла она.

– Бог мой, Алисия!

– Не расстраивайтесь, Тим. В том, что, как я предполагаю, утверждает Артур, нет ни слова правды.

– И вы можете это доказать?

– Сомневаюсь. Но никто не сможет доказать и его правоту.

– А что насчет Берта Уолкера?

– Я совсем забыла про него. Разумеется, он знает правду.

– То есть вашу версию правды?

– Никакой другой версии, Тим, не существует.

– Не уверен, что могу скрыть этот документ от полиции.

– А почему бы нет? Это всего лишь ответный удар разгневанного человека. Живым он причинит вред, а Артуру ничем не поможет. Он мертв.

– Алисия, это вы убили своего мужа?

– Не говорите глупостей, Тим.

– Мой дорогой друг, – сказал судья, – разумеется, вы станете отрицать все обвинения, изложенные в письме Артура. А как насчет Луизы?

– Луиза об этом ничего не знает. Если бы Артур рассказал ей что-нибудь в один из порывов своего отчаяния, она конечно же пришла бы ко мне за разъяснениями. Но этого никогда не было. И вот еще что я хотела бы сказать вам, Тим. Если снайпер, который стрелял в мистера Джерико прошлой ночью, тот же самый человек, который сегодня подстрелил Артура – а мне это кажется очевидным, – то Луизу можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Прошлой ночью она была рядом с Джерико, шла вместе с ним. Она просто не может быть этим снайпером. Даже если вы считаете всю нашу семью чем-то вроде корпорации «Убийство инкорпорейтед», то Луизу можете вполне исключить.

– А вас?

– Вы хотите сказать, что я убила собственного мужа, а потом подстрелила Артура, чтобы заткнуть его клеветнический рот? Нет, я не делала ни того, ни другого.

Бекет покачал головой:

– Алисия, я даже не знаю, как поступить.

– А вы ведите себя как друг, а не как формальный законник.

Глава 2

Проведя полчаса в библиотеке в беседе с сержантом Риганом и окружным прокурором, где он дал подробные показания, не утаив ничего, Джерико прошел в главный зал в тот самый момент, когда туда со второго этажа спускался судья Бекет. Судя по виду адвоката, он находился в состоянии транса. Он едва было не столкнулся с Джерико, практически не видя его, пока тот не тряхнул судью за плечо, отчасти вернув к действительности.

– О, это вы, – сказал адвокат.

– Ну, как они там? – спросил Джерико, кивнув наверх.

– Я видел только Алисию, – ответил Бекет. Казалось, что его била дрожь. – Железный самоконтроль, как вы и могли ожидать. – Он заглянул в ясные и жесткие глаза Джерико. – Ну, а вы что здесь накопали?

– Я могу лишь предполагать, что Артур добрался до правды прежде, чем это сделал я.

Уголок рта судьи Бекета тронула судорога.

– У меня есть основания предполагать, что он всегда знал правду об этом деле. Девять лет назад Артур оставил мне запечатанный конверт с письмом, который я должен был вскрыть только в случае его неестественной смерти. И я только что ознакомился с ним.

– Ну и что же в нем было написано, святой отец? – спросил Джерико, когда Бекет умолк.

– Не могу вам сказать, мистер Джерико, пока сам не решу, что с ним делать.

– А чего тут решать? Если он знал правду, то она однозначно укажет на убийцу. Как же вы можете это скрывать?

– Давайте выйдем на свежий воздух, – предложил Бекет, глядя на дверь библиотеки.

Они спустились по ступеням парадного входа. Свет и голоса, доносившиеся со стороны разбитой машины, указывали на манипуляции грузовика, пытавшегося оттянуть ее от дерева, в которое она врезалась. Джерико решил, что судья Бекет не из тех, на которых следует давить, а потому оставил свои вопросы при себе. Адвокат вышел на лужайку, и мужчины пошли по дорожке, освещаемые лучами света из окон дома.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов, Джерико, – сказал Бекет после того, как они несколько минут прошли в полном молчании. – Но только договоримся – вы не станете расспрашивать меня, почему я задаю вам эти вопросы.

– Давайте, спрашивайте.

Вид у Бекета был усталый и старый.

– Прошлой ночью, когда снайпер целился в вас, Джерико, Луиза была с вами?

– Да.

– Все это время?

– Да, она шла рядом со мной точно так же, как мы идем сейчас.

– Она не могла произвести эти выстрелы?

– Разумеется, нет. Она ни на шаг не отходила. К чему вы клоните, черт побери?

– А сегодня ночью? Где она была, когда раздался выстрел?

– Точно сказать не могу, – ответил он. – После обеда мы с Луизой пили кофе в библиотеке. Мы… мы некоторое время поговорили, после чего она решила уйти в свою комнату. Я еще оставался в библиотеке – может, десять – пятнадцать минут. А потом услышал звук выстрела и удар. И выбежал к машине. Где-то за спиной кричала Джорджиана. У меня такое ощущение, что она видела, как все произошло, потому что крик раздался сверху еще до того, как я успел выбежать наружу. Когда я приблизился к машине, она была непосредственно позади меня. Я отвел ее в сторону, чтобы она не приближалась к Артуру. Потом я увидел, как из дома вышла Луиза. Она успела сменить платье, в котором была на обеде, – теперь на ней был какой-то халат. Не могу сказать наверняка, где она была в те пятнадцать минут, но у нее было совсем мало времени на то, чтобы подняться наверх и переодеться.

– В доме все знали, когда Артур должен был вернуться домой? – спросил Бекет.

– Не знаю, сэр. Хотя не думаю. У меня сложилось впечатление, что он уезжал и приезжал, не ставя никого в известность о своих планах.

– То, что вы сказали насчет Джорджианы, наводит на мысль о том, что она ждала его – если она действительно видела момент аварии.

– Я не знаю. Ни за обедом, ни во время моего разговора с Луизой, ни после него, мы об Артуре вообще не упоминали. Но мне кажется, я понимаю, куда вы клоните. Снайпер должен был ожидать возвращения Артура; он был готов к нему.

– Да. Из этого следует, что он знал, когда ждать его. Знал он не только время, когда Артур появится на подъездной дорожке, но и то, откуда можно будет произвести прицельный выстрел.

Джерико остановился и встал перед адвокатом, так что тому тоже пришлось застыть на месте.

– Мне нет необходимости выяснять, почему вы задаете все эти вопросы, сэр, – сказал он. – У вас есть основание подозревать Луизу?

Бекет не ответил и лишь посмотрел мимо Джерико на освещенные окна дома.

– Если это так, – продолжал Джерико, – то тогда мы должны предположить наличие двух снайперов.

– Этого тоже нельзя исключать, – медленно проговорил Бекет.

– И кто, по вашему мнению, является снайпером номер два?

Бекет покачал головой, как человек, испытывающий боль.

– Извините, Джерико, но я не смогу отвечать на эти вопросы, пока не разберусь с собственной совестью. Понимаете, Артур не был вполне надежным человеком. Скорее злобным завистником. То, что изложено в этом документе, может быть чистой воды фальсификацией. Предоставление его на публичное разбирательство закончится катастрофой для некоторых членов семьи.

– Фальсификация или нет, но он ожидал жестокого конца, – мрачно произнес Джерико. – И это заставляет вас отнестись к этому делу со всей серьезностью.

– Я знаю, знаю, – сказал Бекет. – Но думаю сейчас о другом. Есть ли какой-то способ установить сегодняшнего убийцу без того, чтобы придавать огласке письмо Артура? У Ригана есть какие-то улики?

– Насколько мне известно, нет. Старая история. Ни оружия, ни следов стреляющего. Все то же, что произошло десять лет назад, разве что с небольшими вариациями. Нет собаки, иное место, но, как и тогда, никаких улик.

– О мой Бог, – произнес Бекет.

Джерико прищурился:

– Артур или был шантажистом, или шантажировали его самого.

– В прошлые времена он занимался шантажом. Возможно, промышлял им и теперь, – сказал Бекет.

– И он пристрелил Старика, пригрозившего вывести его на чистую воду?

– Нет, если верить его письму. Он прямо признает, что пытался шантажировать доктора Пелхама. Старик послал его к черту. Он предпочел бы сам огласить публике какой-то секрет, а не дожидаться, когда это сделает какой-то вымогатель.

– О каком секрете идет речь?

– Не могу сказать, Джерико, пока сам не решу, что делать. Артур высказал предположение, что один из членов семьи, судьба которого будет предрешена, если раскроется тайна убийства Старика, задумал заставить его замолчать.

– И тогда Артур вознамерился шантажировать убийцу?

– В своем документе девятилетней давности он это отрицает. Но потом, после его написания, вполне мог. Вполне возможно, что он и собирался так поступить, что объясняет его опасения возможной неестественной смерти.

– И он ждал целых девять лет?

– Возможно, нынешние обстоятельства его вынудили.

– Какие обстоятельства?

Бекет посмотрел на Джерико:

– Ваше присутствие здесь. У вас имеется законное основание копаться в прошлом Старика. Возможно, Артур пытался угрожать вам, чтобы сбить со следа.

– Но он этого не делал!

– Возможно, собирался. – Бекет отвернулся. – Джерико, в настоящий момент я не хотел бы обсуждать эту тему. Моя потребность выговориться кому-то столь высока, что я могу сказать лишнее.

– Но и держать секрет в себе не менее опасно, – заметил Джерико.

– Я знаю. И скоро приму решение. Но если со мной что-то случится, то я предусмотрел, чтобы письмо Артура было немедленно доставлено генеральному прокурору штата.

– А стоит так рисковать?

– Я не смогу смотреть на себя в зеркало, если буду знать, что опозорил невинных людей, которые и так достаточно вытерпели за последние десять лет.

– А вы сможете смотреть на себя в зеркало, зная, что из него на вас глядит укрыватель убийцы?

– Возможно, Риган поможет мне в этом деле. Может, он арестует кого-нибудь без моего участия. Джерико, мне надо оставаться самим собой. – Бекет резко развернулся и пошел к припаркованной машине.

Джерико смотрел ему вслед. Где-то в глубине сознания словно эхо звучали слова редактора «Фэйерчайлд джорнал» Джоэля Уитби. «Миссис Пелхам и Луиза, – сказал Уитби. – Ни у кого другого не хватило бы смелости на это».

Идя назад к «Мансу» Джерико увидел машину, ехавшую по подъездной дорожке. Ее остановил полицейский, который только что занимался оттаскиванием разбитой машины от дерева. Минуту спустя вновь прибывший подъехал к «Мансу» и припарковал свой автомобиль позади вереницы служебных машин.

Это был Фред Пелхам. Со смертельно бледным лицом он подошел к Джерико.

– Мне только что сообщили, что случилось, – сказал он.

– Я пытался связаться с вами, – ответил Джерико. – Несколько раз звонил в дом Дрю.

– И с чего это вы подумали, что я могу находиться там?

– Ну, работали над книгой.

– Это вам сам Дрю сказал? – спросил Фред.

– Да.

– Похоже, в наши дни даже друзьям нельзя верить, – с горечью произнес Фред.

– Очень плохо, что вас там не было, – заметил Джерико. – Вам может понадобиться алиби.

– Но я там был, – ответил Фред.

– И Дрю сможет прикрыть вас?

– Его тогда не было. Именно поэтому я не отвечал на телефонные звонки. Я просто знал, что это не ко мне. Мне и в голову не могло прийти, что звонят мне. И я не догадывался, что Дрю рассказал вам обо всем. Сегодня вечером я его не видел. В свое отсутствие он оставляет мне ключи.

– Но вам придется еще ответить на вопросы сержанта Ригана, – заметил Джерико.

– Вы не сказали ему, что думали, будто я находился у Дрю?

– Я никому ничего не сказал, – заявил Джерико. – Мне показалось, что алиби – ваше личное дело. Но учтите, Фред, что оно должно быть действительно надежным.

– Спасибо. Спасибо и за то, что не стали копаться в моей жизни, которая вполне типична для этих мест. А где сейчас Риган?

– В библиотеке.

Фред быстро прошел в дом. Джерико окинул взглядом стоянку машин. За время его разговора с Фредом судья Бекет, видимо, уехал. Во всяком случае, машины его на стоянке не было.

Берт Уолкер сидел за маленьким круглым столом в комнате для прислуги и пил крепкий черный кофе. Он с изумлением взглянул на появившегося в дверях Джерико.

– Еще кофейку не найдется? – спросил Джерико.

– Ну конечно, сэр. – Старый Берт с трудом поднялся со своего стула. Джерико почти что слышал, как хрустят его кости. – Вот, сварил при случае. Джули и Анна, служанки, слишком заняты уборкой своих комнат и боятся спуститься вниз.

Он прошаркал к кухонной плите и налил для Джерико чашку кофе из подогретого кофейника.

– Сахар или сливки, сэр?

– На ваше усмотрение, – ответил Джерико, доставая из кармана трубку и начиная набивать ее.

Чашка подрагивала в пораженной артритом руке Берта.

– Полиция допрашивала вас? – спросил Джерико.

– Сразу после разговора с вами, сэр. Вы же знаете, что я был на территории. Вот они и посчитали, что я мог что-то видеть.

– Присядьте, Берт. Ни к чему лишние формальности.

– Спасибо, сэр.

– А что вы сами думаете на этот счет?

– Ничего не думаю, сэр, – сказал Берт и отвел в сторону свои маленькие черные глаза.

– У меня сложилось впечатление, что вы, Берт, остались здесь после смерти доктора Пелхама затем, чтобы найти его убийцу.

– Это так, сэр. Семье я в общем-то не нужен, но зато Капитану останусь верен всегда. Хотя пытаюсь прислуживать мадам, мисс Луизе и мисс Джорджиане.

– А Фреду?

– Да, конечно, сэр. И Фреду, и Уолтеру.

– Похоже, Артур в ваших услугах уже не нуждается.

– Упокой, Господи, его душу.

– Берт, возможно ли такое, чтобы за десять лет у вас не появилось никаких подозрений о том, кто убил доктора Пелхама?

– Сэр, я уже говорил вам, что со своими подозрениями я ходил вокруг да около и никогда не знал наверняка. Но если хоть одно из этих подозрений подтвердится, я сделаю то, что должен буду сделать.

– И что же это?

– Я убью этого мерзавца, сэр.

– И вы думаете, Берт, что вам это сойдет с рук?

– Сэр, это не имеет для меня значения, пока я не рассчитаюсь за Капитана. – Его тонкие губы напряглись. – Только ради этого я и живу, сэр.

– А события сегодняшнего дня как-то обогатили список ваших подозрений?

– Да, они тоже связаны с Артуром. – Берт коротко и резко рассмеялся. – Он едва не возглавил мой список, сэр.

– Потому что пытался шантажировать доктора Пелхама? – как бы невзначай спросил Джерико.

Ясные маленькие глазки тут же сверкнули в сторону Джерико.

– Сэр, откуда у вас появилась эта идея?

– Давайте договоримся, Берт, что она у меня просто появилась. А вас я искал потому, что, как мне казалось, вы сможете просветить меня в этих делах. Все говорят, что доктор Пелхам рассказывал вам такое, о чем он никогда даже не заикался в семье.

– У Капитана была чистая душа, сэр. Сейчас мертвая, но белая и чистая. Никто не мог иметь против него чего-либо. Но подстрелили именно его, а не какого-то шантажиста.

– Возможно, потому, что Старик угрожал изобличением этому шантажисту?

Берт устало покачал головой:

– Вы просто гадаете, чем я занимался целых десять лет.

– Это не совсем так.

Распухшие суставы рук Берта побелели.

– Вы занимаетесь догадками, сэр, но это ложный путь. В жизни Капитана не было ничего такого, за что его кто-то мог бы упрекнуть.

– Не уверен, что могу сказать то же самое даже о своем лучшем друге, – заметил Джерико.

– Вы еще не достаточно повзрослели, чтобы вот так, день за днем, на протяжении сорока лет наблюдать жизнь своего друга. Уж за эти-то годы можно было бы разглядеть в человеке что-то порочное.

– Расскажите мне, Берт, как получилось, что вы настолько сблизились со Стариком?

Берт достал из кармана сигарету и прикурил ее. Зажатая в одном из уголков его рта, она придавала Берту смешливое выражение, схожее с комиком в музыкальной комедии.

– Была война, сэр, – заговорил он, и сигарета каждый раз подпрыгивала в уголке рта. – Капитан и я всегда называли это «Войной». Возможно, для вас, молодых, которых призвали на вторую, это не имеет особого значения, но для нас та, первая, была «Войной» – с большой буквы. Этим летом будет пятидесятилетняя годовщина, когда мы повстречались с Капитаном. И если не считать первых трех лет, мы с ним больше не расставались. Можно сказать, что формально я был его слугой, но на самом деле мы являлись друзьями.

– Пятьдесят лет. Это получается одна тысяча девятьсот пятнадцатый год.

Берт кивнул:

– За рубеж он отправился с самой первой группой канадских военных. В Канаде его назначили капелланом. Оставался с ними до тех пор, пока американцы в 1917 году не разобрались с ситуацией. Мне был двадцать один год, когда мы повстречались с ним в реабилитационном госпитале в Хантингтоншире. У меня тогда удалили порядочно шрапнели из кишок, да и газа я тоже надышался. Капитан никогда не подчеркивал свою конфессиональную или национальную принадлежность. Все, кому была нужна помощь – будь ты белый или черный, – могли обращаться к нему. Я вспоминаю один вечер, когда он сидел с негром из Южной Африки, а у того была громадная рана в груди. Так он и просидел всю ночь, разговаривая с негром на его наречии. По-голландски, если мне не изменяет память. Капитан всегда имел склонность к языкам. Он мог «парле-ву» как настоящий лягушатник. Мог даже с вандалом каким-то переговорить, причем сделать так, что тот его поймет.

– Он был добрым человеком?

– Для большинства из нас он был воплощением Иисуса Христа, сэр. Однажды ночью скончался один негр – отошел умиротворенный, все время держась за руку Капитана. Он, Капитан, вообще был переполнен всевозможными шутками и хохмами, которые поддерживали тебя в минуты уныния. Когда я впервые познакомился с ним, меня не особо беспокоил вопрос, как обстоят дела в школе. Гораздо важнее для меня было то, что теперь я устроен до конца своих дней, а я считал, что их осталось не так уж и много. Капитан снова бросил меня в борьбу. У него был друг, хирург в канадской армии, и тот с его подачи заинтересовался мной. В гражданской жизни этот доктор был специалистом по желудочным болезням. Он так меня подтянул, что я при желании мог есть жареные гвозди. Я всем сердцем обязан Капитану за участие, помощь и поддержку. И найдутся еще тысячи, которые за все эти годы могли бы сказать: «Я обязан ему этим».

– Именно там, в больнице, вы и сдружились?

Берг кивнул:

– Да он никогда не знал, как позаботиться о себе. Мог целыми днями проходить в расстегнутом халате. Я стал приводить в порядок его одежду, заботиться о ней, смотреть за тем, чтобы она не развалилась на нем. Когда он решил переместиться к американцам в Лондоне, я подумал, что это конец нашим отношениям. Однако он пристроил меня к себе своим ординарцем. И я поехал с ним в Лондон, а затем в окопы, на передовую, где проходили самые жаркие бои.

Берт помолчал и опустил окурок своей сигареты в чашку с кофе.

– После перемирия мы с ним снова распрощались. Ему надо было возвращаться в церковь, которая ждала его. Я был уверен в том, что это конец, но тремя годами спустя он вернулся в Лондон, чтобы возглавить там кафедру одной из модных церквей. Первое, что он сделал, сохрани Господь его душу, это позаботился обо мне. Я тогда работал в пивной в Челси. У него уже была Мадам, беременная к тому же. Из-за неполадок со здоровьем – беременность протекала тяжело – ей пришлось на лето перебраться в Швейцарию, подальше от городской грязищи. Капитан последовал за ней, чтобы быть рядом, когда родится мисс Луиза. Пока он был одинок, я заправлял всем хозяйством в доме, но предполагал, что, когда вернется Мадам, она установит свои порядки. Но я готов был остаться с ними несмотря ни на что. – Берт нахмурился и прикурил очередную сигарету. – Временами мне приходилось работать нянькой у детей, и я занимался всем, что вы можете себе представить. И все это время Капитан говорил со мной как с братом – о детстве, об отце и матери, об учебе в школе и колледже, о своих запоях и о том, как он решил «завязать», борясь с этой заразой. Как потом стал священником. Он рассказывал мне о детях и связанных с ними проблемами, о своем разочаровании в тех парнях, которых девушки выбирают себе в мужья. Даже о холодности Мадам рассказывал. Лично я считаю, что она просто уродилась фригидной, тогда как сам он был полон силы и страсти. – Берт глубоко вздохнул. – В жизни Капитана не было ничего такого, чем бы он со мной не делился, сэр. И если бы кто-то вздумал его шантажировать, он обязательно сказал бы об этом мне. От меня он ничего не скрывал. Никакого шантажиста не было, сэр. Я уверяю вас в этом.

Джерико посмотрел на свою остывшую трубку, которая лежала на столе перед ним:

– Именно в те давние военные дни, Берт, Старик и познакомился с Марго Стэндиш.

На короткий момент он поднял глаза и увидел гнев, промелькнувший во взоре маленьких черных глаз Берта.

– Она – единственная, кто была участницей того скандала.

– Скандала? – воскликнул Берт. – Все это бред церковных дьяконов с их хитрыми и лукавыми подходами.

– Расскажите мне о Марго Стэндиш.

Лицо Берта смягчилось.

– Это была настоящая леди, сэр. Она и ее молодой муж, лорд Чиллингем, смотрелись просто идеально. Изящная пара.

– Она была красива?

– Сногсшибательно, – сказал Берт. – Впрочем, под стать ему.

– Лорду Чиллингему?

– Да, сэр.

– Старик в те годы, наверное, тоже неплохо выглядел?

– О, сэр, в нем было нечто особенное. Похожих на него я не встречал.

– Я слышал о них троих от Луизы, – сказал Джерико, – и она сказала, что узнала об их отношениях от вас.

– К сожалению, нет. Она все узнала, когда была еще ребенком. Ох уж эти церковные прихожане, – с горечью проговорил Берт. – Обсуждают всякие гнусные сплетни при детях. Кто-то из тех детишек и сказал Луизе правду.

– И в чем же она заключалась?

– В том, что никакой правды там не было. Все было выдумано людьми, сознание которых было затуманено страстью начать какой-нибудь скандал. Если вы считаете, что в дружбе Чиллингемов и Капитана было нечто, возможно, заинтересовавшее шантажиста, то вы глубоко заблуждаетесь.

– Берт, я снова и снова продолжаю возвращаться к тем временам, потому что это единственный фрагмент во всей истории, который может ее прояснить.

– Забудьте об этом, – сказал Берт. – Я был с Капитаном в тот самый день, когда он познакомился с Марго. Это было на станции метро, где люди прятались от возможного налета «цеппелина». Именно Капитан и Марго удерживали всех от паники. Они должны были подружиться. По чести скажу, мы все должны были подружиться. Ко мне она относилась превосходно. Я для нее был Бертом, и она настаивала на том, чтобы я обращался к ней по имени – Марго. Мы столько раз встречались друг с другом. Мы с Капитаном познакомились с Дэвидом – это был Дэвид Уорден, лорд Чиллингем. Он был одним из главных героев Британии – летчик. На Марго он женился только после окончания войны. Сказал, что не хочет, чтобы она сидела с инвалидом. Но через три дня после перемирия они поженились. Мы с Капитаном присутствовали при этом. Между Марго и Капитаном никогда не было ничего, кроме теплой дружбы. Я ведь был с ним днем и ночью, сэр. Уж я бы точно знал.

Джерико взял свою трубку и убрал в карман:

– Спасибо за ваш рассказ, Берт.

– А вы, сэр, все так же собираетесь искать шантажиста?

– Возможно.

– Я бы не стал этого делать. Прошлой ночью вас ясно предупредили, да и сегодня вы сами увидели, что этот снайпер не склонен шутить, держа в руках ружье.

Джерико встал и направился к дверям. Потом повернулся:

– Скажите, Берт, вы когда-нибудь видели что-нибудь из вещей Старика, похищенных из сейфа в день его смерти?

– Разумеется. Их было много. Это были военные фотоснимки, которые мы время от времени просматривали. На одном были засняты Капитан и лорд Китченер. Был еще снимок с сэром Дугласом Хейгом, потом другой, с принцем Уэльским, когда он в нашем обществе стоял на передовой. Там была масса снимков Марго, Дэвида и других людей, которых мы знали. Вырезки изстарых газет тоже были. Письма от влиятельных людей вроде Ллойда Джорджа и президента Уилсона. Наконец, воспоминания, относящиеся к тому, что я называю вторым периодом его жизни – работе в школе. – Он несколько заколебался. – Были еще дневники, которых я не видел.

– Берт, у вас был код доступа к сейфу?

– Никогда. Только судья Бекет имел его. Лишь он и банк надзирали над имуществом поместья. Капитан сказал мне, что отдал им указания по своему усмотрению определить, какие документы можно придать огласке, а какие нет. Он не хотел привлекать меня к этому делу и заставлять разделять ответственность. Но при этом предупредил, что, если судья Бекет обратится ко мне с какими-то вопросами, я должен буду сказать ему всю правду, которую знаю.

– В ту ночь, когда он был убит, вы никого не видели поблизости от кабинета?

– Нет. – Берт как-то внезапно сник. – Никого не видел, сэр. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Ведь там была собака.

Атмосфера в «Мансе» была довольно напряженной. Создавалось впечатление, будто кто-то постепенно обвязывает всех стальным проводом – последовательно и все более того. Джерико иронично размышлял над тем, было это делом рук снайпера или полиции. Выйдя из кухни, он увидел Луизу, которая только что вышла из библиотеки, и сержанта Ригана. Вид у Луизы был бледный, смотрелась как-то неуверенно, хотя шла прямо, с гордо поднятой головой. Увидев Джерико, она, казалось, готова была разрыдаться. Она стремительно подбежала к нему и, вся дрожа, принялась безостановочно теребить за руку.

– Джонни, Джонни, мне так страшно, – прошептала она.

Он обнял ее, но почувствовал, как она отстранилась. Тим Бекет дал ему совершенно отчетливо понять, что за исключением того дня, когда Луиза была с ним, а снайпер нанес первый удар, она оставалась его главной подозреваемой. Он снова вспомнил Уитби. Потом обнял ее, но испытал ощущение, похожее на ожог.

– Ну, не надо расстраиваться, – сказал Джерико.

– Мы все внезапно оказались под подозрением, – сказала Луиза. – Нам даже не разрешено покидать дом. – Она обхватила руками его плечи. – И кем бы он ни был, Джонни, он один из нас. Из семьи.

Джерико поймал себя на мысли, что смотрит мимо нее на лестницу, ведущую на второй этаж.

– Вы хотите помочь, – сказала Луиза, – но вы ведь знаете, что каждое ваше слово может превратить вас в мишень. Почему Артур, Джонни? Ради Бога, почему Артур?

– А вы могли бы помочь, если бы вам не было страшно?

Глаза женщины расширились.

– Как же я могу помочь?

– Вам сейчас надо выпить, – сказал Джерико. – Пойдемте в столовую и посмотрим, что там есть.

– Джонни, я боюсь пить. Я не могу ни на минуту терять бдительность. Я не хочу умирать!

– Лучше бы вам прекратить это. У вас в голосе уже звучат истеричные нотки. Если вы не знаете чего-то такого, о чем не говорите нам, вы вне опасности.

– Джонни, я ничего не знаю! Уверяю вас!

– Ну тогда расслабьтесь, – жестким тоном проговорил он. – Если в доме не существует какого-то семейного заговора, полиция вас не тронет. Вы были со мной, когда снайпер впервые заявил себе.

– Но что мог знать Артур? – продолжала настаивать Луиза. – С ним никто не откровенничал, даже Джорджиана.

– У меня, Луиза, есть основания полагать, что Артур знал немало. Если в игровой комнате никого нет, давайте пройдем туда и поговорим.

Он аккуратно отстранил ее руки, обхватывавшие его плечи.

Они спустились вниз, в игровую комнату. Луиза продолжала держать его под руку. Открыв дверь, Джерико зажег свет. Над бильярдным столом вспыхнули два ярких круга света. Джерико посмотрел в пустующий за спиной зал и закрыл дверь. Луиза повернулась к нему лицом, опираясь на бильярдный стол.

– Джонни, что знал Артур?

Джерико заколебался. Если действительно существовал заговор, если они все были в нем замешаны, было весьма небезопасно рассказывать ей то малое, что он узнал. Но, возможно, если бы удалось развести их в разные стороны, где-нибудь вскрылось бы какое-то слабое место?

– Я не могу сказать вам, Луиза, как я узнал то, что знаю. Но поверьте мне на слово – десять лет назад Артур пытался шантажировать вашего отца.

– Шантажировать?! Но таким образом получается, что отцу было что скрывать!

– Возможно. Но он решил не прятать этот секрет слишком глубоко. Он сказал Артуру, что сам все расскажет.

– Но как вы обо всем этом узнали?

– Не важно как, самое главное, что так оно и есть. По моим данным, Артур не убивал вашего отца. Ваш отец наверняка сказал кому-то из членов семьи, что намерен обнародовать этот секрет. Но кто-то один из вас вознамерился воспрепятствовать этому и сделать так, чтобы секрет остался секретом.

– Джонни!

– То, что я узнал, сейчас уже звучит довольно неубедительно. Но одно я могу сказать вам вполне определенно: если бы вы не были рядом со мной в ту ночь, когда прозвучал первый выстрел, то оказались бы самой главной подозреваемой.

– Почему, Джонни?

– Не имею ни малейшего представления. Если бы я знал тот секрет, который намеревался открыть ваш отец, то я бы узнал и ответ.

– Но Джонни, Боже, я…

– Скажите, Луиза, есть в вашей жизни что-то такое, о чем знал ваш отец, но что вы хотели бы любой ценой скрыть от окружающих?

– Нет.

– Пожалуй, Луиза, нет никакого смысла просить вас подумать. Если вы виновны, то, разумеется, скажете «нет». Если не виновны, то наверняка скажете то же самое. Поэтому нет особого смысла раскручивать эту тему.

– Джонни, пожалуйста, выслушайте меня. – На бледных щеках Луизы проступил румянец. – Еще до нашего развода с Дрю у меня было несколько кратких и безуспешных романов с мужчинами, которых я уже успела забыть. Это было тайной местью Дрю за то, что он Дрю. Хотя это не отрицало того факта, что я вела себя по-дурацки.

– У вас есть привычка играть с огнем, – суховато проговорил Джерико. – А как с остальными? Можете вы представить, что кто-то из них пошел на убийство ради того, чтобы секрет остался секретом?

Луиза посмотрела на Джерико и облизнула губы.

– Джонни, я не могу отвечать за мать. Она всегда держала дистанцию. О, свой материнский долг она выполняла с честью. Заботилась о нас, когда мы болели, не наказывала за мелкие проступки в раннем возрасте. Строга была, но никогда жестока или неразумна. Но знаете, я никогда не слышала, чтобы она рассказывала о своем детстве, о моих предках, которых я никогда не видела. И о ее романе с отцом – тоже ни слова. Дети обычно расспрашивают про такие вещи. Нас же неизменно останавливали. Какая была у нее жизнь – это оставалось внутри нее. Но остальные…

– Да?

– Это просто невероятно. Если бы вы знали их так же хорошо, как знаю я, то вы бы поняли. Бедная Джорджиана. Она никогда не имела того, чего в действительности хотела. А больше всего ей хотелось быть любимой, в первую очередь отцом. Я похитила у нее эту возможность. Она хотела привлечь его внимание, выйдя замуж и подарив ему внука. В общем-то она этого почти достигла, однако Артур вел себя настолько неуважительно по отношению к отцу, что ее ожидания не оправдались. Отец любил Уолтера, но Джорджиане этого было мало. Ей хотелось быть признанной – хотя бы и холодно – матерью. Жизнь здесь, в Пелхам-Холле, с отцом и матерью была залогом ее – как бы это лучше выразить? – психической безопасности. Внезапная потеря отца превратила ее в невротичное создание. Но у Джорджианы никогда не было никаких секретов. Да она и не умела ничего скрывать.

– А Фред?

– Джонни, Фред – просто неудачник. Ему так и не удалось воплотить в жизнь мечты отца о сыне. Я не исключаю, что он мог ненавидеть отца за то, что тот требовал от него так много. Но отец был для него всемогущим Иеговой. Если он в порыве гнева мог нанести отцу удар, то наверняка не сомневался в том, что отец и из могилы даст ему сдачи. Однако на протяжении всей своей жизни он хотел произвести на отца впечатление хорошего мальчика. С первых дней пребывания в школе у него были только пятерки по поведению. Я очень хорошо знаю Фредди. Он никогда не смог бы совершить ничего такого, что заинтересовало бы шантажиста. Он всегда опасался, что отец может прочитать его мысли.

Джерико стиснул в зубах остывшую трубку. Получалось то же самое – Алисия или Луиза.

– Есть один человек, который может дать вам подсказку, Джонни. Это Берт. Он был очень близок к отцу.

– Этот вариант не пройдет. Я только что разговаривал с ним. В жизни вашего отца не было ничего такого, что он хотел бы скрыть, и ему хотелось бы защитить кого-то из вас, но не себя самого.

Луиза отвернулась, обхватив себя руками за плечи.

– Есть еще один человек, способный оказать вам помощь.

– Судья Бекет?

– Нет. Судья Бекет был одним из лучших друзей отца, однако я не думаю, Джонни, что отец стал бы обсуждать с дядей Тимом столь интимные вопросы – если они вообще возникали.

– Так кто же он?

– Дрю.

– Ваш бывший муж?

– Когда отец умер, он еще не был бывшим. Вы знаете, Джонни, что был период, когда отец всерьез рассчитывал сделать его своим заместителем. Были люди, полагавшие, что отец изменил свое решение, рассердившись на Дрю за то, что он женился на мне. Но это было не так.

– Дрю тоже так считает.

– Он сам вам сказал об этом? Это на него похоже. Всегда был чертовски честным. Но это правда. Отец всегда с большим уважением и почтением относился к Дрю. Он возражал против свадьбы, но не из-за Дрю. Отец знал, что хочет он того или нет, но я выйду замуж за Дрю и рано или поздно разорву его на куски. Он оказался прав, я так и сделала. Не очень-то симпатичный персонаж перед вами, не так ли?

– Вы еще растете, – сухо проговорил Джерико.

– Мне не кажется удивительным, что отец так приблизил к себе Дрю. Тот ему всегда нравился и отец ему доверял. Он знал, что Дрю похож на сейф со множеством замков. Единственная проблема в том, Джонни, что, если Дрю все это время хранил секрет, он не станет и теперь рассказывать вам о нем.

– Но он может это сделать. Если поймет, что это способно избавить вас от опасности.

Луиза резко повернулась и посмотрела Джерико в лицо.

– Все, что я знаю, Луиза, указывает на вас. Если бы вы не были со мной прошлой ночью, когда снайпер стрелял первый раз, вы стали бы главным подозреваемым. И вы можете еще им стать, если полиция усомнится в вашем алиби. – Он направился к двери. – Хочу поговорить с Дрю, если, конечно, служители закона выпустят меня отсюда. – Джерико немного заколебался. – Если у вас будет разговор с кем-либо обо всем этом, пожалуйста, скажите им, что вы сами не знаете ничего кроме того, что я вам сказал.

– Почему?

– Потому что может быть небезопасным, если все решат, что вы единственная, кто знает про инцидент с шантажом. Под нами мина-ловушка, Луиза, но не пытайтесь отключить ее.

Глава 3

Сержант Риган, охотно предоставив Джерико список всех подозревавшихся в убийстве, произошедшем десять лет назад, настоятельно посоветовал ему сразу же отправиться к Дрю Стивенсу.

– Мы пытались до него дозвониться, но все оказалось без толку, – сказал полицейский. – Несомненно, последний случай имеет прямое отношение к убийству Старика, а Стивенсон, как и многие члены семейства Пелхамов, находился под подозрением. Оснований утверждать, что он застрелил тестя, у меня нет, но я тем не менее хочу с ним переговорить. Так что, если вы его найдете, привезите его ко мне.

Сержант подробно описал Джерико, как добраться до домика, в котором жил бывший муж Луизы. Коттедж, который построил для себя Дрю Стивенс, находился на другом конце озера. Хоть сам водоем простирался в длину на четыре мили, чтобы добраться до жилища Стивенса по суши, надо было покрыть расстояние вдвое большее, причем последнюю треть пути Джерико предстояло преодолеть по старому бревенчатому настилу.

– Место совсем уединенное, – сообщил Риган. – Самое подходящее для писательского творчества. Стивенс построил этот домик сразу же после развода. Думаю, в ясный день оттуда хорошо просматривается Пелхам-Холл. Судя по всему, надежда вернуться в него не покидает Дрю и по сей день.

Было уже почти двенадцать часов, когда Джерико, свернув с шоссе, выехал на мощенную бревнами проселочную дорогу. Машину затрясло, и Джерико пришлось сразу же сбросить скорость. В чистом ночном небе ярко светила луна. Сквозь деревья поблескивала гладь озера, по которому плавала лодка. Вскоре Джерико выехал на опушку леса и увидел перед собой силуэт строения. Домик Дрю стоял на небольшом возвышении. Машины возле него не было.

Оставив «мерседес» с включенными габаритными фарами, Джерико подошел к крыльцу белого коттеджа, обшитого снаружи узкой вагонкой, и кликнул Стивенса по имени. Не дождавшись ответа, он распахнул легкую решетчатую дверь и, войдя на веранду, громко постучал в дверь дома.

Ответа на стук не последовало, и Джерико окончательно убедился, что Дрю Стивенса в доме нет.

Он постоял в нерешительности, затем вынул из кармана курительную трубку и сел в стоявшее на веранде удобное плетеное кресло. «Рано или поздно Стивенс сюда обязательно придет», – подумал Джерико.

Сегодня днем, сам не зная зачем, Джерико сделал на доктора Пелхама три небольшие карикатурные зарисовки, и на каждой из них лица у Старика не было. Одну он выполнил в красном цвете, вторую – в зеленом, а третью – в синем. Увидев их, Дрю Стивенс сказал, что для его бывшего тестя наиболее подходящий цвет – красный, но никак не зловеще-зеленый, а тем более бесплотный синий.

Сидя в кресле, Джерико думал над тем, что нового в его понимание Старика внесли воспоминания о нем тех, кто его хорошо знал. Каждый из опрошенных им говорил об удивительной физической силе доктора Пелхама. Об этом свидетельствовали и фотографии Старика, которые он видел в его кабинете. Все члены большой семьи Пелхамов, включая плохо отозвавшихся о нем Артуре и Фреде, жаждали от него любви или хотя бы слов одобрения. Его невнимание к ним и по сей день оставалось в их душах кровоточащей раной, а резкие высказывания о нем свидетельствовали о ее глубине. Для большинства же людей Старик продолжал оставаться необычайно обаятельной личностью. То, что Артур назвал Старика убийцей, говорило о том, насколько доктор был разочарован в своих детях. По словам же Уолтера и Дрю, мистер Пелхам был человеком справедливым. Если верить тому, что после наследования состояния Марго Стэндиш и шантажа Артура, о котором упомянул Бекет, у Старика возникли неприятности, то можно было смело сказать, что они его вовсе не испугали. Это был человек, который помнил о своих запоях, который все трудности преодолевал стиснув зубы и который, если верить рассказам Берта о войне, был глубоко предан своему другу. Таким образом, получалось, что доктор Пелхам пользовался большим уважением как в своей семье, так и у людей, хорошо знавших его. «Что ни говори, – думал Джерико, – а Старик все же личность яркая».

Единственным пробелом в описании доктора оставались его взаимоотношения с супругой. Алисия так ничего Джерико про них и не сказала. Ему был известен только тот факт, что она оставалась рядом с мужем, когда поползли сплетни о его якобы любовной связи с известной актрисой. Ни теплоты, ни привязанности к своему покойному супругу в словах Алисии Пелхам Джерико не уловил. Она явно держала свои эмоции за семью замками. Ни одной смешной истории, ни рассказа, который мог бы свидетельствовать о теплых отношениях в семье, он так и не услышал. И только один Фред, сказав, что «она единственный человек, которого он действительно любит», смог выказать по отношению к матери хоть какие-то теплые чувства. За все время общения с миссис Пелхам Джерико так и не понял, гордилась ли она своим мужем или презирала его.

Из всех членов семьи Алисия для Джерико по-прежнему оставалась абсолютной загадкой. Она наверняка когда-то любила Старика. Выйдя за него замуж и нарожав ему детей, Алисия оставалась рядом с ним и в самые трудные для него годы.

«Неужели, – думал Джерико, – она хранит тайну, имевшую отношение к Артуру? Может быть, она была против того, что Старик отказал ему в деньгах?»

Чертов Бекет и его проклятая деликатность!

Джерико повернулся в кресле – он услышал, что по разбитому бревенчатому настилу едет машина. Он поднялся и, выйдя на улицу, остановился у двери крыльца. Машина с включенными фарами подъехала к дому и остановилась рядом с красным «мерседесом». Из нее вышел Дрю Стивенс. Он краем глаза посмотрел на освещенного лунным светом рыжебородого гиганта и, подойдя к Джерико, удивленно произнес:

– Привет! – Затем Дрю взглянул на свои наручные часы и добавил: – Что-то случилось?

– А вы разве не слышали? – спросил его Джерико.

– Что не слышал?

Джерико тихим спокойным голосом рассказал ему о том, что произошло в «Мансе». Дрю слушал его, и с его худощавого лица не сходило выражение крайнего изумления.

– Как насчет того, чтобы выпить? – спросил он, когда Джерико закончил свой рассказ. – Мне это сейчас просто необходимо.

Не ожидая ответа, Дрю прошел мимо Джерико на террасу, достал из цветочного горшка ключ и, открыв им дверь, вошел в дом. Он включил стоявшую на столике лампу под зеленым абажуром. Даже при ее свете комната оставалась в полумраке. Хозяин дома подошел к стоявшему в углу стеклянному шкафчику, достал из него бутылку бурбона и два стакана.

– Вот подонок, – произнес он, протягивая Джерико стакан с виски.

– Сейчас нам не до разговоров, – сказал Джерико. – Вас хотят видеть в доме Пелхамов. Но я бы хотел вам сначала кое-что сказать.

Дрю, приглашая гостя присесть, указал ему рукой на кресло с прямой спинкой. Сев напротив Джерико, он прильнул губами к стакану с бурбоном и сделал большой глоток.

– Судья Бекет успел мне кое-что сообщить, – сказал Джерико. – Оказывается, девять лет назад Артур оставил ему бумаги. Прочитать их следовало только после его насильственной смерти. Сегодня вечером Бекет открыл их и прочитал. Он был потрясен тем, что в них было написано. Судья прозрачно намекнул мне, что Артур якобы шантажировал доктора Пелхама, а тот, не поддавшись на его угрозы, пообещал обнародовать все, что знал о своем зяте. Судья пришел к выводу, что Артур Старика не убивал. В оставленных им бумагах Артур пишет, что это сделала Луиза.

– О Боже, – вяло произнес Дрю.

– Он не знает, передавать ли ему эту информацию полиции или нет. Говорит, что не хочет, чтобы тень позора ложилась на невинных людей. Артур, по его мнению, большой лгун и мог написать что угодно. Судья надеется, что полиция отыщет убийцу и без его заявлений. Только я в этом сильно сомневаюсь.

– А что вы хотите от меня? – глядя на свои дрожащие руки, спросил Дрю.

– Я сказал Луизе то же, что и вам. Она, похоже, не знает, что могло содержаться в заявлении Артура. Если она, конечно, не превосходная актриса, то ее слова прозвучали для меня более чем убедительно. Но могу вас заверить, что актрисы из нее уж точно бы не получилось. Более того, она сказала, что Старик вам всецело доверял.

– Это вам сказала сама Луиза?

– Да.

Дрю задумчиво покачал головой:

– Тогда она знала, что, несмотря ни на что, я был близок к нему.

– Естественно, – сказал Джерико и подался корпусом вперед, и его лицо оказалось в тени. – Если вы знаете, что содержалось в бумагах, оставленных Артуром, то не надо, Дрю, играть со мной в кошки-мышки. В любой момент Бекет может решить предать их огласке, и тогда неизвестно, как поведет себя этот палящий из винтовки маньяк. Нельзя же допустить, чтобы он снова кого-нибудь убил. Его необходимо остановить, и чем раньше, тем лучше.

Дрю вновь покачал головой, но ничего не ответил.

– Вы знаете, о чем мог написать Артур?

Стивенс внимательно посмотрел на Джерико и облизнул губы:

– Да, знаю. Об этом Старик рассказал мне сразу же после того, как Артур попытался его шантажировать.

– И что в этих бумагах?

– Этого я вам рассказать не могу, – твердым голосом произнес Дрю. – Я знаю, что шокировало в них Бекета. Есть всего один человек, который может вам сообщить, о чем написал Артур. Только она, единственная из нас, имеет на это право, так как знает всю правду.

– Вы сказали «она»?

– Да, это – Алисия, – ответил Дрю. – Десять лет назад она не захотела ничего говорить об этом полиции и вряд ли захочет сейчас.

– Бекет с ней уже говорил о бумагах Артура.

– В таком случае она уже решила, что делать. А возможно, все еще решает, – ответил Дрю.

– А если ее подстрелит снайпер, вы и тогда будете хранить молчание? Учтите, что после Алисии следующей мишенью для него станете вы.

– Не знаю, – медленно выговорил Дрю.

Джерико, теряя терпение, опустил на стол свой тяжелый кулак.

– Да что здесь, черт возьми, происходит? – крикнул он. – Да из-за каких таких этических соображений вы подвергаете опасности жизни людей?

Дрю медленно, словно у него затекли ноги, поднялся с кресла.

– Едем в «Манс», – сказал он. – Я поговорю с Алисией.

И в этот самый момент прогремел выстрел. Зазвенели осколки разбитого окна, и Дрю, схватившись рукой за плечо, отшатнулся от стола. Упершись животом в край стола, Джерико дотянулся до электрошнура лампы и выдернул его из розетки. Комната тотчас погрузилась во мрак, который не мог рассеять даже яркий свет луны. Перевернувшись на бок, Джерико выхватил из кармана пиджака маленький, почти игрушечный револьвер Луизы и дважды выстрелил в разбитое окно. Затем он услышал, как по полу перекатился Дрю.

С улицы не доносилось ни звука.

Джерико опустился на пол и подполз к Дрю.

– Сильно задело? – спросил он.

– Пуля попала в левое плечо, – скрипя зубами, прошептал тот.

В слабом лунном свете, струившемся из окна, Джерико сумел разглядеть на замшевом пиджаке Стивенса увеличивающееся в размере черное пятно.

– У вас здесь где-то должна быть винтовка, – сказал Джерико.

– Да.

– Где она?

– В стенном шкафу… Вон там, возле двери.

– Винтовка заряжена?

– Патроны в коробке… на полке.

Джерико достал из кармана носовой платок.

– Залезьте под пиджак и плотно приложите его к ране. Так плотно, как только сможете, – сказал он Стивенсу.

Дрю в ответ согласно кивнул.

Джерико посмотрел на разбитое окно и на четвереньках пополз вдоль стены к шкафу. Попав в зону недосягаемости для стрелка, находившегося снаружи, он поднялся, открыл дверцу шкафа и, прижавшись к висевшей на вешалках зимней одежде Стивенса, нащупал винтовку. Затем Джерико принялся шарить руками по полке. Он искал коробку с патронами, мысленно чертыхаясь, так как не мог ее найти. Наконец, сдвинув в сторону шляпы, книги и разного рода ненужный хлам, он обнаружил ее у задней стенки и облегченно вздохнул. Зарядив винтовку, Джерико высыпал оставшиеся патроны себе в карман, встал на четвереньки и пополз назад к лежавшему на полу Дрю. Добравшись до раненого, он увидел, что его лицо покрыто испариной, а носовой платок, который тот прижимал к своему плечу, промок от крови.

– По-другому можно выбраться из дома? – спросил Джерико.

– Через кухню.

– А до телефона доползти сможете?

– Я… я не знаю.

– Надо доползти и срочно вызвать врача. Если останутся силы, свяжитесь с сержантом Риганом и сообщите ему о случившемся. Он сейчас в «Мансе». А я, пока нас обоих не пристрелили, займусь этим ублюдком.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Где у вас кухня?

Дрю молча кивнул на противоположную от окна стену. Джерико, словно огромная обезьяна, кинулся туда, куда указал ему Стивенс. Оказавшись на кухне, он подбежал к двери, ведущей на улицу. Она была заперта, но из ее замочной скважины торчал ключ. Джерико медленно повернул его и, осторожно отворив дверь, выскользнул наружу. Несколько секунд он, прислонившись к стене дома, вслушивался в тишину ночи. Не услышав ни единого звука, Джерико бесшумно прошел вдоль дома и заглянул за угол. То, что он увидел, заставило его стиснуть зубы и молча выругаться: на столбе, стоявшем рядом с домом Стивенса, болтался конец оборванного телефонного провода, а второй его конец свисал с крыши. Второй, электрический провод, был не поврежден. Снайпер, стрелявший в Дрю, хотел видеть свою мишень хорошо освещенной. Бедный Дрю, подумал Джерико, теперь он не сможет ни с кем связаться.

И в этот момент со стороны озера послышался рев лодочного мотора. Джерико выбежал из-за угла. От берега озера его отделяли пятьдесят ярдов, не больше.

Вместо того чтобы обогнуть дом и выбежать на голый склон и спуститься по нему к воде, Джерико выбрал более короткий путь, который, как ему показалось, тоже вел к озеру. Не долго думая он кинулся напрямую через кусты и, пробежав ярдов тридцать, остановился: дорогу ему преградил какой-то сарай. Возвращаться назад времени не было, и Джерико, обежав строение, бросился в густые заросли вьющихся растений и колючих кустов. Наконец он вырвался из зарослей и неожиданно оказался по колено в воде. От резкой остановки Джерико чуть было не упал. Теперь отплывшая от берега озера лодка казалась ему небольшим пятнышком на воде. Тот, кто сидел за ее рулем, бросал лодку из стороны в сторону и все дальше и дальше уходил от берега. Джерико вскинул винтовку и несколько раз подряд выстрелил. Судя по тому, что лодка продолжала устойчиво мчаться вперед, ни один из его выстрелов не достиг цели.

Прошлепав по воде, Джерико выбрался на свободный от кустов участок берега и через луг побежал к белому коттеджу. Подбежав к нему, он окликнул Стивенса, так как опасался, что хозяин дома тоже вооружился, и, толкнув входную дверь, вошел внутрь.

– Дрю! – крикнул Джерико.

– Все напрасно, – раздался в темноте шепот Стивенса. – Телефон не работает.

– Провод оборван, – сообщил Джерико.

Он нашел вилку шнура настольной лампы и воткнул ее в розетку. Дрю полулежал на софе и держал в руке трубку стоявшего на столике телефонного аппарата.

– Стрелявший приплыл на моторной лодке и на ней же уплыл, – положив винтовку на столик, сказал Джерико. – Он мчался на ней по озеру словно угорелый. У кого из проживающих на территории школы есть моторная лодка?

– Вообще-то все могут ею управлять, – ответил Дрю.

– Черт возьми! – в сердцах воскликнул Джерико. – Я даже не смог в него попасть! Жаль, что невозможно связаться с Риганом, а то бы он перехватил его на другом берегу озера. Ну, да ладно, теперь самое главное привести вас в нормальное состояние. Вам срочно нужен врач.

К сожалению, большим спецом в оказании первой медицинской помощи Джерико не был. Он прошел в ванную комнату, порылся в шкафчике и, отыскав пачку ваты, вернулся с ней к раненому Стивенсу.

– Не уверен, что мне удастся остановить кровь, – сказал он. – Сейчас приложу к ране вату, а затем попробую довести вас до машины. Поездка по этой «стиральной доске» для вас будет не из приятных. Но что поделать, вас надо срочно показать врачу.

– Да, надо ехать, – согласился Дрю. – Не думаю, что так быстро истеку кровью.

Джерико приложил к кровоточащей ране Стивенса большой комок ваты и приклеил ее к плечу с помощью липкой ленты. Затем он обхватил Дрю и потащил его к «мерседесу». Изо рта раненого слышались гортанные звуки, но Дрю не кричал и не сопротивлялся. Джерико осторожно усадил его в машину, сел за руль и, нажав на газ, медленно повел «мерседес» по бревенчатому настилу. Выехав на асфальтовую дорогу, он до упора надавил ногой на педаль, и машина на предельной скорости помчалась в направлении Фэйерчайлда.

– Где здесь больница? В черте города или за его пределами? – не глядя на Дрю, спросил Джерико.

– В черте города, – ответил раненый. – Я вам покажу. Похоже, что у меня задета кость. Боль жуткая!

– Держитесь.

В половине мили от Фэйерчайлда они услышали вой полицейской сирены. Джерико посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что на шоссе с боковой дороги, сверкая красными сигнальными огнями, выезжает патрульная машина. Джерико, сбросив скорость, сместился вправо. Когда полицейская машина поравнялась с красным «мерседесом», Джерико на ходу объяснил, что с ними только что произошло.

– Следуйте за мной! – прокричал ему полицейский.

Джерико пристроился в хвост патрульной машины.

– Так вы раскроете мне эту тайну или будете ждать, пока нас всех здесь не перестреляют? – спросил Джерико Стивенса. – Через десять минут вам дадут обезболивающее и извлекут из вашего плеча пулю.

– Нет, всего я вам рассказать не могу, – слабеющим голосом произнес Дрю. – Вы боитесь, что я умру. Тогда вот что я вам сообщу. Луиза… Луиза – не родная дочь Алисии. Это очень долгая… долгая история.

«Мерседес» шатнуло в сторону, шины его колес визгнули. Джерико недоверчиво посмотрел на Дрю. Голова раненого подбородком упиралась ему в грудь, а его обмякшее тело медленно сползало по двери автомобиля.

Несколько минут спустя они подъехали к дверям приемного отделения больницы городка Фэйерчайлд. Опередивший их полицейский уже находился в ее здании. Джерико вышел из «мерседеса» и, открыв заднюю дверцу машины, стал вытаскивать из нее потерявшего сознание Стивенса. Из больницы в сопровождении молодого врача в зеленом халате выбежали санитары с каталкой и уложили на нее Дрю.

Полицейский, судя по всему, был знаком со Стивенсом. Объяснив врачу, что произошло с Дрю, он обратился к патрульному:

– Вы не смогли бы заняться формальностями? А я тем временем поищу телефон и постараюсь связаться с сержантом Риганом.

Телефонный аппарат находился в комнате ожидания приемного отделения. Джерико набрал номер «Манса» и в ответ услышал частые гудки. Все его последующие попытки дозвониться до «Манса» оказались также безрезультатными. В конце концов, он выбежал из больницы, сел в «мерседес» и уехал.

У крыльца «Манса» по-прежнему дежурил молодой Коулз. Лицо его было серьезным.

– Где Риган? – спросил его Джерико.

– В библиотеке. Но он в настоящий момент кого-то допрашивает, – холодно ответил парень.

– Я по очень срочному делу, – сказал Джерико и, обойдя Коулза, вошел в вестибюль.

Не постучав в дверь, он ворвался в библиотеку и увидел в ней Ригана, допрашивавшего Фреда Пелхама окружного прокурора, и барабанившего по пишущей машинке полицейского. Лицо Фреда было белым и очень уставшим.

– Извините за вторжение, – с порога произнес Джерико.

– Что с вашим лицом? – встревоженно спросил Риган.

Джерико провел пальцами по щеке и посмотрел на них. Они были в крови.

– Поцарапался в кустах ежевики, – ответил он. – Мне надо срочно с вами переговорить.

– Подождите снаружи, мистер Пелхам, – попросил сержант Фреда. – Попейте пока кофе.

Фред поднялся со стула и неуверенной походкой направился к двери.

– Это – Малкольм Харрис, наш окружной прокурор, – представил сержант сидевшего в комнате мужчину.

Джерико посмотрел на прокурора и кивнул ему.

– Я ездил к Стивенсу, – сказал он Ригану. – В доме его не застал, так что мне пришлось его ждать. Когда он вернулся, мы прошли в дом, чтобы выпить и переговорить. Во время беседы кто-то выстрелил в нас через окно. Пуля попала в плечо Стивенса. Не знаю, насколько серьезна его рана, но, пока я вез его в больницу, он потерял много крови. Я пытался настичь снайпера, но он сел на лодку и уплыл в сторону «Манса». Мы пытались с вами связаться, но тот, кто в нас стрелял, предусмотрительно повредил телефонный провод. Не дозвонившись, я забрал раненого Дрю и доставил его в больницу. Из больницы я снова попытался вам позвонить, но линия была занята.

– Да, в это время на проводе был генеральный прокурор штата, – пояснил Харрис. – Он старый друг семьи и сам выпускник Пелхам-Холла.

– Странно, ведь этот дом никто не покидал, – сказал сержант.

– Откуда вы знаете?

– Потому что сам отдал такое распоряжение…

Не договорив, Риган поднялся с кресла, подошел к двери и вышел в вестибюль.

– Так вы не видели, кто в вас стрелял? – спросил Харрис.

– Нет, – ответил Джерико. – После того как прогремел выстрел, я пригнулся к полу и выключил настольную лампу. При ее свете мы со Стивенсом, были бы как рыбки в аквариуме. Затем я взял винтовку Стивенса и выскользнул наружу. На это ушло всего несколько минут. Мне не хотелось оставаться мишенью для стрелка, но, когда я выскочил на улицу, он был от меня ярдах в пятидесяти. Он уже сидел в лодке с включенным двигателем. Я решил срезать расстояние и побежал к озеру кратчайшим путем. Только потом я понял, что совершил ошибку. Пока я продирался сквозь заросли, снайпер успел отплыть от берега ярдов на сто. Я несколько раз выстрелил по лодке, но, поскольку моторка продолжала маневрировать на воде и на всей скорости мчаться к противоположному берегу, в снайпера не попал.

В дверях показался Риган. Судя по его сердитому лицу, он был чем-то недоволен.

– Здесь черт знает что творится, – раздраженно произнес сержант. – Никто из жильцов дома через парадный вход не выходил, на машине никто из них не выезжал. Выходит, что кому-то все же удалось незаметно пробраться к озеру.

– И что теперь? – спросил Джерико.

– Я послал полицейского к причалу. Пусть он проверит, у какой из моторных лодок горячий двигатель.

– Перед тем как получить от вас разрешение разыскать Стивенса, я, разговаривая с мисс Луизой Пелхам в игровой комнате, сказал ей, что хочу отправиться к ее бывшему мужу. Она ответила, что Стивенс может знать кое-что полезное для нас. Возможно, что наш разговор кто-то подслушал, потому что когда ехал к нему, то видел на озере лодку. Естественно, что она меня в тот момент не насторожила.

– А что, по мнению мисс Пелхам, мог знать Стивенс? – спросил Харрис.

– Ничего конкретного, – ответил Джерико. – Судя по всему, что-то из того, что должно было иметь связь между тем, что случилось сегодня, и убийством десятилетней давности. Да вы, собственно говоря, думаете так же.

Сержант и окружной прокурор в знак согласия молча кивнули.

– Мисс Пелхам, – продолжил Джерико, – сообщила мне, что ее бывший муж пользовался доверием ее отца. Наверное, Стивенс пытался занять в семье лидирующее положение.

– Он что-нибудь рассказал вам?

Джерико глубоко вздохнул.

– Не успел, потому что в самом начале нашего разговора в него выстрелил снайпер, – решив немного слукавить, ответил он.

Фраза Дрю, сказанная им до того, как потерять сознание, не выходила из головы Джерико. Так, значит, Луиза – Алисии неродная дочь! Теперь он понимал Бекета, который не хотел делать каких-либо заявлений, не получив доказательства их правдивости. Если Стивенс не солгал, то уж кто-кто, а Алисия должна была знать, что Луиза ей неродная дочь. Возможно, что она хотела, чтобы часть наследства со временем перешла к ее падчерице. Если так, то многое в поведении миссис Пелхам для Джерико становилось понятным. Однако подумать, что она спустя тридцать два года после появления на свет Луизы вдруг решила убить своего мужа, было бы крайне нелепо. В таком случае все указывало на то, что в смерти Старика была заинтересована Луиза. Она могла оказаться одной из тех, кто не хотел разглашать семейную тайну и мог пойти на все, чтобы эта тайна осталась нераскрытой.

«Как бы то ни было, – думал Джерико, – до правды здесь не докопаться. Свет на все происходящее в семье Пелхамов может пролить только Алисия».

На пороге библиотеки появился полицейский Коулз. Вид у него был немного удрученный.

– Проверил. У одной из лодок мотор перегрет, – доложил он.

– Позови всех сюда, – попросил его сержант…

Пройдя по вестибюлю, Джерико вошел в туалетную комнату, располагавшуюся под лестницей, и посмотрел на себя в зеркало. Над своей левой щекой он увидел глубокую царапину. Он стер с нее запекшуюся кровь и вернулся в библиотеку.

Фред уже был там. Он явно был испуган. Затем в комнату по одному стали входить и другие члены семейства Пелхамов. Каждый из вошедших оглядывал остальных тревожным взглядом. Луиза появилась в платье, в котором ее последний раз видел Джерико. Войдя в библиотеку, она вопросительно посмотрела на стоявшего в углу художника, а тот в ответ ей молча покачал головой. Вслед за ней вошла Джорджиана, с красными глазами и мертвецки-бледным лицом. Уолтер пришел вместе с Бертом Уолкером. Последней появилась Алисия, как всегда напряженно прямая, но очень бледная. Было видно, что ей с трудом удавалось сдерживать эмоции. Взгляд Джерико упал на мокрые теннисные тапочки, в которые был обут Уолтер.

Когда все собрались, Риган сухим, официальным голосом поведал о том, что произошло с Дрю.

– Он серьезно ранен? – воскликнула Луиза.

– Не думаю, – ответил Джерико. – Пуля попала ему в плечо. Главное, что не в сердце.

– О Боже, – тихо произнесла Джорджиана.

Молодой Уолтер поспешно подошел к матери и крепко обнял ее одной рукой.

«Настоящий мужчина», – подумал про него Джерико.

Затем сержант упомянул о моторной лодке, которой пользовался снайпер.

– Нет сомнений в том, что стрелявший в мистера Стивенса был из Пелхам-Холла, – особо подчеркнул он и замолк.

На минуту в комнате воцарилась напряженная тишина.

– Думаю, что мистер Фред Пелхам вне всяких подозрений, – неожиданно произнес прокурор Харрис. – В течение последнего часа он был со мной и сержантом в этой комнате.

– А я была с дочерью, – кивнув на Джорджиану, сказала Алисия. – Последние полтора часа мы были вместе.

Риган посмотрел на Джорджиану, ожидая от нее подтверждения слов матери. Едва сдерживая слезы, молодая женщина кивнула.

– А где находились вы, мисс Пелхам? – спросил сержант.

– В своей комнате, – ответила Луиза.

– Весь вечер?

– После нашего с вами разговора я десять минут была в компании мистера Джерико. Именно я и предложила ему поговорить с Дрю.

– А вы, Уолкер?

Старый Берт обвел взглядом все «свое семейство».

– Я, сэр, все это время находился в крыле, занимаемом обслугой. Служанки боялись спускаться вниз, и я пришел к ним, чтобы отвечать на вызов хозяев. Некоторое время со мной был мистер Джерико. Когда вы за нами послали, господин Уолтер сидел на кухне, ел холодную индейку и запивал ее молоком.

– А вы, мистер Фрост? – спросил Риган.

– После того как вы меня расспросили, я оставался в доме, – не заикаясь, произнес Уолтер. – Сидел с мамой, пока не пришла бабушка. Затем я немного поговорил с Луизой, сходил к моей лодке, а полчаса назад вернулся и все это время был на кухне с Бертом.

– Так, вы ходили к причалу, – произнес Риган. – В таком случае вы должны были заметить, что моторной лодки там нет!

– Нет, – возразил Уолтер, – моя лодка стояла у причала, а в сарай, куда всегда ставят моторку, я не заходил. Заглядывать в него мне было не за чем.

– А на озере никакой моторной лодки не видели?

– Не видел, но слышал, как работал двигатель. Я же не мог подумать, что это наша лодка.

– А вам не показалось странным, что в такой поздний час кто-то плавает по озеру?

– Нет, сэр, – улыбнувшись, ответил Уолтер. – Прокатиться по озеру в такую лунную ночь – одно удовольствие. Я бы и сам это сделал, если бы не ваш запрет.

– Но кто-то из вас его все-таки нарушил, – заметил сержант и обвел взглядом всех членов семьи Пелхамов.

Никто не проронил ни слова.

– Ну, на этом пока все, – сказал Риган. – Вы свободны.

Все подозреваемые один за другим покинули библиотеку.

Риган повернулся к прокурору:

– Вызову сюда еще полицейских. Пусть каждый из членов семьи будет под присмотром. Потом я собираюсь съездить к домику Стивенса. Может быть, мне удастся что-нибудь отыскать. Ведь должен же снайпер оставить хоть какие-то следы.

– Кто-то из них явно лжет, – сказал Харрис. – Придется мне с каждым из них переговорить. И начну я, пожалуй, с Фреда.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Джерико.

– Попытайтесь убедить их говорить правду! – сердито воскликнул сержант и направился к телефону.

Джерико вышел в вестибюль. В доме стояла гробовая тишина. Он медленно поднялся на второй этаж и увидел ряд дверей. Все они были прикрыты. Джерико подошел к комнате, которую занимала миссис Пелхам, и постучал в дверь.

– Кто там? – раздался холодный голос Алисии.

– Джон Джерико, миссис Пелхам. Я могу с вами поговорить?

– Пожалуйста, мистер Джерико, я бы этого не хотела. Я очень устала.

– То, о чем у нас пойдет разговор, вас успокоит, миссис Пелхам.

– О чем вы хотите со мной поговорить, мистер Джерико?

Джерико оглянулся и, убедившись, что в коридоре никого нет, тихо ответил:

– О матери Луизы.

Наступила долгая и такая тихая пауза, что Джерико услышал биение собственного сердца.

– Входите, мистер Джерико, – наконец раздалось за дверью.

Глава 4

Алисия сидела в кресле возле окна. Корпус ее был немного наклонен вперед. Руки она прижимала к животу, словно у нее неожиданно началась желудочная колика. Миссис Пелхам на Джерико не посмотрела, ничего ему не сказала и даже не пошевелилась.

Джерико бесшумно затворил за собой дверь и шагнул в комнату. Остановившись рядом с креслом, он посмотрел на склоненную женскую голову с красиво уложенными прядями седых волос.

Выждав немного, он сказал:

– Мне многое известно, миссис Пелхам. Я знал, что, упомянув о матери Луизы, смогу рассчитывать на наш разговор.

– Да, Бекет все же рассказал вам о ней, – с удивительной горечью в голосе произнесла Алисия.

– Судья Бекет сообщил мне о заявлении, которое оставил ему Артур, и сказал, что оно все объясняет. Он также сказал, что Артур пытался шантажировать вашего мужа, а тот остался непреклонен. В чем же заключался сам шантаж, судья так и не рассказал.

– Вы сами догадались?

– Нет, не сам. Дрю Стивенс перед тем, как потерять сознание, бросил такую фразу: «Луиза – неродная дочь Алисии».

Согнутые плечи пожилой женщины дрогнули.

– Как только Тим узнает о том, что Дрю пытались убить, он сразу же предаст гласности заявление Артура. И почему я не догадалась, что Дрю пользовался у мужа таким доверием. Если бы я это знала, то сказала бы Тиму, что Артур лжет. Что же касается Луизы, то она действительно мне неродная дочь.

– Для нее это будет сильнейшим ударом, миссис Пелхам, – сказал Джерико.

Он продолжал стоять рядом с Алисией, так как понимал: ей легче разговаривать с ним, когда она не видит его лица.

– Не могу поверить, что Луиза об этом знает, – сказала миссис Пелхам. – В противном случае она непременно обратилась бы за разъяснением к отцу или ко мне. Но она этого не сделала. В этом я совершенно уверена. Если бы она обращаласьс расспросами к Старику, то он бы обязательно поставил меня в известность. Но вот как об этом стало известно Артуру, мне непонятно. Десять или одиннадцать лет назад он впервые посетил Европу – возил блэгдонских лошадей на скачки, которые проводились в Англии и Франции. Должно быть, будучи за границей, Артур наводил справки о докторе Пелхаме. Возможно, ему удалось кое-что о нем выведать. Что он узнал о моем муже и от кого, я не знаю. Одно мне точно известно: до гибели отца Артур Луизе ни о чем не рассказывал. Вряд ли он раскрыл тайну и после его смерти – иначе она тут же прибежала бы ко мне. Мистер Джерико, стала бы Луиза приглашать вас к нам, если бы знала, что она моя неродная дочь? Ведь вы бы могли узнать тайну нашего дома. А стала бы она тогда расспрашивать Артура? Нет-нет, я не верю, что ей хоть что-то известно.

Сказав это, миссис Пелхам стала медленно покачивать корпусом.

– За время пребывания в вашем доме, миссис Пелхам, я узнал о вашем муже много удивительных подробностей, – сказал Джерико. – О них мне рассказали члены вашей семьи, Берт Уолкер, судья Бекет и, наконец, Дрю. Насколько мне известно, вы осенью тысяча девятьсот двадцать первого года, уже будучи женой мистера Пелхама, отправились с ним в Лондон. Тогда вы, надо понимать, находились в положении. Из Англии весной вы с мужем перебрались в Швейцарию, где у вас родилась дочь. Ею была Луиза. Домой из Швейцарии вы вернулись с ней?

– Да, – прошептала Алисия.

– Вот здесь, миссис Пелхам, для меня начинаются сплошные загадки.

Пожилая женщина глубоко вздохнула:

– Время, я имею в виду, послевоенный период, мистер Джерико, было довольно странным. Молодежь внезапно перестала соблюдать прежние нормы морали. Девушки лишились контроля со стороны родителей, почувствовали полную свободу и в результате сексуально раскрепостились. Как ни печально, но это никого, похоже, уже не беспокоило. Балы в колледжах заканчивались откровенными оргиями, которые у них назывались «вечеринками». В то время никого из нас не шокировало, что ваша ближайшая подруга переспала одновременно с шестью парнями. Возможность забеременеть молодых девушек совсем не пугала. Искусственное прерывание беременности проводилось в невиданных ранее масштабах. Вот такое тогда было время, мистер Джерико.

Я говорю это не для того, чтобы описать мою собственную жизнь, а для того, чтобы напомнить вам о том моральном климате, в котором нам приходилось жить. Я не была такой распущенной, как большинство моих подружек, только потому, что всего этого жутко боялась. Но я, по сегодняшним меркам, вела себя на грани дозволенного. Сотни историй о любовных романах во время войны с красавцами героями в военной форме, над которыми постоянно витала смерть, бередили наши романтические души. Влюбленные в них девушки легко шли с ними на связь, так как боялись, что другого случая им может и не представиться. Вы понимаете, мистер Джерико, что меня окружало. Я оставалась целомудренной, но быть ею не хотела. В двадцать первом мне исполнилось девятнадцать лет. Мои родители, нетерпимые в вопросах нравственности, к счастью, и не догадывались о том, что тогда творилось со мной и какие соблазны мне приходилось преодолевать, как-то вечером пригласили в наш дом священнослужителя. Им оказался Фредерик Джордж Пелхам. Он был брюнетом и таким же высоким, как вы, мистер Джерико, излучал обаяние, мудрость и энергию. Тогда ему было тридцать шесть, то есть он был старше меня на шестнадцать лет. Я, мистер Джерико, влюбилась в него с первого взгляда. Когда я почувствовала, что и он проявляет ко мне интерес, у меня перехватило дыхание. Я никого так сильно не желала, как его.

Голос миссис Пелхам дрогнул.

– Когда через месяц он предложил мне стать его женой, я чуть не умерла от счастья. Родители мои согласились на наш брак, и свадьба была назначена на конец лета.

Где-то за месяц до нашей свадьбы Фредерик пришел к нам, и по одному его белому лицу я поняла, что произошло нечто ужасное. Он даже не обнял меня. Мы прошли с ним в маленькую комнатку, и, когда он сел напротив меня, я увидела, что у него от волнения трясутся руки. «Алисия, – сказал он. – Моя дорогая, любимая Алисия. Я пришел, чтобы попрощаться». Я смотрела на него и не знала, что сказать. Говорить что-либо в такой ситуации не имело смысла. Первое, что пришло мне в голову, было: «Он меня разлюбил!» Этого я вынести не могла. «Я хотел уехать без объяснений, но сделать этого не смог, – надрывно произнес Фредерик, – хотя мои слова ранят тебя больше, чем если бы я уехал и не объяснил причину своего внезапного отъезда». «Я все должна знать!» – крикнула я. Я видела, какие страдания он испытывал. «Задолго до нашего знакомства я полюбил одну женщину», – сказал он, а затем поведал историю, которая произошла с ним во время войны. Он встретил Марго Стэндиш, очень красивую актрису. Ей в любви он не признался, поскольку та уже была помолвлена с Дэвидом Уорденом, летчиком, героем войны. Фредерик, как он сам мне признался, даже пальцем до нее не дотрагивался. Единственный раз он поцеловал Марго на свадьбе, когда ее поздравлял. Марго и Дэвид были идеальной парой. Фредерик это понимал и никогда не пытался встать между ними. Он уехал в Штаты, но продолжал ее любить, хотя и никогда не надеялся на ее взаимность. Спустя всего несколько дней после нашей встречи с Фредериком Марго в составе труппы приехала на гастроли в Нью-Йорк. Там на Бродвее актеры из Англии давали несколько представлений. Естественно, он тотчас отправился в Нью-Йорк – ему не терпелось ее увидеть. Как он потом рассказал, она сильно изменилась, стала очень нервозной. Счастливой она совсем не выглядела. На все его вопросы о Дэвиде Марго отвечала весьма уклончиво. Фредерик сразу понял, что в отношениях между супругами что-то произошло. Как-то после очередного представления он предложил ей вместе поужинать. Как только Марго освободилась, они поехали к ней в гостиницу, где в ее номере был уже накрыт стол. За ужином Марго призналась ему, что Дэвид оказался совсем не таким, каким казался. Фредерик, не вдаваясь в подробности, сказал, что у мужа Марго то ли психическая, то ли физическая травма. Короче говоря, Дэвид был импотентом. Он вел себя как маленький ребенок, плакал, когда она грозилась его покинуть. Она понимала, что он жертва войны, и поэтому не могла его оставить. Хотя счастья в таком супружестве для нее не было, она считала, что быть с ним – это ее долг. После этого разговора между Фредериком и Марго произошло то, о чем он так долго мечтал. Потребность в мужчине у нее оказалась настолько сильной, что она временами теряла над собой контроль. Они оба прекрасно понимали, что будущего у их отношений нет, поскольку Марго никогда не оставит мужа, а на любовный роман на стороне не решится. После той ночи она сказала, что совершила ошибку, которую никогда больше не повторит.

Алисия наконец выпрямилась, и ее голос стал более высоким и жестким.

– Но было уже поздно. Вскоре она поняла, что забеременела. Конечно, как всякая женщина, Марго мечтала о ребенке, но знала, что, родив его, она нанесет Дэвиду смертельную обиду. Фредерик предложил ей куда-нибудь уехать и там, в тайне ото всех, родить. Он пообещал ей, что новорожденного заберет с собой и будет о нем заботиться. Как-никак он же отец их будущего ребенка. В заключение Фредерик сказал, что я за него, имеющего младенца на руках, замуж никогда не выйду.

– А я, – горько усмехнувшись, продолжила Алисия, – выросшая в обстановке, которую я вам только что описала, рассказом Фредерика шокирована не была. Единственное, что меня обидело в его словах, – это то, что все случившееся с ним произошло незадолго до нашей свадьбы. Получалось, что он мне изменил, еще не став моим мужем. Но я по природе своей рационалистка. Кроме того, история отношений Фредерика и английской актрисы показалась мне даже романтичной. Я сказала, что понимаю его и готова простить, так как не хочу разрушать наше счастье. Я сказала, что готова вместе с ним воспитывать их ребенка. Чтобы у Марго и Дэвида не произошло скандала, мы должны были пожениться как можно скорее. Что мы и сделали. Мне казалось, что мой благородный поступок явится крепким фундаментом для нашей дальнейшей счастливой супружеской жизни. В это поверил и сам Фредерик. После бракосочетания он принял предложение занять место священника в одной из лондонских церквей. Прослужив в годы войны в Англии, Фредерик очень полюбил эту страну. В Лондоне мы часто встречались с Марго и ее мужем. Внешне я относилась к ней как к своей лучшей подруге, а внутренне ненавидела ее. Когда пришла весна и Марго стало все труднее скрывать беременность, она сообщила Дэвиду, что «приняла предложение» на время перебраться на континент. Там она якобы должна была сниматься в каком-то художественном фильме. Дэвид из-за своей работы не смог поехать вместе с ней и остался в Англии. Кроме того, он очень любил посещать лондонские клубы, в которых встречался со своими бывшими фронтовиками. Итак, Марго отбыла в Швейцарию, а вслед за ней поехала и я. После рождения дочери Марго ее больше уже не видела. В Англию я вернулась со «своей дочерью». Луизой! А вскоре мы с Фредериком и его ребенком перебрались в Америку. Я делала все, чтобы показать всем, что я очень люблю Луизу. Затем я родила двоих детей и решила на этом остановиться. Когда Марго с Дэвидом погибли в автомобильной катастрофе, оказалось, что она оставила небольшую сумму денег. Согласно ее завещанию, эти деньги, которые в результате несчастного случая превратились в целое состояние, должны были перейти Фредерику. Однако фактически они предназначались Луизе.

Миссис Пелхам замолкла.

– А что омрачило вашу дальнейшую жизнь? – мягким голосом произнес Джерико.

– Постепенное понимание того, что единственной женщиной, которую беззаветно любил Фредерик, была Марго. А также то, что он любил Луизу больше, чем наших общих детей. Со временем его сексуальный интерес ко мне стал ослабевать. Фредерик объяснял это своей загруженностью на службе, но я-то догадывалась, что каждый раз, глядя на меня, он вспоминает Марго.

– А как же Артур смог разгадать вашу тайну? – спросил Джерико. – Навел справки в роддоме?

– В Швейцарии возле Берна мы сняли домик. Врач, который принимал роды, уже тогда был старым человеком. К тому времени, когда Артур начал проявлять свое любопытство, врача, скорее всего, уже не было в живых. Однако в домике, в котором мы остановились, нам прислуживала одна девушка. Она была чуть старше меня. Я забыла ее фамилию, помню только имя – Сузана.

– А Берт про Луизу знает? – помедлив, спросил Джерико.

– Да. Когда Фредерику было небезопасно появляться на родине, он готовил почву для нашего возвращения. Но Берт скорее отрежет себе язык, чем расскажет про нас. У него была редкая привязанность к Фредерику, которая все эти годы буквально ослепляла его. Кроме того, он не любил Артура. Нет-нет, Берт не признался бы ему даже под пытками!

Джерико сделал шаг в сторону и впервые за все время разговора взглянул на бледное лицо Алисии. Он неожиданно почувствовал жалость к этой глубоко несчастной женщине. Джерико смотрел на миссис Пелхам и, как ни силился, не мог себе представить, как она выглядела в послевоенную пору.

– А что собирался сделать доктор Пелхам, когда Артур начал его шантажировать? – спросил он. – Судья Бекет намекнул, что ваш муж намеревался сам все рассказать.

– Да, он хотел это сделать и даже советовался со мной. О, как он был зол тогда! Фредерик терпел Артура только ради Джорджианы. Но он не мог допустить, чтобы его кто-то использовал, а тем более Артур. В истории, которую мы долго скрывали, было и хорошее и плохое, белое и черное, а Луиза уже была достаточно взрослой, чтобы все правильно понять. Так сказал мне Фредерик. Он не видел ничего постыдного в том, что тогда совершил.

– Возможно, что после многих лет он решил исповедаться перед Луизой, – сказал Джерико.

Алисия крепко сжала подлокотники кресла.

– Он думал только о себе, но не считался с остальными! – воскликнула она.

– С вами и Луизой, – спокойным голосом произнес Джерико.

– О нет, мистер Джерико, не только с нами. Он не подумал, как его откровения подействуют на остальных членов семьи, на тысячи мальчиков, которые обучались в Пелхам-Холле и считали его образцом для подражания. Ведь доктор Пелхам оставался для них символом чистоты и добропорядочности. Когда-то давным-давно церковный начальник Фредерика спросил его о Луизе, но тот сказал, что это всего лишь пустые слухи. Скажи он тогда правду, Артур был бы первым, кто поднял своего тестя на смех.

– Миссис Пелхам, вы очень откровенны со мной даже в тех вопросах, которые причиняют вам боль, – сказал Джерико. – Поймите меня правильно: мой интерес к ним вызван не простым любопытством. Кто-то из вашей семьи совсем обезумел, и я хочу его остановить. Поэтому, будьте добры, ответьте мне еще на один вопрос.

Алисия наклонила голову, но слова «нет», которое приготовился услышать Джерико, она не произнесла.

– После того как был убит ваш супруг, в его личный сейф кто-то лазил. Я опросил многих и выяснил, что код сейфа был известен только судье Бекету. Это правда? А у вас самой этого кода не было?

– Нет. Насколько я знаю, Фредерик сообщил его одному Тиму.

– Миссис Пелхам, в сейфе должно было храниться то, что подтверждало догадки Артура.

– Очень даже возможно. Полагаю, что в течение семи лет после рождения Луизы Фредерик регулярно сообщал Марго об их дочери. Наверняка и она писала ему письма, в которых интересовалась, как живет Луиза. Так что эти письма могли и сохраниться. Не исключено, что и сам Фредерик вел дневник. Не думаю, что он его бы уничтожил.

– А где сейчас находится этот сейф?

– Все там же – в кабинете покойного доктора Пелхама, – ответила женщина. – Сейф замуровали в стену при строительстве дома.

– А нынешний управляющий Пелхам-Холла им пользуется?

– Нет, – с горькой улыбкой на губах ответила Алисия. – Все, что было священно для Фредерика, новое руководство школы не трогает. Так что с момента его смерти сейфом никто не пользовался. После того как Тим открыл его и ничего не нашел в нем, его уже больше не открывали.

– Спасибо, миссис Пелхам, – поблагодарил Джерико и, выйдя из комнаты Алисии, плотно затворил за собой дверь.

Он осмотрелся, но никого в коридоре не заметил. Двери всех комнат на втором этаже были закрыты. Неожиданно в глазах Джерико вспыхнули огоньки, и он, резко развернувшись, направился к двери комнаты Луизы. Едва он постучал, как дверь отворилась и на пороге появилась Луиза.

– Джонни! – воскликнула она.

– Под домашним арестом? – шутливо спросил Джерико.

– Как там Дрю? Новости какие-нибудь о нем есть?

– Пока нет. А твой бывший супруг отличный мужик.

– Джонни, а я никогда не говорила тебе, что он плохой. Просто он не тот человек, который мне нужен. Вот и все. Так что я не задумываясь помогла бы ему в любой беде.

– Я вот о чем хотел тебя спросить. К этой «игрушке» есть еще патроны? – вынимая из кармана маленький пистолет Луизы, спросил Джерико. – Те, которые в нем были, я уже использовал.

– Входи.

Джерико вошел в комнату, а Луиза подошла к туалетному столику и, выдвинув его ящик, принялась искать в нем патроны. Отыскав коробку, она протянула ее Джерико.

– Джонни, что происходит? – спросила Луиза.

Джерико, заряжая пистолет, мрачно посмотрел на нее.

– Луиза, ты поверишь мне, если я скажу, что знаю, кто убил твоего отца? – сказал он.

– Джонни!

– Пока доказать не могу, но если мне повезет, то сделаю это очень скоро.

– Кто это, Джонни?

– Называть его не буду до тех пор, пока не получу веские доказательства, – ответил Джерико и посмотрел Луизе в глаза. – Я хочу обследовать кабинет.

– Зачем?

– Возможно, что там мне удастся обнаружить то, что расставит все по своим местам, – ответил Джерико и улыбнулся. – Не будешь возражать, если я тебя поцелую?

Луиза удивленно посмотрела на Джерико, а затем произнесла:

– Вообще-то я думала, что это произойдет несколько позже. Но если я сейчас откажусь, то боюсь, что другого шанса сорвать с тебя поцелуй мне уже не представится.

Джерико, сделав шаг вперед, обнял женщину и страстно поцеловал ее в губы. Руки Луизы обвили его, ее тело плотно прижалось к нему.

– Луиза, на этом пока все. Рисковать сейчас мы не имеем права, – мягко сказал Джерико, высвободившись из объятий сексуально неудовлетворенной женщины, и вышел из комнаты Луизы.

Спускаясь по лестнице, он знал, что Луиза наблюдает за ним, но оборачиваться не стал. Оказавшись в вестибюле, Джерико направился в крыло дома, где жила обслуга. Войдя в комнатку, где обычно отдыхал персонал, обслуживавший семейство Пелхамов, он увидел в ней сидевшего за столиком Берта Уолкера. Перед ним на маленьком столике стояла чашка с дымящимся кофе.

– Какие новости о мистере Стивенсе, сэр? – спросил Берт.

– Пока никаких, Берт. У вас найдется карманный фонарик?

– Да, сэр. Он должен быть в кладовке. Сейчас я вам его принесу.

– Луна уже вот-вот спрячется за горизонт, – глянув в темное окно, сказал Джерико. – Хочу отправиться в кабинет мистера Пелхама. У меня такое чувство, что если я побуду в нем и посмотрю на фотографии Старика, то для меня многое прояснится.

Берт удалился и вскоре вернулся с фонариком. Перед тем как отдать его Джерико, он для проверки несколько раз щелкнул выключателем.

– Раньше мне тоже казалось, что если зайти в кабинет мистера Пелхама и немного в нем подождать, то непременно явится его дух и все расскажет, – сказал Берт. – А вы, сэр, хоть кого-нибудь в его убийстве подозреваете?

– Пока нет. Спасибо, Берт, за фонарик, а то, пока я доберусь до кабинета Старика, шишек себе набью.

– Выключатель, сэр, находится слева от двери, – предупредил Берт.

Как только Джерико захлопнул за собой парадную дверь, он сразу же очутился в кромешной темноте. Перед тем как отправиться в Эссембли-Холл, он, включив фонарик, обернулся и посмотрел на дом.

Вскоре перед ним в темноте выросло увитое плющом кирпичное строение. Войдя внутрь, Джерико прислушался и только потом открыл дверь кабинета.

Он не стал включать в комнате свет, а направил луч фонарика сначала на одну стену, потом на другую и наконец нашел дверцу встроенного сейфа. Высветив в темноте диск набора, Джерико вгляделся в него. Диск оказался большого диаметра и очень старой конструкции. На нем значились как цифры, так и буквы.

Джерико опустился на одно колено, переложил фонарик в левую руку, размяв пальцы правой руки, и с легким свистом глубоко вздохнул. Затем, покрутив наборный диск то вправо, то влево, он повернул массивную ручку сейфа.

Дверца открылась.

Осветив внутренности сейфа, Джерико, как и ожидал, ничего в нем не увидел.

И тут Джерико замер – шеей своей он ощутил легкий сквозняк. Выключив фонарик, он отшатнулся от сейфа и, прижавшись к стене спиной, выхватил пистолет Луизы. За дверью послышался легкий скрип, а затем наступила полная тишина.

– Я не стал включать свет, хоть вы и посоветовали это сделать, – сказал Джерико. – Не хотел облегчать вам жизнь, Берт.

Снова все стихло, а затем в темноте раздался голос Берта:

– Как вам удалось открыть сейф?

– Я, как и вы, Берт, человек сентиментальный. Я подумал, что Старик мог в качестве шифра использовать такую комбинацию букв: эм – а – эр – ге – о.

– О Боже! – выдавил из себя Берт.

– Перед тем как вы начнете стрелять, Берт, хочу вас предупредить, что я тоже вооружен. Так что ведите себя благоразумно. Артур оставил судье Бекету письмо, в котором описал результаты своих расследований. Сегодня вам стало известно, что и Дрю Стивенс также посвящен в семейную тайну Пелхамов. Так что, Берт, убив меня, вы ничего не добьетесь.

– Но из-за вас история, о которой все, кто знал ее, уже успели позабыть, снова всплыла, – срывающимся от волнения голосом произнес Берт.

Джерико почувствовал, как у него засосало под ложечкой, – у него не было уверенности в том, что в такой кромешной темноте он сможет попасть в Берта из крошечного пистолета Луизы.

– Единственное, чего я не в силах понять, так это чью репутацию вы охраняли. Старика или Марго?

Послышался тяжелый вздох Берта.

– Ее настоящее имя было Марго Дженкс, – прохрипел Берт. – Фамилию Стэндиш она взяла, когда стала выступать на сцене. Мой отец служил официантом в баре Челси, которым владел ее отец. Так что мы с Марго росли вместе. Мне кажется, что я был влюблен в нее с восьмилетнего возраста и всегда считал, что я ей не пара. Но я ее продолжал беззаветно любить. Она стала известной актрисой, настоящей леди, а я остался тем, чем и был. Если бы не Старик, я мог бы плохо кончить. Я Марго ни к Дэвиду, ни к доктору Пелхаму никогда не ревновал, потому что знал, что моей она никогда не будет. Мне ничего не оставалось, как только помогать ей. Я считал, что Дэвид достоин ее – такой умный, красивый и смелый. Самым счастливым днем в моей жизни был тот, когда мы с Капитаном присутствовали на их свадьбе.

Голос Берта Уолкера дрогнул, и он тихо кашлянул.

– Сразу же после их свадьбы Капитан вернулся в Америку, а я продолжал работать в баре отца Марго. Вскоре я понял, что в отношениях Марго и Дэвида что-то происходит. Я слишком хорошо ее знал, чтобы это не почувствовать. Однажды, когда она пришла навестить отца, я спросил ее, что с ней творится. Марго ответила мне, что Дэвид болен. Его внешний лоск оказался красивой оболочкой, под которой скрывался истеричный ребенок со слабой психикой. Как она объяснила, Дэвид на войне получил шок, от которого никак не может оправиться. Несмотря на заключение врачей, Марго верила, что у него это со временем пройдет. Думаю, что она сама себя пыталась убедить, что муж ее скоро поправится. Она ведь так любила Дэвида и ради него готова была страдать.

Слушая рассказ Берта, Джерико дюйм за дюймом продвигался к двери.

– Прошло около года, и Марго вместе с труппой стала собираться на гастроли в Нью-Йорк. Дэвид ехать с ней не собирался – как мужчина он был абсолютно беспомощен, а кроме того, был завален работой. Так что ее временное отсутствие его не волновало. Для Дэвида самое главное, чтобы Марго его не оставила насовсем. Перед отъездом Марго в Америку я попросил ее передать от меня привет Капитану. Если конечно же она его увидит.

После этого мы не виделись с ней несколько месяцев. По возвращении в Лондон Марго навестила отца. Едва увидев ее, я понял, что с ней что-то случилось. Я приставал к ней до тех пор, пока она все мне не рассказала. Марго сообщила, что беременна от Капитана. Что же делать? Ребенка она хотела сохранить. Тогда я посоветовал ей рассказать об этом Капитану. Но мой совет она отвергла – сказала, что он ни в чем не виноват, а кроме того, он собирается жениться, и это известие расстроит его брак. Тогда я отправил Капитану письмо, в котором сообщил, что у Марго от него будет ребенок. Вскоре он и его молодая жена приехали в Лондон, а затем вместе с Марго уехали в Швейцарию. Они удочерили девочку, которую там родила Марго, и вернулись в Америку. Я боготворил Капитана, а его жену, которую знал как романтически настроенного ребенка, стал считать самой благородной и доброй женщиной на свете. Перед отъездом в Штаты Капитан предложил мне отправиться вместе с ними. Я подумал, что ему нужен человек, который бы в любую минуту мог поддержать его жену, и согласился.

Джерико продвинулся вдоль стены еще на один дюйм.

– Последний раз я видел Марго перед самым отъездом из Лондона. О, это были тяжелые минуты расставания! Она рыдала и умоляла меня заботиться о ее дочери и Капитане. Я обещал ей это и слово свое держал целых тридцать два года! Все шесть лет, пока Марго была жива, я писал ей о ее дочери. Письма свои я высылал ей на адрес бара ее отца. Ну, а о том, как она погибла, оставив завещание, вы знаете. Все эти годы мы прожили здесь. Школа, которую возглавлял Капитан, стала одним из самых известных в стране учебных заведений. Все это время я смотрел на Луизу и думал о Марго. А затем появился этот Артур! Мерзкий подонок!

Джерико понял, что находится теперь всего в паре футов от двери.

– В поисках информации о Марго он рыскал по всему Лондону. И вот совершенно случайно ему становится известно, что она ездила на континент в то время, когда мадам родила своего первого ребенка. Этот факт его насторожил. Артур отправился в Швейцарию и после долгих поисков нашел женщину, которая прислуживала в доме, арендованном Капитаном. Он заставил ее написать бумагу, в которой подтверждалось, что матерью Луизы является Марго Стэндиш. Вернувшись домой, Артур показал эту бумагу Капитану и за свое молчание потребовал у него деньги. – Берт глубоко вздохнул и продолжил. – Наверное, Капитан был по-своему прав. Он рассказал мне про Артура. Он не хотел, чтобы его зять разгласил их семейную тайну. Если потребуется, сказал Капитан, он сам все расскажет своей семье. Никто не вправе обеспечивать себе роскошную жизнь за счет ошибок других. Да, он так и сказал. Капитан понимал, как будет расстроена Мадам, остальные члены семьи и в особенности Луиза. Он полагал, что дети уже взрослые и поймут его правильно. Я умолял его не делать этого ради Мадам и Луизы, но в основном все же ради Марго. Я не хотел, чтобы память о ней обросла грязью. Ведь ее многие знали и все еще помнили.

Голос Берта задрожал.

– Я не мог ему этого позволить. Я же обещал Марго защищать Луизу. Мне… мне ничего не оставалось, как застрелить Капитана. Я, как и вы, догадался, каким был код сейфа. В нем лежали письма, документы и даже свидетельство о рождении Луизы. Я забрал их и сжег. Времени на это у меня было достаточно, поскольку выстрела моего никто не услышал. Об убийстве Капитана я сообщил, когда уничтожил все улики. Собака не лаяла только потому, что сделавшим все это был я. Она любила меня почти так же, как и своего хозяина… Вы, мистер Джерико, уже почти добрались до выключателя, – уже совсем другим голосом произнес старик. – Не бойтесь, я не вооружен.

По его голосу Джерико понял, что их разделяет всего пара шагов. Он провел рукой по стене, нащупал выключатель и зажег в комнате свет.

Берт стоял, прислонившись к письменному столу. Его опущенные руки были пусты. По его испещренному морщинами лицу струился пот.

– Когда вы стали копаться в этом деле, мистер Джерико, – сказал он, – я увидел, что Артур встревожился. Возможно, он решил, что вы в конце концов доберетесь до сути, и тогда шантажировать ему будет нечем. Я стрелял в вас, когда вы были с Луизой, для того, чтобы вы прекратили свои расследования и уехали из «Манса». Мои выстрелы напугали Артура. Я понял, что он, спасая свою шкуру, все вам расскажет. Мне ничего не оставалось, как дождаться удобного момента и убить его. Таким образом я рассчитался с ним за Марго, Капитана и Луизу. Затем мне стало известно, что вы едете к мистеру Стивенсу. Вы подозревали, что он что-то знает. Поэтому я спустился к озеру и взял из сарая моторную лодку. Я надеялся вас опередить. И действительно, я оказался возле дома мистера Стивенса раньше вас. Я вылез на берег и стал ждать. Когда вы с ним вошли в дом, я улучил момент и выстрелил. К сожалению, мистера Стивенса я не убил – пуля прошла всего в паре дюймов от его сердца.

– А где ваша винтовка? – спросил Джерико.

– На дне озера, сэр. Я был вынужден от нее избавиться. Вы же могли позвонить сержанту и все ему рассказать. Нельзя же, чтобы меня схватили с ней, когда я стал бы выходить на берег.

Джерико холодно посмотрел на старика.

– Берт, а как бы я до него дозвонился? – спросил он.

– В домике мистера Стивенса есть телефон, сэр. Так что я ожидал, что меня возле причала обязательно схватят.

– Вы лжете, Берт, – тихо произнес Джерико. – С начала до конца вы мне лгали. Если бы вы и в самом деле были возле коттеджа Дрю Стивенса, то знали бы, что телефоном я воспользоваться никак не мог.

– А он что, сэр, не работал?

– Да, Берт, не работал. Тот, кто ранил Дрю Стивенса, оборвал телефонный провод. Да и откуда вы могли это знать – вас же там не было! Так что ваша история – чистой воды ложь! Зачем вы пытаетесь выгородить Луизу?

Старик качнулся и чуть слышно произнес:

– О Боже!

Джерико сделал шаг вперед, схватил Берта за плечи и встряхнул его.

– Послушайте вы, идиот! – воскликнул он. – Вы видели, как она стреляла в своего отца?

– Нет, сэр, не видел. А кто еще это мог быть?

– Вы видели, когда она делала и все остальное?

– Нет, но…

– Тогда почему, узнав, что в меня стреляли, а Луиза как раз в тот момент была со мной, вы не перестали ее подозревать? Такое впечатление, что вы, Берт, все это время видите дурной сон и никак не можете проснуться. Ведь против Луизы нет ни одной улики.

Берт качнулся и стал падать. И в этот момент послышался голос Луизы:

– Джонни! Джонни!

Тяжело дыша, Луиза вбежала в кабинет отца и прислонилась спиной к дверному косяку. Лицо ее было серого цвета, глаза часто моргали.

– Это – Уолтер! – прошептала она. – Вокруг коттеджа Дрю обнаружены следы его теннисных тапочек. В кустах сержант нашел винтовку с отпечатками его пальцев. На моторке тоже его отпечатки. Но Джонни, он же еще ребенок!

Глава 5

– Дед собирался отправить моего отца в тюрьму. Поэтому я его и застрелил, – по-детски звонко произнес Уолтер.

Все члены семейства Пелхамов, окружной прокурор, сержант Риган, Джерико и Берт собрались в оной комнате.

– Но тебе тогда было всего-то восемь лет! – удивленно воскликнул прокурор.

– Да, сэр, восемь.

– А сегодня ты убил своего отца? – спросил Риган.

– Да, сэр.

– Почему?

– Потому что он собирался на меня донести! – облизнув губы, ответил Уолтер.

– Прошлой ночью ты стрелял в мистера Джерико?

– Да, сэр.

– А то, что ты сегодня вечером стрелял в мистера Стивенса, мы уже знаем.

Все Пелхамы сидели с каменными лицами и смотрели на младшего члена их семейства. Из них одна только Джорджиана выглядела живой – по ее лицу текли слезы, и она молча их вытирала.

– Да, сэр, это был я, – подтвердил Уолтер.

Глаза парня были ясными, а на лице – ни тени испуга.

Прокурор и полицейский переглянулись. Вот и все, что требовалось доказать, означали их взгляды.

– Могу я задать Уолтеру вопрос? – спросил Джерико.

Риган в ответ молча кивнул.

– Уолтер, ты хорошо стреляешь из винтовки?

– Из нашей семьи – лучше всех, – ответил парень.

– Даже лучше своего деда?

– Нет, он у нас всегда выходил победителем.

«Это просто уму непостижимо, – подумал Джерико. – Похоже, что преступления, которые совершил парень, его совсем не пугают».

– Уолтер, если бы сейчас у тебя в руках было оружие, ты бы попал в меня?

– Вы шутите, сэр. С такого расстояния я бы не промахнулся, – уверенно ответил Уолтер.

– Тогда получается, что ты не собирался убивать Дрю, – заметил Джерико. – Ты, стоя за окном, находился ближе к нему, чем сейчас ко мне.

Уолтер отвел глаза от Джерико и произнес:

– Я только хотел, чтобы он заткнулся!

– Не хотел, чтобы он мне что-то рассказал? А что он мог мне рассказать?

– Ну, о нас, о Пелхамах, – ответил парень.

– Но ты же, Уолтер, не Пелхам, а Фрост.

– Нет, я Пелхам! – неожиданно взвизгнул Уолтер.

– Я ото всего этого уже начинаю уставать, – спокойным голосом произнес Джерико. – А вам, миссис Фрост, эти разговоры еще не надоели?

Красные от слез глаза Джорджианы уставились на Джерико.

– Все сидящие здесь охотно поверили тому, что восьмилетний ребенок с расстояния в пятьдесят ярдов застрелил своего дедушку за то, что тот пригрозил отправить в тюрьму его отца. Чудеса, да и только! Я же полагаю, что мальчик только видел, кто стрелял в его деда. Это его так потрясло, что он начал заикаться. Сегодня же он стал свидетелем второго убийства, и это излечило его от заикания, поскольку посчитал, что вынужденное молчание, которое он хранил долгие десять лет, искуплено. Вот только так я могу объяснить то, что произошло с Уолтером. Миссис Фрост, а вы не хотите что-нибудь добавить?

Ярко-красные губы Джорджианы дрогнули, но она ничего не ответила.

– Вы не имеете права так с ней разговаривать! – выкрикнул Уолтер. – Я уже все вам рассказал. Все!

– Уолтер, тебя не удивит, если я скажу тебе, что еще один из вас признался мне, что именно он и совершил все эти убийства? – сказал Джерико и посмотрел на Ригана. – Думаю, что и вы, сержант, рассматривали вариант, по которому преступления совершил не один человек, а несколько. Возможно, что и все члены семьи Пелхам каким-то образом замешаны в убийствах. Пока для нас вполне очевидно, что трое или даже четверо из них пытаются выгородить одного и того же подозреваемого. – Джерико повернулся к Луизе. – Поздравляю, Луиза, у вас целая армия защитников. Это – Берт, Дрю и судья Бекет. Они делают все, чтобы доказать вашу невиновность.

– Мою невиновность? – удивленно переспросила Луиза. – В чем?

– Об этом вы рано или поздно узнаете, – ответил Джерико. – Убийства совершались частично из-за вас. Миссис Пелхам, вы ей сами расскажете или это сделать мне?

Алисия Пелхам вздрогнула и в знак того, что говорить не станет, замахала перед собой руками.

Джерико нахмурился.

– Нет, сейчас говорить об этом не совсем удобно, – сказал он. – А вы, Луиза, даже и не пытайтесь догадаться о том, чего пока не знаете. У вас все равно ничего не получится. Дело в том, что Артуру Фросту стало известно то, что доктор и миссис Пелхам тщательно скрывали более тридцати лет. Раздобытую им информацию он попытался использовать против доктора Пелхама, чтобы вытянуть из него деньги. Однако Старик на его шантаж не поддался и денег ему не дал. Он предпочел разгласить семейную тайну и пообещал Артуру упрятать его за решетку. Полагаю, что о своей готовности обратиться в полицию доктор сообщил Джорджиане. Это так, миссис Фрост?

Джорджиана не только ничего не произнесла в ответ, но даже и не пошевелилась.

– Возможно, что Артур Фрост и не являлся идеальным супругом, – продолжил Джерико, – но он как ни как доводился ей мужем. Джорджиана ревновала его к старшей сестре и вот теперь из-за нее должна была потерять Артура. Более того, она считала, что отец ее не любит и что виной тому Луиза. И вот она решила убить его. Маленький мальчик услышал, как его мать среди ночи вышла из дома, последовал за ней. Он увидел, как выстрелила Джорджиана, и до смерти испугался. Но что бы произошло, если бы Уолтер все рассказал полиции? Дедушка, которого он обожал, был уже мертв, а его мама попала бы в тюрьму. Отец, его последняя в этой жизни надежда и опора, в качестве наказания за свидетельство против матери мог бы отвернуться от него. Короче говоря, восьмилетний мальчик решил молчать.

И вот прошло десять лет. Для всех членов семьи эти годы были полны страха и взаимных подозрений. Особенно тяжелыми они оказались для Фростов. Их супружеские отношения ухудшились, и Джорджиана окончательно понимает, что, убив родного отца, она так ничего и не достигла. Неожиданно в их доме появляюсь я и начинаю повсюду совать свой нос. Желая, чтобы я поскорее убрался восвояси, она решает меня припугнуть и делает несколько предупредительных выстрелов. Предполагаю, что после этого Артур, не потерявший надежду запустить руку в карман семейства Пелхамов, сообщает ей, что знает тайну семьи. Таким образом, он начинает шантажировать свою собственную жену: если она не даст ему денег, то он сообщает полиции, что доктора Пелхама застрелила она. Поняв, что ей грозит, Джорджиана подстерегает Артура и убивает его. Я слышал выстрел и слышал, как она вскрикнула. Тогда мне показалось, что крик донесся из окна, поскольку прозвучал он за моей спиной. Но Джорджиана находилась на улице, и ей, для того чтобы вернуться в дом, надо было пройти мимо меня. Ты, Уолтер, видел ее, не так ли? Поэтому сержант Риган не смог найти винтовку, из которой стреляла твоя мать? Ты поднял ее, а потом где-то спрятал? Ведь у тебя уже никого, кроме матери, не оставалось. Ты был готов ее спасти любой ценой, даже взяв на себя вину за все ее действия.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Было такое впечатление, что все разом прекратили дышать.

– Заметьте, сержант, что я сказал «за ее действия», а не «за ее преступления», – продолжил Джерико. – Истинный виновник разыгравшейся здесь трагедии уже наказан. Это – Артур, подлый и жаждавший больших денег вымогатель. Он довел интеллигентную, психически уравновешенную женщину до такого состояния, что ей пришлось убить двоих. Если бы не он, Джорджиана никогда бы этого не сделала. Мне очень жаль, что суд будет вынужден признать ее хоть и отчасти, но все же виновной.

– А у вас, мистер Джерико, есть хоть какие-то доказательства того, о чем вы только что нам рассказали? – спросил окружной прокурор.

– Нет, мистер Харрис, – ответил Джерико. – Но я художник и изображаю то, что вижу вокруг себя. Возможно, вы видите все по-другому, но той картиной, которую вам представил, я очень доволен. В том, что произошло именно так, я нисколько не сомневаюсь. Однако не мне принимать окончательное решение – я же не полицейский.

Джерико уложил свои чемоданы в багажник красного «мерседеса», когда солнце только еще поднималось из-за горизонта. Утро было прохладным, а трава сгибалась под тяжестью росы.

С чувством исполненного долга он покинул библиотеку после того, как изложил свое видение произошедшего, прошел в отведенную ему комнату и занялся упаковкой чемоданов. Ему удалось найти ответы, за которыми приехал в Пелхам-Холл, и теперь он хотел как можно скорее вернуться домой и заняться любимой работой.

Он уже открывал дверцу машины, когда на пороге дома в бежевой курточке появилась Луиза. Она окликнула Джерико, сбежала по ступенькам крыльца и протянула к Джерико руки.

– Алисия мне только что рассказала, – произнесла Луиза. – Я имею в виду, нашу семейную тайну.

Джерико взял ее руки и, крепко сжав их, сказал:

– Ведь ничего ужасного в этой истории нет. Правда? Ты – плод большой любви, и тебя все любили и продолжают любить. А что еще человеку нужно?

– Бедняжка Джорджиана.

– Да, действительно бедняжка. Мне очень жаль ее.

– А что теперь с ней будет?

Лицо Джерико стало серьезным.

– Трудно сказать, как отнесутся к ней судьи, – ответил он. – Будем надеяться на благосклонность правосудия и ее медицинское освидетельствование.

Луиза прильнула к Джерико и положила свою светлую головку ему на плечо.

– У меня такое чувство, будто я заново родилась, – сказала она. – Знаешь, Джонни, я хочу побольше узнать о своей матери.

– Да?

– Ты мне в этом поможешь?

– Конечно. В любое время, – ответил Джерико и нежно поцеловал ее в губы. – Послушайся моего совета, дорогая. Попробуй взглянуть на своего бывшего мужа другими глазами. Он же прекрасный человек.

– Джонни, ты опять меня отвергаешь?

– Радость моя, я просто даю тебе хороший совет. Тебе нужен тот, за кого будешь крепко держаться. А я никак не соответствую этому требованию. Помнишь, как началось наше знакомство? Ты сказала, что ты такая, какой тебя сделали окружавшие тебя люди. Я тебе возразил и только теперь понял, что был совершенно не прав. Меня же тоже сделало мое окружение. Ты, Джорджиана, Алисия, Фред и Уолтер носите в себе отпечатки воспитания Старика. – Джерико улыбнулся, а затем добавил: – Когда вы, мадам, окончательно в себе разберетесь, поймете, что вам действительно нужно, тогда приезжайте ко мне и посмотрите на мои гравюры.

Луиза прижалась подбородком к щеке Джерико.

– Да, Джонни, я приеду к тебе. Обязательно приеду, – нежно прошептала она.

Хью Пентикост ЧУМА НАСИЛИЯ

Часть первая

Глава 1

Он приучил себя засыпать мгновенно, как только подворачивался подходящий случай, – нужно было просто закрыть глаза и расслабить мускулы. Двадцать лет назад у него не было времени выспаться как следует, спать приходилось урывками. Он научился просыпаться от малейшего шороха – хрустнет ли ветка, или послышится постороннее дыхание. В джунглях Кореи, где он командовал ротой морских пехотинцев, о нем говорили, что он чувствует приближение опасности, даже когда она подкрадывается бесшумно.

С тех пор прошло уже больше двадцати лет, и вот этой невероятной августовской ночью он проснулся при свете полной луны, укрытый простыней, наброшенной на голое тело, и ясно почувствовал, что на краю его постели кто-то сидит. Ни одним движением не выдав своего пробуждения, он заметил про себя, что чуткость его личной системы тревоги опасно притупилась.

Мускулы напряглись, он повернулся и сел в постели, будто проснулся только сию минуту. Настоящий гигант – при росте шесть футов четыре дюйма – он весил добрых двести сорок фунтов. В лунном свете ярко-рыжая борода приобрела странный лиловый оттенок.

На краю постели сидела женщина, одетая в прозрачную ночную сорочку, едва доходящую до середины бедер. Взгляд ее был устремлен в открытое французское окно, за которым виднелись лужайка и озеро, серебряное при свете луны. На его внезапное пробуждение женщина не отреагировала. Курила и стряхивала пепел в подставленную чашечкой ладонь.

Сегодня вечером он уже видел ее, и она поразила его своей отрешенностью. За столом шла оживленная беседа, но сидевшая во главе стола хозяйка, казалось, ничего не слышала, словно пребывала на другой планете. Она курила сигареты одну за другой, а возле нее стояла бутылка скотча, который она пила безо льда и содовой. Она почти не двигалась, если не считать жеста правой руки, когда женщина подносила к губам то стакан, то сигарету. Такое же впечатление она производила и сейчас – недвижима, словно изваяние, лишь время от времени стряхивает пепел в ладонь. Казалось, ее мысли далеко отсюда, и ей нет дела до мужчины в постели.

Однако ведь зачем-то она пришла к нему в комнату в два часа ночи.

Он подумал, что ее нельзя назвать красивой, но она притягивала взгляд. Светлые волосы уложены в незамысловатую прическу – просто стянуты лентой на затылке, как у школьницы. Никаких украшений, только гладкое золотое обручальное кольцо, хотя она явно могла позволить себе все, что захотела бы. Стройное, крепкое тело с маленькой грудью покрывал золотистый загар – все тело, каждый его сантиметр. Мелкие предательские морщинки в уголках глаз и кожа на шее выдавали возраст женщины: ей, видимо, уже около сорока. Бледно-голубые глаза с расширенными зрачками казались затуманенными. Еще вчера, когда онувидел ее в первый раз, ему пришла в голову мысль о наркотиках. Она как раз закончила конную прогулку и спешивалась с лошади, верхом на которой выглядела как настоящий кентавр. Женщина тогда бросила на него отсутствующий взгляд и вроде бы вообще его не заметила.

Вместе с ней с прогулки вернулся мальчик лет двенадцати; он остался в седле. Лошади были подобраны по масти – золотистые, со светлыми гривами.

– Это Джон Джерико, – сказал ее муж, высокий, сурового вида мужчина в твидовом костюме с деланной белозубой улыбкой, которая наводила на мысль, что за ней он пытается скрыть лютую ненависть. – В какой комнате ты решила его поместить, Лиз?

Лиз Бауман продолжала смотреть сквозь него.

– В золотой спальне, – коротко ответила она и направилась в дом.

Мальчик теперь тоже спешился и взял обеих лошадей под уздцы. Он был похож на мать, но оказался разговорчивее:

– Меня зовут Томми Бауман, сэр, – сообщил он.

– Привет, – отозвался Джерико.

– Где этот чертов Нельсон? – поинтересовался муж.

– Я сам отведу лошадей, отец, – сказал мальчик.

– Если увидишь Нельсона, спроси, почему его нет там, где положено, – произнес Алекс Бауман. – Багаж мистера Джерико вон в том красном «мерседесе». Скажи Нельсону, чтобы отнес его в золотую спальню.

– Там нечего нести, – вмешался Джерико, – у меня с собой только кое-какие мелочи, ведь я не собираюсь гостить у вас все лето.

– Не зарекайтесь, – сказал Бауман, – в золотой спальне вам будет отлично. Там стоит двуспальная кровать королевских размеров, так что ноги у вас свисать не будут.

Джерико подумал, что свалял дурака, приняв это приглашение. Нужно было настоять на том, чтобы остановиться в мотеле или какой-нибудь местной гостинице. Но Боб Уилсон настоял, чтобы он поселился здесь.

– Если тебе удастся произвести впечатление на Бауманов, полдела будет сделано. Они снизошли до приглашения, и отвергать его было бы неразумно. Не забывай, Джонни, что Лиз Бауман богаче самого Господа Бога. Компания подбирается занятная: актер Эрик Трейл, балерина Таня Жаркова и Мартин Ломекс.

– Кто такой Мартин Ломекс?

– Дорогой мой Джонни, Мартин Ломекс – величайший кинорежиссер наших дней.

– Он снимает одетых или голых?

– Не будь ханжой, Джонни.

– Я нарисовал такое количество голых женщин, сколько ты за всю свою жизнь не видел. Но меня возмущает, когда человеческое тело используют в качестве пробивного инструмента. Дешевка твой Ломекс.

– Смотри не ляпни ему такое. Его согласие означает для нас несколько тысяч из фельдмановского фонда.

– Не беспокойся, Роберт, я буду вести себя прилично, – ответил Джерико.

Добродушный толстяк Боб Уилсон пытался сделать карьеру, трудясь на ниве Фонда изящных искусств Новой Англии, где занимал должность исполнительного директора. Почти невозможно было угадать в нем сурового худощавого десантника, сражавшегося бок о бок с Джерико в Корее двадцать лет назад. Теперь Джерико хотел вернуть ему долг. Он не забыл ту ночь, когда имел все шансы отправиться к праотцам, если бы Боб не услышал, как хрустнула веточка. Этот эпизод и был той ниточкой, которая связала его с усадьбой Бауманов вопреки его собственному желанию.

Джерико сел в постели повыше, открыв мускулистые плечи и грудь. На столике возле кровати он нашарил пепельницу и протянул ее женщине. Казалось, она ее не заметила. Светлые глаза оставались устремленными в серебряную ночь.

– Что-нибудь случилось, миссис Бауман?

– Да, кое-что случилось, – произнесла она низким хрипловатым голосом. – Мне захотелось заняться любовью с настоящим мужчиной.

– Наверное, это нетрудно устроить, – холодно ответил Джерико, – по-моему, вы окружены вполне мужественными личностями.

Она продолжала смотреть в окно, не отрывая глаз от озера.

– Мой муж – изощренный садист, – сказала она, – он предпочитает забавляться с нимфетками вроде Лолиты. Эрик Трейл отчаянно старается доказать свою мужественность, однако преуспевает скорее в количестве, чем в качестве, а я не хочу стать еще одним его трофеем. Мартин Ломекс – откровенный гомик, потому он и снимает все эти сексуальные картины.

– Чего ради?

– Чтобы показать, что его интересует то, что на самом деле его вовсе не интересует, – пояснила Лиз Бауман. Она по-прежнему не смотрела на Джона. – В последнее время я не встречала мужчин, кроме вас, которые способны заниматься любовью просто для удовольствия. Вам ничего не нужно доказывать.

– Вы угадали, – ответил Джерико. – Именно поэтому я, к сожалению, вынужден ответить отказом.

Она так и не повернулась к нему, но золотисто-коричневое тело под белой рубашкой слегка напряглось.

– Вы не находите меня привлекательной?

– Вы произнесли это как реплику из роли.

Она наконец обернулась. Светлые глаза на секунду встретились с его глазами, и он вздрогнул – такой страх он прочитал в них. Она снова отвела взгляд.

– Вы правы, я занимаюсь любовью просто для удовольствия, и именно поэтому я не хочу служить инструментом для разрешения чьих бы то ни было проблем. Какие проблемы у вас, миссис Бауман?

Сигарета уже догорела почти до ее ногтей, покрытых розовым лаком. Она встала, ее смуглые босые ноги утонули в пушистом ворсе ковра.

– Извините за беспокойство, – произнесла она.

– Никакого беспокойства. Мне бы очень хотелось оказать вам какую-нибудь разумную услугу.

– Мы живем в неразумном мире, – ответила она, – я слышала, как вы говорили об этом за ужином. Спокойной ночи, Джерико. Надеюсь, вам удастся снова заснуть.

Она ушла.

Заснуть ему не удалось.

Он безуспешно пытался убедить себя, что ничего не случилось. В конце концов он встал, накинул махровый халат и подошел к комоду, где лежали его трубка и клеенчатый кисет с табаком. Год назад он отказался от сигарет и превратился в заядлого любителя трубки. Он подошел к окну и взглянул на бледную лужайку. «Должно быть, нужна целая армия прислуги, чтобы содержать усадьбу в порядке», – подумал он.

Возможно, порядочный человек, тем более гость, не должен был оставить без внимания желание хозяйки дома. Если бы она хоть раз взглянула на него, если бы он увидел в ее глазах не ужас, а страсть, тогда, возможно, дело обернулось бы иначе. Ему не обязательно было чувствовать себя влюбленным, чтобы получить удовольствие от секса. Он не нуждался в том, чтобы самому себе доказывать свою мужскую состоятельность, и не был склонен играть роль психотерапевта, его не интересовал и секс в «сугубо медицинских целях», как говорил один пьянчужка о рюмке, которую выпивал перед сном.

Он поднес зажигалку к трубке и, нахмурившись, выпустил в лунный свет клубы дыма. Кажется, он чего-то не понял. Может, она нуждалась в помощи, и об этом говорил мелькнувший в ее глазах ужас. Возможно также, что она пыталась вознаградить его за что-нибудь авансом, используя единственный вид оплаты, способный, как ей казалось, его заинтересовать. Ему надо было задержать ее и выяснить, что происходит.

«К черту», – подумал он. Ни к чему озадачиваться проблемами Лиз Бауман, ее мужа или кого-то из ничтожеств, которых он видел за ужином. Он пообещал Бобу Уилсону помощь в его затее с проектом, проявил слабость, но выполнит свое обещание, а после этого ноги его здесь не будет, он уберется отсюда с такой скоростью, на какую только способен его красный «мерседес».

Проектом Боба Уилсона был Фонд изящных искусств – свободное от налогов предприятие, включающее театр, картинную галерею, художественную школу для детей, музыкальный фестиваль, балет и еще полдюжины разнообразных околоартистических организаций. Фонд существовал на гранты и пожертвования от частных лиц и других себе подобных фондов. Боб, будучи директором, оказался вовлеченным в гонку за увеличение капиталов фонда и мечтал приблизиться к сумме в пять миллионов долларов. Кульминацией гонки было общее собрание фонда, назначенное на завтра, вернее, уже на сегодня. Боб задался целью продемонстрировать сливкам общества представителей различных направлений в искусстве. Имя Эрика Трейла славилось в театральных кругах, Таня Жаркова была звездой балета. Мартин Ломекс считался Феллини американского кинематографа, Джерико представлял собой гигантскую, хотя и противоречивую фигуру в среде американских художников. Знаменитого дирижера маэстро Бемельманса в числе приглашенных не было. Эта команда звезд призвана была растопить сердца миллионеров и держателей фондов. К концу дня все они должны получить вежливые выражения благодарности, а Боб горел надеждой основать свой собственный фонд.

– Я не уверен, что следует субсидировать искусство, – говорил Джерико Бобу. – В этом случае поддержки добьется слишком много бездарностей.

– Сделай это ради меня, – просил его Боб.

Он был должником Боба, поэтому и оказался здесь.

Но какой был обед! Дворецкий в белой куртке разносил очень сухой мартини и изысканные канапе. Оглядевшись в гостиной, обставленной по последнему писку моды, Джерико поймал себя на том, что разглядывает стройную фигуру белокурой хозяйки дома. К мартини она была явно равнодушна. Перед ней стояло неизменное виски и лежали сигареты. Когда к ней обращались, она улыбалась, но не говорила в ответ ни слова. Казалось, она вспоминала о чем-то давно прошедшем или представляла себе нечто грядущее. Джерико подумал, что, если задаст ей вопрос, она не услышит его и потому не сумеет ответить. Проверить теорию практикой он не успел, поскольку его оттеснил в угол длинноволосый юноша в белом кителе, как у Джавахарлала Неру. Молодой человек имел приятное дополнение в виде девушки в мини-юбке, открывающей потрясающие ноги, с прямыми рыжими волосами, ниспадавшими ниже плеч.

– То, что вы делаете, Джерико, не имеет ничего общего с искусством.

– Оно вам непонятно?

– Напротив, вы прямо-таки выкрикиваете ваши идеи.

– Вы возражаете против ясности?

– Я возражаю против банальности.

Девушка выглядела чрезвычайно довольной. Ее мужчина поставил на место человека истеблишмента.

– Если бы я знал, чем занимаетесь вы, – приветливо ответил Джерико, – я мог бы тоже оскорбить вас. К сожалению, мне даже неизвестно ваше имя.

– Не имеет значения, – ответил юноша.

– Совершенно с вами согласен. Но если у вас нет имени, как вы сюда попали? Тут вечеринка для именитых гостей. Может быть, ваша фамилия Бауман?

– Боже сохрани, – ответил парень, – моему старику далеко до Баумана. Он просто существует за его счет, как лишайник на дереве. Его зовут Уайли Прентис, он известный адвокат. А мы с Джуди здесь только потому, что в других местах для нас может быть небезопасно из-за шума вокруг вашей затеи. По своей воле мы бы сюда не пришли.

– У вас принято оскорблять гостей?

Парень ухмыльнулся:

– Вы просто вывеска, Джерико, витрина. Но если вы готовы заплатить, я буду осторожнее.

– Деньги для вас так много значат?

– Только не те, что предназначены для вашего дурацкого фонда, – ответил парень. – Меня интересуют деньги для меня лично. И чтобы мой старикан не завернул кран, – он пожал плечами, – мы с Джуди сегодня будем паиньками.

– Кстати, кормежка обещает быть приемлемой, – ответил Джерико. – Не то что наша неудобоваримая беседа.

Парень хихикнул:

– Даже палки и камни не затупят мне зубы…

– О, я не имел в виду тебя, старик. У меня было ощущение, что речь пойдет об Искусстве с большой буквы, да хранит нас Бог.

– Аминь, – отозвалась девица.

Ее слова оказались пророческими. Инициативу в застольной беседе захватили Эрик Трейл и Мартин Ломекс, и это было совершенно непереносимо. Трейл был очарователен. Его лицо напоминало профиль Аполлона на ранних полотнах Джона Бэрримора. Он рассуждал о системе Станиславского, великолепно владея модуляциями своего хрипловатого музыкального голоса. Джерико вспомнилось изречение Спенсера Трейси: «Искусство актера заключается в заучивании ваших проклятых реплик». Режиссер Ломекс явно склонялся к тому, чтобы преуменьшить значение актера в целом и Трейла в частности.

Невероятно красивая балерина мисс Таня Жаркова наблюдала за сцепившимися мужчинами, изящно приподняв изогнутые дугой брови и слегка улыбаясь алыми губами. Мисс Жаркова явно не придерживалась естественного стиля в макияже. Джерико решил, что она стремится выглядеть интригующей. Интересно, говорит ли она по-английски. Ее сосед по столу, квадратный седовласый мужчина, одетый в летний костюм из розовой льняной ткани, не потрудился уяснить этот вопрос. Лицо его побагровело от многочисленных мартини, выпитых перед обедом. Мисс Жаркова слегка отодвинула стул подальше от него, чтобы избежать случайных прикосновений. В процессе насыщения Джерико догадался, что это и есть Уайли Прентис, отец его недавнего оппонента. Мистер Прентис-младший и его рыжеволосая Джуди сидели напротив, причем младший из Прентисов избегал встречаться взглядом с отцом.

Алекс Бауман, сидящий во главе стола, слева от Джерико, изложил свою позицию предельно ясно:

– Считаю необходимым вполне откровенно признаться, что я не такой уж поклонник искусства, Джерико. Я не люблю театр, не люблю кино, не считая новинок с обнаженной натурой. К балету и музыке я испытываю отвращение, а живописи не понимаю. Так что я предпочел бы вести беседы на какую-нибудь другую тему. – Он улыбнулся своей улыбкой, полной ненависти.

– Кроме секса и спорта ничего и не осталось, – ответил Джерико.

– Я не люблю говорить о сексе…

– Тогда только спорт.

– Знаю, что раньше вы служили в морской пехоте. Вам приходилось убивать человека ножом?

Джерико приветливо улыбнулся.

– Много раз, – ответил он, думая не столько о хозяине дома, сколько о Бобе Уилсоне, который заманил его сюда.

Боб сидел на противоположном конце стола, справа от Лиз Бауман. Он безуспешно пытался заинтересовать ее, но неизменно терпел поражение. Она по-прежнему курила свои бесчисленные сигареты, наливала виски из своей личной бутылки и улыбалась абстрактной улыбкой, не имеющей никакого отношения к произносимым ею словам. В ней соединились красота и безыскусность. Странное сочетание.

– Я хочу спросить вас, Джерико, – сказал Ломекс, – вот вы занимаетесь изобразительным искусством. Не кажется ли вам, что актеры с их фальшивыми эмоциями давно устарели? Разумно ли вообще считать их творцами?

– Мы живем в неразумном мире, – ответил Джерико, – а кроме того, можно ли называть творчеством фильмы о сексе?

– Хотелось бы надеяться, – ответил Ломекс.

Мисс Жаркова наконец обнаружила знание английского:

– Должно быть, проституция стала разновидностью искусства в тот день, когда Колумб совершил свое открытие.

– Зарабатывать деньги любовью, что, собственно и является сутью проституции, вообще довольно старомодная идея, – сообщила рыжая в мини и улыбнулась Алексу Бауману.

Мисс Жаркова, тонкая и гибкая, как пантера, поднялась с места и посмотрела на Джерико глазами, оттененными фиолетовым:

– Не могли бы вы увезти меня куда-нибудь и угостить гамбургером? Я нахожу, что атмосфера здесь просто тошнотворная.

Боб Уилсон вскочил и посылал Джерико умоляющие взгляды. Джерико с сожалением проводил глазами восхитительные ломти жареной говядины, лежащие на серебряном подносе, который как раз вносил дворецкий, и тоже поднялся.

– Не беспокойся, Боб. Как раз перед обедом юный мистер Прентис недвусмысленно дал мне понять, что мы с мисс Жарковой всего лишь играем роль витрины. Завтра, когда появятся покупатели, мы снова будем на месте. А пока что…

Он предложил балерине руку, и они вышли на террасу, залитую светом луны. Сквозь тонкую ткань льняного пиджака он чувствовал, что Жаркова вцепилась в него ногтями.

– Благодарю вас, – пробормотала она.

– И есть за что, мадам. Жареная говядина выглядела бесподобно.

Она отступила на шаг и повернулась к нему лицом. Ее движения были благородны и полны изящества. Минимализмом шестидесятых она пренебрегла и надела длинную юбку из серебристой ткани; блузка была настолько прозрачной, что при взгляде на нее перехватывало дыхание.

– Вам вовсе не обязательно куда-то меня везти, – сказала она. – Я просто хотела, чтобы вы помогли мне сбежать от этих уродов.

– Вы не из России, – с улыбкой определил Джерико.

– Бруклин-Хейтс, – ответила девушка.

– Это непременно должен быть гамбургер?

– И я не сексуальная маньячка, – не отвечая на этот вопрос, сказала Таня.

– Неподалеку отсюда я обнаружил одно местечко, где подают изумительных моллюсков.

– Обожаю моллюсков.

Он снова взял ее за руку и подвел к красному «мерседесу», который так и стоял возле главного входа. Она скользнула на сиденье рядом с ним и расслабилась. Когда они выехали на голубоватое под луной шоссе, он покосился на нее. Ветер трепал ее темные волосы, и, несмотря на тщательно наложенную косметику, она выглядела совсем девчонкой.

– Вас-то как угораздило? – поинтересовалась она.

– Я кое-чем обязан Бобу Уилсону.

– Видно, чем-то серьезным, – засмеялась она.

– Жизнью. Он спас меня в бою за Бункер-Хилл.

– Вы не выглядите таким уж старым.

– Это было в Корее. А вы как попали в логово Бауманов?

– По доброте сердечной.

– Должно быть, вы влюблены в кого-то, кого я не видел. Никто из тех, кто там был, не подходит на эту роль.

– С помощью лести вам это место не занять. – Она смотрела на залитые лунным светом холмы. – Сотни детей напоминают мне о моей собственной судьбе. Я говорю о детях, которые хотят научиться танцевать. Фонд Боба Уилсона может дать им такую возможность.

– Не уверен, что одобряю эти субсидии для тех, кто отобран по принципу талантливости.

– Могу представить, как вы к этому относитесь. Полотна, украшающие американские дома, написаны людьми, которые никогда не учились основам мастерства, художниками, не имеющими представления о технике живописи. Сейчас эпоха самоучек. Но балет… – Она снова отвернулась к холмам. – В танце не сфальшивишь, Джон Джерико. Тут уж вам без техники не обойтись. А кроме того, нужна серьезная физическая подготовка. Потому что, пока у вас не будет выучки, вы не сможете импровизировать. В вашей области Пикассо был новатором, он додумался до кубизма и еще бог знает до чего. Но сначала ему пришлось пройти школу.

– Превосходная речь!

– Если у вас не разработаны пальцы, вы не сможете играть на скрипке. Люди, которые стремятся изучить основы своего искусства, заслуживают поддержки. Я сама вхожу в пятерку первых балерин мира, – она улыбнулась, – только потому, что прошла школу и хорошо владею техникой своего ремесла. Вы стали знаменитым художником по той же причине. Дети, которые хотят пойти по моим или по вашим стопам, вправе ждать помощи. Вот потому я и приняла предложение Боба Уилсона, я поняла, что действительно могу кому-то помочь, и пусть даже заодно моей помощью воспользуются сотни бездарей.

– Я пришел к заключению, что вы очень славная девушка, – сказал Джерико.

Моллюски оказались совершенно исключительными. Таня повязала на шею салфетку, чтобы не испачкаться растаявшим маслом. Насытившись, они заказали мятный ликер со льдом и капелькой бренди. Вечер оказался на удивление легким и свободным. Таня обладала редким качеством – она не вынуждала вас все время помнить, что перед вами звезда.

Когда они не спеша ехали обратно через владения Бауманов, Таня вздохнула. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья и заложив руки за голову.

– В последний раз я так славно отдыхала, когда мне было лет двенадцать.

– Не вы одна, – отозвался Джерико.

– Тогда я дружила с одним мальчиком. Он был моим ровесником и брал меня на рыбалку возле Шипшед-Бхей. Он сам насаживал мне на крючок наживку. И никто не приставал к нам с россказнями про птичек и бабочек. – Она слегка улыбнулась, искоса взглянув на Джерико. – За последние десять лет вы – единственный мужчина, который не хватает меня в охапку и не начинает срывать с меня одежду, едва мы остаемся наедине. Я много раз пыталась убедить себя, как здорово было бы обойтись без этого. И вот теперь так и случилось. – Она рассмеялась. – Что-то не так?

– Это всего лишь дисциплина и выучка, – ответил Джерико.

– То есть?

– Это ваши собственные слова. Проявить перед вами свое нетерпение означало бы обречь себя на неудачу.

Она потянулась и коснулась его загорелой руки кончиками пальцев:

– Спасибо вам за все.

Шины вновь зашуршали по голубовато-зеленого цвета асфальту. Скоро показался огромный серый дом, в котором еще светились окна.

– Что вы думаете о нашей хозяйке? – поинтересовался Джерико.

Легкая дрожь пробежала по ее изящному телу.

– Бог с ней. Она очень напугана.

– Чем?

– Не знаю, Джон. Но она просто больна от страха.

– Выглядит она вполне здоровой.

– Умирают не только от болезней. Я бы очень хотела никогда не встречать ее, потому что не смогу ее забыть, даже когда уеду отсюда.

На террасе Таня остановилась:

– Пойду сразу лягу, пока меня никто не видел.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. На него повеяло ароматами «Тысячи и одной ночи».

– До завтра, – шепнула она и ушла.

Он проводил ее взглядом и через открытую французскую дверь увидел, как она буквально вспорхнула на следующий этаж по винтовой лестнице. Потом он почувствовал запах табачного дыма и обернулся. Из тени вышла высокая фигура, оказавшаяся актером Эриком Трейлом.

– Можете не считать меня вашим почитателем, Джерико.

– Это должно меня огорчить?

Трейл перевел глаза, слегка покрасневшие от выпивки, на лестничный пролет.

– Я имел ее в виду для себя. Конечно, трофеи достаются победителям. Может, в следующий раз мне повезет больше. Она действительно так хороша, как мне показалось?

Под рыжей бородой Джерико заиграли желваки.

– А вам не кажется, что ваше неумеренное любопытство достойно крепкой взбучки?

Джерико стоял в пятне лунного света у открытого окна своей спальни и хмуро курил трубку. Лиз Бауман пришла и ушла, а он прочитал ей нотации о сексе, вместо того чтобы вспомнить Танины слова: «Она просто умирает от страха». Джерико умел разбираться в людях, и это чутье редко его подводило. Теперь он не сомневался, что его просили о помощи, а он не услышал призыва. Он попытался убедить себя, что проблемы этой женщины начались не вчера и не завтра кончатся и что утром она будет нуждаться в его помощи не меньше, чем пять минут назад. Тогда он сможет оправдаться перед ней за то, что не расслышал слов, которые она не решилась произнести.

Он повернулся к бюро, чтобы выбить трубку, но оцепенел и застыл на месте, потому что услышал приглушенный, полный муки крик, донесшийся откуда-то из глубины дома. За всю свою жизнь Джерико не слышал ничего более жуткого, тем более что он сразу понял, что кричала женщина… Однажды в Конго он слышал, как кричал мужчина – миссионер, которого оскопили местные террористы. Потом он наткнулся в джунглях на его тело и был рад, что этот человек умер. Но там эти звуки не были неожиданными, они являлись частью антуража.

Он быстро вышел из комнаты в коридор, на ходу завязывая пояс халата. Если не считать лунных бликов, в коридоре было совершенно темно. В доме царила гулкая тишина, как в пустой церкви.

Он постоял, прислушиваясь, пока мышцы не заболели от напряжения и вынужденного бездействия. Вполне вероятно, что кто-нибудь тоже слышал крик, но никто не вышел из комнаты и не поинтересовался, что произошло. Джерико не знал, что лучше: не придавать этому значения или, наоборот, пройти, колотя во все двери подряд, пока кто-нибудь не откликнется. Сотни раз у него случались недоразумения с людьми, которые видели, что кто-то попал в беду, но не спешили на помощь, опасаясь оказаться замешанными в неприятную историю. Хорошо же, черт возьми, он сам разбудит их всех и добьется ответа на свои вопросы. Он шагнул к двери соседней комнаты, как вдруг услышал тихий насмешливый голос:

– А вот и вы.

Он обернулся и столкнулся лицом к лицу с Алексом Бауманом.

– Вы слышали? – поинтересовался Бауман.

– Господи, конечно, слышал.

– Похоже, вы оказались единственным, кто что-то слышал. Это, конечно, Лиз.

– Конечно?

– Бедняжка, когда ей случается слишком много выпить, она страдает от ночных кошмаров. Должно быть, вы до смерти перепугались. Наутро она сама ничего не помнит.

– Значит, с ней ничего не случилось?

– Разумеется, ничего, – заверил Бауман, улыбаясь своей приклеенной улыбкой. – В ее комнате тихо. Видно, она уже спит. Я просто подумал, что она могла испугать кого-нибудь из гостей.

– Вы не ошиблись.

– Вы уже спали?

– Что вас еще интересует?

Улыбка Баумана расползлась еще шире.

– Ладно, приношу свои извинения за беспокойство. Утром Лиз будет страшно неловко, когда я ей все расскажу.

– Тогда не рассказывайте, – посоветовал Джерико.

Джерико снова попытался заснуть – и снова безуспешно. Он сбросил халат, улегся в постель и, привалившись к изголовью, закурил трубку. Лежал и прислушивался, не раздастся ли крик. Кошмар ли был его причиной? «Мой муж – изощренный садист», – вспомнились ему слова Лиз Бауман. А эта его гнусная ухмылка!

Луна ушла, и окно озарилось розовато-серым сумрачным светом. Давным-давно Джерико не случалось встречать рассвет, и, раз уснуть так и не удалось, он встал, надел фланелевые брюки, синюю водолазку и вельветовый пиджак. Рассовал по карманам табак и трубки и вышел из дома, подумав, что у него появляются старушечьи привычки. Он пошел по лужайке перед домом, ощущая мурашки на спине, будто кто-то наблюдал за ним из окна.

Перейдя лужайку, Джерико направился к роще, раскинувшейся у озера. Солнце вот-вот поднимется над восточным берегом и отразится в темной воде. Зрелище обещало быть впечатляющим.

Ему вспомнилось моряцкое присловье:

Во владениях Бауманов поддерживался безукоризненный порядок повсюду, поэтому и роща была ухожена так же тщательно, как лужайка и кусты возле дома. Здесь не было мертвых деревьев, под ногами не валялись сухие ветки. Присмотревшись, можно было различить на деревьях следы обрезки, тщательно замазанные и закрашенные садовником. На некоторых стволах виднелись тяжелые кольца для защиты старых деревьев от сильных ветров. Под ноги ковром стелились мелкие голубые и желтые цветочки, перемежающиеся толстыми подушками зеленого мха. Джерико решил, что здесь довольно красиво, если предпочитать природу в облагороженном виде.

Он поднялся на возвышенность, прислонился к сучковатой березе и повернулся к озеру. Он успел как раз вовремя. Кроваво-красный край солнечного диска пробился из-за дальних холмов, и на черной поверхности воды заиграли алые отблески.

Джерико потянулся за трубкой, но достать ее из кармана так и не успел. Раздался резкий хлопок мелкокалиберной винтовки, и пуля пробила березу в дюйме от его головы.

Давно позабытый инстинкт бросил его на землю. Он откатился к берегу и увидел, как дерево вздрогнуло от следующего выстрела…

Он скрючился за валуном и шепотом выругался:

– Бешеный ублюдок.

Потом затаился и прислушался. Сотни птиц, взбудоражившись, принялись летать над деревьями, оглашая рощу беспокойным криком. Теперь он мог услышать разве что слона. Осторожно высунулся и взглянул на березу. На серебристой коре зияли свежие отметины.

Ему в голову пришло два варианта объяснения происшедшего. Это мог быть какой-нибудь псих, который вышел поохотиться на птиц или белок, не заметил его и чуть не убил. Или это был человек, который охотился именно за ним, причем всего один дюйм отделял его от успешного завершения охоты. Джерико попытался убедить себя в абсурдности последнего варианта. Здесь, в поместье Бауманов, ни у кого не было оснований желать ему смерти. Никто из присутствующих, кроме, конечно, Боба Уилсона, не был знаком с ним настолько близко, чтобы вообще чего-нибудь ему желать. Нужно было просто подать голос, предупредить беспечного охотника о своем присутствии и спокойно вернуться в дом. Но что если это не случайность? Он снова вспомнил белозубую улыбку Алекса Баумана, за которой пряталась ненависть. Все это казалось бессмысленным. Но что если Бауман видел, как его жена выходила из спальни Джерико? Тогда и ночной крик получал объяснение. Он наказал свою жену. А теперь настала очередь Джерико платить по счетам.

Еще двадцать лет назад он выучился бесшумно передвигаться в таких зарослях, с которыми роща Бауманов не шла ни в какое сравнение. Тогда от этого искусства зависела его жизнь, хотя, кто знает, может быть, и сейчас, в это розовое утро, она зависела от него снова.

Джерико отполз на животе ярдов на тридцать к западу от березы, затем, дюйм за дюймом, стал продвигаться дальше. Он пригнулся к земле и прислушался, не раздаются ли шаги, приглушенные ковром из папоротников.

Ничего. Никого не видно. Птицы, потревоженные выстрелами, успокоились, и он не слышал ни звука. Тогда он нашарил рядом с собой плоский камень размером с блюдце и отбросил его подальше. Как только камень ударился о землю, раздались еще два выстрела один за другим.

У Джерико пересохло во рту.

Он поспешно вернулся обратно, потом отполз еще дальше. Теперь его скрывали каменная гряда и кустарник. Он сдерживал тяжелое дыхание, пытаясь хоть что-нибудь услышать. Громко гогоча, над озером пролетела стая гусей. Черти принесли этих проклятых птиц!

Сомнений не было, охотились на него. За свою жизнь Джерико не раз случалось играть в прятки с весьма опытными партнерами, причем ставкой в игре была жизнь. Видимо, и этот тип с винтовкой тоже был опытным игроком. Однако между теми играми и теперешней имелась существенная разница. Во-первых, в роще слишком мало мест, где можно спрятаться, она была не столь густой, как ему хотелось бы. А во-вторых, тогда, много лет назад, он и сам был всегда при оружии, так что добыча представляла не меньшую опасность, чем охотник. Правда, иногда от стрельбы приходилось воздерживаться, чтобы выстрелы не привлекли к нему целые толпы северокорейских солдат. В таких случаях Джерико приходилось полагаться на силу собственных рук и нож.

Сейчас у него не было ножа, но руки и опыт оставались.

Главное – добраться до дома, от которого его отделяло не больше пятисот ярдов. Если удастся попасть в дом и раздобыть хоть какое-то оружие, он сумеет оказать мистеру снайперу достойный прием. В библиотеке Бауманов он видел застекленную витрину, и его рот наполнился слюной, когда он вспомнил, что в ней находилось.

Солнце уже взошло и теперь висело над озером раскаленным шаром. Окна отражали сверкание утренних лучей, и казалось, что в доме пожар. Если идти не прячась, пятьсот ярдов можно преодолеть минуты за две. Но когда передвигаешься короткими перебежками, то и дело пригибаясь, на это уходит гораздо больше времени. Джерико взглянул на часы. Они показывали только четверть шестого. Озеро казалось безжизненным, если не считать стайки уток и редких всплесков рыбы на поверхности воды. Возле дома тоже никого не было видно.

Никого, чтобы можно было подать сигнал и попросить о помощи.

Если стрелок достаточно сообразителен, его больше не удастся провести уловками вроде трюка с брошенным камнем. Он будет выжидать до тех пор, пока не увидит перед собой цель и не будет уверен, что не промахнется. Так что им обоим стоило быть настороже.

Джерико продолжал свое нелегкое путешествие, продвигаясь дюйм за дюймом и фут за футом. В роще преобладали старые раскидистые деревья, они обеспечивали ему надежное укрытие. Но пробираться от одного дерева к другому было не так-то просто, поскольку между деревьями отсутствовала всякая растительность. Густая листва задерживала солнечный свет, и внизу царил сумрак. Джерико поблагодарил Бога за то, что тот надоумил его надеть вельветовый пиджак, мало заметный на фоне земли.

Он сжался еще сильнее и подкатился к самому берегу, чтобы заглянуть за каменистый кряж. Где-то там, за деревьями, стоит человек и обшаривает взглядом окрестности, пытаясь определить его местонахождение. Джерико приблизился к наиболее опасному отрезку пути. До ближайшего дерева оставалось ярдов двадцать совершенно открытой местности. Участок ярко освещало солнце. Дальше опять начинались деревья, и там можно было укрыться.

Джерико сознавал, что, пробираясь через шельф, превратится в прекрасную мишень для снайпера.

Он снова затаился и прислушался, не обнаружит ли себя охотник. Потом подобрался, готовясь преодолеть смертоносные двадцать ярдов. Он нырнул вперед и перекатился, стараясь не подниматься в полный рост. Острые камешки рвали одежду и царапали кожу. Кувыркаясь и ныряя, он почти уже достиг спасительного укрытия, как вдруг услышал за спиной щелчок винтовки и почувствовал жгучую боль на тыльной стороне правой ладони.

Он метнулся под сень деревьев, поднялся на ноги и прислонился спиной к гигантскому дубу. Потом взглянул на руку. Пуля только задела ее, оставив на коже царапину словно от кошачьих когтей. Он поднес руку к губам, слизнул кровь и обмотал ладонь носовым платком.

До дома оставалось ярдов двести. Он посмотрел туда и увидел человека, который только что вышел во двор. Это был Боб Уилсон. Джерико почувствовал, как к нему возвращаются силы. Он снова бросил взгляд на часы. На то, чтобы преодолеть первые двести ярдов, у него ушло больше часа. Он поднес ко рту руки и свистнул пронзительно и протяжно.

Человек на лужайке замер. Двадцать лет назад ему не раз приходилось слышать этот свист. Он обернулся и посмотрел туда, где, как знал Джерико, находились окна его спальни.

Джерико снова свистнул: короткий, длинный, короткий. Во время войны такой свист предупреждал, что поблизости снайпер. Уилсон, казалось, колебался. Он было двинулся к деревьям, потом развернулся и бросился в дом. Джерико быстро перебрался в более безопасное место под деревьями. Видимо, Боб решил удостовериться, нет ли Джерико в спальне. Через минуту он снова появился на пороге, но теперь у него в руках было ружье. «Молодец», – подумал Джерико.

Он размотал руку и, подняв носовой платок, помахал им, как флагом, надеясь, что деревья, под которыми он притаился, скрывают его от снайпера. Должно быть, Уилсон заметил платок, потому что побежал к роще, держа ружье наготове.

Джерико свистнул еще раз, подав другой сигнал – «прикрой меня». Уилсон остановился и поднял ружье к плечу. Джерико снова помахал платком и бросился вперед, петляя от дерева к дереву. Уилсон открыл огонь, и Джерико услышал, как над его головой засвистели пули.

Наконец он вырвался на открытое пространство и устремился навстречу своему другу. Он обхватил бледного Уилсона и вместе с ним упал за вечнозеленый кустарник, обрамлявший лужайку.

– Что за чертовщина? – дрожащим голосом произнес Уилсон.

Джерико счистил с одежды грязь и налипшие листья и обернулся в сторону рощи.

– Кому-то я не понравился, – ответил он и показал Уилсону раненую руку. – Это напоследок. Он стрелял в меня раз шесть или семь.

– Невероятно, – сказал Уилсон. – Я как раз пил кофе, когда услышал выстрелы. Кроме прислуги, все в доме спали. Я удивился и вышел посмотреть, в чем дело.

– Слава богу, что ты оказался таким любопытным.

– А потом я услышал наши старые сигналы и сначала подумал, что ты решил поразвлечься. Но выстрелы были настоящими. Боже милосердный, что все это значит?

Джерико не сводил пристального взгляда с рощи, но ему не удалось уловить никакого движения между деревьями. Было кое-что, о чем ему не хотелось рассказывать Уилсону. История с ночным визитом Лиз Бауман Уилсона не касается.

– Ты слышал, как кто-то кричал ночью?

Уилсон покачал головой:

– Ты же знаешь, что я сплю как бревно, стоит мне только пропустить рюмочку. Видно, вчера я перестарался. А кто кричал?

– Бауман сказал, что его жену мучили кошмары. Я вышел в холл, когда услышал крики, а он уже стоял там и улыбался. Потом я не смог заснуть, решил одеться и выйти, чтобы полюбоваться рассветом. Тут кто-то и начал в меня палить. А где ты взял ружье, Роберт?

– В витрине для оружия в библиотеке.

– Пойдем посмотрим, на месте ли остальные. – Джерико снова обернулся к роще. – Уверен, что стреляли из двадцать второго калибра, значит, теперь мы слишком далеко, чтобы он мог нас достать. Пошли.

Они направились через лужайку и вошли в дом. Оказавшись в безопасности, Джерико с облегчением вздохнул. Библиотека находилась в дальнем от вестибюля конце дома. Джерико бросил взгляд на лестницу. Прикрывая его, Боб Уилсон выстрелил из своего ружья раз двенадцать в непосредственной близости от дома, но, казалось, стрельба никого не побеспокоила. «Должно быть, стрельба здесь обычное дело», – решил он.

– Ты уверен, что этот тип стрелял именно в тебя, Джонни? Я имею в виду, может быть, он ранил тебя случайно?

– В последний раз я путал фантазии с реальностью в двухлетнем возрасте, – ответил Джерико.

Дверца шкафа для оружия была открыта. Не хватало только одного ружья – того, что взял Боб Уилсон.

В дверях библиотеки появился улыбающийся Алекс Бауман:

– Вы можете нарваться на неприятности, если будете стрелять уток в это время года, Уилсон.

– Вы даже не представляете, насколько вы правы, Бауман, – ответил Джерико, – потому что уткой на этот раз был я, и теперь мне хочется свернуть кому-нибудь шею.

Глава 2

В углу шкафа с оружием висел автомат. Это было современное оружие, такое же, какое применялось в ходе войны во Вьетнаме. Джерико снял его со стены и проверил, заряжен ли он.

– Я предпочел бы, чтобы вы его не брали, – сказал Бауман.

В одном конце шкафа лежали коробки с патронами. Джерико взял сколько надо и набил карманы своего вельветового пиджака. Не обращая внимания на Баумана, он вышел в холл. Уилсон и Бауман последовали за ним.

По лестнице спускался полусонный Бауман-младший.

– Что случилось? – спросил он. – Мне показалось, я слышал, как Нельсон стреляет белок в роще.

– Конечно! Так и было, – ответил Бауман-старший.

– Если этот ваш Нельсон способен принять меня за белку, то ему место в сумасшедшем доме, и я буду рад препроводить его туда лично. – Джерико покосился на мальчика. – Тебе лучше побыть дома, сынок. Снаружи может оказаться слишком жарко.

Он вышел на лужайку в сопровождении Боба Уилсона и Баумана. Солнце утратило утренний цвет, и теперь жарило вовсю. Джерико поднес руку ко рту и лизнул ее. Он чувствовал, что мальчик стоит у него за спиной на ступеньках террасы.

– Ваш приятель давно сбежал, когда увидел, какая против него выступила армия, – сказал Уилсон.

– Но следы-то остались, – возразил Джерико.

Солнечные лучи пробились сквозь листву и осветили цветы и мох. Птицы вели себя спокойно. Джерико без труда нашел березу и осмотрел пулевые отверстия в ее коре. Он показал, как именно стоял, когда в него начали стрелять, чтобы Бауман и Уилсон могли убедиться, что он ничего не выдумал.

Поскольку пули не обладают способностью поворачивать на лету, Джерико вычислил, откуда они были выпущены, и медленно двинулся туда, стараясь идти по прямой и время от времени укрываясь за деревьями. Пройдя ярдов тридцать, он остановился и опустился на колени. На примятой куртинке голубых цветочков лежали две стреляных гильзы. Он поднял их и подбросил на ладони.

– Он действительно хотел тебя убить, – сказал Боб Уилсон, – иначе бы он их здесь не оставил.

Джерико поднялся на ноги не сразу. Сощурив голубые глаза, он внимательно осмотрел землю и, по-прежнему стоя на коленях, обратился к Бобу:

– Ты прав, Боб. Теперь он уже далеко. Давай вернемся в дом, я умираю от голода.

– Я поговорю с Нельсоном, – вмешался Бауман. – Если он действительно ходил охотиться на белок, я с него шкуру спущу.

– Верю, что вы на это способны, – ответил Джерико.

На террасе возле столовой столпились, кажется, все обитатели дома, наблюдая, как из рощи возвращаются Джерико, Уилсон и Бауман. Очевидно, Томми Бауман рассказал о происшествии.

Таня быстрыми шагами вышла им навстречу. Остальные остались на террасе.

– Джон, вы не пострадали? – спросила она.

Ее рука осталась лежать на его рукаве. Он заметил, что ей хватило времени тщательно подкрасить глаза.

– Только зацепило. – Он показал ей руку.

– Какой безумец это сделал?

– Мы думаем, что это Нельсон решил поохотиться на белок, – сказал Бауман, подходя к ним.

Таня перевела взгляд на Джерико, как бы предлагая подтвердить эти слова.

– Может быть, ему захотелось проверить, быстро ли я бегаю, – откликнулся Джерико. – Но в случайность я не верю. – Он обернулся к Бауману. – Если вы убеждены, что это был ваш приятель Нельсон, давайте разыщем его.

– Я позвоню ему из дома, – пообещал Бауман. – Он живет около конюшни.

– Лучше сходим туда, – возразил Джерико и коснулся ледяной Таниной руки. – Благодарю вас за внимание.

Он окинул взглядом террасу. Позади передней шеренги, в которую входили Трейл, Мартин Ломекс, оба Прентиса, отец и сын, и рыжеволосая Джуди, стояла Лиз Бауман. На ней были сапоги и брюки для верховой езды, белая блузка и куртка. Она курила сигарету и стряхивала пепел в ладонь. Казалось, ее отсутствующий взгляд устремлен поверх голов на рощу.

– Тем не менее всем не мешает позавтракать, – решил Бауман. – Мы с Джерико сами сходим к Нельсону.

Он сел в красный «мерседес» рядом с Джерико, и они покатили по обсаженной березами и елями тенистой дороге, которая вела к конюшням.

– Вы сказали, что не верите в случайность, – произнес Бауман, затягиваясь сигаретой.

– Я убежден, что это не было случайностью, – ответил Джерико. – Кому-то пришло в голову вышибить из меня мозги. К счастью, мне частенько приходилось играть в прятки в лесу, и я не новичок в этой игре.

– У меня такое впечатление, что раньше вы не были знакомы ни с кем, кроме Уилсона.

– Совершенно верно. Но Боб вышел из дома как раз в тот момент, когда снайпер стрелял в меня со спины. Так что это был не он.

– Какие у вас предположения?

Джерико искоса взглянул на своего хозяина:

– А у вас?

– Никаких. Потому я и уверен, что все разъяснится, когда мы поговорим с Нельсоном. Считаю, что виной всему его непростительная беспечность.

Они нашлиНельсона во дворе конюшни, он проверял подпругу на одной из рыжих лошадей. Нельсон оказался темноволосым мускулистым мужчиной лет тридцати с небольшим. Наблюдая за его движениями, исполненными грации, сродни изяществу животного, Джерико подумал, что такой избыток жизненных сил должен привлекать женщин. Лиз Бауман не нужно было далеко ходить, чтобы найти своего «настоящего мужчину».

– Миссис Бауман хочет, чтобы я привел лошадь к дому? – спросил Нельсон.

У него был низкий грубоватый голос, звучавший подчеркнуто услужливо. Джерико понимал, что Нельсон станет доказывать свою непричастность, как только узнает, в чем его обвиняют. Он взглянул на ноги Нельсона, обутые в начищенные до блеска сапоги для верховой езды. Они выглядели так, словно Нельсон только что надел их. К тому же передвигаться в такой обуви неслышно было невозможно.

Джерико остался сидеть за рулем, а Бауман вышел из машины. Фальшивая белозубая улыбка по-прежнему не сходила с его лица.

– Вы слышали, Нельсон, как кто-то недавно стрелял в роще?

– Стрелял?

– Стрелял и зацепил мистера Джерико, который прогуливался у озера. Вы ходили сегодня на белок?

– Сегодня у меня не было на это времени, мистер Бауман, – ответил Нельсон. – Мне нужно было вычистить лошадей, вымыть их с мылом и обтереть.

– Стреляли из винтовки двадцать второго калибра, – сказал Джерико и показал след от пули на своей руке.

Нельсон облизнул губы. Он сощурил темные глаза и бросил быстрый взгляд на Баумана, который продолжал улыбаться. Они обменялись взглядами.

– У кого есть двадцать второй калибр? – спросил Джерико. – Если мы узнаем, то сузим границы поисков. В доме таких винтовок нет.

– Множество местных детей шастает по лесу, – ответил Нельсон. – Они не признают никаких частных владений, никакие надписи вроде «Вход воспрещен» для них не указ, а забором мы не огорожены.

– А зачем бы местным детям понадобилось целиться в меня?

– Если бы вам удалось понять, чем руководствуются в своих поступках современные дети, вас можно было бы считать гением, – вмешался Бауман. – Это просто маленькие дикари.

– Стреляли несколько раз, – продолжал Джерико, обращаясь к Нельсону. – Довольно странно, что вы ничего не слышали.

– Я был в сарае, и у меня работало радио, – ответил Нельсон, не сводя с него прищуренных глаз.

Несколько секунд Джерико молчал.

– Видимо, так все и было, – наконец сказал он.

Ему почудилось, что Бауман и Нельсон с облегчением вздохнули.

– Мне привести лошадь миссис Бауман к дому? – спросил Нельсон.

– Лучше подожди, там только что сели за стол. Она сама придет, когда освободится.

Нельсон похлопал золотистого коня по лоснящейся шее:

– Сожалею, что ничем не удалось вам помочь, мистер Джерико. Черт бы побрал этих сорванцов!

– Дети тому виной или белки, но каждый держит свою жизнь в собственных руках, – сухо отозвался Джерико.

Бауман сел в машину, и они пустились в обратный путь.

– Возможно, Нельсон прав, – сказал Бауман. – Это деревенские ребятишки. – Он покосился на Джерико. Тот не отрывал глаз от дороги. – Лиз ужасно расстроилась, когда я ей рассказал, что вас побеспокоили ее крики.

– Жаль, что вы все-таки решили ее смутить. – Джерико остановил машину и повернулся к Бауману. – Вам не удастся купить меня на уловку с детьми. Кто-то хладнокровно пытался меня убить, и я не успокоюсь, пока не выясню, кто именно.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – ответил Бауман. – Слава богу, что вы отделались царапиной.

– Но в следующий раз я подставлю спину!

Он снова включил мотор, и остаток дороги они проделали в молчании. Заглушив мотор, Джерико положил в карман ключи, но остался сидеть на своем месте.

– Есть последняя возможность во всем разобраться, – сказал он Бауману.

– Я не понимаю, – ответил Бауман, не переставая улыбаться.

– Мне кажется, вы знаете, кто стрелял и зачем ему это понадобилось.

– Глупости! Я не стал бы скрывать от вас, старина, если бы мне это было известно.

Завтрак в семействе Бауманов был сервирован в стиле викторианской Англии. На сервировочном столике стояла жаровня, чтобы подогревать кушанья, резное блюдо с холодной ветчиной и рядом с ним острый как бритва нож. Стоял огромный, как в гостинице, тостер, в плетеных корзиночках лежали румяные английские булочки; кроме того, подали грейпфруты, разрезанные на половинки, салат из свежих фруктов в широкой и низкой салатнице, апельсиновый и томатный сок, коктейль из моллюсков с соусом «табаско», вустерширский острый соус и бутылку импортной водки. Словом, были предусмотрены все средства для борьбы с возможным похмельем. На одном из подогретых блюд лежали ломтики мяса, обжаренного в сметане, на другом – жареные почки, на третьем – яйца и сосиски. На электрических подогревателях стояли два громадных кофейника.

Перед Лиз Бауман, сидевшей во главе длинного стола, стоял стакан, в содержимом которого Джерико угадал «Кровавую Мэри». Она курила. Остальные, за исключением Боба Уилсона, наполнили свои тарелки и приступили к завтраку. Когда Джерико с Бауманом вошли в столовую, все замерли. Боб Уилсон поднялся им навстречу.

– Проверили? – спросил он у Джерико.

– Да, – ответил Джерико. – Ни черта он не видел и ни черта не слышал.

– Это был Нельсон? – поинтересовался Томми Бауман.

На его тарелке громоздилась гора сосисок, яиц и оладий. Рядом с прибором стоял высокий стакан молока.

– По-видимому, нет, – ответил Бауман. Он подошел к столу и взял бутылку с водкой. – Скорее всего, это был кто-то из деревенских сорванцов или приятели из вашей коммуны, Дэвид.

Его неживая улыбка нацелилась на младшего Прентиса.

Юный Прентис вскинул голову. До сих пор он сидел с отсутствующим видом и, казалось, ничего не слышал. Рыжая Джуди хихикнула.

– Сколько можно обвинять их во всем, что происходит в этом чертовом городишке? – воскликнул он, и его глаза воинственно сверкнули.

– Дэвид! Выбирай выражения! – вмешался Уайли Прентис, весь облик которого говорил о жесточайшем похмелье.

– Черт! – снова выругался Дэвид. Джуди снова захихикала.

– Что представляет собой эта ваша коммуна? – поинтересовался Джерико.

Он тоже подошел к столу и налил себе стакан апельсинового сока.

– Кучка хиппи, живущая в старом поместье Уолтура, – объяснил Боб Уилсон. – Практически неуправляемое племя. Секс, травка и прочее.

– Вы их не понимаете, старина, – возразил Дэвид.

– А что тут понимать? – вмешался Бауман. Он налил себе полную рюмку водки и выпил. – Просто банда длинноволосых извращенцев.

Дэвид вскочил так порывисто, что его стул опрокинулся.

– Кто бы говорил об извращенцах! – воскликнул он и выбежал из комнаты.

У старшего Прентиса задергались губы.

– Я должен извиниться за Дэвида, Лиз, – обратился он к хозяйке.

Бауман налил себе еще водки, потом обошел вокруг стола, поднял упавший стул и сел на место Дэвида рядом с рыжей девицей.

– Что такое с Дэвидом? – поинтересовался он, усиленно улыбаясь. – Как вы можете на него полагаться, киска?

Джуди наградила Баумана кокетливой улыбкой.

– В наше время ни на кого нельзя рассчитывать, старина, так недолго и проиграть, – ответила она.

Эрик Трейл, чей завтрак состоял лишь из чашки кофе с сигаретой, искоса взглянул на Джуди, и в его темных глазах мелькнули озабоченность и подозрение. Он проследил за тем, как рука Баумана как бы невзначай легла на оголенное бедро девушки, причем она вроде бы не заметила этого. Этот жест выглядел как привычная ласка между супругами, давно состоящими в браке. Трейл облизнул губы.

– Не так-то легко поверить в этот самый культ любви, который они исповедуют, – заметил он. – Все началось в Голливуде, когда с Шарон Тейт случилась эта история. А потом там были и другие ритуальные убийства. – Он пожал плечами. – Чертовски неприятно, когда на тебя ополчаются собственные дети.

– А у вас есть дети, как вы полагаете? – поинтересовался Мартин Ломекс, сардонически улыбаясь.

Трейл даже не обернулся.

– Я настоятельно и от всей души прошу вас, Ломекс, оставить меня в покое, – сказал он. – Мое первое побуждение при виде вас – разорвать вас на части, кусок за куском.

– Ну-ну! – рассмеялся Ломекс. – Вы же национальный герой Америки.

Джерико грохнул кулаком по столу с такой силой, что китайский фарфор и стекло зазвенели.

– Осмелюсь напомнить, что полчаса назад кто-то пытался меня убить. – Его низкий голос дрожал от ярости. – Неужели мы так и будем продолжать беседы о погоде или о сексуальных отношениях молодого поколения? Или вы считаете, с меня довольно и того, что я вообще остался жив?

– Вероятно, вам стоит обратиться в полицию, – посоветовал Уайли Прентис. – В конце концов, это вряд ли может быть кто-то из нас.

– Вряд ли?

Прентис пожал покатыми плечами:

– Ну да, я не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих…

– По всей видимости, именно так я и должен считать, – ответил Джерико.

– А почему нет? Ведь никто из нас даже не был с вами знаком до вчерашнего вечера, кроме Уилсона, разумеется.

– Это был не Уилсон, – сказал Джерико. – Это единственный человек, о котором я могу с уверенностью сказать, что в меня стрелял не он.

– Что за очаровательная религия – вера в дружбу, – отозвался Ломекс.

– Сегодня утром я ни во что не верю, – ответил Джерико. – Но так уж случилось, что я видел Боба в тот момент, когда снайпер вел по мне стрельбу, так что моя убежденность основывается на фактах, причем это единственный факт, который мне известен, кроме того, я знаю только, что снайпер пользовался двадцать вторым калибром. У кого есть такое оружие?

Томми Бауман обвел присутствующих взглядом, подняв глаза над грудой еды на тарелке.

– У меня, сэр, – ответил он.

Все взгляды обратились на мальчика.

– Где твое ружье, Томми? – спросил Джерико.

– В моей комнате, сэр. Вы хотите взглянуть на него?

– Да, я хочу на него взглянуть.

Мальчик поднялся со стула. Лиз Бауман встала одновременно с ним. Впервые за последние двадцать четыре часа она обнаружила, что все-таки слышит, о чем идет разговор за столом.

– Я пойду с ним, – заявила она.

Мальчик возглавил процессию, двинувшуюся по винтовой лестнице на второй этаж. За мальчиком следовала его мать, а Джерико замыкал шествие.

Опасность была неотъемлемой частью того образа жизни, который вел Джерико в течение долгих лет. Так было на передовой во время службы в Корее, когда он рисковал собой каждый день и каждую минуту. С тех пор он взял себе за правило протестовать против любого насилия. Именно этой идеей были пронизаны его картины, что было сделано, по мнению Дэвида Прентиса, чересчур прямолинейно. Именно эта идея и заставила его совершить крестовый поход по всему миру, побывать в тех уголках земли, где творилось зло, – в Конго, на Ближнем Востоке, во Вьетнаме, Нигерии. Он видел беспорядки в крупных городах, когда ненависть вырывается из районов гетто, как пар из кипящего котла. Находиться в этих местах было опасно, но никогда угроза не была адресована ему персонально. Там, в Корее, он был врагом. Пули, грозившие ему смертью, не предназначались лично ему, и на бомбах, что запросто могли разнести его в клочья, тоже никто не писал его имя.

То, что случилось утром в роще, имело совсем другой смысл. Мишенью выбрали именно его. Возможно, Джерико не так потрясло бы ощущение совершенного над ним насилия, если бы он знал за что. Он никогда не стыдился чувства страха и всегда говорил, что испытывать страх нормально, когда находишься в опасности. Некоторых людей страх парализует. У Джерико страх обострял все чувства и мобилизовывал тело и ум. Испытывая страх, Джерико чувствовал себя участником соревнования, причем мастером высокого класса. Когда напряжение достигало предела, он знал, что может положиться на свои чувства, свои инстинкты, на быстроту своей реакции, и они действительно редко подводили его. Поднимаясь по лестнице вслед за мальчиком и его матерью, он был совершенно уверен в том, что кто-то следил за ним, когда на рассвете он выходил из дома. Кто-то прокрался за ним следом, чтобы стереть с лица земли.

Комната Томми Баумана была типичной для любого мальчика. Тут находились книги, его собственный магнитофон, радио и переносной телевизор, письменный стол, загроможденный разной мелочью, и наполовину собранная дорогая модель самолета. Стены украшали школьные рисунки и пара репродукций известных картин – автопортрет Ван Гога и «Женщина» Ренуара, теплая и манящая.

Винтовка висела на стене на своем месте.

Мальчик указал на нее, и Джерико подошел поближе, но не притронулся к ней. Отполированная ложа блестела, а спусковой механизм покрывал толстый слой смазки. Винтовка хранилась в таком же превосходном состоянии, как и ружья в библиотеке.

– Ты хорошо следишь за ней, – сказал Джерико мальчику.

– Это первое, что я усвоил, когда ее получил. – ответил Томми. – Мой отец отлично разбирается в оружии.

– Можно мне снять ее оттуда?

– Конечно.

Лицо мальчика светилось горделивой радостью собственника.

Лиз Бауман отошла к окну и с обычным отсутствующим видом устремила свой взгляд вдаль.

– Мама познакомилась с отцом во время сафари в Африке. – сказал Томми. – Они и меня обещали взять с собой, когда я научусь стрелять из большого ружья.

Джерико снял со стены винтовку, переломил ствол и осмотрел его изнутри. Ствол был девственно чист.

– Ты чистишь ружье каждый день? – спросил Джерико, вешая винтовку на место.

– Да, сэр, каждое утро перед завтраком, такой у меня порядок.

– И сегодня?

– Да, сэр.

Казалось, мальчик не понял истинной подоплеки вопроса. По-видимому, ему было приятно похвастаться, что он сделал все как следует.

– Что тебя разбудило утром, Томми?

– Выстрелы, сэр, – ответил мальчик. – Мне показалось, что стреляют прямо у меня под окном. Я встал и подошел к окну, чтобы посмотреть. Там был мистер Уилсон, он стрелял в сторону рощи. Потом я услышал уток и решил, что в них-то он и стреляет.

– А потом?

– Ну, потом я подумал, что раз уж я проснулся, то нужно вставать. Тогда я почистил винтовку. Я всегда это делаю перед тем, как умыться и спуститься завтракать. У меня руки после этого всегда в масле. Потом я услышал громкие голоса внизу и решил умыться поскорее. Потом оделся и спустился как раз в тот момент, когда вы с отцом и мистером Уилсоном выходили из папиного кабинета.

– А до этого ты не выходил из своей комнаты? До того, как стал чистить винтовку?

– Нет, сэр.

– Когда ты в последний раз пользовался ею, Томми? Я имею в виду, когда ты из нее стрелял?

– Пару дней назад, сэр. Я стрелял по мишени, тренировался.

Джерико заставил себя улыбнуться.

– И как у тебя получилось?

– Хорошо, правда, сэр. Я выбил три мишени из пяти и набрал девяносто восемь очков.

– Я тоже неплохо стреляю, – сказал Джерико. – Как-нибудь мы могли бы устроить соревнование.

– Здорово! Это было бы потрясающе, сэр.

Джерико вынул из кармана трубку и начал ее набивать:

– Сегодня утром ты не заметил чего-нибудь необычного в своей винтовке?

– Необычного, сэр?

– Например, как будто из нее стреляли и повесили на место, не почистив.

Глаза у мальчика стали размером с блюдце.

– Вы думаете, кто-то мог взять мою винтовку, чтобы… чтобы стрелять в вас, сэр?

– В меня стреляли из такой же. – Джерико поднес к трубке зажигалку.

– Но, сэр, я знал бы, что из нее стреляли. Конечно, если бы ее почистили и принесли в комнату, когда я еще спал… ну, тогда я мог и не заметить.

– Если винтовка была на месте, когда ты слышал выстрелы мистера Уилсона, тогда снайпер стрелял не из нее. Потому что в тот момент он был еще в роще.

У мальчика вырвался вздох облегчения:

– Очень рад, что это так, сэр.

Лиз Бауман внезапно повернулась к ним:

– Вряд ли я поеду кататься сегодня, Томми. Так что если ты хочешь размять Рейнджера…

– Вот здорово! А можно?

– Можно ли… – автоматически повторила она за ним.

– Так можно, мам?

– Беги, – ответила она.

Мальчик вприпрыжку подбежал к двери, помахал Джерико и скрылся. Лиз Бауман прикурила сигарету и снова отвернулась к окну. Джерико склонился над письменным столом, посасывая трубку.

– Насчет того, что случилось ночью, – сказала Лиз, продолжая смотреть в окно. Она явно хотела, чтобы он что-нибудь сказал. Он предпочел промолчать. – Не знаю, что на меня нашло, – медленно, с трудом продолжала она. – Вообще-то я не имею обыкновения посещать спальни наших гостей среди ночи.

– Я этого и не думал.

– Должно быть, это было нелепым безрассудством, и теперь мне очень стыдно.

– Это мне следует стыдиться, – ответил Джерико. – Вы нуждались в помощи и подумали, что сможете таким образом купить ее. Мне не следовало вас отпускать, не выяснив, что случилось.

Сигарета выпала из ее пальцев на деревянный пол, но она не обратила на это никакого внимания. Джерико подошел и поднял сигарету, потом выбросил ее в окно на каменную террасу. Он взял женщину за плечи, развернул лицом к себе и снова увидел в ее глазах страх.

– Чего вы на самом деле от меня хотели, Лиз?

Она сделала движение, пытаясь освободиться, но он крепко держал ее.

– Я не подумала, – ответила она. – Вы ничего… ничего не можете для меня сделать. Мне показалось, что можете, всего на мгновение, но это потому, что я не подумала как следует.

– А ваш муж знает, что ночью вы приходили в мою комнату?

Ее глаза расширились и потемнели, и страх в них сменился ужасом.

– Нет! Нет!

– Но крик, который я слышал, не был следствием ночного кошмара.

– Алекс рассказал мне, что я…

– Кто-то кричал от боли. Это был не кошмар. Это муж расправился с вами?

– Нет!

– Значит, вы ушли из моей комнаты и сразу легли спать?

– Да.

– Я вам не верю. Вы были слишком взвинчены, чтобы уснуть, как только положите голову на подушку. А крик раздался сразу после того, как вы от меня ушли.

На глазах у Лиз показались слезы и покатились по щекам.

– Так что или муж издевался над вами или это был кто-нибудь другой.

Ей удалось справиться с волнением.

– Это был крик боли, – продолжал он.

Она отрицательно покачала головой:

– Порой боль доставляет наслаждение. Причем весьма сильное наслаждение.

– Значит, схватка между вами и мужем была любовной?

– Нет!

– Тогда кто же кричал?

На секунду ему показалось, что она готова довериться ему, но было уже поздно. Дверь отворилась, и в комнату вошел Алекс Бауман. В руке он держал стакан с водкой, в котором плавали кусочки льда. Он увидел, что большие ладони Джерико лежат на плечах Лиз, и его неизменная улыбка сделалась еще шире.

– Винтовка Томми уже подверглась осмотру, так что я ее возьму, – сказал он, но даже не взглянул на ружье. Его сузившиеся глаза не отрывались от измученного лица жены.

Джерико повел себя вызывающе. Он так и не снял руки с ее плеч. Мягко развернул женщину и подтолкнул к окну так, чтобы она не стояла лицом к Бауману.

– Вы хорошо обучили вашего сына обращению с оружием, – сказал Джерико.

– Но это была не его винтовка.

– Очевидно, нет. Ее ствол чист, как свисток.

– Для меня большое облегчение узнать об этом. У нас это единственное ружье двадцать второго калибра. Так что все прояснилось.

– Каким образом?

Бауман пожал плечами:

– Должно быть, это был кто-то посторонний, как мы и решили с самого начала. Деревенские дети или эти самые хиппи из общины.

– В доме гостит восемь человек, считая меня: мисс Жаркова, Боб Уилсон, оба Прентиса, девушка по имени Джуди, Трейл и Ломекс. Вы можете поручиться, что ни один из них не привез оружие с собой?

– Вы хотите, чтобы я обыскал багаж своих гостей? – поинтересовался Бауман.

– Я ни черта от вас не хочу, Бауман. Я просто пытаюсь понять, в чем дело. Кстати, не потрудитесь ли вы объяснить, что за крик я слышал сегодня ночью, только скажите правду.

Бауман взглянул на жену:

– Я уже говорил вам, что Лиз…

– Я вам не верю, – прервал его Джерико.

– Лиз отрицала, что это правда? – Бауман уставился на ее спину, и плечи Лиз опустились. – Ради всего святого, Лиз, прекрати рыдать.

– Как она могла отрицать, если вы сказали, что она спала, да к тому же много выпила перед этим?

Улыбка Баумана сделалась буквально лучезарной.

– Ну, раз вам уже все известно, то признаю, что она и в самом деле не спала и не была пьяна. Ведь как раз перед этим она вышла от вас, не так ли?

Джерико почувствовал, как на шее запульсировала вена:

– Стало быть, вы знаете об этом.

– Конечно, старина, я об этом знаю. Это я послал ее к вам. – Он отхлебнул из стакана. – Можете считать мой поступок одной из причуд нашего дома. Мне нравится, когда я могу предложить своим гостям только самое лучшее. Конечно, Лиз уже не та, что раньше, но, думаю, вы согласитесь, что и теперь ее можно назвать весьма лакомым кусочком.

Джерико шагнул вперед:

– Хотелось бы отблагодарить вас за такое великодушие.

Его правая рука, сжатая в кулак, взметнулась в воздух и врезалась в голову Баумана. Стакан отлетел в сторону, а Баумана отбросило назад и впечатало в стену. Он съехал на пол и замер, откинув голову под нелепым углом. Улыбка наконец сошла с его лица, а глаза закатились под лоб.

Джерико подошел к Лиз и взял ее за руку.

– Давайте уйдем отсюда, – сказал он, – так далеко, как вам захочется.

Она двигалась с трудом, тяжело опираясь на его руку.

– Вы ударили его, – прошептала она.

– Не мешало бы добавить, – ответил Джерико.

Глава 3

Они вышли в коридор, и Джерико закрыл за собой дверь комнаты. Лиз из последних сил боролась с подступающими рыданиями.

– Может быть, вас проводить в вашу комнату? Или она у вас с ним общая?

– Нужно послать кого-нибудь к нему, – ответила она.

– Он скоро придет в себя, – холодно ответил Джерико. – Наверное, в его интересах, чтобы об этом происшествии знало как можно меньше народу.

Она остановилась и посмотрела ему в лицо, сощурившись, как будто желая сдержать слезы.

– Вы не знаете его, – сказала она. – Он становится неуправляемым, когда злится. Он придет за вами, Джерико. И может даже попытаться вас убить.

– Ну, это не в первый раз.

– Вы думаете, в роще был Алекс?

– Может быть. Впрочем, я этого не знаю. Кроме того, мне неизвестна причина. Теперь я сам подсказал ему мотив. Но…

Лиз протянула свои загорелые руки к лацканам его пиджака.

– То, что он сказал – неправда, – произнесла она почти с яростью, – он не посылал меня к вам. Ему нравятся подобные сексуальные фантазии. Я пришла сама, клянусь вам.

– Зачем он так сказал?

– Он скорее умрет, чем признает, что что-то случилось без его ведома. Должно быть, он видел, как я выходила из вашей комнаты, и не мог допустить, чтобы вы подумали, будто он был не в курсе. Вот потому он и выдумал эту чудовищную историю.

Джерико почувствовал, что смертельно устал от всего этого.

– Черт с ним, – сказал он, – я собираюсь уехать отсюда, Лиз. Если хотите, я отвезу вас куда-нибудь – в какой-нибудь другой город, где живут ваши друзья, или в Нью-Йорк. Вам нельзя оставаться, иначе он сорвет злость на вас.

– Я не могу уехать. – Она медленно отвернулась.

– Почему?

– Из-за Томми. Алекс ни перед чем не остановится. Бог знает, что он может ему наговорить. Может сказать, что застал нас в постели и вы ударили его. Начнет рассуждать о своей бесценной чести. Выставит нас с вами последними мерзавцами. А я ни на минуту не могу допустить, чтобы Томми поверил в это. Уезжайте, Джерико. Лучше, чтобы вас здесь не было, когда разразится скандал.

– Я что, должен бежать?

– Это самое лучшее, что вы можете сделать, чтобы помочь мне.

Джерико сощурил глаза:

– Я намереваюсь известить полицию о своем утреннем приключении. Если мой приятель-стрелок все-таки попадется, я хочу, чтобы полиции были известны все факты, причем именно от меня, а не от кого-нибудь другого, кто, возможно, захочет что-нибудь утаить. Сейчас я ухожу, Лиз, но я еще вернусь. Если он посмеет вас обидеть, обещаю вам, что я заставлю его пожалеть, что он вообще появился на свет.

– Прошу вас, Джерико, идите, пока он не пришел в себя и не начался скандал.

Он легонько похлопал ее по плечу:

– Я еще вернусь.

Он не сомневался, что она смотрела ему вслед, пока он спускался по лестнице. Возможно, для того, чтобы сразу вернуться в комнату Томми и оказать помощь Алексу. В конце концов, он был ее мужем и отцом ее ребенка. Так что если кто-то и мог помешать ему впасть в неистовство, то это могла быть только она. Нельзя было допустить, чтобы Алекс потерял лицо в присутствии посторонних людей. Тогда он неминуемо обрушил бы на нее свою ярость.

Джерико остановился в дверях столовой. Остальные гости, казалось, ожидали его появления.

– Я собираюсь в город, чтобы побеседовать с полицией, – объявил он.

– С винтовкой Томми все в порядке? – спросил Прентис.

Джерико не ответил на его вопрос.

– У меня вышло недоразумение с Бауманом, – продолжал он. – Сейчас он в комнате Томми. Думаю, кто-нибудь должен к нему подняться. Я еще вернусь.

– Господи! – воскликнул Боб Уилсон и устремился к лестнице.

Джерико не сомневался, что его друга прежде всего волнует судьба фонда.

– Я вернусь, – повторил Джерико.

Он уже вышел на террасу и на полпути к «мерседесу» услышал за спиной голос Тани Жарковой.

– Можно мне с вами, Джонни?

– Вы рискуете пропустить самое интересное, – с улыбкой ответил он.

– Ну пожалуйста!

– Я не возражаю.

Выехав на дорогу, он искоса взглянул на нее. Платье простого покроя из белой блестящей ткани красиво облегало ее фигуру. Она нахмурила брови, как ребенок, который пытается сосредоточиться. На него она не смотрела.

– Вы повздорили из-за Лиз?

– Почему вы так решили?

Несколько секунд она молчала.

– Я знала, что так и будет.

– Правда?

Она по-прежнему не поворачивалась к нему.

– Вплоть до сегодняшнего утра я и не подозревала, что могу так безумно ревновать, Джонни.

– И к кому же вы ревнуете?

– К Лиз.

– Вы положили глаз на Баумана?

– На вас.

Он обернулся к ней, и машина вильнула на дороге.

– Я этого не заслуживаю.

– Обнаружить передо мной свое нетерпение означает проиграть, – рассмеялась она. – Вы не поверите, Джонни, но когда я ложилась спать, меня переполняло нетерпение.

– Я был бы рад в это поверить.

– Тогда поверьте. Впрочем, не об этом речь.

– Конечно, об этом.

Она покачала головой:

– Когда мы расстались и я пошла спать, то думала о том, как чудесно прошел вечер и какой вы славный парень. Я уже говорила, как приятно проводить время с мужчиной, который не думает все время только о сексе. Кроме того, я обнаружила, что не могу уснуть. Вы не делали мне никаких предложений, и оказалось, что именно поэтому мне захотелось их получить. Очень захотелось. Я долго, до бесконечности боролась с собой. И в конце концов подумала, что было бы здорово просто взять и прийти к вам, не тратя времени на светские беседы и ухаживания. Мне захотелось просто прийти к вам, просто быть с вами и наслаждаться этим, потому что мы оба этого хотели. Не лгать, ничего не обещать друг другу. Но я не решалась, потому что боялась, что вы могли принять меня за одну из этих шлюх. Спустя какое-то время мне удалось убедить себя, что вам такое решение должно казаться единственно правильным для нас обоих. Мы оба к этому стремились с тех самых пор, как ездили тогда есть моллюсков. – Она снова рассмеялась, но с оттенком сарказма. – Так что Таня впервые в жизни решила сыграть роль агрессора. Я надела свою самую красивую ночную рубашку, открыла дверь и… увидела, как Лиз Бауман входит в вашу комнату, вся загорелая, в прозрачных одеждах. Я вернулась к себе и расплакалась от унижения.

Джерико не сводил с дороги спокойного, уверенного взгляда:

– Если вы не спали в это время, то должны были слышать, как вскоре раздался душераздирающий вопль.

– Я слышала.

– Как вы думаете, кто это кричал?

Она снова рассмеялась, и снова в ее смехе были слышны нотки горечи.

– Я решила, что это Лиз. Мне пришло в голову, что Бауман застиг ее, когда она шла обратно, и расправился с ней.

– А ваша комната далеко от спальни Бауманов?

– В другом конце коридора.

– Тогда вы не можете быть уверены, что это была Лиз.

– Если сложить два и два…

– Чаще всего получается пять.

– А кто еще это мог быть, Джонни? Других женщин в доме нет, если не считать рыжую шлюшку, что привез с собой Дэвид.

Они подъехали к городу, на окраине которого располагались владения Бауманов. Джерико вспомнил, что полицейские казармы он видел в другом конце города.

– Вы хорошо провели время? – Голос Тани прозвучал напряженно.

– У вас всегда была склонность к мазохизму?

– До вчерашнего вечера я вообще была другим человеком. Впрочем, уроки, которые мы получаем от жизни, всегда бывают болезненными. Наверное, я должна поблагодарить вас за то, что вы преподали мне такой урок.

– Только одной вещи вы не научились, и именно той, которой научиться стоило.

– Какой же?

– Доверять своим инстинктам.

– Как бы там ни было, – ответила она с горечью, – не думаю, что было бы очень приятно стать вторым вашим посетителем за ночь.

– Почему вы так со мной разговариваете?

Она поерзала, как будто ей было неудобно сидеть.

– Потому что сегодня с утра я вас ненавижу! Потому что мне захотелось наказать вас, рассказав вам о том, чего вы лишились. Потому что – помоги мне Господь! – я поняла, что схожу с ума от ревности, и мне захотелось услышать от вас, что никакого удовольствия вы не получили и что вы не могли обо мне забыть.

– Я действительно не получил никакого удовольствия, – ответил он без всякого выражения.

– Джонни!

– Лиз – наша хозяйка. Она просто подумала, что мне может понадобиться еще одно одеяло.

– Негодяй! Ночью можно было задохнуться!

– Она зашла, чтобы передать, что мне звонили.

– Хорошо! Я это заслужила. Наверное, вам уже хочется выставить меня из машины. Я поймаю такси, чтобы вернуться обратно.

Он подъехал к местному магазинчику, остановился и, потянувшись мимо Тани, открыл дверцу пассажирского сиденья. Она стояла возле машины и смотрела на него, высоко подняв темноволосую головку, чтобы скрыть неуверенность, – красивая и стройная…

– Вы думаете, я буду пересказывать кому-нибудь то, что вы мне сейчас рассказали?

– Возможно, вы поделитесь этим с Лиз и посмеетесь вместе – в следующий раз.

Он захлопнул дверцу:

– Вы не понимаете очевидного: если первого раза не было, неверно говорить о следующем.

Он включил передачу и уехал. Она стояла, напряженно выпрямившись, и смотрела, как удаляется красная машина.

Полицейская казарма представляла собой сооружение из блекло-красного кирпича, стоящее в самом конце главной улицы. Перед ним на лужайке росло несколько вечнозеленых кустов, высаженных без особого замысла. На верхушке высокого белого флагштока лениво трепыхался американский флаг. Справа на стоянке виднелись две черно-белые полицейские машины и еще две, ничем не примечательные, кроме маленькой надписи «Полиция штата», помещенной на лобовом стекле. Обе как раз отъезжали со стоянки, и для Джерико освободилось место, чтобы припарковаться.

Офицер, сидевший за столом напротив входной двери, окинул Джерико официальным взглядом, исполненным холодного безразличия.

– Я хотел бы поговорить с дежурным офицером, – сказал Джерико.

Выражение лица у человека за столом нисколько не изменилось, однако Джерико понял, что его рыжая борода возбудила в нем какие-то подозрения.

– По какому поводу? – поинтересовался полицейский.

– Я – гость Алекса Баумана. Меня зовут Джон Джерико.

– Вы здесь находитесь в связи с деятельностью фонда?

– Да.

Видимо, такой ответ вполне убедительно объяснил полицейскому наличие бороды. Имя Баумана тоже произвело необходимое впечатление.

– Лейтенант Фарроу – первая дверь направо по коридору.

Лейтенант Фарроу сидел за столом. Он как раз положил телефонную трубку, когда Джерико вошел в его кабинет. Очевидно, человек за столом успел его предупредить.

– Доброе утро, мистер Джерико, – поздоровался он. – Что с вами случилось?

Джерико сел в кресло. Фарроу оказался загорелым блондином со стрижкой «ежик». Глаза у него были такого редкого холодно-голубого цвета, какого Джерико почти никогда не приходилось видеть. Джерико подумал, что лейтенант напоминает профессионального атлета, гибкого и пружинистого.

Джерико вынул из кармана трубку и начал ее набивать.

– Я вхожу в состав группы людей, участвующих в благотворительном вечере фонда, который состоится сегодня, – объяснил он. – Остановился я в доме Алекса Баумана.

Фарроу мельком взглянул на лежавший перед ним лист бумаги.

– У меня имеются кое-какие сведения о вас, мистер Джерико. Вы художник. О вас говорят, что вы умеете находиться там, где происходят какие-то неприятности.

– Где вы это раздобыли?

Фарроу усмехнулся:

– Представьте себе, я видел рисунки, которые вы сделали во время беспорядков в Детройте. Выставка проходила в галерее фонда пару лет назад. Это было чертовски здорово.

– Благодарю вас.

– Потом еще в «Таймс» вышла о вас заметка, где говорилось, что вы служили в Корее. Это поразило меня, потому что я тоже служил там лет через десять после вас. А здесь у меня список всех больших шишек, которые будут сегодня на приеме. Некоторые из них – весьма сомнительные личности. Но охранять мы должны всех.

– По-вашему, я тоже сомнительная личность, лейтенант?

Фарроу расплылся в улыбке:

– Пожалуй. Я понимаю, что вы – один из тех, кто выступает против войны. К концу дня этот городок наводнят приезжие, мистер Джерико. А в наше время неприятности могут начаться при скоплении людей любого рода. Это как эпидемия. Так чем я могу вам помочь?

На мгновение Джерико был близок к тому, чтобы изменить свое решение. Его насторожило что-то в этом Фарроу с его ледяным взглядом; показалось, что он может вовлечь его в такие события, о которых потом придется пожалеть. Но момент был упущен.

– Кто-то покушался на меня сегодня на рассвете, – сказал Джерико.

Ни о предыдущем вечере, ни о странном ночном визите Лиз Бауман он не упомянул, начав свой рассказ с того момента, когда он вышел пройтись и неожиданно кто-то стал стрелять в него. Он описал, какие действия предпринял сам, и из чего заключил, что все это происшествие не было случайностью.

Фарроу выслушал его. На его челюстях напряглись желваки. Джерико заметил, что он может подолгу смотреть не моргая.

– Вы отлично сумели выпутаться, – заметил Фарроу. – Правда, если бы за вами шел я, вам не удалось бы уйти.

По его лицу снова скользнула усмешка.

– Этот тип тоже был близок к цели, – ответил Джерико и протянул руку, чтобы показать царапину от пули.

Фарроу присвистнул:

– Как же вам удалось увернуться? Ведь эта роща так вылизана, что там просто негде спрятаться.

– Благодаря тому человеку, из-за которого я вообще приехал сюда, – а именно Бобу Уилсону, моему другу. Вы знаете его?

– Конечно.

– Он был в моем отряде в Корее, где спас мне жизнь. Я его должник.

– Будь я проклят! Никогда бы не подумал, что Боб Уилсон служил в войсках. Я не встречал его имени в списке Легиона ветеранов. Я считал, что он вращается в артистических кругах.

– Он был лихим воякой. И сегодня утром он, похоже, снова спас меня от смерти.

Джерико рассказал о внезапном появлении Боба, о том, как он подал ему условный сигнал свистом, и о том, как Боб прикрывал его огнем, чтобы дать возможность добежать до дома.

– Так кто же это ненавидит вас до такой степени, что пытался вас убрать? – поинтересовался Фарроу.

Джерико пожал плечами и достал из кармана гильзы, которые и положил на стол перед Фарроу.

– Двадцать второй калибр. В доме только одно ружье этого калибра, и принадлежит оно сыну Баумана Томми. По всей видимости, стреляли не из него. Мальчик чистит свою винтовку каждое утро. Сегодня утром он тоже ее чистил и говорит, что не заметил никаких признаков того, что ее кто-то брал. Мальчик проснулся от выстрелов Боба Уилсона. Он говорит, что винтовка была на месте. Снайпер в это время находился в роще.

Фарроу взял гильзы и подкинул их на ладони. Потом проделал это еще раз.

– Таким образом, получается, что это не мог быть кто-то из тех, кто остановился в доме, – заключил он и искоса взглянул на лежавший перед ним листок. – А там остановились вы, актер Трейл, режиссер Ломекс и русская танцовщица.

– Русская танцовщица на самом деле из Бруклина, – пояснил Джерико.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что она не русская, если вы собираетесь приплести сюда коммунистическую угрозу.

– А вы ладите с красными?

– Да боже сохрани, лейтенант.

– Я просто поинтересовался. Вы ведь много чего порассказали о войне во Вьетнаме.

– Я пришел к вам, чтобы заявить о попытке совершить преступление, а не для того, чтобы вести дискуссии о моих взглядах на войну во Вьетнаме. Кстати, вы кое-что упустили насчет гостей.

– Правда?

– Среди них есть еще адвокат Баумана, человек по имени Уайли Прентис.

– У Прентиса есть собственный дом здесь, в городе.

– Возможно, но сегодня он ночевал в доме Баумана. Кроме того, там находится его сын Дэвид и подружка Дэвида, которую зовут Джуди. Фамилии я не знаю.

Фарроу облизнул губы.

– Маленькая шлюшка.

Джерико внезапно захотелось убраться подальше из этого места. Он больше не желал иметь никаких дел с Фарроу. Но было уже поздно.

– Тут есть над чем подумать, – произнес Фарроу. – У нас есть кое-какие проблемы в этом городишке, мистер Джерико. Неподалеку отсюда обосновалась небольшая шайка хиппи, они живут на Северном склоне. И Дэйв Прентис с этой самой Джуди частенько проводят там время.

– Никогда бы не подумал, что Бауман-Ридж может показаться идеальным местом жительства для подобных людей.

– И вы снова удивитесь, узнав, что это местечко принадлежит одному сквалыге, Джейсону Уолтуру. Ему под девяносто, но ему нравятся молоденькие. Наверное, ему доставляет удовольствие смотреть, как вокруг него слоняются эти девчонки, – полуодетые, а может, и совсем раздетые.

– Он живет с детьми?

– Какое там. Он где-то в доме для престарелых.

– Так, значит, он не любуется голыми девицами, которые толпятся вокруг него?

– Только в мечтах. Он предоставил свои владения этим ненормальным, у которых на уме только секс и наркотики. Мы пытались найти какой-нибудь законный способ выставить их из города, но это дом и земля Уолтура. К тому же в соседнем городе живет его молодой адвокат, который приезжает повеселиться с ребятами каждый раз, как только мы подумаем, что нашли на них управу.

– И какие же неприятности они вам причиняют?

– Со стороны закона – пока никаких. Но они спускаются в город за покупками – босые, длинноволосые, увешанные бусами, грязные. Мы как-то взяли парочку девиц за неподобающий внешний вид, но нам не удалось привлечь их к ответственности. Возможно, ваша информация будет нам полезна, мистер Джерико.

– Каким образом?

– Слишком много шума поднялось из-за вашего фонда. Богатые люди не склонны распространяться о том, на что они тратят свои деньги. Кое-кто считает, что они должны жертвовать их на детей, негров и еще бог знает на что. Поэтому вполне вероятно, что в Бауман-Ридж начнутся неприятности.

– Не вижу никакой связи, – заметил Джерико.

– Если у них есть винтовка двадцать второго калибра, мы их зацапаем.

Джерико поднялся:

– Вы их просто ненавидите, правда, Фарроу?

– Вы чертовски правы, я их ненавижу, – ответил полицейский. – Возьмите любую газету или включите телевизор. Они пытаются захватить наши школы и колледжи, поджигают здания, издеваются над правосудием, плюют на полицию, называют нас оскорбительными прозвищами. А либеральные доброхоты обвиняют нас во всех грехах, дескать, не будьте слишком жесткими с сопляками, у нас не полицейское государство. Ладно, если только у них там найдется оружие двадцать второго калибра, мы избавимся от этого крысиного гнезда. – Фарроу схватился за телефон: – Эд? Четыре машины и семь человек. Поедем к Уолтуру. – Он положил трубку. – Не желаете поехать с нами и поразвлечься, Джерико? В конце концов, ведь убить-то они собирались именно вас.

– У вас нет никаких оснований, чтобы говорить об их причастности к этому происшествию. Десять против одного, что это был кто-то из дома Бауманов.

– Вы ошибаетесь, – ответил Фарроу.

Джерико вышел к своей машине. Он наблюдал, как из казармы выходили полицейские и рассаживались по машинам. На всех были шлемы. Фарроу сел за руль одной из машин без опознавательных знаков. Он проехал вперед и остановился рядом с Джерико.

– Это около трех миль от города. Хотите с нами?

– Я поеду следом, – ответил Джерико.

Он шепотом выругался. Ему и раньше приходилось видеть, как развиваются подобные события. Стоило сразу насторожиться, когда Алекс Бауман за завтраком начал обвинять во всем ребят из коммуны. Нападение на Джерико подлило масла в огонь местных распрей и предрассудков.

Он пришел к Фарроу в надежде на серьезное профессиональное расследование. Вместо этого его втянули в бессмысленную стычку между двумя противоборствующими сторонами, ни одна из которых, по-видимому, не имела никакого отношения к тому, что произошло на рассвете в роще.

Джерико поехал по главной улице города вслед за полицейскими машинами. Фарроу мчался во главе процессии, как летучая мышь, указывающая дорогу из преисподней. Скорость должна была продемонстрировать его власть и силу. Горе бездомной собаке или нагруженной сумками домашней хозяйке, которая оказалась бы на его пути. Его ждало угощение, которым были длинноволосые парни из усадьбы Уолтура.

Имение Уолтура на Северном склоне располагалось высоко над городом. Отсюда открывался вид на город, на озеро и на дом Баумана. Лет пятьдесят назад усадьба, наверное, была местной достопримечательностью. Теперь подъездная дорога заросла травой, а лужайки превратились в сенокосные луга. Дом, выстроенный в колониальном стиле,облез и выглядел полуразрушенным. Водосточные желоба проржавели, и вода текла прямо на доски. Краска шелушилась, а большая часть оконных рам была сломана. Дом имел нежилой вид. Полицейские машины с включенными сиренами въехали во двор, и Джерико заметил, как из дома выбежало человек десять молодых людей.

Они выглядели именно так, как Джерико и ожидал: с длинными волосами, в причудливых одеяниях, довольно неряшливые. Справа он увидел несколько обнаженных фигур, которые выбирались из старого бассейна и бежали к дому. Сквозь шум, производимый машинами, слышались крики испуга.

Из машин вываливались полицейские, на ляжке у каждого была кобура с оружием. На пороге дома появилась фигура с длинными волосами и густой бородой. Джерико догадался, что за всей этой растительностью скрывалось лицо юноши лет двадцати.

– Что вам нужно, Фарроу? – прокричал бородатый.

Фарроу проигнорировал вопрос. Он повернулся к своим людям.

– Выведите всех на улицу и обыщите дом сверху донизу, – приказал он.

– У вас есть ордер? – спросил бородатый.

– Я в нем не нуждаюсь, ублюдок, – отозвался Фарроу. – Вы все арестованы по подозрению в попытке совершения убийства и за хранение наркотиков.

– Для этого вам нужно предъявить ордер!

Двое полицейских схватили бородача и грубо оттащили его прочь. Остальные ворвались в дом. Бородатому удалось освободиться, и теперь он с дюжиной своих единомышленников ринулся в дом вслед за полицейскими. Отовсюду неслись крики. В доме закричала женщина, вслед за этим ее вытолкнули на порог, она споткнулась и упала. Из одежды на ней были только джинсы.

Джерико сидел в своей машине. Вдруг кто-то схватил его за руку и сжал словно тисками. Он обернулся и увидел мертвенно-белое лицо Дэвида Прентиса.

– Вы негодяй! – сказал Дэвид. – Это вы привели их сюда!

– Простите, Дэвид. Это произошло не по моей инициативе.

Молодой человек с размаху ударил Джерико в челюсть. Сидящий за рулем Джерико не мог прикрыться от удара, но ему удалось открыть дверцу и выбраться наружу. Во рту чувствовался вкус крови. Дэвид снова кинулся к нему. На этот раз Джерико не стал церемониться и крепко обхватил Дэвида, прижав ему руки к бокам. Дэвид понял, что столкнулся с силой, которую ему не одолеть.

– Теперь выслушайте меня! – заорал Джерико, пытаясь перекричать шум и вопли.

Он посмотрел молодому человеку в глаза и увидел в них слезы ярости.

– Вы поверили Бауману!

– Я не поверил ему, Дэвид. Я не знаю, какие отношения с полицией у ваших друзей, но Фарроу ухватился за возможность расправиться с ними, когда я рассказал ему об инциденте со стрельбой.

– Сволочь!

– Я слышал, что у ваших ребят есть адвокат, так позвоните ему.

– Здесь нет телефона.

– Тогда съездите.

Молодой человек обернулся: дорога была перегорожена полицейскими машинами, последним стоял «мерседес».

– Возьмите мою машину.

– Вы дадите мне свою машину?

– Почему бы и нет?

– А вдруг я не верну?

– Тогда я сверну вам шею, – доброжелательным тоном пояснил Джерико.

Дэвид бросил на него недоверчивый взгляд. Джерико отошел в сторону, оставив дверцу машины открытой. Молодой человек взглянул в сторону дома. В дверях стоял полицейский в сверкающем на солнце голубом шлеме и вышвыривал из дома юношей и девушек, нанося им удары дубинкой. Джерико заметил, что лицо у одной из девушек в крови.

– Господи! – воскликнул Дэвид. Он прыгнул в машину и через мгновение уже мчался по заросшей дороге вниз с горы. Его отъезда, по-видимому, никто не заметил.

Джерико медленно двинулся к дому. По крикам, доносившимся изнутри, было ясно, что ни о каком обыске не могло быть и речи. Возможно, потому, что члены коммуны не давали его провести; возможно, также и потому, что Фарроу решил дать выход своей ненависти, прикрывшись этим предлогом для обыкновенной физической расправы. Джерико ощутил, как его охватывает холодная ярость. Во всем этом не было никакого смысла. Как и в его утреннем приключении. Как и в ночном визите Лиз Бауман. Где же, бога ради, найти хоть каплю здравого смысла?

Молодые люди начали выбегать из дома. Джерико заметил, что в основном это были девушки. Некоторые смеялись. Многие истерически рыдали. Они столпились вокруг бородатого юноши, который первым попытался оказать полицейским сопротивление. Тоненькая струйка крови сбегала из угла его рта и исчезала в темной бороде. Он подал знак, чтобы все замолчали.

– Смерть ублюдкам! – закричал один из юношей. – Смерть им!

– Слушайте! Слушайте! – воззвал бородач. – План «А»! Вы слышите меня? План «А»!

Джерико подошел поближе, и один из молодых людей заметил его:

– Это он их привел! Вот этот тип привел их!

Молодые люди обернулись, и Джерико почувствовал, что еще никогда на него не смотрело с ненавистью столько глаз. Он медленно приблизился, как человек, который подходит к стае диких собак. Нельзя выдать свой страх, иначе тебя разорвут на куски.

– Меня зовут Джерико, – сообщил он, останавливаясь перед ними. – Я художник. Здесь, в Бауман-Ридж, я впервые. Я приехал сюда в связи с делами фонда.

– Джон Джерико, – произнес кто-то, и по толпе пронесся ропот.

– Я не приводил сюда полицию, – продолжал Джерико, – однако в известном смысле они здесь из-за меня.

– Свинья! – взвизгнула заплаканная девушка.

– Полегче, – вмешался бородач. – Так что вы хотели сказать, Джерико?

– Дэвид Прентис поехал за вашим адвокатом, я одолжил ему свою машину. Позвольте мне объяснить, что здесь понадобилось копам.

– Им понадобился повод, – ответила девушка.

– Они ищут винтовку двадцать второго калибра. Если у вас такой нет, то все в порядке. Дайте им в этом убедиться, и они уедут.

Послышался чей-то истерический хохот.

– Неужели вы сами позволили бы им вторгаться в ваши владения без сопротивления, Джерико? – поинтересовался бородатый. – Вы же знаете, что они не найдут оружие. Зато они найдут многое другое, на что не имеют никакого права, но очень на это рассчитывают. – Он глубоко вздохнул. – Мы живем здесь, никого не трогая, а они хотят без всякой причины разрушить нашу жизнь. Они ненавидят нас за наше единственное преступление, которое состоит только в том, что мы не хотим жить по их законам. Никакие адвокаты не смогут нам помочь, если мы не поможем себе сами.

За спиной послышалось громкое «да, да, да!», потом кто-то крикнул:

– Расскажите ему, в чем дело, Конрад!

Шум в доме усилился. Джерико обнаружил, что ему нравятся люди, которые столпились вокруг него. Они были еще совсем детьми, и в то же время детьми они не были. Конрад оказался несколько старше, чем Джерико подумал сначала, – лет под тридцать. У него были совершенно необыкновенные глаза – огромные, черные, завораживающие.

Джерико признался себе, что в их возрасте был куда менее взрослым. Он увидел двух совсем молоденьких девушек, заметно беременных. Еще одна, стоявшая в стороне от остальных, держала на руках младенца. Нет, они вовсе не дети. Такая одежда нелепо выглядела бы на взрослом, но для них она была формой, символом их революции. Раньше их внешний вид его забавлял, теперь они не казались ему смешными. У шлемоносных полицейских их наружность вызывала негодование, она повергала их в ярость. Нет, они не были детьми, Джерико казалось, что это люди из другого мира. Они способны достойно ответить ненавистью на ненависть. С молодцами из боксерского клуба Фарроу их роднило одно – взрывчатая готовность к насилию.

– План «А»! – провозгласил Конрад.

Джерико повысил голос:

– Что бы там ни означал ваш план «А», не стоит терять голову. Пусть они проведут обыск и уйдут. Я буду свидетелем того, что здесь происходит, а ваш адвокат уже едет сюда. Почему бы вам…

– План «А»! – снова выкрикнул Конрад, и эти слова прозвучали как сигнал к бою.

Молодые люди бросились врассыпную, разлетелись, как рассерженные пчелы, грубо отшвырнув Джерико в сторону, и вскарабкались на четыре полицейские машины. Джерико увидел, как они открыли капоты машин и с мясом вырвали провода. Затем кто-то подал сигнал тревоги, и все разбежались. Босой юноша с длинными, спускающимися ниже плеч волосами забегал от машины к машине, доставая что-то из небольшой корзинки и засовывая в двигатели. Он подбегал уже к третьей, как вдруг первая взорвалась с таким грохотом, что Джерико невольно отпрянул, земля дрогнула у него под ногами, глаза ослепли от огненной вспышки. Он отвернулся, закрывая лицо руками, и в этот момент взорвалась вторая машина. За ними последовали третья и четвертая, и сквозь оглушительный грохот взрывов, сквозь рев пламени Джерико услышал крик, полный торжества. Он открыл глаза, наставив козырьком ладонь, и увидел, как члены коммуны разбегались в разные стороны и исчезали в лесу.

Из дома выскочил Фарроу. Глянул – и остолбенел. За его спиной показались остальные полицейские, толкающие перед собой нескольких членов сообщества хиппи.

Фарроу выхватил из кобуры пистолет. Крик ярости вырвался из его груди. Он начал беспорядочно стрелять вслед убегавшим в лес молодым людям. Джерико увидел, как один из юношей упал, потом снова вскочил и исчез из виду. Девушка, что стояла за спиной Джерико, набросилась на лейтенанта и вцепилась ему ногтями в лицо.

– Свинья! Убийца! – завизжала она.

Фарроу под ее натиском отступил на несколько шагов и взмахнул правой рукой, пытаясь защититься. Пистолет ударил девушку по голове, и Джерико, стоявший в метре от них, услышал звук, как будто лопнул надутый бумажный пакет. Девушка упала к ногам Фарроу, и он с размаху пнул ее ногой. Она не пошевелилась. Хиппи ринулись вперед, но полицейские оттеснили их от Фарроу. Один из юношей упал, и Джерико увидел, как полицейский наступил ему на горло своим тяжелым ботинком. Теперь у всех полицейских в руках было оружие.

– Если хоть один из этих ублюдков попытается бежать, стреляйте! – скомандовал Фарроу.

Джерико подошел к лежащей на земле девушке, отворачиваясь от пламени и черного дыма. Он встал на колени, подсунул руку под ее тело и осторожно перевернул. Как будто со стороны до него доносился свистящий звук его собственного дыхания, вырывающегося сквозь стиснутые зубы. Он перевел глаза на белое, перекошенное лицо Фарроу.

– Одного убийства вам мало?

Фарроу поднес к лицу руку, потом отнял ее и посмотрел на ладонь. Рука была в крови, сочившейся из глубоких царапин, оставленных ногтями.

– Вы сами видели, как это случилось! – неуверенно ответил Фарроу неожиданно севшим голосом. – Вы свидетель. Все произошло на ваших глазах!

Джерико осторожно опустил девушку на землю, снял свой пиджак и прикрыл ее избитое лицо. Потом взглянул на пламя, пожиравшее машины, и на окружавшие его искаженные ненавистью лица.

– Господи, помоги мне, – прошептал он.

Это была молитва.

Часть вторая

Глава 1

Здесь не было никаких подручных средств, чтобы потушить пламя, охватившее машины, и, само собой, Фарроу и его люди не могли ни с кем связаться по радио. К счастью, легкий ветерок в это августовское утро дул в сторону, противоположную от дома, иначе пламя перекинулось бы и на него. Из тридцати или сорока человек, которые только что участвовали в побоище, возле дома остались только семеро полицейских, Фарроу, пятеро арестованных, Джерико и мертвая девушка. Демон насилия промчался над ними ураганом и оставил позади себя следы бессмысленного разрушения.

Фарроу подошел к Джерико, который остался стоять возле погибшей, как будто не желая оставлять ее без защиты.

– Они все подстроили, – удивленно произнес один из полицейских. – Как будто ждали, что мы приедем. Я слышал, как кто-то из них кричал: «План „А“, план „А!“ – только сначала не обратил внимания. Черт их возьми, они все подстроили!

– Наверное, они догадывались, что однажды вы найдете предлог, чтобы явиться сюда и разогнать их, – сказал Джерико.

Фарроу стер кровь и пот с лица, которое выглядело как после нападения дикого зверя. Он обернулся к своим ошеломленным спутникам.

– Кто-то из вас должен спуститься вниз по шоссе и отыскать телефон, – распорядился он.

Один из полицейских, тот, который наступил юноше на горло, сделал шаг вперед.

– С моим некоторое время проблем не будет, – отчитался он, – может, вызвать пожарную машину?

– Лучше две. Если ветер переменится, то займется весь склон. И еще санитарную машину за трупом, Тони.

На тело, прикрытое пиджаком Джерико, Фарроу старался не смотреть.

В этот момент Джерико увидел Дэвида Прентиса и с ним молодого человека, одетого в строгий костюм. Они приближались, стараясь обойти пылающие машины.

– Возьмите мою машину, – обратился Джерико к полицейскому, которого звали Тони, – ключи у Прентиса.

Он проследил за тем, как полицейский подскочил к Дэвиду и побежал дальше. «Мерседеса» не было видно за пламенем.

– Чертов адвокат, – буркнул Фарроу.

Молодой человек, прибывший с Дэвидом, был высоким, угловатым, длинные волосы подстрижены и уложены в аккуратную прическу с длинными баками. Его потрясенные серые глаза прятались за очками в черепаховой оправе. Они с Дэвидом выглядели как люди, которые спустились в преисподнюю и обнаружили, что она гораздо страшнее, чем они могли себе представить. Юное лицо Дэвида было бледным и напряженным.

– Господи! – воскликнул он, подойдя поближе. – Господи! – И он уставился на прикрытое пиджаком тело. – Кто это? – спросил он, но ответа дожидаться не стал. Опустившись на колени, откинул пиджак. – Элли! О Господи, это же Элли!

– Что с ней случилось? – спросил адвокат.

– Ваши проклятые клиенты взорвали наши машины, – ответил Фарроу. – А эта девица набросилась на меня. Я ударил ее, пытаясь защититься, но плохо рассчитал силу удара.

– Вы убили ее! – прошептал Дэвид.

Он поднялся, двигаясь как в замедленной съемке.

– Это была самозащита, можете спросить Джерико.

Молодой адвокат огляделся по сторонам:

– Где все остальные?

– Сбежали в лес, – ответил Фарроу, – но мы доберемся до них. До каждого из этих чертовых ублюдков.

Дэвид Прентис, шатаясь, двинулся к Фарроу. Адвокат оттащил его в сторону.

– Не вздумай, Дэвид. – Он посмотрел на Джерико. – Вы видели, как это случилось?

Джерико медленно наклонил голову. Он чувствовал себя обессиленным, как после тяжелой физической работы. Что он видел? Ничего, кроме того, как люди Фарроу штурмовали дом, движимые бессмысленной ненавистью к коммуне. Ничего, кроме того, как Конрад со своими друзьями так же бессмысленно уничтожил полицейские машины. Еще он видел, как визжащая девушка по имени Элли вцепилась ногтями в лицо Фарроу. Он рассеянно подумал, что на месте Фарроу и сам мог бы ударить ее с целью самозащиты. Но ни одно из этих предположений не должно было стать реальностью. Фарроу следовало получить официальное разрешение на обыск и произвести его спокойно и тщательно. Своим насилием он спровоцировал ответное насилие со стороны хиппи. В ответ на взрывы раздалась стрельба. Если бы в руках Фарроу не было оружия, Элли осталась бы жива. Ствол его пистолета размозжил ей череп. Эта бессмысленная цепная реакция началась со снайпера, который не имел никакого отношения к происходящему. Как в детской песенке: «Не было гвоздя – подкова пропала, не было подковы – лошадь захромала. Лошадь захромала – командир убит, конница разбита, армия бежит…»

Итак, что же он видел?

– Я видел, как развлекаются умалишенные, – с горечью произнес он.

Вдалеке послышалась сирена пожарной машины, приближавшейся к ним по нижней дороге. Значит, уехавший на «мерседесе» Джерико полицейский добрался до телефона. В городе не могли не слышать взрывов, да и вздымающийся к небу дым был наверняка виден. Джерико подумал, что сейчас сюда примчится полгорода. Ему захотелось поскорее убраться отсюда, пока узкая дорога не забита машинами. Он посмотрел на свой пиджак, прикрывавший лицо убитой, но не двинулся с места, потому что не мог заставить себя подойти и взять его.

Юный адвокат обхватил Дэвида за плечи и отвел его подальше от Фарроу.

– Вы видели, что они сделали с машинами? – спросил Фарроу у Джерико.

– Все произошло очень быстро, как будто было заранее подготовлено, – ответил тот. – План «А»! Они выдернули распределительный механизм, видимо, на тот случай, если бы бомбы не сработали. Какой-то парень перебегал от машины к машине, что-то вынимал из корзинки и подбрасывал под открытые капоты. На каждую бомбу ему понадобилось не больше трех секунд, так что, вероятно, это были ручные гранаты.

– Вы сможете узнать этого парня? – спросил Фарроу.

– Они все кажутся мне на одно лицо.

Во рту у Джерико пересохло, он был совершенно уверен в том, что даже в многотысячной толпе узнал бы этого босоногого длинноволосого бомбометателя. Не знал он одного – чего ради приехал сюда. Он ни на шаг не приблизился к ответу на вопрос, кто пытался его убить. Он не мог сразу принять позицию одной из сторон в этом кровавом противоборстве, ему требовалось время на размышление. Еще вчера на этот вопрос он ответил бы, что стоит на стороне закона и порядка, в том числе и вынужденного применения силы для их поддержания. Революционно настроенная молодежь вызывала у него глубокую симпатию, в душе он разделял ее мечты и надежды, но не уставал повторять, что всякие перемены должны происходить в рамках закона. Строя газовые камеры для немцев, нельзя бороться с гитлеровцами, которые уничтожали евреев в газовых камерах. Когда закон, не рассуждая, применяет силу, когда мятежники, не рассуждая, отвечают на это силой, на сцену должна выйти сила, олицетворяющая здравый смысл и рассудок. Только кто или что?

– Мы предоставим вам такую возможность, – продолжал Фарроу. – Мы переловим этих ублюдков одного за другим и надолго посадим их под замок. Так что вы сможете принять участие в опознании.

– Сегодня утром я пришел к вам, – ответил Джерико, пытаясь перекричать рев пламени и вой сирен, – потому что кто-то пытался меня убить. Мне бы хотелось напомнить вам об этом, лейтенант. Этот человек вполне может предпринять вторую попытку даже во время нашего разговора.

Фарроу показал на старый, обветшалый дом:

– Там достаточно взрывчатки, чтобы разнести весь город. А уж наркотиков! Марихуана, гашиш и еще бог знает что. Мой вам совет, мистер Джерико, затаитесь до тех пор, пока все окончательно не прояснится.

– Вы нашли винтовку?

– Господи, старина, нам просто не удалось проверить весь дом. Но можете быть уверены, что идиот, который в вас стрелял, вышел именно отсюда. Откуда еще, по-вашему?

– Думаю, мне пора, – ответил Джерико.

– Не уезжайте из города. Вы мне понадобитесь для опознания того парня, который бросал гранаты.

– Вы же сами посоветовали мне затаиться.

Сирены завыли совсем рядом. Прибыли пожарные из добровольной дружины и с ними еще несколько полицейских. Воздух отравил распространившийся едкий запах химикалий, которые они распрыскивали, чтобы потушить огонь. Джерико отошел от Фарроу, но его остановил полицейский, который протянул ему пиджак. Джерико оглянулся на тело и увидел, что его прикрыли грязным брезентом. Потом он бросил взгляд на свой пиджак – подкладка была испачкана кровью. Он двинулся к своей машине, стараясь держаться подальше от огня и горластых пожарных. Кто-то взял его за плечо. Он обернулся и увидел Дэвида Прентиса и адвоката.

– Меня зовут Ивен Уильямс, – сказал похожий на сову молодой человек.

– Вы адвокат этих ребят?

– Да.

– Да поможет вам Бог.

– Вы, кажется, сказали, что я должен относиться к вам как к свидетелю противной стороны, мистер Джерико? – Уильямс говорил спокойно, без эмоций.

– Свидетеля чего, приятель? – спросил Джерико, чувствуя, как снова закипает от ярости. – Конечно, я буду свидетельствовать, Уильямс. Я видел, как копы ворвались сюда без ордера. И видел, что они без всяких оснований прибегли к рукоприкладству.

– Вы видели, как Фарроу убил Элли Поттер, – ответил Уильямс.

– Да, видел. Но то, что я видел, не слишком вам поможет. Это будет в такой же степени свидетельствовать в пользу Фарроу. Я видел, как вашими клиентами были уничтожены четыре полицейские машины, приятель. Я видел, как эта ваша Поттер набросилась на Фарроу и вцепилась ему в лицо. Я видел, как он отбивался от нее и проломил ей череп стволом пистолета, который держал в руке. Но скорее в аду наступит зима, чем я соглашусь, что это было намеренное убийство, а не просто инстинктивное желание защититься.

– Он отбивался от девушки весом не больше девяноста восьми фунтов?

– Он пытался спасти глаза от ее ногтей, – ответил Джерико. – Я бы сделал то же самое. Ах да, старина, я кое-что могу добавить и для ваших подзащитных. Да, у него в руке был пистолет. Да, он стрелял в парней, которые пытались спастись бегством. Да, именно поэтому ваша девяностовосьмифунтовая девушка набросилась на него. Она увидела, как подстрелили одного из ее приятелей.

– Кого? – спросил Дэвид замороженным голосом.

– Откуда я знаю, кто он такой?

– Что понадобилось здесь полиции? Это вы их привели? – продолжал Уильямс.

Джерико взглянул на Дэвида:

– Вы рассказали ему, что случилось утром?

Дэвид кивнул. Молодой человек был в шоке и, видимо, никак не мог поверить в реальность происходящего.

– Я обратился в полицию, потому что больше мне некуда было пойти с моей проблемой, – объяснил Джерико. – Я рассчитывал получить от них разумную профессиональную помощь. Вместо этого Фарроу вспыхнул как порох и, не считаясь с отсутствием веских оснований, решил, что в меня стрелял кто-то из этих ребят.

На щеке у молодого адвоката задергался нерв.

– Они вынашивали эту идею не один месяц. И полицейские, и простые горожане, как бедные, так и богатые, – все пытались найти какой-нибудь повод, чтобы избавиться от коммуны. Но при чем здесь вы? Дэвид сказал, что вы ни разу не бывали в Бауман-Ридж вплоть до вчерашнего вечера.

– Возможно, лично ко мне это не имеет никакого отношения. Я просто оказался одним из «тех, других». Я гощу в доме одной из самых богатых семей города, поэтому кто-то мог рассматривать меня как одного из «врагов». Такое вполне возможно. Возможно, что мишенью мог стать любой, кто вышел бы прогуляться сегодня утром. Я понимаю, что ваших клиентов может раздражать ажиотаж, вызванный предстоящим собранием фонда. Вероятно, они считают, что деньги должны пойти на борьбу за мир, на уничтожение гетто, коллективные фермы или что-нибудь в этом роде.

Двор начал заполняться людьми, прибывавшими из города. Пожарным наконец удалось одержать верх над огнем, и в дыму стали различимы остовы сгоревших машин. Перед домом Фарроу производил ревизию арестованных, согнанных к одной из вновь прибывших из города полицейских машин.

– Я могу понять ваш сарказм, мистер Джерико, – сказал Уильямс, огромные глаза которого смотрели на Джерико через стекла очков так, будто он пытался образумить непослушного ребенка. – У этих молодых людей такие же права, как и у всех остальных.

– И даже право на незаконное хранение взрывчатых веществ и наркотиков? И право уничтожать общественную собственность?

– Их спровоцировали, мистер Джерико. Закон существует для того, чтобы защищать людей, а здесь его применили для того, чтобы нарушить их права. – Он взглянул на Дэвида. – Вы не присутствовали при взрывах, Дэвид. Вероятно, мистер Джерико может отвезти вас домой.

– Что вы собираетесь делать, Ивен?

– Останусь с арестованными.

– Я тоже хочу остаться, – возразил Дэвид.

– Вы сможете принести больше пользы, если останетесь на свободе. Тем более, что ваш отец все равно вызволил бы вас самое позднее через полчаса.

– Ну его к черту! – воскликнул Дэвид.

– Вы подбросите его к Бауманам, мистер Джерико?

– Постараюсь, – ответил Джерико.

Дорога, ведущая к дому, была забита машинами, которые стояли вдоль обочин, оставив узкий проезд для «скорой помощи», которая должна была приехать за телом Эллен Поттер. Джерико развернул свой «мерседес» и прикинул, что сможет добраться до главной дороги, если поедет за машиной «Скорой помощи» и полицейским фургоном, в который погрузили арестованных. Остановить его никто не пытался. Полицейский, которому поручили руководить движением, даже дружески помахал Дэвиду Прентису рукой в перчатке.

– Они не считают вас одним из хиппи, Дэвид? – спросил Джерико.

– Мой отец – большая шишка в городе. – Дэвид раздраженно поерзал на сиденье. – Он стал большой шишкой потому, что представляет интересы действительно серьезных людей.

– Таких, как Бауман?

– Таких, как Александр Бауман, известный мерзавец.

– А как насчет миссис Бауман?

– Она сумасшедшая, – ответил Дэвид, – раз не уходит от него. Она ведь даже богаче, чем он сам, но все равно не уходит.

– Ведь у них есть Томми.

– Разве она не может забрать его с собой? Может быть, она считает, что для Томми полезно присутствовать при невинных развлечениях великого Алекса?

– Что это за развлечения?

– А вы не заметили в доме ничего странного?

– И довольно много чего. Что вы имеете в виду?

– Вы заметили, что в доме нет собак? Разве не странно, что в такой большой усадьбе, где есть лошади и где ведут жизнь на природе, совсем нет собак?

– И что из этого следует?

– Я был еще ребенком, но помню, что раньше у них были собаки. И я просто заболевал, глядя, как Великий Алекс с ними обращается. Он бил их при малейшем проявлении непослушания, в основном цепью. Поэтому при виде его у них было одно желание – поскорее улизнуть. Тетя Лиз любит собак. Лет пять назад она приобрела красивого боксера. Она хотела выдрессировать его для себя, но вмешался Большой Господин. Этот боксер был собакой с характером, так что сломать его не удалось. Однажды мы все были дома. Раньше перед домом устраивали крокетную площадку, и мы с тетей Лиз там играли. Большой Господин сидел возле площадки с моим отцом, они выпивали и вели разговоры о своих важных делах. Тут появился этот самый боксер, его звали Чарли. Он увидел тетю Лиз и побежал к ней, чтобы поприветствовать. Пробегая мимо того места, где сидел Большой Господин, он задел столик и опрокинул стакан моего отца. Большой Господин подозвал собаку. Чарли нехотя подошел к нему. На нем был строгий ошейник. Мистер Большой Господин схватил его за поводок, который был на ошейнике, и стал хлестать его цепью, что оказалась у него под рукой. Он страшно избил собаку, но пес не сдался, хотя не мог шевельнуться из-за ошейника, который впивался ему в горло. Наконец мистер Большой Господин пришел в себя и отпустил Чарли. Тот отошел на несколько шагов, изо всех сил стараясь восстановить дыхание. А потом развернулся, посмотрел на мистера Большого Господина и бросился на него. Это было устрашающее зрелище. В воздухе промелькнуло золотистое тело, и Большой Господин упал – собака вцепилась ему в горло. Каким-то образом тете Лиз удалось успокоить Чарли, и мы помогли Большому Господину дойти до дома. Шея и горло у него были здорово разодраны. Через десять минут он появился с ружьем в руках. Тетя Лиз сильно плакала, потому что он застрелил Чарли. – Дэвид глубоко вздохнул. – С тех пор у Бауманов никогда больше не было собак. Сам я не видел, но мне рассказали, что Большой Господин вместе с Нельсоном перестреляли всех остальных, которые были в доме. А там были два отличных пойнтера, натасканных для охоты. Нет такого закона, чтобы защищать животных от их хозяев. Тот, кто перейдет дорогу Большому Господину, получит пулю в лоб.

– Неприятная история, – согласился Джерико.

Тем временем они выбрались на главную дорогу, и «мерседес» понесся к дому Бауманов. Дэвид повернулся к Джерико:

– Когда я узнал, что в вас стреляли, я подумал, не занесены ли вы в черный список Большого Господина.

Джерико ответил кривой ухмылкой:

– Теперь-то уж точно. Недавно я врезал ему пару раз. Наверное, по возвращении я обнаружу свои пожитки на лужайке перед домом.

– Берегитесь его, мистер Джерико. Он не оставит вас в покое, даже если ему придется посвятить этому всю оставшуюся жизнь. Он такой.

Над холмами висела голубоватая дымка, предвещая, что день будет по-летнему жарким. Джерико бросил взгляд на часы и удивился, обнаружив, что время приближается к часу. Торжества, посвященные собранию фонда, то есть то, ради чего он приехал, должны были начаться ровно в два.

– Что общего у вас с ребятами из коммуны, Дэвид?

– Почти ничего, – ответил Дэвид и поднял руки к лицу, которое было все таким же бледным. – Я люблю их, но у меня не хватает духу на соответствующие поступки.

– Какие, например?

– Я не могу жить, как они. На них ополчился целый мир, исповедующий культ смерти, их преследуют полчища злобных идиотов. Они же ненавидят войну, ненавидят, когда люди негуманны друг к другу, они считают, что люди не должны испытывать друг к другу ничего, кроме любви.

– Вы говорите о свободной любви?

– Вы не понимаете меня, – сказал Дэвид. – Знаете, вчера я притворялся. Я знаю, вы верите в то же, что и они, только вы живете по-другому. Вы ненавидите насилие, но ваша красная машина вам нравится.

– Ну и что?

– Вы не смогли бы купить себе машину за шесть тысяч, если бы не пошли на компромисс.

Джерико рассмеялся:

– Вы тоже идете на компромисс, парень. Я намекаю на пиджак за полторы сотни, в котором вы были вчера вечером.

Дэвид кивнул:

– Вот это я и имел в виду, когда говорил, что между мной и Конрадом с его ребятами нет почти ничего общего. Я пытаюсь внушить себе, что верю в то же самое, что и они. Но жить так, как они, я не могу. Мне нравится ваш «мерседес». Я люблю, когда на мне чистые белье и рубашка. И я не хочу ни с кем делить свою девушку, – с горечью закончил он.

Джерико взглянул на него:

– Джуди тоже одна из них?

– Она была с ними, когда я ее встретил.

Они приближались к усадьбе Бауманов. Навстречу им двигался поток машин – очевидно, весь город направлялся к старому дому Уолтура, чтобы посмотреть, что там стряслось.

– А что это за история с Уолтуром, Дэвид? Каким образом Конраду удалось завладеть правами на его землю?

– Старик Уолтур давно уже не живет здесь, – ответил Дэвид. – Думаю, ему уже далеко за девяносто, и уже лет двадцать, как его увезли в дом для престарелых. Но знаете, он совсем не дряхлый. Кое-кто в городе пытался объявить его недееспособным, но у старика оказались отличные адвокаты. У него был внук, может быть, даже правнук, который преподавал в Калифорнийском университете. Этот внук там выступал на стороне революционно настроенных студентов и погиб, пытаясь прекратить драку между студентами и полицией. Полицейские забили его насмерть. Конрад был его студентом. Когда это произошло, он отправился к старику, чтобы все ему рассказать. Видимо, из всей семьи внук был для старика единственным близким человеком; все остальные просто ждали, когда он умрет, чтобы пустить на ветер его деньги. А между стариком и внуком была настоящая любовь. Так что… – Дэвид пожал плечами. – Когда Конрад поговорил со стариком, тот отдал свой дом коммуне. Старик все законно оформил. Никто не имеет права выставить ребят с его земли. Даже Великому Алексу не удалось найти никакой лазейки. Конрад все равно не уйдет оттуда.

– Если только его не посадят лет на десять за взорванные машины, – добавил Джерико.

Они свернули к металлическим воротам усадьбы и покатили по голубоватому шоссе, затененному дубами, березами и соснами. Шоссе перешло в красивый каменный мост, выгнувшийся аркой над прозрачным ручьем шириной около сотни футов. Джерико подумал, что в нем, наверное, разводят форель. Силуэт дома уже вырисовывался впереди. Полуденное солнце заливало его своими лучами, пробиваясь сквозь верхушки деревьев, так что окна горели огнем. Машин перед домом не было.

– Похоже, все уехали, – заметил Дэвид.

Джерико бросил взгляд на часы:

– Мы опоздали. Все, наверное, уже уехали на торжества. Вам нужно переодеться?

Дэвид кивнул.

– Будьте готовы минут через десять, – бросил Джерико ему вслед.

Джерико вышел из машины и вслед за Дэвидом вошел в парадную дверь. Вельветовый пиджак он нес, перебросив через руку. Ему не хотелось его надевать из-за пятен крови. В доме царила необычная тишина. Джерико заглянул в столовую и убедился, что там все убрано после завтрака. Скорее всего, кому-нибудь из слуг поручено передать ему сообщение.

– Встретимся внизу, – сказал он Дэвиду.

Молодой человек поднялся в свою комнату, а Джерико прошел через столовую и толкнул вращающуюся дверь, что вела в кухню. Кухня была огромной, как в гостинице, и вся сверкала белой эмалью и хромом. Всюду полный порядок, но ни души не видно.

Джерико снова вышел в холл и поднялся к себе. Он был почти уверен, что Бауман вынес его вещи из спальни, но все оказалось на месте.

Он разделся и вошел в душ. Его не покидало неприятное ощущение, что и сам он, и его одежда пропитались запахом дыма, крови и смерти. Он стоял под обжигающими струями и намыливался, потом выключил горячую воду, и на кожу обрушились ледяные иголочки. В заключение он яростно растерся большим турецким полотенцем.

Подойдя к комоду, чтобы взять чистые шорты, рубашку и носки, он обнаружил записку, прислоненную к его дорожной сумке, в которой лежали зубная щетка, расческа и прочие туалетные принадлежности. На сером бланке красовалась эмблема с надписью «Бауман-Холл». Он прочитал записку:

«Надеюсь, что у тебя и твоей подруги найдется время заглянуть в фонд. Напоминаю, что вы оба приехали сюда по случаю аукциона.

Боб.

P.S. Остерегайся Алекса Б. Особой любви он к тебе не питает. 12.25».

Боб Уилсон не расстался со своими армейскими привычками, указав в записке время, когда написал ее. Джерико подошел к ночному столику и взял свои часы, которые оставил там, направляясь в душ. Без трех минут час. Аукцион был назначен на два. Джерико стоял голый и мрачный. Утро испорчено. Они с Таней расстались около десяти. Странно, что через два с половиной часа она все еще не вернулась. За это время можно было раз пять преодолеть расстояние от города, даже если идти пешком.

Ему было трудно переключиться с кровавых событий в доме Уолтура на личные проблемы в Бауман-Холле. Таня, охваченная чувством стыда и унижения из-за событий прошлой ночи, могла вскочить в первый же поезд иди автобус и вернуться в Нью-Йорк. Если это так, то у него еще будет время и он сумеет ее убедить, что следует доверять своим чувствам.

Он надел широкие серые брюки, черную трикотажную водолазку и серый твидовый пиджак. Затем сунул в карман записку Боба Уилсона вместе с кисетом и трубкой и вышел из комнаты. Дом безмолвствовал.

– Дэвид! – позвал он. Никто не ответил, и он снова позвал. Потом нагнулся с лестницы и окликнул снова: – Дэвид!

Где-то лилась вода. Если Дэвид принимал душ, то мог и не слышать его. Больше он не услышал ни звука, не считая своего собственного сдерживаемого дыхания. Он спустился в холл и подергал дверь. Дальнюю комнату занимал кто-то из мужчин. На открытой дверце шкафа висел костюм со смокингом. Он заглянул в следующую дверь. Это оказались апартаменты Алекса и Лиз Бауман. Гостиная, гардеробная, спальня, в которой доминировала огромная круглая кровать, ванна черного мрамора, утопленная в полу на манер бассейна. И зеркала, зеркала были повсюду. Из них на Джерико смотрела добрая дюжина его отражений.

Он снова вышел в коридор и снова позвал Дэвида. Ответа не было. Тогда он попытался открыть следующую дверь, в самом конце коридора. Войдя внутрь, он сразу понял, что это комната Тани. Запах ее духов невозможно было спутать ни с каким другим. Маленький столик в гардеробной был заставлен баночками и пузырьками, косметикой, серебряными щетками для волос. Через открытую дверь стенного шкафа он заметил платье, которое было на ней накануне вечером, и еще полдюжины других вместе с коллекцией изящных туфель, а также два летних вечерних платья. Вряд ли она уехала в город и оставила здесь весь свой гардероб.

Он поспешно закрыл за собой дверь и снова позвал Дэвида, но так и не дождавшись ответа, спустился в вестибюль. Оттуда он вышел на террасу, рассудив, что Дэвид мог ждать его в машине, и застыл, глядя на нее и чувствуя, как шевелятся волосы у него на затылке. Оба колеса с той стороны, которую он мог видеть, были спущены. По положению машины он понял, что и остальные колеса постигла та же участь.

«P.S. Остерегайся Алекса Б. Особой любви он к тебе не питает».

Интуиция подсказала Джерико, что лучше вернуться в дом. Он стоял в прохладном вестибюле и прислушивался. Потом развернулся и быстрым шагом направился в кабинет Баумана. Ему нужно было оружие. Он был почти уверен, что встретит там Баумана, который поджидает его. Но в кабинете никого не оказалось.

Витрина тоже была пуста. Все оружие исчезло. У Джерико пересохло во рту. Он понял, что ему отведена роль дичи, на которую идет охота. Но в доме было еще одно ружье, и, если о нем не вспомнили, оно должно висеть на стене в спальне Томми Баумана.

Теперь он не шел, а крался, ступая неслышно, как на охоте. Сделав несколько шагов, останавливался, чтобы прислушаться. Взлетев по лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж, он остановился. За каждой закрытой дверью могла таиться опасность. Что, если дверь распахнется, и оттуда выскочит вооруженный маньяк, готовый уложить его на месте.

Он подошел к двери в спальню Томми, протянул руку, чтобы открыть ее, но замер. Человек, затеявший с ним эту игру, был явно ненормальным, но играл он с дьявольским мастерством. Как должен был поступить Джерико, обнаружив, что ружейная витрина в кабинете пуста? Он должен был вспомнить о винтовке в комнате Томми и прийти за ней. Отличная ловушка.

Внутри комнаты ему послышались какие-то звуки. Кто-то тихо мучительно стонал. В комнате кто-то был! Или это приманка?

Джерико медленно и осторожно повернул дверную ручку. Дверь подалась неслышно, но тот, кто был внутри, мог заметить, что она приоткрылась. Он собрался с духом и ввалился внутрь, перекатываясь по полу.

Первое, что он увидел, вскочив на ноги в дальнем конце комнаты, была винтовка, висевшая на своем месте, но он не бросился к ней. Он замер на месте, не в силах пошевелиться, застыл, как статуя, изваянная изо льда.

На кровати Томми, привязанный за руки и за ноги бельевой веревкой, лежал Алекс Бауман. Его рот был залеплен пластырем, одежда свалена в кучу на полу возле кровати.

Вся комната была в крови. Над изголовьем кровати Джерико прочитал нацарапанное кровью слово «свинья».

Джерико двигался как в тумане. Бауман был весь изрезан и исполосован каким-то острым орудием вроде ножа, так что на его теле не осталось ни одного живого места.

Глаз у него тоже не было!

Снова раздался ужасный жалобный стон, и по телу Баумана пробежала дрожь. Джерико бросился к нему, и тут кошмарное безглазое лицо повернулось к нему и из-под залеплявшей рот окровавленной ленты вырвался долгий вздох, оказавшийся последним.

– Господи, Бауман! – воскликнул Джерико и понял, что обращается к трупу.

Благодаря многолетнему опыту в подобных ситуациях Джерико действовал автоматически. Он не стал прикасаться к трупу, а вместо этого повернулся к стене, где висела винтовка. Он схватил ее и, обернувшись к кровати, заметил, что наступил в лужу крови у изголовья и оставил на ковре кровавые следы. Потом он вспомнил, что видел в спальне Баумана телефон, и быстро вышел из комнаты, убедившись, что винтовка заряжена.

Телефон стоял на ночном столике возле круглой кровати. Джерико схватил трубку. Телефон молчал.

Глава 2

Тишина действовала ему на нервы. Он сидел на краю огромной кровати, уставившись на мертвый телефонный аппарат, и прислушивался к ударам собственного сердца. Он еще раз взглянул на часы. Они показывали четверть второго. Пятьдесят минут назад Боб Уилсон был еще в доме и оставил ему записку. Совсем недавно дом был полон людей – хозяев, гостей и прислуги. За этот небольшой промежуток времени – прошло чуть меньше часа – все покинули дом, кроме Алекса Баумана. За эти пятьдесят минут на Алекса Баумана кто-то напал, подверг его жесточайшим пыткам и оставил умирать. Проделать все это бесшумно было невозможно. Жертва могла закричать. Да и одолеть его было не таким уж простым делом – слабаком Баумана не назовешь.

Как это могло случиться? Дом опустел не раньше чем в половине первого. А уже в час Бауман испустил последний вздох. Это наводило на мысль о том, что за домом следили и, как только Бауман остался один, его скрутили, заткнули рот, исполосовали ножом и ослепили, а потом привязали к кровати и бросили умирающим. Едва ли преступнику или преступникам хватило времени скрыться, когда на дороге показался «мерседес», в котором приехали Джерико и Дэвид.

Или они все-таки сбежали? Может быть, сейчас они прячутся где-нибудь в доме, ожидая, что станет делать Джерико? Не этим ли объясняется отсутствие Дэвида? Возможно, он столкнулся с ними и они его тоже убили? Зачем они вывели из строя «мерседес»? Что в первую очередь сделал бы Джерико, после того как обнаружил труп и выяснил, что телефон испорчен? Естественно, поехал бы в полицию. Тогда они получили бы какое-то время, чтобы убраться отсюда. Но теперь он мог выбраться из дома только пешком. Не означало ли это, что он будет следующим?

Джерико взвесил винтовку в руке, инстинктивно пытаясь к ней приноровиться. Он подумал, что патроны к ней Томми должен был хранить в своей комнате. Ни за что на свете ему не хотелось бы возвращаться туда – ни теперь, ни после.

Он поднялся на ноги и шагнул к двери, ведущей из апартаментов Бауманов. Подойдя к ней, остановился и прислушался. Как им удалось ничем себя не выдать, если они до сих пор находились в доме? Он поймал себя на мысли, что почему-то думает «они», как будто знает, что здесь побывала целая банда преступников. Видимо, сказалось впечатление от утреннего инцидента, которое потом усугубил погром в доме Уолтура. Возможно, на эти мысли наводила нацарапанная кровью надпись и вид распластанного на кровати мертвеца. Все это выглядело как продолжение жутких ритуальных убийств, несколько месяцев назад начавшихся в Голливуде. Теперь эпидемия распространилась. Джерико подумал, что мир построен на имитации: одни уличные беспорядки копируют другие, волнения в одном студенческом городке дублируются в дюжине других, взрывы в одном местевлекут за собой серию взрывов в других местах, похищения и убийства становятся дозволенным средством в политической игре. Алекс Бауман был частью этой безумной системы, которую «они» породили.

Джерико вышел в коридор.

Тишина.

Джерико тронул дверь напротив по коридору, держа винтовку наготове. Дверь открылась, и он сразу понял, что нашел наконец комнату Дэвида. Брюки и синий пиджак, в которые он был одет утром, валялись возле кровати. Тут же были грязные белые туфли. Парня явно застали за переодеванием. Полосатый пиджак из жатой ткани висел на дверце шкафа. Неизвестно, был ли у него еще один, который он мог надеть сейчас. Джерико взглянул на комод. Там лежал зажим для денег, в котором было несколько смятых бумажек, и связка ключей от машины. Молодой человек переоделся, сменил брюки и туфли, но не захватил с собой ни ключей, ни денег.

Следов насильственного вторжения Джерико не обнаружил. Все выглядело так, как будто Дэвид покинул комнату добровольно, хотя и второпях. Джерико подавил желание еще раз позвать его. Невозможно было предугадать, как «они» поступят в этом случае, поскольку их следующей целью был он сам. В первый раз он выступал в этой роли давным-давно – сегодня утром.

Джерико вернулся к спальне Томми и заставил себя войти. Ничего не изменилось. Еще в первый раз он заметил письменный стол, заваленный вещами мальчика. Он выдвинул один за другим два верхних ящика и во втором нашел то, что искал, – коробку с патронами для винтовки. Он засунул ее в карман и обернулся к кровати.

Первое потрясение и ужас, которые он испытал при виде Баумана, прошли. Ему приходилось сталкиваться с жестокостью лицом к лицу, путешествуя по самым разным уголкам земли, и сначала его неизменно охватывало отвращение, сменявшееся потом холодной яростью. Никакое преступление, совершенное Алексом Бауманом, не могло оправдать того, что с ним сделали. Джерико не испытывал к нему ни симпатии, ни уважения, но то, что случилось с Бауманом, было слишком дорогой ценой. Джерико подумал, что над сегодняшним днем как будто нависло проклятие: сначала выстрелы в роще, потом стрельба и взрывы, которые привели к тому, что разъяренная девушка погибла от руки разъяренного полицейского, а теперь еще и это. Насилие, как чума, расползлось по миру и проникло в кровь этих людей, которые не умели ценить человеческую жизнь. Нужно было остановить это поветрие.

Теперь он осмотрел комнату натренированным взглядом специалиста. Он обладал редким качеством, благодаря которому и стал художником: все, что когда-нибудь попадалось ему на глаза, запечатлевалось у него в памяти с фотографической четкостью, будь то пейзаж или лицо, комната, оживленный перекресток или джунгли. Мог ли он опознать парня, который взрывал полицейские машины в усадьбе Уолтура? Что он должен был ответить? Он сказал Фарроу, что для него они все на одно лицо. Но правда заключалась в том, что он узнал бы бомбометателя даже в толпе. Его лицо прочно осело в картотеке его памяти.

Теперь же она пополнилась мельчайшими деталями, замеченными им в комнате Томми. Он не запоминал их специально, следуя какой-то особой системе. Он помнил все, что видел, если ему самому не хотелось забыть. За исключением кошмарного вида распростертого на кровати Баумана, в комнате ничего не изменилось с тех пор, как он приходил сюда утром вместе с Томми и Лиз. Инстинкт подсказал ему, что Бауман сражался за свою жизнь не здесь. Борьба оставила бы в комнате следы – разбросанные вещи, опрокинутые стулья, сбившийся ковер, упавшие со стола вещи. Даже если бы убийцам пришло в голову навести в комнате порядок после схватки, они все равно не сумели бы разложить вещи по местам, поскольку не знали, что и где должно было лежать. Они могли придать комнате видимость порядка, но она все равно выглядела бы по-другому. Картина, увиденная им при первом посещении, наложилась на зрелище, что было у него перед глазами. Джерико отметил только четыре несовпадения: в первый раз на кровати не было трупа; на ковре отсутствовали кровавые следы, которые ему самому и принадлежали; со стены исчезла винтовка, которую он сам и снял оттуда; а на полу у кровати не лежала одежда. Джерико пришел к выводу, что на Баумана напали где-то в другом месте, потом приволокли сюда, привязали к кровати и зарезали. Нарушать порядок в комнате убийцам не пришлось.

Вскоре Джерико обнаружил пятое отличие – открытую дверцу платяного шкафа. Она была закрыта, когда Джерико заходил в комнату в первый раз. К вещам в шкафу не прикасались. Костюмы мальчика – пиджаки и брюки – висели в относительном порядке. На полу стояла обувь. Вешалка для галстуков, прикрепленная к дверце с внутренней стороны, была забита яркими молодежными галстуками. Вполне возможно, что Томми заходил к себе после того, как Джерико вышел отсюда, но до того, как произошло убийство. К тому же дверца могла открыться сама. Могло быть и так, что кто-то открывал шкаф, но не закрыл его как следует. То, что дверца оказалась открытой, могло и вовсе ничего не значить, однако эта деталь была надежно зафиксирована в памяти Джерико.

Дверь комнаты не запиралась. Джерико подумал, что люди, скрывающиеся в доме, все равно войдут сюда, если им понадобится. Зачем? Очевидно, что никаких улик они не оставили – ни оружия, ни клочка одежды, не считая вещей Баумана, валявшихся возле кровати. Джерико сознавал, что ему нужно выбираться из дома и идти за помощью; нужно разыскать Дэвида; нужно позаботиться о своей собственной безопасности, чтобы не угодить под пулю в этом сумасшедшем доме.

Он в последний раз оглядел комнату и вышел в коридор, потихоньку закрыв за собой дверь. В доме не было слышно ни звука. Он подошел к лестнице и, поколебавшись, быстро спустился в вестибюль. Его осенило, что где-нибудь в конюшне должна быть еще какая-нибудь машина или, на худой случай, грузовик. Нельсон наверняка тоже там, пребывает в блаженном неведении о том, что здесь творится. Он вышел на террасу, ощущая, как и утром, неприятную уверенность, что за ним наблюдают. Как старая бабка – так он определил свое ощущение утром.

Внезапно он замер, прислушиваясь к непонятному звуку, донесшемуся с лужайки, – этот звук оглушил его, как раскат грома. Потом по газону пробежали две золотистые лошади, наслаждаясь свободой и всхрапывая от удовольствия. Они прогалопировали мимо него и скрылись из виду, поднявшись на пригорок.

Если Нельсон и был в конюшне, то, без сомнения, не один.

Джерико повернул обратно в дом, но услышал другой звук. По дороге приближались машины, судя по звукам, их было не меньше трех. Джерико крепко сжал винтовку в руках, но с удивлением обнаружил, что это были машины Бауманов. Должно быть, возвращались участники аукциона. За рулем первой сидел Нельсон в шоферском картузе, рядом с ним Джерико увидел Лиз. Она смотрела вслед сбежавшим лошадям. На заднем сиденье разместилась прислуга. Во второй машине приехали Эрик Трейл, Мартин Ломекс и Уайли Прентис, за рулем был Боб Уилсон. Пассажирами третьей оказалась остальная прислуга и Томми, который привстал на заднем сиденье, чтобы рассмотреть лошадей.

Машины подкатили к парадному входу, и Нельсон, Лиз и Томми бросились за убегающими лошадьми. Джерико не успел остановить их.

К нему подошел Боб Уилсон с влажным от пота лицом и всклокоченными светлыми волосами.

– Террористическая акция, – сообщил он.

– О чем ты? – не понял Джерико.

– Угроза террористической акции, – повторил Уилсон. – Полиция распорядилась освободить всех арестованных хиппи, иначе обещали взорвать фонд. Нам не оставалось ничего другого, кроме как очистить помещение и предоставить возможность прислать полицейских экспертов для поиска взрывчатки. Господи! А как случилось, что лошади убежали?

Во дворе суетилась прислуга. Трейл, Ломекс и тяжело ступавший Уайли Прентис вышли на террасу.

– Простите меня, Уилсон, но мы с Ломексом предпочитаем вернуться в Нью-Йорк. Не могли бы вы распорядиться, чтобы нас отвезли обратно в той же машине?

– Наверное, могу, – ответил Уилсон. – Эти поганцы разрушили все, что я планировал месяцами.

– Извините, но я считаю, что сейчас никто никуда не поедет, – спокойно возразил Джерико.

– Да что с тобой, Джонни, черт побери? – раздраженно спросил Уилсон. – Кстати, я должен поблагодарить тебя и Таню за то, что вы меня бросили. Не важно, что из-за этих типов ваше отсутствие уже не могло ничего испортить.

– Алекс Бауман убит, – сообщил Джерико.

Лица уставившихся на него мужчин различались только степенью отразившегося на них недоверия.

– Он в комнате Томми. Его привязали к кровати, раз десять ударили ножом, изуродовали и ослепили. Он мертв.

– Боже мой! – вскрикнул Уайли Прентис и нетвердыми шагами направился к французскому окну, которое вело в столовую, к бару.

– Держитесь, Прентис, – добавил Джерико, – это еще не все. Вы все знаете о том, что произошло сегодня в усадьбе Уолтура. Я был там. Ваш сын Дэвид тоже. Мы вернулись оттуда вместе с ним, – Джерико покосился на Уилсона, – не позже чем через полчаса после вашего отъезда, Боб. В вашей записке указано время – 12.25. Мы с Дэвидом разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться и отправиться на аукцион. Так вот, больше я его не видел.

– Что вы имеете в виду? – спросил Прентис.

– Я несколько раз окликнул его, но он не отозвался. Тогда я отправился на поиски и вышел сюда, подумав, что он мог ждать меня в машине. – Джерико кивнул в сторону «мерседеса». – Здесь его не было, но я увидел, что кто-то спустил мне колеса. Тогда я решил, что мой утренний знакомый все-таки решил до меня добраться. Я вернулся в дом, чтобы взять ружье. Витрина в кабинете оказалась пустой. Я вспомнил, как утром осматривал винтовку Томми в его комнате, и поднялся за ней. И нашел там Алекса Баумана. Он умер в моем присутствии.

– А Дэвид? – спросил Уилсон.

Даже слой темного загара не мог скрыть того, как он побледнел.

– Я зашел в его комнату, хотя нашел ее не сразу. Все говорит за то, что он как раз переодевался. Его ключи и деньги остались на комоде, но сам он исчез.

– Вы позвонили в полицию? – спросил Прентис.

– Телефон не работает. Я думаю, провода перерезаны. Кому-то придется поехать в город за подмогой.

– Я поеду, – вызвался Уилсон.

– Тебе лучше остаться, Боб, – возразил Джерико. – Мне бы хотелось, чтобы на моей стороне был хотя бы один боеспособный мужчина. Что, если поехать вам? – обратился он к Прентису.

– Но как же Дэвид…

– Чем скорее мы дождемся помощи, тем быстрее сумеем его найти. Если на нас ополчилась целая банда кровожадных маньяков, то нам понадобится серьезная помощь.

– Подождите, Прентис, – вмешался Трейл. – Мы с Ломексом поедем с вами. На сборы нам понадобится не больше пары минут.

– Никто никуда не поедет, – не согласился Джерико. – Мы не знаем, когда был убит Бауман, случилось ли это до или после того, как вы уехали на аукцион.

– Ах вы, бешеный ублюдок! – завопил Ломекс. – Да какое вы имеете право…

– Такое, – отрезал Джерико. – Поезжайте, Прентис. – Он взял Боба Уилсона за плечо и отвел в сторону. – Кто-то должен поставить в известность слуг и запретить им подниматься на второй этаж.

– Я этим займусь, – кивнул Уилсон. – Господи, Джонни, а Лиз и Томми уже знают?

– Им тоже придется рассказать.

– Проклятые хиппи! У меня недаром было предчувствие в течение последних месяцев, что это кончится кровопролитием. К тому же из-за этого фонд лишился, по крайней мере, миллиона баксов.

– Ты не знаешь, где Таня?

Уилсон вытаращил глаза:

– Ведь она же была с тобой!

– Около десяти я высадил ее в городе.

Уилсон облизнул губы:

– Что происходит, Джонни?

– Хороший вопрос.

С винтовкой в руках Джерико направился через лужайку к гряде, за которой скрылись убежавшие лошади. Он слышал громкий голос Томми, который подзывал их.

– Сюда, Мальчик! Ко мне, Рейнджер!

Поднявшись на вершину гряды, Джерико увидел Лиз и Нельсона возле одной из лошадей, которую им удалось поймать. Вторая, очевидно, это был Рейнджер, стояла неподалеку и наблюдала за Томми, который подкрадывался к ней, сжимая что-то в руке. Через мгновение мальчик схватил лошадь за повод.

– Как они ухитрились сбежать, Нельсон? – спросила Лиз.

– Я сам хотел бы знать это, мадам, – оправдывался Нельсон. – Кони были в своих стойлах и никак не сумели бы открыть дверь. Наверное, их кто-то выпустил.

– Давайте отведем их и посмотрим, – с энтузиазмом предложил Томми.

Джерико подошел к ним:

– Вы справитесь с лошадьми, Нельсон? Мне нужно поговорить с Томми и миссис Бауман.

– Конечно, справлюсь, – ответил Нельсон. – Они уже достаточно нагулялись.

– Когда отведете их, приходите в дом.

Нельсон выглядел удивленным. Он искоса взглянул на Лиз:

– Если миссис Бауман распорядится.

Лиз упорно отводила от Джерико свои голубые с поволокой глаза.

– Что-нибудь случилось?

– Боюсь, что да.

– Зайдите ко мне, когда освободитесь, Нельсон. – И она отвернулась в сторону.

Томми с сожалением смотрел вслед Нельсону, уводящему лошадей. Когда он удалился на достаточное расстояние, чтобы не слышать их, она спросила, все так же глядя в сторону:

– У вас снова какое-нибудь недоразумение с Алексом?

– Вам нужно взять себя в руки. – Он подошел к мальчику и положил свою большую ладонь на его худенькое плечо. Томми поднял на него удивленные глаза – предыдущих слов он не слышал.

– Сегодняшний день полон каких-то невероятных событий, – начал Джерико, – сначала меня обстреляли в роще. Потом черт знает что творилось в усадьбе Уолтура. Погибла девушка, и одному Богу известно, сколько еще будет жертв, прежде чем все это кончится.

– В городе как будто все сошли с ума, – сказала Лиз. – К полиции присоединились члены «Комитета бдительности», и теперь они совместными усилиями ведут охоту на хиппи. Мы стоим здесь и разговариваем, но в любую минуту можем услышать взрыв, который будет означать, что имущество фонда уничтожено. До чего все это бессмысленно!

Ему никак не удавалось подойти к сути дела. На него она по-прежнему не смотрела. Тогда он опустился на колени и обнял Томми за плечи. Теперь их глаза были на одном уровне.

– Томми, тебе потребуется собрать все свое мужество. Я не буду ходить вокруг да около. Кто-то убил твоего отца.

Он ощутил, как тело мальчика съежилось и по нему пробежала дрожь, как от удара током. Глаза широко распахнулись, а губы раскрылись, обнажив белые зубы.

– Что вы сказали? – прошептала Лиз.

– Когда все уехали на аукцион, – Джерико по-прежнему обращался к мальчику, – твой отец остался в доме один, верно?

– Он… собирался приехать позже, – ответил Томми, пытаясь сдержать слезы.

– Сначала был завтрак в честь попечителей, – пояснила Лиз. – Они его не интересовали.

– Значит, он остался в доме один.

– Но… потом он собирался приехать, – повторил Томми.

– Кто-то помешал ему. Его убили, – сказал Джерико.

– Кто? Почему? – спросил мальчик.

– У меня пока нет ответов на эти вопросы, Томми. Я сам только что узнал об этом и еще не успел вызвать помощь, потому что телефон оказался испорчен.

– Где он? – спросил Томми и внезапно сделал попытку вырваться из сильных рук Джерико.

– Это еще одна неприятная для тебя новость. Он в твоей комнате, и тебе нельзя туда заходить, пока полиция все не осмотрит.

– Это моя? – Томми уставился на винтовку, которую Джерико положил на траву.

– Я одолжил ее на время.

– Это вы застрелили папу? – В голосе Томми послышались истерические нотки. Он попытался ударить Джерико головой. – Сначала вы избили его, а потом застрелили!

– Перестань, Томми!

– Мне надо было убить вас еще утром, – кричал мальчик, – убить, а не просто напугать! Нужно было вас убить! Я мог вас убить! А я просто хотел, чтобы вы уехали, из-за того что вы сделали с мамой! Нужно было вас убить!

– Томми! – раздался громкий, дрожащий голос Лиз.

– Папа рассказал мне, что вы сделали с мамой. Я хотел, чтобы вы уехали. Но нужно было вас убить! – И он забился в безудержных рыданиях.

Лиз опустилась перед ним на колени, и ее плечо коснулось плеча Джерико:

– Мистер Джерико не сделал мне ничего плохого, Томми. Я не знаю, что сказал тебе отец, но не случилось ничего такого, из-за чего стоило бы расстраиваться. Так что у тебя не было повода меня защищать.

Мальчик пытался увернуться от ее прикосновений:

– Я не пытался тебя защищать! Я все про тебя знаю, мама. Я все знаю!

Он упал на землю и, задыхаясь от рыданий, катался из стороны в сторону.

– Господи! – прошептала Лиз.

Глава 3

Солнце стояло прямо над сидящей в траве группой – рыдающий мальчик, белокурая женщина, явно в шоке, и Джерико. Вспышка мальчика оказалась неожиданной, и Джерико поймал себя на том, что сначала она вызвала в нем протест. Он попытался поставить себя на место двенадцатилетнего ребенка, чтобы понять его трагедию. Его собственные родители развелись, когда он и сам был примерно в таком же возрасте. Он с болью вспомнил, какая между ними шла борьба за его привязанность. Ему казалось, что он снова слышит их злые голоса, как это бывало обычно, когда они думали, что он уже спит. Ему вспомнилось, как в темноте к его щеке прижималась мокрая щека матери. Она отлично знала, что он не спит и, во всяком случае, слышит шум, которым сопровождались их скандалы. Она говорила, что его отец – настоящее животное, алкоголик, опасный необузданный человек. Ей хотелось подавить в себе неумирающую любовь к нему, но она упрекала его за те муки, которые перенесла во время родов. Ей казалось, что он чем-то обязан ей за эти муки. На следующий день отец, пытаясь выглядеть мудрым и сдержанным, вознамерился объяснить ему, что мать – холодная женщина; что эта ее черта – как болезнь, над которой она не властна. Нельзя плохо относиться к ней из-за этого, как нельзя ненавидеть человека за то, что он болен диабетом или раком. Но жить с ней невозможно, потому что она напоминает кусок льда, а не женщину. Потом он сказал, что давным-давно отступился бы, если бы не любовь к сыну, вынуждавшая его смириться.

Спустя долгие годы Джерико понял, какими обманщиками были они оба. Они использовали его как оружие друг против друга. Каждый пытался отлучить его от другого, чтобы причинить таким образом боль противной стороне.

Он опустил глаза на плачущего мальчика, и его пронзило глубокое сочувствие к нему. Он представил, как Лиз, практически лишенная нормальной жизни, к тому же злоупотребляющая спиртным, ежедневно давала сыну понять, что она жертва деспотизма и садистских наклонностей Алекса. Должно быть, она не уставала напоминать о разных проявлениях его жестокости, например, о том, как он застрелил собаку. Потом за мальчика брался Алекс, который учил сына разным мужским премудростям – обращению с оружием и тому, что нельзя плакать, когда больно. А на самом деле рассказывал ему сказки о супружеской неверности и предательстве. Поскольку теперь Алекса уже нельзя было переиграть, победа осталась на его стороне. Томми не сомневался в его правоте. И именно на Лиз он, вольно или невольно, возлагал ответственность за его смерть. Как он будет расти с такой раной в душе? Как будет проходить его возмужание, если в его сердце неосознанно поселится восхищение перед необузданной властью? Нужно было, по крайней мере, дать ему возможность узнать правду, прежде чем его душа безвозвратно покоробится.

Джерико взглянул на Лиз:

– Наверное, вам лучше уйти в дом.

На ее бледной щеке запульсировала жилка.

– Нет!

– Лучше, если он побудет с кем-то, кого сможет ненавидеть, не испытывая при этом чувства вины. Нам нужно обсудить кое-что, прежде чем он войдет в свою комнату.

Она не двинулась с места, глядя на сына. В ее глазах стояли слезы, но сейчас она казалась более живой и собранной, чем обычно. Наконец она повернулась и ушла.

Джерико переменил положение, теперь он сидел рядом с мальчиком, подтянув колени к подбородку так, что они скрылись под рыжей бородой. Томми всхлипывал все реже, и наконец Джерико заговорил:

– Так, значит, ты почистил винтовку уже после того, как вернулся из рощи?

Томми кивнул.

– Возьми ее в руки и посмотри как следует.

Мальчик потянулся за винтовкой, которая лежала в траве за его спиной. Джерико подумал, что совершил ошибку, что мальчик сейчас нажмет на спусковой крючок, и это будет конец.

– Посмотри на нее хорошенько, – спокойно повторил он. – Ты сам знаешь, как чистил ее, где смазывал, как она выглядела после того, как ты стрелял из нее и еще не успел почистить. Посмотри внимательно.

Томми взял винтовку в руки. На мгновение его опухшие, потемневшие от ненависти глаза задержались на Джерико, и палец привычным движением скользнул на спусковой крючок. Еще через мгновение во лбу Джерико могла появиться круглая красная дырка. Джерико потянулся к карману за трубкой и кисетом.

– В твоего отца не стреляли, Томми. Но все же осмотри как следует ружье. Ты увидишь, пользовались им после того, как ты его почистил, или нет.

После минутного колебания маленький палец отодвинулся от курка. Джерико принялся набивать трубку. Мальчик положил винтовку на траву. Безудержная ярость, владевшая им, истощилась. Теперь он выглядел подавленным и растерянным.

– Как это случилось? – спросил он. – Это не вы его убили?

– Нет, Томми.

– Вы ненавидели его! Вы избили его утром! Вы с мамой… – Его голос возвысился до крика и оборвался.

Джерико поднес зажигалку к трубке.

– Я не испытывал к нему симпатии, – ответил он, – это правда. Не потому, что между мной и твоей мамой было такое, что ты себе вообразил.

– Но я видел, как она выходила из вашей комнаты!

Джерико подумал, что, как видно, никто не спал сегодня в этом проклятом доме. Ни мальчик, ни его отец, ни Таня. Он нахмурился. Где же Таня?

– Твоя мама приходила ко мне, чтобы попросить о помощи.

– О какой помощи?

– Боюсь, тебе придется спросить об этом ее.

– Но отец сказал…

– Если твой отец сказал, что за этим кроется какая-то романтическая история, то он просто ошибся. – В этих словах была, по крайней мере, какая-то доля правды. Ничего не случилось. – Когда ты разговаривал с отцом, ночью или сегодня утром?

– Он сказал, что вы – просто одно из многих маминых увлечений. И еще он сказал, что больше не сможет этого терпеть.

– Он сказал это, чтобы объяснить, почему стрелял в меня в роще? – догадался Джерико.

– Он только сказал, что ему нужно было… – Мальчик умолк, и его глаза широко раскрылись.

– Мне просто показалось, что это не мог быть ты, Томми. Я – старый специалист по ведению боевых действий в джунглях. Человек, преследовавший меня, обладал примерно таким же опытом. Так что это был не ты, парень. Утром ты сказал мне, что твой отец – охотник с большим стажем. Я подозревал его, но у меня не было уверенности, пока ты не сказал, что это был ты. Тебе просто хотелось помочь ему, ведь правда?

– Мама довела его до этого!

– Возможно.

– Это так ужасно – знать, что твоя мать…

– Ты ничего еще не знаешь. Когда вы все уехали в фонд?

– Вскоре после полудня.

– Вы уехали так же, как и возвращались, все вместе, на трех машинах?

– Да.

– И твой отец был еще жив?

У мальчика задрожали губы.

– Он стоял у парадной двери и помахал мне на прощанье.

– Ты не поехал с мамой в одной машине?

– Я не мог. Только не после того, что рассказал мне папа. Я знал, что она удивилась, обиделась, наверное, но я просто не мог.

– Раз уж ты узнал, что она интересуется другими мужчинами, разве тебе не хотелось присмотреть за ней в фонде?

– Она была хозяйкой на завтраке в честь попечителей. Вы хотите узнать, не заговаривал ли с ней кто-нибудь…

– Но тебе известно, где она находилась все это время?

– Да.

– Значит, она не могла вернуться и сделать что-нибудь с отцом?

– Наверное, нет.

– Только наверное? Ведь вы же вернулись все вместе после того, как стало известно о заложенной бомбе.

– Нет, до этого она точно не возвращалась сюда. Я все время следил за ней.

Джерико примял табак в трубке и раскурил ее.

– Мы уже столько времени разговариваем с тобой, Томми, а ты до сих пор не настоял, чтобы я рассказал тебе, как погиб твой отец.

– Вы сказали, что это произошло в моей комнате!

– Слушать об этом будет нелегко.

– Пожалуйста…

– Я нашел его в твоей спальне, Томми. – Джерико говорил спокойно и неторопливо. – С него сняли одежду и привязали к кровати веревкой за руки и за ноги, после чего несколько раз ударили ножом. Над изголовьем кровати кто-то написал слово «свинья», вымазав палец в крови. – Джерико замялся. – Когда я вошел, он еще стонал, но так и умер, не сказав ни слова.

Это оказалось слишком сильным потрясением для мальчика. Он выглядел озадаченным и смотрел на Джерико с недоверием.

– Дэвид был со мной, когда я вернулся из усадьбы Уолтура, где произошли беспорядки. Ты знаешь, там убили девушку.

– Ее убили легавые, – задумчиво отозвался мальчик.

– Мы с Дэвидом зашли в дом, чтобы переодеться. Когда я принял душ и сменил одежду, то вышел за Дэвидом, но нигде не нашел его. Он исчез. Тогда я вышел к машине и обнаружил, что кто-то спустил все шины. Я вернулся в дом за оружием. Витрина в библиотеке оказалась пустой, и я поднялся в твою комнату, вспомнив о винтовке. Там я и нашел твоего отца.

– Наверное, для него это был настоящий ужас.

– Наверное.

– Наверное, это были хиппи. Дэвид ушел с ними. Джуди ведь тоже одна из них.

– Могло быть и так.

– Думаю, что да, сэр, – ответил Томми.

Когда Джерико с Томми подходили к дому, Уайли Прентис как раз выходил из машины.

Джерико подумал, что преждевременно поседевший адвокат с красным испитым лицом еще не так давно был вполне привлекательным мужчиной. Наверное, в лучшие времена он выглядел мужественным и энергичным. Теперь же из-за лишнего веса и нетрезвого вида в его наружности можно было разглядеть лишь остатки былого обаяния. Джерико ничего не знал о миссис Прентис, матери Дэвида.

– Я позвонил из первого же дома, который мне попался по пути, – сообщил Прентис. – Вся местная полиция брошена на поиски взрывчатки в фонде и сбежавших в горы хиппи.

Он нерешительно взглянул на Томми. Видимо, было еще что-то, о чем он не хотел говорить при мальчике.

Что делать с Томми – этот вопрос мучил Джерико больше всего. Невозможно было даже отослать его в комнату, чтобы он провел время за хорошей книжкой. В комнате лежал труп его отца. И отправить его к матери тоже было невозможно. В настоящий момент Лиз была его главным врагом.

– Наверное, с сегодняшнего дня мы можем считать Томми взрослым человеком, – решил он наконец.

Прентис вытащил носовой платок из нагрудного кармана и промокнул капли пота, выступившие у него на лбу. Он посмотрел на Томми, его налитые кровью глаза болезненно сощурились.

– Так уж случилось, – произнес он, как бы вспомнив о чем-то, потом глубоко вздохнул. – У них не хватает людей, там, в городе. Но так случилось, что на аукционе присутствовал окружной прокурор, поэтому он заглянул в полицейские казармы, чтобы выяснить, что происходит. Сейчас он едет сюда вместе с двумя вооруженными помощниками. Макс Шеннон. Человек с большим опытом. Двадцать пять лет назад он начал службу агентом ФБР, потом был адвокатом в департаменте юстиции. Когда вышел в отставку, то занялся частной практикой в Коннектикуте и заинтересовался политикой. Это настоящий джентльмен.

– Продолжайте, – поощрил его Джерико.

В карих глазах Прентиса промелькнула усмешка.

– Разве вам неизвестно, что я – напыщенное ничтожество? Я думал, вы уже знаете об этом от Дэвида. Я просто хотел сказать, что Макс – человек нашего круга, а не какой-нибудь полисмен с изжеванной сигарой. Он лучше, чем кто-либо другой, сумеет помочь Лиз и всем остальным.

– Если ему удастся справиться с этим делом.

– Я же не зря сказал, что он – человек с большим опытом. Видите ли, Джерико, вы должны понять, до какой степени я беспокоюсь о Дэвиде.

– Мы все беспокоимся, – ответил Джерико, он бросил взгляд на окна второго этажа, где находилась комната Томми. – Если бы вы видели, что там, наверху, то убедились бы, что против нас выступает не один, а целая армия психов. Понимаете, они в исступлении от того, что находятся на свободе, да к тому же с оружием в руках. Если им не удалось вынести свое оружие из усадьбы Уолтура, то теперь они обнаружили полный шкаф оружия и боеприпасов. Так что им ничего не стоит отрезать уши и вашему джентльмену, и его подручным, просто так, ради развлечения.

– Вы считаете, что эти анархисты еще могут сюда вернуться? – спросил Прентис, облизнув губы.

– К несчастью, я не умею думать так же, как они, – ответил Джерико. – Когда людей охватывает жажда убийств и разрушения, их невозможно остановить доводами разума. Дэвиду известно, что они задумали, поэтому он так нужен нам.

– Тогда почему бы нам всем не уехать отсюда как можно скорее? – спросил Прентис.

Джерико перевел взгляд на петляющее шоссе:

– Вы думаете, они не смогут остановить нас, если захотят? Против вооруженной толпы у нас одна винтовка двадцать второго калибра. Они держат нас в ловушке, и выбраться из нее не так-то просто. Телефонные провода обрезаны, машина выведена из строя, а лошади сбежали.

Прентис вытаращил глаза:

– Но вы же сами послали меня за подмогой. Вы знали, что мне грозит опасность, и тем не менее заставили ехать!

Джерико кивнул:

– Вы – отец их приятеля Дэвида. Единственный человек, которого они пропустили бы. Благодаря Дэвиду.

Все присутствующие – гости, прислуга и Лиз, которая снова сомкнула створки своей раковины, – собрались в столовой. Кто-то включил огромную кофеварку.

Навстречу входившим в дом Джерико, Прентису и Томми по лестнице спускался Боб Уилсон. Казалось, его вот-вот вырвет.

– Невозможно, – прошептал он. – Лиз хотела подняться со мной, но я сказал, что сначала сам посмотрю, что там такое. Боже милостивый!

В столовой к ним подошел Мартин Ломекс:

– Не вижу никаких причин, чтобы мы все оставались здесь, дожидаясь, когда на нас набросится банда убийц! – Его голос сорвался и зазвучал фальцетом. – Когда все уезжали в фонд, Бауман махал нам на прощанье с крыльца. Вернулись мы тоже все вместе. Ни один из нас не мог быть причастен к тому, что здесь случилось. Никто из нас ничего не видел. Поэтому если полиция и сможет сюда добраться, нам нечего будет рассказать. Так зачем же сидеть здесь, превращая себя в мишень? Я, например, собираюсь уехать, причем немедленно!

– Дайте ему ключи от машины, – крикнул Джерико с порога столовой. – Но я обязан предупредить вас, Ломекс, что лес, возможно, кишит хиппи. Они вооружены, и одному Богу известно, что у них на уме. Если вас не пугает шанс быть распятым на каком-нибудь дереве, то поезжайте.

– Если мы останемся, то все рискуем попасть в такое положение, – ответил Ломекс, кажется, готовый истерически разрыдаться.

– Здесь у нас есть вот это. – И Джерико продемонстрировал винтовку. – К тому же, если верить Прентису, к нам едут вооруженные люди шерифа. Так что наше положение вскоре изменится к лучшему. Но если вы хотите уехать, то поезжайте, Ломекс.

Актер Трейл утратил свой непринужденно-элегантный вид:

– Если мы все сядем в машины и попытаемся прорваться…

– А если они нас поджидают, вы готовы оказаться одним из тех, кого подстрелят?

Джерико глубоко вздохнул и продолжил, так и не дождавшись ответа:

– Помощь близка, это уже вопрос нескольких минут. Я предлагаю всем остаться здесь.

– Я не настаиваю, это просто совет. Полиция…

– Джонни прав, – вмешался Боб Уилсон. – Если мы попробуем сбежать, то сыграем им на руку, только и всего.

– А если останемся, то рискуем так никогда и не выйти из этой комнаты, – ответил Ломекс. – Слушайте!

Он замер. Откуда-то издалека послышался звук приближающейся машины.

Томми подбежал к французскому окну прежде, чем Джерико успел остановить его.

– Это мистер Шеннон и с ним двое вооруженных мужчин! – воскликнул он.

– Слава богу! – вздохнул с облегчением Прентис.

Макс Шеннон поразил их. Он был высоким, почти как Джерико, но толстым. Он напоминал бывшего футболиста, который утратил форму. Над мясистым лицом щетинился седой «ежик». А подбородки – их у него была целая коллекция. Он мог бы показаться настоящим олицетворением добродушного толстяка, если бы не глаза. Серые, холодные и проницательные. Двое, приехавшие с ним, были в штатском – в летних брюках и спортивных рубашках. Один из них держал в руках дробовик, на втором была полицейская портупея с кобурой; этот второй был худым и малорослым, поэтому кобура то и дело съезжала у него с бедра и ему приходилось все время возвращать ее на место. Оба помощника шерифа были явно напуганы, хотя держались с подчеркнутой бравадой.

– Какие новости, Уайли? – обратился Шеннон к Прентису, который вышел в вестибюль, чтобы поприветствовать своего приятеля.

Голос у Шеннона оказался хриплым из-за множества выкуренных сигарет и, видимо, не меньшего количества выпитого бурбона.

– Черт знает что здесь творится, Макс, – ответил Прентис. – Вы никого не видели в лесу по дороге сюда?

– Там никого не было, – ответил тощий помощник шерифа, поправляя портупею.

– Мы никого не видели, – подтвердил Шеннон, внося в его слова необходимое уточнение. – По телефону вы сказали, что…

– Он наверху, – объяснил Прентис.

На Шенноне был превосходный, аккуратно сшитый светло-серый костюм. Если не принимать в расчет его размеры, то выглядел он настоящим денди. Он взглянул на Лиз, сидевшую позади Прентиса. Казалось, она не заметила его приезда.

– Кто его обнаружил? – спросил Шеннон.

– Погодите! – прервал его Ломекс. – Меня не интересуют ваши чертовы полицейские вопросы! Нам нужно выбраться отсюда, мистер Как-вас-там, пока нас всех не поубивали.

– Похоже, что это дело рук коммуны, – сказал Прентис.

– Что навело вас на такую мысль?

– Наверное, вам стоит подняться наверх, чтобы прийти к собственному заключению, – предложил Боб Уилсон.

– Кто из вас Джерико? – спросил Шеннон и, когда Джерико выступил вперед, попросил: – Может, проводите нас?

– Будет гораздо лучше оставить ваших людей с оружием здесь, – возразил Ломекс.

– Хорошо, – ответил Шеннон. – Джордж и вы, Ред, ждите меня здесь.

Джерико медленно стал подниматься по ступеням. По дороге он дал прокурору краткий отчет о том, что произошло после того, как они с Дэвидом вернулись в дом. Подойдя к двери, ведущей в комнату, Джерико протянул руку, чтобы открыть ее.

– Подождите, – остановил его Шеннон.

– К сожалению, – ответил Джерико, – на дверной ручке нет никаких отпечатков, кроме моих собственных. Я прикасался к ней, когда еще не знал, что увижу внутри.

Шеннон пожал плечами:

– Тогда открывайте.

Джерико открыл дверь и отошел в сторону. Шеннон вошел в комнату. Джерико было слышно, как шумно, со свистом, он дышит.

– Когда я зашел в комнату в первый раз, он был еще жив. Но он умер до того, как я успел к нему подойти.

– Господи, да эти ребята – настоящие чудовища! – воскликнул Шеннон. – И почти весь день гуляют на свободе. – Своими большими руками он мял пачку сигарет. – К чему вы прикасались в комнате?

– Я взял со стены винтовку. За ней я и приходил. Внизу тоже была целая коллекция оружия, но все исчезло. Видимо, на винтовку здесь, на стене, они не обратили внимания или решили, что это игрушка.

– И больше вы ничего не трогали?

– Я открывал ящики стола, когда искал патроны.

Макс Шеннон уставился на труп холодным немигающим взглядом.

– А сын Уайли? – спросил он. – Вы не думаете, что это он испортил вам колеса и выпустил лошадей?

– Может быть. Случилось что-то такое, из-за чего ему пришлось уйти в страшной спешке. Он начал переодеваться, и тут что-то произошло, так что он не успел положить в карман свои ключи и деньги. Они так и остались в его комнате на комоде.

– Вы ничего не слышали?

– Некоторое время я был в душе. Тогда я еще не знал о Баумане. Поэтому мне было ни к чему прислушиваться или что-нибудь подозревать, кроме, пожалуй…

– Кроме чего?

– Вы верно заметили, что денек еще тот. Все началось на рассвете. Я выходил прогуляться в роще, и кто-то начал в меня стрелять.

– Стрелять?

– Да. – Сейчас Джерико не хотелось снова пересказывать эту историю. Возможно, это не имело отношения к делу. – Стреляли с близкого расстояния. В Корее я получил некоторый опыт общения со снайперами. Мне удалось вернуться в дом, отделавшись царапиной на руке. – Он показал Шеннону ранку. – Позже, так и не увидев в этом происшествии никакого смысла, я поехал в город, чтобы сообщить в полицию. Вот тогда-то и начался самый разгар. Лейтенанту Фарроу пришло в голову, причем без всяких оснований, что стреляли ребята из коммуны. Он поехал к ним и принялся громить их пристанище, не имея ни законных оснований, ни ордера. После этого начались взрывы, а потом погибла девушка.

– Вы были очевидцем того, как это случилось?

– Да. Я обещал Фарроу, что засвидетельствую, как это произошло. Он стрелял по тем, кто пытался скрыться в лесу. Девушка набросилась на него и попыталась выцарапать ему глаза. Он отбивался от нее и, защищаясь, случайно ударил ее стволом пистолета по голове.

– Тогда почему эти ребята переключились на него? – Шеннон кивнул в сторону кровати.

– У меня только предположения.

– Так поделитесь.

– Бауман со своими приятелями как мог пытался выжить коммуну с земли Уолтура и вообще из города. Он был врагом хиппи. Когда все барьеры рухнули и ребята разбежались, они были готовы сорвать злость на первом попавшемся. Только уступ горы отделяет землю Уолтура от этого дома. Кто-нибудь из хиппи мог оказаться в роще, когда убегал от полиции. Они могли вспомнить, что Бауман положил немало сил на то, чтобы расправиться с ними. Возможно, они увидели его. А разум им уже застлала кровавая пелена.

– Но в вас-то они стреляли еще до того, как полиция разгромила их резиденцию.

– Нет никаких доказательств, что это были они, – ответил Джерико.

– Вы рассуждаете не как любитель.

– Кто в моем возрасте и в наше время может позволить себе быть любителем?

В пронзительных серых глазах Шеннона появилось задумчивое выражение.

– Прежде чем мы сможем вынести тело, придется послать за экспертами, чтобы сделать фотографии, снять отпечатки и прочее. Я заметил, что вы не заперли дверь.

– Тут нет ключа.

– Придется поставить одного из помощников в коридоре. – На загорелых щеках Шеннона заиграли желваки. – Давайте уйдем отсюда. Бедняга. Если он был в сознании, когда они проделывали с ним все это…

Выйдя в коридор, Джерико заколебался:

– Вы знаете, что телефон не работает?

– Да.

– Как же вы собираетесь вызвать специалистов?

– Послать за ними.

– Можно не доехать.

Темные брови Шеннона поползли вверх.

– Вы считаете, что хиппи могут устроить засаду?

– Вполне.

– Но Уайли Прентису удалось выехать отсюда, позвонить нам и вернуться!

– Прентис – отец Дэвида, а Дэвид – один из них, – ответил Джерико.

– Значит, мы снова отправим Прентиса.

– Может быть, вам стоит еще раз осмотреть Баумана, прежде чем мы спустимся.

Шеннон обернулся.

– Еще раз? – Уголок его большого рта приподнялся в кривой усмешке. – Не стройте из себя всезнайку, Джерико.

Шеннон вселял во всех уверенность своим присутствием – огромный, знающий свое дело, внушающий доверие. Но чувствовалось, что среди собравшихся на первом этаже царила паника. От Мартина Ломекса она передалась прислуге, и теперь две служанки рыдали. Джерико отметил, что Нельсон так и не вернулся из конюшни.

Через минуту после того, как Шеннон вновь присоединился к ним, Ломекс кинулся к нему с новым предложением. Теперь среди них было трое вооруженных мужчин. Если они разместятся в трех машинах, почему бы им не предпринять попытку совершить побег, которая теперь достаточно безопасна? Если Шеннону необходимо допросить их, то почему он не может сделать это в городе? Например, в полицейских казармах, где им ничего не будет угрожать. Никто из них не был в доме, когда все случилось. Никто из них не мог ничего рассказать об этом. Но если Шеннону нужно задать им какие-то вопросы, почему не сделать это в безопасном месте?

Джерико, очевидно, удалось поколебать самоуверенность Шеннона. Идея прорываться на машинах через рощу его больше не привлекала. Вероятно, ему рассказали о том, как в мгновение ока были уничтожены полицейские машины в усадьбе Уолтура. Не особенно приятно было представлять себе, как бомба взрывается под колесами машины с беглецами. Ломекс, поддерживаемый Эриком Трейлом, продолжал настаивать на побеге.

– Вы проводите Реда наверх? – обратился Шеннон к Джерико. – Никого не пускайте туда, Ред, и сами не входите.

Помощник в сползающей портупее с безрадостным видом последовал за Джерико на второй этаж.

– Это точно, что его убили те ребята?

– Шеннон думает, что это они.

– А вы?

– Они потерпели поражение, и теперь их переполняет злоба.

– Вы обыскивали дом?

– Только этот этаж.

– Так, значит, кто-нибудь из них мог остаться, в подвале, например, да мало ли где! Знаете что, скажите Шеннону, что я не хочу оставаться здесь один.

– Скажу, – согласился Джерико.

Он спустился в вестибюль и возле двери, ведущей в столовую, привлек внимание Боба Уилсона и поманил его. Уилсон подошел к нему, и они отошли в сторонку, чтобы их разговор не достиг ушей Ломекса.

– Ты думаешь, оставаться здесь действительно опасно? – спросил его Уилсон.

– Посмотри на колеса моей машины. И лошадей кто-то выпустил. Наверное, этот человек ушел отсюда, пока я переодевался. Но о Баумане он позаботиться успел.

– А до того был этот твой приятель с ружьем.

– Это был Бауман.

– Как!

– Томми сказал мне. Он знал.

– Боже мой! А ты знаешь, какую историю Бауман рассказывал всем подряд, после того как ты уехал с Таней?

– Могу себе представить.

– Если бы я не знал тебя, то спросил бы себя…

– А теперь не спрашиваешь? – Джерико безрадостно улыбнулся.

– Господи, конечно нет, Джонни. Но когда у них кончится истерика, кто-нибудь может вспомнить об этом и рассказать Шеннону…

– Тыдумаешь, я способен убить человека таким способом? Искромсав ножом и ослепив?

Уилсон покачал головой:

– Наверное, кто-то нашел отличный способ, чтобы отвести от себя подозрения. На этих ребят ополчился весь город. Желание выставить их отсюда настолько велико, что горожане готовы воспользоваться любым предлогом.

– Ты собираешься подкинуть эту идею Шеннону? – резко спросил Джерико.

– Не валяй дурака, Джонни. Я просто рассуждаю… – Он поднял обеспокоенный взгляд на своего друга. – Что произошло между тобой и Лиз?

– Мы поговорили. Она пришла ко мне в спальню посреди ночи, чтобы попросить защиты.

– Защиты от чего?

– Спроси ее сам. И кстати, Боб, я ведь ехал сюда не для того, чтобы устроить себе праздник секса. Таня доехала со мной до города, и около десяти я высадил ее на Мэйн-стрит. С тех пор я ее не видел. Все ее вещи остались в комнате. Я начинаю беспокоиться. Ты не знаешь, есть ли у нее в городе знакомые, кроме Бауманов?

– Уверен, что нет, – ответил Уилсон. – Она приехала, чтобы сделать мне любезность. Я знаю ее с тех пор, когда она еще не была знаменитостью, я тогда отвечал за связи с общественностью в городском балете. Я сам приглашал ее.

– Между нами произошла небольшая ссора. Она могла нанять машину или вскочить в автобус или поезд и вернуться в город, наплевав на вещи, которые здесь оставила. Теперь я надеюсь, что так она и поступила.

– Не могу себе представить, чтобы она сбежала с аукциона и даже не позвонила мне.

– Сегодня в этом кровожадном местечке могло произойти все, что угодно. Меня беспокоит одна вещь, Боб.

– Только одна?

– На твоей записке было проставлено время – 12.25. Но ведь на аукцион вы уехали раньше? Вам нужно было успеть на завтрак.

– Да, мы выехали около полудня. Я возвращался.

– Ты возвращался сюда?

– Да. Лиз забыла свою чековую книжку, на которую я возлагал большие надежды. – Он рассмеялся. – Послать за ней было некого, поэтому я вызвался сам. К тому же я надеялся застать вас с Таней. Предполагалось, что вы с ней будете открывать шоу. А времени оставалось немного.

– Ты видел Баумана?

– Господи, конечно нет. Мне незачем было заходить в комнату Томми.

– Тогда он мог быть еще жив. А в доме ты с ним не встречался?

– Нет.

– Когда мы с Дэвидом подъехали, перед домом не было ни одной машины. Естественно, вы не могли уехать и оставить его без машины.

– У него оставалась спортивная машина. «Корвет», по-моему. Так его не было перед домом?

– Нет, – Джерико вздохнул. – Ты понимаешь, что в это время, в двенадцать двадцать пять, в доме мог находиться убийца или даже несколько.

– Ничего себе!

– Видно, тебе везет больше, чем ты можешь предположить. – Джерико едва заметно улыбнулся. – Во всяком случае, Роберт, если ты начнешь указывать на меня пальцем, мне не останется ничего другого, как обратить палец на тебя. Кто, кроме Лиз, знает, что ты возвращался за чековой книжкой?

– Она могла кому-нибудь сказать. Сам я не говорил. Я спешил поскорее найти ее и вернуться.

– А «корвет» стоял перед домом?

Уилсон нахмурился:

– Честно говоря, не помню. Понимаешь, я не думал о Баумане. Поэтому мне было ни к чему смотреть, здесь ли его машина.

Шеннон вышел в холл, вытирая свое круглое лицо безукоризненно белым льняным платком.

– Они так кричат, что я даже сосредоточиться не могу, – сказал он.

Подошел к затянутой сеткой входной двери и некоторое время постоял, разглядывая лужайку перед домом. Потом вернулся и, сосредоточенно нахмурившись, спросил:

– Насколько рискованно, по-вашему, было бы послать одного из моих помощников за подкреплением?

– А согласятся ли они сами поехать? – поинтересовался Уилсон. – Мне показалось, что они до смерти напуганы.

– Предположим, что один из них согласится, – продолжал Шеннон – он явно предпочитал обращаться к Джерико. – Вы человек, привычный к опасности. У вас должно быть какое-то мнение.

– Возможно, – ответил Джерико, – что ваш человек сядет в машину и доедет без всяких осложнений. Теперь хиппи должны были уйти достаточно далеко отсюда. Вероятно, опасность уже миновала. Как вы заметили, Прентиса они пропустили.

– А как заметили вы, сын Прентиса – один из них.

– Но они знали, что он едет за подмогой.

– Знали. Но не остановили его. Это может означать…

– Это может означать, что они ушли. Они не дали мне уехать, выведя из строя мою машину, потому что тогда у них не было бы времени, чтобы скрыться.

– Выходит, теперь есть шанс, что опасность позади, – заключил Шеннон. – Насколько мы рискуем?

Джерико посмотрел на Шеннона в упор:

– Вы не спросили, не вызовусь ли я добровольцем.

– Итак?

– Не думаю, что готов согласиться.

– Тогда кто?

– Сегодня утром я был в усадьбе Уолтура, Шеннон. И присутствовал при избиении, взрывах, убийствах. И видел, как Фарроу со своими людьми без разбору стрелял по убегающим людям. Эти ребята – революционеры. Вы читаете газеты? Они не отступают перед властями. На насилие они отвечают насилием. Взрывают, поджигают, убивают. Око за око.

– Настанет время, когда они получат хороший урок.

– Так пойдите и дайте им его. – С этими словами Джерико отвернулся.

– Вы не закончили вашу мысль.

Джерико устало повернулся к Шеннону:

– Стоит таким вещам начаться, как они превращаются в настоящую оргию насилия. Они действительно дали Прентису проехать туда и обратно. Я подумал было, это потому, что он – отец Дэвида. Но ведь могла быть совсем другая причина.

– Да?

– Кого мы можем вызвать на подмогу?

– Полицию. Особенно если учесть, что каждый дееспособный мужчина в это время занят где-нибудь в другом месте.

– Представьте, что вместо ваших помощников вы привезли бы с собой двух полицейских. Неизвестно, удалось бы вам тогда добраться до дома. Открыт сезон охоты на легавых, Шеннон. В кабинете было около двадцати пяти или даже тридцати ружей и достаточно боеприпасов, чтобы вооружить целую армию. Боюсь, что первый же полицейский в форме, который здесь появится, немедля превратится в покойника. Они дали Прентису проехать. Возможно, потому что он – отец Дэвида, а возможно, потому, что решили сделать его тем козлом, который приведет им на убой целое стадо. И теперь они могут не выпустить отсюда никого, кто решился бы предупредить полицию. Потому что рано или поздно она и так появится здесь, чтобы выяснить, что у нас происходит. Мы – приманка, и у меня такое предчувствие, что нас хотят держать в западне.

Лицо Шеннона пошло пятнами.

– Это только предположение.

– Обоснованное предположение. За свою жизнь я не раз видел беснующиеся толпы. Они не думают о последствиях. Только о цели.

– Так что вы предлагаете?

– У нас нет достаточного количества людей и оружия, чтобы принять бой. Так что мы будем ждать и надеяться, что полиция не приедет.

– Не приедет?

– До темноты. Когда стемнеет, мы с Бобом сумеем выбраться отсюда, чтобы предупредить, что их здесь ждет.

– Вы с Уилсоном? – переспросил Шеннон.

– Мы вместе служили в Корее. И нам не раз приходилось проходить через вражеское расположение.

– Но стемнеет еще не скоро!

– Я знаю.

– Вы уверены, что им не надоест дожидаться полицейских и они не решат напасть на нас?

– Совсем не уверен.

– А мы так и будем сидеть здесь и ждать, когда нас перережет банда кровожадных парней?

Джерико саркастически усмехнулся:

– Может, если вы выйдете и помашете этим самым белым платком, они согласятся вступить с нами в переговоры.

– Вы еще шутите!

– Да, я шучу.

Шеннон глубоко, с присвистом, вздохнул:

– Вся эта игра в догадки – бессмысленное занятие. – Было ясно, что он оценил опасность и теперь пытался побороть охватившую его неуверенность. – Миссис Бауман выяснит, нет ли в доме еще какого-нибудь оружия, кроме того, что было в шкафу. Не могли бы вы попросить ее прийти сюда, Уилсон? – спросил он и снова повернулся к Джерико. – Мы можем запереть все двери, забаррикадироваться в одной комнате, в которой нет французских окон. Например, в подвале.

– Если бы вы видели самодельные бомбы, которыми они взорвали машины, – ответил Джерико, – вы бы поняли, что подобные меры нам ничего не дадут. Только одна такая бомба способна разворотить целое крыло дома, чтобы они смогли в него проникнуть.

Шеннон усмехнулся:

– Вы всегда такой оптимист? – Ему хотелось действовать. Только действие могло заглушить его тревогу. Он повернулся к Бобу Уилсону, который привел Лиз Бауман из столовой. – Миссис Бауман, я не знаю, какими словами выразить, как я потрясен и опечален тем, что ваш муж…

– Нам будет проще, если мы не будем тратить время на взаимные реверансы, – прервала она его ровным голосом, затем повернулась к Джерико. – Мне показалось, вы с Томми…

– С Томми все будет в порядке.

– Мистер Джерико только что разъяснил мне, насколько опасно наше положение, миссис Бауман. Вы можете нам помочь. Вам известно, какие ружья пропали из коллекции вашего мужа? Нет ли в доме другого оружия, которым бандиты не сумели завладеть?

– У него в спальне был полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. Но когда мы собирались в фонд, он взял его с собой.

Шеннон поднял брови:

– Он знал, что ему угрожает опасность?

Лицо Лиз осталось неподвижным, как маска. Она не ответила.

– Вы все равно узнаете об этом, не сейчас, так потом, – обратился Джерико к Шеннону. – Сегодня утром между мной и Бауманом произошла ссора. Я ударил его и сбил с ног. Как раз после этого я и поехал в город, чтобы встретиться с Фарроу. Могу предположить, что Бауман взял с собой оружие на случай, если я снова нападу на него.

– Он взял оружие по этой причине, миссис Бауман? – спросил Шеннон.

Лиз кивнула. Она подошла к двери, затянутой сеткой, и посмотрела на лужайку. Казалось, ее мысли сейчас далеко отсюда.

– Из-за чего произошла ссора? – снова спросил Шеннон.

– Ему показалось, что я заигрываю с миссис Бауман. Он предъявил претензии нам обоим. И я ударил его. – Джерико слегка усмехнулся. – После этого я больше с ним не встречался до того, как нашел его наверху в том виде, в каком он сейчас.

– Думаю, мы обсудим это позже, – решил Шеннон. – Сейчас нам нужно выработать линию обороны. – Он шагнул к Лиз. – Что представляет собой подвал дома, миссис Бауман?

Казалось, ей стоило труда заставить себя вернуться к реальности.

– Там находится прачечная, потом довольно большая кладовая и еще у Томми там комната для игр, где стоит стол для пинг-понга. Есть еще дартс.

– Как туда пройти?

– По лестнице из кухни, но, конечно, с улицы тоже есть вход. – Она произнесла это машинально, без всякого выражения, и вдруг с изумлением воскликнула: – Боже мой!

– Что такое, миссис Бауман?

Она протянула дрожащую руку в сторону лужайки. Трое мужчин поспешно посмотрели туда, куда она указывала. Джерико сразу понял, что заставило ее вскрикнуть. На краю лужайки, под деревьями, он увидел мужчину в полицейской форме, лежащего в траве. Как он мог заметить, человек делал попытки приподняться, но снова бессильно падал лицом вниз. Больше никакого движения видно не было.

– Он ранен, – догадался Шеннон.

Лиз бросилась, чтобы открыть сетчатую дверь, но Джерико схватил ее за руку и оттащил обратно.

– Мы не можем бросить его там, – сказала она.

Джерико протянул Уилсону винтовку:

– Прикрой меня.

– Погодите, – вмешался Шеннон. – Ред, Джордж! – крикнул он.

На крик явились оба несчастных помощника. Тот, что спустился со второго этажа, явно испытывал облегчение от того, что снова находится среди живых людей. Шеннон взглянул на него и протянул руку:

– Дай мне оружие.

Помощник без возражений повиновался. Шеннон указал на фигуру, лежащую на траве:

– Мистер Джерико выйдет, чтобы подобрать его. Мистер Уилсон, я и вы с Джорджем будем прикрывать его огнем. Как нам лучше встать, Джерико?

– Это не имеет значения, – ответил Джерико, – но если вы заметите какое-нибудь движение в лесу, стреляйте. Мне негде спрятаться – место совершенно открытое. Так что и туда и обратно придется бежать. Вы готовы?

– Идите, – сказал Шеннон.

Джерико вышел за сетчатую дверь. Он чувствовал себя голым. Набрав полную грудь воздуха и пригнув голову, он изо всех сил побежал к лежащему человеку. Любая из мощных крупнокалиберных винтовок Баумана могла проделать в нем дыру, достаточно большую, чтобы через нее проехал грузовик. Но никто не стрелял. Он добежал до полицейского и взвалил его себе на спину, поймав себя на том, что с трудом подавляет желание броситься бежать. Лицо полицейского представляло собой бесформенную массу. Он был зверски избит.

Джерико просунул руку ему под мышку и замер. Из нагрудного кармана полицейского высовывался кусочек белого шифона. Что-то подтолкнуло Джерико потянуть за его конец. Шарф был залит кровью, но ошибиться он не мог. В последний раз Джерико видел его на Тане – она прикрыла им шею от солнца, когда утром садилась к нему в машину.

Джерико поднял голову и посмотрел в сторону молчаливого леса. Ни на поезд, ни на автобус Таня не села и не уехала в Нью-Йорк. Она была где-то там, в лесу, причем тяжело раненная, судя по виду шарфа.

Издалека послышался голос Шеннона:

– Ради бога пошевеливайся, парень!

Часть третья

Глава 1

Она была всего лишь знакомой, с которой его связывали пара вместе выпитых коктейлей, порция моллюсков и полусерьезный флирт. Теперь, скрытая завесой деревьев, возможно, раненная, она, несомненно, нуждалась в его незамедлительной помощи. Джерико готов был отправиться за ней тотчас же. Он убеждал себя в том, что испытывал бы такие же чувства и в том случае, если бы речь шла о любом другом человеке. Но без оружия в руках он только подставил бы под удар и себя тоже.

Он опустил глаза на избитого полицейского. Тот был еще жив, но дышал хрипло и с трудом. Скорее всего, у него было немного шансов выкарабкаться, даже если бы удалось оказать ему необходимую помощь. Нельзя было лишать его этих немногих шансов.

Разглядывая раненого, Джерико заметил на нем портупею и увидел, что патронов в ней нет. Осторожно перевернув его, Джерико обнаружил, что кобура тоже пуста. Этого и следовало ожидать. Братья не упускали ни одного удобного случая, чтобы пополнить свой арсенал.

Для того чтобы перенести раненого в дом, Джерико предстояло преодолеть около сотни ярдов открытой местности. В коллекции оружия, которая пропала из дома, Джерико видел несколько дальнобойных винтовок, снабженных оптическим прицелом. С таким снаряжением даже неопытный новичок мог подстрелить его во время обратного пути. Конечно, можно было сразу же отправиться в лес на поиски Тани. Можно было бросить раненого здесь и, петляя, добежать до дома налегке, в относительной безопасности. Но выбора у него не было.

Он глубоко вздохнул, покрепче обхватил раненого, который по-прежнему не приходил в сознание, и взвалил его себе на плечо. Затем постепенно поднялся, согнув колени и пытаясь сбалансировать вес. Если ему предстояло погибнуть, то он предпочитал смотреть смерти в лицо. Отвратительно было поворачиваться к лесу спиной, но выбирать не приходилось.

Он пошел быстрым шагом, ощущая, как по спине струится холодный пот. Он даже не успеет понять, что произошло, если кто-нибудь выстрелит в него из крупнокалиберной винтовки.

Дом был все ближе. В окнах первого этажа стали различимы напряженные лица. И вот наконец он ступил на каменную террасу. Боб Уилсон отворил сетчатую дверь, и он оказался в доме. Он осторожно сгрузил раненого на толстый ковер, положив его на спину. И услышал, как Лиз вскрикнула от ужаса.

– Вы ничего не заметили в лесу? – спросил Шеннон.

– Ничего. – Джерико размял затекшие руки и плечи, потом вынул из кармана окровавленный шифоновый шарф. – Таня у них.

– Где ты это нашел? – воскликнул Боб Уилсон.

– В кармане у полицейского. Возможно, он видел ее, но, может быть, нашел шарф случайно.

Шеннон, осматривавший полицейского, распрямился:

– Он ничего нам не расскажет, если мы не сможем срочно раздобыть для него врача. – Он взглянул на шарф в руках Джерико. – Крови много.

– Не понимаю, – сказал Уилсон. – Если эти ребята задумали убивать полицейских, то почему они позволили нам спасти этого человека?

– Не знаю, – ответил Джерико, – но уверен, что Таня у них и ей грозит опасность. Я собираюсь идти за ней.

– Не валяй дурака! – воскликнул Уилсон.

– Если бы ты знал, что я ранен, но еще жив, неужели ты бросил бы меня умирать?

– Конечно нет.

– Я пойду на разведку. – Он подошел к помощнику Шеннона в сползающей портупее. – Вы не одолжите мне ваше снаряжение, старина?

Помощник расстегнул плотно набитый патронташ и протянул его Джерико.

– Револьвер? – обратился он к Шеннону.

– Я могу приказать вам остаться, – ответил тот.

– А я могу не подчиняться вашим приказам. Могу я взять револьвер?

Он уже застегнул на себе портупею с патронташем.

– Что, если воспользоваться задней дверью? – предложил Уилсон. – За этим выходом они могут наблюдать.

– Если бы они хотели меня подстрелить, то сто раз могли это проделать. Но на всякий случай прикрой меня, старик.

– Если хочешь, я могу пойти с тобой, – ответил Уилсон.

– Можешь попытаться потом, если у меня ничего не выйдет. – Джерико протянул руку к Шеннону. – Револьвер.

Шеннон неохотно отдал ему оружие. Джерико проверил обойму и взвесил револьвер на руке.

– Вы делаете глупость, но все-таки желаю вам удачи, – произнес Шеннон.

У двери путь Джерико преградила Лиз. Она коснулась его руки, и он почувствовал, что ее ладонь холодна как лед.

– Вы не обязаны так рисковать собой.

– Я придерживаюсь другого мнения. – И Джерико взглянул в ее испуганные голубые глаза. – Вы нужны мальчику, но вам придется приложить немало усилий, чтобы снова завоевать его. Теперь отец выглядит в его глазах невинной жертвой, в некотором роде героем.

– Он не поверит…

– Постарайтесь рассказать ему правду, какой бы она ни была. – Джерико шагнул мимо нее на террасу.

Над лесом поднималась голубоватая дымка. Было около трех часов – самое жаркое время жаркого летнего дня. Револьвер Джерико сжимал в правой руке. Он не был таким скорым на руку, чтобы стрелять прямо из кармана или из кобуры. Снова перед ним простиралось открытое пространство, которому, казалось, нет конца. Он помедлил, пытаясь составить маршрут. Слева от него рос вечнозеленый кустарник, впереди была живая изгородь из самшита. Он может добежать до «мерседеса», воспользоваться им как временным укрытием, оттуда перебраться к кустарнику, потом к живой изгороди – и в лес. Он глубоко вздохнул, еще раз обернулся на дверь, где за сеткой виднелось бледное лицо Лиз, улыбнулся ей и пошел.

Перебежав голубоватую подъездную дорожку, Джерико на мгновение скрючился за машиной. Из лесу не доносилось ни звука. Он поднялся на ноги и побежал, пригибаясь и петляя, по направлению к кустарникам. В лесу по-прежнему было тихо. Он добрался до живой изгороди и через мгновение оказался на опушке леса. Прислонившись к стволу огромного дуба, Джерико прислушался. Полная тишина, если не считать птиц, которые возились в верхних ветвях. Джерико заметил дрозда, кружившего над деревьями и сердито кричавшего на кого-то, кого Джерико не было видно. Он переложил оружие в левую руку и вытер о брюки взмокшую ладонь.

Стоя под деревом, он попытался обдумать свое положение. Если лес был действительно полон хорошо вооруженных хиппи, то у них есть масса возможностей убить его. Но постепенно у него начало зарождаться ощущение, что он делает именно то, чего они ожидают. Может быть, шифоновый шарф, засунутый в карман полицейского, служил своего рода приглашением? Возможно, они собирались захватить его в заложники, как некоего безмозглого сэра Галахада, который непременно ринется на спасение попавшей в беду прекрасной дамы. Если это так, то они рассчитали его реакцию со сверхъестественной точностью.

Он поднял голову и посмотрел на кружащего над ним рассерженного дрозда. То, что привлекло внимание птицы, находилось ярдах в тридцати от Джерико, за поросшим елями и соснами кряжем.

Утром было по-другому. Тогда у него был только один противник. Теперь же, в разгар дня, у него не было шансов спрятаться от целой армии. Что бы они ни задумали, он не мог избежать своей участи.

Джерико снова взглянул на сердитого дрозда, засунул револьвер в карман пиджака и направился прямо к тому месту, где начинался кряж, над которым кружила птица. Он ступал намеренно тяжело, стараясь производить как можно больше шума.

Поднявшись на пригорок, Джерико заметил внизу небольшую полянку. Разъяренный дрозд носился теперь прямо над его рыжей головой. Через мгновение Джерико стало ясно, что растревожило птицу. На дальнем конце поляны лежал мужчина. Впрочем, мужчина ли это? На лежащем была выцветшая одежда в серо-голубых тонах – сероватая рубашка и голубоватые джинсы. Из-за рыжеватых волос, доходящих до плеч, и юного возраста невозможно было определить его пол. Лицо человека было обращено в противоположную сторону, к тому же он был слишком далеко, чтобы Джерико мог разглядеть черты лица. Человек спал или был мертв.

Джерико медленно вышел на середину лужайки, от чего дрозд почувствовал себя оскорбленным до глубины души. Джерико взял правее и узнал лежащего. Это оказался Конрад, бородатый предводитель коммуны. Его лицо, обрамленное бородой, было пепельно-серым.

Джерико шагнул к нему и вдруг обнаружил, что его одиночество нарушено. Поляна заполнилась юношами и девушками – их было человек тридцать. Они выходили отовсюду, и кольцо вокруг него сжималось. Каждый держал в руках оружие. Из толпы вышла девушка и склонилась над Конрадом. Она приподняла его голову, положила ее себе на колени и тихо, по-матерински заворковала над ним.

Вслед за этим Джерико увидел Таню. По обеим сторонам от нее стояли два парня. Несмотря на перепачканное грязью и кровью белое платье, она была жива и невредима.

– Я говорила им, что вы не придете, Джерико, – спокойно и сдержанно сказала Таня.

– С вами все в порядке?

– Как видите.

К Джерико подошли две девушки в джинсах. Одна из них держала в руках винтовку из коллекции Баумана.

– С револьвером придется расстаться, – сказала вторая.

– Откуда вы знаете, что у меня есть револьвер?

– Мы видели, как ты положил его в карман.

Они следили за каждым его шагом. Они и сейчас не спускали с него напряженных и недоверчивых глаз. Джерико подумал о том, сколько пальцев дрожит в этот момент на спусковых крючках. Он медленно сунул руку в карман, достал револьвер и протянул его девушке рукояткой вперед.

– И патронташ тоже.

Он отстегнул патронташ и кобуру и тоже отдал ей. Казалось, круг вооруженных людей сомкнулся плотнее. Их лица были враждебными. Только Таня составляла исключение, но, в испачканной одежде, лишенная своей обычной безукоризненности, она казалась такой же юной, как окружавшие их хиппи. Джерико отметил, что девушек в толпе было больше, чем юношей. Однако они казались ему более взрывоопасными.

– Меня попросили объяснить вам, зачем вы здесь, – сказала Таня.

– Я сам знаю, зачем я здесь. Я пришел за вами.

– Из-за шарфа?

– Конечно. Я понял, что должен прийти.

– Я не ожидала, что это сработает. Не уверена, должна ли я чувствовать себя польщенной или вы поступили бы так даже из-за потерявшейся кошки.

– Ближе к делу! – раздался рассерженный девичий голос.

В толпе послышался одобрительный ропот.

– Дело в том, что Конрад тяжело ранен, – объяснила Таня, показав на человека, явно в бессознательном состоянии лежавшего на коленях склонившейся к нему девушки. – Конрад – предводитель их группы, Джонни. Он…

– Утром я познакомился с ним. Что с ним случилось?

– Тот полицейский ранил его в спину. Я думаю, у него внутреннее кровотечение. Если не привести к нему врача, он может умереть.

– Вы разбираетесь в медицине?

– Я работала добровольцем в больнице.

– Тогда почему они не отвезут его к врачу? В таком месте, как Бауман-Ридж, врачей должно быть достаточно.

Из шеренги вышла высокая блондинка, добрых пяти с лишним футов ростом, одетая в сползшие на бедра джинсы и свободную рубаху. В руках она сжимала автоматический пистолет. Глаза у нее были голубые, яркие и слегка сумасшедшие.

– Мы не можем отвезти его в город, – объявила она. – Люди, которые там живут, хотят, чтобы он умер. Им хотелось бы, чтобы мы все умерли.

– Ни один врач…

– Любого врача можно заставить.

– Это Джан, – сказала Таня, – она вторая после Конрада в команде.

– И как я вписываюсь в ваш сценарий? – поинтересовался Джерико.

– Ты пойдешь в город и приведешь врача, – ответила амазонка. – И захватишь все необходимое, чтобы оказать Конраду помощь, но так, чтобы по твоим следам не пришла целая армия полицейских.

– А если я не соглашусь вам помочь, мадам Президент?

– Не шутите так, Джонни! – неожиданно резко ответила Таня.

– Извините, но многое кажется мне несколько несообразным. Я должен пойти в город и привести сюда врача – так, чтобы об этом не узнала полиция или добровольцы из отрядов самообороны?

– Да, – ответила Джан.

– А почему вы думаете, что я сразу же не отправлюсь прямо в полицию? Вспомните, что я только что принес в дом раненого полицейского. Вспомните, я видел, что случилось с Алексом Бауманом. Так почему же вы думаете, что я не приведу сюда первого попавшегося полицейского?

Светловолосая амазонка обернулась к Тане:

– Из-за нее.

– Она останется заложницей?

Блондинка кивнула и ответила с устрашающей уверенностью:

– Конрад должен выжить.

– Как давно он в таком состоянии?

– Час.

– И вы только теперь собрались оказать ему помощь?

– Мы отправили в город Дэвида.

– Добрый старина Дэвид, – кивнул Джерико. – Значит, он сбежал от вас? У него есть такая манера.

– Его могли арестовать, – возразила Джан.

– Тогда он расскажет, где вы находитесь.

– Никогда!

– Моя дорогая, они ведь знают о вашем существовании. Рано или поздно они все равно придут.

Джан сняла пистолет с предохранителя:

– Пусть приходят. Но сначала ты пойдешь за врачом. Конечно, если тебе наплевать, что будет с Таней…

– Я думаю, вам следует кое-что знать, Джонни, – послышался Танин голос. Она снова поразила Джерико – в ее голосе совсем не было страха. – Они не убивали Алекса Баумана.

– Вы знаете, что с ним случилось?

– Дэвид рассказал нам, – ответила Таня.

Джерико перевел холодный взгляд на амазонку:

– Что именно рассказал вам Дэвид?

– Что вы вернулись вместе и собирались переодеться, чтобы ехать на аукцион. Дэвид сказал, что сын Баумана, Томми, пообещал одолжить ему галстук. Он уже переоделся и зашел в комнату мальчика за галстуком.

Джерико вспомнил приоткрытую дверцу шкафа, где висели галстуки. Наверное, все так и было.

– Он описал то, что увидел на кровати, – спокойно продолжала Джан, – Баумана, привязанного за руки и за ноги, голого и растерзанного. Он подумал, что это сделали мы. Его первым побуждением было нам помочь. В конце концов, он такой же, как мы. Он решил дать нам время, чтобы мы успели скрыться, сбежал вниз, распорол ваши шины, обрезал телефонный провод и отправился в лес. Выйдя на нас, он рассказал, какие меры предпринял, чтобы лишить вас возможности немедленно вызвать подмогу. Только мы не имеем отношения к тому, что случилось с Бауманом. Мы не можем двинуться с места из-за Конрада.

– Мне знаком этот автомат, – заметил Джерико. – Не далее как сегодня утром я сам держал его в руках. Я вижу, что вы прихватили в доме и другое оружие.

– Да, мы заходили в дом, – согласилась Джан, – и взяли там оружие. Нам даже пришлось слегка поколотить Баумана, но мы его не убивали.

– Как сильно вы его поколотили?

– Мы наблюдали за домом и видели, как от него отъехали три битком набитых машины. Мы решили, что все уехали на аукцион. Таня предложила сходить и поискать какие-нибудь лекарства. Нам нужны были бинты и что-нибудь, чтобы обработать рану у Конрада, и, может быть, еще какие-нибудь болеутоляющие средства. Мы вошли в дом и внезапно обнаружили, что там остался Бауман. Нам пришлось вывести его из строя. Мы оглушили его, поколотили и привязали к стулу в кабинете, нашли на кухне кусок бельевой веревки. Пока одни искали лекарства в ванных на втором этаже, остальные забрали из кабинета оружие и боеприпасы. Перед домом стояла машина с ключами. Мы погрузили в нее оружие и поехали в лес. Остальные понесли лекарства. Баумана мы оставили в кабинете привязанным к стулу в полном сознании и предоставили ему возможность вопить сколько угодно после нашего отъезда. Он был жив, и серьезных ранений у него не было.

– А зачем вы принесли туда раненого полицейского с шарфом?

Губы Джан искривились.

– Это тот мерзавец, который ранил Конрада.

– Час назад?

– Он спустился с холма, со стороны усадьбы Уолтура, – продолжала Джан. – С ним никого не было. Наткнувшись на нас, он начал стрелять и ранил Конрада в спину. Мы бросились на него, но опоздали. Тогда мы оставили его подыхать, но потом подумали, что он еще может оказаться полезным. – Она перевела дух. – Так что у тебя есть выбор, Джерико. Или ты приводишь нам врача, но так, чтобы за тобой не проследила полиция, или молись за себя и Таню.

Это не было детской игрой в полицейских и гангстеров. В свое дело они верили с религиозным фанатизмом. Ставкой в их игре были жизнь и смерть, и слова амазонки не оставляли в этом никаких сомнений. Джерико ни на миг не усомнился в том, что у него именно такая альтернатива.

– Мне бы хотелось переговорить с Таней с глазу на глаз, прежде чем я дам ответ.

– Говори, но мы не можем тратить время, и разговоры с глазу на глаз у нас не приняты.

Джерико шагнул навстречу Тане, и оба парня, что стояли по обеим сторонам от нее, позволили ей приблизиться к нему. Она прикоснулась к его руке холодными пальцами и подняла на него свои темные глаза, в которых он не заметил ни малейшего страха.

Он заговорил, понизив голос, но десяток хиппи все же слышали его слова:

– Как вы здесь оказались?

– Сначала давайте вернемся к нашему разговору там, в городе. Между вами и Лиз Бауман действительно ничего не было?

– Ради всего святого, Таня, какое это имеет значение?

– Имеет.

– Ничего не было.

Она стиснула его руки в своих ладонях:

– Я хотела сразу уехать домой, в Нью-Йорк, мне не хотелось возвращаться к Бауманам. Но после полудня ни поезда, ни автобусы не ходили. Нанять машину мне не удалось. Я не могла даже взять такси до ближайшего города, чтобы там попытать удачи. Потом я увидела, как вы с начальником полиции направляетесь в усадьбу Уолтура. Я поняла, что мне необходимо поговорить с вами еще раз. Делать было нечего, и я пошла пешком назад к Бауманам. К полудню я уже миновала ворота и шла по шоссе. Тут меня внезапно окружили эти люди и увели в лес.

– Они хорошо обращались с вами?

– Да, – она грустно улыбнулась, – но я никогда в жизни так не пугалась. Когда меня привели сюда, я увидела раненого полицейского и Конрада. Они, видимо, не знали, что делать с Конрадом. У меня есть некоторый опыт в оказании первой помощи, и я предложила свои услуги. У него ужасная рана. Я попыталась остановить кровь своим шарфом. Потом кто-то из хиппи, наблюдавших за домом, сообщил, что все уехали, очевидно, направились на аукцион. Тогда я предложила пойти в дом за какими-нибудь лекарствами. Я думаю, что они сказали правду насчет Баумана, Джонни, потому что те, кто был в доме, именно так и рассказывали оставшимся.

– Они принесли что-нибудь для Конрада?

– Бинты, йод и пластырь. Я как сумела обработала рану. Но пуля осталась внутри.

– Зачем вы им понадобились?

– Они не решаются показаться в городе – ни группой, ни поодиночке. Горожане настроены так, что будут стрелять, увидев любого из них. Во мне они видят гарантию того, что кто-нибудь – вы, например, – сможет привести врача, не поставив на ноги весь город. – Она слегка отвернулась. – Ведь Конрад – бог.

– Они попытались послать Дэвида?

– Они думали, что Дэвид – единственный из них, кто сможет пройти через кордоны полиции и отрядов содействия. Его отец – большой человек в городе, поэтому вряд ли там серьезно относятся к его общению с коммуной. К тому же у него есть знакомый врач – это семейный врач Прентисов.

– Он называл его имя?

– Доктор Годдард.

Джерико положил руку на плечо Тане:

– Хотите узнать, какие обстоятельства могут помешать мне вернуться сюда с врачом, но без полиции?

– Я считаю, что вы можете сделать практически все, что угодно, Джонни.

Он прикоснулся к ее щеке:

– Так и думайте, но помолитесь за меня на всякий случай. – Он взял Таню под руку и повернулся к амазонке Джан: – Вы беспрепятственно пропустили Прентиса, когда он ездил за помощью. Почему?

Глаза Джан сверкнули.

– Мы подумали, что он сможет привести сюда Фарроу. Мы получим Фарроу, чем бы нам это ни грозило.

Джерико слушал ледяной голос девушки и смотрел на окружавшие его напряженные лица. Фарроу начал все это. Он заплатит за все своей жизнью.

– Вы знаете, что, когда полиция закончит поиски взрывчатки в здании фонда, они придут сюда. В доме находится окружной прокурор, который ждет прибытия поддержки. Они придут в любом случае, независимо от моих действий. Это вполне вероятно. Что будет с Таней?

– Если они придут, то всех нас ждет смерть, – ответила Джан.

– Я приложу все силы, чтобы у вас был врач. Если моя попытка провалится, то я думаю, что Таня заслуживает снисхождения, ведь она помогала вам.

– Лучше, если твоя попытка будет удачной. Если Конрад умрет, каждая наша пуля найдет свою цель.

Глава 2

Группа хиппи, толпившихся на полянке, была невелика, но на самом деле их оказалось гораздо больше. Спорить или выпрашивать у амазонки уступки было бессмысленно. Джерико наклонился и поцеловал Таню в щеку.

– Я сделаю все, что возможно, дорогая. – Он повернулся к Джан. – Как мне выбраться отсюда, чтобы никто меня не подстрелил?

Она махнула рукой, приглашая его следовать за ней. Они пошли к гряде, где утром в него стрелял Бауман. Неожиданно он обнаружил, что вдоль дороги, ведущей к дому, стоит с десяток хиппи, вытянувшись шеренгой. Джан перебросилась несколькими словами с какой-то девушкой. Это была та самая беременная, которую Джерико видел в доме Уолтура.

– Дайте Джерико пройти, – сказала Джан.

Беременная двинулась вдоль гряды, останавливаясь возле каждого часового. Джерико ждал, стоя рядом с амазонкой.

– Ради всего святого, скажите мне, чего вы пытаетесь добиться таким образом?

– Врача для Конрада, – ответила она, не поворачивая к нему головы.

– Я имею в виду не это. Я говорю о вашей жестокости вообще. Это бессмысленно. Утром в меня стрелял какой-то парень. Потом оказалось, что это был Бауман, ему показалось, что я пытался приударить за его женой. Я отправился в полицию. Они там решили, неизвестно почему, что это вы во всем виноваты. И во что бы то ни стало решили ехать в вашу резиденцию. Результатом были взрывы. Результатом взрывов – погибшая девушка, раненый Конрад и полумертвый полицейский. А что еще будет! Весь город превратился в кровожадных маньяков. Так чего вы добиваетесь, в конце концов?

– Нас здесь человек сорок или пятьдесят, – ответила девушка, напряженно глядя на шоссе, – но если считать по всей стране, то нас тысячи и тысячи. Мы хотим объяснить людям, для чего нам дана жизнь. Мы не хотим войны. Мы не хотим отправиться на небо. Мы хотим мира, хотим жить так, как нам нравится, и создавать свой собственный мир. Мы не хотим быть пушечным мясом или пешками в играх Баумана и его мира богатеев. Мы не хотим, чтобы нас преследовали полицейские свиньи, которых нанимают для того, чтобы сделать мир безопасным для бауманов и адом для всех нас.

Ее слова звучали как проповедь. У Джерико сложилось впечатление, что она произносила их уже сотни раз. Это был прилежно выученный символ веры.

– Мы носим длинные волосы и странные одежды и живем не так, как люди истеблишмента. Ты спросишь: почему? Мы хотим привлечь к себе внимание! Мы хотим, чтобы нас услышали!

– Ваши люди имеют все шансы погибнуть, прежде чем кто-нибудь вас услышит.

Впервые за все время она посмотрела ему прямо в глаза:

– Если мы погибнем, наши голоса зазвучат громче, чем голоса живых.

– К такому исходу вы и готовитесь?

– Мы всегда были готовы к этому. Лучше подумай о том, как найти в городе врача. Ни наши жизни, ни Танина, ни твоя собственная – ничто нас не остановит, если такова цена за то, чтобы быть услышанными.

– Почему для вас настолько важен Конрад?

– Конрад – особенный. Лучше поверь в это, приятель, если ты задумал спасать свою шкуру, когда выберешься отсюда. Если ты не вернешься с врачом, то всю жизнь будешь видеть в кошмарных снах то, что останется от Тани.

Он посмотрел на нее и понял, что так и будет. По его спине пробежал холодок. Для этой странной девушки смерть была чем-то вроде рупора.

Беременная обошла посты и вернулась. Приказ передали по цепочке, и путь для Джерико был свободен.

Спустившись по противоположному склону, Джерико ощутил себя на свободе, как будто в лесу, кроме него, никого не было. За его спиной не раздавалось ни звука. Хиппи оказались дисциплинированными солдатами. Никого из них не было видно. Он вышел на шоссе и направился к дороге, ведущей в город.

Только сейчас он задумался, как выполнить возложенную на него миссию. Вряд ли будет легко уговорить врача принять участие в этой затее. Он не сомневался в том, что, обратившись в полицию, обречет Таню на мучительную смерть. Амазонка и ее войско – настоящие фанатики, им ничего не стоит привести приговор в исполнение. Найдя врача, он должен будет убедить его в том, что говорит правду, а не сочиняет мелодраматическую чепуху.

От ворот усадьбы Баумана до города было около двух миль по шоссе. Джерико понадеялся, что кто-нибудь сможет его подвезти, но по испуганным лицам за стеклами мчавшихся мимо машин понял, что атмосфера над Бауман-Ридж пропитана не только злобой, но и страхом. Неожиданно он догадался, что рыжая борода ставит его в один ряд с мятежными членами коммуны. Он оставил попытки поймать машину и ускорил шаг.

Добравшись до окраины, он оказался на заправочной станции. Служащий окинул его подозрительным взглядом:

– Где живет доктор Годдард? – спросил его Джерико.

– Его кабинет на Мэйн-стрит, напротив банка, – ответил служащий. – Не вас ли я видел утром в красном «мерседесе»?

– Возможно.

– А сейчас вы идете пешком. Что-нибудь случилось?

– Шина спустила.

– Если хотите, я могу отремонтировать.

– Спасибо, этим уже занимаются.

Город казался странно безжизненным. Машин на главной улице почти не было. Джерико подошел к банку и обнаружил, что банк закрыт и ставни на его окнах опущены, что для трех часов дня было необычно. Через дорогу он заметил крошечный белый домик с фасадом, имитирующим колониальный стиль. Рядом с парадной дверью красовалась табличка, в которой было указано, что арендаторами домика являются доктор Годдард, страховое агентство и две адвокатские конторы. На первом этаже, на двери приемной доктора Годдарда, Джерико прочитал, что сейчас как раз часы приема.

В комнате для посетителей ждал какой-то старик. Дверь в кабинет была закрыта, и оттуда доносились голоса.

– Вам не придется долго ждать, – обратился к нему старик, – сегодня большинство пациентов сидит по домам. А мне нужно только обновить рецепт. Пилюли от подагры.

– Город кажется безлюдным, – заметил Джерико.

– Повсюду слоняются эти ненормальные с бомбами и ружьями. Я и сам остался бы дома, если бы не пилюли. Без них я завтра не смогу ходить. У вас когда-нибудь была подагра?

– Нет.

– Вам повезло. Говорят, что женщинам тяжело рожать. Если бы у вас была подагра, вы бы поняли, на что это похоже. Такая же боль, только в ногах, конечно.

– Кто там у доктора?

– Парень поранился в лесу, когда гонялся за этими гомиками. Наступил в яму и вывихнул лодыжку.

Джерико подошел к двери, постучался и заглянул в кабинет. На смотровом столе сидел пациент, мужчина средних лет. Доктор, который оказался неожиданно молодым человеком с мужественным лицом, осматривал лодыжку. Джерико представлял себе врача Прентисов более зрелым, более соответствующим своему званию семейного доктора.

Над раздраженным загорелым лицом щетинились коротко стриженные светлые волосы.

– Вам придется подождать, – сказал он.

– У меня неотложный случай, – ответил Джерико.

– Подождите снаружи, пока я не закончу.

– Я друг Уайли Прентиса.

– Да будь вы другом хоть самого Господа Бога! Подождите за дверью.

Джерико почувствовал, как в нем закипает холодная ярость:

– Нет ли поблизости другого врача, к которому я мог бы обратиться?

– Если вы не будете тратить время на разговоры, я скоро закончу. Пожалуйста, выйдите.

Джерико вышел и закрыл за собой дверь. Старик захихикал:

– С Джо Годдардом не так-то просто сладить. Всего несколько месяцев прошло, как он вернулся из Вьетнама. Теперь он гоняет нас, как пленных вьетконговцев. Но врач он отличный. Только вам придется подождать, пока я не возьму свой рецепт. Когда ногу начинает дергать, без пилюль я чувствую себя, как будто меня поджаривают в аду. Такие же пилюли дают скаковым лошадям, когда они начинают хромать.

Джерико охватило предчувствие, что лучше не связываться с Годдардом, но на поиски другого врача времени не оставалось. Если полиция все-таки придет в усадьбу на выручку к Шеннону, то перестрелка так же неизбежна, как и то, что она затронет и Таню.

Спустя несколько минут, которые показались Джерико вечностью, пациент, прихрамывая, вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.

– Стар ты для того, чтобы бегать по лесам за голыми девками, – сказал ему старик и злорадно захихикал. – Веди себя как подобает в твоем возрасте, Онслоу.

– Мы не остановимся, пока не переловим этих ублюдков всех до одного, – ответил ему Онслоу.

Из кабинета вышел врач в белом халате:

– Ступайте домой и берегите ногу, Онслоу. – Он протянул старику листок бумаги. – Вот то,что вам нужно, мистер Тенни. Для начала примете четыре штуки, потом по одной каждые четыре часа. – Он повернулся к Джерико: – Что у вас за неотложный случай?

Джерико покосился на любопытного старика и хромающего Онслоу:

– Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз.

– Значит, не так уж это и срочно, если у вас есть время на разговоры.

Годдард развернулся и направился в кабинет. Джерико последовал за ним и закрыл дверь.

– Меня зовут Джон Джерико, я гость в доме Алекса Баумана, – объяснил он.

– Я слышал, что там у вас неприятности, – ответил Годдард.

– Большие неприятности. Бауман убит.

– Почему вы мне не позвонили?

– Телефонный провод перерезан.

– Так, и что же? Это хиппи его убили?

– Точно неизвестно.

– А кто же еще? – Годдард снял халат и надел льняной пиджак. Потом проверил содержимое своего саквояжа. – Я – сторонник порядка и законности. Это одна из причин, почему я выбрал свою профессию. Но Богом клянусь, если на вас напала бешеная собака, то вы не станете дожидаться, когда приедет собачий ящик, а убьете ее сами. Возможно, сегодня наш город преподаст хороший урок всей стране.

– Я хочу, чтобы вы выслушали меня настолько беспристрастно, насколько можете, – попросил Джерико.

Голубые глаза доктора сузились:

– Я вас слушаю.

– В лесу скрывается группа хиппи. Один из них тяжело ранен – у него пуля в спине.

– Не хотите ли вы сказать, что предлагаете мне…

– Я предлагаю вам выслушать. – Джерико повысил голос. – Среди них находится женщина. Она тоже гость Бауманов. Это балерина Таня Жаркова.

– Я видел ее фотографию в газете, – кивнул Годдард. – Красивая женщина. Что она делает у хиппи?

– Они захватили ее в заложницы. Если я не приведу им врача для раненого, они убьют ее.

– Тогда нужно захватить с собой нескольких солдат и идти за ней.

– Если я приведу с собой полицию, они все равно убьют ее. И полицейских они убьют тоже. Их там пятьдесят человек, они вооружены и наготове.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что, если вы не пойдете со мной, причем как можно скорее, они убьют Таню. Это настоящие фанатики.

– Где они ее держат?

– Я не могу вам сказать. Если вы не согласитесь идти со мной и расскажете полиции, где они находятся, они убьют Таню.

Годдард сунул руку в карман и вынул сигареты. Вспыхнула зажигалка, и его светлые голубые глаза сощурились.

– Вероятно, вы удивитесь, мистер Джерико, если я скажу, что не верю ни одному слову из того, что вы мне сейчас рассказали? Я ничего о вас не знаю, но мне известно, что в нашем мире полно мечтательных доброхотов, которые симпатизируют этим убийцам. Я думаю, что вы хотите, чтобы я оказал одному из них помощь, и поэтому выдумали всю эту чепуху о попавшей в беду дамочке. Ну, так меня на это не купишь. Если вы хотите помочь вашему приятелю хиппи, советую вам обратиться в полицию. Лечить раненого заключенного – совсем другое дело. Но сначала – в полицию.

– Разве вы как врач не чувствуете себя обязанным лечить раненого, кем бы он ни был?

– Не при теперешних обстоятельствах. Предположим, что вы говорите правду. Что будет с нами, когда вы приведете меня к этому раненому хиппи? Вы думаете, потом они нас отпустят? Извините. Несите вашего раненого сюда, и я приложу все свое умение, чтобы вылечить его, но сообщу в полицию об огнестрельном ранении.

– Вы не оставляете мне выбора, – сказал Джерико.

– Я и не собирался предоставлять вам какой-нибудь выбор, мистер Джерико.

Джерико громко вздохнул:

– У меня нет машины, доктор. Может быть, вы отвезете меня в полицию и я смогу договориться с ними? Может быть, они согласятся пойти со мной. Они не могут рисковать жизнью мисс Жарковой.

– Если только ей действительно угрожают, – ответил Годдард. – Хорошо, на это я согласен. Моя машина за домом.

У доктора была машина с откидным верхом. Верх был опущен, и, садясь в машину, они почувствовали, как раскалилась кожаная обивка. Доктор бросил саквояж на заднее сиденье. Настояв на своем, он стал приветливее.

– Мы месяцами пытались найти разумный повод, чтобы выставить этих ребят из Бауман-Ридж. Похоже, они сами нашли решение этой проблемы.

– Не стоит забывать, какой ценой, – отозвался Джерико.

Он бросил взгляд в зеркало заднего обзора. Дорога позади была пуста. Вспомнив, что до казарм было около мили, он вытащил из кармана трубку и сунул ее в рот.

– Можно вашу зажигалку, доктор?

– Конечно, – ответил Годдард и полез в карман.

Джерико вытянул левую ногу и нажал на тормоз, схватил левой рукой руль, а правый кулак с сокрушительной силой обрушил на подбородок доктора. Голова Годдарда запрокинулась, машина опасно завиляла по дороге и наконец остановилась у обочины. Доктор сполз на руль. Джерико открыл дверцу со своей стороны и перетащил доктора на пассажирское сиденье. Потом сел за руль, развернулся и помчался обратно в город. Когда доктор пришел в себя, они уже проехали центр города. Он повернул голову и затуманенным взглядом посмотрел на Джерико.

– Вы – сукин сын, – прошептал он и поднес руку к распухшим губам.

Джерико прибавил газу. Мимо заправочной станции на окраине города они пронеслись со скоростью около семидесяти миль в час.

– Простите, доктор, – сказал Джерико и бросил взгляд в зеркало. Оставалось молиться, чтобы у дорожной полиции оказалось достаточно дел помимо контроля за скоростью. – Ехать нам недалеко. Когда все кончится, я дам вам возможность меня поколотить, если вам от этого будет легче.

– Я могу и не дождаться, – пробормотал Годдард. – Имейте в виду, если вы попытаетесь что-нибудь сделать на такой скорости, то ни у одного из нас не будет шансов уцелеть.

Снова показались ворота усадьбы. Джерико притормозил, держа правую руку наготове, на случай, если Годдард вздумает пошевелиться. Из-под покрышек брызнул голубоватый гравий, и Джерико на полном ходу свернул к усадьбе. У мостика через ручей он съехал с дороги.

– Отсюда пойдем пешком.

– Не собираюсь никуда идти, – заявил Годдард.

– Перестаньте, доктор, не вынуждайте меня снова быть грубым.

Джерико вышел из машины, взял с заднего сиденья саквояж и обошел машину кругом. Годдард сидел, прижав пальцы к распухшим губам.

– Пойдемте, старина.

Годдард покорно согнулся и выставил ноги из машины. Только теперь Джерико наконец увидел это, но было уже поздно. У Годдарда был револьвер. Наверное, он лежал в отделении для перчаток. Доктор держал револьвер за ствол, обнажив в улыбке белые зубы. Он занес руку для удара и обрушил его на Джерико. Последним усилием Джерико попытался закрыться рукой, чтобы удар не пришелся ему прямо по лбу, но ему показалось, что в районе левого глаза голова взорвалась изнутри. После этого настала темнота.

Предзакатные лучи солнца били ему прямо в глаза. Джерико очнулся. Он повернул голову и едва сумел сдержать крик. Боль была нестерпимой. Во рту пересохло. Ему показалось, что его вот-вот вырвет.

Последнее, что он видел до того, как потерял сознание, было ухмыляющееся лицо доктора и занесенная рукоятка револьвера. Он недооценил Годдарда – молодого, сильного, прошедшего войну.

Не в силах сдержать стоны, Джерико поднялся на одно колено. Машина доктора, конечно, исчезла. Джерико с трудом встал на ноги и, шатаясь, как пьяный, направился к березе, от которой его отделяло несколько ярдов. Он прислонился к дереву и постоял так, пока мир вокруг него не перестал тошнотворно кружиться. Отойти от березы было невозможно, поскольку только благодаря ей он мог удержаться на ногах. Наконец, ему удалось взглянуть вверх, на гряду, где стояли часовые хиппи. Они могли видеть, что произошло. Они могли остановить Годдарда и отвести его к Конраду. Он понадеялся, что так и случилось. Во всяком случае, Джерико понимал, что ему нужно попытаться убедить амазонку дать ему время на вторую попытку.

Он попробовал оторваться от дерева. Голова кружилась меньше. Он ощупал себя и обнаружил под волосами шишку размером с куриное яйцо.

Джерико начал карабкаться на высокую насыпь, пытаясь подняться на вершину гряды. Каждые несколько шагов приходилось останавливаться, борясь с головокружением. Взобравшись наконец наверх, он попытался высмотреть кого-нибудь из дозорных. Но никого не увидел, да и его никто не окликнул. Тогда он спустился по противоположному склону и вышел на полянку.

В первое мгновение ему показалось, что из-за головокружения он сбился с дороги. Полянка опустела. Не было ни Конрада, ни Тани, ни амазонки с ее войском. Он уже собрался возобновить поиски, но остановился. В его фотографической памяти всплыла россыпь камней справа от лужайки и уродливо искривленная береза, под которой лежал Конрад.

Гнездо он нашел, но птичка улетела.

Глава 3

Джерико попытался собраться с мыслями. Куда они могли уйти и унести Конрада? Почему они исчезли? Если они видели его стычку с Годдардом, то могли остановить доктора, не дав ему сбежать. После этого они почему-то решили перенести раненого. Ему нужно было внимательнее рассмотреть следы на шоссе, чтобы выяснить, в какую сторону уехала машина Годдарда. Если он развернулся, чтобы ехать в город за полицией, на шоссе должны были остаться четкие следы колес. Видно, сознание еще не полностью вернулось к нему, раз он не сообразил такой простой вещи.

Одно было несомненно. Передвигаясь по земле, отряд не мог исчезнуть бесследно. Джерико обошел полянку по периметру и вскоре обнаружил предмет своих поисков – множество отпечатков ног, сломанные цветы и небольшие вмятины на мягкой земле. Отряд прошел здесь и отправился на юг от лужайки. Он двинулся в том же направлении и внизу перед собой увидел конюшни Баумана. Следы вели туда. Он прошел еще около двадцати ярдов и вдруг оказался в окружении целой толпы. Хиппи как будто выросли из земли, держа его на прицеле. К нему подошла беременная, держа оружие так, как будто родилась с ним в руках.

– Где врач? – спросила она.

– Разве вы не знаете? Ведь вы не могли не видеть, что случилось.

– Вы не привели врача?

– Я не довел его несколько ярдов. Если вы не остановили его, то он сбежал.

Ее лицо окаменело.

– По-моему тот, которого нам удалось найти, не слишком-то хорош.

– У вас есть врач?

– Его привел Дэвид. Лучше послушаем, что скажет Джан. Иди прямо к конюшне и ничего не пытайся сделать.

– Я думал, что уже сдал экзамен, – ответил Джерико.

В сопровождении беременной и еще нескольких человек, которые шли за ним по пятам, Джерико направился к конюшне. Из-за больной головы ему казалось, что все, что его окружает, болезненный бред. Дети с оружием в руках!

Подойдя к конюшне поближе, он заметил в окнах и дверном проеме силуэты вооруженных людей. Ему приказали войти. То, что он увидел, еще больше напоминало кошмар. Стоящие в стойлах золотистые лошади, насторожив уши, наблюдали за разворачивающимся перед ними странным спектаклем. Широкий стол перенесли в центр конюшни, и на нем лицом вниз лежал Конрад. С него сняли рубашку, и Джерико увидел зияющую рану. Кто-то протянул через конюшню длинный провод, заканчивающийся лампой без абажура. Таня держала лампу над раной, которую осматривал дряхлый старик, одетый в измятый костюм. На носу у него были очки в стальной оправе, то и дело съезжавшие на кончик острого носа. К тому же ему не мешало бы побриться. Губы старика непроизвольно подергивались. Амазонка с непроницаемым выражением лица стояла с ним рядом, сжимая в руках автоматический пистолет. Среди обступивших стол хиппи Джерико увидел Дэвида Прентиса.

Старик поднял на амазонку глаза и заговорил дрожащим писклявым голосом:

– Здесь я не смогу ему помочь.

– Придется, – ответила амазонка.

– Но мне темно, я ничего не вижу! – запротестовал старик; он перевел взгляд на свои бессильно дрожащие руки. – Я убью его, если попытаюсь вынуть пулю. Простите меня. У меня нет даже самого необходимого.

– Может, налить ему стаканчик? – раздался громкий голос Джерико.

Две дюжины пар глаз уставились на него.

– Ты никого не привел? – спросила амазонка, ее глаза горели, как раскаленные угли.

– Почти привел, – ответил Джерико, – я довел его до шоссе, почти до того места, где стояли ваши дозорные, когда я уходил. Я недооценил его, и он ударил меня рукояткой револьвера. Очевидно, ему удалось скрыться, и теперь он вернется с солдатами. По крайней мере, именно так он и собирался поступить. Я серьезно предлагаю дать этому человеку выпить. Разве вам не знакомы симптомы?

– Если вы выпьете, то справитесь, мистер Смоллвуд? – спросила Джан.

Старик вытаращил на нее глаза:

– Сказать вам правду?

– И побыстрее.

– Если я выпью, то, пожалуй, у меня хватит духу попытаться. Не уверен, что из этого что-то выйдет, но попробовать я, по крайней мере, решусь.

– Только где достать спиртное?

– На втором этаже живет конюх, – сказал Дэвид, – у него должно что-нибудь найтись.

– Пойди поищи, – распорядилась амазонка.

В голосе Тани по-прежнему почти не было слышно волнения:

– Вытащить пулю очень важно, Джан, но я боюсь, Конрада это не спасет. Он потерял столько крови, что ему нужно интенсивное лечение: переливание крови, лекарства, чтобы избежать инфекции.

– Ни в какую больницу мы его не повезем, – резко бросила Джан. – Этот человек сделает все, что нужно.

– Леди права, – вмешался доктор Смоллвуд, – у меня нет даже самого необходимого.

– А что вам нужно?

У старика задрожал голос.

– Ради бога, мисс Джан, разве вы не видите, что я слишком стар, чтобы справиться с такой задачей?

Дэвид поднялся по внутренней лестнице в квартиру на втором этаже. Вскоре он вернулся, держа в руках полбутылки бурбона и грязный стакан. Его лицо было белым как мел. Джерико подумал, что парень пережил день, полный таких ужасов, что никогда не сможет его забыть. Сначала убили эту девушку, Элли, потом он обнаружил окровавленного умирающего Баумана, теперь присутствовал при попытке в первобытных условиях извлечь пулю из спины Конрада, который тоже был на грани смерти. Дэвид протянул бутылку и стакан доктору Смоллвуду. Старик взял стакан, но его руки тряслись так сильно, что он, казалось, вот-вот выронит его. Амазонка подошла к нему и взяла у него стакан и бутылку. Плеснув в стакан щедрую порцию виски, она протянула его Смоллвуду. Старик вцепился в стакан обеими руками, но губы его так тряслись, что содержимое все равно проливалось на грязную рубаху.

Дэвид подошел поближе, и Джерико заметил, что молодой человек дрожит не меньше, чем руки старого доктора.

– Где вы его откопали, Дэвид? – поинтересовался Джерико.

– Я подумал, что иметь дело с ним безопаснее, чем с Годдардом, – прошептал Дэвид. – Он был лучшим врачом в городе и принимал роды у моей матери, когда я родился. Боже мой, мистер Джерико!

Джерико взглянул на него и увидел, что глаза у молодого человека расширились и потемнели от ужаса.

– Нельсон!

– Что с ним?

– Он наверху в своей комнате, мистер Джерико. Мертвый. Выстрел в голову.

С Джерико что-то произошло. Им овладела дикая ярость. Он оставил Дэвида и ринулся к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Остановись, Джерико! – приказала амазонка и сняла автомат с предохранителя.

Джерико обернулся, не дойдя шага до лестницы. Его глаза вспыхнули.

– Так вы хотите, чтобы вас услышали? Вы хотите, чтобы люди слушали вас? – В его голосе послышались громовые раскаты. – Ну, так я вас слушал и не увидел в ваших словах ничего, кроме вашего пристрастия к насилию. Дэвид сказал, что вы убили человека, который лежит там, наверху. Он был простым слугой, так что о нем не напишут в газетах. Но если вы выстрелите в спину мне, то уж об этом, мадам Президент, напишут обязательно. Поэтому стреляйте, если я ваш враг. Бросьте нести чепуху насчет борьбы за мир и делайте свое дело! Вы – обыкновенная шпана, а то, что вы делаете, гораздо хуже, чем то, что истеблишмент только замышлял. Я не смогу оказать вам сопротивления, потому что безоружен, к тому же на вашей стороне численный перевес. Но я предоставлю вам возможность убить достаточно народу, чтобы вас больше никто и никогда не стал слушать. Можете начать с меня! Можете убить Таню, хотя она старается помочь вам. Можете вручить скальпель этому старому пьяному дураку и позволить ему убить Конрада прямо на этом самом столе. А после того как большинство из вас погибнет от пуль полиции, оставшиеся в живых предстанут перед судом и смогут сколько угодно болтать и про мир, и про ненависть к насилию, и про новое общество, но только ни одна живая душа на свете не станет вас слушать. Так что можете стрелять в меня, мадам Президент. Я поднимусь и посмотрю, что вы там учинили.

Джерико развернулся и зашагал наверх. Он понимал, что рискует не дойти. За его спиной раздался громкий истерический хохот.

– Остановись! – крикнула амазонка, она обращалась не к Джерико, а к беременной, которая подняла свое ружье и прицелилась.

Джерико поднялся на верхнюю ступеньку. Дыхание со свистом вырывалось из груди. Он не оборачивался. Открыв дверь, Джерико вошел в комнату. Нельсон лежал на полу в луже крови. Пуля вошла в лоб и снесла часть черепа. Никаких следов борьбы Джерико не обнаружил. Характер раны говорил о том, что стреляли с близкого расстояния. Оружия в комнате не было.

Дверь за спиной Джерико отворилась, и в комнату вошла амазонка в сопровождении двух вооруженных девушек. На мгновение в комнате повисло молчание, потому что вошедшие уставились на Нельсона, не в силах оторвать глаз, будто зачарованные ужасным зрелищем.

– Ей-богу, Джерико, я даже не знала, что он здесь, – сказала Джан; казалось, увиденное ее потрясло. – Могу поклясться, что никто из нас в этом не виновен.

– Вам кажется, что это звучит достаточно убедительно и кто-нибудь вам поверит? – Джерико взглянул на девушку и понял, что этот вопрос был лишним. Интуиция, которой он привык доверять, подсказала ему, что она говорила правду. – Почему вы решили перенести Конрада в конюшню?

– Доктор Смоллвуд сказал, что на поляне он ничего не сможет сделать. Ему нужен был свет, вода, чтобы вымыть руки и простерилизовать инструменты. Дэвид предложил перенести Конрада в конюшню, и мы все перешли сюда.

– И вы доверили Конрада этому старому дураку?

– Он умирает, Джерико. У нас не было выбора. Мы не были уверены, что вы приведете кого-нибудь получше.

– Вы могли попытаться доставить его в больницу, в реанимацию, тогда у него появился бы шанс. Если вы позаботитесь о нем, если он для вас не только символ вашей революции, вы можете спасти ему жизнь. Что будет с ним потом – вопрос правосудия. В конце концов, у него появится шанс быть услышанным.

В первый раз он увидел на ее лице сомнение.

– Если вы не виновны в том, что случилось, – продолжал Джерико, – значит, кто-то приходил сюда до вас. Этот же человек был в доме Баумана после того, как вы ушли оттуда. Именно тогда ваши люди наблюдали за шоссе.

– До того как ранили Конрада, кто-то возвращался в дом, когда остальные уже уехали на аукцион. Тогда у нас не было причины остановить его.

– Его?

– Плотный парень, блондин. Скорее всего, сотрудник фонда.

Джерико плотно сжал губы. Боб Уилсон. Он сам сказал, что возвращался за чековой книжкой Лиз.

– Как долго он находился в доме?

– Недолго. Минут пять, может быть, десять.

Достаточно ли этого, чтобы обнаружить Баумана, перенести его наверх, сорвать с него одежду, изуродовать, потом задержаться, чтобы написать записку, да к тому же отмыться после кровавого занятия?

– Предположим, что вы сказали правду и в самом деле не убивали ни Баумана, ни Нельсона.

– Так и есть.

– Тогда кто-то воспользовался той атмосферой, которую вам удалось создать, для того чтобы удовлетворить свою кровожадность.

– Кто же?

– Я сам хотел бы это знать. – Он пощупал пульсирующую шишку на голове. – Остановить насилие можно только тогда, когда мы найдем ответ на этот вопрос. Потому что остановить его необходимо. Нужно остановить и вас, и полицию вместе с их обезумевшими добровольцами, если мы не хотим стать участниками бойни, которая потом войдет в историю.

– Это невозможно, – возразила амазонка. – Они не отстанут от нас, поэтому и нам придется воевать с ними до конца. Выбора нет.

– Их можно остановить, если рассказать им правду. Я могу взять это на себя. Вам придется ответить за уничтоженные полицейские машины, нелегальное хранение оружия и взрывчатых веществ и избиение того полицейского. Но и им можно предъявить обвинение за незаконное вторжение в поместье Уолтура, провокацию беспорядков и поощрение охоты на людей, которую ведут их добровольные помощники. Их можно остановить, но только тогда, когда они убедятся, что вы не виновны в смерти Баумана и этого человека, когда им станет о нем известно. Если вы сумеете обуздать ваше войско, я беру на себя обязанность остановить их.

– Если мы станем верить всем и каждому, то проиграем. Почему мы должны тебе доверять? Тебе нужно только одно – вызволить свою девушку. Мы отпустим тебя, а ты потом вернешься с оружием и приведешь сюда этих.

– Все, чего я добиваюсь, это прекратить бессмысленное истребление людей как с одной, так и с другой стороны.

– А если тебе не удастся их остановить?

– Хуже, чем сейчас, вам все равно не будет. Дайте мне попытаться, и если мне суждено потерпеть поражение, то ваше положение останется таким же, как сейчас.

– А Конрад?

– Здесь у вас ничего не выйдет. Отпустите Дэвида и доктора Смоллвуда, чтобы они отвезли его в больницу. Лучше всего, если они отвезут его немедленно. Иначе можете считать вашего Конрада покойником, Джан.

– Я не могу одна принять такое решение, – ответила амазонка, – мне нужно вынести этот вопрос на общее обсуждение.

– У нас не так много времени. Тот врач, который сбежал от меня, уже наверняка рассказал полиции, где вас искать. Скорее всего, они уже в пути. Если они решат атаковать вас, у нас уже не будет возможности их остановить. Тогда вы все окажетесь во власти абсолютного, неистового безумия, включая и тебя.

– Давайте послушаем, что скажут остальные. – И девушка направилась к дверям.

Джерико отметил, что впервые за все время они не держали его на прицеле. Значит, ему удалось добиться успеха, пусть и незначительного. Станут ли те, кто остался внизу, слушать его рассуждения?

Они спустились, их глазам открылась странная мизансцена – на столе посреди конюшни лежало распростертое тело; светлым пятном выделялась Таня в белом платье и с лампой в руках; свет лампы отражался в очках стоящего рядом с ней старого доктора с закатанными рукавами и стаканом виски в руке; вокруг них виднелись молодые лица, обрамленные длинными волосами; в свете лампы блестели бусы и стволы ружей. На переднем плане они увидели беременную с неизменной винтовкой в руках и сбившимися всклокоченными волосами – настоящий символ революции. «Юная мадам Дефарж, – подумал о ней Джерико, – и такая же беспощадная».

Амазонка поднялась над толпой, не дойдя до конца лестницы.

– Дэвид сказал правду, – объявила она. – Он там, его убили выстрелом в голову. Джерико считает, что кто-то сделал нас прикрытием для своих кровожадных целей.

Послышался одобрительный ропот, напоминающий ворчание своры собак.

– Врач, которого Джерико пытался привести сюда, собирается пойти в полицию, чтобы рассказать, где мы находимся, и вскоре они могут быть здесь. Они знают о Баумане и собираются обвинить нас в убийстве, так что нам будет непросто остановить их. – Она перевела взгляд на Конрада. – Как бы доктор Смоллвуд ни старался помочь Конраду, мы все равно должны доставить его туда, где он сможет получить настоящее лечение. Если его можно перевозить, то мы должны сделать это немедленно, пока не появились солдаты.

– Куда ты собираешься его везти? – требовательно спросила беременная.

– В больницу. Возможно, Дэвиду и доктору Смоллвуду это удастся.

– Мы можем превратить этот дом в крепость! – предложила беременная.

– Это будет самоубийством, – спокойно возразил Джерико. – Фарроу со своими людьми достаточно бросить в окно несколько гранат со слезоточивым газом. Для большинства из вас занавес на этом опустится. Самое большее, что вы можете сделать, – рассыпаться по местности. А переносить Конрада с места на место вы не сможете.

– Джерико считает, что сумеет их остановить, если мы согласимся дать ему такую возможность, – объяснила амазонка.

– Нет! – воскликнула беременная. – Пусть они приходят! Дайте нам Фарроу!

Послышались крики одобрения.

– Еще недавно я согласилась бы с тобой, Линда, – ответила амазонка. – Я не говорила, что Конрад вряд ли выкарабкается, но я так думала. Что вы скажете, доктор Смоллвуд? Если мы отвезем его в больницу в ближайшее время?

– Это будет лучше всего, – ответил доктор, отхлебнув виски.

– Если Джерико удастся их остановить, мы сможем присутствовать в суде, когда они будут судить Конрада, как собирались. Если попытка Джерико провалится, нам хуже уже не будет, но Конрад останется жив и сможет рассказать всему миру, что стало с нами.

– И мы с Таней сможем, – добавил Джерико.

Беременная угрожающе повела винтовкой.

– Вам наплевать на то, что с нами будет! – выкрикнула она.

– Неправда, – возразил Джерико, – если бы вы не были так поглощены своей войной, то знали бы, что и я боролся за ваше дело. Правда, на свой манер, причем задолго до того, как вы появились на свет. Убийство, которое здесь произошло, отбросит вас лет на десять назад. Вас будут проклинать за смерть Баумана, это потрясет всю страну, и все поверят в вашу виновность. Из-за вас будут приняты новые законы, ужесточены наказания. Дайте мне возможность выяснить правду. Я хочу вас спасти, и прошу вас мне верить.

Из толпы послышался чей-то голос:

– Давайте перенесем Конрада.

Джерико взглянул на говорившего и узнал в нем юношу, бросавшего гранаты в полицейские машины.

– Что бы ни случилось потом, я за то, чтобы дать Конраду шанс.

– Снаружи стоит грузовик, – добавил кто-то, – мы можем погрузить его в кузов.

– Таню мы не отпустим! – пронзительно крикнула беременная; она была близка к истерике. – Пока она у нас, Джерико действительно будет стараться.

– Отпустите ее, и она станет вашим лучшим свидетелем, когда придет время, – ответил Джерико.

По лицу беременной потоком хлынули слезы:

– Вы позволяете ему болтать, вместо того чтобы бороться! Из-за него вы забыли о Фарроу и о том, что он сделал с Элли! Из-за него ты стала нерешительной, Джан. Он превратил вас в предателей! – Она вскинула винтовку на плечо.

Кто-то вскрикнул. Амазонка стояла неподвижно, как статуя. Беременная выстрелила, но юноша, взрывавший машины, толкнул ствол винтовки, и пули улетели в потолок. Обе лошади бросились в глубину своих денников. Юноша забрал винтовку у беременной. Он передал ее стоящей рядом с ним девушке и обнял всхлипывающую Линду.

– Успокойся, детка, – сказал он. Продолжая сжимать девушку в объятиях, он обернулся к Джерико, и его светлые глаза фанатично засверкали. – Мы отпускаем вас не потому, что верим вам, Джерико, и не потому, что вы нам нравитесь. Таня останется у нас, и мы размозжим ей голову о ближайшую скалу, если здесь появится полиция. Вы сами понимаете, что ваши шансы не растут, как снежный ком. Но вы сделаете все, что в ваших силах, потому что в наших руках останется Таня.

– Я могу даже не успеть добраться до дома, до того как все начнется. Неужели вы не задумаетесь ни на минуту и не вспомните, что она помогала вам?

– Нам никто не помогает, – с горечью произнес взрывник. – Пока не заставишь. Иначе какого черта, по-вашему, мы в таком положении?

– Тебе лучше идти, Джерико, – обратилась к нему амазонка. – Времени почти не осталось. Дэвид, вы с доктором Смоллвудом сможете отвезти Конрада в больницу?

– Конечно, – ответил Дэвид. – Лучше устроить его на каких-нибудь носилках, ребята. Там, в кладовой, хранятся попоны. Если взять несколько досок…

Казалось, что необходимость действовать ослабила напряжение. Трясущийся Смоллвуд пытался влезть в свой жатый пиджак. Таня помогала ему. Ее лицо было бледным, смотреть на Джерико она избегала.

– Если вы увидите, что я возвращаюсь один, то знайте, что я справился со своей задачей, – сказал Джерико бомбометателю. – Держите вашу воинственную мамочку подальше от моей спины, пока я не крикну вам, что и как.

Глаза юноши были горячими и злыми.

– Девушка, которую убил Фарроу, была сестрой Линды. Пусть это поможет вам понять, почему для вас будет лучше, если вы не станете требовать неприкосновенности для Фарроу. Этот мерзавец не должен уйти. Так что помните об этом, когда вы вернетесь после ваших переговоров, если только вы вернетесь, конечно. Он все равно не уйдет, придет ли он за нами сегодня, или завтра, или на следующей неделе. Не рассчитывайте на это. Кто-нибудь из нас останется в живых, чтобы добраться до него.

– Тебе пора, Джерико, иначе ты рискуешь вообще не успеть, – сказала ему амазонка.

Джерико сделал несколько шагов, отделявших его от Тани. Он положил руки ей на плечи и почувствовал, как она дрожит.

– Не обнадеживайте меня, Джонни, – прошептала она. – Я могу расплакаться, а они этого не одобрят.

– Я хотел бы пообещать вам, что все получится.

– Идите, Джонни, пока я не попросила вас не покидать меня.

Глава 4

Пробежка по тенистому шоссе, от конюшни до дома, была незабываемой. Джерико не оборачивался. Ему не хотелось снова увидеть, как на Танином лице отражается ее борьба со страхом. Он не оборачивался еще и потому, что кто-нибудь мог истолковать это как проявление нерешительности. Контроль амазонки над отрядом был тонким, как ниточка, и любая мелочь грозила привести к взрыву. Даже крошечное сомнение близкого к истерике человека могло запустить механизм.

Критическим фактором было время, и Джерико понимал, что шансов у него немного. Рано или поздно на помощь Шеннону прибудет полиция. Уайли Прентис сообщил об убийстве Баумана, и, как только они разберутся с взрывчаткой, заложенной в здание фонда и у них освободятся люди, Фарроу снова возьмется за свое. А при первом же взгляде на то, что осталось от Баумана, у него не останется никаких сомнений. Тогда никакие силы не смогут убедить его отказаться от выполнения миссии «найти и обезвредить». То, что расскажет ему Годдард, разрушит последнюю возможность заставить лейтенанта изменить свое решение. За отпущенное ему короткое время Джерико должен обнаружить истинный мотив убийства Баумана и Нельсона, причем подтвержденный фактами. Через несколько часов, не говоря уже о днях, будет слишком поздно.

Из того, что он видел и слышал, Джерико уяснил, что врагов у Баумана был легион. Он был человеком, враги у которого водились в изобилии. Лиз назвала его садистом. Дэвид, в этой истории с собакой, обрисовал его как человека жестокого и необузданного. Утренний эпизод в роще свидетельствовал о том, что Бауман был человеком, в гневе способным выйти за рамки закона. Если он имел на кого-нибудь зуб, то стал бы закручивать гайки до тех пор, пока боль не стала бы нестерпимой. Кто угодно мог быть человеком, у которого переполнилась чаша терпения. Хуже того, в городе могли жить десятки людей, о которых Джерико ничего не было известно и которые потому как бы не существовали для него, но это не мешало кому-нибудь из них оказаться тем, кто решил пойти до конца.

Что ему было известно об убийствах? Что предстояло выяснить? Знал ли кто-нибудь, что Бауман остался в доме один, когда все остальные уехали на торжества в фонде? Не могло ли случиться так, что этот человек оказался в доме случайно и воспользовался удобной ситуацией: Бауман связан и лишен возможности сопротивляться? Бесчинства хиппи подсказали ему, кого сделать козлом отпущения. Но у кого хватило бы сил и твердости духа, чтобы сначала оглушить Баумана, потом развязать его, перенести в комнату Томми, связать снова и отрезать от него, живого, по кусочку, пока он не умер? Видимо, этот человек был на грани безумия, им руководила такая ненависть, какую трудно себе вообразить. Что бы ни сделал ему Бауман, невозможно предположить, что это могло вызвать такую ярость.

Что связывало это убийство со смертью Нельсона? Нельсон мог знать, что кто-то из гостей возвращался из фонда в усадьбу, но молчал об этом. Однако его убили тогда, когда Бауман был давно уже мертв. Боб Уилсон не пытался держать свое возвращение в тайне. Он оставил записку. Тогда кто? Иначе при чем здесь Нельсон?

Одно только не вызывало сомнений: человек, совершивший в течение пары часов два таких жестоких убийства, легко не сдастся, когда его вычислят и загонят в угол. Как узнать его и устроить ему ловушку, если времени почти не осталось?

Дорожка свернула к дому, и его силуэт стал виден впереди. Перед домом стояли шесть машин. Три из них принадлежали Бауманам, на четвертой приехал Шеннон с помощниками, пятым был «мерседес» со спущенными колесами. Шестой машиной оказался кабриолет доктора Годдарда.

Не успел Джерико войти в дом, как ему навстречу на террасу выбежал Томми.

– Вы живы! – радостно воскликнул он.

– А ты как думал?

– Доктор Годдард сказал, что опасается, не убил ли он вас.

– С его стороны было большой любезностью, что он этого не сделал.

– Похоже, он просто с ума сходит, – сообщил Томми.

– Из-за чего?

– Он пытается привести в чувство раненого полицейского. Наверное, он попытается отвезти его в город, в больницу. Доктор считает, что у него поврежден череп. Вы нашли мисс Жаркову? Я имею в виду, когда вернулись без врача?

– Пока с ней все в порядке. Но дело плохо, Томми. Если приедет полиция и начнет прочесывать лес, для многих может оказаться слишком поздно.

Лицо мальчика напряглось.

– Как бы с ними ни поступили, они это заслужили, после того что сделали с отцом.

– Я не думаю, что это они его убили, Томми.

Мальчик широко открыл глаза.

– Томми, ты говорил, что не сводил глаз с матери, пока вы были в фонде. О причинах этого мы оба знаем. А что ты можешь сказать об остальных, обо всех, кто тоже был там? Боб Уилсон, мистер Трейл, мистер Ломекс, мистер Прентис? За ними ты не следил?

Томми покачал головой.

– А Нельсон? Прислуга?

– Все куда-то разошлись, сэр, – ответил Томми. – Мистер Уилсон, наверное, ушел в свой кабинет. Мистер Трейл с мистером Ломексом осматривали театр. Они потом вернулись на ленч, если, конечно, не считать, что никакого ленча не было из-за бомб. По-моему, я видел мистера Прентиса. Я помню, как он выходил из кухни, чтобы что-то передать маме. Нельсон, Фанни, Эмили и Мод помогали на кухне. Я помню, что на Нельсоне была белая куртка, а я знаю, что он всегда надевает ее, когда прислуживает в доме. Он говорит, что по его головному убору всегда можно узнать, чем он занят, – на нем или шоферская кепка, или поварской колпак, или бархатный берет, в котором он ездит верхом.

Дверной проем заполнила массивная фигура окружного прокурора. В руках у него был дробовик одного из помощников.

– Войдите в дом, оба! – крикнул он.

Джерико обнял Томми за плечи:

– Мне может очень понадобиться твоя помощь, – шепнул он.

– Какая, сэр?

– Ты и твоя мама, возможно, единственные люди, которые могут помочь мне выяснить правду.

Они подошли к Шеннону.

– Я вижу, доктор Годдард может за вас не волноваться, – заметил Шеннон. – Он не поверил вам, Джерико, и поэтому дал вам отпор.

– С ним я разберусь потом. Теперь же мне нужно, чтобы вы выслушали некоторые факты.

– Что с девушкой?

– Она останется у них, если вы мне не поверите. Давайте войдем в дом.

Раненого перенесли в гостиную и уложили на кушетку. Рядом с ним на скамеечке для ног сидел доктор Годдард. Он взглянул на Джерико и мрачно усмехнулся:

– Рад видеть вас на ногах. В основном потому, что собираюсь предъявить вам обвинение в нападении, похищении и еще в чем-нибудь, что сумеет придумать мой адвокат.

– Как он? – Джерико указал на полицейского.

– Умрет, если я не смогу отвезти его в больницу. А как ваш хиппи?

– Умрет, если они не отвезут его в больницу. Ваш подопечный ранил его в спину. Из него вытекло ведро крови.

– Если они принесут его сюда, я сделаю все, что смогу. Но я никому не позволю заставлять меня силой.

– За ним присматривают, – ответил Джерико, – кто-то привел к нему доктора Смоллвуда.

– Этого старого пьяного шарлатана!

– Но он, по крайней мере, не стал изображать из себя полисмена и постарался сделать все, что мог, для умирающего.

– Теперь выслушайте меня. Я…

– Это вы меня выслушайте, – ответил Джерико. – У меня нет времени слушать ваши рассуждения. – Он повернулся к Шеннону. – Я должен сообщить вам еще об одном убийстве. Нельсон, конюх Баумана, убит в своей квартире на втором этаже конюшни. Ему снесли полголовы выстрелом.

– Черт! Где же Фарроу?! – воскликнул Шеннон. – Эти людоеды перебьют полгорода, если их не переловить.

– И еще кое-что, – продолжил Джерико. – я убежден, что хиппи не убивали ни Баумана, ни Нельсона. Они признались, что избили вот этого, кто лежит на кушетке, но сделали это после того, как он подстрелил их парня номер один.

– Это они сказали вам, что не убивали тех двоих?

– Да.

– И вы им поверили?

– Да.

Шеннон расхохотался:

– Вас легко провести.

– Ему нужно выручить девушку, – вмешался Годдард. – Наверное, они там рассчитывают, что мы скажем: «До свидания, мы все вам прощаем».

– Может, кто-нибудь из вас наберется мужества, чтобы пойти в лес вместе со мной и лично выслушать, что они рассказывают?

– У меня никогда не было желания покончить с собой, – ответил Шеннон.

Джерико убедился в том, что в дверях столовой уже столпились все обитатели дома. Не хватало только трех служанок. Джерико машинально пересчитал присутствующих.

– Наши шансы избежать кровопролития невелики, – обратился к ним Джерико. – В лесу скрывается около пятидесяти хорошо вооруженных и кипящих ненавистью членов коммуны. Если мы не сможем остановить вооруженного и полного ненависти Фарроу, то можете рыть в Бауман-Ридж братскую могилу.

– А как вы собираетесь их останавливать? – поинтересовался Шеннон.

– Мы не должны допустить, чтобы Фарроу вошел в лес, пока не сможем дать ему ответ.

– Какой ответ?

– Кто убил Баумана и Нельсона.

– А вы знаете, кто из хиппи это сделал?

– Из них – никто.

– Помилуйте, – с отвращением протянул Годдард.

– Мы все хотим, чтобы Таня вернулась, – вмешался Ломекс, – но сказки нам в этом не помогут.

– Позвольте мне рассказать, как я себе все представляю, – снова заговорил Джерико. – Хиппи укрылись в лесу. Этот парень наткнулся на них и начал стрелять. Он ранил Конрада, который возглавляет коммуну, и они избили его. Потом они расставили дозорных вдоль кряжа. Таня возвращалась из города пешком, и они захватили ее. Но у Тани оказался некоторый опыт в уходе за больными, поэтому она попыталась оказать Конраду помощь. Примерно в это же время все, кроме Баумана, на трех машинах уехали в фонд. Хиппи видели это и решили, что дом пуст. Таня подсказала им, что в доме они смогут раздобыть лекарства для Конрада. Часть хиппи вошла в дом и в библиотеке столкнулась с Бауманом. Они оглушили его и привязали к стулу. Пока одни искали наверху лекарства, другие взяли из шкафа оружие и снаряжение, погрузили все в «корвет» Баумана, который стоял перед домом, и уехали в лес. Остальные, взяв лекарства, ушли, оставив Баумана привязанным к стулу и изрыгающим проклятия в их адрес.

– Это они вам рассказали? – поинтересовался Шеннон.

– Это они рассказывали остальным, когда вернулись в лес. Таня слышала их. Она уверена, что это не выдумка.

– И что же?

– Потом могло быть две вещи. Кто-то, кто ненавидел Баумана, по стечению обстоятельств мог в это время прийти сюда и обнаружить Баумана в том виде, в каком его оставили хиппи, то есть привязанным к стулу. Этот человек решил воспользоваться случаем, чтобы расправиться со своим врагом, свалив вину на коммуну. Это – первый вариант.

Шеннон нахмурился.

– Он вас не устраивает?

– Не совсем. Я думаю, что сюда из фонда возвращался кто-то из присутствующих, которому было известно, что Бауман остался один.

– Хорошо, Джонни, – прозвучал голос Боба Уилсона. – Это был я, ты знаешь об этом.

– Я знаю об этом, но тебя видели хиппи. Они сказали, что ты пробыл в доме не больше десяти минут. За такое время ты этого сделать не мог. Они видели, как ты вошел и вышел. Нам нужен кто-то другой.

– Почему вы считаете, что это кто-то из нас? – возмутился Уайли Прентис. В руках он держал пустой старинный бокал.

– Потому что Нельсона тоже убили. – ответил Джерико. – Он знал, кто уезжал из фонда, и потом, когда понял зачем, решил некоторое время держать это при себе. Может быть, решил воспользоваться этой возможностью для шантажа. Убийца добрался до него и заткнул ему рот. Это случилось уже после того, как все вернулись в усадьбу. Может быть, если бы у нас было время, мы смогли бы проверить, кто выходил из дома после возвращения из фонда.

– Никто, кроме тебя, – ответил Уилсон. – Ты выходил за раненым, потом за Таней. Мы же сидели, забаррикадировавшись в доме.

– Я тоже выходил, – вмешался Прентис, – когда ездил за помощью, звонил в полицию и вызывал Шеннона.

– Это могут подтвердить десятки свидетелей, – добавил Шеннон.

– Знаете, Уилсон прав. Вы – единственный, кто шатался по окрестностям и мог зайти в конюшню так, чтобы мы об этом не знали.

– Ясно, что я не мог, – возразил Джерико. – Потому что не был там. В это время я был занят тем, что пытался доставить в лес доктора Годдарда. – Он оглядел окружавшие его напряженные, недоверчивые лица. – Один из вас так и уйдет отсюда безнаказанно. Приедет полиция, и нас отвезут в безопасное место. Ломекс, вы с Трейлом уедете и не появитесь здесь до следующего года. Так и было бы, если не считать того, что хиппи решили не выпускать нас отсюда, если появится полиция.

– Что они к нам привязались? – сказал Трейл. – Мы им ничего плохого не сделали.

– Если снова начнется кровопролитие, любой человек превратится в мишень, – ответил Джерико. – Все, что вы можете сделать для своего спасения и для спасения Тани, которая может надеяться только на вас, – это вспомнить что-нибудь, что может оказаться для нас важным. Кто уезжал из фонда до того, какстало известно о бомбе? Кто покидал этот дом после того, как все вернулись сюда, и кто мог зайти в конюшню? Кто говорил или делал что-то такое, что при сложившихся обстоятельствах могло показаться странным? – Джерико вздохнул. – Судьба Тани волнует меня, она волнует нас всех, потому что она – одна из нас. Но если мы не найдем ответов, десятки людей будут обречены на бессмысленную гибель.

Воцарилось молчание.

– Где револьвер, который вы взяли у моего помощника? – спросил Шеннон.

– Его отобрали хиппи, – кивнул Джерико в сторону леса.

– Так что теперь у нас только дробовик, – заключил Шеннон.

– И винтовка Томми. Немного, чтобы отбиваться от пятидесяти хорошо вооруженных людей, если это то, о чем вы подумали. – Джерико обернулся к дверям. – Могу я поговорить с вами, Лиз?

Женщина повернула к нему лицо с отсутствующим, неопределенным выражением.

– Я не смогу ответить на ваши вопросы, Джерико.

– У меня есть и другие, – ответил Джерико. – Может быть, если мы оставим мужчин одних, им будет легче решить, как они должны поступить. Потому что если мы не предпримем чего-нибудь как можно скорее, то с нами что-то случится. И с Таней тоже. – Он взял Лиз за руку и повел в опустевшую столовую. Она шла неохотно, почти упираясь. Но стоило им закрыть за собой дверь столовой, как она тут же направилась к буфету, открыла дверцу и достала бутылку скотча.

– Выпьете? – спросила она как будто издалека. – Или кофе?

Он подошел к ней и перехватил ее руку, чтобы она не могла налить себе виски.

– Лиз, мне неизвестно, что вы чувствуете. Потрясение и отчаяние, конечно. Мы все это чувствуем. Вы потеряли мужа, переживаете за сына. Но что вы чувствуете в самой глубине души?

– Я так рада, Джерико! Так чертовски бессовестно рада! – прошептала она, как будто опасаясь, что кто-нибудь ее услышит. – Это достаточно прямой ответ на ваш вопрос?

– Вы ненавидели его?

– Я свободна, – ответила она, – свободна от его тирании. Много лет я любила его всем сердцем, пока не потеряла, но теперь я от этого свободна. Свободна от постыдной необходимости бросаться к вам только для того, чтобы отомстить ему. Вы спрашивали, кто кричал тогда, ночью. Это была Джуди, подружка Дэвида, которая открыла, что в боли есть наслаждение. А я, я пошла к вам, надеясь, что Алекс, узнав об этом, будет оскорблен. Что его гордыня наконец будет уязвлена.

– Так и оказалось?

– Вы подумали, что я приходила к вам за помощью. Мне действительно нужна была помощь. Ведь после завтрака вы Джуди не видели? Алекс отправил ее в Нью-Йорк, пока вы ездили в город. Она ждет его там в его личной квартире. Я знала, что он украл ее у Дэвида, и знала, в каком аду мне предстоит жить. Мне хотелось хоть как-то протестовать против этого. Он не хотел меня, Джерико, но не мог вынести, чтобы я досталась кому-нибудь другому. Для него была невыносима мысль, что кто-то может обладать тем, что принадлежит ему.

– Постарайтесь собраться с мыслями, Лиз. Понимаете, я знаю, что вы не убивали его. Сын подтвердит ваше алиби. Он наблюдал за вами, чтобы выяснить, какие именно посторонние мужчины вас интересуют.

– О Господи!

– Забудьте сейчас о хиппи. Я положительно ручаюсь за них. Если бы они вообще не существовали, а вы вернулись домой и обнаружили вашего мужа зверски убитым, на кого бы вы подумали?

Она в упор посмотрела на него:

– Знаете, он всю жизнь только и делал, что наживал себе врагов. Никто из тех, кто был связан с ним деловыми или любовными отношениями, или просто знакомые из общества не упустили бы шанса расквитаться с ним. Ненависть к нему была так сильна, что многие не остановились бы и перед убийством. Но вы имеете в виду присутствующих?

– Да.

– Знаете, кто ненавидел его больше, чем остальные? Нельсон! Звучит как насмешка, верно? В сейфе у Алекса лежит письмо с надписью: «Распечатать в случае моей насильственной смерти». Нельсон закончил колледж и был брокером на бирже. Потом связался с Алексом. Он попытался играть за его счет и в конце концов украл из фирмы солидную сумму. Алекс обнаружил это и помог ему покрыть недостачу, но потом превратил Нельсона в раба.

– Но его убил не Нельсон.

– Боб Уилсон ненавидел его. Алекс отбил у него девушку, которую Боб любил. Уайли Прентис сделал блестящую карьеру как юрист, став человеком Алекса. Ему хорошо платили, но сколько раз он был опозорен и осмеян, когда пытался покрыть неблаговидные делишки Алекса.

– А Трейл, Ломекс?

– Не знаю, Джерико. Но кто бы ни появился в этом доме, из всех он извлекал какую-то выгоду, все были средством для достижения какой-то цели. Я всегда спрашивала себя, как он их заставил. Вы тоже не хотели приезжать в Бауман-Холл.

– Но я приехал, хотя никогда не слышал об Алексе.

– И не провели здесь и одной ночи, как ощутили весь ужас этого дома. Господи, Джерико, да знаете ли вы, что это я во всем виновата? Я пришла ночью в вашу комнату, чтобы оскорбить Алекса, и это привело к тому, что он попытался вас убить, а это в свою очередь привело к тому, что вы поехали в полицию, а полиция – в коммуну… Дом, который построил Джек.

– Подумайте, Лиз. – Джерико взял ее за плечи и легонько тряхнул. – Злоба, которая закончилась этой вспышкой, могла копиться годами, но что-то заставило ее прорваться именно сегодня. Не упоминал ли Алекс о какой-нибудь ссоре? Может быть, он одержал одну из своих мелких садистских побед над кем-нибудь, что и обернулось для него смертью?

Лиз взглянула на него:

– Знаете что, Джерико? Если бы я знала, кто убил Алекса, то подумала бы, прежде чем кому-нибудь сказать об этом.

– Таня может погибнуть, пока вы размышляете, – воскликнул Джерико, – десятки горожан, полицейских и хиппи могут умереть, пока вы решаетесь.

Она медленно покачала головой:

– Я правда не знаю, Джерико. Когда вы сообщили мне об этом, у меня в голове промелькнуло имя: Дэвид. Дэвид Прентис. Он ведь сбежал с хиппи, а это убийство в их манере. К тому же Алекс отбил у него девушку. Но…

– Это не мог быть Дэвид. Мы оба были у Уолтура. И вернулись мы тоже вместе. Когда мы вошли в дом, Алекс был уже при смерти, правда, мы тогда об этом не знали. Дэвид подумал, что это сделали его друзья, поэтому и сбежал от меня.

Через французское окно Джерико увидел, как к дому приближается полицейская машина. Она двигалась не по шоссе, а со стороны конюшни.

– В усадьбу можно проехать мимо конюшни?

Лиз кивнула:

– Там служебный подъезд. Обычно им пользуются поставщики, но мы и сами часто так ездим.

Машина миновала конюшню, но остановить ее никто не попытался. Должно быть, хиппи уже рассеялись по лесу. Пассажиров машины они явно не видели. Последние прошли мимо окна столовой и направились к парадному входу. Одним из них был лейтенант Фарроу.

Спустя мгновение дверь отворилась и в столовую заглянул Боб Уилсон.

– Фарроу здесь, – сообщил он, – и требует вас обоих.

«Вот-вот начнется стрельба», – мелькнуло в голове у Джерико. Лиз направилась к буфету и налила себе виски. Джерико подошел к своему другу, стоявшему в дверях.

– Шеннон повел копов наверх, – продолжил Уилсон. – Ты действительно веришь, что это не хиппи?

– Уверен, что не они.

– Лиз смогла чем-нибудь помочь?

– Нет.

Уилсон бросил взгляд в сторону лестницы.

– Никто больше не должен умереть из-за этого, – тихо и зло прошептал он. – Чем я могу тебе помочь, Джонни? Ты уверен, что их угрозы насчет Тани серьезны?

– Око за око. – Из груди Джерико вырвался глубокий вздох. – Во всем этом есть что-то ненормальное, Боб. Если не удастся уговорить Фарроу подождать, пока мы не доберемся до истины, он отправится прямо в лес, после чего поймет, что ему не обойтись без подкрепления. Благодаря тому, что в его машине есть радио, через пятнадцать минут лес будет наводнен еще сотней парней. Как только хиппи увидят их в лесу, первым делом избавятся от Тани. Знаешь, что будет дальше?

– Что?

– Я сам пойду туда, найду того, кто это сделал, и тоже убью его. Чем я хуже них или Фарроу? Сегодня утром я назвал это чумой насилия. Это болезнь, причем заразная.

– А если тебе удастся его уговорить?

– Одному Богу известно, что тогда будет. Мне не за что уцепиться. Похоже, что Баумана ненавидел весь белый свет.

– Аминь.

– Но ведь кто-то его убил.

По лестнице спускались Фарроу, Макс Шеннон и доктор Годдард в сопровождении полицейского. Лейтенант выглядел потрясенным и злым. Он потрогал царапины на лице.

– Итак, мистер Джерико, все говорит за то, что денек у вас выдался не из легких. – Он повернулся к полицейскому. – Обратитесь по радио к населению и соберите всех имеющихся в наличии мужчин. Нам нужно как можно больше добровольцев. Позаботьтесь об оружии и боеприпасах.

– Есть.

– Подождите, – прервал их Джерико.

– Мистер Шеннон вкратце ознакомил меня с вашей теорией, – ответил Фарроу. – Так вот, я в нее не верю.

– Позвольте я сам вас кое с чем ознакомлю, прежде чем вы наводните эти места скорыми на расправу недоумками. Небольшая отсрочка ничего не изменит.

– Мы и так откладывали слишком долго, пока искали в фонде несуществующие бомбы.

– Вызовите кого-нибудь, у кого-нибудь есть опыт в расследовании убийств, – предложил Джерико. – В библиотеке на витрине с ружьями и в спальне Томми должны были остаться отпечатки пальцев. Поверьте, вы обнаружите такое, что будете очень удивлены.

– Город охвачен страхом, – ответил Фарроу. – Через пару часов стемнеет. Если мы не переловим этих типов, никто не будет чувствовать себя в безопасности. Надеюсь, вы скажете, где они находятся.

– Понятия не имею, – ответил Джерико.

– Вы были там и разговаривали с ними, теперь вы вернулись и пытаетесь выторговать им уступки.

– Они тоже не сидят на месте.

– И таскают с собой раненого?

– Этот раненый уже в городе, в больнице. Его отвез доктор Смоллвуд.

– Проверьте, – обратился Фарроу к полицейскому.

Полицейский бросился к выходу.

– Подождите минутку, – остановил его Джерико. – То, что я вам скажу, не теория, а факты. Их там около пятидесяти человек, вооруженных до зубов. Когда вы пойдете за ними, терять им будет нечего. Они попрятались – кто в кустах, кто под деревьями. Каждый рассчитывает сделать хотя бы один удачный выстрел, а некоторые надеются на большее. Скажите, вы готовы к потерям в количестве пятидесяти с лишним человек?

– Слушая вас, я начинаю думать, что стоит вызвать Национальную гвардию, – вмешался Шеннон. – Фарроу, может быть, мне следует связаться с губернатором?

– К тому же выходить из дома с вашей стороны было бы чистым безумием, Фарроу, – продолжал Джерико. – Утром вы убили девушку. Ах да, я подтверждаю, что это произошло в порядке самообороны. Но не думаю, что это облегчит вашу участь. У каждого из этих пятидесяти припасена для вас пуля.

У Фарроу задергалась щека. Он поднес к ней руку, затянутую в перчатку.

– За себя я не боюсь, – ответил он, но прозвучало это неубедительно.

– Если вы перестанете лелеять мечты о кровопролитном сражении и начнете расследование убийства, профессиональное и свободное от эмоций, вот тогда мы сможем спасти множество человеческих жизней, – заключил Джерико.

– Нужно послать кого-нибудь в конюшню, чтобы осмотреть тело Нельсона, – поддержал его Шеннон.

– Не советую, – возразил Джерико. – Я сам могу вам сказать, что застрелили его в упор, следов борьбы в комнате нет. Поэтому я считаю, что это был кто-то, кого он знал.

– Это разрушает вашу версию, что это был кто-то из присутствующих, Джерико, – заметил Шеннон. – Вспомните, какое у нас было оружие. Револьвер вы взяли с собой в лес и говорите, что там его отобрали у вас хиппи. Дробовик я не выпускал из рук ни на минуту. Винтовка Томми у помощника, который охраняет комнату наверху. Так что ни у кого из нас не было оружия, чтобы убить Нельсона.

– Во-первых, утверждать этого мы не можем. Обыщите нас, обыщите комнаты, обшарьте весь дом.

– Вы сами говорили, что все оружие унесли хиппи.

– Мы не учли, что у Баумана был полицейский револьвер тридцать восьмого калибра.

– Хиппи могли взять и его.

– Они не упоминали об этом.

– Милые ребята! – саркастически бросил Фарроу.

– Я считаю, что револьвер взял убийца, – заявил Джерико, – и воспользовался им, чтобы застрелить Нельсона. Я думаю, что оружие и сейчас у него в таком месте, где в случае необходимости он сможет легко до него добраться.

– Положить конец этим вздорным измышлениям мы можем, только опровергнув их, – сказал Фарроу. – Кто желает подвергнуться обыску?

В ответ послышался одобрительный ропот.

– Отлично, становитесь в ряд. Свенсон, обыщите их.

Полицейский вернулся от дверей. Томми Бауман ухитрился оказаться в шеренге первым. Полицейский похлопал по его бокам поверх одежды и отпустил.

Стоявший ближе к концу Уайли Прентис буркнул, что хочет выпить, и направился в столовую.

– Подождите, пока вас не обыщут, Прентис, – обратился к нему Джерико.

– Да бросьте, Джерико! Мне просто нужно промочить горло.

Джерико быстро шагнул вперед и перегородил дверь столовой. Его голубые глаза холодно блеснули.

– Я кое-что начинаю понимать, Прентис. Я не видел, как вы возвращались, когда ездили за помощью и вызвали Шеннона. Я тогда поднялся на гряду, чтобы поговорить с Томми, а Нельсон как раз повел лошадей в конюшню. Когда мы с Томми шли сюда, вы выходили из машины. Я не видел, как вы подъехали, но ваша машина была припаркована в противоположном направлении по сравнению с другими. Тогда я не придал этому никакого значения. Теперь же мне ясно, что это означает. Вы возвращались по другой дороге.

– Именно, – ответил Прентис, – так короче.

– К тому же эта дорога проходит мимо конюшни. Вам нужно было заглянуть к Нельсону, потому что он знал, что вы уезжали из фонда и возвращались в усадьбу.

– Какой вздор! – воскликнул Прентис.

– Что между вами произошло? Он пытался шантажировать вас, и вы испугались, что это может продолжаться до самой вашей смерти? Поэтому вы убили его? – Джерико сделал шаг вперед. – Вы не будете возражать, если я проверю, нет ли у вас оружия?

– Буду, – ответил Прентис неожиданно усталым голосом.

Он сделал неуловимое движение и расстегнул пиджак. Теперь в его руке был револьвер, который он вынул из-за пояса. Прентис повел стволом перед потрясенными лицами окружавших его людей:

– Вам следует знать только одно: я рад, что этот подонок мертв. Давным-давно мне следовало с ним покончить.

Прентис развернулся и бросился в столовую.

Это произошло настолько быстро и неожиданно, что на мгновение все застыли на месте. Опомнившись, Джерико кинулся вдогонку. Когда он вбежал в столовую, Прентис уже стоял в проеме французского окна.

– Назад! – крикнул он Джерико и выстрелил.

Джерико упал на пол и перекатился за тяжелый обеденный стол. К счастью, выстрел не попал в цель, – очевидно, у Прентиса не было опыта в обращении с оружием.

Джерико поднялся на ноги. Из вестибюля доносился голос Фарроу, громко отдававшего приказы. Через окно Джерико увидел, как Прентис нырнул за живую изгородь и побежал в лес. Фарроу, а с ним и все остальные выскочили на террасу.

– Схватите его! – приказал полицейскому Фарроу.

– Не выходите! – крикнул ему Джерико и подбежал к Фарроу. – Если вы войдете в лес в форме, начнется бойня, а этого нельзя допустить. Разрешите мне привести его. Разрешите мне передать хиппи, что все кончилось.

– Ничего не кончилось, – возразил Фарроу.

– Вы можете начать сначала, но в рамках закона.

– Он прав, – согласился Шеннон. – Свяжитесь с хиппи, Джерико, если удастся. Скажите им, пусть возвращаются к Уолтуру и вызывают своего адвоката. Я заеду к нему.

Джерико повернулся, чтобы идти.

– Не переживайте из-за Прентиса, – добавил Шеннон. – Куда он денется, бедолага?

– Наверное, он рассчитывает найти в лесу Дэвида, – предположил Джерико. – Только его там нет. Дэвид помогал доктору Смоллвуду отвозить раненого в больницу.

Солнце клонилось к закату, его последние лучи освещали сумеречный лес. Джерико бегом преодолел открытое пространство и, не прячась, зашагал по лесу. Несколько раз он останавливался, надеясь услышать шаги Прентиса.

Он начал подниматься на кряж, когда в сотне ярдов слева от него раздался выстрел. Джерико побежал. Тане конец, если Прентис в кого-нибудь выстрелит.

Он взлетел на пригорок и посмотрел вниз, на поляну, на которой утром лежал раненый Конрад. На поляне лицом вниз лежал Прентис. Джерико показалось, что он корчится от боли. Джерико скатился вниз и подошел к лежащему. Револьвер тридцать восьмого калибра валялся в нескольких ярдах от Прентиса на подушке мха.

– Вы ранены? – спросил Джерико, опускаясь на колени около адвоката.

Прентис обернулся к нему. Его лицо скривилось от боли.

– Кто-то выстрелил у меня над головой. Я упал, – проговорил он, хватая ртом воздух. – Шесть недель назад я перенес третий инфаркт. Наверное, это четвертый. Я надеюсь, Джерико, что это он.

– Постарайтесь успокоиться. Вы искали Дэвида, но его нет в лесу. Он повез раненого в больницу. Лежите спокойно, я постараюсь привести кого-нибудь на помощь.

– Нет! – Руки Прентиса клещами впились в запястья Джерико. – На это нет времени. Я хотел объясниться с Дэвидом, хотел, чтобы он понял… Теперь вам придется передать ему то, что я скажу.

– Вы отнимаете у себя последнюю возможность.

– Какую возможность? Быть отданным под суд? Услышать, как меня станут поливать грязью? Выслушайте меня и передайте Дэвиду… и оставьте при себе ваши соболезнования, если они у вас возникнут. Ни один человек, кроме Дэвида, не должен знать о том, что я скажу.

– Вы не обязаны мне рассказывать.

– Это для Дэвида! – прошептал Прентис. – Его мать – моя жена – была на двадцать лет моложе меня. Я любил ее. Господи, как я ее любил! Но Алекс отнял ее у меня, он всегда поступал так с женщинами. Она просто заболела от стыда. А я… из-за своей жадности я притворялся, что ничего не знаю об этом, и я продолжал работать на Алекса. Марджори не смогла вынести этого и однажды вечером приняла смертельную дозу снотворного. Это расценили как несчастный случай, но на самом деле все было не так. Я – подлец, Джерико. Подлец и ничтожество. Я не порвал отношений с Алексом, благодаря ему я разбогател. А вчера вечером все повторилось. Только на этот раз он украл девушку у Дэвида. Будь он проклят! Я видел, что происходит, и понял, что не позволю ему сделать это.

Приступ боли заставил его замолчать.

– Лежите спокойно. Вы поехали в фонд вместе со всеми, а не на своей собственной машине. Потом вы решили вернуться, чтобы предостеречь Баумана, так?

Прентис кивнул:

– Я хотел только предостеречь его. Поэтому попросил ключи от одной из машин у Нельсона. Когда я вернулся в усадьбу, то обнаружил Алекса в кабинете привязанным к стулу. Он был в истерике от злости и выкрикивал что-то о коммуне. Я не знаю, сможете ли вы понять. Он был беспомощен, и вся ненависть, что накопилась во мне за эти годы, вдруг разлилась как желчь. Мне захотелось причинить ему боль, мучить его. Мне захотелось его убить. Он заорал на меня, и я ударил его что было силы. Потом на меня как будто что-то нашло. Я вспомнил, что у Томми есть охотничий нож. Бог знает почему, но, вместо того чтобы пойти и взять нож, я перенес наверх Алекса. Я не помню, как я это сделал. Я был вне себя, и это придало мне силы. Мне приходилось читать о хиппи и о серии убийств, прокатившихся по стране. Люди подумают, что это сделали хиппи, решил я и… – Прентис вздрогнул и на мгновение умолк. – Я сошел с ума от ненависти, я был в крови с ног до головы. Тогда я пошел в свою комнату и переоделся. Окровавленную одежду я отнес в подвал и сжег в печи. Потом вернулся в фонд. Я был уверен, что, когда Алекса обнаружат, все подумают, что это дело рук хиппи.

– Но вмешался Нельсон.

– Да. Когда я позвонил Шеннону и ехал обратно, я остановился возле конюшни, вы правильно догадались. Ему все было известно, он издевался надо мной и требовал непомерную сумму. У меня с собой был револьвер Алекса, и я застрелил его. Я… – Он не договорил.

Предсмертный крик вырвался из его искривившихся губ, и голова упала набок.

Джерико долго стоял на коленях. Наконец он поднялся и почувствовал, как ноет каждая косточка в его теле. Он поднял голову и на вершине гряды увидел бомбометателя, амазонку и еще полдюжины вооруженных хиппи и с ними Таню.

– Это он? – крикнул бомбометатель сверху.

Джерико утвердительно кивнул.

– Вас ничего не просили нам передать?

– Кое-что просили, – ответил Джерико. – Они не придут.

Они казались ему нереальными, как мираж. Потом он увидел, как они отпустили Таню, и она побежала к нему. Он тоже побежал ей навстречу.

Хью Пентикост Убереги ее от дурного глаза

Часть I

Глава 1

Невозможно вписать Джона Джерико в модный сейчас образ антигероя. Его габариты и внешность никак не укладываются в это прокрустово ложе. Ростом он шесть футов и шесть дюймов, весом – в добрых двести сорок фунтов[1], из которых на жир не приходится и унции. Добавьте к этому густые рыжие волосы и такого же цвета бороду и вы поймете, что такие люди нечасто встречаются на наших улицах. Более всего он напоминает мне викинга, перенесшегося к нам из далекого прошлого.

Выделяется он и на вечеринках. Если ему скучно, сидит как истукан, если весело – голос его восторженно гремит, бьющая из него энергия готова смести все и вся. По профессии он художник, и его работы, выставленные во многих музеях и частных коллекциях, вызывают много споров. Он рисует то, что видит и чувствует, в ярких тонах. Из черт характера главная в нем – стремление помочь слабому, будь то один человек или группа людей. Рисует он сердито, и зритель либо сразу становится его поклонником, либо шарахается в сторону. Его можно или любить или ненавидеть.

Впервые я встретил Джерико в Корее почти пятнадцать лет тому назад. Я служил в армейской разведке Джерико – в группе коммандос, выполняющей задания командования за линией фронта. Разумеется, в те дни он обходился без бороды. С первого взгляда меня поразило несоответствие его могучей фигуры и грациозной походки. В мои обязанности входило составление подробных отчетов о действиях коммандос. О Джерико отзывались как о человеке, не ведающем страха. Последнее отнюдь не означало, что он невероятно храбр. При отсутствии воображения можно не признать опасности. Если человек не подозревает о ее существовании, ему не нужна храбрость, чтобы смело встретить ее. Но, по мере нашего знакомства, я убеждался, что воображения у Джерико хватает на двоих. Его ярко-синие, находящиеся в постоянном движении глаза ухватывали мельчайшие детали. Эта особенность впоследствии позволила ему стать очень хорошим художником.

В Корее наши отношения оставались чисто профессиональными, а подружились мы позднее, вернувшись домой и демобилизовавшись из армии. Наверное, нас свела воедино наша абсолютная несхожесть. Я, Артур Холлэм, низенький, толстенький, люблю сидеть и слушать. Люблю и поесть, причем вкусно. В некотором смысле я – гурман, для Джерико же пища – горючее, необходимое для поддержания работы двигателя, то есть тела. Я играю в бридж, трик-трак, шахматы. Джерико покоряет горные вершины и борется с несправедливостью. У меня голова что компьютер. Я вбираю в себя информацию и перерабатываю ее для последующего использования в моих романах, которые пишу в стиле Кафки. Я – бесстрастный наблюдатель, увиденное и услышанное мною становится фоном, на котором разворачивается их действие. Джерико живет тем, что видит и слышит. В его суждениях нет полутонов, только черное и белое. Что-то он считает правильным, что-то нет. С последним он борется не на жизнь, а на смерть. Он не может пройти мимо несправедливости, он всегда протянет руку помощи больному, раненому, слабому. Кажется, я никогда не слышал от Джерико фразу: “Пусть это сделает Джордж”.

Я охарактеризовал этого необычного человека, пусть и в самых общих чертах, для того, чтобы вы поняли, почему он вступил в борьбу с целым городом, почему вмешался в судьбу трагически несчастной женщины, которая сама относила себя к “ходячим мертвецам” – людям, не видящим смысла в жизни, но продолжающим жить из-за боязни смерти.

Своим домом Джерико считает студию в Джефферсон-Мьюс, в той части Нью-Йорка, что называется Гринвич-Вилладж, но бывает он там редко. Скорее, это склад для его картин и бесчисленных эскизов, которые он успевает нарисовать, странствуя по свету. Время от времени он решает завязать с крестовыми походами и осесть в каком-нибудь тихом местечке, забыв обо всем, кроме живописи. Во всяком случае, говорит он об этом так часто, что я уже начал пропускать его слова мимо ушей, зная, что он никогда этого не сделает. Вот и в тот день, когда мы обедали в ресторане клуба “Игроки”, он поделился со мной желанием уделить пару месяцев пейзажам, а я взял, да поймал его на слове. У меня был экземпляр “Сэтедей ревью”, и я сразу открыл раздел “Разное”. Там можно найти все, что душе угодно. И я тут же отыскал студию для художника”, сдававшуюся в аренду на три месяца, поскольку ее владелец отправлялся в Европу.

– Или поезжай, или прекрати эти разговоры, – и я протянул журнал Джерико.

Следующим утром Джерико сел в свой ярко-красный, как пожарная машина, “мерседес” и покатил в Кромвель, штат Коннектикут. Он хотел показать, что действительно намерен рисовать пейзажи. Уехал он в понедельник. Я полагал, что мы увидимся за обедом в четверг. Едва ли он высидел бы больше в мире и покое. Каким же я оказался наивным. Там, куда приезжал Джерико, не оставалось ни мира, ни покоя.

Студия оказалась маленьким чудом. Прилепилась она к вершине холма, прямо над городом с его церковью времен Революции, шпиль которой возвышался над кронами деревьев, и озером Кромвель. Дело происходило в ноябре, буйные краски осени уступили место серо-бурому цвету с пятнами зелени хвойных деревьев на окружающих город холмах да белыми полосками стволов берез. Но для Джерико каждый цвет имел тысячи оттенков, так что первые два дня он не отходил от мольберта. В среду же, ближе к вечеру, он понял, что после приезда в Кромвель еще ни разу не поел как следует, питаясь только консервами, которые запивал галлонами кофе.

Поэтому он сел в машину и поехал в “Макклюэ хауз”, ресторанчик, который заметил по пути в студию. Войдя в небольшой, уютный, отделанный деревом зал, он заказал бифштекс, салат из овощей, французский батон и вермонтский сыр. Все это он запивал дешевым “кьянти”. К сожалению, в винах он совершенно не разбирался.

Пока он набивал табаком трубку в ожидании кофе, небо разверзлось, чтобы окатить город холодным дождем. Внезапно поднялся сильный ветер. Где-то вдали заурчал редкий для такого времени года гром. Джерико садился в “мерседес” под чистым небом, поэтому не взял с собой ни плаща, ни шляпы. Ресторан к тому времени уже наскучил ему. Начали шуметь завсегдатаи в баре. Пианист играл слишком громко. Джерико заплатил по счету и направился к выходу. Дождь лил как из ведра. Он мог утонуть, не дойдя до автомобиля. К нему подошел мужчина с загорелым лицом, седыми, коротко стриженными волосами, в клетчатом пиджаке спортивного покроя и серых брюках.

– Я Морис Макклюэ, владелец ресторана. А вы – Джон Джерико, не так ли? Вы сняли студию Мартиню?

Джерико кивнул. Пожал крепкую руку Макклюэ.

– Я знаком с вашим творчеством, мистер Джерико. Был на выставке ваших картин, которые вы нарисовали в Конго. Прекрасная работа.

– Благодарю, – сухо ответил Джерико. Похвалы дилетантов не трогали его, он уважал только мнение профессионалов.

– Когда вы только пришли, я заметил, что вы без плаща, – продолжал Макклюэ. – Я попрошу кого-нибудь проводить вас до автомобиля с зонтом. Как обед?

– Отличный.

– Надеюсь, вы еще приедете к нам.

– С удовольствием.

Расположение духа Джерико оставляло желать лучшего. Дружелюбие Макклюэ казалось ему наигранным. Ему хотелось побыстрее добраться домой и, по возможности, сухим.

Один из официантов, раскрыв большой зонт, проводил Джерико на автостоянку. Он сунул официанту доллар и сел за руль “мерседеса”. Лишь несколько капель упали на плечо его твидового пиджака.

Дождь и не думал стихать, так что канавы по обе стороны дороги превратились в мутные потоки. Фары пробивали лишь несколько футов сплошной пелены.

Женщина появилась перед машиной внезапно, но Джерико проявил отменную реакцию. Вывернул руль налево, чуть притормозил левой ногой и надавил правой на педаль газа. “Мерседес” заскользил юзом, его крыло разминулось с женщиной не более чем на фут, а передние колеса оказались в придорожной канаве. Ремень безопасности уберег Джерико от удара грудью об руль. Уголком глаза он заметил, что женщина упала лицом вниз на черный, блестящий от воды асфальт. Он знал, что не сшиб ее, но, возможно, она испугалась визга тормозов, отпрянула в сторону и, потеряв равновесие, упала.

Джерико посидел, приходя в себя, чувствуя, как на теле выступает пот. А затем дал волю словам. При необходимости ругался он, как бывалый матрос.

Отведя душу, он поднял воротник пиджака и отстегнул ремень безопасности. Открыл ящичек на приборном щитке, достал фонарь. И вылез в дождь, кляня всех и вся. Луч фонаря осветил женщину, лежащую на разделительной полосе. Джерико подошел, присел рядом с ней.

– С вами все в порядке?

Женщина не шевельнулась, ничем не показала, что слышит его. Ее фланелевый костюм и маленькая шляпка промокли насквозь. Джерико направил фонарь ей в лицо. Веки оставались закрытыми. Он толкнул ее. Никакой реакции. Конечно, Джерико не мог оставить ее на дороге. Поднял, как пушинку, и понес к “мерседесу”. Открыл переднюю дверцу, осторожно усадил ее и тут же захлопнул дверцу. Женщина привалилась к дверце, голова упала на грудь.

Джерико обошел автомобиль, сел за руль. Пиджак пропитался водой. Волосы слиплись, на бороде блестели капельки воды. Он вытащил из кармана носовой платок, вытер лицо и руки. Женщина так и сидела, привалившись к двери. Он наклонился к ней, протянул руку, чтобы нажать стопорную кнопку. Его окатило волной перегара. Он коснулся руки женщины. Холодная как лед.

– Она была пьяна, – говорил мне потом Джерико. – Нализалась до чертиков. У меня даже возникло желание открыть дверцу и вывалить ее в кювет.

К пьяницам отношение у Джерико однозначное. Сам он не трезвенник. И не против шумной пирушки. Но терпеть не может тех, кто пьет ради того, чтобы пить. Он презирает мужчин, которые норовят усесться в уголке, опрокидывая стопку за стопкой. А уж пьяных женщин не переносит.

– Они забыли о том, ради чего живут на свете, – частенько слышал я от него. – Они перестали украшать нашу жизнь.

Разумеется, он не мог оставить женщину на дороге, пьяную или трезвую. Завел мотор “мерседеса”, дал задний ход. Вырулил обратно на асфальт и поехал к Кромвелю. По пути пару раз взглянул на женщину. Лет тридцати, не больше. В другом месте и при других обстоятельствах ее можно было бы назвать красавицей.

У самого въезда в город находилась бензоколонка и мастерская по ремонту автомобилей. Джерико останавливался там в понедельник, когда приехал в Кромвель. В “мерседесе” забарахлило зажигание, и механик быстро все отрегулировал. На этот раз он подъехал к бензоколонке. Потряс женщину за плечо.

– Мы приехали.

Она не ответила, не пошевельнулась. Только высокая грудь мерно поднималась и опускалась под мокрой одеждой.

Джерико выскочил из автомобиля и шмыгнул под навес бензоколонки. Юноша в комбинезоне приветствовал его улыбкой.

– Ну и в ливень же вы угодили.

– Да, не повезло, – кивнул Джерико.

– Если вы хотите заправить машину, мистер Джерико, подайте чуть вперед.

Похоже, весь Кромвель знал, кто он такой. Продавец бакалейного магазинчика, где он покупал консервы, Макклюэ, теперь вот этот парень. Наверное, агент по продаже недвижимости, через которого он снял студию, сообщил всему городку о его приезде.

– Посоветуйте, что мне делать, – обратился Джерико к юноше. – На дороге я едва не наехал на пьяную женщину. Она отключилась. Может, вы знаете, кто она? Ее же надо отвезти домой.

– Сейчас посмотрю, – юноша накинул дождевик и прошел к “мерседесу”. Глянул на женщину и тут же вернулся под навес, на его лице появилось странное выражение.

– Это Марсия Поттер.

– Так кому нам позвонить?

– Я думаю, ее мужу. Джиму Поттеру.

– Что ж, давайте ему позвоним.

Они прошли к телефону-автомату. Юноша нашел в справочнике нужный номер, Джерико бросил в прорезь десятицентовик, набрал номер. Им ответили длинные гудки. Похоже, никто не собирался снимать трубку в доме Поттеров.

– У вас в городке должен быть полицейский, не так ли? – спросил Джерико.

– Вик Салли, – ответил юноша.

– Так позвоним ему, – Джерико начал проявлять нетерпение.

– Тогда ей придется туго, – юноша взглянул на “мерседес”.

– Ну и черт с ней. Я не собираюсь торчать здесь всю ночь, – рявкнул Джерико.

– Она освобождена условно. Если Салли найдет Марсию пьяной, он арестует ее. Если она снова появится на людях выпивши, ей придется отсидеть год за решеткой.

– Снова?

– Она – алкоголичка, но ее нельзя не пожалеть. В июне ее ребенок утонул в озере. Мальчик, восьми лет.

– Это ужасно, – покачал головой Джерико.

– Конечно. Видите ли, она заснула на берегу и не услышала, как ребенок звал на помощь. Муж, естественно, винит ее в смерти сына. Да и остальные тоже. Никто не питает особых симпатий к алкоголикам. Но парень у нее был хороший, крепкий, здоровый мальчик.

Примерно два месяца тому назад она и ее муж обедали в “Макклюэ хауз”. Она, естественно, набралась.

– Муж покупал ей спиртное? – синие глаза Джерико внезапно зажглись холодным огнем. Любой пьяница – идиот. Но алкоголик-то – больной человек.

– Наверное, – юноша пожал плечами. – Они обедали вместе.

– Разве можно приводить алкоголика туда, где пьют?

– А куда еще? “Макклюэ хауз” – единственное приличное заведение в городе.

– Я проезжал “Молочную королеву”.

Юноша рассмеялся.

– Уж туда-то Поттеры не пошли бы никогда.

– И напрасно. Так что произошло?

– Две женщины за соседним столом судачили о ней, говорили, что она виновата в смерти ребенка. Она их услышала. Взяла бутылку и набросилась на них. К счастью, она их не убила. Разумеется, они обратились в суд. Судья пожалел миссис Поттер. Он понимал, каково ей после смерти сына, и подчеркнул, что терпеть не может сплетен. Он дал ей год условно, при условии, что она бросит пить на людях. Если Салли заберет ее в пьяном виде, она тут же отправится за решетку.

Запьешь тут, подумал Джерико. Восьмилетний сынишка!

– Где она живет?

– Примерно в миле от города по Дороге 4. Справа увидите почтовый ящик с надписью “ПОТТЕР”.

– Давайте окажем даме услугу, – вздохнул Джерико. – Вы нас не видели, так?

– Конечно, – улыбнулся юноша.

Едва ли он будет держать язык за зубами, подумал Джерико, направляясь к машине...

Марсия Поттер долго находилась под дождем, если шла пешком от дома до того места, где ее подобрал Джерико. Дорога 4 начиналась на другой стороне города. Она отшагала четыре или пять миль.

Дом Поттеров он нашел легко, не только по почтовому ящику, но и по освещенным окнам.

Джерико свернул на подъездную дорожку и нажал на клаксон. Безрезультатно. Во всех окнах горел свет, но гудка, похоже, никто не услышал. Он вновь попытался разбудить Марсию. Та застонала. Ругаясь, Джерико вылез из кабины. Дождь лил с той же силой. Открыл дверцу со стороны сиденья пассажира. Если б он не подхватил Марсию, она вывалилась бы на грязную подъездную дорожку.

С нею на руках он поднялся на крыльцо, нажал кнопку звонка. Никто и не подумал открыть ему дверь.

– Есть тут кто-нибудь? – раздраженно заорал он, но ответа не получил.

Тогда Джерико повернул дверную ручку. Дверь подалась, и порыв ветра тут же распахнул ее. Он внес женщину в дом и ногой закрыл за собой дверь.

В гостиной, все еще держа ее на руках, осмотрелся. Комната ему понравилась. Добротная мебель, удобное, обтянутое красной кожей кресло, полки с книгами, китайская ширма в одном углу. Поттеры подбирали вещи, которые им нравились, не думая о том, как они сочетаются друг с другом. Чувствовалось, что это жилая комната, а не музей. На низком кофейном столике он заметил пустую бутылку из-под шотландского виски, ведерко со льдом и бокал. Марсии Поттер, понял он, не хватило одной бутылки, и она отправилась на поиски второй.

– В тот момент я начал думать так же, как жители Кромвеля, – потом признался он мне. – Марсия уже не вызывала у меня добрых чувств.

Дверь в дальнем конце комнаты вела в коридор. Джерико с Марсией на руках пересек гостиную, вошел в коридор, заглянул в первую дверь по правую руку и, похоже, попал в комнату Марсии. На столике у кровати горела лампа. Флаконы с лосьонами, духами, одеколоном, баночки с кремом и пудрой стояли на туалетном столике под зеркалом.

Джерико опустил Марсию на кровать. Он сделал все, что мог. И теперь имел полное право ехать домой и переодеться. Кому приятно ходить во всем мокром. Он уже поворачивался к двери, когда заметил фотографии, лежащие на столике. Фотографии маленького, улыбающегося светловолосого мальчика. Его фотографировали в течение нескольких лет. У нее был очаровательный ребенок, отметил Джерико. Какое, должно быть, потрясение испытала эта женщина, когда он утонул, пока она спала пьяным сном. Чего уж тут удивляться, что ее муж не ночует дома?

Он повернулся к Марсии. От озноба у нее стучали зубы. Джерико взял ее за плечи и с силой потряс. Он хотел привести ее в чувство, потому что она могла заболеть воспалением легких, если б осталась в мокрой одежде. Но у Марсии даже не дрогнули веки.

Выругавшись, Джерико начал раздевать ее. Снял туфли и чулки. Сунув руку под плечи, приподнял, чтобы снять жакет и блузку. За ними последовали юбка и мокрые трусики. Он оглядел Марсию.

– Большая грудь, широкие бедра, фигура женщины-матери, – рассказывал он мне. – Женщин такого телосложения прославили художники Ренессанса. Возьми Рембрандта и его Данаю, – он заметил усмешку в моих глазах. – Об этом я и не думал, идиот. По моему разумению, в любовной игре должны участвовать двое. А она более всего напоминала труп.

Джерико прошел в смежную со спальней Марсии ванную, нашел широкое махровое полотенце и вернулся к кровати. Ее ледяное тело сотрясалось в ознобе. Он начал энергично растирать ее спину и грудь полотенцем, пока кожа не порозовела. После этого уложил Марсию под одеяло. Но ее все еще трясло.

В шкафчике для белья в ванной он нашел электрическую грелку, вернулся в спальню, вставил штепсель в розетку, а грелку положил Марсии на живот.

Затем через гостиную прошел на кухню. Любому другому в такой ситуации Джерико прописал бы добрый глоток виски. В данном случае приходилось ограничиться кофе или горячим бульоном. Он налил воды в чайник, поставил на электрическую плиту, повернул регулятор на максимальный нагрев. Только тогда он почувствовал, что и сам заледенел.

Джерико достал из буфета чашку с блюдцем и банку растворимого кофе, вернулся в гостиную. Разжег огонь в камине, благо, что хозяева заранее положили в него дрова. Сухое дерево сразу занялось.

Снял пиджак, повесил на спинку стула, пододвинул его поближе к огню. Снял мокрую рубашку, выжал ее и повесил на другой стул. Вспомнил о струе горячей воды, которая хлынула из крана, когда он наполнял чайник.

Раздетый по пояс, он прошел в коридор. Заглянул в спальню Марсии. Зубы у нее уже не стучали.

– Придется воспользоваться твоим гостеприимством, детка, – пробурчал Джерико.

Открывая одну за другой выходящие в коридор двери, он нашел вторую ванную. Разделся догола, встал под душ, задернул занавеску, включил воду. Мгновением позже он уже блаженствовал под горячей струей.

Внезапно занавеска распахнулась, и абсолютно голый Джерико оказался лицом к лицу с незнакомым мужчиной в мокром плаще и с мокрой шляпой в руках. В оскале обнажились его зубы.

– Так вот оно что! – прорычал он. – Сукин ты сын!

Повернулся и исчез.

Глава 2

Джерико выключил воду, вышел из ванной, схватил полотенце. Прислушался. Хлопнула входная дверь. Десять против одного – это муж Марсии, подумал он. Но каков балбес! Неужели он не мог подождать, чтобы ему объяснили, что к чему?

Джерико вытерся, надел мокрые трусы и брюки. Носки он понес в гостиную. Его рубашка согрелась и высохла, Джерико надел и ее. Босиком прошел в кухню. Чайник кипел, и он положил в чашку ложку растворимого кофе, залил его кипятком. Полную чашку он отнес в спальню Марсии. Она уже совсем не дрожала, но разбудить ее не удалось. Он попытался поднять ее и влить в рот немного кофе, но Марсия не желала разжать зубы. Тогда он вновь уложил ее и укрыл одеялом. Какое-то время стоял, не отрывая от нее взгляда. Рыжеватые волосы Марсии рассыпались по подушке. Что-то в ней было детское, беззащитное. Маленький мальчик на фотографии был похож на мать.

С чашкой кофе Джерико вернулся в гостиную и выпил его сам. Скорчил гримасу. Ел и пил он все подряд, но вот кофе предпочитал лучших сортов. А этот по вкусу напоминал жидкость для чистки раковин.

Он пощупал пиджак. Еще несколько минут, и его можно надеть. А может, у сердитого мистера Поттера найдется дождевик, который можно одолжить на несколько часов.

В стенном шкафу Джерико ничего не нашел. Вернулся к камину. Достал из внутреннего кармана пиджака трубку и пластиковый, водонепроницаемый кисет. Поттер, думал он, набивая трубку, скорее всего, ждет его у входа, чтобы вновь появиться в доме и закатить скандал Марсии. А ей и так нелегко.

Джерико пододвинул большое кожаное кресло поближе к камину, разжег трубку, сел, расслабился в ожидании возвращения сердитого мужа. Он разобъяснит Поттеру, что к чему...

Джерико поднял голову. Солнечный свет вливался в окна. В камине осталась лишь серая зола. Урагана как не бывало. Джерико взглянул на часы. Он проспал семь часов.

Джерико надел носки, ботинки. Прошел к комнате Марсии. Та все еще спала.

Джерико решил, что пора поехать домой и позавтракать. Потом подумал, что сначала стоит разбудить Марсию и рассказать ей о событиях предыдущего вечера, чтобы она могла опровергнуть абсурдные обвинения мужа. В том, что Марсия ничего не помнит, онне сомневался. Поэтому Джерико пошел на кухню и вновь поставил чайник на плиту. Отыскал в холодильнике ветчину и яйца. Он изрядно проголодался и начал готовить себе завтрак. Но только подставил сваренные яйца под струю холодной воды, как за спиной раздался женский голос:

– Кто вы такой?

Джерико обернулся.

Марсия стояла на пороге, закутанная в белый махровый халат. Впервые он увидел ее глаза, темно-синие, чуть ли не фиолетовые. Их наполнял ужас.

– Джон Джерико, миссис Поттер, – он положил яйца на тарелку. – Я привез вас домой вчера вечером. И остался на ночь, чтобы убедиться, что с вами ничего не случится.

– А куда подевалась моя одежда?

– Вас знобило. Вы промокли насквозь. Я...

– Вы провели здесь всю ночь?

– Да.

Ее качнуло к другой стороне дверного проема.

– О, боже, – прошептала она.

– В кресле, в гостиной, – пояснил Джерико. – Перед камином. Я бы не остался, если б ваш муж не застал меня и не убежал, не дождавшись объяснений. Я был в душе и не успел остановить его. Я решил, что будет лучше, если он обо всем узнает от меня. Я думал, что он вскорости вернется, но этого не произошло.

– О чем вы хотели ему рассказать? – она не поднимала глаз.

– Вы отключились на дороге в двух милях от города. Я едва не задавил вас. Я не мог оставить вас на асфальте, потому что лило как из ведра. Такого сильного ливня я что-то и не припомню. На бензоколонке мне сказали, кто вы, и я отвез вас домой.

– Зачем вам лишние хлопоты?

– Мне сказали, что у вас будут неприятности, если я вызову местного полицейского. Мы позвонили вам домой, но никто не снял трубку. У вас от озноба стучали зубы, поэтому я снял с вас мокрую одежду, растер полотенцем и уложил в кровать с грелкой.

– И все? – прошептала она.

Тут уж Джерико разозлился. Эти женщины и их добродетель, которую они так берегут, пока не захотят с нею расстаться.

– Моя дорогая миссис Поттер, если вы спрашиваете, переспал ли я с вами, то могу ответить, что нет. Вы были пьяны. Пьяные женщины меня не привлекают.

– О, боже!

– А теперь выпейте-ка кофе. У вас я нашел только растворимый. На вкус ужасный, но хоть горячий.

Она медленно повернулась к Джерико.

– Вам рассказали о Томми?

– Вашем сыне?

Ее перекосило, как от боли.

– Они пришли в зеленых резиновых костюмах, с зелеными ластами на ногах, в зеленых масках с одним белым глазом. Они ныряли, ныряли, ныряли.

– Спасатели?

– Раньше в этом озере никто не пропадал. Тело всегда находили. Всегда, всегда, всегда! “Не волнуйтесь, миссис Поттер, – говорили они. – Оно обязательно найдется”. Они рассуждали о течениях и водорослях. “Оно” в их устах означало тело Томми. “Очередной шторм освободит его”, – говорили они. Вчера разразилась жуткая гроза. Я пошла его искать, – ее голос переполняло страдание.

Июнь, сказали ему на бензозаправке. Мальчик утонул пять месяцев тому назад.

– Я не знаю, как мне отблагодарить вас, мистер Джерико, – Марсия попыталась взять себя в руки. – Многие, в том числе и мой муж, с радостью переправили бы меня вчера вечером к Вику Салли.

– Мы еще успеем поговорить, а сейчас выпейте кофе, – Джерико улыбнулся. – Это приказ.

Мокрая кошка, которую Джерико подобрал на дороге, сидела на тахте, облезлая и полуживая. В белом халате, с рыжеватыми волосами, падавшими на плечи. Она пригубила кофе, который принес Джерико, и поставила чашку на столик. От яиц отказалась. Ее взгляд то и дело возвращался к пустой бутылке из-под виски. Тяга к спиртному с самого утра, плохой признак, подумал Джерико.

Он сидел в кожаном кресле, лицом к ней, ел яйца, сваренные вкрутую, запивая их кофе.

– Я думаю, что должен найти вашего мужа.

Она закрыла глаза.

– Это не имеет значения.

– Ему надо все объяснить, – покачал головой Джерико. – Он приехал домой и нашел вас в постели, а меня – в душе. Такая ситуация обычно толкуется однозначно.

– Он и истолкует, с вашими объяснениями или без них.

– Вы действительно не помните, что произошло вчера вечером?

Фиолетовые глаза раскрылись.

– Вы сказали мне правду, не так ли?

– Естественно. Но вы-то не помните? Не помните, как свалились перед моей машиной и как я привез вас сюда? Как раздел и уложил в постель?

Она опустила глаза.

– Нет.

– Вы и раньше так отключались?

– Да.

– И какие вы принимаете меры?

– Меры?

– Если алкоголь для вас – яд, разве вы не пытаетесь отказаться от этой дурной привычки?

Она вновь глянула на пустую бутылку. Дернулся уголок ее рта.

– Кто вы, мистер Джерико? Всеобщий благодетель?

– Мне действительно частенько приходится совать нос в чужие дела, – без тени улыбки ответил Джерико. – Вчера вечером я оказал вам услугу. Вы могли бы отблагодарить меня за нее, отвечая на вопросы.

Она покачала головой.

– Извините. У меня внутри все дрожит. Вы... у вас... нет ли у вас в машине чего-нибудь?

– Чего-нибудь?

– Выпивки, черт побери!

– Нет.

Ее глаза широко раскрылись, полные душевной муки.

– Пожалуйста, мистер Джерико, не могли бы вы съездить в винный магазин. До него всего полторы мили.

– Нет, – он поставил тарелку и пустую чашку на стол.

– В городе мне спиртного не продают. Приходится ездить за двадцать миль, в штат Нью-Йорк, чтобы купить бутылку.

– Я знаю вас недостаточно хорошо, чтобы помогать вам убивать себя.

– Вы чудовище! – дрожь прокатилась по ее телу. – Почему бы вам не уехать отсюда? Оставьте меня одну!

– Как скажете, – он поднялся, направился к двери.

– Мистер Джерико!

Он оглянулся. Марсия наклонилась вперед, оперлась руками о кофейный столик.

– Вы судите меня, как все, – с жаром воскликнула она. – Пьянчужка, из-за которой утонул ее ребенок, говорите вы себе. Пусть она варится в собственном соку. Я не была пьяна, когда Томми... ушел. Не была, мистер Джерико, не была!

Он стоял, а руки автоматически набивали трубку табаком из кисета. Бедная, заблудшая душа, думал он. Как многого она жаждет: новой бутылки, человека, которому можно выговориться, сочувствия, воскрешения погибшего сына. Самое простое – немедленно уехать отсюда. Марсия нуждается в помощи, дать которую не в его силах. Больница и психиатры – вот в чем ее спасение.

– Вы хотите рассказать мне о том, что тогда произошло? – услышал он свой голос. Джерико никогда не покидал попавших в беду.

Марсия выпрямилась, запахнула халат у шеи.

– Я пила. Признаю, пила. Томми было только восемь. Мы понимали друг друга с полуслова. Думаю, он чувствовал, со мной что-то не так. Не в тот день, а вообще. Он знал, что мы с Джимом грызлись днем и ночью, словно цепные собаки. А с Томми все было наоборот. Мы вместе играли, смеялись, читали книжки, придумали целый мир, где все веселились, где жили замечательные люди, – она глубоко вздохнула, всхлипнула. – В тот день он захотел выкупаться. Он плавал как рыба. День выдался жарким, первый жаркий день июня. Я могла бы отвезти его в “Береговой клуб”, со спасательной службой, где он мог встретить друзей. Но я... мне не хотелось никого видеть, – она заскрежетала зубами. – Меня всю ломало. Я боялась, что зайдусь криком, если не выпью. Тогда я еще пыталась не пить до обеда, чтобы оставаться относительно трезвой к тому часу, когда Томми укладывался спать. Перед сном я обычно читала ему. И я знала, что в “Береговом клубе” не смогу удержаться, а прямиком пойду в бар. Вы можете это понять, мистер Джерико?

– Я не могу удержаться совсем от другого, – ответил Джерико. – Но, возможно, я вас понимаю.

– Я предложила Томми поехать к дальнему концу озера, где мы не раз бывали раньше. Там есть небольшой причал, с которого он мог нырять. Этот участок принадлежал моим друзьям, и они разрешили приезжать туда в любое удобное мне время. И мы поехали. Я сидела на траве, недалеко от берега, под тенью большого вяза, и смотрела, как он плавает и ныряет. “Посмотри, мама”, – кричал он перед особенно смешным прыжком. Потом он заинтересовался мальками и начал их ловить. Я легла на траву, меня сморило. Спала я, должно быть, с час. Потом проснулась, но его не было! Не было! Он взял с собой игрушечную яхту, и только она плавала на воде, у самого конца причала. Но не Томми. Я звала его, звала, звала! Ответа я не получила. Больше я его никогда не видела. Но, если б он позвал на помощь, я бы его услышала, мистер Джерико. В тот день я ничего не пила. Просто заснула. Такое могло случиться и с его отцом, и с вами, с кем угодно. Жаркий душный день. Заснуть мог любой.

Она замолчала. Две большие слезы скатились по ее щекам. Джерико ждал продолжения.

– Я бы услышала, если б он позвал на помощь, – повторила Марсия. – Ночью я просыпалась, стоило ему кашлянуть в своей комнате. Мать всегда неуловимо связана с собственным ребенком.

– И что вы сделали, обнаружив, что его нет? – после долгой паузы спросил Джерико.

– Сначала мне и в голову не пришло, что он где-то в воде, – ответила она. – Я подумала, что он ушел в лес. Пошла его искать, звала. Леса там совсем ничего. Заблудиться он никак не мог. Наконец, сама не своя от страха, пошла в дом к друзьям и позвонила в полицию. А все почему-то не сомневались, что он утонул. Взгляд Джима упрекал меня в его смерти. Потом появились эти люди в резиновых костюмах. Они не нашли Томми. Но сказали, что тело обязательно всплывет через день или два. Оно не всплыло ни тогда, ни после, – ее глаза впились в бутылку. – Пожалуйста, мистер Джерико, съездите для меня в винный магазин.

– Нет.

Губы Марсии изогнулись в сухой улыбке.

– В мире полным-полно добродушных, веселых недотеп вроде вас. Вам никогда не понять таких, как я, которым незачем жить, ходячих мертвецов! Перестаньте прикидываться хорошим парнем и выметайтесь отсюда, да поживее!

– До свидания, Марсия, – Джерико направился к двери, но не успел дойти до нее, как она распахнулась.

В гостиную вошли трое мужчин. Один в полицейской форме, почти такой же здоровяк, как Джерико, с суровым лицом. Его рука лежала на рукояти пистолета, выглядывавшей из кобуры. Второй – интересный, с преждевременной проседью в волосах. Брюки, спортивного покроя пиджак, пальто из добротной материи, явно сшитые на заказ. На его губах застыла саркастическая усмешка. Третий – хрупкого телосложения, светловолосый, бледный от ярости.

– Вы – Джон Джерико? – спросил седоволосый.

– Да.

– Я – Джордж Бартрэм, прокурор этого округа. Это, – он указал на блондина, – Джим Поттер. И патрульный Салли.

Синие глаза Джерико уперлись в Поттера. Он ничем не выразил своего изумления. Ибо совсем не Джим Поттер застал его в душе прошлой ночью.

– Я имею право убить вас, – голос Поттера дрогнул.

Глава 3

Марсия окаменела. Смотрела она не на мужа, а на прокурора.

– Как я понимаю, вы подобрали миссис Поттер на дороге во время вчерашней грозы, – констатировал Бартрэм.

– И привезли ее домой, и остались на ночь! – добавил Поттер.

Теперь, когда пришло время объясниться, Джерико неожиданно понял, что ему не хочется говорить с этими людьми. В нем тоже начала закипать злость. Поттер словом не перемолвился с женой, даже не посмотрел на нее. Надо сказать, все трое словно и не замечали присутствия Марсии.

– Тебе задали вопрос, приятель, так уж будь добр ответить, – Салли поглаживал рукоять пистолета.

Джерико оглядел патрульного. Ему приходилось сталкиваться с такими громилами, к примеру, в Селме, штат Алабама, правда, тогда кроме пистолетов они держали в руках дубинки, велосипедные цепи, гранаты со слезоточивым газом.

– Я арестован? – спросил Джерико. – Я нарушил какой-то закон?

– Законы общественного приличия! – взорвался Поттер.

– Спокойнее, Джим, – Бартрэм все еще улыбался. – Возможно, вы не в курсе сложившейся здесь ситуации, мистер Джерико. Миссис Поттер, – он не смотрел на нее, – тяжело больна. Она не может или не хочет помочь себе, поэтому пришло время, когда мистер Поттер должен взять инициативу на себя.

– Больна? – бесстрастно спросил Джерико.

– Мистер Джерико, – в голосе Бартрэма послышался упрек, – на бензоколонке вам же все рассказали. Поэтому вы и отвезли миссис Поттер домой, вместо того чтобы связаться с Салли. Миссис Поттер освобождена условно. Суд вынес решение, запрещающее ей употребление алкоголя. Вчера ночью, когда вы подобрали ее, она была пьяна. И теперь ей придется отбыть срок, скорее всего в больнице штата, где ей окажут необходимую помощь.

– И основой для приведения приговора в действие станут мои показания? – спросил Джерико.

– Совершенно верно.

– А как же тот юноша на бензоколонке?

Улыбка застыла на губах Бартрэма.

– Он видел ее в вашей машине, но мог судить о ее состоянии только по вашим словам.

– И что я ему сказал?

– Что она отключилась прямо на дороге и вы едва не наехали на нее.

Джерико глубоко вдохнул:

– Этот юноша ошибся.

Мужчины уставились на него. Улыбка Бартрэма поблекла.

– Послушайте, мистер Джерико... – начал он.

– Лучше послушайте вы, – оборвал его Джерико. – Я ехал домой из ресторана Макклюэ. Дождь лил как из ведра. Я ничего не мог различить на расстоянии в десять футов от переднего бампера. Внезапно свет фар выхватил из темноты миссис Поттер, идущую вдоль дороги. Мне пришлось вывернуть руль, чтобы не наехать на нее. Я остановился и предложил подвезти ее. Она согласилась.

Они услышали, как ахнула Марсия, но никто не повернулся к ней.

– И вы отвезли ее в мастерскую Фреда? – спросил Бартрэм.

– Я отвез в мастерскую Фреда нас обоих, – теперь улыбался Джерико.

– Она отключилась? – спросил Бартрэм.

– Я этого не заметил.

– Но вы попросили Фреда подойти к машине, чтобы он опознал женщину, сидящую в кабине.

– Я попросил его заправить машину бензином. Разумеется, он увидел, что я еду не один.

– Разве вы не пытались позвонить Джиму Поттеру? Разве вам не рассказали всю историю миссис Поттер?

– Нет.

– А Фред утверждает, что да.

– Фред – лжец, – улыбка Джерико стала еще шире.

– Может, хватит! – не выдержал патрульный.

– Одну минуту, Вик, – остановил его Бартрэм. Парадом, конечно, командовал он. – Вы привезли миссис Поттер домой и остались на ночь, не так ли, Джерико?

– Мы это уже проходили.

– Она была пьяна?

– Скажите мне, господин прокурор, каково юридическое определение слова “пьяна”? Вы же задаете вопрос для получения улик против миссис Поттер, не так ли?

– Может, нам действительно пора покончить с болтовней. У вас тоже незавидная позиция, знаете ли. Воспользоваться беззащитностью несчастной, пьяной женщины, я думаю, эта дорога может привести вас прямиком на скамью подсудимых.

– Я, естественно, не могу поклясться, что она пила, – ответил Джерико.

– Черт побери, – прорычал Салли.

– А как же вот эта бутылка? – Поттер указал на пустую бутылку из-под виски.

– Я куплю новую.

– Простите?

– Я выпил виски, потому что промок насквозь, пока дошел от двери ресторана до своей машины. Миссис Поттер тоже промокла. Она ходила к озеру. Кто-то убедил ее, что разыгравшаяся буря может поднять на поверхность тело ее сына. Она пригласила меня в дом, чтобы я мог выпить виски и погреться перед камином. Я принял ее приглашение, устроился в гостиной и принялся за ваше виски, мистер Поттер. В тепле, у потрескивающего камина меня разморило, и я крепко заснул. Я открыл глаза лишь четверть часа тому назад.

– Миссис Поттер, разумеется, пила вместе с вами, – вставил Бартрэм.

– К сожалению, я не могу дать ответ на этот вопрос. Жар камина, хорошая порция виски и я... как это сказать? Ну да, отключился. Боюсь, я доставил немало хлопот миссис Поттер. Я как раз извинялся перед ней, когда вы вошли, – он повернулся и посмотрел на Марсию, похоже от изумления потерявшую дар речи.

– И вы собираетесь держаться этой версии? – холодно процедил Бартрэм.

– Я никогда не лгу, – заверил его Джерико. – Я выпил виски и отключился, – его взгляд упал на Поттера. – Жаль, конечно, что муж этой дамы не вернулся домой вечером, а не то бы он подтвердил мои слова. Где вы провели ночь, мистер Поттер?

– Убирайтесь отсюда! – взвизгнул тот.

Джерико пересек гостиную и остановился перед Марсией.

– Благодарю вас за вашу заботу. Извините, что заснул у вас в гостиной. Если я могу хоть чем-то искупить свой грех, миссис Поттер, только скажите. Я живу в студии Мартиню на Восточной горе.

Вот так Джерико сыграл роль Дон Кихота.

– Если бы муж пришел домой и попытался убедить меня, что Марсию необходимо отправить в больницу, я, скорее всего, согласился бы с ним, – рассказывал он мне. – Ей действительно требовалась квалифицированная помощь. Но этот скользкий мистер Бартрэм и громила-патрульный в корне изменили мое отношение к Марсии. Черт, трое мужиков против одной женщины. Мне не оставалось ничего другого, как стать на ее сторону.

Джерико вышел в холодное ноябрьское утро, Бартрэм и Салли последовали за ним, а Марсия осталась в гостиной с мужем. Патрульная машина стояла позади “мерседеса” на подъездной дорожке. Салли шагал вплотную к Джерико, их плечи едва не соприкасались. Джерико остановился и повернулся к полицейскому. Не так уж много мужчин могли посмотреть на Салли сверху вниз.

– Я не люблю, когда мне мешают ходить.

Карие глаза Салли сузились:

– А меня это не волнует.

Джерико положил руку на плечо патрульного, с силой толкнул. Салли пришлось отступить на пару шагов. Он тут же схватился за пистолет.

– Прекрати, Салли! – одернул его Бартрэм.

– Пусть только еще раз попробует дотронуться до меня! – пробурчал Салли.

– Еще раз подойдите ко мне поближе, и вы увидите, чего стоит ваше предупреждение, – ответил Джерико.

– Могу я поехать в город с вами? – спросил Бартрэм. Чувствовалось, что он пытается нащупать новый путь к цели.

– Вы можете, а вот ваш гестаповец – нет.

– Если ты намерен задержаться в Кромвеле, советую тебе быть паинькой, приятель, – прорычал Салли. – Таких, как ты, здесь не любят.

– Не требуй и моей любви, – Джерико открыл дверцу “мерседеса”. – Залезайте, господин прокурор.

Бартрэм влез в кабину, Джерико захлопнул дверцу, обошел автомобиль, сел за руль. Салли проводил его недобрым взглядом, повернулся, влез в патрульную машину. Выехал на шоссе и умчался в город.

– Вам, кажется, нравится наживать себе врагов, – Бартрэм сунул в рот сигарету, поднес к ней огонек зажигалки.

– С моими габаритами это неизбежное зло, – ответил Джерико. – Словно находишься на Диком Западе. Вечно какой-нибудь умник стремится доказать, что стреляет быстрее тебя.

– Нельзя недооценивать Салли. Он – серьезный противник.

– Если бы я подумал, что вы мне угрожаете, вам бы пришлось добираться до города пешком.

На губах Бартрэма вновь заиграла улыбка.

– Я готов продать мать родную, лишь бы не ходить пешком. Почему бы нам не вернуться к самому началу, Джерико? Я признаю, что мы напрасно пытались взять вас штурмом.

– Хорошо, я подвезу вас, – Джерико завел мотор.

– Давайте не будем ходить вокруг да около, – ехали они не спеша, Салли давно скрылся из виду. – Я знаю, что произошло вчера вечером. Вы подобрали Марсию, мертвецки пьяную, на шоссе. Отвезли ее на бензоколонку, чтобы узнать, кто она такая. Фред рассказал вам о трагедии Поттеров и приговоре суда. Вы решили показать себя джентльменом и отвезли ее домой. Подозреваю, вы заснули, ожидая возвращения Поттера.

– Если этот парень на бензоколонке или вы будете так трактовать происшедшее, я, разумеется, заявлю, что все это ложь.

– Заявите, если только я не докажу вам, что занятая вами позиция противоречит здравому смыслу.

– Попробуйте, – буркнул Джерико.

– Если вы когда-либо жили в таком маленьком городке, как Кромвель, то должны знать, что секретов здесь не утаишь. Вероятно, с десяток горожан видели вашу машину у дома Поттеров. И почти все задались вопросом: “Что за новый дружок появился у Марсии?” Еще до полуночи Поттеру несколько раз сказали, что в его доме посторонний.

– А где он был?

– В “Береговом клубе”. Он снимает там комнату.

– Живет там и ничего не предпринимает?

– Вам когда-нибудь приходилось жить с алкоголичкой? – спросил Бартрэм.

– Нет, – Джерико не отрывал глаз от дороги. – Но среди моих знакомых алкоголиков хватает.

– Марсия все еще красавица, хотя беспробудно пьянство уже начинает сказываться на ее внешности. А в молодости она была очаровательна. Ее семья лет десять тому назад сняла на лето дом в Кромвеле. Марсии тогда было девятнадцать или двадцать. Она встретилась с Джимом Поттером, и он ухаживал за ней все лето. Джим хорошо обеспечен. Она тоже не нуждалась в деньгах. По общему мнению, они как нельзя лучше подходили друг другу, так что их свадьбу в конце того лета встретили с одобрением.

Вы едете по Главной улице Кромвеля, и он кажется вам спящим, добропорядочным городком, типичным для новой Англии. Девчушка, написавшая “Пейтон Плэйс”[2], показала нам, что может происходить за фасадом этой сонной респектабельности. Среди прочего процветает и пьянство. Напейтесь в “Береговом клубе”, и вас осудят. Но никто не ткнет в вас пальцем, если вы пьете дома, за закрытыми дверями.

– Такое можно встретить везде, – заметил Джерико.

– И многое другое, – подхватил Бартрэм. – Шашни с чужими женами, наркотики, незаконные сделки.

– То есть у местного прокурора хватает работы.

Бартрэм рассмеялся.

– Происходящее в уединении частных владений не попадает на мой стол.

– Вы стараетесь показать, что нет смысла поднимать шум из-за какой-то несчастной алкоголички, но являетесь с целой армией, чтобы арестовать ее. Почему?

– Мы с Джимом друзья. Я приехал как друг, а не официальное лицо.

– Но я-то воспринял вас как прокурора, и вы никак не попытались развеять мои заблуждения.

– Не понимаю я вас, – в голосе Бартрэма послышались нетерпеливые нотки. – Марсию вы увидели впервые в жизни. Помогли ей. Но зачем лгать, защищая ее?

– Мне не понравилось соотношение сил.

– А, играете в Дон Кихота, – кивнул Бартрэм. – Джим хочет, чтобы ее отправили на лечение. Вы, возможно, спасете ее на день или два. Но скоро она снова напьется. Отказаться от спиртного выше ее сил.

– И никто не собирается ей помочь, кроме судьи?

Бартрэм вдавил окурок в пепельницу на приборном щитке.

– Джим пытался ей помочь, потому что чувствует, что доля вины лежит и на нем.

– Ну-ну, – хмыкнул Джерико.

Бартрэм словно и не заметил скепсиса Джерико.

– Она не пила много, во всяком случае, когда приехала в Кромвель. Джим был членом “Берегового клуба” и “Сельского клуба”, где любили выпить. Естественно, он ввел ее в этот круг. Так он привык жить. Там он встречался с друзьями. Несколько раз она напивалась до беспамятства, но он не обращал на это внимания. Говорил, что ей надо привыкать. И она думала, что со временем все выровняется. Но оказалось, что она принадлежит к той немногочисленной категории людей, для которых алкоголь становится наркотиком. Правда, она бросила пить, когда забеременела. Она хотела ребенка. Готовилась растить его.

И мальчишка у них был отличный. Смелый, остроумный, с богатым воображением и очень привязанный к Марсии. Ей удавалось оставаться трезвой до той поры, когда она укладывала сына в постель. А часом позже, пьяная, валилась с ног сама.

– А что все это время поделывал наш Джимми? – спросил Джерико.

– Он послал ее к местному доктору, Максвеллу. Приличный, интеллигентный человек.

– И сам не дурак выпить?

– Только не на работе. Он сделал все, что мог. Вы не представляете, что пришлось пережить Джиму. Публичные скандалы на вечеринках, пьяные ссоры дома. Она отказывалась выполнять супружеские обязанности.

– То есть не подпускала его к себе?

– Совершенно верно. И, наконец, трагедия с Томми. Надеюсь, вы можете понять, что этого Джим ей не простил. Она была пьяна, когда он утонул, в двадцати пяти ярдах от того места, где она лежала без чувств.

– Она говорит, что в тот день не пила. А заснула потому, что ее разморило от жары.

– Значит, она успела рассказать вам свою версию, – Бартрэм покачал головой. – Возможно, сейчас она и сама в это верит. Она не могла бы жить, если б не убедила себя в этом.

Они въехали на обсаженную деревьями Главную улицу Кромвеля. Красивые, выкрашенные в белый цвет дома, ухоженные сады и лужайки. Теперь Джерико видел их в ином свете. Наркотики, измены, говорил Бартрэм. Маски, как и человеческие лица, скрывающие правду.

– Как получилось, что тело мальчика так и не нашли?

Бартрэм пожал плечами и потянулся за зажигалкой, чтобы зажечь новую сигарету.

– Аномалия.

– В таких озерах не бывает сильных течений, чтобы быстро унести тело, особенно у берега.

– Аномалия, – повторил Бартрэм. – В озере и раньше тонули люди. Насколько я знаю, не нашли только тело Томми. Прихоть природы.

– Где вас высадить? – спросил Джерико.

– Мой кабинет – в здании муниципалитета, в конце улицы.

Джерико хотелось спросить, что за мужчина в дождевике появился в доме Поттеров, но не было уверенности, что он получит точный ответ.

– Вы вот сказали, что люди, которые видели мою машину у дома Поттера, задавались вопросом о новом дружке миссис Поттер? Это что, обычное дело? Я имею в виду дружков.

– Слухи такие ходят, – ответил Бартрэм, – но прямых доказательств у меня нет. В пьяном виде она – легкая добыча. Сопротивления не окажет, даже не вспомнит, было ли что-нибудь.

– И кто в списке дружков занимает первую строчку?

Бартрэм ухмыльнулся.

– Сегодня утром она по праву принадлежит вам.

Джерико посмотрел на него.

– Прошу учесть, что мне не нравятся эти разговоры. И я знаю, кто их заводит. Вы, Поттер или ваш гестаповец.

– Если вы найдете способ пресекать сплетни, Джерико, то наутро проснетесь самым богатым человеком в мире. Если вас не затруднит, остановитесь вот здесь.

Джерико свернул к тротуару. Бартрэм вылез из машины, захлопнул дверцу, наклонился к окошку, улыбнулся.

– Кто-то должен напомнить вам, Джерико, что времена рыцарства канули в лету.

Глава 4

Ночная буря сменилась безоблачным” теплым ноябрьским днем. Ландшафты Кромвеля так и просились на холст. Но, вернувшись в студию, Джерико понял, что не может рисовать. Он перекладывал кисти, тюбики с краской, а мысли вертелись вокруг истории Марсии, и перед глазами стояло ее бледное лицо. Это не твое дело, вновь и вновь повторял он себе. Марсия отчаянно нуждается в помощи, но оказать ее должны муж, родственники, если они у нее есть. Любовь с их стороны плюс квалифицированное лечение в специализированной клинике для алкоголиков.

Марсия, однако, не выходила у него из головы. И он не мог забыть ту злость, которую испытал, когда в дом ворвались Бартрэм, Салли и Поттер. Он никак не мог докопаться до причин этой злости. Поттер имел полное право вернуться домой, тем более что ему сообщили о присутствии там незнакомого мужчины. Вполне естественно, он привел с собой полицейского, на случай, что незнакомец не захочет уйти добровольно. Но почему он дожидался утра, а не приехал сразу же? Можно не сомневаться, что этот Фред с бензоколонки еще до полуночи растрезвонил о том, что видел. В чем же дело? Похоже, его мало волновало, что может случиться с Марсией, оставшейся наедине с незнакомцем.

Слабый, безвольный человек, решил Джерико. И Салли, скорее, бандит, а не полицейский. И Бартрэм? Этот далеко не прост. Он, как гурман, смаковал закулисную жизнь Кромвеля.

Эти трое мужчин уже определили будущее Марсии. Интересно, есть ли у нее адвокат, подумал Джерико. Или, как у большинства семейных пар, адвокат Поттера представлял и интересы его жены? Бартрэм, скорее всего. А что это за доктор Максвелл, любящий выпить в свободное от работы время? Да есть ли в городе человек, которого действительно волновала судьба Марсии и кто искренне хотел бы ей помочь?

Вот тут его мысли вернулись к мужчине в дождевике, который застал его под душем. Тот пришел и ушел, словно жил в доме Поттеров. И вид голого Джерико привел его в ярость. Словно он имел на Марсию какие-то права, на которые посягнул Джерико. Может, в намеках Бартрэма была доля правды? Несчастная алкоголичка, которая вроде бы отключалась и потом уже не помнила, что с ней было. Мужчина в дождевике мог частенько пользоваться такими провалами в памяти. Он и многие другие? “Что за новый дружок появился у Марсии?” – таким вопросом, по словам Бартрэма, задавались горожане.

Он выдавил на палитру свежие краски, перенес мольберт с холстом на террасу, выходящую на холмы и озеро. Всмотрелся в ландшафт, сжав зубами чубук нераскуренной трубки.

Но вдохновение не приходило. Блеклые цвета осени не хотели делиться на оттенки.

До него донесся скрип тормозов, на грязном проселке, ведущем от шоссе к студии, появилась машина.

Солнце било в лобовое стекло, когда она подъехала к дому и остановилась, поэтому Джерико не видел, кто сидит за рулем. Открылась дверца, и из кабины вылезла Марсия. Побежала к нему. Ее душили рыдания. Их разделяли два-три фута, когда она споткнулась и упала, обхватив руками его ноги. Ее било в истерике.

Джерико наклонился, взял ее за плечи, поднял. Слезы градом катились по ее лицу.

– Спокойнее, – прошептал он.

Она прижалась к Джерико, по ее телу волнами пробегала дрожь.

– О, боже, боже, – повторяла она между всхлипываниями.

– Успокойтесь, – он погладил рыжеватые волосы. – Что случилось? Они снова пришли за вами?

Она покачала головой, уткнувшись лицом в его плечо.

– Давайте пройдем в дом, там и поговорим.

В гостиной Марсия свернулась клубочком на диване, продолжая рыдать. Джерико прошел на кухню, бросил в стакан несколько кубиков льда, налил воды, снял с крючка полотенце и вернулся в гостиную.

– Выпейте.

Пить воду Марсия не стала. Тогда Джерико смочил полотенце и положил его Марсии на шею. Рыдания поутихли. Наконец она повернулась на спину и посмотрела на него.

– Простите меня. Простите, что я так внезапно заявилась к вам, – она попыталась унять дрожь в голосе. – Я ехала в Марвинтаун... в винный магазин за пределами штата. Потом увидела поворот к студии Мартиню... и свернула сюда.

– Я только рад, – улыбнулся Джерико.

– Мне нужна помощь! – воскликнула Марсия.

– Раз вы хотите отказаться от спиртного, это уже половина победы.

– Я не об этом! – она села. – Сегодня утром вы солгали, чтобы помочь мне.

– Все вышло само по себе. Мне не понравились ваши друзья.

– Когда вы ушли...

– Вы поругались с мужем?

– И это тоже, – с горечью ответила она. – Он назвал меня шлюхой и уехал. А потом появился Джерри.

– Какой Джерри?

– Джерри Хиллард. Он иногда пытался мне помочь. Член общества “Анонимные алкоголики”[3]. Я раньше звонила ему, если у меня возникало желание побороться с этим пороком. Вы знаете, они приходят и остаются с тобой, помогают заглушать тягу к спиртному. Он... он всегда был таким добрым, отзывчивым... Он... ему принадлежит книжный магазин в городе.

– Вы посылали за ним?

– Нет! Я уже давно не обращалась к нему. С тех пор как утонул Томми! – она вновь задрожала. – Я перестала бороться, знаете ли.

– Итак, он приехал утром. Может, он узнал о том, что произошло ночью? У этого парня на бензоколонке, похоже, самый длинный язык во всем Кромвеле.

– Он приехал, – Марсия наклонилась вперед, словно у нее схватило живот, закрыла лицо руками.

– И его доброта повергла вас в такое состояние?

– Доброта! – она невесело рассмеялась. – Он кипел от ярости. Заявил, что уже приезжал ко мне ночью. Кто-то сообщил ему, что вы подобрали меня на дороге. Он сказал, что, войдя в дом, нашел меня в постели, а вас – в душе.

Значит, ночью он видел благодетеля из “Анонимных алкоголиков”, понял Джерико.

– Как он только не обзывал меня, Джон. Обвинил меня в том, что я... переспала с вами.

Джерико едва подавил смех.

– Он действительно приходил и застал меня, абсолютно голого, под душем. Я подумал, что это ваш муж. Собственно, поэтому я и решил дождаться его.

– Внезапно он налетел на меня, начал хватать руками, целовать, – продолжала Марсия. – Похоже, решил, что я доступна для всех. Я едва отбилась от него. Сказала, что позвоню в полицию, если он не отстанет от меня. Он же словно обезумел. А потом... потом сказал... – у нее перехватило дыхание.

– Сказал что? – напрягся Джерико.

Каждое слово давалось ей с огромным трудом.

– Он пообещал... рассказать... мне... что... действительно... произошло... с... Томми... если... я... отдамся... ему.

– Так что же произошло с Томми? – холодно переспросил Джерико.

– О боже, Джон, я не знаю. Он говорил что-то бессвязное. Томми не утонул, повторял он. Томми не утонул. Он, Джерри, может рассказать, что с ним произошло, если я... я...

– Вы поверили, что он это знает?

– Нет... да! Я не знаю. Но я... я сказала, что соглашусь на все, если он скажет, что ему известно. Но он твердил, что сначала я должна отдаться ему. И вот тут я перестала ему верить. Я решила, что он все выдумал. Мне удалось выскочить из дома, я села в машину и уехала. Думала только о том, чтобы добраться до винного магазина и залить виски весь этот кошмар. Ехала по шоссе, а в ушах стоял его голос: “Я скажу тебе, что действительно произошло с Томми!” Все сходится, Джон. Томми не нашли, хотя раньше находили тела всех утопших в озере. Он наверняка что-то знает! Конечно, Томми не утонул! Потом я увидела поворот к студии Мартиню. И приехала к вам. Из... извините меня!

У Джерико участился пульс. Конечно, он слышал о десятках способов добиться от женщины желаемого, но впервые сталкивался с такой жестокостью.

– Значит, ходили слухи о том, что могло случиться с Томми? – спросил он.

– Нет. Никогда. Я предполагала, что он ушел в лес, потому что обязательно проснулась бы, если б с ним что-то случилось на воде. Но он не мог потеряться в таком маленьком лесу. Везде же дома. И не нашлось другого объяснения. Все решили, что он утонул. Но Джерри сказал: “Я скажу тебе, что действительно случилось...”

– Этот добровольный помощник из “А.А.”, – пророкотал Джерико. – А раньше он не предлагал вам ничего подобного?

– Нет. Он все выдумал, Джон? Он все выдумал!

– Можете вы остаться здесь... трезвой... пока я не найду его?

– Джон...

– После того, как я поговорю с ним, мы узнаем, что он выдумал, что – нет. Вы имеете право знать правду, и я выбью ее из него.

– Как?

– Предоставьте это мне, – отрезал Джерико. – Но одно вы должны мне пообещать. Я хочу, чтобы вы были трезвой, когда я вернусь.

– Хорошо, – прошептала она.

– Где находится магазин Хилларда?

– Рядом с муниципалитетом.

– Сидите тихо. Кофе на плите, – он чуть улыбнулся. – Настоящий кофе.

Потом Джерико рассказывал мне, что без малейшего колебания убил бы этого мерзавца, если б не получил от него внятного ответа. Хиллард, должно быть, знал, что Марсия согласится на все, лишь бы узнать правду о Томми. Но перегнул палку, и она ему не поверила. Теперь он рассчитывал, что рано или поздно она вновь придет к нему и уж тогда-то примет его условия. Чего он не учел, так это ответного хода Марсии. Ему и в голову не приходило, что она обратится к своему новому другу, Джерико.

Джерико мог понять и состояние Хилларда. Тот, наверное, давно уже нацелился на Марсию. Он подавлял свою страсть, стараясь помочь Марсии перебороть тягу к алкоголю. Но вчера ночью, придя в дом Поттеров, получил, по его мнению, доказательство того, что она готова лечь под первого встречного. И его влечение к Марсии вышло из-под контроля. Но как вышло, думал Джерико, что Хиллард вот так сразу, мгновенно, нашел тот ход, что мог принести успех. Если верить Марсии, до этого разговора с Хиллардом она не сомневалась в том, что случилось с Томми. Неужели Хиллард действительно что-то знал?

Джерико остановил “мерседес” у тротуара напротив магазина Хилларда. “КНИЖНЫЙ МАГАЗИН КРОМВЕЛЯ” – гласила вывеска. И ниже, меньшими буквами; “Владелец Дж. Хиллард”. Магазин размещался в старинном каменном здании, построенном еще во времена Революции. Он занимал весь первый этаж. Книги стояли на полках, лежали на столах. Джерико сразу же обратил внимание на богатый выбор, причем самые последние новинки. В маленьких городках, вроде Кромвеля, такое встречалось нечасто.

Женщина вышла из-за конторки. Пепельная блондинка, стройная, интересная. Вежливо улыбнулась.

– Чем я могу вам помочь?

– Я ищу мистера Хилларда.

– К сожалению, сейчас его в магазине нет.

– Когда он должен подойти?

– Честно говоря, не знаю. Его не было, когда я открывала магазин, и он не оставил мне записки. Вы – Джон Джерико, не так ли?

– Как вы догадались?

Вновь улыбка.

– Вас трудно принять за кого-то другого, мистер Джерико. Мы только что получили коллекцию ваших рисунков. Из Алабамы. Там была и ваша фотография. И я, разумеется, слышала, что вы сняли студию Мартиню.

– Вам понравились рисунки?

– У меня кровь стыла в жилах. Во время марша я была в Селме[4] вместе с несколькими друзьями из Кромвеля. Ваши рисунки дышат жизнью. Все так и было.

– Я рад, что они задели вас за живое. Для того я их и рисовал. Как вы думаете, где я найду мистера Хилларда? У меня к нему важное дело.

– К сожалению, ничем не могу вам помочь. Обычно он приходит к открытию магазина, в крайнем случае, дает знать, что едет по делам. Я могу позвонить вам, как только он придет.

– Боюсь, меня не будет в студии, – покачал головой Джерико. – Я заеду попозже, мисс...

– Кливленд. Элли Кливленд.

В другое время он не спешил бы с отъездом. Мисс Кливленд стоила того, чтобы уделить ей лишнюю минутку. Но сейчас требовалось как можно быстрее найти Хилларда.

Представив себя на месте Хилларда, Джерико решил, что тот, скорее всего, будет дожидаться возвращения Марсии в доме Поттеров. Она уехала на машине, и он, конечно; мог предугадать, что она поедет в ближайший бар или винный магазин, где ей продадут спиртное. Он прекрасно знал ее образ мыслей. Не мог он только предположить, что ее привлечет указатель поворота к студии Мартиню. Этот подонок, должно быть, рассчитывал, что Марсия вернется, пропустив пару-тройку стаканчиков, и уж тогда-то выполнит все его желания за обещанный рассказ о Томми. Если так, нахмурился Джерико, его ждал сюрприз.

Подходя к “мерседесу”, Джерико замедлил шаг. А не следует ли ему найти Джима Поттера, подумал он. Если Хиллард и вправду знал, что произошло с Томми, отец погибшего мальчика не мог оставаться в неведении. И имело смысл вести разговор с Хиллардом в присутствии Джима. Но Джерико отверг этот вариант. Он с первого взгляда невзлюбил мужа Марсии. Возможно, Марсия причиняла тому массу хлопот, но он, похоже, покинул ее именно в тот момент, когда она более всего нуждалась в поддержке. К черту Поттера! Пусть он сам узнает, что случилось с его сыном.

По Дороге 4 Джерико быстро доехал до дома Поттеров. Поставил “мерседес” в затылок стоящему на подъездной дорожке автомобилю. Гараж по правую руку от дома на две машины был пуст. Оставленный автомобиль мог принадлежать или Поттеру, или Хилларду. Джерико прошел к двери и позвонил. Дверь ему не открыли. Он постоял, затем, как и прошлой ночью, повернул дверную ручку. Дверь подалась. Он знал, что в маленьких городках местные жители частенько не запирают дома на замок. Вновь позвонил, затем переступил порог.

Поначалу ему показалось, что гостиная ничуть не изменилась. На кофейном столике стояли пустая бутылка из-под виски и чашки.

А вот у двери в кухню он увидел две ноги, в брюках и черных, заляпанных грязью ботинках. Джерико двинулся к кухне.

Хиллард лежал, уткнувшись лицом в зеленый линолеум. Выстрелом в затылок ему снесло полголовы, вытекшая кровь уже потемнела. Выстрел, конечно, был смертельным: пуля проникла в мозг.

Джерико отступил в гостиную. Только тогда он заметил пистолет, брошенный на ковре. Маленький пистолет с перламутровой рукояткой. С коротким дулом. Женский пистолет.

Джерико огляделся. Его взгляд упал на выдвинутый ящик маленького комода красного дерева. Джерико шагнул к комоду.

В ящике он увидел коробочку с открытым верхом с углублением под пистолет, обтянутым белой материей. Рядом россыпью лежали патроны. Джерико достал из кармана носовой платок и поднял один из патронов. На острие пули кто-то сделал крестообразный надрез, превратив ее в разрывную. Поэтому-то один выстрел разворотил голову Хилларда.

Тишину гостиной нарушало лишь тиканье часов на каминной доске.

Вывод напрашивался однозначный. К нему мог прийти любой, кто знал историю Марсии. Маленький женский пистолет, ее поспешное бегство из дома. Кто как не Марсия убила Хилларда?

Часть II

Глава 1

Джерико, однако, к однозначным выводам относился настороженно. Конечно, Марсия могла убить Хилларда, но кто-то мог и подтасовать факты. Джерико никогда не принимал импульсивных решений, не забывал он и о разного рода мелочах, вроде бы несущественных. К примеру, он спрашивал Бартрэма, почему не нашли тело Томми. “Аномалия”, – ответил прокурор. Единственный случай в истории Кромвеля. Разумеется, на свете случается всякое. Но если связать этот ответ с намеком Хилларда, поневоле начинаешь задумываться. Если действительные события отличались от официальной версии, то есть Томми не утонул, стоило ли удивляться, что спасатели так и не нашли его тело. Но муж Марсии и весь город уверовали, что Томми утонул, смирились с “аномалией”, возложили ответственность за смерть мальчика на его мать. То есть тогда, пять месяцев тому назад, кто-то ловко все подстроил.

Допуская, что Томми не утонул и намек Хилларда не был безосновательным, можно предположить, что кто-то знал истинное положение вещей и понимал, что произойдет, если Хиллард раскроет рот. Если этот кто-то подслушал разговор Хилларда с Марсией, он, должно быть, пришел к заключению, что Хилларда надо убрать. Тем более что вновь представлялась возможность обвинить во всем Марсию.

И этот кто-то к тому же знал о черной коробочке, в которой хранился пистолет. О ней, несомненно, знал Поттер. А кто еще?

Джерико сразу представил себе действия правоохранительных органов. Марсию арестуют, как только станет известно об убийстве. Бедную, несчастную Марсию, которая так часто бывает не в себе. Присутствие Хилларда в ее доме не потребует объяснений. Все знали, что этот добрый человек, членобщества “Анонимные алкоголики”, прилагал все силы, чтобы отвратить Марсию от спиртного. И она убила его, когда он пытался отговорить ее от очередной поездки в винный магазин. Все ясно как божий день. Ее бы засмеяли, попытайся она рассказать, что Хиллард приставал к ней. Джерри Хиллард, тихий, добропорядочный, просто не способен на такую низость. Нет, Марсия убила его, потому что он пытался встать между ней и бутылкой.

И Джерико решил подбросить песочка в густо смазанные шестерни судебной машины. Если чуть спутать карты, возможно, кто-либо выкажет излишнюю озабоченность и тем самым выдаст себя.

Он наклонился, носовым платком поднял пистолет и положил его в углубление черной коробочки. Собрал патроны и сунул их в карман. Закрыл коробочку, достал ее из ящика, задвинул последний. Прошел к входной двери, приоткрыл ее. Похоже, никто не проявлял интереса к дому Поттеров. Джерико сунул черную коробочку под пиджак и сбежал по ступенькам к “мерседесу”. Сев в машину, отпер ящичек на приборном щитке, положил в него черную коробочку, повернул ключ в замке.

Ладони его рук вспотели...

По шоссе Джерико ехал быстро, постоянно поглядывая в зеркало заднего обзора. Милю спустя он убедился, что “хвоста” за ним нет. И направился к Восточной горе, где в студии Мартиню ждала его Марсия.

– Я вел себя как последний дурак, – впоследствии рассказывал он мне. – Возвращаясь в студию, я начал осознавать, что оказался в щекотливом положении. Я очертя голову бросился защищать несчастную Марсию, на которую ополчился весь мир. И преступил закон, не имея на то достаточных оснований.

И Джерико сказал себе, что ему следовало бы получше узнать Марсию, прежде чем принимать ее слова за святое писание. У всех алкоголиков есть черта, после которой им уже нельзя доверять ни в чем. Пьяная женщина, подобранная на дороге прошлой ночью, могла оставить эту черту далеко позади. Она могла сказать что угодно, лишь бы не попасть за решетку и иметь доступ к ближайшему винному магазину. Муж Марсии, да и весь город не сомневались, что она напилась в тот день, когда утонул ее сын. Она это отрицала. Но, потрясенная смертью ребенка, не могла ли она внушить себе, что ни в чем не виновата? Это, собственно, и предположил Бартрэм. Она не могла бы жить дальше, не убедив себя, что ее вины в смерти Томми нет.

Возможен и такой вариант. Возможно и то, что она выдумала разговор с Хиллардом. Тот знал, что она напилась прошлой ночью. Видел ее, когда зашел в дом. На следующее утро мог приехать, чтобы попытаться ей помочь, а Марсия, не находящая себе места, готовая отдать полжизни за бутылку, предложила ему убираться к чертовой матери. Хиллард уговаривал ее не ехать в винный магазин, а она, обозлившись, достала из ящика комода пистолет и застрелила Хилларда, когда тот направился на кухню, возможно, чтобы сварить кофе. А уж затем понадобился человек, который мог бы выслушать и поверить ей. И она бросилась на поиски такого человека, до того как Салли и Бартрэм упекут ее в тюрьму.

Джерико свернул к студии Мартиню. Подъезжая к коттеджу, он увидел машину Марсии.

Он остановил “мерседес”, вылез из кабины и направился к входной двери. Марсия выбежала ему навстречу. Ее ногти впились в предплечья Джерико, она подняла голову, глаза широко раскрылись.

– Что он сказал, Джон?

Джерико унюхал запах алкоголя. Марсия, похоже, отыскала его запасы. Это ему не понравилось.

– Я вижу, вы нашли спиртное.

– Джон, пожалуйста! Что он сказал?

– Ничего, – ответил Джерико.

– Я опасалась, что вам не удастся разговорить его, – или она была великолепной актрисой, или действительно не знала, что нашел Джерико в ее доме.

Джерико освободился от ее пальцев. Сурово глянул на нее.

– Мне следовало захватить бутылки с собой.

– Я только глотнула, Джон, только раз. Я не могла не выпить.

Джерико прошел в коттедж. Початая бутылка бербона и бокал стояли на столе в гостиной. Она выпила немного. Не больше половины бокала.

Марсия не отставала от него ни на шаг. Ей не терпелось услышать его рассказ.

– Наверное, он все отрицал?

– Он ничего не отрицал, потому что не мог говорить.

– Не мог? – удивилась Марсия.

– Не мог, потому что его убили. Или вы этого не знали? – в голосе Джерико не слышалось симпатии.

– Убили?!

– Выстрелили в затылок из вашего пистолетика с перламутровой рукояткой. На случай, что вас замучает совесть, он умер мгновенно.

Марсия покачнулась, ухватилась за край стола. Ее глаза остекленели, она потянулась к бутылке.

– Обойдетесь, – Джерико схватил бутылку и унес ее на кухню.

Когда он вернулся, Марсия все еще держалась за стол. Она словно забыла о его присутствии.

– Сядьте и расскажите мне обо всем, – Джерико взял ее за руку и отвел к большому кожаному креслу у камина.

Она открыла рот, но ни звука не сорвалось с ее губ. Затем к ней вернулся дар речи:

– Где он был?

– В вашем доме. На полу в кухне.

Она, похоже, не верила своим ушам.

– У нас очень мало времени, – одернул ее Джерико. – Тот, кто увидит его вторым, сразу же позвонит Салли.

– А вы ему не позвонили? – быстро спросила Марсия.

– Я – круглый идиот.

– Но почему вы не позвонили Салли? – настаивала Марсия.

– Потому что я хотел дать вам шанс. Расскажите, что вам известно, человеку, который может вам поверить. Если же вам никто не поверит, Марсия, ваше дело – швах.

– Я... я не понимаю.

– Ваша репутация. Ваш пистолет.

– Откуда вы знаете, что это мой пистолет?

– А кому принадлежит пистолет с перламутровой рукояткой, хранящийся в черном футляре?

– Джерри убили... из него?

– Где вы научились изготавливать разрывные пули?

Она закрыла глаза, ее губы задрожали.

– Пожалуйста, Джон, не запутывайте меня. Я понятия не имею, о чем вы меня спрашиваете.

Он вынул из кармана один из патронов и бросил ей на колени. Она взяла патрон, посмотрела на него, затем – на Джерико.

– Крестообразный надрез на острие пули, – пояснил Джерико.

– А-а.

– Что, а?

– Когда-то давно Джим что-то рассказывал Томми об оружии. Я помню, как он делал надрезы на пулях. Я... я не придала этому значения. Зачем они нужны?

– Пуля разрывается при попадании в цель, – ответил Джерико. – У Хилларда снесло полголовы. Что случилось? Он отнял ключи от автомобиля, чтобы вы не могли поехать в винный магазин?

Марсия уставилась на него.

– Я хочу знать правду, – продолжал Джерико. – Возможно, кому-то выгодно, чтобы за убийцу приняли вас. А может, вы убили его. Случайно или намеренно.

– Нет!

– Так или иначе, я на вашей стороне, Марсия. Но мне нужна правда. Я и так зашел слишком далеко.

– Что значит... слишком далеко?

– Я не поставил в известность полицию. В конце концов, я же обнаружил труп Хилларда. А теперь перейдем к делу, Марсия. Где вы хранили этот пистолет?

– Я... я не знаю.

– Правду, Марсия!

– Раньше он лежал в ящике комода красного дерева в гостиной. Но это было давно. После того, как Томми... как Томми не стало, Джим куда-то спрятал его. Он сказал, что боится, как бы я не застрелилась.

– Утром футляр из-под пистолета был в том ящике, о котором вы только что упомянули.

– Джон, – взмолилась Марсия, – ну хоть один глоточек.

– Нет.

Она наклонилась вперед, закрыв лицо руками, покачиваясь из стороны в сторону.

– Футляр был в ящике, – повторил Джерико. – И патроны.

– Они всегда лежали там... При Томми. Зачем мне лгать вам, Джон? Для меня это ничего не изменит, не так ли? Это мой пистолет, вы не ошиблись. Они подумают, что я знала, где он лежит, но я понятия не имела об этом. Джим спрятал его давным-давно.

– Как у вас оказался пистолет?

– Джим купил его мне несколько лет тому назад. Я часто оставалась с Томми вдвоем, когда он уезжал. Зимой в дома вламывались грабители.

– Никто не сказал мне, что делает ваш муж.

– Делает?

– Чем он зарабатывает на жизнь?

Марсия опустила руки.

– Он ничего не делает. Может, поэтому все так и получилось. У нас обоих есть деньги. Джим может не волноваться о куске хлеба. Но он постоянно что-то ищет. Покупает небольшие фирмы, потом продает. Пытался стать политиком, но у него ничего не вышло. Вот он и не находит себе места, от безделья.

– Марсия, боюсь, что у нас очень мало времени. Кто-нибудь наверняка заметил мою машину у вашего дома. Как только найдут тело Хилларда, ваш приятель Салли и улыбающийся окружной прокурор заявятся сюда, чтобы задать мне интересующие их вопросы. Еще раз расскажите, что произошло между вами и Хиллардом.

По телу Марсии пробежала дрожь.

– Он обезумел. Заявил, что я переспала с вами. А потом набросился на меня. Я едва вырвалась. Вот тогда он пообещал рассказать, что в действительности произошло с Томми, если я отдамся ему. Я выскочила из дома, прыгнула в машину. Он не преследовал меня, во всяком случае, не вышел на улицу. Может, не хотел, чтобы его видели. Но кричал мне вслед: “Ты вернешься! Я подожду, Марсия! Ты вернешься!”

– Если бы все это видел ваш муж, он бы убил Хилларда?

Марсия горько рассмеялась:

– Джиму на меня наплевать. Он мечтает, чтобы я умерла или попала за решетку. Он ненавидит меня.

– Из-за Томми?

– Это последняя капля. Отговорка для посторонних.

– Какова же истинная причина?

Марсия помялась:

– Я не могла допустить, чтобы он использовал меня, доказывая самому себе, что он – мужчина.

Джерико сухо усмехнулся:

– Вы принадлежите к великой общине американских фригидных женщин?

– Я хотела, чтобы меня любили, Джон, а не использовали.

– Хорошо, хорошо, – Джерико нетерпеливо взмахнул рукой. – Вернемся в сегодняшний день. Я забрал черную коробочку, пистолет и патроны. Только богу известно, почему я это сделал. Но у меня возникло ощущение, что кто-то хочет подтасовать факты. Убедить всех, что Хилларда убили вы. А я склоняюсь к тому, чтобы поверить вам.

– Слава богу, – прошептала Марсия.

– Должно быть, потому, что у меня мягкое сердце, – продолжил Джерико. – И я не могу отделаться от мысли, что ваш ребенок скорее всего не утонул.

– Джон!

– Фактов у меня нет. Только предчувствие. Но оно не дает мне работать, – он мотнул головой на чистые холсты. – Или мне надо уезжать из города, или раскапывать эту навозную кучу. Я хочу, чтобы вы мне помогли. Но, если вы солгали мне относительно Хилларда, вас ничто не спасет. Пистолет у меня, и на нем сохранились отпечатки пальцев.

– Что мне делать?

– Для начала перестаньте думать о бутылке, которую я отнес на кухню. Вы нужны мне трезвая, Марсия.

Она не ответила.

– Я не хочу, чтобы Хилларда нашли вы, – добавил Джерико. – Поэтому вам нельзя появляться дома, пока наш муж или кто-то еще сообщит в полицию об убийстве. Вашу машину я поставлю в сарай за коттеджем. Если кто-то придет, пока меня не будет, не показывайтесь.

– А куда вы собрались?

Он пересек комнату, взял альбом и мягкий карандаш. Принес их Марсии.

– Нарисуйте мне схему, которая приведет меня к тому месту, где вроде бы утонул Томми.

– Но я могу отвезти вас туда.

– Нарисуйте схему. Если вину за убийство Хилларда хотят возложить на вас, тело обнаружат быстро. Вас арестуют, едва вы появитесь на людях.

– Кто?

– Откуда мне знать? Именно это я и хочу выяснить. Если вас сразу не найдут, кто-то, возможно, и подставится. Схему, пожалуйста.

Марсия склонилась над альбомом, а Джерико прошел на кухню, взял початую и полную бутылки бербона, вернулся в гостиную.

– На всякий случай, – пояснил он и отнес бутылки к “мерседесу”.

Когда он вновь появился в гостиной, Марсия закончила схему. Джерико заметил, что ее лоб покрыт капельками пота.

– Джон, ради бога, хоть один глоточек.

– Начав пить, вы уже не сможете остановиться, – покачал головой Джерико. – Здесь есть книги, хороший стереопроигрыватель, пластинки. Но следите за подъездной дорожкой. Если увидите, что кто-то едет сюда, спрячьтесь в ванной и закройте дверь. Оставайтесь там, пока они не уйдут.

– Джон?

– Да?

– Может, мне все равно, что случится со мной.

– Может, и так. Но до ближайшего бара путь неблизкий. Особенно пешком. Потому что, поставив вашу машину в сарай, ключи я возьму с собой.

Глава 2

Марсия нарисовала подробную и ясную схему. В город по Дороге 4, затем на Дорогу 2, мимо того места, где Джерико подобрал ее, до почтового ящика с фамилией Джонсон. Далее по проселку, ведущему к озеру. На холме к северу от проселка – дом и поместье, принадлежащие некоему Уилеру. Нарисовала она причал, с которого нырял Томми, и поставила крест там, где она лежала на берегу. Маленькие треугольники означали лес, куда, как она думала поначалу, мог уйти Томми.

Чудное местечко, отметил Джерико, особенно в июне, когда все цветет. Он легко представил себе Марсию, вытянувшуюся на травке, и мальчика, играющего в воде. Прошел на край причала. Прозрачная вода, он без труда видел дно, на глубине шести или восьми футов. Ни больших камней, ни бревен, о которые мог удариться Томми Поттер, ныряя с причала. Осматривать озеро или берег не имело смысла. Спасатели и полиция наверняка поработали на совесть. Не могли же все они участвовать в заговоре, ставящем целью сокрытие действительных обстоятельств смерти мальчика.

Джерико зашагал к леску. Ухоженная земля, из деревьев главным образом сосны и березы. Множество маленьких пеньков и аккуратно уложенные стволики показывали, что Уилеры регулярно прореживали лес, по существу превратив его в парк для прогулок. Тут не было ни чащоб, ни пещер.

Пять минут спустя Джерико вышел с другой стороны леска. Там не могла потеряться и девяностолетняя старушка.

За лесом начинался луг, поднимающийся по склону к серому особняку, обсаженному старыми деревьями. Джерико увидел, что на большой террасе перед домом сидит человек и пристально изучает его в бинокль. Решил, что разговор с обитателем особняка ему не повредит. И быстрым шагом направился к террасе.

Мужчина, наблюдавший за ним, сидел в кресле-каталке. В твидовой кепке и черных очках. Его ноги закрывал плед в черно-красную клетку. Не старик, отметил Джерико. Загорелое лицо прорезали глубокие морщины, но Джерико определил, что мужчине едва ли больше тридцати пяти лет.

– Я, наверное, нарушил право собственности, – начал Джерико. – Так что прошу меня извинить.

– Пустяки, – ответил мужчина.

– Я – Джон Джерико.

– Я знаю. Вы сняли студию Эда Мартиню. Вы художник, не так ли?

– Хотелось бы думать, – Джерико оглянулся. Озеро плыло над вершинами сосен. Изумительный вид.

– Я – Дон Уилер, – представился мужчина.

– Это ваш дом, мистер Уилер?

– Полагаю, можно сказать и так. Я тут живу. Если называть это жизнью, – Уилер с силой опустил кулаки на подлокотники кресла.

Джерико взглянул на клетчатый плед, скрывающий ноги Уилера.

– Паралич?

– Но не с детства. Поведение, правда, как у ребенка.

– Извините.

– Давайте лучше поговорим о другом, – Уилер выудил из кармана сигарету, закурил. – Пожалуй, я на шаг впереди вас, мистер Джерико. Мой отец – знаменитый судья, который приговорил Марсию Поттер к тюремному заключению с отсрочкой исполнения приговора за то, что она избила пустой бутылкой двух злобных старых сплетниц. – Уилер горько усмехнулся. – На вас жалуются, сэр.

– По какому поводу?

– Похоже, вы не хотите признать, что бедная Марсия напилась прошлой ночью. Ее любящий муж и Джордж Бартрэм с утра обхаживают отца.

– А что он?

– Раздумывает. Версия такова: будь Марсия трезва, вам бы не разрешили остаться на ночь. Трезвая Марсия не принимает участия в таких играх. Пьяная, она отдастся и развозчику льда, если таковые еще остались. Но это версия. Если вы не захотите дать нужные им показания, Джерико, они постараются добиться своего иным способом.

– Спасибо, что предупредили меня.

– А если между нами, как оно было? – спросил Уилер.

– Она не прикасалась к бутылке. Напился я.

Уилер хохотнул.

– Ну что ж, вы лжете как джентльмен. О местных лжецах этого не скажешь, – он махнул рукой в сторону озера, за которым поднимался шпиль церкви. – Видели ли вы где-нибудь столь великолепную клоаку?

Джерико словно и не услышал вопроса.

– Не доходили ли до вас слухи, что Томми Поттер совсем и не утонул? – спросил он.

Уилер вцепился в подлокотники кресла. Черные очки отвернулись от Джерико.

– Таких слухов не было, – наконец ответил Уилер. – А что, по-вашему, с ним случилось?

– Несчастный случай, похищение, может, убийство.

– Похищение исключается. Никто не потребовал выкупа. Нет, бедняга утонул, а Марсия так напилась, что не слышала его крика о помощи, если он и кричал.

– Вы знаете, что она была пьяна? Вы видели ее? Она же прибежала в ваш дом, не так ли?

– Кажется, да, – костяшки его пальцев, сжимающих подлокотники, побледнели. – В тот день я не видел Марсию.

– Вас не было дома?

Вот тут Уилер посмотрел на Джерико. Ему удалось взять себя в руки.

– Кто вы, Джерико, детектив-любитель?

– Да, можно сказать и так. У меня появились сомнения. Я хочу их разрешить.

Уилер выбросил окурок.

– Вы – давний друг Марсии?

– Нет.

– Так вы ее совсем не знаете?

– Нет. Но я вижу, что она страдала и страдает.

– Вы ничего не боитесь, Джерико?

– А что?

Уилер опустил взгляд на укутанные пледом ноги.

– Я был таким же. Ничего не боялся. Вас не удивит, если я скажу, что был капитаном футбольной команды в колледже, летал в Корее?

– Я тоже воевал там, но на земле.

– Приветствую тебя, брат мой! – невесело рассмеялся Уилер. – Мы принесли мир следующему поколению, если не обращать внимания на Вьетнам, Конго и полдюжины других стран. Тогда я ничего не боялся, Джерико. Все было по-другому. Я мог убежать. А сейчас прикован к этому креслу, – он стукнул по подлокотнику.

– Это ужасно, – кивнул Джерико, – но давайте вернемся к Томми Поттеру.

– Какой смысл? Мальчик утонул.

– Не было ли у Марсии подруги? Близкой подруги?

– С Марсией дружить опасно.

– Почему?

– Приходите как-нибудь еще, Джерико, и я прочитаю вам подробную лекцию о сущности дружбы. Но, если коротко, дело обстоит следующим образом. А – друг Б, потому что А нуждается в Б. Б – друг А, потому что Б хочет, чтобы он был кому-то нужен. Так уж получилось, что Марсии никто не нужен, да и едва ли кто мечтает о том, чтобы его внимание потребовалось Марсии. Это чревато. Побудьте здесь подольше, и вы все поймете. Пьяные женщины, в доме которых ночуют незнакомые мужчины, считаются в Кромвеле персонами “нон грата”. Если б у нее была подруга, она увезла бы Марсию отсюда.

– Так почему она не уедет сама? Как я понимаю, у нее есть деньги.

– Она остается, потому что ничем не отличается от большей части человечества. Она живет надеждой. Все на что-то надеются. Будь то блаженство в загробной жизни, мир, счастье, безболезненная смерть. Безнадежные надежды. Марсия девять лет прожила с таким ничтожеством, как ее муж, только потому, что их связывал ребенок. Она рассуждала просто: мальчик должен иметь отца и, возможно, мальчик поможет отцу стать мужчиной. А лишившись этой надежды, ухватилась за другую, крошечную, почти невидимую глазу. Когда-нибудь озеро отдаст ей тело сына. Как вам это нравится? Как будто она не знает, что, будь оно там, рыбы давно обглодали бы его.

– Будь оно там?

– О, оно там, Джерико. Не начинайте тешить себя надеждой. Жизнь трудна и сурова, и герои не в силах что-либо изменить. Я знаю. Я сам пытался изображать героя. Теперь я не могу ходить. Уезжайте отсюда, великан, пока жернова не перемололи вас, как они перемололи Томми Поттера.

У Джерико дернулась щека.

– Вы пытаетесь мне что-то сказать, не так ли?

– Я пытаюсь убедить вас, что не стоит валять дурака, – Уилер засмеялся. – Меня уже ждут каша-размазня и стакан молока, другого я нынче не ем, – он развернул кресло-каталку к дому. – У меня сложилось впечатление, что уезжать вы не собираетесь, несмотря на мой совет, так что, полагаю, эта наша встреча – не последняя.

И по залитой солнцем террасе он покатил к дому.

Джерико проводил его взглядом, а потом двинулся вниз по склону к сосновой роще. Уилер заинтриговал его. Чувствовалось, что к Марсии он относится с симпатией. Он явно недолюбливал отца, отсюда и “знаменитый судья”. А самое главное, он ясно дал понять, что к некоторым тайнам Кромвеля прикасаться опасно.

Мужчина, убитый в пяти милях отсюда выстрелом в затылок, как бы подтверждал его правоту.

И намек, возможно вырвавшийся случайно, что есть другая трактовка смерти Томми Поттера. Трактовка, известная этим деревьям, этим скалам, темно-зеленым водам озера. Но по прошествии пяти месяцев едва ли можно найти хоть какие-либо улики. Из леса убирают все лишнее, вода чиста и прозрачна, скалы умыты дождем и высушены солнцем.

Посещение места смерти Томми Поттера утвердило Джерико в мысли, что мальчик не утонул, хотя он и не получил новых подтверждений ошибочности официальной версии. Интуиция редко подводила Джерико.

В город он ехал медленно, гадая, узнал ли Кромвель об убийстве. Но не заметил никаких изменений в привычной сонной атмосфере. Во всяком случае, возбужденные горожане не собирались на перекрестках, обсуждая случившееся. И Джерико пришел к выводу, что о смерти Хилларда еще не сообщили в полицию.

В квартале от муниципалитета Джерико заметил кубическое здание из красного кирпича с вывеской над белой дверью, указывающей, что за ней находится редакция “Кромвельской газеты”. Джерико подъехал к тротуару, вылез из “мерседеса”, вошел в редакцию. Тут же находилась и типография. Прессы, линотипы и другие машины мирно соседствовали с письменными столами.

Машины не работали. Лишь один человек сидел за большим столом у окна, старик с коротко стриженными седыми волосами и аккуратными усиками. Он встретил Джерико взглядом серых, добродушных глаз.

– А, мистер Джерико, – старик встал и протянул руку. – Я – Джедедия Стюарт, владелец, издатель и редактор старейшего еженедельника штата.

– Добрый день.

– Рад, что вы заглянули ко мне. Теперь не придется ехать к вам.

– А вы собирались?

– А как же иначе? Когда наш город посещает знаменитость, мы даем большую статью. Но, раз у нас еженедельник, я немного разленился. Решил, что поищу вас завтра, в мой выходной. Присядьте, сэр, присядьте. Чем я могу вам помочь?

Джерико сел, достал трубку.

– Маленькие городки живут по своим законам, с которыми я не знаком, мистер Стюарт.

– Зовите меня Джед. Как все остальные. При официальном обращении я теряюсь, – серые глаза весело блеснули. – Маленький городок так же трудно понять, как и незнакомую женщину. По лицу и фигуре ничего не определишь, кроме как понравилась она тебе или нет.

– Я, правда, выяснил, что новости распространяются здесь быстрее лесного пожара, – заметил Джерико. – Вам, Джед, должно быть, приходится печатать лишь то, о чем все и так знают.

– Ваше замечание справедливо и для больших нью-йоркских газет, – парировал Стюарт. – Новости – удел радио и телевидения. Мы печатаем комментарии и дополнительные подробности.

– И как бы вы прокомментировали прошлую ночь? – Джерико пристально взглянул на старика.

Джедедия Стюарт не отвел глаз.

– Ваше пребывание в доме Поттеров?

– Именно.

– Прежде всего, мне захотелось переговорить с вами. На Марсию давно уже никто не обращает внимания. Так что я с удовольствием вас выслушаю.

– Меня кое-что заинтересовало, Джед.

Вот тут старик опустил глаза.

– Хотите, чтобы я догадался, что именно?

– Попробуйте.

– Вы захотели узнать, почему тело не всплыло на поверхность.

– Попали в десятку, – Джерико раскурил трубку.

– После миллионов лет эволюции человек не может объяснить только одно – причуды природы.

– Никто не усомнился в том, что Томми утонул?

Старик потянулся к пачке сигарет, лежащей на столе.

– Никто не задавался таким вопросом, – серые глаза уперлись в Джерико. – Вы ставите его именно так?

– Между нами.

Рука старика чуть дрожала, когда он подносил к сигарете зажженную спичку.

– У вас есть другие версии?

– Ни одной, подтвержденной фактами.

Старик посидел, наблюдая за голубоватым дымом, поднимающимся к потолку. Затем отодвинул стул, встал.

– Не хотите ли взглянуть на номера газеты, относящиеся к тем дням?

– Не откажусь.

Подшивки “Кромвельской газеты” хранились в пыльном чулане. Джед зажег настольную лампу, подошел к полке и пару минут спустя вернулся к столу с тремя номерами.

– Статья появилась через три дня после трагедии. В двух последующих номерах мы сообщали подробности. Садитесь и читайте, не торопясь.

Джерико сел и взял первую газету. Старик стоял рядом. Статья о смерти Томми шла под большим заголовком и занимала две правые колонки на первой странице. Начиналась она с рассказа Марсии. Она заснула, а, открыв глаза, не нашла Томми. Никакого намека на то, что она пила. Далее описывались действия полиции и спасателей по розыску тела. Статья продолжалась на второй странице, но, прежде чем раскрыть газету, Джерико обратил внимание еще на один заголовок:

“ДОН УИЛЕР – ЖЕРТВА ХУЛИГАНОВ”

Джерико прочитал и эту статью:

“Ранним вечером в прошлый вторник Дональда Уилера, сына судьи Генри Уилера, нашли жестоко избитым в сосновой роще в поместье Уилеров. Его немедленно отвезли в больницу Кромвеля. В результате повреждения спинного мозга Дональду Уилеру парализовало ноги.

Когда он не вышел к ужину, не предупредив, что задержится, судья Уилер решил, что сын гуляет по поместью, и пошел поискать его. Он нашел сына в роще. Без сознания. На вопросы полиции Дональд смог ответить только на следующий вечер. Он показал, что гулял по роще, когда на него сзади набросились несколько человек. Они подбежали столь стремительно, что он их не разглядел. Дональд Уилер не мог сказать, что послужило поводом для нападения. Его бумажник с шестьюдесятью долларами остался нетронутым. К моменту подписания номера в печать полиция еще не назвала имена преступников”.

Джерико взглянул на Джеда Стюарта.

– Этим утром я виделся с Уилером. Его избили в тот же день, когда исчез Томми?

– Да, – лицо старика оставалось бесстрастным.

– В той же роще, где искала сына Марсия?

– Да, – Джед предупредил следующий вопрос Джерико. – Судья нашел его в половине восьмого. К тому времени поиски Томми уже закончились, во всяком случае, на суше. Полиция все еще протраливала озеро крюками. В следующем номере есть дополнения. Дон Уилер показал, что он шел через лес к озеру, чтобы узнать, не нашли ли Томми, когда на него напали. По версии полиции, какая-то молодежная банда увидела на дороге патрульные и пожарные машины. Они свернули в лес, чтобы посмотреть, что там случилось, и наткнулись на Дона. Полиция полагает, что они решили ограбить его. А потом их спугнули. Возможно, кто-нибудь из спасателей или полицейских, направлявшихся к дому Уилеров, чтобы позвонить.

– И никто не видел, как они пришли и ушли?

– Нет.

– Эти два события произошли в одном месте, с небольшим разрывом по времени. И вы не попытались связать их, Джед?

– Поначалу нет. Как и все остальные, я думал, что мальчик утонул. Первые сомнения возникли у меня, когда не удалось найти тело. Но с Доном Уилером поговорить я не смог. Его увезли в специализированную клинику. Он вернулся только неделю назад.

– Вы рассчитывали, что я замечу эту статью, когда давали мне газеты?

– Такая мысль приходила мне в голову, – ответил Джед.

– Потому что вам кажется, что связь все-таки есть?

– Давайте не будем так ставить вопрос, – старик глубоко затянулся. – Прежде всего обратимся к фактам, мистер Джерико. Марсия проснулась около четырех часов дня. Первым делом она прочесала лесок. И ничего не нашла. Отметьте это. Потом побежала в дом Уилеров, чтобы вызвать помощь. Возвращаясь к озеру, она вновь осмотрела лес. С тем же результатом. Затем прибыла помощь: полиция, спасатели, подводники, пожарная машина с баллонами кислорода, на всякий случай. К половине седьмого все уже поняли, что спасти мальчика не удастся. Но поиски тела продолжались. Уехали подводники. Уехала пожарная машина. Около семи часов Дон Уилер направился через лесок к озеру, чтобы, по его словам, посмотреть, как идут дела у полиции. И тут внезапное нападение. Он так и не узнал, кто набросился на него. А спустя полчаса или сорок пять минут его нашел судья.

– То есть связи нет.

Старик чуть улыбнулся.

– Вроде бы так. Во всяком случае, полиция ее не искала. И Уилеры даже не намекали на ее существование. Официально Томми утонул. Эта причина указана в свидетельстве о смерти.

– Но?.. – глаза Джерико блеснули.

Джед Стюарт пожал плечами.

– Вот что меня удивило, сынок. После того как прошло два или три дня и тело не всплыло на поверхность озера, следовало ожидать, что у многих горожан возникнут те же вопросы, которые сегодня задали вы. Ничего подобного не произошло. Еще до того, как они начали задумываться над истинной причиной смерти Томми, их убедили, что задумываться просто не над чем. Об этом твердили и полиция в лице Вика Салли, и окружной прокурор Джордж Бартрэм. Помог им и Джим Поттер, дав понять, что Марсия не заснула, а отключилась, напившись.

Все те же люди, враги Марсии: ее муж, гестаповец в полицейской форме, улыбающийся окружной прокурор.

– Я здесь родился и вырос, – продолжал Джед Стюарт. – Хорошо знаю озеро. В возрасте Томми Поттера ловил в нем рыбу. За мою жизнь в озере утонуло человек сто. И тело всегда всплывало, причем через короткое время. Газы выносили его на поверхность. Томми был в одних плавках. Если б они за что-то зацепились, он мог бы оставаться на дне день, два, но не больше. Вот я и задумался, сынок, несмотря на заверения прокурора, полицейских и мужа.

– И к чему вы пришли?

– Вывод получился интересный. А не забрел ли мальчик в лес и не увидел ли то, что не предназначалось для его глаз?

– Например, как били Уилера? Причем мальчик знал этих людей.

– Это произошло позже, во всяком случае, по утверждению Дона Уилера.

– Судя по вашему тону, вы ему не верите.

– Старик я упрямый, – ответил Джед. – Я начал разрабатывать свою версию. Навел кое-какие справки. Старший Уилер в тот день находился в суде. Домой он вернулся к ужину. У слуг был выходной. Ужин они оставили в холодильнике. Я даже знаю, что именно. Салат с куриным мясом и ветчину. То есть в доме днем никого не было. Во всяком случае, слуг и судьи. Дон мог быть дома, а мог и не быть. Если он лжет в одном, трудно ждать правды и в другом.

– Но почему? Его же избили до полусмерти.

– О, в этом-то можно не сомневаться. И вот куда завело меня мое упрямство. Судите сами. Мальчик заходит в лес и видит, что происходит с Доном. Возможно, выдает свое присутствие. Может, вскрикивает, может, бросается к матери. Его останавливают и убивают, потому что нельзя допустить, чтобы он рассказал об увиденном. Тут все ложится одно к одному, не так ли?

– Да.

– “Но”, правда, остается. В четыре часа дня Дон еще не лежал в лесу. Иначе Марсия обнаружила бы его, когда искала Томми. Лес там ухоженный. Чащоб, где можно спрятать избитого человека, нет. Марсия же не просто пробежала через лесок к дому, она заглянула под каждый куст в поисках Томми. Поэтому Дону поверили. На него напали около семи вечера. Томми Поттер не мог этого видеть. Он погиб раньше.

Зубы Джерико впились в чубук нераскуренной трубки.

– А почему вам вообще пришла мысль о том, что Дон Уилер лгал?

Старик бросил окурок на пол и тщательно растер его ногой.

– Вы женаты, Джерико? У вас есть дети?

– Нет.

– Я тоже как-то не сподобился. Во всяком случае, детей у меня нет, – его лицо затуманилось. – Женился я давным-давно, и моя жена умерла, рожая нашего первенца. Мы-то рассчитывали, что их будет у нас восемь или десять. Но родители шестым чувством знают, когда дети не до конца откровенны с ними. Хорошие родители. Им не нужны доказательства, они просто знают. Уже давно моей семьей стал весь город. И я абсолютно уверен, город что-то скрывает. Я слишком стар... и слишком пуглив, чтобы выяснить, что именно.

– Пуглив?

– Не хочу умирать в богадельне. Я зарабатываю на жизнь этой газетой и, если кое-кто скажет, не печатайте рекламу у Джедедии, не обращайтесь к нему ни с какими заказами, мне не останется ничего другого, как тащиться в богадельню. Сорок лет тому назад я бы послал их всех к черту. Сейчас я слишком стар. И чтобы вышибить из меня дух, хватит одного или двух ударов из тех, что достались Дону Уилеру.

– Вы думаете...

– Я не знаю, что и думать, – воскликнул Стюарт. – В этом городе судья Уилер – большой человек. И уж его-то сын мог бы обладать статусом неприкосновенности.

– А что, избили кого-то еще? – спросил Джерико.

– Мне об этом ничего не известно.

– Так к чему вы клоните, черт побери?

– Может, у меня старческий маразм. Если вы тут все просмотрели, вернемся в редакцию.

Они вышли из темной комнаты и мимо машин направились к книжной полке у стола Стюарта.

– Генри Уилер долго был адвокатом. Не блещет умом, говорили про него, но он из хорошей семьи. Потом он стал судьей по наследственным делам и утверждению завещаний. А после этого его избрали городским судьей, – старик снял с полки нужную ему книгу и сел за стол. – Лок и Коун, “Судебные решения, вынесенные в штате Коннектикут по наследственным делам и утверждению завещаний”, – пояснил он. – Я раскрываю ее всякий раз, когда приговор судьи раздражает меня. Том первый, страница четвертая: “О требованиях, предъявляемых к судье, ведущему эти процессы”. “Кандидат в судьи по наследственным делам и утверждению завещаний не должен соответствовать каким-либо специальным критериям в части подготовки, опыта, моральных норм и состояния здоровья”. Как вам это нравится? Чтобы получить эту должность, Генри Уилер как личность мог не представлять из себя ничего особенного. Вот мой отцовский инстинкт и подсказывает мне, что все эти годы он весьма вольно обращался с моральными принципами.

– Не слишком ли далеко ушли вы от Томми Поттера? – заметил Джерико.

– Неужели ушел? Ну уж простите старику, мысли, знаете ли, разбегаются.

Черта с два, подумал Джерико. Но куда клонил Стюарт?

Задать следующий вопрос ему уже не удалось. Распахнулась дверь, и в комнату вбежал невысокий мужчина в белом халате с расческой и ножницами, торчащими из нагрудного кармана. Местный парикмахер, догадался Джерико. Его заведение находилось в двух шагах от редакции.

– Джедедия, ты, похоже, еще ничего не знаешь, – он искоса глянул на Джерико. – Марсия Поттер убила Джерри Хилларда. Выстрелом в затылок.

– О, нет! – ужаснулся Стюарт. – Она призналась?

– Ее еще не нашли, – ответил парикмахер. – Она уехала на машине, и в полиции думают, что пистолет она взяла с собой. Они опасаются, что Марсия свихнулась, и хотят как можно быстрее схватить ее, пока она не подстрелила кого-нибудь еще.

Стюарт коротко глянул на Джерико.

– Нельзя перегибать палку. Они вынудили ее, черт бы их побрал.

Кромвель загудел. Внезапно на улицу высыпали люди. Мисс Элли Кливленд, с посеревшим лицом, стояла на пороге книжного магазина. Тут и там слышались возбужденные голоса. Джедедия Стюарт сел за руль видавшего виды “форда” и поехал к дому Поттеров на Дороге 4. В том же направлении мчались и другие машины, словно торопились на пожар.

– Я тебя искал, – раздался грубый голос за спиной Джерико. Салли, местный полицейский. С закаменевшим лицом. – Мистер Бартрэм ждет тебя. Пошли, – тяжелая рука легла на предплечье Джерико.

Джерико обернулся.

– Не смей прикасаться ко мне, Салли. Я тебя предупреждал.

Полицейский оценивающе оглядел рыжебородого художника.

– Как-нибудь мы с тобой поговорим, наедине.

Но держался от него на почтительном расстоянии, пока они шли к муниципалитету и поднимались по ступеням. Никто не упомянул об убийстве.

Когда они вошли в кабинет Бартрэма, тот разговаривал по телефону. Отдавал приказ начать поиски Марсии. Сообщал ее приметы, марку, цвет и номерные знаки автомобиля, на котором она уехала. Пальцы правой руки Джерико сомкнулись на ключах Марсии, лежащих в его кармане.

Наконец Бартрэм положил трубку на рычаг и посмотрел на Джерико и Салли.

– Вы слышали? – спросил он.

– От местного парикмахера, – ответил Джерико.

– Вы знаете, где она?

– “Она”, в смысле Марсия?

– Время задушевных разговоров кончилось, мистер Джерико. Убит человек.

– А почему я должен знать, где находится Марсия?

– Я скажу тебе, почему, – прогудел Салли. – Джим Поттер нашел тело Хилларда у себя на кухне. Его застрелили. Марсия уехала. Ее пистолет пропал. Он позвонил нам. Я съездил к твоему коттеджу, предположив, что она ищет защиты у тебя. Ты же в ее глазах – герой, особенно после того, как враньем сегодня утром спас ее от тюрьмы.

– Помолчи-ка, Вик, – оборвал его Бартрэм. – Мистер Джерико, не застав вас дома, Салли вернулся в город и начал спрашивать, не знает ли кто, где вы находитесь? Вскоре ему сказали, что ваш красный “мерседес” стоял у дома Поттеров, – он глянул на раскрытый блокнот у себя на столе, – в десять сорок пять.

У Джерико полегчало на душе. Салли не нашел машины Марсии, спрятанной в сарае за коттеджем. Комнаты он, похоже, не обыскивал. Во всяком случае, Марсию не видел.

– Да, я заезжал к Поттерам.

– Вы виделись с ней?

– Нет.

– А тело вы видели?

В доме Джерико вел себя очень осторожно. Ноги Хилларда он заметил, едва войдя в гостиную. И после этого старался ничего не трогать. Но отпечатки его пальцев могли быть везде, потому что он провел в доме ночь. Так что едва ли они смогли бы в чем-либо обвинить его.

– Тела я не видел, если оно там и было. Я позвал миссис Поттер. Она не ответила, и я уехал.

– Куда? – спросил Бартрэм.

– На то место, где утонул сын Поттеров.

От Джерико не укрылись быстрые взгляды, которыми обменялись Бартрэм и Салли.

– Как вы узнали, где оно находится? – поинтересовался Бартрэм.

– Мне сказала Марсия, прошлой ночью. В поместье Уилеров у северной оконечности озера.

– И что вы там делали?

– Осмотрел берег, сосновую рощу. Потом поговорил с Дональдом Уилером.

Глаза Бартрэма сузились.

– А что вы искали?

– История мальчика заинтриговала меня. Вот я и подумал, а может, он не утонул? Может, с ним случилось что-то еще?

– Что же? – хрипло переспросил Салли.

– Откуда мне знать, – сухо улыбнулся Джерико. – Я тут человек новый.

– Что вы делали после разговора с Дональдом? – продолжал допрос Бартрэм.

– Вернулся в город. Познакомился с Джедедией Стюартом.

– Зачем?

– В общем-то, это не ваше дело. Но я все думал о Томми Поттере. И хотел посмотреть старые газеты.

– И? – Бартрэм наклонился вперед.

– Фактов, подтверждающих мою гипотезу, я не нашел, – Джерико смотрел на прокурора. Но услышал вздох облегчения, вырвавшийся из груди Салли.

Бартрэм перекладывал с места на место какие-то бумаги, словно ему требовалось время, чтобы прийти в себя. И думал он явно не об убийстве Хилларда.

– Почему вы решили, что Марсия застрелила этого Хилларда... Кто он такой?

– Что значит, “кто он такой”?

– Так все-таки – кто?

Бартрэм улыбнулся, как чеширский кот.

– Странно, что вы вновь задаете этот вопрос. Вы уже получили ответ, когда побывали утром в книжном магазине. Мисс Кливленд сообщила нам об этом.

– Мне, конечно, известно, что ему принадлежит книжный магазин и, будучи членом общества “Анонимные алкоголики”, он помогал Марсии бороться с дурной привычкой. В мой вопрос я вкладывал другое. Жил ли он здесь с детства, пользовался ли уважением?

– Почему вы решили повидаться с ним? – Бартрэм словно и не услышал объяснений Джерико.

– Могу честно признать, что меня взволновала судьба миссис Поттер, – ответил Джерико, – особенно после того, как сегодня утром вы двое и ее муж вломились к ней. Она говорила мне, что Хиллард пытался помочь ей перебороть тягу к спиртному. Вот я и захотел узнать, действительно ли болезнь зашла очень далеко.

– Теперь вы это знаете, – заверил его Бартрэм. – Она застрелила Хилларда.

– Откуда вам это известно?

– Она удрала! – воскликнул Салли. – Ее пистолет исчез!

– Вы уверены?

– Увидев, что Хиллард убит, а Марсии нет, Джим Поттер первым делом взглянул, где ее пистолет. Она хранила его в черном футляре, в ящике комода. Ящик был пуст. Ни футляра, ни пистолета. Пропали и запасные патроны.

– Украдены каким-то воришкой? – предположил Джерико.

– Ерунда! – вставил Салли.

– Так что вам нужно от меня? – задал вопрос уже Джерико. – Я приезжал к дому. На кухню не заходил, так что тела не видел. Что я делал после этого, вам известно. Молодой Уилер и Джед Стюарт подтвердят мое алиби. Впрочем, я мог взять пистолет. Если вам того хочется, обыщите меня.

– Хорошая идея, – Салли шагнул к нему.

– Не ты, Салли, – проворковал Джерико. – Если дотронешься до меня, тебе не поздоровится.

Салли выхватил пистолет.

– И пистолет тебе не поможет. Если мистер Бартрэм хочет обыскать меня, я возражать не стану.

– Хватит, – Бартрэм стукнул кулаком по столу. – Убери пистолет, Вик, и перестань валять дурака.

– А ты лучше не дразни меня, – процедил Салли, медленно убирая пистолет в кобуру. – А не то я за себя не ручаюсь.

– Интересно посмотреть, что же ты сделаешь, – ухмыльнулся Джерико.

– Перестаньте цапаться, вы оба! – вмешался Бартрэм. – Послушайте, Джерико. Марсия, возможно, приедет к вам. Вы дали понять, что готовы стать на ее сторону. Если она приедет, уговорите ее сдаться властям. Для нее это лучший выход.

– Я в этом не уверен, – ответил Джерико. – Утром вы пришли за ней втроем. А теперь: несколько часов спустя ее муж находит покойника и заявляет, что Марсия и пистолет исчезли. И вы снова охотитесь за ней, на этот раз, чтобы навесить на нее убийство. Мне представляется, что Марсии придется несладко, попади она в ваши руки. Едва ли вы обойдетесь с ней по справедливости.

– Вы станете соучастником преступления, если поможете ей спрятаться или уехать отсюда, – на губах Бартрэма вновь заиграла улыбка. – Тогда я арестую и вас.

– Импульсивность не в моем характере. Если я рискую, то обычно знаю, чем мне это грозит.

– Вот и отлично, – Бартрэм потянулся за сигаретами. – Как бы вы нисочувствовали Марсии, об этом надо забыть. Она убила человека. Личные чувства теперь не в счет.

– Прекрасная речь, – хмыкнул Джерико. – Она свидетельствует о том, что вы, Салли и ее муж еще способны на “чувства”. Возможно, вам это не понравится, но ваша версия представляется мне весьма сомнительной. В этом городе не все чисто, Бартрэм, и вам очень не хочется, чтобы кто-нибудь разворошил это осиное гнездо.

Джерико чувствовал враждебные взгляды, упершиеся ему в спину, когда выходил из кабинета прокурора. Он твердо знал, что пара ударов достигла цели, особенно вначале, когда речь зашла о Томми Поттере. Обмен взглядами Бартрэма и Салли говорил о многом. В то же время Джерико понимал, что Марсии грозит смертельная опасность. И по пути к студии думал, как ей можно помочь. Прежде всего, ей требовался хороший адвокат, и уж, конечно, не проживающий в Кромвеле. Интуитивно он чувствовал, что в этом сонном городке Марсия не найдет достойной защиты.

– В то утро я убедился, что Марсия не убивала Хилларда, – впоследствии рассказывал мне Джерико. – Я не мог сказать, кто его пристрелил, но повод для убийства был ясен. Кто-то подслушал обещание Хилларда открыть Марсии тайну смерти ее сына. Его убрали те, кто любой ценой хотел избежать разоблачения.

Джерико подъехал к коттеджу. Все тихо, никаких следов Марсии. Впрочем, другого и не могло быть. Услышав шум приближающейся машины, она должна была спрятаться и запереться в туалете. Джерико вылез из “мерседеса”, вошел в дом, позвал Марсию. Она не ответила.

В коттедже ее не было.

Через дверь черного хода Джерико прошел в сарай. Машина Марсии стояла на месте.

Возможны два варианта, прикинул Джерико. Либо ее нашла полиция или кто-то еще, озабоченный тем, чтобы тайное не стало явным. Либо жажда стала непереносимой, и Марсия отправилась на поиски спиртного. Он-то рассчитывал, что желание узнать, что скрывалось за намеком Хилларда, и страх ареста по обвинению в убийстве удержат ее в доме. В то же время он мог поклясться, что Бартрэм и Салли не знали, где она. Тогда кто? Человек, подслушавший откровения Хилларда и убивший его после отъезда Марсии? Доставший пистолет из тайника, по словам Марсии, ей неизвестного, застреливший из него Хилларда, а затем приложивший немало усилий, чтобы все выглядело так, будто стреляла Марсия?

Естественно, Джерико не мог не подумать о Джиме Поттере.

Глава 3

Вот тут на сцене появился я. Джерико позвонил мне из Кромвеля. Предложил сесть в машину и немедленно приехать. Ему требовалась помощь. Я ответил, что заканчиваю книгу и не могу приехать даже ради второго пришествия. Он обозвал меня сукиным сыном и добавил, что я должен выехать в течение часа, взяв с собой комплект приспособлений для снятия отпечатков пальцев с каких-либо предметов. Я ответил, что понятия не имею, что это за комплект и из чего он состоит. Джерико предложил позвонить нашему общему другу, лейтенанту Пасколю из отдела убийств. Помявшись, я пообещал приехать через два дня, надеясь, что их хватит для завершения книги. И спросил, почему такая срочность. “Совершено убийство”, – проревел он в ответ, да так громко, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка. Я вновь попытался спорить, но он бросил трубку.

Припомнить, что Джерико когда-либо просил о помощи, мне не удалось. С неохотой я начал собирать чемодан.

Джерико выстроил четкую последовательность событий. Томми Поттер не утонул в озере. Его убили, потому что он что-то увидел или услышал. Это что-то явилось причиной смерти Хилларда, та же участь могла ожидать тех, кто посмеет докопаться до сути. Джерико мог поспорить на последний цент, что Бартрэм, Салли, Джим Поттер и искалеченный Дон Уилер знали, как и почему умер Томми Поттер. А Джедедия Стюарт догадался об этом.

Позднее Джерико говорил, что в тот момент словно оказался на перепутье. Перед ним лежало много дорог, но выбрать он мог лишь одну, потому что остальные вели в тупик, грозящий бедой ему, Марсии и еще бог знает кому.

Он попытался поставить себя на место Марсии. Она знала, что полиция ищет ее. Ей посоветовали никому не попадаться на глаза. Возможно, кто-то приходил к коттеджу после его отъезда. Не открыто приехал на машине, а прошел через лес. И застал Марсию врасплох, она не успела спрятаться. В полицию ее не сдали, то есть решили разделаться с ней по-тихому.

Впрочем, ее исчезновение могло объясняться и другим: она ищет спиртное. Но Марсия не могла не знать, как он встревожится, обнаружив, что коттедж пуст. Почему она не оставила записки? Или опасалась, что он сможет перехватить ее по пути к желанной цели? Джерико знал, что ради выпивки алкоголик готов на все, любую хитрость и обман.

Однако ее тут же арестовали бы, попытайся она заглянуть в винный магазин. Бартрэм объявил розыск Марсии, а полиция хорошо знала ее привычки. Магазин, пусть и на территории другого штата, наверняка находился под наблюдением. И уберечь Марсию от ареста, если она действительно пошла туда, он не мог. Джерико понятия не имел, где сейчас Марсия. И не знал, где ее искать.

Если не уверен, куда стрелять, целься в глаз, напомнил себе Джерико армейскую мудрость. Есть же человек, которому все известно, который, возможно, замешан в убийстве собственного сына. Джим Поттер. Джерико решил найти его и переговорить с ним.

Кромвель гудел. Небольшая толпа собралась перед муниципалитетом, очевидно, в ожидании новостей. Из разговоров Джерико понял, что Марсию до сих пор не нашли. Он уже двинулся дальше, когда столкнулся лицом к лицу с Элли Кливленд. Ее словно хватили обухом по голове. Она посмотрела на Джерико, но, похоже, даже не узнала его. Джерико коснулся ее руки, и Элли отскочила в сторону.

– О, вы напугали меня, – ее глаза постепенно очистились от тумана.

– Извините. Я понимаю, как вам тяжело.

– Бедный Джерри, – губы мисс Кливленд дрогнули. – Он хотел помогать людям, а эта женщина... – она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

– Все уверены, что его убила миссис Поттер, – прервал затянувшуюся паузу Джерико.

– А кто еще? – зло бросила Элли. – Он откликался на ее просьбы о помощи в любое время дня и ночи. Он сам много пил одно время. А потом никогда не отказывался прийти на помощь тем, кто хотел покончить с этим пагубным пристрастием.

– Как я понимаю, иногда он появлялся и без звонка.

– Он знал людей, которым помогал. Он буквально чувствовал, когда они нуждались в нем.

– Как вы думаете, где я могу найти Джимми Поттера?

– Я только что видела, как он уехал в патрульной машине с Виком Салли, – ответила мисс Кливленд.

– Он дружил с Хиллардом?

– Конечно. Джим часто благодарил Джерри за помощь Марсии.

– Он звонил Хилларду, когда Марсия начинала пить?

– Звонил, и не раз, – она пристально посмотрела на Джерико. – Почему вы задаете мне столько вопросов?

Джерико пожал плечами.

– Я, похоже, единственный здесь человек, который не верит тому, что выдается за аксиому.

– Я вас не понимаю.

– Кто, кроме меня, усомнился в личности убийцы, мисс Кливленд? А если стреляла не Марсия?

– Почему тогда она убежала?

– Каким мог быть ее мотив? – Джерико задал встречный вопрос.

– Алкоголику не нужен мотив, мистер Джерико. Во всяком случае, тот мотив, который мы можем себе представить. Иногда их поступки начисто лишены логики.

– Как по-вашему, – вроде бы ненароком спросил Джерико, – у мистера Хилларда не могло быть романа с Марсией?

– Нет! – на щечках очаровательной мисс Кливленд заалели пятна румянца. Не желая того, она признала, что ее общение с Хиллардом не ограничивалось магазином.

Интересный городишко, этот Кромвель, подумал Джерико.

Джерико зашагал к редакции “Кромвельской газеты”. Джед Стюарт что-то печатал на старенькой машинке. Он дружески кивнул Джерико.

– Особенность еженедельника – отсутствие сенсационных заголовков. Когда эта статья выйдет из печати, преступника уже найдут.

– Общественность, похоже, знает, кто убийца, – ввернул Джерико.

– Возможно, – Стюарт продолжал печатать.

Джерико примостился на краешке стола, начал набивать трубку.

– Расскажите мне о Джерри Хилларде, – попросил он.

– Родился в Кромвеле. Воспитывался овдовевшей матерью, которая умерла шесть лет тому назад. Семья небогатая. Сам зарабатывал на обучение в Йельском университете. Запил, вылечился с помощью “Анонимных алкоголиков”. Сам помогал многим людям. В конце концов, открыл книжный магазин. У него был хороший вкус, – Стюарт оторвался от машинки, взглянул на Джерико. – Вчера я видел в магазине ваши рисунки.

– Был женат?

– Нет.

– В этом городе все обо всех знают. Кто же его пассия?

Старик помялся.

– Под кроватью я не сидел.

– Я понимаю вас, Джед. Сплетни вы не распространяете. Но нужна ли сейчас такая щепетильность?

Стюарт всмотрелся в Джерико.

– Что вы пытаетесь выяснить?

Джерико огладил рыжую бороду.

– Интересные дела творятся в вашем Кромвеле, Джед. Я вот убежден, что сын Марсии не утонул. А весь город преспокойно винит ее в смерти мальчика. А теперь приписывают ей смерть Хилларда, хотя доказательством вины Марсии является только ее отсутствие в Кромвеле. Такое впечатление, что эта женщина – местный козел отпущения, – Джерико помолчал. – Никто не верит моему рассказу о происшедшем прошлой ночью. Я говорю, что она была трезвой. Все говорят, что пьяной. Между нами говоря, и я назову вас лжецом, если вы повторите мои слова, она напилась в стельку. Я уложил ее в постель. Сам промок до нитки, повесил рубашку и пиджак сушиться у камина и пошел в душ. Я стоял под струей в чем мать родила, когда Хиллард отдернул занавеску и начал орать на меня. Никто за ним не посылал, понимаете. Он заявился сам. Словно ждал, пока она вернется домой. А после моего отъезда он появился вновь и его застрелили. Вот я и спрашиваю, а не завел ли этот добровольный помощник из “Анонимных алкоголиков” роман с Марсией Поттер? А может, он вообще использовал женщин, которых опекал, по прямому назначению, когда те уже ничего не соображали?

– Вот что я скажу вам, Джерико.

– Что же?

– За эту пару дней вы узнали о нашем городе больше, чем многие – за всю жизнь.

– Можно считать, что это ответ на мой вопрос?

– Нет, – пару минут старик продолжал печатать, затем его пальцы замерли. – Я издаю хорошую газету, сынок, отчасти потому, что не помещаю непроверенные факты. То, что я не могу доказать, в газету не попадает. Люди это знают. Я даже не говорю о том, что не могу доказать, – Стюарт поднес зажигалку к сигарете. – В городе у Хилларда был близкий друг, никак не связанный с “Анонимными алкоголиками”. Они вместе учились в колледже. Вы с ним встречались.

Глаза Джерико сузились.

– Дон Уилер?

Старик кивнул.

– Они были очень дружны. После того как Дона парализовало, Джерри проводил с ним много времени. Возил его за город, по вечерам играл в шахматы. Если вы хотите что-то узнать о Джерри, спросите Дона. Хотя, возможно, он не захочет говорить с вами.

– А как насчет очаровательной мисс Кливленд?

– Тут вы только потеряете время, – Стюарт глубоко затянулся, выпустил струю дыма. – Она любила Джерри. И представит его в самом лучшем свете, – он взглянул на Джерико. – Вопрос за вопрос?

– Валяйте.

– Вы знаете, где сейчас Марсия?

– Нет, – откровенно ответил Джерико.

Старик вздохнул.

– Я думал, вы знаете. Ей необходим надежный друг.

– Если бы я знал, то мог бы и не сказать, – признался Джерико. – Я действительно не знаю, где она. Но чувствую, что все это неспроста, Джед. На нее повесили смерть сына, а теперь хотят добавить убийство Хилларда. И мне очень хочется побеседовать с Джимми Поттером, причем один на один. У меня сложилось впечатление, что он далеко не идеальный муж.

– Сначала поговорите с Доном Уилером, – предложил старик. – У Джима Поттера немало своих проблем.

На этот раз Джерико подъехал к дому Уилеров на “мерседесе”. По северной стене сложенного из серого камня особняка вился еще зеленый плющ. Аккуратно выкошенная лужайка перед домом, ухоженные клумбы и цветы, гараж на четыре машины, из которых только две стояли на месте. Еще одна застыла перед парадной дверью. Не вызывало сомнений, что судья и его сын жили не только на жалованье отца.

Джерико поставил “мерседес” в затылок стоящей у особняка машине и подошел к двери. Позвонил. Ему никто не ответил. Позвонил еще раз, другой, третий. Толкнул дверь. Она распахнулась. Джерико решил, что Дон Уилер в доме один, а подойти он, естественно, не мог.

Середину холла занимал длинный стол. У трех стен стояли стулья с высокими спинками. На дальней стене висел большой женский портрет. На губах женщины играла легкая улыбка. Джерико узнал манеру известного портретиста, Гордона Стивенсона. У судьи неплохой вкус, подумал Джерико, раз он заказал портрет жены Стивенсону.

Слева от двери витая лестница вела на второй этаж. Слева от портрета дверь открывалась в гостиную с большими окнами, выходящими на озеро.

– Мистер Уилер! – крикнул Джерико.

Ответа не последовало. Ни единого шороха не слышалось в доме. Джерико подошел к подножию лестницы и позвал вновь.

– Дон Уилер!

И тут что-то тяжелое обрушилось ему на затылок. Острая боль пронзила голову, и больше он ничего не помнил. Ни шагов за спиной. Ни падения на пол...

Джерико открыл глаза и застонал. Первым делом он увидел портрет. Голова раскалывалась от боли.

– Он приходит в себя, – послышался мужской голос.

Джерико шевельнул головой и вновь застонал. Едкий запах нашатыря заставил его закашляться.

– О господи, как он меня напугал, – второй голос, также незнакомый.

Джерико уперся в пол руками и попытался сесть. От боли перед глазами все пошло кругом.

– Не двигайтесь, мистер Джерико, – сказал один из мужчин.

На этот раз Джерико удалось повернуть голову, и его взгляд уперся в лицо мужчины с седыми волосами, в очках, опустившегося на колени рядом с ним.

– Я – доктор Максвелл, – представился мужчина. – Вы сильно расшиблись при падении с лестницы.

– Падении! – Джерико рассмеялся. – Падении!

– Вы ударились головой о стойку, – пояснил доктор.

– Не смешите меня, – пробурчал Джерико.

– Вы, должно быть, споткнулись, спускаясь по лестнице, – добавил второй мужчина. – Я – судья Уилер, мистер Джерико. Я очень сожалею о случившемся. Вы поднялись на второй этаж в поисках Дона?

Вот тут Джерико сел.

– Вы считаете, что я упал и разбил голову о стойку?

– Она в крови, – ответил доктор Максвелл. – Как же иначе это могло произойти? Вы не помните, как падали?

– Не помню, потому что я не падал, – голос Джерико задрожал от ярости. – Меня ударили по голове.

– Да что вы, мистер Джерико! – воскликнул судья Уилер. – Такого быть не могло.

– В любом случае я считаю, что вас нужно отвезти в больницу, – заявил доктор Максвелл. – Судя по всему, у вас сотрясение мозга, и вам необходим полный покой.

Джерико глянул на судью. Гладкое, почти без морщин лицо. Выражение озабоченности, похоже, деланной. Ухватился за балясину перил, поднялся.

– Посмотрите, вот кровь в том месте, где вы ударились головой, – показал доктор. – На затылке у вас рваная рана. Скорее всего, придется наложить швы. Я думаю, вам лучше поехать в больницу.

Джерико покачал головой, и ему показалось, что она сейчас оторвется.

– Давайте проясним ситуацию. Я вошел в дом, хотя не имел на это права. На мой звонок никто не ответил, но у двери стояла машина, и я подумал, что ваш сын, судья, просто не может подойти. Остановившись у лестницы, я вновь позвал его. Вот тут все и случилось.

– Вы упали? – вежливо спросил судья.

– Я не падал! Я стоял на полу. Не успел подняться даже на одну ступеньку. Кто-то подскочил ко мне, неслышно ступая по мягкому ковру, и ударил.

Мужчины переглянулись, словно говоря друг другу, что их собеседник явно не в себе.

Джерико коснулся затылка. На руке остались пятна крови.

– Как вы оказались здесь, доктор? – спросил он.

– Судья послал за мной. Я сразу приехал. Он думал, что вы умерли.

Джерико посмотрел на часы. Он пролежал без сознания почти час. Взглянул на судью.

– Я приехал домой без десяти три, – пояснил тот. – Увидел, что вы лежите у лестницы с окровавленной головой. Немедленно позвонил доктору. Вас никто не мог ударить, мистер Джерико. В доме никого не было. У слуг сегодня выходной.

– А ваш сын?

– Дон в отъезде.

– С каких это пор? Я разговаривал с ним утром.

– Он уехал перед самым ленчем.

– Уехал?

– Короткая поездка, на несколько дней... на машине.

– Он может вести машину?

– Теперь, к сожалению, нет. Мы наняли ему шофера. Его зовут Майк Торнтон.

– Когда он уехал?

– Я же сказал вам, перед ленчем.

То есть сразу после разговора со мной, отметил Джерико, если судья не лгал. Но он уже начал сомневаться, что в Кромвеле можно хоть от кого-то услышать правду.

– Как мне его найти? – спросил Джерико.

– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, – улыбнулся судья. – Бедный мальчик, в последние дни он просто не находил себе места. И так внезапно уехал. Он и Майк собирались остановиться в каком-нибудь мотеле. Пока он не позвонит, я не смогу сказать вам, где именно.

– Ему известно, что Хилларда убили?

Если судья замялся, то лишь на мгновение.

– Разумеется, известно.

– Странно, что он все равно решил ехать. Джерри был его близким другом.

– А чем он мог помочь? – спросил уже судья. – Джерри мертв. Тут уж ничего не попишешь. А насилия на долю Дона и так выпало немало, – судья печально покачал головой. – Слава богу, на этот раз поиск преступника не затянется. Миссис Поттер, помоги ей бог, найдут с минуты на минуту.

Джерико прислонился к стойке, борясь с головокружением.

– За последние несколько часов я услышал вранья больше, чем за всю жизнь.

– Я вижу, вы еще не пришли в себя, мистер Джерико, – холодно ответил судья.

– Еще как пришел, ваша честь! Я объявляю войну вашему городу! Хватит преследовать невинных. Марсия Поттер больше не будет козлом отпущения. Я не позволю обвинять ее в преступлениях, которые она не совершала. Ваш сын назвал Кромвель “великолепной клоакой”. Грубовато, конечно, но точно по существу.

– У вас помутилось в голове, мистер Джерико. Такими угрозами вы можете навлечь на себя серьезные неприятности.

– Уже навлек. Мне разбили голову. Зачем это сделали, судья? Чтобы я не успел переговорить с вашим сыном, пока вы не увезете его подальше от Кромвеля, где я не смогу задавать ему вопросы? Он же решил, что скажет правду, когда узнал об убийстве Хилларда, не так ли?

Лицо судьи обратилось в маску.

– Я думаю, доктор, вам надо отвезти этого человека в больницу.

– Как бы не так, – возразил Джерико. – Я бы хотел обратиться к врачу, которому доверяю, а не к вашему другу.

Он оторвался от стойки и, покачиваясь, двинулся к двери. Ему потребовались все силы, чтобы добраться до машины. Он не мог позволить себе упасть, потерять сознание. Этот милый доктор тут же вколол бы ему что-нибудь в вену и, кто знает, не пришлось ли бы хоронить его вместе с Хиллардом.

Глава 4

Я приехал в Кромвель около трех часов пополудни. Не в лучшем расположении духа. Перед тем как бросить трубку, Джерико выкрикнул: “Убийство”. Если б я не помнил про объявление в “Сэтедей ревью”, то не знал бы, где его искать. Приехал я, вооруженный маленьким мешочком мельчайшего порошка и набором кисточек, которыми ссудил меня наш приятель, лейтенант Пасколь, предварительно подробно объяснив, как ими пользоваться. И я собирался учинить Джерико скандал, если б выяснилось, что, протащившись сто пятьдесят миль, я привез ему вещи, которые он мог легко добыть в местном полицейском участке.

Главная улица Кромвеля мне понравилась. Добротные особняки, ухоженные лужайки. У муниципалитета я заметил полицейского. Он стоял у машины и что-то записывал в маленький блокнот. Крупный мужчина с холодным, недружелюбным взглядом. Потом я узнал, что это Вик Салли, но в тот момент у меня не было оснований отнестись к нему с предубеждением. Я свернул к тротуару и спросил его, как проехать к студии Мартиню. Он подозрительно оглядел меня.

– Мартиню с женой уехали в Европу.

– Я знаю. Студию снял мой друг.

– Джерико?

Джерико нигде не оставался незамеченным. Я кивнул.

Салли объяснил мне, как проехать к студии, а потом добавил:

– Скажите Джерико, чтобы он связался с нами.

– Хорошо. А в чем дело? Джонни попал в передрягу?

– Еще какую. Передайте ему нашу просьбу. Он нам нужен.

До коттеджа я добрался за пятнадцать минут, точно следуя инструкциям Салли, но не увидел знакомого “мерседеса”. Я вытащил чемоданы из багажника моего скромного черного “корвея” и занес их в дом. Краски, холсты и общий беспорядок указывали на то, что Джерико поселился в студии. Я прошел на кухню. На столе стояла опорожненная более чем наполовину бутылка шотландского виски, и я основательно приложился к ней. Поездка утомила меня. Хотелось умыться, принять душ. Но ванной я не нашел. Возможно, она была за запертой дверью. Пришлось умываться над кухонной раковиной.

Раздражение нарастало с каждой минутой. Раз уж Джерико заставил меня бросить все и сорваться с места, он, по крайней мере, мог бы меня встретить. Я вылил в стакан остатки виски. Подумал, с каких это пор Джерико переключился на шотландское. Раньше-то он отдавал предпочтение бербону, в крайнем случае, позволял себе ирландское. Наверное, я слонялся по коттеджу минут сорок пять, прежде чем услышал шум подъезжающей машины. Выглянув из окна, я увидел еле ползущий “мерседес”. Вот он остановился рядом с моим “корвеем”, открылась дверца, Джерико тяжело вылез из кабины. Тут я заметил, сколь бледно его лицо над пламенеющей рыжей бородой. Он навалился на открытую дверцу, и чувствовалось, что упадет, если отпустит ее. На воротнике рубашки и пиджаке запеклись пятна крови. Я выбежал из коттеджа.

– Джонни! Что все это, черт побери...

Его лицо осветила идиотская улыбка.

– Какой-то дурак ударил меня по голове, – и, как поваленное дерево, он рухнул у моих ног.

Я не привык носить тяжести. Бумажный пакет с продуктами, купленными в соседнем магазинчике, для меня – непосильная ноша. Так что не знаю, каким чудом мне удалось затащить в дом двести сорок фунтов Джерико. Но я перевернул его на спину, ухватил под мышки и поволок, как муравей – гусеницу. В качестве лекарства я решил использовать спиртное. Но в бутылке шотландского не осталось ни капли. Вновь попытался открыть дверь в ванную. Она не поддавалась. Я понятия не имел, с какой стати он запер ванную.

Из спальни я принес подушку и с трудом подсунул ее под голову Джерико. Прощупал пульс. По крайней мере, сердце у него билось.

Тут уж я немного успокоился, даже заметил в углу телефонный аппарат. Бросился к нему, схватил трубку, чтобы позвонить врачу, но меня остановил слабый, но настойчивый голос Джерико.

– Положи трубку!

– Тебе же нужен доктор, Джонни.

– Положи трубку и послушай, что я тебе скажу.

Он приподнялся на локтях, и я метнулся к нему. Помог переместиться в большое кожаное кресло.

– В машине есть бербон, – прошептал он.

Я побежал к “мерседесу”. Нашел две бутылки, полную и початую. Поспешил с ними в коттедж.

Меня ждал сюрприз.

На диване сидела женщина трагической красоты и озабоченно смотрела на Джерико. Рыжеватые волосы падали ей на плечи. Она повернулась на звук захлопнувшейся за мной двери. Огромные фиолетовые глаза уставились на меня.

– Вы, однако, не торопитесь, – она поднялась мне навстречу, протянула руку к бутылкам, ее качнуло.

– Спиртного ей не давай, – прошептал Джерико.

Я, конечно, видел, что она пьяна, но не придал этому особого значения. Историю Марсии Поттер я узнал позже. А тут отдал ей одну из бутылок, принес из кухни стакан, наполнил его и протянул Джерико.

– Ты не сказал мне, что она здесь, – заметил он.

– Я этого не знал. Она, должно быть, пряталась в ванной.

Джерико выпил бербона.

– Длинная история, – он глянул на кухню, где женщина наливала себе второй стакан. – Я принес ключи от “мерседеса”?

– Не знаю.

Он нащупал ключи в кармане, кивнул, поморщился от боли.

– А теперь я вызову тебе доктора, – я шагнул к телефону.

– Нет, сначала я должен рассказать тебе, что здесь творится.

– Ты, похоже, неплохо устроился, – я кивнул в сторону кухни.

– Приведи ее сюда.

Я подошел к двери.

– Маэстро желает вас видеть.

Женщина улыбнулась.

– Передайте ему, что я занята, – и вновь налила себе бербона. – Я чуть не задохнулась в этой вонючей ванной, пока вы пили мое виски! Кто вы такой?

– Друг Джона... Артур Холлэм.

– Вы, конечно, провинились, выпив мое виски, но, если хотите, можете составить мне компанию, – она указала на быстро пустеющую бутылку.

– Холли! Приведи ее! – Джерико заговорил чуть громче.

– Хозяин зовет, – я подошел к ней, взял за руку.

Она вырвалась, отпрянула.

– Убери свои грязные лапы!

Я так изумился, что отступил на пару шагов и столкнулся с Джерико, который возник в дверном проеме.

– Пьянчужка, – процедил он, одним шагом покрыл разделявшее их расстояние, вырвал из ее рук бутылку, повернулся к раковине и вылил остатки бербона. Мгновением позже женщина набросилась на него, колотя по спине. Джерико бросил пустую бутылку в раковину, оттолкнул женщину. Она отлетела в угол и замерла на полу.

Джерико сам едва не упал, но успел ухватиться за раковину.

– Кто это? – спросил я.

– Марсия Поттер, алкоголичка. Из-за нее я и вызвал тебя, Холли. Пойдем в гостиную, там и поговорим.

– Ты собираешься оставить ее здесь? Может, лучше перенести на одну из кроватей?

– Разницы она не заметит, – без всякого сочувствия ответил он и двинулся к двери. Сел в кресло, налил себе бербона.

– Ее разыскивает полиция, Холли. Ей приписывают убийство, которого она не совершала, могу в этом поклясться. Но сейчас мы прячем подозреваемого. Если ты не хочешь влезать в это дело, садись в свою тарантайку и поезжай домой.

– Не говори глупостей, – отмахнулся я.

– Не изображай героя, пока у тебя нет полной уверенности, что ты хочешь составить мне компанию. Противник играет жестко, – кончиками пальцев он прикоснулся к затылку.

– Составлю я тебе компанию или нет, но доктор тебе необходим.

– Доктор подождет. Комната уже не кружится. Выслушай меня, а потом решим с доктором.

И Джерико рассказал мне все то, о чем написано выше. Один раз я остановил его, чтобы налить себе немного бербона с водой. Марсия так и лежала в углу, наверное, заснула. За окном стемнело, и я зажег настольную лампу. Джерико становилось лучше прямо на глазах.

– Я думаю, в доме Уилеров меня ударили неспроста, – продолжил он. – Пять месяцев тому назад в этом городе что-то произошло. Мальчик стал невольным свидетелем, и его убили. Возможно, с этим связано и избиение Дона Уилера, хотя полной уверенности у меня нет. Но я готов дать голову на отсечение, что Джим Поттер, Бартрэм, Салли, Дон Уилер знают, как умер мальчик. Знал об этом и Джерри Хиллард. Все известно судье. Полагаю, старик Стюарт тоже сообразил что к чему.

– А эта женщина на кухне?

– Нет. Она думает только о погибшем сыне... и пьет. Они закрыли дело, обвинив ее в смерти Томми Поттера, и публика приняла эту версию: все знали, что Марсия – алкоголичка. Ни у кого не возникло и тени сомнения. А теперь на нее навесят убийство Хилларда, и Кромвель это проглотит по тем же причинам. Все будет шито-крыто, если, конечно, мы уедем, прикинувшись, что не заметили ничего подозрительного.

– А может, это самый лучший вариант, – задумчиво заметил я.

– Безусловно. Ты можешь отправляться домой, Холли.

– Не могу. Тебе нужна сестра-сиделка. Но мне нужно заканчивать роман, поэтому я не могу сидеть сложа руки. Какой у тебя план?

– Одно я знаю наверняка. Они понимают, что я – главная опасность. Задаю не те вопросы. Думаю, их слабое место – Дон Уилер. Похоже, после нашей утренней встречи они решили увезти его из города, чтобы я не мог вновь переговорить с ним. Но я приехал слишком быстро. Он еще был дома. Поговорить нам не дали, хотя ради этого им пришлось ударить меня по голове, и я едва не отдал богу душу. Инвалиду с парализованными ногами такое не под силу. Судье – тоже. Меня не так-то легко застать врасплох. Я думаю, меня ударил тот парень, что водит машину Уилера. Судья назвал его Майк Торнтон. Но сейчас более важно для нас другое – надо выяснить, где они прячут Дона Уилера, чтобы еще раз встретиться с ним.

– Разумное решение. Но, может, сначала передать властям женщину и ее пистолет? Тогда ты не войдешь в конфликт с законом, продолжая расследовать это дело. А так лишь оттягиваешь ее неминуемый арест, да и сам можешь оказаться в щекотливом положении.

Джерико нахмурился.

– Видишь ли, Холли, это трудно объяснить, но, я думаю, ты бы все понял, если б утром оказался в доме Поттеров, когда туда ввалились муж Марсии, Бартрэм и Салли. Может, ты ощутил бы ее страх и отчаяние – тогда она была трезвой. Словно три хищные барракуды окружили маленького беззащитного пескаря. В руках этих бандюг несчастная женщина признается в чем угодно. У каждого из нас есть предельная черта, Холли, и я чувствую, что Марсия подошла к ней слишком близко.

– Тебе она нравится? – спросил я.

– Откуда мне знать? – Джерико чуть шевельнул плечами. – Но я уверен, что против нее ведут грязную игру, и не хочу, чтобы несправедливость восторжествовала, – он сухо улыбнулся. – Теперь дело даже не в ней. Кто-то должен заплатить за шишку на моей голове, и парой тумаков они не отделаются. Я привлеку к ответу всех, а не только того парня, что сжимал в кулаке свинчатку.

Мы допили остатки бербона, обсуждая план дальнейших действий. А по ходу перенесли Марсию на кровать Джерико, укрыли пледом. Глядя на бледное лицо на подушке, я начал понимать чувства Джерико. Эта женщина не могла осилить ношу, которую жизнь взвалила на ее плечи. Ей требовалась поддержка.

На ужин я поджарил яичницу с ветчиной, и за кофе мы продолжили разговор. Джерико непрерывно курил. Он признал, что поначалу основывался только на догадках и интуиции. Томми Поттер мог утонуть. А его тело, в силу неведомой аномалии, как и предположил Бартрэм, не всплыло на поверхность Дона Уилера могли избить хулиганы-подростки, и это происшествие не имело никакого отношения к смерти мальчика. Марсия могла застрелить Джерри Хилларда, когда тот стал домогаться ее. Зная, что ей не поверят, она удрала из дома, а теперь отрицала причастность к убийству. Возможно, Салли, Джима Поттера и Бартрэма действительно связывала дружба, и ими двигало лишь желание помочь больной женщине. Не было никакого заговора, несмотря на намеки Дона Уилера и Джедедии Стюарта. Эта версия имела право на существование.

– Но я не падал с лестницы дома Уилеров и не ударялся головой о стойку, – белые зубы Джерико впились в чубук трубки. – Меня ударили. И сомнений в этом нет, что бы ни говорили судья и доктор. А ударили меня по одной простой причине – чтобы я перестал раскапывать эту кучу дерьма. Значит, им есть что скрывать, а у меня нет оснований не доверять своей интуиции.

– Допустим, мы признали, что ты прав, но что теперь? Что нам делать с этой женщиной? Ее нельзя оставить одну. Сегодня днем она ушла из дома, чтобы найти бутылку виски.

– Скорее всего, украла ее в одном из соседских домов, – пробурчал Джерико. – Все равно, перефразируя незабвенного Оливера Голдсмита[5], мы должны уберечь ее от злого глаза, иначе местные молодчики быстренько разделаются с ней. Может, тебе стоит увезти ее в Нью-Йорк и спрятать там?

Я ответил не сразу.

– Я верю твоей интуиции, Джонни. Она редко подводила тебя. Но скажи мне, чем вызван этот заговор? Что хотели скрыть, даже ценою убийства, уважаемые в городе люди, судья и его сын, окружной прокурор, полицейский, муж Марсии и покойник, владелец книжного магазина, известный добрыми делами?

– Не знаю. Пока. Но я это выясню, – тут он вспомнил, что я привез из Нью-Йорка все необходимое для снятия отпечатков пальцев. Дал мне ключ от ящичка на приборном щитке “мерседеса” и попросил принести черный футляр с пистолетом, завернутый в его носовой платок. Я выполнил его просьбу и поставил перед ним черную коробочку.

Как оказалось, Джерико знал, что нужно делать с порошком и кисточками, полученными мною у лейтенанта Пасколя.

– На футляре ни одного отпечатка, – пробормотал Джерико, поднял крышку и достал пистолет. – На пистолете мы наверняка ничего не найдем, но попробовать надо, – пять минут спустя он поднял голову и посмотрел на меня. – Ничего, Холли. Чистая работа. Стрелявший позаботился о том, чтобы не оставить следов.

– Это могла сделать Марсия, – заметил я.

– Если это так, она потрудилась на славу, – Джерико оглядел комнату. – Я думаю, пистолет лучше всего вернуть туда, где он и лежал. Отнесешь?

Я уже запирал ящичек на приборном щитке, когда послышался шум мотора и фары автомобиля осветили деревья, растущие вдоль проселка, ведущего к коттеджу.

Я поспешил в дом.

– Кто-то едет сюда.

– Запри дверь! – Джерико встал. – Убери все это, – он указал на кисточки и мешочек с порошком. – Если это полиция, скажи им, что ты дал мне снотворное и я сплю. Я же разбил голову, упав с лестницы в доме Уилеров. И тревожить меня нельзя.

– А может, тебе самому встретить их?

– Если они найдут Марсию, ей хана. Не теряй времени.

Он прошел в спальню и закрыл за собой дверь. Но ключ в замке не повернулся. Запираться он не стал.

Я быстренько собрал кисточки, подхватил мешочек, отнес все на кухню и бросил в мусорное ведро.

В дверь уже громко стучали, кто-то дергал ручку. Теперь мне предстояло сыграть роль рассерженной сестры-сиделки.

Я отпер дверь, открыл ее.

– В чем дело? – возмущенно прошептал я. – Нельзя ли потише?

Передо мной стоял Салли, за ним – улыбающийся Бартрэм и муж Марсии. Салли протиснулся в гостиную.

– Тот самый приятель, о котором я говорил, – бросил он через плечо Бартрэму и Поттеру.

Они тоже прошли в комнату.

– Я – Джордж Бартрэм, окружной прокурор, – представился улыбающийся мужчина. – А это мистер Поттер.

– Плевать мне, кто вы такие, – тем же шепотом ответил я. – Говорите тише. Я бился два часа, чтобы он заснул, а вы врываетесь, как стадо буйволов. Я не приглашал вас, мистер Бартрэм, а вы вломились в дом без ордера. Законно ли это?

– Ну при чем тут закон? – воскликнул Бартрэм. – По-моему, я не знаю, как вас зовут.

– Холлэм.

– Мистер Холлэм, это неофициальный визит. Мистер Поттер не находит места из-за жены. С утра никто не знает, где она. Вам, несомненно, известно, что ее ищут в связи с убийством.

– Кто-то вломился в дом неподалеку и украл бутылку шотландского виски, – подал голос Поттер. – Мы подумали, что она могла прийти сюда.

– А вот и бутылка! – триумфально воскликнул Салли. Он стоял в проеме двери, ведущей в кухню, с бутылкой из-под шотландского виски в руке.

Я словно и не слышал его.

– С Джерико сегодня случилось несчастье. Вы, должно быть, знаете. Он упал с лестницы в доме Уилеров и стукнулся головой о стойку. Вызвать доктора он не разрешил, но чувствует себя плохо. – Бартрэм и Салли тут же переглянулись. – Я все-таки уговорил его принять таблетку снотворного, и он только что задремал. Если вы вошли в дом, не имея на то судебного решения, я требую, чтобы вы удалились быстро и без шума.

– Вы видели мою жену? – спросил Поттер, бледный как смерть.

– Я бы не знал, что это ваша жена, даже если б увидел ее.

– А как вы объясните наличие этой бутылки? – спросил Салли. – Она куплена в местном винном магазине. Вот штамп.

– Объяснять мне нечего. Когда я приехал, Джерико дома не было. Время вам известно, Салли. Я спрашивал у вас, как проехать к студии Мартиню. Джерико появился пару часов спустя, в ужасном виде. Он не мог сказать ничего путного, за исключением того, что упал в доме судьи Уилера. А потом я занимался только им. И еще раз, прошу вас не шуметь. У Джерико наверняка сотрясение мозга. Ему необходим покой.

– Вы можете заверить нас, что миссис Поттер здесь нет и не было?

– Я ни в чем не должен вас заверять. Если хотите, посмотрите сами, но только тихо. И не суйтесь в спальню Джерико!

В душе я уже признал наше поражение. Марсия могла оставить где-нибудь сумочку или перчатки. Хотя бы в ванной. Но Салли вышел оттуда с пустыми руками. Пока я следил за Салли, Бартрэм открыл дверь в спальню.

В комнате было темно. Джерико, укрытый пледом, лежал лицом вниз. Свет, падающий от лампы в гостиной, позволял разглядеть кровавую рану на затылке. Джерико протяжно застонал. Бартрэм прикрыл дверь. Меня прошиб пот. Салли и Поттер смотрели на Бартрэма. Тот пожал плечами.

– Мы вернемся утром, чтобы поговорить с Джерико, – решил прокурор. – Может, Марсия пришла сюда с бутылкой, но покинула дом до вашего приезда. Надеюсь, так оно и было. Мне бы не хотелось арестовать вас за обман сотрудников правоохранительных органов.

– Я возьму ее с собой, – Салли взмахнул бутылкой. – На ней должны быть отпечатки пальцев Марсии. Вот мы и узнаем, побывала она здесь или нет.

– Если у вас нет ордера на обыск, лучше поставьте бутылку туда, где вы ее взяли, – возразил я. – Кстати, разве в полиции не учат, что нельзя брать вещи руками? Теперь на бутылке останутся отпечатки ваших пальцев. И моих тоже, потому что я наливал из нее виски.

– Поставь бутылку, Салли, – Бартрэм холодно улыбнулся. – Извините за беспокойство, мистер Холлэм. Доброй ночи.

Они вышли, я закрыл и запер дверь. Постоял, пока не услышал, как отъехала их машина. Затем поспешил в спальню. Ничего не изменилось. Джерико лежал на животе, укрытый пледом.

– Они уехали.

Он повернулся. Тут я увидел, что лежал он на Марсии, полностью скрывая ее своим огромным телом, прижавшись ртом к ее губам, чтобы заглушить любой звук. Ее глаза так и не открылись. Она что-то промычала во сне.

Джерико встал, стер с губ помаду.

– Ты, однако, не дал им разгуляться. Молодец.

– Они вернутся, – заметил я. – И раньше, чем обещали. На месте Бартрэма я бы заглянул к нам вновь через пять минут. На всякий случай.

Джерико посмотрел на Марсию. Наклонился, осторожно поправил прядь волос, упавшую ей на лоб.

– Логично. Иди его встречать.

У двери я обернулся. Он гладил лоб Марсии. На его бородатой физиономии отражалось любопытство, удивление.

Насчет Бартрэма я не ошибся. Они вернулись через семь минут. В дверь постучали. На этот раз Бартрэм был один, Поттер и Салли остались в машине. Его голодные глаза оглядели гостиную.

– Я потерял портсигар. И подумал, что оставил его в доме.

– Вы не выходили из этой комнаты, – напомнил ему я.

– Правда? – улыбка прокурора стала шире. – Наверное, я выронил его где-то еще. Еще раз доброй ночи, мистер Холлэм.

Хлопнула дверца машины, и три мушкетера укатили. Похоже, до утра мы могли не ждать от них никаких сюрпризов.

Как это ни странно, но муж Марсии не произвел на меня никакого впечатления. Да и произнес-то он от силы две ничего не значащие фразы. Бартрэм и Салли очень хотели найти Марсию. А вот Поттера нисколько не интересовали поиски жены. Он словно находился под гипнозом. Казалось бы, он должен кричать, требовать, чтобы ему вернули жену. Он же просто стоял и слушал, а затем преспокойно ушел. Судьба Марсии не волновала его. Мысли его заняло что-то другое, никак не связанное ни с Марсией, ни с текущими событиями. Я не мог вспомнить, говорил ли Джерико, как отреагировал Джим Поттер на смерть сына. Горожане, наверное, решили, что для него потеря ребенка стала такой же трагедией, как и для Марсии. Джерико, правда, заметил вскользь, что Поттер разъярился, увидев его у себя в доме.

Я налил себе бербона, разбавил водой, закурил. Из спальни вышел Джерико, осторожно закрыл за собой дверь.

– Не так уж много она и выпила, а спит как убитая, – он достал из кармана трубку, избегая моего взгляда.

– Ты лучше подумай о завтрашнем дне. Они вернутся, скорее всего с ордером на обыск. Едва ли судья Уилер откажет им в таком пустячке. И тебе не удастся провести их вновь, Джонни.

Он раскурил трубку.

– Я должен поговорить с ней, когда она протрезвеет. То есть утром. Она не выдержит их напора, Холли. Бартрэм знает, как добиться от нее желаемого. Они будут допрашивать ее до тех пор, пока она не взмолится о глотке спиртного. Ей предложат виски в обмен на признание в убийстве Хилларда. И она согласится, убивала она его или нет. Ее признание решит дело. И никакие наши потуги уже ни к чему не приведут. Мы должны хоть за что-то зацепиться, прежде чем бросить ее волкам, – Джерико подошел к окну, всмотрелся в ночь. – А может, попытаться увезти ее отсюда? А не проехаться ли тебе в город? Заодно узнаешь, как там дела.

– Хорошо.

Он взглянул на часы.

– Аптека, должно быть, еще открыта. Купи мне что-нибудь для головы.

– Что?

– Откуда мне знать? Спроси аптекаря. Он что-нибудь посоветует. Опять же, если тебя остановит полиция, это послужит поводом для твоей поездки.

Вскоре я вырулил на шоссе. И чуть ли не через пару сотен ярдов заметил красный маячок патрульной машины. Стоявший рядом полицейский дал мне знак остановиться.

– Выйдите из машины, – приказал он, молодой, суровый.

Я повиновался. Полицейский осмотрел салон, заглянул за спинку переднего сиденья.

– Ключ от багажника, – он протянул руку.

Открыл багажник, у “корвея” он спереди, захлопнул крышку, отдал мне ключ.

– Можете ехать.

– А в чем, собственно, дело? – я изобразил полное неведение.

Он сухо улыбнулся.

– Ищем одного человека. Обычное дело, – и отошел к своей машине, сел за руль.

Отъезжая, я заметил, что полицейский поднес ко рту микрофон, сообщая обо мне в город. Связь он поддерживал по рации.

До аптеки я добрался без помех. Заплатил шесть долларов за порошок пенициллина и другие лекарства.

– Как мистер Джерико? – спросил аптекарь, получив от меня деньги. В городе меня уже связали с Джерико.

– Он сильно расшибся.

– А не следует ли ему обратиться к доктору?

– Конечно, следует, но я не знаю, как его уговорить, – и я вышел из аптеки со свертком в руках.

У переднего бампера “корвея” стоял старик, из уголка рта торчала зубочистка. Он пристально смотрел на меня.

– Вы Холлэм, не так ли? – спросил старик, когда я подошел к машине.

Я уже догадался,с кем имею дело.

– А вы – Джедедия Стюарт?

Старик хохотнул.

– Как наш здоровяк?

– У него сильно болит голова.

– Я слышал, неудачно упал.

– Наверное, так вам скажут все, кроме него... и меня.

– Вернее, у него своя версия. Вас-то там не было.

– Мне этого и не требовалось.

Он вынул изо рта зубочистку, внимательно осмотрел ее.

– Пожалуй, мне тоже.

– Значит, мы в одной лодке.

Старик оглядел пустеющую улицу. Жители Кромвеля в большинстве уже разошлись по домам. Чувствовалось, он хочет сказать мне что-то важное.

– У судьи Уилера есть охотничий домик на горе Кромвель, чуть ли не у самой вершины. Раньше он ездил туда поохотиться, половить рыбу. Теперь постарел, да и свободного времени стало меньше.

– А почему вы мне это говорите? – спросил я.

– Я подумал, что Джерико будет интересно знать об этом. Вы поедете по горной дороге, а потом проселок приведет вас прямо к охотничьему домику. Если человеку хочется уединения или кто-то хочет, чтобы человек оказался в уединении, лучшего места не найти, – серые глаза впились в мои, чтобы убедиться, понял ли я намек.

– Вы думаете, Дона Уилера отвезли туда?

Он ответил невинным взглядом.

– Я лишь знаю, что у Уилера есть такой домик. Я уже говорил Джерико, что не признаю догадок.

– Спасибо и на этом.

– И еще одна интересная подробность для вашего друга, – продолжал Джед. – Кто-нибудь рассказывал ему о Майке Торнтоне?

– Шофере Уилеров?

Старик саркастически улыбнулся.

– Можно назвать его и шофером. Скажите Джерико, что у Майка Торнтона любопытное прошлое. Два года назад он появился неизвестно откуда и начал работать у судьи. Ходили слухи, что судья помог ему выйти из тюрьмы.

– Но...

– Сидеть-то он сидел. Раньше был телохранителем одного из главарей нью-йоркской мафии. Его посадили за нарушение закона Салливана – ношение оружия без соответствующего на то разрешения. Другого доказать не удалось, к примеру, что он кого-то пристрелил. И пусть приятель учтет, что Торнтон может упражняться в стрельбе по банкам из-под пива. Если он окажется поблизости от охотничьего домика как раз в тот момент, к Торнтону лучше всего подходить сзади.

– Это все?

Джед вновь хохотнул.

– Для одного раза больше чем достаточно.

– Я просто хотел знать наверняка.

– Еще маленькая справка. Поднявшись на гору и свернув на проселок, вы увидите щиты с надписью “Частная собственность. Вход воспрещен”. То есть закон будет на стороне владельца земли, если охотник будет стрелять в оленя, а ненароком попадет в вас. Вы меня понимаете? – он отошел на пару шагов от “корвея”. – Мой вам совет – поезжайте отдыхать в другое место и предоставьте Кромвелю самому решать свои проблемы. Ничего другого я сказать не могу. Но чувствую, что Джерико меня не послушает.

– Похоже, вы разобрались, с кем имеете дело.

– Мне приятно тешить себя надеждой, что много лет назад я хоть в чем-то напоминал его, – его серые глаза стали серьезными. – Я думаю, Джерико знает и без меня, что второе убийство дается человеку легче первого, а о третьем я уже и не говорю. Его же могут повесить только один раз.

– Я все равно напомню ему об этом.

– Вот и хорошо, – он уставился на свои пыльные башмаки. – С Марсией все в порядке?

– Какой уж тут порядок, если они все обставили так, будто она – убийца.

Он поднял глаза на меня. Хотел прямо спросить, знаю ли я, где она, но передумал. Шумно выдохнул.

– Приятно было с вами познакомиться. Мне нравятся люди, умеющие держать язык за зубами. Вы не хотите пропустить стаканчик в “Кромвель-Инн”?

– Мне нужно ехать.

– Все равно, поставьте машину у редакции “Кромвельской газеты”, а сами прогуляйтесь к бару. И выпейте что-нибудь.

Я не мог догадаться, к чему он клонит, но он так выразительно смотрел на меня, что я решил выполнить его просьбу.

Оставил “корвей” там, где он сказал, и не спеша зашагал в “Кромвель-Инн”. Лишь одна влюбленная парочка сидела в дальнем углу. Бармену не терпелось закрыть заведение, так что поболтать с ним не удалось. Я выпил бербон со льдом, расплатился и вернулся к машине. Темные окна редакции указывали, что Джедедия отправился домой. На полу салона, прислоненные к переднему сиденью, стояли дробовик и ружье. На сиденье лежали патроны.

Ехал я медленно, чтобы не дать кому-либо повода остановить меня за превышение скорости. В голову лезли нехорошие мысли.

С одной стороны, Джед Стюарт на нашей стороне. Это плюс. С другой – он давал понять, сколь опасно положение, в котором мы оказались. Едва ли кто знал Кромвель лучше его. И он показывал нам, что наши противники не остановятся ни перед чем, лишь бы сохранить известный им секрет. Теперь, благодаря Джеду, мы знали, что у них на службе профессиональный убийца, человек, убивающий за деньги. А уж денег в маленьких городках Новой Англии всегда хватало. Джед, вероятно, не сомневался, что на насилие мы ответим насилием, и жертвовал нам свой арсенал. Им двигали добрые намерения, но я-то, скромный писатель, никогда не рвался в герои. И тут же мне вспомнилась моя уютная квартирка в Ист-Сайде. А кишащий преступниками Манхэттэн уже казался райским уголком.

В паре миль от коттеджа я резко нажал на тормоз, едва не вышибив головой ветровое стекло. Как же я забыл о молодом патрульном, что стоит на шоссе, дожидаясь моего возвращения. Он вновь обыщет мою машину, обнаружит если не Марсию, то ружье и дробовик. Местных законов я не знал, возможно, они не разрешали хранение оружия без соответствующих документов. А если и разрешали, то Салли будет уведомлен о том, что мы вооружены. У меня сложилось впечатление, что не следует давать ему в руки такой козырь.

Я остановил машину у огромного валуна, возвышающегося в нескольких ярдах от придорожной канавы. И неожиданно для себя расхохотался. Ибо по валуну вились написанные белой краской слова:

“ИИСУС ТЕБЯ СПАСЕТ!”

Я глянул в зеркало заднего обзора. Дорога пуста. Вылез из “корвея”, захватив красный коврик, лежавший перед задним сиденьем. Завернул в него оружие и спрятал сверток в кустах за валуном. Перед тем как сесть за руль, вновь посмотрел на надпись. Лучшего ориентира не придумаешь.

Патроны я рассовал по карманам пиджака, рассудив, что обыскивать меня патрульный не станет.

Поехав дальше, действительно, перед самым поворотом к студии Мартиню увидел мигающий красным маячок. Патрульный, конечно, не мог знать, что еду именно я, он останавливал все машины подряд.

– Купил лекарства приятелю, – пояснил я, когда он наклонился к окошку дверцы.

– Ключ от багажника, – попросил он.

Осветил салон ручным фонариком, прошел к багажнику, открыл его, тут же захлопнул крышку.

– Миссис Поттер пока не нашли? – спросил я, когда он возвращал ключ.

Он недобро посмотрел на меня.

– Пока еще нет.

Глава 5

Джерико внимательно выслушал мой рассказ о поездке в город, об оружии, полученном от Джеда Стюарта. Похоже, он одобрил мои действия.

– Мы чертовски многого не знаем, – он коротко взглянул на дверь спальни. – Пока она не проспится, говорить с ней бесполезно. Очевидно, увезти ее отсюда мы не сможем, а они могут нагрянуть в любой момент, – он вертел в руке нераскуренную трубку. – Ясно одно – Дон Уилер может дать необходимые нам ответы, но, чтобы поговорить с ним, придется пойти на риск.

– А если запросить помощь? – предложил я.

– У кого?

– Я не верю, что у всей полиции штата рыльце в пушку.

– Разумеется, нет. Допустим, мы звоним в полицейское управление. Они приезжают. Мы делимся с ними нашими мыслями и отдаем им Марсию. Бартрэма и компанию это вполне устроит. У нас же нет фактов. Одни подозрения.

– А рана у тебя на затылке?

– Судья Уилер и доктор Максвелл все объяснят. Доказательств у нас нет, Холли. Но у нас развяжутся руки, как только мы переправим Марсию в безопасное место. И уж тогда мы разберемся, как нейтрализовать этого бандита, нанятого судьей Уилером. – Джерико посмотрел на меня. – Джед правильно указал, что это не игра, Холли. Если хочешь, уезжай и продолжи работу над книгой. Я на тебя не обижусь, – он улыбнулся.

Откровенно говоря, мне хотелось уехать. Здравый смысл подсказывал, что пользы от меня будет пшик. К жизни в лесу я не приспособлен, стрелять не умею. Сидя в коттедже, я буквально кожей чувствовал надвигающуюся на нас грозную силу. Мне вспомнились рассказы о Джерико, его казавшихся невероятными подвигах. Но что-то удержало меня. Чувство, которое испытывают маленькие дети к школьному герою, лучшему спортсмену, старшему товарищу, защитившему от хулиганов. Я смотрел на волевое рыжебородое лицо Джерико и гордился тем, что он любит меня, хочет, чтобы я остался, верит, что я могу ему помочь.

– Не знаю, какой от меня толк? Но я останусь, если ты скажешь, что надо делать.

Он вновь взглянул на дверь спальни.

– Если что-либо случится со мной, кроме тебя никто не станет на ее защиту, – Джерико посмотрел на часы. – До рассвета еще три часа. Пусть она спит. Да и нам нужно отдохнуть, – его глаза потеплели. – Я рад, что ты остался, Холли. Спасибо тебе.

Рука Джерико легла мне на плечо, и я открыл глаза. Занимался рассвет. Он-то встал раньше, успел принять душ, переодеться. Короткий отдых вернул ему силы. Я же с удовольствием спал бы еще часов шесть.

– Кофе готов.

Аромат свежесваренного кофе разносился по коттеджу. Я прошел в ванную, побрился, умылся. Посмотрел в окно. Белая от изморози земля, солнце, выглянувшее из-за далеких холмов.

Выйдя в гостиную, я увидел, что дверь в спальню открыта. Джерико сидел на краешке кровати. Он уже разбудил Марсию. Она смотрела на него, еще не понимая, где находится.

– Это ваш коттедж? – хриплым шепотом спросила она Джерико.

– Да.

– Я вернулась сама?

– Да. И столкнулись с моим другом, Артуром Холлэмом.

Она переводила взгляд с Джерико на меня.

– Извините. Пожалуйста, извините.

– Марсия, сейчас не время для извинений или объяснений. Я хочу поговорить с вами, и мне нужны точные ответы. Ваш муж и полиция могут вернуться сюда с минуты на минуту.

– Вернуться?

– Они приходили вчера вечером. Нам удалось спрятать вас.

Ее глаза широко раскрылись.

– Вы были здесь, со мной, не так ли? Кажется, я слышала голос Джима.

– Да, – кивнул Джерико. – Был.

Он встал.

– Приведите себя в порядок, а потом выпейте с нами кофе. Дорога каждая секунда, Марсия.

Ее губы дрогнули.

– А нет ли...

– Нет, – резко ответил Джерико. – Спиртного у нас нет.

Мы вышли на кухню. Я достал из холодильника полдюжины яиц, ветчину. Джерико отнес недопитую бутылку бербона к “мерседесу” и запер ее в ящичке приборного щитка. В кухне он и Марсия появились одновременно.

– Мистер Холлэм, Джон, несомненно, рассказал вам обо мне. Если я что-то сделала не так, пожалуйста, простите меня.

– Никаких проступков с вашей стороны я не заметил, – ответил я. – Друзья зовут меня Холли.

Джерико налил ей кофе и отнес полную чашку и тарелку с яичницей в гостиную.

– Вы должны это съесть. А я пока обрисую вам обстановку. И прошу вас, Марсия, слушайте меня внимательно и перестаньте думать, где добыть выпивку. Здесь вы ничего не получите, потому что вы нужны мне трезвая.

– О, господи, – прошептала она.

– Слушайте, Марсия, – холодно продолжал Джерико. – Я знаю, что вам не терпится приложиться к бутылке, но постарайтесь хоть на короткий срок подавить это желание. Я хочу помочь вам, Марсия, но первым делом мы должны выиграть время. Если Джордж Бартрэм найдет вас здесь и увезет с собой, я буду бессилен, разве что найду хорошего адвоката. Чтобы помочь вам, мне нужны некоторые подробности, и узнать их я могу только у вас. Что вы помните из вчерашнего?

– Джерри, – едва слышно ответила она. – Джерри Хиллард. Вы... вы сказали, что он мертв.

– Мертв, убит.

– Кто мог это сделать?

– Бартрэм говорит, что вы.

– Нет!

– Я вам верю, – кивнул Джерико, – и вот почему. Я знаю, что утром вы были трезвая. Но, кроме меня, никто этого не знает и, следовательно, не поверит вам. А теперь забудем о том, какая вы несчастная, и поговорим о других людях.

Марсию потряс его голос, начисто лишенный сочувствия. Она посмотрела на меня, моля о помощи. Я закурил и уставился в пустую чашку.

– Начнем с вашего мужа. Что он делал в тот день, когда умер ваш сын?

Она всхлипнула.

– Перестаньте жалеть себя! – взревел Джерико. – Если я не получу от вас нужные сведения, считайте, что дело – швах. Начало нам известно. Вы поехали на озеро, мальчик купался, вы заснули, потом проснулись, стали его искать, побежали в дом Уилеров за помощью. В лесу вы никого не встретили?

Она покачала головой. Вцепилась руками в край стола. Забыла про завтрак.

– Кто был в доме Уилеров?

– Никого. Я позвонила, но в доме никого не было.

– Ни судьи? Ни Дона?

– Нет.

– Кому вы позвонили?

– В полицию.

– А вашему мужу?

– Нет.

– Почему?

– Потому что не знала, где найти Джима.

– Дома его не было?

– Нет. Тогда он жил в “Береговом клубе”.

– Почему вы не позвонили туда?

Костяшки ее пальцев побелели, так сильно сжимала она стол.

– Когда я звонила, его не подзывали. Говорили, что его нет.

– Разве вы не могли попросить, чтобы ему сообщили об исчезновении мальчика?

– Не хотела я ему ничего сообщать! Я обратилась к тем, кто действительно мог мне помочь.

– Он переехал в “Береговой клуб” из-за вашего пьянства. Так?

– Да! И еще потому, что я... Ладно, не будем об этом.

– Вы не подпускали его к себе?

– Да. Он вызывал у меня отвращение.

– И в то же время ваш муж полагал, что вы сможете позаботиться о мальчике.

– Я не знаю, чем вызывались те или иные поступки Джима! – в отчаянии выкрикнула Марсия.

– Хорошо, – продолжил Джерико, – с этим все ясно. Я дважды видел вашего мужа. Он ведет себя так, будто его загипнотизировали. Что с ним? Он употребляет наркотики?

Фиолетовые глаза уставились на Джерико.

– Нет.

– Кто его близкие друзья?

Марсия задумалась.

– Очень близких друзей у него нет. В “Береговом клубе” его любят, но я не могу кого-нибудь выделить.

– Уилеры – его друзья?

– В “Клубе” они свои.

– Давайте вернемся к тому дню, когда пропал Томми. Вы позвонили в полицию. Они приехали. Кто еще?

– Я же говорила вам. Спасатели в резиновых костюмах, пожарная машина с баллонами кислорода.

– А когда приехал Джим?

– Позже.

– Один?

– Нет... с Джорджем Бартрэмом.

– Что он сказал вам?

– Ничего!

– Не может быть! Разве он не спросил вас, как это произошло?

Марсия откинулась на спинку стула, закрыла глаза.

– Он ни о чем меня не спросил. Даже не заговорил со мной.

– Отец ребенка не пожелал узнать у вас, что случилось?

– Нет.

– Ну и ну, – покачал головой Джерико. Голос его чуть смягчился. – А потом, после окончания поисков, он не отвез вас домой?

– Нет.

– Как же вы добрались до дому?

– На своей машине. Со мной поехал судья Уилер. Он задал мне несколько вопросов. Я видела, он не верит, что с утра я ничего не пила. А потом он уехал.

– Ваш муж и друзья оставили вас одну?

– Да, – две слезинки скатились по щекам Марсии.

– И что же вы сделали?

Она ударила по столу кулаком.

– Напилась! Джон, ну почему мы должны снова и снова возвращаться к этому?

– Потому что это необходимо! – сухо ответил Джерико.

Какое-то время тишину нарушало лишь тяжелое дыхание Марсии.

– Значит, вы узнали? Вы узнали, что случилось с Томми?

– Нет, Марсия, пока еще нет, – его большая ладонь легла на руку Марсии, в голосе наконец-то послышалось сочувствие. – Но я убежден, Хиллард ничего не выдумывал, намекая, что Томми не утонул. Я думаю, он знал правду.

– Тогда, если бы я... если бы я согласилась на его условия, он бы мне все рассказал!

– Вот в этом я сомневаюсь. Он не сдержал бы слова, Марсия. Он наверняка знал, сколь это опасно. Ваш разговор подслушали, и Хилларда убили. Он прекрасно понимал, что надо держать язык за зубами. И обещание рассказать вам о смерти Томми вызвано тем потрясением, которое он испытал, увидев меня голым в душе. Вы же говорили мне, что он никогда не пытался соблазнить вас.

– Никогда. О, я знала, что его влечет ко мне как к женщине. Раньше он проводил со мной много времени, пытаясь помочь. Иногда он касался меня, и я чувствовала, чего он хочет.

– Увидев меня голым, он решил, что просто зря терял время, что вы уже давно стали общедоступной. Поэтому он и набросился на вас утром. Послушайте, Марсия, относительно Томми у меня сомнений нет. Я думаю, несколько человек знают, что произошло на самом деле, и один из них – ваш муж. Если я прав, этим объясняется его поведение, отстраненность от реального мира. Храня такой секрет, поневоле сойдешь с ума.

Марсия вскочила из-за стола, подбежала к окну.

– Как он мог? – срывающимся голосом выкрикнула она. – Как он мог?

Джерико последовал за ней.

– Сейчас не время жалеть себя. Слушайте внимательно. Признание Хилларда разворошило осиное гнездо. Тем, кто знает тайну гибели Томми, сейчас грозит серьезная опасность. Они подставились, застрелив Хилларда, и теперь им необходимо срочно замести следы. А путь у них только один – обвинить в убийстве вас и поместить в закрытую психиатрическую лечебницу для преступников, где никто не прислушается к вашим словам, – он положил руку на плечи Марсии и развернул ее к себе. – Если я не смогу убедить вас позаботиться о себе, подумайте хотя бы о том, что я и Холли ради вас рискуем очень многим.

Марсия обняла Джерико, прижалась лицом к его плечу. Сдавленно всхлипнула.

– Джон, пожалуйста, ну хоть глоток виски. Тогда я приду в себя, обещаю. Я снова начну соображать. Я...

– Нет, виски вы не получите, – Джерико оторвал ее от себя и тряхнул так, что лязгнули зубы.

– Она же не ребенок, клянчащий леденец, Джон, – услышал я свой голос. – Это же физическая потребность. Нельзя же сразу переходить к полному воздержанию.

– Пока я не выясню все, что мне нужно, спиртного она не получит, – он подтолкнул Марсию к столу. – Сядьте и выпейте кофе!

Давясь слезами, она упала на стул. Я протянул ей зажженную сигарету.

– Джон прав, Марсия, нам надо спешить. Постарайтесь помочь нам.

– Благодарю, – она взяла сигарету, глубоко затянулась.

– Всех героев я знаю, – Джерико с ходу перешел к делу. – Судья и Дон Уилер, Бартрэм, Салли, Хиллард и ваш муж. Что у них общего, Марсия? Они все – члены “Берегового клуба”?

– Кроме Салли.

– Что еще?

– Мне не совсем ясно, что вы хотите узнать.

– Вы говорили, что ваш муж постоянно затевает какие-то деловые предприятия. Один или в компании с этими людьми?

– Я не знаю, Джон. Честное слово.

– Все эти завсегдатаи “Берегового клуба”. Бартрэм кое-что говорил мне о них. Сомнительные сделки, супружеская неверность, наркотики. Из шестерых человек, названных мною, трое – судья, Бартрэм и Салли – представители закона. А вот Дон Уилер, Хиллард и ваш муж, что связывает их?

– Дон и Джерри вместе учились в колледже. Разумеется, все трое выросли в Кромвеле.

– Прямо-таки клуб патриотов Кромвеля, – ввернул я.

– А убийство – элемент патриотического воспитания? – насупился Джерико. – Наемный бандит – защитник репутации города? Ничего себе патриоты, – он посмотрел на Марсию, хотел что-то сказать, но передумал и вновь повернулся ко мне. – Клянусь богом, Холли, ты, возможно, угодил в десятку. Ретивые хранители тайн Кромвеля. Супружеская неверность, наркотики, нечистоплотные сделки. Можно замарать город так, что он никогда уже не ототрется.

– И они убивают, чтобы не выносить сор из избы? – спросил я. – По-моему, притянуто за уши.

– Нет, если в этом соре есть что-то очень важное, – Джерико вновь заговорил с Марсией. – В Кромвеле много богатых людей, не так ли?

Она кивнула.

– То есть для шантажистов тут сущий рай! – развивал свою мысль Джерико. – Судья раньше был адвокатом и вызнал немало секретов о жителях Кромвеля. Окружной прокурор сам решает, выносить ли дело на суд присяжных. Полицейский может арестовать или нет. И три местных дамских угодника, побывавших во многих постелях, слышавших то, что не предназначалось для чужих ушей, знающих, с кого за что можно спросить. Интересная подбирается компания!

– Так зачем убивать одного из своих? – спросил я.

– Потому что молчание для них – закон. Они должны хранить секреты. Им за это платят. И они заставляют молчать тех, кто решается открыть рот, убийством ли, приглашением наемного бандита, угрозой суда. Десять против одного, Холли, ты докопался до сути.

– И что теперь?

– Теперь мы знаем, почему они должны нас остановить. Стоит нам сорвать завесу секретности, как на них набросятся все те, кого они сейчас держат в страхе. Будь уверен, они пойдут на все, чтобы разделаться с нами. И мне очень неуютно без тех ружей, что ты спрятал на шоссе, Холли.

Часть III

Глава 1

У моего друга Джерико есть одна раздражающая особенность. Он любит выдвигать гипотезы, полные белых пятен. А потом принимается действовать на их основе, словно они – святое писание, не предприняв никаких попыток заполнить зияющие провалы.

Вот и гипотеза банды шантажистов, несомненно, представляла определенный интерес, но никак не объясняла, почему погиб Томми Поттер, что заставило Хилларда потерять самообладание, как Дон Уилер оказался в инвалидном кресле-каталке. И каким образом Джима Поттера убедили молчать об истинных обстоятельствах гибели сына.

– Это не гипотеза, а швейцарский сыр, – заметил я. – Сплошные дырки.

– Так ли это важно? – возразил Джерико. – Соответствует она действительности или нет, наше положение от этого не меняется. Если мы не сдадим Марсию и не уберемся из города, они обязательно набросятся на нас.

Марсия слушала Джерико, но, похоже, ничего не воспринимала, занятая своими мыслями.

– Вы думаете, Джим знал о Томми, но ничего не сказал мне? – дрожащим голосом спросила она.

– Возможно, – кивнул Джерико. – Поэтому мы ни разу не видели его одного, только в сопровождении Бартрэма и Салли.

– Получается, что местные дамские угодники – слабое место этой банды, если таковая и существует, – добавил я. – Хиллард мертв, Дон Уилер избит, превращен в инвалида, Поттер под постоянным наблюдением.

– Если он знал и не сказал мне... – Марсия не договорила. Ее глаза сверкали, на щеках выступили пятна румянца.

– Вы – наша главная забота, Марсия, – вновь жестко заговорил Джерико. – Если они смогут закрыть дело Хилларда, попросту арестовать вас и обвинить в убийстве, город сразу успокоится. Те, кто всё знает, поймут, что хватки наши парни не потеряли, и будут помалкивать. В Кромвеле есть люди, которым известно, что случилось с Томми, почему стал инвалидом Дон Уилер, в чем причина гибели Хилларда. Это наглядные примеры того, что происходит с ослушниками.

– Но Томми-то при чем? – воскликнула Марсия.

– Он ненароком увидел, как наказывают такого ослушника, – ответил Джерико. – Готов поклясться, так оно и было. Теперь, если им удастся вывернуться с убийством Хилларда, запуганные будут знать, что с этими бандитами шутки плохи. Если же они не вывернутся, допустим, мы им помешаем, те же люди придут к выводу, что с бандитами надо кончать. И пока баланс сил не определен, мы можем рассчитывать на нежданную помощь.

– Вроде той, что оказал нам Джед Стюарт, – вставил я.

– Да. Но нам надо решить вопрос с вами, Марсия. Они скоро придут с ордером на обыск и, возможно, на ваш арест. Мы не сможем спрятать вас в ванной, даже если вы запретесь изнутри. Они просто сломают дверь. Так что вас необходимо переправить в безопасное место. Но куда и как? Мы не можем вывезти вас в багажнике. У выезда на шоссе стоит патрульный и проверяет все машины. Если мы прорвемся через дорожную заставу, у них появится повод арестовать нас и вывести из игры. Вы знаете этот город, Марсия. Куда вас отвезти? И как?

Она молчала, не отрывая глаз от Джерико.

– Должен же быть хоть один человек, к которому вы могли бы обратиться за помощью, не окажись я на вашем пути.

– Таковых нет, – бесстрастно ответила Марсия. – Разве вы не понимаете, Джон? На меня смотрят как на прокаженную.

– Где же вы вчера раздобыли бутылку шотландского?

Она опустила глаза.

– Я... бывала здесь раньше. С Мартиню мы встречались семьями. Я знаю, что неподалеку дом Филбриков. Я... пошла туда и дождалась, пока все уйдут. Затем... вошла в дом, взяла бутылку виски и вернулась сюда.

– Значит, вы знакомы со здешней местностью? – Джерико махнул рукой в сторону окна. – Я-то не ориентируюсь даже с помощью компаса.

– Если идти на юг, через лес, мы попадем на Дорогу 25.

– Вы сможете добраться туда?

– Конечно.

– Если бы я мог доверять вам! – воскликнул Джерико.

– Джон, пожалуйста! Что от меня требуется?

– Я хочу, чтобы вы уехали отсюда, куда-нибудь подальше. Меня бы устроило, если б вы пешком вышли на это шоссе Холли подобрал бы вас и доставил на железнодорожную станцию или остановку автобуса. Потом вы доехали бы до Нью-Йорка и затаились там, в квартире Холли, в моей, в отеле.

– Но я могу это сделать.

– Вас замучает жажда! – покачал головой Джерико. – Ни я, ни Холли не можем сопровождать вас до Нью-Йорка. Нас должны видеть здесь. Мы должны вас искать. Скажите мне честно, Марсия, вы сможете уехать отсюда, спрятаться в безопасном месте и не пить?

– Да, – ответила она без малейшего промедления.

– Черта с два, даже если вы так думаете, я не могу вам поверить. – Джерико наклонился к Марсии. – Вы хотите узнать правду о Томми?

– Да! Да! – воскликнула она.

– И вам не хочется на несколько лет загреметь в закрытую лечебницу?

– Джон, пожалуйста!

– Отчаявшаяся женщина может повеситься на ветке дерева в глухом лесу. В это поверят, если вас найдут там в петле. А их это вполне устроит.

Марсия облизала губы, но не ответила. У меня по спине пробежал холодок. Джерико смотрел в корень. Они бы пошли и на такое. Эта мысль не могла не прийти им в голову. Едва ли они могли допустить, чтобы на суде Марсия сказала об обещании Хилларда поделиться с ней правдой о смерти Томми, если она уступит ему. Если б они схватили Марсию в укромном местечке, то наверняка имитировали бы самоубийство. Я подумал, что ее могли бы убить и в тюремной камере, обставив все так, будто она покончила с собой.

– Я могу напугать вас только одним, – продолжил Джерико. – Если они поймают вас и не убьют, пройдет еще много, очень много времени, прежде чем вам удастся вновь добраться до бутылки. В закрытых лечебницах не угощают “мартини”.

Она протянула руки к Джерико. На ее лбу выступили бисеринки пота.

– Вы же видите, что со мной творится, Джон? Каждая клеточка моего тела просит: дай мне выпить, выпить, но я обещаю... обещаю...

– Не обещайте, – прервал он Марсию. – Один раз вы уже нарушили наш договор. Просто скажите, что вы слышали мои слова. И понимаете, что вам грозит.

– Я слышала. Я... я смогу это сделать, Джон, если буду уверена, что в итоге узнаю правду о Томми.

– Это наш единственный шанс добраться до правды, – ответил Джерико. – Если мы его не используем, будьте уверены, мы еще долго не узнаем, как погиб Томми.

Марсия встала:

– Скажите мне точно, чего вы от меня хотите.

Я не замечал за Джерико склонности к мелодраме, поэтому мгновением позже он несколько озадачил меня. Наклонившись, Джерико легонько поцеловал Марсию в губы.

– Молодец, – а затем разом перешел к делу. – Собирайтесь в дорогу. Мы с Холли пойдем посмотрим, все ли спокойно.

Мы вышли через дверь черного хода. Прямо у дома начиналось пастбище площадью в три или четыре акра, с трех сторон окруженное лесом. Джерико огляделся, одновременно набивая табаком трубку.

– Если кто-то наблюдает за домом из леса, мы проиграли. Но придется рискнуть. Поле она обогнет по опушке, прячась меж деревьев. Если Бартрэм и появится, то не увидит ее. Дойдя до края поля, она подаст нам сигнал. Мы сразу уедем, на шоссе нас обыщут, потом я поеду в город, а ты – на Дорогу 25.

– Что дальше?

– Придется действовать по ситуации, Холли. Конечно, она не может ехать из Кромвеля в Нью-Йорк. Ее перехватят. Ты должен убедиться, что за вами никто не следит, и увезти ее в один из соседних городков.

– А если я замечу “хвост”?

– Попытайся избавиться от него. Представь себе, что на карту поставлена твоя жизнь. Так оно, впрочем, и есть.

– Это же авантюра.

– Я знаю. Еще какая авантюра. Но оставлять Марсию здесь нет никакого смысла. Они заявятся максимум через час и арестуют ее.

Джерико все продумал. Отправив Марсию, мы бы поехали в город, каждый на своей машине. Я – первый. Соответственно, первым меня бы обыскали. Затем он постарался бы затянуть обыск “мерседеса”, чтобы дать мне время остановиться у валуна с “Иисусом” и забрать ружья. Далее я мог спокойно ехать за Марсией.

Она уже ждала нас. В замшевом жакете поверх темного шерстяного платья. Волосы она забрала назад и перевязала черной лентой.

– Значит, так, – начал Джерико. – Вы пройдете вдоль опушки до края поля. Там махнете нам носовым платком. Если вы почувствуете, что за вами кто-то следит, не давайте сигнала. Мы поймем, что вам необходима помощь. Ясно?

– Да, Джон.

– Тогда в путь. Я чувствую, что у нас не так уж много времени, – он коснулся кончиками пальцев бледной щеки Марсии. – Соберите волю в кулак. Без этого вам не дойти.

Мы вышли через черный ход. Лес словно спал.

– До леса бегом, – напутствовал Марсию Джерико. – А там можете не спешить. Мы будем ждать вашего сигнала. Думаю, вам понадобится минут десять, чтобы дойти до края поля. Если мы не увидим вашего платочка, то последуем за вами.

– До свидания, Джон, – и она побежала по траве к лесу.

– Вещи оставим в коттедже, – Джерико оглядывал далекие деревья. – Возьмем только патроны Джеда. Ты, Холли, иди в дом и посмотри внимательно, не оставила ли она что-нибудь, свидетельствующее о ее присутствии.

Я-то хотел дождаться сигнала Марсии, но понимал, что лишних десяти минут у нас нет. Вернулся в дом. Помыл чашку и тарелку Марсии, оставил посуду, из которой ели мы с Джерико. Взял из пепельницы окурок со следами помады и положил в карман. В ванной нашел салфетку, которой она вытерла помаду с губ. Бросил ее в унитаз, спустил воду. В гостиной еще раз осмотрел все кресла и стулья. Затем вспомнил про кисточки и порошок для снятия отпечатков пальцев, которые вечером бросил в мусорное ведро. Выудил их оттуда, справедливо рассудив, что они будут целее в ящичке на приборном щитке.

А там появился и Джерико.

– Все в порядке. Она только что махнула платком. Как у тебя?

– Никаких следов, если не считать слабого запаха “шанели” номер пять.

Джерико прошел на кухню и вернулся с баллончиком аэрозольного освежителя воздуха.

– Сейчас здесь будет пахнуть, как в сосновом бору. Тут так написано, – он опрыскал гостиную, затем спальню.

– Тронулись. Ты едешь первым. Как только он досмотрит машину, сразу срывайся с места.

Я запихнул кисточки и мешочек с порошком в ящичек, включил двигатель и выехал на проселок, ведущий к Дороге 4. Патрульная машина и полицейский поджидали меня на том же месте. Он остановил меня взмахом руки. Затем увидел “мерседес”, махнул и ему. Этого полицейского я видел впервые. Должно быть, на дежурство заступила другая смена. Он ничего не стал мне объяснять. Просто потребовал ключ от багажника. Удостоверился, что я не везу Марсию. Отдал ключ и предложил следовать дальше.

В зеркало заднего обзора я увидел, что Джерико о чем-то говорит с полицейским. Затем он вылез из кабины, начал снимать с кольца ключ от багажника. Я нажал на педаль газа.

У валуна я остановился. Убедившись, что шоссе пустынно, вылез из “корвея”, прошел в кусты. Ружье и дробовик лежали там, где я их и оставил, завернутые в коврик. Я отнес их в кабину, снова сел за руль. За это время по шоссе не проехала ни одна машина.

Примерно через милю я оказался у пересечения с Дорогой 25. Расположенная там бензозаправка как раз просыпалась, готовясь к рабочему дню. Я повернул налево, на ту часть шоссе, что огибала лес, через который шла Марсия. Я уже уверовал в реальность нашего плана. В такое время машин на дорогах практически не было. С того момента, как Марсия махнула платочком на краю поля, прошло двенадцать минут.

Я обогнул поворот, за которым собирался дожидаться ее, и от изумления едва не угодил в кювет. На правой обочине стояла патрульная машина. За рулем сидел незнакомый мне полицейский. Не оставалось ничего другого, как проехать мимо, ничем не выказывая, сколь потрясло меня его появление.

Я мог лишь надеяться, что Марсия не выйдет из леса прямо в объятия полицейского.

Глава 2

Я проехал добрых полмили, прежде чем свернул на обочину, чтобы обдумать следующий шаг.

Джерико и я вели себя как идиоты. Мы же знали, что полиция блокировала Дорогу 4. Разве трудно было предугадать, что они выставят дозор и на Дороге 25, которую отделял от коттеджа Мартиню не столь уже дремучий лес. И мы сами послали Марсию в лапы полиции.

Я развернулся и поехал обратно. Вот и патрульная машина. Полицейский искоса взглянул на меня. Судя по всему, я не представлял для него никакого интереса. Во всяком случае, он не последовал за мной. Я никак не мог решить, что же делать дальше: ехать в город и искать Джерико или возвращаться в коттедж и дожидаться Марсию? Наконец отдал предпочтение второму варианту.

Я свернул на бензоколонку и попросил заправить “корвей”. Сам же подошел к автомату и купил несколько пачек сигарет. При необходимости я мог бы показать их патрульному, дежурившему у поворота к коттеджу, объяснив тем самым причину моего быстрого возвращения.

На Дороге 4 я прибавил скорость. Скала с “Иисусом” напомнила мне о лежащих рядом ружьях. Как-то не хотелось, чтобы полиция нашла их у меня. Вновь я остановился и спрятал оружие на прежнем месте.

Патрульный встретил меня привычным жестом. На этот раз я сам протянул ключ от багажника, без напоминаний. Поделился с ним маленькой радостью: у меня, мол, теперь полный бак и много сигарет. Вступать в разговор патрульный не пожелал, посмотрел, что в багажнике, и молча вернул мне ключ.

У коттеджа стояли две машины: патрульная и “линкольн континенталь”. “Мерседеса” Джерико не было.

Я вылез из кабины и прошел в дом. Джорджа Бартрэма я застал в гостиной в компании высокого седого мужчины. Кто-то третий возился в спальне.

– Вижу, вы тут как дома.

Бартрэм улыбнулся.

– На этот раз у нас есть ордер на обыск. Вы ведь не знакомы с судьей Уилером? Это Артур Холлэм, судья, приятель Джерико.

Судья кивнул. Не знаю почему, но у меня по коже побежали мурашки. Судья вызывал чувство гадливости. Может, розовым, без морщин, лицом. Или маленькими влажными губами.

– Вы доставляете нам массу хлопот, мистер Холлэм, – изрек он.

– Не может быть! – искренне изумился я.

– Скажите нам, что вы сделали с миссис Поттер?

– Я не имею ни малейшего понятия о ее нахождении, – вот тут я сказал чистую правду.

Из спальни вышел полицейский.

– Ее там нет, – доложил он судье.

– Можно доказать, что она там была?

– Мы ничего не нашли.

Из нагрудного кармана серого твидового пиджака судья достал длинную тонкую сигару. Не спеша раскурил ее. По комнате поплыл запах дорогого табака.

– Я подписал ордер на арест миссис Поттер. Она нарушила условия отсрочки приговора. Что бы ни говорил ваш приятель Джерико, свидетельства других убедительно доказывают, что она вновь пьет. Она сама лишила себя свободы. И теперь проведет год в тюрьме штата.

– А как же обвинение в убийстве?

Бартрэм лениво улыбнулся.

– С этим мы можем не спешить. Миссис Поттер будет там, где мы всегда сможем ее найти.

– Должен сказать, Холлэм, я не понимаю вас или Джерико, – продолжил судья. – Миссис Поттер вы увидели впервые в жизни. Одно дело – помочь ей ночью, когда она пьяная валялась на шоссе, но совсем другое – укрывать от властей, разыскивающих ее по подозрению в убийстве.

– Если мы виноваты в нарушении закона, то почему вы не арестовали нас? – спросил я.

– Всему свое время, – Бартрэм повернулся к Уилеру. – Судья, мне кажется, больше нам тут делать нечего.

Судья задумчиво посмотрел на меня, кивнул и направился к входной двери. Бартрэм продолжал улыбаться.

– Это патрульный Ригэн, – представил он полицейского. – Он побудет здесь до получения дальнейших распоряжений, Холлэм. Посидит в машине, если вы не пригласите его в дом.

Ригэн и Бартрэм вышли на улицу. Судья поджидал их у “линкольна”. Они о чем-то заговорили вполголоса. Мои руки сжались в кулаки. Я-то думал, что после их отъезда направлюсь на поиски Марсии. Если же Ригэн оставался у коттеджа, идти в лес я не мог. Марсия, конечно, заметит патрульную машину и тоже не сунется к дому. Но сколько времени выдержит она в лесу? В полном одиночестве?

Я снял телефонную трубку и позвонил в “Кромвельскую газету”. Джерико не мог не заехать к Джедедии Стюарту. Я не ошибся. Он как раз был в редакции. Но я не мог говорить открытым текстом, потому что “линкольн” отъехал от дома, а патрульный Ригэн направился к двери.

– Что случилось? – спросил Джерико.

– У нас гости.

– Ты в коттедже?

– Да.

– Где Марсия?

– Наблюдает за птичками, – в этот момент Ригэн вошел в гостиную.

– Она не появилась?

– Нет.

– Почему?

– Три человека – уже толпа.

– Ты не можешь говорить?

– Нет. У нас поселился полицейский. Патрульный Ригэн.

– Дорога 25 патрулировалась?

– Именно.

– Очевидно, ты не мог посадить ее в машину.

– Очевидно. Марсию собираются отправить в тюрьму, если поймают, за пьянство.

– Там ты ей ничем не поможешь. Приезжай сюда.

– Сейчас?

– Да. Нашей девчушке придется управляться самой.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже! – и он повесил трубку.

Я старался не смотреть в лес, чтобы не привлечь внимания Ригэна. Марсия могла быть совсем рядом.

– Я могу уйти? – спросил я молодого, симпатичного, с загорелым лицом патрульного.

– Разумеется, сэр. Вы можете делать все, что вам заблагорассудится. Меня оставили здесь на случай, что появится миссис Поттер.

– Вам дадут медаль за задержание такого опасного преступника, как миссис Поттер?

Его лицо потемнело.

– Давайте обойдемся без шуток, мистер Холлэм. Я выполняю приказ.

– Причины вас не интересуют. Приказы отдаются для того, чтобы их выполнять.

– Напрасно вы так, мистер Холлэм. Я знаю миссис Поттер лучше, чем вы. Мне ее жаль. Прошлым июнем я был среди тех, кто искал тело ее сына. Я видел ее в тот день. Я знаю, как она любила сына. У меня самого двое детей.

– Да вы стопроцентный американец, – по какой-то причине мне хотелось уколоть патрульного, да посильнее.

– Если она хочет пить – пусть пьет, таково мое мнение, – Ригэн нахмурился. – Но она избила двух женщин бутылкой в ресторане Макклюэ и, судя по всему, застрелила Хилларда. То есть она вмешивается в жизнь других людей, мистер Холлэм. И я думаю, что ее нужно изолировать, хотя бы на какое-то время.

– Желаю вам удачи, – и я вышел из гостиной.

Сел в “корвей”, так и не взглянув на лес, чтобы не разжигать любопытство Ригэна, завел мотор и поехал к шоссе.

После ставшей уже привычной проверки багажника направился к городу. Остановился у валуна. Подождал, пока проедет следовавшая за мной машина. Как только она исчезла за поворотом, открыл дверцу, вылез из кабины, перепрыгнул через кювет, зашел за валун.

Оружие исчезло...

Джерико и Джед Стюарт изучали карту, когда я вошел в редакцию “Кромвельской газеты”. Я рассказал им о встрече с Бартрэмом и судьей. Доложил о пропаже оружия.

– Это значит, что за тобой следили, – заметил Джерико.

Я упрямо покачал головой.

– Клянусь, что нет. Никто не видел, как я заходил за валун.

– Тогда кому-то просто повезло, – он указал на карту. – Джед и я пытались понять, что она может предпринять. Коттедж Мартиню под наблюдением, но она может пойти в сторону горы Кромвель. Там тысячи акров леса. Может заблудиться даже бой-скаут с компасом. Даже представить себе не могу, сколько дней уйдет на ее поиски, если она выбрала это направление.

– Но есть еще дом друзей, в котором она добыла бутылку шотландского, – заметил я.

– Держу пари, он тоже под наблюдением, – ответил Джерико.

– Как насчет совета от старого простака, который умрет, но не полезет на гору?

– Мы слушаем.

– Может, у вас возникли какие-то идеи после того, как я снабдил вас ружьями? В вашем присутствии, Джерико, я смотрю на мир, как много лет назад. Словно разом молодею. Прижмите их к стенке. Признаемся, даже с ружьями ваши шансы невелики. Они всегда могут призвать еще пару десятков полицейских. У них на службе наемный убийца, охраняющий Дона Уилера, никого не подпускающий к нему. Куда ни кинь, сила на их стороне. Но, несмотря на то, что пишут о компьютерах, мы по-прежнему живем в мире людей.

– То есть вы невысокого мнения о Бартрэме, Салли и судье? – сухо спросил Джерико.

– Жадные люди, злобные. Но не без слабостей. Как вы пишете портрет, Джерико? Вы же не просто снимаете копию, словно фотограф. Вы внимательно изучаете человека, пытаясь уловить в нем нечто особенное, не так ли?

Джерико кивнул.

– В этом деле, помимо указанной троицы, замешаны другие люди. Джим Поттер из “Берегового клуба”. Теперь его всегда сопровождает Джордж Бартрэм или кто-то из его приятелей. Вы вот сказали, что он тоже входит в круг посвященных. Возможно. Но Томми был его сыном. А Марсия – его жена. Внутри у него, должно быть, все разрывается. Может, он знает правду о смерти мальчика. Может, его убедили, что тот утонул, и он поверил, как поверил в это весь город. По словам Марсии, Джим Поттер ненавидит ее. Но, может, он сторонится жены, потому что ненавидит себя.

– И что? – спросил Джерико.

Старик опустил глаза.

– В маленькой квартирке над книжным магазином живет женщина. Элли Кливленд. Вы правильно догадались, что с Джерри Хиллардом ее связывала не только работа. О чем она думает сегодня? Она потеряла возлюбленного. Может, он был заодно с Бартрэмом и компанией. Может, в чем-то признавался ей в тиши спальни. Не догадывается ли она, кто убил Хилларда?Доказательств у нее, конечно, нет, но и ее догадка вам не повредит. А если найти к ней правильный подход, задеть нужную струнку, она может поделиться с вами тайнами, которые поверял ей Хиллард. И наконец, есть еще Дон Уилер, спрятанный где-то неподалеку. Он ненавидит тех, кто превратил его в инвалида, и, похоже, готов рассказать все, что знает, – Джед вертел в руках сигарету. – Это люди с обычными человеческими слабостями и чувствами. В них кроется угроза для Бартрэма и судьи. И этот путь может быстрее привести к цели, чем грубая сила.

– А что нам делать с Марсией? – спросил я, чувствуя, что в своих рассуждениях мы забыли о том, каково ей сейчас одной в глухом лесу.

– Нам следует отвлечь от нее внимание, – заметил Джед. – Уилера они увезли, но с остальными этот номер у них не пройдет. И вы основательно перепугаете их, если начнете задавать нужные вопросы нужным людям.

Джерико кивнул.

– Нет нужды говорить вам, – продолжал Джед Стюарт, – что пара-тройка ответов не решит дела. Любая ниточка, ведущая к истинной причине смерти Томми Поттера, чревата взрывом, который потрясет основы Кромвеля. И найти ее будет нелегко. Но ваша гипотеза, Джерико, не без изъянов. Вы отнесли Поттера, Дона Уилера и Хилларда к шантажистам. А если они жертвы, действующие не по своей воле? Очень важно ответить на этот вопрос. Марсия сказала вам, что Джим Поттер спрятал пистолет, чтобы она не могла покончить с собой. Куда он его спрятал? Знал ли об этом кто-то еще? Потому что, если никто этого не знал, подозрение в убийстве Хилларда падает на него. Намекните на это Джиму, и он, возможно, заговорит, – Джед бросил в пепельницу сигарету. – Вполне вероятно, что среди тех, кто, по-вашему, принадлежит к лагерю Бартрэма и судьи, есть люди, отчаянно нуждающиеся в помощи. Если они поверят, что могут опереться на вас, то не останутся в долгу.

Джерико глубоко вздохнул.

– Держите связь с управлением полиции. Если они возьмут Марсию, дайте мне знать.

– Как?

– Я намерен поговорить с Джимом Поттером. Мы едем в “Береговой клуб”. Если его там не будет, продолжим поиски.

Часы показывали половину восьмого. Кромвель только начал просыпаться. Джерико и я сели в “мерседес”. Джерико развернулся на Главной улице и, проехав милю, свернул в каменные ворота, около которых высился щит с надписью:

“БЕРЕГОВОЙ КЛУБ КРОМВЕЛЯ. ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ”

Кирпичное здание, выкрашенное в белый цвет, разместилось у самого берега. На большой террасе под сложенными на зиму зонтами стояли столики. Вдоль кромки воды тянулась полоска белого, вероятно специально привезенного песка. Длинный причал вдавался в озеро, на нем, накрытые брезентом, лежали вытащенные из воды плоты.

Войдя в дверь, мы увидели старика, мокрой тряпкой протиравшего покрытый линолеумом пол. За конторкой портье никого не было.

– Вы не знаете, в какой комнате мистер Поттер? – спросил старика Джерико.

– Нет, – тот покачал головой. – Я только убираюсь по утрам. Вам лучше спросить портье.

Джерико подошел к конторке. Надпись под звонком указывала, что для вызова портье необходимо один раз нажать на кнопку. Но Джерико решил обойтись без его помощи. Зашел за конторку, просмотрел список фамилий, лежащий у пульта коммутатора.

– Комната 2-А. Пошли.

– Нельзя подниматься наверх без приглашения, – попытался остановить нас старик.

– Мистер Поттер нас ждет, – успокоил его Джерико.

Я подумал, что, возможно, так оно и было.

Мы нашли дверь с надписью “2-А” на табличке, и Джерико резко постучал. Дверь открылась мгновенно. Джим Поттер выглядел ужасно. Если он и спал, то в одежде. Небритое лицо, безумные глаза. Он попытался захлопнуть дверь, но Джерико надавил на нее плечом.

– Я хочу поговорить с вами, Поттер.

– Не о чем нам говорить, – хрипло ответил тот.

– А я придерживаюсь другого мнения, – Джерико с силой толкнул дверь, и мы вошли. Поттер был словно в трансе. Не обращая на нас внимания, он повернулся, пересек комнату и сел в кресло, лицом к окну, выходящему на озеро.

– Я хочу поговорить с вами о Марсии, – начал Джерико.

– Не хочу говорить о ней, – ответил Поттер.

– Давайте внесем ясность в наши отношения, – продолжил Джерико. – Позапрошлой ночью я старался ей помочь. Солгал вам и Бартрэму. Она была пьяна. Я отвез ее домой и уложил в постель, потому что, если б я позвонил местному полицейскому, ее отправили бы в тюрьму. Так мне сказали на бензозаправке. Я действовал импульсивно, потому что не могу пройти мимо человека, нуждающегося в помощи. Можете мне поверить, других причин у меня не было. Я промок, замерз и решил принять душ в вашей ванной. Когда я мылся, в ванную вошел Хиллард.

Поттер медленно повернул голову.

– Джерри был там?

– Он увидел меня и вылетел из дома, кляня всех и вся. Я подумал, что он – муж Марсии. И решил подождать, чтобы объяснить ему случившееся. Я заснул. Вот и все.

Я думал, Поттер промолчит, но ошибся.

– Я рад, что вы рассказали мне об этом, – после долгой паузы произнес он.

– Второй раз я увидел Марсию вчера утром, – добавил Джерико. – Она приехала ко мне в невменяемом состоянии. Сказала, что Джерри пытался овладеть ею. А когда она отказала, пообещал сказать правду о смерти Томми, если она уступит его желаниям.

– О, боже, – выдохнул Поттер.

– Что в действительности случилось с Томми? – спросил Джерико.

– Мой дорогой мистер Джерико, он утонул в озере. Утонул в тот момент, когда Марсия, вдрызг пьяная, спала на берегу.

– Она говорит, что не пила тем утром.

– Разумеется, говорит.

– Что же скрывалось за намеком Хилларда?

– Это выдумка Марсии.

– Неужели?

– Да, – он посмотрел на Джерико. – Поэтому вы и впутались в это дело? Потому что поверили ее выдумке, будто Томми не утонул?

– Такая мысль приходила в голову не только ей.

Вот тут Поттер промолчал.

– Я слышал о том, что произошло в тот день, – продолжал Джерико. – Мальчик исчез. Марсия побежала в дом Уилеров, чтобы вызвать подмогу. Она позвонила в полицию, но не вам. Она не стала вам звонить, потому что персонал “Берегового клуба” получил указание отвечать ей, что вас нет. Вы не будете это отрицать?

– Нет.

– К месту происшествия вы приехали с Джорджем Бартрэмом.

– Да, он и рассказал мне о том, что произошло.

– Вы не заговорили с Марсией. Не утешили ее. Домой она уехала одна.

– Да, – пальцы его рук впились в подлокотники кресла.

– В это трудно поверить. Томми – ваш сын. Ваш и Марсии. Как вы могли в такой момент повернуться к ней спиной? Не в том ли причина, что вы знали правду и не могли заставить себя посмотреть ей в глаза? Вы тоже виноваты в его гибели? Поэтому Бартрэм держит вас за горло?

– О чем вы говорите? – воскликнул Поттер. – Держит за горло! Джордж Бартрэм – мой друг.

– Тогда вам не повезло.

– Послушайте, Джерико, это не ваше дело, но, если вы отстанете от нас, услышав правду...

– За этим я и пришел, – прервал его Джерико.

Поттер отцепился от подлокотников, сунул руку в карман пиджака, достал пачку сигарет.

– Вам приходилось когда-нибудь иметь дело с алкоголиком?

– Похоже, в Кромвеле это самый популярный вопрос. Бартрэм уже задавал мне его.

– Я полюбил и женился совсем не на той женщине, что спала на берегу, когда тонул мой сын, – дрожащим от волнения голосом начал Поттер. – Я женился не на той пьянчужке, что вы подобрали на шоссе глубокой ночью. Той самой, что почти наверняка застрелила Джерри.

У меня по коже побежали мурашки. Чувствовалось, что Поттер искренне верит в свои слова. Я взглянул на Джерико. Его глаза горели мрачным огнем, он весь обратился в слух.

– Впервые Марсия приехала в Кромвель девять лет тому назад, – Поттер смотрел на озеро. – Юная, очаровательная. Я влюбился в нее с первого взгляда. Не только я, и мне казалось, что мои шансы невелики. В те дни главные роли играл у нас Дон Уилер – в недавнем прошлом капитан футбольной команды, а теперь новоиспеченный адвокат с блестящими перспективами. Он приглашал Марсию на танцы и вечеринки. Ему дарила она свою благосклонность. Мы же довольствовались объедками с барского стола, – Поттер глубоко вздохнул. – Боже, какой она была красавицей. Однажды я набрался духа и пригласил ее на лодочную прогулку. Марсия согласилась. То был счастливейший день в моей жизни. Через пару часов я бросил якорь у острова Снелла, на другой стороне озера. Я надел плавки, Марсия – купальник, мы прыгнули в воду и вплавь добрались до острова. Вышли на берег, усталые, но счастливые. Загорали, разговаривали. Казалось, мы знали друг друга всю жизнь, – он замолчал, его лицо перекосила гримаса боли. – И внезапно случилось то, что может случиться только раз в жизни. Мы влюбились, окончательно и бесповоротно. Слились в единое целое, тогда я думал, навеки. Мы словно дополняли друг друга, не могли существовать порознь. Обнимая Марсию, целуя, любя, я попросил ее стать моей женой. Она согласилась. Собственно, другого ответа тогда не могло и быть.

Мы поженились, и мир заиграл для меня новыми яркими красками. На медовый месяц мы поехали в Канаду, но практически не видели страну. Мы не могли оторваться друг от друга. Мы так любили... любили, – Поттер помолчал. – Вернувшись в Кромвель и переехав в наш дом, мы не хотели никого видеть, не ходили на вечеринки. Нам хотелось быть вместе, вдвоем. Но нельзя отрезать себя от внешнего мира. Надо покупать еду, отвечать на телефонные звонки, объяснять, почему мы не можем прийти туда, где нас хотят видеть. Мы много смеялись над этим, но в конце концов пришли к выводу, что должны выйти из добровольного заточения. И мы появились на обеде в доме судьи. Там были все наши друзья, и они встретили нас с распростертыми объятиями. Дон тут же увел у меня Марсию, и, видя, как они пьют “мартини” и смеются, я заревновал. Впервые Марсия была с мужчиной, впервые с тех пор, как она стала частью меня, словно рука, или нога, или половина сердца.

– Когда... когда она вновь подошла ко мне, я заметил, что она не в себе. Ее глаза разбегались в стороны. “Мне кажется, я пьяна”, – сказала она. Да простит мне бог, но я подумал, что это забавно. Я никогда не видел ее в таком виде. И принес ей еще один коктейль.

– Но она же и раньше пила при вас? – спросил Джерико.

– Я не любитель выпить, – ответил Поттер. – Во всяком случае, не смотрю на часы, чтобы ровно в пять пригубить “мартини”. Пусть вам покажется это странным, но во время медового месяца и после возвращения в Кромвель мы никогда не пили. Как-то я предложил ей что-нибудь выпить, но она отказалась. Меня тоже не тянуло на спиртное. Нам было хорошо и без него. Так что только у Уилеров я увидел, как действует алкоголь на Марсию, – у него дернулся рот. – А позже она отключилась в одном из туалетов. Другие женщины вывели ее оттуда, я на руках отнес ее в машину, и мы поехали домой. Она лежала, как бревно, ни на что не реагируя. Так что я представляю, Джерико, как она вела себя в ту ночь.

Джерико медленно кивнул.

– На следующее утро она ужасно себя чувствовала. Не находила себе места, пока не нашла на кухне бутылку шотландского и не приложилась к ней. Я сразу встревожился. Но она успокоила меня, сказав, что это лучший способ борьбы с похмельем, – Поттер покачал головой. – В тот день я понял, что наш семейный корабль напоролся на риф. К ленчу она вновь напилась. Стоило мне упрекнуть ее в этом, как на меня вылился поток ругательств. Как она меня только не обзывала! А потом заперлась в своей спальне. На следующий день она мне все рассказала. Алкоголь действовал на нее, как наркотик. Теперь она мучилась угрызениями совести. И молила меня о помощи, – Поттер горько рассмеялся. – Вы когда-нибудь пытались помочь алкоголику? Трезвыми они соглашаются на все, дают любые обещания. Но стоит им добраться до бутылки, обещания тут же забываются. Я словно жил с двумя женщинами. Одну любил всем сердцем, другую... другую презирал.

– Вы пытались обратиться к врачам? – спросил Джерико.

– Конечно... через какое-то время. Она не хотела идти к местному доктору. Стыдилась, что в Кромвеле будут знать о ее слабости. А потом у нас появилась надежда... Марсия забеременела. Должен признать, она не взяла в рот ни капли, пока вынашивала ребенка. Потом родился Томми. После крещения я пригласил друзей. Естественно, мы пили за его здоровье и счастье. Марсия обещала мне, что не прикоснется к спиртному. Но напилась в стельку. И пошло-поехало. Она очень любила Томми. Днем ей еще удавалось совладать с собой, но уж по вечерам она присасывалась к бутылке.

От нашей прежней любви не осталось и следа. О, часть вины лежит и на мне. Я кричал на нее, ругал, не осознавая до конца, что это болезнь. Она не подпускала меня к себе.

– Марсия говорит, что отказывала вам, потому что вы использовали ее. Чтобы доказать себе, что вы – мужчина, – вставил Джерико.

– О, господи, – простонал Поттер. – Ну разве вы не видите? Она всему находит оправдание. Во всем права. Она даже отрицала, что спала пьяным сном, когда рядом тонул Томми. Разумеется, она напилась в тот день. Я ее знаю.

– Но вы даже не заговорили с ней.

– А чего тут говорить? И так все ясно.

– Но объясните нам, почему, зная о том, что Марсия алкоголичка, после смерти Томми вы привезли ее в “Макклюэ хауз”, позволили ей напиться, а потом спокойно смотрели, как она избивает двух женщин бутылкой из-под вина.

– Все просто, – ответил Поттер. – Я хотел развестись с ней. Со смертью Томми разорвалась последняя связывающая нас ниточка. Я не хотел говорить об этом в нашем доме. “Макклюэ хауз” – единственный приличный ресторан Кромвеля. Она согласилась поехать со мной и пообещала, что не будет пить. О, вы, наверно, спрашиваете себя, как я мог поверить ее обещанию. Я решил, что не буду заказывать спиртного. Мы приехали, обсудили за обедом подробности развода. Решили, что я поеду в Неваду. Потом она ушла в туалет. Сказала, что на минутку, но не возвращалась довольно долго. Когда же она появилась в зале, я понял, что она набралась. Не выходя из туалета. Как потом выяснилось, уговорила служительницу принести туда виски. Она шла, пошатываясь, неожиданно остановилась у одного из столиков, схватила бутылку и набросилась на этих женщин. И как следует отмолотила их, прежде чем я успел подбежать. Все произошло очень быстро. С помощью официанта я оттащил ее, а она продолжала выкрикивать грязные ругательства. Естественно, женщины обратились в суд.

– Судья Уилер, ваш приятель, отнесся к ней с состраданием.

– Да.

– Потому что он ваш приятель?

– Не думаю, что это обстоятельство сыграло какую-то роль.

– Нет ли между вами особых отношений, благодаря которым ему пришлось дать Марсии еще один шанс?

Вопрос Джерико только удивил Поттера.

– О чем вы?

– Вам что-то известно о нем, а ему – о вас, – пояснил Джерико. – Не так ли?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – в голосе Поттера не слышалось страха. Лишь усталость.

– Я говорю об организованном шантаже, – сухо ответил Джерико.

Поттер изумленно уставился на него.

– У вас никогда не возникало сомнений в том, что Томми утонул?

– Нет. Он утонул. Марсия напилась. Не уследила за ребенком.

Я видел, что Джерико, как и меня, удивило полное отсутствие реакции Поттера при упоминании шантажа. Выходило, что он действительно ничего не знал о проделках Бартрэма и судьи, если таковые имели место.

– Вчера утром вы приехали домой в сопровождении Бартрэма и Салли, чтобы препроводить Марсию в тюрьму за нарушение условий приговора, вынесенного судьей. Они приказали вам?

– Приказали? Что вы подразумеваете под этим? Они убедили меня. Что бы вы ни говорили, в ту ночь она напилась. Мы с Джорджем пришли к выводу, что пора принимать какие-то меры, раз она дошла до того, чтобы проводить ночь с незнакомцем. Вы говорите, что между вами ничего не было. Я вам верю. Но в то утро меня убедили, что вы воспользовались ее беспомощностью. Поэтому я так рассердился.

– И это “убеждение” оставалось с вами, когда вчера вечером вы приехали ко мне?

– Послушайте, Джерико, убили же человека!

– Значит, вас убедили и в том, что Хилларда застрелила Марсия.

– А кто еще? Пистолет-то ее.

– Она говорила мне, что вы спрятали пистолет.

– Спрятал. На чердаке гаража. Но она могла его найти.

– Она была трезвой, когда я уезжал вчера утром, – заметил Джерико. – И не успела бы напиться до появления Хилларда.

– Разве для этого нужно много времени?

– Вы знаете, что произошло после приезда Хилларда?

– Откуда?

– Тогда я вам скажу. Он пытался овладеть Марсией. Обещал рассказать, что в действительности произошло с Томми, если она отдастся ему.

На мгновение глаза Поттера широко раскрылись, затем он отвернулся.

– Только Марсия способна на такую выдумку. Значит, вы виделись с ней после убийства Джерри. Вы прятали ее, как мы и думали.

– Она убежала от Хилларда. Приехала ко мне. Говорю вам, она была абсолютно трезвой, но вся дрожала от волнения.

– Естественно, – холодно ответил Поттер. – Она же убила Джерри.

– Я в это не верю, – покачал головой Джерико. – Но я съездил к вашему дому и обнаружил тело.

– Но вы сказали Бартрэму, что не видели его.

– К черту Бартрэма. Сейчас я говорю с вами!

– Значит, вы основательно впутались в это дело, не так ли? – спросил Поттер. – Вы знаете, где сейчас Марсия?

– Нет.

– То вы ее видели, то – нет, – вздохнул Поттер. – В этом вся трагедия, Джерико. Она больна, а мы предоставили ей полную свободу. Вина тут моя. Но мы должны признавать факты.

– Вы так и не хотите сказать нам правду о смерти Томми?

– Вы знаете правду! – сердито воскликнул Поттер. – Он утонул.

– Давайте вернемся к пистолету. Вы спрятали его на чердаке гаража?

– Я уже сказал вам.

– Вы думаете, она стала его искать и нашла?

– А как же иначе?

– Знал ли кто-нибудь, кроме вас, где спрятан пистолет?

– Нет!

– У меня есть еще один вопрос, Поттер. Что случилось с Доном Уилером в тот день, когда утонул Томми?

– Марсия и тут что-то выдумала? – спросил Поттер.

– Нет. Я сам пришел к выводу, что его избили отнюдь не хулиганы-подростки. Думаю, вы это знаете не хуже меня. И ему есть что рассказать о том дне. Не зря же меня стукнули по голове, когда я приехал к нему, а его самого тут же увезли из города.

– А мне сказали, что вы упали с лестницы.

– Чистое вранье, – отрубил Джерико. – Меня ударили... от души.

– Я начинаю думать, что у вас не все в порядке с головой. Я знаю, Марсия умеет убеждать, но на этот раз она превзошла себя. Нельзя отрицать факты, Джерико, даже если она – чертовски красивая женщина. Она убила Джерри в приступе ярости, когда тот пытался встать между ней и бутылкой. И придумала сказочку о том, что Джерри приставал к ней, давая какие-то загадочные обещания. А когда вы говорите об “организованном шантаже”, Джерико, мне не остается ничего другого, как посоветовать вам обратиться к психоаналитику. Вы – хороший человек, раз решились помочь ей. Но как вы могли ей поверить? Я-то знаю Марсию. Я прожил девять лет с ее бесконечными выдумками.

И внезапно я почувствовал, что мы с Джерико оказались на очень тонком льду. Несмотря на жалость, которую я испытывал к этому человеку, уставившемуся на озеро, в котором утонул его сын, у меня возникло неприятное ощущение, что он не юлил, а говорил правду.

– Как долго Хиллард пытался помочь Марсии? От имени “Анонимных алкоголиков”?

– Несколько лет. Как я и говорил, мы обращались к врачам. Но доктор бессилен, если пациент не хочет лечиться. Нам рекомендовали “Анонимных алкоголиков”. Я знал, что Джерри – член этого общества. Надеялся, что Марсия откликнется на его помощь, потому что он был нашим другом. Но ничего не получилось. За помощью надо бы обращаться до запоя. Она же звонила Джерри лишь после того, как начинала пить.

– А он когда-нибудь приезжал без вызова?

– Да. Конечно. Особенно, когда я перебрался в “Береговой клуб”. Он пытался предотвратить ее запои.

– Он приехал той ночью, когда я привез Марсию, – напомнил Джерико. – Как же он орал на меня. Словно заревновавший любовник.

Поттер покачал головой.

– Возможно, так оно и было. Я доверял Джерри, но кто знает, какие у них сложились отношения. Марсия давно переродилась. Может, этим и объясняется трагическая развязка. Любовники поссорились – она застрелила его.

Джерико вытащил из кармана трубку, кисет, неторопливо набил ее табаком. Его глаза не покидали виска Поттера.

– Я выскажу вам свое мнение, Поттер. Я уверен, что Томми не утонул. Я думаю, Дон Уилер знает об этом. Поэтому его и избили в тот день. В назидание. Томми, гуляя по лесу, ненароком что-то увидел или услышал и поплатился за это жизнью.

Поттер повернулся к нему. Его глаза переполнял ужас.

– Была Марсия пьяной или нет, но Томми не утонул. И некоторые люди воспользовались слабостью Марсии, чтобы замести следы.

– Какие люди? – хрипло прошептал Поттер.

– До этого разговора я думал, что вы – один из них. Я говорю о вашем друге Бартрэме, судье Уилере, Вике Салли и, конечно, Хилларде. Возможно, Марсии верить нельзя. Но я точно знаю, что она была трезвой, когда приехала ко мне и рассказала об обещании Хилларда рассказать ей правду о смерти Томми. И уверен, что тут она ничего не выдумывала. Все было, как она говорит. Думаю, кто-то подслушал их разговор и убил Хилларда после отъезда Марсии, чтобы он замолчал навеки. А вину эти люди снова решили взвалить на Марсию.

– Это лишь слова! – воскликнул Поттер.

– Были и действия. В доме Уилеров меня ударили по голове. Я думаю, это сделал Майк Торнтон, как выяснилось, профессиональный убийца.

– Он, конечно, сидел в тюрьме, но...

– Он – профессиональный убийца, Поттер. Предполагают, что он увез Дона в охотничий домик судьи, чтобы я не смог переговорить с ним.

– Кто предполагает?

– Джед Стюарт.

– Джедедия?

– Именно. Если вас интересует, он согласился с моей гипотезой. Если она верна, то вашего сына убили, Поттер. А вашу жену, пусть она и не без недостатков, использовали, чтобы отвести подозрения в двух убийствах от тех, кто их совершил.

Поттер поднялся из кресла.

– Доказательства.

– Их-то я и ищу, – ответил Джерико.

– Где Марсия?

– В бегах. Бог знает где. Если мы не найдем истинных виновников, то, возможно, скоро узнаем о ее самоубийстве, которое закроет дело Хилларда и сделает невозможным любое независимое расследование. А только оно может вывести на чистую воду ваших так называемых друзей.

Поттер глубоко вздохнул:

– Чем я могу помочь?

– У нас очень мало времени на поиски Дона Уилера. Выясните, куда его увезли, не давая им понять, что вы на нашей стороне.

– Я постараюсь. Если они убили Томми...

– Я в этом уверен, – прервал его Джерико. – Но нужны доказательства. Вы сможете связаться со мной через Джеда Стюарта, – он повернулся и направился к двери.

– Одну минуту, – остановил его Поттер. – Я вспомнил. Был человек, который знал, где спрятан пистолет. Я сказал ему, чтобы он мог остановить Марсию, если та начнет его искать.

– Хиллард? – спросил Джерико.

– Да. Я говорил об этом Джерри.

Глава 3

Слабость Джерико – в стремлении подгонять факты под гипотезу, которой он в этот момент придерживается. Возвращаясь к машине, я пребывал в полном замешательстве, не зная, чему и верить. Поттер практически разрушил тот образ Марсии, который я создал для себя. Я уже не знал, можно ли верить тому, что она нам рассказала. Не была ли она пьяной в день исчезновения Томми? Я уже не мог полагаться только на ее слово. Она ясно дала нам понять, что Поттер покинул ее, потому что она не подпускала его к себе. Теперь мне в голову лезли другие мысли. Может, он сам не хотел ложиться в постель с пьяной карикатурой на женщину, которую любил? И каковы были ее действительные отношения с Хиллардом? Пьяная Марсия вполне могла спать с ним. Он же пришел в ярость, увидев Джерико в доме Марсии в ту ночь. А утром, когда она осталась одна, мог прийти с пистолетом, угрожать ей. Что, если Марсия отняла пистолет и застрелила Хилларда? Я уже не мог исключать и такого варианта.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – Джерико завел мотор “мерседеса”.

– Все так запуталось.

– Не считая моей головы. Рана на затылке – это реальность. Но мне знакомо выражение твоего лица, Холли. Чему верить? Не так ли?

Я кивнул.

– Выбирать особо не из чего. Или Хиллард предложил рассказать правду о Томми, или нет. Если нет, то Марсия все выдумала.

– Поттер утверждает, что она большая выдумщица.

– Да. Но вот какое совпадение, Холли. Ее выдумка полностью повторяет вывод, к которому мы пришли сами! Вот тут меня поневоле начинают грызть сомнения, даже с учетом того, что Марсия – алкоголичка. Да если бы ей раньше пришла в голову мысль о том, что Томми совсем не утонул, она переполошила бы весь город. Давным-давно, до моего приезда. Отметь это, Холли. Потому что последующие за его обещанием события, вне зависимости от того, убивала его Марсия или нет, однозначно указывают: Хиллард что-то знал. А Дон Уилер знает. Кроме того, Джед упоминал и третьего человека.

– Элли Кливленд?

Джерико еще сильнее вдавил в пол педаль газа.

Едва мы остановились у книжного магазина, к нам подъехал Салли. Вылез из кабины с потемневшим от злости лицом.

– Ждал, когда же вы вернетесь в город. Бартрэм хочет вас видеть.

– Мы что, арестованы? – спросил Джерико.

– Если вам того хочется. Бартрэм в своем кабинете. Пошли.

Бартрэм встретил нас сладкой улыбкой.

– Благодарю вас, господа, что вы соблаговолили прийти ко мне, – он указал на два обитых зеленой кожей кресла перед его столом.

– Похоже, у нас не было другого выхода, – пробурчал в ответ Джерико.

Улыбка Бартрэма стала шире:

– Наш разговор носит сугубо неофициальный характер.

– Тем более что происходит в присутствии полицейского, – Джерико мотнул головой в сторону Салли:

– Выйди, пожалуйста, Вик, – Бартрэма, похоже, забавляли шпильки Джерико.

Салли вышел, что-то бормоча себе под нос. Я сел. Джерико же зашагал по кабинету.

– Сегодня я знаю о вас гораздо больше, чем вчера, Джерико, – начал Бартрэм. – Вчера я думал, что вы всего лишь несносная назойливая муха. Теперь я знаю, что ошибался. Мы посылали на вас запрос.

– Хорошо.

– Я знаю, что вы храбро сражались за нашу страну. Что вы можете привлечь внимание общественности к себе и тем идеям, которые защищаете. Но даже очень хороший человек может неправильно оценить ситуацию. Возьмите, к примеру, Марсию Поттер. Женщина трагической судьбы. Мне понятно ваше сочувствие. Желание ей помочь.

– Спасибо и на этом.

– Но я не понимаю, – глаза Бартрэма сузились, – почему вы, такой опытный человек, решились на конфликт с законом. Всю ночь вы прятали от нас миссис Поттер, Джерико. Вчера вечером вам удалось убедить меня, что вы не знаете, где она находится. Мистер Холлэм прошел мимо своего призвания. Ему следовало стать актером. Вы помогли бежать разыскиваемому преступнику и укрывали важные улики.

Бартрэм выдвинул верхний ящик стола. Вытащил оттуда черную коробочку с пистолетом Марсии. Ту самую, что должна была лежать в ящичке приборного щитка “мерседеса”.

– Напрасно вы принимаете нас за простаков, Джерико, – продолжал Бартрэм. – Мы обыскали вашу машину сегодня утром, пока вы беседовали с Джедедией Стюартом. Мы также нашли пару ружей, по нашему разумению, принадлежащих Джедедии. Один из моих людей держал под наблюдением Дорогу 4. Он видел, как мистер Холлэм то брал, то прятал ружья за большой валун. В конце концов мы решили, что у нас они будут сохраннее. Сейчас несколько полицейских и группа добровольцев прочесывают лес около студии Мартиню. Скоро они найдут Марсию, – на его лице вновь заиграла улыбка. – Я думаю, вы должны узнать об этом до того, как зайдете слишком далеко в игре с законом.

Джерико остановился и повернулся к прокурору.

– И не так уж важно, – заключил Бартрэм, – взяли вы пистолет в доме Поттеров или Марсия отдала вам его на хранение. Будь на то мое желание, я могу арестовать вас за соучастие в убийстве.

– Но желания у вас нет, – спокойно ответил Джерико. – Почему?

– Потому что мне ясны побудительные мотивы ваших действий. Мне нет резона наказывать вас, мы лишь хотим воздать должное убийце Хилларда.

– Позвольте мне назвать другую причину, – возразил Джерико. – Если вы обвините нас в совершении преступления, мы получим право на судебное разбирательство. А уж в суде мы сможем сказать, что мы думаем о тех, кто вершит правосудие в Кромвеле, в частности о некоторых делишках, в которых самое активное участие приняли вы и ваши друзья.

Улыбка застыла на губах Бартрэма.

– И что, по-вашему, вам известно?

– Я знаю, что вы не собираетесь искать настоящего убийцу Джерри Хилларда, который также убил Томми Поттера.

– Ребенок Поттеров утонул по недосмотру Марсии!

– Говорите вы громко, но неубедительно, – теперь улыбался Джерико. – Вы не можете найти настоящего убийцу, не подставив под удар себя, судью, Салли и еще бог знает кого. Поэтому вы решили все свалить на Марсию. Но я требую совсем другого отношения. Меня надо гладить по шерстке. Известный художник перешел дорогу прокурору маленького городка. Такое событие заинтересует не только “Кромвельскую газету” или местную радиостанцию, вещающую максимум на шестьдесят миль. Простите за хвастовство, но мой арест вызовет широкий резонанс. И мои интервью “Нью-Йорк таймс”, национальному радио и телевидению привлекут к Кромвелю всеобщее внимание. Проворные репортеры возьмутся за дело. И найдут многое из того, что вам хотелось бы похоронить навсегда. Вот почему вы хотите разойтись со мной мирно, Бартрэм.

Колонка пепла упала с сигареты Бартрэма на его темно-серый костюм. Он рассеянно стряхнул пепел рукой.

– Они ничего не найдут, хотя Кромвель и окажется в центре внимания, – в голосе прокурора не чувствовалось тревоги. – Признаюсь, я хотел бы этого избежать. Я не только окружной прокурор, Джерико. Я здесь живу. Это мой город. Я хочу, чтобы его оставили в покое. Поэтому, собственно, я и пригласил вас сегодня. Вы сказали правду. Вы можете надолго нарушить мир и спокойствие Кромвеля. Но что это вам даст? Мальчик утонул в июне. Его тело не нашли. Природа иногда выкидывает подобные фортели, и никакое журналистское расследование тут не поможет. Вчера утром убили мужчину. Вы и я знаем, кто его убил, на чьей стороне ни лежали бы наши симпатии. Сомнений в вине Марсии нет. Вы можете делать все, что вам заблагорассудится, Джерико, но против фактов не попрешь, а противопоставить им вам нечего. Так что вы от этого выиграете?

– Кромвель – не мой город, но часть моей страны, – ответил Джерико. – Уважение прав личности – один из краеугольных камней, на которых зиждется мой мир. И если мужчина или женщина становится козлом отпущения для группы преступников, рушится сама идея нашего образа жизни. Вы знаете закон лучше меня, Бартрэм. Он защищает человека столь основательно, что порой преступник остается на свободе. Но это лучше, чем осуждение невиновного. Сейчас же на Марсию Поттер взваливают убийство Хилларда. Закон, который представляете вы и судья Уилер, готов признать ее виновной. Я – нет. Я намерен докопаться до истины. Я не могу уйти, оставив эту несчастную женщину вам на съедение.

Бартрэм пристально смотрел на Джерико.

– Вы отозвались обо мне и моих друзьях, как о “группе преступников”. Что же вы вменяете нам в вину?

– Систематический шантаж жителей города.

Бартрэм покачал головой.

– Вы уверовали в реальность собственных фантазий. Теперь я понимаю, почему ваши картины пользуются такой популярностью. У вас очень богатое воображение, Джерико. Я вижу, что логические доводы на вас не действуют. Поэтому позвольте дать вам маленькое предупреждение. Если вы и дальше будете мешать мне в деле Хилларда, я отправлю вас в тюрьму, вызовет это чей-то интерес или нет. А если вы будете распространять слухи обо мне, судье или ком-то еще, помните, что система законов, которой вы так восхищаетесь, может защитить и нас, – он положил окурок в пепельницу. – Поезжайте домой, Джерико. Нам не нужны герои мелодрам. Оставьте Кромвель в покое.

Мы стояли на ступенях муниципалитета, оглядывая залитую солнечным светом Главную улицу Кромвеля. Ее спокойствие ничем не указывало на то, что совсем неподалеку целая армия охотится за испуганной, отчаявшейся женщиной. В кабинете остался прокурор, внешне спокойный, но лихорадочно ищущий выход из создавшегося положения. В “Береговом клубе” Джим Поттер, должно быть, пытался сжиться с мыслью о том, что его маленького сына убили. На Главной же улице жизнь текла своим чередом, люди раскланивались друг с другом, останавливались поболтать, заходили в магазины, банки, учреждения.

Джерико напоминал лесного зверя, он словно принюхивался, пытаясь определить, с какой стороны придет беда.

Вик Салли сидел за рулем патрульной машины, вроде бы и не замечая нас.

– Я думаю, теперь пойдет игра в открытую, – заметил Джерико. – За нами установят постоянное наблюдение.

– И что нам делать?

– Мы все-таки наступили Бартрэму на мозоль. И он уже не будет стесняться в выборе средств. Последний шанс уехать в Нью-Йорк, Холли. Думаю, без крови обойтись не удастся, потому что наш единственный путь – как можно быстрее добраться до Дона Уилера. А они сделают все, чтобы помешать нам.

– Я уезжать не собираюсь, – моему голосу недоставало уверенности.

Джерико заулыбался.

– Ты молодчина, Холли, – он вновь посмотрел на Салли. – Я прямо-таки слышу, как этот подонок уговаривает Бартрэма: “Отдай Джерико мне!” Мне кажется, Холли, они уже выписали ордера на наш арест. Если мы доставим им слишком много хлопот, завтра в газетах появятся заголовки: “Убиты при сопротивлении аресту”.

По закону Бартрэм держал нас за горло. Он мог доказать, что мы укрывали разыскиваемого преступника, прятали вещественные доказательства. Он имел все основания для получения ордера на наш арест. А с того света мы не могли бы оспорить, правильно или нет вели себя те, кто нас арестовывал.

Скользнув взглядом по Главной улице, я заметил Джеда Стюарта, стоящего на тротуаре перед зданием редакции. Он помахал рукой, привлекая наше внимание. Мы зашагали к нему. Салли, в патрульной машине, поехал следом.

– Позвонил Джим Поттер, – сообщил нам Джед. – Просил передать, что вчера вечером Майк Торнтон приезжал в город за продуктами. Почти наверняка он отвез Дона в охотничий домик.

Джерико кивнул. Искоса посмотрел на Салли.

– Теперь мы под постоянным наблюдением.

– Не пытайтесь подобраться к охотничьему домику, – добавил Джед. – Майк Торнтон вооружен до зубов. Он – как в крепости.

– А в тылу – Салли, – Джерико задумчиво поглаживал бороду.

– Что вы сделали с Джимом? – спросил Джед. – Похоже, он переметнулся на вашу сторону.

– Я, кажется, ошибся, причислив его к врагам Марсии, – ответил Джерико. – Ему тоже пришлось несладко. Сегодня мы узнали немало интересного, – и он рассказал о встрече с Бартрэмом.

Джед покачал головой.

– Получается, что победы вам не видать. Обложили вас со всех сторон.

– Сдаваться я пока не собираюсь, – возразил Джерико. – Есть еще мисс Кливленд. Возможно, она расскажет нам что-нибудь интересное о мистере Хилларде.

– Во всяком случае, в ее гостиной вы будете в безопасности, – кивнул Джед.

Мы направились к книжному магазину. Салли следовал за нами. Джерико словно и не замечал его.

В квартиру над магазином вела отдельная дверь. Джерико позвонил. Элли Кливленд тут же открыла дверь. Высокая, светловолосая, с прекрасной фигурой, в темно-сером строгом костюме. Большие карие глаза переполняла печаль.

– О, это вы, мистер Джерико.

– Мой друг, Артур Холлэм, – представил меня Джерико. – Вы можете уделить нам несколько минут?

– Разумеется, – она отступила, давая нам пройти. У двери стояли два чемодана. На столе в гостиной лежали шляпа и сумочка. Мисс Кливленд собралась в дальнюю дорогу.

– Надеюсь, вы ненадолго. Я уезжаю в Бостон.

– Не останетесь на похороны? – удивился Джерико.

Ее лицо обратилось в маску.

– Похороны?

– Хилларда. Они состоятся завтра или днем позже.

– Я... я не могу оставаться здесь, – мисс Кливленд не предложила нам сесть. И разговаривала с нами стоя.

– Естественно, он не узнает, что вы сразу бросили его.

– О чем вы, мистер Джерико?

– Вчера у меня сложилось впечатление, что вас связывали не только деловые отношения.

– Откуда у вас такие мысли?

– Вы так мило краснеете, мисс Кливленд, – Джерико прошел к круглому столу посередине гостиной. – Даже если вы уедете, Элли, вопросы у меня останутся.

Она не поднимала глаз.

– Какие вопросы, мистер Джерико? Миссис Поттер убила Джерри. У них был роман. Он устал от нее. Она его застрелила. Вот и все.

– Новый мотив и новые слова.

– Я... я не понимаю.

– Вчера вы горячо убеждали меня, что между ними ничего не могло быть.

– Вы, должно быть, не так меня поняли. Я сказала, что от алкоголика нельзя ждать разумных поступков. А уж тем более от пьяной женщины.

– Знаете, о чем я думаю, Элли? – продолжил Джерико. – Вас кто-то здорово напугал. Вы дожидались меня, чтобы познакомить с вашей новой версией, а затем немедленно уехать.

– Какая ерунда! – чуть слышно прошептала мисс Кливленд.

– Могло быть и другое объяснение. Хиллард устал от вас. Вы знали, что он без ума от Марсии Поттер. И вы отомстили ей за то, что она увела от вас Джерри.

– Это ложь. Миссис Поттер убила Джерри. У них был роман. Он устал от нее. Она его застрелила. Вот и все.

– Слово в слово. Вы заучили этот монолог, Элли.

Ее рука метнулась ко рту.

– Кто-то застрелил Хилларда, потому что тот пообещал сказать миссис Поттер правду о смерти ее сына, – Джерико не отрывал глаз от лица Элли Кливленд. – Я не виню вас за ваш страх. Убийца рядом, на свободе. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Хилларде. Каким он был? Чего боялся, на что надеялся. С какими сталкивался трудностями. Вы должны это знать, Элли, потому что жили с ним, не так ли?

– Нет!

– Вы с ним не жили или ничего мне не скажете?

– Не скажу. Мне нечего говорить. Джерри не рассказывал мне о своих отношениях с Марсией Поттер.

– Вы просто догадались, вам подсказала женская интуиция?

– У них был роман. Он...

– Я знаю, – перебил ее Джерико. – Он устал от нее. Она его застрелила. Вот и все.

– Пожалуйста, уходите! – воскликнула Элли.

– Я мог бы вам помочь. Сделать так, чтобы вам не пришлось всю оставшуюся жизнь шарахаться от каждой тени. Многие женщины любят мужчин, которые не отвечают им взаимностью, Элли. Стыдиться тут нечего. Я догадываюсь, что ваш мужчина поделился с вами одной тайной, и теперь вам кажется, что вы держите в руках шашку динамита, которая может взорваться в любую секунду. Он знал правду о смерти Томми Поттера, не так ли? Ему нравилось важничать, рассказывать о том, чего никто не знает. У него и в мыслях не было, что вы предадите его. А потом он все-таки испугался и предупредил, что вас будет ждать та же участь, если хоть кто-нибудь узнает от вас о том, что приключилось с Томми.

– Нет!

– Поделитесь со мной этой тайной, и, думаю, я освобожу вас от страха.

– Я не могу! – воскликнула она и тут же добавила: – Никакой тайны нет! Я ничего не знаю о Томми Поттере!

Настойчиво зазвенел звонок. С явным облегчением Элли Кливленд бросилась к двери.

В гостиную вошел Вик Салли.

– Эти люди докучают вам, мисс Кливленд?

– Нет, – ее голос дрогнул. – Но я... прошу меня извинить. Я спешу в Бостон.

– Ясно, парни? – сурово посмотрел на нас Салли. – Выкатывайтесь отсюда.

Джерико пожал плечами.

– Попытка – не пытка. Очень жаль, Элли. Бегство – не единственный выход.

Он шагнул к двери, затем повернулся, и его кулак изо всей силы врезался в челюсть ничего не подозревавшего Салли.

Удар застал врасплох не только здоровяка-полицейского, но и меня. Колени Салли подогнулись, но рука автоматически потянулась к пистолету. Джерико ударил его еще дважды, левой и правой. Губы Салли окрасились кровью, и он рухнул лицом вниз, его глаза остекленели.

Джерико наклонился, отцепил наручники с пояса Салли. Оттащил безжизненное тело к лестнице на второй этаж, замкнул наручники на запястье Салли и на стойке. Вытащил из кобуры пистолет и сунул в карман. Посмотрел на Элли.

– Берите чемоданы и уезжайте. Если не поднимете тревогу, считайте, что искупили свою вину, и дальше можете жить честно.

Она стояла, не веря тому, что произошло у нее на глазах. Наконец решилась. Взяла со стола шляпу и сумочку, двинулась к чемоданам. У двери оглянулась.

– Вы... вы сумасшедший. Но... удачи вам, мистер Джерико.

Когда она ушла, я сказал Джерико, что теперь на нас набросится вся полиция штата.

– Мы выиграли десять или пятнадцать минут, – ответил он. – Это наш единственный шанс добраться до Дона Уилера без “хвоста”.

Пришел час активных действий!

Я читал о них, писал сам, но никогда не принимал непосредственного участия. Джерико знал, что делает. Не зря он изучал карту в редакции Джеда.

Мы прошли мимо патрульной машины Салли. Никто не обращал на нас никакого внимания, никто не следил за нами. Сели в “мерседес”. Тронулись с места.

В двух милях от города мы свернули с шоссе на более узкую, покрытую гравием дорогу, круто взбиравшуюся в гору. Но мощная машина легко преодолевала подъем. У поворота на проселок нас ожидал сюрприз: его перегораживала толстая цепь с массивным замком. В обе стороны от ворот уходила стена. Тут же высились два щита с надписями, предупреждающими о том, что далее начинается частное владение, куда посторонним вход воспрещен.

Джерико осмотрел цепь и замок.

– Можно попытаться разомкнуть его монтировкой, но на это уйдет много времени. А нам надо спешить. Так что придется идти пешком, Холли.

Проселок поднимался к вершине горы. Через полмили я уже едва передвигал ноги, жадно ловя воздух открытым ртом. Джерико обогнал меня ярдов на двадцать. Внезапно он остановился, предупреждающе подняв руку. Я осторожно подошел к нему. В нескольких ярдах впереди начиналась вырубка. В дальнем ее конце я увидел бревенчатый дом, из трубы поднимался дымок. Перед домом в кресле-каталке Дон Уилер грелся на солнышке. Но не Дон привлек мое внимание. В двадцати ярдах от него на валуне сидел другой мужчина, тощий, темноволосый, в чернойформе шофера. У него на коленях лежал автомат.

– Торнтон, – прошептал Джерико. – Похоже, нас не собираются встречать с распростертыми объятиями, – он оглядел окружающий вырубку лес. Достал из кармана пистолет Салли, проверил, заряжен ли он. – Постой здесь пять минут. Я обойду их слева. С такой малюткой надо подобраться к нему как можно ближе. Через пять минут выходи на вырубку и иди прямо к Торнтону.

– Благодарю!

– Он не застрелит тебя, Холли. Только предложит убраться отсюда. Затей с ним спор. Скажи, что хочешь поговорить с Уилером. Потяни время, а я пока зайду сзади. Все ясно?

– С этой штукой, – я имел в виду автомат, – ему даже не надо целиться. Он только нажмет на спусковой крючок и рассечет тебя надвое.

– Если я подберусь к нему достаточно близко, не успеет, – возразил Джерико.

И исчез в лесу, прежде чем я успел ответить. Двигался он совершенно бесшумно, приобретя необходимый навык еще в Корее.

Я неотрывно смотрел на часы. Во рту пересохло. Секундная стрелка, казалось, все быстрее бежала по циферблату. Время! Я двинулся к вырубке на негнущихся от напряжения ногах. Руки свободно висели по бокам. Я хотел, чтобы Торнтон сразу увидел, что оружия у меня нет. Он заметил меня, когда нас разделяло пятьдесят ярдов.

Вскочил, наставил на меня автомат.

– Не смог подъехать на машине, – объяснил я. – Дорога перегорожена цепью. Хочу поговорить с мистером Уилером.

– Стой, – приказал Торнтон.

Я остановился менее чем в двадцати ярдах от него. Дуло автомата смотрело мне в живот.

– Ты же видел надписи на щитах, – процедил он. – Проваливай, да поживей.

– Но я хочу поговорить с мистером Уилером, – тот подкатился чуть ближе к Торнтону, черные очки уставились на меня.

– Мистер Уилер не хочет говорить с тобой, – ответил Торнтон. – Даю тебе три секунды, чтобы повернуться и потопать назад. Я не шучу. Ты нарушил границу частного владения.

Я надеялся, что Дон что-то скажет. Он молчал. Оставалось только подчиниться. Тут я заметил, как Дон повернул голову направо, влево от меня.

– Брось автомат! – услышал я голос Джерико.

События последующих секунд запечатлелись у меня в памяти, словно кадры замедленной киносъемки. Торнтон начал поворачиваться, одновременно открыв огонь. Едва ли Джерико избежал бы пули, но произошло чудо.

Кресло-каталка, в которой сидел Уилер, врезалось в Торнтона прежде, чем тот успел повернуться к Джерико. Торнтон упал, автомат вырвался из его рук. Уилер от удара вылетел из кресла и распростерся на траве. Прежде чем Торнтон сумел подняться, Джерико схватил автомат и наставил на бандита.

– Обыщи его, Холли.

Я нашел пистолет в наплечной кобуре, вытащил его.

– Держи его на прицеле, – Джерико передал мне автомат.

Глаза Торнтона сузились, он оценивающе оглядел меня и пришел к выводу, что с такого расстояния даже я не промахнусь.

Джерико опустился на колени рядом с Доном Уилером, тот застонал.

Джерико осторожно усадил его, левая рука Уилера, сломанная ниже локтя, неестественно изогнулась.

– Вам необходим врач, – сказал Джерико. – Мы доставим вас в больницу.

– Нет! Сначала поговорим. Какое счастье, что вы пришли.

– Вы спасли мне жизнь, – ответил Джерико. – Так что давайте сначала позаботимся о вас. Поговорить мы еще успеем.

– Нет! – Дон повернул голову. – О боже, они уже едут!

Мы все услышали натужный рев мотора ползущей в гору машины.

– Вы должны выслушать, – голос Дона дрожал. – Это какая-то кровавая лавина, – и он заплакал, как маленький ребенок.

На вырубку выехала машина... патрульная машина.

В машине сидело трое: судья, Бартрэм и незнакомый мне полицейский. Лицо судьи позеленело, Бартрэм не улыбался.

– Слишком поздно, папа! – закричал Дон. – Хватит убийств! – из-под черных очков по щекам текли слезы.

– Его нужно срочно доставить в больницу, – подал голос Джерико. – У него сломана рука.

– Нет! Я все скажу! Здесь и немедленно!

Незнакомый патрульный оказался капитаном Мерфи из полицейского управления штата. Он ясно дал понять, что они прибыли, чтобы предотвратить, а не разжигать насилие. Он защелкнул наручники на руках Торнтона и проводил его в патрульную машину. Джерико поднял Дона Уилера на руки, отнес в охотничий домик и осторожно усадил в большое кресло. Лицо Уилера перекосила гримаса боли. Мерфи по рации вызвал машину “Скорой помощи”.

– Я больше не могу молчать, папа, – прошептал Дон Уилер.

Лицо судьи напоминало маску. Бартрэм стоял у окна, разглядывая окружающий охотничий домик лес. Они оба уже смирились с поражением.

– Все началось очень давно, – начал Уилер, – почти шесть лет тому назад... Я вырос в Кромвеле. Джерри Хиллард был одним из моих самых близких друзей. Мы вместе ходили в школу, затем служили в армии. Он был из бедной семьи, я – из богатой. В детстве я любил забегать к нему домой, потому что его мать сама пекла хлеб. Я... я до сих пор помню его запах, его вкус. Удивительная женщина, мать Джерри. Она воспитывала его одна, бралась за любую работу.

Шесть лет назад она начала чахнуть. Джерри сказал мне, что у нее рак. Он очень переживал. Собственно, тогда он и начал пить. Я изредка заходил к ней. Видел, как она страдает. Доктор Максвелл считал, что шансов на спасение у нее нет. Но, черт бы его побрал, он делал все, чтобы продлить ей жизнь. Врачебная этика! Я слышал, как она кричит от боли, умоляя прекратить ее страдания. Я поговорил об этом с Джерри. Но у него не хватило духа. Я... я любил миссис Хиллард, – у Дона перехватило дыхание. – Однажды, когда к ней пришел доктор Максвелл, я украл из его саквояжа таблетки стрихнина. Когда он ушел...

Убийство из милосердия. Но по закону убийство есть убийство.

– Доктор Максвелл заподозрил, что миссис Хиллард умерла не от болезни. Сделав вскрытие, обнаружил, что смерть наступила от стрихнина. Максвелл знал, кто мог утащить таблетки. Он поставил в известность полицию. Вик Салли привез меня и Джерри к Джорджу Бартрэму. Взять таблетки из докторского саквояжа могли только мы. Бартрэм полагал, что Джерри сам убил мать, не в силах выносить ее страдания. Я... я не мог допустить, чтобы вину взвалили на него. И признался Джорджу.

Нет нужды говорить о моральных аспектах моего поступка. Закон квалифицирует его однозначно. Но мой отец, судья, вступился за меня. Кому будет лучше, если остаток жизни я проведу в тюрьме? Я лишь помогал умирающей. В потустороннем мире миссис Хиллард только поблагодарила бы меня. Мой отец был... и есть... в общем, в Кромвеле он пользуется значительным влиянием. Он мог поспособствовать карьере Джорджа, мог помочь Салли и доктору Максвеллу. Красноречием его бог не обидел. Короче, в тот день в кабинете Джорджа они решили спустить все на тормозах. Я считал, что это справедливо. Потому что не чувствовал за собой вины. Я думаю, принятое решение ни у кого не вызвало угрызений совести.

Какое-то время наша жизнь шла привычным чередом. А потом все изменилось. Джерри понадобились деньги для какой-то авантюры. И он прямо заявил отцу, что обо всем расскажет, если не получит желаемого. Это был шантаж. Нас всех шантажировали за то, что мы помогли матери Джерри избавиться от мучений. Такой вот он был человек. Я лишь сожалею, что не застрелил его сам. Он получил по заслугам.

Гипотеза Джерико оказалась ложной. Те, кого он считал шантажистами, на самом деле были жертвами. Джерри доил и доил их. Но в один жаркий июньский день, пять месяцев тому назад, судья решил, что с него хватит. Он встретился с Джерри в леске, отделявшем дом от озера, так как в доме разговор могли подслушать слуги. Судья сказал, что денег больше не будет. Джерри стал угрожать.

– Они говорили на повышенных тонах, – продолжал Дон Уилер. – Внезапно Джерри оглянулся и увидел Томми Поттера, в ужасе уставившегося на них. Мальчик бросился бежать. “Стой”, – крикнул Джерри, а затем помчался следом. Томми споткнулся и упал. Джерри схватил его. А когда мальчик открыл рот, чтобы закричать, ударил его камнем. И бил до тех пор, пока Томми не умер.

Дон глубоко вздохнул.

– Тут следовало поставить точку. Признаться во всем. Но нет. Отец решил иначе. Тело Томми сбросили в каменоломню в семи милях от озера. В нашем доме состоялась встреча всех заинтересованных лиц: отца, Джорджа, Салли и доктора Максвелла. Надо отдать им должное, они обсуждали чистосердечное признание. Но оказались прагматиками. Томми уже не вернешь, решили они. Зачем же рушить карьеру стольким людям. И Томми утонул. А они убедили город, что виновата в этом только Марсия.

Я приехал ближе к вечеру. Заседание еще продолжалось. Я отказался играть в их игры. Вышел из дому и направился к озеру, чтобы рассказать обо всем капитану Мерфи, он руководил поисками Томми. Меня догнал Салли. Умолял никому ничего не говорить. Мы заспорили, потом начали драться. Конечно, он справился со мной. Я упал, а он продолжал бить меня даже после того, как я потерял сознание. От смерти меня спас отец. Теперь я сожалею об этом. Лучше умереть, чем превратиться в калеку. Они выдумали историю о банде хулиганов-подростков. Я не стал спорить. Знаете, почему? Я не мог ходить. Не мог даже есть. Если бы открылась правда, меня отправили бы в тюрьму за убийство миссис Хиллард. Сильный и здоровый, я бы пошел на это. Но я стал калекой...

Он посмотрел на Джерико.

– Когда вы впервые пришли ко мне, Джерико, начали задавать вопросы о Томми, я понял, какая над нами сгустилась туча. Вы не из тех, кто бросает начатое на полпути. Разумеется, тогда я еще не знал, что произошло.

– А что произошло?

– Когда вы ввязались в это дело, Джерико, они решили арестовать Марсию, так как она нарушила условие, поставленное судьей. Они подумали, что вы сразу потеряете интерес к Кромвелю, если она окажется за решеткой. Салли вернулся к дому Поттеров с ордером на арест, подписанным моим отцом. Он застал там Джерри. Тот, похоже, обезумел от страсти. Салли услышал, как Хиллард обещал Марсии рассказать правду о смерти Томми, если та уступит ему. Разумеется, говорить он ничего не собирался, так как сам убил Томми. И еще одного не знала Марсия. Джерри взял пистолет, который Джим спрятал в гараже. Он застрелил бы вас, Джерико, окажись вы в доме.

Едва Марсия уехала, в дом вошел Салли. Завязалась ссора. Потом Салли застрелил Джерри из пистолета Марсии. Стер отпечатки пальцев с пистолета и футляра и был таков.

Они снова оказались в одной лодке. Или они покрывают убийство, или идут в тюрьму. Они убедили Джима Поттера сказать Марсии, что она должна добровольно признаться в пьянке. Джим поехал и обнаружил тело Джерри.

Но я не мог с этим мириться, Джерико. Я заявил им, что расскажу обо всем. Потому что, если их не остановить, они будут убивать и убивать. Вот тут они взялись за меня. Собственно, мне и раньше не доверяли. Они наняли Майка Торнтона, профессионального убийцу. И решили отвезти меня сюда, на то время, пока они закроют дело об убийстве Хилларда. Какая участь ждала после этого меня, я не знаю, но могу догадаться.

– Мы бы попытались убедить тебя, что другого выхода не было, – подал голос судья.

– Но вы спутали им все карты, Джерико. Вы заявились в наш дом до моего отъезда. Вот Майк и оглушил вас. Но, вы видите, я хотел все рассказать. Я знал, кто окажется следующей жертвой.

– Элли Кливленд? – спросил Джерико. – Потому что Хиллард ей многое рассказал?

Дон кивнул. Его лицо посерело от боли. Вдали послышалась сирена “Скорой помощи”.

Джерико взглянул на судью.

– Что с Марсией?

Ответил ему капитан Мерфи.

– Мы нашли ее за двадцать минут до того, как нам стало известно, что вы поехали к охотничьему домику. Сейчас она в городской тюрьме.

– А Салли?

Мерфи сухо улыбнулся.

– Перелом челюсти в трех местах. Он в больнице.

– Тогда поехали, – Джерико двинулся к двери. – Клянусь богом, я не хотел бы смотреть Марсии в глаза, когда она услышит правду о Томми.

Капитан Мерфи расположился в кабинете Бартрэма в муниципалитете. Он послал за Джимом Поттером. Разрешили присутствовать и нам с Джерико. Джерико настоял на этом. В такой момент, заявил он, Марсии необходима поддержка друзей.

Наконец в кабинет привели Марсию. Она едва держалась на ногах. Увидев Поттера, она окаменела. Джерико направился к ней.

– Привет, – она попыталась улыбнуться.

– Тюрьма вам уже не грозит, но сейчас вам потребуются все силы, Марсия.

Ее губы чуть шевельнулись.

– Томми?

Джерико кивнул, и Марсия, протянув руку, ухватилась за его рукав, словно боялась, что упадет.

Мерфи как можно тактичное рассказал ей о том, что произошло. Марсия выслушала все, до конца, а затем повернулась к Джерико и прильнула к его груди.

Я посмотрел на Поттера. Тот стоял, будто пораженный громом. Затем подошел к Джерико и Марсии.

– Марсия.

Та качнула головой. Говорить она не могла.

– Может... может, когда-нибудь... мы сможем, сможем разобраться в наших отношениях и найти выход.

Она не ответила. Я думаю, и не могла ответить. Джерико чуть кивнул Поттеру, и тот направился к двери.

Наконец Марсия пришла в себя. И смогла выйти из кабинета. Но куда?

Мы стояли на ступеньках перед муниципалитетом. Кромвель лежал перед нами, чистый, тихий, умиротворенный, вроде бы и не знающий, что такое насилие.

– Вы хотите выпить? – как бы между прочим спросил Джерико.

Марсия смотрела прямо перед собой, не отвечая.

– Если вам хочется напиться, мы отвезем вас в коттедж и побудем с вами, пока вы не оклемаетесь.

– Если бы я смогла... смогла обойтись без этого...

– Хотите попытаться? – глаза Джерико сверкнули.

– Вы поможете мне, Джон?

– Вы же отлично знаете, что помогу.

– Я могу передумать. Буду кричать, ругаться.

Джерико широко улыбнулся.

– Уж этого-то я не боюсь. Я справлюсь с вами одной рукой.

Хью Пентикост ШЕСТИПАЛАЯ

Часть первая

Глава 1

– Надеюсь, вы меня поймете, мистер Джерико, – сказал парень.

– Я попытаюсь, – поглаживая свою ярко-рыжую бородку, произнес Джерико.

– Начну с того, что в доме было жутко жарко. Все двери и окна закрыты. В центре горел открытый камин, какие обычно делают в домиках для лыжников. Его покрывает сверху металлический кожух с вытяжной трубой, через которую выходит дым, но внизу все открыто. В камине горели здоровенные метровые поленья. К камину то и дело подбегал мальчишка и бросал туда всякую горючую ерунду – щепки, пакеты и пустые картонные коробки. Не знаю, зачем надо было топить камин, когда на улице и так жарко. В зале собралось человек двести. Одни сидели на циновках, другие лежали на матрацах. И все обливались потом. Это было нечто!

– Продолжай, – сказал Джерико.

– Стены переливались всеми цветами радуги. Словно ты травки накурился. Кто-то додумался брызнуть на линзы прожекторов воду, вот у них и получилась такая креза. Из шести динамиков гремела музыка. Струнные и ударные. Представляете, какой стоял грохот. Мне казалось, у меня барабанные перепонки лопнут.

– Но ты все равно не ушел.

– Конечно нет. Я ждал выступления Линды.

– Вот о нем и расскажи, – попросил Джерико и, нахмурившись, сдвинул свои рыжие брови.

– Она вышла на подиум обнаженная. Вообразите себе, совершенно голая!

– Извини. Не понял.

– Ну, на ней ничего не было.

– Она предстала в таком виде перед зрителями?

– Да. А что в этом удивительного, мистер Джерико? Вы же знаете, что она натурщица. Она же вам одно время позировала. Так что это ее совсем не смущало. Неподалеку от подиума ее ждали трое хиппи. У каждого из них было по ведру краски: красной, зеленой и фиолетовой. Ведра огромные – ну, как у маляров. И вот они начали раскрашивать Линду. Вымазали они ее всю, даже волосы, так что она стала похожей на инопланетянку. Круто! Публика визжала от восторга и топталась в такт музыке. Пятна света метались по ее телу. Тогда остальные тоже схватили ведра и стали плескать на нее краску.

– И это называется хеппенингом? – спросил Джерико.

– Именно, – ответил парень. – Правда, есть словечко позабавнее: моментальная эстетика.

– Боже ты мой! – пробормотал Джерико.

– А затем началось такое… – продолжил парень.

– А что, на этом хеппенинг разве не закончился?

– Оно в программу не входило, – ответил парень и осторожно коснулся кончиками пальцев правого века. Под его затекшим глазом темнел огромный синяк. – В зал ворвались какие-то молодчики, человек пятьдесят, с дубинками в руках. Они принялись бить ими всех подряд, а тех, кто лежал, еще и топтали ногами. Зрители, только что визжавшие от восторга, принялись истерично кричать.

– А что за дубинки были у тех ребят? – поинтересовался Джерико.

– Ну, такие, вроде полицейских жезлов, – ответил парень. – Причем все одинаковые. Похоже, они купили их специально для этого случая.

– На них была какая-нибудь форма?

– Вообще-то нет. Темные рубашки: синие и черные. Но у каждого на руке, повыше локтя, был белый носовой платок. Наверное, чтобы в суматохе не спутать своих и чужих.

– Ну а что дальше? – спросил Джерико.

– Зрители кинулись к выходу. В панике, прямо по тем, кто не успел подняться, как при пожаре. А музыка продолжала греметь. Я был в конце зала и попытался пробраться к Линде. Без толку. Она, вымазанная разноцветными красками, продолжала стоять на подиуме. Затем я увидел, как к ней подбежали двое этих типов, схватили ее и через запасной выход потащили на улицу. – Голос парня дрогнул. – Линда отчаянно кричала, звала на помощь. Я кинулся к ней, но тут меня кто-то ударил по голове. Я потерял сознание, а когда очнулся, музыка уже не играла. Вокруг все еще кричали люди, однако мне показалось, что в зале стало совсем тихо. Зрители выскакивали на улицу, садились в машины и удирали. Я видел, что многие из них были сильно избиты. Вскоре приехали полицейские.

– И чем они занялись?

– На проезжей части рядом с домом образовалась пробка, и они попытались наладить движение, – ответил парень. – Я метался туда-сюда, пытаясь найти Линду, звал ее, но безрезультатно. Здание, где устраивалось представление, стоит в березовой роще. Потрясающее место. Не дикое, конечно, а все равно – красота! Под березами – зеленая трава с мелкими синими цветочками. Ну, прямо как на картине. Жаль, вы не видели, мистер.

– Так ты искал Линду. Совершенно голую и вымазанную краской Линду, – напомнил Джерико.

– Да, и не нашел. Потом и полицейские взялись за дело. Большинство зрителей были местные, из ближайшего городка. Нас, тех, кого миссис Драйден пригласила из Нью-Йорка поставить этот хеппенинг, полицейские согнали на автостоянку, кроме Линды. Я попытался объяснить им, что двое парней с повязками на руках утащили Линду с собой, но они даже и слушать меня не стали. Вскоре подъехал автобус, и нас всех повели туда. Да, там еще появился этот гнусный дед на «роллс-ройсе».

– Ну-ка, еще раз, – попросил Джерико.

– Такого «роллс-ройса» вы и не видели, – продолжил парень. – Настоящий антиквариат, но двигатель у него работает, как будто кошка мурлычет. Он к нам подъехал и остановился. На заднем сиденье сидел этот старый хрен. С ума сойти. На голове – высокий коричневый котелок, руки – в замшевых перчатках. Сидел прямо, а ладони держал на трости с набалдашником. И еще нос крючком. В общем смотрелся он как старый орел. Шофер «роллс-ройса» не шевелился и тоже словно кол проглотил. «Хочу сказать, – обратился к нам этот „орел“, – что вам еще здорово повезло. Вы вполне могли бы следующую пару месяцев киснуть за решеткой. Но мы не хотим, чтобы вы загадили нам тюрьму. Поэтому вы отправитесь на этом автобусе обратно к себе в гетто. Однако предупреждаю, если хоть один из вас, бородатых и длинноволосых, еще раз появится в Гленвью, то пеняйте на себя». Старик слегка взмахнул рукой, и тут же полицейские начали заталкивать нас в автобус. Я закричал, что Линда пропала, и мы не можем уезжать, пока ее не разыщем. Тут кто-то врезал мне по шее. Наверное, полицейский, но точно не знаю – давка возле автобуса была жуткой.

Парень глубоко вздохнул.

– Нас отвезли прямо в Нью-Йорк, а это три часа езды, и вышвырнули здесь, в Виллидже. По дороге я рассказал одному из двух полицейских, которые нас сопровождали, что произошло с Линдой. Когда я сказал, что ее похитили совершенно голой, у него аж слюна потекла. Это дурак начал расспрашивать, какая у Линды фигура, а в итоге даже не пообещал мне помочь разыскать ее. В Нью-Йорке полицейские высадили нас из автобуса, а сами уехали. Я сразу же нашел телефон-автомат, позвонил миссис Драйден в Гленвью, но мне никто не ответил. И это при том, что в доме полно прислуги. Понимаете? Я уже собрался рвануть в Гленвью, но потом понял, что я всего в одном квартале от Джефферсон-Мьюз и от вашего дома, мистер Джерико. Поэтому я сюда и пришел. А что мне оставалось делать?

Джерико снял трубку с телефонного аппарата, стоявшего на столике за его массивным креслом. Он набрал номер.

– Гараж? – спросил он. – Тони, это Джон Джерико. Подгони мою машину и проверь, достаточно ли в ней бензина и масла. Да, прямо сейчас. Спасибо…

Меня зовут Артур Гэллам. Я – писатель. Начав с пары претенциозных романов в стиле Кафки, я пришел к выводу, что быть менее оригинальным лучше, чем голодать. Участие в Корейской войне только укрепило мое решение. В течение двух лет я работал в разведке на Дальнем Востоке. Именно там я впервые встретил Джона Джерико. Он был капитаном Военно-морских сил США и состоял в отряде специального назначения. Я же был у него инструктором.

При первой встрече меня поразили его габариты и внешность. Этакий детина под два метра ростом, весом около ста килограммов, с волосами ярко-рыжего цвета. В то время он еще не носил бороды. С бородой же Джерико походит на викинга, пришедшего к нам из прошлых веков. Он отлично рисует и со временем стал весьма известным художником. Можно даже сказать, великим. Его картины висят в музеях, их покупают коллекционеры во многих странах мира. Импрессионистам и тем, кто рисует в стиле поп-арт, полотна Джерико не нравятся – они считают их чересчур реалистичными и понятными. Он пишет жестко и просто тычет вас носом в человеческую жестокость.

В Корее он имел репутацию храброго человека. Поначалу я не слишком восторгался им, считал, что эта груда мышц, лишенная всяческого воображения, просто не способна чувствовать страх. Однако очень скоро я убедился, что этот рыжеволосый обладал живейшей фантазией и был, наверное, самым смелым человеком из всех, кого я знал. Он никогда не прятался от опасности, прекрасно зная, чем все это может для него закончиться. Джерико четко оценивал свои шансы на выживание, даже когда они были более чем призрачными. Природная наблюдательность позволяла ему мгновенно заметить и удержать в памяти мельчайшие подробности, для чего другому потребовалась бы кропотливая работа в течение часа. Думаю, что именно благодаря этому дару он и стал великим художником.

После войны я обнаружил, что Джон Джерико был еще и ярым поборником справедливости. Он с готовностью брался за дела, которые казались совершенно безнадежными. Если кто-то обращался к нему за помощью, и этот кто-то ее заслуживал, то он ее получал. Вот почему Майк Райан, молодой подающий надежды художник, пришел к Джерико на Джефферсон-Мьюз и рассказал ему о происшествии.

На Джефферсон-Мьюз Джерико держал мастерскую, которую использовал в основном для хранения картин и эскизов, а будучи в Нью-Йорке, он в ней еще и работал. На самом деле он столько времени проводил в разъездах, что пребывание в Нью-Йорке воспринималось почти как передышка. Случилось так, что я был у него, когда в дверь мастерской позвонил Майк Райан. Я взялся описать некоторые из приключений Джерико, и в тот вечер мы вносили в готовую рукопись книги кое-какие уточнения.

Майку Райану было на вид лет двадцать пять. Среднего телосложения, стройный блондин с голубыми глазами, доброй улыбкой и слегка приплюснутым носом, он напоминал молодого Ван Хефлина и сразу же мне понравился. Выслушав его рассказ, Джерико предложил мне поехать с ними в Гленвью, городок в штате Коннектикут. Я сразу же согласился.

Автомобиль Джерико, красный «мерседес» с открытым верхом, ждал нас на улице.

– До Гленвью около девяноста миль, – предупредил меня Джерико, когда мы уселись в машину. – На дорогу уйдет часа полтора.

Едва «мерседес» тронулся с места, мне пришлось собрать всю свою выдержку. Джон Джерико – отличный водитель, но предпочитает ездить на такой скорости, что у его пассажиров волосы встают дыбом. Я взглянул на часы. Они показывали час ночи. «Когда мы приедем в Гленвью, там все уже будут спать», – подумал я.

Меньше чем за пять минут мы добрались до скоростной магистрали Вест-Сайд, и тут уж Джерико развернулся.

– Расскажи мне об этой миссис Драйден. Ну, о той, которая пригласила вас из Нью-Йорка, – не сводя глаз с шоссе, попросил Джерико Майка.

– Странная она, – сказал парень и с сигаретой во рту наклонился к зажигалке. – Денег у нее куры не клюют. Видели бы вы ее дом. Кирпичный. В нем комнат двадцать: спальни, ванные, танцевальный зал, бильярдная. Рядом – бассейн, корты для игры в теннис и гольф. А сколько у нее прислуги! Я и не знал, что так могут жить люди.

– А мистер Драйден?

– Она вдова. Мне говорили, ее муж пару лет назад погиб в авиакатастрофе. Не знаю, на свои ли она деньги так живет или на те, что остались у нее от мужа. Но тратит она их довольно мило – покупает картины. У нее и мои вещи есть. Одна – это уж точно, – ответил Майк и посмотрел на Джерико. – Только не думайте, что она хватает все без разбора. Здесь я ей помогаю. А дом ее – ну почти музей. В ванной на первом этаже висит гениальный Шагал. Ну, о хеппенинге миссис Драйден услышала от молодых художников, которых она спонсирует. И решила, что хорошо бы показать всем этим обывателям в Гленвью нечто ультрасовременное. Потому она пригласила нас, чтобы мы его поставили, а потом провели в ее доме уик-энд.

– Спорим, она носит сине-белый парик и огромные жемчужные клипсы, – заметил Джерико, объезжая седан, тащившийся по шоссе со скоростью пятьдесят миль в час. – Типичный спонсор.

Майк рассмеялся.

– А вот и нет! Энжела совсем не такая, – сказал он. – Она моего возраста – лет двадцать пять – двадцать шесть. Настоящая куколка. Красивая, но, как я уже говорил, странноватая. Весела, приветлива, но мысли ее всегда где-то далеко. Такое впечатление, что она постоянно о чем-то думает. Может, о своем погибшем муже.

– А когда во время представления началась заварушка, она исчезла, – заметил Джерико.

Майк нахмурился:

– Да, она была в зале, когда начался хеппенинг, но я скоро потерял ее из виду. Полицейские ее не сцапали, и на мой телефонный звонок она не ответила.

– А здание, в котором проходил хеппенинг, ее собственность?

– Да, конечно.

– Тогда выходит, что парни с дубинками вторглись в ее владения.

– Да.

– А тот старик, «орел», кто он такой?

– Единственное, что я о нем знаю, так это его имя, – ответил Майк. – Я слышал, как один из полицейских, обращаясь к нему, отчетливо произнес: «Мистер Хадсон».

Стояла теплая лунная ночь, и ехать в машине с открытым верхом было прохладно и приятно. Я даже перестал на каждом изгибе дороги мысленно давить ногой на педаль тормоза. «Мерседес» и Джерико, сидевший за рулем, казались единым целым. За день я порядком устал, и, как только я успокоился, меня стало клонить в сон. Следующее, что я услышал, были слова Майка Райана:

– Поедем прямо через городок.

Я почувствовал, как Джерико сбросил скорость. Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Благодарю за доверие, – сказал он. – А сначала ты так сильно давил ногой в пол, едва не проломил его. Мы уже в Гленвью.

Городок в серебристом свете луны казался необыкновенно красивым. По обеим сторонам улицы за высокими деревьями стояли дома, построенные в старом колониальном стиле. Большинство окон были темными, только в некоторых горели тусклые ночники. На центральной улице, по которой проезжал «мерседес», не попадалось ни магазинов, ни торговых лавок. Здесь, судя по всему, проживали хорошо обеспеченные люди, спокойные и довольные жизнью. Ни спешки, ни пробок, ни стрессов. Из-за закрытой двери одного из домов нас облаяла собака.

– Картина из прошлого столетия, – прокомментировал с заднего сиденья Майк Райан. – Молодежь разъехалась кто куда и сюда уже не вернется. Лет через двадцать пять Гленвью превратится в город-призрак.

– Какая-то жизнь в этом городке все-таки есть, – заметил Джерико. – Те молодчики с дубинками не похожи на привидения.

– Следующий поворот налево, – предупредил Майк. – Усадьба миссис Драйден ближе к вершине того холма, его зовут горой Гленвью. – Он тяжело вздохнул и добавил: – Дай бог, чтобы Линда нашла сюда дорогу.

Джерико ничего не сказал, но по губам его скользнула улыбка. Когда мы свернули на длинную извилистую дорогу, он включил третью скорость. Холмы Беркшир-Хиллз к северу от нас исчезали в синей туманной дымке.

– Вон там, справа, в полумиле от нас, большие каменные ворота, – сказал Майк. – За ними – березовая роща, о которой я вам уже рассказывал.

В ворота, о которых говорил Майк, проехать было невозможно – их перегораживал полицейский автомобиль. Едва мы приблизились, на его крыше замигал красный фонарь. В свете фар нашего «мерседеса» мы увидели человека в форме, знаками показывавшего, чтобы мы остановились.

Джерико затормозил.

Молодой полицейский с каменным лицом подошел к «мерседесу» со стороны водителя и, чуть наклонившись к Джерико, сурово произнес:

– Пожалуйста, ваши водительские права и регистрационное удостоверение.

Джерико молча открыл бардачок и, достав из него документы, протянул их полицейскому. Тот при свете карманного фонарика их проверил, а затем направил луч на Майка Райана.

– Ты уже сегодня здесь был, – сказал полицейский. – Тебе же сказали, в Гленвью больше не возвращаться.

– Мы приехали, чтобы забрать оставшуюся здесь девушку, – спокойно произнес Джерико.

– Разворачивайтесь и поезжайте вниз с холма. У подножия повернете налево, там через пару миль будут наши казармы, – приказал полицейский.

Я почувствовал, как все мышцы у Джерико напряглись, но он ничем не выдал своего возмущения.

– Мы что, арестованы? – ровным голосом спросил он.

– Мне не нравится ваш приятель. Лейтенант наверняка захочет поговорить с вами, – ответил полицейский.

– По какому поводу?

– По поводу нарушения вами общественного порядка. Так что трогайтесь, а я поеду за вами. И не пытайтесь от меня сбежать. Я сейчас свяжусь по рации с патрульной машиной, внизу вас встретят.

– Пожалуйста, верните мои документы, – попросил Джерико.

– Только с разрешения лейтенанта, – возразил полицейский и положил бумаги Джерико к себе в боковой карман. – Ну, поехали.

– Ваша фамилия? – спросил его Джерико.

– Брэдшо.

– Спасибо. Обязательно запомню, – сказал Джерико.

– Это что, угроза? – поинтересовался полицейский.

Расплывшееся в улыбке лицо Джерико было белым от злости.

– Вовсе нет, – произнес он. – Просто я не люблю обращаться к людям «эй, ты!». – Джерико развернул «мерседес», и мы покатили вниз по склону.

– Они могут нас задержать? – спросил Майк.

– Посмотрим, – ответил Джерико. – Во всяком случае не стоит пререкаться с вооруженным человеком, наделенным властью. Да еще ночью и на пустынной дороге.

Еще не добравшись до подножия холма, мы увидели внизу сигнальные огни патрульного автомобиля. И так, в сопровождении двух полицейских машин, мы проехали две мили и остановились у кирпичного здания казармы.

Там мы вылезли из «мерседеса». Брэдшо и второй полицейский сразу же подошли к нам.

– Развернитесь и положите руки на машину, – приказал нам Брэдшо.

Похоже, нас собирались обыскать. «Полицейские обращаются с нами как с матерыми преступниками», – отметил я про себя.

– Этим парням явно не хватает проблем, – сказал своему напарнику Брэдшо.

Проверив наши карманы, полицейские затолкали нас в дверь казармы и по тускло освещенному коридору подвели к двери с табличкой «Лейтенант Краули».

Здесь нас уже явно ждали. Лейтенант сидел за письменным столом. Стоявший рядом полицейский устремил на нас неприязненный взгляд своих серо-стальных глаз. Седовласый и стриженный под «ежик» Краули выглядел лет на сорок. У него была прямая, суровая линия рта и словно высеченные из камня скулы. Однако мелкие морщинки, скопившиеся в уголках его карих глаз, говорили о том, что он не лишен чувства юмора.

– Блондин – один из тех, кого мы сегодня вечером отправили обратно в Нью-Йорк, а тот, что покрупнее, – Джон Джерико, владелец автомашины, – доложил лейтенанту Брэдшо и, подойдя к столу, положил на него документы Джерико.

Лейтенант внимательно их просмотрел.

– Вы уже не в том возрасте, чтобы общаться с хиппи. Не так ли, мистер Джерико? – произнес лейтенант.

– Значит, я престарелый хиппи, – заявил Джерико.

Краули бросил на меня усталый взгляд и спросил:

– Ваше имя?

– Артур Гэллам, – назвался я.

Лейтенант откинулся на спинку кресла.

– Как я понимаю, ваш молодой друг убедил вас приехать сюда, – сказал он, обращаясь к Джерико.

– Верно, – повторил тот.

Краули тяжело вздохнул, повернулся к Майку и спросил у него, как его зовут и где он живет. Майк ответил.

– Зачем ты вернулся? – поинтересовался у него лейтенант.

– За девушкой. Моей подругой, которая здесь осталась. И не по своей вине. Ее утащили из зала двое парней с дубинками, а куда, я не знаю. Когда нас заталкивали в автобус, я попытался объяснить это вашим ребятам, но они меня даже и слушать не захотели. Я пробовал созвониться с миссис Драйден, чтобы убедиться, что девушка у нее, но там никто не брал трубку. Поэтому я и попросил мистера Джерико подвезти меня в Гленвью.

– Как зовут твою подругу? – спросил Краули.

– Линда Вильямс.

– Место жительства?

Майк сообщил адрес, по которому жила девушка. Лейтенант внимательно посмотрел на парня.

– Тот же адрес, что и у тебя? – удивленно спросил он.

– Да. Это маленький домик всего на несколько квартир в Виллидже. И мы с Линдой Вильямс живем в нем.

То ли Брэдшо, то ли его напарник презрительно хмыкнул.

– Когда ее разрисовывали, она стояла на сцене совсем голая, – заметил Брэдшо.

– Вам известно, где она сейчас? – спросил Джерико. На этот раз голос его был суровым.

– Понятия не имею, – ответил Краули.

– Вероятно, улизнула с первым, кто сказал ей «пожалуйста», – съехидничал Брэдшо.

– Майк! – крикнул Джерико. Он схватил парня, уже бросившегося на полицейского с кулаками, и, оглянувшись на лейтенанта, спросил: – Я могу отсюда позвонить?

– Кому?

– В Хартфорд. Полковнику Ветингтону, – ответил Джерико.

Краули прищурился.

– Вы знакомы с полковником Ветингтоном? – спросил он.

– Да, с вашим начальником я знаком, – ответил Джерико. – В Корее мы воевали с ним в одной части. Уверен, что он не откажется поручиться за меня.

Некоторое время Краули пребывал в растерянности, потом пожал плечами и произнес:

– Хорошо. Я сейчас наберу его номер.

Лейтенант снял трубку, набрал номер полковника, а затем передал ее Джерико.

– Боб? – спросил мой друг. – Это я, Джон Джерико. Извини, что так поздно тебе звоню… У меня все нормально… Сам ты старый хрыч. Послушай, Боб. Я сейчас нахожусь в городке под названием Гленвью, и у меня возникли некоторые проблемы. Тут рядом со мной твой подчиненный, лейтенант Краули. Будь так любезен, подтверди ему, что я не анархист… Нет-нет, Роберт, скорости я не превышал. Здесь дела посерьезнее. Видишь ли, меня задержали якобы за нарушение общественного порядка… Да, конечно… Спасибо. – Джерико передал трубку Краули. – Теперь ваша очередь, – сказал он.

– Извините за беспокойство, сэр, – произнес в трубку лейтенант. – Вы этого человека знаете? Хорошо… Мне все понятно… Здесь сегодня вечером были некоторые беспорядки. Зачинщиков отправили туда, откуда они приехали. А ваш друг привез одного из них обратно в Гленвью. Но мы, чтобы избежать новых неприятностей… Понятно… Хорошо, сэр.

Лейтенант долго молчал, слушая, что говорил ему на другом конце провода полковник Ветингтон. Вид у него был несчастный.

– Сэр, жалоба на них поступила от Чарльза Хадсона, – наконец произнес Краули. – Да, я знаю. Вы же понимаете, сэр, как это… Да… Да. Можете не сомневаться, сэр. Спокойной ночи.

Положив телефонную трубку на аппарат, лейтенант откинулся на спинку кресла и закурил.

– Мистер Джерико, полковник отозвался о вас весьма положительно, – сказал он. – Так что вы свободны. Вы можете поручиться за мистера Гэллама и мистера Райана?

– Да, конечно, – подтвердил Джерико.

– В таком случае вы все свободны, – сказал лейтенант.

– Мои документы, пожалуйста, – попросил Джерико.

Краули пододвинул его водительские права и регистрационное удостоверение на край стола.

– Один вам совет, мистер Джерико, – устало произнес он, с трудом раздвигая опухшие от недосыпания веки. Очевидно, полковник Ветингтон многое успел сообщить ему о Джоне Джерико. – Если бы не ваше знакомство с полковником, я бы приказал вам покинуть наш городок.

– Почему?

– Чтобы вы не нарушали общественное спокойствие, – пожав плечами, объяснил Краули. – Боюсь, что вы можете стать причиной новых беспорядков. Если такое случится, то на мою помощь не рассчитывайте.

– О нет. Именно на вашу помощь я и рассчитываю, – по-дружески улыбаясь, сказал Джерико. – Если этой Вильямс не окажется в доме миссис Драйден, то у меня есть все основания полагать, что ее розысками займется полиция штата.

– Скорее я сниму с себя полицейскую форму и отдам ее Армии спасения, мистер Джерико, – ответил лейтенант. – Наверное, мне давно пора это сделать. Так что на меня не надейтесь.

– А меня остановят, если я сейчас направлюсь в дом к миссис Драйден?

– Полиция вам препятствий чинить не будет, – ответил Краули.

– Еще один вопрос, – сказал Джерико. – Кто были те парни с дубинками и кто такой Чарльз Хадсон?

Уголки губ лейтенанта полиции изогнулись в кривой ухмылке.

– Разве вы не узнали по замашкам этих истинных патриотов Америки, мистер Джерико? А что касается Чарльза Хадсона, это тот человек, который построил наш городок. Я имею в виду библиотеку, больницу, новую бесплатную школу, общественный пляж. Чарльз Хадсон – олицетворение всего Гленвью. Все, что происходит в городке, должно удовлетворять требованиям Чарльза Хадсона. Спокойной вам ночи, мистер Джерико.

Глава 2

На улицу мы вышли уже без сопровождения полицейских. Тускло светила луна, а на часах было почти четыре часа утра.

– Что за чертово место, – прошипел Майк Райан. – Он и вправду не станет искать Линду?

– Ты же сам слышал, что сказал лейтенант, – ответил ему Джерико.

Я посмотрел на Майка. Теперь молодой художник казался мне значительно старше.

– У Энжелы мы ее не найдем, – уверенно произнес он.

– А где, по-твоему, ее лучше искать? – без тени сочувствия спросил его Джерико.

Да, при том настроении, в котором сейчас находился парень, с ним следовало говорить именно в таком тоне. Иначе он бы совсем раскис.

Мы забрались в «мерседес» и снова поехали на гору Гленвью.

– А кто живет сейчас в доме миссис Драйден? – спросил Джерико.

Я услышал, как сидевший на заднем сиденье Майк громко проглотил слюну.

– Из Нью-Йорка нас приехало четырнадцать человек, и она всех поселила у себя, – ответил парень. – У нее есть домоправительница, миссис Мэтсон. Надо полагать, из местных. А сколько у Энжелы горничных и работников на кухне, я даже не знаю. Вся прислуга живет на первом этаже.

– Помимо вас кто-нибудь гостил в доме?

– Да, один парень. Думаю, он ее консультант по картинам. Совсем крезанутый. Наверное, ростом как вы, мистер Джерико, а весом не более шестидесяти килограммов. Жердь, да и только. Об искусстве болтал с утра до восьми вечера.

– А после восьми?

– Окончательно напивался, – ответил Майк. – В стельку. Я не видел, чтобы он ел или спал – все время пил.

– Кто-нибудь еще был?

– Был. Типчик по имени Джо Блисс. Он местный адвокат и помогает миссис Драйден вести дела. Видели бы вы, как он на нее смотрит. У него при этом даже слюнки текут.

– Она и в самом деле такая красивая?

– Да, очень. Но Блисса в Энжеле привлекает не столько ее красота, сколько деньги, – ответил Майк.

– А из женщин у нее кто-нибудь живет?

– Никки Кларк, ее дальняя родственница. Она у Энжелы вроде личного секретаря. Довольно милая девушка. Вот и все обитатели дома миссис Драйден. Если, конечно, никто еще сегодня вечером к ней не приехал.

Впереди показались каменные ворота. На этот раз путь нам никто не преграждал, и мы, проехав в них, оказались в березовой роще, которую с таким восторгом описывал нам Майк. Деревья здесь росли густо, некоторые из них склонялись почти до земли, словно древние старики, нагнувшиеся, чтобы завязать шнурки, и так и не нашедшие сил распрямиться. Джерико резко нажал на педаль, меня отбросило к боковой дверце, и наш «мерседес» понесло по петлявшей среди берез дороге.

– К чему так спешить? – спросил я.

– Краули же предупредил, что нас попытаются задержать, – пояснил Джерико. – Видимо, хотел нас заинтриговать.

И вот впереди показался дом – огромный трехэтажный особняк из серого камня. В нескольких окнах горел свет. Вся территория вокруг была тщательно ухожена. У подъезда «мерседес» резко остановился, и под его колесами прошуршал серовато-голубой гравий.

Мы вылезли из машины. Ведомые Майком, мы прошли через веранду и направились к стеклянной двери в дальнем ее конце. Она была распахнута, и из нее на улицу лилась тихая музыка. Я прислушался и узнал мелодию – концерт Моцарта в исполнении Рубинштейна. Через дверь хорошо просматривалась гостиная с очень высоким потолком. Ее бледно-голубые стены были увешанны акварелями. В большом камине тлели раскаленные угли. Рядом с ним я увидел кресло с высокими подлокотниками и спинкой, которые почти полностью закрывали от меня сидевшего в нем мужчину. Были видны только лежавшие на низеньком кофейном столике удивительной длины ноги и тонкая рука с пальцами пианиста, сжимавшая высокий бокал со льдом и каким-то бесцветным напитком. «Наверное, водка с тоником», – подумал я.

По другую сторону от кофейного столика располагалась трехместная софа, обитая, как и кресло, цветастым ситцем. На ней, поджав под себя ноги и прислонившись головой к спинке, сидела девушка в мини-юбке. Ее черные волосы свисали ниже плеч. Она тоже держала в руке бокал. Закрыв глаза, девушка слушала музыку, лившуюся из двух динамиков, стоявших в углах противоположной стены.

Майк Райан с возгласом «Никки!» шагнул в открытую дверь. Мы с Джерико последовали за молодым художником.

Услышав свое имя, девушка широко открыла глаза. Они оказались бархатисто-черного цвета.

– Майк! – удивленно выдохнула она.

Парень в кресле обернулся. Из-за высокой спинки я мог видеть его худое лицо, длинный нос и тонкие, ехидные губы. Темная щетина на его щеках свидетельствовала о том, что он давно не брился.

– Боже мой, Майк, – подчеркнуто медлительно произнес он. – А я-то думал, ты уже спишь в своем Гринвич-Виллидже. И письмо с извинениями собирался послать.

Глаза у него были настолько тусклыми, что я затрудняюсь определить их цвет. Он неторопливо, как бы по частям, поднялся с кресла, и тут я увидел, какой он тощий. «Жердь, да и только», – вспомнил я слова Майка. Встав во весь рост, парень посмотрел мимо Майка на меня, а потом на Джерико.

– Матерь Божья, это же Джон Джерико! – воскликнул он.

– Слим Солтер и Никки Кларк, – представил нам своих знакомых Майк Райан. – А это – Джон Джерико и Артур Гэллам.

– Великий художник и его помощник, – произнес Солтер.

– Мы приехали за Линдой, – сказал Майк. – Она здесь?

Девушка поднялась с софы, и пред нами предстала вторая Твигги[6], только с черными волосами.

– Майк! – воскликнула она. – Разве Линда не уехала с вами в автобусе?

– Нет. Ее куда-то утащили двое парней с дубинками, – ответил Майк. – Полицейские даже не дали нам ее поискать. Поэтому я сюда и вернулся. Хочу заглянуть в ее комнату. Если она решила вернуться за вещами, то, возможно, нашла способ…

Не дожидаясь ответа от девушки, он вышел в коридор и стал подниматься по покрытой ковром лестнице.

– Ну и дела! – воскликнул Солтер.

– Линды там нет, точно? – спросил Джерико.

– Если только… – начала Никки.

– Я бы хотел поговорить с миссис Драйден, – сказал Джерико.

– Старина, этой чести ты будешь удостоен чуть позже. Энжела сейчас общается с ангелами, – хихикнув, произнес Солтер.

– Не понял.

– Она крепко спит и видит счастливые сны. Вот бы мне такой дар, как у нее. Мы с Никки настоящие совы, а Энжела поднялась к себе в спальню и тут же заснула.

– Никки, придется вам разбудить миссис Драйден. Попросите ее спуститься к нам, – пропустив мимо ушей замечание Солтера, обратился Джерико к девушке.

Солтер затрепетал, словно молодое деревце на ветру:

– С какой стати ты здесь хозяйничаешь, Джерико? Не забывай, что ты не у себя дома. Ты кто, шериф, что ли, или следователь?

– Я друг Майка и Линды, – ответил Джерико. – Линда пропала в частных владениях миссис Драйден. Так что она несет ответственность за то, что случилось с девушкой.

– Никки, дорогая, раз дело принимает такой оборот, то позови сюда и Джозефа Блисса. Уж он-то здесь настоящий представитель закона.

– Только побыстрее, – сказал Джерико девушке. – Мы уже и так потеряли бездну времени!

Его слова и командный тон словно подстегнули Никки. Она поспешно вышла в коридор и стала торопливо подниматься по лестнице. Солтер посмотрел на свой почти пустой бокал и перевел взгляд на буфетную стойку.

– А вы, господа, ко мне присоединитесь? – спросил он.

– Нет, спасибо, – в один голос ответили мы с Джерико.

Парень неуверенной походкой подошел к буфету. Сначала послышалось позвякивание кубиков льда о стекло, а затем легкое бульканье.

– Джерико, извини, однако я от твоих картин не в восторге. Видишь ли, все, что ты хочешь ими сказать, предельно ясно. Они заставляют думать, но не всматриваться. Как произведению искусства им грош цена, но они сильны как катализатор мысли. Хотя, может быть, для тебя это и комплимент, – стоя к нам спиной, вещал Солтер.

Взболтав содержимое бокала, он обернулся и продолжил:

– Я сидел здесь, болтая о разной чепухе с Никки, а думы мои были далеко. Я размышлял о выкрашенной разноцветными красками обнаженной девушке, которую утащили с собой двое этих хищников. И пытался убедить себя, что искать сейчас, в темноте, не стоит. И что дело здесь вовсе не в трусости. Но по правде говоря, это не так. Поэтому я очень рад, что ты приехал. Может, это и глупо, но мне приятно осознавать, что среди нас есть хоть один мужественный человек.

– Так тебе точно известно, что Линды в доме нет? – спросил Джерико.

– Да, – ответил Солтер. – Я знаю, что ее голой вытащили на улицу. Они над ней надругались на зеленой травке с темно-синими цветочками, среди идиллических берез, а потом оставили ее там сгорать от страха, стыда и бессильной ярости. Да спаси нас всех, Господи! – Сказав это, он медленно направился к своему креслу.

И тут я увидел стоявшего в дверях Майка Райана. Лицо у него было серого цвета.

– Откуда ты знаешь?! – выкрикнул Майк, словно отказываясь верить словам Солтера.

– Так говорит мой внутренний голос, – ответил тот и опустился в кресло.

– А что в комнате Линды? – спросил Джерико.

– Все ее вещи остались там, – ответил Майк. – Кроме легкого халатика, в котором она пришла на хеппенинг. Нет, здесь Линда не появлялась.

Джерико посмотрел на часы:

– С момента ее похищения прошло шесть или семь часов. А может быть, и больше. И за это время никого ее пропажа не взволновала.

– Почему же? Мы волновались, – произнес Солтер, укладывая ноги на кофейный столик. – Правда, мы ничего не предприняли.

– Да мне ты вообще не рассказал, что произошло с Линдой, – сказала Никки из-за спины стоявшего в дверях Майка.

– Но ты бы тогда подняла такой шум, – ответил ей Солтер. – Стала бы требовать, чтобы я что-то делал. А чем я мог помочь Линде?

– Энжела сейчас спустится, – сказала Никки Джерико. – Может, нам попробовать поискать Линду?

– Опоздали. Это надо было делать гораздо раньше, – возразил Солтер. – И Джерико так считает. Правда?

– Да. Если с ней все в порядке, то в лесу мы ее уже не найдем, – поглядывая на полное отчаяния лицо Майка, ответил Джерико. – Линду наверняка куда-то увезли. У меня накопилась масса вопросов, на которые пока нет ответа. Кто были парни, напавшие на зрителей? Кто такой Чарльз Хадсон? Почему Майк из Нью-Йорка не смог дозвониться до миссис Драйден? Мы же из-за этого потеряли несколько часов.

– Телефон был отключен, – пояснила Никки.

– Почему?

– После побоища нас замучили звонками. Звонили какие-то люди, выкрикивали ругательства и угрожали нам.

– Местные блюстители нравственности решили, что мы устроили в зале оргию, – сказал Солтер. – Им неведомо такое понятие, как моментальная эстетика.

– И мне тоже, – заметил Джерико.

– Ну, это уже ваши проблемы, – сказал Солтер.

– И, несмотря на все угрозы, вы сидите здесь при открытых дверях, – заметил Джерико.

– Но ведь там у ворот стоит патрульная машина, – возразила Никки.

– Да. Это-то нас и задержало.

– А чего нам, собственно говоря, бояться? – вмешался Солтер не оборачиваясь. – Нападавшие были парнями дядюшки Чарли. Вот ответ на один из твоих вопросов, Джерико. А дядюшка Чарли – дядя Энжелы. Так сказать, родная кровь. Или мне лучше назвать его «кровавым дядюшкой»?

Я заметил, что все еще стоявшая в дверях Никки резко обернулась. Кто-то спускался по лестнице. Через несколько секунд Майк отступил на шаг, и я увидел Энжелу Драйден.

Мне трудно описать свои чувства. Ростом она была под метр семьдесят пять. Просторный халат из простой ткани, доходивший ей до колен, не мог скрыть всех достоинств ее фигуры. Она походила на кинозвезду или участницу конкурса красоты, чьи фотографии не сходили с обложек журналов, а то, во что она была одета, являло собой соцветие ярчайших красок: красных, голубых, зеленых и оранжевых. Какого-либо четкого рисунка не просматривалось – на ткани пятна кружились в причудливом беспорядке. Они наплывали друг на друга, меняя оттенки и полностью растворяясь одно в другом. Один тапочек хозяйки дома был ярко-красного цвета, другой – изумрудно-зеленого. Наряд этот мог показаться очень претенциозным, если бы у вас достало желания его разглядывать. Но лично меня куда больше привлекало ее палево-бледное лицо, волосы цвета красного дерева, распущенные по плечам, и огромные бирюзовые глаза. Энжела приблизилась к Майку и положила правую руку, перевязанную белым шифоновым шарфом или платком, ему на плечо.

– Мой дорогой Майк, – произнесла миссис Драйден низким, грудным голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки, – Никки только что рассказала мне о Линде. Я просто не знаю, что и подумать…

– Энжела, я должен ее найти, – сказал Майк. – Со мной друзья, они…

– Понимаю, – ответила миссис Драйден и, широко раскрыв глаза, посмотрела на меня, а затем на Джерико. – Боже, Джон Джерико, под какими только предлогами я ни пыталась зазвать вас к себе, но все безрезультатно. Каждый раз, увидев вашу картину, я долго не могла от нее отойти. Ваши полотна исполнены страстной любви к людям, хотя вы изображаете человеческую жестокость и насилие.

– Как жаль, миссис Драйден, что вы не искусствовед. К сожалению, в этой жизни мне слишком часто приходится сталкиваться с проявлениями жестокости. Вот и вчера вечером здесь совершалось насилие. Поэтому я к вам и приехал, – сказал Джерико, и тут его взгляд упал на обмотанную шарфом руку Энжелы. – Вы поранились?

Миссис Драйден тотчас убрала руку за спину.

– Ничего страшного. Так, пустяки, – рассеянно произнесла она.

Джерико прищурил глаза. В течение нескольких секунд никто из присутствующих не проронил ни слова.

– Судя по всему, поисками Линды вы не занимались, – сказал Джерико.

– Но мы не знали… – как бы оправдываясь, ответила Энжела.

– Нет, – возразил Джерико. – Солтер все знал, но он, по его словам, не человек действия.

– Слим! – воскликнула миссис Драйден, бросив взгляд в сторону кресла.

Худая рука над подлокотником чуть качнулась.

– Дорогая, я знал, что Линды нет в доме, но думал, что, возможно, она сама… То есть я хотел сказать…

– Негодяй! – воскликнул Майк.

– Майк, обвинениями здесь уже не помочь, – заметил Джерико. – У вас в доме, миссис Драйден, есть работники-мужчины. Не могли бы вы попросить их осмотреть окрестности?

– Да, конечно. Никки?

Девушка-брюнетка вновь удалилась.

– Мне не совсем ясно, что здесь произошло вчера вечером, – сказал Джерико. – Как рассказал Майк, напавшие на зрителей парни действовали по указке человека по имени Чарльз Хадсон. Солтер сообщил, что он ваш дядя.

– Да.

– Тогда позвоните ему и сообщите о пропаже Линды. Пусть он свяжется со своими людьми и выяснит, что стало с девушкой.

– Дорогая, с телефонного аппарата в библиотеке снята трубка, – предупредил Солтер. – Чтобы линия вновь заработала, надо положить ее обратно.

– Но дядя Чарльз в столь ранний час к телефону все равно не подойдет, – возразила Энжела.

– А кто были эти молодчики, миссис Драйден?

– Что здесь происходит? – раздался вдруг незнакомый голос.

Я посмотрел на дверь и увидел загорелого широкоплечего брюнета. После сна и, надо думать, выпитого им спиртного глаза у него были красными. Широкие спортивные брюки, тенниска в полоску и помятый пиджак из льняной ткани составляли весь его костюм.

– Я – Джо Блисс, адвокат миссис Драйден, – представился он.

Энжела представила нас и рассказала о том, что произошло с Линдой. Он внимательно выслушал миссис Драйден, дрожащими руками зажег сигарету и, прищурив глаза, воскликнул:

– Вот тупые сопляки!

– Скажите мне, пожалуйста, – обратился к нему Джерико, – вы адвокат миссис Драйден или мистера Хадсона?

– Дело в том, что я представляю и того, и другого, – ответил Блисс.

Джерико вопросительно посмотрел на Энжелу.

– Вы разрешали тем парням врываться в ваши владения, бить ваших гостей, а затем выдворять их из Гленвью без предъявления обвинения? – спросил он.

– Я даже представить себе не могла…

– В таком случае как вы можете одновременно представлять интересы обеих сторон, мистер Блисс? – спросил Джерико. – Если нападавшие ворвались в зал против воли миссис Драйден, то это значит, что они действовали противозаконно. Каким образом вы теперь будете выступать и на стороне обвинения, и на стороне защиты?

– Но Энжела никаких обвинений против мистера Хадсона не выдвинет, – ответил Блисс.

– Почему же?

– Надо знать дядюшку Чарльза, – хмыкнув, произнес адвокат.

– Вот это я как раз и собираюсь сделать, – сказал Джерико. – Если мы сейчас не отыщем мисс Вильямс живую и невредимую, я отправлюсь к нему.

– Думаю, что мистеру Джерико хорошо бы поговорить с Джеффом Смитом, – заявил Блисс, обращаясь к Энжеле.

– Полагаю… – как-то неуверенно произнесла она низким, грудным голосом и замолкла.

Блисс, бросив взгляд на буфетную стойку, подошел к ней и стал наливать себе выпивку.

– Чтобы не оказаться в положении слона, попавшего в посудную лавку, мистер Джерико, вам следует понять, что такое Гленвью, – сказал он и с бокалом бурбона со льдом в руке повернулся к нам лицом. – Как вы знаете, мы живем в удивительно жестоком мире, где не соблюдаются ни этические нормы, ни дисциплина. Даже пятилетние дети, и те ведут себя как анархисты. Чтобы нам всем выжить, это безобразие необходимо остановить. В больших городах уже ничего поделать нельзя, а вот в маленьких поселках, вроде нашего, бороться с анархией можно и нужно. Энжела вчера допустила ошибку, и, думаю, она об этом очень сожалеет.

Адвокат посмотрел на миссис Драйден. Глаза у Энжелы были круглыми, а взгляд рассеянный. Она продолжала прижимать к груди замотанную в шарфик руку, которая, казалось, очень беспокоила ее.

– Миссис Драйден любит искусство и оказывает помощь молодым талантам. Она позволила убедить себя в том, что это шоу с точки зрения эстетики представляет какую-то ценность. Однако оно оказалось обычным эротическим представлением, которое ничего, кроме грубой похоти, у зрителей вызвать не могло. Нормальные, добропорядочные жители нашего городка, доведенные гремевшей в зале музыкой и обнаженной девушкой до экстаза, валялись по полу и обнимались. Члены АИА оказались выше этого. Они сразу поняли, что безобразие это необходимо прекратить.

– А что такое «АИА»? – спросил Джерико.

– «Армия Истинных Американцев», – пояснил Блисс. – Неужели вы о ней не слышали?

Джерико в ответ кивнул. Его лицо стало хмурым.

– И их поддерживала полиция штата, – заметил он.

– Полиция просто не вмешивалась, поскольку ничего преступного в их действиях не было, – сказал адвокат.

– Это потому, что их было меньше, чем тех, на кого они напали?

– Вы так ничего и не поняли.

– А во главе этой АИА стоит дядюшка Чарльз?

– Нет. Он просто разделяет их взгляды, а руководит организацией человек, чье имя я уже упоминал. Это – Джефф Смит.

– Тогда нам надо с ним увидеться, – сказал Джерико.

– Если он узнает, что члены его группы похитили вашу девушку, он будет возмущен не меньше, чем вы, – заверил Блисс.

– Ну, а в этом я очень сомневаюсь, – заметил Джерико. – Давайте же позвоним ему и назначим встречу.

– С телефоном что-то неладное – я так и не смогла дождаться непрерывного гудка, – сообщила подошедшая Никки. – Я попросила мужчин, живущих во флигеле, заняться поисками Линды.

Девушка пристально посмотрела на Энжелу, и на ее лице мелькнула тревога.

– Дорогая, тебе должно быть холодно, – озабоченно сказала она. – Я принесу тебе пальто.

– Полагаю, вы проводите меня к мистеру Смиту, – сказал Блиссу Джерико.

– Как хотите, – пожав плечами, ответил адвокат. – Но я уверен, что с вашей девушкой ничего плохого не произошло. Она наверняка не из робкого десятка.

– Эти слова я напомню вам позже, – сказал Джерико и повернулся ко мне. – Ты, Гэлли, остаешься с миссис Драйден, а ты, Майк, наверное, хочешь присоединиться к тем, кто обыскивает окрестности.

Джерико бросил взгляд на застекленную дверь, за которой уже начинало светать.

– Надеюсь, что мистеру Солтеру при дневном свете будет не так страшно, – добавил он.

– Голос совести заговорил во мне, – откликнулся из кресла Солтер и медленно поднялся на ноги. – Никки, ради всего святого, позаботься о том, чтобы к нашему приходу приготовили кофе.

Мы с Энжелой Драйден остались одни. Прижимая правую руку к груди, женщина подошла к окну. На востоке над холмами поднимался раскаленный диск солнца.

– Мой отец всегда говорил мне: «Никто не станет сочувствовать тому, у кого есть белая яхта», – низким, грудным голосом произнесла она. – Он, как и вы, мистер Гэллам, был писателем. Этой фразой отец хотел сказать, что девушке, у которой все есть, трудно рассчитывать на симпатии других.

– Должно быть, ваш отец был отличным литератором, – ответил я, оглядывая висевшие на стене акварели.

– Бедный папочка, – сказала она. – Деньги его испортили. Не его собственные, конечно. Девичья фамилия моей мамы была Хадсон, и дядюшка Чарли не мой дядя, а ее. Все это… – Энжела сделала неопределенный жест замотанной в шарфик рукой и продолжила: – Все это принадлежит Хадсонам. Оно, конечно, мое, но куплено на деньги родителей мамы. Бедные ребята!

– Вы имеете в виду Майка, Линду и остальных?

Она кивнула в ответ и повернулась ко мне, прижимая правую руку к груди.

– Может, это и покажется странным, но я люблю их, – сказала миссис Драйден, – и постоянно спрашиваю себя: «Кто я такая? Что я из себя представляю?» У меня нет никаких особых дарований. Я не могу ни писать, ни рисовать, вообще ничего. Но у меня есть деньги, и я стараюсь помочь тем, у кого есть талант. О, мне известно, что некоторые из них пользуются моей добротой, живут за мой счет, но большинство из них все-таки благодарные люди. Я для них – средство для достижения цели. Но это лучшее, что я могу для них сделать.

– Вы очень великодушны.

Миссис Драйден плотнее прижала к груди повязанную шарфиком руку и слегка наклонилась вперед, словно хотела унять боль.

– С Майком и его друзьями я познакомилась в Нью-Йорке, – продолжала она. – Они говорили о задуманном ими хеппенинге и о том, что было бы хорошо устроить его в каком-нибудь тихом городке. Моя усадьба показалась им подходящим местом, и я пригласила их к себе.

– А зрители?

– Это были местные жители, мои друзья и знакомые, которым наша затея показалась интересной. Никакого секрета мы из нее не делали. Кто хотел, тот и пришел. Но никого силком не тащили.

– А поскольку представление ни для кого тайной не было, ваш дядя Чарльз и его приятели из АИА знали о нем.

– Мы не видели причин скрываться, – ответила Энжела, – я, конечно, специально не говорила дяде, но, очевидно, он все знал.

– Очевидно, – подтвердил я.

Миссис Драйден опустила голову и посмотрела на замотанную шарфиком руку. Уголки ее губ поползли вниз.

– Никак не пойму, почему, когда хулиганы из АИА ворвались в зал, а потом с помощью полиции стали заталкивать ваших друзей в автобус, вы ничего не сделали, чтобы их остановить, – сказал я. – Они вторглись в вашу усадьбу, прервали представление и избили ваших друзей и знакомых. У вас же было моральное и юридическое право прекратить это безобразие. Однако вы предпочли самоустраниться.

Она посмотрела на меня. В ее бирюзовых глазах стояли слезы.

– Я… я была в шоке, – сказала Энжела. – Эта… эта рука…

– Вы ее поранили?

– Боже мой, мистер Гэллам! – замотав головой, воскликнула она. – Мне нужна помощь. Мне должен кто-то помочь, а вы, похоже…

– Я попытаюсь, – пообещал я.

– Я… я сидела в зале и наблюдала за тем, что происходило на сцене, – продолжила она. – Все было так хорошо. И вот, сама не зная почему, я вдруг взглянула на свои руки. Я ничего не чувствовала, но поняла, что со мной творится что-то неладное. – Она посмотрела на меня. Глаза ее в этот момент были огромными, словно блюдца. – У меня… у меня на правой руке вырос шестой палец! – в отчаянии вскричала она.

От удивления у меня отвисла челюсть.

– Что выросло у вас? – переспросил я.

– Вы могли бы на него посмотреть?

Я кивнул. Во рту у меня пересохло.

Она медленно развернула шифоновый шарфик, которым была перемотана ее правая кисть, и протянула мне руку.

– Это так ужасно! – дрожащим от страха голосом произнесла она.

Я с трудом оторвал взгляд от ее лица и опустил глаза. У девушки была изящная ладонь с длинными пальцами, на ногтях – маникюр. Я пересчитал пальцы. Их оказалось ровно пять, и ни на один больше.

Она быстро прикрыла руку шарфиком и заплакала.

– Что мне теперь делать? – сквозь слезы спросила она. – Я же теперь урод!

Я даже и не знал, что сказать ей в ответ, чем ее успокоить.

Глава 3

Джерико и адвокат Блисс въехали в городок на «мерседесе» Джерико. Блисс, как рассказал мне позднее Джерико, всю дорогу пытался оправдать действия Чарльза Хадсона и его людей из АИА.

– Будем реалистами, – предложил адвокат, когда они начали съезжать с холма.

– Согласен, – ответил ему Джерико.

– Не принимайте близко к сердцу то, что произошло здесь вчера, – сказал Блисс.

– Как вы думаете, что могло случиться с Линдой? – продолжая смотреть на дорогу, спросил Джерико.

– Вы с этой девушкой знакомы, или же она всего лишь подруга вашего приятеля?

– Я ее хорошо знаю, – ответил Джерико. – Она – профессиональная натурщица, и ее услугами часто пользуются художники. Линда позировала и мне. Она красивая и умная девушка, образованная. Сама мечтает стать художницей, а натурщицей работает, чтобы себя содержать.

– Да, но вчера она предстала голой перед толпой в двести человек, – заметил Блисс. – Это уже не позирование, а откровенный стриптиз.

– Чужая нагота вас коробит? – спросил Джерико.

Адвокат засмеялся.

– Совсем нет. Но я против того, чтобы ее выставляли напоказ, – ответил он.

– Так что могло произойти с девушкой? Как вы думаете?

– Ну, если Райан, ваш молодой друг, сказал правду…

– В этом можете не сомневаться.

– Если двое парней действительно утащили эту девушку в березовую рощу, то она это заслужила.

– Ну а то, что с ней произошло после, она тоже заслужила?

– А что произошло после? Уверен, что парни вывели ее из зала, подержали в лесочке, а потом отпустили, – сказал Блисс.

– И она, вымазанная краской, голой отправилась в Нью-Йорк?

– Во всяком случае, я ни в чем бы не стал обвинять этих ребят.

– Давайте закончим этот разговор, – сказал Джерико. – Ваше упрямство меня начинает бесить.

Джефферсон Смит жил в одном из домиков, построенных в колониальном стиле. В шесть утра в городке никто, кроме пары собак, не подавал признаков жизни.

– Это одно из самых старых зданий в Гленвью, – проходя по лужайке перед домом, сообщил художнику Блисс. – Семейство Смитов поселилось в нем еще во времена Войны за независимость. Конечно, с той поры они его расширили и перестроили.

Остановившись у входной двери, Блисс нажал на кнопку звонка.

– Сейчас увидите разъяренного Джеффа, – предупредил он. – Он не любит, когда его будят в такую рань.

– Бедняга, – посочувствовал ему Джерико.

Вскоре дверь открылась, и на ее пороге появился высокий стройный блондин с взлохмаченной шевелюрой, одетый в домашний халат.

– Джо, ты что, с ума сошел? – спросил он.

– Джефф, мы к тебе по очень серьезному делу, – ответил адвокат. – Это – Джон Джерико.

Смит, сурово взглянув на Джерико, молча кивнул.

– Ради бога, говорите тише, – попросил он. – Бетти еще спит. Мы можем поговорить в библиотеке.

Он провел их в ближайшую от входа комнату с большим камином, уставленную книжными шкафами. На стене над камином висел портрет, очевидно, одного из предков семейства Смитов. Джерико мог поклясться, что этот портрет был написан Сарджентом[7]. Джефф плотно затворил за гостями дверь и, подойдя к письменному столу, пошарил рукой в стоявшей на нем коробке в поисках сигареты.

– Джерико – приятель одного из тех, кого твои ребята отправили на автобусе в Нью-Йорк, – сообщил ему Блисс.

Смит чиркнул спичкой и затянулся.

– В таком случае, мистер Джерико, никаких симпатий вы ко мне испытывать не должны, – сказал он.

От взгляда голубых глаз Джеффа Смита повеяло холодом, уголки его губ поползли вниз.

– Говорят, в группе, приехавшей из Нью-Йорка, была девушка, – сказал Блисс. – Та самая, которую голую измазали краской.

– А в чем, собственно говоря, проблема? – осведомился Смит.

– Приятель Джерико утверждает, что двое твоих ребят утащили ее в лесок. В отъезжавшем автобусе ее не было. И вообще больше ее никто не видел.

– И что? – удивился Смит.

– Где она сейчас? – спросил его Джерико.

Смит пристально разглядывал кончик дымящейся сигареты.

– Очень сомневаюсь, что мои парни утащили ее в рощу, – сказал он. – Они просто вывели ее из зала. Она же была голая.

– А потом?

– Скорее всего, велели ей одеться и отпустили.

– Да, но в доме, где лежала ее одежда, она так и не появилась, – заметил Джерико.

– Хоть я и не очень хорошо знаю этих хиппи, но предполагаю, что ваша девушка с цветами в волосах бродит в роще миссис Драйден. Так сказать, получает удовольствие от общения с природой.

– Этого не может быть, – возразил Джерико. – Я хорошо ее знаю.

Смит приподнял одну бровь.

– Вот как, – удивленно произнес он.

– Давайте не будем гадать, что произошло с Линдой. Лучше обзвоните своих ребятишек и выясните у них, где она, – предложил Джерико.

– Конечно, обзвоню. Только не в такую рань, – ответил Смит.

– Нет, лучше прямо сейчас, – настаивал Джерико. – Надеюсь, телефон у вас работает?

– Мистер Джерико, может, вы позволите мне самому решать, когда им позвонить? Уверяю вас, ничего плохого мои парни девушке не сделали. Наверняка она нашла, во что одеться, и отправилась в Нью-Йорк.

Неожиданно зазвонил стоявший на тумбочке телефон. Смит поспешно снял трубку.

– Джефф Смит слушает, – сказал он. – А, привет, Оррин.

Последовала долгая пауза.

– О Боже! – наконец шепотом произнес в трубку Смит и прищурил глаза. – Джо Блисс как раз у меня. Хочешь с ним переговорить? Хорошо, я попрошу его, чтобы он сейчас же пришел к тебе.

Джефф положил трубку и повернулся к Джерико и Блиссу. Вид у него был встревоженный.

– Произошло нечто ужасное, – произнес он. – Это звонил Оррин Тейер. Он сказал, что перед самым рассветом услышал возле своего дома чьи-то шаги. Решив, что это грабитель, Оррин взял винтовку и выбежал во двор. Он крикнул злоумышленнику, чтобы тот остановился, но он не подчинился. Тогда Оррин выстрелил.

– То была девушка? – в ужасе прошептал Блисс.

– Нет. Если бы, а то это оказался лейтенант Краули, полицейский. Он был в штатском. Джо, Оррин его застрелил, и теперь ему требуется помощь адвоката. Ты пойдешь к нему?

– Да, конечно, – сказал Блисс. Он повернулся и быстро вышел из библиотеки.

Смит глубоко задумался.

– Оррин Тейер – ваш человек? – спросил его Джерико.

– Да, – ответил Смит. – Его род – один из самых старых в Гленвью. Ну надо же такому случиться! Бедняга!

– Мне больше жаль Краули, – мрачно заметил Джерико.

– Лейтенант был хорошим человеком, – произнес Смит. – Правда, немного беспечным. У него остались жена и двое детей. Представляю, что будет с ними, когда они узнают о его гибели. Конечно, ему незачем было шататься под окнами Оррина. Хоть бы предупредил его. В такой ситуации Оррин имел право открыть огонь.

– По крайней мере, в Гленвью – это уж точно, – подтвердил Джерико.

Глаза Джеффа Смита сделались похожими на только что отчеканенные десятипенсовики.

– Ваше замечание мне не нравится, мистер Джерико, – зло произнес хозяин дома.

– А мне не нравится ваш городок, мистер Смит, – ответил ему художник. – Где охотятся на полицейских в штатском и приезжих девушек. Друг мой, времена самосуда давно прошли.

– Свои проблемы мы сможем решить и без вашей помощи, мистер Джерико, – ответил Смит. – Извините, но мне нужно одеться и идти к Оррину.

Скинув халат, Джефф встал в проеме входной двери и подождал, пока Джерико уйдет.

Жизнь в Гленвью постепенно пробуждалась. По улице проехали две автомашины, справа от дороги двое мужчин переговаривались через ограду, пока Джерико шел к машине. В этом тихом городке было что-то зловещее. Ему вдруг показалось, что из занавешенных окон домов на него украдкой смотрят.

Чуть дальше по улице располагался магазин канцелярских товаров. Он еще был закрыт. Рядом с ним Джерико увидел стеклянную телефонную будку.

Сев в «мерседес», он поехал по центральной улице городка, пока не заметил в одной из боковых улочек скопление автомобилей: полицейская патрульная машина, карета «Скорой помощи» и еще пара-тройка автомашин.

Дом Тейера походил на старинную табакерку. К торцу его примыкала конюшня, а рядом с ней находился открытый загон, в котором три хорошо ухоженные лошади щипали траву. В зеркале заднего вида Джерико увидел спешащего к дому Джефферсона Смита. Он проехал еще немного, развернул машину и, подав чуть назад, остановился.

Выйдя из «мерседеса», художник по скошенному полю направился к конюшне, время от времени поглядывая на задний фасад дома. Почти все окна были плотно занавешены. Джерико шагнул в конюшню и замер, ожидая услышать предупреждающий окрик из дома. Однако все было тихо.

В конюшне он увидел четыре пустых стойла, полки, кормушки и несколько наполненных водой деревянных ведер. Здесь царил идеальный порядок. Судя по всему, Тейер держал конюха, которого сейчас не было на месте.

Как рассказал мне позже Джерико, он почти не сомневался, что найдет там то, что искал. В трех из четырех стойл, где содержались лошади, убрано еще не было, а на полу четвертого – пустовавшего – лежала чистая солома. Джерико уже собирался уходить, но тут заметил в углу четвертого стойла кучку соломы, а на ней мазок фиолетовой краски. От волнения у него перехватило дыхание. Он вошел в стойло и, присмотревшись, увидел вокруг фиолетового мазка пятна крови.

Теперь Джерико многое стало ясно. Лейтенант Краули, не пожелавший помочь им разыскать Линду, все-таки решил сам взяться за дело. У полицейского наверняка имелись основания искать исчезнувшую девушку в конюшне Оррина Тейера. Он нашел либо ее, либо пятно фиолетовой краски, которое обнаружил и сам Джерико, и его застрелили.

Нахмурившись, художник присел на корточки и стал разглядывать солому. Он так увлекся этим занятием, что, услышав чьи-то шаги, вздрогнул от неожиданности. Кто-то, войдя в конюшню, направился к стойлу, где он сидел. Когда шаги замерли у дверцы, Джерико поднялся во весь рост.

– Боже всемилостивый! – воскликнул Джефферсон Смит. – Вы что, хотели до смерти меня напугать?

– Да нет. Просто решил посмотреть, не президент ли Национальной ассоциации владельцев оружия сюда пожаловал, – ответил Джерико. – Ведь у вас в Гленвью почти у всех есть винтовки.

– А что вы здесь делаете?

– Ищу Линду Вильямс, – ответил Джерико.

– Друг мой, эти поиски могут завести вас далеко, – с раздражением в голосе произнес Смит.

– Думаю, Краули перед гибелью занимался здесь тем же, – сказал Джерико.

– Какая чушь!

– И я уверен, что он ее нашел, – сказал Джерико. – Ее или улики, свидетельствующие о том, что она здесь побывала. Посмотрите вот на это.

Смит осторожно перегнулся через борт и заглянул в стойло.

– Линда была выкрашена в фиолетовый, зеленый и красный цвета, – напомнил Джерико. – А здесь на соломе остались пятна фиолетовой краски и чьей-то крови. Кровь, может быть, ее, а возможно, чья-то еще.

Смит скептически хмыкнул.

– Но этому можно найти и другое объяснение, – заметил он.

– Для начала рассмотрим мою версию, – предложил Джерико. – Как я понял, в доме Тейера находятся полицейские. Вы не позовете их сюда?

Было видно, что Смит колеблется.

– Пока полицейские не запротоколируют обнаруженные мною улики, я отсюда не уйду, – предупредил его Джерико. – Оррин Тейер был одним из тех, кто утащил Линду в рощу?

– Не знаю. Не успел его спросить, – шепотом ответил Смит.

– Тогда спросите! А заодно пригласите сюда полицейских.

Смит, пошатываясь, словно пьяный, побрел к выходу, а Джерико остался стоять возле стойла. Злоба душила его.

Оглядев конюшню, он увидел узкую лесенку, ведущую на чердак, где хранилось сено. Забравшись по ней, Джерико обшарил сеновал, но ничего, кроме душистого сена, не нашел. Линда, похоже, никуда, кроме стойла, не заходила.

Услышав доносившиеся снаружи голоса, Джерико спустился с чердака и направился к двери. На пороге он едва не столкнулся со Смитом и темноволосым загорелым полицейским с маленькими глазками, похожими на черные бусинки. Страж порядка был такой же мощной комплекции, как и Джерико. Правой рукой он прижимал к бедру кобуру с револьвером.

– Это – сержант Зорн, – представил его Смит. – Он временно исполняет обязанности погибшего Краули.

– В чем дело? – спросил полицейский Джерико.

Джерико подвел его к стойлу. Зорн вошел туда и принялся разглядывать на подстилке мазок краски и пятна крови. По его скулам забегали желваки.

– Сукины дети! – воскликнул он и повернулся к Джерико. – Во всем виноваты эти нью-йоркские подонки. Ваши друзья! Не приезжали бы они к нам, не будоражили бы порядочных людей – ничего бы этого не произошло.

– Вы узнали у Оррина Тейера, что делала девушка в его конюшне? – спросил Джерико.

Зорн едва сдерживал охватившую его ярость.

– Мне все о вас известно, мистер Джерико, – выдавил он. – Вы – приятель полковника Ветингтона. Но это не дает вам права играть в сыщиков. Я здесь старший и сам разберусь. Так что не суйтесь, куда вас не просят, иначе у вас могут быть большие неприятности.

– Я примерно представляю, что последует далее, – спокойно проговорил Джерико. – Мне заткнут рот, а вы во всем разберетесь в течение часа. Краска на соломе – та, которой красили скамейки, а пятна крови… Если это вообще кровь, то, наверное, кровь крысы, которую загрызла собака. Так что никаких доказательств того, что здесь побывала Линда Вильямс, нет.

Зорн сжал кулаки, да так сильно, что костяшки пальцев на его волосатых руках побелели.

– Убирайтесь отсюда подобру-поздорову, мистер Джерико, – приказал он. – Или я обвиню вас во вмешательстве в ход полицейского расследования и посажу за решетку. Так что решайте. И быстро!

Джерико перевел взгляд на Джефферсона Смита:

– Мне хотелось бы знать, зачем вы зашли в конюшню в тот момент, когда я в ней находился. Вы же пришли к своему другу Тейеру, чтобы ему помочь. А что вас привело сюда?

Смит пожал плечами.

– Любопытство, – ответил он. – Хотел узнать, что делал здесь Краули.

– Получается, вам, Джефферсон Смит, можно играть в сыщиков, а мне нельзя.

– Мистер Смит – член городского правления. Таким образом он – лицо официальное, – сказал сержант и расстегнул кобуру. – А вам, мистер Джерико, лучше уйти. В противном случае я буду вынужден препроводить вас в…

Продолжая испытывать нечто вроде шока, я наблюдал за тем, как Энжела заматывала в шифоновый шарфик свою абсолютно нормальную руку. В ее огромных бирюзовых глазах застыл неподдельный ужас.

– О Боже, я этого не вынесу! – воскликнула миссис Драйден.

Она выбежала через дверь на террасу, спустилась на зеленую лужайку и побежала в березовую рощу, в которой Майк и мужская половина прислуги занимались поисками Линды.

В дверях появилась Никки. В руках она держала поднос, на котором стояли чашки и кофейник. Судя по всему, она видела, как Энжела выскочила на улицу.

– Что с ней? – с тревогой в голосе спросила меня Никки.

Я вынул из кармана носовой платок и вытер им лицо – хотя в гостиной было прохладно, с меня градом катился пот.

– А она давно пристрастилась к ЛСД? – спросил я вошедшую девушку.

Никки посмотрела на меня словно на сумасшедшего.

– Что вы такое говорите? – гневно спросила она.

– О том, что она принимает наркотики, мне следовало бы догадаться, как только я увидел нее. Эта яркая одежда, тапочки. Одной этой пестроты достаточно, чтобы понять, что миссис Драйден наркоманка. А ее огромные глаза с расширенными зрачками? Теперь она считает, что у нее на правой руке вырос шестой палец.

– Шестой палец! – воскликнула Никки, и на подносе, который она держала в руках, зазвенели пустые чашки.

– Конечно, новый палец у нее не вырос, но она уверена, что стала шестипалой. Такие галлюцинации свойственны тем, кто принимает ЛСД. Если это так, хеппенинг мог оказаться слишком тяжелым испытанием и она убежала, когда прибыли парни из АИА, вместо того чтобы помочь своим друзьям. Учтите, в зале гремела музыка, а человеку, находящемуся под воздействием ЛСД, любой звук кажется намного громче. Свет прожекторов, оглушающая музыка и разноцветие красок в зале привели Энжелу на грань агонии, и ей показалось, что у нее вырос лишний палец. Никки, миссис Драйден нельзя оставлять одну – она в жуткой панике и не может контролировать свои действия.

Я, правда, не специалист по галлюциногенам, но в свое время написал статью для журнала «Ньюсвью» о студентах, которые для того, чтобы вызвать галлюцинации, нюхали клей, прибегали к помощи мускатных орехов, марихуаны и ЛСД. Тогда я много слышал о действии наркотиков, но никогда не видел этого сам. Скажу честно, миссис Драйден меня неприятно поразила. Те, кто принимает ЛСД, уверяют, что он прочищает мозги, помогает острее чувствовать прекрасное и дает ощущение покоя. Кроме того, он якобы способствует реализации их скрытых возможностей. Тем не менее нередко ЛСД действует губительно: тогда мир иллюзорного спокойствия рушится. Те, кто пережил подобное состояние, говорят, что это настоящий ад. Кошмары, которые их мучили, не поддаются описанию. Убийства, самоубийства, членовредительство – это лишь часть того, что им сопутствует. Нам необходимо разыскать Энжелу и пригласить к ней врача.

Мы с Никки стояли на террасе и, вглядываясь в березовую рощу, пытались увидеть миссис Драйден.

– Нет, этого не может быть, – возразила мне Никки. – Я давно знаю Энжелу. Более того, последние годы мы жили вместе. Она не только не принимала наркотики, но даже и не помышляла об этом.

– Тем не менее она сейчас в состоянии наркотического опьянения, – сказал я. – Миссис Драйден, сама того не зная, могла принять ЛСД.

– Как это? – удивилась Никки.

– Его ей могли подсыпать. Так иногда поступают с девушками, когда хотят затащить их в постель, – ответил я. – Пойдемте, нам нужно как можно скорее ее найти.

Мы вышли на улицу и по зеленой лужайке побежали к опушке леса. Оказавшись в березовой роще, Никки громко прокричала:

– Энжела! Энжела, где ты? Откликнись!

Однако миссис Драйден так и не отозвалась.

– Одной дозы ЛСД вполне достаточно, чтобы человека охватило безумие, – заметил я. – А куда она могла убежать? У нее в лесу есть любимое место?

– Не знаю, – ответила Никки.

Мы начали бродить среди берез и звать миссис Драйден. Неожиданно мы наткнулись на Майка Райана. Лицо его было серым и сильно постаревшим.

– Ничего. И никаких построек, где бы она могла укрыться. Ее здесь нет, мистер Гэллам, – подойдя к нам, печально произнес он и, увидев наши встревоженные лица, спросил: – Что-то еще произошло?

– С Энжелой, – ответил я. – Она наглоталась ЛСД и убежала в лес.

– Так вот в чем дело, – проговорил Майк. – Я подозревал что-то подобное, но так тревожился о Линде, что…

И тут раздался душераздирающий крик, от которого меня просто мороз пробрал по коже. Мы все трое замерли, потом разом обернулись и увидели, что ярдах в сорока от нас на огромном валуне, венчавшем вершину холма, лицом к нам стоит Энжела.

– Я нашла Линду. Лицо ее уже сгнило! Она вся разлагается! О Боже, какой ужас! – прокричала она нам, затем, повернувшись к нам спиной, спрыгнула с валуна и исчезла.

Майк издал какой-то странный сипящий звук и побежал на холм. Мы с Никки бросились за ним.

– Мы здесь все обследовали, – прокричал на бегу Майк. – Не могла Энжела найти Линду.

– Дай бог, чтобы ей это только померещилось, – ответил я.

Наконец мы взобрались на холм и с него в пятидесяти ярдах от нас увидели Энжелу. Спотыкаясь и падая, она бежала не разбирая дороги. Мы кинулись за ней вдогонку – впереди мы с Майком, а Никки – чуть сзади.

Неожиданно я зацепился ногой за корень и с глухим стуком рухнул на землю. Я уже вставал на ноги, когда услышал знакомый звук – урчание мощного двигателя «мерседеса» Джерико, сам того не зная, я оказался рядом с дорогой, ведущей к дому миссис Драйден.

Майк и Никки стали кричать Энжеле, умоляя ее подождать, но это на нее не подействовало. Расстояние между ними сократилось, и теперь оно составляло всего несколько ярдов.

Наконец миссис Драйден остановилась, и тут я понял, что она стоит на обочине дороги. Машина Джерико еще не показалась из-за деревьев, но было ясно, что она приближается. Через пару секунд на повороте появился «мерседес». Джерико, как обычно, мчался на запредельной скорости. И тут меня осенило, что сейчас произойдет. Набрав полные легкие воздуха, я крикнул Джерико, чтобы он тормозил, хотя прекрасно знал, что услышать он меня все равно не сможет.

Увидев, как из-под колес «мерседеса», делавшего на высокой скорости поворот, полетел гравий, я отвернулся. Послышался визг тормозов и крик Никки. Я медленно перевел взгляд на дорогу.

Я увидел «мерседес», врезавшийся в березу, склонившегося к рулю Джерико, Майка и Никки, бегущих к дороге, а затем яркий халат миссис Драйден. Энжела недвижно лежала на обочине.

Я бросился туда.

Джерико, хватая ртом воздух, откинулся назад, взялся за ручку и с трудом открыл дверцу «мерседеса». Потом, согнувшись, он вылез из автомобиля и, держась обеими руками за живот, вышел на дорогу.

– Ранен? – подбежав к нему, спросил я.

– Нет… Просто… сбило дыхание, – задыхаясь, произнес он. – Слава богу, что я надел… ремни безопасности. Какого черта она…

– Энжела наглоталась наркотика. Вероятно, ЛСД. И хотела покончить с собой, – объяснил я.

Мыподошли к Майку и Никки, склонившимся над телом миссис Драйден.

– Это просто чудо, – подняв на нас глаза, сказал Майк. – Ваша машина едва задела ее и отбросила в сторону. Не знаю, как вам удалось – она же была почти под колесами.

Я мог бы рассказать Майку о поразительной реакции Джерико, но решил промолчать – ситуация для этого была совсем неподходящая.

– Она кинулась под машину лицом вниз, – продолжил молодой художник. – Ее задело левым крылом и отшвырнуло на обочину.

Джерико присел на корточки и, осторожно приподняв Энжелу, перевернул ее на спину. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густую крону березы, осветили ее бледное лицо. Веки миссис Драйден дрогнули и приподнялись. Ее бирюзовые глаза уставились на бородатое лицо Джерико.

– Я видела ее, – прошептала Энжела. – Ее труп уже разлагается. Она…

– Вы можете стоять? – прервав ее, спросил Джерико.

Обхватив одной рукой миссис Драйден за талию, он поднял ее и поставил на ноги. Энжела пошатывалась, но не упала.

– Надо бы вас хорошенько отшлепать, – сказал ей Джерико.

На ярко-красных губах девушки появилась едва заметная улыбка.

– Я часто слышала это от своего отца, – сказала Энжела. – А вы… вы – Джон Джерико? Художник?

– Да. Но я из-за вас чуть было не стал убийцей, – ответил Джерико.

– Где вы видели Линду? – нетерпеливо произнес Майк.

На лице Энжелы отразился ужас, и она неопределенно махнула рукой в сторону холма, где мы первый раз видели ее.

Майк, не сказав ни слова, кинулся в указанном ею направлении.

– А ты пока проверь, не угробил ли я машину, – попросил меня Джерико.

Бампер и два передних крыла «мерседеса» были помяты, но других повреждений я не увидел. Дав задний ход, я отогнал ее от дерева и подъехал на ней к тому месту, где стояли Джерико, Энжела и Никки. Джерико все еще придерживал Энжелу за талию. Они с Никки усадили миссис Драйден на заднее сиденье, потом сели сами. В зеркале заднего вида я увидел, что Энжела, прижавшись к Никки, положила голову ей на плечо. Никто не произнес ни слова. Я тронул машину с места и медленно поехал к дому.

– Майк Линду не найдет, – посмотрев на Энжелу, сказал Джерико. – Это все ее «ястребиные» видения.

Я вспомнил, что наркоманы, принимающие ЛСД, называли его «ястребом», «шефом», «большим Д», «кубиком» или же «кислотой».

– А ты знаешь, где Линда? – спросил я.

– Я знаю, где она была, – нахмурившись, ответил Джерико.

Глава 4

Телефон в доме миссис Драйден все еще не работал. Никто так и не сообщил на станцию, что линия повреждена. За доктором для Энжелы поехала Никки. В ее отсутствие присмотреть за Энжелой попросили домоправительницу миссис Мэтсон, местную женщину с вытянутым лицом и острыми чертами. На нас с Джерико она посмотрела так, словно мы были беглыми преступниками. Расположились мы в комнате для гостей, которая находилась напротив спальни миссис Драйден, строго-настрого предупредив домоправительницу, чтобы она позвала нас, если у ее подопечной начнется очередная истерика.

Пока мы ждали, Джерико рассказал мне о своей поездке в город, о встрече с Джефферсоном Смитом, об убийстве лейтенанта Краули и о том, что Линда, судя по всему, побывала в конюшне Оррина Тейера.

– Здесь, в Гленвью, творится что-то странное, – сказал Джерико, – и почувствовал я это еще при встрече с Краули. А после разговоров с Блиссом, Джефферсоном Смитом и Зорном уверился окончательно. Они хотят замять дело. Гибель лейтенанта будет представлена как несчастный случай, следы пребывания Линды в конюшне Тейера оставят без внимания или дадут им другое объяснение, а Линда… Линда для них просто исчезла, и все тут.

– Что же теперь делать? – спросил я.

– Никки сказала, что Энжела наркотиков не принимает, – не ответив на мой вопрос, продолжал Джерико, – и никогда раньше ничего подобного с ней не случалось. Она предположила, что принять ЛСД Энжелу могли уговорить приехавшие из Нью-Йорка устроители хеппенинга, убедив ее, что так она сильнее прочувствует увиденное. Я вспоминаю ту статью, которую ты написал для «Ньюсвью». Там ты говоришь, что основным потребителем ЛСД является молодежь из средних слоев общества, то есть такие, как Майк Райан и его друзья из Виллиджа. Очень даже возможно, что многие из них ловят кайф с помощью ЛСД. Кто-то из них мог предложить Энжеле принять наркотик и совершить путешествие в «мир видений». Только вот доза оказалась для нее слишком большой. Такое случается довольно часто.

– Я подумал, что, возможно, ее хотели соблазнить, – сказал я. – Насколько я знаю, фригидная женщина, приняв ЛСД, может испытать оргазм. А сколько известно случаев, когда девушкам для возбуждения полового влечения тайком подсыпали этот наркотик!

Джерико задумчиво уставился на закрытую дверь спальни миссис Драйден.

– Могу себе представить, у скольких мужчин при виде ее учащалось дыхание, – произнес он. – А как скоро она придет в норму? Очень бы хотелось ее расспросить.

– Действие наркотика продолжается от шести до сорока восьми часов, – пожав плечами, ответил я. – А что, собственного говоря, может нам рассказать Энжела? Если ЛСД ей подсыпали в питье или еду, то она все равно не знает, когда и кто это сделал. Вот если она приняла его по собственному желанию, тогда да. Вот только захочет ли она рассказать об этом нам…

– А как поступают врачи с пациентами в таком состоянии, как у миссис Драйден?

– Дают им транквилизатор, – ответил я. – Хлорпромазин. Конечно, если они слышали о нем.

Джерико кисло улыбнулся и произнес:

– Ну ты, Гэлли, просто ходячая энциклопедия.

– Совсем нет, – сказал я. – Я никогда раньше не видел, как ЛСД действует на человека.

Из двери напротив нашей комнаты послышался встревоженный голос миссис Мэтсон:

– Нет-нет, мисс Энжела, лежите!

А следом раздался сдавленный крик миссис Драйден.

– Нет, нет, нет! – кричала домоправительница.

Джерико тремя прыжками преодолел расстояние до двери спальни. Ворвавшись в комнату, он увидел, что Энжела стоит на подоконнике, а миссис Мэтсон, цепляясь за полы пестрого халата хозяйки, пытается удержать ее.

– Они все набросились на меня! – завизжала Энжела. – Я этого не вынесу!

От окна спальни миссис Драйден до крыши каменной террасы было футов двадцать. Джерико сумел схватить Энжелу как раз в тот момент, когда она вырвалась из рук миссис Мэтсон. Если бы не он, она непременно бы выпрыгнула в открытое окно. Обхватив Энжелу обеими руками, мой друг стащил ее с подоконника.

– Она говорит, что по ней ползают змеи! – испуганно воскликнула миссис Мэтсон.

Джерико поднял сопротивлявшуюся Энжелу и понес ее на кровать.

– О, пожалуйста, помогите мне! – закричала она. – Я не могу! Они ползают по мне! Пожалуйста, отпустите меня!

Джерико уложил Энжелу на постель, сел ей на ноги, чтобы она не брыкалась, и схватил ее за запястья.

– Послушайте меня. Никто по вам не ползает. Это вас мучают кошмары, – сказал он и расстегнул на ней халат. – Посмотрите сами! Видите? Никого нет.

Миссис Драйден неистово заметалась на подушке.

– Боже! Боже! Они на мне! Помогите мне! Пожалуйста! – прокричала она.

К счастью, в этот момент в дверях показались Никки и доктор. Мужчина средних лет, он был одет в мятый дешевый костюм, а большие очки в толстой роговой оправе делали его похожим на филина.

– Мистер Гэллам в таких вещах немного разбирается, – обращаясь к доктору, сказал Джерико. – Мы решили, что это – ЛСД. Миссис Драйден только что пыталась выпрыгнуть в окно. Ей кажется, что по ней ползают змеи.

Энжела, пытаясь высвободиться, продолжала извиваться.

Мистер Конвей, так звали приехавшего врача, поставил на стол черный чемоданчик и открыл его.

– Пожалуйста, отойдите от кровати, – попросил он Джерико.

– А вы не боитесь, что она вас исколотит? – спросил Джерико и отпустил руки Энжелы.

В тот же миг миссис Драйден принялась бить его по груди и лицу, и Джерико ничего не оставалось, как снова схватить ее.

– Я все понял, – сказал доктор. – Ей помог бы хлорпромазин, но, к сожалению, у меня его нет.

«Слава богу, он хоть что-то знает об ЛСД», – подумал я.

– Все, что я могу, – это снять остроту проявлений, – сказал он и стал готовить шприц для инъекции.

– О, Джордж, не надо! Пожалуйста! – закричала Энжела.

Конвей подошел к кровати, протер миссис Драйден руку спиртом и проткнул иглой ее бледно-золотистую кожу.

– Сердце стучит как молот, – приложив руку к груди девушки, произнес он. – Где она взяла наркотик?

Джерико, продолжавший держать руки Энжелы, помотал головой.

– Наверняка у тех мерзавцев, которые приехали к ней из Нью-Йорка, – сказал Конвей.

– Или у какого-нибудь местного мерзавца, – добавил Джерико и посмотрел на доктора. – Вы здешний врач?

– Да, – ответил Конвей.

– Тогда вас должны были пригласить, чтобы засвидетельствовать убийство лейтенанта Краули.

Доктор прищурил глаза.

– Убийство? – удивленно переспросил он. – Это был несчастный случай. Роковое стечение обстоятельств.

– Хотелось бы верить, – сказал Джерико. – И какое время смерти вы установили?

– Я не вправе говорить с вами на эту тему, – ответил Конвей. – Если у вас возникли вопросы, обращайтесь с ними к сержанту Зорну. Он вам ответит.

– Думаю, что с момента гибели лейтенанта до вашего появления прошло не менее часа, – заметил Джерико. – Верно? За это время они успели убрать из конюшни девушку.

Глаза Конвея за линзами очков помутнели.

– Не знаю, о чем вы говорите, – сказал он. – Какая девушка? Ну-ка, встаньте. Мне кажется, что…

Глаза миссис Драйден закрылись. Джерико поднялся с кровати и размял плечи.

– Сходи поищи Майка, – попросил он меня.

Спустившись по лестнице, я через террасу вышел на улицу. Где-то на середине лужайки я увидел выходящего из леса Майка. Его светлые волосы были мокрыми от пота, а одежда – в грязи.

– Мне надо поговорить с Энжелой, – подойдя ко мне, решительно сказал он.

– Это невозможно, – ответил я. – Ей только что ввели успокоительное.

– Что она кричала нам с холма? Она видела Линду? Я обшарил там каждый дюйм, но никого не нашел. И что значит – лицо сгнило? Этого же не может быть, даже по времени.

– Энжела летит на «ястребе», – ответил я.

– ЛСД?

– Да. Это галлюцинации, – сказал я.

– О Боже! – воскликнул Майк.

– Меня за тобой послал Джерико. Ему, кажется, удалось напасть на след Линды.

Мы с Майком поспешили к дому. На пороге террасы нас встретил Джерико.

– Мистер Гэллам говорит, что Энжела, когда кричала, что видела тело Линды, была под кайфом, – обратился к нему Майк. – Это правда?

В ответ Джерико молча кивнул.

– Майк, как по-твоему, где она могла взять наркотик? – спросил он.

– Откуда мне это знать? – удивился парень.

– А у тех, кого она пригласила к себе из Нью-Йорка? – спросил Джерико. – Могу поклясться, что в вашей группе есть те, кто этим балуется. Возможно, один из них и уговорил миссис Драйден попробовать ЛСД.

На изможденном лице Майка появилось упрямое выражение.

– Очень в этом сомневаюсь, – сказал он. – А вы у нее спросили, кто ей дал наркотик?

– Она в таком состоянии, что спрашивать бесполезно.

– Хотите начистоту? – спросил Майк. – Да, такое вполне возможно. Некоторые наши сидят на наркотиках и свято в них верят. Говорят, что они с их помощью постигают Вселенную, видят жизнь после смерти и летают над облаками. Но есть и те, кому это не в кайф. Например, я. Попробовал один раз и повидал такой ад, что мне хватило. Черепа, растерзанные тела… Я бы что-нибудь сделал с собой, если бы меня не остановили. – Майк широко раскрытыми глазами уставился на Джерико. – Так почти то же самое видела и Энжела. Она уверяла, что видела разложившийся труп Линды.

– Да, верно, – согласился Джерико.

– «Ястреб», если не подействует на человека, как положено, может его убить.

– А если вернуться к Линде…

– В лесу я ее не нашел, – не дав Джерико договорить, выпалил Майк. – Мы прочесали всю рощу. Там есть несколько построек, включая тот домик, где мы устраивали хеппенинг. Я все их проверил, за исключением одной запертой. Мужчины из обслуги Энжелы сказали, что ключа у них нет и что она используется как склад. Я хотел взломать дверь, но мне не позволили.

– Не думаю, что Линда где-то в усадьбе миссис Драйден, – сказал Джерико.

Я понял, что он щадит чувства своего молодого друга.

– Нашего знакомого, полицейского Краули, застрелил человек по имени Оррин Тейер, который утверждает, что услышал возле своей конюшни подозрительные шорохи.

– О Боже! – воскликнул Майк.

– Линда побывала в той конюшне: у меня есть доказательства – в одном из стойл на соломенной подстилке я обнаружил пятна фиолетовой краски, – сообщил Джерико.

Однако о каплях крови он умолчал.

– Где эта конюшня? – спросил Майк.

– Идти туда не стоит – там полицейские. Они тебя и близко не подпустят.

– Но мы же не можем просто…

– Перед тем как вернуться сюда, я пытался связаться со своим приятелем полковником Ветингтоном, – прервав парня, сказал Джерико. – Но тот сейчас в пути между Хартфордом и Бостоном, где у полицейских какое-то совещание. Пока он туда не доберется, достать его невозможно. Он не ездит в полицейской машине.

– Так нам ничего не остается, как только ждать? – спросил Майк. – Господи! А если они держат Линду…

– Не волнуйся. Мы ее обязательно разыщем, – попытался успокоить его Джерико.

Голос его звучал уверенно, но я-то знал, что никакого плана у Джерико пока не было.

И тут слева от нас я увидел приближающийся автомобиль. Это был старый добрый «роллс-ройс».

– Это Хадсон! – воскликнул Майк. – Старик, который руководил теми бандитами.

Когда «роллс-ройс» проехал мимо нас, направляясь к парадной двери дома миссис Драйден, я сумел разглядеть дядюшку Чарльза. Он сидел выпрямившись и смотрел только перед собой. Обе его руки, на которых были надеты перчатки, лежали на набалдашнике трости. На его голове красовался коричневого цвета котелок. Машина свернула за угол дома, и меня пробрал легкий озноб. В чопорном облике старика, сидевшего в старом «роллс-ройсе», ощущалось что-то зловещее.

Джерико развернулся и прошел в дом. Мы с Майком последовали за ним. Вскоре в дверь настойчиво позвонили. Из кухни выпорхнула служанка и впустила мистера Хадсона в дом. В тот же момент по лестнице со второго этажа сбежала встревоженная Никки.

Сделав пару шагов по коридору, старик презрительно оглядел нас и обратился к служанке:

– Где доктор Конвей? Я бы хотел с ним переговорить.

Голос у него оказался точно таким, как говорил наш Майк, – высоким, резким и неприятным. Глаза старика и вовсе не поддавались описанию – они у него были почти бесцветными. От его колючего взгляда мне стало не по себе.

– Ах, мистер Хадсон! – воскликнула Никки. – Я бы вам позвонила, но у нас не работает телефон.

В ее голосе чувствовалось напряжение.

– Ты же была в городе и могла бы оттуда позвонить, – сурово заметил мистер Хадсон. – Хорошо еще мистер Конвей перед тем, как поехать с тобой, сообщил мне, что Энжела заболела.

– А это – мистер Джерико, мистер Гэллам и мистер Райан, – представила нас девушка.

– Вас пригласила Энжела? – спросил старик.

– Можно сказать, что да, – ответил Джерико.

– Тогда меня неправильно проинформировали, – заключил мистер Хадсон и пристально посмотрел на Майка. – А вы, молодой человек, прошлым вечером были здесь с группой эксцентричной молодежи. Хоть вы и гость миссис Драйден, но вас еще вчера попросили избавить нас от своего присутствия. Как я понимаю, вы вернулись да еще привезли с собой мистера Джерико и мистера Гэллама. Я же предупредил вас, что ваше пребывание в Гленвью крайне нежелательно.

– Да, но мы вернулись за девушкой, которую… – начал было объяснять ему Майк, но Чарльз Хадсон прервал его.

– Об этой девушке мне все известно, – сказал он. – Она, скорее всего, добралась домой на попутной машине. Я бы предпочел не обсуждать эту тему, пока не поговорю с доктором Конвеем. Поймите, меня в первую очередь волнует здоровье моей племянницы.

Пройдя мимо нас, старик вошел в гостиную и остановился возле длинного стола. Он снял с седой головы котелок и аккуратно положил его на стоявшую рядом софу. Стянув с рук замшевые перчатки, мистер Хадсон бросил их в шляпу, повернулся, опираясь на трость, и рассеянно посмотрел на нас.

Служанка, побывавшая в спальне миссис Драйден, вернулась.

– Сэр, – обратилась она к старику, – доктор Конвей сейчас спустится.

– Спасибо, Эллен, – поблагодарил ее мистер Хадсон.

Он сунул руку в карман своего черного пиджака и достал изящный серебряный портсигар. Раскрыв его, старик вынул из него тонкую сигару и вставил ее себе в рот. Прикурив от серебряной зажигалки, он сделал глубокую затяжку, затем вынул сигару изо рта и посмотрел на нее. По его бледным губам скользнула едва заметная улыбка.

Чарльз Хадсон вел себя так, словно нас здесь не было.

Спустившись по лестнице, доктор Конвей вошел в гостиную и, также демонстративно не замечая нас, подошел к старику.

– Джордж, что с ней? – спросил врача мистер Хадсон.

– Полагаю, она приняла наркотик, вероятно ЛСД, – ответил Конвей и посмотрел на меня. – Мистер Гэллам кое-что знает о его действии. Миссис Драйден была в истерике, но я ввел ей успокоительное. Так что сейчас она крепко спит.

– А она вам сказала, где она его взяла? – спросил старик.

– Нет. Ваша племянница пребывала в таком состоянии, что спрашивать ее не имело смысла.

– Когда она придет в себя?

– Трудно сказать. Действие наркотика длится от нескольких часов до нескольких суток.

– Опасность для жизни есть?

– Сейчас уже нет. Должен вам сказать, что она дважды пыталась покончить с собой. Если бы не господа Джерико и Гэллам, она бы наложила на себя руки.

Старик повернулся и уставился на нас с Джерико своими бесцветными глазами.

– А вот за это я вас благодарю, – произнес он и снова посмотрел на врача. – Джорж, ты с ней побудешь?

– Да. Пока не придет опытная сиделка, – ответил Конвей. – Как вы знаете, некие события в городе требуют моего участия.

– Если я правильно понял, телефон в доме не работает, – сказал старик. – Так что пошлите за сиделкой кого-нибудь из прислуги.

– Спасибо, мистер Хадсон, – поблагодарил его доктор Конвей и вышел из комнаты.

В гостиной остались Джерико, я, Майк и Чарльз Хадсон. Никки еще раньше поднялась на второй этаж.

Старик, выпустив облачко душистого дыма, которое, зависнув у него над головой, стало похоже на нимб святого, некоторое время разглядывал нас, а потом произнес:

– Ну, что, джентльмены?

– Уверен, мистер Хадсон, что вы все знаете о нас, – сказал Джерико. – А мы о вас – почти ничего. Поэтому позволю себе ответить: ну, мистер Хадсон?

Дядюшка Чарльз изящно стряхнул пепел с сигары в стоявшую на столе серебряную пепельницу и этим напомнил мне старого актера, исполняющего характерные роли – каждое движение и жест его были элегантными и тщательно выверенными.

– Мне известно о той странной версии, которую вы выдвинули по поводу пропавшей девушки. И как только я узнал о случившемся, я сам занялся этим делом. Обвинять в ее исчезновении Джеффа Смита и его людей просто абсурдно. Они действительно вывели ее из зала, где шло это непристойное представление. Девушка была голой, и они правильно поступили, что убрали ее со сцены. Ей дали пиджак, чтобы она смогла прикрыть свою наготу, и, приказав ей покинуть Гленвью, отпустили за вещами. Полагаю, что именно это ваша знакомая и сделала.

– Но в доме миссис Драйден она не появилась, – гневно возразил Майк. – Вся ее одежда здесь. Не знаю, что там рассказали вам ваши дружки, но они наврали вам, это точно.

– Молодой человек, потрудитесь выбирать слова, – сказал старик.

– Какого черта! – вспылил Майк. – Линда исчезла двенадцать часов назад, и мы не знаем, где она находится. Она, мистер Хадсон, никуда не уезжала из вашего вонючего городка. Ее здесь держат насильно, и вы с вашей личной гвардией за это поплатитесь. Пусть на это уйдет вся моя жизнь, но я с вами посчитаюсь.

– Если вы и дальше будете клеветать на нас, мистер Райан, то вы большую часть жизни проведете за решеткой, – заметил Чарльз Хадсон.

– Знаете, мистер Хадсон, парень прав, – спокойно произнес Джерико. – Девушка пропала, иначе она бы вернулась, чтобы забрать одежду и другие свои вещи. Однако она этого не сделала, а это значит, она не смогла. Чтобы ни говорили вам ваши друзья, мистер Хадсон, но у меня есть доказательства того, что девушка какое-то время провела в конюшне Оррина Тейера.

– Вздор, – заявил Хадсон. – Я слышал, что в исчезновении девушки вы, мистер Джерико, обвиняете мистера Тейера. Пятна краски, которые вы обнаружили в стойле, остались после покраски садовой мебели. А что касается следов крови, то по заключению экспертизы, проведенной в лаборатории полицейского участка, это вовсе была не кровь, а ржавчина от ведра, в котором эту краску мешали.

– Я говорил Смиту, что они придумают, как объяснить, откуда в конюшне взялась фиолетовая краска, но никак не мог предположить, что его приятели украдут мой вариант.

Хадсон сделал глубокую затяжку и выпустил изо рта клуб дыма.

– Мистер Джерико, – произнес он с видом великомученика, – я уже говорил вам, что мне кое-что о вас известно. Вы – художник и пользуетесь репутацией человека честного. У вас сильный характер. Об этом мне рассказал Боб Ветингтон, с которым вы, как сообщил мне бедный Краули, в дружбе. Я звонил полковнику. В вашей порядочности он нисколько не сомневается. Он готов поручиться и за мистера Гэллама, поскольку тот ваш приятель. У хорошего человека плохих друзей не бывает. А вот что касается этого молодого человека, мистер Джерико… – Старик посмотрел на Майка, – то он, как я полагаю, ввел вас в заблуждение. Если бы вы видели сами эти римские оргии, устроенные здесь вчера, вы бы никогда с ним в Гленвью не отправились и не стали бы ввязываться в это дело. Но вас убедили, что с группой молодежи, приехавшей из Нью-Йорка, здесь обошлись жестоко. Поэтому вы и приехали к нам.

– Римские оргии! – возмущенно воскликнул Майк. – С «Битлз» в роли Нерона!

– Вчера здесь, Джерико, творилось нечто невообразимое, – не обращая на Майка никакого внимания, сказал Хадсон. – К моему огромному сожалению, первым человеком, попавшим под влияние этой распущенной молодежи, оказалась моя племянница Энжела. – Старик посмотрел на кончик своей тонкой сигары и продолжил: – Фрэнк Драйден, муж Энжелы, погиб в авиакатастрофе два года назад. Они очень любили друг друга. Энжела до сих пор тяжело переживает его утрату. Она могла бы снова выйти замуж и стать прекрасной женой любому достойному ее мужчине, и я надеюсь, когда-нибудь так и произойдет. Но пока моя племянница пытается хоть немного отвлечься от постигшего ее несчастья. Ее всегда интересовало искусство. Этот дом, как вы, наверное, уже заметили, полон прекрасных живописных полотен, акварелей и гравюр. Сам я во всем этом не очень-то разбираюсь, но я уверен, что Энжела с ее художественным вкусом, вкладывая деньги в произведения искусства, поступает правильно. Кроме того, она помогает молодым писателям и художникам, таким, как ваш друг Райан. К сожалению, ее меценатская деятельность привела к тому, что она увлеклась их идеями. Должен признаться, что я совсем не понимаю нынешних молодых людей. То, что они устроили вчера вечером, меня просто возмутило.

– Да, но их представления вы не видели, – заметил Джерико.

– Верно. Однако мне позвонили негодующие жители Гленвью и рассказали, что там творилось. Музыка, от которой лопались барабанные перепонки, ядовитые яркие краски, мелькание света… И как же это действовало! – сказал старик и от возмущения аж прикусил кончик сигары. – Невероятно! Обычные, нормальные люди в каком-то невообразимом экстазе ползали по полу и обнимались. Создается впечатление, что эта светомузыка заставила их напрочь забыть пристойность. А затем, видимо, для того, чтобы пробудить в обезумевших зрителях низменную страсть, на сцене появилась эта обнаженная женщина. Извините, но назвать ее девушкой у меня язык не поворачивается. Слава богу, мы вовремя подоспели, чтобы прекратить это безобразие.

– И вы, вооружившись дубинками, приехали, чтобы удовлетворить свои садистские наклонности, – спокойным голосом констатировал Джерико.

– Мы приехали, чтобы восстановить закон и порядок! – повысив голос, возразил старик. – Мы появились там, чтобы вернуть людям рассудок. Наводя порядок, двое наших вывели из зала девушку и отпустили ее. Куда она дальше пошла, одному Богу известно. Возможно, пока мы усаживали устроителей представления в автобус, один из зрителей уговорил ее поехать к нему домой.

– Старый подонок! – процедил сквозь зубы Майк.

Мистер Хадсон злобно скривил губы. Вскинув трость, он хотел было ударить ею парня, но вовремя удержался.

– Как видите, последствия представления оказались весьма плачевными, – сказал мистер Хадсон. – Племянница моя, приняв сильнодействующий наркотик, чуть было не покончила с собой, лейтенант Краули, порядочный семейный человек, поверив вам, что девушку похитил Оррин Тейер, отправился искать ее, и его по ошибке застрелили. Из-за этой вакханалии Энжела едва не умерла, жена Краули стала вдовой, а их дети – сиротами.

– А Линда Вильямс? – сурово спросил Джерико. – Она пропала. Кто может ручаться, что и она не погибла?

– Ничего подобного не произошло бы, если бы не это безобразие, – отпарировал мистер Хадсон. – Группа развращенной молодежи приехала в наш тихий городок и устроила в нем представление, которое иначе как омерзительным назвать нельзя. Но я клянусь вам, мистер Джерико, что мы и впредь будем стоять на защите нравственности. Мы, горожане, не допустим, чтобы какие-то там чужаки превращали наш город в рассадник разврата. Уверяю вас, что все жители Гленвью настроены весьма решительно и готовы за себя постоять. Я понимаю, что вы сюда приехали из самых благородных побуждений. Тем не менее предупреждаю вас: не вмешивайтесь в наши дела. Если вы все же не послушаетесь моего совета, то последствия для вас могут оказаться самыми плачевными. Об исчезновении девицы Вильямс сержант Зорн подготовит для вас полный отчет. Так что уезжайте из Гленвью и побыстрее.

– Нет, этого я сделать не могу, – ответил Джерико.

– Почему же?

– Потому что я не доверяю ни сержанту Зорну, ни мистеру Блиссу, адвокату, который умудряется представлять интересы всех сразу, ни Джефферсону Смиту. Я и вам не доверяю, мистер Хадсон.

Старик расправил плечи и уставился своими бесцветными глазами на Джерико.

– Сэр, вы глупец, – сказал он. – Поскольку вы не гость Энжелы, а она не в том состоянии, чтобы решать свои проблемы, я, как глава семейства, приказываю вам покинуть этот дом. Да-да, всем троим. Если через полчаса вы отсюда не уберетесь, я арестую вас за нарушение неприкосновенности жилища.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответил Джерико.

– И правильно делаете, мистер Джерико.

Пока старик твердой походкой шел к двери, Майк Райан глазами, полными слез, молча смотрел ему в спину. От возмущения парня трясло, словно в лихорадке.

– Вы же не допустите, чтобы нас выгнали из города? Правда, мистер Джерико? – хриплым голосом спросил он. – Пока не отыщем Линду, мы никуда не уедем. А что этот старик о себе возомнил? Он что, здесь царь и Бог?

Джерико достал из кармана трубку и клеенчатый кисет и принялся набивать ее табаком. Он холодно посмотрел на заднюю дверь, за которой скрылся мистер Хадсон, и прищурил глаза. Вскоре через стеклянную дверь я увидел проезжавший мимо дома старый «роллс-ройс».

– В этом городе нам все ставят ультиматумы и угрожают, – произнес Джерико и, щелкнув зажигалкой, понес ее к трубке.

– А если мы останемся, нас и в самом деле могут арестовать? – спросил Майк.

– Думаю, что да, – ответил Джерико.

– Но должен же найтись кто-то, к кому можно обратиться за помощью, – сказал Майк. – Эти мерзавцы ведут себя так, словно Линды нет и не было.

– Когда Ветингтон доберется до Бостона, я попытаюсь с ним связаться, – сказал Джерико и крепко сжал зубами мундштук. – Давай, Майк, оценим ситуацию, в которой мы оказались. Хадсон, Смит и Блисс блокируют наши действия. Сержант Зорн им в этом помогает. Могу заключить с тобой пари. Мне жаль твоих денег, поэтому ставка будет небольшой. Если мы попытаемся остановиться в гостинице или мотеле, нам там скажут, что свободных мест нет.

– Что же нам тогда делать? – спросил Майк.

– Притворимся, что уезжаем, – ответил Джерико, – но сначала заглянем к сержанту Зорну. Скажем ему, что мы с нетерпением ждем его отчета, и распрощаемся.

– И снова сюда вернемся? – спросил Майк.

– А у тебя есть другое предложение? – спросил Джерико и настороженно поднял руку. – Тише. Кто-то спускается по лестнице.

Это оказалась Никки. У нее были усталые глаза.

– Простите, но я не смогла удержаться от того, чтобы не подслушать, о чем говорил с вами мистер Хадсон, – извинилась она.

Девушка подошла к столу, взяла из пачки сигарету и трясущимися руками поднесла к ней зажигалку.

– Тогда о нашем отъезде вам известно, – сказал ей Джерико.

– Энжела этого бы не допустила. Вы так много для нее сделали, и ей захочется снова вас увидеть, – заверила девушка и замялась. – О Линде так ничего и не узнали?

– По официальной версии – нет, – ответил Джерико. – Никки, а вы были на хеппенинге?

– Да, конечно.

– Мистер Хадсон описал его как безобразную оргию. Он что, на самом деле был таким?

– Ну, что вы! Конечно же нет! – протестующе замахав рукой, воскликнула Никки. – Понимаете, мистер Хадсон живет в прошлом столетии. Не то что мы.

– А остальные жители Гленвью?

Девушка нахмурилась и стала похожей на озадаченного ребенка.

– Знаете, почти все зрители на нем были из местных. Конечно, не считая Майка и его друзей. Всем нравилось, и все получали удовольствие, пока в зал не ворвались Смит и его парни.

– Но никто из присутствовавших жаловаться на них не намерен.

– Я уверена, многие из них хотели бы это сделать.

– А почему до сих пор не сделали? Вы можете назвать тех, к кому мы могли бы обратиться за помощью?

Щека девушки нервно задергалась.

– Видите ли, я… я в этом городе всего несколько лет. Не то что Энжела, которая в Гленвью родилась и выросла, – сказала Никки. – В детстве я приезжала сюда от случая к случаю, а постоянно жить в этом доме стала только после гибели Фрэнка Драйдена. В то время Энжела пребывала в полном отчаянии, и ей нужно было чье-то общество. Я хотела стать писательницей, но чтобы прокормить себя, бралась за что ни попадя. Когда Энжела предложила мне стать ее секретарем-компаньонкой, я с радостью согласилась. Отчасти ради нее, но в основном, если честно, чтобы продолжать работу над начатым мною романом. – Она смущенно посмотрела на меня. – Так что у меня здесь мало знакомых, которых я хорошо знаю. Я бы, конечно, могла назвать кого-нибудь из них, но где гарантия, что они не пойдут и не донесут на вас Джеффу Смиту или мистеру Хадсону?

– А Оррина Тейера вы знаете?

– Я знаю, кто он такой. Тейер – местный торговец недвижимостью. Богатый человек. Его увлечение – лошади.

– Он один из тех, кто увел с представления Линду.

– Меня это совсем не удивляет, – заметила девушка. – Он же близкий друг Джеффа Смита, чья АИА при поддержке мистера Хадсона управляет городом.

– А этот ваш адвокат Блисс, он из их числа?

– Да.

– Теперь понятно, кто позвонил Хадсону и устроил этот бандитский налет.

– Вы думаете, это Джо? – неуверенно спросила Никки.

– А почему бы и нет? Он же постоянно вертится в вашем доме.

– Да, но вряд ли он станет действовать против Энжелы.

– До тех пор, пока не услышит голос своего босса, – заметил Джерико. – Теперь он будет защищать Тейера, совершившего поступок, который везде, кроме Гленвью, расценили бы как преднамеренное убийство.

– Бедный лейтенант Краули! – воскликнула девушка и поежилась. – Ну надо же такому случиться.

– А что вы скажете об этом тощем парне? Я имею в виду Солтера.

– Слим относится к мистеру Хадсону, Джеффу Смиту и всей их банде с полным презрением. Но как я уже вам говорила, он человек инертный. Так что помощи от него не ждите.

– Кстати, где он сейчас?

– Наверху, в своей комнате и в полной отключке. Слим часами пьет и не пьянеет, а потом наступает момент, когда он неожиданно вырубается.

– Никки, а на хеппенинге вы были вместе с Энжелой?

– Нет. Мы оказались в разных концах зала, – ответила девушка. – Один молодой человек, который проявил ко мне интерес. Понимаете, там царила такая непринужденная атмосфера.

– Когда вы заметили, что с Энжелой происходит нечто странное?

Никки сдвинула брови и закусила нижнюю губу:

– Когда люди Джеффа с дубинками ворвались в зал, меня удивило, что Энжела никак на это не отреагировала. Я хорошо помню, что она стояла рядом с Джо Блиссом и изумленно, как будто ничего не понимая, смотрела по сторонам. Моего парня молодчики Смита вытолкали на улицу. У меня была машина, которую выделила мне Энжела, и я поехала домой. Но там возникла такая пробка, что я не знаю, сколько на это ушло времени. Помню, я видела, как Майка и его друзей затолкали в автобус и увезли. Я долго искала Энжелу, но так ее и не нашла. Однако, когда я добралась до дома, она была уже здесь, у себя в комнате. Меня так возмутило случившееся, что я хотела немедленно поговорить с ней. Но Энжела уже дремала. Я тогда решила, что она слишком много выпила. Знаете, во время хеппенинга зрители передавали бутылки со спиртным. Только когда вы приехали и она вышла из своей комнаты и спустилась к нам, я увидела, что с ней и вправду творится что-то неладное. У нее был странный, рассеянный взгляд, но даже тогда я не подумала, что это от наркотика.

– А вы уверены в том, что она раньше наркотики не принимала?

– Ну конечно!

Джерико задумчиво уставился на свою погасшую трубку.

– Итак, мы уезжаем, – произнес он. – Когда Энжела придет в норму, мы обязательно с ней свяжемся. А не рискованно ли звонить вам сюда и расспрашивать о новостях?

– Конечно же звоните. Вот только не известно, когда наш телефон снова заработает. А что значит «рискованно»?

– Возможно, я буду спрашивать у вас о том, о чем не должны знать ни мистер Хадсон, ни его компания, – ответил Джерико. – Как насчет вашей прислуги? Никто из них не сможет нас подслушать?

Никки нахмурилась.

– Большинство слуг из местных жителей, и очень даже возможно, что они каким-то образом связаны с АИА, – ответила она. – И в доме шесть параллельных аппаратов. – Тут лицо девушки просияло. – Если вам потребуется узнать что-то важное, то я смогу перезвонить вам из города.

Джерико вынул изо рта давно потухшую трубку и положил ее в карман.

– Не хочу вас пугать, Никки, но возможно, что поддерживать с нами связь для вас небезопасно, – предупредил он. – Если меня не подводит интуиция, то в Гленвью произошли два убийства, в которых замешаны уважаемые в городе люди. Здесь много таких, кто готов пойти на все, чтобы скрыть совершенное их друзьями преступление. Так что, помогая нам, вы, Никки, многим рискуете.

Девушка гордо подняла голову.

– Я ничего не боюсь, – сказала она и коснулась рукой плеча Майка. – Майк, я буду молить Бога, чтобы мистер Джерико в отношении судьбы Линды оказался не прав. Если я хоть что-нибудь о ней услышу, то…

– То будете молчать до тех пор, пока мы сами вам не позвоним, – резко оборвал ее Джерико.

В этот момент в воображении Джерико вставали картины одна мрачнее другой. Но я был уверен, что все население городка, а в нем, как мне стало известно, проживало более двух тысяч трехсот жителей, не станет покрывать преступников. В Гленвью стояли две красивые церквушки, и, по меньшей мере, два человека – священники, служившие в них, – едва ли могут сотрудничать с убийцами. И несомненно, еще сотни людей их в этом поддерживают.

Другое дело, что мы, чужаки, да еще ошельмованные Чарльзом Хадсоном и его дружками, не могли рассчитывать на их симпатию. Таким образом, для того, чтобы привлечь на свою сторону порядочных жителей этого городка Новой Англии, нужно было всего лишь рассказать им правду.

Всего лишь.

Мы выехали с территории усадьбы миссис Драйден и по асфальтовому шоссе направились в сторону городка. Майк, сидевший на заднем сиденье машины, угрюмо молчал – Джерико не скрывал, что шансов найти Линду живой у нас практически нет.

Когда мы проехали метров шестьсот, Джерико, глянув в зеркало заднего вида, тихо произнес:

– Нас сопровождают.

Я обернулся и увидел позади нас полицейскую машину. Она не собиралась нас обгонять. Когда Джерико немного прибавил газу, патрульная машина тоже поехала быстрее. Стоило ему сбросить скорость, она тут же замедлила движение. Полицейский, сидевший за рулем, явно держал дистанцию.

Перед самым въездом в городок, слева у дороги, я заметил современный отель, у ворот которого стоял щит, извещавший о наличии свободных номеров.

– Вот здесь мы и сможем остановиться, – заметил Майк.

– Если бы не увязавшийся за нами «хвост», я бы показал тебе, что из этого выйдет, – сказал Джерико. – Как только мы попросим для себя пару номеров, как нам тут же скажут, что свободных мест нет, а тот щит, что стоит у дороги, просто забыли убрать. Во всех гостиницах Гленвью для нас один ответ: «Свободных мест нет». Так что, Майк, заезжать в этот отель не будем – не хочу, чтобы мерзавец, следящий за нами, догадался о наших планах. Пусть он думает, что мы ведем себя как послушные ребята.

– Ты остановишь машину у полицейского участка и попросишь у Зорна отчет? – ледяным голосом спросил Майк.

– Да, как нам было сказано, – ответил Джерико и посмотрел в зеркало заднего вида на бледное и злое лицо Майка. – Я знаю, что ты думаешь, – обратился он к нему. – Ты считаешь, что я испугался. И собираешься послать нас к чертям и действовать на свой страх и риск. Как бы не так, дружок! Я тебя не пущу. Сейчас не время для подвигов.

– Вы сказали Никки правду? Вы полагаете, что Линду убили? – дрожащим от волнения голосом спросил Майк.

Руки Джерико, сжимавшие руль, напряглись.

– Думаю, она мертва, – ответил он. – Извини.

– Тогда я найду, кто это сделал! – воскликнул парень. – И пусть мне для этого придется сжечь целиком этот вонючий город! Я буду пытать Чарльза Хадсона, пока он не скажет мне, кто убил Линду!

– Не горячись, – проговорил Джерико. – А вот уже и участок.

Он круто повернул руль, и наш «мерседес» въехал на территорию казармы. Я обернулся и увидел, что следовавший за нами автомобиль промчался мимо.

Я мог поклясться, что нашего приезда ждали.

– Кабинет сержанта дальше по коридору, – прежде чем мы успели открыть рты, сообщил нам дежурный.

Судя по табличке с именем сержанта Зорна, висевшей на двери кабинета, в котором мы были прошлой ночью, о лейтенанте Краули здесь старались позабыть.

Мы вошли и увидели сидевшего за столом сержанта. Лицо его сияло. Рядом с ним на приставном столике другой полицейский что-то печатал на машинке.

– Мистер Хадсон предупредил, что вы приедете, – завидев нас, сказал Зорн и принялся перебирать лежавшие перед ним бумаги.

– Да, мистер Хадсон все видит, все знает, – заметил Джерико.

– Итак, о мисс Вильямс, – произнес сержант. – То, что вы нашли в конюшне Тейера, никакого отношения к вашей знакомой не имеет.

– А что я говорил? Я же сказал, что у вас появятся другие объяснения.

– В том стойле, оказывается, красили мебель. Ту самую, которая стояла у Тейера на веранде.

– Всю жизнь мечтал о мебели фиолетового цвета, – задумчиво произнес Джерико.

Глаза Зорна налились кровью.

– Я сам ее видел, – сказал он.

– Ну, надо же, какое совпадение. Помните, я же сказал вам тогда, что в конюшне, должно быть, красили мебель? Да, Оррин Тейер быстро сориентировался.

– А что касается пятен, похожих на кровь, то это оказалась вовсе не кровь, а ржавчина, – не обращая внимания на иронию в голосе Джерико, сказал Зорн.

– И какие меры приняты вами для поисков мисс Вильямс? – спросил Джерико.

– Пока ясно одно – на территории усадьбы миссис Драйден ее нет, – ответил сержант. – Мужчины из домашней прислуги обшарили там каждый дюйм, но девушку так и не нашли. Никто в городе ее не видел. Так что мы объявили розыск в трех соседних с нами штатах. Кроме того, продолжили искать ее и в Гленвью.

Он глянул на листок бумаги, который держал в руке, и продолжил:

– Мистер Джерико, ваш нью-йоркский адрес у нас есть. Не смогли бы оставить нам свой телефон? Если у нас появятся новости о мисс Вильямс, то мы обязательно вам позвоним. Как я понимаю, вы уезжаете?

– Да, – подтвердил Джерико, написал на бумажке телефонный номер своей мастерской в Нью-Йорке и передал ее Зорну.

– Тогда счастливо добраться, – пожелал нам сержант, давая понять, что разговор окончен.

– Какая же мерзкая тварь этот Зорн! – воскликнул Майк, когда мы опять выехали на шоссе и увидели в отдалении патрульный автомобиль.

Полицейский, сидевший в нем, явно нас ждал. Когда мы проехали мимо, он пристроился нам в «хвост» и сопровождал наш «мерседес» до тех пор, пока мы не оказались на территории штата Нью-Йорк.

Первым попавшимся на нашем пути городком был Эймени. В центре его располагался симпатичный отель, в котором нам без проблем предложили места, хотя я, взглянув на себя в висевшее в вестибюле зеркало, очень этому удивился – одежда моя вся помялась, а лицо успело покрыться щетиной. Майк же выглядел так, словно его валяли по земле. Кроме того, мы не имели при себе никакого багажа и на путешественников совсем не походили.

После того как Джерико оплатил счет, мы поднялись на второй этаж и заняли смежные номера.

– Вы отдыхайте, – сказал нам с Майком Джерико. – В доме напротив химчистка. Пойду разведаю, нельзя ли в ней привести в порядок нашу одежду. А кроме того, посмотрю, нет ли тут поблизости пункта проката машин. Надо же нам на чем-то ездить, пока не подлатают мой «мерседес». Так что я скоро вернусь, и мы решим, что нам делать дальше.

Он как-то странно на меня посмотрел, но я в тот момент ничего не понял. Кому-кому, а мне, хорошо знавшему Джерико, следовалобы догадаться, что он в гостиницу скоро не вернется. Только позже мне стало ясно, что он отправился в Гленвью, а меня оставил с Майком, чтобы не дать тому натворить глупостей.

Джерико поехал в гараж, располагавшийся неподалеку от нашей гостиницы, и взял в аренду машину. Вмятина на крыле «мерседеса» его совсем не волновала. Но он понимал, что в Гленвью на машине, на которой мы ездили, появляться не стоит – там его «мерседес» немедленно бы опознали. Заплатив служащему гаража больше положенного, Джерико выбрал неприметного вида «шевроле»-седан.

Как мне теперь известно, главным виновником исчезновения девушки он считал Оррина Тейера, который застрелил лейтенанта Краули и в чьей конюшне ему удалось обнаружить следы пребывания Линды.

Джерико взял у служащего карту автомобильных дорог и окружным путем добрался до Гленвью. Въехал он в город на этот раз уже с севера и без особого труда нашел дорогу к дому Тейера. Как и раньше, Джерико объехал дом и остановил машину на приличном от него расстоянии. Остальную часть пути он проделал пешком. На стоянке у парадного входа Джерико увидел блестящий кадиллак с откидным верхом. Значит, в доме Тейера кто-то был.

Джерико спрятался в кустах сирени и стал ждать, не отправится ли кто в конюшню и не выйдет ли кто из нее. Но никто не появлялся. Он бросил взгляд на открытую веранду и ухмыльнулся: на ней стояли два стула, выкрашенных в фиолетовый цвет.

Пробежав по зеленой лужайке, Джерико пересек двор и через дверь черного хода без стука вошел в полутемную кухню. В ней над большой газовой плитой тянулись ряды латунных кастрюль и сковородок. Сбоку на полке стоял включенный в сеть электрический кофейник. В кухне пахло свежим кофе.

– Делла, это ты? – раздался из соседней комнаты мужской голос.

Джерико резко толкнул дверь и, войдя в комнату, увидел сидевшего за столом коротко стриженного шатена. Рядом с ним стояла кофейная чашка. Склонившись над большим блокнотом, он что-то писал. На мужчине была белая тенниска и брюки для верховой езды светло-коричневого цвета, а на ногах – начищенные до блеска сапоги. Подняв голову, он увидел вошедшего Джерико и замер. У него оказалось круглое лицо, большие карие глаза и пухлые, чувственные губы.

– Это не Делла, – ответил ему Джерико.

Мужчина безмолвно открыл рот и снова его закрыл.

– Вы – Джон Джерико? – спросил он.

– Так точно, Тейер.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Оррин Тейер. – А мне передали, что ты вернулся в Нью-Йорк.

– Они ошиблись, – ответил Джерико и прислушался – ему показалось, что он слышит наверху чьи-то легкие шаги.

– Как ты посмел войти в мой дом? – грозно спросил Тейер.

– А что делать, если мне жутко захотелось добиться от тебя правды, – ответил Джерико.

Он развернул стоявший у стола стул, сел на него и положил локти на спинку.

– Думаю, ты не против, если я начну с простых вопросов, – продолжил он. – Тебе известно, что я обеспокоен судьбой пропавшей девушки. Поэтому мне хотелось бы узнать, что с ней случилось.

Оррин, соображая, как ему лучше всего поступить, прищурил свои карие глаза. В солнечных лучах, проникавших в комнату через выходившие на запад окна, его влажные пухлые губы блестели. Наконец он, похоже, принял решение.

– Как насчет свежесваренного кофе? – неожиданно дружелюбным тоном произнес он.

– Нет, спасибо.

– Так вот о той девушке, – начал он и отвел глаза от пристального взгляда Джерико. – Тебе известно, что творилось у миссис Драйден. Устроители, кажется, называли это хеппенингом.

– Да, известно.

– Узнав, что там происходит, мы, естественно, решили вмешаться.

– Естественно, – повторил за ним Джерико. – А сообщил вам Джо Блисс?

Тейер настороженно посмотрел на художника.

– Я… я точно не знаю, кто это был, – ответил он. – Меня просто вызвали к Джеффу Смиту, старшему нашей маленькой группы.

– И после этого вы отправились туда?

– Да. Джефф переговорил с мистером Хадсоном, и тот дал ему добро. Без его согласия вторгнуться на территорию усадьбы миссис Драйден мы не могли.

– А у Хадсона было на это право?

– Конечно. Он же дядя миссис Драйден, – ответил Тейер. – Видел бы кто, что там было! Люди, мои знакомые, словно сумасшедшие, катались по полу. Гремела музыка, мельтешили какие-то разноцветные огни. Это кого хочешь с ума сведет. Я одним из первых ворвался в зал. И что я увидел на сцене? Совершенно голую девицу, которую трое длинноволосых хиппи размалевывали краской. Такое постыдное зрелище выведет из себя кого угодно. Поэтому мы с напарником схватили эту бесстыжую девицу и вывели из зала.

– Об этом я уже наслышан, – заметил Джерико.

– Когда мы оказались на улице, я снял с себя свой синий пиджак и накинул на нее, – сказал Тейер. – Девица была маленького роста, так что, когда она его надела, он доходил ей почти до колен и прикрыл наготу. Мы сказали ей, что ничего подобного в нашем городе не потерпим, велели забрать из дома вещи и вместе со всеми сесть в автобус. Вот и все.

– И она в твоем пиджаке спокойно направилась к дому?

– Да. С тех пор я ее больше не видел, – ответил Тейер.

– Хорошо, начнем все с начала, – сказал Джерико. – Все, что ты сказал мне сейчас, – явная ложь.

– Видишь ли, я… – начал Тейер.

– Вижу, – резко оборвал его Джерико. – Лучше расскажи, куда вы ее повели и как она оказалась в твоей конюшне?

У Тейера, попытавшегося изобразить на своем лице улыбку, задрожали губы.

– Ах это, – произнес он. – Ты нашел пятна краски и считаешь, что их оставила девушка. Об этом мне говорили. Дело в том, что в том стойле красили садовые стулья.

– Эти стулья я уже видел, – ответил Джерико. – Так же как и твою со вкусом обставленную кухню. И ты хочешь, чтобы я поверил, что ты специально выбрал такой ужасный цвет?

– Но ты же видел, какого они цвета. Можешь посмотреть еще раз.

– Мистер Тейер, препираться с вами у меня нет ни времени, ни желания, – поднимаясь со стула, сказал Джерико. – Раз уж насилие в Гленвью стало обычным делом, то почему бы и мне к нему не прибегнуть.

– Но я же вам все рассказал!

Оррин Тейер хлюпиком не казался – у него был подтянутый живот и хорошо развитые мускулы. Словно боксер на ринге, он оценивающе посмотрел на незваного гостя и отодвинулся от стола.

– Все это время я с тобой был вежлив, – сказал он. – И это несмотря на то, что сегодня утром ты рыскал в моей конюшне, а вечером тайком проник в мой дом. Я тебя прекрасно понимаю: ты беспокоишься о пропавшей девушке, но…

– Я не верю, что вы с твоим дружком ее отпустили, – прервал Тейера Джерико. – Полагаю, что вы затащили девушку в машину, привезли сюда, устроили свою маленькую оргию в стойле. И теперь я хочу узнать, что стало с девушкой потом? Я подозреваю, что вы оставили ее в конюшне и вошли в дом пропустить по рюмочке и прийти в себя. Вернее, оставили ее труп. Неожиданно возле конюшни вы увидели лейтенанта Краули. Вы поняли, что полицейский либо уже нашел тело Линды, либо обязательно его найдет. Поэтому тебе ничего не оставалось, как пристрелить лейтенанта. Тейер, ты убил человека, и я сделаю все, чтобы это доказать.

Тейер поднялся из-за стола. Лицо его было совершенно спокойным. Он медленно двинулся к тумбочке, на которой стоял телефонный аппарат.

– Самое время позвонить в полицию, – сказал он.

Джерико схватил Тейера за руку и развернул к себе.

– Это дело, Тейер, касается только нас двоих, – сказал он. – А какие в вашем городе полицейские, я прекрасно знаю. Они будут прикрывать тебя до последнего. Так что давай, выкладывай все начистоту.

На сочных губах Оррина неожиданно заиграла улыбка.

– Боюсь, уже поздно, – произнес он.

И тут за спиной Джерико скрипнула дверь. Он обернулся и увидел, как из кухни в комнату вошли трое мужчин. На голове у каждого из них был надет женский чулок, а в руках – по короткой деревянной дубинке. Через мгновение на пороге другой двери появились еще трое мужчин. Из-за их спин выглядывала женщина. В глазах ее сквозил страх.

– Оррин, я так торопилась, – сказала она.

– Молодец, Делла. Ты сделала все как надо, – не сводя жадного взгляда с Джерико, похвалил ее Тейер. – А теперь оставь нас.

– Оррин, будь осторожен, – предупредила женщина и ушла.

И тут Джерико вспомнил, что в начале разговора слышал в доме легкие шаги, которым не придал никакого значения. А зря.

Один из мужчин в маске шагнул вперед.

– Самое время проучить тебя, Джерико, – сказал он.

Голос под маской прозвучал приглушенно, и его было трудно узнать, но по светлым волосам, прижатым темным чулком к голове, Джерико понял, что это Джефф Смит.

– Отведем его в конюшню, – предложил вновь обретший уверенность Тейер. – А то Делле придется здесь долго наводить порядок.

Смит, если это и в самом деле был он, шагнул к Джерико, чтобы схватить художника за руку, но тот опередил его. Он мог бы позволить вывести себя на двор, где у него было больше возможностей удрать, но он догадывался, что, прежде чем он окажется снаружи, его непременно оглушат. По крайней мере, одна из дубинок непременно обрушится на его голову.

Схватив Смита за запястье и локоть, Джерико ударил его руку о свое колено. Раздался звук, похожий на треск горящего бревна. Смит истошно закричал и выронил дубинку. Джерико поднял ее с пола, распрямился и в этот момент получил по затылку сильнейший удар.

Он качнулся и неуклюже взмахнул своим оружием. Фигуры мужчин, окружавших его, расплывались. Джерико понимал, что нужно любой ценой добраться до стены, чтобы прикрыть спину. Люди в масках, крича и угрожающе размахивая дубинками, зловеще надвигались на него. Прежде чем у Джерико подогнулись колени, он успел нанести несколько ответных ударов, а потом упал. Смит, у которого была сломана рука, продолжал вопить от боли. А лежащий на полу и осыпаемый градом ударов Джерико улыбался. Чувствуя во рту кровь, он испытывал какое-то странное удовольствие.

Один из нападавших, оседлав Джерико словно лошадь, принялся бить его дубинкой по голове. Боль становилась невыносимой. В глазах художника потемнело. Он сделал отчаянную попытку сбросить с себя истязателя, но, получив очередной удар по голове, потерял сознание.

Часть вторая

Глава 1

Было пять часов пополудни.

Мы с Майком Райаном сидели в моем номере в гостинице «Эймени-Инн» и ждали Джерико, который отсутствовал уже почти три часа.

Майк, стоявший у окна и смотревший на улицу, повернулся ко мне и с обидой в голосе произнес:

– Он уехал в Гленвью.

«Интересно, когда это пришло парню в голову», – подумал я. Мне, чтобы догадаться, что наш друг вернулся в Гленвью, потребовалось меньше часа.

– Какого черта? – спросил Майк. – Он что, рассчитывает справиться один?

– Видишь ли, одному легче остаться незамеченным, – ответил я.

– Мог бы нам хотя бы позвонить.

– При первой возможности он обязательно это сделает, – заверил я парня.

– Может быть, он у миссис Драйден. Сейчас проверю, – сказал Майк, подошел к телефону и снял трубку.

Я положил руку ему на плечо и предупредил:

– Если ты туда позвонишь, то обнаружишь нас.

– Тогда я только проверю, работает ли у них телефон, – сказал Майк. – Если мне ответят, я сразу же положу трубку.

Он назвал телефонистке гостиницы номер миссис Драйден и стал ждать. Вскоре ему ответили, что линия повреждена. Получалось, что дом миссис Драйден вот уже целый день отрезан от внешнего мира.

Майк положил трубку, снова подошел к окну и сжал кулаки.

– Вы никогда не встречались с Линдой? – хрипло спросил он.

– Нет, никогда, – ответил я.

– Она очень красива и притом не дура, – сказал Майк. – Не то что многие другие натурщицы или модели. Линда сама мечтает стать художницей, и у нее может получиться. Меня просто бесит, когда эти подонки говорят о ней, как о девице легкого поведения.

– Как же она согласилась предстать перед публикой обнаженной? – спросил я. – Позировать художникам – это одно, а выходить голой на сцену – совсем другое.

– Ей хорошо заплатили, – вскинулся Майк. – Линде нужны были деньги, чтобы спокойно заниматься живописью и не ходить каждый день на работу. Кроме того, ей понравилась идея хеппенинга.

– Хотел бы я знать, какова была эта идея, – сказал я.

Майк скептически посмотрел на меня.

– Вот и вы туда же, – сухо произнес он.

– Нет, Майк, ты меня не понял, – сказал я. – Видишь ли, я никогда ничего подобного не видел, а из того, что ты мне рассказал…

– Весь мир просто зациклился, – прервал меня Майк. – Все стали нервными, злыми, повсюду совершается бессмысленное насилие. Понимаете, людям необходимо расслабиться, а не держать себя все время на тормозах. Вы просто прикоснулись к человеку, а он сочтет, что на него хотят напасть. Но на самом деле люди нуждаются в человеческом тепле. Оно может быть передано им через прикосновение. На нашем хеппенинге создавалась нужная для этого атмосфера. Громкая музыка останавливает поток мыслей, а мелькание цветов не дает сосредоточиться на своих привычных проблемах. И вы уже не компьютер, начиненный фактами из собственной жизни, а свободный человек, чувствующий неподдельную радость. Обнаженная девушка, стоящая на сцене, лишь символ свободы. Ее вымазали разноцветной краской, чтобы показать, что она не объект секса, а просто воплощение раскованности и радости.

– Ну-у… – не найдя других слов, протянул я.

– Это не что иное, как катарсис, – сказал Майк. – Момент, когда избавляешься от всех забот и тревог. Такое очищение – прекрасная вещь, которая никакого отношения к сексу не имеет. О, я знаю, мистер Гэллам, как ваше поколение относится к хиппи, к их взглядам на любовь и цветочкам, которыми они себя украшают. Но вы же понимаете, в каком мире мы живем. Сейчас достаточно нажать на кнопку, чтобы стереть с лица земли не только какой-нибудь город, что само по себе жутко, но и маленький сельский домик, затерявшийся где-то в Северной Дакоте, и убить, скажем, мистера Джона Джонса, его жену, троих детей и весь их скот. У нас не будет будущего до тех пор, пока у людей не пропадет желание воспользоваться такой кнопкой. Вы слышали, как мистер Хадсон говорил об анархии. Вы и я, мы знаем, что он имел в виду. Анархию он понимает как акты гражданского неповиновения, бойкот автобусных маршрутов в Бирмингеме, организованный Мартином Лютером Кингом, демонстрации в Вашингтоне, восстания в негритянских гетто. Для него это все анархия, нарушение законов.

Майк указал дрожащим пальцем на окно и продолжил:

– А что тогда творится в этом вонючем городке Гленвью? Если не анархия, то я тогда не знаю, что означает это слово. Кучка людей узурпировала власть, расправилась с Линдой и теперь покрывает убийцу лейтенанта Краули. И все это делается под предлогом защиты закона, порядка и морали. Таким, как эти люди, ничего не стоит нажать на кнопку ракетной установки. Что им до семьи Джонсов, проживающей в Северной Дакоте, до незнакомой девушки вроде Линды, которая никому ничего плохого не сделала, или до исполнявшего свои обязанности полицейского. Чтобы добиться своего, они ни перед чем не остановятся. Вот кто действительно представляет угрозу для общества.

Парень повернулся ко мне лицом, и тут я заметил, что его трясет.

– Они ненавидят тех, кто не хочет быть винтиком в государственной машине и участвовать в бессмысленных войнах, тех, кто пытается жить по принципам христианской морали. Мы этим подонкам кажемся подозрительными. – Он, сжав кулак, ударил им по ладони. – Так вот что я скажу вам, мистер Гэллам, – они заставили меня стать другим. Отныне я анархист и сделаю все, чтобы расквитаться с ними за Линду! Зуб за зуб, око за око!

Неожиданно раздался телефонный звонок. «Джерико», – подумал я и, поспешно сняв трубку, услышал в ней высокий и чистый голос Никки Кларк:

– Мистер Гэллам?

– Да, – ответил я. – Это Джерико просил вас позвонить?

– Нет. В том-то и дело, – сказала девушка. – Они знают, где вы, мистер Гэллам. Я имею в виду членов АИА. К нам снова приезжал мистер Хадсон. Он разговаривал с Джо Блиссом. Они каким-то образом пронюхали, что вы остановились в «Эймени-Инн», и теперь ждут, что вы приедете искать мистера Джерико. Они готовятся к встрече.

– Откуда вы звоните?

– Из Гленвыо. Из телефонной будки, – ответила Никки. – Я не совсем разобрала, о чем они говорили, но, похоже, с мистером Джерико что-то случилось.

– Что? – с ужасом произнес я и почувствовал, что у меня на голове волосы встали дыбом.

– Я только слышала, как Джо сказал мистеру Хадсону, что мистер Джерико им уже не опасен. Я… я решила, что вы должны знать…

– Боже праведный! – воскликнул я. – Что могло произойти с Джоном.

– Ума не приложу. Они разговаривали на террасе, а я в это время была наверху, в своей комнате. До меня долетали лишь обрывки фраз.

– Как чувствует себя миссис Драйден?

– Гораздо лучше. Она спрашивала о вас. Похоже, теперь Энжела знает, что здесь произошло. Мистер Гэллан, я могу что-нибудь для вас сделать?

– Если б я знал что, – ответил я. – Лучше ничего пока не предпринимайте. Спасибо за звонок. Кстати, телефон в вашем доме заработал?

– Еще нет. Нам сказали, что телефонный провод, проложенный под шоссе, поврежден. Сейчас рабочие со станции ищут, в каком месте он оборвался. Мистер Гэллам?

– Да?

– Хочу вас предупредить. Члены АИА уверены, что вы с Майком начнете искать мистера Джерико. Так что они готовы к вашему приезду.

– Еще раз спасибо.

Я положил трубку, посмотрел на Майка и рассказал ему содержание своего разговора с Никки. Нас мучил один и тот же вопрос: что имел в виду Блисс, когда сообщил мистеру Хадсону, что Джерико им уже не опасен?

– Этот Гленвью как за Великой китайской стеной, – сказал Майк. – Как теперь в него проникнуть? Едва мы там появимся, нас сразу же остановят. Предъявят какое-нибудь смехотворное обвинение и арестуют. Тогда и мы станем им не опасны. Что вы об этом думаете, мистер Гэллан?

– Полагаю, что Джерико угодил в ловушку, – ответил я. – После того как сопровождавшая нас патрульная машина повернула обратно, за нами продолжали следить. Они правильно рассчитали: раз мы остановились в ближайшей от их штата гостинице, значит, мы обязательно вернемся в Гленвью. Эти парни ждали приезда Джерико, а теперь будут ждать и нас.

– Что же нам делать?

– Не знаю. Будь у меня мозги генерала, я бы быстренько что-нибудь придумал. Но я не боец. В Корее я воевал, сидя за письменным столом, – прославлял подвиги других.

– Вы знаете, как связаться с приятелем Джерико, полковником Ветингтоном? – спросил Майк.

– Можно позвонить ему на службу в Хартфорд. Там же должны знать, как его найти в Бостоне.

– Правильно. Пусть он сам сюда приедет и наведет порядок, – сказал Майк. – Давайте я попробую?

Нет более утомительного занятия, чем ничего не делать. Пока Майк звонил в Хартфорд, я думал, что могло случиться с Джерико. Лучшим вариантом было, если он под вымышленным предлогом арестован и сидит в полицейском участке, не имея возможности с нами связаться. Я молил Бога, чтобы случилось именно так. Если на Джерико напали, он не тот человек, с которым легко справиться. «Не опасен» в данной ситуации могло означать, что он физически выведен из строя. К тому же обычно арестованному дают возможность связаться с родными или близкими. Джерико бы нам позвонил.

В Гленвью мы могли рассчитывать только на помощь Никки, Энжелы, если она, конечно, пришла в себя, и алкоголика Солтера. Я вовсе не собирался сражаться с местными полицейскими, а полагался главным образом на миссис Драйден – она единственная из нас могла знать, кто в этом городке мог бы встать на нашу сторону. Ведь в Гленвью наверняка такие люди были.

Связавшись с главным полицейским управлением штата, располагавшимся в Хартфорде, Майк выяснил, что полковник Ветингтон остановился в Бостоне в гостинице «Копли-Плаза». Затем он позвонил в гостиницу и получил ответ: человек по фамилии Ветингтон числится среди их постояльцев, но сейчас его в номере нет.

– Попросить, чтобы он нам перезвонил? Сюда? – держа в руке трубку, спросил Майк.

– Нет, только не сюда, – сказал я. И тут меня осенило. – Передай, чтобы он позвонил в городскую полицию Нью-Йорка лейтенанту Паскалю из отдела убийств. Тогда он поймет, что дело очень срочное.

Дейв Паскаль, хороший человек и отличный полицейский, был одним из близких друзей Джерико. Как бы мне хотелось, чтобы он оказался сейчас с нами. К счастью, дозвонился я до него без проблем. Излагая ему суть дела, я ясно представлял себе, как он сидит за рабочим столом с неизменной трубкой во рту и, слушая меня, теребит свои седые, коротко стриженные волосы.

– В это трудно поверить, – наконец произнес он. – Такого города, каким ты его описал, быть не может.

– Да, но это именно так, – сказал я.

Услышав, что ему будет звонить полковник Ветингтон, Паскаль удивленно спросил:

– Значит, до звонка полковника вы ничего предпринимать не будете?

– Дейв, а ты как бы поступил на нашем месте?

– Я бы не стал ждать, – ответил лейтенант. – Вам разрешения на въезд из Нью-Йорка в Коннектикут не требуется. Однако, судя по твоим словам, при пересечении границы соседнего штата вас могут арестовать. Тогда поступим так: сидите у себя в номере минут десять, а потом спускайтесь в вестибюль. У гостиницы вас будет ждать полицейский, который на своей машине подбросит вас к дому миссис Драйден. Вы же туда собирались поехать?

– Неплохое начало! – радостно воскликнул я.

– По пути полицейский наведет справки о Джерико, который якобы разыскивается за нарушение правил дорожного движения в Эймени.

– Огромное тебе спасибо, Дейв.

– Артур?

– Да?

– Запиши номер моего домашнего телефона, – сказал Паскаль и продиктовал мне его. – Если через пару часов Джонни не объявится, свяжись со мной. Тогда я возьму завтра выходной.

От этих слов у меня на душе сразу же полегчало. При содействии полковника Ветингтона и участии Дейва Паскаля мы уже из себя кое-что представляли.

Мы с Майком сделали так, как велел лейтенант. Нью-йоркский полицейский появился у гостиницы через пятнадцать минут: это оказался курносый ирландец по фамилии О'Брайен. Приехал он за нами на седане с эмблемой полиции штата Нью-Йорк. Судя по всему, Паскаль объяснил ему, что надо делать.

Я сел рядом с полицейским, а Майк забрался на заднее сиденье. Едва мы отъехали от гостиницы, как я увидел стоявший у гаража «мерседес» Джерико. Я указал на него О'Брайену, и тот, подъехав, записал в блокноте его номер.

– Он мне пригодится, – улыбаясь, сказал мне ирландец. – Мы же разыскиваем вашего друга по подозрению в наезде.

– Кого? Джерико? – не поняв, удивился я.

– Конечно. Я же должен объяснить тамошним полицейским, зачем он мне нужен, – объяснил О'Брайен. – По идее они обязаны оказывать нам помощь.

– По идее?

Симпатичное лицо полицейского приняло суровое выражение.

– Интересный этот городок Гленвью, – произнес он, сбрасывая скорость. – У нас с полицейскими Коннектикута заключено некое неофициальное соглашение, которое в основном касается запретов на спиртное. К нам частенько наведываются подростки из их штата и крепко напиваются. Мы их не трогаем – только присматриваем за ними, а потом извещаем наших коллег в Коннектикуте об их отъезде. Конечно, мы и сами могли бы их арестовать, но лучше, когда они попадают в руки своей полиции. Дело в том, что за вождение машины в нетрезвом виде у них штате отбирают водительские права. Да и потом, зачем нам связываться с родителями выпивших юнцов? Пусть они разбираются со своими полицейскими. Мы неплохо сотрудничали с лейтенантом Краули. Отличный был человек и образцовый полицейский. Он единственный из них, кто хотел найти девушку. Вот подонки!

Я взглянул на О'Брайена и с удивлением заметил, что глаза его пылают гневом.

– Ненавижу тех, кто убивает полицейских, – сквозь зубы процедил он.

– Знаете Оррина Тейера?

– Конечно, – ответил полицейский. – Это тот самый, который занимается недвижимостью. На свою деятельность он получил лицензию в обоих штатах. Насколько мне известно, у этого мерзавца в штате Нью-Йорк большие дела.

– Думаете, гибель Крайли – несчастный случай?

– Мистер Гэллам, я и сам живу в маленьком городке, – сказал О'Брайен. – Девяносто восемь процентов рабочего времени я занимаюсь дорожно-транспортными происшествиями. Иногда ловлю юнцов, забравшихся в чужие жилища, чаще всего из страсти к разрушениям. Большинство подобных беспорядков приходится на зиму, когда много домов остается пустыми, люди уезжают на юг или погостить у родственников. Не пойму, зачем Тейеру надо было стрелять по тени.

– Когда он стрелял в Краули, на улице было уже светло, – заметил я. – Во всяком случае, сообщил о случившемся он уже утром.

– Но Гленвью не похож на другие города, – продолжал О'Брайен. – Это – совсем другой мир, в котором живут такие, как Смит и члены его «Армии Истинных Американцев». У этих подонков два раза в неделю занятия по военной подготовке, которые ведут специалисты по подавлению мятежей Гленвью! Да у них огнестрельного оружия, слезоточивого газа и дубинок больше, чем в военном арсенале штата!

– Неужели все местные жители их поддерживают? – спросил я.

О'Брайен молча пожал плечами. Мы выехали за черту города, и полицейский прибавил газу.

– Был там один священник, который в своих проповедях выступал против них, – ответил полицейский. – Однако вскоре его перевели в другой приход. Конечно, недовольные парнями из АИА в Гленвью есть. Их немного, но и они предпочитают в открытую не выступать. Побурчат себе в ладошку, и на том все заканчивается. Их понять можно – они же там живут и работают. Знаете, мистер Гэллам, в каком обществе мы все живем? Я бы сказал, что сейчас наступил век вымогателей и шантажистов. Мы платим, чтобы вас оставили в покое. Полицейским приходится защищать шантажистов, которые уверяют, что это их конституционное право. Я знаю, что лейтенант Краули отрицательно относился к АИА. Но что он один мог поделать? Ведь он же выполнял приказы сверху. Уверяю вас, до тех пор, пока Смит и его банда не вздернут кого-нибудь на дереве, они будут в полной безопасности. Эти бандиты терроризировали весь город, а Краули сидел и молча взирал на их бесчинства! Знаете, что я думаю?

– Что?

– Мне кажется, лейтенант поверил мистеру Джерико. Он собирался с его помощью прижать к стенке одного из тех вооруженных мерзавцев и исполнить долг полицейского. Но эти бандиты его убили, – сказал О'Брайен и сбавил скорость. – Подъезжаем.

Впереди у обочины шоссе я увидел большой щит с надписью, извещавшей, что мы въезжаем на территорию штата Коннектикут, а чуть пониже ее предупреждение: «За превышение скорости – лишение водительских прав».

– А вот и почетный эскорт, – взглянув на стоявшую рядом со щитом патрульную машину, произнес О'Брайен.

Проезжая мимо машины, он приветливо помахал рукой сидевшему за ее рулем полицейскому, в котором я сразу же признал Брэдшо. Полицейский из Коннектикута высунулся в окно и с удивлением посмотрел на меня и Майка.

– Наверное, мне следовало бы пригнуться, – сказал я О'Брайену.

– А зачем? Пусть они немного попотеют, – ответил тот.

Через пару минут мы поравнялись со зданием полицейского участка.

– Сначала доставлю вас на место, а потом сюда вернусь, – сказал О'Брайен. – Не стоит давать им времени придумать предлог, чтобы вас задержать. А машину мою здесь никто не остановит.

– А что вы скажете о лейтенанте Зорне? – спросил я его.

– Да так, канцелярская крыса. Наглый проныра, но очень осторожный, – ответил О'Брайен. – Завидев, что за рулем сидит нетрезвый, но влиятельный в городе человек, Зорн не станет его останавливать и отправлять в участок, а проводит до самого дома, проследив, чтобы ничего не случилось. Но если вы превысите скорость хотя бы на одну милю в час, то он вас немедленно тормознет. Он просто не хочет себе неприятностей. Такой полицейский, как Зорн, вполне устраивает Джеффа Смита и его парней. С ним легко иметь дело. Держитесь формально в рамках закона, и вам ничего не грозит.

– Думаете, Зорн прикроет Оррина Тейера?

– Прикроет не прикроет, но улик против него искать точно не будет, – ответил О'Брайен. – Уж дружки Тейера постараются убедить его, что лейтенанта он убил по чистой случайности.

– А вы как собираетесь действовать? – поинтересовался я.

– Права вмешиваться в их дела у меня нет, – ответил полицейский, – Джерико же я собираюсь предъявить обвинение в наезде, совершенном на территории нашего штата. Если Зорну известно, где находится ваш приятель, то он мне обязан его отдать. Во всяком случае, так предписано в служебных инструкциях.

– Но пойдет ли он на это?

– Готов поспорить, он не знает, где Джерико, – сказал О'Брайен. – Они наверняка об этом позаботились.

Поднявшись на гору Гленвью, мы миновали каменные ворота и въехали в березовый лесок.

– А что вы можете сказать о Чарльзе Хадсоне? – спросил я.

– О, это король всех шантажистов и вымогателей в городе, – ответил ирландец. – Попробуй не угоди ему, и местная больница потеряет дотацию в сто тысяч долларов, публичная библиотека останется без средств на приобретение новых книг, а врачам в городской клинике не выплатят зарплату. Если же вдруг Джефф Смит не угодит чем-то Хадсону, то у его Армии не станет денег на закупку оружия и боеприпасов. Так что Чарльз Хадсон правит этим городом с помощью своей чековой книжки.

– Похоже, что он считает себя человеком высоких моральных принципов, – заметил я.

– Таким же считал себя и Гитлер, – сказал О'Брайен.

Мы развернулись и подъехали к дверям особняка миссис Драйден. Солнце уже садилось. Его алые лучи отражались в стеклах окон, и создавалось впечатление, будто в доме бушевал пожар.

– Мне велели передать вам следующее: если у вас возникнут проблемы, то сразу же звоните мне, – сказал О'Брайен.

– Да, но в доме миссис Драйден телефон не работает уже сутки, – ответил я. – Сказали, что поврежден кабель.

Полицейский нахмурился.

– Хорошо, – сказал он, – если от вас долго не будет известий, я за вами приеду. Скажу, что вас надо доставить к нам для дачи показаний. Ну, теперь все. Желаю удачи.

Глава 2

Я нисколько не сомневался в том, что Джерико попал в переделку. Тем не менее особого страха за его судьбу я не испытывал, поскольку прекрасно знал, что чем сложнее ситуация, в которую он попадает, тем полнее мой друг проявляет свои уникальные способности.

Подходя с Майком к двери дома миссис Драйден, я чувствовал гордость от того, что моими усилиями все вроде начинало улаживаться. Теперь мы были не одни. Полицейские из штата Нью-Йорк обещали нам содействовать, а если бы их помощь оказалась недостаточной, то у нас в запасе имелись еще лейтенант Паскаль и полковник Ветингтон. Если Джерико арестован, они обязательно его освободят. У меня не было сомнений, что я поступил именно так, как того хотел бы мой друг, а где-то в глубине моей души теплилась надежда, что мы застанем его в гостиной миссис Драйден.

Однако этого не произошло.

Взявшись за ручку двери, я услышал женский голос, низкий и немного раздраженный:

– Джо, я не хочу вас больше слушать! Вы ведете двойную игру!

Это говорила Энжела, и на сей раз в ее голосе не чувствовалось ни страха, ни неуверенности.

– Дорогая, о чем вы? – без тени смущения произнес Джо Блисс.

Я положил руку на плечо Майка, чтобы помешать ему ворваться в комнату.

– Вы прикидывались другом, а сами шпионили за мной. Все, о чем говорилось в моем доме, вы передавали дяде Чарльзу и его оловянным солдатикам.

– Дорогая, не будьте несправедливы, – сказал адвокат. – Вы же знаете, что я всегда приходил вам на помощь.

– Джо, у меня большие неприятности, но я вам больше не доверяю, – сказала Энжела.

– Не доверяете мне? – удивленно произнес адвокат и натужно рассмеялся. – Энжела, вы на меня можете полностью положиться. И сами об этом прекрасно знаете. Я очень дорожу вашим доверием и хочу, чтобы вы верили мне всегда. А что касается Джерико, то Никки из нашего разговора с вашим дядей ничего не поняла. Она слышала, как я сказал, что Джерико теперь им не опасен. Однако это означало, что Джерико и его друзья решили не вмешиваться в наши дела и уехали обратно в Нью-Йорк. Вот и все.

– Вы лжете, Джо, – возмущенно произнесла Энжела. – Никки слышала не только это. Вы также сказали, что мистер Гэллам и Майк остановились в гостинице в Эймени, и вы готовы их встретить.

– Нет, – возразил адвокат. – Ничего подобного я ни дяде Чарльзу, никому другому, не говорил.

– О Боже, Джо, неужели вы не поняли, что вчера вечером кто-то попытался свести меня с ума? Вам известно, что, если бы не мистер Джерико, я бы покончила с собой? Из-за невыносимых мучений я дважды пыталась наложить на себя руки. Вы даже не можете представить, что я испытала.

– Теперь вы знаете, как опасно дружить с хиппи, – назидательным тоном произнес Блисс.

– Куда более опасно находиться в Гленвью. Вот что я наконец поняла, – ответила Энжела. – Почему убили лейтенанта Краули? Что произошло с Линдой и мистером Джерико? Ответы на эти вопросы вам известны. Джо, вы кормитесь из рук дядюшки Чарльза. Вы обращаетесь со мной как с малым ребенком, которому нельзя знать правду, или как с врагом.

– Ну что вы, дорогая!

– Не трогайте меня, Джо!

Я решил, что нам настало время вмешаться. Сопровождаемый Майком, я шагнул на террасу и увидел, что миссис Драйден с побелевшим от гнева лицом пытается высвободиться от схватившего ее за плечи Блисса. На ней было короткое светло-зеленое платье, гармонировавшее с цветом ее глаз.

– Ну что, Блисс, похоже, «кубик» на миссис Драйден уже не действует, – сказал я.

Адвокат, словно обжегшись, отдернул руки и обернулся на мой голос.

– Какого черта вы сюда заявились? – злобно сверкая глазами, спросил Блисс.

– Затем же, зачем и раньше, – ответил я. – Ищу своих друзей.

Энжела быстро подошла ко мне и сжала мои запястья. Руки ее были холодны как лед.

– Я так рада вас видеть, мистер Гэллам, – глядя на меня преданными глазами, сказала она. – Возможно, правду я узнаю от вас.

– Если бы я ее знал, миссис Драйден, – сверля Блисса взглядом, ответил я. – Никки все отлично расслышала. Джерико и в самом деле больше им не опасен. И вовсе не потому, что уехал в Нью-Йорк. Скорее всего, по возвращении в Гленвью его схватили. Мы с Майком оставались в Эймени, а друзья мистера Блисса и местные полицейские ждали нашего приезда.

– Как вы сюда добрались? – спросил Блисс.

– В сопровождении полицейского эскорта, – ответил я. – Не вашего штата, разумеется.

Глаза адвоката выражали недоумение и одновременно испуг.

– Джерико вернулся в Гленвью, чтобы продолжить поиски Линды, – сказал Майк.

Я увидел, как по его скулам заходили желваки.

– Но ему кто-то явно помешал, – продолжил парень. – А тебе, Блисс, хочу сказать…

– Не трать на него время, Майк, – остановил я его.

– Вам было приказано отсюда уехать, – сказал Блисс.

– Да, но приказала нам не Энжела, – ответил я. – Она теперь способна сама решать свои дела. Энжела, вы хотите, чтобы мы с Майком уехали?

– Конечно же нет! Кто приказал вам покинуть мой дом?

– Хадсон. Пока вы были не в себе, он здесь распоряжался.

– Он на это не имел никакого права! – воскликнула миссис Драйден.

– Имел, дорогая, – возразил ей адвокат. – Кто-то же должен был заменить вас.

– Почему он выгнал гостей, которых я пригласила? – возмутилась Энжела. – Это что-то новенькое. Какое он имел право врываться в мою усадьбу и избивать моих друзей? Какое он имел право выставлять из моего дома мистера Джерико, мистера Гэллама и Майка?

– Здесь и без них хватало неприятностей, а они своим присутствием ситуацию только усугубляли, – ответил Блисс. – Если бы ваш дядя не приехал, то я, как ваш адвокат, сделал бы то же самое.

– Это все произошло только потому, что кто-то подсыпал мне наркотик, – сказала Энжела.

– Дитя мое, такое впечатление, что ты не хочешь сказать нам правду, – нарочито спокойным тоном произнес Блисс. – Ты же сама позволила Майку Райану или кому-то из его друзей уговорить себя поэкспериментировать с ЛСД. Прием наркотиков входил в программу представления. К несчастью, на вас он подействовал ужасающе. Зачем же теперь притворяться, что вы ничего не знали? Если вы признаетесь, что сами приняли препарат, то никто из нас уважать вас меньше не станет. Это был Райан?

Я почувствовал, как ледяные пальцы миссис Драйден еще крепче сжали мне руку.

– Джо, предположим, что так оно и было, – сказала она, – но после ваших слов мне стало абсолютно ясно, кто вы такой.

– Послушайте, дорогая, вы говорите странные вещи. Перед вами стою я, Джо. Вы меня узнаете? А эти Джерико и Гэллам чужие вам люди. Майк Райан – один из тех, мягко говоря, странных молодых людей, уговоривших вас совершить поступок, едва не стоивший вам жизни. Нет, дорогая Энжела, вас должны окружать настоящие друзья, а не случайные люди. Вам нужны я, дядя Чарльз и жители Гленвью, которые вас любят и уважают.

– Вы закончили? – спросил я. – А теперь выслушайте меня.

Адвокат бросил на меня злобный взгляд.

– Предположим, что реакция жителей городка на устроенное молодежью представление была искренней, – продолжил я. – Предположим, что Смит, дядя Чарльз и парни из АИА твердо верили, что, устраивая мордобой, они спасают демократию и чистоту американского флага. Но что в итоге получилось. Оррин Тейер и его дружок стащили со сцены Линду и увели с собой в лес. То, что они там с ней сделали, едва ли соответствует принципам высокой морали. Мы знаем, что эти двое, проведя девушку по улицам города, затащили ее в конюшню Тейера. После этого она исчезла. Когда честный полицейский напал на ее след, его застрелили. Ваши парни из АИА приложили все усилия, чтобы о судьбе Линды никто из посторонних не узнал. Конечно, изнасилование и убийство никак не вяжутся с распеванием гимна «Господи, благослови Америку». Смиту и ему подобным было бы спокойней, если бы Джерико прекратил поиски Линды. Нисколько не сомневаюсь, что тогда тело девушки, обезображенное ее насильником и убийцей, было бы найдено в канаве где-нибудь в пятидесяти милях от города. Лейтенант Краули и Джерико знали, где искать Линду. Полицейский застрелен, а Джерико, слава богу, жив и потому опасен для убийц девушки. Мы с Майком вернулись в Гленвью, где вы приготовили нам ловушку. Но у вас, Блисс, ничего не получится. Если Джерико в ближайшее время не освободят, над вашим городом разверзнутся небеса. Это я вам обещаю.

На лбу у адвоката выступили капельки пота. Нет, он вовсе не испугался моих угроз – он боялся потерять расположение миссис Драйден и лишиться ее денег.

Блисс подошел к Энжеле, но рук к ней не протянул.

– Впервые встретившись с вами, а вам тогда было всего шестнадцать, я полюбил вас, Энжела, – словно нас с Майком не было рядом, сказал адвокат, и я понял, что он не лжет. – Но мне не повезло, потому что вы и Фрэнк Драйден уже любили друг друга. Вы всегда относились ко мне только как к другу. Теперь, когда Фрэнк погиб, я могу признаться вам в своих чувствах.

– Пожалуйста, Джо, только не сейчас. Вы же знаете, что творится, – сказала Энжела.

– Другого случая объясниться вам в любви, боюсь, не представится, – ответил Блисс. – Многие говорят, что меня интересуют лишь ваши деньги. Но уверяю вас, это не так. Дорогая, разве можно смотреть на вас и при этом думать о деньгах? Энжела, я люблю вас.

– Тогда помогите мне, – сказала Энжела. – Скажите, что произошло с Линдой? Что случилось с мистером Джерико?

– Этого я вам сказать не могу, поскольку ничего о них не знаю, – ответил адвокат.

– О Джо! Вы опять темните.

– Клянусь Богом, я вам не лгу! – надрывно воскликнул Блисс. – Да, я имел отношение к налету на ваших друзей. Я признаю. Это я позвонил вашему дяде и рассказал ему, что творится в зале. По-моему, я поступил правильно. Я и сейчас считаю, что вы совершили ошибку, которая могла привести к очень серьезным последствиям. Вот и все, что я сделал. Другой вины на мне нет.

– Вы помогаете Оррину Тейеру избежать наказания, – возразил я. – Разве этого мало?

Блисс, не глядя в мою сторону, ответил:

– Я прежде всего адвокат. Виновен или не виновен Оррин Тейер, должен решить суд. Если он и совершил убийство, то ему полагается защита. А я, между прочим, его адвокат уже в течение пятнадцати лет.

– Но вам известно, что стало с Джерико, – сказал я. – Вы сказали Хадсону, что он теперь не опасен. Вы же прекрасно знаете, что это вовсе не означало, что Джерико вернулся в Нью-Йорк.

Блисс облизнул губы, пот тонкой струйкой сбежал по его загорелой щеке.

– Дорогая, наступил момент истины, – обращаясь к Энжеле, произнес он. – Уверяю вас: я во всем этом был всего лишь передаточным звеном. Клянусь вам. Я передал дяде Чарльзу только то, что меня просили: «Джерико теперь не опасен», – и не знал, что бы это значило. Я просто повторил сказанные мне слова.

– А то, что если Майк и я вернемся в Гленвью, то о нас «позаботятся», вас тоже попросили передать?

– Да, – ответил адвокат. – Я не спрашивал, что это значит. Мне… я и не хотел знать.

– А кто вас просил связаться с дядей Чарльзом и предать ему послание? – спросил я.

– Этого я вам сказать не могу – это профессиональная тайна, которая, увы, разглашению не подлежит, – ответил Блисс.

– Это был Тейер?

Блисс, словно уставший боксер, помотал головой и сказал:

– У меня нет права отвечать на этот вопрос.

– О Джо, вы не на моей стороне, – сказала Энжела. – Вы защищаете человека, который разделался с Линдой и, возможно, с мистером Джерико.

– Вы хотели от меня правды, и вы ее получили. Все, что мне известно, я вам рассказал. Члены АИА прекратили ваш хеппенинг, так как считали, что он ляжет грязным пятном на честь нашего города. Они действовали организованно, решительно и быстро, а для отправки ваших друзей-хиппи даже предоставили автобус. Конечно, кто-то из них, может, Тейер, а может, кто-то еще, увидев, что творилось в зале, пришел в ярость. Вид голой девушки кого угодно выведет из себя.

– Ублюдок! – прошептал Майк.

– Джефф Смит и ваш дядя не знали об исчезновении девушки до тех пор, пока здесь в сопровождении Джерико и Гэллама не появилсяРайан. Узнав об этом, они сразу же, не выходя за рамки закона, провели свое собственное расследование случившегося. Они надеялись найти девушку и наказать виновных, но не могли допустить, чтобы была подорвана репутация АИА. Именно поэтому они хотели сделать это сами и не желали, чтобы в их дела вмешивались люди со стороны, которые непременно бы устроили грандиозный скандал. Поэтому ваше присутствие здесь, Гэллам, как и вашего приятеля Джерико, крайне нежелательно, – сказал Блисс и впервые посмотрел на меня. – Собрав необходимые факты, они передадут дело в органы правосудия. И виновные понесут наказание по закону.

– Все это ложь! – выкрикнул Майк.

– Нет, это правда! – неожиданно потеряв спокойствие, воскликнул Блисс.

– Тогда я могу предложить вам следующее, – сказал я. – Отпустите Линду и Джерико, и мы предоставим вам возможность самим решать ваши проблемы.

– Неужели вы не понимаете, что они их ни за что не отпустят? – сказал Майк. – Ведь тогда Линда и Джерико смогут назвать своих похитителей. Нет, мистер Гэллам, только дурак может надеяться, что они на это согласятся.

Энжела выпрямилась и вскинула голову.

– Джо, я бы хотела, чтобы вы обратились к дяде Чарльзу, – сказала она. – Передайте ему, что если Линду и мистера Джерико не доставят немедленно сюда, в этот дом, то я потрачу все свое состояние, а вы знаете, какое оно большое, на то, чтобы уничтожить его и созданную им АИА. Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы показать всем, что они из себя представляют.

– Нет, только не это! – испуганно вскрикнул Блисс. – Не вставайте у них на пути.

– Но кто-то должен начать борьбу.

– Нет, только не вы! – умоляюще воскликнул адвокат и, вынув из кармана носовой платок, вытер им лицо.

– Тогда кто же? – спросила миссис Драйден. – Похоже, в Гленвью нет никого, кто бы это сделал.

– Только не вы, – снова повторил Блисс.

– Но я не прошу вас поддержать меня, – сказала Энжела. – Я знаю, что вы на это не пойдете. Вы слишком глубоко увязли в их делах.

– Энжела, послушайте меня, – взмолился Блисс. – Нет ничего опаснее фанатиков. Неужели вы думаете, что Чарльз Хадсон не посмеет расправиться с вами потому, что вы его родственница? Не надо его стращать. Если вы все же решились объявить войну, не надо об этом сообщать. Тем более вашему дяде. Вы не успеете и шагу сделать, как он вас раздавит. Не забывайте о том, что произошло с лейтенантом Краули. Это дело рук дяди Чарльза.

– Так вы полагаете, что…

– Да, – прервав Энжелу, подтвердил адвокат. – И не посылайте меня к Чарльзу Хадсону с поручениями. Я человек маленький и никогда не отважусь встать на вашу сторону. Так что не вынуждайте меня выступать против.

Энжела вопросительно посмотрела на меня.

– Наверное, он прав, – сказал я. – Нельзя играть в покер с открытыми картами.

– Спасибо, Гэллам, за то, что вы меня поддержали, – поблагодарил меня Блисс. – А в свою очередь я могу дать вам один совет: не давите на них. Оставьте их в покое, и они, возможно, отпустят ваших друзей.

Он повернулся к Энжеле и, натужно улыбнувшись, произнес:

– Дорогая, я все это время думал только о вас, мечтал, что когда-нибудь вы станете моей. Но мой сладкий сон рассеялся, и я убедился, что этого не произойдет. Можно я кое-что вам скажу? Я полюбил вас не из-за денег. Мне всегда были нужны только вы.

Блисс резко повернулся, подошел к двери и выскочил из дома. Через несколько секунд с улицы донесся рев мотора, а следом за ним послышалось шуршание гравия.

Энжела покачнулась и ухватилась рукой за спинку высокого кресла. В ее прекрасных глазах отразилась боль.

– У меня такое ощущение, будто я все еще во власти кошмара, ужас которого невозможно описать, – промолвила она и тяжело вздохнула. – Люди, которых я знала всю жизнь, которым доверяла, вдруг оказались монстрами. Мне все это не кажется, мистер Гэллам? Убийство, изнасилование, людская жестокость? Неужели здесь и моя вина?

– Нет, миссис Драйден, вы здесь ни при чем, – ответил я.

– Что же нам теперь делать? – спросила она и посмотрела на Майка, который сам, похоже, был на грани нервного срыва. – Ведь я несу ответственность за все, что произошло в моей усадьбе, за Линду, за мистера Джерико. Нельзя же мне просто так сидеть и ожидать новых несчастий.

– Ваш телефон все еще не работает? – спросил я.

Мне уже хотелось, чтобы Паскаль не ждал завтрашнего дня, а приехал к нам прямо сейчас.

– Нет. Нам сказали, что повреждена линия, а где – до сих пор найти не могут.

– Уверена, что никто и не ищет, – послышался голос Никки Кларк.

Я обернулся и увидел в дверях брюнетку, а за ней – длиннющего Солтера.

– Энжела, прости, но мы нагло подслушивали, о чем вы здесь говорили, – извинилась Никки. – Ничего удивительного, что тебе и сейчас мерещатся кошмары.

– Большая часть жизни – сплошной кошмар, – прислонившись к дверному косяку, заметил Солтер и устремил свой взгляд на буфетную стойку.

Я понял, что парень жаждет выпить.

– Бедняга Джо, – продолжил он, – наконец-то понял, что он из себя представляет. Как все-таки жутко признавать себя полным ничтожеством.

– Мистер Гэллам, нельзя терять драгоценное время, – хрипло произнес Майк. – Нельзя допустить, чтобы они, как вы сказали, увезли Линду и мистера Джерико из Гленвью. У нас пока нет улик против Тейера. Если они перепрячут Линду и Джерико, то мы уже ничего не добьемся. И коли просить помощи, то сейчас, а не завтра и не через неделю. Не пройдет и десяти минут, как Блисс обо всем их предупредит.

– Проклятый телефон! – с горечью воскликнул я.

– Могу одолжить вам свою машину, – сказала Энжела. – Поезжайте в город и позвоните из телефона-автомата.

– Боюсь, что нам это сделать не удастся, – возразил я. – Местные полицейские знают, что мы здесь. Они видели, как мы с Майком въезжали на территорию штата. Стоит нам появиться в городе, как нас тут же под каким-нибудь предлогом арестуют.

– Мистер Гэллам, я могу позвонить, – предложила Никки. – Меня они не остановят. По крайней мере, пока меня никто не задерживал. А я сегодня уже три или четыре раза ездила в город.

Я дал девушке номер домашнего телефона Паскаля и попросил передать лейтенанту, что Джонни так и не появился и что нам срочно требуется его вмешательство. Если ему удастся связаться с полковником Ветингтоном, может быть, тот попробует приструнить местную полицию и даст нам какой-нибудь разумный совет.

Никки в сопровождении Солтера, пробормотавшего, что надо пополнить запасы водки, вышла, а через несколько минут я увидел, как под окнами дома проехала ее машина.

Неожиданно Энжела засуетилась. Он стала спрашивать нас, не голодны ли мы, не хотим ли кофе или коктейль. Мы с Майком согласились на кофе. Миссис Драйден прошла в угол комнаты, где висел колокольчик, и позвонила в него.

– Не хотелось бы возвращаться к событиям прошлой ночи – воспоминания о них для вас очень болезненны, но позвольте мне задать вам один вопрос, – обратился я к хозяйке дома. – Как могло случиться, что вы приняли ЛСД?

– Мне его кто-то подсыпал, – ответила Энжела. – Или вы, как и Джо, думаете, что я дала себя уговорить поэкспериментировать с ним?

– Нет-нет, я так не думаю, – ответил я.

– Даже не знаю, как и когда это могло произойти, – сказала девушка. – У нас был легкий ранний ужин. На нем присутствовали Майк со своими друзьями, Джо, Никки, Слим Солтер и я. Майк с ребятами ушли раньше – им надо было подготовить аппаратуру. Джо, Никки, Слим и я присоединились к ним позднее. Еще на улице со мной стало твориться что-то непонятное. Потом меня обуял ужас. Именно тогда мне показалось, что у меня на руке вырос шестой палец. О Боже! – Она бросила взгляд на дверь и недовольно произнесла: – Ну, где же миссис Мэтсон?

Энжела вышла из комнаты, чтобы выяснить, почему на ее звонок никто не появился. Майк, закрыв глаза, сидел в высоком кресле и кончиками пальцев прижимал веки.

– Так вы полагаете, Линду где-то прячут? – сказал он. – Или я вас не понял?

– Прятать можно разное, – уклончиво ответил я.

– Я убью этих ублюдков всех до одного, – спокойно произнес Майк, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном, а затем его голос дрогнул. – Можете себе представить, что она пережила? В руках этих похотливых подонков. Когда я до них доберусь, они у меня землю есть будут, прося пощады.

Я слушал молча, так как понимал, что парню необходимо выговориться. Спорить с ним не имело никакого смысла.

Вскоре в комнате появилась хмурая Энжела.

– Совсем забыла, что сегодня четверг, – сказала она. – В этот день моя прислуга работает только утром. Миссис Мэтсон должна быть в доме, но я ее почему-то не нашла.

С улицы донесся шум автомобиля. «Кто бы это мог быть, – подумал я. – Не могла же Никки так быстро вернуться».

Тем не менее когда машина остановилась у веранды, из нее вышли Никки Кларк и Солтер. Глаза у девушки были огромными, словно блюдца.

– Мы не смогли добраться до города, – входя в комнату, сообщила она. – Кто-то спилил два огромных дерева, и они, упав, перегородили дорогу.

– На вершине холма и в самом узком месте, – уточнил Солтер. – Так что объехать их нам не удалось, а оттащить их мне одному не под силу. Не распилив на части, деревья с дороги не убрать.

Слим подошел к буфетной стойке, а затем я услышал, как о край стакана застучало горлышко бутылки.

– Похоже, кому-то очень хочется, чтобы мы из этого дома никуда не уезжали, – стоя к нам спиной, сказал он.

Майк вскочил с кресла. Глаза его горели.

– Давайте посмотрим, что можно там сделать, – предложил он.

Мы все вышли на улицу и с трудом забрались в седан Никки. Проехав полмили, мы остановились у лежавших поперек дороги огромных берез. Справа и слева из земли торчали два невысоких пня. Кроны упавших деревьев образовали завал высотой в три метра. Мы вылезли из машины и уставились на непреодолимую для нас преграду. Здесь было самое узкое место дороги, и объехать завал не представлялось возможным.

– Что тут раздумывать? – произнес Солтер. – Нам ясно дали понять, чтобы мы сидели в доме и вязали носки.

– А я не побоюсь пойти в город пешком, – сказала Никки. – Доберусь до шоссе, а дальше меня кто-нибудь подбросит.

Прежде чем я успел остановить девушку, она перелезла через упавший ствол и быстро зашагала вперед. Но не прошла она и двадцати метров, как грянул выстрел. Пуля, выпущенная из винтовки, вонзилась в ствол березы в полуметре от головы Никки.

Обхватив миссис Драйден за плечи, я вместе с ней рухнул на землю.

– Назад, Никки! – прокричал Солтер. – Они убьют тебя!

Между белых стволов деревьев мелькнуло испуганное лицо девушки. Никки упала на зеленый ковер с голубыми цветочками и руками прикрыла голову.

В березовой роще воцарилась гробовая тишина.

– Нет, это невозможно! – прошептала Энжела. – Такое просто невозможно! Вы видите Никки?

– Не волнуйтесь. С ней ничего не случилось, – ответил я и стал вглядываться в зеленые кроны берез в той стороне, откуда прогремел выстрел.

Однако я ничего не заметил. Даже листья на ветках не шевелились.

– Что мне делать? – донесся голос Никки.

– Оставайся на месте, – фальцетом прокричал ей Солтер.

И тут я чуть было не подскочил на месте – в десяти метрах от меня знакомый голос мягко произнес:

– Не оборачивайся, Гэлли. Делай вид, что ты ничего не слышишь.

– Джерико! – сдавленно воскликнул я.

– Скажи Никки, чтобы она возвращалась к вам за завал, – полушепотом велел Джерико. – Не оборачивайся, Гэлли! Если они меня обнаружат, я пропал. Делай, что я тебе сказал.

– Никки! – позвал я девушку. – Поднимайся и иди сюда. Только медленно и без резких движений.

Я видел, как Никки сначала встала на четвереньки, потом распрямилась и медленно направилась в нашу сторону. От волнения в горле у меня пересохло: теперь девушка представляла собой прекрасную мишень. Обогнув завал, она подошла к Солтеру, рухнула у его ног и залилась слезами.

– Меня хотели убить! – рыдая, воскликнула Никки.

Энжела лежала так близко от меня, что я слышал, как бешено бьется ее сердце.

– Джерико! – прошептала она.

– Слушай меня, Гэлли, – вновь прозвучал за моей спиной голос Джерико. – В лесу засели снайперы. Так что если вы попытаетесь ко мне приблизиться, вас всех пристрелят. Через полтора часа стемнеет. А сейчас возвращайтесь в дом. Ждите и ничего пока не предпринимайте. Телефон миссис Драйден все еще не работает?

– Да. Но…

– Не разговаривай, Гэлли, иначе они что-нибудь заподозрят. Они охотятся за мной, но, как только станет темно, я покажу им парочку своих трюков.

– Джонни, ты ранен? Ты можешь…

– Делай, как я велел. Забирайтесь в машину и езжайте домой. И не забудьте помолиться за меня. Если мне удастся дожить до темноты, мы еще увидимся.

– Мистер Джерико, мы вас здесь одного не оставим! – запротестовала Энжела. – Должен же быть…

– Садитесь в машину и быстро отсюда! – оборвал ее Джерико. – Только так вы можете мне помочь.

– Вы находитесь в чудесном городке Гленвью, расположенном в Новой Англии, славящейся своими березовыми рощами, водоемами, где водится форель, яблочными пирогами, выпекаемыми на религиозные праздники, и убийцами, – саркастически произнес Солтер. – Но давай-те же уберемся с этого проклятого места!

Глава 3

Я поднялся и на ватных ногах направился к седану. Энжела мертвой хваткой вцепилась мне в руку. Ледяной пот струился по моей спине. Я шел и чувствовал, что мне в затылок целится сидящий на дереве снайпер.

– Мы не можем его здесь оставить! – прохрипел Майк.

– Делай, что он говорит. Садись в машину. Болтай о чем угодно, о спиленных березах, но только не о Джерико. Скорей!

Мы двигались словно роботы, глядя прямо перед собой, пока не оказались возле машины. Энжела, Майк и я забрались на заднее сиденье, а Солтер сел рядом с Никки. Несмотря на пережитый ею страх, девушка ловко развернулась на узком участке дороги и поехала в сторону дома. Она же первой нарушила тягостное молчание.

– Вы его видели, мистер Гэллам? – спросила она.

– По-моему, мистер Джерико прятался справа от нас за деревом, – сказала Энжела.

– Энжела, у вас в доме найдется какое-нибудь оружие? – осведомился Майк.

– Мы с Фрэнком никогда не увлекались стрельбой. Разные спортивные снаряды у меня есть, но вот огнестрельное оружие… – протянула миссис Драйден и резко обернулась ко мне. – Они что, с ума сошли? Спилили в моей усадьбе деревья, стреляли в нас. И все для того, чтобы не дать нам добраться до города. До телефонной будки. Интересно, как они собираются это объяснять?

– Дорогая, они себя этим утруждать не будут, – ответил ей сидевший на переднем сиденье Солтер. – Просто не пустят нас в город, и все тут.

– Да, но не станут же они держать нас здесь целую вечность!

– Целая вечность – означает до конца вашей жизни, – сухо заметил Солтер. – Черт подери, как жаль, что мы не успели запастись водкой.

– Если они и в самом деле задумали поймать Джерико, то у него шансов выбраться оттуда нет, – сказал Майк.

– Почему они за ним охотятся? – сворачивая на площадку перед домом, спросила Никки.

– Видимо, он что-то о них разузнал, – ответил Солтер.

– Много лет назад в Корее он был одним из лучших офицеров диверсионно-десантного отряда, – сказал я. – Я это знаю потому, что после каждого выполненного задания составлял донесения. Мне известно, что Джерико множество раз ходил за линию фронта и проникал на территорию противника даже в тех местах, где северные корейцы стояли буквально плечом к плечу. Уверен, если его не обнаружат до наступления темноты, он непременно от них ускользнет.

Мы вылезли из машины и вошли в дом. Сумерки начинали сгущаться, но я знал, что только через час Джерико сможет приступить к осуществлению своего плана.

В гостиной Солтер прямиком направился к буфетной стойке. Майк, как и раньше, принялся ходить по комнате взад-вперед. Энжела и Никки покинули нас, пообещав сварить кофе и приготовить бутерброды. Я сел на тахту и тут понял, как я устал. Неудивительно, ведь я не спал уже более суток. Тело мое ломило, глаза щипало. Нервное напряжение и голод доконали мой желудок, и теперь у меня было ощущение, будто я проглотил раскаленный шар. Никто из нас не представлял до конца ситуации. Мы говорили только об одном: удастся ли Джерико убежать от своих преследователей, и разговоры эти напоминали бесконечные беседы заключенных в тюремной камере.

Ко мне подошел Майк, и я увидел, что возле его губ пролегли глубокие морщины. В глазах молодого художника застыло отчаяние. За последние сутки Майк постарел лет на десять.

– Как ни стараюсь, все равно не могу ничего понять, – сказал Майк. – На что они рассчитывают? Хорошо, им хочется выгородить Тейера. Но ведь до бесконечности так продолжаться не может. Все эти местные бизнесмены, столпы общества, что они делают, мистер Гэллам! Охотятся за человеком, словно за диким зверем, держат нас фактически в осаде, стреляли в Никки. Неужели они не понимают, что зашли слишком далеко?

Мы оба вздрогнули и замерли – в роще один за другим прозвучали два выстрела. Стоявший у буфетной стойки Солтер выронил из рук стакан, и тот, упав, со звоном разбился.

Я вскочил с тахты и вместе с Майком выбежал на террасу. Теперь повсюду было тихо, даже листья на березах и те не шевелились. Где-то справа на дереве недовольно защебетали птицы.

Стреляли конечно же в Джерико.

Из кухни к нам прибежали встревоженные Энжела и Никки.

– Вы что-нибудь видите? – подойдя ко мне, спросила миссис Драйден.

– Нет, ничего, – ответил я.

– Боже мой! Боже мой! – запричитала она.

– Нельзя же оставлять его одного! – воскликнул Майк.

– В любом случае помочь ему мы не сможем, – сказал я. – Если Джерико не застрелили, мы только навредим ему.

Я и не знал, как нам поступить. Он был в лесу, не более чем в двухстах метрах от нас, и я с трудом удерживал себя, чтобы не броситься ему навстречу. Но я хорошо знал своего друга. Он наверняка составил свой план, которому и следовал. Там, у поваленных берез, он ясно дал нам понять, чтобы мы ему не мешали. И нам оставалось только послушаться.

В роще по-прежнему было тихо, а это могло означать, что стрелявшие пальнули по движущейся тени или что Джерико убит.

Постояв еще немного на террасе, мы нехотя вернулись в гостиную. Опустившись на тахту, я закрыл уставшие глаза. Кто-то как нельзя кстати протянул мне наполненный стакан. Глотнув бурбона, я сразу почувствовал себя лучше.

Затем миссис Драйден и Никки принесли из кухни кофе и бутерброды. Однако есть мне совсем не хотелось. Энжела села рядом со мной на тахту. Я как-то машинально стиснул ее холодную руку. Присутствие Энжелы меня успокаивало.

– Я такая трусиха, – сказала она. – Если за всем этим стоит дядя Чарльз, то…

– А кто же еще? – сказал я.

– Если это так, то мне ничего не грозит, – продолжила Энжела. – Как бы то ни было, он меня обожает, и все вокруг об этом знают. Не думаю, что кто-то из этих молодчиков отважится меня хоть пальцем тронуть. Ведь без его поддержки они сразу останутся не у дел. Так что в крайнем случае они могут меня немного попугать, как Никки… Поэтому, я думаю, мне стоит выйти на улицу и посмотреть, что там творится. Если вы не против, я попробую.

Ее изумительные бирюзовые глаза вопросительно посмотрели на меня. Мне показалось, что Энжела ждет от меня слова «нет».

Предложение выглядело очень заманчиво. Если бы она сумела выбраться в город и позвонить О'Брайену в Эймени, то полицейский мог бы приехать и снять осаду с дома миссис Драйден. Я силился представить себе, как отреагирует на его приезд Чарльз Хадсон, но так и не смог. Не смог, потому что не понимал, чего он добивается. Зачем старик и его подручные держат нас здесь? Все равно ведь рано или поздно мы отсюда выберемся, и тогда у него и его Армии будут большие неприятности. Ведь они открыли огонь по законопослушным гражданам, а теперь держат их фактически в заключении. Нарушение закона налицо. Неужели они не понимают, что мы, вырвавшись на свободу, заявим об их самоуправстве и привлечем их к суду? А если они собираются нас всех убить, то каким образом они рассчитывают оправдать свои действия? Их поведение не поддавалось никакому объяснению. Скрывая то, что произошло с Линдой и Джерико, они рисковали жизнью и своим будущим. Майк правильно заметил – это чересчур даже для отъявленных фанатиков. Если только Джерико сможет нам что-нибудь растолковать…

– Нет, я думаю, не стоит мешать Джонни, – ответил я Энжеле. – Давайте еще немного подождем. Если до утра Джерико не появится, тогда вместе решим, что делать.

Майк, вглядываясь в сумеречную рощу, застыл у окна.

Я взглянул на Энжелу. Лицо ее смягчилось. Она явно осталась довольной моим ответом. В эту минуту Энжела показалась мне необыкновенно красивой. В своем коротком платьице она выглядела беззащитной, словно ребенок.

– Никак не могу понять, зачем кому-то понадобилось накачивать меня наркотиком, – не вынимая своей руки из моей, проговорила девушка.

– Все очень просто, – объяснил я. – Дело в том, что к помощи ЛСД частенько прибегают, чтобы пробудить половое влечение. Видимо, кто-то рассчитывал распалить вас.

– А он что, и правда так действует? – удивленно спросила Энжела.

– В некоторых случаях. Но иногда, как, например, у вас, ЛСД вызывает жуткие галлюцинации.

Уголки губ миссис Драйден чуть дернулись, и я чувствовал, как дрожала ее рука, когда она попыталась ее высвободить.

– Да, но я никогда не страдала фригидностью, – произнесла Энжела, разглядывая вазу, стоявшую на столике перед тахтой. – Боже, зачем я вам все это говорю?

– Потому что вам надо выговориться, – ответил я.

– Гэлли, вся моя жизнь заключалась во Фрэнке Драйдене, моем муже, – дрожащим голосом сказала она. – Я полюбила его, когда мне было пятнадцать. Фрэнк был старше меня на два года. Такой красивый, спокойный, милый мальчик. Мы любили друг друга с такой нежностью, на какую способны только подростки. Мы не скрывали своих чувств. Все было так прекрасно. Мы знали: когда придет время, мы обязательно поженимся. Что мы спустя несколько лет и сделали. Нам было сказочно хорошо вместе. И так продолжалось вплоть до последнего дня. Об авиакатастрофе я услышала по радио, потом мне позвонили из компании, на самолете которой летел Фрэнк. С его гибелью жизнь для меня потеряла всякий смысл.

Энжела помолчала немного, потом продолжила:

– Раньше я смотрела на вдов и думала: «Боже, как же они живут? Ведь любовь – это то, без чего обойтись нельзя. Она необходима человеку как воздух». И вдруг я осталась одна. Мне казалось, этой утраты мне не пережить. Знаете, о чем я думала на похоронах Фрэнка? Я стояла в церкви рядом с дядей Чарльзом, смотрела на гроб мужа и все время задавала себе одни и те же вопросы: «Была ли я ему хорошей женой?», «Получал ли он от меня хоть половину того наслаждения, которое я каждый раз с ним испытывала?». Наверное, это было богохульство, Гэлли? Но я вообще не верю, что там что-то есть.

– Нет, это не богохульство, – сказал я. – Ваши чувства к мужу вполне естественны.

– Прошла неделя, месяц, затем год, а в жизни моей ничто не менялось. Я ложилась в постель, и меня трясло – так мне хотелось, чтобы рядом со мной был Фрэнк. Я постоянно говорила себе, что у меня обязательно кто-то появится. О, сколько для этого было возможностей! Молодая вдова – соблазнительная приманка для мужчин. Но мне нужно любить, а я все еще люблю Фрэнка и, наверное, никогда его не разлюблю. – Она печально покачала головой. – Чем я только ни пыталась занять себя: спортивными машинами, дальними поездками, чудачествами вроде этого хеппенинга… Однако, Гэлли, ничто не может заглушить мою боль. Я постоянно думаю о Фрэнке и хочу только его. Почему ЛСД вызвал у меня не эйфорию, а жуткие видения? Или ничто в мире не способно возместить мне мою потерю?

Длинный Солтер, держа в руке стакан, согнулся почти пополам и включил настольную лампу.

– Погаси свет! – бросил ему стоявший у окна Майк. – Иначе мы в этой комнате будем, как рыбы в аквариуме с подсветкой. Да и Джерико легче будет пробраться в дом.

– Простите мне мою сумбурную болтовню, – проговорила Энжела. – Мне нужно было излить кому-то душу. Да не волнуйтесь так, Гэлли. Я не собираюсь приглашать вас в свою комнату. Момент для этого уже прошел.

Она поднялась с тахты, направилась к буфетной стойке и налила себе стакан бурбона. На таком расстоянии она казалась просто тенью. Я встал и подошел к Майку. Теперь на улице было совсем темно.

– Я рассчитывал увидеть хотя бы свет фонарика, – сказал Майк: – Но пока ничего – сплошная темнота.

К нам присоединилась Никки, и я спросил ее про остальные двери – парадный вход, кухонная дверь. Мне надо было убедиться, что все они открыты: ведь Джерико мог подойти к дому с любой стороны.

Никки ушла проверять двери, а через несколько секунд из глубины дома до нас донесся ее жуткий крик.

Мы с Майком тут же кинулись в холл. Зацепившись ногой за лежавший на коврике темный предмет, видом своим напоминавший большой мешок, я чуть было не упал.

– Осторожнее, Гэлли, – услышал я голос Джерико.

Наш друг стоял в паре футов от меня и обнимал одной рукой перепуганную насмерть Никки.

Теперь я понял, что в дом он проник не один, а в компании с тем, о чье тело я только что споткнулся.

Человеком, лежавшим на коврике в холле, был Оррин Тейер. Как мы и предполагали, Джерико прятался от своих преследователей на дереве. Искавший его Тейер, бродя по лесу с винтовкой наготове, подошел к березе, на которой тот сидел. Через мгновение масса весом в сто тридцать килограммов обрушилась ему на голову. Джерико взвалил потерявшего сознание Тейера на плечи и, словно мешок с мясом, потащил к дому.

Мы прошли в библиотеку, находившуюся напротив гостиной. Только удостоверившись, что тяжелые шторы на ее окнах плотно задернуты, мы решились включить свет.

Теперь я смог разглядеть Джерико. Один глаз его затек, а на рыжей голове запеклась кровь. Вся одежда на нем была изодрана, словно его тащили через колючий кустарник.

Он вкратце поведал нам, что с ним произошло.

– Меня оглушили, – начал он свой рассказ, – а когда я пришел в себя, то понял, что нахожусь в каком-то темном и душном помещении. Я решил, что меня притащили в конюшню Тейера. Все тело мое болело. На то, чтобы освободиться от веревок, у меня ушел почти час. Никакие звуки извне до меня не долетали. Это было что-то вроде пустой кладовки без окон. Отыскав дверь, я подергал ее и убедился, что она снаружи заперта на висячий замок. Я стал прислушиваться. Если бы кто-то караулил меня, то я наверняка уловил бы его присутствие: покашливание, чирканье спички или скрип стула, на котором сидел мой охранник. Однако все было тихо. Тогда я вышиб дверь и, выскочив наружу, огляделся. Вокруг меня стояли березы. Тут я сразу понял, что нахожусь на территории вашей, Энжела, усадьбы. Не может же быть двух совершенно одинаковых рощ в одном месте. Правда же? Я стал пробираться через рощу в направлении вашего дома, и тут в меня кто-то выстрелил.

Джерико слегка приподнял свою левую руку.

– Попали вот сюда, – показал он. – Я припал к земле, и тут со всех сторон раздались крики. Как оказалось, охотников в лесу было много. Они и сейчас там. В конце концов мне удалось забраться на березу и спрятаться в ее густой кроне. Тогда они начали прочесывать лес. Эти молодчики вооружены и настроены весьма решительно.

– Что все это значит, мистер Джерико? – спросила Энжела.

– Понятия не имею. Вот если удастся привести этого типа в чувство, тогда, возможно, мы что-нибудь узнаем, – ответил Джерико и посмотрел на Тейера, лежавшего на кожаном диване. – Нашатырный спирт у вас найдется? А что касается меня, я бы предпочел бурбон.

Никки отправилась за аптечкой, а долговязый Солтер – за бурбоном. В ожидании того и другого я рассказал Джерико о нашей попытке связаться с полковником Ветингтоном, о разговоре с Дейвом Паскалем и полицейским-ирландцем и об обещанной нам помощи.

– Они не успеют. Парни Хадсона очень скоро ворвутся в дом, – нахмурясь, сказал Джерико, похлопал рукой по винтовке, которую держал под мышкой, и повернулся к Майку: – Майк, ты что-то говорил нам о запертом сарае, в который тебя не пустили. Не знаю почему, но мне хочется туда попасть. Так что это за сарай, Энжела?

Похоже, вопрос Джерико поставил миссис Драйден в тупик.

– Там хранится мебель, – удивленно глядя на Джерико, проговорила она. – Мать Фрэнка умерла за год до его гибели. Дом свекрови продали, а мебель осталась. Вот мы ее туда и свезли. Помимо мебели там хранятся еще кое-какие ее вещи. Этот сарай уже три года закрыт.

Никки вернулась с металлической коробкой и достала из нее пузырек с нюхательной солью.

– Гэлли, ты не забыл, как ею пользоваться? – протягивая мне винтовку, спросил Джерико.

Он взял у Никки нюхательную соль, присел возле дивана и поднес пузырек к носу Тейера. Через пару секунд тот открыл глаза и слабо махнул рукой. Затем его взор остановился на склонившемся над ним Джерико, и на лице его отразился ужас.

Взяв Тейера за плечи, Джерико усадил его и развернул лицом к нам.

– Энжела! – увидев миссис Драйден, изумленно воскликнул Тейер.

Энжела промолчала.

– А сейчас, приятель, самое время продолжить разговор, который мы начали у тебя в гостиной, – угрожающе произнес Джерико. – Так где Линда?

Тейер увидел приближающегося к нему Майка, и губы его затряслись.

– Клянусь, не знаю, – пролепетал он.

– А как зовут твоих друзей, которые меня били, тоже не знаешь?

– Вы же сами видели, они были в масках. Я не знаю, кто…

– Приятель, не злоупотребляй моим терпением. Оно уже на исходе, – прервал его Джерико и взял протянутый ему Солтером стакан с бурбоном. Сделав большой глоток, он вернул стакан Солтеру. – Вы меня сначала избили, потом связали и заперли, а потом устроили на меня охоту как на дикого зверя, – продолжал он. – Этого вполне достаточно, чтобы всех вас отдать под суд.

– Клянусь, я хотел вам помочь. Правда, – дрожащим голосом произнес Тейер.

Он скривил губы и вдруг заплакал, словно ребенок. Затем, умоляющее глядя на миссис Драйден, Тейер пробормотал:

– Энжела, я знаю вас с малых лет. Разве я хоть раз дал вам повод подумать обо мне плохо?

– Чтобы она о тебе ни думала, но факты говорят сами за себя, – заметил Джерико. – Ты застрелил лейтенанта Краули, прекрасно зная, что это был он. Ты замешан в исчезновении Линды Вильямс. Ты со своими дружками избил меня до полусмерти, а потом, связав по рукам и ногам, запер в сарае. Более того, когда я вырвался на свободу, ты с ними устроил на меня настоящую охоту. Этого более чем достаточно, чтобы миссис Драйден изменила о тебе мнение.

– Оррин, этому же должно быть хоть какое-то объяснение, – сурово сказала Энжела.

– Учти, Тейер, добровольное признание может смягчить твою вину, – сказал Джерико. – Только пойми меня правильно – выколачивать его из тебя мне совсем не хочется. Но независимо от того, какое обвинение предъявят твоим сподвижникам из АИА, тебя точно будут судить за убийство. А может быть, и за два. И жену твою тоже. За соучастие в преступлении. Это же она привела с собой парней в масках, которые избили меня. Так что тебе можно приписать еще и покушение на убийство.

– Но вас же не собирались убивать! – едва сдерживая слезы, воскликнул Тейер. – Мы хотели вас только попугать. И всех остальных тоже.

Джерико осторожно коснулся раненой руки.

– Всего каких-то десять сантиметров левее, и пуля попала бы мне прямо в сердце, – сказал он.

– Да, но она же не попала, – возразил Тейер.

– Чем вы занимались в лесу, когда стреляли по мне и Никки?

– Это были учения, – выпалил Тейер. – Мы проводим регулярные занятия по ведению антипартизанской войны.

– Ради бога, мистер Джерико! Вы что, собираетесь поверить этому бреду? – воскликнул Майк и угрожающе двинулся на Тейера. – Тейер, я хочу знать, что случилось с Линдой Вильямс. Ну-ка, отвечай!

– Пожалуйста, Оррин, – сказала Энжела. – Линда – подруга Майка Райана. Можешь себе представить его состояние. Он уже сутки о ней ничего не знает. Что бы ты чувствовал, если бы Делла или одна из твоих сестер вдруг исчезла, а рядом с тобой оказался человек, который может знать, где она находится?

Тейер вынул из кармана брюк носовой платок и вытер с лица пот и слезы.

– О Боже! – дрогнувшим голосом произнес он. – Если б можно было вернуться на сутки назад! Если б это было возможно!

На войне в Корее я научился во время допроса определять момент, когда пленный уже готов расколоться. Тогда давить на него уже не надо, а нужно только ждать, когда он заговорит сам. Сейчас наступил именно такой момент. Джерико тоже его отследил и схватил Майка за запястье, чтобы тот не набросился с кулаками на Тейера. Оррин же, ища защиты, переводил взгляд с одного из нас на другого.

Наконец его взгляд остановился на Энжеле, единственном человеке, на чье снисхождение он мог бы рассчитывать. Мы для него были чужими и поэтому врагами.

– Энжела, вчера во второй половине дня мы устроили совещание, – начал рассказывать Тейер. – На нем обсуждалось организованное вами представление. Каким оно будет, нам рассказал Джо Блисс. Вы же, Энжела, от него ничего не скрывали, и он подробно нам его описал. Джо знал, что будет громко играть музыка, что будет разноцветная подсветка, что зрители придут в экстаз, начнут кататься по полу и что все это, скорее всего, закончится всеобщей оргией. Он сообщил, что для постановки этого зрелища вы пригласили пятнадцать или двадцать нью-йоркских хиппи. Извините, Энжела, но мы такого безобразия в нашем Гленвью допустить, естественно, не могли. Мы переговорили с мистером Хадсоном, и он разрешил нам вторгнуться на территорию вашей усадьбы, прервать представление и отправить распущенных юнцов обратно в Нью-Йорк.

За время многочисленных допросов захваченных в плен корейцев у меня, служившего в разведотделе американской армии, выработалось особое чутье – я мог безошибочно определить, говорит ли допрашиваемый правду или лжет. Слушая Тейера, я чувствовал, что его признания не вполне искренни.

– А как мистер Хадсон мог разрешить вам вторгнуться в усадьбу миссис Драйден? – спросил Джерико. – Это же владения Энжелы, ее частная собственность.

– Но он в некотором роде ее попечитель, так сказать, доверенное лицо миссис Драйден. Правда же, Энжела? Как вам известно, он был с нами. А приехал он для того, чтобы уговорить свою племянницу не противиться нашим действиям. Но вы, Энжела, и не возражали. Так ведь?

– Она не возражала, потому что не могла, – ответил Джерико. – И не важно почему.

– А теперь о Линде, – приказал Тейеру Майк.

Тот облизнул губы.

– Я… я был одним из первых, кто ворвался в зал. Клянусь, ничего подобного я не видел никогда. Жара была, как в сауне. Мало того, что снаружи тепло, так у них еще горел огромный камин. Потные зрители сидели на полу, тесно прижавшись друг к другу. Ну прямо как сардины в банке. Они гладили и тискали друг друга. Гремела музыка, от мелькания света просто голова шла кругом. На подиуме я увидел голую девицу, которую длинноволосые хиппи размалевывали краской. Я смотрел на все это и не верил своим глазам. Фред Кассельз, вы его знаете, Энжела, тот самый, у которого бензоколонка и гараж, сказал мне: «Надо бы ее отсюда убрать». Мы схватили девушку, вывели на улицу и потащили в лес, чтобы никто не видел ее наготу.

– Да, кроме тебя и Фреда, – огрызнулся Майк.

Тейер прикрыл глаза и стал раскачиваться взад-вперед.

– На мне… на мне был синий пиджак, – продолжил он. – Я снял его и набросил на девушку. Она рассмеялась и сказала: «Неужели ты никогда не видел голой женщины?»

– Врешь! – выдохнул Майк.

– О Боже, не знаю, как вам рассказать про остальное. Даже… даже вымазанная разноцветной краской она была очень красивой. Она предложила нам бросить этот бедлам и куда-нибудь поехать. Втроем.

– Ложь! – снова крикнул Майк.

– Видит бог, в такой ситуации я оказался впервые, – не обращая внимания на Майка, продолжил Тейер. – Фред Кассельз затрясся, как в лихорадке. Она насмешливо на нас посмотрела и спросила: «В чем дело? Вам что, не нравится мое предложение?» Понимаете, мне уже сорок, но я… я никогда не изменял Делле и даже об этом не помышлял. Но тут…

– Ты все врешь, подонок! – прошипел Майк и кинулся на Тейера, но Джерико, схватив парня обеими руками, удержал его.

– Я забыл, зачем мы здесь, – сказал Тейер. – Забыл все на свете и только смотрел на манящую в свои объятия девушку. И вот мы пошли туда, где стояла машина Фреда. На ней мы поехали ко мне. Девушка сидела на переднем сиденье, между мной и Фредом, и, пока мы ехали, я чуть было с ума не сошел. Делла в тот день пошла в гости к своим родителям, так что нам никто не мешал. Все же в дом я идти не решился, поэтому мы втроем отправились в конюшню. Там, в стойле, где лежала свежая солома, она нам отдалась.

Майк взвился штопором, пытаясь вырваться из медвежьих объятий Джерико, но тот не выпускал его.

– Предлагаю больше не продолжать, – заключил я. – Все сказанное чистейшей воды выдумка.

– Нет, Тейер, ты все-таки закончи, – сурово произнес Джерико.

– После случившегося я испытал жуткий стыд и чувство вины перед Деллой, – продолжил свой рассказ Тейер. – Фреду тоже стало не по себе. Мы оба смотрели на лежавшую на соломе улыбающуюся девушку и ненавидели и себя, и ее. Теперь мы хотели только одного: поскорее от нее избавиться. Фред недолго думая ушел, оставив нас в конюшне. Я попросил ее подождать там, а сам отправился в дом, чтобы принести ей что-нибудь из одежды Деллы. Каково же было мое удивление, когда, выйдя на улицу, я увидел, что уже светает.

– Выходит, ты и Кассельз провели с девушкой в конюшне целую ночь? – спросил Джерико.

– Да, так оно и было.

– Продолжай.

– Я решил взять что-нибудь из зимних вещей Деллы, пропажу которых она бы не скоро заметила, и полез на чердак. Случайно глянув в окно, я увидел возле конюшни силуэт мужчины. Поначалу я решил, что это вернулся Фред, но потом понял, что ошибся – мужчина был намного выше ростом. Я быстро спустился вниз и бросился в кабинет, где у меня хранится оружие. Взяв винтовку, я подбежал к окну и, желая припугнуть незнакомца, выстрелил. Когда я нажимал на спусковой крючок, он, должно быть, двинулся. Я ахнул, увидев, что он упал, и кинулся к нему. Только тогда я понял, что это лейтенант Краули. Он был мертв. Пуля попала ему в голову чуть повыше правого уха. Меня охватила паника. Я побежал в конюшню, чтобы спросить у девушки, видел ли ее лейтенант, однако никого там не застал. Девушка исчезла, оставив на соломе пятна краски. Я не знаю, куда и когда она ушла. Скорее всего, она сбежала, пока я рылся в вещах Деллы. А может быть, когда я разглядывал Краули. Вот и все. Клянусь. Я не знаю, куда ушла девушка, и где она сейчас, тоже не знаю. – Тейер закрыл лицо руками. – Боже, что же я наделал! – воскликнул он. – Как я после этого смогу смотреть Делле в глаза? Да я и на себя в зеркало взглянуть не решусь! Какой стыд! Какой позор!

– Бедняга Тейер, – произнес Джерико. – Мы же с тобой прекрасно знаем, что в твоей истории нет ни слова правды. Но все-таки ты молодец – хоть выдумку о фиолетовых стульях опроверг.

Тейер открыл лицо и посмотрел на Джерико.

– Я не хотел, чтобы о моем позоре узнала Делла, – сказал он.

– Какой ты жалостливый, – иронично произнес Джерико, продолжая удерживать Майка. – Можно начать копаться в твоей истории, но боюсь, ты придумаешь еще что-то новенькое. Итак, пятна фиолетовой краски на соломе оставила Линда. А ржавчина от ведра – это теперь уже кровь?

– Я… я не знаю, – запинаясь, ответил Тейер.

– Тогда перейдем к тому, что произошло со мной, – предложил Джерико. – Я пришел к тебе в дом, когда вы все думали, что я в Нью-Йорке. Увидев меня, ты перепугался, потому что знал, что я могу стереть тебя в порошок одной левой. Твоя любимая женушка, которая ничего не знала об истории с Линдой Вильямс, но подозревала, что я пришел, чтобы установить твою виновность в умышленном убийстве Краули, побежала за подмогой. Как же, в уютном и тихом городке Гленвью появился бандит-громила из Нью-Йорка и угрожает ее Оррину! Ну конечно же мужу нужна срочная помощь. К кому на ее месте обратился бы любой человек, если он не живет в Гленвью? Конечно же в полицию. Однако Делла в полицию не побежала, а подняла по тревоге членов АИА, вашего местного ку-клукс-клана. Едва они появились, ты, Тейер, сразу же осмелел. Ты пообещал проучить меня, но не в доме, поскольку боялся, что после моего избиения у Деллы прибавится домашней работы, а на улице. Когда я попытался сопротивляться, меня ударили по голове дубинкой, так что я потерял сознание. После этого вы вытащили меня из дома, привезли в усадьбу миссис Драйден и спрятали в заброшенном сарае. И какой я должен извлечь из этого урок, Тейер? Почему меня связали и посадили под замок? Почему, сбежав от вас, я стал для вас живой мишенью? Почему за мной гонялись ваши вооруженные винтовками люди? Вы знали, что, оказавшись на свободе, я выдвину против вас обвинения. И вправду, почему бы мне было не исчезнуть, как Линде Вильямс? Зачем вы перегородили выезд из усадьбы миссис Драйден? С какой стати вы держали Энжелу и ее гостей в осаде? Может, ты нам ответишь, Тейер, пока мы не сдали тебя в руки порядочных полицейских?

– Я же сказал, у нас проходили учения, – ответил Тейер. – Мы никого не убили, хотя и стреляли по движущимся объектам. Так сказать, имитировали ситуацию, максимально приближенную к боевой. А дорогу перегородили для того, чтобы никто из проезжающих по ней не попал под наш огонь.

– А Энжела разрешила вам спилить ее деревья?

– У нас было разрешение от мистера Хадсона, – ответил Тейер.

– От твоих ответов меня уже тошнит, – сказал Джерико. – Лучше вернемся ко мне. Получается, что вы взяли меня в плен, потому что в ситуации, максимально приближенной к боевой, посчитали меня противником?

– Да, верно, – оживился Тейер.

– А вы не подумали, что вас могут обвинить в краже людей?

Тейер захлопал ресницами.

– Но мы не рассчитывали, что вы предъявите нам обвинение, – ответил он. – Более того, у меня самого к вам имеются претензии. Вы ворвались ко мне в дом, угрожали расправой. Так что мы квиты. Я думал, что…

– Вы собирались держать меня в качестве заложника на случай, если мистер Гэллам вернется ипривезет с собой помощь, – прервал его Джерико и глубоко вздохнул. – Разве не удивительно, что после разгона хеппенинга, исчезновения Линды Вильямс и убийства лейтенанта Краули вы устраиваете военные учения?

– Дисциплина есть дисциплина. Проведение этих учений планировалось заранее. И не было причин отменять их.

Джерико отпустил Майка и снова повернулся к Тейеру.

– Когда буду говорить с твоим дружком, Джеффом Смитом, я ему скажу, что ты славный парень, Тейер, – заверил он. – Я смогу ему подтвердить, что ты честно исполнял его приказ: пичкал нас всякими небылицами, а в том, что мы не поверили ни единому твоему слову, вина не твоя. Вот так-то, приятель.

Майк решительно шагнул вперед и, прежде чем Тейер успел опомниться, двинул ему в челюсть. Тот распластался на диване, захрипел, словно бык перед забоем, и из уголка его рта побежала тонкая струйка крови.

– Все, Майк, достаточно, – сказал Джерико. – Я понимаю, ты готов разорвать его на куски, но учти, мистер Тейер мне еще понадобится. Целым.

– Отдайте мне его, – попросил Майк. – Я приставлю к его затылку винтовку, проведу через весь городок и сдам в полицию. А если кто-то попытается мне помешать, я прострелю ему башку.

– Вот этого делать как раз не надо, – покачав головой, заметил Джерико. – Этим ты окажешь его дружкам большую услугу. Пусть сами дружки пока думают, как заткнуть ему рот, пока он нам все не выложил. Не упрощай им задачу и не давай шанса обвинить тебя.

Я просто подпрыгнул от неожиданности, когда в библиотеке раздался телефонный звонок. Все разом замолкли. По знаку Джерико Энжела сняла трубку.

– Да? – произнесла она и, посмотрев на меня, протянула трубку мне.

Приложив ее к уху, я сказал:

– Гэллам слушает.

– Алло, это О'Брайен. Похоже, у вас заработал телефон. Я решил перед тем, как к вам ехать, сначала позвонить. Как у вас дела?

– Джерико появился, но мы здесь в осаде, – ответил я. – В лесу вокруг дома засели снайперы. По словам одного из бойцов «Армии Истинных Американцев», они на территории усадьбы миссис Драйден проводят боевые учения. Они спилили пару берез и завалили дорогу. Так что мы никуда отсюда выбраться не можем. Мы попытались пойти в город пешком, но по нам открыли стрельбу.

– Оставайтесь на месте и ничего не предпринимайте. Я скоро к вам приеду, – сказал полицейский. – А пока попросите миссис Драйден позвонить в полицейский участок и пожаловаться сержанту Зорну на творимое на ее земле беззаконие.

– Мы бы сделали это и раньше, но телефон в доме только что заработал.

– Я знаю. Сам пытался до вас дозвониться, но ничего не получалось, – сказал О'Брайен. – Хорошо, увидимся через десять минут. Я уже на границе штата.

Повесив трубку, я сообщил остальным, что мне сказали.

– Думаю, вам следует сделать то, что посоветовал О'Брайен, – обратился к Энжеле Джерико. – Сообщите Зорну, что бойцы АИА превратили вашу усадьбу в полигон для своих военных учений. Что они спилили деревья и стреляют по вашим гостям.

Отыскав в телефонной книге номер полицейского участка, Энжела позвонила и попросила к телефону сержанта Зорна. Однако его, если верить дежурному, на месте не оказалось. Тогда она изложила свои жалобы ответившему ей полицейскому, и тот, как обычно в подобных случаях, пообещал принять меры.

– А кто сообщил телефонной компании, что ваш телефон не работает? – спросил ее Джерико.

– Вероятно, Никки, – ответила Энжела.

– Нет, не я, – возразила девушка. – Я только собиралась ехать в город. Помните, здесь были Джо Блисс и дядя Чарльз. Так вот Джо тогда сказал, что уже позвонил на станцию…

– И что поврежден кабель?

– Да, – кивнув, ответила Никки. – А позже сообщил, что ремонтники ищут место повреждения.

Джерико снял с аппарата трубку, набрал номер местной службы ремонта телефонов и, дождавшись ответа, спросил, когда поступила жалоба на то, что телефон в доме миссис Драйден не работает. Оказалось, что к ним никаких жалоб не поступало, а телефон, как предположила телефонистка, не работал, скорее всего, потому, что неправильно лежала трубка. Никакой бригады ремонтников телефонная компания не посылала. И они очень рады узнать, что телефон миссис Драйден вновь заработал.

– Мы сами сняли трубку. Но это было раньше, – объяснила Никки Джерико. – Помните, я говорила вам, что нас замучили звонки с угрозами? К тому же и Энжела была не в себе.

– Похоже, что в АИА есть свой телефонный мастер, – заметил Джерико и посмотрел на лежавшего с окровавленным ртом Тейера. – У тебя есть еще время рассказать правду о Линде Вильямс, пока мы не сдали тебя в полицию. Учти, дружок, мы с Майком знали девушку и можем выступить как свидетели. И не только мы. Не могла она пойти с вами добровольно, а тем более соблазнять вас. Так что ты скоро предстанешь перед судом за ее похищение, изнасилование и убийство. Минут через пять сюда прибудут полицейские.

– Здешний прокурор, человек по фамилии Дэбни, – член АИА, – сказала Энжела.

– В таком случае его отстранят от ведения этого дела, – ответил Джерико. – Ну что, Тейер, будем рассказывать?

– Я вам все уже рассказал, – отчаянно мотая головой, пробормотал Тейер.

Издалека с улицы донесся рев полицейской сирены.

– Думаю, теперь можно включить свет, – сказал Джерико.

Не успел О'Брайен нажать кнопку звонка, как мы с Джерико распахнули перед ним дверь. Ирландец приехал не один – его сопровождала патрульная машина полиции штата Коннектикут, за рулем которой сидел наш знакомый Брэдшо.

– На дороге никакого завала, – удивленно глядя на меня, произнес он с порога. – Никаких спиленных берез мы не увидели, а в лесу – никаких признаков жизни. А рану на голове, мистер Джерико, необходимо обработать. А то вдруг попадет инфекция.

– Да, и эту тоже, – ответил Джерико и высоко закатал рукав своей рубашки, обнажив простреленную руку.

О'Брайен сочувственно покачал головой.

– К сожалению, здесь распоряжаюсь не я, а полицейский Брэдшо, – сказал он и лукаво прищурил глаз. – Я же приехал, чтобы доставить вас, мистер Джерико, а также мистера Гэллама и мистера Райана в Эймени. Вы подозреваетесь в наезде на пешехода.

– Надеюсь, с этим можно немного подождать? – спросил его Джерико. – Я бы хотел показать вам то место, где были спилены березы, и сарай, в котором меня держали под замком.

Брэдшо вышел из-за спины О'Брайена и, пройдя мимо нас с Джерико, направился к Тейеру.

– Что с вами, мистер Тейер? – спросил он, заметив, что тот прижимает к губам окровавленный платок.

– Я… я участвовал в учениях АИА, а Джерико спрыгнул на меня с дерева и оглушил. Он притащил меня в дом и теперь бог знает в чем обвиняет.

– У него в руках была винтовка, – сказал Джерико, – а поскольку в меня уже стреляли, дальше испытывать судьбу я не стал.

– Закон не запрещает иметь оружие, – сурово сказал Брэдшо.

– Знаю. Любой маньяк в этой стране может ходить с винтовкой. Это его конституционное право, – с усмешкой произнес Джерико. – Если Тейер предъявляет мне обвинение, то мне есть чем ответить. Он со своими приятелями избил меня, связал, затащил в сарай, принадлежащий миссис Драйден, и там запер. Брэдшо, я хотел бы осмотреть место моего незаконного заключения.

– Я здесь по жалобе, поступившей от миссис Драйден, – пожав плечами, сказал Брэдшо.

– Да-да, у меня есть жалобы, – подтвердила подошедшая к нам Энжела. – Те, кто заперли мистера Джерико в моем сарае, вторглись в мои владения. Вокруг моего дома бродят несколько десятков людей и стреляют. Они стреляли в Никки и чуть ее не убили. Кроме того, они спилили две мои березы и перегородили ими дорогу. Когда же мы попытались обойти завал, по нам отрыли огонь.

– Вы видели кого-нибудь из стрелявших? – спросил ее Брэдшо. – Ну, так, чтобы могли их опознать?

– Только мистера Тейера, – ответила Энжела. – Но там были и другие.

– Что вы на это скажете, Оррин? – назвав Тейера по имени, спросил полицейский.

– Это были регулярные учения, – ответил тот. – А на их проведение во владениях миссис Драйден мы получили разрешение у мистера Хадсона.

– Он не имел никакого права давать подобное разрешение, – возразила Энжела.

– Этого мы знать не могли, – бросил заметно осмелевший Тейер.

В его манере говорить появилось привычное высокомерие.

– Вы пилили деревья?

– Да, конечно, – ответил Тейер. – Так было предусмотрено планом проведения занятий. Контроль того, насколько быстро мы можем блокировать подъездные пути вероятного противника.

– Но миссис Драйден может заявить, что вы нанесли ее имуществу ущерб, и подать на вас иск.

– Ну, если она это сделает… – пожав плечами, ответил Тейер.

– А теперь пойдемте поглядим на сарай, в котором меня держали, – предложил Джерико. – Очень мне хочется, Энжела, повнимательнее осмотреть его.

– Хорошо, только возьму ключи, – сказала девушка.

Мы вышли из дома и расселись по машинам. Джерико поехал с О'Брайеном, а Никки взяла в свой седан Энжелу, Майка, Солтера и меня. Возле того места, где был завал, обе машины остановились и, включив фары, осветили примыкавший к дороге участок леса. В двадцати метрах от дороги между белых стволов мы увидели две поваленные березы. О'Брайен, направляясь к дому миссис Драйден, их не заметил.

Мы вылезли и, ведомые Джерико, углубились в рощу. Путь нам своим фонариком освещал О'Брайен. Наконец мы оказались у сарая, в котором несколько часов назад лежал связанный Джерико. Постройка своим видом напоминала склад для хранения инструмента и разного рода инвентаря. Выломанная дверь и болтавшийся в петлях амбарный замок подтверждали рассказ Джерико. Опередив нас на несколько метров, О'Брайен, а следом за ним и Джерико вошли внутрь. Через пару секунд Джерико появился снова. Пошатываясь, он спустился по ступенькам.

– Всем стоять! – велел он и положил мне руку на плечо.

Я почувствовал, что она дрожит. Никогда еще не видел его в таком состоянии.

– Приготовься к самому страшному и войди, – прошептал он мне.

Обойдя Джерико, я поднялся по ступенькам и, ступив на порог, заглянул в сарай.

От того, что я там увидел, внутри у меня все перевернулось: в полуметре от пола болталась пара босых ног. Я перевел взгляд на начищенные ботинки О'Брайена.

Входить в сарай мне не понадобилось: я и так знал, что это была Линда Вильямс.

Часть третья

Глава 1

Все, что происходило в течение нескольких последующих минут, казалось мне сном. Я слышал раздраженный голос Джерико, уговаривавшего Энжелу, Никки и Солтера вернуться к машинам, смутно видел, как, поспешно обойдя меня, в сарай протиснулся Брэдшо.

– Там Линда, – взяв Майка за руку, сказал Джерико.

Парень попытался высвободиться, но Джерико удержал его:

– Майк, она мертва.

– Боже!

– Ее повесили. Теперь ей уже ничем не помочь. Пусть полиция…

– Ублюдки! – закричал Майк, вырвался из рук Джерико и кинулся в сарай.

Увидев болтавшуюся в петле Линду, Майк закричал. Голова девушки свесилась набок, лицо ее было почти черного цвета, глаза – навыкате. Не дай бог увидеть нечто подобное снова! На Линде был синий пиджак, о котором говорил Тейер.

Я совсем забыл об Оррине Тейере. А он стоял в дверном проеме и повторял: «О нет! Это не я!»

Майк прислонился к стене сарая, закрыл лицо руками и зарыдал.

– В кармане пиджака записка, – услышал я голос О'Брайена.

Полицейский подошел к висевшей в петле девушке и достал из нагрудного кармашка пиджака клочок желтой бумаги.

– «Дорогой Майк, – начал он читать монотонным голосом, – мы с тобой уже не увидимся. Не могу объяснить, почему я превратилась в животное. После этого я не хочу жить. Прости меня. Линда».

– Она не могла этого написать! Не могла! – закричал Майк.

– Взгляни, – сказал ему О'Брайен и протянул желтый клочок бумаги Майку. – Это ее почерк?

Майк, широко раскрыв глаза, уставился на записку.

– Возможно, – сказал он. – Точно не знаю. Здесь же сплошные каракули.

– Как она это сделала – понятно, – произнес Брэдшо. – Встала на ящик, а затем выбила его из-под ног. Джерико, этой веревкой вас связывали?

– Да, – подтвердил Джерико. – Взгляните на балку. Видите, там затянут узел? Им были связаны мои руки. Она не потрудилась его развязать.

– Черт возьми, Джерико! – воскликнул Майк. – Это сделали они! Линда не оставляла записки. Не могла она ее написать! Не могла!

– Этим заниматься тебе, – повернувшись к Брэдшо, сухо произнес О'Брайен.

– Вы что, собираетесь оставить ее в петле? – возмущенно спросил Майк.

– Нет, мы ее снимем, – ответил Брэдшо.

Джерико обхватил Линду за бедра и приподнял, а взобравшийся на ящик Брэдшо перерезал веревку над головой мертвой девушки. Медленно опустив тело Линды, Джерико осторожно положил его на пол. Затем он снял с нее синий пиджак и прикрыл им ее почерневшее лицо.

Майк издал душераздирающий вопль и кинулся ко мне. Прежде чем я успел сообразить, что он задумал, парень оттолкнул меня к стене, выхватил у меня винтовку Тейера и выбежал из сарая.

Джерико криками пытался его остановить, но безрезультатно – Майк продолжал бежать. Мы слышали, как он ломится через лес.

Тейер, которого, судя по всему, уже не держали ноги, опустился на верхнюю ступеньку сарая.

– Хотя бы теперь ты скажешь нам правду? – спросил его Джерико.

– Я все вам уже рассказал, и добавить мне нечего, – ответил Тейер.

К моему удивлению, Джерико задумчиво кивнул.

– Да, наверное, так оно и было, – согласился он.

– Джонни, что ты говоришь?! – изумился я, не веря своим ушам.

– Мы видели, как ЛСД подействовал на Энжелу, – сказал Джерико. – А у Линды он мог вызвать другую реакцию. Девушка написала в записке, что она превратилась в животное. Возможно, она имела в виду то, о чем рассказал нам Тейер. Когда действие наркотика прошло, она поняла…

– Джонни! – воскликнул я.

– Гэлли, ты у нас специалист по наркотическим средствам, – сказал Джерико. – Скажи, при вскрытии можно установить, принимал умерший ЛСД или нет?

Я напряг память.

– Через пару часов в крови обнаруживаются его следы, – сказал я. – Но если она приняла ЛСД прошлой ночью, то есть сутки назад, то определить присутствие наркотика уже не удастся. Как ты думаешь, сколько времени прошло с момента ее смерти?

– Из сарая я выбрался примерно три часа назад, – ответил Джерико. – При мне ее здесь не было.

– Тогда никакого наркотика в ее крови не обнаружат. Ну, только если она перед смертью не приняла вторую дозу.

– Как бы то ни было, точно мы все равно ничего не выясним, – сказал Джерико.

К нам с открытым блокнотом в руке подошел Брэдшо.

– Имя и адрес девушки мы узнали от вас вчера, – обратившись к Джерико, сказал он. – А что еще вы можете о ней сообщить?

– Лучше расспросите Тейера, – посоветовал Джерико. – Он вам расскажет очень интересную историю.

– Я… не обязан… ни в чем… признаваться, – заикаясь, пролепетал Тейер.

– Тогда расскажи, какой ты порядочный человек, – усмехнулся Джерико.

Он круто развернулся и шагнул в темноту леса. Я последовал за ним.

– Надо найти Майка, – сказал мне Джерико. – Он в таком состоянии, что готов перестрелять всех жителей Гленвью. Бедняга.

– Ты правда думаешь, что Линда могла соблазнить Тейера и его приятеля и отдаться им добровольно?

– Кто из нас специалист по наркотикам? Вот ты и скажи.

– Могла, – глубоко вздохнув, ответил я. – Представляю, что с ней было, когда она пришла в себя и поняла, что натворила!

Джерико посмотрел в сторону дома Энжелы:

– Если мы не ошибаемся, обе девушки жили в одном доме, обе пришли на хеппенинг под кайфом. Насколько я знаю Линду, принять наркотик просто для того, чтобы испытать на себе его действие, она не могла. Кто-то пытался исковеркать две жизни – так, потехи ради.

Войдя в дом, мы застали Энжелу, Никки и Солтера, который к этому времени уже успел изрядно набраться, в гостиной.

Джерико изложил им факты. Они слушали в полном оцепенении.

– Так это было самоубийство, – в ужасе прошептала Никки.

– Нет, убийство, – возразил Джерико. – Тот, кто подсунул Линде ЛСД, мог бы с тем же успехом накинуть ей на шею петлю. Не окажись мы вовремя рядом с Энжелой, на его совести было бы две смерти. Если мы не найдем Майка, новых бедствий нам не миновать. Энжела, мы можем воспользоваться вашей машиной?

– Да, конечно, – ответила миссис Драйден. – Там, в гараже, стоит мой пикап.

– Где живет ваш дядя?

– Вы думаете, что…

– Да, – прервал ее Джерико. – Будь я на месте Майка, то первым делом расправился бы с главным человеком в городе.

Мы сели в пикап миссис Драйден и, проехав всего пару миль, оказались возле усадьбы Чарльза Хадсона, граничащей с владениями его племянницы. Если я считал дом миссис Драйден великолепным, то, увидев дом ее дяди, от изумления открыл рот: перед нами, высвеченный в темноте дальним светом фар нашей машины, стоял настоящий средневековый замок с башнями и бойницами. Было около десяти часов вечера, но только в двух окнах его горел тусклый свет. Когда мы нажали на кнопку звонка, из глубины здания до нас донесся мелодичный звон колокольчика.

Мы долго ждали. Потом Джерико снова нажал на кнопку и не отпускал ее до тех пор, пока за дверью не послышались шаги. На пороге возник невысокий мужчина в пижаме, в котором я узнал водителя мистера Хадсона.

– Пожалуйста, перестаньте трезвонить, – заявил он нам. – Мистер Хадсон уже лег спать.

– Будьте добры, попросите его выйти к нам, – сказал ему Джерико.

– Это невозможно.

– Что за шум, Кингстон? – послышался высокий голос, и я, заглянув внутрь, в полумраке увидел спускавшегося по массивной винтовой лестнице Чарльза Хадсона.

На нем, несмотря на жаркий вечер, был плотный шерстяной халат, застегнутый у самого горла. Лысая голова старика напоминала яйцо: его серебристые волосы оказались ни чем иным, как искусно изготовленным париком.

Мистер Хадсон подошел к нам и оперся на трость.

– Джерико, а я полагал, что вас больше не увижу, – проговорил он.

– Я пришел к вам вовсе не для того, чтобы слушать ваши нравоучения, мистер Хадсон, – ответил ему Джерико. – Я хочу оказать вам услугу и рассчитываю на ответную любезность.

– Оказать мне услугу? – удивленно переспросил старик.

– Мы только что нашли Линду Вильямс. Она повесилась в сарае, принадлежащем вашей племяннице. Мы полагаем, что до самоубийства ее довели бойцы вашей АИА. Наш друг Майк Райан, парень Линды, естественно, пришел в ярость и полон решимости за нее отомстить. Мистер Хадсон, у меня есть подозрение, что он начнет с вас. Он вооружен и скоро будет здесь. Я хотел предупредить вас о грозящей вам опасности – вот о чем, собственно говоря, идет речь.

Лицо старика оставалось бесстрастным, но побелевшие костяшки пальцев, которыми он сжимал трость, выдавали его волнение.

– А какой услуги вы ждете от меня? – спросил он.

– Сегодня утром я навестил Оррина Тейера, – сказал Джерико, – и попал в ловушку. Шестеро типов в масках и с дубинками набросились на меня и били до тех пор, пока я не потерял сознание. Затем они связали меня по рукам и ногам и отвезли в сарай во владения миссис Драйден. Ближе к вечеру мне удалось развязать веревки и вырваться на свободу. В березовой роще находились вооруженные винтовками бойцы АИА. Они меня ранили. Только благодаря своему военному опыту я остался жив и под покровом темноты смог пробраться к дому миссис Драйден. Но стреляли они не только в меня, но и в Никки. Ваши люди спилили две большие березы и перегородили ими дорогу. Когда девушка попыталась их обойти, они открыли по ней огонь.

– Такого не может быть! – возмущенно воскликнул мистер Хадсон.

– Клянусь, что так оно и было. Пробираясь в темноте к дому Энжелы, я наткнулся на Оррина Тейера, который, как и все бойцы АИА, был вооружен винтовкой. Я оглушил его и притащил в дом вашей племянницы. Придя в себя, Тейер начал говорить. Он сказал, что в усадьбе Энжелы проходили военные учения, разрешение на проведение которых они получили от вас. Кроме того, вы якобы позволили им спилить березы. Энжеле ничего не оставалось другого, как обратиться за помощью в полицию. Вскоре по ее вызову приехали полицейские штатов Коннектикут и Нью-Йорк. Тейер и им заявил, что бойцы АИА вторглись во владения миссис Драйден с вашего полного согласия.

– Ну, Тейер! – воскликнул мистер Хадсон, и я увидел, как по его худым скулам забегали желваки.

– Пока я прятался в лесу, – продолжил свой рассказ Джерико, – я обнаружил еще один сарай, который очень меня заинтересовал. Энжела сказала мне, что там хранится мебель ее свекрови. Вы знаете, где это?

Старик в ответ молча кивнул, еще сильнее оперся на трость и прищурил свои бесцветные глазки.

– Ваши люди охраняли сарай и никому не позволяли даже приблизиться к нему. Потом, когда я привел полицейских в постройку, где меня запирали, мы обнаружили Линду Вильямс. Она повесилась на веревке, которой прежде был связан я. У меня не было времени поинтересоваться остальными строениями, потому что Майк Райан, схватив винтовку, убежал. Меня волнует не ваша жизнь, мистер Хадсон, а судьба Майка. Если он вас убьет, то остаток жизни проведет в тюрьме.

– Так чего вы от меня хотите? – спросил старик.

Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций, но он все сильнее сжимал в руках набалдашник трости.

– Скажите, чем вам так дорог этот запертый сарай? Почему ваши люди так усердно его охраняют? Что в нем?

– Насколько мне известно, в нем хранится мебель, – ответил мистер Хадсон и глубоко вздохнул. – Если историю о стрельбе по вам и Никки вы выдумали, то…

– Я ничего не выдумал, – прервал его Джерико.

– Что касается моего разрешения проводить в усадьбе Энжелы боевые учения и рубить в ее владениях деревья, то это чистой воды вранье. Оррин Тейер, этот идиот, пытался выгородить себя.

– С вашего позволения или без него, но бойцы АИА там были, – заметил Джерико.

– Будьте добры, подождите десять минут, – попросил старик. – Я сейчас оденусь и спущусь к вам. Мы вместе поедем к Джеффу Смиту, и пусть он передо мной за все отчитается.

Оставив нас одних, – шофер во время нашего разговора успел исчезнуть, – мистер Хадсон поднялся по лестнице и скрылся на втором этаже дома.

Мы стояли с Джерико в мрачном холле с высокими потолками и ждали возвращения старика. Воздух в доме был затхлым – судя по всему, мистер Хадсон из-за боязни подхватить простуду не разрешал открывать в своем замке окна.

– И чего мы в итоге добились? – спросил я Джерико.

– Во всяком случае, мы сообщили старику интересные новости. Он и правда ничего не знал о проводимых его Армией учениях.

– Думаешь, парни из АИА ему о них не сообщили?

– Похоже, что так. Как бы то ни было, у нас есть шанс увидеть, как ведет себя раненый лев, – сказал Джерико.

Не прошло и десяти минут, как мы вновь увидели мистера Хадсона. Элегантно одетый, прямой, как струна, он спустился по лестнице и подошел к нам. На этот раз на его голове отливал серебром парик. Летний костюм из черной ткани старомодного покроя, но отлично сшитый. Зажав под мышкой трость, он стал натягивать на свои худые, жилистые руки желтые замшевые перчатки.

Из темного угла неожиданно появился его низкорослый шофер, но уже не в пижаме, а в униформе.

– «Роллс» у подъезда, мистер Хадсон, – доложил он.

– Спасибо, Кингстон, – поблагодарил его старик, но с места почему-то не сдвинулся.

Он достал из бокового кармана серебряный портсигар, вынул из него сигару и закурил.

– Вы разрешите мне воспользоваться вашим автомобилем, мистер Джерико? – выпустив изо рта клуб ароматного дыма, спросил мистер Хадсон. – Мой «роллс» все знают. А в данной ситуации мне бы хотелось появиться неожиданно.

– Хорошо, мистер Хадсон. Моя машина к вашим услугам, – ответил Джерико.

– А ты, Кингстон, подъедешь за мной к дому Джеффа Смита, – сказал старик. – Но отправляйся не ранее чем через полчаса. Понял?

На лице шофера выразилась тревога.

– Будьте осторожны, мистер Хадсон, – произнес он.

Первым из дома вышел Джерико: он опасался, что рядом с замком может оказаться Майк, который непременно выстрелил бы в старика.

Джерико открыл дверцу пикапа и подал Чарльзу Хадсону руку. Тот от нее нервно отмахнулся и забрался на переднее сиденье. Выпрямив спину, старик положил одну руку на набалдашник трости, а второй вынул изо рта сигару.

Как только я устроился сзади, Джерико тронул машину с места.

– Как ехать – знаете? – поинтересовался у него мистер Хадсон.

– Да. У мистера Смита я уже был. Вчера, – ответил Джерико.

Дальше мы поехали молча.

– Да, – неожиданно прервав напряженное молчание, произнес Чарльз Хадсон, – как все-таки плохо быть стариком. Твоя власть утекает сквозь пальцы, а ты этого не замечаешь. Но однажды ты отдаешь приказ, а его исполнять никто и не собирается.

Он сделал глубокую затяжку, сложил губы в трубочку и выпустил изо рта удивительно четкие кольца сизого дыма.

– Вспоминаю своего отца, – продолжил он. – Было это задолго до вашего рождения. Он был президентом железнодорожной компании, чья транспортная сеть охватывала весь континент. Вот это был человек! Отец сумел обогатить не только себя, но и многих других. Однажды его якобы повысили в должности и сделали председателем совета директоров. На следующий день он не согласился по какому-то вопросу с новым президентом компании и отдал приказ отменить изданное тем распоряжение. Каково же было удивление отца, когда приказ его проигнорировали – президент продолжал гнуть свою линию. После этого он понял, что отныне – картонная фигурка, лишенная всякого значения.

Мистер Хадсон вновь затянулся сигарой.

– Придя с работы домой, отец поужинал с моей матерью, а затем удалился в свой кабинет. Там он, судя по всему, приводил в порядок свои деловые бумаги. Вскоре после полуночи мать услышала выстрел. Она вбежала в кабинет и увидела на полу отца. Он лежал лицом вверх, широко раскрыв рот, в который было вставлено дуло револьвера. Надо понимать, что с подрезанными крыльями жить он не мог – власть его в фирме кончилась.

– Да, власть человека опьяняет, – выдержав паузу, заметил Джерико.

Старик задумчиво посмотрел на освещенную фарами дорогу.

– Тем новым президентом, который отобрал у отца власть, был я, – произнес он. – Я выдвигал идеи, которым он противился, и в итоге все-таки оказался прав. В результате предложенной мной коммерческой политики нам удалось утроить доходы компании. А вот мать меня не простила. Она не понимала, что если ты кого-то не съешь, то проглотят тебя, даже если этот кто-то твой родственник. Мне следовало бы подождать, пока отец умрет, и только потом делать себе карьеру. Но кто когда ждал, пока старики помрут? Да никто. – Улыбка тронула его губы. – Прошу учесть, мистер Джерико, что я пока еще жив.

Мы свернули с дороги на лужайку и подъехали к дому Джеффа Смита. Красивое здание, построенное в старом колониальном стиле, светилось огнями. Возле него стояло несколько автомобилей.

– Похоже, члены клана собрались на совещание, – глядя на ярко освещенные окна дома, заметил мистер Хадсон.

Джерико пристроил пикап в хвост стоявшего последним автомобиля. Первым из машины вылез Чарльз Хадсон и по коротко стриженному газону повел нас к дому Смита. Подойдя к парадному входу, он уже поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка, но потом опустил ее. Повернув дверную ручку, старик открыл дверь и вошел в дом. Мы с Джерико последовали за ним.

Войдя в холл, я прямо перед собой увидел открытую дверь, которая вела в гостиную Смита. В просторной комнате за длинным столом, на котором стояли стаканы и бутылки с напитками, сидело шестеро мужчин. Воздух был сизым от дыма. Во главе стола сидел блондин, в котором я сразу признал Джефферсона Смита. Справа от него устроился Джо Блисс, адвокат, теперь уже бывший друг Энжелы Драйден. Мне показалось, что он сильно пьян. Остальные члены мужской компании были мне незнакомы.

Появление Чарльза Хадсона на пороге гостиной привело их в явное замешательство. Я думал, что еще больше их поразит зрелище стоящего рядом со стариком Джерико, но ошибся – их настороженные взгляды были устремлены только на мистера Хадсона.

– Надеюсь, вы не против, что я пришел без приглашения? – спросил старик.

– Ну, что вы, мистер Хадсон, конечно же нет, – поднявшись со стула, ответил Смит.

Похоже, он первым из сидевших за столом оправился от шока.

– С мистером Джерико вы все знакомы, а вот этот господин – его друг, мистер Гэллам. Ты, Блисс, должен знать их обоих. Мистер Джерико, я хотел бы представить вам гостей мистера Смита: Карл Грейбнер, Джордж Поланд, Сэмюэль Харрис и Марк Полански.

По гостиной прокатился рокот мужских голосов.

– Позвольте предложить вам кресло, мистер Хадсон, – сказал Смит.

– Если не возражаете, я лучше постою, – ответил Хадсон.

– Как желаете, – не стал упорствовать хозяин дома и сел на стул.

В комнате воцарилась напряженная тишина.

– Не сомневаюсь, вы все знаете, что пропавшая девушка, мисс Вильямс, найдена. Она покончила с собой, – продолжал Хадсон. – Я знаю, насколько хорошо у нас налажен контакт с сержантом Зорном.

– Наши дела плохи, – хриплым голосом пролепетал пьяный Блисс.

– Я пришел, чтобы задать вам пару вопросов, – сказал Хадсон. – Мне сообщили, что сегодня вечером вы в усадьбе моей племянницы Энжелы отрабатывали приемы борьбы с партизанами. Хотелось бы узнать, почему вы меня об этом не предупредили?

– Сэр, но это были регулярные учения, – ответил Смит.

– Регулярные учения на землях, принадлежащих частному лицу, и с нанесением ущерба ее владельцу? – спросил Хадсон. – Как я понял, вы спилили там несколько деревьев.

– Сэр, мы были уверены, что ваша племянница возражать не будет. Те две березы уже начали сохнуть.

– А прежде чем их пилить, вы спросили у Энжелы разрешения?

– Нет, сэр. Мы…

– Мне также сообщили, что вы стреляли по ее гостям.

– Это не представляло для них никакой опасности, сэр. Всем бойцам было сказано, чтобы они, заметив в роще движущиеся объекты, открывали огонь. Но не на поражение цели.

– Не на поражение? Тогда, может быть, вы взглянете на мою раненую руку? – спросил Джерико.

В комнате повисла тишина.

– Оррин Тейер заявил полицейским, что я якобы разрешил вам вторгнуться во владения Энжелы, – сказал Хадсон.

– Оррин слишком много болтает, – заметил Блисс.

– Мы полагали, что вы, сэр, дали нам право действовать там по нашему усмотрению, – ответил Смит.

– С какой стати?

– Прошлым вечером вы приказали нам прекратить их безобразное представление и разогнать зрителей. Поэтому мы сочли…

– Об этом говорить пока не будем, – бросил Хадсон. – Вы же прекрасно знаете, что тогда была совсем другая ситуация.

– Да, сэр.

– А еще мне известно, что на мистера Джерико в доме Оррина Тейера напали люди в масках. Его избили до полусмерти, а затем притащили в сарай, стоящий в усадьбе Энжелы. Я давал свое позволение на то, чтобы вы в своих целях использовали ее собственность?

– Сэр, мне кажется, этот разговор сейчас несколько неуместен, – вмешался Блисс. – Такие вопросы в присутствии приезжих обсуждать не следует. Вы, мистер Хадсон, один из нас, но их наши дела не касаются.

– Нет, мистер Джерико имеет к ним самое непосредственное отношение, – возразил Хадсон. – Его избили, лишили свободы и, более того, ранили. Так что у него есть полное право участвовать в нашем разговоре.

– А что, мистер Джерико нас в чем-то обвиняет? – спросил Смит.

– Конечно обвиняю, – ответил Джерико. – Я знаю, что вы на это скажете. Мы здесь совсем ни при чем. Миссис Тейер, поняв, что ее мужу грозит опасность, обратилась за помощью к неизвестным лицам. Люди в масках, которые избивали мистера Джерико, нам не известны. Поскольку я не могу доказать, что это были вы, вы становитесь невинными, словно младенцы. Однако в роще в меня стреляли вы. Или, может быть, это были бойцы не АИА, а какой-то другой, неведомой армии?

– Джефферсон, ты создал в Гленвью отделение АИА, – сказал Хадсон. – Спустя некоторое время ты обратился ко мне за финансовой помощью, и я ее тебе оказал.

– Весьма великодушно с вашей стороны, мистер Хадсон, – сказал Смит. – Однако…

– Джефферсон, – оборвал его старик, – помощь я оказал тебе не потому, что мне нравится цвет твоих волос, твоя манера одеваться, или потому, что у твоих детей хорошие манеры. Я помог тебе, поскольку поверил в цели, которые преследует АИА. Ты объединил жителей нашего городка, так как был твердо убежден, что анархия несет в себе угрозу американскому образу жизни. Ты верил, что наши суды своими решениями сводят на нет усилия полиции, которая старается навести в стране порядок, что законопослушные граждане не могут защитить себя от разбушевавшейся толпы, от грабителей, вандалов, насильников и убийц, заполонивших нашу страну. Вы стояли на страже законности и порядка, чтобы любой житель Гленвью после наступления темноты мог не боясь появиться на улице. Я снабжал вас деньгами, чтобы вы, приобретя на них оружие, могли применить его, когда это будет необходимо. Но вы, как я теперь понял, используете свою организацию совсем в других целях.

– Но вы же согласились на налет, который мы устроили прошлым вечером, – возразил Смит. – Вы им фактически и руководили.

– Да, руководил, – подтвердил Хадсон. – Мы были вынуждены разогнать тех, кто покушался на основы морали, благопристойности и человеческого достоинства. Однако в своих последующих действия вы, Джефферсон, зашли слишком далеко.

– Не понимаю, сэр, почему…

– Вижу, что не понимаешь, – сказал старик. – Тогда придется начать все сначала. Не знаю, что произошло с Линдой Вильямс, поэтому здесь я вас ни в чем не могу обвинять. Хотя и подозреваю, что погибла она по вашей вине. – Неожиданно его голос задрожал. – Мы разогнали собравшихся на представление зрителей, потому что оно было аморальным. Но если эту оправданную акцию кто-то из наших людей намерен использовать в качестве оправдания своей собственной аморальности, тогда всем нам стыд и позор. Если мистера Джерико, который искал пропавшую девушку и заподозрил вас, без суда и следствия избили и лишили свободы, то вы совершили беззаконие, против которого мы призваны бороться. Мы свято верим в неприкосновенность частной собственности, но вы, уподобясь взбунтовавшейся толпе, этот принцип нарушили. Более того, мы вооружились с единственной целью – противостоять тем, кто это оружие неправомерно использует. И что в итоге мы имеем? Полицейский, исполнявший свой долг, убит маньяком, который числился одним из нас. Мы создали организацию, чтобы укрепить дисциплину, а сами ее нарушаем.

– Сэр, в том, что вы говорите, есть доля правды, – сказал Смит, – но…

– Я еще не закончил, – оборвал его мистер Хадсон. – Мне очень хотелось бы узнать, почему вы вторглись в усадьбу моей племянницы и причинили ей материальный ущерб. Ты же и сам, Джефферсон, отлично понимаешь, что ваши рассказы о проводимых там учениях просто бред сивой кобылы. У вас были причины, чтобы собраться во владениях Энжелы, а не использовать для своих военных игр те несколько сот акров леса, которые я вам специально выделил. Может быть, ты, Джефферсон, мне объяснишь? Если ты этого не сделаешь, все отношения с вами я порву. Лишу вас материальной и моральной поддержки. Ну, так что?

В комнате стало тихо. Никто не решался открыть рот.

– Кто-нибудь скажет, чем примечателен для вас сарай, в котором хранится мебель? – спросил Джерико.

Бойцы АИА переглянулись.

– Вы же охраняете его, словно это Форт-Нокс, – добавил Джерико.

Смит облизнул губы.

– На нашей учебной карте военных действий он обозначен как склад оружия, – сказал он. – Поэтому мы его и защищали.

– Снова чушь, – сказал Джерико.

– Думаю, настала пора раскрыть наши карты, – произнес Блисс.

– Очень рекомендую вам это сделать, – сказал мистер Хадсон.

Адвокат вопросительно посмотрел на Смита, а тот в ответ молча кивнул.

– Вам, сэр, следует знать, что пришло время, когда никакой помощи от вас нам уже не требуется, – подчеркнуто вежливо произнес Блисс. – Мы не дети, чтобы выслушивать чьи-то нравоучения. Мы уже в состоянии действовать самостоятельно, следуя своим целям. Мы весьма благодарны вам за ту поддержку, которую вы до сих пор нам оказывали. Но теперь мы можем обойтись и без нее. Скажу вам откровенно: мы, сэр, исполнять ваши указания больше не будем.

Бледная щека старика нервно дернулась. После истории, рассказанной им в машине, я знал, что для него слова адвоката неожиданностью не явились. Где-то в глубине души мистер Хадсон был готов к такому повороту событий.

Переведя взгляд на Смита, он спросил:

– Это так, Джефферсон?

– Извините, мистер Хадсон, – произнес тот в ответ.

– Ну, хорошо, – сказал старик, и на его губах заиграла улыбка. – Итак, вам от меня больше ничего не нужно. Я правильно вас понял?

– Я знаю, о чем вы думаете, сэр, – оставаясь подчеркнуто вежливым, сказал Блисс. – Вы думаете о том, что, перестав жертвовать на нужды больницы, библиотеки и на развитие предпринимательства, вызовете скандал в масштабе всего Гленвью. Но нас это никак не заденет. Мы…

– Заткнись, Джо! – прервал его Смит.

Улыбка на лице мистера Хадсона стала еще шире.

– Мне пора спать, – сказал он. – Спокойной ночи, джентльмены.

Старик круто развернулся и в сопровождении меня и Джерико вышел на улицу.

Возле нашего пикапа я увидел старый «роллс-ройс» с Кингстоном за рулем. Хадсон остановился и, обернувшись к нам, сказал:

– Я думаю, мне следует поговорить с Энжелой. Пусть она знает, что я к событиям этой ночи никакого отношения не имею. Кроме того, мне хотелось бы самому взглянуть на тот злополучный сарай. Джентльмены, я могу поехать в вашей машине?

– Да, конечно, мистер Хадсон, – ответил Джерико.

– Тогда, будьте добры, скажите Кингстону, что мы едем к Энжеле. Пусть он следует за нами.

Я передал шоферу распоряжение мистера Хадсона и сел на заднее сиденье, после чего мы тронулись в путь в сторону горы Гленвью.

– Врасплох они вас своими речами явно не застали, – заметил старику Джерико.

– Но я не собираюсь запираться в кабинете и пускать пулю в лоб, – ответил мистер Хадсон. – Вас они ничем не удивили?

– Вы имеете в виду их готовность обходиться без вашей поддержки?

– О ваших финансовых делах, мистер Джерико, мне ничего не известно, но о том, как обращаются с деньгами Джефф Смит, Джо Блисс и остальные, я прекрасно знаю. Они привыкли ежегодно тратить по миллиону долларов на нужды «А.И.А.» и будут это делать даже после моей смерти. Остановиться они уже не могут. Поэтому мне не понятно, почему перспектива остаться без этих средств их нисколько не испугала. Как вы думаете?

– Возможно, они нашли себе нового спонсора? – повернувшись вполоборота к Хадсону, произнес Джерико.

– Так или иначе, но деньги они где-то нашли. Поэтому и держались так независимо. Интересно, кто их теперь будет спонсировать?

Джерико молча вел машину, пока мы не достигли подножья холма.

– Мистер Хадсон, кто вам рассказал о готовящемся представлении? Джо Блисс? – спросил он.

– Да.

– Видимо, он не жалел красок, раз вы тут же приехали.

– Он сказал, что если мы сразу же не приедем, то он за последствия не ручается. И убедил меня.

– Вчера им требовалась ваша санкция, а сегодня вы им уже не нужны, – объяснил Джерико. – Это наводит меня на кое-какие мысли.

Старик повернулся к Джерико и, прищурив глаза, спросил:

– Мысли о том, что они за последние двадцать четыре часа сильно разбогатели?

– Да, именно так, – ответил Джерико.

– Но в Гленвью нет никого, кто бы располагал такими средствами, как у меня, кроме Энжелы, – сказал Хадсон.

Джерико искоса взглянул на старика.

– Она и в самом деле такая богатая? – осведомился он.

– Моя сестра, ее бабушка, и я вместе вели дела. Я имею в виду финансовые, – ответил Хадсон. – Я вкладывал ее и свои деньги в одни и те же проекты. После смерти сестры я стал осуществлять контроль над всей недвижимостью, которую она оставила своей дочери, матери Энжелы. И сейчас, когда вся эта собственность перешла к Энжеле, я продолжаю это делать. Так что если каждый из нас обратит свои капиталы в золотые слитки, количество их получится одинаковым. Да, Энжела способна обеспечивать Гленвью, как я, но поверить, что она могла предложить свою помощь Джеффу Смиту…

– Именно к чему-то подобному я и веду, – сказал Джерико.

– Это было бы мне во много раз тяжелее, чем просто получить отставку, – сказал мистер Хадсон и, задумавшись, прищурил глаза. – Да, вот Блисс долгое время вился возле нее, как кобель вокруг сучки. Возможно, ему удалось убедить Энжелу стать их спонсором. Она женщина молодая, ей нужен мужчина. Короче говоря, она могла сделать ему такой подарок.

– А вот на этот счет у меня большие сомнения, – возразил Джерико. – Дело в том, что сегодня я стал свидетелем их последнего разговора. Энжела порвала с ним.

– Рад это слышать, – сказал мистер Хадсон. – Джо – хороший юрист, но чертовски честолюбив. Не хотел бы я, чтобы он стал моим родственником.

Мы миновали каменные ворота и поехали по петлявшей среди берез асфальтовой дороге. Позади нас светились фары старого «роллс-ройса».

– Итак, в Гленвью вновь тишь и благодать, – сердито произнес Джерико. – Тейера никто не заподозрит в умышленном убийстве Краули, а виновных в смерти Линды, поскольку та сама наложила на себя руки, естественно, нет. Того, что хранилось и так тщательно охранялось в сарае, уверяю вас, там уже нет. Ваши разговоры о морали и дисциплине, мистер Хадсон, их стали утомлять. И все потому, что они почувствовали запах денег! Игра, которую вы вели, по их мнению, закончилась, и вы в ней проиграли.

Старик слушал Джерико поджав губы.

– У нас с вами, Джерико, разные взгляды на жизнь, – произнес он. – Я верю в то, что мы обязаны сами защитить наше общество от анархии и произвола экстремистов, защитить собственность, поскольку полицейские уже не способны это сделать, – действующие в нашей стране законы связывают их по рукам и ногам. Но я заверяю вас, что не отступлю ни на шаг от этих целей. Меня, мистер Джерико, использовали, и я хотел бы знать для чего. Я не тот человек, чтобыслужить кому-то дойной коровой, и не хочу, чтобы те, кто причинил мне зло, остались безнаказанными. Как бы мне хотелось видеть в вас, мистер Джерико, своего сторонника.

– Можете на меня положиться, мистер Хадсон, – ответил Джерико. – У меня к бойцам АИА свой счет…

Перед тем как появиться в гостиной миссис Драйден, Чарльз Хадсон приосанился и напустил на себя надменный вид. В комнате мы застали Энжелу, Никки и Слима Солтера. Солтер дошел как раз до той кондиции, до которой ему и следовало дойти к половине одиннадцатого вечера. До полной отключки ему было еще далеко. Он, как обычно, полулежал в кресле с высокой спинкой, положив ноги на кофейный столик, а напротив него на софе сидели девушки.

Завидев нас, Солтер помахал нам рукой, в которой держал стакан, и пьяным голосом произнес:

– Приветствую вас. Жаль, что я не в состоянии встать и преклонить пред вами колени. Мистер Хадсон, вы пришли добровольно или в качестве пленника нашего викинга?

Хадсон пропустил его слова мимо ушей – его бесцветные глаза были устремлены на поднявшуюся с софы Энжелу. Я смотрел на дядю и внучатую племянницу и думал, сколько же у них все-таки общего: та же прямая осанка, тот же горделивый взгляд…

– Энжела, я хочу тебе кое-что объяснить, – произнес старик. – Дело в том, что к сегодняшнему вторжению в твою усадьбу людей из АИА и их бесчинствам я никакого отношения не имею. О них мне стало известно от навестившего меня мистера Джерико. Обещаю тебе, виновные понесут наказание.

– Боже, чудеса начались! – буркнул Солтер и отхлебнул из стакана.

– Спасибо, дядя Чарльз, – поблагодарила старика Энжела. – Трудно было поверить, что вы позволили своим людям стрелять в нас, рубить мои деревья и… и Бог знает что еще.

– Это не мои люди, – сказал мистер Хадсон. – Джерико и Гэллам могут подтвердить, что я с ними навсегда порвал. Но вот, дорогая, о чем я хочу тебя спросить… – Старик прищурил глаза и продолжил: – Эти ребята из АИА, случайно, не стали теперь твоими?

– Дядя, что вы такое говорите! – возмутилась Энжела.

– Вашему дяде они только что заявили, что ни в его моральной поддержке, ни в финансовой больше не нуждаются, – сказал Джерико. – Мистер Хадсон говорит, что вы единственная в Гленвью, кто мог бы занять его место спонсора.

– Какая чушь! – воскликнула Энжела.

– Дорогая, может быть, ты упустила шанс купить по дешевке целую армию, – с подчеркнутой медлительностью произнес Солтер.

– Заткнись, Слим, – сказала ему Никки.

– Кстати, вы Майка не видели? – спросил Джерико.

– Он здесь не появлялся, – ответила миссис Драйден.

– Энжела, я хочу, чтобы ты меня правильно поняла, – сказал старик. – Я объединился с Джерико, или он со мной, чтобы окончательно выяснить, что здесь происходит. Возможно, что нам будет грозить опасность. Произошла переоценка ценностей, и теперь в Гленвью заправляют безответственные люди. Я подозреваю, что как только мы начнем свое расследование, то сразу наткнемся на их отчаянное сопротивление.

– Энжела, у вас есть ключ от сарая, в котором хранится мебель вашей свекрови? – спросил Джерико.

– Есть. Он висит на дощечке в кладовке, – ответила миссис Драйден.

– Я сейчас его принесу, – проговорила Никки и быстро вышла из гостиной.

– Не понимаю, что вы надеетесь там найти, – сказала Энжела.

– Я – уже ничего, – заявил Джерико. – Просто то, что в нем было, могло бы пролить свет на все, что здесь происходит.

– Все равно не поняла, – ответила Энжела.

Джерико достал из кармана трубку и стал набивать ее табаком из клеенчатого кисета.

– Позвольте мне поделиться с вами своими соображениями, – сказал Джерико. – Я долго думал над тем, что творится вокруг нас, пока не убедился окончательно в правильности своих предположений. Итак. Имеется нечто, назовем его «икс», что стоит огромных денег. Не поверите – несколько миллионов долларов! Оно попало сюда нелегально или находится под запретом. Принадлежит это «икс» верхушке «Армии Истинных Американцев»: Смиту, Блиссу и некоторым другим. Мистера Хадсона среди них нет, поскольку он придерживается хотя и несколько странных, но все же принципов. Это ценнейшее нечто надо было где-то спрятать, и для его хранения выбрали заброшенный сарай, расположенный на территории усадьбы миссис Драйден. Вы понимаете, что все, о чем я вам говорю, только мои догадки.

Джерико раскурил свою трубку и затянулся. Через секунду его ярко-рыжую голову обволокло облаком ароматного сизого дыма.

– Опять же предполагаю, что доставка этого нечто планировалась в какое-то определенное время, – продолжил Джерико. – Думаю, вчера вечером, в то время, когда в усадьбе миссис Драйден устраивалось представление. Неожиданно для бойцов АИА на территории усадьбы собралось много людей. План оказался под угрозой срыва – кто-то из гостей Энжелы и зрителей мог невольно стать свидетелем их махинаций. У парней из армии возникла серьезная проблема, поскольку отменять доставку «икс» было уже поздно. Скажем, машина с грузом находилась в пути, и перехватить ее по дороге возможности не представлялось. Или по какой-либо причине этот предмет должен был быть завезен в Гленвью в тот вечер или уже никогда. Кто-то очень смекалистый, я подозреваю – Джо Блисс, быстро сообразил, что надо сделать. Он звонит мистеру Хадсону, человеку принципов, и сообщает, что миссис Драйден с помощью нью-йоркских хиппи устроила оргию. Что зрители катаются по полу, лапают друг друга, а на сцене стоит голая женщина. От такой новости волосы на голове мистера Хадсона, естественно, встают дыбом, и он командует своим бойцам: «Все на баррикады! Защитим наши нравы! Прекратим это омерзительное зрелище!» В результате во владение миссис Драйден вторгаются налетчики, представление срывается, зрители разъезжаются по домам и путь для загадочного нечто свободен. Доставка состоялась. Улавливаете смысл?

Джерико обвел нас сияющим взором.

– Я уже сказал вам, что меня использовали, – произнес мистер Хадсон. – Предположим, что вы правы в своих догадках. Почему же тогда вы сказали, что мы в сарае ничего, кроме старой мебели, не найдем? Ведь груз в него завезли.

– Потому что они его оттуда убрали, – ответил Джерико. – Вы не поняли почему? События стали разворачиваться не так, как они рассчитывали. Оррин Тейер им все испортил. Он завяз в деле с Линдой Вильямс. Возможно, он рассказал нам правду. Она могла под действием наркотика соблазнить его. Так или иначе Тейер влип. Линда пропала, и тут появляются ее дотошные друзья: Гэлли, Майк Райан и я. Нам удалось убедить лейтенанта Краули начать поиски, и Тейер, увидев его возле своей конюшни, запаниковал и застрелил полицейского. На беду я оказался приятелем полковника Ветингтона, на помощь которого мы, приступая к розыскам, очень рассчитывали. Стоило полковнику санкционировать официальное расследование, как целый отряд полицейских заявился бы в усадьбу Энжелы. И рано или поздно в их поле зрения попадет тот самый сарай, в котором находилось это нечто.

Именно поэтому деятели АИА так старались избавиться от Гэлли, Майка и меня. Но у них ничего не получилось. Правда, им удалось на какое-то время обезвредить меня, но тут в Гленвью вернулись Майк и Гэлли. Тогда они решились на новую уловку – устроить тактические учения по отработке приемов ведения партизанской войны. В результате мы фактически стали их пленниками. Пока мы, боясь выйти на улицу, сидели в доме, груз переправили в другое место. После этого осада с дома миссис Драйден была снята, снайперы исчезли, заработал телефон. Нам предоставили возможность свободно передвигаться. Конечно, теперь мы никакой опасности для них не представляли – Линду с помощью прибывших полицейских мы уже нашли. Они спрятали сокровище, да так надежно, что с мистером Хадсоном можно было уже не считаться. В его поддержке они больше не нуждались – у них имелось то, что сулило им большие деньги.

– Хоть вы и опираетесь на реальные факты, но это всего лишь ваши догадки, – заметил мистер Хадсон.

– О многом в этой жизни можно только догадываться, – ответил Джерико. – Сейчас я сделаю еще одно предположение и знаю, что не ошибусь: Никки, вернувшись к нам, скажет, что ключа от склада в кладовке нет. На сто процентов уверен, что он у членов АИА, и выкрал его Джо Блисс, который постоянно здесь крутился. Энжеле могло понадобиться что-нибудь из мебели умершей свекрови, к примеру, туалетный столик или что-либо еще, и тогда то, что они так тщательно прятали, было бы обнаружено.

Джерико оглянулся на дверь, на пороге которой появилась взволнованная девушка.

– Ну что, Никки? Ключа нет. Верно? – спросил он.

– Я долго его искала, – ответила Никки. – Думала, что его по ошибке повесили на другой гвоздь. Перебрала все ключи, но его не нашла.

– В таком случае нам придется сломать замок, – сказал Джерико.

Энжела и Никки покинули гостиную и вскоре вернулись с карманными фонариками. Солтер по-прежнему сидел в кресле.

– К сожалению, я вам не помощник, – сказал он. – Из-за этого дьявольского рома я не способен ориентироваться на местности, тем более в лесу. В любом случае вам от меня никакого толка не будет. Лучше я здесь посижу и помечтаю о гуманизме, красоте, любви и покое.

Мы вышли на улицу. Мистер Хадсон остановился у своего старого «роллс-ройса» и знаком велел нам подождать.

– Кингстон, открой, пожалуйста, багажник, – попросил он шофера.

Тот обошел старинный автомобиль, подошел к багажнику и, повернув в его замке ключ, поднял крышку. Старик включил фонарик и осветил им содержимое багажника. Там лежали шесть автоматических винтовок.

– Неприкосновенный запас, – пояснил мистер Хадсон. – Выбирайте любую, мистер Джерико.

Джерико взял одну из винтовок и бережно прижал к груди.

– Такая против АИА самое оно, – сказал он. – Ну что, тогда мы можем идти.

Мы прошли по дороге несколько метров, и тут я услышал, как старик с легкой иронией в голосе неожиданно произнес:

– Мистер Джерико, я несколько удивлен. Вы противник того, чтобы АИА в целях самообороны имела собственное оружие, а сами, когда возникли чрезвычайные обстоятельства, с большой охотой взяли в руки винтовку.

Джерико резко остановился, посмотрел на свою винтовку, затем на мистера Хадсона и усмехнулся.

– Могу ответить вам только одно, сэр, я не человек принципов, – сказал он.

Пресловутый сарай оказался обычным, ничем не примечательным строением, длинным и с небольшим чердачным окном посередине крыши. Его массивная дубовая дверь запиралась на автоматический «американский» замок. Сбоку была еще одна большая двустворчатая дверь, которую, судя по вьющемуся по ней плющу, никто уже давно не открывал.

– Его построили для сельскохозяйственных машин: тракторов, косилок и тому подобного, – пояснил нам мистер Хадсон. – Но держать технику так далеко от дома было не совсем удобно. Поэтому ее отсюда убрали и долгие годы сараем не пользовались.

Джерико тщательно осмотрел дубовую дверь и сказал:

– Чтобы проникнуть внутрь, потребуется копер.

В стенке сарая слева от двери имелось окно, и Джерико, подойдя к нему, разбил его прикладом винтовки. Убрав из оконной рамы острые осколки стекла, он пролез в нее и через несколько секунд открыл нам дверь изнутри. Мы с Хадсоном вошли в сарай и поводили вокруг себя включенными фонариками. Все пространство занимала мебель, и только при входе была небольшая свободная площадка. Мебель стояла так плотно, что добраться, к примеру, до стены, не сдвинув при этом шкаф или стол, возможности не представлялось.

Джерико посветил фонариком на пол. На тонком слое серой пыли, покрывавшей пол, четко выделялся темный квадрат и много совсем еще свежих следов.

– Ну что вам на это сказать? – задумался Джерико. – То, что здесь еще недавно находилось, могло уместиться в небольшом ящике.

– Да, здесь явно кто-то до нас побывал. И совсем недавно, – заметил мистер Хадсон.

– Несомненно. Могу поспорить, этот предмет на учебной карте АИА помечен не был. Но они заходили сюда и унесли с собой нечто очень ценное.

С улицы донесся встревоженный голос Никки:

– Энжела! Энжела! Где ты? Энжела!

Джерико выскочил из сарая.

– Что случилось? – осветив побелевшее лицо девушки фонариком, спросил он.

– Я хотела осмотреть сарай снаружи. Обошла его, а когда вернулась, Энжелы здесь уже не было, – ответила Никки и, повернувшись к лесу, крикнула: – Энжела!

Затаив дыхание, мы напрягли слух, но не уловили ни звука.

– Странно, – сказала девушка. – Не могла же она пойти домой, не предупредив нас, – задумчиво продолжала Никки. – Может… может, это снова ЛСД?

– Нет. Если бы Энжела приняла наркотик, мы бы сразу это заметили по ее поведению.

– Не следовало оставлять ее одну, – сказала девушка. – Но я не думала…

– Но это уже не важно, – прервал ее Джерико и стал вглядываться в темный лес, надеясь заметить в нем хоть какое-то шевеление.

Вышедший из сарая мистер Хадсон остановился рядом со мной. Неожиданно он качнулся и, чтобы удержаться на ногах, ухватился за мою руку. Он весь дрожал.

– Им известно, что дороже Энжелы у меня никого нет, – хрипло произнес он. – Как же я сразу не догадался, что они возьмут ее в заложницы! Ну, что мы здесь стоим? Лучше вернемся в дом, мистер Джерико. Они наверняка будут туда звонить и ставить нам ультиматум.

– Вы что, не будете ее искать? – возмущенно спросила Никки.

– В такой темноте мы ее не отыщем, – ответил Джерико. – Пробродим до утра и все равно без толку. Единственное, чего я не могу понять: почему они наблюдали за сараем? Ведь то, что им было нужно, они уже унесли. Все шито-крыто, а они почему-то снова решили заявить о себе. Зачем им новые проблемы? Они же спокойно могут забыть о вашем существовании, мистер Хадсон. Ничего не понимаю.

– Нам лучше пойти домой, – сказал старик. – У Энжелы нет врагов. Они хотят использовать ее, как до этого использовали меня.

Спина старика была уже не такой прямой, как раньше. Он тяжело опирался на мою руку.

Мы пошли через темный лес к дому. Никки время от времени звала Энжелу, и мы каждый раз останавливались, прислушиваясь. Но в лесу стояла тишина, которую изредка нарушало хлопанье крыльев ночных птиц и далекое уханье совы.

Когда мы вернулись, Солтер все еще полулежал в кресле со стаканом в руке.

– Никто не звонил? – спросил его Джерико.

– Нет. Блаженная тишина, – ответил Солтер. – А где Энжела?

– А я надеялся, ты нам скажешь, – сурово произнес Джерико.

– Как это? Откуда я могу знать, где Энжела? Она же с вами пошла.

– Энжела пропала. В лесу, – ответила Никки.

Солтер убрал с кофейного столика ноги и попробовал подняться. Встал он с большим трудом и, покачиваясь из стороны в сторону, в упор посмотрел на Джерико.

– Откуда мне знать, где Энжела? – снова спросил парень.

– У тебя под рукой был телефон, – сказал Джерико. – Подозреваю, что ты позвонил кому-то из АИА и сообщил, куда мы пошли. Солтер, ты тоже за нами шпионишь? Ты у них что, в качестве осведомителя?

То, что произошло потом, выглядело довольно комично. Солтер, пытаясь ударить Джерико, взмахнул сжатой в кулак рукой, но тот, перехватив ее, резко вывернул вниз. Не удержавшись на ногах, тощий парень рухнул на кофейный столик, перекатился через него и упал на пол, широко раскинув ноги.

Не пытаясь подняться, он лежал, похожий на груду костей, и щурил на Джерико свои злые глаза.

– Ты, тупая деревенщина, ты что, не понимаешь, что против Энжелы я никогда не пойду? Я же только благодаря ей и существую. Она единственная, кто верит в мой талант, в мое блестящее будущее. Как долго еще этот старый ублюдок будет вешать тебе на уши лапшу? Неужели ты не соображаешь, что этот спектакль он устроил для тебя? Как же, Чарльз Хадсон резко изменился. Бред, да и только! Он же тебя дурачит. Так что где Энжела, лучше спроси у него!

Я почувствовал, как рука старика впилась мне в локоть.

– Да, наверное, я это заслужил, – тихо сказал мистер Хадсон.

– То, чего заслужил, ты уже не дождешься, – прохрипел Солтер. – Смертью тебя не запугать, ты слишком стар. И сам скоро помрешь…

– Так мы Энжелу не найдем, – прервала его Никки. – Боже мой, сколько же можно говорить и ничего не делать!

– Думаю, нам надо ехать к Джефферсону Смиту, – сказал Джерико.

Он подошел к лежавшему на полу Слиму и поставил его на ноги. На лице парня заиграла глупая улыбка.

– Если бы ты не перехватил мою руку, я бы тебе здорово врезал, – гордо произнес он и, шатаясь, направился к буфетной стойке.

– Я считаю, что мы все должны оставаться в доме и ждать от них звонка, – заявил мистер Хадсон.

– Ожидание – это как раз то, что у меня получается неважно, – ответил Джерико. – Оставайтесь здесь, сэр, а я еду к Смиту.

– Что вы собираетесь делать?

– А что я могу сделать, кроме как спросить: на каких условиях они освободят вашу племянницу? – грустным голосом произнес Джерико.

Глава 2

Не проронив ни слова, мы съехали с холма и направились в сторону города. На этот раз никто нас не задерживал. За время пребывания в штате Коннектикут я настолько привык к тому, что нас постоянно тормозили, что, не встретив на дороге ни одной полицейской машины, даже усмехнулся. Все объяснялось очень просто: мы с Джерико уже никого не интересовали. Своего друга я ни о чем не расспрашивал, поскольку знал, что, когда он так упорно молчит, его лучше не трогать.

Джерико остановил машину на главной улице Гленвью, за два дома до особняка Смита, но выходить из нее не стал. Некоторое время он сидел, отрешенно глядя перед собой, затем взял лежавшую между нами автоматическую винтовку и убрал ее под заднее сиденье.

– Придется изображать из себя поверженного противника, – сказал он и, резко распахнув дверцу, вышел из машины.

На тропинке, протоптанной на лугу, я догнал его.

– Что бы я ни говорил, что бы ни обещал им, Гэлли, держи себя в руках, – произнес Джерико. – Теперь нам придется играть с ними без козырей.

Наконец мы оказались у дома Смита, в окнах которого горел яркий свет. На этот раз неподалеку от фасада здания были припаркованы всего две машины.

Мы подошли к входной двери и позвонили. Джефферсон Смит долго не заставил нас ждать. Хозяин дома открыл дверь и изобразил на своем лице удивление.

– Чем обязан? – подчеркнуто вежливо спросил он.

– Джефф, кто там? – донесся до нас голос Блисса.

– Джерико и Гэллам, – ответил Смит.

– О Боже! – раздраженно воскликнул адвокат.

– Я думаю, нам стоит переговорить, – сказал Джерико. – Звонка от вас мы ждать не стали.

– А с какой стати я должен был вам звонить?

– Эта тягомотина длится уже сутки, – ответил Джерико. – Может быть, нам пора прекратить дурачить друг друга и серьезно обсудить наши проблемы? Мы можем войти?

За спиной Смита появился Джо Блисс с автоматическим пистолетом в руке. Глаза его были прищурены.

– Я так и знал, что ты приедешь, Джерико, – сказал он. – Ты же всех навещаешь. Оррина Тейера, например. Мне известно, зачем ты к нему приезжал. Только знай, если начнешь здесь все крушить, я тебе башку разнесу!

– Я пришел, чтобы заключить с вами обоюдовыгодную сделку, – ответил Джерико.

Смит вопросительно посмотрел на Джерико, затем распахнул перед нами дверь и произнес:

– Входите.

– Интересно, что вы можете нам предложить? – спросил Джо Блисс и крепче сжал в руке пистолет.

Похоже, адвокат знал, как им пользоваться.

– Вам не будет грозить опасность со стороны ФБР, таможни Соединенных Штатов и целой армии специальных агентов, которые, узнав о ваших делах, не оставят их без внимания.

Смит и адвокат переглянулись.

– А о каких наших делах идет речь? – спросил Смит.

– О торговых, – ответил Джерико. – Уверен, что конфетками, которые хранились в сарае миссис Драйден, очень заинтересуется федеральное правительство.

Лицо Смита слегка побелело.

– Пройдемте в гостиную, – предложил он.

– Он блефует, Джефф, – сказал адвокат. – Поосторожней с ним.

Смит, войдя в комнату, молча указал нам на кресла. Я посмотрел на Джерико и увидел, что его глаза загорелись. Джефф сел напротив нас и на мгновение прикрыл глаза руками. «И он за последние двадцать четыре часа сильно вымотался», – подумал я. Джо Блисс встал в дверном проеме, держа нас с Джерико под прицелом автоматического пистолета.

– Вы знаете, о каких конфетках я говорю, – сказал Джерико. – За мое молчание вы отпускаете Энжелу.

– О чем ты! – воскликнул Джо. – Какую еще Энжелу мы должны отпустить? Где она?

– Вот это как раз я и пришел узнать, – ответил Джерико. – Так где она?

– Хватит играть в загадки! – огрызнулся Блисс.

– Я хочу, чтобы вы вернули Энжелу, – спокойно сказал Джерико. – В противном случае я спускаю на вас собак. После того как они обшарят в Гленвью каждый дом, вам грозит тюрьма – лет этак по двадцать каждому.

– Где Энжела? – потребовал ответа Блисс.

– Об этом спроси у своего босса, – сказал Джерико и плавным жестом указал на Смита.

– Я не понимаю, о чем он, – глядя на адвоката, ответил Джефф.

Джерико поднялся с кресла:

– Господа, я сделал вам предложение: я молчу про вас, а вы взамен возвращаете Энжелу. Я не собираюсь ждать, пока вы тут между собой разберетесь. Пошли, Гэлли.

Блисс, закрыв собой дверной проем, направил дуло пистолета в переносицу Джерико. Во рту у меня сразу же пересохло.

– Нет, вы останетесь здесь, пока не объясните, что все это значит, – угрожающе произнес он. – Что с Энжелой? Почему ты требуешь, чтобы мы ее вернули? Где она?

– А тебе что, приятель, не во всем доверяют? – напряженно улыбаясь, спросил Джерико. – Они, надо полагать, думают, что ты влюблен в нее.

– Прошу, ответьте мне, где Энжела. Если не скажете, то я…

– Ребята, да вы никуда не годитесь, – не сводя глаз с пальца Блисса, давившего на спусковой крючок, сказал Джерико. – Какие из вас бойцы, если дисциплины не соблюдаете. И яркий тому пример – Оррин Тейер. Да, Блисс, похоже, что тебе здесь не доверяют. При мистере Хадсоне ты изображал из себя большую шишку и даже заявил ему, что вы в нем больше не нуждаетесь. После твоих слов мне многое стало понятно. Вы бы не стали порывать с Чарльзом Хадсоном, если бы у вас не было того, что вы прятали в сарае Энжелы. Мне известна одна-единственная вещь, которая стоит несколько миллионов долларов и в то же время мала по объему. Чтобы подтвердить мои догадки, мы все вместе отправились осматривать тот самый сарай. Пока мы искали против вас улики, Энжелу, оставшуюся возле сарая, похитили. Поздравляю – эту операцию вы провели блестяще. Естественно, что похитили вы ее с целью шантажа. Хорошо, что еще, помимо моего молчания, вы хотите за Энжелу? Хотите, чтобы Чарльз Хадсон в последний раз оказал вам материальную поддержку? Возможно, он согласится. С ним можно связаться, набрав номер телефона Энжелы. Учтите, он сидит и ждет вашего звонка.

Джо Блисс перевел глаза на Смита.

– Джефф, что все это значит? – спросил он. – Вы что, сделали эту мерзость и мне не сказали?

– Не понимаю, о чем речь, – помотав головой, ответил Смит.

– Ну, если вы не уполномочены вести переговоры, то нам здесь делать нечего, – сказал Джерико и сделал маленький шажок по направлению к двери.

– Нет, поговорим. Вы мне скажете, где Энжела, – угрожающе произнес адвокат.

«Вот молокосос, – подумал я. – Если он позволит Джерико к себе приблизиться, то…»

Джерико недоуменно пожал плечами и сказал:

– Гэллам, мистер Хадсон и я находились в сарае и осматривали то место, где еще совсем недавно вы хранили свое бесценное сокровище. Энжела и Никки оставались снаружи. Никки, решив из-за любопытства обойти постройку, оставила Энжелу одну, а когда вернулась, ее уже не было.

– Выходит, вы не знаете, похитили ее или нет, – сказал Блисс. – А может, она сама ушла. Помните, как это было с ней недавно? Возможно, что она и сейчас плутает по темному лесу.

– Нет, это не тот случай, – возразил Джерико. – Ну, если Энжелу вы не похищали, то нам с мистером Гэлламом здесь тем более делать нечего. Чем вести пустые разговоры, лучше поискать Энжелу в другом месте. – Он помялся, а потом добавил: – Но сделку мы с вами все-таки сможем заключить.

– И какую же? – чуть слышно спросил Смит.

– Смит, ты собираешь своих бойцов и направляешь их на поиски девушки. Если вы находите ее живой и невредимой, я исполняю в вашу честь гимн, славлю вас и забываю про нежданно свалившееся на вас богатство. Эти поиски, сдается мне, не составят для вас большого труда. Возможно, кто-то из ваших парней знает, где она.

– Из тебя, Джерико, вышел бы отличный картежник, – сказал Смит. – Даже и не знаю, верить тебе или нет.

– Джефф, помоги мне, – взмолился Джо Блисс. – Если кто-то из этих ублюдков сошел с ума и стал вести свою игру… если с Энжелой…

– Заткнись, Джо, – устало произнес Смит. – Скажи, Джерико, и что же такое ценное мы, но твоему мнению, заимели?

– Наркотики, конечно, – ответил Джерико. – Поначалу это были только догадки, но когда я упомянул про ФБР, таможенников и армию спецагентов, а ни один из вас не рассмеялся мне в лицо, я понял, что так оно и есть. А что еще может стоить несколько миллионов долларов и занимать так мало места? Да, маленький уютный городок Гленвью, где проживают такие морально устойчивые люди, готов стать центром распространения героина.

– И никакая сила не заставит тебя молчать об этом, разве что пистолет Джо, – заметил Смит.

– Я даю вам шанс, – сказал Джерико. – Верните Энжелу живой и невредимой, и я позволю вам сдать властям партию наркотика, якобы обнаруженного бойцами АИА. Вы станете национальными героями, правда неразбогатевшими, но зато заметно поумневшими.

– Твоими бы устами да мед пить, – ответил Смит. – Уж больно просто у тебя получается. Ты даже не представляешь, какие у нас могут возникнуть проблемы.

– Джефф, закрой рот! – прикрикнул на него Блисс.

– Джо, ради бога, подумай, куда мы скатываемся. Одно убийство за другим, а ты хочешь, чтобы совершилось еще два. Ведь мы же нормальные люди. Мы готовились убивать, но не понимали, к чему это приведет. Что ж, застрели этих двоих в моей гостиной, где играют мои дети. Повесим им на шею по тяжелому камню и сбросим в пруд. Пусть их там рыбы съедят. А ты знаешь, что потом будет? Кто-нибудь из наших же ребят расколется и все выболтает полиции. Джо, ты хороший юрист и крутой малый, но клянусь жизнью, что в Джерико ты не выстрелишь, даже если он и попытается уйти. Джо, мы этими убийствами уже по горло сыты.

Смит медленно перевел глаза на Джерико:

– Я бы принял твое последнее предложение, но я тебе как перед Господом говорю: где Энжела и что с ней случилось, я не знаю.

– Трудно поверить, что в Гленвью живут одни преступники, – сказал Джерико.

– А ты успел разглядеть наш городок? – спросил Смит. – Видел дома Энжелы и Чарльза Хадсона? Таких имений, как у них, здесь несколько десятков. Пятьдесят лет назад в Гленвью многие жили очень богато. Местные врачи, юристы, торговцы, полицейские – все обслуживали их и только благодаря им и существовали. А теперь богачи вроде мистера Хадсона отходят в мир иной, а их дети не хотят жить здесь. Из-за этого нам, родившимся здесь и привыкшим к достатку, приходится затягивать пояса. Многим уже поздно переезжать в другие места и начинать новую жизнь. Поэтому мы цепляемся за любой шанс, чтобы сохранить и себя, и привычный образ жизни. Хорошо ли, плохо ли мы при этом поступаем, не имеет значения, коль мы спасаем себя.

Неожиданно зазвонил телефон, и Смит знаком дал понять Блиссу, чтобы тот снял трубку. Адвокат сунул в карман пистолет и подошел к телефону. Теперь нам с Джерико ничто не угрожало.

– Блисс слушает, – сказал в трубку адвокат и замолк. – Что? Вы, должно быть, шутите… Нет-нет, он здесь, с нами… Да, конечно.

Блисс положил трубку на рычаг и повернулся к нам. Я заметил, что его губы высохли и потрескались.

– На башне с часами, что стоит напротив дома Тейеров, засел снайпер. Он застрелил выходившего из дома Оррина Фреда Кассельза, а Деллу ранил. Никто не знает, насколько серьезно, так как никто не отваживается подойти к ней. Она лежит на заднем дворе и кричит.

– Боже! – воскликнул Смит.

– А позвонил сюда Оррин. Он жутко перепуган. Говорит, что с башни стреляет ваш друг Райан. Полиция уже выехала, но Оррин просит вас, чтобы вы уговорили Майка прекратить стрельбу.

– Майк! – взревел Джерико. – Сумасшедший! Гэлли, за мной. Быстро!

Мраморная башня с часами составляла разительный контраст с величественной архитектурой Гленвью. Она была построена в виде обелиска квадратного сечения высотой около двадцати метров. Башне-монстру больше подходило стоять на местном кладбище, а не на центральной улице с ее элегантными особняками колониального стиля. Вершину башни, куда, судя по всему, вела винтовая лестница, венчали огромные часы с четырехсторонним циферблатом. Под ними находился открытый балкон. Внизу была выгравирована надпись, извещающая о том, что сия башня возведена в память Джедеди Мортона, погибшего в Первой мировой войне на Ипре.

Мы вчетвером вышли от Смита и пешком направились в сторону дома Тейера. Машины нам не понадобились, поскольку до башни, в которой засел Майк, было не более трехсот метров. Откуда-то издалека уже доносился вой полицейских сирен. Не успели мы пройти и десятка шагов, как прогремели винтовочные выстрелы.

Подойдя к повороту, за которым стоял дом Тейера, я увидел темный силуэт башни. И тут вновь в ночи прозвучал выстрел, а следом раздался чей-то слабый стон.

Света в окнах дома Тейеров не было – Оррин явно отключил его уже после того, как с башни открыли огонь.

Неожиданно башню высветили яркие лучи света. Это подъехавшие к башне полицейские машины направили на нее свои фары. Я заметил, как по балкону метнулась фигурка человека. Вновь прозвучал выстрел, послышался звон разбитого стекла, и фара одной из полицейских машин погасла.

Нам пришлось остановиться, так как в свете уличных фонарей мы бы представляли для снайпера отличную мишень.

Из патрульной машины выскочил полицейский и спрятался за нее. Я увидел, как к нам, согнувшись в три погибели и прячась за деревянным забором соседнего с Тейером дома, пробирается сержант Зорн. Наконец, приблизившись к нам, полицейский холодно посмотрел на Джерико и произнес:

– Ваш парень. Совсем очумел.

– Как здесь отключается уличное освещение? – спросил его Джерико. – Пока горят фонари, ничего нельзя сделать.

– Мне нужно оказать помощь миссис Тейер, – сказал сержант. – Она лежит на заднем дворе. Судя по ее крикам, она сильно ранена.

– Сержант, если не хотите оказаться следующим, погасите сначала фонари.

Не сказав ни слова, Зорн побежал по улице в противоположную от башни сторону.

Полицейский из остановившейся рядом с нами машины достал мегафон и заорал в него:

– Даю вам тридцать секунд! Бросайте оружие и с поднятыми руками спускайтесь вниз.

Человеческая фигурка вышла на освещенную часть балкона, и тут я увидел, что это был не Майк, а Энжела.

– Прекратите стрелять! – набрав полные легкие воздуха, заорал Джерико.

Полицейский, прятавшийся за белой машиной, медленно опустил свой карабин.

Я не отрываясь следил за Энжелой и не заметил, как вокруг нас стала собираться толпа взволнованных горожан.

– Это же миссис Драйден! Это Энжела Драйден! – закричали они.

Джерико сложил рупором ладони и, прижав их к губам, громко крикнул:

– Энжела, вы в порядке?

– Мистер Джерико, не поднимайтесь сюда! – отозвалась миссис Драйден. – Он все равно вас не послушается. Если попытаетесь его переубедить, он… – Не закончив фразу, она исчезла с балкона, словно кукла со сцены кукольного театра.

Джерико стоял неподвижно и, сжав кулаки, смотрел на башню. На его лице выступили капельки пота.

– Что он с ней собирается делать? – спросил Блисс. – Зачем он затащил ее на башню?

– Разве можно понять поступки сумасшедшего? – сказал Джерико. – Майк видел Линду Вильямс в петле, и это повлияло на его психику. Он уже застрелил Кассельза и будет стрелять, пока не кончатся патроны. А Энжелу взял с собой для прикрытия. Пока она там, никто не решится открыть огонь по башне.

– Пожалуйста, ну хоть кто-нибудь, помогите мне! – послышался надрывный голос рыдающей Деллы. – Прошу вас!

– Есть единственный способ заставить его спуститься, – сказал Джерико.

– Это какой же? – спросил Блисс.

– Вывести Тейера из дома, – бросил Джерико.

– Это несерьезно!

– Может быть. Но если бы мне предстояло сделать выбор между жизнью Энжелы и Тейера, я бы и пяти секунд не колебался.

– У нас есть возможность его прикончить, – сказал Джефферсон Смит. – Несколько выстрелов из миномета – и эта башня превратится в груду камней.

– Но прежде чем здесь появится миномет, я вышвырну вашего Тейера на улицу. Это я вам обещаю.

Рядом со мной раздался пронзительный женский крик:

– Сколько же Делла будет молить о помощи! Ну, кто-нибудь, помогите ей!

И в этот момент свет на улице погас. По толпе горожан прокатился рокот, и люди в страхе попятились – внезапно наступившая темнота испугала их. Но нам и на этот раз не повезло – в бледном свете молодого месяца черные силуэты двигавшихся людей оставались видны. Даже в таком полумраке Майк мог легко заметить любого, кто попытался бы приблизиться к башне или выйти из дома Тейера.

Джерико внезапно сорвался с места и, пригнув голову, побежал к патрульной машине. Выхватив у полицейского мегафон, он крикнул в него:

– Майк, это говорит Джерико! Послушай меня. Прекрати стрельбу. Ты одного из них уже убил, а Тейера тебе все равно не достать.

С балкона в ответ грянул выстрел, и следом в одном из окон дома Тейера, зазвенев, рассыпалось стекло. Толпа загудела. В ее гуле чувствовался одновременно и страх, и восторг.

– Майк, послушай меня! – прокричал Джерико. – Этим ты ничего не добьешься. Я знаю, ты хочешь расквитаться с Тейером. Но это бессмысленно, Майк. Энжела, живая или мертвая, тебе ничем помочь не сможет. Учти, она твой друг. Отпусти ее. Пусть она идет к нам.

– Отдайте мне Тейера, а я отпускаю Энжелу, – раздался с башни высокий и надтреснутый голос Майка. – Баш на баш. На другое я не согласен.

– Сколько у него осталось патронов? – спросил у Джерико подбежавший Зорн. – Он, кажется, уже сделал восемь или десять выстрелов.

– Не знаю, – ответил ему Джерико. – Благодаря АИА этот городок превратился в один большой склад боеприпасов.

– Как по-вашему, он может убить миссис Драйден?

– Думаю, да. Он же совсем обезумел.

– Нам все-таки удалось подобрать миссис Тейер, – сообщил сержант. – Пуля попала ей в ногу, раздробив берцовую кость. Она потеряла много крови, но жизнь ее вне опасности.

– Итак, сержант, число жертв растет, – произнес Джерико. – Теперь на очереди следующая. Ею станет Энжела или Тейер. Каким будет ваше решение? Или сначала Всевышнему помолимся?

Зорн на вопрос Джерико прямо не ответил.

– Да, слезоточивым газом нам его с башни не выкурить – вокруг него открытое пространство, – явно сожалея, произнес он.

Джерико вновь поднял мегафон:

– Майк, я хочу подняться и поговорить с тобой. Буду подниматься вверх по лестнице и остановлюсь там, где ты захочешь. Но мне нужно кое-что сказать тебе. Я без оружия. Слышишь, Майк? Я иду к тебе.

– Не глупите, – схватив Джерико за руку, бросил Зорн.

– Криком в мегафон человека не вразумить, – вырвав руку из цепких пальцев сержанта, сказал Джерико и медленно направился к башне.

Под глухой гул толпы он шел, подняв руки и раскрыв ладони, давая понять Майку, что оружия при нем нет.

– Не надо, Джонни! – в отчаянии прокричал я.

Джерико прошел уже метров десять, когда с башни вновь прогремел выстрел. Пуля вонзилась в мостовую у ног Джерико, и я услышал шуршание каменной крошки. Джерико качнулся, но устоял. Как он мне позже рассказал, когда пуля, ударившись о камень, рикошетом задела ему икру, Джерико подумал, что до башни ему не добраться, – следующий выстрел Майка предупредительным уже не будет, – и если он сейчас остановится хоть на миг, то на вторую попытку уже не решится.

– Я чувствовал ответственность перед Майком, – объяснил мне потом Джерико. – Ведь это же я привез его в Гленвью. Я знал, в каком состоянии он находился после того, как увидел труп Линды. Мне бы следовало присматривать за ним, но я этого не сделал. Отдать ему Тейера я не мог, но и Энжелу оставить без помощи тоже.

С поднятыми руками Джерико продолжил свой опасный путь. К счастью, Майк уже больше не стрелял.

У самой башни Джерико ощутил, что у него дрожат колени. Страшная усталость навалилась на него. Он прислонился к тяжелой дубовой двери, перевел дух и, рывком распахнув ее, шагнул в темноту.

Нащупав перила винтовой лестницы, он вскинул голову и увидел высоко над собой лунный свет.

– Майк! – крикнул Джерико. – Я иду!

Ответа не последовало.

Тяжело переставляя ноги, Джерико начал подниматься по узким каменным ступеням. До него доносился какой-то странный шум, но потом он понял, что это работает часовой механизм.

– Майк, у меня оружия нет, – добравшись до середины лестницы, громко сказал он. – Единственное, что мне надо, так это поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты трезво оценил ситуацию.

Не дождавшись ответа, он продолжал взбираться по ступенькам.

– Все, хватит. Здесь и остановитесь, – раздался сверху охрипший голос Майка.

Теперь на фоне неба, освещенного тусклым светом нарождающейся луны, Джерико были видны силуэты Майка и Энжелы. Парень держал миссис Драйден перед собой, используя ее в качестве живого щита.

– Как скажешь, – ответил Джерико и присел на каменную ступеньку.

Никогда еще он не затрачивал столько усилий на то, чтобы его голос звучал мягко и спокойно.

Он достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Дрожащий отблеск пламени на несколько секунд выхватил из темноты белое как снег лицо и испуганные глаза миссис Драйден.

– Понимаешь, Майк, положение у меня безвыходное, – стараясь говорить ровно, начал Джерико. – Если бы я даже очень хотел, я все равно не мог бы выдать тебе Тейера. Все жители Гленвью собрались, чтобы защитить его. Кроме того, через несколько минут сюда съедутся все полицейские штата. Ничего не поделаешь.

Майк молчал, а в огромных глазах Энжелы отражался ужас.

– Майк, ты многого не знаешь, – продолжил Джерико. – «Армии Истинных Американцев» сломали хребет. Нам стало известно, чем занимались ее бойцы. Они намеревались открыть торговлю наркотиками. Их завезли в Гленвью на несколько миллионов и хранили в сарае Энжелы. Но вскоре им пришлось их оттуда забрать, потому что приехали мы и занялись поисками Линды. Вероятно, после более тщательного расследования обнаружится, что ЛСД Линде и Энжеле подсыпал Джо Блисс.

– Нет, – вяло произнес Майк.

– Энжелу хотели на время устранить, чтобы она не мешала погрому. Бойцы АИА сорвали представление не потому, что оно с их точки зрения было омерзительным и аморальным – им надо было выгнать вас и зрителей с территории усадьбы, куда в тот вечер должна была приехать машина с наркотиками. А вот почему пострадала Линда, ума не приложу. Скорее всего, с ней кто-то сыграл злую шутку.

– Это я убил Линду. – Голос Майка сорвался.

Джерико затаил дыхание – он ждал, что последует дальше.

– Я убил ее, – повторил парень. – ЛСД Линде и Энжеле дал я. Подмешал в коктейль. Это старый способ. Мне хотелось посмотреть, что получится. Я… я сам его пробовал, и это было сильно. Я думал, что ЛСД вместе с хеппенингом…

– Боже, Майк!

– Я убил Линду так, ради шутки. Я накинул на ее шею петлю, отдав ее Тейеру и Кассельзу. После этого я не хочу жить. С одним подонком я уже рассчитался и теперь прошу только: дайте мне убить второго. После этого делайте со мной что хотите.

– Тейер свое получит, – стараясь не выдать своих чувств, произнес Джерико. – По закону. А теперь, Майк, поговорим об Энжеле. Ты против нее что-то имеешь? Она же из-за тебя вчера чуть было не умерла. А сейчас ты опять угрожаешь ей.

С улицы донесся вой подъезжающих патрульных машин.

– Мы живем в больном мире, – повысив голос, сказал Майк. – Когда пытаешься излечиться от одной болезни, обязательно цепляешь новую. Я хотел испытать Линду из озорства. Но я не думал, что… Джерико, вы можете мне пообещать, что Тейер за все заплатит? Вы правы, мне с ним уже не расквитаться – там внизу собралась целая армия полицейских. Так вы обещаете?

– Обещаю, – ответил Джерико.

Майк выпустил Энжелу, и та, не устояв на краю лестницы, кубарем полетела вниз. Если бы не Джерико, успевший схватить ее своими огромными лапищами, она разбила бы себе голову о каменные ступени.

И тут Майк, приставив к своей груди дуло винтовки, нажал на спуск. Прогремел выстрел.

Чтобы Энжела не могла увидеть лежавшего на вершине лестницы Майка, Джерико ладонью прикрыл ей глаза.

«Вот она, анархия», – подумал он.

Хью Пентикост ПО СЛЕДУ СМЕЮЩЕГОСЯ МАНЬЯКА

Часть первая

Глава 1

Бледным зимним утром смерть протянула к Питеру Стайлсу свою леденящую руку и в последний момент отдернула ее, оставив его потрясенным и опустошенным морально и физически. В один момент привлекательный одаренный молодой человек, перед которым открывалась блестящая карьера, превратился в горькую карикатуру на самого себя – в замкнутого, ожесточенного нелюдима, одолеваемого ненавистью.

Я не был знаком с Питером во время происшедшей с ним катастрофы и узнал о ней позже во всех подробностях, когда к нему вновь подкралась смерть. Именно тогда мы впервые встретились с Питером, и его незаурядная личность сильно заинтересовала меня. Я много раздумывал о его трагедии, порой испытывал к нему некоторое недоверие, но дело кончилось тем, что я целиком принял его сторону и приложил все свои силы, чтобы помочь ему в непростых обстоятельствах. Вторая часть истории Питера Стайлса разворачивалась холодным зимним вечером тоже высоко в Зеленых горах Вермонта.

Яркая полная луна превратила ночь над заснеженным ландшафтом в подобие сияющего дня, когда «ягуар» поднимался по горному серпантину к горнолыжному отелю «Логово Дарлбрук». Несмотря на нулевую температуру, водитель машины был одет очень тепло. На нем быламеховая парка с капюшоном и большие солнцезащитные очки, которые обычно носят горнолыжники, почти полностью скрывавшие его лицо. Руки в меховых перчатках крепко сжимали руль, направляя автомобиль по неровным колеям дороги, над которой с одинаковым усердием трудились дневные оттепели и ночные заморозки.

Часы на приборном щитке показывали почти десять. На дороге, кроме упорно поднимающегося «ягуара», не было видно ни одной машины. Обычно на уик-энд в «Дарлбруке» набирается около двухсот отдыхающих, но, вероятно, они опередили мужчину в белом «ягуаре».

Дорога заметно сузилась, с обеих сторон выросли высокие снежные сугробы, образованные недавно прошедшим снегоочистителем. Машина миновала участок шоссе, прорезавший лесной массив, и оказалась на открытом пространстве, где, огибая гору, дорога делала опасный поворот, огороженный металлическим барьером, на котором в свете передних фар автомобилей вспыхивали специально укрепленные светящиеся кнопки.

Водитель затормозил на самом крутом участке поворота, где едва хватало места разъехаться двум машинам. Он немного помедлил, затем открыл дверцу и вышел на обочину, медленно передвигаясь, как будто у него за время езды одеревенели все мускулы. Слегка прихрамывая, он обошел машину спереди. Свет фар выхватил из темноты его высокую худощавую фигуру. Остановившись у барьера, он стянул перчатку и выудил из кармана парки сигарету, которую прикурил от серебряной зажигалки. Затем подошел к самому барьеру и застыл, устремив взгляд вниз, на другую сторону пропасти. Это был почти отвесный, захватывающий дух спуск высотой около пяти сотен ярдов, ведущий к долине, где густой сосновый бор образовывал нечто вроде озера, зеленеющего на снегу.

Кончик сигареты ярко вспыхнул, когда куривший глубоко и судорожно затянулся. Его губы беззвучно шевельнулись, затем сомкнулись в тонкую, жесткую линию. Он бросил сигарету в снег и наступил на нее обутой в меховой ботинок ногой. Опустив голову, он убедился, что сигарета погасла, и на его щеке несколько раз дернулся нерв. Ровно год назад он пришел в себя от невыносимой боли, лежа на дне этой пропасти, слышал ужасающие крики и видел пламя горящего бензина, пожирающего изуродованный автомобиль, внутри которого бился в агонии кричащий человек. Снизошедшее к нему тогда милостивое беспамятство избавило его от дальнейшего созерцания ужаса.

Мужчина медленно вернулся к автомобилю и сел за руль. Он резко захлопнул дверцу, но не сделал попытки продолжить движение. Закурив новую сигарету, он сидел, тяжело сгорбившись, и снова у него шевельнулись губы.

«Да поможет мне Бог», – проговорил он, словно повторяя последние слова торжественного обета.

Затем включил мотор и снова начал забираться вверх по дороге, ведущей к вершине Грейпик.

Отель «Логово Дарлбрук», расположенный высоко в горах в штате Вермонт, стал одним из самых модных лыжных курортов в восточной части Соединенных Штатов. В отличие от других многочисленных горнолыжных курортов на востоке «Дарлбрук» гарантировал катание на горных лыжах с конца ноября и до середины апреля. Он располагал множеством склонов для лыжников различного уровня мастерства, в том числе для слалома, оборудованных подъемниками, фуникулерами и буфетами, где можно было перекусить, не возвращаясь в отель. В его окрестностях на Зеленых горах находился один из самых высоких трамплинов для прыжков, где как раз в эти выходные должны были проводиться пробные соревнования будущих олимпийцев. Лучшие спортсмены по прыжкам с трамплина уже собрались в отеле, когда белый «ягуар» наконец добрался до места.

Когда-то «Логово» было убежищем одного миллионера, предпочитающего жить вдали от людской суеты. Это было странное и внушительное сооружение из неотесанных глыб серого мрамора, добытого в окрестных горах. С самого начала оно сочетало в себе черты неприступной крепости и гостиницы. В нем находились тридцать спален с ванными, громадный обеденный зал, зал для светских приемов, гигантская кухня, причем в каждом помещении имелся камин. После смерти миллионера в конце тридцатых годов «Дарлбрук» стоял опустевшим и поблекшим, а его запылившиеся окна, как глазницы слепого, и зимой и летом бесстрастно смотрели на склоны гор. Ни одному человеку, находящемуся в здравом рассудке, не приходило в голову приобрести такое громадное здание и попробовать привести его в порядок. Но позже, уже в начале пятидесятых годов, некий молодой человек по имени Макс Лэндберг, энтузиаст горнолыжного спорта, который подыскивал подходящее место для организации лыжного курорта, наткнулся на «Логово». Он заявил своей жене Хедде, что это как раз то, что они искали, и оба чуть не умерли со смеху, осматривая огромное нелепое сооружение. Заинтересовавшись мраморной цитаделью, Лэндберги по возвращении домой в небольшой городок Манчестер навели справки. Они выяснили, что «Логово» можно будет купить практически за гроши. Распорядители имуществом миллионера мечтали только о том, чтобы поскорее сбыть его с рук. Вот так Лэндберги приобрели его и с тех пор не уставали поздравлять друг друга со своей находкой. «Дарлбрук» оказался поистине неистощимой золотой жилой. Новые хозяева без особого труда достали денег на расчистку лыжных трасс и установку необходимого оборудования. Очень скоро тридцати спален стало явно недостаточно, и вокруг огромной крепости вырос поселок из маленьких коттеджей. В течение шести месяцев все помещения нового курорта заполняли лыжники. В остальное время года отдыхающие могли бродить по запутанным таинственным тропам Зеленых гор, плавать, охотиться или играть в гольф на двух великолепных площадках Манчестера. Лэндберги, начинавшие дело с весьма скромными средствами, вскоре стали гостеприимными хозяевами сказочно богатого королевства. Цены у них были высокими, но задолго до начала сезона желающие попасть сюда наперебой заказывали номера. «Дарлбрук» стал местом отдыха, куда стремились попасть спортсмены, не стесненные в средствах.

Водитель белого «ягуара» сделал широкий круг по громадной автостоянке за «Логовом». В рассеянном сиянии желтоватой луны на ней поблескивали крыши более ста автомобилей. Из основного здания доносились веселая музыка и смех отдыхающих. Какой-то любитель народного пения исполнял «Полет голубки», довольно сносно подражая Берлу Айвсу.

Мужчина в меховой парке вышел из машины, открыл багажник и извлек брезентовую походную сумку. Затем запер машину и медленно двинулся к парадному входу в «Логово». Один раз он слегка поскользнулся на заснеженной тропинке и чуть не упал, втихомолку ругнувшись. Как только он открыл дверь в просторный холл, его сразу обволокло теплом и ароматом горящих в камине дров, смешанным с благоуханием духов и запахом дорогого табака. Слева от вошедшего располагался бывший бальный зал, заполненный оживленной толпой в одежде стиля «после лыж»: женщины расцвечивали общий фон своими нарядами нежных пастельных тонов, большинство было в эластичных брюках, так восхитительно подчеркивающих хорошую фигуру, некоторые – в длинных юбках. На мужчинах были узкие брюки, жакеты спортивного покроя или свитера. Человеку в меховой парке показалось, что он смотрит на своего рода балет в стилизованных костюмах.

Справа находилась старая столовая, теперь переоборудованная в бар, отделанный дубовыми панелями, и гриль-зал. Все столы были заняты нарядными постояльцами. Именно здесь выступал певец, чей высокий голос заглушал общий гомон и смех.

Человек в парке направился вдоль вестибюля к стойке администратора. За стойкой ему приветливо улыбнулся юноша лет восемнадцати.

– Надеюсь, сэр, у вас зарезервирован номер, – сказал он. – У нас полным-полна коробочка.

Мужчина опустил на пол сумку, снял очки и откинул капюшон парки, открыв светло-голубые глаза и коротко остриженные темные волосы. У него были высокие скулы и тонкая, почти никогда не исчезающая морщинка между бровями. Он был очень хорош собой, отличался мрачной задумчивой красотой.

– Питер Стайлс! – радостно воскликнул молодой человек.

– Думаю, у вас найдется для меня комната, – сказал Стайлс.

– Д-да… конечно, мистер Стайлс. – Юноша пробежал пальцем по списку зарезервированных номеров. – Только, боюсь, не совсем то, что вы просили… Вот, номер двести пять. Это на один пролет лестницы выше и через три двери по коридору от лестничной площадки. И вам придется делить ее с кем-нибудь.

– Я просил комнату на первом этаже или коттедж, – сказал Стайлс, и складка между его бровями обозначилась резче.

– Но, мистер Стайлс, папа больше ничего не смог сделать. Вы же знаете, в зимний сезон отель забит до предела.

– И комната двести пять, да еще на двоих, – это все, что у вас есть?

– К сожалению, это так, мистер Стайлс. Это очень хорошая комната, она как бы выступает наружу. Окна выходят на склон холма. Отдельная ванная. И парень, который будет жить вместе с вами, очень порядочный. Это Джим Трэнтер. Он занимается для папы какой-то работой по общественным связям.

– Если это все, что у вас есть, придется соглашаться, – после минутного раздумья сказал Стайлс. – Не попросите ли кого-нибудь отнести наверх мою сумку?

Юноша засмеялся:

– Я не могу оставить стойку, мистер Стайлс. А все остальные работают в баре или в зале. Боюсь, вам придется нести свой багаж самому.

Он снял ключ с доски за своей спиной и протянул его Стайлсу.

Рука Стайлса дрогнула, и его лицо залилось мертвенной бледностью.

– Я не могу ее нести, – проговорил он. – Пошлите ее наверх, когда у вас появится возможность.

– Да это просто смешно! – презрительно сказал юноша. – Вы не сможете донести всего одну сумку?

– Где ваш отец? – спросил Стайлс.

– Где-то здесь, – ответил молодой Лэндберг.

– Так найдите его! – резко приказал Стайлс, испугав юношу. – Немедленно приведите его, если не хотите, чтобы я свернул вам шею!

Молодой человек недоуменно пожал плечами и вышел из-за стойки. Стайлс поглядел на свои сцепленные руки и медленно разжал их. Ладони были влажными от пота. Он вытер их о брюки.

Из бара показался Макс Лэндберг – жизнерадостный, коренастый, с коротким ежиком серебристо-седых волос, одетый в темно-синие лыжные брюки и серый тирольский жакет, отделанный голубой и серебристой ниткой. На его лице царила профессиональная улыбка гостеприимного хозяина.

– Питер! – сердечно воскликнул он, протягивая гостю свою крупную руку.

– Привет, Макс. – Стайлс твердо сжал руку хозяина отеля.

– Извини насчет номера, – сказал Макс Лэндберг.

– Все нормально, – кивнул Стайлс. – Но мне не справиться с сумкой. Твой сын, кажется, решил, что это такая шутка.

Улыбка Макса Лэндберга замерла, и он обернулся к сыну.

– Ах ты, сопляк! – сказал он. – Ну-ка, поворачивайся и немедленно отнеси сумку в номер двести пять. – Когда смущенный парень поспешил исчезнуть с багажом гостя, Лэндберг снова повернулся к Стайлсу: – Он ничего плохого не имел в виду, Питер. В любом случае он должен был взять ее, но он сказал не подумав. – Он опустил глаза. – Ну, как твоя нога, дружище?

– Пока еще я не могу рисковать и таскать тяжести вверх и вниз по лестнице, – сказал Питер. – Не могу занимать руки, чтобы успеть удержаться при падении, если этот проклятый протез выскочит из-под меня. – Он горько улыбнулся. – Никому бы не порекомендовал иметь искусственную ногу для комнатных видов спорта.

– Тебе помочь подняться? – спросил Макс.

– Без багажа я поднимусь и сам, – сказал Питер. – И я не люблю, когда мне помогают или наблюдают за мной.

– Мы ужасно рады твоему приезду, – сказал Макс. – Но не получится ли, что ты только растравляешь свою рану? Мы с Хеддой подумали об этом, когда ты позвонил.

– Я приехал сюда, – тихо проговорил Питер, – потому что намерен добраться до сукиного сына, который виновен в этом.

Он поднял правую ногу и опустил ее на пол с глухим деревянным стуком.

Глава 2

Первая часть его истории началась год назад.

О послевоенных поколениях наша литература писала очень много. После Первой мировой войны наступил век джаза, выразителем которого стал Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Затем пришла очередь «потерянного поколения», о проблемах которого с горечью писал Эрнест Хемингуэй. А наших современников можно было бы назвать «поколением, не имеющим цели». К нему принадлежал и Питер Стайлс.

После окончания Второй мировой войны мир на Земле так и не наступил. Человек не мог планировать свою будущую жизнь. Пропустив главный военный конфликт нашего века, Питер оказался в Морском корпусе, ведшем в 1951 году военные действия в Корее. Он оставил его, не получив ни царапины, в чине капитана. Однако в его внутреннем мире произошли глубокие потрясения. Будучи единственным ребенком в семье, он рос невероятно привязанным к родителям. Герберт Стайлс, выпускник Йельского университета 1925 года, добился крупных успехов в качестве администратора одной из рекламных фирм. Его жизнь текла по стандартному образцу: дом в Новом Кэнене, ежедневные поездки в Нью-Йорк, два сухих мартини в Йельском клубе перед ночным поездом, отправляющимся домой. В семье было достаточно средств, чтобы Питер мог получить образование в Хочкиссе и Йельском университете. Будущее, за исключением тревоги по поводу службы Питера в военно-морском флоте, казалось семье уютным и безопасным.

Питер прослужил в Корее шесть месяцев, когда пришла телеграмма от отца, в которой тот извещал сына, что его мать внезапно скончалась в результате внутреннего кровоизлияния в мозг. Это был тяжелый удар, осложненный тем, что Питера не могли отпустить домой, чтобы он мог разделить горе с отцом. Герберт Стайлс не очень любил писать письма, и к Питеру поступали лишь обрывочные сведения о том, что последовало за смертью матери. Она оставила Питеру свое личное состояние, которое должно было приносить ему ежегодный доход в пятнадцать тысяч долларов. Затем он узнал, что в свои пятьдесят лет отец удалился от дел, продал дом в Новом Кэнене и обосновался на житье в Йельском клубе в Нью-Йорке.

Питер вернулся домой весной 1953 года. Герберт Стайлс был уже не тем человеком, которым знал его Питер, уходя в армию. Перенесенная утрата основательно подкосила его. Не имея никакого занятия, меньше чем за год он превратился в безнадежного алкоголика. До этого Питер и не подозревал, до какой степени Герберт Стайлс был привязан к своей жене. Он выказал все признаки своей радости по поводу возвращения Питера, но на самом деле в его душе не было ничего, кроме кровоточащей горечи о кончине жены, невыносимого одиночества и полной бесцельности дальнейшего существования. Присутствие сына только еще больнее напоминало ему о тяжелой утрате.

Питер продолжал поддерживать связь с отцом, но больше он ничего не мог для него сделать. Время неумолимо летело. Благодаря полученному от матери наследству Питеру не было необходимости зарабатывать на жизнь. Престижное образование не дало ему, увы, конкретной профессии. Он посещал курс в Йельской драматической студии и одно время мечтал стать актером; затем его желания изменились, и он собирался заняться драматургией. Но вообще-то у него попросту отсутствовал какой-либо интерес к любой карьере.

Он уходил на войну в Корее, воображая, что безумно влюблен в девушку по имени Элизабет Скофилд. Как раз перед смертью матери он получил от Элизабет официальное послание, в котором она извещала его о том, что вышла замуж за Тома Коннорса, одного из однокашников Питера по Йелю, который уже имел отличную медицинскую практику в Нью-Йорке.

Оказавшись дома и уяснив, что он не в состоянии поддерживать с отцом ежедневный контакт, Питер подобрал себе небольшую квартирку с садом прямо рядом с Грэмерси-парк. Купил себе спортивный автомобиль. Его тревожил ход вещей, точнее, отсутствие этого хода. Ему казалось, что люди подвержены всеобщему моральному разложению, у них отсутствует вкус к жизни и вообще традиционный образ жизни терпит полный крах. Казалось, в нравах преобладало презрение к закону и порядку. Прежняя упорядоченность существования больше не наблюдалась, но вместе с тем новые стандарты жизни еще не обрели выраженных форм. И невольно создавалось ощущение, что все с безумной скоростью стремятся к некоей пропасти. Питер написал несколько статей на эту тему и, к своему удивлению, увидел их напечатанными в «Нью-Йоркере», «Атлантике» и в ежеквартальном обозрении периодики Западного побережья. Как-то за завтраком с отцом в Йельском клубе, куда он от случая к случаю заходил, к Питеру обратился старый товарищ по колледжу Фрэнк Девери с предложением написать несколько статей для еженедельного информационного журнала. Вот так, безо всякого серьезного стремления к этому, Питер стал известным автором статей на самые разные темы – от политики до соревнований горнолыжников. Именно находясь в командировке по проблемам развития горнолыжного спорта, Питер впервые открыл для себя «Логово Дарлбрук». Позже он полюбил приезжать в Вермонт каждую зиму, подружился с Лэндбергами и сам стал великолепным горнолыжником.

Таким образом пролетело еще десять лет. Питер приобрел известность как один из самых популярных репортеров нашего времени, его общественное положение упрочилось, доходы возросли в три раза.

В феврале 1963 года он находился всего в нескольких мгновениях от гибели, хотя и не подозревал об этом. Он собирался провести уик-энд в «Дарлбруке» и зашел в Йельский клуб повидаться с отцом накануне отъезда. Герберта Стайлса он застал в плачевном состоянии. Это был уже дряхлый старик, страдающий от непроходящего похмелья. Поддавшись импульсу, Питер предложил отцу провести выходные вместе в «Дарлбруке». Чистый свежий воздух пойдет ему на пользу, а Питер постарается держать его подальше от выпивки. Герберт, у которого не было ни малейшего желания покидать свой клуб, согласился только потому, что не имел сил сопротивляться.

Уик-энд оказался пропащим. За пару дней невозможно было изменить Герберта. Запретить ему спиртное означало ввергнуть его в состояние вечно ноющего попрошайки. Он хныкал, как ребенок, когда Питер по дороге в горы отказывался остановиться у какой-нибудь таверны. В «Логове» их разместили в одном номере, и всю ночь напролет старик то ныл и плакал, то впадал в приступы бессильной ярости. К утру Питер понял, что оставаться дальше не имеет смысла. Он не мог оставить Герберта ни на минуту, и бесконечная борьба из-за спиртного оказалась ему не по силам.

Часов в одиннадцать утра они уплатили по счету, погрузили свои вещи в машину и двинулись вниз с Грейпик. Они проехали не больше мили по извилистой горной дороге, когда позади, непрерывно сигналя, появился летящий на огромной скорости черный седан. Питер отвернул в сторону, насколько смог, и седан пронесся мимо в облаках снежной пыли, летящей из-под колес. Задним правым крылом он задел левое переднее крыло Питера, и спортивная машина легко взлетела от этого толчка. Проклиная безумного лихача, Питер попытался разобрать номер седана, но его не было видно из-за клубов снежного вихря. Он остановился, вышел наружу и осмотрел повреждение. Крыло было помято, но с машиной все было в порядке. Он вернулся в автомобиль и продолжил спуск.

Но меньше чем через милю сзади опять раздался автомобильный гудок. В боковое зеркальце Питер вновь увидел черный седан. Очевидно, он выскочил сзади с объездной дороги и намеревался снова проехать мимо них. На переднем сиденье он разглядел двоих мужчин в меховых куртках. Сжав губы, Питер держался середины дороги. На этот раз он не даст им обогнать себя, а когда окажется в безопасном месте, развернется и загородит хулиганам проезд, выйдет и встретится с ними лицом к лицу. Питер умел постоять за себя. Он обучился смертоносной борьбе в военно-морской пехоте.

– Почему ты не пропустишь их? – раздраженно спросил Герберт.

– Они нарываются на скандал, – ответил Питер, – и я им его устрою.

Продолжая истошно сигналить, седан несся на них. Когда Питер отказался дать им дорогу, они врезались ему в задний бампер.

– Ради Бога, пропусти их! – завопил Герберт. – Хочешь, чтобы они нас убили?

Не было смысла ссориться с Гербертом. Питер решил пропустить наглецов. Затем он повиснет у них на «хвосте», пока они не доберутся до Манчестера. Он свернул на правую обочину. Седан мчался рядом. Один из мужчин – в горнолыжных очках, полностью скрывавших его лицо, – высунулся из окна.

– Жалкий трус! – выкрикнул он.

А потом захохотал пронзительным истерическим смехом, напоминающим роковой смех, изобретенный Ричардом Вайдмарком в старом фильме «Поцелуй смерти».

Седан подрезал их, снова врезавшись в крыло спортивного автомобиля. На этот раз столкновение было таким резким, что машина вылетела на обочину. Питеру пришлось тормозить изо всех сил, чтобы не врезаться в огромную сосну. Тем временем проклятый седан исчез за изгибом дороги.

Питер выбрался из машины. На этот раз крыло было смято таким образом, что касалось шины. Он достал из багажника домкрат и принялся чинить крыло, пытаясь выгнуть его вверх, чтобы можно было управлять машиной. Это заняло добрых десять минут. Наконец, охваченный холодной яростью, Питер осторожно пустился в дорогу.

Они приблизились к широкому повороту вокруг склона горы. Не веря своим ушам, они снова услышали автомобильный сигнал, оглушающий их сзади. Седан нагонял их с сумасшедшей скоростью.

– Пропусти их! – закричал Герберт. У него сдали нервы, он весь трясся, словно в припадке.

– Черта с два! – мрачно сказал Питер. – На это раз я с ними разделаюсь.

– Пропусти, говорю тебе!

Дальнейшее произошло мгновенно. Герберт нагнулся и ухватился за руль. Вместо того чтобы повернуть машину к внутренней стороне дороги, он крутанул руль влево. Спортивная машина сбила металлическое ограждение, подпрыгнула, затем сделала сальто и кувырком перелетела через насыпь, после чего, подскакивая и вращаясь вокруг своей оси, полетела вниз навстречу сосновому лесу на дне пропасти.

Питер так и не узнал, что происходило в эти секунды. Он пришел в себя, лежа на снегу, от страшной боли, пронизывающей его правую ногу.

Затем он услышал нечеловеческий крик отца. Ему удалось перевернуться, и белое обжигающее пламя лизнуло его волосы, лицо и брови. Спортивный автомобиль превратился в горящий факел, а спасительная темнота, в которую погрузился мозг Питера, заглушила последний отчаянный вопль Герберта.

Питер очнулся в затемненной больничной палате. Это оказалась больница в Беннингтоне, в Вермонте. Он открыл глаза и увидел медсестру, дремлющую в кресле напротив. Причина, по которой он здесь оказался, немедленно и четко вспомнилась ему: черный седан; глумливый смех одного из его пассажиров, которого он никогда не забудет; истеричный припадок Герберта и страшный полет кувырком по склону горы; отчаянные вопли Герберта и ослепительный шар пламени. Ему не нужно было спрашивать о судьбе отца. Бедный отец! Предсмертные муки должны были показаться ему вечностью, хотя длились меньше минуты.

Боли Питер сейчас не ощущал. Он вспомнил про страшную боль в правой ноге. Значит, ему помогли и облегчили его страдания. Он попытался пошевелиться и обнаружил себя ужасающе слабым. Он передвинул левую ногу в более удобное положение, но, казалось, совсем не мог пошевелить правой ногой. Она была укреплена на какой-то подпорке, и он увидел, что одеяло приподнято над кроватью на металлическом обруче, чтобы его не трогали. Он приподнялся на левом локте и протянул руку, чтобы ощупать правую ногу.

Он закричал.

– Нет! – пронзительно кричал он. – Нет, нет!

Медсестра мгновенно оказалась у кровати:

– Успокойтесь, мистер Стайлс, вам нельзя волноваться!

Его обволакивал и душил бесконечный, невыразимый ужас.

– Что вы со мной сделали? Этого нельзя было делать без моего согласия! Где доктор? Я убью его! Я его убью! – И он снова потерял сознание.

Когда он смог наконец слушать, ему объяснили, что у специалистов даже не возникало спора относительно необходимости ампутации его ноги в части между коленом и лодыжкой. Во время катастрофы нога была практически оторвана. Поэтому не могло быть и речи о получении его согласия.

К этому времени похороны Герберта еще не проводились, в сущности, кроме горстки пепла, и хоронить-то было нечего. Питер решил, что займется этим позже, когда будет в состоянии. Он знал желание Герберта. Тот всегда повторял, что не хочет ни похорон, ни церковной службы. «Пусть просто придут несколько друзей и выпьют в память обо мне».

Питер не мог встречаться с друзьями – ни с друзьями Герберта, ни со своими. Он чувствовал себя полностью обессиленным, опустошенным, истерзанным. В госпиталь пришли навестить его Лэндберги. Посещение прошло тягостно и напряженно, так как Питер не желал видеть людей, не хотел с ними разговаривать и выслушивать их заверения в глубоком сочувствии.

Затем появилась полиция. Они ждали два дня, чтобы поговорить с ним, и, когда они в конце концов выслушали его рассказ, вся надежда на то, чтобы найти черный седан тут же испарилась. Седан, крылья которого должны были нести следы столкновения с автомобилем Питера, словно в воздухе растворился. Макс Лэндберг ничем не смог помочь. В это время в «Логове» были заняты абсолютно все номера, что означало присутствие двухсот гостей, то есть больше сотни автомобилей. Он мог указать только на нескольких клиентов, имеющих не очень распространенные марки автомобилей. Никто из них не покидал отеля внезапно. Он выслушал описание дикого хохота, но это не помогло ему вспомнить ни одного из постояльцев, отличающихся особенной манерой смеяться.

Комиссар полиции, занимавшийся расследованием этого дела, донимал Питера вопросами относительно его личных врагов. Питер не знал таковых. Никогда не слышал этого смеха раньше. У него сложилось впечатление, что смеявшийся был молодым человеком. Он не смог дать даже приблизительного описания внешности двоих мужчин, чьи лица были скрыты поднятыми меховыми воротниками и огромными очками. В «Дарлбруке» каждый второй носил шубу и горнолыжные очки.

– Убийцы-весельчаки, – со злостью констатировал комиссар. – Вот они кто, должно быть. Выскочили себе на шоссе повеселиться, а вам просто не повезло, что вы оказались у них на дороге.

– Они должны знать все горные дороги, – сказал Питер. – Они все время выскакивали на дорогу позади нас, а это значит, что они точно знали, где свернуть с основной трассы, чтобы потом снова нагнать нас.

Объявили розыск черного седана с помятыми крыльями и с неизвестными номерами. И после целого года работы не добились ровно никаких результатов.

Для Питера началось долгое, горькое возвращение к какому-то подобию жизни. В физическом отношении он довольно скоро оправился от несчастного случая, но не мог отделаться от ощущения, что в некотором роде стал для людей бельмом на глазу. Он говорил себе, что никогда не сможет появиться в обществе, не вызывая к себе жалости или любопытства. Когда в уединении он смотрел на культю своей правой ноги, отрезанной по колено, у него начинала кружиться голова и подкатывала тошнота.

Вначале его единственным способом передвижения были костыли, и он неловко ковылял на них, как будто не желая научиться пользоваться ими. Он постоянно боялся упасть, все время опасался, что его обнаружат в унизительно-беспомощном положении.

А в душе у него не переставала кипеть ярость против неизвестных шутников-убийц, покончивших с Гербертом, а его самого сделавших получеловеком.

Как только ему разрешили, он покинул госпиталь и вернулся в свою квартиру в городе. Он отказывался встречаться с друзьями, ни разу не зашел в «Плейерс», свой клуб, который находился прямо за углом от его квартиры на Грэмерси-парк. Он не желал встречаться со своими редакторами, которые покупали его статьи и давали задания. Он не мог писать. Он буквально разрывался между ненавистью к незнакомцам, вовлекшим его в трагедию, и саднящей жалостью к себе.

Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. Однажды в его дверь позвонили, и он крикнул, чтобы заходили. Он оставлял дверь на задвижке, чтобы приходящая домработница и управляющий домом могли войти к нему, не дожидаясь, пока он доковыляет до двери. Перед сидящим в кресле Питером в дверном проеме предстала посетительница. Это была Лиз Скофилд – та самая Элизабет Скофилд, которая написала ему в Корею письмо с извещением о своем замужестве, а теперь миссис Элизабет Коннорс, жена доктора Тома Коннорса.

– Привет, – небрежно сказала она.

Он не сводил с нее глаз, словно не веря, что она появилась здесь. Десять лет и трое детей мало ее изменили. И хотя она пополнела, это только придало ей больше женственности. Он прекрасно помнил открытый искренний взгляд ее серых глаз и широкий великодушный рот. Он очень любил ее… давным-давно.

Она оглядела гостиную.

– А у тебя очень мило, – похвалила она.

– Лиз, прошу тебя, я…

– Я прочла о твоих проблемах в газетах, – сказала она.

Она положила сумочку на столик у входа и сняла шляпку и пальто, явно собираясь остаться, что бы он ни сказал.

– Я интересовалась тобой и выяснила, что ты не видишься ни с кем.

– И поэтому ты пришла, – сказал он.

– Но ведь я – это я, а не все, – сказала она. – У тебя можно разжиться сигаретой?

Он указал на коробочку, лежащую на столике у его кресла. Когда она приблизилась, слабый запах ее духов пробудил в его душе давнее воспоминание. Перед тем как он отплыл в Корею, они провели вместе неделю в небольшой гостинице недалеко от канадской границы. Это он отказался жениться на ней перед отъездом, не желая, чтобы она оказалась связанной с калекой, если бы для него этим закончилась война. Он навсегда запомнил аромат ее духов и ее манеру закуривать сигарету, в которой было что-то от торжественного обряда. Что ж, вот он сидит, калека, чего он тогда и боялся, а она замужем за другим – и все же она пришла. В ее поведении не проглядывало и намека на неловкость. Рука у Питера слегка дрожала, когда он поднес зажигалку к ее сигарете.

– Понимаешь, ты не должен сдаваться, – сказала она, сделала несколько шагов, грациозная, как всегда, и присела на подлокотник дивана.

– Лиз, я не хочу говорить об этом.

– Но тебе придется. А о чем же еще говорить? Тебе нужно научиться жить с этим, вернуться к своей работе и снова стать Питером Стайлсом.

– Оставь свои проповеди! – сердито рявкнул он.

– А кто проповедует? Господи, Питер, да ты, кажется, безумно себя жалеешь!

– На моем месте каждый себя пожалел бы.

– Но не Питер Стайлс, которого я когда-то знала.

– Ладно, тренер, я готов к выговору, – с кривой усмешкой сказал Питер.

– Я пришла вовсе не для того, чтобы читать тебе нотации, – сказала Лиз. – Тебе пора сделать себе протез и научиться им пользоваться. Я хочу, чтобы ты встретился с Томом.

– С Томом?

– Это мой муж – твой друг, кстати. Надеюсь, ты не затаил на него обиду? Если хочешь заехать кому-нибудь в зубы за то, что с тобой произошло, можешь проделать это на мне. Том стажировался в госпитале для ветеранов войны. Он специалист по проблемам твоего рода. Через пару месяцев ты у него станешь ходить, как любой здоровый человек.

– У меня ничего нет против него, – сказал Питер, – но я не желаю его видеть… в связи вот с этим! – Он сердито шлепнул себя по правому бедру.

– Он будет здесь через пятнадцать минут, – сказала Лиз, глубоко затянувшись. – Я могу приготовить кофе?

Вот так начался путь вспять. Появился доктор Том Коннорс. Если он и испытывал какую-либо неловкость за то, что увел у Питера его девушку десять лет назад, то он ничем этого не проявил. Он играл роль старого друга и опытного специалиста. Попросил Питера показать ему ногу. Питер упрямился. Он хотел, чтобы Лиз вышла из комнаты, но она осталась. В конце концов, весь обливаясь потом от застенчивости, он обнажил свою культю.

– Эти ребята в Беннингтоне хорошо сделали свою работу, – сказал Коннорс. – Тебе повезло. Когда у тебя будет протез, твое колено будет полностью функционировать. Ты научишься ходить так, что никто ничего не заметит.

Коннорс договорился, что Питер явится в его клинику на следующее утро. Питер согласился, в душе не собираясь этого делать. Но утром явилась Лиз, чтобы отвезти его на своей машине. Вот так она и распоряжалась им все последующие три месяца. Она никогда не сообщала заранее о своем очередном визите, но каким-то образом ухитрялась появляться как раз в тот момент, когда Питер полностью падал духом. Искусственная нога и ступня были изготовлены Коннорсом дней через десять. Под надзором Лиз Питер начал испытывать ее дома. Сначала это было очень болезненно, и он не стал бы пользоваться протезом, если бы не настояния Лиз. Оставаясь один, он возвращался к костылям. Однажды, во время визита Лиз, он пошел в спальню снять протез. Костыли он оставил в гостиной и крикнул ей, чтобы она принесла их ему. Она не ответила. Он подскакал к двери на одной ноге. Лиз исчезла. А вместе с ней пропали и костыли. Вместо них он обнаружил толстую трость с резиновым наконечником.

Итак, он начал ходить с протезом, сначала с палкой, а потом и без нее. Спустя десять дней, во время которых он не виделся ни с кем, кроме Лиз, с наступлением темноты он рискнул выходить на прогулки в Грэмерси-парк, присаживаясь на скамейку, когда уставал. Теперь он воочию убедился, что никто не обращает на него ни малейшего внимания.

Как-то вечером он решил самостоятельно отправиться в театр. Все прошло без инцидентов. Неожиданно он почувствовал себя заключенным, выпущенным из тюрьмы. Ему потребовалась вся его смелость, чтобы решиться заглянуть в клуб «Плейерс». Гардеробщик сказал, что очень рад его возвращению. Он одолел винтовую лестницу, спускающуюся в бар.

– Вам как обычно? – спросил бармен Эдди.

Это означало сухой мартини. Какой-то приятель помахал ему рукой, стоя около бильярда. Другой подошел выпить вместе с Питером и сказал, что ему не хватает его статей в еженедельнике. Ни один не взглянул на его ногу и не сделал ни единого замечания по этому поводу. Ему не пришло в голову, что его друзья могли быть подготовлены Лиз и доктором Томом Коннорсом. Он ничего не заподозрил и в том, что по странному совпадению он оказался у стойки бара наедине с Джеком Мерривитером, великолепным английским актером.

– Коннорс – настоящий гений, – небрежно обронил Мерривитер.

Питер почувствовал, как его щеки запылали.

– Не думаю, что найдется хоть дюжина человек, которые знают, что последние восемь лет я появляюсь на сцене только благодаря Коннорсу.

Питер удивленно воззрился на него:

– Вы?!

– Представьте, у меня, как и у вас, нет ноги ниже колена, – сказал Мерривитер.

– Но я помню, что пару лет назад видел вас танцующим в мюзикле!

– Неплохо было, верно? – улыбнулся Мерривитер. – А вчера на Уинджид-Фут я сделал восемьдесят два очка! Мне это помогло совершенствоваться в гольфе, потому что я мог поворачиваться только в одну сторону, так что я не экспериментировал. Вам повезло больше, чем мне на первых порах.

– Как так?

– Чтобы работать писателем, вам не нужна нога, – сказал Мерривитер. – Да, вот так-то. – И он поставил на стойку опустевший стакан.

Днем Питер позвонил Фрэнку Девери, своему редактору, и сразу же получил срочное задание освещать визит маршала Тито в Организацию Объединенных Наций.

В тот же вечер около девяти в дверь позвонила Лиз. Том уехал в Балтимор консультировать какого-то пациента в клинике Джона Хопкинса. Питер с восторгом рассказал ей о проведенном им дне, не подозревая, что Лиз уже получила отчет от Мерривитера и Девери. Она понимала, что борьба почти выиграна. И впервые об этом же говорил и сам Питер.

– Я все время думаю, как сказать тебе об этом, Лиз. Не знаю, что случилось бы со мной, если бы не ты. Я не мог просить о помощи. Я никогда бы не попросил ее. Ты просто оказала мне ее. Иногда я удивляюсь, почему ты это сделала.

– Потому что люблю тебя, – тихо сказала она.

– Приятно это слышать, – сказал он, не воспринимая всерьез ее откровение.

– Не так уж много осталось, что я могу сделать для тебя, Питер, – сказала она. – Только одно.

– Не могу себе представить, о чем ты, – сказал он. – Ты и так сделала слишком много.

– Я хотела бы, чтобы ты занялся со мной любовью, – сказала она.

Он изумленно уставился на нее, полагая, что неправильно ее расслышал.

– Люди думают, что женщина, если она счастлива в браке и имеет семью, автоматически не замечает других привлекательных мужчин. Это миф. Почему-то считается вполне нормальным, если женатый мужчина обращает внимание на красивых женщин, но всех возмущает, если замужняя женщина позволит себе увлечься кем-то другим. Но это происходит с ними, Питер. Ты можешь иметь меня сейчас или в любое время, когда захочешь.

У него пересохло в горле, а сердце гулко забилось о ребра. Он отчаянно желал ее, но у него отложилось в мозгу, что ни одна женщина теперь не захочет его, разве только из жалости или как результат сексуального извращения.

– Тебе не нужно говорить мне, что тебя беспокоит, – сказала Лиз. – Ты думаешь, я предлагаю себя, потому что жалею тебя. Нет, я просто хочу тебя, Питер.

Он подошел к ней – не сознавая, что совершенно забыл о том, что ему трудно передвигаться. Обнял Лиз и поцеловал. Это не был поцелуй брата или любовника.

– Ты самая прелестная женщина из всех, кого я знаю, – сказал он, мягко отстраняя ее. – Я отвечу «нет», но не потому, что не желаю тебя. А потому, что я хочу, чтобы ты и Том оставались со мной всю мою жизнь и чтобы я не испытывал вины. – Он улыбнулся ей. – Ты пыталась сказать мне, что эта сторона жизни не закрыта для меня, верно?

– Она не закрыта для тебя, Питер, и никогда не будет закрытой. Только ты должен сказать себе, что хочешь меня или любую другую женщину.

– Иди домой, милая моя Элизабет, – сказал он. – И когда выйдешь на улицу и станешь удаляться отсюда, помни одну вещь – я тоже тебя люблю.

Она подняла руку и коснулась его щеки прохладными пальцами.

– Наслаждайся жизнью, Питер, – сказала она.

Потом она ушла.

Глава 3

Меня зовут Джим Трэнтер. Я был вторым жильцом номера двести пять. Макс Лэндберг все рассказал мне о Питере Стайлсе, когда просил меня пожить с ним в одном номере. Я нисколько не возражал. В «Логове» вообще было принято помещать в одном номере разных людей. Мне было интересно встретиться с Питером. Я был знаком с его статьями, которые давно уже мне нравились.

В то время я работал младшим составителем объявлений в одном рекламном агентстве. Мое агентство занималось и рекламой отдыха в «Дарлбруке», поэтому меня направили сюда подготовить буклет на следующий сезон. Это было поистине приятным занятием, и я не очень торопился с работой, предпочитая учиться катанию с гор на лыжах.

В тот день около десяти вечера я находился у себя в номере, просматривая свои заметки, когда молодой Рич Лэндберг ввалился с сумкой Питера.

– Приехал ваш сосед, – сказал он, – и да поможет вам Бог!

Он ретировался, и чуть позже в комнату вошел, прихрамывая, Питер. Он выглядел поразительно мрачным.

– Я Питер Стайлс, – сказал он. – Полагаю, вам придется делить со мной номер.

Я встал из-за стола, за которым работал, и представился. Мне понравилось его крепкое рукопожатие.

– Рад видеть вас на борту, – сказал я. – Должен признаться, я всегда вам завидовал.

– Завидовали мне?! – Он удивленно поднял темные брови.

– Вашим литературным способностям, – пояснил я. – Сам-то я всего-навсего литературный поденщик.

– Благодарю, – сказал он, снял парку и шапку и повесил их в стенной шкаф. Затем посмотрел на меня и угрюмо усмехнулся. – Думаю, вас уже успели посвятить в мою историю.

Я не удержался и взглянул на его ногу:

– Вы здорово научились ею владеть.

Под паркой на нем оказался костюм из серой фланели. Он снял пиджак и повесил его на плечики в тот же шкаф. Затем сел на кровать и стал стаскивать с себя брюки.

– Можете взглянуть на протез и давайте покончим со всякой неловкостью на этот счет.

Культя его искалеченной ноги была укреплена во впадине пластмассового протеза. Она удерживалась на месте своего рода ременной упряжью, стянутой ниже и выше колена. Я пробормотал что-то насчет того, как здорово все это сделано.

Он вынул из своей сумки брюки и твидовый пиджак и надел их.

– Возвращение в «Дарлбрук» – это последний шаг в моей психологической реабилитации, – сказал он. – До сих пор я не очень-то справлялся с собой. Сейчас вдруг наорал на сына Лэндберга. Оказывается, мне все еще трудновато переносить шуточки насчет моего несчастья.

– Могу вас понять, – сказал я.

– Мне нужно извиниться перед мальчуганом, а потом я намерен крепко выпить. Не хотите пойти со мной?

– Меня устраивает любой предлог для выпивки, – сказал я.

Мы вышли из номера и спустились в вестибюль. Питер сразу направился к стойке, из-за которой молодой Лэндберг мрачно наблюдал за его приближением. Питер остановился у стойки и закурил, после чего мягко улыбнулся парню.

– Что-то я подзабыл, как тебя зовут, – сказал он.

– Ричард, – сказал юноша.

– Тебя называют Дик?

– Большинство называют меня Ричем… сэр.

– Я должен извиниться перед тобой, Рич. – Питер глубоко затянулся сигаретой. – Оттого, что мне приходится ковылять на этой проклятой искусственной ноге, я иногда становлюсь ворчливым идиотом. К тому же я здорово устал да еще чуть не поскользнулся и не рухнул в сугроб перед самым входом.

Могу сказать, что он заставлял себя говорить небрежно о своей ноге. Это было похоже на упражнение в самодисциплине.

– Мы можем с тобой забыть об этом инциденте и начать наше знакомство с чистого листа?

– Конечно! – с посветлевшим лицом сказал Рич. – Могу я что-нибудь сделать для вас, сэр?

– Можешь называть меня просто Питер. А твоя мать здесь? Я еще не поздоровался с ней.

– Сегодня она себя неважно чувствует, сэр… то есть, Питер. И ушла к себе сразу после обеда.

– Передай ей привет и скажи, что буду рад увидеться с ней завтра утром, – сказал Питер. – Ты участвуешь в завтрашнем соревновании по прыжкам с трамплина?

– Мне пока за ними не угнаться, – смущенно признался Рич. – Ведь сюда съехались лучшие спортсмены со всей страны.

– А я никогда и не был особенным специалистом по прыжкам, – сказалПитер. – Даже когда еще не обзавелся этим превосходным механизмом. – Он небрежно хлопнул себя по правому бедру. Затем обернулся ко мне: – Пойдем, Джим, посмотрим, можно ли пить виски в этом баре.

– Вы можете получить все, что пожелаете, Питер, – сказал с радостной улыбкой Рич, но я видел, что он все же был немного не в себе. – Пожалуй, я тоже должен извиниться перед вами. Я должен был сделать то, о чем вы просили.

– Хотя ты этого и не поймешь, Рич, но я в долгу перед тобой.

Мы двинулись к бару.

– Я действительно очень ему обязан, – сказал мне Питер. – Каждый раз, когда я принуждаю себя шутливо говорить об этом, мне становится легче.

Мы пробрались через заполненный шумной веселой толпой гриль-зал к бару и заказали себе по бурбону. В углу кто-то лихо барабанил на пианино зажигательный южноамериканский танец. Несколько пар в ярких красочных нарядах увлеченно отплясывали, время от времени оглашая зал восторженными криками.

Откуда-то возник Макс со своей неизменной радушной улыбкой.

– Я вижу, вы уже сошлись, – сказал он. – Тебе понравилась комната, Питер?

– Очень, – сказал Питер. – И я имел удовольствие извиниться перед Ричем за то, что поступил как последний кретин. Так что теперь чувствую себя превосходно. Я хотел бы тебя угостить, Макс.

– Нет-нет! Первая выпивка за счет заведения, – сказал Макс и кивнул бармену.

Мы повернулись спиной к бару и стали рассматривать танцующую молодежь.

– Весьма красочная публика, просто приятно смотреть, – сказал Питер.

Макс усмехнулся:

– Большинство сказали бы, что причина успеха «Дарлбрука» заключается в наших неизменно благоприятных условиях для катания.

– Но ведь здесь не обходится и без твоего личного ноу-хау, которое и сделало тебя таким неотразимым хозяином «Логова», – сказал Питер.

– Я бы не исключал и другой причины популярности нашего курорта, – сказал Макс. – В частности, изобретения брюк из эластичной ткани. Лыжи вполне могли бы остаться спортом, к которому все, за исключением горстки энтузиастов, относились бы с пренебрежением, если бы для женщин не придумали этих облегающих брюк. То, что они сделали с женской фигурой и возбуждением мужского либидо, превратило лыжный спорт в самый популярный вид.

И как будто нарочно в этот момент к нам приблизилась исключительно привлекательная девушка в эластичных брюках и облегающем свитере бледно-зеленого цвета. Раньше я ее не видел. Видимо, она появилась здесь только сегодня. Она была юной и невероятно оживленной. Я почувствовал радостное возбуждение. Но, увы, ее заинтересовал не я!

– Я ужасно бессовестная, Макс, – сказала она, не сводя смеющихся глаз с Питера. – Мой парень уже отправился спать, поскольку завтра ему принимать участие в соревнованиях, а он здесь известный фаворит в прыжках с трамплина. А моя подружка захватила всех свободных мужчин в гостинице, пока вы не привели сюда этих очаровательных незнакомцев. – Она взглянула на меня, учтиво включая в разговор мою скромную персону, и кивком указала в сторону, где в окружении нескольких поклонников стояла темноволосая девушка в черных облегающих брюках и алой блузке, тоже привлекающая внимание своей точеной фигуркой. – Так что, – сказала наша рыжеволосая красавица, – пожалуйста, представьте меня своим новым гостям.

– Питер Стайлс, Джим Трэнтер – Джейн Причард, – сказал Макс.

– Не может быть, чтобы это был тот самый Питер Стайлс! – живо откликнулась девушка.

– Я знаю единственного Питера Стайлса, который и стоит сейчас перед вами, – торжественно заверил ее Макс.

– Как же тесен мир! – сказала Джейн Причард. – Волей-неволей приходится прибегнуть к штампу. Ведь я работаю в журнале, который печатает большинство ваших статей, Питер. Я помощник помощника вашего друга Фрэнка Девери. Мне даже доводилось редактировать некоторые ваши статьи. Они всегда так захватывают и заставляют думать! А ваша последняя статья о Тито вообще произвела впечатление разорвавшейся бомбы!

– Благодарю вас, – сказал Питер. – Оказывается, мир действительно очень тесен.

Она склонила голову набок, одарив его озорной улыбкой.

– Вы уже научились танцевать с этим вашим протезом? – спросила она.

Я видел, как его пальцы крепко стиснули стакан.

– Я не пробовал.

– Должна же я как-то стереть эту улыбку Чеширского кота с лица Марты, – с шутливым задором сказала она. – Пожалуйста, давайте сейчас же и попробуем!

Я был уверен, что Питер откажется, но он поставил свой стакан и усмехнулся ей.

– Предупреждаю вас, я запросто могу рухнуть на пол, – сказал он, – а тогда вам не видать триумфа!

– Зато я могу служить вам надежной опорой, – возразила Джейн, с забавной решительностью подхватив его под руку.

Позже он рассказал мне, как все проходило.

Они приблизились к свободному пространству, где танцевали несколько десятков пар. Джейн положила ему на плечо свою легкую руку и подняла к нему лицо, оказавшись очень близко. Питер чувствовал рядом с собой ее гибкое теплое тело и ощутил тонкий приятный аромат ее духов.

– Наверное, я показалась вам слишком нахальной, да? – спросила она.

– Вовсе нет, – сказал он. – Зато я испугался до смерти вашего предложения.

– Мы вовсе не обязаны танцевать твист, – сказала она. – Просто обнимите меня за талию, Питер, и будем двигаться по-своему. – И она положила свою темно-рыжую головку ему на плечо.

Они начали двигаться в ритм музыки – ничего особенного, просто двигаться. Она плыла в его объятиях. Казалось, она всю свою жизнь была знакома с его неуверенной поступью.

– Благодаря вам, – через какое-то время сказал он, – кажется, у меня что-то получается.

Джейн засмеялась:

– У вас прекрасно получается. Марта уже позеленела от зависти.

– А как насчет вашего друга? – спросил Питер.

– Я немного прихвастнула, назвав Бобби Дауда своим другом, – смеясь, призналась Джейн. – Просто мне было лестно, что такой известный спортсмен угостил меня виски перед обедом. До этого мы не были с ним знакомы. Марта приезжает сюда уже несколько лет подряд, а я – новичок. Для нее всегда резервируют номер. Я же приехала просто для того, чтобы покататься на лыжах, – говорят, для этого здесь превосходные условия. Я обещала ей быть примерной девочкой и не совать свой нос в ее дела. Только боюсь, я стану ей досадной помехой.

– Это невозможно, – сказал Питер.

«Господи, – подумал он, – да он и в самом деле танцует!»

– У нас с ней один номер на двоих, – щебетала Джейн. – Нашей Марте придется испытывать некоторые неудобства, имею в виду ее романы. Думаю, она начинает жалеть, что поселилась не одна.

– К сожалению, кататься с вами на лыжах я не могу, – сказал Питер. – Это действительно выше моих возможностей. Но я бы с удовольствием помог вам скоротать свободное время.

Она посмотрела на него с восторженностью ребенка:

– Нет, в самом деле?

– Напротив вашего имени, Джейн, в моей записной книжке появится золотая звездочка.

– Только потому, что я вытащила вас танцевать?

– Только потому, что вы – это вы, – сказал Питер и теснее прижал ее к себе.

Они провели вместе целый час, который показался Питеру восхитительным. Подойдя к угловому столику, они немного выпили и съели по сандвичу. Джейн, не смущаясь, рассказывала о себе. Она была одной из двух сестер, выросших в маленьком городке Новой Англии. Ее отец, Джордж Причард, был известным человеком в рекламном бизнесе. Питер вспомнил, что встречал его на нескольких приемах, когда писал серию статей о том, как Мэдисон-авеню подбирается к контролю общественного вкуса. Джорджу Причарду были свойственны настоящий магнетизм и обаяние. Джейн также обладала невероятно естественными манерами и поразительной жизнерадостностью. По всей видимости, она была очень близка с отцом, который после развода с женой сам воспитывал дочерей – им в то время исполнилось шесть и восемь лет. О своей матери Джейн не упоминала.

– Папа придает огромное значение нашей самостоятельности и независимости, – сказала Джейн. – У меня в Нью-Йорке своя квартира. И у Лауры, моей сестры, тоже. Я получила работу в журнале без какой-либо его помощи – хотя я считаю, что как его дочери мне не составило бы труда заручиться протекцией.

– Хотя вы претендуете на роль второй скрипки после Марты, – сказал Питер, – скорее всего, за вами охотятся толпы кавалеров.

– Возможно, вы и правы, – не смущаясь, согласилась она. – Но у меня несколько иной подход к отношениям с молодыми людьми, нежели у Марты. Я решила ждать своего единственного человека – и дождалась! – Она взглянула прямо ему в глаза. – Я думала, что, если мне суждено встретить именно того человека, который мне нужен, он предпочел бы, чтобы я его ждала. Как по-вашему, я права, Питер? Или мужчины втайне действительно отдают предпочтение таким опытным девушкам, как Марта?

Он похлопал ее по руке.

– Лично мне больше по душе ваш взгляд на этот вопрос, – сказал он.

Она посмотрела на его сильную загорелую руку.

– Интересно, все ли так считают, – задумчиво сказала она.

– Я только высказал свое личное мнение, – сказал он.

– Надеюсь, вы правы, – согласилась она.

Она мягко высвободила свою руку.

– Кажется, мне пора брести в постель, – сказала она. – Но если вы всерьез предлагали составить мне завтра компанию…

– Разумеется, всерьез, – заверил он.

– Кажется, здесь завтракают около девяти?

– Договорились, встретимся за завтраком, – сказал он.

Он дошел вместе с ней до дверей гриль-зала. Джейн помахала рукой Марте, когда они выходили в вестибюль.

– Если вы подождете, пока я накину пальто, я провожу вас до коттеджа, – предложил он.

– Да мне только пересечь двор, – сказала она, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Спасибо за прекрасный вечер, Питер.

Она взяла из гардеробной шубку, и он помог ей надеть ее. После чего она буквально выбежала из холла в лунную ночь.

Он поднялся в номер. Это был совершенно другой парень, чем тот, который появился здесь несколько часов назад, – задумчивый и угрюмый. Он рассказал мне о Джейн.

– Ужасно приятно познакомиться с девушкой, которую не одолевают корыстные соображения, – сказал он и засмеялся. – Мне приходилось напоминать себе, что ей всего лишь двадцать один год, а мне – тридцать шесть, и уж я никак не подхожу на роль парня, которого она ждет. Сейчас для вас слишком рано, чтобы лечь спать?

– Я поднялся в горы, чтобы дышать свежим воздухом, – зевнув, сказал я.

Я разделся, он тоже. Уже нисколько не смущаясь, я смотрел, как он отстегнул ремни и снял свою искусственную ногу, которую положил рядом с кроватью. Он ловко, как ворона, прыгал на одной ноге.

– Не могу припомнить, чтобы у меня на душе было так легко и свободно, – сказал он, гася свет.

Стоит мне заснуть, как я словно проваливаюсь и ничего вокруг не слышу. Мне кажется, я мог бы спокойно спать и под бомбежкой. Не знаю, сколько времени прошло, когда я услышал, как кто-то громко зовет меня.

– Джим! Джим!

С трудом очнувшись от крепкого сна, я увидел, что рядом с кроватью Питера горит лампа. Он сидел на кровати, завернувшись в одеяло. Его лицо было белым как простыня.

– Вы слышали? – хрипло спросил он.

– Что слышал?

– Этот хохот! – сказал он. – Господи, снова этот дикий хохот!

Он резко спрыгнул с кровати и упал на пол, в волнении совершенно забыв о своей ноге. Затем кое-как встал и допрыгал до окна. Распахнув окно, он выглянул наружу, затем притворил его и обернулся ко мне:

– Так вы его не слышали – этот отвратительный пронзительный глумливый смех?

Он весь дрожал, впрочем, и в комнате было довольно холодно.

– Я ничего не слышал, – сказал я. – Я очень крепко спал.

– Так смеялся тот сукин сын, который сделал меня калекой, – сказал он, шлепнув себя по обнаженной ноге. – Он был где-то здесь. Меня разбудил его хохот. Я подумал, что мне это приснилось, но потом, когда уже проснулся, я снова его услышал.

Он подскакал к столику у кровати, где установлен телефон. Сердито подул в трубку. Наконец дежурный ответил.

– Это Питер Стайлс из номера двести пять, – сказал он. – Пожалуйста, разбудите мистера Лэндберга и скажите, что мне нужно немедленно увидеться с ним. Это очень срочно… Мне все равно, когда он лег. Разбудите его! – Он шлепнул трубку на рычаг, затем стянул с постели одеяло, накинул его на плечи и снова попрыгал к окну. Он поднял раму и выглянул наружу. – Он был прямо здесь – только что! – крикнул он.

Сильный ветер врывался внутрь и сотрясал раму.

Он закрыл окно, вернулся к постели и, прикрепив свою пластиковую ногу, начал одеваться.

– Целый год я мечтал его найти! – сказал он. – И он был здесь, рядом, всего несколько минут назад!

Я поднялся и тоже стал одеваться.

Он надел белье и натянул на голову шерстяную рубашку, когда в дверь постучали. Я открыл ее. Это был Макс в махровом купальном халате, выглядевший сонным, но встревоженным.

– Что случилось, Питер? – шепотом спросил он и вошел к нам, тихо притворив дверь.

– Он здесь! – сказал Питер, который в это время натягивал носок и ботинок на здоровую ногу. Его искусственная нога была уже обута – в данном случае это могло считаться преимуществом.

– Кто здесь? Ты о ком говоришь, Питер?

– О хохочущем маньяке, который убил Герберта и сотворил со мной вот это! – сказал Питер. – Всего несколько минут назад он был здесь, за окном, и смеялся, хохотал, как сумасшедший!

Макс выглядел озабоченным.

– Только успокойся, Питер.

Питер сильно сжал руками его плечи:

– Я не пьян! И я не страдаю галлюцинациями! Он разбудил меня! И потом, когда я уже проснулся, я его снова услышал. К тому времени, как я добрался до окна, он уже исчез. Мы должны его найти, Макс!

Макс взглянул на меня:

– Ты слышал его, Джим?

Я покачал головой:

– Я спал как убитый.

Питер надел пиджак и торопливо совал руки в рукава меховой парки. Я видел, что Макс не очень ему верит.

– Питер, ты уверен, что тебе не приснился дурной сон?

– Макс, поверь, я не из тех, кто на пустом месте впадает в истерику. Во всяком случае, давно уже к этому не склонен. – Он двинулся к выходу. – У вас дежурит во дворе ночной сторож?

– На улице двадцать градусов ниже нуля, парень, – сказал Макс. – Сторож обходит «Логово» два-три раза за ночь – проверяет, нет ли где пожара. Он осматривал территорию вокруг коттеджей около трех часов ночи, значит, примерно около часа назад. Ему нечего было делать на улице сейчас, если только не было тревоги.

Питер уже вышел в коридор, поспешно подпрыгивая и шаркая ногой. Мы с Максом чуть не бежали за ним, на ходу я натягивал парку. Питер торопливо спускался по лестнице, удерживаясь от падения только тем, что крепко цеплялся за перила.

Внизу у лестницы стоял растерянный Джек Кили, ночной сторож. Еще несколько лет назад Кили был блестящим прыгуном с трамплина, но очень неудачно упал и в результате сломал себе шейные позвонки. С тех пор он вынужден был носить на шее тяжелый кожаный корсет. Ему было около сорока, на его обветренном лице ярко выделялись ясные серые глаза. Я знал, что он боготворил Лэндбергов, предоставивших ему работу, благодаря которой он мог находиться рядом с лыжниками. На нем были шерстяные синие брюки и клетчатая рубашка. На стойке я увидел брошенные куртку и меховую шапку, как будто он только что вернулся с улицы.

Макс подоспел сразу за Питером:

– Джек, это Питер Стайлс. Джек Кили, наш ночной сторож. Джек, ты слышал кого-нибудь на улице несколько минут назад? Кто-то смеялся, как сумасшедший.

Кили выглядел озадаченным.

– Я ничего не слышал, Макс. Здесь все окна закрыты, а ветер завывает, как тысяча чертей.

– А где по отношению к парадному входу находятся окна номера двести пять? – спросил Питер.

– Слева, – сказал Джек.

– Подожди, Питер, – сказал Макс. – Джек, кто-нибудь входил сюда с улицы за последние несколько минут?

– Нет, – сказал Кили. – Парадную дверь закрыли приблизительно без двадцати три. Все живущие в коттеджах покинули главное здание.

– Вы все время находились здесь, за стойкой? – спросил Питер.

Кили крепко сжал губы.

– Не обижайся, Джек, – сказал Макс. – У Питера есть причины спрашивать, и он крайне взвинчен.

– Я только что закончил внутренний обход, когда на коммутаторе зажглась лампочка номера мистера Стайлса, – сказал Кили. – Но в здание никто не мог войти через парадное без звонка, мистер Стайлс. Им пришлось бы подождать, пока я не открою. Здесь никого не было.

– Я хочу осмотреть все снаружи, – сказал Питер. – Там могут быть какие-нибудь следы.

Он накинул на голову капюшон парки и двинулся к выходу. Я последовал за ним вместе с Кили.

Как только Питер открыл дверь, на нас набросился колючий яростный ветер. Питер спустился и завернул за левый угол здания. Тропинка была расчищена, и по бокам стояли сугробы в три фута высотой. Поверхность дорожки покрылась льдом от мороза и оттепелей. Она была посыпана песком, который тоже замерз, но все-таки давал опору ногам. На ледяной поверхности отпечатались сотни следов.

Питер глянул вверх, где находились окна нашего номера.

– Он должен был находиться точно здесь, где сейчас стоим мы, – сказал он мне.

Он оглянулся на темнеющие очертания коттеджей. Резкий ветер бил нам в лицо.

– Сколько здесь коттеджей, Кили? – тихо спросил он.

– Двадцать три, – ответил Кили.

– Если он не вошел в «Логово», значит, он должен быть в одном из них, – сказал Питер.

Я понимал, что он готов был стучать в каждую дверь, задавать вопросы, устроить настоящее расследование. Затем он покачал головой:

– Если мы начнем обыскивать коттеджи, мы вспугнем его. А проблема в том, Джим, что я не узнал бы его, даже если бы он стоял прямо здесь. В тот день, год назад, я так и не сумел увидеть его лицо. Ну да ладно, может, завтра он снова засмеется – а уж я буду ждать!

В ту ночь мы больше не смогли заснуть. Наша комната выстудилась, и Кили принес нам полный кофейник. Мы возбужденно разговаривали. Время от времени Питер подходил к окну и выглядывал в черную мятущуюся ночь. Макс передал ему список гостей, остановившихся в коттеджах. В двадцати трех коттеджах проживали пятьдесят два человека. Только шестеро из них – три супружеские пары – находились в «Дарлбруке» в тот день, когда год назад с Питером случилось это несчастье. Макс прекрасно их знал и был готов поручиться за них. Они были его давними клиентами. Никто из них не обладал специфическим смехом. Макс был уверен в этом.

Наконец настало утро, и до нас стали доноситься звуки пробуждающейся жизни в «Логове». Мы побрились, приняли душ и оделись. У Питера изменились планы. Он уже не мог составить компанию Джейн Причард. Около половины девятого, когда мы были готовы спуститься к завтраку, Питер позвонил в местное отделение полиции и попросил соединить его с сержантом Гоуэном, который год назад расследовал это дело. Ему сказали, что Гоуэн находится где-то на выезде. Питер оставил для него просьбу позвонить ему в отель.

Мы спустились в столовую. Питер решил, что он все объяснит Джейн, после чего я составлю ей компанию за завтраком, в то время как он начнет свою охоту за преступником. В ожидании Джейн мы заказали себе кофе и сок.

В четверть десятого она еще не появилась. Мы сидели, потихоньку отхлебывая кофе и оглядывая посетителей. Натянутый как струна, Питер прислушивался к голосам и к каждому взрыву смеха. Люди были уже одеты для катания на лыжах. Вся атмосфера столовой была наполнена радостным предвкушением предстоящего зрелища соревнований, здоровьем и оживлением. Здесь были все условия для того, чтобы отдыхающие могли весело отдохнуть, и они намеревались вовсю этим воспользоваться.

Около половины десятого к нам приблизился Макс, выглядевший бледным и больным.

– Не могли бы вы оба подняться ко мне в кабинет? – спросил он. – Это в связи со вчерашней ночью. – Его голос звучал глухо.

– Мы все равно обязательно зашли бы к тебе, – сказал Питер. – Что с тобой, Макс? Ты не заболел? Ужасно выглядишь. – Он повернулся к ожидающему рядом официанту: – Если меня спросит молодая леди, скажите ей, что я скоро вернусь.

Макс уже пошел назад, и мы поспешили за ним. Кабинет Макса представлял из себя уютное просторное помещение, отделанное панелями из сосны, на которых висели фотографии на темы лыжного спорта – великолепные снимки, сделанные моментальной фотокамерой. Фотография была давним увлечением Макса, и он добился в этом деле серьезных успехов. В отделанном мрамором камине горел яркий огонь.

В кабинете находился полицейский. Питер поздоровался с ним. Это оказался тот самый сержант Гоуэн, с которым он пытался связаться час назад. Они обменялись рукопожатием.

– Мне нужно сообщать вам кое-что, – сказал Питер.

– Я знаю, – сказал Гоуэн. Его лицо было напряженным и жестким. – Я готов вас выслушать. – Он взглянул на Макса: – Вы уже рассказали им?

Макс отрицательно мотнул головой. Он сел за свой стол и на мгновение прикрыл лицо руками. Я видел, как они мелко дрожат. Затем он глубоко вздохнул и посмотрел на нас.

– Около часа назад, – заговорил он глухим голосом, – один из моих служащих проходил мимо коттеджа номер 6. Входная дверь была прикрыта не полностью, и ветер мотал ее взад-вперед. Он решил, что его жильцы отправились на завтрак в «Логово» и второпях неплотно закрыли дверь. В такую погоду могли замерзнуть водопроводные трубы. И он вошел проверить. – Макс замолчал.

– Ну и?.. – нетерпеливо спросил Питер.

– Там внутри оказались два мертвых человека, Питер. Связанные, с заткнутыми ртами… Их тела исколоты ножом в десятках мест. Вся комната забрызгана кровью, как прилавок мясника.

– Боже милостивый! – воскликнул Питер.

– Это две девушки, – сказал Макс. – До вскрытия мы не узнаем, были ли они, как выражается Гоуэн, «жертвами сексуального домогательства».

– Мы думаем, что это могут быть ваши приятели, что веселились вчера вечером, мистер Стайлс, – сказал Гоуэн. – Те же самые весельчаки убийцы, которые столкнули вас с дороги. Макс сказал мне, что вы слышали одного из них вчера ночью. Мне нужно расспросить вас об этом.

– Разумеется, – сказал Питер. – Он был здесь, это точно.

– Питер, – тихо сказал Макс, – одну из этих девушек ты знаешь. Думаю, ты именно ее ждал в столовой.

Я почувствовал, как у меня зашевелились волосы на затылке. Раздался шепот Питера:

– Джейн Причард?!

Макс кивнул:

– И ее подруга Марта Тауэрс.

У меня перед глазами все закружилось. Я увидел, как Питер протянул руку и ухватился за спинку стула, чтобы устоять на ногах.

Часть вторая

Глава 1

Ночной ветер разогнал все до облачка с яркого синего неба. Это был превосходный день для проведения соревнований. Двести гостей из «Дарлбрука» – за исключением двух погибших девушек – высыпали на склоны гор, катаясь на лыжах и дожидаясь основного спортивного события, которое должно было состояться днем. Полицейская машина на автостоянке не привлекла ничьего внимания. Ведь количество зрителей значительно увеличится, когда к обитателям «Дарлбрука» присоединятся жители близлежащих городков. В дни соревнований здесь всегда присутствовала полиция, чтобы регулировать движение машин на горной дороге, ведущей к вершине Грейпик. Атмосфера в «Дарлбруке» была типичной для курорта, если не считать напряжения, царящего в стенах кабинета Макса.

– Мы не стали ничего сообщать отдыхающим, – сказал Гоуэн. – Я не хочу, чтобы люди в панике бросились бежать отсюда, пока у меня не соберется достаточно помощников, чтобы контролировать ситуацию. – Он снял шапку и провел платком по вспотевшей лысине. – Я еще не решил проблему, как нам задержать двести пятьдесят человек – считая гостей и обслуживающий персонал гостиницы – для допроса.

– Просто невозможно поверить, – сказал Питер, напряженно выпрямившись и изо всех сил сжимая спинку стула. – Они были такими живыми, полными заразительной энергии, и впереди у них была целая жизнь!

Макс покачал головой.

– В некотором смысле я чувствую свою вину, – охрипшим голосом сказал он. – Мы не можем руководить сексуальной жизнью людей, которые сюда приезжают. В ситуации, выходящей за рамки приличия, мы всегда занимаем решительную и твердую позицию, но вообще здесь принята неформальная обстановка. Наши гости свободно посещают друг друга в своих номерах, и никто за этим не следит. Мы не требуем брачного свидетельства от пар, которые приезжают в наш отель. Мы не вмешиваемся в их отношения и до тех пор, пока они не поднимут шум или не возникнет публичный скандал, мы позволяем им вести себя свободно.

– На что вы намекаете? – спросил Гоуэн.

– Марта Тауэрс приезжала сюда уже несколько лет, – ответил Макс. – Она словно распространяла вокруг себя невероятную сексуальность. Ни одного уик-энда не проходило без того, чтобы она не завела с кем-нибудь интрижку. И всегда с разными партнерами. Она никогда не приезжала сюда со своими мужчинами, находила их здесь. Мы с Хеддой как-то думали объяснить ей, что ее наезды сюда не очень желательны, но на самом деле она никогда не доставляла нам чрезмерных хлопот. Женатые мужчины ее не интересовали. Она была свободной и одинокой охотницей, высматривающей таких же необремененных охотников. – Он пожал плечами. – Похоже, что на этот раз она допустила ошибку. Это был первый приезд Джейн Причард. Тот факт, что Марта Тауэрс охотно согласилась поселиться с ней в одном номере, заставляет меня думать, что Джейн была того же поля ягода.

– Вовсе нет! – горячо возразил Питер.

– Вы настолько хорошо знали ее, что можете это утверждать? – спросил Гоуэн.

– Я познакомился с ней только вчера вечером, – сказал Питер. – Но можете поверить мне на слово, она не была второй Мартой.

– Вы хотите сказать, что вам с ней не повезло? – спросил Гоуэн.

– Я знаю людей, – сказал Питер. – Это моя работа. Эта девушка была особенной. Даже понять не могу, почему Марта взяла ее с собой.

– Давайте вернемся к тому, что вы слышали ночью, мистер Стайлс, – предложил Гоуэн.

Питер судорожно вздохнул.

– Я слышал смех, который не забуду, пока жив, – сказал он. – Это был тот самый смех, который я описывал вам год назад.

– Но кажется, вы его не слышали, не так ли, мистер Трэнтер? – спросил меня Гоуэн. Очевидно, он уже переговорил с Максом.

Я кивнул.

– Видите ли, я очень крепко сплю, – сказал я. – Я ничего не слышал, пока меня не разбудил Питер.

– Вчера я ложился спать таким спокойным, каким уже давно не был, – заговорил Питер. – Я провел восхитительный вечер. Мне удалось преодолеть несколько своих проблем, которым фактически до сих пор сам и потворствовал. Я заснул в ту же секунду, как моя голова коснулась подушки. Неожиданно я проснулся и обнаружил, что сижу в постели. Я обливался потом, хотя в комнате было довольно холодно. Я укутался в одеяло и сидел, весь дрожа.

– Но вы не понимали, что вас разбудило? – спросил Гоуэн.

Питер покачал головой, его губы сжались в твердую узкую линию.

– Не могу сказать, чтобы в течение последнего года ночные кошмары были для меня редкостью. После них я просыпался обессиленным и больше уже не мог уснуть. На этот раз воспоминания о сне, если это был сон, совершенно отсутствовали. Я посмотрел на Джима, лежащего на соседней кровати. Он спал мирно, как ребенок. – Питер облизнул пересохшие губы. – А потом я услышал его – хохот, который весь год звучал у меня в мозгу. Тот самый захлебывающийся от глумливого удовольствия смех. Это было наяву, а не во сне. Я крикнул Джиму, потом спрыгнул с кровати и – упал. Желая поскорее оказаться у окна, я даже забыл о своей ноге. Но когда я встал и добрался до окна, этого человека уже не было.

– А вы слышали этот второй взрыв смеха, мистер Трэнтер? – спросил Гоуэн.

– Я ничего не слышал, Питер закричал, и я проснулся.

– Я послал за Максом, – сказал Питер. – Мы оделись и спустились вниз, но снаружи никого не обнаружили.

Гоуэн крутил в пальцах сигарету, не закуривая.

– На этой стороне здания еще двенадцать спален, – сказал он, – и все они заняты. Люди обычно спят с открытыми окнами, так что, возможно, его слышал кто-нибудь еще. У них нет особых причин говорить о нем. Когда мы займемся опросом, мы найдем того, кто еще слышал этот смех.

– Мне не требуется ничьего подтверждения, – напряженно сказал Питер. – Достаточно того, что этот смех слышал я.

– Что ж, теперь нужно поговорить с людьми, которые занимают соседние с шестым коттеджи. Возможно, они что-то сообщат.

– Макс, ты уже сообщил о несчастье отцу Джейн? – спросил Питер.

Макс мрачно кивнул:

– Он едет на машине из Нью-Йорка, будет здесь примерно через час.

– Как он это воспринял?

– Тяжело, – сказал Макс. – А как бы ты воспринял известие, что твоя дочь убита… и, может, еще и изнасилована?

– Я немного его знаю, – сказал Питер. – И не горю желанием увидеться с ним.

К одиннадцати утра прибыла команда полицейских, чтобы заняться коттеджем номер 6. Тела двух девушек были сфотографированы в том положении, в котором были обнаружены, а потом увезены в морг, находящийся в Манчестере, где должны были произвести их вскрытие. На сцене неожиданно появилось с десяток-другой полицейских.

Я оставался в «Логове», потому что Макс попросил меня встретить репортеров и фотографов, лавина которых должна была вскоре на нас обрушиться. У Макса и так будет полно забот с гостями, после того как им станет известно трагическое событие этой ночи.

Питер отправился на гору. Он надеялся, что, если будет слоняться среди лыжников, он может снова услышать тот смех.

Сержант Гоуэн работал профессионально и целеустремленно. С горы были вызваны и допрошены обитатели трех коттеджей, ближайших к номеру 6. Никто из них не слышал ничего необычного. Прошедшая ночь была ветреной и бурной. Никто также не слышал и чего-то похожего на тот смех, который разбудил Питера. Никто не видел, чтобы кто-то входил или выходил из коттеджа девушек. На обледеневшей тропинке невозможно было разобрать ничьих следов. Гоуэн всячески пытался внушить допрашиваемым, чтобы они держали про себя страшную новость, но не был уверен в их сдержанности.

Были допрошены Бобби Дауд, который накануне угостил Джейн в баре, и полдюжины молодых людей, ухаживавших той ночью за Мартой Тауэрс, на которых указал Макс. Никто из них не мог предложить никакой идеи. Двое из группы этих юношей проводили Марту до ее хижины около половины третьего. Джейн была уже дома, живая и невредимая. Они немного поболтали с ней, после чего вернулись к себе в «Логово». Их общее состояние – полное потрясение – казалось вполне искренним.

Вскоре после того, как полицейские начали заниматься каждым коттеджем отдельно, появился окружной прокурор Мортон Льюис – выглядевший необычно элегантным для копа моложавый человек. Я понял, что именно он отвечает за расследование. Как мне показалось, ему было около сорока лет, его темные волосы были припорошены преждевременной сединой, темные брови изгибались кверху над внешними уголками глаз, что придавало ему мефистофелевский вид, а четко очерченный рот кривила постоянная саркастическая усмешка. Казалось, он все время усмехается какой-то шутке, делиться которой ни с кем не намерен. Я почувствовал к нему внезапную и острую антипатию.

Но еще больше я был разочарован тем действующим лицом, которое прибыло позднее. В генеральной прокуратуре существует детективное отделение штата Вермонт. В отделении всего один детектив, чья работа состоит в расследовании убийств, чрезвычайно редких в округе Зеленые горы. По закону штата, все самые важные случаи убийств разбираются генеральной прокуратурой, и один человек, составляющий детективное бюро, ни от кого больше не должен принимать указаний.

Этого детектива звали Гарделла. Ему явно нравилось, когда его называли инспектором. Это был низкорослый, очень пухлый человечек в помятом костюме, видимо купленном в ту пору, когда он еще не растолстел до такой степени. Он задыхался, когда ему нужно было дотянуться до ремня своих брюк. Его череп был голым, как яйцо, а его маленькие, заплывшие жиром и налитые кровью глазки выглядели так, словно он страдал тяжелым похмельем. В его толстых губах постоянно торчала обкуренная сигара, которую он то и дело перекатывал из одного угла рта в другой. У него был сиплый тихий голос, так что приходилось напрягаться, чтобы его расслышать.

У меня возникло неуютное ощущение, что собравшиеся представители закона были недостаточно квалифицированы, чтобы поймать убийцу Джейн Причард.

Инспектор Гарделла потребовал себе отдельный кабинет. «Не собирается ли он искать убийцу Джейн, сидя в офисе?» – сказал я себе. Макс попросил меня разместить Гарделлу в своем кабинете, поэтому я проводил туда пыхтящего толстяка и очистил стол от бумаг Макса. Гарделла, перекатывая неизменную сигару во рту, посмотрел на развешанные по стенам фотографии, сделанные Максом.

– Надо полностью выжить из ума, чтобы вот так нестись с горы, – сказал он, указывая на одну из них, где был заснят лыжник, в снежном вихре летящий с почти отвесного склона.

– Ну почему же? Если умеешь, в этом находишь особое удовольствие, – возразил я.

– Да, – сказал он, – похоже, тот, кто умеет убивать, прошедшей ночью тоже находил особое удовольствие. Мне сказали, мистер Трэнтер, что вы не слышали, как смеялся этот парень, хотя находились в одной комнате со Стайлсом.

Мне надоело объяснять людям, какой я соня.

– Думаете, Стайлс вообразил это? – спросил Гарделла.

– Нет, думаю, он его действительно слышал.

– Во сне или когда уже проснулся?

– Он именно так и говорит.

– Я знаю, что он говорит, – сказал Гарделла. Он обошел вокруг стола Макса и уселся в кресло. – Я знаю историю Стайлса вдоль и поперек. Читал отчеты об этом год назад. Знаю, что он не сможет узнать человека, который вынудил его съехать с дороги, даже если бы они были от него так же близко, как вы от меня; да, они пронеслись мимо и один из них крикнул: «Жалкий трус!» – в открытое окно. Но – капюшон и большие лыжные очки. Мне известно, что он не узнал бы этого парня, даже если бы он оказался рядом с ним в баре. Кстати, а где здесь можно выпить?

– Можно набрать номер и попросить принести выпивку в кабинет, – сказал я.

Он помедлил, затем усмехнулся мне.

– Прямо не знаю, выпить мне или подождать, – раздумывая вслух, сказал он. – Пожалуй, пока с этим можно повременить. – Он начал играть с карандашом из письменного прибора Макса. – Кстати, что вы думаете о Стайлсе?

– Хороший парень. Он попал в тяжелую историю и вышел из нее с большим достоинством, чем можно было ожидать, – сказал я. – Впрочем, я познакомился с ним только вчера вечером.

– Ему весь год слышался тот смех, – сказал Гарделла, глядя на свои толстые пальцы, удивительно ловко вращающие карандаш. – Интересно, он действительно помнит, как он звучал?

– Он слышал его прошлой ночью, – сказал я.

– Но вы его не слышали, – возразил Гарделла. – И знаете, Гоуэн сейчас переговорил со всеми, кто спал в двенадцати номерах по той же стороне здания. Никто не слышал этого хохота.

– Думаете, Стайлс лжет? – спросил я.

– Как я могу это знать, пока не увижусь и не переговорю с ним? Где он сейчас?

– Где-то в горах, прислушивается к смеху людей.

– К смеху людей?

– Да.

Гарделла нетерпеливо взмахнул пухлой ручкой:

– Сдается мне, он намерен поиграть в детектива.

– Не вижу ничего предосудительного в том, что он хочет найти негодяя, который убил его отца и этих девушек, а его самого сделал инвалидом, – сказал я.

– Он мог слышать этот смех, – сказал Гарделла. – Однако не могут же буквально все оказаться глухими. По-моему, здесь, на отдыхе, люди вообще смеются довольно часто. И никто не обратит особого внимания на чей-то смех и тем более не проснется от него. Но он – мог, если это был тот, особенный смех.

– Именно так мне все и представляется, – заметил я.

– Не хватало только, чтобы и вы превратились в копа, – проворчал Гарделла. – Кажется, это вы будете заниматься газетчиками, когда они нахлынут сюда?

– Меня попросил об этом Макс.

– Что ж, тогда держите их от меня подальше. У нас нет для них никакого заявления, ничего нет до тех пор… пока у нас что-нибудь не появится. Я говорил вам, что по дороге сюда заехал в морг в Манчестере?

– Нет.

Он вынул изо рта сигару и хмуро уставился на ее изжеванный кончик.

– Девушки не были изнасилованы, – сказал он.

– Тогда это еще более бессмысленно! – сказал я.

– Парень, который убивает ради забавы, вероятно, не находит удовольствия в обычном веселье, – сказал Гарделла.

Он снова воткнул в рот свою сигару и вернулся к игре с карандашом. Мне показалось, что он вдруг совершенно забыл о моем присутствии.

Выйдя из кабинета, я наткнулся на стоящую в коридоре Хедду Лэндберг. За то время, что я провел в «Дарлбруке», она все больше нравилась мне. Это была привлекательная сорокалетняя женщина со светло-золотистыми локонами, красиво обрамляющими ее головку. Двадцать лет назад она была чемпионкой Олимпийский игр в Норвегии по скоростному спуску на лыжах, но с прекращением олимпийских состязаний из-за войны больше не возвращалась к международным соревнованиям. Макс, который очень ею гордился, говорил, что она была великолепной спортсменкой. Она по-прежнему профессионально каталась на лыжах, я сам это видел.

Это она с Максом сделали из «Дарлбрука» то, чем он теперь является. Макс придавал их владению жизнерадостность и красочность, но настоящим ключом к их успеху, по моему мнению, были кропотливая работа и искусное ведение дел Хеддой.

Что-то мне показалось в ней необычным, и я не сразу понял, что впервые вижу ее не в лыжном костюме и не в причудливом наряде «после лыж», который носят здешние женщины. Сейчас на ней было простое черное платье, и оно придавало ей такой вид, как будто она играла незнакомую ей роль.

– Надеюсь, вы лучше себя чувствуете, – сказал я, приблизившись к ней.

Я помнил, что вчера вечером она жаловалась на сильную головную боль и рано ушла спать.

– Куда уж лучше при таких-то делах! – сказала она. – Господи, Джим, что нам делать?

– Они его поймают, – успокоил я ее. – Здесь собралась целая армия, чтобы найти его.

– Макс с ума сходит от тревоги, – сказала она. – Понимаете, люди перестанут сюда приезжать, если только все это быстро не утрясется.

– Сомневаюсь, – сказал я. – Думаю, скорее ваш бизнес пойдет в гору. Это только привлечет к вам людей, охочих до сенсаций. А разве кто-нибудь уже хотел уехать?

– Нет.

– Вот видите!

– Трудно даже вообразить, что кто-то из наших гостей, кого мы знаем, может быть таким отвратительным, кровожадным убийцей, – сказала Хедда.

– Думаю, Питеру Стайлсу не так уж и трудно, – сказал я. – Это происходит с ним уже второй раз.

– Бедняга Питер, – вздохнула она. – А я ведь ждала вас, Джим. Прибыл отец Джейн Причард со своей второй дочерью. Макс сейчас с ними в двести десятом номере, что напротив вашего. Мистер Причард намерен сделать журналистам какое-то заявление, и Макс хотел бы, чтобы вы этим занялись. Причард хочет также переговорить с Питером. Я послала Рича найти его.

– Насколько я представляю, с минуты на минуту на нас обрушатся толпы газетчиков, – сказал я.

– Несколько репортеров из местных газет уже появились, – сказала Хедда. – Окружной прокурор обещал поговорить с ними за ленчем. Сейчас они напиваются в баре.

То, что позже я выяснил о Джордже Причарде, имело важное отношение к происходившему. Он был заметной фигурой среди тех, кого называют «обществом знаменитостей» в Нью-Йорке. О них часто упоминается в газетах. Сын богатых родителей, Причард ходил в самую лучшую школу, а потом в Принстон. Он был одним из блестящих хавбеков в истории футбольной лиги колледжа, а позже дошел до четвертьфинала национального любительского турнира по гольфу. Он состоит членом Принстонского и Университетского клубов. Играет в гольф в одном из самых престижных клубов в Вестчестере. Он же – руководитель собственного рекламного агентства «Причард и Макграф». Это хладнокровный, опытный делец и очень энергичный и сильный человек. Он пользовался большим успехом у женщин и, будучи разведенным, отнюдь не сторонился их, но подбирал себе подруг весьма осмотрительно. Его бракоразводный процесс наделал много шума, но он сумел пережить скандал без видимых потерь для собственного достоинства и своей репутации. Его жена Дженифер сбежала от мужа с известным английским драматургом по имени Хью Себастиан. Она без оглядки оставила двух малолетних дочерей на попечение Причарда. Можно было только восхищаться тем, как повел себя Причард в такой ситуации. Он дал дочерям отличное образование, и, судя по всему, они были очень дружной семьей, пока девушки не выросли и для них не настало время строить свою жизнь и карьеру.

Я увидел Причарда, когда Макс открыл на мой стук дверь номера 210. Меня пронзила острая жалость к этому сильному человеку. Он стоял у окна, глядя на сверкающие под солнцем снежные склоны горы. Это был крупный мужчина, но сейчас его дорогой костюм казался слишком просторным для него. Когда он обернулся поздороваться со мной, я увидел, что его глаза покраснели и веки опухли.

– Благодарю вас, что пришли, мистер Трэнтер, – сказал он.

– Просто не знаю, что и сказать вам в такую минуту, мистер Причард, – смущенно заметил я.

У него навернулись слезы, и он круто отвернулся.

– Я все еще пытаюсь убедить себя в том, что это просто дурная шутка, – прерывисто сказал он. – Господи, подумать только, что это случилось с Джейн!

Я пристально посмотрел на другую незнакомку в комнате – девушку, сидящую очень прямо на стуле с высокой спинкой, со сложенными на коленях руками в белых перчатках. Я понял, что это, должно быть, Лаура Причард, сестра Джейн. Ее волосы, почти такого же темно-рыжего цвета, как и у Джейн, были собраны в строгий тяжелый узел, спускающийся на шею. Она была выше сестры, не такая красивая, но у нее были очень ладные длинные ноги и прекрасная фигура, что не слишком бросалось в глаза, когда она сидела в своем черном шерстяном костюме с белоснежной блузкой, застегнутой до самого горла. Ее смертельно-бледное лицо представляло из себянеподвижную маску. Темные очки скрывали выражение ее глаз. Макс представил нас, и она коротко, равнодушно кивнула мне.

– Джим, мистеру Причарду не перенести общения с газетчиками, которые вот-вот столпятся у наших дверей, – сказал Макс, который обычно представлял собой образец сияющего здоровья, а сейчас выглядел посеревшим и измученным. – Я подумал, что вы смогли бы избавить его от этого и передать им его заявление.

– Конечно, конечно, – с готовностью сказал я.

Причард заговорил, не отворачиваясь от окна:

– Я буду вам очень благодарен, мистер Трэнтер. То, что я им скажу, на некоторое время займет их. Я намерен предложить вознаграждение в сумме двадцать пять тысяч долларов.

Я чуть было не присвистнул от удивления.

– За любую информацию, которая поможет арестовать и предать суду негодяя, убившего Джейн. Вы думаете, это слишком много?

– Я думаю, хорошо, что у вас есть возможность предложить столь крупное вознаграждение, – осторожно сказал я.

– Она у меня действительно есть, – угрюмо подтвердил он. – Я бы заплатил и вчетверо больше, если бы это помогло делу.

– У вас сразу появится двести пятьдесят детективов, которые станут на вас работать, – заверил я.

– Именно это мне и нужно, – сказал Причард.

– Я передам ваше заявление, – сказал я.

Макс подошел открыть дверь, когда в нее постучали. Это был Питер. Он медленно вошел в комнату. Он все еще был в меховой парке, только снял шапку. Его загорелое привлекательное лицо побледнело и осунулось. Он быстро взглянул на меня и едва заметно качнул головой. Я понял, что ему не удалось еще раз услышать тот смех.

– Привет, Стайлс, – сказал Причард.

Я вспомнил, что они виделись уже пару раз.

– Джордж… – заговорил и осекся Питер.

– Не знаю, знаком ли ты с моей дочерью Лаурой, – сказал Причард.

Питер вежливо поклонился ей. Она повернула голову, и ее взгляд, скрытый за темными очками, остановился на его лице. В первый раз она заговорила низким, хрипловатым голосом.

– Отец хочет узнать все насчет последнего дня, который Джейн провела здесь, мистер Стайлс, – сказала она. – Мне кажется, сейчас это только доставит ему боль, но он настаивает на своем. Мистер Лэндберг сообщил, что вы провели с моей сестрой большую часть вчерашнего вечера.

Лицо Причарда помрачнело еще больше.

– Будь любезна предоставить заниматься этим мне, Лаура! – резко оборвал он дочь.

У меня мурашки по спине забегали. Это прозвучало так, как если бы Причард высказал затаенную мысль: если это должно было случиться с одной из моих дочерей, то почему не с Лаурой? Почему именно с Джейн?!

– Я был очень близок с Джейн, Стайлс, – сказал Причард. – Что бы она ни сказала, что бы ни сделала – для вас, возможно, это не имело значения, но представляет огромную важность для меня!

Питер взглянул на девушку. Мне показалось, что он ощутил тот же подтекст в словах Причарда, что и я.

– Не очень-то много я могу рассказать, – наконец сказал он. – Я прибыл сюда вчера только около десяти вечера. Мы с Джимом Трэнтером спустились в бар выпить. Макс представил нас Джейн. Она сказала мне, что работает в редакции журнала, для которого я пишу статьи, что даже некоторые из них сама редактировала. Так у нас завязался общий разговор. Она казалась невероятно чистосердечной, очаровательной и беззаботной.

– Такой и была Джейн, – сказал Причард. – Она легко и свободно сходилась с людьми.

– То, что произошло между нами, имело гораздо большее значение для меня, чем для нее, – сказал Питер. – Может, вам известно, что у меня протез вместо одной ноги.

Причард кивнул:

– Из-за несчастного случая, который произошел с вами в прошлом году. И еще Макс сказал мне, что вы слышали того человека прошлой ночью – того, что столкнул вас в пропасть.

– Слышал, но, к сожалению, не видел.

Причард ударил кулаком по ладони другой руки:

– Мы должны найти его! Я предлагаю значительное вознаграждение. Но пожалуйста, расскажите еще о Джейн.

– Практически здесь будет больше обо мне, – тихо сказал Питер. – Она знала о моей ноге, но пригласила танцевать. Я не решался танцевать со времени катастрофы. И вообще даже не мечтал об этом, но она убедила меня попробовать. Выяснилось, что я могу танцевать и что мне это нравится. Для меня это было нечто вроде завершающего курса лечения. За одно это, Джордж, я очень обязан ей. – Короткая улыбка коснулась кончиков его губ. – Ее подружка, Тауэрс, была окружена поклонниками. Джейн заставила меня чувствовать себя привлекательным, предположив, что, танцуя со мной, вызывает зависть Тауэрс, как будто я могу представлять какую-то ценность в глазах молоденьких девушек.

– На этот счет у нее был талант, – сказал Причард. – Любому, с кем общалась, она умела дать возможность почувствовать себя значительным.

– Так оно и было, – сказал Питер. – Мы немного выпили и съели по сандвичу. Договорились встретиться за завтраком. Я предложил проводить ее до коттеджа, но она не разрешила мне этого. Боюсь, я принял ее отказ несколько быстрее, чем следовало бы. Не слишком-то мне просто идти по ледяной тропке… Но возможно, если бы я настоял…

– Не вздумай упрекать себя за это, Питер, – перебил его Макс. – Тауэрс оставалась в баре еще два с лишним часа. Двое молодых людей, которые были с ней, проводили ее до коттеджа. Они видели там Джейн, живую и здоровую. Несчастье произошло намного позднее.

– Спасибо, Макс. Признаться, мне стало немного легче, – сказал Питер.

– Значит, вино и сандвичи… О чем вы говорили? – с волнением спросил Причард. – Она… она упоминала обо мне?

– О да! Она рассказывала о вас с огромной теплотой и симпатией. О своей сестре, о том, как росла, и о своих планах на будущее.

– О каких планах? – спросил Причард.

Питер помедлил.

– Это о мужчине? О том, про которого она не рассказывала мне?

– Не думаю, что она уже встретила своего будущего избранника, – сказал Питер. – Видишь ли, Джордж, это был очень личный разговор, но, возможно, принимая во внимание обстоятельства…

– Ради Бога, говори! – подтолкнул его Причард.

Питер взглянул на Лауру. Она по-прежнему не сводила с него глаз.

– Я шутливо предположил, что поклонники ходят за ней табунами, – сказал Питер. – Джейн это подтвердила, но сказала, что решила дождаться, пока в ее жизни не появится настоящий мужчина. По ее мнению, говорила она, когда он появится, ему будет приятно узнать, что она ждала его. Она спросила меня, считаю ли я, что мужчины предпочитают неискушенных девушек или, наоборот, опытных, вроде ее подруги Марты. Я ответил, что, по-моему, мужчины отдают предпочтение именно таким, как она.

– О Господи! – неожиданно вырвалось у Лауры.

Причард кинул на нее взгляд, который, к моему потрясению, был полон ненависти.

– Не думаю, что ты разделяешь ее представления, Лаура.

Она не смотрела на него.

– Вот, собственно, и вся история, – закончил Питер.

– Спасибо, – сказал Причард. – Все это имеет для меня огромное значение. – Он покачал головой. – Не могу понять, что она делала здесь с этой девицей – Тауэрс. Судя по всему, та была законченной нимфоманкой. Не могу себе представить, что увидела в ней Джейн.

– Мне нужно на воздух! – внезапно заявила Лаура.

Она встала и вышла из комнаты, не глядя на нас. Причард озабоченно смотрел ей вслед.

– Как вам это покажется? – сердито спросил он. – Ни слезы о Джейн, ни единого выражения горя. Если бы это произошло с ней, я…

Он чуть было не сказал то, что, как мне кажется, думал. «Если бы только это случилось с Лаурой!»

Глава 2

Мы с Питером вышли и направились по коридору к нашему номеру. Думаю, его давно зреющая решимость поймать хохочущего убийцу отца разгорелась, как разворошенный огонь в камине. Этому способствовало, насколько я понимал, и сильное горе Джорджа Причарда, и неестественно-ледяное самообладание Лауры. Но скорее всего, его невероятную ярость усиливали воспоминания о проведенном с Джейн накануне вечере.

Оказавшись в номере, он бросил парку на кровать и подошел к окну.

– Поразительна бессмысленная жестокость этого убийства, Джим, – сказал он. – Погасить огонек жизни в этом веселом, очаровательном ребенке, у которого все было впереди! Как подумаю, так сердце от горя сжимается! Не дождусь, когда для него наступит час расплаты.

– Понимаю, что вы чувствуете, – сказал я. – Джейн ждала любви, внутренне готовилась к ней, а вместо нее столкнулась с такой дьявольской жестокостью, которую трудно было предположить в человеческом сердце или уме.

Питер с яростью стукнул кулаком по оконной раме.

– Никакой суд, никакая казнь, предусмотренная законом, Джим, не смогут отплатить ему должным образом, – сказал он. – Я все время размышлял, испытывал ли сам когда-нибудь страх смерти тот исковерканный разум, который прятался за этим бессердечным, издевательским хохотом? Никак не могу заставить себя перестать думать о том, что она переживала в последние минуты жизни.

– Не стоит об этом думать, – сказал я.

– Но как не думать? – спросил он. – Торжество ужаса и насилия – вот, по-моему, что это было! Этот дьявольский смех, их крики о помощи, которых из-за воя ветра никто не слышал, страшный блеск лезвия ножа, внезапная парализующая уверенность, что это конец всему, униженные мольбы о пощаде, последняя смертельная агония. – Он судорожно вздохнул и снова ударил по раме. – Я ловлю себя на том, что надеюсь, она стала первой жертвой этого ублюдка, что ей не пришлось видеть расправу с подругой и с ужасом ждать своей очереди.

– Ради Бога, успокойтесь! – сказал я.

– Успокоиться?! – Он круто обернулся. – Вы можете себе представить, какой вой поднимут вездесущие доброхоты! Они будут орать, что этот ублюдок болен и должен быть избавлен от следования старой заповеди Моисея «око за око, зуб за зуб»! До того как он окажется в руках докторов и полицейских, я хочу повидаться наедине с этим животным, который смеется над жизнью людей, как испорченный ребенок, довольно хихикающий, когда раздавит на окне муху.

Не думаю, что мне приходилось сталкиваться с такой всепоглощающей яростью.

– Невыносимо сидеть здесь и ждать, пока полицейские вытащат кролика из шляпы! – сказал он. – Я спущусь вниз, где толпятся лыжники. Этот убийца пойдет за толпой, Джим. И где-то среди них он найдет себе очередную жертву. Дурман безнаказанного насилия кружит ему голову. Интересно, каким образом он удовлетворял свою кровожадность до того, как расправился с Гербертом и со мной… и в период между нами и Джейн? Я схожу с ума, когда думаю, что он наверняка где-то здесь. Он находит своеобразное удовольствие, наблюдая за нашими бесплодными усилиями вычислить его!

Он вернулся к кровати, схватил парку и шапку и стремительно вышел в коридор.

Думаю, если бы мне пришлось пережить то, что довелось Питеру, возможно, я так же сходил бы с ума от ярости. Конечно, мною тоже владела непримиримая ненависть к омерзительному преступнику. Я жаждал видеть схваченным этого парня, который понесет заслуженное наказание. Но должен признать, меня не тянуло встретиться с ним наедине. Я предпочел бы предоставить эту работу толстому коротышке, который сейчас, скорее всего, наливается спиртным в кабинете Макса.

Я уселся за печатную машинку и написал объявление о назначенном Причардом вознаграждении, чтобы передать его журналистам, и спустился вниз. За стойкой дежурил Рич Лэндберг. Он сообщил мне, что в баре около двадцати газетчиков дожидаются окружного прокурора, который обещал сделать заявление.

– Вокруг все уже болтают о происшедшем, – сообщил Рич. – Слух об этом распространился со скоростью лесного пожара. Уже все знают. Отец сказал, что мы должны работать, как будто ничего не произошло. Хорошенькое дело!

– Однако массового исхода пока нет?

– Вот еще! Наоборот, все жаждут быть здесь, когда его поймают. – Он покачал белокурой, как у матери, головой. – Просто поверить не могу, что парень, которого они ищут, болтается где-то здесь. Будь я на его месте, я бы удрал за тысячу миль.

– И этим сразу же бы себя обнаружил, – сказал я. – Как раз здесь ему всего безопаснее.

– Знаете, Джим, я не могу поверить, что ребята, которые в прошлом году столкнули Питера с дороги, и этот парень, что орудовал прошлой ночью, были гостями «Логова». Мы знаем почти всех. Это просто не проходит. Я твержу отцу, что это кто-нибудь из города, кто-то из тех, что околачиваются здесь. У нас же множество людей, которые приезжают посмотреть на лыжников, даже не останавливаясь в отеле, разве только заглянут выпить спиртного или чашечку кофе. За ними не уследишь. Вот и сейчас их здесь сотни: приехали смотреть на соревнования по прыжкам.

– Ты должен знать многих – из Манчестера и ближайших городков, – сказал я.

– Конечно. Я ходил в школу в Манчестере. В частную школу «Барр и Бартон».

– Не припомнишь ли кого-нибудь, кто болтался здесь год назад и тоже появился вчера вечером?

– Ну, так сразу не вспомню.

– А ты подумай, – предложил я. – Ты знал этих девушек. Кто-нибудь из городских ребят ухаживал за ними?

– Марту я знал, – сказал Рич. Мне не понравилось, как он засмеялся. – Настоящая красотка. А девица Причард здесь впервые. Я только и успел что поздороваться с ней. Ее сестра, что приехала с отцом, просто рыба по сравнению с ней. Она пошла посмотреть на соревнования, спокойная, как ни в чем не бывало.

– Значит, ты заигрывал с Мартой Тауэрс? – спросил я.

Рич сразу помрачнел.

– Ей нужны были только те, кто постарше и имеет деньги, – объяснил он. – Однажды я попросил ее прийти на свидание. Она потрепала меня по голове, как будто я шестилетний карапуз, и сказала, чтобы я не играл со спичками, пока не научусь гасить пожар.

– Она тебе не нравилась?

– Мало ли кто мне не нравится! – сердито сказал он. – Мне уже восемнадцать лет, Джим. Следующей весной мне идти в армию. Я, видите ли, достаточно взрослый, чтобы защищать свою страну и умереть за нее, но для других мужских дел, оказывается, у меня нос недорос! В некоторых штатах я даже не могу купить себе спиртное! Если я ухаживаю за девушкой своего возраста, значит, я совращаю малолетних. Если же ухаживаю за девушками вроде Марты, надо мной смеются. Я только и вижу, что все лезут друг к другу в постель, но только не я. Как же, ведь я – сын хозяина и должен помнить о своем положении.

– Не думай, что я навязываюсь с наставлениями, Рич, – сказал я, – но сейчас тебе приходится переживать самый трудный момент в жизни. Ты уже не ребенок, и все же в глазах других людей ты еще не вполне мужчина. Это самый бунтарский и неуютный период жизни. Поверь, я еще не так стар, чтобы забыть его.

– Вот именно, бунтарский, – сказал он.

– А еще кто-нибудь из ребят твоего возраста заглядывался на Марту? – спросил я.

– Если даже и заглядывался, ему не повезло, – сказал Рич. – Вы знаете, Джим, как здесь все дорого. До «Дарлбрука» не доберешься на попутках. Самый дешевый номер у нас стоит двадцать баксов за ночь, а там еще еда, и выпивка, да медицинская помощь в случае травмы. Многие из приезжающих берут уроки катания на лыжах по десять долларов. В основном к нам едут богатые молодые пары, и они не обязательно законные супруги. Марта искала парня, который будет на нее тратиться – здесь, а потом в городе, когда уедет отсюда. Я думаю, она находила их безо всяких проблем.

– Зато прошлой ночью она нашла проблему, – сказал я. – И очень серьезную! Ты не обратил внимания, она никого постоянно не отшивала?

– Вы имеете в виду, помимо меня? – с кислой усмешкой спросил Рич. – Ну, не могла же она поймать всех сразу. Она была непостоянной и редко показывалась несколько раз с одним и тем же парнем.

– И кто был на этот раз?

– Думаю, она еще не определилась, – сказал Рич. – Обе девушки приехали сюда только вчера днем. Они должны были остаться еще на сегодня и на завтра. Наверное, пока что она лишь приглядывалась. Но может, она и выбрала себе поклонника, который мог оказаться свихнувшимся приятелем Питера, который так страшно хохочет. Иногда и ей приходилось промахиваться.

Это была моя единственная попытка произвести детективное разбирательство, которая ни к чему не привела.

Леди и джентльмены от прессы, если можно так сказать, собрались, как и сообщил мне Рич, в баре. Было около двенадцати, и именно в это время Мортон Льюис, окружной прокурор, обещал им сделать заявление.

Мне удалось завладеть вниманием нетерпеливых газетчиков и довести до их сведения, что отношениями с прессой в «Дарлбруке» буду заниматься я собственной персоной. Мое заявление вызвало пренебрежительный смешок. Им не было дела до «отношений с прессой». Они жаждали фактов. У меня не было никакого фактического материала об убийстве, но я добросовестно сообщил им, что Джордж Причард вознамерился обогатить кого-нибудь. В ответ раздался нестройный шум. Можно было видеть, как в их головах завертелись колесики. Старое романтическое представление о репортере, который мечтает только о том, чтобы опередить всех своих соперников по прессе и добыть эксклюзивные материалы, по большей части стали легендой прошлого. В таких историях, как эта, они обычно делятся друг с другом информацией. Предпочитают пойти на это, чем всем оказаться обделенными важными сведениями. Но я чуть ли не видел, как в их зрачках люди, словно в диснеевских мультиках, превратились в значки доллара. За двадцать пять тысяч долларов наиболее способные или тщеславные из них могли уйти в отставку и написать великий американский роман или, наоборот, допиться до чертиков в «Бликсе», самом популярном у газетчиков салуне. Я без труда получил для Джорджа Причарда его первых двадцать пять детективов.

Когда я возвратился в вестибюль, меня остановил язвительно усмехающийся окружной прокурор Мортон Льюис. Видимо, он слышал мое сообщение. Больше чем когда-либо он напомнил мне средневекового правителя-интригана.

– Вы ведь Трэнтер, не так ли? – спросил он.

Я подтвердил его предположение.

– Попозже я хочу поболтать с вами, – сказал он и посмотрел в сторону столпившихся у бара репортеров. – Двадцать пять штук, а? Недурное вознаграждение! Кажется, теперь здесь все бросятся играть в полицейского и вора. Я предпочел бы, чтобы Причард посоветовался со мной, прежде чем делать публичное заявление.

– Он хочет как можно скорее получить результаты, – сказал я.

Холодные серые глаза прокурора впились в меня.

– Господи, Трэнтер, вы говорите так, как будто не очень-то верите в нас.

Черт, не имело смысла вступать с ним в пререкания.

– Я только объяснил вам, что, по-моему, чувствует Причард.

– Гарделла сказал мне, что вы не слышали тот смех прошлой ночью, – сказал Льюис. – Крепко спали. Вы считаете, что Стайлс действительно его слышал?

– Думаю, да, – сказал я. – Но что с вами, ребята? Кажется, вы не хотите ему верить. Зачем ему лгать?

– Я не считаю, что он лжет, – возразил Льюис. – Но взгляните на это с нашей точки зрения. Стайлс – единственный, кто уже слышал тот смех раньше. Он ехал в своей машине на высокой скорости, имея рядом своего истеричного отца, который боролся с ним, чтобы избежать столкновения, за секунды до того, как их машина разбилась, а его отец заживо сгорел. Он потерял свою ногу и впал в беспамятство на два дня. Когда он пришел в себя настолько, чтобы отвечать на вопросы полиции, он вспомнил про смех. Он напомнил ему о смехе, созданном неким актером кино. Но действительно ли он звучал, как смех Вайдмарка, или просто напоминал его? Возможно, мне он не напомнил бы об Вайдмарке.

– Я думаю, Питер узнал его, – сказал я. – Он разбудил его прошлой ночью. И думаю, узнает его, если услышит еще раз.

– Надеюсь, – кивнул Льюис. – Иначе все наши усилия окажутся бесполезными.

Он двинулся дальше.

– У вас есть что-нибудь сообщить репортерам? – спросил я вдогонку ему.

Он пожал плечами.

– Обычное «ничего», – сказал он. – Мы гоняемся за хохочущим маньяком. Расследуем несколько версий. Арест преступника возможен в любой момент.

– Какие версии вы расследуете?

Серые глаза задумчиво посмотрели на меня.

– У нас ни единой версии, мистер Трэнтер, ни черта! – неожиданно выпалил Льюис.

Из-за стойки меня позвал Рич Лэндберг. Кто-то пытался дозвониться Питеру из Нью-Йорка. Рич записал для него номер оператора. Я предположил, что Питер находится на месте соревнований, где собралось множество зрителей. Убийца последует за толпой, сказал он.

– Пойду схожу за ним, – сказал я. – Нужно немного глотнуть свежего воздуха.

Рич дал мне номер оператора, записанный на сложенном листке бумаги, и я поднялся к себе одеться для улицы. До площадки у конца трамплина нужно было спуститься на пару миль. Обычно я пользовался здешним джипом и пошел посмотреть его на стоянке. На другой стороне долины я увидел не меньше двухсот машин, стоящих недалеко от этой площадки.

Джип понесся вниз по дороге, его шины поскрипывали на замерзшем снегу. Трамплин для прыжков выглядел как громадная сосулька на склоне холма, свисающая между темными массивами сосновых лесов. Небо заволокло облаками, и в воздухе ощущался привкус снега. На верху трамплина я разглядел крошечную фигурку человека, который на высокой скорости разбегался для прыжка. Когда он взлетел в воздух, до меня донесся восторженный гул зрителей. Должно быть, лыжник приземлился очень далеко.

Я оставил джип рядом с остальными машинами и направился к подножию трамплина. Где-то здесь должен быть Питер.

Толпа зрителей, собравшаяся в конце дорожки, была типичным для Америки сборищем любителей спорта. Миллионы людей целый год смотрят разные игры и состязания, но лишь некоторые из них действительно разбираются во всех тонкостях игры, которую наблюдают. Места на линии в пятьдесят ярдов на важных футбольных играх берутся штурмом, но настоящий ценитель этой игры предпочитает сидеть высоко на любом конце поля, чтобы видеть, что на нем происходит. Люди, те, что толпятся около площадок для гольфа, наблюдая за Палмерс, Никлаузес и Плейерс, приходят в восторг, когда мяч летит в далеко расположенную лунку, но истинные знатоки ходят полюбоваться на короткие геймы, изящные прикосновения на ровной площадке вокруг лунки.

Охотники до прыжков с трамплина не отличались от всех иных любителей. Они столпились в конце площадки, где лыжники тормозят и останавливаются, охая и ахая при прыжке на любую дистанцию, хотя им не был виден весь путь горнолыжника и все тонкие моменты его прыжка, за которыми придирчиво следит судья, оценивающий каждого спортсмена. Они не в состоянии постичь, как и почему прыгун отваживается на это. Втайне они рассчитывают увидеть его падение. Их привлекает свист разрезаемого лыжником воздуха, или когда его лыжи громко шлепают по поверхности трассы при приземлении, или когда он летит кувырком вдоль нее при неудачном прыжке.

Высоко на склоне холма собрались те, кто действительно понимает все особенности прыжков с трамплина, знает, как судья подсчитывает очки. Они будут наблюдать за прыжками начиная с резкого старта на вершине вышки, чувствовать напряженность позы лыжника, который круто нагнулся, чтобы набрать как можно большую скорость во время разбега, а затем в душе совершат вместе с ним мощный, уверенный, своевременный прыжок в конце трамплина. Они будут видеть положение лыж после отталкивания, легкий наклон его туловища, чтобы поймать максимум подъемной силы воздушного потока, – восхитительная картина, что и говорить! Лыжи сомкнуты параллельно друг другу, все тело прыгуна устремлено вперед, руки крепко прижаты к бокам, ни малейшего прогиба в бедрах, нажим на лыжи в конце, чтобы придать им направление, параллельное площадке приземления. Затем само приземление, скользящее и уверенное, прикосновение к земле, самортизированное сгибом коленей и перемещение вниз центра тяжести в момент приземления; лыжи мгновенно переводятся в позицию Телемарка, одна лыжина впереди другой, тело резко выпрямляется, когда спортсмен, подскакивая, несется по площадке, финишируя крутым поворотом, чтобы избежать столкновения с ограничивающим барьером или с толпой зрителей.

Это похоже, подумал я, на любое другое достижение в жизни. Толпа видит только, как далеко вы прыгнули. И лишь специалисты способны понять, как вы этого достигли – с помощью мастерства и техники, приобретенных громадным трудом, чем вы рисковали, какой ценой вам достался этот блестящий результат.

Я пробрался поближе к барьеру. Лица многих зрителей были мне знакомы: я не раз встречал их в баре или в других местах «Логова». Один или два человека небрежно кивнули мне. Я весь напрягся. Где-то здесь, в этой толпе, возможно, так близко, что до него можно было дотронуться, находился хохочущий убийца.

Громкоговоритель, установленный наверху холма, объявил о выступлении следующего участника соревнования.

– Роберт Дауд, номер тридцать два, представляет клуб горнолыжников «Аргил». Первая попытка.

– На тренировках он показывал отличные результаты, – сказал кто-то рядом.

Бобби Дауд – тот самый молодой человек, который накануне угостил Джейн в баре. Я посмотрел на вышку на самой вершине холма. Мне удалось разглядеть только застывшую фигуру горнолыжника, ожидающего сигнал старта. Бобби Дауд! При нормальных условиях я бы понимал, что он испытывает в этот момент. Он уже натер лыжи мазью, соответствующей состоянию поверхности и температуре снега, оценил направление ветра по положению веток вечнозеленых деревьев. Позади остался длинный подъем, долгое ожидание на морозе. Сейчас внутри у него все вздрагивало от волнения. Я подумал, в состоянии ли он на это время отбросить воспоминание о юной, нежной девушке, от которой словно исходили волны невероятного жизнелюбия, светлого ожидания любви и доверчивости. Не видится ли ему в этот момент – возможно, у подножия холма – картина ее жестокой, бессмысленной смерти?

Стартер взмахнул флагом. Звук сигнального рожка достиг подножия холма только после того, как Дауд, низко согнувшись, начал свой разбег. Там, на старте, не слышный внизу, свистел ветер, треплющий его одежду. На мгновение лыжник исчез из виду, а затем, оставив позади холм, взлетел в воздух, как стрела, наклонившись вперед над поднятыми лыжами. Он спускался вниз навстречу нам, как огромная бескрылая птица. Раздался громкий хлопок лыж о плотно слежавшийся снег, когда он совершил безукоризненное приземление. Как только он пронесся по холму к площадке торможения, на трассе появились судьи, чтобы отметить точку его приземления своими шестами. По репродуктору уже объявили длину прыжка, когда Дауд резко затормозил футах в десяти от меня.

Раздался гром аплодисментов. Дауд нагнулся, отстегнул крепления и встал рядом с лыжами.

– Молодец, Бобби! – закричал кто-то.

Друзья спешили поздравить его. Он поднял свои горнолыжные очки и усмехнулся. И в этот момент он взглянул прямо на меня, и его улыбка поблекла. Он вскинул лыжи на плечи и обошел край заграждения, там он подозвал меня.

– Мы с вами не знакомы, мистер Трэнтер, – сказал он, когда я подошел к нему, – но я знаю, кто вы.

– Отличный прыжок, поздравляю вас! – сказал я.

Громкоговоритель прервал наш обмен любезностями:

– Счет номера «тридцать два» – Роберта Дауда из горнолыжного клуба «Аргил» – восемнадцать очков!

Толпа разразилась ликованием. Возможный максимум был двадцать очков, но никто еще не получил такой высокой оценки. Восемнадцать очков считались великолепным результатом.

– Еще один такой прыжок, и вы повезете домой приз, – сказал я.

Казалось, Дауд не слышит меня.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил он.

– Ничего.

– Я так и не могу с этим примириться, – сказал Дауд, горестно качая головой. – Она была таким прелестным ребенком. Я чувствую себя так, как будто отчасти виновен в ее смерти.

– Почему?

– Эти несчастные соревнование для меня очень важны. Я угостил ее коктейлем и пошел спать, как последний дурак. Может, если бы я с ней остался…

– Все равно накануне соревнований вы не смогли бы оставаться с ней очень долго, – сказал я. – Это случилось с девушками около трех часов ночи.

Дауд взглянул на вершину холма:

– Мне пора подниматься для второй попытки. Я могу чем-нибудь помочь?

– Вы можете слушать, – сказал я. – Можете прислушиваться к разговорам людей. Вы можете услышать смех человека, от которого у вас похолодеет кровь.

Дауд колебался.

– У меня такое ощущение, что все произошло из-за второй девушки, – сказал он. – А Джейн случайно оказалась свидетельницей того, что могло представлять опасность для преступника. Думаю, если бы полиция постаралась выяснить, что в этот вечер собиралась делать Марта, это сэкономило бы много времени.

– У вас есть какие-нибудь догадки?

И снова Дауд помедлил:

– Плохое это дело для тех, кто приезжает в такое место, как «Дарлбрук», обсуждать гостей. Я не знаю, что Макс сказал полиции, но он не тот парень, который ничего вокруг не замечает. У меня есть подозрение, что он может много чего рассказать об интрижках Марты Тауэрс. Возможно, он не желает вовлекать в разбирательство других людей, но сейчас ему не следует молчать. Этот парень может убить кого-нибудь еще – здесь или где-нибудь в другом месте.

– Что верно, то верно, – согласился я.

Я следил, как Дауд повернулся и направился к канатной дороге, которая поднимет его наверх, где в теплой хижине он станет готовиться к следующей попытке. Пожалуй, в том, что касается Макса, он прав. Макс только в общем охарактеризовал Марту Тауэрс, но не называл никаких имен. И он и Хедда высказывали серьезную озабоченность возможным влиянием этой громкой истории на их дело. Вряд ли они станут охотно делиться с полицией сведениями о своих богатых гостях, благодаря которым их отель стал таким процветающим. Это доказало бы клиентам, что они не могут вести себя абсолютно свободно в гостинице, хозяева которой не только многое замечают, но и не способны обеспечить конфиденциальность имеющейся информации. Что, в свою очередь, поставило бы под сомнение репутацию Лэндбергов.

Я начал оглядывать зрителей в поисках Питера. Его не было видно. Я пробирался через всю толпу в разных направлениях, но безуспешно. Казалось, его здесь не было.

Недалеко от площадки торможения горнолыжников была устроена стойка с кофе. Чувствуя, что основательно продрог, я направился к ней. Вокруг на снегу топтались люди с бумажными стаканчиками с кофе и хот-догами. Через некоторое время подошла моя очередь. Человек, подающий кофе, был Джек Кили, ночной сторож. Вручая мне стаканчик черного кофе, он тревожно посмотрел на меня.

– Есть какие-нибудь новости с холма? – спросил он.

– Ничего удобоваримого, – сказал я.

Он отвернулся, чтобы обслужить другого клиента, а я передвинулся в дальний конец стойки. Неожиданно я понял, что стою рядом с Лаурой Причард. Она зажала ладонями в перчатках бумажный стаканчик, как бокал с бренди. Свой городской костюм она успела переменить на широкие брюки, башмаки, серую каракулевую шубку и такую же шапку-кубанку. Напряженная и бледная, она смотрела на толпу, а темные очки скрывали ее глаза.

Я поставил свой стаканчик на стойку.

– Не желаете сигарету? – спросил я, предлагая ей свою пачку.

Она испуганно взглянула на меня.

– А, это вы, мистер Трэнтер, – сказала она. – Я… да, пожалуй, закурю.

Она отставила свой стаканчик и стянула перчатку. Я поднес ей зажигалку, когда она вытащила сигарету из пачки. Она сильно и жадно затянулась.

– Я должна извиниться перед вами, – сказала она.

– За что?

– За то, что я вышла в вашем присутствии, когда мистер Стайлс рассказывал отцу свою историю. Я… я просто не могла этого вынести.

– Да, слышать это, наверное, было тяжело, – сказал я. – Но кажется, вашему отцу это было необходимо.

– О да! Ему это было необходимо! – с горечью, сказала она.

Мне показалось, что я ее понял. Враждебность отца к ней была слишком заметна.

– Вы чувствуете, что Джейн его любимица, – сказал я.

– Была, – жестко поправила она.

Взгляд ее скрытых темными очками глаз был устремлен на вышку трамплина. Мы услышали отдаленный сигнал. Еще один горнолыжник начал свой разбег.

– Лично я был единственным ребенком у родителей, – сказал я. – Так что мне не знакома проблема соперничества между детьми. Хотя, конечно, мне хватало и других забот.

Она кинула на меня быстрый, почти испуганный взгляд. Я уловил в ней какое-то сходство с Джейн. Будь она в веселом настроении, это было бы еще заметнее.

– У Питера Стайлса есть и другие причины, помимо Джейн, желать, чтобы этот случай был раскрыт, не так ли? – спросила она.

– Тот парень, который убил его отца, сделал его инвалидом, – ответил я. – Но любой, кто знал Джейн, считает, что она стоит того, чтобы ее убийца был найден. Возможно, так же думают и те, кто знал Марту Тауэрс. Да и нужны ли личные причины, чтобы желать арестовать этого человека. – Я посмотрел на ее свежие губы, плотно сомкнутые. – Можно дать вам один совет?

– О чем?

– Не скрывайте так тщательно своих чувств. Дайте им выплеснуться. Все равно рано или поздно они сами вырвутся на волю.

Она бросила свою сигарету на снег и с силой придавила ее. Это уже было проявлением гнева.

– Вы могли бы и не кормить меня избитыми штампами, мистер Трэнтер, – сказала она.

– Извините, не хотел вас обидеть, – сказал я. – Но я нахожу, что некоторые штампы не лишены здравого смысла. И кстати, меня зовут Джим.

Она смотрела мимо меня на толпу у барьера, игнорируя мое последнее замечание.

– Разве можно здесь кого-нибудь найти? – спросила она. – Когда вы идете по улицам города, вы можете указать на богача или бедняка, на художника, актера и на тысячу других типов… Например, людей типа моего отца. Но здесь все они словно одеты в униформу – форму горнолыжников. И все выглядят одинаково. Вы ищете садиста, который убивает только ради удовольствия, которое он при этом испытывает. Тысячи молодых ребят моего поколения видят смысл жизни исключительно в наслаждениях. Разумеется, не обязательно они находят его в таких экстравагантных выходках, как ваш хохочущий приятель. Мистер Стайлс как-то написал очень интересную статью на эту тему – о презрении наших современников к закону и порядку, об отсутствии моральных норм, о бесцельности их жизни. Но как определить их здесь? Все они похожи друг на друга – у всех одинаковые костюмы, одинаково здоровый вид, холодный и жестокий, как снег или лед.

– Мы пытаемся найти преступника, прислушиваясь к смеху людей, – сказал я.

– А я думала найти его по клейму, которое должно было гореть у него на лбу.

– По какому клейму?

– Клейму преступника, – сказала Лаура.

– Мы найдем его, – заверил я.

– Не знаю, – сказала она и вдруг резко переменила тему. – Послушайте, я попробую помочь вам разобраться во всем. Вы не против, чтобы мы сели в мою машину? А то у меня совсем замерзли ноги.

Следуя за ней к ярко-желтому «кадиллаку» с откидным верхом, припаркованному на общей стоянке, я размышлял, что Лаура хотела сказать мне такого, что могло нам помочь. При этом почти бессознательно отметил, что только такая марка машины была под стать своему владельцу Джорджу Причарду – эффектная и самая дорогая. Мы забрались на переднее сиденье. Лаура включила мотор, и салон начал заполняться благодатным теплом. Она сидела, положив руки в перчатках на руль. Мотор урчал тихо и уютно, как котенок.

– Если вы были единственным ребенком, – сказала она, глядя прямо перед собой, – вы не поймете всю сложность отношений между сестрами: любовь и привязанность с одной стороны и соперничество, ревность и крайний антагонизм – с другой. Я любила Джейн, но мы были очень разными. Однако книга жизни Джейн Причард уже закрыта. Она умерла. Сейчас не время говорить о ее недостатках, как они мне представлялись. Более уместно вспомнить все то доброе и дорогое, что отличало ее, когда она была ребенком и потом, когда повзрослела. Отец все это помнит и очень страдает. Я тоже помню и чувствую это… здесь. – Она положила руку на желудок, как будто страдала физической болью. У нее вырвался долгий вздох. – Можно попросить еще одну сигарету?

Я вытащил пачку, и она прикурила сигарету от зажигалки на приборном щитке.

– Я обещала поделиться с вами кое-чем, что сможет помочь, – через некоторое время сказала она. – Но сначала вы должны понять, как мы жили – я и Джейн. Мы с ней не получили обычного воспитания. И наш отец… он не был обычным отцом. – Она откинулась назад, положив голову на спинку сиденья и прикрыв глаза. – Я постараюсь быть как можно более откровенной. Понимаете, жизнь отца и все вокруг него складывалось в полном соответствии с его желаниями – все, кроме его женитьбы. В школе он был известным атлетом, о котором там до сих пор вспоминают. Когда он появляется в любом из своих клубов, его немедленно окружают десятки друзей. В своем деле он король. Единственная осечка произошла там, где он меньше всего ее ожидал. Это касается его отношений с матерью. Мать нанесла ему такое тяжкое оскорбление, от которого он так никогда и не оправился. Она бросила его ради другого мужчины. До сих пор каждый раз, когда отец встречает друга или незнакомца, он думает, не смеется ли он над ним. Самое искреннее, самое глубокое чувство в его жизни – это ненависть, ненависть к матери.

– Что ж, она дала ему для этого основание, – заметил я. – И потом – она ведь бросила детей.

Затененные очками веки Лауры на мгновение плотно сомкнулись.

– История с матерью не очень касается всего этого, – сказала Лаура. – Не мне ее судить. Но позвольте мне кое-что пояснить, Джим. Она не просто так предпочла бросить нас с Джейн. К другому мужчине ее толкнула потребность получить то, чего не мог дать ей отец. Он следил за ней с помощью частных детективов, которые, как говорится, застигли ее на месте преступления. Ей ничего не оставалось, как покинуть нас. Отец не оставил ей выбора. К счастью для нее, Хью Себастиан оказался достойным человеком. Мать замужем за ним вот уже четырнадцать лет. Вероятно, их брак можно считать удачным.

– Вероятно?

– Так говорят, Джим. Я ни разу не видела ее с тех пор, как она оставила нас пятнадцать лет назад. – Ее розовые губы дрогнули, и она открыла глаза. В них отразилась боль. – Отец воспитывал нас не совсем так, как воспитывают большинство детей. Нас учили не только противостоять греху, но и ненавидеть мать, презирать само понятие материнской любви. Как только мы закончили обучение в школе, каждую из нас поселили в отдельных квартирах. Нам давали карманные деньги, но не столько, чтобы на них можно было прожить, не подрабатывая. Все твердили отцу, какой он мудрый, замечательный и тонкий воспитатель. Дочери Причарда должны были стать очень своеобразными и самостоятельными женщинами. – Горькая улыбка тронула ее губы. – И мы ими стали! Суть в том, что отец хотел только одного – чтобы мы не доставляли ему хлопот. Я не очень виню его за это. Ему только перевалило за сорок, а в наше время это еще не старость. Он имеет право на собственную жизнь и на свой дом, где не будет двух дочерей, заглядывающих ему через плечо. Но именно поэтому он и отослал нас прочь, а вовсе не потому, что он такой уж мудрый и предусмотрительный воспитатель.

Я ждал, когда она продолжит рассказ.

– Большинство детей взрослели на «Винни-Пухе», «Паутине Шарлотты» и «Алисе». Мы же были воспитаны на сказках, которые сочинял отец. Мужчины в них всегда представали в образе наших врагов, которые думают только о том, чтобы лишить нас нашего достатка. Мы не должны быть похожими на мать. Мы должны быть независимыми, чтобы никогда не выходить замуж только ради того, чтобы в браке найти защиту и поддержку. Мы не должны любить никаких мужчин, разумеется за исключением его самого. Все эти его постулаты по-разному воздействовали на меня и на Джейн. – Она чуть ли не с вызовом посмотрела на меня. – Я восстала. Как только я оказалась на свободе, у меня появились одна за другой несколько любовных связей. Я не держала их в тайне. Отец знал о них и ненавидел меня за это. Два или три раза я… я воображала, что влюблена. Но все это как-то быстро заканчивалось, потому что я боялась, что человек, в которого я влюбилась, окажется похожим на отца. Именно это имел в виду отец, когда там, в гостинице, сказал, что я не пойму точку зрения Джейн. Я – паршивая овца, позор семьи. По мнению отца, в тысячу раз было бы лучше, если бы это я лежала сейчас в морге в Манчестере. – Она погасила сигарету в пепельнице на приборном щитке. – Комментариев нет? – спросила она.

– Нет, – сказал я. – Ваша жизнь – это ваша жизнь.

– Спасибо, что удержались от нравоучений. – Она глубоко вздохнула. – Долго же я добираюсь до Джейн. Так вот, Джейн пошла другим путем. Она была очень жизнерадостной, очень живой, Джим. Она нравилась мужчинам, и сама увлекалась ими. Но она приняла решение, которое в наши дни и в нашем возрасте представляется крайне старомодным. Она собиралась дождаться своего избранника, когда бы он ни показался на горизонте. Она откровенно рассказывала мне об этом. Не так-то легко это было для нее. Время от времени она была готова сдаться. Но устояла. Я думаю, она была слишком романтична. Но ведь я – паршивая овца! Разве мне судить о ней? Одно меня действительно тревожило. Когда-нибудь у нее не хватит сил устоять, и она скажет себе, что наконец встретила своего избранника, а он может и не оказаться им. И я думаю, что именно это и произошло.

– Произошло? – сказал я. – У меня сложилось впечатление…

– Я знаю. Так Питер Стайлс сказал отцу. – В голосе Лауры прозвучали резкие нотки. – Но три или четыре дня назад мы договорились с Джейн встретиться на ленче. Как только я вошла в ресторан, где была назначена наша встреча, я поняла – что-то случилось. Она сияла, как рождественская звезда на елке. Ее избранник появился, сказала она. Кто это? Она пока не назовет его мне. Есть причины, по которым некоторое время она будет скрывать его имя. Какие причины? Она только улыбнулась в ответ и сказала, что, когда настанет время, познакомит меня с ним. Она хочет, чтобы я первой с ним познакомилась. Между тем она собиралась приехать сюда на уик-энд с Мартой, и он тоже будет здесь – ее мужчина. Я догадываюсь, что это было что-то вроде медового месяца перед замужеством.

– Но это не имеет значения, – сказал я. – Кем бы ни оказался этот человек, его не было с ней в последний вечер. Ведь она собираласьпровести следующий день с Питером. Возможно, он вообще не приехал.

– Это может быть один из тех, кто участвует в соревнованиях, – сказала Лаура, кивая в сторону трамплина.

– Вот уж не скажешь, что это идеальные условия для медового месяца, – сказал я.

– Но почему он не объявился? – спросила она.

Что я мог ответить на это? Тут много чего можно было предположить. Избранник Джейн мог предпочесть сейчас оставаться в тени, потому что опасался, как бы его не обвинили в ее смерти. Или потому что не хотел, чтобы узнали, что он находился в «Дарлбруке».

– Вы допускаете, что он, возможно, женат, – сказала Лаура. – Я тоже об этом думала. Джим, она вся светилась таким счастьем и готовностью пожертвовать собой, что ее ничего не стоило обмануть!

– Учтите, мы можем никогда не узнать, приехал ли он сюда вообще, – сказал я.

– Единственный человек, кому Джейн доверилась, мертв. Марта Тауэрс могла знать, кто это был.

Подсознательно я все время помнил о хохоте, описанном Питером. Невозможно было поверить, что человек, способный так глумливо смеяться, мог показаться Джейн ее «избранником». Но я понимал, что мое представление о нем сложилось на оценке его Питером, на ненависти к нему Питера и, помимо этого, не имело никаких реальных оснований. Этот любитель опасных шуток мог быть совершенно очаровательным человеком, покуда его не одолевала жажда насилия.

– Джейн встретила этого человека где-то в другом месте, – сказал я, – скорее всего, в Нью-Йорке. Она должна была ходить с ним в разные места, проводить с ним время. Она не решилась бы приехать сюда ради столь значительного события в ее жизни, если бы не знала его как следует. В противном случае это не соответствует ее взглядам и моральным установкам.

– К чему вы клоните?

– Есть в городе рестораны, куда она любила ходить? Или какой-то особенный бар, где она и Марта Тауэрс были завсегдатаями? Она вполне могла познакомиться с ним через Марту, что объясняет ее доверие к Марте и вам. Возможно, теперь, когда ваш отец объявил о вознаграждении, бармены и официанты вспомнят о ней? Друзья Марты тоже могут знать, с кем встречалась Джейн. А еще те люди, которые работали в доме, где она жила. Этот парень мог приходить к ней не один раз.

– Я могу попробовать выяснить что-нибудь по телефону, – сказала Лаура. – В городе есть два-три места, куда она регулярно заглядывала. – Она ударила кулачком по рулю. – Если этот человек действительно любил Джейн, почему он скрывается?

– Мы найдем его, – сказал я.

Глава 3

К половине шестого «Логово» окутала тьма и пошел густой снег. Порывистый ветер превратился в крутящийся вихрь, обрушившийся на отдыхающих. Гриль-зал заполнился шумной пестрой толпой. Люди говорили не только о соревнованиях по прыжкам с трамплина, которые наблюдали большинство из них. Убийство двух девушек стало острой приправой к сухому мартини.

После своего разговора с Лаурой я продолжил поиски Питера, но так и не нашел его. На мои расспросы присутствующие на соревнованиях зрители говорили, что не видели его.

Я обнаружил его у нас в номере. Он лежал на кровати, закинув руки за голову и уставившись в потолок неподвижным взглядом.

– Я повсюду искал вас, – сказал я.

– Хотели сообщить мне что-нибудь важное? – спросил он, не глядя на меня.

Я вытащил из кармана смятую записку и вручил ему. Он не проявил к ее содержанию никакого интереса.

– Гоуэн возил меня в Манчестер, – сказал он. – Он хотел побеседовать с доктором. Я… я чувствовал, что мне нужно на время уехать отсюда, собраться с силами, что ли.

– Ну а я принес кое-какие новости, – сказал я и коротко пересказал ему историю, которую поведала мне Лаура. – Так что мы ищем человека, который не желает, чтобы его связь с Джейн стала известна, – в заключение сказал я.

– Разумеется, не желает, если он ее убил, – сказал Питер. Он сел на кровати, сбросив ноги на пол, и закурил сигарету. – Я был в морге, – сказал он. – Видел девушек.

– Зачем вы принудили себя пройти через это? – спросил я.

– Это трудно объяснить, Джим. Все происшедшее кажется мне до странности нереальным, как один из моих прежних ночных кошмаров. – Он провел языком по пересохшим губам. – Там был отец Марты, Дуайт Тауэрс. Это тихий человек средних лет, преподаватель одного из колледжей в Новой Англии. Он в состоянии шока, но не только от смерти Марты. Доброхоты из их городка взяли на себя труд ознакомить его со слухами, которые ходят насчет ее. Чаще всего со смешком произносили слово «шлюха». Он чувствует, как будто на его плечи внезапно легло бремя всей трагедии. Он считает, что ему не удалось правильно воспитать Марту, поэтому он чувствует свою вину в том, что с ней случилось… Это заставило меня подумать о себе, Джим.

– Что подумать?

– В течение десяти лет я был профессиональным репортером, – медленно сказал он. – Чтобы быть хорошим специалистом в этой области, – а я им был, – необходимо обладать беспристрастностью и объективностью. Они у меня были. Я мог освещать какую-нибудь серьезную тему, не будучи сам глубоко ею затронут. Но после моего несчастья все изменилось. Я отказался от своих природных способностей, забыл свою технику. Я погрузился в мир только своих чувств, горьких сожалений о себе. Когда после ленча я покинул вас, я вылетел на улицу, как обезумевший дервиш. Я хотел найти этого человека по слуху, только испытывая неистовую жажду мести. У меня не было никакого продуманного и разумного плана. – Он глубоко затянулся дымом. – Год назад я бы не пропустил главный факт в рассказе Джейн – о том, что она ждет появления своего избранника, – я бы понял, что он уже появился на сцене, что она уже вступила с ним в какие-то отношения. Вчера она помогла мне отвлечься от жалости к себе, она позволила мне почувствовать себя привлекательным. Мне было это необходимо. Я был настолько занят своими переживаниями, что не проявил внимания и способности бесстрастно оценить то, что она мне рассказывала. Я не видел и не слышал того, что должен был увидеть и услышать. Она была так полна жизни, так весела и светла именно потому, что была влюблена и собиралась на свидание с человеком, которому готова была отдаться. Я не обратил на это внимания, потому что был в полном восторге от самого себя. – Он встряхнулся, как собака, выходящая из воды. Взглянул на переданную мной записку. – Могу догадываться, в чем тут дело, – сказал он. – Это Фрэнк Девери, мой редактор, хочет, чтобы я написал материалы об этой истории для его журнала.

– И вы, конечно, сделаете это?

Он медленно кивнул:

– Да, думаю, я этим займусь. По-моему, теперь я в состоянии вспомнить о себе как о репортере, а не только как об участнике крестового похода мстителей. – Он потянулся к стоящему у кровати телефону и скупо улыбнулся мне. – Спасибо, что вы меня выслушали, – сказал он.

Я слышал только конец его разговора с Девери, но понял, что Питер принял задание и попросил помощи.

– Мы полагаем, что Джейн приехала сюда, чтобы увидеться с человеком, в которого была влюблена, – говорил он в трубку. – Он не объявил о себе. Она рассказала о нем своей сестре, но здесь его след обрывается. Она не хотела пока сказать Лауре, кто он. Его знала другая девушка, Марта, но она уже никогда не расскажет об этом. Поэтому нам приходится подозревать всю здешнюю публику, зная, что он, вероятно, находится за соседним столиком или в баре, а мы не можем узнать его. Разумеется, он может оказаться невиновным в убийстве и просто быть трусом. Если вы направите на это дело в Нью-Йорке сообразительного парня, это может нам помочь. Лаура Причард проверяет места, где любила бывать ее сестра, – ресторан и один-два бара. Возможно, там видели Джейн в обществе этого парня. Но можно допустить, что и в ее доме кто-нибудь вспомнит о человеке, который с недавних пор стал регулярно навещать ее. Может, кто-нибудь из вашей редакции, где она работала, видел ее с кем-то. Вам не составит особого труда разговорить людей: Джордж Причард предложил вознаграждение в двадцать пять тысяч долларов.

Видимо, Девери пообещал ему найти толкового помощника, и Питер повесил трубку. Телефон почти в ту же минуту зазвонил. Питер казался поглощенным своими размышлениями, поэтому ответил я. Это был Рич Лэндберг.

– Джим? Полицейские срочно требуют, чтобы все собрались в бальном зале.

– Зачем?

– Почем я знаю? Как всегда, я только передаю распоряжение.

Я сказал об этом Питеру.

– Может, они что-нибудь выяснили, – сказал я.

– Скорее, они решили перекрыть все выходы и, как всегда, с опозданием, – сказал он.

Бальный зал уже заполнился людьми до самых дверей, когда спустились мы с Питером. Кроме гостей отеля, там находились Лэндберги со всем своим штатом, включая шеф-повара в высоком белом колпаке, который выглядел очень недовольным. В дальнем конце комнаты находилась приподнятая площадка для оркестра. На ней сгрудились, о чем-то совещаясь, окружной прокурор Мортон Льюис, Гарделла из детективного бюро и сержант Гоуэн. Наконец Льюис выступил вперед и поднял руку, призывая присутствующих к тишине:

– Попрошу минутку внимания!

Я увидел сидящих впереди Джорджа Причарда и его дочь Лауру. Понемногу общий гул стих, и в зале установилась полная тишина.

Тонкая улыбка Льюиса не обнадеживала.

– Я намерен вверти вас всех в курс дела, – сказал он. – Полиция проводит здесь свою работу уже больше шести часов, но пока результаты отрицательные.

Кто-то в конце зала зааплодировал, чем вызвал короткий взрыв смеха.

– Это не очень удачная шутка, как вы все поймете, – сказал Льюис. – Мы столкнулись с особо жестоким и бессмысленным актом насилия. Примерно мы представляем себе, когда это произошло. Марту Тауэрс проводили в ее хижину двое из присутствующих, которых мы уже допросили. В это время Джейн Причард была еще жива. Свидетели разговаривали с ней. Они вернулись к себе в «Логово» около двух тридцати пяти, и ночной сторож в последний раз запер за ними парадный вход. Все гости находились в своих номерах. В четыре часа утра мистер Питер Стайлс услышал за своим окном громкий смех. Это был такой же смех, который он слышал раньше. Большинство из вас знают его историю о двух развеселых убийцах, которые столкнули его с горной дороги около года назад, в результате чего его отец заживо сгорел в автомобиле, а он сам потерял ногу. Хохот, который он слышал прошлой ночью, был хохотом того убийцы.

В толпе раздался гул, и Льюис поднял руку:

– Таким образом, мы полагаем, что убийство было совершено между половиной третьего и четырьмя часами ночи. Это предположение подтверждается и хирургом, производившим вскрытие погибших девушек. Он произвел вскрытие в одиннадцать часов сегодня утром и сказал мне, что девушки мертвы уже шесть – восемь часов. Это, леди и джентльмены, практически единственный положительный факт, которым мы располагаем.

С тонкой усмешкой он медленно обвел поднятые к нему лица присутствующих.

– Опытные криминалисты отметили полное отсутствие отпечатков пальцев в коттедже номер 6, за исключением отпечатков обеих девушек и горничной, которая убирала комнаты и меняла постельное белье. Эта женщина приглашается хозяевами «Дарлбрука» на уик-энды в дополнение к основному штату прислуги. Она живет в Манчестере и приезжает сюда каждое утро. Когда происходило убийство девушек, она крепко спала у себя дома, который находится в двенадцати милях отсюда.

– С кем она спала? – спросил кто-то из стоящих около дверей зала.

Поднявшийся смех подчеркнул царящее напряжение. Льюис, возвышающийся над людьми на своей площадке, элегантный и язвительный, молча ожидал тишины.

– Не было обнаружено и орудие убийства, – продолжал он, когда шум утих. – Согласно заключению патологоанатома, это было что-то вроде ножа с выскакивающим лезвием. Сомневаюсь, что он когда-либо видел такой нож, поэтому мы определенно знаем только то, что это был нож – и очень острый. Сейчас он может лежать в ящике кухонного стола, и вряд ли мы сумеем определить, был ли именно он орудием преступления. Его также могли выбросить где-то в снег, и на площади в пять тысяч акров его нам не найти. – Улыбка Льюиса расцвела. – Или он находится в этом зале – в чьем-то кармане.

Снова послышалось возбужденное перешептывание.

– Мы также полагаем, – сказал Льюис, – что преступник не мог убить двух девушек без того, чтобы его одежда не оказалась в крови. Поэтому перед нами встала необходимость разыскать нож и одежду, испачканную кровью.

– А как насчет массового стриптиза? – спросил все тот же острослов из задних рядов.

– Приблизительно нечто в этом духе вам и предстоит, – ответил Льюис. – Спуститься с этой горы возможно лишь двумя путями – по дороге на север или на юг. В обоих направлениях полиция устроила блокпосты. Никому не разрешается покидать «Логово» до окончания обыска. Пока вы находитесь здесь, мы намерены обыскать все комнаты – как в «Логове», так и в коттеджах. После чего мы обыщем каждого из вас лично.

– Советник, лично меня вы можете обыскать в любое время, – раздался девичий голос.

Взрыв смеха.

– Есть вопрос! – крикнул какой-то мужчина.

Льюис кивнул. Все головы обернулись к молодому загорелому парню с короткими вьющимися волосами.

– Меня зовут Тэкс Брэден, – сказал он. – Насколько я понимаю, обыск всех комнат займет несколько часов.

– Обед подадут в обычное время, – сказал Льюис. – Будет открыт бар.

– А потом? – выкрикнул Брэден, перекрывая насмешливые аплодисменты. – Здесь собралось человек двести пятьдесят. Если на обыск каждого уйдет минут по десять, то это будет продолжаться больше сорока часов!

Издевательское гиканье.

– Вы не имеете права так долго держать нас взаперти! – возмущался Брэден.

Это заявление было встречено язвительными замечаниями и мяуканьем. Рядом с Льюисом встал Макс.

– Я понимаю, что это неудобно! – крикнул он. Все стихли, прислушиваясь. – Но мы постараемся сделать все возможное, чтобы вам не было скучно. После обеда здесь состоятся танцы. Мы сделаем все от нас зависящее.

– Завтра днем у меня назначена встреча в городе! – выкрикнул какой-то мужчина. – Я должен быть там!

– Мы рассмотрим все уважительные причины, требующие отъезда, и в каждом случае примем конкретное решение, – заявил Льюис. – Но предупреждаю вас: не пытайтесь прорваться сквозь заслоны. И если кому-то пришла в голову блестящая идея спуститься с горы на лыжах, забудьте о ней. Это означает двенадцать миль по очень тяжелой дороге. К тому же сейчас на улице сильный ветер и десять градусов мороза. Идет сильный снег. Даже для опытного путешественника было бы чудом, если бы в такую погоду он не заблудился в горах и не замерз в снегу.

В зале образовались два потока людей: одни стремились протолкаться к возвышению, чтобы попросить специальное разрешение на отъезд, другие жаждали поскорее оказаться в баре. Как я заметил, некоторые восприняли происходящее как развлечение, часть гостей была раздосадована, кое-кто казался по-настоящему обеспокоенным. Значительное количество относилось к первой категории. Это было достаточно понятно. Их совесть была чиста. Они приехали сюда отдохнуть и повеселиться и намерены получить это, что бы ни случилось. Я гадал, какое у них станет настроение, когда спадет возбуждение первых часов.

Кто-то рядом с Питером произнес:

– Это все равно что искать иголку в стоге сена.

Питер был знаком с Эдди Маккоем из «Нью-Йорк график». Они сделали совместно не один материал.

– Думаю, полиции придется пройти через это, или потом они станут объектом довольно серьезной критики, – сказал Питер.

– Все равно слишком поздно, – отозвался Маккой. – У убийцы был целый день, чтобы избавиться от ножа. Как и сказал прокурор, вокруг пять тысяч акров снежных сугробов. А если нож все еще при нем, он может бродить среди толпы, незаметно стереть с него отпечатки пальцев и сунуть его в горшок с цветами или в корзину для бумаг. Пойми, Питер, просто невозможно найти эти улики среди такого множества людей.

– Они попробуют это сделать, – сказал Питер.

Маккой, низенький, толстый человечек жизнерадостного нрава, в больших круглых очках, которые придавали ему сходство с совой, усмехнулся:

– Похоже, из этого ничего путного не выйдет, зато я, кажется, приметил интересную блондиночку. Пока.

Сквозь толпу, истекая потом, пробирался Гарделла, со всех сторон увешанный десятком людей, требующих к себе особого внимания. В баре уже кто-то начал наигрывать на пианино. Гарделла кинул на нас кислый взгляд. Он добродушно обернулся к повисшей у него на локте женщине:

– Мы будем принимать людей этаж за этажом, номер за номером, мадам, если только у вас нет особой проблемы.

– Именно есть. Дело в том, что мой муж…

– У меня тоже! – взорвался целый хор голосов.

– Моя работа…

– Моя мать осталась с нашими детьми…

– В понедельник утром я должен быть в Голливуде…

– Мой психоаналитик…

– Пожалуйста, по очереди! – взмолился Гарделла. – Сержант Гоуэн выслушает все ваши просьбы. Он находится в гриль-зале.

Народ отхлынул в указанном направлении. Гарделла вытащил из кармана огромный носовой платок и отер лицо.

– Наш молодой гений разворошил палкой осиное гнездо, если вы меня спросите, что происходит, – отдуваясь, сказал он.

– Мы можем с вами переговорить? – спросил его Питер.

– Конечно. Пойдемте в кабинет.

Мы последовали за ним. Войдя в кабинет, он запер дверь, затем подошел к столу и выдвинул ящик. Он добыл где-то бутылку и стакан и налил себе виски.

– Не желаете ли выпить? – спросил он. – Бумажные стаканчики вон там, у термоса с холодной водой.

Мы отказались.

– Как говорится, что полезно одному… – пробормотал Гарделла и отхлебнул виски. У меня создалось впечатление, что он мог выпить неограниченное количество спиртного без какого-либо заметного эффекта. – Что вы хотели сообщить? – спросил он Питера.

– Лучше пусть это расскажет Джим, – сказал Питер. – Это его история.

И я рассказал Гарделле о мужчине Джейн.

Он слушал, сощурив налитые кровью глазки.

– А сестра действительно не знает, кто это? – спросил он.

– Если бы знала, она притащила бы его сюда за штаны, – сказал Питер. – Она не знает его и ничего о нем, что могло бы помочь его найти. Вам известны какие-либо связи Марты Тауэрс? Потому что, возможно, кто-нибудь из ее приятелей может ответить нам.

Гарделла пожал плечами.

– Должно быть, Макс сможет нам подсказать, кто был по-настоящему близок с Мартой, – сказал Питер. – Не из тех ее новых знакомых, которые впервые приехали сюда, а из прежних, с которыми она могла встречаться в городе.

– Я и сам был бы не прочь сойтись с ней поближе, – сказал Гарделла. – Или эта мысль кажется вам слишком кощунственной? – Он вздохнул. – Эта затея с обыском не моя. Ее придумал наш юный гений из окружной прокуратуры. Фактически это он отвечает за расследование дела, так что ничего не поделаешь. На мой взгляд, человек, которого мы ищем, не станет здесь расхаживать с ножом в кармане. Он давно уже избавился от него. Но мы можем обнаружить одежду, запачканную кровью. – Он протянул руку и подвинул себе телефон. – Попрошу Макса прийти к нам, когда он освободится, – сказал он и взглянул на Питера. – Насколько я знаю соотечественников, Максу предстоит нелегкая ночь. После нескольких возлияний у нас на руках окажется целая куча скандалистов. Так о чем это я?

– Вы говорили о бесполезности обыска, – подсказал ему Питер.

– Да, у нашего гения богатое воображение! Он уже соорудил обвинения против дюжины людей. Не хотите ли послушать, что он вменяет в вину лично вам?

– Прошу вас, – сказал Питер.

Гарделло коротко рассмеялся.

– Вы – первый в его списке, приятель, – сказал он. – Попробую вспомнить, как это звучит. – Гарделла наслаждался собой. – Прежде всего – и в этом я согласен с ним – идея, что никто не входил в «Логово» после половины третьего, потому что никто не звонил в дверь и не вызывал Кили, ночного сторожа, не состоятельна. Передняя дверь и четыре остальные оснащены цилиндрическими замками. Чтобы открыть их, нужно только освободить болт внутри. Но если кто-то хотел выйти и потом вернуться, ему нужно было только подождать, когда Кили куда-нибудь отойдет, закрепить замок в отпертом состоянии и спокойно вернуться, когда понадобится. Кроме того, у Кили есть связка ключей, то же у Лэндбергов, а вон там стоит хозяйский сейф с ключами от всех помещений отеля… Кто-то вполне мог сделать дубликат ключей – в любое время, может, недели или месяцы назад. Поэтому, заключил наш гений, мы не можем вычеркнуть из числа подозреваемых людей, находившихся здесь, в главном здании. Любой мог выйти и войти – включая и вас, мой друг.

– А зачем мне это делать? – жестко проговорил Питер.

– Вы – особый случай, мой друг. А вы этого не знали? Вы интересный, талантливый человек, обласканный обществом, писатель с завидной репутацией. Эффектный мужчина. Вот вы кто, дружище. По крайней мере, согласно точке зрения нашего молодого гения, все было именно так до прошлого года. Затем вы имели несчастье потерять ногу. Наш юный гений называет это… э… травматическим опытом. Вы потеряли часть своей привлекательности. Это похоже на кастрацию, говорит наш гений. Принять такой факт, научиться жить с этой мыслью и даже смеяться над этим – все это требует от человека чертовских сил. Наш гений полагает, что у вас было недостаточно времени смириться со своим несчастьем.

– Почему он так думает? – спросил Питер.

– Наш гений беседовал с Ричем Лэндбергом, – безмятежно сообщил Гарделла. – Кажется, когда вы прибыли сюда вчера, вы потеряли самообладание и накричали на него, когда он предложил вам самому отнести наверх свой багаж. Следовательно, вы еще не вполне готовы сжиться с вашей проблемой. Позднее вы познакомились с Джейн Причард. Вы танцевали с ней. Назначили ей свидание за завтраком. И когда она уходила, она поцеловала вас на прощанье.

– Здесь ничего не может пройти незамеченным, – пробормотал Питер.

– Молодой хозяин Лэндберг извлекает удовольствие из чужих проблем, – сказал Гарделла. Очевидно, он не встречал затруднений подобрать нужное слово, когда хотел этого. – И вот, говорит наш юный гений, к вам неожиданно отнеслись как к полноценному мужчине. Разве вы не приняли этот поцелуй как приглашение? Но, возразил я, девушка призналась вам, что она девственница! Что, говорит наш гений, объясняет нам, почему она отвергла вас, когда вы вышли за ней в боковую дверь и направились к шестому коттеджу. Итак, мы имеем чувствительного, очень взвинченного мужчину, только что оправившегося от серьезной травмы. Он считает, что его пригласили в постель, а вместо этого над ним посмеялись. – Гарделла пожал плечами. – И в результате взрыв.

– Но разумеется, у него нет доказательств в пользу своей версии, – сказал Питер.

– Когда вы – юный гений, доказательства вам не нужны. – Гарделла и не пытался пригасить иронии. – Поиск улик – это работа для крестьян вроде меня. Но мы еще с вами не закончили, мой друг. Вы убили одну девушку, которая посмеялась над вами, и вторую, которая случайно подвернулась под руку в ненужный момент. Затем вернулись в «Логово», спокойно пройдя в дверь, замок которой заблокировали. Вы – очень хитрый человек, по крайней мере, так утверждает наш юный гений. Вы понимаете, что утром, когда трупы девушек обнаружат, все вспомнят, что вы танцевали и угощались в баре с Джейн Причард и что на прощанье она вас поцеловала. Подозрение прежде всего падет на вас. Как этого избежать? Очень просто. Вы выводите на сцену другого известного убийцу – хохочущего маньяка. И вот вы поднимаете шум, будите Джима и Лэндберга, бросаетесь в ночь на улицу в поисках злодея человека, которого там и не было. И каков результат? Мы провели целый день, пытаясь отыскать несуществующего человека – во всяком случае, того, кто не был здесь и сейчас. – Гарделла улыбнулся Питеру. – А это, говорит наш юный гений, объясняет и другие факты. На ту же сторону, что и ваша комната, выходят еще двенадцать спален. Большинство людей спят с открытыми окнами, и все же больше ни одна душа не услышала тот смех. Вы говорите, что проснулись от него, а потом он вновь дико захохотал, но Джим, который спал в одной комнате с вами, не слышал ничего. Вы утверждаете, что смех был очень громким. Но никого, кроме вас, он не разбудил. Станет ли человек, который только что заколол двух девушек, поднимать такой шум? И если да, то неужели буквально все остальные обитатели комнат на этой стороне здания глухи, как тетерева?

Питер глубоко затянулся сигаретой:

– И вы отчасти верите всему этому, да?

– Вы должны признать, что это неплохая выдумка, – усмехнувшись, сказал Гарделла. – Может, я и поверил бы ей, если бы не знал, что до конца дня он придумает еще с десяток подобных версий. Ему нравится предлагать их в качестве весьма правдоподобных. У нашего юного гения свои методы работы. Он набирает целую груду версий, а затем отбрасывает их одну за другой. Вот чем он сейчас занимается, в то время как мы ищем нож и одежду с пятнами крови, чего мы, конечно, не найдем.

– Значит, я под подозрением, – сказал Питер, овладев собой.

– По мнению молодого гения, – поправил Гарделла.

– А по вашему мнению?

Гарделла поднял стакан и опорожнил его одним глотком.

– Мне нужны доказательства, прежде чем у меня появится настоящий подозреваемый, – сказал он, опуская стакан на стол. – Пока что у нас нет ни одной стоящей улики. Обвинение, выдвинутое против вас нашим гением, несколько неопределенно. Ваш доктор говорит, что вы так же уравновешены, как и я, – что, возможно, не такой уж и комплимент вам, как он надеялся.

– Мой доктор?!

– Да, я же связался с доктором Коннорсом, – усмехаясь себе под нос, сказал Гарделла. – Я также попытался услышать смех из вашей комнаты, когда вы выходили днем. Его можно услышать. Думаю, его можно было расслышать даже в сильный ветер.

– А другие, они что, глухие? – сухо спросил Питер.

– Нет. Но в местах отдыха люди довольно часто смеются – чудесное настроение, никаких забот, ведь они для этого и приехали. И если ночью кто-то громко смеялся под окнами, он необязательно должен был кого-то встревожить. Но вас именно этот особенный хохот, полагаю, оторвал бы от самого глубокого сна. Он имеет для вас особое значение.

– Совершенно особое, – подтвердил Питер.

В кабинет постучали. Гарделла махнул мне рукой, чтобы я открыл дверь, и снова наполнил свой стакан.

Вошел Макс, весь встрепанный и измученный.

– Дела идут хуже некуда, – сообщил он. – Как будто кто-то выдернул пробку из бочки. Все танцуют, вопят и поют. И конечно, пьют. Есть все основания тревожиться. По правде сказать, я места себе не нахожу, Гарделла.

– У нас появилась маленькая зацепка, благодаря которой вы можете нам помочь, – сказал Гарделла, перекатывая во рту свою неизменную сигару. – Оказывается, девица Причард приехала сюда, чтобы с кем-то встретиться. У нее вспыхнула большая любовь.

Макс растерянно посмотрел на него и провел смуглой рукой по коротко стриженным седым волосам:

– Откуда вы это узнали?

– От ее сестры. Она доверилась ей. Сказала, что едет сюда для самого главного события в ее жизни. Марта тоже была ее поверенной, но она уже не ответит на наши вопросы.

– У меня нет ни малейшего представления о том, кто бы это мог быть, – сказал Макс. – Вчера какое-то время она провела с Бобби Даудом, а потом с Питером. Не помню, чтобы она уделила внимание кому-то еще.

– Мы думаем, что приятели Марты Тауэрс могут знать, с кем в городе встречалась Джейн Причард. Кто был более близким знакомым Марты?

– Господи, да у нее все были друзьями, – сказал Макс. – Я… Мне надо подумать. Мне…

Кто-то громко заколотил в дверь.

– Кто там? – крикнул Гарделла.

– Это Рич Лэндберг. Мой отец у вас? Он срочно здесь нужен!

– Сейчас, – сказал Макс и обратился к Гарделле: – Слушайте, а почему бы вам не поговорить с Хеддой? О Марте она знает столько же, сколько я, а может, и больше. Она даже хотела дать ей понять, что мы не жаждем видеть ее у себя. А мне лучше пройти к гостям, Гарделла.

– Что ж, идите, – сказал Гарделла. – Мы побеседуем с миссис Лэндберг.

Макс вышел из кабинета. В открывшуюся на мгновение дверь ворвался нестройный шум: разухабистая музыка, визгливый смех, казалось, все орут друг на друга. Я затворил дверь за Максом, только теперь сообразив, что его кабинет был звуконепроницаемым.

– Кажется, они действительно пустились в разгул, – сказал Питер.

– Не хотите ли побеседовать с миссис Лэндберг? – спросил Гарделла. – Вы ведь с ней друзья, если не ошибаюсь. Я не очень-то ей понравился. А с вами она будет чувствовать себя свободнее.

– Да, мы поговорим с Хеддой.

– Тогда приступайте, – сказал Гарделла.

Я открыл дверь, и мы оказались в коридоре. На нас сразу же обрушился страшный гвалт, как волны жара из открытой дверцы топки. Гости «Дарлбрука» очертя голову бросились в волны бесшабашного веселья. Это выходило за всякие рамки приличия, принимая во внимание трагическую смерть девушек и горе их родственников.

В вестибюле кружились танцующие пары. Люди выкрикивали что-то друг другу через все помещение. Вокруг бара так и кишел народ. «Дарлбрук» вдруг перестал быть тем привычным для меня местом, где царят спокойное веселье и беспечность. Это было похоже на распутство в стиле Марди Граса. Раз уж они не имели возможности разойтись по своим комнатам, тогда пошло все к черту. В самом центре холла девица в бледно-зеленом слилась в объятии с черным горнолыжником. Стакан выпал у нее из руки и, зазвенев, покатился по полу. Неожиданно она выгнулась назад, прервав поцелуй, и разразилась хохотом.

Затем мы увидели Лауру. В такт бешеной мелодии танца ее дергал Тэкс Брэден, смуглый молодой человек, задававший вопросы на собрании в бальном зале. Было ясно, что она против воли втянута в эту лихую пляску.

Питер подошел и похлопал Брэдена по плечу.

– Убирайся прочь, старик! – ощерился Брэден. – Это наше личное дело.

Лаура схватилась за рукав Питера, словно за соломинку.

– Она нужна мне по делу, – сказал Питер.

– Оставь ее в покое, слышишь? – сказал Брэден. – Она достаточно настрадалась. Ей нужно немного развлечься.

– Позднее, – сказал Питер.

– Ну ладно, – весело сказал Брэден. – Я подожду тебя, куколка. Мы с тобой сожжем дотла это «Логово» еще до наступления утра.

Питер подхватил Лауру под руку и привел ее ко мне.

– Они вдруг словно с ума сошли, – запинаясь, сказала она. – Что с ними случилось?

– Это своеобразный мятеж против порядка, – сказал Питер. – Им временно запретили уезжать отсюда, и они решили показать всему миру, на что способны. Вам удалось дозвониться до Нью-Йорка?

Лаура взглянула на меня:

– Вы ему все рассказали?

– Мы не можем скрывать этого, – сказал я. – Мы сказали также и Гарделле. Нам нужно как можно скорее его найти, дорогая.

Она кивнула.

– Мне не повезло, – сказала она. – Люди, с которыми я надеялась поговорить, придут на работу только в вечернюю смену, а это около семи.

Питер хмуро посмотрел на разудалую танцующую толпу.

– Я хотел бы побеседовать с двумя парнями, которые провожали Марту домой, пока все не напились до бесчувствия. Что, если тебе взять на себя Хедду, Джим? Ты ведь тоже знаком с ней. – Он объяснил Лауре, что мы надеемся услышать от Хедды.

Она смотрела на неистовых танцоров:

– Можно я пойду с вами, Джим? Здесь невозможно находиться.

– Конечно, не исключено, что вы мне поможете, – согласился я.

– Тогда пока, – сказал Питер и направился в бар.

Апартаменты Лэндбергов находились на этом же этаже. Мы с Лаурой пробирались сквозь шумливую толпу у стойки, где всем одновременно понадобился телефон. В конце короткого коридора я постучал в дверь. Здесь я провел с хозяевами отеля несколько вечеров. Гостиная, чьи стены украшены снимками Макса на темы горнолыжного спорта, застекленная горка, в которой хранились призы Хедды, огромный, отделанный камнем камин, где, казалось, постоянно горел огонь, была приятным местом.

Дверь открыл Джек Кили, ночной сторож. Он неприязненно посмотрел на нас.

– Миссис Лэндберг у себя? – спросил я.

– Кто это, Джек? – из глубины гостиной спросила Хедда.

– Мистер Трэнтер и с ним молодая леди, – сказал Кили, а затем обратился ко мне: – Слушайте, Джим, миссис Лэндберг не очень хорошо себя чувствует. Если это не очень важно…

– Входите же, Джим! – пригласила Хедда.

Кили пожал плечами и отошел в сторону. В камине ярко пылал огонь. Хедда лежала на кушетке напротив, скрестив руки, закинутые за густые белокурые локоны, обрамляющие голову. На маленьком столике рядом стояли бутылка скотча, кувшин со льдом и стакан. Возможно, она действительно не очень хорошо себя чувствовала, но я сразу понял, что мучается Хедда не от боли: она была полупьяной.

– Джек только что принес новую охапку дров, – сказала Хедда. – Спасибо, Джек. Это как раз то, что мне надо. – Кили вышел, притворив за собой дверь. – Кажется, там довольно весело, – сказала Хедда, не делая попытки переменить позу. – Здравствуйте, мисс Причард. Подтащите себе что-нибудь и присаживайтесь. Стаканы там, в буфетной, если вы оба хотите выпить.

Лаура опустилась на скамеечку для ног рядом с камином. Пляшущее пламя зажигало искры меди в ее темно-рыжих волосах.

– Мы пришли к вам за помощью, миссис Лэндберг, – сказала она.

– Вот это номер, – удивилась Хедда. – Ко мне никто не приходит за помощью, разве что если в номере нет полотенец или водопровод не течет. Не порть мне удовольствие, Джим. Принеси стаканы.

«Приходится играть в карты, как они были разложены», – подумал я. Я никогда не видел Хедду в таком состоянии. Я прошел в буфетную и достал два стакана старомодной формы. Вернулся в гостиную, положил лед и приготовил два скотча со льдом. Один стакан я передал Лауре.

– Освежи мой, Джим, – попросила Хедда, протягивая мне свой стакан. Она не остановила меня, пока он не наполнился до краев. Затем подняла его в жесте тоста. – За самое пьяное пробуждение в мире! – провозгласила она и выпила.

Лицо Лауры побелело.

– Последний раз, когда я пыталась помочь, меня жестоко высмеяли. И вот, пожалуйста, – сказала Хедда.

– Однако вы говорите загадками, – сказал я, стараясь держаться непринужденно.

– Никакой загадки, Джим, дорогой, никакой загадки нет. Я пыталась помочь Максу. Я говорила ему, что нужно выставить эту противную Тауэрс. Но Макс не хотел ни с кем поступать грубо, у нас – никаких запретов. И вот вам результат.

– Мы пришли побеседовать с вами именно о Марте Тауэрс, – сказал я.

– Это не очень-то подходит для нежного слуха мисс Причард, – сказала Хедда, взглянув на Лауру, напряженно выпрямившуюся на низкой скамеечке. – Извините, дорогая. Кажется, я не подумала о вас, все только о себе. Вы потеряли сестру. Это ужасно. Мне следовало произнести несколько слов сочувствия. Но это было бы фальшью. Я как раз думаю именно о себе. Вы должны принять то, что приходится, и я тоже должна принять то, что приходится.

– Снова загадки, – сказал я, отпивая виски.

– Мы приехали сюда десять лет назад, и все наше имущество помещалось в багажнике подержанной машины, – задумчиво заговорила Хедда. – Всю жизнь у нас были очень скромные средства. Мы работали, пока наши руки не покрывались кровоточащими волдырями, – делали самую тяжелую физическую работу, чтобы привести это место в порядок. Над нашей головой все время висели огромные долги, они просто душили нас. И потом наконец мы начали получать отдачу. Нам оставалось только ворочать мозгами. Но у старого папы Макса сердце мягкое, как картофельный пудинг. Он никогда никому не может отказать. Ходит вокруг проблемы, вместо того чтобы решить ее. Вот какой у нас папа Макс! Год назад я говорила ему – насчет того, чтобы закрыть перед ней дверь… Но кажется, об этом я уже упоминала, да? Ну, если у вас есть магический шар, как у меня, Джим, вы можете увидеть в нем, что готовит вам будущее. Может, не завтра и не послезавтра, но постепенно и неотвратимо. Придут другие люди, люди другого типа. Теперь этот отель заполняет разношерстная публика. Он стал местом, где собираются все лодыри, бездельники, извращенцы и Бог знает кто еще. Вчера, когда умерли эти две потаскушки, умер и «Дарлбрук». Надеюсь, они попали в ад!

– Прошу вас, миссис Лэндберг! – дрожащим голосом воскликнула Лаура.

Хедда подперла голову локтем и с любопытством посмотрела на Лауру.

– Вы кажетесь хорошей девушкой, – сказала она. – Не обращайте на меня внимания. Вашей сестре не повезло. Я действительно сочувствую вам.

– Но не ей? – спросила Лаура.

– Ваша сестра, – холодно сказала Хедда, – подружилась с плохим человеком. Если в этой жизни вы пойдете не за тем человеком, вы можете опалить свои крылышки.

Она поставила стакан на столик и снова легла на кушетку.

– Существуют вещи, о которых вы еще не знаете, Хедда, – сказал я. – Нет сомнений, что у Джейн был плохой друг, но у нас есть мысль, что это может быть не Марта Тауэрс. Она влюбилась в какого-то мужчину. Мы знаем, что она приехала на эти выходные, потому что он тоже собирался быть здесь. Мы пытаемся выяснить, кто этот человек. Конечно, это знала Марта и, возможно, кто-нибудь из ее приятелей. Я спрашивал Макса, кто из мужчин чаще всего общался с ней. Но у него на руках целая куча скандалистов, и он предложил переговорить с вами, потому что вы тоже много чего знаете о Марте Тауэрс.

– О, я все знаю о маленькой Марте, – сказала Хедда. – Я знаю, что она и ногой бы не ступила сюда после своего первого визита, если бы мое слово что-то значило. Женщины знают женщин, не так ли, дорогая? – Она взглянула на Лауру.

– Назовите нам нескольких из ее друзей, – попросил я.

Хедда спустила ноги с кушетки и села. Выглядела она очень плохо.

– Не думаю, что я сделаю это, Джим, – сказала она. – Во всяком случае, не посоветовавшись с Максом. Каждый наш шаг, который мы сейчас делаем, может удержать все наше будущее в равновесии или разрушить его. Если мы начнем делиться сплетнями, нас неминуемо ожидает второй вариант.

– Скажите только, с кем стоит побеседовать, – сказал я.

Она решительно тряхнула белокурой головой.

– Я и так сболтнула слишком много, – сказала она, – но только потому, что мне нужно было выпустить пар. – Она посмотрела на Лауру. – У меня есть для вас совет, дорогая: не пачкайтесь во всем этом, возвращайтесь в Нью-Йорк. Они позволят вам уехать. Вы же не были здесь, когда это случилось. То же самое я посоветовала бы и Джиму, только полиция его не выпустит, так что это бесполезно. Но запомните только одно, вы оба запомните. Человек, который убивает таким образом, не позволит себя поймать, пока снова не убьет кого-нибудь, поскольку это дает ему такое наслаждение. Если не хотите уезжать, держитесь в стороне от расследования. Предоставьте заниматься им полиции. Нужно было разговаривать до того, как это случилось. Но Макс не стал, и я тоже. Не знаю почему, но даже если мы потеряем все, я хочу продолжать жить. На этот раз, думаю, я соглашусь с Максом – нам не стоит без нужды откровенничать.

Я понял, что не было смысла нажимать на нее в ее состоянии. Я подал Лауре руку, чтобы помочь ей подняться. Возможно, наша неудача была не очень досадной. Среди этих перепившихся весельчаков найдется не один десяток людей, готовых почесать языки насчет Марты.

Хедда повернулась наполнить свой стакан, как будто забыла о нашем присутствии. Мы направились к двери, когда она резко распахнулась перед нами и в комнату влетел Рич Лэндберг. Было неприятно видеть его юное лицо таким раскрасневшимся от возбуждения. Сквозь открытую дверь доносился отчаянный женский визг.

– Еще кто-то убит! – крикнул Рич матери.

Хедда обернулась и покачнулась, как будто могла упасть.

Я потянул Лауру за руку в коридор, и мы выбежали в вестибюль, оставив миссис Лэндберг на попечение сына. Люди, которые всего минуту назад смеялись и танцевали, прижались к стенам, отступили в проход к бару и в бальный зал. Через вестибюль двое полицейских несли кого-то на носилках. За ними тяжело шагал сержант Гоуэн. Он возился на ходу с кобурой, как будто только что доставал свой револьвер.

– Гоуэн! – резко прозвучал голос Гарделлы из дверей кабинета.

Сержант обернулся, под меховой шапкой виднелось его смертельно бледное лицо.

– Думаю, он умер, – сказал Гоуэн.

– Кто умер? Кто это? – сказал Гарделла.

– Льюис, – сказал Гоуэн.

– Гениальный окружной прокурор?! – Изо рта Гарделлы выпала сигара. Он и не подумал поднять ее.

Гоуэн кивнул:

– Он лежал в сугробе на автостоянке. Кто-то воткнул ему в горло лыжную палку. Наверное, он потерял целые галлоны крови, прежде чем его нашли. Нам пришлось забрать его, иначе бы он замерз. Но кажется, это уже не имеет значения. Он умер или умирает.

Я посмотрел мимо Гоуэна и увидел Питера, стоящего у парадной двери, его парка и меховая шапка были густо запорошены снегом.

Часть третья

Глава 1

Лаура цеплялась за мою руку, и я чувствовал, как она вся дрожит. Застыв на месте, мы смотрели, как полицейские внесли носилки в медпункт на первом этаже. От толпы отделились двое в лыжных костюмах и подошли к ошеломленному Гарделле.

– Я доктор Чарльз Френч, – сказал мужчина. – А моя жена была медсестрой. Мы можем быть полезными?

Они представляли собой весьма впечатляющую супружескую пару, обоим на вид лет тридцать пять – тридцать шесть. От их нарядных дорогих костюмов веяло Парк-авеню. Мужчина был загорелым, жилистым и выглядел холодным профессионалом. Женщина была по-настоящему красивой блондинкой.

Гарделла сделал неопределенный жест рукой вслед носилкам, и супруги последовали в медпункт.

Неожиданно напряженную тишину взорвал пронзительный женский крик:

– Я уезжаю отсюда! К черту все эти заграждения на дорогах!

Представители прессы принялись проталкиваться за доктором и его женой. Снова в зале начался сущий бедлам. Я видел, что Гарделла что-то кричит возбужденным людям, но не слышал его голоса за всем этим шумом. Сзади в баре снова зазвучало пианино, наигрывая лихую танцевальную мелодию. Некоторые из присутствующих решили продолжать развлекаться, не обращая внимания на случившееся. Человек десять, а может, больше, быстро натянув на себя пальтои парки, кучей ринулись в парадную дверь, минуя Питера, стоящего там, как замерзшая статуя. Кто знает, хотели они вернуться в свои коттеджи или ненасытная жажда, свойственная зевакам всего мира, подталкивала их осмотреть окрашенный кровью Льюиса снег.

Затем я увидел, как Питер сделал мне знак. Он указал на кабинет и начал проталкиваться в его сторону через обезумевшую толпу. Гарделла пытался пробраться в медпункт.

– Они не могут держать нас здесь с этим безумным убийцей, который уже не остановится! – крикнул кто-то рядом со мной. Это был совершенно незнакомый мне мужчина с побелевшими от страха глазами.

Я обхватил Лауру за плечи, чтобы защитить ее от толчков. Казалось, мы очутились в центре тайфуна. Мы двигались шаг за шагом в сторону кабинета, а люди хохотали нам в лицо, окликивали своих друзей, толкались и протискивались мимо нас. Я увидел Макса, застывшего в дверях бара и беспомощно взирающего на бурлящую толпу.

Наконец мы добрались до кабинета и ворвались внутрь.

– Заприте дверь, – сказал Питер, первым оказавшийся внутри.

Он снял свою парку и отряхивал ее от снега.

У Лауры подгибались ноги, и я помог ей добраться до стула у камина, где весело полыхала огромная кладка дров, прежде чем последовать указаниям Питера. После того сумасшедшего гама, который остался позади, в звуконепроницаемом кабинете царила неправдоподобная тишина. Я вспомнил о бутылке с виски, которую заказал сюда Гарделла, и подошел к столу. Лауре необходимо было выпить. В бутылке оставалось еще немного виски, которое я вылил в бумажный стаканчик и передал Лауре. Она послушно выпила, вернула мне стаканчик и замерла на стуле, сцепив руки на коленях.

Питер повесил парку на спинку стула. Под его голубыми глазами лежали круги крайней усталости.

– Я был среди тех, кто его обнаружил, – очень тихо сказал он.

Мы с Лаурой молча смотрели на него.

– Я разузнал имена двух парней, которые провожали Марту домой, – сказал он. – Это Фрэнк Хэнсен и Джерри Нотт. Оба здесь в первый раз, оба принимают участие в соревнованиях по прыжкам с трамплина как представители их организаторов. Кто-то устроил небольшую вечеринку для избранных в одном из коттеджей, и Рич сказал мне, что Хэнсен и Нотт пошли туда. Я решил расспросить их. Наш разговор не дал никаких результатов. Прошлым вечером они только что познакомились с Мартой. Они с радостью заработали бы вознаграждение, но ничего не знали ни о ней, ни о ее друзьях и ни о ком-либо еще, кто мог бы нам помочь. Я двинулся назад в «Логово». В моей зажигалке закончился газ, и я вспомнил, что в бардачке моей машины есть запасной баллончик. Я свернул к стоянке. – На его щеке запрыгал желвак. – Я… я увидел, что в сугробе что-то лежит. Его почти занесло падающим снегом, но все-таки было видно, что там что-то есть. Я подумал, что это какой-то пьяный, который свалился и наверняка замерзнет, если я не подниму его. Когда я добрался до него… – Питер отвернулся и стал раскуривать сигарету, пытаясь совладать с собой.

Острый стальной конец лыжной палки дюймов на шесть был воткнут ему в горло. Его руки крепко сжимали палку, как будто он пытался выдернуть ее. Вероятно, ему это не удалось потому, что он потерял сознание. Снег вокруг был забрызган кровью, как во время бойни скота. Я… Я так и не смог сдвинуть его. Я не знал, есть ли здесь доктор. Не решался дотронуться до палки. Может, ее нельзя было выдергивать из раны. Я уже направился за помощью в «Логово», когда оттуда вышел Гоуэн. Он достал носилки из одной из своих машин и позвал двоих полицейских, которые и внесли Льюиса в дом. – Питер жадно затягивался, и кончик его сигареты ярко вспыхивал. – Окажись я там на пять минут раньше, и я мог бы спасти его и схватить нашего убийцу! Выскочи я на улицу несколькими секундами раньше вчера ночью, и я увидел бы его! Черт его подери, этому подонку все сходит с рук!

– Теперь они его возьмут, – сказал я. – Они и мыши не дадут выскочить отсюда, пока не вцепятся в него.

– А до того, как они его поймают, – если им это вообще удастся, – кто-то еще может попасть в его лапы, – мрачно сказал Питер.

Внезапно гулко забарабанили в дверь. Я подбежал и открыл ее. Это был Макс, глаза которого дико блуждали. За его спиной резал уши истеричный крик, пока он торопливо запирал дверь. Макс не обращал на нас внимания. Он поспешил к сейфу, наклонился и стал набирать код.

– Ну, давай же, давай! – бормотал он. Вероятно, в страшной спешке он забыл нужную комбинацию цифр. – Они начинают все крушить, – сказал он, не глядя на нас. – Картины, посуду, мебель. Господи, я не дам им разнести все. Я вложил в этот отель всю свою жизнь. Какие-то свихнувшиеся головорезы…

Дверца сейфа наконец открылась, и Макс что-то достал оттуда. Он повернулся с матово поблескивающим револьвером в руке, начал проверять заряд.

– Положи его сюда! – спокойно приказал ему Питер.

Макс рассмеялся:

– Ты думаешь, я буду стоять сложа руки и смотреть, как они все разносят в щепки?

Он двинулся к двери.

Питер неловко прыгнул за ним. Правой рукой он схватил Макса за запястье и резко вывернул его. Макс вскрикнул, и револьвер выпал у него из руки. В тот же момент он увернулся от Питера. Было видно, что оба прошли школу борьбы в военно-морских войсках. Питер нагнулся, поднял револьвер, вынул из него обойму и сунул ее себе в карман. Револьвер он бросил на стол.

– Приди в себя, – сказал он.

Макс отступил к стене. Он потирал руку и потемневшими глазами пристально всматривался в Питера, видимо оценивая возможность схватить револьвер.

– Ты кого-нибудь застрелишь, и вот тогда, Макс, тебе действительно придет конец, – объяснил Питер.

Макс облизнул губы.

– Я приказал буфетчикам закрыть бар, – сказал он. – Целая дюжина этих бандитов ворвалась туда, они вышвырнули моих ребят и теперь бесплатно обслуживают спиртным всех, кто пожелает. И что мне делать, Питер? Просто смириться с этим?

– Придется смириться, – сказал Питер. – Пусть ими займется Гоуэн.

– Дюжина копов против двухсот пятидесяти обезумевших громил, – сказал Макс. – А человек шесть из них попытались прорваться через блокпост. Они вдребезги разнесли чужой совершенно новый фургон и сокрушили полицейскую машину, стоявшую поперек дороги. Тогда солдаты навели на них оружие, и они просто вернулись назад, издевательски хохоча над ними. Это переросло в настоящий мятеж, Питер. Скоро они примутся жечь здесь все подряд. Верни мне револьвер!

Питер решительно мотнул головой:

– Ты только все ухудшишь.

– Я должен что-нибудь делать, Питер!

– Ты и можешь, – сказал Питер и взглянул на меня. – Удалось что-нибудь выяснить у Хедды?

Я виновато развел руками.

– Может, перестанешь наконец сохранять свой образ радушного хозяина, из которого слова не вытянешь про его гостей, – сказал Питер Максу. – Назови людей, которые действительно были близки с Мартой Тауэрс. Если ты нам поможешь, уже в ближайшие полчаса, я думаю, мы наденем на убийцу наручники. А это положит конец всем твоим проблемам.

– Я могу дать вам длинный список из этих имен, – сказал Макс.

– Людей, которые находятся сейчас здесь?

– Нет, всех их здесь нет, – уклончиво сказал Макс. – А что, Хедда не стала вам помогать?

– Хедда напилась, – сказал я. – Она решила сейчас вести себя так же, как и ты.

– Дай нам имена людей, которые находятся здесь! – потребовал Питер.

– Если я сообщу вам их имена… – начал Макс. – Хедда права. Если мы это сделаем, мы пропали.

– Вы точно пропадете, если они все здесь спалят! – сказал Питер.

Макс собрался было что-то сказать, но затем плотно сжал губы, покачивая головой из стороны в сторону.

Тут снова заколотили в дверь, и я услышал приглушенный голос Рича.

– Папа! Ты здесь?

Питер кивнул мне, и я отпер дверь. Спотыкаясь, в комнату влетел Рич. Над его левым глазом виднелся порез, из которого на щеку стекала струйка крови. Он тяжело дышал, как будто долго бежал.

– Кажется, они хотят линчевать Джека Кили! – сказал он. – Они загнали его в бар. Он пытался не дать им крушить мебель, и они набросились на него. Я пытался остановить их, но их слишком много.

– Пойдем, – сказал Питер.

Мы вышли в безумный грохот и рев, от которого, казалось, стены сотрясались. Лаура снова уцепилась за мою руку. Впереди шли Макс с Ричем, а Питер следовал прямо за ними. Мы остановились у входа в гриль-зал. Трудно было поверить в то, что я увидел.

Джек Кили с шейным корсетом вокруг горла сидел на стуле, придвинутом к стене. Руки его были привязаны к спинке стула. Из угла его рта текла кровь. Перед ним стоял высокий смуглый Тэкс Брэден.

– Ну, леди и джентльмены, давайте, всего пять центов за выстрел! – говорил он, подражая цирковому зазывале. – И бесплатная выпивка тому, кто попадет в рожу старого зануды!

Вперед выступил девица в бледно-зеленом наряде «после лыж».

– Я! – завизжала она. – Я хочу попробовать!

– Дайте место маленькой леди! – потребовал Брэден.

Он схватил что-то со стойки и передал девушке. Я увидел, что это лимон. Девица сильно замахнулась и запустила им в Джека. Лимон довольно сильно ударил его по плечу. Толпа застонала, переживая промах распоясавшейся хулиганки.

– Не получилось! Новая попытка! – объявил Брэден и передал ей другой лимон.

Питер внезапно оказался рядом с девушкой, схватив ее за руку около предплечья. Толпа, почувствовав что-то неладное, притихла.

– Думаю, я бы попробовал, – сказал Питер.

– Ба, да это старина калека! – обрадовался Брэден. – Извини, старик. Сейчас вторая попытка маленькой леди.

– Нет, моя очередь, – сказал Питер.

Он выхватил лимон у девушки и легонько оттолкнул ее в сторону, потом подбросил и поймал лимон. После чего шагнул к Брэдену.

– Развяжи его, – сказал он.

– Слушай, старик, если тебе не нравится эта потеха, пойди поищи себе другую, – сказал Брэден.

Питер замахнулся и с силой швырнул лимон. Он попал Брэдену прямо в живот, и тот попятился к бару, опустив руки к подгибающимся коленям.

– Развяжи его, – повторил Питер.

Брэден рванулся вперед, молотя перед собой кулаками. Питер двинул ему левой рукой в скулу. Руки Брэдена взлетели вверх, чтобы прикрыть лицо, но резкий удар правой в челюсть свалил его на пол.

Макс двинулся к Кили.

– Оставь его, Макс, – сказал Питер. Он нагнулся и, схватив Брэдена за лацканы пиджака, рывком поставил его на ноги. – Развяжи его, – внушительно и тихо сказал он.

Губы у Брэдена вспухли и были рассечены. Покачиваясь, он пошел к Кили. Питер повернулся и прислонился спиной к стойке бара. Молодой парень в желтом свитере, который занял место за стойкой вместо изгнанного бармена, схватил за горло бутылку и шагнул к Питеру.

– Питер! – закричал я.

Он обернулся. Парень был в двух шагах от него, с поднятой рукой, в которой он зажал бутылку.

– Поставь ее на место, сынок, – сказал Питер.

Я не знаю, как объяснить то, что случилось. Каким-то образом толпа утратила бесшабашный настрой. Желтый свитер огляделся, ожидая поддержки. Вместо этого к Питеру шагнул седовласый мужчина в голубом блейзере с олимпийской нашивкой на грудном кармане.

– Думаю, все это слишком далеко зашло, – сказал он.

– Извините, сэр, – сказал Питер ледяным, жестким голосом. – Я еще не закончил.

Он поднял правую руку и подул на поврежденные костяшки пальцев, наблюдая, как Брэден развязывает Джека Кили. Когда Кили был освобожден, Макс обхватил его за спину и помог ему выйти из бара. Питер подождал, пока они уйдут, а затем тяжелым взглядом медленно обвел возбужденные раскрасневшиеся лица. Они могли разделаться с ним в одно мгновение, но никто не двинулся. Казалось, он загипнотизировал их.

– Мне уже приходилось видеть подобное, – спокойно сказал он. – Как-то вечером прошлой осенью я был на ипподроме Рузвельта, когда пятьсот фанатов, рассерженных решением властей уменьшить выплаты по ставкам, бросились вниз с трибун, пытаясь напасть на судей, разрушили электронное табло, избили до смерти охранника, развели десятки костров и причинили ущерб на тысячи долларов. Это было мерзко. Но все же лучше, чем здесь. – Он глубоко вздохнул.

Я ждал, что раздадутся улюлюканье и мяуканье, но все молчали.

– Завтра утром вы очнетесь и увидите, что вы натворили, какое зло причинили людям, которые всегда были вашими друзьями и чья жизнь целиком связана с этим местом. Вы не сможете возместить убытки. Вы не сможете наладить дружеские отношения с Лэндбергами. «Дарлбрук» никогда уже не станет прежним. Вы это знаете, и я тоже.

Он помолчал, как бы собираясь с мыслями.

– Но это самое малое зло, которое вы совершили. Около года назад я лежал в сугробе, моя левая нога была оторвана ниже колена, мой отец кричал, потому что заживо горел в машине. Пару часов назад я смотрел на тела двух девушек там, в морге Манчестера. Кое-кто из вас знал их. Можете благодарить Бога, что вам не пришлось их видеть такими, какими они стали. А еще за то, что не вы обнаружили Мортона Льюиса, как это довелось мне, в сугробе у автостоянки, с лыжной палкой, воткнутой ему в горло. Он пытался выдернуть ее, но не смог. Я представляю себе, как он пытался звать на помощь, но никто не услышал бы его, даже если бы он сумел крикнуть. Я оглядываюсь вокруг в поисках человека, виновного во всех этих ужасах. Он должен бы выделяться, как горящий бакен. Он должен бы выделиться из всех нас. Но его не видно. И знаете почему? Да потому, что сейчас вы все – такие же, как он!

В этот момент они могли бы броситься на него, как стая волков, но они не двигались. Он положил конец их буйству, и они смирились, пар вышел из них.

– Среди вас есть кое-кто, кто может нам помочь, – продолжал он спокойным, бесстрастным голосом. – У нас есть причины полагать, что Джейн Причард собиралась встретиться в отеле со своим знакомым мужчиной. Этот человек, если он находится здесь, не объявился после первой трагедии, происшедшей этой ночью. Я могу понять его нежелание заявить о себе, хотя и не могу им восхищаться. Он мог бы рассказать нам о Джейн то, что может оказаться полезным. – Он замолчал, оглядывая море притихших лиц. В толпе шепотом переговаривались друг с другом, но никто не заговорил. – Чем дольше он остается в тени, – продолжал Питер, – тем труднее ему будет, когда мы выясним, кто он такой. А мы это выясним. В городе уже ведется расследование. Скажу только, что, если он не желает объявиться публично, я требую, чтобы он немедленно связался лично с инспектором Гарделлой или со мной.

И снова никто не откликнулся.

Мужчина в голубом блейзере подошел к Питеру.

– Я Перри Стивенс, – сказал он, протягивая Питеру руку. – Председатель комитета этих соревнований. Мне хотелось бы пожать вам руку, мистер Стайлс. Вы заставили меня устыдиться самого себя. Я просто сидел в стороне и не помешал этому дикому разгулу. Я не представлял себе, что может сделать один человек. Необходимо было шоковое лечение, а я не знал, как это устроить.

– Можете теперь заняться этим, – сказал Питер, – и попытаться пробудить в них здравый смысл. – Он прошел к Брэдену, который зажимал поврежденную губу. – А вам лучше пройти в медпункт, где вам окажут помощь. – Он положил руку на плечо Брэдена, и мне показалось, что сейчас между ними снова завяжется драка, но Брэден покорно вышел из комнаты вместе с Питером.

Глава 2

На горнолыжных курортах вроде «Дарлбрука» различные травмы не являются редкостью. Непременно кто-нибудь решится съехать с крутого склона, который представляет изрядную опасность для его еще несовершенной техники. Чуть ли не каждый день кто-нибудь ломает руку или ногу. Поэтому медпункт, находящийся через коридор от апартаментов Лэндбергов, был великолепно оборудован. В этот кабинет полицейские и отнесли Мортона Льюиса, сопровождаемого доктором Френчем и его женой.

Коридор заполнился репортерами, ожидающими каких-либо известий о состоянии Льюиса. Оставленный снаружи перед кабинетом часовой сообщил только, что окружной прокурор пока жив. Гарделла и Гоуэн находились в медпункте с пострадавшим и доктором. Питер только приблизился к кабинету вместе с Брэденом, когда дверь открылась и оттуда вышел смертельно побледневший Гоуэн.

– Доктору необходима кровь для переливания, – тихо сказал он. – Кровь редкой группы – с отрицательной реакцией на резус-фактор. Сообщите об этом как можно скорее. Нужно немедленно найти кого-нибудь, у которого отрицательный резус.

Репортеры начали осаждать его расспросами, но сержант тут же вернулся в кабинет. Лаура тронула меня за плечо.

– У меня как раз такая кровь, которая ему нужна, – робко сказала она.

Я протолкался с ней к двери и сказал об этом солдату, охраняющему кабинет. Ее немедленно впустили.

Питер, крепко держа Брэдена за руку, свернул к квартире Лэндбергов и громко постучался. Через секунду Макс открыл дверь, и Питер подтолкнул Брэдена вперед. Мне удалось протиснуться вместе с ними. На той кушетке, где до этого возлежала Хедда, сидел Джек Кили, скованный своим шейным корсетом, и прижимал к лицу мокрую тряпку. Самой Хедды в комнате не было.

– Появились какие-нибудь новости? – спросил Макс.

– Кажется, он еще жив, – сказал я. – Ему пытаются перелить кровь. Мисс Причард предложила свою, она у нее той редкой группы, которая необходима ему.

Кили отнял от лица тряпку и медленно поднялся на ноги. Он смотрел на Брэдена, у которого заплыл один глаз, над которым вздувался громадный синяк, а на правой скуле выросла большая безобразная шишка.

– Ах ты, сукин сын! – прорычал Кили.

Брэден криво усмехнулся ему.

– Извини, старик, – сказал он. – Просто мы что-то чересчур разошлись.

Макс шагнул к Кили и, сдерживая его, схватил его за руку. Тот стряхнул его руку.

– Это все ты и твоя разбитная женушка! – сказал он, поднимая трясущуюся от ярости руку к разбитой челюсти. – Это она мне сделала! – Ему пришлось повернуться всем телом, чтобы взглянуть на Макса. – Я не знаю, что здесь происходит, Макс. Вы с Хеддой ничего не хотите говорить, но я-то не собираюсь молчать!

– Джек, предоставь мне уладить дело, – сказал Макс.

– К черту всякие улаживания! – от злости дрожа всем телом, крикнул Кили. – Все это затеяли вот этот подонок и его сопливая финтифлюшка. Та самая, у которой вы вырвали лимон, Стайлс. Это они вздумали швырять в лицо человеку всякую дрянь! Очень весело! Они только что разнесли чей-то фургон, пытаясь прорваться через заграждение – они и еще несколько их вонючих приятелей. Для них это только развеселая потеха! Макс, мы получили от тебя приказ не болтать о наших гостях. Предоставьте это мне с Хеддой, сказал ты. Ладно, предоставляю это право тебе – на десять секунд. Говори!

Брэден ухватился за спинку стула.

– Я могу только сказать, что очень сожалею, – сказал он. – Все сегодня словно с ума посходили. Все казалось просто забавным. Я прошу прощения. Что еще я могу сделать?

– Не думай, что ты так легко выйдешь из этой заварухи, – сказал Кили и всем телом обернулся к Максу: – Так будешь говорить ты или я?

Макс глубоко вздохнул.

– Извините, Брэден, – сказал он.

Брэден выудил из кармана сигарету.

– Думаю, это не важно, – сказал он. – Когда назначено вознаграждение в двадцать пять тысяч баксов, рано или поздно все равно кто-то заговорит. – Он взглянул на Питера: – Они ведут к тому, что у меня была связь с Мартой Тауэрс, я был один из Бог знает скольких еще парней.

– Вашей жене об этом известно? – спросил Питер.

Брэден пожал плечами:

– Не знаю. Мы поженились всего три месяца назад. А это все произошло задолго до нашей свадьбы.

– Вы были знакомы с Джейн Причард до ее приезда сюда? – спросил Питер.

– Да, мы познакомились в городе. Она со своими приятелями раза два или три ужинала со мной и Мартой.

– Какими приятелями?

Брэден замешкался с ответом.

– Никто из них не приехал сюда, – сказал он. – Какой смысл втягивать в это дело людей, которые не могут быть связаны с тем, что здесь случилось?

– Все так защищают друг друга, что просто противно! – взорвался Кили. – Сказал кто-нибудь полиции, что доктор Френч – доктор Марты Тауэрс? Пусть все откроется! Они думают, это так забавно насмехаться над калекой, так посмотрим, как им понравится, когда над ними посмеются!

– Я же сказал вам, Кили, что очень сожалею, – сказал Брэден.

Раздался стук в дверь, и Макс подошел открыть ее. Вошел Гарделла, его припухшие глаза превратились в узкие покрасневшие щелки. Он оглядел нас.

– Он умер, – ровным голосом сказал он. – Доктор сделал все возможное, но ничего не помогло. Он так и не пришел в себя… Не сказал ни слова. – Он вынул из кармана сигару и зажал ее пожелтевшими от табака зубами. – Что ж, теперь мы знаем, что убийца находится здесь. Вы не слышали на этот раз вашего подозрительного смеха, Стайлс?

Питер покачал головой.

– Ну, и это что-нибудь да значит, – сказал Гарделла, как будто эта возможность раздражала его.

– Кому принадлежала эта лыжная палка? – спросил Питер.

– Отелю, – сказал Гарделла. – У них их здесь полным-полно, чтобы люди могли взять их напрокат вместе с лыжами. На них указана марка «Логова» и номер. Гоуэн занимается проверкой, кто именно брал эту пару на эти выходные. Хотя это не означает, что тогда мы найдем убийцу. Она могла валяться где угодно, и любой мог ее подобрать.

– А вы знаете, что делал на улице Льюис?

– Не знаем, что он там делал, – сердито сказал Гарделла. – Когда человек работает в одиночку, как правило, он никому не говорит, чем он занимается. Может, он направлялся в одну из хижин с кем-то поговорить – проверить одну из своих версий, о которой не сообщил нам. А может, хотел что-нибудь взять из своей машины. Как я могу знать, что он там делал, кроме того, что там он нарвался на убийцу?!

Казалось, он только что заметил избитых Кили и Брэдена.

– А здесь что происходит? – Он остановил взгляд на Брэдене, перекатив сигару во рту. – Вы не тот ли отчаянный Дэн, который пытался прорваться сквозь заграждение?

Брэден кивнул.

– Мы собираемся побеседовать с вами и вашими друзьями, – сказал Гарделла. – А вы, ребята, подрались между собой?

Питер рассказал ему, что случилось.

– Вы находите удовольствие в избиении людей, а? – спросил Гарделла Брэдена.

– Я уже сто раз сказал, что очень сожалею о случившемся, – проворчал Брэден. – Здесь вся атмосфера была истеричной. Я только поддался общему настроению, вот и все. Никто по-настоящему и не пострадал.

– Кроме двух девушек и прокурора! – сказал Гарделла. – Нам интересно узнать о вашем небольшом клубе весельчаков, Брэден.

– Я ничего не знаю о том, что с ними случилось, – заявил Брэден.

– Вам никто не сказал, что Брэден был одним из приятелей Марты Тауэрс? – спросил Кили.

Гарделла криво улыбнулся ему:

– Вы так думаете? У меня уже есть список всех здешних постояльцев, которые когда-либо заигрывали с ней. Может, пока мы еще и не нашли убийцу, но черновую работу мы уже проделали, друзья. И не думайте, что ваши секреты таковыми и остались.

– А вам известно, что доктор Френч был доктором Марты? – не унимался Кили.

– Кили, давайте объяснимся начистоту, – сказал Гарделла. – Я знаю свою работу, иначе меня бы здесь не было. Вы хотите обвинить в убийстве Брэдена потому, что он швырялся в вас лимонами и воспользовался своим преимуществом, так как вы не в состоянии защищаться из-за сломанной шеи. Я нахожу ваш гнев вполне естественным и по-человечески понятным, если это может вам помочь. Вы и доктора Френча готовы замарать. Не знаю, что он вам сделал, но, допустим, это было нечто плохое. Но я заметил, что вы ничего не говорите о себе. Вы сами три раза ездили на свидание с Мартой Тауэрс. У вас была возможность проводить время с ней и здесь. Об этом вы не упомянули, тогда как начали всех притягивать к делу. Сейчас как раз время рассказать о себе.

Кили поднес руку к своему заплывшему глазу.

– Джек, ты никогда не говорил мне, что виделся с ней, – сказал Макс.

Рассказ вылился из Кили в путаных сбивчивых показаниях. Рассказывая, он переводил на нас взгляд своего единственного здорового глаза, словно умолял понять его.

– Когда-то у меня было все, Макс это вам подтвердит! Я был первоклассным горнолыжником, специализировался на слаломе. Принимал участие во всех соревнованиях здесь и в Европе. Своих больших денег у меня не было, но нашлись люди, заинтересованные в том, чтобы финансировать меня, покупать мне одежду, оплачивать мои поездки. Я был симпатичным парнем. Мог позволить себе все, что хотел. А потом… потом со мной произошло вот это! – Он коснулся своего шейного корсета. – После этого я стал ничем. Я не мог делать то, за что люди готовы были платить. Я умел только кататься на лыжах. Я не мог даже тренировать спортсменов! Я был готов отравиться газом, когда в Нью-Йорке столкнулся с Максом и Хеддой. Они знали меня в мои лучшие времена. Они предоставили мне возможность зарабатывать немного денег и быть поблизости от единственного, что я знал и любил. Если бы они приказали мне лечь на рельсы, чтобы меня переехал поезд, я бы это сделал не задумываясь. – Кили тяжело дышал. – Почти никто из тех, кто сюда приезжал, не знал меня. Время от времени появлялись бывшие приятели вроде Перри Стивенса, и мы вспоминали с ними старые добрые времена. Для всех остальных я был просто ночным сторожем, который днем подает кофе для катающихся. А мне ведь всего сорок два года. Вы думаете, что я уже не засматриваюсь на этих роскошных дамочек, которые собираются здесь неделю за неделей, и не чувствую боль из-за того, что я больше ничего не могу иметь? Изредка мне случалось встретиться с женщиной, у которой есть обычное человеческое сочувствие. Одной из них была Марта. О, она вела себя свободно и непринужденно. Она любила повеселиться, как почти все в этом нашем мире. Все, кто носит штаны, называли ее проституткой. Но она стоила десятка этих шлюх в эластичных брюках, которые только и знают, что выставлять напоказ свои задницы и груди! Она была доброй, человечной девушкой. Ей достаточно было только взглянуть на меня, чтобы понять, что меня гложет. Она отвлекалась от тех развлечений, что ее ожидали, чтобы провести с калекой часок-другой, выпить со мной, выслушать мои рассказы о прежних временах. Иногда, приезжая сюда, она привозила мне подарок – какую-нибудь новую книгу о горнолыжном спорте, спортивную рубашку или перчатки, а однажды подарила мне электрическую кофеварку, чтобы мне не приходилось тащиться в «Логово» выпить чашечку кофе. Она была моим другом, настоящим другом! Я не мог часто приезжать в Нью-Йорк. Иногда меня посылал туда Макс с каким-нибудь заданием. Ну, и за последние несколько раз, когда я туда приезжал, я тоже звонил ей. Почти всегда она была занята, но обычно находила хоть немного времени, чтобы выпить со мной или перекусить у нее дома. Она была настоящим другом! Ничего больше между нами не было. И вы думаете, что у меня не горит душа схватить подонка, который убил ее?!

Мы ожидали, чтобы он продолжил, но он уже все сказал.

– Вы были знакомы с Джейн Причард? – спросил Гарделла.

– Ни разу ее не видел, пока она не приехала сюда вчера, – ответил Кили.

– Марта никогда не рассказывала вам о ней?

Кили презрительно усмехнулся:

– Разве я не ясно все объяснил? Марта давала мне возможность поговорить о себе, о том Джеке, о котором стоило рассказывать. Благодаря ей я вспоминал о том, что когда-то что-то значил. Она понимала, что мне это было необходимо. Чтобы кто-то слушал меня и не смеялся над моими воспоминаниями. – Он утер рот рукавом. – Подонки вроде этого Брэдена или доктора Френча пользовались ею, а сами говорили гадости у нее за спиной. Их никогда не интересовало, какой доброй и великодушной она была.

Гарделла, хмурясь, разглядывал свою сигару.

– Кажется, вы не очень-то оберегаете ее репутацию, – сказал он, – разбрасываясь именами ее сожителей.

– Потому что один из них по каким-то личным причинам должен был заткнуть ей рот! – сказал Кили. – Может, я не защищу ее репутацию, но я буду разыскивать его, даже если вы этого не сделаете!

– Мы его найдем, – сказал Гарделла. – Никто отсюда не уедет, пока мы его не схватим. – Он смял сигару и выбросил ее в пепельницу. – Возвращаясь к Мортону Льюису. Он мне не нравился. И не нравился множеству людей. Он был слишком надменным и самоуверенным. Он претендовал на исключительную славу и известность. Что ж, теперь он получил огромную известность. Но существует кое-кто, кого я не люблю гораздо больше, чем Льюиса. Больше всего я ненавижу убийц полицейских. Вот так. Плохой он или хороший, но Льюис был представителем закона. И еще кое-что. Ему нравилось играть с версиями. Их у него были дюжины. – Он взглянул с легкой улыбкой на Питера. – Одна из них, возможно, была очень близка к истине. Думаю, скорее всего, его убили именно поэтому. Вероятно, он уже подошел к тому, чтобы пролить луч света на это темное дело. В любом случае он был копом, и его убили. Так что мы проведем здесь всю зиму, если потребуется. – Он махнул рукой Кили. – Вам с Брэденом лучше пройти в медпункт, чтобы доктор Фрэнч осмотрел ваши синяки.

– Мне не нужен никакой доктор! – сказал Кили.

– Тогда уходите, – сказал Гарделла и обратился к Брэдену: – А вы соберите всех, кто атаковал блокпост, а также вашу жену. Я хочу побеседовать с вами в кабинете через пять минут.

– Должна моя жена знать о том, о чем мы здесь говорили? – спросил Брэден.

– Пусть это останется вашей головной болью, мистер Брэден, мне не до того.

Макс, Питер и я остались наедине с детективом.

– Ваша жена здесь, Макс? – спросил Гарделла.

– Она в постели, – ответил Макс. – Боюсь, она выпила чересчур много виски. Все это слишком тяжело для нее.

Гарделла пожал плечами:

– С вами я тоже хотел бы поговорить, Стайлс.

Питер оставался в затененном углу гостиной.

– Вы намерены оживить предположение Льюиса о моей виновности? – спросил он.

– Нет, не намерен, – сказал Гарделла. – Я хочу, чтобы вы отправились куда-нибудь и оставались там, предоставив заниматься делом профессионалам. Я знаю, что вы положили конец этим бесчинствам, и благодарен вам за это. Но я не желаю, чтобы вы болтались у меня под ногами, за исключением тех случаев, когда вы мне понадобитесь.

– Для чего?

– Когда я работаю над каким-нибудь случаем преступления и у меня нет ничего, с чего можно начать, – сказал Гарделла, – я достаю выпивку, усаживаюсь, думаю и пью, пока не начинаю улавливать смысл происшедшего. Один из людей, о котором я размышлял, – это вы, мой друг. Я спрашивал себя, смогу ли я удержать Питера Стайлса от того, чтобы он пошел моим путем, удержать от игры в копа? Будь я на его месте, стал бы я напиваться и предоставлять толстому пьянице детективу самому вести дело? Не горел ли бы я, как вы, желанием схватить парня, который крикнул мне: «Жалкий трус!» – и смеялся надо мной, как актер Вайдмарк? И когда я спросил себя об этом, приятель, я вдруг решил, что вы были не слишком сообразительны. Но вы не должны огорчаться. Гоуэн и множество других людей, включая меня, тоже оказались не очень-то проницательными. – Он стиснул кончик сигары черными зубами. – Вы сказали нам, что в том седане было двое мужчин. Когда он промчался мимо вас по горной дороге, этот парень высунулся в окно и закричал на вас. Но, приятель, это же не был водитель! Тот должен был сидеть с другой стороны! И это водитель столкнул вас с дороги, а не хохочущий человек! Так что все это время мы искали одного парня, а должны были искать двоих. Ваш смеющийся приятель был просто заодно с убийцей. И возможно, он и прошлой ночью был просто его сообщником, сказал я себе.

Я взглянул на Питера, который резко побледнел.

Гарделла сокрушенно покачал головой.

– Не знаю, с чего я на вас набросился, – сказал он. – Вы прошли через ад, и у вас остались страшные, но смутные воспоминания. А мы слушали ваш рассказ и придерживались вашей точки зрения – убийцей был тот, кто хохотал. А на самом деле это был его приятель, а к нему-то у нас нет ни единой ниточки. Так что однажды вы натолкнетесь на своего весельчака и броситесь за ним, а другой, молчаливый и опасный, вонзит вам в горло острие лыжной палки. Вот как все может произойти, понимаете?

– Люди такого типа ходят группами, – сказал Макс. – Их может быть больше двух.

– И тот факт, что они могут позволить себе заплатить пятьдесят баксов в день, чтобы провести уик-энд в «Дарлбруке», вовсе не означает, что они не такие же преступные, жадные до кровавой потехи бандиты, как шайки, что орудуют в наших городах, – сказал Гарделла. – Возможно, они приезжают сюда со своими девицами. Я веду к тому, Стайлс, что здесь за вами наблюдает не одна пара глаз, зная, что вы кого-то ищете, и пытается не допустить вас слишком близко, как это удалось Льюису. Их здесь может быть целая шайка.

Рука Питера даже не вздрогнула, когда он прикуривал сигарету.

– Вы можете усадить меня в полицейскую машину, – сказал он, – отвезти в Манчестер и запереть там в каталажку – пока я не свяжусь со своим адвокатом, который вызволит меня. Но на самом деле вы же не можете ожидать от меня, чтобы я оставался в стороне, если меня не сдерживать физически, верно?

Гарделла с силой прикусил кончик сигары.

– Пожалуй, это мысль, – сказал он. – Если я направляюсь в бар или туалет, меня всегда сопровождает полицейский, чтобы на меня никто не напал. Но к вам, дружище, мы не можем приставить охрану. А вы бросаетесь в глаза, как ночью неоновая вывеска. Здесь каждому известно, что у вас есть собственные причины вести свою охоту. Вы можете просто свернуть не в тот закоулок, и тогда – да поможет вам Бог.

– Обещаю вам, – сказал Питер, – что буду очень осторожным.

Глава 3

До трагического убийства президента Кеннеди было много разговоров, что он подвергает себя большому риску, появляясь на публике, но, несмотря на это, никто на самом деле не думал, что с ним может случиться что-то серьезное. Я прислушивался к предостережениям Гарделлы, но не очень-то серьезно отнесся к ним. Мы все были заперты в «Дарлбруке». Никто не мог совершить нового преступления и после этого выбраться отсюда. Все было окружено полицейскими, а гости только и мечтали о том, чтобы унести отсюда ноги и чтобы поскорее закончился ужас последних пятнадцати часов. Я не понимал, какому особому риску подвергался Питер, ведь, что бы ни случилось, это произошло бы буквально на наших глазах. И мне казалось, что он гораздо больше мог постоять за себя, чем я думал, когда впервые его увидел. Короче, я за него не боялся.

Меня беспокоила Лаура. В какой-то момент ее потрясающая выдержка могла сдать. Во время беседы с Хеддой Лэндберг она уже едва владела собой. Когда выдержка ей изменит, отец не захочет ее поддержать.

Питер и Гарделла перебрались в кабинет Макса. Детектив заметил, что хотел бы, чтобы при его разговоре с Тэксом Брэденом и его шайкой присутствовал Питер.

– Вполне возможно, мой друг, что во время нашей беседы мы услышим чей-то голос или улюлюканье, которое напомнит вам о вашем смеющемся приятеле, – сказал Гарделла.

Макс, который выглядел смертельно уставшим, вышел со мной в коридор. Он хотел посмотреть, что можно сделать, чтобы снова запустить механизм жизни в «Дарлбруке» с прежней эффективностью.

– Трудно поверить, что такое случилось, – сказал он. – Весь ужас в том, что ты продолжаешь думать о себе, а не о людях, которые оказались пострадавшими. Не сегодня-завтра они поймают этого парня, и тогда все уедут, а мы с Хеддой останемся одни подбирать осколки.

– Не думаю, что для вас все обернется так уж плохо, – сказал я. – Разве только на несколько недель. Но люди стремятся попасть сюда, потому что у вас есть все, что им нужно. Вот только плохо, что вы не хотите помочь в розыске.

Он покачал головой.

– Именно сейчас наше молчание не имеет такого уж большого значения, – сказал он. – Собственно, и рассказывать-то не о чем, Джим. Я знал о Брэдене. Я знал, что Чак Френч был доктором Марты, но не знаю, что между ними было помимо этого. Есть человек пять-шесть, которые, по моей убежденности, встречались с Мартой время от времени, но из них ни один не приехал на эти выходные. Какой смысл называть их имена? Это только поставит их в неловкое положение, но ни на йоту не приблизит Гарделлу к тому человеку, который ему нужен. Да и кроме того, Гарделла сказал, что они ему известны. Честно говоря, я ничего не знал о дружбе Марты и Джека Кили. Нет, конечно, я слышал, что Марта была с ним в хороших отношениях. Он прав относительно нее. Она была сердечной, замечательной девушкой. Вот почему мы с Хеддой не договорились насчет ее. Ее все любили. Она никогда не гонялась за женатыми мужчинами. Да я говорил тебе об этом сегодня утром. До тех пор пока она не причиняла неудобств здешним гостям, я считал, что она может вести себя, как ей заблагорассудится.

– Но у Хедды была другая точка зрения.

Макс пожал плечами.

– Женщинам не нравится, когда другие женщины имеют много любовников, – сказал он. – Хедда считала, что в один прекрасный день Марта начнет ухлестывать за женатыми мужчинами, и тогда произойдет скандал. Она думает, что нечто подобное и случилось этой ночью.

– Она имела в виду какого-то конкретного мужчину?

– Нет. Но все равно считает, что причина трагедии именно в этом. – Он озабоченно огляделся. – Пойду посмотрю, как дела в баре. Они здорово поработали там. Даже не знаю, вернется ли мой бармен работать.

Перед медпунктом по-прежнему топталась группа газетчиков. Я увидел Эдди Маккоя и спросил у него, выходила ли Лаура.

– Им так и не пришлось делать переливание крови, – сказал он. – Она ушла минут десять назад. Сказала только, что они не воспользовались ее кровью.

Я решил пойти поискать Лауру. Постояльцам еще не разрешили расходиться по комнатам, пока не закончен обыск, а убийство Мортона Льюиса застопорило его. Но я полагал, что для Причардов полиция сделала исключение, поскольку их не было здесь накануне. Я попробовал позвонить в номер двести десять по внутреннему телефону, но там не отвечали. Не было Лауры и в баре, который понемногу приобретал некое подобие порядка. Бармен Макса вернулся к работе, разбирая мусор и собираясь снова отпускать выпивку.

Я стоял в вестибюле, не представляя себе, где еще можно искать Лауру. Может, она прошла в дамскую комнату и вот-вот появится. Вдруг я заметил пробирающегося ко мне Джорджа Причарда. Думаю, он немного выпил: его лицо было покрыто красными пятнами.

– Где Стайлс? – спросил он.

– Присутствует при разбирательстве, – сказал я.

– Откуда он знает про Джейн? – резко спросил он меня, как будто обвинитель в военном суде. Очевидно, он привык, чтобы на его вопросы отвечали без промедления.

– Почему бы вам не спросить его самого? – сказал я.

Он не нравился мне за его отношение к Лауре, а кроме того, я не любил, когда на меня рявкали. Видимо, он это понял.

– Извините, Трэнтер, – сказал он. – Просто я не в себе. Вы не можете сказать мне, в чем тут дело? Я слышал, Стайлс заявил этой свихнувшейся толпе что-то насчет мужчины, с которым якобы и приехала увидеться здесь Джейн.

– Пойдемте взглянем, не найдется ли там столик, чтобы немного выпить, – сказал я, неожиданно вдруг ощутив к нему сочувствие. На его месте вряд ли и я был более вежливым или рассудительным.

Мы нашли столик в дальнем конце бара, и я принес нам по бокалу со скотчем. Я бы предпочел, чтобы о свидании Джейн ему рассказала Лаура. Он слушал меня, жадно отпивая виски.

– И она не назвала Лауре его имени?

– Отказалась.

– Как говорит Лаура.

– Как говорит Лаура, – подтвердил я.

– Но почему? Если она вообще решилась заговорить с Лаурой на эту тему, зачем ей было скрывать его имя? – Он шарил глазами по толпе, как будто надеялся определить среди мужчин знакомого Джейн.

– Вы должны учитывать, мистер Причард, что я не знал Джейн. Меня просто представили ей, и на этом наше знакомство закончилось. Вполне возможно, что этот мужчина находится здесь. Вчера вечером за Джейн никто не ухаживал, и она собиралась провести сегодняшний день с Питером. Вероятно, в последнюю минуту парень решил не появляться. Конечно, если он находится здесь, полиция хотела бы с ним поговорить.

– О Господи! – простонал он неожиданно потрясенным голосом. – Вы не можете себе представить, Трэнтер, что это значит – вырастить двух дочерей без женской помощи. С Лаурой я потерпел неудачу, полную неудачу. Она похожа на свою мать. Думает только о развлечениях, бесконечные бары да ночные клубы! Но Джейн! – Он показал бармену жестом, чтобы тот принес новый бокал. – Мы были с ней близки, как только могут быть близкими отец с дочерью. Ни разу за всю жизнь она мне не солгала. Она шла ко мне со всеми своими проблемами. Я осведомлен обо всем, что рассказала вам Лаура.

– Но ничего не знали об этом человеке? – спросил я.

Это было не очень хорошо, но я спросил.

– Я не виделся с ней дней десять, – ответил он. – Я был на побережье в связи с большим телевизионным мероприятием. И вернулся только вчера днем. И сразу же ей позвонил, но ее не было дома. Ведь была пятница, и я решил, что она уехала куда-то на уик-энд. Меня не было, так что она не могла мне сказать, куда собирается. И если эта история с мужчиной развивалась в последние десять дней, у нее не было возможности рассказать мне о нем. На такие темы не станешь беседовать по междугородней. Как я уже сказал, я понятия не имел, куда она отправилась, пока не этот проклятый звонок сегодня утром от Лэндбергов, которым меня вызвали. – Дрожащей рукой он поднял новый бокал. – Вы говорите, что Джейн сказала об этом Лауре всего три или четыре дня назад?

– Так мне сказала Лаура.

– Тогда это довольно просто объяснить, – проговорил он скорее себе, чем мне. – Она не назвала Лауре имя мужчины, потому что хотела, чтобы я первым об этом узнал. И вы, вероятно, правы: его здесь не было. Весь этот ужас произошел из-за той грязи, в которую была замешана та, другая девушка.

Воистину он все мог перевернуть так, как ему было удобно.

– Мне не нравится, что здесь происходит, – сказал он. – Этот Гарделла – неопытная деревенщина. У них было почти восемь часов, а они так ничего и не обнаружили. Видно, этот парень, Льюис, на что-то наткнулся, но они говорят, что он ничего не успел рассказать. Во время этого бесчинства в баре меня здесь не было, потому что я пытался связаться с генеральным прокурором. Нам нужна более профессиональная помощь, чем та, которую мы имеем.

– Вам удалось с ним связаться?

Он поджал губы.

– Мне сказали, что генеральный прокурор полностью доверяет Гарделле, – недовольно отозвался он. – Куда бы нам обратиться, Трэнтер, за настоящей помощью?

– Здесь полным-полно сообразительных газетчиков, включая Питера Стайлса, – сказал я. – И некоторые из них прекрасно чуют запах вашего вознаграждения.

– Надеюсь, вы правы, – сказал он и горестно покачал головой. – Джейн… – сказал он. – Почему Джейн? – Он посмотрел на меня покрасневшими от подступивших слез глазами. – Мне не всегда везло в отношениях с женщинами, Трэнтер. В частности, с моей женой. Вы слышали о ней?

Я кивнул, чувствуя себя неловко. Мне не хотелось выслушивать его.

– Все! – проговорил он. – Я дал ей все! Я имею в виду свою жену. Деньги, положение, двух очаровательных детей.

– Ей следовало поддерживать отношения с детьми, – сказал я.

Он словно не слышал меня.

– Этот мир, где все пожирают всех, – сказал он. – В моем деле буквально ежедневно приходится сражаться, чтобы выжить. Конкуренция очень жестокая. Бывали периоды, когда я жил в постоянном напряжении, доходил до крайнего истощения. Неужели я требовал слишком многого, когда просил у жены понимания, верности? Вероятно, ей так казалось. Видно, она унаследовала от кого-то из родных дурные черты, склонность к пороку. Именно тогда, когда я больше всего нуждался в ней, она ушла к другому! – Он стукнул по столу. – Я остался один с девочками, больше у них никого не было. Мне приходилось воспитывать их, следить, не появятся ли в них некоторые признаки порока, свойственного их матери. Они сказались в Лауре. Как только она освободилась от меня, она словно забыла обо всем, чему я ее учил. Как нарочно, она делала все, против чего я ее предостерегал. Снова и снова она повторяла свою мать. Но Джейн! Господи, Трэнтер, в этой девочке сосредоточилось все, о чем я мечтал, – преданность, правдивость, твердость, рассудительность, вкус, личная гордость за собственное достоинство, порядочность. В нашем мире, когда люди утратили представление о моральных устоях, она обладала ими. Я понимал, как ей было трудно следовать правилам жизни, в которые она верила. Этот мужчина – с которым, по словам Лауры, она хотела здесь встретиться, – он должен быть хорошим, отличным человеком. Иначе она бы не приехала сюда. И его, конечно, здесь нет. Если бы он был здесь, он бы сразу объявился. В другого она не влюбилась бы. Вот увидите. Когда до него дойдет известие о ее смерти, он свяжется с нами. Как всегда, Лаура понимает все по-своему, а не так, как Джейн. Между Джейн и этим мужчиной не было любовной связи. Они собирались встретиться здесь, на публике, чтобы… чтобы открыто быть вместе… наслаждаться катанием на лыжах… чтобы… – Казалось, он выходил из себя в попытке убедить себя самого.

– Все равно было бы неплохо выяснить, кто он, – сказал я. – Питер послал кого-то по его следу в Нью-Йорке.

Вздрогнув, он поднял на меня испуганный взгляд:

– По его следу?

– Он пытается выяснить, кто этот мужчина, – пояснил я. – Она должна была показываться с ним в разных местах, их могли видеть вместе.

– Боже милостивый! – возопил он. – Неужели эти отношения, которые были для нее такими дорогими, станут предметом публичного скандала? Мужчины здесь нет! Как он может вам помочь? После того, что здесь болтают о второй девушке, имя Джейн тоже втопчут в грязь! Неужели нельзя оставить ее в покое хотя бы сейчас? Я не потерплю этого, заявляю вам!

– Они пытаются найти ее убийцу! – Меня возмутила его неуместная злость.

– Так пусть ищут его! А не копаются в личной жизни Джейн. Да поможет мне Бог! Если они напечатают о ней какие-нибудь сплетни, скандальные сведения о ней, я не пожалею жизни, чтобы отплатить им за это! Скажите это Стайлсу! Скажите ему об этом!

Он выскочил из-за стола и торопливо ушел, оставив меня сидеть в полной растерянности.

Если мне были нужны какие-либо доказательства того, что Причард не сумеет помочь Лауре в нужный момент, я их получил. Этот человек и его дочь представляли полярные отношение к трагедии. Она полностью владела собой, он разражался истерикой. Он подтвердил мне то, о чем говорила Лаура. Оскорбление, нанесенное ему уходом его жены пятнадцать лет назад, все еще оставалось его незаживающей раной.

Я допил виски и снова отправился на поиски Лауры. На первом этаже «Логова» я не смог ее найти. Я подошел к стойке, за который сейчас дежурил обычный клерк. За его спиной у коммутатора я увидел Рича Лэндберга. Он трудился как пчелка. Десятки гостей пытались соединиться с родными и друзьями. Поскольку до окончания обыска им было запрещено возвращаться в свои комнаты, они давились в очереди, чтобы позвонить в город через коммутатор. Я приподнялся на цыпочки и посмотрел на ячейку для почты под номером 205, надеясь, что Лаура оставила для меня записку. Но там было пусто. Я пробрался поближе к стойке и спросил Рича, не знает ли он, где Лаура.

Он обалдело взглянул на меня и сказал, что она звонила из своей комнаты минут пятнадцать назад. А где она может быть сейчас, он и понятия не имеет. Разговаривая со мной, он нажал кнопку с номером 210. Потом пожал плечами и вернулся к своей сумасшедшей работе. Я решил, что Лаура пыталась связаться со своими друзьями в Нью-Йорке, до которых раньше не дозвонилась.

В вестибюле было столько народу, что она вполне могла уже спуститься и затеряться в толпе, пока я разговаривал с ее отцом в баре. Я снова стал искать ее, переходя из бара в бальный зал, вернулся в холл, заглянул в небольшую читальню рядом, но все напрасно.

Пока я бродил из одного помещения в другое, Питер переживал свое, о чем позже подробно поведал мне.

Гарделла собрал группу Брэдена в кабинете Макса. Я называю их группой, хотя они вовсе не прибыли в «Дарлбрук» одновременно, всей компанией. Их было семеро. Брэден со своей женой, которую звали Дорис, молодая супружеская пара Митчелл и трое молодых людей, которые прибыли в «Логово» вместе и поселились в одной хижине. Эти семеро пытались прорваться сквозь полицейский кордон на дороге, ведущей на север, в не принадлежащем им фургоне. Брэдены и Митчеллы были знакомы по предыдущим наездам в «Логово», но и только. Брэдены приехали из Нью-Йорка, а Митчеллы – из Хартфорда, штат Коннектикут. Молодые люди просто присоединились к ним под влиянием всеобщего возбуждения.

– Они вели себя так, что трудно было поверить, – позже рассказывал мне Питер. – После мятежа в баре, как мне показалось, Брэден испытывал некоторые угрызения совести, но он успел справиться с ними, как только мы добрались до кабинета. Я еще не видел таких наглых, спокойных и циничных молодых людей. На каждый серьезный вопрос Гарделлы они отвечали остротой или взрывом хохота. Обе девушки, помоги им Господи, были такими же мерзкими, как и мужчины. Если кто-то из них и был потрясен жестоким убийством, то они ловко скрывали это. Они только и думали о том, чтобы выставить нас с Гарделлой идиотами.

Казалось, своим поведением они стремились доказать, что, если на них будут нажимать, они ответят тем же. На вопрос, где они находились, когда был убит Льюис, они отвечали шутками. У Питера сложилось впечатление, что они скрывают свою виновность. Они не представили никакого алиби. Казалось, они поставили себе цель – смутить и обескуражить Гарделлу, который сначала воспринимал их поведение с невозмутимостью Будды, затем решил положить конец их издевательствам. Он вызвал двоих полицейских и приказал им немедленно обыскать всю эту шайку. Ни ножа, ни одежды с пятнами крови при них не было обнаружено. И пока длился обыск, они продолжали свои издевательские шуточки.

– И все это время я старательно прислушивался, – сказал мне Питер. – Конечно, они много и часто хохотали, так что прислушиваться было к чему. Но того человека там не было. Меня просто тошнило от них, но я не уловил ни одной ноты из тех, что слышал раньше.

Гарделла работал тщательно. Были просмотрены все регистрационные записи «Логова». Ни один из этой семерки не останавливался в «Дарлбруке» в день трагедии, происшедшей с Питером.

Затем Гарделла поднял вопрос об отношениях Брэдена с Мартой Тауэрс. Если он рассчитывал, что Дорис Брэден взорвется, он был разочарован. Она не выразила ни малейшего удивления по этому поводу. Возможно, Брэден успел ее предупредить.

– Это было ДД, – заявила она Гарделле. – До Дорис. Она была интересной, милый? – спросила она своего мужа.

– Не такой, как ты, – заверил ее Брэден.

Гарделла чуть не расколол кулаком стол Макса. По словам Питера, он напугал бы кого угодно, но не эту невероятно наглую компанию. Что бы там ни было, заявил им Гарделла, они будут обвинены за угон фургона и повреждение государственного имущества – полицейской машины. Утром их отправят в тюрьму.

Они только зааплодировали ему, когда он замолчал.

Затем Брэден нанес последний удар. Он приблизился к Питеру и криво усмехнулся ему распухшим ртом.

– Мы еще с тобой не закончили, старина, – сказал он. – Ты застиг меня там, в баре, когда я был слегка не в себе. В следующий раз мы начнем на равных.

– Еще раз затеете драку, сразу поймете, насколько здорово вы не в себе, – сказал Гарделла.

– Тебя я тоже приглашаю, толстяк, – небрежно сказал Брэден.

За его спиной встали трое парней и Митчеллы, и Питер подумал, что драка могла бы начаться сейчас же. Гарделла, не двигаясь со своего места за столом, заговорил своим тихим осипшим голосом.

– Если готовы, пожалуйста, сразу и начните, – сказал он. – За весь день я еще ни разу не повеселился.

По словам Питера, в этот момент толстый маленький детектив был чрезвычайно внушительным. Даже не повысив голоса и не сделав ни одного угрожающего жеста, он дал им понять, что не все шансы на их стороне.

– Мы еще найдем время и место, – пообещал Брэден.

После этого все семеро покинули кабинет, визжа от смеха, как будто они поразили мир. Что-то бормоча себе под нос, Гарделла прикончил последнюю бутылку. А потом, рассказывал мне Питер, он произнес речь.

– Думаете, они ненормальные? – спросил он Питера. – Если бы вы были связаны с законом, Стайлс, вы бы знали, что нам постоянно приходится сталкиваться с такими. У этих людей есть деньги, много денег, иначе они не смогли бы приезжать в «Дарлбрук». Думаете, только дети, выросшие в трущобах, презирают закон и порядок? Не тешьте себя иллюзиями. Не так уж часто публике становится известно о подобных типах. Время от времени в печати что-то проскакивает, но богатые родители платят за все, что ни натворят их детки, так что до общественности почти ничего не доходит. Свободное государство! Теперь эти слова имеют иное значение. Свобода ненавидеть! Свобода для фанатизма и нетерпимости! Свобода издеваться над законами своей страны! Свобода создавать климат, когда злословие и клевета ведут к безразличию к человеческой жизни, к взрывам в церквах, к убийству детей. Вот в какой свободной стране мы сейчас живем. Вы знаете, Стайлс, это произошло исподволь. И люди нашего с вами возраста отчасти виновны в этом. Вся структура уважения к закону рухнула, когда радетели о нашем здоровье объявили, что мы не должны пить спиртного! Этим сразу же воспользовались гангстеры. Потому что нам нужно было выпить перед обедом. Никто не имел права запрещать нам выпивку, как бы мы ее ни доставали. Так убийство стало бизнесом. Но мы не обращали на это внимания, пока получали свою выпивку. Отменить «сухой закон»? Что ж, конгресс, конечно, не стремился его отменить, Стайлс. Ведь в следующий раз наши благодетели уже не проголосовали бы за них. Лучше позволить, чтобы наши города контролировали всякие Аль Капоне, чем публично заявить, что мы одобряем выпивку. Пока не мы с вами оказывались перед дулом автомата, мы плевали на все. Но наконец у кого-то хватило ума добиться, чтобы «сухой закон» отменили, но мы уже никогда не сможем отделаться от криминального образа жизни и мыслей. Все вокруг нас пропитано этим духом. Убивать ниггеров и их белых любовниц! Закон применим к любому, кроме меня! Равные права для всех – кроме тех, кто мне не нравится! Только коснись моей собственности, и я убью тебя, но к черту собственность других! Вот какова сегодня свободная страна! – Он усмехнулся Питеру и с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. – Мне стоило бы приберечь эту речь на Четвертое июля[8], – сказал он.

Вот каким вдруг оказался наш Гарделла.

Пока все это происходило, я продолжал бродить по первому этажу в поисках Лауры. Уже в третий раз я прочесал весь вестибюль и решил пробраться к полицейскому, который стоял у лестницы, препятствуя гостям подняться в свои комнаты, чтобы спросить, попадалась ли ему на глаза Лаура, когда заметил, что она неестественно медленно спускается со второго этажа. Она хваталась за перила, и я поспешил ей навстречу, потому что выглядела она так, словно силы покинули ее. У нее было смертельно бледное лицо, и, когда она повернула голову, уставив затуманенный взгляд на кишащую толпу, я увидел кровь, стекающую у нее по щеке из раны на лбу.

Я не успел добраться до нее, как она начала падать, но все же оказался достаточно близко, чтобы подхватить ее, и мы вместе скатились по оставшимся трем ступенькам.

Часть четвертая

Глава 1

Мы с полицейским подняли Лауру и отнесли ее в медпункт. Там, на операционном столе, лежало тело Мортона Льюиса, закрытое простыней. Мы опустили Лауру в шезлонг, и полицейский выбежал, чтобы найти доктора Френча.

Я не очень-то разбирался в вопросах первой помощи, но все-таки нашел чистое полотенце и смочил его в холодной воде. Опустившись рядом с Лаурой на колени, я вытер кровь на ее лице. Теперь я рассмотрел прямо над левым виском ужасную рваную рану, из которой продолжала обильно струиться кровь. Увидев, что веки Лауры вздрогнули, я тихо позвал ее.

Она открыла глаза и посмотрела на меня, и я прочел в них страх и боль. Из груди ее вырвался прерывистый вздох облегчения.

– Джим! – произнесла она и снова потеряла сознание.

Питер и Гарделла пришли до появления доктора. Питер выглядел потрясенным. Толстый полицейский бурлил от гнева. Несмотря на присутствие полиции и всеобщую настороженность, на протяжении всего одного часа маньяк совершил два преступления! Я ничего не мог им рассказать, кроме того, что увидел, как Лаура, пошатываясь, спускалась со второго этажа и как мне удалось подхватить ее у самого подножия лестницы. Я припомнил слова Рича о том, что приблизительно минут за двадцать – тридцать до этого она звонила из своего номера.

Думаю, все мы пришли к одному и тому же заключению. Она звонила в Нью-Йорк в надежде нащупать след мужчины Джейн. Кто-то попытался помешать ей получить эту информацию или передать ее полиции, если ей удалось все-таки что-то узнать. Никто из нас не сомневался, что ключ к разгадке всего этого ужаса был в руках этого мужчины, который был готов на самые отчаянные шаги, лишь бы его не раскрыли.

– Должно быть, он потерял голову! – сказал Гарделла, стараясь овладеть собой. – Рано или поздно мы обнаружим его, и он это понимает!

– Но нужно иметь в виду следующее, – сказал Питер холодным, отрешенным тоном. – К сожалению, мне кажется, ему есть на что надеяться. Что бы вы, Гарделла, ни говорили насчет того, что останетесь здесь всю зиму, через сутки вам придется отпустить отдыхающих. Он рассчитывает уехать с ними, после чего окажется вне вашей досягаемости.

В этот момент в медпункт вбежал Джордж Причард. Он застыл в дверях, неотрывно глядя на неподвижную фигуру своей дочери, лежащей в шезлонге.

– Она умерла? – прошептал он.

Я все еще пытался остановить кровь влажным полотенцем.

– Она разговаривала со мной минуту назад, – сказал я, – а потом снова потеряла сознание.

– Она сказала, что с ней произошло?

– Нет.

Он в отчаянии затряс головой.

– Почему это должно было случиться со мной? – бормотал он. – Почему? Почему?

Типичная для него реакция, неприязненно подумал я. Все это случилось с ним, а вовсе не с его дочерьми. Появление доктора Френча с женой помешало мне сказать Причарду то, о чем я мог бы пожалеть. От этого человека можно было ожидать только нового взрыва истерики.

Результаты профессионального осмотра пострадавшей доктором Френчем были успокоительными. Разумеется, без рентгена он не мог быть абсолютно уверенным, но лично он полагал, что у нее всего лишь сотрясение мозга и эта рана, которую очень просто зашить, что он и сделал, пока она не пришла в себя.

– Думаю, лучше отнести девушку на носилках в ее комнату, – сказал он. – Не очень-то приятно ей будет очнуться в таком месте. – Он бросил взгляд на прикрытое простыней тело Льюиса, затем его проницательные синие глаза остановились на Гарделле. – Сколько еще это будет продолжаться, инспектор? Похоже, здесь скоро начнется массовая истерия.

– Делайте свою работу, док, а я буду продолжать свою, – сказал Гарделла. – Ей не повредит перемещение?

– Вы ведь хотите с ней поговорить, не так ли? Если она придет в себя в компании с этим телом, вы рискуете не получить от нее четких показаний.

Жена доктора, которая сменила меня на посту, прервала его:

– Чак, она приходит в себя.

Первое, что увидела Лаура, было спокойное лицо доктора, с улыбкой склонившегося над ней.

– Мы хотим поднять вас в вашу комнату, мисс Причард, – сказал он. – Вы набили себе приличную шишку на голове, но, думаю, мы сможем устроить вас удобнее в вашей постели.

– Джим! – произнесла Лаура.

– Я здесь, малышка, – сказал я.

– Я… я звонила в Нью-Йорк, – сказала она. – Дозвонилась до Марио из «Фэнтэзи-клаб», где часто бывала Джейн.

– Думаю, Лаура, вы нам позже обо всем расскажете, – грубовато сказал Питер.

– Питер? – Она повернула голову посмотреть на него.

– Да.

– Мне больше нечего рассказывать, – сказала она. – Марио только успел ответить мне, как у меня в голове что-то взорвалось. Я… я даже не смогла задать ему вопрос, ради которого звонила.

– Мы срочно позвоним ему, – сказал Питер.

– У вас ничего не болит, кроме головы, мисс Причард? – спросил доктор Френч.

– Левое плечо…

Гарделла протестовал против того, чтобы Лауру перенесли наверх. Он хотел осмотреть ее комнату, а кроме того, там будет трудно охранять ее. Я вышел позвать Макса или Хедду. Хедду я нашел в гостиной. Очевидно, она уже вполне пришла в себя. Из кухни доносился приятный аромат горячего кофе. Она казалась не вполне проснувшейся, но уже способной действовать быстро и эффективно. В комнате Рича приготовили постель для Лауры, и мы перенесли ее туда через вестибюль, не возбудив особого внимания. В баре уже снова барабанил по клавишам пианино ненасытный любитель бравурной музыки.

Дальнейший осмотр показал, что у Лауры сломана ключица. По мнению доктора Френча, ей здорово повезло.

– Могу только предполагать, – сказал он, – но, очевидно, на нее напали сзади. Она не помнит, чтобы слышала за спиной чьи-либо шаги, когда говорила по телефону. Возможно, действительно не слышала. Но вероятно, она случайно обернулась в самую последнюю минуту, когда удар уже наносился. В результате орудие убийства скользнуло по ее голове, а вся сила удара пришлась ей на плечо. Судя по всему, если бы ей угодили прямо по голове, то череп раскололся бы, как яичная скорлупа.

Он дал Лауре сильное успокоительное, и она заснула. Мы вели разговор в гостиной Лэндбергов. Присутствовали Питер, супруги Френчи, Причард, Хедда и я. Гарделла отправился на второй этаж в комнату Лауры.

То, что он там обнаружил, немного добавило к тому, чем мы уже располагали. Орудием преступления оказался тяжелый медный подсвечник. Около двери на столике стояла пара таких подсвечников. Использованный был аккуратно поставлен на место, но на его основании отчетливо виднелись пятна крови. Отпечатков пальцев на нем не оказалось. Или они были тщательны стерты, или убийца воспользовался носовым платком, а возможно, и перчатками. Стул около телефона, стоящего на прикроватной тумбочке, был перевернут, а лужа крови на полу свидетельствовала, что Лаура упала и пролежала здесь некоторое время, пока не собралась с силами, чтобы спуститься по лестнице. Очевидно, она не сообразила позвать на помощь по телефону, трубка которого, между прочим, была аккуратно положена на рычажки.

Рич Лэндберг, который дежурил на коммутаторе, когда Лаура звонила в «Фэнтэзи-клаб» в Нью-Йорке, тоже не добавил ничего существенного. Он помнил, что по просьбе Лауры соединил ее с междугородней. Он машинально записал номер вызываемого телефона, чтобы потом вставить в счет стоимость разговора. В это время Рич разрывался на части, чтобы обслужить всех желающих позвонить. Через некоторое время он спохватился, что кто-то висит на внешней линии. Абонент, какой-то мужчина, сказал, что он разговаривал с мисс Причард, но их разговор прервался. Рич позвонил в комнату, но ему никто не ответил. Он сделал вывод, что Лаура посчитала разговор законченным, и так и сказал мужчине. Казалось, тот был несколько озадачен, но тоже повесил трубку.

Напавший на Лауру спокойно положил трубку на рычажки после того, как сбил ее с ног. На телефоне никаких четких отпечатков. Последний человек, который брался за трубку, ничего не оставил и стер так же и те отпечатки, которые могли на ней быть.

Результаты беседы с полицейским, охранявшим лестницу, оказались для обычно хладнокровного Гарделлы последней каплей. Причардам не запрещалось подниматься к себе, поскольку они были вне подозрения: оба отсутствовали в «Дарлбруке», когда здесь убили двух девушек. Кроме них, никого из этого крыла не пропускали наверх, потому что осмотр комнат еще не был закончен. Но – и это было очень важным – в минуту общего возбуждения, когда Мортона Льюиса внесли сюда с улицы, полицейский оставил свой пост. Человеку с носилками понадобилась помощь, чтобы проложить путь сквозь охваченную безумием толпу. Тот полицейский, которому было поручено следить за лестницей, отошел всего минут на пять, чтобы оказать помощь товарищу. За эти пять минут любой мог незамеченным пробраться наверх и затаиться там.

Но если он оставался там чуть ли не целый час, чтобы выбрать момент и напасть на Лауру, предположил Гарделла, значит, он по-прежнему находится наверху. И снова – непростительная оплошность. Несчастный полицейский во второй раз покинул свой пост, чтобы помочь мне донести Лауру до медпункта. Он отсутствовал минуты две-три. Если преступник ждал наверху возможности выбраться, то он ее получил.

Пока Гарделла устанавливал все эти факты, Джордж Причард одолевал нас мольбами оставить в покое личную жизнь Джейн.

– Во всяком случае, пока у вас не появится абсолютной уверенности, что он именно из-за этого напал на Лауру, – умолял он Питера. – У вас найдется о чем еще писать в ваши журналы, Стайлс.

Питер вел себя с ним более обходительно, чем я ожидал.

– Позвольте мне объяснить вам кое-что, Джордж, – сказал он. – Я беспокоюсь о Лауре и любом, кто еще может оказаться на пути этого маньяка. Вы должны понимать, что, как только жизни Лауры перестанет угрожать опасность из-за ее раны, она снова будет представлять собой угрозу для него. Сейчас я намерен позвонить этому Марио из «Фэнтэзи-клаб» в присутствии всех вас, чтобы на этот раз разговор с ним состоялся. Мы должны определить этого человека. Если будет возможность уберечь имя Джейн, мы обязательно это сделаем, но мы должны получить необходимую информацию, где только сможем.

– Ничего из того, что вы можете сделать, не вернет Джейн! – сказал Причард. – Что толку из того, что вы дадите всем повод болтать о ней? Ради Бога, оставьте ее спать спокойно.

– И позволить улизнуть ее убийце? – спросил Питер. – Извините, Джордж, но мы не можем этого сделать.

К моему удивлению, Хедда поддержала Причарда:

– А вы не допускаете возможность, Питер, что этот человек держится в тени по тем же причинам, о которых говорит и мистер Причард? Это может только оскорбить память Джейн, задеть его самого и даст любителям жареного лакомый кусочек.

– Почему же Лауре не позволили закончить ее разговор? – упорствовал Питер.

– Чтобы похоронить прошлое, – сказала Хедда.

– Тогда ему лучше было объявиться, все рассказать нам, и, если бы он убедил нас, что не имеет отношения к здешним трагедиям, я первый выступил бы против раздувания публичного скандала только ради потехи. Я предложил ему эту возможность еще в баре – призвал лично обратиться ко мне или к Гарделле. Но он и не подумал откликнуться.

– Думаю, я смогу оказать вам некоторую помощь, – тихо сказал доктор Френч. Он взглянул на свою жену, которая ответила ему подбадривающей улыбкой. – Не знаю, известно ли вам, что я был доктором Марты Тауэрс.

– Мы знали об этом, доктор, – сказал Питер. – Просто у нас еще не было времени допросить вас.

Френч достал из кармана сигарету и закурил.

– Есть несколько чисто личных причин, по которым я сразу не заявил об этом, – сказал он. – Мы с женой обсуждали этот вопрос утром, когда стало известно о девушках, и нам показалось, что я не могу сказать вам ничего особенно значительного. Да я и сейчас не очень в этом уверен.

– Вы знаете, кто этот мужчина, с которым собиралась здесь встретиться Джейн? – спросил Питер.

Френч отрицательно покачал головой.

– Я его не знаю, – сказал он, – но знаю кое-что о нем. Он женат.

– О нет! – простонал Причард. – Это просто невозможно, доктор. Джейн ни за что в мире не вступила бы в связь с женатым мужчиной. Это противоречило бы самым основным моральным правилам, которыми она руководствовалась в жизни. Именно этого я и боялся больше всего – извращения, искажения действительности.

Френч задумчиво смотрел на него.

– По-моему, если бы вы сказали это месяц назад, вы были бы правы. Но не теперь.

– Как вы можете это знать?

Френч нервно затянулся дымом.

– Она сама сказала мне об этом, – ответил он.

– Джейн… сказала… вам?!

– Да, чтобы быть точным, это случилось в прошлую среду.

– Боже мой! – Причард закрыл дрожащими руками лицо.

– И вы весь день держали это при себе, доктор? – холодно спросил Питер.

– Позвольте мне попытаться объяснить вам почему, – сказал Френч.

– Будьте добры.

Доктор присел на подлокотник кушетки, и его жена подошла и встала рядом, положив руку ему на плечо. Между этими супругами нет проблем, подумалось мне.

– Прежде всего, – сказал Френч, – мы с Конни ничего не слышали о трагедии с девушками почти до сегодняшнего полудня. Мы приехали сюда кататься на лыжах, поэтому, как всегда, рано вышли на гору. Мы оказались на заброшенных тропинках и не слышали ни слова об этом, пока не выбрались на обратную дорогу в «Логово», торопясь к ленчу. К этому моменту полиция уже прибыла и занялась расследованием. Мы услышали, что она ищет человека, который столкнул вас с горной дороги год назад, Стайлс. Кажется, никто и не думал, что этот человек сегодняшний убийца. Я сказал вам, что у меня были личные причины держаться в тени. Прежде всего, о Марте Тауэрс шли очень неприятные разговоры. Если связать ее имя с моим, это означало бы, что начали бы сплетничать и обо мне. Позвольте мне более четко кое-что объяснить. Марта Тауэрс была моей пациенткой, не больше и не меньше. – Он поднял руку и похлопал ею по ладони своей жены. – Мне она нравилась и, когда приходила ко мне в процессе лечения, довольно откровенно рассказывала о себе, о своих проблемах и случайно, не очень давно, о проблеме одной своей подруги – неизвестной мне тогда Джейн Причард. То, что я узнал о Джейн и ее мужчине, в которого она влюбилась, не имеет абсолютно никакого отношения к убийце-психопату. Я сказал себе, что будет только справедливо предоставить ему самому разрешить свои собственные проблемы. Я даже убедил себя в том, что Джейн тоже предпочла бы это. Главное, я не хотел оказаться вовлеченным в долгое разбирательство: в Нью-Йорке меня ждут пациенты, которые нуждаются в моей помощи и внимании. Вы сами понимаете, репутация доктора является важной составляющей его профессии. Я хотел предотвратить сплетни о себе и вообще нелепые и неверные слухи. Поэтому мы с Конни предпочли убедить себя, что наши сведения не имеют значения для полиции, что мы только поставим невиновного человека в неудобное положение и что Джейн никак не хотела бы причинять ему такие неприятности. Так мы думали до нападения на Лауру Причард. Теперь, честно говоря, мы стали сомневаться в нашей позиции.

– Вы долго преодолевали сомнения, доктор, – сказал Питер.

– Всем нам приходится сталкиваться с проблемами, стоящими некоторым образом вне четкой грани, разделяющей противоположные моральные устои, мистер Стайлс, – сказал Френч. – Насколько я понимаю, вы приехали сюда, чтобы осуществить личную месть человеку, который сделал вас инвалидом и убил вашего отца. Это вполне понятно, но, простите, вы ведь вступаете в противоречие с законом.

Питер стиснул челюсти, но не произнес ни слова.

– Человек, которого полюбила Джейн, женат, – продолжал Френч. – У него есть жена. Как бы он выкручивался со своим браком, если бы Джейн осталась в живых, не предмет нашего разговора. Возможно, сейчас он пытается решить эту задачу. Его жена, сказал я себе, могла не знать об этом, а теперь ей и не обязательно знать. Мне казалось, что, если бы мы рассказали о том, что нам известно, это только бессмысленно искалечило бы жизнь этой женщины. Но, как я сказал, теперь у меня появились сомнения. Если этот мужчина напал на Лауру Причард, тогда оставлять его на свободе опасно.

– И все-таки я не могу этому поверить, – хрипло сказал Причард. – Вы утверждаете, что Джейн рассказала вам?

– Раз уж мы с женой решились говорить, позвольте мне самому изложить все по порядку, – сказал Френч. – Все началось с Марты Тауэрс, поэтому, думаю, вам следует знать о ней. Она пришла ко мне ровно два года назад. Это была красивая, милая, добросердечная и веселая девушка. Она собиралась выйти замуж. С медицинской точки зрения она была невинной. Ко мне она пришла на обычный осмотр. Она стремилась к замужеству и материнству, ко всему, что сопутствует счастливому браку. Но мне – тяжкий долг врача – пришлось сказать ей, что все, о чем она мечтает, невозможно. Она страдала болезнью Ходжкина[9]. При соответствующем уходе и лечении она могла рассчитывать прожить еще полтора – три года, не больше. Но мы до сих пор не знаем, как лечить эту болезнь. Мы можем только замедлить ее развитие, вот и все. Могу сказать, что по самым оптимистичным прогнозам ей оставалось жить два, ну, три месяца, когда она приехала сюда на эти выходные.

– Бедная девочка, – пробормотал Питер.

– Она восприняла это известие мужественно, как солдат, – сказал Френч. – Помимо мрачной перспективы близкой смерти, девушку беспокоила ее помолвка. Она очень сильно любила этого человека. Что делать? Открыть ему истину, чтобы он, возможно, настоял на свадьбе, а потом ему пришлось бы сидеть рядом и смотреть, как она медленно угасает? Смогла бы она убедить его оставить ее, уйти и начать искать для себя новую жизнь? Видно, он был добрым парнем. Он ее не бросил бы и предпочел бы перенести все, что ее ожидало до самого горького конца. – Френч пожал широкими плечами. – Она приняла единственный способ, которым могла изгнать его из своей жизни. Она сама бросила его. Сделала свою жизнь предметом публичного скандала. Стала спать со всеми подряд. Ей удалось убедить своего бывшего жениха в том, что он глубоко ошибался в ней, но, к счастью, вовремя выбрался из этой передряги. До сих пор он не знает правды. Кстати, он женился и несколько месяцев назад у него родился первенец. Он живет в Калифорнии. Когда он окончательно ушел из ее жизни, она продолжала вести себя вызывающе, возможно, в качестве наказания самой себе, возможно, потому, что была слишком слаба и слишком близка к концу, чтобы что-то менять. А может, она видела в этом единственный способ находиться среди людей, не нуждаясь в их жалости.

– Но насчет Джейн! – чуть ли не закричал ему Причард.

Доктор грозно сощурился и швырнул сигарету в камин:

– Я хочу, чтобы вы поняли, что за человек была Марта! Чтобы вы поняли, как случилось, что я пришел к Джейн поговорить, но не как доктор, а как друг. Или лучше сказать, как друг ее подруги. Жизнь Марты, какой ее знали окружающие за последние два года, не была отражением истинной Марты. Я думаю, Марта привлекала внимание Джейн тем, что была искушенной женщиной, а Джейн уже исчерпала свои возможности и силы жить так, как она жила.

– Нет! – заявил Причард.

Доктор даже не глянул на него:

– Появился этот мужчина, женатый и, как мне кажется, несколько старше ее. Представляю себе, что его ухаживание было изощренным, нежным и убедительным. Без сомнения, он обещал ей, что постарается развестись с женой. Но разумеется, это потребует времени. Должны ли они долгие месяцы ждать, пока не смогут принадлежать друг другу? Джейн была не из тех, кто очертя голову бросается во все тяжкие только после одного касания к ее руке. Ей предстояло принять серьезное решение. Сможет ли она отречься от строгих моральных правил, которым следовала до сих пор? Она была влюблена, очень влюблена. В этом нет сомнений. Она определенно чувствовала, что этот мужчина – тот, которого она ждала, и это – на всю жизнь. Его брак был нежелательным препятствием, но отнюдь не непреодолимым. Нужно ли ждать, пока не будут пройдены все законные процедуры, когда она с такой уверенностью ощущает, что это человек, назначенный ей судьбой?.. Из-за его брака их связь хранилась в строжайшем секрете. В конце концов, поскольку он настойчиво добивался ее, она не смогла принять решение, предварительно не посоветовавшись с кем-нибудь. Она нуждалась в поддержке того решения, на которое уже отважилась. К кому же она могла пойти? Не к вам, мистер Причард. И не к своей сестре Лауре. Она знала, что ответили бы вы оба.

– Но она пришла к Лауре! – выкрикнул Причард.

– Только после того, как все бесповоротно решила, – возразил доктор. – Человек, к которому она обратилась за помощью, была Марта. Она пошла к Марте, которая казалась ей бесшабашной девчонкой, чье поведение заставляло Джейн быть уверенной, что она скажет: «Желаю удачи и наслаждения!» Только ведь она знала не подлинную Марту. Подлинная Марта сразу поняла всю ситуацию. Она знала этого человека и была крайне огорчена за подругу. Джейн натолкнулась на неожиданную реакцию со стороны Марты, которая не стала ее благословлять. Марта тоже оказалась в сложном положении, потому что, когда выразила свои сомнения в том, что этот человек сделает, как обещал, Джейн заподозрила ее в том, что сама Марта влюблена в него. Они здорово поссорились, и Марта пригрозила, что откроет все жене ее избранника, если Джейн не обратится к какому-нибудь беспристрастному человеку за помощью и советом. Судьей выбрали меня.

– Тогда вы должны знать, кто он? – спросил Причард.

– Я уже сказал вам, что не знаю, – ответил Френч. – Марта держала его имя в глубокой тайне. Этот человек почти на двадцать лет старше Джейн, сказала она мне, очень привлекательный и не имеет ни малейшего намерения вдруг разрушить все, что все вокруг считали в высшей степени его удачным браком. Он просто бегал за всеми красивыми девушками. Джейн ничего этого не видела, потому что у нее уже не оставалось сил устоять против нахлынувшего чувства. Ей нужно было оправдать для себя свою связь, поэтому она позволяла себе верить его обещаниям.

– У меня не было особенной уверенности, что я смогу чем-то помочь. Но когда Джейн пришла ко мне, рассерженная и упрямая, – ее принудила прийти Марта, – я старался изо всех сил. Она была красивой девочкой, рассудительной во всех отношениях, а здесь сломалась. Она уверена, что это ее нареченный, убежденно твердила она. Затем она сказал мне кое-что, что дало мне последнюю возможность предостеречь ее. Она поедет сюда на уик-энд. Этот человек со своей женой тоже будут находиться здесь. И Джейн собиралась воспользоваться случаем и сказать ему «да». Это позволило мне подвергнуть его критике на более серьезном основании, нежели только на предположении о его непорядочности. Человек, который устраивает свои любовные делишки в подобном месте под самым носом у своей жены, это вам не сэр Галахад[10]. Думаю, мне удалось немного поколебать ее почти фанатичную убежденность. Я даже пригрозил ей, что сам приеду сюда, чтобы помешать ей это сделать. Заявил, что ей не удастся провести с ним тайное свидание. Мы с Конни и Мартой явимся сюда и станем следить за ней. Мне пришлось объяснить ей, что, если она в состоянии устраивать свои отношения с мужчиной, когда где-то в тени присутствует его жена, тогда ей лучше перестать тешить себя иллюзией, что все это – самый большой роман всех времен, и признать, что все, что ее интересует, – это сексуальное приключение. Во всяком случае, тогда она будет честна сама перед собой.

Признаюсь, я надеялся, что она, возможно, откажется от своего намерения. Но когда мы с Конни прибыли сюда вечером в пятницу, мы увидели здесь и Марту, и Джейн. Я решил, что мне не удалось убедить ее, но в те несколько секунд, которые я смог провести с Мартой, она сказала мне, что, как ей кажется, Джейн еще колеблется.

– Вы спросили ее, приехал ли этот человек? – прервал его Питер.

Френч кивнул.

– Он был здесь, – сказал он. – Мы с Конни весь вечер пытались угадать, кто он. Это было нелегко. Здесь собралось около тридцати или сорока женатых мужчин в возрасте примерно сорока лет. Но мы кое-что заметили. Казалось, Джейн не приближалась ни к кому, кто отвечал бы нашим требованиям, насколько мы их знали. Большую часть времени она провела с Мартой и толпой ее ухажеров. Когда она удалялась – а это было дважды – с ней были Бобби Дауд, горнолыжник, и позже вы, Стайлс.

– Она не стала бы открыто подходить к этому мужчине, если с ним была его жена, – сказал Питер.

Френч закурил новую сигарету.

– Вот какова моя история, и вот на чем она закончилась, – сказал он.

– И вы не подумали, что ее стоило рассказать полиции сегодня утром? – холодно спросил Питер.

– Сослагательное наклонение – неблагодарная вещь, – сказал Френч. – Когда мы днем услышали о трагедии, казалось, убийцу несложно будет найти. Вы определили его, Стайлс: хохочущий маньяк, который столкнул вас с дороги год назад, безумный парень. Однако это никак не увязывалось с человеком, с которым собиралась встретиться Джейн, женатым человеком лет сорока. Мы с Конни посоветовались и решили, что ничего не выиграем, если обнародуем ее связь. Позор, павший бы в этом случае на возлюбленного Джейн, не помог бы воскресить девушку, не помог бы Гарделле найти убийцу, а только нанес бы вред этому человеку в том случае, если он надеется снова склеить свою супружескую жизнь. И чего скрывать, мы думали о том, что это вовлечет и нас, а поскольку мы не могли сказать ничего, что помогло бы найти преступника, нам и не хотелось быть замешанными в этой истории. Но сейчас, – и он кивнул в сторону кровати, где спала Лаура, – сейчас нам кажется, что мы допустили ошибку.

– Весьма вероятно, – сказал Питер. Он обернулся к Хедде, которая опустилась в большое кресло у камина: – Вам никого не напоминает этот сорокалетний женатый мужчина, Хедда?

Она медленно покачала головой.

– Как и сказал доктор Френч, это может быть любой из двадцати или тридцати гостей. – Она сухо и печально усмехнулась. – Это может быть даже Макс!

– И в конце концов, убийцей может быть жена этого человека! – добавил Питер.

Хедда снова усмехнулась:

– Имеете в виду меня?

– Разве вам не ясно, что Джейн все-таки изменила свое намерение? – ворвался в разговор Причард. – Разве вам не ясно, что она решила придерживаться своих принципов? Я благодарю вас, доктор Френч, за то, что вы с ней беседовали. Если бы я был дома, она обратилась бы ко мне. А сейчас мы только зря тратим время на все эти разговоры.

– У вас есть свое объяснение причин, по которым кто-то напал на Лауру? – спросил Питер.

– Это мог быть прокравшийся в комнату вор, которого она застала врасплох, – сказал Причард. – Это мог быть…

– Это мог быть убийца Джейн, и, скорее всего, он и был, – нетерпеливо прервал его Питер.

Глава 2

После рассказа доктора мы оказались в полном тупике. Питер позвонил в Нью-Йорк метрдотелю «Фэнтэзи-клаб» Марио. Он рассказал Питеру, что Джейн была завсегдатаем ресторана, как и другие сотрудники журнала, где она работала. Обычно она и приходила вместе со своими сослуживцами. Он не припоминал, чтобы она постоянно появлялась у них с каким-то одним мужчиной, тем более старшим ее по возрасту. Но он добавил еще кое-что, что насторожило нас. У Марио сложилось впечатление, что за кем-то из компании Джейн – он не был уверен, что именно за ней самой, – постоянно следили. Последние несколько раз, когда Джейн приходила с друзьями, появлялся человек, который показался Марио частным детективом.

Следующий, с кем связался Питер, был Фрэнк Девери, его редактор. Тому до сих пор ничего не удалось выяснить. Он уже дал соответствующее задание одному из своих опытных репортеров и, чтобы ускорить расследование, нанял еще одного частного детектива. Никто из них пока ничего не докладывал, но он ожидает их сообщений утром, а может, и раньше, если они что-либо обнаружат.

Гарделла, который занимался изнурительным расследованием, тщательной проверкой самых разных данных и допросами, получил от Макса и Хедды список их женатых гостей в возрасте около сорока. Надежда, что кто-либо из них добровольно признает свою связь с Джейн, иссякла. Но дело есть дело, и Гарделле приходилось им заниматься. Эта нудная, кропотливая работа была единственным, что спасало нас от абсолютного бездействия.

Энергия Гарделлы казалась неистощимой. Но Питер, который находился на ногах с трех часов утра, уже едва держался, как, впрочем, и я. Гарделла убедил нас подняться к себе и поспать хотя бы пару часов. Он обещал Питеру, что немедленно разбудит его в случае каких-либо новостей. Питер сказал, что он пойдет в постель только на час. Думаю, он тоже понимал, что силы у него на исходе. Он ужасно тревожился о Лауре и успокоился только тогда, когда у дверей комнаты, где она спала, поставили часового. Гарделла, у которого на учете был каждый человек, какое-то время возражал, но затем уступил.

Было около одиннадцати вечера, когда мы поднялись в двести пятый номер. У Питера явно было необщительное настроение. Собственно, и говорить-то нам было не о чем, кроме как снова и снова перебирать все факты, которые все равно неуказывали какого-либо определенного направления.

Мы не стали раздеваться, а просто легли на кровати и укрылись одеялами. Питер распахнул окно, и морозный ветер быстро превратил нашу комнату в ледник.

Я уснул, как только моя голова коснулась подушки. Обычно мне никогда не снились сны, но в эту ночь мне виделись во сне картины одна другой страшнее, пока наконец этот кошмар не завершился пронзительным насмешливым хохотом, от которого я и очнулся, вскочив на кровати.

Я понял, что этот жуткий смех не приснился мне.

Я снова его услышал. Я посмотрел на Питера. Укутавшись в одеяло, он беззвучно двигался к окну. Я последовал за ним, и он приложил палец к губам, призывая меня к молчанию.

Мы остановились у окна плечом к плечу и выглянули наружу. Внизу мы увидели двух человек, лица которых скрывали капюшоны курток. И пока мы смотрели на них, пытаясь узнать кого-либо из гостей «Логова», один из них снова захохотал. Это был знаменитый смех Вайдмарка.

Питер поспешил выйти, на ходу подхватив свою парку, брошенную в ногах кровати. В коридоре он повернулся ко мне, возбужденно сверкая глазами.

– На этот раз мы его поймали, – сказал он.

Помню, я взглянул на свои часы, когда мы спускались в вестибюль. Был час ночи, значит, мы проспали почти три часа.

В вестибюле никого не было, правда, в баре еще находились несколько человек. Я хотел получить кого-нибудь в помощь, но, к моей досаде, не увидел ни одного полицейского. Гарделла, вероятно, сидел в кабинете.

За стойкой тоже никого не оказалось, так же как и у коммутатора.

– Я схожу за Гарделлой, – сказал я Питеру.

– Некогда, – возразил он, торопливо шагая к парадной двери. – Не дай Бог, если он теперь ускользнет от нас…

В последний раз я беспомощно оглядел пустынный гулкий холл и последовал за ним в ледяную ночь.

Затем все произошло так стремительно, что я ничего не понял. Кто-то сильно толкнул меня в спину, и я увидел, что Питер падает вниз головой с лестницы на обледеневшую дорожку. Кто-то дал мне здорового пинка, и я слетел за ним. Я так резко рухнул внизу на четвереньки, что не сразу пришел в себя.

Я услышал издевательский хохот, поддержанный хором восторженного пронзительного гогота. Приподняв голову, я увидел, как на Питера набросились три человека. Я набрал воздуху в легкие, чтобы позвать на помощь, но в этот момент тяжелым ботинком мне ударили сбоку в голову, я упал и на какое-то время потерял сознание.

Кажется, я вынырнул из темного, бешено вращающегося тумана уже через несколько секунд. Подняв голову, я потряс ею, чтобы окончательно стряхнуть наваждение, и увидел до ужаса дикую, невероятную картину. Один из нападавших в скрывающей его лицо парке, который до этого прыгнул на Питера, выпрямился и безумно захохотал. В поднятой вверх руке он зажал искусственную ногу Питера. За ним поднялись и двое других, оставив Питера лежать лицом в снег. Первый негодяй бросил протез другому. Они начали перебрасывать его по кругу, надрываясь от хохота. Могу поклясться, что слышал где-то слева и сзади от себя радостное женское повизгивание.

Меня охватила жгучая, ослепляющая ярость. Я начал подниматься, но почувствовал, что меня крепко схватили за руки. С обеих сторон меня оглушал сумасшедший смех.

– Твоя очередь наступит позже, старик, – сказал один из хохотавших.

Я начал вырываться, и кто-то стукнул мне сзади по шее ребром ладони. Снова все поплыло у меня перед глазами, и подо мной подогнулись ноги.

Когда туман бессознания немного рассеялся, я увидел, что Питер стоит на коленях и смотрит вверх на человека, стоящего перед ним.

– Мы так и думали, старик, что смех выманит тебя наружу, – сказал этот тип.

Это был Брэден!

Они уже прекратили играть с протезом Питера, и один из хулиганов воткнул его в сугроб.

Питер медленно осмотрелся, как будто искал кого-нибудь, кто поможет ему встать на ноги. На какое-то мгновение взгляд его задержался на торчащей из снега его искусственной ноге.

– Я обещал тебе, что следующий тайм мы проведем на моих условиях, – сказал Брэден.

– Могу дать вам, проклятые подонки, один совет, – вздрагивающим от бессильной ненависти голосом сказал я изнемогающим от смеха парням, державшим меня за руки. – Лучше убейте меня, потому что иначе я сам вас убью, как только сумею.

– Ах ты, хвастливое трепло! – сказал кто-то из них и опять ударил меня по шее ребром ладони.

У меня в глазах снова все потемнело, но я расслышал голос Брэдена.

– Это расплата, старик, – сказал он.

Я услышал удар и короткий вскрик боли или ярости Питера. Это был единственный звук, который у него вырвался до самого конца. Зрение у меня прояснилось, и я увидел Брэдена, стоявшего над Питером и методически колотившего его по голове то левой, то правой рукой. Питер медленно осел на снег, и в бледном лунном свете я разглядел темные пятна, должно быть, кровь.

– Ну ладно, герой, – сказал Брэден. – Давай вставай и получи, что тебе причитается!

Он схватил Питера за куртку и вздернул его вверх.

– Эй, поддержите-ка его, ребята! – сказал Брэден.

Один из парней подскочил сзади и поддерживал Питера, стоящего на одной ноге.

– Сукин ты сын! – изо всех сил заорал я.

– Побереги дыхание, трепло несчастное!

Чей-то кулак двинул мне в челюсть. Меня пронзила невиданная боль.

Брэден отступил на шаг от Питера, тщательно примерился и изо всех сил заехал ему правой в скулу. Держащий его сзади человек отскочил, и Питер рухнул спиной в снег. Я надеялся, что его окутала милосердная темнота бессознания.

– А он оказался не таким уж крутым! – сказал один из бандитов, и все рассмеялись.

В поле моего зрения попали две девушки, которые подошли поближе, чтобы посмотреть на избиение. Их глаза блестели нездоровым возбуждением.

Бандиты подняли Питера, как куль с мукой, и посадили его, прислонив спиной к сугробу. Брэден наклонился и зачерпнул горсть снега, из которого стал лепить твердый снежок.

– Твоя очередь, дорогая, – сказал он и кивнул своей жене.

Издав ликующий вопль, та подбежала, взяла у него готовый снежный снаряд, прицелилась и попала Питеру прямо в лоб. Он свалился набок как мертвый.

Казалось, Брэден потерял к нему интерес.

– Я думал, он будет покрепче, – сказал он. Затем повернулся ко мне: – Давайте займемся этим болтуном.

Державшие меня с силой вытолкнули меня на открытое место, и я упал вниз лицом. Секунду я оставался в этом положении, отчетливо сознавая, что меня ожидает. Как и Питера, меня будут бить до бессознательного состояния на радость двум хохочущим девицам. Но в отличие от Питера, который мог стоять только на одной ноге, я намеревался и сам нанести хоть один удар. Это будет удар в живот крепким лыжным ботинком.

– Поднимите его, – сказал Брэден.

Меня схватили сзади, вздернули вверх и связали руки сзади. Я весь сосредоточился на мысли об убийстве этого ублюдка. Он ударит меня, они меня отпустят, и я упаду. И когда он снова нагнется надо мной, я дам ему почувствовать свой удар.

Когда Брэден встал передо мной, я увидел его жестокие глаза, сверкающие наслаждением. Слова «убийца ради потехи» до этого казалось мне просто принятым нами к этому случаю определением. Но оно как нельзя больше подходило к нему.

– Скажешь Стайлсу, когда он придет в себя, если он вообще очнется, – сказал Брэден, – что я предоставил ему такую же возможность, как он мне, когда заехал лимоном мне в живот.

– Хочешь сказать, когда он не дал тебе глумиться над беспомощным человеком, у которого сломана шея, – сказал я.

Я сам едва расслышал свой голос. Губы у меня распухли, и мучительно болела шея.

– Я хочу сказать, когда он сунул свой нахальный нос в дело, которое его не касается, – уточнил Брэден. – Никто не может меня заставить пресмыкаться и после этого спокойно уйти восвояси, ты, трепло паршивое! – Он потер рукой в перчатке ушибленные костяшки другой руки и снова безумно расхохотался. – Он ведь всегда такой правильный парень, этот твой старик, что валяется вон там. Интересно, как он все объяснит толстяку? Он услышал снова этот смех, верно? И выбежал на улицу. Именно так оно и было. И он был прав насчет прошлой ночи. Мы прятались вон там, в хижине, и видели, как он выскочил на улицу и начал рыскать в поисках своего убийцы. Это мы все время смеялись, болтун ты несчастный, просто чтобы посмотреть, как этот кретин станет реагировать. Тот парень, что посмеялся над ним в прошлом году, где-то здесь и, наверное, здорово наслаждается всем этим. А теперь, только для того, чтобы дать твоему дантисту возможность богато справлять Рождество несколько лет…

Он занес кулак, и я внутренне весь подобрался. Господи, взмолился я, не дай мне только надолго потерять сознание!

И вдруг что-то взорвалось. Я решил, что он нанес свой удар и этот взрыв произошел в моей голове. Помню, у меня перед глазами мелькнули мои колени и ноги в лыжных ботинках. И я с размаху хлопнулся на спину!

Но Брэден не ударил меня. Я увидел всплеск страха в его глазах и понял, что взрыв произошел за моей спиной. И затем увидел Гарделлу, проскочившего мимо Брэдена к лежащему Питеру. Я с трудом поднялся на ноги. Прямо за мной оказались двое полицейских с оружием в руках. Они сделали несколько выстрелов над головой Брэдена. Шесть гнусных компаньонов Брэдена сгрудились в кучку и испуганно оглядывались по сторонам.

Вот тогда я бросился вперед. Я обрушил на Брэдена удар, в который вложил все силы, что у меня оставались.

– Прекратите! – закричал мне Гарделла. – Не сейчас!

Побелевший Брэден зловеще усмехался мне прямо в лицо.

– Вы слышали, что я сказал? – повторил Гарделла. – Не сейчас!

Со всех сторон нас окружают человеческая жестокость и насилие. Эта болезнь разъедает мир, в котором мы живем. Мы читаем о жутких историях в газетах и книгах, видим их по телевизору, собственно, ими заполнено все то, что мы в шутку называем своим развлечением. Но ничего подобного с нами или с нашими соседями не происходит. Чаще всего взрывы насилия случаются в городских трущобах, населенных жалким человеческим сбродом, в игорных домах Невады, в какой-нибудь церкви в Бирмингеме или на раскаленных солнцем улицах одного из городов славного Техаса, но только не рядом с нами.

Когда же вдруг лично мы оказываемся жертвами неоправданного насилия, это настолько нас потрясает, до такой степени недоступно нашему пониманию, так бессмысленно и вместе с тем беспредельно ужасно, что с этим невозможно смириться.

Впервые в своей жизни Брэден увидел нас – беднягу Кили, Питера и меня – всего несколько часов назад. Но ему удалось оставить нас такими потрясенными, что мы уже никогда не сможем этого забыть. И всю свою бесчеловечную жестокость он обрушил на нас только потехи ради! Только для того, чтобы расплатиться за другую забаву, которую посмел прервать Питер.

После я много раздумывал над этим случаем. Что должно было произойти с людьми – со взрослыми людьми! – что они потеряли всякое сходство с человеческими существами? Должно быть, это началось у них с детства. Если обратиться к истокам их первобытной жестокости, возможно, обнаружится след бесчеловечного насилия, перенесенного ими в раннем прошлом. Но кто станет в этом разбираться? Кого это волнует? Неужели Гарделла был прав в своей «речи на Четвертое июля»? И неужели до тех пор, пока нам не запретят выпивку или каким-либо другим образом не стеснят наши желания и свободу, нас ничего вокруг не будет задевать? И пусть все идет своим чередом, но только пока это не касается одного из нас.

Я сказал, что много размышлял об этом, но, разумеется, не тогда. Окрик Гарделлы остановил меня, и Брэден нерешительно отошел прочь в лунном свете. Помню, я опустился на снег и зарыдал, как малый ребенок. У меня болело буквально все, но я плакал не от этого. Внутри меня жгла ненависть и злоба, каких я не ведал до сих пор. Это было горячее сочувствие и острая жалость к Питеру. Всем своим нутром я представлял себе, что он должен был чувствовать, скрючившись в снегу и беспомощно наблюдая за изощренно жестоким издевательством бандитов, отстегнувших его протез и с хохотом перебрасывающихся им!

То, что происходило сразу после появления Гарделлы, я помню несколько смутно. Кто-то помог мне встать, и я увидел, что это Макс, чье лицо показалось мне смертельно бледным в призрачном лунном свете. Гарделла и двое полицейских хлопотали над Питером.

– Ради Бога, пусть они не забудут его протез, – пробормотал я Максу, указывая на сугроб.

– Господи Боже! – в ужасе простонал Макс, на минуту оставив меня.

Гарделла и полицейский, скрестив руки, сделали сиденье, и мне показалось, Питер начинал приходить в себя, потому что руками он обхватил их плечи, придерживаясь. Его лицо было темным и влажным от крови. Помню, я прошел по коридору между двумя рядами испуганных и любопытных лиц в кабинет Макса, где я упал в кресло и снова разразился рыданиями.

И в следующую секунду кабинет заполнился людьми, которые внесли Питера. Я слышал, как он сказал им: «Я справлюсь», и я понял, что он снова пристегнул свой протез.

Доктор Френч уже был здесь, он нагнулся над Питером, обрабатывая его синяки и ссадины. На меня подошла взглянуть Конни Френч, его жена.

– Ну, вы у нас уже большой мальчик, и вам не грех выпить, – невозмутимо сказала она, передавая мне бумажный стаканчик с виски. – Где у вас болит?

– П-повсюду, – сказал я. – Только я… я плачу… не из-за этого. Это потому, что… у меня так мерзко на душе и я… с ума схожу от ярости!

– Правильно, – сказала она. – Пора уже кому-нибудь возмутиться!

Она подошла к столу и что-то вынула из докторского саквояжа. Это оказалась пластиковая бутылка со спреем. Она побрызгала лекарством на синяк над моей бровью, а потом на челюсть. Боль стала понемногу ослабевать.

– Выпейте, – сказала она.

Я осушил стаканчик одним глотком. Горячим потоком спиртное пробежало по пищеводу, и это помогло мне справиться с рыданиями. Я огляделся. Сразу было видно, что Брэден и его компания отсутствовали. Гарделла наблюдал за работой доктора, стоя около Питера. Его пухлое лицо было непривычно унылым, зубы стискивали неизменную сигару. Шайкой Брэдена, очевидно, занимались другие полицейские.

Закрыв глаза, Питер откинулся на спинку стула, предоставив себя заботам доктора.

– Вам повезло, что они не сломали вам челюсть, – сказал он Питеру.

Питер открыл глаза.

– Я прикрывался, как мог, – сказал он. – Я же не мог встать и драться с ними, черт побери! Так что я притворился, что сразу потерял сознание.

– Вы и потеряли его.

– Нет, это со мной случилось, когда они занялись Джимом. А как Джим?

Я быстро подошел к нему.

– Со мной все в порядке, – сказал я. – Я не мог вам помочь, Питер. Все произошло так быстро. Они напали на меня со спины.

– Знаю. Не могу вам сказать, как мне стыдно, что я втянул вас в это дело. Для меня это самое страшное. Потому что я слышал, что он вам сказал, Джим. – Он повернул голову и взглянул на Гарделлу. – Вы и ваш товарищ Льюис были правы с самого начала, – сказал он.

– Приятно слышать, – отозвался Гарделла. – Но о чем вы?

– О смехе! – сказал Питер. – Это была имитация, с самого начала до конца. Вы говорили, что я не могу наверняка узнать тот смех. А я клялся, что смогу. Я клялся, что узнал его.

– Это и на самом деле не был хохот Вайдмарка?

– Думаю, нет, если только один из них не тот мой прошлогодний приятель. Я выясню это у Брэдена.

– Мы должны вытянуть это из Брэдена, – поправил его Гарделла. – Вам уже получше?

– Я не могу ждать! – сказал Питер. – Да, вы же не объяснили, как случилось, что вы там появились?

– Это благодаря миссис Лэндберг, – сказал Гарделла.

Мы все посмотрели на Хедду, крепко держащую Макса за руку.

– Я услышала этот хохот из гостиной, – сказала она. – Полицейский, которого вы оставили охранять Лауру, вышел на кухню сварить кофе. Кухня выходит на другую сторону, так что он ничего не слышал. Я позвала его, мы подошли к окну и увидели, что там происходит.

– Ну как, доктор? – спросил Гарделла. – Эти ребята могут присутствовать на маленьком чаепитии?

– В общем, они в порядке, – сказал Френч.

– Ладно, тогда вы все уходите, – сказал Гарделла, – за исключением Стайлса и Трэнтера. Мы собираемся выпить чаю. Макс! Пусть Гоуэн приведет сюда Брэдена.

Питер медленно прошелся по комнате, расправляя, как я знал по собственным ощущениям, болезненно ноющие мышцы. Внезапно он обернулся к Гарделле.

– Отдайте его мне! – попросил он.

Гарделла рылся в ящике стола в поисках своей бутылки. Он уже успел добыть себе новую. Его воспаленные глаза превратились в заплывшие щелочки. Он еще и мечтать не мог о том, чтобы поспать.

– Возможно, – сказал он и отхлебнул виски из горлышка.

– Вы можете себе представить, каково это было, – спросил Питер, – корчиться там, в снегу, когда твоя нога воткнута в сугроб, как лыжная палка, и ты знаешь, что ничего, абсолютно ничего не можешь сделать? Дайте мне с ним разобраться.

– Мне нужно завершать свою работу, – сказал Гарделла, – причем как можно быстрее. Этот ублюдок, за которым мы охотимся, может снова кого-нибудь убить, а мы не имеем понятия, кого оберегать от него. Вы думаете, Брэден участвует в этом?

– Черт возьми, мне все равно, участвует он или нет, – сказал Питер. – Я хочу, чтобы он оказался у меня в руках.

Гарделла улыбнулся.

– Я предоставлю ему возможность сделать выбор, – сказал он.

Мне некогда было ломать голову над загадочным смыслом этих слов, потому что в этот момент в кабинете появился Брэден в сопровождении Гоуэна, державшего руку на рукоятке своего револьвера.

Я смотрел на этого типа при ярком свете с некоторым недоумением. Из какого мира он к нам явился? Что за люди эти его сообщники, которые считают развлечением такие жестокие издевательства над людьми? Казалось, он совершенно спокоен, даже расслаблен.

– Похоже, здесь четверо против одного, – сказал он, нагло ухмыляясь.

– Ваш любимый вариант, – парировал Гарделла и кинул взгляд на Гоуэна: – Кто-нибудь из них сделал заявление?

– Для них все это представляется веселой потехой, – сказал Гоуэн.

– Если сегодня мы не сможем достать машину, завтра на рассвете я вывезу их отсюда на вертолете и посажу в окружную тюрьму, – сказал Гарделла. – Всех, кроме этого молодца. – Он улыбнулся Брэдену. – А этот молодец, который так любит играть, получит возможность продолжать свои забавные игры.

– Только попробуйте коснуться меня пальцем, и вы пропали, чертовы копы, – сказал Брэден, вовсе не испуганный.

– Ой, как страшно! – сказал Гарделла. – Займитесь остальными, Гоуэн. Может, вы сумеете их убедить в том, что шутка у них получилась далеко не смешной.

Гоуэн кивнул и вышел.

Гарделла откинулся назад на вертящемся стуле, который жалобно скрипнул под его весом.

– Ну, теперь позвольте мне разъяснить вам, Брэден, как обстоят дела, – сказал он. – Кажется, вы в некотором роде знакомы с юриспруденцией. Вам известно, что закон запрещает полицейским избивать задержанных. Ну а вместе с тем вам должно быть известно, что закон не запрещает мне выйти попить воды.

Брэден бросил на него озадаченный взгляд.

– Я намерен задать вам несколько вопросов, – чуть ли не весело продолжал Гарделла. – Будучи юристом, вы знаете, что не обязаны на них отвечать. Но как только вы не пожелаете отвечать, я выйду из кабинета, чтобы выпить воды. Следовательно, вы останетесь наедине с мистером Стайлсом и мистером Трэнтером. Мистер Стайлс просил, чтобы вас оставили с ним один на один, но я предпочитаю свою манеру работы, как вы – вашу. Поэтому я оставлю вас на них двоих. И должен поставить вас в известность, что на то, чтобы выпить стакан воды, у меня уйдет чертова уйма времени.

Брэден посмотрел на Питера, и краска сбежала с его щек. Он облизнул губы кончиком языка.

– Если вы это сделаете, вас обвинят в том, что вы меня били, – сказал он.

– Я готов этим рискнуть, – сказал Гарделла. – Но против Стайлса обвинение будет выдвинуть довольно трудно, после того что с ним только что произошло. Итак, перейдем к вопросу номер один. На улице вы сделали заявление, которое слышали Стайлс и Трэнтер. Вы сказали, что это вы хохотали под их окном прошлой ночью.

– Я этого не говорил! – резко возразил Брэден.

– Вы сказали, что прятались в одном из коттеджей и умирали со смеху, наблюдая, как Стайлс ищет вокруг дома «веселого киллера».

Брэден плотно сжал губы, ничего не отвечая.

– Это вы были хохочущим человеком? – спросил Гарделла.

– Нет!

– Вы знаете, кто это был?

Брэден бросил взгляд на Питера. То, что он увидел в напряженном лице Питера, видимо, заставило его почувствовать себя не очень уютно.

– Пожалуйста! Не надо отвечать! – тихо сказал ему Питер.

Гарделла мечтательно улыбнулся.

– Что-то мне слишком быстро ужасно захотелось пить, – сказал он и облокотился пухлыми ручками на подлокотники, собираясь встать.

– Подождите! – сорвавшимся голосом крикнул Брэден. – Мы не совершили никакого преступления. Вы сами, Гарделла, спровоцировали нас на это избиение своим незаконным задержанием!

– Говорите, говорите, – вежливо поощрил его Гарделла.

У Брэдена вырвался длинный судорожный вздох.

– Терпеть не могу пустозвонов и снобов, – сказал он, – а Стайлс самый типичный из них. Этакий фальшивый интеллектуал либерального типа. Вы можете этого и не знать, толстяк, потому что сомневаюсь, читаете ли вы что-нибудь, кроме односложных слов.

– Беспричинные оскорбления тоже вызывают во мне острую жажду, – продолжая улыбаться, сообщил ему Гарделла.

– Мир полон таких типов, как Стайлс, – продолжал Брэден. – Если вы читали его статьи, вы знаете, что они набиты всякой чепухой о простом человеке, об общих правах вне зависимости от расы, вероисповедания или уровня развития, разной слюнявой болтовней о демократии и обществе, где должны уважаться законы, и о том, куда, к черту, катится общественная мораль. И всякой другой высокопарной чушью. Обычно кретины, которые пускают по этому поводу слюни, имеют достаточно денег на жизнь и не имеют своих проблем. Кого волнует вся эта дребедень, когда завтра кто-нибудь нажмет кнопку и мы все умрем? На самом деле в жизни вовсе нет никакой радости и света, никто их не ощущает. Одни только пустобрехи болтают об этом. Некоторые из нас имеют голову жить так, как нам нравится, и не пытаются ни на что претендовать. Волк жрет волка. И к черту всякие сладкие разговорчики.

– Ваша болтовня довела меня до дикой жажды, – сказал Гарделла. – Я спросил вас, знаете ли вы, кто был тот хохочущий человек прошлой ночью. Может, вы перейдете к ответу, вместо того чтобы читать лекцию, как в Юнион-сквере?

Брэден сокрушенно покрутил головой, как будто отчаялся объяснить что-то неразумному ребенку.

– Да, я знаю, кто это был, – сказал он. – Я только пытался объяснить вам, почему это произошло.

– Сначала назовите имя, – сказал Гарделла.

– Мой друг Дэн Митчелл, – сказал Брэден.

Я вспомнил, что Митчелл был второй женатый парень из их компании.

– Когда-то он был актером на радио. Занимался пародиями. По совпадению, он оказался здесь вчера, когда приехал Стайлс. Мы сидели в баре и оттуда увидели Стайлса у регистратуры. Его история известна всем. О ней писали в газетах чуть ли не весь год – как его столкнул с горной дороги какой-то тип, который смеялся, как Ричард Вайдмарк. Понимаете, мы не сразу это придумали. Когда бар закрылся, мы все перебрались в хижину Митчеллов продолжить вечер. У нас завязался бурный разговор насчет Стайлса и ему подобных, и Митч задумал сыграть с ним шутку. Поэтому он вышел, остановился под окном Стайлса и стал хохотать, подражая Вайдмарку. Конечно, минут через пять Стайлс, Трэнтер и тот ночной сторож выскочили на улицу. Представляете, какой смех? Стайлс все время твердил, что узнает этот смех, если услышит его еще раз. Ну и конечно, он его услышал. Он так легко в это поверил, что не стоило особо и трудиться. И так же легко попался и сегодня, когда у нас были другие причины выманить его на улицу. А теперь, прежде чем вы что-то скажете, Гарделла, можете проверить все про нас. Никто из нас не был здесь в прошлом году во время случая со Стайлсом. Мы сыграли с ним эту шутку прошлой ночью, потому что он всегда так чертовски уверен в себе. Сегодня мы решили достать его для другой цели. Он сделал из меня дурака у всех на глазах и должен был поплатиться за это.

Я посмотрел на Питера. Он застыл, как каменная статуя. Думаю, он, как и я, не сомневался, что Брэден говорит правду про этот смех. Это был трюк, зловещая выходка, и Питер полностью попался на их крючок. Он был так уверен, что слышал смех того подлинного негодяя, что убедил почти всех, кроме несчастного Мортона Льюиса, что хохочущий человек – наш убийца, тот, которого он ищет. Его слабое место, его личная рана сделали его легкой добычей подлой проделки.

Гарделла не проявил ни удивления, ни каких-либо иных чувств.

– Значит, вы провели ночь, разыгрывая шутки, – сказал он. – Если я не смеюсь над ними, это потому, что у меня примитивное чувство юмора. В конце концов, мне придется предоставить Стайлсу действовать, как ему заблагорассудится. Ты такой ценный образец пресмыкающегося, сынок! – Он рассмеялся своей шутке. – Ну а теперь серьезно. Две девушки были заколоты ножом в двадцати ярдах от коттеджа Митчеллов, пока вы там хохотали до упаду над одноногим человеком. Вас было там семеро. Вы не спали. Насколько я понимаю, свет был включен. Не слишком ли рискованная обстановка для убийцы, а?

– Пожалуй. – Брэден отступил на шаг назад. – И вбейте себе в голову, толстяк. Мы всемером были вместе с того момента, когда закрылся бар, до того, как Стайлс выбежал из отеля искать своего хохочущего приятеля. У нас у всех есть алиби друг на друга на время убийства.

– С вашей стороны будет благоразумнее больше не называть меня толстяком, – сказал Гарделла. – Я разрешаю только своим друзьям обсуждать размеры моей талии. И позвольте мне заявить вам, что ни одному из вас я даже под присягой не поверю, да и суд, думаю, тоже. Но я все равно спрашиваю вас: вы видели кого-нибудь, кто направлялся к шестому коттеджу после закрытия бара?

– Нет.

– А мы знаем, что кое-кто туда приходил, – сказал Гарделла. – Это Марта Тауэрс и двое парней, которые ее провожали.

– Мы их не слышали и не видели, – сказал Брэден.

– И позже тоже никого не видели и не слышали?

– Нет, никого.

– Никаких криков о помощи? Я спрашиваю вас, хотя знаю, что вы не протянули бы руку и своей тонущей матери.

– Мы ничего не слышали и не видели. С этим нам не повезло.

– Не повезло, потому что вы оказались лишены удовольствия видеть, как кто-то заколол этих девушек? – спросил Гарделла неожиданно жестким тоном. Он резко встал. – Пока это все, – объявил он.

– Вы намерены поверить ему? – спросил я.

– На данный момент, – сказал Гарделла. – Пожалуйста, позовите Гоуэна.

Ярость прорвалась во мне, не давая промолчать.

– Вы совсем ничего не спросили у него об убийстве Льюиса, о нападении на Лауру! – возразил я.

– Я слишком хорошо знаю нашего приятеля, чтобы задавать ему эти вопросы, – сказал Гарделла. – Он не пошел на риск оказаться избитым в случае, если бы отказался рассказать нам о том, какой он ловкий шутник. Но он не станет отвечать на другие вопросы, если у него на них есть положительный ответ. Однако в любом случае мы еще вернемся к его допросу, чтобы вытянуть из него все, что он знает. А пока не пригласите ли Гоуэна?

Брэдена увели, и мы втроем остались наедине. Гарделла что-то записывал в блокноте. Питер подошел к окну и застыл там спиной к нам, вперив взгляд в темноту.

– Не стоит так расстраиваться, друг мой, – сказал Гарделла, не поднимая головы. – Полагаю, любое подражание хохоту Вайдмарка в этом «Смертельном поцелуе» звучало бы похоже. Вы не слышали его уже целый год. Вас оказалось легко провести. Может, это убедит вас в ненадежности свидетелей вообще. Я видел, как абсолютно честный человек при опознании преступника из числа полицейских указал на совершенно невиновного копа. Двое свидетелей, которые видели одно и то же, которые описывают это совершенно по-разному, – старый, всем известный пример. Люди, которые слышали какие-то звуки во время преступления, слышат разное. – Он поднял на меня глаза. – Я не спрашивал его о Льюисе и Лауре Причард, потому что я знаю – они ни при чем, – сказал он. – Помните, все семеро пытались прорваться сквозь блокпост? Полицейские привели их обратно в «Логово». Мы с Льюисом разговаривали здесь, когда их доставили. После этого они были под наблюдением. Все семеро сидели в баре, когда Льюис столкнулся с убийцей. Может, я стараюсь как-то облегчить себе работу, но все же надеюсь, нам нужно искать одного, а не целых трех убийц.

Телефон на столе зазвонил, и Гарделла рявкнул в трубку:

– Да? Это вас, Стайлс, междугородная.

Питер подошел к телефону и взял трубку.

– А, привет, Фрэнк, – сказал он. Он долго слушал, и морщинки вокруг его губ прорезались резче. Наконец он очень тихо сказал: – Спасибо, – и положил трубку.

Он застыл на месте, ладонями опершись на стол.

– Это был мой босс из Нью-Йорка, Фрэнк Девери, – сказал он. – Частный детектив, которого он пустил по следу Джейн Причард, кое-что выяснил. Последние три месяца Джейн часто видели с одним женатым мужчиной средних лет. Его личность установлена.

– Не говорите, дайте я отгадаю, – сказал Гарделла. Он откинулся на спинку стула, прикрыв глаза припухшими веками. – Макс Лэндберг!

Медленно кивнув в подтверждение, Питер пораженно уставился на него.

Глава 3

– Это дело учит распознавать неверные ноты, – сказал Гарделла, – как дирижер оркестра слышит, что третья скрипка где-то сфальшивила. Сегодня вечером я услышал это фальшивую ноту, но был слишком занят, чтобы подумать над этим.

Я не понял, о чем он говорит, но Питер согласно кивнул.

– Это когда я спросил у Хедды, не напоминает ли ей кого-нибудь сорокалетний женатый мужчина, – сказал он.

– Верно. Она ответила, что это может быть любой из наших гостей, которых с этими признаками наберется человек двадцать или тридцать. – Гарделла достал новую сигару. – Затем она коснулась фальшивой ноты. Она засмеялась и сказала: «Это может быть даже Макс!» Она пыталась выяснить, думаем ли мы о нем. Возможно, она также прощупывала нас, когда вы сказали, что убийцей может быть жена этого человека. «Имеете в виду меня?» – спросила она, все еще стараясь улыбаться. Я услышал здесь какой-то намек, ту самую фальшивинку, но поздно все сообразил. – Он протянул руку к телефону. – Пригласите Макса и Хедду зайти к нам через минуту, – попросил он кого-то.

Я видел, как Питер закуривал, и его руки нервно вздрагивали.

– Вы были совершенно правы насчет меня, Гарделла, – сказал он. – Мне нужно было отстраниться и предоставить вам вести это дело. Я допустил, чтобы меня поймали на удочку с этим хохотом. Я отказывался трезво взглянуть на Макса, даже подумать не мог, что он может быть знакомым с Джейн, потому что он – мой друг. Я даже не использовал того, что узнал о Джейн Причард и что могло бы мне помочь.

– А что такого вы узнали? – спросил я.

– Девушка была по-своему откровенна со мной. Она действительно ждала человека своей судьбы. Он был женат, что оказалось для нее тяжелым испытанием, но она могла оправдать себя, если он убедил ее в своей неудачной семейной жизни. Но отправиться в какое-то место, где он должен быть со своей женой, было абсолютно не в ее характере. Значит, она совершенно потеряла голову, сказал я себе. Но допустим, что единственное место, где она могла встретиться с ним в эти выходные или в другое время в ближайшем будущем, пусть даже просто поговорить с ним, было место, где будет обязательно находиться и его жена, – а именно «Дарлбрук»? Потому что он вынужден находиться в «Дарлбруке»! Кто еще вынужден здесь находиться, кроме Макса? Это должно было быть ясно, но не мне. Ведь Макс – мой друг! Я не позволил себе даже размышлять на эту тему.

– Ну, моим другом он не является, а я тоже только-только начал задумываться, – признался Гарделла.

Он снял трубку и попросил прийти Гоуэна и полицейского, который умеет стенографировать.

Когда в комнате появились держащиеся за руки Макс и Хедда, мне остро захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Они были и моими друзьями. Я полюбил их за те несколько последних недель, которые провел здесь по работе.

– С тобой все в порядке, Питер? – спросил Макс. – Ты что-нибудь вытянул из Брэдена?

– Не в порядке, – тусклым голосом сказал Питер. – Я совсем не в порядке.

Макс кинул на меня быстрый взгляд, затем резко повернулся к Гарделле. Он выглядел измученным на протяжении всего дня, вспомнил я, но это казалось оправданным всеми проблемами, которые свалились на него. Сейчас его обычно розовощекое здоровое лицо осунулось, кожа посерела.

– Как вы узнали? – спросил он. – Разве Брэдену это известно?

– Мы наняли частного детектива в Нью-Йорке, который проверил связи Джейн, – сказал Питер. – Он обнаружил тебя. – Он взглянул на побледневшую напряженную Хедду. – Мне очень жаль.

Затем вошли Гоуэн и второй полицейский.

– Желаете все сами рассказать нам или предпочитаете, чтобы мы вас допросили? – спросил Гарделла и указал второму полицейскому занять место за столом рядом с собой.

Макс беспомощно посмотрел на жену:

– Здесь нечего много рассказывать.

– Трое убитых и пострадавшая девушка – по-моему, этого достаточно! – сказал Гарделла.

– Господи, да я не имею к этому никакого отношения! – закричал Макс.

На какое-то время в комнате наступила мертвая тишина. Никто не двигался и не говорил. Мы все неотрывно смотрели на Макса. Даже полицейский замер на полпути к письменному столу.

– Послушайте, – отчаянно заговорил Макс, – давайте сразу объяснимся по поводу этих преступлений! Я не совершал ни одного из них! Не имею к ним абсолютно никакого отношения!

– День был очень длинным, – сказал Гарделла. – Расскажите все, Макс, как хотите, только говорите.

В первый раз он не сумел скрыть признаков переутомления. Ему хотелось, чтобы Макс не слишком все усложнял.

– Думаю, один раз каждый мужчина поступает как дурак, – сказал Макс.

– Хорошо, если только один раз, – не удержался Питер.

– Ты, конечно, прав, но мой случай был тяжелым. Я пытался объяснить все Хедде, но это звучало совершенно бессмысленно, даже для меня, когда я попытался выразить все словами.

– Попробуйте объяснить нам, – сказал Гарделла, чертя закорючки в своем блокноте.

– Я встретил Джейн около четырех месяцев назад, – тусклым голосом начал Макс. – Я был по делам в Нью-Йорке и зашел в какой-то бар выпить. По чистой случайности я столкнулся с Мартой Тауэрс, которая часто бывала в этом баре. Она была с друзьями, в числе которых находилась и Джейн, и пригласила меня присоединиться к ним. Я, конечно, согласился. Я оказался за столом рядом с Джейн. – Он тяжело вздохнул. – Я мог бы долго рассказывать об этом, мог бы попытаться оправдать свое поведение, но не вижу в этом смысла. Эта девушка… она была совершенно особенной. Она была такой жизнерадостной, такой искренней, такой настоящей. Я не знаю, что там за таинство происходит между людьми, когда их толкает друг к другу. Я пригласил ее поужинать, и она согласилась. Она говорила о себе, о своей семье, о своих планах на будущее. Бог свидетель, в тот вечер я не думал ни о чем, кроме удовольствия находиться в обществе такой юной, необыкновенно очаровательной девушки. Любому мужчине это было бы приятно. Думаю, и ты это почувствовал, Питер, вчера вечером.

Он взглянул на Питера, ожидая его подтверждения, но Питер стоял к нему спиной.

– Вы должны понять кое-что, – чуть ли не с мольбой продолжал Макс. – В моем положении мне каждый день приходится общаться с красивыми женщинами. Ради интересов дела я всегда поддерживаю с ними отношения легкого флирта. И Хедда это понимает. Я никогда – клянусь! – не заходил дальше такого, скажем, производственного флирта, с тех пор как женился на Хедде. И в тот вечер, когда познакомился с Джейн, тоже не собирался развивать наши отношения. После ужина мы пошли куда-то развлечься, и это хорошо у нас получилось. Около двух часов ночи я проводил ее домой, и она пригласила меня съесть яичницу и выпить кофе. Ах, если бы я просто попрощался с ней, вместо того чтобы подняться… – Он сокрушенно повертел головой. – Но я поднялся. И здесь я понял сразу же, что в ее глазах оказался человеком, которого она ждала всю свою жизнь. Это было так лестно и возбуждающе, что я… я… ну, я буквально бросился на нее! Вы бы мне не поверили, если бы я сказал, что мне казалось просто невежливым не поступить так. То есть когда она призналась мне, что все время сдерживала себя, чтобы отдаться только своему истинному избраннику. Приключение, так сказать, на одну ночь ее не интересовало. Но оно ее еще как интересовало, я это знаю, я почувствовал это! Ну а поскольку в ту ночь перед моим носом захлопнули дверь, меня тоже охватил внезапный азарт. Она согласилась поужинать со мной на следующий вечер.

– Вы сказали ей, что женаты? – спросил Гарделла.

– Не в тот вечер, – ответил Макс. – Но вдруг, впервые с нашей с Хеддой женитьбы, я захотел быть с другой женщиной. Если бы она просто сказала мне «нет», я бы ушел и забыл все. Но я ее интересовал. Поэтому на следующий вечер я рассказал ей обо всем – о Хедде, о «Дарлбруке». Только… я, конечно, не говорил ей всей правды. Я сочинил трогательную историю о своем неудачном браке. Это было только частью игры. Я вел туда, куда я должен был завести эту девушку. Я должен был это сделать!

В эту вторую ночь я ничего не достиг, кроме того, что понял – она так же пылает страстью, как и я. Думаю, в ее глазах я предстал героем, которого не уважали и не ценили по достоинству.

Назавтра мне нужно было вернуться домой, но я договорился с ней о свидании на следующей неделе. И так все шло приблизительно полтора месяца. Главное событие казалось все ближе и ближе. Я понимал, что единственное условие, при котором оно могло совершиться, было убедить ее, что я считаю наш союз пожизненным. Поэтому я нагло врал и ей, и самому себе. Затем здесь начался наш сезон, а между нами так ничего и не произошло. Я больше не мог приезжать в Нью-Йорк, но продолжал звонить ей каждый раз, когда выпадала такая возможность. Я просил ее приехать сюда на уик-энд. Я надеялся, что как-нибудь смогу с ней уединиться. И наконец она согласилась.

Но когда в пятницу она появилась здесь с Мартой, я понял – что-то произошло. Марта, конечно, уже была посвящена в нашу историю. Она воспользовалась возможностью сказать мне об этом. Я солгал и ей – заверил, что собираюсь оставить Хедду. Я готов был сказать и сделать все, что угодно, лишь бы добиться своей цели. Затем я сумел перехватить Джейн на пару минут. Наша беседа сильно разочаровала меня. Она сказала, что любит меня и сделает то, о чем я прошу, но только не здесь, где находится Хедда. Для нее это невозможно. Она заявила мне это со всей ясностью и определенностью. Я не смог убедить ее изменить свое решение, но надеялся, что за эти дни как-нибудь уговорю ее. – Он тяжело вздохнул. – Но, как вы знаете, такая возможность мне уже не представилась.

– Не знаю, – сказал Гарделла. – Я не знаю, ходили ли вы в ее коттедж прошлой ночью, когда ваша жена легла спать.

– Я не ходил.

– Когда вы рассказали об этом миссис Лэндберг? Думаю, это уже не было для нее новостью.

– Вчера утром… после того как обнаружили тела девушек.

– А вы и не подозревали о том, что происходит, миссис Лэндберг, пока Макс не признался вам? – спросил Гарделла.

– Вы думаете, женщина не догадается, когда ее муж заинтересуется кем-то еще?

– Значит, вы уже все знали до признания Макса?

– Не знала только кто, где и когда, – ответила Хедда. – Я лишь догадалась, что Макс в кого-то влюбился.

– Как давно вы это поняли?

– Наверное, шесть или восемь недель назад, – бесцветным голосом сказала Хедда.

– Вы расспрашивали его об этом?

– Нет.

– Почему же?

– Все по-разному устраивают свою семейную жизнь, – сказала Хедда. – Мы с Максом всегда были честными друг с другом. Это с ним произошло в первый раз. Я ожидала, когда он сам все мне расскажет.

– А сами вы не пытались выяснить, кто эта женщина?

Хедда горько рассмеялась.

– Да я, словно орлица, высматривала каждую женщину, которая приезжала сюда, – сказала она. – Наблюдала за ним. Эта женщина не появлялась здесь. Я это знала.

– Как вы могли это знать?

– Потому что сразу узнала, как только она появилась – в пятницу днем. Я поняла это в ту же минуту, стоило лишь Джейн Причард подойти к регистрационной стойке.

– И что вы сделали?

– Ничего.

– Вы пошли спать с головной болью, верно? – спросил Питер, стоя у окна.

– Так я сказала Максу.

– А на самом деле? – спросил Гарделла.

– Я поняла: то, что может произойти со мной и нашим браком, вероятно, случится теперь, в этот уик-энд. Я… я не хотела наблюдать за этим.

Гарделла уставился на свой исчерканный листок блокнота:

– Вы с мужем живете в этих апартаментах дальше по коридору от холла, миссис Лэндберг. Я видел только гостиную и комнату, где сейчас находится Лаура, – комнату вашего сына. У вас с мужем общая спальня?

На щеках Хедды загорелись багровые пятна.

– Я вовсе не намерен лезть в вашу интимную жизнь, миссис Лэндберг, – сказал Гарделла. – Моя работа все время касается вопросов алиби. Макс утверждает, что он не имеет отношения к трагедии, происшедшей с девушками. Ладно. Мы считаем, что это случилось между половиной третьего и четырьмя часами утра. Так у вас общая спальня?

– Обычно мы спим вместе, – сказал Макс. – Перед спальней есть гардеробная, где стоит односпальная кровать. В выходные я чаще всего ночую на ней. В пятницу и субботу наша работа заканчивается очень поздно. Я вынужден долго оставаться с нашими гостями, это ведь часть моей работы. Хедда обычно уходит спать раньше, потому что она занимается хозяйственными вопросами: завтраки, уборка комнат. В эти дни я стараюсь войти так, чтобы не потревожить ее.

– И в ночь этой пятницы вы тоже так поступили – легли спать в гардеробной, не разбудив ее?

– Да.

– Вы слышали, как он ложился спать, миссис Лэндберг?

Она глубоко вздохнула, прежде чем ответить:

– Не слышала. Я… я приняла снотворное околополуночи, потому что по вполне понятным причинам не могла заснуть. – В ее голосе вдруг прозвучали более страстные нотки. – Мне ничего не стоит сказать вам, мистер Гарделла, что я его слышала. Однако я убеждена, Макс не имеет отношения к этому преступлению, потому что знаю его. Самое лучшее для нас, я полагаю, – это говорить вам чистую правду.

– Вы знаете его настолько, что не были удивлены, что у него связь – или он планирует вступить в связь – с другой женщиной? – спросил Гарделла.

– Все семейные люди в то или иное время сталкиваются с неверностью своего супруга, – сказала Хедда. – Если ваш брак чего-то стоит, вы пытаетесь принять это с возможным великодушием. Лишь когда у супруга измены входят в привычку, становится невыносимо жить с этим. У Макса это был первый случай.

Гарделла посмотрел на Макса:

– Вы проверяли, как дела у миссис Лэндберг, когда вчера пошли спать? Заглядывали в ее комнату, чтобы убедиться, спит ли она?

– Нет, – сказал Макс. – Свет у нее не горел. Если бы она не спала, она заговорила бы со мной. Я… мы… у нас так заведено. Когда она не спит, мы немного говорим о делах. Если она не окликает меня, я как можно тише ложусь в гардеробной. В эту ночь так и было. Я не видел Хедду до четырех часов утра.

Гарделла поднял голову:

– До четырех?

– Это когда Питер позвонил мне – насчет хохочущего человека. Телефон разбудил нас обоих. Я разговаривал с Хеддой тогда и позднее, когда наконец снова отправился спать после того, как Питер выходил наружу и вернулся к себе.

Гарделла переместил сигару в другой уголок рта.

– Это не очень хорошо, – сказал он. – Ни один из вас не может подтвердить алиби другого на критический момент.

Макс пораженно воззрился на него:

– Вам нужно алиби для Хедды?!

– Разумеется, – невозмутимо ответил Гарделла. – У кого еще может быть лучший мотив для убийства, как не у женщины, которая знает, что на сцене появилась опасная соперница и что ее муж готов вступить с ней в любовные отношения прямо у нее под носом?

– Но это безумие!

– Я могла бы ее убить, – еле слышно проговорила Хедда, – если бы была на это способна. Я ее так ненавидела!

– Во всяком случае, ваша жена вполне объективна, Макс, – сказал Гарделла. – Давайте запишем ваши личные показания, по крайней мере для протокола. – Он кивнул в сторону стенографиста. – Вы пошли спать, миссис Лэндберг, где-то в начале вечера. В полночь вы приняли снотворное. Вы не слышали, как пришел ваш муж. Телефонный звонок разбудил вас в четыре часа утра. Это был Стайлс, который звонил вашему мужу, чтобы сообщить, что на улице он услышал хохот. Так оно было?

Хедда кивнула.

– А вы, Макс? Как прошел ваш вечер, скажем, часов с двенадцати?

Макс потер утомленные глаза.

– Кажется, с тех пор прошло так много времени… – сказал он. – Большую часть вечера я провел в баре. Бродил, общался с гостями. Я оставался там – за исключением пары окликов от стойки насчет разных мелочей – до двух часов, когда бар закрылся, и еще немного, пока все гости не выпили уже заказанные напитки и не разошлись по комнатам. Последними ушли Марта и те два парня, что ее провожали. Я забрал ключи и кассовую ленту у бармена, который все закрыл, и вышел к регистрационной стойке. Там был Джек Кили, он ожидал, чтобы заступить на свое дежурство. Я немного поболтал с ним о разных делах, о завтрашних состязаниях, словом, ничего важного. Затем отправился спать. По-моему, было четверть третьего. Ребята, которые провожали Марту до ее коттеджа, уже вернулись, и я видел, как Джек запер входную дверь. Вот и все.

– У вас с миссис Лэндберг есть все ключи, – сказал Гарделла. – Любой из вас мог выйти в боковую дверь к коттеджам и вернуться так, что Кили вас не заметил бы, верно?

– Могли бы, но мы этого не делали, – сказал Макс.

– Говорите за себя, Макс, – сказал Гарделла. – Вы даже не посмотрели, находится ли ваша жена в спальне, когда вернулись. И она, как мы здесь слышали, не знала, когда вы пришли, потому что приняла снотворное. Один из вас может быть виновен, а другой этого не знает, если говорит правду. – Он обернулся к Гоуэну. – Приведите сюда Джека Кили. Во всяком случае, мы можем проверить часть рассказа Макса.

Наступило неловкое молчание, пока Гоуэн ходил за Кили. Не знаю, что думали другие, но я был совершенно уверен, что Хедда не солгала нам. Насчет Макса у меня такой уверенности не было. С другой стороны, мне не приходил в голову вразумительный мотив, по которому Макс мог бы убить девушек. Джейн уступила бы ему, если не в эту ночь, то в какой-то другой раз. У Хедды были более веские причины. Гарделле не составило бы труда завести дело против любого из них. Требовалось лишь связать одного из них с пропавшим ножом, обнаружить запачканную кровью одежду в их квартире, найти кого-нибудь, кто видел кого-то из них в пятницу ночью или прошлой ночью на автостоянке с Льюисом или пробирающимся на второй этаж, когда Лаура звонила в своей комнате по телефону, и игра закончена.

Гоуэн возвратился из вестибюля вместе с Джеком Кили. Подбитый глаз сторожа уже стал отекать, что придавало его лицу сардоническое выражение. Он взглянул на Макса и Хедду, как будто ожидал от них намека на то, что здесь происходит.

– Джек, миссис и мистеру Лэндберг нужна ваша небольшая помощь, – сказал Гарделла.

– В любое время, – с готовностью отозвался Кили.

– В пятницу ночью – или, точнее, в субботу ранним утром – бар закрылся в два часа, и к половине третьего все разошлись по своим комнатам в «Логове» или в коттеджах. Вы как раз тогда заступили?

– Фактически я был на месте в два часа ровно, мое дежурство с двух до семи утра.

– И в эту ночь на субботу вы видели Макса после закрытия бара?

– Конечно, мы виделись. Я всегда встречаюсь с ним, когда выхожу на смену. Он приносит ключи от шкафов с напитками и кассовую ленту к стойке, и я прячу их в сейф. Так у нас заведено.

– И так же все было, когда закончилась пятница?

– Конечно.

– Все разошлись спать?

– Все ушли из бара и вестибюля. Двое ребят пошли проводить Марту. Она уходила последней. Они сказали, что сразу вернутся, и я не закрывал дверь, пока они не пришли.

– И Макс ушел спать?

– Не тогда. Мы с ним поговорили, пока не вернулись эти парни, пожелали им спокойной ночи, и они поднялись по лестнице. Тогда Макс попрощался со мной и тоже отправился спать.

– Откуда вы знаете?

– Ну, я же видел, как он пошел!

– В постель?

– Вы понимаете, что я хотел сказать. Я видел, как он направился в свою квартиру.

– Вы не видели, как он снова вышел?

Кили напрягся:

– Конечно, не видел.

– А миссис Лэндберг? Вы видели, как она выходила?

– А в чем дело? – возмутился Кили.

– Это, мой друг, то, что называется допросом. Полагаю, вы слышали, что мы ищем парня, с которым у Джейн Причард было назначено свидание?

– Слышал, – сказал Кили.

– Ну, так мы его нашли, – сказал Гарделла.

– Они хотят сказать тебе, Джек, что это был я, – понуро сообщил Макс.

Кили пришлось повернуться всем туловищем, чтобы взглянуть на Хедду. Его лицо было взволнованным.

– Я надеялся, что ты об этом не узнаешь, Хедда, – сказал он.

– Ты это знал? – спросила она.

– Да, знал, – сказал он и глубоко вздохнул. – Поэтому я их и убил.

Глава 4

Казалось, в комнате стало нечем дышать. Мы все замерли, один только Питер отвернулся от окна, и в его глазах появился недобрый блеск.

– Так это вы убили девушек? – спокойно спросил Гарделла.

Кили кивнул.

– О нет, Джек! – воскликнула Хедда.

– И Мортона Льюиса? – продолжал Гарделла.

– Да.

– И вы напали на мисс Лауру Причард в комнате двести десять?

Кили растерянно сморгнул:

– Да… Да, как мне кажется.

– Вам кажется?

– Да, это сделал я, – сказал Кили.

На какой-то момент Гарделла перевел взгляд своих припухших глаз на Питера. Я подумал, что он просит у него помощи, но он ничего не сказал.

– Ну, мистер Кили, – сказал он, – что, если вы расскажете нам обо всем, только не волнуйтесь и не торопитесь.

– Я этому не верю, Джек! – взорвалась Хедда. – Ни одному твоему слову не верю!

– Пусть он расскажет нам, миссис Лэндберг, – сказал Гарделла.

Кили тяжело отвернулся от Хедды.

– Тут и нечего особенно рассказывать, – начал он. – Я говорил вам, что мы с Мартой были друзьями. От нее я узнал, что Макс встречается с этой девицей в Нью-Йорке. Я не знал, что и делать. Всем, что у меня осталось, я обязан Максу и Хедде. Будь я проклят, если позволю какой-то шлюхе встать между ними и разрушить их жизнь! Когда она приехала сюда с Мартой, я понял, что должен положить этому конец. Я поговорил с Мартой, и она сказала, что ничего не может сделать. Все зависит от Макса и девицы Причард. В ту ночь я все здесь запер и направился в коттедж номер 6. Все равно моя обязанность обойти всю территорию. Девушки еще не спали. Я… я сказал им, что нужно сразу кончать эту историю с Максом, пока все не зашло слишком далеко. А они… они только рассмеялись. Когда я представил себе, что все это будет означать для Хедды, я, наверное, просто потерял голову. Я схватил нож и убил девицу Причард, а потом… ведь Марта так кричала… ну, мне пришлось покончить и с ней.

Он замолчал, как будто на этом его исповедь закончилась.

– Вы связали их до или после того, как убили? – спросил Гарделла. – Ведь они были связаны, а рты у них были заткнуты кляпами.

– Я… Я не очень помню, – промямлил Кили. – В голове у меня будто туман. Я…

– Отметьте это, – сухо сказал Гарделла стенографисту. – Подозреваемый будет ссылаться на временное умопомешательство. Значит, затем вы просто вернулись в дом и занялись своим делом?

– Да.

– И никакой крови не заметили на своей одежде?

– Думаю, нет. Так случилось, что я не запачкался.

– Ладно, – сказал Гарделла. – А потом шайка Брэдена сыграла вам на руку, подстроив шутку с хохочущим человеком, и мы все бросились искать убийцу совершенно в другом направлении.

– Да, мне здорово с этим повезло, – согласился Кили.

– А позже на вас снова нашло помутнение разума и вы убили Льюиса?

– Он обо всем догадался, – сказал Кили.

– Каким образом?

– Не знаю. Он… Я встретил его на автостоянке. Он обвинил меня в убийстве, и я заставил его замолчать, поразив лыжной палкой.

– Так просто?

– Да.

– А еще позднее вы поднялись в комнату мисс Лауры Причард и, ударив ее по голове подсвечником, не дали ей позвонить?

– Да.

– Кому она звонила?

– Я… Я подумал, что она звонила кому-то спросить про Макса.

– Вы слышали, как она спрашивала об этом?

– Да.

– Но она никого не спрашивала! – воскликнула Хедда. – Ей так и не удалось поговорить! И, Джек, когда был убит Льюис, ты находился со мной. Ты принес охапку дров для камина, мы сидели в гостиной, пили и разговаривали. Вы помните, Джим? Джек же был там, когда вы с мисс Причард зашли ко мне! Он сидел у меня уже полчаса. Он не мог убить Льюиса.

– Я убил его! – упрямо сказал Кили.

Гарделла воздел очи к потолку.

– Господи, почему это должно было случиться со мной?! – сказал он, ни к кому не обращаясь. Затем опустил взгляд на Кили. – Ладно, герой, давайте по порядку. Все потемнело у вас в глазах, так что вы не помните, связали вы девушек перед или после убийства, так?

– Да, все было как в тумане.

– Ну а нож? Он тоже покрыт туманом? Вы сказали: «Я схватил нож». Где он был?

– Там… прямо там.

– Он что, висел на стене или валялся на столе? Где конкретно он находился?

– Он… по-моему, он лежал на столе, – сказал Кили, облизнув пересохшие губы.

– И какой это был нож?

– Кажется… да, это был кухонный нож… да, для мяса. Они что-то ели там, в коттедже, сандвичи или еще что-то.

– Что вы с ним сделали потом?

– Я его выбросил… куда-то в снег.

– А тарелку для сандвичей и поднос, на котором их принесли?

– Я оставил их там.

– Интересно, их-то кто выбросил? – спросил, обращаясь к потолку, Гарделла. – Потому что в коттедже не было ни тарелки, ни подноса, когда девушек обнаружили. Но оставим это пока. Перейдем к Льюису. Вы встретили его на стоянке?

– Да.

– И он обвинил вас в убийстве девушек?

– Да.

– Что именно он сказал?

– Он сказал, что все знает.

– А у вас в руках оказалась лыжная палка?

– Да.

– Как она у вас очутилась?

– Она… она просто валялась на снегу. Я как раз только что поднял ее, когда появился Льюис.

Внезапно Гарделла с силой грохнул по столу кулаком.

– Ну, кажется, мы дали вам все факты, которыми располагаем на это время, – сказал он. – Миссис Лэндберг утверждает, что вы находились с ней в гостиной в течение получаса до того, как к ней зашли Джим Трэнтер и Лаура Причард. Вы подтверждаете это?

– Да. Я… Я убил Льюиса после того, как ушел от нее.

Гарделла проигнорировал это заявление:

– Трэнтер и мисс Причард находились у миссис Лэндберг, когда Рич Лэндберг пришел сообщить, что ранен Льюис. Сколько, вы сказали, Трэнтер, вы провели времени с миссис Лэндберг?

– Минут двадцать, может быть, полчаса, – сказал я.

– Значит, у миссис Лэндберг есть алиби почти на целый час. Послушайте меня, Кили. Она не могла убить Льюиса! Вы можете это понять своей упрямой башкой? И она не могла уйти после этого из своей квартиры. Весь вестибюль был заполнен толпой газетчиков. У нее нет алиби на то время, когда были убиты девушки, но два других преступления она точно не могла совершить. Вам этого достаточно, чтобы перестать валять дурака?

Кили покачнулся и схватился за спинку стула.

– В вашей истории больше дырок, чем в швейцарском сыре, – сказал Гарделла. – Я помню, вы как-то заявили, что жизни своей не пожалеете для Лэндбергов. Но вам и не нужно ею жертвовать.

Хедда быстро шагнула к Кили:

– Ты хотел покрыть меня, Джек?

По щекам Кили скатились две крупные слезы.

– Я бы все сделал для тебя, Хедда, – сказал он. – Все, что угодно.

– Ты подумал, что я убила этих девушек, потому что Макс влюбился в одну из них?

– Я… я бы не стал вас в этом винить, – сказал Кили.

Она протянула руки и обняла его, нежно прижав к себе.

Итак, мы поймали хохочущего мужчину, и это оказался не тот конец ниточки. И мы выяснили, кто был загадочным возлюбленным Джейн Причард, и, если только я не ошибался, эта ниточка тоже не вела к разгадке убийств.

– Наступило время и толстяку немного поспать, – сказал Гарделла, когда в кабинете остались только мы с Питером. – Достаточно я всего наслушался, больше нет сил. Не могу сконцентрироваться.

– Вы удовлетворены, что у нас нет ничего ни на Лэндбергов, ни на Кили? – спросил Питер.

– Удовлетворен – не то слово, – задумчиво ответил Гарделла. – Рассказ Кили – сущая романтическая брехня. Я вычеркнул его. Лэндберги? – Он пожал плечами. – Все эти убийства не могла совершить одна миссис Лэндберг. Она не могла убить Льюиса и не имела возможности выйти из своей квартиры и подняться наверх, чтобы ранить Лауру Причард. Когда я слушал, я раздумывал, не вместе ли супруги работали. Но здесь что-то не сходится. Видите ли, мой друг, мы проделали множество проверок. Если я пробегусь по своим записям, я смогу доказать, что все то время, пока Льюис отсутствовал и подвергся нападению, Макс находился в баре. Значит, он не виновен в смерти Льюиса. Так что, если вы не хотите обвинить их, вам придется сделать вывод, что в убийстве Льюиса виновен какой-то третий человек. Я подумал о молодом Риче. Ну, тут уж мой мозг вовсе возмутился. «Убийцы Лэндберги!» Слишком уж похоже на объявление об акробатическом этюде, вставленном в старомодный водевиль. – Он устало покачал головой. – Уж очень все запутано. Мы потеряли где-то след, дружище. Ну, я пошел вздремнуть. Даже мы, Гарделлы, иногда должны поспать. – И он тяжело поднялся на ноги.

Питер не проявлял ни малейших признаков сонливости, его глаза возбужденно блестели.

– Меня беспокоит Льюис, – сказал он. – Он не был дураком, Гарделла. Может, слишком самоуверенным, но не дураком. Если бы он встретился с человеком на автостоянке, с человеком, у которого в руках была лыжная палка, сказал бы он ему: «Я обвиняю вас в убийстве» – и дал бы себя убить? Я так не думаю. Если бы он хотел выдвинуть обвинение, он сделал бы это в присутствии полицейских и, скорее всего, на публике. Я не представляю себе, чтобы он пожертвовал своей жизнью ради эффекта. Он слишком себя любил.

– Значит? – потягиваясь, спросил Гарделла.

– Значит, то, что произошло на автостоянке, случилось внезапно. Он что-то увидел, обнаружил или услышал. Он был убит прежде, чем успел связаться с вами и рассказать.

– И что же он увидел, обнаружил или услышал?

Питер пожал плечами:

– Если бы мы это знали, мы бы нашли преступника.

– Я иду спать, – сказал Гарделла. – А вы берегитесь, а то можете зайти слишком далеко. Наверное, с нашим гением так и случилось.

Питер поднял на него глаза:

– Что вы хотите сказать?

– Он сказал мне, что играл в покер у своих друзей в Манчестере почти до четырех утра. Он проспал всего несколько часов, когда отсюда поступил вызов. Может, он просто не выспался и потому потерял осторожность. Это не для меня, и я рекомендую вам тоже возвратиться в свой номер и поспать хоть часик, дружище.

Питер покачал головой:

– Только не я. Я знаю, Гарделла, мы что-то упустили. Что-то совершенно очевидное.

– Если вам придет в голову что-нибудь стоящее, найдете меня на одной из свободных кроватей, – сказал он. – Позовете меня.

После того как Гарделла ушел, Питер долго бродил по кабинету.

– Как я ни стараюсь, Джим, – сказал он, – не могу сложить все в стройную картину. Нужно взять за данное, что мы имеем дело с одним убийцей, а не с серией никак не связанных между собой преступлений. Например, я не могу поверить, что кто-то хотел убить Марту и убил Джейн просто потому, что она там оказалась; что кто-то другой убил Льюиса по совершенно другой причине; а третий напал на Лауру, чтобы не дать ей провести тот телефонный разговор. – Он замолчал, раскуривая сигарету. – Последнее преступление больше всего не дает мне покоя. Через некоторое время мы все равно узнали бы рассказ метрдотеля и всю историю про Макса и Джейн от детектива Фрэнка Девери в Нью-Йорке. Убийца слишком многим рисковал, покушаясь на жизнь Лауры, чтобы выиграть лишь немного времени. Какую роль играло время? Он никуда не мог отсюда деться.

– Просто повезло, что он ее не убил, – отозвался я. – Френч сказал, что, если бы в последнее мгновение она не повернулась, вся сила удара пришлась бы ей точно по голове.

Питер не сводил с меня взгляда, как будто я сказал что-то невероятно важное.

– Господи, Джим, наверное, ты прав! – сказал он. – Конечно же он хотел убить ее, думал, что убил!

– Но зачем? Если это не из-за телефонного звонка, тогда она вообще ни для кого не представляла опасности.

– Скорее всего, нам не хватает ответа именно на этот вопрос, Джим. А это заставило бы все факты собраться воедино и составить определенную картину. – Он с силой затянулся дымом. – Кто-то хотел убить Джейн, кто-то хотел убить Лауру, кто-то нанял детектива следить в Нью-Йорке за Джейн.

– Это могла бы быть Хедда, если бы мы уже не убедились, что она не имела возможности этого сделать, – сказал я. – Она ненавидела всех девушек, которые здесь увивались за мужчинами.

Питер нетерпеливо взмахнул рукой:

– Ты знаешь кого-нибудь, связанного со всем этим делом, кто имеет привычку и возможность нанимать частных детективов?

– Нет, пожалуй, – сказал я. – Хотя вот Джордж Причард пятнадцать лет назад нанял детектива следить за своей женой. Но… – Я замолк, потому что Питер пристально смотрел меня, весь горя от волнения. – Но ведь Причарда не было здесь, когда были убиты девушки!

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что…

– Может, именно на это и наткнулся Льюис, – сказал Питер. – Может, узнал, что «несчастный» отец находился здесь, в «Дарлбруке», когда были убиты девушки.

– Это не имеет смысла! – вскипел я. – Его собственные дочери!

– Напротив, это имеет самый серьезный смысл, – сказал Питер. – Это имеет даже очень большой смысл, если посмотреть на него как на человека, который полностью спятил. Он ненавидел свою жену, потому что она сбежала с другим мужчиной. Он пытался внушить своим дочерям, что мужчины – их враги. Это не сработало. У обеих появился интерес к мужчинам. Значит, они такие же порочные, как их мать!

У меня пробежал мороз по спине.

– Джейн, безупречная Джейн дошла до того, что казалось ему недопустимо аморальным поведением. Она собиралась разрушить чужой брак!

– Возможно, – сказал я. – Только ведь его здесь не было.

– Если он был здесь и Льюис это узнал, узнаем и мы, – сказал Питер. – Господи, Джим, впервые все с начала до конца складывается воедино. Даже то, что девушки оказались связанными и с заткнутыми ртами, что казалось мне совершенно бессмысленным и непонятным. Этот тип должен был прочесть им лекцию о морали, прежде чем убить их! Он сделал своих узниц невольными слушательницами!

У меня на лбу выступила испарина.

– Что будем делать?

– Ты знаешь, какая машина у Причарда?

– Конечно. Ярко-желтый «кадиллак» с откидывающейся крышей. Он выделяется, как маяк.

– Пойдем посмотрим, не увидим ли мы его на стоянке. – Он двинулся к двери и остановился. – Стой, Джим, все же сходится! Абсолютно все сходится! Причард мог добраться сюда в пятницу ночью только на машине. Он ехал сюда, потому что детектив доложил ему о Джейн. Он предстал перед Джейн и Мартой в их коттедже, связал и заклеил им рты, чтобы прочесть им свою лекцию, а потом убил девушек. Он уехал домой, так никем и не замеченный, пока не добрался до Манчестера. И здесь у него на пути оказалось чисто случайное совпадение. Окружной прокурор только что вышел от своих друзей, где до утра играл в покер, и увидел этот ярко-желтый «кадиллак», очень специфичный, который пронесся через город. Ты же сказал, что машина бросается в глаза, как маяк! Он не стал об этом задумываться, направился домой спать, а через несколько часов его разбудили и сообщили, что здесь произошло убийство. Он и не думал об этом желтом автомобиле, пока не вышел на стоянку достать что-то из своей машины и здесь увидел ее. Он сразу все понял. Он начал ее осматривать, и тут появляется Причард. Причард захотел узнать, что Льюис делает около его машины. «Ваша машина, – сказал Льюис, застигнутый врасплох. – Значит, вы были здесь прошлой ночью!» И это было сигналом для убийства Льюиса, прежде чем он мог все сообразить или двинуть пальцем, чтобы защититься.

Да, все цеплялось одно за одно, как звенья одной цепи. Трудно было в это поверить, но все рассуждения Питера имели основания. В первый раз я понял, как все шло с самого начала. Я словно слышал голос Лауры, которая рассказывала мне, как отец ненавидел жену все эти годы, как он внушал им враждебное к ней отношение, как пытался оградить их от мужчин. Я понимал, что все складывалось в картину проявления неуравновешенной ненависти.

– Я хочу взглянуть на машину, – сказал Питер.

Чувствуя легкое головокружение, я последовал за ним через вестибюль. И там мы встретили Джорджа Причарда. Он выглядел посеревшим от усталости, но принужденно улыбнулся нам.

– Вы так и не поспали? – спросил он.

– Нет, – сказал Питер.

– Я собирался пройти на кухню посмотреть, не найдется ли там горячего кофе, а заодно и сделать себе сандвич. Пойдемте вместе?

– Хорошо, – сказал Питер.

– Я сидел у комнаты Лауры, – сказал Причард. – Хотел быть рядом, когда она очнется. Ей захочется видеть близкого человека. Но видимо, доктор дал ей сильное снотворное.

– А полицейский по-прежнему там дежурит? – спросил Питер.

Причард кивнул:

– Хотя не понимаю почему. Ведь теперь Лэндберги находятся там.

Мы вошли на кухню. Я почувствовал сильный голод. Кухня сверкала чистотой, сияющими металлическими кастрюлями и сковородками. На газовой плите стояла кофеварка, полная кофе. Причард подошел и зажег под ней газ.

– Вот уж не думал, что снова захочу есть, – сказал он, – но страшно проголодался. – Он приблизился к одному из огромных холодильников и открыл его. – А, холодная индейка, – обрадовался он.

Он перенес птицу на большое блюдо в центре стола. Нашел хлеб в хлебнице, затем обернулся к подставке для ножей и вытянул большой острый нож.

– Приготовить вам сандвичи? – спросил он.

– Я не хочу есть. Выпью немного кофе, когда он согреется, – сказал Питер.

– Нарезать продукты всегда было делом мужчины в той семье, где я вырос, – сказал Причард. – В наши дни мужчины не любят этим заниматься. – С ловкостью хирурга он начал нарезать тонкие ломти белого мяса. В большом кувшине, прикрытом вощеной бумагой, было фунта два размягченного масла. Причард намазал маслом несколько кусков хлеба и начал раскладывать на них куски индейки. – Будь я проклят, если понимаю, что здесь происходит, – сказал он. – Когда я предложил вознаграждение, я думал, что делом займутся и копы, и газетчики, и все кому не лень. Как могло случиться, что за сутки никто не может найти ни единой ниточки к разгадке этих страшных преступлений?

– Все кончено, Причард, – спокойно сказал Питер.

– Что значит «все кончено»? – Причард сложил сандвичи вместе и разрезал их по диагонали.

Почему-то я не мог отвести взгляд от сверкающего лезвия ножа.

– Немного вашей помощи, и мы сможем распутать все в течение получаса, – сказал Питер.

– Какой помощи, Стайлс? Я сделал все, что мог.

– Просто дайте мне название вашего гаража в городе, где вы держите свою машину.

– Гаража? – нахмурившись, спросил Причард.

– Чтобы мы могли проверить время, – сказал Питер. – Время, когда вы выехали из города в пятницу вечером, чтобы добраться сюда; и время, когда вы снова направились сюда, когда Макс позвонил вам и сообщил об убийстве.

– Вы несете чепуху, – сказал Причард. – Хотите кофе, Трэнтер? Он кипит.

В каком-то трансе я подошел и снял кофеварку с огня.

– Чашки вон там, над вашей головой, – сказал Причард.

– Нам также поможет сэкономить время, – продолжал Питер тем же спокойным тоном, – если вы назовете имя частного детектива, которого вы наняли следить за Джейн. Разумеется, Джордж, мы можем получить все эти данные и без вашей помощи, но так оно будет быстрее. Действительно, все уже кончено, Джордж.

Кофейные чашки дребезжали, когда я ставил их на стол. Причард уверенной рукой налил себе кофе. Он стоял перед нами на другой стороне широкого кухонного стола.

– Значит, вы все знаете, – сказал он с пугающим спокойствием.

– Достаточно, чтобы обвинить вас в убийстве трех человек и в покушении на убийство вашей дочери Лауры, – ответил Питер.

Причард протянул руку и схватил нож с длинным лезвием быстрее, чем мы успели двинуться.

– Великолепный образчик, – сказал он, проведя подушечкой большого пальца по сверкающему лезвию. Он невозмутимо посмотрел на Питера. – Меня постигла неудача с девочками, – сказал он. – Они обе стали такими же, как их мать. Я не мог позволить, чтобы они отравляли своим поведением общество, в котором жили. Джейн чуть не разбила брак Лэндбергов. Я не виню Лэндберга. Ни один мужчина не способен устоять против женщины ее типа. Когда днем в пятницу я вернулся с побережья, мой детектив сказал мне, что Джейн будет здесь. Тогда я понял, что должен положить этому конец. Мой детектив работал добросовестно. Он узнал, что Джейн вместе со своей презренной подружкой Мартой остановится в коттедже номер 6. Так что, как вы уже знаете, я выехал в путь. Я был здесь без четверти три. Направился к коттеджу. Обе не спали. Тауэрс подняла шум. Я приставил ей к горлу нож и велел Джейн связать ее. Затем сам связал Джейн.

– Они должны были выслушать вас, верно? – сказал Питер.

– Они должны были понять, – спокойно сказал Причард, – за что я намерен их убить. Когда я достаточно ясно все им объяснил, я сделал это.

– А нож? – спросил Питер.

– Он из набора для пикника, который я вожу в машине, – сказал Причард и снова провел пальцем по лезвию. – Он так и лежит там, тщательно вымытый, конечно.

– Значит, затем вы вернулись домой и стали ждать, когда вам сообщат об убийстве.

Причард кивнул:

– Это пятичасовая поездка. Здесь заключался самый большой риск. Я успел переступить порог дома всего за двадцать минут до звонка Лэндберга.

– И вы не знали, что Льюис заметил, как вы проезжали по Манчестеру?

– Так вот оно в чем дело! – сказал Причард. – А я-то гадал. Я вышел к машине взять несколько косметических салфеток. У меня не было с собой загородной одежды – только легкие туфли. На улице было скользко, и я захватил в холле лыжную палку в качестве трости. Когда я добрался до машины, вокруг нее ходил Льюис. Он спросил, моя ли это машина, и я подтвердил это. Обычно люди всегда рассматривают «кадиллаки», а эта машина особенная. Затем он сказал: «Значит, вы были здесь прошлой ночью!» – Причард отхлебнул кофе. – Я не стал спрашивать его, как он об этом узнал. Я убил его лыжной палкой. Мне пришлось это сделать. Понимаете, Стайлс, я не хочу, чтобы меня кто-либо наказывал за содеянное, кто бы это ни был.

– А Лаура? – спросил Питер.

– Ну, я решил, что она тоже должна умереть, – сказал Причард, как будто беседовал о погоде. – У нас был номер на втором этаже, как вы знаете. Мы были вне подозрения. Я решил, что Лауре лучше умереть сейчас, когда все ищут убийцу из «Дарлбрука». Это будет безопаснее, чем потом. Я должен был избавиться от всей их дурной крови. Поэтому, когда она поднялась, чтобы позвонить, я напал на нее. Конечно, я подумал, что сделал то, что намеревался. Наверное, мне нужно было убедиться в этом, но… но не очень-то это приятное дело – убивать собственных детей.

– Согласен с вами, – сказал Питер. – И говорить об этом нелегко. Так почему бы нам не прекратить этот разговор, чтобы вы сделали официальное заявление Гарделле? Рано или поздно вам все равно придется через это пройти.

Он отвернулся, как мне показалось, чтобы скрыть внезапно нахлынувшие чувства. Затем нагнулся вперед, и Питер отчаянно закричал мне.

Причард рухнул до того, как мы подбежали к нему. Длинное лезвие по самую рукоятку вонзилось ему в живот.

Доктору Френчу не удалось остановить обильное внутреннее кровотечение, положившее конец взятой на себя Джорджем Причардом уродливо понятой им роли чистильщика общественной морали. Не приходя в сознание, он умер на операционном столе в медпункте отеля. На следующее утро вскоре после завтрака настало время Питеру, Гарделле и мне сообщить о случившемся Лауре Причард. Она сидела на кровати Рича Лэндберга, ее левая рука была подхвачена шелковой подвязкой. Кто-то нашел темные очки, которые теперь скрывали выражение ее глаз.

– Я виню себя в том, что допустил это, – сказал Питер. – Я был так уверен, что теперь, когда мы все узнали, он захочет публично оправдаться. Кажется, он искренне верил, что сделал то, что было необходимо. Я был готов к тому, что он бросится на меня или на Джима, но не на себя.

– Он предпочел более легкий путь, – тихим бесстрастным голосом сказала Лаура. Ее способность владеть собой снова вернулась к ней. – Никакого длительного публичного разбирательства. Никакого пожизненного заключения в психиатрической клинике. – Ее губы дрогнули. – Я еще не скоро осознаю, до какой степени он нас ненавидел.

– Он слишком далеко зашел в своей ненависти, – сказал Питер.

Мы вышли, оставив ее одну. Казалось, девушке необходимо было остаться в одиночестве. Вернувшись в кабинет Макса, Гарделла начал укладывать свои бумаги в потрепанный портфель. Оставалось несколько деталей, которые он должен был проверить: установление личности детектива, нанятого Причардом, время приезда и отъезда машины Причарда из гаража. Но само преступление было раскрыто.

– А как насчет вас, дружище? – спросил он Питера, перекатывая во рту новую сигару.

– Что насчет меня? – не понял его Питер.

– Вы же приехали сюда кое-кого найти, – сказал Гарделла, – но не нашли его.

Питер закурил и сощурил глаза от поднимающегося дыма. За его спиной я видел в окно, как на снеговых холмах бесчисленные лыжники оставляют сверкающие на солнце перекрещивающиеся следы своих лыж. Издали донесся звук колокола на вышке трамплина. Для большинства из здешних гостей все вернулось в привычное русло.

– Где-то здесь по-прежнему веселится человек, убивший моего отца, – сказал Питер. – Я хотел бы его найти.

– Я некоторым образом полюбил вас, – сказал Гарделла, – и возлагаю на вас большие надежды.

– Надежды?

– Работяги вроде меня будут продолжать искать вашего особого человека, – сказал Гарделла. – В конце концов обычно мы таких людей находим. Но кого мы можем винить за состояние умов, которое они представляют? Кто намерен сражаться с беззаконием, насилием, ненавистью и фанатизмом? Кто должен хотя бы постараться вырвать этот ядовитый сорняк из голов людей, которые наслаждаются этим? Я – всего лишь коп. Я могу действовать только после того, как случится преступление. А как насчет работы до того?

Питер удивленно смотрел на него, затем улыбнулся:

– А вы знаете, я тоже почему-то вас полюбил, дружище. Я обмозгую ваш вопрос.

– Пожалуйста, – сказал Гарделла. – И дайте мне знать, что там у вас получилось, если найдете время.

Питер глубоко вздохнул.

– Да, – сказал он. – Я дам вам знать.

Хью Пентикост ЛОЖНАЯ ЖЕРТВА

Часть первая

Глава 1

Лес кончился, на опушке показался дом. Далеко отсюда, в самом начале проселочной дороги, у обочины главной шоссейки, стоял почтовый ящик с аккуратной надписью: «Э.Ландерс». Здесь же, на поляне, рядом с узкой тропинкой, терявшейся в молодом березняке и сосенках, красовался невысокий столб с табличкой, на которой прямо от руки было выведено краской: «Место для стоянки. Э.Ландерс». Рядом с вывеской был припаркован маленький черный «триумф».

Владелец белого «ягуара» с откидным верхом выключил двигатель и убрал ключи в карман. Он еще помедлил в машине, старательно набивая черную полированную вересковую трубку табаком из шелкового кисета и раскуривая ее. В меру высокий, темноволосый, стройный, с красивым мужественным лицом и задумчивыми голубыми глазами, он наконец вышел из машины. Немного подождав, он нарочито громко захлопнул дверцу и неторопливо, чуть заметно прихрамывая, направился по тропинке к дому. Одноэтажный, современной постройки, он одной стороной выходил на поляну, кое-где поросшую деревьями, другой – на склоны коннектикутских гор. Небольшой, вымощенный каменными плитами дворик окаймляли аккуратные клумбы. Никаких признаков телеантенны, электросети или телефонных коммуникаций не было заметно. В городе ему сказали, что здесь нет телефона и, возможно, не стоит появляться без предупреждения.

Он не успел пройти и двух ярдов к дому, как дверь с шумом распахнулась и на пороге показалась рыжеволосая девушка в ярко-зеленых брючках и желтой блузке. Сломя голову она бросилась ему навстречу, однако уже на полпути поняла, что перед нею не тот, кого она ждала.

Девушка замерла как вкопанная, вытянувшись в струнку. Затемненные очки скрывали выражение ее глаз. Вдруг она повернулась, опрометью бросилась в дом, не закрыв за собой дверь, и через мгновение снова появилась на пороге, держа в руках двустволку со взведенным курком.

– Кто вы? Что вам нужно? – хрипло крикнула она.

– Вы Эллен Ландерс? – спросил незнакомец.

– Да.

– Вы меня не знаете. Мое имя Питер Стайлс.

– Я знаю, кто вы! Газетчик! – Пальцы Эллен Ландерс еще крепче сжали ружейный ствол.

– Не совсем так, – возразил Питер Стайлс. – Я действительно являюсь штатным корреспондентом «Ньюс вью», но сюда приехал не как репортер или журналист.

– Вы вторглись в частные владения, – сказала девушка. – Поэтому, прошу вас, возвращайтесь к своей машине и уезжайте.

– Не могу. Дело, кажется, не обойдется без помощи.

– Да как вы можете помочь мне? Никто этого не может!

– За исключением, быть может, того, кого вы ждали. Не так ли? Однако вы меня неправильно поняли, мисс Ландерс. Я не говорил, что хочу помочь вам. Я сказал, что не обойдусь без помощи. Без вашей помощи, – пояснил он.

– Я знаю, чего вы хотите. Вам нужна душещипательная история, – с горечью проговорила она. – Вы пустите меня на материал, который с интересом проглотят ваши читатели. Нет, мистер Стайлс. Я требую, чтобы вы покинули мои владения!

Питер Стайлс наклонился и засучил правую штанину, обнажив скрепленные ремнями металлические и пластиковые части искусственной ноги.

– Когда это случилось со мной, мисс Ландерс, – проговорил он, опустив штанину и распрямившись, – я тоже слышал смех. Такой же, какой слышали вы. Могу я поговорить с вами?

Долгий путь длиною во много миль отделял бар в «Плэйерс клаб», что в Грэмерси-парк в Нью-Йорке, от небольшого городишки Делафилд в Коннектикуте. Питер Стайлс, у которого в Грэмерси-парк была своя квартира, по обыкновению заглянул в клуб поужинать. Сегодня здесь было совсем тихо. Лишь за одним из столиков ужинали четверо незнакомцев. Питер обменялся новостями с барменом Хуаном, пока тот готовил ему «экстра драй», потом подозвал официанта, заказал палтуса с морским салатом и попросил не подавать на стол, пока не выпьет вторую порцию мартини. За стойкой у Хуана он заметил вечернюю газету и попросил разрешения почитать.

Усевшись за столик с бокалом и газетой, Питер с удовольствием раскурил трубку. Особо интересных новостей не было. Обычная разгромно-обличительная речь какого-то республиканца, до сих пор пребывавшего в уверенности, будто бы сенатор Голдуотер выиграл нынешние выборы, набившие оскомину перепалки городских политиков, отказ нобелевского лауреата от премии – вот, в сущности, и все. Должно быть, такой скудости местных новостей и был обязан бросившийся вдруг в глаза Питеру заголовок: «ОБНАЖЕННАЯ КУПАЛЬЩИЦА ЖЕСТОКО ИЗБИТА И ИЗНАСИЛОВАНА».

Питер собрался перевернуть страницу, не желая копаться в подробностях очередной душераздирающей истории, как вдруг обратил внимание на набранный более мелким шрифтом подзаголовок: «Жертва слышала смех своих мучителей». Питер разложил газету на столе и принялся читать заметку. Описанные в ней события произошли два дня назад в городке Делафилд в штате Коннектикут.

«В воскресенье днем мисс Эллен Ландерс, художница, выходя голой из воды после купания в озере неподалеку от своего дома в Делафилде, подверглась нападению двух неизвестных мужчин и была ими изнасилована. Мисс Ландерс не смогла дать описания нападавших, так как они обмотали ей голову юбкой. Единственное, что она могла рассказать, это то, что слышала их смех, когда они удалялись, оставив ее почти без сознания в лесу неподалеку от дома.

Дом мисс Ландерс расположен в лесном массиве приблизительно в трех милях от промышленного городка Делафилд. Примерно в ста ярдах от дома есть лесное озеро, в котором мисс Ландерс часто купается. Вчера днем, взяв с собой рисовальные принадлежности, она отправилась в лес на эскизы. Погода стояла чрезвычайно жаркая, и, поработав пару часов, мисс Ландерс решила искупаться. Как она сообщила сержанту местной полиции Роберту Маклину, для нее не было необычным купаться голой, так как озеро расположено вдали от дорог и жилья. Как рассказывает мисс Ландерс, оставив одежду на берегу, она немного поплескалась и переплыла на противоположный берег, где минут пятнадцать-двадцать загорала, после чего поплыла обратно. Когда она выходила из воды, на нее напали сзади. Обмотав ей голову одеждой – как потом выяснилось, ее собственной юбкой, – нападавшие избили ее до полуобморочного состояния, поочередно изнасиловали и со смехом скрылись в ближайшем лесу.

Мисс Ландерс понадобилось время, чтобы прийти в себя, собрать силы, одеться и добраться до дому. Поскольку у нее нет телефона, ей пришлось самой ехать в город, чтобы рассказать о случившемся местной полиции.

Расположенное в Делафилде крупное промышленное предприятие «Делафилд мэньюфэкчуринг компани» выполняет сверхсекретные оборонные заказы государства в области ракетостроения. На заводе занято около семисот рабочих мест. В настоящий момент этот маленький городок наводнен также огромным количеством гостей, съехавшихся на предстоящий турнир по гольфу, проводимый Президентской ассоциацией. Турнир, призовой фонд которого учрежден президентом «Делафилд компани» Сэмюелом Делафилдом и составляет сто тысяч долларов, откроется в четверг.

По мнению сержанта Маклина, поимка преступников, напавших на мисс Ландерс, может быть затруднена по причине наплыва в город большого количества гостей. «Мисс Ландерс заявила нам о нападении лишь по прошествии двух часов, – сообщил сержант журналистам. – Преступники в настоящий момент могут быть уже в Канаде. В Делафилде сейчас больше приезжих, чем местных, и вряд ли кто-то мог заметить подозрительных незнакомцев».

Заметка содержала в себе множество подробностей, но Питер не стал в них углубляться и, отложив газету, откинулся на спинку стула. Вторая порция мартини так и осталась нетронутой.

Питеру было хорошо знакомо это чувство поднимающегося откуда-то изнутри гнева, от которого сейчас у него снова затряслись руки, так что ему даже пришлось отложить в сторону трубку. «Со смехом скрылись в ближайшем лесу». Перед глазами Питера снова как наяву всплыла картина, которую он уже давно безуспешно пытался вычеркнуть из памяти. Заснеженная дорога в горах Вермонта, резкий сигнал за спиной, идущий вровень седан, едва не задевший его переднее крыло. Вот седан снова отстает, и снова пронзительный сигнал режет уши. Питер помнит, как окаменело побелевшее вдруг лицо отца, когда машина обгоняла их во второй раз. Двое в парках и черных очках, повернув головы, злобно смотрят в их сторону, и один из них кричит Питеру: «Жалкий трус!», с дьявольской улыбкой наблюдая, как он из последних сил пытается удержать машину на дороге. Один из них смеялся – визгливо, истерично. Эти в черных очках попросту развлекались. Питер гнал машину вперед, но и в третий раз седан, свернув на обочину, снова оказался позади. Питер не имел ни малейшего намерения уступать им дорогу и вырулил на середину, тут же почувствовав удар в задний бампер. И тут нервы у отца не выдержали, он выхватил у Питера руль.«Пропусти их!» – выкрикнул он. Машину Питера вдруг занесло, и, пробив боковое ограждение, она кубарем покатилась под откос с пятисотфутовой насыпи. Вслед им несся тот же неестественный смех. Его выбросило из машины, и он на мгновение потерял сознание. Очнувшись, с дикой болью в правой ноге, он не мог даже шевельнуться и только слышал страшные крики отца, заживо горевшего в исковерканной машине.

Из больницы Питер вышел с ампутированной до колена правой ногой и стоящим в ушах дьявольским смехом, которого с тех пор так и не смог забыть.

«Веселыми убийцами» окрестила тогда людей в седане пресса. Их так и не нашли. Почти год ушел у Питера на то, чтобы научиться жить с половиной ноги, а потом он начал охоту. Лишь одно теперь казалось ему важным в жизни – найти их и рассчитаться за то, что они сделали с его отцом и с ним самим. Но они, эти смеющиеся выродки, исчезли, растворились в огромном людском океане. Но атмосфера, позволяющая им существовать, осталась. Атмосфера наплевательства, равнодушия к творящемуся рядом насилию. Безучастное любопытство толпы, лениво наблюдающей за тем, как вершится убийство, – именно оно, это холодное бездействие, порождает климат, питающий душу убийцы. По ходу поисков Питер понял, что именно назвал Сэмюел Графтон «Искореженным веком». Питер ходил на дискотеки и наблюдал там за бессмысленно колышущейся под музыку безликой толпой. Он даже научился различать «фруг», «ватузи», «серф», «манки» – эти странные танцы, где партнеры никогда не прикасались, не разговаривали, даже не смотрели друг на друга. Устремив взгляд в никуда и подрагивая безвольным телом, они тряслись словно в каком-то таинственном, только им ведомом меланхолическом ступоре, в котором чувствовались одиночество, отчужденность и новые грядущие моральные ценности, где нет места любви и сочувствию.

Питер знал, что в этой огромной армии молодых эгоистов с вывернутыми, вывихнутыми, искаженными душами легче всего спрятаться двум выродкам-психопатам, которых он искал. Он стал журналистом и открыто провозгласил крестовый поход против этих выхолощенных слепцов, для которых нынешний искореженный век стал прикрытием, своего рода ширмой для нового культа садизма, жестокости и убийства.

Сегодня вечером объявленная им тотальная война вновь обернулась ненавистью к двум конкретным людям. «Со смехом скрылись в ближайшем лесу». Маловероятно, что эти двое – те же подонки, что разрушили жизнь Питера, но даже если речь идет всего лишь об одном шансе из миллиона, он твердо знал, что обязательно должен испробовать его…

Следующим утром три часа ушло у него на то, чтобы добраться до Делафилда. Все, чем мог похвастаться убогий городок, расположенный близ Хартфорда, – это крупный завод компании «Делафилд», рабочий квартал постройки времен Второй мировой войны, почтамт, городское здание для общественных собраний, сеть торговых точек, разбросанных вдоль главной улицы, и возвышавшийся в отдалении на холме дом Делафилдов – олицетворение могущества, богатства и власти.

Имелся еще клуб – «Делафилд кантри клаб» с огромным, великолепно ухоженным полем для гольфа с восемнадцатью лунками.

В городе было несколько отелей и небольшая гостиница, но очень скоро Питеру стало очевидно, что в пределах нескольких миль от Делафилда все места, пригодные для ночлега, зарезервированы игроками, торговцами, представителями прессы и болельщиками, съехавшимися на предстоящий турнир. Питеру посоветовали искать жилье поближе к Хартфорду, поэтому, даже не раскрыв багажник своего «ягуара», он сразу же отправился на поиски сержанта Маклина.

Маклин, моложавый блондин, подтянутый и аккуратный, поначалу отнесся к расспросам Питера с прохладцей и отказался обсуждать случай с Эллен Ландерс. Но что-то вдруг щелкнуло у него в памяти, и он сразу же сделался словоохотливым и сердечным.

– Я читал ваш материал в «Ньюс вью», – сказал он Питеру. – Теперь припоминаю – вам пришлось иметь дело с парочкой друзей вроде этих пару лет назад в Вермонте.

Они сидели в полицейском отделении. Глаза Маклина скользнули по ногам Питера.

– Правая, – уточнил Питер, проследив за его взглядом.

– Сволочи, – сказал Маклин. – Да, да, теперь помню. Смеющиеся скоты, они скинули вас с дороги. Так вы думаете, это те двое?

– Не знаю. Возможно. Поэтому я и приехал сюда.

– Да, представляю, как это было.

– В любом случае это люди одного типа, – заметил Питер.

– Да, ублюдки… – Горькая усмешка слегка тронула губы Маклина. – Скажите, мистер Стайлс, вам что-нибудь известно об этом городе?

– В основном только то, что его душой является «Делафилд компани».

– Верно. А душой «Делафилд компани» является старый Сэм Делафилд. Он владеет здесь всем – огромным особняком, заводом, рабочими кварталами – и почти уже владеет местным банком, городским водоснабжением, одним словом, всем, что более или менее достойно упоминания. Довольно типичное явление для былых времен, мистер Стайлс, когда город целиком принадлежит компании, а ФБР и ЦРУ периодически наведываются туда, чтобы удостовериться в сохранности секретов.

Маклин внимательно посмотрел на собеседника.

– Насколько я понял, вы хотите меня в чем-то убедить, – заметил Питер.

– Сэм Делафилд устраивает прием гостей и не хочет, чтобы празднество было чем-то омрачено.

– Пожалуйста, не выражайтесь загадками, – попросил Питер.

– Никаких загадок, мистер Стайлс. Я имею в виду турнир по гольфу. Это детище старого Сэма. Сегодня и завтра сюда съедутся все прославленные имена – Палмер, Никлос, Лима, Борос. Сами увидите. Старый Сэм любит гольф почти так же, как деньги. Знаете, как долго он добивался, чтобы его турниры вышли на высший уровень? Знаете, сколько денег вбухал в призовой фонд? Одним словом, он купил себе этот праздник и ни за что не позволит, чтобы что-то омрачило его.

– И все же я пока не понимаю вас, – заметил Питер.

– Старый Сэм хочет, чтобы в предстоящие пять дней его имя и название города Делафилд ассоциировались во всем мире с гольфом высшей лиги и ни с чем другим, – пояснил Маклин.

– То есть другими словами слишком широкая огласка случая с изнасилованием его немного огорчит? – заключил Питер.

– Я вижу, вы все поняли, мистер Стайлс. Он попросил меня в течение следующей недели ограничиться выполнением обычных полицейских обязанностей и воздержаться от дачи интервью прессе. Попросил меня прямо здесь, в этом кабинете. А Сэм Делафилд не имеет обыкновения приходить к вам, если ему от вас что-то нужно. Обычно он просто посылает за вами. Он хочет, чтобы это дело с изнасилованием было спущено на тормозах. И от себя могу только прибавить, что если я не окажу ему содействия, то на следующей же неделе окажусь в качестве дорожного патруля на одном из дальних проселков. Нет, мистер Стайлс, думаю, мне лучше заниматься своей обычной работой и не давать никаких интервью.

– Тогда зачем вы вообще говорили сейчас со мной?

Маклин усмехнулся:

– Только потому, что этот случай не особо серьезный. Здесь уже побывала пара репортеров из «Хартфорд таймс» и «Каррентс». Эти ребята разузнали все, что нужно, и разослали материал по информационным агентствам. На самом деле он уже не представляет интереса и почти забыт. Посудите сами, ведь никто не убит. Но если такой журналист, как вы, представляющий крупное центральное издание, возьмется за это дело, ему при желании многое удастся раскопать. Поэтому я смотрю на вас сейчас и думаю: «Тут лучше играть по-честному. Не надо морочить этому парню голову».

– Ну что ж, буду считать это комплиментом, – сказал Питер. – И в свою очередь, тоже буду играть с вами по-честному. Я приехал сюда не как репортер, а по личным мотивам, но мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. Например, есть ли у вас какие-нибудь ниточки?

– Никаких. – Глаза Маклина вдруг блеснули. – Знаете, мистер Стайлс, эта мисс Ландерс, она такая!.. Ну в общем все – и лицо, и фигура… Должен вам признаться, что, если бы мне довелось увидеть ее лежащей голышом на камнях среди леса, думаю, мне стоило бы отчаянных усилий убедить себя, что я цивилизованный человек.

– Значит, в тот день в лесу находилось по меньшей мере два нецивилизованных человека?

– Да. Они подкрались к ней сзади, когда она вышла из воды. Обмотали ей голову юбкой, так что она даже не успела их разглядеть. А потом избили ее до полусмерти и изнасиловали. Она только слышала их смех, когда они убегали. Мы выезжали на место. Все без толку – ни единого следа. Возможно, у них была машина. У кого сейчас нет машины? Но в таком случае они, должно быть, оставили ее на шоссе. Проселочная дорога, что ведет к дому, сейчас сырая, и отпечатков шин мы не нашли. Они попросту улизнули, мистер Стайлс. А нам даже нечего было рассылать – ни описания внешности, ни примет, ни марки или номера машины, вообще ничего. Мы занялись бы этим делом, мистер Стайлс. Но как? Ведь у нас нет ни одной зацепки!

– Стало быть, мисс Ландерс сама приехала сюда и заявила о происшедшем?

– Да. Примерно через два часа после случившегося. Она снимает на лето небольшой домик в паре миль от города. Там нет ни телефона, ни электричества. Мисс Ландерс – художница. Этой весной у нее прошла персональная выставка в хартфордском музее. Отличная, надо сказать, была выставка.

– Как вы думаете, это действительно произошло? Не относится ли она случайно к дамам эксцентричного невротического склада, пытающимся привлечь внимание к своей персоне любой ценой?

– Нет, нет. Ни в коем случае, – поспешил уверить Питера Маклин. – Спокойная, уравновешенная, самостоятельная, независимая. И как я уже сказал, очень привлекательная. Она не стала бы устраивать такой концерт, чтобы привлечь к себе внимание.

– И у нее нет совсем никаких описаний?

– Она запомнила только их голоса и считает, что если бы снова услышала их, то непременно узнала бы.

– Насколько серьезно она пострадала?

– Переломов нет, внутренних повреждений тоже. – Лицо Маклина посуровело. – Самое худшее теперь для нее это стыд. Теперь все будут показывать на нее пальцами и говорить, что ее изнасиловали в лесу двое парней. А как все было? И сопротивлялась ли она? Многие считают, что изнасилование без частичного согласия невозможно. По сводкам ФБР, у нас в стране каждые тридцать пять минут совершается изнасилование. А знаете, что сказала мне эта мисс Ландерс на прощание? Она спросила: «Где мне теперь спрятаться?»

– Так она пыталась спрятаться?

– Нет, из города она не уехала. Если вы это имели в виду.

– И для этого имеются причины? Я хочу сказать, не просили ли вы ее остаться на случай, если поймаете этих двоих?

– Нет. – Маклин задумчиво вертел в пальцах незажженную сигарету. – Я предложил ей уехать куда-нибудь на время, а она ответила, что не собирается бежать из собственного дома из-за каких-то мерзавцев. Не знаю, быть может, у нее денежные проблемы. Она в общем-то живет не богато. Хотя, с другой стороны, и не бедно.

– Скажите, у нее есть друзья? Кто-нибудь навещал ее после случившегося?

– А вот это, пожалуй, интересная вещь. – Маклин наконец зажег сигарету. – Она что-то вроде одиночки. Живет здесь чуть меньше года, люди в городе знают ее и любят. Она со всеми мила, улыбчива, но, похоже, не склонна с кем-либо сближаться. В клубе не бывает, а ведь в нем сосредоточена вся наша жизнь. Если вы спросите меня, кто ее друзья, я затруднюсь ответить. Доктор Хоппер, местный пресвитерианский священник, наведался к ней вчера узнать, не может ли чем-нибудь помочь ей, но она вежливо поблагодарила и сказала, что хочет остаться одна. Наверное, это можно понять.

– Как вы думаете, она согласится поговорить со мной? – спросил Питер.

– Не знаю. Не уверен.

– Но вы-то сами не возражаете, если я попробую?

Маклин пожал плечами:

– Мы живем в свободной стране.

Глава 2

Затемненные очки не отрываясь смотрели на Питера. Ружейное дуло было по-прежнему направлено на него.

– Я не могу говорить с вами, мистер Стайлс. Я не могу рисковать, – сказала Эллен Ландерс. – Я не могу пойти на риск оказаться обманутой и стать центром газетной истории. У меня есть обыкновенное человеческое право защитить себя от подобных вещей. Пожалуйста, уходите.

– Обещаю вам, что не будет никакого обмана, – постарался уверить ее Питер. – Пожалуйста, позвольте мне поговорить с вами. Вам не придется ничего рассказывать или отвечать на вопросы. А если вы попросите меня уйти, я это сразу сделаю.

Ярко-красные губы слегка дрогнули. «Маклин был прав, – подумал Питер. – Прелестное лицо, потрясающая фигура… Какой она представилась тогда, выходя из воды, тем двум подонкам? Да, – подумал он мрачно, – все-таки в каждом из нас так или иначе сидит это гнусное желание подглядывать за другими…»

– Можете подняться на террасу. Всего на несколько минут, – проговорила Эллен Ландерс и, повернувшись к нему спиной, направилась к дому. Питер последовал за ней. Уже первые минуты этого свидания заставили его задуматься. Он нарочито громко захлопнул дверцу своего автомобиля, чтобы предупредить ее о своем приезде. Она же немедленно выскочила к нему навстречу с такой готовностью, словно ждала кого-то. Кого-то, кого страстно хотела видеть.

Поднявшись на террасу, она сунула ружье за дверь, потом подошла к плетеному креслу и села, не глядя на Питера. По другую сторону от двери стояло еще одно кресло. Немного поразмыслив, Питер присел на пол на краю террасы в нескольких ярдах от девушки. От него не укрылось, как нервно подрагивала ее загорелая щека. Питер заговорил.

– Это случилось зимой. Нагрянуло со спины, неожиданно, непостижимо… – Сдержанно, без бесполезных эмоций он рассказал ей об искаженных злобой лицах в темных очках, о несшемся ему вдогонку чудовищном смехе, о казавшемся бесконечным ужасном падении в пропасть, об отчаянных криках отца и страшном запахе горелой плоти. Рассказал и о том, как очнулся в больнице без половины ноги.

– Этот смех стоял у меня в ушах долгие месяцы. Я заперся в своей нью-йоркской квартире и не хотел никого видеть. Я чувствовал себя калекой, уродом, объектом всеобщей жалости. Я понял, что никогда в жизни больше не смогу любить, играть, веселиться. Я не мог выходить из дому – мне казалось все смотрят на меня. Но на помощь мне пришла девушка, которую я когда-то любил и которая вышла замуж за другого. Она убедила меня, что я не изгой и не калека, что я могу жить как прежде. Я говорю это вам для того, чтобы вы знали – все, что произошло с вами, забудется, и вы будете жить свободной, нормальной жизнью, какой жили до этого. Всего в каких-то десяти милях отсюда живут тысячи людей, никогда не слышавших о вас и о том, что произошло в воскресенье. Ваши синяки и ушибы заживут, и тогда ничто не будет напоминать вам о случившемся. Вам не из-за чего чувствовать себя виноватой. На свете нет ничего, что могло бы мешать вам жить… – Он задумчиво помолчал и прибавил: – За исключением разве что одной вещи.

– Какой же?

– Гнева. – Голос Питера сделался жестким. – Именно от него мне так и не удалось избавиться. От гнева к тем двум злобным тварям. Быть может, это те же двое, а быть может, и нет, но в любом случае они похожи как близнецы и мне бы хотелось рассчитаться с ними сполна. А еще мне бы хотелось помочь вам рассчитаться с ними.

– Но как? – едва слышно произнесла она.

– Для начала их нужно найти.

– Как?

– Все это время я был уверен, что если бы встретил их на улице, то сразу бы узнал, – сказал Питер. – Мне казалось, что их преступление я прочту у них на лбу. Разумеется, это не так. Зато совершенно ясно, что им нужна толпа, они любят многолюдные сборища. В моем случае это был горнолыжный чемпионат, в случае с вами – крупномасштабный турнир по гольфу.

– Но я не могла бы узнать их, если бы увидела, – заметила Эллен Ландерс. – Так как же смогли бы вы?

– Быть может, это что-то вроде внутреннего радара, – ответил Питер.

Эллен Ландерс беспокойно шевельнулась в кресле.

– Я понимаю, почему вы приехали и что собираетесь делать, – проговорила она с едва заметной улыбкой. – Я понимаю все, что вы сказали. Спасибо вам за поддержку. Но не могли бы вы сейчас уйти и вернуться, ну, скажем, после пяти?

– Вы кого-то ждете? – поинтересовался Питер.

– Да.

– Так я приеду. – Он поднялся. – И прошу вас, Эллен, не скрывайтесь от меня. Вы еще пока не дали мне достаточно шансов убедить вас.

– Обещаю вам, что буду дома после пяти, – твердо сказала она.

Он слегка махнул ей рукой на прощание и направился по тропинке от дома. Она явно ждала мужчину. Питер понял это по тому, как она выбежала на тропинку, еще не зная, что ошиблась, – так женщина может встречать только любимого мужчину. Значит, она не так уж одинока и беспомощна.

Он сел в «ягуар» и вскоре уже был на шоссе. За то короткое время, что он говорил с Эллен Ландерс, Питер почувствовал к ней симпатию. Оба они пережили жестокое физическое насилие подонков, оставшихся безнаказанными, – и это роднило их. Пройдя через горечь боли и унижения, Питер теперь страстно хотел помочь этой девушке преодолеть их. Это было похоже на братство алкоголиков.

Когда Питер выруливал на главное шоссе, мимо него со стороны города проехал бордового цвета «форд», за рулем которого сидел коротко подстриженный молодой человек, мельком глянувший на Питера из-под черных очков.

Перейдя на третью скорость, Питер посмотрел в боковое зеркало – «форд», притормозив, свернул на проселочную дорогу, ведущую к дому Эллен Ландерс.

Питер сжал зубы. Это мог быть тот, кого ждала Эллен, но это мог быть и один из подонков. А быть может, это какой-нибудь дошлый репортер. Хорошо бы, если так. Питер развернулся и поехал вдоль обочины. Эллен продемонстрировала ему, что может постоять за себя, однако желание удостовериться, что у нее все в порядке, оказалось сильнее. Питер снова свернул на проселочную дорогу, остановил машину и вышел. «Форда» не было видно. Он направился по дороге пешком и вскоре увидел «форд», припаркованный там, где еще совсем недавно стоял его «ягуар» – рядом с маленьким черным «триумфом». Питер остановился и прислушался – голосов не было слышно. Он пошел по тропинке и перед самой поляной спрятался за корявую сосну, откуда хорошо был виден двор.

Поначалу ему показалось, что он видит только мужчину, но, приглядевшись, он заметил рядом с ним девушку – они так тесно прижимались друг к другу, что были почти неразличимы. Теперь он даже расслышал, как она тихонько плачет. Мужчина нежно погладил ее по голове.

– Я думала, ты не придешь никогда! – воскликнула Эллен.

Не слишком-то быстро он к ней примчался, подумал Питер. Прошло почти двое суток…

Питер неторопливо вернулся по тропинке к «форду», обратив внимание на его коннектикутские номера. В машине не было ни сумок, ни багажа, которые могли бы указывать на то, что коротко подстриженный блондин приехал издалека.

Питер сел в свой «ягуар» и вернулся в город. Сержанта Маклина он застал в отделении.

– Ну как, удачно? – спросил тот, отрываясь от письменного стола.

– Мы вполне поладили после того, как она убрала ружье, – сказал Питер, слабо усмехнувшись.

– Ружье?!

– Да. Похоже, молния не ударит там дважды, – сказал Питер. – Мисс Ландерс теперь встречает нежданных гостей с двустволкой в руках. Впрочем, когда она была готова поговорить со мной, я нашел ее весьма милой девушкой.

– Она сообщила вам что-нибудь новое?

– Нет. А кстати, вы не знаете, кому принадлежит «форд» типа седан выпуска тысяча девятьсот шестьдесят первого года с коннектикутским номером 569?

– Могу уточнить. Хотите?

– Да. Этот парень чуть не снес мне задний бампер, когда сворачивал к ее дому, – мягко посетовал Питер. – Такой высокий блондин с короткой стрижкой и в черных очках.

Маклин рассмеялся:

– Ну конечно, я знаю, кто это. Говард Делафилд, сын старого Сэма, ведущий инженер завода. На редкость рассеянный малый, вечно витает в облаках. Удивляюсь, как он до сих пор не разбился. Они с женой живут вместе с отцом в особняке Делафилдов.

– С женой?!

Маклин самодовольно усмехнулся:

– Аппетитная, доложу я вам, штучка. Если бы вы посмотрели на них, когда они вместе, вы бы диву дались, как ему вообще удалось прибрать к рукам такую красотку. Если бы только, конечно, не заглянули в его банковский счет. Когда он унаследует состояние отца, он будет настоящим денежным мешком. Надеюсь, вы не собираетесь выдвигать против него обвинений?

– Нет, – сердито ответил Питер.

– Вот и отлично. Я бы не отважился вслух заявлять, что Сэм Делафилд купил с потрохами все местное правосудие, но все же имею право на собственные мысли. Правда же? Однако, как бы там ни было, Говард милейший парень. Мечтатель, конечно, как я уже говорил, зато нисколько не зазнается. Сэм здесь король, а Говард, несмотря ни на что, умудряется ладить со всеми. На заводе в нем души не чают.

– И что же, брак его счастливый?

– Вам нужно хотя бы разок взглянуть на Сандру, и тогда вы поймете, что парень, которому удалось заполучить ее в жены, не может не считать себя счастливчиком.

Главный редактор журнала «Ньюс вью» Фрэнк Девери привык не удивляться, если Питер звонил в редакцию откуда-нибудь с чертовых куличиков. Питер работал в свободном режиме с тем лишь условием, что раз в две недели обязан был предоставить в редакцию очередной материал. Он работал дома или в разъездах и тему для публикаций выбирал сам.

– Как ты отнесешься к репортажу о турнире по гольфу высшей лиги? – Питер говорил из автомата в вестибюле здания для общественных собраний Делафилда, наблюдая сквозь стекло за оживленной толпой в холле.

– Где ты?

– В Делафилде, Коннектикут.

– Так-так, – задумчиво протянул Девери.

– Как понимать твое «так-так»?

– Лучше скажи, это действительно стоящее событие?

– Гольф вообще прибыльное дело, – принялся объяснять Питер. – Призовой фонд несколько сотен тысяч плюс многочисленные награды всевозможных рекламных компаний. Съедутся телевидение, пресса. На подготовку и раскручивание подобных мероприятий уходят миллионы долларов.

– Так-так… – В голосе Девери не чувствовалось оживления.

– Ну что, не заинтересовался?

– Может, и заинтересовался, только руководитель нашего спортивного отдела Чарли Рейнольдс уже выехал в Делафилд, чтобы осветить открытие соревнований.

– А я собирался осветить не столько спортивные события, сколько общий, так сказать, фон, атмосферу, царящую в городе, – возразил Питер.

– Может, лучше поговорим о случае с изнасилованием? – вдруг спросил Девери.

– Так ты читал о нем?! – изумился Питер.

– Да, читал. И особенно меня потрясло, что эти двое подонков смеялись, после того как надругались над девушкой. Это напомнило мне о тебе, Питер. Если бы сегодня утром кто-нибудь вошел ко мне в кабинет и спросил, где тебя искать, я бы посоветовал ему отправиться в Делафилд.

– Ну тогда давай начнем разговор заново, – с ягнячьей кротостью в голосе предложил Питер.

– Послушай, я знаю, что ты скорее умрешь, чем сойдешь со следа, поэтому поступай, как знаешь. Если в конечном счете ты принесешь в редакцию готовый материал, то отлично. Если нет, значит нет. Где ты остановился?

– Пока не нашел места. В Делафилд понаехала тьма народу.

– Тогда разыщи Рейнольдса. Он парень не промах насчет таких дел. И передай ему, пусть позвонит мне. Я выпишу тебе аккредитацию. Думаю, можно было бы написать хорошую историю о Сэме Делафилде, об этой последней из старых акул. Он, правда, не дает интервью, зато так помешан на своем любимом гольфе, что тебе, возможно, удастся его разговорить.

– Так вот чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты нашел этих двух тварей и покончил с ними навсегда. Тогда, быть может, тебе удастся снова стать полноценным человеком и, без сомнения, лучшим журналистом Америки.

– Можно я процитирую тебя, когда речь зайдет о повышении моих гонораров? – отшутился Питер.

– Ты можешь процитировать меня, когда наконец прекратишь гоняться за призраками. Чарли Рейнольдса ты найдешь в мотеле «Маунтин вью» – это недалеко от города.

– Фрэнк, с тобой приятно работать!

– Ладно, ладно, льстивый хитрец, можешь не стараться – повышения все равно не получишь…

Чарли Рейнольдс очень много ел, очень много пил и со страшной скоростью строчил на машинке свои спортивные репортажи. Он обладал особым даром отличать настоящих людей от дутых одиозных фигур.

Для Питера не составило труда обнаружить его огромную тушу, комфортно расположившуюся под бело-голубым зонтиком уличного пресс-кафе при «Делафилд кантри клаб». Темные очки скрывали цепкий взгляд вечно налитых кровью серых глаз.

– Добро пожаловать в Делафилд, – проговорил Чарли, помахав Питеру. – В здешних угольных фильтрах не чувствуется угля, потому что вместо него здесь используют денежки. А поскольку мы с тобой и понятия-то не имеем, каковы денежки на вкус, то нам с тобой это не грозит. Садись. – Он указал на плетеное кресло. – Если хочешь выпить, можешь пойти и взять себе чего-нибудь за стойкой. Сегодня Сэм Делафилд угощает прессу – наверное, надеется, что наши перья будут более снисходительны к его турниру.

Питер сел. Он подумал о том, что старому Сэму Делафилду есть чем гордиться. Например, зданием клуба, построенным в колониальном духе, с просторной террасой, выложенной широкими каменными плитами. Или огромным полем для гольфа, чья идеально ухоженная зелень не увядала даже на августовском солнце благодаря, как объяснил Чарли, золотой поливочной системе, обошедшейся в миллион долларов. Красные флажки с белыми номерами и белые флажки с красными номерами ограждали зеленое поле вдоль всего периметра. Внушительных размеров стоянка являла собою настоящую коллекцию самых что ни на есть роскошных автомобилей, какие только Питеру доводилось видеть. Публика – лощеная, респектабельная, словно только что сошедшая с картинок «Вог» или «Эсквайра».

– Ну и что же привело тебя сюда? – поинтересовался Чарли.

Питер рассказал. Черные очки пристально изучали его в течение всего рассказа.

– Я тебе никогда не говорил, что восхищаюсь тобою? Тем, как ты перенес это. – Чарли ткнул пальцем в ногу Питера. – Мне кажется, случись такое со мною, я бы просто перерезал себе глотку.

– Не скажи. Это неизвестно, – возразил Питер. – Я сам было чуть не сделал то же самое. Фрэнк говорит, ты мог бы помочь мне найти место.

– Сам я остановился вон там. – Чарли указал в сторону выстроенного подковой мотеля. – Красота! У меня в номере две широченные кровати. Я-то, видишь ли, надеялся, что сумею заманить на одну из них какую-нибудь из здешних цыпочек, но ради друга…

– Чарли, я не хочу стеснять тебя в удовольствиях.

– Да я пошутил, сынок. В наше время молоденькие цыпочки не лазают в постель к толстякам, – усмехнулся Чарли. – Так что можешь смело занимать вторую кровать, да и ключ запасной имеется. Так ты все-таки думаешь, что твои смешливые друзья затесались где-то в здешней толпе?

– Очень может быть, – ответил Питер, нахмурившись. – Они всегда бывают там, где много народу и нездорового ажиотажа.

– Но турнир по гольфу – не бой быков. Конечно, здесь тоже есть вино и женщины, а если поискать в правильном направлении, то можно выйти и на хорошие ставки.

– А какова программа?

– Сегодня соревнуются профессионалы с любителями. Старый Сэм Делафилд только что закончил партию с одной из звезд. Ему теперь веселее на сердце. Представляешь? Старому негоднику шестьдесят восемь, а он вышел сегодня утром со счетом семьдесят восемь! Завтра начнут играть уже серьезно – первый раунд, а второй – в пятницу. В субботу финал, а в воскресенье здесь будет настоящее столпотворение – церемония закрытия и отъезд. – Чарли сделал внушительный глоток своей «Кровавой Мэри». – Две смешливые твари могут к тому времени как-то проявиться.

– Фрэнк считает, что мог бы получиться неплохой материал о Сэме Делафилде.

– О Сэме Делафилде? – фыркнул Чарли. – Из нищих лохмотьев в богачи? Да, он и впрямь начинал с какой-нибудь несчастной пары миллионов баксов, но это жалкие нищенские гроши по сравнению с тем, чем он владеет сейчас. Только вот по скольким трупам он прошел, это я затрудняюсь тебе сказать.

– Жирная лягушка в маленьком пруду?

– Ну не скажи, – возразил Чарли. – Этот городок – всего лишь крошечная точка на карте, заводишко – меньше тысячи рабочих мест. Зато упомяни имя Сэма Делафилда где-нибудь в коридорах конгресса – и ты заметишь, как навострятся уши. Сэмюел настоящий «король»! Мы вот все время говорим, что таких, как он, больше не существует, а Сэм есть. Между прочим, вон он и сам. Видишь, стоит рядом с темноволосой цыпочкой, разговаривает с Билли Пауэрсом?

– А кто это, Билли Пауэрс?

– О, Билли Пауэрс – темная лошадка. Ассистирующий профессиональным игрокам при гольф-клубе и протеже старого Сэма.

Девушка просто сияла красотой. Она была из тех, мимо кого не проходят. Такая в ком угодно разбудит настоящего мужчину, подумал Питер. Ее притягательная сила выходила далеко за рамки обычного. Роскошная, но в то же время доступная, оценил он.

Сэм Делафилд по-своему тоже приковывал взгляд. Невысокий – чуть выше девушки, – он производил впечатление чрезвычайно сильного физически человека. Бычья шея, широкие, размашистые плечи, лысая загорелая голова, окаймленная седоватым пушком. Питеру он почему-то показался знакомым, и ему вдруг припомнились фотографии Пикассо, когда тот пребывал в возрасте Сэма Делафилда, – жизненная сила в своем истинном проявлении. Он обнимал девушку одной рукой, нежно касаясь ее груди.

– Кто она? – спросил Питер, почувствовав, как во рту у него внезапно пересохло.

– Сандра Делафилд, невестка старого Сэма. Со стороны выглядит, будто он имеет на девчонку права, – хихикнул Чарли.

Если Сандра Делафилд и имела что-нибудь против столь небрежного сексуального подхода со стороны собственного свекра, то никоим образом не показывала этого. Ее интерес, казалось, был полностью сосредоточен на их темноволосом молодом собеседнике, и Питер сразу раскусил ее тактику – Сандра Делафилд обладала даром внушить человеку мысль, что в данный момент она всецело поглощена его персоной и больше ничто в мире не занимает ее. И юный Билли Пауэрс с успехом проглотил наживку. Однако сторонний наблюдатель мог бы заметить, как внимательно старый Сэм Делафилд следит за обоими…

После трагедии, случившейся два года назад в Вермонте, Питер начал замечать, что в нем постепенно развивается какая-то сверхчувствительность к звукам голосов в толпе. Не нарочно, даже не думая об этом, он постоянно слышал этот ужасный звук – омерзительное визгливое, поистине дьявольское хихиканье. Оно так и стояло у него в ушах. Вот и теперь, пробираясь сквозь респектабельную толпу к своему «ягуару», он опять слышал его. Он нарочно прокладывал свой путь как можно ближе к старому Сэму, его невестке и молодому игроку в гольф, с которым те беседовали, чтобы услышать их голоса.

– Имейте в виду, Пауэрс, я ставлю на вас, – гортанным голосом проворковала Сандра. – Смотрите, не подведите. Я жду сенсации.

В это мгновение она заметила Питера, скользнув по нему почти голодным взглядом темных глаз. У Питера осталось ощущение, будто его занесли в какую-то незримую картотеку. Красавица повернулась к старому Сэму и что-то сказала ему, чего Питер не смог расслышать. Сэм посмотрел на Питера и, слабо улыбнувшись, приветственно кивнул. Он был здесь хозяином. Зато Билли Пауэрс не проявлял ни малейшего интереса ни к кому, кроме Сандры.

– У меня есть шанс, – проговорил молодой профессионал, не обращая внимания на тот факт, что внимание Сандры несколько рассеялось. – Очень хороший шанс. Первый удар я нанес безукоризненно.

– Когда в детстве я обучался гольфу, Джим Барнз, помнится, любил говаривать: «Первый удар еще ничего не значит», – вставил старый Сэм.

– Да, но важнее всего задать ритм с самого начала, – возразил Билли Пауэрс, нахмурившись, так как заметил, что Сандра по-прежнему смотрит вслед удаляющемуся Питеру.

Укоренившаяся в нем с некоторых пор привычка внимательно разглядывать незнакомые лица, словно в поисках написанной на них вины, не покинула Питера и сейчас. Лица в Делафилде, похоже, делились на две категории: маски удовольствия и маски сосредоточенности. Болельщики, зрители, родственники и друзья игроков приехали сюда за удовольствием и намеревались получить его любой ценой. Их лица сияли улыбками, как начищенные чайники. Сосредоточенные лица принадлежали игрокам, озабоченным подготовкой к первому удару и стремлением выбиться в финал. Но среди всех этих масок Питер не видел тех, что искал, – лиц, на которых было бы написано замышляемое зло.

Он сел в «ягуар» и поехал в мотель «Маунтин вью». Ключом, который дал ему Чарли Рейнольдс, он открыл дверь домика под номером 7 и вошел. Одежда и вещи Рейнольдса валялись повсюду. Питер бросил на непримятую постель сумку, открыл ее, достал оттуда пиджак, брюки и темно-серый костюм и повесил все это на плечики в гардероб. Остальные вещи он распаковывать не стал, решив, что повоюет с Чарли за пространство чуть позже.

Последний час он чувствовал странное отвращение к истории, в которую втянулся. Его привели сюда гнев и сочувствие к девушке, ставшей жертвой надругательства двух отпетых подонков, таких же, как те двое на шоссе. Но теперь он вдруг ясно понял, что попал в самый центр какой-то частной интриги, в которой не было ничего симпатичного или привлекательного. Еще не услышав ни одной сплетни, он уже знал, что у Эллен Ландерс роман с Говардом Делафилдом, человеком, чья жена, как он понял, была такой же корыстной штучкой, как и все женщины, которых он встречал в последнее время. Такой ситуации он совсем не прогнозировал.

И все же смеющиеся подонки побывали здесь…

Питер глянул на часы. Он договорился с Эллен Ландерс на пять и теперь призадумался, стоит ли ему еще глубже вмешиваться в ее проблему. Прошлую ночь он почти не спал, поэтому сейчас, скинув пиджак, прилег на постель. Еще во времена службы во флоте он научился спать тогда, когда есть возможность. Так он поступил и сейчас. Его внутренний будильник сработал без пятнадцати пять.

Освежившись под холодным душем, он надел чистую рубашку и галстук, наполнил кисет табаком, влез в габардиновый пиджак и направился к машине.

Толпа на лужайках возле здания клуба и на террасе сделалась еще более многолюдной и шумной. Раньше обычного подавали коктейль. Питер краем глаза заметил, что кое-кто из игроков уже вышел на поле. «Интересно, – подумал он про себя, – многие ли из них знают о существовании девушки, подвергшейся надругательству всего в нескольких милях от этого центра всеобщего веселья?»

Было ровно пять минут шестого, когда он свернул на проселочную дорогу, ведущую к дому Эллен Ландерс. На месте парковки не было ни одной машины – ни «форда», принадлежащего Говарду Делафилду, ни маленького черного «триумфа» Эллен Ландерс. Быть может, она не захотела продолжить разговор и решила нарушить обещание?

Питер вышел из «ягуара», по узкой тропинке направился к дому и, когда увидел его за деревьями, поймал себя на мысли о том, как, должно быть, подходит для жизни и работы творческого человека это тихое умиротворенное место.

И вдруг он замер как вкопанный, по спине пробежали холодные мурашки. Перед самым домом, прямо на земле, ярдах в пятнадцати друг от друга лежали два человека. Боевой опыт, полученный Питером в Корее, избавил его от необходимости подходить ближе. Одно тело лежало на спине, лица у него попросту не было – его начисто разнесло выстрелом из ружья, валявшегося в нескольких футах от края террасы. Второй мертвец, распластанный лицом вниз, валялся, неуклюже подвернув под себя руку, а по белому льняному пиджаку чуть пониже левой лопатки расползалось широкое круглое кровавое пятно.

Питер подошел ко второму телу, подумав, что тут, быть может, еще не все кончено. Но это было не так – дробовик превратил сердце лежавшего на земле человека в кровавое месиво.

Глава 3

Питер осторожно приблизился к ружью, боясь наследить на мягком торфе. Более тренированный глаз наверняка прочтет тут что-нибудь. Он ступил на террасу и, пройдя вдоль ее края, подошел к ружью. На его ложе блестела маленькая медная табличка с отчетливыми инициалами – «Э.Л.».

Окрестный лес казался неестественно тихим – даже птицы смолкли. Где-то вдалеке по главной шоссейке проехал грузовик. Питер окинул взглядом дом и, облизнув пересохшие губы, позвал:

– Мисс Ландерс! Мисс Ландерс, это Питер Стайлс!

Ответа не последовало. Ни единого звука, ни единого шороха. Питер подошел к двери дома и, открыв ее, шагнул вовнутрь. В доме царила прохлада, окна, выходящие на солнечный запад, закрыты венецианскими ставнями. То, что прежде служило кому-то жилой комнатой, Эллен Ландерс превратила в студию. Мольберт, квадратный стол, заставленный кистями и красками, два простеньких стула, маленький письменный столик и софа вдоль стены – вот все, что составляло ее меблировку. Вдоль другой стены было выставлено множество холстов. Работы, выполненные в ярких красках и энергичной манере, навели Питера на мысль, что их автор далеко не кроткая персона. Он снова позвал: «Мисс Ландерс!» и быстро прошел по всему дому, заглядывая во все помещения – в кухню, пустынную гостиную, аккуратную ванную и чисто женскую спальню. Питеру вспомнились слова, которые любила говаривать его мать, – что женщина должна содержать дом так, чтобы гостю, зашедшему в него в любое время дня и ночи, не пришлось извиняться за свое посещение, а хозяйке – испытывать неловкость. Здесь все было в меру – дом был и обжитой и ухоженный.

Питер повернулся, чтобы выйти из спальни, и буквально чуть не подскочил на месте – на пороге с пистолетом в руках стоял сержант Маклин.

– И что же тут произошло? Вы слышали, как они смеялись? – сухо и холодно спросил он.

Питер быстро пришел в себя и полез в карман за трубкой.

– Держите руки на виду, мистер Стайлс!

Маклин подошел к Питеру и похлопал его по карманам на предмет оружия, потом отступил.

– Ну что ж, понятно, – сказал он.

Питер пожал плечами:

– Вам понятно так же, как и мне. Я прибыл сюда менее десяти минут назад, так как мисс Ландерс назначила мне встречу, и обнаружил вот этих… – Он кивнул в сторону входной двери. – Они лежали как сейчас.

– И вы не позвонили нам?

– Как я мог позвонить? Здесь нет телефона.

– Я знаю это, мистер Стайлс. Но вы могли выехать на шоссе до ближайшей телефонной будки.

– Я же сказал, что только что приехал. Увидев их, я позвал мисс Ландерс, а когда она не ответила, решил заглянуть в дом и поискать ее.

Маклин убрал пистолет в кобуру.

– Выходите, – сказал он и пошел впереди Питера.

Они вышли на террасу, где второй полицейский фотографировал убитых. Тут же стоял молодой врач из местной больницы и еще один человек в белом халате – скорее всего водитель «скорой помощи». Рядом на траве стояли носилки.

– А теперь расскажите все по порядку, – сказал Маклин.

– Мне нечего больше рассказывать. У меня была назначена встреча с мисс Ландерс на пять часов. В пять минут шестого я подъехал к месту стоянки, прошел по тропинке к дому и увидел убитых.

Маклин глянул на часы и что-то записал в блокноте. Питер невольно посмотрел на собственные часы – они показывали восемнадцать минут шестого. Питеру показалось, что он находится здесь уже много часов, а не какие-то тринадцать минут. Он продолжил рассказ:

– Одному помощь была явно не нужна, в другом я не был уверен, поэтому я подошел к нему и убедился, что он тоже мертв. Тогда я обогнул поляну кругом и поднялся на террасу, чтобы посмотреть на ружье.

– Трогали?

– Нет.

– А узнали? Это что, ружье мисс Ландерс? Вы вроде сегодня говорили, что у нее есть ружье.

– Похоже, что это действительно ее ружье. Я заметил на нем табличку с инициалами, когда она держала его. Точно такую же, как эта.

– Это ее инициалы, – заметил Маклин.

– Я знаю.

– Вы узнали, где она хранит ружье, во время своего первого посещения?

Питер пожал плечами:

– Она просто сунула его за дверь. – Он колебался, собираясь рассказать о Говарде Делафилде, но что-то заставило его промолчать. Должно быть, прежде чем рассказывать кому-то, ему хотелось самому узнать чуточку больше об этих взаимоотношениях. Возможно, они не имеют никакого отношения к делу, зато если он расскажет, это причинит вред сразу нескольким людям. Поэтому он просто спросил: – Как вы узнали? Вам кто-то позвонил?

Маклин кивнул:

– Без восьми минут пять. Какой-то непонятный голос – то ли мужской, то ли женский. Он сказал, что возле дома Ландерс убиты двое мужчин. Мы приехали и увидели вашу машину. – Он снова посмотрел на часы. – А девушка опаздывает на встречу, которую вам назначила.

– Да, – согласился Питер.

Полицейский с фотоаппаратом сделал знак Маклину. Сержант и врач подошли к убитым. Маклин обшарил их карманы – там оказались деньги, в основном мелочь, сигареты и зажигалки, но никаких бумажников.

– Вы их не знаете? – спросил Питер.

Маклин покачал головой:

– Не местные. Похоже, наспех нам вряд ли удастся опознать их. Сейчас никто не ходит без документов, у каждого есть при себе хоть что-то: страховочный номер, или кредитная карта, или водительские права. А эти – оба без бумажников. Вот у этого нагрудный карман вывернут. Бумажники скорее всего вытащили. – Маклин поднялся с корточек. – Похоже, они направлялись к двери и кто-то оказал им «теплый» прием. У первого разнесено все лицо, а второй, видимо, пытался убежать и был застрелен в спину.

– В обоих случаях смерть наступила мгновенно, – констатировал врач.

– Грузите их в машину, – распорядился Маклин и повернулся к Питеру: – Мне понадобятся ваши письменные показания, поэтому я вынужден пригласить вас проследовать в отделение.

– Я арестован?

Маклин рассмеялся:

– Я очень хорошо знаю ваш тип, мистер Стайлс. Вы поможете старушке перейти через улицу и спасете красавицу от разъяренного дракона. И если бы вы и впрямь угрохали этих двух молодцев, вы бы непременно признались и не стали бы сваливать гору подозрений на мисс Ландерс. Нет, здесь как раз все понятно. Это те двое, что изнасиловали ее в воскресенье. Они вернулись, и она пристрелила их.

– Это ваши предположения?

– Разумеется. Любоерасследование начинается с предположений. Она застрелила их, потом позвонила нам, а теперь пытается собраться с мужеством, чтобы вернуться.

– Но как она могла узнать их? Ведь она сама говорила вам в воскресенье, что не способна их опознать.

Маклин поджал губы:

– Быть может, что-то всплыло у нее в памяти, когда она увидела их. Быть может, они сказали что-нибудь такое, отчего сразу стало ясно, кто они такие. В конце концов, она сама говорила, что может узнать их по голосам. – Он пожал плечами. – Возможно, это вовсе и не те парни, но так или иначе она застрелила их. Поддалась истерии. Посудите сами: двое парней подходят к ее двери, возможно, говорят какие-нибудь сальности, она не выдерживает и… стреляет в них. Можно истолковать как самооборону, а можно и как убийство.

– А как насчет их машины? – Питер жестом указал в сторону людей, уже тащивших носилки с первым телом по тропинке к ожидавшей их «скорой помощи».

– Машины?

– Да. Посмотрите на них. Они прилично одеты. Тот, что в белом пиджаке, обут в хорошие ботинки, и они совсем не испачканы. Не похоже, чтобы они пробирались по лесу. Нет, нет, Маклин, эти двое далеко не бродяги. Скорее из тех, кто путешествует на машине. Но когда я подъехал, никаких машин тут не было. Быть может, они оставили ее на шоссе?

– Здравая мысль, – согласился Маклин. Он махнул другому полицейскому и, когда тот подошел, представил его Питеру. – Робертс, отвезешь мистера Стайлса в отделение, – распорядился Маклин. – Запишешь его показания и дашь ему расписаться. У убитых пусть снимут отпечатки пальцев и отправят в ФБР и хартфордскую полицию. А еще свяжись с дежурным офицером из «Делафилд компани» – может, он опознает этих молодцев.

– А как насчет соревнований? – спросил Робертс. – Может, в пресс-центре окажут помощь? Возможно, они знают, не были ли убитые как-то связаны с кем-нибудь из игроков, журналистов, телевидения, коммерсантами или болельщиками.

– Хорошая идея, – одобрил Маклин. – Я, пожалуй, постараюсь что-нибудь у них разнюхать. Только сначала подожду здесь мисс Ландерс – вдруг она наберется смелости и решит вернуться на встречу с мистером Стайлсом.

Робертс оказался расторопным малым, склонным проявлять бдительность и усердие. По дороге в отделение, сидя в «ягуаре» Питера, он задал ему несколько свежих вопросов.

– Вы давно дружите с мисс Ландерс?

– Нет, мы познакомились только сегодня.

– Все верно. Сержант говорил мне, почему вы здесь, только я так и не понял, знали ли вы ее раньше.

– Нет, не знал.

– Если это те же двое, что изнасиловали ее, ей волноваться нечего, – заметил Робертс. – Будет считаться самообороной. Суд не только оправдает ее, но еще и вынесет благодарность. Но если она обозналась и по ошибке угрохала не тех, тогда… Люди, конечно, сочувствуют жертвам насилия, но никому не светит быть пристреленным как собака только потому, что он зашел спросить, как выбраться на главное шоссе или что-нибудь в этом роде. Если это так, то не удивлюсь, если она окажется в местном дурдоме.

– Я все-таки надеюсь, что она не совершала этого убийства, – возразил Питер. – Судя по всему она давно отсутствует и, быть может, скоро появится здесь с убедительным алиби, объясняющим ее опоздание на встречу со мной.

Робертс вытащил прикуриватель и зажег сигарету.

– Меня насторожил этот телефонный звонок, – поделился он своими опасениями с Питером. – Дежурный на пульте сказал, что голос был какой-то странный, словно кто-то приложил к трубке носовой платок. Спрашивается: зачем? Предположим, посыльный из магазина доставляет заказ и обнаруживает мертвые тела. Он звонит нам и докладывает. Или, скажем, заблудившийся рыболов или турист пробирается через лес и натыкается на убитых. Но зачем им в обоих случаях скрывать, кто они такие? Значит, это кто-то, кто не должен был там оказаться.

– Что значит, не должен?

– А вот смотрите, – продолжал рассуждать Робертс. – Может такое быть, что чей-то муж крутил шашни с этой девчонкой?

Питер не сводил глаз с дороги и только коротко заметил:

– Возможно.

Ему это показалось любопытным, но он сейчас почему-то не мог припомнить, как выглядит Эллен Ландерс. Безукоризненная фигура в желтой блузке и светло-зеленых обтягивающих брючках, густая копна медно-рыжих волос, золотистый загар и темные очки, словно маска скрывающие лицо, – это, конечно, запечатлелось в памяти. Но как она выглядит на самом деле? Трудно понять, что перед тобой за человек, если ты не имеешь возможности посмотреть ему в глаза. Да, она показалась ему испуганной и угнетенной случившимся. Но какова она на самом деле? И почему он, Питер, взялся защищать ее, скрывая от Маклина и Робертса то, что ему известно о Говарде Делафилде? «Верь свои ушам, если ты привык им верить», – говорит в таких случаях Фрэнк Девери.

Питер задумался о Говарде Делафилде. Вот опять тот случай, когда черные очки скрывают истинную природу человека – человека молодого, явно красивого, которого отчаянно ждет не дождется девушка. Питер никогда не забудет, как она бросилась к нему навстречу, обознавшись и приняв за другого, не забудет, как трепетно она прильнула к этому Говарду, лепеча: «Я думала, ты никогда не придешь!»

Да, это можно понять по голосу, подумал Питер. Он начисто исключает какую бы то ни было несерьезность в отношении этой женщины к своему мужчине. Губы Питера скривились в слабой усмешке. «Господи, каким сентиментальным ты становишься, дружок!» – подумал он про себя.

Голос Робертса вывел его из задумчивости.

– Нет, похоже, действительно так и было, – рассуждал он вслух. – Что, если это и в самом деле были те насильники? Она открыла на стук, а там стоят они и усмехаются…

– Но она не видела их лиц в воскресенье, – возразил Питер. – Как же тогда она могла узнать их?

Робертс посмотрел на Питера:

– Сержант говорил мне кое-что о вас, мистер Стайлс. Все эти годы вы сами разыскиваете двух парней. Я даже, помнится, читал об этой истории в свое время. Полиция пяти штатов сбилась тогда с ног, но их так и не нашли. Случай, похожий на наш – никаких описаний, только темные очки и парки.

– Да, – спокойно проговорил Питер.

– Вот и вы бы, наверное, вряд ли узнали их.

Питер лишь слегка нажал ногой на газ. Белый «ягуар» плавно скользил по дороге, рассекая сгущающиеся сумерки.

– Я уже тысячу раз задавался этим вопросом, – сказал он Робертсу. – И всегда в глубине души был убежден, что смогу узнать их. Но вот как?

– Может, вы и были убеждены, но не настолько, чтобы разнести им головы из пистолета, – возразил Робертс. – Суд признал бы действия девчонки как самооборону, даже если бы эти двое и пальцем ее не тронули во второй раз, но для этого она должна доказать, что узнала их. Но если окажется, что парни отродясь не видывали ее раньше и просто заплутали в лесу, то ее ждут большие неприятности.

– Ружье принадлежит ей, – сказал Питер. – И на нем имеются ее отпечатки пальцев. Но разве есть какие-нибудь убедительные доказательства, что именно она стреляла в этих людей? В конце концов, я тоже знал, где она прячет ружье, и вполне мог оказаться там, когда они явились.

Робертс добродушно усмехнулся:

– Очень благородно с вашей стороны, но только не нужно вносить путаницу – в конечном счете это все равно не поможет мисс Ландерс. Если она все-таки объявится через несколько минут на встречу с вами – это одно дело, но если она пустилась в бега… – Робертс затушил сигарету. – Ей вряд ли удастся удрать далеко на своем крошечном «триумфе». Сержант уже поднял всех по тревоге, и ее разыскивают.

Они подъехали к зданию полиции, Питер затормозил.

– Как бы вы ни относились к этому, ей в любом случае нужна сейчас помощь, – заметил он.

– Как бы вы ни относились к этому… – сказал Робертс.

В отделении один из полицейских напечатал на машинке показания Питера, включавшие причину его приезда в Делафилд и мельчайшие подробности его пребывания в городке. Здесь упоминалось о его первом визите к Маклину, о первой встрече с Эллен Ландерс и об их договоренности на пять часов; о втором визите к Маклину; о том, как Питер поселился в номере Чарли Рейнольдса; о его приезде на свидание с Эллен Ландерс и о том, что он обнаружил возле ее дома. Одним словом, это был поминутный отчет, в котором оказалось опущено лишь одно место – те десять минут, которые ушли у Питера на то, чтобы проследить за Говардом Делафилдом, заезжавшим к Эллен, и увидеть ее в его объятиях.

– Можете подождать, когда все будет составлено по форме, или приезжайте через пару часов, чтобы расписаться, – предложил Робертс.

– Я лучше заеду позже, – сказал Питер. Он чувствовал себя по-детски неловко от того, что укрыл кое-какие факты от полиции. Сейчас ему нужно было как можно скорее добраться до Говарда Делафилда. Эллен наверняка поспешит к нему, и Питер сможет подготовить их обоих к тому, что вынужден будет в конечном счете рассказать все Маклину.

Питер решил не пользоваться телефоном в фойе, а поехал в город и нашел автомат в местной аптеке. Отыскав в справочнике нужный номер, он связался с резиденцией Сэмюела Делафилда. Прислуга ответила, что мистер и миссис Говард и мистер Сэм сейчас находятся на приеме в клубе.

Питер посмотрел на часы. Половина восьмого – заявление в полиции еще не готово.

В наступающих сумерках «Кантри клаб» сверкал праздничными огнями. Освещенные окна, терраса, украшенная разноцветными японскими фонариками, лучи прожекторов освещают игровое поле, где по-прежнему еще продолжаются соревнования. Питер заехал в мотель, принял душ и переоделся в темно-серый костюм – издали глянув на празднично разряженную толпу на террасе клуба, он понял, что ему придется это сделать.

Звуки джаза, оглашавшие окрестности, напомнили Питеру слова Фрэнка Девери: «Ты можешь найти этих смеющихся подонков в толпе. Они всегда там, где праздник».

И вот он – праздник в Делафилде. С полной программой – выпивка, секс, деньги и… убийство. Убийство, совершаемое под звучный ритм барабанов и плавную мелодию банджо и трубы, которой вторит низкое соло баса. Убийство, чьим прикрытием стали музыка и смех.

А ведь где-то здесь неподалеку прячется испуганная девушка, доведенная до отчаяния, которое, возможно, заставило ее пойти на убийство, и нуждающаяся в помощи.

Праздник был в самом разгаре. Повсюду – в машинах, на лужайках под зонтиками и на террасе прижимались друг к другу влюбленные парочки. Питер вошел через террасу в танцевальный зал, переполненный мужчинами в белых костюмах и в пух и прах разодетыми женщинами. Вокруг стойки бара крутилось с полдюжины барменов в коротеньких темно-красных курточках. В другом конце зала буфет ломился от всевозможных закусок, салатов, блюд с икрой и бутербродами. Возле стойки бара веселилась шумная толпа, зато буфет пустовал.

Питер подошел к одному из официантов и спросил о Говарде Делафилде. Тот наметанным глазом посмотрел в сторону танцующих:

– Он сейчас не с супругой.

В тот же момент Питер увидел Сандру Делафилд. Одетая в золотистое вечернее платье, она танцевала со старым Сэмом Делафилдом. Сэм так сильно прижимал ее к себе, словно это был вовсе не танец. Лицо ее сияло, а темные глаза сверкали радостью.

– Вы можете найти мистера Говарда в мужском зале, – сказал официант.

Питер направился к двери, на которую указал официант, мысли его при этом были заняты Сандрой. Ее, казалось, нисколько не заботили десятки пар глаз, с холодным интересом наблюдающих за ней. Интересно, она подчиняется сексуальному нажиму старика, потому что он богат и всемогущ или он действительно как-то затрагивает ее чувства?

В мужском зале все было устроено по старинке. Здесь тоже был свой бар, возле которого Питер заметил с полдюжины прославленных игроков и несколько шоу-звезд, окруженных толпой обожателей, жадными глазами ловящих каждое движение своих кумиров.

Наконец Питер нашел молодого блондина в белом смокинге и коричневом галстуке, одиноко сидящего за столиком в углу и разглядывающего высокий бокал, который держал в руке. Казалось, из всей толпы он один не был увлечен всеобщей атмосферой веселья.

Питер подошел к столику:

– Мистер Делафилд?

Тот поднял глаза, в которых Питер прочел такое отсутствующее выражение, словно этот человек сознательно отгородился от всего, что происходит вокруг. Он был выше отца, но черты его лица, хотя и привлекательные, были менее выразительными, чем у Сэма. Его улыбка была автоматической – как у метрдотеля в ресторане – и не удивительно, ведь за эти дни к нему подходили сотни незнакомых людей только потому, что он сын Сэма Делафилда. Кроме того, судя по тому, что рассказывал о нем Маклин, его и самого любили в городе.

– Да, – ответил он вежливо, но безо всякой теплоты.

– Меня зовут Питер Стайлс.

– О да, я наслышан о вас, мистер Стайлс. Отец очень рад, что «Ньюс вью» направил сюда именно вас написать историю создания нашего турнира.

«Интересно, – подумал про себя Питер, – не говорила ли Эллен Ландерс Говарду о его визите к ней? Судя по отсутствию особого интереса к его персоне, непохоже».

– Можно к вам присоединиться? – спросил Питер.

– Конечно. Выпьете что-нибудь?

– Нет, спасибо.

– Вас могут счесть за белую ворону, если вы не возьмете в руки бокал, – сказал Говард. – У меня, например, здесь лимонад.

– Я хотел бы поговорить с вами об Эллен, – спокойно проговорил Питер.

Лицо Говарда на мгновение напряглось.

– Так вот оно что! – вдруг воскликнул он. – Значит, это вы были сегодня днем в белом «ягуаре»!

– Да, я.

Говард решительно поставил бокал на стол:

– Я так и знал! – В его голосе звучала горечь. – Ну и что же вы предлагаете, мистер Стайлс?

– Предлагаю?!

– Да, да. В наши дни даже шантажисты выглядят как джентльмены. – Губы Говарда вытянулись в тонкую ниточку.

– Значит, Эллен не говорила вам обо мне? Но вы ведь видели мой «ягуар»? Неужели она не рассказывала, что я приезжал поговорить с нею?

– Ах, ну да! Эта душещипательная история – охота за подонками. Ну так и что же? Вы нашли меня?

– Да.

– Да вы просто сукин сын, мистер Многострадальный Стайлс! Послушайте, назовите все-таки ваши требования! Подумать только, какая ирония судьбы! Журналист, объявивший крестовый поход подлецам, сам становится одним из них.

– Где сейчас Эллен? – спросил Питер, не тронутый этим оскорбительным тоном. Ему пока трудно было понять, что это – первоклассная игра или естественная реакция.

– А почему вы спрашиваете и почему я должен отвечать вам?

Питер не моргая в упор смотрел на собеседника:

– У меня была назначена с нею встреча на пять часов. Быть может, она вам и об этом говорила?

– Да, говорила. И это выглядело так, будто ее собираются поддеть на крючок. А что случилось? Она послала вас ко всем чертям и поэтому вы пришли ко мне?

– Я пришел узнать, не могу ли чем-нибудь помочь и следует ли мне говорить полиции то, что мне известно, – ответил Питер. Собеседник попытался было перебить его, но Питер, жестом удержав его, продолжил: – У меня мало времени на принятие решения, поэтому слушайте внимательно, если, конечно, не знаете, о чем я буду говорить. Я приехал к Эллен в начале шестого. Ее дома не было, зато на лужайке перед крыльцом лежало два мертвых тела. Оба были убиты из ее ружья.

Говард побледнел, ошеломленно уставившись на Питера.

– Они вернулись! – прошептал он.

– Кто? Насильники? Возможно, это были они. Правда, полиция не смогла установить их личности.

– Вы вызвали полицию?

– Нет. И это как раз еще один интересный момент. Кто-то, изменив голос, вызвал полицию без восьми минут пять. Они даже не поняли, кто это был – мужчина или женщина. Они приехали как раз в тот момент, когда я приходил в себя от обнаруженного. Но Эллен куда-то исчезла. Еще полчаса назад она не возвращалась, и у меня, Говард, в связи с этим проблема. И вовсе не шантажистского характера. Речь идет просто о выполнении гражданского долга. Совершенно случайно мне стало известно о ваших отношениях с Эллен. Полиции о них не известно. Я должен рассказать им, но пока этого не сделал.

– Стало быть, мы снова вернулись к вопросу о цене, которую вы хотели бы назначить? – Лицу Говарда вернулся его естественный цвет.

– Я хочу, Говард, чтобы вы поняли раз и навсегда – я здесь не для того, чтобы шантажировать вас или Эллен. Я приехал в Делафилд лишь отчасти из-за Эллен, а в основном по личной причине. Я хотел найти тех двоих, что напали на нее в воскресенье, но совершенно случайно оказался свидетелем отношений, предполагающих быть тайными. Я сочувствую Эллен и хорошо понимаю, что она перенесла, поэтому и предпочел пока не распространяться. Но для того, чтобы продолжать хранить молчание, мне нужны более убедительные причины. Поскольку Эллен сейчас в недосягаемости, я решил обратиться к вам.

– И сколько же вы хотите?

Питер отодвинул стул и встал:

– Я вижу, Говард, что напрасно пришел к вам. С вами разговаривать бесполезно. Извините.

– Подождите! – Говард вдруг неожиданно сильно схватил Питера за руку. – Ведь вы же все понимаете. Правда?

– Вас трудно убедить, – возразил Питер.

Говард оглянулся по сторонам, словно затравленный зверь.

– Давайте-ка выйдем отсюда, – предложил он. – Вы на машине?

– Моя машина стоит у мотеля.

– Я приду туда к вам.

Он поднялся и быстро вышел через служебный вход, ведущий на кухню. Питер огляделся. Казалось, никто не обратил на них внимания. Дружный хохот, донесшийся со стороны стойки, был явно всеобщим ответом на чью-то удачную шутку.

Небрежной походкой Питер снова вышел в танцзал. Там по-прежнему колыхалась толпа, и Питер поймал себя на том, что ищет глазами Сандру Делафилд. Он вдруг заметил ее почти рядом – можно было даже протянуть руку и дотронуться до нее. На этот раз она держалась вполне прилично и танцевала с молодым человеком, чей загар, заметный даже в полумраке, свидетельствовал о том, что он принадлежит к числу любителей солнца. Заметив, что Питер смотрит на нее, она приветливо улыбнулась. Питера словно пронзило током. До сих пор он видел ее только издали, и ее почти театральный макияж, вызывающий наряд и открытый флирт со старым Сэмом внушили Питеру мысль, что перед ним женщина средних лет. Но теперь он разглядел, что она почти ребенок и едва вышла из подросткового возраста. Глаза ее сияли восторгом, но Питер мог поклясться, что в них скрывалась какая-то неизбывная тревога.

Питер вышел на террасу и с удовольствием глотнул свежего воздуха, чистого от запаха духов, табака и алкоголя. Этот близкий взгляд на Сандру полностью разрушил его почти уверенность в существовании любовного треугольника. Он принимал Сандру за зрелую женщину, изголодавшуюся по сексу, уставшую от мужа, который, будучи недовольным ее неразборчивостью, завел связь со спокойной и преданной Эллен. Но теперь он понял, что Сандра нисколько не подходит под это определение. У нее попросту не было времени на то, чтобы стать зрелой и изощренной. Он понял, что ему придется заново знакомиться с каждым из них.

Питер направился через лужайку к мотелю. Он вспомнил, что не назвал Говарду номера своего коттеджа, поэтому решил вернуться к своему белому «ягуару» и не ошибся. Вскоре Говард открыл дверцу и опустился на переднее сиденье рядом с Питером. Питер ждал, когда тот заговорит. Раскуривая трубку, он вдруг краем глаза заметил, что Говард выглядит вовсе не таким юным и каким-то усталым.

– Это длинная история, – начал он. – Но прежде чем приступить к ней, я хочу, чтобы вы знали – речь не идет о каком-то там банальном любовном романе, о котором вы якобы знаете и должны молчать.

– Должен? – переспросил Питер, холодно глядя на него.

Говард вдруг вспыхнул, ударив кулаком по сиденью:

– Вы сначала выслушайте и не перебивайте! – В его голосе Питер уловил нотки отчаяния.

– А я и не перебиваю вас, Говард, – сказал Питер. – Только прежде чем мы приступим к каким бы там ни было историям, скажите, где сейчас Эллен. Вы знаете?

– Нет.

– Я не прошу вас назвать мне, где она. Но если вам это известно, вы должны связаться с ней и передать, чтобы она в свою очередь связалась с сержантом Маклином. Чем дольше она отсутствует, тем хуже для нее складываются дела.

– Я не знаю, где она.

– Ну что ж, Говард, – вздохнул Питер. – Вам виднее.

Глава 4

Говард начал с того, что попытался объяснить Питеру, как нелегко быть сыном Сэма Делафилда – подобная роль ставит тебя в обособленное положение среди людей, в кругу которых ты вращаешься.

– Когда у тебя есть все и тебе больше нечего желать, ты чувствуешь себя каким-то отщепенцем, белой вороной, – сказал Говард. – Все почему-то думают, что деньги и власть – это предел мечтаний. Я понимаю, мои слова звучат банально и высокопарно, но знаете, чего я хочу больше всего на свете? Я хочу быть самим собой. Вы мне не верите?

– Почему? Верю. Если только это не актерская поза.

– Ведь вы, Стайлс, обо мне почти ничего не знаете. Так ведь?

– Признаться, о вашем существовании я узнал всего несколько часов назад, – сказал Питер.

– Моя мать попала в аварию, когда мне было пять лет. Она пролежала год на больничной койке и умерла. Мне всегда казалось, что ее убил Сэм, убил этой своей болезненной жаждой власти. Ах да… Вы заметили? Я называю своего отца «Сэм». Ему так нравится. «Друзья, а не отец и сын», – говорит он. Ему не хочется быть отцом – это напоминает ему о возрасте. Он и жесткий и мягкий одновременно. Если он тебя любит, он оказывает тебе свою могущественную поддержку независимо от того, заслуживаешь ты этого или нет. Зато если он тебя невзлюбил, он сравняет тебя с землей, и при этом не важно, какой пост ты занимаешь. У него своя система ценностей, и он всегда действует по велению прихоти. За исключением бизнеса. В бизнесе он гений. Я тоже мог бы обратиться к бизнесу, обучиться необходимым вещам, стать вице-президентом компании и дождаться, когда все достанется мне. Но… – В его голосе зазвучали горькие нотки. – Я очень сильно сомневаюсь в том, что Сэм когда-либо вообще умрет. Он верит в собственное бессмертие, и, клянусь Богом, мне иногда кажется, что он прав! Но так или иначе я всегда хотел быть самим собой, а не сыном Сэма. Еще в школе я с интересом изучал науки. Разные области – автоматика, освоение Космоса, бомбы… К удивлению Сэма, да и к моему собственному, из этого вышел толк. «Делафилд компани» выполняет крупные государственные заказы в области ракетостроения. Изначально я планировал обратить свои интересы в каком-нибудь другом направлении, но почему-то оказался вовлеченным именно в эту область. Я никогда не собирался работать на Сэма, а в конечном счете все свелось к тому, что мне пришлось выбирать – работать на него или на конкурирующую компанию. Переметнись я к другим, Сэм попросту поднял бы меня на смех. Ему тогда не приходило в голову, что я могу представлять интерес как специалист. Но я выбрал работу на Сэма по вполне объективной причине. Дело в том, что «Делафилд» располагает мощнейшей исследовательской базой, научными лабораториями, лучшим техническим оснащением. Я не хочу набивать себе цену, Стайлс, но после пяти лет работы в компании Сэма я в свои двадцать восемь являюсь, быть может, лучшим специалистом в своей области. Вы, наверное, думаете, что это невозможно?

«Почему? Очень даже возможно, – подумал про себя Питер. – Стремительный взлет до небес… или падение».

– Вот, например, сейчас, – продолжал Говард, – я занимаюсь государственным проектом, который способен перевернуть все современные представления об освоении Космоса как в мирных, так и в военных целях. И ничто не сможет препятствовать моему продвижению вперед по этому пути.

– А кто пытается вам препятствовать? – поинтересовался Питер.

– Вы, – хрипло проговорил Говард. – Вы пустите под откос все, если расскажете, что вам известно.

Питер почувствовал зашевелившуюся внутри медленную волну гнева:

– Тогда, быть может, вы расскажете мне наконец об Эллен Ландерс?

– Похоже, трудно сделать так, чтобы вы поняли, – сказал Говард. – Мы с вами живем в разных мирах. – В его голосе звучало что-то вроде презрения. – Я читал ваши публикации время от времени и понял, что мы с вами совершенно разные люди.

– Возможно, нам обоим следует возблагодарить за это судьбу, – сухо вставил Питер.

– Вы, Стайлс, живете прошлым. Вы верите в любовь, верность, в супружеские отношения в их общепринятом смысле. Вы думаете, что современные проблемы имеют разрешение с точки зрения морали. А я нет. Все это безнадежно устарело. Поздно. Время таких, как вы, прошло. Цивилизация, созданная для таких, как вы и Сэм, трещит и рушится. Такие, как вы, давным-давно проиграли сражение, но вы по-прежнему не хотите признать этого. Никак не хотите признать, что поезд ушел. Вы не можете победить.

– Кончайте с этой мыльной пеной и расскажите мне об Эллен Ландерс, – сказал Питер.

– А я как раз и пытаюсь. А вы постарайтесь не быть таким самодовольным и послушайте!

– Не думайте, Говард, что можете оттянуть время и надуть меня.

– Да вас и не надуешь, – проговорил он, делая последнюю затяжку – конец его сигареты вспыхнул красным огоньком. – Я и себя-то, похоже, обмануть не могу – влюбился как последний сопляк.

– Это плохо?

– Это несовременно. В наше время молодым людям недостаточно старомодных отношений, моногамия нынче не в почете. Походите по современным ночным заведениям, и вы поймете, о чем я говорю. Парни и девушки приходят туда каждый сам по себе, танцуют с незнакомцами, а потом идут к ним домой, чтобы получить сиюминутное удовольствие. А в следующий раз они приводят домой уже кого-то другого. Можете понаблюдать и даже проверить. Девушки из вашей редакции посещают подобные заведения, чтобы подцепить себе кого-нибудь, и они прекрасно понимают, что вы не станете заводить с ними серьезные отношения, потому что боитесь их.

– Вы познакомились с Эллен в одном из таких мест? – спросил Питер, изо всех сил сдерживая раздражение.

– Нет.

– А с вашей женой?

Говард поднял на Питера полные грусти глаза:

– Вы видели Сандру?

– Да.

– Она ребенок. Просто восторженный ребенок. Она предложила мне все, что у нее есть. И я взял. А почему бы и нет? Она родом отсюда, из Делафилда, дочь одного из партнеров Сэма. Мы с нею нашли общий язык, она хотела того же, чего и я – жить сиюминутным ощущением, не чувствуя гнетущих обязанностей и какого-то там долга. Но Сэм быстро раскусил нас и принял меры. Ему это проще простого. Он мог отстранить меня от работы – единственной вещи, к которой я привязан. Он мог сделать так, чтобы я не нашел себе работы ни в одной компании. Он мог испортить мне карьеру на всю оставшуюся жизнь. Поэтому мы с Сандрой вынуждены были пожениться, хотя не хотели этого ни тогда, ни сейчас. Кроме того, Сандра вдруг поняла, что если будет правильно играть, то всегда будет очень богатой женщиной. Я для нее не значу ничего, и она ничего не значит для меня.

– Вся эта трогательная история произошла еще до того, как вы познакомились с Эллен? Я думаю, Говард, вам лучше перейти к рассказу о ней, потому что всех этих предысторий с меня уже хватит. – Питер с трудом держал себя в руках, чтобы не сорваться.

– Эллен! – Говард обхватил руками лицо. – Эллен перевернула все мои представления о жизни с ног на голову. – Он опустил руки. – Я говорил вам, Стайлс, что люблю ее. Всю свою жизнь я думал, что такое не случится со мною никогда, а оно случилось.

– Только, похоже, поздновато.

Говард облизнул пересохшие губы:

– Одной из сфер нашей деятельности в Делафилде является создание нового ракетного двигателя для самолетов. Мы достигли определенного уровня, когда понадобились практические испытания – запуск аппарата. У нас был лучший в стране летчик-испытатель. И вот тогда-то и произошла трагедия. Сразу после взлета самолет взорвался, его разнесло в пыль. Летчик погиб. От него не осталось даже горстки останков. Его звали Дик Уилсон, и у него осталась вдова – Эллен. Ландерс – ее девичья фамилия.

– Сейчас вы скажете, что не могли не утешить ее, – сказал Питер.

– Это не совсем так. Я не поехал утешать ее, все было по-другому. Мы, так же, как и ЦРУ, понимали, что тут скорее всего имела место промышленная диверсия. ЦРУ перерыло в Делафилде все, но обнаружить ничего не удалось. Тогда нам пришло в голову, что, быть может, Дик Уилсон, как человек, непосредственно приближенный к проекту и его исполнению, мог в разговорах с женой упомянуть что-нибудь такое, что дало бы нам ключ к разгадке. Для разговора с нею выбрали меня. Я знал этот двигатель до последнего винтика и мог бы уловить любую подозрительную деталь, даже вскользь упомянутую, касающуюся его. Так что, как видите, я поехал к Эллен вовсе не из доброты.

– По-моему, не стоит гордиться подобным фактом, – вставил Питер.

– Ну я же говорил, что вы меня вряд ли поймете!

– Давайте факты, Говард. Только факты, а не ваше отношение к ним.

– Итак, я приехал к Эллен в ее нью-йоркскую квартиру. Я сразу понял, что за целый месяц после смерти Дика она не проронила ни слезинки – просто стальная выдержка. Ей нечего было рассказать мне – они с Диком никогда не говорили о его работе. Это было что-то вроде правила – она никогда не спрашивала, он не рассказывал. Она даже не знала, что у него в тот день вылет. Для них, как она сказала, это был единственный способ жить, не мучая себя тревогами и не прощаясь каждый день навеки. И вдруг посреди нашей беседы она расплакалась как дитя. Мне нужно было договорить с нею, и я принялся ее утешать. Бог знает, Стайлс, как это получилось. Быть может, прикосновения, а быть может, это произошло, когда мы начали рассказывать друг другу о себе, о своем детстве, об одиночестве. Это случилось как-то само собой. Я старался приезжать в Нью-Йорк раз в неделю или десять дней, и мы проводили время вместе. Мы стали очень близки, и вдруг я понял, что Эллен – единственная, кто мне нужен на свете.

– Так вы говорите, она знала, что у вас есть жена?

– Да, знала. И знала, какая унылая и бесполезная вещь брак. И была согласна мириться с тем, как все есть, пока мне не удастся распутаться.

– Распутаться?

– Да. В то время я не мог освободиться от Сандры. Не могу и сейчас. Я даже не мог больше ездить в Нью-Йорк, чтобы видеться с Эллен.

– Я что-то не понимаю. Если ваш брак всего лишь дань условности…

– Одним словом, – продолжал, не слушая, Говард, – Эллен согласилась снять этот маленький домик, который вы видели. Здесь она рисовала. Ведь она прекрасная художница. И здесь я мог видеться с нею чаще – два, три раза в неделю. Хотя это и было опасно.

– Опасно? – Нетерпение Питера росло с каждой минутой.

– Все дело в моей работе, – объяснил Говард. – Проект, над которым я тружусь в настоящий момент, может стать крупнейшим открытием века, способным уберечь человечество от катастрофы. В этом проекте я ключевая фигура, и если меня отстранят, конечный результат исследований может отсрочиться на год и даже больше. А я хочу дойти до конца.

– Как сказал бы мой отец, интересно, откуда тут ноги растут? – вставил Питер.

– Спецслужбы, – пояснил Говард. – Люди, которые обеспечивают безопасность в этой стране, имеют довольно своеобразные представления о жизни – они считают, что моральный облик человека важнее всего остального. Узнай они, что я, женатый человек, имею связь с женщиной на стороне, они попросту сочтут меня неблагонадежным. Я могу подвергнуться шантажу или бог знает каким еще опасностям. Меня могут отстранить от исследований, а я не хочу этого допустить, Стайлс. Когда работа будет закончена, моя жизнь и жизнь Сандры и Эллен наконец выправится. Но если вы расскажете о моей связи с Эллен, а следовательно, пусть и косвенно, с этим убийством, моя жизнь полетит под откос. Нет, Стайлс, вы не должны допустить этого!

– Все это похоже на дешевую шпионскую историю, – заметил Питер. – Как говорится, судьба империи висит на волоске. Но вот ведь что странно – женщина, которую вы, как вы говорите, любите, находится в отчаянном положении. Она нуждается в помощи, и мне просто не верится, что вы сказали правду. Как вы можете говорить о какой-то любви и при этом нисколько не переживать за нее?

В тусклом свете приборной доски лицо Говарда сделалось бледным как мел.

– Я прошу вас только об одном, Стайлс. Держите, что знаете, при себе до тех пор, пока вам не удастся переговорить с Эллен. Пусть она сама сначала расскажет, как все было.

– Где я могу найти ее?

– Не знаю. Клянусь вам, что не знаю!

Питер нахмурился:

– А не говорила ли она вам чего-нибудь такого, что, быть может, утаила от Маклина относительно того, что произошло в воскресенье? Не говорила, например, что смогла бы узнать их, если они вернутся?

– Нет. Она говорит, что не узнала бы. Вот разве что только по голосам…

– Я вижу, вы верите, что именно она застрелила их.

– Как бы мне хотелось быть там в этот момент! – воскликнул Говард. – Я бы сам разделался с ними, только не так быстро. Стоит мне только вспомнить, что они сделали с Эллен…

– Да бросьте вы, Говард. Вы бы сто раз подумали, прежде чем сделать это – ведь вы больше всего трясетесь за свою карьеру. Разве не так? Мне все-таки не верится, что будущее человечества находится в ваших руках, и я благодарю за это Бога!

– Так вы собираетесь все рассказать? – Говард перешел на шепот.

Питер окинул его пристальным взглядом. Если он еще мог сомневаться относительно значимости Говарда как ценного специалиста, то сам Говард, судя по всему, не имел на этот счет никаких сомнений. Он считал себя незаменимым человеком.

– Я не знаю, что собираюсь сделать, – сказал Питер. – Буду действовать по обстоятельствам. Возможно, Говард, в своей области вы незаменимый специалист, но как человеку я дал бы вам совет.

– Какой?

– Постарайтесь поскорее повзрослеть!

Глядя вслед Говарду, удаляющемуся по залитой лунным светом лужайке в сторону клуба, Питер почувствовал что-то вроде опустошения, словно только что соприкоснулся с чем-то неприятным, нечистым, нездоровым. Ему уже приходилось испытывать это ощущение раньше. Как правило, оно сочеталось с другим чувством – недоверия собственным глазам, несмотря на всю кажущуюся очевидность увиденного. Питеру трудно было понять, как самостоятельная женщина, какой казалась Эллен Ландерс, и, судя по всему, далеко не пустышка Сандра могли связать свою жизнь с самодовольным и эгоистичным Говардом Делафилдом. Впрочем, подобное ему уже доводилось наблюдать среди армии молодых людей за два года поисков. Эти люди кичились отсутствием того, чего у них не было и быть никогда не могло, – отсутствием преданности и веры, даже самим себе, отсутствием веры во что бы то ни было, кроме ощущения настоящего момента, которым они только и жили, и признания неизбежности гибели и распада. Они не признавали кодексов чести и морали, не чтили традиций, за исключением лишь права на полную личную анархию.

Всякий раз сталкиваясь с таким отношением к жизни, Питер инстинктивно хотел бежать, закрыть глаза, спрятать голову в песок. Ему в такие моменты отчаянно хотелось искать родственные души, в ком он мог бы найти поддержку, но всякий раз он вспоминал, что именно они сами и создали этот ныне существующий мир. Он понимал, что лишь по счастливой случайности и благодаря своему окружению он, будучи всего на каких-то пять-шесть лет старше Говарда Делафилда, избежал этой участи и не стал частью этого мира. Конечно, он понимал, что Говард толком не относится ни к тем, ни к другим. Принадлежа к числу этих духовно искореженных, равнодушных людей, он все-таки не мог всецело оставаться частью их мира. Эллен Ландерс была той соломинкой, что удерживала его в этой трясине.

Однако сейчас бежать Питер точно не собирался. Здесь Эллен Ландерс, и она в беде. И где-то здесь могли быть люди, ради которых он приехал в Делафилд. Быть может, это они лежат сейчас в морге полицейского отделения. А быть может, и нет. Во всяком случае путь, по которому он шел все это время, должен быть пройден до конца.

Питер завел машину и поехал в отделение. Не сделав и мили, он завидел далеко впереди мчавшуюся навстречу полицейскую машину со включенной мигалкой. Она пронеслась было мимо, вдруг скрежетнули тормоза, и в заднее зеркало Питер увидел, как, развернувшись и включив сирену, она поехала за ним. Питер съехал на обочину, и уже через мгновение к нему подскочил полицейский.

– Мистер Стайлс?

– Совершенно верно.

– Все точно – белый «ягуар». Сержант Маклин ждет вас в отделении.

– А что случилось?

– Давайте вперед, я поеду за вами.

Стоянка перед отделением была забита машинами. Питер понял – понаехала пресса. Видать, Маклин уже знает разгадку. Или близок к ней.

Необщительный провожатый Питера самолично препроводил его в отделение. В приемной Питер понял, что был прав – больше десятка репортеров и фотографов ждали Маклина, чтобы взять у него интервью. Поначалу Питеру показалось, что он никого здесь не знает – наверняка все из Хартфорда или близлежащих мелких городков, подумал он, но вдруг заметил в уголочке притулившуюся в кресле знакомую фигуру. Можно было подумать, что Чарли Рейнольдс спит. Питер потормошил его за плечо, и снизу на него заморгали знакомые налитые кровью глаза.

– А, это ты, маэстро! Ну и где ты был?

– Да здесь, неподалеку. А что стряслось?

– Да вот я, похоже, вляпался по уши в эту твою историю, – посетовал Чарли.

– Какую еще историю?

– Ну, с твоей девчонкой, – пояснил Чарли. – Подожди-ка, нет ли у тебя с собой чего-нибудь выпить? Да нет, откуда у тебя! Ты еще слишком молод, чтобы носить при себе заначки. Свою-то я впопыхах оставил дома.

Питер заметил под замызганным плащом Чарли смокинг.

– Ты был на приеме в клубе? – спросил он. – А я искал тебя там, только не нашел.

– Да вот, пришлось оказать им услугу, – сказал Чарли. – Вечно так – сделаешь людям доброе дело, и тебя тут же берут в оборот. Им нужен был кто-нибудь из спортивной прессы для опознания парочки мертвяков. Я согласился.

– Ты знаешь, кто они?

– Одного хорошо знаю, другого не очень, – сказал Чарли. – А твоя девчонка, как я понял, порядком влипла.

– Она не моя девчонка. Но, Чарли, с чего ты взял, что она влипла?

– Сержант говорит, ты нашел тела. У него, похоже, все в ажуре, у этого сержанта. – Чарли облизнул пересохшие губы. – Мир словно вшами кишит совпадениями.

– Подожди-ка, Чарли, ну-ка растолкуй мне, о чем это ты.

– Один местный хмырь, который подвизается внештатным корреспондентом от Президентской ассоциации, должен был приехать опознать трупы и посмотреть, не имеют ли убитые отношения к турниру. Но он куда-то задевался, и поэтому вместо него пригласили старого доброго Чарли. Чарли, конечно, согласился и тут же наткнулся на старого знакомого.

– Где?

– Здесь, на холодных плитах в подвале. Не тот, что с разнесенным лицом, а другой.

– Ты знал его?

Чарли кивнул:

– В некотором роде. Зовут Джек Уинтерс. Правда, не могу ручаться, что мои знания о нем достоверны. Он говорил мне, что когда-то работал частным сыщиком и имел лицензию. В свое время влип в историю, когда раскрылось, что он спал с женой одного из богатых клиентов, у которого в то время шел громкий бракоразводный процесс. Лицензию отобрали. Я-то его знал как мелкого проныру, который вечно вертелся, чтобы подзаработать. По большей части в околоспортивной среде. Его вечно можно было встретить на крупных соревнованиях или чемпионатах, одним словом, там, где гуляют денежки и делаются немалые ставки. Постоянно вертелся вокруг меня и нашего брата журналиста, все пытался урвать кусочек от нашей кормушки в обмен на информацию, которой нас снабжал.

– И ты платил ему?

– Послушай, маэстро, имей я деньги на подобные вещи, я бы не работал корреспондентом даже в таком солидном журнале как «Ньюс вью», а нежился бы на собственной вилле где-нибудь на французской Ривьере. Но я не собираюсь тут сейчас выводить на чистую воду Джека Уинтерса, хотя бы из добрых воспоминаний.

– О чем?

– А он умел по-настоящему рассмешить. В наше время мало кто обладает этим даром. Ради пары хороших анекдотов я бы согласился слушать всю эту галиматью, которую обычно несут люди.

– Ну а как же насчет Эллен Ландерс? Ведь ты говоришь, она влипла?

– Ах это? Ну слушай. В прошлое воскресенье я был в Саратоге. Это штат Нью-Йорк. Сто пятьдесят миль отсюда. В субботу там был забег, и я знал, на кого ставить. Я даже поделился секретом с этим лоботрясом Уинтерсом, потому что он опять развеселил меня уморительным анекдотом. Я поставил на определенную лошадь свою недельную зарплату и проиграл – имевшаяся у меня информация оказалась уткой. В тот же вечер я напился вдребодан, а утром нашел одно местечко, где собирался похмелиться водочкой. Там я встретил на улице Уинтерса с приятелем. Звали второго парня Джерри. Они проигрались в пух и прах и пытались поймать тачку, чтобы бесплатно добраться до Нью-Йорка. Я почувствовал себя виноватым в их проигрыше и, чтобы загладить вину, купил им по двойному бурбону и по гамбургеру – последний они попросту выклянчили у меня. Я предложил подбросить их в город, когда приду в себя. Уинтерс похвастался, что на предстоящей неделе ожидает хорошей работенки и сможет отплатить мне, тоже угостив выпивкой. В общем, мы все трое выехали из Саратоги в четыре часа, несколько раз останавливались, чтобы отлить, и что-то около одиннадцати были уже на Вестсайдском шоссе. – Налитые кровью глаза снова заморгали, глядя на Питера. – Все. Конец истории.

Питер задумался. Именно в тот день Эллен Ландерс купалась в лесном озере. Она выбралась на противоположный берег, погрелась на солнышке, потом переплыла обратно, и там на нее напали. Но напали совсем не те, кого сегодня днем нашли убитыми возле ее крыльца. Потому что, когда Эллен Ландерс подверглась нападению, эти люди бражничали с Чарли Рейнольдсом в одном из баров где-то между Саратогой и Нью-Йорком.

Питер почувствовал сухость во рту.

– А второй парень, Чарли? Это был Джерри?

– Да.

– Но от его лица ничего не осталось!

– Да, зрелище не из приятных. Он был неплохим парнем. Именно, что был – по-другому теперь не скажешь. Цирковой трюкач, выступал в шапито, а потом, совсем недавно, снюхался с Уинтерсом. Все мечтал о легких бабках.

– Но почему ты уверен, что это Джерри? Джерри… Как его там?

– Никогда не интересовался его фамилией, зато точно знаю, чтоу него отсутствовал левый мизинец. Он лишился его не сегодня, а давно – где-то в Германии лет двадцать назад пулей оторвало. Так что похоже, Питер, наша юная леди пришила не тех, кого надо.

– Да, похоже на то.

– Не очень-то уютно чувствую я теперь себя из-за того, что чуть ли не собственноручно захлопнул за нею ловушку. Отпечатки пальцев обоих дружков хранятся в ФБР, люди оттуда будут здесь через пару часов. Представляешь, каково теперь будет ей, ухлопавшей двух невиновных парней?

– Да, дело плохо, – согласился Питер. – А скажи, Чарли, что мог делать Уинтерс со своим другом здесь, в Делафилде?

Толстяк пожал плечами:

– Здесь крутятся большие деньги. На соревнованиях такого масштаба мелких ставок не бывает. Возможно, Уинтерс надыбал где-нибудь шальных деньжат и решил попытать счастья. С другой стороны, он сам говорил, что ожидает на этой неделе работенки. Впрочем, мог и брехать в надежде раскрутить меня еще на стаканчик.

Маклин выглядел усталым, к тому же теперь ему уже не мешало побриться. Возле его стола стоял одетый в спортивную куртку почти наголо подстриженный блондин с квадратной челюстью и холодными серыми глазами. Питеру при виде его вспомнился классический образ немецкого офицера из фильмов о Второй мировой войне. Единственное, чего ему не хватало, это рассекавшего щеку шрама. Маклин представил его Питеру как Гуса Крамма, начальника службы безопасности «Делафилд компани».

– Леди пока не связывалась с вами? – спросил Маклин.

– Мисс Ландерс? Нет.

– Значит, она вас подставила. Ну что ж, я прихожу к выводу, что она намеренно от нас скрывается.

– С чего вы взяли?

– Она застрелила не тех парней, вот с чего. Разве ваш друг Рейнольдс не рассказал вам?

– Он сказал, что убитых не было здесь в воскресенье.

– А это значит, что она застрелила не тех, – заключил Маклин.

Дела обстояли так, что яснее некуда, и все же Питер поймал себя на том, что упорно отстаивает свою идею.

– Если она действительно застрелила их, как же она тогда, по-вашему, узнала, что это не те люди? – спросил он.

Маклин устремил на Питера усталый взгляд.

– Если она застрелила их, – продолжал Питер, – значит, они сказали что-то такое, от чего она решила, что это насильники. А быть может, ей померещились знакомыми их голоса. Но откуда она могла узнать, что убила не тех, если только кто-нибудь не рассказал ей, что их не было здесь в воскресенье? А тогда зачем ей бежать?

– Поддалась панике, истерии, – предположил Маклин. – А как еще может реагировать нормальная девушка, если ее сначала изнасиловали, а потом вынудили пойти на убийство? Такие вещи случаются не каждый день. Видать, что-то у нее внутри щелкнуло, оборвалось. – Он перевел взгляд на Крамма, начальника службы безопасности завода. – Вот у Гуса тут имеются другие предположения.

Крамм заговорил плоским, бесцветным голосом.

– Я в своей работе привык прежде всего обращать внимание на необычные вещи, – начал он. – Незнакомец появляется в городе, ошивается по барам, что-то вынюхивает, выспрашивает, и мы начинаем к нему приглядываться. Только, конечно, не в такой толпе, как сейчас, а в обычных условиях. У нас здесь так: чужак еще не успел появиться, как уже попал к нам под подозрение. Эта мисс Ландерс появилась год назад и сняла дом в лесу. Она не ошивалась по барам, не задавала вопросов, зато зарекомендовала себя как талантливая художница. В этом году у нее была персональная выставка в Хартфорде. У меня нет причин интересоваться ее персоной. Но когда происходит что-то из ряда вон выходящее, я не могу позволить себе хлопать ушами. Я спрашиваю себя: могли у нее быть какие-то особые причины для приезда в Делафилд? И я вдруг понимаю, что меня интересует все, что касается ее прошлого. Вам что-нибудь известно о нем, мистер Стайлс?

– Ничего. Кроме разве что встречи, на которую она не явилась. – Питер подумал о Говарде Делафилде.

– Я послал за вами не только для того, чтобы вы подписали свои показания, – сказал Маклин. – Но еще и потому, что хочу попросить вас об одолжении.

– Ну что ж, попросите.

– Вы, конечно, заметили, что сюда начала съезжаться пресса? Скоро здесь будет настоящее столпотворение. Я не хочу делать никаких заявлений до тех пор, пока у меня не найдется, что сказать им. Они хорошо знают, кто вы такой. Ваше имя известно среди журналистов. Моя просьба заключается вот в чем: вы расскажете им свою историю, как приехали сюда и как нашли эти мертвые тела. Это займет их, а я тем временем попробую разыскать девушку.

– Вы надеетесь найти ее?

– Мы подняли на ноги полицию пяти штатов, – сказал Маклин. – Так что скоро она обязательно найдется, и хотелось бы дать ей возможность рассказать мне свою версию, прежде чем я отдам ее на растерзание этим волкам. Вы могли бы успокоить эту компанию, что толчется снаружи, и таким образом освободить ее от лишних неприятностей. Язык у вас подвешен отлично.

– Насколько я понял, вы хотите, чтобы я признал их теми людьми, что убили моего отца?

– Да. У них сразу же появится, о чем говорить и писать, и они перестанут шастать по окрестностям и мешать поискам девушки. Если мы не разыщем ее до выхода завтрашних теле– и радионовостей и утренних газет, она хотя бы не будет думать, что все охотятся за ней, и, возможно, попробует вернуться.

– Иными словами, я должен внушить Эллен Ландерс мысль о том, что она в безопасности, а когда она вернется, то вокруг нее поднимется настоящая шумиха?

– Иначе будет дольше для нее. А чем дольше она отсутствует, тем суровее будет настроен суд по отношению к ней.

– Мысль интересная, но я ее не поддерживаю, – сказал Питер. – Если вы обнаружите, где она, я согласен помочь убедить ее вернуться. Но расставлять сети кому бы то ни было я не собираюсь.

– Вы упускаете из виду важный момент, – вмешался в разговор Крамм. – Можно, конечно, питать сочувствие к девушке, но совсем не стоит допускать, чтобы особа со вконец разболтанными нервами свободно разгуливала по округе. Она уже убила двух ни в чем не повинных людей, и, пока она находится на свободе, могут пострадать и другие. Так что было бы вполне резонно попытаться заставить ее вернуться, пока она не устроила еще одного фейерверка.

– Тогда пообещайте ей неприкосновенность, – предложил Питер.

– Не можем, – возразил Маклин.

– А мне предлагаете это сделать, и совесть у вас будет чиста, когда вы запихнете ее в камеру.

– Да вы окажете девушке услугу, – пытался убедить Питера Крамм. – Вы, быть может, убережете ее от других поступков, которые она никогда бы не совершила, будучи в нормальном состоянии.

– Послушайте, что я вам скажу, – не выдержал Питер. – То, что случилось с этой девушкой в воскресенье, очень похоже на то, что в свое время случилось со мной. Тупой, бессмысленный садизм. Я тогда оказался в больнице, потерял ногу, не мог ходить. Я не мог тогда предпринять хоть что-то, чтобы свести с ними счеты. Но если бы мог, то наверняка бы впал в ту же ошибку, которую, возможно, совершила сейчас она: я бы мог застрелить не тех людей. Вот почему меня не интересует в данном случае точка зрения закона. Меня интересует, как помочь другому человеку, находящемуся в состоянии, которое я очень хорошо понимаю. Пока я не увижусь и не поговорю с ней, я буду на ее стороне на все сто процентов.

– Если у вас есть хотя бы малейшее представление о том, где она может находиться… – Голос Маклина звучал теперь жестко. – Если вы…

– Нет, не знаю.

Дверь открылась, и в кабинет вошел полицейский. Он протянул Маклину несколько листков бумаги, в том числе и исписанных от руки.

Маклин просмотрел их и поднял глаза на Питера и Крамма.

– Показания Рейнольдса и справка из ФБР. Уинтерс когда-то был третьесортным частным сыщиком. После одного громкого бракоразводного дела у него отобрали лицензию, и он стал промышлять мелкими махинациями. Несколько раз нарушал закон, но опять же по мелочи – ничего серьезного. Другой парень – некий Джерри Кристи. Блестящий послужной список за время службы в ВВС. Потом стал цирковым трюкачом. Потом тоже ничего – несколько мелких махинаций, какие на счету у Уинтерса. Несколько раз их на пару привлекали за незначительные правонарушения – нарушения общественного порядка, пьяные дебоши, драки. Оба не имеют определенного места жительства. Просто парочка бездельников, вечно шныряющих в поисках легкой наживы.

– Да, с ними, пожалуй, все ясно, – заключил Крамм. – Рейнольдс сказал, их всегда можно найти на спортивных мероприятиях. Они приехали сюда на турнир по гольфу и прочли в газете об изнасиловании. Отправились к девчонке из чистого любопытства, а что еще более вероятно, думали выманить у нее несколько баксов, надеясь убедить, что смогут помочь найти обидчиков. Насчет оружия она скора на руку. Это мы слышали от вас, Стайлс. Может, они брякнули какую-нибудь сальность, а она подумала, что это вернулись те двое получить большее. Ну и получили.

– Да, похоже, этих парней так и тянуло туда, где несчастье. Вот в конце концов и нарвались, – сделал вывод Маклин. – Думаю, Стайлс, если вы сейчас подпишете показания, то на этом пока и закончим. Только одна просьба: если что-нибудь узнаете, не скрывайте от нас. Надеюсь, вы понимаете, что я мог бы обращаться с вами намного жестче?

– А как с Рейнольдсом? – поинтересовался Питер. – Если он вам больше не нужен, то, быть может, я отвезу его обратно в клуб?

– Да, поблагодарите его и можете забрать с собой, – распорядился Маклин.

Чарли Рейнольдсу было особенно нечего прибавить к заявлению, которое он оставил в полиции относительно убитых Уинтерса и Кристи. Кристи он вообще не знал лично, если не считать того единственного случая, когда они вместе пьянствовали в прошлое воскресенье. Правда, Чарли был уверен, что они с Джеком Уинтерсом не были закадычными друзьями.

– Мне всегда казалось, что Уинтерс одиночка, – делился своими соображениями Чарли, развалясь на заднем сиденье «ягуара» и облизывая губы, словно в предвкушении скорой выпивки, ждавшей его в загородном клубе.

– Уинтерса и Кристи несколько раз забирали вместе за мелкие правонарушения, – заметил Питер.

– Должно быть, эта часть их жизни прошла для меня незамеченной. – Крохотные налитые кровью глазки смотрели на Питера. – А скажи, маэстро, зачем этой девчонке Ландерс нужно было их убивать? Ведь они, как я говорил тебе, не могли быть теми воскресными парнями.

Питер не сводил глаз с дороги. Чем больше Маклин и Крамм настаивали на том, что Эллен Ландерс действовала под минутным влиянием истерии, тем меньше Питеру верилось в эту версию. Да, она встретила его, Питера, с ружьем в руках, но это было вполне осознанное действие. Девушка собиралась защитить себя, но было совершенно очевидно, что она полностью контролирует свои действия и не нажмет на курок, не удостоверившись, что перед нею за человек и что ему нужно. Питер точно знал, что она может защититься, однако сделает это совсем не бессознательно. Чем таким Уинтерс и его дружок Кристи подвигли ее на то, чтобы застрелить их? Это по-прежнему оставалось загадкой.

Предположить тут что-либо было трудно, и Питер вдруг заметил, что пытается посмотреть на все это совершенно с другой стороны. В воскресенье после случившегося Эллен Ландерс сама явилась в полицию и заявила о нападении. Она прекрасно понимала, какие неприятные последствия ожидают ее после того, как ее история станет достоянием гласности, однако смело решила выступить в интересах закона. Спокойно и хладнокровно она приготовилась защищаться в случае любого нежелательного вторжения или возвращения тех смеющихся подонков. «Железная выдержка» – так сказал о ней Говард. Тогда почему же, застрелив этих людей, с полным основанием или по ошибке, она вдруг изменила своей натуре и предпочла скрыться?

Питеру снова вспомнилось, как Эллен сломя голову неслась к нему навстречу, приняв его за Говарда, и как потом приникла к Говарду со словами: «Я думала, ты никогда не придешь!» Что бы ни думал Питер об искренности чувств Говарда, относительно Эллен ему было все ясно. Она любит Говарда, и вполне возможно, пойдет на все, чтобы защитить его. Но от чего? От Уинтерса и его дружка Кристи, мелких жуликов? Или, быть может, от какого-то поступка самого Говарда, способного разрушить его жизнь?

И вдруг к Питеру пришел самый простой ответ, настолько простой и очевидный, что он даже удивился, как не додумался до этого раньше. Если Эллен Ландерс не убивала этих людей, тогда зачем ей бежать? Единственная возможная причина заключается в том, что она хотела привлечь к себе внимание. И ей это очень хорошо удалось, словно и впрямь было ее целью. Ведь ни Маклину, ни Крамму даже в голову не пришло, что тут может быть замешан кто-то еще. Да и с какой стати? Мертвые тела у крыльца Эллен, ружье, принадлежащее ей, побег… Они-то не знают, что Питеру известно кое-что еще. Говард Делафилд – ее любовник. Это секрет, но Питеру же он известен… И тут его вдруг осенило, что махинаторы Уинтерс и Кристи явились к дому Эллен не случайно, что у них была некая цель, как-то имевшая отношение к Говарду. А что, если они появились возле дома, когда Говард был все еще там? И что, если, какова бы ни была причина или мотив – в конце концов Говард мог принять их за воскресных насильников, – что, если именно Говард стрелял в этих людей? Тогда Эллен, любящая и страстно желающая защитить его, предпочла принять вину на себя. Говард явно не способен ответить за свои поступки, а вот Эллен смогла бы.

По-прежнему не сводя глаз с дороги и не глядя на своего пассажира, Питер спросил:

– А скажи, Чарли, способен ли был твой приятель Уинтерс, ну скажем, на легкий шантаж?

Чарли усмехнулся:

– Ну если уж только на очень легкий. Этот парень не был способен вообще ни на что серьезное. Он мог мечтать выиграть миллион на тотализаторе, но уж если бы вздумал кого шантажировать или чего спереть, то только ради каких-нибудь грошей. Короче, обыкновенный мелкий жулик.

– А как у него было насчет крутизны?

– Да ну, ты что? Он всегда был шестеркой.

– А тот другой – Джерри Кристи?

– Вот о нем ничего не могу сказать, маэстро. Я его совсем не знал, один раз только нажрались вместе – в прошлое воскресенье. На войне-то он был героем, да только потом весь вышел. Одним словом, оба они были парни прямо скажем невезучие.

– Или зарвавшиеся, – предположил Питер, глядя на дорогу перед собой, где уже замаячили светящиеся контуры загородного клуба.

– Уж не знаю, о чем ты там замечтался, маэстро, – сказал Чарли, – но если хочешь, я могу расписать тебе всех жуликов по категориям. Всего четыре. Первая – парни, что держат целые синдикаты. Они играют по большим ставкам, и играют наверняка. Для них нет преград, и, нравится тебе это или нет, они управляют большой частью нашего мира. Во вторую категорию входят те, что получают распоряжения от первой. Они делают грязную работу и хорошо за это получают. Третья группа – головастые одиночки. Они зарабатывают немалые деньги собственными мозгами, но всегда рискуют загреметь за решетку, если кто-нибудь окажется умнее. Они садятся в тюрьму, а потом выходят и начинают все сначала. Ну и наконец, четвертая группа. Наш Джек Уинтерс принадлежит именно к ней. Такие способны урвать только на один день. Они доставляют нам массу неудобств, при них вечно нужно держаться за бумажник, но их не стоит принимать всерьез. Поэтому, если не возражаешь, я снова задам тебе вопрос: зачем этой леди нужно было убивать их?

Питер свернул к подъезду загородного клуба.

– Между нами говоря, Чарли, я начинаю сомневаться, она ли это сделала.

Чарли усмехнулся:

– Знаешь, маэстро, я всегда верил в твою проницательность. Сам-то я сомневался в этом с самого начала. Что бы там ни натворили Джек Уинтерс со своим дружком, этого все равно было бы недостаточно для такой бойни.

Из клуба все так же громко лилась музыка, машин на стоянке хотя и поубавилось, но народу по-прежнему было много.

– Сколько это еще будет продолжаться? – спросил Питер.

– Пока не останется ни души, – ответил Чарли. – Частный клуб – никогда не закрывается. Во времена Уолтера Хагена профессионалы сами веселились тут до упаду. Сейчас-то они все давно по постелям, зато полно разной левой публики, вроде меня, маэстро. Мы-то и торчим тут до последнего. Ну ладно, спасибо, что подвез, и я надеюсь, тебе удастся вытащить твою девчонку из неприятностей.

– А ты, Чарли, держи ушки на макушке. Хорошо?

Чарли вышел из машины и, захлопнув дверцу, уставился на Питера словно сова.

– Знаешь, Питер, не очень-то мне светит влезать во все это. Не люблю я партизанской войны. А у меня есть ощущение, что где-то в кустах притаился хороший стрелок, и, поверь, мне совсем не хочется стать его мишенью. Эти слова могли бы сойти за совет и для тебя, если бы ты его, конечно, принял. Знаешь, белый саван нам, конечно, всем к лицу, только жизнь куда более симпатичная штука…

День выдался на редкость долгим, но наконец перешел в ночь. Питер не имел ни малейшего представления о том, как поступить дальше. Не знал он, и как искать Эллен. Можно, конечно, было вернуться в отделение и очистить свою совесть относительно Говарда Делафилда. С другой стороны, можно было лечь поспать – что ему сейчас было просто необходимо – и таким образом подождать, какой оборот примет игра. Он поймал себя на том, что по-прежнему не испытывает желания выдавать Эллен и Говарда до тех пор, пока не переговорит с девушкой самолично. Теперь он был абсолютно убежден, что Эллен сильно рискует ради Говарда. Питер боялся навредить ей и поэтому хотел дать ей возможность рассказать ему свою версию.

Он подъехал к темному мотелю, лишь кое-где освещенному чугунными фонарями. Большинство постояльцев, очевидно, уже спало. Питер поднял верх «ягуара», чтобы внутрь не проникала роса, и медленно побрел по аллее. Часы показывали почти два ночи. Нога ныла. Его всегда мучила эта тянущая тупая боль, когда он подолгу без отдыха проводил на ногах.

Внезапно из-за угла ему навстречу выплыла темная фигура. Человек был на несколько дюймов выше Питера и, судя по комплекции, весил добрые две с половиной сотни фунтов. Черный костюм в темноте казался шоферской униформой. Широкое расплывшееся лицо наискось пересекал глубокий шрам. По одному виду было ясно, что перед Питером профессиональный боксер.

– Мистер Стайлс? – спросил хриплый голос.

«Да, такого трудно завалить», – подумал Питер и ответил:

– Да.

– Я ждал вас. Мистер Делафилд распорядился привезти вас к нему, независимо от того как поздно вы вернетесь.

– Который мистер Делафилд? – осведомился Питер.

Незнакомец улыбнулся:

– Здесь есть только один мистер Делафилд, приятель. Мистер Сэм Делафилд. И мне велено отвезти тебя к нему.

У Питера нервно подернулась скула.

– Пожалуйста, передайте от меня привет мистеру Делафилду. Я думаю, ему и без меня не скучно.

Улыбка сделалась шире.

– Что такое, приятель? Разве я говорил с тобою грубо? Мистер Делафилд считает меня культурным. Ну да ладно, грубо или не грубо, а мы с тобой сейчас поедем к нему.

– Это что, приказ? – невозмутимо уточнил Питер.

– Можешь считать, что так. Ну что, поехали?

– Думаю, нет.

– Думать можешь сколько угодно, – сказал амбал. – У тебя, приятель, насколько я знаю, с ногой проблемы? Так, может, лучше не усугублять? – Огромная ручища протянулась к Питеру.

Что случилось в следующее мгновение, сторонний наблюдатель даже не успел бы разглядеть. Перенеся вес на здоровую ногу, Питер схватил амбала за руку и, крутанув, перебросил его через себя. Две с половиной сотни фунтов боксерского веса изо всех сил шмякнулись об стену и обмякли как мешок с мукой. Бледный как мел Питер стоял над ним, тяжело переводя дыхание. По лицу его расплылась довольная улыбка – давненько ему не доводилось упражняться в навыках, полученных за время службы в морской пехоте.

Наклонившись, он расстегнул у громилы-шофера пиджак и вынул из висевшей под мышкой кобуры пистолет. Сунув его в карман, он быстро зашагал к «ягуару», сел в машину и завел двигатель.

Пять минут спустя лощеная белая машина, визгнув тормозами, остановилась перед парадным входом в роскошную резиденцию Сэма Делафилда. Окна нижнего этажа все как один светились огнями. Питер вышел из машины и позвонил. Почти сразу же дверь ему открыл крошечный японец в белой ливрее и, гостеприимно улыбнувшись, изрек:

– Ш-ш…

– Меня зовут Питер Стайлс, и, я полагаю, мистер Делафилд ждет меня.

– Ш-ш… – повторил слуга и жестом указал Питеру следовать за ним.

Находись Питер в несколько другом настроении, он не преминул бы испытать восхищение при виде роскошных апартаментов, куда его провел маленький японец. В огромной комнате, обитой дубовыми панелями, Питер заметил множество книг, оружия и всевозможных трофеев. Из невидимого динамика лилась тихая музыка. Мебель в раннем американском стиле отличалась удобством и прочностью. В дальнем углу – выложенный каменными плитами камин, на полу – мягкий, словно зеленый мох, ковер.

Разглядывая все это, Питер не сразу обратил внимание на человека, который стоял, опершись о край внушительных размеров дубового стола, и улыбался. За его спиной на стене висел портрет Гордона Стивенсона, словно вторившего улыбкой хозяину гостиной. Загар делал Сэма Делафилда коричневым как орех. Вокруг глаз и уголков рта теснили друг друга добродушные морщины, а улыбка, обнажавшая крепкие белые зубы, казалась на редкость дружелюбной и сердечной. В прошлый раз, разглядев Сэма при ярком свете дня, Питер был потрясен словно излучаемой им мощной физической энергией, которая теперь, в этой расслабляющей атмосфере, проявлялась еще острее.

– Итак, мистер Стайлс, я вижу, Джо привез вас? – сказал Сэм Делафилд.

– Вынужден уточнить: Джо не привозил меня. – Питер достал из кармана тридцативосьмикалибровую пушку шофера и бросил ее на сиденье роскошного, напоминавшего трон стула. – Это пистолет Джо, мистер Делафилд. А если вас заботит его здоровье, тогда советую отправить кого-нибудь за ним к мотелю «Маунгин вью».

Темные глаза Сэма Делафилда расширились, в них промелькнуло изумление.

– Вы отняли у Джо пистолет?! – Судя по всему, подобное событие казалось ему просто невероятным.

– Это не составило труда, так как он в тот момент находился без сознания, – пояснил Питер.

– Ах, мистер Стайлс! Мистер Стайлс! – Сэм Делафилд от души расхохотался. Этот глубокий гортанный смех удивил Питера своей неподдельностью и заразительностью. Он даже поймал себя на том, что сам еле сдерживается.

– Дорогой мой! – Сэм Делафилд наконец справился со смехом. – Я бы отдал все, что у меня есть, лишь бы увидеть эту картину собственными глазами. Как вам это удалось?

– Я два года служил морским пехотинцем на Дальнем Востоке.

– И даже при вашей… – Делафилд деликатным жестом указал на ногу Питера.

– Даже при моей ноге! – Питер вдруг почувствовал прилив гнева.

– О, Стайлс, вы мне нравитесь! Вы мне ужасно нравитесь!

– А вы мне нет, сэр. Мне не нравятся те, кто думает, что мне можно приказывать. Мне не нравится, когда ко мне посылают всяких болванов, которые диктуют мне, что делать.

– Приношу свои извинения, – сказал Сэм Делафилд. – Я послал Джо только потому, что больше под рукой никого не оказалось. Должно быть, он не совсем учтиво изложил вам мою просьбу. Хотя нет… Наверное, я сказал: «Привези его!», а он, как всегда, понял меня буквально.

– Видимо, так.

– Видите ли, Стайлс, я не большой мастер в выборе слов, – признался Делдфилд. – И когда мне нужно правильно выразить свои мысли, я пользуюсь услугами своих секретарей. Без них я беспомощен. Поэтому все, что я могу сейчас, это извиниться. К сожалению, у меня есть такая привычка: когда мне что-нибудь нужно, я просто говорю своим людям: «Достаньте мне это!». Признаю, что в вашем случае я был не прав и поступил невежливо. – Он жестом указал в сторону подноса с напитками, стоявшего на столе. – Может, для начала чего-нибудь выпьем?

– Думаю, нет. Я пришел только сказать, что не люблю, когда меня пытаются подвергнуть нажиму. А по сему разрешите откланяться. Спокойной ночи.

– Неужели вам не интересно, почему я хотел вас видеть? – Сэм Делафилд по-прежнему улыбался, но взгляд его посуровел, а в голосе звучал приказ.

– Полагаю, вам хотелось бы получше разрекламировать ваш турнир по гольфу, – сказал Питер. – Но, боюсь, вы выбрали для этого неверный путь.

– Вы разочаровываете меня, Стайлс. Даже я понимаю, что о подобной любезности не принято просить в два часа ночи.

– В два часа ночи не принято просить ни о какой любезности, – сказал Питер и повернулся к двери.

За спиной у него раздался ставший вдруг жестким голос Делафилда:

– А вы не сказали полиции насчет моего сына, иначе они были бы уже здесь с расспросами.

Питер повернулся, на лице его было написано удивление.

Могучая, коренастая фигура старика с неожиданной для нее грацией оказалась у подноса для коктейлей. Он опустил щипцы в серебряное ведерко со льдом с таким проворством, словно был прирожденным барменом.

– Что вы предпочитаете? – спросил он. – Не можем же мы обсудить все за минуту. Виски? Бурбон? Водка? Бренди?

– Бурбон со льдом.

Делафилд протянул Питеру стакан и подошел к камину. Развернувшись лицом к Питеру, он поднял свой бокал, однако едва коснулся его губами.

– Этот город мой, и в нем не может произойти ничего такого, о чем бы я не знал, – начал он. – Через полчаса после того, как вы нашли тела, я уже знал, что мы имеем на руках убийство. Я знал, что эта девушка, Ландерс, исчезла. Знал, зачем вы приехали в Делафилд. Знал о вашей короткой встрече с ней. А сегодня вечером я узнал, что вы с Говардом имели долгую беседу, и я видел его лицо, когда он вернулся в клуб. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить все эти факты воедино. Вы знали о его связи с девушкой, но по какой-то причине утаили это от Маклина. Я не привык пропускать удачу, когда она идет ко мне в руки. Я хорошо знаю Говарда и знаю вас, поэтому предполагаю, что он думал от вас откупиться. Я знаю, Стайлс, – и пусть это польстит вам, – что вас купить нельзя. А значит, вы решили хранить молчание по какой-то другой причине. Мне важно знать, по какой именно и как долго я могу рассчитывать на это.

Питер отхлебнул из бокала. Все эти заявления буквально огорошили его.

– Вам, конечно, интересно, – продолжал Делафилд, – знает ли Говард о том, что мне известно о его романе. Нет, он не знает. Видите, Стайлс, я готов выложить перед вами все карты. Говард не знает, что об этом известно мне и его жене Сандре. До тех пор, пока вы не появились здесь, я не сомневался, что мы с нею были единственными, кто знал об этом.

– Так чего же вы хотите от меня, Делафилд? – поинтересовался Питер.

– Я хочу от вас молчания. Молчания любой ценой. – В голосе Делафилда звучала решительность.

– Мне понятно ваше естественное желание оградить от неприятностей сына.

В глазах старика вдруг шевельнулся холодный гнев.

– Если под словом «естественное» вы подразумеваете то, что я ему отец, то хочу вас уверить – тут вы ошибаетесь. Я не испытываю к Говарду ничего, кроме презрения. Но он является крупным зубцом в механизме и поэтому важен для меня. Считайте, Стайлс, что он просто ослабшее звено в цепи, которую я намереваюсь как можно дольше держать в действии, и я пойду на все, что угодно, чтобы это звено не выпало из строя.

– Мне показалось, Говард считает себя незаменимой фигурой в вашем бизнесе, – заметил Питер.

– Да, это на самом деле так. Если бы его пришлось отстранить от работы, то тому, кто пришел бы ему на замену, понадобились бы месяцы на то, чтобы освоиться. Я хорошо знаю вас. Если бы я сказал вам, что отсрочка проекта будет стоить мне миллионы долларов, вы бы, возможно, посмеялись и не стали бы меня слушать. Но я поставлю вопрос иначе. В таком случае мы просто безнадежно отстанем в отчаянной научной гонке и навсегда потеряем положение лидера, а это будет означать для нас конец.

– Так много находится в столь несовершенных руках?

– А знаете ли вы, Стайлс, как все это работает? Вот вы спрашиваете, может ли так много находиться в руках одного человека. Именно благодаря страху, что слишком многое сосредоточено в одних руках, и складывается настоящая ситуация. Чтобы объяснить это на детском уровне, давайте представим, что весь механизм поделен на десять частей. Таким образом, у нас есть десять человек, каждый из которых работает над своей частью. Когда каждый из них закончит свою работу, механизм можно будет собрать. Однако ни один из этих людей не знает в точности, чем занимаются остальные. Поэтому, как вы понимаете, ни один из этих людей не может продать наш секрет. Но если Говарда сейчас отстранить, его десятую часть общей работы придется начинать с нуля, а остальные девятеро будут ждать и ждать, когда работа Говарда будет наконец переделана. В настоящий момент мы близки к завершению и поэтому не можем потерять его сейчас. Мои слова вам что-нибудь разъясняют?

– Возможно.

– За всю свою жизнь я допустил лишь один грубый просчет, – признался Делафилд. – У меня было одно слабое место – Говард. Я рискнул поставить на него. Я сделал это, потому что он мой сын. Единственный раз в виде исключения я изменил свое суждение о людях, которое до настоящего момента остается неизменным. И как всякий другой глупец, допустивший ошибку, я все же надеюсь, что она не окажется непоправимой.

– Стало быть, вы все же испытываете к нему отцовские чувства?

– Теперь уже нет, – сказал Делафилд. – Я испытываю такое чувство, что допустил ошибку, которая способна разрушить не только мою и вашу жизнь, но и жизнь нескольких сот миллионов людей.

– У вас высокие ставки, – сухо заметил Питер.

– Выше, чем вы могли бы представить, молодой человек. И все же давайте будем реалистами. Смерть тех двух олухов, которых нашли в лесу, не имеет никакого значения. Не имеет значения, что будет с Эллен Ландерс. Не имеет значения и то, что будет с Говардом. Но только после того, как он закончит свою работу.

– Сомневаюсь, что могу с этим согласиться.

– На войне, Стайлс, приходится соглашаться со смертью и важных и не важных людей. А все мы, как известно, ведем войну каждый день. Войну за выживание. Вас же учили убивать. Ведь вы говорите, что были морским пехотинцем.

– Да, был.

– Если вы, Стайлс, из каких-то, как вам кажется, морально-этических соображений предадите огласке то, что знаете, результаты этого поступка останутся на вашей совести до конца вашей жизни, которая, возможно, окажется не слишком долгой и не слишком радостной.

– Вы очень похожи на своего сына, – невозмутимо заметил Питер. – Обоих вас нисколько не затрагивают вопросы морали. И вы пугаете меня даже больше, чем Говард.

– Если вы, Стайлс, такой принципиальный, то почему же вы тогда не пошли к Маклину и не рассказали ему о Говарде? – спросил Делафилд.

Питер молчал, изучая взглядом старика, потом медленно проговорил:

– Боюсь, вы сочтете это слабостью с моей стороны. Излишней сентиментальностью, которой, насколько я понял, нет места в вашей жизни, мистер Делафилд. Вот вы говорите, что знаете, почему я приехал в ваш город. Я приехал найти двух человек, со смехом издевавшихся над девушкой. Я хожу на этой вот чертовой пластиковой ноге только потому, что двум хохочущим подонкам вздумалось поиграть со мной в свои садистские игры. Из-за них мой отец сгорел в огне как кусок мяса. Таким образом, я имею личное, самое прямое отношение к девушке, которую не знаю и никогда не знал. В свое время я находился в таком же положении, что и она сейчас, и отчаянно нуждался тогда в поддержке и сочувствии. Я не рассказал Маклину об ее отношениях с Говардом потому, что хотел дать ей возможность принять собственное решение. Да, я понимаю, что это больше, чем сочувствие.

– Наверное, нашлись бы люди, которые стали бы восхищаться вами, – сказал Делафилд.

– В последний час или около того, – продолжал Питер, – я начал сомневаться, убивала ли она этих людей.

Сэм Делафилд издал протяжный хриплый вздох, но тут же очень спокойно спросил:

– Говард?.. Как видите, я уже тоже задавался этим вопросом. Могла ли она сбежать, чтобы отвлечь внимание на себя и тем самым отвести подозрения от Говарда? Я не такой дурак, Стайлс, чтобы отрицать подобную вероятность.

Про себя Питер удивлялся этому неординарному человеку, который не поворачивался спиной к тому, чего не хотел видеть.

– Вы знаете, из-за чего он мог застрелить этих людей? – спросил Питер.

– Он дурак! – вскричал Делафилд в минутном порыве гнева. – Он по-прежнему живет двойной моралью, изменяя себе. Сначала он считает, что конформизм – общественный враг номер один, а пристойный, законный брак – общественный враг номер два. Но тут же он находит себе девушку на стороне и сразу же превращается в романтического героя, пристрелив из ружья двух человек, которых принимает за насильников, надругавшихся над ней.

– Но эти двое не были насильниками.

– Несчастный нонконформист вдруг превращается в потерявшего голову романтического любовника, – продолжал Делафилд. – Да он просто наивный дурачок, не способный владеть собой.

– И вы хотите, чтобы я защищал его?

– Да… Да! Да! – Делафилд ударил кулаком по столу. – Давайте хоть мы с вами, Стайлс, не будем уподобляться романтическим идиотам! Эта парочка придурочных – мой сын и его женщина – поставили под удар такое, что не поддается даже исчислению. Говард понадобится мне еще месяц, от силы два, а потом пусть проваливает куда угодно, хоть на фабрику собачьих консервов.

– А пока?

– Если он виновен и мне удастся это скрыть, он все равно ответит за преступление, когда придет время. Я обещаю вам это, если вы согласны мне содействовать. А пока эта женщина примет удар на себя. Слава богу, она сама хочет этого. Самое худшее, что ей грозит, это курс психиатрического лечения. Вопрос пары месяцев. Если бы понадобилось, она согласилась бы на два года ради него и еще сказала бы вам спасибо за то, что предоставили ей такую возможность. Дайте нам необходимое время, и я обещаю вам, Стайлс, что потом сделаю все, как вы хотите.

– Думаю, вы отлично знаете, что я отвечу вам «нет», – сказал Питер, ставя недопитый бокал на стол. – Зато мы сошлись в оценке ситуации. Где сейчас Говард?

– Думаю, все еще в клубе.

– Тогда давайте вызовем его оттуда и поставим перед фактом, – предложил Питер. – Неужели вы думаете, что он станет скрывать от вас правду, если вы захотите поговорить с ним? Напротив, он, быть может, даже разговорится, узнав, что вам известно об Эллен. Мне думается, он мог убить этих людей, но ведь у нас нет ни единого доказательства. Так давайте же дадим ему шанс: пусть скажет, делал он это или не делал. Здесь я согласен оказать вам содействие.

– Да простит меня Бог, я удивлюсь, если он будет способен говорить правду, – сказал Делафилд. – Я пошлю за ним.

Он направился к двери, но не успел дойти до нее, как она отворилась и на пороге показался маленький японец.

– Ш-ш!.. – сказал он и отошел в сторону, пропустив в комнату Маклина.

В глазах сержанта промелькнуло удивление при виде Питера.

– Прошу прощения, мистер Делафилд, что отрываю вас, – проговорил он.

Сэм Делафилд не ответил, погруженный в какие-то свои мысли.

– Одна влюбленная парочка, мистер Делафилд, прогуливаясь после приема в клубе, забрела в ваши владения. Они искали уединенное местечко и случайно кое-что обнаружили. Мне известно, что Гус Крамм докладывал вам об убийстве и об исчезновении мисс Ландерс.

Сэм Делафилд кивнул.

– Так вот, эта парочка нашла ее. – Маклин посмотрел на Питера. – «Триумф», на котором она ездила, обнаружен у заброшенного карьера в северной части ваших владений. Она была в машине.

– Она сделала признание? – порывисто спросил Делафилд.

– Она не могла его сделать. – Маклин снова бросил взгляд на Питера. – И похоже, вряд ли когда-либо сможет. Она подверглась такому жестокому избиению, какого я никогда не видел. Должно быть, били рукояткой пистолета. Череп буквально размозжен, руки переломаны, и одному только Богу известно, сколько внутренних повреждений. Мы отвезли ее в больницу, но там сказали, что надежды почти нет. Если она придет в себя, это будет просто чудо. Но даже если это случится, она почти определенно будет повреждена в рассудке. Не знаю, мистер Делафилд, как я теперь смогу удержать все это в секрете.

Голос старика перешел в шепот.

– Конечно, – сказал он. – Конечно, вы не сможете.

Часть вторая

Глава 1

Она вдруг живо всплыла в памяти Питера – изумительная фигура, густые рыжие волосы, медовый загар. От нее буквально исходило чувство одиночества. Питеру вспомнились ее самые первые слова: «Как вы можете помочь мне? Никто этого не может!»

– Как долго она пролежала в этом карьере? – услышал Питер собственный голос.

– Неизвестно, Стайлс, – ответил Маклин. – Нам пока еще ничего не известно. Насколько мы знаем, последним, кто видел ее, были вы. Сегодня днем: в два – два тридцать. Вернее, уже не сегодня, а вчера. Конечно, ее видели и те двое, но они уже ничего не скажут.

– И еще тот, кто избил ее, – сказал Питер. – Отсюда до ее дома всего пара миль. «Триумф» могли пригнать оттуда. Никто не видел его по дороге?

Маклин задумчиво провел рукой по подбородку:

– Пока неизвестно. Говорю же вам, пока еще ничего не известно. За исключением клуба весь город спит.

– Но ведь вы занимались поисками «триумфа» еще днем, после того как были найдены мертвые тела. В вашем распоряжении было больше трех часов светлого времени. Неужели никто ничего не заметил?

– Нет. – Маклин слишком устал, чтобы излагать ясно или злиться на вопросы.

Питер посмотрел на Сэма Делафилда. Старик не сводил с него глаз, словно мысленно убеждая молчать относительно Говарда.

В памяти Питера вдруг всплыло смутное видение. Оно предстало в его мозгу неясной тенью – тенью человека, позвонившего в полицию и измененным голосом сообщившего о мертвых телах в лесу. Эта тень принадлежала кому-то, кто знал все и кто избил Эллен до полусмерти, оставив ее умирать в разбитой машине. Пока ничто не могло бросить свет на эту тень, сделав видимой ее лицо.

Однако Маклин отнюдь не пребывал в полном тумане.

– Вы подумали о телефонном звонке? – сказал он. – К сожалению, его невозможно проследить.

– А могут врачи определить, как давно нанесены увечья? – продолжал пытать Питер.

– Они пытаются спасти ее жизнь. Позже, возможно, скажут. Техническая бригада сейчас осматривает машину. Быть может, они обнаружат что-нибудь. А в лесу, пока не наступит рассвет, ничего не найдем. – Маклин повернулся к Делафилду: – Я специально пришел предупредить вас, мистер Делафилд, потому что теперь вас замучают вопросами. А еще я хотел бы опросить ваш персонал – вдруг кто-нибудь видел машину или что-нибудь слышал.

– Делайте, что необходимо, – сказал Делафилд, не сводя глаз с Питера.

И Питер понимал, почему. Как раз сейчас наступило время рассказать Маклину о том, что он знал. Но в тот самый момент, когда он уже собрался это сделать, на пороге, с пепельно-серым от ужаса лицом, появился Говард, а за его спиной, в наброшенной на обнаженные плечи накидке, – его красавица жена.

– Я только что узнал новости в клубе, – хрипло пробормотал он. В голосе его слышался страх. Питер заметил, что Сандра, широко раскрыв глаза, пристально наблюдает за ним.

– Вам, Говард, наверное, нечего рассказать нам? – спросил Маклин.

Говард облизнул губы:

– Нет.

Маленький японец безмолвно ждал в дверном проеме.

– Подними на ноги весь персонал, Саки! – распорядился Сэм Делафилд. – Пусть ответят на все вопросы, которые задаст им сержант.

– Ш-ш!.. – отозвался маленький слуга с улыбкой.

– А ты, Боб, поставь нас в известность, если что-нибудь выяснится. Хорошо?

– Конечно. – Маклин козырнул и вышел вслед за японцем.

– Закрой дверь, Говард, – сказал Сэм.

Сандра вошла в комнату, небрежно скинув с плеч накидку на одно из кресел, достала из маленькой сумочки сигарету и прикурила.

– Вы еще не знакомы с моей невесткой, Стайлс? – спросил Сэм.

– Мы обратили внимание друг на друга, – ответил Питер.

По лицу ее пробежала едва заметная улыбка.

– Еще один член Клуба Всезнаек. Привет, Стайлс, – сказала она и повернулась к Сэму. – Ну что ж, Сэм, кажется, наступил момент истины. Я сказала Говарду, что мы с тобою знаем о нем все. А он сказал, что Стайлс тоже все знает. Вот такие дела.

Говард закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Судя по всему, он сильно переживал.

– Она мертва? – спросил он.

– Пока нет, – ответил Сэм.

– Я должен поехать к ней. Думаю, вы меня поймете.

– Да ты просто сукин сын, – проговорил Сэм без всякого выражения.

Говард словно не слышал его. Он смотрел на Питера.

– Вы не сказали Маклину?

– И снова ответ: «Пока нет», – выступила вместо Питера Сандра, потом подошла к столу и налила себе выпить.

– Дело не во мне, Говард, – сказал Питер. – Умалчивая правду, я даю вам время. До сих пор у Маклина не было оснований проверять показания Эллен. Она сама отвечала на его вопросы. Но теперь он проверит. И узнает, что она живет здесь под девичьей фамилией и что она вдова летчика-испытателя Ричарда Уилсона, работавшего на «Делафилд компани». Он узнает, что вы, Говард, были знакомы с ней, что именно вас послали к ней от имени компании после смерти Уилсона. У Маклина появится к вам множество вопросов.

– Неужели он узнает? – небрежно поинтересовалась Сандра, смакуя почти обесцветившийся ото льда мартини.

– А вы знали ее, миссис Делафилд? – спросил Питер.

– Я ни разу не перемолвилась с нею и словом, но я знаю ее, – сказала Сандра и, усмехнувшись, прибавила: – Знаете, любой девушке было бы интересно полюбопытствовать, что там за женщина, с которой крутит роман ее муж. Я порядком истерла шины, следя за нею до дома, я ходила за нею в городе, стояла рядом у прилавков, где она делала покупки. Но вот интересный спектакль! Она, зная, кто я такая, почему-то думала, что я понятия не имею, кто такая она. Каждая из нас гадала, каково Говарду с другой. О, мы тут чудесно гоняли мяч весь год!

– Но ведь вы мирились с таким положением дел? – спросил Питер.

– Разве Сэм не рассказывал вам о моем патриотизме? Мы все тут патриоты, поэтому и позволяем Говарду порезвиться настороне. Но дом для нас дороже всего. – Она повернулась к Говарду: – И поэтому ты, гуляка, не поедешь к ней! Ясно?

– Никто никуда не поедет, – изрек Сэм голосом человека, привыкшего отдавать приказы и уверенного в том, что они будут выполнены. – У нас есть, быть может, всего несколько минут, чтобы разобраться в своих внутренних делах. Прямо перед тем, как Маклин явился сюда с новостями, я намеревался послать за тобой, Говард. До сих пор Маклин считал, что эта девица Ландерс пристрелила двух парней по ошибке и скрылась. Но у нас со Стайлсом есть другое мнение. Мы считаем, что ты мог совершить это убийство, а она скрылась, чтобы принять вину на себя.

– Папочка, папочка… – В голосе Говарда звучал невыразимый укор.

– Черт возьми, Говард, мы просто обязаны выяснить правду, чтобы хоть как-то сдвинуться с места!

– Правда здесь только в одном – я люблю Эллен. Если она умрет, я не вижу смысла что-либо продолжать в этой жизни.

– Когда ты виделся с нею в последний раз? – спросил Сэм.

– Сегодня днем, где-то в половине третьего. Разве мистер Стайлс не доложил тебе? Ведь он, кажется, мастер подглядывать в замочные скважины.

– Значит, ты расстался с нею в половине третьего?

– Мы виделись всего каких-то десять минут.

– Она была в порядке, когда ты уезжал?

– Не то слово! – Говард вдруг повернулся и уткнулся лицом в дверь.

– Значит, тебя не было, когда там появились эти люди, которые потом были убиты?

– Нет. Я ее с тех пор больше не видел.

– Быть может, она звонила?

– Нет!

Сэм вдруг обратил беспомощный взгляд на Питера. Он перевел дыхание и неожиданно обрушился на Говарда:

– Что? Что там случилось? Она что, собиралась выдать тебя, и поэтому ты ее избил?

Говард повернулся к нему. На нем лица не было.

– Ты что, не в своем уме? – прошептал он.

– Я тебя спрашиваю! Отвечай!

– Оставь его, Сэм, – вмешалась Сандра. – Ведь ты прекрасно знаешь, когда он врет, а когда говорит правду. Когда он извирается и выкручивается, я просто не выношу его, но сейчас… – Она сделала шаг в сторону Говарда, но тут же повернулась и отошла прочь.

Они с Говардом совсем отдалились друг от друга за этот год, что он провел с Эллен, подумал Питер. Но как бы там ни было, то, что в свое время привлекло ее к Говарду, судя по всему, до сих пор имело над нею власть.

Сэм Делафилд повернулся к Питеру. На лице его была написана растерянность.

– Похоже, мы в ваших руках, – сказал он.

Пожалуй, впервые за все время Питер вдруг почувствовал, что неспособен разобраться в другом человеке. До сих пор он считал Говарда эгоистичным, самодовольным и никчемным человеком. Он умалчивал о том, что знает, лишь ради Эллен. Его мнение о Говарде не изменилось и теперь, но, наблюдая сейчас за ним, прислонившимся к двери, бледным и потрясенным, Питер просто не мог поверить, что этот человек пытался убить девушку, которую до сих пор вроде бы любил. Судя по тому, как жестоко с нею обошлись, это явно был человек совершенно другого типа. Питер вдруг понял, что осознать это ему помогли слова Сандры.

– Пойдите сейчас к Маклину, Говард, – сказал Питер. – И признайтесь ему в том, что знали Эллен, знали о ее прошлом, об отношении, которое имел ее муж к вашей компании. Расскажите, как познакомились с нею и как она приехала сюда, чтобы снять дом. Не упускайте ни одного факта, отвечайте на все его вопросы. И не стесняйтесь сделать эти признания, ибо ничего особенно важного в них нет. Если, конечно, вы чего-нибудь от нас не утаиваете. В этом случае я не стану вмешиваться. И смотрите, не тяните время, потому что, если я передумаю, я буду действовать без предупреждения.

Говард согласно кивнул.

– Это наилучший выход из положения, – заключил Сэм. – Благодарю вас, Стайлс.

Его невестка повернулась к Питеру, и он мог поклясться, что заметил в ее глазах слезы.

– Спасибо, Стайлс, – сказала она.

Питер с удовольствием вдохнул свежего чистого воздуха. Выйдя от Сэма, его сына и невестки, он почувствовал облегчение. Чем-то нездоровым и неестественным веяло от их отношений. Со ступенек парадного входа он смотрел на залитые лунным светом превосходно ухоженные лужайки. Поодаль справа светились огни загородного клуба. Всем этим, и не только, владел Сэм Делафилд, и казалось, что в этот безопасный, респектабельный мир не могут проникнуть такие уродливые чудовищные вещи, как изнасилование, издевательство и убийство. Какая связь могла существовать между могущественным Сэмом Делафилдом и жалкими вымогателями Уинтерсом и Кристи? Какая связь могла существовать между Сэмом и туманной личностью, сообщившей измененным голосом о случившемся в полицию, а потом преследовавшей Эллен Ландерс с целью убийства? Насильники, напавшие на нее в воскресенье, еще могли быть случайностью, но все остальные события были связаны между собой. Почему полумертвую девушку бросили именно во владениях Сэма Делафилда? Трудно поверить, что здесь не присутствовал заранее продуманный план. Это было похоже на какую-то дьявольскую визитную карточку. Но Сэм если и узнал ее, то не подал виду. Возможно, Эллен оставили там, чтобы Говард счел это чем-то вроде предупреждения или расплаты.

Фигуру Говарда вообще никак нельзя было не учитывать. Начало и конец этой цепи упирались в него и в его отношения с Эллен.

Слева в полумиле отсюда Питер заметил мигающие огни – возможно, это и есть тот самый карьер. Техническая бригада обследует «триумф» в поисках следов, которые мог оставить тот, кто избил Эллен. Следы могли остаться и на земле вокруг карьера – ведь он привез Эллен и как-то потом выбрался оттуда. Да, именно с карьера нужно начинать поиски.

Питер постоял еще немного, чувствуя, как отчаянно бьется у него сердце. Он снова лицом к лицу встретился с миром насилия, с которым уже давно вел войну. В этом мире убийц, садистов и изуверов человеческая жизнь не означала ровным счетом ничего. Они устанавливали свои законы, учиняли свои суды и убивали ради смеха. Питеру вдруг вспомнилась шутка, которую, возможно, обронил Джек Уинтерс перед тем, как получить пулю в спину. Чарли Рейнольдс, помнится, нахваливал его веселый нрав.

Питер медлил в нерешительности, не зная, как добраться до карьера. Пешком ему идти не хотелось. Он вдруг заметил, что оттуда потянулась вереница огней, и догадался, что к карьеру есть подъезд. Питер направился к «ягуару», однако еще издали заметил возле него темную фигуру, облокотившуюся на капот. В ней он узнал громилу по имени Джо, которого оставил лежать бездыханным у мотеля. В темноте сверкнула белозубая улыбка. Мышцы Питера напряглись.

– Похоже, вы сегодня всю ночь решили провести в ожидании меня, – заметил он.

Ладонью левой руки Джо осторожно потирал правый кулак.

– Родня, – сказал он.

– Еще раз, пожалуйста.

– Родня, говорю. – И пояснил: – Все, сдаюсь. Идет? А пришел, потому что хотел спросить, как тебе это удалось. Если кто-нибудь сказал бы мне, что я не смогу справиться с одноногим доходягой весом в сто шестьдесят пять фунтов, не больше, я уморился бы со смеху.

– Все дело в равновесии и точке опоры, – объяснил Питер, почувствовав облегчение.

– Служил, что ли?

– Да. В морской пехоте.

– Бог ты мой! Может, научишь как-нибудь?

– Профессиональная тайна одноногого доходяги, – усмехнулся Питер.

– Ну ладно. По крайней мере, ты проучил меня – не будь таким самоуверенным, – признался Джо. – А пистолет-то, может, вернешь? У меня на него разрешение есть – я служу у мистера Сэма телохранителем.

– Пистолет у него.

Джо покачал головой:

– Да-а, вот ему, наверное, весело-то было!

– Здесь сейчас никому особо не весело, – сказал Питер. – Знаешь, что тут случилось?

Лицо Джо помрачнело.

– Как тебе это нравится? Использовать частные владения мистера Сэма для свалки трупов! Если бы я нашел этого сукиного сына, который сделал это, я бы его на куски разорвал.

– Я тоже, – согласился Питер. – А как добраться до этого места отсюда? – Питер указал рукой в сторону карьера.

– От главных ворот туда ведет дорога.

– С шоссе ее видно?

– Нет.

– Значит, чтобы воспользоваться ею, нужно о ней знать?

– Похоже, что так. Если только не попадешь на нее случайно, свернув в главные ворота.

– Значит, кто-то хотел умышленно оставить девушку на территории Делафилда. Я собираюсь сейчас туда.

– Ну ладно, не держи зла, – сказал Джо.

– Ты тоже.

– Мне нравится, что ты можешь за себя постоять, – сказал Джо. – Если понадобится помощь, дай мне знать.

– Очень может быть, что понадобится.

Питер открыл дверцу и снова повернулся к бывшему боксеру:

– А скажи, Джо, что за птица этот Говард Делафилд?

– Сынок моего хозяина.

– И на том спасибо.

– Малость завернутый, а вообще нормальный.

– А что значит «завернутый»? – уточнил Питер.

Джо усмехнулся:

– Будь у меня такие бабки и такая жена, я бы не проводил все свое время за микроскопом да компьютерами. Это-то и значит «завернутый».

Питер сел в машину и включил зажигание. Да, судя по всему, Говард крутил роман с Эллен умело и с большими предосторожностями. Маклин, знающий о жизни городка все, и тот считает, что того, кто женился на Сандре, можно назвать счастливцем. Ни единого намека не проронил он, отметил только, что Говарду крупно повезло. А теперь вот то же мнение из уст преданного слуги – он тоже считает, что Говарду повезло, если он имеет такую жену…

Прямо за воротами Питеру встретилась полицейская машина. Она стояла у обочины, возле нее Питер заметил своего сегодняшнего знакомого – полицейского Робертса. Впереди толпились машины. В свете фар Питер разглядел мужчин в смокингах, женщин в вечерних платьях. Они с трудом могли разъехаться, только усиливая столпотворение.

Робертс подошел к «ягуару»:

– Привет! Хотите выехать?

– Нет, хочу съездить к карьеру.

– Там смотреть особо нечего. – Робертс указал на образовавшуюся на дороге толчею. – Видите, как рванули? Я уже один тут не справляюсь. И что вы думаете, им там надо? Там же сейчас ничего не увидишь.

– А я все-таки хочу съездить.

– Вы виделись с сержантом?

– Да. Он-то и рассказал мне о том, что случилось.

– У вас, как я погляжу, просто-таки нюх на всякие неприятности, – не без удовольствия заметил Робертс. – Днем вы нашли тела и здесь сейчас первый репортер. Проезжайте, если уж так надо. Только ребята из техбригады уже отвезли все находки в лабораторию.

– Нашли что-нибудь интересное?

– Лучше спросите сержанта, – усмехнувшись, уклонился от ответа Робертс. – Они еще сами не знают, что нашли. Собрали пыль с самой машины и с сидений, теперь отдадут на анализ. Да вот еще говорят, много крови было.

– Что они думают: ее избивали здесь или в другом месте, а потом привезли сюда?

Робертс пожал плечами:

– По-моему, единого мнения еще не сложилось. Ребята сейчас ищут возможные следы другой машины или человека, который мог уйти лесом. Одно только ясно – девчонка не могла сама вести машину после того, как ее так обработали. – Нервная жилка подернулась на скуле Робертса. – Я самый первый приехал сюда – услышал приказ по рации, когда дежурил в патруле.

– А Маклин сказал, ее обнаружила влюбленная парочка.

– Да, это здешние. Утверждают, что в клубе было душно и они вышли продышаться. Карьер – любимое место здешней молодежи. Естественный водоем, питаемый подземными источниками, – отличное место для купания голышом. Почти после каждого приема в клубе там можно встретить стайку молодежи. И старый Сэм, похоже, не возражает. Во всяком случае, никогда не жаловался. Вот и эта парочка отправилась туда искупаться или что там еще у них было на уме. Обнаружив машину, они подумали, что кто-то их опередил. Их это не смутило – у молодежи теперь свободные взгляды. Они решили, что, может быть, это машина кого-то из служащих мистера Сэма, решившего проверить порядок на территории. Перед тем как раздеться, они подошли взглянуть и увидели такое, отчего сразу же бросились к своей машине, которую оставили на дороге. Они не хотели привлекать к себе внимание и, похоже, некоторое время обсуждали, что им делать, но в конечном счете решили честно поехать к ближайшему телефону.

– И что же они увидели?

Снова на скуле Робертса дернулась нервная жилка.

– Мы, полицейские, привыкли ко всяким зрелищам. На дорогах сейчас чего только не творится! Но это!.. – Он вздохнул. – Она полулежала на заднем сиденье. Я навел на нее фонарь и не выдержал – отвернулся. Мне пришлось собраться с духом, чтобы подойти снова. Голова проломлена, лицо залито кровью, рука повисла на сломанной кости, которая торчала прямо наружу. Одежда разорвана и заляпана кровью и грязью.

– Тем не менее вы ее узнали? – Голос Питера звучал глухо и отчужденно.

– Мог бы и не узнать, если бы мы не искали ее все это время. И машину я узнал. По номеру – нам всем его раздали. Могу, Стайлс, сказать только одно – она не защищалась. Кто-то выколачивал из нее дух уже после того, как она не могла и пальцем пошевельнуть. Судя по всему, это было настоящее озверение.

– Вы говорите, одежда ее была в грязи. Это значит, что ее избивали не в машине.

– Да, это мое мнение, но оно неофициальное.

– Я говорю с вами не как репортер, – сухо сказал Питер.

– Да, да, понимаю. Снова что-то вроде вашего случая. В общем, мне думается, ее избили где-то еще, бросили в машину и привезли туда. Возле карьера нет ни одного следа борьбы. Двое наших ребят поехали к ее дому посмотреть, что делается там. Одним словом, крепко досталось ей за эти несколько дней. – Робертс достал носовой платок и вытер пот с лица. – Мне и в голову не пришло, что она может быть еще жива. И вдруг я увидел кровавые пузырьки у нее изо рта и понял, что она дышит. Я не отважился помочь ей – боялся, что если трону ее, то одна из сломанных костей может проткнуть ей какой-нибудь жизненно важный орган. Я вызвал по рации «скорую». Когда ее увозили в больницу, она была еще жива. Никогда бы не подумал, что такое возможно. Вот ведь как некоторые люди могут бороться за свою жизнь!

– Да, и такое бывает, – согласился Питер.

Темная волна гнева вскипала у него внутри. Он вдруг представил, что где-то поблизости находится человек, обнаруживший убийство Уинтерса и Кристи, или наблюдавший за ним, а быть может, и сам совершивший его, а потом позвонивший в полицию. Человек, считавший, что заставил Эллен умолкнуть навеки, и ушедший с карьера в полной уверенности, что ему это удалось. А когда станет известно, что она жива, – если, конечно, она выживет, – не попробует ли он сделать так, чтобы она никогда не рассказала о том, что с нею произошло? Возможно, сейчас он как раз находится среди этих любопытствующих ротозеев, толпящихся на дороге.

Его мысли прервал голос Робертса:

– Если бы вы оказались на моем месте и увидели то, что увидел я, вы бы, как и я, подумали, что это точно сделал какой-то псих. После воскресного случая мне дали назначение патрулировать дорогу в окрестностях ее дома. Теперь я убедился: одно насилие следует за другим. – Он махнул рукой в сторону машин, столпившихся на шоссе. – Маклин знал, что понаедут любопытные. Мне тут пришлось отбиваться от них. Есть, знаете ли, такие психи, повернутые на морали. Маклин, правда, не согласен, а у меня вот предчувствие, что это был как раз один из них. Например, считал ее «испорченной женщиной» из-за того, что ее изнасиловали. Может, ошивался где-нибудь поблизости, наблюдал за домом, а потом угрохал этих двух парней, что заявились к ней, и покончил с нею, как в наказание за то, что «соблазняла». У нас был подобный случай в соседнем графстве три года назад. Это был церковный дьякон. Вот и здесь могут быть точно такие же психи.

– Здесь могут быть и не такие психи, – заметил Питер. – Но этого я найду.

– Не хотел бы я встретиться с ним на темной аллее, – признался Робертс. – Ну ладно. Вы хотите осмотреть машину? Пожалуйста. Только имейте в виду: вы найдете там то же самое, что и мы. Смитти сейчас там. Я сообщу ему по рации, кто вы такой.

Глава 2

Дорога на карьер пролегала вдоль ухоженных лужаек и небольших перелесков, среди которых, словно бледные призраки в лунном свете, выступали березы. Полицейская машина стояла в нескольких ярдах от маленького «триумфа», который Питер сразу же узнал.

Питер подъехал и выключил фары, полицейский вышел из машины:

– Вы – мистер Стайлс?

– Да.

– Ну что ж, пожалуйста, осматривайте. Мы с напарником сейчас исследуем лес. – Он грустно усмехнулся. – В детективных историях всегда находится оторванная пуговица или клочок одежды, зацепившийся за куст. В жизни так не бывает, но мы все равно ищем.

– А что там, за лесом? – поинтересовался Питер.

– Поле для гольфа, – ответил полицейский. – Лес кончается в ста пятидесяти ярдах отсюда. Если он ушел пешком – а мы считаем, что так оно и было, – то он выбирался или через поле, или через частные владения мистера Сэма, или вернулся тем же путем, что попал сюда.

– Так вы думаете, он ушел пешком?

Полицейский кивнул:

– Если только с ним не было еще кого-то. Девушку избили в другом месте и привезли сюда на ее собственной машине. Это точно. Кто-то должен был сидеть за рулем. Но у него мог быть и сообщник, который следовал за ним и потом увез его отсюда…

– Не возражаете, если я осмотрю машину?

– Пожалуйста. Ее уже проверили на отпечатки пальцев и все остальное. Когда мы закончим, я увезу ее отсюда. – Он собрался оставить Питера одного, потом спросил: – Вы знали ее?

– Виделся лишь однажды – сегодня днем.

– А я знал ее – всегда здоровались в городе, – признался полицейский по имени Смитти. – Милая, любезная. Никогда бы не подумал, что с нею может случиться такое. Я как-то видел ее картину на выставке в школе. Блюдо с фруктами там было нарисовано. Ну прямо как настоящие.

Судя по всему, как художница Эллен Ландерс не нуждалась в комментариях. Но этого было недостаточно. Она нуждалась в друзьях, и ей всегда их не хватало в самую трудную минуту.

Из леса послышался голос, звавший Смитти, и он отправился к напарнику. Обычная повседневная работа полицейского, подумал Питер.

Заднее сиденье оказалось крошечным – уместиться только ребенку или собаке. Тело находящейся без сознания женщины, должно быть, запихнули туда с трудом. Питер щелкнул зажигалкой и увидел темные пятна на сиденье и на полу на резиновом коврике.

– Значит, вам тоже захотелось полюбопытствовать? – раздался голос у Питера за спиной, так что он даже подскочил на месте.

Рядом с ним стояла Сандра Делафилд. Она уже переоделась из вечернего платья в брюки, свитер и замшевую куртку. Даже при лунном свете глаза ее сияли. Она разглядывала машину, словно ожидала увидеть что-то из ряда вон выходящее.

– Сколько раз я желала ей смерти! – призналась она. – Когда имеешь такие мысли, а потом это случается, то ты чувствуешь себя виноватой.

– Вам что, сказали, что она умерла? – спросил Питер.

– Нет. Но надежды, говорят, мало. Сэм послал за своим другом, хирургическим светилом из Бостона, но он будет здесь не раньше, чем через два-три часа.

– Говард уже поговорил с Маклином?

– Когда я уходила, они разговаривали, – сказала Сандра. – У вас есть сигареты?

Питер достал из кармана пачку и зажигалку.

– Я заметила, что вы наблюдали за мною сегодня в клубе и еще потом вечером, – сказала Сандра.

– Да, я наблюдал за вами, – признался Питер.

– И не сказать, что с одобрением. – Сандра рассмеялась.

– Ну, не мое дело. Это ваша жизнь.

Она передернулась от какого-то внутреннего озноба:

– Да, я много думала о своей жизни. А можно вас спросить, Стайлс? Вы сами решили стать таким, каким являетесь? Я хочу сказать, не получилось ли так, что обстоятельства заставили вас стать совершенно другим человеком, чем вы были раньше? Вас бы не было здесь сегодня, если бы все, что с вами случилось, не повлияло на вас. Ведь до этого у вас была другая жизнь.

– Что-то я не понимаю, о чем вы.

– Сэм рассказывал мне о вас, о вашей ноге. Ведь вы приехали сюда именно из-за этого? Не так ли? Вы думали, что сможете найти своих врагов. А следовательно, ваша нынешняя жизнь не является результатом свободного выбора.

– Вы заходите издалека, пытаясь рассказать мне что-то о себе, – заметил Питер. – Так почему бы попросту не рассказать?

– Да, вы правы, Стайлс. По-моему, сейчас не место и не время для философских бесед. Тем более, что у вас уже сложилось мнение обо мне. Вы, вероятно, думаете, что я приехала сюда полюбоваться на ее кровь и место, где она умерла.

– А вы действительно за этим приехали?

– Я приехала повидаться с вами, – сказала она. – Скажите, как вы собираетесь поступить с Говардом?

– Это зависит от поступков самого Говарда.

Она глубоко затянулась:

– Должна вам признаться, я не такая уж хорошая.

– У меня относительно этого пока нет мнения.

– А я считаю, оно у вас уже сложилось, – возразила она. – Оно было написано у вас на лице сегодня днем, когда Сэм щупал меня, и потом, вечером, когда мы с ним танцевали.

– Повторяю, это ваша жизнь.

– Это не жизнь, а черт знает что! – взорвалась вдруг она, бросив окурок и втоптав его в землю. – Мне нужен Сэм, а Сэм не может удержать руки подальше от симпатичной девчонки, особенно если она все время находится рядом! – Голос ее почти срывался. – На самом деле, кроме того, что вы видели, больше ничего нет. Просто Сэм любит щупать женщин. Понаблюдайте за ним недельку, если останетесь, и вы заметите, что они спокойно терпят это. Он важен для карьеры их мужей или для будущего их юных любовников. Я же говорю вам, что я не такая уж хорошая. Я думала, Говард будет беситься из-за этого, но ничего подобного. Другие мужья и в самом деле бесятся, только не подают вида. Люди больше не склонны оставаться верными себе. Посмотрите в их глаза, и вы увидите там вместо зрачков долларовые значки, как в мультфильмах Диснея.

– Совсем недавно у меня сложилось впечатление, что вы привязаны к Говарду несмотря ни на что, – заметил Питер.

– Говорю же вам, не такая уж я и хорошая. – В голосе ее звучала горечь. – Мне, наверное, нужно сейчас выпить. Там, где вы остановились, есть что-нибудь выпить?

– Извините, но я поселился в мотеле на пару с приятелем.

– Мне здесь неприятно находиться, – сказала она, снова вздрогнув. – Отвезите меня куда-нибудь, Стайлс. Куда угодно, лишь бы уехать отсюда. Я не хочу возвращаться домой. Не хочу видеть Говарда и Сэма и всех остальных. Ну пожалуйста, Стайлс! Увезите меня куда-нибудь отсюда. Мне, наверное, не нужно было приходить.

– Но мне нужно кое-что сделать, – сказал Питер.

– Знаю. Вам сейчас не до женщин. А мне не до мужчин. Но мне нужно выговориться. Ведь и с вами могло такое случиться. А если я скажу, что хотела бы кое в чем признаться, вы бы послушали? Ведь и я могла убить ее?

Взгляд Питера был холоден.

– Меня раздражают эти словесные забавы, Сандра.

– Но я хотела ее смерти, – сказала она, не глядя ему в глаза. – Может быть, какие-то мои поступки к ней и привели.

– Как много вы о ней знаете?

– Об Эллен Ландерс я знаю все, – порывисто проговорила она. – Я знаю ее как родную сестру, которая исповедуется мне каждую ночь! Я ни разу в жизни не перемолвилась с ней словечком, но я знаю о ней все, что можно знать.

– Конкретные факты?

– И конкретные факты тоже. Когда вступаешь с кем-то в смертельную борьбу, то выкапываешь о нем все факты. Я могу сказать вам, где и когда она родилась и как звали ее отца, в какой школе она училась, и когда вышла замуж, и кто был шафером на этой свадьбе, и многое-многое другое. Неужели, Стайлс, вам не интересно хоть что-нибудь из этого? Прокатите меня в своей чудесной белой машине, и я расскажу вам.

– Поехали, – сказал Питер.

Она забилась на переднее сиденье «ягуара», словно прячась от холода. В просвете между макушками деревьев Питер заметил первые розоватые проблески забрезжившего утра.

– Если обогнуть карьер, то попадешь на объездную дорогу. Она идет вдоль поля для гольфа. Там нас не заметят. Вы ведь не хотите, чтобы нас видели вместе, Стайлс?

Питер без разговоров взял указанное ею направление. Обогнув карьер, дорога почти сразу же уходила к кромке поля для гольфа. Справа вдалеке по-прежнему виднелись огни клуба.

– Теперь направо, – сказала Сандра.

– Куда мы едем?

– Туда, где можно увидеть целый мир, – ответила она.

Дорога, судя по всему, была проложена для грузовиков и тракторов, обслуживающих поле для гольфа. Вокруг все посерело – ночь уходила, приближалось утро. Дорога все время шла вдоль ровных лужаек и вдруг начала резко подниматься в гору.

– Остановите здесь, – сказала Сандра.

Питер остановил машину и выключил зажигание. Прямо перед ними, с обеих сторон окруженная Коннектикутскими горами, раскинулась зеленая долина. Огромное озеро зловеще чернело в предрассветной мгле. На востоке небо неожиданно сделалось кроваво-красным.

– Кровавые тучи сгущаются, Стайлс. Собирается буря. Ох, собирается!

– У вас были какие-то причины приехать сюда? – поинтересовался Стайлс.

– Два года назад я приехала сюда таким же вот ранним утром, – сказала она. – Мне тогда только исполнилось восемнадцать, и со мною был один очень старый человек – ему было двадцать шесть. Это был Говард.

– Вы с ним тогда еще не были женаты?

– Нет. И даже не помышляли. Говорят, маленькие мальчики влюбляются в женщин старше себя – в своих учительниц или что-то в этом роде. А девочки часто влюбляются в старших мужчин. Я была страшно влюблена в Говарда, когда мне было двенадцать, а ему двадцать. Конечно, он совсем не обращал на меня внимания, что вполне понятно. Мой отец является вице-президентом «Делафилд компани», и мы часто приезжали в дом Сэма на воскресный ужин. Я поглядывала на Говарда как маленькая сучка спаниеля. Он шутил и поддразнивал меня, а потом забывал о моем существовании. Я была для него всего лишь дочерью друга Сэма. Я часто видела его в клубе с ровесницами и знала, что никогда не догоню их. Потом он учился в колледже, потом начал работать в компании, и, казалось, у него никогда не было постоянной девушки. Девушки были всегда, но постоянной не было. Как раз в это время я начала понимать, что в жизни все далеко не так, как рассказывали мне мама и папа. Мои подружки не ждали своих принцев. До меня стали доходить слухи о нонконформизме. Знаете, что это такое, Стайлс?

– Только в очень общих чертах.

– Это когда человек не хочет знать ни прошлого, ни будущего. Только настоящее. А настоящее не вырабатывает ответственности и долга. Каждый живет на свой риск.

– Таков был мир Говарда?

– Да. Говорю же вам, у него никогда не было постоянной девушки. Но поскольку он был мне нужен, я изъяснялась его понятиями и убеждала себя, что верю в них. Вам, Стайлс, я показалась бы смешной.

– Да уж, конечно, такому отсталому чудаку, – сухо вставил Питер.

– Как это верно! Да, я бы, наверное, смеялась над вами, а вы, в свою очередь, сочли бы меня глупой и несимпатичной. Ведь вы до сих пор ждете ту самую свою «единственную»? Не так ли?

– Только она почему-то не спешит, – сказал Питер.

– Возможно, той, что могла бы вам понравиться, просто не существует. Но я открою вам секрет, Стайлс. Очень может быть, что вас окружает очень много тех, что могли бы вам понравиться. Гораздо больше, чем вы думаете.

– Надеюсь.

Она сидела неподвижно, устремив взгляд на озеро, которое вдруг заблестело под первыми утренними лучами солнца.

– Это случилось однажды вечером, таким же, какой был сегодня. В клубе был прием. К тому времени я стала женщиной, в некотором роде. Я уже больше не была девочкой с косичками, и Говард наконец заметил меня. Он привез меня сюда, и мы сидели в машине на этом вот самом месте под лунным светом. Он сказал, что хочет заниматься со мною любовью, и я сказала «да», потому что так было принято в новом мире. Но он не был влюблен, у этих отношений не было будущего. Настоящее было главнее. Я пыталась это осмыслить много раз… – Она вздохнула. – Я любила его, но никогда бы не захотела в этом признаться даже самой себе. Любить было «не модно».

– Ваш рассказ звучит грустно, – сказал Питер.

– Да, грустно, – с усмешкой согласилась она. – Только тогда я этого не понимала. Я поняла это через два дня, когда Говард приехал повидаться со мной и я обнаружила, что мы живем в мире Сэма Делафилда, а не в своем собственном. Нас застукал кто-то из работников Сэма. В его мире тебя из жертвы могут сделать «достойной женщиной», если тебя засекли с кем-то, кто принадлежит к этому же миру. В этом мире встречаться со шлюхой считается достойно мужчины, а если ты встречаешься с дочерью вице-президента, ты можешь сделать из нее «достойную женщину». Бедный Говард! Его застукали и заставили жениться – не мои родители, а Сэм, знавший, как на него правильно надавить. Дело в том, что работа для Говарда тогда была всем. Говард был честен со мной. Он не хотел жениться ни на мне, ни на ком другом, но Сэм мог разрушить все его будущее, если бы он его ослушался. Интересно, могла бы я прожить с ним вместе до тех пор, когда он смог бы стать самостоятельным и независимым от отца? Поженившись, мы могли бы жить уже не по правилам – я по своему выбору, а он по своему. И я сказала «да». Знаете почему?

– Почему?

– Потому что я целых два дня разглядывала себя в зеркале и уверовала в то, что обладаю какой-то особой магией, которая привлекает мужчин и которой они неспособны противостоять. Это Говард заставил меня поверить в это, и я подумала: раз я с ним, значит все изменится. Я буду принадлежать ему, а он мне, и он сам захочет этого. Как видите, я не совсем уверовала в эту теорию «настоящего». Но я могла себе позволить притворяться, так как думала, что обладаю невероятной магической властью. – Она рассмеялась. – И они поженились и жили несчастливо до конца своих дней…

– Значит, не сработало?

– Нет, не сработало. Он ненавидел меня за то, что Сэм заставил его жениться на мне. Он был вежлив, обходителен со мной, но при этом ненавидел. Когда я изображала из себя великую соблазнительницу, он просто не обращал внимания. Когда я принималась пускать слезу, он напоминал мне о нашем соглашении. А когда я флиртовала с другими мужчинами у него на глазах, в его взгляде появлялся лед. Что бы я ни делала, он не обращал на меня внимания. Могу себе представить, Стайлс, какое у вас обо мне сложилось мнение. Как раз такое, о котором я мечтала в надежде вызвать у Говарда хоть каплю ревности. Но я сейчас скажу вам главное. Да, я вела себя как дешевая кукла, но никогда не принадлежала ни одному мужчине, кроме Говарда. Я ненавижу его за то, что он заставил меня разувериться в моей магической силе. И я все равно люблю его. Я рада, что сегодня он испытывает невыносимые муки, потому что хочу, чтобы он знал, каково было мне. Но я буду бороться за него до последнего издыхания, потому что он – это все, что мне нужно. – Она снова горько усмехнулась. – Теперь вы, наверное, поймете, почему я ненавижу Эллен Ландерс и хочу, чтобы она умерла в мучениях.

– Это звучит ужасно по-детски, Сандра. Мне кажется, вы были бы последней, кто упрекнул ее в чем-то. И я думаю, она пала жертвой его обаяния, так же как и вы.

– Я ненавижу ее за то, что она старше и опытнее, – призналась девушка. – Я ненавижу ее за то, что она знает, что Говард в действительности не принадлежит мне. А вы знаете, что многие люди считают, что Говарду повезло с женой? Господи, да это просто смешно! Я ненавижу ее, потому что он произносит слово «любовь», когда говорит о ней. Он никогда не употреблял его по отношению ко мне, даже в ту самую первую ночь, когда мы приезжали сюда. Я ненавижу ее, потому что они даже не хотят представить свои отношения как сиюминутное увлечение. Они мечтают о будущем. Мечтают избавиться от меня. Вот почему мне нужен Сэм и почему я терплю его козлиные приставания. С помощью Сэма я могу удерживать Говарда еще очень долго.

– Даже при том, что вы не нужны ему?

– Да! – Это был словно крик боли. Но тут же она снова рассмеялась. – Да, это нужно Сандре Делафилд, королеве красоты! Вы приехали сюда со мной, потому что я обещала рассказать об Эллен Ландерс. Конкретные факты, сказали вы. Они вам все еще нужны или с вас уже достаточно?

– Нет, нужны.

– Ну что ж, я оказалась очень практичной по части сбора фактов, – продолжала она, и в голосе ее прозвучало что-то вроде гордости. – Я наняла частного детектива.

Питер бросил на нее быстрый взгляд:

– Человека по имени Уинтерс?

– Это тот, что убит? Нет, не его. Очень солидного частного детектива из Нью-Йорка. Эллен Ландерс! Она была уже замужем, когда двенадцатилетняя русалка положила глаз на Говарда здесь, в Делафилде. Она была всего лишь обыкновенной девятнадцатилетней девчонкой, когда приехала в Нью-Йорк из Буффало изучать искусство. Так поступают все провинциальные девицы. Они приезжают в Нью-Йорк изучать «изобразительное искусство», или хотят стать актрисами, или идут сидеть с чужими детьми. Но в действительности они приезжают охотиться за мужчинами. И надо сказать, наша малютка Эллен в этом преуспела сразу же – нашла себе во всех отношениях особенного мужчину.

– Уилсона?

– Да, майора Ричарда Уилсона. Ему было тридцать четыре – тридцать пять, а ей всего девятнадцать. Он был известным летчиком-испытателем и работал на крупные авиационные компании. Чутье подсказывает мне, что это был счастливый и удачный брак. За те восемь лет, что он продолжался, все женщины в городе могли забыть о том, чтобы соперничать с Эллен Ландерс, с ее медно-рыжей роскошной гривой и размерами девяносто – пятьдесят пять – девяносто. Все восемь лет, что длился брак, она изучала искусство. У нее для этого было время – когда Уилсон отлучался в командировки. И все, что я могу сказать о ней хорошего, это то, что она стала талантливой художницей. Я ходила смотреть ее картины в надежде, что смогу посмеяться над ними. Но не удалось – они оказались по-настоящему хорошими.

Она замолчала, Питер предложил ей сигареты. Она взяла одну, Питер чиркнул зажигалкой. Глаза ее теперь щурились при свете восходящего солнца. У нее было необычное лицо – очень живое, подвижное, когда она говорила. Обильный макияж, оставшийся на нем после вечернего приема, не мог скрыть ее молодости и какой-то затаенной тоски.

– «Делафилд компани» пригласила Уилсона на испытания нового самолета как лучшего летчика-испытателя. Они всегда приглашали лучших. Самолет разбился. Дику Уилсону было сорок один, впереди его ждало блестящее будущее летного инженера – им он должен был стать, оставив по возрасту испытательную практику. И «Делафилд» и любые другие компании, занимавшиеся примерно одним и тем же, с удовольствием приглашали бы его к сотрудничеству. – Глаза Сандры сузились от гнева. – И что же? Спустя лишь месяц – один только месяц – после гибели своего красивого и талантливого мужа его «любящая» жена со своими размерами девяносто – пятьдесят пять – девяносто нашла себе другого мужчину. И какого? Чужого! Моего мужчину! И подумать только – она не только занималась с ним сексом, она полностью изменила его отношение к жизни, разрушила все его предыдущие жизненные планы! Он привез ее сюда, и тогда все началось. Начался этот по-старомодному красивый роман.

– Как вы узнали о нем?

– Когда ваш муж любит другую, вы обязательно почувствуете это, – сказала она. – Обязательно почувствуете! Я спрашивала его, но он только посмеялся надо мной. Его жизнь принадлежала только ему, а моя – мне. Он вел себя со мною по-прежнему, но жил уже по-другому. Тогда я стала следить за ним. Я шпионила, вынюхивала и наконец узнала, что хотела.

– Но вы не выясняли с нею отношений? Вы сказали мне, что не обмолвились с нею и словом.

– Я же сказала вам, что не такая уж я и хорошая, – снова с горечью призналась она. – Я была так затравлена и так разозлена, что не могла предпринять ничего разумного. Я пошла к Сэму и все ему рассказала. Я думала, что Сэм сделает что-нибудь, глупо надеялась, что он запретит Говарду любить эту женщину. Но никакой особой помощи я от Сэма не дождалась. Он просто посоветовал мне держать то, что мне известно, при себе. Время покажет, сказал он, а если я или он пойдем к Говарду или к этой женщине, Говард может наделать глупостей. Он может просто уйти от нас, а этого нельзя допустить. Говард был нужен Сэму, и он предпочел оставить все как есть. Он просто устроил что-то вроде собрания, пригласив туда людей из службы безопасности и все ключевые фигуры, участвующие в разработке проекта, включая Говарда. Какой-то цеэрушник прочел им лекцию в пионерском духе на тему половой морали. Он недвусмысленно дал понять, что человек в положении Говарда не имеет права на риск. Разумеется, он не знал, что говорит в данный момент о Говарде, но Сэм все-таки не ошибся. Это предостережение попало точно в цель, в то самое место, которое было ему дороже, чем Эллен. Речь шла о любимой работе. После этого он стал ужасно предусмотрительным и осторожным. Он прекратил видеться с нею каждый день. И насколько я хорошо знаю эту Эллен, она сочувствовала ему! Она, видите ли, все понимала!

– Для нее это была черная метка?

– Ах, Стайлс, вы не поняли главного! Когда работа Говарда будет закончена, если она правильно сыграет свою партию, вполне вероятно, что он уедет отсюда вместе с нею. Вы понимаете, что это означает? Это означает, что, действуя грамотно, она сможет заполучить в свои коготки несколько миллионов долларов! Говард безумно богат и без отца – деньги достались ему от матери. Даже если он лишится наследства Сэма, он все равно будет денежным мешком. Разумеется, эта Эллен действовала со знанием дела.

– А что означают деньги для вас, Сандра?

– Если я скажу, что ничего, вы скорее всего мне не поверите. Так ведь?

– Почему? Я могу поверить.

– Ну так вот, они не значат для меня ровным счетом ничего. Вы же видите, Стайлс, как мне плохо? Мне нужен человек, которому я совсем не нужна. И мне наплевать, что у него есть.

В этих словах чувствовалась правда.

– Вы недавно бросили невзначай, что могли бы убить Эллен, – проговорил Питер. – Что вы хотели этим сказать?

Она сидела неподвижно, глядя вниз, на долину.

– Мне так нужен был друг, который мог бы посочувствовать мне, – призналась она. – Вот почему, Стайлс, я попросила вас привезти меня сюда. Видите, как все получилось? Я создала себе образ доступной девушки. Я надеялась, что это заставит Говарда ревновать. Но этого не случилось, я не такая – я не доступная девушка.

– Вы считаете, что этим признанием можете завоевать мою дружбу?

– Нет. Просто я надеялась, что вы сможете понять меня. – Она тяжко вздохнула. – Моя жизнь зашла в тупик, и случилось так, что я связалась с одним человеком. Он счел, что может требовать от меня определенных вещей, но когда дошло до дела, я отказала ему, он разозлился, и между нами произошла отвратительная сцена. Он сказал мне, кто я есть на самом деле – фальшивая, деланная, надоедливая штучка. И он был, конечно, прав. В этот момент я возненавидела Эллен Ландерс еще больше, потому что стала такой из-за нее. И тогда, в сердцах, я сказала этому человеку, что в нашем городе есть незамужняя женщина, которая может дать ему то, что он хочет. – Ее голос снизился до шепота. – Я назвала ему ее имя.

– Имя Эллен?

– Да. А на следующий день… Прямо на следующий день на нее напали в лесу.

Питер сидел неподвижно, руки его почему-то вдруг вцепились в руль.

– Имя этого человека? – мрачно проговорил он.

– Нет, я не могу!

Питер завел двигатель.

– Все! Секреты кончились, – сказал он. – Мы с вами сейчас едем к Маклину.

Она жалко съежилась на сиденье, схватившись руками за живот, и вдруг горько и беспомощно расплакалась.

Мотор тихонько жужжал, но Питер не трогал машину с места. Он просто сидел, глядя перед собой, терпеливо ожидая, когда пройдет буря эмоций, потому что несколько мгновений назад он вдруг начал испытывать жалость к этой девушке. Но только жалость, не больше.

Казалось, ей понадобились громадные усилия, чтобы снова распрямиться. Она дышала с трудом, тушь потекла с ресниц, размазавшись по щекам.

– Этот человек… – сказала она. – Он мог вовсе и не быть там. Он мог не…

– Его имя?! – потребовал Питер. – Вы не стали бы рассказывать мне всего этого, если бы сами не хотели назвать мне его имя!

– Вы можете не вмешивать в это Говарда?

– Не знаю.

– Ну пожалуйста, Стайлс!

– Не знаю, Сандра. Кто этот человек?

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Казалось, она совсем сникла.

– Его имя Пауэрс. Билли Пауэрс. Он ассистирует профессиональным игрокам и состоит при клубе. Мне кажется, вы видели, как я беседовала с ним вчера днем – с ним и с Сэмом.

Глава 3

Страх рождает отвратительный запах. Питер помнил его еще по Корее, когда они часами сидели в ожидании перед боем. Сладковатый, с примесью тревоги и беспокойства. Этим едким запахом был сейчас заполнен кабинет Маклина.

Билли Пауэрса оторвали от завтрака в его небольшом коттедже, находящемся на территории загородного клуба. Он умолял, чтобы ему дали возможность договориться с комитетом турнира об изменении времени его выхода – закладка первого мяча была у него назначена на восемь пятнадцать утра. Менее знаменитые игроки выступили раньше. Выход звезд, как всегда, был запланирован на позднее утро и день, когда тысячи зрителей, специально съехавшиеся посмотреть на их игру, окончательно соберутся. Полицейский, прибывший за Пауэрсом, не был склонен любезничать. Пауэрс требовал ответить, почему его везут в отделение. Как доложил полицейский Маклину, он вел себя отнюдь не как виновный в чем-то человек, а, напротив, был ужасно зол. Турнир был очень важен для него.

Однако его раздражение и напыщенная самоуверенность улетучились, как только он увидел в кабинете Маклина Сандру и Питера. Сандра успела смыть с лица размазанную краску и выглядела теперь бледной и крайне усталой. Казалось, в воздухе кабинета растекается яд страха. Но все же он предпринял последнюю попытку изобразить негодование.

– Какое вы имели право притаскивать меня сюда? – накинулся он на Маклина. – Вы что, не знаете, какой сегодня день? Меня же дисквалифицируют за то, что я не появился вовремя на поле!

– Мы сможем при необходимости все уладить, – сказал Маклин. – Вы доставлены сюда по подозрению в изнасиловании.

– Что?!

– Нам нужен от вас подробный отчет о том, где вы были и что делалив прошлое воскресенье днем.

– В воскресенье? – Темные глаза метнулись в сторону Сандры.

– Извините, Пауэрс, – прошептала она, по-школьному назвав его по фамилии.

– Как я могу вспомнить, чем занимался в воскресенье днем? – возмущался Пауэрс. – Гольфом, наверное. – Он бросил мимолетный взгляд на полицейского, ведущего стенографическую запись.

– С кем?

За этим последовало долгое разбирательство: вопросы и увертки, обвинения и отговорки. В конечном счете было обнаружено отсутствие каких бы то ни было свидетелей и вообще алиби. У Пауэрса не оказалось возможности отрицать свои недвусмысленные приставания к Сандре. Она, с исказившимся от стыда лицом, несколько раз повторила свою историю и категорически отрицала, что могла дать ему для этого повод. Упомянула она и имя Эллен, после чего снова начались вопросы: где был и что делал Пауэрс в воскресенье днем.

В конце концов Пауэрс сломался, и едким запахом страха повеяло еще сильнее.

– Что толку говорить вам правду? – кричал он. – Вы же все равно не поверите!

– А вы попробуйте, – сказал Маклин.

На мгновение Пауэрс по-настоящему разозлился.

– Я не мог отказать ей, так как знал, что это нужно для мистера Сэма! – кричал он, тыча пальцем на Сандру. – Если бы она пошла к нему и нажаловалась, с моей карьерой и здесь, и где-либо еще было бы покончено навсегда! Она попросила меня. Попросила в самую последнюю минуту.

– Давайте ближе к делу. Что было в воскресенье днем? – сказал Маклин.

– Она упомянула имя этой Ландерс, и я призадумался. Я часто замечал ее в городе. Она ведь была красотка, вы же знаете, сержант. Когда Сандра так сказала, я призадумался: а вдруг она и впрямь клюнет? Ведь она здесь одна, и никто ее ни разу не видел с мужчиной. Вот я и поехал к ней в воскресенье. А в остальное вы не поверите.

– А вы все же расскажите.

– Я подъехал к ее парковке, – начал Пауэрс. – Как вы понимаете, я не собирался скрываться. Машина ее стояла там, я поставил свою рядом и пошел к дому. Я хотел предложить ей поехать куда-нибудь немного выпить. У меня уже была разработана схема, как к ней подступиться. Я решил сказать, что видел ее в городе, очень удивился, что она постоянно одна, и подумал, что, быть может, ей нужна компания. Она могла согласиться, а могла отказать, но, судя по тому, что сказала о ней Сандра, она скорее всего согласилась бы. Но в доме ее не оказалось, и я решил, что, раз машина стоит на месте, значит, сама она где-то неподалеку. Я немного подождал на крыльце. Было тихо, вдруг я услышал всплеск – словно кто-то плавал. Я подумал, что где-то тут, должно быть, есть озерцо, поискал и нашел тропинку, приведшую меня к нему. Вокруг не было ни звука, и я старался идти тихо. Вдруг я заметил ее на противоположном берегу – она лежала абсолютно голая на камнях и грелась на солнышке. – Пауэрс облизнул губы. – В то, что было дальше, вы не поверите.

– Продолжайте.

– Вы могли бы подумать, что я собирался подойти к ней, но я этого не сделал. Я представил, что она смутится или рассердится, если поймет, что я видел ее в таком виде. Поэтому я остался стоять в кустах и наблюдал за нею. – Он снова облизнул губы. – Так я стоял, не издавая ни звука. Спустя некоторое время она встала и снова зашла в воду. Она подплыла к берегу всего в нескольких ярдах от того места, где я прятался. – Едкий запах страха в виде капель пота проступил на лице Пауэрса. – Она вышла из воды, подобрала свою одежду и надела ее на себя. Я наблюдал за нею из своего укрытия. Она пошла по тропинке, но не к дому, а прямиком к стоянке, там села в свой «триумф» и уехала.

– В котором часу это было? – спросил Маклин ровным голосом.

– Без нескольких минут пять. Я точно помню, что посмотрел на часы. Поезд ушел, решил я и задумался над тем, как провести остаток дня.

Осовелые глаза Маклина, казалось, были закрыты – ведь он совсем не спал. Но упорство не изменяло ему.

– Хорошо, Пауэрс. Давайте-ка попробуем еще раз, – сказал он. – Что же случилось на самом деле? Кто был с вами?

– Никого со мной не было! Я же говорил, вы мне не поверите, потому что это как раз и есть правда! – Голос его взвинтился до истерических ноток. – Могу прибавить только совсем немного. Я сел в машину и вернулся в город. Проезжая мимо отделения, я заметил возле него маленький «триумф» и немного струхнул, решив, что она задумала подать на меня заявление за то, что я подглядывал. Но на следующее утро я прочел в газете о том, что якобы двое парней изнасиловали ее.

Глаза Маклина резко распахнулись.

– Значит, вам известно, в котором часу она приехала сюда.

– Конечно. Поэтому-то я и сказал вам с самого начала, что правду говорить бесполезно. Потому что, если вы поверите моим словам, это будет означать, что она лжет. У нее вовсе не было никакого шока, напротив, она была спокойна, как лед. Даже заглянула в пудреницу, после того как оделась. Потом надела черные очки и укатила в отделение. – Голос Пауэрса дрожал и ломался. – Я знаю, вы собираетесь арестовать меня, что бы я ни сказал, но говорю вам – это настоящая правда!

– Вы прекрасно знаете, что Эллен Ландерс не может сейчас опровергнуть ваши слова, – заметил Маклин.

– Думаю, она обязательно это сделает, потому что ее приезд сюда имел какие-то свои причины. Приведите ее сюда, и я выскажу ей все. Я опишу в ее присутствии каждое движение, которое она сделала, даже место, где она лежала и где подплыла к берегу, и что из одежды надела в первую очередь.

– Но вы же знаете, что я не могу привести ее сюда!

– Это почему же? Она что, какая-то особенная?

Маклин посмотрел на Питера. Им обоим было известно о нападении на Эллен Ландерс, но то, что она находится в предсмертном состоянии, еще не стало достоянием гласности. Радио, телевидение и другие средства массовой информации еще не узнали об этом.

– Давайте попробуем подойти с другой стороны, – предложил Маклин. – Как насчет вчерашнего дня и сегодняшней ночи? Где вы были и чем занимались?

Пауэрс вытер пот со лба тыльной стороной руки.

– Хорошо, если бы это имело какое-то значение. Весь день я был в клубе – выступал в товарищеском матче с Джимми Хелдом. Мы закончили в шесть. Я живу в одном доме с профессионалом по имени Селлерс. Он тоже участвует в турнире. Мы переоделись и вместе отправились на прием в клуб. Нам обоим с утра нужно было выходить на поле, поэтому мы оба рано вернулись и легли спать около двенадцати. Этот Селлерс – Майк Селлерс – и еще сотня других людей могут рассказать вам о каждой минуте, проведенной мною за это время. Мне бы хотелось, чтобы это было моей единственной проблемой.

– Возможно, здесь вам повезло, – сказал Маклин. – Около половины третьего дня кто-то напал на мисс Ландерс и избил ее до полусмерти. Сейчас она находится в больнице, и там считают, что она не выживет. Вот почему я не могу привести ее сюда.

У Пауэрса отвисла челюсть.

– Это после того, как она застрелила двух парней?

– Разумеется, она не могла застрелить их после того, как была избита. Если вообще стреляла, – сказал Маклин.

В кабинете воцарилась звенящая тишина. Маклин доставал себе сигарету, Пауэрс смотрел на него так, словно от того, что скажет сейчас сержант, зависела его жизнь.

Наконец Маклин выпустил клуб дыма:

– Как вы понимаете, Пауэрс, я не верю ни одному вашему слову.

– Я знаю, – с горечью проговорил тот. – Я с самого начала знал, что вы не поверите. Но у меня нет другого способа защититься, кроме как рассказать правду и молиться.

– Я намерен дать вам возможность подумать еще раз, – сказал Маклин и обратился к стенографисту: – Проводите его в «гостиную» и предоставьте лучшие «апартаменты».

У Пауэрса был такой вид, словно он собирается протестовать, однако он этого не сделал. Уже в дверях он обернулся и посмотрел на Сандру.

– Спасибо за все, – сказал он ей.

– Вам нечего добавить ко всему, что здесь было сказано, миссис Делафилд? – спросил Маклин, когда Пауэрс ушел.

Сандра покачала головой. Она была на грани душевного и физического краха.

– Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь отвез вас домой, – сказал Маклин.

Когда она ушла, он посмотрел на Питера:

– Возможно, Говарду не так уж и повезло. – Он откинулся на спинку стула и приложил пальцы к закрытым векам. – Я хочу проверить алиби Пауэрса на вчерашний день и сегодняшнюю ночь, прежде чем поговорить с ним еще раз. Одно только, на мой взгляд, заслуживает доверия. Он не знал, что Ландерс была избита, и его реакция на эту новость прозвучала вполне искренне.

– Стоит заметить, что вся его история прозвучала вполне искренне, – спокойно проговорил Питер.

– Вы думаете? – сказал Маклин. – А у меня сложилось впечатление, что мы застукали его врасплох. Он был там с каким-то дружком в воскресенье. А как вам нравится эта Сандра Делафилд? Сначала раздразнила его, а потом натравила на другую. Если бы моя жена так поступила, она бы сейчас лежала на соседней койке с этой Ландерс, прости меня, Господи, грешного. Ну да ладно, как бы там ни было, а он приходил туда с дружком. Думаю, они увидели ее голой и напали на нее, а потом дали деру и еще какое-то время болтались по городу – выжидали, как пойдут дела дальше. Может, видели, как она поехала в полицию, но все-таки поняли, что она не узнает их. До сегодняшнего утра он был совершенно спокоен – пока мы не нагрянули к нему домой. Он понял, что влип – Сандра знала о его возможном визите туда, да и девица Ландерс могла его как-то узнать. Вот почему он вынужден был признаться, что был там.

– Скажите, полицейский врач осматривал Эллен Ландерс после ее заявления об изнасиловании? – спросил Питер.

– Нет, – ответил Маклин, хмурясь.

– Почему?

– Она утверждала, что не получила серьезных повреждений – только синяки и ушибы. Я предложил, чтобы наш врач осмотрел ее, но она отказалась. Я подумал, что с нее и так достаточно, чтобы еще и врач щупал ее своими руками. Она сказала, что при необходимости обратится к своему доктору.

– А кто ее доктор? – поинтересовался Питер.

– Не знаю. Я подумал, что у нее, наверное, есть свой в Нью-Йорке. Может, вы, Стайлс, считаете, что я что-то упустил, только эти изнасилования… Они требуют деликатности. Заключение доктора вряд ли помогло бы нам поймать этих двоих.

– Оно помогло бы вам полностью увериться в правдивости ее слов, – возразил Питер.

– Господи, Стайлс, да почему я должен подвергать их сомнению? Я же видел, в каком состоянии она была! А ведь ее истеричкой не назовешь.

– И все же жаль, что у вас нет медицинского освидетельствования о том, что она была действительно избита и изнасилована, – настаивал Питер. – Тогда у Пауэрса не было бы оправдания. Но если история с изнасилованием вымысел…

– Господи, да зачем же ей врываться сюда и сочинять такую ужасную историю? – удивился Маклин. – Ведь таких вещей не утаишь, а она, наоборот, не хотела гласности. Она умоляла меня постараться оставить это в секрете, но я сказал, что не смогу объявить повсеместный розыск, не сделав этот случай достоянием гласности.

– И все же позвольте мне, Маклин, так, пунктуальности ради, заметить, – проговорил Питер. – Если история с изнасилованием вымысел, тогда рассказ Пауэрса может оказаться правдой.

– Не может такого быть. Девушка сказала мне правду. А вспомните, как она встретила вас. С ружьем в руках! Разве стала бы она вести себя так, зная, что ей нечего бояться?

– Нет, – согласился Питер, нахмурившись. – Но может, она боялась чего-то другого?

– По-моему, нам обоим не мешало бы немного поспать, – сказал Маклин. – Одному только Богу известно, как я устал! А потом я все-таки вытряхну правду из этого Пауэрса, даже если мне придется поджарить его на сковородке!

Питер потянулся:

– У меня есть предчувствие, что его алиби на вчерашний день и сегодняшнюю ночь окажется вполне состоятельным. Тогда у нас снова не останется ни одной ниточки, способной привести к тому, кто упек Эллен Ландерс на больничную койку. А как насчет Говарда Делафилда? Так ли он чист?

– Вчера днем он уехал из лаборатории в пятнадцать минут третьего, чтобы повидаться с девушкой. По его словам, он чувствовал, что должен ей как-то помочь. Раньше он уехать не мог и позвонить тоже. Прибыл он туда в половине третьего и сказал, что видел, как вы выезжали. Верно? Вы ведь тоже сказали, что он чуть не снес вам крыло?

– Да, – подтвердил Питер без всяких эмоций.

– Он пробыл у нее минут десять и вернулся в лабораторию без пяти три. Этому есть подтверждение – служба безопасности записывает все приходы и уходы при помощи электроники. К тому же Крамм лично видел его. От ее дома до лаборатории езды четверть часа, плюс-минус пять минут. Значит, у него было десять минут, но за такое время нельзя было успеть избить и отвезти к карьеру. И потом, кто же тогда застрелил Уинтерса и Кристи? Но давайте закончим с Говардом. Он закончил работу в лаборатории в шесть и поехал домой переодеться. За весь дальнейший вечер у него не было ни десяти минут, которые он не провел бы на людях, включая разговор с вами.

Да, похоже, Говард говорил правду. Голую правду, за исключением основных личных подробностей.

– Думаю, Пауэрс все-таки тот, кто нам нужен, – сказал Маклин.

Питер медленно покачал головой:

– А у меня есть смутное чувство, что это не так.

Питеру вспомнились слова Девери о том, что нужно полагаться на собственные уши. Сейчас чутье подсказывало ему, что слова, которые он услышал от Билли Пауэрса, были правдой.

Глава 4

Насколько он может положиться на свое чутье, если он так чертовски устал? Было почти восемь утра, когда он вышел из полицейского отделения. Маклин отправился домой отдохнуть. Пока он будет спать, полицейские обследуют прилегающий к карьеру лес и дом Эллен в надежде найти что-нибудь. Другие тем временем подготовят полный отчет по двум убитым, по Эллен и Билли Пауэрсу. Хорошо им, подумал Питер, – у них есть факты.

Главное, в чем нуждался сейчас Питер больше всего, это завтрак. Он прокатился по главной улице и обнаружил небольшой ресторан. Сок, кофе и яичница с беконом помогли бы ему продержаться.

Внутри было тихо и спокойно, а бармен за стойкой был расположен поговорить.

– Кто-то вчера уже показывал мне ваш белый «ягуар», – сказал он, ставя на стол апельсиновый сок. – Говорят, вы и есть знаменитый Питер Стайлс. А я читал ваши публикации в «Ньюс вью». Здорово пишете.

– Рад, если вам нравится, – отозвался Питер. – Кстати, можете принести сразу и кофе.

Кофе дымился горячим паром. После пары глотков Питер понял, что теперь будет жить.

– Один полицейский заходил сюда недавно, – сообщил бармен. – Рассказал мне про эту девушку Ландерс. Да что же это такое творится в нашем городе! Выходит, какой-то псих бегает на свободе, и вот я теперь трясусь за свою жену и детей, которые одни дома. Вот к чему приводит, когда в город наезжает столько чужих людей. Вроде тех, кого она пристрелила. Говорят, это не те, что напали на нее в воскресенье. Вынюхивали, нельзя ли чем поживиться, вот и получили по заслугам. – Он принес Питеру яичницу с беконом и хрустящие хлебцы. – В городе говорят, что от вас, приезжих, только одни проблемы.

– Вот как?

– Конечно. У меня вот, например, сейчас дела идут неважно. Старый Сэм Делафилд переманил всех поставщиков в клуб – там сейчас вся жизнь сосредоточена. А к нам заходят только свои.

– Так почему бы вам не закрыться и не подождать, пока кончится турнир?

– Не могу себе позволить пропустить хоть одного посетителя, – посетовал бармен. – Ну и как вы думаете, мистер Стайлс, что случилось с этой мисс Ландерс? У вас, должно быть, большой опыт по части подобных случаев. Ведь это же явно какой-то псих!

– Я только что из полицейского отделения, – сообщил Питер. – Там пока ни у кого нет четких соображений на этот счет.

– Я думаю, если найдут, надо его охранять получше – народ в городе захочет сам с ним расправиться. Люди потеряли покой, да и неудивительно – такой псих разгуливает на свободе. А если его не поймают до конца турнира, мы все начнем подозревать друг друга – будем думать, что это кто-то из местных. Куда же это годится?

Пока ни у кого нет четких соображений, подумал про себя Питер еще раз по дороге из ресторана в больницу на окраине города. Зато есть подозрительные наблюдения. Если Билли Пауэрс говорит правду, то целая цепь событий принимает другую окраску, другой оборот и другое значение. Какие вообще у него есть основания верить Билли Пауэрсу, этому дешевому охотнику за бабьими юбками? Ответ представлялся Питеру таким: если Пауэрс лжет, то эта ложь настолько абсурдна, что не может иметь никакого смысла. Ведь он мог придумать десяток других историй, способных прозвучать куда более убедительно. Вряд ли, изобретя такую, казалось бы, невероятную историю, он мог рассчитывать на то, что ему поверят.

Таким образом, если верить Билли Пауэрсу, сразу же возникает вопрос: кто такая Эллен Ландерс? В таком случае она перестает быть жертвой изнасилования, а становится сочинителем истории об изнасиловании. Это означает, что она не слышала никакого смеха! И не имела оснований стоять на крыльце с ружьем в руках, защищаясь от насильников, потому что никаких насильников не было! Она не могла застрелить двух невинных человек, по ошибке приняв их за насильников, потому что их не существовало. Она не была жертвой, а просто придумала эту историю. Но зачем? С какой целью?

Ответ на эти вопросы находился за кирпичной стеной больницы, возле которой Питер припарковал свою машину. Эллен Ландерс была единственным человеком, который мог рассказать ему всю правду целиком.

Из надписи на табличке Питер узнал, что больница является даром старого Сэма Делафилда городу. Да, этот город действительно с потрохами принадлежал мистеру Делафилду. И он, должно быть, ревностно охранял его. Охранял от чужаков, явившихся сюда, чтобы причинить городу вред.

Больничное начальство не очень-то жаловало представителей прессы, даже таких известных, как Питер Стайлс. Главного врача мистера Хершела, судя по всему, кто-то уже настроил против.

– Мы не можем предоставить вам отчет о состоянии пациентки, мистер Стайлс, – сказал он. – Сегодня я уже отказал десятку репортеров.

Казалось, он вообще был не очень-то доволен тем, что ему приходится находиться здесь. Невысокий, коренастый, в спортивной куртке и брюках, он скорее всего собирался туда, где шли соревнования, а не на дежурство возле Эллен Ландерс, оторвавшей его от удовольствия.

– Рад слышать, что она все еще является вашей пациенткой, – сказал Питер.

Мистер Хершел сразу понял его:

– Поверьте, мистер Стайлс, мне бы хотелось быть вам более полезным. Я немного наслышан о вашем участии во всей этой истории, и мне кажется, тот факт, что мисс Ландерс еще жива, ни для кого не секрет.

– Могу я поговорить с ее лечащим врачом?

– Без моего содействия, – ответил мистер Хершел. – Только, боюсь, он сейчас занят попыткой вернуть ее к жизни и ему скорее всего не до бесед.

– Хирург из Бостона уже здесь? – осведомился Питер.

Хершел был удивлен:

– Вы в курсе? Прессе об этом не сообщали.

– Я друг семьи Делафилд и знаю, что Сэм Делафилд послал за ним.

– Ах вот оно что! – Мистер Хершел поправил очки. – Доктор Пэйнтер сейчас в операционной. Думаю, что могу сказать вам об этом, Стайлс: мисс Ландерс находится в критическом состоянии. Я самолично просматривал с доктором Пэйнтером ее рентгеновские снимки – там множество тяжелых черепных повреждений.

– В случае, если мисс Ландерс умрет, наверное, будет произведено вскрытие? – спросил Питер.

– Да, конечно. Это же криминальный случай.

– Кто будет производить вскрытие?

– Один из наших врачей.

– Для полицейского расследования, мистер Хершел, очень важно, чтобы хирург определил, было ли совершено предыдущее нападение на мисс Ландерс.

– Постойте, но ведь нам же известно, что было!

– Нам нужно знать это наверняка, – сказал Питер. – На этот вопрос мог бы ответить и ее лечащий врач. Вы даже не представляете, доктор, насколько важно нам это знать.

– Я мог бы узнать это для вас у доктора Шофилда.

Питер улыбнулся:

– Доктор Шофилд был первый, кто ее осматривал?

– Я открываю это только вам, мистер Стайлс, так что, пожалуйста, держите это при себе.

На столе мистера Хершела зазвонил телефон, он поднял трубку и хрипло спросил:

– Да? Да, да, спасибо, доктор. Каждая минута играет нам на руку.

Он положил трубку и посмотрел на Питера, словно раздумывая, сказать или нет.

– Думаю, я могу сказать вам это, мистер Стайлс. Мисс Ландерс только что вывезли из операционной. Она успешно перенесла первую из предстоящей серии операций. Таким образом, критическое состояние преодолено, и она с нашей помощью теперь будет бороться. Будем ждать и посмотрим.

Они вместе вышли в коридор, где к ним тут же подошел доктор в зеленом хирургическом костюме и шапочке.

– Можно мне позвонить от вас, Хершел? – спросил он, крутя в руке сигарету. – Доктор Пэйнтер просил меня доложить Сэму Делафилду.

– Конечно, доктор Шофилд, – сказал Хершел и, немного поколебавшись, представил ему Питера: – Это Питер Стайлс, он имеет некоторым образом личный интерес к вашему случаю.

– Здравствуйте, – сказал Шофилд. – Нам пришлось хорошенько повозиться с вашей мисс Ландерс. Доктор Пэйнтер проделал поистине ювелирную работу.

– У вас, Стайлс, был вопрос к доктору Шофилду? – сказал Хершел – он, по-видимому, все-таки решил оказать услугу «другу семьи» Делафилд.

– Я отвечу, если у него найдется зажигалка, – с улыбкой проговорил Шофилд.

Питер поднес доктору зажигалку и задал ему свой вопрос. Серые глаза Шофилда прищурились над пламенем, в них Питер прочел холодный гнев.

– Мистер Стайлс, если мисс Ландерс умрет, то мы, разумеется, произведем вскрытие, которое, возможно, обнаружит присутствие более ранних повреждений. Но должен вам признаться, на теле этой несчастной женщины нет ни единого живого места после второго нападения. Ее били долго и методично. За всю свою практику я не видел ничего подобного. Я не очень верю нашим доблестным блюстителям порядка, мистер Стайлс, но я бы с удовольствием помог им поймать того, кто сделал это. Иначе, как бешеной собакой, его просто не назовешь.

– Есть ли надежда, что мисс Ландерс все-таки сможет что-то рассказать? – спросил Питер.

– Вы что, не слышали меня? Речь идет о том, выживет ли она вообще. Я не знаю, как долго она пробудет в таком состоянии и обретет ли когда-нибудь сознание. Если обретет и сможет сказать что-нибудь, то рядом с ней обязательно будет кто-либо из нашего персонала.

Питер еще раз убедился в своем подозрении. Сначала полицейский Робертс был потрясен увиденным, теперь вот опытный врач, видевший на своем веку, должно быть, сотни изуродованных тел… Нападавший не просто хотел заставить девушку замолчать – налицо тут была неуправляемая ярость.

Питер вышел из больницы и отправился к машине. Еще издалека он завидел знакомую фигуру. В тени раскидистого клена, дымя сигаретой, стоял Говард Делафилд. Услышав приближение Питера, он обернулся. На нем были черные очки – те самые, в которых Питер видел его в самый первый раз, выезжая от Эллен, но даже через них было заметно, что веки его покраснели от усталости или… от слез.

– Я сделал то, что вы сказали, – хрипло проговорил он.

– Знаю. Вы рассказали Маклину все, за исключением разве что своих чувств к Эллен. Ну что ж, думаю, этого достаточно.

Этот августовский день не обещал быть жарким, однако по бледному лицу Говарда каплями катился пот.

– Я должен был приехать сюда. И пусть Маклин узнает, что меня сюда привело. Мне теперь все равно. Господи, Стайлс, что с нею сделали!

– Да, я слышал, что это ужасно.

– Мне разрешили побыть в предоперационной, – сказал Говард. – Я лично привез доктора Пэйнтера из аэропорта. Он друг Сэма. Старый добрый Сэм, теперь его имя прогремит еще громче, чем прежде!

– По крайней мере, вы можете быть уверены, что Эллен находится в руках лучшего хирурга, какого только можно найти, – заметил Питер.

Голос Говарда дрогнул.

– Знаете, что сказал мне Пэйнтер? Что если она выкарабкается, то она может остаться овощем. – Он отвернулся.

Питер достал из кармана кисет и трубку и принялся набивать ее табаком.

– Вы знаете о Билли Пауэрсе?

– А что?

– Его задержали и подозревают в том, что он был одним из тех, кто напал на Эллен в прошлое воскресенье.

Говард резко повернулся:

– Билли?

Питер кивнул, туго заткнув указательным пальцем порцию табака в трубку.

– Билли! – Подбородок Говарда нервно задергался.

– Он поведал нам довольно странную историю, – сказал Питер. – Если бы мы ему поверили, это означало бы, что никакого изнасилования не было.

– Что вы сказали?!

– Когда вчера днем вы поехали повидаться с Эллен, прошло уже два дня после этого нападения. Скажу прямо, Говард, меня очень удивило, как долго вы собирались навестить любимую женщину после того, что случилось.

– Мне пришлось выжидать! – Голос Говарда дрожал. – Вы не представляете, что тут было! Репортеры, любопытные… Я не мог рисковать, наша связь могла быть обнаружена! Она знала, почему я не еду. Я рисковал даже тогда, когда приехал. Ведь вы же все-таки видели меня!

– Вы пробыли у нее всего десять минут.

– Большим временем я не располагал, иначе мне пришлось бы объясняться на работе.

– Вы говорили о том, что произошло в воскресенье?

– Конечно!

Питер поднес к трубке зажигалку:

– Тогда скажите мне, Говард, что она говорила вам. Только точно.

Говард отер рукою рот:

– У нас было не особенно много времени на серьезный разговор.

– Рассказ Билли Пауэрса звучит не очень симпатично, но я думаю, Говард, что вам следовало бы услышать его. Тогда вы, быть может, поймете, насколько мне важно точно знать, что говорила вам Эллен о том, что было в воскресенье.

Питер рассказал ему о связи Билли с Сандрой и о том, как она навела его на Эллен.

Говард в упор смотрел на Питера через черные очки. Голос его перешел в шепот:

– Сандра сделала это?!

– Какой бы ни оказалась Сандра, в этом, Говард, гораздо больше вины вашей и Сэма.

– Будь она проклята!

– А теперь послушайте историю Билли, – проговорил Питер и передал ему показания Пауэрса.

– Разумеется, он лжет! Эта вонючая крыса! Да я…

– А теперь расскажите мне о тех десяти минутах, что вы провели с Эллен, – сказал Питер.

Говард был похож на человека, пытающегося разглядеть что-то сквозь туман.

– Это была плохая встреча, – сказал он. – Потому что она длилась всего десять минут. Мне хотелось побыть с нею подольше, утешить, сказать, что все происшедшее не имеет никакого значения для наших отношений. Мне хотелось дать выход своему гневу и ярости и сказать ей, что я люблю ее. А еще мне нужно было узнать, кто это был в белом «ягуаре». В общем, я хотел узнать все и многое-многое ей сказать. Но у нас почти не было времени! – Говард в отчаянии замотал головой. – Господи, быть может, я говорил с нею в последний раз!

– Что она рассказала вам о воскресенье? – продолжал настаивать Питер.

Говард мучительно задыхался, казалось, воротник душит его.

– Конечно, я спросил ее об этом. Мне нужно было знать, все ли с ней в порядке. Мне хотелось найти этих двух ублюдков и убить их! Но она не давала мне спрашивать – она целовала меня. Она дала мне понять, что все позади и что у нее все в порядке.

– Что, никаких подробностей?

– Только десять минут! – сказал Говард. – Мы провели их, сидя на диване в ее студии. Мы прижимались друг к другу и говорили друг другу вещи, которые значимы только для нас двоих и ничего не значат для вас или кого бы то ни было другого. Например, мы мечтали о том, когда я смогу выбраться и побыть у нее подольше. Но в основном мы говорили другу другу нежные слова…

Питер чувствовал себя неловко. Это было вторжение в чужую личную жизнь. Ничего противоестественного не было для них в том, что они избегали упоминать того, что случилось в воскресенье. Ведь у них было всего десять минут.

– Скажите, Говард, в жизни Эллен был кто-нибудь еще до того, как она познакомилась с вами?

– Ее муж.

– А кто-нибудь еще, кто и сейчас жив?

– Совершенно точно, никого, о ком бы она считала необходимым упомянуть. А почему вы спрашиваете?

– Ярость, с какой ее избивали, наводит на подозрение о чьей-то ревности.

– Но у нее никого не было!

– А она никогда не упоминала о ком-нибудь, кого, например, боялась?

– Нет.

– Она никогда не упоминала таких фамилий, как Уинтерс или Кристи?

– Куда вы клоните, Стайлс? Разумеется, не упоминала.

– Вы доверяли ей?

– Господи, да я доверял ей свою жизнь! Вы что, хотите сказать, что верите брехне этого Пауэрса?

– Значит, она ничего не боялась? – спросил. Питер.

– Она боялась только одного! – вдруг порывисто проговорил Говард. – Что ее любовь ко мне и ее присутствие здесь могут навредить мне и моей работе. Она знала, как важна для меня работа и ее успешное осуществление. Да, она как раз такая женщина. Для нее на первом месте то, что жизненно важно для меня. – Говард схватил Питера за руку. – Я не знаю, о чем вы думаете, Стайлс. Не знаю, что заставляет вас верить этому Пауэрсу. Но я скажу вам одно: Эллен Ландерс самая лучшая женщина на свете! Она словно пришла из прошлого, когда мужчина и женщина становились партнерами не только в любви, но и во всем остальном, когда все в своей жизни они делили пополам, когда вера и доверие друг к другу были нормальным явлением. Она могла бы наполнить смыслом понятие «супружество» в мире, где оно давным-давно утрачено!

Он отпустил руку Питера и отвернулся. Черные очки уставились в сиявшее лазурью небо.

– Господи, пожалуйста, помоги ей! – шептал он.

Глава 5

Только после десяти утра Питер смог вернуться в мотель. Он заметил, что мысли его начинают ходить по кругу, и решил, что пора все-таки отдохнуть.

Картина возле загородного клуба поразительным образом изменилась по сравнению с предыдущим днем. Теперь все прилегающие к клубу лужайки были заполонены тысячами машин. Полчища зрителей толпились вокруг троек игроков, с восьмиминутным интервалом закладывавших мяч для первого удара. В громкоговоритель объявляли номера следующих выходов. Борьба за выставленные Сэмом Делафилдом 100 тысяч долларов находилась в полном разгаре. Да, в этот погожий день вся жизнь сосредоточилась здесь, в том самом месте, где Питер надеялся встретить своих смеющихся подонков. Но сейчас он не мог влиться в эту толпу – ему необходимо было хоть немного поспать.

Он вошел в номер. Шмотки Чарли Рейнольдса валялись по всей комнате, а в воздухе стоял противный запах перегара. Видно, Чарли допился вчера до ручки. Питер включил кондиционер. Августовское солнце пекло как печка и не собиралось сбавлять жар. Подойдя к шкафу, чтобы повесить пиджак, Питер заметил на своей подушке записку. Она была от Чарли. В ней он просил Питера позвонить ему в пресс-клуб, когда объявится. Внизу был нацарапан телефонный номер. Поначалу Питер решил проигнорировать просьбу – он с наслаждением представил, как вытянется наконец на свежих белых простынях. Но, поборов искушение, он подошел к телефону, набрал номер и попросил позвать Чарли. Пока ждал, он слышал в трубке железный голос громкоговорителя: «На выход приглашаются Джордж Грэйвер, Боб Хэвиленд, Эдди Потс!» Наконец в трубке послышался хрипящий, с присвистом голос Чарли:

– Где ты пропадал, маэстро?

– Да здесь, неподалеку.

– Насколько я понимаю, маэстро, ты присутствовал при аресте Билли Пауэрса? Я хотел бы получить от тебя информацию, что называется, из первых уст. Неслыханные дела здесь творятся, приятель!

– Да, Чарли, история и впрямь неслыханная.

– Послушай, не мог бы ты приехать сюда и рассказать мне ее? Мне нужно быть в курсе дел.

– Такая темная лошадка, Чарли, вряд ли довезет меня к тебе. Я не спал всю ночь. Сейчас ложусь и запираю дверь, а если ты вздумаешь будить меня, я сверну твою жирную шею.

– А правда, что Билли – один из тех, кто изнасиловал эту девчонку в воскресенье?

– Он говорит, что нет, – ответил Питер.

– Ну конечно, он будет говорить «нет»! А как на самом деле?

– Не исключено, что никакого изнасилования вообще не было, – сказал Питер.

– Что?!

– Спокойной ночи или доброе утро, в общем, пока, Чарли. Увидимся часа через четыре, когда я немного просплюсь.

Питер повесил трубку и разделся. Сев на край постели, он расстегнул ремни, державшие протез. Положив его на пол рядом с постелью, он скользнул меж прохладных простыней. Закрыв глаза, он попытался расслабиться, но перед его мысленным взором одна за другой всплывали картины, и самая настойчивая из них была образом рыжеволосой девушки в зеленых брючках и желтой блузке. Кто такая Сильвия? Кто она? Жертва тройного насилия? Ловкая мистификаторша? Идеальная женщина? Расчетливая сука? Защитница истины? Убийца двух дешевых жуликов? Кто она? Кто такая Сильвия?

Питер проснулся в третьем часу дня. Ему хотелось снова зарыться в простыни и спать дальше, но он знал, что не сможет – тяжелые, мрачные сны снова будут преследовать его.

Он вылез из постели и, пропрыгав на одной ноге в ванную, принял горячий душ. Он долго стоял под благодатными струями, пока мышцы всего тела наконец не расслабились, потом облился холодной водой и хорошенько растерся полотенцем. Побрившись, он снова припрыгал к постели и пристегнул протез. Он давно уже научился делать это не глядя. Всякий раз, выполняя эту процедуру, он невольно вспоминал, как все случилось. Вспоминал этих смеющихся тварей…

Переодевшись во все свежее, он почувствовал себя человеком. Загадка, мучившая его перед тем, как уснуть, по-прежнему не шла из головы. Какова же все-таки правда об Эллен Ландерс? Кто она такая на самом деле? История Говарда – это его история, и никто не может подтвердить его слов.

Питер подошел к телефону и позвонил в полицейское отделение. Маклин уже снова был при исполнении. Через минуту или две он взял трубку.

– Что-нибудь нового? – спросил Маклин.

– Нет. А у вас? Как дела у Ландерс?

– Пятнадцать минут назад еще была жива – так сказали в больнице.

– А Пауэрс?

– Мы с ним работаем, – мрачно сообщил Маклин. – По-прежнему талдычит свою историю с подглядыванием.

– Больше ничего?

– Установили, где происходило избиение, – сказал Маклин. – В нескольких ярдах от ее парковки. Она, судя по всему, отчаянно сопротивлялась – целая площадка вытоптана.

– На нападавшем могли остаться следы, – предположил Питер.

– Возможно. Мы сначала думали, били рукояткой пистолета, но это мог быть и кусок трубы и что-то еще подлиннее – тогда она не могла дотянуться до него руками. Похоже, она пыталась увернуться и убежать.

– Вы не возражаете, если я съезжу туда? – спросил Питер. – Быть может, просмотрю кое-какие вещи?

– Зачем?

– Я хотел бы составить картину о ней. Если она лгала насчет воскресенья…

– Да бросьте вы эти глупости! – сказал Маклин. – Этот червяк рано или поздно расколется и скажет нам правду.

– И все же мне нужно съездить туда, – настаивал Питер.

– Как угодно. Мы обшарили там каждый дюйм и ничего не нашли. Если вы хотите попасть в дом, приезжайте сюда за ключом.

– Хорошо. Скоро буду…

Как только Питер вышел из освеженного кондиционером номера на улицу, его обдало августовским жаром. Он постоял немного, наблюдая за копошащейся на поле толпой, которую бегавшие взад и вперед распорядители старались не пускать за линию. Где-то вдалеке вдруг поднялся восторженный гвалт – должно быть, кто-то загнал мяч в лунку. Питер знал: звезды гольфа всегда ездят со своей группой поддержки. Например, за Палмером по полю носится толпа под названием «Армия Арни». Несмотря на трудности, связанные с присутствием болельщиков на поле, гольф стал одним из самых зрелищных видов спорта. Среди этой тысячной толпы может сейчас находиться тот, кто им нужен. Но сначала им необходимо узнать, как его определить.

Желание поехать к дому Эллен Ландерс основывалось у Питера не на логике. Чувства его по отношению к находящейся в критическом состоянии молодой женщине были смешанными. Он приехал в Делафилд полный сочувствия к девушке, о которой прочел в газете и которая подверглась насилию. Как никто другой, он мог понять ее состояние. Их первая встреча была короткой, и у Питера не успело сложиться мнение о ней. Загадочный любовный треугольник, участницей которого она оказалась, не вызвал у Питера симпатии, но последовавшие вскоре убийства и жестокое нападение на саму девушку заставили Питера снова принять ее сторону. Но сейчас его почему-то не покидала убежденность, что Билли Пауэрс говорит правду. Сложившийся у него образ Эллен Ландерс напоминал что-то вроде хамелеона. Осмотр дома и ее личных вещей мог бы внести ясность. Маклин наверняка уже побывал там и, похоже, не нашел ничего полезного, но если просмотреть вещи девушки и ее картины, это может дать результат.

Дежурный в отделении передал ему ключ. В половине четвертого Питер свернул на проселок, ведущий к парковке Эллен Ландерс, и вскоре обнаружил, что он здесь не один. На площадке стоял ярко-красный автомобиль, за рулем которого неподвижно сидела Сандра Делафилд. Заслышав шум подъезжающего «ягуара», она обернулась с каким-то виноватым видом. Питер остановился рядом и вышел из машины.

– Поговорите со мной, Стайлс? – спросила она нежным голоском, в котором слышались детские нотки.

– Разве что поинтересуюсь, что вы тут делаете.

– Вот, пытаюсь собраться с духом и выйти из машины, чтобы осмотреться.

– Зачем?

– Да я, Стайлс, в сущности, и не знаю. – Она вышла из машины и подошла к нему. – Похоже, весь мир вокруг меня рушится.

– Вот как? – Питеру трудно было сохранять суровый тон.

– Знаете, где Говард провел весь день?

– В больнице.

Она кивнула:

– Должно быть, уже почти всем ясно, что его беспокойство о ней – совсем не то чувство, какое можно испытывать к вдове бывшего сотрудника. Все стало просто очевидным. И он не собирается возвращаться ко мне. Ни за что!.. Даже сейчас я сочувствую ему, но ему этого не нужно. – Она отвернулась, чтобы скрыть дрожание губ. – Ну почему? Почему мне так нужен человек, который, может быть, хочет, чтобы я лежала сейчас в операционной вместо нее?!

– Вы до сих пор не сказали мне, что вы здесь делаете.

– Если бы ваша жизнь превратилась в такое месиво, вы бы тоже попробовали в ней что-нибудь исправить, – сказала она и снова посмотрела на него. – Разумеется, Билли Пауэрсу вы не верите?

– Честно говоря, я пока не знаю.

Глаза ее вдруг заблестели.

– Ага! Значит, вы здесь по той же причине, что и я! Для того, чтобы найти хоть что-то, что могло бы доказать правдивость его слов. Он влип в эту историю по моей вине, и это самое малое, что я могу для него сделать. Я знаю, что сержант Маклин не верит ему и не собирается идти ему навстречу.

– А что вы думали здесь найти?

– Не знаю, – призналась она. – Я решила, что должна приехать сюда, но когда я здесь оказалась, то поняла, что не знаю, с чего начать.

Оглядевшись по сторонам, Питер заметил тропинку и коснулся загорелого локтя Сандры.

– Пойдемте со мной, – сказал он.

Они направились по тропе сквозь заросли и через несколько ярдов наткнулись на примятую траву и поломанные кусты. При виде многочисленных ржаво-коричневых пятен Питер прищурился.

– Здесь ее избивали, – проговорил он, не глядя на Сандру и чувствуя, как ее накрашенные ярко-красным лаком ногти впились ему в руку. – Маклин сказал мне, где найти это место. Коричневые пятна, Сандра, – это кровь. Кровь Эллен. Кто-то приволок ее сюда и избивал. Маклин говорит, это могла быть рукоятка пистолета или обломок металлической трубы или что-то в этом роде. – Он указал на пятна дрогнувшей рукой. – Видите, вот тут она, судя по всему, вырвалась и пыталась убежать, но ее догнали и притащили обратно. Она могла звать на помощь, но ее бы никто не услышал. Похоже, ее избивали даже тогда, когда она перестала шевелиться.

– О Господи, Стайлс!

– Потом он закинул ее как мешок в машину и отвез к карьеру.

– Пожалуйста, Стайлс, давайте уйдем отсюда!

Они молча вернулись к стоянке. Даже сквозь загар лицо Сандры было мертвенно-бледным.

– Единственное, чего я хочу, – проговорил Питер, – это остановить людей, творящих подобное насилие. Нельзя мириться с тем хаосом, в котором мы живем, Сандра. Не знаю, что сделала Эллен тому, кто пытался убить ее, – это, в сущности, не имеет значения, но никто – ни отдельные люди, ни группы людей, ни даже целые нации – не должен иметь права на подобные вещи. Мы должны найти того, кто был здесь и сознательно и целенаправленно уничтожал другого человека. Этот человек не имеет права на свободу.

Сандра прижалась к Питеру, и он почувствовал, как она дрожит с головы до ног.

– Ну ладно, хватит разглагольствований, – сказал Питер. – Так же, как и вы, я приехал поискать здесь что-нибудь, только понятия не имею, что бы это могло быть. Имело ли место изнасилование или нет, Эллен Ландерс в любом случае была его центральным персонажем. Здесь произошло двойное убийство, и Эллен Ландерс также была в списке действующих лиц. И наконец, здесь имело место убийство, во всяком случае, намерения были именно таковы, и в нем Эллен сыграла главную трагическую роль. Она – эпицентр происходящих здесь событий. Давайте подумаем, Сандра, кто она? Вдова. Художница, живущая в уединенном месте. Женщина, имеющая тайную связь с женатым мужчиной. Вдруг почему-то она попадает в самое пекло кровавых событий. Вряд ли это совпадение. Значит, в ее жизни должны быть какие-то факты… За ними-то я и приехал сюда, Сандра. За этими фактами. У меня ключ от дома. Хотите пойти со мной?

– Да.

Они неторопливо подошли к дому, внимательно оглядев его со стороны. Питер поймал себя на том, что рассматривает место, где видел мертвые тела Уинтерса и Кристи.

Они открыли дверь и прошли в студию. Полицейские поработали аккуратно – все здесь было почти так же, как вчера.

Стоя посередине комнаты и неторопливо набивая трубку, Питер огляделся по сторонам, потом взглянул на Сандру. Это место, без сомнения, вызывало у нее горькие мысли. Ведь здесь, в этой комнате, Говард провел немало времени с женщиной, которую любил. Что же такое было у нее, чего не было у Сандры?

Питер поднял одну изкартин, прислоненную к стене, и установил ее на мольберт. Это был натюрморт – огромный букет в синем керамическом кувшине. Выписанный мелкими дотошными мазками при безукоризненной композиции, этот холст, как ни странно, был выполнен уверенно, энергично, смело. Богатство оттенков, яркий колорит говорили о том, что это работа настоящего художника с ярко выраженной индивидуальностью, а не праздного воскресного любителя, выезжающего на этюды запечатлеть действительность. Даже сейчас полотно оставляло радостное впечатление.

Питер заглянул на оборот холста – там стояла дата, написанная карандашом. Картина была нарисована меньше месяца назад.

– Она хорошая художница, – сказала Сандра.

– Да, очень хорошая, – согласился Питер и подумал про себя: «Столько силы, столько жизни! Такой художник встретил бы и жизнь и смерть с одинаковой отвагой».

Сандра пошла побродить по дому, а Питер уселся в кресло и задумался. Что он надеялся здесь найти? Если в столе были какие-то бумаги, письма или дневники, Маклин уже, должно быть, нашел их. Но ведь она прожила в этом доме год, и отпечаток ее индивидуальности обязательно должен присутствовать. Удастся ли почувствовать его и что-то понять?

Питер встал и принялся расхаживать по комнате взад и вперед, бесцельно беря в руки то одну, то другую вещь Эллен. Студия не дала ему ничего, он только убедился в подлинной увлеченности Эллен живописью. В дальнем углу комнаты стоял небольшой письменный стол. Полицейские наверняка уже обследовали его единственный выдвижной ящик, но Питер решил, что стоит туда заглянуть. Там он нашел кипу счетов и фотографию в старинной рамке.

Это был увеличенный снимок, сделанный примерно двадцать лет назад. На нем был изображен бомбардировщик «Би-17», из тех, что использовались во время последней войны ВВС Великобритании для налетов на Германию. Перед бомбардировщиком стояли восемь человек экипажа. Все они улыбались, и вид у них был такой, словно они только что вернулись после успешно выполненной боевой задачи. Человек в погонах лейтенанта держал поднятую вверх руку, изображая пальцами знаменитый знак победы. На носу самолета огромными прописными буквами было выведено название – «Прыгающая ящерица». Рядом с названием была изображена обнаженная женщина с поднятыми вверх руками. Вместо ног у нее был хвост ящерицы. Питеру было известно, что в те времена военные летчики любили украшать свои боевые машины подобными рисунками. На хвостовой части самолета стоял серийный номер – 14632.

Было бы логично предположить, что один из членов экипажа был мужем Эллен Ландерс – Диком Уилсоном, ставшим впоследствии знаменитым летчиком-испытателем. Старинная кожаная рамка была в пятнах, а плексиглас, покрывавший снимок, поцарапан и слегка прожжен в уголке сигаретой – складывалось впечатление, что фотографию не слишком бережно хранили.

Питер собрался положить ее обратно в ящик, когда к нему подошла Сандра. Он протянул ей фотографию и спросил:

– Вы когда-нибудь видели Дика Уилсона?

Она отрицательно покачала головой, взяла фотографию и, нахмурившись, принялась ее рассматривать.

– Неужели ваш частный детектив не раздобыл для вас ни одной его карточки?

– Нет. – Она ткнула пальцем в одного из членов экипажа и сказала: – А вот этого я где-то видела.

Питер внимательно посмотрел на снимок. Сандра указывала на человека, стоявшего рядом с лейтенантом и обнимавшего его за плечо. У него была широкая, чуть кривая улыбка и весьма привлекательное лицо.

– Кто это? – спросил Питер.

– Не могу вспомнить, но я точно видела его, – проговорила Сандра хмурясь.

– А Уилсон бывал здесь, на заводе в Делафилде?

– Не знаю. Может быть, я видела его, только не знала, что это Уилсон. Но я даже припомнить не могу, где видела его. Просто мне знакомо его лицо. – Сандра посмотрела на Питера. – Это важно?

– Кто знает?

– Черт возьми! Но я точно знаю, что видела этого человека.

– Это, наверное, Уилсон, – сказал Питер. – Он был известным летчиком-испытателем, и вы могли видеть его фотографию в любом журнале или газете безотносительно ко всей этой истории с его гибелью.

– Вряд ли, – возразила Сандра.

В доме царил безукоризненный порядок и безмятежность, с трудом верилось, что все эти страшные события, которые происходили последние пять дней, действительно были. Пробыв в нем больше часа, Питеру пришлось признать, что его визит сюда оказался бесполезным. Уже в дверях он оглянулся и в последний раз окинул взглядом комнату, потом вдруг совершенно безотчетно подошел к столу и взял фотографию бомбардировщика.

– Говард, вероятно, сможет сказать нам, который из них Уилсон, – заключил он.

Глава 6

Питер и Сандра расстались на стоянке. Сандре нужно было домой – Сэм Делафилд ожидал к ужину гостей, и она должна была выступать в роли хозяйки.

– Да, меньше всего мне сейчас хочется говорить о гольфе, – пожаловалась она.

Питер отправился в больницу. Он нашел Говарда в комнате ожидания, тот выглядел изможденным и подавленным. Эллен по-прежнему с удивительным упорством продолжала бороться за жизнь, но прогнозы докторов были далеко не обнадеживающими. Она перенесла первую операцию, но ей предстояли другие.

– Полагаю, вы знакомы с этой фотографией? – спросил Питер, протягивая Говарду карточку в кожаной рамке.

– Впервые вижу, – ответил Говард, не проявляя интереса.

– Она лежала в письменном столе в студии Эллен, – объяснил Питер.

На лице Говарда появился интерес.

– Я впервые вижу ее, – повторил он, потом ткнул пальцем в лейтенанта, изображавшего знак победы. – Это Дик Уилсон. Полагаю, Эллен хранила эту фотографию как память. Разве в этом есть что-то противоестественное?

– А кто этот человек, что стоит рядом с Уилсоном и обнимает его за плечо?

– Не знаю, – сказал Говард. – Никого из этих людей я ни разу не видел.

– Сандра считает, что знает его, только не может вспомнить, откуда.

Говард горько усмехнулся:

– В жизни нашей малютки Сандры было так много мужчин, что не удивительно, что она не может упомнить их всех.

– А не кажется ли вам, что вам следовало бы поехать домой и немного отдохнуть? – сказал Питер.

– Нет, я останусь здесь, – монотонно проговорил Говард. – И дождусь, когда можно будет спокойно пойти… или… – Он отвернулся.

От Говарда, похоже, было мало толку. Питер поехал отдать ключ в полицейское отделение. На этот раз Маклин, усталый и раздраженный, оказался на месте.

– Нашли что-нибудь? – спросил он, бросив ключ на стол.

– Ничего.

– Я же говорил вам.

– Разве что только вот это. – Питер протянул ему фотографию.

– Ах, ну да, лежала в столе. Ну и что?

– Я заезжал в больницу и виделся с Говардом. Он опознал в человеке, что стоит в самом центре, Уилсона, мужа Эллен.

– Гус Крамм упоминал его, – сказал Маклин. – Думаю, Уилсон приезжал пару раз на завод, когда работал на «Делафилд компани».

– Когда я ездил осмотреть дом, там была миссис Делафилд, – сообщил Питер. – Она переживает за Пауэрса, который из-за нее попал в нехорошую ситуацию. Насколько я понял, она надеялась найти что-нибудь, что могло бы помочь ему. Не думаю, что ее поиски оказались результативнее, чем мои. Зато она сказала, что знает другого человека с фотографии. Вот этого, что обнимает Уилсона за плечо.

Маклин присмотрелся:

– Никогда не видел его. Ни его, ни остальных.

Питер решил высказать предположение.

– У карточки такой потрепанный вид, что меня это озадачило, – сказал он. – У нее в доме такой порядок, и вдруг эта заляпанная рамка, поцарапанный плексиглас… Это совсем не похоже на нее. По идее она должна была бы заменить плексиглас на стекло, чтобы лучше сохранить фотографию.

Однако сама фотография нисколько не интересовала Маклина, и он попросту отмахнулся:

– Она лежала в столе, еще когда мы обыскивали дом после того, как нашли трупы Уинтерса и Кристи. Похоже, ее просто часто носили в сумке, а там, как вы понимаете, стекло не подходит. Должно быть, фотография принадлежала ее мужу, и она оставила ее в том виде, в каком она находилась при его жизни.

Это вполне логичное объяснение удовлетворило Питера. Возможно, Дик Уилсон и в самом деле все время возил ее с собой в командировки, а Эллен сентиментально решила оставить ее в прежнем виде как память о погибшем муже.

– А мы тут недавно закончили с Пауэрсом, – сообщил Маклин. – Парились с ним с двух часов! Он не хочет изменить в своей дурацкой истории ни единого слова! Лжет, знает, что мы это знаем, и все равно лжет!

– А вы не допускаете, что он может говорить правду?

Маклин разозлился:

– Господи! Да Эллен Ландерс приехала сюда в воскресенье сразу же после нападения! Я видел ее лично, лично допрашивал. И если она лжет, то значит, она величайшая в мире актриса со времен Греты Гарбо!

– И, насколько я успел разглядеть, такая же красивая, – заметил Питер.

– У нас полно трудностей и без этого лживого хлюпика, что торчит сейчас в камере, – сказал Маклин и указал на стопку бумаг, лежащую перед ним. – Вот, пожалуйста, никакого прогресса! Ни отпечатков пальцев на ружье, кроме ее собственных. Ни отпечатков пальцев на «триумфе», кроме опять же принадлежащих ей. Вы видели место, где ее отделали?

– Да.

– Вы, наверное, думали найти там что-нибудь? Хороший, жирный отпечаток ноги или кусок ткани от пиджака или брюк, которые конечно же порвал о куст убийца? Но нет! Нам даже не удалось найти предмет, которым ее били. И, между нами говоря, мы не имеем даже ни малейшего представления о том, где искать. Если это пистолет, то он находится у кого-то в кобуре или кармане, если монтировка – то у кого-то в багажнике. Сегодня у клуба находилось пять тысяч машин. Это так, для начала. Дальше. Вы сказали, что на нем могли остаться следы борьбы. Да, могли. Мы ищем человека с исцарапанным лицом или пораненной рукой, но в этих пяти тысячах машин десять или двенадцать тысяч человек. Я вот отправил двоих потереться в этой толпе, только у меня такое подозрение, что им куда интереснее наблюдать за мастерскими ударами Сэма Снида и Никлоса, чем разыскивать парня с царапинами на лице, особенно если к тому же окажется, что он заработал их, доставая укатившийся мячик из колючих кустов.

– Я знаю, у кого точно есть пистолет, – сказал Питер.

Глаза Маклина блеснули.

– У кого же?

– У одного парня по имени Джо – он работает на Сэма Делафилда. – И Питер рассказал о своей встрече с бывшим боксером.

Маклин словно не верил своим ушам:

– И вы в самом деле завалили его?! Ну ладно, как бы там ни было, а с него спросу нет. Он сказал вам правду – у него действительно есть лицензия на этот пистолет. Когда дело касается мистера Сэма, он готов защищать его как разъяренный сенбернар. Точно не знаю всей истории, но мистер Сэм когда-то вытащил его из серьезной передряги, и с тех пор Джо – его настоящее имя Станвицки, поляк, я думаю, – таскается за ним повсюду. Мне кажется, если понадобится, он умрет за своего хозяина. Так-то он добродушный дурень, если только кто не скажет чего дурного о мистере Сэме. Я как-то раз видел, как он словно танк завалился в местный бар, где один новенький рабочий с завода вздумал критиковать мистера Сэма. После разборки посредине стояло только одно дерево – Джо Станвицки, а когда я вежливо попросил его проследовать со мной, то даже сказал ему «пожалуйста». И знаете, Стайлс, на случай, если захотите еще поупражняться, могу предупредить: вам вряд ли удастся застать Джо врасплох во второй раз.

– Ну хорошо. Так что же нам делать?

– Пока мы застряли – не повезло. Пытаться найти того, кто нам нужен, в такой многотысячной толпе – все равно что искать один упавший лист в октябрьском лесу.

– Я собираюсь вернуться в мотель, – сказал Питер. – Рано или поздно все же нужно начинать – я должен подготовить материал для «Ньюс вью». Хочу записать на бумаге все, что произошло за этот день. Вы не возражаете, если я возьму фотографию с собой? Сандра может вспомнить этого парня, если посмотрит на него еще раз. Возможно, это и не имеет никакого значения, но если она видела его здесь, то может оказаться, что он был знаком с Эллен Ландерс. Я бы не хотел в таком случае упустить столь немаловажную деталь. А кстати, кто-нибудь из родственников или друзей убитых откликнулся?

Маклин покачал головой:

– Новость крутят по радио и телевидению весь день, но никто так и не проявил интереса к ним. У нас нет их адресов, под наблюдением полиции они тоже в последнее время не находились. Поскольку бумажников нет, мы даже не представляем, с чего начинать. Ладно, поезжайте и возьмите фотографию. Если она вспомнит, дайте мне знать. Хорошо?

Питер вернулся в отель в половине шестого. Толпа у клуба немного рассосалась – соревнования близились к финишу. Питер открыл багажник и достал из него портативную печатную машинку и кожаный кейс. Придя в номер, он снял пиджак, повесил его на спинку стула, вынул из кармана фотографию и поставил ее на стол. Настроив машинку, он заправил в нее лист бумаги.

Он работал не отрываясь десять минут, как вдруг зазвонил телефон.

– Стайлс? – Это была Сандра. – Я названиваю вам через каждые десять минут за последние полчаса.

– Я только что вошел, – объяснил Питер.

– Я вспомнила, где видела этого человека.

– Отлично.

– Теперь я поняла, Стайлс, почему не могла вспомнить сразу – ведь эта фотография сделана двадцать лет назад!

– Ну и что?

– А я видела этого человека не далее как вчера. Он сильно изменился, но у него по-прежнему осталась эта искривленная улыбка. Я…

– Так-так, Сандра?

Но разговор вдруг оборвался – на том конце провода послышались короткие гудки. Питер положил трубку. Вот проклятая телефонная связь! Питер не отходил от телефона – ждал, когда Сандра перезвонит. Прошло две-три минуты. Тогда он нашел в телефонной книге номер Делафилдов и набрал его. Через мгновение он услышал в трубке уже знакомое «ш-ш…»

– Пожалуйста, миссис Делафилд. Ее спрашивает мистер Стайлс.

– Ш-ш… – снова послышалось на другом конце, потом – тишина.

Питер мог бы счесть, что японец повесил трубку, но тогда в ней были бы гудки. Наконец японец вернулся и все-таки издал что-то похожее на звуки человеческой речи.

– Мисси не быть дома.

– Но я только что говорил с нею по телефону! Нас прервали.

– Мисси не быть дома.

– Да говорю же вам, я только что разговаривал с нею!

Маленький японец хихикнул:

– Много телефона в другие места. Господин надо попробовать звонить в клуб.

Конечно, могло быть и так. Сандра сказала, что ей нужно домой, чтобы переодеться к ужину, но это не означало, что она не могла остановиться где-то по дороге. Питер повесил трубку. Единственное, что ему оставалось, это ждать, когда она перезвонит. Он вернулся к столу и еще раз взглянул на «Прыгающую ящерицу» и ее экипаж. Интересно, что за девушка изображена с хвостом ящерицы на самолете Уилсона? Ведь он познакомился с Эллен Ландерс только после войны.

Телефон молчал словно мертвый, Питера это раздражало. Не выдержав, он нашел в книге телефон клуба и позвонил. Сквозь шум и смех ему ответил вежливый голос.

– Скажите, миссис Делафилд у вас? – спросил Питер.

– Простите, сэр, но я ее не видел и даже не уверен, смогу ли найти ее сейчас. Вы, быть может, сами слышите – мы сегодня буквально трещим по швам.

– Если вы увидите ее, попросите, чтобы она позвонила мистеру Стайлсу в «Маунтин вью».

– Непременно, сэр.

– Значит, вы не видели ее за последние несколько минут?

– Нет, сэр. Но это не означает, что ее нет здесь, в этой толпе.

Где бы ни была Сандра, но она не перезванивала. Прождав двадцать минут, Питер решил, что, должно быть, что-нибудь случилось с его собственным телефоном и он не принимает входящие звонки. Он набрал номер телефонной станции и попросил девушку-оператора перезвонить ему. Ее звонок последовал незамедлительно.

Питер снова уселся за машинку, но сосредоточиться не мог. Вдруг смутная догадка осенила его. Он встал, поправил галстук, надел пиджак, взял со стола фотографию и вышел. На улице он после минутного колебания решил идти в клуб пешком, так как не был уверен, что ему удастся припарковать там машину.

Питер направился прямиком в пресс-клуб. С десяток писак обмусоливали там последнюю новость, среди них был и Чарли Рейнольдс. Перед его носом как обычно стоял высокий стакан с «Кровавой Мэри». Завидев Питера, он обрадовался:

– Привет, маэстро! Где это ты пропадал? По правде сказать, у тебя сегодня многообещающий денек. Да и я не промах – сделал свою скромную ставку на самого Тони Лима, а он, похоже, выходит в финал. Так что можешь поплевать для меня через левое плечо.

– В обмен на услугу, – сказал Питер.

– Ну что ж, маэстро, я сегодня расположен. Давай, выкладывай, что у тебя там.

– Посмотри-ка на эту фотографию и скажи, не узнаешь ли на ней кого. – Питер протянул Чарли фотографию.

– Конечно, узнаю. А где ты взял ее? – поинтересовался Чарли.

– Тот, что обнимает за плечо лейтенанта, это Джерри Кристи? – спросил Питер.

– Ну вот видишь? Тебе и услуга-то моя была, оказывается, не нужна. Конечно, это Джерри. Фотография, правда, сделана давно, но это точно он.

– Спасибо, Чарли. Мне просто нужно было удостовериться, – сказал Питер.

Он протолкался к выходу и пошел обратно в мотель. Ему вдруг очень многое стало понятно. Кристи был вчера здесь, а потом ему начисто разнесли выстрелом лицо около дома Эллен. Он же был когда-то летчиком и, как оказалось, служил вместе с Диком Уилсоном. Маклин не узнал его на фотографии только потому, что видел его уже после убийства – без лица. Питер еще раз присмотрелся – одна рука Кристи была засунута за меховой воротник летной куртки Уилсона, другую он держал в кармане, так что нельзя было проверить отсутствие пальца. Да он в то время мог быть еще и целым.

Было почти очевидно, что Эллен Ландерс знала Джерри Кристи в лицо. Вполне вероятно, что, когда после войны его жизнь начала катиться под откос, единственным человеком, который мог помочь ему, был капитан экипажа «Прыгающей ящерицы».

Питер пришел на стоянку мотеля. Сейчас ему стало совершенно ясно, что, когда Джерри Кристи заявился вчера днем к дому Эллен Ландерс вместе с бывшим детективом Уинтерсом, Эллен его сразу же узнала. Ведь это же был ее старый друг или, по крайней мере, старый друг ее погибшего мужа.

Вполне могло быть, что в дверях Кристи и Уинтерса встретил кто-то другой, он-то и открыл по ним огонь, не дав Эллен возможности разобраться. А если стреляла сама Эллен, значит она прекрасно осознавала, кто ее первая жертва.

У Питера пересохло во рту. Если принять на веру рассказ Билли Пауэрса и признать, что история с изнасилованием была вымыслом, получается, что убийство двух человек возле крыльца было хладнокровно спланировано. Выходит, что Эллен Ландерс заранее запаслась оправдывающим ее обстоятельством, для того чтобы убить этих двоих, хотя впоследствии вполне могло быть доказано, что их не было тут в воскресенье. Выходит, она ждала их и подготовилась к их приходу.

Но был ли здесь в таком случае кто-то третий, кто все же умудрился свести счеты с Эллен, отплатив ей за смерть друзей?

Близился вечер, огненное солнце клонилось к западу, оставляя после себя на небе полыхающее зарево.

Питер медленно вел свой «ягуар» к дому Делафилдов. Мысленно он пытался опровергнуть версию о том, что Эллен Ландерс была хладнокровной убийцей. Но это было не просто. Зная о ее знакомстве с одним из гостей, нагрянувших к ней вчера днем, и приняв на веру историю Билли Пауэрса, трудно было избежать определенного вывода. Она ждала Кристи, подготовилась к его приходу и убила его. Его и его друга.

Но как же третий? Был ли он там вместе с Кристи и Уинтерсом? Неужели успел вырвать у нее из рук ружье, прежде чем она выстрелила в него? И он ли отволок ее по тропинке в кусты и избил там до полусмерти?

Вдруг Питер понял, как важно ему сейчас то, что могла сказать Сандра. Она видела Кристи, постаревшего по сравнению с фотографией. Где? И кто был вместе с ним? И узнала бы она Уинтерса, увидев мертвое тело? Смогла бы описать третьего человека?

На аллее, ведущей к дому Делафилдов, было припарковано с десяток машин. Сандра говорила, что Сэм дает сегодня ужин. Питер посмотрел на часы – почти половина восьмого. Выходя из машины, он заметил ярко-красный автомобиль Сандры. Питер подошел к двери и позвонил. На пороге тут же возник маленький японец в белой ливрее.

– Я бы хотел видеть миссис Делафилд, – сказал Питер.

– Мисси не быть дома.

– Но ее машина здесь! – настаивал Питер.

– Я говорить вам телефона, мисси не быть дома.

– В таком случае я хотел бы видеть мистера Сэма.

– Он принимает друзья.

– Сходи и позови его.

– Ш-ш… – ответил японец и удалился.

Пока Питер ждал в передней, до него доносились шумные голоса и смех. Вскоре появился и сам Сэм Делафилд.

– Стайлс! Как я рад вас видеть! – сказал он. – А у меня сегодня званый ужин – пригласил кое-кого из игроков с женами. Буду рад, если присоединитесь. Проходите.

– Мне вообще-то нужна Сандра.

Сэм Делафилд изобразил гримасу:

– Хотел бы я знать, где она. Я рассчитывал, что она поможет мне принять гостей, но она, судя по всему, забыла об этом.

– Два часа назад она еще помнила, – заметил Питер. – Я видел ее, и она как раз собиралась домой, чтобы успеть переодеться к ужину.

– Ну что ж, должно быть, у нее переменились планы, что вполне свойственно для Сандры, – заключил Сэм. – Но вы проходите. Быть может, она скоро появится.

– Я видел ее машину возле дома, – упорно стоял на своем Питер.

– Ее машину?!

– Да, красную.

Сэм пожал плечами:

– У нас в семье, Стайлс, с полдюжины машин, и ни одна из них не принадлежит кому-либо конкретно.

– Но я видел ее именно на этой красной машине. Значит, она должна была вернуться домой.

– Послушайте, Стайлс, в чем дело? – Улыбка исчезла с лица Сэма. – Что-то случилось?

– Она позвонила мне около шести, но наш разговор был прерван посередине, – объяснил Питер. – Я ждал, когда она перезвонит, потом сам позвонил сюда. Ваш слуга сказал, что ее нет дома. Я позвонил в клуб, но ее и там не было.

– А что, разговор был важный? – спокойно спросил Сэм.

– Очень может быть.

– Что-нибудь по поводу последних неприятностей?

Питер вытащил из-за пазухи фотографию и показал ее Сэму Делафилду.

– Дик Уилсон! – воскликнул тот. – Что это? О, да это фотография его бомбардировщика! Сделана во время войны.

– Судя по всему, да. А вот этого человека, что обнимает Уилсона за плечо, вы, случайно, не знаете?

– Нет, – проговорил Сэм хмурясь. – Знаете, Стайлс, я на своем веку столько людей перевидал! Давайте лучше скажем: я не помню, чтобы когда-то видел его.

– Этот человек был найден вчера возле дома Ландерс с начисто разнесенным лицом. Его имя Кристи. Джерри Кристи.

Темные глаза Сэма прищурились.

– Она, должно быть, знала его, – сказал он. – Но какое отношение это имеет к Сандре?

Питер объяснил. Сэм Делафилд задумчиво достал из кармана пиджака пачку сигарет.

– Сандра могла видеть вчера Кристи не одного, – продолжал Питер. – Нам известно, что в последнее время он все время был в компании Уинтерса. С ними мог быть и кто-то третий. Описание этого человека могло бы кое-что прояснить и приблизить нас к разгадке.

Огонек зажигалки осветил лицо Сэма Делафилда, Питер заметил на нем капли пота – вечер стоял жаркий.

– А что, Сандра была возбуждена или, быть может, напугана, когда звонила вам? – спросил Сэм.

– Да нет. Вы же знаете, как это иногда мучает, когда не можешь чего-то припомнить. Наоборот, она была рада, что вспомнила, но не договорила – разговор прервался.

Сэм глубоко затянулся. Взгляд его был жестким и проницательным.

– Значит, вас беспокоит то, что она не сказала вам до конца, кто этот человек на фотографии?

– Почему она не перезвонила, когда нас прервали?

Сэм кивнул:

– Но после этого вы, кажется, все-таки узнали, кто он такой?

– Да, меня осенила догадка, и я проверил ее у Чарли Рейнольдса. Ведь вам известно, что он опознал трупы.

– Да, опознал. Что-то не нравится мне все это.

– Мне тоже, – согласился Питер. – А как же быть с Сандрой? Где нам ее найти?

– Она может быть где угодно, – сказал Сэм, хмурясь еще больше.

– Мы расстались с ней в половине шестого, и она поехала сюда, – проговорил Питер. – И она сюда приезжала – машина, на которой она сегодня ездила, стоит перед домом.

Сэм щелкнул пальцами, и перед ним словно из воздуха появился маленький японец.

– Скажи, Саки, миссис Делафилд приезжала домой около шести часов?

– Ш-ш… – ответил японец и отрицательно замотал головой.

– Попроси миссис Уотсон подойти сюда. И разыщи Джо.

Сэм стряхнул пепел в кадушку с пальмой и положил сигарету в пепельницу на маленьком столике возле двери.

– Пусть даже что-то помешало ей договорить, – сказал он. – Но раз вы и так знаете, то это уже не важно.

– Возможно, сам факт и вообще не так уж важен, – согласился Питер. – Гораздо важнее то, где она видела его и с кем.

Сэм согласно кивнул. Он прикурил новую сигарету от недокуренной. В этот момент к ним подошла женщина средних лет в обтягивающем черном платье.

– Спасибо, что подошли, миссис Уотсон, – сказал Сэм. – Познакомьтесь, это мистер Стайлс. Миссис Уотсон, Стайлс, моя экономка.

Они обменялись любезностями.

– Скажите, миссис Уотсон, миссис Делафилд приезжала домой около шести?

– Нет, сэр, – ответила женщина.

– Когда начали съезжаться гости и я попросил вас найти ее, где вы искали?

– В ее комнатах и у мистера Говарда.

– Больше нигде?

– Но, сэр, внизу ее не было. А ведь гости уже начали съезжаться, и внизу было полно народу.

– Я попрошу вас, миссис Уотсон, пойти наверх и поискать ее, особенно в комнатах, где есть городской телефон. А также в помещениях для прислуги. Возможно, с нею что-то случилось: обморок или что-то еще.

– Господи!

– Пожалуйста, поскорее, миссис Уотсон.

Женщина заспешила, наткнувшись по дороге на вошедшего Джо Станвицки.

– Привет, приятель! – с улыбкой сказал Джо Питеру.

– Джо, ты видел, чтобы Сандра возвращалась домой около шести часов? – спросил Сэм.

– Меня здесь не было, босс. Вы же сами разрешили мне пойти посмотреть финальный выход троек.

– Да, точно. А в клубе ты Сандру не видел?

– Нет, босс. Я не видел ее весь день.

– Она не приехала на ужин, и мы думаем, что с нею что-то случилось. Я объясню тебе позже, а сейчас хочу, чтобы ты обыскал все как следует. Где у нас еще есть городские телефоны, кроме дома?

– В гараже, в садовничьей сторожке.

– Посмотри в обоих местах, – распорядился Сэм и пояснил: – Она говорила со Стайлсом по телефону, и разговор внезапно оборвался. Может, она потеряла сознание прямо возле телефона. Возьми себе кого-нибудь в помощь и обыщи все хорошенько, пока не стемнело. Давай, Джо, пошевеливайся!

– Будет сделано, босс.

Сэм выглядел усталым.

– Что еще? – спросил он, когда Джо ушел.

– Она сказала, что в последние полчаса названивала мне через каждые десять минут, – вспомнил Питер. – Значит, она находилась в каком-то одном месте. Думаю, Делафилд, мне нужно сообщить Маклину – нам может понадобиться помощь полиции.

– В конце холла мой кабинет, там есть телефон. – Сэм раздраженно махнул рукой. – Какого черта этому нужно было случиться именно сейчас?!

Питер посмотрел на него с удивлением. Сэм усмехнулся.

– По-детски прозвучало, не правда ли? – сказал он. – Я готовился к этой чертовой неделе целых два года и надеялся, что все пройдет отлично. Но оказалось, что не все так гладко. Ну ладно, мне неплохо было бы заглянуть к гостям. Вы пока позвоните, а я скоро вернусь.

Маклина на месте не оказалось – он поехал поужинать домой, но Питеру удалось выудить его домашний телефон у дежурного полицейского. Питер рассказал Маклину о прерванном звонке, об установлении личности Кристи и об исчезновении Сандры, но распространяться о своих растущих подозрениях по телефону не стал.

– А как насчет Говарда? Может, она с ним? – предположил Маклин.

– Он в больнице. По крайней мере, был там.

– Я заеду к нему, потом к вам.

Когда Питер закончил разговор, миссис Уотсон уже ждала в холле.

– Ну как, удачно? – поинтересовался Питер, по лицу женщины понимая, что у нее нет новостей.

– В доме ее нет, сэр, это точно, – доложила миссис Уотсон.

Тем временем Сэм вернулся от гостей, которые, казалось, становились все веселей и больше шумели. Он догадался, что миссис Уотсон нечего сообщить, и отпустил ее.

– Маклин выехал.

– А мне вот что пришло в голову, – сказал Сэм. – Мы не проверили машины. Она могла, как вы сказали, приехать домой, потом вспомнила этого человека и решила позвонить. Когда вас прервали, она могла поехать к вам в мотель и взяла другую машину. Вас она там не застала и отправилась к ближайшему телефону. Мы сейчас проверим: если одна из машин отсутствует… – Он щелкнул пальцами, и перед ними снова возник Саки.

– Ш-ш…

– Проверь машины, Саки. Посмотри, все ли на месте, или какая-нибудь отсутствует.

– Ш-ш…

Когда Саки ушел, оба с минуту стояли молча.

– Как-то не хочется думать, что она сейчас в руках человека, пытавшегося убить Эллен Ландерс… – осторожно проговорил Питер. – Вернее, не сомневавшегося, что убил.

Лицо Сэма Делафилда сделалось суровым как скала.

– Неужели маньяк? – сказал он. – Я не верю в это, потому что не хочу верить.

– Слава Богу, если это не так.

– Послушайте, Стайлс, то, что этот Кристи был узнан по фотографии, не может иметь такого уж большого значения. Я хочу сказать, все равно, Сандра ли вспомнила, или вы сами догадались. Рано или поздно это обязательно бы произошло. Кристи был военным, а потом гражданским летчиком. В архивах найдутся его фотографии, и завтра или послезавтра они в любом случае попадут к Маклину в руки. Какой же тогда смысл затыкать рот Сандре?

– Я же говорил вам, что думаю по этому поводу, – возразил Питер. – Важен не сам факт опознания, а где и с кем Сандра видела этого человека. Если она видела его с этим, как вы говорите, маньяком и может описать его…

Вернулся Саки:

– Я проверить, мисси Сэм. Красная машина перед домом, остальные в гараже. Кроме старая «форда».

– Значит, она могла уехать на «форде», – заключил Сэм.

– Говард сейчас в больнице. Он туда отправился не пешком, – заметил Питер. – На чем он обычно ездит? На «форде»? Вчера я видел его именно на нем, когда наведывался к Ландерс.

– Хорошо, Саки. Спасибо, – сказал Сэм.

– Ш-ш…

Когда маленький слуга ушел, Сэм предостерегающе поднял руку, сделав Питеру знак молчать.

– Пожалуйста, тише. Я скажу это только вам. Совершенно очевидно, что она возвращалась домой и после этого никуда не уезжала на другой машине. Она должна быть здесь!

– Чутье, мистер Делафилд, подсказывает мне, что иначе и быть не может.

Глава 7

Таким образом получилось, что званый ужин Сэма Делафилда обернулся поисками пропавшего сокровища. Собрав гостей, среди которых Питер узнал нескольких прославленных игроков, пришедших сюда с женами или подругами, он принес извинения за то, что вынужден заняться поисками невестки. И уже через считанные мгновения вся компания высыпала на улицу, чтобы помочь Сэму. На улице быстро темнело. С террасы Питеру было видно, как в наступающих сумерках мелькают меж кустов дамские платья.

– На самом деле на территории негде спрятаться или быть спрятанным, – сказал Сэм. – Лесок, прилегающий к карьеру, редкий, там нет зарослей и кустов.

– А сам карьер глубокий? – осторожно поинтересовался Питер.

– Да, глубокий, – ответил Сэм, поджав губы. – А в доме, хотя он наполовину перестроенный, а наполовину старый, нет никаких потайных ниш и чуланов, так что если мы не найдем ее снаружи, значит, Стайлс, ее здесь нет, что бы там ни подсказывало вам ваше чутье.

Сандру они не нашли. Когда начало темнеть, приехал Маклин с тремя полицейскими. Гости вернулись наконец в дом к забытым угощениям.

Говард был в больнице, но, несмотря на приказ Сэма, он отказался вернуться домой. Эллен Ландерс по-прежнему отчаянно боролась за жизнь, и он ждал. Проблемы Сандры его не волновали – по его предположению, она просто пыталась привлечь к себе внимание.

Гости мистера Сэма разъехались сегодня несколько раньше, выразив ему на прощанье свои сожаления и пожелания успеха в поисках. Наконец Питер, Маклин и мистер Сэм смогли уединиться в просторном кабинете, уставленном книгами. Загорелое лицо мистера Сэма приняло землистый оттенок. Он сверлил Питера своими темными глазами, словно пытаясь мысленно запретить ему говорить то, что хотел бы скрыть от Маклина.

– Думаю, мистер Делафилд, нет больше смысла скрывать это, – заметил Питер.

– Что скрывать? – поинтересовался Маклин.

– Да, наверное, вам нужно знать, – согласился Сэм. – Могу только надеяться, Маклин, что вы сделаете все возможное, чтобы это не стало достоянием гласности. – Он перевел взгляд на Питера, словно перекладывая на него эту задачу.

– У Говарда Делафилда в течение всего этого года был роман с Эллен Ландерс, – сообщил Питер. – Вот почему она приехала жить сюда – чтобы быть поближе к нему.

Маклин молча посмотрел на обоих.

– Вот уже несколько месяцев мы с Сандрой знаем об этом, – сказал Сэм. – Не имея возможности что-то изменить, мы вынуждены были мириться с этим. И покрывать его. Тут нужно кое-что объяснить.

– Думаю, да, – сказал Маклин.

– Работа Говарда крайне важна. Даже не столько для «Делафилд компани», сколько для государства, – начал Сэм. – Если бы службе безопасности стало известно о его романе, его сочли бы неблагонадежным и отстранили от работы над проектом. Это поставило бы под угрозу национальную безопасность и интересы государства, а «Делафилд компани» это стоило бы миллионы долларов убытка. Поэтому мы мирились с таким положением дел и скрывали его от остальных. Вчера Стайлс случайно узнал правду. Я уговорил его скрыть ее от вас. Но теперь стало понятно, что продолжать скрывать ее мы не можем.

– Значит, миссис Делафилд не просто ткнула пальцем в небо, когда назвала в прошлое воскресенье Пауэрсу имя Эллен Ландерс? – заметил Маклин. – Выходит, она намеревалась расквитаться с ней!

– Судя по всему, да, – согласился Питер. – Но каковы бы ни были двигавшие ею мотивы, Пауэрс мог бы навести нас на верный след.

– Вы по-прежнему верите его россказням? – сердито спросил Маклин.

– Давайте на минуту представим, что он не лжет, – предложил Питер. – Я понимаю, что для вас это звучит скорее как художественный вымысел, нежели объективный доклад, но все же прошу вас обоих попытаться поверить. Если мы примем на веру слова Билли Пауэрса, то получится, что никакого нападения и изнасилования в воскресенье не было. Поэтому, когда Эллен Ландерс приехала в полицию и сделала заявление об изнасиловании, она лгала. Зачем? Звучит странно, но я думаю, она сделала это потому, что предвидела, что через пару дней ей, возможно, придется защищаться от двух мужчин.

– Она планировала убийство? – проговорил Маклин. – Продолжайте, Стайлс!

– Она явно не имела в планах привлечь к себе внимание – ведь до сих пор она вела тихую, неприметную жизнь. Но предположим, я ошибаюсь. Тогда получается, что хладнокровное убийство двух человек, неожиданно заявившихся к ней, было чистым совпадением. Предположим, что я пришел бы к ней до того, как она исчезла. Как бы она поступила? Думаю, она стала бы уверять меня, что убила этих двоих, приняв их за насильников. Худшее, что грозило ей в этом случае, это отбыть некий восстановительный срок в психлечебнице. А в лучшем случае ее осудили бы условно.

– Нет! Это звучит просто невероятно! – возразил Маклин.

– Не забывайте, что мы решили поверить Билли Пауэрсу, – продолжал Питер. – Изнасилования не было, а заявление в полицию она сделала не для привлечения внимания, а для того, чтобы защититься от того, что ей предстояло, – от визита Джерри Кристи и его приятеля. Или приятелей. О своем приезде они сообщили ей раньше – письмом или как-то еще. Когда появился я, она уже ждала их с ружьем наготове. Судя по всему, я приехал несколько раньше, чем она ожидала Кристи, поэтому она приняла меня за Говарда, но когда поняла, что обозналась, сбегала в дом и выскочила уже с ружьем, до сих пор лежавшим наготове.

– Ну и чего же они от нее хотели? – все еще не веря, спросил Маклин. – Что вы тут можете придумать?

– Ну во-первых, это были дешевые мелкие вымогатели, гонявшиеся за легкими деньгами. Это нам известно от Чарли Рейнольдса. Теперь нам еще известно и то, что Кристи знал Эллен. Если бы он точно знал, что выманит у нее нужную ему сумму без труда, он бы не опасался, что она может подготовиться к его приезду. Но у меня есть подозрение, что Кристи предвидел такую суровую встречу, и поэтому взял с собой на дело дружка – Уинтерса.

– Но у нее вообще не было денег, о которых можно хоть как-то говорить, – вмешался Сэм. – Я сам проверил это, когда узнал о ее романе с Говардом. Маленькая пенсия и маленький страховочный полис, оставшийся от Уилсона. Пять тысяч заплатили ей мы в качестве компенсации после смерти Уилсона.

– Для Кристи это деньги, – заметил Маклин.

– Но с какой стати она должна давать ему хоть сколько-то? И зачем она готовилась убить его? – спросил Питер. – Думаю, ответить на этот вопрос можно так: из-за Говарда.

– Из-за Говарда? – удивился Сэм.

– Имя Говарда связано с миллионами долларов. Разве не так, мистер Делафилд?

– Да. Но…

– Я видел Эллен Ландерс вчера днем, когда Говард приезжал повидаться с нею, – перебил его Питер. – Я видел, как она встретила его, слышал, что говорила, и могу поклясться, что она глубоко и серьезно любит его. Тогда давайте на минуту представим, что Кристи занимался шантажом и целился на деньги Говарда. Как он мог подобраться к Говарду? Через Эллен. Как именно? Прежде всего он знал, где она живет, и, возможно, так же как и я, случайно узнал об их романе. Предположим, он угрожал ей предать их связь огласке, так как не исключено, что отлично понимал, чего это может стоить Говарду.

– И она запланировала это убийство, чтобы не дать Кристи говорить? – Маклин недоверчиво рассмеялся. – Продолжайте, Стайлс! Только не забывайте: убийство приводит на электрический стул, а она не настолько глупа и прекрасно знает, что все убийцы рано или поздно попадаются. Так что они с Говардом скорее всего заплатили бы Кристи.

– Эту версию я тоже прорабатывал, – сказал Питер. – Признаю, звучит невероятно, но я почти убежден, что Говард ничего об этом не знал. В разговоре с ним мне показалось, что он верит в историю с изнасилованием.

– Значит, у вас есть и другие версии? – поинтересовался Маклин.

– Да, но тоже невероятные. Например, Кристи мог иметь на Эллен что-то еще. Она вполне могла пойти на убийство, если он знал нечто такое, что могло заставить Говарда отвернуться от Эллен.

– Говард так помешан на ней, что простил бы ей все, – с горечью проговорил Сэм.

– Могло быть что-то, чего он не простил бы, – возразил Питер.

– Другой мужчина? – Сэм рассмеялся. – Да он всю свою жизнь проповедовал принципы свободы и мужской и женской!

– Думаю, другого мужчину он бы ей простил, – сказал Питер. – И она не пошла бы на убийство, чтобы скрыть это.

– Тогда чего бы он не простил? – спросил Маклин.

У Питера нервно задергалась щека.

– А вот тут все упирается в то, чтобы поверить Билли Пауэрсу. Если предположить, что изнасилования не было, то мы должны признать, что Эллен Ландерс редкостная актриса. Ведь она провела вас, Маклин.

– Да, провела. Если, конечно, солгала.

– Я видел ее в объятиях Говарда, слышал, как она с ним говорила, – сказал Питер. – Но это тоже могло быть актерской игрой. И вообще отношения с Говардом могли быть притворными.

– О чем это вы? – спросил Сэм и тут же понял, каков будет ответ. Дрожащими руками он прикурил сигарету.

– Если бы мне нужно было выудить какие-то секреты у женщины, – продолжал Питер, – думаю, лучшим способом было бы притвориться любящим. Скажите, мистер Делафилд, могла иметься в проекте Говарда какая-то утечка информации?

– Этого узнать нельзя, – проговорил Сэм почти шепотом.

– Если ее отношения с Говардом были очередной игрой и она крутила с ним роман только для того, чтобы выманить секреты, то она вполне могла убить Кристи, чтобы заткнуть ему рот. В этом случае она не могла обратиться к Говарду за помощью или деньгами. Она могла заниматься чем-то вроде промышленного шпионажа и работать на другую компанию. Или даже на другую страну. И чтобы предотвратить разоблачение, она вполне могла пойти на убийство.

– Кто же тогда пытался убить ее? – спросил Маклин. Голос его теперь был серьезным.

– Думаю, там был еще третий человек, – сказал Питер. – Она не успела застрелить его, потому что он выхватил у нее ружье. Наверняка Сандра видела именно его вместе с Кристи и Уинтерсом. И скорее всего поэтому мы не можем найти ее.

– Но ведь это все чистые домыслы – ни одного очевидного факта, – заметил Маклин.

– Да, я согласен.

– Но самое ужасное, что все это весьма похоже на правду, – сказал Маклин и направился к двери. – Черт возьми! Нам просто необходимо срочно найти миссис Делафилд. Она единственная, кто может прояснить ситуацию с этим, как вы говорите, Стайлс, третьим человеком.

– Будем надеяться, что она еще способна что-то прояснить, – мрачно заметил Питер.

Реакция Сэма Делафилда казалась вполне здравой. Он согласился, что сейчас важнее всего найти Сандру, однако считал, что этим должны заниматься те, кому это положено. Питеру важно было узнать, существует ли в самом деле утечка информации в проекте Говарда. Для этого ему нужно было встретиться с начальником службы безопасности «Делафилд компани» Гусом Краммом и с самим Говардом. Если Говард не хочет покидать больницу, значит, гора сама пойдет к Магомету, подумал Питер.

Он попросил разрешения воспользоваться телефоном, чтобы сделать пару звонков. Во-первых, он хотел связаться с главным редактором «Ньюс вью» Фрэнком Девери, а во-вторых, попросить одного своего вашингтонского приятеля быстро собрать краткое досье на Джерри Кристи. Егоинтересовало, не состоит ли Кристи в государственном списке неблагонадежных лиц.

Питер принялся названивать, но все оказалось не так просто. До вашингтонского друга он никак не мог дозвониться, а Девери, закончившего рабочий день в редакции, дома тоже не было. Тогда Питер позвонил еще в одно место, где могли связаться с Девери, и там ему сказали, что тот перезвонит ему минут через пятнадцать – двадцать. Питер назвал номер телефона Сэма Делафилда и, откинувшись на спинку стула, принялся ждать.

Дом был погружен в тишину, которую лишь изредка нарушали тихие голоса и звяканье фарфора в холле – слуги убирали посуду после гостей.

Питер понимал, как серьезно втянут в это дело – им овладели гнев и серьезное беспокойство за Сандру. Он окончательно поверил своей последней версии, и Эллен Ландерс в его глазах превратилась из жертвы в злодейку. История с изнасилованием, приведшая Питера в Делафилд, оказалась вымыслом. Подробность, которую Эллен подбросила Маклину, – как она якобы слышала смех надругавшихся над нею мерзавцев, – тоже была чистой выдумкой и лишь благодаря случайности привлекла внимание Питера. Не прочти Питер эти последние, бросившиеся ему в глаза строки, он скорее всего отложил бы газету и не стал бы занимать себе голову мыслями об изнасилованной где-то в Коннектикуте девушке. Питер чувствовал себя обманутым – его сочувствие вызвали ложью. Но было поздно – он по уши вляпался в эту историю, и благодаря именно его участию Сандра была теперь в опасности. Если она знает что-то о третьем человеке, ей это может дорого стоить.

Питер попытался представить, что делала Сандра, расставшись с ним в половине шестого у дома Эллен. Переодеваться к ужину было еще рано. С другой стороны, не так уж рано, если учесть, что ей предстояло добраться до дома, принять ванну, сделать прическу, навести красоту и переодеться в вечернее платье. Видели ли ее Саки и миссис Уотсон или нет, она все-таки приехала домой – свидетельство тому – красный автомобиль, до сих пор стоящий перед домом.

Или по дороге, или уже дома она вспомнила, где видела этого человека с фотографии – Кристи. Питер попытался точно припомнить ее слова: «Я вспомнила, где видела этого человека!» Нет, голос у нее был совсем не испуганный, напротив, в нем чувствовалось облегчение. Она не спешила договорить то, что хотела, словно чувствуя, что это очень важно. «Теперь я поняла, Стайлс, почему не могла вспомнить сразу – ведь эта фотография сделана двадцать лет назад!» Она до сих пор мучилась оттого, что не могла вспомнить, и очень обрадовалась, когда поняла причину, это ей было даже интереснее, чем то, что она, собственно, вспомнила. Потом она сказала, что видела Кристи вчера и что «у него по-прежнему осталась эта искривленная улыбка». После этого разговор оборвался.

«Я названивала вам каждые десять минут в течение получаса» – таковы были, кажется, ее слова. Да, она хотела сообщить ему, что вспомнила, но все-таки не считала, что это так уж важно, потому что иначе попыталась бы разыскать его не только в мотеле, но и в больнице, и в отделении у Маклина. Ведь она знала, что он туда собирался – повидаться с Говардом и отдать ключ от дома Эллен. Питер представил себе, как Сандра занимается у себя в комнате приготовлениями к вечернему приему и одновременно периодически позванивает ему в мотель – с равными промежутками, но без особого волнения.

Потом она все-таки дозвонилась до него и тут же начала объяснять, почему не могла вспомнить. Одним словом, она вела себя отнюдь не так, словно была напугана или чувствовала, что владеет важной информацией. И все-таки, что бы она ни собиралась сообщить, ее прервали. И если она подозревала, что дома ее могут подслушать, разве она не вышла бы позвонить откуда-нибудь еще? Тогда ее первыми словами должно было быть что-нибудь вроде: «Я звоню из клуба» или «Я звоню из автомата».

У Питера росла уверенность в том, что она звонила из дома и что прервали ее именно там. Да, прервали здесь, в этом доме. И куда-то отвезли? Но как это возможно увезти ее из дома так, чтобы никто не заметил? Ведь здесь целый штат прислуги, здесь следящий за безопасностью громила Джо Станвицки, в конце концов садовник, а возможно, и другие садовые работники. Кроме того, в то время было еще светло, так что возможности увезти ее отсюда против ее воли, не будучи при этом замеченным, было практически невозможно и к тому же очень рискованно. Могла ли она в таком случае уехать добровольно? И что заставило ее захотеть этого? Ведь в этом доме ей стоило лишь один раз крикнуть, и на ее зов о помощи сразу же сбежалось бы с десяток человек. Интересно, подумал Питер, не осталось ли в комнатах Сандры каких-нибудь следов, свидетельствующих о том, что произошло? Миссис Уотсон и Саки искали ее там, но сказали, что ничего не обнаружили.

Питер встал из-за стола и вышел в холл. Уборка, судя по всему, закончилась, и в доме было тихо. Питер увидел лестницу, ведущую на второй этаж. Он вдруг представил, что сейчас, по обыкновению, словно из воздуха возникнет вечно шипящий Саки.

Питер поднялся наверх. Саки не было. Питер остановился в нерешительности – он не имел ни малейшего представления, где могут находиться апартаменты Говарда и Сандры. Здесь, на втором этаже, наверно, не меньше десятка жилых и ванных комнат. Половина дверей была открыта, и Питер понял, что это пустующие комнаты для гостей.

Первая дверь, в которую Питер ткнулся, вела в гардеробную самого Сэма Делафилда. Просторный шкаф-купе длиною во всю комнату был открыт, внутри Питер заметил десятки костюмов, смокингов, спортивных курток и бесчисленное множество пар обуви на подставках. Похоже, мистер Сэм знал толк в одежде. В углу на маленьком столике стоял телефон – должно быть, одеваясь, мистер Сэм давал отсюда распоряжения Саки. В комнате была идеальная чистота. Питер уже собирался покинуть ее, чтобы обследовать другие, как вдруг почувствовал запах табачного дыма. Но в гардеробной никого не было, должно быть, запах табака шел из открытой двери в дальнем углу, ведущей или в спальню, или в ванную. Питер подошел к ней и заглянул в следующую комнату.

Это была спальня Сэма. Удушливая волна гнева подступила к горлу Питера. Сжавшись на широченной постели Сэма, крепко стиснув кулачки, в бледно-голубом вечернем платье лежала Сандра. Глаза ее округлились от страха, а рядом на маленьком столике в пепельнице дымилась сигарета.

– Стайлс! – прошептала она…

Питер подошел к постели, взял Сандру за руку и заставил ее сесть.

– Что это еще, к черту, за игры такие?! – задыхаясь от гнева, проговорил он. – Вам известно, что десятки людей и половина полиции штата с ног сбились, разыскивая вас?

– Пожалуйста, Стайлс, отпустите мою руку, мне больно!

– Да вам и шею свернуть мало!

– Но никто не искал меня здесь, – сказала Сандра. – А я просто не хотела спускаться к гостям. Откуда мне было знать, что…

– Вы лжете! – возмутился Питер. – И прислуга лжет, потому что знала, что вы здесь! Что все это значит, Сандра?

Она попыталась вырвать у него руку и вдруг разрыдалась.

– Не рассчитывайте на мое сочувствие, Сандра, – сурово проговорил Питер. – Один раз вам удалось меня разжалобить, больше не получится.

Он отпустил ее руку и стремительно вышел в гардеробную, там набрал номер телефона полиции.

– Я не знаю, где сейчас сержант Маклин, – сказал он дежурному, – но вы должны связаться с ним по своим каналам. Передайте ему, что я нашел миссис Делафилд, и попросите, чтобы он как можно скорее приезжал сюда.

– А мы только что объявили ее в розыск, – сообщил дежурный. – Она в порядке?

– Да, в порядке, – ответил Питер и бросил трубку.

Он вернулся в спальню. Девушка сидела на постели, уперевшись подбородком в коленки, слезы высохли, зато лицо ее было белым как мел.

– Хорошо, Сандра, теперь рассказывайте.

– Уходите, Стайлс, – проговорила она срывающимся голосом. – Пусть все идет своим чередом. Вам нужен материал – у вас он уже есть. Но вам нечего терять, а мне есть.

– Господи, Сандра, но ведь мы же не в игрушки играем! Это серьезный случай – убийство. Что такое с вами случилось? Вас что, кто-то испугал или убедил не говорить мне правды, потому что это опасно?

– Я же говорила вам, Стайлс, что я не такая уж хорошая. Пожалуйста, уходите. Пусть этим занимается Маклин.

– Вы сказали, вам есть что терять. Что же, кроме жизни? – наседал Питер, по-прежнему не в силах сдержать гнев. – У вас нет брака, который нужно спасать. У вас есть только вы сама. И все в этом доме, оказывается, лгали. Ведь Сэм Делафилд знал, что вы здесь! И миссис Уотсон знала, и Саки, и громила Джо.

– Я боюсь не за себя, Стайлс. Пожалуйста, уходите.

– Напрасно вы за себя не боитесь. Что вы собирались сказать мне по телефону, когда нас оборвали?

– Ничего важного. Только лишь то, что видела человека по фамилии Кристи вчера днем в клубе. Он был в толпе зрителей, вот и все.

– Как вы узнали, что его фамилия Кристи?

Она лишь округлила глаза, но молчала.

– Это еще пока никем не признано, – сказал Питер. – Кто назвал вам его имя? Сэм? Ах, ну да, конечно, наш старина Сэм, который извирался тут весь вечер и посылал миссис Уотсон и Саки искать вас! И они конечно же поднимались сюда наверх, считали до десяти, а потом снова спускались, чтобы с честными лицами сообщить, что вас здесь нет!

– Они делали лишь то, что им было велено, – быстро проговорила Сандра. – Я просила всем говорить, что меня нет дома.

– И поэтому они довели дело до того, что нам пришлось вызвать полицию и заставить двадцать пять человек гостей носиться по территории, разыскивая вас? Интересно, чем же так напугал вас Сэм, что заставил делать то, что ему нужно? Ну давайте, Сандра, скажите все-таки, что хотели сообщить мне по телефону!

Сандра скрючилась в комочек, обхватив лицо руками.

– Да вы просто дурочка! – кипятился Питер. – Как вы не понимаете, что я смог бы помочь вам, если бы вы мне это позволили!

Сандра подняла глаза, и они вдруг расширились. Губы ее беззвучно дрогнули. В это мгновение лицо ее было как зеркало, и Питер, резко метнувшись в сторону, одним махом очутился у противоположной стены.

В дверях образовалась громадная туша Джо Станвицки. В руке он за дуло держал пистолет, но тут же перехватил его и направил прямо в грудь Питеру.

– Очень плохо, что ты суешь нос не в свое дело, приятель, – сказал он. – А ну-ка давай, иди сюда.

Питеру стало не по себе. По не особо выразительному лицу бывшего боксера было видно, что он настроен решительно. Сандра сидела на постели, сжавшись в комочек, и на губах ее застыл крик.

– Маклин предупреждал меня, что ты, Джо, способен на все ради мистера Сэма, – сказал Питер.

– Заткнись и иди сюда.

Питер лихорадочно соображал. Маклин предположительно находится где-то неподалеку. Он наверняка уже получил от дежурного информацию по рации и в любой момент может появиться в доме.

Питер прислонился спиной к стене:

– Что бы вы там с Сэмом ни замышляли, у вас все равно ничего не выйдет.

– Давай пошевеливайся! – повторил Джо.

– Насколько я понял, Джо, ты собираешься нажать на курок. Но только сначала скажи, как ты намерен заставить Сандру, миссис Уотсон и Саки молчать об этом еще одном убийстве? Может, они и подыгрывали тебе до сих пор, но захотят ли зайти так далеко?

Не отводя дула, Джо проговорил:

– Я хочу, приятель, чтобы ты спустился сейчас со мною в гараж. Мы сядем в машину и уедем отсюда, а там поговорим.

– Давай поговорим здесь, – предложил Питер, чувствуя, что Джо уже не очень-то собирается нажимать на курок. Решительное выражение исчезло с его лица, на котором появилось что-то вроде отчаяния. Джо снова переложил пистолет в руке, взяв его за дуло.

– Ловкие трюки, приятель, на этот раз не пройдут, – сказал он. – Сегодня я готов к ним, и очень плохо, что ты не хочешь быть благоразумным. – Он быстро подошел к Питеру.

Питер совершенно хладнокровно осознавал, что Джо намного превосходит его по силе. Когда-то он мог рассчитывать на свою подвижность и ловкость – мог прыгать, уворачиваться, отскочить в сторону и внезапно наброситься. Сейчас же пластиковая нога, словно якорь, приковывала его к месту.

Питер сконцентрировался, и, когда занесенная над его головой рука с зажатым в ней пистолетом начала опускаться, он обеими руками схватил Джо за запястье и резко вывернул его. Джо вскрикнул и выронил пистолет на пол. Но тут же словно стопудовый стенобитный таран пробил незащищенные внутренности Питера, так что они чуть не вылезли с другой стороны. Вокруг все почернело. Питер почувствовал, как у него подогнулись колени, и, наклонив голову, изо всех сил врезал Джо по животу. Это было все равно что биться об каменную стену. А еще через мгновение все огни померкли перед взором Питера, когда железобетонное ребро правой руки Джо наискось обрушилось ему на шею. Питер даже не помнил, как рухнул на пол.

Глава 8

Питер чувствовал, как выплывает из мрака. Мгновение он не мог вспомнить, где находился до сих пор и где находится теперь, но вскоре память вернулась к нему. Он попытался открыть глаза и понял, что не может – на них лежало что-то тяжелое и мокрое. Он попробовал поднять руку, у него получилось. Проведя ладонью по мокрому полотенцу, лежавшему на глазах и на лбу, он попробовал повернуть голову – шею пронзило острой жгучей болью. Питер снял с лица полотенце и увидел над собой встревоженную Сандру. Он попытался сесть, но застонал от боли. Голова горела, и дикая боль перекатывалась из шеи в руку и обратно.

– Лежите спокойно, Стайлс, – сказала девушка.

– Где он? – спросил Питер.

– Кто? Джо? Внизу, с сержантом Маклином, Сэмом и этим мистером Краммом с завода.

– Значит, сержант все-таки подоспел вовремя, – проговорил Питер.

На этот раз он заставил себя сесть на кровати, опустив на пол ноги. Комната сразу же пошла кругами, и Питера занесло в сторону. Через мгновение чувство равновесия начало возвращаться к нему.

– Они ждут Говарда, – дрожащими губами сообщила Сандра. – Двое полицейских поехали за ним в больницу.

– Как долго я пробыл без сознания? – спросил Питер.

– Около получаса. Сюда едет доктор Шофилд, он осмотрит вас. Так что вам лучше снова лечь.

– Не нужен мне никакой доктор Шофилд, – сказал Питер, пытаясь пошевелить левой рукой и плечом – они хотя и болели, но действовали.

– Вы же знали, Стайлс, что я сделала это ради Говарда.

Питер внимательно посмотрел на нее:

– Ради Говарда ли?

Она кивнула. В глазах ее стояли слезы.

– Бедняжка Говард! Все теперь рухнуло у него!

Питер держался за живот. Он не совсем хорошо понимал, что говорит Сандра, – голова его еще не до конца прояснилась.

– Я была не права по отношению к нему. Он вложил всю свою веру в эту женщину, отдал ей всю свою любовь, а она предала его. Похоже, Стайлс, вы были правы насчет нее. Она приехала сюда, чтобы использовать его, шпионить, чтобы хитростью заставить его говорить о работе. Проклятая гадина!

– Подождите-ка минутку, Сандра! Подождите, – перебил ее Питер. – Что вы собирались сообщить мне по телефону?

– Я хотела сообщить вам, что видела этого человека, этого Кристи, в клубе. Он был с другом, и я видела, как они разговаривали с Говардом. Конечно, вы были правы – я не знала его имени. Сэм назвал мне его после того, как не дал договорить с вами.

– Ну и что же плохого было в том, что Кристи разговаривал с Говардом?

– Сэм знал все, что произошло потом, – объяснила Сандра, – и боялся, что это поможет вам напасть на след.

– Но если это касалось Говарда, зачем нужно было не давать вам говорить со мной? Ведь можно же было убедить вас рассказать мне совсем другую историю, способную сбить меня со следа. Вы бы наверняка согласились.

– Тогда, Стайлс, я еще не решила, соглашусь ли подыграть ему или нет. Мне нужно было время, чтобы подумать, и Сэм дал мне его. Мы не ожидали, что вы появитесь здесь и потребуете начать мои поиски. Идея была такова, что я заявлюсь домой позже и расскажу свою историю.

– Свою историю?

– Да. Что я якобы познакомилась с одним мужчиной и мне совсем не хотелось ехать домой. И то, что я поначалу собиралась рассказать вам, будто бы не казалось мне важным. А потом появились вы, и Сэм, похоже, растерялся.

– А Саки, миссис Уотсон и Джо должны были держать язык за зубами?

– Все они готовы на что угодно ради Сэма, – сказала Сандра. – Саки и миссис Уотсон думали, что это проблема, так сказать, светского характера.

– Хм, светского характера? И при этом полиция перерыла тут носом всю землю?!

– Они просто делали то, что велел им Сэм.

– Бог ты мой! – воскликнул вдруг Питер. – Но как же Говард? Давайте вернемся к разговору о нем. Что это вы хотите сказать? Что Говард пытался убить Эллен Ландерс, когда обнаружил, что она подставила его?

– Мне… Мне бы хотелось, чтобы вы послушали это от Сэма, – сказала Сандра. – Сэм знает все до мельчайших подробностей. Бедный Говард!.. – В глазах ее блеснули слезы.

Питер встал. Он все еще чувствовал слабость, но она постепенно проходила.

– Пойдемте, – сказал он…

Питер и Сандра как раз только спустились по лестнице в холл, как входная дверь открылась, и на пороге появился Говард Делафилд в сопровождении двух полицейских. Он походил на собственную тень – лицо посерело, осунулось. На мгновение он остановил усталый взгляд на Сандре, но тут же, не сказав ни слова, под конвоем полицейских отправился в кабинет отца.

Сандра крепко держала Питера за руку, он чувствовал, как она дрожит.

– Думаю, пора окончательно во всем разобраться, – сказал Питер.

Сэм Делафилд стоял спиной к ним у окна кабинета, глядя на залитые лунным светом лужайки. Маклин с суровым как камень лицом сидел за письменным столом, а рядом с ним в кресле – начальник службы безопасности Гус Крамм. Большой Джо с полицейским Робертсом сидели на зеленом кожаном диванчике. По левому виску Джо стекала тоненькая струйка крови.

– Входите, – пригласил Маклин.

Говард с закрытыми глазами стоял в противоположном углу, прислонившись спиной к стенному книжному шкафу. По обе стороны от него по-прежнему находились двое полицейских.

Питер посмотрел на Джо и сказал:

– Похоже, я так ни разу нормально и не врезал.

– Да мы еле оттащили его от вас, – сообщил Маклин.

Большой Джо холодно усмехнулся в сторону Питера:

– Да, приятель, хитрые трюки на этот раз не прошли.

– Ну хорошо, Говард, давайте все же разберемся, – сказал Маклин.

Говард не двигался и молчал. Сандра, не сводя с него глаз, опустилась в кожаное кресло. Питер, все еще чувствуя слабость, стал позади, облокотившись на спинку кресла.

– Говард! – сказал Маклин.

Говард открыл глаза:

– Я все сказал отцу и больше ничего говорить не собираюсь. Пусть говорит он.

– Пожалуйста, мистер Делафилд, – сказал Маклин.

Сэм медленно повернулся. Питера потрясло увиденное. Его всегда сверкающие темные глаза померкли и ушли куда-то вглубь. Уголки рта провисли, на лбу выступил пот. Казалось, мощная жизненная сила и энергия покинули его.

– Настоящим виновным во всем этом преступлении является человек по имени Кристи, – хрипло проговорил он. – Он виноват в собственной смерти, в нападении на Эллен Ландерс и в том, что теперь, не приведи господи, может случиться со всеми нами. Вы, Маклин, можете расценивать это как личное признание, потому что мы с Джо помогли скрыть правду о нападении на Эллен Ландерс, и теперь с точки зрения закона считаемся косвенными участниками преступления.

– Косвенными?

– Я знал вчера, кто убил этих двоих, но скрыл это от вас, – сказал Сэм. – Я знал, кто до полусмерти избил Эллен Ландерс, и тоже скрыл это. Дело в том, Маклин, что у меня многое было поставлено на карту. Черт возьми, слишком многое!

– Пожалуйста, расскажите, сэр.

Сэм достал из кармана сигареты. Руки его дрожали, когда он прикуривал.

– Думаю, легче будет начать с того, что Говард узнал вчера об этой Ландерс, – сказал он. – Как вам известно, он приезжал вчера днем к ней домой повидаться. Тогда-то Стайлс и видел его там. Говард был с нею в доме, когда к двери подошли те двое – Кристи и Уинтерс. По причинам, о которых я уже не раз говорил вам, Говард не хотел, чтобы его видели там. Он, разумеется, считал, что его отношения с Эллен Ландерс продолжают оставаться тайной. – Сэм глубоко затянулся сигаретой. – Эллен Ландерс пошла открывать дверь, а Говард спрятался в доме. Разумеется, эта женщина не хотела, чтобы Кристи начинал разговор, но получилось по-другому. То, что услышал Говард, перевернуло все его представления о мире, в котором он жил. Я не могу сейчас в точности передать этот разговор, но открылось примерно следующее. Кристи оказался ее старым знакомым. Как вам теперь известно, он служил в одном экипаже с Диком Уилсоном во время войны, но в отличие от Дика Уилсона так и не сумел сделать себе карьеру после ее окончания. Однако, когда Уилсон погиб на испытаниях, Кристи придумал, как заработать деньжат. Он пришел к его безутешной вдове и решил сыграть на ее чувствах. Он сказал ей, что во всем виновата «Делафилд компани» и что она-то, в сущности, и убила ее мужа, отправив его испытывать самолет, который еще не был готов к прохождению испытаний. Кристи сообщил вдове, что компания хладнокровно принесла ее мужа в жертву и что у нее есть возможность рассчитаться за Дика Уилсона. Кристи знал, что Говард наведывался к ней пару раз, и предложил ей охомутать Говарда, чтобы выведать у него секретную информацию, которую он, Кристи, предложит людям, способным вывести из строя «Делафилд компани». Одним словом, он убедил ее начать мстить. Никаких денег она за это не получала – она лишь сводила счеты за мужа. Зато Кристи хорошо имел с этого, продавая кому-то секретную информацию. Поэтому она всерьез взялась за Говарда с единственной целью, играя на его чувствах, выудить у него секреты. Но случилось непредвиденное – эта женщина сама по-настоящему влюбилась в Говарда! Она переехала жить сюда и перестала работать на Кристи. Разумеется, вследствие этого денежный источник Кристи иссяк, и он испробовал все способы переубедить ее, но, не достигнув результата, перешел к угрозам. Он припугнул ее, что расскажет об их отношениях с Говардом ЦРУ и предоставит им неопровержимые доказательства того, что она передавала на сторону добытую у Говарда информацию. Он обещал разрушить жизнь Говарда и сделать все, чтобы его проект был уничтожен.

Питер посмотрел на Говарда – его левая щека сильно дергалась.

Сэм перевел взгляд на Гуса Крамма:

– На самом деле, Гус, Говард не передавал никаких бумаг, планов или чертежей, но он свободно распространялся о своих секретах в ее присутствии. Знающие люди, получавшие эту информацию, делали из нее важные выводы. Говард собирался жениться на Эллен, но не мог этого сделать до тех пор, пока не завершится работа над проектом, зато рассказывал ей все, ничего не утаивая, и те, кто получал информацию, знали, в какой стадии находятся его исследования и насколько он близок к успеху. У них все было рассчитано, но Ландерс прекратила поток информации. Кристи угрожал ей и в конечном счете сообщил, что собирается приехать на этой неделе. Он сказал, что, если она не согласится, он пустит слух о ее отношениях с Говардом и об утечке информации. Тогда она решила подготовиться к его приезду. Она не собиралась терять Говарда или допустить, чтобы ему причинили вред. План ее был гениален, но вы, Стайлс, его раскусили. История с изнасилованием была чистым вымыслом. У Кристи, я думаю, был подельщик – Уинтерс. Она разработала тщательный план – они приедут, она их застрелит, якобы приняв за насильников. Ничего особенного ей за это не будет. И она сделала это, а Говард прятался в доме. Кристи она застрелила в упор, размозжив ему голову. Уинтерс пытался бежать, но она уложила его одним выстрелом в спину. Потом она пыталась заставить Говарда поверить в то, что я только что рассказал. Он был потрясен и не верил своим глазам и ушам. Она пыталась доказать ему, что любит его по-настоящему, что давно прекратила использовать его и убила этих двоих, чтобы спасти его, его работу и их совместное будущее. Говард хотел поверить ей, но в тот момент попросту не мог. Он сказал ей, что они должны сейчас поехать в полицию. Она просила, умоляла, но он стоял на своем.

Губы Сэма Делафилда вытянулись в ниточку. Он снова полез в карман за сигаретами.

– Они шли к месту стоянки, по дороге она умоляла Говарда, но он был непреклонен. И тут она поняла, что потеряла Говарда навсегда и никогда уже не сможет его вернуть. Тогда она сорвалась с места и побежала. Говард бросился ее догонять и настиг. Думаю, что все, что он чувствовал после того, что услышал, было вложено в этот удар. Она упала, но он продолжал бить и не мог остановиться. Это было что-то вроде истерики, нервного срыва. – Сэм вынул из кармана носовой платок и отер пот с лица.

– Чем же он бил? – раздался в тишине голос Питера.

Все взгляды устремились на него.

– Чем он избивал ее? – повторил вопрос Питер.

Сэм посмотрел на Говарда – тот стоял неподвижно, прислонившись спиной к книжному шкафу и закрыв глаза.

– Рукояткой пистолета, – хрипло проговорил Сэм.

– Он носил оружие?

– Да.

– Всегда носил? – Питер посмотрел на Сандру. – Сандра, он всегда носил оружие?

– Я не знала, что он носит оружие, – прошептала Сандра.

– В одной из комнат есть коллекция оружия, – сказал Сэм. – Говард считал, что мифические насильники могут вернуться.

– Ну и что же случилось потом, мистер Делафилд? – спросил Маклин.

– Приступ ярости кончился, Говард посмотрел на женщину и подумал, что убил ее. Вот тогда-то он и запаниковал. Он поднял ее, перенес в машину и отвез к карьеру, потом пришел домой и рассказал все мне. – Сэм тяжко вздохнул. – Он мой сын, Маклин, и он важен для нас всех. Я решил помочь ему и заручился поддержкой Джо. Мы отправили Говарда на завод, а сами поехали к дому Эллен Ландерс. Джо сел за руль машины Говарда и пригнал ее домой, я следовал за ним в своей. Мы осмотрели все и не нашли ничего, что бы могло указывать на Говарда. Я не знаю, что заставило меня позвонить в полицию и, изменив голос, сообщить об убийстве. Скорее всего, я повиновался какому-то импульсу – сидеть и ждать, когда тайна раскроется, было для меня невыносимо, мне нужно было, чтобы что-то происходило. Вот и все, Маклин. Я знаю, что поступил против закона, но вы бы ради собственного сына сделали то же самое.

Маклин склонился над блокнотом, но Питер жестом остановил его.

– Нет, это еще не все, – сказал он. – А зачем же тогда нужен был весь этот сегодняшний спектакль с Сандрой?

По лицу Сэма пробежала безрадостная улыбка.

– Я вошел в ее комнату спросить о какой-то мелочи в тот момент, когда она позвонила вам, и понял, что она собирается рассказать вам о том, что видела Кристи с Говардом. Я испугался, что это поможет вам выйти на след Говарда. – Он развел руками.

Маклин оторвался от блокнота и посмотрел на Питера.

– Ну что, Стайлс, вы удовлетворены?

– Нет, – сказал Питер.

– Что же вас не устраивает? – поинтересовался Маклин.

– Вы не допросили третьего свидетеля, – ответил Питер.

– О ком вы говорите?

Питер перевел взгляд на Гуса Крамма.

– Вчера мистер Крамм обеспечил Говарду алиби, – сказал Питер. – И что же получается? Выезжая к Эллен, Говард отметился на проходной в пятнадцать минут третьего, а вернулся обратно без пяти три, после чего находился на заводе до шести часов. Так?

Бесцветные глаза Крамма расширились.

– Все верно, я самолично отмечал его на проходной, – сказал он.

– Хорошо. Теперь вам понятно, что меня не устраивает? – проговорил Питер. – Если Крамм сейчас сказал правду, вся история мистера Сэма целиком рушится. Если вычесть из этого времени полчаса на дорогу, получается, что все, о чем толковал мистер Сэм, произошло за десять минут. Давайте посмотрим. Говард приехал к Эллен, они прошли в дом. Потом приехали те двое. Кристи беседовал с Эллен – довольно долго, так как Говард успел услышать всю историю. Потом она убила обоих гостей, после чего долго увещевала Говарда, пытаясь оправдаться. Потом они препирались насчет полиции, потом пошли к стоянке, потом Эллен вырвалась и попыталась убежать, Говард настиг ее и избил до полусмерти. Потом он запихнул ее в «триумф» и отвез ее к карьеру. Потом пешком пришел домой и рассказал о случившемся мистеру Сэму, после чего они долго обсуждали создавшуюся ситуацию и решали, что делать. Потом, в соответствии с разработанным планом, Говард вернулся на завод. И все это за десять минут?

В комнате стояла такая тишина, что Питер слышал биение собственного сердца. Он перевел взгляд на Говарда – глаза его были теперь открыты, он смотрел прямо на отца.

– Я назвал вам точное время уходов и приходов Говарда, – проговорил Крамм натянутым голосом. – Как правило, я не контролирую их самолично, но сейчас, при таком наплыве приезжих, я взял на себя контроль за лабораторией. Я самолично регистрировал уход и приход Говарда на компьютере, проследил, чтобы он расписался в книге, и, кроме того, есть еще записи дежурных на вахте.

– Таким образом, если Крамм говорит правду, выходит, что мистер Сэм лжет, – заметил Питер. – Вам достаточно, Маклин?

Маклин смотрел на Сэма, ожидая от него опровержения. Старик вытирал лицо промокшим носовым платком.

– Ничуть не сомневаюсь, – сказал Питер, – что мистер Крамм поступил как лицо, ответственное за безопасность в «Делафилд компани», как представитель ЦРУ и просто как честный человек. Тогда скажите, Говард, как же получилось, что вы позволили себя убедить принять все на свои плечи?

Говард нервно сглотнул, а Питер продолжал:

– Сандра говорит, что видела, как вы, Говард, разговаривали в клубе с Кристи. Что он сказал вам? О чем вас просил?

Говард хранил молчание.

– Хорошо, я попробую догадаться, – продолжал Питер. – Должно быть, о чем-то очень простом. Не так ли? Он спрашивал, где может найти вашего отца? Верно?

Говард заморгал, но по-прежнему молчал. Питер повернулся к Сэму:

– Вы были единственным, кто слышал все. Не так ли, Делафилд? Это вы прятались в доме.

Говард зашевелился. Он хотел было броситься к отцу, но полицейские удержали его.

– Было ли в твоих словах хоть одно правдивое? – крикнул он Сэму. – Говорила она на самом деле, что перестала продавать меня, потому что влюбилась? Говорила или это была твоя очередная ложь?

Старик поднял на сына отсутствующий взгляд:

– Говорила, Говард, говорила. – Повернувшись к Маклину, он попытался выдавить из себя улыбку: – Вам, сержант, следовало бы использовать в своей работе хрустальный шар Стайлса. Да, признаю, Кристи искал меня. Он подошел ко мне в клубе и сказал, что за определенную сумму сообщит, как в нашей системе происходит утечка информации. Я не поверил ему и велел убираться к черту. Тогда он сказал, что сможет доказать это, если я съезжу с ним и его другом в одно место. Я согласился, тогда он потребовал чек на пятьдесят тысяч долларов. Меня это рассмешило. Какой прок был в этом чеке, если я мог приостановить выплату по нему? Он сказал, что согласен рискнуть – если он докажет наличие утечки, а я обману его с деньгами, он проинформирует ЦРУ. Зато, если ему не удастся предоставить доказательство, я могу остановить выплату по чеку – на этом и разойдемся. Я выписал ему чек, и тогда он сообщил мне, куда мы едем. Сердце мое упало. – Старик распрямил плечи. – Начиная с этого момента все, рассказанное мною, является чистой правдой с одним лишь условием – что на месте Говарда был я. Я слышал и видел все. Я подошел и отнял у нее ружье. Она просила меня и умоляла, говорила, что любит Говарда и что убила этих двоих ублюдков, с тем чтобы спасти его от неприятностей и разоблачения. Но гнев во мне закипал все сильнее. Я потащил ее по тропинке, чтобы сдать в полицию, она вырвалась и побежала, я настиг ее. – Сэм открыл рот, чтобы продолжить рассказ, но умолк. Часы на каминной полке прогремели как гром. – И тут меня прорвало. У меня с собой был пистолет, так как я не доверял Кристи, и я начал бить ее рукояткой. Перед глазами у меня все застило – я был словно в тумане.

– Вы забрали у Кристи и Уинтерса бумажники, чтобы мы не могли их опознать? – спросил Маклин.

– Не совсем так. Я взял их потому, что в одном из них был выписанный мною чек и у меня не было времени искать. На руках у меня была девчонка. – Он нервно облизнул губы. – Я думал, она мертва, поэтому засунул ее в машину и отвез к карьеру. Мне требовалось время на то, чтобы все обдумать, пока ее не обнаружат. Мне нужно было пригнать обратно свою машину, и в этом мне помог Джо. Не будьте к нему слишком строги, сержант, он всего лишь поступил как друг. Настоящий, преданный друг. – Сэм повернулся к Говарду: – Сегодня вечером я съездил к Говарду в больницу и рассказал ему все до конца. Мне пришлось это сделать, потому что Стайлс был близок к разгадке и все равно обнаружил бы правду. Я представлял себе все так. Если бы Говард признался, ему, возможно, удалось бы выйти сухим из воды – ведь его обманули, провели, сделали жертвой. Если бы он сказал, что избивал ее, потому что вышел из себя, никто не стал бы сильно упрекать его. Другое дело – я. Я понял: для меня это шанс – если бы она умерла, то все кончилось бы само собой. Говарда не признали бы виновным в убийстве. В случае, если бы она выжила, она обвинила бы меня в нападении на нее, но с этим я как-нибудь разобрался бы. Если бы она умерла, Говарду все стало бы безразлично. Передо мной был шанс, и я заставил Говарда сделать это для меня.

– И все, кто находился в вашем подчинении, делали все, что вы просили? – сказал Питер. – Король повелевает, рабы повинуются.

На столе зазвонил телефон, Маклин поднял трубку:

– Сержант Маклин слушает.

Выслушав, он сказал «спасибо» и положил трубку на рычаг. Лицо его напоминало непроницаемую маску.

– Эллен Ландерс умерла десять минут назад, – сообщил он. – Мистер Делафилд, я открываю дело об убийстве.

Стон, исполненный невыразимого горя, вырвался у Говарда. Он упал на колени, обхватив руками лицо…

Питер и Сандра сидели в белом «ягуаре» на залитой лунным светом горной дороге, где когда-то давно Сандра пережила свой единственный счастливый миг с Говардом. Она сама пожелала приехать сюда, и Питер не посмел ей отказать, так как понимал, что она сейчас нуждается в поддержке. Не обмолвившись с Сандрой ни единым словом, Говард уехал в больницу, чтобы сделать необходимые распоряжения относительно Эллен Ландерс. Она говорила, что любила его. Любила ли? Говорила, что больше не предает его и готова рисковать для него жизнью. Говард поверил – он сам сделал свой выбор.

– Он не вернется ко мне, – проговорила Сандра, глядя на серебристую гладь озера.

– Может быть.

– Значит, мне пора пристегнуть ремни и готовиться ко взлету, – сказала Сандра. – Мне давно нужно было это сделать. Но нельзя сделать то, чего не хочешь.

– Не забывайте, Сандра: очень важно – с чего начать, – сказал Питер. – Беспринципная жизнь, которую вы начинали с Говардом, жизнь, которую проповедуют, как я их называю, люди с искореженными душами, – это плохое начало.

– Но разве она хуже той жизни, которой живут в мире Сэма – в мире, где цель оправдывает средства? И скажите, Питер, есть ли вообще такой мир, в котором живут порядочные люди? Мир, где ты даешь и делишься, а не гребешь под себя?

Питер удивленно посмотрел на нее:

– Впервые за все время вы назвали меня по имени.

– Возможно, единственно верное начало – это перестать быть довольным собой, – сказала Сандра. – Но справлюсь ли я одна, Питер? И как мне начать?

– Это нелегко. Вы начинаете поиски истины, а в наше время это трудно. Но возможно. Истина есть.

– Вы поможете мне ее найти, Питер?

Он осторожно погладил ее по щеке:

– Если захотите.

– Давайте уедем отсюда. Это место – в прошлом.

Хью Пентикост КРЫЛЬЯ БЕЗУМИЯ

Часть первая

Глава 1

Познакомиться с Сэмом Минафи лично означало по меньшей мере воскреснуть к жизни, получить мощную подзарядку. Он обладал даром возрождать былой энтузиазм, угасший в праздности или унынии. Студенты университета, погрязшие в академических задолженностях, приходили на квартиру профессора Минафи и, будучи в течение часа или около того подвержены воздействию его внутреннего огня, уходили, паря примерно на дюйм выше земли, заново отмобилизованные на битву за знания.

Многие любили Сэма Минафи, а кое-кто страстно его ненавидел. Вероятно, трагедию его насильственной смерти следовало предвидеть. Никому не удавалось избежать крайностей в своем отношении к нему. Для тех, кто его ненавидел, само его существование, должно быть, казалось невыносимым.

Сэма Минафи убил придурок по имени Олден Смит. Это был парень лет девятнадцати, отчисленный из средней школы, умственно отсталый, пустое место, ноль. Каковы бы ни были его фантазии относительно Сэма Минафи, когда он нажимал на спусковой крючок винтовки, разнесшей голову профессору, это так и осталось тайной, потому что Олдена Смита забила насмерть окружавшая его толпа.

Сэм Минафи погиб жарким июльским днем в необыкновенно красивом месте. Вот только тамошняя атмосфера была атмосферой зла.

Они прошли под палящим солнцем почти пятнадцать миль тем безоблачным днем. Их было около двух сотен. Они шли от своего университетского городка через дюжину маленьких городков и поселков к совершенно особенной Мекке, где корни свободы обретали форму, культивировались, росли и набирали силу. В большинстве своем это были студенты университета, слегка разбавленные преподавателями и женами преподавателей. По дороге они подобрали несколько приблудных, которые увязались за ними, словно бродячие собаки, тявкающие на цирковой парад. Их вели Сэм Минафи и девочка Сэма. Сэм Минафи по-прежнему называл Грейс своей «девочкой», хотя они вот уже два года как поженились. Так уж у них повелось. Ныне они были еще более безоглядно преданы друг другу, чем в тот день, когда сыграли свадьбу.

Они шли бок о бок, во главе демонстрантов, эти двое, большую часть пути сцепив руки. Они шли энергично. Сэм Минафи – крупный человек с рыжей копной волос и вздернутым носом на веснушчатом лице. Улыбка у него была заразительная. Грейс же – смуглая, тоненькая и гибкая, как пантера. Во время этого марша на ней были облегающие брюки и зеленая хлопковая кофточка с короткими рукавами, подчеркивавшие ее великолепную фигуру. Расположившиеся вдоль их пути зеваки одобрительно свистели Грейс Минафи. Она смеялась и помахивала им свободной рукой. Даже совсем сторонний наблюдатель увидел бы, что она принадлежит Сэму Минафи. Ей нравилось это одобряющее посвистывание, потому что она знала себе цену. В каком-то смысле оно возвышало и Сэма Минафи, поскольку она принадлежала ему.

Марш широко освещался как на местном, так и на общенациональном уровне. Он являлся звеном в цепи акций протеста, под знаком которых прошло то время. Одного университетского профессора уволили из-за его публичных заявлений, сделанных по поводу американской политики в Азии. Он сказал, что будет приветствовать победу коммунистов во Вьетнаме и в любом другом районе Азии, если это приведет к выводу наших войск с иностранных территорий. Война не решит наших проблем. Раз мы упорно стремимся решить их силой, пытаясь навязать свою волю, то мы заслужили поражение.

Здесь следует со всей определенностью сказать, что Сэм Минафи не был согласен ни с единым словом этого вольнодумца. Сэм воевал в рядах морских пехотинцев в Корее и знал не понаслышке обо всех ужасах войны. Он также был непоколебимо убежден в том, что единственный язык, который понятен миру тоталитаризма, это язык силы. Он знал лучше, чем большинство людей, как народы новообразовавшихся государств, тяготеющих к демократии, рассчитывают на нашу поддержку и помощь. Он взял двухгодичный отпуск в университете, чтобы отслужить в корпусе мира в Африке. Там он и встретил доктора философии Грейс Колдер, также служившую в корпусе. Именно под палящим африканским солнцем он и Грейс встретились, влюбились друг в друга без памяти и поженились. Они жили и думали как один человек. Они истово верили, что инакомыслящий профессор кругом не прав.

Но с той же истовостью они верили в его право на инакомыслие.

Университетский городок охватили беспорядки. Там вспыхнули бунты, для усмирения которых были задействованы полицейский спецназ и подразделения Национальной гвардии. Однако именно бурное красноречие Сэма Минафи и его бьющая через край энергия помогли во многом восстановить спокойствие. И именно Сэм устроил взамен бунта этот организованный марш протеста от университета до того обетованного места, где родилось право на инакомыслие, в которое Сэм так горячо верил.

Сотням тысяч американцев хорошо знаком Дом Круглого стола в Уинфилде, штат Коннектикут. Впервые он был возведен в середине восемнадцатого столетия Джорджем Поттером, адвокатом, на возвышенности, выходящей на деревню Уинфилд. Поттер, человек со средствами, построил красивый, элегантный дом в архитектурной традиции Роберта Адама.

В то время, когда для американских колонистов приближался решающий момент в их противостоянии с Англией, именно в доме Джорджа Поттера люди встречались, чтобы обсудить пути и средства освободительного движения, подискутировать относительно законодательной системы, при которой они смогут жить свободно. Они сидели за огромным круглым столом в теплой кухне дома Поттера и спорили об основах демократии.

Понятное дело, что, когда разразилась война и британские красные мундиры хлынули в Новую Англию, прекрасный дом Джорджа Поттера подвергся разрушению. Дом с его бесценной мебелью, его стеклянной и серебряной утварью, его коврами и картинами спалили дотла британские войска, которые, вполне естественно, воспринимали его как очаг государственной измены. После войны сын Джорджа Поттера построил на этом месте маленький сельский домик, который простоял сто двадцать пять лет и в котором жили потомки Джорджа Поттера. Потом, перед самой Второй мировой войной, последний прямой потомок Джорджа Поттера вступил во владение этой собственностью. Его звали Чарльз Поттер, а женился он на выдающейся женщине по имени Эмма Херрик. Они были людьми небогатыми. Состояние Поттеров с годами уменьшилось. Скромный сельский домик в Уинфилде был им как раз по средствам.Но Эмма Поттер была женщиной незаурядных способностей. В свободное время она писала исторические романы. И вот вдруг ее творение попало в самую точку. Ее роман «Дом Круглого стола» едва не затмил успех «Унесенных ветром». В отличие от автора этого знаменитого произведения, Эмма Поттер продолжала неутомимо писать. Киноиндустрия платила огромные суммы за фильмы по ее книгам. Она была очень практичной, деловой женщиной и ничего не продавала сразу. Авторские гонорары текли рекой. Ей причиталась доля от золотой жилы – выплат за повторный показ по телевидению. К 1950 году Эмма Поттер стала одной из богатейших женщин в Америке. Каждое вложение, которое она делала, оказывалось выгодным. Ее прозвали «миссис Мидас».

В конце сороковых Поттеры произвели на свет дочь, а вскоре Чарльз умер – не при родах, как выразился местный остряк, но до смерти напуганный перспективой иметь у себя в доме двух таких женщин, как Эмма.

Эмма Поттер сколотила свое состояние на истории, и ей пришло в голову, что ее должны запомнить благодаря чему-то еще, помимо ее романов, которые, в лучшем случае, обладали сомнительными литературными достоинствами. Так что она решила снести старый сельский домик в Уинфилде и на его месте воссоздать Дом Круглого стола, по возможности вплоть до последнего предмета обстановки, воспроизведя серебро и фарфор, ковры и картины. Первый Джордж Поттер оставил счета и накладные, позволяющие почти один к одному восстановить помещения и обстановку. И вот Дом Круглого стола был возрожден и открыт для туристов. Он представлял собой музей изящных искусств восемнадцатого столетия, а в его библиотеке хранились исторические документы тех времен, когда рождалась свобода, в том виде, в каком мы ее себе мыслим.

Целью марша протеста Сэма Минафи было пойти к Дому Круглого стола и там – на ступеньках этого исторического мемориала, настоящей колыбели свободы, – сделать заявление в защиту права на инакомыслие.

Дом приковывал к себе внимание и по другим причинам, а не только как историческая символика. Председателем совета попечителей университета, руководящего органа, который требовал увольнения профессора-диссидента, был непримиримый генерал Хэмптон Уидмарк, во время Второй мировой войны командовавший морскими пехотинцами, а ныне вышедший в отставку и известный как бескомпромиссный сторонник тотального уничтожения коммунистического мира силой и применения, при необходимости, водородной бомбы, чтобы осуществить это уничтожение. Его отношение к инакомыслящему профессору было предсказуемо. Его отношение к маршу Сэма Минафи также было предсказуемо. «Скопище красных и розовых изменников» – таким определением воспользовался он перед репортерами.

Отношение генерала Уидмарка к ситуации едва ли было новостью, если не учитывать одного обстоятельства. В 1960 году генерал Хэмптон Уидмарк женился на знаменитой овдовевшей романистке Эмме Поттер. Именно к этому храму демократии, воздвигнутому женой генерала, и держал путь Сэм Минафи. Именно с элегантных ступеней парадного входа в этот храм Сэму Минафи предстояло произнести речь, осуждая те взгляды, которыми так дорожил генерал.

Многие из местных посмеивались в рукав. Генерал Хэмптон Уидмарк был не слишком популярен среди большинства жителей Уинфилда. Те два с лишним миллиона долларов, которые Эмма Поттер Уидмарк истратила на Дом Круглого стола, в огромной степени способствовали развитию туристского бизнеса в Уинфилде. Местные отели и мотели процветали. Представление «Звук и свет», даваемое в Доме Круглого стола каждый вечер, с июня по сентябрь, задерживало туристов в городке дольше того времени, которое уходило бы на обычную экскурсию по дому и парку. По совести говоря, город очень многим был обязан Эмме Поттер Уидмарк. Но генерал, который появился на сцене уже задним числом, встал в позу владельца поместья – поместья, по его собственному разумению, включавшего в себя всю округу. В Уинфилде довольно многие с удовольствием смаковали то, что явно грозило обернуться конфузом для генерала.

Было, конечно, немало таких, кто, как и генерал, считал, что участники марша Сэма Минафи осквернят патриотический монумент и подвергнут осмеянию святыни.

Генерал Уидмарк был просто-напросто бессилен остановить дисциплинированный десант приверженцев Сэма Минафи. Дом Круглого стола был передан по акту государству и находился в ведении комитета почетных граждан, в котором, ясное дело, Эмма Поттер Уидмарк была «мадам Президент». Но поскольку по своему уставу он являлся учреждением, освобожденным от уплаты налогов, невозможно было воспрепятствовать кому бы то ни было, из личного предубеждения, посетить этот храм.

Если бы Сэм Минафи сумел поддерживать дисциплину в рядах своих демонстрантов, генералу Уидмарку пришлось бы скрывать свои переживания за фальшивой улыбкой.

Тем не менее генерал употребил свое влияние на то, чтобы привлечь в город Уинфилд дополнительные силы полиции штата. Помимо этого он располагал собственной организацией националистического толка, известной как АИА – Армия за исконную Америку. Несколько разрозненных голосов пытались предостеречь людей относительно АИА, но большинство американцев не удосуживалось к ним прислушаться. В стране существовал целый ряд сумасшедших организаций, похожих на АИА, – Минитмен, Солдаты Креста и так далее, и так далее. Даже Общество Джона Берча, сохраняющее слабый налет респектабельности, на полном серьезе обвинило Дуайта Д. Эйзенхауэра в том, что тот «сознательно принимает и следует указаниям коммунистов и добровольно обслуживает коммунистический заговор на протяжении всей своей взрослой жизни».

Похожие обвинения были выдвинуты даже против Аллена и Джона Фостера Даллесов, генерала армии Джорджа К. Маршалла и председателя верховного суда Эрла Уоррена. Генерал Уидмарк с энтузиазмом поддерживал эти обвинения. Большинство людей смеялось над подобными домыслами. Но в день марша Сэма Минафи к Дому Круглого стола город Уинфилд неожиданно наводнился зрителями мужского пола с маленькими золотыми значками АИА на лацканах пиджаков.

«Если эти красные подстрекатели затеют в Уинфилде какие-то беспорядки, мы сумеем их приструнить», – объявил громкий голос в одном из местных баров.

У двух сотен человек ушло немало времени на то, чтобы пройти маршем пятнадцать миль. Они стартовали от университета рано утром, но лишь в разгар дня Сэм и Грейс Минафи провели шествие по главной улице Уинфилда. Раздались разрозненные гиканье и свист, а кое-где и аплодисменты. Сэм и Грейс держались с тем же задором, который у них был в самом начале.

Они шли близко друг к другу, взявшись за руки. Из эркеров на втором этаже уинфилдского мужского клуба генерал Хэмптон Уидмарк и кое-кто из его дружков глядели вниз, на демонстрантов. Серо-зеленые глаза генерала были холодными и матовыми, как кубики льда. Он вынул изо рта дорогую сигару и чуть повернул голову к приятелю.

– Эта женщина – жена Минафи, – сказал он. – В такой одежке она все равно что нагишом.

– Они познакомились в Африке, – отозвался генеральский приятель. – Я слышал, что она на какую-то часть негритянка.

– Я бы не удивился, – сказал Уидмарк. Его плечи задергались. – Пожалуй, нам пора идти. Они будут у Круглого стола минут через десять.

В основе приготовлений Сэма Минафи к маршу лежало законопослушание. Они не будут обращать внимания на какие-либо проявления враждебности. Они спокойно зайдут в парк у Дома Круглого стола, через английский розарий пройдут к фасаду знаменитого дома с его блестящими белыми колонами. Сэм поднимется по ступенькам и произнесет совсем короткую речь, сделав акцент на причинах, по которым они находятся здесь. Об остальном позаботятся телевизионные камеры и ожидающие их репортеры. Не будет никаких выкриков или аплодисментов.

Когда они добрались туда, возникла заминка. Телеоператоры хотели точно знать, что именно Сэм собирается делать, чтобы должным образом подготовиться. Демонстранты спокойно выжидали, в то время как сотни жителей городка образовали более широкий внешний круг. Послеобеденное солнце горело на полицейских жетонах и знаках различия. Все шло на удивление спокойно, как будто люди дожидались начала какой-то религиозной службы.

Наконец кто-то подал знак Сэму Минафи, что камеры готовы. Вздох пронесся над толпой, подобно теплому ветерку, когда Сэм наклонил свою рыжую голову и легонько коснулся загорелой щеки Грейс.

– Выдай им, милый, – прошептала она.

Сэм улыбнулся ей и двинулся к ступеням парадного крыльца Дома Круглого стола. Они уходили вверх от ярко-зеленой лужайки к величественной парадной двери. На уровне второго этажа был балкон с белой резной балюстрадой. Эмма Поттер Уидмарк и ее дочь Эйприл Поттер, несколько дам-экскурсоводов, водивших туристов по Дому Круглого стола, стояли там, глядя вниз, на Сэма, когда он начал подниматься по ступеням.

И тут кто-то выкрикнул:

– Не смей пачкать эти ступени своими грязными лапами!

Это резануло по напряженным нервам. Сэм Минафи полуобернулся. И тут винтовка пальнула в него с расстояния не более чем двадцать футов. Первые две пули попали в него, третья застряла в одной из белых колонн.

Минафи, внезапно лишившийся лица, повалился на траву. Невнятный гул, нарастая, прокатился над толпой. Раздались два отчетливых и совершенно разных крика. Один издала девушка на балконе – Эйприл Поттер. Другой издал убийца, когда на него навалились его собственные убийцы.

Грейс Минафи не издала ни звука, но она протянула руки к Сэму едва ли не раньше, чем его тело коснулось земли. Она сидела там, на траве, с окровавленными остатками головы Сэма на коленях. Кто-то – один из друзей Сэма – опустился на колени возле нее, чтобы ей помочь. Она повернула голову и оскалила белые зубы.

– Уходи! – сказала она.

Это прозвучало очень тихо, очень спокойно – и очень жутко. И никто не попытался помочь, потому что было очевидно – никто ничего не может поделать.

Глава 2

Реакция толпы на внезапное насилие непредсказуема. Несколько сот зевак снаружи Дома Круглого стола могли превратиться в неистово бурлящий, ревущий котел ярости. Но не превратились.

Люди со взглядами всех оттенков, казалось, были оглушены. Единственное насильственное действие последовало немедленно, протекало быстро и почти тотчас же завершилось. Сэм Минафи лежал мертвый, окровавленный и изувеченный на коленях у своей жены. И убийца тоже был мертв. С полдюжины сторонников Сэма находились рядом с ним в толпе, не готовой к насилию. Но в момент ужаса, когда Сэм упал на ступеньки, молодого Олдена Смита со всех сторон обступили люди. Кто-то вырвал винтовку у него из рук, а когда его, кричащего, швырнули на землю, еще кто-то вышиб ему мозги прикладом. Когда полицейские штата добрались до места происшествия, клином врубаясь в толпу, группа молодых людей с побелевшими лицами стояла, уставившись на Смита. Винтовка лежала на траве возле него. Никто не наставлял обвиняющего перста на кого бы то ни было.

Полицейские окружили молодого Смита, тут же спохватились и накинули ему на голову не то кусок материи, не то пиджак. Лишь некоторое время спустя, когда тело лежало на столе в местной тюрьме, кто-то сорвал значок АИА с его окровавленной рубашки.

Доктор добрался до Грейс Минафи и увидел, что он уже ничем не поможет Сэму. Через несколько мгновений тело Сэма унесли на носилках полицейские, следом за которыми с каменным лицом отправилась Грейс.

В сложенном из красного кирпича здании суда и тюрьме Уинфилда допросили некоторых друзей Сэма, принимавших участие в марше. Никто из них никогда прежде не видел Олдена Смита. Насколько они знали, для Сэма он был совершенно незнакомым человеком.

Снаружи здания суда находились люди, оплакивавшие Сэма. Внутри здания, в кабинете уполномоченного полиции штата, та, которая любила Сэма больше чем кто-либо еще на этом свете, сидела с сухими глазами, оцепеневшая.

Уполномоченный полиции штата, человек по имени Джон Макадам, не отвечал за разбирательство. Благодаря генералу Уидмарку, тут находился и заправлял всем капитан Уоллас, возглавляющий полицию округа.

– Вы в состоянии ответить на несколько вопросов, миссис Минафи? – спросил Уоллас.

В его голосе сквозило раздражение. Ярко-синие глаза оглядели Грейс Минафи с ног до головы. Облегающие слаксы и обтягивающая зеленая кофточка казались ему неприличными при подобных обстоятельствах.

– Какие вопросы? – спросила Грейс.

– Вы знаете парня, который застрелил вашего мужа?

– Я его знаю, – сказала Грейс.

– Но ваши друзья дали нам понять, что…

– Я прекрасно его знаю, – сказала Грейс. – Я знаю, как у него работала голова. Я знаю, как его учили ненавидеть. Я знаю, что он виделся самому себе великим героем-патриотом. О, я знаю его! Я хорошо его знаю!

– Это демагогия! – взорвался Уоллас.

– Это разговор начистоту, капитан, – возразила Грейс. – Я знаю, что истинным убийцей моего мужа является не тот парень, который его застрелил.

– Кофе, миссис Минафи?

Полицейский Джон Макадам вышел из угла комнаты с чашкой дымящегося напитка в руке. Он поставил ее на стол возле Грейс. Это был высокий рыжеволосый человек лет тридцати с небольшим. У него было хорошее, энергичное лицо. Уголки его глаз были прищурены, как будто что-то терзало его изнутри. Он пытался остановить Грейс, не дать ей произнести то, что, как он знал, она собиралась сказать. То ли она этого не поняла, то ли ей было все равно.

– Не было бы на этом свете никаких Олденов Смитов без генерала Уидмарка, – сказала Грейс.

– Да будет вам, миссис Минафи, – скривился Уоллас. – Это совершенно безответственные разговоры.

Какой-то человек в штатском приблизился к капитану Уолласу. Он был довольно молодой, полный, с идущей ото лба лысиной, темноволосый, такие же темные глаза чуточку расплывались за линзами очков в черепаховой оправе.

– Я – Фрэнк Грэдуэлл, миссис Минафи, – сказал он, – окружной прокурор. Все мы понимаем, насколько вы потрясены. Уверяю вас, мы все глубоко вам сочувствуем. И хотим помочь.

– Вы умеете ходить по воде, мистер Грэдуэлл? – спросила Грейс глухим, полным горечи голосом. – Вы способны вернуть Сэма к жизни?

– Я обязан предупредить вас, миссис Минафи, – сказал Грэдуэлл. – В тот момент, когда вы выйдете из этого кабинета, вас станут осаждать репортеры и фотографы. Если вы сделаете при них замечания относительно генерала Уидмарка того же рода, которые вы позволили себе здесь, это может иметь серьезные последствия. Генерал может вчинить вам иск за клевету. Я могу вас заверить, что генерал не знал Олдена Смита и никак не был с ним связан.

– Вы сегодня не носите своей значок АИА, мистер Грэдуэлл? – спросила Грейс.

Грэдуэлл пожал плечами и отошел.

– Думаю, мы слишком многого хотим от миссис Минафи, рассчитывая, что она проявит здравомыслие в такой момент, – сказал он Уолласу.

Уоллас кивнул, давая понять, что вопрос решен.

– Куда вы намереваетесь доставить тело вашего мужа, миссис Минафи? – спросил он без всякого чувства. – Вы хотите, чтобы этим занимался местный сотрудник похоронного бюро, или у вас есть…

– Да заткнитесь вы, ради Бога! – обмахнулась Грейс.

То, чего опасался капитан Уоллас, не произошло. В кабинет вошел молодой светловолосый человек, подстриженный ежиком. На нем были пропотевшие хлопчатобумажные слаксы и запыленная майка.

Он прошел прямо к Грейс Минафи. Она посмотрела на него так, как будто впервые видела его. Он взял ее за плечо и легонько встряхнул.

– Я Чарли, – сказал он. – Там нас дожидается моя машина. Сейчас тебе не нужно ни с кем разговаривать.

– Я не могу уехать, Чарли, – отозвалась Грейс.

– Я отдам распоряжения насчет Сэма, – сказал Чарли.

Капитана Уолласа все это мало волновало. Это ему предстояло решить, когда Грейс может идти.

– Боюсь, вам пока еще нельзя уходить, миссис Минафи, – заметил он.

Коротко остриженная светловолосая голова повернулась.

– Только попробуйте ее остановить, приятель, – сказал Чарли. Он поставил упирающуюся Грейс на ноги – упирающуюся, потому что идти ей было некуда. – Прежде чем вы объясните мне, какая вы важная персона, капитан, – продолжил Чарли, наведя ясные серые глаза на Уолласа, – позвольте мне сказать вам, какая я важная персона.

– И кто же вы такой? – заинтересовался Уоллас.

– Меня зовут Чарли Биллоуз, но это не важно, – сказал Чарли. – Важно то, кто я такой. Я – народ! Около двухсот миллионов человек. Поизмывайтесь над этой женщиной пять минут теперь, когда и получаса не прошло с тех пор, как вы позволили, чтобы с ее мужем случилось то, что с ним случилось, и народ – то есть я – поднимет такой шум, от которого у вас лопнут барабанные перепонки. Вы уж лучше потратьте время с пользой, капитан, заткните своим пальцем дырку в плотине. Воды потопа уже накатываются на Уинфилд, штат Коннектикут, и его маленьких оловянных солдатиков.

Это были смелые речи, и они ярко выражали мысль. Но знал ли об этом Чарли Биллоуз, который любил Сэма и Грейс Минафи, или нет, за этими словами не было ровным счетом ничего. Никаких вод потопа на горизонте не наблюдалось. Двадцать четыре часа спустя число людей, по-настоящему негодующих по поводу убийства Сэма Минафи, стало настолько мало, что их почти что не было слышно. Оловянным солдатикам ничего не угрожало.

– Отпустите ее, капитан, – распорядился Фрэнк Грэдуэлл.

Он знал, что мы живем в мире, где герои умирают быстро, если только у тебя не хватит глупости применить искусственное дыхание. Обойдешься грубо с Грейс Минафи сегодня – и ты поможешь создать легенду. Подожди семьдесят два часа – и ты сможешь дать ей зуботычину посреди Таймс-сквер, и прохожие поспешат мимо, зная, что безопаснее не совать нос в чужие дела.

Капитан Уоллас не отличался сообразительностью, но это он уяснил. Нетерпеливым жестом он показал, что Чарли Биллоуз может увести Грейс.

Чарли пришлось вести ее, неспособную самостоятельно двигаться в нужном направлении. Полицейский Джон Макадам вышел из кабинета следом за ними.

– Вот сюда – так вы избежите встречи с репортерами, что толпятся в коридоре, – сказал он.

Он провел их вниз по лестнице в подвал, а потом по другой лестнице – снова вверх к запасному выходу. Там стояла машина, насчет которой договорился Чарли Биллоуз.

– Если впоследствии я смогу что-нибудь для вас сделать, миссис Минафи, – сказал Макадам, – дайте мне знать.

Грейс еще долгое время не отдавала себе отчета в том, что он что-то говорит. В тот момент все голоса, даже голос Чарли, были враждебными голосами во враждебном мире.

Сорок пять минут спустя Грейс Минафи посмотрела из окна машины на дом, где жили она и Сэм. Жили! На то, чтобы добраться пешком до Уинфилда, ушла значительная часть дня. Время летело незаметно, пока они шли с Сэмом, держась за руки. На протяжении всего обратного пути, в машине, она изо всей силы упиралась ногами в пол салона, нажимая на невидимые тормоза. Ей не хотелось возвращаться в то, что прежде было домом.

Небольшая группа людей ждала на улице возле коттеджа. Они расступились, давая ей пройти, когда Чарли помог ей выйти из машины и повел по тропинке. Никто не заговорил и не окликнул ее, но она чувствовала, насколько глубоко их сочувствие.

Она заметила белый «ягуар» с черным откидным верхом, стоявший на обочине. Он был ей незнаком. Ей бросались в глаза всякие малозначащие детали. На «ягуаре» были нью-йоркские номера.

Когда Чарли подвел ее к парадной двери и она приблизилась к тому моменту, когда предстояло зайти в дом, где все напоминало о Сэме, дверь открылась. Сара Лорд, ее ближайшая соседка, дожидалась ее. Они, должно быть, готовились встречать ее, подумала она, как встречают инвалида, возвращающегося домой из больницы. Они действовали из самых лучших побуждений, но она внезапно поняла, что ей нужно побыть одной. Ей нужно выплакаться!

Ей нужно поголосить в подушку, на которой этим утром лежала голова Сэма.

– Грейс! – сказала Сара.

Она зашла в дом, стараясь не смотреть по сторонам, но вещи Сэма, как нарочно, сами попадались на глаза. Вот его трубка – там, где он выбивал ее в пепельницу перед самым их уходом.

Вот книга, которую он читал прошлой ночью, раскрытая на том месте, где он прервал чтение. Вот его пишущая машинка посреди стола. Здесь необъяснимым образом присутствовала его аура, его жизненное начало. Сейчас он выйдет из кухни с кофе, запах которого она уже чувствовала.

Однако из кухни с кофе вышел незнакомец; стройный, смуглый, красивый мужчина, который совсем чуточку прихрамывал при ходьбе, когда нес поднос в комнату. Его губы были сложены в прямую, суровую линию, но в его бледно-голубых глазах присутствовало почти невыносимое сострадание. Он поставил поднос на стол.

– Кто вы такой? – резко спросила Грейс.

Ее вдруг возмутило присутствие незнакомца. Ей никто не был сейчас нужен, уж тем более незнакомый человек.

– Я – Питер Стайлс, – назвался мужчина.

– Газетчик! – почти закричала Грейс. – Я вас знаю. Вы пишете для журнала «Ньюс вью»! Да как вы посмели!

– Разве Сэм не упоминал обо мне? – спросил Питер.

Питер Стайлс. Что там про него говорилось? Питер Стайлс!

– Я друг Сэма, старый друг, – просто сказал Питер.

Питер Стайлс! Теперь это имя пришло на память Грейс, всплыв из черного омута боли.

– Тебе придется подождать, пока Питер не будет готов познакомиться с тобой, – говорил Сэм. – Но когда это время настанет, думаю, ты поймешь мои слова о том, что он единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь и за которого я бы ее отдал, если бы меня попросили.

Была своя причина на то, что она не познакомилась с Питером, когда они с Сэмом вернулись из Африки два года назад.

– Я хочу остаться одна, – сказала Грейс и едва не разразилась истерическим смехом. Шуточка в духе Гарбо. – Я хочу остаться.

– Если тебе что-нибудь понадобится, дорогая, ты только крикни, – сказала Сара Лорд и ушла.

Питер Стайлс стоял у стола, спокойно наливая в две чашки кофе.

– Мистер Стайлс, вы должны понимать, что сейчас не время для…

– Я знаю, что это такое, – сказал Питер. Он посмотрел поверх чашки. – Было бы полезно кое-что сюда добавить. – Он сходил к бару и вернулся с бутылкой бренди. Он налил по изрядной порции в обе чашки с кофе. – Сэм, вероятно, рассказывал вам об этом. Я беспомощно лежал в траве, видя мою пылающую машину и слыша крики своего отца, горевшего в ней. Я очнулся в больнице и обнаружил, что лишился правой ноги ниже колена. Я был один. Это было скверно. Я оставался в одиночестве месяцами, до тех пор, пока один друг не заставил меня обратиться лицом к миру. Теперь я знаю, что было бы лучше обратиться к нему лицом в первый же час.

Грейс присела на край дивана, потому что ее больше не держали ноги.

– Пожалуйста, мистер Стайлс, – попросила она, внезапно начиная утрачивать самообладание, до сих пор – железное.

– Теперь вы думаете, что это конец света, – сказал Питер. – Но это не так.

Она уставилась на него, как на какое-то чудовище.

– Я не знаю, что вы за человек, – сказала она, повышая голос, так что в нем зазвучали истерические нотки. – А знаете ли вы, что сегодня утром мы ушли из этого дома, не застелив в спешке постель? Вы знаете, что на подушке, в том месте, где лежала его голова, осталась отметина? Вы знаете, что, в первый раз с тех пор, как я вышла замуж за Сэма, мне придется попробовать заснуть без того, чтобы он находился рядом со мной? Вы знаете, что его смех преследует меня, как бы я ни старалась, не могу от него избавиться? А как же еще наступает конец света, мистер Стайлс?

– Выпейте этот кофе, – сказал Питер. – Есть нечто такое, что предстоит сделать для Сэма.

Она покачала головой, как будто ослышалась:

– Нечто такое, что предстоит сделать для него? Вы имеете в виду сотрудника похоронного агентства? О, Господи!

– Бессмыслице его смерти нужно придать значение, – сказал Питер. – Между прочим, если вы дожидаетесь того великого момента, когда увидите ту вмятину в подушке, то вы опоздали. Ваша соседка застелила кровать. Выпейте этот кофе!

– Послушайте меня, Питер Стайлс! – сказала Грейс. – Возможно, вы пытаетесь помочь. Каждый будет стараться помочь. Но тут ничем не поможешь. Вы это понимаете? Я спросила человека в здании суда Уинфилда, умеет ли он ходить по воде, может ли он вернуть Сэма… То же самое я спрашиваю у всех вас, доброхотов!

– У Сэма была причина на то, чтобы пойти сегодня к Дому Круглого стола, – сказал Питер. – Нельзя допускать, чтобы скорбь по нему заслонила причины, по которым он пошел туда, – причины его гибели. Никому из нас не позволено увязнуть в жалости к самому себе, Грейс.

– Вы знаете, что есть люди, которые сегодня вечером будут радоваться тому, что он мертв? – вскричала Грейс. – Будь они прокляты!

– Вот так уже лучше, – сказал Питер. – Выпейте свой кофе.

Позднее.

Внезапно на них обрушился шквал телефонных звонков. Люди знали, что Грейс вернулась от Дома Круглого стола. Новость уже передали по всем телеканалам и по всем радиостанциям. Некоторые из звонивших были близкими друзьями; некоторые – незнакомыми людьми, занимающими видное положение, включая высокопоставленных чиновников правительства штата; некоторые принадлежали к той категории незнакомых честолюбцев, которые надеялись каким-то образом прибавить себе весу при помощи трагедии Грейс; нашлось двое безымянных, которые позвонили – анонимно и злобно, – чтобы позлорадствовать.

После первых двух-трех звонков Питер принялся на них отвечать.

И внезапно Грейс расхотелось, чтобы он ушел. Что-то подсказывало ей, что пока она недостаточно сильна, чтобы справиться с одиночеством. Он же понял это с самого начала. Впоследствии те часы, которые он провел там, вспоминались ей в виде разрозненных эпизодов. Кажется, была волна невыносимой боли, накрывшая все. Потом он вроде бы сидел на противоположном от нее конце дивана, покуривая свою трубку, потягивая выпивку и разговаривая о Сэме или о себе. Он производил впечатление старинного ее друга, а ведь она до этого вечера никогда его не видела.

Она помнила, как Питер говорил: «Сэм ненавидел войну, но он был первоклассным солдатом. Я могу за это поручиться. Семь месяцев мы провели вместе в составе подразделения командос в Корее. У большинства из нас случались тяжелые минуты, и я предполагаю, что Сэма они тоже не миновали. Но он никогда не допускал, чтобы мы об этом узнали. Его дух – вот на чем мы держались».

Она думала, что никогда уже больше не станет есть, но в какой-то момент появился холодный цыпленок и зеленый салат. Сара Лорд их приготовила, а Питер подал на стол. К своему удивлению, она обнаружила, что это как раз то, что ей нужно.

Как раз за едой он заговорил о себе. Он вернулся из Кореи и стал решать задачу, как стать одним из самых известных журналистов и обозревателей современности. Потом была катастрофа: хохочущие хулиганы спихнули его с горной дороги на лыжной базе в Вермонте вместе с его отцом, ехавшим в качестве пассажира; ужасное кувыркание в покореженной машине вниз по склону, пламя и смерть его отца. Черная депрессия, когда он обнаружил, что потерял ногу. Как он отгородился от мира и своих друзей. И как, в конечном счете, он научился жить с этим. Она вспомнила, как он постукивал по своей правой большой берцовой кости чашеобразной частью своей трубки. Она издавала полый звук.

– Вот она, – сказал он ей. – Алюминий и пластик с какими-то таинственными пружинами и шарнирами, благодаря которым она действует почти так же эффективно, как настоящая. – Она вспомнила, как его красивое лицо помрачнело. – Это было бессмысленно – совершенно несравнимо с тем, что случилось сегодня, но настолько же бессмысленно. Когда я снова пошел, я затеял что-то вроде личного крестового похода. Он имел своей целью поиск двух хохочущих мерзавцев, которые спихнули меня и моего отца с той горной дороги – просто ради забавы. Я так и не нашел их, но я погрузился в душевное состояние, которое нужно было преодолевать, – душевное состояние, в котором, к сожалению, не обращаешь внимания на насилие, совершаемое ради забавы, когда терпимо относишься к атмосфере, в которой дети могут нападать с ножом на своих учителей в нью-йоркской школе, которая поощряет вандализм и безнаказанный террор и убийство президента – или Сэма Минафи.

Она вспомнила, как поймала себя на мысли, что он, наверное, понял бы то, что она пыталась сказать там, в здании суда Уинфилда: «Не было бы на этом свете никаких олденов Смитов без генерала Уидмарка».

– Вы хотите, чтобы я ушел? – спросил он через некоторое время после того, как они закончили обед.

– Нет!

Она почувствовала, как ее стало одолевать какое-то бессилие, но теперь она не хотела быть одна, для нее было невыносимо очутиться в комнате за этой закрытой дверью, где ей предстояло спать.

А потом она вспомнила, как открыла глаза и поняла, после секундного недоумения, что спит на диване, укрытая легким хлопковым одеялом, взятым из ее бельевого шкафа.

И тут же вспомнила про Сэма, и негромкий, сдавленный вскрик вырвался из ее горла. Она повернула голову и увидела Питера, сидевшего в большом кресле в нескольких футах от нее. Позади него она увидела сероватый свет раннего утра в окне. Невероятно, но она проспала всю ночь.

Для Питера это была долгая ночь.

Грейс заснула, почти что оборвав фразу на полуслове. Это было так, как будто природа вдруг взялась за исцеление этой потрясенной, придавленной горем женщины, проявив милосердие как раз в тот момент, когда она могла разлететься на тысячу не поддающихся спайке осколков.

Жизнь, как вывел для себя Питер, управляется совокупностью совпадений. Вы находитесь в определенном месте в определенное время и в результате оказываетесь вовлеченными в то, чего избежали бы, если бы находились где-то еще. Питер находился в Бостоне по заданию Фрэнка Девери, главного редактора «Ньюс вью» и своего босса. Он только-только покинул Бостон и вырулил на автостраду Новой Англии, когда услышал по радио в «ягуаре» известие об убийстве Сэма Минафи. Его первым и единственным желанием, порожденным внезапной вспышкой ярости, было рвануть прямиком в Уинфилд. Это заняло бы у него около трех часов, если бы он гнал «ягуар» на предельной скорости, которую позволяла развить автострада. Если бы место гибели Сэма не находилось как раз на линии заранее запланированного Питером маршрута, он, возможно, не стал бы проявлять инициативу и оказывать какую-либо помощь вдове Сэма.

В Корее Питер и Сэм Минафи стали настолько близки, насколько это возможно между двумя мужчинами. Оба они ненавидели то, что делали, но оба они делали это в высшей степени хорошо.

Их душевные состояния перекликались между собой, их мысли перекликались между собой. Они понимали, без сентиментальных прикрас, что это та дружба, которая протянется сквозь времена, на которую можно полностью положиться в любой исключительной ситуации. Но после войны жизнь развела их в разные стороны. Сэма ждала его работа в университете, а Питер поселился в своей квартире в нью-йоркском Грэмерси-парке[11], чтобы сделать карьеру репортера-публициста. Они встречались один-два раза в год, Сэм проводил вечер с Питером в игорном клубе, Питер уезжал за город на уик-энд, чтобы поиграть с Сэмом в гольф.

Потом их разлука приобрела более законченный характер. Сэм взял отпуск, чтобы отправиться в Африку с Корпусом мира, а несколько недель спустя случилась личная катастрофа Питера. Спустя месяцы от Сэма пришло письмо. Он только-только узнал о несчастном случае, произошедшем с Питером. Конечно, Питер не писал ему об этом. Письмо Сэма стало одним из тех стимулов, которые помогли Питеру собраться с духом, чтобы подняться с пола и снова зажить полноценной жизнью.

После двухгодичного отсутствия Сэм приехал домой. Однажды вечером он неожиданно нагрянул на квартиру Питера. Это был новый Сэм, человек, витавший в облаках. Он был женат. Грейс прямо с корабля отправилась навестить свою семью в Мидуэсте. Сэм собирался отправиться за ней следом через пару дней, после того как подыщет для них жилье в университетском городке.

Питер не помнил, чтобы мужчина когда-нибудь с таким воодушевлением говорил о женщине – так, как Сэм о Грейс. Она была совершенство, венец творения. Сэм говорил о ее физической красоте, ее сексуальном великолепии. В этих разговорах не было ничего дешевого. Это был любовный рассказ о чуде, в существование которого Сэм просто не мог поверить. Когда Грейс вернулась в северо-восточную часть страны, первое, что стояло на повестке, – это ее знакомство с Питером. Сэм пообещал, что Питер своими глазами увидит – Грейс невозможно описать. Нужно было знать ее, ощущать ее тепло, слышать ее смех, испытать на себе ее непосредственность и полное отсутствие ложной стыдливости.

Совпадение, или судьба, называйте как хотите, воспрепятствовали этой встрече. Питера командировали во Вьетнам от «Ньюс вью». Вся страна зачитывалась его репортажами из этой адской дыры.

Чуть менее месяца назад Питер вернулся домой. «Ньюс вью» наседал на него, требуя специальных репортажей. Книгоиздатель хотел ускорить работу по Вьетнаму. Питеру ничего этого не хотелось, но его каким-то образом убедили, что таков его долг перед общественностью – рассказать им, чему его научили месяцы, проведенные в Азии.

Так что был лишь телефонный звонок Сэму, который, похоже, заработал себе кучу неприятностей в университете из-за защиты инакомыслящего профессора. Сэм поинтересовался, не желает ли Питер выступить с речью на студенческом форуме в университетском городке.

– К тому же пора тебе познакомиться с Грейс! – добавил Сэм.

– По-прежнему на высшем уровне? – спросил Питер.

– Когда ты с ней познакомишься, то, возможно, сумеешь ответить на извечный вопрос «что такое „высший“, – подзадорил Сэм.

– Мне нужно съездить в Бостон. Возможно, на обратном пути.

Кажется, речь шла о том дне, на который Сэм планировал марш к Дому Круглого стола.

– Я думаю, мы вернемся к вечеру. Я надеюсь! – сказал Сэм. – Сделай остановку в пути.

– Обещаю, – ответил Питер.

И вот он познакомился с Грейс, но не с той Грейс, о которой слышал. Можно было лишь догадываться, какой она была прежде. Это было все равно что смотреть на покореженный «роллс-ройс» на кладбище старых автомобилей. Она была деформирована ударом, утратила свой блеск; мотивы, побуждающие ее жить, испарились в один миг. Инстинкт Питера подсказывал ему, что если ее оставить одну, дав окончательно распасться на кусочки, то даже «вся королевская рать» не сможет собрать ее воедино. Сэм, как он знал, страстно хотел, чтобы кто-то предпринял попытку ее спасти.

Он все говорил, и говорил, и кормил ее, и добивался, чтобы она немного выпила, и наблюдал, как тяжелеют ее веки, и, наконец, с облегчением увидел, как она заснула. Он осторожно завел ее ноги на диван и укрыл одеялом. Потом снял телефонную трубку с рычажка, чтобы прервать звонки, и устроился в кресле с высокой спинкой напротив нее. Она проспала всю ночь. Он так и не сумел вздремнуть. К тому времени, когда она открыла глаза – очень ранним утром, он точно знал, что ему делать с Сэмом Минафи.

– Вы остались! – сказала Грейс, когда окончательно проснулась.

– А как же?

Ее глаза обратились на закрытую дверь спальни.

– Ах, Питер! – вздохнула она.

– Мне придется уехать, – сказал он будничным тоном, – но, прежде чем я это сделаю, я хочу поговорить с вами о том, что я наметил. Хотите подкрепиться? Когда вы будете готовы, я принесу вам кофе.

Она снова посмотрела на закрытую дверь и слегка поежилась.

– Вам это нужно, – тихо сказал он. – Вам сегодня придется иметь дело со многими людьми. Помните, вы – Грейс Минафи, женщина Сэма. Вам следует общаться с ними в его манере.

Она откинула хлопковое одеяло и встала.

– Спасибо, что напомнили, – сказала она. – В холодильнике есть фруктовый сок.

Она взяла одеяло, прошла прямо к двери спальни и без колебаний вошла внутрь.

– Молодчина, – сказал Питер вполголоса.

Как бы там ни было, она нашла в себе мужество сделать первый шаг в то, что должно было стать для нее новым миром.

Глава 3

Было трудно описать атмосферу в Уинфилде, штат Коннектикут, на следующий день после убийства Сэма Минафи. Сидя в своем белом «ягуаре» с опущенным верхом, у офиса «Уинфилд джорнал», еженедельной газеты, Питер спрашивал себя – а что, если это просто его воображение, его собственная эмоциональная сопричастность создавали ощущение напряженности, которой на самом деле и в помине не было.

День был погожий, небо – высокое, чистое и голубое. Горожане, казалось, занимаются своими делами в полном соответствии с нормальным порядком вещей. Никто не выказывал чрезмерного интереса к белому «ягуару», за исключением двух маленьких мальчишек, которые явно были любителями спортивных машин. Внешне городок был спокойным и расслабленным. Кровь Сэма Минафи была тщательно смыта со ступеней парадного входа в Дом Круглого стола. Участники вчерашнего марша ушли. Не было никаких признаков того, что пережитый момент ужаса наложил хоть какой-то отпечаток на город. Но Питера преследовало ощущение, что из-за закрытых дверей и зашторенных окон за ним наблюдают.

За ним совершенно открыто наблюдали также из-за зеркального стекла окна газетной редакции. Низенький толстый человечек с серо-стальными волосами и мальчишеским, почти как у эльфа, лицом не делал из своего занятия никакого секрета. Он стоял у окна, выскребая чашеобразную часть обугленной трубки ржавым перочинным ножом, не сводя с Питера любопытных карих глаз.

Питер вылез из машины и зашел в офис.

Маленький толстый человечек выбивал трубку в пепельницу на своем письменном столе и натужно дул в забившийся черенок.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

– Возможно, это поможет, – сказал Питер.

Из кармана своего летнего твидового пиджака он достал маленький кожаный футляр с инструментами для трубки из нержавеющей стали.

– Вот спасибо, – обрадовался толстяк. Он отвинтил черенок трубки от чашеобразной части и поводил длинным остроконечным приспособлением в том месте, где было забито. Он снова дунул и просиял от счастья. Сложив инструмент для трубки, он засунул его в футляр и отдал Питеру. – Я – Дэн Сотерн, владелец и редактор, рекламный менеджер, рассыльный на полставки и привратник этого великолепного заведения.

– Я – Питер Стайлс, – сказал Питер.

Карие глаза просияли.

– Ага! – сказал толстяк. – «Ньюс вью»?

Питер кивнул.

– Я – ваш почитатель, – сказал Дэн Сотерн.

– Мне лестно это слышать.

– Жаль, что мы не можем позволить себе перепечатывать ваши публикации. Не то чтобы у вас тут был легион горячих сторонников. Мы несколько консервативны для той линии, которую вы проводите, но едва ли не каждый читает то, что вы пишете, и с удовольствием негодует на ваш счет.

– Как говорится, единственное, что имеет значение, – это чтобы мое имя писали правильно, – сказал Питер.

– Присаживайтесь, – пригласил Дэн Сотерн, показывая на стул возле своего письменного стола. – Надеюсь, у вас найдется время поболтать со мной. Я не так уж часто общаюсь с людьми с другой стороны.

– С другой стороны чего?

Дэн Сотерн засмеялся и принялся набивать свою трубку из рваного пластикового пакетика.

– Это домашний стадион команды генерала Хэмптона Уидмарка, – сказал он. – Мы здесь, знаете ли, смотрим на государственного секретаря как на коммунистического агента.

– Но не вы?

– Я только печатаю новости, – потупился Дэн.

– Наподобие вчерашних новостей?

Маленький толстый человечек вновь опустил веки.

– Это еженедельная газета, мистер Стайлс. Моя газета выйдет в четверг, через два дня. К этому времени то, что случилось здесь, перестанет быть новостью для кого-либо. Они смотрели это по телевидению. Они видели фотографии в нью-йоркских газетах, а также в газетах Хартфорда и Нью-Хейвена. К тому времени, когда я этим займусь, это будет представлять примерно такую же важность, как отклики общественности на предстоящий слет пожарных.

– Но это хорошая тема для редакционной статьи, – предположил Питер.

– О, я написал редакционную статью, как вы и предлагаете, – сказал Дэн. – И порвал ее. Отвел душу, но без свидетелей. Для печати это не годится.

– Вы говорили, что вы – владелец газеты, – напомнил Питер. – Разве вы не можете напечатать то, что вам хочется?

– У меня закладная в уинфилдской трастовой компании, – объяснил Дэн. – Председатель совета директоров – генерал Хэмптон Уидмарк. Я выплачиваю долги, публикуя местную рекламу. Президент торговой палаты – генерал Хэмптон Уидмарк. Я также зарабатываю кое-какие деньги на случайных заказах, например печатаю ежедневные меню для уинфилдского мужского клуба. Председатель комитета клуба – генерал Хэмптон Уидмарк.

– Генералу не понравилась бы ваша редакционная статья?

– Она бы его испепелила, – сказал Дэн. Он поднял свои веки. – Коллеге-газетчику особенно нечем восхищаться в этом заведении, мистер Стайлс. Но, сдается мне, даже «Ньюс вью» осторожничает на каждом шагу.

– Мы выходим из положения, предоставляя равное место для выражения различных точек зрения, – сказал Питер. – Объективность – вот наш девиз.

– И вы приехали в Уинфилд, чтобы проявить объективность по поводу вчерашнего? – спросил Дэн.

– Что-то в этом роде.

– Что касается фактов, то тут по поводу вчерашнего и выяснять-то нечего, Питер, – сказал маленький толстый человечек. Он поднес допотопную кухонную спичку к чашеобразной части своей трубки, и она благополучно раскурилась. – Об этом говорилось по телевидению и радио, подробности напечатаны в сегодняшних газетах. Вы можете рассуждать на тему маршей протеста так или иначе, и вы можете рассуждать на тему безнаказанного насилия, но факты просты, и все они лежат на поверхности.

– Так ли это?

– Безусловно. Этот парень, Смит, который стрелял, – из местных. Я знал его с того дня, как он родился. Мне доводилось видеть его в одной из этих проволочных тележек для покупок в супермаркете, сосущим леденец на палочке, пока его мать флиртовала с мясником. Я видел, как он растет. Отец – пьяница. Мать спала с каждым, кто попросит. Начать с того, что ребенок был нежеланными, возможно, его отец не был его настоящим отцом. Он никогда не блистал умом. С горем пополам окончил начальную школу, потому что наша система образования лишена всякого смысла. Мы переводим детей из одного класса начальной школы в другой, независимо от их успеваемости. Средняя школа оказалась этому парню не по плечу, и его отчислили. Вечно влипал в истории. Список правонарушений в подростковом возрасте длинный, как ваша рука, – мелкие кражи, вандализм, подглядывание за купальщицами. Никчемная маленькая вошь. Если вы из тех, кому жаль вшей, то вы его пожалеете. Не его вина, вы скажете. Но если вы достаточно долго называете кого-то вошью, ему приходиться сделать нечто, чтобы продемонстрировать свое я, чтобы и на него обратили внимание. В этом причина правонарушений в подростковом возрасте, и этим объясняется вчерашнее.

– Не совсем так, – возразил Питер. – Кто научил его ненавидеть таких людей, как Сэм Минафи?

Ясные карие глазки замигали.

– У нас тут есть специальные летние курсы ненависти, – сказал Дэн. – Но это тема, выходящая за рамки Уинфилда, Питер. Как много вам известно об Армии за исконную Америку?

– Недостаточно, – признался Питер.

– Летний лагерь находится здесь, в Уинфилде, – сухо сказал Дэн. – Дом Круглого стола является красивым фасадом для его патриотической агитации.

– Давайте не будет отклоняться от темы, Дэниел, – предложил Питер. – Давайте еще немного потолкуем об юном Олдене Смите.

– Да тут и толковать-то особо не о чем, – сказал Дэн, кладя свою трубку. – Похороны – в пятницу. Насколько я понимаю, лейтмотивом надгробной речи станет мягкая укоризна по поводу стрельбы по людям средь бела дня и горячее выражение признательности Всевышнему за то, что он сохраняет и поддерживает истинный патриотизм в сердце даже такого невзрачного представителя молодой Америки, как Олден Смит.

– Священник скажет, что со стороны этого парня было актом патриотизма – убить Сэма Минафи? – недоверчиво проговорил Питер.

– Говорю вам, никакого одобрения убийства. Но мы благодарим Бога за тех, у кого есть мужество ненавидеть коммунизм.

– Как удалось парню, вооруженному винтовкой, так близко подобраться к Сэму Минафи? – спросил Питер. – Насколько я понимаю, полиция штата вышла на улицы в полном составе.

– Они находились там не для того, чтобы защищать вашего друга Минафи, Питер. Полагаю, он был вашим другом?

– Да.

– Они находились там, чтобы защищать нас от него, – сказал Дэн. – Если бы один из участников марша имел при себе винтовку, его бы заметили и остановили в пяти милях от города. У нас здесь уже пять недель не шел дождь – и вчера стояла такая же ясная погода, как сегодня, но Олден Смит был одет в дождевой плащ и прятал под ним винтовку.

– Кто убил его?

– Похоже, этого не знает никто, – сказал Дэн. – Но я могу строить обоснованные догадки по поводу того, кто этого не делал.

– Попробуйте, – сказал Питер.

– Это не был кто-то из друзей Минафи, а иначе его бы арестовали и устроили бы ему довольно тягостную встречу с капитаном Уолласом.

– Кто-то из местных.

Дэн кивнул.

– И все это старательно игнорируется. Расследование могло привести к опознанию этого человека друзьями Минафи. Это, видимо, обернулось бы конфузом. Вы сделали какие-нибудь умозаключения, Питер? Так, часть толпы, которая располагалась близко к Минафи, почти сплошь состояла из его друзей. Но молодой Смит пробрался туда, а следом за ним – и его убийца.

Питер не отрываясь смотрел на маленького редактора газеты.

– Кто-то знал, что это случится, – сказал он.

– Просто еще одна основанная на фактах догадка, – согласился Дэн.

– И вы собираетесь оставить все как есть? – поинтересовался Питер суровым голосом.

– Ну, воздайте мне должное за мою подсказку, – сказал Дэн.

Он отвел взгляд от Питера.

– У меня столько же храбрости, сколько у мыши. Может быть, вы бы это поняли, если бы дожили до шестидесяти, так и не обеспечив себя как следует по прошествии всех этих лет.

– Откуда бы вы начали, если бы у вас хватило храбрости? – спросил Питер.

– Не сыпьте соль на рану, приятель, – сказал Дэн. Он взял свою трубку, зажег ее и раскурил. – Есть две отправные точки, обе не слишком многообещающие. Вы можете начать со Смита. Его семья распалась. Насколько мне известно, у парня не было никаких близких друзей. И мама и папа враждебно отнесутся к вопросам. Я не могу представить, чтобы парень доверял им свои тайны. Ни тот ни другой наверняка не испытывали ни малейшего интереса к маршу протеста Сэма Минафи или кампании генерала против красной угрозы. Единственный интерес папы – изыскать способ, как бы раздобыть несколько целковых на необходимую дозу спиртного. Единственный интерес мамы – побеспокоиться о том, чтобы не тратить время в постели с теми, кто не в состоянии дарить необходимые маленькие предметы роскоши. По-моему, это Джонатан Свифт сказал, что писателям и шлюхам нужно платить вперед, чтобы поддерживать у них хорошее расположение духа? Нет, семья Смита и практически отсутствующие дружки Олдена представляются мне тупиковым направлением.

– А ваша вторая отправная точка?

Карие глаза Дэна Сотерна глядели мимо Питера вдаль.

– Я могу предположить, что кто-то разговаривал с этим придурковатым дитятей, может быть, давным-давно предвидя, что однажды он может пригодиться. Эдакое евангелие от святого Уидмарка! Однажды, когда настанет подходящий момент, маленький Олден сможет стать героем. Папа с мамой еще поймут, что уж этим-то мальчиком им не стоило пренебрегать. Горожане поставят ему памятник на загородной лужайке. И наконец ожидаемый миг настал. Враг двинулся маршем на город. А великого человека, генерала, критиковали по всей стране за его позицию в отношении университетского профессора-вольнодумца. То был момент для того, чтобы стать героем. Представляю, как парня могли загипнотизировать такого рода разговорами. Он так и не понял, что его используют, и уж тем более ему и в голову не пришло, что после того, как он убьет, ему не дадут заговорить.

– А кто выступил в роли гипнотизера? – спросил Питер.

– На этот счет я даже не смогу предложить вам каких-либо догадок, – сказал Дэн. – Участники армии генерала не болтают лишнего. И если бы я попытался просунуть ногу в дверь, они бы ее отрубили.

– У меня несокрушимые ноги, – мрачно пошутил Питер.

– Я слышал об этом, – сказал Дэн. – Вам это может пригодиться. Позвольте дать вам один совет, Питер. Генерал Уидмарк – большая шишка здесь, в Уинфилде, как я вам уже говорил. Некоторые из нас ненавидят его до глубины души, но он сделал для города много хорошего. Его жена восстановила Дом Круглого стола, и это обеспечивает большую деловую активность. Что бы ни думали местные о его политических взглядах, они обязаны ему тем, что он и его жена сделали для Уинфилда. Но все это второстепенно. Он – председатель совета попечителей в университете, с этого все и началось – с акции совета. АИА имеет свои филиалы едва ли не в каждом штате США. Они не допустят, чтобы им навредило то, что случилось здесь вчера. Они обратят это себе на пользу, а уж никак не во вред. Попробуйте доказать, что Смита использовали как орудие АИА, – и вас обложат со всех сторон. Один человек не в состоянии сражаться с целой армией, Питер, а у генерала, в буквальном смысле, есть армия.

– Я могу говорить от лица армии настолько же большой, как армия генерала, – возразил убежденно Питер. – Армии порядочных людей.

– Но они не организованы, – объяснил Дэн. – Пока вы будете трубить тревогу, организованная армия прихлопнет вас, как муху на сахарнице. Есть одна вещь, которой я не жду от вас, Питер.

– Это какой же?

– Я не жду от вас наивности, – сказал Дэн. – Ваш друг Минафи был наивен. Он рассчитывал выиграть сражение красивыми фразами и героическими жестами. Эти времена миновали, дружище. Дни рыцарей в белых доспехах канули в Лету, если не считать рекламы туалетного мыла. Любой восьмилетний ребенок, который смотрит телевизор, скажет вам, что в наши дни вы побеждаете в сражении только при помощи огнестрельного оружия, технических приспособлений, машин и организованного насилия. Попробуйте сражаться с современным злом при помощи правды и нравственности, благородства целей и ясного изложения фактов, и враги помрут со смеху, забивая вас насмерть.

– Это довольно цинично, – сказал Питер.

– Такова моя благородная речь на этот день, – сказал Дэн. – Мой совет таков. Если вы хотите сражаться с АИА при помощи статей в «Ньюс вью» – валяйте. Они навесят на вас ярлык коммуниста – только и всего. Но попытайтесь поиграть в детектива и повесить убийство на одного из молодчиков генерала, и вы станете погрустневшим и помудревшим молодым человеком – если доживете до того времени, когда сможете воспользоваться своей новообретенной мудростью.

– А вы не присоединитесь ко мне?

– У меня гораздо меньше того, ради чего стоит жить, чем у вас, – сказал Дэн, – и все же я хочу пробежать всю свою дистанцию. Нет, благодарю вас, и сами тоже не будьте болваном.

Было около четырех часов пополудни, когда Питер вышел из кабинета Дэна Сотерна. На затененной деревьями Главной улице Уинфилда было жарко как в духовке. Вернувшись к припаркованному «ягуару», Питер увидел молодого человека со светлыми волосами, стриженными ежиком, непринужденно облокотившегося о передний бампер. Он наблюдал за Питером с каким-то спокойным интересом.

– Питер Стайлс? – спросил он, когда Питер приблизился к нему.

– Да.

– Я – Чарли Биллоуз, – представился блондин. На нем были линялые хлопчатые слаксы и мятый полосатый пиджак поверх белой майки. Когда он говорил, сигарета в уголке его рта покачивалась вверх-вниз. В его голубых глазах читалось веселое возбуждение. – Купить вам выпивку?

– С чего это вы станете покупать для меня выпивку? – спросил Питер.

– А я думал, что вы знаете, кто я такой, – сказал Чарли Биллоуз. – Друг Сэма. Я был здесь вчера. Я отвез Грейс домой. Я думал, она упоминала обо мне.

– Возможно, упоминала. У нас было много других тем для разговора, более запоминающихся.

Биллоуз усмехнулся.

– Полегче, – сказал он. – Я – друг. По-моему, я знаю, зачем вы здесь, и мне хотелось бы купить вам выпивку. Возможно, я вам пригожусь.

– Я собирался поискать место, где можно остановиться, – сказал Питер.

– «Уинфилд-Армс», как раз в этом квартале, – подсказал Биллоуз. – Часть проекта Эммы Поттер по восстановлению Уидмарка. «Армс» ведет отсчет от революционных времен. Он также приносит быстрые деньги Эмме Поттер, которая обладает даром превращать все в золото. Там вы разместитесь с комфортом, к тому же у них имеется симпатичный бар, где я могу угостить вас.

– А почему бы и нет? – согласился Питер.

В «Уинфилд-Армс», в полном соответствии с рекламой, с большим вкусом сочетались модерн и старина: низкие потолки, прочно сработанные американские предметы антиквариата, огромные очаги с жаровнями, камины в вестибюле и бар, обшитый дубовыми панелями. Питеру отвели номер на втором этаже, выходящий окнами на Главную улицу. Сантехника была ультрасовременной; кровать с балдахином, туалетный столик и кресла, мягко поблескивающие от налета времени.

Питер выложил вещи из чемодана и присоединился к Чарли Биллоузу в баре. Биллоуз уже попивал свое «дайкири»[12] с мороженым. Питер заказал виски со льдом.

– Вы участвовали в марше Сэма? – спросил Питер.

Биллоуз кивнул.

– Я – доцент в университете, политические науки. Вероятно, мне следовало сказать «был» после вчерашнего. У меня такое чувство, что совет попечителей может предпринять акцию против преподавателей, которые участвовали в марше. Сэм… Сэм был моим идолом. – В молодом голосе зазвучала горечь.

– Он был замечательным человеком. Мы воевали вместе, – сказал Питер.

– Вы собираетесь написать материал о нем для «Ньюс вью»?

– Не совсем так, – сказал Питер, нахмурившись. – Я собираюсь написать материал о случившемся. «Анатомия убийства» – так это можно было бы назвать. Материал о том, что создает климат для убийства.

– Вы называете это убийством?

– Да.

– Потому что так оно и было, – сказал Биллоуз, наклоняясь вперед. На его скулах заиграли желваки. – Я стоял не более чем в пяти футах от того чокнутого парня. Я никогда не прощу себе того, что не насторожился из-за его дождевого плаща.

– Так, значит, вы видели, как он был убит, – я имею в виду того парня?

– Нет, – сказал Биллоуз. – Я услышал выстрелы и увидел, как у Сэма исчезло лицо! – Он обрушил своей кулак на стол с такой силой, что подпрыгнули стаканы. – Я видел боковым зрением парня и как кто-то потянул на себя его винтовку, а потом я побежал к Сэму. Инстинктивно… мне подумалось, что я там нужен. Я слышал, как у меня за спиной кричит парень, но я не оглянулся. Я хотел пробраться к Сэму.

Питер ждал. Бар был оборудован кондиционером, но по лицу Биллоуза бежали тонкие струйки пота.

– Конечно, я ничего не мог сделать для Сэма. Он умер от первого же выстрела. Второй лишь еще больше его изуродовал. Но… но я вот как считаю. Я знал почти всех людей, стоявших неподалеку от парня. Они были участниками марша. Они были моими друзьями – моими студентами. Я разговаривал с ними. Человек, который забил парня насмерть, не был одним из нас. Он сделал дело, бросил винтовку, и ускользнул в суматохе.

– А описание?

– Их с полдюжины, – горько улыбнулся Биллоуз. – Вы знаете, как это бывает в такие моменты. Он был высоким, низеньким, толстым, тощим, светлым, смуглым мужчиной… Полиция пальцем не пошевелила, чтобы его отыскать. У меня есть версия. Я думаю, парня распаляли до того состояния, когда его можно было уговорить убить Сэма, а потом заставили замолчать. Если бы тот человек не смылся, ему все равно ничего бы не грозило. Никто не стал бы предъявлять ему серьезное обвинение. Он прикончил убийцу. Я думаю, что это было спланированное убийство.

– Значит, нас трое, – сказал Питер.

– Трое?

– Редактор местной газеты.

– Он поможет?

– Нет.

– Боится?

– Да.

– Пожалуй, я его не виню.

– Вы действительно думаете, что организация генерала Уидмарка настолько опасна? – спросил Питер.

– Это Бодлер, ведя речь о Французской революции, сказал: «Сегодня я почувствовал, как меня обдало порывом ветра, поднятого крыльями безумия». Я занимался изучением таких организаций, как АИА, и они здорово меня напугали, – признался Биллоуз. – Меня можно бы назвать экспертом по экстремистским группам, и я давным-давно перестал над ними посмеиваться.

– Насколько обоснованны ваши суждения?

– Вам нужны факты? – Лицо Биллоуза стало суровым, словно высеченным из камня. – Общество Джона Берча в своем памфлете «Время пришло» раструбило доверчивым массам весть о том, что «Вашингтон взят!». Под этим мы подразумеваем, что наше федеральное правительство сейчас в полной мере подвержено влиянию коммунистов. Сенатор от штата Айдахо Фрэнк Черч рассказывает о своем друге, распорядителе благотворительных фондов штата. Однажды вечером он пришел домой и обнаружил недвусмысленные надписи, выведенные красной краской на почтовом ящике; слова «ПРОКЛЯТЫЕ СОЦИАЛИСТЫ», намалеванные на столе, что стоит на лужайке; люстры в доме и окна, до которых детям не дотянуться, тоже разукрасили в ярко-красный цвет. Вы знаете, что сделало этого человека врагом экстремистов? У него в окне была фотография президента Соединенных Штатов!

– Отдельный пример психоза, – сказал Питер.

– Вы так считаете? Я могу объяснить вам, почему ваш приятель редактор боится. Один конгрессмен-демократ критиковал Общество Берча в стенах законодательного собрания. Редактор, республиканец из его родного городка, поддержал конгрессмена в редакционной статье. На следующее утро редактор обнаружил свою машину с красной свастикой, намалеванной на дверце, изрезанными шинами и сахаром в бензобаке. Позднее женский голос сообщил ему по телефону: «В прошлый раз это была ваша машина, в следующий раз это будет ваш дом!»

– Не отвечающие за свои поступки дети, – обронил Питер.

– Вроде Олдена Смита! – сказал Биллоуз. – Вам нужны цифры? На прошлых выборах эти организации для сумасшедших собрали в полтора раза больше денег, чем обе политические партии. Их двадцать крупнейших изданий могут похвастаться тиражом свыше миллиона экземпляров. Их пропагандистская сеть образует гигантскую паутину. У них выходит в эфир семь тысяч радиопередач каждую неделю. Его преподобие Карл Макинтайр вещал в 1958 году с одной-единственной радиостанции. Он обвинил Национальный совет Церквей – методистов, пресвитериан и двадцать девять других конфессий – в том, что те действуют заодно с коммунистами в расовом конфликте. Сегодня та лавина пожертвований, которые он выманивает у легковерных слушателей, обеспечивает ежедневное вещание на 617 радиостанциях. Ну как – напугал я вас хоть сколько-нибудь?

– Если это соответствует действительности.

– Это соответствует действительности. Роберт Б. де Пью, лидер минитменов, утверждает, что завербовал в свою секретную армию более двадцати пяти тысяч «патриотов». В своем обращении после выборов, на которых правые радикалы потерпели поражение, де Пью сказал своим приверженцам: «Надежды миллионов американцев на то, что коммунистическую волну можно остановить избирательными бюллетенями, а не пулями, обратились в прах. Если вы ВООБЩЕ собираетесь покупать огнестрельное оружие, ПОКУПАЙТЕ ЕГО СЕЙЧАС… Формируйте секретную команду минитменов. Это лучшая гарантия для вас, что кто-то, не мешкая, начнет действовать, чтобы помочь оградить вашу свободу в ту пору, когда вас неожиданно недосчитаются!» Экстремисты? Фанатики? Но тут не до смеха, Стайлс. Если это получит дальнейшее распространение, еще несколько миллионов заразятся лихорадкой страха. И генерал Хэмптон Уидмарк со своей Армией за исконную Америку находятся в эпицентре этого безумия. Проверьте, я могу подтвердить документально каждое сказанное вам слово. Я сделал своим хобби собирание их литературы.

– У вас есть материалы на Уидмарка?

– Вагон и маленькая тележка, – сказал Биллоуз.

– Могу я на них взглянуть?

– Завтра я возвращаюсь в университет, на похороны Сэма. Приходите, и я предоставлю в ваше распоряжение свои досье.

Питер помолчал какой-то момент. Он почувствовал, как странный холодок пробежал у него по спине.

– Как вы считаете – вы опознали бы человека, который убил Олдена Смита, если бы увидели его?

Биллоуз пожал плечами.

– У меня в голове нет его зрительного образа, – ответил он. – Но если бы я увидел его, возможно – только возможно, – что я бы на него среагировал. – Он усмехнулся совсем невесело. – Мы пришли сюда вчера, чтобы протестовать против того, что университетскому профессору затыкают рот, чтобы решительно провозгласить право на инакомыслие. Ирония судьбы, правда? Потому что согласно тому же самому принципу мы не можем отрицать право уидмарков, и де пью, и макинтайров, и берчей на инакомыслие и распространение их отравы.

– Но убийство – это все-таки нечто другое, – сказал Питер.

– Да неужели? – Биллоуз уставился на свой пустой стакан. – На юге вот уже сотня лет как открыт сезон охоты на негров. Вы могли безнаказанно убить негра, потому что не было суда присяжных, который бы признал вас виновным. Если Уидмарк и ему подобные будут достаточно эффективно распространять свою отраву, то настанет день, когда вы сможете прикончить любого, на кого решите навесить ярлык коммуниста, – и это вам сойдет с рук. Вы знаете, что, если установить личность человека, который убил Олдена Смита, это не принесет особой пользы. Он убил убийцу. Ему будут аплодировать. Единственная причина, по которой он не вышел вперед и не поклонился, – та, что он не хочет, чтобы его расспрашивали относительно каких-либо прошлых контактов со Смитом.

– Довольно мрачную картину вы нарисовали, – сказал Питер. – Вас послушать, так и вовсе бесполезно пытаться что-то предпринять.

Биллоуз подался вперед.

– Вы можете кое-что сделать, – сказал он. – Вы можете задержаться здесь, не для того, чтобы раскрыть убийство, а чтобы снять крышку с выгребной ямы. У вас есть репутация как у репортера. Вас нельзя высмеять в суде. Но, прежде чем вы решите предпринять такое, вам лучше напомнить самому себе, что фанатизм не остановится ни перед чем. Они остановят вас, если пронюхают, что вы затеваете. Не рассчитывайте на их страх перед законом. Не рассчитывайте на защиту полиции. И не надейтесь, что коварный удар нанесут не в спину…

– А вы не слишком-то воодушевляете меня на дальнейшие действия, – сухо заметил Питер.

Рот Биллоуза шевельнулся в кривой усмешке.

– Если я только не совсем в вас ошибался, то я уже вас воодушевил, – сказал он.

Глава 4

Неожиданно для себя Питер нашел Дом Круглого стола и представление «Звук и свет» очень трогательными. В послеобеденное время и ранним вечером, на следующий день после убийства Сэма Минафи, это место было наводнено туристами.

Питер сомневался в том, что многие из них приехали лишь для того, чтобы поглядеть на этот красивый дом с его большими высокими зеркалами, уотерфордской люстрой в прихожей, кобальтовой синью фонарей-«молний» на пристенных столиках от Хепплуайта, каминными полками от Адама, изящным фортепьяно от Клементи в комнате для музицирования, потрясающим синим ковром с цветочным узором в холле, стеклом «Айриш-Корк» на столе в столовой, кроватью с пологом на четырех столбиках и креслами от Дункана Файфа[13].

Питер был уверен – всех этих людей привело сюда нездоровое желание посмотреть на то место, где погиб человек, событие, которое они уже видели по телевидению.

Они прибывали нестихающим потоком, проходили по дому, а потом слонялись в английском розарии с красной кирпичной оградой, дожидаясь темноты и начала знаменитого представления «Звук и свет».

Разработка программы «Звук и свет» для Дома Круглого стола потребовала нескольких лет подготовки и обошлась Эмме Поттер Уидмарк в добрых полмиллиона долларов. Питер смотрел программу такого рода во Франции, под названием «Сон э люмьер». Они стали популярны за границей начиная с 1952-го, когда Пол Роберт-Худин внедрил первую систему в Шамбор-Шато. С тех пор другие системы были установлены в Версале, в римском Колизее, в афинском Акрополе, у египетских пирамид и не так давно в Боскобеле, на реке Гудзон. Вероятно, подумал Питер, Эмма Поттер Уидмарк почерпнула эту идею в Боскобеле.

Программа представляла собой историческую драму с великолепными декорациями – домом, музыкальным сопровождением оркестра из тридцати музыкантов, звучавшим в ночном эфире; голоса большой актерской труппы раздавались из динамиков, установленных в сотне мест, эффект от сюжетных перипетий той истории, которую они рассказывали, усиливался благодаря искусно подобранному световому оформлению. Когда действие разворачивалось в гостиной, в остальных помещениях дома неожиданно становилось темно. Каким-то образом вы начинали воображать, что видите фигуры живых людей, движущиеся среди свежесрезанных цветов, небрежно отложенную в сторону лютню в комнате для музицирования, заговорщическую деятельность революционеров, разворачивающуюся за огромным круглым столом на кухне. Призраки прошлого оживали, искусно воскрешаемые невидимыми актерами, музыкой и цветом.

Питер сидел на каменной скамье в дальнем углу розария, наблюдал и слушал. Голоса доносились от гигантского дуба у него за спиной, из розовых кустов, расположенных на несколько ярдов левее него.

В истории Дома Круглого стола повествуется о начале восстания против британской тирании и налогов, о том, как строились планы ее свержения, о первых воплощенных в жизнь формах демократии. Рассказывается также история самого рода Поттеров, включающая в себя трагический роман первой Эйприл Поттер и молодого британского офицера. Эти несчастные влюбленные встречаются урывками на фоне приближающейся войны. Молодому офицеру приказано шпионить за Поттерами и их друзьями. Он разрывается между долгом и любовью. В кульминационный момент действа начинается война и полк британских солдат нападает на Дом Круглого стола и предает его огню. Ночной воздух наполнен звуками стрельбы и криками, и внезапно кажется, что сам дом объят пламенем.

Это было настолько реалистично, что Питер почувствовал, как у него увлажняются ладони, пока он смотрит и слушает.

Заканчивается эта история тем, что от дома остается пепелище, и первая Эйприл Поттер ищет среди обломков тело своего британского друга, который вбежал в дом, разыскивая ее, и был погребен под обвалившейся крышей. Девушка, потрясенная, растерянная, отказывается верить, что ее возлюбленный мертв, и, в то время как музыка плавно стихает, подводя к эпилогу, нас просят представить девушку, теперь состарившуюся, до сих пор приходящую на место катастрофы в ожидании, что вновь появится ее утерянная любовь.

По окончании программы туристы горячо аплодировали, а потом стали расходиться. Питер почувствовал себя странным образом прикованным к скамье, на которой он сидел. Все огни вокруг дома и в парке постепенно погасли. Он подумал, что теперь понимает, почему Сэм Минафи решил прийти сюда со своими демонстрантами. Это бы не просто поставило в неловкое положение генерала Уидмарка. Каким-то образом неправдоподобная драма Дома Круглого стола оживляла в человеке жажду и дух свободы. Она взбудоражила Сэма Минафи, современного бунтаря, и, странным образом, она, должно быть, также взбудоражила генерала Уидмарка и АИА. Один и тот же духовный фактор развел две категории людей практически в противоположных направлениях, и те и другие твердо решили сохранить то, что, как они верили, брало свое начало в Доме Круглого стола.

Ночь стала прохладной, и Питер вдруг осознал, что он остался совсем один. Он запустил руку в карман твидового пиджака за почерневшей трубкой из корня верескового дерева и принялся набивать ее из кисета. Пламя зажигалки на какой-то миг высветило правильные черты его смуглого, красивого лица.

– Мой милый, о, мой милый! – прошептал голос у его плеча.

Он настолько опешил, что едва не выронил трубку и зажигалку, когда повернул голову.

– Я знала, что ты придешь! Я знала, я знала! – прошептал голос.

Очень хорошенькая девушка неожиданно оказалась рядом с ним на скамье. Руки обвили его шею, нетерпеливое тело крепко прижалось к нему, молодой, жадный рот приник к его рту. Потребовалось некоторое физическое усилие, чтобы мягко отстранить ее.

– Боюсь, вы обознались, – сказал он.

Он видел ее лицо при слабом свете поднимающейся луны. Слезы бежали по ее щекам, но это были слезы радости. Ее кожа была гладкой и очень бледной, ее глаза – широко раскрытыми и такими блестящими, что это вызывало испуг.

– Мой милый, неужели ты не видишь? – прошептала она. – Это Эйприл, твоя Эйприл! – и она прильнула к нему, дрожа, прижимаясь своей щекой к его щеке.

Он осознал, что его не просто приняли за другого человека. Эта пылкая девушка жила в той драме, которую они только что видели и слышали, сыгранной на фоне Дома Круглого стола. Эта девушка представляла себя Эйприл Поттер, о которой они только что слышали, а его – потерянным возлюбленным.

– Это всего лишь пьеса, – проговорил он очень мягко, не зная, что сказать.

Она рассмеялась смехом, преисполненным радости.

– Я прихожу каждую ночь, и все жду, жду, – сказала она. – Мне говорили, что это бесполезно, но я знала… я знала, что однажды ночью найду тебя здесь. Ах, милый, милый! – И снова ее рот стал охотиться за его ртом.

Он очень твердо отстранил ее от себя. Он надеялся, что, если она посмотрит на него достаточно долго, фантазии рассеются. Легкая тень страха мелькнула в широко раскрытых глазах.

– Ты переменился? Скажи мне, что ты не переменился, – потребовала она.

– Вы замечтались, – сказал он. – Посмотрите. Дом по-прежнему там.

– Это новый дом, – нетерпеливо сказала она. – Тот, который мама отстроила заново в память о старом. Я хотела, чтобы она построила его, потому что была уверена, что он побудит тебя вернуться. Неужели ты не понимаешь?

– Ваша мама – Эмма Поттер Уидмарк?

– Ну конечно, глупенький. Почему ты спрашиваешь меня о вещах, которые знаешь? Неужели мы станем тратить время на разговоры? Уведи меня. Возьми меня в любом месте, где хочешь. Разве ты не знаешь, что я – твоя? Что я всегда была твоя и всегда буду твоя?

– Да, – сказал Питер пересохшим ртом. – Говорить – только понапрасну тратить время. Ты права. Давай уйдем отсюда.

Где-нибудь у входа в эти угодья, там, где он припарковал «ягуар», должен быть кто-то – ночной сторож или кто-нибудь из обслуживающего персонала.

Она просунула свою руку под его руку, ее пальцы переплелись с его пальцами, ее светловолосая голова покоилась у него на плече. Он ощутил прилив жалости к ней. Она была не от мира сего, совсем не от мира сего. Она шла настолько близко от него, что он чувствовал, как кровь пульсирует во всем ее теле.

Где-то впереди них, на вымощенной красным кирпичом дорожке розария луч фонаря обратился в их сторону.

– Эйприл! – раздался резкий мужской голос.

Девушка остановилась, вцепившись в Питера.

– Пожалуйста, не дай им меня увести! – прошептала она. – Пожалуйста, ради всего святого, не позволяй им.

Фонарь быстро надвигался на них. Тяжелые каблуки застучали по кирпичной дорожке. Свет сфокусировался сначала на девушке, а потом на Питере.

– Пэт! Сюда! – выкрикнул резкий голос.

Второй фонарь показался неподалеку от дома и тут же стал приближаться к ним. Ноготки девушки вонзились Питеру в руку сквозь твид его пиджака.

– Пожалуйста! Пожалуйста! – прошептала она.

Теперь Питер разглядел при свете луны первого человека. Он был ростом с Питера, фунтов на пятьдесят тяжелее, со смуглым, скуластым лицом. Он стоял очень прямо, с фонарем в левой руке, с тяжелой терновой тростью в правой. Питер узнал генерала Хэмптона Уидмарка по журнальным фотографиям.

Второй человек, подбежав, присоединился к ним. Он был молодой, с непокрытой головой, с широкой белозубой улыбкой, ослепительной при свете луны.

– Опять она принялась за свое, – сказал он.

– Уведите ее домой, Пэт, – распорядился генерал.

Девушка вскрикнула и вцепилась в Питера.

– Пожалуйста! Пожалуйста, не позволяй им. Неужели ты не видишь, что они собираются нас разлучить?

– Эйприл! – Голос у генерала был гневный.

Человек, которого он называл Пэт, потянулся к девушке. Питер не снял руки с ее дрожащих плеч.

– Мне бы хотелось разобраться, в чем тут дело, – сказал он.

– Ну, давай, спрашивай, что хочешь, приятель, – повернулся к нему человек, которого называли Пэтом.

– Я – генерал Хэмптон Уидмарк, – сказал генерал. – Это Патрик Уолш, мой помощник. Эйприл – моя приемная дочь. Теперь вам ясно положение дел, сэр? Кто вы такой?

– Меня зовут Питер Стайлс.

Уолш хмыкнул.

– Да, вот такие пироги!

– Уведите ее домой, Пэт, – сказал Уидмарк. – Наверняка вы поняли, мистер Стайлс, что оказались действующим лицом неуместных фантазий.

Питер взглянул на перекошенное лицо девушки.

– Боюсь, у меня нет другого выбора, кроме как позволить им вас увести, Эйприл, – сказал он.

– Но ты вернешься? Обещай, что ты вернешься?

– Я обещаю, – сказал Питер. – Что еще?

Она не сопротивлялась, когда Уолш взял ее за руку и увел в направлении автомобильной стоянки. Ни Питер, ни Уидмарк ничего не говорили. Они наблюдали до тех пор, пока не включились фары автомобиля и не загудел, приходя в действие, мощный мотор.

– Мы живем вон там, на дальнем холме, – рассеянно сказал генерал. Он явно размышлял, какое объяснение ему следует дать. В конце концов он сказал: – Вы не первый, мистер Стайлс.

– Не первый в чем?

– Не первый молодой человек, которого она приняла за британского офицера, погибшего в 1776 году, – с горечью проговорил Уидмарк. – Каким ветром вас сюда занесло?

– Я смотрел представление «Звук и свет», – сказал Питер. – Наверное, оно в некотором роде меня заворожило, поэтому я не ушел вместе с остальными зрителями. А она вдруг оказалась там.

– Представляю, какой это был шок, – сказал Уидмарк. Он постучал наконечником терновой трости по каблуку своего ботинка. – Долгое время все шло нормально, – сказал он. – Мы думали, что у нее это прошло. То, что случилось здесь вчера, опять совершенно выбило ее из колеи.

Питер ничего не сказал.

– Я знаю, кто вы такой, мистер Стайлс, и почему вы здесь. Вы были другом Минафи.

– Очень близким другом.

– Скверная история, – сказал Уидмарк.

– Это еще мягко сказано, генерал.

– Полагаю, вы планируете написать об этом материал, – сказал Уидмарк. – Как это там называется? Всесторонний?

– Я планирую что-то в этом роде, – ответил Питер.

– Друзья Минафи выдвигают совершенно безответственные обвинения, – сказал Уидмарк. – Я могу это понять ввиду постигшего их потрясения и личного горя, которое они переживают. Но хороший репортер должен изучить событие со всех сторон.

– Вот это я и поставил своей целью, – сказал Питер.

– Не желаете ли зайти ко мне домой – чего-нибудь выпить? Мне хотелось бы изложить вам то, что произошло, со своих позиций. И, я уверен, миссис Уидмарк захочет поблагодарить вас за то, что вы не злоупотребили доверием Эйприл.

– Не злоупотребил доверием?

– По-моему, совершенно очевидно, что вы могли бы отвести ее к ближайшей койке, если бы мы случайно вас не перехватили. Мне показалось, что у вас этого не было на уме.

– Я воспользуюсь вашим поручительством, если мне таковое потребуется, – сказал Питер, стараясь одолеть внезапный гнев. – Я принимаю ваше приглашение выпить. Ваше истолкование того, что произошло с Минафи, должно быть интересно.

«Генерал, – подумал Питер, – явно очень в себе уверен». Очевидно, Уолш забрал машину, на которой тот приехал, а до дома Уидмарков было добрых три мили, в основном вверх, по петляющей горной дороге. Питер поехал вместе с ним в «ягуаре». Дом, ярко освещенный, стоял на расчищенном месте, на склоне холма, глядя прямо на мигающие внизу огни Уинфилда, – наверняка в дневное время вид был захватывающий. Казалось, что он целиком сложен из камня, с остроконечной шиферной крышей. Кольцеобразную аллею впереди него обрамляла массивная каменная подпорная стенка. Это навело Питера на мысль о древней крепости, неприступной для атаки из низины.

Та часть внутренних помещений дома, которую Питер увидел этой ночью, имела аскетический вид. Вероятно, на верхних этажах или в дальнем крыле Эмма Поттер Уидмарк и ее дочь, Эйприл, придали ему какие-то женственные штрихи, но в мрачноватой прихожей с ее огромным каменным камином, лишенной какой бы то ни было мебели, за исключением массивного раздвижного стола и двух стульев с высокими спинками по обе стороны от очага, не было ничего, что смягчило бы серую пустоту. Пол был мозаичный, выложенный каменными плитами. Тут было достаточно просторно, чтобы проводить довольно масштабные общественные мероприятия. Питер спрашивал себя, не этим ли объясняется скудность обстановки. Вероятно, сюда приносили складные стулья для особых мероприятий армии генерала. Кабинет, в который генерал увел Питера, явно не был предназначен для светского общения. Там стоял массивный письменный стол с плоской крышкой, содержавшийся в идеальном порядке. На нем – четыре телефонных аппарата и что-то вроде домашнего коммутатора. В большое венецианское окно просматривался тот же самый вид, который открывался перед домом. Стены были голые, не считая одного стенда с фотографиями в рамках – класс генерала в Вэст-Пойнте и какие-то группы офицеров, вероятно времен Второй мировой войны и событий в Корее.

У Питера возникло странное чувство, что, если знать как, можно раздвинуть стены. Открыв – что? Карты? Ящички с картотекой? Какие-то системы связи?

Направо, сразу за генеральским письменным столом, располагался портативный бар красного дерева. Генерал сунул свою трость в металлическую подставку, которая смотрелась как массивная гильза артиллерийского снаряда, располагавшуюся сразу за дверью. Там были и другие трости, все – крепкие и как будто рубленные топором, под стать их владельцу.

– Бурбон? Скотч? Или называйте сами, – предложил генерал.

– Виски со льдом, – сказал Питер, оглядывая странную комнату. Он ожидал, что голоса будут отдаваться эхом, но этого не произошло.

Генерал приготовил две порции выпивки быстро и сноровисто.

В больших ладонях с длинными, толстыми пальцами не было даже намека на неловкость. Генералу было лет шестьдесят или под семьдесят, но ничто в его физическом состоянии не выдавало его возраста. Его движения были уверенными. Живот – плоским, плечи – широкими и очень мускулистыми. В молодости он наверняка был ужасен в драке. Он и сегодня был далеко не слабак. Питер представил себе жесткую программу физических упражнений, от которых тот никогда не отступался на протяжении многих лет.

Когда он повернулся с напитками в руке, Питер в первый раз как следует вгляделся в полуприкрытые серо-зеленые глаза. Их непрозрачность не открывала ничего и в то же самое время подразумевала скрытую внутри сложность. Питер почувствовал, что ему дается очень трезвая оценка и что ее результаты определят поведение генерала в течение следующих нескольких минут.

Под венецианским окном тянулась скамья с подушками. В комнате было еще только одно место, куда можно было сесть, помимо массивного генеральского кресла за письменным столом. Это было резное деревянное кресло с жестким сиденьем возле письменного стола. Генерал указал на него энергичным кивком и прошел к своему собственному месту. Питер остался стоять, помешивая шотландское виски вокруг кубиков льда в своем стакане. Генерал открыл коробку на своем столе и предложил сигару. Питер отрицательно покачал головой.

– Что вы думаете о Доме Круглого стола? – спросил генерал.

– Необычно красивый, – охотно ответил Питер. – У миссис Уидмарк потрясающий вкус, и конечно же мы знаем ее как крупного специалиста по американской истории.

– Миссис Уидмарк выложила очень круглую сумму наличными за тот вкус, с которым это выполнено, – сказал генерал так, как будто ему это претило. – Лучшие архитекторы, эксперты по этому периоду. Монумент на все времена. Что вы думаете о «Звуке и свете»?

– Я был впечатлен.

– Музыкальное сопровождение Слая, – сказал генерал. – Пьеса и постановка Чанса Темпеста – из его лучших. Освещение Мюньера. Лучший актерский состав, какой только можно было собрать. Одно только электронное оснащение обошлось в триста тысяч долларов.

– И тем не менее в результате получается просто и трогательно и спецэффекты, как кажется, лишены нарочитости.

– Вы должны сказать это миссис Уидмарк, если она к нам присоединится, – сказал генерал.

Что-то отключилось позади похожих на кубики льда глаз. Он вынес свое суждение и поместил его в свой внутренний компьютер.

– Ну и как? – спросил Питер улыбаясь. – Я безвреден или со мной приходится считаться?

– Я вас не понимаю, – сказал генерал лишенным интонации голосом.

– Вы составили свое мнение обо мне, – сказал Питер. – Я подозреваю, что это ваш талант. И меня заинтересовало, к какой категории меня отнесли.

– Вы пришли сюда как враг, – бесстрастно заговорил генерал. – Любая разновидность врага опасна, мистер Стайлс. Например, безмозглый парень, который застрелил вашего друга Минафи. Я подозреваю, что, если бы вы повстречали его до главных событий, вы бы отмахнулись от него, как от пустого места. А я нет. Как вы сказали, у меня талант оценивать людей. Я бы разглядел в нем потенциальную взрывную силу в ту самую минуту, когда обратил на него свой взор.

– А каков мой потенциал? – спросил Питер.

– Я вовсе не гений, мистер Стайлс. Солдат учится суммировать факты. Битвы редко выигрывают только лишь за счет материально-технического обеспечения. При всей невероятной мощи современной техники, автоматизации войны по-прежнему существует человеческий фактор. Кто-то должен нажать кнопку, с которой все это начнется. Узнайте того человека, который нажимает кнопку, – и вы получите преимущество, пусть даже вы и уступаете в огневой силе. – Уидмарк поднес золотую зажигалку к своей темной суматрийской сигаре. – Я не буду притворяться, что вынес законченное суждение о вас в течение последних десяти минут, мистер Стайлс. Вы небезызвестный человек. Я читаю ваши статьи в «Ньюс вью» на протяжении последних десяти лет. Мне известен образ ваших мыслей. Вы, в основе своей, сентименталист. Вы думаете о свободе как маленький мальчик на параде Четвертого июля. Вы, наверное, роняете слезу при виде статуи Свободы на обратном пути из Европы. Вы думаете о расовых проблемах в категориях доброго дяди, а не в категориях власти, к которой они и сводятся. Полагаю, вы поддерживаете идею пассивного сопротивления, в то время как конечно же не существует такого явления, как сопротивление, которое пассивно. Вы живете по кодексу, сочиненному романтиками. Неужели вы думаете, что реалист стал бы отстранять от себя Эйприл сегодня ночью? Она красивая девушка с красивым телом. Реалист взял бы ее тогда же, там же, на ближайшей клумбе.

– Похоже, у вас это навязчивая идея, – заметил Питер.

– Это основа, на которой строится оценка, – сказал генерал. – Если только вы не голубой, то у вас была возможность, которой вы пренебрегли. Вот и выходит, что вы – сентиментальный романтик. Это означает, что реалист всегда опережает вас на один шаг. Пока вы будете размышлять об этической стороне дела, он уничтожит вас. Вы, возможно, будете сражаться мужественно и умело, мистер Стайлс, но реалист обычно наносит первый удар – и это означает, что шансы всегда не в вашу пользу. Романтик – заведомый неудачник.

– Значит, я не опасен, – сказал Питер, сохраняя непринужденный тон.

– Напротив, смертельно раненный зверь может разорвать на куски, если вы представите ему такую возможность.

– А я – смертельно раненный зверь?

– Ваш романтический кодекс доживает последние дни, мистер Стайлс, – сказал Уидмарк. – Но в вашем жале все еще есть яд. У вас есть аудитория. Люди прислушиваются к вам. Вы хорошо действуете в маневренной обороне. Но не более того, Стайлс, в маневренной обороне. Реалисты просыпаются, и ужедавным-давно поздно останавливать их словами, риторикой, маршами протеста.

– Итак, вы побеждаете, а мы проигрываем, – подытожил Питер.

– Вне всякого сомнения.

– Тогда что же сделало Сэма Минафи настолько опасным, что его пришлось убить? – Голос Питера посуровел.

– Смерть Минафи была неожиданным несчастным случаем, – объяснил Уидмарк. – Случаем индивидуального энтузиазма, слишком рано выплеснувшегося наружу. Вы думаете, что я желал смерти Минафи? Это сделало его героем в ваших глазах, Стайлс, и в глазах миллионов других романтиков. Он был глупцом, превращенным в героя. Герой встает на моем пути. Глупец же был только досадной неприятностью.

– Он был порядочным человеком, протестующим против ваших действий, – сказал Питер. – Он имел право на то, чтобы выражать свой протест, точно так же как у вас есть право не соглашаться с тем, что я думаю. Но не на то, чтобы убивать. Никто не имеет право на то, чтобы убивать.

Уидмарк улыбнулся слабой, безрадостной улыбкой:

– Вы считаете, что я представляю опасность для вашего образа жизни, Стайлс?

– Смертельную опасность, – сказал Питер.

Уидмарк опустил руку вниз и открыл ящик письменного стола. Он достал полицейский автоматический пистолет 32-го калибра и положил его на письменный стол. Питер почувствовал, как его мускулы напрягаются. Потом Уидмарк подвинул пистолет через стол, вне пределов собственной досягаемости и поближе к руке Питера.

– Этот пистолет заряжен, Стайлс. Если я настолько опасен для вас и для вашего мира, возьмите его и застрелите меня. Эта комната звуконепроницаемая. После вы сможете вытереть отпечатки своих пальцев с пистолета и нанести мои отпечатки. Это будет явное самоубийство. Вы сможете беспрепятственно выйти из дома и уехать, не подвергаясь никакой опасности.

Питер перевел взгляд с генерала на пистолет и обратно.

Уидмарк рассмеялся – это был резкий и безрадостный звук.

– Такой шанс выпадает раз в жизни, Стайлс. Такого отличного шанса вам больше никогда не представится. Поверьте мне, если бы я считал вас хотя бы вполовину настолько опасным, насколько вы считаете опасным меня, и будь у меня такой же шанс в отношении вас, я бы не колебался ни секунды. Ну, давайте же, приятель! Воспользуйтесь им! Решите проблему!

– Я не нахожу эту шутку очень смешной, – сказал Питер.

– Вы понимаете, что я имею в виду, Стайлс? – спросил Уидмарк. – Если вы знаете того, кто нажимает кнопку, у вас всегда есть преимущество.

Питер стоял не шелохнувшись, пристально глядя на крупного человека за письменным столом. Эта интерлюдия с пистолетом наверняка была не чем иным, как хорошо продуманным спектаклем. И все-таки Питер спрашивал себя, не заключено ли какой-то доли истины в том утверждении Уидмарка, что, поменяйся они местами, тот, ни секунды не колеблясь, пустил бы в ход свой пистолет. Чарли Биллоуз предупреждал его. Фанатизм ни перед чем не остановится. Вы можете высмеивать армию генерала и подобные экстремистские группы, расположившиеся по всей стране, но сам этот человек был вовсе не смешон.

– А теперь, когда мы закончили с вашим псевдореалистическим фарсом, – сказал Питер, – нельзя ли перейти к тому, ради чего мы сюда пришли? Вы собирались дать свое истолкование истории с Минафи.

Уидмарк стряхнул пепел длинной сигары и какое-то время сидел, уставившись на тлеющий конец.

– Я не уверен, что мы не прошли той стадии, на которой можно добиться чего-то, призывая вас к здравомыслию, Стайлс. Вы уже привержены тому образу мыслей, который медленно, но верно разрушает наш мир.

– Наш?

Уидмарк сделал нетерпеливый жест своей крупной ладонью:

– Там, в розарии у Дома Круглого стола, вы сказали, что вас тронуло представление «Звук и свет». Так вот, мистер Стайлс, это была история храбрых людей, которые сражались за свободу, справедливость и добропорядочное общество. Вы растрогались, но ваш способ защищать это бесценное достояние, переданное нам нашими праотцами, состоит в том, чтобы встречать расползающуюся отраву социализма словами и символическими жестами. Вы позволили открыть двери клетки, и дикие звери коммунизма вцепились в наши глотки. Мы ведем войну во Вьетнаме не ради победы, а чтобы удержать этот ничего не значащий клочок земли. Мы позволяем накладывать вето на свои решения и помыкать собой в Организации Объединенных Наций. Если мы не обернемся и не начнем биться за победу, Стайлс, мы превратимся в рабов коммунистического монстра.

– Вопрос в том, как мы будем биться за победу, – сказал Питер. – Будет ли победа что-то значить, если для ее достижения пожертвуют всеми нашими идеалами – самими свободами, за которые сражались люди из Дома Круглого стола? Давайте перестанем произносить друг перед другом речи. События вокруг Минафи начались с акции, которую ваш совет попечителей предпринял в университете. Вы отказали одному из профессоров в праве на инакомыслие.

Уидмарк крепко стукнул кулаком по письменному столу. В первый раз в серо-зеленых глазах сверкнул огонь.

– Этот человек… этот профессор сделал публичные заявления, смысл которых в том, что он приветствовал бы поражение Америки во Вьетнаме. По существу, он бы приветствовал гибель тысяч американских парней на поле боя. Он поощрял тех, кто сжигал свои призывные повестки, кто отказывался от несения военной службы по религиозным или каким-то иным соображениям. Он высмеивал долг, честь и страну. Неужели вы считаете, что такому человеку можно позволить распространять это евангелие государственной измены в огромном университете?

– Я считаю, что ему нужно позволить выражать свое мнение. Я считаю, что у нашей молодежи есть право самостоятельно принимать решения, выслушав все аргументы всех сторон по данному вопросу. Если мы не доверяем нашей молодежи в поисках истины, мы уже мертвы.

– Вот в чем суть наших разногласий, мистер Стайлс, – сказал генерал. Его голос походил на раскаты грома. – Мы учим младенца истине. Мы растолковываем ему разницу между правильным и неправильным. Мы учим его десяти заповедям. Эти истины не меняются, по мере того как он становится старше. Но вы говорите, что, когда он достигает студенческого возраста, он волен отбросить эти основополагающие понятия и слушать проповедников зла. А мы с вами – Боже ты мой! – должны в качестве налогоплательщиков оплачивать вражескую пропаганду в виде жалованья профессорам-коммунистам. Истина это истина! Пока вы тратите время на философские диспуты, враг уже зашел в ворота. Время для задушевных разговоров уже исчерпано. Настало время схлестнуться с врагом лицом к лицу. Если наше правительство, в которое просочились либералы с промытыми мозгами, не способно понять, что то, с чем мы столкнулись сегодня, это вопрос жизни и смерти и отсрочки не будет ни у одной из сторон, значит, те из нас, кто видит истину таковой, какова она есть, и опасность таковой, какова она есть, должны брать дело в свои собственные руки.

– И потому вы подстраиваете смерть такого человека, как Сэм Минафи, – сказал Питер, стараясь не повышать голоса.

– Его смерть никем не была подстроена.

– Город был наводнен дополнительными полицейскими подразделениями и сотнями ваших молодчиков из АИА, готовых открыть пальбу при малейшем поводе, который им, кстати, так и не предоставили.

– Мы собрали наши силы, чтобы обезопасить себя от любого непредвиденного обстоятельства, – возразил Уидмарк. – Эта толпа пришла сюда, чтобы посмеяться над нами, позубоскалить над тем, за что мы стоим здесь, в Уинфилде. Было вполне вероятно, что их доведут до такого состояния ума, которое выльется в уничтожение имущества, возможно, в осквернение исторического монумента истинной демократии, за которую наши предки сражались и умирали. У нас было право на то, чтобы подготовиться к защите нашего города, нашего наследия, наших жизней от такой толпы. Чокнутый парень взял дело в свои собственные руки. Вероятно, этот страдалец, которого пресса назвала недоумком, был мудрее нас. Мудрее, чем были вы несколько минут назад, мистер Стайлс. У него была винтовка, и он пустил ее в ход против врага, не дожидаясь публичной провокации. Мы ждали провокации двадцать пять лет назад в Перл-Харборе. Это едва не погубило нас. Скорее всего, этот парень инстинктивно был прав. Необязательно дожидаться открытых действий, когда знаете, кто враг.

– Так значит, вы одобряете убийство Сэма Минафи, – сказал Питер очень спокойно.

– В принципе да, – сказал Уидмарк. – Фактически – нет. Я не одобряю его по тактическим соображениям. Благодаря вам и вам подобным из этого устроили настоящую свистопляску. Смерть Минафи была не настолько полезна, чтобы ее оправдать. Теперь начнется рыдание по нему. Мы подвергнемся оскорбительным атакам со стороны таких людей, как жена Минафи и вы, сэр, и сотен других. Минафи не был настолько важен.

– Ты бесчувственный сукин сын, – сказал Питер.

Генерал сидел, не шевелясь, в своем кресле, матовые глаза сузились, неотрывно глядя на Питера.

– У меня такое предчувствие, что вы еще доставите нам хлопот, мистер Стайлс, – сказал он. – Я в некотором долгу перед вами за обходительность, проявленную вами по отношению к Эйприл сегодня вечером. Я сполна отдаю сейчас этот долг, предупреждая вас. Слова – это ваше оружие. Мы же не станем дискутировать с вами, сэр. Если вы заставите нас форсировать события, то обнаружите, что наше оружие – более примитивное по своей концепции и разящее наповал. Спокойной ночи, мистер Стайлс.

«И не надейтесь, что коварный удар нанесут не в спину…» – говорил Чарли Биллоуз. Пока Питер отворачивался от генерала и выходил из кабинета в мрачный холл, он чувствовал, как легкий холодок пробегает вдоль позвоночника. Было что-то невероятное в этой короткой встрече с Уидмарком.

Ему начинало казаться, что возможно практически все. Все это замечательно – рассуждать про «экстремистов» и мысленно их высмеивать, но заключенный в Уидмарке потенциал насилия вызывал страх. Высокопоставленные люди, возможно, отмахнутся от генерала как от полоумного, но, прежде чем с этим человеком и его сторонниками будет покончено, они могут собрать бессмысленную жатву крови и человеческих жизней. Они были заряжены, взведены и нацелены на каждого, кто стоял у них на пути. Питеру представлялось, что на нем нарисованы отчетливо видные мишени, спереди и сзади.

Он протянул руку к парадной двери, когда кто-то окликнул его по имени. Он повернулся и увидел женщину, быстро идущую к нему по выложенному каменными плитами полу. Она была довольно высокая, прямая, с раскованной, уверенной походкой. Даже неискушенный мужской глаз мог разглядеть, что бездна усилий, денег и вкуса употреблены на то, чтобы создать эту женщину. Летнее ситцевое платье, обманчиво простенькое, не было снято с вешалки для готовой одежды. Черные туфли-лодочки на высоких каблуках тоже были изготовлены на заказ. Подкрашенные глаза и ярко-красный рот были произведениями искусства. Инстинктивно Питер понял, что это Эмма Поттер Уидмарк, ангел Дома Круглого стола и мать Эйприл Поттер. Занятный вопрос промелькнул в голове у Питера, пока она шла к нему, протянув руку. За холеной внешностью, делавшей Эмму Поттер Уидмарк в высшей степени привлекательной для ее возраста особой, угадывалась очень сильная и энергичная личность. Кто выживет при лобовом столкновении между этой женщиной и властолюбивым мужем?

– Вы поссорились с генералом, мистер Стайлс, – сказала она. – Мне знакомы эти симптомы. – Ее рукопожатие было крепким, но быстрым. Голос – хрипловатым. От чрезмерного количества сигарет или неумеренного количества выпивки? – Я – Эмма Поттер. Эмма Поттер Уидмарк.

– Я в этом не сомневался, – сказал Питер. – Да, ваш муж и я расходимся практически во всем. Надеюсь, ваша дочь благополучно добралась домой.

– Я ждала, чтобы поблагодарить вас за это, – сказала она.

– Меня не за что благодарить. Я собирался отвести ее домой, когда появился генерал.

– Думаю, вы имеете право получить объяснение, – сказала Эмма Уидмарк.

– Нет, разве что вы хотите его дать. Ваш муж сказал, что у Эйприл нервное расстройство. Что вчерашнее насилие снова вывело ее из равновесия.

Эмма Уидмарк повернулась к одному из кресел с высокими спинками возле огромного каменного очага. Она села в него, ее голова откинулась назад. Она походила на очень современную королеву на очень современном троне.

– У вас не найдется сигареты, мистер Стайлс? – спросила она.

– Извините, я курю трубку. Наверное, я мог бы найти ее для вас?

– В этом нет необходимости, – сказала она. Очень проницательные серые глаза изучали Питера пристально, вдумчиво. – Конечно, я знаю кто вы такой, мистер Стайлс, и почему вы здесь. Мне хотелось бы думать, что Эйприл не будет фигурировать в материале, который вы наверняка напишите об Уинфилде и вчерашней трагедии.

– Я не представляю, каким образом она могла бы фигурировать в этом материале, – сказал Питер.

– Вы ведь будете перемывать косточки всем Уидмаркам, мистер Стайлс, нравится нам это или нет. В этом и заключается репортерская деятельность. Но я хотела бы напомнить вам, что Эйприл – не Уидмарк. Она – моя дочь от первого брака.

– Я это знал.

На какой-то момент тщательно подкрашенные веки накрыли серые глаза, как будто Эмма Уидмарк вдумчиво оглядывалась в прошлое.

– Мой первый муж был очень мягким человеком, – сказала она в следующий момент. – Он совершенно не умел конфликтовать. Он не был отходчивым. Когда его обижали, рана навсегда оставалась открытой. Он умер от таких ран, и некоторые из них, боюсь, нанесла я. Эйприл, к несчастью для нее, похожа на отца. Одно тяжелое разочарование лишило ее способности вести повседневную борьбу за жизнь.

Питер наблюдал за ней, стараясь воздержаться от комментариев.

– Я рассказываю вам об этом по секрету, мистер Стайлс, потому что хочу, чтобы вы разобрались в том, что произошло сегодня вечером. – Ее губы дрогнули в слабой, горькой усмешке. – Когда вас обнимает, страстно целует совершенно незнакомый человек, тут требуется объяснение. Я порой думаю, что в нормальном мире, то есть в таком, где мы действовали бы, повинуясь таким вот порывам, не оскверняя их словами, мы были бы счастливее.

– В вас говорит писательница, но не мать, – не удержался Питер.

– Совершенно верно, мистер Стайлс. Три года назад Эйприл влюбилась в молодого человека, который приехал в Уинфилд на лето. Ей было семнадцать, ему двадцать два – он только-только закончил университет. Тони Редмонд – Энтони Редмонд.

Он был чудесным парнем. Он нравился мне. А Эйприл просто была безумно в него влюблена. Боюсь, она почерпнула некоторые свои романтические представления из романов своей матери. Казалось, у Тони вполне серьезные намерения. Он пару лет занимался аспирантской работой, а потом заговорил о женитьбе. Было почти больно наблюдать за счастьем Эйприл.

В конце того лета я уехала дней на десять – с лекционным туром. Под конец первой недели я получила телеграмму от генерала, где говорилось, что Эйприл серьезно больна. Я вылетела домой с западного побережья. – Один уголок красного рта слегка дернулся. – Я застала Эйприл с сильным жаром и в бреду. Мой муж рассказал мне, чем это было вызвано. Тони Редмонд бросил ее – исчез, не объяснив ни слова. Только короткая записка, где всего лишь говорилось: «Прощай навеки». Мой муж пытался его разыскать, но Тони как в воду канул. Он так и не вернулся и, очевидно, никогда не вернется. Долгие месяцы Эйприл жила в мире, полностью сотканном из фантазий. Она восприняла историю, которую вы слышали в программе «Звук и свет», как свою собственную. Она жила в другом времени, другом мире, постоянно ища свою утраченную любовь. Война увела этого возлюбленного-революционера у его Эйприл. Это было легче принять, чем необъясненное исчезновение Тони. Когда она ускользала из-под нашего надзора, она подходила к любому, кого заставала в Доме Круглого стола, – как подошла к вам сегодня вечером. Наконец, длительный курс психотерапии снова вернул ее в настоящее. Я не уверена, что это было лучше, потому что теперь она живет с отторжением, которого не в состоянии вынести.

Но у меня была надежда, что когда-нибудь появится кто-то другой. Вчера мы с ней стояли на балконе над парадным входом в Дом Круглого стола, когда застрелили Сэма Минафи. Я слышала, как она вскрикнула, – посмотрела на нее и увидела, что она снова ушла в себя, обратно в спасительную нереальность.

– А тайна Тони Редмонда? – спросил Питер, когда она замолчала.

– Я потратила уйму денег, пытаясь выйти на его след, – ответила Эмма Уидмарк. – Никого из его семьи нет в живых. Друзья рассказали мне, что он решил, поддавшись минутному настроению, уехать в Европу – чуть ли не навсегда. Никто не мог – или не желал – сказать мне, где его найти. Я пыталась найти какие-то зацепки через государственный департамент. У генерала там есть друзья. Мы пару раз нападали на его след, но он всегда опережал нас. А потом он был зачислен в списки пропавших без вести при пожаре грузового судна в Средиземном море. Погиб ли он или воспользовался ситуацией как средством, чтобы навсегда замести свои следы, я не знаю.

– Эйприл знает, что он, вероятно, мертв?

– Да, но поскольку в этом нет полной уверенности, она цепляется за один шанс из миллиона, чтобы убедить себя, что он может вернуться.

– Мне жаль, – сказал Питер. – Жаль ее, жаль вас.

С левой стороны открылась дверь кабинета и появился генерал Уидмарк. Он подошел к ним, снова вооруженный терновой тростью, извлеченной из орудийной гильзы за дверью. Его лицо потемнело от гнева. У Питера появилось ощущение, что он вот-вот подвергнется внезапному нападению. Но гнев генерала был обращен не на него.

– В городе черт знает что творится, – сказал он своей жене. – Только что звонил Бен Лорч. Какая-то шпана вломилась в местный мотель и забила человека насмерть. Как назло, он был одним из друзей Минафи. Бен считает, что это может вызвать нежелательную реакцию со стороны законодательного собрания штата. Эти ублюдки рады подловить нас на чем-нибудь таком. – Серо-зеленые глаза обратились на Питера. – Интересно, а вы знали этого человека, Стайлс? Его звали Биллоуз, Чарльз Биллоуз.

Часть вторая

Глава 1

Было около десяти часов, когда белый «ягуар» Питера затормозил перед «Уинфилд-Армс». В городе было тихо. Люди, жившие в красивых белых домах вдоль тенистой главной улицы, заперли свои двери и повернулись спиной к правде жизни.

У Питера было такое чувство, что он живет в кошмаре. Генерал не мог быть реальным. Эмма Поттер Уидмарк была не реальным человеком, а персонажем одной из своих книг.

Девушка, вцепившаяся в него в розарии Дома Круглого стола, находилась за тысячи миль от реальности. Наконец, весть о том, что Чарли Биллоуз мертв, просто не могла соответствовать действительности.

Наверняка все это выдумка, подобно представлению «Звук и свет», хитроумно сконструированному, совершенно неправдоподобному.

И все-таки дело обстояло именно так.

Портье у регистрационной конторки в «Уинфилд-Армс» держал ключ для Питера наготове, когда тот пересек вестибюль.

Из бара доносились звуки плавной музыки и приглушенные голоса, перемежающиеся взрывами беззаботного смеха.

Питер проигнорировал ключ.

– Как я понимаю, в городе разыгралась новая трагедия, – сказал он. – В каком-то мотеле. Вы можете сказать мне, где он находится?

– Примерно в миле езды отсюда по шоссе номер четыре, – объяснил портье. – Это человек, с которым вы выпивали сегодня после обеда, не так ли?

– Так мне сообщили, – сказал Питер.

– Поедете на юг по Главной улице и свернете направо на первом перекрестке, – сказал портье.

Мотель «Ор-Хилл» был островком активности в сонном поселке. Это было ультрасовременное сооружение, не гармонировавшее с общим старинным обликом Уинфилда, выстроенное в форме подковы. Полдюжины машин полиции штата были припаркованы на переднем дворе. Карета «Скорой помощи» была подогнана задним ходом к одному из боксов для постояльцев. Повсюду сверкали огни. Когда Питер заехал во двор, из темноты, помахивая фонариком, вышел полицейский. Питер остановился, и он подошел сбоку к машине.

– Вы постоялец? – спросил полицейский.

– Нет.

– Тогда проезжайте, – махнул он фонариком.

Питер полез во внутренний карман пиджака за бумажником и достал карточку представителя прессы.

– Когда капитан Уоллас будет готов, он сделает заявление, – объяснил страж порядка. Он продолжал смотреть на карточку представителя прессы, хмуря брови. – Питер Стайлс, – сказал он. – Вы друг покойного, не так ли?

– Я его знаю.

– Думаю, капитан хотел бы с вами переговорить, – сказал полицейский. – Поставьте машину рядом с каретой «Скорой помощи».

Питер припарковал «ягуар» и вышел. Полицейский шел рядом с ним. Он первым прошел к двери бокса и открыл его. Внутри царил разгром. Мебель была разбросана, стул сломан. Голая электрическая лампочка освещала место происшествия, остатки стеклянного абажура валялись на полу чуть поодаль. Тело было прикрыто куском брезента. Чувствовался слабый, тошнотворно-приторный запах крови.

Капитан Уоллас совещался с Фрэнком Грэдуэллом, окружным прокурором. Фотограф укладывал свое оборудование в черный кожаный чемоданчик. Уоллас повернул голову:

– Ну что там еще, Макадам?

– Это Питер Стайлс, – доложил полицейский Макадам.

Уоллас и Грэдуэлл с интересом посмотрели на Питера.

– А мы вас ищем, Стайлс, – сказал Грэдуэлл. – Нам дали понять, что вы знали Чарльза Биллоуза, выпивали с ним в «Армс» сегодня после обеда. Где вы были?

– В гостях у генерала Уидмарка, – ответил Питер.

Уоллас и Грэдуэлл обменялись быстрыми взглядами.

– Нам нужно провести официальное опознание, – сказал Уоллас. – Вы не против того, чтобы взглянуть на него?

Полицейский капитан не стал дожидаться ответа. Он наклонился и стянул брезентовое покрывало. Насильственная смерть не была чем-то новым для Питера. На полях сражений в Корее, во Вьетнаме и на протяжении своей репортерской деятельности он научился смотреть на трупы без эмоций.

Живой человек перестал существовать, и осталась только бесполезная оболочка.

– Это Чарльз Биллоуз, – сказал он.

– Вы не подскажете, как связаться с его семьей? – спросил Уоллас.

– Нет. Сегодня, после обеда, я повстречался с ним в первый раз, – сказал Питер. – Я почти ничего о нем не знаю, кроме того, что он преподавал политологию в университете. Тамошние власти смогут предоставить вам данные на него.

– Вы знаете, что он делал в Уинфилде? – спросил Грэдуэлл. Его глаза расплывались за толстыми линзами.

– Мы знаем, что он был другом Минафи, человека, которого застрелили здесь вчера, – сказал Уоллас. – Он отвез миссис Минафи домой. Мы с ним перебросились парой слов. Вы знаете, почему он вернулся в Уинфилд?

– Вероятно, по той же самой причине, по которой и я здесь нахожусь, – сказал Питер.

Лицо Уолласа помрачнело:

– Это по какой же?

– Из любопытства.

– Вы – писатель, – сказал Грэдуэлл. – Вы собираете материал. Биллоуз не был писателем.

– А чтобы собирать материал, обязательно нужно быть писателем? – спросил Питер. – Когда материал – о хорошем друге?

– Вы были другом Минафи? – спросил Уоллас.

– Близким другом, – сказал Питер. – Что здесь произошло? Мне хотелось бы разобраться. Как друг Минафи, я хотел бы знать, что происходит с друзьями Минафи в вашем тихом маленьком городке, капитан.

– Мы точно не знаем, – быстро проговорил Грэдуэлл. Он, казалось, почуял, что капитана Уолласа можно довести до того состояния, когда он ляпнет сгоряча что-нибудь лишнее. Очевидно, точка кипения у капитана располагалась довольно низко. – В мотеле нет никого, кто контролировал бы приход и уход. Соседний бокс тоже пустовал. Владелец находился в центральной секции. Он услышал какой-то переполох – звон бьющегося стекла и такой звук, как будто кто-то крушит мебель. Он выскочил на улицу с фонариком как раз в тот момент, когда от фасада этого бокса отъезжала машина. Темного цвета, а какая именно, он затрудняется сказать. Он видел ее только сзади. Он то ли не смог разглядеть номерного знака, то ли не обратил внимания. Он пришел сюда, чтобы выяснить, что происходит, и застал Биллоуза мертвым. И вызвал нас.

– От чего наступила смерть? – спросил Питер. – Насколько я понимаю, никаких выстрелов не было.

– Нет. Доктор не нашел ничего, кроме того, что ему размозжили голову. Вероятно, какой-то дубинкой. Мы думаем, что Биллоуз воспользовался стулом, чтобы защититься. Он, должно быть, сам нанес несколько ощутимых ударов, прежде чем они сбили его с ног.

– Там было больше одного человека?

– Мы не знаем.

– Вы сказали «они» – перед тем, как «они» сбили его с ног, вы сказали.

Грэдуэлл пожал плечами.

– У меня складывается такое впечатление, – нехотя сказал он.

– А отпечатки пальцев?

– Ничего, что могло бы помочь.

– Мы думаем, что это была неудачная попытка ограбления, – сказал Уоллас.

Питер неожиданно для себя рассмеялся.

– Да неужели? – сказал он. – А разве что-нибудь пропало? Деньги? Вещи исчезли?

– Никаких особенных вещей у него с собой не было, – сказал Грэдуэлл. – Маленький дорожный рюкзачок. Двадцать три доллара и кое-какая мелочь в его карманах. Мы думаем, что это затевалось как ограбление по принципу «пан или пропал». Он оказал такое сопротивление, что им пришлось обратиться в бегство.

– После того, как они его убили.

– Да, – сказал Грэдуэлл.

– У вас есть версия получше? – спросил Уоллас, сдвинув брови.

– Я мог бы сделать полдюжины более удачных догадок, – сказал Питер. – Для начала я бы сказал: вы можете смело полагаться на тот факт, что это не делалось на авось. Кто-то пришел сюда, чтобы добраться до него, – и добрался.

– У него не было знакомых здесь, в городе, – сказал Грэдуэлл. – Никто из уинфилдских не знал его до вчерашнего дня.

– Мне это известно.

– Тогда нет никаких причин, по которым кто-то в городе пошел бы его убивать, – сказал Уоллас. – Здесь его никто не знал. Так что возможно кто-то проследовал за ним сюда от его собственной вотчины и убил его.

– Для вас это было бы как нельзя лучше, – сказал Питер.

– К чему это вы клоните, мистер Стайлс? – спросил Грэдуэлл.

– Как бы вы ни старались, – сказал Питер, – вы не можете отскрести этот город дочиста от того, что произошло здесь вчера. Меня интересует, что случилось в действительности. Биллоуза тоже это интересовало. У меня такое чувство, что мне не следует ни к кому поворачиваться спиной.

– Если вы считаете, что вам требуется защита, так попросите о ней! – вскинулся Уоллас, повысив голос.

– Да, но кого попросить? – сказал Питер.

– Если вы что-то затеваете против городских правоохранительных органов, то вам лучше проявить осмотрительность, – предупредил Уоллас.

– У вас что-то на уме, мистер Стайлс, – сказал Грэдуэлл с некоторым нажимом.

– У меня на уме этот город, – с горечью сказал Питер. – Три убийства за менее чем двадцать четыре часа делают его интересным городом.

– Три убийства! – взорвался Уоллас. – Минафи и этот Биллоуз. Кто еще?

– Молодой Смит, – сказал Питер.

– Это не было убийство! – сказал Уоллас. – Его забила толпа после того, как он застрелил Минафи. Это нельзя называть убийством.

– А я называю, – сказал Питер. – И Биллоуз тоже называл.

– Я понимаю ход ваших мыслей, – отозвался Грэдуэлл. – Конечно же вы заблуждаетесь, но я вас понимаю.

– Вы пытаетесь доказать, к своему удовлетворению, что молодого Смита убили не для того, чтобы помешать ему рассказать, где он почерпнул идею застрелить Сэма Минафи? – спросил Питер.

– До какого же сумасшествия вы способны дойти, ей-богу! – буркнул Уоллас.

– Проведя некоторое время в Уинфилде, я решил, что сумасшествию нет пределов, капитан, – сказал Питер.

– Я уважаю вас, мистер Стайлс, – сказал Грэдуэлл. – Я знаю вашу работу и вашу репутацию. Меня удивляет, что вы пытаетесь буквально из ничего состряпать дело против АИА.

– А это мертвое тело тоже соткано из воздуха, мистер Грэдуэлл? – поинтересовался Питер. – Убедите меня, что это случайное ограбление, и, может быть, я передумаю. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?

– Просто не споткнитесь! – сказал Уоллас.

– Не рассчитывайте на это, – сказал Питер. – Мне не терпится сделать Уинфилд знаменитым.

Гнев – изнурительная вещь. Не гнев побуждал Питера дразнить полицейского капитана и окружного прокурора, но в процессе этого напряженного разговора гнев кипел и клокотал в его душе. Через пять минут спора с этими двумя Чарли Биллоуз, сравнительно малознакомый Питеру человек, стал для него предметом борьбы, наряду с Сэмом Минафи. Но эти два предмета борьбы различались между собой. Сэм был мертв, потому что персонифицировал точку зрения, которая вызывала истерическую злобу у полоумного убийцы. Озлобление старательно подогревалось, в этом Питер был уверен, но оно не было направлено на Сэма как такового. Если бы вчера днем кто-то другой взошел по ступенькам парадного входа в Дом Круглого стола, чтобы произнести речь, протестуя против увольнения левого университетского профессора, он тоже сделался бы мишенью Олдена Смита. Но зверская расправа с Чарли Биллоузом была все-таки, определенно, чем-то другим.

Чарли Биллоуза специально выследили и убили. Питеру казалось маловероятным, что это было просто перенесением ненависти на идеи, носителем которых являлся Сэм Минафи.

Казалось маловероятным, чтобы два-три разгоряченных члена АИА, выпивая в местном баре, сказали: «Еще один участник этого марша протеста до сих пор в городе. Пойдем завалим его». У Питера сложилось впечатление, что в Армии за исконную Америку существовала железная дисциплина, введенная генералом Уидмарком. После убийства Сэма наверняка была отдана команда затаиться. Генерал Уидмарк ясно дал понять, что убийство Сэма ему было совсем ни к чему.

«Герой стоит у меня на пути, – сказал он. В его голосе звучала неподдельная тревога, когда он сообщил своей жене и Питеру о гибели Чарли. – …Нежелательная реакция со стороны законодательного собрания штата».

Это второе убийство наверняка привлечет повышенное внимание к Уинфилду извне. Генерала не радовала ни та ни другая смерть.

Проблема генерала, думал Питер, пока медленно ехал обратно к «Уинфилд-Армс», в том, что основополагающие компоненты его организации – фанатизм, ненависть, страх и истерия. Вы играете на всем этом, чтобы сколотить армию из своих приверженцев. Что касается армии как таковой, то вы можете править железной рукой, что касается отдельно взятых людей, которых доводят до определенного душевного состояния, то вы не можете остановить вспышки насилия. В относительно нормальной атмосфере хорошие друзья могут дойти чуть ли не до драки в ходе политической дискуссии. В атмосфере, созданной генералом, крайности насилия были абсолютно в порядке вещей.

В течение последних нескольких часов в голове у Питера вызревал образ какого-то человека из АИА, забавлявшегося тем, что он взбалтывал в Олдене Смите ненависть, уже выкристаллизовавшуюся в нем под воздействием пьяницы отца и гулящей матери.

Было, наверное, какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы довести парня до состояния, в котором совершают убийство. Но когда это произошло, архитектору этого преступления пришлось защищать себя. Если бы умный газетчик или честный полицейский пробился бы к парню, то человеку, ответственному за это, угрожала бы опасность не только со стороны сил правопорядка, но и со стороны самого генерала Уидмарка.

Ставки генерала в этой игре были слишком уж высоки, чтобы подвергаться риску из-за ничем не оправданного насилия в неподходящее время.

Тот факт, что никто не был арестован, даже допрошен в связи в убийством Смита, предполагал услужливую слепоту со стороны местных властей. Весь город хотел предать забвению этот аспект дела. Редактор местной газеты выдвинул свою версию, но не желал печатать о ней ни слова.

Чарли Биллоуз разделял эти соображения. Он находился в Уинфилде, потому что считал: где-то в городе он, возможно, увидит лицо, которое он помнил, – лицо человека, который стоял рядом со Смитом в толпе, когда застрелили Сэма. Когда они расстались после выпивки, у Биллоуза не было никакой зацепки, даже смутных воспоминаний о лице. Что произошло, пока Питер совершал экскурсию к Дому Круглого стола, смотрел и слушал представление «Звук и свет» и проводил время с семьей Уидмарков? Чарли, должно быть, пошел искать лицо, которое он не мог вспомнить. Куда он мог пойти? Он мог лишь попытать счастья в нескольких пристойных питейных заведениях в городе, в полудюжине закусочных. Его бы не впустили в местный загородный клуб или в мужской клуб на Главной улице. Он мог, конечно, отреагировать на лицо, которое увидел на улице. Что потом? Неужели Чарли был настолько неблагоразумен, чтобы схлестнуться с этим человеком там же, не сходя с места? А может, они просто встретились взглядами, и этот человек понял, что его узнали, и, в свою очередь, узнал Чарли?

Можно гадать всю ночь напролет и не прийти ни к какому ответу. По тому, что Чарли предостерегал Питера, было совершенно ясно, что сам он осознавал опасность. Если бы он увидел то лицо, которое искал, вряд ли он выдал бы себя и стал действовать столь опрометчиво. Осталось бы проделать элементарную сыскную работу, работу того рода, которой хорошему репортеру приходится заниматься каждый день своей жизни. Было начало шестого, когда Питер расстался с Чарли в баре при «Армс». Нападение на Чарли в мотеле произошло около девяти часов. Где он был между пятью и девятью? Где обедал? С кем разговаривал? Существовал ничтожный шанс, что станут известны какие-то обстоятельства, которые позволят прийти к очевидным умозаключениям.

«Он, должно быть, сам нанес несколько ощутимых ударов, прежде чем они сбили его с ног», – сказал Грэдуэлл.

Сломанным стулом. Где-то в Уинфилде есть человек с метками, и в какой-то момент между пятью и девятью часами пути Чарли Биллоуза и этого человека пересеклись.

Возможно, такие факты не являются неопровержимой уликой для обвинителя, но это помогло бы выявить человека, который, если Питер был прав, виновен в совершении двух убийств и организации третьего.

Питер въехал на автомобильную стоянку у «Уинфилд-Армс».

Он вытащил ключ зажигания и сунул его в карман. Он не сразу вылез из машины. Многого ли он добьется, идя по следу Чарли Биллоуза? Он – человек, взятый на заметку в Уинфилде, взятый на заметку генералом, взятый на заметку Уолласом и Грэдуэллом и молодым полицейским Макадамом. Наверняка слух об этом распространился. Никто ему не проболтается в случайном разговоре. Теперь от Питера Стайлса будут шарахаться, как от чумного. Он посмотрел назад, вдоль Главной улицы, отчетливо просматривавшейся в бледном свете сине-белых уличных фонарей.

Двери города были закрыты.

Он вылез из машины. Его застоявшиеся мышцы ныли. Когда он уставал больше обычного, он начинал остро чувствовать свою искусственную ногу. Он медленно прошел в гостиницу и – через вестибюль – к регистрационной конторке. В баре было темно.

– Раненько вы закрываетесь, – сказал Питер портье.

– Мы закрываемся, когда нет посетителей, – объяснил портье. – Если хотите, вам в номер можно принести выпивку…

– Я бы не отказался от двойного виски со льдом.

– Сделаем, – сказал портье.

Питер поднялся по лестнице на второй этаж. Он подумывал о том, чтобы утром позвонить в «Ньюс вью» и попросить Фрэнка Девери, своего босса, откомандировать к нему какого-нибудь смышленого молодого человека из штатных сотрудников. Чужаку мало что светит в Уинфилде, но, возможно, ему повезет больше, чем Питеру Стайлсу.

Он отпер свою дверь, вошел и включил свет. Он почувствовал, как сердце заколотило по ребрам.

На его кровати растянулась Эйприл Поттер. Она крепко спала.

Глава 2

Нелепое воспоминание промелькнуло в голове у Питера. Давным-давно, будучи учеником средней школы, он отправился в Нью-Йорк на выходные. Он получил разумный отеческий совет. «Это в порядке вещей – пригласить девушку к себе в номер чего-нибудь выпить, – сказал его отец, – если ты оставил открытой дверь. Как только ты ее закроешь, у тебя могут случиться неприятности самого разного рода!»

Светлые волосы Эйприл разметались по подушке. Ее очень короткая, по последней моде, юбочка, приоткрывала восхитительные ноги. Ее хорошенькое личико во сне расслабилось, на устах застыла легкая загадочная улыбка.

Питер подумал о портье, который вот-вот должен был постучать в его дверь с выпивкой.

Он подошел и присел на край кровати. Он положил руку ей на плечо и легонько встряхнул ее. Ее глаза резко открылись.

– Просто молчи и слушай, – сказал он. – Сейчас портье принесет мне выпить. Если он узнает, что ты здесь, будет черт знает что. Если ты этого хочешь, то поднимай шум, когда он постучит в дверь.

Она не слушала то, что он говорил. Она приподнялась, и ее руки обвили его шею.

– Тони! – прошептала она.

– Милое дитя, у тебя в голове все смешалось, – сказал Питер.

Ее дыхание, теплое и сладкое, как у ребенка, обдавало его щеку.

– Мне все равно, как ты себя называешь, Тони, и почему.

Она прижалась своей щекой к его щеке.

Существовала одна вещь, которая неизменно приводила Питера в ужас, а именно – психическое нездоровье. Невозможность установить контакт с находящимся перед вами человеком – это тягостное испытание.

– Как тебе удалось сюда пройти? – спросил он.

Она отстранила свое лицо и улыбнулась ему.

– Старым способом, – вяло ответила она.

Ему удалось расцепить ее руки. Он удерживал ее ладони впереди нее. Они были теплыми, и он чувствовал быстрое биение ее пульса.

– Что это за старый способ? – спросил он.

– По шпалерам розария за окном, – объяснила она. – Как я всегда приходила, милый.

– Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Эйприл, со всем тем пониманием, на какое способна, – заговорил Питер (ее улыбка была такой лучезарной!). – Вчера ты пережила потрясение, тяжелое потрясение. Ты видела, как случилась ужасная вещь. Это расстроило тебя, и ты ошибаешься относительно меня.

– Я знаю, Тони. Я болела, – сказала она. – Когда ты уехал, для меня это был конец света. Наверное, я делала очень странные вещи, стараясь убедить себя, что это не так. Мама говорит, что я, случалось, подходила к людям в розарии Дома Круглого стола, принимая их за тебя или кого-то еще, о ком я мечтала. Но, Тони, теперь, когда ты вернулся… о, мой милый!

Раздался тот стук в дверь, которого страшился Питер.

Это заставило его принять решение. Здравый смысл подсказывал ему, что он должен завести портье в комнату, точно обрисовать ему ситуацию и попросить его позвонить миссис Уидмарк. Однако его порывом было сделать все же так, чтобы портье ничего не узнал об этом. Завтра историю о том, что Эйприл Поттер пробралась в спальню незнакомого мужчины, станут обгладывать за завтраком, как лакомую косточку, за каждым столом в Уинфилде. Этой несчастной девушке и так приходилось несладко.

– Это портье принес для меня выпивку, – сказал Питер. – Если ты хочешь, чтобы он узнал о том, что ты здесь, Эйприл, дело твое.

Он отпустил ее руки и пошел к двери. Она уселась на краю кровати, улыбаясь ему. Он повернулся и чуть приоткрыл дверь. Приоткрыл под таким углом, чтобы портье не видел кровать. Питер дал ему солидные чаевые, взял у него выпивку и закрыл дверь.

Он прислушивался к удаляющимся шагам. На лице портье не промелькнуло ни тени подозрения.

Питер двинулся обратно к кровати, держа поднос с выпивкой. Эйприл опять лежала, ее голова покоилась на подушке, кисти рук были сцеплены на затылке. Питер подумал, что никто еще никогда не смотрел на него с такой любовью и нежностью.

– А ты не будешь заниматься со мной любовью, Тони, так, как ты всегда делал? – спросила она хриплым голосом. – А потом мы можем поговорить – после этого?

Стоя на некотором расстоянии от нее, Питер отхлебнул виски. Оно имело ржаной привкус.

– Скажи мне, – сказал он, и не узнал звука собственного голоса, – скажи мне, почему ты делала вид, что я давным-давно погибший офицер британской армии, когда разговаривала со мной в Доме Круглого стола сегодня вечером?

– Из-за него, конечно, – сказала она.

– Из-за него?

– Из-за генерала. Потому что он мог нас услышать.

– Как он мог нас услышать?

– Ах, Тони, ты ведь знаешь, какое там оборудование. Громкоговорители в каждом дереве, кусте и цветочном горшке, так, чтобы тебе было слышно представление, где бы ты ни стоял. А также маленькие микрофоны повсюду – так что нам слышно тебя, что бы ты ни говорил. Если бы он думал, что я в полном порядке, что там ты… Тони, пожалуйста, ну пожалуйста, можно мы поговорим после? Это было так мучительно долго!

Питер допил то, что у него оставалось, и поставил стакан на туалетный столик. Ему нужно было каким-то образом довести это до ее сознания.

– Послушай меня так внимательно, как только можешь, Эйприл, – сказал он. – Нам нужно объясниться начистоту. Когда генерал обнаружит нас, он не узнает во мне Тони, ведь так?

– Ему пришлось проявить осторожность, – сказала она, сосредоточенно наморщив лицо. – Ему пришлось играть по твоим правилам. Если ты хотел притвориться кем-то другим – ну что же, ему пришлось подождать, чтобы посмотреть, что будет дальше.

– Эйприл, я не Тони!

Очевидно, она не слышала того, что не хотела слышать.

– Когда ты убежал от меня той ночью, Тони, я подумала – уж не собираешься ли ты его убить. Ты был так зол, так ужасно зол. Но когда ты вместо этого сбежал, я поняла почему. Правда поняла. Тебе нужно было заново привыкнуть ко мне. Я знала, что ты вернешься, когда решишь, что с этим покончено. Это было так, как будто меня… ну, переехал грузовик или я поранилась еще в какой-нибудь аварии. Но я оправилась, и через некоторое время это… не будет иметь никакого значения. Вот только, я… я не думала, что у тебя уйдет на это так много времени. Я была только твоя, Тони. Всегда только твоя. Не важно, что он сделал со мной той ночью; как бы это ни было ужасно, для нас с тобой это не имеет никакого значения.

– Эйприл, пожалуйста, послушай…

Она приподнялась,протягивая к нему руки:

– Пожалуйста, Тони, милый, неужели мы не можем забыть все это сейчас? Неужели мы не можем просто прожить эти минуты, не думая и не говоря о прошлом?

Питер почувствовал, как маленькие волоски у него на шее встают дыбом.

– Что он сделал с тобой той ночью, Эйприл? Под словом «он» ты подразумеваешь генерала?

Она отвернулась, извиваясь всем телом.

– Ради всего святого, Тони, неужели мы не можем забыть об этом сейчас? – выкрикнула она.

В дверном замке повернулся ключ.

Случались такие моменты, когда нога Питера подводила его.

От удивления он терял устойчивость. Они набились в комнату как карикатурные пенсильванские копы. Острием боевого клина был Пэт Уолш, помощник генерала. Питер получил скользящий удар сбоку по голове какой-то короткой дубинкой. Он попытался парировать удар и нанести встречный, вложив всю свою силу в правый апперкот. Дубинка ударила его снова, и он почувствовал, как у него подгибаются колени. Он услышал, как вскрикнула Эйприл. Когда мир заволокло туманом, он подумал о том, что на лице Пэта Уолша кровь. Это принесло ему детское удовлетворение, когда он проваливался в пустоту.

Питер открыл глаза и понял, что их прикрывает лежащая у него на лбу мокрая тряпочка. Голова болела так сильно, что он издал негромкий стон.

Он пошевелил рукой, чтобы снять компресс, но кто-то опередил его. Он повернул голову. Он лежал на своей кровати в своем номере в «Армс», и маленький седовласый человечек, со стетоскопом, свисающим с шеи, сидел возле кровати, ободряюще улыбаясь.

– С вами все будет в порядке, мистер Стайлс, – сказал он. – Я – доктор Джолиат.

– Я не ощущаю, что со мной все в порядке, – с трудом произнес Питер. Губы его распухли. Очевидно, Уолш нанес еще несколько ударов.

– Голова болит? – спросил доктор.

– Еще как!

– Надо бы сделать рентген, но я не думаю, что у вас что-то серьезное. Вероятно, легкое сотрясение.

– Что случилось с мисс Поттер? – спросил Питер.

Все вдруг снова отчетливо предстало перед ним. Этот сукин сын Уолш!

– Бедная девушка, – сказал доктор Джолиат. – Они увезли ее домой. Генерал ждет меня внизу, чтобы я сказал ему, когда он может извиниться перед вами за то, что случилось.

– Можете сказать ему, пусть затолкает свои извинения… – начал Питер.

– Уолш поступил очень опрометчиво, – торопливо перебил его доктор Джолиат. – Я предупреждал генерала насчет Уолша. Слишком несдержанный. Он нашел свитер Эйприл в вашей машине и решил, что вы привезли ее сюда, чтобы корыстно воспользоваться ее жалким, вывихнутым воображением.

– Ее свитер в моей машине? – удивился Питер.

– На полу под задним сиденьем, – сказал доктор Джолиат. – Генерал думает, что она пряталась в вашей машине, пока вы наносили ему визит, и что вы увезли ее, сами того не зная. Похоже, она забралась в вашу комнату, вскарабкавшись по шпалере за окнами. – Доктор покачал головой. – Странное совпадение. Молодой человек, который сбежал от нее три года назад, прожил все лето в этом же номере. – Холодные пальцы пощупали у Питера пульс. – Сказать генералу, что вы с ним увидитесь?

– Пусть подождет, – сказал Питер.

Он попытался принять сидячее положение. На какой-то момент комната бешено завращалась вокруг него.

– Не стоит так волноваться, – мягко придержал его за плечо доктор Джолиат.

Комната снова вернулась в нормальное положение, и, удивительным образом, боль в голове Питера, казалось, немного поутихла.

– Вы были доктором Эйприл, когда у нее случилось нервное расстройство? – спросил он.

– Я – семейный доктор, – сказал Джолиат. – Я был первым, кого позвали. Впоследствии были и другие – специалисты, психиатры.

– Вы считаете, что необъясненный отъезд Тони Редмонда стал причиной ее срыва?

Доктор пожал плечами.

– А что же еще? Эмма воспитывала ее на романтической чепухе, как мне ни жаль это говорить. Девочка не была подготовлена к тому, чтобы справиться с кризисом в личной жизни.

– А этот парень не объяснил, почему он от нее ушел?

– Была записка, – сказал доктор. – Я никогда ее не видел, но, как я понял со слов Эммы и генерала, там просто говорилось «прощай».

– Между ними имело место нечто большее, чем заурядный летний роман, – сказал Питер. Он оглядел комнату. – Она воображает, что я – Редмонд.

– Я думаю, можно с уверенностью говорить, что их взаимоотношения – как бы это выразиться – получили свое завершение.

Питер свесил ногу с кровати. Ясные маленькие глазки доктора с интересом наблюдали, как он управляется с искусственной ногой. Но от комментариев он воздержался.

– Что вам известно о об этом парне, Редмонде, доктор? – спросил Питер.

– По большей части слухи, – ответил Джолиат. Он снял стетоскоп с шеи и убрал его в карман пиджака. – Я видел его в городе, пару раз разговаривал с ним при встрече. Я видел Эйприл вместе с ним в кинотеатрах и в других местах. Было видно, что они очень сильно влюблены друг в друга.

– Он жил в «Уинфилд-Армс» – в этом номере, – сказал Питер. – Он наверняка был очень обеспеченным человеком, раз снял такой номер на летние месяцы.

Доктор кивнул:

– Ездил на заграничной спортивной машине. По-моему, это была «феррари».

– А что он делал в Уинфилде? Просто проводил каникулы?

Маленькие ясные глазки доктора избегали взгляда Питера. И у него внезапно возникло убеждение, что ему не узнать от Джолиата всех обстоятельств дела.

– Насколько я понимаю, – сказал доктор, – он писал что-то вроде диссертации. Уинфилд он выбрал совершенно случайно. А чем он вас заинтересовал, мистер Стайлс?

– Девушка приняла меня за него. Разве вы не заинтересовались бы при таких обстоятельствах?

Доктор Джолиат вздохнул.

– Это очень прискорбный случай, – сказал он. – Шизофрения. Они все средства перепробовали, включая лечение электрошоком. Ей бы надо находиться в лечебнице, под постоянным наблюдением, но Эмма ни за что на такое не пойдет. Случаются длительные периоды здравомыслия, но им сопутствует глубокая депрессия. Нельзя называть их нормальными периодами. Она пребывала в этом полунормальном состоянии на протяжении нескольких месяцев, но вчерашняя сцена насилия вызвала новое расстройство. Во время обострения она испытывает острую потребность найти того парня. Сегодня она выбрала его дублером вас. А завтра это может быть разносчик из бакалейной лавки.

– А Тони Редмонд не вернется?

Кустистые брови доктора подскочили кверху:

– А вы разве не знаете? Он утонул в море.

– Не наверняка, согласно миссис Уидмарк, – сказал Питер.

Он попытался встать. Он чувствовал, что, если не считать пульсирующей головной боли, силы вернулись к нему.

– А как Эйприл ладит с генералом?

Доктор тонко улыбнулся:

– А то вы его не знаете. С генералом ладит тот, кто с ним соглашается. Я сомневаюсь, что он испытывает к ней какое-то сильное чувство. Он вежлив и предупредителен, но так он держится со всеми женщинами. Он не несет за нее никакой реальной ответственности. Она получает собственные деньги от Эммы. Что она к нему испытывает – один Бог ведает. Ее чувства к кому бы то ни было – к вам, например – обусловлены ее больным воображением.

– А ее будущее?

Глаза доктора внимательнейшим образом изучали Питера.

– Безрадостно, – сказал он. – Насколько я могу судить, безнадежно. – Это была завершающая фраза. – Как по-вашему – вы в состоянии увидеться с генералом сейчас, мистер Стайлс?

– Да, я с ним увижусь, – согласился Питер.

Доктор поднял свой маленький черный саквояж, стоявший на полу возле кровати. – Отдохните немного, – сказал он. – Я оставил вам несколько снотворных таблеток – на тот случай, если они вам понадобятся. – Он показал на маленький белый сверток на туалетном столике. – Утром я предлагаю вам зайти в больницу и дать мне ознакомиться с вашими рентгеновскими снимками, если мы сочтем, что в них есть необходимость.

Он пошел к двери, потом обернулся.

– Маленький совет, мистер Стайлс, – сказал он. – Эйприл – в высшей степени привлекательная девушка. Для неспециалиста трудно смириться с мыслью о ее неизлечимой травме. Вы ничем не можете помочь, разве что – держась от нее подальше, чтобы у нее не развивались ее нынешние фантазии, связанные с вами. Спокойной ночи, мистер Стайлс.

Питер пошел в ванную и посмотрел на себя в зеркало. Доктор наложил аккуратный кусочек пластыря на рану на голове. На нижней губе был порез. Он удивился своей бледности. Питер включил холодную воду и умыл лицо. Потом расчесал волосы, осторожно водя вокруг поврежденного места. Он как раз возвращался в гостиную, когда энергичный стук в дверь возвестил ему о прибытии генерала. Он заколебался на какое-то мгновение, не в силах избавиться от эха голоса Эйприл: «…Что он сделал со мной той ночью, как бы это ни было ужасно…»

Генерал был не один. С ним прибыл Пэт Уолш, примеривающий на себя глупую улыбку. У Уолша имелся великолепный «фонарь» и зубчатый порез на левой стороне лица, из которого до сих пор медленно сочилась кровь. Он вытирал ее окровавленным носовым платком.

– Можно нам войти? – спросил генерал.

Он стоял очень прямо, расправив плечи. Терновая трость была зажата под мышкой. Трудно было прочесть что-либо по его суровому, словно высеченному из камня лицу. В нем отражался гнев, а также тревога.

Питер открыл дверь настежь и отошел в сторону. Генерал зашел в комнату. Уолш помедлил, ухмыляясь.

– С вами я дал промашку, – сказал он. – Я принял вас за слабачка. А вы в драке крепкий орешек. – Он выставил окровавленный носовой платок, как будто в подтверждение своих слов. – Мы напугались, когда обнаружили, что Эйприл исчезла из дому. Я рассудил, что она, возможно, отправилась искать вас, после того, что случилось в Доме Круглого стола. Когда я нашел ее свитер в вашей машине, я решил, что вы привезли ее сюда, чтобы корыстно воспользоваться ее доверием. Я прямо-таки кипел от бешенства, а потому не стал тянуть канитель и выяснять, что к чему. Я прошу прощения.

Бледно-голубые глаза Питера по-прежнему были прикованы к изуродованному лицу Уолша.

Он вспомнил, что нанес всего один не слишком эффективный удар, когда падал под ударами Уолшевой дубинки.

– Откуда вы знаете, что я не привозил ее сюда? – спросил он.

– Я сопоставил очевидные факты – задним числом, – уточнил Уолш. – До нас дошли слухи, – продолжил он, – что вы побывали в мотеле «Ор-Хилл». Когда мы приехали, портье сказал нам, что вы совсем недавно вернулись в свой номер. Вы были один. Потом я понял, что это за номер. Друг Эйприл жил в нем три года назад. Тогда мы обнаружили, что она забиралась к нему по шпалерам для роз. Потом генерал сообразил, что она, должно быть, спряталась в вашей машине, пока вы находились в доме. Таким образом разъяснилось, откуда взялся свитер. Я кругом заблуждался относительно вас. Мне надо было не спеша пораскинуть мозгами, прежде чем срывать на вас зло. Еще раз извините.

– Я хотел бы поговорить с мистером Стайлсом с глазу на глаз, Пэт, – сказал генерал.

– Конечно. Если я смогу чем-то загладить вину за случившееся, Стайлс, дайте мне знать. – Он дотронулся до своего лица носовым платком. – Навряд ли я вас скоро забуду. – Он вышел и закрыл дверь.

Питер помедлил немного, прежде чем повернуться лицом к генералу. Он чувствовал, как пульсирует жилка у него на виске. Он знал настолько определенно, насколько вообще знал что-либо на этом свете, что никак не мог поставить Уолшу этот синяк или зазубренный порез на его щеке. Он нанес всего один удар кулаком, уже падал, когда наносил его. Он на долю секунды вернулся мысленно в разгромленный бокс в мотеле и нарисовал в своем воображении сцену того, как Чарли Биллоуз бьется за свою жизнь. Какой хитроумный фарс разыгрывали генерал и его крепкий подручный! Уолш пришел не извиняться. Они хотели убедить Питера, что это он несет ответственность за изуродованное лицо Уолша.

Медленно Питер повернулся. Серо-зеленые глаза генерала представляли собой узкие щелки. Он напряженно гадал – купился ли Питер на столь простенький трюк.

Суть дела заключалась в убийстве и была таковой с самого начала.

Кончик языка генерала медленно продвигался вдоль прямой щели его рта.

– По сути своей мы с вами враги, мистер Стайлс, – сказал он, – но все эти ваши приключения начинают внушать беспокойство своим размахом и непредсказуемостью. Вы приехали сюда, пытаясь отыскать слабину в моей организации, надеясь повесить на нас дешевое преступление. В вашей прессе нас окрестили фанатиками, хотя никто не сравнится по фанатизму с вами и вам подобными, когда вы вознамерились смешать нас с грязью. Но, мистер Стайлс, в процессе этого вы обеими ногами ступили в личную трагедию. Трагедию нашей семьи.

Питер полез в карман пиджака за трубкой и кисетом. Ему нужно было занять себя чем-нибудь, чтобы не дать гневу выплеснуться наружу.

– Это в вашей власти, мистер Стайлс, – продолжал генерал, – совершенно погубить мою падчерицу и нанести тяжелейшую рану моей жене. Поверьте, не в моем характере – молить о пощаде, но я здесь именно ради этого. Одних извинений за глупость моего помощника недостаточно. Я это знаю. Единственное, что я могу вам предложить, – это поверить в вашу историю прежде, чем вы ее расскажете. Я убежден, что вы привезли Эйприл сюда непреднамеренно. Я убежден, что вы вели себя по отношению к ней как джентльмен. Совпадение, в результате которого вам отвели этот номер, помогло ей вас разыскать. Сегодняшним вечером я уже один раз поблагодарил вас за то, как вы обошлись с этой несчастной девушкой. Я снова вас благодарю. Я готов прояснить для вас все, что нуждается в прояснении.

Питер крепко закусил черенок своей трубки. Были обстоятельства, которые требовали прояснения, но о которых он не мог спросить, не насторожив этого странного, холодного и опасного недруга. Был ли Уолш тем человеком, который убил Чарли Биллоуза ранее этим вечером? Был Чарли тем человеком, который оставил свою мету на лице Уолша? Если так, то наверняка это Уолш забил Олдена Смита во вчерашней толпе. И помимо этих вопросов были и другие, которые еще не вполне оформились у него в голове. Что в действительности случилось с Тони Редмондом? Где он? Почему он бросил Эйприл, не объяснив ни слова? И что генерал сделал с Эйприл, приведя Редмонда в такую ярость, что ей подумалось: он, возможно, попытается его убить? У генерала нашлись бы ответы – и ни одного правдивого – на все эти вопросы.

Генерал, казалось, отчасти прочитал его мысли.

– Если только вам не доводилось общаться с кем-нибудь вроде Эйприл… – сказал он. – С кем-нибудь, пребывающем в полном забытьи, тогда трудно понять, что нельзя верить ничему из того, что она говорит. Все это фантазии. Она рассказала вам что-то такое, что встревожило вас, да?

Голос Питера был ровным и лишенным эмоций.

– Она не рассказала мне ничего, что имело бы хоть какой-то смысл, – ответил он. – Я пытался убедить ее, что я не тот, кем она меня считает, когда приятель Уолш ворвался в номер с вашими ударными частями.

– Из этого получился бы сенсационный материал для печати, – сказал генерал. – Вы могли бы использовать его, чтобы навредить мне и моим близким.

– Я вам вот что скажу, Уидмарк, – твердо сказал Питер. – Я не сделаю ничего такого, что навредило бы девушке, лишь ради того, чтобы приукрасить историю. Ради нее, а не ради вас. Но суть происходящего здесь, в Уинфилде, значительнее, чем это было два часа назад.

Лицо Уидмарка потемнело от приступа гнева. Он с силой стукнул о пол наконечником терновой трости.

– Неприятность с Биллоузом, – сказал он.

– Убийство – вот как это называется, – сказал Питер, – а не неприятность.

– Конечно, это убийство! – прогрохотал Уидмарк. – Спровоцированное Минафи, Биллоузом и им подобными. Я понимаю ход ваших мыслей, Стайлс, потому что, будем смотреть фактам в лицо, вы – один из них. Мы все вовлечены в смертельную схватку с врагом – с коммунистическим заговором по захвату мира.

Мы стоим в сторонке и наблюдаем и наблюдаем, в то время как миллионам наших молодых мужчин и женщин – подобно вам, Стайлс, – промывают мозги либеральной пропагандой. Мы читаем вашу писанину, прислушиваемся к вашим разговорам и проповедям.

Мы должны, как вы полагаете, прекратить бомбить врага на поле боя. Мы должны позволить университетским профессорам с коммунистическим душком превращать наших молодых людей в предателей. Мы должны в большей степени заботиться о том, чтобы дать свободу врагу, а не о том, как сохранить наш образ жизни. Мы должны радоваться, когда они стоят на углах улиц, сжигая свои повестки на военную службу. А если кто-то из нас объединяется, чтобы защитить себя, нам приклеивают ярлык психов, экстремистов и Бог знает кого еще.

Разве мы приглашали армию демонстрантов идти маршем на наш город вчера? Не приглашали. Неужели от нас ждут, что мы ничего не почувствуем, когда они пришли сюда осквернить наши памятники, молоть всякий вздор на освященной земле? Неужели нам полагается вежливо улыбаться, когда они превращают наше общество в скотобойню? Неужели родителям этого паренька, Смита, полагается любить толпу бузотеров с грязными шеями? Биллоуз находился здесь для того, чтобы мутить воду. Он сгорел в огне, который сам же и зажег. А вы, великий объективный журналист, станете шельмовать порядочных людей, вооруженных и готовых сохранить американский образ жизни.

Так вот не мы были здесь зачинщиками, Стайлс. Это Минафи и его компания раздували пламя ненависти. Они посеяли семена, а не мы. И они пожали бурю.

Генерал помолчал, высоко вскинув и склонив набок голову. Он ждал, недоверчиво подумал Питер, аплодисментов невидимой аудитории. Это была речь, которую он произнес или собирался произнести в каком-то другом месте.

– Вот уже во второй раз за сегодняшний вечер вы предупредили меня, что будет небезопасно пытаться привлечь к судебной ответственности убийцу в этом городе, Уидмарк, – сказал Питер. – Если вы правы, то храни нас всех Господь.

Уидмарк покачал головой:

– Это просто непостижимо – то, как вы мыслите, Стайлс. Все вы. В вас яд измены. Вы с вашими маршами, вашими протестами и вашей пропагандой уничтожили законность и правопорядок и при этом кричите о законности и правопорядке, когда мы защищаем себя от вас.

Казалось, ему пришлось совершить усилие, чтобы распрямить свои массивные плечи.

– Я благодарю вас в последний раз за те крупицы порядочности, которые вы выказали по отношению к Эйприл. Но я знаю, что вы – враг, Стайлс, и я буду сражаться с вами всеми имеющимися в моем распоряжении средствами, если вы замахнетесь на те вещи, в которые я верю.

Он, не останавливаясь, прошел мимо Питера в коридор, захлопнув за собой дверь. Экстремизм? Дикий экстремизм, но пугающий своей неистовостью. Генерал и его друзья будут драться без всяких правил, не обременяя себя никакими законами. Возможно, подумал Питер, генерал – безумный мессия, но есть другие, такие, как Уолш, которые будут использовать армию генерала как средство удовлетворения обычной жажды насилия.

Зазвонил телефон на туалетном столике.

Четкий холодный голос донесся по проводу:

– Питер?

– Да.

– Это Грейс Минафи. Мы только что узнали про Чарли Биллоуза. – В ее голосе не было даже отзвука чувства.

– Мне жаль, – сказал Питер.

– Погребальная служба и похороны Сэма состоятся утром, – сказала она. Она словно говорила о незнакомом человеке. – Как только они закончат, я приеду в Уинфилд, чтобы вам помогать.

– Не нужно, – резко сказал Питер. – Скажите мне, где будет проходить служба, и я встречусь с вами там. Биллоуз говорил мне, что у него много документов по АИА. Я хотел бы их заполучить.

– Я вам их привезу, – сказала она. – Вы нужны там. Сэм бы понял.

– Это не подходящее место для вас, Грейс. Тут все дышит злобой к Сэму и его друзьям.

– Неужели вы действительно думаете, что я побегу от этих бесчувственных ублюдков? – очень спокойно спросила она.

Глава 3

Около полуночи Питер спустился по лестнице к конторке в вестибюле. Звонок Грейс Минафи встревожил его. Он не хотел, чтобы она приезжала в Уинфилд. Город вышел из-под контроля. Присутствие Грейс здесь могло вновь подогреть страсти и, возможно, поставить в опасное положение ее лично. Он чувствовал, что это важно – убедить ее, что она не сможет оказать никакой реальной помощи.

Портье за конторкой заулыбался, когда Питер направился к нему; улыбка, которая подразумевала понятную только им двоим шутку.

– Я сожалею о случившемся, мистер Стайлс, – сказал он.

– Неужели? – удивился Питер. – Я думал об этом. Уолш и его друзья вошли в мой номер при помощи запасного ключа. Они не выломали дверь.

– Это нарушение правил – когда в вашем номере не зарегистрировавшаяся женщина, – сказал портье. – Вы видели, что с Уолшем был местный констебль.

– У меня не было шанса что-либо разглядеть, – сказал Питер. – Вы сказали им, что в моем номере находится женщина?

Гаденькая улыбка портье стала еще шире.

– Не надо было ей пользоваться такими соблазнительными духами, – сказал он. – Я смекнул, что с вами дамочка, когда принес вам выпивку.

– Вряд ли можно винить вас за то, что вы холуйствуете перед генералом и его дружками, – сказал Питер. – Что-либо другое кажется немыслимым в этом счастливом маленьком поселке. Ну что ж, вы можете доложить им, что я отправляюсь в университет на весь остаток ночи. Я вернусь завтра, когда – точно не знаю.

Улыбка портье угасла.

– Ваш номер понадобится нам утром, в контрольное время, – сказал он.

На скулах Питера заиграли желваки.

– Мне сказали, что я могу жить в этом номере неограниченное время.

– Ошибочка вышла, – сказал портье. – Мы упустили из виду, что номер был заранее забронирован.

– Тогда дайте мне другой номер.

– Свободных номеров нет, мистер Стайлс.

– Вы лжец, – очень спокойно сказал Питер.

– Мне жаль, мистер Стайлс, но дело обстоит именно так. Если вы не выпишетесь к одиннадцати утра, нам придется упаковать ваши вещи и держать их у себя до вашего возвращения.

– Кто владелец этого заведения? – спросил Питер.

– Корпорация «Уинфилд-Армс».

– Можете не продолжать, – сказал Питер. – Один из членов совета директоров – генерал Хэмптон Уидмарк.

– Насколько я знаю, да, – вкрадчиво подтвердил портье.

– А где в городе вы бы посоветовали поискать комнату?

Улыбка портье угасла.

– Я бы не посоветовал, – сказал он и облизал губы. – Я ничего не имею против вас лично, мистер Стайлс. Мы тут находимся в несколько взвинченном состояния, и в настоящее время в городе не слишком жалуют заезжих ищеек.

– Мне это уже дали понять, – сказал Питер. – Подготовьте мой счет. Я съезжаю сейчас.

Он вернулся в номер и принялся собирать вещи. Он знал, что его гнев, закипающий у него в душе, плохой советчик. Местные власти явно приготовились сделать так, чтобы дело Минафи – Олдена Смита благополучно рассыпалось. Его спишут в архив, представив как результат массовых беспорядков, в которых нельзя обвинить ни одного отдельно взятого человека. Убийство Чарли Биллоуза было кое-чем иным.

Но его тоже замнут, списав на «случайное» ограбление, совершенное «неопознанными лицами». Питер мог во все горло кричать с крыш, что он уверен: Пэт Уолш убил Олдена Смита, а впоследствии Биллоуза. Он мог показывать на разукрашенное лицо Уолша в доказательство того, что тот дрался с Чарли, – и будет со смехом выпровожен из зала суда, когда свидетели заявят под присягой, что он сам ответствен за полученные Уолшем травмы.

У него не было никаких весомых улик, никаких доказательств того, в истинности чего он не сомневался. Пока таких улик нет, вообще невозможно заставить полицию делать что-нибудь, кроме как притворяться, что она ведет поиски действовавшего на авось грабителя, который предположительно убил Биллоуза. Сложится совершенно тупиковая ситуация, если только насилие не получит настолько широкую огласку, что полиция не сможет его игнорировать.

Питер снес своей чемодан к конторке и оплатил счет.

Он больше не разговаривал с портье. Он вышел на освещенную луной автомобильную стоянку и бросил свой чемодан на заднее сиденье белого «ягуара». Это была дивная ночь с почти дневным серебристым светом. Город выглядел таким тихим, таким безмятежным – совершенно неубедительный фон для насилия.

Потом Питер увидел, как какая-то тень движется за большим кустом вечнозеленого растения.

– Стайлс? – прошептал хриплый голос.

И тень облеклась плотью. Питер узнал округлую, эльфоподобную фигуру Дэниела Сотерна, редактора местной газеты. Он подошел к Питеру, посасывая свою забившуюся трубку.

– Черт знает что, – сказал он, подходя к Питеру.

– Удивительно – при том, что вы газетчик, вас днем с огнем не сыскать, когда по-настоящему пахнет жареным, – ворчливо заметил Питер. – Сегодня вечером произошло убийство, но и там вы блистательно отсутствовали. Некоторое время назад в моем номере была настоящая потеха, но вас там не было. Похоже, репортаж с места событий – это не ваш конек.

Маленький толстый человечек приподнял ногу и выбил трубку о каблук ботинка.

– Я издаю еженедельник, Стайлс, – сказал он. – У меня уйма времени на сбор фактов.

– Из вторых рук, – сказал Питер.

Глаза Сотерна изучали лицо Питера.

– А они крепко намяли вам бока, – беззлобно констатировал он.

– И убили моего друга Биллоуза, – добавил Питер.

– Случайный налетчик, как я разумею, – сказал Сотерн.

– Ничего вы не разумеете, – возразил Питер. – Что мне не нравится в вас, приятель, так это то, что вы не публикуете того, что знаете. Вы печатаете то, что вам велят.

– Я понимаю, почему вы беситесь, – сказал Сотерн. – Если вам станет легче от того, что вы наорете на меня, так валяйте – орите. Они гонят вас из вашего номера?

– Собирались выгнать завтра утром, – сказал Питер. – Я предпочел съехать сейчас.

– Я и рад бы вас приютить.

– Но вы не можете?

– Совершенно верно, я не могу.

– Ох и тошно вам, наверное, глядеть на себя в зеркало, – сказал Питер. – Человек без убеждений и мужества.

– Я этого заслуживаю, – спокойно сказал Сотерн. – Как я мог бы помочь вам, если бы захотел?

– Вы могли бы выяснить, где находился Пэт Уолш в тот момент, когда моего друга Биллоуза забили насмерть, – сказал Питер.

Толстый человечек поджал губы:

– Я уже видел, что вы с ним сделали. Славно его разукрасили. Хотелось бы мне посмотреть, как это случилось.

– И мне тоже, – сказал Питер. – Я, очевидно, был без сознания, когда это сделал. Все, что я помню, – это один довольно слабый удар.

Сотерн негромко присвистнул:

– То есть вы хотите сказать?..

– Вам я ничего не хочу сказать, потому что я вам не доверяю, – сказал Питер. – Стоит Уидмарку или одному из его ребят хмуро на вас посмотреть, и вы расколетесь подчистую.

– Я не печатаю то, отчего у меня могут случиться неприятности, – медленно проговорил Сотерн, – но я не занимаюсь активным пособничеством врагу.

– Какому врагу? – сухо спросил Питер.

– Вашему врагу и моему, – туманно пояснил Сотерн.

– Насколько я понимаю, вы – втирающийся в доверие маленький шпик Уидмарка, – сказал Питер.

– Вам придется самому вынести суждение на этот счет, – меланхолично откликнулся Сотерн. Он снова безуспешно попытался продуть забитый черенок своей трубки. – Знаете, вы не первый человек, который пытается докопаться до правды относительно Армии за исконную Америку. Пару лет назад следователь сенатского подкомитета что-то тут выведывал. Прежде чем он успел подготовить доклад о АИА, его отправили в отставку – предположительно за получение взятки в связи с каким-то другим расследованием. В воскресной газете появлялись какие-то очерки, но все они были выдержаны вроде как в юмористическом ключе. То ли они так и не осознали, насколько на самом деле вредоносна маленькая армия генерала, то ли их убедили не нарываться на судебный иск, поскольку никаких по-настоящему надежных доказательств у них нет. – Сотерн снова попробовал раскурить свою трубку, потом оставил свои попытки и сунул ее в карман. – Еще был университетский профессор, который в рамках своей научной темы изучал экстремистские группировки. Послали студентов, чтобы подготовить доклады о таких организациях, как АИА. Полагаю, что АИА была в его списке.

– Его имя – этого профессора?

Глаза маленького толстого человечка заблестели при свете луны.

– Чарльз Биллоуз, – сказал он. Он носком ботинка провел черту на усыпанной гравием дорожке. – Я склонен думать, что могу прочесть ваши мысли, Стайлс.

– Попытайтесь, – сказал Питер, уже не таким раздраженным тоном.

– Вам хотелось бы увязать все воедино, – начал Сотерн. – Это бы упростило вашу задачу. Вы думаете, что Пэт Уолш убил вашего друга Биллоуза. Вам бы хотелось думать, что это произошло потому, что Биллоуз узнал в Уолше человека, который вчера забил насмерть молодого Олдена Смита. В этом случае вы бы привели к общему знаменателю вчерашнее и сегодняшнее и имели бы дело с одним негодяем. А вам не приходило в голову, что эти два события лишь отдаленно связаны между собой? Возможно, Биллоуз собрал достаточно документальных материалов на АИА, чтобы сделаться опасным для них. Возможно, они долгое время задавались вопросом, как с ним поступить. Вчерашнее не было запланировано, оно просто случилось. Но оно создало фон, на котором они могли действовать. Возможно, они радуются тому, что внушили вам, будто Биллоуза убили, поскольку тот мог опознать убийцу этого парня, Смита. Распространите эту информацию, и вы поможете им утаить правду – ведь они убили Биллоуза, чтобы вообще заставить его замолчать. Если Биллоуз выжидал подходящего момента, чтобы внезапно открыть то, что он знал, то смерть Минафи наверняка создала ему идеальный по времени случай. Скорее всего, именно поэтому ему нужно было срочно заткнуть рот, и он предоставил им прекрасную возможность, снова приехав в город.

– Вы гадаете, – сказал Питер.

– Конечно, я гадаю, так же, как и вы, – согласился Сотерн. – Но я хотел бы задать вам вопрос… два вопроса.

– Валяйте.

– Считал ли Биллоуз, что сможет опознать убийцу Смита, если увидит его?

– Да, считал.

– Но он так не считал, когда разговаривал с вами. Теперь давайте предположим, что позднее он его опознал. Вы говорите, что это был Уолш. Неужели он обвинил Уолша, а потом преспокойно ушел, чтобы провести ночь в местном мотеле, не обмолвившись ни с кем ни словом? Если кто-то и знал, насколько опасен местный потенциал, так это Чарльз Биллоуз. Он бы немедленно сообщил кому-нибудь, что опознал Уолша, и бросился бы искать прикрытие, а не поселился бы один в этом заведении – «Ор-Хилл». По моим догадкам, он не опознал Уолша или кого-то еще. Вот почему он остался в городе – потому что он не опознал. За ним наблюдали, и они воспользовались тем шансом, который он им предоставил, чтобы расправиться с ним. – У Питера пересохло во рту. – Конечно, может, вы и правы насчет Уолша, – продолжил Сотерн. – Может быть, это ваш друг Биллоуз его разукрасил, а не вы. Вы не сказали этого напрямик, но вы так думаете.

– Да, я так думаю.

– Вам будет чертовски сложно это доказать, – вздохнул Сотерн. – Полдюжины людей подтвердят, что они видели, как вы отколошматили Уолша. Нет, друг мой, если вы настаиваете на том, чтобы вести этот бой, цельтесь в главную мишень. Знаете, что бы я сделал на вашем месте? Я бы отправился прямиком в кабинет Биллоуза в университете и раздобыл бы его материалы по АИА. Я бы поговорил со студентами, которые работали на него по этой конкретной тематике. То, чем располагал Биллоуз, это, должно быть, настоящая бомба, а иначе они не стали бы рисковать, убивая его. – Сотерн усмехнулся. – Конечно, если я шпион генерала, то, когда вы откроете сейф Биллоуза, там окажется бомба, которая разнесет вас в клочья.

– Вы хотите поехать со мной? – спросил Питер.

– Откровенно говоря, у меня не хватает духу. Я и сейчас-то дрожу как осиновый лист от страха, что кто-то, неровен час, наблюдает, как я стою здесь и разговариваю с вами. Так что поезжайте – а?

Питер протянул руку.

– Спасибо, Дэн, – сказал он.

– Всегда рад помочь, Питер, – сказал маленький толстый человечек. В его улыбке сквозила горечь. – До тех пор, пока… пока мне это ничем не будет грозить.

Белый «ягуар» с тихим урчанием двигался по Главной улице Уинфилда, пока не подъехал к месту пересечения с автомагистралью штата, ведущей в университетский городок. Питер с силой нажал на акселератор. У него вдруг возникла жгучая потребность добраться до архивов Чарли Биллоуза по АИА и убедить Грейс Минафи не лезть в эту драку. Он спрашивал себя, найдется ли человек, который в такую рань проведет его в кабинет Биллоуза. Это будет невыносимо – если придется дожидаться, пока после завтрака закипит университетская жизнь. Грейс бы знала, кого можно разбудить.

И тут же Питер начисто забыл про Биллоуза и его бумаги. В его зеркале заднего обзора отразились фары идущей следом машины.

Вот уже много лет Питера мучил кошмар, от которого он был не в силах избавиться. Это было то пробуждавшееся, то угасавшее воспоминание о том дне, когда машина, ехавшая за ним следом по обледенелой горной дороге в Вермонте, столкнула его за ограждение, в то время как сидевшие в ней люди надрывались от хохота, и отправила его прямиком в ад – ад, в котором его отец, ехавший вместе с ним, сгорел заживо во время катастрофы и в котором его нога была так сильно изуродована, что ее ампутировали чуть ниже колена в местной больнице.

Появившаяся позади него на пустынной дороге машина оказала иррациональное воздействие на Питера. От нее сердце его бешено заколотилось, горло сдавил страх. А потом к нему пришло ледяное спокойствие и он стал готов ко всему. Он чуть поднажал на газ, и идущая следом машина тоже прибавила скорость, оставаясь примерно в пятидесяти ярдах позади него. Он резко замедлил ход, и машина сзади сделала то же самое, поддерживая между ними прежнее расстояние. Не оставалось никаких сомнений в том, что ее водитель интересовался Питером.

На протяжении примерно мили Питер вел «ягуар» с постоянной скоростью пятьдесят миль час, а потом внезапно выжал из него все, на что тот был способен.

Идущая следом машина продемонстрировала, что у нее имелись возможности идти вровень с мощным двигателем под длинным белым капотом.

У водителя, как догадывался Питер, было даже преимущество. Он знал эту дорогу, а Питер – нет. Он был готов к сложному повороту, опасному перекрестку. Питеру приходилось идти на риск, ориентируясь лишь по полосе света от своих фар.

Потом раздался звук сирены. Питер бросил взгляд в зеркало. На крыше идущей следом машины замигал красный свет. Полиция штата! Охваченный понятной лишь ему паникой, он забылся и превысил скорость. Это принесло почти облегчение.

Он сбавил скорость и притормозил у обочины. Ладони его были влажными.

Полицейская машина обогнала его, а потом затормозила прямо перед ним. Полицейский вылез и направился к Питеру, держа руку на пистолете в кобуре.

Фары Питера отчетливо высветили его. Это был полицейский по имени Мак-Адам, который присутствовал в мотеле «Ор-Хилл». Питер понял, что дело принимает скверный для него оборот.

Худое суровое лицо Мак-Адама проглядывало сквозь боковое стекло.

– Покажите мне вашу лицензию, мистер Стайлс.

– Я знаю, что превысил скорость, – сказал Питер, – но это потому, что я обнаружил за собой хвост. Подвергнуться преследованию в вашем городе – не самая приятная вещь.

– Вы просто притворяйтесь, пока я с вами разговариваю, – неожиданно сказал Мак-Адам.

Питер посмотрел на полицейского, не веря своим ушам. Загорелое молодое лицо было непреклонно.

– Я коп, – сказал Мак-Адам. – Я всегда хотел быть копом. Меня учили на копа. Когда от чего-то смердит, мне это не нравится.

– Похвальные настроения, – одобрил Питер.

– Пожалуйста, достаньте свою лицензию, – резко сказал Мак-Адам. – На тот случай, если кто-то проедет мимо нас, я хочу выглядеть так, как будто я просто препираюсь с вами.

Питер достал из кармана свой бумажник и передал его полицейскому.

– Меня поставили на должность уполномоченного местной полиции в Уинфилде месяцев шесть тому назад, – заговорил Мак-Адам. – Каждый раз, когда случается что-нибудь посерьезнее, чем проказы в канун Дня всех святых, начальство забирает у меня дело. То, что произошло здесь вчера, кладут под сукно. Разбирательство по поводу того, что случилось с вашим другом сегодня вечером, ведется таким же образом. От нас явно ждут, что мы будем брать под козырек перед любым, кто носит значок АИА.

– Вы доложили об этом?

– Я не могу добраться выше офицера, поставленного старшим над этим районом, – сказал Мак-Адам. – Капитан Уоллас – вот кто всем заправляет. Я выполняю его приказы. Вы знаете, в чем они заключались сегодня вечером? Мне было предписано возобновить обычное ночное патрулирование на этом участке шоссе. Вы могли подумать, что я буду расследовать то, что случилось в мотеле, искать кого-то, кто мог подраться с Биллоузом и убить его. Только не я. Я отлавливаю обычных шоферов-лихачей.

– Почему вы мне это рассказываете? – спросил Питер.

– Потому что я знаю, кто вы такой и почему вы здесь, – ответил Мак-Адам. – Я хочу и дальше носить эту униформу и все же не могу, когда меня заставляют участвовать в очковтирательстве. Дайте мне посмотреть на ваши руки.

– Мои руки?

– Костяшками кверху.

Питер вытянул руки перед собой. Мак-Адам посветил на них своим фонариком.

– Даже не распухли. Вы никак не могли разукрасить Пэта Уолша настолько, насколько он сейчас разукрашен, – сказал Мак-Адам. – Он зашел в участок вместе с генералом как раз перед тем, как я отправился на патрулирование. Они сказали: им нужно, чтобы капитан Уоллас знал о происшествии, на тот случай, если вы решите затеять судебную тяжбу против Уолша из-за того, что он вломился в ваш номер. Они все упирали на то, какой вы крепкий орешек. Я чувствовал, что здесь дело нечисто! Алиби-то шито белыми нитками.

– Вы не просто коп, вы хороший коп, – сказал Питер.

– Я твердо знаю, что со мной случится, если я начну копать под Уолша, – сказал Мак-Адам с гневом в голосе.

– Перевод в Ист-Хардуэр, – сказал Питер.

– Или на Аляску – если у них это получится. – Мак-Адам отдал Питеру его бумажник. – Возможно, есть способ связать имя Уолша с мотелем «Ор-Хилл». Он ездит на черном седане – «импала». Может быть, следы от шин.

– А отпечатки пальцев? – предположил Питер.

– Да их начисто смазали при первом же осмотре места происшествия, – сказал Мак-Адам. – Я своим глазам не верил – такая топорная работа. А потом меня услали отгонять зевак. Уолш проходил воинскую службу в Корее, так что его отпечатки пальцев найдутся в картотеке, но их не с чем будет сличить. Ребятки об этом позаботятся. А с вами как было? Они пытались подставить вас с девчонкой?

Питер покачал головой:

– Я так не думаю. По-моему, она пришла ко мне в номер сама по себе. Но они хотели забрать ее оттуда. У меня такое чувство, что она едва не рассказала мне что-то важное.

– Судя по тому, что я слышал, у нее вот уже три года как не в порядке с головой, – сказал Мак-Адам. – Разве вы можете полагаться на что-нибудь из рассказанного ею? Там, в полицейском участке, они сказали, что она приняла вас за парня, который сбежал от нее три года назад. Он жил в том же номере, что и вы.

– У нее в голове каша, согласен, – сказал Питер. – Но она намекала на что-то такое, что Уидмарк сделал с ней, когда тот парень ее бросил. Возможно, я бы это у нее выудил, будь у меня еще немного времени. Но когда я попытался ее расспросить, они вломились в номер.

– Все, что я могу сделать, – сказал Мак-Адам, – это держать мои глаза и уши открытыми. Если они догадаются, что у меня на уме, то на этом все закончится. А как насчет вас?

– У Биллоуза есть подборка материалов по экстремистским группировкам, включая АИА. Я начинаю задаваться вопросом – не потому ли его убили. Я как раз еду на них посмотреть.

– Дайте мне знать, если что-нибудь раскопаете.

– Хорошо.

– А если вы захотите переговорить со мной, вам лучше совершить какое-нибудь мелкое нарушение, – сказал Мак-Адам. – Если мы будем выглядеть как друзья, можете навеки со мной распрощаться.

– У меня спокойнее на душе, когда я знаю, что вы где-то рядом, – признался Питер.

– Вам лучше следить за своей скоростью, – посоветовал Мак-Адам. – Отличный способ вывести вас из игры – забрать вас за какой-нибудь незначительный проступок. Они несколько дней промаринуют вас в суде, возможно, отберут у вас водительскую лицензию. – Он отступил на шаг и оглядел «ягуар». – А вы не могли бы раздобыть другую машину? Эта колымага – все равно как транспарант с надписью «Вот едет Питер Стайлс!».

Было примерно четверть второго ночи, когда Питер позвонил в парадную дверь дома Грейс Минафи. Свет горел, но на его многочисленные звонки никто не ответил. Тревога за Грейс все больше одолевала его, когда он отправился за угол дома, чтобы попробовать зайти с черного хода.

– Мистер Стайлс!

По лужайке, от стоявшего рядом дома, к нему шла соседка – Сара Как-Бишь-Ее-Там, которая приготовила все к приезду Грейс накануне и в тот раз впустила Питера в дом.

– Здравствуйте, – сказал Питер.

На Саре был дождевой плащ поверх бледно-голубой пижамы.

– Я узнала вашу машину, – сказала она. – Случилась беда.

– Что-нибудь с Грейс? – спросил он ледяным тоном.

– Нет. Вы знаете про Чарли Биллоуза. Вы были в Уинфилде, Грейс мне говорила. Полчаса назад нам сообщили, что в его доме пожар. Грейс уехала. Я не могла поехать из-за детей. – Она покачала головой, как будто не могла в это поверить. – Ну прямо все напасти сразу!

– Где дом?

Она объяснила ему, где это находится – в паре миль, на другом конце города.

За полмили от того места, куда он направлялся, Питер увидел клубы черного дыма, вздымающиеся в освещенном луной небе, перемежающиеся со спорадическими вспышками оранжевого пламени. Пожар был нешуточный. За сотни ярдов от огненного ада путь был заблокирован средствами пожаротушения и машинами многочисленных пожарных-добровольцев. Питер вылез из машины и прошел пешком туда, где путь преграждала веревка, натянутаяпоперек дороги, с тем чтобы не подпускать зевак слишком близко к ревущим останкам маленького домика.

Теперь единственная цель борьбы с пожаром состояла в том, чтобы не дать ему распространиться на соседние дома. Питер догадался, что это был маленький жилой квартал для преподавательского состава и других университетских работников. Чуть левее он увидел башню с часами, возвышавшуюся над университетской библиотекой.

Потом он увидел Грейс. Она стояла в нескольких ярдах, кутаясь в пальто, как будто замерзла, несмотря на жар от огня. С ней были два молодых человека, по виду – студенты, наспех натянувшие слаксы и свитера. Питер протиснулся к ним.

– Грейс, – сказал он.

– Привет, Питер. – Она не посмотрела на него. – Бутылка с какой-то зажигательной смесью, как они считают. У них не было никакого шанса что-то спасти.

– Будем надеяться, что его архивы хранились в его университетском кабинете, – сказал Питер.

– Они были здесь, – отозвалась Грейс глухим голосом.

– В несгораемом сейфе?

– Ничего такого и в помине не было, сэр, – сказал один из ребят, симпатичный паренек, с испугом в глазах за очками в роговой оправе. – Я Джим Бейли. Я работал вместе с мистером Биллоузом над его научной темой. Дом ломился от архивов – в книжных шкафах, коробках и стенных шкафах. Но не в сейфах. Я все время ему говорил… – Молодой голос осекся.

– Здесь мы уже ничем не сможем помочь, – сказала Грейс все тем же глухим голосом. – Джим, вы с Эдом поезжайте ко мне домой. Я думаю, мистер Стайлс хочет с вами поговорить. – Она отдала парню кольцо с ключом. – Пригоните мою машину. Я поеду с Питером.

Она по-прежнему не смотрела на Питера. Потом повернулась и пошла к «ягуару».

Второй парень, рыжеволосый и веснушчатый, протянул свою руку Питеру.

– Я Эдвард Крамер, сэр, – сказал он. – Там сгорело много ваших материалов.

– Моих материалов?

– Статей из «Ньюс вью». Мы хранили подшивку из них. Мистер Биллоуз называл вас «глас вопиющего в пустыне».

– Как много вам двоим известно насчет того, что он имел на АИА?

Парни переглянулись.

– Кое-что, – сказал Крамер. – Это было самым заковыристым делом из всех.

– Заковыристым?

– Не так-то просто было добыть реальные факты, – сказал Бейли.

– Давайте поедем с миссис Минафи и поговорим об этом, – предложил Питер.

Грейс уже сидела в «ягуаре», когда Питер присоединился к ней. Казалось, на какой-то момент ее жесткий самоконтроль ослаб. Она сидела, наклонив голову вперед, закрыв лицо руками.

– Это просто уму непостижимо, – всхлипнула она. – Два дня назад мы жили своей жизнью. Мы могли смеяться, любить и испытывать энтузиазм по поводу того, за что мы боремся, и сражаться за то, во что мы верили, и хорошо относиться к миру, несмотря на все его убожество. А теперь на нас как будто сбросили бомбу во время авиационного налета. Сэма больше нет, Чарли больше нет. И это безнаказанное уничтожение плодов многолетней работы Чарли. Я чувствую себя виноватой, да поможет мне Господь.

– Вы? Виноватой за что?

– Я поощряла Сэма на этот марш протеста в Уинфилд, и он мертв. Вчера я воодушевляла Чарли на то, чтобы поехать в Уинфилд, потому что хотела отомстить за Сэма и надеялась, что Чарли отыщет что-нибудь такое, что нанесет им урон. А сегодня вечером я сказала им, что вы едете, чтобы посмотреть на архивы Чарли.

– Кому вы это сказали? – резко спросил Питер. В ее словах он пока не видел никакого смысла.

– Неужели вы не понимаете, какими глупыми мы оба были, Питер? Я позвонила вам в ту гостиницу. Звонок прошел в ваш номер через коммутатор. Кто-то наверняка подслушивал, и они поняли, что им нужно добраться до архива Чарли прежде, чем мы это сделаем.

У Питера промелькнуло воспоминание о том ухмыляющемся портье из «Уинфилд-Армс». Возможно, Грейс права.

– Вы не можете винить себя в чем-то таком, – сказал он. – Сэм устроил бы этот марш в Уинфилд и без вашего поощрения. Чарли Биллоузу не требовалось, чтобы вы подначивали его на то, чем он занимался. А что касается телефонного звонка – то он лишь ускорил события на несколько часов, если вообще сыграл какую-то роль. Проблема в том, что никто из нас не способен по-настоящему поверить в то, насколько далеко зайдут эти люди. Мы опаздываем.

Грейс приподняла голову и в первый раз посмотрела на него:

– Уже нет, Питер. Я больше не собираюсь опаздывать. Давайте вернемся домой. Я не смогу спать, пока не найду способа дать сдачи этим чудовищам!

Питер почувствовал невольную жалость к этим двум ребятам, которые сидели вместе с ним и Грейс за ее кухонным столом, попивая кофе.

Оба они пребывали в состоянии легкого шока. Биллоуз был их кумиром. Они были просто не в состоянии осознать все, что случилось с ним и его работой. Еще хуже, подумал Питер, то обстоятельство, что они вдруг напугались. Когда их возглавлял Биллоуз, они готовы были следовать за ним без колебания.

Это был цивилизованный мир, свободная страна. Вы могли собирать доказательства и бороться с силами левых радикалов или правых радикалов на высоком интеллектуальном уровне. Такая драка доставляла вам удовлетворение. Но тут была драка иного рода, варварская, такая, какая им и не снилась, несмотря на предупреждения, которые раздавались из собственных уст противника. Сэму Минафи отстрелили голову. Чарли Биллоуза забили насмерть. Архивы по этой теме, на собирание которых ушли годы, погибли в пламени в течение получаса. Результатом стал страх и сомнение: а не лучше ли будет предоставить кому-то другому вести сражение?..

Это был страх того рода, на который рассчитывали уидмарки во всем мире, подумал Питер, страх, из-за которого оппозиция становится дряблой, старательно поддерживающей нейтралитет. Одна вещь, которую необходимо было сделать здесь в этот вечер, – это не допустить, чтобы эти ребята растеряли свое мужество. Это будет непросто, потому что в глубине души Питер в какой-то степени испытывал тот же самый страх. Было бы куда как проще пойти на попятную и ограничиться несколькими резкими высказываниями в статье для «Ньюс вью».

Но он знал, что не сможет этого сделать, какой бы привлекательной ни казалась эта идея. У Чарли Биллоуза и Сэма нашлось мужество, чтобы сражаться лоб в лоб. Нельзя, чтобы их усилия оказались напрасными. И нельзя оставить Грейс сражаться в одиночестве, потому что она, безусловно, была настроена сражаться – с чей-то помощью или без.

Питер наблюдал за этой убитой горем молодой женщиной, пока она резала ветчину на сандвичи для ребят. Каждое движение было точным и безукоризненным. Соблазнительная, роскошная фигура в слаксах и свитере странным образом выглядела бесполой. Это было так, как будто она затушевала все то, что открыло бы на какой-то момент испытываемые ею страдания. Она спросила ребят, положить ли им зелень в сандвичи, как будто это был вопрос, требующий серьезнейшего рассмотрения. Наверное, делая так, чтобы каждый пустяк казался важным, можно было облегчить боль от той единственной вещи, которая имела значение.

А потом, когда тарелка с сандвичами была поставлена на центр круглого кухонного стола, кофейные чашки наполнены, сумрачная тень легла на лицо Грейс.

С последней, не имеющей отношения к делу мелочью было покончено, и теперь уже не осталось никаких средств откладывать неизбежное.

– Думаю, все мы должны кое-что уяснить, – сказал Питер. – Все мы потрясены насилием, в которое трудно поверить. Оно, как правило, заставляет нас грезить о мести. Но мы не супермены и не женщины из романов. У нас нет никаких устройств для нанесения ответного удара, никакого секретного оружия, никакой возможности совершать подвиги в духе Джеймса Бонда. Мы не можем штурмовать Уинфилд и стереть его с лица земли чудодейственной лучевой пушкой. Но, несмотря на это, нам повезло.

– Повезло? – переспросил молодой Бейли, искоса бросив взгляд на Питера сквозь свои очки.

– Есть только одна вещь, способная уничтожить армию Уидмарка и то, что она отстаивает, – сказал Питер. – Факты! Я говорю, что нам повезло, потому что у нас есть разум, чтобы раскапывать факты. На это может уйти время, и это определенно потребует осторожности, но раскапывание убедительных доказательств – это то, что нам по плечу. – Он взглянул на Грейс, которая не отрываясь смотрела на него темными, ничего не выражающими глазами. – Я знаю, о чем вы думаете, Грейс. Сразу после похорон Сэма сегодня утром вы собирались отправиться в Уинфилд, чтобы драться. Как? Наверное, вам доставило бы огромное удовлетворение подойти к генералу Уидмарку и плюнуть ему в глаза, но этим его не одолеть.

– Там, в доме у профессора, наверное, хранились важные факты, – сказал Эд Крамер, – но они исчезли!

– Факты не исчезли, – сказал Питер. – Записи, но не сами факты. Нам придется заново их установить и использовать. Вы и Джим, насколько я понимаю, работали с Биллоузом. Если вы не слишком напуганы, то можете принести огромную пользу.

Крамер протянул руку за сандвичем.

– А чего тут бояться? – спросил он с наигранной беспечностью.

– Того, что на соседнем уличном перекрестке вас переедет грузовик, – сказала Грейс.

Эта была трезвая констатация истинного положения дел, и все они это знали.

– Там, на месте пожара, Эд, вы сказали, что работа по АИА была самым заковыристым делом из всех. В каком смысле? – спросил Питер.

Парень пожал плечами:

– У нас не было крупной организации, как вы понимаете. Это была просто научная тема, которую разрабатывал профессор Биллоуз. Годами он собирал информацию о всех экстремистских организациях в стране и некоторые он считал действительно опасными, такие, как Ку-клукс-клан, Минитмен, АИА и Молодые фашисты. Никаких платных сотрудников. Студенты, вроде Джима и меня, выполняли работу для него на общественных началах. Мы использовали полученные нами сведения, чтобы сделать себе имя в политологии. АИА – заковыристая вещь, потому что генерал Уидмарк – попечитель университета. Если бы получил широкую огласку тот факт, что профессор Биллоуз в рамках учебного семинара занимается расследованием деятельности одного из попечителей, его бы тут же погнали с работы. Там, где дело касалось АИА, нам приходилось действовать чрезвычайно осторожно.

– Ясное дело, – сказал Питер.

– Но даже при том, что мы действовали по-настоящему осмотрительно, результаты были не те, на которые надеялся профессор, – сказал Бейли.

– Три года назад – до меня – один из самых способных студентов из группы профессора решил отправиться в Уинфилд, – сказал Крамер. – Он поселился там на лето. Насколько я понимаю, он подружился с семьей Уидмарк. У которых есть дочь. Потом, как раз когда профессор ожидал, что этот парень сообщит уйму информации, тот выбросил белый флаг и оставил университет. Он был аспирантом.

– А его мотивировка? – спросил Питер.

– Профессор недоумевал по этому поводу. Этот парень просто послал телеграмму профессору, где говорилось, что у него есть возможность отправиться в Европу и он уезжает. Он находился всего в двадцати милях, но у него даже не хватило вежливости приехать сюда и повидаться с профессором Биллоузом. Я знаю, что это обидело профессора. Он любил этого парня, Редмонда, и доверял ему.

– Кто?! – почти что выкрикнул Питер.

– Редмонд, – сказал Крамер. – Энтони Редмонд. Так звали этого парня.

Грейс поставила свою кофейную чашку на блюдце с негромким стуком.

– В чем дело, Питер?

– Длинная история, – сказал Питер. Его мышцы напряглись. Тони Редмонд работал на Чарли Биллоуза в то время, когда он исчез! – Тем летом у Тони Редмонда был роман с приемной дочерью Уидмарка. – Питер вкратце рассказал им историю нервного расстройства Эйприл Поттер и последующего психического заболевания. – Вы знали этого Редмонда, Грейс?

– Мы с Сэмом были тогда в Африке, в составе Корпуса мира, – сказала она. – Даже не были женаты. В то время я университета-то еще в глаза не видела.

– От него приходила телеграмма? – спросил Питер Крамера.

– Профессор говорил, что «только телеграмма». В прошлом году один парень по имени Грэнинджер тоже вызвался поселиться в Уинфилде. Не прошло и трех недель, как он вернулся и сказал профессору, что не может продолжать это дело. Ему предложили отличную работу где-то на техасских нефтяных скважинах. Он очень смущался по этому поводу, но, как он сказал мистеру Биллоузу, ему нужно было самому о себе заботиться. Полагаю, не приходится особенно сомневаться в том, что его подкупил кто-то из АИА. Вот что я подразумеваю под «заковыристостью». Похоже, нам так и не удалось прочно внедрить туда кого-нибудь.

– Давайте не уходить так быстро от темы Тони Редмонда, – попросил Питер. – Кто дружил с ним здесь, в университете?

– Это было до меня, – сказал Крамер. – Я мог бы это выяснить, если это важно.

– Это может оказаться важным, – подтвердил Питер.

Он попробовал свой кофе. Кофе остыл.

– Рассказывают, что Уидмарки якобы пытались искать Редмонда по причине состояния здоровья девушки. У него не было семьи. Друзья знали только, что он отправился в Европу. Говорят, генерал воспользовался связями в Вашингтоне, чтобы выяснить его местонахождение, и в конце концов ему сообщили, что тот пропал без вести во время кораблекрушения, где-то в Средиземном море. Но это со слов Уидмарков.

– Вы в это не верите? – резко спросила Грейс.

– Это всю ночь не давало мне покоя, – сказал Питер.

Он рассказал им про появление Эйприл в его номере, про ее лепет о чем-то таком, что генерал сделал с ней и отчего Тони Редмонд пришел в такую ярость, что она испугалась, как бы он не попытался убить Уидмарка.

– Вы думаете, что парень уехал не сам по себе, – сказала Грейс. – Что, возможно, он действительно бросился в погоню за Уидмарком и что, возможно… – Она резко умолкла.

– Может быть, – сказал Питер.

– Вы думаете, что Уидмарк разделался с Редмондом и замел следы при помощи выдуманной истории? – спросил Бейли, широко раскрыв глаза.

– Я думаю, – ответил Питер очень спокойно, – что это стоит проверить. Вы, ребята, могли бы заняться делом здесь, в университете. Разыщите его друзей – студентов или преподавателей. Разузнайте – не получал ли кто-нибудь из них вестей от него после того, как он уехал в Европу.

– Если он уехал в Европу, – буркнул Крамер.

– У вас и Сэма наверняка были какие-то друзья в Вашингтоне, – обратился Питер к Грейс. – Ваши связи в Корпусе мира. Если Редмонд уехал в Европу, то ему наверняка полагался паспорт и ему наверняка полагалась виза. А если он погиб в море, то где-то должна быть об этом какая-то запись. Он был американским гражданином.

– Я могу попытаться, – сказала Грейс. – Я могу добраться до Вашингтона сегодня, во второй половине дня.

Питер вздохнул про себя. Он собирался пустить по этому следу сотрудников «Ньюс вью» и в то же время хотел, чтобы Грейс уехала отсюда, уехала из Уинфилда.

– У меня такое предчувствие, что у нас что-то наклевывается, – сказал он. – Они следят за нами, особенно за мной. Они думают, что я пытаюсь установить личность человека, который убил Смита, и что, если мне это удастся, я увяжу это с убийством Чарли Биллоуза. Им и во сне не приснится, что мы интересуемся тем, что случилось с Тони Редмондом три года назад. А это, возможно, то, чем их можно припереть к стенке!

– Поехали, – сказал Бейли, резко поднимаясь.

– Действуйте осторожно, – еще раз напомнил Питер. – Смерть Биллоуза и пожар – естественный предлог. Нет ничего странного в том, что вы вспомнили о Редмонде и других студентах, которые на него работали. Сделайте так, чтобы это выглядело непринужденно. Задавайте свои вопросы так, как будто не придаете им большого значения.

– Как нам с вами связаться? – спросил Крамер.

– Скажите мне, как связаться с вами, – сказал Питер. – Я не хочу, чтобы кто-то в Уинфилде знал, что вы вообще обо мне слышали.

Глава 4

Именно на службе по случаю похорон Сэма Минафи Питер повстречался с человеком, косвенно ответственным за ту волну насилия, которой их всех накрыло. Это был Шен Кэссидей, вольнодумствующий преподаватель университета, которого уволили за высказывание своих непопулярных суждений относительно американской внешней политики. Питер узнал этот типаж: хорошо обученный и дисциплинированный революционер. В ходе разговора с ним после погребальной службы Питер выяснил, что отец Кэссидея был ярым националистом во время борьбы ирландцев за свободу. Как бы сильно ни расходились Питер и Шен Кэссидей в области политической философии, курносый ирландец высказал несколько здравых суждений относительно генерала Уидмарка и АИА.

– Я знаю, что вы чувствуете, мистер Стайлс, – сказал Кэссидей. Они стояли возле университетской часовни, наблюдая, как небольшая процессия направляется к кладбищу. Только Грейс со своей семьей и присутствовали на похоронах. – Я знаю, как вы жаждете добиться справедливости в отношении Сэма и Чарли. Но надеюсь, вы точно понимаете, против чего восстали.

– А вы думаете, что я не понимаю?

– Вы вознамерились разгромить Армию за исконную Америку, – сказал Кэссидей. – Было бы прекрасно, если бы вам это удалось, но я не думаю, что вы в этом преуспеете.

– Почему?

– Да потому, что АИА не ответственна за это как организация нисколько, – сказал Кэссидей, стряхивая пепел с сигареты, зажатой между изъеденными никотином пальцами. – Видите ли, Стайлс, она похожа на все массовые движения. Цели могут быть ошибочны, но все они начинают пристойно. Даже Ку-клукс-клан после гражданской войны был организован, чтобы защитить добропорядочных южан от саквояжников[14], эксплуататоров и невежественных негров, вдруг опьяневших под воздействием новообретенной свободы. Но очень скоро Ку-клукс-клан выродился в проводника фанатизма, насилия и произвола. Это отдельные кровожадные индивиды положили начало такому вырождению.

– Или возьмите АИА. Они верят в демократию, как они ее понимают. Они идентифицируют коммунизм в качестве врага – так оно и есть. Они боятся, что в наше правительство просочились подрывные элементы, – а это не так, но если бы это было так, то страх их был бы обоснованным. Они верят, что настанет день, когда враг двинется в атаку и у нас не будет никакой защиты. И вот они формируют секретную армию. Обучают ее, вооружают и готовят к тому дню, когда нужно будет противостоять врагу. Это сущее помешательство, но оно уходит корнями в своего рода патриотизм, своего рода лояльность. Но – и тут появляется большая проблема – как сохранять эту армию в качестве единого целого? Вам приходится доводить их до состояния истерии. А результат – разрозненные вспышки.

– Как вы прекрасно понимаете, – продолжал он, – у меня нет никаких причин любить генерала Уидмарка. Но я могу сказать вам: он не хотел, чтобы Сэма или Чарли убили. Он не хотел, чтобы вы и люди, подобные вам, привлекали к ним всеобщее внимание. Если бы вы просто уехали, все бы успокоилось. Он бы опять добился от своих людей повиновения, и вы бы еще долгое время ничего о них не слышали. Ваша проблема вот в чем, Стайлс. Самое большее, на что вы можете надеяться, – это предъявить обвинение в убийстве одному-двум индивидуумам. Это не сломит АИА. Однако ваше присутствие в Уинфилде станет детонатором новых взрывов, если им покажется, что вы на подступах к истине. Вы не можете рассчитывать на то, что Уидмарк будет в состоянии контролировать эти вспышки. Так что, друг мой, вы подвергнетесь очень серьезной опасности, если вы попытаетесь действовать как волк-одиночка.

– И ваш совет? – спросил Питер.

Кэссидей обезоруживающе улыбнулся ему.

– Вам придется делать то, чего требует от вас ваша совесть, мистер Стайлс. Но с практической точки зрения… – Он пожал плечами. – Я не представляю, чтобы вы расхаживали с заткнутым за пояс пистолетом, но, возможно, это неплохая идея. Даже такому хорошо информированному человеку, как вы, трудно поверить, что его могут хладнокровно убить в тихом городке штата Коннектикут. Чарли Биллоуз прекрасно знал положение дел, и все-таки он был не готов к тому, что с ним случилось. Было бы жаль, если бы это случилось и с вами, учитывая, сколько вы всего знаете.

Когда Питер подходил к тому месту, где он припарковал свой «ягуар», он увидел, что кто-то сидит на правом сиденье. Это был Дэн Сотерн.

Питер открыл дверцу со стороны водителя и забрался внутрь.

– Привет, Дэн, – сказал он.

– Прекрасная служба, – сказал маленький толстый человечек, вертя в руках свою трубку. – Прекрасное надгробное слово произнес священник. Меня всегда поражает, как много хорошего им приходит в голову сказать о человеке, когда он мертв, и как мало, когда он жив.

– Я не услышал о Сэме ничего нового, – сказал Питер. – Может быть, он был исключением, тем, кто действительно заслужил то, что было сказано. Что вы тут делаете? – спросил Питер.

– Похороны были новостью, – сказал Дэн. – Видите вон тот большой подковообразный венок из красных роз справа от гроба? Это от генерала Уидмарка и АИА, с «сочувствием и искренними сожалениями». Я приехал на автобусе. Я подумал, что, может быть, вы подбросите меня обратно в Уинфилд. Вы ведь возвращаетесь, не так ли?

– Пристегнитесь к креслу, – сказал Питер.

Они выбрались из города и проехали около мили по шоссе в направлении Уинфилда, прежде чем снова заговорили.

– Все архивы Биллоуза погибли? – спросил Дэн.

– Чисто сработанный пожар, – согласился Питер. – К преступлениям АИА можно добавить поджигательство.

– Коннектикутский вариант огненного креста, – сказал Дэн. Ему наконец удалось раскурить свою трубку. – Вы все еще в достаточной степени их ненавидите, чтобы продолжить охоту за ними?

– Я не отступлюсь, – с жаром заверил Питер. Его так и подмывало рассказать маленькому человечку про Тони Редмонда, но он сдержался. Он не мог полностью ему доверять. – Отправная точка – это по-прежнему Смит, – сказал он. – Я хотел бы узнать, к кому он близок в АИА, кто часто с ним виделся и мог подбить его на убийство Сэма. Я размышлял насчет его родителей.

– Делберт Смит, отец, встретил сегодняшнее утро в тюрьме, – сказал Дэн. – Прошлой ночью он разгромил придорожную закусочную, скорбя о своем сыне – до которого ему, к слову, никогда не было никакого дела. Салли Смит, мать, должно быть, готовится к завтрашним похоронам, если смогла выкроить время между клиентами.

– Она действительно профессиональная проститутка?

– Так говорят в городе.

– Как ей это сходит с рук в таком месте, как Уинфилд?

Толстый человечек смерил Питера быстрым взглядом.

– Хороший вопрос, – сказал он. – Чудесный маленький домик на окраине города, глициния, растущая у заднего крыльца, цветной телевизор и новый стереопроигрыватель. Говорят, торговля идет бойко. Но чтобы настолько бойко?

– Кто-то оплачивает ее расходы? – спросил Питер.

– Это только догадка.

– Она станет со мной говорить?

– Она могла бы – если ей еще не отсоветовали, – сказал Дэн. – В Уинфилде чертовски мало людей, которые станут с вами сотрудничать, Питер.

– Неужели дело обстоит настолько плохо? Никого, кто бы не встал на сторону АИА?

– О, тех, кто не встал на их сторону, пруд пруди, – сказал Дэн. – Но большинство из них не такие несгибаемые герои, как вы. За последние сорок восемь часов они получили довольно мрачные наглядные уроки.

Солнце стояло высоко в небе, день был в самом разгаре. Знойное марево размывало очертания окружающих холмов. С возвышенности Питер мельком увидел озеро, подступавшее к восточной окраине Уинфилда. Маленькая яхта под ярко-красным парусом быстро двигалась навстречу ветру, в сторону дальнего берега, где просматривался ряд летних домиков. Дэн Сотерн увидел суденышко и хмыкнул.

– По городу гуляет шутка, – сказал он. – Видите вон тот парусник? Принадлежит сыну местного священника, который работает спасателем на водах в пляжном клубе. Ему говорят, что АИА прицепится к нему из-за этого красного паруса. И это лишь наполовину шутка. – Он умолк, о чем-то раздумывая. – Я не знаю, интересно ли вам, Питер, но каждый четверг в послеобеденное время и ранним вечером АИА проводит учебные сборы в лесу – по эту сторону озера. Они колют штыками старые футбольные чучела, у них есть инструктор по каратэ, а генерал командует ими при отработке строевых приемов. Под конец они накачиваются пивом и отдают генералу приветствие, что-то вроде «хайль Гитлер». Наверное, вам, как репортеру, хотелось бы их увидеть.

– Хотелось бы, – кивнул Питер.

– Они отваживают зевак.

– Могу себе представить.

Толстый человечек сунул трубку в карман.

– Сегодня четверг, – небрежно обронил он.

Примерно в миле от Уинфилда Питер высадил Дэна Сотерна из машины. Дэн имел виноватый вид, но он не хотел, чтобы его видели едущим по Главной улице в белом «ягуаре». Что напомнило Питеру о предложении Мак-Адама взять напрокат что-нибудь менее броское. Он осознавал, что десятки голов поворачиваются и с любопытством смотрят на него, пока он катит мимо главного торгового квартала. Интерес к нему испытывали не только местные власти и АИА.

Питер разузнал у Дэна Сотерна, как отыскать домик, где жила Салли Смит, а также как подобраться поближе к расположенному на отшибе учебному плацу АИА.

Коттедж этой дамы стоял на узкой грунтовой дороге примерно в полумиле от основной магистрали, никому не мозоля глаза и в то же время находясь в пределах легкой досягаемости. По иронии судьбы он смотрелся идеальным жильем для пожилой супружеской четы, коротающей свой век после пенсии. Типичный «увитый лозами домик» из рекламных проспектов для пожилых пенсионеров. На посыпанном гравием круге за домом был припаркован новенький малолитражный автомобиль с открывающимся верхом, из-под его опущенной крыши виднелись ярко-красные кожаные сиденья.

Питер припарковался возле него и вышел из машины. Ему показалось, что он заметил какое-то шевеление за ситцевыми шторами на окне. Когда он подошел к задней двери, она открылась, и на крыльцо вышла женщина. На ней был ярко-красный хлопчатый халат, на ногах – маленькие красные туфли, открытые спереди. Ногти на пальцах ее ног были алыми, того же оттенка, что и ее помада. Волосы у нее были светлые, но не от природы, как догадался Питер. Ее улыбка выглядела приветливой, но голубые глаза – холодно-расчетливыми.

– Миссис Смит? – спросил он.

– Ага, – сказала она. Она еще его не раскусила.

– Меня зовут Стайлс, – назвался он. – Я – репортер журнала «Ньюс вью».

– Ах, Боже ты мой, – охнула она.

– Я хотел бы с вами поговорить.

– Видите ли, мистер Стайлс, – так, кажется? – вам бы следовало знать, что меня не очень-то тянет беседовать с репортерами. Вчера они так и роились вокруг меня.

– Могу себе представить. Мне жаль вашего мальчика, миссис Смит.

– Как будто вы, ребята, дадите женщине погоревать в одиночестве, – ворчливо отозвалась миссис Смит.

– Газеты изобразили вашего мальчика каким-то маньяком-убийцей, – сказал Питер.

– Вы можете это повторить!

– Мне хотелось бы дать ему – и вам – шанс, – сказал Питер.

– Судя по тому, как они о нем пишут, у меня было отравленное молоко, когда я его выкармливала, – сказала она. – Дети в наши дни так быстро вырастают, а потом, черт возьми, уходят из твоей жизни, и вот тут-то они и свихиваются.

– Я был бы признателен, если бы вы поговорили со мной о нем, – сказал Питер.

– А пить вам сейчас рановато будет? – спросила она. – Я никогда не пью одна, а выпить смерть как хочется.

– С удовольствием к вам присоединюсь, – сказал Питер.

Задняя дверь вела в кухню, оборудованную морозильником новейшей модели, посудомойкой и духовкой с грилем.

– У меня есть джин, смешанное виски и скотч, – сказала миссис Смит. – Выбирайте.

– Шотландское, если можно.

– С содовой?

– Со льдом, если вас не затруднит.

– Не затруднит. А вам приходилось видеть эти новые морозильники? Устройство для изготовления льда. – Она открыла дверцу. – Размораживать вообще не нужно, а когда вам понадобятся кубики, достаточно протянуть руку. Они выскакивают из автомата, по мере того как вы их расходуете.

– Красота, – похвалил Питер.

– Да вы проходите вон туда, к уголку, и присаживайтесь, – пригласила миссис Смит. – Я сейчас принесу пару стаканов для нас.

Кухонный уголок был лучшим из тех, что поставлял Гранд-Рапидс[15]. Но Питер лишь вскользь оглядел мебель. Стенное пространство покрывали цветные фотографии обнаженных и полуобнаженных девиц, все до одной, очевидно, вырезанные из «Плейбоя».

Очевидно, клиентам, которые наведывались к Салли Смит, не полагалось забывать, зачем они здесь. Питер почувствовал тесноту в груди.

– Неплохая коллекция, вам не кажется? – спросила Салли Смит. Она поставила выпивку Питера на стол. У нее самой был высокий стакан, наполненный джином комнатной температуры. – Возможно, кто-то считает, что это безвкусица – вот так развешивать их по стенке, но я говорю – если каждый может купить их в газетном киоске, так почему бы не держать их у себя дома.

– Вполне логично, – согласился Питер. – Спасибо. – Он почувствовал, что ему требуется выпить.

– Когда я была помоложе, я чуточку походила на блондинку вон в том углу, – похвасталась Сэлли.

Питеру стало не по себе – определенно замок «молнии» на красном халате был сдвинут чуточку ниже, чем это было минуту назад на заднем крыльце.

– Мне не кажется, что возраст так уж сильно изменил вашу фигуру, миссис Смит, – сказал он.

– Ну ладно, полюбезничали – и довольно, а теперь садитесь и пейте, – сказала она. – Знаю я вашего брата, мистер Стайлс. Вы пришли сюда конечно же не для того, чтобы обсуждать размеры тела. Жаль, но я, представьте, это знаю.

Она села напротив него и сделала затяжной глоток теплого джина.

– Я хочу спросить о связях вашего сына Олдена с АИА, – сказал Питер. – Вы имели что-нибудь против его окружения?

– Нет, черт возьми, – сказала Сэлли. – Я решила, что это пойдет ему на пользу, – все равно как раньше бойскауты. Дисциплина, занятия по стрелковому делу, чтение политических брошюр, регулярные слеты и учебные сборы. Некоторые люди не соглашаются, что АИА безвредна, но благодаря ей Олден не околачивался на углах улиц со всяким отребьем.

– Как долго он состоял в ее членах?

– Три-четыре года. У них есть юношеская организация, а потом, когда тебе исполнится шестнадцать, можно стать регулярным членом. Олдену было девятнадцать, так что можете сами подсчитать. Когда у ребенка нет отца, мужской клуб или организация – лучшее, что только может быть. Об этом во всех журналах пишут.

– Как долго ваш муж пребывал в неведении относительно Олдена? – спросил Питер.

– Этот болван? Да он исчез из моей жизни практически с того дня, как мы поженились. Он приходил домой пьяный, проезжался по мне, как паровой каток, и снова сваливал. Он ушел навсегда, когда Олдену было меньше года.

– Был в АИА кто-то, особенно интересовавшийся Олденом?

Она заколебалась, и в первый раз он почувствовал в ней напряженность.

– Так, чтобы особенно, – никто, – ответила она.

– Он не упоминал при вас о каких-то конкретных людях?

– Послушай, парень, ты мне голову не заморочишь, учти это.

– Я и не пытаюсь.

– Ты знаешь, кто я такая. Я зарабатываю на жизнь тем единственным способом, который знаю. Я не была близка с Олденом. Как только он стал достаточно взрослым, чтобы уехать из этого города, он уехал. Мы только орали друг на друга, и он называл меня такими именами, от которых у вас бы волосы встали дыбом. Но он не тратил время на то, чтобы рассказать мне, кто его друзья или кто проявлял к нему особый интерес, да и мне было на это наплевать.

– Он когда-нибудь упоминал при вас имя Уолш?

Она рассмеялась:

– Пэт Уолш? Ему не было нужды упоминать при мне Пэта. Я знаю Пэта.

– Послушайте меня, миссис Смит, – сказал Питер. – Кто-то превратил Питера в убийцу, а потом убил его, чтобы помешать ему рассказать об этом. Я хочу найти этого кого-то, чтобы то же самое не случилось с другим парнем.

Она сделала еще один затяжной глоток джина.

– А теперь мы вместе споем первый куплет из «Христа», – сказала она резким голосом. – Ты меня разочаровываешь, парень. Ты, оказывается, святоша – а я ведь так и подумала, когда увидела, как ты въезжаешь во двор в этом «ягуаре». Я всегда говорю – живи и дай жить другим, единственное, чего никак не могут уяснить люди, которые разглагольствуют о религии.

Похоже было, что дама очень быстро захмелела от своего джина.

– Олдену не оставили шанса жить – или дать жить другим, – сказал Питер. – Вот почему я приехал, чтобы с вами увидеться.

– Не на такую напал, парень, – сказала она, маленькие пятнышки румянца проступили на ее щеках. – Я вот сижу здесь полтора дня и спрашиваю себя, почему я не слишком убиваюсь из-за того, что случилось с Олденом. Я выносила его здесь, в своей утробе! – Она хлопнула себя по животу. – Я должна чувствовать что-то, автоматически, но я не чувствую. Он ненавидел меня, а я ненавидела его – за то, сколько он доставлял мне хлопот. Ну что же, я приноровилась к такой жизни. Хочешь посмотреть на остальные помещения в этом доме? Нет во всем Уинфилде дома краше, с более современными удобствами. Если ты думаешь, что я стану разводить с тобой эту душеспасительную бодягу, то ты рехнулся. В этом городе все шло путем, пока твои бродяжки не притопали позавчера с вашими плакатами и вашими «аллилуйя». Так что некоторые люди угодили в мясорубку, и один из них был Олден. Это случилось бы с ним рано или поздно, так какого рожна! – Казалось, ей не хватает воздуху, и она допила остатки джина из своего стакана. – Так почему бы тебе не отчалить отсюда, сынок, чтобы совать нос в чужие дела где-нибудь еще. Все, чего я хочу, – это чтобы меня оставили в покое и дали пожить без постороннего вмешательства.

– Кто были друзья Олдена? – упорствовал Питер.

– Ну как тебе еще растолковать, Джек, – по буквам, что ли? – закричала она на него. – Допивай то, что у тебя налито и катись отсюда. Не желаю я участвовать в твоем балагане.

Питер понимал, что тут нечему удивляться. Салли Смит не смогла бы промышлять в городе Уинфилде без молчаливого согласия АИА. В ту минуту, когда он ясно дал понять, что метит в Уидмарка и его компанию, она запаниковала. Он был совершенно уверен, что в тот момент, когда он уйдет, заработает розовый телефон на приставном столе. Те, кто платил за этот дом, узнают все о его визите.

– Жаль, что вы не хотите помочь, – сказал Питер. Он встал. – Если вы передумаете…

– Ну конечно – ишь, размечтался! – фыркнула она.

Он прошел через сияющую кухню на улицу, к своей машине.

Он мельком увидел женщину, наблюдавшую через окно кухни. У Олдена Смита никогда не было ни малейшего шанса в этом мире, подумал он.

Озеро носило индейское название, которое Дэн Сотерн упоминал, а Питер вскоре забыл. По его прикидкам, оно тянулось на пять-шесть миль в длину и от полумили до трех четвертей мили в ширину. Чтобы попасть на густо поросший лесом западный берег, где у АИА имелся своей учебный плац, Питеру пришлось проехать до дальней оконечности, а потом двинуться в обратном направлении по противоположному берегу.

Восточный берег, как он разглядел, подъезжая к Уинфилду, был усеян летними коттеджами и лодочными станциями, имелся также какой-то клуб пловцов, очевидно тот самый, где работал спасателем на водах сын священника. В этот день, уже под вечер, на восточном берегу царило оживление. Там плавали десятки парусников, каноэ и моторных катеров. Два катера тащили за собой загорелых водных лыжников. Пока Питер ехал по дороге, петляющей по берегу озера, дети махали ему руками. Все казались счастливыми и безмятежными. Они были настолько мало затронуты убийством и насилием, как будто здесь никогда такого не случалось.

Когда он добрался до дальней оконечности озера, домики поредели. Дэн обещал развилку с правым ответвлением, уводящим вверх на холмы, туда, где стояли домики, используемые охотниками во время охотничьего сезона. Левое ответвление, по которому предстояло ехать Питеру, быстро превратилось в поросшую травой просеку. Ему не следовало заезжать слишком далеко на этом участке дороги, а не то он бы выскочил туда, где члены АИА припарковали свои машины. Белый «ягуар» выдал бы его с головой, если бы он оставил его на виду. Он увидел место, где мог свернуть и оставить машину за плотной стеной сосен и берез. Он запер ее и двинулся пешком.

Он ушел не слишком уж далеко, когда услышал злые голоса, что-то громко и ритмично скандирующие. Очевидно, это было частью заведенного порядка, потому что то начиналось, то прекращалось. Питер догадался, что это происходило не более чем в двухстах ярдах от того места на поросшей травой просеке, где он стоял. Вроде бы все совпадало с теми ориентирами, которые ему дал Дэн Сотерн.

Питер сошел с дороги и углубился в лес по правую сторону от нее. По словам Дэна, так он должен был попасть на вершину хребта, выходившего на учебный плац. Ритмические выкрики становились все громче – подобно управляемому рыку диких зверей.

Подъем оказался неожиданно крутым и неровным. Питер мог танцевать или играть в гольф, почти не обнаруживая существования своей искусственной ноги, но такой подъем был для него делом сложным. Он чувствовал, как пот струится под его рубашкой, пока хватался за кусты и маленькие деревца, чтобы подтянуться кверху.

Потом внизу, слева от себя, он увидел парковочную зону, о которой его предупреждал Дэн. Питер припал к земле за купой кустов. По его грубым прикидкам, там стояло более сорока машин. Два человека, оба в серых брюках от полевой униформы с черными лампасами, серых гимнастерках с эмблемой АИА на нагрудных карманах и кепках-бейсболках с черным верхом, облокотились на одну из машин, куря и переговариваясь.

Дикий, звериный рев раздавался теперь совсем рядом. Злобный звук действовал Питеру на нервы. Два человека на автомобильной стоянке были им встревожены. Один из них посмотрел вверх, почти в то самое место, где Питер опустился на колени за кустами, и рассмеялся. Мускулы Питера напряглись. Это был полицейский фотограф, который делал снимки в мотеле «Ор-Хилл» после убийства Чарли Биллоуза. Вроде бы он никак не показал своим видом, что знает о присутствии Питера.

Когда этот человек отвернулся, Питер воспользовался возможностью и торопливо перебрался по верху хребта. Внезапно прямо под ним, в естественном амфитеатре размером примерно с футбольное поле, предстала АИА в действии. Питер распластался на животе за кустами дикой голубики, едва веря своим глазам.

Там проводилось с полдюжины разных занятий. В дальнем конце поляны инструктор по строевой подготовке занимался с дюжиной или более новобранцев, сосредоточившись на отработке простых элементов строевой подготовки. Почти вертикально вниз от того места, где лежал Питер, находился источник организованного крика. Поперек площадки, на расстоянии в несколько футов друг от друга, были растянуты десять брезентовых чучел. Питер хорошо помнил их с тех времен, когда проходил курс начальной боевой подготовки в морской пехоте. В двадцати пяти ярдах от чучел стояли, пригнувшись, десять человек, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Офицер засвистел в свисток, и десять человек пошли в атаку, внезапно разразившись воплями, от которых кровь стыла в жилах. Они, бросившись со всех ног, добежали до чучел, нанося колющие и рубящие удары своими штыками, которые сверкали в послеполуденном солнце. Десять новичков заняли свое место на исходном рубеже в ожидании новой атаки.

Левее с полдюжины людей, сбросивших свои форменные рубашки, с голыми торсами, поблескивающими от пота, по очереди отрабатывали с двумя инструкторами приемы, сочетавшие в себе дзюдо и каратэ. Другая группа, работавшая со свисающим с перекладины футбольным чучелом, играла в свою игру. Человек в униформе приближался непринужденной походкой, держа руки в карманах. По выкрикиваемой команде он начинал действовать.

Его левая рука взлетала к козырьку черной кепки и тянула его книзу. Козырек, или забрало, похоже, держался на шарнирах. Он опускался на лицо человека подобно маске, оставляя лишь широкую прорезь для глаз. Правая рука выхватывала короткую дубинку, вроде полицейской, которую, очевидно, носили в рукаве или в штанине.

Чучело подвергалось жестокому избиению. Потом тот, кто бил, быстро отбегал в прикрытие. Набег с последующим отходом, делавший опознание невозможным в том случае, если жертва выживет и попытается произвести таковое.

Питер знал, что хитроумная кепка, которую можно в долю секунды превратить в маску, типична для всех тайных группировок. Когда настает момент насильственных действий, нужно во что бы то ни стало избежать опознания. Члены Ку-клукс-клана столетиями носили белые капюшоны. Кепка-бейсболка, которую носят тысячи игроков в гольф, рыболовы и спортсмены всех разновидностей, не привлечет особого внимания в толпе.

Прямо напротив Питера находилась смотровая площадка, возвышавшаяся футов на десять над землей, обнесенная маленькой деревянной оградой. Там, наблюдая за разнообразными проводимыми на плацу учениями, стоял генерал Уидмарк, в серой униформе и черной кепке своей армии. При нем были двое адъютантов, поглощенных разговором.

За исключением нескольких новобранцев в дальнем конце площадки, каждый из присутствующих хорошо владел какой-то разновидностью рукопашного боя. На самом деле подготовка была не военной. Она предназначалась для уличных боев, бунтов и быстрых вылазок небольшими группами. Вы налетаете и отходите, калеча и убивая. У Питера пересохло во рту. Это не была армия наемников. Это были лавочники, коммивояжеры, фермеры, служащие автозаправочных станций и клерки – люди, с которыми имеешь дело каждый день в прилегающей местности, принявшие на веру евангелие насилия, проповедуемое психопатами.

Сколько людей из тех, что резвились на пляжах и в воде по ту сторону озера, знали, что в действительности здесь творилось? Вероятно, они догадывались о чем-то и держались подальше. Такая благоразумная тактика, должно быть, выработалась в результате старательно распускаемых слухов.

Питер внезапно почувствовал острую потребность выбраться отсюда, выбраться в какое-то безопасное место, откуда он мог поведать миру о том, что он увидел. От криков мастеров штыковой атаки у него защемило под ложечкой.

Он отступил чуть назад от занимаемой им за кустами позиции. Он приподнялся и, оставаясь в полусогнутом положении, повернулся, чтобы отправиться обратно вдоль хребта, туда, где оставил «ягуар». И с присвистом выдохнул сквозь зубы.

Вокруг него широким кольцом расположилась дюжина людей из АИА в своей серой униформе, с опущенными черными забралами, закрывавшими лица. Каждый из них держал совершенно открыто короткую, отполированную деревянную дубинку, которая, очевидно, была неотъемлемой частью их снаряжения.

– Долго же ты сюда добирался, – сказал один из них.

Питер не мог сказать наверняка, кто из них говорил.

У него за спиной, внизу, продолжалось обучение приемам штыкового боя, сопровождаемое соответствующими выкриками… пронзительный свист, кровожадный боевой клич, глухой стук, когда штыки вонзались в брезент и набивку.

– Хочешь вначале произнести речь? – спросил приглушенный голос из-за маски. – Ты ведь оратор, да?

Питер встал. В голове его промелькнула мысль, что хотелось бы в последний раз встать и выпрямиться. Ошибиться в оценке шансов было невозможно. Он мог скатиться вниз по склону на учебный плац – где сто других людей взяли бы дело в свои руки и прикончили бы его.

Кольцо медленно сужалось.

Когда-то давно Питер проходил курс подготовки бойца спецназа. Даже не обладая той устойчивостью, которую дают две здоровые ноги, он мог за себя постоять, но не безоружный и не с разницей в силах один к двенадцати. Он молил о том, чтобы один из них попробовал сладить с ним в одиночку, и в то же самое время знал, что так не будет. Их учили использовать перевес в силе, не оставлять никому ни малейшего шанса.

Потом они набросились на него, как свора диких собак, рыча и дубася его своими дубинками. Это был момент невероятного ужаса и боли. В самом начале его пригвоздили к земле, и он почувствовал, как лопаются на мясе бедра ремешки его искусственной ноги, которую безжалостно выворачивали, отрывая от культи ниже колена. Раздался дикий смех, и сквозь кровавое марево он увидел, как нога перебрасывается от человека к человеку, словно у детей, играющих футбольным мячом, украденным у мальчика помладше. Он услышал, как закричал на них, не от боли, а от ярости.

Они могли бы разнести ему череп, как яичную скорлупу, одним хорошим ударом отполированной дубинки, но, казалось, что они не ставят себе такой цели. Истерзание должно было продолжаться медленно и мучительно. Они колотили его по ногам и туловищу. Его одежда была вспорота и сорвана с него. Все, что он мог сделать, это откатиться, прикрывая голову руками. В их смехе потонул рев молодчиков со штыками; их смех и грохот крови у него в ушах, пока он погружался в то, что представлялось беспроглядной, красной смертью.

Часть третья

Глава 1

Он открыл глаза. Было темно.

Он попытался шевельнуться, и ему пришлось сдерживать крик боли.

Он лежал совсем неподвижно, прислушиваясь. Не было ни единого звука, который он бы тот час же узнал, ни одного человеческого звука. Была трескотня сверчков и древесных жаб, гортанное кваканье лягушек со стороны озера и колыхание листьев от слабого, порывистого ветерка.

Он прикоснулся к своему телу и поморщился. Его пиджак, рубашка и майка пропали. Он убрал пальцы, липкие от крови. А потом он вспомнил смех, и его рука поползла вниз по правому бедру, к колену. Пластиковая нога исчезла. Со здоровой ноги пропал ботинок.

Вверху, сквозь кроны деревьев ему был виден кусочек освещенного луной неба, но там, где он лежал, он не видел ничего и в шести дюймах от своего лица. Кто-нибудь другой в положении Питера думал бы о том, как получить помощь, как найти обратную дорогу к своей машине, поехать куда-нибудь за поддержкой и заявить о нападении. Питер думал только об одной вещи – его пропавшей ноге. «Ягуар», если его не угнали, находился примерно в миле от этого места. Миля – это ничто, если только тебе не придется проскакать ее на одной ноге или проползти на четвереньках.

Он попытался принять сидячее положение. И застонал. Каждая косточка в его теле, каждый дюйм плоти были истерзаны. Но, чудесным образом, обе руки действовали; обе ноги повиновались ему. В его грудной клетке было такое ощущение, как будто ее разнесли вдребезги, но он мог сделать глубокий вдох без пронзительной боли. Постанывая, он перевернулся и встал на четвереньки.

Он попробовал проползти фут-другой. Это было мучительно, но он мог двигаться.

Дома, в квартире в Грэмерси-парк, когда никто его не видел, он мог скакать на одной ноге довольно ловко и быстро. Но невозможно было проделать это здесь, в темноте, на бугристой, неровной местности. Он упадет на первых же пяти ярдах и, вероятно, окончательно выйдет из строя.

Что те ублюдки в черных масках сделали с его ногой?

Они могли закинуть ее в ближайшие кусты, или выбросить в миле отсюда, или унести в качестве мрачного сувенира. Он мог проползать в темноте не один час, без какой-либо реальной надежды ее отыскать. Они могли положить ее в развилину дерева, где-то высоко у него над головой.

В кармане его пиджака лежала зажигалка. Если бы он ее нашел, то мог бы изготовить себе что-то вроде факела, который помог бы его поискам.

Он все ползал и ползал по кругу, в кольце обжигающей боли, ища на ощупь свой пиджак. В конце концов он улегся на землю ничком, чтобы перевести дух. Он почувствовал, как постыдные слезы душат его, подступая к горлу, слезы гнева, отчаяния и страха.

Ключи от его машины по-прежнему лежали в кармане его брюк, но как он может найти машину, продвигаясь по дюйму на четвереньках?

А если они забрали машину, то до ближайшего дома добрых пять миль. Из него выбили столько сил, что он понимал: ему не удастся их преодолеть. Он почувствовал себя выдохшимся после того, как впустую прополз несколько ярдов. Он лежал неподвижно, прислушиваясь к сверчкам и кваканью лягушек на озере.

А потом до него дошло, что положение его не совсем безнадежно. У него в запасе есть один способ отправиться за помощью без своей ноги. Он может плыть! Он хороший, сильный пловец.

Пять непреодолимых миль ползком по дороге до ближайшего коттеджа по ту сторону озера. Или сто ярдов ползком до края озера и легкие полмили вплавь до противоположного берега.

Сто ярдов – вот в чем заключалась проблема. Весь этот замысел вдруг показался грандиозным предприятием, требующим от него полного сосредоточения. Человек с двумя ногами кое-как спустился бы вниз по склону на учебный плац и пробежал бы по нему к краю озера. Если бы он сбился с пути, он бы остановился, прислушиваясь к лягушкам, и побежал бы на этот звук.

Пять минут! Все, что потребовалось бы человеку с двумя ногами, чтобы добраться до края воды.

Для Питера, с руками и коленями, уже разбитыми и разодранными после того, как он немного прополз, эти сто ярдов были гигантской проблемой. Похоже, он не сумел правильно сориентироваться. Он находился всего лишь в одном-двух ярдах от склона, ведущего к учебному плацу, когда его окружили штурмовики из АИА в масках. Теперь он не мог его найти. Наверняка во время избиения его оттащили на некоторое расстояние оттуда. Пугающая мысль пришла ему в голову, когда он, как слепой, протянул руку, чтобы ощупать склон. Они могли отнести его, потерявшего сознание, далеко от того места, где напали на него.

Но он наверняка находится неподалеку от озера! Низкие голоса лягушек отдавались гулким эхом.

Потом внезапно земля заскользила под его ладонями и коленями и он перекувырнулся и сорвался вниз с крутого берега. Боль в его избитом теле была почти невыносимой, но он отыскал дорогу вниз, на учебный плац.

Он лежал у подножия склона, его неровное дыхание вырывалось сквозь пересохшие губы. Он говорил себе, что двигаться дальше – свыше его сил. Он вглядывался в темноту, спрашивая себя, почему он не мертв. Единственным ответом было то, что они не собирались его убивать. Он погиб бы в считанные секунды, будь у них такая цель.

Он попытался представить, что они думали, пока били его своими дубинками. Он не должен был умереть. Он должен был уползти отсюда, истерзанный, ни на что не годный, без ноги, чтобы поведать о том, что с ним случилось. Поскольку он широко известен как репортер, общественный деятель, последуют гневные протесты, расследование. Правительство штата и федеральное правительство откликнутся на требование общественности «сделать что-нибудь». А результат? Уидмарк выразит свое сожаление. Кое-кто из его молодых людей отбился от рук. Питер не сумеет опознать ни одного из напавших на него. Сенатский подкомитет, вероятно, устроит слушания. Это будет хлопотное время для АИА. Но конечный результат будет заключаться кое в чем другом. Страх перед АИА усилится. Такие люди, как Дэн Сотерн и молодой полицейский Мак-Адам, которые играются с идеей сражаться в одиночку, пойдут на попятную. Предоставят заниматься этим кому-то другому. Это слишком большое и слишком опасное дело для них. Питер будет живым символом того, что случится с каждым, кто попытается вмешаться в деятельность армии. Сукины сыны хотели, чтобы он рассказал о том, что с ним случилось, описал свою боль, стал живым предупреждением, что АИА по всей стране берется за дело всерьез.

Предупреждение не будет облечено в слова, но смысл его будет ясным, как божий день. История, случившаяся с Питером, когда он ее расскажет, должна помочь им, а не навредить.

Он лежал в темноте, стараясь собраться с силами, чертыхаясь вполголоса.

Потом он пополз по открытому пространству учебного плаца. Ему удалось преодолеть всего несколько ярдов, когда его рука коснулась одного из набитых чучел для отработки приемов штыкового боя. На ощупь оно было чем-то мертвым, но стало для него новым ориентиром. Неподалеку отсюда он снова попадет в лес, потом местность пойдет под уклон, к воде. Есть шанс, что на дальнем берегу видны огни, которых он будет держаться.

Учебный плац был тщательно разровнен граблями, трава подстрижена. Ползти было сравнительно легко, но это получалось у него медленно. И еще – боль. Питер мог представить себе лицо какой-нибудь проводящей отпуск домохозяйки по ту сторону озера, когда он станет скрестись в ее дверь, окровавленный и без ноги, прося о помощи.

Он совершенно не ощущал времени, пока дюйм за дюймом продвигался по площадке.

Он, должно быть, пробыл без сознания несколько часов после того, как они оставили его лежать на гребне. Теперь, с переходом на «летнее время», не темнело почти до девяти вечера. И ему казалось, что он судорожно, рывками полз не один час, пока наконец не добрался до леса на дальней стороне учебного плаца.

Потом он услышал звук приближающейся машины!

Сквозь стену деревьев он мельком увидел фары, двигавшиеся в направлении автомобильной стоянки. От паники на его ноющем теле выступил пот. Он не сомневался, что кто-то из них возвращается, чтобы посмотреть – как он тут. Вероятно, у них изменились планы. Вероятно, ему все-таки суждено умереть.

Отсутствие ноги – вот что заставляло его изнывать от страха. У него нет никакого шанса, кроме озера. Ему приходилось идти на риск, поднимая шум во время своего бегства. Он поднялся, попробовал прыгать на одной ноге, упал, снова поднялся и, покачиваясь, спотыкаясь, стал продвигаться к безопасному месту. Внезапно ему стало видно воду, с прорезавшей ее серебряной полоской лунного света.

Он оглянулся назад. Фары перестали двигаться, но они вперились в него сквозь лес. Лучик поменьше, от фонарика, приближался к нему, неровный, но торопливый. Должно быть, они услышали его.

Его руки коснулись воды. Он, извиваясь, продвигался вперед, отталкиваясь здоровой ногой. Прохладная вода плескала ему в лицо. Он отталкивался и плыл, и он снова был почти здоров. Его легкие наполнились воздухом, и он нырнул под воду. Он плыл изо всех сил так долго, как только мог задерживать дыхание, а потом бесшумно вынырнул.

Фонарь находился в двадцати ярдах позади него, на берегу. Он снова сделал глубокий вдох и скрылся под водой. Когда он уходил под воду, ему показалось, что он слышит, как кто-то кричит:

– Кто там? С вами все в порядке?

Он продолжал нырять, преодолевая по двадцать – тридцать ярдов за один раз, а потом тихонько всплывал, чтобы набрать воздуху. На автомобильной стоянке по-прежнему виднелись фары машины, но фонарь теперь был направлен в другую сторону. Он больше его не видел. Он медленно поплыл бесшумным брассом, следя за тем, чтобы его нога, отталкиваясь, не всплывала на поверхность. Луч фонарика, даже если бы его снова направили в его сторону, теперь не достал бы до него. Он перевернулся на спину и медленно поплыл, наблюдая за берегом.

Машина повернула и поехала прочь от автомобильной стоянки.

Питер перевернулся на живот и поплыл к дальнему берегу медленным, размеренным кролем.

Вода обдавала прохладой и освежала его избитое тело. Мало-помалу он снова начал ощущать себя человеком, контролирующим свои действия.

Потребовалась определенная доля самодисциплины, чтобы себя сдерживать. Ему пришлось перебороть свое нетерпение добраться до дальнего берега. Он знал, что ему следует экономно распределять свои силы. Время от времени он переворачивался на спину и плавно покачивался на воде минуту-другую, пока отдыхали мышцы его плеч и рук. Примерно посередине озера он сфокусировал взгляд на огнях домика, стоявшего на пригорке, чуть выше береговой линии.

Это была последняя группа огней на этом конце озера. Следующие, видные ему, находились в добрых трех четвертях мили дальше по берегу.

Под конец – последние пятьдесят ярдов – он спрашивал себя, сумеет ли их преодолеть. Казалось, силы вдруг стали покидать его. Не только его силы, но и его воля сделать это. Его руки весили тонну, когда он поднимал их, и казалось глупостью пытаться двигаться дальше. Он осилил около половины этой последней, непреодолимой дистанции, когда увидел огни машины у края озера. Они надвигались с дальнего, незаселенного, конца – именно оттуда вы бы приближались, если бы ехали прочь от учебного плаца. Машина двигалась очень медленно, а вскоре остановилась. Водитель притушил свои фары до уровня, нужного для парковки.

Питеру показалось, что он расслышал, как хлопнула дверца.

Потом он снова увидел фонарь.

У него не было ни возможности, ни сил продолжать игру.

Он знал, что если снова попытается плыть под водой, то вообще не сможет вынырнуть. Его гребки стали неровными и сопровождались всплесками, и он ничего не мог с этим поделать. Человек с фонариком услышит его – просто не сможет его пропустить.

Теперь фонарик находился у края воды, перемещаясь по широкой дуге. Потом нацелился на него.

Все кончено, сказал он себе. Все было напрасно. Он оставил свои попытки. Его здоровая нога опустилась вниз и коснулась дна. Странно, но он мог стоять там и дожидаться того, что было ему уготовано.

– Питер! Это вы, Питер?

Он встряхнул своей мокрой головой. В безумном мире последних сорока восьми часов он в конце концов утратил над собой контроль.

Голос, настойчивый, испуганный, принадлежал Грейс Минафи.

Нога, на которой он стоял, заскользила, и на какой-то момент он ушел под воду, давясь, задыхаясь; когда ему удалось снова опереться на свою ногу и утвердить свою голову над водой, Грейс уже шла вброд от берега, протягивая ему свои руки, взывая к нему.

Он попытался сделать нелепый скачок к ней. Его пальцы соскользнули с кончиков ее пальцев, когда он снова ушел под воду. На этот раз, когда он вынырнул, ее руки обвились вокруг него, поддерживая его.

– Питер… о, Боже мой! Что они с вами сделали?

Как у потерявшегося ребенка, слова выплеснулись у него вместе со слезами, которые он больше не мог сдерживать.

– Они забрали мою ногу! – проговорил он. – Черт возьми, разве это не самая наиглупейшая вещь на свете, какую только можно сказать в такой момент?

Она буквально волокла его к берегу, все время приговаривая:

– Все в порядке, Питер. Я ее нашла. Они оставили ее торчащей на крыше вашей машины. Так я и узнала, что это вы. Все в порядке, Питер!

Он лежал лицом вниз на траве, стыдясь сотрясавших его рыданий; его тело бил озноб, который никак не вязался с теплой июльской ночью. Грейс лежала рядом с ним, прижимаясь к нему, как будто надеялась поделиться с ним собственной силой. Ее руки очень нежно касались его избитого тела.

– Все, все, все, – ласково шептала она, как мать, которую он давным-давно позабыл.

Питер не смог бы сказать, как долго они лежали там бок о бок, она – обнимая и поглаживая его. Это походило на возвращение из какого-то дальнего странствия. Его сердце перестало биться так надрывно, его легкие вбирали воздух, и уже не казалось, что они вот-вот разорвутся. Он с вожделением думал о сне.

Грейс, казалось, точно уловила момент, когда он уже был в состоянии перенести одиночество. Он заморгал, когда вспыхнула ее зажигалка.

– Я знаю, ты такие не куришь, – прошептала она, и его согрело это неожиданное «ты», – и все-таки попробуй. Это может помочь. – Она поднесла зажженную сигарету к его губам. – А теперь оставайся на месте. Я отойду на секунду.

Питер прислушивался к ее шагам, убегавшим по траве. На какой-то миг он почувствовал, как его снова охватывает детская паника, а потом понял, что она ни за что не оставит его одного здесь, беспомощного.

Он услышал, как хлопнула дверца машины, и вот она уже возвращалась. Она наклонилась, и ее дыхание согревало его щеку.

– Я… я не знаю, как помочь тебе с этим, – сказала она и положила пластиковую ногу на землю возле него. – И твой второй ботинок…

С чем ему приходилось бороться каждый раз, когда такое случалось, так это с ужасом от того, что кто-нибудь увидит культю его правой ноги. Она, казалось, поняла. Она присела совсем рядом с ним, но отвернулась так, чтобы не видеть, как его неуверенные пальцы управляются с ремешками. Она закурила сигарету для себя, и слова полились из нее, как будто она инстинктивно понимала, что они помогут ему перебороть смущение.

– Я так и не съездила в Вашингтон, – сказала она. – Как ты поймешь, мне не понадобилось ехать. Человек, на которого мы работали в Корпусе мира, появился на кладбище. Из-за самолета он опоздал на службу в часовне. Он был тем человеком, к которому я бы отправилась за помощью, Питер. По моей просьбе он дозвонился в высокие инстанции. Ближе к вечеру у него уже было для меня сообщение.

Питер пока еще не мог ее слушать.

– Ты говоришь, что нашла это в моей машине? – спросил он хриплым от усталости голосом.

– Торчащей на крыше, – сказала Грейс. – Я думаю, они оставили ее там, чтобы ты ее нашел. Но из этого я поняла, что ты где-то поблизости и попал в беду – или еще хуже. Я забрала ее и ехала, пока не кончилась дорога, надеясь, что ты увидишь огни машины и позовешь на помощь. А потом я вылезла из машины и пошла дальше пешком, прихватив ногу с собой, Питер. Мне показалось, что я слышу тебя в воде, и я тебя окликнула. Но там никого не было. Я думала, что это мне померещилось. Потом… потом я увидела тебя на озере – плывущего прочь от меня. Я вернулась на эту сторону, понадеявшись, что сумею вытащить тебя, когда ты доберешься к берегу.

Нога была прилажена, ремешки – на месте. Он натянул на нее мокрую штанину, чтобы спрятать. Надел другой ботинок. Потом встал и сделал три-четыре твердых шага от нее и обратно.

– Господи! – сказал он вполголоса.

Она стояла лицом к нему, держа руки у него на плечах.

– Бедные твои спина и плечи, – прошептала она. – Что они с тобой сделали?

– Пойдем к твоей машине, – сказал он. – У меня есть сухая одежда в сумке, в багажнике «ягуара». – Он заскрипел зубами. – И… пистолет в бардачке – надо же ему было оказаться именно там!

Они взобрались вверх по склону к ее машине, и, пока она везла его обратно к тому месту, где он спрятал «ягуар», он рассказал ей о своих злоключениях. Пока он говорил, ему было видно ее лицо в свете, отражавшемся от приборного щитка. Она не отрывала взгляда от дороги впереди нее. В первый раз он осознал, до чего она красива. До этого казалось, что она лишена чувствительности – в состоянии шока, но при этом способна к действиям. Теперь она была живой, и гнев бурлил в ней, пока она слушала. Он знал: между ними происходит что-то такое, что не требуется облекать в слова.

Они помогали друг другу в минуты черного отчаяния. Каждый из них обнаруживал слабость и черпал силу из другого. Питер не мог припомнить момента в своей жизни, когда другой человек значил бы для него так много.

«Ягуар» был в том же состоянии, в каком он его оставил, не считая четырех разрезанных шин. Сначала Питер открыл бардачок и достал лежавший там автоматический пистолет 45-го калибра, завернутый в замшу. Он передал его Грейс вместе с коробкой патронов. Он возил его в своей машине, этой и предыдущей, со времени своей встречи с весельчаками-убийцами в Вермонте. Однако не вспоминал про него, даже после совета Шена Кэссидея. Он вспомнил о нем, лишь когда лежал, согнувшись, на вершине хребта и кольцо из людей в масках сжималось вокруг него. Он вспомнил о нем тогда, потому что мог бы убить половину из них, если бы имел его при себе.

Он открыл багажник «ягуара» и достал свою дорожную сумку. Пять минут спустя он вышел из-за машины в сухих слаксах, чистой темно-синей спортивной майке и желтовато-коричневом габардиновом пиджаке. Его волосы были расчесаны. Он выглядел почти таким же, как и несколько часов назад, когда заходил в лес.

Он подошел к Грейс и протянул руку за пистолетом и коробкой с патронами.

– Питер! – сказала она.

– Да?

– Убедись, что ты выбрал подходящий случай, чтобы пустить его в ход, – сказала она. И вернула ему пистолет без каких-либо дальнейших споров или комментариев.

– Я думаю, нам следует отправиться куда-нибудь, где можно двигаться в двух направлениях, – сказал он.

Он переложил свою сумку и дождевой плащ на заднее сиденье ее машины и уселся рядом с ней. Она двинулась обратно по дороге, огибавшей озеро. Он открыл коробку с патронами и вывалил ее содержимое, россыпью, в свой левый карман. Он удостоверился, что пистолет заряжен, а потом сунул его в свой правый карман.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, Грейс, – сказал он, – важные слова, но сейчас не та обстановка.

– Их вообще не требуется говорить. – Ее глаза внимательно смотрели вперед, на дорогу.

– Меня настолько распирало от собственного тщеславия, бессилия и боли, что я не дал тебе возможности рассказать, что происходило с тобой. Господи, как все-таки получилось, что ты стала меня искать, и зачем?

– Во-первых – история с Тони Редмондом, – сказала она.

– А таковая есть?

– Таковая есть! – ее голос выдавал глубокое волнение. – Начать с того, что Энтони Редмонду никогда не выписывали никакого паспорта. Если он отправился в Европу в то время, когда телеграфировал об этом своим друзьям в университете, то он уехал туда без паспорта, то есть незаконно. Ему пришлось бы так или иначе добираться зайцем. Он бы путешествовал по Европе все это время без каких-либо официальных документов. Это не невозможно, как я полагаю, но зачем? Это первое. Ты говорил, что генерал Уидмарк делал запросы через своих друзей в государственном департаменте и ему сообщили, что Редмонд пропал без вести при кораблекрушении.

– Так мне сказала миссис Уидмарк.

– Так вот, не сохранилось никаких сведений о том, что генерал – или кто-то еще – делал запрос относительно Редмонда в государственном департаменте, и не сохранилось никаких записей о том, что какой-либо американской гражданин пропал без вести – или считается пропавшим – при кораблекрушении в Средиземном море за последние три года!

Питер посмотрел на Грейс. Ее глаза были очень ясными, ее губы разомкнулись.

– Твое предчувствие оказалось верным, Питер, – сказала она. – Возможно, это то, что мы сможем повесить на них.

Какое-то время они ехали молча. Дома вдоль дороги стояли теперь ближе друг к другу. Собака выбежала к ним, заливаясь лаем.

– Не исключено, если в фантазиях Эйприл Поттер есть зерно истины, – сказал наконец Питер, – генерал сделал с ней что-то, приведшее молодого Редмонда в такую ярость, что он вознамерился убить Уидмарка. Возможно, он пытался это сделать.

– А генерал убил его, – подхватила Грейс.

– И после этого ему пришлось объяснить исчезновение Редмонда. Телеграммы друзьям… вымышленная история и тело на дне озера или похороненное где-то там, в лесу.

– Если бы мы смогли это доказать… – сказала Грейс.

– Ты приехала в Уинфилд, чтобы рассказать мне об этом? – спросил Питер.

Она кивнула:

– Я все ждала и ждала, пока ты позвонишь – мне или ребятам. Совершенно случайно они обнаружили белое пятно, которое вписывается в общую картину. Никто из друзей Редмонда не получал от него известий с тех пор, как он якобы отправился в Европу. Так вот, я подумала, что тебе следует об этом знать, и ближе к вечеру я выехала сюда. Я поколесила по городу, высматривая твой «ягуар», но безуспешно. Уже почти стемнело, когда я сделала остановку в центре города, в закусочной, выпить кофе. Вот когда мне повезло.

– Да?

– Я наткнулась на человека, с которым вы вроде бы как приятели. Местный газетчик.

– Дэн Сотерн?

– Он узнал меня. Сказал, что был на церковной службе сегодня утром. – Уголок ее рта дрогнул. Когда речь зашла о службе, это напомнило ей о Сэме. – Он представился, и я сказала ему, что ищу тебя. Это, похоже, его встревожило. Он сказал, что, как ему думается, ты поехал посмотреть на АИА во время игрищ несколько часов назад. Ты не вернулся обратно, хотя там уже все закончилось. Он видел многих молодчиков Уидмарка, из тех, что были за городом. Он показал на парочку из них в той кофейне. Я спросила его, не поедет ли он сюда со мной, но он отказался. Он мог объяснить своим то, что разговаривает как газетчик со мной… вдовой Сэма Минафи… – Она слегка запнулась на этих словах. – Но… но нельзя было, чтобы видели, как он показывает мне дорогу к учебному плацу. Зато он подробно растолковал мне, как сюда добраться.

– Тебе не страшно было ехать одной?

– Я еще больше боялась не поехать вообще, – призналась она. – Днем я могла бы не найти твою машину, так хорошо ты ее спрятал. Но мои фары высветили твой блестящий, хромированный задний бампер. Когда я увидела машину с твоей… твоей ногой, стоявшей торчком на крыше… – Она сделала глубокий вдох. – Я хотела убежать. Я была почти уверена, что искать тебя бесполезно.

Они приближались к окраинам собственно Уинфилда, когда Питер попросил ее остановиться у ярко освещенной заправочной станции.

– Я хочу взглянуть на себя в зеркало в туалете, – сказал он.

Грейс смерила его быстрым озадаченным взглядом.

– Там у меня была возможность немного пораскинуть мозгами, – объяснил он. – Они отлупцевали меня весьма основательно, но очень аккуратно. Они… могли совершенно запросто покончить со мной навсегда, но не стали.

– Я спрашивала себя… – начала она и запнулась.

Они остановились у заправочной станции.

– Я думаю, от меня ждут, что я побегу к ближайшему копу, покажу свои синяки и выдвину обвинения против АИА.

– И ты это сделаешь!

Питер покачал головой:

– Нет – раз от меня этого ждут. Я думаю, на моем примере собираются преподать наглядный урок, и я не желаю оказывать им такую услугу, если мне по силам от этого уклониться. Если по мне не очень видно, что я избит и получил тяжелые травмы, то выжидающие копы не получат возможности расспросить меня, что со мной случилось.

– Вид у тебя измученный, – сказала она, – но на лице у тебя нет никаких меток. Только тот пластырь, который доктор наложил тебе на голову прошлой ночью.

– А этому есть объяснение, – сказал Питер.

– Тогда что нам делать, Питер? – спросила она.

– Это требует обдумывания, на которое я был не способен, – ответил он. – Мне… мне нужно немного отдохнуть. Но сначала я хочу посмотреть, как они отреагируют на мое бездействие. – Он улыбнулся ей одной половиной лица. – Могу я купить тебе выпивку в баре «Уинфилд-Армс»?

– Если хочешь.

– Сначала я хочу убедиться на свой счет, – повторил Питер.

Он открыл дверцу машины и вышел. Он едва не упал. За то сравнительно короткое время, что он неподвижно сидел в машине, его мышцы настолько одеревенели, что он спрашивал себя, способен ли он вообще управлять ими. Его бедра были усеяны шишками, его спина и плечевые мускулы доставляли мучения, его ребра терзала невыносимая боль. Он чувствовал, как капельки пота выступили у него на лбу. Выпрямиться и пойти естественной походкой казалось невозможным делом.

«Ей-богу, девушка Сэма Минафи – это что-то», – подумал он. Она наблюдала за ним. Она наверняка видела те усилия, которые он прилагает. Но она знала, как сильно ему хочется сделать это самостоятельно. Немного есть людей, которые знают, когда сострадание способно переломить тебе хребет.

Он сделал пару неуверенных шагов в направлении освещенного туалета, а потом, несмотря на боль, его опорно-двигательная система стала действовать довольно сносно. К тому времени, когда он достиг двери туалета, он двигался медленно, но нормально. Легкая хромота всегда была при нем. Он повернулся и посмотрел назад – на машину. Грейс подняла руку, сделав маленькое колечко одобрения большим и указательным пальцами. Отлично идешь – говорило оно.

Отражение собственного лица в зеркале потрясло Питера. Под глазами были темные круги, а щеки ввалились.

Кожа выглядела так, как будто ее туго натянули на скулы. Но никаких меток или синяков не было. Он умыл лицо холодной водой и как следует растер его кусочком полотенца на ролике. Он надеялся, что это отчасти уберет его восковую бледность.

Перед ним стояла проблема. Не было в Уинфилде такого места, где он мог бы провести ночь в безопасности, а ему нужно было хоть немного отдохнуть, если он собирался продолжать свое дело. Беспокоился он и за Грейс. Ее собственные силы наверняка находились на грани истощения. Для нее здесь тоже было небезопасно, и все-таки он не хотел, чтобы она уезжала. Он не отрываясь смотрел на себя в зеркало. Он должен напоминать себе, что Грейс здесь не из-за него, она хочет добиться какой-то справедливости в отношении Сэма.

Он вышел из туалета и направился через мощеный двор туда, где в машине его ждала Грейс.

– Похоже, как только я пришел в движение, все заработало, – сказал он, залезая внутрь. – Вряд ли у меня получилось бы сплясать джигу, но я, черт возьми, совершенно уверен, что выпить мне бы не повредило.

– Разумно ли будет с твоей стороны появляться на людях сегодня вечером, Питер?

– Я хочу, чтобы генералу передали, что я не играю в его игру, – нет уж, увольте.

Она медленно ехала по Главной улице в направлении «Уинфилд-Армс». Он рассказал ей о своем визите к Салли Смит.

– Наши две главные зацепки – это выявить человека, который воздействовал на Олдена Смита и, вероятно, был его убийцей и Чарли Биллоуза, а также выяснить, что в действительности случилось с Тони Редмондом. Они знают, что я иду по следу смитовского дружка, и будут прятать его настолько тщательно, насколько способны. Но они не догадываются, что мы интересуемся историей Редмонда. Проблема в том, где тут отправная точка?

– Эйприл Поттер, – тут же подсказала Грейс. – Если бы мы могли добраться до нее, снова разговорить ее насчет того, что сделал генерал такого, из-за чего Редмонд бросился его разыскивать…

– Я не думаю, что это будет просто – снова пробиться к Эйприл. Прошлой ночью, в моем номере, она едва не поставила их под удар, и они наверняка это знают.

Она повернула голову и бросала на него быстрый взгляд.

– Ты хочешь пойти на попятную? – спросила она. – Видит Бог, – я бы не стала тебя винить, Питер. Ты и так уже достаточно всего перенес ради Сэма.

Питер невесело усмехнулся.

– Ты, наверное, шутишь, – сказал он. – Ты считаешь, что я ввязался в это только ради Сэма? Я был бы здесь, если бы Сэм был для меня совершенно незнакомым человеком. Я был бы здесь, если бы никогда не видел тебя и не слышал о тебе. Эта драка для меня, Грейс, а уж после сегодняшней ночи это стало для меня глубоко личным делом.

– Пожалуй, я это знала, – сказала она. – Прости меня за то, что на какой-то миг в этом усомнилась.

– После сегодняшнего вечера мне никогда не придется прощать тебя за что-либо, – сказал он. – Я уже готовился расстаться с жизнью, когда услышал твой голос. Ты бы запросто могла убежать и оставить меня там. Это долг, который никогда не будет оплачен в полной мере.

– Я знаю, почему Сэм тебя любил, – отозвалась она, глядя прямо перед собой. – Ему никогда не приходилось спрашивать себя, на чьей ты стороне.

– Я подозреваю, что это одно из тех качеств, которые ему нравились в тебе, – сказал Питер.

Машин на автомобильной стоянке у «Уинфилд-Армс» было довольно много. Питер приподнял левую руку, чтобы посмотреть на свои наручные часы, и понял – это одна из вещей, которые пропали, наряду с зажигалкой, трубкой и бумажником.

Он вышел из машины и, обогнув ее, зашел с другой стороны, чтобы присоединиться к Грейс. Он в первый раз заметил темно-зеленый вязаный костюм, который был на ней. Он подчеркивал гибкость высокой ее фигуры.

– Мои туфли и чулки в ужасном виде, после того как я шла вброд через озеро, – пожаловалась она.

– Никто не будет смотреть на твои туфли и чулки, – сказал он.

Кажется, наконец-то до него дошло, почему Сэм так гордился тем, что может продемонстрировать ее как свою женщину.

Она взяла его под руку, и они двинулись в бар.

– И что будет? – спросила она.

– Сюрприз, – улыбнулся он. – Нас не ждут.

В Коннектикуте женщинам не разрешается сидеть или стоять у стойки. За столиками на двоих и на четверых в тускло освещенном зале располагалось дюжины две парочек. Молодой человек, бренчавший на гитаре, сидел на небольшой платформе, и маленький кинопрожектор превращал его длинные светлые волосы в ярко-золотистые. Питер первый направился к пустому столику. Как раз в тот момент, когда они дошли до него, он расслышал новую тональность в гуле голосов, и отметил, что на них оглядываются. Они сели, и к ним подошла официантка. Оба они заказали шотландское виски.

– У нас получилось, – негромко сказала Грейс. – Полдюжины людей в этом зале, похоже, очень нами интересуются.

Питер обшарил себя в поисках пропавшей трубки, и его пальцы коснулись рукоятки пистолета 45-го калибра в кармане. И порадовался тому, что он там.

– К нам идет друг, – сказала Грейс. – Твой приятель из газеты.

Лицо Дэна Сотерна раскраснелось, а глаза неестественно блестели. Не составляло труда догадаться, что он прилично заложил за воротник.

– А, Питер, рад вас видеть, – заговорил он. – Я уже начал беспокоиться, когда миссис Минафи сказала, что не может вас найти.

– Вы очень точно объяснили, как ехать, – сказала Грейс.

Дэн не обратил на нее внимания.

– Вы в порядке, дружище? – спросил он Питера.

– В порядке, – кивнул Питер. – Присоединяйтесь к нам – или это небезопасно?

Дэн раздобыл стул за соседним столиком, уселся между ними и быстро оглядел комнату, прежде чем снова заговорить.

– Вы оба – новость, – сказал он, – так что мне ничего не угрожает.

– А в такой поздний час здесь можно заказать сандвич? – беззаботно поинтересовался Питер.

– Конечно. Я бы порекомендовал фирменную индейку с русским гарниром.

– В Уинфилде подают русский гарнир? – спросил Питер с натянутой улыбкой.

Он внезапно ощутил, что очень голоден. Подав знак официантке, он заказал сандвичи и кофе. Дэну, казалось, не терпится поговорить.

– Вы легко нашли учебный плац? – спросил он, когда официантка ушла.

– Как нечего делать, – ответил небрежно Питер.

– Какие-нибудь проблемы? – спросил Дэн.

– Как то?

– Ну, им не нравится, когда за ними наблюдают, – сказал Дэн.

– Не думаю, что меня видели, – отмахнулся Питер.

Дэн поигрывал полупустым стаканом, который он поставил на стол.

– Когда вы отсутствовали так долго…

В его тоне чувствовался невысказанный вопрос.

– Я наблюдал за ними час или около того, – сказал Питер, – а потом ждал, пока они разойдутся. Я не хотел рисковать тем, что меня увидят на дороге. Потом я немного порыскал вокруг и Грейс нагнала меня.

Дэн осушил свой стакан и поманил официантку.

– Значит, обошлось без треволнений, – сказал он.

– Наблюдать за их играми довольно познавательно, – сказал Питер. – Но ничего особенно волнующего не было.

– Еще по одной – всем, – сказал Дэн официантке. – За мой счет.

– Я имел интересную беседу с миссис Смит, – сказал Питер.

– Своеобразная личность.

– Да еще какая своеобразная. – Питер обвел взглядом комнату. – Сдается мне, что кое-какие лица мне знакомы.

– Где-где, а в Уинфилде из членства в АИА секрета не делают, – сказал Дэн. – Салли Смит хоть как-то помогла вам с друзьями Олдена?

– Я – святоша и благодетель человечества, – ответил Питер. – Мне не слишком обрадовались.

Дэн рассмеялся.

– Дамочка верна своей клиентуре, – сказал он. – Я сомневаюсь, чтобы многие из них восхищались вашим слогом.

– Так или иначе, я ничего от нее не добился, – сказал Питер.

Он взглянул на Грейс. Она рассматривала маленького толстого человечка как-то особенно пристально.

Официантка принесла всем еще по одной порции выпивки.

– И что вы собираетесь предпринять дальше? – спросил Дэн.

– Буду и дальше разнюхивать, до тех пор, пока не отыщу кого-то, кто поговорит со мной о друзьях Олдена Смита, – сказал Питер. – После этого…

– Вы не могли бы купить мне пачку сигарет, мистер Сотерн? – неожиданно перебила его Грейс.

Звук ее голоса поразил Питера.

– Конечно, – с готовностью согласился Дэн. – Каких?

– «Кэмел», пожалуйста, – попросила Грейс.

Толстый человечек встал со своего стула и направился через зал к автомату с сигаретами. Грейс наклонилась к Питеру.

– Ты мне рассказывал, что там, на гребне, когда они окружили тебя, – шепнула она, – один из них сказал: «Долго же ты сюда добирался».

– Да. А потом мне предложили произнести речь.

– Они знали, что ты едешь, Питер. Они тебя ждали – в полной готовности.

– Очевидно, я где-то прозевал часового.

– Только одному человеку было известно, что ты направляешься на учебный плац, – сказала Грейс. – Твоему приятелю!

– Дэн?..

– А разве еще кто-нибудь знал?

Питер прищурил глаза. Он наблюдал, как маленький толстый человечек возится с автоматом для продажи сигарет в другом конце зала.

– У меня нюх на людей, Питер. Он мне не нравится, я ему не доверяю. Он был бы для них идеальной подсадной уткой. Он послал тебя к миссис Смит, и она была готова к твоему приходу. Он послал тебя на учебный плац, и они поджидали тебя. Теперь старина Дэн хочет знать, что ты предпримешь дальше. Я готова поклясться, что он – канал информации, связывающий их с тобой, Питер. От тебя ждут, что ты расскажешь ему, что случилось с тобой там, а потом эта новость распространится – как они того и хотят.

– Нельзя позволять мне переходить улицу в одиночку, – мрачно пошутил Питер.

– У тебя не было времени подумать над этим, – возразила она. – Возможно, я ошибаюсь…

– Я так не думаю, – сказал Питер. – Толстый маленький ублюдок! Какой актер!

– Может быть, ты сумеешь его использовать, Питер, если он не догадается, что мы его вычислили?

Приход официантки с сандвичами и кофе дал Питеру время, чтобы совладать с гневом, который, как он понимал, наверняка отразился бы на его лице. Дэн Сотерн подошел с сигаретами.

Он сел и глотнул из своего стакана.

– Я бы и рад помочь вам со Смитом, – сказал он, – но, должно быть, поступила команда проглотить язык. Так вы говорите, что после этого…

– После этого у нас снова не осталось зацепок, – сказал Питер.

Маленький толстый человечек какое-то время задумчиво изучал его.

– У меня такое чувство, что вы не рассказали мне всего, что случилось на учебном плацу, – вкрадчиво проворковал он.

– А что тут рассказывать? – Питеру, похоже, удавалось сохранить небрежный тон. – Овладение приемами штыкового боя, занятия по каратэ, строевая подготовка. Непохоже, чтобы они изучали стрелковое дело, что меня удивило.

– В городе есть стрелковый клуб, – сказал Дэн. Его голос стих. – Не пытайтесь провернуть это дело в одиночку, Питер. У них слишком много боеприпасов по вашу душу. Я и рад бы помочь, но вы знаете, в каком я положении.

– Да, думаю, что знаю, – сказал Питер.

Какое-то время никто ничего не говорил, а потом Дэн отодвинул свой стул.

– Я утром иду в типографию, – сказал он. – А сегодня вечером мне еще нужно подготовить один материал. – Он посмотрел на Питера, озадаченный. – Если я смогу что-то сделать для вас, в пределах моих возможностей, дайте мне знать.

– Обещаю, – сказал Питер.

– Спокойной ночи, миссис Минафи.

– Спокойной ночи, – сказала Грейс.

Толстый человечек прошел к стойке, якобы чтобы оплатить свой счет. Он тут же завязал разговор с двумя стоявшими там людьми. Один раз он оглянулся и, увидев, что Питер и Грейс наблюдают за ним, ухмыльнулся им и помахал рукой, пожелав доброй ночи. Потом взял сдачу и вышел из заведения.

– Ты права, – сказал Питер Грейс. – Ну что ж, теперь мы можем быть уверены, что генерал узнает: я не собираюсь заявлять о том, что со мной случилось.

– И что дальше? – спросила Грейс.

– Здесь мы добились того, чего хотели, – сказал Питер. – Теперь мы отвезем тебя домой, и я подыщу место, где можно отоспаться.

– Ты можешь остаться у меня, – сказала Грейс. – Ты присматривал за мной позапрошлой ночью. Сегодня ночью я могу сделать то же самое для тебя.

– Мы поговорим об этом по дороге, – сказал Питер.

Он подал знак официантке и оплатил чек. Когда они выходили, около дюжины людей в заведении, похоже, очень ими интересовались. Питер спрашивал себя, как далеко они уйдут, без того чтобы кто-то увязался за ними. Его рука снова искала вселяющий спокойствие пистолет в кармане пиджака.

Когда Питер открывал дверцу машины, он увидел, что на сиденье есть нечто такое, чего там прежде не было. Это был кусочек простой белой бумаги, сложенной квадратом. Питер взял его и развернул. На нем было написано короткое послание, никому не адресованное и без подписи. Питер открыл рот, собираясь что-то сказать Грейс, но не смог выдавить из себя ни слова. Он передал ей записку и стоял, наблюдая за ней, с застывшимлицом.

Записка гласила: «Редмонд похоронен в розарии Дома Круглого стола».

Глава 2

Грейс и Питер стояли там, вглядываясь друг в друга в полутьме. Из бара до них донесся взрыв смеха, а потом мотив старой хорошо знакомой народной песни, которую наигрывал и пел гитарист:

Грейс отдала записку, как будто она жгла ей пальцы. Они забрались в машину, закрыли дверцы и просто сидели там. Почерк был крупный и детский, вероятно, искусная имитация. Питер медленно сложил записку и убрал во внутренний карман пиджака.

– Каким-то образом просочилась информация о том, что ты интересуешься Тони Редмондом, – предположила Грейс. – Наверное, это кто-то с моей стороны, Питер. Ребята, друзья Редмонда, с которыми они разговаривали, или кто-то в Вашингтоне. Но друг, Питер. Это наверняка друг.

– Если только это не «липа», – сказал Питер.

– Но мы пойдем с этим в полицию.

– В какую полицию? – спросил Питер, закипая от гнева. – К молодчику генерала капитану Уолласу? К марионеточному окружному прокурору Грэдуэллу? Мы что, попытаемся добиться судебного ордера на проведение раскопок в саду от какого-нибудь местного судьи, который скорее всего под каблуком у генерала? Мы что, попробуем публично выступить с разоблачениями, оперируя этими никому не адресованными, неподписанными каракулями? А тебе не приходит в голову, что все это – фальшивка? Мы поднимаем большой шум по поводу предполагаемого убийства, а потом появляется этот парень Редмонд, купившийся на нефтяную скважину, как это случилось с другим из ребят Чарли. Кто-то ожидает, что мы что-то предпримем, но кто и почему? Давай уедем отсюда. Десять к одному, что за нами наблюдают.

Грейс завела машину, и они выехали на Главную улицу, не направляясь в какое-то конкретное место. Питер размышлял о полицейском Мак-Адаме. Он был склонен верить Мак-Адаму. Но весь город представлял собой ловушку внутри ловушки. Каждый шаг умело планировался. Вас изощренно подталкивали именно к тому действию, которого от вас хотели. Они хотели, чтобы Питер отправился к учебному плацу; они хотели, чтобы он заявил о разбойном нападении.

Они всегда опережали вас на один шаг, обращая то, что выглядело потерей, себе во благо. Был ли честный на словах Мак-Адам еще одним каналом информации для генерала, подобно Дэну Сотерну?

Питер знал: что-то происходит с суждениями человека, когда в нем полыхает ярость. Он знал, что это заложенное в нем иррациональное стремление победить в этой драке без посторонней помощи, расквитаться за тот момент ужаса в лесу, расквитаться за Сэма Минафи и Чарли Биллоуза – и за Грейс. Расквитаться за нее! Если бы тут не примешивалось ничего личного, что бы он сделал как первоклассный репортер, располагающий фактами? А можно ли вообще считать фактом записку о Тони Редмонде, прожигающей его карман? Была ли это попытка какого-то запуганного врага АИА навести его на след, или это приманка, хитроумно заброшенная с таким расчетом, чтобы привести его к окончательному поражению?

– Если это фальшивка, ловушка, поставленная Уидмарком, – сказал Питер вслух для Грейс, – тогда мы не должны в нее попадаться. Если в ней правда, если действительно есть тело, захороненное в саду Дома Круглого стола, то в долговременной перспективе небольшая задержка нам не навредит. Мы нуждаемся в помощи.

– Откуда мы ее получим? – спросила она.

– У той заправочной станции есть телефон-автомат, я собираюсь позвонить Фрэнку Девери. Он – мой босс в «Ньюс вью». Я думаю, он согласится, что это материал, с которым в одиночку не справиться.

Вдалеке мигала неоновая вывеска заправочной станции. Снаружи они видели телефонную будку с маленькой красной лампочкой, горящей в потолке.

Они так и не добрались туда.

Полицейская машина вырулила из боковой улицы и прижала их к обочине. Двое полицейских вышли из нее и стали приближаться к ним с разных сторон машины. Суровые, ничего не выражающие лица глядели на них.

– Вашу лицензию, пожалуйста, – сказал один из них Грейс.

– Все нормально, Майк, – сказал тот, что находился со стороны Питера. – Это Стайлс.

– Так что? – спросил Питер.

– Капитан Уоллас хочет увидеться с вами в участке, – объяснил полицейский. – Направо на следующем перекрестке, а еще примерно через милю – налево. Мы будем ехать прямо за вами.

– Что капитан хочет от меня? – спросил Питер.

– Он вам скажет, – буркнул полицейский. – Поехали.

Они пошли обратно к своей машине и залезли в салон. Водитель подал знак Грейс ехать впереди них.

Грейс вырулила на шоссе и проехала мимо полицейского. Красная мигалка на крыше его автомобиля создавал пульсирующее отражение на ее ветровом стекле.

– Что это, Питер? – спросила она.

– Я не знаю. Мак-Адам предполагал, что мне могут предъявить какое-то надуманное обвинение, чтобы вывести меня из игры. На тебе ничего не висит, Грейс. Как только у тебя появится возможность воспользоваться телефоном, позвони Фрэнку Девери в Нью-Йорк. Его домашний телефон не занесен в телефонную книгу, так что тебе придется его запомнить.

Он повторил для нее номер, и она кивнула.

– Обрисуй ему точно, что происходит, скажи, что нам нужна помощь. Если тебе разрешат уйти, не дожидайся меня в участке. Уезжай и пробивайся к телефону.

– Обещаю.

– А потом возвращайся домой и забивайся в норку.

– Нет! – резко вскинулась она. – Как ты будешь передвигаться? У тебя нет никакой машины. Ты…

– Я хочу, чтобы ты была в стороне от этого, в безопасности, – взволнованно проговорил Питер.

Она бросила на него быстрый взгляд искоса.

– А где она – безопасность? – спросила она.

Полицейский участок представлял собой здание из красного кирпича с флагштоком у фасада. Перед ним стояло несколько машин полиции штата. Грейс припарковалась, и двое полицейских снова подошли к машине с двух сторон.

– До скорого, Питер, – непринужденно попрощалась Грейс.

– Вас тоже просили пройти, миссис Минафи, – сказал тот полицейский, что стоял с ее стороны.

Вот тебе и телефонные звонки.

Их провели внутрь и по цементному полу к двери с табличкой: «Капитан Уоллас». Полицейский у регистрационной конторки с любопытством оглядел их.

В кабинете капитан Уоллас сидел за столом с плоской крышкой, жуя сигару. В другом конце комнаты, у окна, находился Фрэнк Грэдуэлл, окружной прокурор. В тот же момент, когда они зашли в комнату, полицейский со стороны Питера зашел ему за спину и похлопал его по одежде. Затем извлек из кармана Питера пистолет.

– У вас есть на него разрешение? – без долгих предисловий спросил Уоллас.

– Да.

– Разрешение штата Нью-Йорк здесь недействительно, Стайлс.

– У меня специальное разрешение, выданное министерством юстиции, – возразил Питер. – Хотите на него посмотреть?

Уоллас помахал рукой полицейскому, чтобы тот положил пистолет на стол.

– Мы ожидали вашего прихода, Стайлс, – сказал он.

– Моего прихода?

Уоллас опустил руку под стол и достал газетный сверток. Он развернул его на письменном столе. Внутри оказались рваный пиджак, сорванный с Питера в лесу, окровавленная рубашка, галстук, наручные часы, зажигалка, трубка и бумажник.

– Вашу машину обнаружили примерно час назад на приозерной дороге, с разрезанными шинами, – сказал Уоллас. – Мы отбуксировали ее в гараж Ланнинга на Главной улице.

– Я полагаю, мне следует вас за это поблагодарить, – улыбнулся Питер.

– Я полагаю, вам следовало об этом заявить, – повысил тон Уоллас. – Не нужно быть студентом юридического факультета, чтобы знать, что вы обязаны заявить о преступлении. – Узкие глазки обратились на Грейс. – Вас это тоже касается, миссис Минафи. Вы возили мистера Стайлса последний нас или около этого. Вы тоже знаете, что случилось.

– Что же, по-вашему, случилось? – спросил Питер.

– О, ради Бога, – взорвался Уоллас. – За последние сорок восемь часов я не добился от вас и ваших друзей ничего, кроме демагогических речей, Стайлс.

– А мы не видели ничего, кроме насилия, от жителей вашего города, – отпарировал Питер.

– Вам лучше рассказать нам, что произошло, – устало сказал Грэдуэлл со своего места у окна.

– Вам бы лучше рассказать мне, – сказал Питер. Он поколебался с минуту, а потом спокойно продолжил: – Под вечер я прокатился по дороге вдоль озера. Как вы помните, стояла жара. Озеро выглядело заманчиво, и я подумал, что не мешало бы мне искупнуться.

Слабая улыбка тронула уголки его рта, когда он увидел, как лицо Уолласа искажается от ярости.

– Я поставил машину в стороне от дороги, снял пиджак и рубашку и спустился к краю воды. Я выкупался, а потом растянулся на берегу. Должно быть, я заснул, потому что не успел я опомниться, как уже стемнело. Я прошел обратно к своей машине и обнаружил, что шины изрезаны, а мой пиджак и рубашка – украдены. У меня была запасная одежда – та, в которой я сейчас, – в сумке, в багажнике. Я переоделся и отправился пешком в город или до ближайшего телефона. Миссис Минафи в это время искала меня, и по чистой случайности она оказалась на приозерной дороге, где и нашла меня. Вот такие дела. Меня мучили жажда и голод, и мы отправились в «Уинфилд-Армс» – выпить и съесть по сандвичу. – Его улыбка стала шире. – Вот такие дела.

– И вы не заявили о том, что вам повредили машину? – спросил Грэдуэлл.

– Я полагал, что это – как это у вас в Уинфилде называется? – дело рук случайных хулиганов-подростков. Поймать кого-нибудь надежды мало. Я подумал, что договорюсь о том, чтобы утром машину отбуксировали и поставили на нее новый комплект шин.

– Значит, такова ваша версия событий? – зло спросил Уоллас. Лицо его налилось краской.

– И я намерен твердо ее придерживаться, – бодро заверил Питер.

Уоллас навел свои злые глаза на Грейс.

– А как это вас вдруг угораздило поехать по приозерной дороге как раз в нужный момент? – спросил он.

– Я объездила весь город в поисках Питера, – доверчиво призналась Грейс. – Его машина очень приметная.

– Это в потемках-то?

– Она белая, капитан.

– Никто не говорил вам, где его искать?

– А разве кто-то знал? – живо вставил Питер.

Стоявшая перед капитаном дилемма была очевидна и доставляла Питеру мрачное удовлетворение. От Питера ждали, что он заявит о нападении на него на учебном плацу. Когда он не сделал этого, они представили ему вещественные доказательства, опять же ожидая, что ему придется признать правду. Все, что им оставалось, это сорвать с его спины одежду и устроить дознание по поводу того, почему он весь в синяках. Питер подумал: совсем не исключено, что именно так они и поступят.

Они не могли сказать, что знают: Грейс выяснила, как ехать, у Дэна Сотерна, не разоблачив Дэна в качестве пособника АИА. Они считали, что тот, возможно, еще пригодится, играя роль трусоватого приятеля.

– Где вы нашли мои вещи, капитан? – спросил Питер.

Уоллас крепко закусил свою сигару.

– В лесу, – сказал он.

– Удивительно, что детки не позарились на зажигалку и часы, – изобразил удивление Питер. – Они стоят кучу денег.

Капитан оттолкнул назад свой стул и ринулся в противоположный конец кабинета. Он уже миновал свою обычную точку кипения. Он раздраженным жестом подозвал Грэдуэлла.

Окружной прокурор медленно подошел и встал возле письменного стола капитана. Он снял свои массивные очки и теперь протирал их белым полотняным носовым платком.

– Удивит ли вас, мистер Стайлс, – спокойно спросил он, – если я скажу вам, что не верю ни одному слову из вашего рассказа?

– Трудно понять, во что верить в Уинфилде, ведь так? – сказал Питер улыбаясь.

Грэдуэлл снова надел свои очки.

– Я намерен попросить вас и миссис Минафи сделать официальное заявление о том, что случилось с вашей машиной и вашей одеждой, и о том, как вы двое оказались вместе, – сказал он. – Просто на тот случай, если в другой раз вам вздумается рассказать какую-нибудь иную историю, мистер Стайлс. – Улыбка у него была усталая. – Мы могли бы выдвинуть формальное обвинение против вас обоих за недоносительство о преступлении. Дело того не стоит.

– Я рад, что вы так к этому относитесь, – сказал Питер.

– Тем не менее вы представляете для нас более серьезную проблему, мистер Стайлс. И вы, миссис Минафи.

– Проблему какого рода? – спросил Питер.

– У нас здесь, в Уинфилде, расследуются три убийства.

– Я знаю, – сказал Питер.

– Мы не возражаем против нормальной активности газетчиков в такой ситуации, – сказал Грэдуэлл. – Для нас они всегда головная боль, но они имеют свои права – права свободной прессы.

– Я рад это слышать.

– Но когда газетчик начинает играть в частного сыщика, запугивает свидетелей…

Он выразительно пожал плечами.

– Запугивает какого свидетеля? – с неподдельным удивлением спросил Питер.

– Миссис Салли Смит, – сказал Грэдуэлл. – Вы пытались надавить на нее с тем, чтобы она подтвердила сфабрикованную вами историю о ее сыне. Вы угрожали ей огромными возможностями своего журнала, который читают по всей стране. Я нахожу это крайне неэтичным, мистер Стайлс.

Питер уставился на законника. Было бесполезно отрицать, что он высказывал какие-то угрозы. Салли Смит, очевидно, была их детищем. Он не мог отрицать, что разговаривал с ней.

– И вот, мистер Стайлс, я с сожалением констатирую, что вы и ваши друзья, – он удостоил Грейс небольшого вежливого кивка, – являетесь персонами нон грата в Уинфилде, пока идет это расследование. Если вы все еще будете находиться здесь завтра утром, я намерен наказать вас по всей строгости закона. Я даю вам ровно столько времени, сколько нужно, чтобы привести свою машину в порядок и уехать из города.

– Вы, очевидно, не верите в «огромные возможности» журнала, на который я работаю, – сказал Питер.

– Не там, где имеет место нарушение закона. В случае с миссис Смит мы можем завести на вас очень серьезное дело, – сказал Грэдуэлл. – Я думаю, местный суд сделал бы определенные оговорки по поводу освобождения вас под залог после того, как вам предъявят обвинение. По-моему, вам бы лучше найти себе какие-то новые интересы, мистер Стайлс, – в стороне от Уинфилда. А теперь, если вы не возражаете, я распоряжусь, чтобы дежурный по участку снял показания с вас и миссис Минафи по поводу вашего… вашего приключения во время купания.

Окружной прокурор был доволен собой.

У дежурного полицейского ушло невероятно много времени, чтобы зафиксировать их показания на стенотипе, отпечатать в трех экземплярах и поставить подписи на всех копиях.

Было около двух часов ночи, когда все формальности были закончены. Питер попросил вернуть ему пистолет. Грэдуэлл вежливо сообщил ему, что это разрешение не имеет юридической силы в Коннектикуте – что также является нарушением закона, которое ему могут инкриминировать, но что, если он остановится возле участка утром «по дороге из города», пистолет ему вернут. Ему разрешили забрать прочее свое имущество.

– В какой степени они способы исполнить свои угрозы? – спросила Грейс, когда им наконец разрешили уехать.

– В достаточной, чтобы на некоторое время связать нам руки, независимо от конечного результата.

– Может, оно и к лучшему, – сказала она. – За пределами этого города есть люди, которые прислушаются к тому, что ты знаешь и подозреваешь. По-моему, слишком опасно, чтобы ты занимался этим в одиночку, Питер.

– Давай найдем ту телефонную будку, – напомнил Питер.

Они снова двинулись в сторону Главной улицы и заправочной станции.

– Они пытались добиться, чтобы ты рассказал о происшествии на учебном плацу, – сказала Грейс, – но не было даже намека на то, что знают про записку. Мне по-прежнему кажется, что ее оставил тот, кто хотел помочь. Несмотря на то, что мы видели, Питер, здесь, в Уинфилде, должно быть много, много людей, которые ненавидят и боятся АИА. У меня такое ощущение, что записку подбросил один из них. Но если кто-то знает наверняка, что Редмонда убили, а его тело похоронено в Доме Круглого стола, они могли бы сокрушить АИА. Почему нужно сообщать об этом нам, а не соответствующим властям?

– Месть, – угрюмо проговорил Питер. – Стоит только произойти чему-нибудь такому, что погубит Уидмарка, и рано или поздно кто-нибудь из ребят в черных кепках нанесет контрудар – расквитается. Это не просто отряд уинфилдских бойскаутов, это общенациональная организация фанатиков.

Машина притормозила возле телефонной будки на заправочной станции, но Питер не вышел наружу.

– Я размышляю по поводу Эйприл Поттер, – озабоченно заговорил он. – Она была так близка к тому, чтобы дать мне ключ к делу Редмонда. И они могли услышать. Они вломились в мой номер в самый критический момент – как раз когда она могла рассказать мне о Уидмарке нечто такое, чем его можно было бы размазать по стенке. И я оставил им целые сутки – двадцать четыре часа, – за которые можно обеспечить, чтобы она никогда не заговорила со мной или с кем-либо еще об этом. Бог ты мой, Грейс, она живет в мире грез, но она пыталась сообщить мне нечто реальное, когда на нас набросились. А я просто позволил им ее увести! Если Редмонд был убит, она могла бы стать ключевым свидетелем – и они это знают. Как раз в тот момент, когда мы тут сидим, они, возможно, делают все, чтобы я никогда больше не обратился к ней по поводу ее истории.

– Мы не можем штурмовать дом в одиночку, Питер, и выкрасть ее… если она все еще там, – возразила Грейс.

– Мои мысли были настолько заняты Сэмом, и Чарли Биллоузом, и пожаром, и Смитом, – сказал Питер, – что я не уделил ей должного внимания, когда она молила о помощи – на свой вычурный лад. – Он открыл дверцу машины. – Посиди здесь, – сказал он.

Из телефонной будки Питер позвонил Девери с переводом оплаты на него и вскоре услышал сонный, раздосадованный голос редактора «Ньюс вью».

– Прости, что звоню за твой счет, Фрэнк, – сказал Питер, – на то, что я должен тебе рассказать, уйдет больше времени, чем я способен оплатить мелочью из своего кармана.

– Господи, да ведь сейчас четверть третьего! – взмолился Девери.

– Учитывая сложившиеся здесь обстоятельства, сейчас, возможно, позднее, чем ты думаешь, – сказал Питер. – А теперь слушай.

Он поведал Девери всю уинфилдскую сагу во всех подробностях. Несколько бурных восклицаний указывали на то, что теперь сон с Девери как рукой сняло. Питеру и Девери доводилось работать вместе над дюжиной заковыристых дел, и каждый из них прекрасно знал реакцию другого в кризисные моменты.

– Стоя здесь, у всех на виду, на Главной улице города, – объяснил Питер, – я хочу рассчитывать на то, что ты окажешь необходимое содействие. Я не знаю, до каких этажей власти здесь распространилась коррупция. Если я обращусь за помощью не к тому человеку, Уидмарк тут же насторожится.

– Я вышлю тебе поддержку через десять минут после того, как ты повесишь трубку, – заверил Девери. – Это может занять час или чуть больше. Где ты будешь, когда наши люди подъедут?

Рот Питера представлял собой узкую щелочку.

– Буду пытаться вызволить Эйприл Поттер, – сказал он. – Послушай меня, Фрэнк. К счастью, в моей сумке есть почтовая бумага. Я собираюсь вложить эту анонимную записку в конверт и отправить ее тебе по почте, до востребования, здесь, в Уинфилде. Если что-то пойдет не так, ты получишь ее утром.

– Жди помощи, – сказал Девери. – Нельзя тебе отправляться за этой девчонкой, Питер, в одиночку.

– Я, может быть, уже лишил ее шансов, выжидая так долго, – сказал Питер. – Скажи тем, кого пошлешь ко мне, чтобы искали меня у генерала или в Доме Круглого стола.

– Питер, послушай меня…

– Я собираюсь подъехать к парадной двери, позвонить и официально попросить о встрече с ней, – сказал Питер.

– Это в два тридцать ночи?

– А с каких это пор репортеры, которые работают над материалом, стали вежливыми? – сухо бросил Питер.

– И что потом?

– Буду действовать по обстоятельствам, – сказал Питер. – Я попрошу о встрече с Эйприл. Если они не дадут мне с ней увидеться…

– Тогда что?

– Я буду тянуть волынку до тех пор, пока не прибудет подмога от тебя, – сказал Питер. – Может быть, я смогу на какое-то время отвлечь их внимание на себя. Когда они узнают, что тебе все известно и что помощь на подходе, наверное, у меня не будет таких уж крупных неприятностей.

– Запомни одну вещь, Питер, – сказал Девери. – Если в этой истории о Редмонде есть доля правды – если генерал убил его, – тогда ему терять нечего.

– В смысле?

– Тебя не будут ждать с распростертыми объятиями в Доме Круглого стола, дружище.

– Ты только поторопи морскую пехоту, – сказал Питер.

Он прошел обратно к машине и забрался в нее.

– Как у тебя обстоит дело с выполнением приказов? – спросил он Грейс.

– Плохо, если это те приказы, которых я ожидаю, – сказала она.

– Позволь я скажу коротко и ясно, потому что времени в обрез, – сказал Питер. Она хотела было запротестовать, но он протянул руки и взял ее ладони в свои, крепко их сжав. – Девери присылает подмогу. Она прибудет через час или около того. В ту минуту, когда забьют тревогу, возможно, найдется человек, который все расскажет Уидмарку. Случись такое, и если у Эйприл и есть шанс, то она его лишится. Я поеду к Уидмаркам домой, позвоню в дверь и попрошу о встрече с ней. Потом я буду всеми известными мне способами тянуть время до тех пор, пока не прибудет помощь.

– Это тоже опасно! – запротестовала Грейс.

– Когда они узнают, что наши ребята уже в пути, и прибудут туда, в дом, они поймут, что нет особого смысла в том, чтобы убирать меня.

Он извернулся в своем кресле и открыл свой чемоданчик, который стоял на выступе позади них. Оттуда он достал конверт с маркой и шариковую ручку. Он адресовал конверт Девери и вложил в него анонимную записку о Редмонде.

– Твои приказания? – спросила Грейс.

– Мы бросим это в первый же почтовый ящик, а потом ты отвезешь меня к дому Уидмарка, высадишь из машины и уедешь. Поезжай домой так быстро, как только сможешь. Я позвоню тебе, как только все прояснится.

– Питер…

– Не спорь со мной, Грейс. Шансы Эйприл, возможно, висят на тончайшем волоске.

Она томительно долго пристально смотрела на него, потом завела мотор и вырулила на шоссе. Молодая луна погасла, и они быстро оказались за пределами городских огней, в полной темноте. Проехав несколько ярдов по улице, они остановились, чтобы опустить в ящик письмо, а потом двинулись дальше.

– Если когда-нибудь еще влюблюсь в мужчину, – сказала Грейс негромким, полным горечи голосом, – он будет трусом. Порой я думаю, что мужчины вроде тебя и Сэма – просто школьники. Ты рискуешь, потому что боишься – не дай Бог кто-то обнаружит, что тебе страшно. Вот что называется быть храбрым. Я этим сыта по горло!

– А что я, по-твоему, должен делать? – спросил Питер. – Ждать помощи, допустить, чтобы им все стало известно, позволить им убрать Эйприл? А если бы это была ты, разве ты ждала бы от Сэма, что он станет осторожничать?

– Питер, разреши я помогу тебе!

– Как?

– Разреши мне остаться с тобой. Это сражение в такой же степени мое, как и твое.

– Лучшая помощь с твоей стороны – обеспечить, чтобы мне не нужно было за тебя волноваться. Прямо у следующего указателя перекрестка.

– Сэм позволял мне идти с ним, за исключением последних нескольких шагов, – сказала она.

– Вот и я о том же, – подхватил ее мысль Питер. – Всё, кроме последних нескольких шагов.

– Думаю, когда все это закончится, – сказала она дрожащим голосом, – я, наверное, не захочу видеть тебя снова, Питер. Ты слишком похож на Сэма. Ты никогда не дашь мне забыть его.

– А зачем тебе это делать? Ты можешь жить, не забывая его. Он достоин того, чтобы его помнить.

Одиночный огонек сверкнул между деревьями на склоне холма. Он исходил из серой каменной крепости генерала. По левую сторону пролегла сумрачная тень Дома Круглого стола. Питер почувствовал, как напрягаются его истерзанные мышцы.

Машина двинулась вверх по склону, к дому. Они въехали в ворота и услышали хруст медного купороса под шинами. В кабинете генерала горел яркий свет.

Машина остановилась у парадной двери. Прохладная ладонь Грейс проскользнула вперед и накрыла ладонь Питера.

– Пожалуйста, – прошептала она, – не геройствуй.

Глава 3

Питер вылез из машины и прошел к парадной двери.

Там он повернулся и подождал, пока задние фары машины Грейс исчезнут с подъездной дорожки. Он отметил, что в доме зажглись еще и другие огни. Машина привлекла чье-то внимание. Он сделал глубокий вдох и нажал на кнопку звонка на парадной двери.

Едва он оторвал палец от звонка, как дверь приоткрылась на несколько дюймов. Изнутри дверь была закрыта на цепочку. На него глядело разбитое лицо Пэта Уолша. На нем проступила белозубая, невеселая ухмылка.

– Ты чокнутый ублюдок! – негромко сказал Уолш.

Уолш проговорил это почти что с удовольствием. Цепочка с двери была снята, и Питер обнаружил, что он смотрит в дуло автоматического пистолета.

– Прежде чем ты снова попытаешься прицепить хвост к этому ослу…[16] – начал было Питер.

– Ты просился внутрь – так заходи! – перебил Уолш; его темные глаза угрожающе блестели.

– Прости, что мне так не терпится огласить первую часть своего послания, – сказал Питер. – В моем журнале знают, что в настоящий момент я нахожусь здесь. Мы обратились к людям, которые при всех ваших феноменальных способностях к подкупу находятся вне вашей досягаемости. Очень скоро здесь будут честные копы. Они могут огорчиться, если найдут меня мертвым.

Уолш сделал знак пистолетом.

– Ну так заходи, – пригласил он, отошел в сторону и закрыл за Питером тяжелую дверь. Тон у него был бодрый. – Ты наконец надумал заявить о том, что случилось с тобой в лесу? Я ставил пять против одного, что ты решишься на это.

– Я заявил об этом, – сказал Питер, – но я здесь не поэтому.

– У тебя еще есть причина помимо того, что ты пытаешься быть героем с большой буквы? – спросил Уолш.

– Я хочу видеть Эйприл.

– Да ты рехнулся. Это ночью-то?

– Я хочу спросить ее, не может ли она мне сказать, где захоронен Тони Редмонд, – с ледяным спокойствием произнес Питер, не сводя с Уолша своих бледно-голубых глаз.

Это было попадание в самое яблочко. Казалось, лицо Уолша исказилось от усилия скрыть, насколько его потряс этот вопрос. Питер увидел, как он еще крепче сжал в руке пистолет.

– Да у тебя просто крыша поехала! – сказал Уолш каким-то резким шепотом.

– Игра закончена, Уолш, – сказал Питер, – и нет никакого проку в том, чтобы палить в меня. Те, что идут на помощь, перероют каждый акр земли в Доме Круглого стола, если им это понадобится.

Уолш облизал губы, при этом пистолет не сдвинулся с места.

– Я думаю, тебе лучше поговорить с генералом, – с усилием процедил он сквозь зубы.

– Я хотел бы удостовериться, что с Эйприл все в порядке, – сказал Питер.

Голос генерала, холодный и суровый, раздался позади них. Питер повернулся. Дверь в кабинет была закрыта. Потом он сообразил, что голос донесся из динамика, расположенного где-то у потолка. В этом доме генерал слышал все, что и где происходило.

– А устроит ли вас, Стайлс, – спросил голос, – если вы просто посмотрите на спящую Эйприл? Она в своей комнате, под воздействием снотворного. Она страдает от бессонницы.

– Наверное, меня бы это устроило, – сказал Питер своему невидимому собеседнику.

– Отведи его, Пэт, – приказал генерал.

Подбитый глаз Уолша представлял собой узкую щелочку.

– Сюда, – сказал он.

Он первым пошел по каменным плитам холла к винтовой лестнице в дальнем конце. Лестницу покрывала красная ковровая дорожка, а балюстрада была отполирована до блеска. С верхней площадки лестницы Питер посмотрел вниз, на широкий холл. Это был дом нескончаемых закрытых дверей. Уолш прошел в дальний конец холла, заколебался, а потом плавно открыл последнюю дверь справа.

Комната за дверью резко контрастировала с холодным аскетизмом коридоров и прихожей. Она была прелестно обставлена на женский вкус: изящный резной столик с изогнутым зеркалом, шезлонг у окон, огромные стенные шкафы с раздвижными дверцами, гардероб хитроумной конструкции, из-за которого выглядывало резное бюро, зеркало в полный рост, которое можно приспособить к любому освещению. Главной принадлежностью комнаты была огромная кровать под балдахином. Эйприл смотрелась как крошечный ребенок, лежа посреди гигантской кровати, изготовленной полтора столетия назад для короля и его фаворитки. Она лежала на спине, повернув голову набок, ее волосы разметались по белой подушке. Была какая-то неописуемая грусть в ее молодом лице.

Питер подошел и встал подле нее. Ее дыхание было замедленным, но ровным. На туалетном столике стояли термос, стакан, а также крошечная коробочка для пилюль с серебряной крышкой. Питер взял ее и открыл. Она была пуста.

– Эйприл? – негромко проговорил он.

Она не шевельнулась.

– Дай ей поспать, – буркнул Уолш. – Она и так намучилась. Ты же видишь, что с ней все в порядке.

– Уж лучше ей оставаться в таком состоянии, – согласился Питер.

Он прошел обратно в холл. Уолш закрыл дверь спальни и сделал быстрый шаг к Питеру, по-прежнему сжимая пистолет.

– Это только между нами, – сказал он, и его голос задрожал. – Сражайся с генералом политически; сражайся с АИА. С нами – на здоровье. Мы нанесем ответный удар, не соблюдая никаких правил. Но ты ведь пытаешься сделать предметом всеобщего зубоскальства личную трагедию, и, ей-богу, Стайлс, я лично позабочусь о том, чтобы навсегда с тобой покончить.

– Не соблюдая никаких правил – как убийство Сэма Минафи, и Чарли Биллоуза, и Олдена Смита? – спросил Питер.

– Я сказал то, что собирался, – отрубил Уолш. – Я не стану повторять этого дважды. А теперь тебя хочет видеть генерал.

Они прошли обратно через холл, спустились по лестнице и вошли в кабинет. Уидмарк сидел за своим большим письменным столом с плоской крышкой. На нем была темно-красная домашняя куртка с черными атласными фалдами. Суровое квадратное лицо, казалось, старается справиться с какой-то почти что неподъемной тяжестью. Полуопущенные веки почти что похоронили блестящие черные глаза в своих глубоких складках.

– В прошлый раз, насколько я помню, это был скотч, – сказал он. – Наливайте себе сами, мистер Стайлс. – Он махнул рукой в сторону портативного бара. – Вас удовлетворило состояние Эйприл?

– Она, кажется, крепко спала.

– Доктор Джолиат предписывает ей две таблетки, когда она не может заснуть. Ей не дают свободного доступа к аптечке из опасения, что она навредит себе во время очередного приступа меланхолии.

– Меланхолии, вызванной убийством молодого человека, которого она любила, – сказал Питер.

Полузакрытые глаза не мигнули. «Это тебе не пустобрех Уолш», – подумал Питер. Во время их прошлой встречи Уидмарк разыграл свою мелодраму, и это не принесло никаких дивидендов.

– Генерал был, по-своему, реалистом. Вы блефуете, когда можете, но когда не можете, то играете в открытую.

– Я думаю, когда вы были здесь в прошлый раз, миссис Уидмарк рассказывала вам историю о том, как Редмонд сбежал от Эйприл, – сказал генерал. – Насколько я понимаю, вы на нее не купились.

– Я не купился на нее в то время, – признал Питер. – Но когда ваша команда поджигателей взялась за архивы профессора Биллоуза и на горизонте возникло имя молодого Редмонда, мы им заинтересовались.

– И вы проверили историю миссис Уидмарк?

– Проверили.

Уолш, стоя спиной к двери кабинета, пробормотал что-то вполголоса.

– Судя по тому, что вы сообщили Пэту, у нас не так уж много времени на разговоры, – сказал генерал.

– Не много, генерал.

– Тогда давайте перейдем к главному. Вы считаете, что Тони Редмонд был убит?

– Да.

– И похоронен в саду в Доме Круглого стола?

– Да.

– Это просто дурной сон, мистер Стайлс. И откуда же вам об этом известно?

– Из анонимной записки, оставленной кем-то в моей машине, – сказал Питер.

– Могу я на нее посмотреть?

– Я отправил ее по почте соответствующим властям, – сказал Питер. – Мне не было особого смысла приносить ее сюда – с тем, чтобы вы ее уничтожили.

Генерал потянулся к коробке с сигарами, но не закурил.

– Как видите, я не спрашиваю вас о само собой разумеющихся вещах, мистер Стайлс, – сказал он. – Я держал вас за патологически честного человека. Но у меня просто в голове не укладывается, что вы поверили в столь нелепое предположение.

– Тогда скажите мне, что же все-таки случилось с Редмондом и где он, – сказал Питер. – Убедите нас, что он жив, и тогда мы утром не станем перепахивать сад в Доме Круглого стола.

Генерал изучал незажженную сигару, которую он держал в своих широких, крепких пальцах, как будто она представляла для него огромный научный интерес. Потом он, по всей видимости, решил что-то предпринять. Он снова повернулся к Питеру, почти энергично.

– У меня тут есть на вас досье, мистер Стайлс, которое охватывает довольно значительный период вашей жизни, – сказал он, похлопывая по папке из манильской бумаги на столе. – Я всегда испытывал острый интерес к своим врагам, а вы были моим врагом еще задолго до событий последних двух дней. У вас большая аудитория, которой я хотел бы привить свой образ мыслей вместо вашего. Я изучал это досье на предмет изыскания способа заткнуть вам рот.

Питер тонко улыбнулся:

– Ну и как – преуспели?

– Нет, – вздохнул генерал. – К сожалению. Но я думаю, что изучил вас по этому досье.

– Тогда вы знаете, что меня нельзя купить, – сказал Питер.

– А вы и впрямь меня недооцениваете, – ухмыльнулся генерал. – Я собираюсь рассказать вам правду, потому что, когда вы ее услышите, вы, возможно, станете человеком, у которого достанет великодушия посмотреть на вещи с моих позиций.

– Я в этом сомневаюсь, – сказал Питер.

Генерал нервно прикусил свою сигару и закурил ее. Он откинулся назад в своем кресле, не отрывая глаз от Питера.

– Энтони Редмонд мертв, – сказал он. – Он был убит. Так что, как видите, в этом вы не ошиблись.

У Питера пересохло во рту.

– Вы убили его?

– Убийцей, – веско сказал генерал, – была эта несчастная, умалишенная девушка, которая находится наверху.

– Эйприл?!

– Она застрелила его, когда поняла, что он собирается от нее уйти.

– Я в это не верю! – вскрикнул Питер.

– Это трагическая правда, – пожал плечами генерал и умолк, вглядываясь в Питера сквозь бледно-голубой дым своей сигары.

У опытного репортера вырабатывается способность инстинктивно распознавать правду, когда он ее слышит. Но существуют обстоятельства, в которых этот инстинкт притуплен, при которых степень личной причастности слишком сильна, при которых какого-то рода предвзятость настойчиво побуждает вас не верить правде, когда вы ее слышите.

В тот момент генеральского откровения Питер не поверил самому себе.

– А что, пожалуй, расскажите мне, – сказал он ровным голосом. – Это поможет скоротать время, пока не появятся какие-нибудь честные полицейские…

– Не чтобы скоротать время, мистер Стайлс, но в надежде убедить вас руководствоваться в своих действиях сердцем, а не каким-то косным, пуританским пониманием справедливости. – Генерал сделал глубокий вдох. – Эйприл застрелила Тони Редмонда в Доме Круглого стола в сентябре, три года назад. Она была спровоцирована на этот невероятный поступок, когда узнала, какому мерзавцу отдавалась на протяжении нескольких месяцев. Она ходила к нему в «Уинфилд-Армс» снова и снова, без нашего ведома. В те дни мы не слишком строго за ней приглядывали. Мы знали, что она увлеклась этим парнем, но, к несчастью, мы были слишком заняты своими собственными планами, чтобы осознавать: у нее самый настоящий любовный роман. Они проводили вместе долгие часы в той самой комнате, в которую она пришла к вам прошлой ночью. Я назвал Редмонда мерзавцем, и он им был! Не только потому, что он злоупотребил доверием романтически настроенной девушки, но потому, что он корыстно ее использовал. Он был платным шпионом вашего любопытного друга, университетского профессора Биллоуза. Он занимался с ней любовью потому, что потом она делала все, о чем он просил, – воровала документы, подслушивала телефонные разговоры, сообщала о встречах, которые проходили здесь, в моем доме. Он настроил бедняжку против ее собственной семьи, превратил ее в шпионку и обманщицу вроде него самого. Потом, когда она перестала быть ему полезной, он заявил ей, что для него это пройденный этап, а когда она стала его умолять, посмеялся над ней и сказал, что на самом деле она всегда была ему безразлична. Он просто нуждался в ее услугах. И вот тогда она спятила! Сцена разыгралась в Доме Круглого стола поздно вечером, после ухода туристов. Там есть кое-какие древние ружья, все – в идеальном рабочем состоянии. Она взяла одно из этих ружей и застрелила Редмонда. Мы застали ее – оцепеневшую, совершенно не отдающую себе отчет в том, что она совершила, ушедшую в мир фантазий, в котором она по-прежнему живет большую часть времени. Осознание собственного преступления запрятано глубоко в подсознании, за семью печатями.

– Что вы с ней сделали? – спросил Питер.

Генерал вытаращил глаза:

– Я? Сделал с ней?

– Она собиралась рассказать мне прошлой ночью, когда вы вломились в мой номер. Что-то настолько ужасное, что Редмонд вознамерился убить вас.

– Да она совершенно чокнутая, – отрубил генерал, словно командуя на учебном плацу. Он, казалось, нисколько не встревожен. – Что сейчас имеет значение, так это, что я сделал с самим собой. Я стал соучастником преступления из жалости. Из жалости к девушке, но по большей части из жалости и тревоги за мою жену. Ничто не могло вернуть Редмонда, и я могу сказать, что не испытывал к нему жалости. Он получил по заслугам. Но Эмме грозил публичный позор и скандал из-за того, что ее дочь проведет остаток своей жизни в какой-нибудь психиатрической больнице тюремного типа. Я видел, как многих людей хоронили на поле боя, мистер Стайлс, без какой бы то ни было мемориальной доски, сообщавшей миру о том, где они лежат. Меня не тревожила мысль о Редмонде, относившемся к презренной породе солдат, лежащих где-то в безымянной могиле. Это было средством уберечь двух людей, о которых я заботился больше всего на свете, от угрозы того, чего они не заслуживали. Вы считаете, что это было преступным и нецивилизованным поступком. А я скажу, что это было гораздо цивилизованней, чем то, что произошло бы с Эйприл и Эммой, стань все это достоянием гласности. Я сделал хладнокровный, трудный выбор, мистер Стайлс. И я сделал бы его снова.

– Кто знает об этом? – спросил Питер. Его голос доносился как бы издалека. – Кто знает и кто мог оставить ту записку в моей машине?

– Единственные живые люди, которые знают, это вы, Пэт Уолш и моя жена, – сказал генерал. – Вы можете быть уверены, что никто из нас не выходил отсюда, чтобы помочь вам, мистер Стайлс.

– И мы найдем тело Редмонда, похороненное в розарии?

– Стал бы я вам это рассказывать, если бы его там не было? – удивился Уидмарк. – Стал бы я вам это рассказывать, не будь я уверен, что вы послали за подмогой, которую нельзя не впустить? Полагаю, вы будете удовлетворены. Вы отправите меня и миссис Уидмарк в тюрьму за сокрытие преступления – соучастие после свершившегося события. Вы обречете Эйприл на ужасы психиатрической лечебницы. А чего вы добились? Редмонд все равно мертв, все равно виновен в том, что предал порядочную девушку, все равно заслуживал именно того, что он получил.

Трудно был поверить, что генерал произнес эти слова. Никакого упоминания о Сэме Минафи, никакого упоминания об Олдене Смите, никакого упоминания о Чарли Биллоузе. Не было прямых улик, доказывающих его причастность к этим преступлениям, так что для генерала они не существовали. Он лишь испытывал горечь от перспективы того, что ему придется платить за преступление, которое он, руководствуясь своими нормами, мог оправдать. Сорок лет назад бароны-убийцы, занимающиеся подпольной торговлей спиртным, испытывали ту же самую горечь, когда их отправляли в тюрьму всего лишь за уклонение от уплаты подоходного налога!

– У меня не найдется слез для вас, генерал, и я не удовлетворен, – сказал Питер. – Что бы ни сделала Эйприл, помоги ей Господь, она не убивала Сэма Минафи или Чарли Биллоуза. Она не забивала насмерть вашего парня Олдена Смита в толпе у Дома Круглого стола. И она не входила в число тех штурмовиков в масках, которые едва не вышибли из меня дух сегодня вечером.

Суровый рот генерала дрогнул в едва заметной усмешке.

– Вы слишком многого хотите, Стайлс. Хороший солдат принимает поражение настолько философски, насколько может, но он не выбалтывает секретов врагу.

– Я знаю, – сказал Питер. – Он называет лишь имя, воинское звание и личный номер.

Уолш заговорил в первый раз, его голос срывался от гнева.

– Позвольте, я им займусь, генерал, – сказал он. И тут голос его изменился. – Что за черт! В Доме Круглого стола кто-то дурачится с оборудованием для «Звука и света».

Уидмарк повернулся. Питер увидел слабый проблеск света в венецианском окне. Генерал встал и прошел к нему.

– Это не осветительные приборы! – вдруг закричал он. – В доме пожар, Пэт!

К полнейшему изумлению Питера, он оказался один, оставленный в кабинете Уидмарка. Генерал и Уолш бегом преодолели прихожую и выскочили на улицу через парадную дверь. Несколько секунд спустя Питер услышал, как машина мчится по усыпанной медным купоросом аллее. Он подошел к окну.

Копия старинного здания, стоимостью в два с половиной миллиона долларов, ярко пылала. Снизу, из долины, доносилось завывание уинфилдской пожарной сирены.

Питер быстро вышел в холл и столкнулся лицом к лицу с Эйприл. На ней был стеганый халат поверх ночной рубашки, на ногах – туфли без задника. Она посмотрела на Питера с полнейшим равнодушием, как если бы никогда прежде его не видела. Она, подумал он, походила на растревоженную лунатичку.

– Дом Круглого стола! – сказала она. – Он горит.

Он кивнул.

– У вас есть машина?

– Нет.

Она быстро пробежала по холлу к дверце стенного шкафа. Когда она ее открыла, он увидел стенд для ключей,привинченный к его задней стенке. Она сняла с него кольцо с ключом и побежала к парадной двери.

Он отправился за ней следом настолько быстро, насколько позволяла его нога.

Когда он вышел на улицу, она уже заворачивала за угол дома. Несколько секунд спустя он услышал, как тронулась с места машина, и Эйприл вновь появилась в маленьком автомобиле «эм-джи» с опущенным верхом. Он подумал, что она проедет мимо него, но она притормозила.

– Скорее, – сказала она. – Им сейчас любая помощь будет не лишней.

Он забрался внутрь, и у него чуть не отлетела голова от того, как резко она нажала на газ. Поездка вниз по холму заняла две минуты и была едва ли не самым страшным приключением из всего, что приходило на память Питеру. Эйприл оказалась искусным водителем, а не то они бы оба погибли. Не было никакой возможности спросить ее о чем-либо. Все, что он мог сделать, это цепляться за жизнь, за которую теперь нельзя было дать и ломаного гроша.

У подножия холма Питер увидел, что поток машин уже спешит в направлении пожара. Местная пожарная машина как раз въезжала в ворота. Эйприл, вырулив вбок, объехала ее и помчалась дальше. Увы, она не смогла далеко уехать. Вокруг с криками суетились люди. Девушка выпрыгнула из машины и побежала к горящему дому, прежде чем Питер успел ее остановить.

Дома Круглого стола больше не существовало. Пламя вырывалось из окон второго этажа. Весь дом представлял собой ревущую топку. Потом Питер, подошедший настолько близко, насколько позволял жар, услышал звуки, которые он узнал, – отрывистые хлопки рвущихся патронов для стрелкового оружия и более громкие взрывы – как он догадался, от ручных гранат. Ему пришло в голову, что этот знаменитый исторический мемориал использовался в качестве склада боеприпасов для АИА.

Он отыскал взглядом Эйприл. Она билась в руках увещевавшего ее пожилого человека.

– Нельзя вам подходить ближе, мисс Эйприл! – говорил человек, изо всех сил стараясь не дать ей вырваться.

– Как это началось? – прокричал кто-то.

Старик, борющийся с Эйприл, повернул голову.

– Я обходил территорию, когда подошла миссис Уидмарк. Она пожаловалась, что не может заснуть и что она хотела бы кое-что проверить в доме. Разумеется, я ее впустил. Она ведь миссис Уидмарк! Потом я услышал рев и весь дом полыхнул вовсю. Пожар с самого начала был немаленький.

– А что это за взрывы, черт возьми? – спросил человек в пожарном шлеме. Он держал в руках пенный огнетушитель, но им тут ничего нельзя было сделать.

И вдруг Эйприл вскрикнула. Она взмахнула свободной рукой, показывая в сторону балкона над парадной дверью, где она и ее мать стояли, когда был убит Сэм Минафи.

– Господи! – тихо прошептал Питер.

На балконе появилась Эмма Поттер Уидмарк.

Ее одежда горела. Она была сплошным пылающим факелом. Но она не делала никаких попыток спрыгнуть. Никаких усилий, чтобы сбить пламя с одежды. Она стояла, высокая и прямая, вглядываясь вниз, в море объятых ужасом лиц. Потом она повернулась и огненным столпом шагнула обратно в пекло.

Один голос возвысился над шумом толпы, и огнем, и взрывами. Он походил на рев раненого зверя. А потом Питер увидел, как генерал Уидмарк вырвался из удерживающих его рук и бросился прямо к ступеням парадного входа, а оттуда – в дом.

Он так и не успел добраться до второго этажа и своей жены. Казалось, прошли какие-то секунды после того, как он пропал из виду под крики, призывающие его остановиться, – и тут крыша Дома Круглого стола обрушилась. Пламя и искры взметнулись в небо. Невыносимый жар отогнал потрясенную толпу назад.

Питер, подняв руку, чтобы заслонить глаза от нестерпимого жара, попытался отыскать Эйприл. Ее по-прежнему крепко держал старик, по всей видимости сторож, и маленький доктор Джолиат, который присоединился к ним. Питер отвернулся. Она не нуждалась в нем, а он почувствовал, что его сейчас стошнит.

Он прошел в дальний конец розария, надеясь сделать несколько глотков чистого воздуха. У него за спиной продолжали взрываться гранаты. Слышались пронзительные взвизги и крики. Это был настоящий бедлам.

Шум был такой оглушительный, что у Питера не оставалось никаких шансов расслышать шаги бегущего за ним по кирпичной дорожке человека. Он ничего не замечал до тех пор, пока чья-то пятерня не схватила его за руку и не развернула так грубо, что он едва не упал. Он обнаружил, что перед ним стоит Пэт Уолш, с пистолетом в руке; по лицу его струились слезы.

– Ты убил их! – выкрикнул Уолш дрожащим голосом. – Ты убил их обоих!

Позади Уолша суетилась толпа, но ни одна живая душа не смотрела в их сторону.

– Он был великим человеком, он совершил ошибку, стараясь помочь людям, которых любил, – истерически взвизгнул Уолш, – а ты убил его!

Ну вот и все, сказал себе Питер. С такого расстояния не промахнется и пятилетний ребенок. Ты стоишь неподвижно и получаешь это, или ты приходишь в движение и все равно получаешь это.

Питер кинулся вперед, прямо на пистолет. Щелкнул курок. Осечка!

От рубящего удара, который Питер нацелил в запястье Уолша, пистолет, вращаясь, отлетел на клумбу с розами. А потом они сошлись на равных, Уолш – с намерением убить, Питер – твердо решивший выжить. Менее чем в сорока ярдах находились буквально сотни людей, однако никто из них не видел, что происходит в тени на краю сада.

И того и другого обучали искусству убивать голыми руками, Питера – много лет назад, в морской пехоте, Уолша – только что, на учебном плацу АИА. Оба они знали, что при рукопашном бое от правильно нанесенного удара ребром ладони ломается шея.

Они подступали друг к другу, как гладиаторы, выжидающие подходящий случай решить все одним махом. Уолш сделал первый выпад и был переброшен Питером через плечо. Сделав сальто, он приземлился на ноги и ухмыльнулся. Теперь Питер располагался спиной к толпе. Уже по этой стычке он с горечью осознал, что Уолш имеет преимущество – преимущество в балансировке за счет двух здоровых ног.

А потом Уолш перестал держать свою полусогнутую боевую стойку и встал прямо, глядя мимо Питера, словно потеряв к нему всякий интерес.

Питер, жадно глотавший воздух, не устоял против соблазна и обернулся.

Грейс Минафи стояла буквально у него за спиной, в окружении четырех мужчин, один из них держал в руках автоматический пистолет, направленный прямо на Уолша.

– Вы в порядке, мистер Стайлс? – спросил мужчина.

Питер не ответил ему. Он сделал неуверенный шаг к Грейс.

– Так ты не вернулась домой! – сказал он.

– Конечно нет, – проговорила она настолько естественно, что его начал разбирать смех. – Я ждала на дороге, пока прибудет помощь.

Питер улыбнулся ей.

– Я просто в неоплатном долгу перед тобой. – Он протянул к ней руку, потому что весь мир начал вращаться вокруг него и он почувствовал, что сейчас упадет. Грейс тут же очутилась рядом, поддержав его, и он услышал слова, которые уже однажды слышал.

– Все, все, все, – негромко проговорила она.

Именно Пэт Уолш отпер дверцу, ведущую к истине. Сидя в кабинете капитана Уолласа в полицейском участке, Питер вдруг почувствовал непонятную жалость к этому невыдержанному человеку, который запросто сознался в убийстве из любви к другому человеку, и единственное, что имело для него значение, – это чтобы репутация генерала Уидмарка осталась незапятнанной.

Капитан Уоллас больше не занимал свой большой письменный стол с плоской крышкой, и Грэдуэлл, продажный окружной прокурор, тоже куда-то испарился. Делами заправлял специальный помощник главного прокурора штата, энергичный и толковый. Он сидел с непроницаемым лицом, фиксируя показания Уолша на стенотипе.

– Самым черным днем в жизни генерала, – начал с надрывом Уолш, – был тот день, когда он женился на Эмме Поттер и принял в свой дом эту полоумную девчонку как своего собственного ребенка.

– Давайте придерживаться фактов настолько, насколько это возможно, мистер Уолш, без личных эмоций, – одернул его чиновник. Его звали Спенсер.

– А тут сплошные личные эмоции, – сказал Уолш. – С них-то все и началось – с личных эмоций… все, что произошло.

Спенсер пожал плечами.

– Ну что ж, рассказывайте на свой лад, – согласился он.

– Все, что я могу сказать, – слава Богу, что генералу так и не довелось узнать всей правды. У каждого сильного человека есть своя слабина, и чаще всего это женщина. Эмма Поттер стала погибелью для генерала. Он был без ума от нее, помешался на ней, этой сучке несчастной! До тех пор, пока не появилась она, он был преданным своему делу солдатом, человеком с убеждениями, за которые он сражался всей душой и всем сердцем. Вы могли расходиться с ним во взглядах, Спенсер, но вы должны признать, что он так же твердо придерживался своих убеждений, как вы – ваших.

– Да Бог с ними – с моими убеждениями, мистер Уолш, – небрежно обронил Спенсер.

– Я не психиатр, – продолжал Уолш. – Я не могу сказать вам, чем жила Эмма Поттер. Только факты, как вы справедливо заметили. Она сделала миллионы, пописывая эти свои слащаво-сентиментальные исторические романы.

Начала она с нуля и умело сделала собственные бабки, здесь надо отдать ей должное. Она писала о любви и сексе, но, как я подозреваю, в ее жизни и того и другого было немного, пока она не пошла в гору. Она была замужем и имела этого ребенка, но муж, кого ни послушай, был ни рыба ни мясо. После того как он умер, а деньги потекли рекой, Эмма истратила умопомрачительные суммы, стараясь сделать из себя шикарную женщину, хотя ей было сорок с гаком. Она стала ударять по крепким мужикам, и таким образом ей удалось подцепить генерала. Но и после того, как подцепила его, она все так же продолжала ударять по крепким мужикам.

Лекционные туры! Она неделями пропадала в этих лекционных турах и проводила большую часть своего времени, предаваясь амурным утехам. Генерал никогда этого не знал, а те из нас, кто подозревал, ничего ему не говорили. Это бы его потрясло.

– Ну а потом маленькая мисс Ясные Глазки – какова мать, такова и дочка – решила и сама удариться в загул. Она познакомилась с этим парнем, Редмондом, который на самом деле был шпионом вашего друга! – Глаза Уолша, полные ненависти, нацелились на Питера. – Он взял то, что само шло ему в руки, используя в своих целях детку и попутно развлекаясь с ней. Но этот смышленый парень был не прочь справить свое удовольствие везде, где только мог его найти. Эмма Поттер сообразила, что происходит, и решила, что молодой Редмонд ей самой пригодится. Может быть, ревновала своего собственного ребенка; может быть, просто залюбовалась плоским животом Редмонда и его сильными мускулами. Она была старовата для него, но, возможно, она убедила его, что женщина постарше может кое-чему его научить. Правда, она не могла пристроить его с собой в лекционный тур. Его работа была здесь. Так что они начали встречаться в Доме Круглого стола. Любовная интрижка в музее, Бог ты мой!

В комнате царило тягостное молчание.

– Однажды ночью маленькой мисс Ясные Глазки случайно открылась правда о своем дружке, – продолжал Уолш. – Мама и молодой мистер Молокосос засиделись в розарии в Доме Круглого стола, нашептывая друг другу нежную чепуху, как я полагаю. Что бы они ни говорили друг другу, этого хватило, чтобы маленькой мисс Ясные Глазки открылась правда: они коварно водят ее за нос. Она вошла в дом и взяла ружье из хранившейся там коллекции. Она собиралась убить свою мамашу, потому что знала, на ком лежит вина. Я подозреваю, что она накинулась на них, обратилась с гневной речью к Эмме, и тут молодой мистер Молокосос вскакивает, пытается ее урезонить и силой отнять у нее ружье, а она стреляет – случайно или намеренно – и убивает его наповал. При этом что-то лопается в маленькой головке мисс Ясные Глазки, и она уже не знает, почему она там и что произошло.

Зато мамаша знает, почему она там и что произошло, она знает – ей, черт возьми, нужно что-то с этим делать. И вот тут на горизонте возникает шестнадцатилетний паренек по имени Олден Смит. Он замещал болевшего ночного сторожа. Он состоял в молодежной организации АИА. – Уолш подался вперед, вцепившись в подлокотники своего кресла. – Это была худшая кандидатура, какая только могла оказаться под рукой в ту ночь, самая худшая. Но мамаше требовалась помощь, и она воспользовалась тем, чем располагала. У нее нашлись слова, волшебные слова для придурковатого паренька. Ее дочь подвергалась изнасилованию, сказала она, и убила этого парня, защищая свою честь! – Уолш фыркнул. – Честь! Скандал прежде всего загубил бы ее жизнь. Помоги мне, говорит мамаша, а уж я в долгу не останусь. Так был подкуплен Олден Смит, который за шальные деньги вырезал бы сердце у собственной матери. Пока мамаша уводила мисс Ясные Глазки обратно в дом на холме и укладывала ее спать с изрядной дозой транквилизаторов или чего-то там еще, Олден Смит вырыл яму в саду и сбросил туда тело Редмонда. Он спрятал его, а потом слонялся вокруг с протянутой рукой, ожидая откупных. Откупные поступили и продолжали поступать еще не далее как два дня назад, потому что молодой Олден Смит знал, что держит за горло великую Эмму Поттер Уидмарк и, косвенно, генерала.

– А где был генерал, когда все это случилось? – спросил Спенсер.

– В Чикаго, на съезде высших офицеров АИА. Это можно проверить по протоколам, – ответил Уолш.

– Продолжайте.

– Так вот, мамаша ведь сколотила состояние, сочиняя истории. Ей пригодился приобретенный литературный опыт. Она разослала друзьям Редмонда телеграммы, где говорилось, что он вроде бы уехал в Европу и живет себе там припеваючи. Время от времени она разыгрывала очередной спектакль, притворяясь перед Эйприл, что ищет его, и в конце концов похоронила его в кораблекрушении, которого никогда не было.

– И все это время Эйприл Поттер хранила молчание? – спросил Спенсер.

– Тут мамаша дала большую промашку, – сказал Уолш. – Она, вероятно, думала, что сумеет запутать и запугать маленькую мисс Ясные Глазки так, что та проглотит язык, но у детки на самом деле поехала крыша, как будто железный занавес опустился на ее разум, так что она вообще ничего не помнила о той ночи. Мамаша показала ей записку, которая вроде как пришла от Редмонда, где говорилось: прощай. Это-то и доконало мисс Ясные Глазки. Иногда она жила в настоящем, веря, что Редмонд сбежал от нее. Иногда она жила в романе, повествующем о событиях двухсотлетней давности. Иногда она воображала незнакомых людей Редмондом, вернувшимся домой. – Он гневно посмотрел на Питера. – Вон тот умник сможет это подтвердить.

– А генерал? – настаивал Спенсер.

– Генерал вернулся домой через десять дней после того, как Редмонд погиб и был захоронен. А у мамаши была для него наготове история, только часть истории, конечно. Она сказала ему, что Редмонд дал мисс Ясные Глазки отставку, и та застрелила его. Она никогда, понятное дело, не упоминала о своей связи с Редмондом, и генерал так ничего и не узнал об этом, потому-то с таким безрассудством он бросился в это пекло сегодня ночью, чтобы попытаться ее спасти. – Голос Уолша задрожал. – Она говорила ему, что у нее голова идет кругом, когда она думает о том, как мисс Ясные Глазки будут судить за убийство, и о том, что в лучшем случае дочь проведет свою жизнь в психушке. Она умоляла генерала сохранить тайну, подождать – а там будет видно. И он это делал, потому что в противном случае его возлюбленная Эмма тоже оказалась бы в страшной беде.

А молодому придурку Олдену Смиту хватило ума продолжать собирать дань с них обоих; он поселил свою мать в шикарном доме, где она могла заниматься своим ремеслом. Этот полоумный парень вдруг стал топором, занесенным над их головами.

– И вот как-то генерал выложил мне все, как на духу, – продолжал Уолш. – Он весь извелся. Я знал: нужно что-то делать с молодым Смитом. Его смерть – а ее, как я решил, не избежать – не должна была выглядеть как дело рук генерала или мамаши. – Уолш сощурил глаза. – Моим делом было подготовить все так, чтобы акция прошла гладко.

Питер порадовался тому, что Грейс дожидалась его в «Уинфилд-Армс». То, что, несомненно, надвигалось, должно было сделать убийство Сэма даже еще более бессмысленным, чем оно представлялось на данный момент.

– Я проводил время с парнем, – торопливо откровенничал Уолш. – Я распалял его, разъясняя задачи АИА. Я говорил ему, что при той исходной позиции, которую он занимает, он сможет стать большой шишкой. Я вдалбливал ему, что когда настанет подходящий момент и он совершит что-нибудь значительное, то окажется на главной трибуне вместе с генералом. Парнишка купился на это, и мы выжидали подходящего момента для него, чтобы ему прославиться, и для меня, чтобы его убрать. Когда стало известно о том, что готовится марш протеста, я понял – это то, что мне нужно.

Спенсер посмотрел недоверчиво:

– Вы приказали убить Сэма Минафи?

– Я никогда не слышал о Минафи, – признался Уолш. – К нам идут демонстранты – вот все, что я знал. Парень, сказал я ему, в Дом Круглого стола заявится толпа, и, когда один из них начнет свою коммунистическую речь, ты ему выдашь, и, говорил я ему, в суматохе я вытащу тебя оттуда. Со Смитти все шло как по маслу. Маленький ублюдок в любом случае жаждал крови. И вот… – Уолш пожал плечами. – …И вот мы затерялись в толпе, он – с винтовкой под плащом. Когда Минафи, который был для меня в тот день просто мистером Икс, стал подниматься по ступенькам, чтобы произнести свою речь, я только ткнул парня в бок и он мгновенно среагировал. Потом я выхватил винтовку у него из рук и ею же ударил его по голове. В суматохе я смылся.

– Я должен напомнить вам, Уолш, – сказал Спенсер, – все, что вы здесь говорите, может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката.

– Наплевать мне на себя, – сказал Уолш. – Я хочу, чтобы репутация генерала была чиста, вот и все. Он не знал, что я затеваю.

– Но он простил это задним числом? – резко спросил Спенсер.

– Он стоял за меня, точно так же, как я стоял за него, – ответил Уолш. – Он сожалел об этом, но он стоял за меня, как верный друг, которым он был. – Уолш вздохнул. – Потом появляется этот тип Биллоуз. Господи, как же я его ненавидел. Именно он прислал сюда Редмонда три года назад. Именно он нес ответственность за все. И он искал меня, хотя не знал, что это был я. Он искал человека, который убил молодого Смита и которого он видел лишь мельком.

Он рыскал тут. Вот я и решил упростить ему задачу. Я приехал в мотель «Ор-Хилл» и представился. Я рассказал ему правду о его драгоценном помощничке, Редмонде, и о том, где его жрут черви. А потом я сломал шею этому ублюдку.

– И все это время капитан Уоллас и окружной прокурор, мистер Грэдуэлл, подыгрывали вам?

– Не совсем так, – возразил Уолш. – Не мне лично. Они подозревали, что это дело рук кого-то из АИА, и подыгрывали организации. Ну, а у меня появились небольшие проблемы, потому что Биллоуз поставил мне кое-какие метки, до того как я его прикончил. Я сделал остановку в «Уинфилд-Армс», чтобы попробовать отмыться, и портье сказал мне, что Стайлс наверху, с дамой, в своем номере. Прикинув, что к чему, я позвал нескольких наших ребят из бара, и мы отправились наверх с запасным ключом и вошли внутрь. Я намял бока Стайлсу и теперь мог объяснить, откуда у меня взялись порезы на лице. Потом мне пришлось доложить генералу, и снова он поддержал меня. И… пожалуй, это все.

– Так ли? – недоверчиво улыбнулся Спенсер. – А нападение на мистера Стайлса вчера вечером?

Уолш рассмеялся.

– Ах, это, – сказал он. – Стайлс досаждал нам, и мы придумали способ остановить его и в то же самое время отвлечь внимание общественности от убийства. Мы привлекли Дэнни Сотерна, чтобы направить Стайлса на учебный плац, и мы ему выдали, рассчитывая, что он начнет кричать о кровавом убийстве перед представителями закона. Он личность довольно известная, так что из-за него вся страна встала бы на дыбы и забыла бы о Минафи и Биллоузе.

– А пожар? – спросил Спенсер.

– Это был последний эпизод романтической мелодрамы Эммы Поттер Уидмарк, – объяснил Уолш. – Когда Стайлс пришел в дом сегодня ночью, генерал подключил ее к переговорной системе. Ей было слышно, что происходит в кабинете, и, как мне думается, она поняла, что игра закончена. После того, как делом займется ФБР, после того, как они откопают Редмонда, они станут распутывать эту историю до тех пор, пока не доберутся до той вещи, которая погубит мамашу, – до того факта, что она путалась с Редмондом. Думаю, она решила, как говорится, уйти в сиянии славы.

После секундного молчания Спенсер повернулся к Питеру:

– Какие-нибудь вопросы, мистер Стайлс?

– Два, – сказал Питер.

– Тогда попробуйте их задать.

– Вам я помогать не стану, – ощерился Уолш. – Вам с вашими статейками! Вы причинили вред генералу, и, честное слово, куда бы меня ни упекли…

– Мой первый вопрос – о генерале, – спокойно перебил его Питер. – Как мне говорила Эйприл, генерал сделал с ней нечто настолько ужасное, что Редмонд вознамерился убить его. Что она имела в виду?

– Да она чокнутая, – сказал Уолш.

– Но она верила в это, когда рассказывала мне. Судя по тому, как она это рассказывала, мне думается, что генерал пытался ее изнасиловать, а потом…

– О, ради Бога! – взорвался Уолш. – Генерала никогда не интересовала никакая другая женщина, кроме Эммы Поттер. Я расскажу вам, что за ужасную вещь он сделал с Эйприл! Он рассказал ей, что Редмонд – прохвост и шпион и что он просто ее беззастенчиво использовал. Вот и все, что он с ней сделал. Может быть, Редмонд ломал комедию, отрицал это, вел себя раздраженно. Но в одном вы можете не сомневаться – генерал никогда и пальцем не дотронулся до мисс Ясные Глазки.

– Мой второй вопрос таков: кто положил в мою машину ту записку, в которой говорилось, где найти тело Редмонда? – спросил Питер.

Уолш покачал головой.

– Мне, как и вам, остается только гадать, – сказал он. – Но у меня сложилось впечатление, что проститутки – самые отзывчивые существа на свете.

– Салли Смит!

– Она прогнала вас из своего дома, потому что боялась тех действий, которые могли предпринять Эмма или генерал, если бы узнали, что она вас привечает, – сказал Уолш. – Она никогда не нуждалась в Олдене, пока тот был жив, но, высосав кварту джина, вероятно, расчувствовалась в связи с тем обстоятельством, что была его матерью, и решила расквитаться за него. Безмозглая сучка! Кто станет оплачивать ей журнал «Плейбой» и выпивку теперь, когда Эммы и генерала больше нет?

Питер встал, чтобы уйти. С него было достаточно.

– Обойдитесь с генералом честно в своей статье, – сказал ему Уолш почти умоляюще. – Я облегчил вам задачу, так что пощадите его. Говорите все, что хотите, про него и АИА, но не нужно рассказывать всему миру, что от него гуляла эта сучка, которую он так любил. Вам совсем необязательно выставлять его на всеобщее осмеяние.

Питер вышел навстречу рассветному солнцу. К его удивлению, он увидел дожидавшийся его белый «ягуар» с новым комплектом резины. Возле него стоял полицейский Джон Мак-Адам.

– Мне так и не представилось настоящего случая помочь вам, – сказал Мак-Адам.

– Так уж легла карта, – сказал Питер. Ему не терпелось уехать отсюда, из Уинфилда.

Мак-Адам залез в карман своего кителя и достал пистолет Питера 45-го калибра.

– Меня повысили, – сообщил он. – Поставили ответственным за этот район. Мой первый официальный акт. – Он передал пистолет Питеру. – Мои наилучшие пожелания миссис Минафи.

Питер не отрываясь смотрел на него.

– Как долго вы продержитесь против армии покойного генерала? – спросил он.

– АИА больше не будет пользоваться здесь особенно большим влиянием, – ответил Мак-Адам. – Я надеюсь, что в других местах это им тоже аукнется. В любое время, когда вам понадобится какая-либо информация по парням из Уинфилда, позвоните мне.

– Есть один человек, насчет которого я хотел бы удостовериться: получил ли он ту малую толику из того, что ему причитается, – сказал Питер.

Мак-Адам тонко улыбнулся:

– Дэн Сотерн арестован за соучастие во вчерашнем вашем избиении. Быть может, вам представится случай дать показания против него в суде.

Питер поехал в «Уинфилд-Армс», размышляя над тем, какую долю правды в состоянии выдержать Грейс, и над бессмысленностью смерти друга. Сэма убили не потому, что он был бунтарем; он стал пешкой в игре, заключавшейся в том, чтобы заставить замолчать жадного Олдена Смита.

Когда Питер въехал на автомобильную стоянку, Грейс пошла ему навстречу от крыльца гостиницы – с высоко поднятой головой, гордая, сильная и красивая. Она сможет это вынести, подумал Питер, и он, возможно, сумеет помочь ей жить с этим.

Хью Пентикост ЗАМОК ТЭСДЕЯ

Часть первая

Глава 1

В одно летнее утро городок Барчестер, что в штате Вермонт, обычно пребывающий в беззаботном спокойствии, вообще свойственном Новой Англии, всколыхнуло невероятное известие. Какой-то человек, по всей видимости маньяк, глухой ночью похитил Линду Грант и увел ее в горы.

Постепенно стали проясняться некоторые обстоятельства этой загадочной и жуткой истории.

В тот день братья Парсонс, во время летних каникул подрабатывающие в магазине Новиса «Рыбак и охотник», отправились на работу в необычно ранний час, так как обещали доставить рыболовные снасти для компании рыбаков, остановившейся в Свенсон-Хаус. Проходя по Мейн-стрит, главной улице городка, с двух сторон обсаженной деревьями, Тед Парсонс заметил в доме Линды Грант разбитое окно. Дом Грантов был одним из самых старинных на Мейн-стрит. В нем жили четыре или пять поколений Грантов, пока он не перешел во владение последней представительницы рода – Линды Грант. Обнаруженное Тедом разбитое окно на фасаде дома к этому времени уже больше года являлось предметом ожесточенных споров обитателей городка. Фактически оно являлось витриной магазина, что, по их мнению, нарушало архитектурную прелесть старинного здания. Линда Грант превратила дом своих предков в книжный и сувенирный магазин. Именно год назад, в один прекрасный вечер, местный комитет решил наконец обсудить вопрос, не является ли это действие Линды Грант нарушением городских законов. Главная улица Барчестера представляла собой особую гордость горожан, и появление магазина в одном из самых очаровательных старинных зданий действительно было произведено вопреки существующим правилам.

Но его владелица Линда Грант была в городе на особом счету.

Род Грантов с незапамятных времен являлся одним из столпов барчестерского общества. Среди его представителей были весьма уважительные люди – фермеры, адвокаты, владельцы газет и мраморных каменоломен. Все они, каждый в свое время, по мере сил занимались благотворительностью, оказывая финансовую поддержку барчестерским школам и больницам. Гранты всегда твердо стояли на земле и пользовались заслуженным уважением.

Так случилось, что Линда, высокая, изящная и обладающая своеобразной, неброской красотой, стала последним отпрыском знаменитой в этих краях семьи. В Барчестере не найти было человека, который когда-либо плохо отзывался о ней. Из славной девчушки как-то незаметно она превратилась в очень милую и красивую девушку и при этом ни разу не дала и повода к пересудам насчет своего поведения. А ведь девушке в ее положении, то есть совершенно одинокой, не имеющей никаких родственников, трудно избежать сплетен. Все искренне радовались за Линду, когда Виллоугби объявили о ее помолвке с их сыном Фредом. Впрочем, это не стало неожиданностью для жителей городка. Молодые люди с детства росли вместе, и всегда их считали подходящей парочкой. Свадьбу решено было отложить на некоторое время, так как Фреда, как и большинство юношей Барчестера, призвали на срочную службу в армию. Но ему не суждено было вернуться домой. Полный сил и жизни юноша был убит и похоронен где-то в джунглях далекого Вьетнама.

Весь городок старался изо всех сил, чтобы помочь Линде перенести этот тяжелый удар. Она восприняла его с достоинством и самообладанием, свойственным девушке из благородного рода. У Линды возникли проблемы, о которых прекрасно знал старый мистер Свенсон, работавший в банке. Доход, который она получала от небольшого трастового фонда, оставленного ее отцом, к сожалению, не мог обеспечить ей безбедную жизнь. Конечно, она могла куда-нибудь и уехать, например в какой-нибудь крупный город, где со своим образованием нашла бы себе подходящую работу, но все никак не решалась покинуть Барчестер. Здесь были ее корни, ее друзья, и ей не хотелось навсегда порывать с уютным и знакомым с детства миром. Она посоветовалась с мистером Свенсоном о том, чтобы открыть небольшой магазинчик книг и сувениров, и он авторитетно подтвердил, что доход от этой, пусть небольшой, торговли поможет ей упрочить свое материальное положение. Мистер Свенсон был членом местного городского комитета, и ему и в голову не приходило, что барчестерцы могут встать на пути Линды. Он оказался прав. Войдя в положение девушки, горожане добродушно согласились лицезреть на Мейн-стрит современное вкрапление в виде стеклянной витрины в старинный облик благородного здания.

В то летнее утро, когда юный Тед Парсонс обратил внимание на разбитое стекло, Линда все же покинула Барчестер, но, как выяснилось, отнюдь не по своей воле.

Вскоре после семи утра братья Парсонсы появились в ресторанчике в самом конце Мейн-стрит. Там они застали за завтраком Эрни Саутворта из полиции штата.

– Кто-то разбил витрину в магазине Линды Грант! – возбужденно выпалил Тед.

Саутворт медленно поднял взгляд от своей тарелки, где красовались аппетитная яичница с ветчиной и жареная картошка.

– И кто это сделал?

Тед пожал плечами:

– Не знаю, только витрина разбита.

– А что говорит Линда?

– Я не заходил к ней, – сказал Тед. – Она, наверное, уже в курсе, ведь такое большое стекло тихо не разобьешь, но ее не было видно, и я не захотел ее тревожить, подумал, а вдруг она еще спит.

– Ладно, я сам загляну туда, – кивнул Саутворт.

Он не торопился заканчивать завтрак. Возможно, витрину разбили по чистой случайности, подумал он, а может, стекло лопнуло само по себе. Ночью в штате холодно, днем слишком жарко. Саутворт не очень разбирался в физике, кто его знает, может, действительно здешние резкие колебания суточной температуры представляют опасность для стекла. К тому же, если бы дело касалось полиции, Линда давно бы уже позвонила ему сама.

Без четверти восемь Саутворт остановил машину перед домом Линды Грант. Он вылез и осмотрел разбитое стекло. Витрина представляла собой эркер, рамы которого делили его на три части. Одно из стекол было полностью выбито.

За витриной находилась выставка последних поступивших в продажу книг и разрозненные остатки различных сувениров: пепельницы, деревянные салатники и тарелки, несколько литографий местных художников, один из натюрмортов в старинной манере, изображающий блюдо с роскошными фруктами. На взгляд Саутворта, ничего не было поломано или украдено.

Он приблизился к парадному и потянул за шнурок звонка. Внутри раздался громкий перезвон колокольчика. Линда не появлялась. Эрни обошел дом и заглянул в окно кухни. Никаких признаков приготовления завтрака. В кухне чисто прибрано, по-видимому еще с вечера.

Саутворт вернулся к фасаду и посмотрел вверх. На втором этаже окна были открыты.

– Эй, Линда! – позвал он.

Может, она только что встала и пошла принять душ? Решив подождать, Саутворт не спеша закурил. Он наделал достаточно шума, так что Линда появится, как только приведет себя в порядок.

Но она так и не выглянула в окно.

Через некоторое время Саутворт начал беспокоиться. Он проверил заднюю дверь. Она оказалась незапертой. Но ничего необычного и в этом он не увидел, так как обитатели Барчестера вообще не считали необходимым запираться на ночь. Саутворт вошел в дом и несколько раз громко окликнул Линду. Ответом ему было молчание.

Он прошел в переднюю часть дома. Просторная гостиная была переделана в помещение магазина. Здесь также царил полный порядок. Подойдя к подножию лестницы, ведущей на второй этаж, он снова покричал Линду. Затем поднялся.

В комнате, очевидно служившей Линде спальней, Эрни обнаружил кровать, на которой явно спали, с откинутым одеялом. И больше никаких признаков беспорядка.

Тогда Саутворт стал заглядывать в каждую комнату на втором этаже, думая, что Линда могла упасть, потеряв сознание, но нигде не обнаружил девушку. Оставалось проверить подвал и чердак.

Что ж, сказал себе Саутворт, судя по всему, кроме разбитой витрины, никаких оснований для тревоги нет. Должно быть, Линда сама пошла к нему, но в таком случае почему она не воспользовалась телефоном? Он вернулся в магазин и позвонил своей жене. Нет, Линда не заходила.

Саутворт вышел на улицу к своей машине. Там, перед витриной, пялился на разбитое стекло Марти Спрингстед, который ухаживал за лужайками перед домами на Мейн-стрит.

– Что случилось? – спросил он Саутворта.

– Не знаю. Только не могу найти Линду, – сказал Саутворт.

– В витрине была гитара, – заметил Марти. – А сейчас ее нету.

– Откуда ты знаешь?

– Я всегда заглядывался на нее, – признался Марти. – Только для меня шестьдесят баксов слишком дорого. Но я все время мечтал о ней. Она стояла вон на той маленькой подставке.

Саутворт посмотрел, куда указывал Марти, и на полу витрины рядом с пустым стендом увидел картонную карточку с ценой «$60.00».

– Это все ребятня! – с досадой проворчал он.

Совсем распустились, а попробуй схватить одного из этих разбойников, так родители поднимут такой крик, что его услышат и в Ратленде.

Марти Спрингстед заглянул за угол дома.

– Машина в гараже, – сказал он. – Значит, она где-то неподалеку.

Саутворт зашел к соседям, Толливерам, и спросил, не видели ли они Линду. Он надеялся, что Эми Толливер слышала, как разбилось стекло, и могла что-нибудь заметить. Но, к сожалению, она ничего не видела. Ее спальня выходила на другую сторону. Она пошла спать только после окончания самого позднего фильма, так что у нее вовсю гремел телевизор. Показывали потрясающую комедию с Брайаном Эрни и Розалиндой Рассел. Эми оставалось лишь сожалеть, что она не проснулась, когда разбилась витрина, и ничего не может сказать о Линде.

– Все эти дьяволята! – убежденно заявила Эми, услышав про разбитое стекло и пропавшую гитару.

Саутворт согласился с ней, но ему не терпелось найти Линду, чтобы положить конец тревожному предчувствию, уже вовсю мучившему его.

– «Подгнило что-то в Датском государстве»[17], – пробормотал он, одной цитатой опустошив свой запас знаний классики.

Эми Толливер сокрушенно поддержала его.

После этого разговора Саутворт начал озабоченно разыскивать Линду по всему Барчестеру. Среди горожан с быстротой лесного пожара распространился слух, что с Линдой Грант что-то случилось.

Многие предлагали свои версии по поводу ее отсутствия. Может, девушка уехала с кем-нибудь за товарами. Или воспользовалась самым ранним автобусом на Нью-Йорк, чтобы сделать там закупки для своего магазина. Хотя накануне она никому не говорила о своих планах.

– Для таких загадочных историй потом всегда находится самое заурядное объяснение, – заявил умудренный житейским опытом мистер Свенсон.

Был уже почти полдень, когда Саутворт поехал домой перекусить. Он искал Линду почти четыре часа и не добился никаких результатов. «К вечеру она вернется, – успокаивал он себя, – и еще поднимет всех на смех за то, что устроили такую суматоху». Но одно обстоятельство никак не давало ему покоя. Она не могла уйти, оставив витрину разбитой и не сообщив о краже гитары. Следовательно, она должна была уехать накануне вечером… да, но вот кровать-то выглядела так, как будто она спала в ней!

Выйдя из машины на задворках у своего дома, он увидел сидящего на ступеньках молодого Майка Миллера. Майк работал в гараже у Донахью, обслуживая машины, которые приезжали заправиться газом. Сейчас у него был перерыв на ленч.

– Тебе чего, Майк? – спросил Саутворт.

Парень, у которого синий комбинезон и все лицо были перепачканы машинным маслом, выглядел встревоженным.

– Я хотел вас спросить, Эрни, – неуверенно начал он.

– Валяй!

– Можно считать разговор с полицейским таким же, как беседу со священником?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… таким же доверительным…

Саутворт вытянул из кармана куртки сигарету и закурил.

– Это смотря какой разговор, – сказал он.

– То есть как это?

– Ну, например, если полицейскому сообщат что-то такое, что может быть использовано для ареста, – пояснил Саутворт.

Парень замялся.

– Давай, Майк, говори, что там у тебя на уме, – подтолкнул его Саутворт.

– Это может стоить мне работы, – нерешительно сказал Майк.

– Ты что-нибудь стащил? Сделал что-нибудь плохое?

– Не совсем так, – сказал Майк. – Но у меня могут быть чертовские неприятности, если вы все это расскажете.

– И все-таки тебе лучше довериться мне, – приободрил Майка Саутворт.

Парень глубоко вздохнул, собираясь с духом.

– Вчера вечером, – сказал он, – или, точнее… ночью часа в два или три… я был у подножия старой дороги на каменоломню, которая ведет на гору Барчестер.

– С Молли Донахью, что ли? – усмехнулся Саутворт.

– Откуда вы знаете? – растерянно спросил Майк.

– А с кем же еще? Вы ведь с ней давно уже встречаетесь, верно?

– Но она должна была вернуться домой к одиннадцати, – сказал Майк. – Если ее отец узнает, он поднимет такой скандал…

– Она выскользнула тайком к тебе на свидание? – уточнил Саутворт.

– В одиннадцать я проводил ее до дому, а через полчаса она спустилась из задней части дома по решеткам для роз, и мы… мы пошли погулять по старой дороге.

– Может, об этом тебе лучше рассказать своему духовнику? – предположил Саутворт.

– Наверное, – потупился Майк. – Но думаю, о том, что мы видели, я должен рассказать именно вам.

– Что же вы видели?

– Кажется, сегодня вы всех спрашивали насчет Линды Грант, точно?

Саутворт насторожился:

– Ну и?..

– Мы ее видели, – сказал Майк.

– На этой заброшенной дороге в два часа ночи?!

– Вчера была яркая луна. Мы с Молли сидели на траве под деревом, болтали и… все такое. И мы слышали, как они прошли.

– Они?

– Мы пригнулись, чтобы нас не заметили. Этот парень очень быстро шел вверх по дороге и тащил за собой Линду.

– Какой еще парень?

– Я его никогда раньше не видел, – сказал Майк.

– И он тащил Линду?

– Руки у нее были спутаны впереди веревкой, а конец привязан к его поясу. И он тащил ее. Она была босая, и я заметил, что ноги у нее в крови. Дорога-то каменистая, Эрни.

– Ты это сочинил, Майк? Признавайся! – сурово потребовал Саутворт.

– Нет, клянусь, ни слова не выдумал, Эрни! Он тянул ее за собой, а она тихонько плакала. Мне показалось, что она была в комбинации, которые носят сейчас девчонки, но Молли уверена, что это была ночная рубашка.

– И что вы сделали?

– Спрятались, – прошептал Майк. – Я не хотел, чтобы кто-то узнал про нас с Молли…

– И ты весь день молчал?!

– Послушайте, Эрни, мне и так нелегко было решиться на это. Если мистер Донахью узнает, что Молли выходила ко мне, он выгонит меня с работы и не позволит больше с ней встречаться. Думаете, мне так просто признаться вам во всем?

Саутворт швырнул окурок в траву и с силой втоптал его в землю. Затем достал из кармана маленький блокнот и шариковую ручку.

– Опиши мне этого человека, – приказал он.

– А еще я потому так долго молчал, что у него в руках было ружье, – признался Майк. – Он мог убить нас с Молли…

– Говорю тебе, опиши мне его внешность!

– Высокий… сильный. Должно быть, очень сильный, судя по тому, как он тащил за собой мисс Грант. У него еще такие длинные волосы, как у некоторых парней, они спускаются на уши и на шею. На нем были узкие синие джинсы и такая синяя рубашка, вроде рабочей блузы. А на плече он нес какой-то музыкальный инструмент. Я как следует его не разглядел, но, похоже, это было банджо, или гитара, или что-нибудь еще в этом роде. На ногах ковбойские сапоги.

– А лицо?

– Я видел его только сбоку, – виновато сказал Майк. – Ночь была холодная, но я заметил, что у него по лицу стекал пот.

Саутворт сунул блокнот в карман. Его обычно добродушное лицо помрачнело.

– Ты хоть понимаешь, что дал ему почти десять часов, чтобы оторваться от погони? – с укором сказал он Майку.

– Я все никак не мог решиться…

– Если Линда пострадает или… не дай Бог, погибнет, – процедил сквозь зубы Саутворт, – ты, парень, пожалеешь, что родился на свет!

– Вы никому не скажете, что Молли гуляла со мной? – заныл Майк.

– Мне нужно организовать ее поиски. И как, по-твоему, мне убедить людей, что нам нужно искать ее в горах? Сказать всем, что мне это приснилось? Нет, парень, придется тебе запастись смелостью, потому что мне еще понадобится допросить Молли. А вы с ней на коленях молитесь, чтобы из-за ваших шашней не погибла Линда!

– Господи! – прошептал Майк.

– Ничего не скажешь, хорошенькое начало, – пробурчал себе под нос Саутворт.

Глава 2

Питер Стайлс уложил в багажник своего белого «ягуара» чемодан, портативную пишущую машинку, пальто, шапку и запасной свитер и вернулся в дом Тоби Палмера попрощаться с миссис Уэйд. Его решение уехать было неожиданным для него самого. Утром он уселся за письменный стол в уютном рабочем кабинете Тоби, как обычно намереваясь посвятить весь день работе над своей книгой. Он лишь совсем недавно договорился, что поживет здесь еще месяц, пользуясь услугами добрейшей миссис Уэйд, и ничто не предвещало, что в один прекрасный день ему вдруг нестерпимо захочется уехать.

Но сегодня работа над книгой почему-то совсем не клеилась. Питер находился во власти совершенно необъяснимой тревоги: пальцы словно одеревенели, рот пересох; закурив трубку, он вдруг ощутил гадкий вкус, как будто она была набита какой-то прогнившей соломой, а не прекрасным табаком. Его терзал страх; почему – непонятно.

Питеру вообще была свойственна необычайная интуиция и чувствительность, очень часто помогавшие ему в работе. Именно благодаря этим качествам он и смог стать первоклассным журналистом. Его статьи в «Ньюсвьюмэгэзин», штатным сотрудником которого он являлся, с интересом читались миллионами людей как в Штатах, так и за рубежом. Питер, как немногие, понимал людей, испытывая к ним искренние теплоту и сочувствие. Впрочем, был он способен и на гнев, когда сталкивался с непроходимой тупостью или странной и необъяснимой жестокостью, которые глубоко проникли в современное общество. Не раз его способность выслушивать собеседника подталкивала людей к откровенному разговору. Ему удавалось получить интервью у мировых знаменитостей, к которым никто другой не мог найти подхода. Незнакомые прежде со Стайлсом люди вдруг чувствовали, что могут ему довериться, и он никогда не обманывал их.

Одним из свойств натуры, сделавшим его первоклассным репортером, был его врожденный инстинкт опасности. Питер обладал даром ощущать ее до того, как она проявлялась открыто. Его молниеносные суждения о людях и о ситуациях всегда оказывались поразительно точными еще до получения фактов, которые могли их подтвердить. Храбрый в буквальном смысле этого слова, то есть достаточно умный, чтобы лезть на рожон, Питер в то же время способен был, не дрогнув, предстать перед лицом опасности, о которой его предупреждало верное чутье.

Однако было одно место – маленький сонный городишко Барчестер, штат Вермонт, – и некий период времени, когда Питер не мог доверять своим чувствам и реакциям. Лет пять тому назад, зимой, Питер захватил с собой овдовевшего отца в «Логово Дарлбрука», горнолыжный курорт, расположенный в горах на восемь миль выше Барчестера. Он намеревался написать там очерк о горнолыжниках для «Ньюсвью мэгэзин». Когда они возвращались домой в таком же, как и теперь, белом «ягуаре», Питеру пришлось пережить трагедию, едва ли не полностью перевернувшую всю его жизнь. На узкой и извилистой горной дороге с ним начали играть шутки два молодых парня в черном седане, проезжая мимо так близко, что касались крыла его автомобиля, громко хохоча над вполне понятным возмущением и гневом Питера. Седан то исчезал впереди за поворотом, то опять выскакивал сзади на шоссе и снова принимался за свои опасные трюки. Абсолютно никакой необходимости проскакивать мимо машины Питера в такой рискованной близости у этих идиотов не было, кроме извращенного желания нагнать на кого-либо страх. Ни одного из этих безумно хохотавших парней Питер в жизни не видел. Внезапно они снова понеслись на него в опасном месте поворота дороги. Перепуганный, отец Питера схватился за руль. Секундой позже они уже летели вниз с высоты пятьсот футов на усеянное обломками скал дно ущелья. Питера выбросило из машины, но Герберт Стайлс оказался пленником сплющенной кабины. Питер пришел в себя на дне пропасти от невыносимой боли в правой ноге и от потрясающих душу воплей отца, заживо сгорающего в охваченном пожаром автомобиле. От бессильной ярости и ужаса он снова потерял сознание.

Через несколько часов Питер очнулся в местной больнице с отнятой чуть ниже колена правой ногой.

Началась жизнь, когда ему пришлось привыкать к своему увечью, учиться ходить с протезом, отгоняя от себя мысль, что он постоянно является объектом людской жалости и ему незачем жить. А еще ему пришлось бороться с приступами холодной ярости, которая отправила его на розыски тех двух веселых молодчиков, по вине которых и произошла эта трагедия. Розыски окончились полной неудачей.

С большим трудом Питеру наконец удалось полностью обрести прежние достоинство и равновесие. Он вернулся к работе и в круг своих друзей. Снова проводил свободное время в своем клубе «Лицедеи». Для него изменилось только одно. Как только он слышал о случаях проявления бессмысленной жестокости, он вновь начинал надеяться, что на этот раз сможет найти тех разнузданных молодчиков, беспричинное издевательство которых и стало причиной ужасной смерти его отца, а его на всю жизнь сделало хромым калекой. Этот род насилия и жестокости заставлял репортера Питера Стайлса не раздумывая бросаться на поиски циничных преступников.

Воспоминание о «Логове Дарлбрука» и городке Барчестер так и осталось незаживающей, кровоточащей раной в психике Питера. Стоило ему вспомнить о той истории, как его бросало в жар. И настал день, когда он сказал себе, что должен раз и навсегда покончить с этим безобразием.

Осознанное стремление избавиться от кошмаров приняло неожиданный оборот. Он взял в «Ньюсвью» отпуск для работы над книгой, посвященной теме бессмысленной жестокости и роста насилия в Америке. Он прекрасно понимал, что должен будет коснуться и собственной истории.

В желании уединиться для написания книги сыграло роль случайное стечение обстоятельств. Как-то вечером он встретил в «Лицедеях» Тоби Палмера, у которого был дом в Барчестере. Палмер собирался месяца на два в Европу и предложил Питеру воспользоваться его домом и услугами миссис Уэйд, его домохозяйки. Лучших условий для работы над книгой и не придумаешь. У Питера к тому же мелькнула надежда, что именно там, на месте происшедшей с ним трагедии, он наконец избавится от своих навязчивых кошмаров.

Три недели все шло как в сказке. Миссис Уэйд прекрасно готовила, балуя его домашней едой. Работа над книгой продвигалась отлично – до вчерашнего дня, когда он должен был приступить к рассказу о своей истории. За весь день Питер с трудом написал страницу, а сегодня с утра – эта необъяснимая паника и упадок духа.

Тщетно пытаясь вновь обрести прежнее состояние бодрости и высокой работоспособности, Питер стоял у окна и уныло смотрел на Барчестер, который неожиданно стал казаться ему зловещим. Назовите это детским капризом, неустойчивостью психики, как угодно, но Питер положительно не мог больше работать в Барчестере.

За завтраком он сообщил миссис Уэйд, что уезжает.

– Дело застопорилось, видно, я выдохся. Мне нужно переменить обстановку, – так сказал он ей.

Миссис Уэйд начала уговаривать его остаться. Дело в том, что этой доброй женщине нравилось о ком-то заботиться, а за Питером она ухаживала с особой любовью. Но, не зная истинных причин, толкавших его на отъезд, миссис Уэйд так и не смогла убедить его изменить решение.

– Во всяком случае, останьтесь хоть до ленча, – упрашивала она его. – Билли Мэрфи принес свежую форель, которую утром поймал в ручье. Вам нужно ее отведать.

И Питер остался, с трудом сопротивляясь своему чуть ли не истерическому желанию уехать сию же минуту.

Впрочем, превосходно приготовленная форель стоила этой небольшой задержки. Но затем Питер быстро упаковался и вернулся в дом поблагодарить миссис Уэйд и попрощаться с ней. Он застал ее разговаривающей по телефону. Судя по всему, услышанная новость крайне заинтриговала женщину. Миссис Уэйд то и дело охала и ахала в трубку. Наконец она вышла в холл, вытирая руки о передник.

– Господи Боже мой! – в волнении воскликнула она. – Весь город так и гудит!

– И что же стало этому причиной? – улыбнувшись, спросил Питер.

Высокий, стройный, с коротко подстриженными темными волосами и голубыми глазами, он был очень хорош собой. Но слишком резкие черты лица, выразительные губы, сложенные в твердую линию, и морщинка между темными бровями заставляли людей характеризовать его красоту как «мрачную». Однако стоило Питеру улыбнуться, как его лицо тут же освещалось идущей откуда-то изнутри искренней теплотой.

– Кто-то похитил Линду Грант! – возбужденно выпалила миссис Уэйд. – Утащил ее в горы прямо в ночной рубашке! О Боже, Боже милостивый!

Питер посерьезнел:

– Это та девушка, что держит книжный магазин?

– Да, Линда.

Питер случайно встретился с ней, когда заходил поискать книгу по истории этих мест. Он еще тогда оценил своеобразную красоту девушки, жалея, что не имеет времени познакомиться с ней поближе.

– …И, подумайте только, привязал к себе веревкой! – продолжала тараторить миссис Уэйд. – Она шла босая по таким острым камням и плакала. А мужчина… неизвестный… у него были ружье и гитара, которую он украл…

Питер сказал себе, уж не продолжают ли преследовать его какие-то темные силы, хотя думать так – чистый идиотизм! Не понял ли он неосознанно, что насилие снова коснулось этого места? Не оттого ли он и испытывал такое мучительное стеснение в груди и неодолимую потребность немедленно сбежать отсюда?

– …и снарядили поисковую партию, – дошли до его сознания слова миссис Уэйд. – Но он опережает их на целых десять часов! Господи, что же это творится! Несчастная наша Линда!

Питеру оставалось только сесть в машину и как можно быстрее покинуть городок. У него не было ни малейшего желания снова влезать в дела Барчестера. Но ведь он репортер и поэтому должен остаться. Эта была как раз одна из тех ситуаций, о которых он писал в своей книге. Миссис Уэйд отчасти помогла ему выйти из положения.

– Вы не могли бы подбросить меня в Барчестер, мистер Питер? – спросила она. – Может, я хоть чем-нибудь смогу помочь. Бедная, бедная девочка!

За те три недели, что Питер провел в этом месте, обитатели городка проявили к нему столько сердечности и такта, которых он и не ожидал. В городке каждый знал его историю с убийцами-весельчаками. Каждому было известно, почему Питер слегка прихрамывал при ходьбе. И только один человек упомянул при Питере про его трагедию. Это был Эрни Саутворт, местный полицейский. Саутворт был переведен в Барчестер во время того трагического случая с Питером и его отцом, но дело так и осталось нераскрытым, по-прежнему числясь за Саутвортом. Он спросил Питера, не появились ли какие-нибудь новые сведения о тех преступниках, и только. За все время ни одного любопытного взгляда на его ногу. Ни один человек не дал ему почувствовать себя достойным жалости инвалидом, напротив, все просто излучали по отношению к нему приветливость и спокойную доброжелательность.

Питер отвез миссис Уэйд в городок, находящийся всего в двух милях от жилища Тоби. Ему не понадобилось расспрашивать, где собрались люди. Около дома Свенсона вся Мейн-стрит была забита машинами. Люди выслушивали распоряжения Саутворта, вставшего на крыльцо. Питер никогда не видел такого количества вооруженных гражданских жителей. Казалось, у каждого в руках была винтовка или ружье.

– И помните! – повторил Саутворт. – Линда у него в руках. Если вы его увидите, вы не должны прямо нападать на него, не то он может убить ее. Если кто-то обнаружит его, пусть остается в укрытии и срочно вызывает подмогу. Мы не можем рисковать жизнью Линды!

Неожиданно для себя Питер стал пробиваться сквозь толпу к крыльцу.

– Я могу чем-то помочь? – спросил он, оказавшись рядом с Саутвортом.

Полицейский скупо улыбнулся ему.

– Большую часть пути придется пробираться по лесу пешком, – сказал он и, очевидно заметив, как на щеке у Питера задергался нерв, поспешно добавил: – А он тянется на тысячу акров, и, если не знаешь дороги, запросто заблудишься.

– А если вести разведку с воздуха? – спросил Питер, ничем не выдав, что слегка задет намеком на свою беспомощность.

– В такой чащобе и слона-то не разглядишь, если только он не выйдет на открытое место, а их там не очень много. Сейчас этот молодчик опережает нас уже на одиннадцать часов, а значит, успел забраться достаточно высоко в горы.

– Может, пригодится моя машина? – предложил Питер.

– Пожалуй, – медленно ответил Саутворт, очевидно взвешивая в уме все обстоятельства. – Не довезете меня до замка Тэсдея?

– Куда угодно, – с готовностью произнес Питер.

– Постойте-ка, – поднял руку Саутворт и обернулся к мужчине, державшему ружье 12-го калибра – «итаку» с оптическим прицелом для охоты на лесную дичь. – Барракс посылает еще людей, Эд, – сказал он. – Леса они не знают. Я хочу направить их по ту сторону гор. Этот негодяй мог уже перевалить через гребень и теперь наверняка спускается по северному склону.

– Это когда он тащит силком Линду? – усомнился мужчина, названный Эдом.

– Возможно, ему удалось убедить ее идти самой, – сказал Саутворт.

– Или он уже убил ее и бросил где-то в лесу, – мрачно сказал Эд.

– Давай пока не будем строить страшные предположения, – нахмурился Саутворт. – Если он замыслил ее убить, какого черта было возиться с ней и тащить из города целых пять миль!

– Может, для нее лучше, если бы он это сделал, – по-прежнему угрюмо проворчал пессимистически настроенный Эд.

– Я послал в своей машине Дэна Джексона, – сказал Саутворт, – чтобы собрать поисковые группы, которые пойдут в гору на той стороне, потому что наших явно не хватает. А если там, с того склона, тоже станут подниматься наши ребята, этому ублюдку будет не так-то просто выбраться из леса.

Эд кивнул.

– Вот мистер Стайлс предложил подвезти меня до жилища Тэсдея, – сказал Саутворт. – А он то каждую тропинку в горах знает, от него и белка не ускользнет. Если я не вернусь, значит, наткнулся на их след где-то в горах. А вы стерегите его здесь.

Эд любовно погладил ствол «итаки».

– Пусть только выскочит на нас, – сказал он.

– Нам придется послать наверх еще одну группу, когда станет темнеть, понадобятся люди, которые хорошо ориентируются в лесу, – сказал Саутворт, еще раз проявляя тонкую дипломатию. – Пойдемте, мистер Стайлс.

Они проложили себе дорогу сквозь галдящую толпу к белому «ягуару». Вооруженные мужчины вскоре после появления Питера уже отправились в горы. Теперь на улице остались преимущественно женщины, старики и дети.

Усевшись рядом с Питером, Саутворт указал ему направление в сторону северной окраины городка. Перед ними на фоне сияющего неба возвышалась гора Барчестер, склоны которой покрывал густой зеленый лес.

– А что такое замок Тэсдея? – поинтересовался Питер, надевая темные очки.

– Это гостиница, которую кто-то построил прямо на вершине Барчестера, – сказал Саутворт. – Еще во время расцвета в двадцатых годах. Строительство только-только закончилось, как разразился кризис, так что гостиница не успела даже открыться. Так и простояла много лет, и никто в ней не жил – бальный зал, роскошные ванны из мрамора, все приходило в негодность. Там царили дикость и запустение! Потом, где-то в 1950 году, Тэсдей Рул купил его, уплатив часть налогов за прошедший период. Власти города только обрадовались случаю вычеркнуть постройку из списка должников… Приблизительно через милю должна появиться дорога лесорубов, которая поворачивает налево, там начинается подъем в гору.

– У этой машины довольно низкая посадка, – сказал Питер. – Если на дороге слишком крупные валуны, она не сможет проехать.

– Ничего, проедем, – усмехнулся Саутворт. – Тэсдей все время расчищает ее, ему ведь часто приходится ездить по ней за покупками на своем стареньком «шевроле».

Питер нахмурился, силясь вспомнить.

– Это имя, Тэсдей Рул, кажется мне ужасно знакомым, – отозвался он.

– Он художник, – сказал Саутворт. – Художник, а еще писатель, и скульптор, и натуралист, вдобавок еще, говорят, изобретатель. С давних пор был сумасбородом. Сейчас-то ему уже около семидесяти. Говорят, он здорово гремел в Париже сразу после Второй мировой войны. Подождите, вот побываете в его замке! Там у него сотен пять портретов женщины – одной и той же. Это Эмили. Она была его моделью сорок лет назад и все это время прожила с ним. А ей теперь где-то под шестьдесят.

– Любопытно будет взглянуть, – сказал Питер. – Вы про этот поворот говорили?

В гору вела узкая дорога, скорее напоминающая тропу, но Питер обратил внимание, что кусты с обеих ее сторон регулярно подстригаются и, как и обещал Саутворт, под шинами не попадались крупные осколки скал или булыжников.

– Еще далеко? – спросил Питер, сбрасывая скорость.

– Три мили, и все время прямо вверх.

Тропа вилась по густому лесу, состоящему из старых дубов, вязов, сосен и берез. В стороне от тропы сквозь плотные заросли кустов и подлеска довольно трудно продираться, подумал Питер, особенно если приходится тащить за собой упирающуюся девушку.

– Приблизительно вот здесь их увидели молодой Майк Миллер и Молли Донахью, – сказал Саутворт.

– Как вы думаете, почему парень не сразу сообщил вам об этом? – спросил Питер, не отрывая взгляда от сложной дороги.

– Отец Молли – на диво упрямый старый осел, – покачал головой Саутворт. – Эти ребята – Майк и Молли – довольно крепко полюбили друг друга, насколько я могу судить. А Пат Донахью и слышать не хочет ни о какой свадьбе, пока Майк не встанет на ноги. Молодым трудно ждать. Вот как вам самому кажется, много ли молодых людей ждут свадьбы, чтобы только после нее заниматься любовью?

– Думаю, таких не очень много.

– То-то и оно! Это, конечно, грешно и все такое, – сказал Саутворт, – но ребят можно понять. И можно понять, когда они не решались рассказать мне про свою встречу в лесу, потому что это было бы все равно что на людях признаться в своих шурах-мурах.

– По моему собственному опыту, – с горькой усмешкой сказал Питер, – я знаю, что люди часто стремятся остаться в стороне от жестокости и насилия. Об этом сейчас везде говорят – людей избивают прямо на улицах городов среди бела дня на глазах сотен свидетелей, и ни один из них даже к телефону не подойдет, чтобы вызвать полицию. А если бы они пытались как-то вмешаться, как-то приструнить распоясавшихся бандитов, какой-нибудь психованный наркоман и тот как следует подумал бы, прежде чем выстрелить в человека.

– Майк сказал, что этот человек вооружен, – хмуро заметил Эрни.

– А зачем мы едем к вашему старому другу, к этому художнику?

– Тэсдей – это человек особый, – сказал Саутворт. – Если он не пишет портрет своей дамы, то бродит по лесу, разыскивая разные цветы. Он считается известным знатоком диких орхидей. Представляете, люди приезжают к нему издалека только для того, чтобы поговорить с ним о цветах и растениях! А еще он превосходный охотник. Их с Эмили еда в основном состоит из его охотничьих трофеев, которые он ухитряется подстрелить своим старым винчестером с четырехразовым оптическим прицелом. Он может попасть в голову сурка с расстояния в триста ярдов. Приходилось вам есть тушеное мясо сурка, мистер Стайлс?

Питер лишь пожал плечами.

– Чего Тэсдей терпеть не может, так это нарушителей границ своих владений. Ему принадлежит около тысячи акров вокруг замка. Думаю, он способен услышать треск веточки за целую милю. – Саутворт добродушно усмехнулся. – Пару лет назад сюда забрел какой-то чужак-горожанин, чтобы поохотиться на оленей. Он и слыхом не слыхивал про Тэсдея и его границы. И вдруг раздается выстрел из ружья, и его шляпа летит кувырком в траву. Затем на него коршуном налетает Тэсдей и требует, чтобы тот убирался прочь с его земли. Этот парень из города возмутился и, когда спустился с гор, зашел ко мне и подал жалобу на Тэсдея. Сказал, что старый козел пытался убить его. Ну, пришлось мне с парнем подняться в замок. Тэсдея мы застали в саду, где он возился с какими-то цветами в горшках. Он отрицал, что хотел застрелить парня. Просто специально сбил с него шляпу, чтобы напугать. «И это с сотни ярдов! – завопил парень. – Да только по чистой случайности вы не вышибли мне мозги!» Тэсдей эдак презрительно посмотрел на него, взял свой винчестер, что лежал рядом на скамье, и говорит ему: «Видите эти грабли около сарая?» А до них не меньше двухсот пятидесяти ярдов. Он прицеливается и подряд вышибает один за другим все зубья. Потом кладет ружье рядом с собой и снова поворачивается к своим цветам. «Когда я говорю, что целился в вашу шляпу, я именно в нее и целился» – так и сказал.

– Ну и характер! – усмехнулся Питер.

– Это уж точно! Я думаю, если этот парень тащит Линду по владениям Тэсдея, старик мог их услышать. Насколько я себе все представляю, Тэсдей мог даже их вспугнуть в темноте, не зная, что это был за шум. А если негодяй спрятался где-нибудь около замка, старик Тэсдей найдет их. Он выследит их даже по одной примятой веточке или по сбитой ягодке на мшанике. Так что он может здорово сэкономить нам время на поиски.

С первого взгляда на замок Тэсдея у Питера захватило дух от восторга. Он открылся им после плавного поворота почти на самой вершине горы. Много лет назад отсюда можно было видеть панораму доброй части Южного Вермонта, но деревья давно уже выросли, и строение стояло на небольшой поляне, скрытое от постороннего взгляда. Оно было грандиозным. Питер прикинул на глазок, что в трехэтажном доме множество комнат. В горах Вермонта мрамор является таким же привычным строительным материалом, как в других местностях – кирпич. Огромное здание, от фундамента до верха, было сооружено сплошь из мрамора. Затеявший его строительство сумасброд владелец добывал мрамор не дальше чем в сотне ярдов. Эта стройка в течение почти пяти лет служила основой для процветания Барчестера. Каждый работоспособный мужчина в округе находил здесь дело для своих рук. Крыша, покрытая шифером, все еще находилась в довольно приличном состоянии. Вероятно, в свое время дом окружал широкий луг, давая возможность наслаждаться замечательными видами природы, но с годами разрастающийся лес подступал все ближе и ближе. Теперь небольшая лужайка была усажена куртинами окультуренных лесных цветов, услаждая взор упоительным зрелищем буйства красок.

Когда «ягуар» мягко затормозил, Питер получил возможность бросить первый взгляд на самого Тэсдея Рула. Его внешность поражала так же, как и огромный дом, служивший сейчас как бы театральным задником. Старик, прикинул Питер, был ростом шести с половиной футов, грубо скроенным, как обломок скалы, на которой стоял, с продубленным солнечным загаром лицом, с мощными, как окорока, руками. Его кустистые черные брови почти скрывали умные и живые черные глаза, а в густой бороде темные пряди сплетались с серебряными. Его голову увенчивал берет, из-под которого виднелись волосы стального цвета, а рабочий голубой халат был испещрен пятнами красок. Видимо, он возился с какими-то растениями в глиняных горшках, когда услышал приближение «ягуара». По всему было видно, что хозяину замка не нравилось, когда его отрывали от любимого занятия. Питер огляделся в поисках его престарелой модели, но безуспешно.

– Привет, Тэсдей! – крикнул Саутворт, выбираясь из машины.

– Сейчас не время для визитов, Эрни, – сурово отрезал старик громоподобным басом.

– А оно у тебя определено? – шутливо отозвался Саутворт. – Познакомься, это Питер Стайлс, он подбросил меня сюда.

Питер выступил вперед и протянул руку. Старик пожал ее, как будто камнем придавил, своей широкой, загоревшей до черноты кистью, неожиданно оказавшейся холодной на ощупь.

– Вы печатаетесь в «Ньюсвью», – заявил Тэсдей.

– Признаюсь в своей вине, – отозвался Питер.

– Конформистский листок! – презрительно прогудел Тэсдей.

– Моего босса огорчило бы ваше мнение, – сказал Питер. – Он считает наше издание независимым и либеральным.

– Чепуха! – пробурчал старик. – Вы под башмаком у рекламодателей и вынуждены быть конформистами.

– С удовольствием обсудил бы с вами как-нибудь эту тему, – сказал Питер и взглянул на горшок с цветком. – Кажется, это «Королева Марго»?

Кустистые брови старика удивленно подскочили.

– Вы разбираетесь в орхидеях?

– Вообще-то не очень. Моя мать разводила их как комнатные цветы, – сказал Питер. – Помню, она говорила, что цветы «Королевы Марго» напоминают ей румянец смущения.

– Что ж, наверно, она права, – сказал Тэсдей. – Я здесь подготавливаю их, чтобы осенью перенести в дом.

– Тэсдей, у нас проблема, – вмешался Саутворт.

Он коротко пересказал историю похищения Линды Грант. Старик слушал с каменным лицом.

– Линда – хорошая девушка. Ужасно, что с ней случилось такое несчастье, – сказал он.

– Мы подумали, может, ты что-нибудь слышал или видел. – Саутворт с надеждой взглянул на старика.

– Поблизости никого не было, – сказал Тэсдей.

– Если они пошли этой дорогой, они могли добраться сюда рано утром, – предположил Саутворт. – Часа в четыре-пять.

– Я всю жизнь встаю в четыре утра! – Тэсдей смешно наклонил голову. – Слушайте!

Питер прислушался. Все, что он мог услышать, – это щебет множества птиц и отдаленное карканье вороны.

– Знаете, почему они подняли такой шум? – спросил старик.

– Кто? – ошеломленно спросил Саутворт.

– Птицы, олух несчастный! – гаркнул Тэсдей. – О том, что вы едете по дороге, я узнал за десять минут до вашего появления. И если бы ранним утром в лесу кто-нибудь был, я точно так же узнал бы об этом. А ваш тип, наверное, перешел на другую строну через перевал пониже. Не полный же он дурак, чтобы карабкаться на самый верх только для того, чтобы потом спускаться по другому склону.

– Если он знал дорогу, тогда, пожалуй, и мог, – сказал Саутворт. – А для чужака тащиться по твоим тропам, да еще вместе с пленницей, – это еще то испытание!

– Ну, значит, он избежал этого испытания, – решительно ответил ему Тэсдей, словно вопрос для него был закрыт. Он уставился на Питера пристальным взглядом. – Ваша мать разводила орхидеи в горшках? – спросил он.

– Да.

– Вероятно, для почвы она употребляла лыко чистоуста и древесный уголь или торфяную смесь?

– Я не вникал в подробности этой операции, – признался Питер.

– Здесь, наверху, мы используем то, что подвернется, – сказал Тэсдей. – Любую гниль, на которую натыкаемся.

– Опавшие листья, наверное, – предположил Питер.

Казалось, старик заскрипел своими крепкими желтоватыми зубами.

– Все, на что натыкаемся! – с напором повторил он, как будто это был вопрос жизни или смерти.

Но Саутворта разведение орхидей нисколько не интересовало.

– Ну, ты тут присматривайся да прислушивайся, Тэсдей, – сказал он. – Если увидишь его, не забудь, что рядом может быть Линда. – Он усмехнулся старому художнику. – Я не предупреждаю тебя, чтобы ты лучше целился. Это излишне. Я уже рассказал мистеру Стайлсу твою историю про грабли.

Старик отвел взгляд в сторону.

– Если смогу, я помогу Линде, – кивнул он. – Она добрая и хорошая девушка. Продала три моих натюрморта в своей лавке, хотя одну из обнаженных моделей не стала выставлять в витрине. Похоже, Барчестер все еще не признает существование женского тела.

– Надеюсь снова с вами увидеться, мистер Рул, – сказал Питер, когда Саутворт уже направился к «ягуару».

Старик вынул из кармана почерневшую обкуренную трубку и поднес спичку к оставшемуся в чашечке трубки табаку.

– Мир идет своим путем и оставляет меня здесь, на вершине моей горы, – сказал Тэсдей Рул. – Человеку вашего возраста нет смысла беспокоиться из-за революции, которая произошла пятьдесят лет назад.

Питер ничего не понял, уловил лишь обвинительную горечь в тоне старика.

Он двинулся к машине, ощущая, что его утреннее беспокойство переходит в острую тревогу, подталкивая его убираться прочь – вниз, в долину, а потом подальше от Барчестера.

Саутворт уже сидел в машине.

– Необыкновенный старец, – сказал Питер, оглянувшись на древнего гиганта, вновь склонившегося над цветочными горшками.

Саутворт усмехнулся:

– Даже принимая во внимание его возраст, я ни за что не стал бы связываться с ним. Говорят, когда он впервые здесь появился, то мог разогнуть подкову своими ручищами. И этими же лапами он может привязать к леске тончайший поплавок и нарисовать бабочку!

Мотор «ягуара» заурчал, и они стали спускаться по той же лесной тропе. Питер бросил последний взгляд в зеркальце заднего обзора на невероятное мраморное здание.

Они проехали ярдов пятьсот, когда откуда-то слева услышали отчетливые ружейные выстрелы.

– Стойте! – сказал Саутворт.

Питер заглушил мотор. Снова загремела раскатистая стрельба.

– Пойду посмотрю, что там такое. – Саутворт вылез из машины и расстегнул кобуру. – Вы можете ехать дальше, мистер Стайлс. Здесь очень трудная местность для ходьбы.

Еще один деликатный намек на протез Питера.

– Удачи вам, – сказал Питер.

Саутворт поспешил пересечь тропу и исчез в зарослях. В течение нескольких минут до Питера доносился треск веток под его ногами. Стрельба прекратилась. Питер вдруг заметил, что его ладони, намертво вцепившиеся в руль, взмокли от пота. Он уже едва сдерживался, чтобы не поддаться внутреннему импульсу – бежать, бежать отсюда как можно скорее.

Пятнадцатилетний опыт журналистской работы научил Питера Стайлса доверять своей интуиции. Неотвязное побуждение к побегу неизменно и определенно указывало на непосредственную опасность.

Он какое-то время неподвижно сидел за рулем машины, стараясь расслабить одеревеневшие от напряжения пальцы. Затем достал трубку и замшевый мешочек с табаком, набил трубку и сунул ее в зубы, но так и не закурил. Через несколько секунд он включил зажигание и покатил назад. Он припомнил прикосновение к ледяной ладони Тэсдея Рула. Ему слышался его густой, низкий голос: «Здесь, наверху, мы используем то, что подвернется. Любую гниль, на которую натыкаемся». Он говорил об удобрениях для своих цветов. Но только ли о них? Не пытался ли старик что-то ему сказать?

Лучшим способом получить ответ на этот вопрос было вернуться.

На тропе не хватало места, чтобы развернуть машину. В любом случае удобнее было не спеша возвратиться наверх пешком и немного осмотреться вокруг.

Питер выбрался из машины и подошел к багажнику. Открыв его, он подтянул к себе чемодан. Из-под аккуратно сложенных чистых рубашек вытянул небольшой револьвер. Сунув его в карман пиджака, захлопнул чемодан и багажник и приготовился взбираться вверх по склону, к замку. Интересно, подумал он, предупредят ли Тэсдея о его приближении птицы?

Добраться до вершины оказалось делом семи минут. Приблизившись к повороту, за которым должен открываться вид на старую гостиницу, Питер свернул с тропы и стал пробираться сквозь густой подлесок. Он продвигался вперед с величайшей осторожностью, стараясь производить как можно меньше шума. Наконец он приблизился к краю опушки и увидел перед собой дом и лужайку перед ним.

Тэсдея Рула не было – у цветочных горшков возился другой человек. Это была женщина. Густые черные волосы доходили ей до талии. На ней были синие джинсы, плотно облегающие полные бедра, ноги были босы. На темной, как орех, обнаженной верхней части ее тела виднелась только алая нагрудная повязка. Классическая женская фигура с портретов Боттичелли, широкобедрая, полногрудая, с мягкими округлостями, лишь легкая дряблость говорила о ее возрасте. «Так вот кто столько лет был излюбленной моделью Тэсдея!» – подумал Питер и в эту секунду ощутил на своем затылке прикосновение твердого и холодного предмета.

– Тебе стоило сразу смыться отсюда, отец, – произнес чей-то невозмутимый голос. – Ну-ка, живо, подними руки и положи их за голову – если хочешь ее сохранить!

Питер медленно поднял руки. В тот же миг у него ловко вытащили из кармана пистолет.

– А теперь марш вперед, на лужайку! – приказали ему.

Питер двинулся вперед, сомкнув руки за головой. Женщина у цветочных горшков наблюдала за его приближением. Ее смуглое лицо хранило остатки классической красоты. Затем появились остальные – трое молодых парней с ружьями, небрежно нацеленными на Питера. Прямо перед парадной дверью замка стояла рыжеволосая девушка в ярко-зеленой сорочке, далеко не доходящей до колен. На ее губах порхала возбужденная улыбка.

Старая женщина у горшков бросила на Питера горький взгляд.

– Идиот! – сказала она.

Глава 3

– Шагай прямо в дом! – приказал Питеру голос сзади.

Он подчинился. Давным-давно, еще во время учебы в колледже, Питер славился как отличный футбольный хавбек. Перед началом игры его охватывало сильнейшее нервное напряжение. Оно длилось до первой яростной схватки с противником, тогда он успокаивался и проводил игру в наилучшей спортивной форме. То же самое он испытывал и сейчас. Опасность приблизилась, она стала ощутимой и реальной, он вступил с ней в непосредственный контакт. Тревожное волнение, которое заставляло потеть его ладони и сковывало мышцы, исчезло. На смену ему пришли спокойная холодная ярость, сдерживаемый до поры до времени гнев и настороженность.

Он прошел мимо пожилой женщины, ощутив слабый запах пряных духов. Когда он достиг дверей, рыжеволосая девушка шагнула в сторону, уступая ему дорогу.

– Привет, красавчик! – усмехнувшись, сказала она.

Питер вошел внутрь, ощущая за своей спиной присутствие четверых вооруженных мужчин. Пересекая порог, он слегка замедлил шаги, и находящийся прямо за ним мужчина резко подтолкнул его дулом ружья.

– Не останавливайся! – приказал ему спокойный голос.

Он очутился в огромном холле, вероятно предназначавшемся для вестибюля старой гостиницы. В нем не было никакой мебели, зато все стены до самого потолка, который находился на высоте пятнадцати футов, были увешаны картинами по маслу. Девяносто процентов из них изображали обнаженную фигуру той женщины, мимо которой он только что прошел, только на полотнах она была гораздо моложе. В этих портретах не было грубой чувственности, они были прекрасны и чисты и передавали влюбленность художника в свою модель. На других картинах были изображены дети, разные животные. Почти на всех присутствовали блюда с фруктами или овощами с искусно выписанными деталями. Возможно, Тэсдей Рул несколько ограничивал себя в выборе тематики, но в живописи он, безусловно, был тонким мастером. За всю свою жизнь Питер не видел столько по-настоящему великолепных картин, собранных в одном месте, разумеется кроме музеев.

– Давай вперед, вон в ту дверь, в конце, – скомандовал все тот же голос.

Питер медленно шагал, с трудом отрывая взгляд от этой необыкновенной галереи портретов и натюрмортов. Его снова подтолкнули в спину.

Пройдя через указанную ему дверь, он оказался в огромном помещении, все стены которого были заставлены полками с книгами. В центре его располагался длинный стол, заваленный множеством предметов, которые на первый взгляд казались детскими моделями самолетов, автомобилей, грузовиков, военных танков и пулеметов. Перед огромным окном в противоположной стене стоял мольберт с неоконченной работой. Картина изображала ту же женщину, но такой, какой она была лет тридцать тому назад. Рядом с мольбертом на столике лежали палитра со свежими мазками красок и десятки тюбиков с масляными красками.

С одной стороны комнаты был устроен большой камин, около которого стояли диван и с полдюжины удобных кресел. Недалеко от мольберта была поставлена изящная кушетка в стиле Людовика XVI – очевидно, место для позирования модели. Через изголовье кушетки была переброшена пестрая кашемировая шаль. Стоящее на маленьком столике перед кушеткой овальное блюдо наполняли живописные крупные кисти дикого винограда.

– Ладно, отец, можешь опустить руки и повернуться, – произнес спокойный голос сзади.

Питер опустил руки и встретился лицом к лицу со своим противником.

Перед ним стоял человек, отдававший ему приказания, и усмехался. Мужчина-мальчик, подумал Питер. Темноволосый, с какой-то вкрадчивой внешностью, с твердым взглядом серых глаз. Винчестер семидесятой модели был нацелен прямо в грудь Питеру.

– Тебе не стоило возвращаться, – сказал парень.

Сзади него стояли еще трое молодых парней с оружием на изготовку. В них ощущалась какая-то напряженная жестокость, придававшая им всем странное сходство при внешних различиях. На взгляд Питера, все они были не старше двадцати двух – двадцати трех лет. Рыжая девушка, появившаяся вслед за ними в библиотеке, отличалась от них большей живостью, хотя в ее возбуждении сквозило что-то первобытное.

– К.К., это уже другой, – сказала она.

Темноволосый кивнул, не отводя взгляда от Питера.

– Ты заставил нас поволноваться, отец, – сказал он.

Если трое парней с оружием казались страшными в своей застывшей напряженности, в этом, которого девушка назвала «К.К.», усматривалась даже некая грациозная красота, как у балетного танцора. Он был тонким и скользким, как острое лезвие ножа. Остальные трое представляли собой типичных бандитов. К.К. был гораздо более сложным, более умным и более опасным.

– Нам нужно решить, отец, что с тобой делать, – обратился он к Питеру. – Но прежде чем мы этим займемся, считаю нужным немного просветить тебя. В одной из комнат этого дома находится девушка, искать которую ты сюда и явился. Ее сторожит один наш парень. Если ты сделаешь хоть шаг, чтобы удрать отсюда, она тут же лишится головы, а заодно и эта ненормальная дама, что позировала художнику. Попробуй только сделать три шага, и все будет кончено. Ясно?

– Ясно, – спокойно ответил Питер.

– Я позволю маэстро объяснить тебе ситуацию, потому что нам нужно следить за тем, что происходит снаружи. Лес полон охотников, которые только и ждут случая спустить курок. – Он обернулся. – Бен, отгони отсюда этот «ягуар» и спрячь его в укрытие.

Высокий блондин повернулся и вышел.

– Труди, приведи маэстро.

Девушка последовала за блондином.

– Дюк, а ты займись мамашей, пока маэстро рассказывает нашему другу-журналисту историю, которую, впрочем, тому уже никогда не придется написать.

Второй парень, жилистый, темноволосый, с типичной бледностью, которая приобретается длительным заключением, в свою очередь покинул комнату.

– А мы с тобой, Джейк, займем пост снаружи, – сказал К.К. оставшемуся гиганту с выцветшими до белизны волосами. – Не думай, отец, что мы проявляем беспечность, оставляя тебя одного. Мы сделаем то, что я тебе обещал, стоит тебе только двинуться с места. Старикан будет здесь через минуту. Ну, еще увидимся.

И бандиты вышли, оставив Питера в одиночестве.

Откуда-то изнутри донеслись аккорды гитары, сопровождаемые гнусавым пением. Стук башмаков удаляющихся бандитов по выложенному мрамором полу необычной картинной галереи усиливался капризным эхо. Питер приблизился к высокому окну, выходящему на север. С этой стороны лес подступал к самому зданию, отделенный свободным пространством всего в пятнадцать – двадцать ярдов. В этой густой темной зелени деревьев и кустарника было его спасение. Питер мог убежать и скрыться в зарослях меньше чем за полминуты, но недвусмысленная угроза бандитов останавливала его. Услышать из лесу выстрелы, положившие конец жизни Линды Грант и модели Тэсдея Рула? Нет уж! Питер не сомневался: К.К. выполнит свою угрозу. Они все оказались в руках шайки опасных безумцев.

Питер сильно вздрогнул, чуть не потеряв равновесие, когда совсем рядом раздался глухой рокочущий голос.

– Думаю, это я виноват, Стайлс, что вы попали в такую передрягу, – произнес Тэсдей Рул, бесшумно приблизившийся к Питеру в своих потрепанных домашних тапочках.

– Вы?!

– Я вообще кругом виноват, – развел руками Тэсдей.

Глядя на сокрушенного сознанием своей вины старика, Питер невольно сравнил его с когда-то мощным старым деревом, готовым рухнуть под очередным порывом сильного ветра. В темных глазах, почти скрытых нависающими бровями, затаились боль и глубокая печаль.

– Когда мы с вами разговаривали, я играл словами насчет «любой гнили, что встречается нам». Я и не рассчитывал, что вы меня поймете.

– Тогда зачем вы это сказали?

– Мне нужно было успокоить самого себя, что я сделал хоть какую-то попытку намекнуть вам на беду, – сказал старик. Обернувшись к незаконченному портрету на мольберте, он с невыразимой нежностью всматривался в него.

– Пока у нас есть время, вам лучше рассказать, что здесь происходит, – предложил Питер.

– А здесь ничего не происходит, мы все просто ждем смерти, – глухо произнес Тэсдей. – Мы с Эмили и та девушка, которую они привели из города, – Линда.

– Что-то вы слишком спокойно говорите об этом, хотя, насколько я понял, ситуация кажется вам безвыходной.

– А вы хотели, чтобы от отчаяния я рвал на себе волосы? Мое время и без того подходит к концу, Стайлс, мне ведь уже семьдесят восемь. Но Эмили! И эта несчастная девушка!

– А между тем Саутворт был совсем рядом, чтобы помочь вам.

– Вас озадачивает, почему я в тот момент прямо не сказал вам, что здесь творится, – горько усмехнулся Тэсдей. – Объясняю: один из парней по имени Джейк притаился сразу за входом, приставив револьвер к голове Эмили, а второй, Джордж, в другой комнате держал под прицелом Линду. А что случилось с Саутвортом? Вы вернулись без него.

– По дороге мы услышали стрельбу в лесу, – объяснил Питер. – Он пошел проверить, что там такое.

– Он знает, что вы собирались сюда вернуться?

– Нет. Я решил вновь подняться на гору после его ухода.

Тэсдей медленно кивнул.

– Вот почему мы еще живы, – сказал он. – А когда кто-нибудь придет искать вас?

Питер задумался.

– Может, они вообще не придут, – наконец сказал он. – Я ведь собрался уезжать, когда разнеслись слухи о пропаже Линды. Я жил в доме своего друга и был уже готов к отъезду, даже уложил вещи в «ягуар»… Кто-то взял машину Саутворта, и я предложил подвезти его сюда. Если я так и не покажусь в городке, все подумают, что я просто уехал домой.

– А когда вы не появитесь у себя дома… где вы постоянно живете?

– Там меня ждут не раньше чем через месяц, так что до этого никто не спохватится, – сказал Питер.

Тэсдей достал из кармана свою почерневшую трубку и начал набивать ее табаком.

– И Саутворт может не возвратиться сюда, – покачал он головой. – Он уверен, что я могу сам себя защитить. Забавная ситуация!

– Что же здесь все-таки произошло, мистер Рул?

– Будем называть друг друга по имени, – предложил старик. – В отличие от этих крыс.

– Ради Бога, переходите к делу, Тэсдей, – нетерпеливо потребовал Питер.

– Они пришли сюда три недели назад, – заговорил Тэсдей. – Четыре парня и эта рыжая. Вышли прямо на нас – на меня и Эмили – из лесу. Безоружные, с виду совершенно обыкновенные – просто пятеро страшно проголодавшихся молодых людей.

– По-моему, сейчас они все вооружены.

– Это мое оружие и боеприпасы, – с горечью сказал старик.

– Итак, они вышли к вам…

– Сказали, что они уклоняются от призыва в армию. Сбежали от армии, объяснили они. Думайте обо мне что хотите, Питер, но я сочувствовал им. Если бы я был в их возрасте, никакая сила в мире не заставила бы меня принимать участие в этой идиотской войне во Вьетнаме.

– А девушка?

– Они зовут ее Труди. Она просто их попутчица, которую они где-то подобрали. Она спит с каждым из них, эта маленькая бродяжка. Мояпроблема в том, Питер, что я всю свою жизнь выступал против властей. Только в их возрасте мое сопротивление правительству выражалось в гораздо более мирной форме, как теперь я понимаю. Я всего-навсего сбежал в Париж, чтобы стать художником. Я читал Лоуренса и решил, что секс нельзя связывать с женитьбой, ну и все в этом духе… В этот период я восставал и против старых художников. Сейчас я такая же развалина, какими тогда были они. Я ходил на митинги протеста против тех, кто хотел подвергнуть цензуре произведения таких писателей, как Джойс и Генри Миллер. Сейчас по их книгам ставят кинофильмы. Да, я был настоящим революционером, это так. Мы с Эмили целых пятьдесят лет живем в грехе, невенчанными! Вот такое яростное нежелание примириться с принятым порядком вещей. А сейчас мы ближе и дороже друг другу, чем девять из десяти супружеских пар во всем мире. Всю жизнь мы мечтали о личной свободе и говорили себе, что не так уж важно сохранять верность друг другу. Это дело мещан и безнадежных конформистов. Но мы с Эмили никогда не изменяли друг другу. Каждый день мы напоминали себе, что нам не нужно быть верными и преданными, но никогда не хотели быть иными. Мы любили друг друга все это время, хотя убеждали себя, что любовь в конформистском обществе – это буржуазный предрассудок. Все стороны жизни вызывали в нас мятеж, Питер. Эмили восставала против притворной стыдливости. Она работала моделью. К нам в парижскую квартиру приходили друзья, и она подавала на стол совершенно нагая.

– Лучше расскажите мне о К.К. и его компании, – попросил Питер.

– О них я и рассказываю, – отозвался старик. – Они пришли сюда, потому что выступали против войны и насилия. Так они говорили. Мы приняли их. Это было похоже на старые добрые времена; юность восстала против принятого порядка вещей. Они сказали нам, что их преследуют. Конечно, я обещал помочь им. Девушка принадлежала им всем. Мы думали, они исповедуют все те же старые идеи свободы, о которых Лоуренс говорил пятьдесят лет назад. И хотя мы с Эмили уже не придерживаемся этих идей, но сказали себе, что одобряем их поведение. Ведь когда-то мы до хрипоты спорили, отстаивая эти же взгляды. Но встала проблема, чем их кормить. И я все отлично устроил. Я ездил в городок и в близлежащие деревни на своей старой машине и покупал провизию – так, чтобы никто не обратил внимание, что я закупаю продуктов больше, чем обычно. В течение нескольких дней мы прекрасно проводили время, слушая их разговоры о том, в каком паршивом мире мы живем, понемногу попивая красное вино. Однажды во время поездки за продуктами я купил батарейки для своего старого транзисторного приемника. Я подумал, что немного музыки развлечет всех. Один из ребят, Джордж, – вы еще не видели его, – все время говорил о том, как он любит народную музыку. Он жалел, что у него нет гитары, которая осталась дома.

Старик затянулся дымом и помолчал немного.

Я поставил батарейки, и в тот вечер после обеда мы включили радио. Мы сидели при свечах – вы знаете, что у нас нет электричества, – вокруг обеденного стола, и ребята по очереди танцевали с Труди эти новомодные танцы. Всем было очень весело и интересно. А потом вдруг музыку прервали для специального выпуска новостей. И сообщили, что банда из пяти молодых людей, которая напала на деревушку около Браттлборо и убила семью фермера из шести человек, проскользнула мимо постов на дорогах и сейчас находится за пределами штата. – Тэсдей снова помолчал. – Потом заиграла музыка, но никто не шелохнулся. В тот момент я понял, кто они такие на самом деле: об этом жутком преступлении все говорили уже неделю.

– Помню, – стиснув зубы, выдавил Питер, у которого на щеке дергалась жилка.

– Всех шестерых избили, выкололи им ножом глаза, девочку-подростка изнасиловали, а потом облили бензином и сожгли заживо. – Тэсдей с силой сдавил зубами мундштук трубки. – И это были мои юные революционеры! – Его мощное старое тело содрогнулось от отвращения. – Я спокойно встал из-за стола и направился в маленькую комнатку за столовой, где хранил свое оружие. Но мне не удалось добраться до него. Не успел я дойти до двери, как все пятеро набросились на меня.

– К.К. – его зовут Карл Кремер – тогда же все и выложил мне. Да, это были они. Они намеревались отсидеться здесь, пока их не перестанут искать. Забрали все мои ружья и патроны. Я был слишком глуп, чтобы сообразить, что эти подонки давно уже это сделали и зарядили ружья патронами из кладовки, где я их хранил… Теперь мы уже не играли и не веселились. Я продолжал каждый день или через день ездить в городок за провизией и ловил каждую новость об их розыске. Я делал это потому, что они держали Эмили в качестве заложницы. А что бы вы сделали на моем месте, Питер?

– Не знаю…

– Я уверен, они убили бы Эмили. Ведь если какой-нибудь неуемный шериф поднимется в замок искать их, мы с ней погибнем. Если же я сообщу о банде и сюда пошлют полицейских с целой армией вооруженных добровольцев, они убьют Эмили до того, как эта армия ступит на лужайку. Сегодня днем, когда появились вы с Саутвортом, мы были на волосок от смерти.

– А эта девушка, Линда Грант?

– Самое слабое звено в их связке – этот парень Джорджи, Джордж Манджер. Я думаю, он наркоман. Он все время ныл, что у него нет гитары. Наконец вчера ночью он потихоньку сбежал вниз, в городок. В полночь Барчестер погружается в сон. Насколько я мог понять из того, что они говорили, в местной газетке он увидел рекламу, что в магазине Линды продается эта гитара. По их требованию я постоянно привозил им газеты. Так вот, этот Джордж и решил ее заполучить, чтобы играть свои народные песни. Представьте себе палача, который только и думает о музыке! И вот в темноте он слонялся вокруг ее дома, пытаясь забраться в магазин. Линда услышала какой-то шум и спустилась вниз узнать, в чем дело. Он схватил ее, разбил витрину, взял гитару и двинулся в горы, захватив с собой Линду.

– Зачем?

– Потому что он дурак и молокосос! Они орали ему, что он должен был убить ее на месте. А он твердит, что хотел, чтобы у него была своя девушка. К.К. готов был сразу же пристрелить его, но все-таки не стал. Конечно, они понимали, что Линду сразу же начнут искать, и не сомневались, что с минуты на минуту здесь могут появиться поисковые группы. И их единственный шанс на спасение, если я смогу отправить людей отсюда.

– А если бы вы не согласились помогать им?

– Сначала погибли бы Линда и Эмили, а потом я, а уже потом они вступили бы в бой с добровольцами-горожанами. Разумеется, бандитам не хотелось доводить до этого дело. Они все еще надеются смыться. Чем дольше они здесь, тем больше у них надежды бесследно исчезнуть как-нибудь ночью.

– И оставить вас и Эмили рассказать про них полиции?

– Это, конечно, абсурд, – кивнул Тэсдей. – Они не оставили бы нас в живых. Когда решат сбежать, они не дадут нам возможности пустить собак по их следу. Нас всех ждет смерть, и теперь вас тоже.

– Не понимаю. Если вы все это знаете, почему же не сказали про них Саутворту? Что, сегодня тяжелее умереть, чем завтра?

– Да, – сказал старик, задумчиво глядя на свою неоконченную картину. – Мы с Эмили хотим прожить каждую минуту, которая нам осталась. Минуты, может, часы или несколько дней. Да и потом… Если бы Саутворт начал что-то подозревать, это не помогло бы ни вам, ни нам, ни Линде.

– Кажется, время – наш единственный шанс, – сказал Питер.

– Время есть время, – заключил Тэсдей. – У нас нет ни малейшего шанса спастись. Мне очень жаль, но так оно и есть. Вот увидите. – Он пристально посмотрел на Питера. – Конечно, вы можете попытаться вырваться отсюда. Может, вам и удастся. Может, любой из нас сумеет сбежать. Правда, это будет означать конец для остальных пленников. Но не беспокойтесь о нас, если надумаете убежать. Я не стану винить вас за эту попытку.

– Здесь есть о чем размышлять, – сказал Питер. – Если уж мы никак не можем спастись, было бы здорово устроить так, чтобы и они не смогли сбежать.

– Я бы давно смог это устроить, – усмехнулся Тэсдей. – Могу сделать это хоть завтра, когда поеду за продуктами. Саутворт со своими людьми окружит замок. И тогда наступит конец всем – им, а заодно и нам.

– Этот вариант стоит обмозговать, – сказал Питер.

– Я уже думал о нем, – мрачно проворчал Тэсдей. – И решил, что все, что я хочу, – это прожить столько, сколько отведено – мне и Эмили.

Он повернул голову к двери. Слух не обманул его: за дверью послышался звук шагов женщины, которую он любил.

Эмили вошла в комнату с подносом, на котором стояли кофейник и две чашки. В движениях ее полной фигуры еще угадывалась былая грация. Загорелое лицо было все в морщинах, но они появились от счастливого смеха и от яркого солнца. В непринужденной уверенности женщины было что-то успокаивающее. Что бы ни ожидало ее впереди, она не боялась. Эмили опустила поднос на заваленный тюбиками с красками столик у мольберта.

– Я подумала, что тебе хочется выпить кофе, милый, – сказала она Тэсдею, нежно погладив его по заросшей бородой щеке.

Тэсдей наклонился и, не стесняясь, поцеловал ее в губы.

– Они отпустили тебя? – спросил он.

– О, они очень довольны тем, как обстоят дела, – сказала Эмили и обратилась к Питеру: – Нас с вами так и не познакомили, Питер. Я Эмили Уилсон Рул. Вообще-то просто Эмили Уилсон, но все думают, что после пятидесяти лет совместной жизни мы с Тэсдеем должны быть женаты, и мы не разочаровываем их. К тому же так мне проще получать почту, когда ее направляют на его имя.

– Рад видеть вас не вконец запуганной, – улыбнулся Питер.

– Да, но на самом деле я ужасно боюсь, – сказала она, в свою очередь весело улыбаясь ему. – Мне совсем не хочется умирать. Благодаря Тэсдею, сколько себя помню, я каждый день встречаю с радостью. – Она подняла взгляд на старика. – А до Тэсдея я ничего не помню.

– Вы оба можете мне подробнее рассказать, как они тут… управляются? – спросил Питер.

– До сегодняшнего дня я была у них заложницей, потому что они нуждались в услугах Тэсдея, – сказала Эмили. – Сегодня первый день, когда я расхаживаю повсюду без приставленного к спине ружья, за исключением того момента, когда мы были вместе с Тэсдеем и нас обоих заперли. У Линды тоже сегодня произошли изменения. Конечно, за ней им нужно особенно тщательно следить, но Карл прекрасно понимает нас с Тэсдеем.

– Что это значит?

Положив руку на плечо Эмили, старик-гигант раскатисто проворчал:

– Он знает, как мы ценим жизнь, но в то же время уверен, что мы не предадим Линду, не заставим платить ее своей жизнью за нашу свободу.

– Значит, вы нисколько не сомневаетесь, что они станут убивать, если мы сделаем попытку восстать? – спросил Питер.

– Они уже убили тех людей просто для потехи, ни за что, – покачала головой Эмили. – Ведь они украли у них всего двадцать два доллара и медальон с девочки. И нас они запросто убили бы, просто со скуки. Но дело в том, что они еще нуждаются в нас. Ведь мы обеспечиваем их едой.

– К тому же, если я перестану появляться в городке каждые два дня, кто-нибудь решит подняться сюда, чтобы проверить, все ли у нас в порядке, – объяснил Тэсдей. – Народ в Барчестере очень внимательный и доброжелательный. Если заметят мое отсутствие, то заинтересуются причиной. Вместе с тем бандиты знают, что мы не очень-то жалуем гостей. Поэтому до тех пор, пока я появляюсь в городке, чтобы купить еды, табака, немного вина и других продуктов, никто сюда не поднимется. И пока они намерены скрываться, я им полезен.

– А как они обращаются с девушкой? – спросил Питер.

– С Линдой? – Эмили пожала плечами. – Джордж Манджер, который притащил ее сюда, просто свихнулся. Он целый день распевает для нее старинные баллады! Конечно, за исключением того момента, когда держал ее под прицелом, пока Тэсдей беседовал с вами и Саутвортом.

– Но рано или поздно они ее изнасилуют, – угрюмо заключил Тэсдей. – Они заскучают от безделья и растерзают ее. Она ведь довольно соблазнительная девушка.

– И вы допустите, чтобы они это совершили?!

– Вы соображаете, Питер, что говорите? – с негодованием ответила Эмили. – Если мы вмешаемся, они просто наведут на нас ружья и заставят на это смотреть!

– И после этого, Эмили, вы будете опять с радостью ждать каждого нового дня?

– Ладно, Питер, прекратите! – проворчал Тэсдей.

– Я только хочу дать вам понять, что до тех пор, пока вы представляете для них важность, у вас есть крошечная доля власти над ними.

Глава 4

Кофе был горячим и превосходно приготовленным. Словно прикосновение к реальности, в то время когда все вокруг казалось абсолютно невероятным. Вот они сидят, разговаривают и пьют кофе, а уже через пять минут по прихоти кого-нибудь из бандитов будут лежать на полу мертвыми. Их жизни буквально висели на волоске. К.К. и его друзья нуждались в Тэсдее. Какое-нибудь проявление их крайней жестокости может вывести старика из себя, он откажется им помогать, и тогда за ними снова начнет охотиться полиция. Итак, пока Тэсдей живет в согласии со своей совестью, пленники будут живы. В ту же минуту, как он восстанет против преступников, прольется кровь.

Питер уставился в окно. Между замком и лесом расстояние, которое он покроет за двадцать секунд. Шансов скрыться у него пятьдесят на пятьдесят. Если К.К. и его приятели откроют по нему пальбу, это может привлечь сюда Саутворта. Но к тому времени, как следопыты-добровольцы доберутся до старой гостиницы, старик, его обожаемая Эмили и запуганная девушка в другом конце дома будут уже убиты.

Судя по всему, Кремер понимал это, когда оставлял Питера без охраны. Не рассчитывал же он, что Питер попытается вырваться отсюда. А может, он ждет снаружи с оружием наготове? Может, он считает, что сможет убедить Тэсдея в необходимости убрать Питера и тем самым заставить старика по-прежнему работать на себя? Или он так же ловко играет на порядочности Питера, как и Тэсдея? Кремер уверен, что Тэсдей не приведет сюда людей из городка. Уверен ли он также, что Питер никогда не воспользуется шансом для побега ценой жизни троих других людей?

Уже не в первый раз Питер сталкивался с подобным выбором. Впервые это случилось с ним много лет назад, в Корее, но тогда делались совершенно другие ставки. Необходимо было прорваться сквозь вражеское окружение с очень важной для главного штаба информацией. Людям, попавшим в тыл неприятеля, почти наверняка суждено было погибнуть, но этот прорыв через линию фронта мог спасти жизни тысячи других солдат и офицеров. Практически выбора и не было. А однажды в маленьком южном городке Питер оказался среди десятка негров, окруженных разгоряченной толпой белых, жаждущих их крови. Он, белый человек, мог спокойно выскользнуть и избегнуть опасности. Но он остался и принял бой на стороне негров.

И в этой ситуации, в которую попал сейчас, Питер не станет и пытаться спастись, если ценой этого спасения станут жизни Тэсдея, Эмили и Линды Грант.

Что же теперь? Смириться? Безвыходная ситуация? Нет, это не для него. Из любого положения должен быть выход, но нужно время, чтобы найти его. Например, здание замка. До сих пор Питер не видел его помещений, за исключением входного вестибюля и этой комнаты, где Тэсдей писал свои картины и возился с изобретениями. А гостиница была огромной. Здесь должно быть множество комнат, коридоров, чуланов и кладовых в подвале. При наличии оружия в этом необычном здании можно вести настоящую войну и довольно долго оставаться в живых – во всяком случае, пока обитатели Барчестера не обнаружат, что Тэсдей почему-то прекратил свои регулярные наезды в городок. Так. Хорошо. Предположим, он сумеет добыть оружие, что пока представляется весьма проблематичным; тогда ему придется каким-то образом перетащить всех узников на свою сторону некоей баррикады. Перспектива не очень многообещающая, но – «пока живешь – надейся»…

– Я прямо слышу, как у тебя крутятся шарики, отец, – раздался от двери голос Кремера. Он стоял там, улыбаясь, с ружьем в левой руке. – Тэсдей, тебе и мадам лучше пойти заняться ужином. Сегодня мы будем есть по очереди. Какой-нибудь из этих полоумных добровольцев может снова сунуться сюда. И мне надо потолковать с отцом наедине.

Тэсдей бросил на Питера беспомощный взгляд, и они с Эмили вышли.

Кремер достал сигарету из нагрудного кармана рубашки и чиркнул спичкой о ноготь большого пальца.

– А ты, отец, можешь тоже сесть, разговор будет долгим, – сказал он, усаживаясь на край стола и весело глядя на Питера. – Я все знаю о тебе, Стайлс. Ты у нас человек с убеждениями, настоящий герой! Знаю о твоей искусственной ноге и как это с тобой произошло. Которая у тебя не своя? Или мне лучше самому выяснить?

– Правая, – сказал Питер, чувствуя, как краска отхлынула с его лица и как гулко застучал пульс в висках.

– Ладно, не церемонься и садись, – сказал Кремер. – Старики провозятся с ужином не меньше получаса, так что попробуем за это время понять друг друга.

«Нужно вести себя так, – подумал Питер, – как будто я считаю, что оказался в безвыходном положении». Он опустился в старое кресло рядом с мольбертом, ощущая резкий запах масляных красок и скипидара.

– Полагаю, Тэсдей достаточно ясно обрисовал тебе ситуацию? – Кремер перекатил сигарету из одного угла тонких губ в другой.

– Вполне.

– Но ты не отказался от надежды выкарабкаться, верно, отец? Моя цель – разъяснить тебе все до конца.

– Я слушаю, – сказал Питер.

– Скажу тебе кое-что, о чем Тэсдей вряд ли знает, – продолжил Кремер. – Я держу здесь все под контролем, но моя власть висит на ниточке. Думаю, ты и сам это поймешь, если дашь себе труд поразмышлять. Я никогда не позволил бы Джорджу спуститься в город, чтобы украсть там эту проклятую гитару и тем более притащить с собой эту девчонку. Но мне не удалось предотвратить это. Понимаешь?

– Да.

– Если ты начнешь здесь разыгрывать из себя героя, я не смогу помешать тому, что с тобой может случиться, даже если бы хотел. Даже если бы я считал, что это совершенно не в наших интересах. – Пепел на кончике его сигареты дрогнул и рассыпался у него по рубашке, но он даже не заметил этого. – Чтобы ты как следует понял, как обстоит ситуация, тебе нужно кое-что узнать о моих ребятах.

– Лично меня больше интересуешь ты, – сказал Питер.

– Лесть тебе не к лицу, отец, – улыбнувшись, покачал головой Кремер. – Но кое-что скажу тебе. Я хочу выбраться отсюда и твердо намерен это сделать. Ни ты, ни старики, ни девушка этому не помешают. Я считаю, для меня лучше было бы провести здесь еще две-три недели. Сбежать можно было бы и раньше, но идиот Джордж поднял на ноги всю округу. Теперь они будут искать девушку – до тех пор, пока не найдут, живую или мертвую. Ни одному чужаку не удастся незамеченным ускользнуть по шоссе. Этот недоумок все нам испортил!

– Допустим, что Тэсдей откажется ездить за продуктами?

– А мы постараемся убедить его не бросать это занятие, – вкрадчиво сказал Кремер. – В крайнем случае, если я спущу своих ребят на Эмили и на Линду Грант, думаю, мы сможем убедить старика. Если же нет, нам придется убираться отсюда. А если нам придется уйти раньше, та ниточка, о которой я говорил, не помешает ребятам стать со мной на равных. Они уже почувствовали вкус крови, и им не терпится снова ощутить его.

– Ты имеешь в виду семью рядом с Браттлборо?

Кремер кивнул, насупив брови.

– Уже тогда моя власть пошатнулась, – процедил он. – Мы зашли на ту ферму только для того, чтобы раздобыть немного денег и еды. Фермер швырнул в лицо Джейку Телиски кофейник с горячим кофе. Думаю, тебе никогда не приходилось видеть того, что случилось потом. Ребята озверели, как стая волков, и моментально разорвали на части шесть человек! – Серые глаза Кремера вдруг ярко сверкнули. – Это было похоже на взрыв. Как будто они все накачались наркотиками. Просто ужас!

У Питера пересохло в горле, он с трудом перевел дыхание.

– А сейчас они снова готовы сорваться с цепи, – развел руками Кремер. – После того раза у парней разгорелся аппетит, и я не смогу их удержать, когда на них снова нападет этот приступ бешенства.

– Даже если бы ты хотел? – усмехнулся Питер.

– Даже если бы я хотел. – Кремер прикурил новую сигарету от окурка первой, который, не затушив, небрежно бросил на пол. – Слушай, отец, отсюда никому не выйти живым, кроме, может, меня. Думаю, я еще смогу добраться до Мексики, а там – к чертям, подальше от Штатов. У остальных ребят сейчас не хватит на это мозгов, они слишком жаждут крови.

– Тогда почему бы тебе не попробовать смыться одному?

– Потому что они тут же ополчатся против меня, – горько протянул Кремер. – Четверо против одного, да вдобавок эта дикая кошка!

– Какая еще кошка?

– Да рыжая! Она целиком на стороне ребят, потому что мне она не подошла. Так что, как видишь, старик, мое положение весьма и весьма шаткое. Они меня пока слушаются, понимая, что я умнее. Но стоит мне выступить против них, и я пропал. Видишь ли, они ненавидят меня, потому что я имею какой-то авторитет. Старик Тэсдей кажется им папой, а папа – враг. Эмили – мамой, а мама – тоже враг. В конце концов, когда они перестанут в них нуждаться, они их растерзают заживо.

– А Линда Грант?

Кремер облизнул губы.

– Девушка для них лакомый кусочек. Джордж Манджер имеет на нее право – прежде всего потому, что это он приволок ее сюда. Но после него они все – слышишь, все! – набросятся на нее и растерзают, потому что она не доставила им удовольствия. – Он засмеялся. – Знаешь, Джордж – странный парень. У него полно каких-то безумных идей. Он хочет, чтобы девушка добровольно отдалась ему, потому он такой неотразимый. Целыми днями болтает с ней и поет ей. Ухаживает по всей форме! Ей ничего не грозит, пока он не поймет, что его чары не действуют. Ну а там наступит час мести, приятель.

– И ты пальцем не пошевелишь, чтобы помешать этому?

– Ниточка, старик! Не забывай, я держу их на тонкой шелковой ниточке. Даже твоя собака может отхватить тебе руку, если ты протянешь руку к ее косточке.

– Как тебе удалось сколотить такую шайку?

– Это долгая история, которая осталась за поворотом, – нахмурившись, произнес Кремер. – Это не имеет значения… или имеет? – Он глубоко затянулся. – Тот, что блондин, Бен Мартин, и Дюк Лонг, такой костлявый и темноволосый, они городские ребята, из Нью-Йорка. Они дружили еще подростками, насколько я понял по обрывкам их рассказов. Отец Бена был грузчиком, а Дюк вообще не знал отца. Его мать жила в двухкомнатной квартирке рядом с Норд-Ривер с десятью ребятишками, у которых могли быть десять разных отцов, как мне представляется. Бен узнал всю технику воровства от своего отца. Говорят, грузчики богатеют на мелких кражах. Мальчишки росли как сорная трава, без всякого надзора и учебы. Они были грозой своего квартала, а по ночам нападали на людей в подземке. У них была одна девушка на двоих – Труди Гаррет, рыжая. Они ночевали в грязных подвалах и на пирсе, вращаясь в своем собственном мирке жестокости и разврата. Какой-то ушлый парень посадил всех троих на иглу, и тогда им пришлось воровать без оглядки, чтобы добывать наркотики. Однажды ночью на пирсе Бен посмел вмешаться в какое-то дельце своего папаши. Отец разъярился и бросился на Бена, и тот, не долго думая, перерезал ему глотку крюком для грузов. После этого дороги назад уже не было, да им и некуда было вернуться. Обоих ожидала только тюрьма. И вот как-то вечером, когда парни и девчонка здорово накачались зельем, они услышали, что где-то неподалеку проходит митинг протеста – молодежь орала против войны во Вьетнаме и рвала свои повестки. Они решили, что тоже будут протестовать. Больше всего кричали о том, что происходит в Сайгоне, и про буддистов. Тогда они пошли куда-то в Бауэри, облили бензином какого-то старого бездельника и заживо сожгли его. – Кремер перевел сверкающие глаза на Питера. – Гадость какая, верно, старик?

– Да, – хрипло проговорил Питер.

– Кто-то заметил рядом с горящим стариком огненно-рыжую голову Труди, так что всей троице пришлось бежать. Им удалось спрятаться в каком-то грузовике, который привез их в Новую Англию. Они вылезли где-то в Коннектикуте, днем прятались, а по ночам воровали. Как я понимаю, они стремились в Канаду. Где-то по дороге они подобрали Джейка Телиски. Это такой здоровенный детина. У него тоже довольно отчаянное прошлое – работал борцом на карнавалах и ярмарках, брался за все, чтобы, благодаря своей силище, заработать бакс. У Джейка только и есть что его мускулы, и для него единственный способ доказать, что он мужчина, – это безоглядная жестокость. Вот он-то и приклеился к Бену, Дюку и девчонке. Думаю, они стали делить на троих и ворованную добычу, и девчонку. Где-то во время скитаний компания наткнулась на Джорджа Манджера. Он немного недоумок, не такой крутой, как остальные, но достаточно тупой, чтобы восхищаться их независимостью и жестокостью. – Кремер внимательно посмотрел на Питера. – А теперь у ребят проблемы, потому что их стало слишком много. Пятерым труднее скрываться, чем одному, согласись. Да и вели они себя опрометчиво – то там, то здесь оставляли в живых свидетелей, которые могли описать хотя бы одного из них. По всей Новой Англии их разыскивает полиция. Однажды ночью с десяток копов загнали их в угол, и именно в этот момент я и появился на сцене.

– Ты тоже бегал? – спросил Питер.

– Да, тоже, – бесцветным голосом сказал Кремер.

Он слез со стола и подошел к кофейнику, который уже остыл. Налил себе немного кофе в кружку Тэсдея и жадно выпил. Криво усмехнулся.

– Эмили готовит такой кофе, что шкура почернеет, – заметил он.

Питер пристально наблюдал за Кремером, который поставил кружку, вернулся к столу и снова уселся на него. Первое впечатление Питера, что этот темноволосый парень обладает стальной волей, которую способен умерять, не обмануло его. Питер наконец нашел для него определение, которое искал, – разборчивый. В Карле Кремере была разборчивость, не соответствующая той картине разнузданной жестокости, которую он описывал. И тем не менее он принадлежал этой шайке и, по-видимому, пока держал ситуацию в руках.

Питер посмотрел на руки Кремера, поглаживающие лежащее у него на коленях ружье. Они были чистыми, с ухоженными ногтями. Рыжая девчонка, такая доступная, его не интересовала, сказал Кремер. Небольшой факт, который отличал его от остальных бандитов.

Кремер засмеялся.

– Ты пытаешься раскусить меня, отец, – прищурился он.

– А ты бы не стал на моем месте?

Кремер убрал улыбку с лица:

– Именно мое желание раскусить людей и привело меня в замок Тэсдея! Замечательное название для этих катакомб, верно? Замок Тэсдея! Всю жизнь старик провел, пытаясь обрести внутреннюю свободу, борясь против конформизма, никого ни о чем не просил, лишь бы его оставили в покое. И в первый же раз, когда он протянул руку помощи, тут же оказался в цепях. Он только хотел быть свободным, и я хочу быть свободным, и наши ребята, и Труди хотят быть свободными – и того же хотите ты, Эмили и девчонка Грант. Мы все хотим свободы. Но в этом-то и заковыка!

– То есть?

– Мы не можем быть свободны от одних и тех же факторов, – сказал Кремер.

– Каждый из нас хочет жить так, как он предпочитает, – возразил Питер.

– И любой ценой, – серьезно сказал Кремер. – Но весь мир не на шутку восстает против того, чтобы мы были свободными, он предпочитает, чтобы мы были одинаковыми, штампованными. Каждый должен походить на другого.

– И ты пустился в бега, чтобы не оказаться загнанным в штампованный стереотип?

– Тебе-то что за дело, почему я в бегах? – зло оскалился Кремер.

– Значит, есть дело, – сказал Питер. – Если ты смог однажды восстать, значит, сможешь сделать это снова.

Кремер кивнул, как будто это утверждение понравилось ему.

– Звучит многозначительно, – сказал он. – Но помни, отец, ты должен заботиться не обо мне. Пока что я еще владею ситуацией, но стоит тебе сделать неверное движение, и я не смогу удержать эту свору, которая вцепится тебе в горло. Ты знаешь, почему я бродяжничал? Потому что мне нравилось выявлять, что движет людьми. Ведь это нравится и тебе, не так ли?

– Я пытаюсь придумать способ спасти свою жизнь, – сказал Питер.

– А я пытался придумать, как сделать свою жизнь жизнью! Одно и то же.

– И что же случилось? – спокойно спросил Питер.

– Я просто стал жадным, – сказал Кремер.

– До денег?

– Ну, не такой уж ты умный, отец, как мне показалось… Нет, я хотел стать богом, – сказал Кремер.

Питер сидел неподвижно, изо всех сил сжимая подлокотники кресла. Стоит у него вырваться одному неверному слову, и Кремер уже не скажет того, что может оказаться очень важным. Кремеру хочется говорить – это несомненно. Возможно, он жаждал оправдаться перед самим собой. Возможно, его совесть невыносимо страдает от того, что уже произошло и еще происходит. Стоит его неловко прервать, и он замолчит.

– Карл Кремер, студент курса 1965 года в некоем университете, – проговорил Кремер. – Студент-отличник, специализирующийся в психологии и социологии. Ты удивлен, отец?

– Почему же? И какой это был университет?

– Это моя тайна, – покачал головой Кремер. – Единственное, что было хорошего в моей жизни, происходило там. Так что университет не заслуживает, чтобы я его дискредитировал своей дурной славой. Как говорится, знание – это сила. Это я узнал еще в школе, отец. Весь мир представлялся мне лабораторией. Я мог войти в университетский двор и любому из тысяч студентов положить руку на плечо и выбрать того, кем я мог управлять, кого мог переделать, изменить так, как мне этого хотелось. Как я сказал, я хотел быть богом.

– Ты действительно пробовал этого добиться?

Губы Кремера сжались в мрачную линию.

– Пробовал, – сказал он. – О, я проводил над людьми великое множество экспериментов, пытаясь добиться власти над ними! Затем я выбрал себе одного подопытного кролика, паренька из хорошей, состоятельной семьи. Красивого парнишку с неотразимой улыбкой. Из этого парня я сделаю короля, сказал я себе. И у меня будет причина веселиться, потому что он будет пустоголовым королем, а я буду дергать ниточки, которые заставят его плясать под мою дудку.

– Но ты бросил эту затею?

– Он повесился на перекладине в университетском спортзале, – дрогнувшим голосом произнес Кремер.

– Почему?

Кремер горько рассмеялся.

Питер не шевелился.

– Мы живем в то время, когда все собираются в толпу, в стаю, – сказал Кремер, глядя в сторону. – Люди обретают в толпе жестокость и смелость. Одинокому волку остается мало шансов на выживание. Его подавляет простое большинство. Кажется, никто точно не осознает, за что он борется. Черные хотят быть белыми. Белые хотят оставаться белыми и приходят в ужас при мысли, что их мнение будет подавлено превосходством численного большинства, если станут принимать в расчет мнение чернокожих. Но они несут чепуху, отец. Говорят о чистых и нечистых. Люди, которые в конце концов вознесутся на вершину власти, отменят глупые различия между чистыми и нечистыми, между пороком и добродетелью. Они будут вынуждены стать конформистами, потому что у них не останется ничего, что придает смысл конформизму.

– Твой друг повесился, – осторожно напомнил ему Питер.

– Да, этот проклятый идиот покончил с собой! Я думал, он сознает, к какой цели мы идем. В конце концов, я понял, что ему нужен только я сам. Мне стало противно до тошноты, и я сказал ему об этом. И он повесился.

– А ты сбежал?

– Он оставил записку, – с горечью сказал Кремер. – Надо мной все смеялись. Они поверили в то, во что хотели поверить, – что я был таким же, как он. И я убежал, чтобы найти место и время снова все как следует обдумать. Вот тогда-то я и наткнулся на своих идиотов. Какое-то время мне было с ними любопытно. Они бродяжничали, было интересно наблюдать за ними. А потом произошла эта страшная резня на ферме. – У Кремера задергался уголок рта. – Я никогда не видел, чтобы люди проливали человеческую кровь просто ради потехи. Это… это было странное веселье. Во всяком случае, в самом начале. Им нужно было где-то скрыться, и я автоматически стал их лидером. У меня язык лучше подвешен.

– Это очевидно, – кивнул Питер.

– Мы набрели на это местечко, идеальное убежище. И вот вам! – Кремер вынул из кармана новую сигарету и закурил. – До тех пор пока Тэсдей работает на нас – кормит и укрывает, – мы нужны друг другу. Кто-то дежурит, пока остальные спят. Мы должны следить, чтобы Тэсдей или ты, Эмили или девушка не посмели восстать против нас. Но когда мы уйдем…

– Убив своих пленников, – уточнил Питер.

– Да, убив своих пленников, – мы разойдемся, и каждый из нас пойдет своим путем. Я сумею это сделать. Остальные не смогут, но пока не понимают этого. – Кремер недоверчиво покачал головой. – Дикость какая-то, отец. Старик понимает неравенство сил. Тэсдей скорее готов прожить несколько лишних дней, неделю или больше, чем восстать против этого неравенства. И он, конечно, прав. Ни у кого из вас нет возможности выбраться. Но как подумаешь, что человек так отчаянно цепляется за жизнь!

– Всегда есть шанс, что вы нас проморгаете, – сказал Питер.

– На это не рассчитывай. – Кремер глубоко затянулся. – Я рассказал обо всем, чтобы ты конкретно представлял себе свое положение. У тебя более изощренный ум, чем у Тэсдеев и у девушки. И у меня почему-то подозрение, что ты попытаешься улизнуть. Будет любопытно посмотреть, как ты будешь срываться с крючка. Но если ты не поймешь, что сбежать невозможно, будет уже не так забавно.

– Значит, ты играешь для меня роль Господа Бога?

– Так хоть не сойдешь с ума от скуки. – Кремер рассмеялся.

Глава 5

Кухня в замке Тэсдея, первоначально предназначавшаяся для обслуживания гостиницы, представляла собой громадное помещение с мраморным полом. В ней сохранилась старинная кухонная плита, которая топилась углем, с печью для обогрева помещения и с приспособлениями, которые в двадцатых годах считались самыми современными. На крючьях около плиты висели старые медные кастрюли и сковородки, до блеска начищенные Эмили. У стены красовался вместительный старинный буфет, полки которого прогибались под тяжестью сервизов китайского фарфора, – в количестве, достаточном, чтобы обслужить полный дом гостей. Кухня была оборудована лифтом для подачи готовых кушаний на верхний этаж, где располагалась главная столовая. В стены были вмонтированы старинные слуховые трубы, через которые можно было переговариваться, находясь на разных этажах. Центр кухни занимал длинный рабочий стол, за которым должен был орудовать шеф-повар, готовя блюда, которые затем подавались в столовую на лифте. В одном из углов была оборудована мясницкая, где повара разделывали говяжьи и бараньи туши, хранящиеся в чулане, охлаждаемом глыбами льда, которые, в свою очередь, запасались в погребе. Вероятно, в свое время эта кухня поражала своими размерами и оборудованием.

Разумеется, теперь в печи жгли не уголь, а дрова, которые в погожую погоду запасал для Эмили Тэсдей. Они использовали это просторное и гулкое помещение в качестве столовой – просто потому, что так было удобнее. Конечно, за эти годы они внесли в убранство кухни кое-что личное. Противоположную от плиты стену украшала огромная картина Тэсдея – натюрморт из фруктов, овощей и охотничьих трофеев. На дальней стене висел один из многочисленных портретов Эмили, на этот раз с белым пуделем, на шее которого был повязан голубой бант, который уютно устроился на полных коленях хозяйки. Вряд ли повара двадцатых годов нашли бы уместным присутствие здесь этого портрета.

Сейчас в этой громадной кухне Тэсдей и Эмили готовились обслуживать своих непрошеных гостей. На столе стояли витиеватые канделябры с зажженными свечами, которые разгоняли сумрак, наплывающий с горы Барчестер. Жаркий огонь, на котором Эмили жарила бифштексы из оленины и котлеты, обогревал кухню.

Они уселись за длинный стол – Кремер, высокий блондин Бен Мартин, зарезавший своего отца, гигант Джейк Телиски, рыжеволосая Труди и Питер. Очевидно, Дюк Лонг остался снаружи, на сторожевом посту. Джордж Манджер и Линда Грант тоже отсутствовали, хотя о них говорили.

– Джордж хочет, чтобы я отнес обед ему и даме, – сказал Телиски Кремеру.

– Пусть спустится сюда, – заявил Кремер. – Я не хочу, чтобы сегодня вечером мы сидели по разным углам. Один Бог знает, когда сюда заявятся полицейские, так что нам лучше быть вместе.

– Пойду скажу ему, – сказал Телиски и вышел.

Как ни тяжело было на душе Эмили, обед она приготовила необыкновенно вкусный. Превосходно зажаренные бифштексы с золотистой корочкой истекали ароматным соком. Кроме того, были поданы жареный картофель с луком и внушительная миска с зеленым салатом из огурцов, лука и помидоров. Питер почему-то решил, что это любимые блюда Тэсдея, приготовленные специально по его вкусу.

Стол был накрыт таким образом, что Тэсдей с Эмили сидели у дальнего конца, а остальных отделяло от них футов шесть свободного пространства. Видимо, старики хотели уединиться, насколько это было возможно в данных обстоятельствах.

Кремер погрузился в молчание, в то время как Мартин жадно поглощал еду, а Труди Гаррет, игнорируя свою тарелку, все внимание перенесла на Питера.

– Ну и роскошная же у вас машина! – сказала она. – Я никогда не каталась на «ягуаре».

– Она неплохо ходит, – сказал Питер.

Мартин оторвался от сочного бифштекса.

– На ней, наверно, запросто можно обогнать полицейскую машину, точно?

Питер пожал плечами.

– Она без труда делает девяносто миль в час, – сказал он. – Единственная проблема в том, что такую скорость можно развить только на специальных автострадах. – Он усмехнулся. – Если вы думаете на ней смыться из Барчестера, думаю, полиция сможет ее догнать.

Мартин задумался, царапая тарелку острым ножом.

– Я бы с удовольствием прокатилась в ней при лунном свете, – мечтательно протянула девушка.

При этих словах Кремер словно очнулся.

– Об этом забудь! – резко заявил он. – Достаточно с нас и одной идиотской прогулки при луне! Мы могли бы оставаться здесь сколько угодно, если бы Джорджу не вздумалось совершить свою проклятую вылазку!

– Ты слышал, как он весь день напевал этой куколке? – смеясь, сказала Труди. – Уж мне-то это нисколечки бы не понравилось.

– Не каждую даму возбуждает, когда ее колотят, – сказал Мартин, на минуту оторвавшись от еды.

Кремер лениво усмехнулся.

– Манеры трубадуров ухаживать за своими возлюбленными во все века имели успех, – заметил он и повернул голову к двери.

Там появился Телиски, а за ним – девушка.

Питер почувствовал, как напрягся. Он никогда не видел такой застывшей маски ужаса на лице человека. Линду Грант он запомнил веселой, милой и приветливой девушкой. Лицо, которое сейчас предстало перед ним, было жуткой карикатурой на лицо прежней Линды. Под запавшими, полными ужаса глазами лежали темные круги. И при этом девушка была дико, нелепо раскрашена! На веках – густые синие тени, на ресницах – черная тушь, небрежно намазанные алой помадой губы походили на шрам. Когда Питер видел девушку в магазине, на ней почти не было косметики. Сейчас она стояла перед ними в белой ночной рубашке, едва доходящей до колен, и по всему было видно, что, кроме рубашки, на ней ничего больше не было. Она двигалась словно придавленная стыдом.

Увидев Питера, девушка остановилась и обхватила себя руками, как бы пытаясь спрятаться. Очевидно, ей не было известно о его присутствии. Испачканные кричащей помадой губы приоткрылись, как будто девушка хотела позвать его на помощь, но она не издала ни звука.

– Ну давай, малышка, – сказал Телиски. – Ты тоже можешь поесть, пока можешь.

Труди Гаррет пронзительно хихикнула:

– Так вот зачем Джорджи попросил у меня мой набор косметики! Он хотел придать тебе сексапильности. О Господи, ну и умора!

Питер встал.

– Здесь есть место, мисс Грант, – сказал он, выдвигая стул рядом с собой.

– Джорджи это не понравится! – предупредила Труди.

Линда Грант быстро подошла к стулу, который держал Питер, села и тесно придвинулась к столу, словно стараясь сделаться как можно более незаметной.

Питер с секунду смотрел на нее, а затем подошел к плите, где Эмили накладывала еду на тарелку для девушки.

– Дайте мне полотенце, – попросил он.

Кремер и все остальные перестали есть и наблюдали за ним. Эмили дала Питеру полотенце, и он смочил его холодной водой из-под крана. Вернувшись к столу, передал полотенце Линде Грант.

– Пожалуйста, можете привести себя в порядок, – сказал он и услышал презрительный смешок Кремера.

– Джентльмен при всех обстоятельствах, – откомментировал тот.

Линда начала ожесточенно стирать с губ помаду. Когда она закончила, на полотенце остались кроваво-красные пятна.

Питер обратился к Труди Гаррет:

– Вы не могли бы подыскать для нее какую-нибудь одежду?

– Джорджи это не понравится, – ответила рыжая девушка, глаза ее возбужденно блестели.

– Принесите ей что-нибудь, – тихо, но властно приказал Питер.

Труди оглянулась на Кремера, который лишь усмехался себе под нос.

– Ну, если что-нибудь, просто для смеха, – сказала Труди и быстро вышла из комнаты.

– Хочешь позволить ему показать шоу? – спросил Кремера Мартин.

– А ты можешь придумать что-нибудь более интересное? – отозвался тот.

Питер занял свое место рядом с Линдой.

– Что вы здесь делаете? – прошептала она.

– Мне не повезло, и я оказался в замке, – сказал Питер. – У вас что-нибудь болит?

– Не физически. – Она вздрогнула.

– А ваши ноги?

– Мне пришлось карабкаться по горам босиком, – прошептала Линда. – Господи, мистер Стайлс, что с нами будет?

– Ничего хорошего, – угрюмо сказал Питер.

– Есть у нас какой-нибудь выход?

– Я еще его не нашел, – тихо сказал он.

– Парень, который притащил меня сюда… он просто ненормальный, – почти всхлипнула Линда.

– Таков наш современный мир, – сдержанно отозвался Питер.

Линда судорожно вцепилась в край стола.

– А меня ищут?

– Они были здесь и ушли, – сказал Питер. – Их отослал прочь Тэсдей.

– Не понимаю, – потрясенно прошептала она.

– Если бы он этого не сделал, мы все погибли бы.

Они разговаривали так тихо, что вряд ли их могли услышать Кремер и его сообщники на другом конце стола.

Вскоре вернулась Труди и принесла черные кружевные трусикии оранжевую комбинацию. Она приблизилась к Линде и бросила белье перед ней на стол.

– Это лучшее, что я смогла подобрать для тебя, милашка, – сказала она.

– Идите оденьтесь, – сказал Линде Питер.

– Слева, за дверью, есть комнатка, – отозвалась от плиты Эмили.

– Ну-ка, постой! – раздался незнакомый голос. – Что это ты задумала, беби?

Питер услышал, как у Линды вырвался судорожный вздох. Он обернулся и увидел в дверях вновь прибывшего – высокого парня с рыжеватыми волосами в стиле «битлов», с гитарой, переброшенной через плечо. Это мог быть только Джордж Манджер.

– Ее туалет из ночной рубашки оскорбляет тонкий вкус мистера Стайлса, – ехидно сказал Кремер.

– Плевать я хотел на мистера Стайлса! – набычился Джордж.

– Я принесла ей симпатичное бельишко, Джорджи, – проворковала Труди.

– Мне она нравится такой, какая она есть, – упрямо наклонил голову Джордж.

– Пойдите и переоденьтесь, – спокойно повторил Питер Линде.

Казалось, она была не в силах сдвинуться с места. Джордж медленно направился к ней. Питер понял, что Линда имела в виду, говоря о его сумасшествии. В его близко поставленных глазах сверкало явное безумие.

– Всем нам подойдет некоторая смена декораций, – заметил Кремер.

Джордж остановился в двух шагах от Линды; в уголке его рта блеснула струйка слюны.

– Тогда пусть переодевается здесь, чтобы мы все могли видеть, – сказал он.

– Идите туда, куда вам сказала Эмили, – сказал Линде Питер.

Джордж засмеялся резким, скрипучим смешком. Протянув руку к девушке, он сдернул рубашку с ее плеча.

И Питер наотмашь ударил его по лицу. Удар был таким внезапным и сильным, что Джордж с размаху плюхнулся на каменный пол. Раздался треск дерева, гитара разбилась.

Джордж поднял помутившийся взгляд, на его подбородке алела струйка крови. Затем он вскочил на ноги, и в руках у него оказался отнятый у Питера револьвер.

– Ах ты, ублюдок! – заорал он.

– На твоем месте я не стал бы стрелять, Джордж, – тихо, но веско произнес Кремер. – Один выстрел, и на нас бросится весь город. Можешь его просто отколотить, если желаешь.

– Проклятый недоносок! – вздрагивающим от злобы голосом произнес Джордж. Не отводя от Питера полного ненависти взгляда, он сдернул с плеча шнур, на котором болталась разбитая гитара, и отшвырнул ее прочь.

– Идите переоденьтесь! – приказал Питер Линде.

Не глядя, он знал, что она потихоньку пробирается к комнате, указанной ей Эмили. Больше никто не двигался. Послышался щелчок, и в руках Джорджа сверкнуло лезвие складного ножа.

– Сволочь! – страшным, свистящим шепотом проговорил Джордж сквозь стиснутые зубы и бросился на Питера с ножом.

В Корее Питер служил в группе коммандос. Он и сам слегка удивился тому, что сумел мгновенно среагировать. Теперь, когда ему приходилось пользоваться искусственной ногой, способность сохранять равновесие была уже не прежней, но он даже не вспомнил об этом. Он рванулся вперед, схватил Джорджа за кисть – резкий поворот, и он перебросил длинноволосого парня через свое плечо и швырнул его о стену. Нож вылетел из руки Джорджа и заскользил в сторону по мраморному полу. Питер повернулся. Джордж лежал неподвижно, как будто у него была сломана шея.

На какое-то мгновение в комнате все замерло, слышно было только, как шипит на плите жарящаяся картошка. Старый Тэсдей бесшумно придвинулся к Эмили и застыл, притянув ее к себе, готовый отчаянно защищать подругу.

Кремер не шевельнулся на своем стуле. Его тяжелые веки низко опустились, и он смотрел на Питера словно в темные щели.

Телиски и Мартин, казалось, ожидали распоряжений Кремера.

Труди метнулась мимо Питера и упала на колени рядом с Джорджем. Она слегка повернула его, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Погас, как свечка, – сказала она и тяжело вздохнула. – Карл, кажется, он умер!

Кремер медленно поднялся, подошел к Джорджу и пальцем оттянул ему вверх веко. Затем встал и взглянул на Питера. На его лице замерла холодная улыбка.

– У тебя крепкий удар, отец, – сказал он.

Питер был совершенно потрясен. Все произошло так быстро, что он не успел ничего сообразить, кроме необходимости увернуться от смертоносного стального лезвия. У него пересохло в горле. Судя по сильной боли в правом плече, давно не тренированные мышцы были растянуты или порваны.

– А вы ожидали, он будет стоять и смотреть, как его убивают? – раздался могучий голос Тэсдея.

– Я ничего не ожидал, старик, – сказал Кремер. – Не ждать – самое надежное в нашей жизни.

– Дайте мне осмотреть его, – неожиданно сказала Эмили. – Я умею оказывать первую помощь.

– Если угодно, – сказал Кремер, продолжая задумчиво разглядывать Питера. Слегка обернувшись, он сказал гиганту Телиски: – Джейк, позови сюда Дюка. Нам нужно решить, что делать дальше.

Телиски с готовностью встал и быстро вышел из кухни.

Эмили подошла к Труди, все еще стоявшей на коленях рядом с Джорджем. Казалось, старая женщина знает, что делает. Она пощупала пульс, попросила у Труди компактную пудру и поднесла зеркальце к открытому рту Джорджа. Затем подняла глаза на Кремера.

– Он жив, – уверенно сказала она.

– И что нам с ним делать, мать? – спросил Кремер.

– Нужно послать за доктором, если хотите, чтобы он не умер, – сказала Эмили. – У него могут быть сломаны позвонки на шее, а может, трещина в черепе. Во время войны я навидалась на подобное в госпитале.

– Мамаша, вы знаете, мы не можем позвать доктора, – сказал Кремер.

– Это ваш друг, – сухо произнесла Эмили. – Нельзя же оставить его лежать на полу! И ему необходимо тепло.

Снаружи, в коридоре, послышался топот бегущих ног, и в комнату влетели Телиски и темноволосый Дюк Лонг. Они уставились на неподвижного Джорджа, не веря своим глазам.

– Что там слышно снаружи? – спросил Кремер.

– Издалека доносятся голоса, – сказал Дюк Лонг. – Я слышал, как они перекрикиваются ниже по южному склону.

– Они могут услышать выстрелы, – сказал Кремер, вынимая сигарету и закуривая ее. – Как нам перенести его, мать?

– Это не имеет значения, если вы не собираетесь послать за доктором, – сказала Эмили.

Кремер вновь уставился сквозь прищур на Питера.

– Здорово реагируешь, Стайлс, – сказал он. – Думаю, мы преподадим тебе урок. Почему бы вам, ребята, не расправиться с ним, а, Джейк?

Громила Телиски кивнул, на его обезображенном шрамами лице застыло кровожадное выражение, и он медленно шагнул к Питеру. Мартин и Дюк Лонг встали у него по бокам.

– Нет! – Этот отчаянный крик вырвался из груди Линды, которая вернулась, переодетая в оранжевую комбинацию. – Это я виновата! Он сделал это из-за меня.

Кремер усмехнулся.

– Ваша очередь наступит позднее, леди, – сказал он. – Если бы вы слушались Джорджа, ничего этого не случилось бы.

– Если вы не перенесете отсюда своего друга, – невозмутимо заметила Эмили, – он вообще не выживет.

– Вы правы, мамаша, – кивнул Кремер. – Времени разобраться с братцем Стайлсом у нас хватит. Джейк, принеси одеяло, чтобы перетащить Джорджа.

Телиски с явным сожалением двинулся выполнять указание.

– В комнате при кухне, где переодевалась Линда, есть кровать, – сказала Эмили. – В холодную ночь там будет тепло от плиты, так что для него это подходящее место. Там есть и одеяла.

Телиски вышел и вскоре вернулся с одеялом.

– Попробуйте просунуть под него, – сказала Эмили. – И пусть кто-нибудь держит ему голову, когда вы его поднимете.

– Поддержите вы, вы знаете, как это делать, – велел Кремер. – И останьтесь с ним, чтобы помочь, чем сможете.

Они с трудом просунули одеяло под Джорджа.

– Стайлс, помогай! – приказал Кремер.

Мужчины взялись каждый за угол одеяла, Эмили поддерживала голову Джорджа, и так они осторожно перенесли его на кровать в соседней комнате. Это была маленькая темная комнатушка с узкими оконцами, расположенными вверху на стене. Они опустили Джорджа, у которого между мертвенно-синих губ сочилась окровавленная слюна, на кровать.

– Выглядит он паршиво, – отметил Телиски.

– А ему и в самом деле плохо, – сказала Эмили, укрывая раненого Джорджа вторым одеялом.

– И что теперь делать? – спросил Бен Мартин.

– Молитесь – если можете, – сказала Эмили.

– Но у него есть хоть какой-то шанс?

– Можете спросить у Бога, когда будете молиться, – сухо сказала Эмили.

Руку Питера у плеча кто-то сдавил, словно стальными клещами, и дернул его в сторону от кровати. Его буквально швырнули через дверь на мраморный пол кухни. Протез подогнулся, и Питер оказался на четвереньках. Он поднял взгляд.

Кремер, пристально глядя на него сквозь табачный дым, был неподвижен и невозмутим. Линда, прижавшись спиной к обеденному столу, ухватилась за столешницу, широко раскрыв глаза, в которых плескался ужас. Что касается Труди, то она находилась в состоянии радостного возбуждения, тяжело дыша открытым ртом с ярко намалеванными губами. Питер перевел взгляд на Тэсдея. Старик превратился в замершую статую. Кто-то сильно двинул Питера в ребра.

Он распластался на полу, ощущая в боку раздирающую боль.

Затем его вздернули на ноги. В какой-то момент Питер уловил в желтоватых глазах Телиски холодное бешенство. Мощный удар кулаком в челюсть заставил его откинуться назад, он натолкнулся на стол рядом с Линдой и снова рухнул на пол. Красный туман поплыл перед глазами.

– Прекратите! – прогремел голос Тэсдея.

Питер пытался не потерять сознание, чтобы понять, что говорит старик, хотя все вокруг него, казалось, вращалось с тошнотворной скоростью.

– Прежде чем вы его убьете, – предупредил Тэсдей, чей громовой голос звучал как глас судьбы, – подумайте о последствиях!

– К черту последствия, старик!

Питер не разобрал, кто это сказал, Мартин или Дюк. Нам всегда кажется, что, если придется, мы в состоянии вынести физическую боль. Пройти через нее помогает милосердие и сострадание окружающих. И еще злость, которая заставила Питера почти забыть об ужасной боли.

– А последствия таковы, – внушительно произнес Тэсдей, как будто его не прерывали. – Мы знаем, что для нас нет возможности выбраться отсюда. И все же считаем, что у нас остается хоть один шанс – возможно, только один из тысячи. Но вы убиваете одного из нас, и мы это видим. Вы не оставите нас живыми свидетелями своего преступления. Да мы и сами не сможем жить, если останемся в стороне и допустим это. Так что попробуйте только убить его, и считайте, что я больше не поеду за продуктами для вас. Убейте его – и Эмили последний раз готовила для вас. Убейте его, и вам придется убить всех нас прямо сейчас!

– Не искушай нас, старик, – покачал головой Кремер.

– Утром в городе меня ждут, – продолжал Тэсдей. – Было бы странно, если бы я не поинтересовался насчет Линды. Так что, если я не появлюсь, они поднимутся проведать меня. И это будет концом для вас. Вы не сможете выбраться из этих лесов, пока они не перестанут искать Линду. Это будет продолжаться не один день. Мы нужны вам как никогда.

– Мы не намерены заключать с тобой сделку, старик, – сказал Кремер, но в тоне его прозвучало некоторое сомнение.

Но Телиски пропустил предупреждение Тэсдея мимо ушей. Он наклонился и ухватил Питера за пиджак. Изловчившись, Питер со всей силой нанес удар ему в живот своей металлической ногой. Раздался воющий вопль, и в следующее мгновение двое других бандитов набросились на Питера, в озверении нанося ему бесчисленные удары. Он еще слышал, как закричала Линда. Затем ощутил мучительную боль, когда искусственную ногу отдирали от культи. Его подняли, снова сбили с ног, по нему с остервенением молотили ножищами. Весь этот ужас сопровождался возбужденными, кровожадными криками.

Потом кто-то ожесточенно пнул его в голову башмаком, и Питер провалился в черную пропасть.

Часть вторая

Глава 1

Питер очнулся от невероятной боли, терзающей все его тело. Он открыл глаза, но почти ничего не увидел: его окружала непроницаемая темнота. И в этой темноте недалеко от него медленно плавал ярко-красный кружок. Он подумал, что удары по голове ослепили его и этот красный светящийся кружочек есть результат повреждения зрения.

Затем он осознал, что вдыхает табачный дым. Красное пятнышко огня оказалось кончиком сигареты, маячившим всего футах в пяти от него. Значит, тьма была настоящей, а не результатом травмы.

Он лежал на кровати, покрытый, как определил на ощупь, стеганым одеялом. Значит, его перенесли сюда из кухни, когда он был без сознания. Питер вспомнил, как на него напали трое ублюдков, и в нем пробудились гнев и ярость.

Он провел рукой вниз по правой ноге, где была укреплена ременная повязка для его искусственной ноги. Он вспомнил жуткое, пронизывающее чувство унижения и боли, когда ее отдирали от культи. Ремни были на месте, но алюминиевая нога исчезла. Боже, какая беспомощность! Все его тело пульсировало от боли. И он едва не терял сознание от каждого движения. Питер попытался слегка повернуться и не удержался от сдавленного стона.

Красный огонек тут же приблизился к нему, так что он мог дотронуться до него.

– Вы проснулись? – прошептал кто-то.

Это была Труди Гаррет. Прохладной рукой она коснулась его лица.

– Только потише, – шепотом сказала она. – Я должна сообщить им, когда вы придете в себя.

Она села рядом на край кровати, и снова ее холодная на ощупь рука потрогала его лицо.

– Что они сделали с моей ногой? – сквозь зубы проскрипел Питер.

– Джейк разнес ее на куски, – сказала Труди. – Вы двинули его сами знаете куда.

Она отняла руку и скользнула ею под одеяло, ощупав его ногу до колена, где заканчивалась культя.

Он сердито отдернулся.

– Вам больно? – спросила Труди.

Он не ожидал, что его так потрясут стыд и смущение по поводу своей ноги. Обнажение столь интимной сферы его жизни перед незнакомой девушкой, более того – перед его врагом, было непереносимым.

– Позовите их! – грубо сказал он.

– Извините, я не сообразила, – прошептала Труди. – Только не поднимайте шума. Хотите сигарету? А еще у меня есть пинта бурбона, если это поможет.

– Почему вы их не зовете?

– Только успокойтесь, – обиженно протянула девушка. – Вы больше не сможете это вынести! Если вы напроситесь, они снова начнут вас избивать. Вот, возьмите. Попробуйте отпить немного.

Его руки коснулась стеклянная бутылка. Он слышал, как она отвинчивает крышку.

– Это «Джек Дэниелс», – сказала она.

Он хотел пить, его терзала безумная жажда. Поднеся бутылку к губам, он вздрогнул: они были разбиты и вспухли, виски обожгло их при первом же прикосновении. Но стоило сделать два глотка, как внутри загорелось тепло, наполняя его уверенностью.

– Сигарету? – предложила она.

– Спасибо, – прошептал он.

Ему требовалось время, чтобы все обдумать.

Она прикурила ему сигарету от своей, затем снова коснулась его лица, вставив ее прямо ему в губы.

– Что с Джорджем? – спросил он, жадно затягиваясь дымом.

– Он еще дышал, когда меня послали сюда следить за вами, – охотно сообщила Труди. – Старуха Эмили считает, что без доктора он не выкарабкается.

– Где мы? – спросил Питер.

– В спальне на втором этаже. Собственно, сейчас это моя комната. Разве вы не чувствуете запаха духов? Это «Шанель № 5»! Бен украл их в модном магазине в одном городе и подарил мне. До этого у меня никогда не было духов. Потрясающие духи, правда?

Питер не ответил. Он лежал, уставившись в темноту, пытаясь собрать воедино обрывки событий. Он чувствовал рядом тепло ее тела, прижавшегося к его боку.

– Еще глоток? – предложила Труди.

– Спасибо.

Отхлебнув изрядный глоток из бутылки, он ощутил, как тепло снова разливается ему по жилам.

– Я не могу вас понять, – сказала Труди, забирая у него виски. – Разве вы не понимали, что произойдет, когда вы набросились на Джорджа?

– Примерно представлял.

– Тогда зачем напрашивались?

– Он пытался заставить Линду играть унизительную роль, – сказал Питер.

Красный огонек исчез – по-видимому, она потушила сигарету в пепельнице, находящейся где-то рядом с кроватью. Затем ее лицо снова осветил огонек зажигалки, когда она прикуривала новую сигарету. Ее лицо уже не выражало возбужденной жестокости. То, что он увидел при вспышке зажигалки, скорее напомнило ему озадаченного ребенка.

– Она что, не хотела оказаться перед ними голой? – спросила Труди.

– Не хотела.

– И чтобы этому помешать, вы бросились в драку?!

– Думаю, вы не сможете этого понять. Я поступил инстинктивно. Ни секунды не раздумывал, что из этого выйдет.

Последовало долгое молчание.

– За меня никто вот так не вступался, – проговорила девушка. – Бывало, ребята дрались из-за меня, но не потому, чтобы помешать мне снять одежду. – Она горько усмехнулась. – У нас было все совсем по-другому.

– Вы выросли вместе с Беном и Дюком?

– Если так можно выразиться, – сказала Труди.

– В порту Нью-Йорка?

– Отец Бена был грузчиком. Знаете, ведь Бен убил его.

– Кремер рассказал мне об этом.

– Не понимаю я отношения к вам К.К., – сказала она. – Ребята убили бы вас, если бы он их не остановил.

– Каким образом? – спросил Питер.

– Он убедил их, что Тэсдей не шутит, а старик им очень нужен.

– Не думаю, что он шутил, – согласился Питер.

– Я не хочу умирать, – неожиданно сказала Труди.

Сцепив зубы, Питер пошевелился.

– А зачем вам умирать?

– Когда они соберутся уходить, они не возьмут меня с собой? – спросила девушка. – Они хотят идти налегке, а я для них просто игрушка, лишний багаж.

– Они прошли вместе с вами долгий путь, – возразил Питер. – С чего это они бросят вас теперь?

– Потому что теперь им уже не до веселья. Они думают только о том, как бы убраться отсюда восвояси.

– Но ведь Бен и Дюк ваши друзья, вы вместе выросли.

– Сейчас им не до друзей, – усмехнулась Труди. – Тем более когда они приперты к стене. Знаете, кто я для них?

– Кто?

– Главная предательская примета. Во всех полицейских бюллетенях говорится, что они путешествуют с рыжеволосой девушкой. Они не хотят рисковать, чтобы меня снова увидели с ними, поэтому и не возьмут меня с собой. Говорят, что возьмут, но я-то знаю, что нет.

– Вы член их шайки, – сухо сказал Питер.

– Когда доходит до серьезного дела, каждый думает только о себе, – взмахнула руками Труди. – Я для них опасна. – Она вскинула ноги на кровать и легла рядом с Питером. Он ощутил на щеке ее теплое дыхание. – Помогите мне, Питер. Пожалуйста, помогите мне, – прерывистым шепотом сказала она.

Он лежал, напряженно вытянувшись и чувствуя, как рядом колотится ее сердце.

– Дорогая моя девочка, как же я могу тебе помочь? – сказал он. – Я не могу даже встать с этой кровати и дойти до соседней комнаты. Я могу только прыгать, как проклятый хромой заяц. Никому я не могу помочь, даже самому себе. Вряд ли они бросят тебя, но, даже если это так, я абсолютно ничего не смогу для тебя сделать.

– Зато вы можете думать, – жарко зашептала Труди. – Вы можете придумать, как отсюда выбраться вам и всем остальным – и мне! Я не умею думать и никогда не могла. Я просто поступала так, как от меня требовали. Вы не такой, как я. Вы умный, деловой человек.

– Ну, пока что я придумал только один вопрос к тебе, – сказал Питер. – Как нам с Тэсдеем получить какое-нибудь оружие?

– Это не получится, – сразу же ответила она. – Стоит вам сделать хоть одно движение – и Эмили погибла, да и остальные. Эмили везде ходит под охраной. Из-за этого Тэсдей ничем не сможет вам помочь.

– А ты?

Она задрожала:

– Я не хочу умирать, Питер! Вы когда-нибудь видели, как в человека стреляют несколько раз подряд? Человек падает и дергается, как кукла на ниточке. Я не могу этого видеть, Питер, не могу!

В коридоре послышался топот тяжелых шагов по каменному полу. Труди мгновенно очутилась на стуле, где она сидела, когда Питер очнулся.

– Сделайте вид, что спите, – напряженно прошептала она, – не двигайтесь!

От двери упал в комнату луч фонарика, на минуту остановившись на лице Питера. Закрыв глаза, он весь замер.

– Подавал признаки жизни? – спросил голос Кремера.

– По-моему, он без сознания, – отозвалась Труди.

– Проклятый идиот, – без выражения сказал Кремер.

– Что вы будете делать с ним, К.К.?

– Пока попытаюсь сохранить ему жизнь, – сказал Кремер. – Старик не шутил, когда предупреждал нас. А он нужен нам, так что придется держать ребят подальше от Стайлса.

– А потом?

Голос Кремера был странно равнодушным:

– Об этом еще не время думать, Труди.

– Они не собираются брать меня с собой, – сказала Труди.

– Во время игры правила не меняют, – пожал плечами Кремер.

– Какие правила? Какая игра, Кремер?

– Название этой игры, беби, борьба за выживание, – сказал Кремер. – А правила этой игры заключаются в том, что никто и ничто не должно встать на пути к выживанию. Когда подойдет время, я в такой же опасности, как и ты.

– Они рассчитывают на тебя, – сказала Труди.

– В конечном счете они ни на кого не рассчитывают, – покачал головой Кремер, – даже на самих себя. Твой сообразительный приятель, что лежит там, на кровати, это знает. «Когда у жуликов разлад…» Наверное, он только на это и надеется. А почему же еще он ввязался в драку, когда знал, что не сможет их одолеть? Я твержу им, что Стайлс должен жить, если мы хотим, чтобы Тэсдей помогал нам. А они только и думают о том, чтобы покончить с ним, да еще как! Ребята уже начали прикидывать, сколько еще им будет нужен старик Тэсдей. Если кто-то из них сделает неверный шаг, на нас обрушится целая армия, и тогда никто не ускользнет. Интересная перспектива!..

– А сколько еще вам будет нужен Тэсдей, чтобы убраться отсюда? – спросила Труди.

Кремер тяжело вздохнул.

– Нам нужно знать, когда девчонку Грант перестанут искать в этих краях, – сказал он. – Какой-нибудь из этих кретинов добровольцев в любой момент может заглянуть сюда, чтобы попросить стакан воды! Только Тэсдей может отослать его прочь, не возбудив никаких подозрений. Вот как сильно он нам нужен, беби. А сейчас, даже если мы попытаемся прорваться через эти леса, у нас ничего не выйдет. В этих поисковых партиях сотни людей. Придется затаиться здесь, как мыши, пока они не прекратят поиски. Или… – Он замолчал.

– Или – что?

– Ты понимаешь, что натворил этот идиот Джордж? – спросил Кремер. – Он выкрал не ту девушку. Эмили рассказала мне о ней. Она из старинной здешней семьи, все ее любят. Ты понимаешь, что это значит? Ублюдок Джордж превратил всех жителей деревни в охотников на нас – таких же безжалостных и жестоких, какими были твои дружки, Труди. Если нас найдут, нам не жить. Мы не справимся с парой сотен мужчин. До этого нас искали пара-тройка копов, и все. А сейчас против нас целая армия. Вот что натворил твой Джордж! Только в спокойствии Тэсдея наша единственная надежда. – Луч метнулся к кровати. – Посмотри, не сможешь ли привести в себя своего приятеля. На рассвете мы должны держать военный совет. Я хочу, чтобы он тоже в нем участвовал.

– Он не сможет спуститься вниз на одной ноге, – сказала Труди.

– Тогда мы притащим его туда!

Луч света переместился в коридор, и до Питера донесся звук удаляющихся шагов Кремера. Девушка моментально вернулась к нему, присев сбоку на кровать. В темноте она нащупала его лицо похолодевшей рукой.

– Сегодня все может случиться, Питер, – прошептала она. – Он прав насчет Бена, Дюка и Телиски. Они могут взорваться в любую минуту, и тогда вам первому достанется.

– Тебя это не касается, – сказал Питер.

– Еще как касается! – взволнованно возразила она. – Я не играю с вами, Питер. Меня беспокоит только то, что будет со мной. Но теперь я понимаю, что мой единственный шанс спастись – это вы, Тэсдей и две женщины.

– Тогда вернемся к вопросу об оружии. Где они его держат и патроны тоже?

– Здесь есть специальная комната со стойками для ружей, – сказала Труди. – Там их хранил Тэсдей. Но они забрали их оттуда и где-то спрятали. Я не спрашивала – где, потому что в жизни не стреляла.

– Тогда спроси, – велел Питер. – Ты можешь смело спросить об этом, не вызвав их подозрений. Если сюда нагрянет Саутворт со своими людьми, у тебя есть право защищаться. Спроси!

– Хорошо, спрошу. А потом что?

– Не знаю…

Питер понимал, что, избитый, без протеза, он на долгое время выбывает из игры. Окна спальни стали проступать в темноте слабыми серыми пятнами. Он лежал не шевелясь, потому что каждое движение причиняло ему сильную боль, и наблюдал за рассветом. Его жизнь могла оборваться прежде, чем на землю снова опустится ночь.

Было почти полным абсурдом помышлять о каком-либо серьезном сопротивлении. С одной стороны выступали четверо мужчин с полным арсеналом оружия, абсолютно не обремененные мыслью о ценности человеческой жизни. Более того, они испытывали болезненную жажду насилия. Им противостояли: одноногий калека, почти неспособный оказать сопротивление, старые мужчина и женщина, которые мечтали только о том, чтобы протянуть еще хоть день-два, и насмерть перепуганная девушка, находящаяся в чуть ли не шоковом состоянии, понимающая, что с минуты на минуту она может быть подвергнута самому жестокому и безобразному насилию. И еще Труди, на незначительную помощь которой, если она по-прежнему будет опасаться за свою жизнь, можно будет отчасти рассчитывать. Явное неравенство сил не внушало оптимизма.

Питер поймал себя на размышлениях о том, насколько отличается он от Труди, которая сидит рядом в бледном свете зарождающегося дня. Так ли уж он печется об остальных, как о самом себе? Разве он сам не боится умереть? Тысячу раз раньше он говорил себе, что, когда придет время умирать, он встретит смерть без страха. Она ждет каждого из нас. Но была весьма существенная разница: в той смерти, которая сейчас заглядывала ему в лицо, он не чувствовал неизбежности. Именно это и вызывало в нем холодную, сосущую ярость. Эти четверо негодяев ничего не значили ни сами по себе, ни для мира. Иметь власть, решать вопрос жизни или смерти – для них лишь фактор насилия и жестокости. Тэсдей достаточно стар, чтобы прямо глядеть в лицо смерти и привыкнуть к мысли о ней; можно предположить, что Эмили не захочет жить без него. Но он, Питер, еще мечтал совершить в своей жизни столько важных и стоящих для всех дел! И Линда Грант – перед ней лежит богатое будущее: любовь, материнство и множество интересных вещей, которые будут наполнять и обогащать ее внутренний мир! Да и Тэсдей все еще способен творить, и Эмили поддерживает этот творческий жар. Неужели они позволят бесчувственным мясникам-убийцам уничтожить свой богатый потенциал?! Но как их остановить? И так уж отличается эта ситуация в местечке, затерянном в горах Вермонта, от общего положения в мире, когда достойным людям постоянно угрожает оружие массового поражения, находящееся в руках неспособных здраво мыслить безумцев, любой ценой рвущихся к власти? И вопрос в том, сидел ли ты и ждал, пока это не случилось, потому что сопротивление казалось бесполезным, или ты сражался до последнего момента, когда палец спустил курок и навсегда стер с лица земли весь твой мир?

Сейчас не время для философских размышлений, оборвал себя Питер. Или он найдет способ добраться до оружия, что уже будет означать борьбу, или нет. Или он придумает, как получить помощь извне, или нет. Не стоит сейчас тратить время на раздумья о пороке и добродетели, бессмертии и несправедливости. Необходимо думать о том, как действовать!

Да, но как можно приступить к каким-либо действиям, когда к Эмили приставлено дуло ружья и Линда тоже находится под прицелом? Стоит сделать один неверный шаг, и ты сам можешь спустить этот крючок, устроив кровавую бойню. Тэсдей не сделает ни шагу из опасения подвергнуть риску жизнь Эмили.

Лежа в предрассветном сумраке, постепенно заливающем комнату, Питер понял, что Эмили почти всю жизнь олицетворяла для Тэсдея понятие красоты. Он писал ее портреты, когда она была юной, потому что она казалась ему прекрасной, и прошедшие годы ничего не изменили в его глазах. Для него она так и осталась совершенством. Изменения, которые с возрастом произошли в ней, невидимы глазу старого художника. Движущим стержнем всей его жизни была красота, а Эмили – ее живым воплощением. Поэтому он не предпримет ни шагу, который может уничтожить эту красоту.

Через несколько часов Тэсдей спустится в Барчестер. Там их надежда на спасение, целая армия помощников. И тем не менее старик как ни в чем не бывало займется закупкой провизии, поспрашивает насчет результатов поисков Линды, заверит Саутворта, что в окрестностях замка нет ничего подозрительного и вернется без подмоги, чтобы снова ждать момента, когда Бену Мартину, Дюку или Телиски не надоест держать палец на курке. Поскольку это непременно произойдет так или иначе, разве не стоит рискнуть? Спрашивая себя об этом, Питер понимал, что Тэсдей тоже без конца терзается над этим вопросом. Вероятно, эта проблема так же мучила и старика. Но он не мог собраться с силами, чтобы сделать хоть единственное движение, ведь это означало бы гибель Эмили.

А может быть, Эмили убедит его рискнуть? Но станет ли она это делать?

– Труди?

– Да? – шепотом спросила девушка.

– Что мешает Тэсдею купить в городе револьвер, потихоньку пронести его в дом и убить всех четверых? Насколько я понимаю, он должен быть превосходным стрелком.

– К.К. подумал об этом, когда впервые посылал его за продуктами, – сказала Труди. – К.К. встречает старика на дороге, когда он возвращается. Он обыскивает покупки и самого Тэсдея. Если же Тэсдей убьет К.К., здесь услышат выстрел, а значит, в следующую секунду прикончат Эмили. Они продумали все как следует, чтобы застраховаться от выдумок старого козла. – Девичье тело содрогнулось. – Вам нужно поскорее все обмозговать, чтобы опередить К.К.

Да, Кремер понимал это, на шаг опережая каждый замысел пленников. Единственный возможный способ склонить чашу весов в их пользу – какая-либо беспечность, допущенная кем-то из бандитов. Пленники должны суметь немедленно воспользоваться малейшей предоставившейся им возможностью. Но как это осуществить? Возможно ли это заранее предугадать?

Воспоминание о том ужасном дне неподалеку от «Логова Дарлбрука», когда его насмерть перепуганный отец в отчаянии схватился за руль белого «ягуара» и направил машину с горы навстречу смерти, никогда не оставляло Питера. Отец вывернул руль влево. Если бы он потянул его вправо, хохочущие убийцы врезались бы в скалу и, возможно, погибли бы. Столь незначительный фактор: всего шесть дюймов вправо вместо такого же поворота влево. Сегодня их шанс на спасение заключался в таком же незаметном и незначительном факторе. На какой-то момент, глядя на светлеющее окно, Питер подумал, что он снова столкнулся со своими прежними врагами – хохочущими убийцами. Да, у них другие лица, но за этими масками прячется все та же звериная, бессмысленная жестокость.

Но на этот раз он не даст им снова одержать над ним победу.

Глава 2

Предрассветный сумрак за окном вдруг вспыхнул кроваво-красными лучами вставшего солнца. «Утро красное – жди, моряк, беды». Питер посмотрел на ярко-рыжую голову девушки, сидящей рядом с ним. Она выглядела утомленной, бледной, подавленной страхом. Возбуждение, владевшее ею до сих пор, окончательно прошло. Приближалось время расплаты за все, и она отлично понимала, что это означает. Она росла с этими убийцами, жила с ними, занималась с ними любовью и знала, что ей не будет снисхождения. Этой девушке не к кому было обратиться за помощью, кроме Питера, врага, оказавшегося в беспомощном состоянии, но она хваталась именно за него, как хватается за соломинку утопающий.

– Хочу попробовать встать, – произнес Питер. – Не хочу, чтобы твои друзья тащили меня вниз по лестнице.

– Давайте я помогу вам, – предложила Труди.

– Попытаюсь сам, – сказал он. – Почему бы тебе не спуститься и не посмотреть, что там происходит? Скажи Кремеру, я могу прийти, когда он захочет меня увидеть. – Питеру не хотелось, чтобы девушка присутствовала при его попытке встать. – Посмотри, Труди, может, тебе удастся выяснить, где они хранят оружие. Оно может оказаться нашей единственной надеждой.

– Я постараюсь, – кивнула она.

Он остался один. Солнце уже поднялось довольно высоко, и его золотистые лучи прорывались сквозь окна. Этот августовский день, возможно последний в их жизни, обещал быть очень жарким.

Питер отбросил голубое стеганое одеяло, и оно соскользнуло на пол. Приподнялся на локтях и стиснул зубы, чтобы не закричать от боли. В грудной клетке запульсировал огонь, и на миг ему показалось, что в голову вонзили кинжал. Он перекинул левую ногу через край кровати и сел. Какое-то время перед глазами все кружилось, но постепенно зрение прояснилось. Он закатал правую брючину. В том месте, где в культю была вмонтирована искусственная нога, так грубо выдернутая, кожа покраснела и воспалилась. Он отвязал ненужные теперь ремни и бросил их на пол. Уже давно он научился прыгать на одной ноге. Сделав рывок, он встал на ногу, отчаянно размахивая руками, чтобы удержать равновесие. Левую ногу тоже пронзила боль: ее покрывали громадные синяки. Стиснув зубы, Питер доскакал до двери в ванную комнату. Боль была почти невыносимой, но, во всяком случае, перелома не было. Он схватился рукой за дверь и остановился, тяжело дыша. Пот ручьем стекал у него с лица. Наконец оказавшись в ванной, он качнулся вперед и ухватился за края белого умывальника. Лицо, отразившееся в зеркале над раковиной, испугало его.

Оно было покрыто густой отросшей щетиной, разбитые губы вспухли, левый глаз почти скрылся под переливающимся синяком. Питер открыл воду и подставил лицо под ледяную струю, немного его освежившую.

Прижавшись к раковине, он взглянул на свои руки. Поврежденные суставы пальцев кровоточили. Вероятно, он получил пару солидных ударов дубинкой, когда уже провалился в беспамятство.

Он нащупал карман своего изодранного пиджака и обнаружил там пачку сигарет. В другом нашел еще действующую зажигалку. Он закурил, сильно затягиваясь. Он стоял, глядя в зеркало на свое избитое лицо, и сознание его все более прояснялось. Он окончательно пришел в себя, когда услышал, как из соседней комнаты его окликнула Труди.

Пора! Он неохотно повернулся и запрыгал назад, к ожидающей его девушке. Когда его видели в таком дурацком виде, в душе он всегда злился и смущался, ожидая насмешек, которых, впрочем, никогда и не было.

– Слушайте, а у вас это здорово получается! – сказала Труди.

– Волей-неволей научишься, – сквозь зубы проскрежетал он. – Ну, удалось что-нибудь узнать насчет оружия?

– Пока нет, не было возможности. Мне велели привести вас вниз, если вы можете спуститься без посторонней помощи, – сказала она.

– Могу. Пойдем.

Он заскакал впереди нее в коридор, по обе стороны которого виднелись закрытые двери. Ведущая вниз лестница была широкой с надежными перилами.

– Помочь вам? – спросила Труди, когда они добрались до нее.

– Не надо!

Месяцами он учился преодолевать лестницы – до тех пор, пока не приобрел искусственную ногу. Нужно было прыгать вниз боком, обеими руками держась за перила.

Достигнув поворота лестницы, внизу он увидел Тэсдея, смотревшего на него. У старика был осунувшийся, измученный вид, на сером лице горели темные глаза. Питер сосредоточился на преодолении последних десяти ступенек. Наконец, тяжело дыша, он остановился рядом со стариком.

– Ну как вы? – спросил Тэсдей.

– Просто великолепно, – усмехнулся Питер.

– У меня для вас сюрприз, – сказал старик. Он шагнул за лестницу и выкатил старомодное кресло-каталку. – Если как следует поискать, здесь можно найти все, что угодно.

Питера захлестнула волна благодарности. Он и перед друзьями стеснялся появиться скачущим на одной ноге. Можно себе представить, какой град насмешек это вызвало бы у Кремера и его шайки! Старик достал потертый клетчатый плед и укрыл Питеру ноги. На мгновение к Питеру приблизилось его бородатое лицо.

– Действуйте осторожнее, – прошептал старик. – Нет смысла снова подвергаться избиению, все равно мы пропали.

– Спасибо вам за кресло, – только и произнес Питер.

Старик выпрямился.

– Я отвезу вас в кухню, – сказал он.

В теплой кухне плавал аромат только что сваренного кофе. Кремер со своими дружками уже завтракали. На длинном столе рядом с каждым лежало оружие: два ружья и два дробовика. Эмили орудовала у плиты, а Линда Грант, выглядевшая удивительно спокойной и уверенной, помогала, выполняя обязанности официантки. Все повернули головы, когда Тэсдей вкатил в кухню Питера. Кремер тонко усмехнулся.

– Я смотрю, отец, ты живучий, – заметил он и вытащил из пачки неизменную сигарету. – Линда, дай-ка нашему избитому герою кофе.

Тэсдей подкатил кресло к дальнему концу стола. Питер чувствовал на себе злобный взгляд желтоватых глаз Телиски, которому не терпелось довершить наказание непослушного пленника.

– Ну, теперь все уже собрались, так что давайте сядем и обсудим наши дела. Это касается и вас, что собрались в конце стола.

Разделявшее их расстояние делало невозможным быстрый захват оружия. Питер отпил принесенного Линдой кофе и почувствовал, как силы приливают к нему. Линда заняла стул рядом с ним.

– Я прошу прощения за вчерашний вечер, – сказала она ясным и уверенным голосом, не заботясь о том, что ее слышат остальные. – Это все по моей вине.

– Естественная реакция бешеной собаки, – сказал Питер.

– Ну, погоди у меня, сволочь! – Телиски вскочил на ноги.

– Сядь, Джейк! – властно приказал Кремер. – Получишь его потом. А сейчас не время.

Телиски медленно опустился на стул, протянул громадную ручищу и многозначительно погладил ружье, лежащее рядом.

– Поразительно, как расцветает ваша храбрость, когда у вас на руках все карты, – сказал Питер, глядя прямо на Телиски.

– Ты только увеличиваешь свой счет, отец, – предостерег его Кремер. – Я бы не советовал этого делать.

– Невозможно быть более или менее мертвым, – отозвался на его замечание Питер.

Он почувствовал, как пальцы Линды сжали его руку, и обернулся к ней. Только теперь он разглядел, что у нее серые глаза. Было ясно, что она нашла способ встретить без паники все, что их ожидало. «Вот это девушка!» – вдруг подумал он.

– Вы хоть немного поспали? – спросил Питер.

– Мы с Эмили по очереди дежурили около Джорджа, – сказала она. – Просто чудо, что он все еще жив.

Эмили поставила перед Питером тарелку с яичницей и горку тостов. Старая женщина вела себя с обычным самообладанием. Этих обеих женщин, Линду и Эмили, что-то объединяло.

Питер набросился на яичницу и тосты, ощутив вдруг зверский голод. После приготовленной накануне на ленч форели миссис Уэйд он ничего не ел.

Прищурив глаза, некоторое время Кремер разглядывал всех сквозь табачный дым и наконец нарушил тишину.

– Настало время подвести некоторые итоги, – сказал он. – Просто для отчета, если это интересует нашего друга Стайлса, ночью я ни на минуту не заснул. Я торчал на крыше, наблюдая за обстановкой. По всей горе пылали огромные костры, лес буквально кишел фонарями и факелами. Даже в темноте мы не сможем пройти и сотни ярдов, чтобы не наткнуться на лагерь поисковиков. – Он пристально наблюдал за своими тремя приятелями. – Что бы вы, парни, ни думали, пока Линду продолжают искать, нам отсюда не выползти.

– У нас достаточно оружия, чтобы сражаться с целой армией, – заявил Бен Мартин.

– Верно, но только отсюда, когда мы находимся под прикрытием этих стен, – сказал Кремер. – А снаружи нам хана, пока они не перестанут разыскивать Линду на этой горе. Если ты этому не веришь, Бен, тебе ничего не мешает попробовать прорваться с Дюком и Джейком. Я не могу вам приказывать. Я могу только объяснить, что у вас нет ни малейшего шанса. Если мы будем тихо сидеть здесь, рано или поздно они бросят обшаривать гору. Они решат, что Джордж увел Линду из этих краев, ведь у него было преимущество в десять часов. В конце концов, могут предположить, что он где-то спрятал машину, на которой спокойно уехал из штата. Нам необходимо иметь точные сведения о том, что они думают и когда намерены прекратить поиски. Старик – это наш единственный способ регулярно получать информацию и еду. Есть возражения?

Трое бандитов беспокойно заерзали, но никто ничего не сказал.

– Существует еще одна опасность, которую все должны осознавать, – продолжал Кремер. – Тэсдей неплохой актер, но не может обмануть всех. Кто-то что-нибудь заподозрит и начнет следить за ним. Кто-нибудь может просто случайно обнаружить нас, как это сделал наш друг Стайлс. Разница между Стайлсом и каким-нибудь добровольцем в том, что Стайлса не ищут. Он собирался уехать из города, и все думают, что он уже уехал. А пропавшего добровольца будут искать. Если они набросятся на нас всем миром, мы пропали. Мы можем драться с ними, пока хватит сил, но они все равно одолеют. Для нас лучше всего, если Тэсдей по-прежнему будет ездить за продуктами и появляться на людях, чтобы ни у кого не возникло подозрений насчет замка.

– А сколько может пройти времени до того, как они прекратят обшаривать гору? – спросил Дюк.

Кремер взглянул на Тэсдея:

– Что ты думаешь?

Горящие черные глазки старика сверлили Кремера.

– Если бы я был в числе спасателей, – спокойно сказал он, – я бы никогда не подумал, что Джордж увел Линду с собой. Я бы решил, что он сексуальный маньяк. Я бы решил, что он напал на Линду, убил ее и захоронил ее тело где-то в лесу. И я бы очень долго искал ее. Порядочные люди предпочитают достойно похоронить своих покойников.

– Точно так же думаю и я, – кивнул Кремер.

– Здесь сотни тысяч акров леса, тело можно спрятать где угодно, – сказал Тэсдей.

– Но если ты поведешь себя правильно, старик, поиски не будут вестись вокруг замка. Мы можем оставаться здесь хоть до снега – конечно, если только ты не выкинешь какого-нибудь фокуса…

– Да мы с ума здесь сойдем! – подскочил Телиски.

Кремер с легкой усмешкой взглянул на Линду.

– Когда мы немного успокоимся, найдутся способы развлечься, – сказал он. – Но пока мы не имеем права расслабляться. Сегодня снова будут рыскать по горам, придет помощь изокрестных деревень. Сейчас они еще очень злы и продолжают надеяться на удачу. Через неделю здесь останутся только несколько опытных следопытов. А теперь слушайте, друзья, и как следует. Выстрелы в замке привлекут сюда целую армию. Если у вас появятся с ним проблемы, – он улыбнулся Питеру, – просто тихо и бесшумно сломайте ему шею. И если ты, Тэсдей, попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус, мы изрубим твою Эмили на куски, так, что ты ее не узнаешь.

Старик не двинул ни мускулом. Кремер взглянул на свои часы.

– Отправляйся в город, Тэсдей, – сказал он, – и купи продуктов, как всегда.

– Магазины откроются только через полтора часа, – бесцветным голосом произнес старик.

– Никто не удивится, если ты появишься рано, – возразил Кремер. – Совершенно естественно, что тебя интересуют результаты поиска. Убедишь людей, что на твоей земле никаких признаков Линды и Джорджа. Постарайся выяснить их планы. Болтай, что тебе взбредет на ум, как и все в городе. И прислушивайся!

Тэсдей с исказившимся лицом взглянул на Эмили, затем медленно кивнул.

– Выясни, интересуется ли кто-нибудь Стайлсом. Дай им понять, что ты тщательно следишь за своей территорией. Понял? – Кремер вопросительно взглянул на старика.

– Да, все ясно, – пробормотал Тэсдей.

– Теперь что касается всех остальных, – сказал Кремер. – Никто не должен выходить из дома. В воздухе уже появились самолеты и вертолеты. И не думайте, что сверху вас не смогут заметить. Смогут, будьте уверены! Они не просто так летают, а наблюдают в бинокли. Тэсдею понадобится для поездки часа три. Остальные должны оставаться здесь, в кухне. Я не хочу, чтобы вы разделялись. Не хочу, чтобы Стайлс упражнял свой пытливый ум в одиночестве. Не хочу, чтобы он разговаривал наедине с Эмили или Линдой. А что касается тебя, Джейк, я требую, чтобы ты держал руки подальше от Стайлса, пока не вернется Тэсдей.

– Если только он не доставит мне хлопот, – угрюмо пробормотал Джейк.

– Если только он не доставит тебе очень больших хлопот, – подчеркнул Кремер. – Когда Тэсдей уедет, я спущусь на тропу и займу там свой обычный пост, поджидая его возвращения. Сделаю все как всегда: обыщу его и багаж. Если услышите какие-нибудь выстрелы, знайте: игра началась. Тогда позаботьтесь об этих и о себе, как можете.

– Они тебе доверяют, – усмехнулся Питер. – Я знаю, что бы я сделал на твоем месте, Кремер.

– И что же именно, отец? – усмехаясь, спросил тот.

– Я нашел бы ближайшую группу поисковиков. Ведь они не знают тебя в лицо. В этих поисковых партиях полно чужаков. Я сказал бы им, что заметил в замке Линду. Вся армия бросилась бы в замок, а я бы преспокойно удрал под шумок. На твоем месте в такой момент я думал бы только о своей шкуре!

– Любопытная мысль, – протянул Кремер.

– Это и дураку ясно! – произнес Питер, глядя Кремеру прямо в глаза. – Ты оказываешься на свободе, а все твои приятели гибнут, так что некого и хватать для расплаты. Лично я, будь на месте твоих дружков, не позволил бы тебе уйти одному.

– Да, что скажешь насчет этого? – подозрительно спросил Телиски.

Лицо Кремера перекосила усмешка холодного бешенства.

– Если кто-то из вас хочет пойти со мной, – сказал он, – я не возражаю. Думаю, двоих мужчин достаточно, чтобы справиться с калекой и двумя женщинами.

– Неплохая идея! На тропу надо выйти вдвоем, – предложил блондин Мартин.

Кремер рассмеялся:

– Может, позволим Стайлсу составить для нас план на день…

По спине Питера пробежала возбужденная дрожь. Пусть незначительно, но он-таки заставил Кремера изменить свой план. Тонкое равновесие между волей одного человека и общим подчинением было слегка нарушено. Теперь он предчувствовал наступление момента, когда пленники и Труди могут оказаться наедине всего с одним из тюремщиков. Это случится, если он не перегнет палку.

Кремер и его дружки ждали, когда Тэсдей отправится в путь, но старик не спешил.

Кремер давал наставления Труди.

– Я хочу, чтобы ты оставалась с Джорджем, – сказал он.

– Что я, сиделка, что ли? – огрызнулась Труди.

– Я не хочу, чтобы ты оставляла его одного, – сказал Кремер. – Он может прийти в себя и начать орать, а здесь должно быть тихо. Голоса разносятся далеко. Кто-нибудь может оказаться ближе к замку, чем ты думаешь.

– А почему бы за ним не ухаживать Эмили? – спросила Труди. – Она больше в этом разбирается.

– Эмили останется здесь, в кухне, под прицелом, – сказал Кремер. – Она наша гарантия того, что Тэсдей обязательно вернется.

Старик рылся в чулане. Он достал оттуда два больших пакета для покупок. Его почерневшая трубка была зажата во рту, и Питер готов был поклясться, что слышит, как старик с яростью грызет ее. Тэсдей медленно подошел к столу и положил на него пакеты. Эмили стояла рядом, в своих старых синих брюках и в алом лифе с завязками на шее, и с улыбкой наблюдала за ним.

– Я скоро вернусь, дорогая, – сказал Тэсдей.

– Я знаю, – сказала Эмили и погладила его по заросшей бородой щеке.

Они разговаривали открыто, не смущаясь, что их слышат остальные, и Питер понял, что оба они вступили на дорогу, в конце которой их ожидала вечность. Для обоих уже не было возможности общаться наедине, и они не притворялись, что все идет по-прежнему. Они считали гораздо более важным сказать друг другу все, что хотят, во всеуслышание, чем вообще этого не сказать.

– Если что-нибудь случится… – проговорил Тэсдей.

– Ничего не случится, – успокоила его Эмили. – Мы будем здесь, когда ты вернешься.

Он притянул к себе Эмили сильными руками и обнял ее, издав странный, нежный стон. Стон возлюбленного. Питер отвел глаза не в силах видеть их прощание. Он почувствовал, как Линда сжала его руку.

Эмили подняла свое прекрасное когда-то лицо, и Тэсдей нежно поцеловал ее. Затем он расправил широкие плечи и обернулся к Кремеру.

– Да поможет мне Бог, если вы обманете меня, – сказал он.

– И что ты сделаешь, старик? Восстанешь из могилы? – осклабился Кремер. – Ну, пошли! – Он оглядел остающихся. – Соблюдайте осторожность, – предупредил он. – Сейчас не время для веселья.

Питер раздумывал, зачем Кремер с Мартином сразу же спускаются на тропу, ведь до возвращения старика по меньшей мере еще часа три. Объяснение оказалось простым. Старенький «шевроле» Тэсдея стоял в помещении, примыкающем к кухне, видимо предназначавшемся для гаража гостиницы. Оно было рассчитано машин на двадцать. Сейчас там находились только машина старика и «ягуар» Питера. Кремер с Мартином забрались на заднее сиденье «шевроле» и легли, скрывшись из поля зрения. Таким образом Тэсдей мог перевезти бандитов через открытую лужайку, и их не заметят с воздуха или с земли. Они вылезут из машины ниже на тропе, уже под прикрытие густого леса.

Все наблюдали за отъездом через открытую в гараж дверь кухни. Мотор завелся без проблем. Старик обернул свое бородатое лицо, чтобы бросить последний взгляд на Эмили. Затем медленно вывел задним ходом машину из гаража на лужайку. Телиски закрыл внутреннюю дверь гаража и повернулся к Питеру с торчащим из-под мышки ружьем. Питер почти читал его мысли: Телиски раздумывал, не сможет ли он сразу же удовлетворить свою жажду расправиться с Питером.

– Иди к Джорджу, – приказал Труди Дюк Лонг.

– Слушай, Дюк, я не собираюсь торчать весь день с этим больным.

– Делай, что тебе приказал К.К., – сказал Дюк.

– Я хочу приготовить себе немного кофе, – заныла Труди и на мгновение встретилась умоляющим взглядом с Питером.

Он понял: девушка хочет ему сказать, что не сможет выяснить ничего об оружии, если весь день просидит взаперти с Джорджем. Но сейчас он ничем не мог ей помочь.

– Забирай свой кофе и отправляйся к Джорджу! – с угрозой повторил Дюк.

Она подошла к плите.

– Ручка горячая, – предупредила ее Эмили.

Девушка нашла ухватку и налила себе чашку.

– Не понимаю, почему именно я должна сидеть с этим вонючим подонком, – пробормотала она.

– Поторапливайся, – процедил Дюк.

Труди исчезла за дверью в дальнем конце кухни. Дюк перевел внимание на Питера и двух женщин, сидящих за столом. Он жадно уставился на Линду похожими на пуговки глазками.

– Будете вести себя спокойно, тогда мы тоже не будем шуметь, – сказал он.

– Только помни, что одноногий за мной, – предупредил его Телиски.

Приблизившись к плите, он налил себе еще кофе. Затем оба уселись в противоположном конце стола, положив перед собой оружие. Так могло продолжаться три часа подряд.

– Хотите еще что-нибудь съесть? – спросила Питера Эмили.

– Нет, благодарю вас.

Линда слегка повернулась на стуле. Дюк не сводил с нее пристального взгляда. Она должна была понимать, какая опасность ей грозит, по крайней мере от Дюка. Питер чувствовал странную теплоту по отношению к обеим женщинам и к Тэсдею. Да, чувство опасности заставляет объединяться прежде совершенно незнакомых людей в некое братство. Так было и на войне.

Питер посмотрел на Линду, которая старалась сохранять внешнее спокойствие. У девушки очень фотогеничное лицо: высокие скулы, белые пятна солнечного света на щеках, ясные серые глаза, которые наблюдали и делали выводы. Каким разочарованием оказался он для нее – беспомощный одноногий калека!

– Бедный Тэсдей, – неожиданно сказала Эмили. При всей ее полноте поза, в которой она сидела, не была лишена изящества. – Всю жизнь он прожил по определенным принципам, а в конце вынужден предавать все, во что верил, обманывать своих друзей, кланяться силе, которую ненавидит. Я все время думаю, что бы он стал делать, если бы здесь не было меня.

– И что бы он сделал? – спросила Линда.

Они разговаривали, не обращая внимания на присутствие Телиски и Дюка.

– Ну, тогда он нашел бы, как поступить, – сказала Эмили. – Мое присутствие не дает ему выбора.

– Я смотрю на вас и завидую, – сказала Линда.

Эмили удивленно подняла четко очерченные темные брови:

– Завидуете?

– Какой бы конец вас ни ждал сейчас, – сказала Линда, – вы прожили вместе такую долгую и такую счастливую жизнь! Не каждому так везет!

– А у вас есть мужчина там, в городке?

Линда покачала головой:

– Мужчина, которого я любила, погиб во Вьетнаме.

– Тогда вам повезло, – сказала Эмили. – Ох, простите! Разумеется, не потому, что вы его потеряли, а потому, что его нет в городке, иначе сейчас он сходил бы с ума при мысли о том, что с вами могло случиться. Тэсдей ведь не за себя боится. Он волнуется из-за меня, и это его убивает.

Линда так крепко стиснула край стола, что Питер увидел, как побелели ее ногти.

– Я стараюсь держаться так же спокойно, как и вы, Эмили.

Эмили перевела взгляд в сторону двух бандитов, прислушивающихся к их разговору.

– Мне кое-что в этом помогает, – сказала она. – Показать свой страх – значит доставить слишком большое удовольствие этим ублюдкам.

Телиски усмехнулся.

– Ты еще запросишь пощады, когда придет твое время, мамаша, – сказал он.

– Они жаждут этого, – кивнула на бандитов Эмили, – как детишки, которые ждут не дождутся своего дня рождения. Что с ними случилось, Стайлс? Что происходит с молодежью в наше время? Я знаю, что эти молодчики вообще без чести и совести, но, кажется, вся молодежь как будто что-то утратила. У них нет никаких моральных устоев, они ни о чем не мечтают – ничего того, что было у нас.

– Вероятно, Эмили, вас спрашивали о том же, когда вы работали в Париже моделью, – сказал Питер, – позируя художникам совершенно обнаженной и живя в грехе с Тэсдеем. И сейчас тоже спрашивают, что же случилось с молодым поколением.

– Вы говорите о нравах общества, – сказала Эмили. – Да, мы с Тэсдеем нарушали их, но он самый нежный и добрый человек, которых я когда-либо встречала. Он всегда ненавидел насилие. И как бы он ни нарушал установленные требования морали, он никому не причинял боли. А сегодня среди молодежи процветают жестокость и насилие. Они собираются в шайки, вместо того чтобы обрести свою индивидуальность. У них гораздо больше возможностей, чем было у нас, получить образование, работу, проявлять свои творческие наклонности. Но они не пользуются этими возможностями. Вы знаете, как они развлекаются? Разжигают костер из живых людей и любуются им! Они даже не сами это придумали, а вычитали где-то в газете и решили попробовать.

– Прекрати трепать языком, мамаша! – угрожающе произнес Телиски.

– Мне не так уж много осталось, парень! – резко заявила ему Эмили. – Ведь ты сидишь здесь с нацеленным на меня ружьем. Может, для меня единственное удовольствие теперь – это сказать тебе, что я думаю о тебе и твоих дружках.

– Предупреждаю, лучше заткнись!

– Было время, парень, когда я читала о таких монстрах, как ты, – продолжала тем не менее Эмили, – и жалела их. Можешь это представить? Я говорила себе, что у них не было нормального дома, родителей, которые бы их любили и беспокоились о том, что с ними станет. Я говорила себе, что ни одному из вас нечего ждать впереди. Вечная война, и бомбежки, и Бог знает что еще. Но ведь вот что интересно! Тэсдей тоже прошел через все это: он участвовал в Первой мировой войне, и во Второй, и, если бы у нас были дети, они воевали бы в Корее или во Вьетнаме или охраняли бы Берлинскую стену. А отец Тэсдея участвовал в войне американцев с испанцами, а его дед – в Гражданской войне. Всем приходилось жить во времена войны и бомбежек. Но ни одному из них и в голову не приходило искать развлечения в жестокости. У них было то, за что стоило бороться, и, когда они победили, они передали это вам, а вы – наплевали на это! Вы превратились во врагов, и, Боже мой, вы действительно враги! Но однажды всех доброхотов и извращенных теоретиков, которые твердят, что детей нужно воспитывать без строгой дисциплины, сметут, и вас навсегда вычеркнут из жизни. Может, Господь пошлет на нас новый потоп, он понимает, что мы должны начать все сначала.

– И этот потоп будет называться водородной бомбой, – заметил Питер.

Эмили резко опустила на стол чашку с кофе.

– Не уверена, что мне стало лучше после этого разговора, – сказала она, остановив взгляд на Телиски и Дюке. – Но не поймите меня превратно, ребята. Мне вас не жаль. Когда бы вы ни погибли, здесь, на горе, пытаясь вырваться на свободу, или позже, в газовой камере, если вам удастся сейчас сбежать, где бы я ни была, клянусь, вы услышите, как я громко пою аллилуйю.

Дюк тихо похлопал в ладоши.

– Жалко, мамаша, здесь нет сцены, где ты сыграла бы этот водевиль. Твой номер можно смело вставить в музыкальную комедию!

Но Телиски это не понравилось. С перекошенным от злобы лицом он рявкнул на Эмили:

– У тебя слишком болтливый рот, мать! Когда придет время, я с удовольствием заткну его!

– Может, парень, тебе хочется поделиться своими воспоминаниями о тяжелом детстве? – предположил Питер.

– Может быть! – в бешенстве заорал Телиски. – Может, я бы и рассказал тебе, почему мне не жалко тебя и того, что тебя ждет. Может, ты бы и выслушал, как получилось, что я ничего не уважаю, кроме своих мускулов, и как хорошо я могу обработать любую девчонку, которая встанет у меня на пути. Может, я мог бы научить эту ледышку, что сидит рядом с тобой, уважать меня! Все, что мы получаем от вас, умников, – это только болтовня. Разве вы что-нибудь сделали, чтобы создать для нас нормальную жизнь? Разговоры, болтовня и трепология – это все, что сделал старик за всю свою жизнь. Он сидел здесь и рисовал задницу своей старухи! Вы ничего не сделали для нас! Вы живете в своем уютном мирке и только покрикиваете на нас, чтобы мы знали свое место! Так вот, людям вроде меня это надоело, и мы взялись за дело – в городах, в деревнях и повсюду. И мы постараемся, чтобы перед смертью вам не было так весело и беззаботно, как вы привыкли жить, хотя даже это не примирит нас с местом, которое вы нам отвели в жизни. Хотел бы я иметь бомбу, о которой вы говорили. Уж я-то, черт возьми, знаю, что с ней делать!

Телиски вскочил со своего стула, и Питер уже подумал, что схватка начинается. Но гигант, тяжело дыша, подошел к окну с ружьем в руке. Он мог сорваться с цепи в любой момент – что при Кремере, что без него. Нить, на которой держалась власть вожака над ними, была слишком тонкой – об этом и говорил Кремер.

В комнате повисло тягостное молчание. Питер взглянул на часы. Кремер с Мартином уже давно заняли свою позицию на тропе, а Тэсдей, должно быть, как раз подъезжает к Барчестеру.

Что толку сейчас спорить с этими узколобыми и обозленными на весь свет ублюдками? Они не смогут понять логику размышлений нормального человека. Единственной надеждой на спасение было противопоставить их жестокой кровожадности решительную силу. Но где ее взять?

Глава 3

В окна кухни заглянуло яркое солнце. Эмили встала из-за стола и занялась мытьем посуды после завтрака. Питер с восхищением смотрел на старую женщину. Она ни разу не обмолвилась об опасности, грозящей лично ей, тревожась только о переживаниях Тэсдея. Линда была права: этим старикам можно было позавидовать.

– Раньше я никогда не задумывалась над тем, что такое смелость, – тихо сказала Линда. – Мне казалось, само собой разумеется, что она свойственна порядочным мужчинам, а плохие, естественно, трусы. Но сейчас я просто не знаю, Питер, как встретить то, что нас ожидает. – Ее гибкое тело содрогнулось.

– Мы не знаем, что нас ожидает, – неопределенно изрек Питер.

– Я-то знаю! – с тихой горечью сказала она. – Я знаю, что они собираются сделать со мной.

– Не думайте об этом, – сказал Питер и понял, как бессмысленно давать подобные советы в такой ситуации.

– Когда я была ребенком, – продолжала Линда, – я очень боялась ходить к зубному врачу. Но я заставляла себя пойти, потому что знала, что это продлится не больше часа, ведь у него назначено время следующему пациенту. Больше того, мне поставят пломбу, и зуб больше не будет меня беспокоить. Можно выдержать что угодно, когда знаешь, что это скоро закончится и что это принесет тебе пользу.

– Это чисто религиозное рассуждение, – сказал Питер, пытаясь придумать, чем ее успокоить. – За адом кромешным на земле нас ждет рай на небесах.

– Допустим, я должна через это пройти, – чуть громче произнесла она. – Смогу ли я снова взглянуть на себя в зеркало? Смогу ли я позволить, чтобы на меня взглянул приличный человек? Да смогу ли я когда-нибудь…

– Прекратите! – резко сказал Питер.

Она безрадостно засмеялась:

– В книгах и фильмах всегда находится выход из тяжелого положения. Таблетка яда, зашитая в подол юбки, нож, спрятанный под матрацем…

– Или в самую последнюю минуту на помощь приходят морские пехотинцы, – подсказал Питер.

– А они здесь есть?

– Честно говоря, не думаю…

– О Господи, Питер! – Она опустила лицо, пытаясь справиться с нахлынувшим ужасом.

– Что толку думать об этом!

– А что еще нам делать? Беседовать о пьесах Бернарда Шоу или об иностранной политике президента? Не считайте меня ребенком, Питер.

Питер посмотрел на Дюка Лонга. Бледный темноволосый парень смотрел на них, но его взгляд подернулся пленкой. По-видимому, мысли его где-то далеко. Телиски беспокойно расхаживал у окна, поглядывая на лужайку, как будто Тэсдей уже должен был вернуться. На самом деле возвращения старика нужно было ждать только часа через два.

– Когда я училась в колледже, – сказала Линда, – после занятий мы часто собирались у кого-нибудь в комнате и иногда бурно обсуждали, что бы мы сделали, если бы столкнулись с насильником. У нас были очень смелые мысли насчет того, как защититься. Обсуждались жизненно важные точки на теле мужчины, куда следовало в первую очередь нанести удар. Еще мы спорили о том, не лучше ли подчиниться. Тогда хотя бы ты могла выйти живой из этой передряги. Сейчас мне кажется, что нас просто будоражило возбуждение юных, неопытных в сексуальном отношении девчонок. Возможно даже, втайне мы надеялись, что на нас кто-нибудь нападет. Но когда сталкиваешься с этим лицом к лицу… – И снова она болезненно вздрогнула. – Вы не можете себе представить, что происходило вчера…

– Если это поможет вам, расскажите мне об этом.

– Он же абсолютно ненормальный!

– Джордж?

– Да.

– Но вы же с ним справились!

– Это не я. Я ничего не делала, только вся замерла и молилась. Я давно уже не делала этого, а тут вдруг стала молиться, горячо, от всей души!

– В городке никто толком не знает, с чего все началось, – сказал Питер.

– Вечером я довольно быстро уснула, – начала рассказывать Линда. – Может, вы обратили внимание, что та ночь была очень жаркой, душной и безветренной. Я проснулась, подумав, что услышала что-то необычное. Вам знакомо это чувство? Я не могла определить, откуда исходил этот звук, и больше его не слышала. На моих часах у кровати было немного больше часу ночи. Я попыталась снова заснуть, но не смогла. Я продолжала прислушиваться. Наконец я решила выяснить, что же меня разбудило. Мне и в голову не пришло, что здесь может быть замешан человек. Однажды ночью в каминную трубу попала птица, она влетела в комнату и стала биться об окно. Я подумала, что это опять птица, а может, в дом прокралось какое-нибудь мелкое животное. Было так жарко и душно, что я даже не накинула халат. Как была, в ночной рубашке и босая, спустилась в магазин. В доме было темно, но лунного света было достаточно, чтобы я могла ориентироваться в своем доме, таком дорогом и близком. В магазине я заметила тень у витрины. Я никак не могла разобрать, что это такое. Она была там, когда я вошла в магазин, а потом исчезла. Вы не поверите мне, Питер, но я не из трусливых.

– Я тому свидетель, – кивнул Питер.

– Я решила, что отвязался тент над входом. Помню, еще подумала, что мне стоит что-нибудь накинуть на себя, прежде чем выйти на улицу, но потом я напомнила себе, что во всем Барчестере не найдется ни души, кто встает так рано, во всяком случае в той его части, где я живу. Поэтому я отперла дверь и вышла на каменное крыльцо. И – увидела его. Этого лохматого парня! Я тут же сообразила, что не одета, что на мне только короткая ночная рубашка. Да вы видели ее!

«Что вам нужно?» – спросила я и попыталась шагнуть назад, в дом.

Он схватил меня за кисть. И тут я заметила ружье, которое лежало на траве прямо рядом с витриной.

«Пожалуйста, минуточку, мисс, – сказал он. – Я хочу вот ту гитару в витрине». Он говорил очень вежливо.

«Отпустите, пожалуйста, мою руку, вы делаете мне больно, – сказала я. – Если вам нужна гитара, возвращайтесь утром, когда откроется магазин».

Но он крепко сжимал мою руку. Я еще никогда не ощущала такой сильной хватки. Его глаза сверкали безумным блеском. И я вдруг до смерти перепугалась.

«Отпустите меня, – сказала я, – а гитару можете взять, если хотите».

Он ничего не ответил. Просто в упор рассматривал всю меня этими безумными, блестящими глазами.

«Я хочу, чтобы вы пошли со мной», – сказал он, нисколько не угрожая мне, мягко, почти застенчиво.

«О чем вы говорите?!»

«Я хочу, чтобы вы пошли со мной, – снова попросил он. – Чтобы мы вместе ушли отсюда и от всех других людей. Пожалуйста!»

Он сказал это «пожалуйста», как будто просил о чем-то совершенно обычном. Я поняла, что имею дело с каким-то ненормальным.

«Если я должна пойти с вами, – сказала я, – мне нужно вернуться в дом и что-нибудь надеть». Я думала только о том, чтобы оказаться внутри, запереть дверь и вызвать помощь по телефону.

«Нет! – в первый раз грубо заявил он. – Идите так, как есть, вы и так прекрасны».

Тогда меня охватила паника, и я допустила промах. Я попыталась вырваться от него. Так и не знаю, что произошло. Думаю, он каким-то образом ударил меня ребром руки по шее. – Линда коснулась бледного синяка на горле. – Должно быть, я потеряла сознание, потому что очнулась лежащей в высокой траве. Он был рядом, а его руки… он щупал меня своими руками, всю меня! Я попыталась с ним бороться и закричала. Он зажал мне рот одной рукой, а второй сжал меня как в тисках.

«Не бойтесь, – сказал он. – Я не собираюсь причинить вам боль».

Не могу даже передать вам, Питер, что я испытывала. Я вся застыла от ужаса. В нескольких футах от себя я увидела его ружье и гитару. Мне удалось оглядеться, и я поняла, что он довольно далеко унес меня, во всяком случае не меньше мили от моего дома. Он тащил или нес меня через поля, которые тянутся за моим домом, до самого подножия горы, где начинается тропа, ведущая вверх. Я поняла, что не смогу убежать от него.

«Всю жизнь я мечтал как раз о такой девчонке, – сказал он. – Ты красивая. Красивая, утонченная, порядочная девушка. Мне никогда не приходилось заниматься любовью с такой, как ты. Даже не представляю, каково это будет! Как тебя зовут?»

Я едва дышала от страха. Сказала, что меня зовут Линда. Сказала, что он совершает преступление. Сказала, что его посадят в тюрьму на очень большой срок. Но, по-моему, он даже не слышал меня. Он только глазел на меня своими сумасшедшими глазами и осторожно трогал меня. У меня было такое ощущение, что по мне ползают клопы.

«Мы с тобой пойдем в горы, – сказал он мне, – где будем наедине и в безопасности. У меня там друзья. Ты будешь нами довольна и увидишь, как сильно я тебя хочу».

Он говорил это совершенно спокойно и ласково, как ребенок, который не соотносит происходящее с действительностью. Я пыталась убедить его.

«Я не могу идти с тобой, – сказала я. – Я никуда не могу уйти, пока не вернусь домой и не оденусь. Позволь мне вернуться, и я…»

«Нет, – сказал он, и в его голосе прозвучала жестокость. – Пойдешь со мной по своей воле, или я потащу тебя. Я готов дать тебе время, Линда, чтобы ты полюбила меня. Но тебе придется понять, что сейчас ты в моей власти».

Он отпустил меня и опустился рядом на колени.

«Ты сама пойдешь или мне придется тебя заставить?»

Я не могла двинуться с места, Питер. Не могла заставить себя сопротивляться ему, не могла идти с ним, со мной творилось что-то невероятное. Я была физически парализована. Не думаю, что вы сможете это понять. Тогда он достал из своей куртки кусок бельевой веревки и обмотал ее мне вокруг кистей.

«Сожалею, что ты заставляешь меня так поступать, – сказал он. – Но нам уже пора идти».

Веревка впилась мне в кожу, когда он потянул меня вверх. Другой конец веревки он привязал к своему поясу, поднял гитару и ружье и пошел вперед. Я пыталась отставать, но это не помогло. Я упала на землю, и он потащил меня за собой по камням и гравию. Я продолжала умолять его, уговаривать. Но в конце концов сама за ним пошла, потому что мне некуда было деваться.

– А вы знаете, что вас видели? – спросил Питер.

Она посмотрела на него, широко распахнув серые глаза:

– Видели?!

– Один из местных ребят, Майк Миллер, в это время был где-то около тропы со своей девушкой.

– С Молли Донахью?

– Да. Они видели, как вас тащили в горы.

– Но… Боже мой, Питер! Если они…

– Парень пошел рассказать об этом Саутворту только днем. Его заела совесть.

– Но если Майк видел меня, почему же он не пришел на помощь?

– Джордж был вооружен, и, естественно, парочка очень испугалась. Кроме того, они боялись признаться, что встречались ночью, потому что отец Молли устроил бы страшный скандал.

– Невероятно!

– Но так случилось, – сказал Питер.

Линда долго молчала.

– Может, они правы. Думаю, Джордж убил бы их, если бы они попытались отбить меня.

– Они находились достаточно близко, даже видели потное лицо Джорджа, когда он тащил вас за собой, – сказал Питер. – Главное, что они остались живыми и вы – тоже. Если бы они показались, возможно, вы все уже были бы мертвыми.

– Вот так мы все сидим и боимся пошевелиться, потому что тогда за нас придется платить кому-то другому, – стала размышлять вслух Линда. – Мы этим обязаны друг другу?

– Скажите мне, каким образом вы сможете спастись, и я приму за это удар, – сказал Питер.

– Отсюда нет выхода. – Она медленно покачала головой. – Но возможно, просто я слишком труслива, чтобы воспользоваться выходом, даже если бы он нашелся.

– Перестаньте называть себя трусихой, ведь вы не такая, – сказал Питер. – Мы находимся в одной ловушке. Что произошло, когда Джордж притащил вас в замок?

– Я не могла поверить, что он привел меня именно сюда, – сказала Линда. – Я давно знакома с Тэсдеем и Эмили. Несколько их картин я продала в своем магазине. На какой-то момент меня охватила надежда. Я подумала, что этот ненормальный не знает, что здесь живут люди, думала, он наткнется на Тэсдея, и тот займется им. А вместо этого оказалось, что Тэсдей с Эмили уже давно сами превратились в узников. Джордж притащил меня сюда, в кухню, и начался страшный скандал. Кремер разозлился, что он без разрешения спустился в город, и еще больше взбесился, что он притащил оттуда меня. Он прекрасно понимал, что меня начнут искать. Но теперь уже ничего нельзя было сделать. Не отсылать же меня обратно! Кремер долго втолковывал им, какое у них сложилось положение. А потом… потом Эмили сказала, что поищет мне что-нибудь из одежды и поможет мне привести себя в порядок: он тащил меня по камням, и я вся была в грязи и крови. Мне ужасно хотелось пойти с Эмили, чтобы скрыться с глаз этого психопата. Я надеялась, что Эмили скажет мне, что делать.

«Я сам приведу ее в порядок, – сказал Джордж. – Она моя, и я сам о ней позабочусь».

Помню издевательский хохот Кремера. Он сказал что-то вроде «Наш мальчик становится мужчиной».

От страха я чуть не потеряла рассудок. Помню, как умоляла Тэсдея помочь мне. Помню его каменное лицо, на котором был написан отказ.

«Не будьте такой жестокой по отношению к старику, – сказал Кремер. – Стоит ему сделать одно движение, чтобы помочь вам, и его любовнице конец».

Он указал на Бена Мартина, который держал Эмили под прицелом. Джордж ухватил меня снова за кисти, которые давно уже покрылись синяками, и мне ничего не оставалось, как пойти за ним.

Линда судорожно вздохнула:

– Он занял комнату дальше по коридору, который идет от входного холла, увешанного портретами Эмили. Привел меня туда, закрыл и запер дверь, и мы оказались с ним наедине. В комнате была кровать, стул и старенькое бюро. Рядом ванная с умывальником. Если ее как следует обставить, это была бы прелестная комната с замечательным видом на холмы. Джордж усадил меня на кровать, очень осторожно.

«Я принесу тебе помыться, Линда», – сказал он, вышел в ванную и вернулся с полотенцем, смоченным холодной водой.

Даже не знаю, Питер, как вам это объяснить… Почему-то у меня сложилось впечатление, что бесполезно противиться ему, пока не настанет момент бороться за жизнь. Я думала, что все-таки смогу найти какие-то доводы, чтобы он меня не трогал… потому что он был таким мягким, когда я не возражала ему. Он сел рядом со мной на кровать. «Сиди тихо», – сказал он и начал протирать мне лицо мокрым полотенцем. Он… он, представляете, делал это почти нежно. А потом вытер мне плечи и руки и… я ведь была все равно что голая. Потом принялся смывать грязь с моих ног и со ступней, которые были все избиты и кровоточили. И все время говорил со мной так ласково, как с обиженным ребенком. «Вот видишь, я не хочу сделать тебе больно… видишь, я хочу только одного – чтобы мы полюбили друг друга… хочу…»

У меня все еще была абсурдная надежда, что я сумею его уговорить. Я пыталась объяснить ему, как малому ребенку, что сейчас, когда я так перепугана, я не могу чувствовать того, чего он ждет от меня. Он слушал меня, и по его напряженному лицу было видно, что он делает огромные усилия, чтобы сконцентрироваться на моих словах и понять меня. И он продолжал гладить меня, а я изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать. «Нам некуда торопиться», – сказал он. Потом спросил, люблю ли я музыку, и я сказала, что люблю. Мне было все равно, о чем он станет говорить, лишь бы не о своей любви ко мне. Вы не поверите, но он встал, чтобы взять принесенную гитару с бюро, куда он положил ее при входе. Потом сел на стул напротив меня и стал играть и петь – эти старинные баллады вроде «Молли Мэлон» и «Синекрылая бабочка» и Бог знает что еще, – словом, все пел и пел. Он ухаживал за мной, Питер, представляете?! Я подбадривала его и нахваливала, потому что, пока он играл, он не трогал меня. Это продолжалось довольно долго, и все время я понимала, что только оттягиваю страшный момент – и что тогда буду делать, просто не знаю. Наконец он перестал петь и отложил гитару в сторону. Он подошел и сел рядом со мной и снова стал ласково гладить меня своими жуткими руками. «Ты видишь, Линда, я не хочу тебя обижать, – сказал он. – Но я больше не могу ждать, ты можешь это понять или нет?»

И я начала унижаться перед ним, умолять его не трогать меня. Снова и снова я убеждала его в том, что это невозможно, недопустимо! И вдруг я увидела, что глаза у него стали жестокими. Как бы это сказать… В них была не злоба, а… скорее, смертельное разочарование. Не сказав ни слова, он неожиданно встал, вышел из комнаты и запер за собою дверь. Я продолжала сидеть на кровати и вся дрожала от страха… Питер, в чем здесь дело? Почему женщины считают свое тело таким священным, что, если ее возьмут против ее воли, чувствует себя навсегда опустошенной и разбитой?

Питер не отвечал. Он думал о своей искалеченной ноге и о том, как в течение долгого времени чувствовал себя объектом позора. Он испытывал невыносимое унижение, и Линда трепетала перед возможностью такого же унижения.

– Я с напряжением ждала, что будет дальше, – продолжала Линда. – Спрашивала себя, что случится, если я просто сдамся и постараюсь, чтобы все прошло по возможности безболезненно. Но при этой мысли меня стало тошнить, я буквально задыхалась, пытаясь подавить эти приступы рвоты. Я не могла подчиниться ему, чего бы это мне ни стоило. А потом Джордж вернулся и снова запер дверь. Он принес целый косметический набор: тени для век, губную помаду, компактную пудру с румянами. Он сел рядом и сказал: «Если это не можешь быть ты, то пусть будет другая девушка».

В тот момент я не поняла, о чем он говорит. Но он начал… начал раскрашивать мое лицо! Положил тени на веки, нарумянил щеки, накрасил губы и ресницы. Я не сопротивлялась. Думала, пусть делает что угодно, лишь бы какое-то время не приставал ко мне. Закончив, он схватил меня за руку и сдернул с кровати. Он уже не был мягким и нежным. Втащил меня в ванную, где над умывальником висело зеркало.

«Посмотри!» – сказал он и толкнул меня к зеркалу. И я увидела жуткую маску, в которую он превратил мое лицо. «Видишь, теперь это не ты, – сказал он. – А значит, это уже не имеет значения, верно? До тех пор пока это не ты, все будет нормально, правильно, Линда? Это другая девушка, не Линда, значит, не имеет значения, что с ней происходит, поняла?» Вся его обходительность пропала, и я заметила слюну в уголках его рта. Он грубо толкнул меня назад, в комнату, и швырнул на кровать. Я хотела кричать, но не смогла издать ни звука. Он двинулся ко мне… я закрыла глаза и до крови закусила губы…

И в этот момент кто-то постучал в дверь! Это… это оказался Телиски. Он передал приказ Кремера, чтобы мы спустились в кухню. Я думала, что Джордж откажется подчиниться. Он стоял надо мной и весь дрожал. А потом повернулся, медленно подошел к двери и отпер ее. Телиски остановился в дверях и усмехался мне – наверное, гадал, поддалась ли я его дружку. «Отведи ее вниз, – сказал Джордж, – я тоже сейчас спущусь».

Я вскочила и быстро подошла к двери. Лишь бы уйти отсюда, пусть это будет все равно что попасть из огня в полымя. Выходя, я оглянулась на Джорджа. Он бросился лицом на кровать и рыдал, как ребенок!

Питер взглянул на Линду. Казалось, рассказ истощил ее душевные силы. В глубине души каждого человека, даже такого извращенного, как Джордж Манджер, живет неистребимая жажда недостижимого. Но теперь он уже не надеялся получить Линду, когда на эту красивую девушку обратят внимание его сообщники. Его время ушло.

Неожиданно в дверях кухни появилась Труди.

– Джордж приходит в себя, – раздраженно сказала она. – Пусть туда пойдет тот, кто лучше знает, что с ним делать.

В комнатке за ее спиной послышался мучительный вопль. Такие леденящие душу крики раненых Питеру приходилось слышать на поле сражения. Он посмотрел на Эмили, стоящую около раковины.

– У вас есть что-нибудь, чтобы унять боль, Эмили? – спросил он.

Она покачала головой. Жуткий крик повторился, и на этот раз, кажется, задел Телиски.

– Проводи мать к нему, чтобы она присмотрела за ним, – сказал он Дюку. – Мы не можем допустить, чтобы он так вопил. Помнишь, о чем предупреждал К.К.?

Дюк ружьем указал Эмили на дверь.

– Посмотри, чем ты сможешь ему помочь, – сказал он.

Эмили намочила полотенце холодной водой и невозмутимо прошла в комнатку. Дюк последовал за ней с ружьем на изготовку. Линда встала.

– Можно я помогу? – спросила она.

Никто ей не ответил, и вместе с Эмили она вошла к больному. Судя по всему, Труди и не собиралась присоединиться к ним.

– У него жар, он весь горит, – сказала она. – Думаю, Джордж ничего не соображает, все время зовет ее.

– Линду? – спросил Питер.

– Да. Видно, она здорово ему понравилась, – сказала Труди, глядя на Телиски, который стоял у окна. – С меня хватит! Пусть за ним ухаживает кто-нибудь еще.

– Перестань ныть и сделай мне кофе, – сказал Телиски.

– А ты что такой нервный? – спросила Труди, направляясь к плите.

– Потому что не нравится мне все это, – сказал Телиски. – Этот умник Стайлс, по-моему, правильно сообразил насчет К.К. Он может наплевать на нас и удрать, а нам придется расхлебывать эту кашу.

– За ним последит Бен, – сказала Труди и принесла рыжему громиле чашку кофе. – Кстати, Джейк, а что же будет со мной, если на нас нападет поисковая партия? Мне даже нечем защититься. Я хочу получить оружие.

Телиски рассмеялся:

– Да ты с двух шагов не попадешь и в корову!

– Все равно! – упрямо возразила Труди. – У меня есть право защищаться! Где я могу взять себе пистолет?

Телиски взглянул на Питера.

– Спросишь, когда мы будем с тобой наедине, – сказал он. – Я-то готов в любое время, только скажи.

– Тебе бы только гадости говорить! – фыркнула Труди.

Повернувшись спиной к Телиски, она направилась к Питеру. Ее взгляд как бы говорил, что она старалась помочь ему, как могла.

– Принести вам кофе? – спросила она.

– Спасибо, – сказал Питер, – но я хочу проверить, смогу ли кататься в этой детской колясочке.

Он положил ладони на колеса кресла и выкатил ее из-за стола. Телиски тут же насторожился.

– Куда это ты собрался? – осклабился он.

– Налить себе кофе, – сказал Питер.

– От парня, которому пришло в голову швырнуть в меня полный кофейник горячего кофе, осталась одна зола, – зловеще предупредил Телиски.

– Я помню, – спокойно сказал Питер.

– Так что забирай свой кофе и марш обратно к столу! – приказал Телиски.

Кресло легко поддавалось управлению. Питер подъехал к плите и понял, что не сможет везти на коленях чашку с горячим кофе и одновременно править каталкой. Он бросил взгляд на наручные часы. До возвращения Тэсдея… еще почти полтора часа.

Из комнаты Джорджа в кухню вернулись Эмили и Дюк. Линда осталась у кровати больного.

– Вот это девушка! – сказала Питеру Эмили. – Ее присутствие, кажется, немного успокоило парня, и она охотно согласилась за ним ухаживать. И это после того, как он заставил ее пройти через такие страдания!

– Вы слышали, что она мне рассказывала?

Эмили кивнула:

– Который час?

– Половина одиннадцатого, – ответил Питер.

– Через полчаса должен вернуться Тэсдей, – сказала Эмили. С озабоченным выражением лица она взглянула на Дюка, который подошел к окну, чтобы поговорить с Телиски. – Я все размышляла, – тихо проговорила она.

– Мы все только этим и занимаемся, – усмехнулся Питер.

– Мы с Тэсдеем прожили великолепную жизнь, – сказала она. – Чего еще мы можем просить? Есть ли возможность для вас с Линдой выбраться отсюда, если мы приготовимся остаться и принять все, что придет им в голову?

– Не уверен, что мы сможем или станем пытаться это сделать, – покачал головой Питер.

– Мы со стариком уже хорошо пожили, – тихо сказала Эмили. – Вы с девушкой должны иметь возможность жить дальше.

Питер кинул быстрый взгляд в сторону окна.

– Ни у кого из нас нет этой возможности, если нам не удастся заполучить оружие, – сказал он. – У вас есть представление, где они могут его держать?

– Они заперли его в спальне на втором этаже, – шепнула Эмили. – Ключи находятся у Кремера.

– А если выбить дверь?

– Она из крепкого дуба.

– Эй вы, двое! Прекратите шептаться! – грубо крикнул Дюк. – Хотите болтать, говорите так, чтобы мы вас слышали.

– Еще оружие может быть в подвале, – тихо произнесла Эмили и направилась к плите.

Время шло. Питер сгорбился в кресле-каталке, отчаянно стараясь придумать какой-то выход из положения. Он не мог добраться ни до одного помещения в здании. Даже если бы чудом он оказался без охраны, подняться на второй этаж по лестнице он мог бы только с огромным трудом, и это заняло бы слишком много времени. И как выудить у Кремера ключ? Ко всем этим мучительным размышлениям добавлялось еще одно: у пленников не было ни секунды, чтобы совместно обсудить план побега.

Питер нащупал в кармане сигарету и закурил. У табака был привкус сена. Надо обязательно найти способ перехитрить этих четырех бандитов, но в голову ничего не приходило. Не было никакой надежды договориться с друзьями, никакой надежды найти момент, когда они будут вне обстрела, чтобы можно было рискнуть прорваться.

– Старик запаздывает уже на десять минут, – пробормотал стоящий у окна Телиски.

– Подумаешь, каких-то десять минут! – фыркнул Дюк.

– Может, Кремер и Мартин заставили его увезти их отсюда к черту на кулички? – предположил Питер.

На скулах Телиски ходуном заходили желваки, когда он злобно посмотрел на Дюка.

– А что, вполне могли! – сказал он. – Машину старика никто не остановит, все его знают. Пойду спущусь на тропу, посмотрю.

– Не вздумай уйти! – злобно прошипел Дюк. – Нечего сходить с ума из-за десяти минут. – Он взглянул на Питера. – А ты заткнись, отец!

В кухне появилась Труди, которая, видно, поднималась переодеться. Она нервно затягивалась сигаретой. Ее глаза подозрительно блестели, и Питер предположил, что она опустошила бутылку виски. Девушка присоединилась к своим приятелям у окна. Они разговаривали так тихо, что Питер ничего не слышал.

«Всеможет взорваться в любую минуту, – сказал он себе. – Недоверие друг к другу заставляет преступников нервничать. У любого могут сдать нервы, и тогда здесь, в этой комнате, начнется кровавая бойня. В этом их слабость, но как извлечь из нее пользу?»

Время тянулось медленно. Эмили возилась у плиты, готовя еду для ленча, и напряженно прислушивалась, не зашумит ли мотор возвращающейся с Тэсдеем машины. Он запаздывал уже на полчаса. Питер понял, что прежде этого не случалось. Тэсдей, судя по всему, всегда старался обернуться как можно быстрее, чтобы не подвергать Эмили ненужному риску.

Телиски уже еле сдерживался.

– Старый кретин что-то задумал против нас, – заявил он Труди и Дюку.

– Может, его что-то задержало, – сказал Дюк. – С его старой развалюхой могло что-нибудь случиться.

– Он может привести к нам весь этот проклятый город! – сказал Телиски.

– Тогда Кремер и Бен дали бы нам сигнал.

– Если они еще там! – охрипшим от злости голосом проворчал Телиски. – Может, они давно уже сбежали, как сказал этот умник. А может, эти ищейки накрыли их, прежде чем они смогли выстрелить.

– Что они, глухие или слепые?! – усомнился Дюк.

– Допустим, мы с тобой остались вдвоем. Что нам тогда делать? – спросил Телиски.

Дюк медленно перевел взгляд тусклых глаз на Эмили и Питера.

– Разделаемся с гостями, – сказал он, – а потом забаррикадируемся в той комнате с оружием и патронами и зададим им пороху!

– Мы не сможем попасть в эту проклятую комнату, – сказал Телиски. – Мне никогда не нравилось, что Кремер носит ключ с собой. Нужно было спрятать его где-нибудь в таком месте, чтобы каждый из нас мог его взять.

– Выбьем замок пулей.

– А как быть с Джорджем?

– Считай, с ним покончено, – сказал Дюк. – Да перестань ты выдумывать себе проблемы, Джейк! Старик просто опаздывает, и этому может быть тысяча обыкновенных причин. Говорю тебе, он никогда не бросит свою бабу, чтобы ее порезали. Он до сих пор без ума от нее.

– Мне кажется, я слышу машину, – воскликнула Труди.

Они сгрудились у окна, прислушиваясь. Телиски обернулся, усмехаясь, и рукавом вытер пот со лба.

– Старый идиот заставил-таки меня сходить с ума!

Питер слышал, как на лужайку выезжает машина. Затем раздался сдавленный крик Дюка, словно приглушенный пистолетный выстрел.

– У него в машине люди! Этот проклятый полицейский и еще двое! Он нас предал!

Резко обернувшись, он нацелился ружьем сначала на Питера, потом медленно перевел его на Эмили.

Не раздумывая, Питер привел каталку в движение. Он изо всех сил толкал кресло прямо к окну, навстречу ружью Дюка. Джейк и Труди напряженно наблюдали за тем, что творится на дворе.

Тэсдей остановил машину в центре лужайки, в двадцати ярдах от дома. С ним были Саутворт и два вооруженных добровольца. Старик высунул голову из окошка машины и громко прокричал своим басом в сторону дома:

– Эмили! У нас гости!

Телиски поднял ружье и стал целиться в него. Тэсдей был очень крупной, удобной мишенью.

– Стой! – выкрикнул Питер. – Неужели ты не понимаешь, что он пытается предупредить нас? Разве он стал бы привозить этих людей прямо на открытое место, где вы их за десять минут перестреляете, если бы они подозревали, что здесь находитесь вы? Наверное, они все вышли из леса где-нибудь ниже на тропе. Ему пришлось сделать вид, что у него все в порядке. Скорее всего, они попросили его угостить их кофе или стаканом воды.

– Эмили! Ты где? – кричал Тэсдей.

Задерживая гостей, он стал показывать Саутворту свои цветы в горшках, и все остановились около них, оживленно что-то обсуждая, кивая в сторону диких орхидей.

– Стайлс прав, – сказал Дюк. – Старик дает нам время скрыться. Ладно, все убирайтесь в заднюю комнату, где Джордж и девчонка!

– Мне лучше выйти к ним, – сказала Эмили. – Я могу на какое-то время задержать их разговором.

– Черта с два! – сказал Телиски. – Ты, мамаша, гарантия нашей жизни.

– Если Эмили не покажется, они насторожатся, – заметил Питер.

– Ну да! Она выйдет, и старик им сразу же все разболтает, и они улизнут!

– За ними следят Кремер с Мартином, – сказал Питер. – Пусть Эмили выйдет.

– Мне это не нравится, – процедил Телиски.

– Ну, давайте еще поспорим, а потом уже будет не важно, как ты поступишь, – сказал Питер.

– Он дело говорит. – Дюк сплюнул на пол. – Выйди к ним, мать, займи их своей болтовней.

– Говорю, мне это не нравится! – повторил Телиски.

– И умирать тебе тоже не понравится, – усмехнулся Питер. – Идите, Эмили!

Он развернул кресло и покатил к задней комнате, каждую секунду ожидая выстрела в затылок: он видел, что Телиски вот-вот сорвется.

Но оба бандита и Труди следовали за ним. Они набились в маленькую комнатку, где на койке лежал Джордж. Сидя рядом с раненым, Линда осторожно протирала влажной тряпкой его лицо. Она подняла к ним ставшими огромными вопрошающие глаза. Дюк закрыл дверь, и в комнате стало сумрачно.

Питер ответил на немой вопрос Линды:

– Тэсдей вернулся с друзьями, Саутвортом и двумя добровольцами. Вероятно, он ничего им не сказал. Мы останемся здесь, пока они не уйдут.

– А Эмили? – спросила Линда.

– Ей пришлось выйти к ним, чтобы сделать вид, что здесь все нормально.

– Но…

– Если хотите жить, больше ни звука! – предостерег их Дюк. – Если что-нибудь пойдет не так, обещаю, что первые два выстрела достанутся тебе, беби, и тебе, отец. Положи эту тряпку Джорджу на рот и следи, чтобы он снова не завопил!

Судорожно вцепившись пальцами в колеса каталки, Питер сидел, прислонившись к спинке кресла. Казалось, хриплое дыхание Джорджа слышно за милю отсюда. Дюк встал прямо за Линдой, нацелив ружье ей в голову. Телиски находился от Питера в двух шагах. Питер прикинул, что, если в соседней комнате произойдет что-то подозрительное, шансов схватиться с Телиски, прежде чем тот выстрелит, у него пятьдесят на пятьдесят. Но Линда! С ней будет покончено в первую же секунду! Труди стояла спиной ко всем у дальней стены, закрыв лицо руками, как будто была не в силах смотреть на то, что обязательно должно случиться. Питер почувствовал, как от нервного напряжения у него по груди скатываются капли пота. Он пытался разгадать, что задумали Кремер с Мартином. Они должны были увидеть старый «шевроле» Тэсдея с тремя пассажирами. Кремер достаточно сообразителен, чтобы понять, что произошло. Он не был склонен к импульсивным действиям и должен был рассудить, что Тэсдей никогда не появился бы так открыто с подкреплением, если бы намеревался атаковать замок. Кремер должен был отлично понимать, в какую затруднительную ситуацию попал старик. Но при этом находящийся в засаде главарь банды мог только гадать, как поведут себя Телиски и Дюк. Если они додумаются спрятаться, трое вооруженных гостей скоро спокойно уйдут. Если Телиски и Мартин впадут в панику и начнут стрелять, им конец. Этих троих они могут убить, но выстрелы привлекут к замку еще сотни вооруженных поисковиков. Можно было себе представить состояние Кремера, вынужденного затаиться в лесу.

Питер услышал голоса: добродушную болтовню Эмили, глухой рокот Тэсдея и спокойный смех Саутворта. Он до боли в руках стиснул колеса своего кресла.

Послышался стон, и Джордж пошевелился.

– Джейк, натяни ему на голову одеяло и держи его, – прошептал Дюк. – И не двигайся, Стайлс, или я разнесу голову этой куколки на части!

Телиски шагнул к кровати, скомкал одеяло и прижал его к лицу Джорджа. Тело Джорджа дернулось несколько раз и потом затихло.

– Всего пять минут, и кофе будет готов, – отчетливо донесся из кухни голос Эмили.

– Вот это будет здорово, – сказал Саутворт, облегченно вздыхая и, очевидно, усаживаясь. – Должен признаться, я порядком выдохся. Ни минутки не спал с позапрошлой ночи.

– Да, считай, никому из нас не пришлось отдохнуть, – произнес незнакомый голос.

Послышался стук открываемой дверцы печи: Эмили подбросила в огонь несколько поленьев.

Питер посмотрел на Дюка. Тот застыл как изваяние, держа дуло своего ружья в дюйме от головы Линды. Телиски, прижимая к лицу Джорджа одеяло, напряженно прислушивался к разговорам в кухне. Огромные серые глаза Линды были прикованы к Питеру, словно она молчаливо молила его передать ей часть своей выдержки.

– Сколько людей вам дали для поиска? – спросила Эмили.

– Что-то между двумя и тремя сотнями, точно не считали, – сказал Саутворт.

– Похоже, этот парень увел Линду с горы, прежде чем вы вышли искать ее, – сказал Тэсдей.

– Мы рассчитываем найти где-нибудь в лесу тело Линды, – сказал Саутворт. – Этот ублюдок не мог далеко уйти с полуодетой девушкой, которую вынужден был тащить за собой на веревке. Один, конечно, мог, но только не с ней.

– А они не могли спрятаться где-нибудь в сарае в окрестных деревнях? – спросила Эмили.

– Мы проверили каждый дом и амбар в пяти близлежащих поселках, – сказал Саутворт. – Чертовски не хотелось бы так думать, но мы предполагаем, что бедняжки Линды уже нет в живых. Конечно, найти ее тело в этих лесах не так уж просто. Можно пройти совсем рядом и не заметить его. Но сегодня из Фейтвиля приведут собак. Хотя следы уже остыли.

– А вы можете найти похитителя Линды по описанию Майка Миллера? – каким-то странным голосом спросил Тэсдей.

Саутворт усмехнулся.

– Стоит ему только остричь свои лохмы, и он будет выглядеть как все нормальные парни, – сказал он. – Спасибо, Эмили. Господи, какой вкусный кофе!

– Это растворимый, но действительно неплохой, – сказала Эмили.

– Эй, Тэсдей, что это ты принялся курить сигареты? – спросил Саутворт. – Я думал, ты заядлый курильщик трубки.

Питер словно наяву увидел пепельницу, полную его собственных окурков.

– Потерял к ней аппетит, – сказал Тэсдей. – Вкус трубочного табака стал мне напоминать высушенную коровью лепешку.

– Хотите добавить в кофе немного молока, мистер Томас? – предложила Эмили. – Ты привез молока из города, Тэсдей?

– Оставил в машине, – сказал старик.

– Кофе замечательный, миссис Рул, – сказал третий голос.

– Жаль, что у вас нет телефона, Тэсдей, – сказал Саутворт. – Я бы устроил здесь штаб-квартиру.

– Я купил этот дом, чтобы Эмили не отвлекала меня своей болтовней с соседями, – отозвался Тэсдей.

Это должно было означать шутку, и все вежливо засмеялись.

– Могу я предложить вам взять с собой несколько сандвичей, мистер Саутворт? – спросила Эмили своим спокойным голосом.

– Ну конечно, Эмили. Буду очень вам благодарен.

Это может продолжаться бесконечно, подумал Питер. Сколько еще находящиеся здесь люди смогут выносить это отчаянное напряжение, прежде чем у них окончательно сдадут нервы? По крупному лицу Телиски пот так и струился. Дюк и Линда не пошевелились. А если кто-то закашляется или обо что-то споткнется? А если, наконец, Труди окончательно потеряет самообладание и впадет в истерику?

– Странно, – сказал один из незнакомцев, как показалось Питеру, мистер Томас, – что с хорошими, порядочными людьми, кажется, всегда происходит плохое. Не думаю, что может найтись девушка лучше, чем Линда Грант. В ней гораздо больше достоинства, чем в любой современной девчонке. Не болтается по улицам, не выставляет себя напоказ. Никогда не строит глазки женатым мужчинам. Она имела право рассчитывать на самую счастливую судьбу, а получила хуже некуда. Жених ее погиб, а теперь еще это… Может, я не стал бы здесь рыскать, будь это какая-нибудь бродяжка, которая сама напрашивается на неприятности. Почему все это свалилось на Линду?

– Потому что у нее в витрине была та самая гитара, – сказала Эмили. – Ветчина и сыр подойдут, мистер Саутворт?

«Ну что за актриса эта Эмили!» – с восторгом подумал Питер. В ее голосе ничего нельзя было уловить, кроме удовольствия хозяйки принимать у себя Саутворта и его помощников. Она не делала никаких попыток поскорее выпроводить гостей, хотя, когда приготовит им сандвичи, у них не останется причины задерживаться.

– И что вы собираетесь теперь делать? – спросил Тэсдей.

– Перевалим на северный склон и прочешем все там, – сказал Саутворт.

– Сейчас заверну сандвичи в фольгу, и они будут весь день вкусными и свежими, – сказала Эмили. – Еще кофе, мистер Томас?

– Спасибо вам, мэм, с меня хватит, – сказал Томас. – Одно меня успокаивает – у Линды нет родственников, насколько я знаю. То есть нет близких, которым пришлось бы страдать.

– Кроме всего города, – сказал Саутворт.

После короткого молчания Тэсдей неуверенно спросил:

– А что случилось с тем парнем, журналистом, который привозил вас сюда, Саутворт? Стайлс… Кажется, так его зовут?

– Да, Питер Стайлс. Он уехал, – сказал Саутворт. – Для него это не очень-то приятное место, вы же знаете. Какие-то хулиганы устроили ему автомобильную аварию недалеко от Дарлбрука. Это стоило Стайлсу его ноги, а его отец заживо сгорел в машине. Думаю, этот новый случай всколыхнул в нем старые переживания. Могу понять, почему он исчез. Да в этих лесах он и не смог бы помочь нам, со своей искусственной ногой.

– Ну вот, мистер Саутворт, думаю, теперь вы не умрете с голоду, – сказала Эмили.

Значит, сандвичи готовы. С минуты на минуту они уйдут. Питер сжимал колеса каталки, чувствуя, что его рубашка намокла от пота.

– Что ж, думаю, нам пора возвращаться к делу, – сказал Томас. – Огромное вам спасибо, миссис Рул.

– Вы слишком добры, – сказала Эмили.

– Послушайте, Тэсдей, не покажете нам кратчайший путь на ту сторону?

– Охотно, – отозвался тот.

Послышалось шарканье башмаков, скрип отодвигаемых стульев. Все двинулись в дальний конец кухни. Донеслись приглушенные звуки прощания. Телиски начал подниматься.

– Подожди! – прошептал Дюк. – Вдруг они что-нибудь забыли и вернутся?

Питер отсчитывал секунды по своему учащенному пульсу. Стояла гнетущая тишина. Все словно окаменели.

Затем они услышали голос Эмили, ясный и уверенный:

– Думаю, вы уже можете выйти.

Сжимая ружье в руке, Телиски буквально вывалился через дверь в залитую солнцем кухню. Дюк шел вплотную за ним. Труди бессильно осела на пол, как тряпичная кукла, и зарыдала.

– Здорово ты себя вела, мать, – услышал Питер Дюка. – Я думал, Тэсдей собирается выдать нас.

– Ему трудно пришлось, – холодно сказала Эмили. – Он знал, что они схватят вас всех, но понимал, что это стоило бы жизни четверым невинным людям.

– Вот пусть и не забывает об этом, – зло пробормотал Телиски.

Питер с трудом разогнул пальцы, обхватившие ободья колес. Линда сняла одеяло с лица Джорджа, затем закрыла свое лицо руками. Она была близка к истерике. Город уже считает ее погибшей.

Питер подтолкнул к ней коляску и на мгновение положил руку ей на плечо.

– Я все думаю, что, если бы я закричала, Эрни со своими ребятами поймали бы их, – сказала она. – Я понимала, что умру, но это не имело значения. Вот только вы, Питер…

– А еще Эмили и Тэсдей, – покачал головой Питер.

– Может, уже не подвернется другой возможности, – сказала Линда и взглянула на него сквозь слезы. – Эмили и Тэсдей могли спастись. Я думала только о вас и о себе.

– Не забывайте, вероятно, Кремер и Мартин приготовились стрелять из укрытия, – сказал Питер.

– Я вроде Тэсдея, – сказала она. – Я хотела, чтобы она продлилась так долго, как я… Я имею в виду жизнь.

– Отчаянный героизм – не выход из нашего положения, – сказал Питер, убирая руку с плеча девушки.

– А в чем же выход?

– Но должен же он быть! – Питер стукнул кулаком по подлокотнику своего кресла. – Я только сижу здесь и трясусь от страха. Голова совсем не работает!

В кухне послышались новые голоса – Кремера и Мартина. Кремер говорил коротко и напряженно.

– Где остальные? – спросил он.

– Там, в комнате, с Джорджем, – сказал Дюк. – Все висело на волоске, К.К.

– Да уж! – сказал Кремер. – Мы с Беном чуть не открыли огонь, когда увидели, как они поднимаются в машине Тэсдея. В последний момент сообразили, что он не вез бы их так открыто, если собирался обмануть нас. А остальные где были? В этой комнате?

– Да, с нами, – сказал Телиски.

– Этому умнику и девчонке пришлось решать, стоит ли им прямо там умереть, – сказал Дюк. – Видно, надумали еще пожить.

– Что же теперь? – нетерпеливо спросил Телиски.

– Мы слышали, что должен был сказать нам Тэсдей, – сказал Кремер. – Он пошел с ними на перевал и скоро вернется.

Питер успокаивающе похлопал Линду по плечу и выкатился в кухню. Лицо Кремера было неестественно бледным. Он задумчиво посмотрел на Питера.

– Они нас не ищут, – сказал Дюк. – Только Джорджа и девчонку. Про нас они не упоминали.

– Вот об этом я и хотел поговорить с Тэсдеем, – сказал Кремер. – Кофе остался, мать?

– Налей себе сам, – сказала Эмили, стоя у окна и ожидая Тэсдея.

Кремер закурил и подошел к плите взять кофе. Налив себе чашку, он обернулся лицом к остальным.

– Мы там с Беном долго думали, – сказал он. – Если они не знают про нас…

– Во всяком случае, они говорили только про поиски Джорджа и девушки, – сказал Дюк.

– Значит, если они найдут тела девушки и Джорджа, – медленно проговорил Кремер, – они перестанут искать. Спустятся с горы, и на этом все закончится. Тогда мы можем смыться в любой момент.

У Питера перехватило дыхание. Идея этого хладнокровного изверга была дьявольски простой. Погибшие Линда и Джордж будут означать конец розыскам.

– Вам не придется убивать Джорджа, – произнес неузнаваемый голос за спиной Питера. Он развернул кресло. В дверях комнатки застыла Линда, прямая и высокая. – Джордж умер, – сказала она. Ее серые глаза остановились на Телиски. – Это ты убил его! Ты его задушил!

Часть третья

Глава 1

Первой пришла в себя Эмили. Она торопливо прошла за Линдой в заднюю комнатку. Развернув кресло, Питер покатил за ними.

Эмили склонилась над Джорджем, пыталась нащупать пульс на худой руке. Сидевшая на полу Труди испуганно следила за ней. Наконец Эмили выпрямилась, ее лицо без слов подтвердило присутствующим страшную весть. Она медленно натянула одеяло на лицо Джорджа.

Остановившись в дверном проеме, Питер коснулся ледяной руки Линды. Девушка не ответила на его прикосновение; казалось, она находилась в столбняке.

Эмили медленно отошла от кровати.

– Они сделают то, о чем говорили, – прошептала она. – Мы должны остановить их, Питер.

– Как? – с отчаянием спросил Питер. – Бога ради, как мы можем это сделать?

– Нужно просто не думать о себе, – сказала Эмили и вышла в кухню.

Питер развернулся. В этот момент с улицы вошел Тэсдей, который не знал, что произошло. Быстро приблизившись к Эмили, он обнял ее.

– Извини, что заставил тебе поволноваться, дорогая, – сказал он. – Мне пришлось проводить Саутворта вниз по тропе, не мог же я ему отказать. – И тут, почувствовав необычное напряжение в комнате, встревоженно спросил: – Что случилось?

– Кажется, Тэсдей, мы придумали выход из положения, – сказал Кремер, который сидел за длинным столом и перекатывал в тонких губах сигарету.

– Джордж умер, – бесстрастно сообщила Тэсдею Эмили. – Телиски задушил его одеялом, когда накрыл ему голову, чтобы тот не выдал всех. Наш молодой друг выдающегося ума думает, что если они оставят на горе два мертвых тела – Джорджа и Линды, – то поиски будут закончены, как только их найдут.

– И тогда мы преспокойно уйдем, – сказал Кремер. – Ведь ваши приятели ищут только их, а про нас они и не подозревают.

Эмили невозмутимо обернулась к плите, как будто они обсуждали предстоящую встречу с друзьями.

– Только ничего у вас не выйдет, – сказала она.

Кремер настороженно прищурил глаза:

– Почему это, мать? Они найдут тела и прекратят обшаривать гору. А мы позаботимся о вас и улизнем, так что никто не станет нас искать, пока не хватятся Тэсдея. Но к тому времени нас не будет здесь уже сутки, а может, и больше.

– Они даже могут подумать, что всех вас убил Джордж, – сказал Мартин.

Эмили спокойно обернулась.

– Неужели вы думаете, что мы ничего не предприняли, чтобы в конце концов вам пришлось заплатить за все свои преступления? – спросила она.

– Ну почему, я об этом думал, – спокойно ответил Кремер. – Но что вы могли сделать? Суть в том, что вы абсолютно ничего и не могли предпринять!

– О, мы знаем, что вы собираетесь всех нас убить, – сказала Эмили. – Мы всегда это понимали, парень. Но вас будет искать вся полиция Соединенных Штатов. Уж это мы обеспечили!

Питер бросил взгляд на Тэсдея. Старик пораженно смотрел на Эмили. Питер понял, что он не имеет даже отдаленного представления о том, что говорит Эмили. Но, к счастью, глаза четырех бандитов были прикованы к Эмили.

– И как же вы это устроили, мать? – угрожающе тихо осведомился Кремер.

– Мы не могли помешать вам убить нас, – сказала Эмили, – но позаботились о том, чтобы вас нашли и после нашей смерти.

Преспокойно повернувшись ко всем спиной, она озабоченно приподняла одну из конфорок, чтобы проверить огонь в печи.

В три шага Кремер пересек кухню и развернул ее к себе лицом. У Тэсдея вырвалось сдавленное рычание, но, казалось, он не в силах оторвать ноги от пола.

– Говори, как вы это устроили! – потребовал Кремер.

– Тэсдей не мог привести сюда людей на помощь, – сказала Эмили, – во всяком случае, пока для нас оставался хоть единственный шанс на спасение. – Она бесстрастно посмотрела на старика. – Но когда он был в городе, он подробно описал, кто вы такие и что вы здесь делаете. И оставил бумагу в банке, чтобы мистер Свенсон прочитал ее, если с ним что-нибудь случится. Мистер Свенсон решил, что это его завещание, но он узнает правду, когда вскроет его. Так что, мальчик, вы можете расправиться с нами в свое удовольствие, но когда-нибудь вам и за это придется заплатить.

Кремер резко обернулся к Тэсдею:

– Это правда, старик?

Старик взирал на Эмили как на незнакомку. Он пытался что-то сказать, но не сумел выдавить из себя ни звука. Затем медленно и неуверенно кивнул.

– Он не посмел бы этого сделать! – заявил Мартин. – Он знает, что тогда случилось бы с Эмили.

Эмили улыбнулась ему.

– Не важно, что случится со мной, мальчик мой, – сказала она. – Для нас с Тэсдеем важно, что вы заплатите за все, что натворили. И вы заплатите!

– Ловко вы это придумали, – сказал Телиски, не отрывая взгляда от Кремера.

Посасывая сигарету, Кремер отвернулся в сторону.

– Интересно, какое это имеет значение, – проговорил он в раздумье.

– Я бы сказал, довольно серьезное, – сказал Питер. – Полиции будет известно, кого искать.

– Рано или поздно они и так вычислили бы нас, – пожал плечами Кремер.

– Но до сих пор они могли только гадать, ведь у них было очень приблизительное описание вашей шайки, – сказал Питер. – Зато сейчас они узнают сразу все.

У него учащенно билось сердце. Он был уверен, что Эмили только что вдохновенно сочинила всю эту историю с начала до конца. Бандитов необходимо было убедить, что все это правда, пока Тэсдей не пришел в себя, иначе Кремер все поймет по его ошеломленному лицу.

– А мы заставим его забрать эту бумагу из банка, – сказал Дюк, пристально глядя на Эмили крошечными глазками. – Вот мы немного поработаем над ней на его глазах, и я уверен, он бегом помчится в банк и станет умолять, чтобы ему сию же минуту вернули его «завещание».

– Или его копию, – кротко подсказал Питер.

– А тебе, отец, лучше заткнуться, – сказал Кремер.

Питер напряженно следил за Тэсдеем. В какой-то момент ему показалось, что старик вот-вот начнет яростно отрицать эту идею с бумагой. Вероятно, он представлял себе, что может произойти с Эмили, и готов был пойти на все, чтобы не допустить этого ужаса.

– Тэсдей на многое пошел бы, чтобы уберечь меня, парень, – сказала Эмили своим обычным, уверенным тоном, – но не на все. Он знает, что я никогда не простила бы ему, если бы он дал вам безнаказанно уйти.

«Перестать думать о себе», – сказала Эмили. У этой женщины было больше отваги, чем у них всех, вместе взятых, но что этим выиграешь? Пожалуй, немного времени. Немного времени, пока Кремер соображает, как это меняет его план побега. В конце концов парни могут попробовать сбежать, независимо от того, верят они или нет в фантастическую выдумку Эмили. Они могут повернуть свои ружья на пленников, а это будет конец.

До боли в суставах стискивая резиновые шины колес своей каталки, Питер понимал всю ограниченность выбора, стоящего перед узниками. Увы, это был не выбор между жизнью и смертью, а только вопрос, каким образом сделать смерть своих товарищей менее мучительной. Дело заключалось в простом вопросе, можно ли избавить Эмили от пыток на глазах Тэсдея, а Линду – от разнузданного насилия перед тем, как она будет убита и тело ее будет брошено где-нибудь на поляне рядом с телом умершего Джорджа, чтобы ввести поисковые партии в заблуждение и заставить их отказаться от поисков похитителя их землячки.

Напрашивается удивительно простой выход, подумал Питер. Нужно только, чтобы невооруженные заложники открыто напали на вооруженных бандитов, и это вынудит тех затеять стрельбу. Появился шанс, что выстрелы привлекут сюда поисковиков, что Саутворт с двумя своими товарищами не успел далеко уйти и успеет возвратиться, заслышав перестрелку. В такой обстановке бандитам будет не до того, чтобы долго и безжалостно терзать женщин. Конечно, пленники погибнут, но это будет быстрая и не особо мучительная смерть. Но имеет ли он право принять решение о нападении, не посоветовавшись с товарищами? А как он может поговорить с ними? Он понимал, что ему придется самому выбрать момент для атаки и только молиться, что Тэсдей и обе женщины догадаются, почему он пошел на это.

«Через несколько минут, – сказал себе Питер, – меня уже не будет».

Взмокшими от пота руками он качнул коляску взад-вперед. Невозможно было постичь, что этот поток веселых солнечных лучей, пробивающийся сквозь окна, будет последним в его жизни; что в последний раз он ощущает такой привычный и уютный запах свежего кофе. Ему некогда было подумать о прожитых годах, подвести итоги и дать оценку своим достижениям и неудачам. А что, если желать этого момента и есть невероятное, дикое тщеславие? Но действительно ли он его жаждет? Или просто оправдывает свое желание, чтобы не затягивать леденящий душу страх неизвестного? Водитель, мчащийся в машине по шоссе, не знает, что через три минуты он погибнет в дорожной катастрофе. Но знать и выбрать момент своей смерти – это совершенно разные вещи.

И вдруг, не сознавая этого, Дюк Лонг подтолкнул Питера.

– Посмотрим, как долго сможет это выдержать Тэсдей. – Стоя у стола, Дюк положил на него ружье, достал из кармана складной нож и со щелчком приготовил острое стальное лезвие к действию. – Эмили, что-то мне вздумалось вырезать на тебе мои инициалы, – сказал он.

Он медленно двинулся к спокойно стоящей у плиты Эмили и, усмехнувшись, взглянул на застывшего Тэсдея.

– Чтобы у тебя, старик, был новый материал для твоих вшивых картин! – сказал он.

– Нет! – закричал Тэсдей. – Постой! В этой болтовне ни слова…

Мгновенно собрав все силы, Питер мощно толкнул кресло на Дюка, стоящего к нему спиной. У Кремера вырвался предостерегающий крик.

Кресло ударило Дюка сзади под колени. От неожиданности нелепо взмахнув руками, он покачнулся, и Питер опрокинул его себе на колени. Обхватив правой рукой шею Дюка, левой он замкнул хватку. Ноги Дюка не доставали до пола, поэтому он не мог оттолкнуться и вырваться. Он взмахнул ножом, но Питер придавил к своему бедру стальное лезвие. Закрыв глаза, он что есть силы сдавливал шею Дюка.

Кресло само собой развернулось на колесиках и остановилось спиной к плите, неожиданно прикрыв Питера телом Дюка от выстрелов Кремера, Телиски и Мартина. Питера охватило отчаянное возбуждение при мысли, что он сумеет прикончить хоть одного из бандитов, прежде чем его убьют. Ему удалось передвинуть левую руку под затылок Дюка, оттянуть его голову назад, затем он внезапно выдернул правую и схватил его за подбородок. Резкий рывок назад – и позвонки на шее Дюка с хрустом сломались, а его тело безвольно повисло у него на коленях. В это мгновение Телиски уже бросился к ним. Его разъяренное лицо оскалилось над самой головой Питера, громадные ручищи протянулись, чтобы вырвать сообщника из хватки Питера, но поздно! Питер ошеломленно смотрел, как Телиски вдруг закачался и, спотыкаясь, попятился назад. Только через секунду до Питера дошло, что Эмили изо всех сил треснула гиганта по голове кочергой.

– Пусть они стреляют! – заорал Питер.

Телиски снова пошатнулся, схватившись за голову обеими руками, между пальцами которых струилась кровь.

Тело Дюка соскользнуло на пол, и Питер увидел, как Кремер медленно поднимает свое ружье, старательно целясь в него. Из горла Тэсдея вырвался львиный рык ярости. Эмили стояла прямо за Питером, открытая выстрелу. Споткнувшись, старик бросился перед Питером, навстречу Кремеру.

Раздался резкий хлопок, и Тэсдей покачнулся, как гигантское дерево, готовое рухнуть. Отчаянный крик Эмили заставил Питера содрогнуться.

Затем Питер увидел, как Мартин прыгнул к обеденному столу. В этот миг раздался оглушительный выстрел, и Мартин замер на полпути, схватившись за горло. За ним друг за другом раздались еще три выстрела. «Они извиваются и дергаются, как куклы на веревочке», – кажется, так сказала Труди.

Ничего не понимая, Питер повернул голову. У стола с помертвевшим лицом застыла Линда. Это она стреляла из ружья Дюка, которое он оставил на столе. Питер видел, как оно выскользнуло из ее ослабевшей руки и упало на пол. В каком-то ослеплении она глядела на распростершееся у ее ног тело Мартина.

– Джейк! – заорал Кремер.

Спотыкаясь, громила сделал неуверенный шаг на зов приятеля, все еще держась за голову. В это момент Кремер мог перестрелять всех пленников, но вместо этого он попятился к двери. Схватив за руку ничего не видевшего Телиски, он потащил его из комнаты. Только потом Питер понял причину этого бегства. Тэсдей, оказавшийся на полу, подобрал выроненное Телиски ружье. Кремер едва успел захлопнуть тяжелую дубовую дверь, как Тэсдей выпустил из нее заряд свинца. Затем он медленно повалился лицом на пол, а Эмили бросилась рядом на колени, отчаянно взывая к любимому.

В задымленной пороховым дымом комнате раздался безумный хохот. Этот истерический, визгливый смех вырывался из горла согнувшейся пополам Труди.

Питер опустил взгляд на свои дрожащие руки. Прошло минут пять, а он остался живым…

На забрызганном кровью мраморном полу кухни лежал убитый Мартин. Дюк тоже мертв. Тэсдей остановил своим телом пулю, направленную прямо в Питера. Несколько мгновений Питер не мог пошевелиться, не мог думать. Он не понимал отступления К.К. Единственное объяснение, которое приходило в голову, – ружье Кремера дало осечку. Он, Питер, просто не слышал бесполезного щелчка ружья. Однако один факт не подлежал сомнению. Через несколько минут Кремер и Телиски возьмут новое оружие и патроны из спальни на втором этаже. Только что закончившаяся перестрелка должна сыграть пленникам на руку. Она может привлечь внимание поисковиков, но тем понадобится какое-то время, чтобы добраться до замка. Решат ли Кремер и Телиски убежать до этого или, понимая бесполезность этой попытки, когда лес так и кишит вооруженными помощниками полиции, предпочтут вернуться на кухню, чтобы покончить с узниками?

Тело мертвого Дюка придавливало Питеру ступни. Он никак не мог столкнуть его, наконец откатил кресло назад.

– Он тяжело ранен, Эмили? – выкрикнул он.

– О Господи! – прошептала она.

– Жив? – хрипло спросил Питер.

– Да, но пуля попала прямо ему в грудь. – Она подняла на Питера взгляд, исполненный отчаяния; ее невероятное хладнокровие изменило ей.

– Мы не можем здесь оставаться, – сказал Питер. – Они перестреляют нас снаружи через окна, как рыб в аквариуме. Нужно перенести Тэсдея в заднюю комнату.

Эмили подсунула руки под тяжелое тело старика и попыталась потянуть его по полу. Он застонал.

– Линда! Труди! Помогите ей! Я не могу… – приказал Питер.

Линда обернула к нему недоумевающее лицо, казалось, она не узнает его и не в силах сдвинуться с места.

– Черт возьми, делайте, что я говорю! – закричал на нее Питер.

– Прошу вас! – сказала Эмили.

И все это время Труди непрерывно хохотала, содрогаясь от судорожного смеха.

Отчаянная просьба Эмили вывела Линду из столбняка. Она медленно приблизилась к Тэсдею, который не переставал стонать, и стала помогать Эмили, таща старика к задней комнате.

Питер с трудом вылез из кресла и опустился на пол рядом с Дюком. Ощупав карманы его кожаной куртки, он нашел то, что искал: полную пригоршню запасных патронов для ружья, из которого стреляла Линда. На четвереньках Питер перебрался к тому месту, где упал старик, и поднял ружье Телиски. Патронов в нем не оказалось, Тэсдей все их выпустил в дубовую дверь. Питер оставил ружье и передвинулся к телу Мартина. Он рухнул на свое ружье, и только с огромным трудом Питеру удалось сдвинуть его тело в сторону. Он вытащил «итаку» 12-го калибра и в карманах Мартина обнаружил два запасных патрона.

Итак, у них было оружие.

Сев в кресло, он положил оба ружья на колени и покатил к задней комнате. Он понимал, что она была все равно что мышеловка: единственный выход из комнаты вел на кухню. Но больше им некуда было быстро перенести Тэсдея. Линда с Эмили втащили старика внутрь, а за ними, пошатываясь, побрела сотрясаемая безумным хохотом Труди. Питер быстро осмотрел дверь. Задвижка, естественно, была установлена на стороне, обращенной в кухню, значит, они никак не могли запереться изнутри. Если бандиты появятся в кухне, стрелять в них будет невозможно, если только полностью не выйти из-под прикрытия двери.

Да, это была ловушка. Немного успокаивало лишь то, что за последние минут двадцать соотношение сил кардинально изменилось. Теперь пленники могли надеяться, что смогут продержаться до тех пор, пока не подоспеет помощь, вызванная звуками перестрелки.

Питер вкатил кресло в комнату. Дверь открывалась в кухню, что было тоже вполне оправданно с точки зрения строителей здания. Он мог оставить ее открытой и стоять на страже, но при этом представлял бы собой отличную мишень для выстрела сквозь дальнее окно кухни. Если же он ее закроет, тогда они не услышат, как незаметно подкрадутся Кремер с Телиски. Питер ощутил прилив беспомощности, который не давал ему принять решение относительно двери, которое могло оказаться таким важным.

Линда и Эмили пытались справиться с жуткой задачей убрать с кровати тело Джорджа, чтобы на его место устроить Тэсдея, который продолжал глухо стонать. Старик вряд ли осознавал, что с ним происходит.

– Подтащите его как можно ближе к кровати, – скомандовал Питер. – Я сяду на край и подниму его голову и плечи, а вы вдвоем приподнимете ему ноги.

Казалось, растерянные женщины только и ждали его приказаний, чтобы с новой силой взяться за дело. Они протащили старика по полу к кровати, и здесь Питер, который вылез из кресла, подхватил его под мышки. Напрягая все силы, все трое оторвали грузное тело Тэсдея от пола и осторожно опустили на кровать. Эмили тут же расстегнула ему рубашку, чтобы осмотреть темное, залитое кровью отверстие в его груди. Она подняла взгляд на Питера, который стоял на одной ноге, опираясь на спинку кровати в головах. Губы старой женщины дрожали.

– Мне нужно вернуться в кухню, – сказала она. – Рану необходимо промыть, и я должна взять там полотенце, чтобы остановить кровь.

– Это опасно, – сказал Питер. – У них было полно времени, чтобы взять новые ружья. Они вполне могут поджидать нас там, чтобы перебить одного за другим.

– Почему они сбежали? – спросила Эмили.

– Думаю, у Кремера произошла осечка, – сказал Питер. – А был момент, когда мы могли всех их убить. Если бы Тэсдею удалось хоть на несколько секунд раньше схватить ружье… – Он замолчал. – А может, подойдет моя рубашка? Вы сможете ею остановить кровь?

Эмили неуверенно кивнула, она как будто плохо соображала. Питер снял пиджак, затем рубашку и передал ее женщине. Она начала рвать ткань на полоски, промокая кровь, сочившуюся из раны. Питер снова надел пиджак и запрыгал к своему креслу, где начал заряжать ружья. Линда растерянно следила за ним огромными серыми глазами, в которых застыло ошеломление.

– Эти выстрелы, наверное, услышали и скоро придут к нам на помощь, правда? – спросила она.

– Будем надеяться, – сказал он, примериваясь к винчестеру Дюка.

– Не слишком на это рассчитывайте, – не оборачиваясь, сказала им Эмили. – Мы здесь находимся ниже уровня земли. В замке это единственное место, откуда звуки не очень далеко разносятся вокруг.

– Но Кремер предупреждал, чтобы они не стреляли, потому что это может привлечь внимание людей! – сказала Линда.

– Мы просто не стали переубеждать его в этом, – сказала Эмили.

И только теперь Питер понял, почему окна в этой комнатке и на кухне были на уровне глаз. Кухня размещалась в подвале, пол которого действительно был на добрых пять футов ниже уровня земли.

– Кажется, я убила этого парня, Мартина, – сказала Линда ровным, невыразительным голосом.

– Вы были великолепны, – ободрил ее Питер.

– Не знаю, как это случилось, – сказала она. – Я увидела на столе ружье и подумала, что смогу достать его для вас или Тэсдея. А потом он пошел на меня, и я просто стала нажимать на спусковой крючок, пока… пока не увидела, что он упал. Питер, я никогда в жизни не стреляла из ружья! О Боже…

– Если бы вы это не сделали, нас уже не было бы в живых, – сказал Питер, прицеливаясь из винчестера.

– И что они теперь станут делать? – спросила Линда.

– Могу только догадываться, – сказал Питер, взглянув в ее бледное, испуганное лицо. – Сейчас они наверху, где определенно добыли себе новое оружие. Думаю, они могли подняться на верхний этаж или крышу, чтобы посмотреть, не приближается ли кто-нибудь к дому. Если из лесу покажется поисковая партия, им ничего не останется, как открыть по ней огонь. Если же нет…

– Да?

– Тогда они возвратятся сюда, – сказал Питер.

– Зачем? Мы им больше не нужны. Тэсдей уже не сможет поехать за продуктами для них, даже если бы и хотел. Даже если бы он захотел, он не сможет забрать это письмо из банка.

– А никакого письма и нет, – сказал Питер. – Это все чистая выдумка Эмили.

– Эмили?! – не веря своим ушам, воскликнула девушка.

– Я только хотела заронить в них страх, – объяснила Эмили, склонившаяся над Тэсдеем. – Нам оставалось единственное – сделать так, чтобы они не были в себе уверены!

– А вы не допускаете, что они просто сбегут? – спросила Линда.

– Нет, – отозвался Питер. – Если через несколько минут из лесу никто не появится, они поймут, что отсюда выстрелы не слышны. И тогда им останется единственный шанс – улизнуть отсюда ночью. А они знают, что теперь у нас есть оружие. Если кто-нибудь из нас заберется повыше и выстрелит из окна, это привлечет внимание полицейских. Естественно, они должны этому помешать. Они сейчас так же ломают себе голову, что делать дальше, как и мы. Но они точно вернутся, Кремер – потому что очень хитрый и умный, а Телиски – из-за своей ненависти к нам.

– А мы… а мы как-нибудь можем задержать их?

Питер пожал плечами:

– На эти два ружья у нас ровно восемь патронов, это все боеприпасы, которыми мы располагаем.

– Но если вы не будете стрелять… если вы дадите им приблизиться к двери, чтобы напасть на нас…

– Вам нужно было стать генералом, – улыбнувшись девушке, сказал Питер.

Он подкатил кресло к правой стороне двери, чтобы его не было видно из кухни.

– Вы с Труди оставайтесь у боковой стены, – сказал он Линде. – Попробуйте как-нибудь остановить ее истерику, а то из-за нее мы ничего не слышим.

Линда подошла к Труди, которая, скорчившись у стены, то визгливо смеялась, то принималась истерически рыдать.

– Перестань, Труди! – твердо приказала она девушке.

Но эти слова только вызвали новый приступ истерики.

Линда резко ударила ее по щеке, так что голова Труди откинулась назад.

– Тихо! Нам нужно слышать, что там происходит!

Труди бессмысленно смотрела на нее, тихо плача.

– Вот так-то лучше! – сказала Линда и подошла к Эмили. – Я могу чем-нибудь помочь?

Эмили горестно покачала головой.

– Пуля засела очень глубоко, – сказала она. – Если помощь не подоспеет… если мы не приведем к нему доктора…

– Тихо! Слушайте! – быстро проговорил Питер.

Кроме тяжелого дыхания Тэсдея, ничего слышно не было. Каменные полы замка отлично поглощали все звуки. Время от времени снаружи доносились птичьи трели. Питер пытался ободрить себя, что, если поисковая партия приближается, она не станет себя заранее обнаруживать. Кремер с Телиски могут затаиться прямо за дверью, ведущей в кухню, ловя каждый звук.

У Эмили вырвался долгий судорожный вздох.

– Не идет к нам помощь, – сокрушенно сказала она и нежно погладила Тэсдея по бородатой щеке. – Милый! – прошептала она. – Милый мой!

Обычные спокойствие и самообладание окончательно покидали ее.

Питер взглянул на наручные часы. До темноты оставалось добрых восемь часов. Ночь может помочь им, но она будет на руку и бандитам. В темноте у них равные шансы победить в этой игре в прятки. И главное сейчас – проникнуть в замыслы Кремера.

В кухне с методичностью тиканья часов капала из крана вода.

– Мне кажется, сейчас он ничего не чувствует, – сказала Эмили, продолжая ухаживать за стариком. – Но когда он придет в себя, он начнет тяжко страдать от боли.

– Тэсдей справится с ней, – ободрил старую женщину Питер.

– Он бросился прямо на ружье Кремера, чтобы спасти вас… и меня, – горестно произнесла Эмили.

– Да, если бы не он, мы давно уже были бы на том свете, – кивнул Питер.

Вода продолжала назойливо капать.

– Он размышлял над этим… Он давно раздумывал над тем, что такое храбрость.

– Вы сказали, что он воевал на двух войнах. – Питер взглянул на Эмили. «Пусть она говорит, – подумал он, – так ей легче».

– Мы не раз разговаривали об этом, – тихо проговорила та. – У него не было другого выхода, ему пришлось идти и на первую, и на вторую войну, так что здесь речь не шла о храбрости.

– На войне, до того каквступишь в бой, постоянно мучаешься страхом, – подтвердил Питер. – Но когда бой завязывается, тебе уже некогда бояться. Ты просто поступаешь, как велит тебе инстинкт. Так же было и в кухне. В тот момент, когда Тэсдей бросился под пулю Кремера, он не думал, боится или нет. А просто бросился вперед и защитил нас.

– Он такой крупный мужчина, – прошептала Эмили, с любовью глядя на распростертое на постели недвижное тело. – Когда мы были молодыми… в Париже… мы часто ходили куда-нибудь повеселиться по вечерам, когда уже нельзя было рисовать из-за темноты, заходили к друзьям выпить белого вина и поболтать. Частенько, бывало, кто-нибудь напьется и поднимает скандал, начинает ко всем цепляться. Но никто не смел задеть Тэсдея. Он был таким крупным и мощным, что хулиганы не лезли к нему. И странно, его храбрость и сила не подвергались испытанию… до сегодняшнего дня.

– И он доказал, что обладает ими, – сказал Питер.

– Вы знаете, он не боялся умереть. – Эмили подняла на них взгляд. – Когда здесь появились эти твари и мы узнали, кто они на самом деле и чего хотят, он стал бояться за меня. Он был уверен, что у нас нет ни малейшей надежды выйти из этой истории живыми, но считал, что если мы будем помогать им, то, когда придет время, умрем быстро и легко. Они застрелят нас, и это будет быстрая смерть – и дело с концом. Помогая этим негодяям, он надеялся избавить нас от мучений… и еще хоть немного побыть вместе. Но если кому-то из нас удастся выжить, его сочтут трусом.

– Люди, которые сами не сталкивались лицом к лицу с опасностью, думают, что уж они-то поведут себя геройски, – возразил Питер. – Но стоит только прижать их к стене, и мало кто на самом деле окажется героем.

– Разве мы могли бы прожить хоть один день, если бы не убедили себя, что сможем достойно встретить беду, когда она придет? – сказала Эмили. – Вы знаете, я все думала: а что они сделали бы со мной, если бы Тэсдей не стал им помогать? Не изнасиловали бы, в конце концов! Вряд ли им интересно связываться с такой старухой, как я. Но они… они прибегли бы к пыткам, чтобы услышать, как заплачет Тэсдей.

– Не вы, а он? – спросил Питер.

– Я знала, что смогу выдержать все, что угодно, кроме крика Тэсдея, если его начнут мучить, – вздохнула она. – Я думала, пусть они избивают меня, ломают мне кости. Пусть режут меня этим своим ножом, которым все время махали перед носом. Пусть выколют мне глаза… – Ее голос замер, и Питер услышал резкий выдох Линды. – Они могут облить меня бензином и поджечь. Они ведь сделали это с той несчастной семьей фермера, по ту сторону гор. Я думала, что… смогу все это вынести. Но только не крики боли и гнева Тэсдея. Вы можете это представить?

Питер взглянул на Линду, которая со смертельно бледным лицом прижалась спиной к стене.

– И мне кажется, то же происходило и с Тэсдеем. – Эмили задумчиво взглянула на старика. По-видимому, разговор немного отвлекал ее от переживаний за любимого. – Не будь здесь меня, он и пальцем бы для них не шевельнул. Ни за что не стал бы ездить для них в город или прятать их. Он вступил бы с ними в схватку, совершенно не думая, что с ним станет. Вы понимаете, Питер, что я пытаюсь вам сказать? Я боялась за него, а он – за меня.

– На самом деле не так уж много людей так заботятся друг о друге, – сказал Питер.

– Ну не знаю, – покачала головой Эмили. – Вчера, когда вы здесь появились и Тэсдея специально оставили с вами наедине, чтобы он рассказал, какое здесь положение, помните? Когда Кремер послал нас приготовить ужин, Тэсдей был растерян. Он сказал, что вы могли попытаться сбежать в лес, что за домом, но вы решили этого не делать. Почему?

– Потому что за мой побег пришлось бы заплатить своей жизнью вам, Тэсдею и Линде, – сказал Питер.

– Но вы никого из нас не знали, какое вам дело до нас? – спросила Эмили. – Мы абсолютно чужие вам люди. Какое имело для вас значение, что с нами случится?

Питер заставил себя улыбнуться.

– Просто вы были хорошие ребята, а они – плохие, – сказал он. – Я долго боролся именно с таким типом плохих ребят и не мог себе позволить помочь им победить. Возможно, в этом все дело. Может, я просто считал, что слово «безнадежная ситуация» не для меня. А может, я просто идиот!

– Нет, просто вы порядочный человек и поступаете так, как и должен поступать порядочный человек, вот и все, – сказала Эмили.

– Не будем приукрашивать мои достоинства, – поморщился Питер. – На самом деле шансов сбежать у меня было не очень много, так что я просто взвесил их и решил не рисковать.

– Но попали-то вы в эту передрягу только потому, что вернулись помочь Тэсдею, – возразила Эмили. – А вы не обязаны были это делать, вас ничто с ним не связывало. И Линде вы ничем не обязаны. Просто вас встревожило, что люди, даже которых вы не знали, в опасности. Нет, Питер, не подумайте, что я пытаюсь сделать из вас героя! Я только пытаюсь сказать, что в наше время все меньше людей беспокоит то, что происходит за соседней с ними дверью, даже если там живут их друзья. А этим ублюдкам, которые сейчас там, наверху, вообще ни до кого нет дела, их даже не волнует, что может случиться с членом их банды! Можно сказать, что они живут только ради того, чтобы издеваться над людьми. Может, мы отстали, Питер, может, того мира, в котором мы существуем душой, уже нет. Если это так, мне все равно, что со мной станет. – У нее прервался голос. – А если Тэсдей не выдюжит… мне вообще на все наплевать.

Глава 2

Они сидели в полном молчании. Эмили укрыла Тэсдея одеялом до самого подбородка и сидела рядом, тихо раскачиваясь взад и вперед.

В кухне все так же монотонно капала вода.

Все ждали, когда двое бандитов выработают тактику нападения. У Питера было всего восемь патронов, а у убийц неограниченный запас боеприпасов. Кроме того, они были здоровы, сильны и полностью боеспособны. Они могли незаметно приблизиться к своим пленникам десятками способов: через кухонную дверь, откуда можно было попасть в дом, через четыре окна кухни, через окошко в этой комнате прямо над головой лежащего на кровати Тэсдея, через дверь, ведущую в гараж, где стоит бесполезный белый «ягуар». Питер взглянул на единственное окно, и его внимание привлек шнур, свисающий с оконной шторы. Если опустить штору, они окажутся почти в полной темноте, но зато их нельзя будет увидеть снаружи и как следует прицелиться. А если опустить шторы на этом окне и на кухонных да еще запереть дверь гаража, тогда останется только один путь для нападения Кремера и Телиски – дверь из кухни, которая вела на верхние этажи здания. Конечно, опущенные шторы не помешают бандитам стрелять через окна, но им придется вести беспорядочный огонь наугад. Чтобы поднять шторы, они должны будут разбить стекла и дотянуться до шнура изнутри. А сделать это не привлекая внимания и не оказавшись на виду у своих заложников невозможно. К тому же они не знали, насколько серьезно ранен Тэсдей, известный меткостью стрельбы из охотничьего ружья. И понятия не имели, какой стрелок сам Питер. А он, кстати, был очень даже недурным стрелком.

– Линда, – сказал Питер, – проберитесь вдоль стены и опустите штору на окне.

Она рассеянно посмотрела на него, но послушно поднялась. Дотянулась до свисающего шнура и закрыла окно шторой. Тэсдей глухо простонал, как будто наступивший сумрак потревожил его.

Затем Питер объяснил женщинам, что он задумал: быстрое проникновение в кухню, чтобы и там опустить шторы и запереть дверь в гараж.

– А что, если они ждут за дверью? – спросила Эмили.

– Придется рискнуть, – сказал Питер. – Думаю, пока они еще ждут, не придет ли к нам помощь после этой перестрелки.

Эмили взглянула на Тэсдея и погладила его по щеке, затем решительно встала.

– Я вас прикрою, – сказала она. – Я уже целых тридцать лет стреляю в банки под руководством Тэсдея и запросто управляюсь с этим ружьем. Думаю, смогу попасть в этих уродов, если они только покажут нос.

Питер передал ружье Эмили и взял другое, лежащее у него на коленях.

– Берегите патроны, – сказал он Эмили. – У нас на двоих всего восемь штук, и вряд ли нам удастся добыть еще.

– Мне нужно по одному патрону на каждого из бандитов, – спокойно сказала Эмили. – Поверьте, Питер, одна мысль о них делает меня крепкой как скала.

У Питера болезненно сжался желудок. Если он ошибся и Кремер с Телиски наблюдают за кухней через окно, он погиб.

– Справа от плиты, в первом шкафу, стоит бутылка виски, – сказала Эмили. – Оно может понадобится Тэсдею, когда он придет в себя.

Питер кивнул, положил ладони на колеса каталки и резко вытолкнул ее через дверь в кухню, инстинктивно приготовившись встретить внезапный выстрел в грудь.

Этого не произошло.

Кресло бесшумно двигалось на резиновых шинах. Он старался не смотреть на два мертвых тела, распростертых на каменном полу, когда ему пришлось обогнуть их, чтобы добраться до окон. Бросил взгляд на дубовую дверь кухни, расщепленную в нескольких местах отчаянной стрельбой Тэсдея. Оказалось, что изнутри ее нельзя было запереть.

На то, чтобы потянуть за шнур и опустить шторы на четырех окнах, ушла целая вечность. Ему приходилось вставать, чтобы дотянуться до шнура, а это означало, что в течение нескольких секунд он выпускал ружье из рук. Наконец Питер снова уселся в кресло. Он уловил взгляд Эмили, стоящей в дверном проеме с ружьем наготове.

Быстро развернув кресло, он покатил к двери в гараж. Так. Здесь старомодный американский замок и щеколда. Он запер их и двинулся к шкафу, про который говорила Эмили. Там он нашел нераспечатанную бутылку «Хеннесси». Двадцать пять футов до двери в заднюю комнатку показались ему громадным расстоянием. Чтобы достичь ее, ему пришлось повернуться спиной к четырем окнам и незапертой двери. Он не отрывал взгляда от Эмили: если она шелохнется, значит, последует выстрел сзади.

Он вернулся в комнатку, где собрались остальные, тяжело дыша, как бегун после длинной дистанции. Протягивая бутылку бренди Эмили, ощутил, как по спине под рубашкой скатываются капли холодного пота.

– Здесь есть какой-нибудь другой выход, через который можно попасть сюда? – спросил он Эмили. – Какая-нибудь потайная лестница, про которую я не знаю?

– Только лифт для подъема кушаний, – сказала Эмили. – Думаю, в него может втиснуться человек. Но мы редко им пользовались, только тогда, когда Тэсдей привозил из города что-нибудь очень тяжелое. Чтобы поднять его или спустить, нужно тянуть за канат, и он ужасно шумно скрежещет. По нему нельзя подняться или спуститься незаметно.

– Значит, нам придется сидеть здесь и ждать, – сказал Питер.

Линда подошла и встала рядом с Питером.

– А эти двое не показывались? – спросила она.

– Нет.

Она слегка вздрогнула, как будто от озноба.

– Я все время думала, что с нами стало бы, если бы вы не вернулись, – сказала она.

– Из моего путешествия на кухню? – Он взглянул на Эмили, которая снова уселась на край кровати рядом с Тэсдеем. – Я думаю, Эмили сделала бы то, что обещала.

Теперь он молча сидел, наблюдая за толстой дубовой дверью из кухни. Если она сдвинется хоть на дюйм, значит, развязка близится. Это бодрствование может длиться долгие часы, пока жаркое августовское солнце не скроется за западным склоном горы. Затем наступит темнота, и тогда Кремер наверняка приступит к действию.

Питер пытался угадать ход мыслей Кремера. Вероятно, он здорово потрясен тем, что случилось в кухне. Конечно, его огорчила не сама по себе смерть Дюка и Мартина. Для него это означало одно: сила на его стороне уменьшилась. Возможно, он воспринял это и как значительное преимущество. Двоим легче сбежать, чем четверым. Холодный, аналитический ум Кремера не занимают идеи мести. Другое дело – Телиски. Кремера же волнует только возможность скрыться от возмездия за свои преступления.

К этому времени он, скорее всего, уже успокоился, поняв, что поисковые партии не слышали выстрелов в замке. Если Питера и остальных пленников, теперь располагающих оружием, держать в подвале, они не смогут своими выстрелами привлечь внимание находящихся в лесу людей. Он должен знать также, что запас патронов у них ограничен. Так что вряд ли пленники станут расходовать его на стрельбу из окна. Но Кремеру необходимо убедиться, что его пленники остаются там, где были. Скорее всего, он знает, что тяжело ранил Тэсдея. Если старик и не умер, то вряд ли может двигаться. А Эмили никогда его не оставит. Кремер мог предполагать, что и Питер с Линдой также не оставят его.

Итак, в отношении заложников, оставшихся в кухне, Кремер без колебаний примет решение. Их необходимо нейтрализовать, а это можно сделать, только заставив навсегда замолчать. Он с Телиски не мог сбежать под покровом темноты, предоставив Питеру и его друзьям через пять минут поднять тревогу. Телиски пойдет на убийство ради удовлетворения своей жажды мести, Кремер – потому, что от этого зависела его собственная безопасность.

Однако его власть над ситуацией значительно уменьшилась. Час назад, до того как пленники обзавелись оружием, он мог просто войти к ним и всех перестрелять. Теперь ему грозило сопротивление. Не подвижное противостояние, а такое, при котором он мог погибнуть, если еще раз допустит малейшую небрежность. Вероятно, в первую очередь он подумал об окнах. Он не стал бы рисковать выйти наружу при дневном свете, но с наступлением темноты опасность уменьшится. Он должен понимать, что пленники не станут включать свет, чтобы не превратиться в мишени. И он уже не мог захватить Эмили или Линду, чтобы сделать их заложницами и приступить к переговорам с Питером.

«Итак, – с некоторым удовлетворением сказал себе Питер, – у Кремера появились проблемы».

Питер настолько погрузился в размышления о замыслах неприятеля, что не заметил, как Линда опустилась на пол и прислонилась к его креслу, как будто контакт с другим человеком давал ей чувство покоя и защищенности. Он опустил руку и положил ее на плечо девушки, которая подняла на него взгляд и слегка улыбнулась.

– Вы где-то отсутствовали, – заметила она.

– Пытался представить себе, что замышляет Кремер, – тихо ответил он.

Она не отодвинулась.

– Со мной что-то случилось, – сказала она. – Я ни о чем не могу думать, кроме себя самой. Вам никогда не приходило в голову, что существует какая-то злая судьба, которая устраивает так, что мы должны платить за свою неосмотрительность и небрежность?

– Нет, – сказал Питер.

– Я подумала об этом, когда услышала, как мистер Томас разговаривал с Эрни Саутвортом и с другими там, в кухне, – сказала Линда. – Он удивлялся тому, почему с хорошими, порядочными людьми случается несчастье. Если бы кто-то захотел придумать для меня наказание за мои преступления, вряд ли смог придумать худшее, чем мое похищение Джорджем.

– О чем вы говорите, черт побери? Какие еще преступления?

– Я всегда была такой приличной, такой благоразумной, – сказала она. – Всегда старалась вести себя согласно принятым правилам.

– А это плохо? – спросил Питер.

– Думаю, да.

Он убрал руку с ее плеча, и она подняла к нему умоляющие глаза:

– Прошу вас… если не возражаете… Мне не так одиноко, когда… когда вы касаетесь меня.

Питер усмехнулся.

– С удовольствием, – сказал он и снова опустил руку на ее плечо, ощущая ее тепло. – Расскажите мне о своих преступлениях.

– Я была помолвлена с одним парнем, – сдавленно произнесла она. – С Фредом Виллоугби.

– Но это не преступление!..

– Фред был прекрасным юношей, надежным парнем. Мы вместе росли, учились в одной школе и ходили в одну воскресную школу. Он пригласил меня на первый в моей жизни танец. Потом я поехала учиться в колледже в Смит, а он – в Амхэрст. Нас разделяло всего несколько миль, и мы встречались каждый уик-энд, а иногда и чаще. Все думали, что мы поженимся, и мне кажется, мы с ним оба воспринимали это как само собой разумеющееся. Это были не страстные отношения, Питер, но они были очень теплыми, добрыми и… и безопасными.

– Я часто размышлял над понятием «безопасность», – сказал Питер. – Я думал, не значит ли находиться в безопасности – просто жить наполовину. Например, сидеть здесь и ничего не предпринимать – самое спокойное и безопасное.

– В то время я не задумывалась об этом, – продолжала Линда. – Нам с Фредом нравилось одно и то же. Мы делились друг с другом самыми сокровенными мыслями… до определенного момента. Мне было приятно, когда он поддерживал меня во время танцев. В кино мы держались за руки. Он целовал меня на прощанье или при встрече, когда мы возвращались друг к другу после разлуки. Это было приятно, не пугало меня, но и нисколько не возбуждало. Мы обсуждали с ним других ребят из нашей компании; о том, что они обнимались, об их решении заниматься сексом, о том, как это ужасно. Случилось так, что в колледже моя соседка по комнате забеременела, хотя была младше меня. Я переживала вместе с ней – знала, что она принимала таблетки, которые не помогли, обсуждала с ней возможность выйти замуж, хотя это означало бы публичное признание ее вины; поразилась, когда она неожиданно поняла, что вовсе не любит человека, ответственного за ее положение; с ужасом ждала с ней момента, когда ей придется идти к какому-то подпольному врачу в Бруклине, чтобы сделать аборт. Мы разговаривали с ним на эти темы совершенно откровенно и решили, что это не для нас. Мы предпочитали подождать, пока не закончим колледж и не сможем пожениться, то есть поступить так, как положено, чтобы не создавать проблемы друг другу. – Линда горько усмехнулась. – Нам легко это доставалось, потому что наши чувства еще не пробудились!

Питер вспомнил, как, будучи еще подростками, они с друзьями вели бурные споры на темы секса, такие самоуверенные, абсолютно свободные от комплексов и страстных желаний, не подозревая, что через каких-нибудь год-полтора их детский разум целиком захлестнет могучий прилив новых, чувственных ощущений, вызванных половым созреванием.

– Когда я училась на старшем курсе колледжа, – рассказывала Линда, – как-то перед каникулами я поехала в Нью-Йорк на два-три дня, чтобы купить рождественские подарки. Кроме всего прочего, я собиралась пойти на вечер танцев, который устраивала одна из моих одноклассниц. У нее была очень богатая семья, и вечер проходил в одном из маленьких бальных залов в гостинице «Бомонт». Если у вас не было с собой бального платья, там могли дать его напрокат. Вечера, где ты никого не знаешь, обычно проходят неинтересно. Но тот вечер оказался для меня приятным сюрпризом. Этот мужчина был старше меня, кажется, ему было лет тридцать. Он работал менеджером в каком-то крупном рекламном агентстве и был намного умнее, чем большинство моих знакомых мальчиков. Он был высоким, темноволосым и очень красивым, а танцевал просто превосходно. Когда началась вечеринка, я еще не знала, что единственная причина, по которой он пришел сюда, где собрались девушки из колледжа, – найти подружку на одну ночь. Он выбрал меня. Но вел себя очень умно и тактично, ни словом не намекая на свои планы. Он следил, чтобы у меня в бокале было шампанское, но и не давал пить слишком много. Танцевать с ним было одно наслаждение. Он тесно прижимал меня к себе, осторожно и мягко. Я не сознавала этого, но он занимался со мной любовью на виду у сотен танцующих пар. А я… что ж, я отвечала ему. Я всегда говорила себе, что никогда не почувствую никакого интереса к человеку, которого не полюблю. Я даже имени его не знала, ничего не знала о нем – и тем не менее откликалась на каждое его движение.

«Давайте сбежим отсюда», – сказал он, когда сделали перерыв в танцах, чтобы девушки могли освежить свой макияж.

«Я думала, вы никогда этого не попросите», – сказала я, такая кокетливая и проницательная! Неожиданно мне захотелось дать ему понять, что его предложение мне не в новинку. Я ни разу не подумала о Фреде. Ни разу не вспомнила о тех правилах поведения, которым следовала всю свою жизнь. Я сама себя не узнавала. Я только жаждала идти с ним, куда он пожелает.

Мы вышли из гостиницы и взяли такси. Он сказал, что живет один, в реконструированном особняке на Восточной стороне. Мы будем одни, навсегда, если я пожелаю. И потом начал меня целовать – по-настоящему! Меня трясло с ног до головы, словно в параличе. Когда мы подъехали к его дому, ему пришлось чуть ли не нести меня на руках.

Мы вошли в дом, и там, в небольшом холле, он снял мое пальто и бросил его на пол. А затем… затем начал меня раздевать. И все время шептал: «Ты так прекрасна, так восхитительно хороша!» И это была я – примерная прихожанка воскресной школы Линда!

Я никогда не забуду это страшное, напряженное выражение, которое вдруг появилось на его лице.

«Ты хочешь сказать, что никогда не была с мужчиной?» – спросил он. «Абсолютно никогда», – сказала я ему.

К моему крайнему удивлению и растерянности, он отодвинулся от меня и прошел в гостиную. Я не понимала, что произошло. Помню, я подняла с пола свое пальто и укуталась в него, мне вдруг стало ужасно стыдно.

Он налил себе выпить, не оборачиваясь ко мне, и сказал: «Извини, малышка, я действительно этого не знал».

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Не помню, как я вышла на улицу. С того момента я никогда его не встречала.

– Он поступил так, как счел для себя безопасным, – сказал Питер, когда она замолчала. – Неискушенная девушка могла потребовать, чтобы он женился на ней, и создала бы ему огромные проблемы.

– Это происшествие потрясло меня. – Линда вздохнула. – Я чувствовала себя испачканной, стыдилась себя и ужасалась при мысли, как легко я отреклась от своих нравственных правил.

– Просто в вас пробудилась женщина не в том месте и не в то время, – сказал Питер. – Так происходит очень со многими.

– Но разве это каждому приносит плохое? – спросила она. – В течение долгих месяцев мне казалось, что все видят, что со мной произошло. Хуже всего было с Фредом. Я думала, он должен был догадаться, инстинктивно, что я уже не та девушка, которую он знал. Когда он, как и прежде, случайно дотрагивался до меня, я отстранялась, как будто обожглась. Я не знала, как мне снова успокоиться, – с Фредом или с кем-то другим.

– Вы все еще не рассказали мне о своих преступлениях, – напомнил ей Питер.

– О, преступление должно было случиться, – сказала Линда, – и Фред должен был стать его жертвой. После окончания колледжа его сразу направили в армию, и мы оба понимали, что это означает Вьетнам. Он отправился на учения, а потом вернулся на короткий период домой, пока оформлялись документы для отъезда за границу. И вот тогда он стал серьезно обсуждать со мной вопрос нашей свадьбы. Он сказал, что он долго и с нетерпением ждал этого момента. Но сейчас, когда он больше всего хочет, чтобы мы поженились, он считает, что этого нельзя делать. Что, если он вернется с войны беспомощным калекой, слепым или еще каким-то? Он не может обречь меня на такое будущее. Он знал, что не сможет освободить меня, если с ним случится что-то подобное, потому что, как он сказал: «Ты есть ты, дорогая. Ты откажешься разводиться со мной, как бы это ни было несправедливо по отношению к тебе».

Я бы вышла за него замуж, Питер, если бы он попросил этого. Не потому, что я очень уж хотела, а потому, что считала: у него есть право ожидать этого от меня. Но то, о чем он меня просил, я не могла ему дать. Он так нежно, так страстно умолял меня, а я не могла… Что-то во мне возмутилось против этого. Итак, я проводила его ни с чем. Это и было моим преступлением, Питер. Он погиб, думая, что я отказала ему из-за какого-то его недостатка, тогда как это у меня были недостатки, это я так жестоко и несправедливо поступила с ним в тот момент. Он писал мне письма из Вьетнама, в которых все время извинялся, что так многого потребовал от меня. Бедный Фред! Не он требовал от меня слишком многого, а я могла дать ему слишком мало. Я дала понять Фреду, что так много значу, и совершенно ничего – другому мужчине, который как раз ничего для меня не значил. Вот в чем заключается мое преступление.

Она погрузилась в долгое, горькое молчание. Питер прислушивался к капающей воде. У него устали глаза от пристального наблюдения за дверью, откуда мог появиться Кремер.

– Когда я спросила вас, верите ли вы в злой рок, – вдруг сказала Линда, – это потому, что, когда Джордж тащил меня в гору, у меня было такое чувство, будто какая-то неведомая сила говорила мне, что, раз я не смогла свободно и с любовью отдаться Фреду, меня жестоко накажут за это. Мне казалось, что все взаимосвязано.

– Все это просто романтическая чепуха, – сказал Питер. – У вас был тяжелый эмоциональный опыт с этим вашим едва знакомым мужчиной из богатого особняка. Это вывело вас из равновесия как раз в то время, когда вам нужно было полностью посвятить себя Фреду. Наказание могло последовать только в том случае, если бы вы не смогли устоять и отдались бы мужчине, которого встретили в первый раз.

Помолчав, она сказала:

– Если мы выберемся отсюда, Питер, можно мне снова поговорить с вами об этом? Я смогла рассказать вам то, о чем говорить всего труднее.

– Возможно, вам это и требовалось, – сказал Питер. – Рассказав кому-то об этом, вы словно освободились от сознания своей вины.

Глава 3

Слова, слова, слова… Казалось, в момент опасности или отчаяния они единственные могут облегчить душу человека. Питеру припомнилось, как они вот так же, потихоньку, разговаривали в корейских джунглях, когда, казалось, в каждой тени прятался враг. Мужчины, бывшие с ним, всегда обращались к разговорам – но не о том месте, где оказались, а о самих себе. Они рассказывали о давно прошедших временах: вспоминали случаи из детства, о кушаньях, которые им нравились, о женщинах, которых любили. Признавались в своих нечестных поступках или ошибках, как будто их слушатель был священником и мог освободить их от чувства вины. И сейчас то же самое. Слова удерживали Эмили от полного отчаяния. Слова заставляли Линду не думать о предстоящем ужасе. И сам Питер поймал себя на том, что тоже размышляет о своих ошибках и упущениях в жизни, прислушиваясь к равномерному стуку капель по дну раковины, словно отмечающему истекающее время.

Еще с того трагического дня на горе Барчестер, когда Питер потерял отца и стал инвалидом, он инстинктивно чувствовал, что когда-нибудь проиграет в своей войне с неоправданной, бессмысленной жестокостью. Но и свое поражение он всегда представлял себе как героический акт. Он погибнет славной смертью, так что его поражение будет своего рода факелом, который кто-нибудь еще поднимет и торжественно понесет дальше. Он усмехнулся про себя. В данной ситуации, как оказалось, нет ничего славного и героического. Никто не видит его стоящим на крепостном валу со шпагой в руках и не приветствует его ликующими криками. Все будет похоже на древнюю, как сам мир, историю, когда достойные люди случайно погибают по совершенно необъяснимой, дурацкой причине. Об этом прочтут в газетах и на следующий же день забудут. Никто больше не заинтересуется этим случаем. Только еще довольно долго жители Барчестера будут более тщательно проверять на ночь запоры своих домов.

Лишь немногих беспокоит, что они оставили после себя. Что же оставляет он сам, Питер Стайлс? Роман, который никто не читал, недописанную книгу о беспечном, равнодушном обществе, и плоды десятилетней журналистской работы – многочисленные статьи, что похоронены в архивах и никогда не будут перечитываться или вспоминаться. Не так уж много для эпитафии. Лучше всего было бы оставить после себя детей, честных, сильных, идущих в нужном направлении. Он всегда об этом мечтал. Но после трагедии на склоне Барчестера Питер запретил себе думать об этом.

Он бессознательно провел рукой по правой ноге до места ампутации. Он всегда был уверен, что ни одна женщина не сможет скрыть из-за этого уродства жалость или невольное отвращение. Ему и в голову не приходило, что его недостаток может вызвать иные чувства, а примириться с мыслью, что станет предметом издевательств и насмешек, он не мог. Питер глянул на темноволосую голову девушки, прислонившейся к нему. Да разве может вот такая девушка забыть, что у него только одна нога?

Из глубокого раздумья его вывел тонкий, какой-то потусторонний свист. Он был явно не человеческий.

Линда вскочила на ноги. Эмили повернула голову. Труди подняла лицо, разрисованное потеками черной туши для ресниц. Все напряженно вслушивались.

И снова раздался пронзительный свист.

– Кто-то пытается позвать нас внутри дома! – выкрикнула Труди.

Все взволнованно прислушивались, не раздадутся ли опять эти необычные сигналы. Неужели все-таки поисковые партии услышали их выстрелы?

Свист снова заполнил всю комнату. Таким свистом подзывают издали собаку, подумал Питер. Возможно ли, чтобы таким манером люди снаружи подавали друг другу сигналы?

– Боже мой, это помощь! – сказала Труди голосом, в котором снова послышались истеричные нотки.

– Это из переговорной трубы, которая ведет сверху в кухню, – неожиданно произнес густой бас.

Тэсдей!

Их больше испугали звуки низкого голоса старика, чем резкий свист, который вновь повторился. Эмили с Линдой мгновенно оказались у кровати. Питер подкатил кресло поближе. Тэсдей взглянул глубоко посаженными глазами на свою любимую.

– С тобой все в порядке, дорогая моя? – спросил он.

– О Тэсдей, родной! – воскликнула Эмили, касаясь его бородатого лица своей щекой. – Тебе очень больно?

– Чертовски! – коротко сказал старик и перевел взгляд на Питера: – Ну, какой счет?

Питер быстро рассказал ему о происшедшем.

– Значит, крысы еще в клетке, – сказал Тэсдей и повернул голову на новый свист, за которым послышались приглушенные неразборчивые крики, словно доносящиеся из-под воды. – Они хотят, чтобы вы поговорили с ними по этой трубе.

Питер вспомнил старомодную медную трубу на дальней стене кухни, переговорное устройство прошлого века.

– Надеются договориться? – предположил Питер.

– Скорее надеются попасть в вас, когда будете проходить через кухню, – сказал Тэсдей. – Дверь распахивается, и они стреляют в вас. – Его голос хрипел.

– Не ходите! – сказала Линда, удерживая Питера за плечо.

Старик скрипнул зубами, превозмогая приступ боли.

– Давайте посмотрим, не смогу ли я сесть, – сказал он.

– Нет! – запротестовала Эмили.

– Помоги мне! – приказал Тэсдей.

Эмили подсунула руки ему под спину и осторожно приподняла его. По его лицу тек пот.

– Слабый, как ребенок, – пробормотал он. – Пожалуй, у меня… ничего не получится. – Тяжело дыша, он снова откинулся на подушку. Вскоре он достаточно отдохнул, чтобы разговаривать. – Доктора мы все равно позвать не сможем, так что я не убегу. А вы подумайте о себе. – С искривившимся от боли ртом он посмотрел на Эмили. – Мне жаль, дорогая, что я не попал в них, когда мне представилась такая возможность. У меня все плыло перед глазами, так что я их попросту не видел, когда схватил ружье. Стрелял по наитию.

– Вы спасли нас на это время, – сказал Питер, закуривая сигарету. – Я тут думал, Тэсдей, насчет вашей машины. Ведь она стоит на лужайке. У вас есть ключ?

Старик сокрушенно покачал головой:

– Он у Кремера.

– Но Кремера здесь не было, когда вы вернулись с Саутвортом.

– Он забрал его у меня, когда я возвратился позже – после того, как показал Эрни тропу на северный склон.

Питер вспомнил кабинет наверху, где он видел стол, заваленный всяким инструментом.

– А вы сумели бы соединить провода, чтобы завести машину без ключа? – спросил он.

– Конечно, – сказал Тэсдей. – Но как я доберусь до нее?

– В этом кресле, – сказал Питер. – Когда стемнеет.

– Мы просто подставим себя под их выстрелы, – прохрипел Тэсдей.

– А я попробую устроить здесь суматоху, пока вы с Эмили будете этим заниматься, – сказал Питер.

– Не надо! – сказала Линда, судорожно сжав плечо Питера.

– Вы сможете уйти через гараж, – сказал Питер, не обращая на нее внимания. – Я попробую задержать их на внутренней лестнице.

Старик пристально посмотрел на Питера:

– Я не собираюсь воспользоваться вашим предложением, Стайлс. Может, вам удастся завести свой «ягуар» не выходя наружу. А меня доставьте к лестнице, и я устрою здесь шум. Какой смысл вытаскивать меня отсюда, когда я умру по дороге?

– Я не разбираюсь в механике, не знаю, куда подключать провода, – сказал Питер. – Вообще не имею представления, как завести машину без ключа.

В переговорной трубе снова послышался пронзительный свист.

– В лучшем случае это наш единственный шанс, – продолжал Питер, видя, что старик молчит. – Мы должны понять, что всем нам не удастся выбраться отсюда. Но если вы заведете хоть одну из машин, я постараюсь задержать их на время, которого вам хватит, чтобы сбежать.

– А кто умеет водить машину? – спросил Тэсдей. – Я вряд ли смогу. Эмили не умеет.

– Линда умеет водить.

– А как насчет меня? – жалобно спросила Труди. – Вы ведь возьмете меня с собой, правда? Вы не оставите меня с ними?

В это момент они услышали новый звук – звук воды, с силой падающей на каменный пол кухни. Питер развернул кресло и приблизился к двери. Сначала он просто не поверил своим глазам. Из отдушины, расположенной высоко на потолке, в кухню лилась вода. И это был не ручеек: сверху с силой хлестала широкая струя воды.

Питер обернулся.

– Кажется, у нас утечка воды, – произнес он сдавленным голосом. – Из отверстия, похожего на вентиляционное, льется вода.

Тэсдей с ужасом глядел на него.

– Над кухней расположена ванна, – сказал он. – Замок снабжается водой из резервуара, который наполняется талыми водами, прямо над нами, на верхнем этаже. Они могут лить сюда воду до второго пришествия! Похоже, они задумали выгнать нас отсюда наводнением.

– Сколько времени на это потребуется? – спросил Питер.

– Она прибывает быстрее, чем вытекает под дверь гаража, – сказал старик.

– А если мы откроем эту дверь?

– Если нам вообще удастся до нее добраться, – сказал Тэсдей, – это только немного замедлит ее прибывание.

Потолок в кухне был высоким, не меньше пятнадцати футов. Питер снова посмотрел на струю, льющуюся через вентилятор. Она хлестала гораздо сильнее, чем из обычного крана в ванной. Он догадался, что Кремер сообразил, как отвести воду от главной заборной трубы. Потребуется время, и довольно долгое, чтобы уровень воды в кухне и в примыкающей к ней комнате поднялся до опасного уровня, но рано или поздно это все равно произойдет. Через несколько часов, возможно еще до наступления темноты, им придется вытащить отсюда Тэсдея, чтобы он не захлебнулся, а в конце концов и всем им нужно будет убираться отсюда. Питер всматривался в отверстие на потолке, напряженно раздумывая, нет ли возможности закрыть его. Если они передвинут под него обеденный стол и он заберется на него, то сможет дотянуться до отверстия… Но чем бы он ни заткнул его, сильный поток воды снесет эту затычку. А стоящий на столе, ничем не защищенный человек может быть легко застрелен через кухонную дверь.

Маленький ручеек воды, двигаясь бесшумно и гибко, как змея, по мраморному полу, потек прямо под кресло Питера.

– А что насчет гаража? – спросил Питер Тэсдея.

– Он на фут или два ниже, – сказал старик. – Дверь в него хорошо пригнана. Если открыть в него дверь из кухни, она скорее затопит его, чем эту комнату.

– Они думают, что поставили нас перед выбором, – предположил Питер. – Выйти наружу или подняться на лестницу, где они с равным успехом перестреляют нас, – или остаться здесь и утонуть. – Он мрачно усмехнулся. – Ну, кому что больше нравится?

– Я бы предпочел вступить с ними в схватку, если бы смог, – сказал старик.

Обе двери, ведущие в кухню – из гаража и с внутренней лестницы, – открывались внутрь, Питер помнил это.

– У нас нет времени на раздумья, – сказал Питер. – Когда в кухне наберется воды на пару футов, мы не сможем открыть ни одну из этих дверей.

– Похоже, вода прибывает довольно быстро, – согласился старик. – Поднимется еще на фут, и тогда нам не открыть дверь. По-моему, у нас не больше часа.

– Это все равно исключает возможность завести вашу машину, – сказал Питер. – Вы провозитесь слишком долго. Как вы думаете, вы сможете завести «ягуар»?

Тэсдей провел рукавом по лбу, вытирая выступивший пот. Каждое движение доставляло ему боль.

– Что ж, я постараюсь, черт меня побери! – сказал он.

– Тогда у нас нет другого выхода, – решительно произнес Питер. – Нам нужно перетащить вас в гараж. То, что сверху падает вода, хотя бы в одном отношении работает на нас: она производит слишком много шума. Они не услышат, что здесь происходит. Если кто-то затаился за дверью на лестницу, ему придется открыть ее, чтобы заглянуть в кухню. Я прикрою вас, пока вы будете проходить через кухню.

– Но как я это сделаю?

– Я же сказал – в этом кресле, – сказал Питер, с трудом вставая. – А толкать его будет Эмили. И нам придется поторопиться, Тэсдей, потому что скоро вы не сможете открыть дверь гаража.

– А если они заглянут в гараж? – спросила Эмили.

– Для этого им пришлось бы выйти наружу, а я не думаю, чтобы кто-то из них рискнул оказаться сейчас на открытом месте, – сказал Питер. – Насколько я понимаю, они могут следить за входом в гараж сверху. Вход спереди немного напоминает короткий хвостик буквы «Г». Один из них наблюдает за лестницей, другой – снаружи за дверью гаража, понимая, что нам придется выбираться отсюда тем или иным путем. Но они никак не могут следить за тем, что происходит внутри гаража.

– Но если Тэсдей сумеет завести вашу машину, Питер, они перестреляют нас, когда мы выедем, – предположила Эмили.

– Но это наш единственный шанс, – сказал Питер. – Вы должны очень быстро выехать. Можно только гадать, умеют ли они стрелять по движущейся цели. Если они попадут в колесо – продолжайте двигаться. Ну а если в бензобак – тогда конец. Стрелять будет только один из них.

– Почему один? – спросила Эмили.

Питер подтянулся за спинку кровати и стоял на здоровой ноге, прислонившись к стене.

– Потому что другого я намерен отвлечь, – сказал он.

Эмили не двинулась с места.

– Вы решили не прорываться? – спросила она.

– Я решил прикрыть ваш прорыв, – сказал Питер, стараясь выглядеть как можно более беззаботно. – Может, и мне повезет. – И через силу улыбнулся.

Эмили взглянула на Тэсдея.

– Нам надо это обсудить, – сказала она.

Какое-то время старые возлюбленные пристально смотрели в глаза друг другу. Веки Тэсдея дрогнули и опустились.

– У вас с Линдой впереди целая жизнь, вот вам и нужно сделать этот рывок на свободу.

– Нам нужно смотреть фактам в лицо, – спокойно ответил Питер. – Только Тэсдей знает, как завести машину. Ему нужно дать хороший глоток бренди, а вы будете ему помогать. В «ягуар» не поместятся все, только четверо. Кто-то должен остаться. И это должен быть человек, который может устроить здесь тарарам, чтобы отвлечь внимание хотя бы одного из них. Это увеличит шансы прорваться на машине. Ничто не убедит меня разлучить вас с Тэсдеем. Так что, дорогая моя Эмили, я сам выбрал роль остающегося и больше не намерен обсуждать эту тему. – Он посмотрел на пол, где уже разливалось озерцо воды. – Первое. Попробуем усадить Тэсдея в это кресло. Дайте ему глотнуть бренди, Эмили, потому что ему будет чертовски больно.

– Вы не убедили меня, – сухо сказала Эмили.

– Тэсдей, скажите вы ей! – повысил голос Питер.

Старик открыл глаза и поднял взгляд на Эмили:

– Пока нет смысла вообще спорить, милая, пока мы не выясним, смогу ли я завести эту чертову машину. Не знаю, справлюсь ли, а если и получится, то выдержу ли. Вот что нужно обдумать прежде всего. Так что давайте посмотрим, сможете ли вы впихнуть меня в это проклятое кресло.

И снова Эмили подсунула руки под его спину и со всеми предосторожностями приподняла его. Сквозь стиснутые губы старика вырвался крик боли.

– Бренди! – велел Питер.

Линда поспешно схватила бутылку, отвинтила пробку и передала бренди Эмили, которая поднесла ее к губам Тэсдея. Старик жадно отхлебнул несколько глотков. Линда придвинула кресло поближе к кровати, и Питер приблизился к ней прыжками, чтобы поднять ноги старика и перекинуть их через край кровати.

– Постойте… минутку! – взмолился Тэсдей, когда его ноги коснулись мокрого пола рядом с креслом. – Подождите, когда я скажу… – Казалось, он собирался с силами. – Ну! – крикнул он.

Он почти встал и покачнулся. Линда и Эмили подхватили его и осторожно усадили в кресло. Несколько мгновений он молча сидел, опустив бородатое лицо на грудь. Питеру показалось, что он потерял сознание, но нет, старик поднял голову, и его зубы оскалились в страшной усмешке.

– Ну, теперь будет проще, – прошептал он.

– Итак, прежде всего вам нужно пробраться через кухню в гараж, – стал объяснять Питер. – Тэсдей, возьмите с собой ружье. Здесь два патрона. Возможно, вам придется защищаться, если все пойдет кувырком. Пока вы двигаетесь к гаражу, я прикрываю дальнюю дверь. Только двигайтесь как можно быстрее и тише и не разговаривайте. Сколько времени вам понадобится, Тэсдей, чтобы соединить провода?

– Пять минут, если я вообще смогу это сделать, – прохрипел старик.

– Хорошо. Я буду держать под прицелом дверь на лестницу. Когда вы будете готовы, пусть Линда даст мне знак из двери гаража. – Он обернулся к Труди: – Ты сможешь нам помочь. Когда мы увидим сигнал Линды, ты идешь к той переговорной трубе на кухне и пытаешься связаться с парнями. Тэсдей, куда выходит другой конец трубы?

– В верхнюю столовую.

– Если кто-то из них ответит, ты заговоришь с ним, – продолжал объяснять Питер Труди. – Спроси, можешь ли ты подняться по лестнице. Скажи, что хочешь к ним. Постарайся как можно дольше занять их разговором. Как только кто-то из них подойдет к трубе и станет с тобой разговаривать, я заберусь в этот лифт и подтяну себя на второй этаж. В ту минуту, как я стану подниматься, Труди, ты мчишься в гараж, забираешься в машину и вы уезжаете!

– Они услышат, как поднимается лифт, – сказала Эмили.

– Они не могут находиться одновременно в разных местах, – сказал Питер. – Наблюдать за гаражом, за лестницей и говорить через трубу. В лучшем случае я могу выстрелить хотя бы в одного из них. В худшем – кто-то из них займется мной, и тогда у них останется только одно ружье, которое сможет целиться в «ягуар», когда вы вылетите из гаража.Это повышает шансы на прорыв.

– Вы намерены проститься с жизнью, – тихо сказала Линда дрогнувшим голосом.

– Мы все простимся с жизнью, если не будем делать все быстро, – парировал Питер. – Прежде всего вам нужно добраться до гаража. Когда Тэсдей даст сигнал, что он готов, Труди попытается привлечь их внимание к трубе. Если они ответят, я лезу в лифт.

– А если не ответят?

– Все равно я лезу в него, – сказал Питер. – Как только я стану в него забираться, пусть Линда или Эмили открывают двери гаража, вы все садитесь в машину и на бешеной скорости прорываетесь отсюда. – Он слегка усмехнулся. – И пришлите сюда помощь, если сумеете. – Взглянув на медленно поднимающуюся воду на полу кухни, он решительно сказал: – Пора! И удачи вам!

Питер, держа ружье, прислонился к притолоке. Он слышал, как мимо проехало кресло, которое быстро толкала Эмили. Кто-то тронул его за руку.

– Я хочу остаться с вами, – прошептала Линда.

– А кто поведет машину? – сказал он, не глядя на нее.

– Питер, я…

– Не спорьте со мной! – сурово оборвал он ее. – Езжайте вниз по дороге и вовсю сигнальте! Может, помощь ближе, чем мы думаем.

Она быстро коснулась губами его щеки и вышла.

У двери на лестницу никакого движения. Он кинул быстрый взгляд на гараж. Чтобы открыть дверь, которую уже придавливала толща воды, Линде и Труди пришлось потрудиться. Затем Эмили вкатила коляску внутрь.

Питер запрыгал через комнату, стараясь держаться поближе к стенам, чтобы удержаться, если начнет падать. Достигнув квадратной дверцы лифта, которая была на уровне груди, он прислонился к ней, тяжело дыша. Он пристально следил за гаражом, ожидая сигнала. Поток падающей из вентилятора воды с головы до ног обдавал его брызгами. Спустя некоторое время, показавшееся ему невыносимо долгим, в дверях гаража появились Линда и Труди. Линда подняла руку и сложила пальцы колечком в знак того, что у них все в порядке.

Значит, Тэсдей решил эту задачу!

Казалось, девушки о чем-то спорят между собой, потом Труди неохотно зашлепала по воде к Питеру.

– Они не хотят брать меня с собой, – сказала она, подойдя поближе.

– Не будь дурочкой! Иди вон к той трубе и ори туда что есть силы. Кричи, пока кто-нибудь не ответит.

– Они хотят оставить меня! – истерически завизжала Труди.

– Делай, что тебе сказано! – закричал на нее Питер.

Она нерешительно двинулась к медной трубе, укрепленной на стене в нескольких футах от Питера. Дойдя до нее, она оглянулась на него. Он жестом подтолкнул ее к действию.

Побледневшая Линда стояла в дверях гаража, наблюдая за ситуацией.

Труди прижала губы к концу трубы и закричала. Потом оглянулась на Питера, который дал ей знак крикнуть еще раз. Тут она заговорила, оживленно жестикулируя.

Питер открыл дверцу лифта. Там было достаточно места, чтобы он скрючился в нем вместе с ружьем. Он сел на край и подтянул ногу. Как раз в этот момент Труди отскочила от переговорной трубы и бросилась к двери, ведущей на лестницу.

– Не дури! – закричал ей Питер вслед.

Было ясно: кто-то из бандитов сказал ей, что она может подняться наверх, и она решила рискнуть. Питер яростно махнул Линде, чтобы они уезжали, ухватился за канат и начал подтягивать лифт вверх. Раздался громкий скрежет и скрип. По его прикидке, он был на полпути, когда услышал выстрел и – пронзительный вскрик.

Труди ошиблась в выборе союзников.

Затем он уловил рев мотора «ягуара».

Жесткий канат врезался в его ладони, пока он поднимался до самого верха. Наконец он оказался перед закрытой дверцей без внутренней щеколды. С трудом развернувшись в тесном лифте, Питер прижался спиной к стене и изо всей силы ударил здоровой ногой в дверцу. Она распахнулась.

И следом за тем он услышал дикий вой гудка «ягуара».

– Они сбежали! – донесся крик Телиски.

Питер выбрался из лифта как раз в тот момент, когда Телиски бросился через пустую столовую к окнам фасада.

Питер выстрелил дважды, не имея время прицелиться. Он увидел, как Телиски нырнул вбок и исчез за дальней дверью. Вероятно, Питер попал в него, но не мог сказать, насколько тяжело ранил. Яростный гудок «ягуара» удалялся. Питер судорожно перевел дыхание. Все-таки они вырвались на свободу!

– Стой там и не двигайся, отец! – раздался холодный голос Кремера. – Только шевельнись, и я снесу тебе голову. Брось ружье!

Питер секунду колебался, понимая, что теряет свой последний шанс, затем бросил ружье на пол.

– Я не могу попросить тебя оттолкнуть его, – сказал Кремер, – так что прыгай от него подальше. Живее!

Питер отскочил на несколько шагов, придерживаясь за стену. Затем повернулся лицом к Кремеру. В губах смуглого мужчины, как всегда, сигарета. Черные глаза сверкают от возбуждения.

Он навел дуло ружья с магазином прямо в грудь Питеру.

– Джейк! – позвал Кремер.

Телиски не ответил ему.

– Похоже, ты неплохо стреляешь от бедра, – сказал Кремер, сделал несколько шагов и поднял ружье Питера. – Ну, отец, – сказал он, выпрямившись, – мы как будто дошли до конца дороги. Верно?

– Верно, – сказал Питер, проклиная свое увечье.

Он не мог сделать последнего движения, последнего рывка по полу, выстланному плитами из мрамора…

Кремер убрал изо рта сигарету и придавил окурок в пепельнице.

– Полагаешь, удача всегда на стороне хороших? – непринужденно, как будто беседуя с приятелем, спросил он.

– А собственно, кому тут повезло? – в свою очередь спросил Питер.

– Тебе, – отозвался Кремер. – Если бы мое ружье не дало осечку там, в кухне… – Он пожал плечами. – Тэсдей тяжело ранен?

– Тяжело, – сказал Питер. – Но не настолько, чтобы не соединить провода в моей машине, чтобы завести ее.

– Давай-ка подойдем к окнам, – сказал Кремер. – Хочу видеть, как появятся твои спасатели. – Он махнул ружьем, приказывая Питеру двигаться.

Питер запрыгал через комнату мимо двери, в которую скрылся Телиски. Он увидел гиганта распростертым на полу в нескольких футах за дверью. В противоположной стене комнаты были окна, через которые выстрелами мог быть остановлен «ягуар».

– Поучительный урок, – сказал Кремер. – Типичный конец человека, который жил управляемый ненавистью, а не разумом. Он оставил свой пост у этих окон, потому что захотел расплатиться с Труди. Он подумал, она перешла на вашу сторону. Голову даю на отсечение, что идея переговоров через трубу принадлежит тебе.

– Я рассчитывал, что это отвлечет одного из вас, – кивнул Питер.

– Да, отец, и это у тебя получилось. Ты гораздо больше занимался внизу делом, чем я ожидал. Я звал тебя через эту трубу до того, как мы начали заливать вас водой. Я думал, что вы воспользуетесь ею, чтобы договориться, когда вода поднимется достаточно высоко. Джейк оказался ближе к трубе, когда в нее закричала Труди. Он ответил, и, наверное, она спросила, может ли к нам подняться. Это чтобы занять нас, пока ты влезал в этот лифт, правильно?

– Да, это так.

– Джейк велел Труди идти к нам. Думаю, она не могла решить, какая команда победит. И в результате не угадала. Джейк снял ее, когда она поднималась по лестнице. И знаешь почему? Потому что тогда Труди стояла слишком близко к бабе старика, прикрывая ее от выстрелов Бена. Она не двинулась с места, и Джейк решил, что она перебежала к вам. Даже сейчас, когда она показалась на лестнице, он думал только о том, чтобы отомстить ей за Бена. – Кремер внимательно следил за лужайкой. – Интересно, скоро ли появятся полицейские? – Он издал тихий, довольный смешок. – Им понадобится грузовик, чтобы увезти отсюда всех мертвецов.

Питер сжал взмокшие от пота кулаки. Проживет он еще несколько секунд или минут – зависело от прихоти этого человека.

– Это здание, замок, напоминает мне меня самого, – усмехнулся Кремер. – Старательно и добротно построенное, в котором предусмотрено все, включая приспособления для одноногого. Подумать только, в самый нужный момент здесь оказывается кресло-каталка! Человек, который его строил, позаботился обо всем – кроме того, что когда-нибудь у него кончатся деньги и он не сможет жить здесь. Я тоже позаботился обо всем, что помогло бы мне стать лидером, королем, – кроме того, что я не смогу руководить своими приверженцами, когда мне это понадобится. И в конце концов мне ничего не оставалось, как сбежать, о чем я и не помышлял.

На виске Питера забилась жилка. Вот оно опять – слова, слова! Кремер чувствовал, что ему не уйти. Тревога уже поднята. Вероятно, сейчас сотни людей готовились атаковать замок. И была необходимость напоследок излить душу перед единственным оставшимся слушателем. Питер подумал, что этот человек, как и Тэсдей, так же ценит лишние мгновения жизни.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Кремер. – Ты думаешь, что, если я буду говорить, у тебя останется последний шанс дождаться помощи… Ты сможешь умолять меня, Стайлс? Должно быть, будет очень приятное зрелище – увидеть, как ты унизился до мольбы.

– Чего мне просить? Прожить еще две-три минуты?

– И ты не собираешься напоминать, что я ничего не выигрываю, убив тебя? Что это не поможет мне сбежать? Что Тэсдей и женщина уже описали мою внешность?

– А какая от этого польза? – Питер пожал плечами и прислонился к стене, чтобы дать отдых ноге, нывшей от напряжения.

Кремер взглянул на него, и на его смуглом напряженном лице отразилась какая-то растерянность.

– Я дошел до самого конца, – сказал он. – Теперь у меня не такой уж большой выбор, отец. Если бы не ты, к завтрашнему или послезавтрашнему дню я был бы уже далеко отсюда. Знаешь, в чем твоя проблема, Стайлс?

– Слушаю, – сказал Питер.

– Тебе не уйти, – сказал Кремер. – Ты не обращаешь ни малейшего внимания на шансы в игре. У тебя не было никакого шанса, когда там, в кухне, ты бросился на Дюка в своем кресле. Да, его у тебя не было, ни единого! Но через тридцать секунд двое из нас были мертвы, вы завладели оружием, и у вас появилась надежда. У тебя не было шансов, когда мы начали затоплять кухню. Но отсюда сумели вырваться три человека, погиб еще один из нас, а мне… мне осталось жить каких-нибудь полчаса. Вот что происходит из твоего нежелания оценивать шансы, отец.

– Мне просто не нравится сидеть и ждать, пока меня выбьют из седла, – сказал Питер. – Я из тех, что, идя ко дну, продолжают барахтаться изо всех сил.

– Даже больше того, – кивнул Кремер. Он снова выглянул на лужайку. – Этот твой последний номер – подняться наверх в лифте… неужели ты думал выбраться живым? Ты понимал, что я услышу, как лифт поднимается. Понимал, что, когда станешь вылезать из него, тебя обнаружат. Кой черт заставил тебя сделать это?

– Надо было отвлечь твое внимание, – сказал Питер. – Я надеялся, что разговор с Труди через переговорное устройство и мой подъем в лифте отвлекут вас с Телиски и остальные смогут вырваться на машине. И получилось!

– Не нужно было тебе подниматься сюда, – покачал головой Кремер. – Ты мог сбежать с ними.

– А вы с Телиски обстреливали бы нас? – усмехнулся Питер. – Получилось же так, что в машину вообще никто не стрелял, так что этот план оказался хорошим.

– И ты сделал это, понимая, что твои шансы выйти отсюда живым равны одному против тысячи? Ты что, разыгрываешь из себя героя?

– Ничего героического в этом нет. Кто-то должен был отвлекать вас, чтобы другие могли сбежать. Мне это было сделать проще всего.

– А Тэсдей? Ему и так осталось недолго жить.

– Здесь тоже нет никакой загадки, – сказал Питер. – Старик не мог передвигаться самостоятельно. Я не мог завести машину. Так что другого выхода у нас и не было.

– Знаешь, что я сделал бы на твоем месте? – Кремер в упор взглянул на Питера. – Я бы заставил Тэсдея завести машину, потом взял бы их на прицел и уехал бы один, сам.

– А знаешь, что сделал бы я в этих условиях, на твоем месте? – спросил Питер. – Я бы положил ружье на этот подоконник, прицелился бы в бензобак «ягуара», когда ты выехал, и взорвал бы тебя ко всем чертям! – Он искривил напряженные губы в улыбке. – Так что тебя обязательно нужно было отвлечь.

Кремер прищурил глаза, внимательно вглядываясь в лесную опушку за лужайкой. Возможно, подумал Питер, он заметил там какое-то движение.

– О чем ты думал, когда впервые оказался здесь и понял, что рано или поздно мы тебя убьем? – спросил Кремер.

– Я ждал конца, – сухо ответил Питер.

– Но ты сам напрашивался – когда ударил Джорджа, избавляя девушку от небольшого затруднения.

– Не думаю, что смогу тебе это объяснить, – сказал Питер. – Это был инстинктивный порыв. Ты не поймешь. Я старомоден, а старомодные мужчины всегда защищают своих женщин.

– Но она не была твоей женщиной, ты никогда не видел ее прежде!

– Я же сказал, ты не поймешь, – пожал плечами Питер.

– Ты думал обо всем, что хотел сделать и так никогда и не сделал? – спросил Кремер.

– Да. Я думал, что просто позор, если я умру, а у тебя останется шанс выжить.

– Ты должен умереть, а твоя идея меня совершенно не волнует.

– Я знаю.

– Если бы я был на твоем месте, то же самое я чувствовал бы и по отношению к Тэсдею, когда он сумел завести машину. «Черт с ним!» – подумал бы я.

– Я знаю.

Голос Кремера стал напряженным.

– Взгляни на северный конец лужайки, – сказал он. – На ту группу берез. Что-нибудь видишь?

Питер посмотрел в указанном направлении. Луч спускающегося солнца сверкнул на каком-то предмете, что не должен был там находиться, – на стволе ружья или на оловянном значке полицейского – словом, на каком-то кусочке металла.

– Они готовятся к атаке, – сказал Кремер. Он отвернулся от окна и взглянул прямо в глаза Питера.

Питер собрался с духом. Его время проходило.

– Ну, отец, ты готов к расплате? – спросил Кремер.

– Сегодня как раз подходящий для этого денек, – сказал Питер, подавляя отчаянное желание закричать.

– Ты здорово хладнокровно все проделал, отец, – сказал Кремер. – Для меня это большой сюрприз. Ты единственный, который с самого начала не терял присутствия духа. Тебя, наверное, удивит, что я втайне восхищался тобой.

– Но это не много значит, верно? – сказал Питер, следя за пальцем Кремера на спусковом крючке: через секунду он нажмет на него, и все будет кончено.

– Посмотрим, насколько хладнокровным ты окажешься в самом конце, – усмехнулся Кремер.

То, что произошло в следующую секунду, было абсолютно неожиданным и таким поразительным, что Питер потерял равновесие. Кремер взял ружье в обе руки и легонько бросил его в Питера. Затем резко развернулся и быстро пошел прочь, не оглядываясь.

Питер потянулся за ружьем, и к тому моменту, когда ему удалось поднять его, Кремер уже достиг двери и обернулся с широкой ухмылкой на лице.

– Как-нибудь увидимся, отец, – сказал он, помахал Питеру рукой и снова повернулся к выходу.

Питер прицелился ему в затылок, но не смог выстрелить. Он слышал шаги Кремера, пересекающего большой холл – идущего, но не бегущего. Питер снова обернулся к окну, ему хотелось крикнуть, чтобы предупредить. Он слышал, как открылась и захлопнулась высокая парадная дверь. Взглянув в окно, он увидел остановившегося посреди лужайки Кремера, который спокойно закуривал. Затем он неторопливо зашагал к группе берез.

С десяток ружей, очевидно, грянули одновременно. Кремер закружился на одном месте, а потом упал на спину. Со всех сторон на лужайку бросились люди. Среди них он увидел темноволосую девушку в оранжевой рубашке, стремглав бежавшую к дому. Он высунулся из окна и закричал:

– Линда! Линда!

Она замерла как вкопанная и подняла голову. И наконец заметила его. Помахала ему рукой, обернулась кого-то позвать и снова побежала к дверям.

Питер отвернулся от окна и медленно опустился на пол. У него уже не осталось сил.

Через мгновение она была рядом, упала на колени и, прижимаясь лицом к его щеке, что-то говорила.

– С вами все в порядке, Питер? – наконец разобрал он. – Вы не ранены?

Казалось, весь мир куда-то поплыл.

– У меня все отлично, – услышал он свой голос. – Просто превосходно!

Хью Пентикост УБИЙСТВО ЖАРКИМ ЛЕТОМ

Часть первая

Глава 1

Мальчик стоял, плотно прижавшись к стене дома, стараясь спрятаться в тень; он молился о том, чтобы стать невидимым, чтобы эта стена разверзлась и поглотила его. На противоположной стороне улицы медленно и методично убивали человека.

Все было как обычно, и казалось, так будет всегда. Тимми Фэллон пошел в Ист-Виллидж – обиталище хиппи. Там был парень, который играл на гитаре и пел песни о дружбе, любви и потерянных детях. Тимми сидел в битком набитой прокуренной комнате и слушал, слушал… Только после двух часов ночи он вдруг спохватился, что теперь ему нелегко будет добраться домой.

Правда, Тимми не особенно беспокоился о том, что ему предстояло пройти десять кварталов одному, – за все время еще никто ни разу не приставал к нему. И все же ночь была не лучшим временем для прогулки в одиночестве хорошо одетого подростка. По улицам могли рыскать доведенные до отчаяния наркоманы в поисках денег, но они никогда не тронули бы ребенка – у него просто не могло быть при себе таких денег.

Бары уже закрылись; стеклянные витрины маленьких магазинчиков на Третьей авеню и тех, что встречались Тимми по пути домой, опустили металлические решетки. Несколько бездомных кошек рылись около контейнеров с мусором.

На Четырнадцатой улице Тимми повернул на запад к Ирвинг-Плейс и направился дальше в жилые кварталы, где неподалеку от Гремерси-парка находился многоквартирный дом, где его отец работал смотрителем и в подвале которого жила его семья.

На середине пути между Четырнадцатой и Пятнадцатой улицами Тимми вдруг услышал какой-то звук, доносившийся с противоположной стороны. Это был глухой захлебывающийся крик.

– О, пожалуйста! – услышал Тимми.

Он остановился и посмотрел на другую сторону улицы. Четверо мужчин окружили пятого, стоявшего на согнутых ногах и пытавшегося руками прикрыть голову и лицо. Не произнося ни слова, они били его в живот, нанося тяжелые удары огромными, словно молоты, кулаками, пока он не упал на тротуар. Внезапно мужчины куда-то исчезли – может быть, скрылись в какой-нибудь из аллей или же в подъезде одного из домов – Тимми этого не знал. Избитый мужчина неуклюже распластался на тротуаре.

По Ирвинг-Плейс промчалось такси. Если его водитель или пассажир и видели человека на тротуаре, то не обратили на него внимания.

Медленно, с невероятными усилиями мужчина приподнялся на четвереньках, качая головой, словно боксер, получивший сотрясение мозга.

– О, пожалуйста! – снова простонал он.

Тимми хотел было броситься на помощь, но что-то удерживало его и не давало выйти из тени здания. Он продолжил путь домой, не упуская из виду пострадавшего. Стояла жаркая августовская ночь. Пот струйками стекал по телу мальчика.

Вдруг неизвестно откуда снова появились те же четверо и без слов, без злобных криков, с какой-то механической жестокостью опрокинули свою жертву на тротуар и снова принялись избивать ее. На этот раз еще более безжалостно пинали свою жертву ногами. До Тимми доносились тихие, исполненные муки стоны.

И опять четверка куда-то исчезла, а избитый человек, словно темная груда тряпья, остался лежать на тротуаре.

Тимми огляделся. Он знал этот район как свои пять пальцев. Бар Пита, наверное, уже был закрыт, магазин обоев тоже, а сторож, охранявший гараж, видимо, спал где-то наверху и реагировал только на звонок. В одном или двух высоких домах светились огни. Тимми подумал было закричать во все горло, чтобы позвать на помощь, но так и не сумел издать ни звука. Где же полицейский? Его никогда не бывает на месте, когда он нужен!

Темная груда лохмотьев на противоположной стороне улицы снова зашевелилась. Человек с огромным усилием поднялся и, шатаясь, двинулся в северном направлении. Но на углу Семнадцатой улицы его уже поджидали те четверо.

Он обернулся, сделал шаг, пытаясь бежать, но тут же упал. Преследователи уже не давали ему подняться. В свете уличного фонаря сверкнула разбитая бутылка в руках одного из них, и острое стекло вонзилось в лицо избитого.

Раздался страшный крик.

Он вывел Тимми из оцепенения, и мальчик помчался к своему дому. Послышался возглас. Оглянувшись, Томми увидел, как один из бандитов бросился за ним. Пробежав по Восемнадцатой улице, он нырнул в узкую аллею. Здесь Тимми играл, когда еще был совсем маленьким, и знал, что в конце аллеи есть высокий забор, окружавший садовый домик. Единственный его шанс к спасению – перелезть через этот забор.

Тимми и раньше приходилось совершать такие прыжки. В кромешной тьме ему удалось точно определить расстояние; он подпрыгнул, ухватился руками за верхушку забора, подтянулся и перепрыгнул на противоположную сторону, упав на мягкую клумбу с цветами. Некоторое время Тимми лежал на ней, сдерживая рыдания, готовые вырваться из его груди. По другую сторону забора раздался быстрый топот ног, потом все затихло.

– Подходите к дому с поднятыми руками, – хладнокровно произнес чей-то голос, – иначе буду стрелять.

– О, Питер! – воскликнул Тимми.

В садовом домике зажегся свет. В проеме двустворчатого окна, доходившего до земли, облокотившись на одну из створок, стоял человек в трусах и футболке. Он стоял на одной ноге, потому что вторая была ампутирована ниже колена. В правой руке, твердой как скала, он держал револьвер.

– Ах ты, дурачок! – сказал Питер. – Ты что, не понимаешь, что я мог разнести твою голову без предупреждения?

– О, Питер! – воскликнул Тимми, пробираясь к фигуре, стоявшей в дверях. – Они там убивают человека!..

Питер Стайлс сидел на краю кровати, поправляя ремни, которыми прикреплялся протез ноги – изделие из алюминия, пластика и волшебных пружин, создававших голеностопный сустав. Рядом висел телефон, трубку которого Питер прижимал приподнятым плечом к уху.

– Сержант Конвэй? – спросил Питер решительным голосом. – Это Питер Стайлс… У меня все прекрасно, но сейчас нет времени говорить о погоде… Четверо бьют смертным боем парня на Ирвинг-Плейс… Нет, я этого не видел, но у меня здесь мальчик, который все рассказал мне. Я собираюсь идти… Не волнуйтесь, я могу о себе позаботиться.

Пока Питер натягивал широкие брюки, белую трикотажную водолазку и куртку из твида, Тимми Фэллон рассказал о том, что произошло.

– Ты узнал кого-нибудь из мужчин, Тимми? Ты ведь знаешь всех в этом районе.

– Фонари на Ирвинг-Плейс не очень яркие, к тому же все магазины уже были закрыты. Это… это были не битники; это большие, сильные, коротко подстриженные парни в рабочей одежде. Я даже толком не разглядел их. Того, который погнался за мной, узнал бы, если б увидел снова. Его-то я никогда не забуду.

– А на кого они напали?

– Он негр, Питер. Хорошо одетый, вернее, был хорошо одет до того, как на нем все изодрали.

– О Господи! – сказал Питер и опустил револьвер в карман куртки. Лето обещало быть долгим и жарким из-за ожидавшихся выступлений самых неистовых членов организации «Власть – черным». Но пока в городе еще не произошло ничего, что могло бы спровоцировать взрыв террора и насилия.

В дверях дома Питер остановился, чтобы взять тяжелую терновую палку из подставки для зонтов. В те дни, когда он еще только учился пользоваться протезом, эта палка помогала ему удерживать равновесие; теперь же он взял ее как оружие.

– Оставайся здесь, – сказал Питер мальчику. – Позвони отцу и расскажи о том, что произошло. Никуда не уходи до тех пор, пока он или я не придем за тобой.

– А мне нельзя с тобой, Питер?

– Не хочу, чтобы человек, который охотился за тобой, увидел тебя снова, – ответил Питер. – Делай, как я сказал.

Для нескольких миллионов американцев, читавших «Ньюсвью мэгэзин», Питер Стайлс был хорошо известной личностью. В еженедельной колонке, которую он вел в журнале, печатались самые важные и лучшие материалы. Собственная история Питера в значительной мере объясняла, почему он стал знаменитым комментатором и информатором о случаях бессмысленного насилия. Примерно пять лет назад Питер с отцом возвращались в машине с лыжной базы в Вермонте. Два хохочущих хулигана решили поиграть с ними в пятнашки во время спуска по извилистой горной дороге. Машина Питера врезалась в заграждение, перевернулась и упала в глубокую долину. Его самого выбросило наружу; теряя сознание, Питер слышал крики отца, горевшего среди обломков пылающего автомобиля, но ничем не мог ему помочь. В больницу Питер попал без ноги, которую оторвало ниже колена.

Прошло много времени после этого трагического инцидента, прежде чем Питеру удалось восстановиться физически и психологически. Изменился и стиль его публикаций: из легкомысленного и остроумного обозревателя светской хроники он превратился в бескомпромиссного борца против бессмысленного насилия, которое, словно страшная болезнь, поражало страну.

Всю свою жизнь Питер прожил в Нью-Йорке и очень любил его, но в последнее время город изменился: люди откровенно боялись ходить вечерами по притихшим улицам. Всего лишь в нескольких кварталах от дома Питера, находившегося неподалеку от Ирвинг-Плейс, в Ист-Ривер, тинейджеры стали все больше увлекаться наркотиками, участились случаи изнасилований и убийств. Нынешним жарким летом напряжение нарастало. В других городах уже произошли беспорядки, и Нью-Йорк ждал, затаив дыхание и вознося молитвы о том, чтобы и здесь не произошло кровопролития или массовых погромов. Время от времени на улицы выходили бедняки, борющиеся за свои права. Достаточно было небольшой искры, чтобы пороховая бочка террора взорвалась, и Питер чувствовал, что такой инцидент мог произойти прямо за порогом его дома.

Он шел, едва заметно прихрамывая, спрятав терновую палку под мышкой. Кругом было тихо. На углу Ирвинг-Плейс Питер столкнулся с женщиной средних лет, тащившей на поводке подагрического спаниеля.

– Слава Богу! – воскликнула она. – Там, на тротуаре, лежит человек. Я… я думаю, он сильно покалечен. Не знаю, что делать. Я… у меня собака!

Не останавливаясь, Питер пошел на противоположную сторону площади к человеку, которого Тимми назвал «грудой лохмотьев». Вокруг не было никого, кроме причитавшей женщины с собакой, да и та уже отошла от него. Сержант Конвэй пока не отреагировал на телефонный звонок.

Когда Питер увидел чернокожего, лежавшего на тротуаре, хриплый возглас вырвался из его груди. Не нужно было быть врачом скорой помощи, чтобы определить, что этому человеку уже ничем нельзя было помочь. Глаза его выскочили из орбит, а черное лицо зверски изрезано, видимо разбитой бутылкой, о которой говорил Тимми. Одна рука вывернута за спину и явно сломана. Сквозь красную пену на Питера оскалился опухший, разорванный в клочья рот с выбитыми зубами.

Женщина с собакой все же решилась и подошла поближе, глядя на стройного темноволосого человека с палкой из тернового дерева. Прямой рот его был плотно сжат, а холодные голубые глаза потемнели, полные сострадания.

– Я… я могла бы вызвать доктора из своей квартиры…

– Спасибо, но уже не надо, – сказал Питер. Он отвернулся, и слабая дрожь пробежала по его телу. – Бедняга. Я знаю, кто он…

Красный проблесковый маячок мигал на крыше полицейской патрульной машины, остановившейся рядом с Питером у бордюра тротуара. Из нее вышли двое полицейских; один из них – с револьвером в руке. Он узнал Питера, хорошо известного в этом районе. Было время, когда люди из полицейского участка круглосуточно охраняли самого журналиста и его квартиру от друзей человека, который с помощью Питера проводил остаток жизни в тюрьме.

– Добрый вечер, мистер Стайлс. Сержант Конвэй сказал, что вы звонили.

– Здравствуйте, Повальски.

Второй полицейский оглядел тело.

– Нам понадобится санитарная машина, – сказал он и, подойдя к патрульной машине, стал громко вызывать кого-то по рации. Скрипучий голос, раздавшийся в ответ, неожиданно прозвучал слишком громко.

– Вы видели, как это произошло? – спросил Питера Повальски.

Журналист покачал головой:

– Тимми, сын Майка Фэллона, видел. Вы ведь знаете Фэллона, он работает смотрителем полудюжины небольших домов в этом районе. Так вот, Тимми перелез через забор в мой сад, за ним гнался один из тех, кто сделал это.

– Мальчик шел так поздно ночью?

– Он ходил в центр – там у них было что-то вроде встречи всеобщего благоволения и братской любви.

– Опознать не сможет?

– Нет, но мне известно имя убитого. Это Ричард Симс, один из известных чернокожих интеллектуалов. По-моему, он автор пьесы «Голос черной трубы», которая сейчас идет на Бродвее.

– В центре, в районе Юнион-сквера, было что-то вроде массового митинга, – сказал Повальски. – Мы были наготове на тот случай, если бы ситуация начала выходить из-под контроля. Да, жаркое лето. Этот парень, наверное, был там.

– Его убили четверо белых.

– А сколько чернокожих теперь пойдут убивать белых из-за этих четверых, сколько всего порушат, да и полицейским достанется! – с горечью сказал Повальски.

– Я вам больше не нужен? – спросил Питер.

– Следователь захочет поговорить с мальчиком.

– А нельзя ли не втягивать его в это? Человек, который гнался за ним, не разглядел в темноте Тимми. Если вы привлечете мальчика, то можете указать на него убийцам. Им не нужен свидетель преступления.

– Я доложу об этом капитану. Думаю, у него больше полномочий, чтобы решать такие вопросы.

Питер направился на угол площади, к клубу «Плейерс», где он довольно часто проводил свободное время. Это был элегантный старый дом. Всем известный Эдвин Бут организовал здесь клуб актеров, художников и журналистов. Сейчас свет горел только в одном окне с матовыми стеклами над дверью. Питер нажал звонок для ночных вызовов. Через некоторое время появился Том, ночной сторож.

– Простите, что заставил вас ждать, мистер Стайлс. Я был на четвертом этаже.

– Это вы извините за беспокойство. Мне нужно заглянуть в вашу телефонную книгу. Там, на углу, убили человека.

– Теперь уже нигде не чувствуешь себя в безопасности, – заметил Том.

Питер спустился по крутой лестнице в слабо освещенный зал, где располагался ресторан, в котором мясо и рыбу жарили на глазах у публики, прошел мимо стола для игры в пул к кабинкам с телефонами, включил свет над телефонной книгой и некоторое время изучал номера в районе Манхэттена, а затем вернулся обратно по лестнице в фойе.

– Где лучше ловить такси ночью, Том?

– Около кафетерия в районе Двадцать пятой улицы, – сказал сторож. – Водители останавливаются там выпить чашечку кофе.

– Спасибо.

Питер направился к двери.

– Будьте осторожны, мистер Стайлс. Я думаю, что этот человек, которого убили, торговал наркотиками и, наверное, хотел поднять цену на дозу.

– Сомневаюсь. Ну, пока, увидимся, Том.

Питеру повезло: ему удалось поймать такси, когда он проходил по Гремерси-парку. Он назвал водителю адрес на западе в районе семидесятых улиц. В машине было радио, по которому прослушивались переговоры полицейских. Питер взглянул на лицензионное удостоверение водителя, находившееся напротив него: оно было на имя Патрика Клэнси.

– Каким образом к вам поступают звонки, адресованные полиции?

Клэнси посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:

– Я работаю по совместительству.

– Вы коп?

– Пятнадцатый полицейский участок, – ответил Клэнси. – Я услышал, что какого-то парня убили на Ирвинг-Плейс. Я как раз находился неподалеку, но сделать ничего не мог. А что это вам пришло в голову ехать в эту ночлежку?

– Ночлежку?

– Тот адрес, что вы мне дали. Отель «Молино» – девушки по вызову, гомосексуалисты… Вы ведь Питер Стайлс, не так ли?

– Да.

– Я узнал вас по фотографии в «Ньюсвью». Видел, что прихрамывали, когда шли к моей машине.

– Спасибо. Так по тому адресу, что я вам дал, отель?

– А вы не знали?

– Я искал одного человека в телефонной книге, а там даны только названия улиц и номера домов.

– Если это нормальный парень, ему, наверное, не хотелось бы, чтобы кто-нибудь знал его адрес в «Молино», – сказал Клэнси.

Слово «ночлежка» очень подходило к отелю «Молино». Это было пришедшее в совершенный упадок сооружение с карнизом из стекла и металла, нависавшим над тротуаром. Буква «и» в облезлой золотой надписи отсутствовала. В грязном, плохо освещенном вестибюле сидел за столом престарелый портье в старомодной униформе с зеленым козырьком для защиты глаз от яркого света и читал комиксы.

– Мне нужен Ричард Симс.

– 402-й, – не поднимая глаз, произнес портье и показал рукой на лифт.

Лифтера не было. Добравшись в скрипящей кабине до четвертого этажа, Питер вышел в коридор и в нерешительности остановился у 402-го номера. Потом все же позвонил.

Через мгновение дверь на цепочке приоткрылась. Симпатичная белокожая светловолосая девушка устало посмотрела на Питера.

– Миссис Симс?

– Да.

– Нельзя ли мне с вами немного поговорить? Меня зовут Питер Стайлс.

– О Боже, что-то случилось с Ричардом! – сказала девушка.

– К сожалению, это так.

– Что-то плохое?

– Мне очень жаль, но случилось самое худшее.

Дверь перед ним резко захлопнулась, а затем широко распахнулась, уже без предохранительной цепочки. Девушка держалась за ручку двери, словно боялась упасть.

– Это произошло на митинге? – спросила она. – Я ведь просила его не ходить туда! Я умоляла его! Спрэг и другие были готовы убить его, и он это знал. Знал, что набросятся на него.

– Может быть, вам лучше присесть? – сказал Питер.

Два окна комнаты выходили в темную вентиляционную шахту прямо на неотштукатуренную кирпичную стену, но сама она от пола и до потолка была уставлена книгами. Посередине стоял большой рабочий стол с пишущей машинкой, аккуратно прикрытой пластиковым чехлом от пыли, а у стен – кушетка и два удобных мягких кресла. Питер понял, что кушетка раскрывалась и превращалась в кровать. Все здесь было чисто и аккуратно. Лампа освещала комнату мягким светом.

Белокурая миссис Симс нетвердой походкой, словно двигаясь в темноте, подошла к дивану и опустилась на него.

– Это произошло на митинге? – спросила она.

– Нет. – Питер старался не показать своего удивления: он не знал, что негр Ричард Симс был женат на белой. – Ваш муж шел по Ирвинг-Плейс примерно час назад. Один мой знакомый мальчик видел, как на него напали четверо бандитов, и прибежал ко мне за помощью, но, когда я нашел Ричарда, было уже слишком поздно.

– О Господи!

– Я пришел, чтобы подготовить вас. Через несколько минут явится полиция.

Девушка обернулась. Рот ее был искривлен горькой усмешкой.

– И что же вы хотите узнать от меня первым? О, я ведь знаю, кто вы, мистер Стайлс! Высокооплачиваемый журналист. – Она снова отвернулась. – Простите, вы ведь делаете свою работу. Ричард был сторонником движения ненасильственного протеста. Джонни Спрэг и его компания из организации «Власть – черным» ненавидели его. Он умел убеждать, умел подобрать нужные слова. Сегодня он пошел на митинг, потому что знал: обстановка могла стать взрывоопасной. О, я знаю вас и вашу компанию, мистер Стайлс. Вы в вашем журнале публиковали материалы о Ричарде: об одном из «немногих здравомыслящих людей» в движении чернокожих, как вы его называли. Боже мой, мистер Стайлс, вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то, кроме чернокожего, боролся за ненасилие? – Она покачала головой. – Ричард! Бедный Ричард!

– Его убили четверо белых, миссис Симс, а не Спрэг и его компания.

Она медленно повернулась, глядя на Питера широко раскрытыми глазами:

– Это я убила его, – прошептала она.

– Дорогая миссис Симс…

– Я убила его! – В ее голосе прозвучали истерические нотки. – Я не должна была выходить за него замуж. С этого и начались все неприятности. Его друзья ненавидели Ричарда из-за меня, а мои друзья не могли терпеть его. Я должна была повернуться и убежать, когда он попросил меня выйти за него замуж, но, Боже мой, я так его любила!

Раздался резкий звонок в дверь.

– Постарайтесь взять себя в руки, – сказал Питер.

– Миссис Симс!

Звонок повторился.

Девушка сделала беспомощный жест, а Питер пошел открывать дверь. На пороге стояли два человека, один из которых с удивлением взглянул на Стайлса. Это был коренастый седой человек с мягким взглядом серых глаз. Обгоревшая черная вересковая трубка свисала из угла его рта. Питер узнал Джерома Маршалла, прокурора округа Манхэттен. А ведь он никогда не появлялся лично на месте расследования убийств; не бывало его и на предварительном следствии.

– Здравствуй, Питер, – сказал Джером. Они были старыми знакомыми. – Рад видеть тебя здесь. – Мягкий взгляд серых глаз переместился с Питера на девушку, которая встала при появлении прокурора и держалась за спинку кресла, чтобы не упасть. – Миссис Симс, я – Джером Маршалл, окружной прокурор, а это лейтенант Пайк из группы по расследованию убийств.

Пайк – большой и сильный мужчина с венчиком рыжих волос, окаймлявших лысину, – повернулся и закрыл дверь. Лейтенант выглядел растерянным.

– Питер уже сообщил вам обо всем? – спросил Маршалл.

Девушка кивнула.

– Мне очень жаль, действительно искренне жаль.

– Это его не вернет. – Она покачала головой. – Он ругал меня, когда я употребляла подобные выражения, но вы… вы не могли бы придумать что-нибудь пооригинальней для такого случая?

– Я понимаю, – сказал Маршалл. Сдвинув брови, он неодобрительно посмотрел на свою трубку, словно удивился, обнаружив, что в ней нет табака. Прокурор залез в карман своих серых твидовых брюк и достал оттуда желтый клеенчатый кисет. – Вы конечно же не знаете, что я никогда не присутствую на ранних стадиях расследования. Вот Питер это знает, поэтому и удивился, увидев меня.

– Вы здесь потому, что боитесь, что убийство моего мужа повлечет за собой всплеск насилия, – сказала девушка.

Джером Маршалл занимал пост окружного прокурора уже много лет, и его поддерживали обе политические партии. Его прямота и честность как должностного лица стали притчей во языцех. Он отлично умел разбираться в людях – честных и нечестных – и почти всегда оказывался прав. Маршалл был непреклонен, охраняя закон и защищая людей силой закона. Наделенный интуицией, он с симпатией и состраданием относился к людям, понимая, что невыносимый гнет обстоятельств зачастую толкает человека на крайние поступки.

– Бывают обстоятельства, миссис Симс, – сказал Маршалл, – когда наша работа становится особенно неприятной. Мы вынуждены приходить к людям в такие трагические моменты их жизни. Нам приходится игнорировать их желание побыть в одиночестве, собраться с духом, чтобы предстать неуязвимыми перед обществом и прессой. – Он взглянул на Питера. – Есть у вас кто-нибудь, кто мог бы вам помочь, миссис Симс? Семья? Адвокат? Друзья вашего мужа?

– Эти друзья испытали бы чувство огромного облегчения, если бы я вообще исчезла с лица земли. – Она зло засмеялась под влиянием сильного эмоционального напряжения. – В семье я была белой вороной и белым пятном на репутации Ричарда. Я думаю… Думаю, его убили за то, что он верил в свою правоту, в то, что говорил. Он жил по своим убеждениям. Не существует, считал он, белых и черных, есть только хорошие или плохие люди.

– А ваша собственная семья?

– У меня есть сестра, которая разговаривает со мной, для остальных я все равно что умерла.

– Вы не хотите позвонить сестре?

Девушка на какое-то мгновение заколебалась, но потом покачала головой:

– Пусть Кэрол узнает об этом из газет. Тогда она сможет принять свое собственное решение: захочет она быть со мной или нет. Если она услышит мой крик о помощи, у нее не останется выбора.

Маршалл поднес зажигалку к трубке и выпустил облачко дыма.

– Предположим, что она не прочтет об этом в газетах, – сказал он.

– Тогда тысяча доброжелателей позвонят ей и скажут: «А вы не читали новость о муже Мэриан?»

– Предположим, – сказал Маршалл удивительно спокойным тоном, разглядывая дым, расплывавшийся от трубки по всей комнате. – Предположим, что ее друзья тоже ни о чем не узнают из газет, что тогда?

– Погоди минуточку, Джером, – сказал Питер.

Маршалл глубоко вздохнул. Его голос неожиданно сник.

– Мне нужно сорок восемь часов, Питер, – сказал он. – Я здесь потому, что хочу попросить тебя и миссис Симс пока никому не говорить о случившемся.

– Ты хочешь скрыть эту историю? – спросил Питер, не веря своим ушам.

– На сорок восемь часов.

– Это невозможно, – сказал Питер. – Есть еще Тим Фэллон.

– Один из моих помощников сейчас находится у Фэллонов, – сказал Маршалл, – и убеждает их в том, что мальчик окажется в большой беде, если они не будут держать язык за зубами.

– Есть еще четверо, которые убили его.

– Ты думаешь, что они станут жаловаться? – спросил Маршалл. – Но если они это сделают, мы их схватим.

– Там еще была женщина со старым спаниелем.

Маршалл кивнул.

– Ты знаешь, у меня большой опыт, и здесь совпадение как раз пошло мне на пользу, – сказал он, – эта женщина оказалась матерью одного из моих конторских служащих. – Маршалл снова вынул трубку изо рта и тупо посмотрел на нее. – Остаетесь ты, Питер, и миссис Симс.

– Почему? – спросил Питер.

– Он боится, что если эта история выплывет наружу, то долгое жаркое лето закончится мощным взрывом, – сказала Мэриан Симс. – Вам нужно время для того, чтобы губернатор привел в готовность национальную гвардию, так ведь, мистер Маршалл? – Слова Мэриан были полны горечи: боль еще не улеглась. – Ваши люди всегда стараются получить особые преимущества. Нас, негров, – а я отношу себя к неграм, – всегда об этом просят, чтобы потом нас же и отшвырнуть.

– Справедливое обвинение, миссис Симс, – сказал Маршалл. – Но вы когда-нибудь видели массовую панику в большом городе? Мне довелось это наблюдать в Париже во время Второй мировой войны, когда немцы вплотную подошли к городу. Тысячи людей стремились убежать оттуда – куда угодно и как угодно. Они дрались друг с другом за место в любом транспорте. Все буквально сошли с ума от страха.

– О Господи! Мистер Маршалл, неужели именно сейчас мы должны обсуждать логику бунта? Мой муж мертв!

– Пожалуйста, будьте снисходительны, миссис Симс, – ответил Маршалл. – Янесу за вас ответственность, но еще и отвечаю перед законом за жизни восьми миллионов человек, поэтому я должен, не обращая внимания на вашу боль, задавать вам какие-то вопросы, говорить полуправду и, наконец, просить вас об одолжении – у меня просто нет выбора.

– А если я откажусь?

– Тогда, в силу необходимости, вы будете вынуждены сотрудничать с нами даже помимо вашей воли, – сказал Маршалл.

– Это – самое отвратительное, что я когда-либо слышал, – вмешался Питер. Гнев начал закипать в нем. – Я тоже должен буду сотрудничать с вами помимо моей воли, Джером?

– Думаю, нет, – ответил Маршалл. Он подошел к темному окну и посмотрел на кирпичную стену.

– Вы не обязаны отвечать на вопросы, не посоветовавшись с адвокатом, миссис Симс, – сказал лейтенант Пайк, впервые вступивший в разговор. Его глубокий голос прозвучал как отдаленные раскаты грома.

– Я знаю об этом, – сказала Мэриан Симс, – и буду отвечать только на те вопросы, на которые сочту нужным.

«Удивительная женщина, – подумал Питер. – Несмотря на такую трагедию, у нее хватает храбрости стоять на своем и бороться с тем, что она считает для себя враждебным».

– Ваш муж когда-нибудь говорил вам о плане негритянского восстания на это лето?

– Таких планов была дюжина, тысяча планов! – тут же ответила Мэриан. – Решать нам. Мы все – вожди, а не рядовые индейцы.

– Я имею в виду нечто более конкретное, чем просто беспорядки. Это такие же серьезные вещи, как и смерть вашего мужа.

– А почему вас так беспокоят эти бунты, мистер Пайк? – спросила Мэриан. – Кого убьют? Нескольких полицейских и тысячи негров. Чью собственность сожгут бунтари? Собственность других негров. Чьи магазины разграбят? Магазины, принадлежащие неграм. Так о чем вы заботитесь? Почему бы не позволить нам уничтожить самих себя? Разве для вас это не легче?

– Кажется, именно вы совсем недавно говорили о том, что сейчас не время решать логические задачи, – заметил Пайк с мальчишеской усмешкой, которая тут же исчезла, и лицо его стало хмурым. – Миссис Симс, мы полагаем, что существует специальный план нанесения удара по городу, мощного удара. Ваш муж когда-нибудь упоминал о нем?

– Нет, не упоминал. Спрэг кричал, что спалит Мэдисон-сквер-Гарден, Колумбийский университет, «Грейси-Мэншн». Ричард и его друзья убеждали и настаивали на том, что мы должны выражать протест более масштабно – так, чтобы его прочувствовали и поняли, но безо всякого насилия. Ни о каком специальном плане Ричард мне никогда не говорил.

– Благодарю вас, – сказал Пайк. – Сейчас уже среда, утро. – Он посмотрел на часы. – Без десяти пять. Мы полагаем, что в пятницу, примерно в пять вечера, то есть, грубо говоря, через шестьдесят часов, этот специальный план может быть введен в действие. Нам нужно время, миссис Симс, чтобы подготовиться к этому. Если новость о смерти вашего мужа узнают сегодня утром, это вызовет цепную реакцию, что приведет в действие упомянутый план. Вот как все просто.

– Звучит совсем не просто, – сказала Мэриан.

– Спрэг и ваш муж не находили общего языка, – продолжал Пайк. – Но Спрэг сделает из вашего мужа героя и использует его смерть как детонатор для взрыва.

– Мой муж и был героем, – спокойно сказала Мэриан.

Джерри Маршалл медленно отошел от окна, теребя трубку и дотрагиваясь ею до кончика носа.

– Вам понадобится большое мужество, миссис Симс, – сказал он. – Возможно, даже большее, чем мы имеем право просить у вас.

«Умный, тонкий старый шельмец, – подумал Питер. – Внушать девушке, что ей недостает мужества в этой ситуации, для того чтобы она вступила в схватку с Кинг-Конгом!»

– О чем вы говорите? – спросила Мэриан.

– Вам придется жить два дня так, словно ничего не произошло, – ответил Маршалл. – Если будут спрашивать о вашем муже, вы должны будете отвечать, что у него все в порядке и он куда-то уехал. Вам придется обманывать свою семью, друзей, семью и друзей мужа.

– А если, все обнаружится? Если известие просочится в какую-нибудь газету, на радио или телевидение?

– Тогда это будет нашим упущением, – устало пожав плечами, сказал Маршалл. – Мы больше ничего от вас не требуем. – Он посмотрел прямо в глаза Мэриан. – Жизни многих тысяч невинных людей теперь будут зависеть от вашей способности держать в секрете информацию о происшедшем в течение нескольких дней.

– А как же люди Ричарда? Чернокожие? Я окажу им услугу или же предам их? Можете вы мне на это честно ответить, мистер Маршалл?

– Думаю, что, если нам удастся расстроить план, о котором говорил Пайк, вы принесете им пользу, – ответил Маршалл. – Если же план будет приведен в действие до того, как мы будем готовы взять ситуацию в руки, может произойти массовое убийство негров не только здесь, но и по всей стране. И тогда истребление евреев Гитлером покажется детскими игрушками. – Голос окружного прокурора оставался тихим и бесстрастным.

– Почему я должна этому верить?

– Если двадцать пять тысяч человек, большая часть из которых – белые, будут уничтожены в результате заговора чернокожих экстремистов, что тогда будет, миссис Симс? Думаю, ни за одного негра в нашей стране и гроша ломаного не дадут.

Мэриан Симс стояла, все еще опираясь на спинку кресла, и покусывала нижнюю губу.

– Вы думаете, что новость о смерти Ричарда может послужить толчком к началу волнений?

– Вполне возможно, – ответил Маршалл.

– Хотел бы заметить, миссис Симс, – сказал Пайк, – мы не утверждаем, что события не могут развиваться по какому-то иному сценарию или что какой-то другой инцидент не станет толчком к их началу. Поэтому мистер Маршалл и приехал сюда сразу же, как только мы узнали о мистере Симсе.

– Вы говорите мне не все, – сказала Мэриан.

– Я говорю все, что могу сказать, миссис Симс.

Маршалл умел говорить так убедительно, что, глядя на него, ты невольно проникался к нему доверием.

– Не знаю почему, но я сделаю то, о чем вы просите, – очень тихо сказала девушка.

Пайк написал что-то в своем карманном блокноте, затем вырвал листок и протянул его Мэриан.

– Мы не можем открыто защищать вас, миссис Симс, – сказал он. – То есть я хочу сказать, что не могу оставить у вас в номере, или в коридоре, или в вестибюле гостиницы нашего человека, но мы будем очень близко и всегда придем к вам на помощь. Если вы чего-то испугаетесь или почувствуете угрозу, позвоните по этому номеру. Кто-нибудь из наших будет у вас через пять минут.

– А что со мной может случиться? – спросила Мэриан.

– Возможно, вашего мужа убили именно потому, что он слишком много знал, – сказал Пайк. – А если знал он, то, вполне возможно, могли знать и вы. Кое-кто мог узнать нас или мистера Стайлса, когда мы пришли сюда, а это может еще более усилить подозрения.

– Что вы сделаете с Ричардом? – Голос Мэриан прозвучал совершенно безжизненно.

– Обещаю, миссис Симс, что все будет сделано осторожно и уважительно по отношению к покойнику, – ответил Маршалл.

Нетвердой походкой Мэриан подошла к кушетке, села на нее и погладила рукой накидку рядом с собой. Может быть, это было место Ричарда…

– Я сделаю все, как вы просите, мистер Маршалл, но надеюсь, что после пятницы вы скажете мне всю правду, – сказала она.

– Обещаю. Вы узнаете все либо от меня, либо из событий, которые произойдут.

– Я бы хотела получить объяснения от вас, мистер Маршалл!

– Возможно, я уже не смогу вам их дать.

– Почему? Кто-то может заставить вас молчать?

– Да. Видите ли, миссис Симс, я могу умереть.

Глава 2

Когда они вышли из отеля «Молино», небо на востоке стало кроваво-красным.

– Алая заря – предвестник бури, – тихо произнес Маршалл.

Подъехал лимузин и остановился у бордюра тротуара. Пайк открыл заднюю дверь.

– Увидимся позже, мистер Маршалл. Я буду в управлении.

– Спасибо, Пайк. Спасибо за то, что помогли ее убедить.

– Этой девушке мужества не занимать.

– Да, вы правы, – сказал Маршалл. – Садись в машину, Питер!

– Минуточку, – отозвался журналист. – Есть событие, которое я должен отразить в новостях по долгу службы. Это – убийство и любопытное поведение окружного прокурора, пытавшегося замолчать его.

– Ты не станешь этого делать, Питер, – сказал Маршалл. – Сейчас мы отправимся ко мне завтракать, и я постараюсь убедить тебя.

– Каким образом?

Маршалл устало улыбнулся:

– Конечно же рассказав тебе всю правду. Я не хочу обижать тебя недоверием.

– Когда вы все узнаете, вы согласитесь с нами, мистер Стайлс, – добавил Пайк.

Любопытство Питера было слишком велико, чтобы отказаться от этого предложения. Газета «Ньюсвью», где он работал, была еженедельным изданием, поэтому не было необходимости давать информацию в утренний номер. Он понимал, что должен полностью подготовить материал о ночной трагедии и связанных с ней странных скрытых политических намеках к следующему понедельнику. Если бы кто-то другой, а не Джером Маршалл обращался к Мэриан Симс в таких невероятно мелодраматических выражениях, Питер не стал бы слушать ни минуты. Маршалл же обычно был чрезвычайно сдержан и не склонен драматизировать события.

– Ты находишь информацию для своих статей во всех концах города, – сказал Маршалл, откинувшись на сиденье машины и прикрыв глаза. – Когда я узнал, что именно ты бросился на помощь Симсу, я был в отчаянии от предстоящей встречи с тобой.

– Сегодня ты употребляешь ужасно много трагических слов, Джером, – таких, как «в отчаянии».

– Такова ситуация. – Маршалл открыл глаза и посмотрел на Питера. – Что заставило тебя отправиться к миссис Симс?

– Порыв. То, что рассказал сын Фэллона, было просто ужасно. Я представил, какой шум может подняться, и посчитал, что жена этого человека должна иметь возможность подготовиться к приходу полиции и репортеров.

– Да уж. Тут ты проявил сочувствие.

– Я раньше уже не раз слышал о Симсе и читал много его публикаций: стихи, два романа, статьи в негритянских газетах и журналах. Он показался мне чувствительным и, пожалуй, даже нежным человеком. Не фанатиком. Такие мужчины обычно выбирают себе подобных женщин. Кроме того, я чувствовал себя в какой-то степени виноватым.

– Виноватым?

– Его убили белые, – сказал Питер.

– Ты знал о его жене?

– То, что она белая? Нет, не знал. И это показалось мне странным – ведь о нем довольно много писали.

Джером Маршалл уже много лет жил на Сентрал-парк-Уэст, недалеко от «Молино». Здесь выросли два его сына. Оба учились в городском колледже, но год назад один из них погиб в джунглях Вьетнама, другой стал инженером-электронщиком в одной крупной компании. Маршалл и его жена Бетти уже были дедушкой и бабушкой. Квартира стала теперь слишком велика для двоих, но она так долго была их домом, что они не захотели обменять ее.

Бетти Маршалл встретила их у дверей. Это была высокая темноволосая красивая женщина, которая в свои пятьдесят пять сохранила такую же восхитительную фигуру, как и в двадцать пять. Бетти – сердечный и дружелюбный человек – посвятила свою жизнь тому, чтобы по возможности облегчить жизнь своего мужа и детей. «Маршаллы – это анахронизм», – подумал Питер, увидев, как Бетти поцеловала мужа в щеку, взяла его шляпу и приветливо улыбнулась Стайлсу. Два добрых, спокойных человека, жизнь которых была переплетена с самыми ужасными преступлениями в городе.

– Вижу, тебе удалось встретиться с Питером, – сказала Бетти Маршалл. – Кофе готов. Через пять минут могу подать тосты и яйца. Есть немного очень вкусного кекса.

– Для меня только кофе, дорогая, – сказал Маршалл. – А вот Питер, наверное, проголодался больше меня.

– Спасибо, мне тоже только кофе, – сказал Питер. – Черный.

– Ну удалось договориться с миссис Симс? – спросила Бетти.

– Кажется, да. – Маршалл улыбнулся. – Теперь вот надо, чтобы повезло и с Питером.

– А… с Питером! – сказала Бетти Маршалл.

– Вы говорите так, словно это – пустяковое дело, – сказал Питер обиженно.

– Не пустяковое, дорогой Питер, но просто ты разумный и чуткий человек.

– Подай кофе в мой кабинет, если можно, – сказал Маршалл.

– Конечно, дорогой. Тебе звонили раз сто. Я отвечала, как ты велел: вышел, а когда придешь – не знаю. Имен не записывала, за исключением одного: Хиззонер, мэр.

– Я позвоню ему после разговора с Питером; до тех пор меня нет.

Кабинет Маршалла находился в конце короткого коридора. Это была большая, скромно обставленная комната с окнами на парк. Большую часть свободного пространства стены заполняли книги по юриспруденции в переплетах из телячьей кожи. На П-образном письменном столе стояли три телефонных аппарата, магнитофон и небольшой портативный телевизор.

– Я не смотрю по телевизору передачу «Миссия невыполнима», – сказал Маршалл, устало улыбаясь, – хотя ты мог бы так подумать, пока мы не познакомились ближе. Я слушаю выступления политиков и возмутителей толпы, людей, которые с удовольствием спустили бы с меня шкуру.

Прокурор обосновался за столом и жестом пригласил Питера сесть в зеленое кожаное кресло.

Питер сел, вытянув ногу с протезом, чуть поморщившись от боли – ему пришлось довольно долго стоять. Почти сразу же появилась Бетти с подносом, на котором стояли кофейные чашки и электрический кофейник с ситечком. Вставив штепсель в розетку на полу около стола, она сказала:

– Приятного аппетита! – и вышла.

Питер отхлебнул кофе; он был горячим и вкусным.

– Чудесная женщина Бетти, – сказал он. – Ее хлопотам нет конца, но она, кажется, никогда не волнуется.

– Сегодня все мы немного волнуемся, – заметил Маршалл.

Он достал из среднего ящика стола папку, затем вынул очки из нагрудного кармана твидового пиджака. Открыв папку, несколько секунд просматривал бумаги, потом протянул одну из них Питеру.

– Фотокопия, – сказал он.

Это была копия письма, адресованного Мартину Северенсу, уполномоченному по транспорту, муниципалитет, Нью-Йорк.

Письмо начиналось с довольно резких слов:

«Послушай, Северенс,

хочешь показать, что ты – большая «шишка»? Пожалуйста. Если к полудню двадцать третьего августа мы не получим десять миллионов долларов немечеными купюрами, которые не могут быть прослежены, то в пять часов вечера, в самый час пик, мы взорвем здание Центрального вокзала, и оно исчезнет с карты города. Не гарантируем, что не разнесем вдребезги и Пан-Америкэн-Билдинг.

Торговаться не будем. Это наши условия.

«Власть – черным».

Нахмурив брови, Питер рассматривал фотокопию.

– Детские игрушки. Писал какой-то чокнутый, – сказал он.

Маршалл кивнул, словно хотел сказать, что он и сам это же говорил себе:

– Не все так просто. Позволь рассказать тебе историю этого письма. Примерно три недели назад Северенсу позвонили домой, на Бикман-Плейс. Ты знаешь Марти Северенса?

– Он специальный уполномоченный мэра, не так ли? – спросил Питер.

– Учился вместе с мэром в Принстоне, – сказал Маршалл. – Старейший университет Англии, оттуда выходит интеллектуальная элита. Северенс – очень способный, культурный и сильный человек. По образованию – финансист. Его так легко не запугаешь. Проделал отличную работу, приводя в порядок городской транспорт.

– Итак, ему позвонили по телефону…

– Я познакомлю тебя с этим звонком – у меня есть короткая запись. – Маршалл подошел к магнитофону и нажал на клавишу. Бобины с пленкой начали вращаться, и спокойный голос Северенса отчетливо произнес:

«Звонок поступил в одиннадцать сорок пять тридцать первого июля. Я засек время – этот тип говорил примерно двадцать секунд. Я заподозрил, что здесь что-то не так. „Северенс?“ – спросил он. Я ответил: „Да“. – „Стоит славное прохладное лето, не правда ли?“ Без сомнения, это говорил негр. Я согласился, что лето славное. „Время подходит, Северенс. Становится жарко“. – „Вы предупреждаете меня о беспорядках?“ Мой собеседник засмеялся: „Беспорядки устарели, Мартин. Мы будем действовать более открыто и четко обозначим нашу позицию“. – „И как же?“ – спросил я. „Сейчас много говорят о программах помощи бедным, о строительстве в районах трущоб, о гражданских правах и прочую чушь, – продолжал он. – Мы решили, что единственный приемлемый для нас путь – это получить деньги в собственные руки и тратить их на наш собственный народ. Пусть бюрократы выкручиваются как хотят. Мы хотим, чтобы деньги оказались в наших собственных потных ручках“. – „Я согласен, что вы можете управлять ими лучше, чем некоторые наши государственные органы“, – сказал я. „Рад, что вы согласны с нами. Итак, нам нужно десять миллионов баксов, и вы тот парень, который принесет их нам, мистер Мартин“. – „Вы, наверное, шутите?“ – „Не шутим, папаша, вовсе даже не шутим. А теперь послушай, что я тебе скажу. Десять миллионов баксов нам в руки в полдень двадцать третьего августа. Десять миллионов баксов непомеченными банкнотами – или…“ – „Или – что?“ – „Или в пять часов того же дня мы взорвем здание Центрального вокзала со всеми людьми, которые будут в нем. Некоторая другая недвижимость тоже может рухнуть, к примеру Пан-Америкэн-Билдинг. – „Вы сошли с ума!“ – „Я не шучу, мистер Мартин“. – „Почему вы решили сказать об этом мне?“ – „Потому что ты крутишься около мэра больше других, а он может выложить денежки“. – „Да он посмеется надо мной, когда я расскажу о вашем звонке. Это же безумие“. – „Я пришлю тебе бумагу“. – „А как я смогу сообщить вам ответ?“ Он засмеялся: „Я сам найду тебя, мистер Марти. Значит, до полудня двадцать третьего августа, иначе будет поздно. Тогда в пять часов – бабах! – и вокзала нет, и поезда больше не будут ходить ни в город, ни из города, и будет двадцать или тридцать тысяч убитых пассажиров пригородных поездов и прохожих. А потом мы снова свяжемся с тобой и скажем, что делать дальше“. Он говорил как безумец. Я испугался и сказал: „Хорошо, позвоните мне завтра в это же время, я вам сообщу, что сказал мэр“. Мой собеседник снова засмеялся: «Как же! Я позвоню тебе в это же время, а твой телефон будет прослушиваться, и двадцать пять копов сразу засекут, откуда я звоню. Ну уж нет! Я знаю, где ты находишься и днем и ночью, мистер Марти. Я созвонюсь с тобой тогда, когда это будет безопасно для меня. Спокойной ночи, мистер Марти, сэр сукин сын“.

Бобины с пленкой продолжали крутиться, уже без звука. Маршалл снова нажал на клавишу и выключил магнитофон. Он смотрел на Питера и ждал.

– Кто-то пытается запугать вас, а вы все, очевидно, поддались.

– Идея эта не нова, – сказал Маршалл. – Руководство организации «Власть – черным» говорило об этом в прошлом году. Миссис Симс указала нам на очень важные вещи. Кто будет убит во время беспорядков? Другие негры. Чью собственность будут уничтожать? Других негров. Конечно, может быть, несколько белых копов будут убиты и еще несколько человек из близлежащих районов избиты, запуганы и спрячутся подальше. Во время беспорядков истребляются бунтовщики, которые, теоретически, намеревались что-то демонстрировать. О новой концепции сказано совершенно открыто. О ней будут говорить по радио и телевидению, она войдет в миллионы домов. Никто на самом деле в это не верит, однако суть состоит в том, что белое сообщество можно заставить обратить внимание на чернокожих только тем, что нанести удар по тем местам, где живут белые.

– Есть смысл в их тактике, – сказал Питер.

– Мои люди уже давно разнюхивают и там и сям, – сказал Маршалл. – Единственное, что не удалось установить, – это руководство организации. И снова процитирую миссис Симс: «Мы все вожди, а не рядовые индейцы». Возможно, здесь, в Нью-Йорке, и находится руководство, и нам удастся взять его под контроль.

– Этот идиотский телефонный звонок и письмо убедили тебя в этом? – спросил Питер.

– Не они сами по себе, – ответил Маршалл. – Я отреагировал как и ты: мелодрама, разыгрываемая чокнутым.

– Они предупредили вас за три недели, – сказал Питер. – У тебя есть полицейские, твои сотрудники, ФБР. Как они смогут удрать, если вы будете сидеть там и ждать их?

– Это именно то, о чем я хочу сказать. – Маршалл глубоко вздохнул. – Две недели назад (через неделю после телефонного звонка) была заложена бомба в здании вокзала.

– Минуточку. Этот человек звонил Мартину Северенсу каждый день, как и обещал?

– Да, он звонил каждый день: в офис Мартина, во время бизнес-ленча, в ночной клуб, где тот проводил вечера, в аэропорт, когда Мартин улетал в Вашингтон. Каждые двадцать четыре часа, и всегда в разные места. Каждый раз повторялась угроза и запрашивался ответ.

– Понятно. Значит, вам уже угрожали бомбой.

– Такие случаи нередки. Звонят и говорят, что в здании, или в багажном отделении самолета в аэропорту Кеннеди, или в каком-нибудь ящике в метро заложена бомба. В девяти случаях из десяти – ложная тревога. В одном случае обнаруживается некое устройство, как правило кустарного изготовления, которое может привести к жертвам, если оно заложено в самолете или в небольшом помещении.

– А эта бомба на Центральном вокзале?

– По телефону сказали, что она находится в одном из платных туалетов под отелем «Коммодор». Ты, конечно, понимаешь, что мы приняли это всерьез. Команда по обезвреживанию взрывных устройств прибыла через десять минут. Бомбу нашли, но это было достаточно сложное и тонкое устройство – никакой кустарщины. Мощность этой боеголовки авиационной бомбы оказалась эквивалентна нескольким сотням тонн тротила. – Голос Маршалла слегка дрогнул. – Она могла бы натворить именно то, что они обещали.

– Ты это серьезно?

– Абсолютно серьезно. Правда, в этой бомбе кое-чего не хватало: отсутствовал взрыватель. Она никогда бы не взорвалась. Гражданские и военные эксперты разобрали ее на части. Бомба была несложной, но смертоносной. Если бы она взорвалась, как я уже сказал, и отель, и вокзал, и Бог знает что еще разнесло бы вдребезги. К бомбе скотчем прикрепили записку.

– Можешь не говорить, что в ней было написано, – сказал Питер.

Маршалл кивнул:

– То, о чем ты думаешь: «Двадцать третьего августа, пять часов вечера».

Питер поднялся с кресла и стал нервно ходить по кабинету. Он достал из кармана вересковую трубку, но не стал набивать ее и раскуривать. Остановился у окна, постукивая пустой трубкой по ладони. Над Сентрал-парк занимался новый день. Он обещал быть жарким и влажным.

– Как ты теперь понимаешь, – сказал Маршалл усталым, монотонным голосом, – мы должны быть уверены в полной секретности информации.

Питер резко повернулся:

– Таким образом, вы все балансируете на грани допустимого.

Маршалл кивнул, тяжело опустив веки.

– И мэр?

– Он отказывается подчиниться вымогателям.

– Кто еще знает об этом?

– Городской совет, комиссар полиции, некоторые военные специалисты, как, например, Пайк, шестеро тщательно отобранных моих помощников, команда по обезвреживанию взрывных устройств; проинформировали кое-кого в Белом доме и в ФБР.

– Но ни общественности, ни прессе ничего не известно.

– Нет. Ты случайно столкнулся с этим. Ты один.

– Потому что нашел Ричарда Симса мертвым на Ирвинг-Плейс?

– Да. И мы смертельно боимся спровоцировать эти события раньше времени. Чтобы ты не поднимал шум вокруг Симса, я и рассказал тебе всю эту историю.

– И в пятницу до двенадцати часов деньги будут уплачены?

Маршалл пожал плечами:

– Не знаю, какое решение будет принято, Питер. Это не в моей компетенции. Моя задача – вычислить телефонного «приятеля» мистера Мартина Северенса.

– А если эта информация попадет на телевидение или радио в ближайшие десять минут?

– Начнется паника, – ответил Маршалл. – И невероятный взрыв насилия. Тысячи людей из города. Это все равно что сообщить о предстоящем взрыве русской водородной бомбы. Тысячи людей бросятся в Гарлем с глазами, налитыми кровью, и мыслями о массовом убийстве. Сразу же рухнут и закон, и порядок. Котел, который бурлил многие годы, может взорваться и уничтожить нас.

– И если мэр будет изображать из себя героя, то двадцать тысяч человек могут быть истреблены в пятницу на вокзале.

– Но если мэр найдет эти деньги, – сказал Маршалл, – и отдаст их вымогателям из «Власть – черным», то об этом станет сразу же широко известно. Вот тогда-то все и начнется.

– Итак, альтернативы не существует, – сказал Питер. – Ты, Бетти и я должны ближайшим самолетом отправляться на Южный полюс и ждать там, заткнув уши, развития событий.

– Мы еще можем успеть добраться до руководства этой организации и обнаружить бомбу до того, как она взорвется. – Маршалл оглянулся. – В пятницу в пять часов вечера меня не будет на Южном полюсе, Питер. Я вместе с мэром буду, как ты назвал, «балансировать на грани допустимого». И если мы проиграем, то в пятницу в пять часов я буду в здании Центрального вокзала и лицом к лицу встречу то, на что обрекаю тысячи других людей.

– Так вот что ты имел в виду, говоря Мэриан Симс о возможности твоей гибели!

– Именно это я и имел в виду.

– Бетти знает о твоих планах?

– Нет, не знает, и ей не следует говорить об этом. – Взгляд Маршалла стал тяжелым. – Еще кофе?

Глава 3

Питер с трудом «переваривал» историю, рассказанную окружным прокурором. Безусловно, в целом все эти угрозы – чистой воды блеф, и все же в общественном туалете отеля была найдена бомба, самая настоящая большая бомба. Питер спрашивал себя, что же на самом деле будет, если все эти события станут достоянием гласности, и вынужден был мысленно согласиться с Джеромом Маршаллом: начнется паника, сопровождающаяся такой волной насилия, о которой раньше и не помышляли.

В дверь кабинета тихо постучали, и, не дожидаясь приглашения, вошла Бетти:

– Извини, пожалуйста, дорогой. Пришли мэр и мистер Северенс. По-моему, тебе придется включать кондиционер…

Маршалл взял жену за руки – видимо, они успокаивали друг друга.

– Злится? – спросил он.

– Кипит!

– Попробуй очаровать его, дорогая, если сможешь, – сказал Маршалл, затем посмотрел на Питера. – Вундеркинд выйдет из себя, когда увидит вас здесь. Бог мой! Пресса!

Современный имидж политика значительно изменился за последние годы. Образ босса – демократа в котелке, пожевывающего сигару, остался в далеком прошлом. Достопочтенный Джеймс Рэмси, мэр города Нью-Йорка, был представителем нового поколения политиков. В кабинет вошел довольно молодой человек, с прекрасным образованием, придерживающийся стиля, рекламируемого прессой во время предвыборных кампаний; человек культурный, способный служить обществу, так как по сравнению с его собственными доходами зарплата для него роли не играла. Старые политиканы считали этих новых «выскочек» на удивление жестокими.

Джеймс Рэмси мог бы играть в кино роли романтических героев, если бы не избрал политическую карьеру. Высокого роста, с волевым подбородком и обаятельной улыбкой, которая, когда это было необходимо, становилась просто обворожительной. Однако сейчас он не был настроен кого-либо очаровывать.

– Черт побери, Джерри! Нельзя же ото всех скрываться, особенно в такое время, как сейчас! Если ты мне еще раз понадобишься, а тебя не будет… – Джеймс Рэмси неожиданно замолчал, лицо его исказилось от гнева: он заметил Питера, стоявшего у окна. – Господи! А вы что здесь делаете, Стайлс?

– Да вот завтракаю, пью кофе, господин мэр. Вы что-то имеете против?

Рэмси сделал над собой усилие. Тень его знаменитой улыбки тронула губы.

– Конечно же нет. К сожалению, есть неотложные дела, которые нам с Джеромом необходимо обсудить. Не могли бы вы быть так любезны и оставить нас наедине?

– Он знает все, Джим, – сказал Маршалл.

– Ты ему сказал?

– Да.

– Боже мой! Джером!

– Мне пришлось. Я ему верю.

– На свете нет такой причины…

– Питер нашел Ричарда Симса мертвым на улице, – перебил его Маршалл. – Он вызвал полицию. Он мог выступить в прессе, если бы я не объяснил ему, почему этого не следует делать.

– И что теперь? – Рэмси смотрел Питеру прямо в глаза.

– Я хотел бы и дальше быть в курсе событий, господин мэр, – ответил Питер.

Рэмси медленно кивнул. Тут он вспомнил о человеке, который пришел.

– Вы знакомы с Марти Северенсом, мистер Стайлс?

– Нет. Никогда не встречались, – сказал Питер.

– Здравствуйте!

– Привет! – ответил Северенс.

У мэра были светлые волосы с рыжеватым отливом, Северенс же, наоборот, оказался черноволосым, но оба они, кажется, одевались у одного и того же портного, были членами одних и тех же клубов и, возможно, играли в гольф на одних и тех же площадках.

– Я пытался найти тебя, Джером, чтобы узнать, как тебе удалось поговорить с миссис Симс, – сказал Рэмси.

– Думаю, все прошло нормально. Я встретил там Стайлса.

– Вы знакомы с семьей Симс? – спросил Рэмси.

– Нет.

– Тогда что…

– Я подумал, что она нуждается в помощи. Я чувствовал себя виноватым.

– Не понимаю.

– Ее мужа убили четверо белых.

– О, ради всего святого! – сказал Марти. Его голос и улыбка были полны покровительственного презрения. – Когда такое происходит везде и всюду, у меня появляется только одно желание: чтобы Бог избавил меня от благодетелей.

– Вы не любите негров, господин Северенс? – спросил Питер.

– Негры собираются взорвать наш город, а я должен их любить? – спросил Северенс. – Я не лицемер, мистер Стайлс. Они сами считают нас врагами, а я не до такой степени христианин, чтобы любить их.

– Ну что ж. Это очень удобно для вас, когда все так ясно, – сказал Питер и, обернувшись к Рэмси, спросил: – Господин мэр, если вам не удастся повлиять на вымогателей до полудня пятницы, будете ли вы готовы передать им десять миллионов долларов в немеченых купюрах?

– Я не собираюсь платить шантажисту! – сказал Рэмси и с такой силой стукнул ладонью по столу Маршалла, что телефонный аппарат подпрыгнул.

– Это было бы очень эффектно для телевизионных камер, – сказал Питер, – и добавило бы вам голосов избирателей, господин мэр, но не от семей тех людей, которых разнесет в клочья на Центральном вокзале.

– Я не гонюсь за голосами!

– Надеюсь, – сказал Питер. – Но вы имеете дело с фанатиками, господин мэр. Предположим, что я прямо сейчас мог бы указать вам на телефонного собеседника мистера Северенса. Вы его арестовываете, сажаете перед яркой лампой, и ваши специалисты заставляют его прислушаться к разумным доводам, попытаются запугать его или договориться с ним о меньшей сумме. Я думаю, он только посмеется над вами. Здесь важно найти специалистов, изготовивших бомбу, заложенную под «Коммодором». Не одного, а всех специалистов. Человек, который звонит по телефону, – только рупор в их схеме, а таких, как он, фанатиков, вероятно, десятки.

– И вы считаете…

– Я склоняюсь к тому, что ничего, кроме десяти миллионов долларов, не изменит их намерений, – сказал Питер.

Рэмси закурил сигарету. Его сильные, ловкие руки подрагивали.

– Вы понимаете, к чему это приведет, мистер Стайлс? На следующей неделе шантажисты позвонят нам и скажут, что нужны еще десять миллионов долларов, иначе они взорвут Линкольн-центр. А еще через неделю они назовут другое место, к примеру здание ООН, и конца не будет их требованиям, но деньги, за которые придется выкупать город, не бесконечны.

– Без конца еще никто и никому не платил, – сказал Северенс, заскрежетав зубами.

– Вероятно, вы получите ответ через два дня, если не придете к этому времени ни с чем другим, кроме смелых речей.

– Хорошо. Рассмотрим альтернативу: мы вызываем национальную гвардию, может быть, даже несколько подразделений регулярной армии. Одновременно с этим призываем к бдительности общественность. Людей с Центрального вокзала эвакуируют, а сам вокзал окружат войсками. Прибытие и отправление поездов будет отменено. Войска окружат Гарлем, чтобы не допустить взрывов ни в нем, ни за его пределами. А теперь скажите мне, Стайлс, если бы вы были моим врагом – позвольте мне на некоторое время называть этих людей врагами, не вступая в дискуссию о белых и черных, – так вот, если бы вы были врагом, что бы вы предприняли?

– Ничего, – ответил Питер. – Я бы сидел себе тихо, смотрел и посмеивался.

– Совершенно верно, – сказал Рэмси. – А вы представляете, сколько будет стоить городу привлечение национальной гвардии и армии? А остановка работы всех служб, связанных с Центральным вокзалом?

– Сотни миллионов долларов, – ответил Питер.

– В час! – сказал Рэмси.

– Конечно, заплатить выкуп обойдется намного дешевле и с точки зрения денег, да и человеческих жизней. Однако за деньгами последуют и другие требования: власти, контроля.

Рэмси затянулся сигаретой.

– Благодарю вас за понимание сути проблемы, Стайлс. Я выслушиваю разные мнения: с одной стороны – Марти, советующего завтра ввести войска и уничтожить негров; а с другой – людей, глубоко убежденных в том, что в сущности своей человек добр и великодушен. Мы должны объединиться с мыслящими негритянскими лидерами – такими, как Ричард Симс, мир праху его! Мне говорили, что они могут призвать к разуму и здравому смыслу горячие головы. Да, но речь идет об ответственных неграх, а таких – капля в море. Так вот, мистер Стайлс, как бы вы поступили, окажись вы на месте мэра?

Питер чувствовал, что все трое с нетерпением ждут его ответа, потому что уже отчаялись найти его.

– Думаю, – сказал Питер, – что, если все предпринятые меры не дадут результатов, следует заплатить десять миллионов.

– И получить новые требования? – спросил Северенс.

– Таким образом вы покупаете время, – ответил Питер.

– Время у нас было – целых три недели, – сказал мэр усталым голосом. – И мы ничего не смогли сделать.

– Но перелом в ситуации может наступить через час или, может быть, завтра, – сказал Джером Маршалл, но его голос звучал неубедительно.

– Второе, что я бы сделал, – продолжал Питер, – предал бы гласности предъявленные требования.

– И спровоцировал панику? – спросил Рэмси.

– Я не говорю о доброте и великодушии человека, господин мэр, но глубоко верю в то, что люди не так уж трусливы. Я не предлагаю вам захватить все телевизионные каналы и нажать кнопку паники. Я имею в виду намного больший риск, чем тот, на который вы, похоже, готовы пойти: слухи ведь все равно начнут распространяться. Ваша программа засекречивания отсекает от вас жизненно важный источник информации.

– Какой?

– Действующую прессу, – сказал Питер. – Бог его знает, почему ее пока еще не так много в этом городе, и все же есть квалифицированные репортеры, очеркисты и обозреватели, знающие этот город лучше вас, господин мэр, лучше, чем полицейский свой участок, лучше, чем высокопрофессиональные специалисты Джерри Маршалла. Они знают буквально весь город, а не какие-то специфические районы и мгновенно услышат фальшивую ноту в звучании струны. Рискнуть стоит, даже несмотря на то, что в бочонке может оказаться гнилое яблоко, если уместна эта метафора. Я имею в виду риск распространения журналистами секретных сведений. Один из ста может оказаться предателем, но остальные девяносто девять его публично осудят. Если бы я был мэром, то пошел бы на этот риск и приложил бы эти опытные уши к земле. Времени уже остается чертовски мало, но все же такой шаг может сработать.

– И что же они смогут сделать? – после долгого молчания спросил Северенс.

– Давайте внимательно рассмотрим ситуацию, – сказал Питер. – Не исключено, что существует целая группа заговорщиков: шестеро, дюжина, две дюжины. Если их будет больше, произойдет утечка информации, и, поверьте мне, есть миллионы негров, которые поймут, что им грозит. Таким образом, заговорщики – лишь небольшая часть негров, и держаться они будут все вместе, потому что возможность разоблачения подходит к ним все ближе. Они должны тщательно отрепетировать все те действия, которые каждый из них должен совершить в пятницу. Кому-то где-то станет известно, что проводятся секретные совещания, – либо хозяйке пансиона, либо владельцу бара или продавцу газет. Кому они об этом могут рассказать? Конечно же не копу, не городскому начальнику, не человеку из ФБР и не солдату. Они могут поделиться только с тем, кого давно знают и с кем когда-то дружили. И тогда где-то кто-то может сыграть фальшивую ноту, а опытное ухо услышит ее, если будет слушать.

Достопочтенный Джеймс Рэмси так пристально смотрел на Питера, что, казалось, мог испепелить его своим взглядом.

– В этом есть смысл, – наконец сказал он. – У нас есть чуть больше сорока восьми часов. Если кто-то проболтается, то будет уже слишком поздно, а после вечера пятницы вообще не будет иметь никакого значения. Вы можете дать мне фамилии журналистов?

– Конечно, – сказал Питер, – а Джером его дополнит. Он знает всех репортеров полицейской хроники, которые работали раньше и пишут сейчас. Не забудьте, что есть много хороших газетчиков, оказавшихся сейчас не у дел, но действительно хорошо знающих свою работу.

Мэр посмотрел на Северенса:

– Ты согласен, Марти?

Северенс пожал плечами:

– В конце концов, мы не много потеряем…

Несмотря на раннее утро, тротуары, нагретые солнцем, уже пылали жаром. На боковой улице Питер заметил дюжину маленьких пуэрториканцев, отвинтивших наконечник гидранта и шумно плескавшихся в потоке холодной воды. Старые особняки, вытянувшиеся по обеим сторонам улицы, казалось, спокойно ожидали наступления нового невыносимо жаркого августовского дня.

Город показался Питеру странным: он словно напоминал человека, бодро идущего по улице и не подозревающего, что скоро умрет от неизлечимого рака. Радио ревело из открытых окон; хриплые звуки рок-н-ролла сменялись бесконечно повторяющимися выпусками новостей, при этом ни одна из них не имела отношения к жизни слушателей. Насилие и смерть затаились на два дня.

Питер чувствовал, что ему надо спешить.

Тротуар под полуразрушенным и неряшливым стальным козырьком отеля «Молино» был усеян окурками сигарет, обертками от жевательной резинки и другим мусором.

За столом дежурного сидел новый портье, молодой человек с черными близко посаженными глазами. Он смотрел на Питера – как, вероятно, и на любого другого посетителя – с некоторым сардоническим презрением.

– Мне к миссис Ричард Симс, пожалуйста, – сказал Питер.

Портье криво усмехнулся:

– Она вся к твоим услугам, папаша.

– Позвоните, пожалуйста, ей в номер, – Питер жестом указал на внутренний телефон, – и скажите, что мистер Стайлс хотел бы ее видеть.

– Можешь подниматься, папаша. Ее мужа нет дома.

– Звоните! – резко сказал Питер.

– Здесь тебе не «Уолдорф», папаша, – сказал портье. – Хочешь канителиться с такого сорта дамочкой – иди и канителься. Номер 402-й.

Питер быстро протянул руку через стол, схватил портье за лацканы пиджака, резко рванул к себе и больно хлестнул наглеца по губам. Его самого удивил этот поступок. Видимо, весь гнев, кипевший в нем с того момента, как он увидел Симса, лежавшего на тротуаре на Ирвинг-Плейс, внезапно излился на этого несчастного сопляка.

– Звони! – сказал Питер.

Лицо портье стало мертвенно-бледным, тоненькая струйка крови стекала из угла рта. Он взял трубку и соединился с номером на старом коммутаторе.

– Кое-кто по фамилии Стайлс хочет видеть вас, – произнес он мрачным голосом, положил трубку, пробормотал, обращаясь к Питеру: – Можете подниматься, – и тыльной стороной ладони вытер кровь у рта.

Питер пошел к старому лифту, на полпути к нему услышав голос портье:

– Я тебе это припомню, папаша.

Лифт со скрипом поднялся до четвертого этажа. Мэриан стояла у открытой двери 402-го номера.

– У вас есть какие-то новости? – спросила она, когда журналист подошел к ней.

– О вашем муже новостей нет, миссис Симс, – сказал Питер, – но мне необходимо с вами поговорить.

– Входите, пожалуйста.

Он вошел в уставленную книгами комнату.

– Я только что сварила кофе, – сказала девушка.

– Я уже пил кофе после того, как ушел от вас, – сказал Стайлс. – Ну ладно, давайте! Черный, если можно.

Несколько секунд Мэриан хлопотала около крошечной газовой плиты, стоявшей на полке в углу комнаты. Питер вдруг обнаружил, что он как бы заново оценивал эту девушку. Красивое лицо с благородными чертами, высокими скулами, решительным подбородком и четко очерченным ртом, глаза ярко-синего цвета с зеленоватым оттенком и белокурые с рыжинкой волосы. Он отнес бы Мэриан к категории утонченных, культурных людей, но, безусловно, с характером.

Она переодела халат, в котором встречала Стайлса, и теперь на ней была серая фланелевая, по моде, короткая юбка и розовый джемпер с закатанными до локтей рукавами. Она принадлежала к тому типу женщин, которых Питер видел на полотнах Вассара, Смита и Брина Мора.

– Вы, наверное, обладаете магическими способностями, – сказала Мэриан, когда принесла кофе. – Первый гость, о котором мне сообщили снизу по телефону. Как вам это удалось?

– Я дал ему по губам, – ответил Питер.

– Так… – с горечью произнесла Мэриан, – значит, надо готовиться переезжать куда-нибудь…

– Это почему?

– Портье – сын хозяина, – ответила она. – С нами не заключали договора на аренду номера. Таким смешанным парам, как наша, не сдают жилье в аренду. Вы хотели о чем-то поговорить, мистер Стайлс?

Питер кивнул:

– Да, я решил рассказать вам то, о чем не досказал Джером Маршалл: о причинах, по которым он не хочет разглашать события, произошедшие с вашим мужем, в течение сорока восьми часов.

– Мне кажется, если я буду знать все, мне станет легче перенести случившееся, – удовлетворенно произнесла Мэриан.

Питер коротко рассказал о человеке, звонившем по телефону, о требовании денег, о бомбе на вокзале, об истекающем сроке. Девушка слушала с широко раскрытыми глазами. Когда Питер закончил, она закурила сигарету, но сделала это неумело, как человек, еще не привыкший к курению.

– Мы слышали о таких разговорах – где-то год назад, – сказала Мэриан. – «Забудьте о бунтах – стремитесь к конкретным целям» – так они заявляли.

– Ричард был против этого?

– Существует такое понятие: «ответная реакция». Когда на ринге сражаются два борца, то побеждает сильнейший, а вот если выйдут драться две шайки, то выиграет более многочисленная – чистая масса тел, и в этом случае нидело, за которое они дерутся, ни мастерство каждого отдельного человека не имеют значения; главное – количество. – Прищурив глаза, она продолжала: – Вы рассуждаете как большинство милых, порядочных либеральных людей. Ваш разум оправдывает мое замужество с Ричардом, и все же вы не можете избавиться от чувства некоторого отвращения, которое в вас вызывает мысль об этом. Я как прокаженная с колокольчиком на шее. «Осторожно! Зараза!»

– Честно говоря, у меня не было времени задуматься над этим, Мэриан, или понять, что я чувствую.

– Спасибо, Питер. Спасибо за то, что не стали громко и благородно возмущаться и говорить, что ничего подобного не испытываете. – Мэриан глубоко вздохнула. – Вы пришли ко мне, чтобы попросить сделать что-то для вас, и вы совершенно ясно дали это понять. Так что не будем тратить время на философскую болтовню.

– Есть негритянский журналист по имени Натан Джоунс, – сказал Питер. – Я знаю, что он – друг вашего мужа, потому что читал его предисловие к одному сборнику стихов Ричарда. Я хотел бы встретиться с ним, но не как писатель Питер Стайлс, а как ваш друг.

– И вы собираетесь рассказать ему все то, о чем говорили мне?

– Кто-то с негритянской стороны должен работать для нас, слушать для нас, использовать свое влияние для нас.

Мэриан рассмеялась:

– Вы думаете, что Натан Джоунс будет работать на вас? Питер, неужели вы так наивны? Нат смертельно ненавидит всех белых. Он не станет участвовать в вашем заговоре.

– Но ведь он разумный, рассудительный человек.

– Только в рамках своих убеждений, Питер.

– Разумный человек поймет, какой разрушительной будет «ответная реакция», если в пятницу схема сработает.

– Мне придется ему лгать, – сказала Мэриан, глядя мимо Питера на глухую стену за окном.

– Лгать?

– Он не станет оказывать мне любезность, Питер. Он считает, что я самим своим существованием мешала Ричарду бороться за идею. Я должна буду сказать ему, – голос Мэриан дрогнул, – сказать ему, что Ричард хочет, чтобы он поговорил с вами. Он станет делать это только для Ричарда.

– Прошу вас, пожалуйста. Сейчас нет времени на посредников. Натан Джоунс находится в руководстве какой-то группировки. Я должен встретиться с ним.

Мэриан подошла к рабочему столу Ричарда, достала из среднего ящика маленькую записную книжку, нашла номер и набрала его по телефону.

– Натан? Это Мэриан Симс… Хорошо, спасибо. – Она сощурила глаза. – Да, у него все прекрасно. Я звоню тебе по его поручению. Он хочет, чтобы ты встретился с одним человеком… Питером Стайлсом… Да, обозревателем из «Ньюсвью»… Пожалуйста, Натан. Ты же знаешь, что Ричард не направил бы его к тебе, чтобы разыгрывать какое-то либеральное представление. Думаю, ты не откажешься поговорить с мистером Стайлсом. Да, он сейчас здесь… Натан, это будет здесь?.. Очень хорошо, я ему передам. – Мэриан положила трубку. – На углу Сто двадцать седьмой улицы и Ленокс-авеню есть бар с грилем. Натан будет там через полчаса и подождет вас десять минут.

– Спасибо, Мэриан.

– Вы свяжетесь со мной? – спросила она. – Сообщите, как все прошло?

– Хорошо, – ответил Питер.

Стайлс взял такси и попросил водителя отвезти его в Гарлем. На Сто двадцать пятой улице водитель остановил машину у обочины. Питер наклонился вперед и сказал:

– Еще два квартала к северу отсюда.

– Прости, парень, но дальше я не поеду, – сказал таксист.

– Что случилось?

– Ты не обратил внимания на улицы в северной части города? – спросил водитель. Питер посмотрел на его карточку: Дэвид Шнейдер. – Не видно детей. Обычно в такие жаркие дни, как сегодня, они гроздьями висят на пожарных лестницах. А сейчас вся эта чертова площадь словно вымерла. На твоем месте, парень, если дело не слишком важное, я лучше бы вернулся обратно.

– Но у меня действительно важное дело, – сказал Питер.

– Я приезжал сюда перед беспорядками год назад, – сказал Шнейдер. – Было точно так же. Они не выпускали детей на улицу. Ты обратил внимание, что половина магазинчиков сегодня утром не открылись?

Сто двадцать пятая улица была одной из самых оживленных магистралей, проходивших через весь город. Сегодня, как отметил про себя Стайлс, она действительно выглядела так же, как в воскресный день. Шнейдер был прав: многие магазины не открылись, а в автобусах было довольно мало пассажиров. Питер расплатился с водителем и вышел из машины. Рубашка на нем взмокла – стояла немыслимая жара.

– Желаю приятно провести время, – сказал Шнейдер, резко развернул в запрещенном месте машину и умчался в центр города.

Журналист отправился искать бар. Его не оставляло неприятное ощущение, что за ним наблюдают из-за зашторенных окон. Немногочисленные прохожие, которых он встречал на улице, были чернокожими и смотрели на него с подозрением. В воздухе, безусловно, что-то витало…

На Сто двадцать седьмой улице он увидел бар. Снаружи, у входа, стоял высокий негр. Казалось, он кого-то поджидает. Увидев Питера, он повернулся и быстро вошел в помещение.

Стайлс на мгновение остановился, чтобы промакнуть лицо платком, и вошел в бар.

Там стояла удушливая жара; кондиционера не было. Длинная стойка тянулась от одного конца помещения до другого, а напротив располагался ряд кабинок. Бармен за стойкой протирал стаканы. Он внимательно посмотрел на Питера. У стойки стояли трое, одним из которых был тот самый высокий негр, которого Питер видел у входа. В самой дальней кабинке в конце бара сидел человек и барабанил по столу широкими, сильными пальцами. Голова его была обрита почти наголо, а лицо украшали тонкие черные усики и маленькая бородка-эспаньолка. Глаза были скрыты за черными, как и его кожа, очками. На столе перед ним в пепельнице дымилась тонкая сигара.

Пройдя через весь бар, Питер подошел к нему и спросил:

– Натан Джоунс?

– Натан Хейл Джоунс, – ответил мужчина. У него был спокойный, хорошо поставленный актерский голос. Его без труда могли слышать на другом конце бара. – Ты опоздал, Стайлс.

Питер посмотрел на часы.

– Двадцать шесть минут, – сказал он, – а вы мне дали сорок.

– Ты опоздал лет на десять, Стайлс, – сказал Джоунс. – Садись, если хочешь.

Питер сел. Вдруг он услышал звук, заставивший его оглянуться: бармен подошел к входной двери и закрыл ее на два массивных железных засова. На какое-то время бар закрыли для посетителей.

– Мой офис, – сухо сказал Джоунс. Он взял сигару и стряхнул пепел в стеклянную пепельницу. – Как Мэриан это перенесла?

У Питера по спине побежали мурашки:

– Что перенесла?

– Убийство Ричарда, – небрежно сказал Джоунс и презрительно улыбнулся. – Твоя попытка скрыть это довольно наивна, Стайлс. Как тебе удалось убедить Мэриан не выдавать тебя?

– А как вы об этом узнали?

– Мир полон трусов, – сказал Джоунс. – Человек, который живет на Ирвинг-Плейс, негр. Он видел все. Думаю, он смотрел, потея и стуча зубами от ужаса, а потом набрался невероятной храбрости и позвонил кому-то сюда. Было слишком поздно, чтобы хоть чем-то помочь Ричарду.

– Он может опознать этих людей?

– Было темно, – сказал Джоунс и закурил сигару. – Четверо белых почти двухметрового роста. Наш храбрый друг не мог заставить себя выйти на улицу, но он смотрел. Он видел, как ты пришел и ушел. С этого момента за тобой наблюдали один или парочка наших друзей. Мы знаем, что ты ездил к Мэриан; знаем, что наш великий гуманист Джером Маршалл появился на сцене с одним из своих полицейских псов. Мы знаем, что, когда вы ушли, Мэриан даже не попыталась связаться с кем-нибудь из друзей Ричарда.

– Поэтому теперь здесь так тихо? – спросил Питер.

Джоунс сверкнул очками, на которые попал луч солнца.

– Мы готовимся к пятнице, – спокойно сказал он. – Об этом ты и хотел поговорить со мной, не так ли?

Питер судорожно вздохнул.

– Спасибо, что не стал ходить вокруг да около, – сказал он.

– Тебе это не понравится.

– Мне уже нравится тот факт, что мы будем разговаривать об этом, – остается так мало времени.

– Городские власти собираются заплатить? – спросил Джоунс.

– Заплатить в пятницу, потом в следующую пятницу и еще через пятницу – и так до бесконечности?

– Это позволит им оттянуть время, – заметил Джоунс.

Питер полез в карман за трубкой.

– Возможно, вы не захотите поверить тому, что я говорю. Власти, безусловно, хотят избежать угрожающей опасности, но гораздо больше этого они боятся последствий – и не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. Ответный удар не удастся удержать ни с помощью закона, ни без него.

Джоунс посмотрел на свою сигару: она погасла. Питер щелкнул зажигалкой и поднес ее к собеседнику. Тот улыбнулся и сказал:

– Тебе, белому, не следует этого делать.

– Ну ладно, давайте прикуривайте, – резко ответил Питер.

Джоунс снова улыбнулся. Питер держал зажигалку до тех пор, пока негр не раскурил сигару.

– Так вы боитесь ответного удара? – сказал он. – Мы всю жизнь живем с этим ответным ударом. Сейчас я сижу здесь, Стайлс, и думаю, что после пятницы толпа может разорвать меня на куски. А почему бы и нет? Днем раньше, днем позже, но это все равно произойдет. Может быть, это будет и хорошо, может быть, когда эта кровавая работа будет завершена, общественное сознание окажется расколотым и люди наконец действительно задумаются о месте чернокожего человека в этом мире. Вы боитесь атомной бомбы, Стайлс, но, возможно, было бы лучше, если бы она упала и разнесла все ко всем чертям. Пусть осталось бы шесть человек, но они начали бы строить какой-то новый, достойный мир.

– Можно остановить то, что должно произойти в пятницу?

– Да. Если заплатить десять миллионов долларов, – ответил Джоунс.

– Вы принимаете в этом участие?

Джоунс засмеялся:

– И ты думаешь, я скажу тебе об этом, белый? У моего презренного народа было принято называть своих детей в честь великих героев. После Гражданской войны многих называли Линкольнами, сегодня полно чернокожих молодых людей по имени Рузвельт. То же самое и из мира спорта. Моя семья решила назвать меня Натаном Хейлом, чтобы я отдал свою жизнь за страну. Я предпочитаю отдать ее, сражаясь на улице с тобой, белый, чем томясь в какой-нибудь из твоих отживших свой век тюрем.

– Вы хотите, чтобы все люди в негритянских гетто этой страны были уничтожены? Такова станет плата за роскошь сражения на баррикадах?

Боль исказила черное лицо Джоунса. В этот момент Питеру хотелось бы видеть его глаза, скрытые за темными стеклами очков.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но я не участвую в этом заговоре. Более того, я день и ночь работал над тем, чтобы узнать, кто за этим стоит.

– Как вы узнали о готовящихся действиях?

– У нас есть уши, приятель, черные уши, а в высокопоставленных кругах и белые уши.

– И вы бы остановили беспорядки, если б смогли?

Джоунс посмотрел куда-то вдаль, мимо Питера.

– Я рассуждал так, – заговорил он. – Для чего можно было бы использовать эти десять миллионов долларов? Можно построить дюжину новых многоквартирных домов с отоплением и горячей водой и, может быть, предприятие для уничтожения отходов. А мне хотелось бы, чтобы эти деньги были использованы на пользу нашему народу – скажем, на клинику или одну или две хорошие школы.

– Но пойдут ли они действительно на благо вашего народа?

– Я думаю, что мотивы их действий – отчаянная ярость, – спокойно сказал Джоунс, – а еще – жажда власти. А вовсе не благотворительность. Наша очередь заказывать музыку: мелодию под названием «Зуб за зуб». Никто не извлечет из этого пользу, больно будет всем. Если власти города заплатят, несколько фанатиков станут на какое-то время богатыми.

– Так, значит, вы готовы нам помочь?

– Хотел бы я знать как, – сказал Джоунс. – Понимаешь, я хочу помочь своему народу. – Он медленно покачал головой. – Это что-то новое, белый. Мы ведь не молчаливый народ, а эта угроза носится в воздухе вот уже почти месяц. Что же ты думаешь, за это время никто не выпил чуточку и не рассказал чуть больше, чем положено? Думаешь, я не замечал слишком развязного поведения, скрытой самодовольной улыбки? Ты поверишь, что ни одна женщина, опасаясь за жизни своих детей, не сообщила о диких слухах, услышанных от своего мужа? Я говорил тебе, что у меня есть уши, которые слушают в самых высоких кругах, даже на секретных совещаниях у самого мэра. Я хотел бы сказать, что в Гарлеме нет такого секрета, о котором я не мог бы хоть что-нибудь разузнать, но этот секрет похоронен в могиле, и я даже не знаю, где она находится. – Он глубоко вздохнул. – Можешь либо верить мне, либо считать безнадежным лжецом или участником заговора.

– Ричард Симс был в курсе того, что должно было произойти? – спросил Питер.

– По крайней мере, он узнал это не от меня. Ричарду, увы, не доверяли: он связался с врагом.

– Мэриан?

Джоунс кивнул.

– А ведь она относит себя к неграм и считает дело Ричарда своим.

– Славная девочка из колледжа Вассар[18], – сказал Джоунс. – Там их учили не проявлять нетерпимости, понимаешь, приятель? Их учили тому, что цвет кожи не имеет значения, что чернокожий может думать так же, как и белый, и, если «ниггер» приглашает тебя танцевать на балу старшеклассников, ты идешь с ним. Понятно? А когда танец заканчивается, другие столь же терпимые белые девочки обступают тебя и расспрашивают: «Когда ты танцевала с ним, ты почувствовала, что в сексуальном плане негры сильнее белых?» А тут блестящий негритянский поэт приезжает в колледж Вассар читать свои стихи на занятиях литературной группы. После занятий одна из терпимых студенток, наша Мэриан, прямо на публике приглашает поэта вместе с ней съесть по гамбургеру и выпить по чашечке кофе. Ричард принимает приглашение и пускает в ход свое особое магическое обаяние – доброту и нежность; он тоже полон мечтаний о том, что цвет кожи не имеет значения. Что стало дальше, я могу только догадываться: возможно, девушка была очень взволнованна, когда вернулась домой, бросилась на кровать и долго не могла уснуть, снова и снова повторяя самой себе, что цвет кожи действительно не имеет никакого значения. Она настолько преисполнилась либеральными идеями, настолько твердо решила быть терпимой и настолько вжилась в роль героини, что, когда Ричард, полный собственных надежд и мечтаний, попытался ухаживать за ней, она мужественно сказала «да». А потом, как я полагаю, к своему огромному удивлению обнаружила, что все действительно обстояло именно так: цвет кожи не имел никакого значения и Ричард на самом деле был добрым, нежным и чутким. Однако в реальной жизни все это имело значение: все те, кто знал Мэриан и Ричарда, возненавидели их. В такой обстановке у них не осталось никого из близких людей. Ричард пытался работать для них, учить их уму-разуму, но безуспешно: он уже не был одним из них, он был любовником белой. И умер он не оттого, что знал какой-то секрет, а кто-то боялся, что он его раскроет. Мне кажется – я подчеркиваю, что я только предполагаю, – он умер за то, что осквернил белую женщину, которой довелось полюбить его.

– Так вы считаете, что между убийством и планами на пятницу не существует никакой связи?

– Я сказал тебе, приятель, только то, что предполагаю.

– И как вы советуете действовать?

Джоунс пожал плечами:

– Что касается меня, то я буду слушать и смотреть. Если ничего не услышу, а мэр не заплатит в указанное время, то останусь здесь слушать дальше. Но если узнаю, что бомба взорвалась, то выйду на улицу, дождусь первого белого мстителя с еще не остывшим ружьем в руках и, надеюсь, убью его и еще нескольких белых до того, как они убьют меня.

– А что, по-вашему, должен делать я? – спросил Питер.

– Постарайся убедить мэра заплатить – это позволит нам выиграть время, – ответил Джоунс.

– А если мне не удастся?

– Тогда улетай из города на первом самолете, парень, и забери с собой того, кем ты действительно дорожишь, потому что получишь красную букву на груди: тебя пометят большой буквой «Л».

– Буквой «Л»?

– «Любитель животных», – сказал Джоунс. – Ты ведь действовал как друг ниггера.

Питер положил свою трубку в карман.

– Заключим сделку? – спросил он.

– Сомневаюсь…

– Вы расскажете мне, если услышите что-нибудь, а если я услышу что-то, то расскажу вам.

– Ничего не обещаю тебе, парень. Это – проблема чернокожих, и если она может быть разрешена вообще, то сделано это будет без помощи врага.

– Как я смогу отыскать вас? – спросил Питер. – Не стану торговаться и, если услышу что-нибудь полезное, сообщу.

Джоунс грустно улыбнулся:

– Ей-богу, я верю тебе. – Он вынул из кармана карандаш и написал номер на бумажной салфетке. – Позвони по этому номеру. Со мной ты поговорить не сможешь, но скажешь, где я смогу найти тебя.

Питер встал. Он услышал, как владелец бара отодвинул засовы на двери.

– Один совет, – сказал Джоунс.

– Я слушаю.

– Убеди Мэриан уехать из города, пока все спокойно. Белые обвинят ее в том, что она шлялась с ниггером, а черные – в том, что запятнала репутацию хорошего человека. Может быть, тебе, парень, удастся найти какую-нибудь подругу, еще одну терпимую девушку из колледжа Вассар, которая могла бы забрать ее к себе?

– Я поговорю с ней, – ответил Питер…

Когда Питер вышел на Ленокс-авеню, ему показалось, что жара стала еще более нетерпимой. Высоко в небе сияло солнце, и Стайлс понял, что, вероятно, время близилось к полудню. Он взглянул на часы: было без четырех минут двенадцать. Оставалось почти сорок восемь часов до момента, когда достопочтенный Джеймс Рэмси должен был принять решение: платить или не платить.

Такси курсировали по удивительно пустынным улицам Гарлема. Питер направился к ближайшей станции метро. Он инстинктивно чувствовал, что кто-то за ним следит. Повернулся и увидел того самого высокого негра, который ожидал его у входа в бар. Это, несомненно, был один из людей Натана Джоунса. Тот не пытался скрыть содержание их с Питером беседы, и теперь Питер безуспешно пытался понять, с какой целью этот человек следует за ним: шпионить или охранять.

Журналист спустился в метро, купил жетон и вышел на платформу. Был полдень, а на платформе – ни души. Стояла такая тишина, что слышался звук шагов людей, спускавшихся по лестнице с улицы. Высокий негр уже спустился в метро. Он не собирался оплачивать проход через турникет, а стоял у окошка кассы и смотрел на Стайлса. Очевидно, Натан Джоунс хотел убедиться, что Питер благополучно покинул пределы «его территории» и не подвергся нападению.

В жарком, стремительно мчавшемся поезде метро с полусонными пассажирами Питер почувствовал некоторое облегчение. Он стоял у центральной двери вагона, покачиваясь в такт движению. Следовало отправиться домой, в нижнюю часть города, – страшно хотелось сменить одежду. Необходимо было также поговорить с Фрэнком Девери, заведующим отделом «Ньюсвью». В журнале сотрудничала пара штатных корреспондентов, талант которых, как казалось Питеру, он мог бы использовать в ближайшие несколько дней. И все же, подчиняясь какому-то импульсу, он вышел на остановке «Восемьдесят шестая улица» в Ист-Сайде, взял такси и поехал через парк к отелю «Молино». Совет Натана Джоунса убедить Мэриан покинуть город, который тот дал в конце их разговора, не давал Питеру покоя. Лучше поговорить с ней прямо сейчас, чем провести последние десятки часов ожидая, пока отыщут тех, кто угрожал жизням одному Богу известному количеству тысяч ни в чем не повинных людей.

При ярком солнечном свете «Молино» выглядел еще хуже, чем на закате. Питер вошел в вестибюль. Его юный друг с близко посаженными глазами по-прежнему сидел за столом дежурного. Не полагаясь на свое самообладание, Питер решил обойтись без вежливого предупреждения Мэриан.

Питер вошел в лифт. Кто-то недавно протирал пол кабины, и он еще оставался влажным. Лифт со скрипом проделал путь до четвертого этажа. Выйдя из него, Питер прошел к двери 402-го номера и поднял руку, чтобы постучать, но остановился. Дерево вокруг дверного замка было разбито в щепки, причем совсем недавно. Стайлс слегка толкнул дверь, и она медленно открылась.

– Мэриан! – громко позвал Питер.

В комнате царил хаос: мебель опрокинута, красивая обивка мягких кресел и кушетки изрезана на мелкие кусочки, пишущую машинку Ричарда зашвырнули в угол, где она валялась словно груда железного лома. Все книги вытащили из шкафов, и кто-то не пожалел времени на то, чтобы оторвать от них переплеты. Телефонный шнур вырвали из сети.

– Мэриан!

Оставалась только ванная, где она могла быть. Дверь туда была открыта. Он заглянул вовнутрь, но девушки и там не было.

Питер обошел письменный стол сзади; он помнил, что карточку с номером телефона, которую дал Мэриан лейтенант Пайк, она положила в средний ящик стола – ту самую, которая должна была обеспечить ей помощь.

Карточка была на месте, но телефон не работал.

Часть вторая

Глава 1

Стайлс не стал ждать лифта. Он сбежал по четырем коротким пролетам лестницы в вестибюль в полной уверенности в том, что портье со злобным взглядом близко посаженных глаз ждет его.

Положив на стол карточку с номером Пайка, Питер сказал:

– Будьте добры, позвоните по этому номеру.

Портье с надменной улыбкой отодвинул карточку рукой.

– Рядом, в драг-сторе[19], есть платный телефон, – сказал он.

Опершись на здоровую ногу, Питер подпрыгнул и уселся на стол, затем изогнулся и очутился по другую сторону стола рядом с портье. Включив коммутатор, Питер назвал номер. Через мгновение мужской голос ответил:

– Слушаю. Это миссис Симс?

– Это не миссис Симс, – сказал Питер. – Это Стайлс. Я только что поднимался в номер миссис Симс. В комнате все разгромлено, а ее самой нет. – Питер повернулся к портье, который уже перестал улыбаться: – А теперь, парень, закончим наши игры. Кто-то выбил замок, открыл дверь 402-го номера и устроил там погром: перевернул мебель, разбил вдребезги пишущую машинку и ушел с миссис Симс. Когда он это делал, то было, должно быть, много шума.

– Это четвертый этаж, – ответил портье, утратив остатки самодовольства. – Здесь, внизу, я ничего не слышал.

– Но другие-то люди на том этаже были. И никто не жаловался?

– Днем на четвертом этаже никого не бывает, все работают.

– Что-то случилось, Джорджи? – раздался хриплый голос позади Питера.

Сзади стоял чрезвычайно тучный бесцеремонный тип с замусоленной сигарой в углу рта. К нему подошел здоровенный мужчина в синем рабочем комбинезоне.

– Этот подонок угрожает мне, – сказал портье и всхлипнул.

– Ну ничего, Джорджи, сейчас мы вышвырнем его отсюда, – сказал толстяк. – Ирвинг!

Человек в комбинезоне двинулся вперед, играя мускулами.

– Даю тебе тридцать секунд, чтобы убраться отсюда, парень, – сказал толстяк Питеру и улыбнулся так же гнусно, как и портье. Это были отец и сын, о которых говорила Мэриан.

– Вы здесь управляющий? – спросил Стайлс.

– Я здесь хозяин, – ответил толстяк. – Пол Сэвидж. А где я мог видеть тебя?

– Его фамилия Стайлс, – сказал Джорджи. – Это тот, кто ударил меня сегодня, я тебе говорил.

– Наверное, его следует обучить хорошим манерам, – сказал толстяк. – Тридцать секунд истекли. Ирвинг!

В тот момент, когда Ирвинг взгромоздился на стол и приблизился к Питеру, через вращающуюся дверь в фойе вошли два человека.

– Подожди, Ирвинг, – сказал хозяин отеля, – чую, что это легавые.

Двое вошедших приблизились к столу.

– Мистер Стайлс? – спросил один из них. – Сержант Маккомас.

– Тут у меня возникли некоторые проблемы с телефоном, – сказал Питер. – Управляющий и его сын да вот этот еще супермен решили меня выставить отсюда. А портье утверждает, что он ничего не слышал и не видел.

– А что, по-вашему, могло произойти? – спросил хозяин отеля.

– Кто-то вломился в номер миссис Симс, перевернул там все вверх дном и забрал даму с собой, – сказал Питер.

– А, ее… – протянул толстяк.

– Давайте поднимемся и посмотрим, – сказал сержант Маккомас. – Все вместе.

– Джорджи не может покинуть свое рабочее место, – возразил отец.

– Ничего, он отвлечется ненадолго, – сказал сержант.

Питер перебрался через стол, и сержант Маккомас представил ему своего спутника, детектива Хэллигана.

– Пайк устроит настоящий скандал, если с ней что-то случилось, – сказал Хэллиган.

– К сожалению, это факт, – сказал Питер.

– Странно, – заметил Маккомас. – Она совершенно определенно не могла выйти через парадную дверь, находившуюся под постоянным наблюдением с того момента, как мы заняли здесь позицию сегодня в шесть часов утра. Мы видели, как вы пришли и ушли в первый раз и теперь вновь появились несколько минут назад. Мы не видели никого из входящих и выходящих, кто бы как-то мог заинтересовать нас.

Они гурьбой поднялись на четвертый этаж. Хозяин отеля, Джорджи и Ирвинг шли впереди.

– Матерь Божья! – воскликнул Маккомас, когда они открыли дверь 402-го номера.

– Джорджи пытается убедить нас, что никто не слышал, что здесь происходило, – сказал Питер. – А ведь без шума тут не обошлось.

Маккомас посмотрел на Джорджи.

– Я – Пол Сэвидж, как я уже говорил мистеру Стайлсу, хозяин отеля, – заговорил толстяк. – Джорджи – мой сын, Ирвинг – инженер-смотритель.

– Проверьте соседние номера, – сказал сержант Хэллигану, как только толстяк замолчал.

– Насколько я понимаю, миссис Симс вам не звонила? – спросил Питер.

Маккомас покачал головой. Он взглянул на расколотый в щепки дверной косяк и раскуроченный замок и сказал:

– Дверь непрочная, с нее и начали. Кто-нибудь мог открыть ее одним ударом плеча, правда, Ирвинг?

– Думаю, да, – ответил тот.

– У нее вообще не было возможности позвонить, – сказал Маккомас. – Тот, кто это сделал, сразу ворвался в комнату. Включи телефон в сеть, Ирвинг.

– Для этого нужно вызвать телефонного мастера, – ответил инженер.

– Я вижу у тебя в кармане отвертку, а это – все, что здесь понадобится.

– Согласно профсоюзному…

Маккомас, который был сантиметров на двадцать ниже и килограммов на двадцать легче Ирвинга, сделал совершенно неожиданное движение и с такой силой ударил Ирвинга ногой по голени, что тот согнулся пополам, корчась от боли.

– Всякий раз, когда у меня что-то не получается, я отыгрываюсь на ком-нибудь совершенно невиновном, – сказал Маккомас. – Включи телефон в сеть, Ирвинг.

– Жестокое обращение полиции! – завопил Джорджи.

– Тебе понравился пример? – очень вежливо спросил Маккомас.

– Нет-нет, сержант! Не принимайте близко к сердцу, – сказал толстяк. Его желтые глаза-щелочки сверкали от злости, но тон голоса заметно снизился.

– Все, чего я добиваюсь, – это сотрудничество, – сказал Маккомас. – Вы свидетель, мистер Стайлс: я только призывал к сотрудничеству, для этого ему не нужен адвокат, не так ли?

Питер не слушал. У него засосало под ложечкой, когда он оглядывал комнату. Здесь пахло насилием, совершенным ради насилия. В воздухе витала ненависть. Мэриан Симс понадобилось много мужества, чтобы просто жить, чтобы принять решение выйти замуж за Ричарда; потребовалось оно и потом, когда слева и справа посыпались удары: убийство мужа, полное одиночество оттого, что даже лучшие люди из двух миров – ее и Ричарда – повернулись к ней спиной, и, наконец, леденящий кровь звук разбиваемой вдребезги двери, человек или люди, схватившие ее, в маниакальной злобе уничтожавшие все, что было дорого Ричарду: его книги, пишущую машинку… И его жену?

– В номерах по этому коридору, похоже, никого нет, – сказал вернувшийся Хэллиган. – В конце коридора – пожарная лестница. – Взгляд его холодных серых глаз застыл на лице толстяка. – Выглядит скорее как мусоропровод, чем выход наружу. Должен заметить, что противопожарное законодательство здесь нарушено, наверное, по тысяче пунктов. Трудно сказать, пользовались ли этой лестницей для выхода: мусор не убирался там месяцами.

– И все же где-то она вышла… или ее вывели, – сказал Маккомас. Он повернулся к Джорджи: – Скажи, ты сидел за столом все утро с того времени, когда мистер Стайлс был здесь в первый раз?

– Да, конечно, – ответил Джорджи.

– И ты ничего не слышал? Не видел кого-нибудь, кто вошел в вестибюль и поднялся по лестнице?

– Насколько мне известно, никто, кроме мистера Стайлса, не имел права делать это.

– Да, он имел право, – сказал Маккомас.

– Еще важнее другое, – вмешался Хэллиган, – не видел ли ты кого-нибудь, кто выходил из отеля вместе с миссис Симс?

– Конечно не видел.

– Пол в кабине лифта был влажным, – услышал Питер свой собственный голос.

– Лифт спускается в подвал, Ирвинг? – спросил смотрителя Маккомас.

– Конечно.

– Там – твое пристанище, так ведь, Ирвинг? Никто не выходил этим путем вместе с миссис Симс?

– Я никого не видел в подвале.

– Это ты протер пол в кабине лифта?

– Конечно. Обычная работа.

– Правда, один раз в год, – заметил Хэллиган.

– А вам не кажется, что там могла быть кровь, мистер Стайлс?

– Хотел бы я это знать… – ответил Питер.

– Ну, с меня хватит, – сказал жирный хозяин отеля, не пытаясь скрывать свой гнев. – Мой отель – приличное место, я…

– Твой отель – это помесь публичного дома, ночлежки и убежища для мелких воришек, – прервал его Хэллиган. – Давайте смотреть фактам в лицо.

– Докажи это, дружище! – сказал толстяк.

– После того как мы найдем миссис Симс, я специально выберу время, чтобы сделать это, – ответил Хэллиган, – а если ты не будешь сотрудничать с нами, Сэвидж, мы разберем по кирпичу твое чертово заведение, пока не найдем ее.

– Но послушайте, если бы я знал, что с ней случилось и где она находится, я бы сказал вам, – ответил Сэвидж. – Я старался быть любезным по отношению к Симсам, позволил им – черному мужчине и белой женщине – жить здесь, так ведь? Разве я спрашивал документ о регистрации их брака? Не спрашивал! Просто поверил им на слово и позволил остаться здесь, хотя другим постояльцам это не очень нравилось: черный мужчина и белая женщина.

– Ну что, телефон еще не работает, Ирвинг? – спросил Маккомас.

Инженер подсоединил оторванный телефонный провод к маленькой металлической коробочке на плинтусе.

– Готово, – ответил он…

Люди лейтенанта Пайка привели в исполнение угрозу Хэллигана разобрать «Молино» по кирпичику. Отпечатки пальцев и фотосъемка делались буквально на каждом квадратном сантиметре в разгромленной комнате, в лифте, на пожарной лестнице и в подвале. Анализ показал, что на линолеумном полу лифта, несмотря на то что его вымыли, оказались следы крови. Час за часом по нескольку раз допрашивались толстяк хозяин, Джорджи, Ирвинг и еще человек шесть из обслуживающего персонала этого заштатного отеля, но безрезультатно. Люди, жившие по соседству, тоже не видели ничего такого, что могло бы привлечь их внимание.

На сцене «Молино» появились лейтенант Пайк и окружной прокурор Джерри Маршалл. Это были опытные профессионалы в деле раскрытия убийств, и, глядя на их работу, у Стайлса возникало чувство, что они с каким-то рвением приняли вызов, который им бросила смерть Ричарда и исчезновение Мэриан. Питер видел, как время от времени Джерри Маршалл поглядывал на часы. Время бежало, оставалось сорок пять часов до последней черты, обозначенной в письме шантажиста. Маршалл знал, что он должен был очистить город от преступников, угрожавших жизням тысяч его жителей, но сделать это было чертовски трудно: не было никакой наводки, кроме насмехающегося голоса, который говорил с Северенсом. Убийство же было чем-то более реальным, и Пайк и Маршалл знали, с какого конца за него нужно браться, потому что это был их хлеб, их профессия, их жизнь.

Питер несколько раз обсудил с Маршаллом все события, которые произошли с ним в это утро, включая поездку в Гарлем и беседу с Натаном Джоунсом. Они разговаривали в небольшом магазинчике рядом с отелем и пили кофе, а в это время специалисты из отдела по расследованию убийств продолжали «прочесывать» комнату Мэриан с помощью миниатюрных вакуумных очистителей, фотокамер, порошка для снятия отпечатков.

– Что они надеются найти? – спросил Стайлс, состояние которого было близко к паническому, – прошло уже двенадцать часов с того момента, как Тимми Фэллон разбудил его сообщением о смерти Ричарда Симса.

– Эти сукины дети из отеля лгут прямо в глаза, – сказал Маршалл. – Они должны знать, как вывели Мэриан. Наверняка не через вестибюль. Маккомас и Хэллиган увидели бы, если бы они выходили через парадную дверь. Видимо, был использован выход из подвала. Кто-то велел Ирвингу вымыть пол в кабине лифта. В прежние времена мы выбили бы из них показания, теперь же судьи советуют действовать осторожно. У Маккомаса могут быть неприятности из-за того, что он пнул этого жирного бабуина в ногу. – Маршалл стукнул кулаком по столу. Его серые глаза, всегда такие добрые, теперь сверкали холодным блеском, словно две только что отчеканенные серебряные монеты. – Все дело во времени, черт бы его побрал! Ее увезли добрых два часа назад, сразу же после того, как ты уехал в Гарлем. Она уже может находиться вне моей юрисдикции. Если они усадили ее в самолет, то сейчас уже находятся на полпути к Мексике.

– Но жива ли она? – спросил Питер, отхлебнув остывающего кофе.

– Я обещал обеспечить ей безопасность и подвел ее, – продолжал Маршалл. – Да нет, мы отыщем их след – это наша работа. Мэриан нет в отеле – это очевидно. Мы обследовали каждый сантиметр, не осталось ни одного уголка, куда можно было бы спрятать человека или тело. Кто-то увел девушку. Эти кажущиеся ненормальными парни, собирающие пыль по всему отелю, в конце концов обнаружат что-нибудь: грязь на коврах или в подвале, нехарактерную для отеля. Эта грязь может привести нас к чему-нибудь еще, и в конце концов мы найдем свидетеля, о котором пока не подозреваем. Но на это уйдет время, может быть несколько дней, а после пятницы все уже не будет иметь значения. К тому времени все мы можем погибнуть. – Он снова посмотрел на часы. – В четыре часа у нас с тобой встреча с начальством у меня дома.

– С мэром?

– С ним, с Северенсом, возможно, губернатором, парой генералов, если обратятся к национальной гвардии и к армии, инспектором Мейберри и несколькими репортерами вроде тебя, которые по твоему предложению посвящены в это дело.

– Это была хорошая мысль, как ты считаешь?

– Хорошая-то хорошая, а чего мы добились, Питер? У тебя ушло два часа на пустые разговоры с Натаном Джоунсом, а у нас нет времени на неудачи. – Маршалл потер глаза. – Прости, Питер, – сказал он, – ты не виноват. Наверное, я просто немного устал.

– А ты не видишь никакой связи между тем, что произошло с Ричардом, Мэриан, и главной проблемой? – спросил Питер.

– Да, связь, конечно, есть. Мы находимся на грани настоящей войны между белыми и черными. То, что произошло с Симсами, – это симптом, указывающий на то, насколько накалена обстановка. Прямая связь? Кто знает…

В магазинчик вошел Маккомас.

– Очень жаль, но пока результат нулевой, – сказал он, подойдя к их столику. – Нужно исследовать в лаборатории все, что собрали ребята. В подвале ничего не обнаружили, больше ни капли крови – ничего.

– Отправьте всех их в полицию, – сказал Маршалл, – толстяка, парня и Ирвинга. Оформите как соучастников убийства. Какой-нибудь ловкий юрист сможет вытащить их до ужина, но не выпускайте их из виду. Постоянно наблюдайте за ними. Нам необходимо знать, с кем они говорят по телефону, с кем встречаются и как ведут себя.

– Хорошо, – сказал Маккомас, но было видно, что у него возникли какие-то сомнения. – Еще одна вещь: в комнате обнаружено немного денег – около ста шестидесяти баксов, они лежали в бумажнике в ящике стола. А также несколько недорогих ювелирных украшений. Кроме того, найдена записная книжка с номерами телефонов. Ничего не тронуто, комнату разгромили, видимо, потому, что ненавидели и его и ее.

– Это не новость, дружище, – сказал Маршалл.

– Как раз то, что надо для протокола, – продолжал Маккомас. – Ловкий юрист может попытаться квалифицировать это как обычное ограбление, а теперь можно доказать, что это не так.

– У меня была одна мысль – сказал Маршалл. – Мне показалось, что Симса убили потому, что он знал что-то о готовящемся «представлении», а его жену нужно было заставить молчать. Но если там и были какие-то имена, номера телефонов или документы, которые могли бы нам помочь, то их конечно же унесли, и мы не узнаем о них ничего.

– И все же разгром, который они учинили, наводит на мысль о том, что они ничего не искали, – заметил Маккомас. – Так нам кажется.

Маршалл кивнул.

– А что за семья у Мэриан? – спросил Питер.

– Их фамилия – Хардинг, – ответил Маккомас. – Живут где-то в штате Коннектикут, в местечке под названием Лейквью. Я попросил людей из вашего ведомства позвонить им, мистер Маршалл.

– Они приедут?

– По словам Джо Сэмюэла, который звонил им, они только поблагодарили за звонок.

– Ну, теперь семья разнесет эту новость, – неодобрительно сказал Маршалл.

– Их предупредили о том, что сохранение в секрете этой информации – главное условие возможности вернуть Мэриан, – сказал Маккомас.

– Мэриан говорила, что она для них уже умерла, – сказал Питер.

Глава 2

В просторной гостиной Джерома Маршалла было прохладно – работал кондиционер. Жалюзи защищали от горячих солнечных лучей, падавших на парк через улицу. Шел пятый час пополудни.

В углу гостиной Бетти Маршалл поставила столик-бар на колесиках с хорошо продуманным содержимым. Там же стояли чашечки с картофельными чипсами, орешками и сырными крекерами. Сама же Бетти куда-то незаметно исчезла.

Питер и Джерри Маршалл приехали вместе; почти сразу же вслед за ними стали подходить остальные. Первым появился высокий, широкоплечий человек с мрачным лицом, инспектор Мейберри из команды по обезвреживанию взрывных устройств. Почти сразу же после него пришли двое военных: армейский генерал-лейтенант Дэнверс и генерал Франклин из национальной гвардии.

Питера представили, и он отошел в угол. Маршалл выполнял роль хозяина. Мужчины разговаривали очень чинно, словно они находились в церкви. Потом вошли два репортера: Эл Джекит из Ассошиэйтед Пресс и Джордж Бауэрсмит из бюро новостей одного из главных телевизионных каналов. Питер был хорошо знаком с ними и помахал им рукой. Прибывший комиссар полиции О'Коннор обнялся с Маршаллом.

Самые важные персоны появились последними: достопочтенный Джеймс Рэмси с Мартином Северенсом и губернатором штата Хью Виланом. И хотя не звучали приветственные фанфары, они торжественно вошли в гостиную с радушными улыбками на лицах. Пара молодых людей, видимо из штата губернатора, остались внизу.

Разлили напитки; кресла расставили неровным кругом. Питер по-прежнему стоял в своем углу, не обращая внимания на предложенный ему стул.

– Итак, джентльмены, – начал Рэмси, – вот мы и собрались. Время бежит неумолимо: осталось менее сорока четырех часов до решающего срока – полудня пятницы. Насколько я понимаю, Джерри, ничего нового не обнаружено. Я хотел бы все это услышать от вас.

– Ничего, – отвечал Маршалл. – Ни у меня, ни у комиссара полиции. – Он заколебался. – Все вы знаете об убийстве Ричарда Симса, произошедшем прошлой ночью. Мы решили скрыть этот факт от широкой общественности, чтобы не спровоцировать взрыва насилия раньше времени. Сегодня чуть позже полудня похитили миссис Симс из ее номера в отеле «Молино», находящемся в нескольких кварталах отсюда. В номере устроили настоящий погром, и все же у нас нет реальных доказательств какой-либо связи между этими событиями и готовящимся террористическим актом.

– В обоих случаях исполнители не установлены? – спросил губернатор.

– Мы работаем над этим, сэр, – ответил О'Коннор.

– Итак, джентльмены, мы должны принять решение, причем прямо сейчас, – сказал Рэмси. – Если мы решим рассмотреть требования шантажиста о выплате денег, то должны начать действовать немедленно, так как подготовить такую сумму наличными в мелких непомеченных купюрах – задача непростая и не может быть отложена до последней минуты.

– Вы же не собираетесь всерьез платить? – спросил Дэнверс.

– Мне кажется, к этому следует подготовиться как к последнему варианту, генерал, – ответил Рэмси.

– Но это же немыслимо! Это значит подчиняться их требованиям! – возмутился Дэнверс.

Рэмси уже надоело умиротворяюще улыбаться.

– Я живу с этим вот уже более трех недель, генерал, – сказал он. – Я продумывал все – буквально до головокружения! И вне себя от гнева. Меня просто тошнит от страха за то, что может произойти с городом и его жителями. Наедине с собой, в ванной перед зеркалом, я, генерал, проигрывал всю эту ситуацию и с жесткой позиции, и с позиции разума, и даже труса. И в итоге я убедился: мы должны быть готовы заплатить в последнюю минуту, если, конечно, примем такое решение.

– Это поставит нас в такое положение, что мы будем вынуждены снова принимать подобное решение уже самое позднее через неделю, через месяц… – заметил Мартин Северенс.

– Если мы не заплатим и не сможем остановить их, – продолжал Рэмси, – один Бог знает, сколько тысяч людей могут погибнуть. Не думаю, что смогу жить дальше с сознанием того, что не подготовился изменить свое решение в последнюю минуту. Я уже предпринял некоторые шаги, чтобы подготовить наличные деньги. Это не означает, что я считаю обязательным заплатить их, джентльмены. А означает только то, что оставлен выход на крайний случай.

– Я хотел бы спросить, – сказал генерал Франклин.

– Все, что вам угодно, генерал.

– Вы все это держали в секрете от общественности и, как я понимаю, до сегодняшнего дня и от прессы. – Он взглянул на Питера и двух других репортеров. – Вашим главным доводом был страх вызвать ответный удар белых, который может превратить город в очаг смуты и насилия.

– И не только наш, – спокойно заметил губернатор, – но и другие города страны. Возможно, в этот полномасштабный разрушительный процесс будет вовлечено почти все население, что в конечном итоге означает конец истинной демократии. Эта немыслимая кровавая бойня, генерал, превратит нас в глазах мирового общественного мнения в чудовищ.

– Плевать на общественное мнение! – продолжал генерал Дэнверс. – Оно меняется то в одну, то в другую сторону, причем по воле коммунистов. Я и гроша ломаного за него не дам.

– Давайте отложим дискуссию по этому вопросу на более подходящее время, – вмешался мэр. – Проблема города – моя проблема, и она должна быть разрешена в ближайшие сорок три часа. Я обращаюсь к вам, инспектор Мейберри.

– Слушаю вас, сэр, – откликнулся эксперт команды по обезвреживанию взрывных устройств.

– Предположим, что сегодня вечером после часа пик мы перекроем все доступы к Центральному вокзалу. Никаких прибывающих поездов. Весь подвижной состав отправляем на пригородные сортировочные станции. Предположим также, что мы закроем доступ и к близлежащим улицам и проспектам, удалим весь обслуживающий персонал с вокзала и передадим все это под ваш контроль, инспектор, и под контроль национальной гвардии. Можете ли вы в свою очередь гарантировать, что бомба не попадет на вокзал?

– Если она уже не там, – отвечал Мейберри, – то даю девяносто пять процентов гарантии.

– А остальные пять?

Мейберри иронически улыбнулся, глядя на генерала национальной гвардии Франклина:

– Я не могу поручиться за каждого человека из армии генерала, – сказал он.

– А за своих людей? – сердито спросил генерал Франклин.

– Девяносто пять процентов уверенности, – ответил Мейберри.

– В пятницу вечером на вокзале бывают тысячи людей, и мы должны спасти их жизни, даже если вы обнаружите бомбу, инспектор.

– Конечно, вы, может быть, и сможете спасти людей, но не имущество, – ответил Мейберри.

– Есть какие-то основания полагать, что бомба уже на месте? – спросил губернатор.

– Мы имеем дело с фанатиками, – сказал Мейберри, – и очень расчетливыми. По моему мнению, бомбы там нет. Мы проводили наблюдения и выборочные проверки в течение двух недель, понимая, что все это – не пустые угрозы. Если они сумели изготовить дубликат бомбы, обнаруженный в мужском туалете «Коммодора», значит, смогут осуществить свою угрозу. Не стоит думать, что им не удастся такое повторить, – это небезопасно. Я полагаю, это работа для «смертников».

– Смертников? – переспросил губернатор.

– Думаю, что они доставят на вокзал человека или людей в час пик в пятницу. Этот человек или люди взорвут бомбу, заранее зная, что погибнут сами. Фанатики, готовые погибнуть за свое дело.

– Таким образом, если перекрыть доступ к вокзалу, трагедии может не случиться?

– За исключением пяти процентов.

– Но жизни людей будут спасены даже в том случае, если террористам и удастся взорвать бомбу.

– Чьи-то жизни и будут спасены, – иронически улыбнулся Мейберри. – Я, конечно, буду там, и генерал Франклин с нашими людьми.

Мэр закурил сигарету и взглянул на свой пустой стакан.

– Обсудим это позже, – сказал он. – Итак, если мы закроем вокзал сегодня вечером, нам придется давать какие-то объяснения общественности.

– Придется просто объяснить, что существует угроза взрыва бомбы в здании вокзала, – предложил Мейберри. – Люди уже подготовлены к такой информации: их все время пугают бомбами, подложенными в аэропортах, автобусах, железнодорожных станциях и других местах большого скопления людей. В объявлении о заложенной бомбе нет ничего нового.

Мэр глубоко затянулся сигаретой.

– Так вы говорите – фанатики, Мейберри… Знаете мой самый кошмарный сон? Мне снится, что эти типы сами раскрывают свой секрет и заставляют нас занять публичную позицию. Завтра Марти Северенс будет разговаривать с ними о том, куда мы должны будем доставить деньги. Как я понял, это будет ваш последний контакт, Марти, – по крайней мере, это следует из слов шантажиста. – Голос Рэмси был глух и безжизнен от усталости. «Должно быть, он обдумывал все это тысячи раз», – подумал Питер. Рэмси продолжал: – Теперь генерал Франклин и Мейберри принимают руководство на себя.

– Вы объявляете чрезвычайное положение, и мы вводим армию на улицы Гарлема, – взорвался Дэнверс.

– Предположим, мы все это делаем, – устало продолжал Рэмси, – но ничего не происходит. Как долго мы удержим это положение? Неделю? Месяц? В конце концов должны будем вернуться к нормальной жизни – без действующего вокзала в городе воцарится хаос. И тогда Мартин снова услышит по телефону голос своего «приятеля»: теперь они будут требовать пятьдесят миллионов, сто миллионов, но на этот раз не сообщат нам заранее, где будет заложена бомба. Фанатики!

– Похоже, они нас крепко держат, – сказал губернатор.

– По совету мистера Стайлса мы решили ознакомить некоторых представителей прессы с этой проблемой в надежде расширить круг наших союзников и получить хоть какую-то информацию, какие-то слухи, которые со временем приведут нас непосредственно к шантажистам. – Рэмси посмотрел на Питера: – Ну что, мистер Стайлс, пока ничего?

Питер расправил плечи и сказал:

– Я нахожу эту встречу очень странной, господин мэр.

– В каком смысле?

– Здесь собрались только белые.

– Господи, Боже мой! – воскликнул генерал Дэнверс. – Вы что, один из них, что ли, мистер Стайлс? Чертов благодетель человечества!

– Предпочел бы считать себя реалистом, генерал, – холодно заметил Питер. – Вы рассуждаете о возможной гибели многих людей от взрыва бомбы, но с легкостью отбрасываете серию убийств, которые произойдут в Гарлеме и еще в сотнях негритянских гетто в результате ответного удара белых. Вы имеете дело с угрозой, исходящей от людей, которые сами называют себя «Власть – черным». Это – широко разрекламированная организация, но она объединяет незначительное меньшинство негритянского сообщества. Все негры обозлены, и они имеют на это право, но только очень немногие из них верят, что могут достичь своей цели – гарантированных гражданских прав и равных возможностей – силой оружия.

– Лучше бы, черт возьми, они этого не делали, – сказал генерал Дэнверс.

– Они так же, как и мы, озабочены кровавыми битвами, которые могут разразиться на улицах города, – продолжал Питер, не обращая внимания на слова генерала. – Возможно, многие из них хотят, чтобы вокзал взлетел на воздух, – именно так они могут быть услышаны. Они как бы хотят крикнуть нам: «Теперь вы нас послушайте!» – но, так же как и мы, они осознают все последствия этого. Они знают, что после того, как тысячи людей погибнут от взрыва бомбы, заложенной организацией «Власть – черным», реакция общества будет скорее такой, как у генерала Дэнверса, чем как у меня. Поэтому я снова спрашиваю вас: почему здесь нет их лидеров? Почему мы не обращаемся к ним за помощью? Почему их нет на этой встрече, решения которой будут определять как их, так и наше будущее на несколько поколений вперед?

Мэр медленно кивнул.

– Думаю, вопрос справедливый, – сказал он. – Мы старались сохранять сложившееся положение в секрете, мистер Стайлс, пытались избежать паники и кровопролития до того, как наступит критический момент.

– Вы не доверяете негритянским лидерам? – спросил журналист.

– А почему он должен им доверять? Это же враги! – вмешался Дэнверс.

Рэмси сделал нетерпеливый жест в сторону генерала – тот уже начал действовать ему на нервы.

– Я пригласил на встречу негритянских лидеров в «Грейси-Мэншн» сегодня в шесть часов вечера, – сказал он. – Пригласил всех: и Джона Спрэга – лидера организации «Власть – черным», и Линкольна Уотерса, и еще человек шесть.

– Вы собираетесь рассказать им о том, что произошло? – спросил губернатор.

– В этом нет необходимости, – ответил Питер. – В Гарлеме об этом уже известно всем. – Питер коротко рассказал о своей беседе с Натаном Джоунсом. – Он знал о цели моего визита еще до того, как я успел намекнуть. Вы понимаете, как все складывается, господин мэр? Вы можете верить девяноста пяти процентам ваших людей, как сказал Мейберри, но совершенно очевидно, что кто-то из тех, кто пользуется вашим доверием, допустил утечку информации с самого начала этой истории.

Мэр смотрел прямо перед собой немигающим взглядом.

– Лучше бы вы не говорили мне об этом, – сказал он.

Стайлс почувствовал легкое головокружение; он вспомнил, что находился на ногах вот уже пятнадцать часов. Быстро взглянул на себя в зеркало, висевшее на стене: темная щетина на лице (не брился с позавчерашнего дня), глубоко запавшие глаза с покрасневшими веками придавали ему зловещий вид.

Встреча все еще продолжалась, но, похоже, она не могла ни к чему привести. Питер почувствовал к мэру искреннюю симпатию. Джеймс Рэмси должен был принять решение, которое не могло быть приемлемым для всех. Дэнверс четко определил позицию армии. Он, без сомнения, был «ястребом». Приемы самозащиты, как их обрисовал инспектор Мейберри, не внушали оптимизма.

Без четверти шесть встречу прервали, чтобы собраться вновь в резиденции мэра после его встречи с негритянскими лидерами, если только она состоится.

– Тебе следовало бы отдохнуть, – услышал Питер голос Джерри Маршалла. Губернатор, мэр и остальные стояли в дальнем углу гостиной.

– Эта встреча должна была состояться несколько недель назад, – сказал Питер.

– Было бы то же самое – никакого окончательного решения.

– Сидим тут, впустую пережевываем одно и то же, но так и не знаем, что случилось с Мэриан Симс…

Маршалл положил руку на плечо Питера.

– Пайк – лучший специалист в городе по расследованию убийств. Если кто-то и может найти ее, так это Пайк.

– Все, больше никаких встреч! Пустая трата времени.

– Поезжай домой и поспи несколько часов, – сказал Маршалл. – Если не сделаешь этого, от тебя никакого толку не будет.

– А что изменится, если я стану свеж, как маргаритка? – с горечью спросил Питер.

– Знал бы я ответ на твой вопрос, – ответил Маршалл.

Стайлс взял такси до центра города и поехал на Ирвинг-Плейс. Когда он вставлял ключ в скважину замка, руки журналиста тряслись. Он ушел из дома среди ночи, не заправив постель и оставив полную окурков пепельницу, но миссис Палмер, женщина, которая убирала в его квартире, уже приходила днем, и теперь все здесь сияло чистотой.

Первым желанием Питера было броситься на кровать и отключиться, но он не сделал этого. Отстегнув ремни на протезе, подпрыгивая, как раненая птица, он направился в ванную. Намылив лицо лимонной пеной, побрился, затем попрыгал к душу, стоявшему за стеклянной перегородкой, и включил горячую воду. Стоя с закрытыми глазами под обжигающими и колючими, как иглы, струями воды, каплями стекавшей по выложенной кафелем стене, Питер чувствовал, как медленно расслабляются его мышцы. Наконец он выключил воду и вышел из душа. Вытеревшись насухо полотенцем, снова вернулся в спальню, сел на край кровати, взял телефон и стал набирать номер офиса «Ньюсвью», чтобы попросить вахтера перезвонить ему через два часа.

– Я могу сразу не ответить на звонок, Эд. Измотан вконец! Звони до тех пор, пока не отвечу. Мне очень надо встать.

Он лег под прохладную чистую простыню и начал засыпать, но тут раздался звонок в дверь. «Ну и черт с ним», – подумал Питер. Но в дверь звонили все упорнее. Совершенно взбешенный, Стайлс сел на кровать, набросил на себя махровый халат и поскакал в гостиную.

– Кто там? – громко спросил он.

– Майк Фэллон, мистер Стайлс. Я и Тимми.

– Уходите!

– Это очень срочно, мистер Стайлс. Это касается человека, найденного прошлой ночью…

Доскакав до двери, он отодвинул засов, затем вернулся, сел в большое кресло у письменного стола и прикурил сигарету от настольной зажигалки.

Тимми Фэллон и его отец вошли вслед за ним.

– Послушайте, меня не было дома с того самого момента, как Тимми пришел ко мне вчера ночью, – сказал Питер. – Я не уверен, что смогу выслушать вас и не уснуть.

– Мы ждали, когда вы вернетесь, – сказал Майк Фэллон. Это был невысокий ирландец с квадратным подбородком. Он любил пошутить и сейчас, будучи серьезным, выглядел как озадаченный ребенок и был похож скорее на старшего брата Тимми. – Тимми увидел вас и позвал меня. Я прибежал как можно быстрее, мистер Стайлс. Хотите, я сварю вам кофе?

– Налейте лучше чистого бурбона вон из той бутылки в серванте.

Майк налил виски и принес Питеру. Первый глоток обжег горло.

– Мы насчет фотографий, – сказал Майк.

– Каких фотографий? – Питер никак не мог сосредоточиться и понять, о чем идет речь.

– Фотографий, которые принесли из полицейского участка, чтобы показать мне, – сказал Тимми тонким, писклявым голосом.

– Ты кого-нибудь узнал? – Питер пытался остановить взгляд усталых глаз на Тимми.

– Мальчик был напуган, мистер Стайлс.

– Совершенно верно. Ты узнал кого-то, но не сказал – так, Тимми?

– Я не мог уверенно сказать, Питер. Честное слово, не мог.

– Какой он тебе Питер! Надо говорить «мистер Стайлс», маленький паршивец! – сказал Майк.

– Оставьте его, Майк. Он звал меня Питером, когда ему было еще четыре года.

– Моя старуха шкуру бы с него спустила, если бы услышала.

– Но она этого не слышала. Так что там с фотографиями, Тимми?

– Там была одна, – заерзав от беспокойства, сказал Тимми. – Этот парень был похож на того, кто гнался за мной.

– Короче, полицейский проводит опознание, – сказал Майк, – и оказывается, что мальчик никого не признал. Его заставили снова смотреть на фотографии и все время ругали Тимми. Я говорил, что он мог просто забыть. Только он не забыл! – Голос Майка стал сердитым, но его рука мягко покоилась на плече мальчика. Питер понял, что на самом деле он гордится упрямством своего сына.

– Так что там была за фотография, Тимми? Я знаю, как бывает, когда смотришь на эти снимки. Вначале кажется, что ты узнаешь целую дюжину человек, но совсем не уверен, что это так.

Тимми кивнул:

– Было именно так, кроме одного, Питер. Это был мужчина, но только не взрослый, а скорее подросток. Как будто его младший брат.

– Я не хочу, чтобы он ходил в полицейский участок, – сказал Майк.

– Так ты рассказал полиции об этом «младшем брате»?

– Они говорили, что я должен быть абсолютно уверен, Питер, тот это человек или не тот. Но я потом догадался, – сказал Тимми.

– О чем?

– Они ведь делают фотографии человека, когда его арестовывают за что-то. Так вот, этот человек мог быть арестован давно. У них, наверное, нет его новых фотографий. Понимаешь, о чем я говорю, Питер?

– Понимаю. То есть ты хочешь посмотреть их еще раз и рассказать о своих предположениях?

– Но не в полицейском участке, – сказал Майк.

– Там, наверное, было много снимков? – спросил Питер.

– Сотни, – сказал Майк.

– Но они были в таких книжечках, – сказал Тимми. – На той книжечке был номер 13 096.

– Хорошо, мальчик. Принеси сюда телефон.

Тимми принес телефон на длинном шнуре. Питер набрал номер домашнего телефона Джерри Маршалла. Через мгновение окружной прокурор ответил ему. Питер объяснил ситуацию.

– Я пришлю кого-нибудь с этими снимками как можно скорее. К тебе домой?

– Ради Бога, не надо! Фэллоны живут рядом со мной в подвальном помещении. Я должен немного поспать, Джерри.

– Конечно. Если будет что-нибудь новое, я тебе сообщу…

Питер снова скользнул под прохладную белую простыню. Он не мог вспомнить, включил ли кондиционер, но это уже не имело значения: почти мгновенно журналист впал в забытье.

Питер медленно привыкал к темноте. Звонил телефон. Казалось невозможным, что прошло два часа, но уже было темно. Питер нащупал телефон и снял трубку:

– Алло!

Телефон молчал, но тут снова раздался звонок, на этот раз в дверь.

Питер застонал. Он дотянулся до лампы, стоявшей на туалетном столике, и включил ее. Кто-то звонил не снимая пальца с кнопки. Питер снова накинул махровый халат и поскакал в гостиную.

– Сейчас, сейчас! – сердито закричал он.

Он отодвинул засов, и вошедший чуть не снес его. Пытаясь удержаться на ноге, Питер ухватился за спинку кресла. Армия чернокожих стремительно ворвалась в его квартиру.

Гигантский негр двухметрового роста прошел в центр комнаты. Он был с бородой и усами, в черных очках и синей бейсбольной кепке команды «Нью-Йорк янки», надвинутой на лоб. Ярко-оранжевая спортивная майка обнажала мускулистую шею.

– Проверьте сад, – сказал он.

Двое его людей, тоже в черных очках и очень ярких спортивных майках, вышли через двустворчатое окно, доходившее до пола, в ночь. Еще один прошел в спальню, откуда только что вышел Питер. Наконец в дверном проеме появился Натан Джоунс.

– Я привел одного друга, чтобы он встретился с тобой, белый, – сказал он. Его улыбка сверкала в свете лампы. – Не думаю, что ты имел удовольствие встречаться с Джоном Спрэгом.

Гигант в бейсбольной кепке посмотрел на Питера.

– Надень на себя что-нибудь, – сказал он.

– Какого черта вы вломились сюда? – спросил Питер, задыхаясь от гнева.

– Ты открыл дверь, папаша, – сказал Спрэг. – Не забывай об этом. Ты открыл дверь.

Двое вернулись из сада.

– Там все спокойно, – сказал один из них, засовывая пружинный нож в карман плотно обтягивавших его брюк.

– Лучше оденься, Стайлс, – сказал Джоунс, – чтобы чувствовать себя на равных.

Ярость охватила Питера. Это была старая история: он испытывал что-то вроде стыда, когда его увечье становилось очевидным. Это заставляло его чувствовать себя ущербным. Он нелепо запрыгал к спальне.

– Да, приятель, это не так просто, – сказал Спрэг.

Питер добрался до спальни и шумно захлопнул за собой дверь. Обливаясь потом, он сел на кровать и стал пристегивать кожаные ремни к колену и нижней части бедра. Дверь в спальню открылась, и появился Спрэг.

– Выйди вон отсюда, сукин сын! – срывающимся голосом произнес Питер.

– Остынь, папаша, – ответил Спрэг, – просто я хотел убедиться, что ты не звонишь по телефону. – Он устремил свой взгляд из-под темных очков на ногу из пластика и алюминия. – Слушай, а это совсем новый протез. Ты долго учился на нем ходить?

Питера затрясло с головы до ног. Он встал, повернулся спиной к Спрэгу и стал надевать трусы, затем подошел к комоду, достал чистую рубашку и натянул ее. В стенном шкафу висели чистые широкие брюки.

– А как женщины относятся к этому обрубку? Держу пари, им это нравится. Им ведь всегда нравится что-то необычное. Готов поспорить, что ты умеешь выделывать с ней разные трюки.

Питер повернулся. Лицо его было мертвенно-бледным.

– Послушай, ты, несчастный ублюдок! Чего тебе от меня надо?

– Не сходи с ума, папаша. Я просто хотел немного поболтать, пока ты одевался, но вообще-то я пришел сюда говорить серьезно. Давай присоединимся к остальным.

Питер видел фотографии Спрэга. Как писали газеты, его арестовывали сотни раз. Это был человек, призывавший чернокожих к террористическим актам: поджогам и убийствам. На фотографиях его долговязая фигура с бородой, в очках и бейсбольной кепке выглядела комично, но в жизни он таким не казался. Бурная энергия, в данный момент контролируемая, которую Питер почувствовал в этом человеке, могла внушать страх и почти истерическую преданность. «Настоящий демагог», – подумал Питер.

В гостиной двое из людей Спрэга стояли у серванта и выпивали.

– Поставьте спиртное на место! – сказал Спрэг. – Мы не пьем без приглашения.

– Так заставь его пригласить нас выпить, Джонни, – хихикнул один из них.

– Закрой свой грязный рот, – оборвал его Спрэг. – Мы пришли сюда говорить.

Натан Джоунс отошел от книжных полок Питера и сказал:

– Симпатичное собрание книг, однако не много же ты читаешь негритянских писателей, не так ли, приятель? Да, кризис порождает странных компаньонов… Джонни только что приехал со встречи с мэром. Ему нужна помощь.

– От меня? – спросил Питер.

– Мэр города – сладкоречивый трус, который боится говорить откровенно! – сказал Спрэг.

– Не будем терять времени на публичные высказывания, Джонни, – сказал Натан Джоунс. Он задумчиво смотрел на Питера. – Мы всю жизнь формируем собственные взгляды и мнения. Я уже составил мнение о тебе: в моей книге ты – в главе «приход».

– Чем, по вашему мнению, я могу помочь вам? – спросил Питер, стараясь обуздать охвативший его гнев.

– Правда – это такая вещь, которая приводит к разочарованию, – сказал Джоунс. – Ты говоришь, но никто тебе не верит, и ты начинаешь обманывать. Сегодня утром я говорил тебе правду, и у меня было чувство, что ты был на полпути к тому, чтобы в нее поверить. Это и отличает тебя от других.

– Какую правду?

– Я говорил тебе, что не знаю, кто давит на достопочтенного Джеймса Рэмси и других отцов города, и что не было никаких слухов, которые пролили бы хоть какой-нибудь свет на это дело. Ты поверил мне, не так ли?

– Да.

– Однако ты не поверил Джонни, не правда ли? Тебе не нравится, как он себя ведет, не нравится, когда он обращается к нашей молодежи с призывом самим добывать оружие, подстрекает нас поджечь Мэдисон-сквер-Гарден, или Колумбийский университет, или Грейс-Меншен. Для тебя все его мысли – черные и опасные, и, если бы ты мог, ты направил бы всю свою силу на то, чтобы уничтожить его.

– Я думал об этом, – сказал Питер. – Я совершенно серьезно и искренне думал об этом пять минут назад.

Джоунс ухмыльнулся:

– Вот видишь, Джонни, я же говорил тебе, что он – честный человек.

– А я бы раскромсал его на кусочки, даже не задумываясь о том, поможет ли это нам, – сказал Спрэг.

– Это к вопросу о любви, – продолжал Джоунс. – Теперь обратимся к проблеме помощи. Нет, мы не просим ничего бесплатно, приятель. Хотя все мы очень разные люди, но давно уже перестали просить. Точнее сказать, мы считаем себя очень разными, потому что Джонни и я мыслим неодинаково, но идем к одной и той же цели и по одному пути. За многие годы просьбы не привели ни к чему, поэтому теперь мы требуем и добьемся своего тем или иным путем: моим или Джонни.

Питер поднес зажигалку к сигарете, руки его слегка подрагивали.

– Я не спал вот уже восемнадцать часов и умираю от усталости, – сказал он. – Не вижу смысла в том, чтобы слушать высказывания о платформе вашей партии. Вы чего-то хотите от меня? Тогда просите или требуйте.

– Вначале мы кое-как расскажем, – сказал Джоунс. – Прошлой ночью в Юнион-сквере был митинг протеста.

– А разве в последнее время бывают какие-то другие митинги?

– Я как раз пришел с такого, – сказал Спрэг, сверкнув очками.

– Ты хочешь спать, Стайлс? Тогда бросай свои шуточки, – сказал Джоунс. – Ты знаешь о митинге протеста. Дик Симс был там. Он шел именно оттуда, когда эти подонки набросились на него. Так вот, мы кое-что узнали. Митинг проходил в старом рабочем клубе. Основным докладчиком был наш друг Джонни, а когда Джонни говорит, митинг длится долго. Это было похоже на старомодное собрание членов секты возрождения веры, только кровожадное. Большинство слушателей одобряли Джонни, но в самом начале было несколько выступлений с критическими замечаниями, с одним из них выступил Ричард.

– Он призывал сидеть на заднице и ждать, когда белый бросит нам корку хлеба, если будет в настроении сделать это, – заметил Спрэг.

– Ричарда освистали, – продолжал Джоунс, – потому что прошлым вечером настроение аудитории в большей степени соответствовало речам Джонни: поджечь ближайший госпиталь, в котором не все служащие чернокожие.

– Полегче на поворотах, Натан, – посоветовал Спрэг.

– Не угрожай мне, Джонни. Я тебе нужен. Я нужен тебе, чтобы произнести надгробную речь, когда придет время. Позволь мне дальше рассказать о Ричарде. Так вот, на митинге он проиграл, зато Джонни был в прекрасной форме и продолжал выступать даже после часу ночи. Ричард сидел между мной и нашим общим другом. Он сказал этому другу: «Думаю, надо позвонить Мэриан, а то она будет волноваться. Она вообще не хотела, чтобы я шел на этот митинг». Ричард встал и пошел в холл, где находились старые телефонные будки. Наверное, компания уже устала чинить их, потому что, где бы ни проходили подобные митинги, всегда находится кто-нибудь, кто разобьет перегородки или вышибет дверь будки.

Короче говоря, после того, как Ричард вышел на несколько минут, наш общий друг решил направиться в мужскую комнату: видимо, ораторское искусство Джонни подействовало на его мочевой пузырь. Когда он спустился в холл, то увидел, как Ричард выскочил из телефонной будки и помчался по улице так, словно за ним гнался сам дьявол. Почти в это же самое время – буквально через несколько секунд – из соседней будки вышел белый. Он оглянулся и, увидев мелькнувшую одежду удаляющегося Ричарда, крикнул. Трое белых парней, стоявших за автоматом с сигаретами, подбежали к нему. «Этот черномазый ублюдок слышал, о чем я говорил!» – прокричал парень своим друзьям, и все четверо побежали вслед за Ричардом. Тем временем наш общий друг вернулся на митинг и с энтузиазмом продолжал слушать Джонни, призывавшего сжечь собор, однако у него не оказалось смелости на то, чтобы побежать вслед за теми, кто погнался за Ричардом. Позже, когда до него дошла новость о случившемся, наш общий друг сказал сам себе: «Я бы узнал того парня, который вышел из соседней телефонной будки». Набравшись храбрости, он пришел к нам. – Джоунс замолчал. – Мы даем тебе эту информацию, мистер Стайлс.

– И вы дадите мне этого общего друга, который сможет посмотреть несколько фотографий?

– Да, сможем.

– Есть еще один маленький мальчик, который думает, что смог бы опознать этого человека, – сказал Питер. – Он предполагает, что видел его лицо на одном из снимков, и собирается просмотреть их еще раз. Если ваш общий друг опознает то же лицо…

Джоунс посмотрел на Спрэга. Гигант в бейсбольной кепке на мгновение заколебался, но затем сказал:

– Мы сделаем это.

– Вы что, так же, как и я, хотите найти убийц Ричарда Симса?

– Особенно потому, что они – белые, – заметил Спрэг.

– А теперь я перехожу к тому, чего мы хотим от тебя, – продолжал Джоунс. – Вернемся к началу нашего разговора. Мы хотели бы узнать – а ты мог бы это сделать сам или через своего друга, августейшего окружного прокурора, – возможен ли такой вариант, что телефонный «приятель» Мартина Северенса звонил ему примерно в то же время, когда Ричард выбежал из будки?

Питер почувствовал, как замерло у него сердце.

– Вы полагаете, что не «Власть – черным» стоит за этим вымогательством?

– Так об этом и ведем речь! – заорал Спрэг, словно его прорвало изнутри. – Я точно это знаю. Я – «Власть – черным» в этом городе! Думаешь, я стал бы просить десять миллионов баксов, если бы держал за горло городские власти? Да нам для жизни нужно в сто раз больше! Кто-то использует нас, приятель, чтобы совершить свое поганое убийство.

– Использует нашу нищету, наш гнев, наше разочарование, – спокойным голосом продолжил Натан Джоунс. – Может быть, они получат добычу, может быть, и нет; может быть, разнесут город на куски, а может быть, и нет. Однако, когда это выйдет наружу, чернокожие в этом городе, да и во всей стране, прочувствуют ответный удар белых, с которым мы, честно говоря, пока не готовы справиться.

– Мы так же, как и вы, – сказал Спрэг, – хотим остановить этих людей, поэтому помоги мне, и если я найду их, то разорву на мелкие куски и положу их мясо на витрину универмага «Мейси». Пусть мне снимут скальп заживо, но я сделаю это!

Питер загасил сигарету в пепельнице на столе. У него болели глаза, болела каждая мышца. С огромным усилием он сосредоточился. То, о чем они говорили, не имело отношения к борьбе чернокожих за свое существование и воспринималось с трудом. И все же что-то не сходилось.

– Вам известно, что случилось с Мэриан Симс? – спросил он.

Джоунс медленно кивнул.

– Мы знаем то же самое, что и ты, – не больше, – ответил он.

– Но эти подонки из отеля знают, – сказал Спрэг. – Мы о них позаботимся позже. Сейчас у нас есть дела поважнее, чем поиски белой девушки, испортившей жизнь хорошему человеку.

– Это, конечно, дичайшее предположение, – сказал Джоунс, – но если Ричард слышал, как тот белый разговаривал с Северенсом, и если твой мальчик и наш общий друг смогут опознать фотографию, тогда, возможно…

– Вы говорили об этом мэру на недавней встрече? – спросил Питер.

Спрэг фыркнул:

– Думаешь, они прислушаются к версии, по которой виновным может быть кто-то другой, а не мы? Мы ведь главные злодеи и сегодня, и во все времена, не так ли? По их мнению, мы просто стараемся указать пальцем на кого-то другого, разве не так? Мэр – хороший человек, золотое сердце, стальная челюсть, но каша в голове.

– Сейчас он способен воспринимать только факты, – сказал Джоунс. – Он совсем потерял голову от страха.

– Совершенно справедливо.

– У нас есть своя версия, – продолжал Джоунс. – Ты получишь ответ на наш вопрос, и это поможет нам. Если ваш мальчик и наш общий друг смогут опознать фотографию… – Он пожал плечами. – Мы сможем сделать дело вместе.

Питер взял со стола телефонную трубку и набрал домашний номер Джерома Маршалла. Бетти Маршалл соединила его с мужем.

– Я хотел попросить тебя сделать кое-что, Джерри, – сказал Питер, – пока безо всяких объяснений.

– Выкладывай.

– Не мог бы ты узнать у Северенса, когда ему звонили в последний раз? Меня особенно интересует, не могло ли это быть примерно в половине второго сегодня утром.

– Мне не нужно его и спрашивать, – сказал Маршалл. – Как только ему звонили, Северенс сам связывался со мной. Подожди, я посмотрю; записная книжка лежит у меня в кармане. Я знаю, что ему звонили сегодня примерно в полдень. Он был в парилке, а потом принимал массаж. Теперь дальше. Перед этим был звонок во вторник во второй половине дня, в двадцать минут пятого. Северенс был в своем офисе.

– Сегодня рано утром звонка не было?

– Нет. А что происходит, Питер?

– Расскажу при встрече. Еще одно: у меня есть кое-кто, кто хотел бы посмотреть те фотографии, которые вы будете показывать Тимми Фэллону. Это негр.

– Ты говоришь так, как будто не отдыхал, а работал.

– В каком-то смысле так и есть.

– Эти снимки Пайк принесет домой к Фэллонам. Может твой человек прийти туда?

– Подожди. – Питер прикрыл ладонью трубку и спросил Джоунса, может ли их общий друг подойти к квартире Фэллонов в ближайшее время, – это рядом.

– Он может быть там через пять минут, – сказал Джоунс. – Он сидит в машине, которая стоит в конце квартала. Мы доставим его.

Питер снял руку с трубки.

– Он сможет быть там, когда вы скажете. В пределах пяти минут.

– Я скажу Пайку, чтобы он позвонил тебе, когда придет к Фэллонам. Ты напал на какой-то след, Питер?

– Кажется, да, – ответил Питер, – а может быть, и нет.

– Этого нельзя сказать по телефону?

– Что-то вроде того. Я свяжусь с тобой.

– У тебя неприятности?

– У кого их сейчас нет? – ответил Питер. – Нет, у меня все в порядке. – Он положил трубку и посмотрел на Джоунса и Спрэга. Две пары черных очков пристально уставились на него.

– Не совпадает? – спросил Джоунс.

– В то время, о котором вы говорили, звонка не было, – сказал Питер.

– Черт возьми!

– Но еще остаются фотографии. Вы можете опознать их.

– Какого черта Ричард побежал? – спросил Джоунс, обращаясь скорее к себе, чем к Питеру. – Почему не вернулся в зал, где были его друзья?

– У него не было друзей в зале, – сказал Спрэг. – Прошлая ночь была моей, парень. – Он воздел свои огромные длинные руки над головой. – Это ты, о Боже, ее остановил!

Питер как зачарованный смотрел на него. Этот чернокожий гигант, которого пресса сравнивала со зловещим факелом, готовым предать города страны огню, обращался к Богу!

Натан Джоунс стоял в дверях.

– Прости, что отняли у тебя время, Стайлс, – сказал он. – Мы надеялись, что сможем получить ответ, и быстрее всего сделали это через тебя. Я понял, что ты доверяешь окружному прокурору?

– Я давно его знаю. Его поддерживают обе политические партии. Он не политик в привычном смысле этого слова. Ваши люди, вероятно, тоже делали на него ставку. Как он котируется у вас?

– Выше среднего белобрысого, – сказал Джоунс с усталой улыбкой. Он взглянул на часы, висевшие над каминной стенкой. – Сейчас девять. Через тридцать девять часов городские власти должны объявить свое решение: будут они платить или вступят в войну. Загвоздка в том, что они будут сражаться не с тем противником.

– Но мы будем сражаться с ними! – воскликнул Спрэг. – Мы будем сражаться с ними на улицах, в аллеях; наши снайперы будут убивать их с крыш домов. Не мы выбирали этот момент, но они запомнят нас!

Белые зубы Натана Джоунса сверкнули какой-то застывшей улыбкой.

– Ей-богу, Джонни, ты говоришь совершенно как Уинстон Черчилль! – сказал он и оглянулся на Питера. – Тридцать девять часов. Ты думаешь, что сможешь убедить своего друга Маршалла в том, что они ошибаются, разыскивая чернокожих шантажистов? Чем больше он будет дразнить нас, чернокожих лидеров в Гарлеме и Бруклине, тем быстрее упустит все шансы остановить то, что может произойти. Время бежит, как песок сквозь пальцы.

– Вы убеждены в этом? – спросил Питер.

Огромная рука Спрэга опустилась на плечо Стайлса и развернула его. Черные очки, сверкавшие над Питером, казалось, прожгут его насквозь.

– Они говорят, что этот человек послал Северенсу письмо, подписанное словами «Власть – черным».

– Я видел его фотокопию, – сказал Питер.

– Послушай, парень. Я – «Власть – черным» в этом городе, но я не посылал никакого письма. Я – «Власть – черным» в этом городе, но я не говорил ни по какому телефону.

– Но в вашем сообществе может быть несколько безумцев, – заметил Стайлс.

Спрэг повысил голос. Казалось, он вот-вот взорвется.

– Скажи, ради Христа, парень, за что, по-твоему, мы боролись последние сто лет? Мы боролись за обещания, которые нам давали, но никогда не выполняли. Когда ты идешь в ресторан, а там плохое обслуживание, ты знаешь, что оно такое потому, что плох официант, а не потому, что ты – черный. Вот за что мы боремся. Когда ты спрашиваешь номер в отеле, а тебе отвечают, что свободных номеров нет потому, что их действительно нет, а не потому, что ты – черный. Вот за что мы боремся. Чтобы не жить в гетто, – продолжал он, с трудом сдерживая эмоции, – вот за что мы боремся. А ты знаешь, почему мы живем в гетто? Не потому, что белые ублюдки ненавидят нас, черных ублюдков. Если бы у нас были деньги, мы жили бы где хотели. Белобрысый продал бы мне собственного ребенка на завтрак, если бы я хорошо заплатил. Мы живем в гетто потому, что чертовски бедны и для нас нет другого места на земле. Ты говоришь о сумасшедших в нашем сообществе? Да у нас их миллионы, папаша! Они сошли с ума от этой жизни! Это то, с чего я начал. Мы узнали о бомбе, заложенной в отеле «Коммодор». Это была не игрушка, как сказали нам.

– Сложное, высокоинтеллектуальное оружие, – сказал Джоунс. Его холодные и рассудительные высказывания звучали контрастом бурным речам Спрэга. – Это стоит денег, Стайлс, черт знает каких больших денег. У кого-то были такие деньги, чтобы угрожать. Если бы эту бомбу не нашли, не было бы и половины тех волнений, о которых говорили, правда ведь? Эта бомба убедила важных парней в том, что звонки Северенсу по телефону не шутка. А теперь я спрашиваю тебя, Стайлс, ты считаешь, что бомба была куплена и оплачена несколькими безумцами вроде тех, что просят милостыню на углу гарлемских улиц?

– На это нужны огромные деньги, парень, – продолжал Спрэг, страдальчески скривив губы, – деньги белых. Мы вынуждены взять в руки кнут и заставить вас посмотреть в другом направлении. Они собираются прийти на наши улицы с пулеметами и ручными гранатами, танками и слезоточивым газом и убивать нас как мух. Ну что ж, мы тоже убьем кого-то из них как крыс, но, прежде чем они получат нас, прежде чем они получат меня, мне понадобятся три минуты, чтобы разобраться с теми ублюдками, которые все это затеяли.

– Вполне возможно, – тихо сказал Питер.

– Если бы мы не были в этом убеждены, стали бы мы тратить твое и свое время, когда остается меньше тридцати восьми часов? – спросил Джоунс.

– Знаешь, где я должен сейчас быть, парень? – спросил Спрэг, приблизив свое лицо к Питеру. – Я должен быть в верхней части города и раздавать пистолеты, ножи, дубинки и бутылки, которые мы собрали. Так что мы готовы сражаться! Однако Натан убедил меня, что ты можешь помочь донести правду до тех, кто сидит там, наверху.

Питер закурил новую сигарету. Руки его уже не дрожали. Его собственный страх исчез, и теперь он был в состоянии рационально мыслить. Все сказанное имело смысл; оно объясняло полное отсутствие в деле какой-либо связи с негритянским сообществом, хотя на ее поиски была направлена тайная и явная работа полицейских профессионалов. Вполне возможно, что стрелять будут не там, где предполагалось. Питер посмотрел на двоих чернокожих людей, стоявших перед ним, глаза которых были спрятаны за темными стеклами очков, сверкавших в свете лампы. Они были такими разными – Джоунс и Спрэг, – хотя служили одному делу. Питер был убежден, что оба они без всяких сомнений верили в версию, которую предлагали.

– Думаю, что поверю вам, – произнес Питер, – но только не очень-то надейтесь. Я не обещаю, что смогу переубедить еще кого-то в оставшееся время.

– Но ты постараешься? – спросил Джоунс.

– Сделаю все, что смогу.

Зазвонил телефон, и Питер взял трубку.

– Это Пайк, мистер Стайлс. Насколько я понял, у вас есть человек, который хочет посмотреть полицейские снимки. Где он?

– Он прибудет через пять минут, – ответил Питер. – Тимми уже посмотрел?

– Только что начал. Их тут много. Отправляйте вашего парня. Кстати, кто он?

– Хотите – верьте, хотите – нет, но я не имею понятия, – ответил Питер и положил трубку. – Парни, если вы хотите перед уходом выпить…

– Прибереги на будущее, – сказал Спрэг. – Если нам повезет, мы вместе устроим шумную попойку. Конечно, если ты сможешь остаться таким же человеком без предрассудков. Мы найдем где-нибудь местечко, чтобы отметить это.

«Черная армия» удалилась. Питер стоял посреди комнаты, оглядываясь вокруг себя, словно находился в незнакомом месте. «Кто-то, – рассуждал он про себя, – мог и подписать письмо именем организации „Власть – черным“. Почти каждый мог достаточно хорошо сымитировать негритянскую манеру произношения, чтобы обмануть Северенса». На ум пришел отель «Молино» и четверо белых, избивавших Ричарда Симса, которых видел Тимми. Никто из этих людей – ни толстяк, ни Джорджи, ни Ирвинг – не мог быть агентом «Власти – черным». Все это выглядело как смена сцены на театральных подмостках, вращение поворотного круга, когда медленно и постепенно перед вами предстает совершенно другая картина.

Снова позвонили в дверь. Теперь-то кто?

Питер подошел к двери, открыл ее и застыл с открытым от удивления ртом.

За дверью стояла высокая, стройная, темноволосая молодая женщина. Простое летнее ситцевое платье подчеркивало красивую фигуру с полной грудью и великолепным бронзовым загаром. В ее блестящих глазах искрилась мягкая насмешка.

– Привет, Питер, – сказала она низким хрипловатым голосом.

– Грейс! Грейс Майнафи!

– Можно войти?

– Дорогая моя девочка, конечно же входи!

Она шагнула ему навстречу. Ее крепкие руки на мгновение задержались на его плечах.

– Питер, дорогой, – сказала Грейс. – Я думала, что твои друзья никогда не уйдут. Я ждала напротив, через улицу. – Она вошла в комнату, с любопытством оглядывая ее. – Значит, вот где ты живешь… Комната такая же, как и ты сам: удобная и немного в беспорядке. – Ее пальцы дотронулись до пишущей машинки, стоявшей на письменном столе. – Интересно, она не сердится, когда ты ею не пользуешься? – И, повернувшись к нему, добавила: – Ах, Питер, я так рада нашей встрече!

Глава 3

Прошло два долгих года с того дня, как Питер обратил внимание на Грейс Майнафи. Это было время вспышки насилия и протеста – но история, происшедшая в другом месте и в другое время.

Сэм Майнафи, друг Питера, женился на Грейс, когда они работали вместе в «корпусе мира» в Северной Африке. Это была великолепная, идеальная пара. Но однажды, когда Сэм выступал с протестом на массовом митинге в одном маленьком городке штата Коннектикут, он был безжалостно сражен пулей убийцы. В это время Питер пришел на помощь Грейс. Нервы ее были совершенно расшатаны потерей мужа, которого она любила всем сердцем и разумом. Питер понял, что Грейс – человек огромного мужества, и почувствовал, как сильно нуждается в ней. Это стало его болью. Он не мог рассказать ей, что у него на сердце, потому что потеря Грейс была еще слишком свежа, слишком всепоглощающа. И Питер с горечью сказал себе, что одноногий калека – не пара для такой энергичной, полной жизни женщины, но даже и полноценный человек вряд ли мог бы занять место Сэма в ее жизни – по крайней мере, тогда.

Стайлс получил от нее письмо с выражением благодарности. Через несколько месяцев пришло еще одно с просьбой о рекомендации для устройства на работу. Конечно же он написал (он попытался вспомнить, что это была за работа, – что-то связанное с правительством). Постепенно все, что он чувствовал к ней, перегорело, но не умерло – именно это он понял, глядя на нее теперь.

– Не стой столбом, Питер. Я – настоящая, – сказала Грейс.

– Как хорошо, что ты пришла! – подбодрил он сам себя. – Могу я предложить тебе выпить что-нибудь? Может быть, сварить кофе?

– Не теперь, – ответила она. – Можно сигарету? Знаешь, я бросила курить, поэтому хочу позаимствовать у тебя.

Он подошел к ней, протянул сигареты и поднес зажигалку. Руки его дрожали.

– Питер, Питер, – сказала Грейс, прикуривая; ее холодные пальцы обхватили его руку. Она по-прежнему пользовалась теми же духами – таких он больше ни у кого не встречал.

Грейс глубоко и с удовольствием затянулась.

– Это твоя первая встреча с Джонни Спрэгом? – спросила она.

Питер спустился с небес на землю:

– Ты узнала его?

– И Натана Джоунса, – ответила она.

– Если ты их знаешь, то почему же ждала, пока они не уйдут?

– Я хотела знать точно: если у тебя перехватит дыхание, то это будет только из-за меня, и если ты холодно произнесешь «Как поживаете, миссис Майнафи?» – то это тоже будет относиться только ко мне. Был момент, когда я почувствовала себя неуверенно.

Он подошел к ней и обнял. Они стояли тесно прижавшись друг к другу, а ее теплые губы касались его губ. Потом она тихонькооттолкнула его.

– Черт возьми, Питер, – сказала она, игриво сверкнув глазами, – почему ты заставил меня приехать к тебе?

– Потому что я не думал… – Он снова обнял ее, но она отклонилась.

– Я давно мечтала об этом мгновении, Питер, но пока нужно еще подождать. Знал ли ты, что придет время, и я захочу того, чего желал мне Сэм? Мужчину. А ты не думаешь, что этим мужчиной можешь быть ты, Питер?

– Грейс, я…

– Мы обсудим это позже, потому что есть вещи, которые тебе необходимо сделать сейчас. И я могу тебе помочь.

– Думаю, сейчас мне необходимо выпить, – сказал Питер. – А тебе?

– Налей, пожалуйста.

Он вспомнил о бурбоне со льдом и простой водой, сделал его для Грейс и для себя и протянул ей стакан.

– А теперь сядь здесь, пожалуйста, чуть-чуть подальше, – сказала она.

Он повиновался. Питер чувствовал, что у него немного кружится голова.

– Помнишь, ты писал мне рекомендательное письмо?

Он кивнул:

– Точно не помню, о чем шла речь; кажется, какая-то работа для правительства, да?

– Единственное, что я умела делать, Питер, так это работать с людьми. Этим мы занимались с Сэмом в «корпусе мира». В городах были такие места, где люди нуждались в помощи, и я как заведенная работала в Гарлеме в благотворительных организациях. Ты не поймешь, что это значит, пока не поживешь там: плохое жилье, никакого образования, отсутствие постоянной работы, никаких проявлений заботы. Я слушала политиков – великих белых отцов нации, которые заявляли, что мы должны противопоставить силе силу, а сами противопоставляли силу отчаянию. В конце концов я не смогла продолжать работать на правительство: слишком бесперспективно, слишком поздно, слишком много бесплодных усилий… У меня были небольшие собственные средства и страховка Сэма. Так я жила около года, помогая там, где видела, что могу помочь, сражаясь с чиновниками за людей, которые не могли сражаться сами. Я не пользуюсь популярностью у отцов города. Мэр знает меня, знают и многие городские чиновники. Мы очень хорошо знакомы с комиссаром полиции, а твой друг, окружной прокурор, пару раз вызывал меня к себе на ковер. Время от времени я, кажется, нарушала городское законодательство, потому что действовала не дожидаясь, пока на этих указах развяжут красную тесьму.

– Не сомневаюсь, – сказал Питер. Она была чертовски красива.

– В Гарлеме у меня появились друзья; там я узнала Джонни Спрэга и Натана Джоунса. Мы подружились, и они верят мне. Несколько недель назад до меня дошел слух о том, что здесь происходит. Я знаю, как тяжело сейчас приходится мэру, знаю, что случилось с Ричардом и Мэриан Симс. Я хорошо знала Ричарда. Ты не поверишь, но я знала, что ты сегодня утром пойдешь на встречу с Натаном на Ленокс-авеню, и это заставило меня прийти к тебе. Я понимала, что должна сделать это, но пришла в первую очередь для того, чтобы помочь. Позже у нас с тобой будет время для себя, мой дорогой, мой самый дорогой человек.

Питеру стоило огромных усилий оставаться в кресле, прихлебывая бурбон.

– Я не уверен, что знаю то, что должен делать и в чем мне нужно помочь, – сказал он. – Я ведь репортер, обозреватель.

– Не только, – возразила Грейс. – Ты – борец, Питер, и всегда будешь им. Натан и Спрэг пришли, чтобы убедить тебя. Это ведь не «Власть – черным» стоит за той опасной ситуацией, которая обрушилась на голову мэра. Им это удалось?

– Они заставили меня поверить, что такое возможно.

– Не «возможно», Питер, а именно так! Что бы там ни было, я никогда не буду утверждать чего-то, в чем не уверена. Если бы в Гарлеме просочилась хоть какая-то информация, я бы о ней давно знала. Сейчас мы должны найти доказательства и представить факты мэру и его советникам до того, пока не станет слишком поздно и не начнется избиение невинных людей.

Зазвонил телефон; Питер взял трубку. Это был Пайк. Ликующим голосом он сообщил:

– Оба – и мальчик, и ваш негритянский друг – опознали одно и то же лицо, мистер Стайлс! Сейчас нет времени заставлять вас угадывать, кто это. Так вот, этот парень – Ирвинг из «Молино». Я выезжаю. Может быть, вы захотите поехать с нами? Полицейская машина здесь.

– Встретимся у дома, – сказал Питер.

Он положил трубку и коротко рассказал Грейс о разговоре с Пайком.

– Можно мне с тобой, Питер?

Он нежно дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони и сказал:

– Я больше не позволю себе потерять тебя, пока я жив…

Выйдя на улицу, Питер и Грейс увидели подъезжающую полицейскую машину с красной мигалкой. Пайк опустил стекло, и брови его поползли вверх от удивления, когда он увидел Грейс.

– Так-так, миссис Майнафи…

– Здравствуйте, лейтенант, – сказала Грейс, одарив его широкой и очаровательной улыбкой.

– В нашей армии пополнение, Пайк, – сказал Питер. – Я хотел бы, чтобы миссис Майнафи поехала с нами.

Пайк криво улыбнулся.

– Мне приказано сотрудничать с вами, мистер Стайлс, – сказал он. – Надеюсь, мне не придется выслушивать от леди лекции о жестоком поведении полиции в негритянских гетто.

– Обещаю, – сказала Грейс.

– Договорились, – ответил Пайк.

Питер и Грейс сели на заднее сиденье, а Пайк остался впереди, рядом с водителем в форме патрульного. Он повернулся, чтобы поговорить с ними:

– Насколько я понимаю, леди известно, куда мы едем и зачем. Так вот, Тимми Фэллон был прав: тот человек на фотографии выглядел как «младший брат», но это был сам Ирвинг, Ирвинг Миллер. Ваш негритянский друг опознал его совершенно независимо от мальчика. Наш Ирвинг был замешан в одном деле, связанном с ограблением ростовщика. Это было в районе порта лет шесть назад – вот откуда полицейские снимки. Он отсидел два года за словесное оскорбление и угрозу жизни; освобожден условно сроком от трех до десяти лет. До сегодняшнего дня нарушений не было. – Пайк мрачно улыбнулся. – Хорошо ловить то, что не исчезает, как туман. Ирвинг – это реальность, и это он избил нашего друга Симса и, возможно, его жену.

Питер был благодарен судьбе, чувствуя рядом крепкое бедро Грейс, прижавшееся к нему. В темноте она нащупала его руку. Господи, какая замечательная ночь! Как хорошо, что она вернулась! Теперь вырвались на волю все чувства, которые он к ней испытывал, и Питер без конца мог бы говорить ей о них.

Полицейская машина двигалась к отелю «Молино». Метрах в ста пятидесяти от него был припаркован большой черный лимузин. Когда Питер, Грейс и Пайк вышли из машины, к ним присоединились Маршалл и Маккомас, приехавшие на лимузине.

– Добрый вечер, миссис Майнафи, – сказал Маршалл. – У Питера всегда сюрпризы.

– Грейс приехала ко мне, потому что много знает о сложившейся ситуации, Джером. Думаю, она сможет нам помочь.

Маршалл посмотрел на облезлый фасад отеля.

– Да… Это тебе не званый обед. А вы знали семью Симс, миссис Майнафи?

– Я хорошо знала Ричарда, – ответила Грейс, – а с Мэриан виделась один или два раза.

– Кровавое и неприятное дело, – заметил Маршалл и, обратившись к Пайку, спросил: – Готовы?

– Пошли, – ответил Пайк.

Первое, что осознал Питер, пройдя через вращающуюся дверь в грязный вестибюль, были непрерывные звонки на коммутаторе. За столом дежурного никого не было, и на звонки не отвечали. Вестибюль был пуст. Маккомас прошел к двери с табличкой «Управляющий» и толкнул ее. В обшарпанном офисе тоже было пусто.

Лицо Пайка посуровело: неужели кто-то предупредил шайку из «Молино»?

– Подвал – владения Ирвинга Миллера, – сказал Маршалл.

– Пойду взгляну, – откликнулся Маккомас.

– Осторожно, – сурово сказал Пайк. – Загнанные в угол крысы…

Маккомас достал из наплечной кобуры пистолет.

– И не говорите никому, что я не взял с собой адвоката, – с вечной горечью в голосе сказал он.

Он вошел в шаткий лифт и спустился вниз. Пайк обошел стол и снял трубку. Звонки прекратились.

– Извините, – сказал он, – телефонные аппараты в номерах не работают. – Он посмотрел на остальных. – Спрашивают Эвелин, рыженькую с седьмого этажа. Прямо притон какой-то!

Лифт вернулся наверх; из него вышел Маккомас с пепельно-серым лицом. Он облизнул губы.

– Вам лучше спуститься вниз, – сказал он и, повернувшись к водителю, приказал: – Отведите миссис Майнафи к машине и ждите нас там.

– Вы нашли его? – спросила Грейс.

– Да, миссис, я его нашел, – ответил Маккомас. – Пройдите с патрульным Рушем.

– Что бы там ни было, я выдержу, – сказала Грейс.

– Что там? – спросил Маршалл.

– Настоящая бойня, – сказал Маккомас. – Толстяк, Джорджи, Ирвинг и четвертый парень. Поставили к стенке и расстреляли из автоматического оружия. Они настолько нашпигованы свинцом, что пойдут ко дну, если их бросить в воду.

У Питера неожиданно возникло видение гигантского негра в синей бейсбольной кепке. «Мы позаботимся о них, позже…» – говорил Джон Спрэг…

Неизвестно, чем занимался в «Молино» Ирвинг Миллер, но только не поддержанием чистоты в подвале отеля. Там была настоящая мусорная свалка из старых картонных коробок, бочек и другого хлама. Похоже, что они валялись здесь месяцами вместе с безногими стульями и разбитыми зеркалами. Единственным незахламленным местом была «комната», находившаяся рядом с масляным фонарем и тремя большими емкостями с горячей водой. В одном из углов этого пространства стояла раскладушка, на которой, видимо, спали Ирвинг и его ночной сменщик, если таковой был. Рядом с раскладушкой на перевернутой оранжевой корзине стояла полупустая пинта дешевого бурбона.

Взгляд Питера охватил всю обстановку за доли секунды и остановился на том, что лежало около дальней стены. Он почувствовал, как пальцы Грейс сжали его запястье. Там в нелепых позах лежали четыре тела: кроме толстяка, Джорджи и разыскиваемого Ирвинга здесь был еще ночной портье, с которым Питер столкнулся во время первого своего визита в «Молино». Выпученные глаза толстяка смотрели в потолок сквозь зеленый козырек, который оставался у него на лбу.

В «комнате» ощущался сладковатый, тошнотворный запах крови.

– Может, не стоит оставлять здесь лишние следы, пока ребята лейтенанта не обработают это место? – сказал Маккомас.

– В каждом из них, наверное, пуль по двадцать, – заметил Пайк.

У всех убитых, кроме Джорджи, рубашки на груди были изорваны в клочья и покраснели от крови. Джорджи получил пули в лицо и шею, видимо, он умолял кого-то, стоя на коленях.

– В этой крысоловке должен быть еще какой-то обслуживающий персонал помимо этих четверых, – сказал Маршалл ровным голосом профессионала. Его изборожденное морщинами лицо стало холодным и сдержанным.

– Может быть, и нет, – ответил Пайк. – Так называемым гостям предлагается немногое: номера не обслуживаются, коридорных нет. Четыре или пять пожилых женщин приходят по утрам мыть пол. Если бы здесь работал еще кто-нибудь, мы бы, видимо, нашли его. Ладно, Мак, звони в отдел убийств. – Когда Маккомас направился к лифту, он повернулся к Маршаллу и сказал: – Похоже, их под дулами пистолетов привели сюда, выстроили вдоль стены и безжалостно убили. Как вы думаете, мистер Маршалл, это расплата за то, что случилось с Мэриан Симс, или с ее мужем, или с ними обоими?

– Или они слишком много знали, – сказал Маршалл. – Относительно Ирвинга сомнений нет? Мальчик и друг Питера опознали его по полицейским снимкам?

– Без колебаний.

– Хорошо… Питер, кто такой этот ваш друг?

– Поверишь или нет, но я не знаю, – ответил Питер. По некоторым причинам он сомневался, стоит ли говорить всю правду. – Его привел Натан Хейл Джоунс, негритянский репортер и писатель – я говорил тебе о нем?

– Твой друг из Гарлема?

– И мой тоже, – прошептала Грейс.

– Да. Видимо, этот человек (имя его он не назвал) был на том шумном митинге в Юнион-сквер прошлой ночью вместе с Ричардом Симсом. Симс пошел звонить, а этот его друг вышел вслед за ним через несколько минут и увидел, как Симс выбежал из телефонной будки, а вслед за ним из соседней будки бросился какой-то белый. Белый, которым, вероятно, был Ирвинг, крикнул нескольким своим друзьям, находившимся в этом же холле: «Этот черномазый ублюдок слышал, о чем я говорил!» – и все четверо бросились за Симсом. Его друг испугался и сразу не забил тревогу, но позже рассказал об этом Джоунсу или кому-то другому, а Джоунс рассказал мне и предоставил этого человека в распоряжение Пайка.

– Он назвался Мэтью Твиннингом, – сказал Пайк. – У него были подтверждающие это документы. Сказал, что его можно будет найти через мистера Стайлса и еще что у него нет постоянного адреса. Поскольку он пришел ко мне как друг мистера Стайлса, я все это просто принял к сведению.

– Когда он опознал Ирвинга Миллера, вы ему не сказали, кто это и где его можно найти?

– Думаю, да, – ответил Пайк. – Я сказал ему, что он опознал человека, который работает смотрителем в отеле «Молино»; спросил, знает ли он кого-нибудь из «Молино» или по соседству. Я думал, что он мог ошибиться и указать на кого-то знакомого.

– Таким образом, он мог вернуться к себе и указать на Ирвинга друзьям Ричарда Симса, – сказал Маршалл.

«Возможно, – подумал Питер. – Общий друг мог рассказать Джону Спрэгу. Ему не нужно было никуда ходить: Спрэг и его парни могли ждать его где-нибудь в районе Ирвинг-Плейс».

– Посмотрите на пол около тел, – сказал Пайк. – Кровь уже высохла. Это произошло довольно давно, мистер Маршалл, а я отпустил Твиннинга только около сорока минут назад. Я позвонил вам, заехал за мистером Стайлсом и миссис Майнафи, и мы сразу же прибыли сюда. Эти парни сделали свое дело задолго до нашего прихода сюда.

– И никто не слышал стрельбы из автоматического оружия?

– Они привели их в подвал, чтобы не поднимать шуму, – сказал Пайк. – Ночь жаркая, все окна нараспашку, а по телевизору столько стрельбы, что эти выстрелы слышишь даже во сне.

– Идемте отсюда, – сказал Маршалл.

Они поднялись на лифте в вестибюль. Маккомас отошел от коммутатора.

– Ребята выехали, – сказал он Пайку.

Маршалл посмотрел на Питера и Грейс.

– Может быть, чашечка кофе в заведении по соседству немного развяжет вам языки? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты – плохой актер, Питер, – сказал Маршалл. – Ты сказал мне не все.

– Тогда самое время, – ответил Стайлс.

На вкус кофе был как щелок. Питер закурил сигарету и с отвращением посмотрел на свою чашку. Грейс сидела рядом напротив Маршалла.

– Я терпелив, друзья мои, – сказал Маршалл. – У нас еще около тридцати семи часов.

Питер кивнул. Он должен был верить этому человеку и подробно рассказал окружному прокурору обо всем, что произошло этим вечером. Маршалл слушал, прикрыв глаза и пожевывая погасшую трубку.

– И ты поверил всему, что они тебе говорили? – спросил он, когда Питер закончил свой рассказ.

– Ты всегда составляешь свое собственное мнение о людях, Джером. Я думаю, Джоунс и Спрэг были откровенны со мной. Это мое мнение.

– Они говорили правду, – сказала Грейс.

Маршалл долго молчал. Чувствовалось, что из отдельных кусочков он складывает в своем мозгу полную картину.

– Может быть… – наконец произнес он.

– Вы читали отчет комиссии о беспорядках, мистер Маршалл? – горячо заговорила Грейс. – Дело не только в бедности, отсутствии образования и того, что имеет хотя бы отдаленное отношение к равным возможностям. Наша страна больна расизмом. Есть кое-кто, кто не может дождаться, когда армия войдет в гетто и уничтожит всех живущих там. Кто-то достаточно ловкий, проницательный и образованный мог придумать, как просто будет возложить вину за вымогательство и ограбление города на организацию «Власть – черным». И когда речь пойдет о подложенной бомбе, никто не станет спрашивать дважды, если хотя бы один-единственный голос обвинит в этом негритянское сообщество.

– А что вы скажете о том, что произошло за соседней дверью? – спросил Маршалл, кивнув на «Молино». – Почему я должен верить в какую-то другую версию, а не в то, что друзья Симса отомстили за него?

Грейс сидела на стуле, очень прямо держа спину.

– Предположим, что они сделали это, мистер Маршалл, но доказывает ли это, что «Власть – черным» причастна к заговору вымогателей против города? Если друзья Ричарда ответственны за это жестокое убийство, то это только доказывает, что доведенные до отчаяния люди не верят в помощь закона.

– Смею утверждать, что мы бы оказали немедленную помощь Ричарду и любому жителю нашего города.

– Вы, возможно, и оказали бы, мистер Маршалл, потому что вы некоррумпированный государственный служащий, но таких – один на сотню.

Маршалл слегка поклонился:

– Благодарю вас, миссис Майнафи. Я считаю вас очень красивой женщиной, так что будьте осторожны с комплиментами.

– Она не льстит тебе, Джером, – сказал Питер.

– Благодарю еще раз, – сказал Маршалл. – Итак, оба вы убеждены, что мы должны искать тайную преступную организацию за пределами негритянского сообщества. Откуда, по-вашему, следует начать? Мы не укладываемся во времени, друзья.

К ним подошел бармен.

– Простите, что прерываю вас, господин окружной прокурор, – сказал он, – вы слышали новость? Только что передали по радио. Закрывают Центральный вокзал и перекрывают все на два квартала вокруг него. Какая-то угроза взрыва.

– Что-нибудь еще? – резко спросил Маршалл. – Какие-нибудь подробности?

– Только то, что существует угроза взрыва бомбы на Центральном вокзале, и что-то о том, что на помощь полиции будут вызваны подразделения национальной гвардии.

Достопочтенный Джеймс Рэмси наконец принял свое решение.

– Не думаю, что можно осуждать его за это, – спокойно сказал Маршалл. – Прежде всего он обязан думать о жизнях двадцати пяти тысяч людей. Не думаю, что у меня хватило бы мужества и воли рисковать ими до самого последнего момента. Невозможно закрыть вокзал и примыкающую к нему территорию за пять минут – это настоящий маленький город в городе.

– События развиваются помимо нас еще до того, как мы начали поиски, – сказал Питер, стукнув кулаком по столу.

– Так с чего же мы начнем? Несмотря на то что времени не остается, мы должны начать сначала, – сказала Грейс. – Насколько я понимаю, все началось с телефонного звонка Марти Северенсу. Не начать ли нам с него, мистер Маршалл? Может быть, он забыл рассказать еще что-нибудь о своем собеседнике, например о его манере говорить или особенностях голоса, о том, что он постоянно повторял или что особенно вызывало его неприятие. Вы не задумывались об этом?

Маршалл устало улыбнулся ей.

– Вы мне нравитесь все больше, миссис Майнафи, – сказал он.

В прежние времена политиков можно было встретить в каком-нибудь из партийных клубов, расписывающими пульку или же за кружкой пива с близкими друзьями и избирателями. Марти Северенс проводил нынешний особенно напряженный вечер в «Шамони» – довольно большом и очень красиво убранном ночном клубе Ист-Сайда. Маршалл нашел его там, наведя справки в офисе мэра. Все ответственные деятели городской администрации должны были находиться на постоянной телефонной связи и никуда не отправляться, не известив Рэмси о том, где их можно будет найти.

В жаркие летние дни «Шамони» был самым популярным местом в городе. Его стены, украшенные пейзажами Швейцарии, видами заснеженных Альп, окружали столики и площадку для танцев. Акцент делался на холод. Посетители клуба были расточительны и немного безвкусны. «Драгоценностей, сверкающих на них, хватило бы на то, чтобы заплатить выкуп за город», – подумал Питер.

У бархатного каната Грейс, Питера и Маршалла остановил метрдотель.

– Среди здешней публики мы выглядим так, словно только что сошли с корабля, – сказал Маршалл, оглядывая твидовый пиджак Питера, ситцевое платье Грейс и собственный помятый тропический костюм.

Марти Северенс, красивый темноволосый мужчина, был сегодня в белом смокинге с широким поясом-шарфом из батика и в галстуке с янтарной заколкой. Он вышел к ним из-за большого круглого стола, за которым сидел с двоими мужчинами в белых смокингах и тремя леди, короткие элегантные платья которых были предусмотрительно декольтированы. Северенс был слегка возбужден. «Наверное, немного выпил», – подумал Питер.

– Что-нибудь случилось? – спросил он Маршалла, подойдя к бархатному канату. Узнав Грейс, сказал: – Миссис Майнафи, только не говорите, что пришли жаловаться на грязь станции метро в Гарлеме!

«Видимо, Грейс доняла их своими требованиями», – с приятным удивлением подумал Питер.

– Придется оторвать вас от вечеринки минут на десять, Марти, – сказал Маршалл. – Есть здесь где-нибудь место, где мы могли бы поговорить?

Северенс повернулся к метрдотелю:

– Мы можем воспользоваться офисом Макса на несколько минут, Марио?

– Конечно, мистер Северенс. Пройдемте сюда, пожалуйста.

Он проводил их по узкому коридору мимо мужской и дамской комнат в офис. Это была маленькая комната без окна, охлаждавшаяся мерно жужжащим кондиционером. Стены увешаны фотографиями знаменитостей с автографами: Армстронга, Синатры, Джуди Гарленд, Перла Бейли и еще дюжины других. Пустая поверхность письменного стола свидетельствовала о том, что это отнюдь не место работы делового человека. Скорее всего, здесь Макс беседовал с кем-нибудь из клиентов, когда ему требовалось продлить кредит или обналичить чек.

Марио вышел. Северенс остановился у дверей, нетерпеливо теребя монеты в кармане. Грейс села на стул позади стола, Питер встал рядом с ней. Маршалл набил трубку табаком из своего желтого клеенчатого кисета.

– Я услышал по радио, что мэр начал эвакуацию людей в районе вокзала, – сказал он.

– Давление оказалось слишком сильным для него, – сказал Северенс. – Это может вызвать большой скандал, но, думаю, у него не было другого выбора. Не знаю, что я бы сделал на его месте. Возможно, то же самое.

– Какой скандал вы имеете в виду? – спросил Маршалл.

– Сегодня это еще не так страшно, – ответил Северенс, – но утром, когда тысячи людей обнаружат, что они не смогут добраться до города поездом или попасть в офис, где работают, – в компаниях «Пан-Америкэн», «Крайслер» и других, – вот тогда-то наступит кульминационный момент. Некоторые из самых крупных и влиятельных бизнесменов города уже в курсе. Их не устроит простое объяснение о заложенной бомбе. Они должны знать, что ситуация – из ряда вон выходящая. Джиму Рэмси придется продемонстрировать сильную руку, и, когда он вынужден будет снять секретность и вся эта история выйдет наружу, тысяча крупных «шишек» завопят, требуя ввести армию в Гарлем и другие гетто. Потребуют повесить на столбах негритянских лидеров – Спрэга, Линкольна Уотерса и других. Вот о каком скандале я веду речь, Джерри.

Маршалл поднес зажигалку к трубке.

– Стайлс и миссис Майнафи убеждены, что «Власть – черным» не имеет отношения к сложившейся ситуации. Они полагают, что мы имеем дело с законспирированной криминальной организацией, которая намеренно бросает тень на чернокожих, отвлекая внимание от себя.

Северенс посмотрел на него, словно недоумевая, правильно ли он все понял.

– Но вы же видели письмо, точнее, его фотокопию, Стайлс?

– Кто угодно мог поставить под письмом эту подпись, – сказал Питер, – и этот же человек с самого начала мог звонить вам каждый день.

– Двадцать три или теперь уже двадцать четыре звонка, – сказал Северенс. – Последний был сюда минут двадцать назад. Он узнал новость о действиях мэра и сказал мне, что это не поможет. «Вокзал взлетит на воздух по расписанию», – заявил он.

Грейс посмотрела на Маршалла.

– Можно мне? – спросила она.

– Конечно, – ответил Маршалл.

– Когда вы разговариваете с кем-то много раз, как, например, с этим человеком, мистер Северенс, то проявляются какие-то особенности его речи, только ему свойственные шуточки или, к примеру, акцент. Кстати, каждый раз говорил один и тот же человек?

– Да, – ответил Северенс и горько улыбнулся. – Он всегда говорил слишком ласковым, даже заискивающим тоном, ублюдок.

– Может быть, были слова, которые он часто повторял?

Северенс пожал плечами:

– Он всегда называл меня «мистер Марти, сэр». Полагаю, что это была ироническая имитация речи почтительного негра – дяди Тома. Этими словами он заканчивал свои монологи.

– Заканчивал?

– Да. Он говорил с акцентом: сильно растягивал слова.

– Что-нибудь еще?

– Этот тип использовал характерные для негров выражения, к примеру «не кипятись, парень».

– Вы отстали от жизни, мистер Северенс, – улыбнувшись, сказала Грейс. – Мой пятилетний племянник вовсю использует подобные выражения. Это характерно для речи хиппи и почитателей рок-н-ролла и стало частью современного сленга.

– Он всегда заводил одну и ту же песню: дети не получают образования, нет отопления, нет горячей воды, нет водопровода, нет работы – весь этот вздор. Да вы это сами знаете, миссис Майнафи.

– Для того чтобы знать все эти выражения, достаточно читать «Ньюсвью», «Лайф» или любое другое ежедневное издание.

– Но у его речи была характерная для негров интонация и манера растягивать слова, – сказал Северенс.

– Она чем-то отличалась от речи белого южанина из Литл-Рока или Атланты? – спросила Грейс.

– Да, отличалась, – ответил Северенс. – Вы были бы так же уверены, как я, если бы услышали его.

– Кстати, почему эти звонки никогда не перехватывались? – спросил Стайлс.

– Не было возможности сделать это. Мы никогда не знали, куда он позвонит. Например, сюда, или в аэропорт, или в ресторан, где я обедаю.

– Но почему никто вместе с вами не слушал, когда он звонил?

– Мы пытались сделать это, – вступил в разговор Маршалл. – Мой человек находился рядом с Марти, и у него был мощный транзисторный магнитофон. Но при нем так никто и не позвонил. Было такое ощущение, что они постоянно за нами наблюдают.

Северенс многозначительно кивнул:

– Возьмите всех негров этого города и добавьте к ним всех их белых благодетелей – либералов и коммунистов, которые на их стороне, – и вы сможете держать под надзором все двадцать четыре часа каждого значительного человека в этом городе. Они, несомненно, наблюдают за мной. Для них я – фигура значительная; через меня они контактируют с Рэмси. Сейчас сложилась взрывоопасная ситуация. Они знают, что здесь и сейчас я разговариваю с вами. Кто-нибудь из официантов клуба уже позвонил. – Северенс пожал плечами.

Питер снова почувствовал навалившуюся на него усталость. С Северенсом не найти общего языка. Он убежден в личности телефонного шантажиста, и ничто не сможет поколебать это его убеждение…

Северенс вернулся на вечеринку, а Грейс, Питер и Маршалл оставались в маленьком офисе Макса. В зале «Шамони» гремел диксиленд.

Еще час был потерян.

– Есть человек, с которым мой муж и я познакомились в Африке, когда работали там в «корпусе мира», – нарушила тишину Грейс. – Он служил там в одной судоходной компании, кажется техником в доке или кем-то еще. Это один из немногих американцев, с которыми мы частенько пили вместе пиво и стали хорошими друзьями. Он сейчас находится в Нью-Йорке, работает докером.

– И что? – спросил Питер.

– Может быть, он сможет нам дать какую-то информацию об Ирвинге Миллере, – сказала Грейс. – Я думаю, он расскажет все без утайки, если что-то знает.

– Это – работа полиции, миссис Майнафи, – сказал Маршалл. – Будьте уверены, Пайк, чтобы накопать одну фразу, хоть сейчас перероет весь район порта.

– Одно дело говорить с полицейским, другое – со старым другом. Уж я-то это знаю, – заметила Грейс.

Маршалл посмотрел на нее с сомнением:

– Что же такого, по-вашему, может сказать ваш друг вам, миссис Майнафи, чего не сможет разузнать Пайк по своим каналам?

– Дай мне, пожалуйста, сигарету, Питер, – сказала Грейс.

Питер вынул пачку сигарет и зажигалку и протянул ей. На мгновение их взгляды встретились, и это было их, только их личным, теплым секретом. Питер просто не понимал, как все это время он мог жить без Грейс. Теперь она сидела сосредоточенно нахмурив темные брови.

– Безусловно, вы гораздо лучше кого бы то ни было разбираетесь в такого рода ситуациях, мистер Маршалл, – сказала она. – Вы тысячи раз сталкивались с необходимостью получать информацию из недружелюбно настроенных источников. В местах, где мы можем получить сведения, которые помогут нам, люди как раз настроены недружелюбно по отношению к законной власти. Например, лидеры чернокожих – Натан Джоунс и Джон Спрэг – пришли со своими идеями к Питеру, человеку им незнакомому, а не к вам, представителю закона. Они воспринимают закон как нечто враждебное. Так не должно быть, но это так. Район порта – это еще одно маленькое тесное сообщество, которое боится закона, боится Портовой комиссии, боится своих собственных руководителей, для которых убить человека – это так же легко, как съесть завтрак. Если вы вызовете этих людей на ковер, мистер Маршалл, то добьетесь немногого. В порту никогда не бывает свидетелей преступления – это давно известно, не так ли, мистер Маршалл?

Маршалл кивнул.

– То же самое – в Гарлеме и других гетто: там тоже никогда не бывает свидетелей преступления, каким бы оно ни было. – Грейс стряхнула пепел в латунную пепельницу, стоявшую на столе Макса. – Посмотрите на часы, мистер Маршалл. – Она указала на электронные часы, висевшие на противоположной стене. – Они идут и идут, время неумолимо приближается к двенадцати часам пятницы, а мы ведем бесконечные разговоры! Я не знаю, что мой друг сможет сделать для нас (кстати, его зовут Майк Келли, Рыжий Келли), но уверена: он станет говорить откровенно. Что он может мне сказать? Не знаю, но уверена: единственный ключ, который был у вас, – это Ирвинг Миллер.

– Но он уже ничего не скажет, – добавил Питер.

– Связи же Миллера вряд ли к чему-то приведут, – сказала Грейс. – То, что Ричард Симс слышал в телефонной будке, может и не иметь отношения к происходящим событиям. Миллер вполне мог говорить о какой-нибудь мелкой краже на пирсе. Он мог убить Ричарда за то, что тот слышал что-то о краденом грузе или планирующейся краже. Рыжий Келли может что-то знать об этом. Однако может и завести нас в тупик. Тогда существует другой возможный вариант.

Маршалл посмотрел на часы:

– Продолжайте, миссис Майнафи.

– Этот город болен ненавистью, – горячо продолжала Грейс. – Мне знаком способ мышления, приводящий к жестокости, с которой расправились с Симсами. Возьмите того же Ирвинга Миллера. Он пришел из жестокого портового мира. После истории с полицией затаился и устроился на работу техником-смотрителем в отель «Молино», который играл роль «крыши». Возможно, у толстяка и его сына были какие-то связи в порту. Миллер узнает о Симсах – чернокожем мужчине, живущем с белой женщиной. В нем закипает ненависть, утверждается пренебрежительное отношение к ним. Ирвинг говорит об этом вызове морали своим друзьям. Они решают проучить Ричарда и Мэриан. Как видите, ничего общего с главными событиями, мистер Маршалл. Просто негодяи.

– И ваши друзья из Гарлема отплатили им, – сказал Маршалл.

– Возможно, и это – дело полиции, – сказала Грейс. – Но существует и третий возможный вариант. Ричард слышал телефонный разговор о происходящих событиях. Это уже связано с проблемами мэра. Если так, то Рыжий Келли может указать нам друзей Миллера, а когда мы сможем их найти, те, в свою очередь, приведут нас к людям, которые действительно угрожают городу. Это один шанс из трех, мистер Маршалл, но на него следует обратить внимание.

Маршалл протянул руки.

– Идемте, – сказал он.

– Но я не знаю, где найти Рыжего Келли, – сказала Грейс.

– О Господи! – воскликнул Питер.

– Он докер, зарегистрированный Портовой комиссией, поэтому должен быть в телефонной книге, которая лежит на столе Макса…

Было около двух часов ночи. Влажный туман спустился на город. Со стороны Норт-Ривер доносились пронзительные гудки корабельных сирен. Склянки пробили два часа. Улицы, примыкавшие к береговой линии, были пустынны. Пирс длинным черным туннелем уходил в воду.

Питер и Грейс остановились перед ветхим особняком на противоположной стороне улицы. Грейс посмотрела на листок бумаги, на котором Маршалл написал адрес.

– Это здесь, – сказала она.

В окнах света не было.

– Кажется, все спят, – сказал Питер.

Прохладная рука Грейс дотронулась до его руки.

– Ты оставайся здесь, но так, чтобы тебя не было видно, а я попытаюсь разбудить Рыжего. – Она крепко сжала руку Стайлса. – Спасибо тебе за все. С тобой я чувствую себя такой же шикарной женщиной, как… как Элизабет Тейлор.

– Ей до тебя далеко, – сказал Питер.

– Молчи уж, глупенький, – сказала Грейс и пошла по пустынной улице к входу в дом. У двери она остановилась и позвонила.

Питер почувствовал, как напрягся каждый его мускул.

В одном из окон дома зажегся свет. Прошло довольно много времени, прежде чем дверь открылась и на пороге появился пузатый человек огромного роста, одетый в майку и синие джинсы; он уставился на Грейс. Питеру, стоявшему на противоположной стороне улицы, были слышны их голоса.

– Мне нужен Рыжий Келли, – сказала Грейс. – Он живет здесь?

– Кажется, да, леди.

– Мне хотелось бы встретиться с ним. Это срочно.

Огромный детина бросил на нее хитрый взгляд:

– А мне-то что за дело?

– Простите.

– Ладно, заходите.

– Я подожду здесь, если вы не против, – сказала Грейс.

Гигант неохотно закрыл за собой дверь и оставил Грейс ждать на каменной лестнице. Она подала Питеру знак, что все в порядке.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем дверь снова открылась и появился крупный мужчина с вьющимися рыжими волосами в синей майке и рыжевато-коричневых армейских брюках.

– Грейс! – воскликнул он, но затем они стали говорить тихо, и Питер больше ничего не слышал.

Через несколько секунд Келли снова скрылся в доме, а Грейс пошла через улицу к Питеру.

– В конце квартала есть ночная закусочная, – сказала она. – Рыжий встретится с нами там. Нам надо будет занять кабинку где-нибудь в глубине зала и заказать что-нибудь.

Закусочная «Джоз-Плейс» представляла собой длинное узкое помещение с буфетной стойкой и высокими стульями вдоль нее с одной стороны. Отдельные кабинки находились напротив. За стойкой стоял бармен в белом фартуке поверх тенниски и парусиновых брюк, с красным платком на шее. На стуле у стойки сидел старик в очках с толстыми стеклами, читал газету и ел оладьи. Бармен окинул Грейс и Питера бесстрастным взглядом, когда они двинулись к кабинке в дальнем конце закусочной.

– Что будете заказывать?

– Чизбургер и кофе, – сказала Грейс, ослепительно улыбнувшись.

– Я не думаю… – начал было Питер, но Грейс толкнула его ногой под столом и повторила:

– Чизбургер и кофе. И сигареты, пожалуйста, – добавила Грейс. – Как замечательно я расстаюсь с вредной привычкой, правда?

Им стало слышно, как гамбургер зашипел на гриле.

– Ты что-нибудь сказала своему другу Келли?

– Только то, что мне надо с ним поговорить, – ответила Грейс. – Тот толстяк, очевидно, стоял неподалеку, поэтому мы просто обменялись пустыми фразами: «Давно не виделись». – «А не выпить ли по чашечке кофе?» – «Конечно, встретимся в „Джоз-Плейс“ в конце квартала».

Старик закончил есть свои оладьи, сложил газету, заплатил и вышел на ночную улицу. Бармен, жонглируя тарелками, чашками и блюдцами, принес заказ. Питер с трудом откусил сандвич.

– У тебя, случайно, нет старой шины, которую надо вулканизировать? – иронически спросил он.

Входная дверь открылась, и вошел Рыжий Келли. Он, не оглядываясь, прошел к стойке и сел на стул.

– Привет, Джо! Кофе и кекс.

– Сию минуту.

Келли закурил сигарету и оглядел кабинки.

– Боже мой! – воскликнул он с широкой, ирландской улыбкой. – Как тебе это нравится, Джо? Знакомые люди! Отнеси мой кофе туда, ладно?

Он подошел к кабинке, в которой сидели Питер и Грейс, и остановился, стоя спиной к бармену. Улыбка сошла с его лица: он увидел Питера.

– Ты не сказала мне, что придешь с другом, Грейс.

– Очень хорошим другом, – ответила она. – Питер Стайлс.

Келли прищурил глаза:

– Журналист?

– В данный момент – друг, Рыжий, – сказала Грейс. – Присаживайся, пожалуйста.

Келли вошел в кабинку и сел напротив. На его лице с квадратным подбородком сияли ярко-синие глаза, каких Питер никогда в жизни не видел. На правой щеке красовался неровный шрам. «Наверное, поранился крюком при погрузке», – подумал Питер.

– Думаю, ты разбудила меня среди ночи не для того, чтобы поздороваться, – сказал Келли Грейс. – Но это не значит, что я не рад тебе. – Он прищурился. – Я очень огорчился, узнав о Сэме.

– Питер – один из тех, кто ловил убийц Сэма, – сказала Грейс.

– Тогда ты получишь золотую звезду в моей книге, Питер, – сказал Келли.

Бармен принес кофе с кексом.

– Ну, чего новенького? – спросил Келли, когда бармен ушел.

– Меня интересует человек по имени Ирвинг Миллер, – сказала Грейс.

Келли сурово взглянул на нее.

– Вопрос понял, – сказал он. – Ты работаешь на полицию, Грейс?

– Я дам тебе честный ответ, который тебя не удовлетворит, – сказала Грейс. – Ответ такой: и да, и нет.

– Тогда поговорим о погоде, – ответил Келли и отрезал кусочек кекса.

– Ты слышал сегодня новость о Центральном вокзале? – спросила Грейс.

– Об угрозе взрыва? Конечно, – мрачно улыбнулся Келли. – Это та часть города, в которой живут богачи. Туда-то они вызовут национальную гвардию. А если мне скажут: «Келли, в трюме корабля – бомба», не будет никакой национальной гвардии и ни одного ненормального из команды по обезвреживанию бомб.

Грейс посмотрела на Питера.

– Я без утайки расскажу тебе все, Рыжий, – сказала Грейс.

Она рассказала об угрозах городу, о вымогательстве денег и письме от имени организации «Власть – черным». Келли внимательно слушал, глаза его сверкали. Стайлс заметил, как под его рубашкой при любом движении играли мускулы. «Сильное животное с интеллектом выше среднего», – подумал он.

– Вы не можете обвинять в этом парней из Гарлема, – сказал Келли. – Вы читали о том, что происходит в других городах? Нет, вы не можете обвинять их.

– Мы и не думаем, что они в этом замешаны, – сказала Грейс. – Кто-то использует их как щит, как козлов отпущения в чьей-то афере с целью получить от властей города десять миллионов долларов.

Несколько мгновений Келли сидел спокойно, ковыряя ножом в кексе.

– Тогда какое это имеет отношение к Ирвингу Миллеру?

Грейс рассказала о развитии событий и его возможных вариантах. Келли слушал, и лицо его мрачнело.

– Не думаю, что смогу тебе помочь, – сказал он, когда Грейс умолкла.

– Ты хочешь сказать, что не будешь помогать?

– Вы были откровенны со мной, я тоже буду откровенен: не буду.

– Почему?

– Предположим, я смог бы сказать тебе, кто эти три парня, которые были с Миллером, когда убили Ричарда Симса. Ты передашь это копам и своим друзьям из Гарлема. Чернокожие парни придут сюда и начнут стрельбу в порту. Потом толпой набегут копы… Это ничем тебе не поможет, Грейс. Можешь хоть пытать их – они ничего не скажут. Копы не смогут преследовать их за молчание. Если же кто-то из них и вовлечен в эти главные события, то он прекрасно знает, что стоит открыть рот, как его тут же уберут свои. Разве ты не знаешь этого? Они узнают, что случилось с Ирвингом, и эта часть города станет молчаливой как могила.

– Но тысячи и тысячи людей пострадают, если мы не узнаем сегодня правду, Рыжий! Женщины, дети, старики… Армия, подхлестываемая политиканами, войдет в город…

Блестящие синие глаза Келли уставились на Питера.

– Насколько это действительно важно?

– Настолько, что стоит рискнуть, – ответил Стайлс.

– А ты что скажешь, Грейс?

Она посмотрела на Питера:

– Мы с другом думаем одинаково.

– Две золотые звезды, – сказал Келли, взглянув на свой изрезанный ножом кекс. – В чем вы оба нуждаетесь, так это в просвещении. Вы что, действительно думаете, что достопочтенный Джеймс Рэмси управляет городом? Или его специальные представители, или городской совет, или ваш друг окружной прокурор? Вы полагаете, что копы могут сделать что-то большее, чем поймать мелкую рыбешку?

– Ты говоришь…

– Я спрашиваю, – продолжал Келли. – Полиция может перекрыть поток наркотиков, поступающих в город? О да, блюстители закона хватают мелких торговцев и накурившихся пацанов, которые нападают на законопослушных граждан, чтобы украсть денег на очередную дозу, но не препятствуют импортерам. Думаете, не знают, кто они? Конечно знают, но отсутствие доказательств сводит на нет их усилия. Существуют деньги, которые идут и на низкие, и на самые высокие уровни. На полицию начинают оказывать давление. Не уверяйте меня, что городом управляют те, чьи имена написаны на дверях кабинетов городского совета. Им управляет так называемый синдикат. Да, ребята, управляет.

– Если знаешь их имена, то назови, – сказал Питер.

– Спроси у своего друга окружного прокурора, – ответил Келли. – Он знает их лучше меня.

– Для людей Гарлема десять миллионов долларов – все равно что ничего, – сказала Грейс, – а вот для одного кармана – это большая сумма.

– Послушай меня, Грейс, – серьезно сказал Келли. – Брось все это, забудь. Если вы правы и тот, кто контролирует эту часть города, стоит за этим шантажом, то у вас нет шансов. А если вы будете говорить слишком много, то пойдете по пути Ирвинга и окажетесь со свинцом в животе. Будьте поумней, уезжайте, поженитесь. Живите собственной жизнью. Вы не можете остановить то, что должно произойти.

– Каждый живет собственной жизнью, – ответила Грейс, – никто не вмешивается в происходящее, а потом это выливается во всеобщий кошмар.

– Так что думайте о своем кофе на завтрак, позаботьтесь о себе. Вы не понимаете, кто за этим стоит. Это вам не по силам.

Грейс глубоко вздохнула:

– И все же будь добр, назови нам тех трех друзей Ирвинга.

– Если бы я не думал о вас, то бы мог узнать, – сказал Келли.

– На кого они работают?

– Если бы я не заботился о вас…

– Рыжий! Ну, я же прошу!

Келли встал:

– Извини, куколка. То, о чем ты меня просишь, я не стал бы делать даже для злейшего врага.

Он повернулся, чтобы уйти.

Дверьотворилась, и человек шесть зашли в закусочную. Все они были одеты в темные рабочие костюмы. Это были докеры или матросы.

Келли снова сел. Губы его плотно сжались.

– Ешьте свой резиновый сандвич, – резко сказал он. – Разговаривайте со мной. Смейтесь.

Двое мужчин прошли по проходу к кабинке, остальные четверо остались у дверей. Питер почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы.

Один из подошедших к ним был тощим, бледным человеком с черными глазами-пуговками; под пиджаком у него явно было что-то спрятано.

– Как поживаешь, Рыжий? – спросил он.

– Прекрасно, – ответил Келли. – А как ты, Гаджет?

– Кто такие твои друзья?

– Их я знаю очень давно, а это – Гаджет Маллинс, ребята.

– Миссис Грейс Майнафи и мистер Питер Стайлс, – сказал Гаджет. – Друзья окружного прокурора. Вы только что расстались с ним в «Шамони», не так ли?

Питер кивнул – не было смысла отрицать это.

– Мой друг хочет поговорить с вами, – сказал Гаджет. – С тобой тоже, Рыжий. Мой друг не любит болтунов. Так что пошли, прямо сейчас.

Питер посмотрел на часы. Оставалось тридцать три часа.

Часть третья

Глава 1

Рыжий Келли, не оглядываясь, пошел к выходу из закусочной. Двое мужчин, стоявшие у дверей, вышли вместе с ним на темную улицу.

Питер и Грейс встали. Стайлс вспомнил о маленьком пистолете, лежавшем в кармане его твидового пиджака. Он думал, что его немедленно обыщут. Но Гаджет Маллинс, внимательно осмотрев Питера своими маленькими черными глазками, даже не попытался этого сделать. Пальцы Грейс коснулись руки Питера.

– Мы пойдем? – спросила она.

Питер знал, о чем она думала: они втянули ее друга Келли в плохую для него историю. А ведь должны были предвидеть это. Двое мужчин, стоявших у дверей, вышли на улицу. Грейс и Питер пошли за ними, а позади шли Гаджет и четвертый докер. Сверху доносились редкие гудки машин, проезжавших вдоль вестсайдской автострады.

Туман стелился тяжелым влажным покровом. Келли с сопровождающими перешли на другую сторону улицы и стали почти невидимы.

– Идите следом за теми двумя парнями, – сказал Гаджет Маллинс.

На реке тревожно гудели сирены. Когда они приблизились к входу на причал, Питер увидел окутанные туманом судовые надстройки грузового дока. Из двух иллюминаторов, расположенных на большом расстоянии друг от друга, лился свет.

Стайлс вглядывался в мрак, но уже не мог разглядеть Келли: он и его друзья, видимо, прошли на пирс. У входа стояла будка сторожа, но в ней никого не было. Почти рядом с собой он услышал, как кто-то свистнул. Через мгновение свист эхом отозвался на другом конце пирса. Сигнал сообщал об их прибытии. Голая электрическая лампочка, прикрепленная к потолку, ярко светила над пирсом.

Справа послышался шум. Вроде бы отодвигалась какая-то дверь. Внезапно показалась еще одна ярко горевшая лампочка. Они оказались перед широкой дверью грузового лифта. Келли и два его друга зашли в нее, остальные двинулись следом. Вдевятером они с трудом уместились в пространстве лифта. Один из сопровождавших задвинул дверь, и кабина медленно поползла вверх.

Питер взглянул на Грейс. Она смотрела прямо перед собой. На ирландском лице Келли застыло язвительное выражение, словно он собирался сказать: «Вот что бывает, когда помогаешь другу».

Лифт остановился, и дверь открылась. Почти прямо перед ними оказалась матовая стеклянная дверь офиса, за которой горел свет. И снова Питер услышал свисток и издалека ответ на него.

– Офис здесь, – сказал Маллинс.

На матовом стекле не было никакой таблички. Теперь вперед прошел Маллинс и тихо постучал кулаком в дверь. Ее тут же открыл еще один человек в рабочей одежде. Не произнося ни слова, Маллинс встал у двери и жестом пригласил всех войти.

В большой комнате было пусто. На стене висели коммерческий календарь и фотографии из «Плейбоя», а на деревянном столе лежала лишь мягкая черная шляпа. За столом, на стуле с прямой спинкой, сидел человек. Единственный источник света – закрашенная зеленой краской лампочка, висевшая над столом, – освещал лишь голову и лицо хозяина комнаты. Он был маленького роста, с густыми черными волосами и косматыми бровями. Глаза мужчина скрывал за черными очками. Сложенные на груди сильные руки говорили о том, что он не чурался тяжелой работы. Одет хозяин был в тропический шерстяной костюм, сшитый у дорогого портного; из-под стола виднелись синие замшевые туфли. Лицо светилось широкой улыбкой – как на рекламе зубной пасты.

– Добрый вечер, миссис Майнафи, мистер Стайлс, – заговорил он. – Меня зовут Джи Бейли Томс. Возможно, вы обо мне слышали.

Питер действительно слышал о нем как об одном из крупных дельцов городского криминального синдиката. Он не раз представал перед судом, но ему ни разу не смогли предъявить обвинения. Его белозубую улыбку можно было увидеть на обложках журналов: «Джи Бейли Томс на ступенях лестницы здания суда дает журналистам интервью после прекращения дела, возбужденного против него», «С Джи Бейли Томса снято обвинение в уклонении от уплаты налогов». Ходили слухи о его связях с мафией. Свое настоящее имя – Джованни Бейли Томассино – он унаследовал от матери-ирландки. Помимо всего прочего, Джи Бейли Томс был объявлен «королем» порта Манхэттен.

– Надеюсь, вы не возражаете против встречи со мной? – спросил он.

Стайлсу тут же представилась его мать, поучающая сына: «Учись как следует говорить по-английски, Джованни, а не то получишь у меня!» Под ее влиянием он и научился выражать свои мысли свободно, хотя и несколько высокопарно.

– А разве есть смысл возражать?

– Дорогой мистер Стайлс, разве Гаджет вам не сказал, что это приглашение, а не принуждение?

– Вы хотите сказать, что мы можем беспрепятственно уйти отсюда?

– Конечно, мистер Стайлс. Мои люди проводят вас до первого такси. – Его улыбка стала еще шире. – Рыжий Келли, правда, останется с нами. Рыжий – это часть нашего мира, знаете ли.

– Заложник в обмен на наше хорошее поведение?

– Это сказали вы, а не я, мистер Стайлс. – Томс достал из кармана сафьяновый портсигар. – Я привез его еще с Кубы, мистер Стайлс. Не желаете ли присоединиться?

– Нет, спасибо.

– Надеюсь, вы не будете возражать, если я позволю себе выкурить сигару, миссис Майнафи?

– Не стесняйтесь, будьте как дома, – откликнулась Грейс.

Томс достал сигару, проколол ее конец чем-то вроде золотой зубочистки и прикурил от золотой зажигалки.

– Простите, но стульев больше нет, – продолжал он. – Понимаете, это не мой офис. Я… я позаимствовал его у моего друга. – Он вдохнул сигарный дым, явно довольный собой. – Миссис Майнафи, мистер Стайлс, я понимаю, что вы пришли на мой край света, чтобы задать свои вопросы. Мне показалось, что с моей стороны было бы нелюбезно не дать вам возможность задать эти вопросы тому, у кого есть на них все ответы, то есть мне. – Он посмотрел на них как маленький нетерпеливый ребенок. – Прошу без формальностей. Спрашивайте.

Грейс вежливо улыбнулась.

– У вас был человек по имени Ирвинг Миллер; его убили сегодня вечером, – сказала она.

Мрачная тень пробежала по лицу Томса; многое бы отдал сейчас Питер, чтобы увидеть его глаза. Через мгновение Томс уже продолжал улыбаться. Он только слегка повернул голову:

– Мы знаем Ирвинга Миллера, Гаджет?

– Мы знали его, – ответил Маллинс.

– Он умер?

– Да, – ответил Маллинс.

– Прошлой ночью он был еще жив, – сказал Стайлс. – Миллер убил негра на Ирвинг-Плейс, он и три его дружка.

– Творятся же такие дела на свете, – заметил Томс. На какое-то мгновение он заколебался. – Почему вы решили, что я могу знать Ирвинга Миллера?

– Он работал в порту. Ограбил ростовщика, отсидел два года по приговору от трех до десяти лет.

– А… это тот самый Ирвинг Миллер… – сказал Томс.

– Да, тот самый.

Томс внимательно изучал кончик своей сигары.

– Один из тех, что были убиты сегодня вечером в отеле «Молино», Гаджет?

– Да, – ответил Гаджет.

– Нехорошее место этот отель, – сказал Томс. – Знаете, что там случилось сегодня вечером, мистер Стайлс?

– Мы видели результат.

– И миссис Майнафи тоже?! – с поддельным ужасом воскликнул он.

– Да, и она.

– Могу себе представить… – Томс колебался. – Как я уже сказал, «Молино» – нехорошее место. Знает ли ваш друг Маршалл, что там было одно из главных хранилищ наркотиков для последующего их распространения в Вест-Сайде?

– Он об этом не говорил.

– Передайте ему это как небольшой подарок от меня: если он внимательно поищет, то обнаружит там тайный склад героина. Я хотел бы, чтобы он знал, что именно я указал ему на него.

– Не сомневаюсь, что он пришлет вам благодарственное письмо, – сказал Стайлс.

Белые зубы, крепко сжимавшие сигару, сверкнули в улыбке.

– Может быть, перейдем к главному, мистер Стайлс? Ни у вас, ни у меня нет времени, чтобы обсуждать этого Ирвинга Миллера. – Он взглянул на экстравагантные наручные часы. – Осталось всего лишь чуть больше тридцати двух часов, правда?

У Питера засосало под ложечкой.

– Вы удивлены, мистер Стайлс?

– Тем, что вы открыто говорите об этом.

– В городе на меня работает много народу, – сказал Томс. – Один из них – Марио, метрдотель «Шамони». Вы не заметили маленькую коробочку на столе Макса? Двусторонняя оперативная связь. Марио слышал все, о чем вы там говорили, и подумал, что я должен знать об этом.

Итак, он знал суть разговора с Северенсом, варианты Грейс относительно того, как установить истину здесь, в порту. Грейс стояла очень прямо и спокойно. Значит, Томс ждал их; он знал, что они разыскивали адрес Рыжего Келли.

– Миссис Майнафи, вы – умная женщина, полная толковых идей, – продолжал Томс. Это было сказано без злобы и звучало действительно как комплимент. – У вас были некоторые догадки и предположения насчет Ирвинга Миллера. Позвольте мне высказать еще одну, основанную на фактах?

– Пожалуйста, – ответила Грейс.

– Мне говорят, – слегка скривив губы, сказал Томс, – что основная часть наркотиков, поступающих в город, самыми разными контрабандными путями проходит через порт. Это большой бизнес, миссис Майнафи, бизнес, в котором крутятся миллиарды долларов. Некоторые люди, работающие в районе порта, такие, как, к примеру, Ирвинг Миллер, могут быть замешаны в этом. У нас есть основания так полагать, поскольку он был связан с «Молино». По собственному опыту могу сказать вам, миссис Майнафи, что в любом крупном деле, в котором задействованы большие людские ресурсы, могут происходить непредвиденные вещи. Человеческие существа совершают нечто такое, что невозможно предугадать. Когда я нанимаю на работу человека, могу ли я заранее знать, что он, к примеру, ненавидит женщин или же он какой-нибудь сексуальный извращенец? А может быть, он считает себя лучше поляка, работающего рядом с ним, или ирландца, или… или негра? Я не знаю об этом до тех пор, пока его натура каким-то образом не проявится. И вот теперь. Разве мог кто-нибудь знать, что Ирвинг Миллер так относится к браку чернокожего мужчины и белой женщины? Да еще то, что он решит стать им судьей, быть Господом Богом. И все же это случилось. Он следил за Ричардом Симсом, решив обрушить на него гнев Божий.

– Вам известно его имя? А ведь в новостях оно не упоминалось.

– А вы разве его не назвали? – вкрадчиво спросил Томс. – Хм… наверное, где-то слышал. Итак, Ирвинг Миллер направляется туда, где Ричард Симс, наряду с другими, читает лекцию. Миллер звонит другу и говорит: «Сегодня мы поймаем Симса по пути домой, а позже разберемся и с его женой». Симс слышит это и пытается убежать, но поздно. Они догоняют его, а на следующий день добираются и до его жены. Вы сказали, что ваш друг, окружной прокурор Маршалл, вообще не надеется найти миссис Симс. Это, конечно, только предположение, но я думаю, что ее искромсали и бросили в одну из новомодных уборочных машин, а потом выбросили где-нибудь в бухте на съедение рыбам.

Питер заметил, как Грейс вздрогнула.

– Но все это, как вы сами понимаете, только предположения, – продолжал Томс. – Итак, люди, на которых работал Ирвинг Миллер, занимаются наркобизнесом. Они поняли, что имеют дело с опасным маньяком, и постарались быстро избавиться от него и его друзей и помощников. Можете сказать своему другу окружному прокурору, что он только потеряет время, разыскивая трех подельников Ирвинга Миллера по убийству Ричарда Симса. Конечно, это только предположение, но передайте Маршаллу, что мои предположения редко бывают неверными. – Он стряхнул пепел с сигары. – Итак, роль Миллера во всей этой истории ясна.

– Если все это действительно так, – заметил Питер с каменным лицом.

– Да. Но я уже сказал, что редко ошибаюсь, мистер Стайлс.

– Что приводит нас к тому…

– Ради чего я пригласил вас сюда поговорить, – сказал Томс, изобразив терпеливую улыбку. – Это ведь ваше предположение, миссис Майнафи, что кто-то из людей моего круга, образно говоря, «приставил пистолет к голове мэра» за каких-то несчастных десять миллионов долларов, так ведь?

– Да, это так.

– Дальше произойдет следующее: окружной прокурор, полиция и силы министерства юстиции толпой повалят сюда на поиски того, кто угрожает мэру. Понимаете, о чем я говорю? Если они будут придерживаться вашей версии, миссис Майнафи, любой из моих людей может сорваться с цепи, а я этого не хочу. Сейчас вы и мистер Стайлс пришли сюда, чтобы задать вопросы Рыжему Келли об Ирвинге Миллере и о том, кто может угрожать мэру. В итоге у вас нет никакой информации, разве что Рыжий Келли не дал волю своему ирландскому воображению и не наболтал чего-нибудь лишнего.

– Рыжий не сказал нам ничего, кроме того, что мы напрашиваемся на неприятности, – сказала Грейс.

– Неприятности? – засмеялся Томс. – Да вы и мистер Стайлс здесь в совершенной безопасности, как на пикнике воскресной школы. Вы ведь друзья окружного прокурора, не так ли? Он узнал для вас адрес Рыжего и знает, что вы придете сюда, правда ведь? Какие еще гарантии безопасности вам нужны, миссис Майнафи? – Дым сигары образовал нечто вроде нелепого ореола вокруг головы Томса. – Так что позвольте помочь вам наилучшим образом. Для вас мы позаботились об Ирвинге Миллере, не правда ли? Догадка, основанная на фактах, да? А теперь о человеке, доставляющем неприятности мэру. Хотите о нем узнать?

– Конечно хотели бы, – сказала Грейс.

– Я тоже, – сказал Томс, и впервые улыбка сошла с его лица. В черных стеклах очков, примерно там, где должны быть зрачки, появился отсвет крошечных лампочек. – Я сам чертовски хочу знать, кто это. Сказать вам почему, миссис Майнафи?

– Пожалуйста.

– Я вырос в этом квартале, миссис Майнафи; мальчишкой начинал работать на пирсе. Работу делал всякую, и делал хорошо. В конце концов вошел в бизнес, связанный с импортом: «Джи Бейли Томс, импорт и экспорт». Есть и другие ребята, которые выросли здесь и попали в большой бизнес – нелегальный, но большой. Как я уже вам говорил, торговля наркотиками в этом городе дает многомиллиардные обороты. О, я вижу, вы не одобряете это. В прежние времена были люди, которые не одобряли спиртное, но тем не менее люди продолжали пить. Ну да ладно, не стану с вами спорить. Я веду речь о бизнесе с оборотом в миллиарды долларов. Что позволяло ему развиваться успешно? Отсутствие неприятностей. Если бы у нас были неприятности, представляете, во что бы это нам обошлось, миссис Майнафи?

– Вы говорите о ваших друзьях, которые сделали этот бизнес таким прибыльным, а не о компании «Джи Бейли Томс, импорт и экспорт», – сказала Грейс.

– Конечно, я говорю об этом квартале. Я хочу сказать, что если бы у нас возникли неприятности, то они стоили бы нам десяти миллионов долларов в день, миссис Майнафи. Здесь у нас нет ни одного человека, кто стал бы шантажировать мэра за каких-то паршивых десять миллионов. А вот неприятности уже начались… Завтра утром, когда никто уже не сможет попасть на Центральный вокзал или в офисы, потому что там – БУМ! – какой-нибудь чокнутый генерал убедит мэра вкатить танки в Гарлем, и начнется что-то вроде войны. Вы думаете, нам нужны неприятности в Гарлеме? Там есть тысячи людей, которые платят по паре баксов в день за дозу. Это большой бизнес, миссис Майнафи, поэтому нам не нужны беспорядки.

– То, чем вы занимаетесь, – чистое убийство, мистер Томс, – холодно сказала Грейс. – Я наблюдала в Гарлеме результаты торговли наркотиками.

Томс сделал нетерпеливый жест:

– Люди сами хотят этого, это им необходимо, и я не желаю обсуждать это с вами. Я пытаюсь говорить о ваших проблемах. Вы теряете время в поисках какой-то законспирированной организации в этом квартале. Поймите, нас устраивает, как идут дела в городе. Если бы я мог прямо сейчас высказать вам свои предположения относительно того, кто стоит за этим шантажом, то у вас не было бы больше проблем.

– Вы бы поставили его к стенке, как Ирвинга Миллера? – спросил Питер.

Вот тут-то и начали проявляться истинные чувства Томса.

– Вы не очень-то любезны к тем, кто оказывает вам услугу, – сказал он, еще плотнее сжав зубами то, что осталось от сигары. – Я согласен с вами в том, что источник этих неприятностей не в Гарлеме, несмотря на публичные высказывания Джонни Спрэга. Я знаю, что ветер дует не оттуда.

– Где бы вы стали искать, если бы захотели найти?

– Я бы искал того, кому нужны десять миллионов баксов, – сказал Томс. – Это слишком ничтожная сумма, из-за которой стоило бы держать в напряжении город. Я слышал, что пара сотен уже потрачена на идиотскую бомбу, которая не взорвалась. О, не делайте удивленное лицо, мистер Стайлс! Я хорошо информирован. У вас есть еще вопросы? Если нет, то мои парни поймают вам такси.

– Рыжий поедет с нами? – спросила Грейс, взглянув на своего друга Келли.

Томс колебался.

– Конечно, Рыжий может отправляться с вами, – сказал он. Черные очки повернулись к ирландцу. – Если он понадобится, мы всегда знаем, где его найти.

Глава 2

Двое из людей Томса вместе с Грейс, Питером и Рыжим Келли пошли к лифту. И снова откуда-то из темноты Питер услышал долгий тихий свист. Пирс, казавшийся пустынным, жил своей жизнью.

Лифт остановился ниже уровня трассы, и все медленно двинулись к выходу. Теперь позади них светила единственная лампочка. На пришвартованном грузовом судне пробили склянки.

В будке сторожа сидел человек. Питер узнал его: это был старик, который ел оладьи в ночной закусочной «Джоз-Плейс». Когда они выходили, сторож не обратил на них никакого внимания. Как по волшебству, у обочины дороги появилось такси. Один из людей Томса подошел к водителю и что-то сказал ему. Тот кивнул в ответ. Дверца такси открылась.

– Доброй ночи, – сказал им человек Томса.

Грейс взглянула на Рыжего Келли:

– Поехали с нами, Рыжий.

Келли колебался – видимо, ждал какого-то знака от человека Томса. Тот просто пожал плечами.

– Ладно, – сказал Рыжий.

Грейс села в машину, за ней Рыжий и Питер.

– Куда ехать? – спросил водитель.

– Угол Ирвинг-Плейс и Восемнадцатой улицы, – ответил Стайлс.

Двое из людей Томса стояли у обочины, провожая взглядом отъезжающее такси. Питер открыл было рот, но Келли резко сжал рукой его колено, кивнув в сторону водителя.

Такси зигзагами двигалось к центру города: водитель был настоящим асом и с удивительной ловкостью проскакивал светофоры. Движения на дороге почти не было. Вскоре свернули на восток к Двадцатой улице, проехали мимо «Плейерс» южнее Ирвинг-Плейс и остановились прямо напротив входной двери дома Питера, хотя точного адреса водителю никто из сидевших в машине не называл. С мрачным видом он оглянулся на пассажиров и спросил:

– Сюда?

– Прямо как по заказу, – сказал Питер, открывая дверцу машины.

– Мне нравятся ваши статьи в «Ньюсвью», – сказал водитель. – Я не всегда согласен с вами, но, наверное, так и должно быть, не правда ли?

Грейс и Келли вышли из машины и прошли вместе с Питером в его дом. Какое-то время никто не произносил ни слова. Питер подошел к серванту и приготовил три стакана бурбона со льдом.

– Это, наверное, были самые необычные полчаса в моей жизни, – сказал он, сделав большой глоток виски. – Вы понимаете, что он, ни много ни мало, признался в том, что контролирует торговлю наркотиками в городе, и в том, что это они ликвидировали тех людей в «Молино» и еще троих, которые вместе с Миллером убили Ричарда Симса. Кроме того, он передал нам склад наркотиков в «Молино», чтобы убедить нас в своей правоте. О Господи!

– «Молино» ему больше не нужен, – сказал Келли. – Там сейчас кишмя кишат копы, которые рано или поздно нашли бы наркотики.

– Ты ему поверила, Грейс, или он пытался увести нас от чего-то более важного?

Грейс опустилась в глубокое кресло, стоявшее рядом с рабочим столом Питера. Опустив голову, она прикрыла правой рукой глаза от света лампы, стоявшей на столе. Впервые за эту ночь Питер заметил, что она выглядит совершенно разбитой.

– Я полтора года жила там, где процветает торговля мистера Томса, – медленно и очень тихо сказала она. – Я видела, что происходит с людьми, когда в их карманы текут доллары, на которые они наложили лапу. Видела и мучительное, не поддающееся контролю пристрастие к наркотикам. Этот человек – чудовище.

– Но ты сумела выйти из схватки с ним без потерь, – сказал Рыжий Келли.

– У него не было другого выбора, сам подумай, – сказал Питер. – Маршалл знал, где мы. Кстати, я должен позвонить ему. – Он взял телефон и набрал номер.

Ответила Бетти.

– Он сейчас в районе вокзала, Питер, – сказала она. – В экстренном случае с ним можно связаться только по коротковолновой полицейской рации.

– Мне необходимо поговорить с ним.

– Я ему сообщу. Ты где?

– У себя дома.

– Оставайся там, – сказала она. – Ты радио слушаешь?

– Нет.

Голос Бетти звучал взволнованно.

– Все стало известно. Сейчас на WABA выступает Декстер Колхаун. Это ужасно. Послушай сам, пока я попробую найти Джерри. Настали трудные времена, Питер.

Питер положил трубку и повернулся к радиоприемнику, стоявшему на столе. Мгновение он колебался. WABA была маленькой, но мощной радиостанцией, находившейся где-то на другом берегу Гудзона и открыто управлявшейся ABA – «Армией истинных американцев». Это одна из организаций типа «Минитмен»[20] или «Солдат Креста», тайно вооружавшая и обучавшая строевой подготовке своих последователей для того заветного дня, когда они свергнут правительство, «в котором господствуют коммунисты», и возьмут все под свой контроль. Генерал Декстер Колхаун командовал войсками на востоке Соединенных Штатов. Большинство граждан в Америке смеялись над его выступлениями, в которых он называл президентов Эйзенхауэра, Кеннеди и Джонсона орудием в руках коммунистов, но находились и такие, кто ему верил.

Грейс не стала смеяться, услышав о выступлении Колхауна по радио, потому что именно одна из ячеек ABA организовала и осуществила убийство ее мужа Сэма Майнафи.

Стайлс включил радио.

»…Трусливая позиция, которая должна заставить всех истинных американцев содрогнуться и вызвать у них недоверие. – Низкий голос Колхауна с мягким южным акцентом наполнил комнату. Грейс подняла голову. – Несколько недель от жителей нашего города скрывали правду. Несколько недель городские власти были прекрасно осведомлены о зловещем заговоре, имевшем целью хладнокровное убийство тысяч людей. И что они сделали в ответ на это? Они ждали до последней минуты, ничего не предпринимая. Слава Богу, правда вышла наружу, и, может быть, еще не поздно.

Сегодня крупный транспортный центр нашего города закрыт, а завтра утром никто не сможет въехать в город или выехать из него. Завтра тысячи и тысячи честных тружеников не смогут попасть в свои офисы, на свои рабочие места. Трусливый мэр сидит сейчас в своей резиденции, готовый заплатить выкуп чернокожим террористам, подстрекаемым коммунистами. Мы не должны этого позволить! Американцы никогда не подчинялись и не подчинятся неприкрытой угрозе насилия. Я смотрю на часы, висящие передо мной. Сейчас десять минут шестого. Мэр должен отказаться или принять условия меньше чем за тридцать один час. Мы должны будем заплатить огромную сумму денег за временную безопасность – я говорю «временную», потому что, если он заплатит, будет только вопрос времени, через которое последует второе требование, и третье, и четвертое, и Бог знает сколько еще. Так что я говорю вам: мы не должны ждать этот тридцать один час! Мы не должны ждать и тридцать одной минуты, а брать ситуацию под контроль. У нас есть вооруженные силы. Насколько я понимаю, в распоряжении генерала Дэнверса есть войска и вооружение. У нас есть полицейские силы. Наконец, у нас есть патриотические организации – такие, как «армия истинных американцев», – обученные люди, готовые встать на защиту нашей свободы. Говорю вам это здесь и сейчас. Мэра надо убрать, объявить ему импичмент и отдать под суд за то, что он продался заговорщикам-коммунистам. Власть должна быть передана в руки людей, готовых драться за свободу. Я обращаюсь к вам: мы должны начать действовать прямо сейчас и сегодня же утром уничтожить негритянских террористов в этом городе. Я настаиваю – нет, я требую, чтобы генерал Дэнверс немедленно выступил и подавил этот бунт раз и навсегда!»

Питер выключил радио, подошел к Грейс и положил руку ей на плечо. Она дрожала. Такие же голоса, полные ненависти, чуть не привели ее к гибели два года назад. Питер знал, что она вспомнила тот ужас, который испытала, увидев Сэма, лежавшего на зеленой лужайке в Коннектикуте с простреленным лицом. А это было делом рук соратников генерала Колхауна.

Зазвонил телефон.

– Питер? Это Джерри Маршалл. Можешь приехать сюда? Думаю, ты должен приехать.

– Хорошо. Как тебя найти?

– Маккомас будет ждать на углу Сороковой улицы и Парк-авеню.

– Еду.

– Только без миссис Майнафи, – решительно сказал Джерри. – Как говаривал мой отец, «здесь начинается мужская территория».

– Мы только что вернулись с «мужской территории», – сказал Питер, – и она успешно справилась с этим.

– Что-нибудь удалось?

– Некоторые факты заинтересуют тебя, но результата нет.

– Ну ладно, давай двигаться.

Когда Питер вышел на улицу, он с удивлением обнаружил, что было уже довольно светло. Двадцать четыре часа назад он стоял с Маршаллом у отеля «Молино» и смотрел на восходящее красное солнце. Начинался новый знойный день. Питер чувствовал себя словно в раскаленной печи, несмотря на раннее утро.

Он оставил Грейс на своей кровати: она буквально валилась с ног, и ей необходим был отдых. Рыжий Келли расположился в большом кресле с бутылкой бурбона у подлокотника и курил одну сигарету за другой. Он согласился остаться с Грейс «на всякий случай». Питер вспомнил, что накануне к нему в дом приходила целая толпа людей, поэтому не хотел оставлять Грейс одну. Она слишком далеко зашла с этим делом – не захотят ли ее остановить?

Ждать такси было бесполезно, транспорт не ходил. Питер подумал было отправиться на своей машине, стоявшей в гараже неподалеку, но потом решил, что это может занять больше времени, чем пройти пешком двадцать кварталов к центру города.

Он пересек парк и быстрым шагом двинулся в северном направлении. Послышался странный звук, который Питер поначалу не мог распознать. Пот струйками стекал по взмокшей спине. Внезапно он понял, что это был гул голосов, тысяч человеческих голосов, что-то кричавших и скандировавших. Когда Питер подходил к Тридцать четвертой улице, этот гул становился все более отчетливым. Обычно в такое время на улице было мало людей, теперь же все они высыпали из домов, а те, кто остались, выглядывали из окон многоэтажек. Толпа шла от верхней части города в направлении к вокзалу и небоскребу «Пан-Америкэн». Необычный звуковой фон создавали тысяч работавших радиоприемников и телевизоров. Привычные музыкальные программы в это утро были отменены. Комментаторы и репортеры полным ходом освещали события.

Чтобы пробраться к Сороковой улице, Питеру пришлось буквально пробиваться локтями сквозь толпу. Он уже решил, что не найдет Маккомаса, как вдруг увидел его собственной персоной. Маккомас пробирался к нему, вытирая вспотевшее лицо носовым платком.

– Вот и выпустили пар, – сказал он, приблизившись к Питеру.

Стайлс увидел, что Парк-авеню была перекрыта у Сороковой улицы знаками «Проход запрещен»; все подъездные пути вокруг вокзала тоже были отрезаны. Солдаты национальной гвардии, вооруженные винтовками со штыками, стоя плечо к плечу, образовали живой барьер через улицу от одного здания до другого. Необычно возбужденные люди насмехались над ними и что-то кричали.

– Знали бы они о готовящемся взрыве – держались бы подальше, – сказал Маккомас, – а то лезут и лезут. Если бы действительно произошел взрыв, то под обломками погибли бы тысячи. Вся эта чертова толпа играет со смертью. Самоубийцы!

У «живого барьера» из солдат национальной гвардии Маккомас поговорил с одним из офицеров, и тот сразу же пропустил их – видимо, это было заранее оговорено. Внезапно появился второй офицер, и вместе они пошли от Сороковой улицы в направлении центра города, к вокзалу. Питер взглянул на часы: было без десяти шесть.

В здании вокзала у каждой двери стоял полицейский, но они по-прежнему прошли без проблем. Вокзал казался призрачным замком. Шаги по каменному полу эхом отдавались в пустоте. Залы ожидания были пусты; длинный ряд справочных кабин в центре зала показался Питеру еще шире, чем раньше. В запертых камерах для багажа, буфетах, магазинах и кассах был погашен свет. Полированный красный спортивный автомобиль, стоявший на возвышении, обычно вращался, но теперь был неподвижен, а дверцы его открыты, словно кто-то только что вышел оттуда. Шум голосов снаружи звучал приглушенно и казался далеким.

Джерри Маршалл ждал их в кабинете начальника вокзала. Он выглядел седым и постаревшим, веки его покраснели. Вместе с Джерри, пожевывающим погасшую трубку, в кабинете сидели комиссар полиции О'Коннор, инспектор Мейберри из команды по обезвреживанию взрывных устройств, молодой человек, которого Питер запомнил со вчерашней встречи, – один из людей из штата мэра Рэмси, – и начальник вокзала. Мейберри изучал карту, расстеленную на двух широких чертежных досках. О'Коннор сидел у телефона, вероятно ожидая приказов.

Маршалл подошел к карте и стал водить по ней трубкой, объясняя.

– Сейчас мы прочесываем это место сантиметр за сантиметром, – говорил он. – Мы должны успеть просмотреть все, если только они не переменят время. Путевые обходчики осматривают каждую шпалу и каждый рельс до Девяносто шестой улицы. Кстати, как там снаружи?

– Шумно, – ответил Питер.

– Друг миссис Майнафи не смог вам помочь?

– О, у нас был такой шанс… – сказал Питер и как можно короче описал встречу с Джи Бейли Томсом.

Маршалл слушал, нахмурив брови.

– Думаю, мы выразим благодарность этому хитрому дельцу, – сказал он. – Мне кажется, он говорил правду. Тебе известно еще что-нибудь, Питер? Мы ни на шаг не приблизились к тем людям, которых хотим найти, по сравнению с тем днем, когда они впервые позвонили Марти Северенсу.

– Как произошла утечка информации?

Маршалл пожал плечами:

– Знали ваши друзья в Гарлеме, не так ли? Томс знал. Как сказал Мейберри, существует пять процентов людей, которым мы должны верить, но которым верить не следует. Ты слышал выступление Колхауна по радио?

– Подонок!

– Теперь проблема состоит не только в том, сможем ли мы остановить толпу, рвущуюся в Гарлем; а вот сможем ли мы остановить тех, кто наверху, – людей, стоящих выше Рэмси, например губернатора или самого президента в Вашингтоне, – чтобы они не повернули в противоположную сторону генерала Дэнверса с его танками и солдатами. Прямо-таки год политических катаклизмов. Все они вопили о «преступности на улицах», но на самом деле под этим подразумевали чернокожего человека с булыжником в руке.

– Которому нужны десять миллионов долларов? – спросил Питер.

– Я так думаю, – сказал Маршалл и с любопытством посмотрел на Питера. – Почему ты спрашиваешь?

– Томс посоветовал искать того, кому действительно нужны десять миллионов баксов.

Маршалл внимательно посмотрел на свою трубку.

– Вся моя работа в качестве прокурора была связана с людьми, которым нужны были деньги и которые шли на все, чтобы их получить, – сказал он. – Именно в этом корень почти всех преступлений. По всей стране тюрьмы полны парней, которых я посадил туда, причем большинство из них за то, что они хотели получить именно такие деньги.

– Думаю, ты послал за мной не для того, чтобы читать мне курс криминалистики, – сказал Стайлс.

Маршалл кивнул и подозвал к себе помощника мэра. Молодой человек подошел к ним – типичный представитель интеллектуальной элиты, как и его босс.

– Вы встречались с Полом Остином вчера вечером, – сказал Маршалл.

– Мы уже поприветствовали друг друга.

– Рад новой встрече с вами, сэр, – ответил Остин. Ему нужно было побриться, и он понимал это. – Мэр попросил меня поговорить с вами. Он думает, что вы сможете помочь.

– Каким образом?

– Большая часть жителей города сидят как приклеенные перед радиоприемниками и телевизорами, мистер Стайлс, – сказал Остин. – Девяносто процентов из того, что они слышат, – это подстрекательство к необоснованной жестокости. Репортеров, работающих на улицах, интересуют только взрывоопасные участки, и их там черт знает сколько.

– И что же?

– Мэр хотел бы, чтобы вы выступили по телевидению и радио, мистер Стайлс, – сказал Остин.

– Люди знают тебя и твое отношение к такого рода вещам, – сказал Маршалл. – Миллионы читают твою колонку в «Ньюсвью».

– Вы мне льстите, но сомневаюсь, что смогу быть полезен, – сказал Питер.

Остин потер небритый подбородок.

– Не было возможности побриться, – извиняющимся тоном произнес он. – Мэр надеется на то, что кто-нибудь сможет заронить сомнение в распространившемся убеждении о том, что «Власть – черным» повинна в происходящих событиях. Насколько я понимаю, это и ваша точка зрения?

– Думаю, да, – медленно ответил Питер.

– Вы не политик, мистер Стайлс. Вам не надо угождать избирателям, городскому совету или кому-нибудь еще. У вас репутация человека, который всегда говорит правду. Если в эфире вы скажете, что убеждены в том, что «Власть – черным» не стоит за угрозой взрыва, это поможет предотвратить насилие. Вы запишете на пленку свое выступление, и ее можно будет показывать все утро с интервалами. Мы думаем, что это следует сделать немедленно. В сложившейся ситуации «ястребы» не будут ждать до завтра, если люди не поднимут голос против них. Вы сделаете это?

– Если Рэмси считает, что это действительно может помочь…

– Прекрасно, – сказал Остин. – Здесь, на вокзале, есть студии, где можно сделать запись. Я все организую. Вы сможете сделать это через пятнадцать – двадцать минут?

– Буду говорить экспромтом.

– Я дам полицейского, который проводит Питера в студию, – сказал Маршалл, – а вы, Пол, скажите лучше Мейберри, чтобы он послал с вами человека. – Маршалл иронически улыбнулся. – Вы можете быть одним из тех самых пяти процентов.

Остин ушел.

– Питер, у меня есть еще кое-что для тебя, – сказал Маршалл. – Я сказал тебе, что не хотел бы, чтобы миссис Майнафи пришла сюда. У меня на это были причины.

– Не сомневаюсь.

– Я хотел попросить ее сделать кое-что. Знаю, что она согласится, но прежде мне необходимо посоветоваться с тобой. Я знаю, что для тебя она не случайная подруга.

– Да, не случайная.

– То, о чем я хочу ее попросить, может быть опасным. Если ты увидишь в этом угрозу для ее жизни, я могу не просить.

– Можешь не просить?

– Безвыходная ситуация вынуждает идти на отчаянные меры, Питер. – Маршалл автоматически стал набивать свою трубку. – Ты знаешь, что сейчас происходит на улицах и что творится в эфире. Взрыв может произойти в любую минуту. Пока мы здесь разговариваем, «Солдаты Креста» могут начать действовать, но и это не единственная опасность. Там, в Гарлеме, Джон Спрэг тоже сходит с ума. Он знает, что может произойти, и будет убеждать своих людей начать первыми. Если они решат умереть, то сделают это в той части города, где живут белые, и разорвут в клочья всех, кто им попадется под руку. Нам известно, что у них есть пистолеты, самодельные бомбы, булыжники, дубинки и – самое страшное – ненависть! Если они начнут первыми, у нас не будет шансов остановить бойню.

– Что в таком случае должна сделать Грейс? – спросил Питер, заранее зная ответ, но внутренне продолжая сопротивляться.

– Там, в Гарлеме, верят миссис Майнафи. Она прожила и проработала вместе с ними больше года. Если бы она смогла встретиться со Спрэгом и убедить его в том, что мы делаем все, чтобы предотвратить насилие. Верим, что они не имеют отношения к угрозе городу, и у нас не будет возможности остановить катастрофу, если они начнут действовать первыми. Если Спрэгу об этом скажет мэр или кто-нибудь еще из нас, официальных лиц, он рассмеется нам в лицо. Он обвинит нас в том, что мы пытались отвлечь его сладкими речами, пока они готовились нанести удар. А вот миссис Майнафи он может поверить.

– А о какой опасности ты говорил?

– Фанатики есть всюду, Питер: и у нас, и у них. Вполне возможно, что с белой женщиной, пытающейся сдержать демагогическую шумиху Спрэга, могут обойтись сурово.

Питер смотрел на друга. Инстинкт подсказывал ему, что Грейс должна держаться подальше от всего этого. Когда Джон Спрэг дает выход своей бешеной энергии, он не расположен прислушиваться к кому бы то ни было.

– Ты говоришь, что тебе или любому другому официальному представителю городской власти Спрэг не поверит. А поверит ли вам Грейс?

– Справедливый вопрос, – сказал Маршалл, поднося зажигалку к трубке. – У нас остается чуть больше двадцати девяти часов, если они раньше не приведут бомбу в действие. Ни один из официальных чиновников, находящийся в здравом уме, не отдаст войскам приказ войти в гетто до тех пор, пока не будут использованы все имеющиеся возможности.

– Можете ли вы контролировать генералов, в частности таких ненормальных, как Колхаун?

– Мы контролируем армию. Что бы ни думал генерал Дэнверс по этому поводу, все равно он не сможет двинуть солдат до тех пор, пока мэр не обратится к нему за помощью. Рэмси не попросит помощи, если Спрэг не начнет действовать. Если же Колхаун и его головорезы попытаются двинуться, генерал Дэнверс будет вынужден с помощью своих людей остановить друга. Надеюсь, мы сможем контролировать ситуацию в ближайшие двадцать четыре часа, Питер, если только Спрэга удастся удержать.

– И как же Грейс сможет убедить его упустить свою лучшую возможность?

– Тем, что мы сможем найти настоящего шантажиста.

– А ты-то сам веришь в то, что сможем?

Маршалл спокойно взглянул на Питера:

– Хотел бы сказать, что надеюсь найти. В течение трех недель мы безуспешно пытались сделать это. Пытались и вы. Благодаря вам, к моему удовлетворению, удалось исключить из числа подозреваемых «Власть – черным» и криминальный синдикат, который представляет ваш друг Томс. Но у нас нет лучика, который указал бы на кого-то, и мы вынуждены пытаться заткнуть тысячи крысиных нор. У нас есть десятка два людей, которые ищут организаторов этой акции; пока безуспешно, но мы стараемся, Питер, используем все средства. Если миссис Майнафи уговорит Спрэга прислушаться к доводам…

– У меня такое впечатление, что Спрэг уже больше никого не слушает, – сказал Питер. – Он так долго призывал к насилию, что теперь, когда его люди готовы наконец поверить ему, если он отойдет в сторону, то власть, которой он так добивается, может уйти от него.

– Черт возьми, Питер, мы должны попытаться! – воскликнул Маршалл. Было видно, что он с трудом сдерживает себя: давала себя знать усталость.

Одно Стайлс знал хорошо: если Грейс попросить об этом, она не откажется.

– Звони Грейс, – сказал он, – только я хочу сказать ей, что надеюсь на ее отказ, и все же спроси ее сам, Джерри.

Маршалл набрал номер и попросил Грейс. Он честно, как просил его Питер, изложил ситуацию. Закончил и передал трубку Питеру.

– Я знаю, о чем ты собираешься говорить, Питер, – сказала она. Ее низкий голос звучал напряженно.

– Думаешь, Спрэг выслушает тебя?

– Мне не обязательно идти прямо к нему. Когда он заводится – это целое представление. Это примерно то же, что пытаться разговаривать с актером в тот момент, когда он исполняет один из внутренних монологов Гамлета. Однако есть люди, которые могут помочь мне: Натан, например.

– Рыжий Келли пойдет с тобой?

– Думаю, это было бы ошибкой, Питер. Это не тот район, в который сегодня утром стоит идти белому. Я была их другом, надеюсь, что они помнят меня.

– Обещай мне только одно: держи со мной связь. Если у меня не будет о тебе сведений каждый час или около того… – Он взглянул на Маршалла. – Звони сюда. Они меня найдут. – И он назвал номер.

– Питер, дорогой мой, я постараюсь связываться при любой возможности. Не волнуйся так! Я уже большая девочка.

– Я иду записывать на пленку выступление по просьбе мэра, – сказал Питер. – Его довольно скоро должны дать в эфир. Постарайся, чтобы Спрэг услышал его, потому что я буду обращаться и к нему лично.

– Слава Богу, Питер. Большинство журналистов сейчас просто охвачены истерией. Мы с Рыжим слышали их репортажи.

– Не знаю, поможет ли это. Ведь я всегда был возмутителем спокойствия, а не миротворцем.

– Я постараюсь при любой возможности связываться с тобой, потому что… да… потому что… люблю тебя, Питер.

– О Господи!..

Полицейский в штатском повел Питера через пустынный вокзал к лифтам, находившимся в южном крыле, и проводил до этажа, где находились телевизионные студии.

Их ждали два оператора, а инженер и директор сидели за стеклянной перегородкой кабины. Директор вышел из кабины и подошел к ним:

– Я – Джейк Поттер, мистер Стайлс.

– Привет.

– Мы поставили для вас стол и стул, годится? Сидеть ведь удобнее, чем стоять. Думаю, вы набросали свое выступление?

– Я буду говорить экспромтом.

Поттер нахмурил брови:

– Мы должны точно уложиться во времени. Согласнораспоряжению, у нас на все пять минут, стало быть, вам остается четыре с половиной минуты.

Питер почувствовал, что начинает закипать.

– Это здание может обрушиться на наши головы раньше, чем мы закончим, а вы еще рассчитываете продолжительность выступления?

– Но вы же знаете, как это делается, – сказал Поттер. – Телевизионная сеть дает нам коммерческое время. Предварительно записанные шоу уже готовы.

– «Пусть Рим горит, но мы должны продать свое мыло и злаки».

– Простите, – сказал Поттер, критически оглядывая Питера. – Может быть, следовало бы сделать легкий макияж?

– Бросьте, – сказал Питер, – пусть видят меня таким, какой есть.

– Вспомните, что было с президентом Никсоном, когда он вышел в эфир без грима, – сказал Поттер, засмеявшись. – Ладно. Садитесь за стол, мистер Стайлс. Одна камера зафиксирована, другая будет передвигаться и менять картинку. Я из кабины стану решать, какую картинку выбрать. – Он взглянул на настенные часы. – Сейчас ровно семь часов. За тридцать секунд я подам вам сигнал. У нас четыре с половиной минуты с начала часа. Все ясно?

– Вы шутник, мистер Поттер, – сказал Питер. – Вы давно выходили на улицу?

Он сел за стол, стараясь собраться с мыслями. Оператор сказал ему:

– Когда на камере загорится красная лампочка, это значит, что запись началась, мистер Стайлс.

Питер сидел неподвижно, прикрыв лицо руками. По оперативной связи он слышал:

«Осталось десять секунд, мистер Стайлс, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна».

– Я – Питер Стайлс, постоянный ведущий колонки в «Ньюсвью мэгэзин». У меня ровно четыре минуты двадцать секунд, за которые я должен убедить вас спасти ваши жизни и жизни ваших близких. Все вы знаете, что кто-то шантажирует городские власти, угрожая взорвать здание Центрального вокзала, если мэр откажется завтра в полдень выплатить выкуп в десять миллионов долларов. Вы слышали много громких и истеричных голосов, которые говорили вам о том, что угроза исходит от негритянского сообщества этого города, точнее от организации, именующей себя «Власть – черным». Я работал над этим делом в течение двадцати восьми часов без сна и отдыха и теперь со всей ответственностью и убежденностью заявляю, что «Власть – черным» не имеет никакого отношения к этой угрозе.

Левая камера приблизилась к Питеру вплотную. Он изо всех сил старался сосредоточиться и смотреть прямо перед собой.

– Я обращаюсь к вам из главного здания Центрального вокзала. Вокзал пуст. Я видел толпы людей, сдерживаемые солдатами национальной гвардии и полиции на расстоянии двух кварталов по всем направлениям от вокзала. Я слышал глупые призывы идти штурмом на Гарлем и уничтожить всех негров. Я знаю, что сторонники насилия в негритянском сообществе призывают своих людей начать первыми; знаю, что это в любую минуту может привести к кровавой войне на улицах, если мне не удастся убедить вас.

«Власть – черным» не угрожает этому городу. Ему угрожает преступная группа, которая хитроумно отвела подозрения от себя, возложив вину на ту часть населения нашего города, права которой уже не раз грубо нарушались. Вы должны остановиться, послушать и подумать. Если вы подожжете запал, то огонь разрушит весь город и повлечет за собой бессмысленную гибель тысяч людей. Эта вина не даст вам покоя до конца ваших дней. Да, конечно, сейчас вы можете благополучно сидеть в кресле и смотреть все это по телевидению, но в конце концов вам понадобится выйти из дому просто чтобы купить еду и питье, и тогда вы столкнетесь с анархией, разбитыми и разграбленными магазинами и жестокой ненавистью в глазах незнакомца, с которым вы встретитесь на улице.

Если мы дадим разгуляться насилию, ваша жизнь окажется под угрозой.

Мэр этого города – смелый человек. Он не прикажет армии и полиции начать действовать первыми. Профессиональные следователи из штата окружного прокурора, агенты ФБР и опытные журналисты днем и ночью работают над тем, чтобы обнаружить настоящих шантажистов. Им нужно время, нужна спокойная обстановка, нужно хладнокровие. Слепо, фанатично и с ненавистью бросаясь в драку, вы только разрушите сами себя.

Я еще раз повторяю вам: «Власть – черным» непричастна к угрожающей городу опасности. Не верьте тем, кто хочет убедить вас в обратном. Не позволяйте демагогам вовлечь вас в убийство тысяч ни в чем не повинных людей. То, что может произойти в городе в ближайшие двадцать девять часов, уже никогда нельзя будет исправить.

В конце своего выступления я хочу обратиться к одному человеку, Джону Спрэгу. Послушай меня, Спрэг. Вчера вечером ты убедил меня, что «Власть – черным» не имеет отношения к этому шантажу. Я тебе поверил, верю и теперь. Я поддержал тебя, и порукой тому была моя честность. Послушай – меня. Армия не войдет в Гарлем, толпе тоже не позволят двинуться на вас. Я не могу гарантировать, что где-то в городе не будет отдельных стычек. События могут разворачиваться так, что все невозможно будет предотвратить. Силам, которые хотят уничтожить твой народ, не дадут сделать это, если ты не начнешь действовать первым. Мы боремся за правду, Джон Спрэг. Дай нам время.

Если я достучался до кого-то из вас, вы можете задать мне вопрос: «Что же я должен делать?» Гоните прочь мысли о насилии, убедите отказаться от них ваших близких. Дайте мэру и его людям возможность бороться с настоящими преступниками, а не со своим собственным народом.

Сегодня мы столкнулись с хладнокровным, коварно спланированным преступлением, а не войной из-за расовых разногласий. Не позволяйте вовлечь себя в эту войну. Если позволите, то будете всю жизнь раскаиваться в этом.

Красная лампочка на камере погасла. Питер откинулся на стуле; пот заливал его лицо. Поттер вышел из кабины.

– Все прекрасно, мистер Стайлс. Точно по сигналу: четыре минуты двадцать девять секунд.

Питер взглянул на телевизионный монитор: там девушка болтала голыми ножками в ручье, покуривая сигарету с ментолом.

– Наверное, я должен был добавить: «Это может быть опасно для вашего здоровья», – сказал Питер.

Из кабины по внутренней связи раздался голос:

«Мистера Стайлса просят к телефону».

Питер прошел в кабину. Звонил Маршалл.

– Закончили?

– Только что.

– У Северенса опять был разговор.

– Разговор?

– Как передать деньги, – сказал Маршалл. – Мэр перенес временный штаб в отель «Рузвельт». Спускайся, поговорим…

Первое, о чем спросил Питер Маршалла, войдя в кабинет начальника вокзала, было:

– Есть что-нибудь от Грейс?

– Мой дорогой мальчик, она, наверное, еще не успела добраться туда. Поехали. Мы сможем пройти в «Рузвельт» с вокзала.

– Отели, расположенные поблизости от вокзала, не самое безопасное место в городе, как ты считаешь?

– Рэмси не хочет, чтобы сложилось впечатление, что деятели городской администрации стремятся обеспечить собственную безопасность, – ответил Маршалл. – Отели – это проблема: тысячи постояльцев. Как организовать их эвакуацию? И в «Рузвельте», и в «Билтморе», и в «Коммодоре» выходы – прямо к Центральному вокзалу.

В сопровождении Маккомаса они шли по пустынному зданию вокзала.

– Северенсу позвонили по телефону? – спросил Питер.

Маршалл кивнул.

– Странная ситуация, – сказал он. – Ты, помнится, задавал хороший вопрос: почему не отслеживались звонки? Северенсу никогда не звонили, если его так или иначе кто-то прикрывал. Только первый звонок был ему домой, следующий – в офис. Мы сделали так, что, кто бы ни позвонил, мы могли бы перехватить звонок. Никаких звонков. Такое впечатление, что Северенс у них под увеличительным стеклом. Тогда мы убрали наблюдение, и мэр велел ему постоянно передвигаться по городу, давая им возможность связаться там, где они захотят. Мы не можем рисковать тем, что у них не будет возможности связаться, потому что время подпирает. Сейчас он едет в «Рузвельт», и я пока не знаю, когда они ему позвонили.

Поднявшись по каменной лестнице, они вошли в фойе отеля. Двое полицейских охраняли вход. Мэр расположился в апартаментах на пятом этаже. Поднялись на лифте. У дверей стояли двое полицейских, переодетых в штатское.

Достопочтенный Джеймс Рэмси сидел за импровизированным столом для совещаний. Следов от его прежнего лоска почти не осталось. Он был без пиджака и галстука. Лежавшая рядом на столе электробритва говорила о том, что туалет совершался наскоро. Взгляд его обычно блестящих глаз казался каким-то вымученным. Рядом с ним стоял телефон, и Питер услышал, как кто-то говорил с другого аппарата из соседней комнаты.

– Спасибо, что пришли, джентльмены, – сказал Рэмси. Жестом он указал на телевизор, стоявший в углу. – Только что показали запись вашего выступления, мистер Стайлс. Я хотел бы поблагодарить вас. Очень хорошо. Будем надеяться на Бога, что имеющие уши услышат.

– Есть какие-нибудь новости из Гарлема? – спросил Питер.

– Собираются огромные толпы. Джон Спрэг записал фонограмму, в которой он подстрекает людей на безумные поступки. Мои люди оттуда сообщают, что черные могут сорваться с цепи в любую минуту. Если это случится, тогда спаси нас, Боже! Насколько мне известно, ваша подруга, миссис Майнафи, пытается образумить Спрэга. Думаете, есть шанс, что он ее послушает?

– Для него и его сторонников это – шанс захватить власть, который выпадает раз в сто лет, – сказал Питер. – Это – наша проблема, господин мэр. Мы переживаем кризис, начавшийся три недели назад, их же кризис наступил еще в те времена, когда их прадеды были привезены сюда из Африки закованными в цепи. Этот котел закипал слишком долго. Хотел бы я знать, сможем ли мы остудить его выступлением по телевидению или убедительными аргументами привлекательной женщины.

– Спрэг должен осознавать факты, – сказал Рэмси охрипшим от усталости голосом. – Если он вынудит нас действовать, мы можем уничтожить его и его людей. У нас не будет выбора. Мы можем быть и его защитниками, и его убийцами – выбор за ним.

– На месте Спрэга я бы тщательно взвесил целый ряд возможностей, – сказал Питер. – Он вовсе не кровожадный безумец, господин мэр. Он – яростный борец за то, что считает правым делом, против бесконечного крушения надежд и деградации своего народа. Предположим, он примет ваше предложение о защите и остановит своих последователей. Но существуют миллионы людей, которые услышали первое обвинение о том, что «Власть – черным» угрожает городу, и они больше не станут слушать ничего другого, сколько бы мы им ни говорили. Появятся новые законы, которые будут одобрены законодательным собранием штата, добавятся новые репрессии и ограничения – новые цепи. Это неизбежно, господин мэр, и вы знаете это.

Рэмси устало кивнул.

– Какова же альтернатива? Он вынужден будет подстрекать своих людей на безумие. Он может послать их на улицы с пистолетами, дубинками и коктейлем Молотова[21], и тогда они будут услышаны, господин мэр.

– И уничтожены военными.

– Да, они умрут, большинство из них умрут, но тогда вся страна увидит наши трущобы, залитые кровью, и, возможно, наступит такой серьезный перелом, что наконец негритянская проблема будет удостоена внимания. Возможно, именно этого хочет Спрэг. Римские императоры жестоко расправлялись с христианскими мучениками, однако христианская вера жива. Возможно, в своей собственной смерти и уничтожении тысяч своих соплеменников Спрэг видит единственный путь, который позволит его народу стать услышанным.

– Упаси Боже! – сказал Рэмси.

Дверь в апартаменты открылась, и вошел Марти Северенс. В противоположность остальным, он был свеж и невозмутим. Он холодно кивнул Питеру и Маршаллу и встал у стола напротив мэра.

– Ну давай, Марти, – сказал Рэмси.

– Я покупал сигареты в газетном киоске рядом со своим домом, – стал рассказывать Северенс. – Он позвонил в телефонную будку.

– Наверное, они следовали за вами по пятам, – сказал Маршалл.

Северенс кивнул:

– Иногда мне казалось, что они дышат мне в затылок!

– Что на этот раз?

– Механизм передачи денег. – Северенс покачал головой. – Такое впечатление, что я, спаси Господи, выполняю роль посредника, кассира.

– И каков же он?

– Деньги, как мы уже говорили, должны быть непомеченными, в купюрах не крупнее стодолларовых. Я должен их получить, чтобы передать их им.

– Вам для этого понадобится грузовик, – заметил Маршалл.

– Я должен положить их в багажник своей машины, – сказал Северенс, – и быть готовым к встрече завтра ровно в полдень. Если я этого не сделаю, они больше не будут связываться со мной и приведут в действие свой план, независимо от того, будет вокзал открыт или закрыт.

– И куда вы должны доставить деньги?

– Я должен направиться по Ист-Ривер-Драйв через мост Трибороу до автострады Мэджор-Диган. Если меня не будут сопровождать, они вступят со мной в контакт. Если же сопровождение будет, пусть даже вертолет, то я могу ехать, пока не кончится бензин.

– Еще какие-нибудь детали? – спросил Маршалл.

– У меня два автомобиля: спортивный и обычный седан. Я должен буду ехать на седане, сером «бьюике».

– Так, давайте подумаем, – сказал Маршалл. – Если с вами свяжутся, то прикажут остановиться у бензоколонки. На этой бензоколонке будет стоять другой серый «бьюик»-седан, точно такой же, как ваш. Вы выйдете заплатить за бензин, а затем сядете в другой автомобиль и уедете. Когда вы скроетесь из виду, некто заберет ваш автомобиль и деньги.

– Нужно перекрыть автостраду Мэджор-Диган с одного конца до другого, – сказал Рэмси.

– Бензоколонки на автостраде не будет, – сказал Маршалл. – Скорее всего, она будет на какой-нибудь боковой улице в Бронксе или другом закоулке.

– Нужно снабдить Мартина радиоустановкой, – предложил Рэмси.

– Если им известно, где он покупает сигареты, думаете, они не осмотрят автомобиль? – спросил Маршалл и покачал головой. – Если вы собираетесь платить выкуп, Джим, не стоит пытаться хитрить.

– Я должен буду выехать из своего гаража около одиннадцати часов утра, – сказал Северенс. – У меня будет час, чтобы встретиться с ними. Так ты решил, Джим, будешь платить или нет?

Рэмси колебался. Питер догадывался, о чем он думает, – в этом секрета не было: обеспокоенный мэр не верил ни одному из них.

– Будь готов, Марти, – сказал он, – мы подготовим деньги и уложим их в твой автомобиль. Я объявлю о своем решении завтра в одиннадцать – время, когда ты должен будешь начать действовать.

– Хорошо, – сказал Северенс.

– Это как дурной сон, – ответил Рэмси.

Глава 3

Когда Питер и Маршалл вернулись в кабинет начальника вокзала, от Грейс никаких вестей еще не было. Комиссар полиции О'Коннор сообщил им мрачные новости из Гарлема.

– У нас там находится дюжина полицейских-негров, переодетых в штатское и смешавшихся с толпой, – рассказывал он. – Так вот, они сообщили, что Спрэг выступал в пивном зале прямо в духе Гитлера и толпа реагировала так же. Они говорят, что его уже не остановить. Когда он заведет толпу до такой степени, что она будет готова нанести удар, он отдаст приказ – и дело с концом. Мне кажется, что мэр должен приказать генералу Дэнверсу привести войска в боевую готовность.

– Насколько я знаю генерала, он уже рвется в бой, – заметил Маршалл.

– Я собираюсь отправиться туда, – сказал Стайлс.

– Не дури, Питер.

– Вы послали туда Грейс, и я пойду за ней. Бог знает, что может случиться с ней, если она попытается навязывать свои доводы Спрэгу.

– Я отправлю тебя в полицейской машине с парой человек, – сказал Маршалл.

Он понимал, что спорить бесполезно.

– Я против, Джерри, – вмешался О'Коннор. – Полицейская машина, пытающаяся проехать сквозь толпу, может сыграть роль спускового механизма.

– Просто подвезите меня как можно ближе, а дальше я доберусь сам, – сказал Питер.

– Не думаю, что вас там встретят с распростертыми объятиями, – заметил О'Коннор.

По пути в верхнюю часть города они наблюдали странные картины: масса военных в северной части Центрального парка; северные и южные улицы были перекрыты баррикадами из грузовиков, из которых торчали пулеметы.

– Сами напрашиваются, – сказал Питер.

Патрульный кивнул.

– Мэр велел провести линию через Сто десятую улицу, – сказал он. – Войска не должны пересекать ее, толпа тоже не пройдет дальше. Отсюда и до Сто двадцать пятой совершенно никого нет.

– Тогда лучше идти пешком, – сказал Питер.

Полицейский взглянул на него и сказал:

– Вы, наверное, или герой, или сошли с ума.

– Если бы ваша девушка была там, вы бы пошли за ней?

– Сами знаете, – ответил полицейский.

– Вот и я так, – сказал Стайлс.

Он вышел из машины и пошел в северном направлении. Мостовая под ногами раскалилась. Здесь еще царила вчерашняя тишина: на улицах не было видно детишек, на пожарных лестницах тоже никого. Ни единого человека! Однако ближе к северной части города стал слышен гул, похожий на шум голосов болельщиков на стадионе во время футбольного матча.

Питер шел быстро, и от жары вся его одежда взмокла. Постепенно слова, которые скандировала толпа, стали ему ясны:

– Убить! Убить! Убить!

Питер облизал пересохшие губы и побежал трусцой. Теперь в окнах были видны чернокожие. Прямо перед ним кто-то сверху швырнул картонный пакет с молоком, и оно забрызгало его брюки.

Стайлс оказался среди взбудораженной ревущей толпы; вдруг он заметил какого-то человека, пробиравшегося по проходу? Он подошел к Питеру и схватил его за руку. Питер попытался вырваться, но тут узнал в нем чернокожего гиганта, который сопровождал Натана Джоунса прошлым утром.

– Слава Богу, вы пришли, – сказал человек. – Босс хочет видеть вас.

– Отпустите мою руку, – сказал Питер.

– Только после того, как скажу вам, что, если вы сейчас пойдете в толпу, вас убьют, – сказал он и отпустил руку Питера.

– Где Джоунс? – спросил Питер.

– На верхнем этаже следующего здания. Оттуда вы сможете увидеть все представление. Идите спокойно. Может быть, Натан сможет вам помочь.

Стайлс пошел следом за гигантом. Толпа стояла блоками, между которыми образовались узкие проходы. Пройдя по пятому проходу, они протиснулись в другой; дальше был какой-то подвал и подъем по бесконечно длинной лестнице. Здесь перемешались неистребимый запах лука, капусты, кулинарного жира и отвратительная вонь из туалета. Наконец негр позвонил в дверь условным звонком: короткий – длинный – короткий. Кто-то изнутри отодвинул засов, и дверь открылась. Симпатичная девушка-негритянка, появившаяся в дверях, пропустила их в комнату, где у окна, как на наблюдательном пункте, стоял Натан Джоунс.

– Значит, Эдди нашел тебя, – не оборачиваясь, сказал Джоунс. – Ты когда-нибудь наблюдал извержение вулкана? У тебя может появиться такая возможность.

Из открытого окна доносился голос из репродуктора, а вслед за ним крики скандирующей толпы:

– Убить! Убить! Убить!

Питер подошел к окну. Отсюда открывался вид на Сто двадцать пятую улицу, запруженную народом. В самом ее центре на грузовой платформе стоял человек, окруженный многочисленными громкоговорителями. Питер узнал гиганта в оранжевой спортивной майке и синей бейсбольной кепке.

– Все эти годы мы просили! – громко говорил Спрэг. – Все эти годы мы умоляли на коленях. Теперь мы возьмем власть сами!

– Убить! Убить! Убить! – неистовствовала толпа.

– Дни рабства сочтены. Мы завоюем нашу свободу своей кровью!

– Убить! Убить! Убить!

– Наш Джонни – настоящий оратор, умеющий увлечь аудиторию, – сказал Джоунс. Он взглянул на часы. – Он решил немного потянуть время, прежде чем даст сигнал. Ты мне поверишь, если я скажу, что у них на Ист-Ривер есть орудие? Они собираются обстрелять здание ООН. – Впервые за это время он посмотрел на Питера сквозь затемненные стекла очков. – Надо быть врожденным идиотом, чтобы послать сюда миссис Майнафи, Стайлс.

– Где она?

– Хотел бы я знать, – ответил Джоунс. – Она как-то внезапно ушла отсюда и очутилась в толпе, правда, там были ее друзья, но вчера, а не сегодня, парень, не сегодня. Они почти содрали с нее одежду, но ей, слава Богу, удалось пробраться к грузовику и крикнуть Джонни. Он увидел Грейс и втащил на платформу. С минуту он поговорил с ней, потом повертел ее, держа за руку, словно продавал на аукционе, и сказал, обращаясь к толпе: «Наш друг миссис Майнафи пришла к нам сообщить все ту же старую чепуху: „Подождите и дайте нам возможность лучше подготовиться; подождите и дайте нам возможность собрать побольше солдат, побольше оружия и газа“. Что мы ей ответим?» Ну, ответ тебе известен, Стайлс: «Убить! Убить! Убить!» Они стащили ее с платформы, и это было последнее, что я видел.

Питер был потрясен.

– И ты просто сидел здесь?

– Да, я просто так сидел здесь, – сказал Джоунс. – Меня здесь не жалуют. Я сторонник мирных методов, если ты помнишь, но я из тех, кто напишет правду о том, что происходит, если кто-нибудь из чернокожих останется в живых, чтобы прочитать это.

– Я должен найти Грейс, – сказал Питер.

– Там, внизу? – Джоунс горько усмехнулся. – Ты не пройдешь и пяти метров. Жажда крови уже овладела толпой, Стайлс. Они с удовольствием попрактикуются на тебе.

– У тебя есть какие-нибудь предположения, где она может быть? Куда они могли ее увести?

– Я просто сидел здесь, – ответил Джоунс. – Но у меня есть пара парней там, внизу. Ты подожди и посмотри на развлечение.

– Она пришла сюда помочь, – сказал Питер. – Мы получили инструкции шантажистов о передаче выкупа. У нас есть сутки, Натан. Нам они очень нужны. Тем людям, внизу, они тоже очень нужны, потому что если они пойдут за Спрэгом, то получат свое: армия стоит меньше чем в пятнадцати кварталах отсюда.

– Они знают, но для них это не имеет значения: «В долину смерти идут шесть сотен…»

– Это же массовое самоубийство!

– Но может быть, кто-то из их детей будет жить нормально. Они сейчас не живут.

У Питера пересохло во рту, болело горло. Глядя на эту бурлящую толпу истерически настроенных людей, он забыл о войне на улицах, об угрозе взрыва бомбы; сейчас он не мог думать ни о чем другом, кроме как о беспомощности своих попыток найти и спасти Грейс. Он повернулся к Джоунсу. Губы его шевелились, но он не мог произнести ни слова. Слабый лучик симпатии промелькнул в уголках глаз Джоунса, спрятанных за темными стеклами очков.

– Я не дурачу тебя, парень, – сказал он. – Я действительно не знаю, где она. – Он повернулся и посмотрел на улицу. Призывы убивать раздавались все громче и настойчивее. – Иногда я думаю о том, что человек не был создан как общественное животное, – сказал он. – Когда люди собираются вместе в толпу, они сходят с ума, но, когда затрагивают лично их или их дом, они тут же забывают о деле жизни, об интересах огромного большинства и думают только о том, что произойдет ЛИЧНО С НИМИ. Тогда единственное, что имеет значение, – это Я. Так и у тебя, Стайлс. Сейчас для тебя имеет значение только миссис Майнафи.

– Ты читаешь мои мысли, – прошептал Питер.

Он взглянул на бесконечные черные грязные крыши. Ее не было рядом; может быть, ее держат в каком-нибудь из этих домов, а может быть, затоптали в проходе. Он почувствовал желание закричать во всю мощь своих легких, чтобы выплеснуть свою муку, страдание и безнадежность.

В дверь крошечной квартирки снова постучали условным стуком. Девушка-негритянка вышла из задней комнаты, прошла к двери и отодвинула засов. Дверь открылась.

За дверью стоял негр в ярко-вишневой спортивной майке. На нем тоже были черные очки, которые могли уже показаться частью какой-то униформы. У негра были тонкие усы, козлиная бородка и неприязненно искривленные тонкие губы. Питер узнал его: это был один из тех, кто сопровождал Спрэга к нему домой прошлой ночью.

Внезапно вся тревога и затаенный гнев сконцентрировались на этом человеке.

– Что вы сделали с миссис Майнафи? – спросил он дрогнувшим от усилия сдержать себя голосом.

– Она заслуживает худшего, – сказал негр.

Питер бросился на него. Негр быстро шагнул в сторону от двери, и пружинный нож сверкнул в лучах солнца, падавших через окно.

– Не трогай меня, парень, – сказал он.

– Полегче, полегче, – строго сказал Натан Джоунс и удержал своей рукой Питера. – Это Рикки Ноулс, один из парней Джонни.

– Мы встречались, – сказал Стайлс.

– У вас мозгов меньше, чем у новорожденного младенца, – у тебя и твоей миссис Майнафи, – сказал Ноулс. – Мы здесь не закатываем вечеринку для белых парней. Вам что, надо это объяснять? – Он кивнул в сторону окна.

– Что с миссис Майнафи? – упрямо повторил Питер, глядя на Ноулса словно сквозь красную дымку.

– Я могу к ней проводить, – сказал тот. – А Джонни хочет поговорить с тобой.

– Сейчас, – сказал Питер.

Ноулс пожал плечами.

– С тобой тоже, Натан, – сказал он. – Джонни хочет говорить при свидетелях.

– Где?

– На генераторной станции.

Они спустились по длинной лестнице в подвал, где по-прежнему стоял туман из кухонных запахов, и вышли наружу в проход позади здания. Ноулс шел впереди, ни разу не оглянувшись.

– Примерно квартала через три – прачечная, – сказал Питеру Джоунс, шедший рядом с ним. – У них есть автономная генераторная станция, где они вырабатывают ток для себя.

В проходе, располагавшемся позади убогих многоквартирных домов, сдаваемых в аренду, грязи было по колено. Крысы на черных лестницах не убегали, а воинственно смотрели на проходящих людей. Наконец они оказались с тыльной стороны квадратного кирпичного сооружения; Ноулс открыл металлическую пожарную дверь, и они вошли.

Питер услышал грохот: это во всю мощь работало шесть огромных генераторов. От вибрации здание сотрясалось от пола до потолка. Ноулс начал подниматься по железной лестнице, Питер и Джоунс пошли следом за ним. Они вышли на площадку, расположенную над страшно шумевшими генераторами, как показалось Питеру, на уровне пятого этажа. Там, на дальнем конце железного мостика, находился маленький застекленный офис. Почти перед самой дверью Ноулс остановился, повернулся к Питеру и указал на что-то внизу. Питер застыл, крепко сжав руками перила. Далеко внизу, в помещении маленькой механической мастерской, он увидел Грейс. Она сидела на полу, опустив голову и прикрыв лицо руками; платье было разорвано и обнажало загорелое плечо.

– Грейс! – закричал Питер во всю мощь своих легких.

Гигантские генераторы откликнулись злобным грохотом. Грейс не шелохнулась. Даже если бы он кричал в десять раз громче, она не услышала бы его. Питер повернулся и хотел было направиться назад к железной лестнице, но Ноулс вернул его.

– Если хочешь дать ей шанс, тебе лучше поговорить с Джонни! – прокричал он и жестом указал на стеклянную дверь офиса, украшенную морозным узором.

Питер снова посмотрел на Грейс и махнул ей рукой, но тщетно: она не посмотрела вверх. У нее не было на это причин.

Ноулс дернул Питера; он неохотно повернулся и вошел вслед за Ноулсом в офис. Здесь было уже намного тише, но все помещение сотрясалось от вибрации. Джонни Спрэг в неизменной оранжевой спортивной майке, весь вспотевший, сидел на краю П-образного стола и, закинув голову, одним большим глотком пил что-то из бутылки. Зашвырнув пустую бутылку под стол, он посмотрел на Питера сквозь черные очки.

– Не надрывайся, Стайлс, рассказывая мне, какой я сукин сын. Я вытащил твою миссис Майнафи с грузовика и притащил сюда. Если бы я не сделал этого, ее затоптали бы насмерть. Ее, конечно, немного потрепали, но она цела.

– Как мне забрать Грейс? – спросил Питер.

– Для этого Рикки и привел тебя сюда, – сказал Спрэг. – Я скажу тебе как. Меня бы сейчас здесь не было, если бы не неприятности. – И он стукнул своим огромным кулачищем по столу. – Ты не хранишь бензин там, где дети балуются со спичками. – Даже здесь шум работающих генераторов был настолько силен, что приходилось говорить громко. – Мы долго собирали оружие и старались хранить его подальше отсюда – у нас слишком много таких горячих парней, как Рикки, готовых самостоятельно пустить его в ход. Мы хранили его на старом складе в Йонкерсе. Пару часов назад я послал два грузовика в Йонкерс, чтобы привезти оружие, но грузовики не вернулись. Знаешь почему? Этот ненормальный генерал Колхаун и его расистская армия угнали их вместе с оружием. Теперь сотня расистов сидят в Ван-Кортленд-парке и ждут приказа Колхауна, чтобы направить наше оружие против нас! Мы попали в клещи. Позади нас – армия, впереди – Колхаун. Так что я решил все отменить – другого пути нет.

– Если ты не вернешь мне миссис Майнафи… – начал Питер, словно ничего не услышав.

– К черту твою миссис Майнафи! – заорал Спрэг. – Или слушай меня, белый, или я швырну твою миссис акулам. Там, на улице, их тысячи, и все они – пожиратели женщин. – Он наклонился вперед. – У нас появился шанс, вонючий, жалкий шанс вытащить настоящего виновника этой ситуации перед телевизионными камерами с признанием, что это ОН писал письмо, ОН терроризировал город. Тогда мэр отзовет армию, и Колхаун не сможет подавить на нас, потому что реакция общества будет слишком жесткой для него.

– Буду с тобой так же честен, как и ты со мной, – сказал Стайлс. – У нас пока нет и намека на того, кто шантажировал город.

– Я знаю, что у вас нет ничего. Зато у меня есть. Послушай: на Ист-Ривер есть пристань для яхт и шлюпочная мастерская. Там ремонтируют маленькие яхты и моторные катера для богачей, живущих на Ривердейл. Кое-кто из наших людей работает там – конопатят, красят… На прошлой неделе они закончили ремонт одной яхты, принадлежащей парню по имени Роджер Мэнсфилд. Он расплатился за работу чеком – что-то около пяти с половиной тысяч баксов – и забрал свою яхту. Чек не был оплачен банком – оказался недействительным.

Питер озадаченно слушал Спрэга.

– И что дальше? – спросил он.

– Этот самый Мэнсфилд – бывший морской офицер. Он был специалистом по взрывным работам и знает все о взрывных устройствах замедленного действия и других подобных вещах. Прекрасно знает, как сделать бомбу.

– Но есть тысячи людей, которые это умеют.

– Его чек недействителен, и ему нужны деньги, – ответил Спрэг.

Питер вспомнил слова Томса: «Найти того, кому нужны десять миллионов долларов».

– И все же нет ничего конкретного, что связывало бы Мэнсфилда с угрозой городу, – сказал Питер.

Уголок рта Спрэга задергался.

– Марти Северенс – зять Мэнсфилда, – сказал он. – Мне это сообщили.

Питер почувствовал, как холодная струйка пота побежала по позвоночнику. Северенс!

– Я много думал над этим, парень, – сказал Спрэг. – Северенс был единственным, кто вступал в контакт с шантажистом. Он говорит, что они звонили и писали ему!

– А теперь сообщили, как надо передать выкуп, – сказал Питер.

– И это опять говорит он!

Это была дикость. В это не верилось, но могло быть единственной правдой. Северенс! Холодный и непринужденный Северенс, друг и доверенное лицо мэра. Единственный, с кем вступал преступник в контакт. Северенс? Чей шурин – специалист по взрывным устройствам? Северенс с десятью миллионами долларов в багажнике машины, которые он должен передать… Северенсу?

– Можешь себе представить, что произойдет, если кто-нибудь из нас попробует убедить достопочтенного Джеймса Рэмси, что за всем этим стоит его дружище, – сказал Спрэг.

Питер знал, что Спрэг был прав: никто не станет слушать его, опасного фанатика. Можно себе представить, что произойдет, если Питер лично сообщит об этом мэру. Тот, скорее всего, рассмеется. Он мысленно представил себе Северенса, слушающего его. «Вы, должно быть, сочиняете фантастические истории, мистер Стайлс?»

– Ты не стал смеяться надо мной, – прервал его размышления Спрэг, – поэтому я и рассказал все тебе, а ты дашь этому ход.

Натан Джоунс посмотрел на Питера:

– Тебя могут посчитать идиотом, Стайлс, но, ей-богу, то, о чем говорил Джонни, вполне вероятно.

– Верните мне миссис Майнафи, и я сделаю все, что смогу, – сказал Питер.

– Не сейчас! – закричал Спрэг. – Я должен быть в тебе уверен, парень. Я должен быть уверен, что ты этого хочешь так же сильно, как и я.

Питер плотно сжал губы.

– Сколько у меня времени?

– Один Бог знает, когда эти ненормальные, сидящие в парке, могут начать стрелять, – сказал Спрэг. – Вот сколько у тебя времени. Когда это случится, мы будем драться разбитыми бутылками против пулеметов, и тогда я не смогу отдать тебе миссис Майнафи, даже если ты будешь умолять меня об этом на коленях.

– Как мне выбраться отсюда? – мрачно спросил Питер.

– Рикки проводит тебя.

– Можно сообщить миссис Майнафи, что я пытаюсь действовать?

Спрэг пожал плечами:

– Почему бы и нет. В глубине души мы понимаем, что у тебя нет шанса. Никто не станет слушать тебя, парень, – не время…

Когда Ноулс вел Питера вниз по железной лестнице через ад звуков, он снова увидел Грейс, но никак не смог привлечь ее внимание. Теперь она сидела с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене. Господи, хоть бы посмотрела вверх! Видимо, из-за постоянного страшного шума она уже ни на что не реагировала.

Ноулс снова вывел его по лабиринтам проходов на боковую улицу. Как, вероятно, было оговорено, там его ждало такси с водителем-негром. Питер попросил подвезти его как можно ближе к Центральному вокзалу.

Питер знал, что есть единственный человек, который не станет смеяться над его словами: Джерри Маршалл, окружной прокурор. Он выслушает, заинтересуется, но поможет ли ему?

Вблизи вокзала Сорок седьмая улица была перекрыта, и водитель остановил машину. Только начав расплачиваться, Питер обнаружил, что флажок на машине не был опущен.

– За счет фирмы, – широко улыбнувшись, сказал водитель. – Надеюсь, вам повезет, мистер Стайлс.

И тут Питер понял, что никак не сможет попасть в здание вокзала: у него не было ни пропуска, ни удостоверения личности. Он зашел в аптеку-закусочную и позвонил в кабинет начальника. Маршалл велел ему пройти через отель «Рузвельт», а Маккомас будет ждать его у разблокированного входа в здание.

Здесь шум толпы слышался не так отчетливо, скорее напоминал равномерное сердитое жужжание. Маккомас уже ждал Питера в условленном месте.

– Что-нибудь удалось узнать?

– Возможно, вполне возможно.

Они поспешили по пустому туннелю в кабинет начальника вокзала. Теперь здесь было многолюдно: помимо Маршалла, О'Коннора и Мейберри в кабинете толпилась дюжина экспертов, стоявших группами и гудевших, непрерывно обсуждая какие-то проблемы. В одной из таких групп Питер заметил Маршалла. Взяв под руку, он отвел его в сторону.

– Что с миссис Майнафи?

– На данный момент она в безопасности. Мне срочно нужно поговорить с тобой наедине.

Они прошли к двери в конце кабинета и вошли в небольшой архив, где не было ничего, кроме многочисленных рядов зеленых металлических ящиков с узкими проходами между ними. Сесть было негде.

– Приготовься, сейчас ты такое узнаешь! – сказал Питер и рассказал все, о чем сообщил ему Спрэг, и напрашивающиеся из этого выводы: человек отремонтировал яхту, оплатил работу чеком, чек оказался недействительным. Этот человек – бывший морской офицер, специалист по взрывным работам, обладающий специальными знаниями о высокоэффективных взрывчатых веществах. Этот человек, Роджер Мэнсфилд, – шурин Мартина Северенса.

Воспаленными глазами Маршалл смотрел на Питера.

– Это все? – спросил он.

– Да, все.

Маршалл глубоко вздохнул и тихо заговорил:

– К кому обратились с угрозами? К Северенсу. Доказательство – его слова. Кто получил письмо? Северенс. Где доказательство, что он действительно получил, а не сфабриковал его сам? Его слова. Кому делались все прежние звонки и последний с инструкциями о том, как передать деньги? Северенсу. Доказательство – его слова.

– Спасибо, что не посмеялся надо мной, – сказал Питер.

– Мне следовало бы самому поразмыслить. Сейчас я скажу тебе кое-что, но об этом не знает даже мэр. Моя служба занималась изучением слухов о некоторых случаях злоупотреблений служебным положением, когда использовалось влияние при заключении контрактов государственных ведомств с частными фирмами. Все специальные уполномоченные, имевшие право заключать такие контракты, были буквально под микроскопом. В их числе был и Северенс. Сам понимаешь, никто на него специально не указывал, но он был важной персоной, поскольку в его ведении оказалось несколько очень выгодных контрактов на строительство. Я собрал факты, которые мог бы связать с этим. Собственное финансовое положение Северенса сейчас неважное: он задолжал черт знает сколько денег. Возможно, если бы на него надавили, он расплатился бы. У его жены деньги водятся, кроме того, он владеет кооперативной квартирой на Бикман-Плейс и летним домом в Уэстчестере. Он мог бы расплатиться, если бы ликвидировал свои активы, то есть продал все имущество, но тогда был бы совершенно разорен. Все это заставило меня изучить вопрос о вознаграждении за заключение контрактов, о которых я тебе говорил.

– Он получал взятки?

– Никаких доказательств… Но ему нужны деньги, Питер, очень нужны – это я могу доказать, однако нет никакой связи с происходящим. Понадобятся месяцы, чтобы раскопать что-то. – Маршалл вскинул голову. – Сколько времени дает нам Спрэг?

– Немного, совсем немного.

Стайлс рассказал о том, что «Армия истинных американцев» Колхауна готова выступить.

– Ты думал о письме, о том самом, отпечатанном на машинке? – спросил Маршалл.

– А что такое?

– Эксперт, изучив его, за две минуты может определить, на какой машинке оно отпечатано, но для этого нам нужно иметь образец текста с машинки Северенса. С той, что в его офисе, я смогу получить за пятнадцать минут. Пошлю туда своего человека под видом мастера по ремонту машинок якобы для проверки, но сомневаюсь, чтобы такой хитрый дьявол, как Северенс, воспользовался машинкой из офиса.

– А дома у него есть своя?

– Сегодня у всех есть собственные портативные машинки. Возможно, у него одна здесь, а другая за городом. Их проверить сложнее: не явишься же в дом к человеку проверять машинку, это тебе не газ и не электричество.

– Ордер на обыск?

– Потребуется несколько часов, пока я найду подходящего судью. Северенс – фигура политическая, близкий друг мэра. Я бы мог завести на него настоящее дело, но пока оно не заведено. И сейчас на это нет времени.

– Северенс сейчас дома? – спросил Питер.

– И да, и нет. Решено, что он должен быть на связи.

– Предположим, я отправлюсь к нему – он ведь знает, что я в курсе дела. Могу наболтать чего-нибудь о том, что я якобы нашел в Гарлеме какую-то зацепку, – в общем, что-нибудь, что оправдало бы мой приход к нему, чтобы задать несколько вопросов о его телефонном собеседнике. Когда буду у него, могу попросить разрешения воспользоваться его машинкой, чтобы напечатать кое-что для своей статьи. Я не вижу другого способа сделать так, чтобы он не заподозрил, что мы интересуемся им.

– Стоит попытаться, – сказал Маршалл.

– А если он воспользовался машинкой, находящейся за городом?

– Мне кажется, что, скорее всего, она – в квартире. Ведь ему нужно было сочинить письмо вымогателя так, чтобы мы поверили: оно пришло именно оттуда, куда он хотел нас направить. Ему необходимо было остаться одному, поэтому я и сомневаюсь, чтобы он печатал письмо в офисе, а за городом – жена и трое-четверо слуг. Я склоняюсь к версии о квартире. Он проводит там много времени. Мне позвонить ему и сообщить о твоем приезде?

– Думаю, не стоит, – сказал Питер. – Предпочитаю появиться неожиданно.

– Ты должен держаться очень спокойно. Не допускай спешки, чтобы он не заподозрил ловушку.

– Это будет нелегко. Мне кажется, я мог бы своими руками убить этого сукиного сына.

Маршалл прищурился:

– Запомни, Питер, он может быть абсолютно не виновен. Это всего лишь догадки, а до выводов еще очень далеко. Пока ты будешь у него, я проверю его офис и изучу результаты. Как только получишь образец текста, немедленно доставь его сюда. Эксперты уже будут готовы дать ответ.

– Молись за меня и за Грейс, – сказал Питер.

Город был окутан знойной дымкой. Казалось, боги специально выбрали день, словно воплотивший в себе тлеющую ненависть, которая распространялась по улицам и готова была запылать в любую минуту.

Не надеясь поймать машину, Питер пошел пешком. Квартира Северенса на Бикман-Плейс находилась в районе пятидесятых улиц. Дом стоял над рекой, а справа от него возвышалась прямоугольная башня здания ООН.

В фойе на первом этаже должен был сидеть дежурный, но его не оказалось. Питер подумал, что сегодня, наверное, пустует много подобных мест: людям любопытно самим посмотреть на происходящее, а может быть, человек, дежуривший в фойе, беспокоился о своей семье.

Над столом дежурного висела небольшая табличка со списком жильцов. «МАРТИН СЕВЕРЕНС, 901». Лифт был на самообслуживании. Питер вошел в него, нажал девятую кнопку и почти не почувствовал, как очутился на нужном этаже. Квартира номер 901 располагалась со стороны реки в дальнем конце коридора. Прежде чем позвонить, Стайлс сглотнул слюну. Раздался звонок, похожий на звук корабельных склянок.

Дверь открылась, и на пороге появился незнакомец. Это был крупный, широкоплечий мужчина в серых фланелевых брюках и синем блейзере с медными пуговицами и эмблемой клуба на нагрудном кармане. «Типичный представитель спортивной элиты», – подумал Питер.

– Мистер Северенс дома?

– Вышел на несколько минут, – вежливо ответил незнакомец.

– Меня зовут Питер Стайлс. Мне необходимо встретиться с Северенсом.

– Стайлс! Парень из «Ньюсвью»! Вы тоже в курсе, не так ли? Марти ушел ненадолго – такова его работа, в любой момент могут позвонить, вы ведь знаете. Я – шурин Мартина, Роджер Мэнсфилд. – Крепким рукопожатием он стиснул руку Питера. – Входите и подождите его, – сказал Мэнсфилд.

Осторожно ступая, Питер прошел мимо Мэнсфилда в гостиную. Она была изысканно обставлена в колониальном стиле. На стене висели картины Вайета и Бентона. «Интересно, – подумал Питер, – в чьем вкусе оформлена гостиная: холодного, невозмутимого Северенса или, может быть, его жены?»

Мэнсфилд был очень радушен.

– Есть что-нибудь новенькое? – спросил он.

– Я только чтоприехал из Гарлема. Обстановка там накалена до предела.

– Черные ублюдки, – процедил Мэнсфилд. – Могу я предложить вам что-нибудь? Кофе? Пока мы сидим здесь и ждем, пьем его литрами. Для выпивки, наверное, еще рановато?

Питер изо всех сил старался говорить непринужденно:

– Кофе было бы замечательно. Кстати, у вас, случайно, нет пишущей машинки? Я тут набросал кое-что для статьи, пока был в верхней части города. В ожидании мистера Северенса я бы мог это перепечатать.

– Будьте как дома, – сказал Мэнсфилд. – Пройдите в эту дверь. Там, в кабинете, на столе Мартина стоит портативная машинка.

– Благодарю вас, – сказал Питер. Это был шанс получить образец текста, даже не встречаясь с Северенсом.

Кабинетом служила небольшая комната, первоначально предназначавшаяся для спальни. Машинка в пластиковом чехле стояла на небольшом квадратном столе. Не было никаких признаков того, что хозяин утруждал себя упорными занятиями. Стол был пуст. Питер сел перед машинкой и снял с нее чехол. В среднем ящике стола он обнаружил несколько листов бумаги. Вставив лист в машинку, Стайлс стал быстро печатать. Нужно было получить образцы всех букв, цифр, знаков препинания и символов.

Послышались тяжелые шаги Мэнсфилда.

– Забыл вас спросить: с чем вы пьете кофе? – стоя в дверях, спросил великан.

– Без ничего.

– Сейчас будет готов, – сказал Мэнсфилд и вышел.

Пальцы Питера летали над клавиатурой. Вдруг он услышал звук открывающейся и закрывающейся двери.

– Роджер! – позвал Северенс.

– У тебя посетитель, – услышал Питер. – Стайлс. Он в твоем кабинете.

Питер вытащил лист из машинки и стал засовывать его в карман пиджака. Северенс стоял в дверях, холодно и злобно глядя своими черными глазами.

– Пока ждал вас, напечатал тут кое-что, – сказал Питер, накрывая чехлом машинку, и встал. – Благодарю за то, что разрешили ею воспользоваться.

– Кажется, моими машинками сегодня интересуются многие, – сухо и жестко сказал Северенс. – Я только что говорил с секретарем моего офиса. Так вот, сейчас там мастер тоже проверяет пишущие машинки. Это тем более странно, если учесть, что только вчера другой мастер привел их в порядок. – Он повернулся к великану в блейзере и гневно воскликнул: – Тупоголовый сукин сын!

– Что случилось, Марти? – Мэнсфилд был совершенно ошеломлен.

Северенс продолжал говорить, не обращая внимания на его восклицания:

– Могу я взглянуть на ваши записи, Стайлс?

– Ничего особенного, – сказал Питер.

– Вы пытались получить образец текста с этой машинки, так ведь?

– Да, мне жаль, но это так, – ответил Питер.

– Ничего не понимаю, Марти, – заговорил Мэнсфилд.

– Сейчас ты потерял пару миллионов баксов, – не глядя на него, произнес Северенс.

– Ты хочешь сказать…

– Да, я хочу сказать. – Северенс достал сигарету из кармана своего великолепно сшитого костюма и закурил. Руки его были спокойны. Холодное красивое лицо казалось высеченным из камня. – Как вы догадались? – спросил он.

– Недействительный чек, а также связь между вами и Мэнсфилдом. Дважды два – четыре.

– То, что лежит у вас в кармане, докажет связь с подкинутым письмом, – сказал Северенс, совершенно не теряя над собой контроля.

– Думаю, да.

– Кто еще об этом знает?

– Джерри Маршалл.

– Это объясняет присутствие человека, прослушивавшего мой телефон в офисе.

– Да, – сказал Питер, глубоко вздохнув. – Игра закончена, Северенс, но вы можете облегчить свое положение.

– Каким образом?

– Публично признаться, и как можно скорее. Это позволит спасти город от беспорядков, которые могут разразиться.

Выражение лица Северенса совершенно не изменилось; он держался с удивительным самообладанием.

– Сколько? – спросил он. – Через несколько минут я смогу вам дать другой образец текста. Полмиллиона долларов вас устроит?

– Нет, – ответил Питер.

– Можно договориться.

– Сожалею.

Кофейная чашка затряслась в руках Мэнсфилда. Он поставил ее на стол у двери.

– Ты и сам не больно сообразителен, Марти, – сказал он срывающимся голосом. – Какого черта не избавился от этой машинки?

– Ее подарила мне Анджела. Она стала бы задавать вопросы, – сказал Северенс. – Моя жена – мастер задавать вопросы, Стайлс. Не думал, что с этим будут проблемы.

– И ты позволишь ему уйти отсюда и сдать нас? – спросил Мэнсфилд.

– Ты шутишь?

– У вас нет большого выбора, – сказал Питер. – Маршалл знает, что я здесь. Если я не вернусь в ближайшее время…

– Он приедет сюда за вами, – продолжил Северенс. – А вас здесь не будет. Машинки, кстати, тоже не будет. С вами может что-нибудь случиться по пути сюда – сегодня улицы города полны неуправляемых людей. – Повернувшись к Мэнсфилду, спросил: – Он поместится в багажнике спортивной машины?

– Поместим, – отозвался Мэнсфилд.

– И вы думаете, что Маршалл позволит мэру отпустить вас с деньгами в багажнике?

– Вы вынуждаете меня действовать решительно. Вы – проблема номер один, Стайлс. Мой гараж находится в подвале этого дома. Мы переправим вас и машинку на яхту Роджера и выбросим весь этот груз где-нибудь далеко в море. Давай, Роджер.

Северенс и Мэнсфилд вошли в комнату; места для маневра почти не оставалось.

– Наверное, мне будет больнее, чем вам, – с идиотской ухмылкой сказал Мэнсфилд. – Как жаль… Такой славный парень – и ничего не почувствует.

Неожиданно словно молния пронзила мозг Питера. Он вспомнил сержанта десантно-диверсионной части, внушавшего им во время отработки приемов рукопашного боя в Корее: «Удар ногой по коленной чашечке – нога обездвижена; удар ногой сзади по голени – нога сломана; ребром ладони по трахее – перебита гортань; противник наклонился вперед – рубящий удар по шее – шея сломана, противник падает».

Мэнсфилд навалился на Питера, огромными сильными руками сжав его горло. В этот момент Стайлс понял, что только чудо может спасти его от смерти. Собрав все свои силы, он ударил Мэнсфилда в пах и, услышав, как тот взвыл от боли, отпрянул назад. Его протез послужил опорой, которая была ему так необходима.

Сеьеренс, с тем же выражением лица, что и на совещаниях у мэра, взял кочергу с латунной ручкой, стоявшую в углу у камина, и, размахивая ею как хлыстом, двинулся на Питера. Питер увернулся от первого смертельного удара, схватил кленовый стул с прямой спинкой, стоявший у стола, за которым он недавно сидел, и прикрылся им, как щитом, но, когда Северенс ударил еще раз, стул разлетелся на щепки прямо в его руках. Упершись здоровой ногой о стену, Питер кинулся на Северенса в мощном низком броске, схватив его за лодыжку, – это был прием из американского футбола. Он должен был вступить с ним в рукопашную, если не хотел, чтобы с помощью железной кочерги его мозги размазали по стенке.

Питеру с трудом удалось свалить Северенса. Тяжело дыша, он на мгновение увидел, что дверной проем пуст. Ударив своего противника металлическим протезом, Питер, покачиваясь, направился к двери, но когда он вошел в гостиную, то позади услышал злобный рев: Мэнсфилд пришел в себя и бросился в атаку. Всей своей массой он навалился на спину Питера, и тот упал под стокилограммовой тяжестью мускулов и костей.

– Я поймал его, Марти! – закричал Мэнсфилд. – Неси кочергу.

Сильная рука обхватила шею Питера и потянула голову вверх и назад. Питер закричал – просто для собственного успокоения, чтобы услышать свой голос в последний раз.

В следующее мгновение в квартире раздался выстрел. Как ни странно, Питеру показалось, что он был похож на пулеметный. Потом был звук разлетающегося вдребезги дерева. Сжимавшая горло Питера рука ослабла. Раскачиваясь и извиваясь, Питер из последних сил попытался освободиться от навалившейся на него туши Мэнсфилда.

– Оставайся на месте, папаша, – прогремел голос.

Комната наполнилась удивительно знакомыми голосами. Кто-то пронзительно крикнул.

– Если хочешь, можешь сломать ему обе руки, Рикки, только не бей по рту, – послышался голос Джонни Спрэга. – Он должен говорить.

Питер попытался приподняться на четвереньки. Сквозь боль, затуманивавшую его сознание, он смотрел на то, что происходило вокруг него. Спрэг стоял, наставив пистолет-пулемет Томпсона на бессмысленно глазевшего Мэнсфилда. Рикки Ноулс вывернул правую руку Северенса и крепко держал ее. Ноги Северенса были стянуты ремнем, и слюна стекала из его искаженного болью рта.

– Долго пришлось ждать, пока ты зашумишь, парень, – сказал Спрэг Питеру. – Мы даже не представляли, что здесь происходит, пока ты не закричал. Где телевизионные камеры, чтобы мы могли доставить его туда? А то генерал Колхаун опять произносит речь и призывает двигаться на север.

Мэр Рэмси, Марти Северенс и Спрэг сидели перед камерами в телевизионной студии Центрального вокзала. Позади них в застекленной кабине собрались Питер, Джерри Маршалл, Рикки Ноулс и еще дюжина чиновников. Мэнсфилда отвезли в специальное помещение недалеко от вокзала. Вначале мэр сделал заявление, а затем Северенс, придерживая бесполезно болтавшуюся сломанную левую руку, запинаясь, начал произносить свое признание:

– Я задумал этот план… написал письмо с угрозами, которые впоследствии подтверждались звонками. На самом деле никаких звонков не было… Мой шурин изготовил бомбу, которую обнаружили в «Коммодоре»… он имел туда доступ…

Питер взглянул на Ноулса и спросил:

– Бога ради, скажи, как вам удалось найти эту квартиру?

Ноулс пожал плечами.

– Я был против, – сказал он, – но Натан убедил Джонни. Он сказал, что ты, Маршалл и ваши друзья будете действовать только осторожно и легально. Натан знал, что времени не остается. Он подумал, что мы сможем действовать тоже осторожно, но нелегально и заставим Северенса говорить независимо от того, будут у нас доказательства или нет. Мы вошли туда следом за тобой и решили дать тебе немного времени поработать без нашей помощи. Ждали за дверью, и когда ты закричал, то прострелили замок.

Питер посмотрел в студию, где Северенс, мучаясь от боли, продолжал делать признание.

– Думаешь, это поможет остановить тех, кто сейчас в верхней части города? – спросил Питер Ноулса.

– Возможно, – ответил тот, – но только сейчас, Стайлс. Все равно если твои люди не дадут моим то, что им положено, то буря разразится.

– Разве ты не понял, что анархия никого до добра не доведет! – сказал Питер.

– Я отдал приказ войскам, – говорил мэр громким, уверенным голосом, – отойти от границ Гарлема. Вокзал и прилегающие к нему кварталы будут разблокированы и снова открыты для всех через полчаса. В час пик пойдут поезда. Людям генерала Колхауна приказано сдать оружие. Я хотел бы обратиться к жителям Нью-Йорка.

Кто-то дотронулся до плеча Питера – это был Джерри Маршалл. Кивком он позвал Питера, и тот вышел вслед за ним.

– Все замечательно и счастливого Рождества!

В это время по залу студии шла Грейс. Увидев Питера, она побежала, протягивая ему навстречу руки.

Хью Пентикост ИСЧЕЗНУВШИЙ СЕНАТОР

Часть первая

Глава 1

Зазвонил телефон.

Сон не принес Питеру Стайлсу отдыха и успокоения. Он лежал на огромной двуспальной кровати. Пошарив рядом с собой, он никого не обнаружил. Наконец он вынырнул из сна. Грейс была в пяти тысячах миль отсюда, а у него самого было полно проблем.

Телефон продолжал звонить.

Он глянул на фосфоресцирующий циферблат часов на прикроватном столике и увидел, что уже второй час ночи. Это могла быть Грейс. Звонок из-за океана; видно, она забыла о разнице во времени. Он лег поперек кровати и снял трубку.

– Да?

– Питер? Ты что, оглох? Что с тобой случилось?

Это была не Грейс. Звонил Фрэнк Девери, исполнительный редактор «Ньюсвью мэгэзин». Босс Питера.

– Вы знаете, который час? – осведомился Питер.

– Парень, я знаю, какой сейчас час, – сказал Девери. – Собирайся и как можно скорее прилетай в офис.

– В середине ночи?

– Пока одеваешься, включи радио или телевизор. Это сэкономит тебе время, – посоветовал Девери. – Поторопись, Питер.

Отбой.

Питер тихо выругался и включил светильник у кровати. Девери не стал бы звонить, не будь у него серьезной причины. Он гонял своих подчиненных как галерных рабов, но капризы и причуды ему не были свойственны. Рядом с часами на столике лежал маленький транзисторный приемник. Девери занимался новостями, и, скорее всего, он имел в виду, что идет сообщение особой важности, которое стоит выслушать.

»…И след обрывается в кинотеатре на Таймс-сквер».

Транзистор успел поймать драматический голос диктора на середине предложения.

«Повторяю, требование выкупа включает в себя три условия: миллион долларов в золотых слитках, освобождение двадцати восьми преступников из разных тюрем страны, свободный воздушный коридор для доставки их на Кубу или в Алжир. Если эти требования не будут удовлетворены в течение сорока восьми часов, начиная с этой полуночи, трупы сенатора Джорджа Вардона и Сэмюэла Селлерса будут выкинуты в каком-нибудь публичном месте и их место займут два новых заложника – люди, имеющие столь же весомую общественную значимость. Требования же похитителей возрастут».

Питер спустил с кровати единственную здоровую ногу – левую – и начал затягивать ремни протеза из алюминия, пластика и волшебных пружинок, которые имитировали сустав щиколотки. Голым он направился в ванную, продолжая слушать радио.

»– В студии Леонард Шайен, – сообщил диктор, – который только что вернулся из штаб-квартиры ФБР.

– Говорит Леонард Шайен, – произнес знакомый голос. – Без комментариев – это было единственным ответом, который мне удалось получить в ФБР. Расследованием на месте занимается инспектор Бач. Тем не менее в нашем распоряжении имеются кое-какие факты. Нам доподлинно известно, что, как только эта история выплыла наружу, президента в Белом доме подняли с постели. Нам доподлинно известно, что в соответствующих структурах было объявлено состояние повышенной готовности. Нам доподлинно известно, что все сотрудники, занимающие важные посты в правительстве, мужчины и женщины, – каждый конгрессмен, каждый сенатор, члены кабинета министров, советники президента, руководители судебных органов – круглосуточно будут охраняться военными, а также полицией и другими службами. Могу сообщить вам, что у Грейс-Меншен стоят два армейских джипа с солдатами, вооруженными пистолетами-пулеметами и автоматическим оружием, готовыми сопровождать мэра в любое место, куда он сочтет нужным отправиться.

За последние несколько лет во многих других странах случались похищения видных политиков и попытки шантажа правительства, но мы уверяли себя, что в Соединенных Штатах Америки такого быть не может. Так вот, в воскресенье утром это случилось. Правительство должно выплатить миллион долларов и освободить двадцать восемь преступников, обеспечив им свободный пролет в одну из вражеских стран или куда-то еще! Насколько мне известно, второго сообщения от похитителей пока не поступало; нет у меня сведений и о том, каким образом собираются выполнять их требования. Конечно, имеются определенные соображения. Тот факт, что список заключенных, которых требуют освободить, возглавляет имя Джереми Ллойда, позволяет сделать весьма существенные предположения».

Питер Стайлс замер, не успев окончательно вымыть лицо, и, чувствуя напряжение во всем теле, прислушался. Теперь-то он понял, почему ему звонил Девери.

Голос Шайена продолжал:

«Именно Джереми Ллойд был осужден несколько месяцев назад за преступную попытку нанести урон политической карьере сенатора Вардона. Многие радикальные группировки протестовали тогда против обвинительного вердикта, вынесенного Ллойду, и против сурового наказания, которое объявил суд. Остается только предположить, что за преступлением, которое этой ночью потрясло всю страну, стоит одна из таких групп, состоящая из друзей Джереми Ллойда».

Теперь Питер уже по-настоящему заторопился. Он выбрал костюм в шкафу, взял с полки свежую сорочку. Лицо его стало жестким и мрачным. Прослушав поток комментариев и сообщений, хлынувших из приемника, он уже был способен свести факты воедино. Сенатор Вардон остановился в отеле «Бомонд», одном из самых роскошных отелей Нью-Йорка, вместе со своим помощником, неким Эдвардом Закари. В понедельник утром сенатор должен был выступить с речью перед Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций, посвященной международным маршрутам доставки наркотиков. Тем ранним вечером – то есть вечером субботы – за несколько часов до похищения сенатор обедал у себя в номере в компании Сэмюэла Селлерса. После кончины Дрю Пирсона и ухода в отставку Уолтера Уинчелла Селлерс был, наверное, самым читаемым политическим обозревателем. После обеда сенатор и Селлерс решили пройтись по городу и «немного позабавиться». Когда миновала полночь, Закари начал беспокоиться. Он знал, что выражение «немного позабавиться» означало, что приятели могут где-то надраться и, не исключено, в компании таких молодых женщин, которые в глазах общественности не должны иметь ничего общего с сенатором Соединенных Штатов. Сэм Селлерс знал в Нью-Йорке всех и вся, от светских львиц до девушек по вызову, явно отдавая предпочтение последним.

Закари уединился в ванной комнате своего номера, чтобы сделать несколько конфиденциальных звонков. У него была на примете пара человек, которые могли знать, куда делся сенатор Вардон. Но не повезло. Закари вернулся в гостиную и сразу же заметил то новое, что в ней появилось. Точнее, под дверь люкса был подсунут из холла лист белой бумаги. Закари поднял его, а когда прочел рукописный текст, по спине у него побежали струйки холодного пота.

«Мы похитили сенатора Вардона и Сэмюэла Селлерса.

Они будут возвращены за выкуп, который состоит из:

1) миллиона долларов в золотых слитках;

2) освобождения из тюрем Джереми-Ллойда, Эстер Джеймс и двадцати шести других заключенных, задержанных по обвинению в заговоре против общества. Их имена перечислены внизу;

3) свободной доставки самолетом этих заключенных на Кубу или в Алжир.

Если эти требования не будут удовлетворены в течение сорока восьми часов, начиная с полуночи субботы, трупы сенатора Вардона и Сэмюэла Селлерса будут оставлены в каком-нибудь общественном месте. Вместо них будут захвачены два других высокопоставленных чиновника, а наши требования возрастут».

Подпись под текстом отсутствовала. Закари пробежал список имен тех заключенных, которых надлежало освободить. Он убедился, что список состоял главным образом из мужчин и женщин, отбывающих сроки за убийства, поджоги, взрывы общественных зданий, шпионаж и Бог знает за что еще. Закари позвонил в ФБР, и президента подняли из постели в Белом доме.

ФБР изучило записку с требованием выкупа. Ее проверили на наличие отпечатков пальцев, но нашли только отпечатки Закари. Бумага была самой дешевой, которую можно было купить в любом из тысяч станционных киосков. Агенты кинулись проверять маршрут, по которому в начале вечера отправились Вардон и Селлерс. Сенатор и Селлерс оставили отель «Бомонд» примерно около восьми вечера, дали на чай швейцару, который вызвал для них такси, и исчезли в завесе смога, который висел над городом. Водитель такси, которого все же разыскали, сообщил, что доставил своих пассажиров в центр Таймс-сквер, там они вышли в нескольких ярдах от кинотеатра, где шел порнографический фильм – «голое б…ство», как охарактеризовал его водитель. Обрывки разговора, которые удалось вспомнить водителю, убедительно свидетельствовали, что его пассажиры серьезно настроены посмотреть «порнушку». Девушка за окошком кассы никого не припомнила. Перед ней за день мелькают тысячи лиц. Так что след обрывался в кинотеатре, где сенатор Вардон и Сэмюэл Селлерс обсуждали, судя по всему, варианты новых поз в искусстве любви.

Тупик.

Глава 2

Питер выскочил из квартиры на Ирвинг-Плейс, прикидывая, повезет ли ему поймать машину. «Ньюсвью» располагался в районе Мэдисон-авеню и пятидесятых улиц. Он направился на запад по Парк-авеню. У обочины притормозила машина. Водитель продолжал слушать радио. Диктор излагал ту же цепочку фактов.

– Ну и в жутком же мире мы живем, – сказал таксист. – Никто не может чувствовать себя в безопасности.

– Меня пугают обе стороны, – заметил Питер.

– Правительство не может позволить, чтобы его шантажировали, не так ли? – насупился водитель. – То есть, если оно выпустит банду убийц и еще вручит им миллион баксов, наступит анархия. Верно? Заплати раз – и тебе придется платить снова и снова. Отпусти их – и другие парни поймают тебя на ту же удочку.

– А что бы вы сделали? – спросил Питер. Его мысли были заняты совсем другим, и он слушал вполуха.

Водитель издал кровожадный смешок:

– Я бы взял всю эту банду в двадцать восемь человек – мужиков вместе с куколками, которых похитители хотят вытащить из тюрем, – и поставил бы на середине Таймс-сквер. И сказал бы: «Чтобы через час были отпущены сенатор и Сэм Селлерс, а то всех вас покрошат из пулеметов!» Поменял бы их местами, вот что я бы сделал.

– Держите эту мысль при себе, – сказал Питер.

– Что вы имеете в виду?

– Кто-то может решить, что это хорошая идея, – объяснил Питер. – И тогда всей этой долбаной стране придется сидеть по бомбоубежищам, которыми никогда не пользовались.

Было пять минут третьего, когда Питер вошел в редакцию. Мисс Пегги Вудлинг выглядела такой свежей и ухоженной, словно было начало обыкновенного рабочего дня. Она кивнула Питеру. Фрэнк Девери считал, что лицом редакции должны быть симпатичные девушки, и Пегги Вудлинг была первостатейным экземпляром.

– Каким волшебным образом ты ухитрилась собраться за столь короткое время? – спросил Питер.

– Я занималась этим еще с прошлой ночи, – сообщила Пегги.

– Ты что, спишь стоя, чтобы ни морщинок, ни складочек?

– А вот пригласи меня как-нибудь вечером, и сам выяснишь.

Кабинет Фрэнка Девери был дальше по коридору. Девери был седовласым мужчиной пятидесяти с лишним лет с жестким, грубоватым лицом, его невероятная энергия – он работал по восемнадцать часов в день – превратила «Ньюсвью» в самое читаемое издание по всей стране. О нем ходили слухи, что он ведет себя как бесчувственный рабовладелец, но Питер знал его как человека, способного испытывать симпатию, сострадание и с искренней теплотой относиться к людям. Девери навещал его в течение тех ужасных недель и месяцев после аварии, которая стоила ему ноги. А когда, наконец, Питер решил отблагодарить его, Девери сказал, что действовал исключительно в собственных интересах:

– Не могу позволить, чтобы моего лучшего журналиста снимали с ринга.

Но Питер знал, что босс относился к нему с неподдельным дружелюбием и привязанностью.

В кабинете Девери был не один. Здесь же присутствовала мисс Уилсон, его энергичная и деловая личная секретарша. Девери не мог бы руководить редакцией без мисс Уилсон, и ходили слухи, что она незаменима для него и в свободное время. Но если слухи и были на чем-то основаны, то Девери и Клэр Уилсон умело хранили свои личные тайны.

Девери посмотрел на Питера:

– Что тебя задержало?

– Вы же сказали, чтобы я послушал радио. – Питер бросил взгляд на двух мужчин, которые сидели по другую сторону стола Девери. В одном из них он узнал Эдварда Закари – правую руку сенатора Вардона. Закари был очень худ и далеко не молод. Этим воскресным утром его седоватые волосы были взъерошены, и выглядел он так, словно спал, не снимая своего шерстяного костюма. У него был длинный заостренный нос, и временами он потягивал его, словно хотел оторвать.

Второй мужчина был примерно в возрасте Питера – тридцать – тридцать пять. Он был аккуратен и подтянут. У него была квадратная челюсть и светло-голубые глаза, холодные и проницательные. Он посмотрел на Питера, и тому сразу же показалось, что просканировано имя его портного на внутренней стороне воротничка рубашки.

– Инспектор Бач из ФБР – Питер Стайлс, – представил их Девери.

Питер сел в свободное кресло. Он примерно представлял, что сейчас будет, и радости не испытывал. Из нагрудного кармана он вынул черные очки и надел их. Если глаза скрыты, Бачу не так просто будет прочесть их выражение.

– Так вы слушали радио? – с ударением спросил Бач.

– Слушал, – согласился Питер.

– После появления первой записки, которую мистер Закари нашел подсунутой под дверь сенаторского люкса, похитители на контакт с нами не выходили, – сказал Бач. – Никаких указаний, как выполнить их требования – исходя из того, что правительство согласится их принять, – не поступало.

– А вы исходите из этого? – спросил Питер.

– Мы исходим из того, что должна быть возможность переговоров.

Питер извлек черную трубку из корня эрики и начал набивать ее табаком из кожаного кисета.

– Вы считаете, что сенатора и Селлерса схватили в этом кинотеатре? – спросил он.

– Там обрывается след.

Закари потянул себя за нос.

– Об этом нельзя сообщать публике, – посетовал он. – Вся страна будет потешаться над парой грязных старикашек. У меня есть кое-какая надежда, что ваш журнал поможет похоронить эту историю, мистер Девери.

Девери посмотрел на него так, словно его обоняния коснулся какой-то неприятный запах.

– Очевидно, сенатор собирал доказательства в поддержку законопроекта против непристойностей и порнографии? – Он расхохотался. – Тупой идиот!

– Как раз это объяснение мы и должны предложить публике, – сказал Бач. – Мы надеемся, что появится человек, который что-то видел, и, поняв, что произошло, он даст знать о себе.

– Сомнительно, – покачал головой Девери. – Разве что там была какая-то потасовка. В этом кинотеатре на столь увлекательных фильмах все смотрят только на экран.

Внимание Бача было сосредоточено на Питере.

– Мы столкнулись с трудностями, мистер Стайлс. Сегодня воскресенье. На уик-энд люди разъехались кто куда. Невозможно найти ни сотрудников сенатора, ни его адвоката. Недостижим и личный секретарь Сэмюэла Селлерса. Мистер Закари оказал нам кое-какую помощь, но ее недостаточно.

«Вот оно, начинается», – подумал Питер.

– Вы писали для «Ньюсвью» статью о Джереми Ллойде, – сказал Бач. – Глубоко копнули. И поскольку его имя возглавляет список заключенных, освобождения которых требуют похитители, вы можете оказать нам помощь. Вы должны знать, кто его друзья, с какими группами он поддерживал связь, кто, например, мог дружить с его женой.

На скуле у Питера дернулась мышца. Он мог только радоваться, что глаза его были скрыты темными очками. Не будь их, Бач увидел бы, что он готов вспылить.

– Любая информация, которую я нахожу в ходе своего расследования, не является общественным достоянием, – отрезал он.

– Да бросьте вы, мистер Стайлс, – сказал Бач. – Вы что, требуете особых привилегий? Вы не юрист и не священник.

– Но я и не сукин сын, – ответил Питер.

Девери хмыкнул.

– Вам стоит знать, инспектор, что у Питера есть предположение, что Джереми Ллойд стал жертвой министерства юстиции.

Бач не спускал с Питера холодного взгляда. Он сам работал на министерство юстиции.

– Вы считаете, Ллойд не виновен? – спросил он.

Питер развернулся на своем кресле. Он воспользовался ритуалом разжигания трубки, чтобы потянуть время.

Джереми Ллойд впервые предстал перед общественностью два года назад. Он входил в штат сотрудников сенатора и работал в Вашингтоне. В соответствии с его позднейшими показаниями в суде он через какое-то время пришел к твердому убеждению, что сенатор позволяет себе неэтичное поведение. Джереми установил, что сенатор использует определенные суммы денег, выделенных на избирательную кампанию, в своих личных интересах; что он оказывает особые услуги деловым структурам, дела которых разбираются в сенатском подкомитете, где он является председателем; что в виде благодарности за эти услуги сенатор получал и финансовое вознаграждение, и ценные подарки, такие, как автомобили, личный самолет, роскошный дом во Флориде. Кончилось тем, что Ллойд глубокой ночью проник в офис сенатора и сфотографировал документы, которые, как он утверждал, доказывали прегрешения сенатора.

С собранными им доказательствами Ллойд обратился в министерство юстиции, но увидел, что там не горят желанием выдвигать обвинения против сенатора. Тогда он направился в сенатский комитет по этике, но и там не получил поддержки. Наконец, он вышел со своей историей на Сэмюэла Селлерса, знаменитого вашингтонского репортера, и Селлерс заглотнул ее, как жаба мошку. Несколько сотен газет шумно подали историю о нечестности сенатора. На публикацию пришлось обратить внимание и министерству юстиции и комитету по этике. Джереми Ллойд в мгновение ока стал героем для тех людей, которых называли радикал-либералами, и активистов молодежных групп, что превозносят любого, кто кидает камни в истеблишмент. Сенатор Вардон оказался по шею в дерьме.

Внезапно приливная волна сменила направление. Официальное расследование раскопало некоторые неприглядные факты из прошлого самого Ллойда. И в конечном итоге доказательства Ллойда были объявлены дутыми, фальсифицированными и полностью фальшивыми. Сенатор, благообразный, седовласый джентльмен пятидесяти с небольшим лет, был отмыт от всех обвинений в неблаговидных поступках. Сэмюэлу Селлерсу волей-неволей пришлось сделать поворот на сто восемьдесят градусов. Из опасного врага он превратился в громогласного и преданного друга сенатора. Ллойд был арестован, обвинен во взломе и проникновении в охраняемое помещение, в фальсификации доказательств и в дюжине других противоправных действий. Он был осужден и приговорен к длительному сроку заключения в федеральную тюрьму.

Но чтобы восстановить в глазах общественности свою подпорченную репутацию, сенатор Вардон нуждался не только в оправдании суда. Он нанял классного специалиста по общественным связям. «Ньюсвью», наряду с другими изданиями, посетили высокопоставленные люди с просьбой помочь сенатору вернуть доверие общества.

– Тридцать пять лет в газетном бизнесе сформировали у меня достаточно циничное отношение к политическим фигурам, – сказал Девери Бачу. – Фасад этого общества исключительно редко соответствует тому, что оно представляет собой на самом деле. Но если судебное решение по Джереми Ллойду было правильным, значит, он совершил наказуемое деяние. Я терпеть не могу журналистику Сэмюэла Селлерса и не испытываю печали при мысли, что его можно будет вывернуть наизнанку. Так что я ответил тем шишкам, что отряжу на эту историю своего лучшего журналиста – Питера Стайлса. Они обещали сотрудничество. Я ничего не обещал. Я сказал лишь, что если Питер раскопает факты, которые не помогут сенатору, то, значит, быть по сему.

– И в конечном итоге вы пришли к выводу, что Ллойд не виновен? – Бач обратился к Питеру.

– Интуиция подсказала мне, что этот парень до глубины души верил в то, что говорил о сенаторе, – сказал Питер. – Ллойд никогда не отрицал, что он виновен во взломе и проникновении. Он не отрицал, что в его полицейском досье имелись данные о каком-то незначительном происшествии, которые, поступая на работу, он скрыл от сенатора. Он пошел на риск, зная, что его привлекут по всем этим пунктам, ибо верил, что, разоблачая сенатора, он действует на благо страны.

– Гнусный лживый крысенок! – воскликнул Закари.

– Но в одном я убежден – Ллойд действовал в одиночку, – продолжил Питер. – У него не было никого, кроме семьи. Не думаю, что у него были какие-то связи с группами активистов, с революционерами, с агрессивными черными. Они сделали из него фетиш, но я не верю, что он был связан с ними.

– Теперь связан, – буркнул Бач.

– Кто-то это сделал за него. Но ручаюсь, без его согласия.

– Почему они так поступили?

– Чтобы направить вас по ложному следу, – сказал Питер. – Чтобы вы гонялись не за теми, за кем надо.

У Бача лишь слегка дернулись уголки губ, что должно было означать улыбку. Он вытянул из кармана лист бумаги и протянул его Питеру:

– Это перечень имен тех, кого предписывается освободить из тюрем, после чего незамедлительно и беспрепятственно доставить на Кубу или в Алжир. Ллойд возглавляет его. Эстер Джеймс отбывает срок за доставку оружия и боеприпасов банде, которая убила в Иллинойсе окружного прокурора и пятерых полицейских. – Бач из-за плеча Питера ткнул пальцем: – Этот – из «Черных пантер», осужденный за взрыв четырех общественных зданий в Нью-Йорке. Этот – поставщик наркотиков, который сбывал свое зелье ученикам начальной школы в Коннектикуте. В результате четверо подростков, которым не исполнилось и четырнадцати лет, скончались от передозировки. Вот этот застрелил офицера и поджег штаб-квартиру Службы подготовки офицеров резерва в одном из колледжей Огайо. И так далее, Стайлс, вплоть до конца списка; за каждым из них тянутся насилие и смерть.

– Кроме Джереми Ллойда, – вставил Питер.

– Когда человек сидит в тюрьме, у него меняется отношение ко многим вещам, – сказал Бач. – Когда тебе светят годы за решеткой, а ты считаешь, что осужден несправедливо, то внимательно слушаешь каждого, кто предлагает помочь выйти на свободу.

– Итак?

– Итак, в каких вы отношениях с Лаурой Ллойд… с миссис Ллойд?

Питер с трудом перевел дыхание. Он не собирался сообщать Бачу, что мается бессонницей из-за Лауры Ллойд; что, когда не может сомкнуть глаз в темноте спальни, перед ним предстает ее лицо; что он видит во сне ее тонкую фигуру, ее правдивые карие глаза и ореол светлых волос; что от звука ее хрипловатого голоса он готов лезть на стенку. Он не собирался рассказывать Бачу, что видел, как она пытается помочь мужу, как старается избавить семилетнего Бобби от публичного внимания: от назойливых газетчиков, от бессердечных полицейских расспросов, от агентов министерства юстиции, правительственных юристов, да и от самого Питера, чья работа заключалась в стремлении обелить сенатора Вар-дона и тем самым безоговорочно уничтожить репутацию ее мужа.

– Она должна меня ненавидеть со всей силой души, – сказал Питер.

– Судя по тому, что я слышал, она относится к вам совсем по-другому, – заметил Бач.

– Что бы ни стояло на кону, задача Питера – найти истину, – вмешался Девери. Он посмотрел на Клэр Уилсон.

– Я послал мисс Уилсон взять интервью у миссис Ллойд – с точки зрения женщины.

– Она произвела на меня впечатление преданной жены, – своим спокойным, ровным голосом произнесла Клэр. – Преданной жены, отличной матери, женщины такого мужества, что она просто потрясла меня. В конце мы уже говорили по душам. Она знала, чего добивался Питер, он показался ей честным человеком. «Если бы все были так преданы правде, как Питер Стайлс, на нас с Джереми не обрушилась бы такая беда», – заявила мне она.

– Вот поэтому мне и нужна ваша помощь, Стайлс, – сказал Бач. – Лаура Ллойд верит, что вы не объедете ее на кривой.

Питер почувствовал, что в нем поднимается волна гнева.

– На какой кривой вы хотите, чтобы я объехал ее? – спросил он.

– Ничего подобного я не хочу, – сказал Бач. – Если я приду к ней и спрошу, обращался ли к ней кто-нибудь по поводу возможного похищения сенатора и возможного бегства ее мужа на Кубу или в Алжир, она мне ничего не скажет. Я для нее враг; я представляю министерство юстиции, которое помогло засадить ее мужа в тюрьму. Если она хоть что-то знает, то должна понять, как это опасно для нее, для ребенка, для ее мужа.

– Насколько велика опасность? – спросил Питер.

– Если вы правы и они лишь использовали Ллойда, чтобы сбить нас со следа, то, когда он сыграет свою роль, от него просто избавятся. Он никогда не попадет ни на Кубу ни в Алжир, ибо если он действительно так честен, как вы говорите, то при первой же возможности он должен связаться с нами. Предположим, что правительство откажется иметь дело с похитителями или не сможет договориться с ними. Предположим, что тела убитых Вардона и Селлерса будут выкинуты на лужайку перед Белым домом. Такая женщина, какой, по вашим словам, является Лаура Ллойд, не сможет этого перенести, как бы она ни ненавидела Вардона и Селлерса. Если она что-то знает, то заговорит. А похитители захотят получить стопроцентную уверенность, что она будет молчать. Если к ней явлюсь я, она решит, что я прошу ее предать кого-то, кто – пусть и ошибаясь – но пытается помочь ее мужу. Если же явитесь вы, она, по крайней мере, не будет иметь сомнений, честны ли вы с ней.

– Тебе она поверит, Питер, – подтвердил Девери.

– Я буду откровенен с вами, Стайлс, – сказал Бач. Он посмотрел на часы. – У нас осталось сорок пять часов. Мне нужна любая информация, которой она обладает. Очень нужна. Если мы сможем заранее представить, с кем нам придется вступать в переговоры, у нас появится преимущество. Я не хочу навлечь неприятности на миссис Ллойд. Но мне нужно знать, что ей известно. И я совершенно искренне не хочу, чтобы она пострадала.

– Так защитите ее! – вскинулся Питер. Желудок у него свело судорогой.

– Это уже сделано, – сообщил Бач.

Было уже почти три часа.

– Я увижу ее, как только настанет утро, – сказал Питер.

– Отправляйтесь сейчас же, – посоветовал Бач. – Утром может быть слишком поздно.

Питер встал. Что бы он ни чувствовал, черные очки не выдали его.

– Удачи, – буркнул ему вслед Бач.

Когда Питер вышел на Мэдисон-авеню, он увидел, что вход в здание радиовещательной компании Си-би-эс окружен солдатами в полном боевом облачении. Ему пришло в голову, что сейчас, несмотря на ранний час, миллионы людей по всей стране, скорее всего, слушают радио или смотрят телевизоры. Присутствие солдат позволяло предполагать, что в данный момент у микрофонов Си-би-эс творится нечто важное, достойное внимания. Десять лет назад, подумал Питер, похищение двух известных людей вызвало бы не более чем возмущенное похмыкивание за чашкой утреннего кофе. Но национальный климат изменился. Сегодня одно насильственное действие, по всей видимости, влечет за собой другое. Чудовищное убийство Шарон Тейт и ее друзей в Голливуде привело к другим вспышкам насилия; за взрывами последовали другие взрывы; насилие со стороны радикальных групп вызвало ответные действия других, противостоящих им группировок, которые провозглашали приверженность патриотическим ценностям, закону и порядку. Стоит поджечь бикфордов шнур одного преступления, как десятки опасных взрывов не заставят себя ждать.

Когда он пересек Парк-авеню и углубился в деловую часть города, попутное такси подхватило его и доставило в район Ирвинг-Плейс. У себя в гостиной он снял трубку и набрал номер Лауры Ллойд. Занято.

Чуть прихрамывая, он направился в спальню и открыл верхний ящик комода. Оттуда он вынул небольшой пакетик, завернутый в коричневую бумагу, который с трудом запихнул в боковой карман пиджака. Рядом с кроватью стоял отводной телефон, и он снова набрал номер. У Ллойдов по-прежнему было занято. Питер тихо выругался сквозь зубы. Он знал, что во время процесса над Джереми Лауру бесконечно осаждали звонками психи – кто-то угрожал, кто-то обращался с непристойными предложениями. В конечном итоге ей пришлось держать телефонную трубку снятой с рычага. Скорее всего, это началось снова.

С Лаурой Ллойд у него было связано очень многое. Все это Питер скрыл от инспектора Бача – как скрывал от всех остальных. Для миллионов читателей «Ньюсвью» Питер Стайлс был хорошо известной личностью. Его пронизанные личным отношением повествования снискали ему репутацию честного исследователя проблемы насилия в современном обществе. Примерно семь лет назад Питер вместе с отцом возвращался в своей машине с горнолыжного курорта в Вермонте. Два гогочущих хулигана, которые зигзагами спускались по извилистой горной дороге из курортного поселка, прижали их к обочине, и машина Питера внезапно перелетела через ограждение и, кувыркнувшись, свалилась в долину. Питера успели вытащить из обломков, и последним его воспоминанием перед тем, как он потерял сознание, был крик отца, сгорающего заживо. Питера доставили в больницу, где ему ампутировали правую ногу ниже колена.

Ему потребовалось длительное время, чтобы физически и психически оправиться после трагического инцидента. С помощью Фрэнка Девери и других друзей он сумел устоять. У него изменился стиль письма – из легкого и остроумного наблюдателя сцен общественной жизни он превратился в яростного крестоносца, обличителя бессмысленного насилия, которое, по всей видимости, становилось уродливой приметой времени.

Единственная область бытия, в которую он так и не смог до конца вернуться, были отношения с женщинами. В физическом смысле он чувствовал себя калекой.

Вернула его к жизни Грейс Майнафи, вдова давнего близкого друга, которого убили во время одного из маршей протеста. Когда ее раны затянулись и Грейс почувствовала себя готовой к отношениям с другим мужчиной, она однажды высмеяла Питера, услышав, что он не может смириться с физическим дефектом. Вскоре они поженились, и перед Питером открылся новый мир.

Грейс и ее первый муж были активистами Корпуса Мира на Ближнем Востоке. Примерно за год до похищения сенатора Вар-дона правительство обратилось к Грейс Стайлс с просьбой: не может ли она провести пару месяцев в Пакистане, чтобы организовать помощь для миллионов людей, умирающих от голода и болезней. Конечно, речь шла всего лишь о паре месяцев, но они растянулись до четырнадцати. Грейс была нужна там. С помощью государственного департамента Питер получил лишь две возможности нанести ей краткие визиты. Разлука была жестоким испытанием для них обоих.

И тогда в жизнь Питера вошла Лаура Ллойд.

Давным-давно, еще мальчишкой, Питер выдумал себе подружку. Он назвал ее Хелен. Она была неказиста, но отнюдь не уродина. Когда она улыбалась, что было вознаграждением за воображаемые героические поступки Питера, она становилась так красива, что невозможно было описать. И хотя она обладала невероятной для девочки смелостью, все же воображаемая Хелен была беззащитна и ранима. Она вечно попадала в какие-то непредсказуемо опасные ситуации, и ее неизменно спасал супермен Питер. Эти детские фантазии были давно забыты. Ивот однажды, занимаясь расследованием подноготной Джереми Ллойда, он решил поговорить с его женой. Лаура Ллойд, слегка испуганная, открыла ему дверь квартиры и вопросительно уставилась на него.

«Господи, да это же Хелен!» – пришло в голову Питеру.

Она обладала той же неброской красотой, ее очень украшала нечастая, но щедрая улыбка, она была так же ранима. Он, как в детстве, почувствовал, что готов ради нее сразиться с армией негодяев.

Конечно, она видела в нем врага. По ее мнению, его задачей было причинить ей боль, постараться очернить и без того униженного мужа. Он попытался высмеять свою романтическую тягу к этой женщине. Окружающий мир не имел ничего общего с романтикой. Героические фигуры были мертвы – и в кино, и в жизни. Но даже когда Питер сделал свою работу, не причинив никакого вреда Джереми Ллойду, он не смог отделаться от чувства, что теперь в какой-то мере несет ответственность за Лауру Ллойд. Это вовсе не бредни, убеждал он себя. Существует его обожаемая Грейс – за пять тысяч миль от него – и есть Джереми Ллойд – центр и смысл существования Лауры.

Но она нуждается в помощи.

Все до последнего пенни в семье Ллойдов шло на организацию безуспешной защиты Джереми. Лаура нашла работу на часть дня в какой-то конторе по недвижимости. Она могла работать только полдня, ибо ей надо было уходить пораньше, чтобы собрать в школу Бобби, ее семилетнего сына. Она и слышать не хотела о каком-то займе у Питера, хотя теперь он перестал быть врагом. Лишь спустя много времени он смог уговорить ее, чтобы она позволила пригласить их с Бобби на обед и, может быть, в кино. На первых порах она считала, что Питер мается чувством вины из-за того, что собирался размазать Джереми на страницах «Ньюсвью». Затем она безоговорочно решила, что он неторопливо и расчетливо подбирается к ней. Если она будет принимать его помощь или слишком часто видеться с ним, он получит повод требовать вознаграждения в той форме, к которой она не была готова.

Но Питер любил Грейс, которая застряла в Пакистане, и говорил себе, что он всего лишь проявляет заботу о двух существах, которые в ней нуждаются. Квартира Лауры была только в трех кварталах от его дома. И в свободные вечера добираться до нее было несложно. В глубине души Питер понимал, что испытывает острое сексуальное желание в присутствии этой женщины. Почему бы и нет? Что неестественного в том, что он видит в Лауре привлекательную женщину? У этих чувств все равно нет будущего. Ведь есть Грейс и есть Джереми. Лаура любит Джереми, и, если ей придется год за годом ждать его, она будет ждать.

Питер ненавидел сам себя за эти предательские мысли. Грейс была его женой. Она помогла ему снова стать мужчиной. Но она находилась в пяти тысячах миль от него. Питер часто лежал ночами без сна, терзаемый голодом, для которого он даже не мог подобрать названия. Но оно было написано неоновыми буквами на потолке его спальни.

Лаура Ллойд!

Глава 3

С пакетиком, который распирал ему карман, Питер обошел Гремерси-парк и добрался до Двадцать первой улицы. Были времена, когда квартиры в нижних этажах старых нью-йоркских домов коричневого камня с небольшими садиками на заднем дворике пользовались большим спросом. Но в последние несколько лет снимать их стало проще. Квартиры на уровне улицы были легко доступны для типов, которые шлялись по округе, присматривая, что можно стащить, дабы раздобыть деньжат на наркоту. Земля здесь была пропитана отходами. В силу этих обстоятельств семья Джереми Ллойда получила возможность снять так называемую «квартиру с садом» к востоку от Гремерси-парк.

Когда Питер подходил к квартире Лауры, он почувствовал, как у него зашевелились волосы на затылке. В середине квартала был припаркован армейский джип, и вдоль фасада дома Лауры неторопливо прохаживались, патрулируя, четверо вооруженных до зубов солдат. Через открытые окна соседних квартир доносился нескончаемый поток голосов, комментировавших похищение.

Питер ускорил шаг. Солдаты, похоже, не обращали на него внимания, но как только он оказался у дверей, что вели в вестибюль здания, путь ему преградил мужчина в штатском.

– Вы здесь живете? – спросил он.

– Нет.

– К кому вы идете?

Питер сжал челюсти:

– Какое ваше дело?

Человек вынул из кармана кожаный бумажник с бляхой. Он был агентом ФБР.

– Вы идете навестить миссис Ллойд?

– А если и так?

– Ваша фамилия Стайлс?

– Да.

– Можете доказать?

Питер вынул свой бумажник, в котором хранилось водительское удостоверение и полдюжины кредитных карточек.

– Что это за пакет? – спросил агент, показывая на карман Питера.

– Вы поверите, если я скажу, что там автомобиль?

– Никак для малыша?

– Вы хотите взглянуть на мои шрамы и родимые пятна? – усмехнулся Питер.

Агент смутился:

– Инспектор Бач предупредил нас, что вы появитесь. Будьте осмотрительны.

– В каком смысле?

– В этом районе миссис Ллойд вызывает самые разные чувства, – сказал агент. – Ее муж – один из тех, кто связан с этим похищением.

– Вы его уже вычислили?

Человек из ФБР пожал плечами:

– Не так давно тут шаталась компания типов в касках, угрожая вломиться в дом. Поэтому тут и появились солдаты.

Питер облизал пересохшие губы:

– Спасибо, что сказали.

– Передайте даме, чтобы она не волновалась. Они не вернутся.

Войдя в дом, Питер нажал кнопку звонка у дверей Лауры. Шторка на глазке в верхней части двери отодвинулась. Он знал, что Лаура разглядывает его. Питер слышал, как звякнула снимаемая цепочка, дверь открылась, и она предстала перед ним. Поверх платья на Лауре был маленький клетчатый передничек. У нее неестественно блестели глаза.

– Питер! – произнесла она. Но ее голос походил скорее на шепот.

Войдя, он закрыл за собой дверь и накинул цепочку. Лаура прислонилась к дверям, словно впустив его, она исчерпала все силы. Он слышал, как непрерывно гудела телефонная трубка. Как он и предполагал, Лаура сняла ее.

Он испытал желание коснуться ее, но это было бы против правил.

– Как мы рады тебя видеть, Питер! – Из дверей спальни показался Бобби. Он был крепеньким мальчишкой со светлыми волосами и темно-карими, как у матери, глазами.

– Я пыталась дозвониться до тебя, Питер, – сказала Лаура. До этого за весь период их странной дружбы она никогда не звонила ему. Ему приходилось брать на себя поддержание их отношений. Он почувствовал воодушевление. Она обратилась к нему за помощью.

– Ты видел солдат, Питер? – спросил Бобби.

– Да.

– Тут было пятнадцать или двадцать человек в железных касках, – сказала Лаура. – Они толпились на тротуаре, орали и выкрикивали оскорбления. Затем несколько из них вошли в дом и стали колотить в двери.

– Сволочи, – отрезал Питер.

– Эй, Питер, так нельзя выражаться, – заявил Бобби.

– Прости. Не сдержался. – Он вытащил из кармана пакетик и протянул его Бобби. – Посмотри, Боб, понравится ли тебе?

Мальчишка разорвал бумагу, и у него расширились глаза. Он вскинул над головой маленькую красную модель гоночной машины.

– Ох, Питер, это же «феррари»!

– Проверь, как она работает.

– Ну и ну, – вскричал Бобби, – до чего классно! – Он исчез в спальне.

– Это было просто кошмарно, Питер, – сказала Лаура. – Мы спали, когда зазвонил телефон. Это был один из давних голосов, поносивших меня. Я поняла, что-то случилось, и включила радио. И тут узнала… Теперь все, включая и его дядю, обрушатся на нас. Но мне никогда и в голову не приходило… о, эти люди, Питер! Если бы не пришла помощь, думаю, эта публика…

– Теперь ты под надежной защитой, – сказал Питер. – У тебя еще остался кофе?

– Конечно. Прости, Питер. Я совершенно забыла правила приличия.

Она кинулась в маленькую кухоньку, которая служила всего лишь продолжением гостиной, и налила кофе. Они уселись бок о бок за маленьким обеденным столом в алькове. Питер слышал, как «феррари» визжит на поворотах черной пластмассовой гоночной трассы, которую он еще раньше подарил Бобби. Он предложил Лауре сигарету. Курила она редко, но он почувствовал, что в эту минуту она нуждается в сигарете, и поднес ей зажигалку. Ему хотелось сказать ей что-то теплое и нежное, полное любви. Вместо этого он снял черные очки и засунул их в нагрудный карман.

– Я должен сразу же тебе все рассказать, Лаура. Я пришел бы в любом случае, но к тому же меня попросили зайти к тебе.

– Кто?

– Инспектор ФБР, который занимается этим делом; его зовут Бач.

– Вот как.

– Заверяю тебя, что я пришел бы и без его просьбы.

Ее теплые карие глаза в упор смотрели на него.

– Думаю, что знаю это, Питер. Ты… нужен мне. Поэтому я и пыталась дозвониться до тебя.

– Может, и лучше, что я успел уйти. В противном случае, если бы ты первой нашла меня, я бы не услышал версии Бача.

– Неужели они считают…

– Пока еще они ничего не знают, – успокоил ее Питер. – Кроме первой записки, ничего больше не последовало. Никаких попыток выйти на второй контакт. Они выжидают.

– И неужели они… они примут эти требования?

– Они попытаются обговорить сроки.

Когда она хмурилась, то напоминала удивленную маленькую девочку.

– Джереми не захочет оказаться ни на Кубе, ни в Алжире, – сказала она. – Он не потерял надежды, Питер. Юрист… то есть мистер Крамер – продолжает искать пути.

– Лаура, если ты что-то знаешь…

– Питер!

– Я передаю тебе то, что просил сказать Бач. Бач думает, что похитители могли поставить имя Джереми во главе списка, чтобы пустить ФБР по ложному следу. Были группы и организации, которые во время суда организовывали пикеты и демонстрации в поддержку Джереми, так что можно навести следствие на них. Они были друзьями Джереми. Бач думает, что кто-то из них мог подставить тебя и пообещать, что Джереми будет на свободе.

– Нет.

– Если ты знаешь, кто они, и если так случится, что они убьют Вардона и Селлерса, то они могут потом… предпринять серьезные меры, чтобы заставить тебя замолчать.

– Питер, я ничего не знаю. Меня никто не навещал. Эти новости стали для меня, как и для всех остальных, потрясением. Знаешь, какая у меня была первая мысль?

– Какая?

– Что это может плохо сказаться на шансах Джереми. Люди будут думать, что он имеет отношение к этой истории.

– А ты не думаешь, что с ним могли переговорить прямо в тюрьме? – спросил Питер. – Кто-то, кто убедил его, что оправдать себя он лучше всего сможет, будучи в безопасности, вне тюремных стен?

– Никогда, – спокойно возразила она. – Я хочу сказать, что понятия не имею, велись ли с ним такие разговоры, но знаю, что он никогда не согласился бы стать частью такого замысла. Джереми не может ни на йоту преступить закон, он знает, чем это для него кончится.

– Если кто-то все же придет к тебе, Лаура…

– Ты будешь первым, кто об этом узнает. Обещаю тебе, Питер.

Грубые хриплые крики ворвались так неожиданно, что Питер с Лаурой на мгновение застыли с чашками в руках. Из спальни донесся звон разлетевшегося стекла, громкий мат и тонкий вскрик, который мог издать только Бобби.

Вскочив на ноги и покачнувшись, Питер кинулся в спальню. С его ногой ему было трудно быстро двигаться. Все случилось слишком внезапно, словно щелчок фотокамеры. Дорогу ему преградил огромный мужчина в синей жестяной каске. Горящие воспаленные глаза сверкали. У него был багровый шрам, который шел от корней волос до угла распяленного рта, издававшего рычание. И на голову Питера опустился металлический стержень.

Питера было не так легко одолеть в схватке. Он хорошо владел каратэ. Но ему надо было отреагировать меньше чем за секунду, и в то мгновение, когда он сделал шаг назад, нога подвела его. Человек в дверном проеме и взметнувшийся железный стержень – все слилось в одно.

Удар пришелся Питеру по голове, и он провалился в мучительную темноту.

Питер медленно всплывал на поверхность. Левая часть головы разрывалась от боли. Когда он поднял веки, мир перед глазами качнулся и расплылся. Он понял, что лежит на кровати, скорее всего, у Лауры. Откуда-то издалека до него доносилось приглушенное перешептывание нескольких голосов. Он заметил рядом с собой на краю постели какое-то расплывчатое белое пятно. Прикрыв глаза, он тут же снова открыл их, пытаясь заставить их работать.

– Спокойней, старина, – произнес мужской голос.

– Кто вы? – спросил Питер.

– Доктор Рейли, врач скорой помощи. Ну вам и врезали по черепу, старина.

– Насколько серьезно?

– Вам бы не мешало сделать рентген.

Питер сделал попытку приподняться на локтях. Боль была ощутимой, но по крайней мере, перед глазами немного прояснилось. Доктор Рейли оказался молодым улыбчивым ирландцем, в белой куртке и таких же брюках. На шее у него болтался стетоскоп.

– Где миссис Ллойд? – спросил Питер.

Курносая физиономия Рейли вдруг стала очень серьезной. С лица сползла улыбка.

– Они ее забрали, – сказал он.

В голове у Питера что-то заклинило.

– Вы имеете в виду ФБР?

– Те парни, что сюда вломились, – уточнил Рейли. – Они захватили ее вместе с малышом.

Рывком приподнявшись, Питер свесил ноги с кровати – и рухнул бы на пол, если бы Рейли не подхватил его. На мгновение перед ним всплыло видение синей жестяной каски, горящих глаз, синевато-багрового шрама и искаженного рта. Из соседней комнаты продолжало доноситься бормотание и перешептывание.

– Помогите мне, – сказал Питер.

– Вам бы лучше расслабиться, старина, – посоветовал Рейли. – Думаю, вы вне опасности, но все же…

– Кончайте свои дела, – прервал его Питер. Каким-то образом, опершись на дверной косяк, он поднялся на ноги. Он собрался двинуться в гостиную, но потерял ориентацию в пространстве. Переступив порог, он очутился в комнате Бобби. Детективы в штатском искали тут отпечатки пальцев. На полу валялись обломки черной пластмассовой трассы Бобби. Изящный красный «феррари», раздавленный чьей-то подошвой, превратился в лепешку. Окно, выходившее на замусоренный задний двор, было сорвано с петель.

– Будьте любезны, обойдите другим путем, мистер Стайлс, – сказал детектив. – Мы не теряем надежды найти какие-нибудь следы.

Питер побрел обратно в комнату Лауры. От ярости перед глазами у него плавала красная пелена. Рейли было попытался поддержать его, но Питер оттолкнул врача. В голове пульсировало. Он распахнул дверь в гостиную.

Похоже, она не подверглась разгрому. Тут было все в порядке, но комната имела странный вид. Маленький столик, за которым они с Лаурой пили кофе, был точно в таком же виде, что и раньше: стояли их кофейные чашки, стулья были несколько отодвинуты от стола. Неуместными были лица присутствующих. Тут был молодой армейский лейтенант и незнакомый человек в штатском. И еще Бач. Питер прикинул, что он находился без сознания некоторое время, раз тут успела появиться «скорая помощь» – и Бач.

– Вы, сукины дети, обделались, как всегда, – сказал Питер, сам удивившись той ярости, которая дрожала в его голосе. – Как великолепно вы смотрелись снаружи, где все могли вас видеть, и вам было наплевать на то, что делается на заднем дворе!

Бач подошел к нему:

– Как вы себя чувствуете?

– В голове словно отбойный молоток работает.

– Лучше, чтобы вас доставили в больницу.

– Провались она, ваша больница! – Питер услышал, что он орет. – Вы позволили им похитить Лауру и Бобби! Ваш тупой идиот у дверей готов был проверить мое свидетельство о рождении, прежде чем позволить войти, а эти подонки без всяких трудностей влезли со двора!

Бач спокойно и бесстрастно смотрел на него своими бледно-голубыми глазами.

– Если бы я даже встал на колени и целовал вам ноги, от этого женщина и ребенок быстрее здесь не оказались бы. Вы видели того, кто напал на вас?

Питер прикрыл глаза, стараясь четко представить себе облик нападавшего. Но в памяти всплыло выражение ужаса на лице Лауры, когда она услышала крик Бобби.

– Мы столкнулись в дверях, – сказал он. – Разбилось стекло, и Бобби закричал. Я еще не успел толком разглядеть его, а этот тип уже набросился на меня со свинцовой трубой. Все произошло так быстро. Он был в ярко-синей жестяной каске. Сумасшедшие глаза, и шрам от корней волос до угла рта. Большой.

– Шрам свежий или старый?

Питер затряс головой, стараясь припомнить.

– Багровый. Свежий или старый, понять не могу. Вид был такой, словно по нему гризли прошелся лапой. Кто они, Бач?

Бач пожал плечами:

– Рабочие откуда-то поблизости. Значит, вы видели синюю жестяную каску?

– Неужели никого не арестовали, когда они в первый раз пытались ворваться сюда?

Бач сдержанно усмехнулся:

– Никого. Говоря полицейским языком, их просто «рассеяли».

– О Господи? Зачем они захватили ее?

– Об этом говорит клочок бумаги, в которую был завернут камень, брошенный в окно, – сообщил Бач. – «Скажите Джереми Ллойду, пусть он велит своим приятелям освободить Вардона и Селлерса, или он никогда больше не увидит своей семьи», – на память процитировал Бач. – Больше ни о чем не спрашивайте. Да, идет расследование. Нет, отпечатков пальцев они не оставили.

– Как эти идиоты, расставленные у фасада дома, поняли, что происходит? – спросил Питер.

Улыбка застыла на губах Бача.

– Кто-то выглянул из заднего окна и позвонил в полицию. Солдаты же и мой человек Лоуренс не слышали ничего, что могло бы привлечь их внимание.

– Значит, они до сих пор сидят на задницах и сопли жуют! Почему они не осматривают окрестности?

– Этим занимается полиция. Я не Даниель Бун[22]. Я не могу выслеживать людей на городских тротуарах. Мы должны найти кого-то, кто что-то видел. Я здесь потому, что ждал вашего появления. Так что вам сказала миссис Ллойд?

– Ничего. Она ровно ничего не знает. Я говорил, что от нее ничего не добиться.

– Единственная наша зацепка… единственный след того, что тут произошло, – сказал Бач, – это как раз эти синие каски. Дело в том, что, по мнению полиции, эти каски из порта. Докеры. Я бы посоветовал вам обратиться к сотрудникам Портовой комиссии. Может, вам удастся опознать вашего человека со шрамом в личных делах.

Питер посмотрел на часы. Сквозь портьеры на окнах уже начал просачиваться дневной свет. Шел шестой час.

– Они открыты всю ночь? – спросил он.

– С половины девятого, – сказал Бач. – Я сообщу им о вас.

– И что же мне делать эти три часа?

– Лучше всего отправиться домой и немного передохнуть, – посоветовал Бач. – Если мы что-нибудь найдем, то позвоним вам.

– Вы, должно быть, шутите, – буркнул Питер.

Глава 4

Пять из сорока восьми часов, отпущенных похитителями сенатора Вардона и Селлерса, прошли без всяких известий о том, каким образом собираются удовлетворить их требования, если предположить, что правительство примет их условия. Расписание передач радио и национального телевидения было непоправимо нарушено. Известные граждане, имеющие и не имеющие отношения к политике, выражали свое возмущение. Было немыслимо, чтобы могущественнейшее государство на планете, Соединенные Штаты Америки, позволило себя шантажировать группе «психованных радикалов». Похоже, это стало излюбленным выражением.

Повсюду были солдаты и национальные гвардейцы. Большое шоу под названием «обеспечение повышенной безопасности» было в полном разгаре, хотя никто толком не понимал, кого брать на мушку и в каком направлении вести расследование.

Незадолго до пяти часов Эллсуорт Кейн, владелец «Синдиката Кейна», который распространял колонки Селлерса, обратился к народу. Синдикат выплатит десять тысяч долларов любому, кто предоставит информацию, которая поможет опознать похитителей. И сто тысяч долларов, без всяких расспросов, – за содействие в благополучном возвращении Селлерса и сенатора Вардона.

Было объявлено, что в восемь часов по времени Восточного побережья с посланием к нации обратится президент.

Примерно к пяти часам на местную радиостанцию явился епископ. Уже распространились первые известия о похищении Лауры Ллойд и Бобби. Добросердечный церковник воззвал к здравому смыслу. Но точка зрения водителя такси, который вез Питера, уже неоднократно была озвучена публично. Двадцать восемь заключенных, которых требовалось выпустить на свободу, следует вывести из камер и расстрелять. Епископ взывал к состраданию и сочувствию. Семилетний мальчик ни в чем не повинен. На его матери тоже нет никакой вины. Мы не должны отвечать преступлением на преступление.

Когда епископ покидал радиостанцию, кто-то кинул в него бутылку из-под коки и раскроил ему голову. В ближайшей больнице ему наложили несколько швов.

На улицах пешеходы ускоряли шаги и непрестанно оглядывались, словно из-за каждого угла им могла грозить опасность.

Питер стоял у дверей номера гостиницы в районе восточных тридцатых. Он не снимал пальца с кнопки и слышал, как звонок настойчиво жужжит. На Питере снова были черные очки. У него слегка кружилась голова, и временами подступали приступы дурноты. Ему показалось, что прошла вечность до момента, когда наконец дверь, придерживаемая цепочкой, приоткрылась на несколько дюймов. Из проема выглянул молодой человек с взъерошенными рыжими волосами. На нем была лишь белая махровая рубашка.

– Питер! – воскликнул он. – Что это, черт возьми, с тобой делается? Ты что, надрался?

– Я должен поговорить с тобой, Тим, – ответил Питер, – и срочно. Почему ты не брал телефонную трубку?

Тим Салливан, его старый приятель, ухмыльнулся:

– Мой психоаналитик объяснил мне, что только извращенцы берут трубку, когда… когда в гостях дама.

– Брось, Тим. Впусти меня. Мне надо переговорить с тобой.

– Прости, Питер. Не сейчас. Ради Бога, приятель, не сердись!

– Скажи даме, пусть она отправится в ванную, если хочет остаться инкогнито, – сказал Питер. – Это не может ждать, Тим.

Тим Салливан нахмурился:

– Так ты точно не пьян?

– Я не пьян, Тим. И включи радио, пока твоя дама приводит себя в порядок. Это сэкономит время.

– Дай мне пару минут, – буркнул Тим.

Ожидая за дверью, Питер закурил сигарету. Перед его глазами проходили страшные сцены: в сером рассветном сумраке Лауру и Бобби тащат по темным улицам. У Лауры нет сил сопротивляться. Она вместе с Бобби потому, что у нее нет другого выхода. А в двадцати ярдах отсюда солдаты держат в руках скорострельные игрушки и рассуждают о том, вломит ли Том Сивер «Краснокожим из Цинциннати», когда сегодня будет играть за «Метрополитен». Стоит подойти к ним поближе любому честному гражданину, так они его на куски разорвут.

Тим Салливан открыл двери. Он успел натянуть брюки и клетчатую спортивную рубашку. Где-то в глубине квартиры гудело радио. Сама квартира состояла из одной большой комнаты и ванной. Поодаль от стены стояла большая двуспальная кровать, в которой еще недавно лежали. На спинке стула в углу висел розовый женский халатик. Из ванной доносился звук льющейся воды.

Тим выключил радио.

– Уф! – выдохнул он. – Надеюсь, ты не звонил ко мне на работу. А то они кинутся искать меня.

– Тим, мне нужна твоя помощь, – сказал Питер. – Ты уже слышал о жене Ллойда с сыном?

Тим кивнул.

– Они мои друзья, – с трудом выговорил Питер. – И я был у них, когда это все случилось. Какой-то подонок оглушил меня куском трубы. За левым ухом у меня шишка размером с яйцо. Семья Ллойда очень важна для меня.

– Мне очень жаль, Питер. Чем я могу тебе помочь?

– Ты репортер-новостник, работающий в порту, – сказал Питер. – Копы считают, что громила в каске, который уволок Лауру и Бобби, – докер. Ну тот, что врезал мне, – у него был шрам через все лицо. Ты знаешь всех, кого стоит знать в доках. Я хочу найти этого подонка со шрамом, и найти как можно быстрее.

Тим подошел к угловому столику:

– Хочешь выпить?

– Я хочу, чтобы ты помог мне, Тим. Мне некогда посвящать тебя в детали. Прошу тебя, Тим!

Тим плеснул себе виски.

– Ты считаешь, что я могу просто подойти к какому-нибудь парню в порту и попросить его показать мне типа со шрамом, которого разыскивает полиция?

– Что-то в этом роде.

– Ты не знаешь портового мира, Питер. Конечно, у меня там есть друзья и приятели, но я обзавелся ими лишь потому, что не задавал такого рода вопросов. Ты, чужой человек, не пройдешь и сотни ярдов по любому из пирсов Нью-Йорка, как новость о твоем появлении опередит тебя. Если я буду расспрашивать о твоем приятеле со шрамом, меня просто пошлют. Можешь не сомневаться, там уже все известно.

– Человек с такой физиономией не может скрываться, – сказал Питер.

– В этой общине скрываются годами, друг. И ты не можешь задавать вопросы и надеяться получить ответы – здесь так не делается. Будешь болтать – и всплывешь в Норс-Ривер с вырезанным языком.

У Питера повлажнели от возбуждения ладони.

– Послушай меня, Тим. В этом проклятом городе все рехнулись. Если я спешно не найду своего парня, то не исключено, мы обнаружим тела Лауры и Бобби в каком-нибудь мусорном контейнере.

Тим сделал еще один глоток.

– О'кей, Питер. Порасспрашиваю для тебя, но сомневаюсь, что получу ответы. Стоит мне пару раз задать подобный вопрос, и я не найду никого, кто захочет со мной разговаривать. Но есть более надежный путь. В Портовой комиссии имеются досье…

– Они еще пару часов будут на запоре. А два часа – это слишком долго.

– Господи, Питер, прямо не знаю, что и сказать тебе. Ты делал статью о сенаторе Вардоне для «Ньюсвью», не так ли? Тут у тебя нет концов? – Ответом было каменное лицо Питера. – Если сенатор и Селлерс вернутся живыми и здоровыми, то у этих касок не будет никаких причин сводить счеты с семьей Ллойда. Так?

– Да, если они решат подождать, – ответил Питер. Вдруг на него навалилась невыносимая усталость. – Вся эта долбаная армия Соединенных Штатов, ФБР, полиция – все ищут Вардона и Селлерса, все горят желанием выяснить, кто же похитил их. Как бы ни сложилась ситуация, двигаться все будет медленно: в лучшем случае пойдет неторопливая торговля. И те бандиты, что похитили Лауру и Бобби, могут решить, что пара трупов, брошенных в отместку похитителям, может ускорить дело.

Открылась дверь ванной, и оттуда вышла девушка. Она была юной и симпатичной, с длинными каштановыми волосами, которые спадали ниже плеч. На ней были синие обтягивающие слаксы и коричневый свитер, который подчеркивал ее соблазнительные формы. На переносице поблескивали типичные бабушкины очки с янтарными стеклами. Если ее что-то и смущало, она этого не показывала.

– Думаю, что могу помочь вам, мистер Стайлс, – заявила она. – Меня зовут Джанет Блейдс. Так уж вышло, что я работаю в Портовой комиссии. И предполагаю, что смогу показать вам эти досье, если это вам поможет.

– Да благослови вас Бог! – воскликнул Питер.

– А я покручусь среди них, Питер, посмотрю, что удастся выяснить, – сказал Тим. – После того как просмотришь досье, найдешь меня в кафе О'Коннора – Сорок третья, напротив пирсов. Если ты узнаешь его имя, может, я смогу помочь. Если ты не появишься, Джанет мне все расскажет.

Питер и Джанет Блейдс направились в деловую часть города на такси. Отвечая на ее расспросы, Питер подробно рассказал, что произошло в квартире Лауры.

– Простите, что наваливаю на вас эти проблемы, – сказал он, – но Тим – моя единственная связь с портом.

Мисс Блейдс улыбнулась.

– Это несколько нарушило наши воскресные планы, – сказала она. – Но в наши дни и с его профессией надо быть готовым к тому, что твои планы могут быть нарушены.

– Вы подруга Тима?

– Во всяком случае, на этот уик-энд, – не переставая улыбаться, ответила она. – Забавно, но сейчас вокруг нас столько насилия, что история с похищением Вардона и Селлерса, по сути, не очень меня и тронула. Это возмутительно, но меня это как-то не волнует. Словно наблюдаю партию в шахматы. За кем следующий ход? Силовая игра между двумя могущественными группами. Вардон и Селлерс в ней всего лишь пешки. Но ваша подруга и ее ребенок – это нечто совсем иное.

Питер посмотрел на нее:

– С чего вы взяли, что она моя подруга?

– Поняла по вашему голосу, Стайлс.

– Значит, я плохой актер.

– Актеров теперь как собак нерезанных, – сказала девушка. – Потому и приятно встретить человека, который в наши дни умеет по-настоящему чувствовать. Надеюсь, смогу помочь вам, Стайлс.

Миновав охранника в холле здания, где размещалась Портовая комиссия, они поднялись на лифте. У Джанет Блейдс был ключ от кабинета. Отперев дверь, они прошли мимо пустого стола секретарши, как вдруг из другого кабинета навстречу им вышел улыбающийся юноша:

– Привет, Джанет. Какого черта ты тут ошиваешься?

– Решила поработать в свободный день. Это Питер Стайлс – Джейк Шривер, – представила она их друг другу. – Джейк – один из наших агентов, Стайлс.

– Вы тот самый, кого сегодня утром оглушили в квартире Лауры Ллойд? – спросил Шривер.

– То, что осталось от него.

– Инспектор Бач из ФБР вытащил меня из постели и сказал, что вы захотите просмотреть личные дела. Но не мог найти вас, чтобы сообщить об этом.

Питер отметил про себя, что надо пересмотреть свое отношение к Бачу.

– Где вы нашли Джанет? – спросил Шривер.

– В доме у приятеля.

– Повезло ему, – вздохнул Шривер и с тоской взглянул на девушку. – Кофе у меня в кабинете.

Личные дела докеров были расставлены в определенном порядке: возраст, цвет кожи; отдельная стопочка существовала для тех, кто имел заметные шрамы, родимые пятна или какие-то врожденные недостатки.

– Обычно наша классификация недоступна для посторонних, – сказал Шривер. – Чье-то нежное кровоточащее сердце конечно же сожмется от такой дискриминации. Но когда кому-то из нас надо кого-нибудь быстро опознать, такое деление упрощает дело. Так что будьте нашим гостем.

Но Питеру не удалось найти своего человека. У него ничего не было для опознания, кроме шрама: ни цвета волос или глаз, ни четкого представления о фигуре.

– Похоже, что вашему типу врезали такелажным крюком, – предположил Шривер. – Их используют, чтобы таскать ящики и тюки, но они могут быть и чертовски убедительным оружием в свалке.

– Кто-то из прорабов может знать его, – прикинул Питер.

– Сегодня вы никого не найдете в доках, Стайлс. Сегодня воскресенье, и работает максимум полдюжины человек. По воскресеньям в доках обычно тихо. И никто нам ничего не будет рассказывать. Мы тут считаемся плохими ребятами, а когда происходит какая-то заварушка, мы становимся очень плохими ребятами.

– Но такую физиономию скрыть невозможно, – сказал Питер.

– Это вам кажется, – ответил Шривер. – Тут, если человек хочет остаться неузнанным, его никто не найдет.

– Почему его нет в досье?

– Он мог обзавестись шрамом и после регистрации.

Зазвонил телефон, стоящий на другом столе. Джанет Блейдс сняла трубку.

– Это Тим ищет вас, Стайлс.

У Тима был напряженный голос.

– Ты там что-нибудь нашел, Питер?

– Пусто.

– Я у О'Коннора, там, где тебе и говорил. Похоже, я на что-то наткнулся. Лети сюда.

– Что ты нашел?

– Не могу разговаривать. Хватай ноги в руки, понял?

– Уже бегу, – сказал Питер.

В доках стояла тишина. В воскресенье никто не разгружался и не загружался. Только случайные машины проносились по надземной эстакаде хайвея Вест-Сайда. Грузовиков не было видно. Только что минуло шесть утра.

По совету Шривера Питер отправился один. Если его или Джанет Блейдс увидят в компании Питера, это будет означать, что он дал объявление о своих намерениях.

– Я буду неподалеку, – сказал Шривер, – на тот случай, если понадоблюсь.

К грязной, замызганной витрине заведения О'Коннора скотчем был приклеен рукописный текст меню. В воскресенье предлагались бобовый суп и мясная запеканка.

Питер вошел в кафе. Первое, что он увидел, – длинная стойка с высокими стульями, а у дальней стены размещались несколько столиков, покрытых клеенкой. Здесь был молчащий музыкальный ящик и автомат для продажи сигарет. У стойки сидели несколько мужчин в простых рабочих комбинезонах, и еще пара – за одним из столиков. На головах троих из них были ярко-синие каски. Питер почувствовал, как у него напряглись все мышцы. Тима Салливана тут не было. Во всяком случае, он его не видел.

Бармен в заляпанном белом фартуке кивнул Питеру.

– Что прикажешь, приятель? – спросил он.

– Я тут ищу кое-кого, – сказал Питер. Все головы повернулись в его сторону. – Вы знаете такого человека – Тим Салливан?

Бармен вытер нос тыльной стороной ладони и, отвернувшись, занялся гамбургерами, шипящими на решетке гриля.

– Портовый репортер? Конечно, знаю.

– Только что он звонил мне отсюда. Сказал, что мы тут с ним встретимся.

– Я его не видел, – ответил бармен. – Парни, кто-нибудь из вас видел Тима Салливана?

Четверо у стойки медленно покачали головами.

– Эй, Эдди! – крикнул бармен одному из тех, кто сидел за дальним столиком. – Ты или Мууз видели утром Тима Салливана?

– Нет.

Питер огляделся. Единственным телефоном тут был платный таксофон, висящий на стене у входа. Без будки.

– Он сказал мне, что звонит отсюда, – растерянно пробормотал Питер.

– Должно быть, вы его не поняли, – ответил бармен. – Если бы он звонил отсюда, я бы, конечно, его заметил.

Один из обладателей жестяных касок расхохотался.

– Скорее всего, он где-то развлекается с подружкой, – сказал он. – По воскресеньям Тим не работает. Слышь, Джой, включи-ка снова радио, ладно?

– О чем разговор, – согласился бармен.

Диктор начал тараторить новости, которые уже не были таковыми. Меньше чем через два часа президент обратится к нации. Тем временем все конгрессмены, сенаторы и ведущие чиновники, которых пока не удалось найти, обязаны незамедлительно связаться с ФБР. Оно обеспечит их безопасность.

Питер стоял не шевелясь, не отводя взгляда, прикрытого черными очками, с трех ярко-синих касок. Он старался запомнить их лица.

– Если Тим появится, сказать ему, что вы его ищете? – спросил бармен.

Он продолжал готовить гамбургеры. Питер медленно повернул голову в его сторону. Не забыть бы и эту смуглую тупую рожу.

– И вы, и я – мы оба знаем, что он тут не появится, – медленно проговорил Питер. – Вы когда-нибудь читали Библию, Джой?

Джой застыл с вилкой, занесенной над одним из гамбургеров.

– Конечно, я читал Библию. Я родом из порядочной католической семьи.

– Тогда должны понимать, что я имею в виду, когда говорю: «Око за око и зуб за зуб». – Питер направился к дверям. – Еще увидимся, – сказал он. – Со всеми вами.

Выйдя, он оказался под лучами утреннего солнца. Без посторонней помощи с семью мордоворотами не справиться. Джейк Шривер обещал, что будет где-то поблизости. Как ни грустно, но приходилось признать, что с другом случилась беда. Тим Салливан был здесь. Когда он звонил, его все видели. Они поняли, что Тим может навлечь неприятности на их мирок. Они знали, какое имя носит человек со шрамом, и устранили Тима, чтобы обезопасить своего приятеля.

Питер двинулся к югу и увидел, что по авеню к нему приближаются две полицейские машины и армейский джип. Именно такая помощь и была ему нужна. Он подошел к обочине и просигналил ведущей полицейской машине. Все три автомобиля остановились. За рулем первой из них сидел полицейский в форме, а рядом с ним располагался Лоусон, сотрудник ФБР, который охранял квартиру Лауры.

– Мы искали вас, мистер Стайлс, – сказал он. – Залезайте в машину.

– Не сейчас, – ответил Питер. Он махнул рукой в сторону кафе О'Коннора. – Мой приятель звонил мне оттуда. Думаю, он разыскал человека со шрамом, который напал на меня. Когда я пришел, моего приятеля там не было, но сидели семеро типов, которые, безусловно, знают, где он.

– Как зовут вашего приятеля? – спросил Лоусон.

– Тим Салливан. Он работает репортером в порту. Эти мужчины из кафе знают Тима. Они устранили его, чтобы он не рассказал мне то, что разузнал.

– Проверим, – сказал Лоусон. – А пока вас с нетерпением ждет инспектор Бач.

Трое солдат с автоматами, выпрыгнув из джипа, взяли Питера в полукольцо.

– Сначала Тим, – настаивал он.

– Прошу прощения, – ответил Лоусон. – Вас ждут. Это срочно.

У Питера стала пульсировать кровь в висках. Он облизал губы:

– Нашли миссис Ллойд?

– Не знаю, мистер Стайлс. Моя задача заключается в том, чтобы найти вас и доставить как можно скорее. Мы обнаружили вас с помощью девушки в офисе Портовой комиссии. Так что будьте любезны – в машину.

– Черт побери, Лоусон, Тим в большой беде. И я не могу оставить его.

– Я пошлю двух человек выяснить все, что возможно, – пообещал Лоусон. – Не усложняйте мне задачу, Стайлс. Хотите вы того или нет, но я вас доставлю.

Питер посмотрел на безучастно стоящих рядом солдат и на копов. У них не было никаких оснований забирать его, если только не поступили какие-то сведения о Лауре или Бобби.

– Если что-то случится с Тимом, это будет на вашей совести, Лоусон, – сказал он. Раздираемый необходимостью хранить верность обеим сторонам, он устроился на заднем сиденье полицейской машины.

Никуда не сворачивая, они помчались в верхнюю часть города. Машины, завывая сиренами, летели на полной скорости. К удивлению Питера, они остановились у здания «Ньюсвью» на Мэдисон-авеню. Лоусон вышел и открыл дверцу машины.

– Вас ждут в кабинете Девери.

Трое полицейских и трое солдат окружили Питера и стремительно провели его по холлу до лифта. Двоих, которые раньше них вошли в кабину, солдаты бесцеремонно выставили. Все эти предосторожности казались Питеру совершенно бессмысленными. Они взлетели наверх, в редакторскую секцию «Ньюсвью». За столом секретарши сидела Пегги Вудлинг, и Питеру показалось, что на скулах у нее лежала зеленоватая тень усталости. Лоусон проложил путь к дверям кабинета Девери. Солдаты буквально втолкнули Питера в переполненную комнату. За столом сидел Девери, крутя в руках холодную трубку. Несколько месяцев назад он отказался от сигарет и сейчас держал трубку с такой опаской, словно это была динамитная шашка. В глубине его холодных серых глаз крылась легкая ироническая усмешка, которая не ускользнула от Питера. По выражению его лица Питер понял, что положение критическое.

Здесь присутствовали инспектор Бач в компании двух армейских генералов с многочисленными орденскими ленточками на мундирах, а также четверо мрачноватых мужчин в штатском. Питер, привыкший подмечать детали, увидел, что у всех четверых выпирают наплечные кобуры с оружием.

– Спасибо, что явились, Стайлс, – ровным жестким голосом произнес Бач.

– В любом случае, у меня не было выбора, – заметил Питер, – но я оставил своего друга в большой беде. И если кто-то не займется его судьбой, с ним может…

– Похитители вышли с нами на связь, – прервал его Бач.

У Питера замерло сердце.

– Лаура и Бобби в безопасности? Что им от нас надо?

– Я говорю не о тех, кто захватил миссис Ллойд и ее сына, – сказал Бач. – Я говорю о тех, кто ведет большую игру. С Вардоном и Селлерсом.

Питера накрыла волна гнева.

– Послушайте, Бач! Кроме миссис Ллойд и Бобби, меня никто не интересует. Все остальное – это ваши игры. Вместо того чтобы волочь меня сюда…

Лицо Бача сохраняло бесстрастие.

– Похитители назвали вас в качестве посредника, – отрезал он.

Не веря своим ушам, Питер уставился на него. Должно быть, он ослышался.

– Честный Питер Стайлс, – сказал Девери, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Почему я? – ошеломленно спросил Питер.

– Мы предполагаем, потому, что вам доверяет Джереми Ллойд. Он и убедил своих друзей, что с вами можно иметь дело, – сказал Бач. Он посмотрел на часы. – У вас чуть больше сорока часов, чтобы обговорить условия сделки.

У Питера пересохло во рту.

– У вас, должно быть, крыша поехала, – сказал он. – Как я могу договариваться? Я понятия не имею, что собирается делать правительство. Я не знаю…

– Мы здесь для того, чтобы сообщить вам, как действовать, – остановил его Бач.

– Нет! – Питер решительно замотал головой.

– Если вам удастся договориться, Питер, – вмешался Девери, – то, может, вы наилучшим образом поспособствуете освобождению миссис Ллойд и ее ребенка.

– Нет! – повторил Питер.

– Судьба всей страны зависит от вас, сэр, – сказал один из генералов. – Президент…

– Нет! – едва не заорал Питер.

– Думаю, тебе стоит выпить, Питер, – вмешался Девери.

– Никакого алкоголя, – сказал другой генерал. – Нам нужно, чтобы этот человек полностью отдавал себе отчет в своих действиях.

– Не будьте идиотом, генерал, – протянул Девери. – Парню надо выпить.

Часть вторая

Глава 1

Знакомый кабинет Фрэнка Девери теперь предстал перед Питером в странном и враждебном обличье. Он подошел к маленькому бару в углу и плеснул себе порцию бурбона. Он смотрел прямо перед собой, делая вид, что не замечает пристальных взглядов Бача, генералов и тех четырех человек, которые были, как он подозревал, агентами ФБР. Ему оставалось лишь благодарить Бога за присутствие Девери. Тот понимал, что Питеру нужна пауза, чтобы перевести дыхание. Стайлсу казалось, что он получил убийственный удар в солнечное сплетение. Руки у него дрожали, когда он наливал алкоголь. Бурбон имел вкус и запах воды.

Вернувшись обратно в комнату, Питер заметил, что десять пар глаз смотрят на него так, словно он был каким-то странным предметом под микроскопом. Он чувствовал боль за правым ухом, которая не позволяла забыть о Лауре, о Бобби, о Тиме Салливане и о его девушке. Он решительно не мог вызвать в памяти лица сенатора Вардона и Сэма Селлерса. Пешки на шахматной доске, где разыгрывается силовая партия, – так их назвала Джанет Блейдс. Вся страна стоит из-за них на ушах, но почему-то в данный момент они совершенно не интересовали Питера.

Бач заговорил, но Питер поймал себя на том, что ему трудно сконцентрироваться на его словах:

– Они позвонили сюда, в этот кабинет, и попросили вас к телефону. Трубку снял мистер Девери, – рассказывал Бач.

– Я подумал, что речь пойдет о миссис Ллойд, – вставил Девери.

– Оказалось, что речь идет о гораздо более важных вещах, – уточнил Бач.

– Как еще мне объяснить вам, – глухим, словно со дна бочки, голосом сказал Питер. – Меня волнуюттолько мои друзья. И ничем иным я не хочу заниматься.

– Они вам доверяют, – произнес Бач. У него был холодный голос, и звучал он так, словно Бач ненавидел Питера. Двадцать восемь отъявленных преступников доверяют Питеру, звучало в этом голосе, и неизвестно, что он собой представляет.

– Они сказали, что Джереми Ллойд выбрал тебя для ведения переговоров, – тихо обронил Девери.

– Они сказали? – переспросил Питер. – Кто это «они»?

Девери пожал плечами:

– Голос.

– Иными словами, что бы вы, Стайлс, ни думали о Ллойде, сдается мне, что он завяз по уши, – сказал Бач.

– Не слишком ли вы доверяете их словам?

– В этой ситуации есть нечто весьма тревожное, – продолжил Бач.

– Ну, это мягко сказано, – пробормотал Девери.

«Девери оберегает меня, – подумал Питер. – Пока у него хватит сил, он не позволит раздавить своего сотрудника».

– При обыкновенном похищении, – сказал Бач, – детали, как правило, остаются неизвестными публике. И в данном случае их не стоило выносить на всеобщее обозрение. Похитители сами сделали их публичными. И теперь вся эта чертова страна знает, чего они требуют. Миллион долларов и свободы для заключенных. Основная причина, по которой обычно такого рода информация не сообщается и о похищении узнают немногие, заключается в том, что в случае огласки появляется возможность для обмана и жульничества. Любой может позвонить нам и предложить выдать ему миллион долларов. И скорее всего, этот звонок не будет иметь никакого отношения к похищению.

– Иными словами, раздавшийся у меня звонок может не иметь ничего общего с происходящим, – сказал Девери.

– Просто кто-то захотел прибрать к рукам мешок с золотом.

– И это должно стать вашей первой задачей, Стайлс, – сказал Бач. – Убедиться, что люди, которые вышли с вами на контакт, действительно что-то собой представляют.

– И как же я с этим справлюсь? – спросил Питер, все еще стараясь перевести дыхание.

– Потребуйте представить какую-нибудь вещь Вардона или Селлерса, которую мы могли бы безоговорочно опознать, – часы, кольцо, бумажник. То, что может быть в руках только у настоящих похитителей. И начисто откажитесь с ними разговаривать, пока они не убедят вас – и нас, – что сенатор и Селлерс в самом деле у них.

– Можете себе представить, – сказал первый генерал, – что Пентагон и ФБР уже получили несколько сот звонков с указаниями, где оставить деньги? Кстати, мистер Стайлс, моя фамилия Коркоран, а это генерал Льюис.

Оба генерала с их короткими стрижками выглядели как слишком рослые подростки.

– То есть вы собираетесь платить? – спросил Питер.

– Правительство Соединенных Штатов не поддается шантажу, – сказал генерал Коркоран.

Питер вытаращил на него глаза.

– Значит, не о чем и договариваться? – воскликнул он. – Вы хотите обречь на смерть сенатора и Селлерса?

– Мы не теряем надежды, что похитители блефуют, – сказал Коркоран.

– Мы должны выиграть время, – пояснил Бач. – Переговоры необходимо вести с предельной искренностью. Мы должны убедить их, что нам нужно время, чтобы принять решение. В этом случае мы можем надеяться и молиться, что найдем сенатора и Селлерса.

– И мне предстоит провести следующие сорок часов, скармливая им вранье? – осведомился Питер. – При этом стараясь произвести на них впечатление человека, которому можно доверять. Так?

– Вам придется импровизировать, – сказал Бач. – Первым делом вы должны выяснить, имеете ли вы дело с подлинными похитителями. Если вас убедят, продолжайте пудрить им мозги; вы прекрасно знаете, как это делается.

– Я работаю не у вас. – Питер отвернулся.

– За что могу только благодарить Бога, – сказал Бач. – Я не испытываю особого счастья от общения с человеком, у которого в друзьях – Джереми Ллойд. Но у меня нет выбора. Так же, как и у вас.

Питер резко развернулся:

– Что вы имеете в виду – у меня нет выбора?

– Это не я назвал вас, а они. – Бач не сводил с Питера мрачного взгляда. – В ваших руках жизни двух человек. Если вы откажетесь участвовать, они могут захотеть доказать нам, что шутить не собираются: избавятся от Вардона и Селлерса, после чего обзаведутся двумя новыми заложниками. Вы хотите жить с таким грузом на совести?

– Как у патриота Америки, у вас есть долг перед страной, – вмешался генерал Коркоран.

– Засуньте свои патетические фразы сами знаете куда, генерал, – ответил Питер.

– Послушайте, молодой человек, – возмутился генерал Льюис. – Вы не должны упорствовать, ведь речь идет…

– Почему бы вам не дать Питеру возможность самому разобраться со своими обязанностями? – прервал его Девери.

– Хотите знать, в чем дело, джентльмены? Для Питера – и для меня – сенатор Вардон – мыльный пузырь, жулик, который любит к месту и не к месту размахивать флагами. Вполне возможно, он виновен во всех тех вещах, в которых его обвиняет Ллойд, что бы там ни решило жюри из двенадцати мужчин и женщин. Он старый козел с грязными мыслями, который напивается с девушками по вызову и шляется по секс-киношкам. Селлерс – из тех журналистов, которые роются в дерьме, которые богатеют на несчастьях других людей. Если бы я прочел во вчерашней газете – за день до того, как все это случилось, – что они погибли в автомобильной катастрофе, я бы сказал: «Ну и Бог с ними» – и перешел бы к спортивному разделу.

– Но мы имеем дело с похитителями, убийцами и шантажистами! – гневно произнес генерал Коркоран. – И ваше мнение о сенаторе и Сэме Селлерсе совершенно несущественно.

– Питеру есть о ком думать, кроме двух ваших грязных старикашек, генерал, – сказал Девери. – Как и мне. Похищены миссис Ллойд и ее семилетний сын. И сделали это те люди, которыми вы так восхищаетесь, генерал, – тупоголовые патриоты-американцы. И тут мы имеем похищение, не исключено – убийство, и к тому же шантаж, генерал. Когда я услышал об этом, то не стал читать спортивный раздел. Питер беспокоится о них, а что вы, черт возьми, для них сделали?

– Есть еще и Тим Салливан, – напомнил Питер.

– Кто такой Тим Салливан? – спросил генерал.

– Репортер из порта, который работает на Юнайтед Пресс, – объяснил Питер. – Мой друг. Я уговорил его отправиться в порт и поискать человека со шрамом, который напал на меня в квартире Ллойдов. Он нашел ответ, но, прежде чем я его услышал, Тима убрали со сцены. Его судьба меня беспокоит. Я несу ответственность за то, что случилось с ним.

– В каждом серьезном деле возможны жертвы, – сказал генерал.

– Ваша философия, сэр, – дерьмо собачье, – отрезал Девери.

От лица Бача отхлынула кровь. Он стоял, вцепившись в спинку стула с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

– Давайте начнем все сначала, – очень тихо сказал он. – Миссис Ллойд и ее ребенок – невинные жертвы массовой истерии, которая охватила страну за последние пять часов. Может быть, ее муж абсолютно ни в чем не виновен; может быть, его имя просто используют. Я сожалею, Стайлс, о том, что случилось с ними и с вашим другом Салливаном. Мы разберем порт по кусочкам, чтобы найти Салливана и вашего приятеля со шрамом. Нам необходимо разыскать эту компанию в касках и объяснить им, что, если они причинят вред миссис Ллойд и ее сыну, добром это не кончится. В какой-то мере я согласен с вами, Стайлс. Я не верю, что за всем этим стоит Джереми Ллойд. Я думаю, что его, скорее всего, втянули в эту историю, но убежден, что он уже не может отозвать псов, если бы даже и захотел.

– Он может рассказать нам о том, кто на свободе работает на него, о своих уголовных приятелях, – сказал генерал Коркоран.

Бач поднял руку, призывая всех к молчанию.

– Не я здесь принимаю решения, Стайлс. И не мне влиять на решения, которые принимаются наверху – на самом верху, как вы понимаете, – то ли принять требования похитителей, то ли послать их к черту. Моя задача заключается в том, чтобы, используя все средства, которые имеются в моем распоряжении, вернуть живыми и здоровыми всех до одного – сенатора, Селлерса, миссис Ллойд с ребенком, Тима Салливана. Агенты полиции и ФБР, армейская разведка плотно перекрыли этот район в надежде напасть на какой-нибудь след. Но нам нужно время, Стайлс. – Бач с силой опустил руку на спинку стула. – Время! И вы можете дать нам его, если согласитесь помочь. Во-первых, у нас нет возможности убедиться, что люди, которые предложили вам стать посредником, – те, кто нас интересуют. Только вы можете это выяснить, потому что они назвали вас. Только вы можете получить доказательства, что они в самом деле удерживают сенатора и Селлерса. Если они убедят вас – и нас – и мы поймем, что имеем дело с настоящими похитителями, то сможем перейти ко второй фазе.

– Любимое выражение правительства, – сказал Девери. – Фаза первая, фаза вторая.

– В ходе второй фазы предстоит убедить их, что мы готовы заключить сделку, хотя мы с вами знаем, что таких намерений у правительства нет. Так? – спросил Питер. – И поскольку мы не договоримся с ними, они убьют сенатора и Селлерса, а мой приятель со шрамом и его дружки в отместку убьют Лауру с малышом и, возможно, Тима Салливана. Ничего более приятного вы не можете мне предложить.

– А что вы предлагаете? – прищурился Бач.

Питер коснулся рукой ноющей раны на виске. В самом деле, что он может предложить? Если бы он мог объективно оценивать ситуацию, как репортер, не имеющий к ней никакого личного отношения, он, скорее всего, безоговорочно принял бы предложение Бача. Бач – коп, обязанный подчиняться приказам. Питер понимал, что на месте Бача он тоже был бы разъярен, если бы от сотрудничества отказался человек, которого похитители назначили на роль посредника. Бач, да поможет ему Господь, отвечает за исход дела, которое, возможно, на много лет вперед определит судьбу поколения. Похищение сенатора Вардона и Селлерса поставит правительство в центр международного внимания.

Питер испытал сочувствие к человеку из Белого дома, которому придется принимать конечное решение. Если Соединенные Штаты уступят требованиям похитителей, то весь мир будет втайне потешаться над страной. Нация, которая неустанно провозглашает себя вершителем судеб мира, уступив горстке убийц, поджигателей, взрывников и наркодельцов, нанесет своему престижу непоправимый ущерб. Если президент отвергнет требования похитителей, результатом чего будет убийство Вардона и Селлерса, страна содрогнется от хора истерических обвинений в такой хладнокровной бессердечности. А если предположить, что будут захвачены два новых заложника? И нет никакой гарантии, что «вся королевская конница» и «вся королевская рать» смогут круглосуточно охранять всех мало-мальски значимых людей в стране. Снова и снова придется принимать непопулярные решения, и авторитет правительства – да и страны – уменьшится до микроскопических размеров. В распоряжении Бача есть сорок часов, чтобы предотвратить такой позорный финал. Так что он, Питер, может предложить?

– Как они предполагают выйти с нами на связь? – спросил Питер.

На скуле Бача пульсировала вена. Стало вполне очевидно, что он расслабился, избавился от мучительного напряжения. Два генерала обменялись удовлетворенными взглядами. Патриотизм одержал верх, читалось в них. Фрэнк Девери, который понимал, что все происходящее не имеет ничего общего с приливом патриотизма, уставился на холодную трубку, которую сжимал в правой руке.

– Похитители будут звонить сюда около семи часов, – сказал Бач. – Вы получите указания, куда отправиться, чтобы с вами связались во второй раз. Скорее всего, по этому телефону с вами беседовать не будут, поскольку к разговору может подключиться десяток человек. Вам скажут, куда идти, покинув здание. Там и произойдет второй контакт.

– Вы будете прикрывать меня?

– Естественно, они потребуют, чтобы вы были без прикрытия, – ответил Бач.

– Так что, я двинусь в одиночку?

– Я предполагаю, что они всего лишь направят вас к какому-то телефону вне здания. К общественному таксофону. Долго говорить они не будут, чтобы разговор не успели засечь. Они будут вне границ этого района. Вы получите инструкции. Вам придется вернуться к нам, чтобы получить положительный или отрицательный ответ. Затем состоится очередной контакт, в ходе которого вы передадите им наш ответ. На этих первых этапах вам не угрожает никакая опасность.

– Спасибо.

– Во время этого первого разговора вы скажете им, что они должны убедить нас в том, что они настоящие похитители. Они должны будут представить что-нибудь из вещей Вардона или Селлерса; как я прикидываю, это будут часы, кольцо, бумажник, визитные карточки или какие-то бумаги, которые, как установит Закари, были у сенатора.

– Как они передадут нам эти предметы?

– Оставят в таком месте, где вы сможете их найти… или мы их найдем. Пока они не будут в безопасности, это место будет оставаться неизвестным. Но прежде, чем мы начнем с ними диалог, мы должны иметь доказательства.

– А если они откажутся их представить?

– Как они могут отказаться, если они подлинные похитители? – задал вопрос Бач. – Они попросили денег и нуждаются в них. Они хотят вытащить из заключения своих приятелей. Они не дураки. Они должны понимать, что половина жуликов мира хочет принять участие в этих играх. Они не могут не понимать: мы должны убедиться, что имеем дело с серьезными людьми.

Питер вытащил из кармана сигареты и закурил. Он старался отогнать мысли о Лауре и Бобби.

– Вы сказали, что уже получили сотни звонков. Каким образом вы поняли, что подлинный – только этот?

– Потому что они точно знали порядок действий Вардона и Селлерса – одна из немногих деталей, о которых не сообщалось. Они знали, когда сенатор и Селлерс покинули люкс в «Бомонде». Подтверждено Закари. Они точно знали, когда Вардона и Селлерса вытащили из кинотеатра.

– Разве вы могли это проверить?

– Они сообщили нам время похищения. Сообщили, что в это время шло на экране. Все проверено и совпадает. Тут все кончается, но информации было достаточно, чтобы мы купились. Все звонившие говорили лишь, куда доставить деньги; почти никто из них не упоминал о пленниках. Эти люди не выдвигали никаких требований, не давали никаких указаний. А они просто назвали вас как посредника. Они-то прекрасно понимают, что мы не собираемся оставлять миллион долларов в мусорном баке на углу. Когда мы спросили, почему именно вы, они ответили, что Джереми Ллойд доверяет вам. Вот и еще один достоверный факт, Стайлс.

– С вами говорил мужчина?

– Явно искаженным голосом, – сказал Девери, который первым снял трубку. – Искаженным, но, вне всякого сомнения, мужским. Похоже, парень крепко дружит с сигаретами и с алкоголем.

– Наверно, это не так уж и существенно, – вставил Бач. – Мы исходим из предположения, что имеем дело не с одним человеком, а с организованной группой или бандой.

– Значит, пока остается сидеть и ждать их следующего звонка?

– Ждем, – сказал Бач.

Питер набрал в грудь воздуха.

– А теперь расскажите, что вы делаете для поиска миссис Ллойд и Бобби… а также Тима Салливана. Ибо если ваши действия меня не устроят, то можете сказать этим типам, когда они позвонят, что я отказываюсь, и пусть они ищут кого-то другого.

Бач кивнул.

– Мы делаем все, что только может быть сделано, – сказал он. – Миссис Ллойд и ее сына, вытащив из квартиры, увели в лабиринт задних дворов и улочек. Мы проверили каждого человека в этом районе, у кого были открыты окна. Бодрствовала чертова уйма народа. Некий Пол Джаррет, рекламный художник, видел, как вломились эти каски. Весьма необычная личность. Он сразу же снял трубку и позвонил в местный полицейский участок. Но когда звонил, то отошел от окна и не видел, как уводили миссис Ллойд с малышом. Мы опросили таксистов, водителей грузовиков, всех, кто мог быть на улице и мог хоть что-то видеть.

– Единственное, что вы должны сделать, – это отловить того сукиного сына со шрамом.

– В той атмосфере, которая существует в порту, это не так легко сделать, – сказал Бач. – Мы предупредили всех агентов Портовой комиссии, всех копов, свободных от службы. Мы задержали тех типов, которых вы видели у О'Коннора, и бармена Джоя Маккласки. Работаем не покладая рук, Стайлс. Пока никаких результатов. Но заверяю вас, отступать мы не собираемся.

Питер понимал, что не может требовать чего-то большего. Что он сам мог бы сделать? Ему было трудно принять тот факт, что пока он бессилен.

– Похоже, что выбора у меня нет, – сказал он.

– Умница, – улыбнулся Бач.

Все ждали кофе и сандвичей, которые заказал Девери. Стрелки электрических часов на письменном столе показывали двадцать минут восьмого, когда телефон зазвонил. Все это время линия была свободна, ждали одного-единственного звонка. Девери посмотрел на Бача, который подошел к свободному столу Клэр Уилсон и застыл, положив руку на параллельный телефон.

– Вам бы лучше ответить, Стайлс, – сказал он.

Питер дернулся и, переборов оцепенение в мышцах, подошел к столу Девери. Бач тоже снял трубку.

– Говорит Питер Стайлс.

Девери пододвинул ему блокнот и карандаш.

– Вы согласны? – спросил голос. Он был точно таким, как Девери его и описал, – тот, кому он принадлежал, был знаком с виски и сигаретами.

– Согласен.

– Конечно, нас слушают и другие, – произнес голос. – На северо-западном углу Мэдисон и Пятьдесят третьей стоит телефонная будка. Точно через пятнадцать минут в ней зазвонит телефон. Будьте на месте, чтобы ответить. Если вас не будет, другого звонка не последует. Понятно?

– Да.

– Звонок раздастся точно без четырех семь. Если в это время кто-то будет на телефоне, звонок последует сразу же после того, как линия освободится. Понятно?

– Да. Есть еще одно, что вам стоит учесть. Мы не можем…

– Без четырех семь, – прервал его голос.

Телефон замолчал.

Питер положил трубку и с трудом разжал онемевшие пальцы.

– Голос узнали? – спросил Бач.

Питер отрицательно покачал головой. Он был согласен с Девери. Говоривший старательно искажал голос.

– Они ничего не сказали относительно того, что вы должны идти к будке один. Они отлично знают, что мы будем вас прикрывать.

– Почему они не дали мне никаких указаний во время этого разговора? – спросил Питер.

– Потому что знают – нам нужно время, чтобы задействовать технику для поиска линии. Сомневаюсь, что и во время следующего разговора вы услышите что-то существенное. Пятнадцати минут хватит, чтобы оператор успел подключиться. – Бач показал на одного из присутствующих мужчин. – Вам скажут, чтобы вы отправлялись к очередному телефону, расположенному, как я думаю, где-то неподалеку.

Питер посмотрел на часы:

– Мне пора выходить, но я… я не знаю, что делать!

– Вы попросите представить необходимые нам доказательства, вещи, которые в самом деле принадлежат Вардону или Селлерсу. И откажетесь вести дальнейшие переговоры, пока они не представят этих доказательств. Если они начнут спорить, вешайте трубку. Они должны понимать, что наше требование совершенно резонно. Мы не играем в дешевые игры. Вы договоритесь, каким образом эти доказательства окажутся у вас в руках, и лишь после этого – о втором звонке.

– Тебе лучше идти, – напомнил Девери.

– Только не нервничайте, – сказал Бач. – Вы для них – единственный канал связи с нами. И пока все карты у вас на руках.

Направившись к дверям, Питер оглянулся.

– Есть девушка, которая пыталась мне помочь, – сказал он. – Подруга Тима Салливана. Ее зовут Джанет Блейдс, и она работает в Портовой комиссии. Дайте ей знать, что вы ищете Тима.

– Конечно, – пообещал Бач.

– Я прошу у вас такую малость, – хрипло сказал Питер. – Может, попрошу еще о каких-то мелочах. Только не изображайте чрезмерную занятость, Бач, а то я плюну на эти гребаные игры и швырну мяч вам в лицо.

– Я свяжусь с Джанет Блейдс, – заверил его Бач.

Выйдя из кабинета, Питер миновал стол Пегги Вудлинг и направился к лифту. Ему показалось, что лифт ползет с невыносимой медлительностью. Было без восьми семь, когда он вышел на залитую солнцем Мэдисон-авеню. Она уже начала заполняться машинами. По диагонали на другой стороне улицы он увидел телефонную будку, в которой ему предстояло дожидаться звонка. Она была свободна.

Лавируя между машинами, Питер перебрался через улицу и подошел к будке. Было без шести семь. Он вошел в будку, чтобы в критический момент никто не занял ее. На аппарате висела картонка: «НЕ РАБОТАЕТ».

Было уже без пяти семь. На мгновение Питер запаниковал. Неужели он допустил какую-то дурацкую ошибку? Северо-западный угол Мэдисон-авеню и Пятьдесят третьей. Так и есть. В поле зрения других таксофонов нет.

Без двух семь.

Питеру пришло в голову, что он имеет дело с очень неглупыми людьми. Сообщение «Не работает», наверно, появилось в самую последнюю минуту, чтобы в нужный момент никто не воспользовался телефоном. Но указанное время прошло. Точно в семь часов он вынул из кармана монетку и опустил ее в щель таксофона. Молчание. Он прижал к уху мембрану. Никаких гудков. Чертова машина в самом деле вышла из строя.

Он вышел из будки и огляделся по сторонам, прикидывая, что же ему теперь делать. Если похитители наблюдали за ним, то, по крайней мере, убедились, что он был на месте. Затем он увидел, что к нему направляется один из людей Бача. Тот лениво прошел мимо, словно ожидая, когда Питер освободит будку.

– Звонка не было? – спросил агент, внимательно рассматривая поток машин.

– Эта чертова техника не работает, – сказал Питер.

– Найду другой телефон и попробую вызвать вас, – сказал сотрудник Бача. – Может, и заработает. А вы держите форт.

– Понимаю. – Мужчина стремительно снялся с места и вошел в здание Си-би-эс. Утро было прохладным, но Питер ощутил, что весь в поту.

В десять минут восьмого человек Бача вернулся:

– Пытался дозвониться до вас, а потом вышел на оператора. В самом деле какое-то повреждение на линии. Нам лучше вернуться в кабинет Девери. Может, поступили новые указания.

С фазой первой, можно считать, было покончено.

Глава 2

Новых указаний не последовало.

Похититель с пропитым голосом так больше и не позвонил. В кабинете Девери Бач и генералы ждали новостей от Питера, но то, что он им рассказал, не доставило им радости. Не подлежало сомнению, что похитители заблаговременно выбрали телефон на Пятьдесят третьей. Никто из них не появился в этом районе, поскольку Бач плотно перекрыл его. У них не было никакой возможности заранее выяснить, что телефон неожиданно вышел из строя.

– Но теперь-то они должны это знать, – сказал Бач. – Потерпев неудачу в попытке связаться с вами, они узнали от оператора, что телефон не работает. По крайней мере, им стало ясно, что вы, Стайлс, их не подставили.

– Значит, они снова позвонят, – предположил Девери, – когда, по их подсчетам, Питер вернется обратно.

Но звонка не было.

За несколько минут до восьми Девери включил телевизор, стоявший в дальнем углу кабинета. Ровно в восемь часов ведущий торжественно представил президента Соединенных Штатов.

Президент выглядел усталым и измотанным. Скорее всего, он отказался от услуг гримеров, которые обычно готовят его к появлению на экране ТВ. Питер подумал, что президенту не помешало бы побриться. Что он собирается сказать? Пока он не может заявить, что правительство не собирается принимать требования похитителей; во всяком случае, не сейчас, когда до рокового срока остается сорок часов. Даже намек на такое решение станет смертным приговором для Вардона и Селлерса. Он обратился к народу с просьбой сохранять спокойствие. Он заверил аудиторию, что члены правительства, мужчины и женщины, находятся под надежной охраной. Косвенным образом он вспомнил Бобби и Лауру. Президент предупредил излишне разгневанных граждан, что они должны воздерживаться от силовых акций против друзей и родственников заключенных, перечисленных в списке похитителей. Такого рода акции самым печальным образом скажутся на сенаторе Вардоне и Сэмюэле Селлерсе. Он попросил граждан предоставить решение ситуации полиции и другим органам охраны порядка и отказаться от мыслей о насильственных действиях. Но в общем содержание его речи не внушало оптимизма.

Выступление президента длилось чуть меньше десяти минут. Скорее всего, ему внимала самая большая аудитория в истории радио и телевидения. Преобладающей реакцией, наверное, стала та же, что сейчас царила в кабинете Девери. Похоже, что для спасения Вардона и Селлерса не существовало иного пути, как только сдаться на милость похитителей. А это означало анархию. Анархия же означала, что полетят головы политиков. Утомленный человек, который только что исчез из эфира, не может не задавать себе вопроса – сумеет ли он сохранить свой пост, если будет твердо стоять на своем, рискуя, что часть общества назовет его убийцей, или же, спасая Вардона и Селлерса, он сложит оружие и откроет двери для нашествия орды психов и преступников! Ему предстоит сделать нелегкий выбор.

Тяжелые проблемы стоят и перед Бачем. Он знает, что в его штаб-квартиру стекаются тысячи сигналов граждан. Тысячи людей сообщают о подозрительных личностях. Другие тысячи видели женщину с мальчиком, которые могли быть Лаурой и Бобби. Были сотни звонков, авторы которых указывали то или иное место, где следовало оставить деньги. Не хватало людей и сил, чтобы проверять всех и вся, да и опыт подсказывал, что девяносто пять процентов звонков – фальшивки. Половина из них, конечно, продиктована самыми благими намерениями, а другая половина – истеричностью или сознательной подлостью. А тем временем им вместе с Питером оставалось лишь ждать, когда пропитой голос снова выйдет на связь.

Как обычно, самое толковое предложение сделал Фрэнк Девери.

– Давайте на мгновение предположим, – сказал он, – что Джереми Ллойд имеет отношение к этой истории. Может ли он что-то знать о происходящем, Бач?

– С четырех утра в тюрьме находится наш человек, – ответил Бач. – Ллойд начисто отрицает свою причастность и то, что с ним кто-то пытался установить контакт. Нам пришлось сообщить ему, что его жена и сын похищены, и, похоже, он крайне взволнован. Он не знает, что Стайлса назвали в качестве посредника. Понятно, ведь это случилось значительно позже.

– Он и не мог этого знать. Разве что он участвует в заговоре и заранее назвал Питера кому-то из своих доверенных лиц, – предположил Девери.

Питер припомнил невысокого, коренастого мужчину с голубыми глазами и песочными волосами, который был мужем Лауры. Он наблюдал за Джереми Ллойдом во время процесса. Позже он отправился в тюрьму, располагавшуюся в северной части Нью-Йорка, чтобы взять у Ллойда интервью для статьи, которую он писал в «Ньюсвью». Предполагалось, что она должна обелить Вардона. Но так уж вышло, что беседа посеяла в душе журналиста сомнения относительно невиновности Вардона и вины Ллойда – и привела к первой встрече с Лаурой. Он пришел к выводу, что Ллойд представлял собой редкое в наши дни явление. Он был человеком, для которого на первом месте стоят идеалы, а не соображения выгоды. Он понимал, что выступает против мощных политических сил в лице сенатора Вардона и его друзей. Ллойд знал, что ему, возможно, удастся избежать тюрьмы, если он согласится взять назад свои обвинения против Вардона. Несколько лет назад он отбывал срок по обвинению в деловом мошенничестве. Он доказывал, что в той истории на нем не было никакой вины, что его подставил кто-то из компании, в которой он в то время работал. Он знал, что, если Вардон выдвинет против него обвинение, эта история обязательно всплывет. В суде стало известно, что они с Лаурой жили вместе еще до брака. Адвокат Вардона обвинил его в аморальности. Ллойд выслушал все это не моргнув глазом. Для него сенатор Вардон был вором и жуликом, предавшим доверие избирателей его штата. В представлении Питера Ллойд был упрямым, идеалистически честным человеком.

– Он в самом деле так предан своей семье? – спросил Девери.

– Господи, да еще как! – взорвался Питер.

– Спокойней, Питер. Давай все же предположим, что в тюрьме он встретился с одним из похитителей. И может, тому удалось его уломать. – Девери вскинул руку. – Дай мне договорить, приятель. По твоим словам, его надули и подставили и Бог знает что еще с ним сделали. Ты знаешь, что человек может впасть в уныние. И, если он в самом деле так озабочен судьбой своих близких, его могут уговорить оказать помощь.

– Как?

– Через тебя, – сказал Девери. – Похитители назвали тебя. Сказали, что тебе доверяет Ллойд. А тем временем его жену и сына захватили какие-то дикари, которые вполне могут убить их в отместку за Вардона и Селлерса. И вполне возможно, он даст тебе наводку на кого-то вне стен тюрьмы. И его друзья на воле смогут найти его жену и сына. У него нет никаких способов помочь их освобождению, кроме как через тебя.

– Но я не смогу отправиться к нему в тюрьму, потому что обязан сидеть здесь и ждать звонка, – ответил Питер.

– Александр Грэхем Белл очень кстати изобрел телефон, – сказал Девери. Он повернулся к Бачу: – Не сомневаюсь, что это не составит проблемы – дать Ллойду возможность поговорить с Питером.

– Можно сделать, – сказал Бач.

– Стоит попробовать, не так ли?

Они ждали в кабинете Девери, пока Бач созванивался с тюремным начальством. Тем не менее потребовалось не менее получаса, чтобы доставить Ллойда к телефону. Пропитой голос не давал о себе знать. Оставалось тридцать восемь часов.

Питер понимал, что он должен говорить с Джереми на равных и совершенно откровенно. Он должен объяснить ему: очень мало шансов на то, что требования похитителей будут приняты. Он должен втолковать ему, что это представляет собой серьезнейшую опасность для Лауры и Бобби. Он пытался представить себе – каково это быть запертым за железными решетками и бетонными стенами, когда ты не в силах и пальцем шевельнуть, чтобы помочь тем, кого любишь больше всего на свете.

Наконец из тюрьмы позвонили. У Джереми Ллойда был высокий голос, и казалось, он близок к истерике.

– Здравствуйте, мистер Стайлс? Есть какие-то новости о Лауре и Бобби?

– Боюсь, что нет.

– О Господи!

– Но нет и плохих новостей. Ничто не говорит, что им причинили какой-то вред, когда уводили из дома. Вы же знаете, я там был.

– Мне рассказали.

– И вот что я должен вам сообщить, Джереми. С нами говорили от имени похитителей Вардона. Они назвали меня в качестве посредника.

– Вы уже вышли на них?

– Пока еще нет. В данный момент мы в пиковом положении. Но вот в чем дело – они сказали ФБР, что я выбран потому, что вы, Джереми, мне доверяете.

– Я доверяю вам? Конечно, доверяю. И Лаура тоже вам верит. Но я не имею отношения ко всему этому. Никто не обращался ко мне с просьбой кого-то рекомендовать. Я никому не называл вашего имени. Понятия не имею, кто за всем этим стоит. Клянусь вам.

– Я вам верю, Джереми, – успокоил его Питер.

– Кто-то использовал мое имя, – сказал Ллойд, – ибо известно, что я ненавижу сенатора Вардона. Но клянусь Богом, никто не говорил со мной об этой истории. Я ровно ничего не слышал о ней, пока этим утром меня не вытащили из камеры для разговора с агентом ФБР.

Питер набрал в грудь воздуха.

– Во время вашего процесса, Джереми, было много агрессивных групп, которые весьма шумно выражали вам поддержку.

– Они принесли мне куда больше вреда, чем пользы, – сказал Ллойд.

– Именно так. Но вполне возможно, что за всем этим стоит кто-то из них. Вас включили в список заключенных, освобождения которых они добиваются, потому, что вы дали им повод, Джереми. Можете ли вы рассказать мне хоть о ком-то из них… с кем я могу сейчас связаться? Я беспокоюсь о Лауре и Бобби. Это может им помочь.

В голосе Ллойда звучало отчаяние.

– Да их были десятки, мистер Стайлс. Никого из них я не знаю лично. Я занимался Вардоном в частном порядке. До того как все взорвалось, об этом знала только Лаура. Я действовал в одиночку. Многие из этой публики писали мне во время процесса. Но я не знаю никого из них. Они не имели отношения к моему миру.

– Что стало с письмами?

– Думаю, они остались у моего адвоката Уоллеса Крамера. Если он сохранил их.

– Будем надеяться, что он так и сделал.

– Прошу вас, мистер Стайлс, ради Бога, сможете ли вы сообщить мне, когда хоть что-то узнаете о Лауре и Бобби?

– Обещаю, – сказал Питер. – Значит, вы не можете назвать никого из этих активистов?

– Я был один! – вырвался у Джереми крик боли. – В то время они все казались мне психами. Я… у меня были свои проблемы. И я вообще не обращал на них внимания. Никогда не имел отношения ни к одной из революционных группировок. Я был просто тупым идиотом, который считал, что поступает хорошо и честно.

– Не торопитесь, Джереми. Постараюсь сделать для вас все, что смогу, – сказал Питер.

Бач, который слушал разговор по отводной трубке, положил ее одновременно с Питером.

– Должен признать, что говорит он довольно убедительно, – задумчиво произнес он. – У нашего сотрудника, который общался с ним, создалось такое же впечатление.

– Он порядочный и скромный человек, который пострадал из-за того, что, как ему казалось, он честно исполнял свои обязанности. – Питер посмотрел на часы. Было около девяти. – Итак, Бач, что же мы будем делать, учитывая, что от них не поступило никаких известий? Они должны знать, что мы никоим образом не пытались водить их за нос. Они должны знать, что этот проклятый телефон был сломан.

– Не остается ничего иного, как только ждать, – сказал Бач.

– Не только, – возразил Питер. – Я могу поговорить с Уоллесом Крамером, адвокатом. Я могу вернуться в порт и заняться поисками Тима Салливана. Тим – та ниточка, которая может вывести нас на Лауру и Бобби. Единственное, чего я не в силах выдержать, – это бессмысленного ожидания.

– Вот что ты должен сделать, – сказал Девери. – Отправиться домой и передохнуть. – Ты хоть смотрел на себя в зеркало сегодня? Ты детей на улице до смерти перепугаешь.

Питер подошел к небольшому зеркалу в дальнем конце офиса. Он испытал шок, увидев физиономию, которая отразилась в нем. Под привычным загаром проступила болезненная бледность. Лицо было покрыто темной щетиной. Воротничок рубашки с левой стороны был в пятнах крови, которая стекала из раны на голове. Внезапно он ощутил, что измотан до крайней степени.

Решение за него принял Бач:

– Девери прав. Вам лучше отправиться домой, принять душ и, если удастся, отдохнуть. Я оставлю тут человека на телефоне. Не уходите из дома, пока не свяжетесь с нами. – Он нацарапал номер на клочке бумаги. – Меня найдут, где бы я ни был.

– А что насчет Уоллеса Крамера?

– Если вы считаете, что он может помочь, звоните ему.

– Я узнал, что номера его домашнего телефона нет в справочнике. А ловить его в офисе, наверно, слишком рано.

– Это-то я могу выяснить, – сказал Бач. Через несколько секунд телефонная компания сообщила ему номер телефона адвоката. – В самом деле, попробуйте немного вздремнуть, Стайлс. Как только начнется очередной тайм, Бог знает, когда вам еще представится возможность отдохнуть.

Уоллес Крамер был одним из самых знаменитых адвокатов в стране. У него была общенациональная известность и репутация человека, о процессах которого пишут на первых полосах. Многим, например таким, как Джереми Ллойд, он оказывал услуги бесплатно, выступая в роли сокрушителя устоявшихся предрассудков. Он проиграл дело Ллойда – это было одним из его редких поражений, – и оно продолжало быть для него болезненной занозой. Крамер был глубоко убежден, что Ллойд стал жертвой заговора высокопоставленных лиц с целью отмыть сенатора Вардона. С точки зрения обвинения, представленные им документы были поддельными.

Джереми Ллойд, знакомый с системой ведения документации в офисе Вардона, утверждал, что провел в кабинете сенатора несколько часов и сфотографировал ряд документов, которые неопровержимо свидетельствуют о нецелевом использовании избирательного фонда, о получении сенатором щедрых подношений, среди которых были вилла во Флориде, частный самолет и дюжина других ценных подарков. Сэмюэл Селлерс счел эти документы подлинными и обрушился на Вардона, но министерство юстиции и сенатский комитет по этике замялись, не решаясь предпринимать какие-то действия. Когда сенатор Вардон, наконец, нанес ответный удар, на руках у него внезапно оказались документы, которые опровергали все выдвинутые против него обвинения. Он добровольно предоставил ФБР доступ ко всем своим досье и архивам. Если документы, которые, по словам Ллойда, он фотографировал, существовали, то от них не осталось и следа. С чего это человек будет хранить изобличающие его документы в кабинете, где их каждый может найти? Был представлен полный, дотошный отчет о том, как Вардон расходовал средства на избирательную кампанию. Судя по документам, дом во Флориде ему не принадлежал. Он снимал его и представил данные об аккуратно вносимой арендной плате. Частным самолетом владел его сосед по флоридской резиденции, который позволял сенатору в случае необходимости пользоваться им. Сосед не имел с сенатором ни политических связей, ни деловых, а значит, нет оснований предположить, что сенатор оказывает ему услуги, как председатель важного подкомитета. Одна из сотрудниц сенаторского офиса засвидетельствовала, что Вардон был потрясен, узнав о прошлом Ллойда, и сказал, что «моральные установки этого человека „под вопросом“. Создавалось впечатление, что Ллойд пытался сфабриковать компромат на сенатора, пока тот не уличил его.

Вот на эту версию жюри и купилось, несмотря на все старания Крамера. Адвокат не сомневался, что, проиграв эту схватку, он позволил невиновному человеку стать жертвой жульнических махинаций и сесть в тюрьму за преступление, которого он не совершал. Когда Питер Стайлс утром позвонил Крамеру, тот как раз слушал по радио бесконечные комментарии, размышляя, не его ли поражение вынудило порядочного человека стать закоренелым преступником.

Звонок Питера вызвал у него прилив активности. Утром он должен был участвовать в процессе, но смог добиться отсрочки. Он заехал в свой офис на Уолл-стрит и вернулся оттуда со всеми документами по делу Ллойда. Около одиннадцати он позвонил в дверь квартиры Питера на Ирвинг-Плейс.

– Спасибо, что сочли возможным приехать ко мне, – сказал Питер, впуская гостя. Он успел побриться, принял горячий душ и переоделся. Из кухоньки доносились ароматы свежего кофе.

– Я не могу отойти от телефона. – Он объяснил Крамеру, в чем дело. Он не испытывал желания заочно объяснять, что выбран похитителями на роль посредника. Сервируя стол для кофе, он подробно рассказал адвокату о последнем разговоре с Джереми.

Высокий и угловатый, Крамер фигурой напоминал Линкольна; у него было костистое лицо, на лоб падала прядь темных волос, которую он все время отбрасывал.

– Значит, вы верите Джереми? – спросил он.

– Да.

– Я никогда не оставлял работу над его делом, – сказал Крамер. – Еще до процесса я нанял частного детектива. Мы с ним до последнего дня не ослабляли усилий. Я знаю, что лжесвидетельств во время процесса было предостаточно. Но рано или поздно кто-то оступится, и тогда мы прижмем их.

– Дело в том, что сейчас его кто-то использует, чтобы пустить ФБР по ложному следу.

– Кто-то, кому известно, что вам он доверяет, – уточнил Крамер.

– Это далеко не секрет, – сказал Питер. – Я сделал материал в «Ньюсвью», в котором совершенно четко изложил свое мнение: я считаю, что в ходе процесса была допущена судебная ошибка. – Он усмехнулся. – И в какой-то мере взял на себя ответственность за его семью. Я был с Лаурой и Бобби, когда к ним ввалилась эта банда. – Он дотронулся до виска. – Где меня и стукнули. Я беспокоюсь главным образом за Лауру и Бобби. Мне пришлось согласиться на участие в освобождении Вардона и Селлерса, хотя у меня создается впечатление, что никто не хочет этим заниматься. Они так и не вышли на связь, когда должны были это сделать. С обусловленного времени прошло уже четыре часа. И с каждым часом положение Лауры все ухудшается. Люди, которые захватили ее и Бобби, требуют вернуть Вардона и Селлерса. И да поможет нам Бог, если у них лопнет терпение.

– В телефонном разговоре вы предположили…

– Во время процесса Джереми были группы и отдельные личности, которые шумно заявляли о себе, – опередил его Питер.

– Джереми рассказал мне, что он получал письма и телефонные звонки. Что эти письма могут быть у вас; возможно, есть и данные о звонивших. Кто-то из этой публики может иметь отношение к делу, которым мы занимаемся. Кто-то может что-то знать, о чем-то догадываться. И, учитывая, что наши контакты с похитителями так неожиданно оборвались, я не исключаю, что кто-то из авторов писем или звонков изъявит желание помочь. Если они сочувствовали Джереми во время процесса, они и сейчас могут захотеть содействовать спасению его семьи.

– Как вы это себе представляете?

– Они выведут нас на похитителей Вардона и, вполне возможно, на тех, кто похитил Лауру. Эту тайну должны знать многие. – Питер рассказал юристу о Тиме Салливане.

– У меня в досье полно этого добра, – сказал Крамер. – Мы можем составить список из сотни имен, но решить, с кем из них стоит иметь дело, может лишь человек, куда лучше меня знакомый с этим миром. И как найти их, мистер Стайлс? Вы должны считаться с тем фактом, что сейчас все члены вооруженных группировок залегли на дно. Любой, кто, с точки зрения ФБР, имеет репутацию революционера, находится в перечне подозреваемых ФБР. Только законченные психи будут болтаться по улицам, выкрикивая угрозы. Похитители будут скрываться, так же как и радикалы, по крайней мере те, которые вызывают серьезные подозрения. – Юрист потянул спадавший на лоб клок волос. – Вы можете просмотреть досье – вдруг какое-то имя бросится вам в глаза. Но я думаю…

– Да?

– Я думаю, не фальшивый ли это след, – сказал Крамер.

– Вы имеете в виду моего приятеля с пропитым голосом?

Крамер кивнул:

– Должно быть, он несколько лучше продумал свое жульничество, чем другие, кто звонил Бачу с указаниями, где оставить деньги. Как и пять миллионов других читателей «Ньюсвью», он знал, что вы, как минимум, сочувствуете Джереми. Радио и телевидение полны информации о передвижениях Вар-дона и Селлерса – как они вышли из «Бомонда», как взяли такси до Таймс-сквер и направились вкинотеатр. А звонивший вам аноним свел все это воедино.

– И точно назвал время? И знал последовательность демонстрации фильмов?

– Может, ему повезло угадать.

– Единственные, кому было известно точное время и последовательность фильмов, – это Вардон и Селлерс, – возразил Питер. – Так что я должен исходить из того, что пропитой голос общался с ними. Никаким иным образом он не мог узнать этих деталей.

Крамер поставил пустую чашку из-под кофе:

– Есть человек, способный, как я думаю, помочь вам и Джереми. Пару лет назад я защищал Виктора Орселли, обвиняемого в незначительных хищениях в порту. Вы знаете Вика Орселли?

– Крупный босс мафии?

– Во всяком случае, крупный… мафии или не мафии. Но он обладает властью. Контролирует целый ряд пирсов в районе Чел-си. Крутит большие дела с хищениями, вымогательством займов, рэкетом. Типичный гангстерский босс старого времени.

– И вы его защищали?

Крамер кивнул:

– В данном деле мне было ясно, что его подставила и обманула другая силовая структура. Я взялся за его дело отчасти потому, что каждый человек имеет право на защиту, а в какой-то мере и потому, что его осуждение повлекло бы за собой кровавую войну, которая парализовала бы все судоходство Восточного побережья и повлекла бы за собой кучу трупов. Меня попросили взять на себя его защиту люди, которые принимают близко к сердцу благополучие этого города. Вик Орселли остался у меня в долгу. И если кто-то может найти вашего человека со шрамом, то это только Орселли.

Питер вскочил.

– Ради Бога, дружище, двинулись! – вскричал он.

– Сделаю все, что смогу, – сказал Крамер. – Я знаю, как выйти на Орселли. Не по телефону. Но помните одно, мистер Стайлс, – ваши друзья из ФБР, полиции, агенты Портовой комиссии не должны и волоска коснуться на голове Орселли, иначе он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь вам. Закон джунглей.

– Найдите его, – сказал Питер.

Крамер ушел, а перед Питером забрезжила надежда. Орселли может найти Лауру и Бобби и вернуть им свободу – если захочет и если сочтет достаточно важным долг перед Крамером.

Питер начал просматривать досье, которые юрист оставил ему. Некоторые письма были нацарапаны безграмотно, детским почерком, другие напечатаны заглавными буквами. Все они в равной мере могли или не могли быть искренними. Но ему нигде не бросились в глаза имена лидеров – Бобби Сила, Рэпа Брауна[23]. Большинство посланий было полно проклятий в адрес сенатора Вардона и Сэма Селлерса. На последнего нападали, похоже, с большей яростью, чем на сенатора. С самого начала он был сторонником Джереми, а затем полностью перешел на сторону Вардона. В ходе процесса Селлерс стал самым опасным свидетелем обвинения. Именно он стал копаться в прошлом Джереми, в его личной жизни. Роковую роль сыграло его заявление, что, использовав сначала материалы Джереми для нападок на сенатора, он совершил ошибку, слишком доверившись подсудимому. Люди типа Селлерса никогда не признают своих ошибок, если их не загоняют в угол. Они слишком любят ту власть над людьми, которую дает их занятие. Капиталом, который они пускают в ход, является их кажущаяся непогрешимость. Селлерс публично покаялся, что Джереми Ллойд вовлек его в эту историю, чтобы дать повод для обвинения. Он выдержал жесткий перекрестный допрос со стороны Крамера, который понимал, что для оправдания Джереми он должен дискредитировать Селлерса. Селлерс вывернулся, и Джереми отправился за решетку. Именно поэтому журналист и был основной мишенью для авторов писем.

Зажужжал звонок у дверей.

Питер вышел в прихожую и открыл дверь. На пороге стояла Джанет Блейдс, девушка Тима Салливана.

– Могу я войти, Стайлс?

– Конечно.

За янтарными стеклами бабушкиных очков прятались усталые глаза. Войдя в гостиную, она опустилась в глубокое кресло зеленой кожи, вытянув длинные ноги в синих слаксах. Подняв очки на лоб и закрыв веки, она прижала к ним пальцы.

– Я позвонила в вашу контору, и фэбээровец сказал, что вы здесь, но предупредил, чтобы я не пользовалась телефоном, – сообщила она. – Интересно почему?

Питер объяснил ей, какого звонка он ждет.

– Но после первого разговора с вами они больше не пытались найти вас?

– Нет.

– Сегодня все идет верх тормашками, – сказала она. – Неужели я чувствую запах кофе? Черный, если позволите.

Из кухоньки он принес ей чашку.

– У вас есть для меня какие-то известия? – спросил Питер.

– Если и не новости, то кое-что я все же хочу вам сказать. – Она сделала глоток кофе. – Отлично! Похоже, вы чувствуете себя так, словно потеряли все свое обаяние, всю свою сексуальную привлекательность? Но конечно же все осталось при вас. Тим как-то рассказал мне о вашей травме. Не знай я об этом, мне бы и в голову не могло прийти, что с вами что-то не так.

– С ролью утешительницы вы справляетесь просто восхитительно.

– Спасибо. Что бы ни происходило с вашей сексуальной привлекательностью, я все еще ее чувствую.

Джанет рассмеялась и вернула очки на переносицу.

– Есть некий молодой человек, который работает в одном из портовых ангаров, – сказала она. – Время от времени он заходит к нам в офис. Он обхаживает меня вот уже около года. Пытается пригласить на свидание, обещает угостить лучшими стейками в городе и самыми редкими винами. Он довольно привлекателен – очень мужественный, – но я держу его на дистанции, потому… ну, можно сказать, тут присутствует конфликт интересов. Ты не можешь работать на комиссию и заниматься любовью с врагом. Примерно в половине шестого утра я зашла к нему домой и предложила ему свое нежное лилейно-белое тело, если он предъявит мне Тима. Таким образом я потеряла всю свою привлекательность.

– Вы всегда так небрежно обращаетесь со своими достоинствами?

– Тим в беде, – сказала она, отводя глаза.

– И чтобы помочь Тиму, вы предложили себя вашему портовому Джою.

– Не будьте ханжой, Стайлс, – сказала девушка. – Это могло быть довольно приятно. А к вам я пришла потому, что мне больше некуда было идти. Когда этот молодой человек отскочил от меня, словно от прокаженной, я поняла, как плохи дела у Тима.

– И втянул его в это я.

– Верно. – Девушка беспокойно поерзала в кресле. – При моей работе быть детективом не получается. Все в порту знают, кто я такая и на кого работаю. Ни копы, ни агенты Портовой комиссии не смогут найти Тима, пока те, кто его держат, не захотят, чтобы его нашли. Пока их останавливает лишь одно. Он газетчик. И они не бросят его в Норс-Ривер с привязанным к ногам якорем, ибо газетчики не спустят эту историю на тормозах. Скорее всего, Тима будут держать столько же, сколько вашу девушку. Пока приходится скрываться вашему приятелю со шрамом.

– Она не моя девушка, – вставил Питер.

– Тогда мне проще предположить, что они могут и убить ее, – сказала Джанет Блейдс. – В таком случае, за ней последует и Тим.

– Вы что-нибудь слышали о Викторе Орселли? – спросил он Джанет.

Девушка вытаращила глаза за линзами очков.

– Все, кто работает в порту, знают о нем, – сказала она. – Вы думаете, что за похищением вашей миссис Ллойд и Тима стоит он?

– У нас есть выход на него. – Питер рассказал ей об Уоллесе Крамере и о его отношениях с Орселли. – Может, он изъявит желание найти для нас Лауру, Бобби и Тима.

Джанет поджала под себя ноги и, сутулясь, устроилась в кресле.

– Никто толком не верит в россказни о порте, – сказала она. – Слишком много фильмов об исчадиях ада, профсоюзных боссах, о шайках злодеев и добрых священниках. Публика настолько объелась этими зрелищами, что считает их выдумками дешевых писак. Это неправда, Стайлс. В немалой мере все выглядит именно так: хищения, вымогательства, насилие, убийства. Портовая комиссия старается сделать так, чтобы красть было труднее, чтобы честно работать было выгоднее, но тем не менее существуют три или четыре преступные империи, возглавляемые тремя или четырьмя властителями. Вик Орселли – один из них. Единственный способ для него оставаться в живых и править своей империей – это знать все, что происходит в ее пределах. И не только у себя, но и у соседей. Узнавать все происходящее точно и быстро. Он знает, кто похитил миссис Ллойд и ее мальчика. Он знает, кто такой ваш человек со шрамом. Он знает, кто удерживает Тима. Может, это не его люди, но он знает, на кого они работают.

– Он в долгу перед Крамером, – напомнил Питер.

– Захочет ли он платить за прошлые услуги? – Джанет прикрыла глаза. Она медленно покачала головой из стороны в сторону. – Если кто-то из головорезов Люччи появится на его территории, Орселли убьет его. Люччи не будет мстить, если его человек действительно перешел разделительную линию. Если кто-то из людей Орселли поддастся алчности и попробует поживиться на территории Люччи, его прикончат. Орселли не ответит ударом на удар. Таковы правила игры. Разведка Орселли отлично знает, что замышляют ребята Люччи, но он ровно ничего не будет делать, пока те не вторгнутся на его территорию. С каждой сменой поколений одна банда гангстеров пытается подмять под себя другие, и тогда река становится красной от крови.

– Вы хотите сказать, что Орселли не будет помогать, пусть даже он все знает? – спросил Питер.

– Уверена, что он все знает, но вряд ли поможет, – сказал Джанет. – Разве что сможет извлечь из этой помощи какую-то пользу для себя. Но не для того, чтобы сделать одолжение мистеру Крамеру. Он не может себе этого позволить.

– Нам остается только ждать и надеяться.

– Ожидание может затянуться, – сказала Джанет. – Владения Орселли тянутся вдоль побережья Джерси. Крамеру придется отправиться туда, чтобы найти его.

– Почему вы думаете, что Орселли будет именно в Джерси?

– Потому, друг мой, что он хочет обеспечить себе алиби. Как только возникает какая-нибудь крупная заварушка – а это двойное похищение можно считать крупнейшей из них, Стайлс, – короли в окружении десятков свидетелей отходят на безопасные дальние позиции. Вашего мистера Крамера примут. Примут и ФБР, и полицию, если они потратят кучу времени на поиски. Они-то знают, что никаких заложников в Джерси не найдут и что алиби у Орселли совершенно железное.

– А если предположить, что Орселли замешан в одном из похищений?

– Он все равно будет в Джерси. В любом случае у него будет железное алиби. Короли лично не занимаются грязной работой.

– Вы настроены не очень оптимистично.

– Это мир, в котором мне приходится работать. И я его знаю.

Питер подошел к столу в центре комнаты и стал набивать табаком трубку, которая лежала на нем. Ожидание было невыносимым. Ждала вся страна. Он был благодарен Джанет за ее присутствие. Общение с ней приносило облегчение. Приминая табак в чашечке трубки, он смотрел на нее, думая, что Тиму очень повезло с ней, а молодой человек, который отверг ее, – сущий идиот. Она совершенно необычная девушка, подумал он; она плоть от плоти нового мира, к которому он никак не может приспособиться.

Зазвонил телефон.

Отводная трубка в гостиной лежала на столе перед ним, как раз рядом с жестянкой с табаком. Он поднял ее:

– Говорит Питер Стайлс.

– Это Бач, – услышал он ровный голос. – На контакт никто не выходил?

– Нет.

Питер услышал длинный выдох.

– Мы нашли Селлерса, – сказал инспектор.

– Где?

– На трассе Хатчинсон-Ривер-Парквей, – сказал Бач. Голос у него был усталым. – Мусорщики, убиравшие дорогу, нашли тело в кювете.

– Тело? – У Питера спазмой свело желудок. Джанет спрыгнула с кресла и подошла к нему. Он прикрыл микрофон ладонью. – Не Тим. Сэм Селлерс. – Она схватила его за запястье, впившись ногтями в кожу.

– Он был застрелен, – сказал Бач. – В левый висок. По данным медэксперта, он был мертв не менее десяти часов. Значит, самое позднее, в два часа… в два часа этим утром. Задолго до того, как они связались с нами. Он уже был мертв, когда они вели разговор с нами… с вами. Полицейские штата считают, что тело выбросили из проезжавшей машины. Оно запуталось в кустах. Поэтому его и нашла только команда мусорщиков, когда нанизывала на свои штыри мусор по обочинам. Мы еще не оповещали прессу об этой истории.

– Ну и?..

– Ваш приятель в каске может решиться на возмездие и начать убивать в свою очередь.

– Господи!

– Пока неясно, сколько времени нам удастся все держать в тайне, – сказал Бач. – Все репортеры страны, стоит появиться какому-то шевелению, кидаются на поиск чего-то жареного. Пока известно только, что на трассе найдено какое-то «неопознанное» тело. И кое-кто из писак просто умирает от желания выдать эту новость. «Синдикат Кейна» пока объявил только одно – они выплатят кучу денег за какую-нибудь информацию. Наверное, кто-то уже заинтересовался, чего ради столько высоких чиновников толпятся у пригородного полицейского участка. Утечки не миновать.

– То есть люди, которые выходили с нами на связь, – жулики?

– Кто знает? – сказал Бач. – Они выдали информацию, которая соответствует действительности. Кроме того, они понимают, что рано или поздно мы найдем Селлерса… если они правильно оценивают происходящее. Они не могут не понимать, что, когда мы найдем его, шансов на сделку практически не останется.

– И что же нам теперь делать?

– Вот что я хочу вам внушить, – сказал Бач. – Если они выйдут на вас напрямую, вы должны потребовать точных доказательств того, что Вардон жив. Предъявления его часов или документов – уже недостаточно. Вы должны увидеть его, поговорить с ним.

– Я должен как можно скорее найти Лауру, Бобби и Тима Салливана, – ответил Питер.

– Хотел бы надеяться, что вам повезет, – сказал Бач.

Глава 3

Питер положил трубку. Джанет продолжала цепляться за его руку. Он сообщил ей новости.

– Значит, времени у нас больше нет, – сказала она. У Джанет был удивительно практичный склад ума. – Вроде я должна испытывать сожаление по поводу смерти Селлерса, но для меня он всегда был дешевым самовлюбленным подонком. Когда ты зарабатываешь себе на жизнь, унижая людей, думаю, ты должен понимать, что и сам можешь попасть кому-то на зуб.

Это могло бы быть, подумал Питер, хорошей эпитафией для Селлерса.

– Что касается времени, ты права, – сказал он. – Едва только история Селлерса облетит страну, она взорвется от ярости. И Бог знает, чего можно ждать от людей, которые захватили Лауру… и Тима. – Он посмотрел на часы. Близился полдень. Первые двенадцать часов из срока, отпущенного похитителями, пролетели, не дав ни малейшего проблеска надежды. Лаура и Бобби находились в чьих-то руках уже десять часов; Тим – около восьми.

– Может, я и не очень сообразительна, – сказала Джанет, – но вот чего я не понимаю. Этим людям нужны деньги и свобода для тех, кого они считают политическими заключенными. Кажется, так их называют в наше время? Они не могли предполагать, что через пару часов все их требования будут приняты. Основой для переговоров должны стать жизни Вардона и Селлерса. Почему они пошли на риск их срыва, убив Селлерса?

– Что-то вышло из-под контроля, – предположил Питер. – Может, Селлерс попытался удрать?

– На ходу из машины?

– Мы не знаем, что произошло в машине, – сказал Питер. – Или в любом другом месте. Тело доставили в район Парквей и выкинули из машины.

– Но зачем убивать человека, за которого они запросили миллион баксов?

– Он попытался удрать. Он сопротивлялся. Психанул и кого-то ударил.

– Ну по крайней мере мы-то нормальные люди, – вздохнула Джанет. – А эти клоуны хотят разорвать на куски наших друзей, которые тоже являются нормальными людьми. Так что мы будем делать, Стайлс, – сидеть и оплакивать их?

Питер был благодарен ей. После разговора с Бачем он оцепенел. С той минуты, когда он с раскалывающейся головой пришел в себя в квартире Лауры, а Лаура и Бобби исчезли, он не знал ни минуты покоя – исчезновение Тима, поиски в порту… Все двери, в которые он пытался войти, захлопывались у него перед носом. Когда похитители избрали его посредником, их выбор обрек его на неподвижность. Час за часом он был вынужден ждать телефонного звонка, который так и не последовал. Все его способности – репортера, исследователя фактов – оставались невостребованными. Неужто им в самом деле остается лишь сидеть и скорбеть?

Джанет, прищурившись за янтарными стеклами очков, наблюдала за ним. Он читал в ее взгляде просьбу о помощи; она пыталась подвигнуть его на действия, которые были ей не под силу. Но как действовать?

– Как у тебя с интуицией?

– Что ты сказал?

– С женской интуицией. Ибо, рассуждая рационально, Джанет, я никак не могу придумать, что мы можем сделать. Уоллес Крамер в состоянии оказать помощь, но, если ты права, ждать ее придется довольно долго. Если тебе даже постелью не удалось купить твоего парня из порта, заставить его помочь тебе, как мы добьемся помощи от обитателей этого мира? Тем более, что в поисках Вардона и Селлерса задействованы самые опытные полицейские мозги страны.

– Никогда не испытывала уважения к экспертам, – заявила Джанет.

– Детские разговоры.

– Не стоит меня недооценивать. Я не утверждаю, что при аппендиците готова лечь под нож местного мясника. Предпочту опытного хирурга. Я говорю, что опытный хирург по характеру болей сразу же поставит диагноз – резать. А вот врач старой школы не будет торопиться, он сначала выяснит, не съела ли я некачественную рыбу. Точно так же действуют и люди, занятые этой историей, Стайлс. Люди, у каждого из которых есть свои собственные мотивировки.

– Миллион долларов и освобождение из тюрем их приятелей.

– Это не имеет ничего общего с тем, что случилось с миссис Ллойд, ее ребенком и Тимом. Да в конце концов, может, никому и не нужны этот миллион долларов и освобождение заключенных.

– Что ты имеешь в виду?

– Женскую интуицию, – сказала Джанет. Она с трудом улыбнулась. – Тебе не приходит в голову, что мы уловили самую суть дела, но не можем разглядеть ее?

– Не приходит. Что за ахинею ты несешь?

– Селлерс зарабатывал деньги и создавал себе репутацию, унижая и уничтожая людей, – сказала Джанет. – Может, кто-то из них хотел устранить Селлерса. Может, вся эта шумиха с похищением всего лишь дымовая завеса.

– И это ты называешь женской интуицией?

– Ты сам ею заинтересовался. А если серьезно, убийство Селлерса – предельно идиотский шаг со стороны похитителей. Разве не так?

– Случайность. Они этого не хотели.

– Может быть.

– Но почему же они захватили и сенатора Вардона?

– Они искали момента, чтобы похитить Селлерса, – предположила Джанет. – Неожиданно он оказался в компании Вардона. Так что они заодно прихватили и сенатора.

Питер занялся трубкой, которую забыл раскурить из-за звонка Бача.

– У тебя интересное, чисто женское мышление, – наконец сказал он. – Имя Джереми Ллойда, возглавляющее список заключенных, подлежащих освобождению, прямо указывает на Вардона. Первая записка от похитителей была подсунута под дверь его номера сразу же после полуночи, когда Закари и нашел ее. Селлерс был еще жив и, по мнению медэкспертов, погиб только через два часа. Вне всякого сомнения, ключевая фигура – это Вардон. Если кто-то и оказался неожиданным участником игры, то это Селлерс.

– Так почему же его убили?

– Селлерс совершил какую-то оплошность, – предположил Питер. Он помолчал, размышляя. – Может, он кого-то узнал, и похитители поняли, что не могут отпустить его.

– Тем не менее он предоставлял ценность для торговли, – сказала Джанет. – Мертвый, он катастрофически уменьшает их шансы получить то, что им надо. Его могли убить позже, по завершении сделки. Или, по крайней мере, они могли подождать ее окончания и лишь потом выкинуть тело в кювет.

– Ты зря теряешь время в своей Портовой комиссии, – ухмыльнулся Питер.

– То есть?

– Тебе следовало бы писать детективы.

– На них не проживешь, – сказала Джанет. – Ты интересовался, как работает женская интуиция. – Она снова улыбнулась, на этот раз раскованнее. – Имею ли я право на последнее слово?

– Сколько угодно.

– Тот факт, что они выбросили его труп на Парквей, где Селлерса не могли не найти, говорит о том, что сделано это было сознательно. Они хотели, чтобы тело было найдено.

– Зачем?

– Бог знает. – Она покачала головой. – Может, стоит подойти с практической точки зрения. А то меня уже мутит от этих дешевых фантазий.

Питер включил радио и направился на кухню налить кофе. За первые же часы курс акций на бирже пошел вниз. Нерешительность, с которой правительство отнеслось к попытке шантажа, похоже, губительным образом сказалась на финансовом климате. Конечное решение должен был принять лично президент – или хотя бы взять на себя ответственность за такое решение. Решение, которое, несмотря на все соображения здравого смысла, подвергает человека проверке: подчинись, освободи двадцать восемь преступников, вручи миллион долларов – и над твоей слабостью будут потешаться и втайне и открыто. Или жестко стой на своем и прими на себя ответственность за хладнокровное убийство двух известных граждан – а может, и более чем двух, если похитители осуществят свои угрозы. В данный момент президент знает, что один из заложников уже мертв. Как это повлияет на его решение?

Ведь это год выборов.

Вот и настал момент оповещения. У диктора дрожал голос.

«Леди и джентльмены! Я только что получил срочное сообщение. На трассе Хатчинсон-Ривер-Парквей, к северу от города, было найдено тело Сэмюэла Селлерса, известного политического обозревателя. Мистер Селлерс был убит выстрелом в голову. Полиция считает, что тело было выкинуто из проезжавшей машины. В данный момент мы не располагаем подробностями. – Слышно было, как диктор с трудом перевел дыхание. – Не может быть никаких сомнений, что похитители настроены более чем серьезно. Теперь я переключаю вас…»

Питер выключил радио.

– Этим утром я сказал… сказал, впав едва ли не в истерику, бармену в забегаловке О'Коннора. Глаз за глаз – вот что я сказал ему. Знаешь, я боюсь, что обнаружат тела Лауры, или Бобби, или Тима, валяющиеся где-то в грязи. Джанет, я не могу сидеть тут и ждать, но куда, черт побери, мне бежать? Что мне делать?

Много времени спустя Питер попытался описать в статье для «Ньюсвью» атмосферу, в тот день царившую в городе. Обыкновенным, ничем не примечательным днем вы гуляете по улицам, и мимо вас проходят сотни людей, лица которых вам ничего не говорят. Питер, как репортер и писатель, занимался именно людьми, и часто позволял себе бессмысленные игры, пытаясь прикинуть, о чем думают прохожие, какими проблемами они озабочены – денежными, сексуальными, какие страхи и тревоги их терзают, скрытые за искусственным смехом. Но в этот день – и Питер мог припомнить только один такой день – все думали об одном и том же. В эти часы все их личные проблемы отступили на второй план. Они думали о мертвом человеке в кювете, о почтенном сенаторе, которого могут найти в каком-то другом кювете, о женщине и ее ребенке, которые могут жестоко поплатиться за чье-то преступление. Люди задавались вопросом, что за чертовщина происходит с миром, в котором они живут. И к уже существующим страхам прибавлялись новые – страх за существование города, страх быть избитым и ограбленным, страх, что полиция может оказаться слишком беспомощной и продажной, чтобы спасти их в опасную минуту, страх перед сексуальным насилием. В тот день, сталкиваясь взглядами с незнакомцами на городских улицах, ты читал в их глазах один и тот же вопрос: «Не опасен ли ты? На чьей ты стороне? Ты предпочел бы платить подонкам или убить их?»

Питер помнил и другой такой день – день убийства президента Кеннеди. В тот день все частные проблемы и мелкие заботы – все это стало не важно. Потрясение от гибели Первого Гражданина страны заслонило все остальное. Но тем не менее тогда, как и сегодня, к горечи потери примешивались и личные опасения: «Если это могло случиться с ним, то и я не в безопасности! Кто-то, возможно, ненавидит и меня».

Время больше не отмерялось часами, которые отвели похитители. После гибели Сэмюэла Селлерса все изменилось. Требование через сорок восемь часов «дать ответ или же…» осталось в прошлом. В какой-то мере это «или же» уже случилось. И теперь армия и все силы охраны правопорядка брошены на защиту президента, вице-президента и прочих шишек, дабы уберечь их от перспективы оказаться на месте Селлерса. Этой проблемой соответствующие службы занимались со всем рвением, а упоминания о Лауре, Бобби и Тиме Салливане в лучшем случае носили лишь общий характер.

Времени не было. И было совершенно непонятно, в каком направлении вести наступление. Питер не мог ворваться в порт на белом коне, размахивая мечом. Представив себе эту картину, он едва не рассмеялся, но окружающее его молчание оставалось плотным и непроницаемым. Ему были нужны оружие и боеприпасы. Может, Виктор Орселли сообщит Крамеру что-то полезное – но лишь позже, через несколько часов. Питер понимал, что должен что-то предпринять, не считаясь со временем, словно все оно в его распоряжении. Он должен действовать как репортер, лично не заинтересованный в данном деле. И начать надо с самого начала. Он должен забыть сжигающее его беспокойство за судьбы своих друзей и действовать как профессионал. И первым делом нужно спокойно и трезво оценить ситуацию.

Он попытался изложить свои соображения Джанет Блейдс. Слушая, она удивленно смотрела на него, словно сомневаясь, сможет ли он действовать подобным образом.

– И ты можешь помочь мне, – бесстрастно закончил Питер.

– Как?

– Твой рассказ о жизни порта, – сказал он, – просто набор избитых штампов, которые вы скармливаете обществу. «Заговор молчания, никто слова не проронит, любой, кто проговорится, окажется на дне реки в бочке цемента». Но есть и другие люди, Джанет. Должен быть человек, и не один, кому это не нравится, который не может смириться с жестокостью по отношению к невинной женщине и ее ребенку. Она ничего не сделала, ни для кого не представляла опасности. Ее захватили какие-то головорезы в диком припадке патриотизма. Все это не имеет отношения к портовому миру. Так что, возможно, кто-то и обмолвится хоть парой слов. Твой приятель Шривер говорит, что агентов комиссии считают «плохими парнями». Но конечно же это не может быть правдой на все сто процентов. Они наверняка делают и что-то хорошее для портовиков. И если ваши агенты займутся этим делом, я ручаюсь, они нащупают какой-то выход на моего приятеля со шрамом. В самом худшем случае удастся найти человека, который согласится передать послание этим людям в касках. Появится возможность для переговоров. Пусть не прямых, но все же удастся установить какой-то контакт.

– Не буду с тобой спорить, – сказала Джанет. – Попробую. А что ты сам? Будешь сидеть и ждать в надежде, что позвонят другие похитители?

– Пусть этим занимается Бач. Больше я в эти игры не играю. Как я сказал, начинаю с центра поля. И начну со встречи с единственным человеком, который видел этих касочников, – с Полом Джареттом. Это он позвонил в полицию.

Фамилия Пола Джаретта была в телефонной книге. Его квартира находилась на Двадцатой улице, и окна ее выходили во двор, на чахлый маленький садик Ллойдов. Питер не стал звонить ему, чтобы не вызвать лишнего беспокойства. Скорее всего, днем Джаретт должен быть дома. Художник-дизайнер, работающий на какое-то рекламное агентство. Если его нет дома, телефон все равно не ответит. Он жил всего в двух кварталах от Питера, так что имело смысл, не теряя времени, направиться прямо к нему.

Джаретт в самом деле оказался у себя. Его студия располагалась на самом верху дома, куда вели четыре лестничных марша. Ярко-рыжая бородка не могла скрыть его молодости. Он был в заляпанном холщовом халате и держал в руке кисти. Всюду стояли мольберты, развернутые к стенам, так что Питер не видел, что на них изображено.

– Простите за вторжение, – сказал Питер. – Моя фамилия Стайлс. Питер Стайлс.

Джаретт вытаращил глаза:

– Тот самый, который пишет для «Ньюсвью»?

– Да.

– Ох, дружище, а я месяцами пытался пробиться в ваш художественный отдел. Жутко хотел сделать для вас обложку. Неужто они специально прислали вас ко мне?

– Боюсь, что нет. Прошлым вечером, когда похитили миссис Ллойд и ее сына, я был в их квартире.

– Ладно уж, входите, – сказал Джаретт.

Комната была практически пуста. В углу стоял ящик с откидной крышкой, покрытый цветастым покрывалом, расшатанное моррисовское кресло и пара простых деревянных кухонных стульев. У стены громоздился набор холстов на подрамниках. Висело полдюжины картин, на которых угадывалась одна и та же девушка. Она позировала обнаженной и полуобнаженной. На мольберте в комнате Питер увидел очередную работу, над которой трудился Джаретт. С максимально возможным реализмом там был изображен хот-дог, обильно политый яркой горчицей.

– Проблема в том, что горчица должна выглядеть аппетитней, чем сам хот-дог, – сказал Джаретт. – Мой клиент производит горчицу. – Он опустил кисть. – Считаю нужным сообщить вам, мистер Стайлс, что я передумал быть добропорядочным гражданином.

– Вот как?

– Здесь были и копы, и ФБР, и Бог знает, кто еще. А теперь еще и вы. Неужто я обязан рассказывать снова и снова?

– Я здесь не как репортер, – сказал Питер. – Миссис Ллойд – мой друг. Я был у них, когда ввалилась эта банда. В доказательство этого могу показать вам шишку.

– Должно быть, вам досталось, – улыбнулся Джаретт. – Хотите кофе – растворимого? Может, коки?

– Я всего лишь хочу попросить вас рассказать мне эту историю, – сказал Питер.

Джаретт предложил Питеру сигарету и сам закурил, чиркнув спичкой по ногтю большого пальца.

– Вечерами я работаю, – начал он, показав на газосветную трубку над мольбертом, и ухмыльнулся. – Когда тут нет моей девушки. – Джаретт посмотрел на развешанные картины. – Никак не могу поймать правильный тон плоти. Обычно я его чувствую, но только не с ней. Может, из-за моего отношения к ней я не могу быть объективным.

– Вам повезло.

– Ага. Словом, прошлым вечером ее тут не было, и я трудился над этим проклятым хот-догом. Понимаете, обычно я включаю радио и слушаю музыку. А прошлым вечером музыкальная передача прервалась из-за сообщений об этом похищении. История была просто потрясающая, так что, воюя с этой упрямой горчицей, я продолжал слушать. С Двадцать первой улицы доносился какой-то шум, но я не врубился, что это такое. Полицейские сирены и все прочее. Я прикинул, что, наверное, кого-то ограбили. В наших местах это обычное дело.

Питер с трудом сдерживал нетерпение. Джаретт должен излагать, как ему удобнее. Если его подгонять, он может упустить что-то существенное.

– Примерно через час или около того я услышал шум внизу – на заднем дворе. Высунулся в окно и посмотрел вниз. И увидел всех этих типов в жестяных касках синего цвета и масках Хэллоуина. Так что я…

– Что?! – Питер вскинул на него глаза. – Не понял?

– Чего вы не поняли?

– Маски Хэллоуина?

– Ну да. А вы разве не видели? Мне показалось, вы сказали, что были там, когда они вломились.

– Я был там, но разглядел только одного из них – человека с огромным рваным шрамом на физиономии. Он оглушил меня обрезком трубы. Никого из остальных я не успел рассмотреть.

– Я сказал, что на всех были маски, но может, я и ошибся, – уточнил Джаретт. – Всего их было человек восемь или десять. Никого из них я толком и не разглядел… или, может, он снял маску, когда вламывался в дом.

– Может быть, – согласился Питер. У него голова шла кругом. – Вы не против, Джаретт, если мы восстановим в памяти все происходившее – шаг за шагом? Итак, вы посмотрели вниз и увидели этих людей в синих жестяных касках и масках Хэллоуина…

– Я вроде сказал, что услышал шум, не так ли? Не сбивайте меня. Они не орали и не вопили. Я услышал, как отлетел в сторону мусорный бак и кто-то громким, почти театральным шепотом сказал: «Ради Бога, смотри, куда прешься». Вот тогда я глянул вниз и увидел этих людей в масках, которые крались по заднему двору. Они были похожи на детей, которые собрались кого-то напугать. Вот это первым делом и пришло мне в голову. Я подумал, что они хотят отколоть какую-то проказу. Я видел, как они перелезали через забор. Теперь-то я знаю, что за ним был задний дворик миссис Ллойд.

– Как вам удалось все разглядеть в темноте? – спросил Питер.

– Ночь была не такая уж темная. Или вы не были на улице? Стояло полнолуние. Отсвечивали уличные фонари. Вы же видите, что здания тут невысокие.

– Продолжайте.

– Они перемахнули через забор и, как футбольная команда перед матчем, сгрудились в том дворе. Я смотрел и удивлялся, что за номер они собираются отмочить. А потом там началось черт-те что.

– Например?

– Они вломились в дом. К этому моменту я заметил, что у них были дубинки или какое-то другое оружие. Они разбили окна и выломали двери. Ну, я понял, что тут уж не до шуток. Я бросился к телефону в комнате и вызвал полицию.

– То есть вы не видели, что там происходило дальше?

– Вы когда-нибудь пытались проявить гражданскую сознательность? Мне ответил какой-то сонный чиновник. Он потребовал от меня назваться полным именем, сообщить номер своего телефона, рассказать, состояли ли в браке мои родители… и Бог знает, что еще. Я никак не мог вдолбить ему, что это срочно, что уничтожают чужую собственность – я в самом деле был в этом убежден. Мне потребовалось не менее пяти минут, а может, и больше, для того, чтобы он стал воспринимать меня всерьез. Я не мог сообщить ему точный адрес. Я мог лишь сказать, что мой дом тыльной стороной выходит на этот дом на Двадцать первой. И когда я снова подошел к окну, все уже было кончено. Там стояла полная тишина. Горел свет, но ничего не было слышно, не было никакого движения. Я перегнулся через подоконник и успел увидеть пару этих типов в касках – они пробирались по проходу между этим домом и следующим.

– И затем?

– А затем мне осталось лишь сидеть и ждать, пока кто-то не появится со своими дурацкими вопросами.

– Появились?

– Пришлось, черт побери, подождать, – сказал Джаретт. – Вы-то небось считаете, что они тут же примчались? Лишь минут через двадцать я понял, что мой звонок принес результаты, потому что в доме напротив началось какое-то шевеление. Я увидел людей, которые высыпали на задний двор – пара копов в форме, несколько человек в штатском да еще и солдаты, – я поверить не мог. И прежде чем кто-то ко мне заявился, я уже услышал эту историю по радио и понял, что я, как последний идиот, оказался свидетелем похищения.

У Питера пересохло во рту. Когда Питер предстал перед Бачем, тот понятия не имел о масках. Никто и не заикнулся о личинах Хэллоуина. Скорее всего, местные полицейские, явившиеся опросить Джаретта, не сочли эту деталь заслуживающей внимания. Люди в чулках на голове и в масках были привычной деталью криминального пейзажа города. Шпана, которая нападала на старушек в лифтах, по их описаниям, как правило, носила маски. Дешевые магазинчики приколов на Таймс-сквер продавали их сотнями. Питер снова вызвал из памяти лицо человека, который нанес ему удар: горящие, глубоко посаженные глаза, уродливый шрам, перекошенный рот. Да нет же! Сукин сын напялил на себя маску. Вот почему его было невозможно найти среди моментальных снимков Портовой комиссии. Человека с таким шрамом на лице не было. Они искали примету, которой не существовало.

– Вы помогли мне решить проблему, – сказал Питер и коротко объяснил Джаретту, в чем дело.

– Как вам это нравится?

Питер вынул из кармана бумажник, нашел в нем одну из своих визитных карточек и нацарапал на ней несколько слов.

– Обложку для «Ньюсвью» обещать не могу, но вот это даст вам возможность встретиться с руководством художественного отдела. Я лично считаю, что и ваша девушка, и ваша горчица чертовски хороши.

На такси Питер добрался до офиса Портовой комиссии, расположенного напротив Сити-Холл. Он понимал, что ни на йоту не приблизился к опознанию личности человека, который нанес ему удар, но, по крайней мере, одно темное место, которое не давало ему покоя, было расшифровано. В кабинете офиса он нашел Джанет и агента Джейка Шривера.

– Мы уже слышали о масках, – сказал Шривер. – Не могу сказать точно когда. Сообщения о них начали поступать примерно с середины ночи. Но вы видели этого человека – опишите его. Если на нем была маска, расскажите о ней, а мы прикинем, что к чему.

– Трудно объяснить вам, настолько быстро все произошло. – Питер потер лоб. – Раздался звук разбитого стекла, вскрик Бобби. Я сидел за столом вместе с Лаурой, мы, вскочив, кинулись к дверям. Но там уже стоял тот человек, и мне на голову сразу же опустилась свинцовая труба. Я успел обратить внимание на его глаза, которые, казалось, были готовы вылезти из орбит, на шрам, на искаженный рот – и вырубился.

– Что это нам дает, если не считать того, что больше не надо искать человека со шрамом? – спросила Джанет.

– Новость о похищении распространилась вскоре после полуночи, – сказал Питер. – Где могли собраться на сходку восемь или десять докеров? Я не могу представить себе, чтобы кто-то, услышав новости, побежал по домам приятелей, подбивая их к бунту. Ручаюсь, эти типы где-то сидели. И в компании, подзадоривая друг друга, они довели свой гнев до точки кипения. Это психология толпы – какая-то деталь может бросить ее на улицу. Где это могло быть? В каком-то зале, в баре, за карточной игрой?

Шривер кивнул, но от предположений воздержался.

– Они довели себя до такого состояния, что были готовы к насильственным действиям. И я не могу себе представить, чтобы кто-то сказал: «Нам лучше напялить маски. Вы, ребята, подождите, а я смотаюсь на Таймс-сквер и прикуплю их». Нет, вряд ли. Скорее всего, кто-то предложил: «Помните те маски Хэллоуина, что мы купили для ребят в прошлом году? Они как раз здесь в…» Бог знает где, но во всяком случае под руками, в том месте, где они были. Есть тут какие-то обычаи, связанные с Хэллоуином, Шривер? Детские сборища, которые устраивают каждый год? Какая-то ежегодная вечеринка, на которую все приходят в масках – танцуют, дурачатся? Ибо эти маски должны были храниться в каком-то месте, о котором компания хорошо знала и могла быстро добраться до них. Пока они пылали праведным гневом.

– У нас есть веские основания считать, что явились они сначала без масок, – сказал Шривер. – Помните, они пытались вломиться через парадную дверь? Полиция разогнала их.

– «Рассеяла», – вспомнил Питер.

– Так что они, удалившись, натянули маски, потому что не хотели, чтобы их засекли во второй раз, и вернулись с тыльной стороны.

– Женщины должны все знать о вечеринках, приемах, традициях, – повернулся Питер к Джанет. – Женщины знают, когда надо украшать деревья к Рождеству. И женщины не могут сочувствовать предполагаемым убийцам семилетнего ребенка. Есть ли какая-то возможность поговорить с местными женщинами?

– Единственный способ спокойно жить тут – это держать язык за зубами, – вздохнул Шривер.

– Думаю, похитителям можно дать заверения, что, если Лаура, Бобби и Тим вернутся домой невредимыми, против них не будет предпринято никаких действий, – сказал Питер. – Есть ли возможность распространить эту информацию, чтобы она дошла до этих женщин?

– Но поверят ли они ей? – спросила Джанет. – Пусть даже ты и готов дать такое заверение, что с того, Питер?

– Думаю, могу пообещать, что Лаура и Тим не будут выдвигать никаких претензий, если никто не пострадает, – уточнил Питер. – В стране не хватит тюрем, если сажать под замок всех, кто во время этого кризиса позволил себе какое-то насилие. Уровень насилия предстоит определять тем, кто с ним столкнулся.

– Но ты же не можешь пообещать этим людям?..

– Даю гарантию.

– Могу попробовать, – пожала плечами Джанет. – Есть несколько женщин, с которыми мне доводилось иметь дело в конторе. – Легким, подчеркнуто небрежным жестом она коснулась руки Питера. – А ты, Стайлс?

– Начну с самого начала, – сказал он. – Джаретт отработанная ступень. Попытаюсь снова заявиться в закусочную О'Коннора.

– Не имеет смысла, – остановил его Шривер. – Там были и наши агенты, и копы, и ФБР. Как только распространились сведения, в заведении стало пусто и холодно, как за Полярным кругом. Теперь-то они знают, кто ты такой.

– Значит, не придется ходить вокруг да около, – сказал Питер.

Прежде чем сняться с места, Питер по телефону в кабинете Шривера связался с Бачем. Тот в свое время дал ему номер районного отделения ФБР. После некоторой заминки они обнаружили Бача в машине, в которой он возвращался из пригородного полицейского отделения, на территории которого было найдено тело Селлерса. В телефоне что-то трещало, но расслышать можно было.

Похитители продолжали отмалчиваться. Никаких новостей о судьбе сенатора Вардона не поступало.

– Никакого проблеска, – сказал Бач. – В обычном случае у нас уже были бы кое-какие наводки. Мы переговорили со всеми двадцатью восемью заключенными, освобождения которых требуют похитители. Все до одного играют в ту же игру, что и Ллойд. Они понятия не имеют, кто их втянул в это; с ними никто не контактировал; представления не имеют, кто старается их вытащить. Ну что они еще могут сказать?

– Это может быть и правдой.

– Вы шутите?

– А вам не приходило в голову, что вся эта история с похищением могла быть инсценировкой? – спросил Питер. – Кто-то хотел добраться до Селлерса, и они его получили.

– Что за идея пришла вам в голову?

– Женская интуиция, – сказал Питер.

– То есть?

– Не важно. Мне довелось выслушать такое предположение. Я высмеял его, но сейчас думаю, может, оно не такое уж глупое? Женщина предположила, что убийцы выбросили тело Селлерса в том месте не случайно – они хотели, чтобы его нашли… или же их вообще не волновало, найдут ли его. Как только с ним покончили, игра подошла к концу.

– А Вардон?

– Он подвернулся под руку, и его пришлось захватить – заодно.

– То есть нужно начинать искать его тело?

– Может быть.

– Концы с концами не сходятся, – сказал Бач таким тоном, словно хотел убедить сам себя. – Похищение было слишком продуманным – пошли на риск, подсунули записку под дверь Вар-дона, назвали вас посредником, связывались с нами по телефону. Если кто-то так отчаянно хотел расправиться с Селлерсом, то его можно было простопристрелить. Зачем ставить на уши все Соединенные Штаты? Продолжайте звонить мне, Стайлс. Если они по-прежнему хотят иметь с вами дело, у меня должна быть возможность сразу же связаться с вами. Где вы сейчас?

– В помещении Портовой комиссии.

– Послушайте, я понимаю, как вы беспокоитесь о миссис Ллойд. Я понимаю, как вы озабочены поисками вашего приятеля со шрамом. Но…

– Нет никакого человека со шрамом, – прервал его Питер и изложил всю историю с масками Хэллоуина.

– Я тоже слышал о масках… от этого парня, художника. Но вы так четко описали этого человека!

– Как и любой бы на моем месте.

– Я начал было говорить, что понимаю вашу обеспокоенность за ваших друзей, – сказал Бач. – Но не забывайте: лучший способ помочь им – это найти Вардона.

– Это может занять слишком много времени, – буркнул Питер.

– Просто помните, что ключ к его освобождению может оказаться в ваших руках. Так что снова напоминаю – оставайтесь на связи.

– Ладно. – Питер посмотрел на часы. – Звоню вам примерно в два часа.

– И хладнокровней, – сказал ему Бач. – За мертвых героев никто не даст и ломаного гроша.

Питер покинул помещение комиссии, пообещав оставаться на связи. Похоже, игру на данном этапе можно именно так и назвать: оставаться на связи. Пока ни у кого не было никаких новостей, если не считать мистера Джаретта и его масок Хэллоуина.

По всей видимости, парк, окружающий Сити-Холл, привлекал к себе демонстрантов. Среди них виднелось несколько металлических касок, и Питер заметил написанные от руки плакаты с требованием освободить Вардона и Селлерса или расстрелять заключенных, освобождения которых добиваются похитители.

День лишь подходил к полудню, но уже было жарко, а в воздухе висели клубы выхлопных газов. Закусочная О'Коннора, с посещения которой Питер собирался начать, находилась на порядочном расстоянии, и в поисках такси он направился в сторону Бродвея. Может, это было чистой случайностью, может, сработал какой-то внутренний радар, но он поймал себя на том, что оглядывается на молодого человека с длинными волосами, блестящими черными глазами и гибкой мускулистой фигурой. На нем были тугие слаксы и яркая спортивная рубашка навыпуск. Питер не мог не заметить, что эти темные глаза явно следят за ним. Он подумал, что этот молодой человек вот-вот подойдет к нему и заговорит. Правда, у него не было уверенности, что у молодого человека мирные намерения, может, он приглядел Питера как возможную жертву. В наши дни такие уличные грабители редко оглядываются по сторонам; им нужна не мелочь на чашку кофе, а деньги на дозу наркотика. Молодой человек отвернулся и уставился в витрину магазина.

Может, дело в напряжении, которое спазмами сводило ему желудок, подумал Питер. Выйдя на Бродвей, он остановил проезжавшее такси. Готовясь сесть в него, он оглянулся и увидел, что молодой человек бежит в его сторону и машет другой машине.

Питер попросил водителя высадить его за пару кварталов к югу от заведения О'Коннора. Оглянувшись, он заметил, что молодому человеку повезло поймать такси, и теперь его машина держится всего в нескольких метрах от такси Питера. Водитель Питера развернулся в западную сторону, и наконец они вырулили на хайвей Вест-Сайда. Вторая машина двигалась точно таким же маршрутом, аккуратно подстраиваясь под смену огней на светофорах.

Питер, расплатившись с таксистом, вышел на Сорок первой. Вторая машина проехала еще квартал и остановилась у ближайшего угла, выпустив того самого смуглого молодого человека. Помедлив, Питер вошел в небольшой писчебумажный магазин, на задней стенке которого висел телефон-автомат. Позвонив в Портовую комиссию, он попросил к телефону Джейка Шривера.

– Если кто-то из твоих парней висит у меня на хвосте, мне это ничем не поможет, – сказал Питер.

– За тобой никого нет, – ответил Шривер.

– Кто-то подцепил меня аккурат у вашего здания и тащился за мной до Сорок первой, до реки. Мне подумалось, вы решили, что мне нужна нянька.

– В любом случае, он не из наших, – сказал Шривер. – Откуда ты звонишь?

– Из писчебумажного магазинчика… на углу Сорок первой.

– Может, тебе лучше оставаться там, пока я не подошлю кого-то.

– С какой целью?

– Если кто-то взял тебя на мушку, то тебе одному не справиться, – сказал Шривер. – Тебя обведут вокруг пальца, приятель. Через пару минут я тебе подошлю кого-нибудь. Купи газету и читай ее.

– Я иду к О'Коннору, – заявил Питер. – Если этот парень и дальше будет тащиться за мной, я просто спрошу, что ему надо. Может, это и неплохо, что кто-то мной интересуется.

– Я попрошу, чтобы один из наших ребят был рядом. Держи ухо востро.

Питер вышел из магазина. Смуглый молодой человек стоял, прислонившись к ограде разрушенного дома. Над головой стоял гул машин, летящих по автостраде Вест-Сайда. У пирсов по другую сторону дороги стояли суда, и их очертания постепенно скрывались за подъемом дороги. Никакой активности в порту не наблюдалось.

Питер направился по тротуару в северную сторону. Молодой человек не сдвинулся с места; он стоял, опираясь на заграждение, курил сигарету и откровенно наблюдал за Питером, приближавшимся к нему. Оказавшись с ним лицом к лицу, Питер остановился.

– Что вам надо? – спросил он.

Молодой человек улыбнулся. При близком рассмотрении его можно было счесть даже симпатичным. У него была тренированная мускулистая фигура.

– Вам не кажется, что если бы я не хотел, чтобы вы заметили меня, вам бы это не удалось? – сказал он. – Ребята из комиссии уже объяснили вам, что я не из их числа?

– Что вам от меня надо? – снова спросил Питер.

– Может, я и ошибаюсь, но думаю, что вы тот самый человек, – ухмыльнулся парень. – Вы хотите кое с кем поговорить. А я знаю того, кто, возможно, пойдет вам навстречу.

– Да, это то, чего я хочу, – сказал Питер. – Откуда вы узнали, что можете встретить меня у здания комиссии?

– Рано или поздно вы бы там появились, – объяснил молодой человек. – Их мисс Блейдс просто неприступна.

Питер прищурился:

– Судя по тому, что я слышал, вы не правы на сто процентов.

Молодой человек медленно покачал головой:

– Кто бы мог подумать? В свое время я пытался подцепить эту птичку, но она так меня отшила, что мне оставалось только напиться. На Сорок третьей, в квартале отсюда, на южной стороне есть пивнушка. На вывеске написано: «Бар и гриль». У задней стенки – кабинки. Устройтесь в одной из них, закажите выпить и ждите. Спустя какое-то время к вам подойдут.

– Кто?

Молодой человек пожал плечами:

– Точно не знаю, но будьте настороже.

– Надеюсь, вы знаете, о ком идет речь.

– О, конечно, приятель, как не знать! – Улыбка стала еще шире. – И когда увидите мисс Блейдс, скажите ей, что я не такая уж ослиная задница, хорошо?

– Если вы в этом уверены.

Молодой человек расхохотался, отбросил сигарету и быстро покинул Сорок третью.

Обстановка «Бара и гриля» на Сорок третьей осталась от старых времен. Два бармена в рубашках с короткими рукавами суетились за длинной стойкой, обслуживая пару десятков клиентов. Все посетители в рабочей одежде. Когда Питер вошел, человек у дверей издал длинный тихий свист и выразительным жестом провел по шее. Все головы повернулись в его сторону, затем все словно потеряли к нему интерес. Он в своем легком костюме почувствовал себя одетым слишком изысканно.

Запахи прокисшего пива заглушали все остальные. Слева тянулось нечто вроде стойки с закусками, как было принято в давние времена: тарелки с кубиками сыра, ломтики салями, жирная ветчина, паттисоны, едкий перец, помидоры с укропом, ломти копченой говядины, печенья, булочки, итальянский хлеб.

Питер прошел в заднюю половину бара, чувствуя, что за ним наблюдают в зеркало, висящее над стойкой. Вдоль стены тянулись восемь кабинок, по четыре с каждой стороны. В них сидели три или четыре пары. Женщины были молоды, но у них были усталые, ярко размалеванные лица. Явно не чьи-то жены, подумал Питер.

Он дошел до самого конца зала и устроился в пустой нише в дальнем левом углу, лицом к бару и к двери, что вела с улицы. Он прикидывал, кого юный друг Джанет собрался послать к нему. Официант с прыщавым лицом, в замасленном белом переднике принял у него заказ на порцию бурбона со льдом.

Питер ждал. Кондиционера в заведении не было, и он чувствовал, как под рубашкой по телу бегут струйки пота. На пространстве между стойкой и кабинками появился официант с его выпивкой. Как только он подошел к столику, кто-то скользнул в кабинку и сел лицом к Питеру. Тот не заметил, чтобы гость заходил в бар, так что он, скорее всего, появился через кухню.

Он был черным. Волосы его, подстриженные в стиле «афро», были густыми и жесткими. У него были черные усики и маленькая остроконечная бородка. Глаза были прикрыты темными очками в золотой оправе – и стекла были так же черны, как его кожа. Такого же цвета были его шелковая спортивная рубашка и брюки.

– Привет, Стайлс, – сказал он.

Питер кивнул.

– Как ваша жена? – спросил чернокожий визитер.

В свое время Грейс, жена Питера, работала в самом центре готового взорваться Гарлема; в том году стояли жаркие летние дни, опасные своей влажной духотой.

– Вы знаете Грейс? – удивился Питер.

– В противном случае я бы здесь не сидел, – сказал его визави. – Меня зовут Рокки Джексон. Насколько я понимаю, ваша жена в Пакистане.

– Да.

Незнакомец улыбнулся:

– Вам не стоило так надолго отпускать ее. Слишком многие считают ее очень привлекательной женщиной.

Питер почувствовал, как у него дернулась мышца на скуле.

– Вы явились сюда побеседовать о Грейс?

– Нет, – ответил Джексон. – Но я хочу, чтобы вы поняли, почему я изъявил желание помочь вам. Я в долгу перед Грейс Майнафи – так ее звали, когда я познакомился с ней, – еще с той поры, когда вас не было и в помине. И многие из моих соплеменников в долгу перед ней.

– Если бы Грейс была здесь, чтобы поручиться за вас, я бы больше ни о чем не просил.

– Она бы поручилась, – сказал Джексон.

Из нагрудного кармана черной рубашки он вынул сигареты. Питер щелкнул зажигалкой.

– Как любезно, – усмехнулся Джексон. В голосе его звучала горечь. – Перейду к сути дела, приятель. Я пришел бы на помощь Грейс Майнафи, стоило ей попросить меня, но ты – ее парень, и тебе нужна помощь. Ты разыскиваешь Лауру Ллойд и ее малыша, а также газетчика Тима Салливана. Так?

– Да.

– Только не подгоняй меня, приятель, ибо я тебе выдам прямо и откровенно – я не знаю, где они.

– В таком случае…

– Я же сказал, чтобы ты не подгонял меня. – Рокки Джексон глубоко затянулся и сделал длинный хриплый выдох. – Понимаю, тебя это волнует, приятель, но мне-то спешить некуда. Разреши заверить тебя, что я спешу лишь тогда, когда это необходимо.

– Тот молодой человек, который послал меня сюда на встречу с тобой…

– Твоя подружка в комиссии могла бы рассказать о нем. Его зовут Майк Конти. Относительно приличный парень. Он родом из нового мира и не хочет подчиняться гнусным порядкам прежнего мира. Он довольно много знает, но держит язык за зубами, пока ему и его поколению не придет день сказать свое слово.

– Он как-то связан с тобой?

– Майк будет отрицать любую связь, – заверил его Джексон. Лучи солнца, пробиваясь сквозь грязные витрины, поблескивали в стеклах его очков. – Здесь еще хватает людей, которые не хотят иметь дело с «любимчиками ниггеров». – Он засмеялся. – И если я терплю их, то лишь потому, что жду слова. Не хочешь ли поменяться со мной местами? Я бы предпочел держать в поле зрения дверь с улицы.

Меняясь местами с Джексоном, Питер с трудом сдерживал нетерпение, которое вот-вот должно было прорваться. Инстинкт подсказывал ему, что, если не подгонять собеседника, он в самом деле может сказать что-то важное. Так что Питер продолжал молча ждать, крутя в пальцах так и не зажженную сигарету.

– Мы живем в сумасшедшее время, мир катится к анархии, – проговорил Джексон. – И одно насилие влечет за собой целую цепь насильственных действий.

– Сегодняшним утром мне довелось говорить об этом, – сказал Питер. У него был хриплый голос. – А позже другой человек сказал мне то же самое. Мы можем положить этот рефрен на музыку, но это никому не поможет.

– Выложу-ка я тебе кое-что из того, что я о тебе знаю, – ухмыльнулся Джексон. – Я знаю, что люди, которые похитили Вардона и Селлерса, назвали тебя в качестве посредника. – Заметив, что у Питера расширились глаза, он рассмеялся. – О, я знаю, что об этом не оповещали по радио и не печатали в газетах. Но по тюрьмам сидят двадцать восемь человек, которых допрашивали по этому поводу, и в одиннадцати из них я особо заинтересован. Они черные. Ты, наверно, думаешь, что из тюрьмы нельзя получить никаких известий? В таком случае ты ошибаешься. Словом, я знаю. Предполагаю, ничего существенного узнать тебе не удалось, в противном случае ты бы не был здесь, разыскивая своих друзей. Самый быстрый путь вытащить их – это заключить сделку по поводу Вардона и Селлерса. Теперь, когда мы знаем о судьбе Селлерса, все жутко запуталось. Не затруднит ли тебя сообщить мне, были ли какие-то контакты с похитителями?

– И да, и нет, – решился Питер. – Они связались с ФБР. Выложили достаточную информацию, чтобы убедить инспектора Бача в том, что он имеет дело с подлинными похитителями. Назвали меня. Когда я подошел к телефону, то получил указание идти к другому телефону – к уличному таксофону – и ждать второго звонка. Но я его не дождался, потому что аппарат в будке был сломан. Разговор состоялся в семь утра. С тех пор – ничего.

– Спасибо, что доверился мне, – кивнул Джексон. – Отвечу таким же доверием. Одиннадцать заключенных, в которых я заинтересован, сказали ФБР чистую правду. Они понятия не имеют, кто стоит за всем этим. С ними никто не советовался. Поверь. Что относительно Ллойда?

– То же самое. Он не знает, что за этим кроется. У него нет никаких предположений, которыми он мог бы со мной поделиться.

– Не правда ли, странно? – сказал Джексон. – Но поехали дальше. – Через плечо Питера он внимательно наблюдал за дверью на улицу. – Почему я решил помочь твоей миссис Ллойд, ее ребенку и Салливану? Если что-то случится, моим друзьям в тюрьме придется жестоко расплатиться за это. Вардон и Селлерс взяты заложниками для того, чтобы добиться выхода заключенных на свободу; их, снабдив деньгами, собираются выпроводить из страны. Так все считают. И на них обрушится всеобщая ярость за то, что случилось с Селлерсом и может случиться с другими. – У Джексона дернулся угол рта. – Ты знаешь, как сейчас называются тюрьмы, приятель? Исправительными заведениями. А ты знаешь, как исправляют заключенных? Бейсбольной битой по зубам. Одиночками, в которых они валяются в собственных испражнениях. Помоями, которыми их кормят. А когда кто-то не может больше этого выносить и взрывается, его убивает «офицер-воспитатель», объясняя, что действовал в порядке «самозащиты». Или же возмутитель спокойствия совершает «самоубийство», и его находят в петле из собственного ремня висящим на решетке камеры. Вот что теперь ждет моих друзей – полный зажим, понимаешь? Или, если хочешь играть словами, – черный зажим. Вот почему я хочу, чтобы твои друзья вернулись домой живыми и здоровыми, вот почему я хочу, чтобы о счастливом спасении этого сукина сына Вардона сообщили все газеты. Но больше всего, Стайлс, я хочу правды.

– Какой правды?

– По крайней мере одиннадцать заключенных, перечисленных в списке, – двенадцать, если ты веришь Ллойду, – были просто использованы. Кто-то их подставил. Конечно, ты уже догадался, что ни о каком похищении тут не может быть и речи. Ты не думаешь, что кто-то хотел просто свести счеты с Вардоном и Селлерсом, отпускать их никто не собирается, и вся эта шумиха с похищением служит чем-то вроде дымовой завесы? Если им в самом деле были нужны деньги, если они в самом деле добивались освобождения заключенных, почему они не вышли с тобой на связь?

Питер сцепил влажные от пота пальцы:

– Такой вариант рассматривался.

– Кем? Копами?

– Они не купились. Конечно, они должны были играть по предложенным правилам… на тот случай, если все это в самом деле серьезно.

– Слава Богу, что ты не засмеялся, – сказал Джексон. – Это сбережет нам время. Я явился сюда из своего мира потому, что не хочу неприятностей твоим друзьям. Зажим может оказаться слишком жестоким. Я не знаю, где эти подонки, но у меня есть кое-какие связи. Я думаю, пока с ними ничего не случилось – до того, как распространились новости о Селлерсе. Но Бог знает, какой взрыв может последовать теперь.

– В состоянии ли твои люди выяснить, где они находятся?

– Будем стараться, – сказал Джексон. – Но понимаешь ли, Стайлс, в этом городе есть районы, где черному человеку невозможно работать. Во всяком случае, черному человеку с моей репутацией. Но позволь мне кое-что тебе втолковать. Тебя очень удивит, если я скажу, что еще до процесса Ллойда кто-то вел очень тщательное и осторожное расследование деятельности сенатора Вардона? Спящим собакам не позволено лаять.

– Я слышал, – сказал Питер. – Уоллес Крамер, адвокат Ллойда, не сдался. Не далее как сегодня он сообщил мне, что на него работает частное детективное агентство, они ищут подтверждений обвинениям, которые Ллойд выдвинул против сенатора Вардона.

– Я знаю Уоллеса Крамера, – сказал Джексон. – Он помогал кое-кому из наших. Знаю и частного дюдика, который работает на него, – парня по имени Бернштейн. Но это не он. Несколько недель назад я говорил с ним. Пусто. Ноль.

– Ты хочешь сказать, что кто-то расследовал делишки Вардона еще до того, как все началось?

Джексон кивнул:

– Вардон возглавляет сенатский подкомитет, который занимается проблемой наркотиков. Какое-то время назад они выдвинули обвинение против черного копа из Гарлема. Обвинили его в том, что он сотрудничает с поставщиками наркоты. Мне довелось выяснить, что этот коп столь же невиновен, как и ты. Он был готов накрыть кое-кого на самом верху, ткнув в него пальцем, – и как раз в это время его подставили. Его выкинули из полиции, отдали под суд, и, ожидая вызова на Большое жюри, он совершил самоубийство. Говорят, перерезал себе вены бритвой.

– А ты думаешь, что он этого не делал?

– Ручаюсь, что нет, – сказал Джексон. – Я знал этого парня. У меня нет доказательств, кроме того, что я знал его. Но я рассказал тебе все это потому, что кто-то стал копать это дело. Не знаю, кто именно. Вопросы задавали по телефону. Тех, кто мог знать правду, крепко брали в оборот. И кто бы это ни был, он старался доказать, что обвинение, которое Вардон выдвинул против моего черного приятеля копа, с начала до конца шито белыми нитками.

Питер осушил свой стакан.

– Как говаривал мой отец, какое это имеет отношение к ценам на яйца?

Рокки Джексон прикурил от тлеющего окурка новую сигарету.

– Если бы у нас было время для салонных игр – помнишь: задайте двадцать вопросов и найдите героя, – я бы предложил тебе парочку. Сэмюэл Селлерс все время держит при себе юриста, специализирующегося на процессах о клевете. Он купился на данные Джереми Ллойда о сенаторе Вардоне, и синдикат распространил его тексты по всей стране. Он пошел на это не потому, что Ллойд был чистеньким, образцовым американским мальчиком. Он поверил доказательствам, которые Ллойд представил. Его материл был опубликован в сотнях газет. А это значит, что доказательства Ллойда убедили и его адвоката, которому предстояло отмазывать Селлерса на процессах о клевете, и юристов «Синдиката Кейна». А они-то понимали, что Вар-дон может пустить в ход все средства, которыми располагает, – деньги, высокопоставленных друзей и особенно своих коллег из сенатского корпуса. Сенаторы очень не любят, когда кого-то из их собратьев обвиняют в том, что он торгует благосклонностью. Слишком многое вылезает наружу. Стоит лишь чуть приоткрыть банку с червями, как они ползут наружу. Селлерс никогда бы не осмелился воспользоваться свидетельствами Ллойда, если бы он и его юридические советники не были полностью уверены в них.

– Но потом он отступил, изменил свою точку зрения.

– Более того. Он публично заявил, что Ллойд его подставил. Великому Сэмюэлу Селлерсу, который за всю свою долгую карьеру не проиграл ни одного процесса по обвинению в клевете, пришлось претерпеть такое унижение. Вы следили за процессом, Стайлс. Я знаю, потому что читал ваш отчет о суде в «Ньюсвью». Выяснилось, что документов, которые, по словам Ллойда, он фотографировал, не существует. Свидетели опровергли данные, которые якобы содержались в этих несуществующих документах. Выяснилось, что у Ллойда сомнительная подноготная. Но последней соломинкой, которая сломала спину Ллойду, было покаянное признание Селлерса, что он слишком поторопился, действовал чересчур импульсивно, не проверив толком доказательства, которые ему представил Ллойд. Сэму Селлерсу никогда теперь не обрести прежнюю репутацию; общество всегда будет испытывать некоторые сомнения по поводу любых выдвигаемых им обвинений. Интересно было бы узнать, сколько изданий отказались публиковать его колонку. Но в подтексте всей этой истории читается вот что: Ллойд не солгал, даже при беглом взгляде понятно, что и адвокаты Селлерса, и юристы «Синдиката Кейна» столкнулись со слишком взрывоопасной историей. И знаете что? Я ни на йоту не поверил покаянию Селлерса. Я не верю, что он проявил такую беспечность. Не верю, что такая беспечность может быть свойственна всей его юридической команде. И я задаю себе первый вопрос. Не было ли в распоряжении Вардона и его друзей чего-то на Селлерса? Каких-то данных, которые позволили выкручивать ему руки, пока он не заорал: «Дяденька!» – и не согласился дать задний ход?

– В твоем изложении звучит довольно убедительно.

– Следующий вопрос. Кто в последние несколько месяцев занимался расследованием деятельности Вардона? Оставим в покое компанию Крамера и Бернштейна. Кто еще?

– Ты имеешь в виду Селлерса? Думаешь, Селлерс пытался копать под него?

– Так оно и есть, парень.

– Но ведь они с Вардоном стали закадычными друзьями. Вместе обедали в номере Вардона, делили и выпивку и женщин, и даже порнушку смотрели на пару.

– Преданным учеником был и Иуда, – сказал Джексон. – Если ты хочешь схватить меня за яйца, тебе надо как можно ближе подойти ко мне, не так ли?

Питер почувствовал, что у него перехватило дыхание и ему трудно сделать вдох.

– Ты хочешь сказать, что Вардон чем-то шантажировал Селлерса, чтобы тот отказался от своей позиции в деле Ллойда; что тот пытался найти новый способ прихватить Вардона или, по крайней мере, свести на нет то, что у Вардона было на него. И добиваясь этих целей, он и стал «лучшим другом» Вардона.

– Именно это я и говорю.

– И если сделать следующий шаг, то ты предполагаешь, что Вардон выяснил, откуда ветер дует. И нанял кого-то, чтобы избавиться от Селлерса, использовав версию с покушением как дымовую завесу?

– Видишь ли ты в этом определенную логику? – спросил Джексон, по-прежнему не спуская глаз с двери.

– Но нельзя забывать, что история с Вардоном подняла на ноги всю страну. – Питер почти задыхался. – Президент, армия, ФБР, полиция во всех больших городах ищет похитителей, которые не существуют.

– Об этом я и говорю. И если бы ты был азартным человеком, Стайлс, я бы побился с тобой об заклад – пять против одного, – что через несколько часов или через пару дней где-то неожиданно появится Вардон, грязный и небритый. Он выложит продуманную историю похищения – как их с Селлерсом захватили, как Селлерс был убит и как в конечном итоге похитители, поняв, что правительство не собирается платить, куда-то отвезли его и выпустили на дорогу. Он будет совершенно не в состоянии сказать, ни где его держали, ни как выглядят похитители. Все время у него на глазах была повязка. Он будет скорбеть по своему лучшему другу Селлерсу. Он будет потрясен, если что-то случится с Лаурой Ллойд, ее ребенком или с Тимом Салливаном. После того как ФБР кончит терзать его, ничего не добившись, он отправится куда-нибудь отдохнуть и подлечиться. Вот за это я даю десять против одного.

Сигарета, которую Питер держал, обожгла ему пальцы. Тихо выругавшись, он бросил ее в пепельницу. Теория была совершенно сумасшедшей, и тем не менее…

– Человек, который звонил, искажая голос, знал подробности. Когда Вардон и Селлерс вышли из гостиницы, когда они взяли такси, когда вылезли у кинотеатра…

– Кто это мог знать лучше, чем Вардон?

– Кто-то подсунул записку от похитителей под дверь люкса Вардона в «Бомонде». Вардон не мог пойти на такой риск. Половина служащих в отеле знает его в лицо – посыльные, горничные, управляющий.

– Кто сообщил об оставленной записке?

– Его помощник Закари. Он нашел ее под дверью.

– Так он говорит.

– Но…

– Закари служит мальчиком на посылках у Вардона вот уже тридцать лет. Молодыми людьми они вместе начинали в политическом клубе своего города. Когда Вардон пошел наверх, он тащил с собой Закари – всю жизнь. Закари – ограниченный тупица, который прыгнет под машину, если его попросит Вардон. Если Вардон попросит его оказать содействие в убийстве, Закари и тут поможет. Закари сказал, что нашел записку, и даже назвал время, когда это случилось. Он мог весь вечер таскать ее в кармане, задолго до того, как Вардон покинул отель, дожидаясь минуты, когда можно будет предъявить ее. Во всех показаниях Закари нет ни слова правды.

– Давай встретимся с инспектором Бачем и изложим ему эту версию, – предложил Питер.

– Он не будет и слушать черного повстанца, который лишь старается выпустить из клеток своих приятелей – тюремных пташек. А теперь слушай внимательно, ибо мне только что подали знак уносить ноги. – Он кивнул на дверь. – Я уже говорил, что есть кое-какие места, где черному лучше не показываться, Стайлс. Твой инспектор ФБР представляет одно из них. Поймешь ли ты меня, если я скажу, что нахожусь в их списке разыскиваемых преступников?

– Ты в розыске?

– Поэтому мне и приходится действовать под прикрытием. Поэтому я и прихожу и ухожу отсюда через кухню вместо того, чтобы, как честный человек, спокойно войти в парадную дверь. Я отвечаю за все, что сказал тебе. Думаю, что мне удастся продать эту историю кому-нибудь из тех, кто держит порт. В таком случае какое-то время твои друзья будут в безопасности. Но рано или поздно нам придется выложить доказательства.

– Ради Бога, как же нам их раздобыть?

– Если мы правы и Вардон, пользуясь небольшим содействием со стороны Закари, устроил театр одного актера, то этому должны быть подтверждения. Селлерс был застрелен. Из какого вида оружия? Было ли оно в распоряжении Вардона? Селлерс был выкинут из машины на трассе Хатчинсон-Ривер. Сомнительно, что у Вардона тут в Нью-Йорке была своя личная машина, но допустим. Твои приятели из ФБР могут найти ответы на все эти вопросы. Если Вардон не держит личной машины, то совершенно понятно, черт побери, что он не мог разъезжать в такси с трупом в багажнике и водителем в роли свидетеля. Значит, он арендовал машину. Когда, где? Известно, что Закари с ним не было. Закари оставался в отеле, играя роль преданного обеспокоенного друга.

Рокки Джексон встал. Его взгляд ни на мгновение не отрывался от входной двери.

– И последнее. Сэмюэл Селлерс всю жизнь был помешан на женщинах. Он предпочитал платить за секс, платить за оргии. Но однажды, давным-давно, он вступил в связь с красивой девочкой из варьете. Ее звали Франсин Келлер. Наверное, лет десять она была его любовницей, его единственной женщиной. Но то ли Франсин стала увядать, то ли он устал от нее. Теперь ей около сорока лет; с моей и даже с твоей точки зрения, она все еще прекрасно выглядит, но Селлерс испытывает тягу к молоденьким. К Лолитам. Тем не менее Франсин заставила его изменить одному правилу – или же он в самом деле был искренно привязан к ней и сам предпочел измениться. Правило его заключалось в том, что, когда женщина переставала сексуально интересовать его, Селлерс избавлялся от нее. А вот с Франсин он не расстался. Она стала менеджером его офиса. И скорее всего, она знает о Сэмюэле Селлерсе больше, чем кто-либо. Если он следил за Вардоном, она в курсе дела.

– Но будет ли она говорить?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – сказал Джексон. – Если он держал ее при себе потому, что у нее на Селлерса что-то было, то, скорее всего, – нет, не станет. Если же между ними все еще существовала взаимная привязанность – пусть даже без сексуальной составляющей, – она может захотеть сделать все, что в ее силах, дабы помочь найти его убийцу. Так что выяснить это – твоя задача. Если ты считаешь, что игра стоит свеч. – Джексон направился в сторону кухни. – Прости. Копы на пороге.

Часть третья

Глава 1

Питер некоторое время неподвижно сидел в кабинке. Со своего места он увидел, как за Джексоном торопливо захлопнулась дверь в кухню. Оттуда показался прыщавый официант. Питер махнул ему, чтобы тот подал счет, и встал, что позволило ему, не проявляя особой заинтересованности, повернуться лицом к входной двери. Два человека в штатском, у которых на лбу было написано, что они из полиции, говорили с барменом. Один из них прошел мимо кабинок в сторону кухни, не обратив внимания на Питера. Через пару минут коп вернулся с растерянным видом и присоединился к напарнику у стойки. Они бок о бок вышли на улицу.

Питер неторопливо последовал за ними и оказался на палящем полуденном солнце. Надо довести это дело до конца, «если игра стоит свеч», как сказал Рокки Джексон. Он повернул к востоку, едва замечая, что идет вдоль ряда старых домов коричневого кирпича. Движение машин было совсем слабым, а порой вообще сходило на нет. Воскресенье. Он насторожился. Почему-то, без всяких причин, у него появилось ощущение, что из-за спущенных портьер кто-то смотрит ему в спину.

Строго говоря, он должен сейчас же встретиться с инспектором Бачем и выложить ему версию Рокки Джексона. Он твердил себе, что теория полна дыр и прорех, но если Вар-дон в самом деле был таким, как его описал Джексон, то все сходилось – один к одному. От отношений, которые, возможно, существовали между Вардоном и Селлерсом, волосы вставали дыбом. Селлерс, жадный до сенсационных историй, купил рассказ Ллойда вместе с доказательствами и решил убрать Вардона с политической сцены. Сенатор тайно раздобыл о Селлерсе какие-то порочащие его сведения, которые заставили того резко переменить свои позиции – внезапно он стал другом и сторонником Вардона. В глазах общества они вдруг предстали неразлучными приятелями. Селлерс, который признанием ошибки спас себя только наполовину, должно быть, кипел яростью и раздражением, отлично зная, что на самом деле и он был прав, и прав был Джереми Ллойд. Втайне он принялся заново выстраивать дело против сенатора. На общественных приемах и торжественных ужинах они появлялись вместе как близкие друзья, и, действительно, каждый из них был отражением другого. Должно быть, каждый из них понимал, что другой несет в себе смертельную опасность. Наконец, если верить Джексону, Вардон как-то узнал, что Селлерс подбирается к нему. Тогда он разработал просто фантастическую, невероятную схему, чтобы сорваться с крючка. Он задумал инсценировать похищение, которое всколыхнет всю страну; мир поверит, что за него несут ответственность Джереми Ллойд и его друзья. В завершение инсценировки Вардон поведает, как Сэм Селлерс героически сопротивлялся «похитителям» и как они убили его.

Должно быть, эта ночь и стала решающей. Как закадычные друзья, они вместе пообедали и вместе отправились прогуляться. Может, Селлерс сам все спланировал, собираясь показать Вардону то, что у него есть на руках. Но все это время Вардон понимал, что критический час близится, и тщательно готовился к нему. Он должен быть во всеоружии. Никакой импровизации. Он заранее обзавелся оружием. Ему нужна машина, в которой он доставит труп Селлерса туда, где его должны найти. Он подготовил послание от похитителей. И к вечеру должен быть в полной готовности. Пусть Селлерс считает, что все козыри у него на руках – вплоть до того момента, когда почувствует у виска холодную сталь оружия. Слишком поздно торговаться. Слишком поздно договариваться.

Остановившись на середине квартала, Питер вытер платком взмокшее лицо. Его охватило страшное возбуждение. Он поверил! И вместе с уверенностью пришла безграничная ярость. Во время процесса Ллойда он испытывал неприязнь и презрение к сенатору Вардону. Он не сомневался, что Вардон выиграл это сражение за счет жульничества и политических махинаций. Питер испытывал глубокую симпатию к Ллойду, может даже, большую симпатию, чем к Лауре. Но сейчас он чувствовал нечто иное, не только желание пресечь эти мерзости. Произошло убийство, которое затмило для большинства людей то, что случилось с другими участниками драмы, не имеющими к этой истории никакого отношения. Лауре, Бобби и Тиму угрожала смертельная опасность, и они оказались в беде из-за этого инсценированного похищения. Двадцати восьми заключенным, часть из которых действительно была виновна в серьезных преступлениях, не избежать страшной кары, обращение с ними в тюрьме станет невыносимым. Им придется жить в ожидании бессудной расправы. И все для того, чтобы спасти гнусную, жалкую душонку Вардона.

В первый раз в жизни Питер почувствовал, что хочет «достать» кое-кого. Он хочет достать Вардона и распять его на дверях амбара – всем на обозрение.

Из аптеки на углу Питер позвонил инспектору Бачу. Тот или примет теорию Рокки Джексона, или не купится на нее. Но даже если он отвергнет ее, он может помочь Питеру раздобыть данные, до которых без него будет трудновато добраться. Он должен знать марку и калибр пистолета, из которого убили Селлерса. Бачу не сложно будет узнать, имелось ли у Вардона такое оружие. Скорее всего, Питеру удастся убедить его проверить эти факты – хотя бы для того, чтобы Стайлс отказался от своих фантазий. Он может выяснить, пользовался ли Вардон в Нью-Йорке своей машиной. А если нет, то где брал машину напрокат. Ведь, как бы то ни было, где-то должен быть автомобиль с пятнами крови Селлерса в багажнике или салоне.

Питер набрал контактный номер инспектора. Ему ответил незнакомый голос и спросил, кто звонит.

– С вами связывались, мистер Стайлс?

– Нет. Просто я хотел узнать, что у вас нового.

– Пока ничего, – ответил голос. – Инспектор Бач на совещании с помощниками президента. Он просил его не беспокоить – разве что похитители выйдут на связь.

– В порту мне довелось узнать кое-что… кое-какие слухи, – сказал Питер. – Я хотел бы поговорить с Бачем, когда он освободится.

– Где вы будете?

– Сейчас я направляюсь в «Ньюсвью», – сообщил Питер.

Среди тех немногих, чьему мнению он доверял безоговорочно, первое место принадлежало Фрэнку Девери, его боссу. Кроме того, Девери был его ближайшим другом, а значит, он не высмеет его, какими бы надуманными ни показались его предположения.

Девери было не до смеха. Он безвылазно сидел в своем кабинете вот уже четырнадцать часов, дожидаясь, пока эта ситуация разрешится тем или иным образом. От усталости у него покраснели глаза. Девери сидел за своим столом, не прерывая Питера, пока тот последовательно излагал ему эту версию. Когда Питер кончил, Фрэнк, прежде чем заговорить, раскурил трубку.

– Вполне возможно, – наконец сказал он.

– Как ни странно, Джанет Блейдс пришла почти к таким же выводам – что похищение подстроено – еще несколько часов назад. Я ее высмеял, – признался Питер. – Но Джексон убедил меня. Кстати, почему ФБР разыскивает его?

– Ты не знаешь историю Джексона?

– Нет.

– Видишь ли, он из тех, кого мистер Эдгар Гувер называет «свихнувшийся мирник», – сказал Девери. – Он помог некоторым диссидентам из чернокожих перебраться из Гарлема в Канаду. Разгромил призывной участок в Гарлеме и на глазах у всех сжег их документы. Он подбивал людей к бунту, цитируя братьев Берриган. ФБР разыскивает его за уничтожение правительственной собственности, за избиение агентов, которые работали в Гарлеме под прикрытием. Гуверовский список «десяти самых опасных преступников» в наши дни включает в себя, наверно, сотню имен. Джексону вот уже больше года удается избегать ареста, и поэтому он для герра директора – сущее шило в заднице. Джексон заявил, что президент должен сидеть в тюрьме за ведение противозаконной войны[24] и там же подобает находиться и мистеру Гуверу, ибо того интересуют лишь закон и порядок, а не справедливость. Рокки Джексон не пользуется особой популярностью, его идеи – тоже. Но он всегда старается помочь людям, попавшим в беду, чернокожим людям.

– Он только что оставил с носом двух ребят, скорее всего, из ФБР. Исчез через заднюю дверь заведения.

– Он давно уже привык скрываться через задние двери, расположение которых знает досконально, – хмыкнул Девери. – Его соплеменники считают его кем-то вроде черного Робин Гуда.

– Так что в открытую помогать он не может, – понял Питер. – Но намекнул, что может выйти на кого-то, кто поспособствует освобождению Лауры и Тима. Есть еще и Крамер с его особым подходом к Виктору Орселли.

Девери раскурил трубку, и клуб голубоватого дыма окутал его седую голову.

– Ты успокаиваешь сам себя, Питер, – сказал он. – На самом деле кроме того, что ты уже сделал для Лауры, ее мальчика и Тима Салливана, ты ничего больше сделать не можешь. Ты заставил трудиться на себя Уоллеса Крамера, ты включил в работу Рокки Джексона и мисс Блейдс. Что еще ты можешь сделать? Обыскать каждую комнату во всех домах в районе порта? Тогда мы увидимся лишь к следующему Рождеству! Есть только один надежный способ освободить твоих друзей. Найти сенатора Вардона, кем бы он ни был, преступником или жертвой. Если имеются подлинные похитители, то, когда их действительно крепко подопрет, они рано или поздно выйдут на тебя. Они ведь все еще надеются получить свои деньги и освободить своих приятелей. Но если, как мы с тобой предполагаем, никаких похитителей не существует…

– В поисках Вардона мне придется обыскать миллион домов в городе и опросить десять миллионов человек, – с горечью сказал Питер. – А этот сукин сын где-то спокойно сидит себе, пьет свой коньяк, слушает радио и думает, до чего легко поставить всю страну на уши.

– Ты начал действовать как репортер, когда явился к своему рекламному художнику и узнал о масках Хэллоуина. Продолжай и дальше действовать в том же духе. Джексон вывел тебя на след.

– Ты имеешь в виду Франсин Келлер, менеджера Селлерса?

– Может, она тебя и наведет на что-то. – Девери недовольно заворчал, обнаружив, что его трубка потухла. Эта чертова штука вечно подводила хозяина. – Я тут сижу на телефоне на тот случай, если позвонят «похитители». Отвечаю на звонки Бача. Я попрошу его заняться оружием и предполагаемым арендованным автомобилем. А ты будь на связи.

– То есть я еду в Вашингтон?

– Если нужно. Но хочу предложить тебе пари. Мисс Франсин Келлер в Нью-Йорке или на пути сюда. Предстоит организовать похороны. Там все и развернется.

Как выяснилось, Франсин Келлер остановилась в небольшом номере отеля «Алгонкин», менее чем в шести кварталах от здания «Ньюсвью». Девери, как всегда, оказался прав: мисс Келлер не могла не прибыть в Нью-Йорк ранним утром, как только стала известна история с похищением. Может, ее доставил Бач. Она должна была быть кладезем информации о Сэмюэле Селлерсе.

С помощью телефонистки «Алгонкина» Питер связался с ней из холла отеля.

– Да, мистер Стайлс?

Питер услышал низкий грудной голос, в котором чувствовалась бесконечная усталость. Он осведомился, можно ли подняться к ней. Он представился, и она сказала, что отлично знает, кто он такой. У нее нет возражений против встречи.

Если бы Питер внимательнее слушал Рокки Джексона, то встреча с Франсин Келлер не настолько удивила бы его. «Обаятельная женщина, – сказал Джексон, – которая отвечает и моему вкусу и вашему». Она предстала перед ним в неожиданном свете. Джексон сказал, что ей где-то около сорока. Питер увидел женщину в расцвете, которая не имела возраста. Женщины могут только радоваться, если сохраняют такую внешность к середине жизненного пути. Франсин Келлер была смуглой; ее фигура обладала выразительными девичьими формами. Единственными следами времени на ее лице с высокими скулами были тонкие, как птичьи лапки, морщинки в углах широко расставленных карих глаз. Они давали понять, что эта женщина обладает характером. Питер с трудом мог представить, что такая женщина была близка со столь грязным типом, как Сэм Селлерс, который орудовал своим пером, как ножом. «Что доказывает, – подумал он, – как ошибочно первое впечатление о человеке».

– Вы сказали мне по телефону, мистер Стайлс, что явились не для сбора материала, – начала она своим хрипловатым голосом. – ФБР предупредило меня, чтобы я не давала прессе никаких интервью. Так что, если с этим все ясно…

– Сегодня рано утром похитители предложили мне стать посредником в переговорах. Я оказался в самом центре этой игры, мисс Келлер. Если вы хотите получить подтверждение у инспектора Бача…

В уголках ее глаз мелькнуло болезненное выражение, и морщинки стали резче.

– Теперь меня больше ничего не интересует, мистер Стайлс. Осталось только желание увидеть, как эти мясники отправляются в газовую камеру.

– Понимаю. Я тоже этого хочу, мисс Келлер. Кроме того, я обеспокоен судьбой своих друзей, которые помимо своей воли оказались втянутыми в это.

– Миссис Ллойд и ее сын?

– Да… и еще мой друг журналист, который взялся разыскивать их.

– Ллойды – не те люди, к которым я питаю особую симпатию, мистер Стайлс. Они поставили Сэма в невыносимое положение, представив ложные свидетельства.

– Это утверждение для прессы, мисс Келлер, – сказал Питер. – И вы, и я – оба мы знаем, что доказательства были подлинными.

Она застыла на месте, в упор глядя на него. Затем взмахом руки пригласила Питера в одно из кресел у окна и показала на термос, стоящий на угловом столике.

– В нем кофе, – сказала она и села в дальнем углу дивана. Ноги у нее были более чем просто красивыми. Питер закурил.

– Я хочу открыть перед вами все карты, мисс Келлер. – Он затянулся. – Видите ли… Я не верю, что это на самом деле было похищением.

Она продолжала сидеть прямо и недвижимо,лишь прищурила глаза.

– Не было в том смысле, в котором нам его рисуют с прошлой полуночи. Я думаю, что вашего Сэма Селлерса где-то захватили против его воли, пристрелили и выкинули на обочину. Я думаю, что записка с требованием выкупа, телефонный контакт с так называемыми похитителями – все это лишь дымовая завеса.

– А сенатор Вардон?

– Думаю, именно сенатор Вардон убил близкого вам человека, мисс Келлер.

– Господи! – услышал он шепот. Она встала и направилась к термосу, но, сменив направление, подошла к телефону. – Думаю, мне нужно что-то покрепче, чем кофе. Что вы пьете, мистер Стайлс?

– Бурбон.

Она позвонила горничной и попросила доставить бутылку «Джека Дэниелса». Наблюдая за ней, Питер убедился, что она испытала потрясение, но далеко не такое сильное, какого он ожидал. Вернувшись к дивану, она снова села.

– Просто фантастическое предположение, – сказала она.

– Давайте не будем играть друг с другом, мисс Келлер. Так ли оно вас удивило?

– Еще бы! А разве не должно было?

– Я здесь именно для того, чтобы задать вам этот вопрос, – сказал Питер. Ее лицо стало жестким, почти враждебным. – Я совместил несколько кусков головоломки и получил часть общей картины. Но в ней есть кое-какие недостающие детали, которые вы можете мне предоставить. Разрешите объяснить вам, к каким выводам я пришел. Первое: обвинения и доказательства, которые Джереми Ллойд предоставил Сэму Селлерсу, были подлинными и убедительными. Их проверили и Селлерс, и его юристы. Второе: Вардон решил предпринять определенные действия против Селлерса и «Синдиката Кейна». Третье: Селлерс признался, что Ллойд его подставил, отрекся от своего материала, поскольку под угрозой оказалась его репутация, иными словами, капитал, с которого он живет, – его хлеб с маслом. Четвертое: вместо того чтобы подать на Селлерса в суд за клевету, Вардон выдвинул обвинение уголовного характера против Ллойда, где ключевым свидетелем оказался Селлерс. Пятое: Вардон и Селлерс, по крайней мере в глазах общества, стали друзьями. Для Вардона это было жизненно важно, поскольку позволяло восстановить его репутацию. Шестое: кто-то другой, кроме Уоллеса Крамера, начал новое и глубокое расследование деятельности сенатора Вардона. Седьмое: Вардона и Селлерса якобы похитили, и Селлерс был убит. Вот те части головоломки, которыми я владею, мисс Келлер.

– Так чего же в ней не хватает? Вы описали цепь событий, которые – если не считать предположения о том, что кто-то занимался сенатором, – всем известны.

– Что заставило Сэма Селлерса дезавуировать историю Ллойда? Ведь, готовя ее к публикации, он должен был на сто процентов быть в ней уверенным.

– Он сделал ошибку.

– За всю свою долгую карьеру он никогда не допускал ошибок.

– Всегда бывает первый раз.

Питер покачал головой:

– Моя дорогая Франсин, тут отчетливо пахнет шантажом.

– Вы переоцениваете свое обоняние… Питер, – сказала она, сдержанно улыбнувшись.

Ожил звонок у дверей. Она встала и впустила официанта с бутылкой «Джека Дэниелса», стаканами, льдом и содовой. Между ней и Питером состоялось вежливое препирательство по поводу того, кто должен заплатить. Она корректно настояла на своем и налила обоим по внушительной порции бурбона.

– Давайте на минуту предположим, что шантаж в самом деле имел место, – сказал Питер, когда официант покинул их.

– Это ваше предположение.

– Да. Селлерса шантажируют, требуя, чтобы он отказался от своей позиции в истории с Ллойдом. Его шантажируют, и он появляется на людях как приятель человека, к которому должен испытывать жгучую ненависть. Он мечтает лишь о том, чтобы посчитаться с Вардоном – если ему удастся что-то найти на него и окончательно уничтожить сенатора. Он идет на риск, он собирает все, что может пригодиться, копает дело с наркотиками в Гарлеме.

У Франсин расширились глаза, но она промолчала.

– Вардону становится известно, что происходит вокруг него. Может, ему намекнули друзья, может, ему все рассказал сам Селлерс, преисполнившись уверенности, что теперь-то Вардон у него в руках. Селлерс изложил ему свои условия. Прошлым вечером они решили встретиться, возможно, для того, чтобы поставить все точки над «i». Вардон уже подготовился воплотить в жизнь свой дьявольский замысел. За обедом в гостиничном люксе они из-за присутствия Закари не вели разговоров о делах. Затем они покинули номер, сделав вид, что идут повеселиться и развеяться. Пока это только догадки, но думаю, где-то в районе Таймс-сквер Вардон арендовал машину. У него есть квартира или дом, который он использовал для своих оргий с женщинами и попоек. Селлерс, хорошо осведомленный о жизни сенатора, знал о существовании дома и согласился отправиться туда для решающего разговора. Когда они сели в арендованную машину, Вардон выстрелил Селлерсу в голову, а потом выкинул его труп. – Питер сделал паузу, чтобы прикурить сигарету. – Чтобы предположения превратились в уверенность, Франсин, я должен знать, что, во-первых, Селлерс стал жертвой шантажа – из-за чего и сдал Ллойда, – а во-вторых, что он занимался Вардоном. Двадцать лет вы были для Селлерса самым близким человеком. И у вас есть ответы на эти вопросы.

Она ничем не нарушила молчания, если не считать позвякивания льда о стенки ее стакана. Руки у нее подрагивали.

– Как ни больно напоминать вам, – тихо сказал Питер, – но Селлерс мертв. Его убил Вардон. Как ни больно напоминать вам – его репутация оставляет желать лучшего. Если вы поможете мне выяснить, почему он стал жертвой шантажа, урона ему это уже не нанесет. Если он расследовал деятельность Вардона, то это убедительно доказывает, что он старался как-то компенсировать тот урон, что понесло правосудие в деле Ллойда.

Она с трудом улыбнулась.

– О, я понимаю, он занимался этим главным образом ради самого себя, – сказал Питер. – Но он конечно же хотел вернуть себе репутацию порядочного человека и, когда придет время, разоблачить Вардона.

Было видно, как она сопротивлялась желанию говорить.

– Дайте мне ответы на эти вопросы, и, может быть, нам удастся отправить Вардона в газовую камеру, о которой вы упоминали, Франсин.

Она встала, подошла к столу, чтобы подлить себе бурбона. Нет, она была не из тех женщин, что наливают себе виски лишь на два пальца. Сделав глоток, она повернулась лицом к Питеру.

– У вас нет убедительных доказательств, подтверждающих вашу теорию, Питер, – проговорила она.

– Расскажите мне, чем Вардон шантажировал Селлерса, натравливая его на Ллойда, и я их раздобуду. Подтвердите мои подозрения, что Селлерс копал под Вардона, и я получу все, что мне необходимо, – сказал он. – Вы столько лет были близки с Селлерсом, Франсин. Если и есть кто-то, кому все это известно, то только вы.

Она в упор посмотрела на него.

– Первые десять лет я знала Сэма Селлерса только в постели, – усмехнулась она, – и почти ничего не знала о его профессиональных делах. Последние десять лет я провела, управляя его офисом и почти ничего не зная о том, что у него делается в постели.

– Но все это время он полностью доверял вам, – сказал Питер.

– Если бы вы знали Сэма, вам было бы известно, что до конца он не доверял никому. – Она сделала еще один глоток. – Есть… точнее, было… очень много людей, которые работали на него по всей стране. Источники информации – частные детективы, официанты в гостиницах, мелкие незаметные винтики большого бизнеса, криминальные типы, которым Сэм оказывал услуги, люди, о которых он молчал в обмен на информацию о других людях их круга, – политики, представители шоу-бизнеса. В нашем вашингтонском офисе я могла бы показать вам картотеку примерно из пятисот фамилий – это те, кто помогал Сэму или были готовы помочь ему, вытаскивая для него тщательно спрятанные тайны из жизни других людей. Всю полученную информацию Сэм хранил при себе. Насколько я знаю, она нигде не фиксировалась и не записывалась.

– Он должен был вести записи, – возразил Питер. – И кто-то должен был проверять сплетни и слухи, которые лежали в основе многих его публикаций. Где-то должны храниться письма, счета, финансовые отчеты, показания… Бог знает, что еще. Он же был обязан как-то защищать себя.

– Он был странным человеком, очень скрытным, – сказала она. – Я понимаю, что вы правы, но ни я, ни кто-то другой из сотрудников не знали, где он хранит такие записи.

– У него был юрист?

– Целая армада. И те, кто работал на него лично, и, конечно, юридический отдел «Синдиката Кейна».

– Конечно же были люди, которые желали ему смерти, – предположил Питер. – И сотни таких облегченно вздохнули, услышав сегодняшние известия. Кое-кто из них мог ненавидеть его до такой степени, что вполне способен был организовать покушение на него. Он не мог не думать об этом, а значит, собирал и хранил свидетельства против таких людей. Вы когда-нибудь видели его завещание?

– Нет.

– Не исключаю, что вы можете стать его наследницей.

– С чего вы это взяли?

Питер пожал плечами:

– Подумайте сами, Франсин. Вы были его подругой, его любовницей. Когда эти отношения подошли к концу, вы стали частью его жизни. Все это достаточно необычно и позволяет предполагать одно из двух – или он действительно был искренне привязан к вам, а вы к нему, или же у вас на него что-то имелось.

Она в очередной раз взялась за бутылку, налила себе еще одну порцию алкоголя и решительно отодвинула стакан.

– Не исключено, что я и упомянута в завещании, – сказала она. – «Моей преданной управляющей офисом я завещаю сумму в…» Какую? Пятнадцать тысяч? Мою годовую зарплату?

– Вы что-то знали о нем? – спросил Питер.

Она рассмеялась:

– Я знала о нем все! Я жила с ним десять лет. Я знала все его фобии, его идиосинкразии и даже тот секрет, что вместо трех передних зубов у него мостик. Некий возмущенный читатель выбил их ему в ходе ссоры в пивной. Я знала все его страхи. Знала, как хорош он бывал в постели! Я знала о нем все – и ничего из того, что вас интересует, Питер.

– То есть вы не знаете, где он хранил самую взрывную информацию?

– Если считать, что такая взрывчатка существовала, – нет.

– И вы не знаете, что у Вардона было на него, чем он заставил Селлерса отказаться от поддержки Ллойда?

– Нет.

– Но все же вы согласны, что Вардон что-то о нем знал?

– Что бы я ни ответила, это не пойдет вам на пользу, Питер. Но я сочувствую вашим стараниям. Оба мы хотим одного и того же – убийца должен быть пойман и должен быть наказан. Но вот что я хочу вам сказать – за всю свою долгую карьеру Сэм Селлерс никогда не отступался ни от одного слова в своих публикациях. Он несчетное количество раз представал перед судом; он не проиграл ни одного процесса. Единственное исключение – дело Вардона. Но из этого не вытекает, что у Вардона был на него какой-то компромат. Просто так уж случилось. Вардон убедил Сэма, что доказательства Ллойда сфальсифицированы.

– А ваше мнение?

– Я пришла к мысли, что так оно и есть. Свидетельства Ллойда оказались ложными.

Питер перевел дыхание:

– Вел ли он после процесса Ллойда какое-то свое собственное расследование по Вардону?

– Не знаю, вел ли. Но и отрицать этого не могу.

– И последнее, Франсин. Верите ли вы в искренность дружеских отношений, что установились между Селлерсом и Вардоном?

Франсин снова устроилась в углу дивана. Она не торопилась положить конец разговору, задумчиво грея напиток в стакане.

– У Сэма не было друзей в том смысле, в котором мы с вами это понимаем, – сказала она. – Он не хотел быть кому-то обязанным, даже ради дружбы. Он не верил, что можно искренне заботиться о ком-то, кроме себя самого. «Никто ни о ком не печется. Ни о ком, кроме Первого Номера», – говаривал он. Кое-кто ему нравился. Ему нравились люди, которые могли вызвать у него смех – сознательно или случайно. Ему нравились жулики, которые были достаточно умны, чтобы не попадаться. Но друзей у него не было.

– У него были вы, – тихо произнес Питер. – Десять лет. И после того как они истекли, вы были рядом с ним еще десять лет.

Она отпила половину содержимого стакана.

– В вечер встречи с Сэмом Селлерсом мне было всего двадцать лет, – сказала она, упорно пряча глаза от настойчивого взгляда Питера. – Я была гардеробщицей в ночном клубе в Чикаго. И немного подрабатывала, отправляясь в постель с кем-то из богатых клиентов. Как-то вечером меня пригласил невысокий худой мужчина с неприятным лицом. Я отказалась. Он добродушно рассмеялся и вернулся к своему столику. Позже ко мне подошел хозяин и сказал, что человеком, которого я отвергла, был Сэмюэл Селлерс, известный журналист. Если он захочет, то может доставить клубу много неприятностей. Босс предложил удвоить мой гонорар, если я соглашусь. Не кажется ли вам, Питер, что я получила весьма соблазнительное предложение? Так что я сказала «да». Вместе с Сэмом мы поехали ко мне домой, и я сказала, что если он хочет, то может раздеть меня, или же я могу сама раздеться. Я вела себя хладнокровно и деловито. Понимаете, секс не очень интересовал меня. Это был всего лишь товар, который я предлагала. Я понимала в этом толк. Так что мы с ним разделись – и мой мир рухнул! Это было потрясающе. Ничего подобного я не испытывала. Да, он очень умело вел себя в постели, но, кроме того, он был нежен, нетороплив и заботлив. Я страшно не хотела, чтобы он уходил, и он два дня оставался у меня. А когда он все же ушел, я пошла вместе с ним. Мы как нельзя лучше устраивали друг друга. Это не имело ничего общего ни с любовью, ни с дружбой, ни с преданностью. Мы прекрасно подходили друг другу в постели. Больше ничего. Он был довольно щедр – покупал мне платья, драгоценности. Его не интересовали ни мое общество, ни мои разговоры. Он не гордился мной: не в пример другим мужчинам, он никогда не показывался со мной. Просто, когда у него возникало желание, он хотел, чтобы я была рядом; и стоило ему захотеть меня, я тут же воспламенялась желанием; я хотела его все время, пока он был в деловых поездках!

Она сделала долгий, прерывистый выдох.

– Все это длилось куда дольше, чем я могла себе представить. Я знала, что у него бывали другие женщины. Порой, когда он приходил домой, я чувствовала ароматы чужих духов. Все это было не важно, ибо он продолжал хотеть меня. Ради этого секса я и жила десять лет. Ничего больше для меня не имело значения. Затем… затем как-то вечером он пришел домой и сказал: «С меня хватит, Франсин. Я нашел восемнадцатилетнюю девушку, которая лучше тебя». Вот как это было. После этого мы никогда больше не были вместе. Я не стала ни плакать, ни умолять его. Я все понимала. Собрала свои вещи. Он дал мне тысячу долларов наличными и пожелал удачи. Трудно представить, с какой холодностью мы расставались после десяти лет близости. Но пока я ждала заказанного мной такси, он удивил меня. «Если ты хочешь, – сказал он, – в моем офисе есть для тебя работа. И если ты не будешь тешить себя надеждами, что однажды вечером я постучусь к тебе в дверь, она твоя». Ну конечно, я лелеяла такие надежды и поэтому согласилась. Я никогда так и не услышала его стука в мою дверь. Он вел себя так, словно я была чужим человеком, который попал к нему через бюро по найму. Выяснилось, что я хорошо работаю, и в конечном итоге стала у него, так сказать, начальником штаба. За все последние десять лет он ни разу даже не коснулся моей руки, не намекнул каким-то образом на наши давние отношения. Он закрыл их, словно перекрыл водопроводный кран. В то время вокруг него крутились десятки юных девочек. Может, предложив мне эту работу, Сэм сделал ради нашей дружбы максимум, что он мог себе позволить. Но я прекрасно понимала, что если забудусь и сделаю хоть одно лишнее движение навстречу ему, хоть чуть отклонюсь от предписанного им образа действий, то через полминуты буду уволена. Это что-то говорит вам о нем?

– Только то, что по обертке никогда нельзя судить о содержимом посылки, – сказал Питер. Поставив пустой стакан, он встал. – Значит, вас не убедила моя теория относительно Вар-дона?

На несколько секунд она застыла в молчании.

– Я не могу дать вам тех доказательств, в которых вы нуждаетесь, – наконец сказала она. – Я не могу утверждать, что Вардон знал что-то о Сэме, и таким образом заставил его опровергнуть историю Ллойда. Я не могу подтвердить, что Сэм следил за Вардоном. Но в то же время не могу утверждать, что все это не соответствует истине. Одно или оба предположения могут оказаться верными.

– Если Селлерс нанял кого-то заниматься Вардоном, кто это мог быть?

– В разных концах страны есть полдюжины частных детективов, которые работали на него.

– Можете ли вы дать мне их имена?

– Когда я вернусь в Вашингтон.

– Как долго вы предполагаете быть здесь?

– ФБР попросило меня оставаться на месте, пока они со мной не переговорят.

– Вы не помните, какой частный детектив работал на Селлерса здесь в Нью-Йорке?

Она нахмурилась:

– Какой-то Бернштейн. Не знаю, работал ли он сам на себя или же так называлась фирма.

Питер застыл на месте. Бернштейн был тем детективом, который работал на Уоллеса Крамера.

Глава 2

Из таксофона в холле «Алгонкина» Питер позвонил в «Ньюсвью». Как сообщила Клэр Уилсон, общими усилиями удалось уговорить Фрэнка Девери хоть немного поспать. Так что сейчас он устроился в небольшой комнатке отдыха при кабинете, и если не стоит вопрос о жизни и смерти…

– Звоню просто проверить, – сказал Питер. – Насколько я понимаю, похитители не давали о себе знать, иначе Фрэнк не пошел бы спать.

– Ничего не было, – вздохнула Клэр. – Кроме двух звонков для вас. Когда сможете, свяжитесь с Уоллесом Крамером. Я записала его номер, которого нет в справочнике. И с Джанет Блейдс. Вот ее домашний номер.

Питер записал оба телефона и позвонил Крамеру.

– Мне пришлось ехать в Нью-Джерси, чтобы найти Орселли, – сообщил адвокат. – Вы знаете, что у него там целая крепость?

– Слышал.

– Все очень непросто. Орселли ведет себя уклончиво и не расположен откровенничать.

– То есть он не питает к вам такой любви, на которую вы рассчитывали?

– В этом я не уверен, – хохотнул Крамер. – Он зол из-за похищения миссис Ллойд и Тима Салливана. Это может привести к тому, что к порту будет приковано ненужное внимание, это совсем его не радует. Похоже, ему не удалось найти вашего приятеля со шрамом.

– Его не существует, – сказал Питер. Он поведал Крамеру о масках Хэллоуина.

– Значит, мы заставили Орселли гоняться за призраком, – вздохнул адвокат.

– Насколько я понимаю, он просто дал указание искать его, – сказал Питер. – Главное, сможет ли он что-нибудь сделать для Лауры, Бобби и Тима?

– Говорю вам, он ведет себя уклончиво и ничего не обещает. Но не думаю, что он захочет, чтобы его обвинили в том, что он культивирует насилие на своей территории. Думаю, можно надеяться, что он постарается положить ему конец.

– Ну, это уже что-то, – согласился Питер. – Меня заинтересовал ваш частный детектив Бернштейн.

– Да?

– Накопал ли он для вас что-то на Вардона?

– Не так много, почти ничего, что можно пустить в ход, – признался Крамер. – Я хотел опровергнуть доказательства, которые Вардон представил в суд, чтобы обелить себя и потопить Джереми, – один его приятель утверждал, что Вардон арендовал дом во Флориде; другой приятель одолжил ему свой личный самолет, – я хотел выяснить, что стало с документами, которые Ллойд, по его словам, фотографировал. Но Бернштейна постигла неудача по всем статьям. Он нашел кое-какие изъяны в моральном облике Вардона, но в той ситуации упоминать о них значило стрелять из пушки по воробьям.

– Какого рода изъяны?

– Главным образом по части женщин. Но поскольку он не женат, толку от этого маловато. У него есть пара местечек – квартира, небольшой коттеджик в сельской местности, где он давал выход своей склонности к оргиям.

– Где они находятся – квартира и дом?

– Это вам придется узнавать у Бернштейна.

– Как его найти?

– Он работает самостоятельно. Телефон его офиса есть в справочнике. Морис Бернштейн.

– Сегодня воскресенье. Вряд ли он на месте. У вас есть его домашний телефон?

– Минутку.

Питер приоткрыл дверь таксофона. В кабинке было невыносимо душно. Он увидел, как из лифта показалась Франсин Келлер и, быстрыми шагами миновав холл, вышла на улицу. Может, для Сэма Селлерса она и была женщиной в возрасте, но многие смотрели ей вслед.

В трубке снова возник голос Крамера – он дал Питеру номера служебного и домашнего телефонов Бернштейна.

– Вам известно, – спросил Питер, – что Бернштейн, случалось, работал и на Сэма Селлерса?

– Да, известно.

– Вам известно – пытался ли он что-то раскопать о Вардоне по заказу Селлерса?

– Вот уж не думаю, – удивился Крамер. – Предполагаю, что в таком случае он бы поставил меня в известность. Нет, вряд ли. Чего ради Селлерсу было заниматься Вардоном? Они же были друзьями.

– На людях, – сказал Питер.

– Интересная мысль. Бернштейн вам все расскажет. Если будет упрямиться, попросите, пусть он позвонит мне.

– Спасибо.

Но Морис Бернштейн не отвечал ни по одному из двух телефонов. Было воскресенье. Питер кинул в щель автомата очередную монетку и позвонил Джанет.

– Привет! – сказала она. – Ты цел и здоров?

– Пока да. А ты как?

– Пока не очень, – сказала Джанет. – По твоей просьбе я поговорила с кое-какими женщинами в порту. Их всех не на шутку обеспокоило похищение миссис Ллойд и Тима. Это значит, что у их мужей могут быть неприятности, которые им меньше всего нужны. Но никакой информации о том, где хранились маски для Хэллоуина, я так и не получила.

– Твой приятель довольно неожиданно пришел мне на помощь.

– Какой приятель?

– Майк Конти.

– Ну-ну! – только и вымолвила Джанет.

– Я догадываюсь, что ты о нем думаешь. Такие глаза бывают только в спальне, как говаривала моя матушка.

– Он бывает довольно забавен, – явно потешаясь, сказала Джанет.

– Куколка, ты довольно неразборчива в связях, – засмеялся Питер.

Она тоже засмеялась.

– Жаль, что тебя это не интересует, – сказала она.

Питер, прикидывая, куда могла направляться Франсин Келлер, взял такси до отеля «Бомонд». Он подумал, что стоит разобраться и со второй стороной монеты, хотя отнюдь не был уверен, что из Эдварда Закари удастся извлечь что-то стоящее.

Но у него появились кое-какие надежды, когда в разговоре по внутреннему телефону он все же убедил Закари впустить его в люкс сенатора. Закари явно перебирал с выпивкой, и заметно было, что она не шла ему на пользу. Он был все в том же мятом костюме, который, похоже, не снимал двенадцать часов кряду. Воротник рубашки был расстегнут, и галстук распущен. В гостиной люкса стоял тяжелый запах алкоголя и табачного дыма. У Закари были воспаленные глаза, налитые кровью. Питер подумал, что он, должно быть, плакал.

– Они по-прежнему молчат? – спросил он, открывая Питеру дверь.

– Ни слова.

– Творится что-то ужасное, – сказал Закари. Он потянул себя за нос. – Они должны понимать, что требуется время, дабы раздобыть миллион в золотых слитках. Они должны понимать, что требуется время, чтобы организовать освобождение двадцати восьми заключенных и их вылет из страны. Они считают, что это раз плюнуть. Хотите выпить?

– Спасибо, пока нет, – сказал Питер. Он наблюдал, как Закари подошел к маленькому бару в углу комнаты и плеснул себе солидную порцию, которую тут же и опрокинул в горло. Он пил не для того, чтобы получить удовольствие.

– Вы в самом деле считаете, что президент согласится на их требования, если они выйдут с нами на связь?

– Я знаю, что сделает президент, – сказал Закари. – Около часа назад я говорил лично с ним. Ему приходится иметь дело с сумасшедшими. И он это понимает. Он согласится выложить выкуп за Джорджа – за сенатора, – но заключенных освобождать не будет. Остается надеяться, что похитители согласятся.

– Но если они не выйдут на связь?

Закари глянул на наручные часы:

– Если они еще час не дадут знать о себе – к семи часам, – то президент объявит, что согласен уплатить выкуп за Джорджа.

– Миллион долларов?

– Он будет торговаться, – сказал Закари. – Он пообещал мне, что не допустит хладнокровного убийства Джорджа. Он предложит им взять наличные. Но, я просто уверен, он никогда не пойдет на освобождение преступников.

Питер устроился в одном из массивных кресел. У него болела нога. Когда он много двигался и слишком долго ходил на протезе, тот начинал его беспокоить. Если его теория относительно Вардона имела под собой основания, с Закари надо вести себя очень осмотрительно. Он может знать истину до мельчайших деталей. И прямые вопросы лишь насторожат его.

– Должно быть, вам сейчас нелегко приходится, – сказал Питер, вытаскивая сигарету и прикуривая ее.

– Я вырос бок о бок с Джорджем, – вздохнул Закари. Он налил себе еще одну порцию, выпил ее и устроился в кресле лицом к Питеру. Из нагрудного кармана он тоже вытащил мятую сигарету и трясущимися руками раскурил ее. – Всю жизнь мы были, как братья. И когда я думаю о том, что он сейчас испытывает, то прихожу в ужас. Он должен понимать, что даже ради его освобождения президент не может идти на любые уступки. После того что случилось с Селлерсом, он не может не понимать, что эти люди способны не моргнув глазом лишить его жизни.

– Вы предполагаете, что он знает о судьбе Селлерса?

– Бач считает, что, когда их где-то запихивали в машину, Селлерс попытался выскочить… может, попытался выхватить у кого-то оружие – и его убили. Наверняка, Джордж при этом присутствовал.

Питеру попал в глаза дымок от сигареты, и он прищурился.

– Вот что меня интересует – дружба, которая установилась между сенатором и Селлерсом после процесса Ллойда. – Он закашлялся. – Ведь когда Селлерс опубликовал историю Ллойда, он стал для сенатора смертельным врагом.

– Всю жизнь Джордж придерживался одного правила, – сказал Закари. – Если кто-то признал свою ошибку, то не надо ему напоминать о ней.

– То есть он был достаточно снисходителен.

– Он умел жестко отвечать ударом на удар, что не мешало ему быть снисходительным, – сказал Закари. – Чтобы выжить в мире политики, надо уметь драться. Его трижды избирали в сенат Соединенных Штатов, в котором он пробыл пятнадцать лет. Любой человек его положения обречен на то, что всегда найдутся люди, готовые кинуть в него камень. И чтобы выжить, порой надо быть безжалостным.

Питер смотрел на тлеющий кончик сигареты.

– Чтобы выиграть выборы в наши дни, надо крепко потратиться.

Закари поднял на него покрасневшие собачьи глаза, в которых блеснула горечь.

– Вы были одним из тех, кто швырял камни, мистер Стайлс. Вы автор статьи в «Ньюсвью», которая появилась после процесса. Она очень огорчила Джорджа. Не с точки зрения политики, а в личном смысле. «Почему бы ему не оставить в покое спящих псов?» – снова и снова спрашивал он меня. Он доказал в суде справедливость своей точки зрения. Жюри, состоявшее из таких же граждан, как и он сам, оправдало его.

– Ошибаетесь, – сказал Питер. – Он не был под судом. Судили Джереми Ллойда, и жюри вынесло ему обвинительный вердикт. Так что сенатора оно не оправдывало.

Закари ткнул в сторону Питера подрагивающим пальцем.

– Знаете что, мистер Стайлс? Больше всего Джорджа огорчили отнюдь не намерения Джереми Ллойда, а его неблагодарность. Джереми был перед ним в долгу.

– Что вы имеете в виду?

– Джордж был отлично осведомлен о прошлом Джереми, знал, что тот отбывал срок. И тем не менее взял его на работу, поручил ему ответственный участок. Он дал Джереми шанс. «Бог в своем милосердии зачтет это мне», – сказал он, когда я спросил, почему он рискнул взять на работу человека, сидевшего в тюрьме. Он был добрым и снисходительным человеком, как я вам говорил. Позже он узнал, что Джереми спит с одной из девушек-стенографисток, с Лаурой Брэдли. Но и это не обеспокоило его.

Питер улыбнулся:

– В этом случае уместно было бы вспомнить пословицу: «Говорил горшку котелок: „Уж больно ты черен, дружок“.

Закари, похоже, шутка не понравилась.

– Джордж всегда говорил, что в офисе нельзя никого трахать. Но он не стал упрекать Джереми. А тот, как выяснилось, решил подставить его. Я знаю, вы не верите в то, что все доказательства были поддельными, мистер Стайлс. Но как сказал Джордж, читая вашу статью: «Ну что еще должен человек сделать, чтобы доказать свою невиновность?»

– Вы так и не объяснили мне, каким образом сенатор и Селлерс стали такими близкими друзьями, – усмехнулся Питер. – Да, можно простить, но трудно понять, как можно проникнуться такими нежными чувствами к человеку, который собирался распять тебя.

– После того как все это случилось, Селлерс повел себя очень благородно. Джордж выложил ему все свои доказательства и объяснил, что ждет Селлерса, если он подаст в суд на журналиста и на «Синдикат Кейна» за клевету. Селлерс был потрясен. Он же безоговорочно поверил Джереми. Как и его адвокаты – и это доказывает, насколько умен был Джереми.

– Что сенатор показал Селлерсу?

– Погашенные чеки арендной платы за дом во Флориде; данное под присягой показание человека, который одалживал ему свой самолет; подробнейший отчет о расходовании средств на избирательную кампанию, подтвержденный присяжным аудитором. Это сработало. Поэтому Селлерс, справившись с потрясением, предложил изменить ситуацию и помочь отправить Джереми в тюрьму, где ему и место. Естественно, Джордж был ему благодарен.

– Да я смотрю, он вообще был склонен к всепрощению!

– Совершенно верно, будь я проклят! Они готовились к процессу на пару с Селлерсом. И выяснили, что у них есть много общего. Не для печати, вы понимаете… обоим нравилась хорошая выпивка; оба любили от души погулять и оттянуться, чего не может себе позволить женатый человек. У них было сходное чувство юмора. Они от души смеялись над одним и тем же. Словом, им нравилось общество друг друга.

– И я могу добавить, тоже не для печати, эта дружба немало способствовала восстановлению престижа сенатора в глазах общества.

– Конечно, способствовала. А если кто-то и подумал, что Селлерсу просто выкручивали руки, это быстро забылось. Все видели, как они искренне привязаны друг к другу, как Селлерс добросовестно старался исправить последствия своей публикации.

– Я достаточно циничен, чтобы предположить – Селлерс все время чувствовал себя на мушке, – сказал Питер. – Сенатор что-то знал о нем.

Закари вытаращил глаза:

– Только то, что Сэм был обманут Джереми Ллойдом.

Питер отложил сигарету и попытался зайти с другого бока.

– Я только что говорил с Франсин Келлер, – заявил он.

Закари дернулся.

– Обаятельная женщина, – сказал он.

– И очень откровенная, – добавил Питер. – Она во всех подробностях изложила мне историю своих отношений с Селлерсом. Франсин была самым близким ему человеком.

Закари облизал губы.

– Не то слово! – хихикнул он. – Я бы и сам был не прочь оказаться к ней поближе.

– Вас может заинтересовать, что она мне сказала. У нее нет оснований считать, будто сенатор что-то знал о Селлерсе.

– Именно это я и пытаюсь объяснить. Все дело в лживости Джереми Ллойда.

Питер сменил положение в кресле. У него болела нога.

– Были ли у сенатора причины подозревать, что кто-то продолжает копать под него, искать что-то в поддержку версии Ллойда?

Закари засмеялся. Алкоголь начал сказываться на нем.

– Конечно, были. Адвокат Джереми – Уоллес Крамер – не оставлял своих стараний. Он платил частному шпику Морису Бернштейну, чтобы тот следил за Джорджем. Крамер не мог смириться с тем, что проиграл. Но обращение к Бернштейну… это было курам на смех.

– То есть?

Закари многозначительно покачал пальцем:

– Тайна? Строго между нами?

– Могила, – сказал Питер.

– Бернштейн работал на Сэма Селлерса – и на Джорджа! Как вам это нравится? Если бы он нашел что-нибудь против Джорджа, то первым делом пришел бы к нему, а потом спрятал бы это подальше от глаз. Так что Крамер впустую выбросил кучу денег… и остался при своих интересах.

– Вы не против, если я задам парочку чисто личных вопросов о сенаторе. О его частной жизни?

– Не для печати, – сказал Закари. Чувствовалось, что он из года в год говорит журналистам эти слова. Они вылетали у него автоматически.

– Были ли в его жизни какие-то женщины?

Закари ухмыльнулся.

– Одновременно – всегда только одна, – сказал он.

– В таком случае именно она могла быть замешана. – Питер доверительно понизил голос.

– Каким образом?

– Кто-то должен был очень внимательно отслеживать действия сенатора, – объяснил Питер. – Похищение было отнюдь не спонтанным поступком. Когда сенатор и Селлерс прошлым вечером вышли из отеля, все уже было подготовлено. Трудно представить себе, что их схватили в том кинотеатре и выволокли наружу без всякого сопротивления с их стороны. Я предполагаю, что оттуда они отправились куда-то еще – и вот там-то их и захватили. Вы никогда не упоминали ни о чем подобном, а вот я подумал – не было ли девушки, которая ждала их, девушки с подружкой? Я знаю, что сенатор где-то содержал квартиру и коттедж. Похитителям, скорее всего, пришло бы в голову поджидать его в одном из этих мест, а не в кинотеатре. Они же не знали, что он туда отправится.

Закари с силой дернул себя за нос:

– Я знаю, что у Джорджа была пара таких местечек… для особых случаев. Это был единственный секрет, которым он не делился со мной. Когда я спросил его, он засмеялся и сказал: «У человека, который ведет общественное существование, должна быть хоть какая-то личная жизнь, Зак. Не хочу, чтобы какой-нибудь Том Подгляда таращился в замочную скважину».

– Вы рассказали Бачу, что прошлым вечером очень беспокоились по поводу сенатора, – продолжил Питер. – Еще до того, как вам под дверь подсунули записку, вы звонили всюду, где он мог быть. Почему вы беспокоились? И куда вы звонили?

Закари уставился на свои трясущиеся руки.

– Они с Сэмом основательно выпили за обедом. Когда Джордж в таком состоянии, он может загулять на два или три дня. А завтра утром он собирался выступать в Объединенных Нациях по вопросу борьбы с наркотиками. Но к подготовке речи еще и не приступал. И я опасался, не слишком ли они с Сэмом набрались.

– Кому вы звонили?

– Всего лишь нескольким друзьям Джорджа, которые, как я знал, были в городе. Я дал их перечень инспектору Бачу. Звонил одному из членов его комитета, Кармайклу. Звонил президенту организации «Независимая жизнь». Джеку Берри, который отвечает у Джорджа за отношения с прессой. И еще нескольким, кто был в городе, готовя выступление в ООН.

– Женщинам не звонили?

– Женщины, с которыми Джордж поддерживает постоянные отношения, главным образом живут в Вашингтоне. Я знаю, что у него в Нью-Йорке есть подружка, которую он довольно часто навещает, но я не представляю, кто она такая.

– Квартира, которую он содержит, находится в Нью-Йорке?

– Можете мне верить или нет, мистер Стайлс, но, как я говорил, понятия не имею.

Питер встал. Насколько можно верить Закари? Сомнительно, чтобы Вардон имел столько секретов от самого близкого к нему человека, а именно таковым уже много лет был Закари. Он знает, прикинул Питер, и где расположена квартира, и где находится коттедж, и что это за женщина из Нью-Йорка – и другие женщины. Он все знает – но, пока Вардон жив, никакое гестапо не вытянет из него этих сведений. Может, Закари от души потешается надо мной, отлично зная, где сейчас Вардон и что он собирается делать.

И тут случилось нечто из ряда вон выходящее. Закари встал, чтобы попрощаться с Питером, но у него дернулись уголки рта, и из воспаленных глаз потоком хлынули слезы.

– Если его убьют, мне не для чего будет жить, – произнес он сдавленным голосом.

Если он и притворялся, то сыграно это было блистательно.

Инспектор Бач отловил Питера около восьми часов. Казалось, что фэбээровец с трудом держится на ногах. На связь так никто и не выходил. Половина его людских резервов гонялась непонятно за кем. Телефоны в штаб-квартире были постоянно заняты звонками от людей, которые что-то видели или что-то слышали. Верно, что правительство было готово уплатить выкуп за сенатора Вардона, но об освобождении заключенных не могло быть и речи. Ситуация в порту тоже была из рук вон плоха. Поступали самые разные сведения от очевидцев, которые якобы видели Лауру с мальчиком, Тима Салливана; находились десятки людей, вроде бы знавших человека со шрамом. Ничего не подтверждалось.

Наконец Питер выложил свою теорию Бачу. Глаза инспектора смотрели на него холодно; мешки под глазами делали его взгляд еще мрачнее. Питер подумал, что его слова, должно быть, звучат для Бача очередным ужасающим бредом, который ему приходится выслушивать весь день напролет. Департамент тупиков.

– Предпочитаю не вспоминать, что несколько часов назад вас крепко трахнули по голове, – сказал Бач, когда Питер замолчал.

– Считаете, что этого не может быть?

– Вы попали под влияние дамы, которая предложила сходную идею, – усмехнулся Бач. – Вы назвали это «женской интуицией». Кроме того, вы исходите из некоторых соображений Рокки Джексона. Мой опыт общения с Джексоном подсказывает, что он крайне опасная личность. Псих.

– Если бы я мог доказать, что ко времени процесса Вардон шантажировал Селлерса… если бы мог доказать, что Селлерс пытался что-то раскопать о Вардоне…

– И что было бы?

– Мне нужна ваша помощь.

– О Господи! – только и сказал Бач.

– Вы должны были поинтересоваться оружием, из которого убили Селлерса.

– Конечно, мы им интересовались. Судя по пуле, извлеченной из черепа Селлерса, это был автоматический пистолет 38-го калибра.

– Сложно ли узнать, было ли у Вардона такое оружие?

– Нет, если у него было разрешение; все они регистрируются.

– Не могли бы вы это выяснить?

– Конечно. Доставлю вам такое удовольствие, пока вы будете дожидаться звонка от похитителей.

– И еще – я просил вас заняться машиной, из которой выкинули тело Селлерса, – продолжал настаивать Питер.

– Абсолютно никаких следов. Наверное, краденая.

– Не стоит ли проверить прокатные агентства? Там может обнаружиться хоть какой-то след для вас, инспектор. Если это в самом деле было похищение, преступники могли арендовать машину. А если прав я, то Вардон почти обязательно должен был воспользоваться такой возможностью. Его должна была заблаговременно ждать прокатная машина; и если ее найти, то на обивке в салоне мы обнаружим одно или два пятнышка крови. Если у Вардона есть 38-й калибр и вы найдете арендованную машину со следами крови, которую взял напрокат благообразный седовласый мужчина пятидесяти с лишним лет… тогда-то вы мне поверите, не так ли?

Бач молчал.

– Попытавшись найти ответы на эти два вопроса, вы не потеряете время впустую, – сказал Питер.

– О'кей, – устало ответил Бач. – Проверю. – Он раздавил в пепельнице на столе тлеющий окурок сигареты. – Я помогу вам, если вы кое-что сделаете для меня.

– Что именно?

– Отправитесь домой и отдохнете. А я прикорну тут на месте. Я хочу знать, где вы будете, чтобы в случае звонка от похитителей я мог бы сразу же найти вас. Времени остается немного. Оставайтесь в пределах досягаемости. Я хочу, чтобы вы были в форме, если придется приступать к действиям. И если мы получим какие-то известия о семье Ллойдов или о вашем друге-репортере, обещаю, что сразу же сообщу вам.

– Но вы…

– Да, я проверю, было ли у Вардона оружие, проверю и агентства по прокату автомобилей.

Питер собрался уходить.

– Стайлс!

Питер обернулся. Бач позволил себе сдержанную улыбку.

– Вы рассказали забавную историю, – сказал инспектор. – Она не имеет никакого отношения к действительности, но тем не менее весьма любопытна. Вы думаете, Вардон будет ждать, пока соберут деньги для его же выкупа?

– Сомневаюсь. Я полагаю, что в ближайшие двадцать четыре часа он появится в вашей конторе с душераздирающей историей о своих приключениях… которые никогда с ним не происходили.

Бач засмеялся.

– Идите, – сказал он. – Вас трахнули по голове куда основательнее, чем я предполагал.

Квартира Питера в районе Ирвинг-Плейс располагалась на первом этаже и, как у Ллойдов, выходила на задний дворик, окруженный штакетником изгороди. Он снял ее, когда после ампутации ноги ходил на костылях. Ему нужно было жилье, где не было ступенек. За углом был Клуб игроков, в котором у него появились приятели.

Лишь добравшись до дома и включив свет, Питер понял, как смертельно устал. Он разделся в спальне, торопливо расстегнув ремни алюминиевой ноги. Культя, натруженная долгой ходьбой, ныла и саднила. Голым он залез под одеяло, выключил свет и, стоило ему закрыть глаза, сразу же провалился в сон.

Проснувшись, он попытался сообразить, сколько времени проспал, но его охватило какое-то странное беспокойство. Вокруг стояла непроглядная темнота, и лишь из-за высокой французской двери, что вела в соседнюю комнату, за которой располагался дворик, пробивался слабый серебристый свет. «Лунное сияние и уличные фонари», – подумал он. Он припомнил слова Пола Джаретта, художника, который говорил, что при такой луне ночи не бывают уж очень темными.

Питер лежал не шевелясь, пытаясь понять, почему у него так бьется сердце, почему он вдруг почувствовал, как у него встали дыбом волосы на затылке. Может, ночной кошмар, который забылся раньше, чем он смог припомнить его?

Затем он увидел его воочию – темная фигура, стоящая в дверном проеме спальни. Питер с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть. Он напрягся, чтобы глаза привыкли к полумраку, а тень обрела бы какие-то реальные очертания.

По глазам резанула огненная вспышка, и его оглушил звук выстрела. Пуля вошла в изголовье в кровати, в дюйме от головы. Запутавшись в простыне, Питер скатился с кровати. Раздался еще один выстрел – третий, четвертый, пятый. Он почувствовал обжигающую боль в правом боку. Сухо щелкнул курок – обойма опустела.

И тут кто-то, громко выкрикивая его имя, заколотил в дверь квартиры. Тень из дверного проема скользнула во двор и расстаяла. Питер чувствовал, как кровь из раны на боку струится по бедру.

– Стайлс! Ради Бога, Стайлс, с вами все в порядке?

Глава 3

Голос задверью был знакомым, но все же Питер не мог опознать его. Он лежал на полу у кровати, в скомканных простынях, стараясь восстановить дыхание. Бок саднило острой, режущей болью.

В холле здания послышались приглушенные голоса, и стук в дверь тут же прекратился. Питер перебрался на другую сторону комнаты, куда он кинул алюминиевый протез. Он успел пристегнуть его и натянуть брюки со спортивной рубашкой.

Дверь опять затряслась под ударами.

– Стайлс! Ну же, парень, отзовись!

Питер направился к выходу из спальни – как раз в этот момент он увидел в проеме французских дверей, что вели во двор, силуэт чьей-то фигуры на фоне лунного света. Он в буквальном смысле слова нырнул за высокую спинку кресла-качалки.

– Спокойней, парень. Спокойней! – произнес голос. – Черт возьми, где тут у тебя выключатель? Я из твоей команды, парень.

– Кто ты? – Питер с трудом узнал собственный голос.

– Друг Рокки, – ответил голос. – Тебе лучше впустить его, а то он себе все руки отобьет. Тебе сильно досталось?

Человек наконец нашел выключатель слева от дверей, и комната внезапно озарилась ярким светом. Питер предпочел оставаться за спинкой кресла. Незнакомец, появившийся в высокой стеклянной двери, был черен, очень высок и мускулист; он носил усики, бородку, и на нем были темные очки и бейсбольная шапочка. Облачен он был в ярко-оранжевую рубашку и синие брюки. Уверенная улыбка демонстрировала белизну зубов.

– Слышь, парень, тебе не имеет смысла стоять на месте, если ты не хочешь истечь кровью. Так впустить Рокки?

Питер кивнул. Он так и не мог восстановить дыхание.

Гость пересек комнату, направляясь к входной двери.

– Это я, Рок! – крикнул он, открывая ее.

Рокки Джексон ворвался в дом.

– Он цел? – спросил он своего приятеля. Затем увидел Питера. – Боже милостивый, Стайлс, у тебя тут как в тире. Эй, парень, да ты никак ранен?

Он мгновенно оказался рядом с Питером, поднял его рубашку, которую тот не успел заправить в брюки.

– Всего лишь царапнуло, – сказал Рокки, – но крови с тебя, как со свиньи на бойне. Дюк, притащи-ка полотенца из ванной. – Темные очки уставились в бледное лицо Питера. – Так что тут за чертовщина?

– Я спал, – стал рассказывать Питер. – Проснулся оттого, что волосы встали дыбом. Подумал было, что приснился кошмар, и тут увидел в дверях какую-то фигуру. Прежде чем успел пошевелиться или вымолвить хоть слово, в меня выстрелили. Пуля врезалась в спинку кровати, в дюйме от головы. Я скатился с кровати, а он опустошил в меня всю обойму – четыре или пять пуль. Одна из них и задела меня. – Питер коснулся бока и увидел, что его рука стала влажной и красной. Дюк вернулся из ванной с полотенцами. Рокки, мягко и уверенно действуя своими огромными ручищами, наложил ему повязку на рану.

– Лучше вызвать своего врача, если у тебя есть такой, – сказал он. – Черт! Ну и дела. Ты хоть разглядел своего стрелка… так, чтобы его опознать?

– Он… он был всего лишь темным силуэтом в дверях. А я… я пытался сползти с кровати. Если бы вы не спугнули его, он бы перезарядил пистолет и снова открыл огонь. Что ты тут вообще делаешь, Рокки? Но в любом случае – да благословит тебя Бог.

– Дюк, глянь-ка, что там во дворе, – приказал Рокки своему спутнику.

– Там калитка в изгороди, – сообщил Дюк. – Тот тип, должно быть, и пришел и удрал этим путем. – Нагнувшись, он что-то подобрал с ковра. – Гильза. Похоже, 38-го калибра.

– Раз ты ее уже взял, сунь в карман, – посоветовал Рокки. – Остальные оставь для копов. А ты садись, Стайлс.

Он помог Питеру устроиться к кресле.

– У меня есть для тебя кое-какие новости. Так и думал, что найду тебя здесь. Только собрался постучать в дверь, как началась стрельба.

– Новости?

– О твоих друзьях – Ллойдах и Тиме Салливане. С ними пока все в порядке, – сказал Джексон. – Мне сообщил человек, который в курсе дела. Но все непросто, приятель, очень непросто.

– Что ты имеешь в виду?

– Кое-кто очень разгневан этой игрой с заложниками. Они считают, что здесь надо действовать – око за око. Селлерс мертв – значит, и мы должны кого-то прикончить, чтобы посчитаться за него. Пока их придерживают сверху, но они близки к истерике. И кто-то из них может слететь с катушек. Вардон должен быть отпущен. – У Джексона дернулся уголок рта. – Тебе известно, что я думаю по этому поводу, так что ты знаешь, что я не сомневаюсь – он появится. Ты что-нибудь придумал?

– Пытаюсь действовать, – сказал Питер, – но толком так ничего и не раскопал.

– Считаешь, что ничего нет?

– Ну, я заставил Бача заняться поисками оружия и арендованной машины, но никаких весомых свидетельств раздобыть мне не удалось.

– Так кто же палил в тебя сегодня? Или ты ведешь какую-то частную войну, которая не имеет отношения к Вардону?

Питер уставился на Рокки Джексона.

– Похитителям, если они в самом деле существуют, ты нужен живым и здоровым, чтобы помочь им договориться, – сказал Джексон. – Вардон же, если он узнает, что ты расколол его, постарается как можно скорее прикончить тебя. Послушай, дружок, если ты не против, я исчезаю. Возможно, кто-то еще слышал стрельбу и вызвал копов. Я не хочу сидеть тут и дожидаться, когда они завалятся. Не стоит облегчать им жизнь – вот что я всегда говорю.

– Я перед тобой в долгу, – сказал Питер.

У Джексона посуровело лицо.

– Ты расплатишься со мной, если разберешься с Вардоном. Мои друзья в тюрьме нуждаются в такой помощи. Как и твоя миссис Ллойд. Увидимся. – Джексон улыбнулся. – Но пока тебе лучше спать с открытыми глазами.

Они выскользнули на задний двор и исчезли. Через несколько секунд у дверей Питера оказались двое патрульных, за спинами которых с обеспокоенными лицами топтались жилец с верхнего этажа и его жена.

– Мы слышали какую-то стрельбу, мистер Стайлс, – сказал муж. – Мы с женой не придумали ничего иного, как позвонить в полицию. Хочу надеяться, что мы поступили правильно.

– Примите мою благодарность, – улыбнулся Питер. – Надеюсь, вы когда-нибудь позволите угостить вас выпивкой.

Странный город Нью-Йорк: годами живешь в одном доме с людьми и понятия о них не имеешь. Питер даже не знал фамилии соседей. Они же знали его лишь потому, что он был в некотором роде знаменитостью.

Патрульные все сделали в лучшем виде. Они сообщили, что уже передали информацию дежурному, который дал им указание сразу же после осмотра места происшествия связаться с инспектором Бачем. Юный сержант знал, что тут за углом живет врач, и сразу же позвонил ему. В курсе дела был и отдел расследования убийств. Валялись гильзы; в изголовье кровати, в стенах и в полу были пулевые отверстия.

Находясь в центре суеты, которая все усиливалась, Питер все же старался припомнить какие-то узнаваемые черты того силуэта, который вырос на пороге его спальни. Кто же открыл по нему огонь? Но все произошло так стремительно, к тому же он едва успел очнуться от крепкого сна. В памяти ничего не всплывало, кроме расплывчатого очертания человека, который, передвигаясь по комнате, обдавал его огнем. Кто это мог быть? Джексон спросил, нет ли чего-нибудь такого в его личной жизни, что сможет объяснить это нападение. Не было ровным счетом ничего. Неужто какие-то идиоты типа тех обладателей касок, что захватили Лауру и Бобби, решили посчитаться с ним потому, что он друг Джереми Ллойда? Очень сомнительно. Конечно, Вардон захотел бы его прикончить, знай он, к каким выводам Питер пришел, но откуда Вардону их знать? Может, Закари проболтался? Знает ли он, как связаться с Вардоном? Бернштейн, детектив? Если Крамер нашел его и рассказал, что Питер пытается найти тайное убежище Вардона… и если Бернштейн в самом деле, как утверждает Закари, человек Вардона… Нет ли утечки в структурах Бача? Вот Фрэнк Девери даже своей матери словом не обмолвился бы!

Когда появился Бач, взволнованный и злой оттого, что его попытка хоть немного отдохнуть была неожиданно прервана, стало ясно, что он придерживается другой теории. Врач пришел и, наложив тугую повязку на рану Питера и остановив кровотечение, удалился. Убойный отдел уже вовсю работал, собирая гильзы, выковыривая пули и спешно отсылая их в лабораторию.

– Не появись Джексон так кстати, вы бы, скорее всего, уже везли меня в морг, – сказал Питер Бачу. – Я был голым, без протеза; этот подонок мог спокойно перезарядить пистолет и без помех расправиться со мной, не заколоти Джексон в дверь.

– При нем был его телохранитель? – спросил Бач. – Парень по имени Дюк Ричардс?

– Он называл приятеля Дюком, – припомнил Питер.

Бач устало посмотрел на полицейских, которые продолжали обыскивать квартиру и задний двор в поисках каких-нибудь важных следов.

– Вы по уши завязли в этой истории, Стайлс, – сказал он. – Припомните-ка кое-какие факты. Скорее всего, Джексон рассказал вам, что он в списке самых опасных преступников, разыскиваемых ФБР. Разрешите сообщить, что мы можем наложить руки на мистера Джексона в любую минуту, стоит только захотеть. Но, по крайней мере, пока мы не изъявляли такого намерения, ибо считаем, что, несмотря на всю свою воинственную риторику, он не лишен сообразительности и здравомыслия, которые и заставляют его вести себя пристойно. Но теперь я начинаю задумываться.

– О чем именно?

– Одиннадцать из заключенных, перечисленных в списке похитителей, – черные, – сказал Бач. – Все они были осуждены за довольно серьезные преступления насильственного характера. Ни у кого из этих одиннадцати не было надежд получить условно-досрочное освобождение или попасть под какую-то амнистию. Они бы выиграли больше всех, если бы им удалось оказаться на свободе. Скорее всего, на похищение могли пойти именно их друзья. Джексон входит в число их друзей.

– Но…

– Поэтому Джексон в курсе дела, что вас выбрали посредником. Ему ли не знать, поскольку он один из них; возможно, он и посоветовал обратиться к вам. Затем он попытался убедить вас, что никакого похищения не было и в помине. И что главный злодей в этой драме – сам сенатор Вардон.

– И затем попытался убить меня? – Питер усмехнулся.

– Не знаю – возможно, – сказал Бач. – Что вы знаете о Дюке Ричардсе?

– Ничего.

– Он бывший морской пехотинец; ветеран войны во Вьетнаме. Специалист по ручному огнестрельному оружию. Он с сорока ярдов может отстрелить вам кончик сигареты. После двух лет службы его выгнали из армии, он был признан виновным в том, что имел отношение к серьезной истории с наркотиками.

– Ну и?..

– Ну и когда вы в первый раз увидели его?

– Пока Джексон барабанил в дверь, он появился с заднего двора.

– То есть с той стороны, откуда появился и куда скрылся ваш стрелок, не так ли?

Питер прищурился:

– Вы хотите сказать, что человеком, который стрелял в меня, был именно Дюк Ричардс?

– Думаю, что да, – кивнул Бач.

– Но если он так хорошо управляется с оружием, почему я остался в живых?

– То есть вы придерживаетесь своей точки зрения, что за всем этим стоит Вардон?

– Да, именно.

– И вас убедили события этого вечера? – хмыкнул Бач. – Но Дюк Ричардс действительно большой мастер – он может промазать в вас так, что не возникнет никаких подозрений.

– Да меня, черт возьми, чуть не продырявили! – возмутился Питер, коснувшись повязки на ране.

– Сигарета с сорока ярдов, – напомнил Бач. – И вы же не будете спорить, что получили самую настоящую рану?

Питер уставился на Бача. Пытаясь собрать воедино его слова, он все больше убеждался, что это чушь.

– Вы кое-что упустили из виду, приятель, – сказал он. – Если Рокки Джексон в самом деле участник заговора с целью похищения и именно он назвал меня посредником, чего ради ему тратить время, убеждая меня, что никакого похищения не было?

– Проще простого. Он старался убедить вас, чтобы вы в свою очередь убедили меня: никакого похищения не было. Сбить со следа – ключ ко многим успешным преступлениям.

Из холла появился один из людей Бача:

– Мисс Блейдс спрашивает мистера Стайлса.

Бач вопросительно уставился на Питера.

– Девчонка, которая работает в Портовой комиссии, – объяснил тот. – Может, у нее есть какие-то новости о Ллойдах.

Очутившись в комнате, Джанет прямиком направилась к Питеру, который сидел в большом кресле. Она опустилась перед ним на колени, и, когда взяла его за руки, Питер почувствовал, какие у нее теплые ладошки.

– Тебя серьезно ранило? – спросила она. За дымчатыми янтарными стеклами старомодных очков Питер видел ее обеспокоенные глаза. Джанет вскинула голову, чтобы отбросить прядь каштановых волос, упавшую ей на лицо. Она выглядела очень юной, полной искреннего беспокойства. На Бача она не обращала внимания.

– Со мной все в порядке, – сказал Питер. – Просто пострадала мышечная ткань. Как ты узнала?

– От сотрудника ФБР, который поддерживал связь со Тривером. Он… он сказал, что в тебя стреляли. Перепугал меня до смерти, Стайлс.

Он улыбнулся ей:

– Спасибо за беспокойство. Это инспектор Бач из ФБР.

Тот поздоровался.

– Врача вызывали? – спросила Джанет, по-прежнему игнорируя Бача.

– Да. Как я говорил, пострадали только мышцы.

Она встала:

– Тут кто-нибудь догадался сделать тебе кофе или они только задавали тебе вопросы?

– Есть какие-то новости из вашей епархии, мисс Блейдс?

– Наша епархия полна лишь слухов и сплетен, – сказала Джанет. – Один из слухов гласит, что за смерть Селлерса придется сурово заплатить Тиму Салливану и Ллойдам. Есть и другой слух – им не на что рассчитывать, если все будут по-прежнему сидеть себе и поплевывать, дожидаясь, пока пошевелится кто-то другой. Что об этом думают в вашей епархии, инспектор?

– Ничего хорошего. – Он сдержанно улыбнулся Питеру. – Отсюда вы и набрались «женской интуиции»?

Питер кивнул.

– Что ж, вашей подруге будет интересно узнать, до чего основательно вас приперли к стене, – сказал инспектор. Он перевел дыхание. – Я дал указание охранять вашу квартиру со всех сторон. Никуда не выходите без того, чтобы не сообщить моим людям. Лучше вообще никуда не ходите. Если же с вами все-таки надо будет связаться… – Он кивнул Джанет. – Если сможете, не давайте ему много разговаривать. Он был бит, получил огнестрельную рану и за последние двадцать четыре часа практически не присел. Ему надо выспаться, и лучше, чтобы ему никто не мешал.

Питер посмотрел на часы. Близилась полночь.

Копы ушли. Осталась лишь Джанет, которая уже успела приготовить кофе. Что это там Бач имел в виду, когда говорил о женской интуиции? Питер рассказал ей.

Кофе, сдобренный порцией бренди, был выше всяких похвал. Скрестив ноги, она сидела на полу около его кресла и слушала, вытаращив глаза.

– Ну конечно же в этом есть смысл! – заявила она. – Если бы похитители существовали на самом деле, они бы давно связались с тобой. Они просто должны это сделать, не так ли?

Он с благодарностью посмотрел на нее и вдруг почувствовал, что его одолевает страшная усталость.

– Слушай, – сказал он, – тебе бы лучше пойти домой. Я собираюсь немного поспать, или у меня не будет сил пошевелиться, что бы там ни происходило дальше.

– Никуда я не пойду, – замотала головой Джанет. – Ты спи. Я буду на подхвате – вдруг позвонит телефон или кто-то заявится.

– Я просто лягу спать, – сказал он. – Тебе нет никакой необходимости торчать здесь.

– Не спорь, – нахмурилась Джанет.

Пошатываясь, он добрался до спальни и рухнул на постель. Джанет успела отвернуть простыню и тотчас накинула ее на Питера. Проваливаясь в забытье, он успел увидеть ее улыбку.

Ему показалось, что прошла целая вечность прежде, чем он открыл глаза. Сквозь окна сочился дневной свет. Он с наслаждением потянулся и сразу же понял, что произошли две вещи. Во-первых, алюминиевый протез больше не был пристегнут к культе правой ноги, а во-вторых – кто-то лежал рядом с ним.

Он свесился с постели и на расстоянии вытянутой руки увидел алюминиевую конструкцию. Повернув голову, он увидел Джанет. Одну руку она раскованно закинула за голову. Бабушкиных очков на лице не было. Питер заметил, что они лежат на прикроватном столике. Улыбаясь, она приблизила к нему лицо.

– С возвращением, – сказала Джанет.

У Питера пересохло во рту. Его окатила волна привычного бессмысленного стыда.

– Ты… ты сняла… мой…

– Дорогой Стайлс, – сказала она. – Во сне ты безостановочно бормотал и тянулся к нему.

Питер отвернулся.

– Не будь идиотом, – насупилась Джанет. Она села. – Кофе? В холодильнике есть фруктовый сок. – Теперь она уже стояла. – Ты не слышал, как звонит телефон?

– Телефон?

– Я подняла трубку после первого же звонка. Это оказался твой друг Бач. У него была для тебя кое-какая информация, но он попросил не беспокоить тебя.

– Да?

– Он попросил передать тебе, что, во-первых, лицензии или разрешения на оружие Вардону не выдавалось. Что сотрудники сенатора никогда не видели в офисе ничего подобного и у них нет оснований считать, что таковое оружие существует. Я не сомневалась, что это тебе надо сообщить первым делом.

– И дальше?

– Бач сказал, что после того, как ты переваришь первый факт, я должна сообщить тебе, что пули, которые прошлой ночью чуть не попали в тебя, были выпущены из того же оружия, из которого был убит Сэмюэл Селлерс. Баллистики каким-то образом это установили.

Наклонившись, она подсунула руку Питеру под плечо и, улыбаясь, приподняла его в полусидячее положение. Затем поцеловала. Это не был легкий братский поцелуй. В нем был аромат весенних цветов.

– Тебе бы лучше телеграфировать своей жене, чтобы она скорей возвращалась из Пакистана, – сказала Джанет, – или я не обещаю, что не вторгнусь на ее территорию. – Все так же улыбаясь, она на шаг отступила от него. – Так что пристегивай свою дурацкую ногу, пока я готовлю тебе завтрак.

Когда она вышла, Питер откинул простыню, свесился с кровати и подтянул к себе протез. Если не считать пролежня на левом боку, чувствовал он себя куда лучше, чем до того, как отправился спать. В ванной он побрился и надел чистую рубашку, кинув старую, испачканную кровью, в корзинку для грязного белья. До него донесся запах кофе. Питер понял, что зверски голоден. Он не мог припомнить, когда ел в последний раз.

Но он не мог забыть, что Лаура, маленький Бобби и Тим Салливан все еще балансируют на краю пропасти. Джанет принесла из кухоньки яичницу, тосты и кофе и заставила его поесть. На маленьком столике в алькове уже стоял апельсиновый сок. Как давно ему не делали завтрака. За второй чашкой кофе, затянувшись первой сигаретой за день, Питер посвятил Джанет в подробности своих последних встреч – с Франсин Келлер и Закари. Пока он рассказывал, зазвонил телефон. Он посмотрел на часы. Около семи. У него напряглись мышцы, когда он снял трубку.

– Мистер Стайлс? – спросил незнакомый мужской голос.

– Да.

– Меня зовут Бернштейн. Морис Бернштейн.

– Да, мистер Бернштейн. – Питер увидел, что Джанет расслабилась и вернулась к своему кофе.

– Мне только что звонил Уоллес Крамер, адвокат Ллойда, – сообщил Бернштейн. – Он сказал, что вчера вы весь день искали меня.

– Искал.

– Можете верить или нет, но я вчера весь день с двумя друзьями рыбачил на Монтауке. Весь день мы не слушали никаких новостей, вплоть до позднего вечера. Едва только я их услышал, то сел на первый же поезд и вернулся в город.

– К происходящим событиям имеет отношение куча ваших клиентов, – сказал Питер.

– В частности, мистер Крамер, – уточнил Бернштейн. – Я сразу понял, что он, скорее всего, ищет меня. У меня целое досье на сенатора. Слышал я и о миссис Ллойд. Не сомневаюсь, мистер Крамер очень расстроен.

– Эдвард Закари рассказал мне, что вы работали и на сенатора, и на Сэма Селлерса.

Бернштейн замолчал, слышно было, как он дышит в трубку.

– Где мы можем поговорить, мистер Стайлс?

– Я бы предложил вам приехать сюда.

– Буду через пятнадцать минут, – сказал Бернштейн и отключился.

– Частный детектив, который работает на всех без разбора, – объяснил Питер, возвращаясь к Джанет за столик.

Она налила ему чашку свежего кофе и нахмурилась.

– Ты окончательно проснулся, Питер?

– Конечно. А что?

– Твой приятель Бач очень беспокоится о тебе. Тот тип, что ночью стрелял в тебя, вооружен и шутить явно не собирается. Они намерены застрелить тебя. Тебе досталась просто захватывающая роль.

– Мне пришлось согласиться.

– Ты хоть понимаешь, что, скорее всего, они сделают еще одну попытку? – Она говорила резко и жестко.

– Это не имеет никакого смысла, – сказал он. – То есть уже поздно. Все что я знаю, знают и Бач, и ты, и Фрэнк Девери, а также Рокки Джексон и Франсин Келлер, которой я тоже изложил свою теорию. Так что, милая, если даже устранить меня, толку от этого не будет. Даже напротив – все остальные поймут, что я был прав.

– Так объяви об этом по радио! – предложила Джанет. – Может, кому-то это еще неизвестно. Вынеси все это на публику, чтобы приятель, который стрелял в тебя прошлой ночью, понял, что нет смысла охотиться за тобой.

– Он не вернется, – сказал Питер. – Слишком поздно. Он, конечно, понял, что я все выложил тем, до кого ему не дотянуться. И если, убив меня, он надеялся покончить с моей теорией, то сейчас он не может не понимать – случись что со мной, ее подхватят остальные. У него была возможность замести следы, но он ее упустил.

– Тебе остается надеяться на это. – Джанет потянулась за сигаретой. – Вчера ты сказал, что мне стоит писать детективы. Может, я и в самом деле начиталась такой литературы? Питер, не упустил ли ты в своем повествовании каких-то фактов, о которых не упоминал ни мне, ни Бачу, ни остальным, потому что счел их несущественными, хотя они могут быть чертовски важны?

Питер улыбнулся:

– Ты думаешь, я знаю нечто, но не знаю, что именно, и посему не говорил об этом. Так?

– Да, так. Ну и?..

Питер покачал головой:

– Ты все знаешь в таком же объеме, как и я. – Но все же он задумался. Может, в самом деле что-то ему рассказали и Закари, и Франсин Келлер, а он отбросил эти детали в сторону, как неважные.

– У твоей мисс Келлер еще тот характер, – сказала Джанет. – Надо быть настоящей мазохисткой, чтобы спать с мужиком десять лет, получить от него пинок под зад, уступить свое место десятку девиц – и продолжать оставаться его преданной рабыней.

– Сначала она лелеяла надежды, что он захочет ее вернуть, – проговорил Питер.

– И продолжала надеяться все десять лет? Фу!

Питер ухмыльнулся:

– А что бы ты сделала на ее месте, если бы через десять лет тебя заменили кучей симпатичных курочек?

– Для начала я бы нарожала ему пяток ребят. Я очень плодовита. А если бы он попробовал меня выкинуть, то я бы ему сунула двустволку между глаз!

– Для начала Сэм Селлерс не доверил бы такой вечно беременной особе должность домоправительницы.

– Можешь мне поверить, с такой особой он бы и пикнуть не посмел, – засмеялась Джанет. – И еще получил бы репутацию хама и грубияна!

Морис Бернштейн оказался точен. Его внешний вид не мог не вызвать удивления. Частный детектив не имел ничего общего ни с Хэмфри Богартом, ни с Майком Коннорсом. Он был невысок, толст и лыс; у него была такая бледная кожа, что создавалось впечатление, будто он всю жизнь ел крахмалистую пищу. Курил он беспрерывно, и его короткие толстые пальцы были желтыми от никотина. Он носил очки в металлической оправе, за которыми невинно таращились широко расставленные серые глаза. Должно быть, он толковый специалист, подумал Питер, раз уж Крамер выбрал его. И видит Бог, он совершенно не бросается в глаза. Никому и в голову не придет присмотреться к нему, что, скорее всего, помогает в его работе. Похоже, он несколько смутился, встретив Джанет в обществе Питера.

– Сумасшедший день, – сказал он. – Просто невозможно прийти в себя. Но я думаю, что всем, имеющим отношение к этому делу, крепко достается. – У него был мягкий голос, и говорил он так, словно извинялся за что-то.

– К этому делу? – переспросил Питер.

– К похищению. Убийство Селлерса создало пиковое положение. И что теперь делать? – Бернштейн посмотрел на Джанет так, словно ждал от нее ответа.

Питер объяснил, почему она тут оказалась.

– Могу ли я предложить вам кофе, мистер Бернштейн? – спросила девушка.

– Это было бы прекрасно, – согласился он. Он старается быть вежливым, подумал Питер, с этой незнакомой женщиной. Бернштейн отпустил Джанет легкий поклон. Когда она исчезла на кухне, детектив повернулся к Питеру:

– Я обратил внимание на ваши слова – относительно моей работы на сенатора Вардона и Сэма Селлерса в дополнение к заданиям мистера Крамера.

– А вы… вы в самом деле?

Бернштейн кинул в рот очередную сигарету и с ловкостью фокусника прикурил ее.

– И да, и нет. – Он пожал плечами. – То есть я хочу сказать, что, будь вы врачом, вы же не отказались бы от больного лишь потому, что он деловой конкурент какого-то другого пациента.

– Своеобразная этика, должен признаться, – усмехнулся Питер.

– Вы так думаете? – прищурился Бернштейн. Он присосался к сигарете с такой жадностью, словно это была кислородная подушка. – Я работаю на Уоллеса Крамера около пятнадцати лет. Один из моих лучших клиентов. – Он выпустил клуб дыма. – Первым обратился к моим услугам. Расплачивается как с сотрудником.

– Он же и рекомендовал вас другим, – сказал Питер.

– Над делом Ллойда я работал для него и до процесса, и после.

– Старались что-то выяснить о сенаторе Вардоне?

– Старался найти доказательства, что Вардон подделал свидетельства, которыми потопил Ллойда.

– В то же время вы работали и на Вардона?

– А вы знаете лучший способ что-то разузнать о человеке? – моргнул он серыми глазами за стеклами очков.

– И кроме того, еще и на Селлерса?

Бернштейн кивнул:

– Он был моим постоянным клиентом. Из года в год я выполнял его странные задания. Кто с кем спит; кто кому и за что платит. И все такое. Все, что он использовал в своей колонке. После приговора Джереми Ллойду Селлерс явился в Нью-Йорк для встречи со мной. Узнав, что ему надо, я удивился.

– Собрать как можно больше грязи на сенатора Вардона?

Бернштейн в очередной раз затянулся сигаретой:

– Ага. А судя по тому, как они общались во время процесса, они были друзьями. Селлерс так и трясся от нетерпения. Было совершенно ясно, что Вардон держал его мертвой хваткой, заставив опровергнуть все обвинения в свой адрес. Селлерс же, образно говоря, хотел взять Вардона в такой же оборот. Я объяснил ему, что веду такое же расследование для Крамера и имею перед ним определенные обязательства.

– И Крамер, и я, – сказал он, – мы оба хотим одного и того же. Вы не нанесете ему урона, если будете сообщать мне то, что удастся узнать. Мы оба хотим сломать Вардону хребет.

– Я рассказал мистеру Крамеру о предложении Селлерса, и он был не против, чтобы я получал дополнительный гонорар. Он прикинул, что от Селлерса можно получить сведения, которые иным способом было бы трудно раскопать.

– Кроме того, вы одновременно работали и на сенатора?

– Не совсем так. То есть Вардон появился на сцене несколько позже. Явившись ко мне, он заявил, что ему известно, что я работаю на Селлерса. Он предложил мне приличную сумму за то, что я буду передавать ему всю информацию, предназначенную для Селлерса, – до того, как тот ее получит.

– И вы согласились?

– Не совсем так, – замялся Бернштейн. – Я сказал ему, что если найду нечто, способное в самом деле причинить ему неприятности, то обговорю с ним эту ситуацию. Он засмеялся и ответил, что в таком случае это будет что-то из ряда вон выходящее. Типа – что он спит с премьер-министром Израиля, иначе не стоит и платить. Но, если он признает, что мне удалось разузнать что-то действительно важное, я буду обеспечен на всю жизнь. Я осведомился, может ли он хотя бы намекнуть, каких моих изысканий он опасается. Продолжая смеяться, он сказал, что не собирается вооружать знаниями потенциальных шантажистов. И у меня создалось впечатление, что данные, которые он имел на Селлерса и которые заставили того изменить подход к делу Ллойда, были действительно взрывоопасными. Плюс к этому я понял, что на Вардона имеется столь же горячая информация, а может, еще горячее.

– То есть вы одновременно жонглировали тремя шариками?

– Первым делом я работал на Крамера и лишь затем – на Селлерса. Делал одну и ту же работу, и каждый из них знал, что я работаю на другого. Для Вардона же я лишь изображал видимость деятельности.

– Но если бы вы наткнулись на ту самую информацию типа «тепло-горячо-горячее», вам бы пришлось серьезно разбираться с ним.

Бернштейн пожал плечами:

– Ради него я не стал бы покрывать преступление.

– Питер, – окликнула его из кухни Джанет, – покажи, где у тебя новая банка с кофе.

Питер пошел к ней. Джанет встретила его с той самой банкой кофе в руках. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

– Хочу заварить еще один кофейник, – громко сказала она, протягивая Питеру клочок бумаги. Это был старый чек из лавки. На оборотной стороне его она написала: «Этот человек не рыбачил вчера на Монтауке. Посмотри на него. Да он пять лет не был на солнце!» Затем она снова сказала громким голосом: – Спасибо, Питер. А то я веду себя тут как слон в посудной лавке.

Скомкав бумажку, Питер сунул ее в карман. Он вернулся к Бернштейну, который только что прикурил свежую сигарету от окурка старой. Можно носить такую шляпу, которая полностью защитит от загара твою физиономию. Но и предплечья и запястья у Бернштейна были такими мертвенно-бледными, словно рыбье брюшко. Таким же было и его лицо.

– Кофе будет через пару минут, – сказал Питер.

– Прекрасно.

– Хорошо порыбачили?

– Великолепно, – кивнул Бернштейн. – Забыли обо всем на свете. Мир мог стать верх ногами, а мы бы так ничего и не узнали.

– С уловом повезло?

Бернштейн скромно потупился.

– В этом деле я не специалист. Вот у ребят все шло хорошо. Я же выловил лишь немного мелочи, кошке на ужин.

Любой рыболов обязательно упомянет название рыбы, которую он вытащил из воды, подумал Питер. Джанет была права. Если бы этот человек провел весь день на солнце, он бы был красный как вареный рак. Так где же, черт побери, вы были, мистер Бернштейн, в субботу вечером и в воскресенье?

Сидя за столиком в алькове, Питер задумчиво крутил в чашке остывший кофе. Он рассчитывал на помощь Бернштейна. Внезапно он понял, что не доверяет этому человеку.

– Вы предполагали, что я как-то смогу помочь вам? – спросил Бернштейн.

Питер в упор посмотрел на него:

– Мне повезло, что я сегодня могу разговаривать с вами. Ночью кто-то вломился ко мне и расстрелял кровать, на которой я спал.

– Боже милостивый!

– Крамер рассказал вам, что похитители выбрали меня посредником?

– Да.

– Похоже, кто-то не хочет видеть меня в этом качестве. – Питер помолчал. Что бы собеседник ни ответил, это не имело смысла. – Как мы выяснили, мистер Бернштейн, вряд ли сенатора и Селлерса захватили именно в том кинотеатре. Такая попытка была бы слишком рискованной. Слишком велика вероятность, что начнется суматоха. Так что мы склонны думать, что похищение произошло позже и в каком-то другом месте.

– Довольно убедительно. – Бернштейн прищурился, и Питер внезапно увидел, что глаза у него умные и проницательные.

– Крамер убежден, что у Вардона в городе есть какая-то квартира. Может, и коттедж где-то в сельской местности. В какой-то мере это подтвердил и Закари. Зная их любовь к оргиям, я прикидываю: а что, если после кино они и отправились в одно из таких местечек?

Бернштейн улыбнулся:

– Ознакомиться с новейшими теориями секса, а потом постараться претворить их в жизнь? Похоже на них.

– Вы знаете, где находятся эти их гнездышки?

– Коттедж в Вирджинии, – охотно сообщил Бернштейн. – Сенатор им часто пользуется, когда бывает в Вашингтоне. Если и есть квартира, о ней я ничего не знаю. Мы решили, что таковая должна иметься, поскольку сенатор бывал в Нью-Йорке почти каждый уик-энд – но из аэропорта куда-то исчезал. Пару раз я пытался проследить за ним, но он неизменно отрывался от меня. Не оставлял мне никаких шансов на успех.

– Вы знаете Эдварда Закари?

– Не могу сказать, что знаю, – уточнил Бернштейн. – Как-то раз сидели с ним за пивом в Вашингтоне. Мне кажется, он знал, что Вардон обращался ко мне, я рассчитывал на его разговорчивость. Но мне не повезло. Каждое слово приходилось вытаскивать из него буквально клещами.

– Он так предан своему боссу?

– Как собака, – сказал Бернштейн.

– Вы знаете женщину, которая руководит офисом Селлерса?

Бернштейн расплылся в счастливой улыбке:

– Франсин? Конечно, я ее знаю. Нанимая меня, Селлерс сказал, что по всем вопросам я могу обращаться к ней. Франсин получила указание сообщать мне всю информацию о Вардоне, которая поступала к ней.

– И что же она знала?

– Ничего существенного. Она ненавидела Вардона до дрожи из-за того, что в деле Ллойда Селлерс предстал не в лучшем свете. – Бернштейн покачал головой.

– Вы знаете, что она долгое время жила с Селлерсом, после чего он оставил ее и сделал управляющей офисом?

– Она мне рассказывала.

– Значит, вы говорили с ней?

– Вчера днем. Та еще куколка. Не буду скрывать от вас, что попробовал запудрить ей мозги. Дохлый номер.

Питер не мог представить себе, чтобы такая женщина как Франсин, могла без отвращения посмотреть на маленького, толстенького Бернштейна с его мертвенно-бледной кожей.

– Она что-то знает, – сказал Бернштейн. – То есть понимаете, я пытался ее расколоть. Узнал, что она каждый уик-энд бывает в Нью-Йорке. Но так и не смог выяснить, что это за парень, с которым она имеет тут дело.

– Кто платил за слежку?

Бернштейн рассмеялся:

– На мистера Крамера я эти расходы не вешал. Как вам уже известно, я работал на постоянной основе. Мне оставалось лишь представить дело так, что слежка за ней входит в расходы по делу Ллойда.

– Но они себя не окупили?

– Никоим образом, – согласился Бернштейн. – Так чем я могу вам помочь, мистер Стайлс?

– Вы довольно долго и бесплодно искали тайную квартиру Вардона. Так что сомнительно, что вы ее сможете обнаружить в ближайшие несколько часов.

– Никаких следов, – признал Бернштейн. – Но если Закари что-то знает и вы сможете убедить его, что откровенность спасет Вардона, он может и расколоться.

Питер помолчал.

– Начнем сначала. Когда вы только начали заниматься Вардоном для мистера Крамера, еще до процесса, удалось ли вам что-нибудь о нем выяснить?

– Когда Селлерс выпотрошил его, у него могли быть очень серьезные неприятности, – сказал Бернштейн. – Сенат, вне всякого сомнения, взялся бы за его проверку – с возможным исходом в виде импичмента, если вы это имеете в виду. Он носился как курица с отрубленной головой, пытаясь обрести помощь и поддержку. Можете ли вы поверить, что он обратился даже к Франсин Келлер с просьбой о помощи?

– Но она же доверенное лицо Селлерса!

– Вардон пытался делать все, что было в его силах. Он знал историю взаимоотношений Франсин с Селлерсом и предполагал, что она может держать камень за пазухой против него. «Оскорбленная женщина страшнее…» – как там дальше в пословице? Она высмеяла его. Что тут говорить – она предана Селлерсу.

– А что насчет парня, с которым она, по вашим словам, «имеет дело». Ее приятель на уик-энды?

Бернштейн вздохнул:

– Вы же сказали, что говорили с ней. В этой женщине кипит такой темперамент, что, когда Селлерс выставил ее из своей постели, ей пришлось найти мужика на стороне. Но это ничего не значит. Она на сто процентов в команде Селлерса.

– Значит, она высмеяла Вардона? И что он тогда сделал?

– Всего лишь за сутки с ним произошло чудесное превращение, – сказал Бернштейн. – Он стал уверенным, на лице появилась улыбка, все его тревоги развеялись как дым. Он что-то получил на Селлерса, и теперь Селлерс оказался в роли обезглавленной курицы. Ему пришлось дать задний ход. Когда этот прохвост оказался на его стороне, Вардон сумел убедить и остальных играть по своим правилам. Откуда-то, буквально из воздуха, появился хозяин дома во Флориде. Материализовался владелец частного самолета. Из офиса Вардона исчезли все упоминавшиеся документы. Все это означало, что и Закари, и остальные члены его команды готовы вступить в игру. Но ключевой фигурой в ней был Селлерс, и Вардон каким-то образом смог принудить его.

– И вы не имеете представления, как он это сделал?

Бернштейн отрицательно покачал головой:

– Мистер Стайлс, нам все время приходится иметь дело с одним и тем же. Нам удается что-то узнать о человеке лишь после того, как он по уши влезет или в теневой бизнес, или в политику, или в крупные силовые игры в том же бизнесе, или даже в организованную преступность. Начинается шантаж того или иного уровня. Порой это крупные финансовые сделки, а порой соглашения силовых структур; случается, речь идет о паре лишних голосов при голосовании в вашем местном «Клубе львов». Но неизменно присутствует давление. Кто-то что-то знает о другом человеке и использует эту информацию, чтобы продвигать события в нужном для него направлении. Для шантажиста единственный способ добиваться успеха – это держать язык за зубами. При малейшей утечке жертва уже не видит смысла платить за молчание. Вардон знал о Селлерсе что-то весьма существенное. Он заставил его опровергнуть свою точку зрения, в верности которой тот не сомневался, и поставить под удар свою репутацию журналиста; то, что знал Вардон, заставило Селлерса послушно играть на публике роль его друга, хотя Селлерс ненавидел сенатора. – Бернштейн вынул изо рта сигарету и перевел дыхание. – Это было моей обязанностью, когда я работал на мистера Крамера, выяснить, в чем крылась эта тайна. Но я никак не мог подобраться к ней.

– Вардон так умело скрывал ее?

– Боже милостивый, мистер Стайлс, неужели вы себе не представляете всю картину? Как и мистер Крамер, я думаю, что Джереми Ллойд был абсолютно прав. Данные, которые он собрал на Вардона и передал Селлерсу, полностью соответствовали истине. Но Вардон нашел какой-то рычаг, с помощью которого он сломал Селлерса. Теперь предположим, что он как-то допустил утечку. Терять Селлерсу было уже нечего. Может, ему грозило полное уничтожение, но можно ручаться жизнью, что, если бы Селлерс пошел ко дну, он бы потянул с собой и сенатора, ибо он-то знал, что сведения, переданные ему Ллойдом, были совершенно точны и Ллойд стал жертвой обмана. Если ему было нечего терять из-за утечки сведений, он мог размазать Вардона по стенке. Нет, сэр, то, что Вардон имел на Селлерса, он был готов беречь ценой собственной жизни, ибо, стань это известно всем, жизнь его кончилась бы. – Бернштейн прикурил новую сигарету. Его серые глаза превратились в узкие щелочки. – Вардон должен был знать, что большую часть времени Селлерс посвящает тому, чтобы изменить баланс сил – одержать верх в их борьбе. И конечно, узнай он, что Селлерс мертв, он бы с облегчением перевел дыхание.

Джанет принесла из кухни кофейник со свежезаваренным кофе. Чувствовалось, в каком она напряжении. Питер понял, что она, должно быть, слышала их разговор. Все, что рассказывал Бернштейн, вроде бы подтверждало теорию Питера. Но зачем ему было врать относительно своего воскресного отдыха?

Бернштейн поблагодарил Джанет за кофе и с удовольствием отдал ему должное. Он то и дело переводил взгляд с Питера на Джанет и обратно. Похоже, он ждал каких-то действий с их стороны.

– Что вы искали на Монтауке, мистер Бернштейн? – спросила Джанет.

Бернштейн поставил чашку на стол. Закурил очередную сигарету. Движения его были совершенно спокойны и уверенны.

– Вы ведь уже поняли, что вчера я не был на рыбалке, не так ли? – осведомился он. – Особенно вы, мисс Блейдс. Именно поэтому вы никак не могли найти кофе. Верно? Я обладаю способностью, как радар, улавливать тревогу. И в ту минуту, когда мистер Стайлс вернулся из кухни, я понял, что мне больше не доверяют. Кстати, как вы догадались?

– Отсутствие загара, – сказал Питер.

Бернштейн хмыкнул. Казалось, его ничто не волновало.

– Это доказывает, что я мало времени провожу на свежем воздухе.

– Во всяком случае, в последнее время, – вставил Питер. – Это заметно.

– Значит, вот как это было, – сказал Бернштейн. – Когда впервые объявили о похищении, я ровно ничего не слышал. Да и вообще вчера я весь день был не в курсе дел. Ничего не слышал вплоть до сегодняшнего утра. Я догадывался, что Уоллес Крамер, должно быть, ищет меня. Мне пришлось соврать ему, что я был в таком месте, куда не доходили никакие новости. Мои друзья каждый уик-энд удят рыбу на Монтауке. Я позвонил им и попросил, если кто-то будет интересоваться мной, сказать, что я был с ними. Мы посмеялись, ибо они знали, что я не в состоянии насадить червяка на крючок.

– Вам пришлось организовывать прикрытие для своих действий, – подытожил Питер. – Вы меня заинтриговали. Человек, который работает на Крамера, на Селлерса и к тому же на Вардона, должен иметь внятное объяснение, где он был в субботу вечером.

Бернштейн был не в силах сдержать охватившее его веселье.

– Общество должно было знать, что я весь день провел на рыбалке. Но коль скоро вы все пронюхали – скажу, чем я был занят. Я был занят с некоей дамой, муж которой пристрелил бы меня на месте, знай он, где я нахожусь. – Он снова взялся за кофе. – Вопросы, которые вы мне задавали, мистер Стайлс, довольно интересны. Так же как любопытен факт, что ночью кто-то пытался с вами расправиться. И у меня есть чувство, что вы не все мне говорите. О чем-то умалчиваете.

– Что вы имеете в виду?

Бернштейн пожал плечами.

– Это ваше дело, рассказывать мне или нет, – сказал он. – Но, может, я смогу помочь и без ваших откровений. Вы знаете, что Вардон возглавляет сенатский подкомитет, который расследует пути доставки наркотиков. Предполагалось, что сегодня он выступит с речью в ООН, не так ли? Следователи, приписанные к его комитету, составили список известных преступников, которые подозревались в том, что тем или иным образом имели отношение к наркотикам. Этот список известен и есть в материалах. Удивит ли вас, что в нем ровно двадцать семь человек? Все они, от A до Z, вошли в список заключенных, освобождения которых требуют похитители. Единственный, кого нет в этом списке, – этоДжереми Ллойд.

– И что это доказывает?

– Ровным счетом ничего, – сказал Бернштейн. – Но сей факт заставил меня задуматься. Если не считать Ллойда, список готов к употреблению. Ставлю десять против одного, что его можно будет найти среди бумаг Вардона, которые он взял с собой в Нью-Йорк, готовясь к выступлению в ООН. У человека, который прислал записку от похитителей, был точно такой же список. Понимаете, ознакомиться с ним мог практически каждый. Он опубликован в отчетах конгресса. И здесь в Нью-Йорке, в субботу вечером, он оказался как раз под рукой. Совпадение? В моем деле я привык относиться с подозрением к такого рода совпадениям.

– То есть кто-то знал, что сегодня на заседании Генеральной Ассамблеи Вардон собирался огласить этот список?

– Может быть, – пожал плечами Бернштейн, попивая кофе.

– И вот почему похитители потребовали именно их освобождения, – сказала Джанет.

– Может быть. Добавив к нему Джереми Ллойда.

– Это же не значит…

– Это, вне всякого сомнения, значит, что каждый, кто упомянут в этом списке, ненавидел Вардона по-черному. Как и Сэм Селлерс. Тогда, спрашивается, почему они прихватили Селлерса?

– Публичная фигура? – предположил Питер.

– А почему вас пытались расстрелять прямо в постели? Вардон всегда должен был испытывать легкое беспокойство из-за вас. Ваша статья в «Ньюсвью» огорчила его. И если вы продолжаете копать…

– Но похитители назвали меня посредником.

– Прекрасный способ отвлечь от себя внимание.

– Но зачем им это надо?

Бернштейн поставил чашку с кофе и встал.

– Если вы и дальше будете называть их «они», мистер Стайлс, то мы просто теряем время. Я думаю, вы догадываетесь, что никакого похищения не было и в помине. Думаю, вы догадываетесь, что Селлерс был готов разоблачить Вардона, и тот разработал сложный план, чтобы убить его. Предполагаю, что так и случилось, но если вы не согласны, я остаюсь при своем мнении. Я должен еще отработать идею для мистера Крамера.

– Садитесь, – сказал Питер. Во рту у него пересохло. – Ночью в меня стреляли из пистолета 38-го калибра. Из него же убили и Селлерса. Нет никаких данных, что у Вардона было это оружие или вообще какое-то иное.

– А вот у Селлерса было, – сказал Бернштейн, прикуривая бессчетную сигарету. – И разрешение имелось. Он не расставался с оружием ни днем ни ночью. Поскольку все время опасался нападения. Издержки его бизнеса.

– И кто-то это сделал.

– Вардон, – заявил Бернштейн. – Так чем я могу вам помочь?

– Судьба моих друзей висит на волоске. Мне необходимо найти их. Но как?

– Все, вплоть до его бабушки, ищут Вардона, – сказал Бернштейн. – Копы, ФБР, ЦРУ, военные и миллион психов, которые надеются получить награду, обещанную «Синдикатом Кейна». Но в одном вы можете быть уверены. Вардон не засветится. Его вся страна знает в лицо.

– Разве что он спрячется под маской Хэллоуина, – с горечью сказал Питер.

Зазвонил телефон. Это был Бач.

– Могу кое-что сообщить, – сказал фэбээровец. – Думаю, мы нашли ту самую машину.

– Прокатную?

– Да. Из фирмы «Арко», что на Сорок четвертой. Взята днем в субботу и возвращена рано утром в воскресенье.

– С пятнами крови.

– Да, – признал Бач. – Лаборатория работает над ними. Чтобы арендовать машину, необходимо предъявить водительские права. И всплыло совершенно неожиданное имя. Человеком, который взял машину напрокат, был частный детектив Морис Бернштейн. Не тот ли это парень, что работает на Крамера?

У Питера застыла кровь в жилах. Слава Богу, что он стоит спиной к Бернштейну.

– Да, – перебарывая спазм в горле, сказал он. – Имеется в наличии.

– То есть как? Подожди-ка. Ты хочешь сказать, что он рядом?

– Да.

– Продолжай пудрить ему мозги. А я свяжусь с ребятами, которые дежурят у дома.

– Хорошо.

– Взял машину Бернштейн, – сказал Бач, – а вернула ее женщина. Это о чем-то тебе говорит?

– Догадываюсь.

– Продержись, – Бач помедлил, – пять – десять минут.

– Договорились.

Питер медленно опустил трубку. В висках у него гулко пульсировала кровь.

– Питер! – сдавленно всхлипнула Джанет.

Обернувшись, он увидел, что смотрит прямо в дуло пистолета Бернштейна. Тот был нацелен ему между глаз.

Глава 4

Бернштейн улыбался, и в его широко расставленных серых глазах застыло совершенно невинное выражение.

– Значит, в машине нашли пятна крови? – спросил он. – Тупая сучка!

Джанет статуей застыла на стуле, вцепившись побелевшими пальцами в край стола.

– Я ровно ничего не имею против вас двоих, – небрежным светским тоном продолжил Бернштейн. – Просто мне представлялось важным узнать, как много вам известно, но пока вижу, что у вас нет ничего, кроме догадок.

– Вы знаете, что дом окружен сотрудниками ФБР? – спросил Питер.

– Еще бы мне не знать, – сказал Бернштейн. – Даже переговорил кое с кем из них, когда входил в здание. Кроме того, знаю, что вашему инспектору понадобится не менее десяти минут, чтобы связаться с ними. Но вы понимаете, что это не такой уж большой отрезок времени. Поднимайтесь, мисс Блейдс.

Питер кивком ответил на испуганный вопрос, застывший в глазах Джанет. Он стоял слишком далеко от этого маленького человечка и сомневался, что успеет дотянуться до него прежде, чем тот нажмет на спусковой крючок. У него было чувство, что ночью стрелял в него отнюдь не Бернштейн. Уж он-то не промахнулся бы.

– Все должно пройти быстро и без осложнений, – сказал Бернштейн. – Я должен получить некое денежное вознаграждение. И еще мне не помешает страховка. Вот мисс Блейдс и будет таковой. Она выйдет отсюда со мной, при свете дня мы пройдем мимо ФБР, возьмем такси и вместе прибудем на место. Вы же, Стайлс, не будете ни пытаться остановить нас, ни предупреждать людей у дома, ни следовать за нами – или же прямо перед вашими большими голубыми глазами я разнесу прелестную головку мисс Блейдс. Вы понимаете, что мне меньше всего этого хочется, но, если вашими стараниями ситуация осложнится, я это сделаю. А теперь, будьте любезны, мисс Блейдс, шагом марш к дверям, да пошевеливайтесь.

– Вы опоздали, – сказал Питер. – Бач знает о вашем присутствии. Убейте нас, но вы этим ничего не добьетесь.

Бернштейн злобно усмехнулся.

– Вы не учитываете, что у меня есть собственная гордость, – сказал он. – Я должен знать, что сделал все, что только возможно, дабы выскользнуть из этой ловушки. Как я говорил, я ничего не имею против вас, но не дам за ваши жизни и ломаного гроша. Не воображайте себя опытными игроками в покер. Я сделаю то, что сказал. А теперь шевелитесь, мисс Блейдс.

– Иди с ним, Джанет, – сказал Питер.

За Джанет и Бернштейном закрылась дверь. Питер кинулся к телефону… и остановился. Почему-то у него не было ни малейших сомнений в том, что, если Бернштейн увидит за собой слежку, он без колебаний реализует свою угрозу. «Я должен получить некое денежное вознаграждение». То есть он имеет прямое отношение к тому сумасшествию, которое происходит последние тридцать с чем-то часов. Именно он арендовал машину, в которой убили Селлерса или, по крайней мере, везли его труп. Но вернула ее женщина. С самого начала на сцене была только одна женщина. Франсин Келлер. Перед глазами Питера всплыла картинка, как всего через несколько минут после их разговора она торопливо покинула «Алгонкин». «А если бы он выставил меня, я бы ему ткнула двустволку между глаз», – сказала Джанет. Ждать десять лет, чтобы посчитаться? Возможно ли? Возможно ли, что путь ей подсказал сенатор Вардон? Он снова увидел Франсин, стремительно покидающую «Алгонкин». Она не рискнула связаться с ним через гостиничный коммутатор, она помчалась, чтобы сообщить Вардону, что догадки Питера весьма близки к истине. Она вышла позвонить ему – или встретиться напрямую. Значит, она знала, в какую нору он забился. И скорее всего, прикинул Питер, она была где-то недалеко. Если она выскочила увидеться с кем-то, то, наверное, с человеком, с которым она встречалась каждый уик-энд в Нью-Йорке. Он подумал, что это свидание было очень важным для нее.

Он посмотрел на часы. Три минуты, четыре, пять минут. Бернштейн и Джанет уже должны были найти такси. Питер вынул из шкафа в спальне куртку, распихал по карманам бумажник, ключи и деньги и выскочил на улицу.

– Куда направляетесь, мистер Стайлс?

Конечно, кто-то из людей Бача.

– Вы видели мужчину с женщиной, которые только что вышли? – спросил Питер.

– Мориса Бернштейна с приятельницей? Ясное дело.

– Слушайте внимательно, потому что у меня нет времени объяснять. Через минуту-другую вы услышите от инспектора Бача, что Бернштейна необходимо задержать. Что он вооружен и очень опасен. Девушка, которую вы видели вместе с ним, шла лишь потому, что в спину ей упирался пистолет.

Агент посмотрел на Питера так, словно у того крыша поехала.

– Я попробую выяснить, куда он ее повез, – сказал Питер, – но не могу рисковать, беря с собой сопровождение.

– Я получил приказ никуда не отпускать вас одного, – замотал головой агент.

– Если, взяв такси, он решит объехать вокруг квартала, чтобы посмотреть на мои действия, и увидит вас вместе со мной, мисс Блейдс будет мертва, – сказал Питер. – Сообщите Бачу, что Бернштейн перехитрил нас и успел выхватить оружие. Так он взял в заложницы мисс Блейдс. Скажите Бачу – скажите четко и ясно, – что женщиной, которая вернула машину, могла быть Франсин Келлер. Скажите ему, что, если в течение получаса от меня не поступит известий, пусть он берет ее.

– Я не могу отпустить вас одного, – повторил агент.

– Порой в жизни бывают ситуации, когда надо самому принимать решение, – возразил Питер. – Вы знаете, что Бач мне доверяет. Говорю вам, что жизнь мисс Блейдс зависит от моих действий в ближайшие двадцать минут. Можете сказать Бачу, что я отправился в отель «Алгонкин» на Сорок четвертой. Но я не могу позволить, чтобы копы из-за углов присматривали за мной.

Должно быть, отчаяние, звучавшее в голосе Питера, убедило агента.

Питер остановил такси. В первый раз за последние несколько часов он услышал радио. Ярость и напряжение в обществе достигли предела. Уже звучали предложения, чтобы Джереми Ллойда и остальных заключенных из списка похитителей заставили говорить едва ли не силой. Прогнозы относительно судьбы сенатора Вардона были сплошь пессимистическими. Должно быть, его ждет та же судьба, что и Селлерса. Кто будет следующим? Кого еще из известных людей захватят, чтобы возместить потерю двух первых заложников?

Когда машина остановилась на красный свет светофора, Питер наклонился к водителю:

– Выключите, пожалуйста, радио на минутку. – Он вынул из кармана свое водительское удостоверение и показал его таксисту. – Вы слышали обо мне?

Тот повернулся к нему:

– Конечно. Вы тот парень, которому досталось от мужиков в касках, когда они похитили жену и ребенка парня, что сидит в тюрьме. Вы пишете в журнал, да?

– Да. – Светофор загорелся зеленым. – Поехали дальше, и слушайте меня. Мне нужна помощь. Когда мы подъедем к «Алгонкину», пусть машина остается занятой. Я хочу, чтобы вы подождали меня. Это займет пять – десять минут. Из отеля может выйти женщина, за которой мне необходимо проследить.

– Вы что-то расследуете?

– Я так думаю.

– Сорок четвертая – это улица с односторонним движением, – напомнил водитель. – Если дама двинется в западном направлении, наши карты биты.

– В таком случае я пойду за ней пешком. Возьмите десять долларов. Если разминемся, езжайте себе и забудьте обо мне.

В холле «Алгонкина» Питер вошел в будку таксофона. Он назвал оператору номер и попросил позвать к телефону Франсин Келлер. После первого же гудка он услышал ее низкий грудной голос.

– Франсин, это Питер Стайлс.

– О, здравствуйте.

– Простите, что так рано беспокою вас. – Часы в холле показывали четверть девятого.

– Я не привыкла долго спать, – ответила Франсин. – У вас есть какие-то новости, которых не сообщало радио?

– Я хотел бы поговорить с вами, – сказал Питер. – Думаю, у меня есть возможность прихватить нашего приятеля, но мне нужна ваша помощь.

– Приятеля?

– Сенатора Вардона. Я в своей квартире. Чтобы подъехать к вам, мне нужно минут двадцать. Могу ли я?..

– Конечно.

– До встречи, – сказал Питер и повесил трубку. Покинув будочку, он двинулся к газетному стенду, за которым его не было видно от лифта. Ему показалось, что он ждал там целую вечность, но на самом деле не прошло и пяти минут, как из ближайшего лифта выскочила Франсин Келлер и едва ли не бегом кинулась к выходу из гостиницы.

Питер бросился за ней.

Франсин направлялась в западную сторону.

Питер махнул водителю такси, давая понять, что тот больше не нужен, и двинулся вслед за стройной фигурой Франсин, облаченной в короткое черное платье; с плеча у нее свисала кожаная сумка. Она шла так быстро, что он с трудом успевал за ней. Питер не имел права слишком далеко отпускать ее, хотя он и рисковал, что Франсин его заметит. Если на авеню Америк она подхватит такси, ему останется лишь молить об удаче. Не дай Бог, ему не повезет тоже поймать такси – тогда все кончится, еще не начавшись.

На авеню Америк она остановилась, но не просигналила первому же свободному такси. Питер медленно перевел дыхание. Она решила и дальше идти пешком. Когда светофор мигнул зеленым, она двинулась по Сорок четвертой. У Таймс-сквер ей снова пришлось подождать под светофором, после чего она продолжила свой путь в том же направлении – мимо разгрузочной площадки «Таймс», мимо театров, мимо ресторана «Сарди». Она вышла к Восьмой авеню и прошла по ней вверх около квартала, потом еще раз повернула к западу по Сорок пятой, и Питер, бросившийся за угол, едва не потерял ее. Она спустилась на пару ступенек старого строения коричневого кирпича, и за ней уже закрывалась массивная дверь.

Питер остался снаружи на тот случай, если она в фойе дожидается ответа на свой звонок в квартиру. Затем он подошел к зданию и спустился к дверям. Не было никаких следов Франсин. На двери было четыре звонка, и рядом с каждым красовалась небольшая табличка с именем хозяина. Сергей Романовски, Эдвард Милликен, Флоренс Кейн, Мюррей Уилсон. Флоренс Кейн – Ф.К. – Франсин Келлер. Любовное гнездышко для уик-эндов, подумал Питер. Здание было довольно запущенным. При своих пятнадцати тысячах долларов Франсин могла бы приобрести себе что-нибудь и получше, даже не прибегая к помощи бойфренда.

Судя по надписи у звонка, Флоренс Кейн занимала квартиру 1В, которая располагалась в конце темного коридора – Питер его разглядел сквозь стеклянную панель двери. Помедлив, он нажал кнопку с надписью «Романовски». Никто не ответил, не прозвучал и зуммер, который должен был распахнуть для него двери. Милликен – то же самое. Не оказал помощи и Мюррей Уилсон. Обитатели этого здания или рано уходят на работу, или просто не отвечают на звонки. Звонить к Флоренс Кейн ему не хотелось.

Он осторожно толкнул дверь. Слава Богу, она же не заперта! Он вошел в темный холл. Тут стоял густой запах, который, как подумалось Питеру, скапливался из поколения в поколение, – капустного супа с луком и разогретого кофе. Шаткая лестница вела на второй этаж, где стояла полная темнота, ибо голая электрическая лампочка в разбитом плафоне давно перегорела. Во всем здании царила кладбищенская тишина.

По коридору Питер добрался до тыльной части здания. На дверях самой последней квартиры висела карточка, отпечатанная на машинке: «Флоренс Кейн».

– На удивление ловкий человек, – произнес за спиной Питера знакомый голос. – Вы ухитрились, черт возьми, не купиться на целый набор ложных дверей.

Питер резко обернулся и оказался лицом к лицу с улыбающимся Морисом Бернштейном, который держал его под прицелом пистолета.

– Если бы наша Франсин не оказалась такой тупой сучкой, вы бы избавили себя от массы хлопот, – сказал Бернштейн. – Двенадцатилетний ребенок догадался бы, что вы звоните из холла отеля, а не из своей квартиры. Открывайте дверь. Она не заперта.

– Вы следили за мной? – спросил Питер.

– Да нет же, черт побери, – ответил Бернштейн, – но когда она рассказала нам о вашем телефонном звонке, я понял, что вы последуете за ней. Умный парень с явной склонностью попадать в ловушки. Открывайте же.

Питер распахнул дверь квартиры Флоренс Кейн и вошел. Уже на пороге ему пришлось зажмуриться, потому что в глаза брызнул ослепительный свет. Он не мог поверить в реальность того, что предстало его взгляду. Зрелище было эффектным, как в голливудской постановке. Квартира представляла собой огромную комнату. Перегородки между отдельными маленькими помещениями были снесены. Повсюду были продуманно размещены источники флюоресцентного освещения. И потолок, и стены были зеркальными. Пол был затянут тремя огромными шкурами белых медведей. В дальнем углу размещались сложная звукозаписывающая аппаратура и кинопроектор. Лестница с витыми коваными перилами вела на второй этаж. Питер услышал, как за спиной хмыкнул Бернштейн; до него донесся щелчок замка, когда закрылась дверь.

– Возможно ли поверить, что в доме, где есть только холодная вода, располагается такая квартирка? – усмехнулся Бернштейн. – Секс-дворец Калигулы. Хотел бы я иметь время опробовать все его удобства – полюбоваться собой в зеркалах, одновременно глядя порнушку. Но вы не можете не признать, что деньгам, отпущенным на избирательную кампанию, нашлось чертовски хорошее применение.

– То есть все это принадлежит Вардону? – спросил Питер.

– И следов этого не найти даже в отчете присяжного аудитора, – сказал Бернштейн. – Насколько я знаю, тут что-то вроде клуба. Может быть, в нем проводят свободное время члены сенатского комитета по этике. – Теперь он стоял у подножия узкой металлической лестницы, а дуло пистолета, устремленного на Питера, ни на дюйм не отклонилось от линии прицела. – Прошу появиться всех обитателей! – крикнул он.

Первой по лестнице спустилась Джанет. У нее был совершенно ошеломленный вид. Сразу же за ней шла Франсин, уперев ствол в спину Джанет. За ней появился мужчина с растрепанной седой шевелюрой; его багровое лицо было покрыто щетиной.

– Так выглядит сенатор после своего бегства от жестоких похитителей, – объявил Бернштейн. Он чуть посторонился. – Предлагаю вам, Франсин, на скорую руку обыскать мистера Стайлса, но прошу не забывать, что вы ищете оружие, а не… не пытайтесь его обольстить, дорогая.

– С тобой все в порядке? – Питер взглянул на Джанет.

Та лишь молча кивнула.

Франсин положила пистолет на край овальной лежанки и приблизилась к Питеру. В том, как она ощупала его одежду, не было и намека на сексуальность.

– Чисто, – сказал она, снова берясь за оружие.

– Вы не оставили нам времени подумать, мистер Стайлс. – Бернштейн почесал переносицу. – Чем обеспечили нам определенные неудобства. Банки открываются через несколько минут, и Франсин отправится за той денежной суммой, о которой я вам говорил. Предполагалось, что, когда я получу ее и буду готов к отбытию, я предоставлю обаятельному сенатору и милой Франсин самим решить судьбу мисс Блейдс, как им заблагорассудится. Но теперь вас двое. Эти голубки, создавая свое любовное гнездышко, предусмотрели в своих апартаментах все, что только можно представить, – за исключением крематория. Двое заложников серьезно усложняют дело, не говоря уж о двух трупах. – Он посмотрел на часы. – Когда вы доберетесь до банка, Франсин, он уже откроется.

– Вы справитесь с ними? – спросила Франсин.

– Моя дорогая девочка, надо ли учить меня, как варить яйца? Конечно, справлюсь. Только оставьте сенатору ваш пистолет на тот случай, если мне понадобится помощь.

Сенатор взял у Франсин оружие. Он дотрагивался до него с таким видом, словно она предлагала ему взять в руки ядовитую паучиху «черную вдову».

– Чтобы вернуться сюда с моими деньгами, Франсин, вам потребуется не более получаса, – сказал Бернштейн. – Если вы задержитесь дольше этого времени, я сочту это опозданием без уважительной причины. В таком случае можете не спешить, разве что вы имеете слабость к покойникам.

– Франсин! – взмолился сенатор. Это был тот же пропитой голос, что Питер слышал по телефону несколько часов назад.

– Я вернусь, – ответила Франсин. У нее возбужденно блестели глаза. Питер подумал, не в наркотиках ли тут дело. Он смотрел ей вслед, когда она через темный холл направилась к дверям. Бернштейн закрыл их за ней и снова запер.

– Чтобы убить время, можем, пожалуй, перекинуться в картишки, – сказал Бернштейн. – Разве что я не могу держать карты одной рукой. – Он повел пистолетом.

– Так что вы собираетесь делать с нами? – стараясь сохранять спокойствие, спросил Питер. Роль героя, который сметает все преграды, не обещала ничего хорошего. Если даже он сможет приблизиться к одному из них на расстояние броска, второй успеет всадить в него пулю.

– Действительно, проблема, – весело откликнулся Бернштейн. – И вы понимаете, что она на самом деле непростая. Когда Франсин вернется с деньгами, я исчезну. И разбираться с этой щекотливой ситуацией предоставлю сенатору и Франсин. У меня есть кое-что на Вардона, так что он не рискнет обманывать меня. В данный момент вы с мисс Блейдс знаете столько, что сенатору не поздоровится. На его месте я бы не колебался. Как вообще в глазах общества будет выглядеть эта история? Вы напали на след похитителей; вы ворвались в их убежище; эти гнусные типы в перестрелке убили вас, но в создавшейся суматохе сенатору удалось скрыться.

– Бач на это не купится, – сказал Питер. – Он слишком много знает.

– Может быть, – согласился Бернштейн. – Но это его проблемы, не так ли? А поскольку вы с мисс Блейдс… да и Франсин, не сможете открыть рта… – Он пожал плечами. – Поскольку наш уважаемый сенатор вволю покувыркался с Франсин на этой круглой лежанке, я думаю, он уже осознал необходимость навсегда заткнуть рот и ей тоже.

– О Господи! – вырвалось у сенатора.

Наблюдая за ним, Питер пришел к выводу, что Вардон близок к нервному срыву.

– Так что же за всем этим крылось? – спросил он.

Бернштейн уважительно хмыкнул.

– Газетчик до мозга костей! – подмигнул он. – Пожалуй, это слишком жестоко – не удовлетворить ваше любопытство, тем более что мы сидим и ждем Франсин. Или вы предпочитаете провести эти полчаса в приятном общении с мисс Блейдс? Не сомневаюсь, что сенатор с удовольствием понаблюдает за вами.

– Я бы предпочел выслушать вашу историю, – сказал Питер.

– Что ж, у каждого свои вкусы. На вашем месте я бы выбрал мисс Блейдс. – Бернштейн ухитрился небрежно кинуть в рот очередную сигарету и прикурил ее. – Вам удалось довольно точно все вычислить, приятель. Джереми Ллойд раскусил сенатора. Селлерс был только рад выдать очередную сенсацию и укрепиться в роли крестоносца, неистового борца с пороками. Вардон оказался по уши в дерьме. Он понимал – необходимо найти что-то на Селлерса. Причем что-то очень весомое; это должна быть петля на шею – или с карьерой будет кончено. Чтобы добиться своего, он был готов пойти на что угодно, решиться на самый невероятный поступок – вплоть до того, чтобы обратиться к бывшей любовнице Селлерса, менеджеру его офиса, к нашей Франсин. И можете себе представить – это сработало! Верите ли, но после всего, что у них было, после десяти таких лет Франсин готова была предать Сэма?

Питер посмотрел на Джанет. «…Я бы сунула ему между глаз двустволку».

– Сначала наша Франсин решила просто выслушать сенатора, подозреваю, она не собиралась ему помогать, – продолжил повествование Бернштейн. Он явно был в ударе. – Может даже, она сказала себе: вот послушаю и все передам Селлерсу. Вполне понятно, Вардон не хотел, чтобы его заметили за беседой с преданной рабыней Селлерса, и поэтому он пригласил ее посетить его апартаменты в Вашингтоне. Ее – голодную, раздраженную и взвинченную Франсин. Сенатор, как я предполагаю, потерял дар речи от того, что произошло там. Франсин не захотела разговаривать о Селлерсе. Она выразила желание, чтобы сенатор удовлетворил ее физические потребности. Когда он не скрывается в этом «убежище похитителей», он может быть довольно привлекательным мужчиной. Словом, сенатор выразил согласие. И можете ли вы себе представить, что из этого совокупления вырос союз, получивший благословение небес? И внезапно стало ясно, что наша Франсин увлеклась и готова делать все, о чем ее попросит любовник, – включая помощь в деле по уничтожению Селлерса.

– Что же у нее было на Селлерса?

– До того как Селлерс встретился с Франсин, он спал с девочками-подростками, – сказал Бернштейн. – И с одной из них он нарвался на неприятности. Или давайте скажем – нарвался на неприятности с братом одной из них, который все узнал. Тот с налитыми кровью глазами ворвался в дом к Селлерсу, и наш герой-любовник пристрелил его – хладнокровно уложил на месте. Вы должны помнить эту историю – о том, как пару лет назад бывший джи-ай[25] был найден мертвым в лесу в Вирджинии. Найти убийцу так и не удалось. Хотя удалось установить, что он был застрелен из автоматического оружия 38-го калибра. Да, мой дорогой мистер Стайлс, у пистолета, который сейчас сенатор, нервничая, держит в руках, своя непростая история. Вот это все Франсин и поведала своему новому любовнику – картину убийства и плюс к ней вручила ему пистолет. Вардону оставалось только передать оружие полиции, а уж там баллистическая экспертиза сравнила бы отстрелянные пули с той, которая убила разгневанного брата, – и с Селлерсом было бы покончено. Так что Селлерс отступил. Он стал звездным свидетелем Вардона на процессе Ллойда. Но отныне жизнь его была отравлена постоянно висящей над головой угрозой. А тем временем Вардон и наша Франсин по уик-эндам продолжали обустраивать свой домик – видите, как тут у них уютно?

– И Селлерс даже не попытался от них отделаться?

– Он не мог. Сенатор не отпустил бы его до конца жизни. На людях они изображали закадычную дружбу, но оставаясь наедине с собой, Селлерс лелеял мечты о мести. Говорю тебе, приятель, этот мир целиком и полностью стоит на шантаже. Селлерс отлично это знал; он жил за счет умения шантажировать. И двинулся по этому знакомому пути. Вместо того чтобы доказывать лживость показаний того типа, который якобы сдавал Вардону дом во Флориде, он стал раскручивать его по всем статьям, пока что-то не нашел на него; то же самое он проделал и с предполагаемым владельцем самолета и с неким присяжным аудитором. В конечном итоге все они оказались в кулаке у Селлерса. Он столько знал о каждом из них, что им пришлось бы признаться в фальсификации показаний на процессе Ллойда. Это было куда лучше, чем если бы Селлерс вытащил на свет Божий то, что он накопал на всю эту публику.

– Но у Вардона все еще оставался пистолет Селлерса, и это делало бессмысленными изыскания репортера, – напомнил Питер.

– Теперь уж положение было не столь трагичным. Селлерс знал правила игры в покер. Передай Вардон копам пистолет Селлерса полгода назад, он стал бы героем. Но теперь было поздно. Он держал вещественное доказательство при себе, намереваясь его использовать для каких-то своих целей. Да, он еще мог уничтожить Селлерса, но и сам бы пошел на дно вместе с ним – против него могли бы выдвинуть обвинение в сокрытии следов убийства. В конечном итоге Селлерс был готов и поторговаться.

– Вот тогда-то я и вышел на сцену, – хмыкнул Бернштейн. Он явно был доволен собой. – Все нуждались в моей помощи – Крамер, Селлерс и, наконец, Вардон. Тот предложил мне такой гонорар, что я не мог отказаться. Поверите ли, мистер Стайлс, этот номер с похищением я для него придумал.

– Вот в это я могу поверить.

– Оно должно было состояться в момент, когда Селлерс окончательно решит, что готов к контригре. Настала суббота. На публике они изобразили сцену дружеского единения, пообедали в отеле и демонстративно отправились смотреть порнуху. Сенатор сказал Селлерсу, что у него есть домик в сельской местности, где они могли бы без помех обговорить условия соглашения. Селлерс знал, что у Вардона где-то в самом деле имеется такое гнездышко; предложение его не удивило и не насторожило. Именно он настоял на обеде в присутствии публики, он же взял такси до Таймс-сквер – водитель машины вволю наслушался фривольных разговоров. Если Джорджи придет в голову какая-то бредовая идея, весь мир подтвердит, что Селлерс уехал вместе с ним.

– Замысел был достаточно простым. Для Вардона была взята напрокат машина. В данном случае он не хотел лично заниматься ее оформлением. Предполагалось, что ее возьмет Франсин и оставит где-то в городе. Франсин, которая жаждала крови Селлерса, натерпевшись от него унижений, просто сходила с ума от радости в предвкушении сей операции. Но в последнюю минуту они решили, что это будет слишком рискованно. Если что-то не получится и арендованная машина приведет к Франсин, она может надолго загреметь на жесткие нары в тюрьму – или даже на электрический стул. Я позволил себя уговорить и взялся арендовать машину. Я все время пользовался услугами прокатных фирм. Взяв машину, я оставил ее для сенатора в гараже, передав ему пропуск для выезда со стоянки. Они с Селлерсом сели в машину и направились в мифический коттедж Вардона. По пути тот обратился к Селлерсу: «Не могли бы вы прикурить для меня сигарету, Сэм?» И Селлерс, потерявший голову оттого, что смертельный враг вот-вот окажется в его власти, легкомысленно ослабил внимание – стал возиться с сигаретой и зажигалкой. Сенатор же извлек у него из кармана видавший виды тридцать восьмой и выстрелил Селлерсу в голову. На таком расстоянии он не мог промахнуться. Дальше он действовал в соответствии с планом: уверившись, что никто за ним не следует, выкинул тело из машины, доехал до железнодорожной станции в Бронксвилле и на первом же поезде вернулся в Нью-Йорк. Франсин забрала у него там машину и вернула ее. И эта тупая идиотка так и не проверила, остались ли от Селлерса какие-то следы! – Бернштейн сокрушенно покачал головой. – Я должен был бы как следует подумать, прежде чем ввязываться в историю, в которой участвует неуравновешенная эмоциональная женщина. Не проверив, остались ли в машине пятна крови, наша Франсин сделала первую ошибку. Второй стала попытка лично устранить вас, Стайлс.

– То есть, в меня стреляла Франсин? – не веря своим ушам, переспросил Питер.

– Вы же представляли собой угрозу ее ненаглядному Джорджи, – объяснил Бернштейн. Он хихикнул. – Вам повезло, что стрелком она оказалась никудышным, и тем более повезло, что ваши друзья стали колотить в дверь до того, как она вставила вторую обойму. Тупость нашей Франсин поистине безгранична.

Питер подумал, что, когда Франсин вернется, сочувствия от нее не дождаться.

– А тем временем я сыграл свою скромную роль, – сказал Бернштейн. – Под дверь номера Вардона в «Бомонде» я подсунул записку от похитителей. Я ничем не рисковал. Если бы даже я попался кому-нибудь на глаза, меня бы никто не запомнил.

– Кроме меня, – вставил Питер.

– Ах да, конечно. Но у вас осталось так мало времени для воспоминаний, маэстро.

– И вы считаете, – спросил Питер, – что Селлерс не позаботился каким-то образом о своей безопасности? Возможно, он подозревал, что против него замышляется что-то. И где-то оставил материалы о Вардоне на тот случай, если с ним самим что-нибудь случится.

– Ну конечно, оставил. – Бернштейн издал мягкий смешок. – Кучу сведений, обличающих Вардона и его друзей. Просто убийственные данные. Угадайте, у кого он их припрятал?

Питер с трудом произнес пересохшим языком:

– У Франсин.

– Ну конечно же. У преданной, старой, надежной Франсин! – продолжал веселиться Бернштейн. Он посмотрел на часы. – Вроде пришло время и вам выкладывать карты на стол, мистер Стайлс, если у вас есть таковые.

Питер посмотрел на осунувшееся лицо сенатора Вардона. Тот видел перед собой или какое-то далекое прошлое, или уж совсем не представляемое будущее. Не было никакой надежды достучаться до него – человека, которого почтили своим доверием жители целого штата, который был готов от имени своей страны выступать перед Объединенными Нациями, за которого беспокоились и которого искали миллионы его соотечественников – и который сейчас стал извращенным убийцей. Никоим образом нельзя было воздействовать и на Франсин, психопатку, которая должна была бы оказаться в камере. Бернштейна, самого хладнокровного из этой троицы, заботило лишь то «денежное вознаграждение», за которым отправилась Франсин. Еще его волновало время – чтобы он успел унести ноги туда, где сможет распоряжаться собой. Уговаривать? Молить? Растрогать этих людей было совершенно невозможно.

Похоже, Бернштейна искренне забавляла эта ситуация.

– Вы, Стайлс, как воспитанник старой школы с фирменными галстуками, должны начать с просьбы отпустить мисс Блейдс и позволить вам умереть за вас обоих. Но вы не можете не понимать бессмысленности этой просьбы. Конечно, у вас может возникнуть смутная надежда на то, что Франсин сочтет, что вы моложе, мужественнее и привлекательнее, чем ее сладкий Джорджи. И если вы изъявите желание провести остаток жизни в пределах этой уютной мышеловки… – Он расхохотался, представив себе эту картину.

Питер посмотрел на Джанет. Она сидела с прямой спиной, высоко вскинув голову, но в глазах за стеклами бабушкиных очков прятался смертельный ужас. Он ничего не мог сказать ей, чтобы ободрить, чтобы в последнюю минуту вселить в нее мужество, в котором она так нуждалась. Стараясь сохранять спокойствие, Питер прикинул их шансы на спасение. Можно сказать, он был один на миллион. Бернштейн стоял в шести или семи футах от подножия лестницы. Видно было, что он умеет обращаться с оружием, и не было никаких сомнений, что с такого расстояния он не промахнется. Джанет сидела спиной к стене, как раз напротив Питера. Она отражалась сразу в шести зеркалах, от чего голова шла кругом. Вардон расположился на краю овальной кровати, он рассеянно вертел перед собой пистолет; похоже, он продолжал вглядываться то ли в прошлое, то ли в будущее и, полный отчаяния, не слушал ни Питера, ни Бернштейна.

– Похоже, что мы влипли, Джанет, – сказал Питер. – Как жаль, что я ничем не смог тебе помочь. Может быть, будет легче, если мы встретим свою судьбу бок о бок.

– Была бы очень рада напоследок обнять тебя, Питер. – У нее был на удивление спокойный голос.

Их разделяло всего лишь несколько шагов, и он двинулся к ней. Но не Джанет была его целью. Поравнявшись с кроватью, он смог бы броситься на Вардона. Был один шанс из миллиона, что ему удастся завладеть 38-м калибром. Бернштейн тут же нашпигует его свинцом, но, может, и Питер успеет пристрелить толстого подонка. И тогда у девушки появится шанс спастись.

– Я не могу ничего предложить Бернштейну, что заинтересовало бы его, – сказал Питер, не спуская взгляда с Джанет. – Они ни в коем случае не позволят нам остаться в живых.

Бернштейн хмыкнул:

– Вам чертовски не повезло.

И в это мгновение Питер прыгнул на Вардона. Он еще не успел дотянуться до его горла, как его оглушил звук выстрела. Он схватил пистолет и вырвал его у Вардона, удивляясь, почему не чувствует боли. Бернштейн не мог промахнуться. В секундном озарении Питер предположил, что, должно быть, его парализовало. Он откатился в сторону, неловко держа оружие и стараясь взять Бернштейна на мушку, – и увидел, что тот стоит на коленях, прижав к груди окровавленную руку.

– Парень, я уж думал, что ты так никогда и не сдвинешься с места, – произнес чей-то голос.

Повернув голову, Питер увидел, что по лестнице спускается человек в ярко-оранжевой рубашке и бейсбольной шапочке. В правой руке он держал пистолет. В черных стеклах очков отражались блики света. Это был Дюк Ричардс, приятель Рокки Джексона.

– Я не мог стрелять – вы с девчонкой закрывали от меня обоих, – сказал Дюк. – Если бы я пришил одного, второй успел бы открыть огонь раньше моего следующего выстрела. Я знал, что еще есть время. Я старался мысленно внушить вам, чтобы вы сдвинулись с места.

– Женщина может вернуться в любую минуту, – произнес Питер, с трудом поднимаясь на ноги.

– О ней можешь не беспокоиться, парень, – сказал Дюк. – Она не вернется. Она вообще больше не появится. О ней позаботился Рокки.

И тут Джанет, смеясь и плача, кинулась в объятия Питера.

Дюк Ричардс кошачьей походкой спустился с лестницы. Пинком он отшвырнул на пару футов от Бернштейна его пистолет, потом подобрал его. «…С сорока ярдов он может отстрелить тебе кончик сигареты». Сверху вниз он посмотрел на Бернштейна, который корчился от боли, прижимая к груди перебитую руку.

– Слышь, а ведь ты можешь сдохнуть от потери крови, – сказал Дюк Ричардс. – И это сэкономит государству кучу денег.

Питер, прижав к себе Джанет, из-за ее плеча посмотрел на Ричардса:

– Ради Бога, как ты здесь очутился?

– Когда ты вышел на улицу, Рокки прикинул, что за тобой нужно проследить, чтобы обеспечить прикрытие. Мы были рядом с тобой все утро. Один из наших ребят заприметил, что толстячок засек тебя в холле. Он спустился со второго этажа и оказался у тебя за спиной. Мы и решили, что, не поднимая лишней стрельбы, нужно туда проникнуть и взять ситуацию под контроль. У тебя есть номер, по которому ты можешь связаться со своим приятелем из ФБР?

– Да.

– Давай, тащи его сюда. Я останусь с тобой, пока они не появятся.

Такси бегали, как и прежде, джипы исчезли, и военные в поле зрения не показывались. Радио и ТВ лихорадочно выбрасывали в эфир новости – на этот раз совершенно другого характера. Никакого похищения не было. Три человека, которые поставили всю страну вверх тормашками, взяты под стражу, обвинены в убийстве и в дюжине других преступлений.

Женщина и ее маленький сын, освобожденные чрезмерно ревностными патриотами, спешили к тюрьме, где их должен был ждать муж и отец. Пока он был освобожден условно-досрочно, и ему еще предстояло дождаться завершения сложных юридических процедур – лишь после этого он будет окончательно свободен.

Тим Салливан, репортер, которого те же патриоты захватили вслед за женщиной и ребенком, лежал теперь на диване в квартире Питера Стайлса. Одной рукой он обнимал Джанет Блейдс.

– Мне удалось выяснить, – рассказывал Тим, – откуда взялись маски Хэллоуина, и еще я узнал, что человека с таким шрамом не существует. Один знакомый парень продал мне этот секрет. Но нас схватили до того, как я успел передать информацию тебе. – Он слегка прижал к себе Джанет. – Вы, ребята, стали знаменитостями. Наверно, вас пригласят на прием в Белый дом.

Питер сделал глоток бурбона.

– Сомневаюсь, – сказал он. – Мы же не победители последнего футбольного матча.

Тим поперхнулся от смеха. У него было на редкость хорошее, радостное настроение.

– Налей мне еще выпить, Тим, ладно? – попросила его Джанет.

– С удовольствием. – Тим взял у нее стакан и направился в кухоньку.

Джанет в упор уставилась на Питера.

– Телеграфируй своей жене, – улыбнулась она.

– Хорошо.

– Или просто помани меня мизинчиком, Стайлс.

И тут вернулся Тим с новой порцией выпивки.

Хью Пентикост Любитель Шампанского (Убить, чтобы остаться)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Вокруг «Мэдисон Сквер Гарден» ревела толпа, на три четверти состоявшая из девушек-подростков.

Джонни Сэндз возвращался на эстраду!

Подъезжающие лимузины выплескивали элегантных женщин в мехах и драгоценностях, сопровождаемых стройными загорелыми мужчинами, политиков, наслаждавшихся блеском «юпитеров» и щелканьем фотоаппаратов, миллионеров…

Первый концерт Джонни Сэндза после двух лет уединения! Джонни Сэндз – с его трубой и проникающим в душу голосом. Он согласился принять участие в благотворительном вечере Фонда борьбы с респираторными заболеваниями. Разумеется, ожидалось выступление и других известных актеров, певцов, рок-групп, джазовых оркестров. Конферансье Мюррей Клинг уступал, пожалуй, только Бобу Хоупу. Но не они, а Джонни Сэндз собрал эту огромную толпу у «Гарден».

Знаменитости все прибывали. Знаменитости и те, кого толпа за них принимала. Как, например, этого высокого сухощавого мужчину лет тридцати пяти в прошитом золотой нитью смокинге цвета бордо, с золотистыми волосами и профилем словно вычеканенного на древних монетах, греческого бога. С ним, держа его под руку, шла черноволосая красавица. Естественно, такая пара не могла остаться незамеченной.

Какая-то девушка, раскрасневшись, нырнула под канат ограждения:

– Пожалуйста, дайте мне автограф!

Золотоволосый красавец улыбнулся.

– Зачем вам мой автограф? Вы ведь даже не знаете, кто я такой.

Девушка нервно засмеялась:

– Вы ошибаетесь. Я вас знаю. Пожалуйста!

Он взял из ее рук блокнот и ручку; на чистом листке появилось единственное слово: КВИСТ. Девушка взглянула на подпись и у нее вытянулось лицо. Она действительно не знала, кто расписался в ее блокноте.

Квист и его дама вошли в холл. Молодой человек в смокинге, стоявший у служебного входа, махнул им рукой. Его лицо блестело от пота.

– Привет, Лидия, – поздоровался он с женщиной.

– Джулиан, все пропало!

– О? – брови Квиста изумленно изогнулись.

– Он не сможет приехать.

– Кто, он?

– Джонни Сэндз.

Светло-синие глаза Джулиана Квиста превратились в щелочки.

– Пьянчужка, – процедил он.

– Нет-нет. Дело совсем не в этом, Джулиан. Пойдем лучше со мной. Тут нам не поговорить.

Молодой человек открыл дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», Квист и его дама последовали за ним. В кабинете собралось уже с полдюжины человек и среди них Мюррей Клинг и едва сдерживающая слезы миссис Мэриан Шеер, вице-президент Фонда и комитета Джонни Сэндза, которая по существу, взяла на себя организацию вечера.

– Вопрос в том, что нам делать, – говорил Мюррей Клинг, – то ли постараться удержать зрителей, то ли прямо сказать им, что Джонни, возможно, не приедет, и смотреть, как они тысячами покидают зал.

– О боже! – простонала миссис Шеер.

– Не мог бы кто-нибудь из вас рассказать… – начал Квист.

Все заговорили одновременно.

– Бобби! – рявкнул Квист.

Молодой человек, встретивший их в холле, вытер лицобелоснежным носовым платком.

– Джонни вылетел из Чикаго. Через двадцать минут неизвестный позвонил в полицию и сказал, что в самолет подложена бомба. Пришлось повернуть назад. И одному богу известно, когда будет следующий рейс.

Зазвонил телефон. Управляющий «Гарден», снявший трубку, подозвал Квиста.

– Вас. Я думаю, это Сэндз.

Квист протиснулся к телефону.

– Джулиан?

– Да, Джонни, – этот голос можно было узнать с первого слова.

– Ну просто чертовское невезение!

– Где ты?

– В аэропорту. В Чикаго. Вылет через десять – двенадцать минут.

– Значит, ты успеешь к полуночи. Бомба была?

– Ложная тревога. Какой-то псих вздумал пошутить.

– Ты понимаешь, что зал набит битком?

– Отлично! – расхохотался Джонни. – Расскажи им, что произошло. О бомбе сообщат и газеты, и радио, и телевидение. Пусть они не думают, что это выдумка. Пообещай им, что я буду петь до утра, если они дождутся меня.

– Ждать придется долго, Джонни.

– Они подождут. Мне пора. До встречи, дружище. Рейс семьсот четырнадцать.

«Джулиан Квист Ассошиэйтс» – одна из ведущих рекламных компаний страны. Среди ее клиентов бизнесмены, политики, актеры, музыканты, балетные труппы, художественные галереи, музеи. Джулиан Квист – президент компании. Черноволосая красавица Лидия Мортон, с которой он пришел на концерт, и молодой человек в смокинге, Бобби Гиллард, – его сотрудники. Квист несколько лет вел дела Джонни и принимал самое активное участие в подготовке благотворительного вечера в «Гарден». И вот теперь от него ждали немедленного разрешения всех проблем.

– Джонни вылетает из Чикаго через пять – десять минут, – объявил Квист. – Менее чем через два часа он будет в Нью-Йорке. Рейс номер семьсот четырнадцать. Бобби, договорись о полицейском эскорте из аэропорта.

– Хорошо.

– Сюда он приедет не раньше половины двенадцатого, – заметил Мюррей Клинг. – Как мы дотянем до этого часа?

– Начнем вечер, словно ничего не случилось. Его и не ждут в начале программы. Я постараюсь найти кого-нибудь из известных комментаторов, может быть, Уолтера Кронкайта, и попрошу его зачитать зрителям послание Джонни.

– Какое послание?

– Он обещал петь до утра, если они его дождутся.

– О боже, а у меня свидание, – вздохнул Мюррей Клинг.

Уголок рта Квиста чуть дергался. Он взглянул на Лидию Мортон:

– У меня тоже. Мы делаем все это не ради Джонни, Клинг. Ради сотен тысяч больных людей.

– А если у меня кончатся шутки?

– До этого, я думаю, не дойдет. Не будем терять времени. Зрители ждут.

Джонни Сендз, эстрадная суперзвезда, неожиданно покинул сцену два года тому назад в возрасте пятидесяти шести лет. Десятилетия он удерживался на вершине славы, стал мультимиллионером, легендой своего времени. Его имя стояло в одном ряду с Фрэнком Синатрой и Бингом Кросби. Карьера Джонни не отличалась оригинальностью. Начинал он где-то на Среднем Западе, в маленьком оркестре, пел и играл на трубе. С этим же оркестром приехал в Нью-Йорк, выступал в одном из модных кафе на Пятьдесят второй улице. В конце концов их пригласили в театр «Парамаунт». Джонни заметили сразу. Зал просто сходил с ума, когда он исполнял свое соло на трубе, девицы восторженно вопили и стонали от его песен. Его пластинки расходились фантастическими тиражами. Журнал «Варьете», эта библия шоу-бизнеса, назвал его белым Луи Армстронгом. Журнал ошибся. Джонни Сэндз никогда никого не копировал, ни на кого не походил. Он мог петь, как Синатра, мог играть на трубе, как Армстронг, и воспламенял женскую аудиторию, как никто другой.

Джонни был четырежды женат. Он играл на бегах, прожигал деньги, повсюду его сопровождала свита лизоблюдов. Но несмотря на внешнюю экстравагантность, душа Джонни не очерствела. Чаще чем кто-либо другой он участвовал в благотворительных концертах, всегда помогал и молодым, и сходящим со сцены. Он не боялся конкуренции и никому не завидовал. Джонни Сэндз был уникальной, незабываемой личностью.

И задержка его появления на сцене едва ли могла смутить публику.

Квист рассчитал все точно. Мюррей Клинг открыл концерт обычным монологом, в котором досталось всем понемногу, от президента США до королевы Елизаветы, от звезд Голливуда до знаменитых боксеров. Зрители веселились. Как же, Джонни Сэндз возвращается на сцену! Вздрогнули стены от выступления известной рок-группы. Молодой певец первым делом объявил, что «обязан всем Джонни Сэндзу», знаменитый актер разъяснил цель благотворительного вечера, мужская половина аудитории по достоинству оценила фигуру юной певицы.

Вот тут-то Квист выпустил комментатора. Найти Кронкайта за столь короткий срок ему не удалось, но того достойно заменил Брайан Марр. Его встретили сдержанными аплодисментами.

– Я хочу зачитать вам информационное сообщение, – сказал Брайан, подойдя к микрофону. – Самолет, следовавший рейсом шестьдесят два из Чикаго в Нью-Йорк, примерно час назад вернулся в Чикаго, так как полиция получила известие, что на борту самолета находится бомба. Среди пассажиров был Джонни Сэндз.

Вздох ужаса прокатился по залу. Послышались крики: «Нет!», «Нет!», «Нет!». Марр поднял руки, призывая к тишине.

– С Джонни все в порядке! – прокричал он в микрофон.

– Уверяю вас, с Джонни ничего не случилось!

Ему ответил шквал аплодисментов.

– Джонни вылетел из Чикаго сорок минут назад. Он должен прибыть в Нью-Йорк примерно через час. Полицейский эскорт ждет его в аэропорту, чтобы без задержки сопроводить сюда. Джонни просил передать вам следующее: «Скажите им, что я буду петь до утра, если они меня дождутся».

Зал взревел от восторга. Микрофоном вновь завладел Мюррей Клинг. Потянулись выступления певцов, рок-группы, джаз-оркестра. Люди ждали… Наконец из холла донесся чистый звук трубы. И тут же потонул в реве двадцати тысяч голосов.

Джонни Сэндз вернулся! Он ворвался в зал, потрясая золотой трубой. Завизжали женщины, все вскочили с мест, приветствуя его. Взлетев на сцену, Джонни – на вид ему было не больше сорока – поднял руки, требуя тишины.

– Вы ждали слишком долго, – начал он. – Дайте мне еще десять минут. Я только переоденусь, а потом буду с вами сколько вы пожелаете. Хоть целую вечность.

Джонни спустился в зал. По пятам за ним следовал Эдди Уизмер, его близкий друг и помощник. У десятого ряда, где сидели Квист и Лидия, Джонни остановился. Вблизи он выглядел гораздо старше.

– Мне надо поговорить с тобой, дружище.

– Конечно, Джонни, – кивнул Квист. – Приходи ко мне завтра утром, часиков в одиннадцать, и мы вместе позавтракаем.

– Сегодня, – возразил Джонни, – сразу после концерта. Мне нужна твоя помощь, дружище. Если б ты только знал, как она мне нужна.

2

Едва ли кто-нибудь из зрителей мог забыть музыку, звучавшую в тот вечер. Джонни, казалось, не знал усталости. Он пел и играл Коула Портера и Джерома Керна, Гершвина и Берлина, песни «Битлз» и Бэрта Бахараха. Он не отказывал ни в одной просьбе. Дон Эдвардс, который аккомпанировал Джонни двадцать пять лет, словно таял под жаркими лучами прожекторов. Джонни, наоборот, черпал в них силы и энергию. Кое-кому из старожилов вспомнились даже двадцатые годы, когда после окончания мюзикла в «Уинтер Гарден» Ол Джолсон, бывало, подходил к рампе и спрашивал: «Хотите послушать еще? Мне хочется петь», – и пел чуть ли не до утра.

Брайан Марр, сойдя со сцены, решил остаться в зале, чтобы посмотреть, что будет дальше. Свободного места ему не нашлось, и он присел на ступеньку в проходе возле кресла Квиста.

– Представляю себе, какой переполох был в чикагском аэропорту, – сказал он, когда публика отпустила Джонни умыться и переодеться в золотой смокинг. – Мало того, что они искали несуществующую бомбу, так еще какого-то мужчину застрелили в туалете.

– Кого именно? – спросил Квист.

– Пока неизвестно, – пожал плечами Марр.

Потом, когда Джонни вошел в азарт, Марр восхищенно покачал головой:

– Клянусь богом, он поет лучше, чем раньше.

– Два года отдыха, – напомнил Квист. – Его голосовые связки требовали покоя.

– Много пил, не так ли?

– И по-прежнему пьет.

– Не понимаю, почему он ушел.

– Он заработал столько денег, что мог тратить, сколько хотел. А женщины ему, наверное, приелись.

– Едва ли. Посмотри на него. Он наслаждается. Он обожает эту толпу, он любит ее за то, что она от него без ума. Почему же он ушел?

– Может, каприз. Но сегодняшний вечер вернет его на сцену.

К Квисту подошел неизменный спутник Сэндза Эдди Уизмер.

– Джонни просит передать, что сегодня ничего не получится. Он приедет к вам на завтрак.

– В одиннадцать часов, – напомнил Квист.

– Так точно.

– Он отлично поет, Эдди.

– Великолепно. Так было и будет, – ответил Уизмер.

Двухэтажная квартира Квиста была расположена на Бикмен-Плэйс, неподалеку от высотного здания ООН. Редко кому удавалось попасть на второй этаж его апартаментов. Там располагалась спальня, окна которой выходили прямо на Ист-Ривер. Вся обстановка этой просторной, светлой комнаты состояла из огромной кровати, ночного столика с телефонным аппаратом и маленькой коробочкой интеркома, при необходимости связывающего Квиста с первым этажом, да электронного будильника. На стенах не было ни картин, ни украшений. Лишь окна обрамлялись темно-синими портьерами.

На следующее утро после триумфального выступления Джонни в «Мэдисон Сквер Гарден» Квист проснулся как от толчка. Телефон не звонил, но на нем вспыхивала и гасла красная лампочка. Квист осторожно приподнялся, чтобы не разбудить спящую рядом женщину, и взглянул на будильник. Шесть утра! Рано, слишком рано, хотя на улице уже начало светать.

Квист снял трубку.

– Какого черта? – шепотом спросил он.

– Извините, мистер Квист, – ответил швейцар. – Я знаю, который час. Но некий мистер Сэндз говорит, что дело не терпит отлагательств.

– Пьяный?

– Нет, сэр.

– Дайте ему трубку.

– Вопрос жизни и смерти, как пишут в мелодрамах, дружище, – прокричал Сэндз.

– Любого другого я велел бы вышвырнуть вон.

– Я не обманываю тебя, дружище.

– Дай мне пять минут, – попросил Квист.

– Я подожду у двери в квартиру. Откроешь, когда будешь готов.

Квист положил трубку и повернулся к женщине. Черные волосы разметались по подушке. Она спала как младенец. Наклонившись, Квист поцеловал ее, сначала в один глаз, потом в другой.

– Пришел Джонни.

Она сладко потянулась:

– Боже, мы проспали до одиннадцати?

– Сейчас только шесть часов. Похоже, у него какие-то неприятности.

– Ты хочешь, чтобы я ушла к себе?

– Нет. Выходи к завтраку, когда захочешь. Через черный ход. А пока спи.

Еще раз поцеловав Лидию, Квист прошел в ванную, встал под ледяной душ, насухо вытерся. В гардеробной он надел брюки цвета загара и розовую приталенную рубашку, сунул ноги в сандалии, причесался и по винтовой лестнице спустился на первый этаж.

Гостиная Квиста не имела ничего общего с его спартанской спальней. Стены покрывали сотни фотографий знаменитостей с дарственными надписями. Тут были звезды кино и театра, крупные политики, в том числе президент США, промышленные магнаты и несколько близких друзей, известных лишь узкому кругу. Висел на стене и написанный маслом портрет спящей на втором этаже женщины, принадлежащий кисти Гордона Стивенсона.

Гостей приглашали обычно только в эту комнату. На первом этаже находились также кабинет, кухня и столовая, которой пользовались очень редко.

Выбрав в серебряном ящичке длинную тонкую сигару, Квист закурил и пошел открывать дверь. Увидев Джонни Сэндза, он ужаснулся. Куда девалась бьющая вчера вечером через край энергия. Джонни стал даже меньше ростом, будто ссохся. Глаза остекленели. Он лихорадочно, словно от этого зависела его жизнь, затягивался сигаретным дымом. Коричневый шерстяной костюм и желтый свитер сменили золотой смокинг.

– Ты не торопишься, дружище, – входя пробормотал Сэндз. В гостиной он прямиком направился к бару, выбрал бутылку ирландского виски, налил и тут же опрокинул в себя полный бокал.

Квист уселся поудобнее:

– Тоже сядешь или будешь ходить из угла в угол?

– Почему ты не спрашиваешь, что за вопрос жизни и смерти?

– Расскажи сам, только поподробнее, если тебя это не затруднит.

Джонни налил второй бокал и закружил по гостиной.

– Твоя крошка наверху? – он взглянул на лестницу, ведущую на второй этаж. – Впрочем, это неважно. Она все узнает, даже если я и заставлю тебя поклясться хранить тайну. Так?

– Так.

– Ну почему мне не довелось встретить такую девушку!

– Здесь нужно особое везение.

– Ты не собираешься жениться на ней?

– Мне кажется, это не твое дело, Джонни.

– Спрашиваю из чистого любопытства, дружище. Моя беда в том, что я слишком часто женился, и все не на тех.

Сэндз замолчал, – старый, безмерно уставший человек.

– Ты говорил – вопрос жизни и смерти, Джонни, – напомнил Квист.

– О, братец, – Сендз вдавил окурок в пепельницу, зажег новую сигарету. – Ты читал утреннюю газету или, по крайней мере, слушал радио?

– Нет.

– Прошедшая ночь не ограничилась ненайденной бомбой в самолете.

– Да?

– В туалете чикагского аэропорта застрелили мужчину.

– Брайан Марр говорил об этом.

– Я знал парня.

Брови Квиста удивленно поползли вверх:

– Убитого?

– Да, я знал его. И сегодня или завтра кому-нибудь может прийти в голову светлая идея о том, что у меня были причины рассчитаться с ним.

– Его убил ты?

– Разумеется, нет! – Джонни глотнул виски. – Я отменил нашу вечернюю встречу, потому что один мой приятель захотел повидаться со мной. Этот приятель тоже знал человека, застреленного в Чикаго.

– То есть ты встретился с ним.

– Я с ним не встретился! – воскликнул Сэндз. – Я ждал его в отеле после концерта. Он не пришел.

– Передумал?

– Нет. Он не передумал. Ему помешали прийти. Примерно в четыре часа утра его сбила машина всего в квартале от моего отеля. Он умер на месте.

– Двое в одну ночь.

– Да.

– Ну, едва ли кто сможет связать тебя еще и с этой смертью, не так ли?

– Держу пари, смогут.

– Как?

– Не знаю. Но если б они не рассчитывали на это, то не убили бы его.

– Они? Что за «они», Джонни?

– Если б я знал! – вздохнул Сэндз.

Квист стряхнул пепел. На его губах заиграла легкая улыбка.

– Не хочешь ли ты прилечь на кушетку? Чувство вины за два убийства, которых ты не совершал, требует вмешательства психоаналитика. Излей свою душу доктору Квисту.

– Прекрати, – огрызнулся Сэндз.

– Если ты будешь молчать, Джонни, я лучше пойду спать.

Сэндз подскочил к бару. Наполнил бокал. Зажег очередную сигарету.

– Это началось пять лет назад. Девушка покончила с собой.

– Каким образом?

– Таблетки. Спиртное. И сделала она это в моем доме в Беверли-Хиллз, – щека Джонни дернулась. Он отвернулся от Квиста.

– Обычно все, что с тобой происходит, становится достоянием прессы. Почему я ничего об этом не слышал?

– В этом-то все и дело, – Джонни подошел к дверям, ведущим на балкон. – Ее звали Беверли Трент. Во всяком случае, такой она выбрала себе псевдоним. Какие формы! Чудо, а не женщина.

– Обитательница твоего гарема?

– Ну, можно сказать, да.

– Можно сказать или так оно и было?

– Было, было! Я-то ее не любил. А Беверли хотела, чтобы я остался с ней навсегда. Она мне быстро надоела. Я велел ей убираться и больше не приходить. Она закатывала истерики, звонила среди ночи, проникала в студии, где я работал, в рестораны, где я ел. Устраивала жуткие сцены. Наконец, она оказалась на вечеринке, на которую ее никто не приглашал, и покончила с собой в моей постели.

– Без твоей помощи?

– Сукин ты сын, – процедил Джонни.

– Называй меня, как хочешь, если это поможет тебе выговориться, – сигарета Квиста потухла. Нахмурившись, он положил ее в пепельницу.

– Я устроил вечеринку, – продолжал Джонни. – Экспромтом. Кто-то сказал, что шампанское нельзя считать алкогольным напитком, это, мол, просто шипучая вода, и его можно пить, сколько влезет. Я предложил выяснить, кто сможет выпить больше всех, и назначил приз тому, кто дольше других продержится на ногах: тысячу долларов, чтобы сыграть в рулетку в Лас-Вегасе. Примерно двадцать мужчин и женщин вызвались участвовать в этом конкурсе. Шампанское ставил я. Действовало лишь одно правило: каждый выпивал свой бокал, прежде чем все наполняли их вновь. Некоторые очень быстро выбыли из игры, – Джонни хихикнул, вспомнив что-то забавное. – Все шло нормально, но тут появилась Беверли. Она где-то накурилась марихуаны и сразу стала вопить, негодуя, что ее не пригласили. Выставить ее мне не удалось. Чтобы побыстрее от нее отделаться, я добавил в шампанское добрую порцию бренди. После двух бокалов она, пошатываясь, вышла из комнаты. Я подумал, что ее потянуло в туалет, но она не вернулась, и я облегченно вздохнул. Пьянка затянулась далеко за полночь. Наконец на ногах осталась лишь одна девчушка, игравшая в каком-то телесериале. Я дал ей новенькую хрустящую ассигнацию в тысячу долларов, посадил в такси и отправил домой. Устал ужасно. Поднявшись в спальню, я увидел, что Беверли, совершенно голая, лежит на моей кровати и решил, что она отключилась. Ее одежда валялась на стульях и на полу. На ночном столике стоял пустой флакончик из-под снотворного. Подойдя к кровати, я обнаружил под головой Беверли записку: «Для меня это единственный способ навсегда остаться в твоей жизни». Тут я испугался. Попытался прощупать пульс. Безрезультатно. Она умерла. Во флакончике было пятьдесят таблеток. Одному богу известно, сколько она приняла. Судебный эксперт сказал потом, что этой дозы хватило бы, чтобы убить лошадь.

– Судебный эксперт? Ты обратился в полицию? – спросил Квист.

– О боже, дружище, если бы все было так просто. Я как раз закончил картину. Помнишь, «Тропою славы»? Сыграл в ней католического священника. В тот фильм я вложил миллион долларов. На пороге старости мне хотелось создать себе новый образ доброго, приветливого Джонни Сэндза. Я представил себе газетные заголовки: «Оргия в доме Джонни Сэндза», «Женщина-самоубийца», «Бывшая подруга…» и так далее. Отличная реклама для католического священника, для моего нового образа. Крошка Беверли действительно могла войти в мою жизнь и остаться в ней навсегда.

Поэтому я принял меры, чтобы обезопасить себя. У меня были друзья, которым я мог доверять (их благосостояние в немалой степени зависело от меня): Луи Сэйбол, мой голливудский агент, получавший комиссионные с каждой моей картины, и Макс Либман, адвокат, ведущий мои дела вне шоу-бизнеса. Они приехали, и мы попытались найти выход из создавшегося положения. Мы кое-как одели Беверли и выволокли ее к машине. Со стороны могло показаться, что кавалеры помогают идти пьяной женщине. Мы отвезли покойницу в Лос-Анджелес, в ее квартиру. Время было раннее, пять утра, никто не встретился нам на пути. Дверь мы открыли ключом Беверли, уложили тело на кровать и оставили на столике пустой флакон из-под снотворного.

Ее нашли через день или два. Полиция объявила, что Беверли Трент покончила жизнь самоубийством. Да так оно, собственно, и было. Никто не заявил, что видел, как мы перевозили Беверли из моего дома в ее квартиру, да если бы кто-то и видел это, мы бы выкрутились: перепила, мол, на вечеринке. Ко мне приходил полицейский. Кто-то все-таки вспомнил, что она была у меня в гостях. Я сказал ему, что до прихода ко мне Беверли накурилась марихуаны, а потом куда-то исчезла. Полицейский прекрасно понял, какой вред нанесет мне причастность к этому делу, тем более, что никакого преступления я не совершал.

– Ты заплатил ему? – поинтересовался Квист.

– Я ему кое в чем помог, – без тени смущения ответил Джонни.

– И что дальше?

– Прошел год. А потом мне позвонил незнакомый мужчина. Он знал все – от А до Я. Даже о записке, которую видели только я, Луи, Макс и умершая Беверли. Но, как оказалось, о ней знал еще и этот мужчина.

– Шантаж?

– Совершенно верно. По сто тысяч долларов ежегодно. Я платил в течение двух лет.

– Однако!

Джонни печально покачал головой.

– Именно так, дружище. И тогда я встал перед выбором.

– То ли послать этого шутника к черту и пойти на публичный скандал, то ли до конца жизни изображать из себя дойную корову. Вот почему я ушел со сцены.

– Ты отказался платить?

– Наотрез.

– Но скандала не было?

– Пока нет, – Джонни помрачнел.

– И ты так и не знаешь, кто он такой?

– Нет.

– Как ты ему платил?

– Наличными. Поверишь ли, но я оставлял деньги в верхнем ящике стола в собственном доме. Он забирал их, когда там никого не было. Я пытался выследить его, но ничего не получилось. Деньги лежали неделями, потом я сдавался, и он преспокойно забирал их. Вот так я покинул сцену.

Дрожащей рукой Джонни вдавил окурок в пепельницу и вновь закурил.

– А потом меня попросили выступить на благотворительном вечере фонда борьбы с респираторными заболеваниями, – усталые глаза Джонни заблестели. – Ты можешь представить, Джулиан, что значит для меня отказ от дела всей жизни. О боже, как я люблю петь! И я еще пою, отлично пою. Это не похвальба. Я знаю, что говорю. Я начал мечтать о «Мэдисон Сквер Гарден», как о празднике! Я снова почувствовал себя молодым, бросил пить и курить, регулярно занимался в спортивном зале.

– А потом позвонил шантажист.

Джонни кивнул.

– Он потребовал, чтобы я отказался от участия в благотворительном вечере. Я послал его куда подальше. Ведь я собирался петь бесплатно, хотел помочь больным людям. Даже если бы он устроил скандал, это не отпугнуло бы зрителей. «Ты еще пожалеешь», – предупредил он, но я решил стоять на своем. Я ждал, что он обратится в какую-нибудь газету, но пресса молчала. Затем, когда в самолете объявили, что на борту бомба, я чуть не умер от страха, Джулиан. Я знал, что она подложена для меня.

– Но бомбы не оказалось.

– Совершенно верно. Ложная тревога понадобилась для того, чтобы я опоздал на концерт.

– Это возможно.

Джонни оперся о спинку кресла.

– Мы вернулись в Чикаго.

– Мы?

– Я и Эдди Уизмер. Он со мной уже двадцать восемь лет. Эдди пытался достать билеты на ближайший рейс, связаться с тобой. А пока я сидел в зале ожидания, стало известно, что в мужском туалете застрелили человека, – Джонни глубоко вздохнул. – Луи Сэйбола, моего голливудского агента. Он помогал мне перевезти тело Беверли.

Глаза Квиста превратились в щелочки.

– А сегодня утром машина сбила другого твоего приятеля, Макса Либмана?

Джонни кивнул.

– По всему выходит, что следующей жертвой стану я, не так ли?

3

Прозвенел звонок входной двери.

Квист встал, чтобы открыть ее. Без предварительной консультации с ним швейцары впускали в дом только четверых: Лидию Мортон, Констанс Пармали, личную секретаршу Квиста, Дэна Гарви и Бобби Гилларда – его главных помощников.

На пороге в легком ситцевом платье стояла Лидия, в ее темно-фиолетовых глазах вспыхивали веселые искорки.

– Я подумала, что мы можем позавтракать пораньше, – улыбнулась она. – Мне что-то не спится. Войдя, она помахала рукой колдующему у бара Джонни.

– Привет, Лидия, – поздоровался тот.

– Свари нам, пожалуйста, кофе, – попросил Квист. – И пока будешь на кухне, прикрой за собой дверь. Нам с Джонни нужно кое-что обсудить, прежде чем мы решим, посвящать тебя в это дело или нет.

Сэндз проводил Лидию восхищенным взглядом.

– Потрясающая женщина, – выдохнул он.

Квист достал из серебряного ящичка новую сигару.

– Вопрос номер один, Джонни. Почему ты здесь, а не в полицейском участке? Почему ты обратился ко мне, а не к фараонам? – он раскурил сигару.

С бокалом в руке Сэндз вновь закружил по комнате.

– Рано или поздно нам придется совершить последнее путешествие. В рай или в ад, или в небытие. Но я туда не тороплюсь. Я не хочу умирать.

– Так попроси полицию защитить тебя.

Сэндз глубоко вздохнул.

– Кто позвонил в авиакомпанию, чтобы предупредить о бомбе в самолете? Неизвестный. Но этот звонок вернул меня в аэропорт, и я находился там, когда застрелили Луи. Что делал Луи в чикагском аэропорту? Я не знаю. Что делал Макс Либман в Нью-Йорке? Понятия не имею. Он собирался сказать мне об этом при встрече. Организационный комитет благотворительного вечера арендовал для меня автомобиль. Этим утром я приехал на нем из «Гарден» в отель, оставил его прямо у входа и отдал ключи швейцару. Это было примерно за пятнадцать минут до того, как Макса нашли на проезжей части. Никто не видел, как он погиб. Его мог сбить я, и, – ставлю четыре доллара против одного – при осмотре автомобиля, на котором я приехал в отель, будут обнаружены следы столкновения. Обратись я в полицию, им тут же дадут знать, что у меня был повод для убийства и возможность для его совершения.

– Что за повод?

– Все замыкается на шантажисте. Я скрыл истинные факты смерти Беверли. Я заплатил двести тысяч, чтобы они не выплыли наружу. Два человека, знавшие правду, мертвы. Допустим, я решил, что шантажист – один из них, и для верности укокошил обоих.

– Ты думал, что один из них – шантажист?

– Таких мыслей у меня не было. Они оба – мои друзья, – губы Джонни сжались. – Мне пятьдесят восемь лет, дружище. Возможно, меня ждет даже обвинение в убийстве. Потом суд. Мое прошлое вывернут наизнанку. Вспомнят Беверли, моих четырех жен, десятки других женщин и еще бог весть что. Возможно, пока мои адвокаты будут добиваться отмены приговора суд решит отправить меня за решетку. Возможно, им это удастся, возможно и нет. Ничего этого не нужно, Джулиан. Лучше я выпрыгну из твоей лоджии. Я хочу жить. Я хочу петь и смешать с дерьмом этого шантажиста. Я хочу развлекаться. Если бы история с Беверли стала достоянием широкой публики, я бы смог вывернуться. Показания Луи и Макса обелили бы меня. Я больше не играю католического священника. Но теперь меня могут обвинить в трех убийствах, а это уж чересчур, Джулиан.

– Итак, ты не хочешь обращаться в полицию. Но твой шантажист выложил все, что ему известно. Нет?

– Возможно, он подождет, чтобы увидеть мою реакцию. Несколько часов или дней, или недель. А не попытаться ли нам опередить его?

– А где был Эдди Уизмер? Он же всюду сопровождает тебя.

– Остался в «Гарден». Помогал считать выручку от вечера.

– Джонни, у меня рекламная компания, а не детективное агентство, – напомнил Квист.

– Твои сотрудники в десять раз умнее частных детективов. Ты знаешь мир, в котором я живу. Я твой клиент. Если ты начнешь подбирать информацию, касающуюся меня, это никого не удивит. У тебя налаженные связи с прессой, радио, телевидением. Ты лучше других знаешь, как нейтрализовать распространяющиеся слухи. Проводимое тобой расследование не омрачит мне жизнь. От фараонов этого ждать не приходится.

Квист нахмурился.

– Если я соглашусь, Джонни, все подробности этой истории станут известны по меньшей мере четверым. Ты пойдешь на такой риск?

– Кому именно?

Квист кивнул в сторону кухни.

– Лидии. Она не только близкий мне человек, но и ведущий специалист моей компании. Дэну Гарви, моему заместителю. Бобби Гилларду, ты виделся с ним в «Гарден». Конни Пармали, моей личной секретарше, ты ее знаешь.

– Ты тренер, Джулиан, и сам набираешь команду.

– Наверное, мне следует проверить, все ли у меня в порядке с головой, но ты мой друг и мой клиент.

Лицо Джонни озарила широкая улыбка.

Приемную «Джулиан Квист Ассошиэйтс» украшали картины современных художников. «Экспозиция» довольно часто менялась. В понедельник, через день после благотворительного вечера, посетители могли полюбоваться произведением Роя Лихтенштейна, Лэрри Белла и Дона Эдди.

К сожалению, клиентам не удавалось по достоинству оценить мастерство художников, потому что, войдя в приемную, они не могли оторвать глаз от мисс Глории Чард, восседавшей за уставленным телефонами полукруглым столом. Курьеры приносили письма, адресованные другим фирмам, чтобы лишний раз взглянуть на нее. По той же причине в приемную заскакивали посыльные с молочными коктейлями и кофе, хотя их ждали совсем в иных местах. Слово «нет» мисс Чард произносила гораздо чаще, чем любая другая женщина. Впрочем, одному или двум сотрудникам она могла бы ответить «да», а своего босса просто боготворила.

В тот понедельник Квист появился в приемной около десяти утра.

– Привет, дорогая, – поздоровался он. – У меня сегодня полно дел, и я не хочу никого видеть, кроме Дэна, Лидии и Бобби.

– У меня записана дюжина телефонов, по которым вам нужно позвонить, а доктор Лэтем уже ждет.

– Скажи, что я приму его завтра. Сегодня я на месте только для Джонни Сэндза. Если он позвонит, сразу же соедини его со мной.

– Я слышала, что он всех потряс. В газетах пишут, будто Фонд собрал миллион двести сорок тысяч долларов.

– Джонни их заработал, – улыбнулся Квист и, по коридору, прошел в свой кабинет.

Только он приоткрыл дверь, как его личная секретарша, мисс Констанс Пармали, стройная светловолосая женщина в очках с дымчатыми стеклами вышла из своей комнаты.

– Сегодня мы будем заняты от зари до зари, дорогая, – определил Квист распорядок дня. – Дэн и Лидия приедут с минуты на минуту. Тех, кто ждет в приемной, направь к нашим молодым дарованиям. И принеси машинку для стенографирования.

– Доктор Лэтем…

– Предложи ему подумать над тем, как осуществить пересадку головного мозга, – прервал ее Квист. – Я приму его завтра. Пусть позвонит вечером, чтобы узнать точное время встречи.

– У вас ленч с Джадом Уолкером.

– Отменить. Скажи, что я очень люблю его. Сожалею. Мы увидимся на следующей неделе.

Мисс Пармали исчезла. Квист едва успел повесить пиджак в угловой шкаф, выбрать и раскурить сигару, как в кабинет вошли Дэниэл Гарви и Лидия Мортон.

Внешне Дэн Гарви – был полной противоположностью Квиста: темноволосый, неулыбчивый, всегда строго одетый. Оба они ростом были чуть выше шести футов, при этом Гарви на сорок фунтов тяжелее, но в нем не было ни унции жира. Не так давно Дэн считался восходящей звездой профессионального американского футбола, однако травма колена перечеркнула его спортивную карьеру. Он мог бы сниматься в кино, но предпочел поступить на работу в «Джулиан Квист Ассошиэйтс». Казалось, его козырь – грубая физическая сила, и мало кто знал о его принадлежности к «Фи-бета-каппа"[26].

Мисс Пармали принесла машинку для стенографирования и села за стол Квиста.

– Доброе утро, ученики, – начал Квист. – Тема сегодняшней лекции совершенно секретна. Конни, расшифровка мне не потребуется. Нужна будет только стенограмма, которую можно подшить к делу. Ее нужно хранить отдельно от папки Сэндза.

– Мы будем говорить о Джонни Сэндзе? – спросил Гарви.

– Да.

– Что ж, поздравим себя и примемся за работу. Мы уже потрудились для него на славу. Утренние газеты сообщают, что сумма пожертвований составила миллион с четвертью долларов.

– В газете было что-нибудь еще, Дэниэл?

– Он пел до половины четвертого утра.

– Джонни опоздал, потому что его самолет вернулся в Чикаго. Предположение, что на борту бомба, не подтвердилось, – добавила Лидия. Она и виду не подала, что все воскресенье обсуждала с Джонни и Квистом планы дальнейших действий.

– Умница, – кивнул Квист.

Мисс Пармали подняла голову.

– В туалете чикагского аэропорта застрелили голливудского агента Джонни Луи Сэйбола.

– Молодчина, – улыбнулся Квист.

– Я созванивалась с ним месяц назад, когда мы готовили биографию Джонни для буклета к благотворительному вечеру, – пояснила мисс Пармали.

– Какие еще газетные заметки могли бы иметь отношение к Джонни? – спросил Квист.

– В Лос-Анджелесе живет семь миллионов человек, – заметил Гарви. – Если ты полагаешь, что великий Джонни Сэндз так или иначе связан с каждым из них, то тебя может заинтересовать сообщение, переданное по коротковолновому полицейскому радиоканалу. В воскресенье, около четырех утра, на Мэдисон-авеню задавили насмерть Макса Либмана, адвоката из Голливуда.

– Да будет тебе известно, Дэниэл, что Макс Либман – близкий друг Джонни. Этот уик-энд оказался тяжелым для его друзей. Слушай внимательно… – и Квист пересказал историю, приключившуюся с Джонни Сэндзом.

Пальцы мисс Пармали так и порхали над машинкой для стенографирования. Гарви, сердито хмурясь, расхаживал по кабинету.

– Вот такие дела, – закончил Квист. – Джонни попросил ему помочь.

– Хочешь совет? – спросил Гарви.

– Нет, Дэниэл. Мне нужны не советы, а информация. Я хочу знать, что привело Луи Сэйбола в чикагский аэропорт именно в тот момент, когда там находился Джонни. Я хочу знать, каким ветром Макса Либмана занесло в Нью-Йорк, почему он позвонил Джонни и сказал, что хочет с ним встретиться. Я хочу знать, повреждена ли взятая напрокат машина Джонни. Нужно выяснить все, что возможно, о полицейском, который пять лет назад помог Джонни замять некоторые подробности смерти Беверли Трент. Я хочу знать обо всех, кто присутствовал на вечеринке с шампанским. Джонни смог назвать лишь с десяток имен. Тогда пьянки шли у него сплошной чередой. Эдди Уизмер, его «шестерка», возможно, сможет перечислить всех гостей.

– Шестерка? – переспросила мисс Пармали.

– Мальчик на побегушках: принести кофе, сбегать за сэндвичами, заказать билет на самолет. В общем, «чего изволите?» – пояснил Гарви. – Всегда на подхвате и готов исполнить любое желание, – он взглянул на Квиста. – Так ты не хочешь выслушать меня?

Тот улыбнулся.

– Ты все равно выскажешься, хочу я этого или нет.

– У почившей мисс Беверли Трент объявился давно забытый братец, папаша или любовник и…

– Извини, Дэниэл, – прервал его Квист и повернулся к мисс Пармали. – Беверли Трент – сценический псевдоним девушки, а не настоящее ее имя. Необходимо выяснить, как ее звали и не было ли у нее брата, отца или любовника.

– Среди них мы и найдем шантажиста! – воскликнул Гарви. – Деньги иссякли, и он решил стать вершителем судеб. Разделался с Сэйболом, затем с Либманом и нацелился на Джонни. Если только ты не встанешь у него на пути. – Тогда он сначала рассчитается с тобой, Джулиан. Я советую тебе убедить Джонни, что он должен обратиться в полицию, а если не согласится – умыть руки. Джонни может быть твоим другом, но это не значит, что ты должен жертвовать ради него жизнью.

– Я не последую твоему совету, – Квист наклонился, чтобы положить в пепельницу окурок сигары. – Мне нужны ответы на поставленные вопросы. Я хотел бы получить их вчера, но, видимо, придется подождать до завтра. Джонни знает, что вы трое в курсе дела. Он готов ответить на любой ваш вопрос. Тебе, Дэниэл, придется слетать в Голливуд. Это отправная точка для полицейского, Сэйбола, Либмана. Мы с Лидией займемся Нью-Йорком. Завтра вечером я жду от тебя подробного отчета. Не будем терять времени. Не хотелось бы получить информацию после того, как Джонни окажется в морге.

4

Миссис Делберт Шеер, председатель Фонда борьбы с респираторными заболеваниями, жила в особняке в восточной части восьмидесятых улиц. Оглядывая небольшой холл на первом этаже, Квист решил, что Шееры не принадлежат к нуворишам. Турецкий ковер на полу мог бы занять достойное место в музее. Два стула с высокими спинками и квадратный столик, на котором лежал серебряный поднос для визитных карточек, были сработаны флорентийскими мастерами прошлых столетий. На стене висел портрет мужчины с суровым лицом. Бронзовая табличка сообщала умеющим читать, что перед ними изображение Делберта Шеера. Квист не знал наверняка: то ли это муж хозяйки дома, то ли ее свекор. Выглядел он лет на шестьдесят, гораздо старше женщины, которую Джулиан видел в «Гарден». Дата рядом с росписью малоизвестного художника указывала, что портрет написан десять лет назад.

Служанка, пригласившая Квиста в дом, вернулась, чтобы сказать, что миссис Шеер примет его в гостиной на третьем этаже. Она подвела Квиста к кабине лифта и нажала кнопку с цифрой «3».

Гостиная купалась в солнечном свете. Вновь Квист отметил безупречный вкус хозяйки. Удивила его и сама миссис Шеер. На благотворительном вечере она сверкала бесчисленными драгоценностями, словно рождественская елка. На этот раз на ней было простое, но очень дорогое шерстяное платье, подчеркивающее достоинства ее фигуры, а из драгоценностей – лишь золотое обручальное колечко. Едва ли кто дал бы ей сейчас больше сорока лет.

– Какой приятный сюрприз, – рукопожатие ее было твердым. – Не знаю, поверите ли вы мне, но я все утро пытаюсь дозвониться до вас, мистер Квист.

– Меня трудно было застать.

– Пожалуйста, присядьте, – радушно улыбнулась миссис Шеер. – Для мартини еще рановато, быть может, кофе?

– Спасибо, не беспокойтесь, – Квист опустился в кресло.

– Я хочу поблагодарить вас за субботний вечер. Если бы не вы, наш корабль пошел бы ко дну.

– Благодарить надо Джонни.

– Он просто чудо!

– Таких, как он, больше нет, – кивнул Квист.

Миссис Шеер присела. Ее улыбка как бы вопрошала, чем вызван столь внезапный визит.

– Внизу в холле очень интересный портрет вашего мужа, – прервал молчание Квист. – Вашего мужа, я не ошибся?

– Нет, не ошиблись.

– Он был в субботу в «Гарден»?

Улыбка не померкла.

– Мой муж умер шесть лет назад.

– О, извините.

– Пустяки. Делберт не мог пожаловаться на жизнь. Ему было семьдесят два года, когда по дороге на службу его хватил удар.

– Я хочу задать вам вопрос, – продолжил Квист, – который может показаться довольно странным.

– Я слушаю.

– Не оказывался ли нажим на ваш организационный комитет, чтобы вы отказались от участия Джонни в благотворительном вечере?

– Ее искусно подведенные брови удивленно изогнулись.

– О господи, нет. Да кто же мог возражать против выступления Джонни?

– Видите ли, ему пытались помешать.

– Кто?

– Если б я знал. Психи, шантажисты, любители анонимок часто выбирают в качестве жертвы знаменитостей. По роду занятий мне постоянно приходится сталкиваться с подобными ситуациями. Я склонен думать, что бомба на борту самолета Джонни – выдумка одного из этих идиотов. Кто-то хотел, чтобы Джонни упал в глазах почитателей, не выступив, как обещал, на благотворительном вечере, – Квист улыбнулся. – Моя задача заключается в том, чтобы сохранить образ Джонни в глазах широкой общественности светлым и незапятнанным. Вот я и подумал, а не пытался ли кто-нибудь воздействовать и на ваш комитет.

– Кому могла прийти в голову такая дикая мысль?! – воскликнула Мэриан Шеер и взяла сигарету из деревянной коробочки, стоящей на столике у ее кресла. – Пожалуйста, курите, мистер Квист.

– К сожалению, я предпочитаю сигары.

– О, я обожаю сигарный дым, – ответила она.

Квист встал, щелкнул зажигалкой. Когда миссис Шеер прикурила, он достал из внутреннего кармана пиджака кожаный портсигар, из него – сигару и закурил сам.

– Джонни нелегко, – вздохнула миссис Шеер.

– Постоянные угрозы, бесконечные оскорбления – основная причина его ухода со сцены. Субботний концерт показал, какого удовольствия лишались поклонники Джонни. Я хотел бы найти его мучителя и положить конец подобным инсинуациям, чтобы Сэндз мог радовать нас еще много лет. Кстати, как вам удалось заручиться его согласием? Он же объявил, что больше никогда не выступит перед публикой.

– Ну, идея исходила от самого Джонни. Разве вы не знаете? Несколько лет назад он принял участие в благотворительном вечере Фонда в Лас-Вегасе. Когда мы объявили, что в этом году вечер состоится в «Мэдисон Сквер Гарден», Джонни позвонил мне из Голливуда. Он сказал, что мог бы привлечь зрителей, заставить их «тряхнуть мошной». Разумеется, я ухватилась за это предложение. Разве мы могли найти лучшую приманку? Он согласился стать номинальным председателем организационного комитета, обещал нам вашу помощь, и ваш милый мистер Гиллард действительно свернул горы.

– Значит, вы знали Джонни и раньше?

– Я не была знакома с ним лично. Джонни позвонил мне как председателю Фонда.

– Понятно. И никто не пытался ставить вам палки в колеса?

– Нет.

Квист улыбнулся.

– Я надеялся, что вы дадите мне хоть какую-нибудь ниточку. Еще один вопрос, миссис Шеер. Если я правильно понял, ваш комитет взял напрокат автомобиль для Сэндза. Не могли бы вы сказать мне, в каком гараже? Видите ли, кто-то оставил в кабине записку с угрозами в адрес Джонни.

– Этого еще не хватало! Машину заказывала наш секретарь. Я могу позвонить ей.

– Если вас это не затруднит.

Миссис Шеер поднялась с кресла и быстро вышла из гостиной. Квиста заинтересовала, стоящая на столике в углу большая фотография в серебряной рамке: Мэриан Шеер в свадебном платье под руку с Делбертом Шеером, скорее похожим на ее дедушку, чем на жениха. С самого края кто-то написал дату свадьбы. Стало быть, счастливая жизнь продолжалась недолго, подсчитал Квист, раз Делберт умер шесть лет тому назад. Впрочем, немалое наследство, вероятно, помогло вдове легче перенести утрату.

Миссис Шеер вернулась с листком бумаги в руке.

– Ист-риверский гараж по прокату автомобилей, – она протянула листок Квисту.

– Какое совпадение. Я держу машину в том же гараже. Не смею больше вас задерживать, миссис Шеер.

– Просто Мэриан, пожалуйста. А может быть, вы останетесь на ленч?

– К сожалению, не могу. Дела, – отказался Квист.

– Но вы придете на мой званый ужин?

– Ужин?

– О, дорогой Джулиан, так вы ничего не знаете? Я же искала вас именно по этому поводу. Завтра в семь я даю ужин в честь Джонни. Несколько членов комитета, Джонни с подругой. Возможно, он будет петь для нас.

– Хорошо, я…

– И приведите с собой ту очаровательную женщину, с которой вы были в субботу.

Она стояла теперь совсем близко, ее ладонь покоилась на его руке.

– Думаю, мисс Мортон и я с радостью примем ваше приглашение. Значит, завтра в семь. До свидания… Мэриан.

– Я буду вас ждать, дорогой Джулиан.

– Напрасно вы не позвонили заранее, мистер Квист, – дежурный по гаражу виновато переминался с ноги на ногу. – Теперь вам придется подождать, пока я выведу вашу машину.

– Не беспокойся, Томми, –ответил Квист. – Машина мне не нужна. Я хотел задать тебе пару вопросов.

– Валяйте.

– Как тщательно вы проверяете автомобиль, перед тем как отдать его клиенту?

– Очень тщательно, мистер Квист. Многие приезжают с вмятинами на крыле или погнутым бампером и говорят, что так оно и было. Чтобы избежать лишних споров, мы записываем все дефекты автомобиля перед тем, как выдать его клиенту.

– Я так и думал. В субботу у вас взяли машину для Джонни Сэндза. Не мог бы ты посмотреть, в каком она была состоянии?

Томми рассмеялся.

– Незачем мне смотреть, мистер Квист. Я сам готовил эту машину. Это не моя работа, но тут был особый случай. Моя жена без ума от Джонни Сэндза. Я надеялся заполучить его автограф. Но вместо него за машиной пришла какая-то женщина.

– Кто именно?

– Она назвалась секретарем Фонда… Ну, в общем, того, что проводил субботний вечер. Элизабет… Фамилию я забыл. Могу взглянуть в регистрационной книге.

– Машина записана на ее имя?

– Нет, на имя Джонни Сэндза. Обычно мы заносим в книгу номер водительского удостоверения и все такое, но Джонни Сэндз известен всему миру.

– И что ты можешь сказать о его автомобиле?

– Он был как новенький. Не могли же мы выдать Джонни обшарпанную развалюху.

– Спасибо, Томми. Тебе нужен автограф Джонни Сэндза, я могу достать его для тебя.

– О, мистер Квист, если вы это сделаете, меня будут три дня кормить тушеным картофелем, – Томми засмеялся. – Я его очень люблю, а моя старуха балует меня им только раз в год.

– Считай, что автограф у тебя в кармане.

До встречи с Томми Квист успел побывать в другом гараже, обслуживающем отель, где остановился Сэндз. Осмотрев взятый для него напрокат автомобиль, он убедился, что предположение Джонни полностью подтвердилось: погнутая правая часть переднего бампера, на правом крыле вмятина. Как только машина попала в гараж, ее вымыли. По установленному порядку швейцар обычно спрашивал, помыть ли машину. Многие говорили «да» или просто кивали головой. Джонни же, как запомнилось швейцару, ответил: «Почему бы и нет?» Как бы между прочим, не вслушиваясь в вопрос. Пятна крови, обрывки материи, волосы, если они и были, исчезли. Если захотят обвинить Джонни в убийстве Макса Либмана, повреждения машины едва ли послужат неопровержимыми уликами. Такие вмятины могли появиться и от случайного удара при выезде со стоянки. Доказать их связь с происшествием на ночной улице весьма затруднительно.

Глория Чард ослепила Квиста улыбкой.

– Я получила шесть приглашений на ленч и два – на ужин. Вот к чему приводит ваше отсутствие на работе.

– Выбери из них наиболее выгодное, – улыбнулся Квист.

– Джонни Сэндз ждет вас в кабинете. Мой бог, я просто потрясена. Он выглядит на тридцать пять лет.

– Тебе пора обратиться к окулисту, – усмехнулся Квист и прошел к себе.

Конни Пармали встретила его в дверях. Звонок, связывающий столы секретарш, предупредил ее о приходе босса.

Джонни, свесив голову набок, спал в кресле. На столе стояли наполовину опорожненная бутылка и пустой стакан.

– После того как я твердо сказала «нет», мне пришлось послать за бутылкой ирландского виски, – пояснила Конни. – Он быстро отключился.

– Полбутылки – совсем не быстро.

Джонни открыл один глаз и улыбнулся.

– Отключилась моя нога, – он уселся поудобнее и потянулся за бутылкой.

Квист подал знак Конни, и она тут же скрылась за дверью. Сам он подошел к столу, взял сигару и сел напротив Джонни.

– Как ты и предполагал, машина помята.

– О боже!

– Но доказать, что причиной повреждения стало столкновение с человеком, невозможно. Ты велел вымыть машину.

– Черта с два!

– Швейцар спросил тебя, и ты ответил: «Почему бы и нет».

– Может, он и спрашивал. Я не помню.

– Это неважно. Если только кто-нибудь не заявит, что видел, как ты сбил Либмана, беспокоиться не о чем.

– Ну, ты настоящий детектив! Не зря я обратился к тебе.

– А я уж подумал, что тебя привлекла бесплатная выпивка.

– Я пришлю ящик виски. Двенадцать бутылок за каждую выпитую. Несколько часов назад мне звонил Гарви. Сказал, что летит в Калифорнию, и спросил, как звали полицейского, что помог мне с Беверли. Я назвал его фамилию, но потом пожалел об этом. Видишь ли, этот полицейский, Маршалл, скрыл лишь присутствие Беверли на моей вечеринке. Он считал, что она сама вернулась домой и там наглоталась таблеток. О том, что я перевез ее тело, он не знает. Если ему станут задавать много вопросов, он начнет соображать, что к чему. Гарви может растревожить осиное гнездо.

– Будь уверен, Дэниэл ничего не растревожит.

– Я полагаюсь на тебя, – кивнул Джонни.

Эдди Уизмер, «шестерка» Джонни, невысокий, всего в пять футов три дюйма ростом, широкоплечий коренастый ирландец, развлекал Лидию рассказами о своем детстве.

– Я родился в костюмерной старого театра оперетты в Кливленде, – говорил он. – Кто-то перевязал мне пуповину, положил в сундук из-под костюмов, и моя мамаша поспешила на сцену вслед за папашей. Спектакль должен продолжаться, несмотря ни на что.

– Я не верю ни единому вашему слову, – улыбнулась Лидия.

С Джулианом она часто бывала в отеле «Бомонт». Они пили коктейли в знаменитом баре «Трапеция», слушали в ночном клубе «Синяя комната» известных певцов и музыкантов, но в номер отеля Лидия попала впервые. Номер Джонни Сэндза потрясал. Лидия даже подумала, что его отделывали с учетом вкуса высокочтимого постояльца. В гостиной со стенами из темного дуба стояла массивная старинная мебель. Стены украшали с полдюжины театральных карикатур Эла Фру – шаржи на известных артистов прошлых лет. Компактный бар искрился бутылками.

Перед встречей с Эдди Лидия получила от Квиста четкие инструкции.

– Изыщи возможность поговорить с Эдди Уизмером с глазу на глаз. У него может быть своя точка зрения на эту историю. Он знает, что мы в курсе событий, и Джонни хочет, чтобы он помог нам. Пусть он расскажет тебе обо всем сам, без наводящих реплик Джонни.

Удобный случай представился в тот же день. Джонни оккупировал кабинет Квиста, коротая время с бутылкой виски, а Лидия же позвонила в «Бомонт» и договорилась с Эдди о встрече.

Он поджидал ее в вестибюле.

– Мы можем пойти в один из баров или в номер Джонни, если вы не боитесь.

С высоты своих пяти футов семи дюймов она посмотрела на него сверху вниз.

– Чего мне бояться?

– Вдруг я начну гонять вас вокруг стола?

– Пожалуй, рискну.

Эдди усадил Лидию в глубокое кожаное кресло, принес ей бокал дюбонне со льдом, любезно щелкнул зажигалкой. Затем уселся на краешек массивного стола и усмехнулся. Теперь он смотрел на нее сверху вниз.

– Не знаю, что нового вы можете узнать от меня.

– Расскажите мне о Джонни.

Эдди просиял.

– Джонни – величайший артист. Мы познакомились двадцать пять лет тому назад, а то и больше. Поверите ли, мне кажется, что это было вчера. Он снимался в фильме, я работал на студии: убирал мусор, ставил декорации, – щека Эдди дернулась. – Я стал играть в водевилях, как только начал ходить. Пел, танцевал. Моя мать была комической актрисой, отец – героем-любовником. Теперь-то я понимаю, что актеры они были второразрядные. Но тогда театр оперетты был в каждом городе с населением больше пяти тысяч, и работы хватало всем. Пока звуковое кино не убило водевиль. Я пел, отбивая чечетку, и вдруг оказалось, что это никому не нужно. Я устроился на студию разнорабочим. И вот однажды Джонни подзывает меня: «Эй, парень, принеси мне кофе и сигареты». (Я знал, какую марку он курит.) Потом протягивает пятерку – сдачи, мол, не надо. Нет, отвечаю, я рад, что он позволил услужить ему. Джонни как-то странно посмотрел на меня и говорит: «Если хочешь услужить мне, приходи в мою гримерную после съемок». Я пришел, Джонни расспросил меня о жизни. Мы шутили, смеялись до упаду. Неожиданно он заявил: «Если хочешь оказать мне услугу, работай на меня». Я спросил, что я должен делать. «Все что взбредет мне в голову», – последовал ответ. И так продолжается двадцать пять лет…

Лидия не знала, сколько времени потребуется Джонни, чтобы покончить с бутылкой виски, и решила перейти к делу.

– Вы знаете, почему я здесь, Эдди. Джонни попросил мистера Квиста помочь ему.

– О боже, я так боюсь за него, мисс Мортон. Какой-то сукин сын, извините меня, хочет его убить.

– Как проходила та вечеринка с шампанским, Эдди?

Уизмер покачал головой.

– Поверите ли, мисс Мортон, в тот момент, когда он действительно нуждался во мне, меня не оказалось на месте. У него как раз был роман с одной девицей, – Эдди ухмыльнулся.

– У него вечно роман, не с одной, так с другой. Так вот, они вдрызг разругались, и девица укатила в Акапулько. Джонни послал меня за ней, с письмом и алмазным браслетом. Он не мог поехать сам: на следующее утро у него была запись на студии. Представьте себе, несмотря на то что произошло, утром он все-таки записал новую пластинку, которую раскупали сотнями тысяч… Так что я не участвовал в той вечеринке. Если б я не уехал, Джонни и в голову бы не пришло обращаться к Луи Сэйболу или Максу Либману. Когда я вернулся из Акапулько, мы каждый день ждали, что крыша обрушится нам на головы, но этого не произошло.

– Вы хоть наладили отношения с этой девицей?

– Нет. Для Джонни это был черный уик-энд.

Лидия закурила новую сигарету.

– Вы знали Беверли Трент?

– Конечно. Я с первого взгляда понял, что от нее можно ждать только неприятностей. Я предупреждал Джонни. Но у нее была потрясающая фигура и он не смог отказаться от столь лакомого кусочка. А потом она не хотела упускать его. Портила ему жизнь.

– Вернемся к вечеринке, Эдди.

Он достал сигарету, подбросил в воздух, поймал губами.

– Как было принято в водевиле, – улыбнулся он.

Лидия рассмеялась и захлопала в ладоши. Эдди закурил.

– Вечеринка не планировалась заранее. Джонни обедал с друзьями в «Чейзене». Кто-то пошутил, что шампанское – всего лишь шипучая вода. Джонни рассмеялся и предложил купить столько шампанского, сколько они смогут выпить, чтобы проверить, соответствует ли действительности это опрометчивое заявление. Тому, кто продержится дольше всех, он пообещал приз – тысячу долларов. Прямо из «Чейзена» они поехали к Джонни домой.

– Не могли бы вы перечислить тех, кто поехал, Эдди?

– Не всех. Потом мы с Джонни пытались выяснить, кто же был у него в гостях. То есть он вспоминал, а я проверял, так ли это, расспрашивая тех, кто был наверняка. Мы решили, что кто-то мог притвориться спящим или перепившим. Этот кто-то, оставшись в доме, мог знать обо всем, что произошло. Джонни написал список из пятнадцати или шестнадцати человек, мужчин и женщин. Но были еще трое или четверо. Джонни их не знал. Они тоже приехали из «Чейзена». Те, кого мы спрашивали, не помнили, как выглядели эти субъекты. Вроде бы двое мужчин и две женщины. На той вечеринке все быстро набрались, – Эдди помрачнел. – Шампанское далеко не шипучая вода, знаете ли. И если пить его залпом, бокал за бокалом… – он пожал плечами.

– Можно предположить, что в доме остался какой-то человек, не известный Сэндзу – продолжила Лидия. – Но нас удивляет утверждение Джонни, что шантажист знал о записке. Из этого следует, что он побывал в той комнате, где умерла Беверли Трент. Сэндз уничтожил записку до того, как приехали его друзья. Значит, шантажист увидел ее раньше Джонни.

– Совершенно верно, – кивнул Эдди.

– Между прочим, Эдди, Беверли Трент – сценический псевдоним, а как звали девушку на самом деле? Дэн Гарви предполагает, что шантажист – ее брат, отец или любовник.

– О, мы пытались это выяснить. Ее звали Луиза Гауптман. Семьи у нее не было. Воспитывалась она в сиротском приюте где-то в Миннесоте. Фамилия немецкая – в тех краях полно немцев. Ее младенцем оставили на пороге приюта. К пеленке была подколота бумажка с именем и фамилией. Из приюта она вышла в восемнадцать лет. Работала официанткой, гардеробщицей. Победила на конкурсе красоты. Поехала в Голливуд, чтобы стать кинозвездой, – Эдди чихнул. С такой грудью она без труда нашла дорогу к постели агентов и продюсеров. Беда в том, что у нее не было способностей, она не умела петь, танцевать, держаться перед камерой. Вновь стала гардеробщицей. Тут-то ее и увидел Джонни. Она вцепилась в него мертвой хваткой. Чем это кончилось, вам известно.

Лидия помолчала.

– Эдди, расскажите мне о субботнем вечере. О ложной тревоге с бомбой. Между прочим, как Джонни оказался в Чикаго?

– Заезжал к подруге.

– У него действительно целый гарем?

Эдди усмехнулся.

– В свое время Джонни объездил весь мир, и в каждом городе, где он выступал, у него была девочка. В начале карьеры он не нашел себе пары только в одном городке – Джаплине, штат Миссури. Так поверите ли, он вновь, чуть ли не даром, выступал в этом городе, только бы сохранить незапятнанным послужной список.

– Так что же произошло в субботу?

– Мы прилетели в Чикаго из Лос-Анджелеса. Джонни повидался со своей ненаглядной, и вернулся в аэропорт, где мы и встретились. Вскоре после взлета пилот объявил, что на борту, возможно, бомба и он поворачивает назад. От страха мы вспотели, как мыши. Самолет благополучно приземлился, я пошел узнавать, когда следующий рейс, а Джонни пытался дозвониться до мистера Квиста. На все это ушло немало времени. Нас обыскали, перетряхнули весь багаж. Пока я добывал билеты, кто-то сказал, что в мужском туалете застрелили человека. Кого именно, мы узнали только в Нью-Йорке. Луи Сэйбол – давний друг Джонни и участник той истории. Когда мы добрались до «Гарден» и Джонни переодевался, позвонил Макс Либман. Наверное, он узнал о смерти Луи. Во всяком случае Джонни сказал, что Макс на грани истерики и хочет с ним встретиться. Джонни предложил ему приехать сюда, в «Бомонт», после концерта. Но тот не приехал. Потом мы узнали, что ему помешало.

– Как?

– По радио, – Эдди указал на стоящий в углу радиоприемник. – На следующее утро.

– Вы знаете, по какой причине Сэйбол оказался в Чикаго, а Либман – в Нью-Йорке?

– Понятия не имею. Я напуган не меньше Джонни. Похоже, кто-то намерен уничтожить всех, так или иначе связанных с той вечеринкой.

– Вы думаете, Сэндзу следует обратиться в полицию?

– Я понимаю, почему он этого не хочет. Если сейчас у него еще есть шанс вернуться на сцену, – а я знаю, что он думает об этом, – то история с Беверли, став достоянием широкой публики, поставит крест на его надеждах. Это я понимаю. Но у вас нет таких возможностей для защиты Джонни как у полиции. Вот что тревожит меня больше всего.

– Я думаю, Джулиан придерживается того же мнения, но Джонни – его друг, и выставленные им аргументы весьма убедительны.

Эдди улыбнулся.

– Джонни, если захочет, сможет продать бикини эскимосам.

– Ну, спасибо за помощь, Эдди, – Лидия поставила на стол пустой бокал и бросила окурок в пепельницу. – Пойду докладывать боссу.

Гарви позвонил из Лос-Анджелеса лишь во вторник утром. Квист попросил его повременить с докладом, пока в кабинете не собрались Лидия, Бобби Гиллард и Конни Пармали. И тотчас же из усилителя, стоящего на столе Квиста, загремел голос Гарви:

– Я не смог позвонить вчера вечером, Джулиан. Надо было еще кое в чем разобраться.

– Слетал не зря?

– Увидишь сам. Конни готова?

Квист взглянул на мисс Пармали, застывшую над машинкой для стенографирования.

– Начинай, – скомандовал он.

– Я обнаружил третью жертву.

– Третью?

– Да, после Сэйбола и Либмана, – пояснил Гарви, – Маршалл, голливудский полицейский.

– Он мертв?

– Можешь не сомневаться. Я начал разыскивать его, как только прилетел. Он уволился из полиции и жил в небольшом коттедже на берегу океана. Приехав туда, я нашел на крыльце три бутылки молока, а в почтовом ящике – газеты за три дня. Я вошел в дом через дверь черного хода, которая оказалась открытой. На столе в кухне обнаружил недоеденный завтрак. Маршалла не было. Я почуял неладное, Джулиан.

– Я тебя понимаю.

– Пошел к соседу. Тот сказал, что Маршалл любит по утрам поплавать. По тропинке мы спустились на пляж. Там он и лежал, с проломленным черепом. Не в плавках, а в джинсах, рубашке и кроссовках. Сосед высказал предположение, что Маршалл упал с обрыва. Я думаю иначе. Он лежал на песке, рядом – ни одного булыжника. Судя по всему, его несколько раз ударили по голове чем-то тяжелым. Полицейские пришли к тому же выводу. Молоко, газета, недоеденный завтрак указывают на то, что Маршалла убили в пятницу утром. Того же мнения и судебный эксперт.

– Есть ли подозреваемые?

– Нет. Подъездная дорожка заасфальтирована, следов шин на ней нет. Соседи никого не видели. Машина Маршалла в гараже. С этим все.

Квист взглянул на Лидию и Бобби Гилларда. Вопросов у них не было.

– Продолжай, Дэниэл.

– Я заехал в конторы Сэйбола и Либмана. Рыдающие секретарши. Черная тоска. С обеими одна и та же история.

– Какая история?

– Джонни попросил Сэйбола встретиться с ним в Чикаго. Джонни попросил Либмана встретиться с ним в Нью-Йорке. Срочно.

– О господи, Дэн, неужели ты хочешь сказать…

– Подожди, это еще не все. Джонни не разговаривал ни с Сэйболом, ни с Либманом. Секретарша Сэйбола сказала, что позвонил мужчина. Она решила, что это Эдди Уизмер, хотя признает, что тот не представился. Он, мол, звонит по поручению Джонни. Сэндз хочет, чтобы Сэйбол встретился с ним в чикагском аэропорту в такое-то время. «Передайте мистеру Сэйболу, что речь пойдет об особом шампанском». Секретарша знала, что Сэйбол не может лететь: он работает семь дней в неделю. Когда же она передала ему просьбу Джонни, Сэйбол позеленел и приказал ей купить билет до Чикаго.

– Ты сказал, что с Либманом произошло то же самое?

– Совершенно верно. Мужчина не назвал себя. Сказал, что звонит по поручению Джонни Сэндза, который хочет встретиться с Либманом в Нью-Йорке, после благотворительного концерта в «Гардене». Либман должен позвонить в «Гарден», и они договорятся о месте и времени. Секретарша засомневалась, сможет ли она найти Либмана: тот где-то играл в гольф с клиентом. Мужчина подчеркнул, что дело срочное, насчет «особого шампанского». Она нашла Либмана. Не доиграв партию, он улетел в Нью-Йорк.

– И на этот раз секретарша подумала, что звонил Уизмер?

– Нет, – Гарви хохотнул. – Я прямо спросил ее об этом. Она зарделась и ответила, что узнала бы голос Эдди. Подозреваю, у них не только деловые отношения.

– Девушки полагают, что звонили из Лос-Анджелеса?

Как они могут это знать, Джулиан? Сейчас можно звонить из Анкориджа, а будет слышно, как от соседа. И никаких телефонисток – автоматическая связь. Но я думаю, что звонили из Лос-Анджелеса, Маршалла убили в пятницу утром. Сэйболу и Либману позвонили в тот же день после полудня. Нашему приятелю хватило времени, чтобы прилететь в Чикаго раньше Сэйбола. Он успел и телеграмму послать авиадиспетчеру. А потом улетел в Нью-Йорк, чтобы свести счеты с Либманом.

– И с Джонни, – заметил Квист.

– И с тобой! – добавил Гарви. – Кто-то убивает всех, замешанных в дело Трент, а заодно и тех, кто попадается на пути. Например, Квиста.

– Да, действие перенесено из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.

– Поэтому я вылетаю первым же рейсом. Кто-то должен прикрывать тебе спину. Наш любитель шампанского настроен серьезно.

Кровь отхлынула от лица Джонни. В одно мгновение он ссохся и постарел.

– Майк Маршалл! В это невозможно поверить.

– Придется, – пожал плечами Квист.

Они сидели в номере Джонни в отеле «Бомонт». Эдди смешивал и разносил коктейли. Квист говорил, Джонни слушал и уголок его рта изредка дергался. Когда Эдди приносил стакан, он выпивал его залпом и тут же возвращал назад.

– Я пару раз встречался с той крошкой из конторы Либмана, – подтвердил Эдди. – Слава богу, что она запомнила меня, иначе ты бы мог подумать…

– Не болтай ерунды, Эдди, – оборвал его Джонни и, насупившись, повернулся к Квисту. – Если б ты не знал меня, Джулиан, и тебе выдали всю эту информацию, не подумал бы ты, что именно я убиваю всех, кто знал о деле Трент?

– У меня могли бы зародиться подозрения, – кивнул Квист.

– Этому типу, кто бы он ни был, известно все, – вмешался Эдди. – Но как ему удалось выяснить, что мы собираемся лететь через Чикаго, босс? Об этом знали только вы, я и продавец билетов в аэропорту.

– Знал же он о записке, которую, как мне казалось, не видел никто, кроме меня, – вздохнул Джонни. – Да, он все рассчитал.

– Давайте не усложнять дела, – возразил Квист. – Кто-то не ушел с твоей вечеринки в тот вечер или находился в твоем доме, не принимая в ней участия. Насколько я тебя знаю, войти к тебе мог любой прохожий. Приятель Беверли Трент два года доил тебя, а теперь, когда молоко иссякло, он начал мстить. С этим все совершенно ясно. А насчет остановки в Чикаго – так он мог стоять за спиной Эдди у окошечка кассы.

– Вот чего я не могу понять, – не сдавался Эдди. – Мистер Квист говорит, что Максу и Луи позвонили в пятницу днем. А мы решили, что полетим через Чикаго только в аэропорту Лос-Анджелеса. Как он мог знать о наших планах, босс, до того как они определились?

Джонни прижал кончики пальцев к глазам.

– Это не совсем так, Эдди. В четверг вечером я позвонил Джейн в Чикаго, чтобы узнать, будет ли она дома. Я не сказал об этом тебе, так как ты стал бы меня отговаривать.

На лице Эдди отразилась обида.

– В аэропорту я разыграл сценку, прикинувшись, будто эта идея только что пришла мне в голову, – Джонни взглянул на Квиста. – Думаешь, мой телефон в Беверли-Хиллз может прослушиваться?

– Неизвестный знал о твоей поездке в Чикаго.

Джонни посмотрел на часы.

– Ты собираешься к Мэриан Шеер, Джулиан?

– Если ты там будешь, – ответил Квист. – Мне бы не хотелось отпускать тебя одного, пока у нас нет четкого плана действий.

Джонни рассмеялся.

– Одного? Я беру с собой трех куколок.

– Чем больше, тем безопаснее, – поддакнул Эдди.

Квист встал.

– У меня не детективное агентство, Джонни. Я не могу приставить к тебе телохранителя. Хочешь знать мое мнение?

– Конечно, дружище. Я доверяю тебе. Ты это знаешь.

– Неизвестный убивает всех, кто был в курсе перемещения тела Беверли Трент из твоего дома в ее квартиру. Об этом знали полицейский, Сэйбол, Либман. Остались Эдди и ты.

– О, боже! – ахнул Эдди.

– Если это просто маньяк, который мстит за Беверли Трент, вернее, Луизу Гауптман, можешь быть уверен, что он постарается добраться до тебя. Но сначала, я думаю, он разделается с Эдди.

– Почему? – прошептал Эдди. – Я не участвовал в вечеринке. Я уезжал в Акапулько.

– Ты помогал заметать следы, – бесстрастно ответил Квист. – Ты умрешь первым, Эдди, потому что для Джонни этот мерзавец приготовил что-то особенное. Джонни придется отвечать за все. В пятницу утром он был в Голливуде. Следовательно, мог убить Маршалла, полицейского. Он находился в аэропорту Чикаго, когда там застрелили Сэйбола, и вел машину по той улице Нью-Йорка, где задавили Либмана. На его машине помят бампер. Поэтому, что бы ни случилось с тобой, все будет выглядеть так, будто это дело рук Сэндза. Если на него падет подозрение, история Беверли Трент станет достоянием широкой публики. Тут есть и мотив – стремление заткнуть рот всем, кто знал, что случилось с Беверли, и реальная возможность твоего, Джонни, присутствия на месте убийств в момент их совершения. Получается так, что тебя шантажировали и этим положили конец твоей карьере. Ты не смог установить личность шантажиста, но знал, что это один из четырех – Сэйбол, Либман, полицейский или Эдди. Задумано неплохо. Никому не хочется умирать. Внезапная, мгновенная смерть – не самое худшее. Но медленная смерть, когда топчут твою гордость, твою репутацию, а все секреты твоей жизни ловкий прокурор выставляет напоказ, ожидание своего часа в череде смертников, крушение всего, что любил… Трудно представить себе что-нибудь более ужасное.

Джонни закрыл глаза. Его лицо перекосила гримаса боли… или страха?

– Кто бы это мог быть, Джулиан? – прошептал он. – Кто?

Квист словно и не слышал его вопроса.

– Есть, правда, шанс, что этот псих оставит тебя в живых.

Глаза Джонни широко раскрылись.

– Он покажет, что держит тебя за горло, и ты снова начнешь платить. Ты будешь знать, что иначе неминуема расплата: в суде ли, или на улице – от пули между глаз.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Джонни. – Это лишь догадки.

– В надежде напугать тебя, Джонни, – ответил Квист. – «Квист Ассошиэйтс» не ведет таких дел. Мы можем посоветовать, что делать дальше, но не защитить тебя.

– Так советуй!

– Для начала я бы отправил Эдди в длительный отпуск, куда-нибудь подальше, к примеру, в Тимбукту. Он останется там под вымышленным именем, пока этого парня не поймают. Затем ты обратишься в полицию и скажешь правду о Беверли Трент. Ты ее не убивал, ты только перевез ее тело. Будет громкий скандал, но ты его переживешь. Полиция, ФБР начнут охоту на преступника. Тебе будет обеспечена надежная защита. Рано или поздно они его найдут. К нему наверняка потянется ниточка от Беверли Трент. Как только его посадят за решетку, мы вздохнем свободно.

– Он подтасовал факты. Все убийства выглядят так, словно они совершены мною.

– Ты обратишься в полицию раньше, чем он. Они ему не поверят.

– Я об этом подумаю.

– Дело приняло такой оборот, что раздумывать некогда.

Джонни сидел не шевелясь. Эдди, облизывая пересохшие губы, не отрывал от него глаз.

– Я бы хотел переговорить с Эдди. О том, что мы решим, я скажу тебе у Мэриан Шеер.

– Если ты не обратишься в полицию, Джонни, считай, что я вышел из игры, – заключил Квист.

– Зачем мы идем на этот ужин? – спросила Лидия, поднося к губам бокал мартини. В элегантном вечернем костюме она была эффектна.

– Я обещал ему, – Квист поднял свой бокал. – Твое здоровье!

– А если он не обратится в полицию?

– Мы вежливо попрощаемся и пойдем куда-нибудь еще.

– Например, вернемся сюда?

– Тебе тут нравится?

Лидия улыбнулась.

– Больше, чем где бы то ни было.

– Тогда обязательно вернемся, – Квист наклонился, поцеловал ее в щеку и взглянул на часы. – Скоро прилетит Дэн. Ему скажут, где нас искать. За прошедший день он, наверняка, раскопал немало интересного. Возможно, мы сможем сделать какие-то выводы.

Мэриан Шеер умела принимать гостей. Особняк сиял от подвала до чердака. Тут и там стояли корзины цветов. Два официанта в белых смокингах и три служанки в черных платьях с накрахмаленными передниками разносили подносы с холодными и горячими закусками. На каждом этаже был бар. Любое желание гостя исполнялось, как по мановению волшебной палочки.

Квиста и Лидию встретил молодой человек в двубортном зеленом костюме, сшитом из материи, напоминающей вельвет.

– Мисс Мортон… Мистер Квист? Я – Дуглас Хэдман. Мэриан ждет вас наверху.

Лицо Хэдмана показалось Квисту знакомым. Тут же он вспомнил, что видел его в кабинете управляющего «Гарден».

Мэриан Шеер окружила себя молодежью. Самым старым был Джонни Сэндз, но именно он находился в центре внимания. К нему льнули три красотки – брюнетка, блондинка и рыжеволосая. Джонни, веселый и радостный, попытался представить своих дам Лидии и Квисту.

– Это Долорес, это Бетси, а это Клодин, – каким-то образом ему удавалось обнимать всех троих.

– Я – Бетси, – поправила его рыжеволосая. – А вот Клодин, – она указала на блондинку.

– Я – Долорес, – возразила блондинка, – Клодин – это она, – и посмотрела на брюнетку.

– Имена, имена, имена, – рассмеялся Джонни. – Меня больше интересует совсем другое, – и он погладил ногу Долорес.

– Ты подумал? – спросил Квист.

– Конечно, дружище, – кивнул Джонни. – Утром я сразу же последую твоему совету. Эдди не пришел, потому что собирает чемодан. Он решил поехать в Венецию. Говорит, что с детства мечтал покататься в гондоле. А теперь наполняйте бокалы и догоняйте тех, кто начал раньше.

Подошла Мэриан Шеер в ослепительном, подчеркивающем достоинства ее фигуры вечернем платье.

– Вижу, Дуглас вас встретил. Я очень рада, что вы смогли прийти.

– Благодарим вас за приглашение, – вежливо ответила Лидия.

Среди гостей Квист и его спутница увидели немало знакомых: молодого актера, которому Квист помогал пробиться на Бродвей, известную деятельницу движения за равноправие женщин (с помощью Квиста она вела серьезную предвыборную кампанию кандидата от демократической партии на пост президента США), галантного Джада Уолкера, официального представителя города Нью-Йорка. У Мэриан было много друзей, и, похоже, в ее доме никто не скучал. В особенности Джонни, которого кроме трех дам окружала еще целая толпа поклонников.

Квист и Лидия обсуждали с Джадом Уолкером субботний благотворительный концерт, ту легкость, с которой Джонни покорил аудиторию. Увлеченные разговором, они и не заметили, как в дальнем конце комнаты Джонни вскочил на стул, за роялем возник Дон Эдвардс, и в мгновенно наступившей тишине Сэндз запел.

Когда он умолк, грянул гром аплодисментов. Джонни схватил как по заказу появившуюся на рояле трубу.

– А теперь пора перекусить! – воскликнул он и заиграл походный марш.

Буфет поражал воображение. Огромная индейка, толстые ломти ветчины, красная рыба, разнообразные сыры, маслины, салаты, соусы. Официанты обносили гостей бокалами с бургундским.

– Интересно, думал ли Делберт Шеер, куда пойдут его деньги, когда он умрет, – хмыкнул Квист.

– Надеюсь, он не стал бы возражать, – заметила Лидия.

– Такого я еще не видела. Пожалуйста, не смотри на меня, дорогой, я превращаюсь в обжору.

Уголком глаза Квист заметил, как Джонни накладывает своим девицам полные тарелки. Сам Джонни вообще ел очень мало, и никогда – перед выступлением. А он, судя по всему, настроился петь.

И когда объевшиеся и напившиеся гости отвалились от буфета и уселись кто в кресла, а кто прямо на пол, Джонни запел. Одна песня сменяла другую, прерываясь лишь аплодисментами. Чья-то рука легла на плечо Квиста, и он обернулся.

– Можно вас на минуту, Джулиан? – в голосе Мэриан Шеер слышалась тревога.

Лавируя между гостями, она вывела Квиста в маленький холл у лифта. Обернувшись, он увидел, что Дуглас Хэдман уже подсел к Лидии.

– Какой-то полисмен спрашивает Джонни. Не могли бы вы поговорить с ним? Если Джонни сейчас остановить, весь вечер пойдет насмарку.

– Он, наверное, поставил машину в неположенном месте, – попытался успокоить ее Квист.

На лифте он спустился в холл. Одного взгляда на ожидающего там полисмена хватило, чтобы по спине Квиста побежали мурашки. Он уже имел дело с лейтенантом Кривичем из отдела убийств – низкорослым, коренастым крепышом, пытающимся придать своему еще детскому лицу суровое выражение.

– Привет, Квист, – поздоровался он. – Кстати, я попал сюда лишь благодаря вам.

– Да?

– Знал, что он – ваш клиент. Попытался его найти. Дозвонился до одного из ваших сотрудников, по фамилии Гарви. Он сказал мне об этой вечеринке.

– Вы пришли сюда не для того, чтобы пригласить Джонни выступить на вечере новобранцев?

– Нет. Сожалею, но придется его прервать.

Прекрасный голос Джонни слышался и на первом этаже.

– Если не секрет, из-за чего?

– Скоро об этом секрете станет известно всем. Сэндз остановился в отеле «Бомонт» со своим приятелем.

У Квиста пересохло во рту.

– С Эдди Уизмером.

– Да, – кивнул Кривич. – Горничная зашла в номер Сэндза, чтобы сменить постельное белье. Кто-то размозжил этому Уизмеру голову. Он мертв, Квист, и ему помогли умереть.

– Понятно.

– Вы знали Уизмера?

– Да. И любил его. Знал я и о том, что Эдди грозит опасность, но не смог ничего сделать, чтобы уберечь его.

– Похоже, мне нужно поговорить и с вами, – нахмурился Кривич. – Вы позовете Джонни Сэндза?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Мэриан Шеер ждала Квиста у лифта.

– Я должен увести Джонни.

– Но мои гости!

– Дело серьезное, Мэриан. Он не сможет вернуться. Убили его друга, Эдди Уизмера.

– О боже!

– Никому не говорите о случившемся, хотя бы до того, как я уведу Джонни. Так ему будет спокойнее.

– Разумеется.

Лидия утонула в глубоком кресле. Хэдман устроился на подлокотнике.

– Мне надо поговорить с тобой, – подойдя сказал Квист.

– Я принесу вам коктейли, – Хэдман встал и направился к бару.

Пальцы Квиста сжали руку Лидии.

– Теперь Эдди. Кто-то убил его в номере Джонни.

Лидия повернулась к Квисту, ее глаза широко раскрылись.

– Я должен сказать об этом Джонни и увести его, – добавил Квист. – Боюсь, тебе придется самой искать дорогу домой.

– Как, Джулиан?! Кто?

Квист пожал плечами.

– Разбили голову. Кто – неизвестно. К счастью, расследование ведет наш давний друг, Кривич. Он ждет Джонни внизу.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Думаю, что нет. Будь осторожна, опасность, возможно, грозит и нам.

– Я буду там, где ты сможешь найти меня, – ответила Лидия. – В моей квартире или в твоей?

– Поезжай, пожалуй, к себе, – решил Квист. – Бог знает, когда я попаду домой и с кем.

Очередная песня завершилась овацией и криками восторга. Квисту удалось пробиться к Джонни и взять его под руку.

– Мне надо поговорить с тобой.

Лицо Джонни сияло.

– Попозже, дружище. Я только начал входить во вкус.

Сейчас, – что-то в выражении лица Квиста, во взгляде его синих глаз убедило Джонни, что дело не терпит отлагательств. Он вскинул руки.

– Остыньте немного, друзья. Я сейчас вернусь, – и последовал за Квистом в холл. – Ты выбрал неудачный момент, Джулиан. Я…

– Эдди мертв, – прервал его Квист.

Джонни окаменел. Его лицо побледнело как полотно.

– Его убили в твоем номере. Полиция ждет тебя. У них есть вопросы.

Джонни согнулся пополам, словно его ударили в живот.

Крик боли сорвался с его губ. Дрожащими руками он ухватился за Квиста. Выпрямился.

– Его нашла горничная, менявшая постельное белье, – продолжал Квист. – Это все, что мне известно. Внизу ждет лейтенант Кривич. Он будет руководить расследованием. С этим нам повезло. Я его хорошо знаю, достойный человек.

– Дай мне несколько секунд, – сдавленным голосом прохрипел Джонни. Он отпустил руку Квиста, пригладил растрепавшиеся волосы. – Этот малый был моим лучшим другом. Ты был прав, Джулиан. Мне следовало еще вчера вызвать полицию.

– Кривич ждет.

Лейтенант распахнул перед Джонни дверцу патрульной машины. Он не стал возражать, когда Квист высказал желание поехать с ними в «Бомонт».

– Я понимаю, какой это удар, – начал он, когда машина тронулась с места.

– Удар! Эдди был моим лучшим другом. Когда я уехал, он прекрасно себя чувствовал… всего несколько часов назад.

– Когда вы уехали?

– Где-то в начале седьмого, – ответил Джонни. – По пути заехал за девушками. Эдди остался дома, потому что на следующий день улетал в Европу. Он собирал вещи.

– Похоже, – кивнул Кривич. – В спальне мы нашли наполовину уложенный чемодан. Зачем ему понадобилось лететь в Европу? По делам?

– О господи, лейтенант, это такая длинная история!

– Квист намекнул, что Уизмеру грозила опасность. Какая? От кого?

Джонни с суровым, беспощадным осуждением взглянул на Квиста.

– Это длинная история, лейтенант, – повторил Квист. – Но Эдди – четвертый друг Джонни, убитый за несколько последних дней.

Брови Кривича взлетели вверх.

– Вы шутите!

– Один в Калифорнии, один из Чикаго, двое здесь, в Нью-Йорке.

– Кто же второй? – спросил Кривич.

– Адвокат из Лос-Анджелеса Макс Либман. Его сбила машина на Мэдисон-авеню ранним воскресным утром.

Кривич нахмурился.

– То происшествие едва ли можно считать преднамеренным убийством. Человек переходил улицу, и какой-то пьяница или наркоман сбил его.

– Я думаю, вы измените свое мнение, – заметил Квист. Патрульная машина остановилась у «Бомонта». – Пойдемте в отель.

– Поговорим здесь, – Кривич даже не потянулся к ручке, чтобы открыть дверь.

– Давай, Джонни, – Квист повернулся к Сэндзу.

– Обо всем? – спросил тот.

– Да, с самого начала.

И Джонни рассказал о вечеринке с шампанским и Беверли Трент, о шантажисте и своем уходе со сцены, о кошмаре последних дней – смерти Луи Сэйбола в чикагском аэропорту, Макса Либмана на Нью-Йорской улице, Майка Маршалла на калифорнийском пляже.

– Вы помогали ему сохранять все это в тайне, Квист? – сурово спросил Кривич.

– Я узнал об этом только в воскресенье утром, – ответил Квист. – Уговаривал Джонни обратиться в полицию, но он отказался, потому что ваше вмешательство поставило бы крест на его дальнейшей карьере. Я предложил собрать для него кое-какую информацию и в тот же день отправил Гарви в Голливуд. Дэн узнал о телефонных звонках, которые были якобы от Джонни и после которых Сэйбол вылетел в Чикаго, а Либман – в Нью-Йорк, затем нашел тело Маршалла. До этого мы не знали о его смерти. Дэн убедил меня, что без помощи полиции нам не обойтись. Действия преступника укладывались в определенную схему: он убивал всех, за исключением Джонни, кто знал правду о вечеринке с шампанским. Выходило, что следующей жертвой должен стать Эдди. Тогда же я предложил Эдди уехать куда-нибудь подальше и твердо заявил Джонни, что выхожу из игры, если он не расскажет обо всем полиции. Джонни обещал мне начать завтрашний день со встречи с вами.

– Ваше поведение едва ли понравится окружному прокурору, – покачал головой Кривич. – Вы придерживали важную информацию.

– К черту окружного прокурора! – взорвался Джонни. – Эдди убили! Это по вашей части, не так ли, Кривич? Вот и ищите этого сукиного сына!

Кривич открыл дверцу.

– Пойдемте наверх.

– Мы его увидим?

– Не сейчас. Тело отправлено на медицинскую экспертизу. Позднее вам придется его опознать.

– О боже!

В номере 14-Б отеля «Бомонт» царил беспорядок. Перевернутые кресла, сдернутая со стола вместе с лампой и пепельницами скатерть. Убийца не смог подкрасться к Эдди Уизмеру сзади и неожиданно ударить по голове. Эдди боролся за жизнь, по крайней мере пытался убежать. На ковре темнело кровавое пятно. Меловая линия показывала, где лежало тело.

Их встретили двое: сурового вида детектив Квиллэн и сотрудник отеля, черноволосый, с маленькими блестящими глазками, ведающий вопросами безопасности, по имени Додд.

– Найдены отпечатки пальцев лишь несколько человек, – доложил Квиллэн. – Естественно, убитого и, вероятно, мистера Сэндза. Все это на бритвенных принадлежностях и различных предметах. Два или три отпечатка, принадлежащих другим людям, имеются на стаканах в баре. Ими пользовались те, кто не живет в этом номере.

– Один из них я, – заметил Квист. – Я был тут днем.

– Горничная обычно забирает грязную посуду, когда приходит менять белье, – вмешался Додд. – Сегодня она, едва войдя в номер, увидела тело, пулей вылетела в коридор и послала за мной.

– На орудии убийства отпечатков пальцев нет, – продолжал Квиллэн. – Их или стерли, или убийца был в перчатках. Лаборатория скоро даст точный ответ.

– Чем его убили? – спросил Квист.

– Серебряным подсвечником, – ответил Квиллэн. – Точно таким же, как на каминной полке.

– Странно, – Квист нахмурился.

– Что же тут странного? – удивился Кривич. – Им можно уложить лошадь. Посмотрите, какая тяжелая у него подставка.

– Получается, что убийца пришел сюда неподготовленным или, проникнув в номер, решил воспользоваться другим орудием. Как мог он знать, что найдет здесь что-нибудь подходящее, если шел сюда с целью убить Эдди?

– Вы предполагаете, что неизвестный вошел в номер Сэндза, затеял ссору с Эдди, в ярости схватил подсвечник и убил его? – спросил Кривич.

– Возможно, – кивнул Квист. – Но это противоречит моей схеме, лейтенант. Если убийца – тот самый человек, что разделался с Маршаллом, Сэйболом и Либманом, он не мог прийти в отель с пустыми руками. Он не стал бы надеяться на то, что ему подвернется подходящий предмет.

– Если только он не бывал здесь раньше, – возразил Додд. – Тогда он знал, что найдет в номере недурную дубинку, – и его черные блестящие глазки уперлись в Сэндза.

Тот не двинулся дальше порога. Там он и стоял, привалившись к стене. Казалось, его сил хватало лишь на то, чтобы удержаться от взгляда на кровавое пятно и белую линию. Каждый вздох давался ему с большим трудом.

– Вы приехали в «Бомонт» в субботу вечером, мистер Сэндз? – спросил Кривич.

Джонни кивнул.

– Не совсем так, – поправил его Додд. – Номер забронировали для мистера Сэндза две недели назад и ждали его в субботу вечером. Но приехал он лишь в воскресенье, без четверти четыре утра.

– В субботу вечером, в воскресенье утром, не все ли равно, – огрызнулся Джонни. – Вы знаете, как я летел из Чикаго, лейтенант. По просьбе Квиста полицейский эскорт сопровождал меня из аэропорта в «Гарден». Там я переоделся и сразу вышел на сцену. Я не мог попасть в отель до окончания концерта, – он пожал плечами. – Примерно в это же время Макса сбила машина.

– Вы занимаете эти комнаты несколько дней, – продолжал Кривич. – Полагаю, тут побывало много людей: ваши друзья, знакомые… – он запнулся. – Женщины?

Джонни горько рассмеялся.

– Ну и репутация у меня. Нет, женщин не было. Никто ко мне не заходил, за исключением разве что Джулиана. Но, наверное, кто-то тут бывал.

– Кто именно?

– Не давите, лейтенант. Я приехал в воскресенье, в четыре утра. Раздеваясь, включил радио и услышал сообщение о гибели Макса Либмана. Я пытался дозвониться Джулиану, но его телефон не отвечал, – Джонни взглянул на Квиста. – Тогда я поехал к нему домой. Примерно в шесть утра. Почти все воскресенье я провел у него. Так, Джулиан?

– Так.

– Я не спал с пятницы, разве что в самолете. Вернувшись от Джулиана, сразу завалился в постель, а в понедельник днем поехал к одной даме. Если нужно, назову ее адрес.

– Нас не интересует ваше алиби, мистер Сэндз, – ответил Кривич. – Мы хотим знать, кто бывал в вашем номере кроме вас, Уизмера и Квиста.

– Вернулся я в понедельник около полуночи. Дама ждала мужа. Утром я встал довольно поздно и поехал в контору Квиста. Ждал его там бог знает сколько, выпил полбутылки виски и успел вздремнуть. Вернулся в отель, по телефону договорился с девушками о встрече.Потом приехал Джулиан. Вечером я забрал девушек и с ними отправился к Мэриан.

– Вы сказали что кто-то мог прийти в номер.

– Конечно, тут все время был Эдди. Кто-нибудь мог зайти к нему или ко мне.

– Он никого не упоминал?

Джонни взглянул на Квиста.

– Нет.

– Я могу назвать вам одного человека, побывавшего здесь, – сказал Квист. – Моя сотрудница, мисс Лидия Мортон, заходила поговорить с Эдди, когда Джонни сидел в моем кабинете.

– Теперь ясно, откуда взялись окурки с помадой, – заметил Квиллэн. – Мы знали, что в номер приходила женщина.

Кривич нетерпеливо махнул рукой.

– Давайте хоть на минуту забудем о вашей версии, о том, что убийца мстит за Беверли Трент. У Уизмера были враги?

– У Эдди? О господи, лейтенант, все любили этого малыша.

– А кто-то мог ненавидеть.

– Возможно, это действительно совпадение, – Квист взглянул на Додда. – Обычный вор. Узнал, что в отеле остановился Джонни Сэндз, – у которого есть деньги, а то и драгоценности. Вор зашел в номер и…

– Как он смог зайти в номер? – прервал его Кривич.

Додд пожал плечами.

– В больших отелях множество ключей. Случается, что с ними обращаются слишком беспечно. Ключи достаточно надолго, чтобы можно было успеть изготовить дубликат, попадают не к тем кому следует. Горничная, приходя застелить постели, возвращается в коридор за чистыми простынями, ставя при этом замок на предохранитель, чтобы на обратном пути вновь не лезть за ключом. Их учат этого не делать, но всякое случается. Потом она забывает опустить «собачку». В номер может зайти кто угодно. У нас отличные замки, но настоящий профессионал… – Додд в очередной раз пожал плечами. – Нет такого замка, который нельзя открыть.

– Итак, вор проникает в номер, – продолжал Квист. – Эдди в спальне собирает вещи, слышит шум, вспугивает вора и мгновением позже борется за свою жизнь. Вор хватает первое, что попадается под руку, – подсвечник – и бьет Эдди по голове…

– Почему никто ничего не слышал? Почему Эдди не звал на помощь?

– Стены в этих номерах звуконепроницаемые, – ответил Додд. – Он мог орать во все горло, его никто бы не услышал.

Холодный взгляд Кривича уперся в Квиста.

– Так, по-вашему, было дело, Квист?

– Нет, но это одна из возможных версий, – Джулиан посмотрел на Додда. – Никто не видел входящего или выходящего из номера постороннего человека? Может быть, кто-нибудь звонил из вестибюля?

– Мы не охраняли мистера Сэндза, – раздраженно ответил Додд. – Мы, конечно, понимали, что подростки, поклонники могли докучать ему. Увидеть мистера Сэндза, получить автограф, оторвать пуговицу от его костюма, чтобы потом показывать друзьям. Эту братию мы не пускаем дальше вестибюля. Старшая по этажу получила указание приглядывать за номером 14-Б, чтобы никто попусту не болтался под дверью. Но специально номер не охранялся. Мистер Шамбрэн, следит за тем, чтобы навязчивое внимание персонала не мешало отдыхать нашим гостям.

– Кто такой мистер Шамбрэн? – спросил Кривич.

Додд, похоже, не поверил своим ушам.

– Мой босс! Управляющий отелем «Бомонт». Когда у нас останавливается известный политик, дипломат или артист, основное внимание мы сосредотачиваем на психопатах, пикетчиках, демонстрантах, то есть на тех, от кого можно ждать неприятностей. В случае мистера Сэндза нас особенно беспокоили его поклонницы.

– Я должен оставаться здесь?! – Внезапно выкрикнул Джонни. – Мне нужно выпить. Я не хочу задерживаться в этой комнате дольше, чем это необходимо.

– Мы перенесем ваши вещи в другой номер, мистер Сэндз, – успокоил его Додд. – Коридорный ждет вашего указания, чтобы запаковать чемоданы.

– Значит, я могу идти? – спросил Джонни.

– Я хочу записать ваши показания, – вмешался Кривич.

– Если вы решили перебраться в другой номер, я зайду со стенографистской через полчаса.

– Я мечтаю о том, чтобы уехать к тебе, Джулиан, – вздохнул Джонни.

– Прежде всего мне нужны ваши показания, – настаивал Кривич.

– Дай мне знать, когда они отпустят тебя, – заключил Квист и вышел вместе с Доддом. Появившийся коридорный помог Джонни собрать вещи.

– Так что там относительно вашей теории? Какие основания были у вас предполагать, что Уизмера убьют? – спросил Додд.

– Долгая история, – ответил Квист. – Беда в том, что я не смог убедить Эдди, да и, пожалуй, себя в том, что опасность настолько близка. В последние дни совершено несколько взаимосвязанных убийств, и я подумал, что Эдди может оказаться следующей жертвой. К сожалению, так оно и вышло.

– Жертвой следующей, но не последней?

– Возможно.

– Очевидно, теперь очередь Сэндза?

– Похоже, что так.

– Кривич знает?

– Да.

– Значит, ответственность за жизнь Сэндза ложится на него. Если в отеле убьют еще кого-нибудь, мистер Шамбрэн разрежет меня на мелкие кусочки.

– Я слышал о вашем Шамбрэне. О нем ходят легенды.

– Он просит, если вас не затруднит, заглянуть к нему.

– Откуда ему известно, что я здесь?

– Он сказал, что вы приедете с мистером Сэндзом.

– Как он узнал?

– Те, кто здесь работает, не сомневаются, что он видит сквозь стены. Отвести вас к нему?

– Почему бы и нет? Я хочу познакомиться с ним.

Как это ни странно, ранее Квист не встречался с Пьером Шамбрэном. Десятки его клиентов останавливались в отеле «Бомонт». Он бывал здесь сотни раз, ужинал с Лидией, пил коктейли в баре «Трапеция», но ни разу не видел управляющего самым роскошным отелем Нью-Йорка, а то и всего мира.

Кабинет Шамбрэна на четвертом этаже отеля скорее напоминал гостиную римского дворца эпохи Возрождения. Лишь четыре телефона на украшенном чудесной резьбой столе указывали на то, что тут еще и работают. На комоде в дальнем углу стояла большая кофеварка. Бар переливался старинным хрусталем, разноцветьем бутылок. Квист успел заметить висящую на стене картину Пикассо, несомненно, подлинник, затем все его внимание сосредоточилось на сидящем за столом человеке. Додд представил Квиста своему боссу.

Шамбрэн был невысок ростом, коренаст, темноволос, а взгляд его черных, глубоко посаженных глаз пронзал казалось, насквозь. – Наконец-то мне удалось встретиться с вами, мистер Квист, – француз по происхождению, Шамбрэн говорил по-английски без малейшего акцента.

– Я очень рад, – Квист пожал протянутую руку.

– Хотите что-нибудь выпить или чашечку кофе по-турецки?

– Если позволите, я предпочел бы бренди.

– Пожалуйста, у нас богатый выбор.

Его глаза не отрывались от Квиста, пока тот не налил себе бренди и не уселся в удобное кресло.

– Для вас это тяжелый вечер.

– Да, – кивнул Квист, – убийство не принадлежит к числу моих любимых видов спорта.

Сидя напротив, Шамбрэн покуривал плоскую египетскую сигарету.

– Любопытство – вредная привычка, – сказал он. – К сожалению, у меня она чрезмерно развита. Такой отель, что маленький город. У нас свои магазины, рестораны, бары, прачечные, химчистки, банковские сейфы, полиция – тысяча и одна составляющие, необходимые для нормального функционирования отеля. Любопытство позволяет мне находиться в курсе событий. Случаются здесь и преступления, как в любом городе, но каждое из них я воспринимаю как личное оскорбление.

– Я вас не совсем понимаю.

– Я чувствую, что не могу остаться в стороне. Убийство – плохая реклама для отеля. Мне представляется, это – не ординарное убийство, мистер Квист. Эдвард Уизмер погиб не от руки случайного вора или личного врага.

– Вот как!

– В отличие от прессы я уже успел сопоставить факты, – глаза Шамбрэна превратились в щелочки. – Макс Либман часто бывал в этом отеле. Он позвонил мне в субботу вечером, чтобы узнать, когда должен приехать Джонни Сэндз. Он позвонил мне, а не в справочную, потому что мы давние друзья. Позже он умер насильственной смертью. А за несколько часов до того в чикагском аэропорту застрелили Луи Сэйбола. Как выяснилось, он тоже был другом Джонни. И вот в моем отеле убивают третьего друга Сэндза. Это не случайные убийства, мистер Квист.

Квист улыбнулся.

– Додд убежден, что вы способны видеть сквозь кирпичную стену.

– Так я прав?

– Я думаю, правы. И Джонни думает, что вы правы. Более того, мы пытаемся убедить полицию, что вы правы.

– И логично предположить, что следующей жертвой может стать Джонни Сэндз?

– Если тут есть какая-то логика.

– Ну, – глаза Шамбрэна сверкнули, – в моем отеле этого не случится, – его короткие пальцы забарабанили по столу. – Мое любопытство не дает мне покоя. Помимо дружеских отношений, этих людей связывало с Джонни Сэндзом что-то еще. Какое-то событие, какой-то поступок, совершенный в прошлом?

Квист замялся: уж не ясновидящий ли этот управляющий отелем?

– Вы, разумеется, правы, но я не могу рассказать вам обо всем. Это история Джонни Сэндза, впрочем, теперь о ней известно и полиции. Но кое-что я вам скажу. Убит еще один человек. Вышедший в отставку полицейский из Лос-Анджелеса. Его нашли в понедельник утром с размозженной, как и у Эдди Уизмера, головой.

Шамбрэн поджал губы.

– Значит, событие, о котором вы не хотите говорить, произошло в Голливуде, где они все жили, – он взглянул на Квиста. – Ничего из того, что мы видим в наши дни, нельзя принимать на веру, мистер Квист. С экрана телевизора к нам обращается президент или премьер-министр. Они говорят о своих благородных целях и планах, но за словами стоят их политические интриги. Ханжеское лицо домохозяйки скрывает страсть к мужу соседки. Сильное тело подтачивает рак. Завсегдатай бара, щедро раздающий чаевые, – потенциальный банкрот. Истина почти всегда невидима.

– Интересное, но не слишком глубокое заключение, – нахмурился Квист. – Как соотнести его с четырьмя убийствами, мистер Шамбрэн?

– Я накормлю вас лучшим обедом в городе, – улыбнулся Шамбрэн, – когда вы освободите истину от ее покровов. Не имея фактов, я лишь играю словами. Фокусник отвлекает ваше внимание, чтобы вы не заметили его манипуляций с двойным дном цилиндра. Естественно, истина в этом деле – наличие второго дна. Будет гораздо проще, мистер Квист, если занимаясь поисками преступника, вы будете держать в памяти это простое рассуждение.

– Думаю, я слишком устал, чтобы осознать смысл ваших слов, – ответил Квист. – Но я не забуду вашего предупреждения.

– Вот и хорошо, – Шамбрэн встал и протянул руку. – Если потребуется моя помощь, дайте мне знать. Будьте уверены, пока Джонни Сэндз в отеле, с ним ничего не случится. Вне отеля я не гарантирую его безопасности. Благодарю за то, что смогли зайти ко мне.

2

Квист наконец добрался до дому. Он не лгал Шамбрэну, говоря, что валится с ног от усталости. А тут еще эти рассуждения об истине и фокусниках. Совершенно бессмысленные… или нет?

Спать, однако, не хотелось. Квист ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, плеснул в бокал бренди. Что-то скрипнуло, и он обернулся. Лидия спускалась со второго этажа. Она была в том же костюме, что и на вечеринке у Мэриан Шеер.

– Я передумала, – пояснила она. – Поехала сюда, а не домой, как ты предлагал.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Квист. – Выпьешь чего-нибудь?

– Я налью себе виски со льдом. Ты кого-то ждешь?

– Возможно, приедет Джонни. Он потрясен случившимся и не хочет оставаться в отеле, – взяв со стола сигарету, Квист закурил.

– Мистер Дуглас Хэдман оказался весьма навязчивым, – Лидия налила виски, добавила содовой и льда. – Он настоял на том, чтобы проводить меня. В моем доме нет швейцара, и я опасалась, что прощание может затянуться. Поэтому я дала таксисту твой адрес и пожелала Хэдману спокойной ночи в вестибюле, под бдительным оком стража порядка.

– Бедный Хэдман, – покачал головой Квист. – Его мечта не осуществилась. Ты заставляешь мужчин мечтать, дорогая.

– Расскажи мне об Эдди, если не очень устал.

Квист глубоко затянулся.

– Ужасное дело. Кто-то размозжил ему голову серебряным подсвечником. В номер заходили только ты и я. Ты оставила окурки со следами помады и отпечатки пальцев на стакане.

– Как убийца проник в номер? – спросила Лидия.

– То ли с помощью отмычки, то ли Эдди, ничего не подозревая, сам впустил его.

– Бедный Эдди. Кто следующий?

Квист пожал плечами.

– Кривичу теперь известно все, от начала и до конца. Теперь это его дело. Мы можем лишь успокаивать Джонни, если он нас попросит. Мне кажется, он очень напуган.

– А ты нет? Какой-то маньяк убивает их всех, одного за другим.

– Я боюсь за Джонни. Что произошло после нашего ухода?

– Сначала гости не поняли, что он не вернется. Они думали, что Джонни позвали к телефону. Но потом Мэриан Шеер объявила, что с его близким другом случилось несчастье, и Джонни уехал. Гости сразу же начали расползаться. Хэдман потребовал, чтобы я сказала ему, куда мы идем: к нему или ко мне. Я ответила, что ко мне, имея в виду твою квартиру. Миссис Шеер очень опечалилась, а три девицы Джонни не знали, куда себя девать. Я пыталась убедить Хэдмана, что он просто обязан позаботиться о них, что второго такого случая не представится, но безрезультатно.

– Надо отдать должное мистеру Хэдману, – улыбнулся Квист, – у него хороший вкус. Дэн не показывался?

– Нет. Я надеялась, что он подъедет, но его нет.

– Странно. Дэн в Нью-Йорке. О том, что мы у миссис Шеер, Кривич узнал от него.

Дэн Гарви не любил откладывать дела в долгий ящик. Любое поручение он стремился выполнить как можно скорее. По его твердому убеждению, Сэндза мог шантажировать брат, отец или любовник Беверли Трент. Потом шантажист стал убийцей… В Голливуде Дэн поинтересовался, кто знал Беверли Трент. С кем она дружила? В каких кругах вращалась? Так всплыло одно знакомое ему имя – Тоби Тайлер. Тайлер начинал как актер, приехал в Голливуд за славой и деньгами, не приобрел ни того ни другого, но превратился в талантливого агента, устраивавшего судьбы молодых артистов, во многом похожие на его собственную. Секретарша Луи Сэйбола вспомнила, что среди клиентов Тайлера была и Беверли Трент. Год или два года назад Тайлер переехал в Нью-Йорк, где и работал пресс-секретарем в кинопрокатной фирме. Там-то Гарви с ним и познакомился. В одном из фильмов снимался клиент Квиста, и во время рекламной кампании, предшествовавшей выходу фильма на экран, Тайлер дневал и ночевал в «Джулиан Квист Ассошиэйтс».

Вернувшись в Нью-Йорк, Гарви нашел записку Квиста с просьбой приехать к Мэриан Шеер. Но сначала он решил заглянуть на работу, чтобы посмотреть, не записан ли там телефон Тайлера. В кабинете его и застал звонок лейтенанта Кривича. Гарви рассказал ему о вечеринке у миссис Шеер. Кривич не упомянул о смерти Эдди Уизмера и Гарви решил, что Квист в конце концов убедил Джонни обратиться в полицию. Дэн отыскал номер Тоби Тайлера, позвонил. Тот чудом оказался дома и с удовольствием принял предложение где-нибудь посидеть. Они выбрали ресторан «Уиллард Бэк-Ярд».

Заказав обед, Дэн сразу перешел к делу.

– Меня интересует Беверли Трент.

– Она давно умерла, – вздохнул Тайлер. – Бедная Луиза Гауптман, – это ее настоящее имя. Когда Луизе не удалось стать кинозвездой, она выпила галлон виски, проглотила горсть таблеток снотворного, и ее не стало. Конец несбывшейся мечты. Обычная голливудская история.

– Вы можете что-нибудь еще о ней вспомнить?

Тайлер ухмыльнулся.

– Личные впечатления? Ну что ж… Вершиной ее карьеры стал Джонни Сэндз. Дело в том, что Луиза покончила с собой после вечеринки у Джонни. Я думаю, выпила слишком много, а когда он ее выгнал, наглоталась таблеток.

– Многие знали, что она была на той вечеринке с шампанским?

– Насчет многих сказать не могу, но я-то знаю, потому что был там.

– На вечеринке у Джонни?

– Да. Все началось в ресторане «Чейзен», а потом я поехал вместе со всеми. Но быстро вышел из игры: шампанское сразу валит меня с ног.

– Беверли явилась без приглашения, так?

– Да. Она уже успела накуриться марихуаны. Выпила пару бокалов, закатила скандал и смоталась.

– Она пришла одна?

Тайлер отпил мартини.

– У меня сложилось впечатление, что с ней был мужчина. Бородатый такой подонок, которого я уже встречал раньше. Я говорю «создалось впечатление», потому что не видел, пришли ли они вместе. Но какое-то время он находился в доме Сэндза.

– Вместе они и ушли?

Тайлер покачал головой.

– К тому времени я уже не мог знать, кто с кем ушел. Я напился.

– Что это за бородач?

– Хиппи, – пожал плечами Тайлер. – Он вечно ошивался около домов знаменитостей, в окружении неряшливых девиц. Видите ли, когда я впервые увидел фотографию Мейсона[27], я подумал, что это Чиф.

– Чиф?

– У парня, о котором я говорю, не было фамилии. Все называли его Чиф. Чиф и его «жены». Думаю, Беверли входила в его банду. А может быть, что-нибудь делала для него. Во всяком случае я нередко видел их вместе. Этот Чиф скоро отличился. Одна из его девиц во время вечеринки явилась в дом какого-то режиссера и подожгла себя. Перед тем, как зайти в дом, она вылила на себя баллон бензина. Вспыхнула, словно факел. Полиция начала искать Чифа, опознав в ней одну из его «жен». Но Чиф исчез, испарился. Насколько мне известно, его так и не поймали.

Гарви взглянул на тарелку с бифштексом.

– От таких историй разыгрывается аппетит, – и он набросился на бифштекс. Тайлер последовал его примеру. О сгоревшей девице на какое-то время забыли.

– Вы были агентом Беверли? – снова завел разговор Дэн.

Тайлер с набитым ртом кивнул.

– Господи, как славно здесь жарят лук, – проглотив сказал он. – Чем я заслужил такой пир, Дэн?

– Вы можете помочь мне найти убийцу. Вам известно, что случилось с друзьями Джонни – Сэйболом и Либманом?

– Да. Их смерть связана с Беверли Трент?

– Еще не знаю. Но пытаюсь выяснить. Расскажите мне о ней.

Тоби нахмурился.

– Помню, как однажды она появилась в моей конторе, состоявшей тогда из одной комнатки над кафетерием. Туда не заглядывали знаменитости, но моя фамилия значилась в справочнике. Входит, значит, эта девица, я бросаю взгляд на ее грудь и говорю себе, что теперь могу иметь дело с продюсером любого боевика. Потрясающая фигура! Когда же она заговорила, мое сердце упало: она запиналась, глотала слова, но заявила, что готова на все, лишь бы попасть на экран. Я ответил, что беру только десять процентов, а главное блюдо пусть прибережет для режиссера. Записав ее данные, имя и фамилию, я посоветовал ей придумать для себя что-нибудь более звучное, и мы остановились на Беверли Трент. Беверли – по Беверли-Хиллз, Трент – в память о героине любимого радиоспектакля моей мамы, Элен Трент.

Я послал Беверли в одно место, где требовались девушки для кордебалета. Месяца два она не показывалась в моей конторе – кто-то прельстился ее формами и взял на содержание. Вернулась она в приличной одежде и с дешевыми украшениями. Весьма неплохо для первого раза. Я направил ее куда-то еще, и снова она исчезла на пару месяцев. Когда же объявилась вновь, я разъяснил ей, что я – театральный агент, а не сводник. На этом и кончилось наше деловое сотрудничество. Потом она работала гардеробщицей во второразрядном ночном клубе. Там и увидел ее Джонни Сэндз: он пришел послушать какую-то молодую певичку. Тут уж Беверли досталось все. Роскошные наряды, ослепительные драгоценности. А потом Джонни дал ей от ворот поворот, и она умерла, пытаясь вновь завоевать его расположение.

– Значит, вы уже не были ее агентом, когда она спуталась с Чифом?

– Нет.

– Что еще известно вам об этом Чифе? Вы знаете его настоящее имя?

– Нет. Все звали его Чиф. Черная борода, черные глаза, волосы ниже плеч. Безумный взгляд, жаркий и пронзительный.

– На что он жил?

– Подозреваю, на деньги, которые добывали его «жены». Он их гипнотизировал. Сами понимаете, кто в здравом уме подожжет себя?.. Я уже сказал, что увидев фотографию Мейсона и услышав о зверствах в доме Тейт, совершенных его девицами, я подумал, что Мейсон и есть Чиф. Но присмотревшись повнимательнее, понял, что ошибся. Однако, они одного поля ягоды.

– Вы никогда не видели его в Нью-Йорке?

– О боже, нет. Вы думаете, что он здесь?

– Я думаю, он был здесь в субботу вечером и в воскресенье утром, – ответил Гарви.

Расплачиваясь за обед, он еще не знал об убийстве Эдди Уизмера, иначе он продлил бы срок пребывания Чифа в Нью-Йорке.

Попрощавшись с Тайлером, Гарви попытался связаться с Джулианом. Кто-то из слуг Мэриан Шеер ответил, что мистер Квист уже ушел. В квартире Квиста телефон не отвечал. Но Гарви продолжал звонить туда каждые четверть часа, пока наконец хозяин не вернулся.

– Где ты был? – воскликнул Гарви. – Я узнал много интересного.

– Убили Эдди Уизмера, – ответил Квист.

Они сидели в лоджии и наблюдали, как луна скатывается за горизонт, – Квист, Лидия и Гарви.

– Дело яснее ясного, – уверенно заявил Гарви.

– Голливудская полиция должна что-то знать об этом Чифе, – заметил Квист. – Не зря твой приятель говорил, что Чифа разыскивали.

– Все сходится. Этот подонок был на вечеринке. Джонни его вспомнит. По мнению Тайлера, Чифа забыть трудно. Он пришел с Беверли или чуть позже. Увидел, как она поднялась в спальню, последовал за ней. Возможно, он хотел, чтобы Беверли украла для него деньги. А может быть, сам решил позаимствовать что-нибудь ценное. Пока он болтался по второму этажу, Беверли успела наглотаться таблеток. Зайдя в спальню, он прочитал записку, понял, что Беверли умерла или умирает, и смылся. По понятным причинам он стремился избежать встречи с полицией. А через пару дней вдруг прочитал в газете, что Беверли умерла в собственной квартире. Чтобы догадаться, как она туда попала, не требовалось семи пядей во лбу.

Квист покачал головой.

– Даже если предположить, что мы ищем именно Чифа, он не мог уйти тогда, Дэн. Иначе как бы он узнал, что Сэйбол и Либман помогали перевозить тело Беверли?

– Значит, он слонялся вокруг дома Джонни, – Гарви нетерпеливо махнул рукой. – Он все видел и сразу понял, что теперь обеспечен до конца дней. Чтобы скрыть правду, Джонни не мог не платить. И исправно платил два года. А когда его терпение лопнуло и он ушел со сцены, Чифу пришлось искать новый путь к кошельку Джонни. У него было время на размышления. Двести тысяч долларов – немалая сумма. И Чиф выжидал, пока в газетах не появилось сообщение о выступлении Джонни на благотворительном вечере в Нью-Йорке. Тогда-то он и приступил к реализации заранее продуманного плана. Хотел насмерть перепугать Джонни, чтобы тот вновь начал платить. И он убил всех, кто так или иначе имел отношение к смерти Беверли.

По телу Лидии пробежала дрожь. Она прижалась к Квисту.

– Это какой-то кошмарный сон.

Квист молчал, разглядывая маленький буксир, ползущий вверх по Ист-Ривер.

– Ты со мной не согласен? – спросил Гарви.

– Возможно, ты и прав. Джонни, конечно, вспомнит, был ли Чиф на той вечеринке. Будем надеяться, что он известен и голливудской полиции. Все так хорошо сходится, что я, не знаю по какой причине, сомневаюсь в твоей версии.

– Что же тебе нужно – письменное признание?

– Я не знаю, что мне нужно, Дэн. Но чувствую, что в твоей версии есть выпавшее звено, и никак не могу его нащупать.

– Ну, если хочешь, ищи его, а мне все ясно.

– Второе дно цилиндра, – промолвил Квист.

– Ты свихнулся? – изумился Гарви. – О чем ты говоришь?

– Очень умный человек предупредил меня сегодня, чтобы я всегда помнил, что в цилиндре фокусника есть второе дно.

– Я сдаюсь! – воскликнул Гарби. – Ты хочешь, чтобы я обо всем рассказал Кривичу?

– Разумеется, Дэниэл. С голливудской полицией он свяжется быстрее нас. А я попрошу Джонни покопаться в памяти и вспомнить, был ли на вечеринке Чиф.

В новом номере Джонни к телефону подошел сержант Квиллэн. Допрос Джонни еще не окончился. Квист попросил передать Сэндзу, что ждет его звонка.

– Мой друг Дэн Гарви полагает, что может поделиться с лейтенантом любопытной информацией.

– Это может подождать? – спросил Квиллэн.

– Боюсь, что нет, – ответил Квист и, подозвав Гарви, передал ему трубку, а сам вышел в лоджию и сел рядом с Лидией. Из гостиной доносился приглушенный голос Гарви.

– Не впутывайся в это дело, Джулиан, – прервала молчание Лидия. – Пожалуйста.

– Я не впутываюсь. Теперь первую скрипку играет Кривич.

– Но я-то тебя знаю. Если Дэн прав насчет этого маньяка, и твоя тень упадет на его тропу…

– Для маньяка – я невидимка.

– Нет! Завтра обо всем напишут газеты. Ты доверенное лицо Джонни, его друг. Это ни для кого не секрет. Тебя видно невооруженным глазом.

– Пусть так. Зачем я этому подонку? Он хочет, чтобы Джонни начал платить, или жаждет его крови. А я не представляю для него никакого интереса.

– Он заинтересуется тобой, если ты и дальше будешь его искать.

Квист взглянул на красное зарево, разгоравшееся на востоке.

– Джонни – мой друг, – ответил он.

– Ты только притворяешься циником, – вздохнула Лидия, – а на самом деле ты сентиментальный чудак.

– Ты бы вышла из игры, окажись я на месте Джонни?

Джонни позвонил, когда совсем рассвело.

– Ты, наверное, хочешь спросить меня о Чифе, – раздался в трубке его бесконечно усталый голос. – Кривич уже задал мне этот вопрос, спасибо Дэну. Ответа, дружище, у меня нет. Я слышал об этом типе и девице, что сгорела заживо. Если я и видел его, то не запомнил.

– Он был на твоей вечеринке?

– Возможно. О боже, дружище, тогда чуть ли не все отращивали бороду и волосы. На том сборище я смог бы насчитать дюжину бородачей. Ты же знаешь, что такое Голливуд, Джуллиан. В свое время тысячи людей называли меня Джонни, словно давнего друга, хотя я видел их первый раз в жизни. Из ресторана «Чейзен» ко мне поехала целая толпа. Среди них мог быть и Чиф. Кого-то я знал по фамилии, других – в лицо. Возможно, он пришел с Беверли, а я подумал, что он приехал вместе со всеми. Как знать, может быть, я бы и вспомнил его, если б увидел. Но сейчас ответить тебе не могу.

– Попытайся заснуть, – посоветовал Квист.

– О господи, как мне хочется забыться, – голос Джонни дрогнул. – Знаешь, Джулиан, я не могу в это поверить.

– Поверить во что?

– В смерть Эдди. Двадцать пять лет он был рядом со мной. У меня такое чувство, будто мне отрезали руки. Ты меня понимаешь?

– Думаю, что да. Постарайся заснуть, Джонни.

– Возможно, завтра я приеду к тебе.

– Мы еще поговорим об этом. Позвони, как встанешь.

– Обязательно. Спокойной ночи, дружище.

На следующее утро, в среду, лейтенант Кривич вошел в кабинет Квиста в одиннадцать часов. Он выглядел куда свежее хозяина, хотя едва ли спал больше, чем Квист.

– Ознакомьтесь, – он положил на стол большой конверт из плотной бумаги. – Донесение голливудской полиции, переданное по телеграфу.

На поверку Чиф оказался прозаическим Дэвидом Харрисом.

– У него были трения с полицией, – пояснил Кривич. – Он жил с полудюжиной девиц и двумя парнями в какой-то коммуне. Их арестовали за нарушение границ поместья одного из голливудских продюсеров. Девица потом сгорела именно у него на вечеринке. Бродяги подозревались в употреблении наркотиков, но это не подтвердилось. Две «жены» Чифа отсидели небольшой срок за проституцию. Та, что сгорела живьем, убежала из богатой семьи, откуда-то со Среднего Запада. Ее родители решили выдвинуть обвинение против Дэвида Харриса. Развращение несовершеннолетних. Окружной прокурор подписал ордер на арест, но Харрис успел удрать. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Полиция и ФБР все еще разыскивают его.

– Я вижу, он воевал, – нахмурившись, Квист просматривал донесение.

– Два года во Вьетнаме. Группа коммандос, награжден за храбрость в бою.

– Значит, его не испугает вид крови, – заметил Квист.

– И он не упадет в обморок, размозжив кому-то голову канделябром, – добавил Кривич.

Квист коротко взглянул на лейтенанта.

– Вы приняли версию Дэна?

– Никакой другой у меня просто нет, – ответил Кривич.

– Мы постараемся его найти. Харрис – единственный подозреваемый, – он достал из пачки сигарету, закурил. – Как по-вашему, что он теперь предпримет?

– Он может преследовать две цели. Во-первых, убить всех, кто знал правду о смерти Беверли. Тогда Джонни – последний, оставшийся в живых, и, следовательно, его очередная жертва.

– Но это же нелогично, – возразил Кривич. – Эти люди не убивали девушку. Они перевезли ее тело после того, как она покончила с собой.

– Убийца – маньяк. Его действия лишены логики, – ответил Квист. – Но есть и другая возможность. Он может вновь шантажировать Джонни: «Ты кончишь так же, как остальные, если не будешь платить».

– Почему он ждал так долго, если нуждался в деньгах? Сэндз перестал платить два года назад, когда ушел со сцены.

– Он тратил полученные ранее двести тысяч. Теперь деньги кончились. Он знал, что спекулировать на карьере Джонни бесполезно – тот распрощался с эстрадой. Поэтому он решил запугать Сэндза.

Загудел интерком. Квист снял трубку. Конни Пармали сказала, что звонит Джонни Сэндз.

– Да, Джонни.

– Он принялся за свое, Джулиан, – Квист едва узнал искаженный голос Сэндза.

– Кто он, Джонни?

– Шантажист. Этот сукин сын хочет, чтобы я вновь начал платить.

– Подожди, Джонни. У меня Кривич. Я подключу усилитель. – Квист наклонился вперед и щелкнул переключателем. – Ты слышишь меня, Джонни?

– Конечно, слышу. Вы должны это прекратить, лейтенант.

– Как он связался с вами? – спросил Кривич.

– По телефону. Позвонил в «Бомонт», в мой номер.

– Тот же голос, что и в Голливуде?

– Похожий. Я должен заплатить, иначе меня ждет участь остальных.

– Как вы должны передать деньги?

– Пока я должен их собрать. Сто тысяч. Потом он скажет мне, что делать дальше. Если я не…

– Успокойтесь, мистер Сэндз, – прервал его Кривич. – Мы его к вам не подпустим.

– Я уезжаю отсюда, – взвизгнул Джонни. – Я не собираюсь оставаться в этой скотобойне. Пошлите кого-нибудь за мной.

– У вашей двери стоит наш человек, мистер Сэндз. Позовите его к телефону. Я поговорю с ним.

– Я открою дверь только вам, лейтенант. Откуда мне знать, что это ваш человек?

3

Дэн Гарви, Лидия Мортон и Конни Пармали собрались в кабинете Квиста, лейтенант Кривич уехал к Джонни.

– Ситуация, как в скверном теледетективе, – процедил Гарви.

– Похоже и на убийство в доме Тейт, – возразила Конни.

Квист, сидя за столом, смотрел в окно.

– По крайней мере, мы знаем, что он в городе, – прервала молчание Лидия.

Квист повернулся к ней.

– Откуда?

– Звонок в отель. Он же должен получить деньги, не так ли?

– Он мог звонить как из Нью-Йорка, так и с Гавайских островов. Мы не знаем, каким образом Джонни должен передать деньги. Я бы предпочел получить их в Мексике.

Повисла тяжелая тишина.

– Может, полиция защитит его? – спросила наконец Конни.

– Все зависит от решения Джонни, – ответил Квист. – Если он согласится заплатить, наш приятель Чиф предложит план передачи денег, в котором не найдется места ни для полиции, ни для кого-либо еще, кто бы мог помочь Джонни. А если он останется с Чифом один на один, дать какие-либо гарантии того, что он останется живым невозможно. Если же Джонни платить не намерен, ему лучше день и ночь сидеть под колпаком полиции, пока мы не выловим этого маньяка.

– Не говори «мы», – вмешалась Лидия.

– Так, к слову пришлось.

– Лидия права, – поддержал ее Гарви. – Мы знаем тебя как облупленного, Джулиан. Говоря «мы», ты имеешь в виду именно нас.

– Джонни захочет быть в кругу друзей, – отбивался Квист. – Как, впрочем и любой из нас, окажись мы на его месте. Я не повернусь к нему спиной, Дэн, только потому, что могу оказаться на прицеле.

– Если хочешь быть героем, будь им! – отрезал Гарви.

Зажужжал интерком, Квист повернул переключатель.

– Мистер Хэдман хочет видеть Лидию, – послышался голос Глории Чард. Она хихикнула. – Он очень настойчив.

– Господи, – вздохнула Лидия. – Утром он звонил трижды, приглашая на ленч. Вероятно, «нет» его не устраивает.

– Глория, – Квист улыбнулся, – скажи мистеру Хэдману, что мисс Мортон на конференции, которая затянется до бесконечности.

Глория едва сдерживала смех.

– В таком случае, вы не будете возражать, если вместо Лидии на ленч пойду я?

– Постарайтесь только, чтобы ленч обошелся ему подороже, – и Квист вернул переключатель в прежнее положение.

– Весьма настойчивый молодой человек, – прокомментировала Лидия.

– Ты не против того, чтобы Глория увела его у тебя? – поинтересовался Квист.

– Отнюдь, – улыбнулась Лидия.

Гарви нетерпеливо махнул рукой.

– Значит, ты хочешь взять Джонни под крылышко, приютив его в своей квартире?

– Если он попросит.

– Он попросит, – хмыкнул Гарви. – Но сначала тебе надо нанять хорошего бармена.

Квист пропустил шпильку Дэна мимо ушей. Перед ним сидели самые близкие друзья. Помогая Джонни, он подвергал их смертельной опасности. Имел ли он право на такой риск?..

– Я думаю, мы должны принять общее решение, – неожиданно предложил он.

– Какое решение? – спросил Гарви.

– Насчет Джонни. Он попал в беду. Я хочу помочь ему, предложив кров и защиту. Но тогда и вы окажетесь причастными к этому делу, так что каждый из вас должен высказать собственное мнение.

– Давайте поиграем в демократию, – Гарви просто сочился сарказмом. – Проголосуем. Трое будут против одного. Но Джонни получит нашу помощь, потому что единственный голос, принадлежащий тебе, перевесит все остальные.

Конни поправила очки.

– Одна из причин, по которой мы пойдем за вами, Джулиан, кроется в вашем характере. Такой уж вы человек, что не можете не протянуть руку Джонни. Значит, мы должны следовать вашему примеру, не так ли?

Квист повернулся к Лидии. И прочел ответ в ее темно-фиолетовых глазах.

– Благодарю, – улыбнулся он.

– Меня благодарить не нужно, – фыркнул Гарви. – Я голосую против, но должен подчиниться принятому решению. Демократия.

– Благославляю вас, дети мои, – поднял руки Квист.

Вскоре прибыл Джонни в сопровождении Кривича и сержанта Квиллэна. На него было больно смотреть. Он не побрился, и его щеки и подбородок покрывала седая щетина. Костюм из тонкой шерсти выглядел так, словно Джонни в нем спал. Глаза налились кровью, под ними набрякли тяжелые мешки.

Войдя в кабинет, Джонни рухнул в кресло у стола Квиста. Секундой позже рядом с ним, со стаканом ирландского виски, возникла Конни.

– Спасибо, куколка, – попытался улыбнуться Джонни.

– Вы не шутите, предлагая Сэндзу переехать в вашу квартиру, Квист? – спросил Кривич.

– Разумеется, нет.

– У вас ему будет лучше, чем в отеле, – кивнул лейтенант.

– Или в тюремной камере под вашей защитой, – добавил Квист.

– К вам приходит не так уж многолюден, – продолжал Кривич. – Мы сможем организовать круглосуточное дежурство.

– До конца моей жизни? – осведомился Джонни. Виски придало ему сил.

– Если хотите, Квист, я дам знать в «Бомонт», что мистера Сэндза можно найти по вашему телефону, – Кривич предпочел не реагировать на слова Джонни. – Шантажист снова позвонит. Вы не станете возражать, если мы установим подслушивающее устройство? Тогда, возможно, удастся выяснить, откуда он звонит.

– Поступайте, как считаете нужным, – ответил Квист.

Лейтенант дал знак Квиллэну, и тот вышел из кабинета.

– Квиллэн останется с мистером Сэндзом, пока я не организую дежурство. Кто может войти в квартиру помимо вас?

– Только те, кого вы здесь видите.

– У них есть ключи?

– Да.

Кривич повернулся к Джонни.

– Вы просите у нас защиты, мистер Сэндз, но я могу гарантировать ее только при условии, что вы будете точно выполнять мои инструкции.

– Какие же? – спросил Джонни.

– Мы отвезем вас в квартиру мистера Квиста в Бикмэн-Плэйс. Выходить из нее я вам запрещаю. Когда позвонит шантажист, вы должны максимально затянуть разговор, чтобы мы могли засечь телефон, с которого он говорит.

– Где я возьму для него деньги? – пробурчал Джонни. – Сто тысяч на дороге не валяются.

– Деньги мы подготовим, – пообещал Квист.

– Вероятно, вас попросят привезти деньги в одиночку, – продолжал лейтенант. – Вы никуда не поедете, пока мы не разработаем план захвата. Это ясно?

– Да.

– Вы привыкли к свободе, мистер Сэндз. Стоило вам щелкнуть пальцами, и ваше желание тут же исполнялось. Вдруг вам захочется навестить какую-нибудь девицу или закатиться в ресторан. Вы садитесь за решетку, понимаете?

Джонни скорчил гримассу.

– А если я приглашу кого-нибудь к себе, вы не станете возражать, лейтенант?

– Без согласования со мной в квартиру не войдет ни один человек. За исключением тех, кого вы видите перед собой.

Джонни взглянул на Лидию, затем на Конни.

– Ну, если они не станут возражать, можно ли желать большего?

– Прекрати, Джонни, – бросил Квист.

– Шутка, дружище. Не сердись.

– Если вы не против, Квист, мы подождем здесь, пока телефон вашей квартиры не подсоединят к подслушивающему устройству, – сказал Кривич.

– Похоже, дружище, я становлюсь твоим сиамским близнецом, – глаза Джонни подозрительно заблестели.

Короткий знак Квиста, и все потянулись из кабинета. Как только он и Джонни остались вдвоем, тот закрыл лицо руками и разрыдался. Джулиан сидел молча. Наконец Джонни достал из кармана носовой платок, громко высморкался.

– Как ребенок, – пробормотал он.

– Выпей виски, – посоветовал Квист.

Джонни встал, подошел к бару, налил виски. К столу он вернулся, уже взяв себя в руки.

– Если б не Эдди, я не согласился бы участвовать в этом балагане.

– О чем ты?

– Я привык рисковать. Я не боюсь этого бандита. Но остается шанс, что он выйдет сухим из воды. Я не могу этого допустить, дружище. Я должен отомстить за Эдди.

– Но ты же собираешься заплатить ему.

– Едва ли. Я, конечно, добуду денег, потому что он, возможно, следит за мной. Я буду выполнять все его указания, но Кривич найдет способ прикрыть меня. Знаешь, о чем я мечтаю?

– Нет.

– Я мечтаю, что доберусь до этого сукиного сына раньше Кривича, – рот Джонни дернулся.

Мы должны сохранять хладнокровие, – заметил Квист.

– О каком хладнокровии может идти речь, когда убивают лучшего друга! – воскликнул Джонни. – И все потому, что меня потянуло на эту глупую курицу, Беверли. Знаешь, что я тебе скажу? Она того не стоила.

В Бикмэн-Плейс Квиста и Сэндза Кривич отвез на патрульной машине. Вторая следовала чуть сзади. Квартиру Квиста словно отсекли от окружающего мира: один полицейский остался в вестибюле, другой обосновался в холле второго этажа – напротив входа в его апартаменты, третий – непосредственно в них, четвертый – у черной лестницы.

– Ваш телефон теперь прослушивается, – напомнил Кривич. – Если зазвонит, снимайте трубку только после третьего звонка. Мой человек сделает то же самое. Тогда абонент не уловит второго щелчка и не узнает, что его слушает кто-то еще.

– Как должен вести себя Джонни, если позвонит шантажист? – спросил Квист. Сам Джонни, устроился рядом с баром и, казалось, потерял интерес к происходящему.

– Тянуть время, – ответил Кривич. – Тянуть, тянуть и тянуть. Чтобы мы смогли узнать, откуда тот звонит.

– Он должен соглашаться на поставленные условия?

– Да. Мы решим, что делать дальше.

– И где вас найти? – спросил Квист.

– Позвоните по этому номеру, – Кривич протянул полоску бумаги. – Где бы я ни был, меня найдут за несколько минут.

– Хорошо.

Кривич взглянул на наливающего себе виски Джонни.

– Постарайтесь сдержать нетерпение. Он может объявиться прямо сейчас, а может, через день или два. Я думаю, он позвонит в самое ближайшее время, чтобы не дать нам основательно подготовиться.

О деньгах для выкупа они договорились еще в конторе Квиста. Все оказалось проще простого. Джонни обладал неограниченным кредитом. Сержант Квиллэн поехал в банк и получил деньги в купюрах по десять, двадцать и сто долларов. Их аккуратно уложили в кожаный саквояж, который стоял теперь в стенном шкафу у двери.

– Если Джонни предложат взять деньги и выехать немедленно?

– Позвоните мне, подождите еще десять минут и выезжайте, – ответил Кривич. – Его прикроют.

– Именно этого не хочет шантажист, – заметил Квист.

– Я думаю, мы сможем остаться незамеченными…

Когда лейтенант ушел, Джонни с полупустым бокалом плюхнулся в кресло.

– Никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Какая польза от полицейской защиты и подслушивания телефонных разговоров? Неужели шантажист так глуп, что сам полезет в западню? Он скажет мне, куда привезти монеты, но постарается оставить фараонов с носом, – Джонни допил виски. – У тебя есть пистолет, дружище?

– Нет. А что?

– Чуть раньше я сказал тебе, что хочу жить, – уголок рта Джонни дернулся. – Сейчас я мечтаю только об одном: встретиться с этим подонком лицом к лицу и убить его на месте, – Джонни отвернулся. – Но перед тем как я его убью, пусть он секунд тридцать посмотрит в дуло пистолета и поймет, что это такое.

– Когда Кривич его арестует, у него будет больше времени на размышления.

– Кривич-Сливич, – фыркнул Джонни. – Он обычный полицейский. Этот парень ему не по зубам. Посмотри, как тот обложил меня. Я мог убить Маршалла, ведь в пятницу утром я был в Голливуде. Он добился и того, что я оказался в чикагском аэропорту в момент убийства Сэйбола. До Макса Либмана он добрался в Нью-Йорке, а потом помял мою машину, чтобы подозрение вновь пало на меня. Он слишком умен для служаки вроде Кривича. Он заманит меня в укромное местечко и, возможно, после того как получит деньги, убьет. Мне нужен пистолет, Джулиан. Помоги мне достать пистолет, чтобы я мог постоять за себя.

Зазвонил телефон.

Мужчины переглянулись. Квист знаком предложил Джонни взять трубку.

Второй звонок. Третий. Джонни поднял трубку.

– Слушаю, – он взглянул на Квиста и кивнул. – Да, сукин ты сын, это Джонни Сэндз… Да, они у меня… «Мэдисон Сквер Гарден»! Да… Да… Я понял, что ты сказал, но не уверен, что захочу рисковать…

Джонни медленно положил трубку на рычаг, его рука дрожала.

– Я не смог тянуть разговор дольше. Этот сукин сын совсемспятил.

Квист вытащил из кармана полоску бумаги с телефоном Кривича.

– Быстро, Джонни. Что ты должен делать?

– Прийти на хоккейный матч в «Мэдисон Сквер Гарден». В кассе для меня оставлен билет. Деньги я должен взять с собой. И ждать, пока ко мне не подойдут и не попросят их отдать. Я должен прийти один. Если вмешается полиция, придется платить больше.

Квист набрал оставленный Кривичем номер. Телефонистка на другом конце провода уже через пару минут нашла лейтенанта.

– Уже позвонил? – удивился тот. – Буду у вас через четверть часа. Где Джонни должен передать деньги?

– В «Мэдисон Сквер Гарден», на сегодняшнем хоккейном матче.

– Вы, должно быть, шутите?.. – изумился Кривич.

4

В кассе «Гарден» лежал билет для Джонни Сэндза. Место ему выбрали очень хорошее, чуть ли не напротив рассекающей площадку надвое центральной линии.

Кривич все еще не мог поверить, что это правда. Он связался с сидящим в подвале у подслушивающего устройства полицейским. Установить, откуда звонил шантажист, не удалось, но разговор записали на пленку. Джонни ничего не выдумал.

– Ну ладно, – Кривич взглянул на часы. – Времени у нас достаточно. Мы сможем посадить наших ребят вокруг Сэндза, перекрыть все выходы. Если кто-то возьмет саквояж с деньгами, его тут же схватят. Ни один человек в здравом уме не решился бы на такой план.

– А вы уверены, что он в здравом уме? – возразил Квист. – События последних дней убеждают как раз в обратном. Но я могу поспорить, что он позаботился о том, как завладеть деньгами и ускользнуть от полиции. До сих пор у него все получалось.

– На этот раз у него нет ни единого шанса, – голосу Кривича, однако, недоставало уверенности.

В «Гарден» был аншлаг. «Рейнджерсы» встречались со своими главными соперниками, «Бостонскими медведями», но Квисту удалось достать четыре билета для себя, Лидии, Гарви и Конни Пармали. С Джонни они оказались на противоположных трибунах. Кривич расставил своих людей у каждого входа да еще рассадил в непосредственной близости от Джонни с дюжину детективов. Он готовился к любым неожиданностям. Преступники, как известно, часто используют один и тот же прием. Шантажист напугал всех бомбой в самолете, добившись тем самым возвращения Джонни в чикагский аэропорт. Этот же фортель он мог выкинуть и теперь. Вывести из «Гарден» пятнадцать тысяч зрителей, обе команды, да еще персонал не так-то легко. А в суматохе преступник мог незаметно подобраться к Джонни и забрать деньги. Поэтому Кривич приказал детективам при любых обстоятельствах оставаться на местах. Вроде бы убийце перекрыли все пути, и все же… полез бы он в пасть тигра, если б не надеялся выбраться из нее невредимым?

– Невидимок не существует, – подбадривал Кривич себя и других. – Ему придется нести саквояж. И даже если человек-невидимка не выдумка фантастов… – Квист рассмеялся, догадавшись, что последует дальше, – никто еще не слышал о невидимых саквояжах.

Джонни вновь попросил пистолет, на этот раз у Кривича.

– Положитесь на нас, – ответил тот.

Улучив удобный момент, Квист увел лейтенанта в лоджию.

– Вы знакомы с Пьером Шамбрэном, управляющим отелем «Бомонт»? – спросил он.

– Слышал о нем. Время от времени нам приходится наведываться в отель. Умный парень.

– Вчера он высказал интересную мысль. Фокусник всегда привлекает внимание к тому, что кажется истиной, чтобы никто не заметил второго дна его цилиндра.

– Ну и что? – раздраженно спросил Кривич.

– Мы оба понимаем, что с саквояжем парню никуда не деться. Это невозможно. А вдруг нас водят за нос, чтобы мы не заметили второго дна?

– Нельзя ли ближе к делу, Квист? У меня нет времени на…

– Он придет не за деньгами. Они его не интересуют.

– Сто тысяч?

– Он вступил на кровавую тропу. Маршалл, Сэйбол, Либман, Эдди Уизмер. Джонни – последний из тех, кто знал, как умерла Беверли Трент. Здесь, в моей квартире, ему не добраться до Джонни. Он не сможет подойти к нему и на улице – вокруг будет кольцо полицейских. Поэтому он выманивает Джонни в «Гарден». Выбирает для него место. И Джонни превращается в идеальную мишень. К нему не надо приближаться. Достаточно устроиться на галерке с ружьем в руках. Там этого парня никто не заметит. Все взоры будут устремлены на ледовую площадку. Он стреляет – Джонни падает. Ваши люди бросаются к убитому, а наш приятель преспокойно уходит. Ружье он сунет под какое-нибудь сиденье и задаст невозможную задачу – найти его среди пятнадцати тысяч зрителей. А Джонни мертв, чего тот, собственно, и добивался.

– Вы и ваш чертов цилиндр, – пробормотал Кривич.

– Это единственная понятная мне причина, ради которой он назначил встречу в «Гарден».

Лейтенант глубоко затянулся.

– Черт! Ну хорошо. Никто не сможет подойти к Джонни с пистолетом в руке. Мои люди проследят за этим. Но снайпер – это другое дело… Он будет стрелять с противоположной трибуны. Мы присмотрим и за ней.

– Мне кажется, надо предупредить Джонни, – заметил Квист. – Все-таки речь идет о его жизни.

– Я думаю, это разумно, – кивнул Кривич.

Джонни слушал, не пропуская ни одного слова.

– Квист убедил меня, что я должен дать вам шанс отказаться от встречи, – закончил Кривич.

Джонни облизнул губы.

– Он действительно может застрелить меня?

– Думаю, мы сможем вас прикрыть, – ответил лейтенант.

– Девяносто процентов я гарантирую. Десять процентов риска.

В улыбке Джонни не было веселья.

– Мне это подходит.

– Не спеши, – попытался отговорить его Квист. – Имея ружье с оптическим прицелом, он сможет без труда влепить тебе пулю между глаз.

– Может, это и к лучшему?

– Возможно, он даже не будет искать пути к спасению. Если наше предположение верно, ты – последний в его списке.

– Спасибо за заботу, дружище, – Джонни вздохнул. – Я хочу с этим покончить. Я согласен, лейтенант.

– Ты идиот, – покачал головой Квист.

Джонни шутливо толкнул его в грудь.

– Зато ты увидишь великолепное зрелище.

«Мэдисон Сквер Гарден» был переполнен. Яркий свет заливал блестящую поверхность льда с синими и красными поперечными полосами и кругами вбрасывания. «Рейнджерсы» и «Медведи» разминались. Вратари своими масками напоминали персонажей из фильмов ужасов. Зазвучали первые такты гимна США. Все встали. Затем на площадке осталось по шесть игроков каждой команды, арбитр приготовился вбросить шайбу.

Квист, Лидия, Дэн Гарви и Конни Пармали сидели напротив скамейки «Рэйнджерсов». За игрой они не следили. Квист, вооруженный биноклем, не отрывал глаз от Джонни Сэндза. Тот вошел в зал с саквояжем в руке, в сопровождении одетого в униформу сотрудника «Гарден». К своему месту он добрался нескоро. Джонни узнавали, некоторые просили автограф.

– Чего он приперся, – пробормотал Дэн Гарви. – Все может кончиться в несколько секунд. В такой толпе ему никто не поможет.

Наконец Джонни сел, поставил между ног саквояж. В бинокль Квист разглядел на щеке Джонни тоненькую струйку пота. Его взгляд блуждал по верхним рядам противоположной трибуны. Там мог притаиться снайпер.

– Какую же надо иметь волю, чтобы вот так сидеть и ждать, пока в тебя выстрелят, – процедил Гарви.

«Гарден» взорвался криками. Игра началась. Квист так и не взглянул на площадку. Его занимал Джонни. Он знал, что рядом с ним сидят люди Кривича. Но снайпер… А зал ревел, восхищаясь своими любимцами.

Закончился первый период. Джонни окружила толпа поклонников. Квист встал.

– Я больше не могу. Пойду на ту сторону. Думаю, что смогу помочь ему, если буду неподалеку. В перерыве с ним ничего не случится. Вокруг слишком много людей. Вслед за Джулианом поднялась и Лидия.

– Я пойду с тобой.

– Не надо. Там ты станешь мишенью.

– А ты?

– Как говорили в армии, если на пуле написано мое имя, от нее не спрячешься.

– Я могу сказать то же самое и о себе.

В фойе, у входа в один из секторов, они столкнулись с Кривичем.

– Я постарел на десять лет, – вздохнул тот. – Я уже жалею, что привез его сюда.

– Есть что-нибудь новенькое? – спросил Квист.

– Мои люди следят за трибунами. Ружья они не заметили.

– Его можно спрятать под пальто.

– Будто я этого не знаю.

Крики зрителей возвестили о начале второго периода. Джонни вновь застыл, зажав саквояж ногами. Квист и Лидия остались с Кривичем.

Второй и третий периоды тянулись бесконечно, но загудела финальная сирена, и зрители потянулись к выходам.

– Кто выиграл? – спросила Лидия.

– Понятия не имею, – ответил Квист.

– «Рейнджерсы», три – два, – Кривич не отрывал взгляда от Джонни. Тот сидел не шевелясь.

Наконец Сэндз встал. Толпа уже поредела. Медленным шагом бесконечно уставшего человека он направился к выходу, где его ждали Кривич, Квист и Лидия. За одну эту игру он превратился в старика. Саквояж пригибал его к земле. «Сто тысяч долларов весят побольше сэндвича с ветчиной», – подумал Квист.

Внезапно перед Джонни возникла знакомая фигура Дугласа Хэдмана. Он улыбнулся, что-то сказал, и Джонни протянул ему саквояж. Хэдман взял его, – и тут Джонни набросился на Дугласа с кулаками. Тот отбросил саквояж, правой ударил Джонни в челюсть, левой – в солнечное сплетение. Сэндз рухнул на пол, а Хэдман и не пытался бежать. Он стоял, глядя на Джонни, словно не веря своим глазам.

Мгновение спустя люди Кривича заломили ему руки за спину. Подбежал сам лейтенант, Квист помог Джонни встать. Из уголка его рта сочилась кровь.

– Этот сукин сын попросил у меня саквояж, – пробормотал Джонни. – Это он.

Хэдман ошарашенно смотрел на Сэндза.

– Что с ним? – голос Хэдмана дрожал. – Я хотел ему помочь, а он набросился на меня. Послушайте, Джонни, надеюсь, я не сильно ударил вас, у меня сработал защитный рефлекс. Что произошло? Что я сделал?

– Это же чушь собачья, – Хэдман покачал головой.

Они расположились в кабинете капитана местного участка: полдюжины детективов в штатском, Квист и Гарви. Саквояж стоял на столе. Кривич открыл его и показал содержимое Хэдману: аккуратные пачки десяти, двадцати и стодолларовых купюр.

– Господи! – ахнул Хэдман.

– Вы не знали, что в саквояже, Хэдман? – спросил Кривич.

– О боже, нет! – воскликнул тот. – Джонни выглядел уставшим. Я лишь предложил ему поднести саквояж.

Лейтенант взглянул на Сэндза.

– Он спросил, не дам ли я ему саквояж, – ответил Джонни. – Я сразу понял, что он имел в виду.

– Не могли бы вы объяснить, что все это значит? – чувствовалось, что Хэдман не на шутку перепугался.

– А не спросить ли нам мистера Хэдмана, где он был в пятницу утром, в субботу днем и вечером, а также в воскресенье рано утром? – подал голос Квист.

– И в тот вечер, когда свели счеты с Эдди, – добавил Джонни.

– Я не понимаю, – пробормотал Хэдман. – Я был здесь, в Нью-Йорке. Я не уезжал из города бог знает сколько недель.

– Вы не были в Калифорнии в пятницу утром? – спросил Кривич.

– Повторяю, я не выезжал из Нью-Йорка.

– Вы не были в Чикаго в субботу? Днем и вечером?

– Нет!

– Где же вы были в это время?

– О боже! – Хэдман облизал пересохшие губы. – Я… Я должен подумать. Последние две недели я помогал миссис Шеер готовить благотворительный вечер. В пятницу… Я весь день провел в ее доме у телефона.

– А в субботу?

– То же самое. Последние детали. Днем я ездил в «Гарден» – проверить, как идет подготовка к концерту. Пообедал у миссис Шеер и вместе с ней вечером вновь поехал в «Гарден».

Кривич повернулся к одному из детективов.

– Попросите миссис Шеер приехать сюда, сержант. Заодно проверим их алиби.

Детектив вышел из кабинета.

– Может, вы скажете мне, что я сделал? – взмолился Хэдман.

– В свое время, – ответил Кривич.

Квист отвел Гарви в дальний угол.

– Ты можешь найти Тоби Тайлера?

– Могу попытаться. А зачем?

– Возможно, Хэдман, – тот самый тип, которого Тайлер называл Чифом.

– Бородатый хиппи?

– Бороду можно сбрить, волосы подстричь.

Хэдману пришлось поскучать в ожидании миссис Шеер. Та прибыла примерно через час в сопровождении детектива. Выглядела она весьма эффектно.

– Дуг, почему…

– Какая-то дикость, – прервал ее Хэдман. – Произошла ужасная ошибка.

Тут Мэриан Шеер заметила Квиста.

– Мистер Квист, может быть, Дугу нужен адвокат? Насколько я поняла, речь идет о каких-то деньгах в саквояже, которые он вроде бы попытался украсть у Джонни. Это же просто чушь.

– Они хотят узнать, где я был, – начал Хэдман.

– Мы сами зададим миссис Шеер интересующие нас вопросы, – вмешался Кривич. – Если вас не затруднит, миссис Шеер, скажите, пожалуйста, что вы делали в прошлую пятницу?

– В прошлую пятницу? А какое отношение…

– Они хотят знать… – вновь подал голос Хэдман.

– Если вы еще раз откроете рот, Хэдман, – рявкнул Кривич, – я удалю вас отсюда. Пожалуйста, миссис Шеер, если вам не трудно, расскажите, что вы делали в пятницу… и в субботу.

– Господи, в этом нет секрета. Это всем известно. В пятницу завершилась подготовка к благотворительному концерту. Я провела этот день дома. Со многими говорила по телефону. Утрясала последние неувязки.

– Одна?

– Да нет же. Ко мне приходили десятки людей. Дуг появился после завтрака и был у меня до вечера.

– Дуг – это мистер Хэдман?

– Ну разумеется.

– А в субботу?

– Субботу, и Дуг вам это подтвердит, я вспоминаю как кошмарный сон. Если б не Дуг, я бы ничего не успела. Он помогал мне весь день. Днем по моей просьбе съездил в «Гарден». Все время успокаивал меня. Мы вместе пообедали. Затем поехали в «Гарден». После концерта он отвез меня домой. Джонни закончил петь в три часа утра.

– Значит, Хэдман отвез вас домой?

– Да, и еще двух или трех моих друзей. Мы перекусили и разошлись часов в семь утра, не так ли, Дуг?

Хэдман уже улыбался.

– Совершенно верно.

«Значит, Хэдман не причастен к убийствам, – сказал себе Квист. – У него алиби на пятницу, алиби на субботу, алиби на воскресное утро.» Тут его дернули за рукав. Обернувшись, он увидел Дэна Гарви и симпатичного молодого человека. По знаку Гарви Квист вышел в коридор.

– Тоби Тайлер, – представил Гарви своего спутника.

– Добрый вечер, мистер Квист, – поздоровался тот.

– Добрый вечер.

– Ну, Тоби, что ты скажешь? – спросил Гарви. – Тот бородач из Голливуда – Хэдман?

– Не знаю, – Тайлер насупился. – Ничего общего – модный костюм, короткая стрижка, чисто выбритый подбородок. Рост и цвет волос вроде бы те же, но остальное… Пожалуй, это не он.

– Но вас что-то смущает, – заметил Квист.

– Та женщина. Кто она? Миссис Шеер?

– Да. Богатая вдова.

– Я видел ее фотографию.

– Имя миссис Шеер не сходит со страниц светской хроники, – хмыкнул Гарви. – Мы все видели ее фотографии.

– Я видел ее в другом месте, – вымученно улыбнулся Тайлер. – В нашем разговоре, Дэн, мы не касались подробностей моей личной жизни. Но я могу сказать, что тоже пользовался благосклонностью Беверли Трент. Так вот, фотография миссис Шеер в серебряной рамке стояла на туалетном столике Беверли.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

– Я не могу его задержать, – Кривич в сопровождении Джонни Сэндза вышел в коридор к Квисту, Гарви и Тоби Тайлеру. Мэриан Шеер и Хэдман остались в кабинете. – Сэндз признает, что Хэдман лишь спросил, не может ли он понести саквояж. Он не выхватывал саквояж из рук Сэндза. Наоборот, Сэндз сам отдал его.

– Это он, – настаивал Джонни. Вдруг он с интересом взглянул на Тайлера. – Мы с вами раньше не встречались?

Тот широко улыбнулся.

– В Голливуде. А однажды я попал на вашу знаменитую вечеринку с шампанским.

Джонни окаменел.

– А какого черта вы здесь?

Квист пояснил, что Тайлер – друг Гарви и одно время был агентом Беверли Трент.

– Тайлер вспомнил, что Беверли Трент появилась на вашей вечеринке с мужчиной, – добавил Гарви. – Вам знакомо прозвище Чиф, Джонни?

Сэндз нахмурился.

– Длинноволосый псих из Голливуда? У него был целый гарем, а одна из его женщин подожгла себя в доме Джига Лоусона? Вы думаете, он был на моей вечеринке с шампанским, Тайлер?

– Я в этом уверен, – ответил тот.

Джонни покачал головой.

– Там были люди, которых я не знал. Длинные волосы и бороды тогда как раз вошли в моду. Может, он и был там. Но какое отношение имеет Чиф к этому слизняку в кабинете?

– Мы пытаемся разобраться, Джонни, – ответил Квист.

– Если Хэдман действительно пришел за деньгами, он мог убить Эдди и всех остальных. Возможно, он и Чиф – один человек. Поэтому мы привезли Тайлера, чтобы опознать его.

– Ну, это Чиф или нет?

– Точно я сказать не могу, – покачал головой Тайлер. – Скорее всего, нет. Рост, цвет волос похожи, но не более того.

– Ты бывал в квартире Беверли Трент, Джонни? – продолжил Квист. – Не считая той ночи, когда вы привезли тело?

– Это крысиная нора, – ответил Джонни. Я не хотел, чтобы меня видели в ее доме. Беверли приезжала ко мне.

– Тоби провел там ночь. И увидел интересную фотографию в серебряной рамке, – Квист взглянул на лейтенанта. – Ты помнишь какие-нибудь фотографии в квартире Беверли, Джонни?

– Знаешь, мы хотели как можно скорее выбраться оттуда. Мы положили ее на кровать, оставили на ночном столике пустой флакон из-под снотворного и тут же смылись. Чья же там была фотография? Может быть, Джона Уэйна [28]? Наша Беверли была неравнодушна к знаменитостям.

– Фотография Мэриан Шеер.

У Джонни отвисла челюсть.

– Ты шутишь!

– Вы в этом уверены, мистер Тайлер? – спросил Кривич.

– Абсолютно, лейтенант.

– Фотографии Мэриан мелькают во всех газетах, – заметил Джонни.

– Скажите мне, Тоби, вы видели вырезку из газеты или журнала? – спросил Квист.

– Нет, это была именно фотография – восемь на десять дюймов.

– Вы взглянули на нее и узнали миссис Шеер? – добавил Кривич.

– Нет. Сегодня я увидел эту женщину впервые. Но на туалетном столике в спальне Беверли стояла ее фотография. В этом я не сомневаюсь.

– Так давайте спросим Мэриан, как ее фотография попала к Беверли, – Джонни двинулся к двери.

– Не спеши, Джонни, – Квист взглянул на Кривича. – Она сейчас очень сердита. И не захочет отвечать на вопросы. Я, пожалуй, отвезу ее домой и по пути расспрошу обо всем, что нас интересует. Вы ведь не сможете задержать миссис Шеер, не так ли, лейтенант?

– Дело Трент меня не касается, – ответил Кривич. – Я расследую убийства Макса Либмана и Эдди Уизмера. Возможно, убийца – шантажист Сэндза. Но у меня такое ощущение, что у Хэдмана железное алиби. Валяйте, Квист. Попытайтесь узнать, что это за фотография, – он повернулся к Джонни. – А вас, Сэндз, отвезут в квартиру Квиста. Вы останетесь там под охраной сержанта Квиллэна.

– Вы думаете, шантажист снова позвонит? – спросил Джонни.

– Он же не получил денег.

Кривич сказал Мэриан Шеер и Хэдману, что они могут идти. Перед Хэдманом он даже извинился.

– Если вы позволите отвезти вас домой и угостите меня шампанским, Мэриан, – Квист взял миссис Шеер под руку, – я расскажу вам всю историю.

Ее глаза затуманились.

– Бедный Дуг, – вздохнула она.

В особняк миссис Шеер они поехали на такси. Хэдман все еще не мог прийти в себя.

– Я увидел, как Сэндз тащит этот чертов саквояж. Он выглядел таким усталым, а саквояж таким тяжелым, что я решил помочь ему. Подойдя к Джонни, я поздоровался и спросил, не донести ли саквояж до такси или его машины. Он взглянул на меня, отдал саквояж и тут же замахал кулаками. Мне пришлось защищаться.

– Джонни весь вечер ждал, когда его попросят отдать саквояж, – Квист сидел между Мэриан и Хэдманом. Оба ловили каждое его слово.

Он рассказал, что Джонни шантажировал некий тип. Беверли Трент Джулиан не называл, но заметил, что причина шантажа известна его слушателям. Затем Квист перечислил фамилии убитых и высказал предположение, что этот загадочный маньяк старается или запугать Джонни, чтобы заставить его платить, или просто хочет разделаться с ним.

– Все убитые, включая Эдди Уизмера, знали о событиях того вечера. Джонни два года исправно платил шантажисту. Так что убийства взаимосвязаны. Сегодня утром тот вновь позвонил и потребовал сто тысяч долларов, пригрозив убить Джонни, если денег не будет. Он велел привезти всю сумму в «Гарден» и ждать, пока не попросят. Мы не могли понять, как шантажист рассчитывал получить деньги. Ясно было, что полиция попытается прикрыть Джонни. Я даже подумал, не хочет ли он подставить Джонни под пулю снайпера. Сэндз просидел весь матч, ожидая или выстрела, или вопроса о деньгах.

– Мой бог! – ахнула Мэриан.

– Представляете, Хэдман, в каком он был состоянии, когда вы подошли к нему и предложили поднести саквояж?

Глаза Хэдмана широко раскрылись.

– Так вот почему их интересовало, что я делал в пятницу, субботу и в воскресенье ранним утром? Они думали, что я – убийца.

– Вы же попросили отдать вам саквояж, – пожал плечами Квист. – К сожалению, дважды два иногда равняется пяти.

– И теперь Джонни вновь будет ждать телефонного звонка? – подала голос Мэриан. – У него опять потребуют денег, а может быть, попытаются убить?

– Да.

– Это же ужасно!

– Не знаю, что на меня нашло. Зачем я только заговорил с ним, – покачал головой Хэдман. – Но он выглядел таким уставшим. А кого привел Гарви?

– У нас есть основания подозревать, что шантажист-убийца раньше жил в Калифорнии. Его звали Чиф. Приятель Дэна, Тоби Тайлер, знал его лично. В Калифорнии Чиф ходил с бородой и длинными волосами. Тоби говорит, что внешне он напоминал Чарльза Мейсона. Раз вы попросили отдать саквояж, Хэдман, на вас пало подозрение и в совершении убийства, поэтому мы подумали, что вы и есть Чиф, но побритый и подстриженный. Гарви привез Тоби, чтобы он взглянул на вас.

– И?..

– Разумеется, он сказал, что между вами нет ничего общего.

Хэдман облегченно вздохнул.

– Господи, к какой беде может привести простое стечение обстоятельств. И с чего только я решил ему помочь! Кто-нибудь из детективов Кривича мог застрелить меня!

– Если бы вы побежали, а не ударили в ответ, – кивнул Квист.

Такси остановилось у особняка Мэриан. Квист расплатился с водителем. Они вошли в дом, поднялись на третий этаж. Хэдман направился к бару, а Квист уселся в удобное кресло и вытянул ноги. Только сейчас он понял, до какой степени устал.

– Пожалуйста, курите, – улыбнулась Мэриан.

Квист достал сигару, закурил.

– Я перепугалась до смерти, когда они приехали за мной, – Мэриан села напротив. – Я не знала, что мог натворить Дуг. Но ваше присутствие сразу успокоило меня.

– Кривич – порядочный человек, – ответил Квист. – И честно выполняет свой долг.

Он думал о том, как перевести разговор на Беверли Трент, но шестое чувство подсказывало ему, что делать этого не следует.

– Вы когда-нибудь жили в Калифорнии? – спросил Квист.

– Я вообще не бывала там, – ответила Мэриан.

– А мне почему-то казалось, что вы изъездили весь свет.

– Делберт и я действительно много путешествовали, но главным образом по Европе – Англия, Франция, Греция, Италия, Испания. А вот на нашем западном побережье я не была ни разу.

Хэдман принес бокалы.

– Насколько я понимаю, корни нынешних неприятностей Джонни в Калифорнии?

– Да, конечно. Он прожил в Голливуде долгие годы.

– Вот почему вы спросили, бывала ли я в Калифорнии, Джулиан? – Мэриан вновь мило улыбнулась.

В голове Квиста прозвенел тревожный звонок: «Не спрашивай ее о Беверли Трент!»

– Я просто подумал, не знакомы ли вы с кем-либо из калифорнийского окружения Джонни. А вы жили в Голливуде, Хэдман?

– Однажды я провел там неделю. Футбольная команда нашего колледжа играла с Южно-Калифорнийским университетом. Тренер держал нас взаперти, словно преступников.

– Где вы учились?

– В «Нотр-Дам». Так что в Калифорнии я видел только аэропорт, захудалый пансионат, где мы останавливались, да стадион.

«Не задавай вопроса о Беверли Трент».

Квист допил содержимое бокала и встал.

– С вашего разрешения, Мэриан, я пойду. Очень устал.

– Позвоните мне. Мы хотим быть в курсе событий.

– Если с Джонни что-то случится, – хмуро ответил Квист, – вы и так обо всем узнаете.

Один из детективов Кривича дежурил в вестибюле дома Квиста, другой – в коридорчике у его квартиры. В гостиной Джулиана встретила Лидия.

– Джонни?

– Ушел спать с бутылкой ирландского. Ты что-нибудь узнал?

– Я поехал к ней, чтобы задать один вопрос, но не стал этого делать.

– Почему?

– Честно говоря, не знаю. Внутренний голос запретил мне открывать рот.

Они вышли в лоджию.

– Джулиан…

– Да, дорогая?

– Что такое индейский вождь? Я хочу сказать, каков его социальный статус?

– Он – король, босс, глава.

Лидия резко повернулась к нему.

– Дэн говорил, что того голливудского подонка звали Дэвид Харрис?

– Кажется, да.

– Инициалы «Д.X.» – Дэвид Харрис, «Д.X.» – Дуглас Хэдман, – Лидия покачала головой. – Я больше не верю в случайные совпадения, Джулиан[29].

– Игра слов, – помолчав, ответил Квист.

– Почему же ты не спросил Мэриан Шеер, знакома ли она с Беверли Трент?

– Говорю тебе, помешало шестое чувство.

– Дуглас Хэдман перед законом чист. У него железное алиби. Он не убийца. Возможно, и не шантажист.

– И что из этого следует?

– Забудем о нем, – ответила Лидия.

– А твоя игра слов? Вождь – глава – Хэдман? – Квист вернулся в бар, плеснул в бокал виски, добавил содовой.

– Может быть, фотография Мэриан Шеер не связь с Беверли Трент? – заметила Лидия.

– Как же она попала в квартиру Беверли?

– Мэриан – богатая светская дама. Возможно, для Беверли Трент она была примером.

– Это фотография, а не вырезка из газеты.

– Ну и что? В наши дни получить фотографию не так уж сложно. Беверли могла послать миссис Шеер письмо с такой просьбой.

– Да-да, конечно. Но как быть с Хэдманом-Чифом?

– Стоит ли волноваться из-за него, Джулиан? У него алиби.

Квист покачал головой.

– Мне не дает покоя этот чертов цилиндр.

– Цилиндр?

– Шамбрэн напомнил о втором дне цилиндра фокусника. Вот, собственно, из-за чего я не спросил миссис Шеер о фотографии. Что-то не так и с миссис Шеер, и с Хэдманом.

– Что именно… кроме глупых совпадений?

Квист повернулся к Лидии.

– Я абсолютно уверен, что шантажист и не собирался забирать деньги в «Гарден». Вынести их оттуда было невозможно. Поэтому я предложил версию снайпера.

– К счастью, ты ошибся.

– Но что произошло? Где разгадка этой шарады?

– Может быть, ты ищешь там, где ничего нет?

– Едва ли. Теперь с Хэдмана сняты обвинения в убийстве и шантаже.

– Ну и что?

– Значит, когда шантажист позвонит в следующий раз, мы не будем подозревать лишь одного человека – Дугласа Хэдмана. Он чист. Настоящий фокус. Наше внимание приковано к Хэдману, затем он признан невиновным, следить за ним больше незачем… и тут из цилиндра появляется кролик.

– Но его алиби!

– Алиби подтвердил человек, возможно, имеющий отношение к смерти Беверли. Это алиби нуждается в более тщательной проверке, – он погладил Лидию по щеке. – Поезжай к себе и отдохни. Утром мы попытаемся узнать правду о нашем вожде и его даме.

После звонка Лидии, сообщившей, что она дома, Квист разделся, принял душ, лег в постель и сразу заснул.

Разбудил его жуткий вопль. Какое-то мгновение Квист приходил в себя, затем понял, что крики доносятся снизу, из комнаты, где спит Джонни. Квист вскочил, надел халат, вытащил спрятанный в шкафу под носовыми платками пистолет, и сбежал вниз. Крики стихли. В полутьме он увидел Джонни, сидящего на кровати.

– Джонни!

– О господи, – простонал тот.

– Я включу свет, – Квист нащупал выключатель и повернул его. Настороженно оглядел комнату.

– Я кричал? – хрипло спросил Джонни.

– Еще как.

– Значит, у тебя есть пистолет, – Джонни сощурился от яркого света. – Хорошо, что ты не дал его мне. Я убил бы этого Хэдмана.

– Джонни, что случилось?

– Кошмарный сон, – Джонни потянулся за пачкой сигарет.

– Ты меня насмерть перепугал, – Квист сунул пистолет в карман халата.

Джонни закурил и поднял с пола бутылку виски.

– Кто-то пытался меня убить… серебряным подсвечником.

– Если б не виски, я дал бы тебе таблетку снотворного, – Квист повернулся к двери.

– Не уходи, – взмолился Джонни. – Давай поговорим, дружище.

– Я валюсь с ног от усталости, – ответил Квист. – А завтра будет трудный день.

– Что ты задумал?

– Для собственного успокоения хочу покопаться в прошлом Хэдмана и твоей подруги Мэриан Шеер.

– Так Хэдман еще под подозрением?

– Завтра мы все выясним.

2

– Мистер Хэдман не так уж прост, – покачал головой Квист. Лидия, Гарви и Конни Пармали сидели перед ним. – Начнем с того, что его телефона нет в справочнике.

– Я не понимаю тебя, Джулиан, – Гарви нетерпеливо махнул рукой. – Игра слов, кое-какие совпадения, и тебя уже не устраивает алиби Хэдмана. Разве так уж важно, что у него такие же инициалы, как у Дэвида Харриса? Раскрой телефонный справочник, и ты найдешь две дюжины людей с инициалами «Д.X.» Допустим, его телефон там не значится, но вчера он дал Кривичу все свои координаты: имя, фамилию, адрес, номер телефона. И еще эти твои размышления о цилиндре фокусника. Знаешь, Джулиан…

– Но почему шантажист выбрал столь необычное место для получения выкупа? – прервал его Квист.

– Не знаю. Но к Хэдману это не имеет никакого отношения. Даже Кривич признал, что он чист. У нас хватает забот с охраной Джонни, и надо еще решить, как быть с настоящим шантажистом, когда тот вновь даст о себе знать.

Квист взял со стола сигару.

– Хэдман упомянул, что играл в футбольной команде «Нотр-Дам». Ездил в Лос-Анджелес на матч с Южно-Калифорнийским университетом. У тебя есть друзья в «Нотр-Дам», не так ли, Дэн? Попробуй узнать, помнят ли там Хэдмана.

– Да что они смогут сказать?

– Не будем гадать, Дэниэл. Что тебе, трудно позвонить?

Гарви пробурчал что-то и поднял трубку.

– Соедините меня с Патриком О'Мара, университет «Нотр-Дам», Саут-Бенд, – сказал он телефонистке. – Да, срочно, и положил трубку. – В каком году играл Хэдман?

– Понятия не имею. Ему сейчас около тридцати, так? Думаю, пять – семь лет назад.

– Ты хочешь, чтобы О'Мара нашел иголку в стогу сена, Джулиан.

– А пока мы ждем, – продолжал Квист, – давайте займемся миссис Делберт Шеер. Кем она была до замужества, откуда родом, где работала? Репортеры светской хроники наверняка что-то знают. Почему она вышла замуж за человека, который годился ей в отцы? Где сделаны фотографии, одна из которых попала к Беверли Трент? Лидия, Конни, разберитесь с этим, хорошо?

Зазвонил телефон. Гарви взял трубку, а Квист, наклонившись вперед, щелкнул переключателем громкой связи.

– Мистер О'Мара на проводе, – раздался голос телефонистки.

– Пат? Это Дэн Гарви.

– Привет, старик. Как поживаешь?

– Отлично. Мне нужна твоя помощь.

– Я слушаю.

– Несколько лет тому назад, пять или семь, у вас был парень, Дуглас Хэдман. Он играл в футбольной команде.

– Хэдман? Я не помню никакого Хэдмана.

– В тот год вы играли с Южно-Калифорнийским университетом на их поле. Останавливались в каком-то загородном пансионате.

– Я отлично помню тот сезон. Я сам ездил в Калифорнию. Хэдмана в команде не было. Там у нас вышла неувязка. После игры пропал Хирш, Дон Хирш. Мы обратились в полицию штата и в ФБР. Думали, с ним что-нибудь случилось. Но, как выяснилось, он просто решил завязать с учебой. Подался в какую-то коммуну хиппи.

– А как выглядел Хирш? Ты его помнишь?

– Да, конечно. Шесть футов роста, весом в сто шестьдесят фунтов, черные волосы. Довольно быстр, но выносливости маловато.

– В университете должны остаться его документы, не так ли, Пат? Откуда он приехал и все такое. Я имею в виду Хирша.

– Все должно лежать в деканате. Если это важно, я выясню. Ты думаешь, это твой Хэдман?

– Возможно. Для меня это очень важно, Пат.

– Хорошо. Позвони мне к концу дня. Часиков в пять.

– До вечера, – Гарви положил трубку, его лицо потемнело.

– Дон Хирш, инициалы «Д.X.», – промурлыкала Лидия.

– Коммуна хиппи, – задумчиво повторил Квист. – Возможно, наш мистер Хэдман погорячился, упомянув о «Нотр-Дам». Не стал ли он Чифом после той игры, – он нажал кнопку на столе. – Пусть кто-нибудь заменит Глорию в приемной. Я хочу с ней поговорить.

Конни встала.

– Пора поинтересоваться прошлым миссис Шеер. – и прошла в свою комнату.

– Должен признать, что совпадений действительно слишком много, – пробурчал Гарви.

Открылась дверь, и в кабинет впорхнула Глория Чард.

– Что я натворила, – испуганно спросила она.

– Вчера тебя приглашал на ленч Дуглас Хэдман.

– Но вы разрешили мне поехать с ним, – она взглянула на Лидию.

Квист улыбнулся.

– Конечно. Но нас интересует мистер Хэдман. Что бы ты могла о нем сказать?

Глория потупилась.

– О нем – практически ничего. Но я узнала, что являюсь самым очаровательным, самым желанным существом на свете, и, если я не отвечу согласием на его чувства, он почти наверняка обезумеет, обезумеет, обезумеет.

– Очень интересно, но неужели он ничего не говорил о себе?

– Упомянул, что только он может научить меня таинствам любви.

– Каков же был ответ: да или нет? – улыбка не сходила с лица Квиста.

– Я ответила: «Возможно». Он действительно неотразим. Сегодня вечером я, вероятно, буду с ним обедать.

– Как же он мог покинуть тебя вчера, находясь на грани безумия?

– Он был в отчаянии, но не мог отменить назначенную ранее деловую встречу.

– В «Мэдисон Сквер Гарден», – добавил Гарви.

– Если вы считаете, что я не должна видеться с ним, мистер Квист, – пролепетала Глория, я, конечно…

– Не торопись сдаваться на милость победителя, Глория. Я только хочу предупредить тебя, что мистер Хэдман не просто герой-любовник. Где он живет?

– Он снимает квартиру где-то в Ист-Сайде.

– Там ты и должна встретиться с ним?

– Если соглашусь.

– Его номера нет в телефонном справочнике, потому что квартира записана на другую фамилию, – вставил Гарви.

– Он не сказал тебе, чем занимается? Где работает?

– Нет, мистер Квист. Он лишь превозносил мои достоинства.

– Да, у мистера Хэдмана отменный вкус. Сначала Лидия, потом ты, – пальцы Квиста забарабанили по столу. – Хэдман что-то скрывает, возможно, он даже опасен. Не знаю, стоит ли тебе встречаться с ним.

– Конечно, не стоит! – воскликнул Гарви.

– Я хочу знать, чем он занимается. Откуда родом. Как давно обосновался в Нью-Йорке. Когда превратился из Хирша в Харриса, из Харриса – в Хэдмана.

Глаза Глории широко раскрылись.

– Я не понимаю. Вы думаете, он… он…

– Да, – отрезал Гарви.

– Мне кажется, Глорию надо ввести в курс дела, – Квист повернулся к Лидии. – Расскажи ей обо всем, Лидия. А потом я попрошу тебя, Глория, заглянуть ко мне. Мы решим, встречаться тебе с Хэдманом или нет.

Обе женщины вышли из кабинета.

– Похоже, в твоей версии что-то есть. – Гарви взглянул на Квиста. – Представление в «Гарден» разыгрывалось для того, чтобы отвлечь нас от Хэдмана. Если он Чиф – Хирш – Харрис…

– Джонни вновь услышит о нем, – продолжил Квист. – И на этот раз мы едва ли сможем помешать передаче выкупа.

– Но он не убийца, – упорствовал Гарви.

– Если его алиби подтвердится.

– Глории не следует встречаться с ним. Если этот тип – Чиф, то один только Бог знает, что он с ней сделает.

Квист задумчиво разглядывал кончик сигары.

– А мне кажется, Глория справится с мистером Хэдманом.

– А что предпримем мы? Ты скажешь Кривичу, что нашел второе дно в цилиндре Хэдмана?

– Скажу. Но он может не поверить. Поэтому сначала я хотел бы получить более подробную информацию. Твой человек в «Нотр-Дам» выяснит что-нибудь о Хирше, Глория – о Хэдмане.

– А пока Хэдман назначит новую встречу Джонни и смоется с чемоданом денег.

– Возможно, он сделает такую попытку. И постарается, чтобы на этот раз детективы Кривича не смогли прикрыть Джонни.

– Значит, у него все выгорит. Джонни оставит где-нибудь саквояж с деньгами, а Хэдман его заберет как только Джонни скроется из виду.

Квист кивнул.

– Он будет следить за Сэндзом чтобы убедиться, что у того нет полицейского прикрытия. Тут-то мы его и накроем.

– Каким образом?

– Он уверен, что его уже ни в чем не подозревают. У него надежное алиби, он отпущен на все четыре стороны. А мы установим за ним наблюдение. Убедим Кривича отозвать своих ищеек. Джонни привезет деньги, и когда Хэдман приедет за ними, мы возьмем его с поличным.

– Мы?

Квист улыбнулся.

– Я думаю о тебе, Дэниэл.

День тянулся медленно. Квист принял несколько клиентов, переговорил с Глорией.

– Я не боюсь Хэдмана, – заявила она.

– Ты можешь нам помочь, – кивнул Квист. – Если он будет с тобой, то не сможет заниматься чем-то другим. И мы выиграем время. Возможно, к вечеру мы и так будем все знать. Тогда ты откажешься от обеда.

Во второй половине дня в кабинет заглянула Конни Пармали.

– Если хотите, я расскажу о прошлом Мэриан Шеер.

– Конечно, хочу.

Она села.

– Кое-что вас удивит.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Делберт Шеер умер шесть лет назад в возрасте семидесяти двух лет. Сердечный приступ по дороге на работу. Он был биржевым маклером. Особняк на Восьмидесятой улице, где живет его вдова, принадлежал ему.

– Любопытно, – сухо заметил Квист и потянулся за сигарой.

– Слушайте же. Мистер Шеер находился на грани банкротства. Практически разорился. Особняк был заложен и перезаложен. Правда, на личном счету Мэриан Шеер было сорок тысяч долларов. После смерти мужа она получила и закладную. Больше ей не досталось ни цента.

– Однако!

– Никто не смог заставить ее платить по деловым обязательствам мужа. В общем, у нее остались дом и сорок тысяч долларов. Выплаты по закладной и поддержание привычного образа жизни съели эти сорок тысяч очень быстро.

– Где ты все это выкопала, Конни?

– У Тэдди Мюрэка из вашего банка. Он вам многим обязан. Два года спустя она потратила все, и тут на ее счет поступили пятьдесят тысяч долларов. Год спустя еще столько же. Вам это о чем-то говорит?

Глаза Квиста превратились в щелочки.

– Первые пятьдесят тысяч поступили на следующий год после смерти Беверли Трент, когда Джонни начали шантажировать.

– Я подумала о том же. Естественно, у меня нет доказательств связи денежных поступлений на счет Шеер с шантажом Джонни. Но по времени все совпадает.

– Продолжай, – кивнул Квист.

– Наша Мэриан вышла замуж за Делберта Шеера десять лет назад. Согласно брачному свидетельству, ей было тридцать два года. До этого она успела овдоветь. Ее первый муж, Майк Дэниэлс, годом раньше погиб в авиационной катастрофе. Он оставил Мэриан двухкомнатную квартиру в Грэмерси-Парк и скромное наследство. Но она чуть ли не сразу же подцепила Делберта Шеера.

– Занятно.

– О том, чем занималась Мэриан до встречи с Майком Дэниэлсом, никто не знает. Помимо прочего, Майк увлекался прыжками с трамплина. С соревнований в Сент-Поле он привез очаровательную новобрачную. Ни о ее семье, ни о ней самой никто ничего не слышал. Салли Блейн, репортер светской хроники, говорит, что ходили слухи, будто она была не то официанткой, не то гардеробщицей или вообще чуть ли не проституткой.

– Такое вполне возможно.

– Самое интересное еще впереди. Я связалась с Сент-Полом. В архиве муниципалитета есть запись о бракосочетании Майка Дэниэлса. Хотите знать, как звали его невесту?

– Мэриан, – ответил Квист.

– Не упадите со стула, босс. Ее звали Мэриан Гауптман.

– Не может быть!

– Сплошные совпадения. Беверли Трент – Луиза Гауптман. Мэриан Шеер – Мэриан Гауптман.

– Если верить Тайлеру, приятелю Дэна, Беверли Трент воспитывалась в каком-то приюте Сент-Пола. Ей было чуть больше двадцати, когда она покончила с собой, то есть родилась она до встречи Мэриан с Майком Дэниэлсом.

– Если в свидетельстве о браке правильно указана дата рождения, Мэриан сейчас сорок два года. Беверли умерла пять лет тому назад, значит, в год ее рождения Мэриан было пятнадцать, шестнадцать или семнадцать лет.

– То есть она могла стать матерью и оставить своего ребенка у дверей приюта.

– Тогда становится ясным, почему у Беверли оказалась фотография Мэриан Шеер.

Квист встал, прошелся по кабинету.

– Предположим, что мы правы в отношении Мэриан и Беверли. Как и в том, что Дуглас Хэдман – Чиф. Беверли какое-то время была близка с ним. Тайлер говорит, что Чиф гипнотизировал своих женщин. Они выполняли любую его просьбу, даже поджигали себя. Возможно, он узнал, что мать Беверли – богатая вдова, которая не стремится признать свою дочь, и именно поэтому представляет собой неплохой объект для шантажа, если не учитывать, что у вдовы нет ни гроша. Мэриан разорена, Беверли мертва. Мэриан не может платить за молчание, ей тоже нужны деньги. И тогда…

– Они начинают работать в паре.

– Совершенно верно. И цифры это подтверждают. Два года Джонни платил шантажисту, и дважды на счет Мэриан Шеер поступало по пятьдесят тысяч долларов. А с Джонни брали в два раза больше. Хэдман знает кое-что о ней, а Мэриан – о нем.

– Что именно?

Квист пожал плечами.

– Возможно, он сболтнул лишнее, когда пытался выкачать из нее деньги. Он – Чиф. Полиция разыскивает его с тех пор, как одна из его «жен» сгорела заживо. И они объединились. А жертвой стал Джонни.

– Но доказать мы ничего не сможем, – заметила Конни.

– Не забывай об одной тонкости, дорогая. Вещественные доказательства нужны Кривичу, чтобы обвинение убедило присяжных в своей правоте. Нам же они не нужны. У Хэдмана есть алиби на время убийств, и Кривич его принял. Мы – нет.

– Но что же нам делать?

– Дэн и я расставили силки для мистера Хэдмана. Он вновь позвонит Джонни, а после этого мы его схватим.

– А миссис Шеер?

– Я думаю, что смогу как следует напугать ее, а онапоторопит Хэдмана… и все будет кончено.

– Вы будете осторожны, босс? – голос Конни дрогнул. – Этот человек убивает не задумываясь. Он проломил голову Эдди Уизмеру, а через несколько минут с улыбкой встречал вас у Мэриан Шеер.

– Хэдман и Мэриан Шеер меня не пугают, – ответил Квист.

– Тогда вы не слишком умны, – бросила Конни.

Взгляд Квиста затуманился.

– Я прихожу к заключению, что ты права, дорогая. Я не умен. Просто глуп.

– О чем вы?

Квист помолчал.

– О чем?.. Ты потрудилась на славу, Конни. Надо только позвонить приятелю Дэна в «Нотр-Дам», чтобы узнать, не сохранились ли в деканате документы Дональда Хирша. Тебя это не затруднит? Скажи мистеру О'Мара, что Дэн очень занят.

– А где Дэн?

– Он действительно занят, – Квист улыбнулся. – Я еду домой убедиться, что Джонни жив и невредим. Позвони мне, как только переговоришь с О'Мара.

3

Джонни кружил по гостиной, словно загнанный в клетку лев. Впервые ему не позволяли делать то, чего ему хочется. Полицейские надежно охраняли двери.

– Я этого не выдержу, – набросился он на Квиста. – Знаешь, мне никогда не приходилось целый день смотреть телевизор. Ты не представляешь, какую они показывают муть.

Квист налил себе бренди, отметив про себя, что Джонни начал вторую бутылку ирландского виски.

– Когда же этот подонок сделает следующий ход? – Не выдержал Джонни.

– Не сегодня. Этим вечером он занят. Ты можешь лечь в постель с хорошей книгой.

– Ты по-прежнему считаешь, что это Хэдман?

– Да. Вечером у него свидание с Глорией Чард. Держу пари, она заставит его на время забыть о ста тысячах.

Джонни уселся на ручку кресла с полупустым стаканом в одной руке и с сигаретой – в другой.

– Я тут размышлял на досуге…

– Опасное занятие.

– Если шантажист – Хэдман, то мы идем по следу двоих: Хэдмана и убийцы, – Джонни невесело хохотнул. – Коли убийца доберется до меня первым, Хэдман останется с носом.

– Убийца до тебя не доберется, – возразил Квист, – а вот деньги тебе скорее всего придется отвезти. Одному, без прикрытия Кривича. Следуя полученным инструкциям.

– И прощай сто тысяч.

– Под колпаком будешь не ты, а Хэдман. Он же вне подозрений и, следовательно, уверен, что за ним не следят. А Дэн давно не спускает с него глаз. Мы его поймаем, а потом разберемся с алиби.

– Но Мэриан подтвердила его непричастность к убийствам.

– С Мэриан тоже не все чисто. Ты знаешь, Тайлер видел ее фотографию на туалетном столике Беверли Трент.

– Он это говорил? Чепуха.

– Подумай, Джонни, Беверли в твоем присутствии никогда не упоминала о Мэриан Шеер?

– Нет, – Джонни отпил из бокала.

– О своей семье? Матери?

– Я, во всяком случае, этого не помню, – его глаза широко раскрылись. – Мэриан – мать Беверли? – он расхохотался.

– А ты не рассказывал Мэриан о Беверли?

Смех разом прекратился.

– Нет. Наоборот, я хочу, чтобы люди поскорее забыли о нашей связи. Надеюсь, ты меня понимаешь…

Зазвонил телефон.

– Постарайтесь удержаться на ногах, – сказала Конни. – Дональд Хирш приехал в «Нотр-Дам» из Сент-Пола. Родители умерли, когда он был еще ребенком, и его воспитывала овдовевшая тетушка, которую звали Огюста Гауптман. Мне продолжать?

– Я догадаюсь сам. У Огюсты Гауптман была дочь по имени Мэриан.

– Браво! – воскликнула Конни.

Гарви позвонил около семи вечера.

– Я нашел нашего друга.

– Хорошо.

– Он пригласил Глорию во «Времена года». Дешевых ресторанов он не признает.

– Конни узнала в «Нотр-Дам» немало интересного. Дональда Хирша, затем ставшего Чифом, воспитывала тетушка по фамилии Гауптман. Мэриан оказалась ее дочерью, то есть кузиной Хэдмана.

– Ого!

– Не теряй его из виду, Дэниэл.

– Можешь не волноваться.

В восемь вечера над городом разразилась гроза. Квиста она застала на Восьмидесятой улице. Он едва успел нырнуть под навес небольшого магазинчика. Молнии разрезали почерневшее небо.

На другой стороне улицы светились окна особняка Мэриан Шеер. Гроза кончилась так же быстро, как и началась. Квист пересек мостовую. Открывшая дверь служанка сразу узнала его.

– Я доложу миссис Шеер о вашем приходе.

– Она меня не ждет. Если она занята…

Служанка исчезла за дверью и тут же появилась вновь. Вероятно, она поговорила с хозяйкой по внутреннему телефону.

– Поднимитесь, пожалуйста, на третий этаж.

Улыбающаяся Мэриан в домашнем платье цвета бордо встретила его у лифта.

– Надеюсь, я не помешал?

– Дорогой Джулиан, я так рада. Проходите. Вам бренди или чего-нибудь еще?

– Пожалуйста, бренди.

Мэриан подала ему бокал и предложила сесть в удобное кресло.

– Как Джонни? Вы что-то узнали?

– Так, по мелочам. Полиция спешить не любит. Они все проверяют.

– Да, лейтенант Кривич, похоже, знает свое дело, – кивнула Мэриан.

– Он, кстати, все еще занимается Хэдманом.

– Бедный Дуг, – рассмеялась она. – Вы не представляете себе, какое он перенес потрясение. Лейтенант, кстати, заезжал ко мне сегодня, чтобы окончательно убедиться, что Дуг не замешан в этих ужасных убийствах.

– Убедился?

– Конечно. Я назвала ему пять или шесть человек, которые видели Дуга в пятницу и субботу. Лейтенант заверил меня, что больше не будет нас беспокоить.

– И все же, – улыбаясь продолжил Квист, – в истории с Хэдманом остались некоторые неясности.

– Для меня он – открытая книга, – возразила Мэриан.

– Вы давно его знаете?

– Дуга? Четыре или пять лет.

– Как вы с ним познакомились, Мэриан?

Она рассмеялась.

– Честно говоря, не помню. Наверное, на какой-то вечеринке. А потом Дуг стал незаменимым помощником. Я отдаю много времени благотворительной деятельности. Не только в Фонде борьбы с респираторными заболеваниями. Он так мил, так внимателен.

– Откуда он родом?

– Не знаю. Он учился в «Нотр-Дам». Помнится, он сам говорил вам об этом. Я думаю, Дуг со Среднего Запада, хотя возможно, это и не так. В «Нотр-Дам» приезжают со всей страны.

– Вы удивитесь, услышав, что по полученным из «Нотр-Дам» сведениям Дуглас Хэдман там не учился?

В правой руке Мэриан держала бокал, левая сжала ручку кресла так, что побелели костяшки пальцев.

– Я вам не верю.

– В «Ассошиэйтс» мы привыкли к тому, что люди меняют имена и фамилии. Половина артистов театра и кино известны под псевдонимами. Это свойственно и политикам, даже бизнесменам. Раз Дуглас Хэдман не учился в «Нотр-Дам», подумал я, не означает ли это, что он поступил в университет под другой фамилией?

– Мне он ничего не говорил об этом, – с трудом проговорила Мэриан.

– Его реплика о футбольной команде дала возможность узнать, что настоящая фамилия Хэдмана – Хирш, Дональд Хирш.

– Впервые об этом слышу.

– В команде «Нотр-Дам» играл Дональд Хирш. Он летал на матч в Калифорнию. Вот я и подумал, не Хэдман ли это. Смена фамилии не является преступлением.

– Он об этом не говорил, – выдохнула Мэриан.

– Дональд Хирш родился в Сент-Поле. – Взгляд Квиста уперся в собеседницу. – Его родители умерли, и воспитание мальчика взяла на себя тетя, Огюста Гауптман.

Лицо Мэриан побледнело, как полотно. Глаза остекленели.

– У миссис Огюсты Гауптман была дочь, которую, по странному совпадению, звали Мэриан. Она вышла замуж за Майка Дэниэлса. Он погиб в авиационной катастрофе.

– Достаточно! – она поднялась.

– Я не закончил, Мэриан. Скоро этот секрет станет известен всем, так что я могу ввести вас в курс дела. Неприятности Джонни начались из-за девушки, которую звали Беверли Трент. Она покончила с собой пять лет назад в доме Джонни. Он и его два друга перевезли тело в ее квартиру. Кто-то узнал об этом и занялся шантажом Джонни.

Мэриан окаменела.

– Я говорил вам, что Беверли Трент – тоже псевдоним? Ее настоящее имя Луиза. Луиза Гауптман.

– О, боже… – донеслось в ответ.

– К вашему сведению, Мэриан, в квартире девушки была фотография в серебряной рамке – ваша фотография.

Мэриан рухнула в кресло. Бокал выскользнул из ее пальцев и покатился по ковру. Она закрыла лицо руками.

– Мне не хотелось бы бередить старые раны, но я не могу бросить в беде моего друга. Я уверен, что именно Дуглас Хэдман замыслил уничтожить Джонни Сэндза. Но, к сожалению, и вы играете определенную роль в его планах.

– Я… мне нехорошо… Извините меня, я сейчас приду…

– Звонить Хэдману бесполезно, – холодно бросил Квист. – Этот вечер он проводит с очень милой девушкой из моей конторы. Вряд ли он снимет трубку.

Мэриан замерла на пороге, оперлась о косяк двери, обернулась.

– Что вы намерены делать?

– Сначала, если позволите, я хотел бы поговорить с вами. Почему бы вам не присесть?

Ее глаза были полны страха. Нетвердой походкой она прошла к бару, налила бренди, вернулась к креслу.

– Что бы там ни было, Дуг не повинен в убийствах.

– Так вам кажется.

– Неповинен!

– Начнем с того, что я испытываю к вам искреннюю симпатию, Мэриан. Возможно, мне удастся уберечь вас от крупных неприятностей… если вы мне поможете.

– Как?

– Каким образом Дональд Хирш вновь вошел в вашу жизнь? Теперь он стал Дугласом Хэдманом, но в Голливуде его знали как Чифа. Он пытался шантажировать вас, Мэриан?

Она села. Коротко кивнула.

– Он появился за год до смерти Делберта. Длинные волосы, борода, грязные джинсы, рваная рубаха. Служанка хотела выставить его за дверь, но он твердил, что приходится мне родственником. Когда она назвала его имя, мне стало дурно, но я согласилась принять его здесь, в этой комнате. «Не ожидала увидеть меня, Мэриан?» – ухмыльнулся он. Я ответила, что нет. Как оказалось, в Голливуде он столкнулся с девушкой, которую звали Луиза Гауптман. Навел справки. По всему выходило, что Луиза – моя незаконнорожденная дочь. Он сказал, что в Голливуде она стала шлюхой. «Я чувствую, дорогая Мэриан, что твоему мужу не понравятся эти новости. Я могу обратиться в газету, если только…».

Дельберт всегда был моралистом и панически боялся скандалов. И я начала выплачивать Дону по пятьсот долларов в месяц. Почти год я регулярно высылала деньги в Голливуд на имя Дэвида Харриса. А потом… потом Дельберт умер, и Дон вновь объявился в Нью-Йорке, рассчитывая на крупную поживу. Он принимал меня за богатую вдову. Но ошибся.

– Я знаю об этом, – кивнул Квист.

– Я должна ненавидеть вас, Джулиан, но получается наоборот. Я благодарна вам за то, что могу наконец выговориться. Делберт практически разорился, денег не было. Дональд понял, что с меня ничего не возьмешь и согласился подождать до лучших времен, – она тяжело вздохнула. – Увидев Дона в следующий раз, я не узнала его. Он стал Дугласом Хэдманом – изящным, хорошо одетым, чисто выбритым, веселым, обходительным. Я видела его без бороды лишь в трехлетнем возрасте. Именно тогда родилась Луиза, и мать выгнала меня из дому… Прошло не меньше недели, прежде чем он решил представиться. Это произошло в моей постели. Теперь вы понимаете, Джулиан, как отличался Дуглас Хэдман от того вонючего подонка, моего кузена Чифа. Будь у меня побольше мужества, я бы убила его. Но я все же отомстила. Он раздувался от самодовольства, говорил, что ему не нужны мои деньги, что он нашел другой источник доходов. Он рассказал мне о Луизе Беверли. Он, мол, держал Джонни Сэндза за горло, и тому не оставалось ничего другого, как платить и платить, – она помолчала. – Вот тут-то я и взяла его в оборот… Я… я сидела без гроша. И ему пришлось разделить со мной деньги Джонни, так как я пригрозила, что выдам его полиции, которая искала Чифа в связи с гибелью одной девушки в Голливуде. Она подожгла себя и сгорела заживо. Два года мы получали по пятьдесят тысяч.

– Пока Джонни не ушел со сцены и не перестал платить?

– У нас оставались кое-какие деньги, а потом Джонни сам нам помог. Предложил принять участие в благотворительном вечере Фонда. И Дуг сразу же позвонил ему.

– А когда Джонни не поддался на шантаж, решил убивать?

– Нет!

– Четыре человека мертвы!

– Я клянусь вам, Джулиан, – в голосе Мэриан слышались истерические нотки, – Дуг и я не имеем к этому никакого отношения. Дуг не был в Калифорнии больше года. В субботу он не летал в Чикаго. Он находился со мной воскресным утром, когда Либмана сбила машина, со мной и с другими людьми, которые могут это подтвердить. Мы никого не убивали, Джулиан, и понятия не имеем, кто это сделал. Я клянусь.

Квист не сводил с нее ледяного взгляда.

– О, Дуг был в восторге. «Кто-то играет нам на руку, – говорил он. – Пусть запугает Джонни до смерти. Но мы должны успеть получить с него деньги». Я… я в ужасе, Джулиан.

– Этот спектакль в «Медисон Сквер Гарден» потребовался для того, чтобы снять с Хэдмана всякие подозрения?

– Да. Как вы смогли догадаться об этом, Джулиан?

– Мне прочитали лекцию о цилиндре фокусника, – Квист встал. – Боюсь, вам придется поехать со мной, Мэриан, и рассказать обо всем Кривичу и окружному прокурору. Если вы согласитесь дать показания против Хэдмана, то облегчите свою участь.

– Но… может быть, есть другой выход?

– К сожалению, нет.

– Вы позволите мне переодеться?

– Разумеется.

Мэриан двинулась к двери, когда ее остановил вопрос Квиста.

– Извините, Мэриан, спрашиваю из чистого любопытства, как ваша фотография оказалась у Беверли Трент… Луизы?

– Шутка Дуга, – ответила Мэриан. – Он украл у меня эту фотографию, когда приезжал сюда первый раз, будучи Чифом, и отдал ей. Я уверена, что он делил с ней присылаемые мною деньги.

Квист остался один. Прошло минут пять, затем снизу донеслись истошные крики. Квист сбежал по ступенькам. Кричала служанка. Входная дверь была распахнута.

– Что случилось?! – Квист схватил служанку за плечо, потряс.

– Мадам! Она… должно быть, упала из окна. Матерь божья!

Мэриан Шеер не собиралась давать показания ни против себя, ни против кого-либо еще.

4

Сидя в маленьком «рено» в квартале от ресторана «Времена года», Дэн Гарви наливался гневом. Хэдман никуда не спешил. Дэн даже подумал, что напрасно тратит время. В этот вечер, похоже, Хэдман и думать забыл о выкупе. Правда, Глории могла понадобиться помощь, и тогда его присутствие было бы оправдано.

Прошло почти два часа, когда Хэдман и Глория, смеясь, выпорхнули из ресторана. Гарви негромко выругался. Им-то весело, а у него кончились даже сигареты.

Швейцар остановил для них такси и Гарви завел мотор. Кривич дал ему адрес квартиры Хэдмана, и Дэн ожидал, что такси направится в восточную часть города, но, к его удивлению, оно двинулось на запад, к Колумбус-Серкл, мимо Центрального парка. У невзрачного особняка такси замедлило ход и свернуло к тротуару. Глория и Хэдман в прекрасном настроении подошли к двери, Хэдман открыл ее ключом. «У этого сукиного сына две квартиры», – отметил Гарви и приготовился к длительному ожиданию. Но, к изумлению Дэна, дверь открылась меньше чем через час, и на улицу вышел Хэдман. Один, без Глории. Быстрым шагом он направился в сторону Бродвея.

Гарви не знал, что делать. Ему поручили следить за Хэдманом, но и Глорию бросать не хотелось. Наконец чувство долга победило. Возможно, решил он, Хэдман вышел за бутылкой вина или сэндвичами, хотя вряд ли кто-нибудь мог остаться голодным после обеда во «Временах года». Может быть, Хэдман думал уже о завтраке – эта сумасбродная Глория могла выкинуть что угодно.

Неохотно Гарви отпустил сцепление, и «рено» тронулся с места.

Квист вернулся домой в начале двенадцатого. Лидия и Джонни Сэндз сидели в гостиной. Лидии хватило одного взгляда, чтобы понять, что ситуация изменилась к худшему. Квист выглядел подавленным. Он сразу направился к бару, налил виски, добавил льда и содовой.

– Что случилось, Джулиан?

Он обернулся.

– Мэриан Шеер покончила с собой. Не без моей помощи.

– Джулиан!

– Я все рассчитал, но не мог представить себе, что она решится на такое, – он взглянул на Джонни. – Тебя шантажировал Хэдман, в этом сомнений нет. Хэдман, он же Хирш, он же Чиф. Это длинная история, в нее была впутана и Мэриан. Она сама шантажировала Хэдмана и получала часть твоих денег.

– Значит, его алиби не стоит и ломаного гроша! – воскликнул Джонни. – Он убил Эдди и остальных. Ну, если я доберусь до него…

– Без показаний Мэриан нам не остается ничего другого, как следовать намеченному плану. Мы должны поймать его с поличным.

Зазвонил телефон.

– Наверное, Дэниэлс.

Лидия сняла трубку.

– Слушаю, – она повернулась к Квисту, ее глаза широко раскрылись. – Тебя, Джулиан. Дуглас Хэдман!

Квист схватил трубку.

– Да, Хэдман?

– Ну и умница же ты, Квист, – в голосе Хэдмана слышалась насмешка. – О, я знаю, что твой телефон прослушивается. Чтобы облегчить жизнь фараонам, я могу даже сказать, откуда звоню.

– Чего вы хотите?

– Разумеется, денег. Вы слушали радио? Если да, то знаете, что наша милая Мэриан выпрыгнула из окна. Или вы сами приложили к этому руку, приятель?

– Что вам нужно?

– Я же сказал, деньги. На этот раз их принесешь ты, Квист, и чтоб никаких шуточек. Джонни я не доверяю. А ты их принесешь, если хочешь, чтобы твоя очаровательная мисс Чард осталась целой и невредимой. Она у тебя прелесть, Квист.

– Что с Глорией?

– Будь благоразумен, приятель, а не то тебе придется подыскивать другую секретаршу. Маленькая Глория уже не сможет сидеть за круглым столом и очаровывать клиентов. Ее личико будет напоминать сырой фарш. Я не шучу приятель, и второго звонка не будет. Учти, она будет жалеть о том, что не умерла. А теперь слушай.

– Я слушаю.

– Ты принесешь саквояж с деньгами на угол Бродвея и Пятьдесят седьмой улицы. Там есть проволочная мусорная урна. Положишь в нее саквояж и чеши оттуда. Ясно?

– Да.

– Саквояж принесешь ровно в час ночи, – Хэдман хохотнул. – У тебя почти два часа, чтобы найти способ обмануть меня. А пока ты будешь думать об этом, приятель, помни, что может случиться с Глорией, если я не получу денег. С этим тоже ясно?

– Да.

– Жаль, что я не могу дождаться открытия банков, а то взял бы с тебя вдвое больше. Но я нутром чую, что Мэриан сказала тебе слишком много. А ты, приятель, не забывай о Глории Чард. Не опаздывай.

Дрожащей рукой Квист положил трубку на рычаг. Ровным, бесцветным голосом передал Лидии и Джонни суть разговора. Его прервал следующий звонок.

– Мы его засекли, – сообщил детектив, сидевший у подслушивающего устройства. – Он говорил из телефона-автомата рядом с Центром Линкольна в Вест-Сайде. Я высылаю патрульную машину, чтобы взять Хэдмана.

– Нет! – воскликнул Квист. – Не трогайте его. Вы можете связаться с лейтенантом?

– Постараюсь.

– Поскорее найдите его. Вы слышали наш разговор? Если нет, прослушайте пленку, и вы поймете, почему я не хочу спугнуть Хэдмана.

Лидия коснулась руки Квиста.

– Ты действительно думаешь, что он может изуродовать Глорию?

– Он псих, – подал голос Джонни. – От него можно ждать чего угодно.

– Он наверняка смеялся, глядя на девушку, превратившуюся по его приказу в живой факел, – отозвался Квист. – Меня беспокоит Дэн. Он следил за Хэдманом. Если тот что-то заметит…

– Ты знаешь, где находится квартира, которую он снимает? – спросил Джонни. – Куда еще он мог отвезти Глорию?

– Я могу поехать, – предложила Лидия. – Попытаюсь найти Дэна, предупредить его.

– Патрульная машина доберется туда быстрее, чем мы. Подождем звонка Кривича, – он постучал себя по лбу. – Ну как я мог отпустить ее с ним! Мне следовало предугадать, что ради денег он пойдет на все. Мало того, я дал ускользнуть Мэриан, уже приперев ее к стенке!

Звонок Кривича прервал его самобичевание.

– У вас есть адрес квартиры Хэдмана? – спросил Квист.

– Конечно.

– Я возомнил себя слишком умным. Думал, что мы сможем поймать Хэдмана, – он рассказал о поручении, данном Гарви, и повторил детали разговора с Хэдманом. – Я не могу найти Дэна, потому что не знаю, где он. Возможно, он где-то рядом с домом Хэдмана, в маленьком «рено». Вы согласны с тем, что слежку надо прекратить?

– Если б вы сразу обратились к нам, все было бы проще.

– Полностью с вами согласен.

– Но зачем он дал вам два часа? – спросил лейтенант.

– Одну минуту, я пошлю патрульную машину на поиски Гарви, – после короткой паузы он вновь взял трубку: – Машина ушла. Если Гарви там, его найдут. Вы можете ответить? Зачем ему два часа?

– Думаю, на подготовку отъезда. Надо заказать билет на самолет. В Мексику, на Багамские острова или куда-то еще.

– Думаете, он возьмет девушку с собой?

– Как знать.

– Если мои ребята найдут Гарви, он скажет, где девушка.

– Возможно, она в квартире. Будем ломать дверь?

– Он может стоять над ней с ножом или пузырьком с кислотой. Если мы поймаем его, он не сдастся. Скорее, он изуродует Глорию.

– Значит, дадим ему уйти?

– Похоже, что да.

Квист кружил по комнате, сжав руки в кулаки.

– Не вини себя, дорогой, – попыталась успокоить его Лидия. – Глория знала, на что идет.

– Но я этого не знал! Я понимал, что он, возможно, убийца, но оказался настолько наивен, что предположил невероятное – решил, что он увлечен Глорией. Словно мальчик, играющий с огнем.

– Ты передашь деньги, а потом мы ее найдем.

– А где нам ее искать? Вдруг он возьмет ее с собой? Что тогда?

Опять позвонил Кривич.

– Никаких следов Гарви около дома Хэдмана, – мрачно сообщил он. – Вы понесете деньги?

– Обязательно.

– Мы будем патрулировать тот район.

– Даже если вы столкнетесь с Хэдманом, не трогайте его, пока мы не найдем Глорию.

В половине первого Квист спустился вниз с саквояжем, в котором было сто тысяч долларов. На Второй авеню он поймал такси и попросил отвезти его на угол Пятьдесят пятой улицы и Бродвея. Стояла чудная ночь. Лунный свет заливал омытый грозовым дождем город. Машин было мало и Квист приехал раньше, чем следовало. Он отошел в тень дома и стал ждать.

За три минуты до назначенного срока он бодрым шагом направился к Пятьдесят седьмой улице. Один квартал, другой, – вот и нужная урна. Квист осторожно опустил в нее саквояж и двинулся дальше.

Дэн Гарви пребывал в полном замешательстве. Пообедать с девушкой в самом дорогом ресторане города, отвезти ее в уютное гнездышко в Вест-Сайде и неожиданно оставить ее там одну!

Следуя за Хэдманом, Гарви увидел, как тот зашел в телефонную будку. Разговор, по-видимому, доставлял ему немалое удовольствие: улыбка не сходила с лица шантажиста. Затем Хэдман пересек Бродвей и скрылся в маленьком баре. Гарви поставил «рено» метрах в пятидесяти. Хэдман, решил он, хочет купить бутылку. К половине двенадцатого ночи винные магазины давно закрылись.

Текли минуты, но Хэдман не показывался. «Может, он ушел черным ходом, заметив слежку», – обеспокоился Гарви. Когда прошло полчаса, он не выдержал, вылез из «рено» и, надвинув шляпу на лоб, заглянул в зал. Хэдман сидел в углу один. Перед ним стоял высокий бокал – то ли джин с тоником, то ли просто содовая. Он курил и явно никуда не спешил.

Гарви вернулся к «рено». Спустя еще полчаса Хэдман вышел из бара. С пустыми руками, без бутылки вина. Остановил проезжавшее такси. Гарви завел мотор. Такси поехало в сторону, противоположную особняку, где осталась Глория. Пятьдесят четвертая улица, вновь Бродвей и остановка у тротуара. Хэдман не вылез из кабины.

И тут Гарви словно ударило током. По другой стороне улицы быстро шел Квист со знакомым саквояжем в руке. Игра, стало быть, продолжалась.

Такси Хэдмана не тронулось с места. Квист дошел до угла Пятьдесят седьмой улицы. Замедлил шаг у мусорной урны. Взглянул на часы. Опустил саквояж в урну. Двинулся дальше.

Лишь когда Квист обогнул угол и скрылся из виду, такси Хэдмана отвалило от тротуара. «Рено» крался следом.

На этот раз такси остановилось в нескольких метрах от урны, Хэдман вылез из кабины и направился к урне.

В американский футбол Гарви играл свободным защитником: он преграждал путь тем, кто смог пробиться сквозь основную линию обороны. После столкновения с Гарви редко кому удавалось устоять на ногах, не то что забить гол. Пока Хэдман шел к урне, Гарви успел набрать хорошую скорость. Тот протянул руку к саквояжу, но от удара плечом отлетел ярдов на десять. Саквояж так и остался в урне. А Гарви оседлал Хэдмана.

Тот лежал смирно. При падении он стукнулся головой об асфальт. Из уголка рта текла струйка крови. Скрипнули шины, взревел мотор. Таксист уносил ноги.

Гарви встал. На улице не было ни души. Он достал из урны саквояж, наклонился над Хэдманом, схватил его за шиворот и, словно куль с картошкой, поволок к «рено». Втолкнув шантажиста в кабину, Дэн бросил саквояж на заднее сиденье, сел за руль и поехал к особняку, где ждала Глория.

Теперь Гарви злился только на нее. Пойти на свидание с таким мерзавцем, как Хэдман, убийцей, шантажистом! Что ж, сейчас он доставит к ней ее возлюбленного.

Когда они подъехали к особняку. Хэдман все еще был без сознания. Гарви, убедившись, что тот жив, выволок его из машины и, сунув саквояж под мышку, подтащил к двери. Среди фамилий жильцов он прочел: «Дэвид Харрис, 1-С».

Гарви позвонил в указанную квартиру, но дверь не открыли. Он нажал кнопки еще четырех звонков. Щелкнул замок, Гарви толкнул дверь и втащил Хэдмана в подъезд.

– Кто там? – спросил сверху женский голос.

Гарви оглядывался в поисках квартиры «1-С».

– Я позвоню в полицию! – взвизгнула женщина.

– Звоните, звоните, – пробурчал Гарви.

Добравшись до двери в квартиру «1-С», он постучал. Никакого ответа. «Идиотка», – мысленно выругался он, отступил на шаг и бросился вперед. Защелка замка не выдержала, дверь распахнулась… и Гарви увидел Глорию.

Она сидела на стуле лицом к двери со связанными руками и ногами. Рот был заклеен пластырем. Гарви взглянул на Хэдмана и пнул его ногой.

Затем метнулся к Глории и сорвал пластырь.

– О боже, Дэниэлс, как я рада тебя видеть! – выдохнула она.

– Я всегда говорил, что лучше меня тебе никого не найти, – он развязал ей руки и ноги.

– Он… он мертв? – прошептала Глория.

– Еще нет, – Гарви подошел к телефону, набрал номер Квиста.

– Джулиан? Я его взял… и деньги.

– Глория в опасности, Дэниэлс, – ответил Квист. – Он может говорить?

– Глория со мной. Ей слегка помяли перышки, а в общем все в порядке.

– Где вы?

– Западная часть Шестьдесят пятой улицы, – Гарви назвал номер дома.

– Я попрошу Кривича немедленно ехать к вам.

– Хорошо, – Гарви повернулся к Глории. – Когда наша Глория расскажет Кривичу все, что знает, ей потребуется дружеское участие. До встречи.

Квист положил трубку. Лидия и Джонни Сэндз не сводили с него глаз.

– Все кончено. Дэниэлс взял его и саквояж. Подробностей я пока не знаю, но Глория цела и невредима.

– Слава богу! – воскликнула Лидия.

– Все кончено! – повторил Джонни. – Дружище, теперь я буду спать целую неделю. Если бы ты знал, каково жить в постоянном ожидании смертельного удара.

– Могу себе представить, – Квист обнял Лидию. – Отправляйся домой, дорогая. Это был трудный день.

– Джулиан! – обиделась Лидия.

– Можете не обращать на меня внимания, – подал голос Джонни. – Я только выпью еще стаканчик – и в постель.

– Иди домой, – настаивал Квист.

– Как скажешь, – сухо ответила Лидия. – До завтра.

Квист наклонился и поцеловал ее.

– Не сердись, – и проводил Лидию до двери.

– Выпьешь со мной? – Джонни вооружился бутылкой ирландского виски.

– Почему бы и нет? – устало ответил Квист.

– Интересно послушать, как Хэдман будет доказывать свое алиби, но я подожду. Он пойман, и теперь я могу ждать целую вечность.

Квист взял из рук Джонни полный стакан, прошелся по комнате.

– Он пойман, Джонни, но конца еще не видно.

– Меня это уже не интересует. Пусть потеет Кривич. А я, слава богу, снова свободный человек.

– Не свободный, Джонни. И никогда им не станешь.

– Скандал я переживу. Скоро мои друзья обо всем забудут. Как, впрочем, и зрители.

– Я бы этого очень хотел, Джонни. Всем сердцем. Я потрясен ужасом случившегося, но тем не менее сочувствую тебе.

Улыбка застыла на лице Джонни.

– О чем ты, дружище?

– У Хэдмана железное алиби. Ты знаешь не хуже меня, что он никого не убивал, во всяком случае, никого из тех четырех.

– Так кто же их убил?

– Ты, Джонни.

По телу Сэндза пробежала дрожь.

– Только не говори, что ты поверил выдумкам Хэдмана.

– Нет, Джонни. Ты специально привлек к себе столько внимания, чтобы отвести всякие подозрения. Мистер Шамбрэн не зря напомнил мне о секрете цилиндра фокусника.

– Перестань, Джулиан. Мне сейчас не до смеха. Это шутка, не так ли?

– Теперь мы можем восстановить последовательность событий. Хэдман, тогда Чиф, был на твоей вечеринке. Он нашел мертвую Беверли Трент в спальне, прочел записку. Он болтался около дома и видел, как ты, Сэйбол и Либман вынесли тело. Он смекнул, что на этом можно разбогатеть. Это все, что он знал, Джонни, все, за что ты платил. Участие Хэдмана состоит только в этом. Он и Мэриан два года доили тебя.

– Я перестал платить, и он начал убивать, чтобы запугать меня, – лицо Джонни посерело.

– Нет, Джонни. Меня насторожила смерть Маршалла, голливудского полицейского. Он не участвовал в вечеринке. Как мог узнать о нем Хэдман? Только в том случае, если Маршалл сам рассказал ему обо всем. Уже тогда я начал сомневаться в виновности Хэдмана. Подсвечник убедил меня, что он ни при чем.

– О чем ты?

– Каково тебе было, Джонни? Ты платил и платил, а потом перестал выступать. Эстрада значила для тебя все. Каждый день без сцены превращался в пытку. И тут появилась возможность выступить в «Гарден». Ты получил шанс начать все заново. Но едва пресса сообщила о предстоящем концерте, как объявился шантажист. И тут, мой бедный друг, ты сорвался. Мысль о Чифе даже не приходила тебе в голову. Ты решил, что шантажист – один из тех четверых, что знали правду о Беверли Трент: Маршалл, Сэйбол, Либман или бедняга Эдди Уизмер. Ты не знал, кто из них Иуда. И решил убить всех четверых.

Джонни залпом выпил виски и дрожащей рукой снова наполнил стакан.

– Первые три убийства ты тщательно продумал. Только не мог заставить себя поверить, что шантажист – Эдди. Но трое умерли, а тебе позвонили в очередной раз. Поэтому ты решил, что наконец-то нашел своего врага. А я… – Квист помолчал. – Я ускорил его смерть, предложив уехать. Отпустить его ты не мог. И убил его, ударив подсвечником, а потом преспокойно поехал к Мэриам. Я-то не мог понять, почему убийца пришел с пустыми руками. В действительности никто и не приходил, ты все время был в номере. И тебе хватило времени, чтобы найти способ избавиться от Эдди. Он ведь умолял не убивать его, Джонни? Он же говорил, что любит тебя? Он же отрицал, что предал тебя?

– Бедняга, – вздохнул Джонни. – Я думал, что это он. Он, и никто другой.

Квист оперся о спинку кресла. Хэдман, никого не убив, принес смерть пятерым. В том числе и Джонни.

Мгновение спустя Квист смотрел в дуло пистолета.

– Это твоя игрушка, дружище. И ты знаешь, что может произойти.

Квист облизнул мгновенно пересохшие губы.

– Неужели тебе это так легко, Джонни? Убивать и убивать.

– Ты не оставляешь мне другого выхода, – лицо Джонни блестело от пота. – Я не собираюсь ни в чем признаваться. Не хочу идти под суд. Я должен выбраться отсюда и хорошенько все обдумать. Если ты попытаешься остановить меня, я выстрелю.

– Тебе не уйти, Джонни.

– Не испытывай моего терпения, Квист.

– Бросьте оружие, Сэндз, – раздался резкий голос.

Джонни вздрогнул. Квист швырнул в него кресло, а сам бросился на пол. Раздался выстрел, второй…

Квист встал. Один из людей Кривича заламывал руки Сэндзу. Второй спускался по лестнице в сопровождении Лидии.

– Я передумала и не пошла домой, – по лицу Лидии катились слезы. – По твоему голосу я поняла, что что-то неладно.

– Глупышка, – Квист обнял Лидию.

– Я подслушивала.

– Тебя плохо воспитывали в детстве.

– Когда ты начал выводить его на чистую воду, я обратилась к людям Кривича. Одному дала ключ от входной двери, другому – от черного хода… Бедный Джонни!

Джонни Сэндз вышел не оглянувшись. Его запястья сковывали наручники. Не будет больше золотой трубы, не будет больше веселых песен.

Хью Пентикост Мертвая красавица

Жаркая августовская ночь, скорее, жаркое августовское утро, все-таки половина третьего. В небе почти полная, чуть ли не красная луна. Под ней — бассейн в форме песочных часов, над водой две головы. Воздух наполняет аромат цветов, особенно старается глициния, растущая перед кабинками для переодевания у дальнего конца бассейна. В сотне метров, отделенный от бассейна ухоженной лужайкой, — большой каменный особняк, с вьющимся по стенам плющом. Освещены лишь несколько окон, ясно, что в основном дом спит.

Любители ночного купания лениво плещутся в воде.

Мужчина и женщина. В костюмах Адама и Евы. Плавают бок о бок. Мужчина, золотистый блондин, поворачивается к черноволосой женщине. Протягивает руку, нежно касается ее плеча. Они обнимаются. Их соединяет любовь, не страсть. Мужчина отрывает губы от рта женщины и, рассекая воду, идет к краю бассейна. Женщина тянется вслед, как бы говоря, что сожалеет о его уходе, как сейчас, так и вообще, когда ему случается уходить.

Мужчина вылез из воды и вдоль бортика зашагал к столику и плетеным креслам. Взял с одного из них махровый халат, пошарил в широких карманах. Выудил портсигар и золотую зажигалку, достал тонкую длинную сигару, сунул в рот и щелкнул зажигалкой. Но не раскурил сигару.

Огонек пламени привлек его внимание к чему-то еще. Он застыл, словно статуя, глядя на руку, выглядывающую из-за кустов сирени, что темнели в нескольких ярдах от него. Вокруг кипела обычная ночная жизнь: стрекотали цикады, где-то кричала птица, в бассейне плескалась вода. А рука не шевелилась.

Мужчина наклонился, надел халат, сунул ноги в сандалии и направился к кустам сирени. Обошел их, глянул вниз.

— Черт! — вырвалось у него.

Он наклонился, вновь щелкнул зажигалкой. Не дернулся, не произнес ни слова. Огонек потух. Мужчина вернулся к столику и креслам. Подхватил второй халат и пару сандалий. Подошел к бассейну, где все еще плавала женщина.

— Нет желания составить мне компанию, Джулиан? — игриво спросила она.

— Вылезай из воды, дорогая.

Она тут же подчинилась. Встала рядом, мокрая кожа блестела в лунном свете. Он протянул ей халат. Положил к ногам сандалии, чтобы она могла их надеть. Затем крепко сжал ее запястья.

— Лидия, Кэролайн лежит вон за теми кустами сирени.

Женщина рассмеялась.

— Дорогой, я уверена, что ей и раньше приходилось видеть голых людей.

— Она мертва, Лидия, — прошептал он осевшим голосом.

— Какой ужас!

— Ее убили. Кто-то буквально искромсал ее на куски.

— Джулиан!

— Я хочу, чтобы ты ушла в дом. Обойди бассейн с другой стороны. Не надо тебе на нее смотреть.

— Но я…

— Иди, милая. Это забота полиции. Я хочу, чтобы ты им позвонила. Скажи, что произошло убийство. Я останусь здесь. Прослежу, чтобы никто к ней не подошел.

— Но как такое могло случиться, Джулиан? Мы же не слышали ни звука.

— Ее убили до того, как мы сюда пришли.

— А Марку позвонить не надо?

— Пусть его разбудит полиция. Позвони им, а затем поднимись в нашу комнату и оденься. В эту ночь нам спать не придется. — Он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Иди!

Джулиан наблюдал, как она обошла бассейн и зашагала к дому. Наконец-то раскурил длинную тонкую сигару и застыл, глядя на кусты сирени, в облаке голубоватого дыма, поднимающемся над его золотистыми волосами.

Глава 1

А все начиналось так весело. Штаб-квартира «Джулиан Квист Эссошиэйтс», одного из ведущих рекламных агентств, расположена в стеклянном пальце, устремленном в небо над Гранд-сентрал-стейшн Нью-Йорка. Работают там сам Квист и близкие ему люди. В кабинетах преобладают пастельные тона. Мебель, на первый взгляд какая-то странная, исключительно удобна и располагает как к дружеской беседе, так и к обсуждению деловых предложений. На стенах картины современных художников, из наиболее модных. В приемной царствует мисс Глория Чард, в одном из своих простеньких нарядов от Руди Гернрейха, в котором от нее невозможно оторвать глаз.

В тот день Лидия сидела в кабинете Квиста вместе с Констанс Пармали, его личным секретарем, и Мэрилин Мартин, знаменитой модельершей. Квист, в светло-синем костюме и желтой водолазке, откинувшись на спинку кресла, полузакрыв глаза, курил длинную тонкую сигару, вроде бы не прислушиваясь к разговору трех женщин. Лидия, скорее похожая на топ-модель, а не на блестящего специалиста по рекламе, черноволосая, обворожительная, таинственная, была его женщиной. На втором этаже двухуровневой квартиры Квиста одна комната принадлежала ей. Всю обстановку составляли шкаф, туалетный столик, комод да кресло-качалка. Кровать отсутствовала. Единственная во всей квартире огромных размеров кровать стояла в спальне Квиста. Квартира Лидии находилась в двух кварталах. Там она бывала редко.

Мисс Пармали, личный секретарь Квиста, худенькая рыжеволосая девушка с хорошей фигурой и стройными ногами, смотрела на мир сквозь затемненные очки в роговой оправе.

Мэрилин в свои пятьдесят пять выглядела как минимум на десять лет моложе. Умная, великолепно одетая, обожающая парики. Голос ее погрубел от бесчисленных сигарет и бокалов мартини, а язычок оставался по-прежнему острым.

— Видела я «Последнее танго», — вещала Мэрилин. — Знаю все эти слова, все позы. Я в последнее время стала слишком уж романтичной. Нравится мне получать от мужчин цветы. Нравится, когда они открывают мне дверь, красиво ухаживают.

Женская болтовня, думал Квист. Может раздражать, если напоминает работу отбойного молотка, а может и умиротворять, если любишь тех, кто болтает. Должно быть, подвел он итог, я типичный свинтус, мужчина-шовинист.

— Меня тошнит от молодости, — не унималась Мэрилин. — Для меня романтический ореол — продукт жизненного опыта. Ничего из того, чем кичится нынешняя молодежь, все их свободы, сексуальные и прочие, не прошли мимо моего поколения. В сегодняшнем стиле жизни нет ничего привлекательного. Я намерена вернуть образ зрелой, романтической женщины — Кэрол Ломбард, Джоан Кроуфорд, Ирен Данн, Нормы Шерер.[30]

— Вы не так стары, — вставил Квист.

— Но я не ложусь спать допоздна, потому что смотрю старые фильмы, — отпарировала Мэрилин. — Одежда — лишь часть того целого, что делает женщину модной. Тут и ее прическа, ее фигура, ее мораль, ее жизненная философия.

— Вы цитируете другую Мэрилин, — подала голос Лидия. — Мэрилин Бендер, которая пишет для «Нью-Йорк таймс» о Прекрасных людях.

— Я беру на вооружение все, что мне подходит, — пожала плечами Мартин. — В шестидесятых годах мода вышла за рамки одежды, у нее появились совсем иные функции. Одежду теперь создают не для того, чтобы людям было в ней тепло и удобно. Нынче одежда должна прибавлять тем, кто ее носит, сексуальную привлекательность.

— Вы цитируете, — повторила Лидия.

— И пусть, — воскликнула Мэрилин.

— Но вы пришли сюда не для того, чтобы читать нам лекцию, не так ли дорогая? — улыбнулся Квист.

— Я пришла, чтобы нанять вас. Я собираюсь разработать новую романтическую коллекцию для зрелых дам. В наше время, чтобы заставить людей купить нечто, что им совершенно не нужно, особенно в больших количествах, необходимы идолы, которым захотят подражать тысячи женщин. Такие, как Жаклин Кеннеди в шестидесятых. Я хочу, чтобы вы создали для меня богиню моды.

— Какие параметры? — спросил Квист.

— Красота, богатство, социальный статус. Ее должны видеть везде. На приемах, где собираются знаменитости, благотворительных обедах, на лучших курортах, вроде Акапулько, в Лас-Вегасе, на бродвейских премьерах. Женщина нужна необычная, не какая-нибудь заносчивая особа. В ней должны сочетаться отстраненность и доступность.

— Я предлагаю Лидию. — Квист улыбнулся черноволосой красавице.

— Внешность подходящая, — покивала Мэрилин. — С манерами тоже все в порядке. Но, к сожалению, она небогата и живет с вами в грехе.

Синие глаза Квиста не отрывались от Лидии.

— Раз уж мы согрешили, я отзову заявление с просьбой пожаловать мне арфу и нимб.

— Я люблю вас обоих, — улыбнулась Мэрилин. — Пожалуйста, давайте серьезно.

Квист стряхнул пепел на бронзовый поднос, что стоял на его столе.

— Жаклин Кеннеди имела и другие достоинства, помимо перечисленных вами. Жена человека, занимавшего в то время едва ли не самый важный пост в мире. Ее, как первую леди Соединенных Штатов, стремились запечатлеть на пленке фотографы всего мира. Каждое ее движение, каждое платье, которое она надевала, оставалось для истории. Ей не приходилось заботиться о рекламе. Ее рекламировали независимо от того, хотела она этого или нет.

— Найдите мне нужную женщину, а потом вы сможете сделать ее не менее знаменитой.

— Богатую, красивую, за тридцать, с социальным статусом, — уточнила мисс Пармали.

— И не живущую в грехе, — добавил Квист, улыбнувшись Лидии. — Ты думаешь о той же кандидатуре, что и я, дорогая?

— Кэролайн Стиллуэлл, — без запинки ответила Лидия.

— Жена Марка Стиллуэлла? — хищно сощурилась Мэрилин.

— Достаточно известная кинозвезда, удалившаяся от дел ради любви, — заметил Квист. — Она вышла замуж за принца в мире финансов. У нее дом в Нью-Йорке, дом в Уэстчестере, дом в Палм-Бич, квартира в Лондоне. Она очаровательна, с безупречными манерами, ей тридцать пять. Можно сказать, вторая Грейс Келли.

— Принц финансов! — фыркнула Мэрилин. — Сегодняшние миллионеры не те великие бароны и пираты, что создали эту страну. Они делают деньги на финансовых манипуляциях. По существу, они всего лишь изобретательные бухгалтеры.

— Не каждый мужчина может стать президентом Соединенных Штатов или принцем Монако, — отпарировала Лидия. — А главное, они платят по счетам.

— В нашем случае ситуация иная, чем с теми двумя куколками, — покачала головой Мэрилин. — Они делали модельеров и кутюрье знаменитыми, надевая их одежды. Те, чьи одежды они надевали, считали себя фантастически счастливыми. Унас все по-другому. Вы должны убедить ее носить разработанную мной одежду, она должна появляться в тех местах, где мы хотим ее видеть, делать то, о чем мы ее попросим. Она должна согласиться играть с нами в одной команде. Почему вы оба решили предложить мне Кэролайн Стиллуэлл?

— Потому что знаем ее, — ответил Квист. — Она была клиентом нашего агентства, когда снималась в фильмах. Ей я могу выложить все карты на стол, а не ходить вокруг да около. Она или согласится, или откажется.

— Но с чего бы ей соглашаться?

— Потому что у вас потрясающая одежда, — объяснил Квист. — Потому что ни одна женщина не устоит перед предложением каждый раз выходить из дома в новом наряде. Потому что она, возможно, найдет наше предложение в чем-то и забавным. И потому, что она может оказать услугу друзьям. Сколько вы готовы ей заплатить?

Брови Мэрилин взлетели вверх.

— Да у нее и так денег хоть пруд пруди!

— Вас, возможно, и удивит, но жена богатого мужчины никогда не откажется от карманных денег, — заметил Квист. — С ее точки зрения этот аспект только повысит привлекательность контракта.

— Это я оставляю на вас. А что у нее за муж… Марк Стиллуэлл?

— Поглощен своими делами, — ответила Лидия. — Красивый, атлетически сложенный, но весь в делах.

— Если он такой деловой, что даже не обращает внимания на вас, дорогая, будьте уверены, он гомик, — фыркнула Мэрилин.

Лидия посмотрела на Квиста.

— Может, он боится Джулиана.

Мэрилин наставила на нее сверкающий бриллиантами палец.

— Если жизнь в грехе отваживает от тебя других мужчин, ты об этом горько пожалеешь.

— Я впала бы в отчаяние, если б другие мужчины не подкатывались ко мне, — притворно вздохнула Лидия. — Джулиан мог бы подумать, что я недостойна его внимания. Но Марк Стиллуэлл взбирается по золотой лестнице, уходящей в небо. И не намерен смотреть по сторонам, не поднявшись на последнюю ступеньку.

— А беда в том, что он не знает, какая из них последняя, — добавил Квист.

— Так ему наплевать на жену? — обеспокоилась Мэрилин. — Мне не нужны семейные скандалы.

— Скандалов не будет, — заверил ее Квист. — Жена для него — важный социальный символ. Рядом с ней он смотрится настоящим мужчиной. Более того, она его любит и готова ждать, пока он достигнет вершины. С ней стоит поговорить, Мэрилин. Ей, возможно, захочется разнообразить долгое ожидание. Будет хуже, если она откажется и нам придется искать кого-то еще.

На следующий день Квист пригласил на ланч двух ослепительных красавиц. Их появление произвело фурор в «Заднем дворе» Уилларда. Летом этот ресторан Квист предпочитал всем остальным. Собственно, это и был тенистый дворик. Все, как один, повернулись, когда сам Уиллард провел Квиста и его дам через главный зал к столику в садовой зоне. Лидию, черноволосую, знойную, экзотическую, и Кэролайн Стиллуэлл, естественную блондинку, с высокими скулами, чувственным ртом, серо-зелеными глазами. Да и сам Квист, с превосходной фигурой, модно подстриженными золотистыми волосами, в темно-синем блейзере, который сидел на нем, как литой, получил свою долю внимания, естественно, от женщин.

— Два очень сухих мартини со льдом, — заказал Квист, когда они сели за столик, — и, если я не ошибаюсь, Кэролайн, дайкири.

— Ты не ошибаешься, — Кэролайн оглядела переполненный дворик. — Как мило! — Голос, однако, не выражал эмоций. — На ланч я теперь никуда не выхожу. Днем Марк вечно занят. Я думаю, некоторые из этих людей помнят меня по прошлому.

— Какому прошлому! — воскликнул Квист. — Они смотрят на тебя, потому что ты потрясающая женщина.

— Благодарю вас, сэр. Я-то уже думала, что вы двое совсем меня забыли. Мы больше не видимся.

— Во-первых, у нас полно дел, — ответил Квист, — а во-вторых, мы не вращаемся в кругу Прекрасных людей.

— А почему? Вы оба такие красавцы. Вы все еще влюблены друг в друга?

— Я держу Лидию, потому что она иной раз может предложить отличный слоган, — пояснил Квист.

— А я остаюсь с Джулианом, потому что он мой босс, — подыграла ему Лидия.

— Как хорошо, что у вас полное взаимопонимание, — улыбнулась Кэролайн.

Официант принес запотевшие бокалы.

Они молча подняли их и пригубили заказанные напитки. Квист мельком глянул в меню.

— Здешнее фирменное блюдо — лобстер по-ньюбургски. Предлагаю добавить овощной салат и обжаренные в яичном белке гренки.

— У меня прямо слюнки текут, — Кэролайн поставила бокал на стол, подождала, пока официант отойдет от стола. — Джулиан, я, естественно, понимаю, что вы с Лидией пригласили меня на ланч не потому, что давно со мной не виделись. Мы с Марком можем вам чем-нибудь помочь?

Квист рассмеялся.

— Ты, однако, смотришь в корень.

— Но я же люблю вас обоих.

Квист отпил мартини, а потом выложил все от начала и до конца. Пока он говорил, с лица Кэролайн не сходила улыбка.

— Искушение велико, но, боюсь, мне придется ответить «нет».

— Искушение? — переспросил Квист.

— Мэрилин Мартин — превосходный модельер. Какая женщина не мечтает одеваться у нее. Наверное, мне недостает прежней славы, когда я была у всех на виду. Я не лишена тщеславия, Джулиан. Меня бы это позабавило, я бы с удовольствием помогла тебе. Но… нет.

Лидия посмотрела на Квиста.

— Буквально твои слова, Джулиан.

— Почему «нет»?

— Я не смогу появляться там, где вы хотели бы меня видеть, — ответила Кэролайн. — Из-за Марка. Ему не нравятся светские рауты и премьеры. И он слишком занят. Если он хочет слетать в Лондон, я сопровождаю его. Если он едет куда-то по делам, я еду с ним. Я поломаю все ваши планы.

— Мы и не собирались выставлять жестких условий, Кэролайн. Если ты полетишь в Лондон, мы просто позаботимся о том, чтобы тебя там заметили, сфотографировали. Мы будем подстраиваться под тебя. Если появится свободное время, мы что-нибудь тебе предложим. У нас нет ни малейшего желания сделать тебя заложницей наших планов.

— Все равно нет, Джулиан. — Улыбка Кэролайн показывала, что жизнь у нее не так уж безоблачна. — С Марком я смогу появляться на публике очень редко, а тебя это не устроит. И не забывай про мою гордость, дорогой. Не могу же я появляться в обществе без мужчины. Обо мне подумают Бог знает что.

— Мы могли бы найти вам кавалера, — вставила Лидия.

Кэролайн рассмеялась.

— Марку это может не понравиться… я надеюсь!

— А почему бы нам не спросить у него? — предложил Квист. — Сделай упор на то, что ты оказываешь мне услугу. Но это еще не все.

— Правда?

— Мэрилин Мартин отводит на этот проект шесть месяцев. И готова заплатить за твое участие десять тысяч долларов. Работа есть работа.

Кэролайн повернулась к Квисту, ее рот приоткрылся.

— Десять тысяч долларов?

— Стоимость кольца, что ты носишь на левой руке, — пожал плечами Квист. — Но это будут твои карманные деньги, которые тебе не придется просить у мужа.

— Ты просто дьявол! — воскликнула Кэролайн. — Откуда тебе это известно?

— Будь ты моей женой, я бы хотел держать тебя на коротком поводке. К примеру, ограничивая тебя в деньгах. Подавай поговорим с Марком. Возможно, этот проект окажется полезным и ему. Пусть не прямая, но все-таки реклама «Стиллуэлл энтерпрайзез». Могу я ввести его в курс дела?

Чего только не сделаешь ради клиента, думал Квист.

В полотенце, обернутом вокруг бедер, он сидел в парной «Атлетического клуба». Пот струился из всех пор его тела. Сквозь жаркий туман он едва различал сидевшего на той же скамье Марка Стиллуэлла.

«Старина, на ланч у меня времени нет, — услышал Квист, позвонив Стиллуэллу. — Если хочешь, приезжай в „Атлетический клуб“. Разомнемся, потом перехватим по сэндвичу…»

— Чтобы выдерживать такие нагрузки, — объяснил Марк Квисту, когда они встретились в раздевалке, двери из которой вели в тренажерный зал, бассейн и ноле для сквоша, — надо поддерживать хорошую физическую форму.

— Я скорее пропущу свидание с самой красивой женщиной в мире, я про свою жену, чем одну из тренировок, Квист. В здоровом теле здоровый дух.

Квиста так и подмывало спросить, не прошло ли детство Марка в отряде бойскаутов.

Не зря Лидия говорила, что он поглощен своими делами, отметил Квист. Не ошиблась она и в том, что внешность у него запоминающаяся. Ни унции жира, рельефные мышцы, квадратная челюсть, решительный рот, чуть поседевшие виски, черные, видящие насквозь глаза. Короче, так в идеале и должен выглядеть преуспевающий бизнесмен.

В тренажерном зале Марк отработал по полной программе: отжимания, наклоны, приседания, упражнения с тяжестями. В бассейне поплавал кролем. Квист, в основном, наблюдал, для приличия несколько раз подтянувшись на турнике да неторопливо проплыв в бассейне пару сотен метров. Затем они проследовали в парную, сменившуюся холодным душем, горячим, снова холодным. После душа — массажные столы, на которых два дюжих массажиста как следует помяли им мышцы, и, наконец, солярий. Они вытянулись на кушетках, служитель закрыл им глаза черными лентами, вспыхнули ультрафиолетовые лампы.

— У нас пять минут, — сказал Марк. — Я тебя слушаю, старина.

У Квиста возникло ощущение, что его можно было бы подавать к столу, положи кто-то ему в рот яблоко. Он заговорил, не видя своего слушателя, не чувствуя его реакции. Изложил идеи Мэрилин, упомянул о десяти тысячах долларов, причитающихся Кэролайн, пояснил, что они постараются максимально подстраиваться под их жизненный уклад.

Затрезвонил звонок. Пять минут истекли. Лампы погасли и служитель снял повязки.

— Господи, как же хорошо, — потянулся Марк.

Он провел Квиста в комнату, где за маленькими столиками сидели несколько мужчин, в одних полотенцах, загорелые и, как показалось Квисту, совершенно обессилевшие. Тут же появился официант.

— Мне, как обычно. — Тут Марк улыбнулся, показав белоснежные зубы. — Большинство из этих бедолаг выжимают из себя все соки, а потом заказывают два или три мартини. И тренировка идет насмарку. Я же беру стакан топленого молока и ржаной гренок. Но ты можешь заказать, что пожелаешь, старина.

— Как насчет танцовщиц? — осведомился Квист.

— Забавная идея, — отметил Марк. — А если серьезно…

— А если серьезно, я бы не отказался от «Кровавой Мэри».

После ухода официанта первым нарушил неловкую тишину Марк Стиллуэлл.

— Интересное предложение. — Квист обрадовался: все-таки его слушали. — Ты, разумеется, уже общался с Кэролайн?

— Она ответила отрицательно, но сказала, что я могу поговорить с тобой.

— Удивительная женщина. Всегда сначала думает обо мне. Можно ли желать большего?

— Пожалуй, нет. Я думаю, что идея ей понравилась, и ее так и подмывало согласиться. Но, как ты и сказал, на первом месте у нее ты.

Официант принес стакан топленого молока, ржаной гренок и «Кровавую Мэри».

— Я, конечно, законченный эгоист. — Марк хмурился, уставившись на стакан с топленым молоком. — Да, у Кэролайн есть все — наряды, драгоценности, меха, дома. Но я не уделяю ей столько времени, как она хотела бы. Не могу. «Стиллуэлл энтерпрайзез» требует тридцати шести часов в сутки. Ты меня понимаешь, не так ли? Иногда я чувствую, что Кэролайн недостает общения. До нашей свадьбы она обожала всякие вечеринки, приемы. Ее везде принимали «на ура».

— Это так, — кивнул Квист.

— Но, повторюсь, предложение интересное. — Его темные глаза замерли на лице Квиста. — Могу я поделиться с тобой сугубо личным?

— Если ты не знаешь ответа, не делись.

— Нет, я знаю, что могу тебе доверять. — Марк глубоко вздохнул. — Я один из трех кандидатов на пост президента новой компании, которая должна образоваться после слияния очень крупных капиталов. Люди, от которых зависит решение, вхожи в высшее общество. Они бывают там, где надо, на короткой ноге с теми, кто не сходит с экранов телевизоров. У меня, мне это передали, они находят только один недостаток: меня мало кто знает. Я действительно старался не привлекать внимания к своему бизнесу.

Квист улыбнулся.

— Так тебе нужен специалист по связям с общественностью.

— Это мне тоже говорили. Но как-то не хочется. Общественности они представят меня не таким, каков я на самом деле. Однако…

— Если Кэролайн вновь начнет появляться в обществе, бывать в нужных местах, общаться с людьми, которые не сходят с экранов…

— Совершенно верно, — просиял Марк. — Но обставить все это надо очень тактично.

— Разве ты можешь представить себе, что Кэролайн допустит какую-то бестактность?

— Разумеется, нет.

— Ее красота, ее обаяние будут лить воду на твою мельницу, — продолжал Квист. — Мы же собираемся рекламировать не Кэролайн Каммингс, бывшую кинозвезду, а миссис Марк Стиллуэлл, очаровательную жену Марка Стиллуэлла, одного из финансовых гениев нашего времени.

Марк нахмурился.

— Но она будет появляться в нарядах, разработанных Мэрилин Мартин. Нет ли тут противоречия?

— Мой дорогой Марк, топорной работы у нас не бывает. В обычной прессе никаких комментариев не будет. «Уименс уиэ дейли»,[31] естественно, отметит, что наряды Кэролайн пошиты по эскизам Мэрилин. Это их бизнес. Они же пишут, кто обшивает миссис Пэйли, миссис Форд, миссис Онасис. А в наших пресс-релизах будет другое. Где она была, с кем ее видели, и сотни тысяч женщин будут стараться выяснить, где она достает такие наряды. Произойдет это без нашего участия. Задача у нас только одна: обеспечить ее появление в нужных местах.

— И мне от этого будет польза, не так ли? — спросил Марк.

— Сам факт женитьбы на Кэролайн характеризует мужчину с самой лучшей стороны.

— Думаю, надо попробовать. — Марк взялся за стакан с топленым молоком.

— Есть только одна проблема, — заметил Квист. — Если ты не согласишься изменить свой образ жизни, Кэролайн придется бывать в нужных местах без тебя.

— Это я понимаю. Но у меня нет столько времени.

— Кэролайн не может приходить куда-либо одна. Конечно, ей можно подобрать кавалера, от кандидатов отбоя не будет, но она на это не пойдет, понимая, что тебе такой расклад может не понравиться. И действительно, сплетни могут только навредить тебе.

Марк долго крутил в руке ржаной гренок.

— Мой брат, — наконец вырвалось у него.

— Я не знал, что у тебя есть брат.

— Джероми… Джерри. Он живет с нами. Я хочу сказать, в нашем доме в Уэстчестере. У него там мастерская.

— Мастерская?

— Он художник. Джерри — поздний ребенок… маменькин сынок. У него никогда не было тех качеств, которые позволяют выжить в мире конкуренции, — губы Марка изогнулись в улыбке. — Он очень интересный… внешне.

— Не понял.

— Мы же говорим о фотографиях, не правда ли… Их же должны фотографировать?

Квисту более всего хотелось одеться и уйти, но он не двинулся с места.

— Джерри умеет одеваться. Любая одежда ему к лицу. Хороший наездник. Отлично играет в гольф, сносно — в теннис. В общем, он нам подойдет по всем параметрам, — по голосу чувствовалось, что Марк признает за братом только внешние достоинства.

Потом, значительно позже, Квист подумал, что ему следовало прислушаться к внутреннему голосу и поставить на проекте жирную точку.

— Он хороший художник? — спросил Квист.

— Джерри? — Марк, похоже, уже думал совсем о другом.

— Вроде бы мы говорим о нем, — в голосе Квиста послышались резкие нотки.

Марк пожал плечами.

— Я не специалист, так что ничего сказать не могу. Но с деньгами у него не густо, так что Джерри выполнит мою просьбу сопровождать Кэролайн, когда возникнет такая необходимость. Должен выполнить, потому что зависит от меня.

— А они с Кэролайн ладят?

— Он Кэролайн нравится.

— А она ему?

— Старина, да знаешь ли ты хоть одного человека, кому не нравится Кэролайн? Хочешь встретиться с Джерри, обсудить детали? Завтра он будет в твоем кабинете в назначенное время.

Квист отпил «Кровавой Мэри», жалея, что не заказал двойную порцию.

— Если согласен, я бы хотел поговорить и с твоим братом, и с Кэролайн.

— Разумеется, согласен. Твое предложение нравится мне все больше.

В тот же день, ближе к вечеру, на террасе своей двухуровневой квартиры в Бикмен-Плейс, выходящей на Ист-Ривер, Квист рассказал Лидии о встрече с Марком Стиллуэллом в «Атлетическом клубе».

— Он, возможно, очень занятый человек, как ты и говорила, дорогая, но занят он, думаю, только собой. Раньше я этого не замечал.

Рекламный проект, призванный одеть зрелых женщин в наряды, разработанные Мэрилин Мартин, стартовал на следующий день, после того, как Квист побеседовал с Кэролайн и Джерри Стиллуэллом в своем кабинете.

Внешность Джерри не удивила Квиста, скорее обрадовала. Со слов Марка Квист понял, что Джерри не лишен обаяния. Так оно и оказалось. Шесть футов роста, каштановые волосы, чуть выгоревшие на солнце, синие глаза, отличный естественный загар. Крошечные морщинки в уголках глаз говорили о том, что ему нравится улыбаться. В кабинет он прибыл в темно-синей рубашке спортивного покроя, без галстука, в пиджаке в мелкую полоску из тонкой шерсти, вылинявших бежевых брюках. Ничего модного, однако в нем чувствовалась элегантность.

— Мы требуем от Джерри слишком многого, — первым делом заявила Кэролайн. — Ему придется надолго отрываться от работы, от картин. Я не могу просить его об этом.

— Если б ты попросила, я бы с радостью согласился, — ответил Джерри. — Но мне сказал об этом Марк. От этого радости у меня поубавилось. Но ты знаешь, Кэролайн, я всегда готов тебе помочь.

— Давайте разберемся с этим раз и навсегда, — вмешался Квист. — Вас не просят оказать кому-то услугу, Джерри. Это деловое предложение. За участие в проекте, рассчитанном на шесть месяцев, Кэролайн получит десять тысяч долларов. Вы — пять. Кэролайн придется затрачивать больше времени. Примерки, подбор аксессуаров и все такое. Мэрилин заинтересована в успехе и готова заплатить.

— Пять тысяч долларов! — воскликнул Джерри. — Я смогу поехать в Париж. На пять тысяч долларов я смогу прожить в Париже целый год. — Он широко улыбнулся Кэролайн. — Пожалуйста, позволь этой сказке стать явью.

Опять же много позже Квист задался вопросом, не было ли чего между Кэролайн и братом ее мужа. Rapport[32] — такими словами с копами не поговоришь. Но напряжения в отношениях Джерри и Кэролайн вроде бы не замечалось. Напряжение между мужчиной и женщиной может вызываться страстью, ревностью, невозможностью переступить какие-то моральные нормы. Эти же двое вели себя абсолютно естественно. Они нравились друг другу, испытывали взаимное уважение, но никаких скрытых чувств Квист не замечал. Позже обо всем этом он рассказал полиции.

Потребовался месяц, чтобы «проект Стиллуэлл» перешел в практическую плоскость. За это время Мэрилин Мартин разработала и сшила новые наряды для Кэролайн. Последняя покорно приходила на бесконечные примерки и консультации.

Квист практически забыл об этом проекте, занятый дюжиной более важных рекламных кампаний. Непосредственно Кэролайн занимались Бобби Гиллард, один из лучших специалистов агентства, чем-то похожий на молодого Джимми Стюарта, и Лидия.

Наконец пришла пора, как называла этот этап Мэрилин Мартин, «прогона». Для первого показа выбрали уик-энд, на который Стиллуэллы пригласили немногочисленных гостей в свое поместье в Уэстчестере. Позвали лишь тех, кто жил неподалеку. Из Нью-Йорка приехали Квист, Лидия, Бобби Гиллард и, разумеется, Мэрилин. Во время уик-энда Кэролайн предстояло впервые продемонстрировать некоторые наряды из новой коллекции. Мэрилин хотела увидеть реакцию гостей, особенно женщин, которые понятия не имели о том, что их хотят использовать в качестве подопытных кроликов.

Квист и Лидия прибыли в его кремовом «мерседесе» в пятницу, аккурат к коктейлю. Бобби Гиллард и Мэрилин собирались подъехать к ужину.

Квист как раз надевал темно-синий костюм, когда в его дверь постучал Марк Стиллуэлл. На его лице отражалась тревога.

— Ситуация изменилась.

— А что случилось?

— Час тому назад, совершенно неожиданно, мне позвонил Дэвид Ишем Льюис. Ты знаешь, кто он такой? — Квист знал: один из столпов финансового мира. — Он из тех, о ком я тебе говорил. Кто будет принимать решение в вопросе о руководстве новой компании. То есть для меня крайне важно произвести на него хорошее впечатление. Я думаю, он хотел устроить мне проверку.

— В каком смысле?

— Он позвонил, сказал, что он и его жена, Марция, намеревались провести уик-энд в «Беллэйр-Клаб», но что-то их там не устроило. Вот он и спросил, не приютим ли мы их в одной из наших спален для гостей. Я ответил, что у нас сегодня небольшой прием, и мы будем рады его видеть. Он, разумеется, начал отказываться, но я настоял на их приезде. Думаю, он хотел застать меня врасплох, увидеть, каков я в домашней обстановке. Я не боюсь, ты понимаешь? Скрывать мне нечего. Кроме…

— Кроме участия Кэролайн в проекте Мэрилин.

— Да.

— Не волнуйся, Марк. Мы тоже не хотим, чтобы об этом стало известно. Иначе вся рекламная кампания может пойти насмарку, — Квист улыбнулся. — Мы тебя не подведем, Марк. Мы знаем, какими надо пользоваться вилками.

— Я не о вилках, старина. Но этот уик-энд приобретает для меня особую важность. Ты окажешь мне немалую услугу, если будешь поглядывать на Льюиса. Как сторонний наблюдатель, ты сможешь лучше меня оценить его реакцию.

Следующие несколько часов напоминали представление друг другу актеров новой пьесы, хотя никто из них не знал о намеченной постановке. Кэролайн и Лидия ослепляли. Марк, раскрасневшийся, суетился больше обычного. А вот Джерри Стиллуэлл чувствовал себя как рыба в воде. Дэвида Ишема Льюиса Квист видел впервые. Крупный мужчина, лет пятидесяти с небольшим, с квадратной челюстью, яркими светло-синими глазами под кустистыми темными бровями, с густыми седыми волосами. Чувствовалось, что он знает себе цену и привык повелевать. Его жена, Марция, лет на пятнадцать моложе, наоборот, держалась очень скованно. Вероятно, еще не успела освоиться в высшем обществе.

Квист обратил внимание и на молодого человека с фигурой профессионального спортсмена, которого звали Патрик Грант, как выяснилось, личного секретаря Марка. Патрика отличали не только накачанные мышцы, но и, как убедился Квист по разговору с ним, цепкий ум. Чувствовалось, что он не прочь приударить за женщинами, а Лидия, как отметил Квист, поразила его в самое сердце.

Из присутствующих Квист особо выделил миссис Беатрис Лоример, вероятно потому, что не мог понять, какую позицию занимает она в семейной иерархии Стиллуэллов. Ее представили как тетю Марка, но, должно быть, она родилась много позже отца или матери Марка, поскольку выглядела на его возраст. Если они и не были ровесниками, то разделяло их никак не более пяти лет. По ходу вечера Квист выяснил, что помимо красоты и безупречных манер Беатрис свойственно тонкое чувство юмора. Теорию и практику флирта она освоила досконально, но под миловидным фасадом Квист уловил необычную силу воли и, возможно, даже жестокость.

Томми Байн, молодой человек, живший неподалеку, прекрасно играл на рояле и мог спеть все последние песни Ноэля Коварда. Его невесту, Мириам Толбот (позже в разговоре с Лидией Квист назвал ее «бесстыдной шлюшкой»), куда больше интересовал Марк, к явному неудовольствию последнего, а не молодой мистер Байн.

После коктейлей их ждал ужин «а ля-фуршет». Обслуживал затянутый в белый смокинг Шоллерт, в обычное время дворецкий, другие слуги на глаза гостям не показывались.

Мэрилин и Бобби появились к самому ужину, так что собралась вся труппа. Потом Квист отмечал, что при всей напускной веселости вечеринка текла довольно-таки вяло. Молодой мистер Байн играл и играл, Мириам Толбот флиртовала с Марком, все, кроме Марка и Дэвида Ишема Льюиса, выпили чуть больше, чем следовало: срабатывал механизм защиты от скуки. Дамы восхищались платьем Кэролайн, в обтяжку, с обнаженными плечами, длинным разрезом сбоку, то и дело открывающим великолепную ногу. Молодой мистер Байн и его мисс Толбот, похоже, не знали, что в гостях не следует засиживаться допоздна, но, наконец, они отчалили, а затем разошлись по комнатам и все остальные.

Поднявшись к себе, Квист сменил костюм на белый махровый халат и сандалии. Приоткрыл дверь в коридор, убедился, что никого нет, и прошмыгнул в соседнюю комнату.

Лидия сидела у туалетного столика в короткой белой комбинации и расчесывала длинные черные волосы.

— Привет, дорогой, — по голосу чувствовалось, что она ждала Квиста.

— Привет, — ответил он и улегся на ее кровать, заложив руки за голову. — По-моему, все прошло хорошо.

— Если ты имеешь в виду платье Кэролайн, то все прошло великолепно, — поправила его Лидия. — Дамы были в восторге, ради чего, собственно, все и затевалось. Я полагаю, что и у мужчин текли слюнки.

— Только не у Патрика Гранта.

Лидия рассмеялась. Тем особым смехом, каким смеются женщины, почувствовав нотки ревности в голосе их мужчин и зная, что совесть у них чиста.

— Мистер Грант полагает, что женщины забудут Берта Рейнолдса, если на развороте «Космополитена» появится его фотография, — она улыбнулась. — Он напрашивался в гости, а когда я из скромности отказала, пригласил меня в свою комнату.

— Так я мешаю? — полюбопытствовал Квист.

— Идиот! — Лидия еще раз провела гребнем по волосам, с удовольствием любуясь собой в зеркале. Все, что ей хотелось, у нее было и без мистера Патрика Гранта. Да, он мог похвастаться великолепной фигурой, белоснежными зубами, черными страстными глазами, но это не волновало. — А ты очень увлекся тетушкой Беатрис, — подколола она Квиста.

— Тетушка Беатрис — потрясающая женщина. — Квист разглядывал потолок, словно надеялся увидеть там не только побелку. — Она знает давно утерянный секрет. Умеет создать вокруг себя ореол загадочности, как сексуальной, так и интеллектуальной.

— А я загадочная, дорогой? — спросила Лидия.

Квист повернул голову.

— Я изучил тебя всю, любимая, от мизинцев ног до темечка, но постоянно чувствую, что чего-то упустил. Разумеется, это твои чары, секретами которых ты ни с кем не делишься.

— Благодарю вас, сэр.

— Этим секретом владеет и Беатрис Лоример. Чем дольше говоришь с ней, тем больше хочется узнать, что же она скрывает за своим шармом и остроумием. Чтобы получить исчерпывающую информацию о подавляющем большинстве современных женщин, достаточно десяти минут. Их одежда показывает все, что можно увидеть, а разговор дает знать о том, что между ушей у них ничего нет. А вот в тебе, дорогая, и в Беатрис Лоример есть нечто, требующее долговременных раскопок.

— И ты хотел бы покопаться в тетушке Беатрис?

— Хочу и обязательно покопаюсь. Но не в постели. А что ты думаешь о великом мистере Льюисе?

— Он бьет свою жену, — буднично ответила Лидия.

— Перестань.

— Я серьезно. Все эти шарфы призваны скрывать синяки. Пару я заметила.

— Не жалей ее. Многие мазохистки сознательно выходят замуж за садистов. Синяки им в радость. Как тебе молодой мистер Байн, этот страстный поклонник Ноэля Коварда?

— Он ловит свой шанс. И не думаю, что собирается строить будущее рука об руку с Мириам.

— Мириам тоже задумывается о будущем, — заметил Квист. — Марк — самый богатый из присутствующих, за исключением того господина, что бьет свою жену.

Лидия удовлетворенно вздохнула.

— Какие они зануды в сравнении с нами, дорогой.

— Какое у тебя, однако, самомнение.

— Ты остановил свой выбор на мне. Вот я и возгордилась.

Квист сел.

— Прежде чем ты превратишь меня в сексуального маньяка, я предлагаю поплавать в бассейне. Посмотри, какая теплая, прекрасная лунная ночь.

— Но я уже расчесала волосы, Джулиан!

— Надень шапочку.

— У меня ее нет.

— Найдешь в кабинке.

— У меня нет купальника. Ты правда хочешь поплавать?

— Это очень возбуждает.

Вдвоем они спустились к бассейну. Остальные гости, хозяева и слуги, похоже, укладывались спать или уже уснули. Они поплескались в теплой воде, лаская друг друга, довольные собой и жизнью, в предвкушении ночи любви.

А потом Квист отправился за сигарой. И нашел за кустом сирени мертвую Кэролайн, так что о любви в эту ночь пришлось забыть.

Глава 2

Внезапно Квисту показалось, что резко похолодало, словно лунный свет выстудил летнюю ночь. Он стоял, провожая взглядом идущую к дому Лидию. Как хорошо, подумал Квист, что ей не пришлось заглядывать за куст сирени. Кэролайн успела снять великолепное платье Мэрилин. К бассейну она вышла, или ее привели, в светло-зеленом халатике. Халатик распахнулся, открыв черные кружевные бюстгальтер и трусики и зеленые, потемневшие от росы шлепанцы. Бюстгальтер порвали, на залитой кровью груди зияли многочисленные ножевые раны. Только маньяк мог так измываться над женщиной. Один из ударов ножом, вероятно, и убил ее. Рот раскрылся в беззвучном крике, широко открытые глаза уставились на луну.

Квист не стал возвращаться к кусту, чтобы вновь взглянуть на тело. Он надеялся, что более ему не придется смотреть на бедную Кэролайн. Кроме того, он не хотел затоптать следы, которые могли остаться на мягкой земле и мокрой от росы траве.

Сигара теперь вкусом напоминала тлеющую веревку. Он уже взмахнул рукой, чтобы выбросить ее, но передумал, затушил о землю и сунул окурок в карман халата. Полиция, решил он, скоро прибудет. Такие районы, где много богатых домов, постоянно патрулируются, так что на звонок Лидии последует незамедлительная реакция.

И точно, не успел он подумать об этом, как вдали послышался вой полицейской сирены, приближающийся с каждой секундой. Вскоре патрульная машина въехала в ворота, с включенными фарами и красным маячком на крыше. Патрульный через широкую лужайку помчался к бассейну: вероятно, Лидия сказала, где обнаружен труп.

Квист не сдвинулся с места, дожидаясь, пока патрульный, высокий черноволосый молодой парень с суровым лицом не подбежал к нему.

— Нам позвонили, — он тяжело дышал. — Сообщили об убийстве. Звонила женщина.

— Моя фамилия Квист. Мисс Мортон и я плавали в бассейне. Я вылез из воды, чтобы взять сигару и нашел ее… за тем кустом. Я попросил мисс Мортон позвонить в полицию.

Патрульный направился к кусту сирени.

— Мой Бог! — вырвалось у него. — Кто она?

— Миссис Марк Стиллуэлл.

— Жена Стиллуэлла?

— Да.

— Оставайтесь на месте. Я должен обо всем доложить! — Патрульный помчался обратно к своей машине, на которой то зажигался, то гас красный маячок.

Прошла вечность, прежде чем он вернулся. Похоже, ему тоже больше не хотелось смотреть на тело.

— У ворот стоит какой-то драндулет, раскрашенный всеми цветами радуги. Вы не знаете, чей он?

— Нет.

Патрульный достал из кармана блокнот.

— Давайте разбираться. Вы сказали, ваша фамилия Квист?

— Джулиан Квист. Мисс Мортон и я приехали в гости на этот уик-энд. К бассейну мы пришли около двух часов ночи, чтобы поплавать перед сном.

— Только вы двое?

— Да. Я оставил халат на том плетеном кресле. Вылез из воды, чтобы взять сигару, и увидел руку миссис Стиллуэлл. А потом и ее саму.

— Кроме вас никого не было?

— Я же вам сказал.

— Вы никого не видели, ничего не слышали?

— Никого и ничего. Все произошло до нашего прихода. — Квист увидел, что в доме начали загораться окна.

— Вы не заметили ее, когда пришли к бассейну?

— Нет.

— Как вышло, что вы здесь один? Где ее муж?

— Я попросил мисс Мортон никого не будить до вашего приезда. Чтобы не затоптали следы, если они остались. Но ваша сирена, похоже, всех переполошила.

— Кто в доме?

Квист перечислил всех: Марк и Джерри Стиллуэлл, миссис Лоример, Патрик Грант, чета Льюисов, Бобби Гиллард и Мэрилин Мартин, Шоллерт и слуги.

— Вы никого не упустили?

— Два человека уехали раньше. Томми Байн и его девушка, мисс Толбот. Они отбыли около часа ночи.

— Байна я знаю, — кивнул патрульный. — У него коттедж в трех милях отсюда.

— Как только Байн и его девушка отбыли, вечеринка закончилась. Все разошлись по своим комнатам. Мисс Мортон и мне спать не хотелось, и мы решили немного поплавать в бассейне.

— Мотив, — вырвалось у патрульного. — Почему кто-то это сделал?

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Квист.

— Эта разноцветная развалюха, — патрульный, похоже, размышлял вслух. — Вроде бы я уже видел ее сегодня у «Лодочного клуба».

— Я не знаком со здешними достопримечательностями, — признался Квист. — Что это за «Лодочный клуб»?

— Пивная неподалеку от поселка. Прибежище хиппи, длинноволосиков, разных подонков, наркоманов. Мы несколько раз пытались закрыть его, но сверху давали команду «отбой». Если кто-то из тамошних завсегдатаев крутится поблизости, мы сразу получим ответ. Они прибьют собственную мать, чтобы добыть деньги на свое зелье. Только маньяк мог так изуродовать ее.

Здравая мысль, отметил Квист.

— Могу я узнать вашу фамилию?

— Сержант Поллет.

— Мне надо бы одеться, сержант.

— Подождите, пока не приедет лейтенант Симз. Руководить расследованием будет он.

Время, отпущенное для неспешной беседы, подошло к концу. Квист увидел бегущего к бассейну Марка Стиллуэлла. За ним следовали Патрик Грант и Лидия. Последняя несла в руках объемистый узел.

— Где она? — прохрипел бледный, как полотно, Марк Стиллуэлл, остановившись в двух шагах от патрульного.

— Может, вам лучше сейчас не подходить к ней, мистер Стиллуэлл? Пока лейтенант Симз не осмотрит все вокруг. — Со Стиллуэллом Поллет говорил уважительно, не то, что с Квистом.

— Что за чушь вы несете, Поллет! Где она?

Марк огляделся. Увидел белую руку, высовывающуюся из-за куста сирени. Отбросил руку Поллета, попытавшегося удержать его. Подскочил к кусту. Наклонился. Жуткий крик разорвал тишину лунной ночи — крик раненого животного.

Патрик Грант уже стоял рядом с Квистом, потрясенный случившимся.

— Сомнений нет? — спросил он. — Это Кэролайн?

— Будьте уверены.

Еще от одного звериного крика по спине Квиста пробежал холодок. Лидия, в брюках и желтом свитере, протянула Квисту узел.

— Одежда, — пояснила она. — Кабинки для переодевания.

Она, естественно, понимала, что в махровом халате он чувствовал себя голым. Поллет тем временем пытался оторвать Марка от тела Кэролайн, так что никто не мог помешать Квисту пойти переодеться. Лидия принесла ему именно то, на чем он остановил бы свой выбор: носки, трусы, туфли из мягкой кожи, брюки, темно-зеленую рубашку и вельветовый пиджак. Надевая брюки, он услышал приближающийся вой сирены второй патрульной машины. Вероятно, она остановилась у ворот, до Квиста донеслись возбужденные голоса.

Он надел пиджак. Лидия (до чего предусмотрительная женщина!) сунула во внутренний карман бумажник. Квист переложил портсигар и золотую зажигалку из халата в пиджак и вернулся к бассейну. И тут же на лужайке появились двое патрульных, которые тащили какого-то человека, Квист не сразу понял, мужчину или женщину. Волосы до плеч, джинсы, джинсовая куртка, кроссовки. Они подходили все ближе. Тут уж Квист увидел, что полицейские ведут юношу лет девятнадцати-двадцати.

— Похоже, мы поймали преступника! — провозгласил лейтенант Симз. Загорелый, черноглазый, с суровым лицом, коротко стриженными седыми волосами, сверлящим взглядом. — Этот сукин сын прятался в кустах у подъездной дорожки. Мы нашли у него нож. Как тебя зовут, парень?

Юноша, похоже, напугался, но старался держаться с достоинством.

— Джонни Типтоу.

— Что это за игру ты со мной затеял? — рыкнул Симз. — Как тебя зовут?

— Джонни Типтоу.

— Не бывает таких фамилий![33]

— Я его знаю, лейтенант, — вмешался второй патрульный. — Он — певец. Выступает в «Лодочном клубе». Они зовут его Джонни Типтоу.

— А как твоя настоящая фамилия, парень? — спросил Симз.

— Типтоу. Послушайте, что здесь происходит? Я смылся из «Лодочного клуба» около двух часов. А аккурат перед этой халабудой у меня кончился бензин. Окна горели. Я решил, что тут наверняка есть машины, шофер, а, следовательно, и бензин. Только повернул на подъездную дорожку, как завыла сирена. Я отпрыгнул в кусты. Подумал, что включилась сигнализация.

— Дай-ка твой нож, парень, — прорычал Симз. — Ты всегда носишь его с собой?

— Обычно ношу.

Симз направил на нож луч фонаря.

— Похоже, его чистили, втыкая в землю. — Лейтенант передал нож патрульному. — Пошлем в лабораторию. На нем может остаться кровь.

— Я пришел за бензином, — покачал головой Джонни Типтоу. — С чего на нем взяться крови?

— С того, что ты убил им женщину!

— Вы что, чокнулись? Не видел я никакой женщины… пока вы не привели меня сюда.

Симз направился к кусту сирени, Поллет все еще пытался оттащить Марка от Кэролайн.

— Я понимаю, мистер Стиллуэлл, такому горю не поможешь, но, думаю, мы поймали негодяя, который это сделал, — он бросил взгляд на Джонни Типтоу. — Он, скорее всего, хотел что-то украсть из раздевалки, когда столкнулся с вашей женой. Убить ему, что плюнуть.

— Что вы такое говорите! — заверещал Джонни Типтоу.

— Если юноша не покидал «Лодочный клуб» до двух часов, — подал голос Квист, — и сможет доказать, что говорит правду, тогда он не мог убить миссис Стиллуэлл.

— А вы кто? — Симз удивленно посмотрел на Квиста.

— Его зовут Джулиан Квист, — пояснил Поллет. — Он плавал в бассейне с мисс Мортон и обнаружил тело.

— Мы пришли сюда без четверти два, — добавил Квист. — Миссис Стиллуэлл я нашел в половине третьего. Ее убили до нашего прихода, потому что мы не слышали ни криков, ни шума борьбы.

— Эта шелупонь из «Лодочного клуба» солжет и под присягой, лишь бы выгородить своего, — пробурчал Симз.

Из дома к бассейну потянулись люди. Дэвид Ишем Льюис и его жена, Мэрилин, Бобби Гиллард. На террасе застыла Беатрис Лори мер. Все, похоже, надели первое, что попалось под руку. И лишь Беатрис выглядела, как того требовала ситуация.

Бобби Гиллард и Мэрилин подошли к Квисту.

— Праздник кончился, — прошептал Квист. — Кэролайн больше не сможет демонстрировать ваши модели, Мэрилин.

Мэрилин, похоже, потеряла дар речи, а лейтенант Симз взял инициативу в свои руки.

— Прошу всех вернуться в дом. Нам нужно время, чтобы осмотреть территорию, а вы можете затоптать важные улики.

— Я должен остаться с ней! — выкрикнул Марк.

— Вы встанете там, где я вам скажу, мистер Стиллуэлл. А остальных попрошу в дом. Подождите нас там. От каждого мне потребуются свидетельские показания. Таков порядок, хотя я думаю, что преступника мы уже поймали, — он зыркнул на Джонни Типтоу, которого держал за руки второй патрульный.

Гости направились к дому, где на террасе, словно часовой, поджидала их Беатрис Лоример. Квист, Лидия, Мэрилин и Бобби Гиллард сбились в кучку. Квист почувствовал, как ногти Мэрилин впились ему в руку.

— Пока нам доверяют, Бобби, — тихо проговорил Квист. — Даже не выделили сопровождающих.

— И что?

— Где-то у ворот стоит колымага Джонни Типтоу, — продолжил Квист. — Не смог бы ты обойти дом сзади и посмотреть на нее?

— Почему нет?

— Выясни, сколько в баке бензина. И поосторожнее. Могут приехать другие патрульные.

— Ты не веришь, что ее убил этот парень? — спросила Лидия.

— Если б убил он, то давно бы удрал, даже пешком, — ответил Квист. — Мы же плескались в бассейне сорок пять минут, прежде чем я ее нашел. У него было время, чтобы уйти. Так почему он болтался неподалеку?

— Есть психи, которых манит на то место, где они совершили преступление, — вставил Бобби.

— Есть. Но, возможно, он говорит правду. Иначе слишком уж легкая жизнь будет у Симза и его компании.

— А какое тебе до этого дело? — Мэрилин наконец-то обрела голос.

Лицо Квиста окаменело.

— Кэролайн была моим другом. Я хочу, чтобы наказание понес тот, кто поднял на нее руку!

Чета Льюисов и Патрик Грант прибыли к дому первыми, но Беатрис Лоример осталась на террасе, дожидаясь, пока не подойдут Квист и остальные. Если она и стерла косметику, укладываясь спать, то успела вновь накраситься. Идеально уложенные волосы, твидовая юбка, мужская рубашка, оранжевый шейный платок, туфли на каучуковой подошве. Волнения, не говоря уже о смятении, в Беатрис Лоример не ощущалось.

— Сомнений нет, Квист? — спросила она. — Это Кэролайн?

— Сомнений нет, — коротко ответил Квист.

— Какое ужасное испытание для вас и мисс Мортон, — посочувствовала миссис Лоример.

Квист вопросительно посмотрел на нее, словно ему показалось, что он ослышался.

— Не столь ужасное, как для Кэролайн.

— Они предполагают, кто это сделал?

— Они арестовали молодого певца, хиппи, который каким-то образом оказался в поместье. Патрульным представляется, что они столкнулись с еще одним Мэйсоном.[34]

— Слава Богу! — воскликнула Беатрис.

— И за что вы благодарите Бога? — полюбопытствовал Квист.

— Первой напрашивалась мысль о том, что убийца в доме, среди нас. Как воспринял смерть жены Марк?

— Он вне себя от горя, — уголком глаза Квист заметил, что Бобби ретировался в дом и почувствовал холодные пальцы Лидии, коснувшиеся его руки. Она поняла, что его злит бесстрастность Беатрис Лоример, ее безразличие к случившемуся. И прикосновение Лидии предупреждало: спокойнее, не расплескивай эмоции. Беатрис Лоример скорее напоминала зрителя на корриде, чем человека, внезапно потерявшего близкого родственника. Квист обнял Лидию, показывая ей, что все понял.

— Шоллерт приготовил кофе и сэндвичи. — Беатрис Лоример повернулась к бассейну. — Нам предстоит долгая ночь.

Через высокие стеклянные двери они прошли в холл. Квист увидел, что Дэвид Льюис говорит по телефону, а его испуганная жена жмется к нему. Как только богач чувствует, что попал в передрягу, подумал Квист, он первым делом звонит адвокату. А может, убийство жены собрата по бизнесу как-то отражается на фондовом рынке. Льюис, однако, звонил другому адресату. О чем и сообщил Лидии и Квисту, как только положил трубку. Мэрилин, как и Бобби, исчезла.

— Я позвонил в полицейское управление штата. Они пришлют кого-нибудь из своих детективов. Нам нужен компетентный, не жаждущий славы специалист. Если все это выйдет наружу, пресса учинит рождественский фейерверк.

— Ваше имя почти наверняка попадет в газеты, — заметил Квист.

— Слава Богу, они поймали этого парня, — продолжал Льюис. — Дело закроют до того, как оно успеет раскрутиться.

— Если убил он.

Кустистые брови Льюиса сошлись к переносице.

— У вас есть сомнения, Квист?

— Меня следовало назвать Фома. Пока уменя нет стопроцентной уверенности, я продолжаю сомневаться.

Столовая удивила всех. Две дымящиеся кофеварки, дорогой фарфор, тарелки с сэндвичами, оливки, соленья, маринады. Все выглядело так, будто к ночной трапезе готовились заранее. Квист подумал о том, что такие вышколенные слуги нынче большая редкость. Беатрис Лоример заняла место у кофеварок. Она успешно вошла в роль хозяйки.

— Когда вечеринка закончилась, Кэролайн отвела нас в нашу комнату, — заговорила Марция, вся в шарфах, скрывающих, как предположила Лидия, синяки. В голосе ее слышались истерические нотки. — Она хотела убедиться, что у нас есть все необходимое, и была в таком хорошем настроении. Вообще, такая красивая. Почему она ночью пошла к бассейну?

— Бассейны строят для того, чтобы в них плавать, дорогая, — ответил Льюис. — Вот мистеру Квисту и мисс Мортон захотелось того же. Только чуть позже. К несчастью для Кэролайн, этот парень затаился у бассейна еще раньше.

Лидия увела Квиста в дальний конец столовой.

— Она не собиралась плавать, Джулиан.

— Почему ты так решила?

— Она не надела бы черные кружевные трусики и бюстгальтер, если б хотела искупаться. Она надела бы купальник или пришла бы в одном халате.

— Почему не переодеться в кабинке?

— Это белье она надевала под вечернее платье, — пояснила Лидия. — Его не бросают, где попало. Она надела бы что-то еще или ничего, если б собралась поплавать. И никогда не пришла бы в этих шлепанцах. Если только ее не вызвали к бассейну под каким-то предлогом, и она не побежала туда, позабыв обо всем.

— Может, она кого-то заметила и решила проверить, что за незваный гость бродит по поместью.

— Для этого есть Шоллерт и слуги.

— Может, она пошла на встречу с любовником. Отсюда и кружевное белье.

— Только не Кэролайн.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — отрезала Лидия. — Если только ее не вызвал к бассейну Марк. Где он был, когда она выходила из дома?

— Рано или поздно он нам скажет.

В дверях появился Бобби Гиллард и направился к ним.

— Бензина нет, — доложил он. — Ни капли.

— Молодец.

— Полицейских уже не меньше двух десятков. Я едва успел проскочить. Они увозят эту развалюху.

— Что ж, в этом Джонни Типтоу нам не соврал, — кивнул Квист.

Прошло не меньше часа, прежде чем лейтенант Симз появился в доме. Его сопровождал незнакомец, симпатичный мужчина со светлыми волосами в гражданском костюме. Марк то ли остался у бассейна, то ли ему разрешили сопровождать тело Кэролайн в морг округа. Всех попросили собраться в гостиной. Слово взял незнакомец.

— Я — капитан Джэдвин из следственного отдела полицейского управления штата. Расследование этого преступления начинал не я. К счастью, лейтенант Симз отлично справился со своими обязанностями. Судя по всему, преступник у нас в руках. Я говорю про Типтоу. Завсегдатаи «Лодочного клуба» клянутся, что он не уезжал до двух часов ночи, но они наверняка лгут. Во всяком случае, его версия о том, что у него кончился бензин, не соответствует действительности. Лейтенант сообщил мне, что бензина в баке хоть залейся.

Квист искоса глянул на Бобби Гилларда. Тот недоуменно таращился на капитана. Дэвид Льюис раскуривал сигару, расслабленный, довольный собой. Квист понял, что полиция решила сделать Джонни Типтоу козлом отпущения. Льюис дернул за нужные ниточки!

Джэдвин выудил из кармана сигарету, сунул в рот, но закуривать не стал. Когда он говорил, сигарета прыгала вверх-вниз. Его серые глаза, отметил Квист, ничего не упускали.

— Теперь наша задача — связать оставшиеся свободные концы. Как я понимаю, здесь устраивался прием, но только двое из приглашенных не жили в этом доме, я говорю про уикэнд. Когда эти двое уехали, остальные разошлись по своим комнатам.

— За исключением Марка… мистера Стиллуэлла и меня, — подал голос Патрик Грант. — Мы пошли в кабинет. На первом этаже. Поработать. Всегда находятся незавершенные дела.

— То есть мистер Стиллуэлл не поднялся наверх с женой? — спросил Джэдвин.

— Нет. Он поцеловал ее у лестницы, пожелал ей спокойной ночи, и она пошла к Льюисам, чтобы убедиться, что им ничего не нужно. А мы отправились в кабинет.

— Вы говорите, кабинет на первом этаже. Окна выходят на бассейн?

— Нет. Но ночь очень теплая, капитан. Так что все окна нараспашку. Если б Кэролайн закричала, мы бы ее услышали.

— Мисс Мортон и я были наверху, — внес свою лепту Квист. — Криков мы не слышали.

— Я как раз собирался поговорить с мисс Мортон и с вами, мистер Квист, — покивал Джэдвин. — Но сначала хочу задать еще один вопрос мистеру Гранту. Когда вы поняли, что что-то случилось?

— Мы услышали приближающуюся полицейскую сирену, потом на подъездную дорожку свернула патрульная машина.

— Мисс Мортон, как я понимаю, вернулась в дом, чтобы вызвать полицию. Вы ее не видели и не слышали?

— Нет!

— Она вас не искала?

— Если и искала, то не нашла.

Взгляд серых глаз переместился на Лидию.

— Вы искали мистера Стиллуэлла, мисс Мортон?

— Нет. Я позвонила в полицию и поднялась наверх, чтобы взять кое-какую одежду.

— Разве вы не подумали о том, что мистера Стиллуэлла надо незамедлительно известить о смерти жены?

— Джулиан… мистер Квист… велел мне никому ничего не говорить.

Джэдвин посмотрел на Квиста, в его глазах вспыхнули веселые искорки.

— Я кое-что слышал о вас, мистер Квист. У нас есть общий знакомый, лейтенант Кривич из отдела убийств манхэттенской полиции. Вы участвовали в деле Сэндза. Любителя шампанского, как его еще прозвали. Вам нравится играть в детектива.

— Я подумал, что будет лучше, если до приезда полиции никто ничего не узнает, — ответил Квист. — Хотя бы для того, чтобы не затоптали улики.

— Разумная мысль, — кивнул Джэдвин. — Так вы говорите, что были с мисс Мортон наверху?

У Квиста чуть дернулась щека.

— После того, как мы поднялись наверх, я прошел в комнату мисс Мортон.

— Да?

— Да. Мы немного поговорили, а потом решили пойти искупаться. Где-то без четверти два.

— Мы нашли ваш халат в одной из кабинок для переодевания, — заметил Джэдвин. — Но ни плавок, ни купальника мисс Мортон.

— Мы плавали нагишом, — ответил Квист.

Джэдвин посмотрел на Лидию, откашлялся.

— Придя к бассейну, вы не заметили тела миссис Стиллуэлл?

— Нет.

— А находясь в бассейне, вы постоянно видели то место, где обнаружили тело?

— Если вы спрашиваете, капитан, могли ли ее убить, когда мы плескались в бассейне, то ответ однозначный: нет. Мы провели в воде три четверти часа, прежде чем я вылез из бассейна, чтобы достать сигару из кармана моего халата.

— Нагишом?

— Нагишом. Достал сигару и зажигалку. Дул легкий ветерок, поэтому я отвернулся от бассейна, чтобы прикрыть собой язычок пламени. Вот тут я и заметил руку Кэролайн, высовывающуюся из-за куста сирени.

— Примерно в половине третьего?

— Часов у меня не было. По моим прикидкам, примерно в половине третьего. Но мисс Мортон позвонила в полицию через шесть или семь минут. Там время звонка зафиксировали.

Джэдвин кивнул.

— Два часа тридцать девять минут. Вы ничего не слышали? Никого не видели? Этот Типтоу, даже по его словам, какое-то время бродил по поместью.

— Я ничего не слышал и никого не видел.

— А вы, мисс Мортон? Когда шли к дому?

— Никого.

— Вы переоделись и вернулись к бассейну?

— И принесла одежду Джулиану, — ответила Лидия. — Сержант Поллет подъехал раньше. Полиция отреагировала быстро.

— Патрульная машина Поллета находилась в миле от поместья, когда с ним связались из участка.

— Как приятно осознавать, что в наше неспокойное время полиция держит марку. — Дэвид Льюис выпустил струю дыма.

Джэдвин быстро опросил остальных. Льюисы сразу отправились в свою комнату. К ним на минутку заглянула Кэролайн, а потом они легли спать и не заметили ничего необычного, пока их не разбудил вой полицейской сирены.

Мэрилин Мартин улеглась в кровать раньше всех. Она так перенервничала, что не смогла уснуть, поэтому выпила таблетку секонала. Ее тоже разбудила полицейская сирена.

Бобби Гиллард отправился в свою комнату, немного почитал и заснул. Его сон нарушила та же сирена.

Джерри Стиллуэлл, все еще потрясенный случившимся, практически повторил слова Бобби.

Вот тут Джэдвин повернулся к Беатрис Лоример. Квист подумал, что именно таким женщинам, а Беатрис было далеко за сорок, и адресовала свою коллекцию Мэрилин Мартин. В искусстве обольщения современные молодые девчушки не годились ей и в подметки. Даже в ее голосе слышались чувственные нотки.

— Думаю, я последняя, за исключением этого Типтоу, кто видел Кэролайн живой. Я поднялась наверх после всех. И, поверите ли, долго раздумывала, а не искупаться ли мне. Если б я решила пойти к бассейну, то сейчас лежала бы на месте Кэролайн, — она горестно улыбнулась. — На макияж мне приходится тратить больше времени, чем молодым женщинам. А купание означало, что перед завтраком я должна уложить волосы. Вот и решила пойти спать. На втором этаже столкнулась с Кэролайн, выходящей из комнаты Льюисов. Мы несколько минут поболтали.

— О чем, миссис Лоример?

Беатрис элегантно пожала плечами.

— О вечере, о приеме, о ее платье, надо сказать, великолепном, — она коротко посмотрела на Мэрилин. — О следующем дне.

— О следующем дне?

— О том, как мы его проведем. Ничего особенного. Бассейн, теннис, гольф. До второй половины дня гости могли развлекаться по своему усмотрению, а к вечеру, если б позволила погода, мы хотели устроить пикник у бассейна. Угостить наших гостей поджаренным на вертеле мясом.

— И какой она вам показалась?

— Кэролайн? Такой же, как всегда. Спокойной, уравновешенной. Вечер ей понравился, правда, Томми Байн переборщил с песнями Ноэля Коварда.

— Ее ничего не тревожило, не беспокоило?

— Нет. Она, правда, сказала, что ей придется найти себе любовника, если Марк будет продолжать работать по ночам. Разумеется, в шутку. Я не знаю женщины, столь привязанной к мужу, как Кэролайн, — Беатрис глубоко вздохнула. — Она очень его любила.

— Кэролайн не говорила, что пойдет искупаться?

— Нет. Одна она бы не пошла, я в этом уверена.

— Но она все-таки спустилась к бассейну.

— Знаю. Ума не приложу, что заставило ее выйти из дома.

— Возможно, она увидела этого Типтоу и решила узнать, что ему нужно? — предположил Джэдвин.

— Чтобы она сама пошла выяснять, что за незнакомец забрел в поместье? Когда рядом Марк и Патрик?

— Но она-таки пошла.

— Объяснение тут одно, капитан. Она увидела внизу человека, которого знала. Одного из нас… или соседа.

— Но вы все находились в доме, когда Кэролайн отправилась к бассейну. — Джэдвин постучал пальцем по блокноту. — Исходя из ваших же показании. У бассейна никого не было, пока без четверти два туда не пришли мистер Квист и мисс Мортон.

— Ночь-то чудесная, — вставил Дэвид Льюис. — Возможно, она решила погулять по саду под луной. Подышать свежим воздухом, пока Марк не закончит работу. Не хотела ложиться без Марка. К несчастью, в саду ее поджидал убийца.

— Ваша версия не лишена логики. — Джэдвин закрыл блокнот, выдвинул ящик резного флорентийского письменного стола, достал несколько листков бумаги, положил их на полированную поверхность. — Полагаю, нет нужды держать здесь тех, кто не живет в этом доме. Если, конечно, внезапно не откроются новые обстоятельства. Запишите на этих листочках ваши имена, фамилии, адреса, номера телефонов, и утром, если на то будет ваше желание, можете уезжать.

— Утро уже наступило. — Беатрис стояла у окна, вглядываясь в порозовевшее на востоке небо.

Лидия дернула Квиста за рукав.

— Ты не собираешься сказать им об автомобиле этого парня? Кто-то наврал капитану, говоря, что в баке полно бензина.

Лицо Квиста прорезали глубокие морщины.

— Не сейчас.

Глава 3

Редко кто из нью-йоркцев видел, как солнце встает над их городом. И напрасно. Зрелище-то удивительное: солнечные лучи, отражающиеся от стеклянных замков. Квист гнал «мерседес» по Ист-Сайд-драйв. Лидия сидела рядом с ним, Бобби Гиллард и Мэрилин Мартин — на заднем сидении. Настроение у всех было неважнецкое. Квиста очень занимала судьба Типтоу.

— Льюис позвонил кому-то из полицейского руководства, может, даже в Олбани. Естественно, нельзя расшатывать финансового колосса, имя которого Стиллуэлл-Льюис. Козел отпущения ими найден — бедолага Типтоу. Его алиби, подтвержденному в «Лодочном клубе», никто не поверит. А чтобы подстраховаться, они подлили в бак бензина. Опять же, чтобы представить ложью его утверждения о том, что в машине кончился бензин. Если бы я не послал Бобби, правды мы бы никогда не узнали. А так в баке нашли бензин, следовательно, вина Типтоу доказана. Дело закрыто. Аплодисменты Джэдвину, Симзу и иже с ними.

— А если бы ты противопоставил им показания Бобби?

— Но он не ошибся. Следовательно, Типтоу невиновен. Тогда кто…

— Вопрос на засыпку, — нахмурился Квист.

— Так что ты собираешься делать?

— Наведу справки о братце Джэдвине. Интуиция подсказывает мне, что ему можно верить. Но, возможно, мой природный радар вышел из строя.

Квист высадил пассажиров у дома, где жила Лидия, в двух кварталах от Бикмен-Плейс. Бобби и Мэрилин уехали на такси. А Квист загнал «мерседес» в подземный гараж.

В квартире он первым делом включил на кухне кофеварку, а сам поднялся на второй этаж. Побрился, принял душ, переоделся. И когда спустился вниз, выглядел таким свеженьким, будто спал никак не меньше восьми часов. Налил чашку кофе и взялся за телефонную трубку. Минуту спустя он уже разговаривал с лейтенантом Кривичем из отдела убийств.

— Только не говори, что ты приготовил для меня еще один труп, — притворно ужаснулся Кривич.

— Труп есть, но не на вашей территории, — успокоил его Квист. — Ты знаком с детективом по фамилии Джэдвин? Из полицейского управления штата? Работает в Уэстчестере.

— Да. Профессионал, хороший коп.

— Неподкупный?

— В каком смысле?

— Могут на него надавить сверху и заставить сфабриковать улики?

— В расследовании убийства?

— Совершенно верно.

— Никогда, — твердо заявил Кривич. — В нашем деле случается многое, Квист. Тут не усердствуй, там не дави. Не позволяй прессе вывалять в грязи такого-то. Иногда мы и слушаемся. Но фабриковать улики, чтобы осудить невинного? Ни я, ни Джэдвин на это не пойдем.

Квист выложил лейтенанту все, что знал.

— У Льюиса большие связи, вплоть до Белого Дома, — заключил он. — В этом автомобиле бензина не было, а Джэдвин говорит, что был. По крайней мере, утверждает, что так сказал ему Симз.

— У него нет причин не верить Симзу.

— Если только он тоже не покрывает настоящего преступника. Потому что кто-то старается отвести от него удар, лейтенант. Типтоу не убивал, в этом сомнений нет.

— Ты рассказал Джэдвину то, что знаешь?

— Сначала я хотел убедиться, что ему можно доверять.

— Можно, — заверил его Кривич. — Стив Джэдвин — честный коп.

— Спасибо тебе.

— Могу дать один совет.

— Внимательно тебя слушаю.

— Насчет звонка Льюиса. Если он звонил по межгороду, телефонная компания обязательно укажет номер в выставленном Стиллуэллу счете. Вот вы и выясните, кто выходил на Симза.

— Еще раз спасибо.

— Не за что.

С чашкой в руке Квист вышел на террасу, с которой открывался прекрасный вид на Ист-Ривер. Над городом уже колыхалось марево августовской жары. Неожиданно зазвонил телефон, и Квист, поставив чашку на парапет, вернулся в гостиную, взял трубку.

— Мистер Квист?

— Да.

— Говорит капитан Джэдвин. Надеюсь, я вас не разбудил.

— Я как раз собирался на работу.

— Я сейчас еду в город. Хочу кое-что выяснить об этом Типтоу. Вроде бы он живет в Ист-Виллидж.

— Понятно.

— Видите ли, мистер Квист, сегодня ночью, когда наша встреча в доме Стиллуэллов подходила к концу, я услышал слова мисс Мортон, обращенные к вам: «Ты не собираешься сказать им…» К сожалению, окончания фразы я не расслышал. Это еще один свободный конец. А я ненавижу оставлять свободные концы. Вы действительно сказали мне не все?

Квист помялся.

— Да.

— Я бы хотел увидеться с вами. До города доберусь через час.

— Я буду у себя. Квист дал ему адрес стеклянного пальца у Гранд-сентрал-стейшн.

— Приезжая к вам, словно попадаешь на съемочную площадку. — Капитан Джэдвин все никак не мог оторвать взгляда от длинных стройных ног мисс Пармали. Она провела его из приемной в кабинет Квиста. А там он, наверное, ел взглядом мисс Чард, подумал Квист. — Пастельные тона, картины современных художников…

— Сотрудницы, — с улыбкой добавил Квист.

— Сравнивая вашу фирму с полицейским управлением, я начинаю думать, а ту ли я выбрал профессию.

— Мы же продаем образы. И, прежде всего, свой, образ фирмы, устремленной в будущее, готовой повести туда любого, кто обратится к нам. — Квист повернулся к Конни: — Как только появится Бобби, попроси его зайти ко мне. И никаких звонков до моего указания.

Джэдвин сел в предложенное ему кресло и очень удивился, найдя, что сидеть в нем удобно, хотя сработали его из алюминиевых труб, а не из привычного дерева.

— Как-нибудь я попрошу вас устроить мне экскурсию по вашей фирме. Но сейчас время дорого, мистер Квист. Вы собираетесь сказать мне то, что я не услышал от вас в доме Стиллуэллов?

— Я навел о вас справки у Кривича, — ответил Квист. — И сам намеревался позвонить вам.

Серые глаза Джэдвина выжидающе смотрели на Квиста. Капитан ничего не сказал.

— С Кэролайн Стиллуэлл меня связывает давняя дружба, еще с тех времен, когда она снималась в кино, — продолжил Квист. — Я всегда питал к ней самые теплые чувства. И хочу, чтобы ее убийца понес заслуженное наказание.

— Я с вами полностью солидарен, — кивнул Джэдвин. — К счастью, убийца в наших руках.

— Я так не думаю!

— Неужели? Снова играете в детектива, мистер Квист?

— Можно сказать, что да.

— Выкладывайте. Я внимательно слушаю.

— Одно я знаю наверняка, капитан: Кэролайн убили до того, как мы с Лидией пришли к бассейну. Если б ее убил Типтоу, у него было бы сорок пять минут, чтобы смыться. Симз считает, что поймал его на месте преступления, а я склонен верить версии Типтоу. Он сказал, что уехал из «Лодочного клуба» после двух часов ночи, аккурат напротив поворота в поместье Стиллуэллов у него кончился бензин, и он пошел к дому, чтобы одолжить несколько литров горючего. Но тут подъехала патрульная машина. Он юркнул в кусты, но появилась вторая, и его схватили.

— В «Лодочном клубе» подтверждают его алиби, но его друзья готовы и солгать, — заметил Джэдвин. — А вот насчет того, что кончился бензин. Бензин в баке был. Много бензина.

Дверь открылась, и вошел Бобби Гиллард, широко улыбаясь.

— Добрый день, мистер Гиллард.

— Привет.

— Потому-то я и наводил о вас справки. — Квист знаком предложил Бобби сесть. — Когда Симз попросил нас вернуться в дом, в автомобиле Типтоу не было ни капли бензина.

Джэдвин весь подобрался.

— Я не хотел, чтобы Симз шел по ложному следу, — продолжал Квист, — и попросил Бобби проверить, есть ли бензин в колымаге Типтоу.

— И что он выяснил? — спросил Джэдвин.

— Бак был пуст, капитан, — ответил Бобби Гиллард. — Я отвернул крышку и сунул в бак палку. Конец остался сухим. Вернувшись в дом, Дэвид Льюис сразу же кому-то позвонил. Потом сказал нам, что переговорил с кем-то из полицейского начальства, и ему обещали прислать хорошего детектива. Он не хотел устраивать прессе очередной праздник. Когда вы пришли и сказали, что в баке полно бензина, я отнесся к вам с недоверием. Потому что бак был пуст до того, как Симз приказал отбуксировать машину Типтоу в участок.

В кабинете надолго повисла тишина. Ее нарушил Джэдвин.

— Вы не могли ошибиться, мистер Гиллард? Может, вы взяли короткую палку?

— Я отломил ветвь от куста. Она торчала из горловины на добрых два фута. А другим концом уткнулась в дно бака. Я еще повозил им вокруг. Бак был пуст.

— Надеюсь, вы понимаете, почему я поостерегся сразу говорить вам об этом, — вмешался Квист. — Дэвид Ишем Льюис — могущественный человек. Если ему хватит денег, чтобы купить полицию штата, я займусь этим делом сам. Потому что я не намерен допустить, чтобы убийство Кэролайн спустили на тормозах, капитан.

Джэдвин глубоко вдохнул, достал из кармана сигарету, сунул в рот, но не закурил. Как и в доме Стиллуэллов.

— Я бросил курить шесть месяцев тому назад, — пояснил он. — Но все еще играю с ними. Вот что я вам скажу, мистер Квист. В любом стаде есть паршивая овца. Как в полиции, так и в вашем бизнесе. Я знаю Симза двадцать лет. С воображением у него не очень, он из тех, кто действует по инструкции. Но я знаю его, как честного человека! Готов в этом поклясться. Он сказал мне, что в баке был бензин, и я ему верю.

— А нам — нет?

— Разумеется, я верю и вам. Когда мистер Гиллард проверял бак, там не было ни капли бензина. Когда его проверял Симз или кто-то из полицейских по его приказу, бензин был. Одно не противоречит другому.

— Тогда на кого выходил Льюис?

— Не знаю. Возможно, говорил с кем-то из больших начальников. Такие, как Льюис, думают, что перед ними все будут стоять на задних лапках. Но я могу сказать, что ко мне это дело попало обычным порядком. Я был на службе, другого расследования не проводил, меня и направили к Стиллуэллам. Совсем не как гасителя рождественских фейерверков.

— Но Льюис с кем-то говорил.

— Давайте придерживаться фактов, Квист. Итак, бак был пуст, когда его проверял мистер Гиллард, а потом в нем появился бензин. Связывать с этим звонок Льюиса — из области догадок. Вы думаете, бензин налили после того, как автомобиль отбуксировали от дома Стиллуэллов, то есть это дело рук патрульных. Так?

— Похоже на то.

— В гараже Стиллуэллов четыре автомобиля. Добавьте к ним газонокосилки и минитракторы. У них своя бензозаправка. Так что кто-то из обитателей дома, слуга, шофер, садовник, мог наполнить канистру и перелить из нее бензин в бак машины Типтоу. Мистер Гиллард смог подобраться к ней незамеченным. Кто-то еще чуть позже мог сделать то же самое. И мне представляется, Квист, что Льюис переговорил с кем-то из находящихся в доме. Видите ли, я доверяю копам.

— То есть вы, как и я, полагаете, что Типтоу невиновен?

— Я думаю, такое вполне возможно.

— Тогда почему он должен сидеть в тюрьме?

— Я думаю… оно и к лучшему. Если мы правы, от него больше пользы за решеткой. Как только он выйдет на свободу, станет ясно, что мы ищем кого-то еще. А пока настоящий преступник думает, что мы нашли убийцу, и может утратить бдительность. — Джэдвин поднялся. — Веселенькое утро. Мне нужны ваши письменные показания, мистер Гиллард.

— Разумеется.

— Кривич посоветовал, как найти собеседника Льюиса, — добавил Квист. — Если он звонил по межгороду, номер занесут в счет Стиллуэлла.

— Если только мы сможем что-нибудь выудить из этого чертова компьютера, — пожал плечами Джэдвин. — Спасибо за помощь. Выходит, все не так просто, как поначалу казалось.

Глава 4

Тот день в «Джулиан Квист Эссошиэйтс» практически не отличался от остальных. Клиенты и потенциальные клиенты осаждали штаб-квартиру. Все желали разговаривать только с Джулианом Квистом, но большинство попадали к его помощникам, и редко кто уходил недовольным.

Для бизнеса день выдался даже удачным. Дэн Гарви, правая рука Квиста, подписал выгодный контракт. Речь шла о рекламном обеспечении строительства гигантского спортивного стадиона под крышей на восемьдесят тысяч зрителей, с катком, теннисными кортами, полем для сквоша, бассейнами. Стадион собирались построить за четыре года.

— И нам будут платить за то, что все эти четыре года, день за днем, мы будет информировать общественность о ходе строительства, — сообщил Гарви Квисту.

Внешне Дэн Гарви полная противоположность Квисту: черноволосый, неулыбчивый, всегда строго одетый. Оба ростом чуть выше шесть футов, при этом Гарви на сорок фунтов тяжелее, но в них нет ни унции жира. Не так давно он считался восходящей звездой профессионального американского футбола, однако травма колена перечеркнула его спортивную карьеру. Он мог бы сниматься в кино, но предпочел поступить на работу в «Джулиан Квист Эссошиэйтс». Казалось, его козырь — грубая физическая сила, и мало кто знал о принадлежности к «Фи-бета-каппа».[35]

— Трудная выдалась ночь, — посочувствовал Гарви.

— Трудная. — Перед мысленным взором Квиста возникло исполосованное ножом тело Кэролайн. — Убийца по-прежнему на свободе, а мы ничего о нем не знаем.

— Разумеется, это совпадение. Контракт по «Спортивному комплексу» сейчас в юридическом отделе. Его уже подписал президент компании, финансирующей строительство. Небезызвестный тебе Дэвид Ишем Льюис.

— Он финансирует строительство?

— Если копнуть глубже, посмотреть, кто стоит за подставными фирмами, то да. Двести миллионов баксов. Из одного кармана. Ты думаешь, он подкупил кого-то, чтобы плеснуть бензина в бак развалюхи Типтоу?

— Кто-то за это заплатил. Может, и не Льюис. Доказательств пока нет.

— Мне всякий раз становится не по себе, когда приходится перебегать дорогу одному из этих богачей. За эти пять галлонов бензина он мог заплатить столько, что исполнителю хватит на всю жизнь, а он этих денег и не заметит. Вот она, власть золотого тельца.

— И как он собирается получить прибыль от этого «Спортивного комплекса»?

— Прибыль? Проще простого. Будет сдавать стадион в аренду футбольным командам, хоккейным, бейсбольным. Теннисные турниры, стоянки автомобилей, платные занятия в бассейне. Доллар здесь, доллар там. Через пять лет он получит не двести, а четыреста миллионов.

— Мы, похоже, заняты не тем делом.

— А мне оно нравится, — возразил Гарви. — Приятно осознавать, что ты не замешан ни в каких махинациях.

В дверном проеме возникла Конни Пармали.

— Звонит лейтенант Кривич. Я подумала, что вы захотите с ним поговорить.

— Конечно. — Квист наклонился, включил громкую связь, чтобы слова Кривича слышали все трое. — Слушаю, лейтенант.

— Стив Джэдвин заезжал к тебе этим утром?

— Уехал час тому назад. Насчет него ты не ошибся.

— Я не ошибался. — Кривич сделал упор на прошедшем времени. — Я бы хотел поговорить с тобой.

— Нет возражений. Ты где?

— На Гранд-сентрал. Буду у тебя через пять минут. Ты сидишь?

— Да.

— Джэдвин звонил из телефонной будки, должно быть, после разговора с тобой. Кто-то всадил ему в голову полфунта свинца.

Квист замер.

— Рана тяжелая?

— Он убит, черт побери! — взорвался Кривич.

Глава 5

Гранд-сентрал-стейшн. Тысячи спешащих по своим делам людей. Сотни из них находились достаточно близко, чтобы увидеть, что произошло с капитаном Джэдвином. Не увидел ни один. Длинный ряд телефонных будок у входа в отель «Командор». Люди, выходящие и входящие во вращающиеся двери. Десятки людей, поднимающихся и спускающихся в подземку. Будки всегда заняты, желающие позвонить ждут своей очереди.

Выстрелы были. Пять или шесть. Люди слышали выстрелы, но не видели стрелявшего. Их внимание привлек лишь капитан Джэдвин, вывалившийся из будки в окровавленной рубашке. Никто не помнил, чтобы кто-то побежал прочь. Вероятно, убийца, стоя у двери будки, хладнокровно разрядил в капитана Джэдвина всю обойму, а затем смешался с толпой и спокойно удалился. Никто и не пытался остановить его, поскольку его действия не вызвали подозрений.

Кто-то из охранников вокзала оказался рядом. Первым делом он заставил толпу податься назад. Иначе тело просто затоптали бы. Многие подходили, чтобы рассказать, что они видели, но ничего путного узнать не удалось. Кто-то обратил внимание на толстяка, который спешил к будке с телефоном для справок. Другой заметил женщину, очень уж быстро нырнувшую в двери отеля «Командор». Некий бизнесмен, стоящий в очереди у соседней будки, даже не смог определить, из-за шума улицы, с какой стороны раздались выстрелы. А потом Джэдвин вывалился буквально ему под ноги.

Убийца исчез, словно человек-невидимка. — Лицо лейтенанта Кривича, невысокого широкоплечего крепыша, пылало гневом. — Никто не видел ничего путного.

Квист и Гарви внимательно выслушали рассказ Кривича. Квиста шокировала кровавая картина, нарисованная детективом. Возможно, все это не имеет отношения к делу Стиллуэллов, сказал он себе. Но не убедил.

— Как ты договаривался о встрече с Джэдвином?

— Он позвонил по телефону и сказал, что хотел бы со мной встретиться. Он услышал, как Лидия спросила меня, не намерен ли я… кое-что ему сказать. Но тогда я ничего говорить не собирался, потому что сначала хотел навести о нем справки. Что и сделал, позвонив тебе.

— Откуда он звонил?

— Не знаю. Он сказал, что собирается в город, чтобы получить кое-какую информацию о Типтоу. Полагаю, звонил или из участка, или из дома Стиллуэллов. Ехать оттуда чуть меньше часа. Он прибыл через час с четвертью после звонка.

— Если кто-то подслушал ваш разговор… — Кривич помолчал. — О чем он говорил?

Квист задумался.

— Его интересовало, скажу ли я ему то, что не сказал ночью. Это, мол, свободный конец. А свободные концы ему не по нутру.

— То есть те, кто вас подслушивал, могли понять, что имеющиеся у тебя сведения могут отвлечь внимание Джэдвина от Типтоу. Если уж они идут на крайние меры, то почему не попытались заткнуть тебе рот до того, как ты кому-то что-то рассказал?

Квист пожал плечами.

— После нашего разговора Джэдвин понял, что обвинение против Типтоу липовое. Кто-то из проживающих в доме или патрульных подлил в бак автомобиля Типтоу бензин, чтобы тот не смог выкрутиться. Джэдвин полагал, что патрульные — честные парни. Он сказал, что они подержат Типтоу в тюрьме, чтобы усыпить бдительность настоящего преступника. Думаю, не составит труда выяснить, кто уехал из поместья Стиллуэллов или полицейского участка в Уэстчестере вслед за Джэдвином. Должно быть, он сел в машину, как только поговорил со мной. Так что добраться до меня быстрее Джэдвина они не могли, разве что устроили бы ему аварию.

Дэн Гарви отвернулся от окна, сунул руки в карманы.

— Ты столкнулся с могущественными людьми, Джулиан. Я про Дэвида Льюиса и Марка Стиллуэлла. Ни одному из них нет нужды следовать за Джэдвином, чтобы остановить его или заткнуть рот тебе. Они поднимают трубку, звонят, кому следует, и наемный убийца надевает шляпу и идет в указанное место.

Кривич закурил, глубоко затянулся.

— Интересно взглянуть на телефонный счет Марка Стиллуэлла. Кому звонил Льюис, сказав, что беседовал с полицейским начальством. А если и Джэдвин звонил из поместья? Хочется узнать, кому позвонили после его отъезда.

По телефону Квиста Кривич позвонил в полицейское управление штата. Попросил, чтобы ему подготовили перечень междугородных телефонных звонков из поместья Стиллуэллов за последние двенадцать часов.

— У меня, конечно, щекотливая позиция. Я не в праве расследовать преступление, совершенное вне Манхэттена, но Джэдвин вел дело Стиллуэлла, а искать его убийц — по моей части. Думаю, полиция штата мне поможет, и мне придется заодно поискать и убийцу Кэролайн Стиллуэлл. Я хочу, чтобы ты поехал со мной туда, Квист.

— Почему?

— Ты там всех знаешь и сможешь мне помочь. Более того, если тебя увидят рядом со мной, кто-то может сообразить, что слишком поздно затыкать тебе рот.

— Ты серьезно думаешь, что они могут избавиться от меня?

— Мне будет спокойнее, если они узнают, что смысла в этом уже нет.

По аппарату внутренней связи Квист соединился с мисс Пармали, спросил, не пришла ли Лидия. Не пришла. Он долго колебался, звонить ли ей домой. Все-таки она провела бессонную ночь.

— Когда Лидия придет, скажи ей, куда я поехал и почему, — попросил он Гарви.

Тот кивнул и посоветовал:

— Держись поближе к Кривичу, пока они не поймут, что ты уже выложил все, что знал, дружище. Ты не будешь возражать, если я кое-что разузнаю о нашем новом клиенте, мистере Льюисе? Обычное дело, раз уж мы будем рекламировать его «Спортивный комплекс». Может, я смогу выяснить, куда он обращается, если ему внезапно требуется наемный убийца.

— Только не переусердствуй, — ответил Квист. — Хотелось бы обойтись без новых покойников.

После того, как Кривич закончил свой рассказ, в кабинете седовласого капитана Миллера, начальника полицейского участка в Паркхерсте, надолго воцарилась тишина. Известие об убийстве Джэдвина потрясло как самого Миллера, так и лейтенанта Симза, и сержанта Поллета. По существу Кривич поставил под сомнение честь полиции штата. Кто-то налил бензин в бак автомобиля Типтоу. Из слов Кривича следовало, что сделать это мог и патрульный, то ли получив щедрую взятку, то ли выполняя приказ очень большого начальника.

Разумеется, они запротестовали.

— Мы не смогли сразу же провести тщательный осмотр автомобиля, — признал лейтенант Симз. — И без того дел хватало. Я прибыл в поместье с патрульным Уортингом. Увидев колымагу Типтоу, мы остановились. Уортинг залез в бардачок, надеясь найти там водительское удостоверение или регистрационный талон. Не нашел. Тут мы заметили прячущегося в кустах Типтоу и схватили его. Мотивы своего появления в поместье он изложил позже. Я подумал, что проверить наличие бензина в баке мы всегда успеем. Нам казалось, что не так это и важно.

— Неужели? — насупился Кривич.

— Мы не сомневались, что преступник — Типтоу, что бы он там ни говорил.

— Когда вы проверили бак?

— После приезда капитана я сказал ему, что хочу отбуксировать автомобиль Типтоу на стоянку, где мы держим конфискованные машины. Там достаточно света, чтобы провести детальный осмотр. Он согласился. Мы отбуксировали автомобиль. К тому времени я находился в поместье уже целый час. На стоянке наши эксперты осмотрели автомобиль. Бак был наполовину полон, вот мы и решили, что Типтоу нам солгал.

— Значит, кто-то наполнил бак уже после вашего прибытия.

— Если мы примем версию мистера Квиста, — Миллер недружелюбно глянул на Квиста.

— Я ее принимаю, — отрезал Кривич. — Поймите, капитан, я ни в чем не обвиняю ваших сотрудников. В поместье Стиллуэлла есть бензозаправка. У них несколько автомобилей, различная техника для ухода за садом. Бензин мог залить кто-то из живущих в поместье.

На столе Миллера зазвонил телефон. Капитан снял трубку, послушал, передал ее Кривичу:

— Это вас.

Кривич говорил с человеком, которого хорошо знал. По ходу разговора взял со стола клочок бумаги, что-то записал. Поблагодарил, положил трубку, несколько секунд смотрел на свои записи.

— После полуночи из дома Стиллуэлла по межгороду звонили шесть раз. Трижды по одному номеру. Известному нью-йоркскому адвокату Максу Готтфриду. Дэвид Льюис один из его клиентов. Один звонок — доктору Френкелю. Психоаналитику. Еще один — в фирму Мэрилин Мартин, — Кривич повернулся к Квисту. — И последний — в ваше агентство. Вероятно, звонил Джэдвин.

— Мэрилин разрабатывала новую коллекцию одежды для миссис Стиллуэлл, — подал голос Квист. — Вероятно, она позвонила своим сотрудникам, чтобы остановить все работы. Новые платья Кэролайн уже не понадобятся.

— Льюис сказал, что звонил кому-то из полицейского начальства, — заметил Кривич. — По номерам этого не видно.

— Если б он позвонил сюда, этот номер в счет бы не попал. Местная линия. Но он не звонил. Если б он звонил моим начальникам, к примеру, в Олбани, телефонная компания зафиксировала бы этот звонок и проставила его в счет.

— Но она не зафиксировала, следовательно, в Олбани он не звонил, — Кривич сунул листок в карман. — Я еду в поместье Стиллуэллов, капитан. Мне придется вторгнуться на вашу территорию и путаться у вас под ногами, если вы не захотите работать со мной в паре. Я думаю, цель у нас одна, потому что Типтоу на преступника не тянет. Работаем вместе или как?

— Вместе, — кивнул Миллер. — Спасибо за помощь. Я хочу поймать убийцу не меньше вашего. Джэдвин был моим давним другом. Мы познакомились еще курсантами, — он повернулся к Симзу. — Расследование ведете вы, лейтенант. Согласны работать с Криви чем?

— Джэдвин верил вам на все сто процентов, лейтенант, — внес свою лепту Квист.

— Я сделаю все, что смогу, — последовал ответ.

Глава 6

— Интересно узнать, кому глубокой ночью понадобился психоаналитик? — задал Кривич риторический вопрос.

В тот жаркий, подернутый маревом августовский день особняк Стиллуэллов купался в солнечном свете, застыв на холме средь ухоженных лужаек и рощ.

— Скорее всего, Льюиса мы там не найдем, — заметил Квист, когда машина свернула на подъездную дорожку. — Джэдвин разрешил нам всем уехать. Но кто-то слышал, как он разговаривал со мной по телефону.

Насчет Льюиса он ошибся. Вместе с Беатрис Лоример он сидел на террасе. На столике между ними стояли чашечки с кофе. При виде Квиста брови миссис Лоример взлетели вверх.

— Джулиан, вы вернулись! — впервые она назвала его по имени.

— По прискорбной причине, — Квист не спускал глаз с финансиста, но лицо Льюиса оставалось бесстрастным. — Это лейтенант Кривич из отдела убийств манхэттенского полицейского участка.

— Узнали что-нибудь новенькое о Типтоу? — Льюис поднял чашку, отпил кофе.

— Пару часов тому назад в Гранд-сентрал-стейшн застрелили капитана Джэдвина, который руководил расследованием убийства Кэролайн Стиллуэлл, — ответил Кривич.

— О, мой Бог! — выдохнула Беатрис Лоример, вцепившись в ручки плетеного кресла.

Льюис поставил чашку на стол.

— Полагаю, что у большинства полицейских предостаточно врагов.

— Джэдвин позвонил отсюда в агентство Квиста, — продолжал Кривич. — Он знал, что у Квиста есть важные сведения, он упомянул об этом в телефонном разговоре и сказал, что едет в Нью-Йорк. Мы думаем, кто-то подслушал его и решил остановить — до встречи с Квистом или после. Его и остановили. После. Квист рассказал ему все, что знал. То же самое он рассказал и мне.

— Не сообщать полиции важную информацию — серьезное правонарушение, не так ли, Квист? — спросил Льюис.

— Причины, по которым мистер Квист решил попридержать известную ему информацию, представляются мне достаточно убедительными, — ответил ему Кривич. — Полиция сообщила вам, что они обнаружили бензин в баке автомобиля Типтоу, то есть тот солгал, утверждая, что мотор заглох из-за отсутствия бензина напротив съезда в поместье Стиллуэллов. Но друг мистера Квиста, мистер Гиллард, проверил автомобиль Типтоу и выяснил, что бак действительно пуст. То ли кто-то из патрульных, то ли кто-то еще залил бензин в бак после того, как мистер Гиллард побывал у автомобиля. Квист не знал, кому он может доверить столь важные сведения. Приехав в город, он позвонил мне, чтобы узнать, можно ли доверять капитану Джэдвину. Я заверил его, что можно. Поэтому он и согласился обо всем рассказать Джэдвину.

— Вы думаете, что один из нас… кто-то из живущих в доме залил в бак бензин? — спросила миссис Лоример, костяшки ее пальцев, сжимающих ручки кресла, побелели.

Льюис пренебрежительно улыбнулся.

— Разумеется, полиция этого сделать не могла… хотя бы для того, чтобы доказать вину Типтоу.

— Мы об этом подумали. Вы сказали Квисту, что звонили кому-то из полицейского начальства, чтобы расследованием убийства миссис Стиллуэлл занялся компетентный, не жаждущий славы детектив. Чтобы, по вашим словам, «пресса не устроила рождественский фейерверк». Но никому из полицейского начальства вы не звонили, мистер Льюис. Мы проверили все звонки по межгороду.

Брови Льюиса сошлись у переносицы, улыбка исчезла.

— Я неточно выразился. Я позвонил моему адвокату в Нью-Йорк, чтобы тот связался с полицейским начальством.

— Максу Готтфриду?

— Видать, вы подготовились к визиту сюда, лейтенант. — Льюис улыбнулся уголком рта. — Мне нравится человек, который знает ответ на вопрос до того, как задает его. Тем самым почва никогда не уйдет у него из-под ног.

— После этого вы еще дважды звонили Готтфриду.

— Да, звонил. Вы же сказали, что перечень звонков у вас на руках.

— Вас не затруднит сказать, почему?

Вновь улыбка исчезла.

— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, лейтенант.

— В данный момент — нет. Но разве вам что-то мешает ответить на них?

Льюис рассмеялся.

— Ловко, лейтенант, очень ловко. Ничего не мешает, просто я не люблю, когда на меня давят. Вас не было здесь этой ночью. Вы не знали миссис Стиллуэлл. Возможно, вы не можете представить себе, в какой ужас повергло нас ее убийство. Что вы обо мне знаете?

— То же, что и все. Столп финансового мира.

— Будь вы знакомы с миром финансов, лейтенант, вы бы знали, сколь хрупок в нем баланс сил. И сущий пустяк может порушить грандиозные замыслы.

— Такой пустяк, как убийство? — вставил Квист.

Брошенный на него взгляд Льюиса сочился презрением.

— Да, такой пустяк, как убийство. Кэролайн Стиллуэлл была очаровательной женщиной. Я потрясен случившимся, скорблю вместе с Марком. Но меня также заботят мои замыслы, господа. Если мое имя будет упомянуто в связи с убийством, часть этих замыслов может растаять, как дым. Я не могу уехать и не могу руководить отсюда своим бизнесом. Поэтому и передал его в руки человека, которому могу доверять. Моему адвокату. Я звонил ему, чтобы поделиться некоторыми деловыми соображениями.

— И вы также звонили доктору Френкелю?

На лице Льюиса отразилось недоумение.

— Кто такой доктор Френкель?

— Это мой следующий вопрос. — Кривич повернулся к Беатрис Лоример.

— Не знаю я никакого доктора Френкеля, — ответила та.

— Он психиатр… психоаналитик.

— Никогда не слышал о нем, — бросил Льюис.

Кривич глянул в блокнот.

— Кто-то из вас присутствовал при утреннем телефонном разговоре капитана Джэдвина с мистером Квистом.

Льюис медленно покачал головой.

— Мы отдали библиотеку капитану Джэдвину и его подчиненным, — ответила Беатрис. — Должно быть, он звонил оттуда, когда был один.

— Но есть же параллельные аппараты, по которым можно прослушать разговор.

— Не меньше шести, — кивнула Беатрис. — В доме есть и другие телефонные линии, напрямую связанные с кабинетом Марка. Этот номер в телефонном справочнике не значится.

Кривич нахмурился. Упущение. О втором номере он не подумал, и теперь не знал, куда с негозвонили.

— Вы можете дать мне список слуг, миссис Лоример? Горничных, садовников, шоферов… Всех, кто работает в поместье.

— Разумеется.

— Пожалуйста, подготовьте этот список. А сейчас я хотел бы переговорить с мистером Марком Стиллуэллом, мистером Джерри Стиллуэллом, мистером Патриком Грантом и миссис Льюис. — Все имена и фамилии Кривич почерпнул из своего блокнота.

— К сожалению, Марка и Пата Гранта нет, — ответила Беатрис. — Они поехали в похоронное бюро. Джерри вы найдете в его студии в глубине сада.

— Боюсь, миссис Льюис ни с кем говорить не сможет, — добавил Дэвид Льюис. — У нее случилась истерика после того, как нашли Кэролайн. Нам пришлось обратиться к местному врачу. Ей сделали укол, и сейчас она спит под присмотром медицинской сестры.

— Местному врачу?

— Доктору Тэйбору, — пояснила Беатрис. — Мы его практически не знаем. В этом доме редко кто болеет, — она выдавила из себя смешок.

— Состояние моей жены не позволяет мне уехать, — добавил Льюис. — Иначе я сидел бы в своем кабинете.

— Попрошу вас не затягивать со списком, миссис Лоример, — обратился к Беатрис Кривич. — Прежде всего я хочу поговорить с шофером и старшим садовником.

Гараж, примыкающий к особняку Стиллуэллов сзади, многим мог показаться роскошным жилищем. В нем хватало места для пяти автомобилей и прекрасной мастерской с множеством инструментов и приспособлений, включая подъемник. Если в автомобилях Стиллуэллов что-то ломалось, их ремонтировали на месте. Второй этаж занимала квартира, в которой проживал Лакинз, шофер Стиллуэллов. Квист обратил внимание на бензоколонку, установленную у ворот.

Лакинз, в резиновом фартуке, мыл «порше». Мускулистый, черноволосый, симпатичный молодой человек, любящий поболтать, как предположил Квист, и посплетничать. Вроде бы скрывать ему было нечего. Да и убийства не шокировали его.

— Насилие, конечно, ужасно, — заявил он, — но от него никуда не денешься. Иной раз идешь ночью и не знаешь, останешься живым или нет.

У Стиллуэллов он работал пять лет. О хозяевах мог сказать только хорошее. Его обязанности — поддерживать в исправности все пять автомобилей, возить Кэролайн и миссис Лоример. Марк и Патрик Грант предпочитали сами садиться за руль. Этот «порше» принадлежит Гранту. Марк ездит на «корветте» с опускаемым верхом.

— А прошлый вечер? — полюбопытствовал Кривич.

— Для меня это был вечер отдыха, — ответил Лакинз. — Прием. Мои услуги не требовались. Я… пригласил к себе девушку. Так что я не спал, — он широко улыбнулся. — Как и мистер Квист. Извините, специально мы не подсматривали, но увидели, как вы и ваша дама прошли к бассейну. А потом сняли халаты. Да, там было на что посмотреть!

— С какого места вы их видели? — спросил Кривич.

Лакинз указал наверх.

— Эти окна с широкими подоконниками. На одном мы и сидели, выпивали, любовались луной. Увидели мистера Квиста и его даму, идущих к бассейну. Фантастическое зрелище, знаете ли.

— Долго вы там сидели?

— Нет. Не люблю я все эти поцелуйчики да разговоры. Мы и раньше пропустили по паре стаканчиков, а потом я увлек мою подружку к кровати, где она с большим желанием и сдалась. Отличный выдался вечерок. Мы, можно сказать, только раскочегарились, когда мне показалось, будто кто-то бродит по кустам.

— В какое время?

— Примерно двадцать минут второго. Я это знаю точно, потому что моя девушка взглянула на настенные часы и сказала, что ей пора домой. Я как раз пытался убедить ее, что домой она еще успеет. Аккурат в это время автомобиль Томми Байна, мистера Байна, отъехал от большого дома.

— Значит, вы что-то услышали. Что именно?

— Шуршание в кустах. То ли вор хотел что-то украсть из гаража, благо, там немало ценного, то ли кто-то тискал там свою подружку. Короче, я подошел к окну, чтобы посмотреть. Потом и моя девушка присоединилась ко мне. Мы ничего не увидели и больше ничего не слышали. Я предложил выпить, она согласилась, я наполнил два стакана, и мы уселись на подоконник. А там мистер Квист и его дама вышли из дома.

— Вам не пришло в голову, что вы слышали, как кто-то убивал миссис Стиллуэлл? — спросил Кривич.

— Да нет же! Мы понятия не имели о том, что произошло. И лежали в постели, когда услышали вой полицейской сирены. Моя девушка тут же оделась и убежала. Ее автомобиль стоял у служебного выезда, знаете, для машин, что привозят продукты, обслуживают прачечные, поэтому едва ли кто видел, как она уехала.

— Я бы хотел встретиться с ней, чтобы она подтвердила ваши слова.

— Зачем, лейтенант? Не надо втягивать ее в это дело. Я… понимаете, у нее муж! Она не скажет вам ничего такого, что вы не услышите от меня.

— Разберемся. Что вы делали после ее отъезда?

— Оделся… и ждал, пока кто-нибудь позовет меня.

— И не пошли к бассейну?

— Мой девиз — держись подальше от копов, пока они сами не обратятся к тебе.

— То есть вы провели здесь примерно два часа?

— Одевшись, я вышел из моей квартиры и стоял у ворот гаража. У всех на виду, не прячась.

— Рядом с бензоколонкой?

— Да.

— Кто брал из нее бензин?

Лакинз изумленно вытаращился на лейтенанта.

— Никто. В прошлую ночь никто бензоколонкой не пользовался. Я бы услышал.

— Даже когда… занимались гимнастикой под одеялом?

— Мотор электрический, — пояснил Лакинз. — После каждого галлона раздается звонок. Совсем как на обычной автозаправке.

— Где еще может храниться бензин на территории поместья?

— В гараже садовника. У него там газонокосилки и пара садовых тракторов. Обычно он заправляет тракторы здесь, но две бочки по десять галлонов держит в гараже. Для газонокосилок, — Лакинз повернулся. — А вот и босс, вернулся из города.

Серый «корветт» подкатил к гаражу. За рулем сидел Патрик Грант. Марк Стиллуэлл вроде бы и не понял, что они приехали, пока Грант не коснулся его руки. Оба были в черных очках.

Марк с трудом выбрался из машины, словно тело отказывалось ему служить.

— Джулиан! Ты вернулся. — Голос его осип от усталости, душевной и физической.

Квист представил Кривича и сообщил об убийстве Джэдвина. Марк стоял, уперевшись руками о правое переднее крыло «корветта», наклонившись вперед, будто боялся, что без опоры рухнет на землю.

— Это уж чересчур, — пробормотал он. — Чересчур!

А вот в Гранте усталости не чувствовалось.

— Я, пожалуй, вернусь в дом. Льюис знает?

— Знает.

— Сейчас вся эта шумиха совсем ни к чему. Надо кое-кому позвонить, Марк, — он повернулся, чтобы уйти.

— Одну минуту, мистер Грант, — остановил его Кривич. — Вы или мистер Стиллуэлл слышали утренний разговор Джэдвина с мистером Квистом?

Грант покачал головой.

— Утром мы были в кабинете Марка. Там свой телефон.

Кривич внезапно разозлился.

— Занимались делами? — спросил он. — Отправили тело миссис Стиллуэлл на вскрытие и принялись за дела?

— Сволочь, — вырвалось у Марка, который все также опирался о переднее крыло.

— А как поступили бы вы, если б убили вашу жену, Кривич? — У Гранта дернулась щека. — Наверняка попытались бы занять себя чем угодно, лишь бы не сойти с ума от горя! И вам еще хватает наглости обвинять Марка в бесчувственности.

— Пошли, Пат, — Марк выпрямился, черные очки повернулись к Кривичу. — Извините, что сорвался, старина. Как вы понимаете, я сейчас не в себе. История с бензобаком говорит о том, что ее убил не Типтоу?

— Скорее всего.

Марка вновь согнуло, а Патрик Грант окаменел.

— Сейчас параллельно проводятся два расследования, — продолжил Кривич. — Полиция штата ведет поиск убийцы вашей жены. Я ищу мужчину, а может — женщину, застрелившего капитана Джэдвина. Расследования накладываются друг на друга, так что можно сказать, они уже слились в одно. Поэтому здесь нет лейтенанта Симза или кого-то еще из полиции штата. На данный момент поиск преступников веду я, а они разбираются с Типтоу.

— Вы знаете, вся эта полицейская говорильня раздражает, — внезапно заговорил Грант. Его очки ослепительно блестели в прямых солнечных лучах. — Пустой бензобак, полный бензобак, какая, собственно, разница? Типтоу оказался там, где ему быть не следовало. С ножом. Почему-то никто ничего не говорит о результатах экспертизы этого ножа. Его алиби нельзя принимать всерьез. В «Лодочном клубе» подтвердят все что угодно. Тем не менее, вы решили отвести от него подозрения, лейтенант.

— Потому что только так мы сможем найти настоящего преступника.

— Потому что только так вы впутаете в это дело Марка, Дэвида Льюиса и всех остальных. А ваше имя замелькает на первых полосах газет!

— Успокойся, Пат! — Марк не поднимал головы.

— Почему мы? — Грант уже кричал, переполнявшая его злость требовала выхода. — Если это не Типтоу, так еще какой-то бродяга, проходящий мимо воришка, которому позарез потребовались деньги на очередную дозу наркотика! А вы и не думаете его искать! Почему вы нацелились на нас? Мы любили Кэролайн! Все любили! Может, за исключением Льюисов. Они встретились с ней впервые, но это не причина возненавидеть ее, убить. Дайте нам проводить в последний путь ту, кого мы все любили, и поищите настоящего убийцу. Он, возможно, уже далеко отсюда, может, за пределами штата.

— Два вопроса, мистер Грант. — Монолог Гранта не произвел на Кривича ни малейшего впечатления. — Почему кто-то наполнил бак автомобиля Типтоу после того, как нашли тело убитой и в поместье приехала полиция?

— Откуда мне знать? — Грант по-прежнему кипел. — Может, кто-то из патрульных хотел перегнать машину в другое место, залил бензин, а когда сообразил, что к чему, решил промолчать. Может, кто-то из завсегдатаев «Лодочного клуба» подумал, что поможет Типтоу, угнав его развалюху, но сбежал, залив в бак бензин. Может, настоящий убийца хотел скрыться на ней, но не смог завести мотор или испугался полиции. Почему это должен быть человек, пытающийся отвести вину от себя и подставить Типтоу?

— Подсудимый, если он у нас появится, найдет в вас хорошего адвоката, — пробурчал Кривич.

— И с чего связывать убийство капитана Джэдвина со случившимся в этом поместье? — не унимался Грант. — Он много лет служил в полиции. Его заботами многие угодили за решетку, кто-то мог и возненавидеть его. Вот этот кто-то, никоим образом не связанный с нами, мог случайно увидеть его в телефонной будке, подойти и разрядить в него пистолет. Его убийство не имеет никакого отношения к смерти Кэролайн. Это совпадение! Печальное совпадение.

— Мой второй вопрос. — Кривич словно и не слышал Гранта. — Почему миссис Стиллуэлл спустилась к бассейну аккурат в тот момент, когда переодевалась, собираясь лечь спать? Если б она увидела на территории поместья незнакомого человека, она не пошла бы сама выпроваживать его. Если б она собиралась искупаться в бассейне, то и оделась бы соответственно. А ее одежда указывает на то, что решение пойти к бассейну принималось спонтанно. Или, может, она частенько бродила по ночам вокруг дома… в домашних шлепанцах?

Марк поднял голову.

— Уже не один час я пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Кэролайн, умная, рассудительная, не жаловала безрассудную храбрость. Если б она увидела незнакомца, то обратилась бы ко мне, Пату, Шоллерту или Лакинзу. Она бы не вышла навстречу опасности.

— Домашние шлепанцы указывают на то, что она не просто отправилась на прогулку, — заметил Кривич. — Они промокли насквозь, трава перепачкала их. Кэролайн не могла этого не понимать. Следовательно, увиденное в окне заставило ее незамедлительно выбежать к тому месту, где ее убили. У нее не было времени на то, чтобы снять халат и шлепанцы и надеть более подходящий наряд.

— Как бы мне хотелось найти разумное объяснение, — вздохнул Марк. — Если б она увидела, что кто-то из наших домашних животных попал в беду… У нас две маленькие собачки и несколько кошек. Если б с одной из них что-то случилось, она могла бы поспешить на помощь.

Логичное объяснение, подумал Квист. Пожалуй, самое логичное, за исключением истинного, исходящего из того, что убийца поджидал Кэролайн у бассейна с ножом в руке. Или, спеша на помощь меньшему другу, она случайно наткнулась на убийцу? Тогда кого он поджидал?

Марк вроде бы искренне горевал, но Квиста все еще смущала реакция остальных: Льюиса больше всего заботили его грандиозные замыслы, Беатрис хотелось отвести все подозрения от домочадцев, Грант просто ничем не хотел помочь расследованию, Лакинз беспокоился лишь о репутации своей любовницы. Эти люди словно забыли о Кэролайн. А Кэролайн лежала в морге, и теперь ее полосовал скальпель паталогоанатома. И Квист понял, что подозревает всех и каждого. Он чувствовал, что убийцу хотят прикрыть деньгами. Смерть Джэдвина — совпадение? В это он поверить не мог. Его убили до того, как он смог связать воедино все ниточки.

— Мистер Стиллуэлл, — повернулся к Марку Кривич, — давайте представим себе, что ваша жена увидела одну из ваших собачек, зацепившуюся шерстью за куст. Она поспешила вниз, чтобы освободить бедное животное, и нос к носу столкнулась с убийцей — мужчиной с ножом в руке. Чтобы не дать вашей жене позвать на помощь, он ударил ее ножом.

— О Боже, — выдохнул Марк.

— Но он на этом не остановился, мистер Стиллуэлл. Он ударил ее еще раз. А потом сорвал с нее халат, бюстгальтер, исполосовал грудь.

— Нельзя ли обойтись без подробностей? — потребовал Грант.

— Из всего этого напрашиваются два вывода, — продолжал Кривич. — Или убийца — психопат, дегенерат…

— Разумеется, он псих! — воскликнул Грант. — Еще один Чарлз Мэнсон, накаченное наркотиками чудовище.

— …Или этот человек так страстно ненавидел Кэролайн, что просто не мог удовлетвориться обычным убийством. Есть такой человек, мистер Стиллуэлл?

— Нет! Нет, разумеется, нет! — вскричал Марк.

— Мужчина, которого отвергла Кэролайн? — напирал Кривич. — Женщина, решившая, что миссис Стиллуэлл увела ее кавалера?

— Грубое животное! Придется научить вас хорошим манерам! — Грант шагнул к детективу.

— Не советую, мистер Грант, — осадил его Кривич и повернулся к Марку. — Извините, что задал этот вопрос, мистер Стиллуэлл. Но лучше задать его здесь, чем в ходе официального допроса. Должно быть, вокруг вашей жены постоянно вились мужчины. Очень уж она была привлекательна. А до свадьбы вращалась в кругах, где целомудрие не считалось достоинством. Театр, кино. Может, убийца из ее прошлого?

Марк медленно выпрямился, посмотрел детективу в глаза.

— Я могу понять, лейтенант, почему человек, никогда не знавший Кэролайн, задает такие вопросы. Я также понимаю, что эти вопросы — ваша работа. Кэролайн и я поженились шесть лет тому назад. До шестой годовщины нашей свадьбы осталось меньше месяца. Ранее она десять лет снималась в фильмах. В свои тридцать по праву считалась звездой. Она работала со многими голливудскими знаменитостями. Я согласен с тем, что тот мир отличается от привычного мне. Поверите ли, но я не задал ей ни одного вопроса, касающегося ее прошлого, времени, когда мы не знали друг друга.

— Продолжайте, я слушаю, — кивнул Кривич.

— Я встретился с ней в Акапулько. Приехал в Калифорнию по делам, а на уик-энд отправился в Мексику, меня пригласил один из моих деловых партнеров. На той вечеринке была и Кэролайн. Я влюбился в нее с первого взгляда. Через два дня предложил ей руку и сердце, и она… она согласилась, отказалась от карьеры, стала моей, — голос Марка дрогнул. — Спустя несколько дней мы поженились в Калифорнии. Это… наверное, ни раньше, ни позже я не совершал столь импульсивных поступков. Мы буквально влюбились друг в друга, лейтенант. А притираться начали уже после свадьбы. Мы установили неписанные правила. Я никогда не задавал вопросы о ее жизни. Вы понимаете, где, с кем. Она ничего не спрашивала о моем прошлом. И каждый прожитый вместе день, месяц, год все теснее связывали нас. Я слишком много времени уделял делам. Она никогда не жаловалась. Ездила со мной, куда я ее просил: в Европу, в Южную Америку, на Дальний Восток. Оставалась дома одна, если я не мог взять ее с собой. Я ей полностью доверял. Без меня она не ходила на вечеринки, не устраивала их у нас дома в мое отсутствие. У меня не возникало и тени сомнения в ее верности. Когда мы выходили в свет, мужчины действительно вились вокруг нее, но я не ревновал. Гордился тем, что она принадлежит мне.

Квист подумал, что такой эмоциональной речи он от Марка не ожидал. Может, трагедия хоть немного отвлекла его от бизнеса. А Стиллуэлл тем временем продолжал:

— Приведу вам, лейтенант, пример верности Кэролайн. Вчера мы устроили прием, пригласили гостей по особому поводу. Джулиан Квист обратился к Кэролайн с предложением поработать с одним из его клиентов, Мэрилин Мартин, известной нью-йоркской модельершей. Кэролайн могла получить десять тысяч долларов за то, что носила бы наряды, разработанные мисс Мартин на различных светских мероприятиях. Поначалу Кэролайн отказалась, зная, что я не смогу бывать на всех премьерах, приемах, балах, на которых хотела бы видеть ее мисс Мартин. Кэролайн не считала возможным появляться там одной и чувствовала, что я буду недоволен, если ее будет сопровождать другой мужчина. Джулиан обратился ко мне. Я подумал, что более частые выходы в свет только порадуют Кэролайн. Опять же, она заработает деньги на карманные расходы. И предложил, что сопровождать ее будет Джерри, дабы избежать ненужных сплетен. Так мы и порешили. Но лишь потому, что я согласился с участием Кэролайн в этом проекте. Иначе она бы отказала Квисту и мисс Мартин.

— И ваш брат выводил ее в свет? — спросил Кривич.

— Не успел. Этот уик-энд Джулиан назвал «прогоном». Мы хотели собраться в узком кругу. Льюисы приехали неожиданно, в самый последний момент. Кэролайн должна была надеть новые платья, а мисс Мартин и Джулиан хотели посмотреть на реакцию женщин, Если мисс Мартин приходила к выводу, что дело стоящее, вот тогда Кэролайн начала бы выходить в свет со мной или с Джерри, в тех случаях, когда я не мог сопровождать ее.

Кривич захлопнул блокнот.

— Благодарю за откровенность, мистер Стиллуэлл.

Марк пошатнулся. Чувствовалось, что он держится из последних сил.

— Вы все еще полагаете, что кто-то из живущих в доме мог… мог… — он не закончил фразу.

— Мы только начали расследование, мистер Стиллуэлл, — уклонился от ответа Кривич.

Квист и Кривич нашли Джерри Стиллуэлла в его студии в глубине сада. Каменные стены коттеджа покрывал ковер плюща. Проектировался он с несколькими комнатами, кухней, двумя ванными. Но со временем внутренние перегородки сломали, а в выходящей на север стене прорубили огромное окно, превратив жилые помещения в большую студию. Теперь ее заполняли картины, скульптуры, литографии, кисти, чистые холсты, тюбики краски, мольберты и прочее, прочее, прочее, необходимое художнику для повседневной работы. Картины Джерри удивили Квиста. Рисовал он прекрасно. Яркие краски, динамика — картины казались живыми. Джерри, подумал Квист, нет нужды сидеть в затворниках, в полной зависимости от богатого брата. При соответствующей рекламной поддержке Джерри Стиллуэлл и сам мог бы получать большие деньги.

Джерри они нашли на веранде. Он сидел в шезлонге, лицом к солнцу, закрыв глаза. Вздрогнул от неожиданности, когда Квист позвал его.

— Джулиан! Я думал, вы давно уехали.

— Уехал и приехал. Никто из большого дома не говорил с вами после нашего приезда?

— Никто не обращает на меня внимания. А со смертью Кэролайн обо мне просто забудут.

Джерри медленно поднялся. Глаза его затуманились. Из нагрудного кармана рубашки выудил сигарету. Квист щелкнул зажигалкой.

— Мерзкая женщина! — вырвалось у Джерри.

Брови Квиста взлетели вверх.

— Я о Беатрис. Могла бы ввести меня в курс дела.

— Она, наверное, подумала, что вам обо всем расскажет Марк.

— Только не Беатрис. Она отлично знала, что Марк не разговаривает со мной. За исключением тех случаев, когда ему что-то от меня надо, — на мгновение он прикрыл глаза рукой. — Значит, все вернулось на круги своя?

— Что вы хотите этим сказать? — не понял Квист.

— Раз Типтоу невиновен, — губы Джерри изогнулись в горькой улыбке, — вас интересует, где я был в момент убийства Кэролайн? Это ваш следующий вопрос?

— Таков порядок, — вставил Кривич.

— Здесь. Я выкурил «косячок»: сказался целый вечер с Томми Байном и Ноэлем Ковардом. Да еще Мириам Толбот, облизывающая Марка. Ей бы вести себя поскромнее. Вы со мной согласны?

— Она же вышла на охоту, — ответил Квист.

Джерри рассмеялся.

— Добыча давно у нее в зубах. Или вы ничего не знаете? Наш добропорядочный, верный супруге Марк уже не один месяц встречается с ней в отелях, мотелях, уютной квартирке Мириам в Нью-Йорке.

— Роман? — подался вперед Кривич.

— Скорее, нескончаемая оргия. Почему не рассказать вам об этом, раз Кэролайн нас уже не услышит. Бедная Кэролайн, она ничего не подозревала, и только смеялась над попытками Мириам заполучить Марка в свои объятья. Она полагала себя вне конкуренции!

— Если об этом все знали, следовательно, остальные тоже покрывали Марка? — спросил Квист. В нем закипела злость. Двуличности он не терпел.

— Разумеется. И Пат Грант, и Беатрис, а Томми Байн организовывал их встречи. Если ничего другого не получалось, Марк просто ехал в коттедж Томми. Всего-то три мили.

— Я думал, что Мириам — невеста Байна, — вставил Квист.

— Мой дорогой Джулиан, Томми не интересуется девушками с четырех лет, когда он сыграл с одной в «больничку» и решил, что мальчики куда привлекательнее.

— Эта Толбот ненавидела миссис Стиллуэлл? — спросил Кривич.

— С чего ей ненавидеть Кэролайн? Марк бегал за ней, как собачонка. Денег она получала от него, сколько хотела. А над Кэролайн просто смеялась. Все-то думали, какая Кэролайн красивая, умная, а вот она увела от нее мужа.

— А вы просто наблюдали и не вмешивались? — спросил Квист.

— А что я мог сделать? Открыть ей глаза, чтобы для нее все рухнуло? Пока у нее не было сомнений в верности Марка, я не собирался вставать между ней и мужем.

— Да и не хотелось лишаться денег, которые давал вам Марк, — добавил Квист.

Джерри пронзил его взглядом.

— Как вы думаете, почему я остался здесь и терпел все эти унижения? Чтобы прийти Кэролайн на помощь, когда крыша рухнула бы ей на голову, — он глубоко вдохнул. — Я любил ее, знаете ли. Вы спросите, почему я не раскрыл ей глаза, чтобы занять место Марка?

— Считайте, что спросил.

— Потому что она из тех женщин, для которых существует только один мужчина! Потому что она простила бы его, если б он попросил. Потому что она не видела никого, кроме моего чертова братца! — Джерри затянулся, замолчал.

— Вернемся к вчерашнему вечеру, — нарушил тишину Кривич. — После того, как все разошлись, вы пришли сюда. Бассейна отсюда не видно, так?

— Да.

— Вы легли спать?

— Нет.

— А чем занялись?

— Вечеринка основательно испортила мне настроение. Мириам, открыто флиртующая с Марком. Льюис, раздевающий взглядом всех женщин, кроме своей жены, уверенный, что может купить любую. Как я уже сказал, я покурил, потом пропустил пару стаканчиков, подумал о том, а не сжечь ли мне все картины… — вновь горькая улыбка. — Потом услышал вой полицейской сирены.

— Но вы не вышли к бассейну, — вставил Квист. — Я вас не видел ни у бассейна, ни потом в доме.

— Я уже пошел туда. Главный въезд тут рядом, слева от моей студии. Я сразу увидел ярко раскрашенную развалюху, и решил, что патрульный завернул в поместье, чтобы найти водителя. Не буду ему мешать, сказал я себе, вернулся в студию и лег спать.

— И когда вы узнали о случившемся?

— Когда Шоллерт привел сюда капитана Джэдвина.

— Вы рассказали Джэдвину то же, что и нам?

— Может, не столь подробно… но рассказал.

Кривич помялся.

— Капитана Джэдвина застрелили этим утром у Гранд-сентрал-стейшн.

Джерри молча смотрел на него.

— Шоллерт был в студии, когда Джэдвин задавал вам вопросы?

— Нет. Полагаю, он вернулся в дом.

— Вы виделись с Марком? Не предлагали свою помощь? — задал вопрос Квист.

— Нет, — Джерри охрип от волнения. — Не хотел я видеть его фальшивую скорбь. Помочь Кэролайн я уже ничем не мог, а остальных я знать не хочу. Джэдвин сказал мне, что они поймали убийцу — Джонни Типтоу. Очень неплохой певец. Я несколько раз ездил в «Лодочный клуб’’, чтобы послушать его. Не мог он убить Кэролайн.

— Мы думаем, что он и не убивал, — ответил Кривич.

— Тогда кто?

На этот вопрос ответа у Кривича не было.

— Как по-вашему, что заставило миссис Стиллуэлл пойти к бассейну? Купаться она не собиралась. Она словно что-то увидела и сломя голову бросилась из дому, в домашних шлепанцах.

Джерри медленно покачал головой.

— Я не знаю.

Вопросы Кривича вроде бы иссякли, но нашелся еще один.

— Миссис Стиллуэлл знала, что вы влюблены в нее, Джерри?

Джерри смотрел на свои дрожащие руки.

— Если и знала, то не с моих слов. Я ей ничего такого не говорил. Но она ко мне очень хорошо относилась. Вероятно, знала, потому что Кэролайн все тонко чувствовала, — он посмотрел на Квиста. — Видите ли, я не хотел покидать ее» на случаи, что могу ей понадобиться, — его лицо закаменело. — Теперь ее нет, и я уеду, как только соберу вещи.

— До моего разрешения никто отсюда не уедет, — отрезал Кривич.

В город Квист вернулся в пятом часу дня. В поместье Стиллуэллов он уже ничем не мог помочь Кривичу. Поставив «мерседес» в гараж, он поднялся в штаб-квартиру «Джулиан Квист Эссошиэйтс».

Глория Чард встретила его ослепительной улыбкой.

— Без вас нам так тяжело, босс. Люди не верят, когда мы говорим, что вы в отъезде. Они убеждены, что вы прячетесь в каком-нибудь чулане.

— Кто-нибудь из важных клиентов?

— Ни одного из тех, кто не мог подождать. Узнали что-нибудь новенькое?

— Потрясли грязное белье. Никаких улик.

По коридору Квист прошел в свой кабинет. Там его ожидала Конни Пармали, как всегда, в дымчатых, в роговой оправе, очках.

— Похоже, вам самое время выпить, — заметила она.

— Не откажусь, — только усевшись за стол, Квист понял, что у него ноет все тело. Ночь-то он не спал.

Мисс Пармали уже наливала в стакан бурбон, добавила льда, принесла бокал Квисту. Он выпил и благодарно кивнул.

— Скажи Лидии, что я на месте, Конни.

— Она так и не появилась, — ответила Конни. — Вероятно, это убийство выбило ее из колеи.

— То есть она ничего не знает о Джэдвине?

— Знает, если слышала выпуски новостей по радио и ти-ви. И «Пост» в вечернем выпуске дала информацию о его убийстве.

— Пожалуйста, позвони ей.

Он потянулся за длинной тонкой сигарой, что лежали в деревянном ящичке на столе. Надо заехать к Лидии, а потом отправляться к себе и немного вздремнуть. О чем-либо думать он не мог, да и не хотел. Кривич — хороший коп. Он найдет все ответы. Квист еще глотнул бурбона и закрыл глаза.

— Лидия не берет трубку, — услышал он голос Конни.

— Позвони в мою квартиру. По коду.

Лидия, у которой был ключ от квартиры Квиста, подходила к телефону лишь по условному сигналу. Следовало набрать номер, дождаться двух гудков, положить трубку, потом перезвонить вновь. Конни об этом знала. Набрала номер, после двух гудков положила трубку, позвонила вновь. После долгого ожидания доложила, что Лидии нет и в квартире Квиста.

— Я еду домой, — объявил Квист. — Надо хоть немного поспать. Как только она объявится, скажи ей об этом. У меня слипаются глаза.

Домой он поехал на такси, хотя его квартира находилась лишь в шести кварталах от работы. С трудом поднялся к себе. Гостиную заливали солнечные лучи. Остановился у телефонного аппарата. Если б Лидия побывала в его квартире, она оставила бы записку рядом с телефоном. Не оставила.

В спальне Квист стянул с себя одежду, прошел в ванную, пару минут постоял под горячим душем, вытерся, вернулся в спальню, опустил жалюзи и вырубился, едва коснувшись головой подушки.

Глава 7

Еще окончательно не проснувшись, он протянул руку и к своему изумлению обнаружил, что рядом никого нет. Повернулся, посмотрел на светящиеся цифры электронных часов, что стояли на столике у кровати. Почти полночь. Он спал больше семи часов.

Квист зажег лампу, сел. Перед его мысленным взором промелькнули события минувшего дня, полного крови и насилия. Он подумал, что Лидия не беспокоит его, полагая, что ему необходим отдых. Потянулся к телефону, набрал ее номер. Гудки, гудки, гудки. И никакого ответа. Квист положил трубку на рычаг, посидел, глубоко задумавшись. Затем встал, накинул халат и спустился в гостиную. Достал из ящика стола записную книжку, нашел номер Глории Чард, позвонил. Королева приемной «Джулиан Квист Эссошиэйтс» сняла трубку после третьего гудка.

— Это босс, Глория, — представился Квист. — Извини, что звоню так поздно.

— Мой вечер еще только начался, — ответила Глория.

— Лидия не появлялась на работе?

— Нет, босс.

— Ничего мне не передавала?

— Через меня — нет.

— Я что-то не могу ее найти.

В голосе Глории зазвучала надежда.

— Может, у вас появился соперник, босс?

— Иди ты к черту, — со смешком ответил Квист.

Он позвонил Дэну Гарви. По его тону чувствовалось, что он не один. Лидию он не видел весь день, она ему не звонила. Квист положил трубку, раскурил одну из своих длинных тонких сигар. Ему нужна Лидия, а он не может ее найти. Такого давно уже не бывало. И на работе, и в свободное время они практически не разлучались. В тех редких случаях, когда она встречалась с кем-то еще, он всегда знал, где она и с кем. Да и она не могла не позвонить, чтобы не узнать, как у него прошел день.

Тут в голову полезли неприятные мысли. Автомобильная авария, грабитель, насильник с ножом. Он вспомнил, как знакомый психоаналитик объяснял ему, что подобные фантазии обычно возникают от распирающей человека злости. Он будто хотел, чтобы Лидия понесла наказание за то, что не связалась с ним.

С другой стороны, фантазии эти возникали не на пустом месте. С ней могло что-то случиться. Нью-Йорк славился своей преступностью.

Квист поднялся в спальню, надел синюю водолазку, темно-синий костюм из тонкой шерсти. На лифте спустился вниз, в теплую августовскую ночь. До квартиры Лидии только два квартала — по ярко освещенной улице. Слева донесся гудок плывущего по реке буксира.

Ночной швейцар в подъезде Лидии знал Квиста. Он заступил на дежурство в восемь вечера. Лидии не видел. Они позвонили по внутреннему телефону. Им никто не ответил.

Квист поднялся на четвертый этаж, вошел в квартиру Лидии, открыв дверь своим ключом. Идеальный порядок. Лидии нет. Он открыл стенной шкаф в спальне, оглядел платья, костюмы, пальто. Он не мог вспомнить, в чем она была, когда утром он привез ее домой.

В гостиной он написал записку и оставил ее у телефона.

«Позвони мне, как только вернешься, если не хочешь, чтобы тебя утопили и четвертовали. Люблю. Кв.»

Квист ушел, опасаясь, что упустил что-то более чем очевидное. Вернулся к себе в надежде, что она дожидается его там.

Не дожидалась.

Тут уж по его телу пробежал легкий холодок тревоги. Люди, которые знали об их романе, возможно, думали, что связывает их только секс. На самом деле все обстояло иначе. Они так горячо любили друг друга, что несколько часов разлуки превращались в пытку для каждого. И Лидия просто не могла так надолго, больше чем на двенадцать часов, уехать, не дав знать, где она и почему. Она не могла «забыть» позвонить. Они полностью доверяли друг другу, их жизни сплелись воедино, поэтому неожиданное исчезновение Лидии не могло не пугать.

Квист вспомнил, что у него записан домашний телефон Кривича. Позвонил.

— Слушаю, — сонно ответил Кривич.

— Это Джулиан Квист. Извини, что бужу тебя посреди ночи.

— Такая уж у копов судьба. Узнал что-нибудь новенькое? У Стиллуэллов я ничего не раскопал.

— Я думаю, тебе известно о моих отношениях с Лидией Мортон.

— Мне остается только позавидовать.

— Вчера утром мы вместе приехали от Стиллуэллов. Я высадил ее у дома примерно в половине десятого. Потом вернулся с тобой в поместье Стиллуэллов. На работе Лидия в тот день не появилась. Не позвонила мне после того, как я вновь приехал в город. Ее нет дома. Она не приходила ко мне. Если тебе известно о наших взаимоотношениях, ты понимаешь, что такого быть не должно.

— А почему ты звонишь мне? — спросил Кривич.

— Потому что полиция обычно не обращает внимания на подобные жалобы. По их мнению, если слушать каждого, кому не отзвонилась подружка, на расследование настоящих преступлений просто не хватит времени. Я подумал, что ты назовешь мне человека, который может сообщить мне о случившихся авариях, ограблениях, изнасилованиях. Вдруг молчание Лидии объясняется одним из этих происшествий.

— Это можно, — Кривич уже окончательно проснулся. — Но в этом ли истинная причина твоего звонка?

— А в чем еще?

— Может, подсознание говорит тебе, что исчезновение Лидии каким-то боком связано с убийствами Кэролайн и Джэдвина?

— Каким же?

— Надавить на тебя, чтобы ты не высовывался.

У Квиста пересохло во рту.

— Меня бы предупредили, мне бы угрожали.

— Тебе нужно письмо или телефонный звонок, чтобы понять, что к чему?

Квист шумно вздохнул.

— Думаешь, дело в этом?

— Пока не знаю, что и думать, — ответил Кривич. — Список аварий, ограблений и изнасилований я тебе достану. Ты будешь дома?

— Скорее всего, да.

— Дай мне знать, если куда-то уедешь. Список будет у тебя через два часа, не раньше.

— Кривич?

— Да?

Рука Квиста с такой силой сжала телефонную трубку, что побелели костяшки пальцев.

— Почему я так опасен… уж не знаю кому?

— Потому что очень ты настырный. Если вцепился, так не отвяжешься, — ответил Кривич. — Будем надеяться, что наши рассуждения не имеют под собой реальной основы.

Глава 8

Никаких известий от Лидии.

Телефон зазвонил без четверти четыре. Кривич.

— Мисс Мортон, не попала в аварию, не стала жертвой преступлений. В больницы и морги не поступала. Считай это плюсом. Согласно данным полиции, за вчерашний день с молодыми красивыми женщинами в Нью-Йорке ничего не случилось. Позволь личный вопрос. Ты с Лидией не ссорился?

— Господи, да нет же! Мы жили душа в душу!

— Даже не цапались? Может, она решила за что-то наказать тебя?

— Мы же не какая-то несчастная семейная пара!

— Я подумал, что обязан спросить. Потому что…

— Потому что что?

— Потому что мне не хотелось бы думать, что она в руках того мясника, который поработал над миссис Стиллуэлл.

— Еду к тебе. Никуда не уходи.

Квист подошел к бару, налил в стакан чистого бурбона. Руки, ноги, сердце, все похолодело. Прошло лишь двадцать четыре часа с того момента, как Кэролайн спустилась к бассейну и ее буквально разрубили на куски. Он, Квист, несет ответственность за то, что с Джонни Типтоу сняли все подозрения, и полиция нацелилась на семейство Стиллуэллов и их друзей. Джэдвин, похоже, потянул за нужную ниточку, и с ним тут же расправились. Дэвид Льюис и Марк Стиллуэлл могут спокойно спать в загородном особняке, а нанятые бандиты сделают все, за что им заплатят. Возможно, заплатили и за похищение Лидии. И на чем же будет поставлена точка?

Кривич прибыл меньше чем через полчаса. Мрачный как туча.

— Я все пытался сложить два и два. Ты — богатый человек. Не такой богач, как Стиллуэлл, но не бедствуешь. Твои отношения с мисс Мортон ни для кого не составляли секрета. Может, ее просто похитили.

— Просто?

— Я хочу сказать, что похищение не связано с расследованием смерти миссис Стиллуэлл и Джэдвина. Тогда с тебя потребуют выкуп.

— Я молю Бога, чтобы так оно и было.

— Может, мы слишком зациклились на Стиллуэллах? Но ты многим наступил на мозоль, сняв подозрения с Типтоу. Заявил публично, что Кэролайн — твой давний друг, и ты найдешь человека, который ее убил. Дал копам всю фактическую информацию, на основе которой продолжается расследование. Вчера ты приехал в поместье со мной. Они могли решить, что ты для них опасен.

— Более опасен, чем полиция?

— Ты действительно давно знаком с Кэролайн Стиллуэлл. Знал ее до того, как она вышла замуж, когда она была Кэролайн Каммингс, кинозвездой. Возможно, известные тебе сведения могут вывести нас на преступника.

— Но я ничего не знаю!

— А вот убийца в этом не уверен. Может, он боится, что ты вспомнишь лишнее. А потому тебя надо вывести из игры. Лидии нет, и ты должен понять, что сие означает. Утром возвращайся на работу, занимайся только своими повседневными делами, сделай вид, что убийство Кэролайн тебя больше не касается. Тогда, возможно…

— А если…

— Мне бы не хотелось даже думать об альтернативном варианте.

— Какой еще альтернативный вариант?

— Месть, — жестко ответил Кривич. — Судя по убийству миссис Стиллуэлл, мы имеет дело с психопатом, который может захотеть поквитаться с тобой за то, что ты спутал его планы.

— Черт!

— Мы упустили один момент, Джулиан. В это дело вовлечен психоаналитик. Доктор Френкель, которому кто-то звонил из поместья Стиллуэллов. Проживает он в роскошном районе, на Парк-авеню. Полагаю, нам пора навестить его.

— В пять утра?

— Мы можем не спать в такую рань, значит и с ним ничего не случится. Мне кажется, сейчас не до хороших манер.

Ночной швейцар отказывался позвонить доктору Френкелю, пока Кривич не показал ему свою бляху. Их встретил крупный, ширококостный мужчина с большими карими глазами, в халате, надетом поверх светло-синей пижамы. Милтон Френкель внимательно изучил документы Кривича, коротко кивнул Квисту после того, как лейтенант представил своего спутника.

— Вы выбрали крайне необычное время для визита, лейтенант. — Глубокий, мелодичный, хорошо поставленный голос, отметил Квист. В интонациях нет и намека на упрек, чувствуется профессионализм.

Френкель провел их в комнату, вероятно служащую приемной. Четыре кресла, стол, заваленный журналами, две картины кубистов на стенах, дешевые стеклянные пепельницы. Доктор не потратил лишнего на обстановку. Френкель предложил гостям сесть в кресла, а сам устроился на краешке стола, тем самым получив возможность смотреть на них сверху вниз. Старый полицейский трюк, отметил Квист.

— Я лишь могу предположить, что у одного из моих пациентов возникли трения с полицией, — начал Френкель. — Должен сразу сказать вам, лейтенант, что я не могу обсуждать с вами клинические аспекты.

— Прошлой ночью, около трех часов, вам позвонили, доктор.

— Правда?

— По межгороду. Звонок зафиксирован на телефонной станции.

— И что?

— Кто вам звонил?

Глаза Френкеля превратились в щелочки. Он сунул руку в карман, вытащил сигарету, закурил.

— А вы не знаете?

— Если б знал, не задавал вам этого вопроса. Мне известно, откуда звонили, но я не знаю кто.

— И откуда звонили?

— Из поместья Марка Стиллуэлла в Уэстчестере.

— Так вот в чем дело, — кивнул Френкель. — Я прочел об убийстве миссис Стиллуэлл в вечернем выпуске «Пост». Убили и полисмена? Печальный случай.

— Кто вам звонил, доктор?

Френкель глубоко затянулся, выпустил дым к потолку.

— В своей работе я следую определенным этическим нормам, лейтенант, я никому не называю фамилии моих пациентов. Почему-то многие считают, что к услугам психоаналитиков прибегают только чокнутые. Невроз не является симптомом безумия. Я лечу невротиков, а не психопатов. Вы улавливаете разницу?

— Улавливаю.

— С психопатами анализ не срабатывает.

— Оставим лекцию на другой раз, — бросил Кривич. — Сейчас мне нужно знать, кто вам звонил из поместья Стиллуэллов.

Френкель долго изучал кончик сигареты.

— Если б вы знали, кто звонил, я бы подтвердил имеющуюся у вас информацию. Но назвав вам фамилию этого человека, я выйду у него из доверия и уже не смогу дальше пользовать его.

— Совершено два, возможно, три убийства, — произнеся эти слова, Кривич услышал, как шумно сглотнул слюну Квист, но не оторвал глаз от Френкеля. — Этим дело не ограничится, может пойти цепная реакция. Вы хотите, чтобы последующие убийства легли на вашу совесть, доктор?

— Вы думаете, что кто-то из… Тот, кто находится в поместье Стиллуэллов, когда убили миссис Стиллуэлл, застрелил полицейского?

— Или отдал приказ застрелить его, — уточнил Кривич.

Френкель затушил наполовину выкуренную сигарету.

— Если бы меня попросили дать свидетельские показания о вменяемости или невменяемости пациента, я бы их дал. Но добровольно назвать вам фамилию моего пациента — извините.

— Вы удивляете меня, — голос Квиста слегка дрожал. — Вы же понимаете, что лейтенант может потратить много времени, проверяя всех и вся, и не сегодня, так завтра, послезавтра, на следующей неделе, но узнает, кто ваш пациент.

— И эта маленькая задержка может многое изменить? — спросил Френкель.

Квист поднялся, их взгляды встретились. Теперь он смотрел на доктора сверху вниз.

— Достаточно многое для того, чтобы дать мне основание вырезать вам сердце, Френкель. Пропала дорогая мне женщина. Возможно, ее похищение санкционировано вашим пациентом. Мою подругу могут пытать, даже убить, а вы все раздумываете, сказать ли нам то, что мы должны знать, немедленно, а не на следующей неделе. Если благодаря вам с ней что-нибудь случится, даю вам слово… даю вам слово, вы пожалеете о том, что родились на свет.

— У меня нет желания выслушивать ваши угрозы, — ответил Френкель. — Но… вот что я могу вам сказать, мистер Квист. Человек, который звонил мне в ту ночь, не способен на преступления, как совершенные, так и те, что могут совершиться.

— Так зачем он вам звонил?

— Попросить о помощи, — без запинки ответил Френкель. — Между пациентом и аналитиком возникают особые отношения. В процессе анализа пациент становится полностью зависимым от доктора. И в случае кризиса звонит, чтобы получить помощь. Ему важно знать, что доктор всегда рядом.

— Если ваш пациент не несет ответственность за преступление в поместье Стиллуэллов, к чему ему ваше содействие? — спросил Кривич.

— Воздействие чувства вины на подсознание может проявиться самым неожиданным образом, — ответил Френкель. — Мужчина может ревновать женщину или желать женщину, которая принадлежит не ему, или ненавидеть женщину, которая ему отказала, унизив тем самым его мужское достоинство. Потом с ней что-то случается. Подсознательно он чувствует за собой вину, потомучто хотел, чтобы она понесла наказание. Если он посещает психоаналитика, он может позвонить доктору, чтобы тот уверил его, что он ни в чем не виноват.

— Так оно и было?

— Гипотетический случай. — Френкель достал новую сигарету.

Квист направился к двери. Взявшись за ручку, обернулся.

— Если эта задержка приведет к еще одной смерти, Френкель, я обещаю вам, что желание наказать вас не останется в моем подсознании.

Глава 9

Семь утра.

Никаких известий. Ни от Лидии, ни о Лидии. Страх железной рукой все сильнее сжимал сердце Квиста. Не к кому обратиться, никто не знал Лидию лучше, чем он сам, каждую мелочь ее жизни, ее прошлое, ее друзей, ее привычки.

В начале восьмого, вернувшись домой, Квист позвонил Дэну Гарви. Вырвал его из глубокого сна.

— Извини, что разбудил тебя, Дэниэль. Извинись и перед дамой, если ты не один.

Гарви тут же послал его к черту.

— От Лидии никаких известий, Дэн. Она просто исчезла.

— Может, она звонила и попросила что-то тебе передать? — Дэн начал просыпаться.

— Я в этом сомневаюсь.

— Кто замещал Глорию, когда она уходила на ланч?

— Не знаю.

— Глория, конечно, ничего бы не забыла, но девушка, которая подменяла ее, могла. Ты уверен, что Лидия не оставила записки в твоей квартире?

— Уверен.

— Может, она ее не закрепила, и записку ветром унесло в окно? Ты не искал ее на террасе? Вдруг зацепилась за куст?

— Не искал… сейчас посмотрю.

— Всегда можно найти рациональное объяснение. Возникли неожиданные проблемы, помешавшие ей связаться с тобой.

— Но куда она могла уехать на всю ночь?

— К заболевшему родственнику. Свари себе кофе. Я приеду через двадцать минут. И приободрись. Мы найдем ответ, вот увидишь.

Квист прошел на террасу, в нем вновь вспыхнул огонек надежды. Двери действительно оставались открытыми весь день. Август-то выдался жарким. Ветром записку могло вынести из гостиной.

Но на террасе он ничего не нашел.

Квист позвонил Глории Чард. Она ответила после второго гудка.

— Я надеялся, что ты уже проснулась. Кто замещал тебя вчера, когда ты уходила на ланч?

— Никто. Я не уходила. А что такое?

— Лидия. — Последняя надежда угасла. — Со вчерашнего утра, после того, как я высадил ее у дома, о ней никаких известий. Я подумал, что ты могла уйти на ланч, а заменившая тебя девушка забыла сообщить мне о ее звонке.

— Я никуда не уходила, босс. Когда вас с Лидией нет, в конторе все идет кувырком. Я только выпила кофе. При моей фигуре ничего другого и не нужно.

— Твоей фигуре не помешает и плотный ланч, — ответил Квист. — Так Лидия не звонила?

— Не звонила и не приходила. Вы очень волнуетесь, да? А вы пытались…

— С полицией и больницами я связывался.

— Чем я могу помочь?

— Оставайся утром на месте и передавай мне все, что каким-то боком может касаться Лидии. Если кто захочет увидеть меня, пропускай.

— Выдумаете…

— Я не знаю, что думать, Глория, но я очень боюсь за Лидию.

Через пару минут подъехал Гарви. Он не стал спрашивать, нашлось ли «рациональное» объяснение. Ответ читался на взволнованном лице Квиста. Гарви прошел на кухню, налил себе кофе. Вернулся с полной чашкой.

— И что, по-твоему, за этим стоит, Джулиан?

— Мне открытым текстом говорят: не вмешивайся.

— Так и не вмешивайся.

— А что будет с Лидией?

— Если они убедятся, что ты вышел из игры, Лидию отпустят.

— Чтобы она сказала нам, кто держал ее взаперти? Едва ли они решатся отпустить ее, сейчас или позже.

Гарви уставился на чашку. Квист внезапно хватил кулаком по подлокотнику.

— Ты задавался вопросом, сможешь ли убить человека? Если они что-то сделают с Лидией, у меня в жизни останется одна цель, Дэниэль. Уничтожить всех этих бандитов, независимо от степени их вины.

— Остынь! — Гарви поставил чашку, достал сигарету, закурил. — Если тебе охота сотрясать воздух пустыми угрозами, валяй. А когда закончишь, попробуем разобраться в ситуации.

— Ты думаешь, я шучу? Если Лидии не будет, жить мне незачем.

— Хотелось бы понять ход их мыслей, — гнул свое Гарви.

— Что ты хочешь понять? Мы даже не знаем, за кого собираемся думать.

— Возможно, к тебе еще обратятся с требованием выкупа. Но поразмыслить есть о чем. Если ты будешь и дальше кричать, я уйду в другое, более спокойное место.

Квист обхватил лицо руками.

— Извини, Дэниэль, — голос его дрожал.

— Извиняться не за что. Если нам придется убивать людей, я тебе помогу! Но сначала попробуем разобраться, что к чему. — Он затушил недокуренную сигарету, зажег следующую. — Кто-то из живущих в особняке Стиллуэллов знал, кто убил Кэролайн. Убийцам повезло. Под руку подвернулся Типтоу, и вину едва не удалось свалить на него. Ты, однако, все испортил. Убедил Джэдвина в том, что Типтоу не виноват. Его убили из-за этого? Ты же мог рассказать о том, что знал, и кому-то еще. Что ты и сделал. Ты также объявил во всеуслышание, что с Кэролайн тебя связывает давняя дружба и ты приложишь все силы, чтобы найти убийцу. Но ты уже все рассказал копам. Зачем теперь затыкать тебе рот?

— Мне хотят отомстить, черт побери!

— Чего-то мы упускаем, какую-то мелочь, без которой картина далеко не ясна. Если б мы имели дело с психом, жаждущим мести, неужели думаешь, что он не дал бы тебе знать, почему похитил Лидию? Тебе бы позвонили, прислали письмо. Нет, ты бы обязательно узнал, за что расплачиваешься жизнью Лидии.

— Звонки и письма ни к чему. Исчезновение Лидии говорит само за себя.

— Возможно, и нет, — покачал головой Гарви. — Давай представим себе, что мы имеем дело с хладнокровным бизнесменом, который заинтересован отнюдь не в мести. Какая ему польза от убийства Джэдвина? Чем ему выгодно похищение Лидии? Он выигрывает время, Джулиан. Полиция с большим рвением будет искать убийцу Джэдвина, чем убийцу Кэролайн, потому что копы думают, что убивал один человек. Тебя вывели из игры, похитив Лидию. Наш человек определенно выиграл этим время.

— Время для чего?

— Чтобы оборвать ниточки, которые могли связать его с убийством Кэролайн. Одна или две жизни значения не имеют, если обвинения в убийстве предъявят не ему. Смотри, что получается, дружище. Никто из проживающих в особняке не убивал Джэдвина. Марк, Джерри, миссис Лоример, чета Льюисов, Патрик Грант, все они утром обретались в поместье, ни один не поехал на Гранд-сентрал. Поэтому, если кто-то из них убил Кэролайн, то в Джэдвина стрелял совсем другой человек.

— Ты полагаешь, это совпадение? Убийство Джэдвина не связано с убийством Кэролайн?

— Нет, — покачал головой Гарви, — я так не думаю. Есть еще четверо, о которых мы ничего не знаем. Мы не знаем, что делали Томми Байн, поклонник Ноэля Коварда, и эта Толбот. Мы ничего не знаем о докторе Френкеле. И тем более об адвокате Льюиса, Максе Готтфриде, которому в ту ночь трижды звонил Льюис. Вроде бы Байн и Мириам Толбот поехали домой. Френкель, судя по ночному звонку, был в Нью-Йорке. Как и Готтфрид. Мы предполагаем, что никто из них не убивал Кэролайн. Байна и Толбот стоит проверить, но Френкеля и Готтфрида в ту ночь в Уэстчестере не было.

— И что из этого следует?

— Бандиты. Я упоминал об этом вчера утром. Дэвид Льюис и Марк Стиллуэлл могли нанять убийцу, если б знали где. Пожалуй, и Патрик Грант. Конечно, не следует исключать и остальных, к примеру, миссис Лоример, но я бы поставил на Льюиса или Марка. Итак, они натравили бандитов на Джэдвина и на тебя, через Лидию. Мы будем тревожиться из-за Лидии, а они тем временем попытаются отмыть первого убийцу.

— Интересная версия, — медленно кивнул Квист. — И что же мы можем предпринять?

— Найти возможность надавить на них, — ответил Гарви.

Обычно в штаб-квартире «Джулиан Квист Эссошиэйтс» царит атмосфера веселья и дружелюбия. Собственно, этот товар они и продают. Картины современных художников на стенах, прекрасные женщины, сотрудники, одетые с иголочки, бьющая из Квиста энергия, заряжающая остальных, короче, для клиента посещение штаб-квартиры становилось незабываемым событием.

Однако в то утро, на следующий день после исчезновения Лидии, в кабинете Квиста веселья не чувствовалось. Квист сидел за столом, глаза провалились, лицо напоминало маску. Конни Пармали принесла ему кофе, который так и остался нетронутым. В ее глазах, скрытых затемненными стеклами, читалась тревога. Глория Чард покинула приемную и теперь сидела рядом с Бобби Гиллардом, уставившимся в пол. Гарви ходил по кабинету и говорил. Рассказывал всю историю, от начала и до конца, благо в кабинете собрались только доверенные люди.

— Джулиан должен вести себя так, словно подчиняется их молчаливым приказам. В рабочее время он будет заниматься обычными делами, естественно, не выходя из кабинета. Мы не знаем, кто может за ним наблюдать. Пусть принимает клиентов. Он должен показать похитителям, что дал задний ход, больше не хочет им мешать. — С губ Квиста сорвался стон. Конни протянула было руку, но не решилась коснуться его. — А вот нам придется потрудиться за Джулиана.

— Мы-то готовы, — подал голос Бобби Гиллард. — Но что мы должны делать, Дэн? Как нам вести себя, чтобы они не поняли, что мы работаем на Джулиана?

— Кого мы ищем? — Дэн нахмурился. — Мы ищем бандитов. Тех, кто хочет отвлечь внимание полиции от поместья Стиллуэллов. Чем больше я думаю над этим, тем отчетливей понимаю, что кому-то очень хочется замести следы убийцы Кэролайн Стиллуэлл. Я думаю, что заняты этим несколько человек. Ты заглядывал в утреннюю газету, Джулиан?

Квист поднял на друга мертвые глаза. Газета лежала на столе, но он ее не просмотрел, иначе заметил бы статью на первой полосе, которую Конни обвела красным карандашом. Стандартная практика. Чтобы статья, в которой шла речь об одном из клиентов агентства, сразу попалась на глаза боссу.

Гарви указал на газету, Квист посмотрел на нее.

МАРК СТИЛЛУЭЛЛ ВОЗГЛАВИТ СПОРТИВНЫЙ КОМПЛЕКС

Дэвид Льюис объявил сегодня, что Марк Стиллуэлл, владелец «Стиллуэлл энтерпрайзез», займет пост президента и генерального менеджера гигантского «Спортивного комплекса», строительство которого, финансируемое фирмами, принадлежащими Льюису, должно начаться в этом месяце. Дэвид Льюис сообщил, что, рассмотрев несколько кандидатур, он остановил свой выбор на Стиллуэлле. К сожалению, мы не смогли побеседовать с мистером Стиллуэллом из-за трагической гибели его жены, убитой в ночь на субботу в их поместье в Уэстчестере. Мистер Льюис заявил, что сознательно объявил о своем решении именно сейчас, чтобы «в этот трагический момент показать всем, что я по-прежнему полностью доверяю Марку Стиллуэллу…»

Квист оторвался от статьи.

— Об этой должности и тревожился Марк. Странное время выбрал Льюис. Если, конечно, информация не поступила в прессу до…

— Не поступила, — покачал головой Гарви. — «В этот трагический момент показать всем…» — процитировал он. — В газету пресс-релиз попал после убийства. С чего такая спешка? Какой бы ни была причина, возможно, он хотел заручиться поддержкой Марка, для нас это отличный шанс. У нас контракт на рекламу «Спортивного комплекса». Нам об этом пресс-релизе ничего не сообщили, следовательно, мы имеем полное право отправиться к его авторам и задать соответствующие вопросы, ни в коей мере не касаясь убийства.

— Контракт мы получили главным образом из-за твоего спортивного прошлого, Дэн, и твоих связей в этом мире. «Спортивным комплексом» занимаешься ты.

— Значит, займусь и Льюисом, — Гарви закурил. — Слабое звено в их цепи — Мириам Толбот. Если у Марка с ней роман, как сказал Джерри Стиллуэлл Джулиану, при желании она может сильно навредить Марку. Льюис постарается, чтобы эта история не всплыла на поверхность, исходя из деловых соображений. Марк хочет того же, ибо в противном случае у него появляется мотив для убийства жены. Мисс Толбот — мина замедленного действия.

— Она не раскроет рта, потому что прекрасно понимает, сколько стоит ее молчание, — покачал головой Квист.

Гарви усмехнулся.

— Ей также придется какое-то время сторониться Марка. А тут подвернется симпатичный молодой человек, который после вечеринки не может придти в себя от ее роскошной груди.

— О, нет! — воскликнул Бобби Гиллард. — Она же меня съест и не подавится.

— Лишнего жизненного опыта не бывает. Представляться тебе не надо. А ей, скорее всего, потребуется кавалер на то время, пока Марк в трауре. Мириам — твоя пташка, Роберт.

— О Господи! — простонал Бобби.

— Раз мы используем секс как оружие… — Гарви повернулся к Глории Чард.

— Кто достанется мне? Шофер? — спросила Глория.

— Патрик Грант, дорогая, с которым мы просто обязаны пообщаться. К Марку в «этот трагический момент» не подступишься. Но, раз известие о его новом назначении стало достоянием общественности, агентство «Джулиан Квист Эссошиэйтс» обязано знать, что к чему. Какой тактики мы должны придерживаться в «этот трагический момент»?

— А кто достанется мне? — Конни Пармали потупила взор, разглядывая свои стройные ноги. — Шофер? Дворецкий?

— Тебе действительно придется взять на себя двух мужчин. Но не тех, кого ты упомянула. Кстати, а как у тебя в последнее время с самочувствием?

— Все в порядке, — удивилась Конни.

— А мне казалось, я заметил симптомы депрессии, — улыбка Гарви стала шире. — Ты не очень хорошо спишь, не так ли?

— Я сплю одна, если тебя интересует именно это, — огрызнулась Конни.

— Тяжелая работа, все-таки секретарь босса, расшатывает твое здоровье?

— Довольно шуток, Дэниэль!

— Я просто подумал, что тебе не повредит помощь опытного психиатра. У нас есть один на примете. Некий доктор Френкель.

— О! — только и вырвалось у Конни.

— Жалобы придумаешь сама. Мне бы хотелось узнать, где он держит свои записи, касающиеся пациентов. Возможно, в скором времени нам придется побывать в квартире на Парк-авеню без ведома хозяина.

— А кто еще заинтересует меня?

— Мистер Макс Готтфрид, адвокат Льюиса. В «этот трагический момент» агентство «Джулиан Квист Эссошнэйтс» не решается обратиться к главным участникам проекта, Льюису и Марку. Так у кого нам узнавать, какой линии придерживаться, если не у мистера Готтфрида? — Гарви затушил сигарету. — Тебе надо лишь пристально наблюдать за ним. Дернется ли бровь, возникнет ли пауза, если разговор зайдет об убийстве. А без этого не обойтись. Есть вопросы?

Квист не поднимал глаз от стола.

— Ты упустил еще одного человека, который, возможно, знает ответы на многие вопросы.

— Я знаю, — кивнул Гарви. — Но еще не решил, с какой стороны мы сможем подобраться к Беатрис Лоример.

На аппарате внутренней связи Квиста замигала лампочка. Конни взяла трубку, послушала, посмотрела на Гарви.

— Одну из моих жертв ты можешь вычеркнуть. Мистер Макс Готтфрид прибыл к нам, чтобы побеседовать с Джулианом.

Квист резко выпрямился. Возможно, адвокат Льюиса выставит условия возвращения Лидии. Не прямо, но выставит.

Сотрудники тут же разошлись, а Квист раскурил сигару. Его лицо ничем не выдавало бушующих в душе страстей, когда в кабинет, в сопровождении Конни, вошел Макс Готтфрид. Таких уродов Квисту видеть еще не доводилось. Небольшого росточка, с непомерно большой головой, шапкой черных волос, бакенбардами, кустистыми черными бровями, могучим крючковатым носом. Глаза его холодно блестели. Квист сразу подумал, что глаза эти достаточно многое повидали, чтобы сразу отличать зерна от плевел. Кожа так плотно обтягивала выступающие скулы и подбородок, словно череп мистера Готтфрида пытался вырваться из нее. Прибыл он в дорогом темно-сером костюме из тонкой шерсти, белой рубашке, галстуке.

Пройдя мимо Конни, остановившейся у двери, Готтфрид изучающе вперился к Квиста. Тот поднялся из-за стола.

Совершенно неожиданно Готтфрид улыбнулся. Доброй, почти отеческой улыбкой.

— Позвольте поблагодарить вас за то, что вы сразу приняли меня, — начал он.

— Пожалуйста, присядьте, — радушно указал на кресло Квист. — Дело в том, что я как раз собирался вам позвонить.

— Зачем? — Готтфрид все еще улыбался.

Чтобы спросить, что ты и твои дружки сделали с Лидией! Вот что хотелось выкрикнуть Квисту.

— Сигару? Или что-нибудь выпить? — Квист искоса глянул на аппарат внутренней связи. Нужные кнопки он нажал заранее, так что теперь Гарви и остальные могли слышать весь разговор.

— Благодарю, я не пью и не курю, — ответил Готтфрид. — В моем бизнесе расслабляться нельзя. Каждую минуту может возникнуть ЧП.

К примеру, три звонка от Льюиса глубокой ночью.

Готтфрид уселся в кресло.

— Так вы сказали, что собирались мне позвонить, мистер Квист.

Квист взял со стола газету.

— Вот эта заметка о назначении Марка Стиллуэлла.

— Вы возражаете? — Готтфрид по-прежнему улыбался.

— Против назначения — нет. С чего мне возражать? Марк — мой друг. С его женой меня также связывала давняя дружба. Я желаю ему только добра. И в данный момент искренне ему сочувствую.

— Да, ему нелегко, — улыбка исчезла. — Дэйв Льюис решил, что сейчас самое время поддержать Марка. Вы возражаете против этого, мистер Квист?

Квист сбросил пепел с кончика сигары.

— Вы постоянно используете слово «возражаете», мистер Готтфрид. Я же не говорил, что я против чего-то возражаю. Я хотел позвонить вам, чтобы определиться с правилами игры.

— Какой игры?

— Вы бы не пришли сюда, если б не знали, что мое агентство подписало контракт, согласно которому четыре года мы будем вести рекламную кампанию «Спортивного комплекса». Или вы пришли сюда для другого? Чтобы посмотреть, как я реагирую на исчезновение Лидии? Вы ждете от нас эффективной работы, мистер Готтфрид. Так вот, пресс-релизы, которые поступают в газеты без нашего ведома и одобрения, нам мешают, даже если они одобрены боссом.

— Вы про Дэйва Льюиса?

— Да.

— Так вы полагаете, что сообщать об этом в газеты не следовало?

— Я полагаю, что не следовало держать нас в неведении.

— А если бы к вам обратились, вы бы согласились с этим пресс-релизом?

— Нет, я бы посоветовал не давать ему ход.

— Так вы все-таки возражаете, — вновь заулыбался Готтфрид.

— Раз уж вам очень нравится это слово, — да.

— Так, может быть, вы скажете, почему?

Квист положил сигару. Очень ему хотелось взять этого карлика за горло и вышибить из него правду. Руки он спрятал под стол, чтобы Готтфрид не видел, как они дрожат.

— Мы должны создать особый имидж человеку, который возглавит «Спортивный комплекс». Марк обладает многим, что необходимо такому человеку. Симпатичный, далеко не старый, подтянутый, богатый и, до вчерашнего дня, счастливый. От «Спортивного комплекса» ждут удовольствий. После завершения строительства миллионы людей будут приходить туда, чтобы поболеть за любимую команду и поразвлечься. И руководитель комплекса должен ассоциироваться в массовом сознании с развлечениями и спортивными играми. Марк будет ассоциироваться, мистер Готтфрид, но в будущем. Любители развлечений не очень-то понимают скорбящего человека. Я видел Кэролайн. Человек, который должен возглавить развлекательный комплекс, просто не может попасть в подобную ситуацию. И сейчас все помнят лишь о смерти его жены. Через месяц, когда дело закроют и настоящего убийцу посадят в тюрьму, общественность обо всем забудет. Будут новые убийства, новые скандалы. А сейчас даже есть люди, которые подозревают его в убийстве жены. Для имиджа «Спортивного комплекса» это существенный минус.

Готтфрид положил ногу на ногу. Почесал пальцем нос.

— Согласен с вами на все сто процентов. Поэтому я здесь.

— То есть, вы тоже возражаете?

— Можно сказать и так. У нас, как говорится, возникли проблемы.

— У нас?

— Мы должны компенсировать ущерб, нанесенный Марку Стиллуэллу этим пресс-релизом. Мы должны вызвать к нему сочувствие и при этом убедить людей в правильности нашего выбора, показать им, что лучшего руководителя для «Спортивного комплекса» не найти. Как это сделать?

— Одного дня на это не хватит, — ответил Квист. — Надо действовать осторожно, отслеживать реакцию общественности на каждый шаг. До тех пор, пока не найдут убийц. По прошествии какого-то времени он сможет появляться на спортивных соревнованиях, на футболе, хоккее, гольфе.

— Но сейчас главное — пробудить к нему сочувствие, — вставил Готтфрид. — Может, обзорная статья? У меня есть кое-какие связи. С газетами я договорюсь. По-моему, такие статьи у вас пишет мисс Мортон?

Вот оно, подумал Квист. Ради этого он и явился сюда. С трудом ему удалось сохранить бесстрастное выражение лица.

— Действительно, обзорные статьи — ее епархия, — он-таки изгнал дрожь из голоса. — Но мне представляется, что в данном случае это работа для мужчины. Если о Марке будет писать женщина… возможно, это воспримут негативно. Я могу взять статью на себя или послать Дэна Гарви, моего заместителя, в прошлом профессионального футболиста.

Улыбка Готтфрида показала, что он восхищен Квистом, изяществом, с каким тот вышел из сложного положения.

— Оставляю это на ваше усмотрение, мистер Квист. И скажу Дэйву Льюису, что вы со всем справитесь сами.

Возможно, он понял, что хотел сказать ему Квист: я, мол, даю задний ход, не собираюсь кричать на всех перекрестках о похищении Лидии, готов следовать вашим правилам.

— Мне понадобится ваша помощь, — заметил Квист.

— Какая помощь?

— С Марком говорить не стоит. Он сейчас не в себе. Это вполне естественно. Но нам нужен фактический материал о его детстве, школе, колледже. Мне кажется, все необходимое можно получить от Беатрис Лоример, его тети. Можете вы или мистер Льюис убедить ее, что откровенный разговор со мной или Дэном Гарви — в интересах Марка?

Готтфрид сиял, как медный таз.

— Нет ничего проще. Наша встреча, мистер Квист, еще раз убедила меня в том, что вы мастер своего дела.

— Рад, что вы заглянули к нам, — кивнул Квист.

— Я скажу своему секретарю, чтобы вас сразу соединяли со мной, — Готтфрид встал. — На случай, если я вам понадоблюсь.

— Буду вам очень признателен.

Поднялся и Квист. Мужчины обменялись рукопожатием, после чего Готтфрид вышел из кабинета. А Квист с силой ударил кулаками по столу. Этот карлик знал, где Лидия и что с ней случилось.

Появились Гарви и Конни Пармали. Рука Дэна легла на плечо Квиста.

— Успокойся.

Квист повернулся. По его скулам ходили желваки.

— Ты его слышал? Он же меня проверял. Хотел увидеть, как я отреагирую на упоминание о Лидии.

— Если это и так, то экзамен ты выдержал. Ты же ясно дал ему понять, что не будешь поднимать шума, примешь установленные ими правила. Чего ты, естественно, делать не собираешься. Но, Джулиан, вполне возможно, что Макс Готтфрид ничего не знает об исчезновении Лидии, и назвал нам истинную причину прихода сюда.

Квист покачал головой.

— Я нутром чую, все он знает! Ты бы тоже это понял, взглянув ему в глаза.

— Но одну нашу проблему ты решил блестяще, — продолжил Гарви. — Нашел возможность вырваться из кабинета. Теперь ты можешь вернуться в поместье Стиллуэллов. Готтфрид разрешил тебе побеседовать с Беатрис Лоример.

— А что делать мне, босс? — спросила Конни.

— А тебе самое время проситься на прием к доктору Милтону Френкелю, — ответил Гарви. — Чтобы обнажить перед ним невротизированное подсознание или что-нибудь еще, по твоему выбору.

— У тебя не язык, а помело, — улыбнулась Конни.

Глава 10

Квист гнал «мерседес» по Ист-Ривер-драйв, направляясь к мосту Триборо, его пальцы крепче, чем обычно, сжимали руль. Он позвонил Беатрис Лоример, и та согласилась встретиться с ним. Они договорились, что он подъедет к пяти часам. «Мы, разумеется, никого не принимаем, но вам будем рады, — заверила она Квиста, после чего добавила: — Я говорила с Максом Готтфридом». Квист также позвонил Кривичу. Детектив сообщил, что в Уэстчестере они не нашли ничего путного.

— Проверяем алиби скорее для очистки совести. Пока все, вроде бы, были там, где им и полагалось быть. Включая нашего «голубого», мистера Байна, и мисс Мириам Толбот. Дамочка провела ночь в доме Байна, а в Нью-Йорк вернулась во второй половине дня. Джэдвина же застрелили гораздо раньше, утром. Версия твоего приятеля Гарви насчет бандитов представляется логичной, если только эти два убийства как-то связаны между собой.

— А ты сомневаешься? — спросил Квист.

— В общем-то, нет, но мне нужны доказательства. От мисс Мортон никаких известий?

— Никаких, — и Квист рассказал ему о визите Готтфрида. — Думаю, он приходил на разведку. Хотел выяснить, как я реагирую на исчезновение Лидии. Я постарался дать ему понять, что сижу тихо и не рыпаюсь.

— А на самом деле не сидишь? — резко спросил Кривич.

— Ты бы сидел?

— Все-таки риск очень велик.

— А ты понимаешь, Кривич, что у Лидии нет практически ни одного шанса? — голос Квиста дрогнул. — Может, она уже мертва. И наверняка умрет чуть позже. Моя армия постарается решить эту загадку.

— Твоя армия?

— Люди, которым я готов доверить свою жизнь. И жизнь Лидии.

Кривич помолчал, потом заговорил вновь.

— Держи меня в курсе. Если полиция что-то узнает о мисс Мортон… несчастный случай, авария… я дам тебе знать.

— Если Лидия мертва, дай мне немного времени, Кривич.

— Времени на что?

— Стереть с лица земли всю эту шваль.

— Квист…

Но Квист уже бросил трубку. Подошел к столу в гостиной, открыл ключом ящик, выдвинул, достал револьвер 38-го калибра. Лицензия на ношение оружия у него имелась.

Поместье Стиллуэллов показалось Квисту вымершим. Он подъехал к особняку, остановил «мерседес». Никто не работал в саду, не плескался в бассейне. Пустовала и автостоянка.

Едва он поднялся по ступеням, как Шоллерт распахнул парадную дверь.

— Миссис Лоример ждет вас, мистер Квист.

Квист последовал за ним, думая о том, что Шоллерт, скорее всего, много чего знает. Его, разумеется, допрашивали и Симз, и Джэдвин, да и, пожалуй, Кривич. Но все ли он рассказал им о ночи, когда убили Кэролайн? Может, он знал, что заставило Кэролайн прийти к бассейну?

Беатрис Лоример встала из-за стола, за которым что-то писала. В синих брюках-бананах и светло-желтой рубашке с открытым воротом. Квист подумал, что на женщинах в возрасте Беатрис брюки сидят не слишком хорошо, но ей удалось сохранить отличную фигуру.

— Вы просто спасли мне жизнь, Джулиан. — Она протянула ему руку. Теплую и крепкую.

— Как так?

— Мы тут совсем заброшенные, всеми покинутые. Грант и Джерри уехали в город. Марк заперся в кабинете. Ни с кем не разговаривает, никого не хочет видеть. Мне представляется, это неестественно. Я вот решила написать несколько писем…

— А Льюисы? — спросил Квист.

— Уехали. Бедная Марция. Она все еще бьется в истерике. Дэвид решил, что должного ухода ей здесь не обеспечат, и ее отвезли в какую-то частную клинику. Кажется, на Лонг-Айленде. — Беатрис пересекла комнату. Остановилась у прелестного флорентийского столика, выполнявшего роль бара.

— Одна я не пью из принципа, потому-то с нетерпением ждала вашего приезда, Джулиан. Что я могу вам предложить?

— «Джек Дэниэлс» со льдом, пожалуйста.

Марцию Льюис полиция не допрашивала — по требованию врачей. Теперь ее перевели в какую-то клинику, то есть к ней по-прежнему хода нет. То ли это ничего не значило, то ли означало, что она слишком много знала. Но с Беатрис на эту тему он говорить не мог. Если она поймет, что расследование убийства все еще интересует его, Лидии, возможно, не поздоровится.

Беатрис приготовила ему коктейль, себе налила джин с тоником, затем присела рядом с ним на кушетку, у двери на террасу.

— Слава Богу, нам есть о чем поговорить помимо несчастной Кэролайн. Макс Готтфрид сказал, что ваше агентство будет вести рекламную кампанию «Спортивного комплекса».

— Не просто рекламную кампанию, — поправил ее Квист. — Наша задача — создать должный имидж как «Спортивному комплексу», так и Марку. То есть мы должны знать, какая информация может пойти ему на пользу, а какая причинить урон. И нам не нужны всякого рода сюрпризы.

Беатрис отпила из бокала. Почему-то Квисту вспомнилась фраза одного старого актера: «Неважно, о чем мужчина и женщина говорят на сцене, тема всегда одна — секс». И Беатрис, умная, образованная, с прекрасной для ее возраста фигурой, постоянно об этом помнила. Сесть на кушетку, посмотреть на него, коснуться руки, передавая бокал, — все элементы тщательно продуманной любовной игры. В другое время его бы это позабавило, заинтриговало. Сейчас тревога за Лидию заставляла забыть обо всем.

— Если и есть человек, которому нечего скрывать, так это Марк, — улыбнулась Беатрис. — Отец оставил ему фирму, но не деньги. Марк заработал их сам. Никто не ставил под сомнение его деловые качества. Набирая силу, он не старался затаптывать конкурентов. Насколько мне известно, он и минуты не сидит без дела, опять же обращает особое внимание на физическую форму. Вам нет нужды делать его привлекательным. Он и так притягивает людей. Он много жертвует различным благотворительным организациям. Он же… был женат на очаровательной женщине, упокой, Господи, ее душу. Наверное, цинично так говорить, но случившееся с Кэролайн вызовет сочувствие к Марку, не так ли?

Квист пригубил коктейль, отвел глаза.

— Это реалистичный подход. Как я понимаю, слухи насчет Мириам Толбот, не более чем сплетни?

Квист повернулся, успев заметить, как от озабоченности потемнели глаза Беатрис. Игривые взгляды исчезли.

— Мириам Толбот? — от напряжения голос у нее сел. — Мириам — девушка Томми Байна.

— Об известных людях чего только не говорят, — покивал Квист. — Вот и эту Толбот, скорее всего, приплели, чтобы хоть как-то зацепить Марка. Но мы же не хотим, чтобы разговоры эти начались вновь, да еще в неподходящий момент.

В бокале Беатрис кубики льда звякнули о стекло.

— Что это за разговоры?

Квист пожал плечами, показывая, что это сущий пустяк.

— Вроде бы у него давний роман с Мириам, они регулярно встречаются в отелях, мотелях, а то и в доме Байна.

— Господи! — выдохнула Беатрис. — Если репортеры пронюхают об этом, они же качнут копать!

— И ничего не найдут… если искать нечего. Мириам — сексапильная бабенка. В тот вечер она очень уж явно флиртовала с Марком. Я подумал, что она просто хорошо проводит время. Когда же услышал о романе… у меня зародились сомнения.

— Если пошли разговоры, для широкой публики нет никакой разницы, есть в них хоть крупица правды или нет, — заметила Беатрис.

— Если нет, то они заглохнут сами по себе, — возразил Квист. — Моральные суждения — не по моей части, Беатрис. От меня требуется лишь одно: оградить репутацию моего клиента от опасности, если таковая существует.

Он буквально слышал ее мысли.

— Вы и этот нью-йоркский детектив вчера говорили с Джерри. Он поделился с вами этой сплетней?

— Мы спрашивали его об этом, — уклонился от прямого ответа Квист.

— Так детектив знает! И думает, что теперь может приняться за Марка?

— Приняться за Марка?

— Роман с Мириам — мотив для убийства. Детектив может решить, что Марк хотел избавиться от Кэролайн. Чертов Джерри! Я давно говорила Марку, что он должен избавиться от Джерри. Послать его в Париж, куда-то еще.

— Почему?

— Вы не слепой, Джулиан. И, должно быть, заметили, что Джерри был влюблен в Кэролайн.

Квист улыбнулся.

— Как и все мужчины, которые хоть немного знали ее. Женщина-то удивительная. Или вы намекаете, что она отвечала Джерри взаимностью?

— Разумеется, нет! Для Кэролайн существовал только Марк.

Квист поставил бокал на маленький столик.

— Меня заботит только одно: как бы все это внезапно не всплыло. Если за разговорами ничего нет, нам можно не беспокоиться.

— Такого быть не могло!

— Но вы не уверены?

— Еще как уверена!

— Значит, забудем об этом. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Марке. В каких он учился школах, колледже, какими видами спорта занимался, в каких состоит клубах. Чем больше я узнаю о его личной жизни, тем лучше.

Беатрис прошла к бару, вновь наполнила свой бокал. Напряженная, как струна.

— В кабинете Марка есть альбом с его фотографиями и различными биографическими сведениями. Я попыталась взять его до вашего прихода. Но дверь в кабинет заперта. Марк не отвечает ни на стук, ни на телефонные звонки. Думаю, он потрясен случившимся.

Квист наблюдал, как она возвращается к кушетке. Походка, как у актрисы. Сексуальная женщина, пусть ее мысли в данный момент и заняты другим.

— Он здесь? — полюбопытствовал Квист.

Она остановилась на полпути.

— Где ж ему еще быть? Он бы не уехал, не дав мне знать. И полиция то и дело наведывается к нам. Куда ему ехать?

Квист пожал плечами, и она его поняла. Марк мог быть в коттедже Байна, в объятьях любовницы. Квист не сомневался, что Джерри сказал правду, и Беатрис знала, что тот не лгал.

Так что и она не могла скрыть правды, хотя и пыталась.

Она подошла к кушетке, само обаяние.

— Я еще раз попытаюсь добыть этот альбом… перед вашим отъездом. Но вы же еще не уезжаете, не так ли? Меня совсем не прельщает ужин в одиночестве.

— Я никуда не тороплюсь.

Беатрис рассмеялась.

— Это меня удивляет. Вы не пытались скрывать ваших отношений с мисс Мортон. Я не люблю признавать какие-то достоинства за другими женщинами, но ваша Лидия — создание редкостное. Я-то полагала, что она вас ждет.

Вновь разведка… ненавязчивый вопрос. Признает ли он, что она пропала? Откроется ли?

Квист посмотрел на нее, надеясь, что лицо его остается бесстрастным.

— У Лидии действительно масса достоинств. Независимая женщина, превосходный специалист, и столь высокое жалование получает не потому, что я ее люблю. Она его заслуживает. Так что для феминисток Лидия — живой символ равноправия полов. Она также знает, что сексуальность — драгоценный дар природы и пользуется им с любовью и нежностью. Не считает сексуальность оружием, — он сумел выдавить из себя смешок. — Ради нее я готов на все. На любое преступление. Если понадобится, даже ограблю Банк Англии. — Квист не стал добавлять, что готов оставить убийцу безнаказанным, если Лидии будет гарантирована безопасность.

— Я ей завидую, — Беатрис опустила глаза.

— Почему? Впервые увидев вас, я сказал себе, вот еще одна женщина, которая, как и Лидия, знает, как полностью реализовать свою женственность.

— Как вы милы, Джулиан, — она разве что не замурлыкала.

— Мой интерес к вам не вызывает у вас неприязни?

— Я просто счастлива.

— Вы совсем не похожи на «тетушку Беатрис».

— Слава Богу, еще никто не посмел назвать меня так!

— Как-то я не могу представить вас живущей здесь с Марком и Кэролайн. Жить затворницей в поместье, когда вы могли бы вести активную жизнь, заниматься общественной деятельностью, не знать отбоя от мужчин. — Он вновь рассмеялся. — Разумеется, со вторым я, скорее всего, ошибаюсь. Свои романы вы держали бы в секрете.

Чувствовалось, что его слова очень понравились Беатрис.

— Я помогаю Марку.

— В роли второй хозяйки?

Она замялась.

— Отец Марка был моим братом. Но из восьми детей я была самой младшей. Я старше Марка всего на четыре года.

— Я бы подумал, что вы моложе, если бы он не представлял вас «тетушкой».

— Благодаря вам этот день стал для меня праздником. — Беатрис коснулась его руки. — Я начала работать в конторе отца в шестнадцать лет. Так уж получилось, что я легко ориентируюсь в цифрах. И занимала пост вице-президента «Стиллуэлл компани», когда Марк возглавил фирму. Он доверял мне в деловых вопросах. Доверяет и сейчас. Поэтому, Джулиан, нельзя сказать, что я кисну в этом поместье. Я не уезжаю отсюда, потому что здесь принимаются наиболее важные решения. Я нужна Марку.

И вот тут внезапно все стало на свои места. Квист понял, что подсознательно его тревожила противоречивость Марка. Финансовый гений, работающий от зари до зари, и ежедневные занятия в «Атлетическом клубе», да еще отнимающий массу времени роман с Мириам Толбот. Влиятельный человек, не стесняющийся прижать своего брата, но смотрящий в рот Беатрис. Может, последние фразы Беатрис — ключ ко всему. Посредственный бизнесмен, неверный муж, искусственно слепленный символ: марионетка, которую дергает за веревочки эта неординарная женщина. Квисту вспомнился вчерашний день. Когда они с Кривичем приехали в поместье, Беатрис и Дэвид Льюис пили кофе на террасе. Если он прав, именно они принимали решения. А Марка использовали как ширму. В этой цепочке Марк был самым слабым звеном. И они будут до последнего покрывать его выходки, потому что брошенная на него тень подставит под удар и их.

Беатрис проговорилась, подумал Квист. Желание показать свою значимость и сексуальная неудовлетворенность, соединившись, на мгновение взяли верх над холодным рассудком. Ей хотелось произвести впечатление на симпатичного мужчину, что сидел рядом с ней, вот она и сказала чуть больше, чем хотела. Она, должно быть, догадалась, о чем он думает, и попыталась направить мысли Квиста по другому руслу.

— Поймите меня правильно, Джулиан. Я — нефинансовый гений, но Марку нравится обкатывать на мне свои идеи, поскольку я могу дать им адекватную оценку. Мы оба прошли школу моего брата… его отца.

Надо рассеять ее тревоги, подумал Квист. Заигрывая с ним, она дала ему единственное оружие, которым он располагал на этот момент.

— Откровенно говоря, я могу воспринимать вас только как женщину, — он улыбнулся. — Я не проявлю излишнего любопытства, спросив о мистере Лоримере?

Беатрис отпила джина.

— Когда учишься ходить, неизменно падаешь и обдираешь колени. Роберт Лоример, тогда молодой юрист, работал у моего отца. Я влюбилась в него молоденькой девушкой. В мгновение ока я… я превратилась в женщину. Одно его прикосновение сводило меня с ума. Мы удрали в Гринвидж и поженились, тогда так было модно. Скоро, однако, огонь влюбленности погас, а когда развеялся дым, я поняла, что Роберт не такая уж находка. Мой отец с радостью помог мне развязать этот узел.

— А других попыток вы уже не предпринимали?

В ее глазах он прочитал готовность отдаться ему по первому его слову.

— Более я не видела необходимости связывать себя семейными узами. По-моему, и вы придерживаетесь того же мнения, Джулиан, иначе давно женились бы на мисс Мортон.

— Как вы проницательны. Но давайте вернемся к цели моего приезда сюда. Мы создаем образ Марка, помните? Вы дадите мне альбом с фотографиями?

— Как только Марк выйдет из кабинета.

— Так может, поговорим о Дэвиде Льюисе? Потому что именно его деньги стоят за «Спортивным комплексом».

Что-то в Беатрис изменилось. Она ушла в себя, насторожилась.

— Интересный человек. Принадлежит к другому поколению. Он начинал посыльным на фондовой бирже, не имея на своем счету ни цента.

— Реальное воплощение американской мечты?

Беатрис кивнула.

— Власть приходят к людям, которые день и ночь грезят ею. Финансовую империю можно построить только в одном случае: если не думать ни о чем другом. Таков Дэвид. Его возможности огромны. Он контролирует бизнес, контролирует государство. В общем, заслуживает внимания.

— Внимания деловой женщины?

— Любой женщины, — отпарировала Беатрис. — «Просите и вам воздастся». Такие мужчины зачаровывают женщин.

— А сексуально он привлекателен?

Глаза Беатрис сузились.

— Право, не знаю, что и ответить… вам, Джулиан. Видите ли, когда взрослеешь… я хочу поделикатнее обыграть фразу «в моем возрасте»… сексуальное возбуждение приносят не мышцы или эротические фантазии. Отдаться мужчине… все равно, что добавить к напитку еще одну составляющую, — она подняла бокал. — Джин слишком крепок, с резким запахом. Добавим тоник и получим восхитительную смесь. Один тоник тоже пить не будешь. Если предполагаешь, что, смешав ингредиенты, на выходе получишь что-то приятное… В этом для меня источник сексуального возбуждения, — их взгляды встретились. — У нас с вами получилась бы неплохая смесь. В вас я вижу беззаботность, жажду наслаждений, не отягощенную прежними связями. Эта идея сексуально возбуждает. Смешиваться с Льюисом. Тут другое. Доступ к власти, к сокровищам мира, возможность двигать главные фигуры в шахматной партии, доска для которой — весь мир. Полагаю, это и влечет к Дэвиду многих женщин. Опытная женщина знает, что воздержавшись от секса, можно получить нечто большее. Я хотела, чтобы Дэвид помог Марку. Ради этого и очаровывала его. Теперь цель достигнута, и Дэвид меня больше не интересует.

— Странная у него жена, — заметил Квист. — Он же может купить всех и вся, включая и самых роскошных женщин. А миссис Льюис больше похожа на мышку.

— Они очень давно женаты. Видите ли, некоторые мужчины любят укрощать диких лошадей. А другим нравится бить животных, потерявших волю к сопротивлению.

Брови Квиста взлетели вверх.

— Вы хотите сказать, что Льюис бьет жену?

Беатрис рассмеялась.

— Я надеюсь, это всего лишь образное выражение. Между прочим, меня удивила его заботливость. Несомненно, прежде он очень ее любил. И угольки этой любви еще тлеют. — Она поставила бокал на стол, поднялась. — Пойду посмотрю, удастся ли мне убедить Марка отдать альбом. Мы поиграли с вами в очень милую игру, Джулиан, хотя я понимаю, что дальше разговоров дело не пойдет. Но, если вы устанете от мисс Мортон или она от вас… Могу вас заверить, мы с вами составим восхитительную смесь.

Квист открыл дверь своей квартиры в начале девятого, еще до наступления сумерек. И тут же гулко бухнуло сердце. На кухне кто-то был. Лидия?

Но в дверях возникла Конни Пармали. Ее глаза, за большими очками в роговой оправе, сузились. Она прочитала мысли босса.

— Извините, но это всего лишь я.

Ключ у нее был, но Квист не помнил, чтобы она хоть раз приходила в его квартиру. Выглядела она очень соблазнительно, в простеньком черном платье с белым ученическим воротником и великолепными стройными ногами, выставленными на обозрение едва ли не до признаков пола.

— Вам просили кое-что передать. И я подумала, что у вас в доме ни еды, ни питья. Вы сегодня ели?

— Так что мне просили передать?

— Лейтенант Кривич ничего нового не узнал. Макс Готтфрид ждет вашего звонка. Он оставил номер домашнего телефона. Дэн думает, что напал на след, но не сказал, кого. Бобби пригласил Мириам Толбот в цирк.

— Подозреваю, ее бы взяли в воздушные гимнастки, — пробурчал Квист. Сел, потомучто чувствовал, что ноги отказываются его держать. — Господи, Конни, просто не могу найти себе места.

— Я понимаю. Успехов никаких?

— Одна очаровательная дама пригласила меня в свою постель. Я узнал, что Марк Стиллуэлл совсем не тот, за кого его принимают. Пустое место. — Он пересказал разговор с Беатрис. — Слабое звено в их цепи, которое мы сможем использовать… Если сможем.

— Спиртное? Кофе? — спросила Конни.

— Кофе с бурбоном, — он закрыл глаза, а Конни ретировалась на кухню.

Не мог он сидеть, сложа руки. Надо что-то делать, искать Лидию! Но кто похититель? Какой смысл бить наугад. Похитителя надо чем-то прижать, заставить его вернуть Лидию.

Вернулась Конни, подошла к бару, добавила в кофе бурбона.

— Я виделась с доктором Френкелем.

— О?

— Мой врач его знает, так что мне удалось договориться о срочной встрече. Мой врач давно уже положил на меня глаз и готов на все, лишь бы заслужить мою благодарность. Он сказал доктору Френкелю, что у меня нервное расстройство, попросил его, как коллегу, принять меня.

— Вы сказали своему врачу, что побудило вас встретиться с Френкелем?

— Я сказала, — лицо Конни оставалось бесстрастным, — что хочу ограбить сейф доктора. Он бы в любом случае мне не поверил, поэтому я решила, что сойдет и правда. Но он надеется, что теперь я сама брошусь в его объятья.

— И что за этим последовало?

— Доктор Френкель принял меня. Я легла на его кушетку, выставив напоказ свои ноги. Он вежливо спросил, что меня тревожит. Я ответила.

Квист устало улыбнулся.

— И что же?

— Вас это не касается. Я подумала, что могу получить дельный совет, раз уж попала к психоаналитику. Дело в том… ни карт пациентов, ни сейфа нет. Ни в приемной, ни в кабинете. Ничего интересного пациенты рядом с собой не найдут, если доброму доктору внезапно захочется справить нужду. Подозреваю, есть еще личный кабинет, но туда никому хода нет.

— Надеюсь, ты получила дельный совет.

— Другим он и быть не может… за пятьдесят-то баксов. А с чего вы решили, что миссис Льюис — пациент Френкеля?

— Вроде бы логичное предположение. Если мы выясним, куда ее увезли, она, возможно, сообщит нам что-то важное, — он поерзал в кресле. — Конни, будь вы на месте Лидии, чего бы вы от меня ожидали?

Глаза Конни затуманились.

— Я бы ожидала, что вы сотворите чудо.

— Какое чудо?

— Вот об этом я бы и не думала. Я бы просто полагалась на вас.

— А я сижу здесь, как пень!

— Может, это и есть чудо, — заметила Конни. — Для этого требуется куда больше мужества, чем метаться по Пятой авеню, потрясая кулаками.

Зазвонил телефон. По кивку Квиста Конни сняла трубку.

Он увидел, как напряглось ее лицо, потом она передала трубку ему.

— Речь не о Лидии, но звонит лейтенант Кривич.

— Они вновь показали зубы. Твой Гарви…

— Что с ним?

— Он в больнице. Беллеву. Избитый до полусмерти. В критическом состоянии. Говорить не может.

— Кто это сделал? Когда?

— Его нашли в проулке между домами в западной части Десятой улицы. Смотритель выносил мусор и едва не упал, споткнувшись об него. Никто ничего не слышал, ничего не видел. Гарви изрядно досталось. Били его профессионально. Ты не знаешь, каким ветром его занесло в ту часть города?

— Он просил передать, что идет по следу. Но не сказал, кого.

— Тебе бы приехать в больницу, — добавил Кривич. — Я тебя подожду.

Глава 11

Лицо Квиста превратилось в маску, вырезанную из светлого камня. Он стоял у больничной кровати, на которой лежал Дэн Гарви. С замотанной бинтами головой, с закрытыми глазами. Дыхание шумно вырывалось у него из груди.

Конни, приехавшая вместе с Квистом, отвернулась к окну. Профессиональное хладнокровие покинуло ее: она расплакалась.

Лейтенант Кривич и врач в зеленом хирургическом халате стояли рядом с Квистом.

— Пятьдесят на пятьдесят — это все что я могу сейчас пообещать вам, мистер Квист. — Врач говорил негромко, словно не хотел, чтобы его услышал Гарви. Хотя в тот момент Гарви не услышал бы и трубу архангела Гавриила. — Его били по голове. Сломали челюсть, скорее всего, проломили череп, это мы узнаем по рентгеновским снимкам. Разумеется, несколько синяков на теле, но здесь как раз ничего серьезного.

— По травмам видно, что били свинцовой или железной трубой, обернутой во что-то мягкое, — вставил Кривич. — Кожа цела, а вот повреждения внутренних органов… У того, кто бил, силы хватало.

— Рентгеновские снимки принесут с минуты на минуту, — продолжил врач. — Тогда и поймем, нужна ли операция… если он ее выдержит.

Губы Квиста шевелились: он беззвучно ругался.

— Он ничего не сказал, — вздохнул Кривич. — И неизвестно, когда заговорит, если сможет.

— Я бы ругался вслух, — заметил врач.

Квист отвернулся.

— Используйте все средства, доктор. Все, что угодно.

— Я могу предложить лишь молитву.

В коридоре, у палаты Гарви, находилась небольшая ниша, в которой стояли несколько стульев. Квист подумал, что картина эта до боли ему знакома: родственники и друзья ждут, пока появится доктор и скажет, как сложится их дальнейшая жизнь.

— Мне нужна помощь, — прервал тяжелую тишину Кривич.

— А кому нет? — отозвался Квист.

— По телефону ты сказал, что Гарви уцепился за ниточку.

— Мы все пытались найти Лидию. — Квист посмотрел на Конни.

— Ранним вечером он позвонил в квартиру мистера Квиста, — пояснила Конни. — Я была там… на случай, что кто-то захочет ему что-нибудь передать. Дэн сказал: «Я вроде бы нашел одну зацепку… но пока рано тешить себя надеждой. Позвоню еще раз, как только смогу». И вот что из этого вышло.

— Избили его в проулке между домами на Десятой улице, между Пятой и Шестой авеню. Проулок выходит на Одиннадцатую улицу, между какими-то садиками, что находятся за домами. — Кривич смотрел на Квиста, словно ожидая, что эти сведения о чем-то ему напомнят. — Техник-смотритель там один на три или четыре дома. Он собирает мешки с мусором в одно место, откуда их утром увозят на автомобиле, и буквально споткнулся о тело Гарви рядом с Десятой улицей. В темноте.

Квист покачал головой.

— Понятия не имею, каким ветром занесло Гарви в ту часть города. Конни, может, там живут его друзья?

— Дэн никого не посвящал в свою личную жизнь, — ответила Конни.

Кривич уставился на нераскуренную сигарету, что держал в руке.

— Сколько раз им надо повторять одно и то же, Квист? Если тебя заботит безопасность твоей девушки, может, тебе действительно стоит выйти из игры? Видишь, что они сделали с твоим другом.

Квист сжал предплечье детектива с такой силой, что тот даже поморщился от боли.

— У Лидии не будет ни единого шанса на спасение, если мы будем сидеть сложа руки. Они не позволят ей уйти. Она же заговорит. Я надеюсь лишь на одно: они не убьют ее на случай, что она им понадобится.

— Для чего?

— Чтобы позвонить мне. Убедить меня, что она жива, и мне надо сделать то-то и то-то. А потом… — Квист отпустил Кривича, отвернулся.

— Они следят за тобой и, похоже, следили за Гарви. Они опережают тебя на шаг, какой бы путь ты ни избрал. Потому что ты не знаешь, кто за тобой следит.

— И что ты предлагаешь?

— Мне бы хотелось дать тебе дельный совет, но у меня его нет.

— Возможно, такой совет могу дать я, — Квист глубоко вдохнул. — Найди миссис Льюис. Вроде бы ее отправили в какую-то психиатрическую клинику на Лонг-Айленде. И никто из нас с ней не переговорил. Я готов спорить, что она — пациентка Френкеля. Если так, он может сказать, где она сейчас. Нажмите на Беатрис Лоример и Патрика Гранта. Думаю, Марк Стиллуэлл — это ширма, а решает все Беатрис. Опять же, готов спорить, Марция Льюис что-то видела. Но Стиллуэллы и сам Льюис пойдут на все, чтобы об этом не стало известно. Шанс у Лидии один: кто-то должен заговорить до того, как они ее убьют. Мы спасем ее, если узнаем все сами. И тогда ее показания уже не будут иметь никакого значения, поскольку нового в них ничего не будет. Полагаю, наша последняя надежда — Марция Льюис.

Кривич медленно кивнул.

— Я найду миссис Льюис.

— Возможно, завтра или послезавтра будет поздно, — Квист уже кричал. — Если Дэн действительно потянул за ниточку…

— Я также сделаю все, чтобы защитить Гарви, — добавил Кривич.

— Защитить его! Господи, да он одной ногой на том свете!

— Его избили потому, что он узнал что-то лишнее, не так ли? — спросил Кривич. — В проулке его оставили умирать. Но он не умер… пока. Газетчики получили сведения о том, что он еще жив, до того, как я успел вмешаться. Как только он откроет свои глаза и заговорит, кому-то придется держать ответ. Так что я возьму под охрану не только его палату, но и весь этаж.

— Словно снежный ком! — воскликнула Конни. — Убийство на убийстве!

Кривич закурил.

— Так происходит всегда, когда заговорщики пытаются скрыть правду. Вовлекается все больше людей, совершаются все новые преступления. Если бы Джэдвин смог арестовать убийцу Кэролайн в первую ночь, никто бы не похитил мисс Мортон, а вы с Гарви занимались бы привычными делами. Смотри, что получается. Миссис Стиллуэлл заметила что-то из окна и выскочила из дома, чтобы предпринять какие-то действия. Ее не просто убили. Исполосовали ножом. А теперь давай погадаем на кофейной гуще. Допустим, миссис Льюис что-то увидела и рассказала об этом своему мужу, а может, и остальным. И в этой истории оказалась замешанной очень важная для них персона. Поскольку Кэролайн Стиллуэлл они помочь уже не могли, было принято решение уберечь эту персону от наказания, чтобы не порушить «планов громадье». А тут им еще улыбнулась удача. На территории поместья задержали Джонни Типтоу, можно сказать, идеального козла отпущения. Они слышали его оправдания, так что один из них не счел за труд прокрасться к гаражу садовника, взять канистру бензина и залить его в бак машины Типтоу, чтобы доказать лживость его утверждений. Естественно, они понятия не имели, что твой мистер Гиллард уже проверил бак автомобиля. Джэдвин начал коситься в их сторону. А потому решили убрать и его. Но выпавшее из его рук знамя подхватил ты, следовательно, тебя надо остановить, пока ты не добрался до миссис Льюис и не вывел их на чистую воду. Они пришли к логичному выводу, что остановить тебя можно лишь через Лидию Мортон. Но тут в игру вступил Дэн Гарви и, похоже, вызнал что-то очень важное. Так что пришлось и ему вынести смертный приговор. Как ты понимаешь, они уже не могут остановиться. Будут убивать и убивать, — Кривич переводил взгляд с Квиста на Конни. — Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. Мне знакома переполняющая вас ярость. Я знаю, что нет смысла советовать вам отойти в сторону и положиться на нас. Вас просто разорвет, если вы будете сидеть сложа руки. Но я прошу лишь об одном, Квист: ни на секунду не забывайте об изрезанной в куски Кэролайн Стиллуэлл и разбитой голове Дэна Гарви. То же самое может поджидать каждого из вас за ближайшим углом.

Конни, не мигая, смотрела на детектива.

— Дэн, возможно, кому-то звонил, оставил какие-то записи в своем кабинете. Может, мне связаться с его секретарем, заглянуть в кабинет?

— Нам это только на руку, — ответил Кривич. — Но прошу вас, мисс Пармали, будьте осторожны.

— Я поеду с ней, — вызвался Квист. Куда еще он мог поехать?

К штаб-квартире «Джулиан Квист Эссошиэйтс» Конни и Квист подъехали на такси. Сидели бок о бок на заднем сидении, его рука сжимала ее. Безумные мысли копошились в голове Квиста. Око за око. Он поедет в Уэстчестер, схватит Марка Стиллуэлла за грудки и методично переломает ему все кости, пока тот не заговорит. А как насчет сексапильной мисс Толбот? Боготворит ли ее Марк, как он боготворит Лидию? К сожалению, нет, с горечью подумал Квист. Для Марка на первом месте Марк. Тогда, может, завлечь в постель Беатрис Лоример, а уж там найти способ заставить ее заговорить? Или ему поехать к доктору Френкелю и разнести его берлогу? Найти доказательства того, что Марция — пациент доктора, и вырвать у Френкеля название клиники, в которой ее держат.

— Вы сломаете мне руку, Джулиан, — подала голос Пармали.

Он посмотрел вниз, увидел, что от напряжения у него побледнели костяшки пальцев.

— Моя милая Конни, пожалуйста, извини. Я… боюсь, я готов кого-то убить.

Охранник в вестибюле хорошо их знал. Они часто приходили по вечерам и расписывались в его регистрационной книге.

— Видать, рабочего дня вам нынче не хватило, — улыбнулся охранник. — Вы не первые.

— Как так? — не понял Квист.

Охранник указал в регистрационную книгу.

— Тут уже отметились мистер Гиллард и мисс Чард.

Они поднялись на лифте. Квист открыл дверь своим ключом. В приемной ярко горел свет. Из коридора доносился мелодичный смех Глории.

— Бобби, Глория, — позвал Квист.

Они появились вместе. Глория — в потрясающем темно-синем платье, сшитом для нее, Квист это знал, Мэрилин Мартин. С оголенными плечами и большим декольте.

— Вы слышали, что случилось с Дэном? — в голосе Бобби звучала тревога.

— Мы только что из больницы, — ответил Квист.

— Как он? — спросила Глория. В агентстве много судачили о том, что она и Гарви встречаются не только в рабочее время.

— Плох.

— Я хотела поехать в Беллеву, но мы с Бобби решили, что сначала надо найти вас. В вашей квартире никто не брал трубку, поэтому мы приехали сюда, на случай, если вы появитесь здесь. Можем мы чем-нибудь помочь Дэну?

— Врач предложил помолиться.

— Господи! — выдохнула Глория. — Бедный Дэн. Полиция знает, как это случилось?

— Пока еще нет.

Конни прошла в кабинет Гарви.

— Ни мне, ни Бобби не повезло, — отчиталась Глория. — Хотя у Бобби все сорвалось в самый последний момент.

— Я ходил с мисс Толбот в цирк, — пояснил Бобби.

— Странные вкусы у этой сексапильной дамочки, — бросил Квист.

— Да уж, — кивнул Бобби. — Я-то цирк ненавижу. Не могу смотреть на людей, которые ходят по проволоке да перелетают с трапеции на трапецию. А Мириам не отрывала от них глаз. Похоже, все ждала, что кто-нибудь да сорвется.

— Она говорила… о Марке?

— Я пытался что-нибудь выудить у нее, разумеется, не в лоб. Но… у меня сложилось ощущение, что она смеялась надо мной, словно точно знала, почему я пригласил ее в этот вечер. А согласилась только потому, что хотела прощупать меня. Так что мне приходилось действовать очень осторожно.

— А результат?

— Когда представление закончилось, и я гадал, что же делать дальше, она неожиданно предложила поехать к ней. Рассмеялась и добавила, что обожает комфорт и уют. Я как раз ловил такси, когда к нам подошел мальчишка, продающий газеты. На первой полосе красовалась физиономия Дэна. Под заголовком «БЫВШАЯ ФУТБОЛЬНАЯ ЗВЕЗДА ИЗБИТ И ОГРАБЛЕН. ЕГО ЖИЗНЬ ВИСИТ НА ВОЛОСКЕ». Фотографию взяли из архива. Из тех времен, когда он еще играл в футбол. Мириам сразу стало не по себе. Внезапно она сказала, что у нее жутко разболелась голова. И, если я ее прощу, домой она поедет одна. Оставила меня на тротуаре с разинутым от удивления ртом: так быстро все произошло.

— Значит, никаких результатов?

— Никаких, за исключением того, что она знала о моих намерениях. И смеялась надо мной.

— Я не могу похвалиться даже таким успехом, — продолжила Глория Чард. — Во второй половине дня я поехала в «Стиллуэлл энтерпрайзез» на встречу с Патриком Грантом, чтобы обсудить рекламную кампанию «Спортивного комплекса». Хотя в приемной дожидались другие люди, он сразу пригласил меня в кабинет. — Глория улыбнулась. — Я надела одно из платьев Руди Гейнрейха и выглядела потрясающе. Похлопала глазками и пару раз вильнула бедрами. Он, конечно, все понял, я видела, как зажглись у него глазки, но со вздохом объяснил, что сейчас не может уделить мне ни минуты. Должен разгрести кучу дел, накопившихся из-за случившейся трагедии. Однако глазки загорелись еще ярче, он с радостью встретится со мной вечером. На обед пригласить не успеет, но угостит лучшим шампанским. Тогда, мол, и поговорим о «Спортивном комплексе» или о чем-нибудь еще. За икрой. Он пообещал заехать за мной в девять вечера. Записал мой адрес и номер телефона. Многообещающе пожал на прощание руку, заглянул в глаза. И все! Не приехал, не позвонил! Этот сукин сын продинамил меня. Такое случилось со мной впервые.

— Похоже, мы их напугали, — нахмурился Квист. — Бьем по всем целям.

— На что мог наткнуться Дэн? — спросил Гиллард. — Я готов поклясться, газетная публикация потрясла мисс Толбот.

Конни позвала их в кабинет Гарви. Квист вошел первым, Бобби и Глория — следом за ним. Стены украшали фотографии спортивных знаменитостей, все с благодарственной надписью Дэну, и команд, в которых он играл, в школе, в колледже, профессиональной лиге.

Конни стояла у стола, не отрывая глаз от исписанной страницы большого блокнота.

— Ничего особенного, босс. Я переговорила с секретарем Гарви. День у него начался, как обычно. Но с ланча он не вернулся. Лишь пару раз позвонил, чтобы узнать, нет ли у вас чего нового. Вроде бы и встреч у него во второй половине дня не было. Может, только с ним, — она протянула блокнот Квисту.

Гарви постоянно что-то рисовал. Бегающий по бумаге карандаш помогал ему думать. Вот и этот лист покрывали геометрические фигуры, забавные лица, готические буквы. Буквы сложились в два слова, мужские имя и фамилию: Эд Викерс.

— Каждое утро он открывает чистый лист, — заметила Конни. — Все это он нарисовал сегодня.

— Почему-то нет женщин с голой грудью, — пробормотал Квист. — Эд Викерс… Ты знаешь, кто это?

Конни кивнула.

— Да. Сразу вспомнила, — она указала на одну из групповых фотографий. — Футбольная команда колледжа Дэна.

Квист подошел к фотографии. Обычное дело — игроки в три ряда, первый сидит на земле, второй — на скамье, третий стоит. В левом верхнем углу Гарви написал: «НЕПОБЕДИМЫЕ — ЧЕМПИОНАТ ШТАТА, 1963». Капитан команды, светловолосый здоровяк, сидел в центре второго ряда с мячом в руке рядом с Гарви, который выглядел совсем мальчишкой. Фамилии всех игроков были напечатаны под фотографией. Капитана, что держал мяч, звали Эд Викерс.

Квист повернулся к Конни.

— Ему позвонил давний друг. Вот он и записал в блокнот его имя и фамилию.

— Готическими буквами, — рассеянно ответила Конни. Она пролистывала телефонный справочник Манхэттена. Наклонилась, ее палец побежал вдоль колонки фамилий, остановился, она подняла голову, посмотрела на Квиста. Ее глаза за дымчатыми стеклами очков округлились. — Эдвард Викерс живет на Манхэттене.

— И что такого? — Приятель Гарви по колледжу нисколько не интересовал Квиста.

— Адресок любопытный. Западная часть Одиннадцатой улицы.

Квист вздрогнул, уставился на Конни.

— Вы хотите, чтобы я позвонила ему и спросила, не связывался ли с ним Дэн?

— Нет, — покачал головой Квист. — Я думаю, мне следует самому заглянуть к мистеру Викерсу.

Глава 12

Номер двадцать шесть в Западной части Одиннадцатой улицы. Когда-то особняк, теперь многоквартирный дом, выходящий в тот самый проулок, в котором нашли Дэна Гарви.

У дверей Квист прочитал список жильцов. Викерс занимал квартиру на втором этаже. Квист замялся. Конни умоляла его не ехать в одиночку, но он отослал ее в свою квартиру, на случай, что появятся новые известия о Лидии. Викерс, возможно, ни при чем, сказал он Конни, но сам в это не верил. Все-таки Дэна нашли в проулке, примыкающем к этому дому. Разумеется, Викерс мог быть добрым другом Дэна. Возможно, тот подумал о нем, записал имя, позвонил, заехал, чтобы получить какие-то сведения. На него могли напасть до того, как он пришел к Викерсу, или когда он уже ушел от него. Однако, если Дэн звонил Викерсу или заезжал к нему, тот должен знать, на чей след вышел Дэн.

Квист глубоко вдохнул и позвонил в квартиру 2R.

Мгновение спустя из динамика домофона послышалось: «Да?»

Квист наклонился к микрофону.

— Мистер Викерс? Я — друг Дэна Гарви. Вы можете уделить мне минуту?

— Дэна Гарви! — в голосе слышалась радость. — Это же надо! Конечно. Заходите.

Щелкнул замок входной двери, и Квист переступил порог. Чувствовалось, что в подъезде за порядком следят. Чистенький столик для корреспонденции. Ковер на полу и лестнице, по которому недавно прошлись пылесосом. Квист бывал в таких домах. Аренда двухкомнатной квартиры стоила здесь от трехсот до трехсот пятидесяти долларов в месяц.

Он начал подниматься по лестнице, когда на площадке второго этажа возникла гигантская фигура. Рост шесть футов десять дюймов, вес — двести пятьдесят фунтов, только мышцы, ни грамма жира, светлые волосы, белозубая улыбка. Рубашка с короткими рукавами, фантастические бицепсы. Когда мужчины обменивались рукопожатием, Квисту показалось, что его рука попала в железные тиски.

— Друг Дэна? Как поживает этот сукин сын?

— Меня зовут Джулиан Квист. Дэн работает у меня.

— Заходите, Джулиан, заходите. По моему разумению, выпить никогда не поздно. Заходите.

Квист догадался, что квартиру эту здоровяк Викерс арендовал с обстановкой или ее снимала его дама. Мебель выглядела слишком уж хрупкой для его габаритов.

— Что вам налить? — Викерс направился к столику, уставленному бутылками. — Я как раз собирался пропустить стаканчик, чтобы скрасить свое одиночество, — выглядел он таким домашним.

— Бурбон, если он у вас есть. Можно со льдом?

— Уже наливаю. Рад видеть вас, Джулиан, хотя не очень-то понимаю, чем обязан вашему визиту, — он протянул Квисту полный стакан.

Квист не знал, что и думать. В Викерсе не чувствовалось ни злобы, ни враждебности. Он решил играть в открытую.

— С Дэном несчастье. Этим вечером его нашли без сознания, избитого до полусмерти, в проулке, что проходит за вашим домом. Сейчас он в больнице Беллеву. В критическом состоянии.

— Господи! — воскликнул Викерс. — Рядом с моим домом?

— Его нашел техник-смотритель.

— Но он выживет, не так ли?

— Мы надеемся. В сознание он еще не пришел. И, возможно, так и не придет.

— Этот чертов город кишит грабителями, — прорычал Викерс.

— Мы пытаемся выяснить, что привело Дэна в эту часть города, — продолжал Квист. — Он записал в блокнот ваши имя и фамилию.

— Мои имя и фамилию? Это же надо!

— На стене в его кабинете висит фотография футбольной команды вашего колледжа. Я узнал вас по ней.

— Отличная была команда. В тот год мы сделали всех. Дэн был лучшим защитником из тех, кого мне доводилось видеть. Не бежал, а парил над полем, словно орел.

— Увидев вашу фамилию в блокноте, я решил, что Дэн мог позвонить вам, даже заехать. Тем более, что нашли его буквально у вашего порога…

Викерс недоуменно уставился на Квиста.

— Я не видел Дэна и не разговаривал с ним семь… восемь лет. У каждого своя жизнь. Он стал профессионалом. Я оказался слишком медлительным. С габаритами, как у меня… Они берут только тех, кто быстро бегает. В колледже мы были близки, потом наши пути разошлись. Моя фамилия в его блокноте! Чудеса, да и только.

— Он вам не звонил?

— Нет. Я бы с радостью повидался с ним. Может, он решил удивить меня неожиданным приездом, но по пути на него напали?

— Возможно, так оно и было, — к бурбону Квист так и не притронулся. Что-то его настораживало. Викерс держался очень естественно, но все же…

И тут Квисту стало все ясно. В квартире они были не одни. Кто-то еще находился то ли на кухне, то ли в спальне, то ли в ванной. Женщина, которой принадлежала квартира, решил Квист. А настораживал его слабый аромат духов.

— Извините, что потревожил вас. Надеюсь, я ничему не помешал?

— Конечно же, нет. Выпейте, дружище. Могу я чем-нибудь помочь Дэну?

— Только одним. — Квист выдавил из себя улыбку. — Позвольте мне воспользоваться вашим туалетом.

— Конечно, конечно. — Викерс не почувствовал подвоха. — Вон та дверь, рядом со спальней.

Квист поставил стакан, поднялся. Болело все тело. Он направился к указанной двери. Прошел мимо спальни, чистой, опрятной. Никого не было и на кухне. Он открыл дверь ванной, ожидая столкнуться лицом к лицу с подругой Викерса. Но никого не нашел и в ванной. Закрыл за собой дверь, уставился в свое отражение в зеркале над раковиной. Глаза его напоминали горящие угли. И тут его осенило. Он понял, почему сердце учащенно забилось, как только он вошел в квартиру Викерса. Причина тому — тот самый запах духов.

Теперь он точно знал, что произошло с Гарви. Дэн пришел сюда как незваный гость. Должно быть, поднялся на второй этаж без звонка по домофону. Постучался, а когда Викерс открыл дверь, проник в квартиру и увидел женщину, которую не нашел Квист.

С запахом он ошибиться не мог. Эти духи Беллини создал для одной женщины… Лидии!

Квист посмотрел на свои ладони, мокрые от пота. Сейчас Лидии здесь нет, но она была тут недавно. Запах духов Беллини рассеивался довольно быстро.

И его следующий шаг, решил Квист, для Лидии — вопрос жизни и смерти. Он попытался поставить себя на место Дэна Гарви. Тот искал бандитов, нанятых Дэвидом Льюисом или Марком Стиллуэллом. Каким-то образом всплыло имя капитана его футбольной команды. Гарви, должно быть, знал, чем занимается Викерс. По словам Викерса, их пути разошлись, но Дэну было известно, каким путем пошел Викерс.

А кроме того, предположил Квист, ему удалось получить какую-то информацию, связывающую Викерса с тандемом Льюис-Стиллуэлл. Дэн приходил сюда не для того, чтобы возродить прежнюю дружбу. Он хотел застать Викерса врасплох. И застал. Викерс держал Лидию в своей квартире.

Дэн, конечно, парень крепкий, подумал Квист, но устоять против этого здоровяка-блондина не мог. Викерс избил Дэна, а потом оттащил в проулок и бросил, считая его мертвым. И теперь, должно быть, ему несладко. Гарви-то жив. Если он заговорит, Викерсу крышка. Разделавшись с Гарви, Викерс должен был заняться Лидией. Увести ее подальше от места, где могли найти Гарви. И сейчас… То ли Лидия сидела под охраной другого тюремщика, то ли ее труп покачивался среди гнилых грейпфрутов и другого мусора в Северной реке.

В дверь постучали.

— С вами все в порядке? — спросил Викерс.

— Да-да, — откликнулся Квист. — Сейчас выхожу.

Он выпрямился, попытался взять себя в руки. Спустил воду, открыл дверь, вернулся в гостиную. Викерс успел вновь наполнить свой стакан и надел пиджак из тонкой шерсти. Квист понял, что после ухода гостя он тоже не засидится. На Квиста Викерс старался не смотреть.

— Так вы говорите, Дэн в Беллеву?

— Да. В палате интенсивной терапии.

— Я бы хотел ему чем-то помочь. Что-то для него сделать, когда он выйдет из больницы.

— Если выйдет.

Викерс повернулся к Квисту и широко улыбнулся.

— Дэн — парень крепкий. Он выкарабкается. Должен выкарабкаться.

— Я надеюсь, — ответил Квист.

— Готов поспорить, — и Викерс осушил стакан.

Лидии Квист мог помочь только одним: выбраться отсюда живым и связаться с Кривичем. Викерс, он в этом не сомневался, попытается добраться до Дэна, чтобы навсегда заткнуть ему рот, и Кривич должен встретить его во всеоружии.

— Спасибо за бурбон, — Квист выдавил из себя улыбку. — Я очень надеялся, что вы сможете пролить свет на случившееся с Дэном. Хотя бы установить время нападения, если его избили после того, как он побывал у вас.

— Только ко мне он не заходил, — покачал головой Викерс. — Пожалуйста, держите меня в курсе. Мой телефон есть в справочнике.

— Я знаю. По справочнику я и нашел ваш адрес.

— Честно говоря, меня удивило, что вы не позвонили перед тем, как приехать сюда.

Тут Квист решил рискнуть.

— Я звонил. Но вы, должно быть, отлучились.

Отлучился, чтобы избавиться от Лидии!

— Совершенно верно. Ходил в «Кафетерий» на Шестой авеню. Скажите Дэну, что мне известно о случившемся и я желаю ему скорейшего выздоровления.

— Обязательно скажу. Еще раз извините за поздний визит.

— Жаль, что ничем не смог вам помочь.

На прощание они вновь обменялись рукопожатием.

Квист вышел из квартиры, спустился по лестнице, каждую секунду ожидая удара в спину. В холле обернулся. Здоровяк, стоявший на площадке второго этажа, помахал ему громадной рукой.

Выйдя из подъезда, Квист быстро направился к середине улицы: приятели Викерса могли поджидать его у проулка. Но у Квиста сложилось впечатление, что Викерс работает в одиночку.

Он поспешил к Шестой авеню, оглядываясь в поисках телефонной будки. Увидел одну на углу, позвонил в больницу, попросил соединить его с Кривичем. Ему ответили, что лейтенанта нет.

— Тогда подзовите копа, которого он оставил за себя. Дело срочное.

Вскоре в трубке раздался спокойный, уверенный голос.

— Сержант Уинстон слушает.

— Я — Джулиан Квист. Приходил с лейтенантом Кривичем.

— Я знаю, мистер Квист.

— Кажется, мне известно, кто избил Дэна Гарви. Этого человека зовут Эд Викерс. Я думаю, вскорости Викерс объявится в больнице, чтобы добить Гарви. Кстати, как он?

— Без изменений, сэр. Не буду зря тратить время, выслушивая ваши резоны. Можете описать его?

— Личность он заметная. Бывший футболист, рост шесть футов девять дюймов, блондин, вес двести пятьдесят — двести шестьдесят фунтов. У него квартира в доме двадцать шесть по Западной Одиннадцатой улице, рядом с тем проулком, где нашли Гарви.

— До Гарви он не доберется.

— Но приложит к этому все силы, будьте уверены.

— До Гарви он не доберется, мистер Квист.

— Как мне найти Кривича?

— Скорее всего, он дома, — ответил Уинстон. — Лейтенант не спал тридцать шесть часов кряду. Телефон у вас есть?

— Да. Позаботьтесь о Гарви. Этот Викерс знает, что на карту поставлена его жизнь.

— Если он появится здесь, то ему не поздоровится. Через несколько минут мы возьмем его квартиру под наблюдение.

— Я думаю, он уже едет в больницу.

Глава 13

Лейтенант Кривич слушал внимательно. Он слишком хорошо знал Квиста, чтобы предположить, что его выводы — плод разыгравшегося воображения. Если Квист заявлял, что Лидия Мортон была в квартире Викерса, сомневаться в этом не приходилось. Но доказательства? Кривич не мог получить ордер на обыск на основании того, что Квист «унюхал» свою девушку в квартире Викерса.

— Значит, ты нашел сережку, которую и опознал, — подвел итог Кривич.

— Но я ничего не нашел.

— Ты нашел сережку, которую и опознал, — повторил Кривич. — Встретимся в моем кабинете. Сережку принеси. Иначе мне не получить ордера на обыск.

— Хочешь сфабриковать улики?

В голосе Кривича зазвучала обида.

— Ты же принесешь мне сережку и поклянешься, что нашел ее в квартире Викерса. Разумеется, это ложь, но откуда мне об этом знать?

— Я понял. Думаешь, твой сотрудник в больнице сможет защитить Гарви?

— Если не сможет, значит, это невозможно.

А время уходило, драгоценное время. Такси как сквозь землю провалились, так что до своей квартиры на Бикмен-Плейс Квист добрался через полчаса. Конни Пармали спала на диване в гостиной. Разыскивая на втором этаже квартиры маленькую шкатулку, в которой Лидия держала драгоценности, Квист рассказывал обо всем Конни. Она напомнила ему, что он не отзвонился Максу Готтфриду.

— Он перезвонил полчаса назад. Сказал, что дело срочное.

Квист нашел шкатулку, достал сережки с лазуритом, которые подарил Лидии на день рождения в прошлом году. Сунул одну в карман. Но взгляд Конни не позволил ему уйти.

— Возможно, речь пойдет о Лидии.

— Первый раз он позвонил давно, до… — Он не договорил. Возможно, Гарви нашел Лидию в квартире Викерса уже после звонка Готтфрида. — Соедини меня с ним, Конни.

Квист спустился вниз, налил чашку кофе из кофеварки, которую предусмотрительно включила Конни.

— Мистер Квист может поговорить с вами, мистер Готтфрид, — услышал он и взял трубку.

— Извините, что беспокою вас в столь поздний час, — впрочем, извиняющихся интонаций Квист не услышал, голос адвоката звучал недружелюбно.

— Я сейчас очень тороплюсь.

— И все-таки вам придется найти время, чтобы выслушать меня. Вы и ваше агентство прекращаете всякую деятельность по рекламной кампании Марка Стиллуэлла и «Спортивного комплекса». До особых указаний.

— И от кого они поступят?

— От моего клиента, Дэвида Льюиса, который также ваш работодатель. Ему не нравятся ваши действия, Квист. Он хочет поговорить с вами, чтобы решить, стоит ли и дальше иметь с вами дело.

— И что же ему не нравится?

— Вот это он со мной не обсуждал. Но я уполномочен передать вам следующее: или вы даете задний ход, или пожалеете о том, что не прислушались к дельному совету.

— О чем же я пожалею?

— Я лишь выполняю указание моего клиента. И не знаю, что имеет в виду мистер Льюис. Но вот что я могу вам сказать, исходя из собственного опыта. Если Дэвид Льюис кому-то угрожает, он не блефует.

Квист глубоко вздохнул.

— Вы можете сказать Льюису, что передали мне его слова, дружище. Можете также сказать, что я понял, о чем речь и лично позабочусь о том, чтобы стереть его с лица земли, если он попытается выполнить свою угрозу.

— Что за чушь вы несете, Квист!

— Чушь, говорите? Так вот, я тоже не блефую, Готтфрид. И вы теперь сможете спать спокойно только в том случае, если понятия не имеете, о чем говорим мы с Льюисом.

Квист положил трубку, пальцы его сжались в кулаки. Он повернулся к Конни.

— Ты права.

— Насчет Лидии?

— Именно. Или я немедленно даю задний ход, или…

— Значит, надо давать задний ход. — Он посмотрел в ее широко раскрытые глаза, обнял, на мгновение прижал к груди. Присутствие близкого человека успокаивало, иначе он бы взвыл от раздирающей его душевной боли.

— Слишком поздно. Они не позволят ей уйти. Она сможет опознать Викерса, даже если Дэн не сделает этого первым. Лидию можно спасти, если…

— Если что?

— Если загнать их в угол. Возможно, уже поздно, но…

— Джулиан, может, вам стоит остановиться? Все-таки это не ваше дело. Пусть преступников ловит Кривич!

— Если я остановлюсь, а Лидия не вернется, в жизни у меня останется только одна цель: отплатить им так, чтобы память о моей мести пережила меня на века. — Он наклонился, поцеловал Конни в лоб. — Молись за нас, Конни, если знаешь как.

— Человеческий мозг, что компьютер, — вещал Кривич, напоминая школьного учителя. — Он битком набит информацией. Разница между машиной и человеком в том, что из первой можно получить нужную информацию, нажав несколько кнопок, и нет необходимости перерывать всю кучу. — Он сидел за столом в своем кабинете. Перед ним лежала компьютерная распечатка. — Мы ввели в компьютер всю информацию по делу Стиллуэлла. Фамилии, даты, биографические данные. А также все материалы по Эду Викерсу. Имя, фамилию, адрес, телефонный номер. Не забыли и про то, что он был капитаном футбольной команды колледжа в 1963 году. Затем я задал компьютеру два вопроса. Были у Эдварда Викерса нелады с законом? Есть ли связь Эдварда Викерса с делом Стиллуэллов? И получил два ответа.

— Какие же? — нетерпеливо спросил Квист.

— В обоих случаях — «да». За последние восемь лет Эдварда Викерса арестовывали трижды, всякий раз за нападение, сопровождаемое побоями. Мистер Викерс просто обожает избивать людей в общественных местах. Один раз он едва не убил свою жертву, оставив калекой на всю жизнь, но каким-то чудом адвокат сумел уладить все без суда — за подозрительно крупную сумму. Таких денег Викерс заработать не мог. Платила не страховая компания, следовательно, у Викерса был очень богатый спонсор. Каждый раз при аресте его интересы представлял блестящий криминальный адвокат, некий Макс Готтфрид. Как тебе это нравится?

— Одно к одному! — воскликнул Квист.

— А теперь о втором «да» компьютера, — продолжал Кривич. — О связи Викерса с делом Стиллуэллов, более осязаемой, чем тот запах, что ты учуял в его квартире. Компьютер эту связь нашел. После нашей последней встречи я проверил личный номер Марка Стиллуэлла в уэстчестерском особняке. В день убийства с него тоже звонили по межгороду. В том числе и Викерсу, в его квартиру на Одиннадцатой улице. — Кривич грохнул кулаком по столу. — Мне очень хочется повидаться с этим Викерсом. Я хочу знать, где он был в то самое время, когда Джэдвина застрелили у Гранд-сентрал. И хочу знать, куда он запрятал твою девушку.

— Уверен, что он направился в больницу.

— А я уверяю тебя, что там он еще не появился. Тебе не нравятся полицейские методы, не так ли? Что ж, сережка, которую ты принес, поможет мне получить ордер на обыск квартиры Викерса. Улика, сфабрикованная полицией, так?

— Я не возражаю.

— Не возражаешь, пока мы льем воду на твою мельницу. В противном случае ты бы кричал на всех углах о наших противозаконных методах. А на что готова ради тебя мисс Пармали?

— Конни? Она-то тут причем?

— Вчера она побывала у Френкеля. По направлению личного врача, чтобы Френкель помог ей справиться с депрессией, так?

— Ты же знаешь, это был предлог.

Кривич разглядывал потолок.

— Бедняжка пришла в надежде на помощь. А коварный доктор Френкель попытался овладеть ею. Это может стоить ему карьеры.

— Да кто его в этом обвинит?

— Надеюсь, мисс Пармали. — Кривич посмотрел на Квиста. — Если пригрозить доктору Френкелю публичным обвинением в попытке изнасилования, он, возможно, скажет нам, где искать миссис Льюис.

Квист выдавил из себя улыбку.

— Скверный, бесчестный, коварный кои. Но мне другого не надо.

— Ты найдешь сейчас мисс Пармали? В четыре утра наш добрый доктор может оказаться более сговорчивым.

На столе Кривича зазвонил телефон. Тот снял трубку, послушал. Его лицо закаменело.

— Сейчас еду, — бросил он, положил трубку на рычаг, но не сдвинулся с места.

— Насчет Викерса ты не ошибся, — он посмотрел на Квиста. — Он действительно объявился в больнице.

— Его взяли? — воскликнул Квист. — Викерс знал, где Лидия!

— Взяли, — вздохнул Кривич. — Он оглушил какого-то врача в служебном помещении, надел его зеленый хирургический халат и маску и направился в палату Гарви. Я не зря говорил тебе, что мой Уинстон знает свое дело. Он опознал Викерса, остановил его, сорвал с лица маску. Викерс набросился на него. Уинстон применил оружие. Теперь Викерс ничего не сможет нам сказать… до Судного дня!

У Квиста защемило сердце. Викерс знал, где Лидия, а теперь он мертв. Кривич ничем не сможет ему помочь. Его люди защитили Дэна Гарви, но утеряли ключ от темницы Лидии.

Выяснилось, что Викерсом интересовался не только Кривич. Детектив Пуччи, занимающийся организованной преступностью, давно имел на него зуб.

— Я пять лет пытаюсь засадить его за решетку, — говорил он Кривичу и Квисту. Втроем они стояли в больничном морге у громадного тела, ожидающего вскрытия. — Специализация этого парня — промышленный шпионаж. Подслушивающие устройства, покупка документации, запугивание, даже убийства. Однажды я уж решил, что все, он получит срок за убийство профсоюзного лидера одного сталеплавильного завода. Но дело развалилось. Когда корпорации не могут решить вопрос легальным путем, они нанимают профессиональных убийц.

— Бандитов, — пробормотал Квист.

— Правильно, — кивнул Пуччи. — Бандитов. Слышали о Максе Готтфриде? Есть тут такой адвокат.

— Не только слышали, но и тесно общались, — ответил Квист.

— Он объявлялся всякий раз, когда мы думали, что Викерс у нас в руках. Наверное, лучший криминальный адвокат во всей стране.

— Мог Викерс работать на одного человека? — спросил Кривич. — К примеру, на Дэвида Льюиса.

Пуччи пожал плечами.

— Я всегда спотыкался на Готтфриде. Полагаю, Викерс работал на всех, кто мог оплатить его услуги. Сегодня — на меня, завтра — на него против меня, — детектив прищурился. — Макс Готтфрид — адвокат Дэвида Льюиса, не так ли? Если бы Льюису потребовались услуги бандитов, Готтфрид наверняка порекомендовал бы Викерса.

— У меня нет доказательств, Пуччи, — заметил Кривич, — но я уверен, Викерс или один из его подручных убил капитана Джэдвина. Я думаю, он похитил мисс Лидию Мортон. Постарайся с этим разобраться, — он посмотрел на Квиста. — Сережка нам больше не нужна. Этот покойник — достаточный повод для получения ордера на обыск.

— Мы этим займемся, — кивнул Пуччи.

— Никакой информации прессе, — предупредил Кривич. — Я еду в Уэстчестер поговорить с возможными работодателями Викерса. Не хочу, чтобы Готтфрид влезал в это дело до того, как я выясню кое-какие подробности. Не хочу, чтобы Дэвид Льюис узнал, что здесь произошло. И никто не должен знать о состоянии Дэна Гарви. Понятно?

— Понятно, — кивнул Пуччи. — Викерс хотел добить Гарви?

— Несомненно, но доказательств нет, — Кривич посмотрел на Квиста. — Поедешь со мной за город? Марку Стиллуэллу придется объяснять, с чего это он звонил Викерсу.

— Доктор Френкель? — спросил Квист.

— С ним придется обождать, но я прикажу установить наблюдение за его домом. На случай, что он поедет навестить пациентку… или ее привезут к нему.

Квист сидел рядом с Кривичем на переднем сиденье полицейского автомобиля без опознавательных знаков, несущегося по пустынной Ист-Рнвер-драйв. Его переполняла ярость. Душа требовала отмщения за Лидию и Дэна. Все началось с модных платьев, а закончилось кровавой драмой. Ему вспомнился ланч с Лидией и Кэролайн в «Заднем дворе» Уилларда, когда все посетители не могли оторвать глаз от двух веселых, обаятельных красавиц. Теперь одну убили, вторую похитили. Арест, суд, обвинительный приговор для убийцы. Такой исход его не устраивал. Он хотел, чтобы убийца понес наказание от его руки.

— У тебя револьвер. — Кривич не отрывал глаз от дороги.

— Да.

— Отдай-ка его мне.

— У меня есть разрешение на ношение оружия.

— У тебя нет разрешения убивать, — отрезал Кривич.

— Ты полагаешь, я только об этом и думаю?

— Я это знаю. Сезон охоты не открывался, даже на убийц.

— Может, мысли об убийстве и остановят меня. Но, если Лидия и Гарви…

— Хватит ребячиться, — оборвал его Кривич. — Сеть на них уже наброшена. На всех. Льюис через Готтфрида связан с Викерсом. Кто-то из дома Марка звонил Викерсу. Мириам Толбот убежала от Бобби Гилларда, узнав о случившемся с Гарви. Вне поля нашего зрения лишь Марция Льюис. Но мы найдем ее в течение нескольких часов.

— Найдем живой?

— Не могут они убивать всех подряд. Сейчас они постараются избежать наказания за уже содеянное. Хочу задать тебе вопрос, если, конечно, ты сейчас способен на логичные рассуждения. Что направило Гарви на след Викерса? Их давнее знакомство — случайное совпадение. Гарви повел бы себяиначе, если бы речь шла о незнакомом ему человеке. Но почему Викерс? Разыскивая бандитов, которые могли работать на Льюиса, он наверняка получил информацию, выведшую его на Викерса. Что ты на это скажешь?

Квист задумался.

— Может, он знал, чем теперь занимается его давний приятель? И подумал, что Викерс назовет ему имена тех, кто работает на Льюиса или Стиллуэлла или на них обоих. Возможно, он понятия не имел, что те наняли Викерса.

— Любопытная версия, но не очень-то убедительная. — Стрелка спидометра дрожала у цифры семьдесят миль. Кривич мог не опасаться дорожной полиции. — Если ты прав, Викерс держал Лидию в своей квартире и не пустил бы на порог никого, даже старого друга. Просто не ответил бы на звонок или стук в дверь. Но что-то случилось, и ему пришлось избавляться от Гарви. И причина случившемуся только одна: Гарви догадался, что Лидия в квартире Викерса.

— Может, он действительно ходил в «Кафетерий», как и говорил мне, оставив Лидию одну, связанной. Гарви ее нашел, но не успел освободить, вернулся Викерс.

— Как Гарви проник в квартиру? По пожарной лестнице и через окно? Он бы не избрал такой путь, если бы не подозревал Викерса.

— Дэн просил передать мне, что напал на след, но не знает, приведет ли он куда-нибудь.

— Если б он предполагал, что Лидия в квартире Викерса, попытался бы он вызволить ее в одиночку? Не сказав тебе или мне? Он знал, что Викерса просто так не объедешь. Стал бы он рисковать безопасностью Лидии, пытаясь изобразить героя?

— На него это не похоже.

— Значит, в цепочке наших рассуждений недостает какого-то звена.

— Нам недостает Лидии.

Они мчались сквозь лунную ночь, занятые своими мыслями. Квист спрашивал себя, как он поступит, если… если Лидия ушла навсегда? Хватит ребячиться, сказал ему Кривич. Он и вел себя, как взрослый, пока двое суток тому назад не высадил Лидию у подъезда ее дома, ожидая увидеться с ней вновь через несколько часов. Он создал отличное агентство, он заработал много денег, он жил так, как ему хотелось, прекрасная женщина делила с ним все радости и беды. Он знал, что со временем бизнес ему надоест, и тогда он и Лидия отправятся путешествовать или купят себе остров. Они имели полное право делать все, что заблагорассудится, потому что их действия никому не причинили бы ни малейшего вреда. И вот теперь все эти мечты рухнули, уничтоженные человеком, готовым сокрушить всех и вся ради спасения собственной шкуры.

Пальцы Квиста ласкали рукоятку револьвера, что лежал в кармане пиджака. Он получил разрешение на хранение оружия, потому что стены его квартиры украшали дорогие картины. Если б их украли, никакая страховка не возместила бы стоимость похищенного. И закон счел возможным разрешить ему самому охранять свою собственность.

Он искоса глянул на Кривича, который сбросил скорость, чтобы не проскочить поворот в поместье Стиллуэллов, благо до него оставались считанные мили. На квартирных воров сезон охоты круглый год, подумал Квист, а вот поднять руку на тех, кто похитил самого дорогого мне человека я не в праве. И я не могу поднять руку на убийцу. А не пойти ли тебе к черту с такой логикой, приятель!

— Ты что-то сказал? — спросил Кривич.

— Если и сказал, то не хотел, чтобы ты меня услышал.

Вновь они помолчали, а через пару минут Квист увидел особняк Стиллуэллов, застывший на холме в лунном свете.

— Им бы лучше ответить на наши вопросы, — вырвалось у него.

— Если не ответят, то завтрак им принесут в казенной посуде.

Ни одного окна не светилось в большом, заросшем плющом особняке. То ли все спали, подумал Квист, то ли в темноте строили коварные планы.

Они остановили машину у парадной двери, поднялись по каменным ступеням. Кривич позвонил. Они подождали, потом Кривич позвонил вновь. В доме начали зажигаться окна, наконец открылась дверь, и перед ними предстал Шоллерт, в халате поверх светло-желтой пижамы.

— Добрый вечер… вернее, доброе утро… господа.

— Мне надо поговорить с мистером Стиллуэллом, — объяснил Кривич неурочный визит. — С мистером Марком Стиллуэллом.

Шоллерт мигнул.

— Мне представляется, что его нет дома, лейтенант.

— Вам представляется?

— Вечером он уехал на «корветте». Я не слышал, чтобы он вернулся. Возможно, потому, что пару раз задремал. Если вы войдете в дом, господа, я его поищу.

— Вы плохо спите, Шоллерт? — спросил Квист.

Лицо дворецкого осталось бесстрастным.

— После этой трагедии, мистер Квист, нам всем не до сна.

— В чем дело, Шоллерт? — послышался с верхней площадки лестницы голос Беатрис Лоример.

— Приехали мистер Квист и лейтенант Кривич, мадам. Хотят поговорить с мистером Марком.

— Так приведи его.

— По-моему, он еще не вернулся, мадам.

— Мы хотим видеть вас всех, Беатрис, — крикнул Квист. — Вас, Марка, Джерри и Патрика Гранта.

— Дайте мне минуту, чтобы что-нибудь на себя накинуть, — ответила Беатрис. — Еще что-то случилось?

— Случилось, — Квист повернулся к дворецкому. — Может, мне сходить за Джерри, Шоллерт?

— Мистера Джерри нет, — ответил тот. — Вчера утром он уехал в Нью-Йорк. И собирался вернуться лишь к похоронам, которые назначены на завтра. Если вы позволите, сэр, я схожу посмотреть, вернулся ли мистер Марк, и позову мистера Гранта.

Они остались ждать в холле. Шоллерта долго не было, появился же он полностью одетый.

— Как я предполагал, господа, мистер Марк не вернулся. Мистера Гранта я разбудил, и он сейчас подойдет.

Тут по лестнице спустилась Беатрис, в темно-красном халате, уже аккуратно причесанная. Немногие женщины могут так быстро выйти к мужчинам, отметил Квист.

— Надеюсь, больше никого не убили, Джулиан? — озабоченно спросила она. — Сколько же это может продолжаться?

— Вы знаете, где сейчас Марк Стиллуэлл, миссис Лоример? — спросил Кривич.

— Вечером он решил проехаться по окрестностям. Вы же понимаете, как ему сейчас тяжело. Вот он и надеялся, что поездка хоть немного отвлечет его от горестных мыслей.

— Вас не тревожит его отсутствие?

— Нет. А с чего мне тревожиться?

— Все-таки половина пятого утра, миссис Лоример.

— Он уже не ребенок, лейтенант. И не должен спрашивать у меня, можно ли ему задержаться.

По ступеням сбежал Патрик Грант, в спортивной рубашке и брюках, туфлях из мягкой кожи.

— Привет, Квист… лейтенант. Как я понимаю, в такое время вы могли приехать только по делу.

— Это точно, — кивнул Кривич.

— Во всяком случае, мы можем где-нибудь присесть. Пройдемте в гостиную, — проговорила Беатрис, пошла первой, села на диван, взглядом предложила Квисту сесть рядом. Тот, однако, остался стоять у кресла с высокой спинкой, всем своим видом показывая, что игры кончились.

— Шоллерт, пожалуйста, принесите нам кофе.

Дворецкий отбыл. Грант закурил и устроился на краешке стола.

— Так по какому вы приехали делу, лейтенант? — спросил он.

Кривич, как и Квист, остался стоять.

— На следующее после убийства миссис Стиллуэлл утро из этого дома неоднократно звонили по межгороду. С занесенного в справочник номера трижды адвокату Максу Готтфриду и один раз доктору Френкелю. Мистер Готтфрид объяснил, что обусловило эти звонки. Доктор Френкель, сославшись на конфиденциальность отношений врач-пациент, отказался сказать, кто ему звонил.

— Полагаю, что Дэвид, — слишком уж быстро ответил Грант. — Марция была в истерике. А больше врач никому не требовался. Дэвид в конце концов вызвал местного эскулапа, доктора Тэйбора.

— Это мне известно, — продолжил Кривич. — Между прочим, вы или миссис Лоример знаете, куда отправили миссис Льюис? Вы, миссис Лоример, говорили Квисту о какой-то клинике на Лонг-Айленде.

— Мне так сказал Дэвид. Названия клиники он не упомянул, — ответила Беатрис.

— Если бы вы задали этот вопрос мистеру Льюису, он бы вам все и сказал, — вставил Грант.

— После отъезда отсюда Льюис не хочет с нами разговаривать, — ответил Кривич. — Но я приехал сюда не для того, чтобы спрашивать о местонахождении миссис Льюис. — Его холодный взгляд остановился на Гранте. — Меня интересуют телефонные разговоры, что велись с личного номера Марка Стиллуэлла.

— В то утро забот хватало, — ответил Грант. — Надо было отменить назначенные встречи, известить двух-трех друзей. Разумеется, мы звонили и по этому телефону.

— Откровенно говоря, интересует меня только один ваш звонок. Я бы хотел знать, кто звонил Эдварду Викерсу и почему.

Грант замер.

— Кто такой Эдвард Викерс, Пат? — спросила Беатрис.

— О, я знаю, кто такой Викерс, миссис Лоример, — ответил Кривич. — Профессиональный убийца, матерый бандит. Вот кто он такой, миссис Лоример. Повторяю вопрос, кто ему звонил и почему?

Квист обратил внимание, что Беатрис не смотрит на Патрика Гранта. Хотя такой взгляд, если бы она действительно не знала, о ком идет речь, был бы более чем естественным.

Вот тут Грант, пожалуй, допустил ошибку. Он мог бы заявить, что знать не знает никакого Викерса, но избрал другой путь.

— Как-то странно вы его называете. Профессиональный убийца, матерый бандит.

— А как его следует называть? — полюбопытствовал Кривич.

Грант бросил окурок в камин. Не попал, соскользнул с краешка стола, подошел к окурку, поднял его, бросил на серую золу в камине. Он явно тянул время.

— Мы полагаем, что Викерс убил капитана Джэдвина. И хотим знать, не получил ли он соответствующих инструкций из этого дома.

Грант повернулся.

— Вы арестовали Викерса?

— Нет.

— Есть у вас улики против него?

— Мы знаем, что ему отсюда звонили, — ответил Кривич. — Знаем, что его адвокат — Макс Готтфрид, которому тоже звонили в ту ночь. И нам очень хочется знать, кто звонил Викерсу, мистер Грант, и почему.

Грант закурил новую сигарету.

— Я звонил.

— Пат! — нотки удивления в голосе Беатрис прозвучали фальшиво.

— Почему? — повторил Кривич.

Грант уже все продумал, так что не замедлил с ответом.

— Наутро я и Марк Стиллуэлл назначили ему встречу в Нью-Йорке. Как вы понимаете, приехать мы не могли. Я позвонил Викерсу, чтобы отменить встречу.

— Как вы заботливы с партнерами. И что же за дела у вас и Марка Стиллуэлла с Викерсом?

— Не уверен, что обязан отвечать на этот вопрос, лейтенант.

— Тогда позвольте предположить, что вы позвонили Викерсу с тем, чтобы приказать избавиться от капитана Джэдвина.

— Это абсурд, лейтенант! — воскликнула Беатрис. Ее лицо побледнело, несмотря на румяна.

Грант все еще стоял у камина.

— Бизнес — сложная штука, лейтенант. Я знаю Викерса как детектива. Вернее, специалиста по промышленному шпионажу. Мы обратились к нему, чтобы получить конфиденциальную информацию по одной корпорации, с которой собирались вести дела, и…

— Слушайте, день у меня выдался трудным, да и ночью поспать не удалось. Поэтому не надо рассказывать мне сказок, мистер Грант.

Грант сухо улыбнулся.

— Это правда, лейтенант. Я могу лишь сожалеть о том, что вы мне не верите.

— Вчера вечером вы договорились о встрече с моей сотрудницей, Глорией Чард, но не пришли. Почему? — спросил Квист.

Грант пожал плечами.

— Не смог разгрести кучу дел, что обрушилась на меня.

— И приехали сюда, чтобы заниматься ими и вечером? А может, вы заволновались, узнав, что Викерс избил до полусмерти моего партнера, Дэна Гарви, и решили предупредить Беатрис и Марка, что возможны неприятности?

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Где Лидия? — в лоб спросил Квист. Голос его дрогнул.

Грант весь подобрался.

— Что все это значит? Откуда мне знать, где Лидия? Почему вы этого не знаете?

— Потому что о ее местонахождении известно вам! Потому что Викерс работает на вас, и он похитил Лидию!

— Да вы сошли с ума! — Грант отступил на шаг.

Кривич вздохнул.

— Как я и сказал, день выдался длинным. И чтобы наконец-то подвести черту, я вас арестую по обвинению в заговоре с целью совершения убийства.

— Я имею право позвонить адвокату! — выкрикнул Грант.

— Конечно, только не звоните Максу Готтфриду. Он займет соседнюю с вами камеру. Насколько я помню, телефон в холле. — Кривич повернулся и вышел из гостиной.

Беатрис вскочила, простерла руки к Квисту.

— Джулиан, это безумие! Вы же не думаете…

— Я думаю, Беатрис, как и сказал мне лейтенант, что вам еще долго придется есть из казенной посуды. Если только…

— Если только? — Она коснулась его руки холодными, как лед, пальцами.

— Вы кого-то покрываете. Дэвида Льюиса? Или Марка, вашу ширму? Что видела Марция Льюис? Где она? Мы хотим задать ей этот вопрос.

— Я же сказала, Джулиан, на Лонг-Айленде.

— Я вам не верю. Я не верю ни слову из того, что вы мне уже сказали. В одном я вам сочувствую. Когда все начиналось, вы и представить себе не могли, что случится такой обвал. Мой партнер, Гарви, возможно, не выживет, так его отделал Викерс. Викерс работал на вас. Я думаю, вы знаете, кто убил Кэролайн, кто подлил бензин в бак машины Джонни Типтоу. Вам известно, что именно Викерс застрелил капитана Джэдвина, вы знаете, где сейчас Марция Льюис. Я не могу сказать, какой приговор вынесет вам суд, но, если Дэн умрет, а Лидия не вернется ко мне живой и невредимой, вам придется убить и меня, чтобы спасти свои жизни.

— Джулиан!

— Где Марция Льюис?

— Я же сказала, где-то на Лонг-Айленде.

— Я вам не верю. Где Марк? В постели с Мириам Толбот? Теперь, когда Кэролайн мертва, ему нет нужды возвращаться на ночь домой?

Кривич вернулся из холла.

— Лейтенант Симз уже едет сюда. Миссис Лоример, соберите вещи, которые вы возьмете с собой в тюрьму.

— Ну и сказочку сочинили вы с Квистом, — воскликнул Грант. — Улик против нас у вас нет. Ни одной.

— Тогда адвокат быстренько освободит вас, — ответил Кривич. — Но у меня есть против вас и второе обвинение. Вы помогали прятать Марцию Льюис, свидетельницу убийства.

Беатрис повернулась к Гранту.

— Пат, а почему бы нам не…

— Замолчите, Беатрис!

— Марк! А как же Марк? — спросила Беатрис.

— Лейтенант Симз захватит его по пути, — ответил Кривич. — Он в коттедже Байна с Мириам Толбот, не так ли?

Беатрис направилась к двери. На полпути обернулась.

— Джулиан, передайте Лидии, что я очень сожалею о случившемся.

— Почему бы вам не помолчать, Беатрис! — набросился на нее Грант.

— Как я ей что-то передам, если не могу ее найти? — воскликнул Квист.

Беатрис покачала головой и вышла из гостиной.

— Вы можете позвонить адвокату, мистер Грант, — напомнил Кривич.

Полчаса спустя Симз привез перепуганного Марка. Догадка Кривича оказалась верной. К удивлению Квиста, Кривич не пожелал остаться в Уэстчестере, чтобы допросить арестованных. Вместо этого он заторопился в Нью-Йорк и настоял, чтобы Квист поехал с ним.

— Ты даешь им шанс прикрыться очередной ложью, — протестовал Квист. — Беатрис что-то знает о Лидии. Дай мне время вытрясти из нее правду!

— Лидия будет в безопасности, когда мы закроем дело, но не раньше, — твердо заявил Кривич. — Вот и поедем закрывать его.

— Как?

Кривич завел двигатель. Машина резко рванула с места.

Глава 14

— Я не мог отказать Гранту в праве позвонить адвокату. Он позвонил Мэйдстоуну, партнеру юридической фирмы Готтфрида, я лишь сказал, что они арестованы по обвинению в заговоре. Ничего больше.

— Что из этого следует?

— От него требовалось одно, Джулиан, — позвонить. А слова не имели никакого значения. Звонок — это сигнал. Мы вышли на них, а потому они вводят в действие заранее оговоренный план.

— Какой план? О чем ты говоришь?

— План, который должен их спасти. Мы практически обо всем догадались, но вот доказательств-то у нас нет. Через несколько часов Мэйдстоун выпустит их под залог, и они подготовят версию, к которой не подкопается ни один прокурор. Без Марции Льюис нам в суде делать нечего. Все спишут на Викерса. Грант рассмеялся бы нам в лицо, если б узнал, что Викерс мертв.

— Но мы же не знаем, где искать Марцию Льюис!

— Одно мы знаем наверняка. На Лонг-Айленде ее нет, потому что они говорят, что она там. — Он поднял трубку радиотелефона, набрал номер. — Говорит лейтенант Кривич. Мне нужен ордер на обыск резиденции доктора Милтона Френкеля на Парк-авеню. Я буду там через сорок минут.

— Не уверен, что мы сумеем так быстро получить ордер, — ответили ему.

— Надо суметь, — отрезал Кривич. — И возьмите под наблюдение здание, в котором находится квартира доктора. Я хочу знать, кто выходит из здания, кто входит. Если выведут женщину лет сорока… — он посмотрел на Квиста.

— Блондинку, очень худую.

— Блондинку, очень худую, — повторил Кривич в трубку, — организуйте слежку. И не упустите ее. Если упустите, я вам головы поотрываю.

Они вновь мчались по автостраде. Еще царствовала ночь, но на востоке небо уже посветлело.

— Деньги покупают практически все, — философствовал Кривич. — Адвоката, врача, убийцу. Всех можно купить, имея достаточно денег. Пока Марция в безопасности, потому что она небезразлична Льюису. Но если вопрос встанет ребром, она умрет от передозировки успокоительного или снотворного. Но не в доме доброго доктора. Иначе ему будет не так-то просто выйти сухим из воды.

— Они ее убьют?

— Чтобы спасти свою шкуру, они убьют кого угодно. Она знает, кто начал эту бойню, изрезав на куски Кэролайн Стиллуэлл, — он ударил по рулю кулаком. — Если б я мог ответить на два вопроса, я бы обошелся без Марции. Что заставило Кэролайн Стиллуэлл спуститься к бассейну в ту ночь? И как Гарви вышел на Викерса?

Они подъезжали к мосту Триборо, когда зажужжал радиотелефон Кривича.

— Ордер готов, лейтенант, дом на Парк-авеню обложен. Пока все тихо.

— Я подъеду через десять-двенадцать минут, — ответил Кривич, вдавливая в пол педаль газа.

Уличные фонари еще горели, но светлая полоска на востоке становилась все шире. Наконец они выехали на Парк-авеню. Еще минута-другая, и показался дом Френкеля. У подъезда стоял большой черный лимузин. В конце квартала Квист заметил еще один автомобиль, как догадался Квист, с детективами. Кривич остановился параллельно полицейскому автомобилю.

— Рад, что вы уже здесь, лейтенант, — по голосу Квист узнал Пуччи, которого видел в больнице. — Что-то готовится. Из лимузина вышли трое мужчин и скрылись в подъезде. Один из них — Дэвид Льюис. Я его узнал. Видел фотоснимки в газетах.

— Тогда не будем терять времени, — ответил Кривич. — Ордер при тебе?

Пуччи похлопал по карману.

Кривич припарковал машину у тротуара и вместе с Пуччи и Квистом направился к дому Френкеля. Они еще не дошли до лимузина, когда дверь подъезда открылась, и из нее вышла группа людей. Льюис поддерживал жену с одной стороны, незнакомый мужчина — с другой. Вернее, не поддерживали, а тащили ее. Еще один мужчина открыл заднюю дверцу лимузина.

— Пора бы остановиться, мистер Льюис, — разорвал тишину голос Кривича.

Процессия застыла. Посмотрев на еще открытую дверь, Квист успел разглядеть доктора Френкеля, но тут же дверь захлопнулась. Кривич и Пуччи прибавили шагу, и тут сопровождающие Льюиса достали пистолеты. Пуччи нырнул за лимузин, спеша достать оружие. А Кривич повел себя неожиданно: бросился к Льюису и его жене. Квист увидел, как он покачнулся, словно его ранило, но не остановился, пока не врезался в Марцию Льюис, повалил ее на землю и прикрыл своим телом. Один из телохранителей Льюиса уже лежал на земле, второй пытался взять на мушку Пуччи.

Квист метнулся к Дэвиду Льюису, вдавил дуло револьвера в его шею.

— Прикажите им бросить оружие, Льюис. Или останетесь без головы.

Но приказы уже запоздали. Пуччи уложил второго охранника. Квист присел рядом с Кривичем и визжащей Марцией Льюис. Кривич повернулся к нему. Его лицо перекосило от боли.

— Я подумал, что ее пристрелят прямо у нас на глазах!

— Сильно тебя ранило?

— В плечо. Могло быть хуже.

Он с трудом поднялся, держась за правую руку. Квист помог встать Марции. Льюис напоминал статую. Открылась дверь, появился доктор Френкель.

— Мой Бог! — вырвалось у него. — Мой Бог!

Пуччи уже вызывал полицию и «скорую помощь».

— Долго вы еще будете держать на улице вашу пациентку, доктор? — спросил Кривич.

— Я должна кому-то сказать! — вопила Марция. — Я должна! Я убила ее. Слышите, я убила ее!

Дэвид Льюис напоминал человека, которому довелось засвидетельствовать конец света. Он сидел в большом кресле в кабинете Френкеля. Доктор, взглянув на рану Кривича и убедившись, что это не более чем царапина, увел Марцию Льюис в другую комнату.

— Сейчас она не может говорить. Сами видите, она не в себе. Может, позже, когда я успокою ее…

— Это неважно, — вмешался Льюис. — Я сам скажу все, что могла бы сказать она. Все равно уже ничего не скроешь…

Его грандиозные замыслы рухнули, как карточный домик.

Квист едва сдержался, чтобы не задать главный для себя вопрос. Но понял, что надо дать Льюису выговориться, пока тот не передумал.

— Возможно, вы мне не поверите, в свете того, что я вам сейчас расскажу, но я люблю Марцию. Да поможет ей Бог. Мы встретились, когда она была молодой и красивой. Но она не стала частью моей жизни, за исключением времени, проведенного в спальне. Деньги, власть, на это ей было наплевать. Марция, бедняжка, стала терять чувство реальности. Доктор Френкель пытался помочь, иногда ей становилось лучше, но все реже и реже. Доктор предупреждал, что она психически больна, что ее надо поместить в клинику, но я не мог пойти на такое. Я держал ее при себе, стараясь уберечь от самой себя.

Быстрее, молил Квист. Ради Бога, расскажи о главном и о Лидии.

— Я мог купить все, что хотел, потому что в моих руках были власть и деньги, — продолжал Льюис. — Женщины! Марция и секс стали понятиями несовместимыми, а я жаждал женщину, — он тяжело вздохнул.

— Кэролайн Стиллуэлл? — спросил Кривич.

Льюис кивнул.

— Господи, как она была прекрасна! Весь вечер я не отрывал от нее глаз и понял, что она должна стать моей. Я пошел в ее комнату, когда все улеглись. Сказал, что хочу ее, должен обладать ею. Она рассердилась, потому что я застал ее раздетой, в одних трусиках и бюстгальтере, накинула халатик и потребовала, чтобы я немедленно ушел. Не стала кричать или звать на помощь, зная, что для карьеры Марка мое слово может оказаться решающим. И я знал, что ей это известно. А потому предложил ей сделку. Если она отдается мне, Марк получит все, что ему хочется. Встанет рядом со мной на вершине финансовой пирамиды. Кэролайн любила Марка. Я думал, что ради него она пойдет на все. Но она указала мне на дверь. — Льюис облизал пересохшие губы. — Я… я попытался овладеть ею. Я достаточно хорошо знал Марка и не сомневался в том, что он никому ничего не скажет. Марк — пустышка. Все решения принимают Беатрис и Пат Грант. Мне было что предложить за их молчание. Вот я и… попытался взять Кэролайн силой. И тут в комнату ворвалась Марция. — Льюис закрыл лицо руками. — О Боже!

Они ждали продолжения.

— Марция кипела от ярости. Обзывала Кэролайн грязными словами. Хотела наброситься на нее, но я встал между ними. А потом вылетела из комнаты, крикнув, что покончит с собой. — На лбу Льюиса выступили капельки пота. — Марция угрожала самоубийством сотни раз, поэтому я не придал ее словам никакого значения. Страсть к Кэролайн угасла. Я вернулся в свою комнату. О том, что случилось потом, я узнал от Марции.

— Она намеревалась покончить с собой? — спросил Кривич.

— Надо прожить много лет с человеком с больной психикой, чтобы понимать, что к чему, лейтенант. В такое состояние ее привела не ревность. Она знала, что я не могу хранить ей верность. Марция буквально обезумела от страха, испугалась, что я покину ее, что она останется одна. Жизни она боялась больше, чем смерти. Она убедила себя, что ее посадят в сумасшедший дом, если я от нее уйду. Я слишком хорошо знал Марцию, чтобы поверить в ее решимость покончить с собой. Теперь мне известно, что она пошла на кухню и схватила там большой нож. Наверное, она думала, что я последую за ней, остановлю ее. Но я ушел к себе, а она выбежала с ножом в сад.

— И Кэролайн увидела ее? — спросил Квист.

— Да. И побежала следом, чтобы остановить Марцию.

На один вопрос ответ получен, подумал Квист.

В безумных иной раз вселяется невероятная сила. Марция набросилась на Кэролайн, ненавидя ее всей душой, и…

— Убила ее, — закончил за него Кривич.

— Марция вернулась в дом с окровавленным ножом и наткнулась на Патрика Гранта. Она… она ничего не собиралась скрывать. Сказала, что сделала. В тот момент она хотела рассказать об этом всему миру! Грант как-то убедил ее помолчать и отвел наверх ко мне. Взял у нее нож, чтобы вымыть его, затем спустился вниз, к Кэролайн. Ей помощь не требовалась. На этом и строились наши дальнейшие действия: мы исходили из того, что Кэролайн уже ничем не помочь.

Я был не в себе, ни о каком контроле над ситуацией не могло идти и речи. Марция забилась в свою комнату. Марк и Грант прямо заявили мне, что нет нужды отдавать Марцию в руки полиции. Копы найдут другое объяснение убийства. А скандал повредит моим деловым интересам. Они же готовы мне подыграть… за определенную плату.

— Назначение Марка главой «Спортивного комплекса»? — спросил Квист.

— По крайней мере, номинальным. Это бы означало, что контролировать «Комплекс» будут Грант и Беатрис. Я… помоги мне, Господи… согласился. Поэтому мы выбрали столь неудачное время для пресс-релиза, Квист. Они требовали гарантий, что я сдержу слово. Контракт мы подписали еще до того, как вы и мисс Мортон нашли тело Кэролайн.

И тут нам улыбнулась удача. Арестовали Типтоу. Чтобы окончательно загнать его в угол, Грант залил бензин в бак автомобиля, не зная, что Гиллард уже проверил, есть ли в баке бензин. Вы, мистер Квист, обратили внимание полиции на нас, и мы впали в панику. Марцию, все еще пребывавшую в шоке, я отправил к доктору Френкелю. И вот в этот самый момент Грант потерял голову. Он решил, что Джэдвина надо остановить. Да и вас тоже. Со мной он не посоветовался. Нанял Викерса, который убил Джэдвина и похитил мисс Мортон, чтобы вывести вас из игры.

Это была чудовищная глупость, но мы все уже по уши завязли в этой истории. Я предупредил Гранта: больше никаких убийств, или мы с Марцией сами пойдем в полицию. Он мне это обещал.

— Где Лидия? — выкрикнул Квист. Его терпение лопнуло.

— Не знаю. Все шло мимо меня. Вчера вечером Готтфрид сообщил мне, что Викерс убил вашего сотрудника Дэна Гарви. — Тело Льюиса содрогнулось от рыданий. — И выяснилось, что я — трус, Квист. Я не мог заставить себя пойти в полицию. Решил увезти Марцию из Штатов, куда-нибудь на край земли. Нанял двух парней Викерса, чтобы они помогли мне. Через несколько дней Френкель сознался бы, что Марция какое-то время находилась у него. В этом нет ничего преступного. Он, как мог, заботился о пациенте.

— Тем более, ему хорошо платили, — бросил Квист.

Зазвонил телефон. Кривич взял трубку. Странное выражение появилось на его лице. Он протянул трубку Квисту.

— Тебя. В управлении знают, что ты со мной.

О Дэне, подумал Квист. Неужели умер?

— Да?

— Дорогой!

Комната поплыла у него перед глазами.

— Лидия! Господи, где ты?

— В твоей квартире, любовь моя.

— С тобой все в порядке?

— Абсолютно, дорогой. Поторопись, я тебя жду.

Она действительно его ждала!

Прижалась к его груди. А он долго не мог произнести ничего, кроме ее имени.

— Все хорошо, дорогой, все хорошо. — Ее руки ласкали его лицо, волосы.

Наконец он отступил на шаг.

— Тебе не причинили вреда?

— Нет. Поверишь ли, Джулиан, я могла уйти в любую минуту.

— Тогда почему…

— Сядь в это кресло, а я принесу тебе выпить и все расскажу. Потом…

— Я знаю, что будет потом, — заулыбался Квист. — Господи, какое счастье видеть тебя целой и невредимой.

Лидия налила в стакан бурбон, добавила льда.

— После того, как ты высадил меня у моего дома, я только успела принять душ и переодеться, помнишь, мы собирались встретиться на работе, когда в дверь позвонили, и передо мной возник этот гигант, Эд Викерс. Конни сказала мне, что ты тоже с ним познакомился.

— Ты знаешь, что он мертв? Он попытался прикончить Дэна в больнице, но копы застрелили его. Так что произошло дальше?

— Викерс привел очень убедительные доводы. Если ты мне дорог, я должна сделать то, что он скажет. Исчезнуть. Ты поймешь, что это предупреждение, что тебе рекомендуют держаться подальше от расследования смерти Кэролайн. Если ты будешь паинькой, меня вскорости освободят. Если же я не соглашусь подыграть ему, тебя убьют, как только ты высунешь нос из дому. — Лидия принесла Квисту полный стакан. — Не думаю, что он блефовал, Джулиан.

— Точно не блефовал. — Квист отпил из стакана. Чистый нектар.

— Он отвез меня в свою квартиру на Одиннадцатой улице. Ко мне не приставал. Не смешивал личное с бизнесом. Иногда отлучался. «Вот телефон, — сказал он мне, уходя в первый раз. — Вы можете позвонить, вызвать помощь, можете просто выйти из квартиры. Но учтите, если вы это сделаете, живым вам Квиста не видать». — Лидия наклонилась, поцеловала Квиста в щеку. — Я очень хотела вновь увидеть тебя живым, дорогой. Так что, поверишь или нет, я сама выбрала заточение. Меня так и подмывало позвонить тебе, но я боялась, что он как-то об этом прознает.

— Дэн. Откуда взялся Дэн? — спросил Квист.

— Дэн влез через окно в ванной. Викерс как раз ушел на Шестую авеню купить сэндвичи. Он не собирался уморить меня голодом, а готовить не умел. И тут появился Дэн. Он попытался увести меня с собой, так что мне пришлось чуть ли не отбиваться от него. Я ему все объяснила. Если бы я ушла, тебя бы убили. Я и пыталась узнать, как он меня нашел, и уговаривала уйти до возвращения Викерса.

— Как он тебя нашел?

— Он искал не меня. И удивился не меньше моего, когда мы столкнулись нос к носу. Дэн наводил справки о Патрике Гранте. Один из его сокурсников продал Гранту страховой полис. В ходе разговора сокурсник упомянул, что на Гранта работает еще один их общий приятель, Эд Викерс. Он как-то встретил Гранта и Викерса в одном из баров Гринвич-Виллидж. Они еще поболтали, вспоминая студенческую жизнь.

— И Дэн знал, какая у Викерса работа?

— Да. Он же искал бандитов, которых могли нанять Льюис и Марк, и получалось, что в возможном списке фамилия Викерса должна занимать первую строчку. Он дожидался, пока Викерс выйдет из дома, чтобы залезть в квартиру и найти какие-нибудь улики, связывающие Викерса со Стиллуэллом и Льюисом. Он и представить себе не мог, что наткнется на меня. И тут мы услышали поворачивающийся в замке ключ. Дэн ретировался через окно, но недостаточно быстро. Викерс погнался за Дэном по пожарной лестнице и нагнал-таки в проулке. Вернулся Викерс побелевший от ярости. «Твой дружок не понимает, что ему говорят», — процедил он. Кому-то позвонил, а затем сказал, что отвезет меня в другое место, потому что Дэн мог кого-то предупредить о визите сюда. Он отвез меня в квартиру в центре Манхэттена. Оставшись одна, я быстро выяснила, чья эта квартира. Мириам Толбот!

— Ты ее видела?

— Нет. Но нашла письма, фотографию Марка Стиллуэлла.

— Их всех арестовали. — Квист коротко рассказал о том, что произошло после ее исчезновения. Поставил на столик пустой стакан. — Сейчас позвоню в больницу, моя красавица, а потом…

— Я звонила туда перед самым твоим приходом. Дэну лучше. Но говорить с ним еще нельзя.

— Тогда чего мы ждем? — Квист обнял Лидию за талию и увлек к лестнице, что вела в спальню.

Хью Пентикост Где снег был красным

WHERE THE SNOW WAS RED

Глава 1

I

Был второй час ночи. Во всех комнатах горел яркий свет. Человек двадцать танцевали и пели под звуки ансамбля из трех усталых музыкантов. Все смеялись, нахлобучивали друг на друга бумажные шляпы и дудели в детские бумажные рожки. Было немало выпито, но у участников вечеринки еще оставались силы для их бесцельной растраты.

На улице снова пошел снег. Ветра не было, и снег опускался большими пушистыми хлопьями. Он покрывал дорожную колею; он покрывал отпечатки шин на парковке и следы, идущие к дому и от дома; он покрывал труп, лежащий у пустого бассейна, камень, которым проломили человеческий череп, и то место, где снег был красным.

II

Подготовка к вечеринке продолжалась несколько дней. Все началось тогда, когда мисс Тина Робинсон, работавшая на телеграфе в поселке Бруксайд, штат Вермонт, рассказала всем о телеграмме, которая пришла Сьюзен Вейл от ее мужа Терренса. Тот возвращался домой после полугодового отсутствия. Он находился в Калифорнии, собирался лететь на восток и должен был приехать в Бруксайд дневным поездом в пятницу.

Для мисс Робинсон не существовало такого понятия — соблюдение тайны посланий. Те, что проходили через ее руки, немедленно становились достоянием гласности, если в них содержалось хоть что-нибудь интересное для публики. Алонсо Холбрук любил рассказывать о том дне, когда из Нью-Йорка приехали его друзья — два малоимущих художника по фамилии Корвин. Алонсо устроил для них вечеринку с коктейлями, и в разгар веселья мисс Робинсон, маленькая, седоволосая и радостная, ворвалась в сад, размахивая желтым конвертом с телеграммой над головой и крича изо всех сил:

— Все в порядке, мистер Корвин! У вас не конфискуют имущество!

Потому-то о возвращении Терренса узнали очень многие в Бруксайде раньше его жены. От телеграфа до богато отделанного дома супругов Вейл было две мили, и мисс Робинсон решила передать телеграмму лично, что давало ей возможность остановиться в дюжине мест и рассказать новость, прежде чем она наконец вручила послание Сьюзен.

Тина Робинсон была не такой глупой, какой казалась. Она прекрасно понимала, что ее известие произведет на людей, которые его услышат, надлежащий эффект. Мисс Робинсон предвидела злобный огонек в глазах Алонсо Холбрука, когда тот, теребя седую бороду, сказал в своей желчной манере:

— Почти вовремя!

Тина мысленно улыбнулась, когда Лиз Холбрук произнесла: «Как обрадуется Сьюзен!» — поскольку знала, что Лиз совсем так не думала.

Мисс Робинсон предвидела бледность, разлившуюся по лицу молодого Роджера Линдсея, когда она остановила его, идущего на окраину поселка, и рассказала о телеграмме. Тина проводила парня глазами, когда тот пошел прочь, плотно сжав губы в прямую линию. «У Роджера Линдсея будут проблемы», — сказала она себе.

Мисс Робинсон точно знала, еще не дойдя до дома Саттеров, что скажет Эмили. На самом деле чета Саттеров произнесла это в один голос:

— Нам нужно будет устроить вечеринку!

Дэн Саттер, развалясь в кресле в гостиной, испуская слабый запах перегара виски, язвительно улыбнулся.

— А Сьюзен уже знает? — спросил он.

— Я иду к ней с телеграммой, — ответила мисс Робинсон.

— Слава богу, в моей личной жизни ничего такого важного не случается, — сказал Дэн.

Мисс Робинсон возмутилась:

— Ничего в этом такого нет.

— Герой-завоеватель возвращается, — хмыкнул мистер Саттер.

— А что касается того, что с тобой не случается ничего важного, — продолжила мисс Тина, — то и вряд ли что-то случится. Ты никогда нигде не бываешь и никогда ничего не делаешь.

Дэн Саттер в ответ улыбнулся и прищурил глаза, чтобы их не щипал дым его сигареты.

— До чего ты ненавидишь людей, которые просто живут с удовольствием, Тина. Подозреваю, что эта ненависть произрастает из очень старого неорошенного семени. Ты когда-нибудь получала удовольствие от чего-нибудь, кроме сплетен о соседях, а, Тина?

— Дэн, прошу тебя… — сказала Эмили усталым голосом.

— Благодарю судьбу, что мне не приходится терпеть твое общество, Дэн Саттер, — произнесла мисс Робинсон.

— Аналогично, — лениво протянул Дэн. — Ну давай, тащи свою весть Гарсии. Сьюзен очень повезет, если она получит телеграмму до наступления ночи.

— Я свое дело сделаю как надо, — отрезала Тина. — Вот и все, что я вам скажу, мистер Саттер!

Мисс Робинсон покинула Саттеров немного потрепанная, но не утратившая энтузиазма. Дело было в том, что она приберегла самый лакомый кусочек напоследок. Больше всего ей хотелось посмотреть, какой будет реакция Сьюзен Вейл, когда та получит телеграмму. Никто, говорила себе мисс Робинсон, не скажет, что она, Тина, — самая терпимая к людям особа. Но, по мнению мисс Робинсон, Сьюзен Вейл была личностью просто скандальной. Интересно, кто именно расскажет Терренсу Вейлу о том, что творилось в его отсутствие. Она хотела бы, чтобы такая привилегия досталась ей, но не особо на это надеялась. Терренс всегда был с ней предельно вежлив, но никогда не предоставлял ей пространства для маневров. Он не любил разговоров о местных делах, и у него, скорее всего, не хватило бы терпения дослушать все, что Тина знала.

Следует признать, что Терренс превратил старый дом в нечто совершенно особенное, подумала мисс Робинсон, выезжая на своем стареньком «форде» на улицу. Но с такими деньгами, как у Терренса, — почему бы нет? Он обставил дом лучшей антикварной мебелью; провел газ для кухни и нагрева воды; утеплил дом и поставил парафиновую печку. После этого Терренс привез туда Сьюзен. Для мисс Робинсон, с ее характерными для жителей Новой Англии представлениями, Сьюзен — здесь такая же неуместная фигура, какими были бы в поселке павлины, гуляющие по газону летней порой.

Мисс Робинсон вышла из машины и по выложенной камнем дорожке направилась к парадной двери. Дорожка была отлично очищена от снега Илайхью Стоуном, который выполнял для Вейлов работу по дому, хотя, бог свидетель, не так уж много нынче такой работы благодаря разным автоматическим устройствам! Большую часть времени Илайхью сидел на ступеньках почтового отделения, вспоминая охотничий сезон, который прошел, и мечтая о рыболовном сезоне, который впереди. Стоун был завзятым сиднем, почти таким же, как Дэн Саттер. Но для Илайхью подобный образ жизни более оправдан, так как у него нет жены и детей, требующих заботы. Илайхью принадлежал сам себе, и если уж он выбрал образ жизни примитивного существа, то это его дело, хотя сорок лет назад мисс Робинсон тайно надеялась, что Стоун сделает предложение и будет отчасти принадлежать ей. О чувствах Тины к Илайхью часто судачили в деревне, и это была едва ли не единственная сплетня, запущенная в народ не самой мисс Робинсон.

Тина дошла до парадной двери дома Вейлов и торопливо замолотила в нее медной колотушкой. Она долго ждала, прежде чем дверь отворили. И тут мисс Робинсон так ахнула, что чуть не задохнулась. Сьюзен Вейл стояла на пороге… в пижаме!

Это была ярко-красная пижама, расшитая какими-то золотистыми нитями. Она подчеркивала роскошные формы Сьюзен с неприличной четкостью. Пижама была такой коротенькой, что мисс Робинсон отвела свои пылающие глаза. Пижама в четыре часа дня! Раньше ей уже рассказывали, что Сьюзен прямо так и принимает визитеров, даже мужчин!

Темные волосы Сьюзен свободно, бесстыдно ниспадали на плечи. Ее кожа была цвета слоновой кости, как на старой миниатюре мисс Робинсон, которую написали с нее сорок лет назад. Глаза Сьюзен — темно-фиолетовые, а губы — бог знает какого цвета: их не видно из-за ярко-алой губной помады. В дни молодости мисс Робинсон Сьюзен называли бы «финтифлюшкой» за то, что так раскрашивает себе лицо. Конечно, она актриса, что, возможно, и объясняло ее варварские повадки.

— Да, мисс Робинсон? — У Сьюзен был хриплый голос, в котором, казалось, всегда присутствовала насмешливая нотка. Это единственный человек в мире, от которого Тине становилось очень не по себе.

— У меня для вас телеграмма, миссис Вейл, — сказала мисс Робинсон. Сьюзен была единственная женщина в Бруксайде, к которой Тина обращалась только по фамилии. Звать ее по имени почему-то просто не получалось.

— Спасибо. — Сьюзен протянула руку, чтобы взять желтый конверт.

Мисс Робинсон заметила накрашенные ногти и содрогнулась, передавая телеграмму. Она ждала не двигаясь. Ей удалось зайти через порог, так что Сьюзен не могла закрыть дверь.

— Что-нибудь еще, мисс Робинсон?

— А вы не хотите открыть конверт?

— Дорогая моя мисс Робинсон, вряд ли это необходимо. Сорок пять минут назад мистер Линдсей сообщил мне, что вы на пути к моему дому. Он знал, что в телеграмме, потому что вы ее ему прочитали. Может быть, для вас было бы лучше, если бы вы придумали систему дымовых сигналов или методику барабанного боя для распространения новостей? Вам тогда не приходилось бы так много ездить.

— Признаться, я удивлена! — сказала мисс Робинсон. Сама того не осознавая, она отступила назад, пока Сьюзен говорила, и вдруг дверь закрылась перед ее носом. — Какая дерзость! — возмутилась Тина.

III

В обшитой сосновыми панелями библиотеке Вейлов стоял, прислонившись спиной к каменному камину, Роджер Линдсей, высокий и стройный молодой человек с густой шевелюрой из светлых вьющихся волос. В его голубых глазах читалось чувство озабоченности. Линдсей умел, одеваясь в старую одежду, выглядеть столь эффектно, что создавалось впечатление, будто на нем богатый и новый наряд. В тот день на Роджере были вельветовые брюки, заправленные в тяжелые лыжные ботинки, и коричневый твидовый пиджак, надетый поверх рубахи в красно-черную клетку, как у лесорубов. Он раскуривал трубку из корня вереска, которая то и дело гасла, едва начиная дымить. Рядом, на каминной полке, стоял наполовину пустой стакан виски с содовой.

— Вот, наконец-то она сюда добралась, — сказала Сьюзен Вейл, входя в библиотеку с невскрытым конвертом, принесенным мисс Робинсон. Она села на диванчик напротив камина, положила телеграмму на краешек кофейного столика перед собой и налила себе коктейля с мартини из шейкера на подносе.

— Это должно было случиться, раньше или позже, — негромко произнес Роджер.

— Не драматизируй события! — недовольно сказала Сьюзен.

— События не такие уж радужные. Я предал его как друга. Я предал его как партнера по бизнесу.

— Чепуха. — Сьюзен подняла стакан, выпила коктейль целиком и поставила на поднос. — Все возвратилось на круги своя, да и только. Терренс опять какое-то время будет изображать мужа. Ты обретешь мир в компании молодой Холбрук и закончишь писать роман.

— Это не так просто. Лиз Холбрук со мной порвала. Ты это знаешь, Сьюзен.

— Возможно, я спасла тебя от судьбы, котораяхуже смерти.

Морщинки в уголках глаз Роджера сузились от горького чувства.

— Она любила меня. И я ее! Это были чудесные, пристойные, бесхитростные отношения.

— Так возобнови их, если они были такими замечательными.

— Говорю же, не все так просто. — Он попробовал раскурить трубку, пососал ее немного и махнул рукой.

— Послушай меня, Роджер. Ты — всего лишь ребенок. Сколько тебе? Двадцать пять? Ты ввязался во взрослые дела, и это тебя пугает. Но ты поймешь, что все еще жив, лишь ущипни себя. Ты не знаешь людей, что очень плохо для того, кто хочет стать писателем. Девчонка Холбрук по горло сыта своими страданиями. Она примет тебя снова после некоторых протестов и, между прочим, сделает своей собственностью до конца твоей жизни.

Роджер протянул руку к стакану виски с содовой:

— Знаешь, Сьюзен, если ты получишь развод от Терренса, я женюсь на тебе в то же мгновение, как только ты станешь свободной.

Она засмеялась, закинув голову назад:

— Ради бога, прекрати вести себя словно персонаж Шарлотты Бронте. Я ненавижу благородство, Роджер.

— Я просто хотел, чтобы ты знала, — смущенно произнес он.

— Что я действительно знаю и что мне не нравится — ты упорно воспринимаешь один приятный эпизод в своей жизни так чертовски серьезно. Да и был ли он приятным?

— Сьюзен, не говори так! Ты знаешь, что я чувствовал.

— Я знаю, что ты чувствовал, и знаю, что ты чувствуешь сейчас. Ты был возбужден и казался себе настоящим мужчиной. Теперь ты чувствуешь себя виноватым, как маленький мальчик в ожидании папаши, который явится, чтобы набить ему попу ремнем. Нет, никогда ты не был настоящим мужчиной, Роджер, но ты и не маленький мальчик. И папаши никакого нет.

Он стоял, глядя на Сьюзен сверху вниз, и нервно переминался с ноги на ногу. В наступающих сумерках на дощатых стенах плясали отблески пламени, горящего в камине.

— Он помог мне деньгами, чтобы я жил здесь и закончил роман, — горько сказал Роджер. — Когда он уезжал, то попросил меня присмотреть за тобой. — Уголок его рта слегка дернулся. — Я не закончил роман и предал его с тобой. Есть только одно, что я могу сделать, Сьюзен, — это чистосердечно ему во всем признаться, и будь что будет.

Сьюзен Вейл энергично размешала коктейль длинной серебряной ложечкой и налила себе еще выпить.

— Давай прямо сейчас проясним одну вещь, Роджер. Ты только и делаешь, что думаешь о своем драматичном положении. Так уж получилось, что в этой ситуации нахожусь и я тоже. А там, откуда я приехала, партнер, — Сьюзан сымитировала западный протяжный выговор, — мужчины считают дурным тоном распространяться о женщинах, которых соблазнили.

— Сьюзен!

— Мне надо подумать и о моей жизни. Ужасно жаль, что мне все время приходится тебе об этом напоминать. Ты не станешь ничего говорить Терренсу, а если тебе нестерпимо хочется разыгрывать драматические сцены, то делай это в интимной обстановке, скажем в своей ванной с зеркалом.

Роджер открыл рот, чтобы заговорить, и закрыл его. Эта комната, подумал он, когда-то была наполнена волшебством. В течение последних месяцев каждый день Роджер с нетерпением ждал приближения вечера, когда мог прийти к Сьюзен. Он был не в состоянии писать, работать или думать о чем-нибудь, кроме Сьюзен. Роджер вспомнил, как кровь пульсировала в венах, когда он подходил к ее дому. Вспомнил невыносимый экстаз от объятий с этой женщиной, ее почти распутных действий во время занятий любовью. Книга была забыта, Терренс был забыт, Лиз Холбрук была забыта; не осталось ничего, кроме магии Сьюзен. Теперь, когда она разговаривала с ним с таким равнодушием, с оттенком злой насмешливости в голосе, каждое слово ранило, точно глубокая ножевая рана. И во рту Роджер чувствовал горький вкус страха. Сьюзен была потеряна для него; Лиз была потеряна; его карьера пропала. Что он делал, когда весь мир рушился под его ногами?

— Конечно, я уеду из Бруксайда, — сказал он. — Я не смогу здесь жить, когда рядом Терренс.

— Совершенно нелепые мысли, — холодно произнесла Сьюзен. — Терренс — твой издатель. Он в тебя верит. Он может помочь тебе, чтобы работа над романом снова пошла. Но это твоя жизнь, Роджер. Можешь делать с ней все, что тебе угодно.

— Нельзя это все закончить, Сьюзен, как… как будто закрыть книгу! — воскликнул он.

— А почему бы нет? — спросила она, пристально глядя на него через краешек стакана с коктейлем.

— Тебе вообще было все равно, это так, Сьюзен? Совершенно все равно!

— Мой дорогой Роджер, я приняла все, что ты мог предложить, с удовольствием, даже с благодарностью. Теперь все кончено. Если бы ты не относился к этому как желторотый юнец, я бы вспоминала о встречах с тобой с удовлетворением. Но твое поведение очень утомляет меня, дорогой. Очень утомляет!

Роджер выбил трубку о подставку для дров. Лучше делать что-нибудь руками, чем позволить ей заметить, как они трясутся.

— Что ж, пожалуй, это все, — сказал Линдсей, выпрямившись. Его глаза пробежались по комнате, словно он видел ее в последний раз. — Могу ли я, Сьюзен, сделать что-нибудь для тебя, прежде чем уйду?

— Можешь перестать выглядеть, словно христианский мученик на арене в римском амфитеатре.

IV

Роджер Линдсей потащился по дороге к городу, уткнув подбородок в мягкий воротник своего овчинного полушубка. Солнце уже село за холмы, оставив пурпурный отсвет на их заснеженных вершинах. Как всегда, едва солнце зашло, стало ужасно холодно. В домах, стоявших вдоль дороги, зажглись окна. Их теплая желтизна отдавала уютом, звала к себе.

Роджер не сводил глаз с дорожной колеи, но не потому, что дорога была ухабистой. Покидая дом Сьюзен, он не смотрел ни вправо, ни влево, поскольку ему казалось, что люди глядят на него из-за штор в своих домах. Он пытался убедить себя, что такое ощущение — всего лишь результат невроза от чувства вины, но это не получалось. Люди смотрели на него, он был уверен, и думали о нем. Сегодня до наступления ночи уже все узнают, что Терренс возвращается домой, и будут облизываться в предвкушении того, что называют «интересной ситуацией». Станет ли Терренс играть роль разъяренного супруга, когда приедет домой и услышит то, что ему суждено услышать? Или молодой Линдсей бросится наутек, поджав хвост, чтобы уйти от расплаты? А как насчет Сьюзен? А Лиз Холбрук? Ему чудились голоса, приглушенные ветром, который внезапно погнал над сугробами по краям дороги маленькие снежные вихри: «А как насчет Лиз Холбрук?»

Роджер вспомнил, как приехал в Бруксайд чуть меньше года назад. Терренс Вейл подыскал для него маленький коттедж возле поселковой площади — идеальное жилье для холостяка, который мог позволить себе пользоваться услугами уборщицы дважды в неделю. Роджер мог себе такое позволить, поскольку деньгами его снабдил Терренс.

«Я хочу, чтобы тебя ничего не заботило, — сказал тогда Вейл. — Просто работай, и все».

Терренс, темноволосый, живой, с его невероятными взрывами энтузиазма, казался Роджеру богом. Он обладал богатством, красавицей женой, прекрасным домом, процветающей издательской компанией, которая для него была в большей степени увлечением, нежели серьезным делом. Казалось, все, за что ни брался Терренс, получалось на славу и добавляло ему процветания. Во время войны он служил в разведке на Дальнем Востоке. Шесть месяцев назад его попросили вернуться в Китай для участия в миссии, организованной государственным департаментом. Он был авторитетным, удачливым, динамичным. Его остроумные высказывания вовсю цитировали обозреватели бродвейских хроник. Терренс достиг всего, по мнению Роджера, о чем может мечтать мужчина.

Первый роман Линдсея, опубликованный Вейлом, получил восторженные отзывы критиков, но принес очень мало денег. Роджеру предстояло найти какую-нибудь работу и писать следующий роман в свободное время. Терренс не желал об этом и слышать. Он привез Линдсея в Бруксайд, и, когда пришло время ехать в Китай, Вейл увеличил его бремя ответственности.

— Позаботься о Сьюзен, пока меня не будет, Роджер, — сказал Терренс. — Ей будет одиноко. Здешние люди — сплошная соль земли, но не многие из них говорят на одном языке с моей женой.

Это было похоже на задание по защите святого Грааля. К тому времени Роджер очень привязался к Лиз Холбрук. Он, однако, и не думал, что забота о Сьюзен способна как-либо помешать этим отношениям… но лишь до самого первого дня после отъезда Терренса. Сьюзен, недолго попереживав, что муж оставил ее одну, каким-то образом оказалась в объятиях Роджера, и спустя всего лишь час тот обнаружил, что пойман тысячей крючков, терзающих его плоть и разум, и от этих крючков нет спасения. Для него перестала существовать картина совместного будущего с Лиз — Лиз, такой простодушной, такой милой и понимающей. Он утратил вкус ко всему, кроме дурманящих и изощренных ухищрений Сьюзен в любовных утехах.

Теперь все кончено. Вчера это было живо. Теперь все погибло. Его сняли с крючка и бросили обратно в реку. И, сказал себе Роджер, он разучился плавать.

Линдсей был так глубоко погружен в свои мысли, что не заметил, как дошел до площади. Уже горели фонари, и люди торопились войти в центральный магазин в последнюю минуту перед закрытием. Роджеру были нужны сигареты, но ему не хотелось заходить в магазин. Весь поселок, считал он, судачил о нем. Что ж, придется выдержать это. Через площадь Линдсей двинулся к магазину. Как раз в этот момент из его дверей вышла Лиз Холбрук, неся несколько свертков. Он свернул бы в сторону, но девушка его увидела.

— Здравствуй, Роджер, — сказала она.

В ее голосе ему почудился упрек, возмущение, отвращение. Ничего такого в интонации девушки не было, но Роджер все это услышал. Он очень тихо ответил на ее приветствие.

Может, это мороз виноват в ярком румянце на ее щеках. На ней была тяжелая твидовая юбка, ярко-желтый свитер под расстегнутой дубленкой, желтые шерстяные рукавички. Когда она спускалась по ступенькам магазина, порыв ветра припудрил снегом ее темные волосы. «Типичная девушка из Уэллсли», — сказал когда-то Дэн Саттер, описывая Лиз. Конечно, это не было комплиментом, но тогда такая характеристика понравилась Роджеру. Его очаровали большие честные глаза и гордо поднятая голова Лиз. Она действительно являлась натурой простой, бесхитростной, ей нравились простые вещи, и мечты ее были просты. Роджер любил Лиз именно за это и представлял ее в качестве своей половины, занятой заботой о доме и детях, внимательно, но без попыток критиковать слушающей его произведения. Она могла бы стать идеальной женой для него. Так думал Роджер до того самого часа и той самой минуты, когда явился в дом Вейлов «позаботиться о Сьюзен».

— Похоже, сегодня еще снег выпадет, — сказала Лиз. — Ветер дует с юго-запада.

В сельской местности такие замечания не выглядят банальностями. Здесь все участвуют в совместной борьбе за сохранение тепла, за свободные от снега дороги, за поддерживание контактов с соседями. Каждый имеет в своем автомобиле широкую лопату и трос, чтобы выручить друга или незнакомца или самому получить помощь, если не повезет и машина застрянет в снегу.

— Ты слышала новость? — спросил Линдсей. Новость могла быть только одна.

— Про Терренса?

— Да.

Лиз не могла сказать Роджеру ничего, что не звучало бы неприятно для обоих.

— Извини, но мне надо бежать. Отец раскричится, что ужин не готов, если не принесу домой продукты.

— Минуту подожди, — произнес он. Лиз ждала, и Линдсей заметил, как она изо всех сил старается вести себя легко и непринужденно. Ему такое было не под силу. — Лиз, можно мне зайти к тебе в скором времени? Я… Мне надо поговорить с тобой. Мне нужно попытаться как-то… как-то…

— Ты же знаешь, я всегда тебе рада, Роджер.

— Я знаю, что это не так! — возразил он и вдруг понял, что едва не сорвался на крик. — Я не хочу ничего просить… Я не жду от тебя ничего. Я лишь хочу, чтобы ты поняла…

— Я понимаю, Роджер. Конечно, приходи в любое время. Отец и я будем счастливы тебя видеть.

Линдсей мог себе представить в точности, как будет счастлив Алонсо Холбрук. Он чувствовал, что нужно как-нибудь задержать Лиз и как-нибудь ей все объяснить. Он чувствовал, что медлить нельзя. И вдруг Роджер услышал, как хлопнула дверь магазина, и посмотрел в ту сторону. Старый Илайхью Стоун, с огромными, точно велосипедный руль, усами, покрытыми каплями влаги, и Руфус Гилсон вышли из магазина. Они стояли на верхней ступеньке, глядя на Роджера и Лиз. Гилсон лениво взмахнул рукой в качестве приветствия. Линдсей махнул в ответ и в тот момент упустил девушку. Она поудобнее ухватила свои свертки и пошла по дороге.

— Заходи в любое время, Роджер, — сказала она через плечо.

Он стоял с жалким видом и смотрел, как Лиз уходит.

V

— Старею я, — сказал Илайхью Стоун, шевеля губами, спрятавшимися за свисающей бахромой усов, — ревматизм совсем замучил, так что еле нагибаюсь, чтобы шнурки завязать, но разрази меня гром, если бы я стоял и позволял молодой бабе, вроде этой, охмурять меня по новой. — Его водянистые голубые глаза смотрели на Роджера, стоявшего на том месте, где Лиз оставила его, и сокрушенно ковыряющего обледеневшую дорожную колею носком лыжного ботинка.

Руфус Гилсон вынул трубку и красную жестяную табакерку из кармана куртки и не спеша стал заталкивать в трубку табак, искоса глядя на удаляющуюся фигуру девушки. Руфусу было около тридцати, его волосы имели почти такой же красный цвет, как табакерка в руках. Глаза серые, с немного встревоженным выражением. Руф представлял собой продукт местного производства. Он вырос на отцовской ферме. Среднее образование он получал в местной школе, где во всех восьми классах преподавал единственный учитель. За тот период он не видел ни одного города крупнее Ратленда в штате Вермонт. Но его отец, типичный неразговорчивый вермонтец, решил, что Руф должен иметь немного больше и пойти несколько дальше, чем он сам. Год за годом, пока Руф рос, его старик, не произнося об этом ни слова, откладывал по нескольку долларов до тех пор, пока молодой Гилсон не закончил школу. Денег накопилось достаточно, чтобы он смог учиться в Корнеллском сельскохозяйственном университете. Руф уехал и узнал, как обогащать почву, от которой он зависел и которую то любил, то ненавидел. Он познакомился с людьми, чей кругозор далеко уходил за пределы бруксайдской жизни. Он отличался любопытством и пытливым умом. И он рос. Руф вернулся домой и принялся превращать ферму Гилсонов в нечто большее, чем средство наскрести из каменистой земли денег на существование. Потом случилась война — как раз когда дела пошли на лад. Война всегда приходит не вовремя. Но Руф повидал мир; он видел людей, он видел смерть. И домой он вернулся как раз к похоронам отца. Старый мистер Гилсон держался до тех пор, пока не узнал, что Руф возвращается, и тогда он сдался.

Денег не осталось. Старику не под силу было содержать ферму в течение четырех лет, пока Руф находился на службе. Тогда Гилсон начал долгую, тяжелую борьбу за то, чтобы ферма снова разбогатела. Как демобилизованному, ему выдали кредит, но дела шли со скрипом. Вот почему он позволил, чтобы его уговорили баллотироваться на осенних выборах на руководящую должность в местном управлении. Это давало небольшой дополнительный заработок, да и делать на такой должности оказалось особенно нечего. Бруксайд был местом относительно тихим, и, помимо нечастых шумных ссор по субботам в местной парикмахерской и бильярдной, да дорожного происшествия, где требовался официальный протокол, да мелких краж, здесь ничего существенного не происходило.

Одна вещь мучила Гилсона — его безответное обожание Лиз Холбрук. Она росла на глазах Руфа. Раньше он жил с надеждой, что когда-нибудь сможет достигнуть материального достатка и развиться как личность настолько, что брак с Лиз уже не будет казаться несбыточной мечтой, а станет вполне реальным делом. Позже, когда Руф посчитал, что этот момент очень близок, в Бруксайд приехал Роджер Линдсей, и надежда Гилсона обратилась в дым. Лиз была настолько очевидно и страстно влюблена в Роджера, что не стоило и думать каким-то образом бороться за нее. Одной из черт, которые Гилсону нравились в Лиз, была ее способность любить по-настоящему. Ему казалось, что, однажды отдав свое сердце Роджеру, девушка его никогда не разлюбит. Шесть месяцев он наблюдал, как Линдсей и Лиз сближались все больше и больше, пока не стали совсем неразлучны. Потом Руф видел крушение ее любви. Он знал, какой страшный удар был нанесен по гордости девушки, когда Роджера внезапно завлекла Сьюзен Вейл. Лиз всеми способами старалась показать, что не произошло ничего особенно, но Руф, который ее любил, видел, что девушка сражена и разбита. Он считал, что ничем не может ей помочь. Это была личная беда Лиз, несмотря на то что все в поселке о ней знали. Несколько раз Руф водил ее в кино да на танцы в ратушу на День благодарения. Гилсон ощущал, что Лиз испытывает облегчение оттого, что он делает вид, будто с ней ничего не произошло. Но такая ситуация не давала Руфу возможности осуществить прорыв в собственной личной жизни.

— Видать, времена изменились, — сказал Илайхью Стоун. Из-за мороза на его усах начали появляться крохотные сосульки. — Когда я был молодым, то никогда не позволял девочке нести самой учебники из школы и никогда не давал далеко уйти с такими свертками в руках. Кажись, до ее дома добрая миля будет. Видать, все нынче по-другому.

Напряжение ушло с лица Руфа Гилсона, и он улыбнулся Стоуну.

— Экий ты старый пень! — воскликнул он.

Руф спустился по ступенькам и направился к испачканному грязью джипу, стоящему у обочины. Он запрыгнул за руль с изяществом всадника, оседлавшего лошадь.

— Конечно, может быть, я не совсем прав, — продолжал Илайхью. — В такие времена, когда женщины на выборы ходят, на заводах работают и даже режут тебя ножом в больнице, если заболеешь, может быть…

Руф снова улыбнулся, взглянув на старика, и что-то сказал, но его слова не были слышны из-за скрежета замерзшего на холоде мотора автомобиля.

Джип волчком развернулся перед магазином и поехал по дороге вслед за Лиз. Она отошла к краю дороги, чтобы дать автомобилю проехать мимо, но, разумеется, он мимо не проехал.

— Садись! — крикнул ей Гилсон.

— Не стоит, Руф. Не хочу отнимать твое время, нам же не по пути, — сказала Лиз, догадываясь, что он поехал за ней нарочно.

— Но нам по пути, — веселым голосом солгал Гилсон. — Надо заехать к Ральфу Бенсону, он обещал мне кое-что покрасить. Давай бросай вещи вот сюда.

— Не разбить бы яйца. — Лиз бережно положила свертки на пол машины; затем она устроилась на сиденье рядом с Руфом.

Джип тронулся, и они поехали по накатанной колее.

— Приятный сегодня вечер, свежий. — Гилсон не смел посмотреть на Лиз: сделав это, он мог бы не удержаться и ласково прикоснулся бы к ней, сказав, что ее злоключения с Роджером Линдсеем закончились и что на свете есть и другие хорошие люди. Но кто знает, как среагирует девушка…

— Люблю зиму, — сказала Лиз. — В ней есть какая-то чудесная сила. — Она улыбнулась. — А отец пишет! Когда лето, его все время отрывают от работы отдыхающие, которым хочется посмотреть на его картины, и он не может им отказать: а вдруг купят. Но обычно они не покупают.

— Ты знаешь, что сказал Илайхью про Вермонт? — Руф усмехнулся. Подражая Стоуну, он сымитировал гнусавый вермонтский выговор: — «Здесь только два времени года — август и зима!»

— Ну, уж не так у нас плохо! — засмеялась Лиз.

Руф был рад, что сумел развеселить девушку.

— Тот еще мужик, этот Илайхью, — сказал он. — Он освоил искусство жить. Никогда не делает ничего, что его не «удовольствует», как он выражается. Конечно, работать ему необходимо, но Илайхью умудряется превращать работу в своего рода игру.

— Я вообще не думаю, что человек может быть счастлив, если не получает удовольствия от своей работы, — сказала Лиз. Больше она не смеялась, и Руф предположил, что девушка думает о Роджере и о том, что его работа над романом сошла на нет за последние шесть месяцев.

— Вот что меня восхищает в Алонсо, — произнес он. — Ничто не способно удержать его от работы каждый день и каждый час до самой ночи. Он ревнует свое собственное время, как… как влюбленный мужчина.

— Мой отец не такой, как другие. Отец много лет был коммерческим художником. Теперь, когда он получил возможность писать, что хочет, у него появилось чувство, будто времени осталось мало.

— Впереди у Алонсо не меньше двадцати лет активной жизни.

— Насчет того, что это много, он бы с тобой поспорил. Отец говорит, что первые сорок лет его жизни ушли впустую, а последние десять он посвятил обучению. Теперь, когда большинство мужчин устали и думают уйти на пенсию, если удастся, он только начинает трудовой путь.

— Вот поэтому Алонсо доживет до ста лет. Когда устанешь, потеряешь к жизни интерес, вот тогда начинаешь увядать и умираешь. А у Алонсо-то в жилах не вода, и он будет жить вечно. — Руф взглянул на нее и широко улыбнулся. — Но скажи мне, Лиз, вот о чем. Зачем он носит такую громадную бороду?

— Отец сказал, что сорок лет смотрел на себя в зеркало и видел дешевого коммерческого художника, поэтому внешность надо было изменить, а то, дескать, сам того не замечая, по привычке принялся бы рисовать рекламу кукурузных хлопьев. Но настоящая причина, думаю, в том, что у него нет времени на бритье. Как только солнце встает, он начинает работать.

Руф остановил джип на обочине дороги. От двери коттеджа Холбруков к почтовому ящику была расчищена дорожка, но подъезд к коттеджу засыпан снегом. У Холбруков не имелось машины, так что подъезд они не расчищали.

— Помочь тебе с пакетами? — спросил Гилсон.

— Я сама, спасибо, Руф. Может, зайдешь, выпьешь что-нибудь?

— Благодарю, но надо возвращаться на ферму. Бим — славный парень, однако нужно проверить, как он сделал работу.

— Я думала, ты собирался к Ральфу Бенсону, — сказала Лиз улыбаясь.

— Леди, — произнес Руф, подражая выговору Илайхью, — если мне захочется солгать, чтобы себя удовольствовать, то это мое дело!

Дверь коттеджа отворилась, и появилась фигура грузного бородатого человека на фоне освещенного помещения позади него.

— Это ты, Лиз?

— Да, отец.

— Ну же, ради всего святого, заходи да сготовь мне поесть что-нибудь!

— Алонсо, я натравлю на тебя Общество по защите детей за жестокость к молодежи! — крикнул Руф.

— Убери отсюда своего проклятого механического коня, — проревел Алонсо, — или заходи да погрызи с нами сухарей с сыром! Только не стой там!

— Благодарю, поеду домой, меня там ждет тарелка супа из турнепса, — отозвался Руф.

— Ах вы, богатеи фермеры! Если я что-то ненавижу, так это бездействие. Делай что-нибудь! Уезжай или заходи!

— Как-нибудь потом, — сказал Гилсон. Он повернулся к девушке: — Спокойной ночи, Лиз.

— Спокойной ночи, Руф, и огромное спасибо, что подвез.

— Всегда к вашим услугам, леди. Пока.

Она стояла у обочины, глядя, как красные фары джипа исчезли за поворотом дороги. Потом Лиз развернулась к дому и медленно пошла по дорожке, неся свертки.

VI

Алонсо Холбрук принял кульки от дочери и отнес их в кухню. Он был человеком огромного роста — шесть футов и четыре дюйма, ширина же его тела вполне соответствовала росту. Седеющая борода и кустистые брови придавали некую свирепость облику художника, которую усиливали серые глаза — такие ясные и пронзительные, что казалось, можно ослепнуть, если смотреть прямо в них.

Коттедж, в котором жили Холбруки, явно строили, не учитывая габариты Алонсо. Чтобы проходить в двери, ему приходилось нагибаться, и он достаточно часто ушибал себе голову, чтобы проклясть и этот коттедж, и всю архитектуру Новой Англии в целом. Мебель в комнатах была самых разных стилей, большинство ее предметов — громоздки и далеко не в полном порядке. Алонсо то и дело обещал отремонтировать лопнувшую пружину на мягком стуле или склеить пристенный столик, но едва наступало утро, он забывал все обещания и несся в студию, оборудованную в северной части дома. В основной части жилища Лиз поддерживала подобие порядка, но студия являлась местом священным и неприкосновенным. Она была забита стопками холстов, пустыми тюбиками из-под красок, кистями, сломанными пастельными мелками, мастихинами, табакерками и десятками трубок, так сильно засорившимися, что ни в одну из них не набьешь и щепотки табака.

Страсть Алонсо к работе оставляла место в его жизни только для одного — почти столь же страстной любви к оставшейся без матери дочери. Свою любовь ему было выразить трудно. Когда он пытался проявить нежность действием, то что-нибудь обязательно ломал. Его огромные руки, способные наносить тончайшие, едва видимые линии на холст, вели себя крайне неуклюже во всех других случаях. А если Алонсо хотел продемонстрировать привязанность к дочери словами, то его речь в результате превращалась в злобные нападки на того, кто, по его мнению, мог принести Лиз несчастье.

— Пока тебя не было, эта дура, жена Саттера, звонила, — сказал Алонсо, подныривая под дверным косяком в гостиную, где Лиз снимала галоши. — Стало быть, Терренс Вейл домой возвращается. Ты это знаешь?

— Да, — буркнула Лиз, занятая металлической застежкой на обуви.

— Проклятые глупые бабы всегда реагируют одинаково, как по шаблону, — продолжал Алонсо. — Они собираются устроить вечеринку! — Слово «вечеринка» он произнес так, будто оно означало необычайно изощренную, дьявольскую пытку. — Они спросили, не поможешь ли ты им. Я сказал Эмили Саттер… Я сказал ей, что…

— Ах, отец! — воскликнула Лиз.

— Я сказал ей, что ты помогла бы соорудить самый большой праздничный костер на нашей площади, какие только бывают, но я сдохну, если позволю тебе участвовать в организации вечеринки, на которой она, Тина Робинсон и другие деревенские сороки будут сидеть и шептаться про тебя.

— Отец, — устало сказала Лиз, — разве ты не понимаешь, что я должна помочь? Может, лучше мне решать такие вопросы?

Алонсо потеребил бороду:

— У них что, отсутствуют всякие чувства? Они ничего не понимают? Они кто — люди или кто, черт побери?!

— Отец, я здесь живу. Я не могу от всех отдаляться из-за того, что меня обидели. Это лишь дало бы им возможность еще больше сплетничать. А от того, что ты говоришь им все, что думаешь, лучше не станет.

— Да никогда ни хрена никакой пользы не было мне от того, что я скрывал свои чувства! Это… это же видно. Просто по глазам моим видно!

Лиз рассмеялась неожиданно для себя:

— Отец, дорогой, сейчас ты абсолютно прав.

Алонсо попытался набить табаком одну из своих засорившихся трубок, но безуспешно.

— Жена Саттера не посмела спросить прямо, но в самом ее голосе слышался этот вопрос. Ей до смерти хочется узнать, каково твое отношение к последней новости. Ну, я рассказал ей про мое отношение. Я сказал, что мне до лампочки — приезжает Терренс домой или нет. Уже слишком поздно.

— Ах, отец!

— Вот такое вот мое отношение!

Алонсо прошел вслед за Лиз в кухню, где она принялась готовить ужин. Он уселся на краешек кухонного стола, из-за своих габаритов мешая дочери работать.

— Интересно, что теперь этот придурок Линдсей делать будет?

Лиз взялась за железную сковородку, чтобы пожарить свиные котлеты, которые она принесла из магазина.

— Я встретила Роджера в деревне, — сказала девушка как бы между прочим.

— Видать, у него хороший вкус, раз бросил тебя.

— Он спросил, можно ли ему прийти ко мне.

— Уверен, ты послала его к черту!

— Я сказала ему, чтобы приходил.

— Лиз! Лиз, ты с ума сошла? У тебя хоть какая-то гордость есть?

— Роджеру очень тяжело, отец. Все повернулось против него. Я… в общем, все произошло не по его воле, а я — его друг.

— Лиз, вот я что скажу. Если этот шмакодявка Роджер Линдсей заявится в мой дом, когда я здесь, я ему шею сломаю на фиг. И я не шучу.

— Ничего ты такого не сделаешь, отец, потому что я просила его прийти.

Алонсо сполз с краешка стола. Он схватил дочь за плечи своими большими руками и привлек ее лицо к себе:

— Лиз, ты любишь этого человека?

— Наверное, да, отец. Я не думаю, что на любовь может подействовать всего лишь нанесенная тебе обида.

Внезапно Алонсо обвил руки вокруг дочери, неистово прижал ее к себе и хриплым голосом произнес:

— Черт возьми, Лиз, малышка, мне невыносимо видеть, что тебе больно! Невыносимо!

С минуту она не могла ничего ответить, или, может быть, ее душили слезы. Наконец девушка легонько отстранилась от отца:

— Мне гораздо легче. Теперь… последи одну минуту за сковородой, хорошо?

— Ты куда?

— Позвонить Эмили Саттер и сказать, что рада помочь с вечеринкой.

Алонсо проводил ее взглядом, поднял вверх огромный кулак и грохнул им по кухонному столу. Одна из тарелок соскользнула на пол и разбилась на кусочки.

— Чума! Проклятье! Чтоб я сдох! — проорал мистер Холбрук.

VII

Эмили Саттер повесила телефонную трубку и глубоко, с облегчением вздохнула:

— Ну, хоть немного дела упростились.

Бим Саттер, ее шестнадцатилетний сын, поднял глаза от модели корабля, над которой работал. Бим вырос неуклюжим и неповоротливым. Своим сложением он походил на отца, но лицом вышел в Эмили. Он был Боуэн, этим фактом Тина Робинсон любила тыкать в нос Дэну Саттеру. Бим обладал типичными для Боуэнов нежными чертами лица, отмеченными вечным чувством озабоченности.

— Кто звонил, мам? — спросил он.

— Лиз Холбрук. Она пообещала наделать игрушек — ну, знаешь, бумажных шляп, рожков-дуделок, всякое такое.

— Прямо какой-то детский праздник устраиваете, — удивился Бим и вновь склонил белобрысую голову над моделью.

Эмили села на свой любимый стул рядом с камином и достала пачку бумажных листков и карандаш. Она была любительницей составлять списки. Эмили делала списки того, что надо купить в бакалее, списки-памятки, списки подарков на Рождество в следующем году, списки белья для отправки в прачечную, хотя стирала сама, списки мест, где хранится летняя одежда, списки предстоящих дел по дому. Единственной проблемой с таким, казалось бы, тщательным подходом к жизни являлось то, что у нее не было списка мест, где хранятся все ее списки, и в результате она никогда не могла отыскать нужные списки в нужный момент. Тогда Эмили начинала составлять новые списки, а Дэн говорил, что они живут «по самый пуп в этих списках».

Теперь, конечно, она составляла список по подготовке к вечеринке. Туда были занесены имена, пищевые продукты, алкогольные напитки, сигареты, где взять взаймы дополнительные тарелки и стаканы, пункт, который гласил: «Поговорить с судьей Кревеном насчет ансамбля», и еще один пункт, подчеркнутый несколько раз: «Поговорить с доктором С.».

Замечание Бима на мгновение отвлекло внимание Эмили от списка. Она вспомнила, какие чудесные детские праздники здесь устраивались, когда она была в возрасте Бима и этот дом принадлежал ее отцу. Все считали майора Боуэна состоятельным человеком. Дом был большим и богатым, в нем имелись отдельные квартиры для четырех слуг. Усадьба располагала также плавательным бассейном, конюшней, большим цветочным садом и таким огородом, который мог бы прокормить весь поселок. Это было до того, как майор умер и оставил дом своему единственному ребенку — Эмили, и тогда обнаружилось, что мистер Боуэн растратил все свои деньги и что этот дом являлся его единственным имуществом.

Когда вскрылся данный факт, человеком, получившим самый сильный шок, стал Дэн Саттер, который женился на дочери майора в полной уверенности, что ему больше не придется и пальцем пошевелить, чтобы зарабатывать на жизнь. Хотя такое известие явилось для него шоком, оно не изменило планов Дэна на будущее. Он не работал. Постепенно дом пришел в ветхость, так как нечем было платить за ремонт, и просто потому, что Дэн не умел управляться с инструментами. Трубы плавательного бассейна испортились, и он оказался непригоден для пользования. Внутри дом становился все более пустым с каждым годом, по мере того как предметы антиквариата, принадлежавшие майору, распродавались из-за нужды и заменялись дешевыми копиями либо вообще ничем не заменялись. На деньги от продажи нескольких картин, одну из которых написал Алонсо Холбрук, семья протянула два года. Так получилось, что именно продажа этих полотен породила вражду между Дэном и Алонсо. Говорили, будто майор заплатил Холбруку семьсот пятьдесят долларов за один его пейзаж, но когда этот пейзаж попробовали продать, то смогли выручить за него всего лишь полторы сотни. Дэн говорил, что Алонсо обжулил Боуэна.

«Ну и какого хрена ты от меня хочешь? Умереть ради тебя, чтобы картина поднялась в цене?» — спрашивал Холбрук.

Когда мебель и картины были проданы, ничего не оставалось делать, кроме как зарабатывать деньги. Работать начала Эмили, а не Дэн. Она принялась шить, консервировать овощи. Бим, молча негодуя на безделье отца, стал подрабатывать после школы на ферме Руфа Гилсона. Денег все равно не хватало. Наконец дочь майора Боуэна была вынуждена умерить свою гордость и принимать постояльцев. Не постоянных постояльцев, а тех, кто приезжал играть в гольф и ловить рыбу летом, охотиться осенью и кататься на лыжах зимой. Большинство из них были людьми радушными и готовыми заплатить за постой немного больше цены, которую им назначали. Эмили готовила еду, стирала, стелила постели и в то же время старалась сохранить остатки величавости, подобающей дочери майора Боуэна и матери внука майора Боуэна. Это было немного трудно из-за Дэна, который, выпив, бесцельно слонялся по дому и делал колкие замечания по поводу ее трудолюбия и терпения. Его реплики всегда вызывали хохот у слушателей и заставляли Эмили краснеть. Из-за этого несколько недель назад наступил кризис, когда Бим, побледневший и дрожащий, вскочил со стула и закричал на Дэна: «Если ты еще будешь говорить о моей матери такое, я… я тебя убью!»

Дэн отколотил бы Бима, если бы не присутствие Руфа Гилсона, который привез парня с работы домой. Дэн бросился на Бима, но Руф встал между отцом и сыном с улыбочкой, в которой, однако, таилось нечто угрожающее.

«Парень прав, Дэн, — сказал Гилсон. — Твое чувство юмора иногда бывает нездоровым».

Дэн тогда отшутился и — что более важно — не стал чинить разборку с сыном после ухода Руфа.

Эмили снова вздохнула и занялась своим списком. Воспоминания плохи тем, что всегда возвращают тебя в настоящее время.

— Надо как-нибудь суметь поделикатней подойти к судье Кревену насчет оркестра, — сказала она.

— Ты о деньгах говоришь? — спросил Бим.

Эмили кивнула:

— Все прочее — и блюда, и спиртное, и так далее — наберется общими усилиями. Но если пригласить ансамбль — все считают, что это должно быть трио Каннингемов, — нам нужно будет платить.

Бим посмотрел на мать с улыбкой, неприятно напоминающей улыбку Дэна:

— Судья поможет. Он — дружелюбный, любит вечеринки, а живя совсем один, он их устраивать не может. Наверно, тоскливо быть старым и совсем одному.

— Судья не старый, — возразила Эмили. — Ему около пятидесяти. Я знаю, потому что его семья к нам приходила, когда я была моложе.

— Я за то, чтобы к нему обратиться, мама, вдруг что-нибудь получится. Мне нравится бывать у него в гостях. Он всегда дает мне книги почитать и иногда просит поиграть с ним в шахматы. Конечно, играет он здорово. Я ему совсем не соперник. Но я попрошу его насчет трио Каннингемов, может, что и выйдет.

— Это было бы просто замечательно, Бим, — сказала Эмили. — Я имею в виду, если его попросишь ты, то это не покажется… — Она умолкла. Эмили так часто просила об одолжениях, так долго скрывала, как на самом деле живет семья Саттеров. — Остается еще одно, — продолжила она. — Доктор Смит.

— А что доктор Смит?

— Ну, вечеринка будет проходить здесь, — пояснила Эмили, — а он никого не знает… и он приехал сюда отдыхать… и он какой-то странный, и…

— Я его странным не считаю, — возразил Бим. — Он мне нравится.

— О да, он — человек приятный, но говорит такие странные вещи. Один раз, когда я потеряла мой список продуктов, я спросила доктора Смита — не видел ли он его. А доктор сказал: «Возможно, если вспомните, почему вы хотели его потерять, миссис Саттер, тогда вспомните, куда его положили». Это совершенно лишено смысла, потому что, разумеется, я не хотела потерять тот список.

— Думаю, у него такая манера разговаривать.

Доктор Джон Смит был тогдашним постояльцем Эмили. Поселиться у Саттеров порекомендовал ему мистер Фостер — очень милый человек, приезжавший поохотиться осенью. Возможно, он был пациентом доктора Смита, хотя Эмили и представить себе не могла, чтобы мистер Фостер мог нуждаться во враче. Он выглядел таким здоровым. Доктор Смит прислал ей письмо, в котором учтиво осведомлялся, нельзя ли ему приехать на две недели. По его словам, он просто хотел отдохнуть. Саттерам очень нужны были деньги, и Дэн настоял на том, чтобы назначить более высокую цену за проживание, чем обычно. Доктор Смит согласился не торгуясь и приехал к ним четыре дня назад. Это был незаметный, серый, маленький человечек. Никто никогда не взглянул бы на него во второй раз. Он просто растворился в доме, как будто всегда был его частью. Доктор проводил время читая какие-то умные книги и выходя на пешие прогулки. Он не предъявлял никаких претензий к хозяйке, да и вообще был не словоохотлив. Доктор лишь слушал, что происходит вокруг него, а когда он все-таки говорил, то нечто необычное, например, что Эмили хотелось, чтобы список продуктов потерялся. Однажды вечером, когда он тихонько удалился в свою комнату после ужина, Дэн сказал зашедшим к нему судье Кревену и Маклину Майлзу: «Это единственный человек из тех, кого я знаю, который может записаться в отеле под именем Джон Смит, и там поверят, что имя настоящее!»

Судья и Маклин засмеялись, но Эмили не поняла юмора. Она лишь размышляла, достаточно ли тепло будет этому маленькому серому человечку под одним пуховым одеялом.

— Мама, если хочешь поговорить с доктором, — сказал Бим, — то он как раз возвращается с прогулки.

— О господи! — встрепенулась Эмили.

Уличная дверь отворилась, и доктор Джон Смит вошел в переднюю. Он потопал, чтобы отряхнуть снег с ботинок, и затем разулся. После этого повесил пальто и шляпу в шкаф возле двери. Доктор направился прямиком к лестнице, но Эмили окликнула его:

— Ах, доктор Смит! Могу ли я поговорить с вами минутку?

— Конечно, миссис Саттер.

Он прошел в гостиную. Бим наблюдал за ним с любопытством. Седые волосы, серые глаза, серый костюм — доктор Смит не был ни достаточно красивым, ни достаточно неприятным, чтобы как-то выделяться. Он просто обычный человек — обычного роста, обычного веса, совершенно нейтральная личность.

— Здравствуй, Бим. Это ты изготовил модель корабля?

— Нет… я ремонтирую ее для Маклина Майлза, — отозвался юноша. — Он сказал, что даст мне пять долларов за то, что я починю снасти и покрашу ее.

— Хорошая цена, — сказал Джон Смит. — Это тонкая работа.

Эмили нервно завертела в руках свои списки, когда доктор посмотрел на нее. Его взгляд всегда заставлял ее нервничать. Эмили казалось, будто он видит ее насквозь и ему видны все ее мысли. Словно чтобы это подтвердить, Джон Смит сказал:

— По поводу вечеринки, которую вы устраиваете вечером в субботу, миссис Саттер. Если я буду вам мешать, то у меня есть друг в Ратленде, и я мог бы уговорить его приютить меня на ночь.

— Вам известно о вечеринке, доктор Смит?

Он кивнул:

— Я как раз провел час в парикмахерской за разговорами в приятном обществе Илайхью Стоуна. Он мне и рассказал.

Щеки Эмили красноречиво запылали. Если доктор разговаривал с Илайхью Стоуном, то наверняка знает все про Саттеров — и об их прошлом, и о безденежном настоящем.

Доктор улыбнулся:

— Должен признаться, я надеялся, что вы можете пригласить меня на вечеринку. Я очень много слышал про Терренса Вейла. Был бы рад познакомиться с ним. Но я знаю, что предстоит совершенно особенное событие — собираются старые друзья, и если я могу помешать…

— Но, доктор, мы будем просто счастливы, если вы проведете этот вечер с нами! — сказала обрадованная Эмили. Если бы доктор уехал на день, то в конце недели она получила бы на восемь долларов меньше. — Я боялась, что ночное веселье вас потревожит — ведь вы приехали отдохнуть.

— Как раз напротив, я очень люблю веселье. А судя по тому, что мне рассказывал Илайхью, эта вечеринка может оказаться необычайно интересной.

VIII

Илайхью Стоун сидел на багажной тележке на железнодорожной станции, жуя соломинку и разговаривая со своим новым другом доктором Смитом.

— Это больше похоже на кастрюльную серенаду, как в прежние времена, чем на дружеский прием, — сказал он.

— Кастрюльную серенаду? — переспросил доктор.

Илайхью пояснил:

— Здесь, в нашей глухомани, док, если женилась молодая пара, им устраивали кастрюльную серенаду в первую ночь, как они селились в своем доме. Народ собирается вокруг дома, все колотят в кастрюли и вопят до тех пор, пока молодожены не поднимутся с постели, не позовут всех в дом и не дадут им поесть и выпить.

— Это довольно неприятное вторжение в личную жизнь в первую брачную ночь, — прокомментировал доктор.

— О! Да молодожены сами ждут, когда к ним заявятся, — возразил Илайхью. — Народ договаривается и ждет весь день, пока ночь наступит. Есть еще особые шутки, не очень изящные, по этому поводу.

На станции собралось довольно много людей. Доктор Смит не предполагал, что в Бруксайде живет столько народу. По существу, здесь оказался почти весь поселок, за исключением Алонсо Холбрука и Лиз. Алонсо не покинул бы свою студию в дневное время, даже если бы явился архангел Гавриил, а Лиз решила, что необходимо отправиться в Ратленд за игрушками для вечеринки. Люди отмечали, что она, конечно, могла бы съездить за ними и днем раньше, но к Лиз здесь в основном относились хорошо и не слишком язвили в ее адрес.

Пришли Бим и Эмили Саттер, и Илайхью сообщил доктору, что Дэн сидит в станционной гостинице за углом да «напивается до кондиции». Появились Руф Гилсон и Маклин Майлз — местный прокурор и единственный в деревне юрист, а также Тина Робинсон. На дальнем конце платформы, подальше от толпы, прохаживался Роджер Линдсей. Он то и дело посматривал нанаручные часы, словно стараясь заставить поезд прибыть поскорее. Отдельно от толпы, на платформе, стояла и Сьюзен Вейл, стройная и элегантная, одетая в соболью шубку; она разговаривала с представительного вида мужчиной среднего возраста, в твидовом костюме, с ярко-красным шарфом, обмотанным вокруг шеи. Мужчина курил сигару через мундштук из слоновой кости. Доктор спросил о нем.

Илайхью вынул соломинку изо рта.

— Это судья. Судья Кревен.

— Он не из местных?

— Нет. Он был судьей Верховного суда в штате Огайо. Вышел в отставку несколько лет назад и приехал жить сюда. Странный типчик.

— Почему странный?

Глаза Илайхью сверкнули.

— Я объясню, док. Можно ли человека назвать дружелюбным, если он никогда ничего про себя не рассказывает? Он со всеми вежливо говорит, читает много книжек и дает их из своей библиотеки всем, кто любит читать, но никогда ничего не рассказывает. И ни о чем не спрашивает!

— Из разговоров с вами, Илайхью, я понял, что вам чрезвычайно нравятся люди, которые не лезут в чужие дела.

Стоун широко улыбнулся:

— Так и есть, док, так и есть. Но они мне очень даже не нравятся, если не дают в ихние дела сунуться!

Отдаленный звук свистка поезда вызвал на платформе возбужденное шевеление. Роджер Линдсей прекратил ходить взад-вперед и встал неподвижно, вертя в руках блестящую курительную трубку. Детвора забегала по платформе, радостно крича. Доктор заметил, как несколько мальчиков привязывают связку жестянок к красивому автомобилю Сьюзен Вейл с откидным верхом. Кое-где в толпе для подъема настроения принялись колотить в кастрюли и звонить в колокольчики. Поезд был еще в доброй миле от станции.

Наконец вдали показались клубы серого дыма, а затем из-за поворота появился сам локомотив. Предупреждая пассажиров громким меланхоличным свистком, поезд замедлил ход и остановился у платформы. Люди гурьбой двинулись к составу.

Доктор Смит разглядел, как кондуктор вынес из вагона два кожаных чемодана с иностранными наклейками и поставил на платформу. Затем появился виновник события Терренс Вейл. На доктора он произвел сильное впечатление. Терренс был высок, темноволос и почти чрезмерно красив. Он был одет и двигался подобно голливудскому актеру. Мистер Вейл любил внешние эффекты, каким-то образом умудряясь не выходить за рамки хорошего вкуса.

Толпа сомкнулась вокруг него, и низенький серый человечек не стесняясь взобрался на багажную тележку, чтобы получше разглядеть происходящее. Он увидел, как Терренс дважды довольно небрежно поцеловал свою жену сначала в одну щеку, потом в другую. Он видел, как земляки Терренса горячо пожимали ему руку. Он отметил, что ни Руф Гилсон, ни Роджер Линдсей не стали протискиваться к Вейлу для рукопожатия. Затем доктор увидел, как Терренс разглядел среди толпы Роджера и с теплотой обнял его за плечо рукой; лицо Роджера было совсем белым. Наконец, когда поезд покинул станцию, судья Хорас Кревен попросил тишины.

— Мой дорогой Терренс, меня попросили произнести приветственную речь.

— Давай! Давай! — прокричал кто-то.

Судья обладал густым и натренированным голосом.

— Я приготовил речь заранее, но от удовольствия видеть тебя она совсем вылетела из головы. Поэтому я лишь скажу, что мы все страшно рады, что ты снова с нами!

Последовали аплодисменты и новые рукопожатия. После этого вновь загремели кастрюли и зазвенели колокольчики, а Терренс и Сьюзен пошли к машине. Чемоданы уложили в багажник, Терренс проскользнул за руль, и супруги Вейл уехали. По-видимому, духу кастрюльных серенад не суждено было исчезнуть совсем: за машиной никто не последовал, им предстояло войти в дом вдвоем.

И вот как это происходило.

Едва войдя в дом, Сьюзен скинула соболью шубку и прошла в кабинет, обшитый сосной. Там находились стаканы и выпивка. Она приготовила себе коктейль с мартини и помешивала его, когда в кабинете появился Терренс. Сьюзен обернулась к нему. Она выглядела сегодня особенно свежо и прелестно.

— Ну, дорогой, — сказала она своим насмешливым тоном, — ты способен выразить радость от нашей встречи как-нибудь более душевно? Или ты считаешь, что достаточно торопливого поцелуя на станции?

Терренс посмотрел на нее сверху вниз своими черными блестящими глазами.

— Вообще-то способен, — сказал он.

Мистер Вейл отвел назад руку и ударил Сьюзен в губы с такой силой и резкостью, что она пошатнулась и упала на мягкий диван.

— Достаточно душевно? — тихо спросил Терренс.

IX

Дом Саттеров был освещен от подвала до мансарды. Эмили потратила много времени на украшение здания бумажными гирляндами и японскими фонариками, которые остались после одного праздника, устроенного майором Боуэном много лет назад.

Пространство между домом и конюшнями — где раньше располагался огород — было отведено для парковки автомобилей, и Бим повесил на иву фонарик, чтобы никто случайно не заехал в пустой бассейн.

Гости пришли рано. Явились все жители деревни — богатые и бедные. И конечно, какие бы трения ни существовали между ними, все проблемы были забыты в этот вечер. Каннингемы прекрасно играли. Алкогольных напитков оказалось в изобилии. Даже судья Кревен танцевал кадриль. Доктор Смит, который не пил и не танцевал, тем не менее, казалось, был очень и очень весел. Все мужчины старались найти возможность потанцевать с Сьюзен, которая пришла в открытом вечернем платье без бретелек. Это одеяние раздражало женщин, но мужчины реагировали на Сьюзен так, как ей и хотелось, и на танцевальной площадке она была в центре внимания.

Терренс Вейл, казалось, пребывал в несколько подавленном настроении и, желая приободриться, очень много и охотно пил. Доктор Смит сделал одну-две попытки как-нибудь приблизиться к Терренсу с целью завязать с ним беседу, но всякий раз происходило что-нибудь мешающее этому — как-никак, Вейл был главным гостем.

Холбруки — отец и дочь — пришли одними из первых, и Тина Робинсон отметила, что Лиз танцует с Роджером Линдсеем так, словно отношения между ними, как и раньше, были очень теплыми. Внимание Роджера к Лиз заметно беспокоило Алонсо. Он присоединился к Терренсу у импровизированного бара, чтобы посоревноваться с ним в скорости и количестве пития.

Самым неприятным на вечеринке оказалось поведение Дэна Саттера. Он был очень пьян и в открытую лапал Сьюзен Вейл всякий раз, когда находился рядом с ней, особенно если это видела Эмили. Саттер громко сравнивал Сьюзен и прочих женщин не в пользу последних. Бим, который в начале вечеринки чувствовал себя прекрасно, начал присматриваться к поведению отца и перестал танцевать. Глядя на него, он испытывал злость и стыд. И тут, входя в кухню, чтобы выпить стакан воды, он наткнулся на Дэна и Сьюзен, держащих друг друга в тесных объятиях. Он не смог этого дальше терпеть и бросился вон из дома через стоянку к конюшне.

Складское помещение в конюшне было переделано в столярную мастерскую для Бима, и там стоял старый диван. Он лег на него, натянув на себя ветхую, поеденную молью попону. Бим смотрел на потолок, глаза его жгли слезы, тело вздрагивало от всхлипываний. Через какое-то время он в изнеможении уснул.

Бим не знал, сколько времени проспал, но проснулся, дрожа от холода. До него доносилась музыка, это означало, что праздник продолжался. Биму не хотелось идти в дом, но в конюшне согреться было невозможно, а у него уже стучали зубы. Он решил, что посидит на кухне возле плиты.

На улице снова пошел снег. Ветра не было, и снег опускался большими пушистыми хлопьями. Он покрывал дорожную колею и отпечатки шин на месте для парковки. Снег засыпал следы, оставшиеся после того, как Бим прошел от дома до конюшни. Юноша торопливо зашагал к двери в кухню. И вдруг он увидел странный снежный холмик возле бассейна; этого холмика раньше там не было. Бим с беспокойством подумал, что кто-то уснул прямо на земле и его накрыло снегом, как белым одеялом. Он постоял в нерешительности и затем медленно пошел к холмику. Юноша инстинктивно боялся пьяных, возможно, из-за поведения Дэна, когда тот напивался. Но, уснув здесь, человек мог замерзнуть до смерти.

Бим подошел поближе к холмику. Теперь он разглядел очертания раскинутых рук и тела, лежащего лицом вниз.

— Эй, — робко произнес Бим. Не получив ответа, он повысил голос: — Эй!

Поднялся слабый ветерок и сдул снег с кисти одной из рук лежащего тела. Было похоже, будто обнажились белые высохшие когти!

Бим развернулся и побежал, от ужаса наращивая скорость. Он вскочил в кухню и через вертящуюся дверь влетел в холл. Жар, духота и шум едва не свалили его с ног — пахло перегаром, сигаретным дымом, слышался громкий пьяный смех и звуки ног, без устали шаркающих по танцплощадке. Он остановился в дверях с открытым ртом, пытаясь закричать. Но не издал ни звука.

Вдруг его плечо крепко, по-дружески сжала чья-то рука.

— Господи, сынок, ты как будто испуган до одури! Что такое?

Бим обернулся и увидел добрые, вопросительно глядящие глаза доктора Джона Смита.

— О, сэр, я… я рад, что вас нашел, — сказал парнишка. Когда он говорил, его зубы стучали.

— И я тоже рад, Бим. Что такое?

— Не могли бы вы надеть п-пальто и ботинки, сэр? Там к-кто-то на улице, ему, к-кажется, очень плохо. Он… он к-как м-мертвый, сэр!

Глава 2

I

Доктор Смит и Бим вышли из дома через кухню. Их уход не привлек ничьего внимания. Приходов и уходов малоинтересных людей никто не замечает, даже мисс Тина Робинсон, которая за прочими аккуратно следила, особенно за «скандальной особой» Сьюзен Вейл.

Джон Смит не стал обувать галоши и еще натягивал пальто, когда они с Бимом вышли на крыльцо. Доктор заметил, сколько выпало свежего снега. Теперь снежные хлопья были мельче и сыпались быстрее, и даже недавние следы Бима уже почти замело.

— Кто он, сынок? Тот, которому плохо? — спросил доктор Смит.

— Я н-н-не знаю, сэр. Я… я побоялся подойти ближе.

Доктор не испытывал недобрых предчувствий. Однако весь этот вечер ощущал некую наэлектризованность атмосферы, и, зная то, о чем ему поведал в разговорах Илайхью Стоун, он был готов к своего рода короткому замыканию во время веселья. Теперь Джон Смит шел за Бимом к бассейну, размышляя, имеет ли находка мальчика какое-либо отношение к тому, что так живо обсуждалось в поселке.

Биму удалось сохранить здравый рассудок в достаточной степени, чтобы захватить в кухне фонарь. Он включил его и направил луч к бассейну:

— Вон там, сэр.

Доктор, незнакомый с обстановкой во дворе, сначала не смог разглядеть что-либо необычное, лишь снежные наносы разной высоты в разных местах.

— Он лежит лицом вниз, — подсказал Бим. — В-видны его руки, в стороны раскинуты.

Тогда доктор увидел очертания фигуры в позе распятого на кресте, лежащей в снегу и постепенно погребаемой в сугробе. Он положил руку Биму на плечо.

— Вон те следы от конюшни к бассейну твои, а, сынок? — спросил Смит. Когда юноша кивнул в ответ, он сказал: — Давай пойдем по ним, чтобы не наделать путаницы.

Бим был слишком охвачен ужасом, чтобы понять важность этого предложения и оценить серьезность тона внезапно изменившегося голоса доктора. Сделав крюк, они пошли прямо к телу, шагая по следам Бима. Когда им осталось пройти шагов десять, юноша остановился. Его рука, направлявшая свет фонаря, задрожала.

— Вот он, сэр, — прошептал парнишка.

— Стой здесь и свети прямо, не тряси фонарь. Старайся, как только можешь.

Последние метры доктор преодолел с трудом, высота снежного покрова здесь была выше щиколоток. Добравшись до тела, он мгновение присматривался к нему. Потом опустился на колени и приподнял одну из раскинутых рук из-под снежного одеяла. Но еще до того, как пальцы доктора начали нащупывать пульс, он понял, что не найдет его. Лица лежащего видно не было. Поколебавшись, Смит поднялся и повернулся к Биму:

— Боюсь, это очень серьезно, сынок.

— Он… он м-мертвый, сэр?

— Да, Бим, — тихо сказал доктор. — Я хочу, чтобы ты в точности выполнил то, что я тебе скажу.

— Д-да, сэр.

— Отправляйся обратно в дом и разыщи Руфуса Гилсона.

— Да, сэр. — Парень двинулся к дому.

— Постой, Бим! — Тот остановился и обернулся. — Никому об этом не рассказывай, сынок. Даже матери. Пускай вечеринка продолжается, пока мы точно не выясним, что случилось. Возвращайся сюда вместе с мистером Гилсоном.

— Да, сэр.

Оставшись один, доктор Смит стоял неподвижно. Даже не видя лица трупа, он знал, кто это. В его голове пронеслась мысль о том, как легко рвется нить жизни. Относительно недавно это было живое, дышащее, мыслящее человеческое существо — смеющееся, танцующее, издающее нелепый шум, дуя в бумажный рожок. Стремительность и внезапность прихода смерти никогда не переставала поражать воображение доктора, даже несмотря на то, что он жил бок о бок со смертью и боролся с нею много лет.

Джон Смит обернулся, услышав, как хлопнула дверь заднего входа. Бим и Руф Гилсон торопливо шагали к нему. Доктор сложил ладони лодочкой вокруг рта и крикнул Руфу:

— Не делайте новых следов, мистер Гилсон! Идите там, где проходили мы с Бимом.

Руф остановился, изменил курс и продолжил быстрый шаг.

— Что такое, доктор Смит? Что случилось?

— Смерть, мистер Гилсон.

Руф остановился, глядя на полузасыпанное тело.

— Кто это? — спросил он.

— Боюсь, это виновник торжества, Терренс Вейл.

Серые глаза Руфа Гилсона недоверчиво сузились.

— Терренс! Но что произошло, доктор? Сердечный приступ?

— Не думаю, хотя я не проводил тщательного осмотра. Я не хотел ничего трогать, пока вы не увидите все в точности так, как увидели это мы с Бимом. Вот почему я сказал, чтобы вы, Гилсон, шли по нашим следам. Вы видите, что других следов на снегу нет, и это означает, что он лежит здесь довольно давно.

— Но мне кажется, что всего несколько минут назад я с ним разговаривал! — воскликнул Руф. Ситуация все еще не укладывалась у него в голове.

— Я полагаю, Гилсон, что он был убит, — произнес доктор.

В ответ Руф лишь уставился на него. Послышались всхлипывания Бима, и рука Гилсона инстинктивно обняла мальчика за плечо.

— Когда я только сюда пришел, то кое-что заметил, — сказал Смит. — Затылок был частично открыт. — Он достал из кармана платок и смел пушистый белый снег с головы Терренса Вейла.

— Боже! — тихо произнес Руф.

Череп Терренса был разбит. Даже своим неопытным глазом Гилсон разглядел, что наверняка его много раз ударили предметом, размозжившим плоть и раскрошившим кость черепа. Плач Бима вывел Руфа из транса. Он прижал мальчика к себе, бормоча:

— Спокойно, спокойно, парень.

— Тут нет смысла гадать, — сказал доктор Смит. — Такое не могло произойти при падении. Его били чем-то тяжелым, очень сильно и раз за разом.

— Но зачем? — поразился Руф. — Зачем?

Лицо Джона Смита выглядело постаревшим и усталым.

— Такова странная и изменчивая природа человека, Гилсон. Вы спрашиваете — зачем? Если бы ответ лежал на поверхности, такие вещи можно было бы заранее предупредить, вместо того чтобы потом с ними разбираться.

Руф медленно покачал головой:

— Послушайте, доктор, я — представитель местной власти, но ни разу мне не приходилось иметь дело с более серьезным преступлением, чем кража курицы. Я и подумать не мог о таком! Я, похоже, не знаю толком, что теперь делать в первую очередь.

— Маклин Майлз является прокурором, верно? — подсказал доктор Смит.

— Вы правы. Это его работа. Я его позову. — Гилсон собрался идти в дом. — И надо бы прекратить эту дурацкую музыку.

— Я бы не стал этого делать, — возразил доктор, — если можно привести сюда Майлза, не поднимая переполоха. Чем меньше люди будут подготовлены к ответам на вопросы, тем лучше.

— Но убийца…

— Убийца знает, что его преступление обнаружено, — категорически заявил доктор Смит. — Он следит за этим и ждет с момента убийства. Чем дольше мы заставим его ждать, тем напряженнее он будет себя чувствовать. Вам это на руку, Гилсон. Пускай попотеет!

II

Маклину Майлзу перевалило за тридцать, он был темноволос, энергичен и жаждал сделать политическую карьеру. Доктор Смит представил себе первую реакцию Майлза, когда тот стоял в снегу и смотрел на труп: «Если я раскрою преступление, то флаг мне в руки. Если не смогу, то именно это люди мне припомнят, когда пойдут на выборы». Преступление могло стать либо отличной возможностью для карьеры, либо способствовать ее полному провалу. Смерть Терренса Вейла была для Маклина Майлза не столь важна — важнее собственное будущее.

Так или иначе, прокурор должен делать то, что положено. Нужно было оповестить полицию штата. Местный врач, который составил бы протокол о причинах смерти, находился в горах по вызову к больному ребенку, и с ним нельзя связаться по телефону. За ним следовало кого-то послать.

— Его надо накрыть чем-нибудь, — пробормотал Руф Гилсон.

— В конюшне есть старая попона, — сказал Бим. — Мне п-принести?

Этот вопрос переключил внимание Маклина Майлза на юношу. Он повернул к нему голову и резко, но беззлобно спросил:

— Бим, как так получилось, что ты нашел здесь Терренса?

Парень с силой сглотнул слюну, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

— Я был в конюшне, Маклин. Я… я ушел туда, п-потому что… потому что вечеринка мне надоела. Тогда я лег на к-кушетку и уснул. Не знаю, сколько времени я пролежал, потому что не посмотрел на часы, когда пошел туда.

— Тебе надоела вечеринка? — удивился спросил Майлз.

Щеки Бима густо покраснели.

— Да.

— Но это была веселая вечеринка, — сказал прокурор. — Вроде бы всем было весело. Я тебя видел, Бим. Ты танцевал с дочкой Поттеров.

— Но ему не было весело, — негромко произнес доктор Смит.

— Все флиртуют с миссис Вейл, — сказал Бим. — Вы, Маклин, и… и судья… и… вообще все.

«Особенно Дэн Саттер», — подумал доктор Смит. Он взглянул на Майлза, которого, казалось, нисколько не смутили слова мальчика.

— Танцевать с кем-то — не то же самое, что флиртовать, Бим, — спокойно объяснил Майлз. — Миссис Вейл и я — друзья.

Парнишка опустил глаза, ковыряя снег ботинком.

— Значит, Бим, ты спал в конюшне? — продолжал Майлз. — Дальше что?

— Когда я проснулся, мне было холодно. Мне не хотелось идти обратно в дом, но пришлось — чтобы там с-согреться. Шел снег, и я увидел что-то, чего раньше тут не было, — к-какой-то снежный холмик.

— Тогда ты пошел посмотреть на него?

Бим кивнул:

— Когда я дошел примерно досюда, то увидел, что кто-то лежит в снегу. Я подумал, что кому-то стало плохо, и побежал в дом.

— И ты не видел никаких следов на снегу?

— Если они были, их засыпало снегом.

— Когда я вышел вместе с Бимом, — вмешался доктор Смит, — не было никаких видимых следов, кроме следов самого Бима, и снег уже засыпал их все больше. Из осторожности мы пошли по ним, чтобы не сделать новых следов.

— Зачем такая осторожность, доктор? — спросил Майлз.

Маленький серый человечек пожал плечами.

— Догадался, — сказал он.

— Вы догадались, что здесь произошло убийство? — Голос прокурора звучал удивленно.

— Я догадался, что произошел взрыв, мистер Майлз.

— Какой взрыв?

— Разве вы не чувствовали повисшего в воздухе напряжения, мистер Майлз? Оно накапливалось четыре дня. Не думаю, что вы этого не ощущали.

Маклин и Руф переглянулись. Они чувствовали это, но, подобно большинству людей, отказывались полагаться на собственный инстинкт, если тот подсказывал неприятные вещи.

— Бим, сбегай и принеси попону из конюшни, — сказал Майлз. Он проводил мальчика взглядом. — Поскольку других следов, кроме следов Бима, не было, — сказал прокурор, — не думаете ли вы, что он мог…

— Ради бога, Маклин, это не серьезно! — прервал его Руф Гилсон.

— Нужно рассмотреть каждый вариант, — серьезно произнес Майлз.

— А вы подумали, — мягким голосом сказал доктор Смит, — что под снегом может быть скрыто что-нибудь помимо следов ног убийцы?

— Например? — спросил прокурор.

— Орудие убийства, мистер Майлз. Посветите на рану. Видите, как высвечиваются две или три блестящие частицы?

Все трое склонились над красной зияющей дырой в затылке Терренса Вейла. Майлз, с выражением отвращения на лице, направил свет фонаря. В его луче они увидели то, что уже заметил доктор.

— Кость раскрошена, — сказал прокурор. — В костях… э-э-э… в костях содержится фосфор?

— Да, мистер Майлз, но блестящие фрагменты, которые вы видите, — это не фосфор. Я заметил, что многие камни в здешних местах содержат довольно много слюдяных кристаллов. Они очень легко отламываются от камня. Конечно, необходимо будет провести анализ. Но я полагаю, это кусочки слюды, и указывают они на то, что по голове Вейла были нанесены удары куском твердой породы. Не думаю, что убийца унес камень с собой, так что он должен лежать где-то поблизости под снегом — не дальше, чем преступник мог его бросить, — возможно, прямо здесь, рядом с трупом.

— Доктор прав, — сказал Руф, поднимаясь. — Это кусочки слюды. Я готов поспорить.

— Когда найдете камень, — продолжал Джон Смит, — я сомневаюсь, что на нем обнаружатся отпечатки пальцев, но на нем наверняка остались следы крови или кусочки плоти и прилипшие волосы. Тогда будет определенно ясно, как произошло убийство.

— Но не кто его совершил и зачем, — сказал прокурор.

— Нет, мистер Майлз, не кто и зачем.

Вернулся Бим, ковыляя по снегу, со старой попоной в руке. Руф и Майлз покрыли ею тело Терренса Вейла. Потом прокурор предложил:

— Давайте поищем камень.

Они нашли его меньше чем в десяти футах от тела. Несмотря на то что камень был мокрым из-за снега, всем стало совершенно очевидно, как предсказывал доктор Смит, что его использовали для убийства Вейла.

— Наверно, Терренс вышел сюда, чтобы проветриться — выкурить сигарету, еще что-то… — сказал Майлз, — и кто-то подкрался к нему сзади и трахнул камнем.

— Это слишком поспешное заключение. — Доктор Смит покачал головой.

— Почему же? — недовольно спросил Майлз.

— Вы решили, что Вейл вышел сюда в одиночестве. Нет ничего, что бы это доказывало. Вы полагаете, что кто-то подкрался сзади, незаметно для него. Но сделать так чрезвычайно трудно. Под этим свежевыпавшим снегом имеется крепкая корочка, которая проламывалась бы очень шумно при каждом шаге. Вы полагаете, что Вейл подвергся нападению, не имея ни единого шанса для защиты. Этому тоже нет подтверждений. Судя по всему, атакующим был Вейл, а убийца нанес удар обороняясь.

— Вы думаете, что все произошло именно так? — спросил прокурор.

— Дело в том, — сказал Джон Смит. — Что нам придется установить гораздо больше фактов, прежде чем мы сможем сказать, что все произошло так, как вы говорите, или так, как я говорю, или так, как никто из нас еще и не думал. — Тут доктор улыбнулся. — Простите, что я так много разглагольствую. Как-никак, это проблема ваша, а не моя.

Майлз начал шарить в кармане в поисках сигарет, его черные глаза не отрываясь смотрели на доктора.

— Знаете, доктор Смит, ни Руф, ни я не можем толком прийти в себя, а вы ведете себя так, будто убийство — обычная вещь в вашей жизни.

Доктор вздохнул:

— Так и есть, мистер Майлз. К сожалению.

III

Момент, которого Руф Гилсон ждал с таким страхом, вот-вот должен был наступить. Сейчас им нужно войти в дом, остановить музыку и объявить друзьям и соседям, что один из них убит и что один из них является убийцей.

Беда — это такая вещь, про которую большинство людей думает, будто она никогда не случится с ними или их близкими. Они проезжают мимо места автомобильной аварии, видят разбитые машины, искалеченные тела, лежащие на обочине дороги, и говорят себе, что с ними такое не может произойти. Наверняка водитель был невнимателен, они же всегда внимательны. Наверняка машина оказалась неисправна, их машина всегда исправна. И тем не менее тела, лежащие в канаве, были живыми людьми, их любили родные, их высоко ценили друзья, и эти еще совсем недавно находящиеся в добром здравии люди говорили: «Со мной такого случиться не может».

Убийство, конечно, еще более маловероятное событие. Бывает, что люди недолюбливают друг друга, люди ссорятся. Но убийство? В такой цивилизованной, тесно сплоченной общине, как население Бруксайда? Этого никогда не может случиться здесь.

Но это случилось, а в доме Саттеров люди все пили, все танцевали и дули в бумажные рожки, а Сьюзен Вейл по-прежнему находилась в центре группы мужчин с голодными глазами. Но для Руфа все изменилось. В воздухе пахло по-другому; музыка звучала зловеще; лица стали искаженными, голоса — визгливыми. Весь дом внезапно стал незнакомым, полным незнакомых людей.

Гилсон разглядывал этих незнакомцев. Он видел бородатого человека возле импровизированного бара, пытающегося набить табаком нечищеную трубку, с сердитым лицом. Это был Алонсо Холбрук, но почему-то не такой, как раньше. Руф знал, по какой причине бородатый человек хмурит брови. Лиз и смазливый юноша самозабвенно вытанцовывали в середине зала. Девушка не изменилась, но молодой человек в темно-бордовом вельветовом пиджаке казался страшной карикатурой на кого-то по имени Роджер Линдсей. Еще там был Дэн Саттер с покрасневшим лицом, плотоядно глядящий в лицо полуобнаженной Сьюзен Вейл, которая плотно прижалась к нему в танце. Там находилась Эмили Саттер, нервно посматривающая на них, то и дело отворачиваясь. Вертлявое существо в углу, возле вентилятора, говорящее в ухо миссис Поттер, являлось мисс Тиной Робинсон. Руф знал имена всех этих людей, но они стали чужими для него.

Наконец внимание Гилсона остановилось на Лиз и Роджере Линдсее. Наклонив голову, Роджер что-то шептал ей. Руф почувствовал, как его ногти вонзились в ладони. Он отвернулся и прошел через зал в угол, в котором Каннингемы по-прежнему без перерыва играли музыку. Он попросил их остановиться. Они прекратили играть и выдали короткое соло на барабане, словно Гилсон собирался пригласить всех в обеденный зал, чтобы освежиться напитками.

— Я должен сделать объявление! — сказал Руф. Разговоры смолкли, и слова, которые Гилсон только что произнес, показались ему до безумия легкомысленными. — Произошло… произошло происшествие. — Он собирался сообщить всем о случившемся очень осторожно, но вдруг его взгляд упал на Сьюзен Вейл. Она стояла в середине зала с Дэном. Тот прижимал ее к себе, обняв рукой за голое плечо. — Нет смысла ходить вокруг да около, — заявил Руф. — Произошло убийство.

Он увидел, как все гости в наступившей мертвой тишине принялись озираться в поисках своих близких. Затем послышались голоса. Гилсон поднял вверх руку, требуя тишины.

— Мне трудно говорить об этом, — произнес он. — Кто-то убил Терренса…

— Терренс!

Руф снова показал жестом, чтобы все умолкли.

— Маклин Майлз принимает меры. Он вызывает полицию и доктора Суэйна. С сожалением должен сказать вам, что никто из вас не может покинуть этот дом, пока Маклин не даст вам разрешения.

Тишина была мучительна. Руф понял, что все присутствующие смотрят на Сьюзен Вейл. Она медленно освободилась от хватких объятий Дэна Саттера. Ее глаза, наполненные блеском, были широко раскрыты. Она медленно повернулась к Роджеру Линдсею.

— Роджер! — пьяно проговорила она. Затем, с выражением изумления: — Роджер!

Лицо Линдсея стало пепельного цвета. Он сделал шаг навстречу миссис Вейл:

— Сьюзен! Что ты такое говоришь? Ты прекрасно знаешь, что…

Роджера прервала Лиз Холбрук, которая схватила его за руку и повернула лицом к себе и спиной к обвинительнице. И тут будто произошел взрыв, все заговорили одновременно, засуетились, словно пытаясь найти кого-то. Несколько мужчин, включая Илайхью и судью, пошли к двери, намереваясь выйти во двор и посмотреть, что случилось. Их по-деловому остановил Маклин Майлз.

— Я не желаю, чтобы кто-либо выходил на улицу, — заявил он. — Мне не нужны новые следы на снегу, пока не прибыли полицейские. Извините, но всем вам придется оставаться здесь, в этом доме, в этой комнате, до тех пор, пока я не разрешу уйти!

IV

Различные способы Эмили Саттер по пополнению семейного бюджета и ее любовь к составлению списков неожиданно пригодились для расследования. В соседнем городке под названием Барчестер выходила еженедельная газета, и в каждый номер Эмили готовила обозрение жизни в Бруксайде за царский гонорар в целых три доллара. Естественно, поселковую вечеринку стоило отнести к особенно знаменательным событиям, и, помимо прочих списков, Эмили приготовила список гостей. Руф об этом знал, и они с Маклином отвели ее в сторонку и попросили показать этот список, чтобы посмотреть, не ушел ли кто-нибудь домой.

Но, похоже, Эмили занимала другая проблема, и Гилсон вдруг понял, что она ищет глазами сына.

— Бим во дворе вместе с доктором Смитом, — сказал он. — С ним все нормально… Испугался малость, но все нормально.

— Это Бим нашел труп, — добавил Маклин.

— Бим? — Губы женщины задрожали, а глаза наполнились влагой.

— С ним все в порядке, Эмили, — заверил ее Руф. — Вы можете им гордиться. Он решил, что Терренс ударился или ему стало плохо, и Бим сделал все как надо. Он пришел в дом и позвал доктора Смита, не поднимая переполоха.

— Где же список гостей, Эмили? — нетерпеливо спросил Майлз.

После продолжительных поисков она обнаружила его в сумочке, которую постоянно держала в руках все это время. Маклин взял список и вышел в гостиную.

— Все вроде бы на месте, — сообщил он Руфу после проверки.

— Что теперь? — спросил тот.

Они стояли в передней, за стеной которой располагался большой зал, где все собрались. Маклин Майлз закурил и бросил спичку в оловянную пепельницу на телефонном столике.

— Если бы мы знали, во сколько пошел снег, у нас было бы меньше работы, — сказал он. — Мы знаем, что после этого никто не выходил из дома. Следов нет. Нам нужно выяснить — кто видел, как Терренс выходил во двор и кто выходил вместе с ним или после него.

Руф заглянул через распахнутую дверь в гостиную.

— Может быть, на оба вопроса можно легко получить ответы, — предположил он. — Готов поспорить, что Илайхью скажет тебе, когда начал идти снег. Погода занимает три четверти его мыслей. И если Тина Робинсон не сумеет нарисовать тебе диаграмму всех приходов и уходов, я готов съесть свою шляпу.

— Ты прав, — сказал Майлз. Он обратился к Эмили Саттер: — Можно нам воспользоваться старым кабинетом майора, чтобы поговорить с людьми по отдельности?

Эмили выглядела несчастной.

— Он был заперт всю зиму, Маклин. Боюсь, там страшно неприбрано и пыльно.

— Беспорядка все равно не избежать, а кабинет — самое уединенное место в доме.

— Ну… если это кажется вам наилучшим вариантом, Маклин. Выключатель справа от двери, как войдете.

Кабинет покойного майора Боуэна Эмили держала закрытым и не использовала не ради экономии топлива для обогрева или чтобы меньше было работы по дому, а потому, что она испытывала к этой комнатушке весьма сентиментальные чувства. В маленьком помещении находились в основном книжные шкафы. Еще там поместился камин и сиденье с подушками. Сиденье можно было открыть и найти там удивительное собрание бесполезных вещей. Над камином висела сабля, которую майор носил во время испано-американской войны. Имелся также маленький шкафчик со стеклянными дверцами, в котором майор Боуэн хранил вещи, интересные только ему одному. Там лежал охотничий нож с прядью черных волос, обмотанной вокруг лезвия. Однажды майор заблудился в прерии, и его, умирающего, нашла индейская девушка и вывезла к людям. Он попросил у спасительницы на память прядь волос и сам отрезал ее своим охотничьим ножом. Еще в шкафчике находился набор шахмат из Индии, сделанных из слоновой кости. Имелась чернильница, изготовленная из копыта любимого скакуна майора, после того как конь сломал шею в поле в один неудачный день. Еще там была миниатюрная статуэтка гончей собаки с добрыми глазами, сделанная из слоновой кости, которую Боуэну подарила на день рождения его покойная жена. Кроме того, в шкафчике хранился большой белый зуб на золотой цепочке, но тайна о том, что это за зуб — человеческий или звериный, ушла в могилу вместе с майором.

Когда Маклин Майлз открыл дверь в кабинет и включил свет, в нос вошедшим ударил резкий пыльный запах книг, к которым слишком долго не прикасались и которые, возможно, местами покрыты плесенью. Майор узнавал о жизни от Киплинга, об исторических событиях — от Генти, о науке — от Жюля Верна и Герберта Уэллса. Но наибольшую страсть он питал к детективным историям. На его книжных полках стояли тысячи криминальных романов. «Единственное средство для меня, чтобы уснуть, — это взять с собой в постель хороший детектив», — говаривал он. Создателей такой литературы не особенно превозносят, но они к этому привыкли. По неясной причине людям, похоже, необходимо какое-то оправдание для удовольствия, которое они получают от чтения детективов. Такие книги «помогают уснуть», «помогают забыть о делах и заботах», «их можно прочитать в один присест». Или, не указывая никаких причин, люди ссылаются на «великих личностей», которые читали и любили детективы.

Маклин обратился к Руфу:

— Будь добр, позови сюда Илайхью и мисс Робинсон.

— Ладно.

— И скажи Биму, чтобы, когда приедут полицейские, он тотчас же сообщил нам.

Руф вернулся в гостиную. Он чувствовал царящее там напряжение. Гилсон подумал о том, насколько ситуация, сложившаяся здесь после преступления, отличается от аналогичной в большом городе. В помещении не было полицейских, блокирующих двери. Людей попросили не уходить, и они не уйдут. Все они — друзья и соседи. Разобраться в преступлении быстро и четко было в их интересах. Они все будут помогать расследованию. Тут Руф осознал, что это не совсем так. Они все будут помогать, кроме одного! И возможно, кроме близких людей этого одного!

Внезапно Гилсон почувствовал усталость. Этот вечер вымотал его. Испытывая нежные чувства к Лиз, ему было тяжко наблюдать за ней в компании Роджера; Роджера, который после возвращения Терренса предельно старательно избегал встреч с Сьюзен. По поведению Лиз Руф видел, что та хочет дать Роджеру шанс. Такого шанса, подумал он, не дал бы Линдсею Алонсо. Гилсон в жизни не видел, чтобы Холбрук так много пил или задерживался так поздно на празднике. Руф потряс головой, словно очищаясь от наплывающего тумана. В самом деле, и дом, и люди в нем выглядели странно — так, как Гилсону показалось сразу после обнаружения трупа. Все вокруг больше никогда не будет полностью таким же, как два часа назад, в разгар вечеринки.

Он подозвал жестом Илайхью, который зашаркал через комнату к нему, теребя свои пиратские усы.

— Я могу чем-то помочь, Руф?

— Илайхью, с тобой Маклин хочет побеседовать. Он в кабинете майора.

— Черт! Мне ему сказать нечего. Я весь вечер никуда не выходил. Какой из меня убийца? Я только тех убиваю, у кого плавники есть или мех.

Руф улыбнулся словам старика:

— Он просто хочет спросить у тебя, знаешь ли ты, когда начал идти снег.

— Ну, это запросто. Снег пошел в шесть минут второго ночи.

— Иди скажи ему.

— Надеюсь, Маклин от такой важной новости не лопнет, — пробормотал Илайхью и направился к кабинету.

Руф, все еще стоя в дверном проеме, заметил Тину Робинсон в центре группы женщин. Ему страшно не хотелось вламываться в эту компанию, чтобы отправить Тину к Маклину: посыпятся тысячи вопросов, на которые он не сможет ответить. Пока Гилсон стоял, надеясь, что мисс Робинсон сама его заметит, кто-то положил руку ему на плечо. Это оказалась Лиз. Она была очень бледной, и от выражения ее глаз у Руфа заболела душа.

— Здравствуй, — чуть слышно произнесла девушка.

— Привет, — сказал он и попытался улыбнуться.

Ее пальцы сжали его плечо.

— Руф, ты не можешь позволить им такое.

— Что позволить, дорогая?

— Валить всю вину на Роджера… только из-за того, что сказала Сьюзен.

— Лиз, дорогая, никто ни на кого ничего не валит. Мы просто пытаемся выяснить, что произошло, и мы к этому только приступили. Ты же понимаешь, в таких делах у нас нет никакого опыта.

— Знаешь, что они там говорят? Будто кто-то рассказал Терренсу про… про Роджера с Сьюзен и что Терренс и Роджер подрались из-за этого и Роджер его убил.

— Слушай, Лиз, не важно, кто что говорит, поскольку никто ничего не знает. Не стану скрывать, скажу тебе, что мы не нашли ни одной улики против кого бы то ни было. Следовало ожидать, что все примутся гадать да судить. Люди, как-никак.

Девушка посмотрела Руфу в лицо, и он заметил, что она делала усилие, чтобы ее губы не дрожали.

— Ты же не позволишь, чтобы Маклин ухватился за самую легкую версию, а, Руф?

— Маклину вовсе незачем совершать ошибки, — ответил Гилсон. — Ему о карьере думать надо. Наверно, такие слова немного несправедливы, потому что вдобавок ко всему он честный человек.

Ему хотелось сказать еще несколько слов, чтобы успокоить Лиз, но тут к ним присоединился судья Кревен. Судья, одетый в твидовый костюм от «Харрис», который был чем-то вроде его фирменной марки, вставлял новую сигару в мундштук из слоновой кости. Этот толстый человек с кустистыми бровями, будучи облаченным в мантию на судебных заседаниях, казался персоной важной и доброй в то же время.

— Простите, что прервал вас, если это был личный разговор.

— Ничего личного, господин судья, — ответил Руф.

— Естественно, я желаю помочь, чем только могу, — сказал Кревен, — но, слава богу, в вашем распоряжении есть Смит. Вам отменно повезло, что он здесь.

— Смит?

— Доктор Смит, — подтвердил судья. — В своей области он замечательный специалист.

— Одну минутку, — удивился Руф. — Кажется, я не понимаю, о чем вы говорите, господин судья. Доктор Смит очень хорошо нам помог в отсутствие мистера Суэйна. Он кажется мне хладнокровным и умным человеком. Но сейчас доктор уже не поможет. В данный момент нам нужен первоклассный детектив.

Судья поднял вверх одну из своих густых бровей:

— Надо понимать, вы не знаете, кто такой доктор Смит?

— Может быть, вам стоит сказать, кто он такой, — заинтересовался Руф.

— Доктор Джон Смит, — важно произнес судья, — выдающийся судебный психиатр нашей страны. Если он окажет вам помощь, значит, в вашем распоряжении будет самый способный человек в государстве для дел такого рода.

«Это, — подумал Руф, — объясняет столь загадочные слова доктора, что убийства — обычная вещь в его жизни».

— Об этом ни я, ни Маклин не знали, — сказал он.

— Вот мой вам совет — немедленно попросить его принять самое активное участие в расследовании. Я много лет его знаю. Специалист высшего класса. — Судья стряхнул пепел с сигары. — Разумеется, если я что-то могу сделать, Руф, просто позовите меня. — И он неторопливо ушел.

В это время появился Илайхью.

— Маклин там чертыхается — где там, дескать, Тина, — сказал он.

— Попроси ее зайти в кабинет, Илайхью, — предложил Руф. — Тебе это бабское стадо нипочем.

— И за миллион долларов не соглашусь.

Руф повернулся к Лиз.

— Ни о чем не волнуйся, — сказал он.

Рука девушки на плече Гилсона не давала тому уйти.

— Не позволяй Маклину натравлять людей на Роджера. Все сейчас склонны думать, что Роджер — преступник.

— Похоже, не все, — возразил Руф. — Лиз, тебе когда-нибудь приходило в голову, что я — не самая подходящая кандидатура в качестве защитника Роджера?

V

Руф едва успел рассказать Маклину Майлзу то, что узнал о докторе Смите, когда пришел Бим и объявил, что прибыли полицейские. Это означало, что беседу с мисс Робинсон придется отложить.

Полицейские штата Вермонт в большинстве своем дорожные патрульные. В их задачу не входит расследование таких серьезных преступлений, как убийства. Это — компетенция региональных властей — членов местных советов и прокуроров графств. А если самим местным властям провести расследование не под силу, прокурор может нанять детектива за плату не более чем четыре доллара в день. И в данном случае полицейские должны лишь помогать Маклину с Руфом, но не брать руководство следствием на себя.

Первым делом надлежало перенести тело Терренса в дом, несмотря на то что доктор Суэйн все еще отсутствовал. Ведь причина смерти не вызывала никаких сомнений, и его не было смысла ждать. Во-вторых, следовало получить показания от каждого из присутствовавших на вечеринке. Этой задачей занялись полицейские, в то время как Маклин и Руф вернулись в кабинет, попросив доктора Смита присоединиться к ним.

В их отсутствие Эмили успела развести огонь в камине. Маленький седой доктор замерз, стоя на часах во дворе вместе с Бимом, поэтому он встал прямо перед камином, протянув ладони к пламени.

Маклин притворил дверь в кабинет.

— Знаете, доктор, — сказал он, — мы с Руфом только что перемывали кости сами себе за то, что оказались не в курсе, кто вы.

— Кто же я? — Доктор скривил губы в легкой улыбке. — Вижу, я и вправду говорил слишком много!

— Нам сказал судья Кревен, — пояснил Гилсон.

— Откровенно говоря, нам нужна ваша помощь, — добавил Маклин.

Доктор повернулся к огню спиной. Он засунул руки поглубже в карманы пальто и стоял, медленно покачиваясь взад-вперед на каблуках.

— Вы знаете всех этих людей, — наконец произнес Джон Смит. — У вас есть абсолютно все возможности, чтобы справиться с данным делом. Все, что здесь нужно, — это тщательно и непрерывно проверять и перепроверять факты.

— Не так все просто, — возразил Маклин. — Я буду с вами говорить начистоту, доктор. Я был бы рад расследовать это дело самостоятельно. Положительный исход добавил бы мне веса. Но именно потому, что я знаю всех этих людей, и половина из них помнит меня и Руфа еще с тех времен, когда мы ходили в коротких штанишках, нам и нужна помощь. Поскольку вы здесь, нам приходится просить о помощи вас, иначе у нас могут возникнуть проблемы.

— Может так получиться, что я уеду, — сказал доктор Смит. — Я планировал провести здесь еще лишь несколько дней. Меня могут вызвать домой.

— Вы нужны нам, доктор. — Руф вынул из кармана трубку и красную жестяную табакерку. — Как говорит Маклин, мы знаем этих людей слишком хорошо. Со многими из них мы ссоримся.Возьмите меня, например…

— И что же — вы? — спросил доктор, когда Руф замолчал, замявшись.

— Всем известно, что я и Терренс были отнюдь не друзьями. Он владеет участком земли, граничащим с моей фермой, и я хотел его купить, чтобы мне там можно было проезжать. Это всего лишь маленький кусочек земли, он не приносил никакой пользы Терренсу. Тот просто не захотел его продавать, и все тут. У меня был с ним скандал четыре года назад, еще до моей службы в армии. Когда я вернулся, случился еще один скандал. Люди про это знают, и в маленьком поселке, если мы немедленно не объявим, кто убийца, все начнут говорить, что я, представитель местной власти, не слишком стремлюсь найти преступника.

— Руф прав, — сказал Маклин, нахмурясь. — Чертовски прав.

— Я всегда чувствую себя пронырой, сующим нос в чужие дела, когда такое случается, — пробормотал доктор. Он выпрямил плечи. — Хорошо, мистер Майлз, я помогу. Но хочу, чтобы вы поняли: я не детектив и не волшебник. Я просто буду слушать, задавать кое-какие вопросы, а затем я сформирую свое мнение, которое вы можете принять или отвергнуть.

— Вот и хорошо, — обрадовался Майлз. — Кстати, штат будет платить вам четыре доллара в день.

Доктор Смит рассмеялся:

— Таким манером не разбогатеешь. Но, говоря серьезно, причина, по которой я заинтересовался этим делом, заключается в том, что отсутствуют сколько-нибудь полезные материальные ключи к разгадке. Ответ мы должны получить от людей, из историй их жизни, из их сердец и умов. Занимайтесь расследованием как вам угодно, и просто дайте мне возможность двигаться вместе с вами.

— Хорошо, — сказал Маклин. — Мы тут собирались поговорить с Тиной Робинсон. У нас такое чувство, что она помнит весь вечер в подробностях.

Руф отправился в гостиную и привел с собой мисс Робинсон. Маленькую пожилую леди так и распирало от возбуждения и чувства собственной значимости. Ее звездный час наступил!

Маклин сидел за письменным столом майора, напротив стоял стул.

— Присаживайтесь, мисс Тина, — сказал он.

Ей так не терпелось начать, что она не заметила доктора Смита, устроившегося на сиденье у окна в затененной части комнаты.

— Полагаю, вы знаете, в чем наша проблема, мисс Тина, — произнес Маклин. — Терренс вышел из дома, вероятно, около двенадцати тридцати, если Илайхью не ошибся относительно времени начала снегопада. Либо он вышел один и кто-то последовал за ним, либо он вышел вместе с кем-то. Мы подумали, что вы, возможно, это видели. Можете ли вы припомнить, кто покидал большую комнату… скажем, после полуночи?

— Да, сэр, могу, — с готовностью ответила мисс Тина. — И начну я с Маклина Майлза!

VI

К чести прокурора, выражение его лица не изменилось. Перед ним на столе лежал блокнот, в пальцах он держал карандаш. Пальцы немного побелели, внезапно сдавив карандаш, и это все.

— Так, мисс Тина, и кто еще? — негромко спросил Майлз.

— Многие, — выпалила мисс Робинсон. Она чувствовала досаду оттого, что прокурор не дал ей рассказать о нем самом поподробнее. — Дэн Саттер, и Алонсо Холбрук, и молодой Линдсей, и еще человек шесть.

— Вы заметили, когда я вышел из дома, мисс Робинсон? — раздался голос за спиной Тины. Она поспешно развернулась, не вставая со стула, и увидела доктора Смита на сиденье у окна.

— Ах, это вы! Нет, я не видела, как вы вышли, но должна отдать вам должное: вы не вертелись вокруг нее, как остальные!

— Я просто хотел прояснить суть дела, — сказал Джон Смит. — Вы сейчас говорите о людях, которые покидали большую комнату вместе с миссис Вейл, не так ли, мисс Робинсон?

— Ну конечно! Никогда в моей жизни я не видела такого скандального поведения — входит, выходит, входит, выходит то с одним мужчиной, то с другим. Она так вела себя, словно нарочно старалась свести Терренса с ума от ревности. Вот так теплый прием! Я не удивилась бы, если бы оказалось, что это она его убила!

— Но вы не заметили, когда Терренс вышел? — спросил Маклин.

— Не могу сказать наверняка, — призналась мисс Тина. — Я действительно заметила, что его нет, но не могу припомнить, когда он вышел.

— И не знаете, выходил ли кто-нибудь с ним?

— Я не могу сказать… наверняка! — Тут мисс Робинсон приготовилась к какому-то заявлению. — Но я не прочь поведать вам мои соображения, Маклин Майлз. В нашем поселке есть мужчины, у которых должен бы пропасть сон по ночам. Заигрывать с замужней женщиной, пока ее мужа нет с ней, который бы защитил…

— Мисс Тина, лекцию на эту тему вы можете прочитать нам как-нибудь в другой раз, — перебил ее Маклин глухим, усталым голосом. — В данный момент мы собираем факты, связанные со смертью Терренса.

— Не хотите ли вы сказать, что эта женщина тут ни при чем? — возмутилась мисс Робинсон.

— Я хочу выяснить, видели ли вы, как Терренс выходил, и видели ли вы кого-нибудь, кто вышел вместе с ним или вслед за ним, — стоял на своем Маклин. — В данный момент это все, что нам нужно знать.

— Ну, я такими сведениями не располагаю, — сказала мисс Робинсон.

— В таком случае на этом пока закончим, мисс Тина.

Мисс Робинсон произнесла что-то вроде «хр-рмф!», встала, энергично расправила платье и вышла из кабинета, задрав нос к потолку.

Мгновение Маклин Майлз сидел молча, рисуя каракули в блокноте. Потом он обратился к доктору Смиту:

— Вот видите, как получается. Хотим мы того с Руфом или нет, но оба каким-либо образом лично замешаны в этом деле. Супруги Вейл были моими хорошими друзьями. Поскольку Сьюзен здесь не любят, если я не арестую ее поскорее, все подумают, что я эту женщину покрываю. Вот почему вы нужны нам, доктор.

Прежде чем Джон Смит смог что-то ответить — если ему было что сказать, — один из полицейских вошел в кабинет.

— Все глухо, Маклин, — произнес он. — У каждого есть какая-то гипотеза, но никто реально не видел, когда Вейл вышел, и не заметил, пошел ли кто за ним. Надо было полагать, что кто-нибудь да заметил! Но нет.

— Где там, когда все на Сьюзен глазели! — вздохнул Маклин. Обычные энергия и живость, казалось, покинули его.

Полицейский не затворил за собой дверь, и, нагнувшись под низкой притолокой, в кабинет ввалилась огромная фигура. Алонсо Холбрук, как обычно, кипел от ярости.

— Слушай сюда, Маклин! — прорычал он. — Как долго еще ты собираешься держать здесь людей? Им по домам пора. У них дети есть, за которыми нужен присмотр. Да через несколько паршивых минут день наступит. Когда солнце встанет, мне картины писать надо будет. Если, черт возьми, у тебя нет на уме чего-то конкретного, отпусти всех домой и продолжи расследование позже.

Маклин потер пальцами глаза.

— Может быть, ты прав, Алонсо. Может быть, мы все слишком устали, чтобы толком в чем-то разобраться. — Он обратился к полицейскому: — Джордж, скажи им, что могут идти домой. Конечно, никто не должен покидать поселок.

— О’кей, Маклин.

Руф, стоявший рядом с Алонсо, тихо спросил:

— Как там Лиз?

— Черт побери, а как ты думаешь?! — закричал Холбрук. — С ней все прекрасно! Просто великолепно! Она у нас Жанна д’Арк, защищающая жертву несправедливости, да? Может ли женщина быть более счастлива, чем сейчас, ведь она по уши в этих слащавых сантиментах? — Он разглядел в углу Джона Смита. — Так, значит, они и вас впутали?

— Боюсь, что так, — сказал доктор.

— Я полагаю, — усмехнулся Алонсо, — что вам хотелось бы узнать, было ли у меня несчастливое детство или какие-нибудь травмы в двухлетнем возрасте, которые отразились на моей психике.

— Вот что я действительно хотел бы узнать, — кротко произнес доктор Смит, — это убивали вы Терренса Вейла или нет? Вот это вопрос по существу, не так ли?

— А если бы я его убил, то сказал бы, да? — проорал Алонсо на пределе своих возможностей.

— Знаете, мистер Холбрук, я не думаю, что вы убийца, — сказал доктор. Его глаза смеялись. — Потому что, если бы вы повздорили с Терренсом Вейлом, мощь вашей глотки услышали бы в Бостоне!

— Еще и острит! — Алонсо развернулся на каблуках и бросился вон из кабинета, едва успев пригнуться, чтобы не разбить голову о притолоку.

Большинство людей поспешили уйти, как только им позволил полицейский. Маклин Майлз договорился с местным похоронщиком об эвакуации трупа, и несколько мужчин в доме уже приготовились отнести тело к машине.

Наконец остались только Сьюзен Вейл, судья Кревен, Саттеры и доктор Смит. Роджер Линдсей исчез одним из первых, а Руф повез домой Лиз и Алонсо в своем джипе.

Глаза миссис Вейл сильно блестели, зрачки были круглыми и темными. Казалось, возбуждение подействовало на нее как наркотик. Эмили помогала ей надеть меховую шубку.

— Конечно, я пойду домой вместе с тобой, Сьюзен, — говорила она. — Тебе ни к чему проводить эту ночь в одиночестве.

— Я в полном порядке, Эмили. Я предпочитаю остаться одной.

— Я отвезу вас домой, дорогая, — предложил судья.

— Спасибо, судья Кревен, но моя машина здесь. Я предпочитаю ехать домой одна. Правда.

Эмили умоляюще посмотрела на Смита:

— Доктор, как вы считаете?..

— Моя дорогая Эмили, — протяжно сказал Дэн Саттер, — почему бы тебе не прекратить совать нос в чужие дела?

Он стоял возле дверей, его глаза были налиты кровью, но наблюдали за присутствующими по-птичьи настороженно. Слова Саттера вызвали неловкое молчание, что позволило Сьюзен в одиночестве удалиться.

— Необычайное мужество и сила духа, — заметил судья Кревен.

— Необычайное, — повторил Смит таким сухим тоном, что судья обернулся, чтобы посмотреть на него. Доктор пожал плечами. — Где плачущие женщины? — пробормотал он. — Где убитые горем друзья и близкие?

Дэн Саттер засмеялся:

— До вас быстро доходит, доктор!

Судья, вероятно почувствовав смущение Эмили, вызванное смехом Дэна, попытался исправить положение короткой благодарственной речью за хорошо подготовленную вечеринку, что вызвало лишь новый приступ хохота у Дэна. Как только судья покинул дом, Саттер принялся неуклюже надевать пальто и галоши.

— Дэн, ты куда? — спросила Эмили.

В ответ он оскалился в недоброй улыбке:

— Эмили, я уже предлагал тебе прекратить совать нос в чужие дела!

— Но сейчас почти четыре утра! — дрожащим голосом произнесла Эмили.

— Скажем так, после всех этих событий мне надо немного подышать свежим воздухом! — Дэн застегнул пуговицы на пальто.

Доктор Смит, внимательно наблюдавший за происходящим, тихо заговорил:

— Где-то в этом поселке, мистер Саттер, готовится ко сну в той же постели, что и прошлой ночью, под тем же одеялом убийца. Преступник сейчас думает — подозревает ли его кто-нибудь, видел ли его кто-нибудь, не оставил ли он какие-то улики. Убийца не хочет, чтобы его поймали, мистер Саттер.

— И что? — спросил Дэн.

— Я считаю, что для вас было бы крайне опасно затевать игру в детектива, какими бы мотивами вы ни руководствовались.

Улыбка Дэна стала шире.

— Я даю вам тот же совет, доктор, что я дал Эмили, и очень настоятельно! Занимайтесь своим делом! — Он натянул на уши меховую кепку и вышел, хлопнув дверью.

Глава 3

I

В детском возрасте Руф Гилсон фантазировал на тему смерти. Это началось после того, как маленького щенка гончей, подаренного ему отцом, переехал молоковоз всего в нескольких ярдах от входа в дом. Минуту назад щенок играл с Руфом, а в следующую минуту он лежал в пыли мертвый. Мальчик начал представлять, что было бы, если бы он умер столь же внезапно. Это оказалось невозможно постичь умом. Кран с холодной водой в кухне все так же монотонно бы капал, нуждаясь в новой прокладке. Новорожденный теленок на южном выпасе по-прежнему ковылял бы на слишком длинных ногах. Джон Мертаг, как и раньше, доставлял бы почту в одиннадцать часов на своем древнем грузовике «форд». Илайхью Стоун ходил бы на охоту и на рыбалку, словно ничего не случилось. Но в то же время его, Руфа Гилсона, не будет, и знать об этом он не будет. Его родители могли плакать о нем, но они по-прежнему принимали бы пищу. Отец возьмет чашку с кофе, кофе в ней бледно-желтый от добавленного туда кипяченого молока. Мать будет жарить картофель на железной сковороде на плите. Будут жужжать мухи над мусорной кучей на заднем дворе. Но его не будет там! Его не будет нигде!

Это была такая игра, от которой маленькое тело Руфа покрывалось потом. Ничто из того, о чем ему рассказывали в воскресной школе, никогда не давало ему реальной надежды на продолжение некоего подобия жизни за черным занавесом смерти, который отделит его от всего, что он знал и любил. С тех пор как Гилсона озаботила эта проблема, прошло много времени. Служба в армии поумерила его мрачные помыслы. Но каким-то образом смерть Терренса Вейла вернула их назад. Возможно, так получилось потому, что это произошло здесь, в Бруксайде, где все его детские ассоциации были так сильны.

К тому же он устал. Ему удалось лишь час беспокойно подремать, прежде чем наступило время вставать, все еще в ночной темноте, чтобы присмотреть за утренней дойкой коров. Это само по себе способствовало возобновлению старой игры. Вот он, официальное лицо поселка, участник следствия по убийству, но домашние дела все равно должны продолжаться. Нужно помочь Тоду Брэдшоу, его работнику, с доильными аппаратами. Молоко следовало залить в стерилизованные фляги, которые надо было поставить на погрузочную платформу, откуда грузовик, каждое утро отвозивший фляги на станцию, заберет их. Нужно поймать убийцу и отомстить за загубленную человеческую жизнь, но также предстояла и дойка.

Руф старался отмахиваться от расспросов Тода про вечеринку и о том, что случилось. Он думал про Терренса — Терренса живого, пьющего из стакана, курящего сигарету, разговаривающего со своей прелестной женой до того, как они отправились на вечеринку, устроенную в его, Вейла, честь. И вот через такой короткий промежуток времени эта жизнь полностью и навсегда погасла. Но с Терренсом произошло не совсем то, что с щенком, погибшим случайно, или с ребенком, погибшим в воображении. Здесь было нечто другое — смерть Вейла стала результатом сложных взаимоотношений между людьми, неизвестных, но реальных.

Часть этих взаимоотношений касалась и самого Гилсона. У Холбруков не было машины, и он отвез их домой от Саттеров в своем джипе, после того как Маклин наконец отпустил всех по домам. Они втроем втиснулись на переднее сиденье. Алонсо был необычно для него молчалив. Руф чувствовал, как плечо Лиз тесно прижимается к его плечу. Ему хотелось сказать что-нибудь, но нужно было, чтобы сказанное оказалось именно тем, что нужно. Все слова, которые приходили на ум, — это «Ради бога, забудь о Роджере», «Позволь мне заботиться о тебе», «Позволь мне защищать тебя». Но Руф знал, что такое говорить не стоит.

Когда он остановил машину возле дома Холбруков, Алонсо вылез из джипа.

— Выпьешь? Или кофе хочешь? — угрюмо спросил он.

— Лучше домой поеду. Через пару часов я снова должен быть на ногах.

— Как хочешь, — сказал Алонсо. Он быстро зашагал по дорожке к дому, словно намеренно хотел оставить Руфа и Лиз вместе одних.

— Спасибо, что подвез. — Девушка начала выбираться из джипа.

— Лиз!

— Да? — Она обернулась.

— Это неподходящий момент для того, чтобы сказать одну неподходящую вещь.

— Вовсе нет, если тебе хочется это сказать, Руф.

Слова неуклюже вывалились из его уст:

— Лиз, я люблю тебя всем сердцем. Мне невыносимо видеть, когда тебе больно. Я бы сделал ради тебя что угодно.

— Руф! — Она протянула к нему руку. — Руф, дорогой! Ты самый лучший друг, какого можно пожелать. И я обязана перед тобой извиниться.

— Извиниться?

— Там, у Саттеров, я… я попросила тебя вести игру честно! Словно тебя нужно было об этом просить.

«Вернись, — хотел сказать Руф. — Вернись обратно ко мне. Больше ничто не имеет смысла. Больше ничто не реально». Но он не смог найти ни подходящих слов, ни смелости, и Лиз слегка сжала его руку и отправилась по дорожке вслед за Алонсо. Да, здесь имели место весьма запутанные отношения!

Убедившись, что в коровнике дела шли хорошо, Гилсон пошел в дом, чтобы выпить вторую чашку кофе и что-нибудь съесть. Он нес с собой электрический фонарь, который поставил на стол на крылечке заднего входа, и тут из темноты, со стороны дровяного сарая, послышался голос. Это было так неожиданно, что Гилсон едва не выпрыгнул из собственных ботинок.

— Руф!

Из кухонного окна на улицу падал слабый свет, и в круг света вошел Роджер Линдсей. Он выглядел изможденным, был небрит и в той же одежде, что и на вечеринке.

— Черт, ты до смерти меня перепугал, — выдохнул Руф.

— Мне нужно с тобой поговорить. Можно зайти к тебе?

— Конечно. Почему нет? — Гилсон открыл дверь и отошел в сторону, чтобы дать Роджеру пройти впереди него.

Кухня была наполнена теплом и ароматом свежего кофе. Руф снял куртку и шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи. Он прошел в кладовую и принес оттуда чашку и блюдце для Роджера.

— Я тут собираюсь яичницу себе приготовить, — сказал Гилсон. — Присоединишься?

Линдсей вздрогнул:

— Я не смогу ничего съесть. Но я был бы благодарен за чашечку черного кофе.

— Тебе надо поесть. Сегодняшний день будет тяжелым для всех.

— Не понимаю, почему ты со мной так чертовски учтив, — произнес Роджер. Он тяжело плюхнулся на стул. Пальто снимать не стал, но расстегнул его.

— Нет причин, почему мне не быть учтивым, — возразил Руф. — Ты мне ничего не сделал, Роджер.

— Я разлучил тебя с Лиз, а потом я… я…

— Лиз — свободный человек, она — белая, ей двадцать один год. Лиз сама делает свой выбор. — Гилсон взглянул на Роджера и подумал, почему она выбрала этого молодого человека, чья слабость написана на лице? Возможно, его беспомощная натура вызвала у Лиз защитные материнские инстинкты.

Гилсон разбил полдюжины яиц в железную сковороду, посолил и поперчил, а когда яйца начали жариться, размешал их на деревенский манер кухонной вилкой. Разделив яичницу пополам, Руф разложил ее на две тарелки и подал на стол. Поставив одну тарелку перед Роджером, он указал на хлеб, масло и земляничный джем.

— Поешь. После этого мы сможем поговорить несколько минут. Потом мне придется вернуться к работе.

Нерешительно отправив в рот один или два кусочка яичницы, Роджер одолел все блюдо и сумел справиться с двумя ломтиками хлеба с джемом.

— Я… я не думал, что смогу есть, — пробурчал он.

Руф откинулся на спинку стула и принялся набивать трубку.

— У тебя, Роджер, наверно, была какая-то особая причина, чтобы прийти ко мне в такой ранний час.

Линдсей выкарабкался из своего пальто и бросил его на спинку стула. Когда подносил чашку с кофе ко рту, руки его тряслись, тогда он поставил ее с громким звуком на блюдце.

— Во всем этом деле я стану жертвой, Руф, — сказал Роджер. — Ты это знаешь.

— Ничего я такого не знаю. И не будет никакой жертвы. Мы собираемся выяснить, кто это сделал, и проследить, чтобы его должным образом наказали. Того, кто заслуживает, Роджер, не кого угодно.

— Я не совершал этого.

— Прекрасно. Тогда тебе не о чем волноваться. — Руф зажег спичку и поднес к трубке.

— Ничего прекрасного тут нет. Ты же видишь, я не могу доказать, что не совершал этого.

— И другие тоже не могут, если ты завел речь об алиби.

— Вот потому и получается, что ты не обязательно поймаешь того, кто на самом деле виновен, — сказал Роджер. Уголок его рта внезапно дернулся от нервного тика. — В этом поселке меня все ненавидят, Руф. Все думают, что я подло поступил с Терренсом. Все думают, что я подло поступил с Лиз.

— Ну а разве это не так?

— Боже мой, Руф, я был словно больной. Я не контролировал собственные поступки. Я… я не могу объяснить это.

— Я не просил от тебя объяснений, — спокойно сказал Гилсон. — Я по-прежнему не понимаю, зачем ты пришел поговорить со мной.

Роджер положил ладони на стол и наклонился вперед:

— Ты — порядочный человек, Руф. К тому же ты официально связан с расследованием. У тебя никогда не было никаких отношений с Сьюзен, так что тебе незачем волноваться о собственном положении.

— Ну?

— Маклин был другом Вейлов. Он не одобрял меня, то есть мои отношения с Сьюзен. В прошлом он об этом заявлял. Он постарается свалить преступление на меня. Из-за того, что нет никакого алиби, никаких улик, он будет развивать и развивать свою теорию, пока не получится дело против меня. Какие у меня будут шансы с местным судом присяжных? Каждый житель этого графства узнает каждую деталь дела, прежде чем оно поступит в суд. Они с наслаждением пришьют мне статью. Я — не местный, я — чужак, иноземец.

— Позволь, я перефразирую, — сказал Руф. — Ты считаешь, что местные жители повесят на тебя убийство только лишь благодаря некоторым предрассудкам, которые они могут иметь в отношении чужаков?

— Ты сам признаешь, что есть такие предрассудки.

— Да, это верно до определенной степени в определенных местностях. Если бы ты, Роджер, был отцом семейства, ты бы, конечно, предпочел, чтобы за какие-нибудь безобразия в поселке ответственность несли не твои дети. Но ты не свалил бы это нарочно на какого-то другого ребенка, лишь бы защитить своих, и ты не стал бы мешать наказанию своих детей, если бы выяснилось, что виноваты они.

— В том-то и дело. Поскольку реальных улик нет, люди начнут говорить, что это сделал неместный. Они задумаются, начнут что-то припоминать… что-то примечать… и тогда…

Стул Руфа заскрипел, когда тот поднялся.

— Роджер, — произнес он, — мы не собираемся никого отправлять на виселицу на основании всяких домыслов, вроде «что, если», «а вдруг» и прочее. Мы не собираемся никого вешать на основании слухов. Если ты пришел сюда только за этим, то можешь быть спокоен. — Он взял со стула кепку и куртку.

— Я пришел сюда не за этим, — в отчаянии сказал Линдсей. — Я пришел сюда попросить тебя о помощи. Мне понадобится помощь.

Руф натянул на себя куртку.

— Роджер, в этом деле я не могу вставать на чью-либо сторону. Я не могу помогать одному и действовать против другого. Моя работа — следить за тем, чтобы никто не наделал ошибок. Вот и все. Но, — Гилсон чуть заметно улыбнулся, — если почувствуешь, что к тебе относятся не так, как ты того хочешь, не вини меня, если я не слишком буду тебе сочувствовать. Ведь, честно говоря, тебе и не следует ждать от меня особенной заботы, если придется туго, не так ли, Роджер?

— Но, Руф, послушай… — взмолился Гилсон.

— Налей себе еще кофе. Оставайся здесь сколько захочешь. Мне работать надо.

Роджер глазами проводил Руфа, наклонился вперед и закрыл ладонями лицо.

II

В то утро в доме Саттеров завтракать начали в семь тридцать. Эмили, которая вообще не ложилась спать, выглядела усталой и старой. Она знала, что не сможет уснуть, поэтому сосредоточенно принялась за уборку после вечеринки. Услышав шорохи наверху, в комнате сына, Эмили взялась готовить завтрак. Бима во время сна мучили кошмары, и его юное, заметно побледневшее лицо выглядело измученным. Доктор Смит — второй человек, пришедший к столу, — был выбрит, вымыт и вообще выглядел так, будто отлично проспал минут шестьсот, а не менее одного часа.

Столовый прибор приготовили и для Дэна Саттера во главе стола, но тот не появился за завтраком.

Доктор отметил превосходный вкус кофе, отменную свежесть яиц, совершенство золотистого тоста. Прежде чем встать из-за стола, он выпросил у Эмили обещание, что та даст ему рецепт приготовления ее томатного мармелада. Все это заставило женщину несколько раз пробормотать слова благодарности, но нисколько не изменило настроения Бима, который, казалось, не мог есть. Кошмары и реальные события до того перемешались в его голове, что он перестал их различать. Снова и снова он представлял себе путь от конюшни, распростертое в снегу тело, руку со скрюченными пальцами, зияющую рану на голове Терренса.

Наконец доктор Смит поставил свою чашку с красноречивым стуком.

— Послушайте, друзья мои, — сказал он, — совершенно невозможно не говорить о том, что произошло прошлой ночью. Мы не можем притворяться, будто ничего не случилось и все идет так же, как прежде. Предлагаю просто смириться с мыслью, что произошло человекоубийство, и поговорить на данную тему спокойно. Это, знаете ли, жизненный факт — как война, или налоги, или эпидемия свинки.

Эмили вздохнула и убрала со лба влажную прядь волос.

— Спасибо, доктор, — произнесла она. — Кому-то нужно было это сказать, поскольку никто из нас ни о чем другом не помышляет.

— Я вот думаю — как там она. — Под «ней» Бим имел в виду вдову, женщину, которую видел в страстных объятиях своего отца.

— Полагаю, миссис Вейл чувствует себя немножко вяло и немножко испуганной, Бим, — сказал доктор, — в точности как мы. — Он обратился к Эмили: — Миссис Саттер, не расскажете ли вы о Терренсе Вейле — что он был за человек, что думали о нем люди в Бруксайде, каким образом он приехал сюда и поселился. Я уверен, что вы могли бы дать мне немало полезной информации.

Эмили откинулась на спинку стула, медленно помешивая кофе. Она была очень человечной натурой. Ей нравилось рассуждать о других людях; ей нравилось думать, будто она понимала людей и обладала особой проницательностью. Однако от такого удовольствия ей пришлось отказаться, благодаря инстинкту самосохранения. В собственной жизни Эмили было столько всего — и развал семьи, и унижение, что невинное стремление посплетничать становилось опасным, ибо весь поселок набросился бы на нее в ответ.

Сейчас ситуация совсем другая. В самом деле, с доктором Смитом поговорить было просто необходимо, ведь он официально участвовал в расследовании.

— Не думаю, что кто-то в Бруксайде близко знал Терренса, — начала она. — В первый раз он приехал сюда примерно десять лет назад. Приехал то ли на лыжах кататься, то ли играть в гольф, не помню точно. Он увидел дом старика Моффета и купил его. Терренс так обычно всегда поступал — принимал решения мгновенно. Он имел столько денег, что ему не нужно было долго прикидывать цену, как большинству из нас.

— Он приезжал тогда с миссис Вейл? — спросил доктор.

— О нет. Не думаю, что в то время он был знаком с Сьюзен. Как я понимаю, они встретились после войны. Они поженились внезапно; тут все произошло как с покупкой дома.

— Когда здесь впервые появилась миссис Вейл?

— Месяцев семь назад. Терренс как-то раз приехал, устроил вечеринку и представил нам Сьюзен. До того мы не знали, что он женился. Думаю, даже Роджер Линдсей не знал.

— Почему вы говорите — «даже Роджер Линдсей»?

— Потому что Терренс привез Роджера сюда за несколько месяцев до того и поселил его в коттедже в поселке. Роджер был другом Терренса по городской жизни. Я просто подумала, что если кто-то знал что-нибудь о личной жизни Терренса за пределами Бруксайда, то это Роджер.

— Терренс и Роджер были близкими друзьями?

— Не в обычном смысле, — сказала Эмили. Выяснилось, что ей это трудно объяснить. — Помимо прочего, Терренс занимался издательским делом. Ни для кого не было секретом, что он финансировал работу Роджера. Роджер сам всем рассказал. Он говорил о Терренсе так, словно Терренс — это бог. Понимаете, не как о лучшем друге, он просто слов не находил, чтобы описать, какой замечательный человек Терренс.

— И вы думаете, он говорил это искренне?

— В этом нет сомнений, доктор. Роджер получил свой шанс в жизни благодаря Терренсу, и я думаю, что он был глубоко благодарен.

— Мы отвлеклись от Терренса, миссис Саттер.

Эмили продолжала помешивать кофе, не отпивая из чашки.

— Мне сложно, доктор Смит, припомнить много фактов, когда дело доходит до них. В нем поражала его импульсивность. Я о том говорю… Ну, как-то раз возле почты он разговаривал с Дэном и судьей Кревеном, и судья упомянул, что библиотеке требуется несколько тысяч долларов на ремонт. Терренс вошел в почтовый офис и тамошним царапучим пером выписал чек. Один раз он приехал сюда в отпуск во время войны и услышал, что местному Красному Кресту нужен фургон. На следующий день этому обществу доставили фургон, заплатил за него Терренс. Как-то выяснилось, что школе нужна игровая площадка, а поселковым ребятам нужен руководитель группы продленного дня. Он сказал, чтобы начинали строить площадку, приглашали руководителя, и выписал чеки для закупки оборудования и на зарплату руководителю. Вот такие дела он делал, доктор Смит.

— Интересно, что вы называете такое поведение импульсивностью. Большинство людей назвали бы это великодушием.

Эмили покраснела:

— Разве я так говорила? Конечно, он был ужасно великодушный. Я… Уж кому, как не мне, это знать. Один раз, когда дела у нас были очень плохи, Дэн сходил к нему, и… Ну, он нас выручил.

— Возможно, миссис Саттер, вы считаете, что истинное великодушие проявляется, когда чем-то жертвуют. Как я понимаю, подарки от Терренса поселку, помощь, которую он оказывал отдельным людям, нельзя считать настоящими пожертвованиями. Для него это совершенно ничего не стоило.

— Так и Дэн говорил, когда я… когда… — Она умолкла, краснея все сильнее.

— Когда вы сказали, что не хотите, чтобы он обращался за помощью к Терренсу?

— Да, — сказала Эмили, отводя глаза.

— Вам известно, откуда у Терренса взялись деньги, а, миссис Саттер?

— Он вроде как был занят в целой куче предприятий.

— Но необходимо иметь начальный капитал. Вы когда-нибудь слышали, что он сделал капитал сам — сорвал большой куш на биржевой сделке, изобрел что-нибудь?

— Нет, — медленно ответила Эмили. — Капитал просто был с ним.

— А лично вам, миссис Саттер? Вам нравился Терренс?

— Он всегда был очень обходителен, обаятелен, очень вежлив. Но вокруг него был… э… вроде как занавес, через который ничего не разглядишь. Появлялось чувство, что тебе не положено за него заглядывать, а если ты это сделаешь… Терренс тебе этого не простит.

— Как думаете, что он скрывал?

— Скрывал? — Эмили удивилась. — Я не думала, что он что-то скрывал, доктор. Просто он считал, что его мысли и чувства никого не касаются. Как и вся его личная жизнь. Я… ну, откровенно говоря, это в нем меня восхищало. В таком маленьком поселке, как наш…

— Не так уж много личной жизни, — закончил за нее доктор.

— На самом деле никакой. На самом деле абсолютно никакой.

Послышался звук открываемой уличной двери, а потом стук, когда ее захлопнули. Доктор Смит протянул руку к чашке с кофе. Эмили и Бим неподвижно застыли на своих местах. Дэн Саттер только сейчас возвращался домой.

III

Они слышали, как он неуклюже ввалился в переднюю. Бим начал вставать из-за стола, но Эмили взяла его за руку. Мальчик вновь опустился на свой стул, и доктор Смит увидел страх в его глазах.

— Эмили! — крикнул Дэн из коридора. Его речь была невнятна и звучала неестественно. — Эмили! Ты где, черт побери?

— В столовой, Дэн.

Они услышали тяжелую запинающуюся поступь.

— Э, ты почему не… — Он появился в дверях, раскачиваясь взад-вперед, очень пьяный. — О, да это же наш выдающийся криминалист!

— Доброе утро, Саттер, — сказал доктор Смит.

— Бог у себя на небесах, и в мире все в порядке, — пропел Дэн. — В нашем морге лежит труп, но выдающийся криминалист завтракает. Пожалуйста, тише, какая трогательная семейная сцена. Вы неплохо бы смотрелись во главе семейства, доктор Смит. Джон До, миссис До и До младший.

— Дэн, прошу тебя! — пробормотала Эмили.

— «Дэн, прошу тебя!» — передразнил ее муж. — Вечный протест, доктор Смит. Как думаете, что она сказала бы, если бы когда-нибудь закончила эту фразу? Вы же психиатр. Может быть, «Дэн, прошу тебя, упади и сдохни», а?

Бим поднялся, несмотря на руку Эмили, удерживающую его.

— Куда это ты собрался? — спросил Дэн.

— На улицу, — ответил Бим.

— Погоди, — приказал Дэн. — Тут с прошлой ночи выпивка должна остаться. Найди бутылку, Бим, и принеси в мою комнату.

— Я сказал, что иду на улицу. — Юноша направился к двери в кухню.

Дэна качнуло вперед.

— Видит бог, наверное, пришло время, Бим, отдубасить тебя, как я собирался.

Каким-то образом Эмили оказалась между ними.

— Пускай он идет, Дэн, — взмолилась женщина. — Я отыщу, что тебе нужно. И принесу к тебе в комнату.

Дэн оттолкнул Эмили в сторону.

— Ладно, — сказал он. — Ладно.

Дверь с пружиной закрылась за Бимом. Эмили быстро вышла следом за сыном, оставив Дэна и доктора одних.

— Безобразная сцена, а, доктор? — произнес Саттер.

— Чрезвычайно безобразная, — спокойно сказал Смит.

— Вам когда-нибудь приходилось жить вместе с парой слизняков, которые никогда не посмеют против вас пойти, а, доктор?

— Я думаю, что вы недооцениваете вашего сына, Саттер.

— Бима? — Дэн засмеялся. — Это Бим встанет против меня? Вот это здорово! Ну просто здорово, доктор.

— Наступит день, когда между вами сотрется разница в весе, росте, мускулатуре и решительности, и парень сочтет, что расклад сил теперь в его пользу. Тогда, думаю, вас будет ждать сюрприз.

Дэн посмотрел на дверь с пружиной, которая все еще колыхалась взад-вперед, и покачал головой:

— Я напился. Я напился, так что, может быть, я вас не понимаю. Кажется, вы говорите: «Наступит такой день!» — как во втором акте «Ист Линн». Мелодрама такого рода не для вас, доктор. Вы — актер, который играет ниже своих возможностей. Как я говорил, в морге лежит труп, убийца на свободе, а вы здесь сидите да едите хлеб с вареньем. Никакого движения, никакой динамики. Я разочарован. Где всеобщее восхищение? Где трепет от созерцания великого человека в деле?

— На самом деле в этом ваша вина, мистер Саттер, — сказал доктор с едва заметной улыбкой. — Вы делаете работу за меня. Мне нет нужды задавать вам вопросы, чтобы вы рассказали мне о себе. Вы как бы разложили нужные сведения на столе в виде подробной карты.

Дэн моргнул. Он протянул руку к стене, чтобы удержать равновесие.

— И… и что там, на карте этой, доктор?

— То, что вы очень пьяны и вам лучше пойти поспать. Вероятно, до истечения дня вас позовут, чтобы получше вспомнили кое-что.

Дэн вытер рукавом рубахи мокрый от пота лоб. В доме было тепло.

— П-пожалуй, вы правы. Выпивка… вроде как начинает действовать. — Саттер развернулся. — Скажите Эмили… пускай бутылку ко мне принесет.

Доктор пошел вслед за Дэном в холл, сомневаясь, сумеет ли тот добраться до своей комнаты. Он сумел, и через секунду Смит услышал протестующий скрип пружин из комнаты наверху.

IV

Примерно через пятнадцать минут после того, как Дэн Саттер отправился в постель вместе с бутылкой, принесенной для него Эмили, Руф Гилсон и Маклин Майлз приехали за доктором Смитом. Маклин выглядел бодрым и по-деловому настроенным, но при этом было заметно, что некоторые предстоящие следственные действия не вызывают у него энтузиазма.

— Довольно жестоко приставать к ней так скоро, — сказал он, — но мы должны поговорить с Сьюзен. Если кто-то способен навести нас на мотив убийства, то это она. И ей придется подробнее объяснить свои подозрения в адрес Роджера.

Они втроем сели в машину Маклина и поехали к дому Вейлов.

— Я разговаривал по телефону с генеральным прокурором штата, — сообщил Майлз. — Он был очень рад узнать, что вы здесь, доктор Смит, и готовы нам помочь. — Не услышав от доктора никаких комментариев, Маклин спросил: — У вас появились какие-нибудь идеи, доктор? Какие-нибудь соображения?

— Гипотезы должны основываться на фактах, мистер Майлз. Никаких фактов у нас нет.

— За исключением того, что убийство не было обдуманным заранее, — сказал Гилсон. — Случилась ссора, и кто-то схватил камень…

— Даже это — неустановленный факт, Руф, — возразил доктор. — У нас нет доказательств, что была ссора, и нам неизвестно, совершено ли убийство импульсивно, или оно спланировано, чтобы выглядеть таковым. У нас нет фактов.

За исключением того, что Терренс мертв, подумал Руф. За исключением того, что его забили насмерть камнем. За исключением того, что снег пошел в шесть минут второго ночи. За исключением того, что они разговаривали с убийцей и не знали этого. За исключением того, что Сьюзен Вейл сумела проделать большую брешь в сплоченной общине местных жителей и эта сплоченность вот-вот могла рухнуть. Соберите данные факты вместе, и каков же результат? Никакой!

Подъезжая к дому Вейлов, они увидели рядом с ним черный седан. Маклин Майлз нахмурился.

— Судья Кревен, — сказал он.

— Рано встать не поленился, — заметил Руф.

— Черт бы побрал этих старых ломовых лошадей! — воскликнул прокурор в сердцах. — Десять против одного, он предложил Сьюзен свои юридические услуги. У него нет лицензии на юридическую деятельность в этом штате, но никто не может помешать ему давать советы… в качестве друга. Только дайте бывшему судье почуять криминал…

— Вы как будто не любите судью, — произнес доктор Смит.

— Судья — нормальный человек. Просто сегодняшним утром мне все не нравятся. — Маклин припарковал машину позади автомобиля Кревена. — Ну, вперед.

Когда они постучались в дверь, им открыл судья. Его лицо было румяным и здоровым на вид, но глаза под кустистыми бровями смотрели хмуро. В это утро твидовый костюм от «Харриса» имел коричневый цвет, а мундштук из слоновой кости был заменен на янтарный. Руф внутренне улыбнулся. Стареющий юноша был настоящим денди.

— Сьюзен так и думала, что вы приедете, — объявил судья. — Я посоветовал ей сначала проконсультироваться со специалистом по юриспруденции, но она говорит, что ей нечего скрывать, Сьюзен готова рассказать все, что вас интересует.

— Тогда начнем, — сказал Маклин. — Где она?

— Завтракает, как раз заканчивает пить кофе, — ответил судья. — Я… я тут подумал, Маклин, вы не будете возражать против моего присутствия? Сьюзен тяжело. Она не осознает всю серьезность ситуации. Возможно, я мог бы ей помочь.

— Конечно, а как же, — произнес Майлз с заметным раздражением, но быстро взял себя в руки и грустно улыбнулся: — Простите, судья. Этим утром я не слишком добродушно настроен.

— И неудивительно, — кивнул судья. — Дело плохо. Может быть, кабинет — лучшее место для беседы?..

— Попросите ее прийти туда, — сказал Маклин. Он знал, где что в этом доме. Доктор и Руф прошли следом за ним в комнату с дощатыми стенами. Здесь явно все оставалось нетронутым с позапрошлой ночи. В пепельницах лежали сигаретные окурки, и напитки для приготовления коктейлей по-прежнему стояли на кофейном столике. Серебряное ведерко для льда было полно воды. Стояло два стакана с остатками мартини.

Руф осмотрелся вокруг. Он здесь ни разу не был раньше. Несмотря на поднос с выпивкой и сигаретный пепел, в помещении царила атмосфера чрезмерного лоска, словно тут никогда не бывало людей. Он посмотрел на книжные шкафы, заполненные рядами книг, и подумал, а многие ли из них прочитаны? Подобную комнату можно увидеть на фотографиях в журналах — она была слишком совершенной, слишком явным продуктом работы профессионального декоратора. «Вот оно, логово Терренса». Как человеку можно было здесь работать или отдыхать? Руф не удивился бы, если бы увидел на картине или стакане ярлычок с ценой.

Судья Кревен отворил дверь и отошел в сторону, давая Сьюзен пройти. На ней была шерстяная юбка и бордовый свитер. Лицо ее выглядело бледнее, чем обычно, а губы, накрашенные алой помадой, казались неестественно яркими.

— Доброе утро, Маклин, — сказала она высоким, с хрипотцой, голосом и кивнула Руфу и доктору Смиту, который стоял у широкого окна с видом на долину. Женщина остановила на прокуроре выжидательный взгляд.

— Мне очень жаль, что приходится вламываться к тебе в такой ранний час, Сьюзен, — сказал Маклин, — но здесь мы должны начать нашу работу.

— Прошу прощения за беспорядок. — Хозяйка дома указала на кофейный столик. — Если дадите мне минутку, я это все унесу.

— Ничего, — ответил Майлз. — Присаживайся поудобнее.

Сьюзен пожала плечами и села на угол кушетки, поджав под себя одну ногу. Из коробки на столике она достала сигарету, и судья Кревен наклонился к ней, держа золотую зажигалку. Сьюзен затянулась и выпустила дым с глубоким вздохом.

— Итак, Маклин? — сказала она.

Прокурор прошелся по кабинету и встал спиной к камину. Из кармана он вынул карандаш и записную книжку. Когда он заговорил, его голос звучал очень формально:

— Тебе, должно быть, известно, Сьюзен, что мы не располагаем никакими свидетельствами, которые помогли бы нам в расследовании убийства. Мы надеемся, что ты поможешь нам найти мотив для совершения этого преступления. Как считаешь, у кого имелась причина убить Терренса?

Сьюзен прикоснулась кончиками пальцев к щеке. Руф поразился, как злобно сверкнули ее глаза.

— Давайте обойдемся без нежных слов. Я терпеть не могу похоронные хвалебные речи. У меня имелись причины, Маклин.

— Ах, дитя мое! — запротестовал судья Кревен.

— Я ненавидела его, — продолжала Сьюзен, глядя прямо в лицо прокурору. — Он был сволочью!

Руф почувствовал, как волоски на его шее встали дыбом. Эффект был такой, как будто Сьюзен вдруг разделась догола на людях. Казалось, ее слова повергли в шок всех присутствующих, всех, кроме доктора Смита, который так и стоял у окна, глядя на заснеженную долину, словно ничего не слышал.

— Пожалуй, тебе не следует так говорить, дорогая, — сказал судья Кревен. — Ты не в себе, и все понимают почему. Думаю, тебе вообще лучше не говорить ничего, пока не восстановится твое душевное равновесие.

— Да замолчите вы, Хорас! — воскликнула Сьюзен.

«Крепка, — подумал Руф. — Крепка как алмаз».

— Это ты его убила? — последовал вопрос Маклина.

— Нет, а жаль, что не я.

— Сьюзен! — Судья был просто в ужасе.

— Хорас, если стоять тут и вякать, это все, что вы можете, — лучше уходите! — сказала вдова.

Кревен взглянул на Маклина:

— Майлз, я не думаю, что хоть что-то из сказанного сейчас Сьюзен сгодилось бы для суда. Она явно в травматическом состоянии. Предлагаю этот разговор отложить.

Доктор Смит отвернулся от окна.

— Простите меня, судья Кревен, за метафору, — кротко произнес он. — Но, на мой взгляд, травма находится совсем на другой ноге. Миссис Вейл, безусловно, пытается сказать нам правду. Предлагаю оставить на потом все комментарии о ее состоянии и внимательно слушать, посколькув другой раз у нее может поубавиться откровенности.

Краска выступила на щеках судьи. Он вынул сигару из кармана, отрезал кончик золотым ножичком и вставил сигару в янтарный мундштук.

— Вы, доктор Смит, как психиатр, хотите сказать, что не считаете состояние Сьюзен истерическим?

— Как судье, сэр, вам следует знать, что правдивость часто кажется истерикой, — ответил доктор. — Откровенно говоря, я не нахожу ничего необычного в том, что женщина объявляет о своей ненависти к мужу. Самая жгучая ненависть зарождается по отношению к самым близким людям.

— Спасибо вам, — сказала Сьюзен, по-шутовски поклонившись доктору. — А теперь, когда лекция о человеческих повадках завершена, ты хочешь, Маклин, чтобы я продолжала?

— Сделай одолжение. — Прокурор опустил глаза на свой блокнот.

Сьюзен раздавила сигарету и взяла новую из коробки на столике. Судья снова оказался наготове с зажигалкой.

— Я просто хотел защитить твои интересы, — пробормотал он.

— Не волнуйтесь обо мне, Хорас, — сказала Сьюзен. — Все хорошо. Я теперь свободна!

V

Естественно, мисс Тина Робинсон не могла просто так сидеть, после того как отправила телеграмму от Лиз Холбрук. Лиз не посылала бы ее через бруксайдский телеграф, если бы у нее была машина. При нормальных обстоятельствах озабоченность мисс Тины чужими личными делами и то, что местному телефонному оператору частенько «случалось» слушать чей-нибудь телефонный разговор, Лиз сочла бы забавным. Но в то утро их избыточное любопытство возмущало девушку, однако поделать ничего было нельзя. Поэтому она добралась до телеграфа и отправила-таки свою телеграмму в столицу штата достопочтенному Джеймсу Д. Макинрою. Тот раньше был генеральным прокурором и считался самым умным адвокатом штата. Некогда он и Алонсо подружились, и теперь Лиз обратилась к нему с просьбой встать на защиту Роджера Линдсея, если возникнет такая нужда. Телеграмма умалчивала о часовом споре по этому вопросу между Алонсо и Лиз. Там ничего не говорилось о яростной реакции Алонсо, когда в их доме вскоре после завтрака появился Роджер с просьбой о помощи и сочувствии. Несмотря на разыгравшуюся бурю, Лиз спокойно объяснила, что будет делать то, что считает нужным, и Алонсо втайне восхитился этим. Но он не мог писать картины, когда Роджер Линдсей находился в доме, а когда Алонсо не мог писать, то превращался в сущий ураган.

Мисс Тина приняла от Лиз заполненный телеграфный бланк, медленно прочитала написанное, стараясь не выдать своего возбуждения, и сделала над собой колоссальное усилие, чтобы не выбежать из офиса, пока Лиз еще не ушла. Она огляделась в поисках Илайхью, чтобы рассказать ему новость, но, к ее досаде, того, как ни странно, не было видно. Тогда мисс Робинсон неудержимо потянуло к Саттерам.

Когда Эмили открыла ей дверь, Тина разыграла первоклассную сцену.

— Я знаю, что ты, должно быть, тут с ума сходишь, — сказала она. — Тебе нужно прибраться после вечеринки, да еще после такой шумихи да волнения. Я подумала, что надо зайти к тебе и помочь.

— Я все уже прибрала, Тина. — Эмили старалась говорить тише. Она взглянула на лестницу на второй этаж. — Дэн спит, так что давай лучше в кухню пойдем.

Мисс Робинсон с готовностью приняла предложение, а также объявила, что ничто в мире не придется так кстати, как чашечка кофе. Только после того, как Тина устроилась за столом в кухне и насыпала четыре чайные ложки сахара себе в кофе, она завела речь об истинной цели своего визита:

— Холбруки попросили Джеймса Макинроя защищать Роджера Линдсея после его ареста.

— Значит… значит, они думают, что это сделал Роджер?

— А зачем еще нанимать лучшего адвоката в штате? Хотя совершенно не понимаю, чего ради Холбрукам так беспокоиться после того, как Роджер поступил с Лиз. Откровенно скажу тебе, Эмили, в мое время у женщин было больше гордости!

Собеседница устало покачала головой:

— Думаю, Тина, когда любишь мужчину, не находишь времени на то, чтобы подумать о гордости. — Ее щеки порозовели. — И не важно, хороший он или плохой, слабый или сильный. Если он — твой мужчина, то… стой за него горой.

— Если ты замужем, то больше ничего не остается, — сказала Тина, стараясь не выдать того, что ей ясен потаенный смысл слов Эмили. Мисс Робинсон наклонилась вперед, сверкая глазами. — Нынче утром доктор Смит говорил что-нибудь? Ты знаешь, когда они собираются арестовать Роджера?

— По нему не было видно, будто они знают, кто это сделал.

Наверху послышался какой-то тяжелый удар. Эмили подняла глаза. Очевидно, Дэн еще не уснул.

— Ну а я все думала, думала, — сказала мисс Тина, — и просто не могу заставить себя поверить, что кто-то из коренных жителей Бруксайда убил бы Терренса. Я всех перебрала в уме, и единственный, на кого можно показать пальцем, — это Роджер. И ты слышала, что сказала Сьюзен прошлой ночью, когда Руф объявил об убийстве. Ты слышала, что она…

Сверху послышался тяжелый удар, словно Дэн упал. Мисс Тина сидела прямо, не шелохнувшись. Опять пьет, подумала она и сделала значительное усилие, чтобы удержаться от фырканья.

Эмили отодвинула стул:

— Извини, пожалуйста, Тина, я узнаю, не нужно ли Дэну что-нибудь.

Мисс Робинсон знала, что нужно Дэну. Ему следовало задать хорошую трепку, и, если бы Тина была мужчиной, она бы ему это устроила. Напиться в такой день, когда Эмили нуждается в нем. Самое меньшее, что он мог сделать, — это не позориться.

Тину разочаровало, как приняла ее новость хозяйка дома. Конечно, Эмили устала, у нее много забот. Мисс Робинсон стала думать, что делать дальше. Поттеров эта новость, несомненно, заинтересует! Она было собралась уходить, когда услышала, что Эмили зовет ее. Тина вышла в коридор.

Эмили стояла наверху, на лестничной площадке, ухватившись за колонну.

— Тина! — крикнула она. — Пожалуйста, позвони доктору Суэйну и попроси его немедленно приехать. Это срочно!

— Что случилось?

— Это Дэн! У него какие-то конвульсии! Тина, скорее, пожалуйста! — кричала Эмили. — Мне страшно!

VI

В кабинете Терренса Вейла стояла глухая тишина, пока четверо мужчин ждали, когда Сьюзен Вейл начнет рассказывать. Судья защелкнул зажигалку и убрал в карман. Маклин стоял с записной книжкой и карандашом наготове. Руф Гилсон почувствовал, как ускорился его пульс, когда Сьюзен глубоко вдохнула воздух, готовясь начать свое повествование.

— Ты когда-нибудь задумывался, Маклин, почему я ни разу не покидала этот поселок за те шесть месяцев, пока Терренс отсутствовал? — спросила она, нарушив тишину.

Прокурор покачал головой:

— Возможно, ты думал, что мне нравится здесь, где за мной ухлестывают невротичный будущий писатель да полдюжины обожателей из местных, у которых солома в волосах застряла? Ты думал, что я этим наслаждаюсь, Маклин?

— Тебя здесь ничего не держало, — сказал он.

— Увы, Маклин, это не так. Я не могла уехать отсюда. Этот дом был моей тюрьмой, и, хоть я и решила развлечься кое с кем из местных джентльменов, он не стал тюрьмой в меньшей степени.

— Боюсь, твои слова слишком уж эмоциональны, — невозмутимо сказал Майлз.

— В самом деле, Маклин? В самом деле? — В ее голосе послышалась горечь. — Ладно, я покажу тебе, насколько ты ошибаешься. Не думай, что я собираюсь сказать тебе это по доброй воле, — где-то в бумагах Терренса хранится информация о фактах, которые все равно всплывут. Я оставалась здесь потому, что Терренс заставил меня остаться.

— Тебя никто не принуждает говорить в данный момент что бы то ни было, дорогая моя, — вновь вмешался судья.

— О нет, я вынуждена это сделать, и я хочу рассказать все своими словами. Я хочу рассказать, почему я рада смерти Терренса. Я хочу, чтобы вы поняли, каким человеком он был и почему бог знает сколько еще людей могли иметь причины желать его гибели.

— Пожалуйста, начинай, Сьюзен, — поторопил ее прокурор.

— Хорошо, Маклин. Я начну… и расскажу все с самыми очаровательными подробностями. Я встретилась с Терренсом восемь месяцев назад в Нью-Йорке. Я была актрисой, как вам известно, но оказалась без работы и находилась в угнетенном состоянии духа. У Терренса имелись деньги, много денег. Он умел жить. Я это признаю. Он водил меня в разные интересные места. С ним я провела чудесные дни. Мы занимались любовью. Наконец он попросил меня выйти за него замуж. — Она резко раздавила сигарету в пепельнице, словно это воспоминание вызвало у нее ярость. — Уверена, что никто из вас, высоких моралистов, не поймет меня, если я скажу: перед вами такая женщина, которая не хотела и не хочет быть замужем! Считается, что замужество и топот крохотных ножек — мечта каждой женщины. А для меня это ад! Я хочу быть свободной. Я хочу жить! Развлекаться без всяких обязательств перед кем бы то ни было! Как это можете вы, мужчины. — И Сьюзен посмотрела на Маклина, чуть опустив вниз уголки губ.

— Продолжай, пожалуйста, — сказал Майлз.

— Я попала в трудное положение. Если бы я ответила Терренсу, что не выйду за него замуж, он бы ушел. Но тогда Терренс был нужен мне. На его деньги я обновляла гардероб, бывала в местах, о которых раньше не могла и мечтать. В то время я не хотела его терять, поэтому сказала ему… сказала ему, что согласна выйти за него замуж через месяц. Я прикинула, что через месяц не буду в нем нуждаться. Он обрадовался. Он считал, что мы помолвлены. Он был чистой воды собственником, и мне стало трудно видеться с другими друзьями. — Она глубоко вздохнула. — Однажды вечером Терренсу надо было ехать в Вашингтон по делам. Я отправилась на вечеринку. Не хочу шокировать тебя, Маклин, но там курили марихуану. Было очень весело! Я плохо помню многое из того, что происходило на вечеринке. Но… там кого-то убили. Конечно, это произошло случайно, но убийство есть убийство. И к тому же все присутствующие нарушили закон о наркотиках… Это было не очень-то веселое положение, Маклин.

— Продолжай, — мрачно сказал прокурор.

Она стала доставать новую сигарету, и ее пальцы дрожали. Сьюзен взглянула на судью, но тот, казалось, застыл от ужаса, и зажигалка осталась у него в кармане. Она пожала плечами и чиркнула хозяйственной спичкой по подошве туфли, чтобы зажечь сигарету.

— Каким-то образом я убралась оттуда до приезда полиции. Я… я была немного не в себе, но понимала, что мне нужна помощь, и побыстрее. Когда я вернулась домой, Терренс оказался там. Его командировка закончилась быстрее, чем он ожидал. Когда накуришься марихуаны, Маклин, то очень много говоришь! Возможно, такой факт тебе стоит запомнить, это может пригодиться в твоем ремесле. Итак, я разговорилась, и Терренс много чего от меня услышал. В частности, он узнал, что никогда не был единственным мужчиной в моей жизни и никогда им не будет. Его колоссальная спесь не могла этого вынести. Но тогда я плохо знала Терренса. Я решила, что он поступает честно, предложив вытащить меня из передряги. Нам следовало немедленно поехать куда-нибудь и пожениться. Тогда у меня появится алиби. Он скажет, что мы были вместе весь тот вечер. Когда узнают, что мы поженились, никто не поверит, что я была на… на вечеринке. Говорю же, Маклин, я его не знала, и я была не в себе. Я подумала, что он проявляет великодушие и все прощает. И тогда… я вышла за него! — Она отклонилась назад и невесело посмеялась. — Через час после того он меня чуть не убил! Через час я узнала, какой он гад и садист! Через час я узнала, что мне придется платить за то, что я нанесла удар его гордости, платить до конца жизни! Если бы я знала, как все обернется, то призналась бы и в нарушении закона о наркотиках, и даже в убийстве, лишь бы он был подальше от меня. Я не знала… и он заполучил меня. Меня вызвали в полицию для ответов на вопросы… и я предъявила им мое ложное алиби. Так мне наступил конец, Маклин, конец!

В комнате стало очень тихо, когда она замолчала. Руф, доставая трубку, почувствовал, что его пальцы холодные и непослушные. Тут Сьюзен продолжила более тихим тоном:

— Терренс четко объяснил мне, что приступает к программе отмщения. Я буду всегда делать в точности то, что он скажет, или информация о ложном алиби тут же окажется в руках властей. Он привез меня сюда… и оставил меня! Мне не полагалось покидать Бруксайд… даже на одну ночь! Какой-то человек за мной присматривал, я не знаю — кто. Я должна была оставаться здесь, в изоляции, вдали от моих друзей, вдали от жизни, которая приносила мне удовольствие. В тот же день, когда я сяду на поезд до Нью-Йорка, полиция будет ждать меня на вокзале Гранд-Сентрал. Вот таким, друзья мои, был великодушный, добрый, щедрый Терренс Вейл! Ты спросил меня, Маклин, кто мог желать его смерти. Теперь понятно насчет меня? Понятно, что могли быть и другие, много других?

Звук зажегшейся спички, которой чиркнул Руф Гилсон, прозвучал как небольшой взрыв. Его руки тряслись, когда он прикрывал ими свою трубку. Руф никогда не слышал, чтобы женский голос звучал с такой ненавистью, как голос Сьюзен. Он никогда не слышал, чтобы представитель рода человеческого говорил с такой степенью злобы. Гилсон подумал, что сейчас скажет Маклин или что спросит. Такого рода ситуации для прокурора были не в диковинку. Самому же Руфу хотелось убраться отсюда — на улицу, на свежий воздух, дабы не чувствовать зловония этого омерзительного повествования.

Затем тишину разрезал голос Маклина:

— Когда Руф объявил об убийстве на вечеринке, ты, Сьюзен, дала понять, что подозреваешь Роджера Линдсея. Поясни, пожалуйста, какие у тебя были к тому основания.

Сьюзен сменила позу на кушетке.

— Я сожалею об этом. Я не хотела подозревать Роджера… или кого-либо другого в этом убийстве. Видишь ли, Маклин, я не на твоей стороне. Я всей душой надеюсь, что у тебя ничего не получится! В честь того, кто убил Терренса, следует поставить памятник.

— Но ты действительно подозревала Роджера?

— Поставь себя на мое место, Маклин. Как и я, Роджер застрял в этой богом забытой деревне. Он говорит — для того, чтобы написать роман, но сам ничего не написал. Роджер здесь потому, что Терренс хотел, чтобы он был здесь. Я думаю, Бруксайд для Роджера — тоже тюрьма. Когда вчера ночью я услышала слова Руфа, то сразу представила картину, как Роджер пытается сойти с крючка и получает отказ от Терренса. Я прямо увидела, как Терренс смеется над ним так, как он это умел, выводя жертву из себя. Я решила, что у Роджера снесло крышу и он пошел на преступление, вот и все.

— И потом ты передумала, так?

— Я не могу тягаться с тобой, Маклин, в мастерстве построения догадок. Я сожалею о сказанном мною прошлой ночью, так как мои слова не были основаны на фактах.

Доктор Смит снова отвернулся от окна.

— Вы были чрезвычайно откровенны с нами, миссис Вейл, — сказал он. — Уверен, что вы не будете возражать, если я продолжу разговор в том же духе. Я предполагаю, что Роджер Линдсей — молодой человек с очень высокой моралью, который оказался вовлечен в то, что он считал аморальным. Это, как я предполагаю, лежало тяжким грузом на его совести. Он мог чувствовать необходимость признаться в своем поведении вашему мужу. Он даже мог предложить вашему мужу отпустить вас, и тогда Роджер бы на вас женился. Это могло послужить основой для конфликта.

Сьюзен посмотрела на маленького серого человечка расширившимися глазами:

— Вы, доктор, случайно, не оснастили наш дом диктофонами?

— Характер Роджера Линдсея не настолько сложен, чтобы было трудно читать его мысли, — сказал Джон Смит. — Он заражен старыми представлениями о чести. Такие представления не могут удержать на прямой и узкой дорожке, но вынуждают признать свою вину и понести ответственность. Он бы не смог стать хорошим объектом для шантажа, миссис Вейл. Он был бы вынужден признаться и взять на себя вину.

Маклин пристально посмотрел на Смита:

— Если ваш анализ верен, доктор, то получается, что Роджер признался бы в убийстве, если бы его совершил?

— Полагаю, что признался бы — раньше или позже.

Прокурор снова повернулся к Сьюзен:

— Ты знаешь кого-нибудь еще в Бруксайде, кто держал бы зло на Терренса?

— Маклин, из моих слов ты должен был понять, что я и Терренс не находились в близких отношениях. Откуда мне знать о его делах.

Майлз, нахмурясь, просмотрел свои записи.

— Ты говорила, что Терренс поручил кому-то здесь присматривать за тобой в его отсутствие. У тебя есть хоть какие-то предположения — кто это мог быть?

Сьюзен пожала плечами:

— Почем я знаю? Это могла быть Тина Робинсон. Ей бы страшно понравилось такое поручение. Это мог быть Илайхью — допустим, Терренс заплатил ему годовое жалованье, чтобы «смотрел в оба». Это мог быть Роджер!

— Или вообще никто, — тихо произнес доктор Смит. — Мистер Вейл, должно быть, знал, что вы, миссис Вейл, не посмеете рискнуть.

Руф заметил, как на лице Сьюзен проступала гримаса ярости, по ходу того, как она обдумывала предположение доктора. Женщина могла оказаться узником, который всего лишь воображал существование тюремщика. Она подняла кулаки и стукнула ими по коленям. Вероятно, слов для описания ее чувств в тот момент найти было невозможно.

Прежде чем Маклин смог продолжить беседу, дверь в кабинет отворилась. В комнату вторгся Бим Саттер. Секунду он стоял открывая и закрывая рот, не в состоянии произнести ни звука. Наконец он сказал каркающим голосом:

— Маклин!

— В чем дело, Бим? Мы заняты, — недовольно отреагировал прокурор.

— Доктор Суэйн… доктор Суэйн хочет, чтобы вы немедленно пришли к нам, Маклин.

— Что случилось? — спросил Руф.

— Мой отец! — Бима начало всего трясти. — Он умер, Руф, и… и доктор Суэйн говорит, что это убийство!

Тут парень развернулся и выбежал из кабинета.

Глава 4

I

Руф Гилсон ничего не знал о токсикологии в криминальной области. Он был специалистом по опрыскиванию и другим методам использования ядов для уничтожения огородных и садовых вредителей. Он слушал заключение доктора Суэйна, не вникая в медицинские тонкости, но понял главное: Дэн Саттер был отравлен. Предположительно яд находился в напитке. Действие яда, вероятно, было замедлено благодаря большому количеству алкоголя в организме Дэна. Скорее всего, он где-то употребил напиток, содержащий смертельную дозу какой-то отравы. Ему удалось добраться до дома, не зная об этом, и, когда Дэн лег спать, начались предсмертные конвульсии.

На сколько времени было замедлено действие яда? Вот что хотелось узнать Маклину. На этот вопрос доктор Суэйн ответить не мог. Лабораторные исследования могли прояснить ситуацию, но, чтобы получить заключение из лаборатории в Монтпильере, придется ждать один или два дня. Действие яда могло быть задержано на пару часов. Или на десять минут. Последнее предположение наводило на невеселые мысли — выходило, что яд мог быть в той самой бутылке, которую отнесла в спальню Эмили. Бутылка опрокинулась, когда Дэн боролся за жизнь перед своей гибелью, ее содержимое разлилось по полу. Потом у Дэна началась сильная рвота, и Эмили прибрала в спальне. Не было никакой возможности проверить разлитый алкоголь на содержание отравляющего вещества. Что еще хуже — Эмили отнесла опустевшую бутылку в кухню и вымыла. Это было сделано ею автоматически. Она всегда мыла и сохраняла бутылки, чтобы разливать в них домашние кетчупы и соусы. Ни Руф, ни Маклин не сомневались, что Эмили действовала автоматически, но лучше бы она забыла об устоявшихся привычках. Тогда Эмили сразу оказалась бы вне всяких подозрений. А теперь, несмотря на убежденность Майлза и Гилсона в невиновности вдовы убитого, все же приходилось иметь в виду крайний вариант, согласно которому Эмили отравила собственного мужа.

Перед следствием стояла проблема. Дэн Саттер ушел из дому прошлой ночью после вечеринки и не возвращался до самого завтрака. Где он был? Кого он встретил, кто мог дать ему выпить? Вот тогда-то и всплыл факт, о котором Руф, член местного управления, не имел никакого понятия. Выяснилось, что в Бруксайде существовало то, что некогда называли «слепая свинья». Местный цирюльник, который также торговал канцелярскими товарами и табаком в своей парикмахерской, занимался подпольной продажей алкоголя. Об этом факте с неохотой поведал Илайхью.

— Я не стукач, — сказал он, расправляя усы. — Я никогда свой нос в чужие тарелки не совал. Но тут дело серьезное! Понятно, у Арта Сомерса теперь проблемы начнутся, но только у него Дэн мог купить выпивку в нашем поселке в такой час. Арт может подняться с постели и продать тебе порцию за пятьдесят центов, не важно, в какое время его разбудишь!

— Значит, ты думаешь, что отравить Дэна мог Арт Сомерс? — спросил Маклин.

— Нет! — возмутился Илайхью. — Но прошлой ночью многим выпить хотелось. У Арта, наверно, торговля так и кипела.

— Это только предположение, Илайхью?

— Нет, я сам там был! И когда уходил, к Сомерсу уже зашел другой посетитель.

— Кто? — спросил прокурор.

— Слушай, Маклин, Арт продавал выпивку незаконно, и, насколько я знаю, покупать у него выпивку — незаконно тоже. Но тебе интересно не это… или интересно?

— Я хочу выяснить, где Дэн Саттер выпивал после вечеринки.

— Ну, сэр, я когда ушел с вечеринки, то сразу к Арту пошел. Мы с ним про убийство поговорили. Он, конечно, ничего про него не слышал, и я ему все подробно рассказал, пока пару мерзавчиков пропустил. Раньше я и не слыхал ни разу, чтобы Арт угощал бесплатно. А тут вторую стопку он бесплатно мне налил.

— И, кроме тебя, там никого не было?

— Я как раз к этому подхожу. Арт меня там задержал — вопросы задавал, прикидывал и так и эдак. Потом… э-э… может быть, через полчаса после того, как туда пришел, я собрался уходить. Когда застегивал пальто, в дверь постучали — таким особенным стуком, который завсегдатаи Арта используют. Он попросил меня открыть дверь, и я открыл.

— И кто там был? — спросил Маклин, силясь не выдать нетерпения голосом.

— Ну, сэр, если я и попробовал бы догадаться, кто это был, когда шел дверь открывать, то ошибся бы. Я думал, что знаю всех клиентов Арта, но этого никогда у него не видел.

— Кто это был? — громко повторил Маклин, потеряв терпение.

— А что, я разве не говорил? — изумился Илайхью.

— Нет, не говорил!

— Ну, это был тот пацан — Линдсей. Квелый такой, словно ему сильно выпить надо было. И я не стал бы его винить, если подумать, как у него с Вейлами все перепуталось.

— Линдсей был один?

— Кажись, один. Я никого с ним не видел.

— Как долго ты там пробыл после прихода Линдсея?

Илайхью прищурил глаза, глубоко задумавшись.

— Ну… тридцать секунд, может быть. Достаточно долго, чтобы сказать «спокойной ночи» да дверь закрыть за собой.

— И тебе неизвестно, появлялся ли там Дэн Саттер?

— Я же сказал, — ответил Илайхью, — когда я уходил, там был только молодой Линдсей вместе с Артом, который сразу расспрашивать его принялся.

II

Алонсо Холбрук сердито рассматривал картину на мольберте в своей студии, затем развернулся и яростно швырнул кисть, которую держал, на пол. От этого бормотания в соседней комнате с ума сойти можно, сказал он себе. Лиз и Роджер разговаривали без остановки; Лиз и Роджер разговаривали почти два часа, снова и снова обсуждая ситуацию в поселке, ситуацию между ними, положение, в котором оказался Роджер.

Алонсо пинком открыл дверь студии и ворвался в гостиную, где Лиз с Линдсеем сидели на софе перед камином.

— Какого черта ты не идешь домой, не побреешься, не помоешься, одежду другую не наденешь, чтобы на человека стать похожим?! — крикнул Алонсо Роджеру.

Тот поднял на него налитые кровью глаза:

— Если хотите, чтобы я ушел, мистер Холбрук…

Лиз немедленно схватила Роджера за руку, словно говоря: «Оставайся, где сидишь».

— Я хочу, чтобы ты отправлялся домой! — орал Алонсо. — Я хочу, чтобы ты убирался отсюда к чертям и не возвращался! Понятно тебе?! Разве Лиз от тебя мало досталось?!

— Этот дом и мой тоже, отец, — сказала Лиз. — Если ты приказываешь Роджеру уйти, я уйду вместе с ним.

— О боже мой! — Алонсо воздел руки к небесам.

— Прошу вас… я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились, — пробормотал Линдсей. — Просто я…

— Просто ты не умеешь стоять на собственных ногах. Разве Лиз не сделала для тебя все, что могла? Разве она не использовала свое влияние, чтобы раздобыть для тебя адвоката? Теперь что ей делать? Выкупать тебя в ванне, накормить и водить за ручку? А мне работу прекратить… и весь мир пусть замрет… пока ты тут сидишь и сопли распускаешь?

Лиз посмотрела на Алонсо с упреком и встала:

— Для тебя это не очень приятно, Роджер. Я извиняюсь. Я пойду к тебе домой вместе с тобой. Мы и там сможем подождать ответа от мистера Макинроя.

— Ты не пойдешь с ним! — вспыхнул Алонсо.

— А как ты думаешь помешать мне? — спокойно спросила Лиз.

Алонсо дернул себя за бороду, словно ему стало бы легче, если бы он мог выдернуть ее всю с корнями.

— Лиз… Лиз, девочка… пожалуйста… ради бога!

Лиз подошла к нему и положила ладонь ему на щеку.

— Пожалуйста, не расстраивайся так сильно, отец. Если бы ты как следует подумал, то понял бы, что я не могу поступать иначе.

Алонсо схватил Лиз за плечо с такой силой, что ей, наверное, стало больно. Через голову девушки он посмотрел на Роджера, по-прежнему сидящего на кушетке:

— Я не могу помешать ей пойти вместе с тобой, Линдсей, но, если из-за тебя с ней случится что-то плохое, я… я сделаю так, что ты пожалеешь, что родился на свет. Я тебе это обещаю! Обещаю! — Тут Алонсо развернулся и удалился к себе в студию.

— Было бы лучше, если бы мы пошли к тебе, Роджер, и ты бы мог там немного привести себя в порядок, — кротко сказала девушка.

— Лиз… Лиз, я не знаю, как тебя благодарить. Я… я не знаю, что сказать.

— Не старайся что-нибудь сказать. Просто одевайся, и мы пойдем к тебе.

До площади и коттеджа Роджера было с милю. День выдался прекрасным, свежим и солнечным. Таких дней было много на памяти Лиз, в такой день вдруг чувствуешь, что счастлив просто оттого, что живешь. Но не сегодня. Когда они с Роджером шагали по обочине дороги, взявшись за руки, все вокруг казалось каким-то слишком ярким и безвкусным. Все вокруг выглядело как на плохой цветной открытке, не по-настоящему, без привычной теплоты и доброжелательности. Мимо них проехала пара машин, и Лиз автоматически помахала рукой, толком не зная, кого приветствовала. Ей казалось, что приходится быть сверхнормальной в мире, не имеющем ничего общего с нормальностью.

— Я не осуждаю твоего отца, — сказал Роджер, нарушив молчание. — Будь я на его месте, чувствовал бы то же самое — в точности то же самое.

— Все отцы злятся по любому поводу. Он не столько кусается, сколько лает.

— Лиз, ты веришь мне? Ты веришь, что я не имею никакого отношения к смерти Терренса?

— Конечно, я тебе верю.

— Ты останешься единственной, кто верит! Вот увидишь!

— Роджер, ты несправедлив к Руфу и Маклину, к остальным жителям поселка. Они не собираются набрасываться на тебя.

— Вот увидишь, — мрачно повторил Линдсей. Затем он выдернул свою руку из руки Лиз, словно ему стало больно. — Почему хорошие вещи происходят со мной слишком поздно? Почему собственное счастье я всегда уничтожаю своими же руками?

— Что произошло слишком поздно?

— Ты, Лиз. Не важно, что будет дальше, — Сьюзен навсегда останется между нами. И я не знаю, что на меня нашло? У меня была ты, и все шло прекрасно. Зачем я это сделал, Лиз? Зачем, зачем?

— Я тебя не виню, Роджер, и никогда не винила. Сьюзен — очаровательная женщина. Важно то… важно то, Роджер, что теперь ты знаешь, с кем ты.

— Ну и что из этого? Ты сейчас со мной потому, что я попал в беду. Ты очень великодушна! Но если бы не было никакой беды, ты велела бы мне катиться колбаской!

— Разве, Роджер?

Казалось, сейчас наступит решающий момент, когда они полностью поймут друг друга, но тут Линдсей остановился, и его пальцы крепко сжали руку Лиз.

— Смотри! — сказал он.

Коттедж Роджера находился в сотне ярдов, на другой стороне площади. Перед домом стояла машина Маклина Майлза. На ступеньках крыльца стоял прокурор, держа руку на медной колотушке, вместе с ним были Руф и доктор Смит.

— Я тебе говорил! Я говорил, что они не оставят меня в покое ни на минуту!

— У них есть к тебе вопросы, Роджер. У них ко всем есть вопросы. Это не означает ничего особенного.

— Лучше бы мне не слышать их вопросов, пока не получен ответ от Макинроя. Мне нужны его советы. Мне нужно знать, что делать.

— Они нас увидели, — сказала Лиз. Она ободряюще похлопала Роджера по руке. — Дорогой, все, что тебе нужно делать, — это говорить правду.

— Они не захотят поверить правде. Вот увидишь!

III

Руф Гилсон наблюдал, как Лиз и Роджер подходят по утоптанному снегу к двери, и почувствовал дурноту. То, как девушка льнула к Линдсею, ясно говорило: «Этот мужчина — мой, и я собираюсь оставаться рядом с ним, что бы ни случилось. Уничтожьте его — и вам придется уничтожить меня». Глядя на Лиз, Руф заметил такие детали, которые могли бы ускользнуть от внимания Маклина и доктора, потому что он любил ее. На щеках девушки отсутствовал обычный румянец. Ее взгляд, когда она переводила его с лица на лицо, просил ободрения, дружеской теплоты. Раньше Лиз никогда не просила ни о чем, и ему было больно видеть, что она унижается, пусть даже так незначительно.

Линдсей не выглядел здорово напуганным, и от этого Руф разозлился. Если он ни в чем не виноват, то бояться нечего. Гилсону хотелось встать между ними, оттолкнуть Роджера к Маклину и доктору и как-нибудь дать Лиз понять, насколько неправилен ее выбор, насколько неуместна ее верность. Но он не мог этого сделать. Лиз не увидела на лице Руфа столь нужной ей одобряющей улыбки.

— Мы хотим с вами поговорить, Линдсей, — сказал Маклин своим официальным тоном.

— Я и не думал, что вы явились ко мне позавтракать. — Роджер неожиданно продемонстрировал удивительное присутствие духа. — Если дадите пройти, я отопру дверь.

В доме были низкие потолки с мощными, обтесанными вручную балками. Линдсей провел визитеров в гостиную. Она была обставлена довольно непритязательной мебелью. Один из углов комнаты был оборудован для работы Роджера, но пишущая машинка на письменном столе стояла зачехленной, а сам стол имел прискорбно опрятный вид.

— Если развести огонь, стало бы повеселее, — сказал Линдсей.

— Мы сюда пришли не для веселья, — строго ответил Маклин. Он обратился к Лиз: — Мне неприятно говорить, но это конфиденциальное дело.

— Не смеши меня, Маклин, — ответила она. — Ты знаешь, что все происходящее здесь не останется конфиденциальным. Если Роджер в беде, я буду вместе с ним. Разве что… — она глянула на Линдсея, серого и небритого, — разве что Роджер сам хочет, чтобы я ушла.

— Нет, Лиз, пожалуйста, останься! — тут же отреагировал Линдсей.

Маклин пожал плечами. Он, доктор Смит и Руф сняли пальто и шляпы и положили их на стул у двери. Гилсон, которому было не по себе от предстоящей беседы, периодически бросал взгляды на доктора. Маленький серый человечек, который вроде бы должен являться главным действующим лицом в расследовании, казалось, вообще не проявлял к происходящему никакого интереса. Он сел на стул за рабочим столом Роджера, повернувшись так, чтобы можно было смотреть через окно на главную улицу.

Несмотря на резкие слова Маклина, Линдсей опустился на колени перед камином и поднес спичку к бумаге и дровам. Сухие поленья принялись быстро, запылав горячо и ярко. Роджер встал спиной к огню, словно жар пламени как-то поддерживал его.

— Я знаю, зачем вы здесь, — произнес он. Это было похоже на заранее заготовленную речь. — После того, что сказала Сьюзен на вечеринке прошлой ночью, это естественно, что вы пришли. Мне нечего скрывать. Терренс являлся моим другом и благодетелем. У меня не было причин убивать его, и я его не убивал.

Маклин, сидящий на кровати лицом к Роджеру, ничего не сказал. В руках у него была записная книжка, и он медленно переворачивал страницы. Наконец он посмотрел на Линдсея:

— Куда вы пошли прошлой ночью, после того как покинули дом Саттеров?

— После?.. — Роджер облизал губы. — Вы имеете в виду, после… после…

— Куда вы пошли? — повторил Маклин.

— Как — куда… как — куда? Домой.

— Понятно, — сказал прокурор. — Как долго вы там пробыли?

— Как долго? А что…

— Руф говорит, что вы были в его доме утром в начале шестого.

— Это правда. Я не мог спать. Я хотел поговорить с Руфом. Тогда я пошел к нему.

— Где вы побывали до этого?

Было похоже, что зрачки у Роджера расширились.

— Я… я же говорю, я пошел домой. Потом я…

— Слушайте, Линдсей, увиливание ничего хорошего вам не даст. Мы знаем, где вы побывали.

Роджер вертел в руках сигарету и постукивал ею по тыльной стороне ладони. Кусочки сухого табака падали на ковер.

— Я не хочу, чтобы у кого-нибудь были неприятности, — сказал он.

— Вы пошли в заведение Арта Сомерса, чтобы выпить.

Роджер кивнул:

— Я… меня всего трясло. Я… я не хотел быть один. Я…

— Кто там еще был, кроме Арта?

Линдсей прекратил возиться с сигаретой и бросил ее в огонь.

— Я бы предпочел не отвечать на этот вопрос, Маклин.

— Очень жаль, — сказал Майлз, — потому что мне нужен ответ.

— Я не вижу здесь связи. Терренс в тот момент был мертв, Маклин. Я знаю, что заведение Сомерса нелегально. Я не понимаю, почему должен кого-либо впутывать, когда связи…

— Кто там был?

Роджер потер руку об руку, словно чтобы согреть их.

— Илайхью Стоун открыл мне дверь, когда я постучал, — сказал он с неохотой. — Но тот сразу ушел.

— Кто еще там был?

— Никого, кроме Арта. Я… я выпил одну или две порции…

— Кто приходил, пока вы пили одну или две порции?

Роджер беспомощно посмотрел на Лиз, сидящую на боковине кровати.

— Маклин, это в самом деле так обязательно? — спросил он. — То есть…

— Отвечайте на вопрос, — жестко сказал прокурор.

— Что ж… мистер Холбрук и Дэн Саттер пришли вместе.

— Что?! — Маклин подпрыгнул, словно его укололи иголкой. Руф знал почему, и сам он был потрясен. Для Роджера Линдсея они приготовили отличную ловушку. Полчаса назад у них была беседа с Артом Сомерсом. Арт будто бы «про все сказал», выражаясь его словами. Он признал, что в его парикмахерскую заходили Илайхью и Роджер Линдсей. Потом Сомерс рассказал, что пришел Дэн Саттер, уже сильно пьяный. Дэн, сообщил цирюльник, отвел Роджера в сторонку и какое-то время разговаривал с ним, по ходу выпив несколько порций. Арт не знал, о чем они беседовали. Потом Дэн и Роджер ушли вместе. И по словам Сомерса, в ту ночь, кроме названных клиентов, у него никого больше не было. Этот рассказ подтверждал предположения Маклина. Теперь, чтобы дело пошло полным ходом, прокурору нужно было доказать, что Роджер провел какое-то время с Дэном Саттером. Но сейчас версия Майлза, похоже, дала трещину. — Кто пришел? — снова спросил Маклин.

— Извини, Лиз, — сказал Роджер. — Не знаю, зачем они задают такие вопросы, но твой отец на самом деле приходил вместе с Дэном Саттером. Он не остался там надолго, когда увидел меня. — Линдсей с вызовом посмотрел сначала на Маклина, потом на Руфа. — Мистеру Холбруку я не по душе. Он выпил с Дэном, потом посмотрел на меня волком и ушел.

— Вы не разговаривали с мистером Холбруком и Дэном, когда они пришли?

— Я поздоровался. Дэн махнул в ответ. Мистер Холбрук лишь повернулся ко мне спиной. Я не знаю, известно ли вам, как устроен дом Арта…

— Мы знаем, — сказал Маклин. Он, Руф и доктор Смит там побывали. Для обслуживания клиентов Арт использовал огромную старомодную кухню. Его парикмахерская некогда размещалась в дровяном сарае, и, чтобы попасть в кухню, надо было пройти через сарай, где стоял бильярдный стол. В кухне имелся круглый стол, за которым могли сидеть посетители, а импровизированный бар помещался в кладовой, на другом конце кухни. Там было тепло и уютно благодаря печке, отапливаемой углем.

— Я сидел за столом, — продолжал Роджер. — Мистера Холбрука и Дэна Арт обслуживал в кладовой. По радио шла какая-то музыкальная передача, так что я не слышал, о чем они говорили. Вероятно, мистер Холбрук сказал Дэну, что уходит, поскольку здесь нахожусь я. Может быть, мне следовало уйти, но… мне было очень нехорошо. Я хотел выпить еще.

— Алонсо ушел?

— После того как я выпил вторую рюмку, — сказал Роджер.

— Дальше.

— Здесь мало что можно рассказать. Дэн подошел к столу, где я сидел. Мне не особенно хотелось разговаривать, но отделаться от него было невозможно. Он поставил на стол бутылку и сел.

— Вы пили из этой бутылки?

Роджер выглядел озадаченным. Руф, наблюдая за ним, подумал, что если он знал, к чему идет дело, то великолепно изображал невинность.

— Точно не помню, — сказал Линдсей, нахмурясь. — Наверно… наверно… Да, Дэн добавлял мне в стакан из нее.

— Понятно. И о чем вы разговаривали?

— Мы… мы разговаривали про Терренса, естественно. Ведь это же только что случилось, Маклин!

— Мне нужно знать все детали этой беседы, — сказал прокурор.

Роджер потер лоб тыльной стороной правой ладони.

— Вы знаете Дэна. Он получает своего рода удовольствие от переживаний других людей. Ну, вначале он притворился, будто думает, что, может быть, я это сделал.

— Возможно, он видел, как вы это сделали, — выпалил Маклин.

— Разумеется, он не видел этого, — спокойно отреагировал Роджер, — поскольку этого я не делал. Я даже не разговаривал с Терренсом на вечеринке.

— Дальше.

— Ну, он… мы то есть… немного поразмышляли о том, кто мог это сделать.

— И кто же, по-вашему, мог это сделать?

— Мне никто на ум не приходил. Просто непонятно, и все тут. Дэн думал, что, возможно, это Сьюзен. Он, впрочем, провел весь вечер отираясь возле нее, и ее здорово атаковали… ну, словом, все присутствующие. — Роджер коротко стрельнул глазами в Маклина и продолжал: — Казалось маловероятным, что она могла выйти из дома незаметно. Так что… ну, мы прекратили гадать.

— Но главная догадка Дэна — что это были вы?

Роджер облизал губы.

— Он… он старался меня уколоть. Он… ну, постоянно напоминал о… о моих отношениях с Сьюзен и намекал, что, может быть, это я убил Терренса, чтобы забрать Сьюзен себе. Но когда он это говорил, Маклин, то все время смеялся. Он просто насмехался надо мной.

— Может быть, он не шутил. Может быть, он знал что-то, — сказал Майлз.

— Ничего он не мог знать. Почему вам самим его не расспросить?

Вот и наступил этот момент. Руф почувствовал, как напряглись все его мускулы, когда Маклин сделал выпад:

— Вы отлично знаете, черт возьми, что я не могу расспросить его, так как он умер!

Из дальнего угла комнаты послышался негромкий скрип. Не оборачиваясь, Руф понял, что доктор Смит развернул свой стул так, чтобы можно было видеть реакцию Роджера.

Если удивление Линдсея было поддельным, подумал Руф, то его место в Голливуде. Челюсть Роджера отвисла. Вначале он, казалось, поверил словам Маклина, затем подумал, что это какая-то вульгарная шутка, затем снова поверил. Но тишину нарушила Лиз:

— Маклин, что ты говоришь! Дэн умер?

— Он умер около часа назад. Умер от яда, который кто-то добавил ему в выпивку.

— Но зачем кому-то… — Голос девушки оборвался.

— Это вполне понятно, Лиз. Дэн из всего извлекал выгоду для себя. Он не пришел бы к нам, располагая какими-либо сведениями, если бы решил, что с этого можно что-то поиметь. Думаю, он знал, кто убил Терренса, и побеседовал с убийцей, — Маклин метнул взгляд в лицо Роджеру, затем снова перевел глаза на Лиз, — чтобы тому стало жарко. И тогда убийца отравил его, чтобы тот заткнулся.

Лиз взметнула вверх голову:

— И вы считаете, что это был Роджер!

— Я считаю, что это был Роджер, — мрачно сказал Майлз.

— Вы сошли с ума! — прошептал Линдсей.

Прокурор повернулся к нему, и каждое его слово было похоже на тяжелый удар в солнечное сплетение:

— У вас имелся мотив для убийства Терренса. Вы намеревались остаться безнаказанным, иначе вы бы признались. Когда Дэн объявил, что видел, как вы прикончили Терренса, вам пришлось избавиться от него. Вы его отравили.

Роджер схватился рукой за каминную полку, чтобы удержать равновесие, но голос его был неожиданно тверд.

— Вы что думаете, я расхаживал с камнем в одном кармане и с бутылкой с ядом в другом, готовый поубивать всех в поселке?

— Думаю, яд предназначался для вас лично — на случай, если вас поймают, — сказал Маклин.

— Какой еще яд! — взъярился Роджер. Он посмотрел Майлзу в лицо, потом распахнул пальто и принялся колотить по своей одежде, как бы демонстрируя бесплодность обвинения. — У меня нет яда! Никогда не было. Я не убивал никого.

— Я и не думал, что вы будете по-прежнему носить его с собой, — произнес Маклин. — Вы не так глупы, Линдсей.

Роджер в отчаянии обратился к девушке:

— Ты же не веришь этому, а, Лиз?

— Нет, нет, конечно нет! — уверила та.

Прокурор повернулся к ней:

— Тогда какие твои предположения, Лиз? Что Дэну сыпанул яду твой отец?

— Спокойно, Маклин! — воскликнул Руф.

Майлз бросил свою записную книжку на кровать.

— Но разрази меня гром, кто-то это сделал! — прокричал он. — Что мне прикажешь — взять и все бросить, потому что кому-то станет больно? Эмили больно, так? Ее муж мертв! Терренсу, может быть, и не больно, но он лежит в морге. Однако я не должен подозревать Линдсея, потому что станет больно Лиз, и я не должен подозревать Алонсо, потому что станет больно Лиз. Может быть, мне надо просто прекратить расследование. Ты этого хочешь, Руф?

Тут Маклин резко обернулся на звук громыхнувшей двери. В комнату широкими шагами вошел Алонсо Холбрук. Он пошел прямо к Лиз, не обращая внимания на остальных.

— Ты слышала про Дэна? — спросил он.

— Да, отец, мы слышали.

Алонсо повернулся к Маклину:

— Прошлой ночью я выпил вместе с Саттером у Арта Сомерса. Наверное, вы об этом знаете?

Прокурор кивнул.

— Полагаю, это превращает меня в подозреваемого?

— Пожалуй, да, — устало сказал Маклин.

— Это совсем просто, — едко произнес Алонсо. — Я изготовил яд из остатков старых красок. К счастью для меня, Саттер оказался дальтоником и не заметил, что его выпивка окрасилась в ярко-зеленый цвет, прежде чем он ее проглотил. Это для васобъяснение, мои умные юные друзья?

— Сейчас не время хохмить. — Маклин снова начинал злиться.

— Так делай что-нибудь! — рявкнул Алонсо.

— Хорошо, — сказал Майлз, — я начну с того, что спрошу, как так получилось, что вы с Дэном оказались вместе после вечеринки. Друзьями вы не были, Алонсо. У вас с Дэном была ссора из-за той твоей картины. Как же получилось, что вы так сдружились в четыре утра? Как получилось, что ты не пошел домой вместе с Лиз?

— А я как раз пошел домой вместе с Лиз. Нас Руф отвез. Но я дома не остался. Заснуть не мог. Решил, что у Арта много людей соберется. Так я и пошел обратно в центр. Как только подошел к двери Арта, появился Дэн.

— Сколько прошло времени с момента, когда ты ушел от Саттеров?

— Сорок пять минут… час.

— Что сказал тебе Дэн?

— Взялся журить меня за то, что законы, дескать, не уважаю! — Алонсо фыркнул. — Те, кто придумал закон об алкоголе в нашем штате, болваны безмозглые. Мы вошли. Первым, кого я там увидел, был Линдсей. Мне вовсе не хотелось разговаривать с ним. Я выпил с Дэном и ушел. Вот и вся история!

— И тогда ты пошел домой?

— А куда же еще-то? Пошел посмотреть русский балет, что ли? — Алонсо потеребил бороду. — Не хочу показаться грубым и бессердечным, но поскольку положение мое хреновое… То, что я скажу, будет мучительно для Лиз, и лучше бы мне руку отрезали. Но смерть Дэна Саттера — настоящий прорыв для тебя, Маклин!

— Отец! — воскликнула Лиз.

Алонсо повернул голову и посмотрел на дочь:

— Смерть Дэна — это не потеря ни для его земляков, ни для его семьи. Да, Эмили погорюет немного, но в конце концов ей так будет лучше, и мальчишке тоже. Что касается тебя, Маклин, ты теперь имеешь ключ к разгадке.

— Ключ?

— Да, этот яд! — нетерпеливо продолжал Алонсо. — Его же нужно было купить! Не здесь и не в таком месте, где знают жителей Бруксайда. Так вот и проверяй. Разузнай, когда Линдсей уезжал и куда он ездил. Разузнай…

— Отец!

— Подожди, Лиз! — отмахнулся от дочери мистер Холбрук. — Ты можешь проверить всех своих подозреваемых, если у тебя их больше чем один! Разузнай, когда они уезжали, куда ездили, а потом выясни с помощью тамошних властей, где происходила покупка яда. Это рутинная полицейская работа. Когда узнаешь о продаже, соответствующей по времени, привези сюда продавца, и пусть опознает того, кто тебе нужен. Возможно, это займет несколько дней, но зато все встанет на свои места.

Маклин нахмурился и потянул пальцами нижнюю губу.

— Против вас я ничего не имею, доктор Смит, — сказал Алонсо. — Без сомнения, вы вполне компетентны…

— Благодарю, — отозвался доктор из угла. Его голос прозвучал тихо, словно издалека.

— …но, хотя вы, наверно, грамотно анализируете преступление, выводите теории, уликами вы не располагаете. Продажа яда и есть улика, и когда вы установите ее факт, то получите убийцу. Давайте оставим всякие сантименты насчет нашего поселка или наших друзей и начнем искать факты. У нас не наступит нормальная, пристойная жизнь, пока мы эти факты не добудем! — Алонсо снова дернул себя за бороду. — Вот все, что я хотел сказать!

Маклин посмотрел на Роджера.

— Алонсо говорит разумные вещи, — сказал он. — Линдсей, в последнее время вы покидали Бруксайд?

Вместо того чтобы ответить Майлзу, Роджер повернулся к Гилсону и с горечью сказал:

— Я же говорил, как все обернется, Руф! Говорил же!

Гилсон разминал пальцы, затекшие из-за того, что были сжаты в кулаки.

— Мне кажется, Роджер, что, если ты ответишь на заданный вопрос, это будет тебе во благо, — сказал он. — Маклин всего лишь старается прояснить ситуацию. Если у тебя нет яда или ты никакого яда не покупал, я не вижу причины, почему бы тебе не ответить.

Это оказалось не по душе Лиз. Она поднялась и встала рядом с Линдсеем.

— Я не верила Роджеру, — сказала девушка, — когда он говорил, что вы все наброситесь на него. Роджер сказал вам правду — он не имеет никакого отношения к убийствам Терренса и Дэна. Но все вы продолжаете его терзать, потому что вам хотелось бы, чтобы убийцей оказался он. Я не адвокат, Маклин, но я не считаю, что Роджер должен доказывать свою невиновность. Я считаю, что вы должны доказать его виновность, и не думаю, что он обязан вам в этом помогать!

— А теперь послушай, Лиз… — хотел возразить Маклин.

— Ты против него, и Руф против него, и… и даже отец. Если у вас есть улики, чтобы его арестовать, — арестуйте его! Но у вас улик нет, и то, что вы пытаетесь сделать, ничем не лучше линчевания!

Втайне Руфу хотелось поаплодировать. Ай да девушка! Потом он ощутил горечь зависти. Почему Роджер? Чем он это заслужил?

Маклина в тот момент не интересовали девушки-героини.

— В юридическом смысле ты права, Лиз, — сказал он. — Но этот человек является подозреваемым, и, если он откажется помочь нам, не будет отвечать на вопросы, нельзя ожидать, что мы прекратим его подозревать.

— Думаю, Маклин, что мне не стоит отвечать ни на какие вопросы, пока это мне не посоветует мой адвокат, — сказал Роджер.

— Что за адвокат?

— Лиз послала телеграмму Джеймсу Макинрою с просьбой заняться моим делом. Думаю, что подожду с ответами на последующие вопросы до тех пор, пока он сюда не приедет.

Руф заметил, что Маклин сильно заколебался. Если Макинрой займется защитой Роджера, учитывая, что ему заплатят, то дело станет страшно трудным. Прокурору не удастся обойти слабые места в деле, если тут будет присутствовать Макинрой, — тот, конечно, укажет на них присяжным.

— Мне кажется странным, что вы ощутили необходимость нанимать адвоката, — сказал Маклин.

— Видя, с каким предубеждением все вы к нему относитесь, Роджер был бы дураком, если бы не воспользовался помощью профессионала, — возразила Лиз.

Наступило что-то вроде патовой ситуации. Руф подумал, что Маклин, вероятно, сожалеет, что был излишне агрессивен, в результате Роджера теперь трудно склонить к сотрудничеству.

— И что нам теперь делать? — спросил Майлз, не обращаясь ни к кому конкретно. — Ждать достопочтенного мистера Макинроя, чтобы он дал нам разрешение продолжать расследование?

— Думаю, нет. — Это заговорил доктор Смит, он медленно вышел из угла комнаты, держа руки в карманах своего серого пальто. Его кроткие глаза выражали почти раскаяние, когда он обратился к Роджеру. — Сложная штука получилась, сынок. Отчасти вы правы, отчасти Маклин прав. Редко бывает по-другому, когда нужно сделать выбор. Уж такая она, жизнь. На самом деле в ней не существует только белых и черных цветов.

Этот мягкий голос, казалось, ослабил напряжение. Оба — и Роджер, и Маклин — смотрели на доктора в ожидании, когда он продолжит, словно каждый из них ждал от него помощи.

— Я не знаю, в курсе ли вы, Роджер, но власти штата назначили меня помочь разгадать эту загадку. Я заинтересован исключительно в том, чтобы найти правду. Я здесь не для того, чтобы «посадить» вас или кого-либо другого. Вы этому верите?

— Пожалуй, верю, сэр, — сказал Роджер. Напряжение исчезло из его голоса.

— У меня есть один вопрос, который я хотел бы задать, и я не думаю, что ваш адвокат возразил бы против того, чтобы вы на него ответили. Если думаете, что он возразил бы, отвечать не нужно, и я не поставлю вам это в вину.

— Что за вопрос, сэр?

И доктор задал свой вопрос:

— Сколько вам было лет, когда вы в первый раз влюбились?

IV

Руф с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Вопрос доктора показался ему абсолютно не похожим на кульминационный. Руф ожидал чего-то взрывного, обнажающего, подобно скальпелю хирурга, добирающемуся до корня болезни. Но конечно, после того, как два человека погибли, этот шутливый вопрос должен был ослабить общее психологическое напряжение.

Роджер Линдсей понял вопрос точно так же.

— Вы это серьезно, доктор Смит?

— Абсолютно серьезно, сынок, — ответил тот.

— Если все это превращается в дурацкую игру, — кисло сказал Алонсо, — то мне лучше вернуться к серьезному делу — живописи. Лиз, мне кажется, твой молодой друг может обойтись без тебя несколько минут, пока будет потчевать доктора историей своей первой любви. Я хотел бы перекинуться с тобой несколькими словами наедине.

Лиз замялась, но, когда доктор Смит одобрительно кивнул, она вышла из комнаты вместе с Алонсо. Маклин тоже поднялся.

— Мне нужно доложить о ситуации генеральному прокурору, — сказал он. — Я вам не понадоблюсь? Верно, доктор? — Таким образом Майлз вежливо дал понять, что, по его мнению, вопрос доктора и возможный ответ на него были лишь тратой времени.

Руф остался, сел на угол кровати и начал набивать трубку. Он полагал, что ему следует находиться поблизости от Лиз.

— Откровенно говоря, доктор, — сказал Роджер несколько смущенно, — я не вполне понимаю, к чему вы клоните, но…

— Давайте объясним это вот как, — прервал его Джон Смит. — Майлз имеет набор отрывочных фактов, как бы фрагментов мозаичной картинки, которые он с силой соединяет друг с другом, вместо того чтобы терпеливо раскладывать их до тех пор, пока они не встанут на свои места. Одна из трудностей состоит в том, что сейчас слишком много фрагментов отсутствует. Например, Майлз пытается поместить вас в центр картинки, но это не получится, пока он не узнает о вас существенно больше. Абсолютно честно заявляю, что я тоже хочу выяснить, там ли ваше место. Майлзу мой метод кажется потерей времени. Его метод кажется потерей времени мне. Вы, не видя за собой вины, желаете снять с себя подозрения быстро и окончательно. Это можно осуществить с помощью правды, но, я так думаю, правды об иных вещах, нежели время и место совершения тех или иных действий или далекие рецептурные отделы бог знает каких аптек! Я так думаю, что место, где можно найти истину, — здесь, — доктор постучал пальцем по своему лбу, — внутри вас, Роджер.

— Понятно, — сказал Линдсей, но в его голосе звучало сомнение.

— Были ли у вас причины для убийства Терренса? Допустим, мы найдем такие причины. Далее. Могли бы вы размозжить ему голову тяжелым камнем? Свойственно ли это вашему характеру? Не знаю. Допустим, что да. Потом вы будто бы отравляете Дэна Саттера, для того чтобы не дать ему рассказать о ваших преступных действиях. Можете ли вы убить, применив яд? Способны ли вы тщательно разработать план, который сделал бы убийство похожим на импровизацию? Или способны ли вы хладнокровно совершить такую импровизацию? Или ни на то ни на другое не способны? Вот эти ключи я и разыскиваю, сынок. Временные графики и бутылки с ядом я оставлю Майлзу. В конце мы, возможно, сложим все это вместе в ясное и неоспоримое доказательство.

— Но, повторяю еще раз, я даже не разговаривал с Терренсом на вечеринке. И поскольку у Дэна ничего не было против меня, то я не имел причин его отравлять, и я его не отравлял.

— Совершенно естественно, что все это вы повторяли бы в любом случае, — сказал доктор. — Давайте вернемся к моему вопросу. Он может показаться глупым, но я действительно хочу получить на него ответ.

Роджер, по-прежнему стоя у камина, прошелся кончиками пальцев по небритому подбородку.

— Я все-таки не понимаю, какой в этом смысл, но если вы так хотите…

Наблюдая за беседой, Руф заметил, что Линдсей действительно пошел на попятную. Каким-то образом маленький серый человечек умел вызывать к себе доверие.

— Мне никогда по-настоящему не везло в любви, — начал Роджер. — Видите ли, мой отец умер, когда мне было всего лишь пять или шесть лет. Года через два после этого моя мать снова вышла замуж, и следующие десять лет я провел большей частью вдали от дома — в школах, летних лагерях. Думаю, у меня не было особой возможности влюбиться, как большинство детей. Я… я просто вообще не знался ни с какими девочками до пятнадцатилетнего возраста. Тогда… ну, нужно было привести с собой партнершу на танцы в школу. Моя мать предложила одну девочку, которая жила по соседству и которую я почти никогда не видел. Это… это было решено между родителями. Ей хотелось поехать на танцы в школу, ее звали Лейла. Мне же нужно было предъявить девочку, которая бы неплохо выглядела, для моего престижа в глазах школьных товарищей. Моя мать привезла ее в школу, и мы… мы страшно стеснялись друг друга до самого вечера, когда должны были проходить танцы. Танцы в честь окончания учебного года — в первой неделе июня. Ночь была теплая, и в воздухе стоял аромат сирени. Помню, как мы гуляли вместе в перерыве.

Роджер остановился, и на его губах мелькнула едва заметная улыбка. Руф понял, что теперь мысли Линдсея уже ушли далеко от убийства. Он думал о школьном спортивном зале, украшенном гирляндами и флажками, о плохоньком оркестре, который, наверное, казался ему в то время прекрасным, о молоденьких девушках в неброских кисейных платьях.

— Там была дорожка с сиренью, росшей по обеим ее сторонам, — продолжил Роджер, — ведущая к пруду с лилиями и с фонтаном посередине, а вокруг пруда была круглая скамья. Мы… мы сели на скамью. Я не знал, о чем с ней говорить, разве что спросил, нравится ли ей вечер. Тогда… о, совсем неожиданно… так неожиданно, что я испугался чуть не до смерти… она как-то так странно обхватила меня руками за шею и стала шептать: «Поцелуй меня, Роджер… милый… пожалуйста… пожалуйста!» — Линдсей быстро глянул на доктора и Руфа — не смеются ли они, и, увидев, что те очень серьезно слушают, стал рассказывать дальше: — Я… я до того никогда не целовал девочек. Наверное, я делал это ужасно неуклюже. Но я был так возбужден, что боялся, как бы мое сердце не сломало мне ребра. Естественно, я… я думал, что это любовь. Мне и в голову не приходило, что люди целуются не только в том случае, если любят друг друга навеки. Я считал себя помолвленным с этой девочкой с первого же момента, когда обнял ее там, у фонтана. — Роджер сделал глубокий и долгий вдох. — Я убедил мать, что стал слишком большим, чтобы ехать тем летом в лагерь. Я знал, что не смогу жить, если не буду видеться с Лейлой каждый день. Моя мать, может быть, знала, а может быть, не знала о том, что снедало меня, но, так или иначе, она согласилась на то, чтобы тем летом я остался дома. Все… все было поистине чудесно в течение месяца. Мы разговаривали о любви, целовались, страдали. — В голосе Роджера послышалась горькая нотка. — Потом… ну, я очень гордился Лейлой. В школе учился один старший мальчик, которого я считал очень крутым героем. Он был капитаном футбольной команды, президентом класса, все такое. Я пригласил его провести вместе со мной одну неделю летних каникул, и, к моему удивлению, он согласился. Я не знал о том, что ему тоже случалось прогуливаться вместе с Лейлой среди сирени… и сидеть на круглой скамье… Я думал, что он приедет ко мне потому, что я ему симпатичен, благодаря чему я чувствовал собственную важность. Это… Впрочем, детали здесь не обязательны, доктор, но в первый субботний вечер после того, как он приехал, в яхт-клубе проводились танцы. В перерыве между ними я потерял из виду Лейлу, а когда пошел ее искать, то увидел свою любимую… на дальнем конце пирса с моим приятелем. Они прижимались друг к другу в таких тесных объятиях, что в сумерках казалось, будто парочка слилась вместе. — Уголки глаз Роджера сузились, когда он вспоминал об этой юношеской трагедии. — Вот вам и глава первая из истории любви в жизни Роджера Линдсея, — сказал он и нервно засмеялся.

— Полагаю, подобные вещи случались с большинством из нас, Роджер. — Доктор взглянул на Руфа.

— Еще бы! — улыбнулся тот.

— После того случая я был очень обижен на женщин, — вновь приступил к рассказу Линдсей. — Я… у меня ничего такого не происходило примерно три года. И вот, когда я поступил в колледж, один из профессоров устроил чаепитие для первокурсников, и я был приглашен. Там оказалась одна девушка… Вряд ли ей было больше двадцати или двадцати одного года. Глядя на ее золотистые волосы, я подумал, что она самое прелестное существо из всех виденных мною девушек. Помню, как у меня сжалось сердце, когда ее представили — миссис Тауншенд. Но я заговорил с ней. Должен был это сделать. Я не мог оторваться, слушая звук ее голоса. Оказалось, что мистер Тауншенд, муж, заканчивал курс археологии и сейчас находился в Южной Америке в какой-то экспедиции. Она пригласила меня к себе домой. Я… я чувствовал, что соглашаться нельзя, но не смог сказать «нет». — Роджер пожал плечами. — Она была одинока. Ее муж, по-видимому, гораздо больше интересовался доисторическими скелетами, чем ею. Я… то есть с ней у меня была первая любовная связь, доктор. Это продолжалось в течение всего времени, пока я учился на первом курсе. Но как раз перед окончанием учебного года она сказала мне, что ее муж возвращается домой… что все это было развлечением… и «прощай».

Руф сел поближе. Неужели Роджер не осознавал, что рассказывал историю почти идентичную его приключению с Сьюзен Вейл? Он посмотрел на Джона Смита. Но лицо доктора ничего не выражало. Он молчал. Он ждал, когда Роджер продолжит рассказ.

— После этого долгое время ничего серьезного не было. Я здорово обжегся. Через три года я окончил колледж. У меня были кое-какие деньги. Я уехал в штат Мэн и написал автобиографический роман. Я всегда хотел стать писателем. Это был тот самый роман, который опубликовал Терренс. — Роджер нахмурился. Тучи нынешней реальности снова заклубились над ним. — Как видите, доктор, моя личная жизнь оказалась не слишком насыщенной.

— Но в ней было еще кое-что, — заметил Смит.

— Да. — Роджер надолго замолчал. — Моя книга получила хорошие отзывы критиков, но мало кто ее покупал! Терренс хотел, чтобы я поскорее писал следующую, но я не мог себе позволить тратить на это время. Мне нужна была работа, чтобы прокормиться. Терренс об этом ничего не хотел слышать. Он сказал, что вложил в меня деньги. Что он не компенсирует затраты на первую книгу, пока я не напишу вторую, возможно, третью. Терренс говорил, что временной промежуток между книгами не должен быть слишком большим, поэтому он снабдит меня финансами, пока я буду писать вторую книгу. Вот так и получилось, что я оказался в Бруксайде, в этом доме. — Он перевел взгляд на Гилсона, и задумчивое выражение на его лице сменилось тоской, настоящей и глубокой. — Здесь я повстречал Лиз. Она, говорили мне, скорее всего, выйдет замуж за Руфа. Говорили, что это идеальная пара. Вы не знаете Лиз, доктор Смит, но она такая добрая и дружелюбная ко всем. В этом поселке я был чужим. Большинство местного населения не слишком рады чужакам, в отличие от Холбруков. Было время, когда я приходил в их дом каждый вечер. Лиз, Алонсо и я разговаривали о литературе, живописи, политике. Это… это было удивительно интересно.

Неожиданно доктор Смит прервал повествование Роджера:

— У вас сложились хорошие отношения с Алонсо?

— Отличные, — ответил Линдсей. — У нас оказалось много общего. Как большинство людей, которые не занимаются сочинительством, Алонсо считал, что знает про это дело все. И, как большинство людей, которые не пишут картины, я считал, что здорово разбираюсь в живописи. Мы, бывало, начинали орать и вопить друг на друга, иногда до самого рассвета! — Снова наступила долгая пауза. — Потом как-то ночью это… это случилось, — проговорил Роджер, старательно отводя глаза от Руфа. — Я… не могу сказать как Лиз была в моих объятиях, и я говорил, что люблю ее и хочу жениться на ней, и она… она, к моему изумлению, сказала «да». — Он потряс головой, словно все еще не мог в это поверить. — Я… я спросил про Руфа. Я сказал, что потерял голову, что не имел права говорить и делать то, что сделал. Лиз… ну, Лиз — это Лиз. Она очень переживала за Руфа. Он ей… очень и очень нравился. Думаю, Лиз отдала бы что угодно, лишь бы не причинить ему боль. «Но я не могу сыграть с ним самую гнусную шутку, какую только возможно, — говорила она мне. — Я не выйду за него замуж, любя другого — тебя». Я сказал, что пойду к Руфу и поговорю. Она об этом не хотела и слышать. Лиз ответила, что это ее проблема и она сама с ней разберется. И я думаю, Лиз это удалось. Знаю, что удалось.

Плотно сжатые губы Руфа стали подтверждением его слов.

— Стало быть, у вас с Лиз все было хорошо, — сказал доктор. — Ничего не стояло у вас на пути?

— Ничего.

— Алонсо одобрял ваши отношения?

— Я уже говорил, что мы отлично сошлись. Так было до… до тех пор… В общем, на его месте я вел бы себя так же.

— У вас изменилось мнение о Лиз? — спросил Смит.

— Нет! Но… вы не сможете понять, доктор.

— А вы попробуйте объяснить, — мягко сказал Джон Смит.

Роджер безнадежно развел руки:

— Я прожил здесь несколько месяцев, когда Терренс приехал со своей молодой женой — Сьюзен! Я был очень рад за него. Я… мне понравилась Сьюзен. Я подумал, что она подходит ему. Потом, когда они пробыли в Бруксайде около месяца, как-то вечером я зашел к нему. Правительство отправляло его на Дальний Восток. Сьюзен придется остаться здесь, в Бруксайде. Не присмотрю ли я за ней? Здешние люди приняли ее не очень тепло. Ей будет одиноко. Не прослежу ли я, чтобы ей здесь не стало слишком тяжело? Мне ничего не оставалось, кроме как сказать — я сделаю все, что могу. Не поймите меня неправильно. У меня и мысли не возникло, что тут может таиться опасность. Я был рад помочь. Это не казалось мне слишком уж большим одолжением. Но… но я не знал Сьюзен.

Руф больше не мог сидеть молча.

— У тебя не могло быть сильного чувства к Лиз, раз ты позволил себе…

— Ты не понимаешь! — перебил его Роджер. — Я находился словно в дурмане. Это было что-то такое, что я не мог перебороть. Я…

— Чепуха! — в свою очередь прервал Линдсея Гилсон. — Влюбленного мужчину не сможет присосать к себе первая попавшаяся сексуальная куколка!

— Если случилось именно это, — тихо сказал доктор.

Месяцами Руф держал свое возмущение при себе. Теперь у него сорвало клапан самоконтроля. Он повернулся к доктору с пылающими глазами:

— Что вы имеете в виду, говоря «если случилось именно это»? Он сам во всем признается! Все в поселке видели, что происходит. Он наплевал на Лиз! Он наплевал на своего друга Терренса! И теперь говорит, что был одурманен да беспомощен. Думаю, все тогда было очень просто! Я не хочу вешать человека за преступление, которое он не совершал! Если он его не совершал! Но давайте просто признаем тот факт, что этот парень — настоящий подонок и ему надо просто вышибить мозги!

— Значит, и ты тоже теперь против меня, Руф, — печально сказал Роджер.

— А я за тебя никогда и не был! Я только пообещал, что дело об убийстве стану вести справедлив, и сдержу слово. Но будь я проклят, если понимаю, как ты, Роджер, сумел заполучить такую прекрасную девушку, как Лиз, и такого умного человека, как доктор Смит, в качестве своих защитников. Ты что, гипнотизируешь людей? Я-то вижу тебя насквозь, ты для меня как стеклышко.

Роджер отвернулся и стал смотреть на огонь. Его плечи опустились, словно из его тела медленно утекали силы. Добрые серые глаза доктора были исполнены жалости к обоим этим людям. Однако, прежде чем он смог заговорить, раздался стук в уличную дверь.

— Посмотрю, кто там, — сказал Руф. Ему хотелось уйти куда-нибудь. Он вышел в переднюю. Там находился Маклин, говоривший с кем-то по телефону. Из-за его спины, через закрытую дверь кухни, до Руфа донесся голос Алонсо. Вероятно, мистер Холбрук продолжал свои безнадежные попытки убедить Лиз бросить Роджера.

Гилсон открыл уличную дверь и увидел стоящую за ней мисс Тину Робинсон.

— Здравствуйте, Тина, — сказал он.

— Лиз Холбрук здесь? — спросила мисс Робинсон, с любопытством заглядывая в дом через плечо Руфа.

— Кажется, она в кухне с Алонсо, — сказал Руф.

— У меня для нее телеграмма. Ну-ка, отойдите в сторонку, Руф Гилсон. Я собираюсь отдать ее лично Лиз.

Она пролезла в переднюю мимо Руфа. Едва она оказалась внутри, из кухонной двери вышли Алонсо и Лиз. Лицо мистера Холбрука было темным, охваченным мрачной яростью. Его дочь, более бледная, чем обычно, по-прежнему держалась с подчеркнутым спокойствием. Внезапно мисс Робинсон взмахнула желтым конвертом с телеграммой:

— Это тебе, Лиз. Он не приедет.

— Кто не приедет, мисс Тина?

— Достопочтенный Джеймс Макинрой. Кажется, он не будет заниматься этим делом. Ах ты, батюшки! Что же теперь будет с Роджером Линдсеем?

— Вы мне телеграмму хотя бы отдайте, мисс Тина, — сказала Лиз.

— Пришла всего десять минут назад. Я прямо сюда с ней пошла. Знала, что ты здесь.

— Очень жаль, что прошлой ночью вы оказались так ненаблюдательны, мисс Тина, — сказала Лиз; она выглядела такой сердитой, какой Руф ее никогда не видел. — Если бы были внимательнее, Роджер мог бы и не попасть в такую беду. — Она взяла конверт и вскрыла его.

«Сейчас не могу заняться делом Линдсея. Занят на суде. Возможно две недели. Если нужна консультация рекомендую судью Кревена в Бруксайде лучший криминальный специалист в свое время. Если власти позволят Линдсею приехать сюда мог бы побеседовать с ним. Сожалею не могу помочь в проблеме. Джеймс Макинрой».

Лиз, прочтя телеграмму, вложила ее назад в конверт. Мисс Робинсон сверкнула на девушку глазами:

— Ну, Лиз, думаю, в этом деле нет никаких сомнений, не так ли?

— Конечно нет сомнений. Роджер этого не совершал. Пожалуйста, простите меня, мисс Тина, мне нужно показать телеграмму Роджеру.

— Судя по тому, что слышно в поселке, все абсолютно ясно, — сказала мисс Робинсон, не давая Лиз пройти. — Все знают, что источник яда — именно этот самый дом!

Глава 5

I

Удивительное умение мисс Тины выбирать самое что ни на есть подходящее время для своих театральных сцен не было продемонстрировано во всей красе. Она приберегла свои реплики, мечту драматурга, поближе к окончанию второго акта, выгадав наилучший момент. Маклин находился в передней, только что закончив говорить по телефону. Роджер Линдсей и доктор Смит показались в дверях гостиной. Мисс Робинсон, стараясь уловить реакцию на свое заявление всех присутствующих одновременно, безостановочно переводила глаза с одного лица на другое.

Первым на ее слова откликнулся Маклин:

— Черт побери, о чем это вы говорите, мисс Тина?

— Как — о чем? О яде! — ответила та с лукавой невинностью.

— У вас нет права такое говорить! — Это была Лиз, такая бледная, что Гилсон подумал, она вот-вот упадет в обморок. Руф возненавидел сам себя за то, что ему хотелось, чтобы заявление мисс Тины оказалось правдивым. Лиз получила бы тяжкий удар от того, что ее вера в Роджера разрушилась, но так было бы лучше всего. Его челюсти сжались — лучше для кого? Для него, Руфа, конечно. Вот о чем он на самом деле думал. Гилсон посмотрел на Роджера. Свет падал на лицо подозреваемого под таким углом, что пот на его лбу блестел.

— Вы говорите, «все знают», что яд отсюда. Кто это «все» и как это «все» такое знают?

«Надо отдать должное Маклину», — подумал Руф. Он не принял слова Тины Робинсон на веру, как бы ему того ни хотелось.

— Люси Петерсон это обнаружила, — сказала Тина, — и пошла прямо к доктору Суэйну, и тот сказал, что она правильно сделала и что это очень важно.

Маклин повернулся к Руфу:

— Доставь сюда, пожалуйста, Люси Петерсон. А я позвоню Суэйну, разберемся, в чем тут дело.

— О, я могу все рассказать! — вскинулась Тина. — Люси убирается в этом доме с тех пор, как мистер Линдсей тут поселился. Сегодня ей приходить не надо было, но при таких событиях она подумала, что, может, мистер Линдсей нуждается в чем-нибудь.

Как же, волнуют Люси Петерсон нужды Роджера, размышлял Руф. Она, конечно, хотела подобрать какие-нибудь крохи для сплетен. Весь поселок слышал, что сказала Сьюзен Вейл в момент откровения. «Роджер!» — произнесла она. Эта весть, наверное, распространилось в поселке так быстро, будто ее сообщили по радио. Даже трактор и цепь не остановили бы Люси Петерсон этим утром. Она была неудержима в стремлении прийти и узнать, «не нуждается ли в чем» мистер Линдсей.

— Какое это имеет отношение к яду? — спросил Маклин.

Руф, уже собравшийся идти к Люси Петерсон, подождал, чтобы услышать ответ.

— Естественно, Люси не слышала ничего про Дэна Саттера, — сказала мисс Тина. — Но она услышала, когда пришла сюда.

— Наверняка от вас! — подал реплику Алонсо.

— А вы не оказали бы услугу соседу? — оскорбилась мисс Тина. — Одна в доме человека, который является… э-э-э… э-э-э…

— Соседом, — фыркнув, закончил за нее Алонсо.

Руф внутренне похвалил его за это. Хотя художник ненавидит Роджера, но, вероятно, он ненавидел еще больше, когда суют нос в чужие дела.

Мисс Тина подняла голову:

— Может быть, это вы так равнодушны к людям, мистер Холбрук. Но не я! Так что я предупредила Люси, что ей надо уходить оттуда. Она, впрочем, вела себя молодцом. Смелости у нее хватает. Она вспомнила про яд.

— Какой яд? — спросил Маклин.

— Яд, который мистер Линдсей держал в синей бутылочке среди носовых платков в ящике бюро в спальне.

— О боже! — воскликнул Роджер, похоже больше от отвращения, чем от испуга.

— Люси всегда считала очень странным, что он хранит яд там, а не в шкафчике в ванной, как все нормальные люди, — продолжала Тина. — Так или иначе, когда она услышала про Дэна, то пошла поискать эту бутылочку, и… — глаза мисс Робинсон с триумфом оглядели собравшихся, — она исчезла!

Роджер повернулся к прокурору:

— Давайте я отвечу на этот абсурд, или он будет продолжаться бесконечно?

— Замолчите! — рявкнул Маклин. Он был очень зол. — Так вот каким образом «все» узнали, что источник яда — этот дом, а, мисс Тина?

— Жители нашего поселка не делают поспешных выводов, — парировала мисс Тина. Если ее и смутили фырканье и наскок Майлза, то виду она не показала. — Люси помнила, что на той бутылке с ядом было имя доктора Суэйна, и она отправилась прямо к нему. Он сказал, что, возможно, Люси обнаружила что-то важное. Он сказал…

— Послушайте меня! — злобно прервал ее Роджер. — В моей комнате находилась бутылка с лекарством. Большинство из вас наверняка помнит, что прошлой осенью у меня была инфекция на правой руке — стригущий лишай. Доктор Суэйн прописал мне какое-то лекарство. Я хранил его в спальне — если это преступление! — потому что прикладывал лекарство к руке перед самым сном. Я не пользовался им уже много дней.

— Что ж, теперь его там нет, — сказала мисс Тина, — как вы прекрасно знаете, Роджер Линдсей. Люси говорит, что бутылочка была там два дня назад, когда она прибиралась. Она помнит, потому что специально смотрела.

— А не нашла ли она также интересной и личную корреспонденцию мистера Линдсея? — сухо спросил Алонсо.

— На вашем месте я не стала бы выгораживать его, мистер Холбрук, — вспыхнула мисс Робинсон. — Уж я бы не позволила моей дочери водиться с отравителем!

— Это клеветническое заявление, мисс Тина, — сказал Роджер. — Я могу подать на вас в суд.

— Пожалуйста, подавайте, молодой человек!

— Заткнитесь, вы все! — вскричал Маклин. — Руф, тащи сюда Люси Петерсон. Я позвоню Суэйну. Сейчас все разберем до конца. Кстати, мисс Тина, я советую вам не распространять эту историю до тех пор, пока она не подтвердится. Линдсей прав. Он может подать на вас иск, если окажется, что это неправда.

— Я просто выполняю свой долг, — гордо ответила Тина Робинсон. — Никто из нас не в безопасности, Маклин, пока вы тут возитесь, а где-то… э-э-э… убийца ходит на свободе.

II

Люси Петерсон была высокой, сухопарой крестьянской женщиной, которую, казалось, покинули почти все жизненные соки. Она и ее муж когда-то пытались поднять хозяйство на ферме, но он рано умер. Люси продолжала работать на ферме, одновременно пытаясь вырастить троих детей. Ее спасала бесконечная способность к труду — она скребла полы, убиралась в доме для приезжающих на отдых, перестирывала бесчисленные количества белья красными, нездорового вида руками. Люди называли ее «бой-баба», такое определение подразумевало силу и чувство юмора. Она действительно была ядовита, но причиной этого являлся не врожденный юмор, а необходимость самозащиты — как у раненой суки, огрызающейся и щелкающей зубами, чтобы защитить себя и свой выводок. Опасность мисс Тины заключалась в том, что она могла кого угодно принести в жертву ради драматического эффекта. Опасность Люси Петерсон была в том, что втайне она ненавидела всех на свете. Если другие люди страдают, может, на ее долю придется меньше боли, полагала Люси.

Руф, который никогда не задумывался о жизни Люси Петерсон, почувствовал это, когда та рассказывала свою историю, — спокойно, без эмоций, — сидя на кушетке в гостиной Роджера. Она неподвижно смотрела скорбными глазами на голую стену, разминая красные пальцы. Похоже, Люси не замечала, что Роджер смотрит на нее так, как мог бы смотреть на смертельно опасного паука.

Люси Петерсон сказала, что заметила яд несколько месяцев назад. Она тогда удивилась, почему его не хранят в ящичке в ванной. Ей хорошо было известно о том, что личная жизнь мистера Линдсея пришла «в беспорядок». У нее возникла мысль, что, может, он подумывает «закончить с собой». Ведь когда совершаешь грех вопреки человеческим и Божьим законам, тебе предъявляют цену. Некоторые выплачивают ее потом и горем до конца жизни, сказала она. Последняя фраза была произнесена столь трагически, что Руф подумал, не совершила ли сама Люси Петерсон подобный грех, из-за которого она теперь влачит жалкое существование. Можно было догадаться о том, какие мысли возникают в ее голове. Предположив, что Роджер способен убить себя, если придется слишком тяжко, она наблюдала, как узел его жизни становится все более и более тугим, и во время каждого своего визита Люси разыскивала синюю бутылочку с наклейкой «Яд», чтобы посмотреть — не настало ли время для ее применения. Видимо, Люси не пришло в голову рассказать о своих подозрениях друзьям Роджера. Если он собирался убить себя — это его дело. Ей-то никто никогда не помогал! И вот нынешним утром, узнав, что Дэн Саттер умер от яда, она снова решила посмотреть на бутылку и обнаружила, что ее нет. Если человек хочет убить себя, это его дело, но если он принялся убивать других, то мерзавца необходимо остановить.

Можно было смеяться над мисс Тиной и ее вечным злорадством. Нельзя было смеяться над Люси Петерсон, как нельзя смеяться над смертельно опасным пауком, набрасывающим нить своей паутины на беспомощную жертву.

— Вы пошли к доктору Суэйну, когда обнаружили, что бутылка отсутствует? — спросил Маклин.

— Да, это так. — Слова Люси звучали еще более зловеще из-за того, что ее голос был глухим и бесцветным.

— Почему?

— Я помнила, что его имя написано на этикетке. Я подумала, он должен знать — важно ли, что бутылки нет.

— Я же говорю, это было лекарство от лишая! — запротестовал Роджер, но, похоже, никто его не слушал.

— Что сказал доктор Суэйн? — Маклин безуспешно пытался дозвониться до доктора. Тот куда-то выехал по вызову.

— Он сказал, что в веществе, от которого умер Дэн Саттер, был мышьяк и что в бутылке с ядом, который он прописал мистеру Линдсею, был мышьяк.

Паутина еще туже захватила жертву. Руф посмотрел на Роджера, ожидая, что тот может сдаться, может признаться. Но он демонстрировал только гнев.

— Это зашло уже слишком далеко! — обратился Линдсей к Маклину. — Может быть, в том лекарстве и имелся мышьяк. Хрен его знает, что там написано в рецепте. Но я знаю, что лекарство не было использовано, чтобы отравить Дэна. Я выбросил бутылку два дня назад!

Это прозвучало неубедительно. Маклин обратился к Люси Петерсон:

— Когда вы в последний раз видели бутылку в ящике бюро мистера Линдсея?

— В среду, — уверенно заявила она. — В последний раз, когда я приходила убираться. По средам я прихожу сюда на целый день.

Была суббота.

— Вы говорите, что выбросили бутылку два дня назад. — Маклин повернулся к Роджеру: — Это значит в четверг?

Было видно, что Линдсей заволновался.

— Думаю, да. Я увидел ее в ящике. Не пользовался лекарством много дней. Инфекция прошла. Тогда я ее выбросил.

— Куда вы ее выбросили?

— В мусорную корзину! — Роджер почти кричал. — Куда мне еще ее выбрасывать?

— Где сейчас эта мусорная корзина?

— Естественно, ее опорожнили!

— Куда?

— На мусорную кучу за домом.

— Пойдемте поищем ее, — сказал Маклин.

— Не стоит вам ее искать. — Это был голос рока — голос Люси.

— Почему не стоит? — спросил прокурор.

— Джордж Килмер, мусорщик, вчера днем убрал всю кучу. Вам это известно, мистер Майлз. Он собирает мусор по пятницам и сжигает на общей свалке.

Наступил период полной тишины. Все присутствующие знали, что Люси говорит правду, а Роджер не сможет доказать истинность своих показаний. Руф, впрочем, понял, что и ложность его показаний доказать тоже нельзя. Был ли Роджер настолько хитер? Предвидел ли он такую ситуацию? Руф вспомнил слова доктора Смита, обращенные к Роджеру: «Способны ли вы хладнокровно импровизировать?» Если Линдсей сейчас импровизировал, то делал это очень неплохо.

— Боже! — в сердцах воскликнул Маклин. — Да есть ли в этом деле хоть какие-нибудь факты, которые можно с уверенностью доказать? — Он взял шляпу и пальто со стула возле двери. — Пойду повидаться с доком Суэйном. Разузнаю насчет яда. Я не помещаю вас под арест, Линдсей, но вы должны находиться там, где вас можно найти.

— Найдете меня у судьи Кревена, — сказал Роджер. — Я больше не буду говорить, Маклин, не получив совета от юриста. Я позволил Руфу и Лиз убедить себя, что игра будет честной. Это было ошибкой.

Казалось, что Маклин сейчас ударит Роджера, но вместо того он вышел, хлопнув дверью.

Линдсей потянулся за пальтом и шляпой.

— У меня нет выбора, — обратился он к Лиз. — Не знаю, что судья Кревен думает обо мне, но, являясь специалистом, он объяснит, какими законными правами я обладаю.

— Я пойду с тобой, — сказала девушка.

Он остановил ее:

— Лиз… Лиз, милая. Разве не видишь, что тут происходит? Они ненавидят меня именно за твою преданность и поддержку. Бог его знает, что думает судья, но лучше я пойду один. Тогда, возможно, ему будет меньше хотеться бросить меня на съедение волкам!

III

Руф проводил его глазами, чувствуя себя дрянью. В данном случае Роджер был прав. Он в самом деле ненавидел Линдсея за то, что его поддерживает Лиз. Теперь, когда Гилсон видел потрясенное выражение на ее лице, он чувствовал себя так, будто предал любимую девушку. Но где лежала правда? Были ли они на самом деле несправедливы к Роджеру? Связь с Сьюзен превратила его в главный объект внимания после гибели Терренса. Возникло предположение, что Дэна отравили, чтобы он замолчал, а Роджер обладал ядом, аналогичным тому, что был использован при убийстве Саттера. Разумеется, только доктор Суэйн в состоянии определить, содержало ли лекарство достаточное количество отравляющего компонента и мог ли Дэн выпить данный препарат со спиртным, ничего при этом не почувствовав. Если исключить из числа подозреваемых Сьюзен, а Руф ее исключал, хотя лишь по одной причине — она откровенно признала, что имела для убийства серьезный мотив, — то кого еще можно было рассматривать в качестве преступника, кроме Роджера?

— Руфус, я вам еще нужна?

Гилсон вздрогнул от звука глухого голоса Люси Петерсон. Он про нее забыл. Теперь, кажется, в доме остались только он, Лиз, Люси да доктор Смит. Алонсо ушел, когда Руф ходил за миссис Петерсон.

— Думаю, вас больше незачем задерживать, Люси, — сказал он.

— Но я был бы ужасно благодарен, если бы вы остались, — неожиданно произнес доктор Смит.

«До чего чудно вышло, — подумал Руф, — что в какой-то момент этот маленький серый человечек, казалось, был в центре событий, а в другой момент исчез из виду, да так, что все забыли о его существовании».

— Я рассказала все, что знаю, — сказала Люси. — Мои дети одни. Мне надо домой, обед им сготовить.

— Сколько у вас детей, миссис Петерсон? — спросил доктор.

— Трое.

— Мальчики?

— Один мальчик.

— Сегодня вы здесь дали очень важные показания.

— Я выполнила свой долг, — сказала Люси.

— Мне интересна одна вещь, миссис Петерсон. Вы полагали, что, возможно, мистер Линдсей планировал «закончить с собой». Что заставило вас так подумать?

— Яд.

— Если вы приходили сюда раз в неделю, то вы должны были знать, что его рука поражена стригущим лишаем.

— Да, я про это знала.

— А вы знали, что доктор Суэйн занимался лечением мистера Линдсея?

— А кто же еще? Он у нас один доктор. — В голосе Люси Петерсон совершенно отсутствовали какие-либо эмоции.

— Мистер Линдсей когда-нибудь говорил с вами об этой инфекции?

— Она его немного беспокоила.

— Но вы не знали, что бутылочка в ящике бюро содержала лекарство от инфекции?

— Я его никогда не спрашивала.

— Но вы решили, что в будущем он может использовать ее, чтобы убить себя?

— У него возникли большие неприятности, — сказала Люси, рассматривая свои костлявые красные руки.

— Да, у него были большие неприятности, и не все из нас обладают смелостью противостоять трудностям. — Это был тонко выраженный комплимент. — Скажите мне, миссис Петерсон, когда вы в первый раз заметили бутылку?

— Примерно месяца два назад… может, больше.

— И вы смотрели, там ли она — каждый раз, как приходили?

— Да.

— Полагая, что мистер Линдсей, возможно, собирается убить себя?

— Да.

— Но вы никому ничего не сказали и не сказали ничего ему? То есть не сделали никакого шага, чтобы предотвратить несчастье?

— Это не мое дело.

Доктор провел языком по губам.

— Конечно, за два с половиной месяца количество вещества в бутылке должно было уменьшиться.

— Да.

— Как думаете, миссис Петерсон, сколько жидкости было израсходовано?

Она замялась:

— Чуть больше половины, кажется.

— Выходит, вы на самом деле знали, миссис Петерсон, что мистер Линдсей использовал содержимое бутылки для чего-то в течение этого времени. Что он хранил ее не для того, чтобы покончить с собой? Во всяком случае, не только для самоубийства.

Красные руки сцепились крепче.

— Ну, я…

— Вы знали, — слова доктора вдруг зазвучали как удары бича, — что мистер Линдсей использует жидкость для лечения инфекции, так?

Скорбные глаза Люси приобрели озабоченное выражение.

— Он никогда этого не говорил!

— За что вы ненавидите его, миссис Петерсон?

— Это нетак!

— Наверняка ненавидите, поскольку заставляли нас думать, будто та бутылка была тайно спрятана мистером Линдсеем для убийства самого себя или кого-либо другого, хотя вы все время знали, что он пользуется средством регулярно, скорее всего, с той самой целью, для которой оно и предназначалось, — для лечения стригущего лишая.

— Но она исчезла, как я говорила! — Монотонный голос Люси зазвучал с неожиданной пронзительностью. — Я обязана была об этом сказать, если человек умер от конвульсий.

— Но вы, безусловно, понимаете, что, если бы вы сказали мистеру Майлзу, что знали, для чего предназначалось вещество, и что вещество использовалось, объяснениям мистера Линдсея поверили бы в большей степени?

— Я сообщила Маклину факты. Меня не заботило, чему он больше или меньше верил.

— Но все равно вы знали, что бутыль была наполовину пуста и что мистер Линдсей пользовался лекарством месяцами?

— Маклин меня об этом не спрашивал.

— Но я спрашивал, и вы рассказали мне, миссис Петерсон, в присутствии двух свидетелей. Однако вы не рассказали, за что вы ненавидите мистера Линдсея.

— Я его не ненавижу! — Суровый голос Люси Петерсон зазвучал громче, а затем едва слышно. — Но я не стою на пути справедливого наказания.

— Как и не колеблясь стремитесь его приблизить, — заключил доктор. — Это все, миссис Петерсон. Можете возвращаться к вашим детям.

«Да поможет им Бог!» — подумал Руф.

Едва дверь закрылась за спиной Люси Петерсон, Лиз подошла к доктору с сияющими глазами:

— Вы стараетесь помочь ему! Вы на самом деле стараетесь помочь Роджеру!

Доктор кротко улыбнулся в ответ:

— Я не стараюсь помочь ему. Я просто стараюсь найти истину.

— Но Роджер говорил правду! — воскликнула Лиз.

— Отчасти соглашусь с вами, — сказал Джон Смит. — Полагаю, он считает, что говорил правду.

— Считает? — Девушка была в замешательстве.

— Моя дорогая Лиз, истина — вещь неуловимая. — Доктор снова улыбнулся. — Отрывочная картинка, вспоминаемая вновь и вновь, притом что всегда отсутствуют одни и те же фрагменты, поскольку мы не стали их запоминать, начинает выглядеть как истина. Но часть чего-то никогда не является целым и очень редко имеет хоть какое-то сходство с целым. Человеческая рука, оторванная от его тела, — не человек, она не сможет также сообщить о человеке что-либо важное, как и быть полезной для кого-нибудь, кроме, может быть, каннибалов! Так что я могу сказать: «Сообщите мне правду о Джоне Н.». А вы можете ответить: «Я скажу вам правду. У него нет руки. Это его правая рука. На ней пять пальцев. На ней есть мускулы, жилы и плоть, две мозоли, старый шрам и светлые волосы». Да, здесь порядочно деталей и много правды о руке, но мало правды о Джоне Н., кроме бросающегося в глаза факта о том, что он потерял руку.

— Все это очень интересно, — сказал Руф, — но… я этого не понимаю!

— Давайте посмотрим, что нам говорил Роджер Линдсей, — предложил доктор, — и предположим, что сказанное им — правда. Он утверждал, что даже не разговаривал с Терренсом во время вечеринки. Он утверждал, что у него не было мотива для убийства Терренса, что тот являлся его другом и благодетелем. Он утверждал, что у Дэна Саттера не имелось ничего против него, что он не угрожал мистеру Саттеру и не отравлял его. Он утверждал, что бутылка с ядом, находившаяся в его комнате, содержала лекарство от стригущего лишая и была выброшена и, что очень возможно, сожжена на общей свалке. Он утверждал, что был неудачлив в любви. И он признался в предательстве своего друга и благодетеля и девушки, которую любит. — Доктор взглянул на Руфа и Лиз. — Я что-нибудь упустил?

— Думаю, нет, — сказал Гилсон.

— Но может быть, Роджер что-то упустил? — спросил доктор.

Руф пожал плечами:

— Этого мы не можем знать.

— Мой дорогой друг, мы можем быть уверены, что он недосказал очень многое!

— Зачем ему от нас что-то скрывать? — Лиз в очередной раз бросилась в бой.

— Не от нас, Лиз. Не от нас, — возразил Смит. — От себя самого!

— Это все — разговоры о психологии, доктор, они для меня непостижимы, — сказал Руф.

— Это чистой воды здравый смысл, — пояснил Джон Смит. — Вот молодой человек, одержимый понятиями о честности. Его концепция честности странная, но она его собственная! Услышав, что Терренс возвращается домой, он решительно настроен «выложить все»! Он намерен быть честным. Он собирается сказать: «Видишь, какой я честный? Я рассказываю тебе, что предал тебя». — Доктор сделал «честную» гримасу. — Примеры такой концепции можно встретить в нашей сегодняшней политической жизни. Ныне в национальных героях ходят люди, дающие показания перед комитетами конгресса, обвиняя других людей в преступлениях, которые они сами совершили. И мы забываем, что они предатели, жаждущие свежей крови. Но вернемся к нашему молодому другу. Он жаждет быть честным, хотя для этого надо проливать свет на его собственные бесчестные деяния! Признался ли Роджер во всем Терренсу? Он сказал, что не разговаривал со своим издателем во время вечеринки. Думаю, так оно и есть, иначе бы Роджер нам это сообщил. «Видите, какой я честный? Я признался!» Полагаю, миссис Вейл знала бы об этом.

— Звучит разумно, — сказал Руф.

— Вероятно, он испытывал душевную муку, ожидая момента, чтобы продемонстрировать свою честность Терренсу. Поэтому я предполагаю, что весь вечер Роджер провел говоря себе: «Сейчас? Отвести его в сторону сейчас и сказать? Где он сейчас? Он один?»

— И вы думаете, когда Терренс вышел, Роджер двинулся следом за ним и…

— Не торопитесь, Руф. Все, что я предполагаю, — он провел весь вечер в нерешительности, размышляя, «пришло ли время»; он постоянно наблюдал за Терренсом, думая, не представится ли возможность поговорить с ним наедине. А затем, — Смит заговорил, повысив тон, — Терренс покинул комнату, где проходила вечеринка, и вышел из дома!

— Но ваши слова, доктор, сводятся к тому, что виновен Роджер! — воскликнул Руф. — Если все происходило именно так, то он, безусловно, последовал за Терренсом!

— Старайтесь не забегать вперед, Руф, — сказал Джон Смит. — Это все — предположения. Но не забывайте, с чего мы начали. Мы начали с предположения, что он говорил нам правду, когда сказал, что не разговаривал с Терренсом во время вечеринки. Допустим это… и сопоставим с нашими прочими предположениями. Что мы имеем?

Руф стиснул зубами мундштук трубки.

— Он видел, как Терренс вышел… если наблюдал за ним так внимательно. Это был шанс, который Роджер ждал, но, если он говорил правду, не воспользовался им.

— Совершенно верно! — Глаза доктора заблестели от возбуждения. — А почему не воспользовался, Руф? Почему?

Гилсон пожал плечами:

— Наверное, не хватило смелости.

— Я так не думаю, — сказал Смит. — Он был движим непреодолимым порывом признаться. Роджер мог не решиться самостоятельно создать подходящую для признания ситуацию, но, когда такой момент сам бы наступил, думаю, он приступил бы к действию.

— Но не сделал этого, — задумчиво произнес Гилсон, — исходя из ваших предположений!

— Именно! Потому что это не был подходящий момент! — сказал доктор. — В каком случае момент мог показаться неподходящим, Руф?

— Доктор, я сойду с ума! Откуда мне знать?

— Если Терренс был не один… — тихонько произнесла Лиз.

— Точно, Лиз! Точно! — воскликнул Джон Смит. — Если с Терренсом кто-то находился, то момент для признания подходящим не являлся.

— Тогда Роджер должен был видеть, кто вышел вместе с Терренсом!

— Да!

— И тот, кто вышел вместе с Терренсом, — Лиз широко раскрыла глаза, — скорее всего, был…

— Да! — сказал доктор.

IV

Гилсон не ощутил в полной мере важность теории доктора по особой причине. Когда мистер Смит делал предположение, что Роджер видел кого-то, покидающего вечеринку вместе с Терренсом, и что этот кто-то, вполне вероятно, был убийцей, Руф обнаружил, что Лиз, сидящая рядом с ним на кушетке, протянула к нему руку и ее пальцы сплелись с его пальцами.

— Но как Роджер мог забыть? — удивилась Лиз. — Когда он узнал об убийстве, то, конечно, должен был вспомнить, что видел кого-то с Терренсом? Нас всех об этом спрашивали!

Слова сейчас ничего не значили для Руфа. Он смотрел вниз, на девичью руку, маленькую и белую, заключенную в его руке. Лиз потянулась к нему естественно, инстинктивно. Он почувствовал, как его сердце тяжело забилось.

— Лиз! — сказал Гилсон. Это был почти шепот.

Девушка взглянула на него, потом вниз, на свою руку. Она поскорее отдернула ее, словно обжегшись. Щеки Лиз порозовели, когда она поняла, что доктор Смит все заметил и медлит с ответом на ее вопрос.

Еще в течение секунды доктор был для Руфа полным незнакомцем, а убийство — страшным сном. Он до сих пор ощущал тепло руки Лиз в своей руке. Ему вспомнилось, когда она в первый раз держала его руку, — много лет назад на детском празднике. Тогда он отчетливо понял, что ничто в мире не влечет его к себе так сильно, как Лиз. С того дня Руф стремился достигнуть такого общественного статуса, когда сможет сделать ей предложение. И вот, едва это произошло, Лиз отвернулась от него к Роджеру. Но сейчас, когда девушка так стойко сражалась за Линдсея, она все же потянулась к нему. Может, это был просто дружеский жест. Может, всего лишь непроизвольная тяга человека к другому человеку в трудный момент. Но он не станет убивать свою внезапную, безумную надежду на то, что за этим порывом Лиз стоит нечто большее. Вдруг Руф почувствовал, что приходится сдерживаться, чтобы не сказать доктору: «Договаривайте, что там у вас, и убирайтесь! Мне надо остаться с ней наедине, разве не понимаете?»

Голос психиатра пресек мыслительную сумятицу в голове Руфа:

— Вы спрашиваете, Лиз, как Роджер мог забыть. Дело в том, что мы запоминаем только такие вещи, которые хотим помнить. Большинство женщин забывают боль, которая бывает при родах, иначе они бы не захотели иметь новых детей. Это тип непосредственного забывания. Но все мы, на том или ином уровне, намеренно забываем страхи, действия, породившие в нас чувство вины, детские порывы к жестокому насилию против родителей, братьев и сестер или товарищам по играм. Мы забываем такие явления, потому что они вызвали бы у нас слишком сильное беспокойство, заставили бы нас чувствовать слишком сильную вину. Но они остаются, как забытые фотографии в запропастившемся альбоме. Например, — тут доктор чуть заметно улыбнулся, — вы забыли, Лиз, почему так стойко держитесь на стороне Роджера Линдсея.

— Здесь нет ничего таинственного, — сказала Лиз несколько нервно. — Я люблю его. Я верю, что он говорит правду. Естественно, я с ним.

— Интересно, как вы можете любить того, кто отвернулся от вас, кто намеренно унижает вас и откровенно показывает, что предпочитает другую. О, вы можете отыскать причины его поступков, можете утверждать, что понимаете, как это произошло. Но любовь? Я не удивился бы, если бы оказалось: вы столь сильно ненавидите его, что сами этого испугались до такой степени, что убедили себя, будто ваши чувства к нему абсолютно противоположны.

— Это абсурд! — воскликнула Лиз.

— Я не удивился бы, — продолжал доктор, словно не услышав ее, — если бы одной из причин того, что вы стоите за Линдсея, являлось чувство вины, которое вы испытываете.

— Я?

— Разве вы не отвернулись от Руфа так же, как Роджер отвернулся от вас? — спросил Джон Смит в своей кроткой манере.

— Но, доктор! Я…

Психиатр неумолимо прервал ее:

— Для вас согласиться сейчас с тем, что ваша привязанность к Роджеру была ненастоящей, была капризом, означало бы признать себя такой же ненадежной и непостоянной, как сам Роджер. Вам пришлось бы признать, что вы не стоили любви Руфа в той же мере, в какой Роджер не стоит вашей любви. Это трудная дилемма, дорогая моя, но ее можно решить.

Лиз молчала. Ее губы дрожали, глаза наполнились слезами.

— Оставьте ее в покое! — вмешался Гилсон.

Доктор не обратил никакого внимания на реплику Руфа.

— Любовь порождается верой, а не предательством, Лиз. Ваша ненависть к Роджеру вполне справедлива, вполне нормальна. Вам нет никакой нужды притворяться, что вы чувствуете то, чего на самом деле не чувствуете.

Лиз подняла руки к лицу. Все молчали. Руф поборол в себе соблазн обнять ее. Он понял, что это, возможно, самый критический момент в его жизни сейчас. Нельзя было допустить неправильный шаг.

— Даже если вы любили Роджера, это бы не сработало, — вновь заговорил доктор. — Он рассказывал о себе такие факты, о которых вы, вероятно, знаете. Как его отец умер, когда он был маленький, и как его мать повторно вышла замуж. Как его отсылали в школы и лагеря. Как первая девушка, которую он полюбил, изменила ему с его другом. Как потом он привязался к замужней женщине, муж которой был в отъезде. Потом, как он влюбился в вас лишь только затем, чтобы снова сойтись с замужней женщиной, муж которой уехал, то есть Сьюзен. Разве не видите, Лиз, эти юношеские неудачи глубоко врезались в него. Он просто не смеет иметь свою женщину — опасность быть отвергнутым слишком высока. Он отвернулся от вас, я думаю, не благодаря очарованию Сьюзен, а потому, что вы были готовы стать его, полностью его. Его невроз не позволил ему так рискнуть. Это было слишком пугающе. Пример такого поведения будет повторяться у него снова и снова до конца жизни, если он не получит помощь психиатра. Допустим, сейчас вы примете его, но позже он снова уйдет. Роджер не может с этим ничего поделать.

Доктор стоял, глядя на Лиз сверху вниз, а та по-прежнему прятала лицо за ладонями. Потом его серые глаза встретились с глазами Руфа.

— Твоя очередь, сынок, — тихо сказал он и вышел в холл.

Гилсону казалось, что вся комната пульсировала в такт биению его сердца. Наступит момент, когда Лиз опустит руки и посмотрит на него, и он узнает ответ. Он был уверен, что мистер Смит добрался до самой сердцевины ситуации, но поняла ли доктора Лиз? Может ли она поверить ему? Он приближался — этот ответ!

Она убрала руки с лица, открыв глаза, все еще наполненные слезами.

— Руф, что я сделала с нами обоими?

— Ничего, Лиз! Ничего! Ничего не осталось, кроме того, что лежит перед нами.

— Я причинила тебе такую боль!

— Дорогая, дорогая, все позади.

— Руф, я…

— Не говори об этом сейчас, — сказал он и обвил руки вокруг нее. Через мгновение Руф ощутил, как Лиз расслабилась, и почувствовал, как ее губы прикоснулись к его щеке.

V

Маклин Майлз закурил и посмотрел с прищуром на мистера Смита сквозь бледное облачко дыма. За его молчанием чувствовалась злость.

— Когда я был ребенком, — рассказывал доктор, отвлекшись от темы, что страшно раздражало прокурора, — мне рассказывали историю про старого фермера, который сидел на крылечке в воскресенье. Мимо проезжал на повозке другой фермер и крикнул ему: «Сосед, не можешь ли сказать мне, куда идет эта дорога?» Старик задумчиво посмотрел на него: «Я живу здесь тридцать лет и не видал, чтобы эта дорога куда-то шла». Человек на повозке попробовал снова: «Если бы ты собрался в Брэттлборо, как бы ты поехал?» И услышал ответ: «Запряг бы лошадь да поехал». Путник попробовал еще раз: «Не можешь ли сказать мне, как добраться до Брэттлборо?» А фермер грустно так улыбнулся: «Почему же ты не спросил об этом в первую очередь?»

— Покорнейше прошу прощения, что не покатываюсь со смеху! — отозвался Маклин. — Это действительно забавная прибаутка, но не понимаю, к чему вы ее рассказали.

Они сидели в приемной доктора Суэйна, пока последний принимал больного в своем кабинете.

— Я пытался проиллюстрировать, как человек мыслит, — пояснил Джон Смит. — Как мыслит Люси Петерсон. Она говорила вам об исчезнувшей бутылке с ядом, но не сказала, что вообще-то знала, что яд использовался для лечения стригущего лишая у Линдсея и что бутылка опустела по крайней мере наполовину. Она не сказала этого вам, поскольку вы ее не спрашивали. А я спросил.

— И что?

— Сие важно иметь в виду, расспрашивая доктора Суэйна об этом лекарстве. Мышьяк — лишь один из его компонентов. Каков был размер бутылки? Достаточно ли мышьяка было в половине ее содержимого, чтобы вызвать у человека смерть?

— Слушайте, доктор, я ценю вашу любовь к деталям. Я еще больше ценил бы ее, если бы был адвокатом обвиняемого, а вы моим свидетелем. Но наша работа в том, чтобы построить дело, а не разрушать его.

— Любое дело, мистер Майлз? Мы должны повесить кого-то независимо от его виновности?

— Я возмущен этим вопросом.

— Простите, Майлз, но так уж вы выразились.

— И еще, — сказал Маклин, — я совершенно не принимаю другое ваше предположение! Как Линдсей мог забыть, что видел, будто кто-то выходит из дома с Терренсом? Может быть, он кого-то видел, и, может быть, у него есть причина, чтобы нам про это не рассказывать. Но забыть? Я не могу это принять.

— Если бы вы занимались моей профессией, Майлз, то знали бы, что люди забывают гораздо больше, чем помнят.

— Но этот случай особый! — раздраженно произнес прокурор. — Это было лишь прошлой ночью. Произошло убийство. Линдсей не мог забыть! Как я сказал, может быть, он кого-то защищает, но будь я проклят, если смогу согласиться с тем, что он забыл.

— Он действительно защищает кого-то… если я прав.

— Кого и зачем?

— Он защищает себя.

— Спаси меня, Господи, от этих двусмысленностей! — пробормотал Маклин.

— В какой-то мере здесь присутствует двусмысленность, — весело подтвердил доктор. — Видите ли, невротик принимает реальность за нереальность, а нереальность за реальность. Такова природа его болезни. Если бы он мог взглянуть реальности в лицо и вытерпеть ее, то никаких проблем у него бы не было.

— И что?

— Линдсей все время твердит нам, что Терренс был его другом, его благодетелем, что он обязан ему всем. И все же он предал Терренса — занимался любовью с его женой и не написал ни строки для романа, за создание которого ему платили. Он подводит Терренса и так и этак. Питал ли Линдсей любовь к Терренсу? Конечно нет, иначе он не поступил бы с ним так. Он обворовывал Терренса, обманывал Терренса и все же повторяет, что тот был его лучшим другом. Это нонсенс, Майлз. Он ненавидел Терренса, ненавидел яростно.

— Теперь вы предлагаете нам мотив! Вы развиваете мою версию.

— Я развиваю свою версию, — возразил доктор. — Чувство вины Линдсея так огромно, что он не может допустить, чтобы кто-то другой расплачивался за преступления. Вот почему Линдсей как миленький забывает то, что видел. Он не может помочь вам наказать преступника потому, что его собственная вина слишком велика.

— Было бы интересно посмотреть, как бы вы попытались преподнести вашу теорию судье и присяжным. Дохлый номер, доктор.

— Какое уж там пытаться, — сказал Смит с некоторой грустью. — Тем не менее я вынужден искать убийцу где-то в другом месте.

— Знаете, доктор, я вот подумал, не решит ли генеральный прокурор, что четыре доллара в день — многовато за такую работу детектива?

— Вот потому-то, — сухо сказал доктор, — я и жертвую это чрезвычайно щедрое вознаграждение местному казначейству.

Тут из своего кабинета вышел доктор Суэйн, извиняясь за то, что заставил гостей ждать. Это был высокий пожилой человек с покатыми плечами и типичной внешностью ученого. Он выразил удовольствие от возможности познакомиться с доктором Смитом.

— Я читал о вас в журналах, сэр, — сказал он. — Боюсь, что мы, старики, с трудом постигаем новые достижения практической медицины, мало зная о новых идеях, которые выдвигаете вы, психиатры. Но должен признаться, что многие из них совпадают с тем, что мы называем простым здравым смыслом.

— Благодарю. Я сейчас как раз нуждаюсь в рекомендации. Мистер Майлз обо мне очень низкого мнения.

— Возможно, он и ко мне не проникнется симпатией, — сказал доктор Суэйн. Он вынул из кармана лист бумаги. — Не знаю, можете ли вы прочесть рецепт, Майлз, но для протокола здесь приведено все, что содержится в лекарстве для Линдсея. В нем имелся мышьяк, действительно. Может быть, в достаточном количестве, чтобы убить человека, если все выпить. Но должен сказать, что в качестве напитка это была бы ужасная гадость, хуже касторки!

Маклин нахмурился:

— Но лекарство могло бы убить Дэна, если его добавили в выпивку?

— Это довольно вероятно. Но вот на что я хочу указать. Если предположить, что Дэн совершил самоубийство, я сказал бы «о’кей». Но если вы говорите, что кто-то добавил лекарство Дэну в спиртное и он выпил его, не зная об этом, я бы сказал «нет».

— А в половине лекарства хватило бы мышьяка, чтобы убить Дэна? — поинтересовался Маклин.

— Может быть, но одна чайная ложечка этой жидкости на вкус противней, чем можно себе представить. Оно было прописано как наружное, и в него не добавляли никаких вкусовых и ароматических добавок! — Он взглянул на доктора Смита. — Насколько я понял, сэр, вы видели, как Дэн вернулся домой. До начала судорог оставалось совсем мало времени. Не вел ли он себя странно, когда вы его видели?

— Он вел себя как пьяный, — сказал Джон Смит.

Суэйн покачал головой:

— После судорог у него была возможность поговорить с Эмили. Он лишь умолял о помощи и жаловался на боль в желудке. Если бы кто-то напоил его данным лекарством, добавленным в спиртное, он понял бы, что это его и убивает.

Рот Майлза превратился в тонкую прямую линию.

— Вы хотите сказать, что Линдсей не мог отравить Дэна?

— Я не про это, — покачал головой Суэйн. — Я просто говорю, что никто не смог бы отравить Дэна этим лекарством, подлив его в спиртное втайне от Дэна. Сейчас проводят анализ содержимого желудка умершего, которое было невелико, и смею заявить, что мышьяк в нем обнаружат, но не данное лекарство. Знаете ли, Маклин, если бы вы попробовали хоть капельку этой жидкости, вы бы только плевались да умоляли откачать вам желудок.

— И если лекарство от стригущего лишая тут ни при чем, — негромко сказал доктор Смит, — у вас нет причин, чтобы подозревать Линдсея больше других.

— Черт! — Майлз загасил свою сигарету в пепельнице на столике. — Вы дадите мне знать, доктор Суэйн, как только получите какие-нибудь известия из лаборатории?

— Безусловно, Маклин. Простите, что разрушил вашу версию, но здравый смысл говорит мне, что таким образом отравить Саттера было невозможно. — Он протянул руку доктору Смиту. — Ужасно рад, что познакомился с вами, сэр. Я бы хотел с вами как-нибудь посидеть, поговорить, но правда такова, что мне почти не удается присесть.

Доктор Смит и Маклин вышли на тротуар. Снег с него был убран и возвышался с двух сторон почти до уровня плеча.

— Славный старик, — сказал доктор Смит. — У меня были всякие мысли по поводу этого лекарства, но я не подумал о такой простой вещи, как вкус, исключающий его использование.

— Дэн выпил бы и самогон, если бы не смог достать чего-нибудь еще, — упрямо сказал Маклин.

— Но он мог достать что-нибудь еще.

— Ладно! Но Линдсей мог применить что-нибудь другое. Он сидел за столом с Дэном. Пил с ним.

— Алонсо Холбрук тоже пил с ним. И Алонсо говорил, что встретил Дэна, когда тот подходил к заведению Сомерса. Это произошло где-то через сорок пять минут или через час после того, как Дэн покинул свой дом. Помните, я видел, как он ушел сразу же после окончания вечеринки. Алонсо приехал домой, сколько-то побыл там, а потом шел целую милю до центра поселка. Где был Дэн все это время? Не могу представить, что он прогуливался, наслаждаясь красотой зимней ночи. Где он был? Кого он встретил? Никто не вызвался добровольно поделиться данной информацией. Это само по себе странно, не находите?

Маклин остановился и встал напротив доктора:

— Слушайте, я совершенно не согласен с вашей забывательной теорией, понятно?

— Понятно, — сказал доктор с огоньком в глазах.

— И если кто-то покинул вечеринку вместе с Терренсом, я не понимаю, почему этого никто не заметил.

— Может быть, никому до такого пустяка не было дела, — сказал доктор.

— О’кей. Здесь я могу согласиться. Допускаю также, что, если кто-то на самом деле вышел с Терренсом, Линдсей, скорее всего, заметил бы это. Он мог, как вы говорите, ожидать шанса поговорить с Терренсом наедине, или он мог бояться, что кто-то другой расскажет Терренсу, что тут творилось. Я соглашусь с тем, что он, возможно, был чертовски внимателен к каждому шагу Терренса.

— Ну, по крайней мере, мы пришли к согласию по одному пункту.

— Есть возможность, что он кого-то видел и не сказал нам потому, что… — Маклин смотрел на доктора так, словно подначивал его повторить «забывательную» теорию, — потому, что боялся.

— Страх здесь наверняка имел место, — согласился доктор.

— Давайте пойдем в дом судьи Кревена и поговорим с Линдсеем, — предложил Маклин. — Мы можем успокоить его насчет лекарства. Когда Линдсей увидит, что мы слезли с этой лошади, то он, возможно, расколется. Судья непременно посоветует ему так поступить. Я бы посоветовал, если бы был адвокатом Линдсея.

— Но если он забыл… — сказал доктор со смешком.

— Да бросьте! Пойдемте. Тут всего где-то полмили.

Они шагали по снегу, почти все время молча во время пути.

— Забавная штука, — сказал Маклин. — Когда подобное случается, все люди окрашиваются в разные цвета, если вы понимаете, что я имею в виду.

Доктор кивнул:

— Пока люди не оказываются лицом к лицу с кризисом, вы видите лишь те цвета, которые они хотят, чтобы вы видели, или что вам хочется видеть. Когда что-нибудь ставится на карту, оболочка линяет.

— Иногда я не понимаю — то ли они меняются, то ли я. Когда подозреваешь человека в убийстве, начинаешь припоминать о нем такие вещи, которые подтверждают подозрения.

— И забывать такие, которые опровергают. — Доктор засмеялся.

— Думаю, для вас мы все выглядим как подозреваемые, поскольку вы нас не знаете. Однако тут есть очень много людей, которых я совершенно не могу представить в роли убийц. Наверно, поэтому я продолжаю придерживаться версии, что убийца — Линдсей.

— Скорее потому, что он вам не нравится.

Маклин покраснел:

— Нет. Я действительно считаю, что убийство совершил Линдсей. У него были для этого и основания и возможности. Но у меня нет прямых улик. Ладно, вот дом судьи на другой стороне улицы.

Каменное здание явно построили недавно. Дом небольшой, но крепкий и компактный. Окна с широкими подоконниками. По стенам карабкались плети плюща, и летом каменные стены, наверное, будут почти полностью скрыты под листьями. Рядом с домом помещался гараж, его двери оказались открыты, и было видно машину судьи. Маклин подошел к двери и постучал медной колотушкой. Прошло не меньше минуты, прежде чем дверь отворилась, и судья Кревен поприветствовал их.

— Заходите, заходите. — Он отошел в сторону, чтобы пропустить гостей в обитую дубом переднюю. — Как-нибудь продвинулись, Маклин? Что-то новое появилось?

— Не много. Мы пришли сюда поговорить с вашим клиентом.

— Сьюзен здесь нет. Я ушел от нее почти сразу, как вы ушли. У этой девушки удивительная твердость характера. Естественно, она хочет уехать отсюда. Уже начала собираться, так что может уехать, едва вы ей позволите.

— Я говорю не про Сьюзен, — пояснил Маклин. — Мы хотим поговорить с Линдсеем.

— С Линдсеем? — Судья прервал процесс прилаживания сигары в янтарный мундштук. — А при чем тут я?

— Он здесь или нет?

— Почему здесь? Нет! Почему вы так подумали? Но не стойте здесь, джентльмены. Зайдите в кабинет. Там камин растоплен. Я как раз собирался обедать. Я уверен, моя прислуга сможет что-нибудь для вас найти, если присоединитесь ко мне.

— Подождите минуту, — сказал Маклин. — Вы говорите, Линдсея здесь нет?

— Мой дорогой друг, конечно нет! Чего ради ему здесь быть? Я с ним едва знаком, разве что на почте по утрам перекидывались парой слов.

— Он хотел нанять Джеймса Макинроя для консультаций. Макинрой сообщил в телеграмме, что не может приехать, и рекомендовал вас. Около часа назад Роджер отправился к вам. В течение последнего часа вы были дома?

— Да, конечно. Когда я покинул Сьюзен, то поехал прямо сюда. Линдсея здесь не было.

— Можно мне позвонить? — спросил прокурор.

— Конечно. Телефон в кабинете, сразу как войдете.

Маклин исчез, и судья спросил доктора:

— В чем дело?

— Майлз подозревает Роджера, — сказал Смит, — и здорово треплет ему нервы. Роджер подумал, что ему нужен адвокат, и он пошел к вам. Видимо, он передумал.

Судья и доктор прислушались к резкому и сердитому голосу Маклина, доносившемуся к ним из соседней комнаты:

— Алло, Руф. Линдсей возвращался?.. Нет. И у судьи Кревена он не появлялся. А Лиз? Он мог пойти к ней домой… А, она здесь, с тобой? Слушай, Руф, позвони Алонсо и узнай, вдруг Роджер там. Хочу с ним поговорить.

Маклин вышел из кабинета. Его темно-карие глаза поблескивали.

— Ну, как вам это нравится, доктор?

— Парень где-то остановился. Он найдется, — сказал Смит.

— Почему он сюда не пришел? Он же торопился!

— Майлз, у него могли появиться гораздо более срочные дела, чем визит к адвокату.

— Например, избавиться от яда — такого, который мы не искали, поскольку думали, что все дело в лекарстве?

— Например, помириться с Сьюзен Вейл, — предположил доктор.

Маклин вернулся к телефону, и Смит с Кревеном услышали, как он назвал оператору номер.

— Моя экономка принесла мне слухи про лекарство, — произнес судья. Он поднес зажигалку к кончику сигары и аккуратно закурил. — В провинции информация разносится поразительными темпами, доктор. Я так понял, теперь вы знаете, что дело не в том лекарстве?

— Суэйн считает, что оно ни при чем, — сказал доктор и объяснил почему.

Судья кивнул:

— Эта версия с самого начала казалась мне сделанной наобум. Отравление — это такое дело, которое требует подготовки, доктор, если надеешься уйти от возмездия. Просто взять да вылить содержимое бутыли с лекарством в спиртное… Думаю, вероятность того, что это не обнаружится сразу, — примерно один к миллиону!

— Не меньше. Но Майлз так сильно верит, что мальчишка виновен, что готов поверить чему угодно.

— А вы не согласны? Вы не думаете, что это сделал Линдсей?

— Я бы сказал так, судья Кревен. Никаких убедительных улик, что убийство совершил Роджер, не имеется, а догадок по такого рода делам я предпочитаю не строить.

— Да, вполне разумно.

— Ну, сколько вам нужно свидетельств, доктор Смит? — Это сказал Маклин, появившийся в дверях кабинета. — Линдсей не показывался у Сьюзен. Его не было ни в таверне, ни в магазине.

— Может быть, он пошел погулять, — предположил Джон Смит. — Ему нужно было о многом подумать.

— Я скажу, как он поступил, — произнес прокурор. — Сделал ноги! Сбежал! Смылся! И я позволил ему уйти прямо из-под носа! Как я мог быть таким дураком?

— Зачем ему бежать? Его, безусловно, поймают.

— Вы чертовски правы, доктор, в том, что ему не уйти! И он убежал по той же причине, что и любой убийца. Потому что испугался и у него нет мозгов.

— Но куда он мог податься, Маклин? — спросил судья. — Машины у него нет.

— Пошел голосовать на дорогу, — предположил прокурор.

— Из местных жителей никто не стал бы его подвозить, — сказал судья.

— Думаете, по шоссе только местные ездят? Он доедет до Амори и залезет в поезд.

— До трех часов дня поезда не будет. — Кревен взглянул на свои тяжелые золотые часы. — Сейчас только двенадцать тридцать.

— Может быть, в товарняк запрыгнет, — сказал Маклин.

— Слушайте, Майлз, — произнес доктор, — у вас нет веской причины считать, что парень сбежал. Он был в тяжелом душевном состоянии. Вы здорово на него надавили. Он всю ночь не спал. Он в шоке оттого, что произошло два убийства и его в них подозревают. Мне самому понадобилось бы время, чтобы собраться, прежде чем приступить к беседе с адвокатом.

Зазвонил телефон, и Маклин метнулся в кабинет, чтобы взять трубку. Вернувшись назад, он сказал:

— Это Руф звонил. Линдсея нет у Алонсо.

— Должно быть, в поселке десятки человек, к которым он мог зайти.

— У него было не слишком много друзей, — заметил судья.

— Куда как верно, черт возьми! — воскликнул Маклин. — Он сбежал. Давайте не будем обманывать себя.

— Что ж, мы не сможем найти его здесь, в передней у судьи, как и с помощью нескольких телефонных звонков, — произнес доктор. — Я предлагаю по-настоящему поискать его, Майлз.

Глава 6

I

Получив конкретное направление для действий, вся дотоле сдерживаемая энергия Маклина вырвалась наружу.

— Надо ехать в центр… вызвать полицию… поднять тревогу. Судья Кревен, мы к вам пришли пешком. Не одолжите ли нам автомобиль… или вы сами отвезете нас ко мне?

— Конечно отвезу. Лишь позвольте мне надеть пальто и шляпу.

Маклин обратился к доктору:

— Не знаю, что вы, психиатры, думаете о предчувствии, хотя, как я помню, у вас было какое-то предчувствие насчет Терренса. Вы и Лиз отговорили меня от действий, которые требовала моя интуиция. Мне давно надо было засадить Линдсея в каталажку!

— Почему вы так уверены, что он сбежал? — спросил доктор Смит.

— Мы почти загнали его в угол, так ведь? Нет сомнения в том, что он нуждался в адвокате. Почему тогда Линдсей не пришел сюда? Он сделал обманный ход — вот почему! Это дало ему преимущество в час.

— Кидаться в бега — не в характере Роджера. Для него было бы более свойственно признаться, если бы он оказался виновен.

— Прошу прощения за такую невежливость, но я скажу, что это бред! — вскинулся Маклин. — Я наслушался ваших теорий, доктор, и из-за них у меня теперь проблема.

Судья отвез их в центр поселка. Илайхью Стоун стоял на нижней ступеньке центрального магазина. Он подошел к машине, когда та остановилась. На краях его усов висело несколько сосулек.

— Привет, Маклин… судья… доктор. Я тут ходил проверял, Маклин, как ты просил. Никто Линдсея не видел. Тина, — он улыбнулся, — к Поттерам понеслась, после того как вы с ней разговаривали. Конечно, чтобы рассказать им, что делается. Значит, и она ничего не видала. Если бы он пошел к судье, как ты сказал, то мы здесь, у магазина, его бы заметили. Я тут все утро торчу.

— Он мог добраться до шоссе без особой опасности быть увиденным, если бы срезал путь через поле для гольфа, — предположил Маклин. — Если Линдсей принялся голосовать, нельзя и предположить, куда он поехал — на север или на юг.

— Неужели, — спросил доктор Смит с заднего сиденья машины, — вы исчерпали все возможные варианты, кроме побега? Вполне вероятно, что его кто-то видел или он у кого-то в гостях, а, Майлз?

— Новости расходятся быстро, — возразил Маклин. — Если бы его кто-то видел…

— Боже мой, дружище, ведь прошло всего пятнадцать минут с момента, когда вы решили, что он скрылся.

Илайхью хохотнул:

— Маклин не так уж не прав, док. Думаю, если бы вы сейчас решили кому-то позвонить, то ничего, кроме коротких гудков, не услыхали бы!

Вдруг на улице появился джип Гилсона и остановился рядом с ними. На переднем сиденье находились Руф и Лиз.

— Нашли его? — спросил Гилсон, выбравшись из машины и подходя к ним.

— Он сбежал, говорю же, — сказал Маклин. — Смотри, Руф. Он мог доехать автостопом до железнодорожной станции в Амори. Не верю я, что он такой дурной, что станет там околачиваться, ожидая поезд, но это возможно. Не хочешь съездить туда — проверить и известить тамошнего констебля, чтобы поискал его? Я звоню в полицию.

— О’кей, — кивнул Руф. — Хотя странно, что он смылся. Это все равно что признаться.

— Ясное дело. — Маклин держался очень уверенно. — Если вы, судья, довезете меня до дому… И, Руф, позвони мне, если что услышишь.

Кревен завел машину и повез их дальше по улице, до коттеджа Майлза.

— Мы будем с тобой, Маклин, — сказал он, — на случай, если сможем чем-нибудь помочь.

Прокурор позвонил в полицейское управление в Амори. Он сообщил ситуацию.

— Вы, ребята, знаете Линдсея в лицо. Что? Да, сообщите мне как можно быстрее. — Майлз повернулся к судье и доктору: — Нам невероятно повезло. С самого утра по обеим сторонам долины стоят дорожные блокпосты — департамент автотранспорта там какую-то проверку проводит. Если Линдсей проехал в машине в ту или иную сторону, мы скоро узнаем.

— А если не проезжал? — спросил Смит.

— Значит, он пытается пробраться через холмы либо в одну сторону, либо в другую.

— Пешком? — с сомнением произнес судья. — На склонах снег, должно быть, глубиной в четыре или пять футов.

— Человека, который спасает свою жизнь, это не остановит, — возразил Маклин. Он снова поднял трубку к уху и соединился с главным коммутатором. Прокурор объяснил ситуацию и попросил телефонистку связаться с как можно большим количеством жителей домов, расположенных по краям шоссе. Он сказал, что будет ждать сообщений у себя. Майлз вдруг стал похожим на генерала, составляющего план наступления на противника.

— Из долины можно выехать только по одной дороге? — спросил его доктор.

— Только по шоссе. Есть еще пара грунтовых дорог, проходящих через холмы, но снег там не убирают, и в это время года по ним проехать невозможно. Если он поехал на машине, то мы об этом узнаем.

Через пятнадцать минут они узнали. Роджер Линдсей не проезжал ни через один из блокпостов.

— Это означает, что придется гоняться за ним на своих двоих, — заключил Маклин, — и это, в свою очередь, означает, что надо поднимать людей и сколачивать отряд, и как можно быстрее.

— Послушайте, Маклин, — сказал доктор Смит, — все это начинает походить на суд линча. У вас по-прежнему нет никаких веских улик против парня.

— Черт, да сколько еще вам нужно улик, когда он дал тягу? Судья, разве не согласны со мной? Нам не надо ловить Линдсея?

Кревен изучал кончик сигары.

— Думаю, ловить его нужно, Маклин, — после некоторого размышления сказал он, — но доктор Смит отчасти прав. Линдсей мог испугаться до такой степени, что сделал эту глупость, но она не доказывает его вины.

— Что до меня, то дело здесь яснее некуда, — произнес Майлз. — Кстати, доктор, я не думаю, что штат по-прежнему нуждается в ваших услугах. С этого момента начинается простая рутина.

Джон Смит понимал, какое удовольствие испытывал Маклин. Тот все время хотел справиться с задачей самостоятельно и теперь верил, что дело резко продвинулось.

— Хотите, я представлю табель учета отработанного времени? — предложил доктор. — Кажется, в общей сложности получается около одиннадцати часов.

Маклин покраснел:

— Ни к чему обижаться, доктор. Я благодарен вам за помощь, даже притом, что вы шли по ложному следу.

Смит поднял воротник пальто.

— Я пойду, — сказал он.

— Заходите ко мне как-нибудь, доктор Смит, — предложил судья. Было понятно, что Кревен хотел немного утешить доктора. Все-таки это он, Судья, первым порекомендовал его и, вероятно, чувствовал свою ответственность.

— Зайду. До свидания, джентльмены.

Он вышел на дорогу и направился к окраине поселка. Смит прошел примерно сотню ярдов, когда повстречал Илайхью, шагавшего в противоположном направлении. Тот держал наперевес двуствольное ружье.

— Ну как оно, док? — спросил Стоун.

— Я — в рядах безработных, — сухо сказал Смит.

Илайхью усмехнулся:

— Маклин, того и гляди, прославится, да?

— Маклин спасает штат от необязательных расходов. Идете на охоту? — Смит показал подбородком на ружье.

Илайхью повернул голову в сторону и сплюнул.

— Мы слыхали про блокпосты и про то, что они докладывают. Я подумал, что Маклин начнет прочесывать леса. Подумал, что я понадоблюсь.

— А ружье для возможной дичи, которая может попасться по дороге?

Стоун потоптался на снегу.

— Загнанный зверь всегда опасен, док. С людьми то же самое. Линдсей никому не кажется человеком, которого стоит бояться… но он же убил двоих.

— И вы думаете найти его в лесах площадью в тысячу акров?

— Ну, он из поселка ушел, правильно, док? Это первый пункт. Второе. Линдсей должен был оставить след. Примерно с пяти утра снега не выпадало. Мы, пожалуй, найдем этот след без большого труда.

— А когда вы его найдете, то что?

— Приведем его назад, если не слишком сопротивляться будет. Можно сказать, что мы доставим его назад тем или иным способом. — Он погладил ствол ружья костлявыми пальцами левой руки.

Лицо доктора было мрачным.

— Вы не возражаете, если я не пожелаю вам удачи, а, Илайхью?

— Не хотите ли сказать, док, что вы против закона?

— Вовсе нет, Илайхью. Но если вы его найдете, то я окажусь настолько не прав, что моя уверенность в себе сильно пошатнется.

Глаза Стоуна сузились.

— Думаете, он выбрался как-нибудь по-другому?

— Я думаю, он вообще не покидал поселка. По крайней мере, добровольно.

Илайхью проводил глазами маленького серого человечка, продолжившего свой путь. Он задумчиво расправил усы. Потом пожал плечами и пошел по дорожке к резиденции двери Маклина.

II

Руф Гилсон испытывал уникальное чувство — он как бы одновременно пребывал в двух местах. Его физическое тело находилось в кабинете Маклина вместе с двадцатью жителями поселка, которые вызвались помочь в поимке Линдсея. Его сердце и мысли были в доме Холбруков вместе с Лиз. Руф с трудом концентрировался на том, что говорил прокурор. Ему казалось, что он по-прежнему чувствует тепло тела Лиз, прижатого к нему, когда они ехали в Амори к местному констеблю. Они говорили мало. Слова испортили бы ощущение праздника, которое возникло у них совсем недавно.

В поездке они наткнулись на блокпост на краю долины. Первая мысль Руфа — это работа Маклина, но выяснилось, что департамент по автотранспорту проводит какую-то свою проверку. Оказалось также, что полицейских минуту назад спрашивали, не проезжал ли с кем-нибудь в машине Роджер.

— Я знаю Линдсея, — сказал полицейский на посту. — Он тут точно не показывался.

Руф проехал через блокпост, сочтя, что в любом случае власти в Амори нужно оповестить. Взглянув на Лиз, он увидел, что та хмурится и кутается в свое пальто, словно ей холодно.

— Ты волнуешься за Роджера, — сказал Руф. Это был не упрек. Как ни странно, его уверенность в том, что их отношениям с Лиз ничто теперь не угрожает, стала непоколебимой.

— Дорогой, — она взяла Руфа за руку, —здесь есть что-то такое в самой идее, что на него охотятся… как на зверя…

— Понимаю!

Джип сильно подбросило в колее, и Гилсону пришлось убрать свою руку с ее ладони, чтобы выровнять машину.

— Лиз, ты по-прежнему думаешь, что он не виновен? Ты по-прежнему думаешь, что он говорит правду?

Она нахмурилась еще сильнее:

— Да, Руф, я так и думаю. Но доктор Смит заставил меня задуматься. Может быть, Роджер действительно видел, как кто-то выходил вместе с Терренсом, и, может быть, не забыл про это.

— Ты хочешь сказать, что он покрывает кого-то?

Она кивнула.

— Но зачем бежать?

Девушка снова поежилась в пальто:

— Может быть, он понял, что его загоняют в угол… что рано или поздно ему придется заговорить. Может быть, он хотел заставить нас думать, что это он виновен, чтобы отвлечь от правильного следа.

— Но зачем? Ради кого он мог пойти на такой риск?

— Ради меня.

Гилсон громко захохотал.

— Это не такая уж глупая мысль, Руф. Я не убивала Терренса и Дэна не убивала, но…

— Лиз, ради бога!

— Но он мог так подумать! Может быть, я вышла из комнаты в тот же самый момент, что и Терренс. Я не выходила вместе с ним, ты понимаешь, но Роджер мог подумать…

— Чепуха, — сказал Гилсон, все еще смеясь.

— Ну, может быть, он покрывает Сьюзен.

Руф вспомнил Сьюзен на вечеринке, танцующую со всеми мужчинами в доме, столпившимися вокруг нее.

— Если бы она вышла вместе с Терренсом, это заметили бы человек десять и рассказали бы, — покачал он головой. — Она была в центре внимания как своих друзей, так и недругов. Мисс Тина заметила бы ее и вонзила бы нож по рукоятку.

Какое-то время они ехали молча. Потом Лиз заговорила очень тихим голосом:

— Может быть, отец. Роджер решил бы прикрыть отца ради меня.

— Лиз!

— Отец был с Дэном после вечеринки, и если отец… если он это сделал… если он…

— Лиз, даже не произноси этого.

— Я должна… только тебе, Руф. Отец — странный, очень вспыльчивый человек. Он ненавидит Сьюзен, потому что она способствовала тому, чтобы сделать меня несчастной. Он мог пойти к Терренсу и рассказать ему, что тут делалось. Я могу допустить, что он предложил Терренсу убрать Сьюзен отсюда. Он часто говорил, что Сьюзен нарушает приличную, упорядоченную жизнь в поселке. Терренс мог сказать какую-то гадость и… Ну, могло произойти примерно так! Потом, если Дэн Саттер как-то об этом узнал и пригрозил отцу… то…

— Лиз, ты сочиняешь сказку! Ты знаешь, что Алонсо не такой.

— Я знаю, что все в Бруксайде не такие, Руф, но все-таки кто-то совершил два убийства!

— Давай встанем перед фактом, — сказал он, глядя прямо вперед. — Роджер — наиболее вероятный подозреваемый. Такая мысль, конечно, очень романтична — будто он скрылся, чтобы защитить кого-то другого…

— Ты будешь в первых рядах на охоте, Руф, вместе с Маклином.

— Думаю, да.

— Роджер был так уверен, что у него нет шансов, и в каком-то смысле у него шансов нет. Если он кинулся бежать, то именно потому, что знал — вариантов на спасение не будет.

Руф нахмурился. Он вспомнил белое, изможденное лицо Роджера, сидящего за кухонным столом рано утром, просящего помощи.

Рука Лиз снова накрыла руку Гилсона.

— Сделай для него, что можешь, Руф. Он ужасно запутался.

— Конечно, Лиз. Конечно, — сказал он и не почувствовал ревности.

…Руф вспоминал все это, когда Маклин, развернув перед собой на столе карту поселка, обращался к отряду.

— Он вышел из своего дома на главную улицу. Он не мог долго идти по улице без того, чтобы его увидели. Поскольку его не видели, он, должно быть, прошел через чей-нибудь задний двор либо на поле для гольфа на севере, либо на болото за церковью вот здесь. — Майлз вычерчивал карандашом стрелки. — Думаю, мы найдем его следы в одном из этих мест.

— Считаешь, он пошел к какой-нибудь из дорог через горы? — спросил Илайхью.

— Так можно подумать, но никто не сообщал, что его видел. Так что он, скорее всего, подался в леса и поля. Найти следы будет не сложно. Снег свежий.

— Чего мы тогда ждем? — сказал Стоун. — У него уже преимущество больше чем в час.

Маклин отодвинул назад стул и поднялся:

— Правильно. Илайхью! Ты и Руф знаете леса лучше, чем все остальные. Мы разделимся, ты будешь во главе одной группы, а Руф — во главе другой. Пошли.

III

Доктор Смит шагал по дороге к центру поселка, уткнув подбородок в поднятый воротник своего серого пальто. Доктор обращал мало внимания на то, где находился. Он думал о том, насколько быстро люди хватаются за возможность проявить насилие — даже такой уравновешенный гражданин, как Илайхью. Почему-то образ этого старого провинциала с ружьем наперевес особенно встревожил Джона Смита. Он сказал себе — если дело в ближайшее время не прояснится, то жители этого поселка, такого мирного еще двенадцать часов назад, могут оросить свои руки кровью невинного. Доктор вообразил жуткую картину: Роджер Линдсей в отчаянии пробирается по глубокому снегу на склоне холма и его преследует старик Илайхью, прищуриваясь в прицел своего ружья.

— Я мог ошибиться, — громко произнес Смит. — Видит бог, ведь и раньше я ошибался.

Предупреждающий звук автомобильного клаксона заставил его вспомнить, где он находится, и доктор отошел на обочину, чтобы дать машине проехать. Тогда он обнаружил, что стоит перед входом в дом Вейлов. Из каменной трубы спиралью поднимался голубоватый дым. Окруженный зимним холодом, дом выглядел уютным и милым. Было крайне трудно предположить, что он скрывал от внешнего мира жестокую вражду. Смит представил себе Сьюзен Вейл, собирающую вещи, стремящуюся уехать из этого места, которое она считала тюрьмой.

Доктор немного опустил поля шляпы. Так много частей картины отсутствовали. Хотя он больше не был связан с расследованием официально, Смит знал, что не сможет его оставить, пока не найдет ответы на некоторые вопросы. Он свернул в сторону и пошел по дорожке к дому Вейлов.

Горничная, в черном платье, белом фартуке и белом чепчике, открыла дверь.

— Пожалуйста, скажите миссис Вейл, что доктор Смит хотел бы поговорить с ней.

— Я… я не знаю, захочет ли она принять кого-нибудь, — сказала девушка. Ее речь выдавала в ней местную уроженку.

— Сегодня утром я уже был здесь. Полагаю, вы еще тогда не пришли на работу.

— О нет, я живу здесь, в этом доме. Я готовила миссис Вейл завтрак. Судья Кревен сказал, что откроет дверь. Я думаю, он не хотел, чтобы кто-то беспокоил миссис Вейл, но когда он увидел, что пришли вы, Маклин Майлз, то впустил вас, и…

— Не скажете ли миссис Вейл, что я снова пришел? — прервал ее доктор.

— Я скажу ей, но не знаю, примет ли она вас, потому что, естественно, она вся разбита и она собирает вещи, чтобы уехать, как только Маклин… мистер Майлз то есть… разрешит ей, и не знаю, захочет ли она…

— Можно мне войти, пока вы сходите к ней? Здесь, на улице, очень холодно.

— Ах, о чем я только думаю? Наверно, мы все расстроены, издерганы. Заходите, пожалуйста, доктор Смит, и подождите в кабинете, а я схожу наверх и спрошу миссис Вейл, примет ли она вас.

Девушка провела доктора через переднюю в кабинет.

— Прошу прощения за то, что тут был такой беспорядок, пока вы находились здесь сегодня утром… поднос для коктейлей, все такое… миссис Вейл меня чуть не убила, когда вы ушли. Но я прибиралась, после того как мистер и миссис Вейл… бедный мистер Вейл!.. ушли на вечеринку вчера вечером, и я не знала, что кто-то здесь побывал после того, как они… то есть она… пришла домой, и во всей этой сумятице я просто сюда не заглянула сегодня утром, потому что думала, что здесь все осталось так же, как я все оставила, и, естественно, я понятия не имела…

— Одну минуту, — снова прервал ее доктор Смит. — Кстати, как ваше имя?

— Клара, сэр. Клара Поттер. И я…

— Я слышал, мисс Тина упоминала вашу семью. Ваши родители ходили на вечеринку?

— Да, ходили, и мне было очень жаль, что моя мама сказала, что думает, что для меня будет дурным тоном туда идти, потому что я работаю здесь, и я сказала ей, что не вижу, чего тут стыдиться, если зарабатываешь на жизнь, и я не думаю, что мистер и миссис Вейл возразили бы, но мама сказала, что думает, что…

— И вы говорите, Клара, — после того как мистер и миссис Вейл отправились на вечеринку, вы прибрались в этой комнате?

— Да, сэр. Видите ли, мистер и миссис Вейл пьют здесь коктейли перед ужином, а после ужина они обычно пьют в гостиной, и они там так и сидят, если не уходят… то есть раньше сидели… и я пришла сюда и убрала посуду для коктейлей, после того как сама поужинала и собиралась посуду мыть, но, конечно, вчера вечером они собирались уходить, а по радио шло шоу, которое мне хотелось послушать, — викторина, где дают в награду двадцать две тысячи долларов, и мне страшно хотелось узнать, кто выиграет… то есть, конечно, кто-то должен был отгадать ответ про таинственные шаги… я имею в виду, чьи это шаги и какая разгадка…

— Значит, после шоу-викторины вы пришли сюда и убрали посуду для коктейлей?

— Да, сэр, и, естественно, я не думала, что утром тут что-то есть, но думаю, что вполне естественно, что миссис Вейл захотелось выпить, но я и не подумала заглянуть, так что…

— Ну так как же, Клара? Вы доложите миссис Вейл, что я пришел?

— Ой, я, кажется, про все забыла, стою тут, все говорю, говорю… Сейчас же пойду и скажу ей.

— Это было очень интересно, Клара. Мне понравилось с вами беседовать.

Джон Смит стоял, разглядывая полированную поверхность кофейного столика перед диванчиком. Он помнил, как столик выглядел утром: поднос, серебряное ведерко для льда, полное воды, бутылки из-под джина и вермута и два стакана для мартини с остатками коктейля в каждом из них. Потом он услышал стук каблуков Сьюзен Вейл.

На Сьюзен по-прежнему были шерстяная юбка и бордовый свитер. Рукава свитера закатаны до локтей, на лоб свисали пряди темных волос. Она дунула, чтобы убрать волосы с глаз, словно школьница, и поправила прическу. Сейчас Сьюзен казалась несколько менее ухоженной и изящной.

— Что случилось? — спросила она. — Где Маклин?

— Думаю, вы слышали про Дэна. Теперь Роджер Линдсей, по-видимому, бежал из поселка, и Маклин с командой пытаются его отыскать.

— Значит, все-таки это сделал Роджер?

— Во всяком случае, он — подозреваемый номер один. Это очень любезно с вашей стороны, что вы нашли время поговорить со мной, миссис Вейл. Судья сказал мне, что вы упаковываете вещи, готовясь уехать отсюда…

— А разве это вас удивляет? — Сьюзен села на диванчик и закурила сигарету. — После сегодняшнего утра мне, кажется, незачем объяснять вам, какие чувства я питаю к Бруксайду. Что я могу для вас сделать, доктор Смит?

— Вы можете рассказать мне о том, — спокойно и тихо ответил доктор, — что хотел от вас Дэн Саттер, когда пришел сюда прошлой ночью.

Сьюзен медленно вынула сигарету изо рта, уставясь на доктора. От сигареты поднималась струйка дыма, завиваясь спиралью.

— Откуда вы узнали? — спросила она наконец.

— Это был выстрел вслепую, — признался Смит. — Я понадеялся, что таким образом мы избежим словесного поединка. Видите ли, нужно было выяснить, где Дэн находился в течение часа после того, как он вышел из дома, и до того, как появился у Арта Сомерса.

— Это нечестно, доктор.

— Это с вашей стороны было нечестно — не рассказать нам про Дэна, когда вы услышали, что он погиб.

— Ради бога, вам не кажется, что я уже сыта проблемами? — раздраженно произнесла Сьюзен. — Этот человек лапал меня всю ночь! Когда он здесь появился, моим первым импульсом было прогнать его. Меня тошнило от его приставаний! Но я… я не хотела оставаться одной. Сначала я думала, что хотела, — вот почему я не позволила никому себя подвозить. Но когда я пришла сюда, я… я начала вся трястись. Когда заявился Дэн, я сказала ему, что он может зайти и выпить стаканчик. Я как раз приготовила себе мартини. И достала еще один стакан для него.

— И он пробыл здесь примерно час?

— Я не считала!

— Что ему было нужно, миссис Вейл?

— Вам хотелось бы послушать лекцию о пчелках и цветочках, а, доктор Смит?

— Ваш муж только что был убит.

— Вы оскорбляете меня или Дэна? Дэн был таким бессердечным эгоистом, что смерть Терренса означала для него лишь то, что я в доме одна.

— А что это означало для вас, миссис Вейл?

— То, что я свободна! — ответила она без колебаний. — Что я больше не завишу ни от дэнов саттеров, ни от роджеров линдсеев! Конфиденциально сообщу вам, доктор, — Дэну не посчастливилось!

— Очень сильно не посчастливилось. Кто-то напоил его отравленным спиртным, и он умер.

Глаза Сьюзен сузились.

— Так, значит, вот что вам на самом деле хочется узнать. Не отравила ли его я?

— Я бы хотел это узнать, но не намеревался задавать такой вопрос, поскольку, естественно, знаю, каким будет ответ.

— Я не отравляла.

— Конечно.

— Вы мне не верите?

— Дорогая моя миссис Вейл, словам человека либо веришь, либо нет, благодаря тому, что знаешь его характер. В данном случае у меня знаний недостаточно. Случайно я услышал от вашей горничной, что стаканы для коктейлей, которые мы видели утром, не были оставлены здесь со вчерашнего вечера. Так я узнал, что вы выпивали, после того как вернулись от Саттеров, и что кто-то составлял вам компанию. Поскольку вы ушли от Саттеров одна и поскольку Дэн также ушел сразу вслед за вами, я догадался, что это был он. Но так как стаканы оставлены здесь, невымытые, и это, очевидно, вас не заботило, я склонен верить вам. Если бы в одном из тех стаканов имелся яд, я не думаю, что вы бы оставили их здесь.

— Кажется, вы бы назвали это логическим упражнением! — сказала Сьюзен с некоторой резкостью. — Но поскольку вы не знали о стаканах до того, как пришли сюда, у вас, должно быть, имеется какая-то другая причина для посещения.

Джон Смит чуть заметно улыбнулся:

— Я представляю меньшинство в количестве одного человека, который не убежден, что против Роджера Линдсея имеется достаточно улик, чтобы предположить его виновность. Я пойду дальше. Я не думаю, что он бежал из поселка, и посему крайне за него волнуюсь.

— Волнуетесь? Почему?

— Кто-то убил вашего мужа, миссис Вейл, и Дэна Саттера. Остается только надеяться, что если команда Майлза найдет Роджера, то — живым.

— Но с какой стати кому-то убивать Роджера? Он — безобидный дурачок!

— Он мог что-то помнить, — сказал доктор. Он покачал головой в ответ на вопрос в ее глазах. — Это — только моя теория. — Тут его голос зазвучал необычно озабоченно: — Я наблюдал за вами на вечеринке прошлой ночью, миссис Вейл. Вы превратили себя в центр внимания. Думаю, у вас для этого имелась причина. Думаю, вы показывали своему мужу, что ваше «тюремное заключение» здесь было не бог весть каким тяжким.

— Хотела утереть ему нос!

— Значит, вы наверняка присматривались к тому, какой эффект производит ваше поведение. Вы притворялись, будто игнорируете супруга, но вы наблюдали за ним, чтобы увидеть, как ему это понравится.

— Да, так и было. И ему не нравилось! — произнесла Сьюзен с невеселым чувством удовлетворения.

— Затем, когда он вышел из дома, чтобы подышать воздухом, или покурить, или просто чтобы не смотреть на представление, которое жена для него устроила, вы, должно быть, видели его.

— Видела.

Доктор облизнул губы.

— Кто выходил с ним, миссис Вейл?

Она смотрела на него нахмурясь.

— Жизненно важно, чтобы вы мне сказали. Жизнь Роджера — если еще не поздно — может от этого зависеть. Вы можете оказаться единственным человеком, помимо Роджера, кто заметил уход Терренса, поскольку только вы двое были тесно связаны с ним. Скажите мне, миссис Вейл.

«Она не сомневается в степени важности своего ответа», — размышлял доктор. Но он не мог определить: то ли Сьюзен раздумывала — сказать или нет, то ли старалась вспомнить.

Наконец она произнесла:

— Честное слово, не могу припомнить, чтобы кто-то выходил с ним. Это странно, доктор Смит, поскольку, когда вы сказали, что кто-то с ним выходил, у меня возникло чувство, что вы правы. То есть если бы я знала, что он вышел один, то сочла бы, что ваши слова неверны. Но, возможно, такое чувство появилось лишь оттого, что сейчас мы знаем, что кто-то наверняка выходил вместе с ним или сразу вслед за ним.

— Значит, вы не помните?

Ее глаза сузились.

— Я могу представить, как он уходит. Он смотрел на меня… с Дэном. Он поставил свой стакан на каминную полку и выбросил сигарету в огонь. Потом он вышел из комнаты, больше на меня не глядя. Я… я почти уверена, что он вышел один. — Она смотрела доктору прямо в глаза. — Конечно, он мог кого-то встретить в передней. Я этого не могла видеть.

— Вы заметили, где находился Линдсей в этот момент? Был ли он в зале, когда Терренс ушел?

— Был, — уверенно сказала женщина. — Я помню это, потому что Дэн говорил мне… он смеялся над жалким видом Роджера. Роджер был такой смурной. Но я знаю, что не из-за меня. Он смотрел, как Руф Гилсон танцует с дочкой Холбрука. Вот что его съедало.

Доктор вздохнул:

— Я могу ошибаться. И все же я бы поклялся, что Роджер пошел бы следом за вашим мужем, если бы тот был один!

IV

Руф и четверо добровольцев свернули с главной улицы на север, высматривая какие-нибудь признаки того, что Роджер пересек поле для гольфа по направлению к шоссе или к холмам на западном краю долины. Они заходили на каждый задний двор вдоль главной улицы в поисках отпечатков ног на снегу, которые бы постепенно стали единственными и вели в открытое поле. Они расспрашивали людей в каждом доме. Результат оказался полностью отрицательным. Никто не видел Роджера, а когда поисковики достигли поля для гольфа, то не смогли найти ни единого следа на необъятном ковре свежего снега.

Чувство нереальности происходящего, которое беспокоило Руфа накануне ночью, снова вернулось. Как бы он ни думал о Роджере — а к тому моменту его личная неприязнь к парню исчезла, — было что-то фантастическое в том, что, по словам Лиз, они охотились на Линдсея, словно на дикого зверя, представлявшего угрозу для местного скота! Он всегда считал Роджера бестолковым мужчиной. Раньше это раздражало сильнее всего — как Лиз могла увлечься таким недотепой. Он все время говорил себе, что это какая-то нелепая ошибка. Сейчас Гилсон постарался поставить себя на место Роджера. Если бы он был виновен и решил бежать, куда бы направился? Непременно пошел бы в лес, так как его сразу поймали бы, если бы он держался в районе основных дорог. К тому же он знает каждый дюйм леса на многие мили! Но, с другой стороны, Руф совершенно не мог припомнить случая, чтобы Роджер когда-нибудь ходил охотиться или рыбачить за все время, пока жил в Бруксайде. Он был комнатным юношей! Лес означал бы безопасность для сельского парня, этот лес знающего. Но он мог показаться устрашающим и опасным для Роджера, который не был знаком с тропами, который не имел понятия, куда направляется, который не имел никакого снаряжения. Для Роджера лес не являлся убежищем. Казалось абсолютно несомненным, что он попробует голосовать на шоссе. На ум ему должны были прийти автомобили и поезда, быстрое бегство. Только сельский житель подумал бы о том, чтобы укрыться в лесах и, возможно, улизнуть позже, когда его поиски не дадут результатов. Роджер не мог знать о блокпостах. Он поехал бы на попутной машине… и его бы увидели! Но его никто не видел.

Люди перекликались друг с другом, расходясь так, чтобы исследовать все поле для гольфа. Руф это слышал и отвечал на крики, но отвечал механически. Здесь какая-то ошибка, говорил он себе. Им не суждено отыскать Роджера Линдсея в лесах или среди холмов. Маклин ухватился за самую очевидную версию, и они напрасно теряли время.

Но где Роджер? Есть ли кто-нибудь в Бруксайде, кто стал бы его прятать? Это казалось маловероятным. Лиз была его единственным настоящим другом, и она не прятала Линдсея. И зачем ему скрываться? Если уж на то пошло, не имелось достаточно улик, чтобы выписать ордер на его арест. А если бы он был виновен и ждал, что рано или поздно Маклин найдет улики против него, то чего Роджер добьется, куда-то спрятавшись? Никакие резоны для этого на ум Руфу не приходили. Да Роджер и не смог бы прятаться долго, если бы ему кто-нибудь не помог. Человеку нужно питаться. Достать пищу Роджер мог бы, лишь показываясь на глаза или воруя еду с чьей-нибудь кухни. В Бруксайде двери редко запирали, но кражу продуктов тут же обнаружили бы. Вся картина казалась абсурдной, если нарисовать ее вокруг Роджера.

Но другая сторона медали была Руфу не по душе. Если Роджер не прятался и не сбежал из поселка, значит, с ним что-то случилось. Он вышел из своего дома на главную улицу в полдень и исчез. Он не смог бы пройти и двухсот ярдов без того, чтобы его не заметили, и его не заметили! Не могла же парня поглотить земля. Его не могли увезти силой без чрезвычайного для похитителя риска. Некто мог приставить к нему пистолет, заставить сесть в машину и увезти. Но куда? Не за пределы поселка: на дороге были блокпосты.

Один из добровольцев Руфа подошел к нему:

— Нет смысла искать тут дальше. Без толку. Наверное, он прошел через болото. Нам надо бы присоединиться к Маклину с Илайхью и узнать, что они нашли.

Гилсон посмотрел на циферблат. Они провели здесь свыше часа. Было уже больше трех, и солнце исчезло за свинцового цвета тучами. Похоже, что снова пойдет снег.

— Пошли, — сказал Руф.

Они направились назад к поселку, потом к церкви и заболоченным землям за ней. Едва свернув с улицы, они увидели, что навстречу им движется партия Маклина. Когда группы поисковиков приблизились друг к другу, на лице Майлза Гилсон прочел выражение безнадежности.

— Там даже воробьиного следа нет, — сказал прокурор.

— На поле для гольфа в той стороне тоже ничего, — пожал плечами Руф.

Маклин потопал ногами по снегу.

— И что, черт возьми, ты по этому поводу думаешь? Он же должен где-то быть!

Илайхью, по-прежнему держа свое ружье наперевес, украсил снег табачным плевком.

— Пешком Линдсей отсюда не уходил, на машине не уезжал, — сказал он. — Остается не так много вариантов.

— Не остается никаких! — мрачно произнес Майлз.

— Здесь не обошлось без сапогов-скороходов, — озадаченно покачал головой Илайхью, — или невидимого вертолета.

— Слушай, Маклин, — сказал Руф, — я знаю, ты уверен, что Линдсей — тот, кто тебе нужен. Но тогда выходит, что кто-то нам солгал. Возможно, он проезжал через блокпост, а полицейский не захотел признаться, что облажался.

— А с чего полицейскому запираться? — возразил Майлз. — Тревогу никто не поднимал, приказа задержать такого-то на дороге в Амори или еще куда не поступало.

— Значит, кто-то в поселке нам лжет, Маклин, потому что если он не ушел, то его прячут.

— Кто стал бы ему помогать?

— Почему ты думаешь, что кто-то ему помогает?

— Но ты только что сказал…

— Я сказал, что его прячут. Маклин, я подозреваю, что доктор Смит был прав. Подозреваю, что мы поторопились. Я подозреваю, что это убийца прячет Роджера.

— На хрен твои подозрения, — отмахнулся Майлз. Он стоял, потирая подбородок и стуча ногами, чтобы согреть их. — Что будем делать?

— Только то, что можем, — подытожил Илайхью. — Обыскивать в поселке каждую халупу.

V

Доктор Смит медленно шагал прочь от дома Вейлов. Он нашел один из отсутствующих фрагментов в мозаике: определил, что происходило с Дэном Саттером в течение одного часа прошлой ночью. Но того, на что доктор надеялся больше всего, достичь не удалось. Он пришел к тому же самому заключению, к которому теперь склонялись Руф и Маклин: Роджер Линдсей находился в смертельной опасности. Если бы он находился с Руфом и Маклином, то одобрил бы идею обыска всех домов, не особо надеясь, однако, что это поможет Роджеру. Необходимо было найти ответ гораздо быстрее.

Имелся только один способ получить его. Роджер, как был убежден Смит, хранил ответ в своей голове. Он знал, кто вышел прошлой ночью на заснеженный двор вместе с Терренсом. Либо Роджер это помнил, либо убийца испугался, что он вспомнит, и решил такую возможность предотвратить. Доктор Смит надеялся, что Сьюзен Вейл тоже могла что-то увидеть и вспомнить. Он с неохотой поверил, что та говорила правду, утверждая, что не помнит. В тот момент доктор считал Сьюзен и Роджер единственными людьми, кто стал бы обращать особенно пристальное внимание на передвижения Терренса. Теперь ему пришло в голову, что мог быть кто-то еще; кто-то, кому захотелось бы поговорить с Терренсом наедине.

Он поднял воротник пальто и поглубже засунул руки в карманы. После того как солнце скрылось за набрякшими снегом облаками, вдруг стало гораздо холоднее. Доктор шел, с вожделением думая о своей теплой комнате в доме Саттеров и о чашке чая, которую, он был уверен, приготовит для него Эмили. Смит прошагал около мили, когда почтовый ящик у обочины дороги дал ему понять, что он — у места назначения. По дорожке доктор прошел к дому и постучал. Открыла ему Лиз Холбрук.

— Доктор Смит! Входите! Есть какие-нибудь новости?

— Я ничего не слышал. — Джон Смит снял пальто и галоши в передней. В гостиной среди царящего там беспорядка ярко горел огонь в камине.

— Кажется, вы замерзли, доктор. Садитесь вот в это большое кресло, и не волнуйтесь, если оно немного запротестует. Там сломанная пружина, которую отец все время обещает починить, да так и не чинит. О Роджере кто-нибудь что-то слышал?

— Нет, насколько мне известно. Лиз, ваш отец дома?

— Он в студии.

— Освещение для занятий живописью сейчас неважное. Как думаете, вам удастся уговорить его закончить работу на сегодня?

— Я попробую. Не думаю, что работа у него идет хорошо. Он тут весь день бушевал.

Сев в кресло, доктор наклонился вперед и поднес руки к огню. Он услышал, как дверь открылась и закрылась, услышал низкий рокот голоса Алонсо, и наконец дверь снова открылась, и в гостиную, тяжело ступая впереди дочери, вошел Холбрук. В его белых крепких зубах была зажата трубка, рукава клетчатой шерстяной рубахи были закатаны, он вытирал руки тряпкой с пятнами краски.

— Доктор, — сказал он без предисловий, — я обязан перед вами извиниться. — Алонсо протянул ладонь и мощно пожал руку Смита. — Я был горазд насмехаться над вашими психологическими штуками, но, кажется, вы сумели кое-чего добиться за пять минут, тогда как я старался сделать то же самое шесть месяцев — вправить Лиз мозги! Все, что я имею, — теперь ваше, включая бутылку восемнадцатилетнего бурбона. Выпьете со мной?

— Как-нибудь в другой раз, если не возражаете. Мне хотелось бы расслабиться. Собственно говоря, я просто мечтаю напиться в дым и забыть всю эту историю. Но по крайней мере, пока не найдут Линдсея…

— Разрази меня гром, если я понимаю, почему он убежал. — Алонсо вытряхнул трубку, постучав ею о камин, и попытался набить нечищеную трубку свежим табаком. — Лиз рассказывала мне про вашу теорию — мол, Линдсей не помнил, что видел, как кто-то выходил вместе с Терренсом. Вы думаете, он все-таки это вспомнил и тот человек… ну, избавился от опасности? — Холбрук, нахмурясь, прикурил от спички.

Доктор откинулся на спинку стула:

— Вы творческая личность, мистер Холбрук, с развитым воображением. Не хотите ли послушать мою разработку и дать ваши комментарии к ней?

— Давайте. — Алонсо стоял, облокотившись на каминную полку и опершись одной ногой о корзину с дровами. Он возвышался над маленьким серым человечком в кресле, словно башня.

Доктор Смит смотрел на огонь, сжимая кончики пальцев. Он не обратил внимания на Лиз, которая вернулась в гостиную и села на кровать.

— Вот моя разработка, — тихо сказал психиатр. — Есть один человек, которого мы назовем Алонсо Холбрук. Это человек, который все принимает близко к сердцу и выражает свои чувства громко и бурно. Для него самая большая драгоценность в мире — его дочь. Та оказывается в сложных отношениях с двоими молодыми людьми, и, по мнению Алонсо, она делает неверный выбор. Он прав в какой-то мере, поскольку этот молодой человек не задумываясь бросает его дочь ради интрижки с замужней женщиной, чей супруг отсутствует, находясь в длительной командировке. Никакие попытки Алонсо не могут убедить дочь забыть молодого человека. Алонсо ненавидит этого молодого человека за то, что он причинил боль его дочери. Также он считает, что эта замужняя женщина…

— Негодная сука! — взорвался Холбрук. — Давайте дальше вашу разработку, доктор!

— Супруг замужней женщины возвращается, и местные жители устраивают для него вечеринку. Алонсо в раздумьях. Поскольку Лиз не хочет забыть своего молодого человека и поскольку молодой человек, похоже, безнадежно влюблен в замужнюю женщину, одно направление действий вполне четко вырисовывается. Эта замужняя женщина и молодой человек должны быть разлучены. На вечеринке Алонсо пользуется возможностью поговорить с мужем женщины. Они выходят вместе, чтобы подышать свежим воздухом…

— Доктор Смит! — запротестовала Лиз.

— Замолкни, дочь! — сказал Холбрук, заметно напрягшийся.

— Алонсо сообщает мужчине, что его жена… «негодная сука!», и советует поскорее увезти ее из поселка. Алонсо — не тот человек, чтобы выражать свое мнение как-нибудь помягче. Он говорит все начистоту. Мужчина смеется над ним. Он велит Алонсо не совать нос в чужие дела, помалкивать в тряпочку. Возможно, он говорит что-нибудь про дочь Алонсо и настолько приводит его в ярость, что тот хватает камень и пробивает этому мужчине голову.

— Это абсурд! — воскликнула Лиз. — Я…

— Тебе же сказано — молчи, дочь! — Трубка у Алонсо потухла, и он смотрел на доктора широко раскрытыми глазами.

— Алонсо сожалеет о содеянном, — продолжал Смит. — Он — приличный гражданин, как вы понимаете. Но он думает: зачем мне садиться на электрический стул, когда это необязательно? Погибший человек был подонком. Он оскорбил дочь Алонсо. Он косвенно ответствен за всю заваруху. Тогда Алонсо оглядывается. Начался снегопад. Он думает, что, если никто не появится здесь в течение получаса, улики будут похоронены. Он возвращается назад, в дом, где продолжается вечеринка, и ждет. Проходит почти час, пока мужчину находят, и к тому времени не остается ни малейших улик против моего героя, Алонсо… или он так думает.

— Вы хотите сказать, что улики были? — спросил Холбрук.

— Его видели! — спокойно сказал доктор. Он не обратил внимания на то, как Лиз негромко ахнула. — Его видел Дэн Саттер. Думаю, Дэн сумел отвести его в сторонку и предложить встретиться позже, когда получится. Алонсо соглашается. Он вынужден согласиться.

— Вот это здорово! — произнес Холбрук. — Я все думал, как вы собираетесь объяснить, каким образом у Алонсо оказался яд. Назначение встречи на более позднее время! У него появилось время сходить домой и взять яд!

— Я полагаю, это было ловко придумано. Алонсо возвращается домой с дочерью, берет яд, а затем встречается с Дэном в назначенное время в заведении Сомерса. Они выпивают вместе, и он добавляет яд в стакан Дэна. Похоже, Алонсо снова в безопасности.

— Но это не так? — спросил Холбрук.

— Нет, — сказал доктор Смит. — Он слышит о моей теории, согласно которой Роджер видел, как кто-то выходит из дома вместе с Терренсом, но про это забыл. Алонсо не верит в мои, по его словам, «психологические штуки», но знает, что Роджеру страшно не захочется выдавать его из-за Лиз. Тот уже попытался скрыть факт, что Алонсо побывал у Сомерса. Он наверняка будет скрывать и факт, что видел, как Алонсо вышел с Терренсом, до тех пор, пока его не припечет слишком сильно, и тогда ему придется все рассказать, чтобы спастись самому. Итак, Маклин раздувает жар все сильнее, и Алонсо понимает, что очень скоро Роджер сломается. Зайдя так далеко, он считает, что семь бед — один ответ. Тогда Алонсо ждет, пока Роджер покинет свой дом, изъявляет желание поговорить с ним, и… что ж, это объясняет исчезновение Роджера.

— И теперь он благополучно полеживает в моем погребе, — сказал Алонсо.

— Что-то вроде этого. — Доктор Смит поднял глаза и посмотрел Холбруку в лицо. — Какое ваше мнение?

— Потрясающая история, — с энтузиазмом ответил Алонсо. — В ней каждая деталь объясняется. В ней только одно плохо.

— Что же?

— То, что в ней нет ни одного слова правды.

— Где же я допустил ошибку? — спросил доктор, словно обсуждая проигранную партию в шахматы.

Холбрук снова попытался раскурить трубку.

— Первое, — сказал он. — Алонсо не стал бы возиться с камнем, чтобы вырубить Терренса. Он разорвал бы его пополам вот этими вот руками! — Холбрук протянул вперед свои огромные волосатые ручищи. — Второе! Вам все еще необходимо доказать обладание ядом, чтобы версия не рассыпалась. Третье! Меня не было с вами, когда вы излагали свою теорию о забывчивости Роджера. Я ушел домой, как вы помните, несколько раньше. Я услышал про эту теорию от Лиз после того, как Роджер исчез. Четвертое! Вы можете ответить на пункт третий, сказав, что я мог догадаться сам. Но откуда мне было знать, что Роджер уйдет из дома сам по себе? И как мне его унести, чтобы никто не видел? И наконец, зачем мне было беспокоиться? Видите ли, доктор, даже если Роджер видел, как Алонсо — или кто-то другой — выходит из комнаты вместе с Терренсом, вам все равно нужно доказать, что он совершил убийство. В том, чтобы выйти из комнаты вместе с Терренсом, ничего преступного нет. Это можно считать некоей наводкой, но не уликой, что вы чертовски хорошо понимаете! Если бы Алонсо был виновен, то не стал бы убивать еще одного человека, лишь бы скрыть факт, что его видели выходящим вместе с Терренсом. Он сказал бы, что расстался с Терренсом, прежде чем тот вышел во двор. Он сказал бы, что вышел во двор с Терренсом, но вернулся и Терренс был в полной сохранности, когда он его оставил. Тяжкая задача представления доказательств была бы на вас, доктор, а Алонсо не предоставил бы вам дополнительную возможность поймать его, совершив новое убийство. — Холбрук засмеялся. — Насчет Алонсо вы ошиблись, видит бог! А теперь не отведаете ли этого бурбона?

VI

В поселке Бруксайд Маклин и его отряд медленно и методично посещали один дом за другим в поисках Роджера Линдсея. Практически везде им приходилось сталкиваться с возмущенными протестами. Майлз терпеливо объяснял, что обыск не означает, будто хозяин дома находится под подозрением, но имеется возможность, что Роджер мог умудриться проникнуть внутрь дома и спрятаться. На самом деле Маклин не особенно в это верил, но так было легче справиться с трудной ситуацией.

Когда мисс Тина Робинсон услышала стук в ее дверь и увидела стоящего Илайхью с ружьем под мышкой, она выразила свои чувства не сдерживаясь:

— Опусти ружье, Илайхью Стоун! С какой это стати ты стоишь тут да тычешь в меня ружьем?

Илайхью обнажил свои желтые от табака зубы в улыбке:

— Ничего я не тычу, и оно не заряжено.

— Так все всегда говорят! — сварливо заметила мисс Робинсон.

— Да мне некуда его убрать, Тина. Я сейчас закон представляю, так что тебе придется меня впустить.

— Взрослые мужчины, а ведут себя словно мальчишки-бойскауты! — разошлась мисс Робинсон. — Прочесываете леса да вторгаетесь к людям в жилища. Вы знаете не хуже меня, что этот молодой человек спокойно досиживает сейчас в нью-йоркском ночном клубе да смеется над вами всеми.

— He-а. Скорее всего, в какой-нибудь дыре в Гринвич-Виллидж.

— Он всех вас перехитрил, и я прямо сейчас тебе скажу… — Мисс Робинсон умолкла и посмотрела на Стоуна, прищурив глаза. — Ты меня разыгрываешь, Илайхью?

— Ну, я тебе скажу, Тина, что у нас за дела. Мы, бойскауты, решили, что Линдсей где-то здесь, в поселке, и, как старый друг, я тебе хочу шепнуть, что Маклин сильно подозревает тебя.

— Меня! — Женщина аж взвизгнула. — Илайхью Стоун, если это твои шуточки!..

— А что? С самого начала ты держала руку на пульсе всех событий, — невозмутимо сказал Илайхью. — Сначала телеграмму от Терренса получила; помогла устроить вечеринку эту. Маклин малость не мог понять, как ты смогла убить Терренса, но решил, что ты взяла с собой стремянку, на которую можно было встать, чтобы трахнуть его камнем. Конечно, Маклин знал, что Дэн Саттер имел привычку навещать тебя, после того как все жители спокойно ложились спать, поэтому он…

— Илайхью Стоун!

— Да уж, Тина, ясное дело, твои преступные помыслы и деяния очевидны.

— В жизни не слыхала ничего более дурацкого!

— А если серьезно, Тина, то я на самом деле должен осмотреть дом. Мы проверяем все и повсюду, так чтобы мы могли сказать, что не пропустили ни одного укромного местечка.

— Ладно, если должен, то должен. Но ты можешь оставить ружье свое снаружи, а еще можешь отряхнуть снег с башмаков, пока не разнес его по всем моим коврам.

— Не волнуйся, Тина. Обещаю не устраивать тут слишком большого бардака и не рыться в твоем сексуальном черном белье, которое, я знаю, ты прячешь наверху, и не буду…

— Илайхью Стоун, следи за своей речью! — сказала мисс Тина.

В доме Саттеров настроение было совсем иным. Поисковую партию в этом месте возглавлял Маклин, что его совсем не радовало. Он нашел Эмили сидящей в гостиной. Свет лампы с абажуром не смягчал печати трагедии на ее лице. Она была одета в черное и вязала для Бима яркий шерстяной шарф. Миссис Саттер равномерно покачивалась в кресле взад-вперед, словно эти движения каким-то образом умеряли боль, от которой, как знал Майлз, она страдала.

— Я бы отдал все на свете, лишь бы не вламываться к тебе, Эмили, — сказал он.

— Ничего страшного, Маклин, — ответила она, не отрывая покрасневшие глаза от вязанья.

— В твоем доме есть столько комнат, которыми ты не пользуешься, и так много построек во дворе…

— Нигде не заперто, Маклин. Ты можешь искать в любом месте, где хочешь, без проблем.

— Спасибо, Эмили. И если я могу чем-то тебе помочь…

— Просто закончи все это, Маклин! Просто закончи — тогда мы сможем найти способ начать жить сначала!

VII

Алонсо бросил в огонь еще одно полено. Теперь за окном стало довольно темно, и Лиз включила в комнате лампы.

— Кажется, я знаю, зачем вы вывалили на меня свою разработку, доктор, — произнес Холбрук.

— Хотела бы и я знать! — сказала Лиз. — Из-за вас обоих у меня целую минуту волосы на голове стояли дыбом.

— Доктор всего лишь проверял свою теорию, — пояснил Алонсо. — Думаю, он верно мыслил. Задача — найти такого человека, чтобы все детали теории соответствовали.

Смит вытянул ноги и поднялся:

— Проблема в том, что для теоретизирования времени нет.

— Нельзя оставлять несведенные концы болтаться, — сказал Алонсо. — В этом и есть беда Маклина. Кто-то должен их соединить. Вы нарисовали отличную картину происшедшего, доктор. Беда в том, что вам не удалось пририсовать лицо убийцы.

— У вас есть какие-либо идеи? — спросил Смит.

Холбрук потеребил бороду.

— Я не привык мыслить теми же категориями, что вы, доктор. Но одна мысль засела у меня в башке. Это противоречие.

— Противоречие?

— В характере убийцы. Вы сами это отметили. Похоже, Терренс был убит совершенно внезапно, кем-то, кого охватил неожиданный приступ ярости, и он взял камень и разбил ему череп. Это не кажется запланированным действием. Но отравление Дэна — запланированное: оно было просчитано и хладнокровно осуществлено. И если кто-то подкараулил Роджера и разделался с ним, то это тоже было просчитано. Вот что я имею в виду, говоря о противоречии. В один момент убийца повинуется импульсу, в другой — планирует убийство.

— Это не обязательно противоречие в характере, — возразил доктор. — Допустим, я рассердился на вас из-за чего-то. Я прихожу сюда, но вас нет. Я захожу в студию. Вид ваших картин приводит меня в ярость, и в припадке гнева я бью по одной из них ногой и пробиваю в ней дыру!

— Бог вам в помощь! — сказал Алонсо.

Доктор засмеялся:

— Но я пришел сюда не за тем, чтобы проделать дыру в картине; я знаю, что это ценная вещь. Теперь я начинаю думать, как бы мне скрыть содеянное. Наложив заплату, я мог бы даже попытаться покрыть краской поврежденное место, если бы имел хоть какие-то навыки. Импульсивный, неконтролируемый поступок действует на меня как холодный душ и заставляет думать и планировать. — Доктор помедлил и затем как бы слегка встряхнулся, словно избавляясь от неприятной мысли. — Мне лучше вернуться в поселок. Я чувствую, что Маклин решит обратиться ко мне за помощью. Хочется надеяться, что смогу ему ее оказать.

— Возможно, Роджера уже нашли, — предположил Алонсо.

— Руф позвонил бы мне, — возразила Лиз.

— Замечательный, ответственный Руф! — весело засмеялся Холбрук.

Он вышел в переднюю вместе с доктором и подал ему пальто.

— Эх, дьявольски досадно, что машины нет. Сожалею, что не могу вас отвезти. Становится холодно.

— Тут всего одна миля.

— Не забудьте про приглашение на бурбон. Если вы пообещаете не проламывать в картинах дыры, я хотел бы предложить вам когда-нибудь их посмотреть.

— Хотел бы я найти этого парня, — сказал доктор Смит, словно не услышав приглашения.

Когда он уходил, часы в доме Холбруков показывали пять тридцать. На улице уже стало совершенно темно. Облака заслонили луну и звезды, и доктор почувствовал на щеках холодок от первых снежинок, когда вышел на дорогу. Ветра не было, и вначале он не слышал никаких звуков, кроме своих собственных шагов.

Он прошел примерно пятьсот ярдов по покрывшемуся корочкой снегу, когда ему показалось, что он слышит сзади хруст других шагов. Доктор остановился и осмотрелся. Ему не удалось ни разглядеть чего-либо, ни расслышать. «Наверное, эхо», — сказал он себе. Уткнув подбородок в воротник, Джон Смит продолжил путь.

Тут он снова услышал шаги, явно торопливые, словно человек шел не по дороге, а по труднопроходимому месту. Доктор остановился, и на этот раз довольно громко прозвучали три шага и звук осыпающегося снега. Потом наступила тишина. Смит определил, что звук исходил слева от дороги и немного позади. С той стороны росли деревья, там было темно и совсем ничего не видно. Это может быть животное, подумал доктор. Возможно, собака следующая за ним в кустах, останавливающаяся, как только останавливался он. Смит сделал еще несколько шагов и замер. Шаги снова послышались… и прекратились.

— Эй! — крикнул доктор Смит.

Ответа непоследовало.

До дома Вейлов оставалось добрых три четверти мили, и до него вдоль дороги больше домов не стояло. Часть дороги, как помнил доктор, проходила по выемке с высокими краями с каждой стороны. Это ему не нравилось. Это ему совсем не нравилось. Он подумал, не вернуться ли назад, к Холбрукам. Затем решительно двинулся по дороге к поселку. В тот же миг Смит понял, что за кустами тоже началось движение. Он ускорил шаг. То же самое сделал преследователь. Он резко остановился.

— Послушайте, — спокойно произнес доктор, — почему бы не выйти и не поговорить?

Мертвая тишина. Смит сделал пару шагов к кустам. Он подумал, что, возможно, уверенные действия испугают того, кто шел за ним. Не раздалось ни звука. Доктор остановился, стараясь расслышать звуки дыхания. Если это собака, подумал он, то можно услышать ее пыхтение. Впрочем, он уже понял, что это не собака.

До выемки было совсем близко. Если преследователь планировал нападение, то это — наилучшее для него место. Доктор не смог бы покинуть дорогу ни в одну из сторон, и неизвестный атаковал бы сверху, с насыпи. Надо было попросить у Алонсо ручной фонарь. Он ощущал бы себя менее уязвимым, если бы мог видеть на несколько футов впереди себя.

Доктор чувствовал не столько страх, сколько раздражение. Ему казалось, что последние пятнадцать минут он ведет себя нелепо. Смит не считал, что представляет для убийцы какую-либо реальную угрозу, так как не знал слишком много. Однако, если нападение будет осуществлено, значит, доктор был близок, очень близок к ответам, которые хотел получить. «Ладно, — сказал он себе с иронией, — все прояснится в районе выемки».

Джон Смит сжал руки в карманах в кулаки и обнаружил, что ладони влажные. Хоть и невелик ростом, он был вполне способен постоять за себя. «Ладно, будь что будет, — сказал себе доктор, — пройдем через это».

Он бодро пошел вперед. В тот же момент звуки за кустами возобновились.

Глава 7

I

Входя на участок дороги, идущий по выемке, доктор Смит определил, что человек в кустах находится самое большее в десяти ярдах позади него и что он поднимается на насыпь слева. Доктор сместился на правый край дороги. По крайней мере, кто бы это ни был, он не сможет спрыгнуть сверху прямо на голову. Волнение, которое Смит чувствовал вначале, было заглушено почти нестерпимым любопытством.

В центре выемки доктор остановился и повернулся лицом к насыпи слева.

— Ну, давай! — крикнул он.

Шорохи наверху прекратились, и на мгновение весь мир казался безмолвным, как могила. Вдруг до сознания доктора дошел рокочущий звук, быстро становившийся все громче. Это ехала машина!

Немедленно наверху насыпи послышалось суетливое шуршание. Видимо, неизвестный кинулся наутек. Желтый луч света от фар машины метнулся по насыпи, и Смит, бросив взгляд в сторону преследователя, сумел заметить только дрожание молодой сосенки, с ветвей которой обвалился снег.

Теперь фары светили прямо на доктора, и машина резко остановилась.

— Доктор Смит! — Это был Руф в своем джипе.

Доктор подошел к машине, снова почувствовав влажность ладоней.

— Нашли его? — спросил он.

— Никаких следов. Я ехал к Лиз, чтобы сказать ей. Маклин половину из нас отпустил обедать. Остальные по-прежнему осматривают дома.

Смит снова взглянул на насыпь:

— Если бы вы приехали в несколько более подходящий момент, Руф, мы могли бы схватить убийцу.

— Что?!

Доктор рассказал о приключении на дороге.

— Надо бы поискать следы, — сказал Гилсон. — Следует пойти за ним, доктор. Он как раз перед нами.

Руф подогнал джип на обочину и заглушил двигатель. Мгновение оба молчали, прислушиваясь. До них донесся шум другой машины, идущей со стороны дома Алонсо. Это не дало возможности услышать звуки, производимые беглецом.

— Он выйдет на дорогу, как только оторвется. — Руф встал посередине дороги и взмахами руки остановил приближающуюся машину. Это оказался грузовик, водителем которого был знакомый Гилсону фермер.

— Две мили никого не встречал, — сказал он Руфу.

— О’кей. Смотри в оба всю дорогу до поселка. Позвони мне в дом Алонсо Холбрука, если увидишь, что кто-то идет в поселок.

— Ладно, Руф.

Грузовик двинулся дальше. Гилсон достал из джипа фонарь.

— Давайте посмотрим, что там наверху.

Они с доктором Смитом вскарабкались по крутой насыпи к той самой молодой сосне. В свете фонаря ясно виднелись следы беглеца, и было очевидно, что он повторял пройденный путь — в сторону дома Алонсо.

— Когда вы в первый раз услышали шаги? — спросил Руф доктора.

— Довольно скоро после того, как ушел от Холбруков. Не скажу более точно, поскольку мог не обратить на это особого внимания поначалу.

— След покажет, откуда он начал путь. Рискнете пойти по следу?

— Дорогой мой Руф, ничто на свете не сможет удержать меня от этого!

По виду следов ни о чем нельзя было судить. Любой, кто носит ботинки или галоши, мог протоптать такие следы. Снег был слишком сухим и пушистым, чтобы оставлять четкие отпечатки.

Руф то и дело задавал вопросы через плечо, шагая впереди.

— Кто знал о том, что вы собираетесь к Холбрукам, доктор?

— Никто. Я сделал это импульсивно.

— Вы не замечали, что кто-то следует за вами по пути туда?

— Могу сказать вполне точно, что никто. Конечно, был день. Он мог идти за мной на расстоянии, и я не увидел бы его и не услышал.

Руф остановился и обернулся:

— Как думаете, возможно ли, что это был Роджер?

— Почему же он тогда не вышел? Я останавливался и кричал несколько раз. Роджер должен понимать, что я его друг.

— Если он не виновен!

— Вы не верите, что он виновен. И я тоже. Пойдемте дальше, Руф.

Следы все еще шли в обратном направлении параллельно каменной ограде, идущей вдоль дороги. Внезапно Руф остановился. Из-за небольшого пригорка до них донесся новый звук — похожий на звук топора, которым рубят дрова. Гилсон выключил фонарь. Он сделал знак доктору осторожно продолжать движение, и они пробрались на вершину пригорка. За ним на поляне был дом Холбруков. Следы, по которым шли Руф и доктор, вели прямо на поляну. В центре ее находился фонарь, стоящий на тяжелом пне, и в его свете они разглядели Алонсо, рубящего дрова для камина. Тот был не один. Рядом стояла сгорбленная фигура человека, опершегося на трость из терна. Это был судья Кревен.

— Эй, Алонсо! — крикнул Руф.

Топор на мгновение застыл в воздухе, и затем Холбрук опустил его.

— Кто там?

— Это Руф! — крикнул Гилсон, и они с доктором вошли во двор. Руф чувствовал, как его сердце бьется все сильнее. Следы заканчивались здесь, во дворе.

— Доктор Смит! — воскликнул Алонсо. — Что случилось?

Руф посмотрел на ботинки и брюки Холбрука. Кто бы ни преследовал доктора, ему пришлось пройти по весьма глубоким сугробам. Свет был тусклый, но Руф мог поклясться, что брюки Алонсо абсолютно сухие. В отличие от брюк судьи! На нем были галоши с заправленными в них брюками. Но на коричневой твидовой ткани ясно проглядывали следы сырости, как и на нижней кромке пальто.

— Сколько ты здесь пробыл? — спросил Руф.

— Пару минут, — сказал Алонсо. — Что, черт возьми, происходит?

— А вы, судья Кревен?

— Я вышел погулять, — спокойно ответил судья. — Увидел здесь, во дворе, фонарь Алонсо и пришел сюда.

— Странное время для прогулки, — произнес Руф.

Кончик сигары судьи светился. Он явно только что прикурил.

— Действительно, время позднее, — сказал Кревен. — Я люблю так гулять каждый день, знаете ли. Через старую дорогу-лежневку выхожу из поселка, потом обхожу по главной дороге и назад. Но что с вами такое? Вы себя ведете так, будто что-то случилось.

— Когда я вышел из вашего дома, мистер Холбрук, — вступил в разговор доктор, — меня преследовали. Я думаю, что тот; кто меня преследовал, намеревался напасть на меня. К счастью… или к несчастью, Руф проезжал в своем джипе как раз вовремя, чтобы помешать ему.

— Мы пошли по его следам, — добавил Руф, — и следы привели прямо в твой двор, Алонсо.

— Какая у него была фора? — спросил Холбрук.

Руф взглянул на Джона Смита:

— Думаю, не меньше пяти минут — пока вы мне рассказывали, что случилось, доктор, да пока я говорил с Эдом Брашем, который проезжал в грузовике.

— Я здесь только пару минут пробыл, — сказал Алонсо. Он показал на три или четыре полена, словно они служили доказательством.

Руф обратился к судье:

— Послушайте, сэр, я не умею ходить вокруг да около. Вы явно бродили по глубокому снегу. Эд Браш сказал, что не встречал никого на дороге на расстоянии двух миль. Вы пришли не со стороны поселка, поскольку оттуда ехал я.

— Совершенно правильно поступаете, что задаете вопросы, Руф, — сказал судья, нисколько не смутившись. — Лежневка выходит из леса примерно в двадцати ярдах отсюда, как вы знаете. Я видел огни фар того грузовика, когда шел через лес. Когда я вышел на главную дорогу здесь, то увидел фонарь Алонсо, крикнул ему и подошел сюда, просто чтобы провести время.

«Выглядит правдиво», — сказал себе Руф. И, глядя на судью, опершегося на свою тяжелую трость, он не пришел ни к какому конкретному мнению. Чтобы следовать за доктором по пересеченной местности параллельно дороге, требовалось некоторое проворство. Лежневка не использовалась и должна быть покрыта толстым слоем снега, что объясняет сырость одежды судьи.

— Когда вы вышли на главную дорогу, вы не видели кого-нибудь, покидающего двор Алонсо? — спросил Руф.

— Ни души.

— А ты видел, Алонсо?

— Я только что сюда пришел! Ты же видишь, я даже куртку не надел и, кстати, замерзаю до смерти. Я тут хотел нарубить немного топлива для кухонной печки.

— Нашему парню по-настоящему везет, — сказал доктор Смит. — Прошлой ночью, после того как он убил Терренса, ему на помощь выпал снег. Сегодня удача опять оказалась на его стороне. Минуты, даже секунды — и он бы наткнулся на мистера Холбрука или судью. Такое везение не может продолжаться вечно.

Руф изучающе посмотрел на доктора. Он не мог понять, то ли этот маленький серый человек безоговорочно принял на веру рассказ судьи, то ли пытался намекнуть ему, Руфу, что лучше сейчас оставить Кревена в покое.

— Если хотите еще поговорить об этом, пойдемте в дом, — предложил Алонсо, колотя себя замерзшими руками.

— Я отвезу вас в поселок, доктор, после того как поговорю с Лиз, — сказал Руф.

— Если не возражаете, я поеду с вами, — произнес судья. — Мне… расхотелось гулять.

Джон Смит кивнул:

— Мы пойдем к джипу, Руф. Вы нас догоните.

Гилсон замялся. У него возникло странное чувство оттого, что доктор уходит вместе с судьей. Потом он отогнал нехорошие мысли. Если и были основания подозревать судью, сейчас он, безусловно, ничего не попытается совершить.

Доктор, казалось, прочитал мысли Гилса.

— Все в порядке, Руф. Повидайте вашу девушку и возвращайтесь. Мы будем ждать вас в джипе.

II

Судья облокотился о бок джипа, уткнув в дорожную колею терновую трость.

— Я так думаю, косвенные свидетельства воздействуют на каждого, кто имеет какое-либо отношение к службе закону, — сказал он. — Как судья, я видел, насколько бывает опасно иметь с ними дело.

Доктор Смит уже сидел в джипе. Он смотрел на дорогу, не покажется ли Руф, и лишь вполуха прислушивался к словам судьи.

— Я знаю, о чем вы с Руфом думали там, — продолжал Кревен. Он стряхнул пепел с сигары и чуть повернул ее в мундштуке, чтобы она тлела равномерно. — Как вы, доктор, указывали, на стороне человека, преследовавшего вас, была сама фортуна, иначе либо Алонсо, либо я увидели бы его. Однако такого рода удачи происходят столь же часто, как и неудачи — непредвиденное невезение. Но мы в основной массе нация оптимистов. Мы ожидаем, что невезение должно преследовать преступников! Преступность до добра не доводит! Поэтому всегда, когда обстоятельства работают против человека, мы его подозреваем. Руф считает, что преступнику не должно везти, и поэтому полагает, что преступник, скорее всего, я.

Доктор взглянул на судью:

— Может быть, и вы, знаете ли.

Кревен хохотнул:

— И зачем же мне надо было истреблять этих представителей молодого поколения?

— Возможно, потому, что они молоды. Я не знаю более сильной неприязни, чем неприязнь людей среднего возраста к молодежи. Господи, до чего мы ненавидим их за их здоровье, за их неистощимую энергию!

Судья посмотрел вниз, на конец своей трости.

— Ну что ж, здесь, конечно, вы правы.

— А как они ненавидят нас за наше высокомерное представление о том, будто возраст и мудрость идут бок о бок, — продолжал доктор. Тут он увидел Руфа, торопливо шагающего к ним по дороге. — Достаточно сильные мотивы для убийства, вы не находите?

— Только для расстроенного рассудка, — отозвался судья.

— А вы часто встречали человекоубийц с расстроенным рассудком?

Кревен повернулся и посмотрел доктору в лицо:

— Я имел в виду здравый рассудок в юридическом смысле.

— Да плевать на этот юридический здравый рассудок, — неожиданно резко сказал Смит.

Руф подбежал к машине:

— Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго?

— Как там Лиз? — спросил судья.

— Отлично! Просто прекрасно.

Судья выглядел страшно удивленным:

— Я-то воображал, что она очень огорчена. Ведь Лиз по-прежнему лелеет надежду, что Линдсей не виновен и ему ничего не грозит.

Они миновали дом Роджера с окнами без света и остановились перед домом Саттеров. Момент был неловкий, поскольку хозяин похоронной конторы и его люди привезли гроб с телом Дэна Саттера и как раз вносили его в дверь. Эмили, со сложенными на груди руками, стояла в стороне, пока гроб несли в гостиную, в которой лишь прошлым вечером вовсю шли приготовления к празднику.

От группы людей, столпившихся у двери, отделился Маклин Майлз и подошел к джипу.

— Доктор Смит, я… я думаю, что должен перед вами извиниться, — сказал он с несчастным видом.

— Ерунда, Майлз. Вы экономили средства, а это ведь ваш долг. — Доктор не сумел удержаться от сарказма, и ему стало немного стыдно за себя. — Чем могу помочь?

— Я в безвыходном положении, — признался прокурор. — Я снова связался с полицией насчет дорожных блокпостов. Я подумал, что кто-то мог провезти Линдсея — живого или мертвого — в багажнике автомобиля. Прошло четыре машины не из нашего поселка, но никто из чужих не позволил бы незнакомому человеку залезть в багажник, особенно притом, что предстояло проезжать через полицейские посты. Всех же местных, покидавших поселок, я проверил.

— Линдсей не уезжал на машине, — сказал доктор. — Вам незачем доказывать это мне, Майлз. Я принимаю сие как факт.

— Но как он мог исчезнуть — прямо здесь, прямо на главной улице? — спросил Майлз. Его голос был сиплым от усталости. — Земля не могла его поглотить! Небеса не могли его вознести!

— Значит, он по-прежнему где-то здесь. Все, что мы можем, — это продолжать поиски, Майлз.

— У меня кружится голова от хождения по кругу. У вас есть какая-то теория, не так ли, доктор Смит? Я готов ползать на карачках ради хоть какого-нибудь ключа.

Некоторое время доктор молчал, наблюдая, как перемещались тени людей из похоронной конторы за шторами гостиной Эмили.

— Существует много фрагментов, которые должны бы укладываться в теорию, но этого не получается, — сказал он наконец. — Когда такое происходит, это значит, что некоторые вещи, принятые нами как факты, на самом деле фактами не являются. Например, мы предположили, что Терренс был убит импульсивно, в приступе ярости. Затем убийца ликвидировал Дэна, так как тот все знал и пытался его шантажировать. Потом он убрал Линдсея, поскольку тот также что-то видел или слышал и в конечном итоге наверняка это вспомнит. Давайте данные предположения отбросим и сделаем некоторые другие.

— Какие другие предположения мы можем сделать? — спросил Маклин.

— Что убийство Терренса было запланировано заранее. Что убийство Дэна было запланировано заранее. То же самое с Линдсеем… Все убийства были совершены по связанным между собой причинам.

— Это же абсурд! — вспыхнул Маклин. Предположение доктора, казалось, вывело его из себя больше, чем тупик, в который он попал. — Это же действия какого-то сумасшедшего. Новый Джек Потрошитель!

— Какого-то сумасшедшего, — повторил доктор, — но сумасшедшего, которому присуще логическое мышление. Вам приходило в голову, Майлз, что Терренс Вейл, Дэн Саттер и Роджер Линдсей имели кое-что общее?

Маклин не отрываясь смотрел на маленького серого человечка.

— Думай я над этим хоть целый день, не смогу вообразить троих более чуждых друг другу людей.

— Не важно, чуждые они друг другу или нет, Майлз, но в историях их жизней есть один общий знаменатель. Каждый из них виновен в трагедии какой-нибудь женщины. Терренс, если верить словам Сьюзен, был изощренным, отъявленным садистом. Саттер испортил жизнь Эмили, что хорошо известно в поселке. Линдсей повернулся спиной к своей невесте и открыто унизил ее, у всех на глазах затеяв интрижку с другой женщиной. Просто ради теории как таковой предположите — это и есть то, что их связывает.

— Боже правый! — воскликнул Руф. — Но если это и вправду мотив, то убийца — настоящий псих.

— Судья, присяжные и палач в одном лице, — медленно проговорил доктор Смит. — Женщина, мстящая за весь свой пол. Мужчина, превратившийся в чудовище внутри воображаемых сияющих лат. Святой Георгий, зараженный укусом дракона и сам превратившийся в дракона!

— И что нам делать? — спросил Маклин.

— Вы спрашивали только насчет теории, — сказал доктор. — Я не предлагаю ее как факт, потому что не могу ее доказать. Но я начинаю размышлять над ней.

— Как же такая теория соотносится с тем фактом, что преследовали вас, доктор Смит, — спросил Кревен, — и, по-видимому, намеревались напасть?

Доктор смотрел прямо на судью, его добрые серые глаза были задумчивы.

— Кто в большей степени заслуживает наказания, нежели тот, кто пытается помешать справедливому приговору, вынесенному судьей?

Смех Кревена казался натянутым.

— Вы снова указываете на меня, доктор?

— Я просто отвечаю на вопрос, — сказал Смит. Он вздохнул. — Прошу прощения, джентльмены, я должен увидеть миссис Саттер. Ей наверняка ни к чему обуза. Наступило неподходящее время, чтобы возиться с постояльцами.

— Доктор Смит! — Это сказал судья, и доктор снова повернулся к нему. — Я был бы счастлив, если бы вы поужинали со мной, и еще: у меня полно комнат, чтобы вас устроить, если вы желаете съехать из дома миссис Саттер.

— Это очень любезно с вашей стороны. Позвольте, я поговорю с миссис Саттер. — Джон Смит снова двинулся по дорожке.

Дойдя до крыльца, доктор обнаружил, что рядом с ним Руф.

— Вы ведь не собираетесь принимать приглашение судьи, а, доктор?

— Почему бы нет?

— Слушайте, может быть, я какой-нибудь невротик, но мне не нравится то, что произошло в районе выемки.

— Вы считаете, Руф, что это был судья?

— Я просто не уверен, что это был не он.

Доктор положил руку Гилсону на плечо:

— Спасибо за заботу, Руф, но я не думаю, что судья — если окажется, что он и есть тот самый неизвестный, — что-то учудит после того, как сделал публичное приглашение.

Руф попробовал улыбнуться:

— Ладно, доктор, если учуете что-то — бегите!

Смит вошел в дом. Сладковатый запах смерти просочился из гостиной в переднюю. Дверь гостиной была открыта, и доктор заметил там Бима Саттера, сидящего, сгорбившись, в углу; его белое, вытянувшееся лицо вызывало жалость. Слышались неразборчивые слова Эмили, говорящей с людьми из похоронной конторы. Наконец они вышли из гостиной и прошагали мимо Смита. В этот момент Эмили увидела доктора. Она подошла к нему, закрыв за собою дверь, оставив Бима наедине с его отцом.

— Доктор Смит, я за вас волновалась. Вы не обедали!

Он удивился:

— Знаете, миссис Саттер, я об этом даже не думал.

— Я приготовлю вам что-нибудь на ужин, это займет не много времени. Поскольку… поскольку мы не сможем воспользоваться гостиной, я оставила открытым отцовский кабинет, и там разведен огонь. Если вы не против, чтобы подождать там…

— Миссис Саттер, не надо об этом беспокоиться. Судья Кревен пригласил меня поужинать, а также поселиться у него. Я просто отнесу мои вещи в его дом и…

— Ах! — расстроенно произнесла Эмили. — Конечно, я знаю, что вам, должно быть… неприятно оставаться здесь. Но я надеялась, что пока вы живете в нашем поселке…

Доктор понял, что она думала о деньгах. Теперь для нее важен каждый пенни.

— Вам, наверное, будет спокойнее, если кто-то будет у вас жить, — сказал он. — И я, пожалуй, останусь.

— Я была бы так рада, если бы вы остались.

— Тогда договорились. Впрочем, ужинать я буду все-таки у судьи, миссис Саттер. Нам есть что обсудить.

III

Ужин молча подавала экономка судья Кревена. Мягкое освещение обеспечивали стенные лампы с бра и свечи в четырех серебряных канделябрах на столе. Еда была простой, но очень вкусной. Еще перед ужином судья прямо сказал, что не стоит обсуждать расследование в присутствии экономки. Но он оказался отличным рассказчиком, и доктору пришло в голову, что за его словами что-то стоит. Кревен вспоминал свое прошлое — карьеру адвоката в каком-то городишке в Огайо, работу в судейском кресле и отставку в возрасте сорока восьми лет.

— Я довольно удачливый человек, — говорил он Смиту, — в том смысле, что средств у меня больше чем достаточно. Видите ли, доктор, работа судьи стала мне не по нутру. Среднестатистический преступник всегда казался мне продуктом собственного окружения, которое, в свою очередь, есть продукт нашего общества. И меня стало беспокоить то, что я, пользующийся всеми благами, предлагаемыми этим обществом, должен выносить приговор менее удачливому человеку. Конечно, я мог вернуться к адвокатской деятельности, но я подумал, что следует заняться более важной работой — изучением причин преступлений, тщательным анализом этих причин и конструктивной программой их предотвращения.

— Вы пишете книгу?

Судья кивнул:

— Я не верю, что наказание есть решение проблемы преступности. Мы должны начать с корней, с самого начала. — Он обратился к экономке, которая убирала со стола: — Миссис Паркс, кофе и бренди мы будем пить в библиотеке.

Библиотека была уставлена рядами книг от пола до потолка, еще там имелся большой круглый стол возле окон, выходящих на северную сторону, за которым судья писал свою книгу, а также огромный мраморный камин. По бокам камина стояли два глубоких кожаных кресла.

Экономка принесла серебряный кофейный набор, графин и две рюмки для бренди, которые она поставила на столик между креслами.

— На сегодня все, миссис Паркс, — сказал судья.

Экономка вышла, закрыв за собой дверь. Двое мужчин остались одни.

Судья налил кофе и с привычной аккуратностью разлил по рюмкам бренди. Доктор взял свой бренди и вдохнул его ароматные пары. Он улыбнулся, вспомнив беспокойство Руфа. «Если учуете что-то, доктор…» В этот момент Джон Смит заметил, как внимательно смотрят на него глаза судьи с тяжелыми веками. Доктор опустил свою рюмку, не попробовав бренди.

— Знаете, доктор Смит, это я предложил Руфу и Маклину прибегнуть к вашей помощи в расследовании, — сказал судья.

— Боюсь, что я вас подвел. — Доктор размешал кофе серебряной ложечкой с тонким рисунком.

Судья улыбнулся, но в свете от огня камина эффект от этого получился странным, как будто остальная часть его лица онемела.

— Я не стал ценить вас меньше, доктор. Я знаю, что, выводя свои теории, вы изучаете каждую деталь дела. Посему, я полагаю, лучше всего сообщить вам некоторые факты.

— Вы знаете что-то об этом деле, о чем раньше не говорили? — Голос доктора звучал совершенно спокойно.

— Я знаю кое-что о себе самом, о чем раньше не говорил. — Судья взял рюмку с бренди, чтобы согревать ее в руке, и отпил.

Чуть улыбнувшись, доктор взял свой напиток.

— У меня появилось впечатление, — произнес он, — что за ужином вы пытались сказать мне, что не похожи на судью-мстителя.

— Я говорил это ради миссис Паркс. Но для того, чтобы ваша теория превратилась в приговор, вам понадобится информация о подозреваемых. Я… я думаю, доктор, что избавлю вас от трудов по выяснению обстоятельств моего прошлого.

— Вы думаете, судья Кревен, что я вас подозреваю?

— Думаю, что начнете, если я скрою правду и вы доберетесь до нее позже.

— Не стану делать вид, будто вы не разожгли во мне любопытства.

Судья поставил свою рюмку и принялся аккуратно вставлять сигару в мундштук из слоновой кости, но, закончив это дело, не стал закуривать. Он сидел, глядя на огонь. Доктор заметил небольшую выпуклость на его челюсти.

— Я ушел в отставку не добровольно, — начал судья. — История, рассказанная вам за ужином, — это история, которую я рассказываю всегда, и только еще два человека во всем мире знают, что она далека от правды. Теперь я намерен рассказать вам все как есть и отдать мое будущее в ваши руки.

Огонь отбрасывал замысловатые подвижные отблески на корешки книг, то освещая одно место, то вдруг погружая его в темноту. Судья перекатывал незажженную сигару в пальцах.

— Я никогда не был женат, — продолжил он. — Юриспруденция — сложное занятие. Во время обучения у меня было мало времени на общение, а когда я начал практику, мне как-то не удавалось найти женщину, соответствующую моему идеалу второй половины. — Он поднял глаза на доктора, и эффект онемения лица стал еще более заметным. — Только в тот день, когда меня назначили судьей, я… нашел такую женщину. Но на моем пути, доктор, стояло ужасное препятствие. Она оказалась замужем, замужем за человеком, обладавшим серьезным политическим влиянием в моем штате. Он… он был гадкой личностью, доктор. Жесток до садизма, зациклен на своей персоне. Думаю, вы бы нашли объяснения этому — какую-нибудь психологическую фрустрацию, сделавшую его не способным ни на что, кроме ненависти. Сегодня утром вы слышали историю, рассказанную Сьюзен. Ситуации довольно схожи, за исключением того, что та женщина, — голос судьи дрогнул, — та женщина обладала всем, что только можно желать: добрая, великодушная, умная, с прелестной внешностью. И она любила меня! Боже мой, она любила меня!

Раздался щелкающий звук. Мундштук из слоновой кости переломился пополам между пальцами судьи. Он тупо посмотрел на него, словно не поняв, что случилось. Доктор ждал.

— Но имелся один момент, доктор Смит. Отец женщины в свое время был спасен от длительного тюремного заключения ее мужем. По этой причине она и вышла за него замуж, и тот держал данный факт над ее головой, как меч, точно так же, как Терренс держал свой меч над головой Сьюзен. Я решил, что не могу жить без нее. Я думал, что без нее моя жизнь совершенно пуста. И поскольку она была подневольна, я… я отбросил все мои принципы, все мои понятия о чести, и… мы слились в любви. — Он надолго замолчал. В камине треснуло полено, послав в темноту дымохода сноп искр. — Горькая сладость, — сдавленно проговорил судья. — Маленькая мечта, которая никогда не осуществится. — Его голос стал глухим. — И вот, как и следовало ожидать, наши жалкие попытки вкусить немного счастья были обнаружены мужем. Он поступил подло, доктор. Раньше он возражал против моего назначения судьей, так как хотел посадить своего человека на это место — подобострастного прохиндея, который должен был благоволить к определенным персонам в городе. Теперь у него появилась такая возможность. Мне предстояло либо пережить публичный скандал, результатом которого стало бы мое изгнание с должности судьи, либо уйти в отставку «по причине ухудшения здоровья». Я не боялся скандала. Я выдержал бы что угодно, лишь бы не расстаться со своей любовью. Но оставалась проблема с ее отцом — вопрос о тюремном заключении. И тогда… и тогда я ушел в отставку, доктор, и приехал жить сюда. — Он протянул руку и положил половинки сломанного мундштука на стол. Затем отклонился на спинку кресла и прикрыл рукой глаза.

— Для чего вы рассказали мне это? — спросил доктор Смит после долгой паузы.

Судья опустил руку и как-то странно взглянул на доктора, словно забыл, что маленький серый человечек сидит рядом.

— Ваша теория, доктор. Как там вы сказали? «Святой Георгий, зараженный укусом дракона и сам превратившийся в дракона»? Думаете, я тут сидел, наблюдая, как Терренс поступал с Сьюзен, как Дэн поступал с Эмили, как Линдсей поступал с Лиз Холбрук, и не спрашивал себя: почему они должны остаться без наказания? Почему они, которые, подобно моему врагу, не любят и не способны любить, должны безнаказанно разрушать и уничтожать? Думаете, доктор, я не спрашивал себя об этом? — В голосе судьи слышался глубокий гнев. — Если бы вы копнули мое прошлое и узнали об этой истории, разве не задумались бы обо мне? Разве вы не сказали бы — особенно после происшествия на дороге сегодня вечером и удивительных обстоятельств, указывающих на меня: «Вот, согласно моей логике, сумасшедший и его логичные для сумасшедшего мотивы!» Разве нет, доктор?

— Может быть, — медленно сказал Смит.

— А что вы теперь думаете обо мне? — Судья наклонился вперед, сидя в кресле. Маленькая припухлость на его челюсти была похожа на белый жесткий узел.

Доктор смотрел на него с некоторой жалостью в глазах.

— Я думаю, что вы, должно быть, очень сильно ненавидели Вейла, Саттера и Линдсея. И я все же не понимаю, зачем вы рассказали мне эту историю.

— Я же сказал вам — потому что вы могли бы узнать о ней. И стали бы меня подозревать самым серьезным образом.

— Вот что интересно. Вы говорили, что правду знают лишь еще два человека. Стала бы женщина, любящая вас, открывать секрет? Думаю, нет, судья Кревен. Стал бы его открывать ее муж, который вас ненавидит? Это кажется маловероятным, поскольку он потерял бы свою власть над вами в тот момент, когда правда стала бы достоянием публики. Все-таки он был шантажистом.

— Но, доктор Смит…

— Итак, у вас имелась и другая причина для того, чтобы рассказать мне вашу историю. Возможно, вы готовились признаться в убийстве.

— Я никого не убивал! — воскликнул судья. — Никого, кроме самого себя!

— Возможно, из-за сильной ненависти, накопившейся в вас, вы чувствуете потребность в новой серии наказаний. Но я не ношу с собой бич, судья Кревен. Я не отец вам. Я не судья вам. К сожалению, если вы ощущаете потребность вершить наказания, я не могу вам помочь.

IV

Спустя недолгое время доктор шагал по улице к дому Саттеров. Было около десяти часов, и большинство жителей поселка после лихорадочной ночи и такого же дня отдыхали. Дома были темными, разве что иногда попадались освещенные окна на втором этаже. Через равные интервалы уличные фонари отбрасывали на снег круги желтого света.

Доктор обнаружил, что находится в неясном для самого себя тревожном состоянии. Виной этому было не воспоминание о судье, съежившемся в кресле у камина с глазами, красными от слез, которые он не стыдясь пролил, перед тем как Смит оставил его.

— Вы по-прежнему подозреваете меня, доктор? — спросил Кревен, стоя в дверях, когда Смит уходил.

— У меня по-прежнему нет улик, — ответил доктор. — Вы снабдили меня мотивом для вас, а я могу предоставить мотивы для других. Но кто вышел в ночной двор вместе с Терренсом Вейлом? Кто приготовил яд, жадно проглоченный Дэном Саттером вместе со спиртным? Кто убрал Роджера Линдсея и как? Это — те вопросы, на которые мы обязаны ответить, и все ответы должны вывести нас на одного человека. Я буду рассматривать вас, судья, как возможного кандидата.

Кревен неуклюже улыбнулся:

— Жаль, что это не я. В моей жизни так мало остроты. Я не прочь умереть за то, что уничтожил несколько негодяев.

— Даже такой почтенный человек, как отставной судья, примеривает к себе неподходящую ему роль Бога! Спокойной ночи, судья Кревен.

Нет, решил доктор, ему было тревожно не из-за судьи. История Кревена могла вырваться из его уст из-за тяги сделать признание, либо она являлась хитрым ходом, направленным на то, чтобы вызвать у доктора сочувствие и сбить его со следа. Это было не важно. Пока нет улик, это не важно. Тревожил доктора инцидент на дороге. Казалось, не имелось никаких сомнений в том, что в планах преследователя было нападение. Это могло означать одно — доктор представлял опасность для кого-то, он вплотную подошел к ответам на главные вопросы. Близко, очень близко. И тем не менее он был слеп; он их не видел; он не мог к ним прикоснуться. Поскольку поиск физических вещественных доказательств не являлся его компетенцией, это должно было означать, что в какой-то момент в разговоре с кем-то собеседник доктора проговорился. Он, Джон Смит, этого не заметил, но, возможно, если посидеть и проиграть в уме все события с самого начала — с того момента, когда Бим сказал, что кто-то лежит в снегу, — возможно, тогда он заметит противоречие, тот момент, когда кто-то споткнулся. Пусть чуть-чуть, но споткнулся. Доктор невесело подумал, что теперь находится в том же положении, в каком, по его мнению, был Роджер Линдсей. Он забыл о чем-то, что стоило запомнить.

В окнах дома Саттеров горел свет — мягкий свет за шторами гостиной; свет наверху в комнате Бима; свет в кабинете покойного майора Боуэна.

Доктор сам открыл входную дверь. Он снял пальто, шляпу и галоши, а затем на цыпочках прошел по передней. Ему не хотелось нарушать бдения Эмили у гроба. Войдя в кабинет, он закрыл дверь. В камине тлели угли, и доктор пошевелил их кочергой и добавил поленьев. Он намеревался оставаться здесь до тех пор, пока не охватит всю череду событий, не вспомнит каждую подробность, не важно, насколько тривиальную. Он устроился перед камином и попытался сконцентрироваться на проблеме.

Доктор обладал натренированным умом, но теперь по какой-то причине ему не удавалось его контролировать. Как ни старался, он не мог избавиться от чувства, что должен сейчас что-то предпринять, что он знал ответ и ответ взывал к действиям. Смит чувствовал злость на самого себя за неспособность сфокусироваться на проблеме. Он осознал, что за последние двадцать семь часов спал только четыре и пережил немало напряженных моментов. Смит подумал: «То, что мне нужно, — это черный кофе». Но ему не хотелось беспокоить Эмили, а он понимал, что если она услышит его возню на кухне, то придет и примется помогать.

Доктор встал с кресла и принялся беспокойно ходить по кабинету. Покойный майор Боуэн, подумал он, по-видимому, был одним из тех взрослых детей, которых так много в нашем обществе. Сабля над камином, охотничий нож с прядью волос вокруг лезвия, шахматы из слоновой кости, чернильница из лошадиного копыта — все это сентиментальные напоминания о мальчишеском героизме. Библиотека с невероятным количеством детской литературы. Сочинения Генти, «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, серия про Тома Свифта и бесчисленные детективные романы разного качества — от наихудшей халтуры до классиков жанра. Доктор пробежался глазами по полке… Браун, Габорио, Арсен Дюпен, серия про таинственного доктора Фу-Манчу и в специальной нише книги про Шерлока Холмса — вся серия полностью: «Этюд в багровых тонах», «Знак четырех», «Приключения», «Воспоминания», «Возвращение», «Собака Баскервилей», «Долина страха», «Последнее дело» и «Записки». Доктор поднял руку и отсалютовал книгам на полке. «Вот бы мне сейчас ваше волшебное искусство дедуктивного метода, мистер Холмс, — пробормотал он. — Вас здесь, в Бруксайде, очень не хватает».

И тут Джон Смит словно застыл с рукой, все еще приложенной к виску. Он простоял так какое-то время, после чего медленно опустил руку, не сводя глаз с книжной полки. Его глаза расширились, буквально засияли, губы плотно сжались в тонкую линию. Внезапно доктор развернулся и зашагал к двери кабинета. Он бесшумно отворил дверь и на цыпочках прошел через переднюю к наружной двери. Смит снова надел пальто и шляпу. Он посмотрел на стол в передней, ища что-то. Там лежал карманный фонарик, и доктор забрал его. Затем он взял галоши в руки и вышел с ними на крыльцо. Там обулся. Доктор выпрямился, осмотрелся и двинулся по дорожке. Он повернул направо, прошел примерно сто пятьдесят футов и оказался у пустующего дома Роджера Линдсея. Смит осторожно повернул дверную ручку. Дверь была не заперта.

Доктор вошел в дом. В здании имелся масляный обогреватель, и оно было наполнено приятным теплом. Доктор Смит вынул фонарик из кармана и прошел в кухню. Осветил ее фонариком. Кухня была безупречно чистой и опрятной. Луч фонаря остановился на двери в подвал. Доктор подошел к двери и постоял секунду, словно ему не хотелось ее открывать. Наконец он открыл дверь и нащупал на стене электрический выключатель.

Он пошел вниз по ступенькам, по-прежнему неохотно. Внизу доктор осмотрелся. Там были печка, водяной насос, разные трубы, какие-то ящики и коробки, положенные друг на друга в углу. Доктор медленно повернулся в другую сторону. Там находились садовые инструменты, приставленные к стене, зеленая металлическая тачка… и тело человека, лежащее на полу лицом вниз; его прикрывали несколько дерюжных мешков, они были подоткнуты под тело, словно кто-то хотел, чтобы человек не замерз во время вечного сна.

Джон Смит подошел к трупу и опустился на колени. Перед ним был, конечно, Роджер. Доктор это знал и не вглядываясь в лицо трупа. Он стоял на коленях, положив руки на плечо мертвого человека. В уме Джона Смита факты вставали на свои места, как металлические язычки кодового замка. Вдруг он услышал звук — скрип дощатой ступеньки. Доктор, избегая резких движений, повернулся, направив луч фонаря на лестницу. Он увидел ноги — ноги в ботинках и вельветовых брюках. Ноги замерли, а затем зашагали вниз, пока не стала видна вся фигура. Лицо этого человека оказалось белым, как известь на свежепобеленной стене. Глаза были круглыми и полными страха, когда они встретились с глазами доктора. Голос его прозвучал хрипло и испуганно.

— Я… я рад, что вы его нашли. В-видите, сэр, это сделал я, — сказал Бим Саттер.

V

Доктор опустил фонарь, чтобы его луч больше не светил в лицо мальчику. Он увидел, как Бим бросил взгляд в сторону трупа, так заботливо укутанного мешками, и тут же поспешно отвернулся. Доктор услышал звук, который озадачил его на мгновение, пока он не понял, что это стучали зубы мальчика. Смит сделал несколько шагов вперед, к тому месту, где стоял Бим, вцепившись в перила.

— Пойдем-ка наверх, сынок.

— Д-да, сэр.

— Сначала ты, Бим.

— Да, сэр. — Юноша развернулся и пошел вверх по лестнице, цепляясь руками за перила и подтягиваясь. В кухне, кроме фонаря доктора, освещения не было. — С-сэр, мы поедем прямо в т-тюрьму в Амори?

— Сначала поговорим, сынок. Думаю, в гостиной достаточно удобно. Пройди по коридору и попробуй найти выключатель.

— Да, сэр.

В гостиной ничего не изменилось с того момента, когда доктор был здесь в последний раз.

— Садись вон туда, на диван, Бим.

Мальчик сел, подоткнув под себя одну ногу. Он слегка наклонился вперед, обхватив себя руками за плечи, словно стараясь не развалиться на куски.

— К-как вы с-сумели его найти, сэр? Я слышал, к-как вы уходите, и, к-когда увидел, что вы идете сюда, я понял, что вы догадались.

— И ты пошел за мной?

— Да, сэр.

Доктор стоял спиной к камину с холодными углями.

— А теперь слушай, сынок. Прежде чем мы пойдем к Маклину, тебе стоит рассказать мне в точности, как это случилось.

— Да, сэр.

— На твоей совести только… только Роджер?

— О нет, сэр. Это все сделал я!

Во рту у доктора пересохло.

— Тогда начни с самого начала, сынок.

Мальчик крепче сжал себя в объятиях, глядя на носок своего ботинка. Потом он заговорил очень торопливо:

— Мистер Вейл был первым, сэр. Я пошел в конюшню, как я говорил, но, когда вернулся назад, увидел мистера Вейла возле бассейна, он курил сигарету, и я подошел к нему, чтобы поговорить. Понимаете, сэр, мне нужно было кое-что сказать ему. Мне нужно было сказать ему, чтобы он увез миссис Вейл отсюда, потому что то, как она ведет себя с моим отцом, просто убивает мою мать. И вот я попросил его увезти ее, и он сказал, что не будет увозить, и я взял камень и стукнул его. — Юноша поднял широко раскрытые глаза на доктора. «Вот и все», — читалось в его взгляде.

— Что ты сделал после этого, сынок?

— Что я сделал?

— Да, Бим. Что ты сделал?

— Я… я вернулся назад, в конюшню, и лег спать, как я вам рассказывал. А когда проснулся, выпал снег, и я пришел в дом и нашел вас. Помните?

— Да, помню.

— Вот… вот и все про мистера Вейла.

— Понятно. — Пальцы доктора медленно вращали тяжелую золотую цепочку его часов. — Далее твой отец, Бим. Как ты это сумел?

Мальчика снова стало всего трясти. Его глаза были похожи на две дыры, прожженные в простыне.

— В-вы знаете, к-как это было, сэр. В-вы были там, когда он п-пришел домой, когда б-был завтрак. В-вы слышали, что он с-сказал мне, и я… просто не смог это больше терпеть. Тогда я вышел из к-комнаты и д-добавил яд в б-бутылку, которую, как я знал, мама должна была отнести в его комнату. И… и все.

— Продолжай, Бим.

— Вот и все про моего отца. Я… я всегда его ненавидел. То… то, как он обращался с моей матерью! Я п-просто не мог это больше терпеть, сэр.

— Понимаю. И теперь мы подошли к Роджеру. Что случилось с Роджером?

Мальчика снова начало ужасно колотить с головы до ног. На какой-то момент доктору показалось, что Бим не сможет продолжать. Смит стоял неподвижно, не сводя серых глаз с мальчика; их выражение показывало, насколько глубоко взволновала его агония, исказившая юное лицо.

— Я… я испугался, сэр, после этого. Я им-мею в виду, после отца! Н-никто мне ничего не говорил, и мне надо было узнать, что происходит. В-вы все собрались здесь — вы, сэр, и Маклин, и Руф, и Лиз, и Р-роджер. И я… я пробрался через задний двор в к-кухню. Я приоткрыл немного дверь, чтобы м-можно было слышать, что делается.

— Ты должен был бы успокоиться, сынок, потому что никто о тебе даже не задумывался, насколько я помню.

— Д-да, сэр. Я… я подумал, что со мной ничего не случится. Но потом Роджер вдруг вошел через черный вход.

— Роджер?

— Д-да, сэр. Наверно, он выходил на улицу. Он прошел вокруг дома к ч-черному входу, чтобы взять сигареты. Я досмерти испугался, когда он вошел.

— Почему ты испугался, Бим?

— Я… просто от неожиданности.

— Но ты знал, что он вышел, Бим. Если ты слушал, то знал, что он вышел из дома.

— О да, сэр. Но я не ожидал, что он в-вернется.

— Куда он собирался идти, когда вышел из дома?

Глаза Бима расширились.

— Я… я не знаю, сэр.

— Дальше, Бим.

— Н-ну, сэр, он з-заметил, что я подслушиваю у двери, и спросил, ч-что я делаю. Я, н-наверно, смутился, и испугался, и с-сказал, что мне просто интересно. А потом… а потом он сказал, что видел, как я уб-бил мистера Вейла. Тогда я… тогда вы видите, что мне пришлось… пришлось…

— Как ты это сделал, Бим?

— Ну, сэр… на плите стоял чайник, и я… я предложил ему выпить ч-чашку чая, и он согласился, потом он сел, и… и я принес ему чай. И он в-выпил его.

— И что потом, Бим?

— П-потом он… вроде как упал… и умер. Понимаете, я д-добавил в чай немного яду.

Секунду доктор молчал, после чего сказал:

— Продолжай, Бим.

В первый раз пораженные ужасом глаза мальчика наполнились слезами.

— Это было у-ужасно, сэр. Я… я не мог его там оставить. Тогда… тогда, когда он умер, я с-схватил его за п-плечи и уволок по ступенькам в подвал.

— Ты сделал это сразу после того, как убил его, Бим?

— Да, сэр.

— Наверное, тебе было трудно спустить его по ступенькам.

— Это б-было ужасно трудно, сэр. — Теперь на бледных щеках поблескивали слезы. — Я н-не мог его унести. Мне пришлось в-волочить его, и его н-ноги в-все в-время стучали по ступенькам. Бам, бам, бам. — Внезапно Бим закрыл лицо руками и заплакал навзрыд.

Доктор слегка вздрогнул, но остался стоять, ожидая, пока приступ рыданий пройдет. Наконец Бим поднял лицо, его глаза распухли, губы дрожали.

— Т-там внизу было холодно, сэр, т-тогда я н-накрыл его мешками. Я не хотел, ч-чтобы ему было холодно!

— Дорогой мой мальчик! — произнес доктор. Это были слова сострадания, которые, казалось, вырвались у него против его воли. Потом, после долгого молчания, он спросил: — И это все, Бим?

— Нет, сэр.

— Нет? — Доктор был потрясен.

— Я следил з-за вами, сэр.

— Следил за мной?

— Да, сэр. Следил за вами весь день, — сказал Бим так, словно это было совершенно очевидно. — Я шел за вами, когда вы шли к дому Вейлов, сэр; и шел за вами, когда вы шли к мистеру Холбруку. И это я шел за вами, когда вы оттуда ушли — когда вы там мне кричали. Потом подъехал Руф в своем джипе, и мне пришлось бежать. И я вбежал прямо во двор мистера Холбрука. Но прежде чем я смог убежать, он вышел с фонарем, и я спрятался за поленницей. Потом с дороги пришел судья. И потом пришли вы и Руф.

— Боже правый! Ты прятался за поленницей, когда мы были там?

— Да, сэр. Я догадался по вашим словам, что вы думали, что это судья шел за вами. Но это был не судья, сэр. Это был я.

— И ты собирался, Бим, напасть на меня с насыпи?

— О нет, сэр. Я просто шел за вами. Я… мне надо было знать, что вы делаете, потому что я думал, что если кто-нибудь меня п-поймает, то это будете вы, и я… я… ну, мне надо было знать, сэр. Это ужасно — н-не знать, что с тобой будет.

Доктор снова содрогнулся. Ему показалось, будто его обдало ледяным ветром. Потом он посмотрел на окна и заметил, что шторы слегка колыхались. Смит подошел к окну и развел шторы в стороны. Окно было плотно закрыто. Он осмотрел его, нахмурясь. Затем доктор перешел на прежнее место напротив Бима.

— Вот и вся история, сэр, — сказал юноша.

— Да, Бим. Да. — Доктор снова взглянул на окно. Теперь шторы висели неподвижно. — Есть два момента, которые я хотел бы прояснить, прежде чем мы пойдем к Маклину.

— Да, сэр.

— Начнем вот с чего. Ты увидел мистера Вейла, курящего возле бассейна. Ты подошел к нему и попросил увезти миссис Вейл отсюда, потому что из-за нее твоя мать несчастна.

— Это так, сэр.

— Он отказался, и ты взял камень и ударил его?

— Да, сэр.

— Он пытался обороняться, Бим?

— П-просто так получилось, что он с-смотрел в другую сторону, сэр.

— Понятно. — Доктор сделал паузу. — Ты согласен, что с твоей стороны это была уж слишком яростная реакция?

— Н-наверно, я просто рассердился.

— Понятно. Теперь о твоем отце, Бим. Ты говоришь, что добавил яд в бутылку, перед тем как твоя мать отнесла ее к нему?

— Да, сэр.

— Бим, где ты достал этот яд?

Испуганные глаза мальчика, казалось, расширились еще больше.

— Я… я к-купил его, сэр.

— Где?

— В… в аптеке, сэр.

— В какой аптеке? Где, Бим?

Мальчика снова начало трясти.

— В аптеке в… в Р-ратленде.

— В какой именно, Бим?

— Это б-была просто аптека, сэр. На главной улице.

— Понятно. А что это был за яд?

— Сэр?

— Что ты спросил, когда покупал его?

— Как — что… как — что, яд, сэр!

— Для конкретной цели или нет?

Мальчика стало трясти совершенно жутко.

— Я… я с-сказал, что у меня больна собака и я х-хочу ее умертвить.

— Когда это было, Бим?

— О, д-давно, сэр. Может быть, н-несколько месяцев назад. Вот почему я не помню точно, где это было.

— У тебя ведь не было никакой больной собаки, а?

— Не было, сэр.

— Тогда для чего на самом деле тебе был нужен яд?

— Сэр?

— Для чего на самом деле тебе был нужен яд, Бим? У тебя должна была быть причина, чтобы его покупать.

— Я… я просто подумал, ч-что он может мне когда-нибудь пригодиться.

— Ладно, Бим. Ты говорил мне, что сегодня утром ты подслушивал за кухонной дверью и слышал, как Роджер ушел. Ты не помнишь, зачем он ушел и куда направлялся?

— Нет, сэр. Я…

— Но разговор только об этом и шел, Бим. Роджер объявил громко и четко, куда он собрался. Ты разве не помнишь?

— Д-думаю, я был слишком взволнован, сэр. Наверно, может быть, я не…

— И еще ты сказал, — продолжал доктор, — что, после того как Роджер умер, ты протащил его по лестнице и что его ноги производили громкий стук на ступеньках.

— Да, б-был ужасный шум, сэр.

— Но все-таки, Бим, в этой комнате находились люди! Здесь был я, Лиз, Руф и миссис Петерсон, а потом Руф и Лиз оставались тут наедине очень, очень долгое время. Никто не слышал никаких ударов, Бим. Как ты думаешь — почему?

Юноша смотрел на доктора Смита не мигая.

— М-может быть, это было не так громко, как мне показалось, сэр. Может быть, это было п-просто потому, что мне было так… так страшно!

Доктор прошел вперед и сел на диван. Он обнял Бима за плечо.

— Так дело не пойдет, сынок, — очень мягко проговорил Смит. — Это был удивительный поступок, доблестный поступок, но так не пойдет!

Мальчик поднял глаза на доктора, затем неожиданно опустил голову ему на плечо и зашелся в глубоких, громких рыданиях.

Доктор долго сидел, прижимая юношу к себе, пока рыдания не прекратились. Тогда он повернул голову в сторону двери, ведущей в темную переднюю.

— Может, теперь войдете, миссис Саттер? — спросил Джон Смит. — Похоже, все закончилось.

В дверях появилась Эмили Саттер. На ее лице было невыразимое отчаяние. Она ворвалась в комнату и упала на колени возле дивана.

— Бим, мой дорогой, мой дорогой! — воскликнула Эмили сдавленным голосом. — Ты сделал это ради меня! Бим! Бим!

Затем мать и сын заключили друг друга в объятия, обхватив друг друга, словно двое утопающих. Наконец Эмили подняла глаза на доктора, который сидел на диване, подобно каменному изваянию.

— Доктор Смит, теперь я должна уйти? — спросила она. — Я могу остаться с Бимом еще ненадолго?

— Не думаю, что теперь нам стоит чересчур спешить, миссис Саттер. Теперь, когда все закончилось.

Она взглянула на курчавую голову сына, которую прижимала к груди, а затем снова на маленького серого человечка.

— Что с ним теперь будет, доктор? Боже мой, что с ним будет?

VI

Доктор приподнял высокий стакан с солидной порцией восемнадцатилетнего бурбона Алонсо Холбрука.

— За вас двоих, — сказал он, кивнув Руфу и Лиз, сидящим рядом на диване в гостиной Алонсо.

— Аминь! — сказал Холбрук.

Маклин Майлз приподнял свой стакан, не говоря ничего. Он думал о Биме, который спал в комнате для гостей наверху. Сильное успокоительное, прописанное доктором Суэйном, дало пареньку возможность забыть об ужасах последних тридцати шести часов хотя бы на время.

— Доктор, вы не против того, чтобы прояснить для меня все это дело? — спросил Алонсо. — Пока что у меня в голове мешанина — нахватался всяческих обрывков информации от вас, да от Маклина, да от Руфа. Я до сих пор толком ничего не знаю.

Доктор почувствовал, как виски согрело и расслабило его. Он был благодарен Алонсо за угощение. Джон Смит невероятно устал.

— Вся эта история довольно проста, — начал он. — Человеческий разум способен выдерживать невероятное напряжение, огромное отчаяние и тревогу, но потом что-то ломается. Так и случилось с Эмили Саттер, когда она вышла во двор с Терренсом Вейлом во время вечеринки. Она вышла с ним, чтобы просить его увезти Сьюзен из Бруксайда. Думаю, миссис Саттер уже давно смирилась с тем, как с ней обращается Дэн, но ей не хватило сил наблюдать, что его поведение делает с Бимом. Это довело ее до грани безумия. Она запланировала попросить Терренса помочь ей, а если он откажется — убить его.

— Запланировала! — воскликнул Алонсо. — Вы хотите сказать, что она убила его не во внезапном припадке ярости?

Доктор покачал головой:

— Она это запланировала на случай, если Терренс откажется выполнить ее просьбу. Когда миссис Саттер выходила с ним из дома, то уже несла камень с собой. Это был круглый камень с кусочками слюды, который Бим когда-то притащил в дом, чтобы подпирать дверь! Она попросила Терренса увезти Сьюзен, и он отказался. Это не оставило ей никакой альтернативы.

— Никакой альтернативы! — взорвался Алонсо. — Боже правый, человек…

— Она твердо решила убрать Сьюзен из этих мест. Если Терренс ее не увозит, то другого способа нет. После смерти Терренса Сьюзен наверняка покинет Бруксайд. И, когда Терренс отвернулся, заливаясь смехом, Эмили с размаху ударила этим камнем по голове мистера Вейла с достаточной силой, чтобы его убить.

— Мрак! Чума!.. — Тут Алонсо утратил дар речи.

— Вот после этого и началась странная взаимосвязь действий Эмили и Бима, поскольку, когда мы нашли орудие убийства, Бим его узнал! Это был не какой-нибудь там камень. Это был тот самый камень, который он принес матери, чтобы подпирать дверь, и вид камня наполнил его ужасом и страшными догадками. Конечно, Эмили, уже расстроенная психически, повредилась в рассудке еще больше благодаря своему поступку. Когда Дэн ночью ушел из дому, после того как вы, Маклин, всех отпустили по домам, она предположила, что он направился к Сьюзен. Миссис Саттер вдруг пришло в голову, что, может быть, сделанное ею не приведет к желаемым результатам. Если Сьюзен уедет из Бруксайда, Дэн может последовать за ней. Сама она вытерпела бы такой позор, но только не Бим. Она не могла допустить, чтобы такое случилось с сыном. И когда Дэн явился домой, очень пьяный, пригрозил избить Бима и безобразно себя вел, Эмили приняла решение убить мужа. У нее был яд… Она хранила его долгое время.

— Где она его взяла? И для чего? — спросил Алонсо.

— Когда-то Эмили решила, что не в силах больше жить, — продолжал доктор. — Это было несколько лет назад. Смерть казалась ей самым легким путем избавления от проблем. Ее отец, майор Боуэн, — жаль, что я с такой личностью незнаком! — был поклонником детективных произведений. Среди экспонатов его невероятной коллекции оказалось и кое-что из орудий, используемых в преступном мире, — пистолет, нож, удавка и бутыль с ядом! Где и как он раздобыл яд, Эмили не знает, и едва ли мы сможем это узнать. Главное, что он имелся в распоряжении миссис Саттер. По-видимому, она обдумывала идею самоубийства долгое время. Но едва она собралась использовать яд, Бим вдруг серьезно заболел гриппом. Встал вопрос о том, сможет ли он выжить. В возникшем кризисе от Дэна никакого толку не было. И это заставило Эмили осознать, насколько зависим от нее растущий паренек. Она убрала яд подальше вместе со своей идеей самоубийства — по крайней мере, на время. Но яд оставался в доме. И вчерашним утром Эмили решила пустить его в ход. Она подлила яду в бутылку, которую требовал Дэн, и отнесла ему. После того как Дэн умер, миссис Саттер отнесла бутылку вниз и вымыла, и мы все восприняли это как вполне нормальное действие, зная о знаменитой аккуратности Эмили, о ее систематической заботе о домашнем уюте! Бим же после истории с камнем был охвачен беспокойством и не выпускал мать из виду. Он заметил и как она подливала яд. А когда тело его отца увезли в похоронную контору, Бим проследил за своей матерью, когда та пробралась в дом Роджера и проникла в кухню. Он наблюдал за ней через окошко дровяного склада. Это Эмили подслушивала у двери, а не Бим. Вот почему он не смог объяснить мне, зачем Роджер вышел из дома. Это Эмили, приобретя коварство преступницы, заварила чай на плите. Если бы ее нашли там, она бы просто сказала, будто подумала, что мы все не прочь выпить чайку. Это было свойственно характеру доброй, заботливой Эмили. Поначалу, я думаю, другой причины, чтобы заваривать чай, у нее и не имелось. Потом Роджер, который уже пошел было к судье, вспомнил, что не взял сигареты! Ему не хотелось идти за ними в магазин, а также не хотелось возвращаться через главный вход и, возможно, подвергнуть себя новому допросу, поэтому он использовал черный вход в дом. Вот почему его никто не видел! Он, собственно, так и не ушел никуда. Это было таким простым объяснением, таким простым, что никто из нас даже не подумал о нем.

— Проклятье! — пробормотал Маклин.

— Роджер застиг Эмили подслушивающей у двери. Он удивился, но ничего не заподозрил. Он по-прежнему не помнил, что видел, как миссис Саттер и Терренс вышли из дома прошлой ночью!

— Вы все еще держитесь за вашу теорию? — спросил Маклин.

— И да и нет, — сказал Джон Смит с усталой улыбкой. — Он в самом деле не помнил, но я ошибся в причине его забывчивости. Вы знаете, Майлз, что я великолепный психиатр. — Это была мрачная ирония. — Я искал сложные объяснения — чувство вины, беспокойство, бог знает что, пытаясь объяснить эту потерю памяти. Ответ был гораздо проще.

— Так какой же, ради всего святого?

— Эмили была хозяйкой. Она всю ночь входила и выходила — так часто, что никто не обращал никакого внимания на ее приходы и уходы. Она была почтальоном.

— Кем? — спросил Маклин.

— Друзья мои, — сказал доктор, по-прежнему с иронией. — Позднее я собираюсь сделать шокирующее признание, но, прошу вас, дайте мне сначала закончить рассказ. — Он сделал глоток из стакана. — Видите ли, Эмили не могла быть уверена, что Роджер не помнит, кто вышел с Терренсом. Возможно, что-то в его поведении навело ее на противоположную мысль. Она сделала такой материнский жест: попей чайку, Роджер. Она уверила его, что знает, что он не убивал Дэна. Естественно, парень был только рад этому. Он решил выпить чаю. Он нуждался в ее доброте и сочувствии. К сожалению, ее доброта и сочувствие были ненастоящими, а чай содержал остатки яда. Этот яд действовал быстро, а не медленно, как мы раньше думали. Роджер умер сидя за кухонным столом.

— Боже! — воскликнул Алонсо.

— Эмили потихоньку привела в порядок кухню и…

— И уволокла его в подвал?

— Нет, у нее появилась идея получше, Маклин. Она оставила его сидящим за столом, перед ним чайная чашка и пустая бутыль из-под яда! Она хотела, чтобы мы нашли его в таком виде, решили, что он совершил самоубийство, и закрыли дело!

Руф, держа Лиз за руку, спросил:

— Значит, Бим действительно утащил Роджера в подвал?

— Он видел, что произошло. Видел все — и не понял, что к чему. Он не понял, что мать устроила все так, чтобы можно было избежать наказания. Ведь давайте согласимся, Маклин, мы могли бы пойматься на эту удочку.

— Спасибо, что говорите «мы», — отозвался Майлз.

— Все, о чем Бим подумал, — преступление должно быть скрыто. Он подождал снаружи, весь в ужасе оттого, что кто-то может войти в кухню и обнаружить Роджера. Но никто не вошел, и через какое-то время, которое ему, наверное, казалось длиною в жизнь, все наконец ушли из дома. Он вошел в кухню, утащил тело вниз и… — тут доктор сделал многозначительную паузу, — и накрыл тело дерюжными мешками, чтобы ему было тепло!

— А Бим вымыл чашку? — спросил Маклин. — И что случилось с бутылью из-под яда?

— Да, Бим вымыл чашку. Он хотел скрыть все свидетельства преступления матери. И вот Бим вымыл чашку и забрал бутылку с собой. Он выбросил ее на каменоломне за фермой Руфа.

— Бедный ребенок… бедный перепуганный ребенок! — сказала Лиз.

— О да, он был напуган, но он обладает отменной храбростью, — заметил доктор. — Парень следил за мной весь день, поскольку думал, что я могу наткнуться на истину. У него был план. Если бы я открыл истину, он тут же взял бы вину на себя. — Доктор взглянул на прокурора. — Это не из-за того, что у Бима было меньше уважения к вашим способностям, Маклин, но в тот момент вы явно оказались на ложном пути — прочесывали леса. Когда Бим услышал, как поздним вечером я выхожу из дома, то пошел за мной до дома Роджера, и, когда я нашел труп, он «признался». — Доктор сделал глоток из стакана.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что Эмили была «почтальоном»? — спросил Маклин. — И вы не рассказали, как к вам пришла мысль пойти искать Роджера в его собственном доме.

Джон Смит поднял стакан в сторону лампы и посмотрел на его янтарного цвета содержимое со странной улыбкой.

— За вас, мистер Холмс, — пробормотал он, — и за вас, патер Браун, и за вас, месье Дюпен!

— Что за чертовщину такую вы говорите?! — раздался возглас Алонсо.

— Друзья мои, — сказал доктор и снова с иронией в голосе, — я — очень талантливый человек, с очень тонким умом. Я знаю абсолютно все, что можно знать о сложностях человеческой натуры. Час за часом я потел и пыхтел, пытаясь пробраться в темные коридоры сознания убийцы. Я все знал о страхе. О травматической потере памяти. И все-таки я застрял, застрял! — Он негромко засмеялся. — И вот когда я бродил по кабинету покойного майора Боуэна, заполненному детскими сувенирами, приключенческими и детективными книгами, то взглянул на полку с произведениями о Шерлоке Холмсе и с некоторой тоской подумал, что как было бы хорошо обладать хоть небольшой частью его магических способностей. И тут я подумал о хитроумных ходах, которые столь убедительно используют мастера детективов. Среди них есть такие, которые просто незабываемы. Например, патер Браун рассказывает о человеке, которого никто не видел, поскольку он был почтальоном, ведь никто не замечает почтальонов и полицейских, и так далее. Конечно, я всегда говорил себе, что это неправда, но воспринимал данный рассказ как хороший литературный трюк. Есть также бесчисленное количество произведений, в которых люди прячут предметы на самом виду и их никто не находит, поскольку те, кто ищет, уверены, что эти предметы непременно должны быть тщательно замаскированы. И хотите верьте, хотите нет, я так и застыл! Ведь «почтальон» — Эмили! Хозяйка, то входящая, то выходящая, чьих перемещений никто никогда не замечает, поскольку для нее естественно приходить и уходить! И Роджер и Сьюзен видели, как она вышла из дома с Терренсом, но этого не запомнили. В некотором смысле они смотрели сквозь нее. И было очевидное место, которое вы не обыскали, Маклин, — собственный дом Роджера. Вы знали, что Роджер ушел из него. Но он мог вернуться, либо его могли туда принести. В любом случае вы там не искали! И… я пошел и посмотрел! — Он широко улыбнулся прокурору. — Вывод в духе детективного романа, Маклин, но дорогого стоит!

— Что теперь сделают с Эмили? — спросила Лиз.

— Хороший адвокат убедит присяжных в невменяемости подсудимой, — сказал Маклин.

— А Бим? — В голосе Лиз слышалась подлинная озабоченность.

Доктор облокотился на спинку кресла.

— Подозреваю, что вы двое будете жить на ферме Руфа, — сказал он. — У Бима там есть работа. Он души не чает в Руфе. Необычный случай — начинать супружескую жизнь с пятнадцатилетним сыном, но тогда у парня будет реальный шанс.

— Отлично! — воскликнула Лиз. — А что ты думаешь, Руф?

Он улыбнулся своей невесте:

— Я люблю тебя за то, что у тебя всегда на все есть правильные ответы… Хотя порою ждать их приходится довольно долго…

Послесловие

Джадсон Пентикост Филипс, писавший также под псевдонимом Хью Пентикост, — автор множества романов и рассказов, нескольких пьес и эссе, признанный мастер триллера и детектива.

«Когда ты — автор более сотни детективных романов и рассказов, чаще всего тебя спрашивают: откуда берутся новые сюжеты? На самом же деле давно уже известно, что существует лишь 36 драматических ситуаций, из которых только половина заслуживает того, чтобы о них писать. Зато писать можно каждый раз по-новому, ведь люди — такие разные, а их на земном шаре четыре миллиарда… И главная игра — не в сюжете, а в людях…»

Так говорил Дж. Пентикост Филипс, писатель, более шестидесяти лет удивлявший читателей своими новыми произведениями. Писать он начал в конце 20-х годов, еще во времена учебы в Колумбийском университете.

В ранних детективах Хью Пентикоста следователи нарочито бледно прописаны и даже носят специфические «молчащие» имена вроде «Джон Смит», что аналогично русскому «Петр Иванович Сидоров». В дальнейшем из-под пера Пентикоста-Филипса начинают выходить более полнокровные, жизнерадостные, сильные герои — «напоминающие то северных викингов, то персонажей древнегреческих мифов…». Прибавляется и глубокое понимание жизни. Так, психологически очень тонко передана история перерождения прокурора, случайно узнавшего, что он послал на электрический стул невинного человека…

Во многих романах Пентикоста-Филипса нашел свое место и личный опыт писателя — увлечение коллекционированием марок («Выделенное красным» / «Cancelled in Red»), скачками («Двадцать четвертая лошадь» / «The 24th Horse») и, наконец, служба на военно-морской базе США в годы Второй мировой войны («Служба закаляет» / «The Brass Chills»).

Видимо, в годы войны у писателя рождается образ самого, пожалуй, популярного из его героев — сыщика Пьера Шамбрэна, который во время войны был во французском Сопротивлении, а потом волей судьбы оказался в Нью-Йорке и работал управляющим престижного отеля, где и начал, совершенно случайно, свое первое расследование…

Новые времена — новые нравы. В наше время герои Пентикоста-Филипса часто оказываются перед выбором — смириться перед всесильными преступными синдикатами или же самим пойти на нарушение закона… Все чаще появляются в романах Пентикоста мотивы вымогательства и захвата заложников, как в романе «В центре Нигде» («In the Middle of Nowhere») или в опубликованной посмертно книге «Показательный террор» («Pattern for Terror»). В романе «Не забудь меня застрелить» («Remember to Kill Ме») террористы захватывают в плен государственного деятеля, требуя отпустить политзаключенных в одной латиноамериканской стране; в романе «Время кошмаров» («Nightmare Time») Пьеру Шамбрэну приходится вызволять из рук террористов-вымогателей бывшего армейского офицера, когда-то на войне спасшего ему жизнь…

Тонкая психологическая подоплека взаимоотношений детей и взрослых вскрывается в таких захватывающих детективах-триллерах, как «Одинокий мальчик» («Lonely Boy»), «Ужин у провалившегося кандидата» («The Lame Duck House Party») или «Вид убийства» («А Kind of Murder»).

Часто героям Хью Пентикоста приходится спасать попавших в беду заложников, вовсе не прибегая к переговорам с террористами. При этом они используют весьма оригинальные, остроумные методы.

Следует отметить, что иногда Хью Пентикост использовал в качестве материала для своих сюжетов реальные происшествия, особенно начиная с 50-х годов. Тогда он написал роман «Царство смерти» («The Kingdom of Death»), посвященный преступлениям на нью-йоркских причалах, и роман «Джерико и немые свидетели» («Jericho and Silent Witnesses»), который перекликался с историей Китти Дженовес из Бруклина, убитой на глазах 38 свидетелей, безразлично наблюдавших за преступлением…

А с другой стороны, однажды преступление было совершено как бы «по мотивам» романа Хью Пентикоста. В Калифорнии был захвачен автобус со школьниками, и в ФБР позвонил читатель Хью Пентикоста, который и сообщил им всю «точную механику» захвата автобуса с детьми, двигающегося по шоссе между двумя поселками. Когда благодаря некоторым сведениям, почерпнутым из романа писателя, дети были спасены, оказалось, что никто из похитителей не читал этого романа. Таким образом, литература помогла жизни…

Чтение произведений Джадсона Пентикоста Филипса доставляет не только удовольствие от смакования интриги и стиля, но и может оказаться исключительно полезным в наше неспокойное время…

Библиография романов Хью Пентикоста

Cancelled in Red

The 24th Horse

I’ll Sing at Your Funeral

The Brass Chills

Cat and Mouse

The Dead Man’s Tale

Memory of Murder (novelets)

Where the Snow Was Red

Shadow of Madness

Chinese Nightmare

Lieutenant Pascal’s Tastes in Homicide

The Assassins

The Obituary Club

The Lonely Target

The Kingdom of Death

The Deadly Friend

Choice of Violence

The Cannibal Who Overate

The Tarnished Angel

Only the Rich Die Young

The Shape of Fear

Sniper

The Evil That Men Do

Hide Her from Every Eye

The Creeping Hours

Dead Woman of the Year

The Golden Trap

The Gilded Nightmare

Girl Watcher’s Funeral

The Girl with Six Fingers

A Plague of Violence

The Deadly Joke

Don’t Drop Dead Tomorrow

The Champagne Killer

Birthday, Deathday

The Beautiful Dead

Walking Dead Man

Bargain with Death

The Judas Freak

Time of Terror

Honeymoon with Death

Die after Dark

The Fourteen Dilemma

The Day the Children Vanished

The Steel Palace

Murder as Usual

Death after Breakfast

Deadly Trap

Random Killer

The Homicidal Horse

Mystery at a Country Inn (as Philip Owen)

Beware Young Lovers

Death Mask

Murder in Luxury

Sow Death, Reap Death

With Intent to Kill

Past, Present and Murder

Murder in High Places

The Copycat Killers

Murder Out of Wedlock

Remember to Kill Me

The Price of Silence

The Substitute Victim

Murder Sweet and Sour

The Party Killer

Nightmare Time

Death by Fire

Kill and Kill Again

Murder Goes Round and Round

Pattern for Terror

In the Middle of Nowhere

Lonely Boy

The Lame Duck House Party

A Kind of Murder

Jericho and Silent Witnesses

Романы Хью Пентикоста, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Жестокий выбор

Смерть у подиума

Мертвая красавица

Обожравшийся каннибал

Позолоченный кошмар

Ходячий покойник

Снайпер

Шестипалая

Чума насилия

По следу смеющегося маньяка

Ложная жертва

Крылья безумия

Замок Тэсдея

Убийство жарким летом

Исчезнувший сенатор

Хью Пентикост На грани безумия

SHADOW OF MADNESS

Часть первая

Глава 1

С трудом продираясь сквозь густые заросли кустарника, невысокий старик с обнаженной седой головой выбрался на обширную поляну, по краю которой неторопливо журчал прозрачный лесной ручеек, огляделся и растерянно улыбнулся. За последние четыре часа он уже во второй раз оказался на том же самом месте. Вот невезение! Окончательно заблудился.

Натянув на голову потрепанную шляпу, старик уселся на плоский камень у самого ручья, поудобнее закинул за спину соломенный садок для рыбы и рюкзак, а удочку, разобранную и упакованную в брезентовый чехол, аккуратно положил рядом на траву. Затем наклонился, зачерпнул полную пригоршню прозрачной воды, жадно напился и сполоснул потное, разгоряченное лицо.

Вот уже несколько часов, как он кружил под палящим июльским солнцем по непроходимой чащобе, обширным сосновым лесам и сейчас, когда наступили сумерки, почувствовал себя совершенно выдохшимся. Старик вытащил носовой платок и вытер лицо. А убирая платок в карман, случайно взглянул вверх и на огромном валуне перед собой увидел человека с автоматом Томпсона.

Старик замер на секунду, испугавшись вооруженного человека, но не выдавая страха. Однако, как только первый испуг прошел, обрадовался живой душе в этих заброшенных местах и приветливо помахал незнакомцу рукой.

— Здравствуйте! — крикнул он.

Стоящий на валуне человек на приветствие не ответил, продолжая целиться в незадачливого рыболова из автомата. Казалось, он его изучает, пытаясь составить о нем мнение. Однако внешность старика была абсолютно невыразительна. Седые волосы, серые улыбчивые глаза, но в остальном про него нельзя было сказать ничего определенного. Роста среднего, по комплекции ни толстый, ни худой, не красавец, но и не урод. Во всяком случае, встретив такого человека на улице, Никто не оглянулся бы на него — таким неприметным и обыкновенным он был.

Тот же, что стоял на валуне, выглядел совершенно иначе. Высокий, стройный мужчина с тонко очерченным аристократическим лицом, с рыжеватыми, коротко подстриженными волосами. Даже на расстоянии двадцати с лишним ярдов поражали его голубые глаза, враждебные и настороженные. Тонкие, четкого рисунка губы плотно сжаты. Одет он был во фланелевые штаны, спортивную, отличного покроя куртку из твида, и этот костюм дополнял яркий оранжевый шарф, повязанный как у жокея. На вид — типичный член деревенского охотничьего клуба, если не считать автомата в руках.

— Кажется, я заблудился, — весело сообщил седовласый старик.

— А кто вы такой? — спросил мужчина, стоящий на валуне. Голос его прозвучал хрипло и напряженно.

— Моя фамилия Смит, — представился рыболов. — Видно, я совсем забыл, чему меня учили в скаутах, потому что, оказывается, все время кружу на одном месте.

— Я знаю, — отозвался человек с автоматом. — Я за вами наблюдал.

— Что?!

— Хотел понять, действительно ли вы заблудились или…

— Послушайте, дружище, не хотите же вы сказать…

— И наконец пришел к выводу, что вы потеряли дорогу, — заявил мужчина на валуне. — Все надеялся, что вы все-таки уберетесь из этого участка леса. Но ваши круги становились все меньше и меньше. Уверен, когда вы покинете эту поляну, то увидите дом.

— Вы имеете в виду, что здесь поблизости стоит чей-то дом?

— Прямо вот за этим пригорком.

— И вы просто наблюдали, как я несколько часов здесь блуждал?

— Да.

Смит недоуменно покачал головой:

— Не устань я до такой степени, еще больше удивился бы. Кстати, не могли бы вы отвести дуло вашего… вашей пушки в другую сторону? Хотя она может быть и незаряженная, все равно мне как-то…

— Она заряжена.

— Тогда, если вы не возражаете…

— Мне очень жаль, мистер Смит.

— Доктор. Доктор Джон Смит.

— Меня зовут Марк Дуглас, — представился человек на валуне. — К несчастью, доктор Смит, вы попали в очень сложное положение.

— В невероятной глуши мне встречается мужчина, одетый для игры в гольф, который целится из автомата в совершенно незнакомого ему человека… — Доктор Смит пожал плечами. — Да уж, мистер Дуглас, налицо все признаки сложной ситуации.

— Вы пойдете со мной в дом, — заявил Марк Дуглас.

Серые глаза доктора Смита не мигая уставились на него.

— Позвольте поинтересоваться, это приглашение или приказ? — спокойно спросил он.

— Боюсь, это приказ, — ответил Дуглас. — Я надеялся, доктор, что вы сами найдете дорогу. Правда надеялся. Но через полчаса в доме зажгут огни, и тогда вы все равно нас обнаружили бы.

— Нас? — удивился доктор.

— Меня и моих гостей.

— Гостей? А они что, тоже здесь находятся по приказу, мистер Дуглас?

— Да.

— Понятно. — Смит перевел взгляд на автомат. — А если я откажусь, мистер Дуглас, то вы и в самом деле пустите его в ход?

— Да.

— Что ж, пожалуй, вы так и сделаете, — согласился доктор. — Вы, должно быть, страшно напуганы, мистер Дуглас?

— Что вы хотите этим сказать?

— Молодому человеку вашего телосложения и мускулатуры вряд ли нужны такие внушительные средства, чтобы справиться с хилым стариком вроде меня. Почему вы думаете, что я представляю для вас опасность?

— Потому что вы увидите то, что вам не следует видеть, — пояснил Дуглас, — и расскажете об этом, когда вернетесь в город. Мне действительно жаль, что вы вляпались в эту историю, но тут ничего уж не поделаешь.

— Видите ли, мистер Дуглас, вы ведь могли просто вывести меня из этой глуши, тогда бы я ничего не увидел и мне не о чем было бы рассказывать.

— Я не мог рисковать, — отозвался тот. — На вид кажется, что вы заблудились, но можете оказаться и шпионом. Вы можете быть тем, кого я уже давно поджидаю. Правда, я не предполагал, что это будет незнакомый мне человек. Нет, нельзя рисковать!

— Боюсь, вы чего-то недоговариваете, мистер Дуглас. Не понимаю, о чем вы говорите.

— Это не важно. А сейчас идемте в дом!

— Хорошо, мистер Дуглас, показывайте дорогу.

— Прямо вон за той пихтой начинается тропинка, — показал Дуглас. — Я пойду за вами, если не возражаете.

Глава 2

Доктор Смит поднял свою удочку и, с трудом разогнувшись, встал. Все его мускулы ныли. Очень медленно он двинулся на противоположный берег ручья, к Марку Дугласу, не сводя глаз с автомата, хотя страха не испытывал, а только лишь напряженный интерес.

Дуглас повел оружием в сторону.

— Найдете тропинку рядом вон с тем деревом, доктор.

— Благодарю вас, — кивнул Смит.

Отойдя от пихты ярдов на двадцать, он оказался на поляне и остановился, несколько ошеломленный увиденным. Перед ним расстилалась гладь озера площадью приблизительно в две квадратные мили, а на берегу стояло увитое плющом, довольно крупное строение из камня, с широкой крытой верандой, которая, видимо, опоясывала его по всему периметру. В узком месте озера была устроена плотина, а рядом с ней на берегу примостился небольшой домик, в котором, как решил доктор, заметив идущие от него к жилищу провода, находился генератор. У дальней стены дома он заметил каменный гараж с двумя машинами — небольшой фургон и красный спортивный автомобиль. Доктор озадаченно покачал головой. Надо же, весь день он находился в какой-то сотне ярдов от этого жилища и ни разу на него не наткнулся!

— Не останавливайтесь, пожалуйста, — проговорил за его спиной Дуглас.

Доктор Смит устало потащился через поляну к широким ступеням, ведущим на веранду. Здесь он снова остановился, обернулся и обнаружил нацеленный прямо ему в грудь автомат.

— Слушайте, мистер Дуглас, а это, случайно, не шутка?

— Поднимайтесь на веранду и откройте входную дверь, — велел Дуглас. — И поверьте, это не шутка.

— Да, боюсь, что так, — пробормотал доктор.

Поднявшись по ступенькам, он снова замер на месте. По обе стороны от входной двери находились большие окна, выходящие на озеро. В них доктор увидел глазеющих на него людей — женские и мужские лица. Когда находящиеся в доме поняли, что он их заметил, они сразу же исчезли. Все лица показались Смиту испуганными и напряженными.

Он коснулся рукой круглой ручки на тяжелой, обитой железом, дубовой двери, и она, оказавшись незапертой, легко распахнулась. На мгновение впечатление доктора, будто люди, которых он увидел в окнах, пленники, рассеялось. Но стоило ему оказаться в огромной комнате, чьи стены были обиты панелями, как он буквально ощутил царящие здесь напряжение и тревогу.

В комнате находилось восемь человек — четверо мужчин и четыре женщины. Все они выглядели совершенно неестественно. Как будто тайно о чем-то совещаясь, они внезапно услышали приближающиеся шаги и бросились к окнам посмотреть, кто идет, а потом отпрянули на свои места и приняли совершенно ненатуральные позы, пытаясь выглядеть спокойными, беззаботными.

Один темноволосый, атлетического сложения мужчина, прислонившись к доске над огромным камином из известняка, пытался дрожащими руками набить трубку табаком. Второй, в очках с толстой роговой оправой, что делало его похожим на грустную сову, застыл у небольшого бара, встряхивая в кувшине кубики льда. Третий, крупный и лохматый, стоял, обхватив за плечи одну из женщин, словно защищая ее. Четвертый, маленький и жилистый, как жокей, сидел в кресле, поджав под себя ноги, обнажая в зловещей ухмылке кривые, пожелтевшие от табака зубы. Одна из женщин стояла ко всем спиной. Другая, казалось, дремала в кресле, расположенном напротив похожего на жокея мужчины.

Самой главной фигурой в комнате оказалась четвертая женщина, с блестящими золотисто-рыжими волосами, зачесанными наверх и стянутыми в узел, которая сразу же сделала навстречу доктору пару шагов и замерла в ожидании. На ней были серые брюки и бледно-розовая мужская рубашка. Но прежде всего на себя обращали внимание ее глаза самого настоящего сиреневого цвета, что встречается крайне редко. Несмотря на мужскую одежду, рыжеволосая выглядела удивительно женственной. Она стояла слегка расставив ноги, словно преграждая вошедшим путь и защищая от них остальных.

Все находящиеся в комнате молчали, напоминая актеров пьесы, ожидающих реплики нового, только что появившегося на сцене действующего лица. Только дело в том, усмехнувшись про себя, подумал доктор, что его втолкнули в середину действия, не снабдив текстом роли.

— Это доктор Смит, — сообщил Дуглас, остановившись в дверях. — Доктор, леди, стоящая перед вами, — моя жена, Кей. Кей, доктор долго блуждал в лесу и, должно быть, проголодался. Ты не позаботишься о нем?

— Марк, не делай этого! — Голос Кей Дуглас оказался низким и хрипловатым. — Он же совершенно незнакомый нам человек!

— В самом деле? — отреагировал Дуглас. — Или кто-нибудь из вас его знает?

Ему никто не ответил. Тогда снова заговорила Кей:

— Марк, это просто безумие. Сами мы еще как-нибудь со всем справились бы, но когда ты втягиваешь постороннего человека…

— Дело уже сделано, — грубо оборвал ее Дуглас. — Позаботься о докторе, Кей, и объясни ему ситуацию, чтобы он не наделал глупостей!

— Марк!

— Пока! — откликнулся Дуглас.

Доктор услышал, как за его спиной захлопнулась дверь, и тут же по комнате пронесся общий вздох облегчения. Темноволосый молодой гигант отделился от камина и встал рядом с Кей Дуглас. Он перестал делать вид, будто набивает табаком трубку, и сунул ее в карман коричневой вельветовой куртки.

— А ситуация, доктор, довольно паршивая, — сказал он. — Меня зовут Джефф Корнуолл, я политический обозреватель «Ривертон таймс». Возможно, вам приходилось читать мои статьи.

— Боюсь, что нет, мистер Корнуолл, — ответил доктор.

— Вы из Ривертона, доктор Смит?

— Нет.

— Как же вы здесь оказались? — спросил Джефф Корнуолл.

— Потому что я круглый дурак, мистер Корнуолл, — с легкой улыбкой пояснил доктор. — Я не занимался рыбной ловлей вот уже лет двадцать, и меня отчаянно тянуло пожить на лоне природы. И что же я тогда сделал? Ведь мог удить рыбу с моста через речку, что неподалеку от моего уютного жилища? Так нет! А кто мне мешал спуститься в лодке по течению реки, которая вьется по окрестным полям? Так тоже нет! Я решил отправиться в настоящий поход, стать на время лесным жителем! Собрался жить в палатке — мысль, которая мне не приходила в голову с двенадцатилетнего возраста! Даже подумать страшно, как давно это было. Я приобрел современное оборудование для лесного лагеря и всякие снасти у «Эберкромби и Фитча». И, поудив рыбу всего один час, не смог найти моего лагеря! А через четыре часа бестолкового и утомительного блуждания по лесу столкнулся со странным молодым человеком, вооруженным автоматом. Вот вам, мистер Корнуолл, вся моя история, и, как видите, я нисколько не преувеличил, назвав себя дураком.

Высоченный мужчина с длинными космами шагнул вперед, оставив свою приятельницу.

— Доктор, есть важный вопрос — кто вас будет искать?

— Искать?

— Да, если через несколько дней вы не вернетесь, то кто начнет вас разыскивать?

— Это очень важно, — подтвердил Джефф Корнуолл. — Кстати, доктор, это Пол Радд. А вон там мисс Нортон и…

— Позвольте мне со всеми познакомиться постепенно, — с вежливой улыбкой попросил доктор. — Хотя я не очень уверен, что рад встрече со всеми вами. Похоже, радоваться мне нечему?

— Вот именно, мрачно заявил Джефф Корнуолл. — Вам очень не повезло, доктор.

— Так кто же будет вас разыскивать? — нетерпеливо и настойчиво поинтересовался Пол Радд.

— Очень боюсь, мистер Радд, что искать меня некому. Во всяком случае, довольно долго, — отозвался доктор. — Видите ли, я психиатр. Поэтому, когда отправляюсь в отпуск, всячески стараюсь скрыть место своего пребывания, иначе мои пациенты не дадут мне отдохнуть. На работу я должен выйти только через две недели, так что ни у кого не будет повода начать меня разыскивать в течение этого времени.

Пол Радд отчаянно воскликнул:

— Но тогда уже будет слишком поздно, доктор! Слишком поздно!

Та женщина, что по-прежнему стояла ко всем спиной, круто обернулась. Это была смуглая, очень красивая и пылкая девушка с яркой помадой на полных губах.

— Вы только и знаете, что говорите, говорите, говорите! — закричала она. — Неужели никто из вас не способен хоть что-то сделать? Нам всем грозит смерть, а вы только болтаете, и больше ничего!

Мужчина, похожий на жокея, обернулся к ней со злобной усмешкой:

— А почему бы тебе не сделать кое-что, дорогая наша Лорин? Твое признание помогло бы нам избавиться от всего этого.

Стоящий у бара человек с совиным лицом повернулся и прикрикнул на него:

— Заткнись, Ники! Ты мне уже надоел.

— Ну и терпение у тебя, старина Джордж! — с холодной язвительностью процедил Ники. — Меня от тебя тошнило уже двадцать лет назад.

— Думаю, — вежливо вмешался в перебранку доктор Смит, — было бы неплохо, если бы меня посвятили в то, что здесь происходит.

Глава 3

Пока с доктором беседовали Джефф Корнуолл и Пол Радд, Кей Дуглас глубоко задумалась, устремив в пустоту грустный взгляд сиреневых глаз. Теперь она вздрогнула и словно вернулась к реальной действительности:

— Извините, мистер Смит. Если Марк сказал правду, вы, наверное, ужасно устали и очень голодны.

— Да, признаться, я не в лучшей форме, — отозвался Смит. — Но честно говоря, гораздо больше голода меня терзает любопытство.

— Вряд ли вы найдете наше гостеприимство добродушным, — с сожалением заметила Кей. — Зато здесь полно всяких продуктов и выпивки. Если вы пройдете со мной…

— Как насчет виски с содовой, доктор? — предложил Джефф Корнуолл.

Доктор перевел взгляд на уставленный бутылками бар.

— Вот если бы глоток чистого бренди…

— Принеси бутылку на кухню, Джефф, — приказалаКей. — Пожалуйста, сюда, доктор.

Кухня, по размерам не уступающая гостиной, оказалась так великолепно оборудованной, что вполне могла обслуживать гостиницу средней руки. Там стояли плита, которую топили углем, электроплита, угольный гриль и два огромных холодильника в дополнение к просторному чулану для хранения продуктов, набитому льдом. В одном конце кухни разместился круглый деревянный стол, сияющий чистотой.

— Садитесь здесь, доктор, — показала на стул у этого стола Кей. — Могу предложить вам кофе и холодную индейку. Если хотите, могу зажарить для вас котлету или бифштекс. Видите, у нас есть все. — Ее лицо омрачилось. — Все, кроме выхода.

— Пожалуй, кофе… и кусочек индейки, миссис Дуглас…

Что бы там ни говорили, но, очевидно, все хотели участвовать в разговоре, кроме девушки, сидящей у камина. Когда доктор проходил мимо нее, он увидел, что она и в самом деле спит. Поэтому постепенно все, кто находился в гостиной, перебрались на кухню.

Джефф Корнуолл принес стакан и бутылку бренди, поставил их на стол перед доктором и сел неподалеку. За ним появились очкастый джентльмен и смуглая красотка.

— Меня зовут Джордж Лукас, — представился очкарик, — а это моя жена Лорин. Я — партнер Марка по адвокатской конторе.

У доктора удивленно подскочили брови.

— Так наш хозяин юрист?!

— Да, — ответил Лукас. Он снял очки и протер их чистым носовым платком. — Полагаю, мы самая известная адвокатская контора в Ривертоне.

— Это немудрено, если он все свои дела обставляет так же драматично, — заметил доктор.

— Доктор Смит, вы, кажется, назвались психиатром, — произнесла Лорин Лукас. — Вы не находите, что Марк душевнобольной?

— Душевнобольной, миссис Лукас, — это юридический термин, — пояснил Смит. — Такой болезни не существует. Однако разрешите вам напомнить, что мне пока еще ничего не известно.

Тут появился Пол Радд с девушкой, которую так опекал. Мисс Нортон — блондинка в очках — была одета в голубой брючный костюм из легкой мягкой ткани и белую рубашку. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, что без очков и в другом наряде она выглядела бы настоящей красавицей.

— Это мисс Нортон, доктор, — представил ее Радд. — Пег Нортон. Она личная секретарша Марка.

— А я Ники Банта, — назвал себя похожий на жокея мужчина, возвысив голос. Стоя он не превышал пяти футов пяти дюймов. На нем были лиловые брюки, серые замшевые туфли, спортивный клетчатый пиджак ужасного покроя и кричащий галстук ручной раскраски. Банта курил сигарету, воткнутую в длинный черный мундштук. — Пол забыл вам сказать, что они с Пег… того! — Он поднял вверх скрещенные пальцы. — Или, — и Ники ехидно усмехнулся, — на сегодня у вас это уже прошло?

Кей вернулась к столу с кофе и тарелкой, наполненной кусками индейки, нарезанными помидорами, квадратиками сыра и несколькими кусочками хлеба. Доктор налил себе бренди, сделал глоток и откинулся на спинку стула с удовлетворенным вздохом:

— Итак, расскажет мне кто-нибудь, что здесь творится?

Джефф, Кей и Джордж Лукас заговорили одновременно.

— Пожалуйста, пусть говорит только один! — попросил доктор.

Кей взглянула на Джеффа.

— Мой муж, — начала она, — намеревается бороться на очередных выборах за место в палате представителей в Вашингтоне.

— Намеревался, дорогая, — уточнил Ники. — Намеревался!

— Заткнись, Ники! — оборвал его Джефф.

— Вы имеете в виду моего друга с автоматом? — не веря своим ушам, уточнил доктор.

— Отец Марка Оуэн Дуглас был судьей, — сказал Джефф. — Возможно, самым выдающимся юристом из всех, кто когда-либо появлялся в Штатах. Марк должен был добиваться места в конгрессе по списку реформаторов.

— Но фактически он еще не принял это предложение, — добавила Кей.

— Поэтому мы и приехали сюда, — объяснил Джордж Лукас.

— Пожалуйста, прошу вас, — взмолился доктор, — по одному!

— Говори лучше ты, Кей, — предложил Джефф.

Та глубоко вздохнула, готовясь к рассказу. Хорошенькая, подумал доктор, и умная, к тому же, видно, храбрая. Он видел, что она очень угнетена, но тем не менее вела себя сдержанно и вполне рассудительно.

— Ники прав, — начала Кей. — Марк был кандидатом. Его внесла в списки партия реформаторов. Он попросил десять дней на размышление, и ему их предоставили. Потом Марк захотел, чтобы мы все собрались здесь. Понимаете, доктор, все мы, кого вы здесь видите, вместе выросли и всегда жили в Ривертоне, вместе ходили в школу. Я вышла за Марка замуж. Остальные ребята — наши самые близкие друзья.

— Какая честь! — ядовито пробормотал Ники.

— Да замолчишь ты! — сердито прикрикнул на него Джефф.

Кей не обратила на них внимания.

— Марк хотел, чтобы мы приехали сюда на неделю — обсудить его шансы на победу в выборах, как он сказал. Пояснил, что хочет обсудить все доводы за и против с самыми верными друзьями. Это показалось нам вполне понятным. Летом Марк обычно закрывает свой офис на пару недель. А это означает, что Джордж, Лорин и Пег тоже были свободны. У Пола свое дело — магазин по продаже автомобилей в городе. Джефф оставил редакцию своей газеты под предлогом, что принесет статью о решении Марка. У Ферн вообще нет никаких забот, кроме того, как убить время.

— Кто это? — спросил доктор.

— Ферн Стэндиш. Вы видели ее в гостиной.

— Напилась и заснула, — объяснил Ники. — Ну а я, доктор, всегда найду время, если речь идет о бесплатной жрачке и выпивке.

— Мы приехали сюда три дня назад, — продолжила Кей. — Мы все очень любим этот дом, доктор Смит. Его построил отец Марка. Детьми мы часто приезжали сюда. Здесь есть собственный генератор. Дом абсолютно современный, укомплектован всеми возможными удобствами и…

— За исключением телефона! — резко вставила Лорин Лукас.

— Да, когда судья строил этот дом, он не хотел, чтобы ему надоедали, — пояснила Кей. — Кроме того, пришлось бы ставить столбы на расстоянии почти в пять миль.

— Следовательно, вы приехали сюда, чтобы обсудить политическое будущее вашего мужа, — направил доктор Смит разговор в нужное русло.

— Да. В первый вечер, когда мы здесь собрались, все было просто замечательно, мы все очень веселились, особенно Марк. Иногда он бывает не в духе и очень замкнутым, но в субботу был в прекрасном настроении… до и во время обеда. — Кей судорожно вздохнула. — А потом, после обеда, это и произошло.

— Наверное, стоит упомянуть, — вмешался Джефф, — что у Марка здесь целая коллекция винтовок и ружей. Перед обедом я прошел через оружейную комнату на кухню, чтобы принести лед для напитков, и обратил внимание, что все витрины для оружия опустели. Я спросил об этом Марка, и тот объяснил, что, поскольку в это время года никто не охотится, он все отослал специалисту-оружейнику, который починит, почистит и смажет оружие.

— После обеда, — вновь заговорила Кей, — мы все перешли в гостиную, чтобы покурить и выпить. Собрались около камина, а Марк на минуту вышел. Когда же вернулся, в руках у него был этот автомат. Джефф поинтересовался, что это такое, и Марк ответил, что это военный сувенир. Затем уселся у большого стола за диваном, положил автомат на колени и заявил, что хочет произнести речь. Мы подумали, что он собирается говорить о политике.

— Понимаете, — опять взял слово Джефф, — он не делал автоматом никаких угрожающих жестов. Просто сидел с ним — как будто хотел его нам показать. И все еще выглядел добродушно настроенным, веселым…

— А потом начал свою речь, — продолжила Кей. — И неожиданно голос у него задрожал, глаза стали такими странными, словно обращенными внутрь… По-моему, я первая поняла, что случилось что-то ужасное.

«У меня есть очень серьезная и особая причина, чтобы просить вас приехать сюда на неделю, — заявил он, — и нет смысла далее откладывать, чтобы сообщить вам о ней». Мы все еще думали, что он станет говорить об отъезде в Вашингтон, поэтому дружно захлопали, ну, чтобы просто его развеселить. А он сказал: «Я шел к этому моменту шесть лет. Шесть лет назад, после смерти моего отца, мне предложили в нашем штате место судьи. Я хотел получить эту должность, для меня, как для юриста, это было вопросом престижа. Кроме того, чувствовал в себе силы успешно поработать на месте судьи. Но все равно попросил пару дней, чтобы обдумать предложение: мне хотелось обсудить этот вопрос с Кей. Выяснилось, что Кей одобряет этот шаг. Но на следующий день я получил письмо». — Кей поколебалась, затем взглянула прямо в глаза Смита. — Я пытаюсь цитировать Марка как можно более точно, доктор, но, разумеется, не в состоянии передать его интонацию — он говорил с такой горечью! Я никогда не слышала в его голосе таких нот.

— Понимаю, — кивнул Смит. Он не притронулся к пище, стоящей перед ним, но взял стакан и снова пригубил бренди.

Кей продолжила:

— В общем, на следующий день Марк получил письмо. Он сказал нам, что может совершенно точно процитировать его. Там было написано приблизительно следующее: «Бедный старина Марк, пришло время расплачиваться. Тебе предложили судейство. Это было бы потрясающим успехом. Но, увы, слава и успех не для тебя, старина. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Предлагаю тебе отказаться от судейства, если только ты не хочешь, чтобы я посвятил в нашу тайну весь мир, и особенно окружного прокурора». — Кей взглянула на Джеффа. — Правильно, Джефф?

— Да, основной смысл ты передала, — подтвердил тот. — А так как он тебе не показывал письма, ты спросила его, было ли оно подписано. И он…

— И он ответил мне, доктор Смит, — подхватила Кей, — «А разве ты, дорогая, не знаешь?» Господи, конечно же я ничего не знала! До сих пор никогда не слышала об этом письме. Это же полная бессмыслица! Мы все так ему и заявили. Но Марк велел нам замолчать. «Это письмо было только началом», — сообщил он. Оказывается, подобных писем было много. Он сказал, что они были напечатаны на машинке, на обыкновенной бумаге, а на конвертах стоял почтовый штемпель Ривертона. «Чего бы я ни добивался, — объяснил нам Марк, — членства в сенате штата, председательского места в правлении фонда в университете или, как сейчас, этого шанса переехать в Вашингтон, я непременно получал очередное письмо от своего неизвестного корреспондента. Мне приказывали отклонять любое предложение или назначение!» И в голосе Марка, доктор, звучало настоящее отчаяние. Но это еще не все. Он считает, что у его шантажиста очень изощренная и глумливая натура. Например, если Марк намечает на какой-то определенный день одну из своих деловых поездок, то очень часто получает приказ изменить свои планы. Если собирается лететь самолетом, ему велят отправляться поездом. У него такое чувство, объяснил Марк, будто кто-то исподтишка наблюдает за ним и стремится руководить его жизнью даже в незначительных мелочах. Короче, заявил, что больше не может этого выносить.

— Я спросил, может, у него вымогали деньги, — сообщил Джефф. — Но Марк ответил, что никогда не получал таких требований. Понимаете, доктор, он пока не угрожал нам. Мы думали, просто наконец-то с нами разоткровенничался.

— А я поинтересовался, — вмешался в разговор Джордж Лукас, — были ли в письмах какие-либо угрозы — какие-то особые угрозы. Вы должны понимать, мистер Смит, Марк чист как стеклышко и в политике, и в частной жизни.

Доктор поставил стакан на стол.

— И тем не менее его можно шантажировать?

— Я имею в виду, насколько мы знаем, — пояснил Джордж. — Его деловая жизнь известна мне досконально, здесь у него все в полном порядке. И что касается его личной жизни, то тут тоже не было и тени каких-нибудь пересудов.

— Это правда, доктор, — подтвердила Кей. — Я задала вопрос, а что может быть на него у этого шантажиста, впрочем, мы все спрашивали об этом. Марк обвел нас по очереди взглядом, потом его глаза стали ледяными, и он произнес: «А вы не знаете?»

— Да не знали мы ничего! — взорвалась Лорин. — И сейчас не знаем!

— Потом мы выяснили, что он задумал, — продолжил Джефф. — Почему он вдруг рассказал нам обо всем этом.

И снова его перебила Кей:

— Я наблюдала за ним и заметила, что он крепко сжал автомат, перевел курок на взвод. «Мы должны положить этому конец, здесь и сейчас», — заявил Марк. Кажется, Пол вскочил на ноги и сказал, что с нас хватит. Понимаете, все это казалось такой нелепостью, что мы старались убедить себя, будто это дурацкая и отвратительная шутка. Но стоило только лишь взглянуть на Марка, как эта мысль тут же исчезала.

«Поскольку этот шантаж продолжается и конца ему нет, я не вижу смысла жить, — объявил он нам. — Откровенно говорю вам, я думал о самоубийстве. Но потом решил, что если уж мне суждено умереть, то стоит прихватить с собой и моего приятеля, автора этих писем. Вот почему все мы находимся здесь!»

— Он обвиняет одного из нас в шантаже, — уточнил Джефф. — Но это бессмыслица и таковой остается. Но все-таки я спросил его, почему он так считает. Марк ответил — потому, что только мы могли знать то, что известно автору этих писем.

— Но мы-то не знаем! И никто из нас ничего не знает! — снова воскликнула Лорин.

— Потом Марк рассказал нам, как он все себе представляет, — продолжил Джефф. — Один из нас его враг, он даже сказал, «смертельный враг». И предупредил нас, что не шутит, настроен абсолютно серьезно. Сообщил, что вывел из строя обе машины, на которых мы сюда приехали, а его автомат в полном порядке. Подчеркнул, что, если мы набросимся на него, с тем чтобы отобрать у него оружие, большинство из нас наверняка погибнет. Никто не ждет нас в течение недели, так что мы не можем ожидать помощи извне. Если кто-нибудь из нас попытается отправиться за помощью, он убьет оставшихся. Наш единственный шанс выбраться отсюда невредимыми заключается в том, чтобы выдать ему шантажиста. Марк разрешил нам свободно передвигаться в пределах усадьбы. Но если кто-то сбежит, мол, что ж, тогда уж ничего не поделаешь…

Доктор долго хранил молчание, затем медленно протянул руку за стаканом с бренди.

— И вы полагаете, что он способен убить нескольких человек, если вы ему не подчинитесь?

— Да, доктор, — уверенно подтвердила Кей.

Ники Банта криво усмехнулся:

— Вы ведь, доктор, позволили ему ввести вас в этот дом под дулом его автомата. Как же это так, если вы не думали, что он может пустить его в ход?

— Да, но я считал, что он может это сделать, мистер Банта, — кротко ответил доктор. — Более того, был в этом убежден. Не передадите ли мне соль и перец? Больше не могу устоять перед этой индейкой.

Глава 4

Доктор сделал себе внушительный сандвич с мясом индейки, приправил его и с наслаждением откусил. Остальные наблюдали за ним, словно ожидая, что он вдруг сделает какое-то заявление, которым разрешит все их проблемы. Смит взял чашку, попробовал кофе и с разочарованным видом поставил ее на стол.

— Наверное, он остыл, доктор, — забеспокоилась Кей. — Позвольте, я приготовлю вам горячий.

— Что ж, если это не очень трудно, — согласился доктор. — А индейка просто восхитительна!

— Черт побери, мистер Смит, что же вы обо всем этом думаете? — не выдержала Лорин Лукас.

Тот внимательно посмотрел на нее. Из всей группы она, казалось, находилась ближе всех к истерике.

— Пока мне трудно судить, миссис Лукас. Прежде всего, я никого из вас не знаю достаточно хорошо, чтобы составить о вас мнение. По вашим рассказам очевидно: нечего и сомневаться, что Марк Дуглас имеет самые серьезные намерения. Вы находитесь здесь уже два дня.

— И чего вы от нас хотите? — сердито сверкнула темными глазами Лорин.

— Ну, полагаю, вы попытались выяснить, кто этот шантажист, — откликнулся доктор. — И Как, удалось?

— Это просто абсурд! — заявила Лорин. — Марк сошел с ума, у него навязчивая идея. Никто его не шантажировал! Он ничего такого не сделал, чтобы его можно было шантажировать!

Кей принесла чашку свежесваренного кофе, и доктор поблагодарил ее.

— Зачем он привел вас сюда? — спросила Лорин.

— Дуглас объяснил, что я мог обнаружить дом и увидеть вас, миссис Лукас. Решил, что у меня может создаться впечатление, будто здесь происходит что-то подозрительное, и я сообщу об этом, когда вернусь в город. Поэтому предпочел не рисковать. Какова бы ни была подоплека всей этой истории, видно, ваш друг в отчаянном состоянии. — Смит с наслаждением отхлебнул кофе. — Вы говорите, что история с шантажом всего лишь навязчивая идея помешанного? Почему вы так считаете?

— Потому что это полная нелепость!

Доктор перевел взгляд на Джеффа, затем на Кей и спросил:

— Вы тоже так думаете?

— Нет, — нахмурилась Кей. — Но во всяком случае, здесь кое-что сходится. Марку предложили судейство, и он отказался. Потом также отказался от работы председателем правления фонда в университете и от выдвижения на должность сенатора штата. Я думала… что он просто не хочет принимать на себя такую большую ответственность. Но каждый раз после очередного отказа Марк впадал в крутой штопор.

— В крутой штопор?

— Да, делался сам не свой — много пил, становился страшно раздражительным.

— И действительно часто менял свои планы — не серьезные, а так, вроде поездки куда-нибудь по делам, — добавил Джордж Лукас. — У нас в офисе это даже стало предметом шуток. В девяти случаях из десяти если Марк заказывал билет на самолет или на поезд, то просил перенести заказ на другой день, или на другое время, или на другой рейс.

— И как это объяснял?

— Да никак. Марк не обязан был объясняться. Он же хозяин. Просто говорил, что передумал.

— Иногда отказывался от какого-нибудь дела уже после того, как согласился его вести, — в первый раз вступила в разговор Пег Нортон.

— Выходит, история, которую он вам поведал, подтверждается некоторыми фактами, — констатировал доктор.

— Да, — согласилась Кей. — Хотя никому и в голову не приходило, что за этим стояло что-то, кроме его эксцентричности.

— Вы говорите, что знаете друг друга всю жизнь. И даете Марку Дугласу отличные рекомендации. Но не было ли в его жизни чего-либо необъяснимого? Может, о каком-то отрезке времени вы просто ничего не знаете?

— Ровным счетом ничего.

— Иногда врагами адвоката становятся его клиенты-преступники или защитники с другой стороны.

— Но как его может шантажировать клиент? Не было ни одного случая из тех, которые мы вели, чтобы я на все сто процентов не поддерживал его, — возразил Джордж Лукас.

— Кроме того, доктор, — усмехнувшись, напомнил Ники, — вы забыли, что это один из нас.

— Если то, что вам рассказал Марк, не выдумка, — осторожно уточнил Смит.

— Послушайте, — взял слово Джордж. — Мы уже думали об этом. За всю жизнь Марка, с тех пор как ему исполнилось десять лет, вряд ли был день, чтобы с ним не виделся хотя бы один из нас восьмерых. Мы вместе ходили в школу, вместе играли. Джефф даже жил с ним в одной комнате в студенческом общежитии. Кей стала его женой. Конечно, говорить, что не было ни одного такого дня, это преувеличение. Но почти так.

— И никакого черного пятна или хотя бы подозрения на него?

— Никакого, — ответила Кей, и остальные кивнули.

— В письме, как вы его процитировали, миссис Дуглас, говорится о разоблачении перед окружным прокурором. Значит, речь идет о каком-то преступлении.

— В Ривертоне за двадцать лет не было ни одного более или менее важного нераскрытого преступления, — отрезал Джордж Лукас. — В архивах, конечно, можно найти сведения о неразрешенных мелких кражах и всякой ерунде в этом духе. Марк один из самых состоятельных людей штата, так что в этом он не может быть замешан. Что же касается серьезных преступлений — здесь нет никаких загадок.

— Но это не означает, — осторожно заметил доктор, — что за преступление Марка Дугласа не мог заплатить какой-то невинный человек, в то время как сам он остался в стороне.

— Полная чепуха! — отреагировал Джордж.

— И тем не менее Дуглас держит вас здесь заложниками и угрожает массовым убийством, если вы не выдадите ему шантажиста.

— Да, — подтвердила Кей.

Доктор грустно усмехнулся:

— А теперь еще и я здесь оказался. Что ж, давайте взглянем на дело с другой стороны. Что произошло в субботу вечером, после того как Марк Дуглас рассказал свою историю и предъявил вам ультиматум?

— Этот дом построен так, что во время сильных холодов верхний этаж можно изолировать от первого, — пояснила Кей. — У подножия лестницы, ведущей на второй этаж, дверь. Марк приказал нам подняться наверх, а сам закрыл и запер за нами дверь.

— Не нужно быть акробатом, чтобы выпрыгнуть из окна на втором этаже, — заметил Смит.

— В первую ночь мы об этом и не думали, — сказал Джефф. — Трудно объяснить, но все казалось таким необычным, поэтому мы продолжали цепляться за мысль, что это шутка. И хотя все серьезно обсуждали, сами себе не верили. Думали, на следующее утро Марк вдосталь посмеется над нами и на этом все кончится.

— Но этого не произошло?

— Нет, конечно, — ответил Джефф. — Утром мы увидели его сидящим на пристани у лодочного сарая. Он курил сигарету, а на коленях у него лежал автомат. Я спустился к нему. Марк остановил меня, когда я был от него в десяти шагах, и приказал говорить с ним оттуда.

Я сообщил ему, что женщины близки к истерике, что его шутка зашла слишком далеко. А Марк заверил меня, что это вовсе не шутка. Даже выстрелил из автомата в старое бревно, которое несло по течению, просто чтобы его угроза выглядела убедительнее.

— Мы все до чертиков перепугались, — вставил Пол Радд. — Подумали, что он выстрелил в Джеффа.

— Одним словом, заставил ему поверить, — грустно усмехнулся Джефф. — Сказал, что у нас есть шесть дней, в течение которых мы должны выдать ему шантажиста. Вот так-то.

— А что касается двух автомобилей, которые я видел, — они действительно выведены из строя?

— Вся проводка порвана на куски, — пояснил Пол Радд. — Я довольно опытный механик. Без новых проводов их не починить.

Доктор покончил с сандвичем и признательно кивнул, когда Кей предложила ему еще чашечку кофе. Затем проговорил:

— Давайте посмотрим, что мы имеем. История с шантажом может быть правдой. Она совпадает с фактами. Но более важно то, что Марк Дуглас потерял голову и готов на самые отчаянные и неисправимые поступки. Такие вещи просто так не случаются. Это происходит под влиянием невыносимого угнетения и тревоги — действительных или воображаемых. Предположим, они реальны и исходят от шантажиста.

— Но, доктор, я же вам говорю… — перебила его Лорин.

— Дай ему закончить мысль, — оборвал ее Джордж.

— Я только пытаюсь показать, что у нас есть всего три возможности, — продолжил Смит. — Первая: мы признаем, что шантаж действительно имел место и что шантажист среди нас. В таком случае у нас есть четыре дня, для того чтобы его разоблачить. Вторая: каким-то образом мы уговариваем Марка отказаться от его решения. Убеждаем его, что среди нас нет его шантажиста. Доказываем, что он ничего не выиграет, убив нас и себя. И третья: мы планируем и осуществляем побег. Насколько я понял, вы не пытались этого сделать?

— Мистер Смит, я верю, что Марк выполнит свою угрозу, — заявила Кей. — Я верю, что, если один из нас сбежит, он покончит с оставшимися.

— Мы решили выжидать до самого последнего момента, — добавил Джефф, — слишком уж риск велик.

— А где он спит? — поинтересовался доктор.

— Бог его знает, — ответил Джефф. — Мы едва его видим. Он приехал сюда за три дня до нас. Устроил себе где-то снаружи место для ночлега и, вероятно, сделал там запас продуктов.

— Сегодня он весь день следил за тем, как я плутаю по лесу, — напомнил доктор.

— Откуда мы могли это знать? — удивился Пол Радд. — Откуда нам было знать, не прячется ли Марк где-нибудь, ожидая, что кто-то из нас попытается сбежать, а он сможет всех остальных перестрелять? Кроме того, повсюду могут быть установлены ловушки.

— Ловушки?

— Точно я, конечно, не знаю, — пошел на попятную Пол, поведя внушительным плечом. — Но ведь парень сбрендил, верно?

— Следовательно, третий вариант — это наш последний, самый отчаянный шанс, — заключил доктор. — Но есть план получше.

— Разоблачить шантажиста, которого не существует, тоже не кажется мне таким уж простым делом, — заметил Ники Банта. — А что касается разговоров с Марком — вы когда-нибудь пытались урезонить лунатика?

— Да, мистер Банта, — сказал доктор. — Видите ли, это ведь моя работа.

Глава 5

Уже почти стемнело, когда Смит вышел на широкую веранду. Впереди виднелись смутные очертания лодочного домика, пристани и гаража. Вдали на фоне гаснущего неба поднимались черные силуэты высоких сосен, окружающих озеро.

Оставшиеся в доме восемь человек, среди которых одна девушка так и не просыпалась, собрались у камина. Доктор понимал, что каким-то образом его присутствие дало им новую надежду. Не то чтобы они слишком рассчитывали на его компетентность. Просто уже дошли до полного изнеможения, ломая голову над проблемой, перед которой внезапно оказались, но так ничего и не достигли. Он же был посторонним человеком, способным взглянуть на дело свежим взглядом, и еще не полностью отчаялся.

А между тем если бы кто-то из них догадался заглянуть в справочник «Кто есть кто», стоящий на полке в библиотеке, то обнаружил бы, что заблудившийся рыболов вовсе не такой уж неизвестный специалист в своей области. Там о нем сообщалось:

«Смит Джон, доктор медицины. Родился в Дорсете, штат Вермонт, в 1899 г. Закончил Колумбийский университет в 1920 г., Корнельскую медицинскую школу в 1924 г. Старший невролог Бельведерского госпиталя (1928–1929). Два года стажировался в Вене под руководством Зигмунда Фрейда, член американской медицинской ассоциации, Нью-Йоркского института психоанализа, эксперт, присутствовавший при разбирательстве многих известных случаев убийства. Автор сл. работ: «Тайные коридоры ума», «Человеческая борьба — смерть против жизни», «Спящий вулкан», «Изучение состояния тревоги», «Современная психиатрия и преступление», а также многочисленных статей в медицинских и психоаналитических журналах».

Таким был доктор Смит, который сейчас вышел в ночь, ожидая встречи с очень умным человеком, психика которого была тяжело травмирована, человеком, который мог стать убийцей. Этот старик, не отличающийся ни мощным телосложением, ни особым физическим здоровьем, не испытывал страха. Но даже если его немного и страшила предстоящая встреча, свойственный ему неутолимый интерес исследователя к психологии поведения человека в экстремальных обстоятельствах заглушал все опасения. Когда он вышел на середину лужайки, пытаясь в темноте обнаружить Марка Дугласа, его мозг работал так же напряженно, как у гроссмейстера, неожиданно столкнувшегося с совершенно новым розыгрышем начала шахматной партии, против которой нет метода стандартной защиты. Ему грозила опасность поражения, но вместе с тем ставки в партии были исключительно высокими, что заставляло пойти на вызов судьбе.

В воздухе над озером мерцали сонмы светлячков. Смит стоял спокойно, выжидая и раздумывая, стоит ли ему искать Марка Дугласа или тот сам к нему подойдет. И вдруг заметил одно пятнышко света, которое не металось в том же ритме, как остальные светлячки. Когда же глаза привыкли к темноте, понял, что это светится ярко-красный кончик горящей сигареты.

Доктор направился на свет. Огонек маячил в конце пристани. Ощутив под ногами слегка прогибающиеся доски пристани, он нерешительно остановился и позвал:

— Мистер Дуглас!

Огонек сигареты немного сместился в сторону, затем хриплый, усталый голос откликнулся:

— Да.

— Это доктор Смит.

— Я так и думал, что вы придете, — сказал Марк Дуглас. — Видите ли, я ведь знаю, кто вы такой.

— В самом деле?!

— Я был слишком озадачен появлением чужака в наших краях, растерян, когда сегодня днем заметил вас в первый раз. Что-то в вашей внешности показалось мне знакомым, я никак не смог сообразить, кого вы мне напоминаете, и именно поэтому не стал рисковать. Только потом вспомнил, что вы тот самый человек, который в прошлом году раскрыл убийство Терренса Вейла в Бруксайде, Вермонт. Для адвоката это было очень интересное дело, и я специально поехал туда, чтобы послушать ваши показания в суде.

— Значит, вы понимаете, — тихо произнес доктор, — что я могу вам помочь. — И он сделал несколько шагов по пристани.

— Ближе не подходите, доктор! — Внезапно Смита ослепил луч фонаря. — Со мной автомат. Слева от вас перевернутая лодка, вон она. — Лучик переместился, осветив шлюпку. — Можете сесть там.

— Спасибо, — отозвался Смит, затем пошарил в карманах в поисках трубки и своего любимого кисета. У него было такое ощущение, будто он ступает по яичной скорлупе.

— Доктор Смит, давайте сразу договоримся по одному пункту, — предложил Марк Дуглас. — Человеку, доведенному до того, чтобы пойти на столь отчаянное решение, на которое пошел я, нечего терять. У меня есть только один шанс дожить до естественной смерти.

— И что же это?

— Если я сумею обнаружить моего шантажиста так, чтобы он — или она — при этом не сказал того, что он знает. Если шантажист сам себя выдаст и расскажет, что ему известно, я человек конченый. Если же он не признается, а я всех отпущу, за похищение людей меня посадят в тюрьму… или в больницу для душевнобольных. А по мне, доктор, лучше уж совершить убийство и потом покончить с собой, чем сидеть за решеткой все равно где — в тюрьме или в сумасшедшем доме.

— Согласен, — спокойно проговорил доктор. Он чиркнул спичкой, раскурил трубку и уселся на перевернутую вверх дном лодку.

— Сейчас вы начнете убеждать меня, что я болен, — продолжил между тем Марк. — Не стану с этим спорить. Вы будете мне объяснять, что если я откажусь от моего чудовищного плана, то никому не причиню вреда и тогда смогу спокойно отсюда уехать, а через какое-то время меня вылечат. Как я понимаю, доктор, это один из приемов обращения психиатра с больным, но меня он ни в коем случае не устраивает.

— Я вовсе и не собирался вам этого предлагать, — возразил Смит.

— Правда? Следовательно, вы намерены применить ко мне более мягкий и спокойный подход. Будете уверять меня, что конечно же я вовсе не болен и нахожусь в полном рассудке! А потом, когда вам удастся усыпить мою бдительность, раз — и на мне окажется смирительная рубашка!

— Я хотел предложить вам мою помощь в определении личности шантажиста, — мягко сообщил доктор.

— Выходит, вы верите в его существование? Знаете, а ведь остальные так не думают. То есть все, кроме одного — самого шантажиста!

— Я верю, что он существует, — подтвердил Смит. — Но что у него есть против вас, мистер Дуглас?

— Если я вам скажу, — грубо отозвался Марк, — тогда у меня не останется никакой надежды на спасение.

— Что же это за преступление, за которое вам приходится расплачиваться такой невероятной ценой? — настаивал доктор.

— Произойдет убийство — если только я не поймаю моего врага и не найду другого способа заставить его молчать, — пояснил Дуглас.

— В таком случае кто же, с моральной точки зрения, будет преступником?

— Что вы хотите сказать?

Доктор затянулся трубкой.

— Если садист отец постоянно, день за днем жестоко избивает своего маленького сына до тех пор, пока тот уже больше не выдерживает и ударяет отца по голове железным прутом, по закону ребенка сочтут убийцей и будут судить в соответствии с обстоятельствами дела и с его возрастом. Но кто в данном случае является настоящим убийцей, мистер Дуглас, как по-вашему?

— Его спровоцировал сам отец, — ответил Марк, и его голос дрогнул.

— Вот именно. Отец словно напрашивался на это. Он довел до того, чтобы его убили. Вот так же и с вашим шантажистом, мистер Дуглас. Видимо, вы намерены идти у него на поводу.

— Чушь! — резко заявил Марк. — Я очень богат, доктор. У моего отца было собственное большое состояние, а мать — из семьи нефтяных Прентисов. Все это перешло ко мне. Обычный шантажист требовал бы денег, чтобы удовлетворить свою жадность. А этот негодяй ненавидит меня — его единственное желание уничтожить меня, и он своего добился. Но только я намерен утащить его с собой на тот свет.

— И всех остальных тоже?

— Если не будет иного выхода.

Доктор помолчал. А спустя некоторое время медленно произнес:

— Ваша жена, Марк. Она очень красивая женщина. Вы ее любите?

— Да… да, конечно, люблю! — откликнулся тот. — И все равно…

— Что?

— Разве она не самый близкий для меня человек? Разве она не знает обо мне больше, чем все остальные? Разве ей не известна моя жизнь до самых мельчайших подробностей?

— Где-нибудь есть сведения о совершенном вами преступлении, которые она могла обнаружить? — поинтересовался доктор.

— Нет!

— Тогда…

Марк повысил голос:

— Она могла это видеть! Может, я разговаривал во сне! Откуда мне знать?

— Разве вы не были с ней счастливы?

— Я так думал. Несмотря на…

— Несмотря на что, Марк?

— Несмотря на то, что, когда мы поженились, она меня не любила. Я надеялся, что Кей полюбит меня, но… возможно, в этом шантаже выразилась ее месть.

— Почему же она вышла за вас замуж, если не любила вас?

— Спросите у нее. Спросите у нее! — Дуглас тяжело вздохнул. — Только это ничего вам не даст.

— Чтобы вам помочь, мне нужны хоть какие-то факты, — заявил Смит.

— Вы можете помочь мне только одним, доктор, — ответил Марк. — Убедите их, что я серьезно намерен со всем покончить. Напомните им, что осталось четыре дня, прежде чем кто-то сможет нас здесь потревожить. И если за это время шантажист сам мне не откроется, я сделаю все так, как и обещал.

— Хорошо, скажу, — машинально согласился доктор. Его трубка погасла, и он стал снова ее раскуривать. Пламя спички на мгновение ясно высветило его спокойное, невозмутимое лицо. — Существуют простые вещи, которые вы можете проверить, Марк. Например, выяснить, на какой бумаге были напечатаны письма шантажиста, сверить шрифт со шрифтами пишущих машинок, которые имеются у вас в офисе, дома и у друзей. Ведь эти восемь человек имеют доступ к весьма ограниченному количеству пишущих машинок. Вам не придется проверять их тысячами.

— Да все это я давно проделал! — с усталой досадой сообщил Марк. — Бумага — обыкновенная писчая для машинок, которую можно купить в любом магазине канцтоваров по всей стране, конверты также можно приобрести в любом почтовом отделении. Я проверил машинки в моем офисе, портативную машинку Кей, машинку Джеффа в «Ривертон таймс» и с дюжину других… Доктор! — страстно воскликнул он. — Неужели вы думаете, что я не пытался все выяснить? Неужели полагаете, что я не сделал все, что только мог придумать, прежде чем решился на такой крайний шаг?!

— Да, конечно, — согласился Смит. — Мистер Дуглас, поймите, подлец, который коверкает жизнь другого человека только ради удовлетворения собственного злорадства, должен быть невероятно извращенным и коварным по природе. Вы выросли с теми людьми, которых подозреваете, знали их всю свою жизнь. Мне представляется, что за столь большой срок такой извращенный и изощренный склад ума должен был проявиться не один раз. Есть ли среди них тот, кого вы подозреваете больше остальных?

Марк молчал. Его сигарета зашипела, когда он швырнул ее в озеро.

— Ну же, Марк!

— Я много раздумывал, взвешивая все факты и пытаясь вычислить шантажиста, — наконец медленно проговорил тот. — Возьмем, например, Ники. По натуре он немного садист, любит поиздеваться над людьми, постоянно разыгрывает грубые шутки, злится на весь мир. На него первого можно было бы подумать. Но есть один момент, который показывает, что Ники не может быть этим шантажистом. Видите ли, он — маклер. Банта прирожденный игрок и мошенник, картежник и лошадник. Он на всем зарабатывает деньги. За них способен продать собственную мать. Если бы Ники взялся шантажировать, неужели не стал бы требовать денег? Возможно, некоторое время получал бы чистое удовольствие, наблюдая за моими мучениями, но рано или поздно все равно захотел бы моих денег.

— И что же? — подтолкнул Дугласа Смит, когда тот замолчал.

— И вот так все остальные, — ответил Марк. — Я был ребенком богатых родителей. Когда-то мои друзья наверняка мне завидовали, может, даже ненавидели меня за это. Но с другой стороны, я им всем помогал. Я принял Джорджа в компаньоны; пристроил в дело Пола; помогал Ники, одалживая ему деньги, когда все остальные отказывали ему. Когда Пег нуждалась в работе, я предоставил ей место моего секретаря. Джефф был моим соседом по комнате в колледже, и это по моей протекции ему дали работу в «Таймс». Я всегда был с ними честным и справедливым, доктор. Ведь они были моими друзьями, понимаете? Никогда не просил расплачиваться со мной, никогда их не критиковал, не лез со своими советами, если меня не просили. Они были с детства моими друзьями. Я принимал их такими, какие они есть. — У него снова задрожал голос. — Подумать только, что один из них до такой степени меня ненавидит!

— Вы ничего не сказали о трех женщинах, — помолчав, напомнил доктор.

Вспыхнула спичка, и из темноты выступило напряженное лицо Марка с плотно сжатыми губами. Затем кончик сигареты ярко заалел, когда он затянулся.

— Я устал от этих разговоров, доктор. Если бы у меня были четкие основания для подозрений, разве я пошел бы на такое? Но я уже не могу этого выносить. Дело подошло к концу, чего бы мне это ни стоило.

— Марк, когда человек совершает преступление, он всегда вынужден за это расплачиваться, тем или иным способом. Я не читаю вам мораль. Просто так устроена жизнь. Нет ни одного вида преступления, начиная с убийства, которое в то же время не означало бы кражи — кражи жизни, кражи любви, репутации, душевного спокойствия, безопасности, денег или других жизненно важных вещей. А за кражу человек всегда платит, мистер Дуглас, таким же образом или равноценным ему. Если вы обнаружите вашего шантажиста и сумеете заставить его замолчать, вы все равно не обретете душевного спокойствия, потому что вам придется заплатить за совершенное вами преступление, каким бы оно ни было.

— Вы не знаете, о чем говорите, — буркнул Дуглас.

— Я не знаю, в чем заключалось ваше преступление, Марк.

— Это именно то, что я имею в виду. — Доски настила скрипнули, когда Дуглас поднялся на ноги. — Через четыре дня здесь появятся десять трупов, если я не сумею избавиться от моего врага! Мне жаль, что одним из них окажетесь вы. Сегодня вам страшно не повезло.

Доктор выбил табак из трубки в ладонь.

— Я никогда не считал, Марк, что везение очень много значит в вопросе выживания, — проговорил он. — И сейчас так не считаю. Спокойной ночи!

Часть вторая

Глава 1

Поднявшись на веранду, доктор Смит вошел в дом. Гостиная опустела, в ней оставалась только Ферн Стэндиш, которая по-прежнему спала в кресле у камина.

Доктор Смит подошел к камину и встал спиной к тлеющим уголькам, от которых поднималось приятное тепло. Здесь, в лесу, даже в июле после захода солнца пробирала холодная дрожь. Возможно, подумал он, этот холод не только атмосферного происхождения. Отчаянная решимость Марка убедила доктора, что его угрозы не пустые. Дуглас всерьез намерен совершить все, о чем говорит, и в его состоянии он способен на это, если только… Да, если только не будет обнаружен его шантажист, который пообещает хранить молчание о том, что ему известно, или если только в оставшиеся четыре дня доктор не сможет справиться с Марком. Ему пришло на ум сравнение этой задачи с работой подрывных групп во время войны. Он видел их в Лондоне, когда они пытались обезвредить неразорвавшиеся снаряды; наблюдал, как они осторожно выворачивали крышки с тончайшей резьбой, как, затаив дыхание, извлекали часовой механизм. Их дело могло иметь только два результата. Или бомба становилась безопасной, или внезапно взрывалась, уничтожая все вокруг себя. Марк был бомбой, а сам доктор — подрывником, и на карте стояла жизнь десяти человек. От одной этой мысли кровь стыла в жилах.

Девушка, спящая в кресле, пошевелилась и открыла глаза. Доктор почувствовал легкое смущение, которое всегда испытываешь, когда тебя застают смотрящим на спящего. Во сне люди беззащитные, как дети. В девушке было что-то такое, что взволновало доктора. Блондинка, но ее волосы имели более богатый, насыщенный золотом цвет, чем у Пег Нортон. У нее были пышные формы тела, и все в ней казалось слишком ярким: накрашенные ногти, красная губная помада и искусно подведенные веки. Но это не выглядело дешевым. На взгляд доктора, в такой броской яркости было что-то вызывающее. У девушки оказались голубые, явно близорукие глаза. Смиту почудилось, будто он проник в какую-то тайну, когда она огляделась вокруг. Наконец ее взгляд сосредоточился на докторе, и девушка сразу же села прямо, а затем, обнаружив, что все еще находится в кресле, выразила вслух разочарование.

— Так, значит, все уже кончено? — протянула она.

— Простите?

— Марка забрали? — спросила девушка.

— Боюсь, что нет, мисс Стэндиш, — ответил Смит. — Меня зовут Смит, доктор Джон Смит. Кажется, я вместе с вашими друзьями попал в западню.

— У вас есть сигарета? — поинтересовалась Ферн.

— Нет, но, возможно, найдется в этой пачке, что лежит на столе. — Он передал ей сигареты и галантно зажег для нее спичку.

— Вы умеете смешивать мартини? — задала тогда Ферн новый вопрос. — Там в баре есть все необходимое.

— Какой вам нравится мартини?

— Сухой. Просто сполосните шейкер вермутом.

Смит подошел к бару и приготовил такой сухой мартини, что его передернуло от одной мысли о вкусе напитка.

— Как вы здесь оказались? — полюбопытствовала девушка.

— Заблудился в лесу. Марк нашел меня и пригласил здесь остаться, — сообщил он.

— Очень милая шутка! — отреагировала Ферн Стэндиш. — Не могли же вы отказаться от приглашения под дулом автомата.

— Вот именно.

— Если бы кто-нибудь рассказал мне о чем-нибудь подобном, ни за что бы не поверила, — заявила она. — Спасибо, Джонни. — Ферн протянула руку к бокалу, который доктор едва не уронил. Его никто не называл Джонни с тех пор, как… словом, с тех пор прошло слишком много времени. — Полагаю, вы думали о том, как отсюда сбежать, — осушив одним долгим глотком бокал, произнесла она. — Все остальные тоже думали, только до сих порникто не придумал ничего дельного.

— Это не так просто, — заметил он.

— Будь это просто, не было бы так интересно, — отозвалась Ферн.

— Вы находите эту ситуацию интересной, мисс Стэндиш?

— Дорогой, зовите меня просто Ферн, — попросила она. — Терпеть не могу, когда мне напоминают о том, что я старая дева. Сказать по правде, за последние шесть лет мне впервые не приходится скучать.

— А до этого вам изредка бывало весело? — сухо спросил доктор.

— Шесть лет назад убили Уолтера, — пояснила Ферн, и ее взгляд помрачнел.

— Уолтера?

— Парня, за которого я собиралась замуж. Он был летчиком. Японцы сбили его над Тихим океаном. Тогда я была хорошенькой.

Смит улыбнулся:

— Разве сейчас вы не красивая?

— Нет, — отрезала она. — Я стала толстой, Джонни. Никогда не толстейте. От этого чувствуешь себя плохо… до, во время и после. Но еще хуже, когда вы останавливаетесь. Видите ли, я представляю опасность для всех девушек Ривертона. Разбиваю все эти прекрасные супружеские пары. У меня отсутствует нравственность, Джонни.

— Это удобно, — улыбнулся доктор.

— И да и нет. Не могли бы вы приготовить мне еще один мартини? — Она небрежно махнула рукой в сторону бара. — И не надо скупиться, Джонни. Наполните шейкер дополна, и выпьем вместе.

— Я меня такое ощущение, что мне лучше иметь ясную голову, — возразил он и, взяв ее бокал, вернулся к бару.

— Вот в чем разница между вами и мной, — заявила девушка. — Вы хотите выбраться отсюда, а мне все равно.

— В самом деле?

— Мой единственный шанс стать бессмертной. Ведь это будет современной Варфоломеевой резней в День святого Валентина. Нашу историю включат во все антологии преступлений, и мы станем знаменитыми.

— Странно, но посмертная слава меня не привлекает, — парировал доктор.

— Разрешаю вам, Джонни, держать меня за руку, когда Марк приготовится в нас стрелять. Вы мне нравитесь. Ну, хотя бы не причитаете надо мной.

— Не причитаю?

— Ну, не осуждаете меня за мое пристрастие к выпивке.

— Я никогда никого не осуждаю, Ферн, — проговорил доктор, ставя на маленький столик рядом с ее креслом наполненный вермутом шейкер. — На самом деле многие люди не по доброй воле избрали тот образ жизни, который ведут. В течение нашей жизни мы испытываем такой прессинг, такие конфликты, что лишь немногие из нас способны с этим справиться.

Она наполнила свой бокал и немного отхлебнула из него, подняв взгляд близоруких глаз на Смита.

— Вы считаете, что у Марка нет выбора?

— Нет, если ему не помочь.

— Как это?

— Ну, например, зубная боль вызывается давлением на нерв, — пояснил доктор. — Как бы ясно вы это ни понимали, одно лишь осознание причины этой боли не способно освободить от нее человека. Кто-то должен устранить само давление.

— Верно, — согласилась она. — Только никто не может вернуть мне Уолтера.

— Дорогое мое дитя, — мягко произнес он. — Уолтер был любим. Ваше счастье заключалось в том, что вы дарили ему вашу любовь без принуждения. Поверьте мне, существуют и другие люди, которые этого достойны. В этом смысле его можно вернуть.

Она допила мартини и снова наполнила бокал.

— Пожалуйста, Джонни, не нужно этих душеспасительных бесед. Любовь — это то, что случается само собой. Вы не можете призвать ее насильно.

— Простите, — сказал он.

— Джефф Корнуолл приятный парень, — сообщил Ферн. — Нам нравятся одни и те же вещи. Мы могли бы быть вместе. Только дело в том, что я не люблю его, а он не любит меня. Он любит Кей.

— Миссис Дуглас?

— Он всегда ее любил, — небрежно поведала она. — Хотя это я сумела заманить его сюда. Кроме него, из наших мужчин еще не женат только Ники, но этому скорпиону лучше было бы оставаться под тем камнем, из-под которого он выполз.

— Вам не нравится Ники?

— По натуре он насильник, — засмеялась девушка. — Мне нравятся необузданные, пылкие мужчины, но я предпочитаю сама вызывать эту страсть.

— Это звучит разумно.

— Только не по отношению к Ники.

Доктор машинально нащупал свою трубку.

— А как вы думаете, Ферн, кто морочит голову Марку?

— Какой-то подонок, — безапелляционно заявила она.

— Вы способны отличить подонка от дурака?

— Каждый из нас отчасти подлец и подонок, — философски заметила Ферн. — Возможно, даже вы, Джонни. Никогда нельзя сказать, когда человек поступит как последний подлец!

— Обычно когда кто-то слишком его донимает, — пояснил Смит.

Она снова взглянула на него, и, когда заговорила, ироническая нотка исчезла из ее голоса.

— В этом есть что-то непонятное. До сих пор Марк всегда прекрасно к нам относился. Если кто-то исподволь сводит его с ума, это действительно настоящая подлость, Джонни.

— Во всяком случае, пока это давление не устранено, наши жизни ни от чего не застрахованы.

В этот момент в дверях показалась Кей Дуглас в переднике, повязанном на тонкой талии.

— Ах вот вы где, доктор! — произнесла она. — Мы думали, что вы услышите нас на кухне, когда вернетесь.

— Мы тут немного познакомились с Ферн, — отозвался он.

— Вы видели Марка?

— Да, видел и разговаривал с ним.

— И что же?

— Думаю, для экономии времени мне лучше все рассказать всем сразу.

— Конечно. Мы накрываем на кухне стол для ужина. — Кей взглянула на шейкер, стоящий на столике рядом с Ферн. — Дорогая, ты не находишь, что тебе уже достаточно?

— Ой, только не надо этой материнской заботы, Кей! — протянула Ферн. — Терпеть не могу, чтобы меня опекали. Кроме того, разве приговоренным не разрешается выполнить их последнее желание? — Она подняла бокал, который наполнила уже в четвертый раз. — За нас, кому предназначено вскоре умереть…

Глава 2

В центре стола на большом блюде красовались два внушительных куска мяса, приправленных соусом и маслом. Рядом были расставлены блюдо поменьше с отварными овощами — зеленой фасолью и картофельным пюре, большая деревянная миска, наполненная зеленым салатом, и тарелочки с горячими рогаликами. Никто не сделал даже попытки приняться за ужин. Восемь пар глаз были прикованы к доктору Смиту, который уселся за стол рядом с Ферн.

— Ну, что у вас там произошло? — нетерпеливо поинтересовался Джордж Лукас.

— Я видел Марка, — ответил доктор. — Мы с ним побеседовали.

— И что вы думаете? — спросил Пол Радд.

— Думаю, он намерен выполнить свою угрозу, — сообщил доктор.

— Я имею в виду, что вы думаете о нем? Он сошел с ума? — уточнил свой вопрос Пол.

— Разве это имеет большое значение, мистер Радд? Единственное, что для нас важно, — это блефует он или нет. Так вот я думаю, что нет.

— Да, он не шутит, — поддакнула Кей.

— Ну и что это нам дает? — полюбопытствовала Пег Нортон. — Не можем же мы просто сидеть и ждать, когда это случится! Что нам делать?

— Вам не кажется, что нам лучше съесть ужин, пока он не остыл? — скромно предложил доктор.

— Господи, и вы думаете, что мы в состоянии есть?! — воскликнула Лорин.

— Но нам нужно поесть, — заметил Джордж.

— Ты как всегда поразительно практичен, Джордж! — воскликнул Ники.

— У нас есть одно преимущество, миссис Лукас, — сказал доктор, — это — время. Он дал нам еще четыре дня.

— Мистер Смит прав, — поддержал его Джордж. — Нам нужно спокойно и обстоятельно продумать, что делать.

Джефф Корнуолл разрезал мясо и разложил его по тарелкам. Все передавали друг другу блюдо с овощами. Но когда тарелки были наполнены, по-прежнему никто не проявил интереса к пище.

— У меня жуткое ощущение, будто он где-то здесь, подслушивает и смеется над нами! — проговорила Лорин.

— Ну и что? — откликнулся Джефф. — Кажется, среди нас еще никого не осенило, как отсюда выбраться.

— Есть только один способ, и мы должны как следует его обдумать, — заявил Пол. — Нужно схватить его. Кто-то из нас будет ранен, зато остальные спасутся.

— Назначаю тебя командиром группы, Пол, — немедленно отреагировал Ники. — За твой изысканный английский и всякое такое, идет, старина?

— Может, у тебя есть идея получше? — покраснев, спросил Пол.

— Разумеется, есть, — ответил Ники. — Нас здесь девять человек. Вот мы и бросимся бежать в девяти разных направлениях. Даже из автомата невозможно стрелять одновременно во все стороны.

— Придумано не так уж плохо, — язвительно и сухо оценил сказанное Джефф. — Мы находимся в четырех милях от шоссе. Дорога к нему ведет через густой непроходимый лес. Он убивает одного из нас, который бросился бежать по этой лесной дороге, и принимается не спеша догонять остальных. Здешние места Марк знает как свои пять пальцев, а мы этого леса не знаем.

— Лично я, — высказался Смит, — прежде чем рассматривать эти отчаянные шаги, предпочел бы обдумать план, при котором все могли бы выбраться отсюда без какого-либо кровопролития.

— Как? — хором отозвались пленники.

— Я готов поверить, что шантажист на самом деле существует и что он находится здесь, за этим столом. — Доктор обвел ровным взглядом всех сидящих. Все молчали. — Не думаю, что он добровольно выдаст себя, так как боится, что Марк его убьет. Он надеется, что мы, всей группой, каким-либо образом поможем ему выбраться отсюда целым и невредимым. Его спасение — в многочисленности заложников. Ему известно то, о чем не знают все остальные, — о преступлении Марка. Но он не может открыть ее, не выдав себя. Ни сейчас, ни когда-либо в другой раз. Однако мы все равно должны попробовать найти шантажиста или выяснить, в чем заключалось преступление Марка, а затем вычислить, кто мог о нем знать.

— Но Марк не совершал никакого преступления! — возмутился Джордж.

— А он говорит, что совершил.

— Не могу поверить, доктор. Это безумие. Неправда. Скорее всего, Марк это придумал, находясь в неуравновешенном состоянии.

— Возможно, — согласился доктор. — Тогда нам необходимо выяснить, что, по его мнению, он совершил, о чем узнал шантажист.

— Это становится интересным, — задумчиво произнес Джефф. — Марк определенно должен был совершить что-то ужасное, если он позволил довести себя до такого положения. Какое-то страшное преступление!

— Я попрошу вас вспомнить, — предложил доктор, — все, что произошло за последние шесть лет, а может, и раньше. Марк говорит, что первое письмо шантажиста он получил шесть лет назад, когда ему предложили стать судьей.

— То есть вскоре после того, как мы поженились, — уточнила Кей.

— Приблизительно в это же время умер и старый судья, — напомнил Джордж. — Это случилось прямо после того, Кей, как вы вернулись из свадебного путешествия.

— Да, — подтвердила она. — Практически Марку предложили занять место его отца.

— А от чего скончался судья? — поинтересовался Смит.

— От сердечного приступа, — ответил Джефф. — Он как раз находился здесь. Вышел на озеро половить рыбу. И просто упал в воду как подкошенный.

— У него давно болело сердце, — пояснила Кей. — Но он не слушался советов докторов. Говорил, что намерен жить нормальной жизнью, сколько ему отпущено судьбой. Судья не торопился умирать.

— Не возникало никаких сомнений в том, что его смерть последовала от естественных причин? — спросил доктор.

— Господи, нет, конечно! — отозвался Джефф. — У него просто остановилось сердце, вот и все. Ему было семьдесят. Он умер и упал с лодки. Все, включая самого судью, знали, что однажды именно так и случится.

— Однако заметьте, именно после этой трагедии шантажист и взялся за свое дело, — заявил доктор Смит. Он снова оглядел повернутые к нему лица, из которых ни одно не выдавало замешательства или тревоги. — Было ли это настоящее преступление или выдуманное, но Марк считает, что о нем мог знать любой из вас. Он сделал одно важное замечание, миссис Дуглас, — что это могли видеть вы!

— Но, мистер Смит!

— Не торопитесь все отрицать, — предупредил доктор. — Марк произнес очень важную фразу: «Возможно, она это видела!» Улавливаете смысл? Подразумевается, что это был физический поступок, который кто-то мог видеть и счесть преступлением. Но обратите внимание! Не просто один из вас, а любой из вас восьмерых. — Он сделал паузу, переводя взгляд с одного на другого. — Это дает нам какую-нибудь нить для догадок?

— Кажется, это означает, что во время совершения преступления все мы находились вместе, — предположил Джефф. — А я не припомню, чтобы за последние десять лет такое случалось часто!

Доктор вздохнул:

— Тогда дело значительно упрощается. Когда подобное происходило?

— В тот уик-энд, когда умер отец Марка, — сказала Кей. — Мы все находились здесь. Это была первая встреча старых друзей после нашей женитьбы.

Помрачневший Джефф не поднимал глаз от своей нетронутой тарелки.

— И еще Марк устраивал обед, на котором объявил о вашей помолвке, Кей, — глухим голосом напомнил он.

— И по этому случаю больше никто из посторонних не присутствовал? — спросил доктор Смит.

— Нет, только наша компания.

— Продолжайте, — попросил доктор. — А другие ваши встречи?

Все молча переглядывались между собой, стараясь вспомнить.

— Мы много раз встречались, — сообщила Кей, — только уже не ввосьмером. На вечеринках, в клубе на танцах — но там были и другие.

— Прошу вас, постарайтесь вспомнить, — потребовал доктор. — Если количество случаев, когда вы встречались всей теперешней компанией, так уж невелико, мы сможем напасть на какой-нибудь след.

Все вдруг оживленно заговорили, припоминая свои встречи, но при этом непременно кто-то вдруг говорил, что, кроме них, тогда были и посторонние или что отсутствовал кто-то из их компании. Доктор занялся едой, прислушиваясь и наблюдая.

Наконец Джефф заявил:

— Итак, доктор, насколько мы можем припомнить, было только два таких случая, когда мы встречались лишь своей тесной компанией.

— И разумеется, во время этих двух встреч не было совершено никакого преступления, — бесстрастно констатировал Смит. Он положил нож и вилку на край тарелки и продолжил: — Я увяз в этой волчьей яме так же глубоко, как и вы. И мне так же хочется выбраться из ней живым, как и всем вам. Я… я не решался выходить на первый план, но дело в том, что у меня есть некоторый опыт работы с криминалистикой и с преступниками. Собственно, моя работа и заключается в том, чтобы заниматься с психически больными людьми. Кто-нибудь должен взять на себя руководство, чтобы найти выход из создавшегося положения. Короче, у меня есть два предложения.

— Мы вас слушаем, — откликнулся Джордж.

— Если бы я смог побеседовать с каждым из вас наедине, выслушать его собственный рассказ и мнение, возможно, я смог бы заметить такие частицы этой головоломки, которые вам кажутся утраченными, но которые, очевидно, находятся прямо перед нами, только мы их не видим. Когда вы вместе вспоминаете различные моменты вашей жизни, противоречите друг другу, скрываете свои личные мнения и подозрения, я не могу сложить ваши показания в полную картину.

— Лично я не возражаю против этого, — поддержал его Джордж и обвел глазами присутствующих в поисках поддержки.

Все молча с ним согласились.

— И второе, — сказал доктор. — Мне необходимо поработать с Дугласом. Думаю, время от времени он пойдет на общение со мной. Может, мне удастся уговорить Марка отказаться от его намерения. Возможно, я смогу убедить бедолагу, что я ему друг и что есть иной, более безболезненный выход из этой дилеммы. Может быть, мне даже удастся заставить его признаться в своем преступлении. Но… для вас всех это представляет некоторую опасность.

— Да разве можно оказаться в худшем положении? — недоверчиво воскликнул Пол.

— Только в том случае, если Марк потеряет самообладание и начнет действовать раньше, чем намеревался, — уточнил доктор. — С одной стороны, может, я и смогу убедить его отказаться от своей идеи. С другой — могу подтолкнуть его к неожиданному, взрывному поступку. Вы готовы пойти на такой риск?

— Постойте! — произнес Джефф с каким-то удивлением. — Вы ведь доктор Смит, не так ли? — Он шлепнул себя по лбу. — Не понимаю, как это я сразу не сообразил?! Наверное, из-за вашего имени, которое такое… такое…

— Незапоминающееся, — помог ему Смит, улыбнувшись.

— Послушайте, ребята! — обратился Джефф к своим старым друзьям. — Ведь доктор Смит — один из самых выдающихся экспертов по криминальной психиатрии и преступлениям. Он участвовал в разбирательстве многих случаев. Настоящий профессионал в этих делах. Мы будем круглыми идиотами, если не станем исполнять в точности все, что он предложит.

Джордж Лукас снял очки и тщательно протер стекла.

— Мне тоже следовало это понять, — извиняющимся тоном произнес он. — В этом есть какая-то ирония судьбы. Понимаете, в прошлом году Марк ездил в Вермонт, чтобы присутствовать на суде, где вы выступали со своими показаниями, доктор.

— Он говорил мне об этом, — кивнул Смит.

— Думаю, мы проявили бы мудрость, позволив доктору заняться этим делом, — заключил Джордж.

— Как, Джонни, вы у нас знаменитость? — пропела Ферн. — И ни словом мне не обмолвились!

Казалось, то, что все узнали, кем на самом деле был заблудившийся старый рыболов, разрядило напряжение. Маленькое общество сейчас напоминало кучку пассажиров судна, потерпевшего кораблекрушение, которые вдруг обнаружили, что один из них разбирается в навигации.

— Я готов попытаться справиться с двумя аспектами нашей ситуации, — сказал доктор, — но есть еще и третий, организовать который предоставляю вам.

— О чем вы? — не понял Джефф.

— Сейчас у нас заканчивается понедельник, — пояснил доктор. — Если я не добьюсь успеха к вечеру пятницы, тогда останется только один шанс.

— Вы имеете в виду — пойти на риск и обезоружить Марка?

— Да, и я предлагаю вам заняться этим вопросом. Кто-то из нас может при этом погибнуть. Надо решить, кто возьмет на себя самую опасную сторону операции, кому будут представлены самые надежные шансы спастись, разработать точный план действий. Все это предстоит обсудить именно вам. Но прошу вас не предпринимать никаких действий, пока я вам не скажу.

— А до этого что нам делать? — спросила Кей.

— Помогать мне всеми способами, какие только в ваших силах, — объяснил доктор. — Рассказать мне все, что вам известно, ничего не скрывая. Но главное, не делать ничего такого, что может побудить к действиям Марка. Думаю, я смогу убедить его, что пытаюсь помочь ему обнаружить шантажиста. Но если хоть один из вас за это время сделает неверный шаг, Марк может убить меня за предательство, а потом займется вами.

— Доктор, с радостью вам подчиняемся, — сказала за всех Кей. — И я очень надеюсь, что вы нам поможете.

Глава 3

— Если бы меня спросили, — рассуждая, Ники Банта вставил сигарету в черный мундштук, — я сказал бы, что мы слишком быстро решили раскрыть наши жизни незнакомцу, который только что появился из леса.

Вместе с супругами Лукас он сидел перед камином в гостиной. Пол Радд и Пег Нортон куда-то вышли. Джефф и Ферн мыли на кухне посуду. Кей уединилась с доктором Смитом в маленькой библиотеке.

— Он вовсе не незнакомец, — возразил Джордж, по привычке полируя стекла очков. — Доктор выдающийся авторитет в одной из самых деликатных областей уголовного права — в решении вопроса о вменяемости преступника. Джеффу, как журналисту, и мне, как адвокату, следовало сразу его узнать. Это просто потому, что он такой… как бы это сказать…

— Невыразительной внешности, — подсказал Ники.

— Я не согласна, — заявила Лорин. — После того как целых два дня вы все только ходили вокруг да около, я считаю, он просто гений. По крайней мере, у него есть конкретные предложения.

— А я считаю, что позволить ему поработать с Марком — безумие, — сказал Ники. — Это все равно что пустить на пороховой завод сорванца мальчишку с коробком спичек.

— Ничего подобного! — возмутился Джордж. — Этот человек — специалист.

— Специалист или нет, а он играет моей жизнью, — заметил Ники. — Когда дело касается такой высокой ставки, я предпочитаю играть сам.

— Дело касается не одной твоей жизни, — напомнила Лорин, — и, пожалуйста, не забывай об этом.

— Я беспокоюсь только о моей жизни, дорогая, — отозвался Ники, потом раскурил сигарету, глубоко затянулся и добавил: — Подумать только, кто-то целых шесть лет шантажировал Марка и ни разу не потребовал у него ни цента! Клянусь, мне это кажется просто выдумкой!

— Вполне возможно, — согласилась Лорин.

— Рад, что ты это понимаешь, — отреагировал Ники. — Значит, знаешь, что я не могу быть этим шантажистом.

— Ничего такого я не знаю! — сухо отрезала Лорин. — Это именно такое дело, которого можно от тебя ожидать. В нашей компании ты единственный способный получать удовольствие от подобных занятий.

— Спасибо на добром слове, дорогая! — картинно поклонился Ники.

— Честно говоря, я часто задумывалась, не имеешь ли ты что-нибудь на Марка, — призналась Лорин. — Иначе невозможно понять, почему он тебя терпит.

— Ты не понимаешь Марка, дорогая.

— Думаю, понимаю.

— Очевидно, нет, иначе он не сбежал бы от тебя и не женился бы на Кей.

— Да прекратите вы! — крикнул Джордж.

Ники взглянул на него маленькими пронзительными глазками:

— Догадываюсь, что тебя эта ситуация раздражает еще по некоторым соображениям. Бедняга Джордж! Даже если мы отсюда выберемся, твое дело все равно труба.

— Что ты имеешь в виду?

— Надеюсь, ты не думаешь, что люди обращаются со своими юридическими проблемами к «Дугласу и Лукасу» из-за тебя? Нет, дружище, они это делают только из-за Марка. А когда он окажется в сумасшедшем доме, придется тебе охотиться за машинами «Скорой помощи».

— Какая же ты сволочь, Ники! — возмутилась Лорин.

— Тебе тоже палец в рот не клади, дорогая! — отпарировал этот.

— Нет смысла сейчас спорить о будущем или о прошлом, — рассудительно проговорил Джордж. — Вопрос в том, как нам выбраться из западни. И не время сейчас ссориться, злословить на счет друг друга. Если мы хотим выйти отсюда живыми, нам нужно держаться заодно. Давайте лучше вспомним о том обеде, когда было объявлено о помолвке.

— Я помню, что Джефф и Лорин чуть не упали в обморок от удивления, — немедленно сообщил Ники. — Ты-то, дорогая, была уверена, что опутала Марка, а Джефф то же самое думал о Кей.

— Мы с Марком были просто друзьями, — заявила Лорин.

— Только ясно это стало тебе именно в тот вечер, — усмехнулся Ники. — Вплоть до него ты потихоньку прикидывала, какие изменения сделаешь в доме Марка, когда умрет старый судья, а вы с ним поженитесь.

— Ложь, и ты это знаешь! — Лорин даже побелела от злости.

— Да, конечно. Я знаю, вы с Джорджем всегда были родственными душами, — продолжал Ники. — Правда, почему-то до этого ты никогда не назначала Джорджу свидания. Что ж, Джордж, лучше уж быть вторым, чем вообще никаким. Верно?

— Я не обязана выслушивать эти гадости! — Лорин вскочила со стула.

— Как же ты должна ненавидеть Марка за то, что он дал тебе отставку, — не унимался Ники. — Если подумать, то именно ты можешь его шантажировать. Что у тебя есть на него, дорогая?

Лорин демонстративно повернулась к нему спиной и поспешила уйти на кухню. Ники, усмехаясь, посмотрел ей вслед.

— Ты выбрал не самый подходящий момент, чтобы издеваться над людьми, Ники, — с мягким укором заметил Джордж.

— А кто тут издевается? — отозвался тот. — Я действительно считаю, что Лорин и Джефф самые подходящие кандидатуры для шантажиста. Кто еще мог так ненавидеть Марка? Не ты. Не я. Не Кей, не Пег и не Пол. Мы все так или иначе зависели от него. Не Ферн. Она ни к кому не испытывает ненависти, кроме как, может быть, ко мне. Кстати, какой же она лакомый кусочек! Жалко, что мне не удалось к ней подкатиться. Подозреваю, я единственный, кому она отказала.

— Не следовало бы так говорить о Ферн, — одернул его Джордж.

— Господи, Джордж, что ты за бездарное ничтожество! — воскликнул Ники.

Глава 4

Пол Радд и Пег Нортон сидели в оружейной комнате, где вдоль стен стояли сиротливо опустевшие стеклянные витрины. В углу комнаты в углублении перед окном находился диванчик с подушками, на котором они и сидели в темноте, крепко сжимая руки друг друга. Пег остановила Пола, когда тот хотел включить свет.

— Нас могут увидеть снаружи. Меня это страшно нервирует.

— Пег, дорогая, я хочу, чтобы ты была уверена в одном, — проговорил Пол. — Ты выберешься отсюда живой и невредимой.

— Каким образом?

— Потому что я ни на минуту не выпущу тебя из виду, — ответил он. — Потому что я всегда буду стоять между тобой и Марком. Понимаешь, все, что говорит этот замечательный доктор Смит, очень верно и разумно. Но в конце концов нам придется применить силу. Я это чувствую.

— Пол, о чем ты?

— Я хочу сказать, что нам придется схватить Марка. Конечно, в этот момент кто-нибудь из нас может быть ранен или даже убит. Но зато другие спасутся. Я хочу, чтобы ты дала мне слово, что останешься в стороне, когда до этого дойдет. Не будешь принимать в этом участия.

— Пол! И ты намеренно так поступишь? Пойдешь прямо на этот автомат, чтобы… чтобы я…

— Обещаю тебе, Пег, ты выйдешь отсюда так или иначе. Можешь на это рассчитывать.

— О, Пол! — У нее вырвался тихий отчаянный плач.

— В чем дело, Пег?

— Я была такой подлой! Не давала тебе ни минуты покоя.

— Все в порядке, Пег, — успокоил он ее. — Правда. Я все понимаю.

— Ты не понимаешь. Я всегда думала только о себе — только и знала, что прикидывать да просчитывать свое будущее.

— Все нормально, — нежно произнес Пол. — Я знаю, что недостаточно хорош для тебя, Пег. Знаю, что совсем тебе не подхожу. Если бы мне повезло когда-нибудь убедить тебя… это единственная моя мечта.

— Пол!

— Я знаю, Пег. Я понимаю, ты можешь найти кого-нибудь, кто больше соответствует твоему идеалу, кто сможет дать тебе то, чего я не в состоянии дать. Разные интеллектуальные удовольствия, которых я не могу позволить или не могу оценить. Я все это понимаю.

— О, Пол! — Пег тихо заплакала.

— Иногда мне казалось, что человек, которого ты действительно любишь, — это Марк. Ты с ним работаешь, знаешь его, наверное, лучше, чем кто-либо, кроме, конечно, Кей. У него есть все, что можно предложить девушке, — деньги, положение в обществе.

— Боже мой! — простонала Пег.

— Я знаю, что ты боролась. И знаю, в тебе продолжалась бы эта борьба, если бы ты вышла за меня замуж. С ним — или с другим вроде него — у тебя было бы все, чего только может пожелать женщина. Роскошная одежда, представительные друзья, путешествия.

— Да что такого есть у Кей? — возразила Пег. — Ровно ничего! Ни мира, ни Покоя. Наконец, эта жуткая ситуация… Представь себе, что она чувствует. Ведь это ее муж угрожает всем нам.

— Никто не мог подумать, что все так обернется. Казалось, у нее есть все.

— В этом-то и проблема, неужели ты не понимаешь, Пол? Что кажется хорошим и что на самом деле хорошо. Как объяснить разницу? Как выбрать? Вот в чем проблема. Нам пришлось столкнуться со всем этим ужасом, прежде чем я поняла, что ты… что ты любишь меня настолько сильно, чтобы… умереть, если это будет единственный способ…

— Этого еще не случилось. Может, доктор Смит что-нибудь и сделает, — предположил Пол. — Кстати, что ты о нем думаешь, Пег?

Она вытерла глаза платком.

— Мне жаль, Пол, что мы с тобой не поговорили вот так до этого. Скажи мне, твое ощущение ценностей отличается от моего… Допустим, мы обнаружим, кто был этим шантажистом. И неужели отдадим его Марку, чтобы спасти остальных? Ведь ты понимаешь, что может случиться. Марк его убьет. А мы фактически окажемся соучастниками убийства.

— Не думаю, что у нас появится такая возможность, — отозвался Пол. — Помнишь, как сказал доктор Смит? Его спасение в количестве заложников. Шантажист знает, что с ним будет покончено, если он откроется. Да и как мы его обнаружим, если только он сам в этом не сознается? У нас нет ничего, чтобы вывести его на чистую воду.

— Думаю, если бы у нас было время заняться расследованием, мы могли бы на что-нибудь натолкнуться, — возразила Пег.

В темноте Пол снова поймал ее руку:

— Ты была рядом с Марком. Ты была его секретарем шесть лет. Ты когда-нибудь догадывалась, что его шантажируют?

— Нет.

— А сейчас есть что-нибудь, на что ты могла бы указать и заявить: «Мне следовало бы знать, что его мучают»?

— Нет, — медленно протянула Пег. — То, как он в последнюю минуту менял свои планы, просто казалось чертой его характера.

— Вот видишь! — воскликнул Пол. — Ты, Кей и все мы близко знаем его, но никогда ничего не подозревали, мы не можем вспомнить ничего такого, даже теперь, когда знаем, что он был жертвой шантажа. Как же может человек, совершенно его не знающий, извлечь что-либо из этих фактов?!

Глава 5

— Мое первое преимущество перед всеми вами, миссис Дуглас, заключается в том, что я буду смотреть на все с иной точки зрения, — начал беседу с Кей доктор Смит.

Они устроились в маленькой библиотеке, все стены которой были заставлены полками с книгами. Кей развела огонь в камине и теперь сидела на стуле, наклонившись вперед, опершись локтями на колени и свесив перед собой стиснутые ладони. Порывистое пламя в камине бросало причудливые тени на ее красивое лицо. Доктор уселся в кресле, отодвинув его за пределы освещенного круга.

— Второе мое преимущество, — продолжал он, — заключается в том, что у меня нет предвзятого мнения, хорошего либо плохого, о каждом из вас. Вы скажете: «Джефф не мог этого сделать» или «Это не в характере Джорджа». Ваше отношение к ним лишено перспективы и окрашено эмоциями. Мое же совершенно свободно от каких-либо ассоциаций, а потому объективно и бесстрастно.

— Что вы хотите узнать? — спросила Кей.

— Все. Не только то, что вам, миссис Дуглас, представляется важным. Я хочу услышать полную и подробную историю о вас, о вашем муже и об остальных членах вашей компании. Говорите мне обо всем.

— Это займет много времени.

— У нас есть четыре дня, — спокойно напомнил доктор. — Факты об этих людях, спрятанные глубоко под вашим мнением о них, могут сообщить о том, что нам необходимо выяснить.

— С чего же мне начать?

— С чего угодно. Последовательность не имеет значения.

— Возможно, мне стоит начать с признания, что я не люблю Марка и никогда его не любила — в романтическом смысле. — Кей отвернулась от огня и с некоторым вызовом посмотрела на Смита. Но в темноте он казался лишь смутной, молчаливой тенью. — Я пытаюсь вам объяснить, что вышла замуж за Марка не потому, что была страстно влюблена в него, — продолжила она. — А также не из-за денег и не из-за его положения в обществе. Я вышла за него замуж, потому что была чрезвычайно обязана ему и его отцу. Я не была с ним несчастна, правда не была. Марк всегда давал мне все, чего я хотела, — кроме детей. По какой-то причине мысль о том, чтобы завести детей, доводила его чуть ли не до истерики. Я никогда не понимала почему.

— А сейчас вы, конечно, это понимаете, — пробормотал доктор.

— Потому что его шантажировали? Это не приходило мне в голову.

— Не очень-то надежное положение для отца семейства, — заметил доктор. — Видите, миссис Дуглас, как один только факт, о котором вы не знали столько лет, так просто объясняет другие вещи, которые вы не понимали? Вот такие-то моменты мы и пытаемся обнаружить.

Кей некоторое время молчала, затем снова заговорила:

— Я родилась в Ривертоне. Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было два года, и я совсем их не помню. Меня воспитали дедушка с бабушкой. Мой дед, Сэм Тэннер, был старшим клерком в конторе судьи Оуэна Дугласа. Социально я не принадлежу к кругу Дугласов, но дети не понимают этих различий. Я на два года младше Марка, но к тому времени, когда начала ходить в школу, уже знала его. Когда ему исполнилось девять лет, судья пригласил меня на его день рождения, через моего дедушку. С тех пор я стала членом кружка детей, в который входили Марк, Джефф и Лорин. Остальные присоединились к нам, когда мы уже заканчивали школу. Единственный человек, которого я никогда не понимала, — это Ники. Даже ребенком он был типичным Макиавелли. Именно Ники затевал все наши проделки, руководил ими и неизбежно нас подставлял, так что нас наказывали. Но Марк считал его интересным, поэтому всегда настаивал, чтобы он был с нами. Кроме него, Ники никто не любил.

Так вот, мы все вместе ходили в школу. В те дни… Вы же понимаете, как дети начинают влюбляться. Моим возлюбленным был Джефф. Я… я была ужасно в него влюблена. Марк всегда и везде ходил вместе с Лорин. К тому времени, когда оба парня поступили в колледж, мы все думали, что так всегда и будет. Я носила значок студенческой организации Джеффа, когда он дал обет. В старших классах мы с Джеффом серьезно говорили о том, чтобы пожениться. Нам только нужно было подождать, пока он не найдет хорошую работу, потому что ни у него, ни у меня не было финансовой поддержки. Но потом, в первое же лето после окончания колледжа, все изменилось.

Кей замолчала, взяла кочергу и помешала поленья в камине. В трубу взвился целый фонтан огненных брызг.

— Марк сделал мне предложение, — наконец заговорила она. — Я… Я была потрясена. Он никогда не оказывал мне предпочтения. Я считала, что он любит Лорин. Но Марк сказал, что всегда меня любил, только никогда об этом не говорил, потому что Джефф был его другом. Марк попросил меня стать его женой, заявил, что от этого зависит его счастье. Объяснил, что просто не может стоять рядом и смотреть, как Джефф женится на мне, без того, чтобы не отщипнуть и себе кусочек счастья.

Я отказала ему. Причем постаралась это сделать очень мягко. Я ведь любила Джеффа! Марк принял мой отказ довольно спокойно, я даже думала, что с этим покончено навсегда… И ничего не рассказывала Джеффу. Они с Марком были такими друзьями, что я не видела причин, чтобы каким-то образом помешать их дружбе. Не предполагала, что когда-нибудь снова вернусь к этому разговору. Но вернулась, и очень скоро. Он состоялся с отцом Марка, судьей!

Снова последовала долгая пауза. Доктор Смит сидел так тихо, что не было слышно даже его дыхания. Наконец Кей продолжила:

— Оуэн Дуглас пришел однажды к нам днем, когда дома не было ни бабушки, ни дедушки. Дедушка, конечно, находился в конторе, но только позже я поняла, что судья постарался устроить так, чтобы и бабушки в это время не оказалось.

Судья был… О, он был очень внушительным! Не могу найти более подходящего слова. Такой же высокий, как Марк, но гораздо более крупный, ширококостный. Вот только если Марк был застенчивым и замкнутым, то судья наоборот — динамичным и… ну прямо ураган! Густые брови, низкий голос, подвижное, выразительное лицо. И, понимаете, самый богатый человек в городе. Ему принадлежал самый большой дом. Он был влиятельным политиком, принимал участие в управлении школами, больницами — словом, во всем. По-моему, Оуэна не интересовали ни деньги, ни выгода, больше всего он любил власть — ему нравилось управлять всем. А теперь судья задумал устроить мою жизнь, хотя сначала я и понятия об этом не имела.

Он начал с того, что ему известно о сделанном мне предложении Марка. Оказывается, Оуэн наблюдал, как я подрастаю, и втайне всегда надеялся, что мы с Марком будем вместе. Еще сказал, что Марку не хватает твердости, а я именно такая девушка, которая может ему это дать. Марк хотел стать моим мужем, а судья хотел, чтобы у его сына было все, чего он хочет.

Я ответила, что очень польщена его высокой оценкой моей особы, но что я уже отказала Марку. Судья попросил меня пересмотреть мое решение. Тогда я объяснила, что не могу этого сделать, потому что люблю другого.

И тут Оуэн разразился целой лекцией. Мол, место романтической любви в романах, а не в реальной жизни. А я должна рассуждать практично и реалистично. Марк может сделать все не только для меня, но и для моих деда с бабушкой! Он все говорил, говорил и говорил. И о том, как будут довольны мои родные, и о том, что двое людей, живущих вместе без экономических и социальных проблем, непременно полюбят друг друга, и это будет настоящая любовь, а не детская эмоциональная влюбленность глупых и неопытных школьников…

Его мощный голос и вся его внешность пугали меня, но я стояла на своем. Я связана с Джеффом обязательством. Я люблю его. Я очень польщена, что семья Дугласов считает меня достойной быть ее членом, но намерена стать миссис Джеффри Корнуолл. И точка. Я так думала.

Потом судья заставил меня пообещать, что я обговорю все с моими стариками. Мне ничего не стоило дать такое обещание. Я знала, они поймут меня и поддержат в моем решении. — Кей откинулась на спинку стула и потерла ладони, словно озябла.

— Но они вас не поняли? — впервые за все время спросил доктор.

— И да и нет, — медленно проговорила она. — Сказали, чтобы я делала то, что хочу. Но!.. Даже сейчас, когда они давно умерли, мне кажется предательством, доктор Смит, говорить об этом. Я…

— Ваш дедушка однажды совершил небольшую кражу, — нетерпеливо подсказал доктор. — Судья покрыл его. А теперь он ожидал, чтобы с ним расплатились. В этом мире шантаж кажется уже каждодневным общим местом.

— Не совсем так, — возразила Кей. — Я имею в виду шантаж. Если бы я отказалась, не думаю, что судья стал бы требовать моего согласия от деда.

— Вы не думаете? Или вы не знаете, требовал он этого или нет?

— Дело в том, что дед был обязан всем — своей свободой, спокойствием, своей работой, своей жизнью — судье Дугласу. В этом смысле, доктор Смит, я тоже всем обязана судье. Я бы выросла в сиротском приюте, если бы дед оказался в тюрьме. Это был большой долг.

— Достаточно большой, чтобы отвергнуть человека, которого вы любили, и дать Марку меньше того, на что он имел право?

— Что вы имеете в виду?

— Он имел право на то, чтобы жена его любила.

— Этого он не требовал! — резко заявила она. — Марк знал о моих чувствах. И сам шел на риск, что, возможно, я никогда не смогу его полюбить!

— Извините, что прервал вас, — мягко прекратил спор доктор. — Продолжайте, миссис Дуглас.

— А больше не о чем рассказывать. Я буквально разрывалась между моим чувством к Джеффу и долгом по отношению к дедушке. Возможно, была еще недостаточно взрослой, чтобы правильно все оценить. Но так или иначе, в конце концов решила, что должна сделать то, чего от меня требуют. Я никогда не говорила правды Джеффу. Я его даже не предупредила. Он и сейчас ничего не знает. Что я могла ему сказать? Моя помолвка с Марком была объявлена на вечеринке, и через три недели мы поженились. Потом уехали на шесть месяцев в свадебное путешествие. Судья умер через две недели после нашего возвращения.

— Полгода — слишком долгий срок, чтобы спасти счастье, — заметил доктор.

— Да. — Голос Кей упал до едва слышного шепота. Затем она повернулась к доктору. — Я была с вами совершенно откровенна. Но поможет ли это вам?

— А Марк знает, что вы изменили свое решение из-за вмешательства его отца, миссис Дуглас?

— Не от меня, — сказала Кей. — Марк никогда ничего не говорил, что дало бы мне понять, что он в курсе. Это ведь из тех вещей, которые вырываются в… во время ссоры.

— Вы с ним ссорились?

— Не больше, чем другие, может, даже меньше. У всех супругов, доктор, случаются такие моменты.

— И почему, считал Марк, вы решили выйти за него замуж? — спросил доктор. — Ведь он знал, что вы никогда его не любили. Не думает ли он, что это из-за его денег? Как вы объяснили ему, что изменили свое решение?

— Я… Я…

— Да, миссис Дуглас?

— Ну, сказала, что, до тех пор пока он не сделал мне предложение, я не осознавала, что неравнодушна к нему. Что всегда думала, будто он влюблен в Лорин. И что если он готов рискнуть, то я постараюсь дать ему то, чего он хочет, — любовь и привязанность.

— И вы думаете, он вам поверил?

— Я знаю только одно, доктор Смит, Марк очень хотел на мне жениться. В этом я никогда не сомневалась. Видимо, сказал об этом отцу, а судья подтолкнул его испытать судьбу и еще раз сделать мне предложение.

— Как вы считаете, миссис Дуглас, почему судья так желал видеть вас своей невесткой?

— Иногда мне кажется, просто потому, что он любил, чтобы все было так, как он того желает, — ответила Кей.

Доктор погрузился в молчание — столь долгое, что Кей отвернулась от камина посмотреть, не заснул ли он. Наконец Смит пошевелился в кресле и заговорил:

— Из того, что вы мне рассказали, миссис Дуглас, у меня начинает проступать портрет Марка. Должен признать, я еще не совсем отчетливо его вижу. Человек слишком застенчивый, чтобы дать вам понять, что любит вас, практически все это время ухаживает за Лорин. Затем, очевидно подбадриваемый отцом, набирается смелости просить вас выйти за него замуж. Принимает ваш отказ, в котором не должен был сомневаться, поскольку знал о вашем чувстве к Джеффу Корнуоллу. Должно быть, он сильно поразился, когда вы передумали. И что же должен был думать, этот неуверенный, застенчивый мужчина, долгое время не имеющий смелости признаться вам в своей любви, потому что знал, что вы любите другого? Даже когда вы приняли его предложение, он должен был понимать, что вы сделали это по другим причинам, а не потому, что не устояли перед его обаянием. Из-за его денег? Это не подняло бы вас в его глазах. Из-за его положения в обществе? Вряд ли это польстило его самолюбию, потому что сам он не заработал ни денег, ни положения. Что он чувствовал — скромный и необыкновенно застенчивый человек?

— Он казался очень счастливым, — сказала Кей.

— Не имеет значения, каким он казался, — несколько резко возразил доктор. — Он «казался» преуспевающим адвокатом, счастливо женатым, обладающим роскошью и надежностью, какие только может дать большое состояние, а вскоре превратился в потенциального массового убийцу, готового уничтожить жену и друзей, в человека, признавшегося в содеянном преступлении, в жертву злобного шантажиста. Меня не очень интересует, миссис Дуглас, каким он «казался». Внешнее впечатление от этого человека не представляется мне слишком надежным.

— Не знаю, доктор, как лучше это определить. Марк был очень терпеливым, очень нежным, когда мы поженились. Не торопил меня проявлять к нему пылкую любовь. Казалось, он — ну, вот опять казалось! — понимает бурю чувств в моейдуше. В наш медовый месяц мы отправились в Мексику, а потом в Южную Америку. И приблизительно через месяц я почувствовала, что мне с ним легко, приятно. Он был очень мягким, застенчивым, чутким… Всегда легко приспосабливался к моему настроению.

— Приспосабливался?

— Все изменилось вскоре после нашего возвращения домой. Как вы знаете, почти сразу же умер его отец. Они были очень близки, поэтому я восприняла изменения в Марке как временные в результате утраты отца. Я… я знаю достаточно о вашей области, доктор, о психиатрии, чтобы понимать внутреннее потрясение, связанное со смертью родного человека.

— И как же Марк изменился?

— Он всегда был очень умерен в питье. А тут начались настоящие запои. Когда Марк напивался, он терял свою неуверенность и застенчивость и превращался в ужасную карикатуру на своего отца. Становился властным, оскорбительно требовательным по отношению ко мне и своим товарищам. Когда запой проходил, начинал терзаться от стыда и угрызений совести.

— Это ведь было приблизительно в то время, когда, как он говорит, появился шантажист, — заметил доктор. — Следовательно, даже в этом случае причины его поведения могли быть иными, чем вы думали. Напивался от отчаяния, но не потому, что не стало его отца, а потому, что существовала угроза его благополучию, может, даже свободе. То, что шантажист угрожал передать сведения о его преступлении окружному прокурору, дает понять, насколько была велика эта опасность.

— Каковы бы ни были причины, но после нашего возвращения из свадебного путешествия он стал совершенно другим человеком, — продолжила объяснение Кей, — беспокойным, вспыльчивым, постоянно расспрашивал меня о том, что я делала, с кем виделась, что мне сказали и что я говорила кому-то. У меня часто возникало чувство, когда Марк внезапно появлялся дома, что он какое-то время шпионил за мной, надеясь застать меня за чем-то постыдным… бог знает за чем! — Она вздрогнула и поплотнее укуталась в жакет. — Точно такое же ощущение я испытываю последние сорок восемь часов, что Марк постоянно подслушивает и подглядывает за мной.

— Подозреваю, это так, — согласился доктор, задумчиво потирая подбородок. — А то преступление, которое, как Марк говорит, он совершил, вы действительно не знаете, что это могло быть, миссис Дуглас?

— Господи, представления не имею!

— А до смерти отца он никогда не напивался?

— Никогда.

— Кажется, у судьи был необыкновенный характер, — пришел к выводу Смит. — Видимо, он скрыл кое-какие неприглядные поступки вашего деда. Наверняка покрывал и Марка. Но после его смерти сведения о совершенном Марком преступлении могли попасть в чужие руки… — Доктор задумался. — Если только не считать его замечания, что вы могли видеть, как он совершил это преступление.

— С того самого момента, как Марк сказал об этом в субботу вечером, я сломала себе голову, — призналась Кей. — Когда мы были в свадебном путешествии, не было и намека на какие-либо проблемы. После нашего возвращения — когда умер его отец и он так сильно и резко изменился — я могу отчитаться буквально за каждую минуту жизни Марка. С того дня, как мы поженились, не было дня, чтобы я его не видела, чтобы не знала, где он находился и как проводил время. В свои деловые поездки Марк никогда не отправлялся без меня. Всегда настаивал, чтобы я ехала с ним, даже если это была поездка всего на сутки. Вы ведь думаете, что сейчас, вспоминая обо всем, я наткнусь на какую-то странность в прошлом… Но ничего нет, буквально ничего!

— Вы так и не вспомнили другие случаи, когда ваша компания проводила время вместе, за исключением вечеринки в честь вашей помолвки и уик-энда, когда умер отец Марка?

— Нет, всегда либо был кто-то еще, либо отсутствовал кто-то из наших друзей. Видимо, были отдельные моменты, но не такие встречи, когда мы вместе проводили достаточно много времени.

— И все-таки Марк утверждает, что один из вас восьмерых видел, как он совершил преступление — или знает об этом, и что это не может быть никто другой, а только члены вашей компании. Преступление, которое может стоить ему свободы, столь серьезное, что он скрывает его ценой своего психического здоровья и ради его сокрытия теперь готов пойти на убийство. Если Марк готов отказаться от жизни, чтобы скрыть это преступление, тогда оно должно быть очень серьезным! Или, — и доктор слабо усмехнулся, — оно «кажется» ему таким серьезным. Какое же преступление равносильно убийству? Только убийство! Но Марк никого не убивал — по крайней мере, до сих пор!

В этот момент, как в фильме ужасов, дверь распахнулась, и на пороге возник Марк Дуглас со своим неразлучным автоматом. Его смертельно бледное лицо было покрыто бисеринками пота.

— Ники исчез! — хрипло объявил он.

Кей вскочила на ноги, в страхе глядя на мужа. Доктор медленно поднялся из кресла.

— Что значит исчез, Марк? — спросил он.

— Его нет, — ответил тот. За его спиной слышались возбужденные голоса. — Ники разговаривал в гостиной с Джорджем и Лорин, а потом ушел. Вот уже целых четверть часа его никто не видел!

— Вы думаете, он сбежал? — уточнил доктор Смит.

— А что еще?!

Марк стоял так, чтобы одновременно наблюдать за библиотекой и гостиной. Доктор Смит увидел всех остальных, столпившихся в дверях гостиной и взирающих на Дугласа с ужасом.

Марк поднял левую руку, взглянул на часы.

— Если он направился прямо по проселочной дороге, то через сорок пять минут доберется до трассы. Я хочу, чтобы его вернули через полчаса — с уверенностью, что он никого не видел и ни с кем не разговаривал.

— Тогда чего же мы ждем? — крикнул Джефф из другой комнаты. — Давайте все его догонять!

У Марка недовольно скривились губы.

— Не все, Джефф. Женщины и доктор Смит останутся здесь со мной. Если ты, Пол и Джордж не приведете Ника назад через полчаса… В общем, я вас предупреждал, что сделаю в том случае, если один из вас побежит за помощью.

— Ники беспокоится только о себе, Марк, — сказал Джефф. — Мы все согласились… сидеть здесь до конца… чтобы попытаться вычислить твоего шантажиста. Ты не можешь считать нас ответственными за побег Ники…

— А я считаю! — прервал его Дуглас и снова посмотрел на часы. — Не тратишь ли ты попусту время на разговоры, Джефф?

— Я могу быть полезен, Марк, если пойду с остальными, — предложил доктор Смит.

— Нет! — Лоб Марка блестел от пота. — Ни черта вы им не поможете. Вам безразлично, что здесь произойдет. А вот Джеффу, Джорджу и Полу не все равно. Здесь находятся женщины, которых они любят. — Он слегка повернул голову. — Не так ли, Джефф?

Часть третья

Глава 1

Спотыкаясь и толкаясь, Джефф, Пол и Джордж выбежали из дома на лужайку. Джефф успел предусмотрительно запастись фонариком.

— Проселочная дорога — единственное направление, которого он может держаться ночью, — заметил Пол. — Ники не решился бы пойти через лес, если только не хотел просто спрятаться. И фонариком не мог воспользоваться, опасаясь, что его заметит Марк.

— Если он сбежал по этой дороге, — предположил Джордж, — мы пропали. Как его догнать прежде, чем он доберется до шоссе, когда у него преимущество в четверть часа?

— Нечего топтаться на месте, — заявил Джефф. — Слушай, Джордж, мы с Полом в лучшей форме, чем ты, поэтому побежим по дороге, в надежде его перехватить. А ты возьми на себя сарай для лодок. Возможно, он решил сбежать по озеру. Так можно выиграть время, потому что нам придется обежать его по берегу.

— Марк запер все весла и подвесной мотор, — сообщил Пол. — Я вчера проверял.

— Ники не использовал мотор, иначе мы бы это услышали, — заметил Джефф. — Может, он нашел где-то весла? Джордж, если обнаружишь, что одной лодки не хватает, сразу скажи Марку. Тогда он даст нам побольше времени. По другую сторону от озера Ники не может достичь жилого места раньше чем через час. Пойдем, Пол!

— Нет, — угрюмо отказался тот, — я не оставлю здесь Пег.

— Ради бога, Пол! — вскричал Джефф. — Пег может спастись, только если мы найдем Ники!

— Я остаюсь. Если будет нужно, я схвачу его. Может, мне удастся подкрасться к Марку сзади.

— Не будь идиотом! — возмутился Джефф. — У этого автомата легкий спусковой крючок! Стоит только Марку услышать, что позади скрипнула половица, как он разрядит его в остальных! Подумай сам, Пол, пожалуйста! Сейчас не время спорить.

— Я пойду с тобой, Джефф, — предложил Джордж. — Пусть Пол займется лодками.

— Некогда тут спорить, — заключил Джефф. — Мы теряем наш единственный шанс. Двинулись!

Он повернулся и бросился бежать через лужайку к лесной дороге.

Это была извилистая, убегающая вниз дорога, протянувшаяся почти на четыре мили до самого шоссе. К тому же она была густо усеяна камнями, так что машины обычно ехали по ней на малой скорости. Бежать же ночью по камням лишь со слабым лучиком фонарика вообще было опасным делом. Джефф же мчался со всей скоростью, на которую только оказался способен, прикидывая на бегу вероятность настигнуть Ники. Тот мог освещать себе дорогу фонариком, только удалившись от дома на приличное расстояние. А сначала мог продвигаться только очень медленно. И хотя стояла ясная ночь, а небо было усеяно мириадами звезд, на дороге под густо растущими соснами было темно, как в туннеле. Ники, наверное, приходилось буквально нащупывать путь, прежде чем он смог зажечь фонарик, если, конечно, он вообще у него был. Эх, нужно было проверить! Посмотреть, захватил ли он фонарик!

Тут Джефф споткнулся и упал плашмя, выронив фонарь, который откатился в сторону. Он лежал, немного оглушенный падением, от которого у него перехватило дыхание. Сзади неуверенной рысцой бежал Джордж, громко выкликая:

— Ники! Ники, где ты?

Так он тебе и отозвался!

Джефф с трудом встал на ноги. Они пробежали всего пару сотен ярдов, но Джефф успел впасть в отчаяние. Ники услышит их, как только они к нему приблизятся. Тогда ему надо лишь сойти с дороги и затаиться в лесу. Его никогда не найти. Эта погоня бесполезна. Видно, Пол был прав. Им остается только вернуться, встретиться с Марком и разыграть свою последнюю карту — попробовать напасть на него всей кучей.

Наконец Джордж, тяжело дыша, догнал Джеффа.

— Нужно бежать дальше, Джефф, — сказал он.

— Бесполезно, — уныло ответил Джефф.

— У нас осталось уже меньше получаса, чтобы догнать Ники и вернуться назад. Нужно попытаться, Джефф, каким бы безнадежным это ни казалось. Может, с ним случилось то же, что и с тобой. В темноте Ники мог налететь на камень или на дерево. Нужно торопиться, пока еще есть время, слышишь, Джефф!

Тот потряс головой, чтобы окончательно прийти в себя после падения.

— Наверное, ты прав, Джордж. Хотя если бы мы вернулись, то могли бы что-нибудь сделать. Хотя бы попытаться.

— Пойдем, — позвал Джордж. — Еще немного, Джефф.

Из последних сил они побежали дальше, и Джордж снова стал окликать Ники.

— Он тебе не ответит, — проговорил Джефф. — Эта подлая крыса уже в безопасности. Ему только и остается, что прятаться в лесу до тех пор, пока он не услышит автоматную стрельбу, и тогда поймет, что лично ему уже ничего не грозит.

— Не… раз…говари…вай, — задыхаясь, выговорил Джордж. — Нам нужно продержаться еще минут десять.

Они торопливо бежали вперед, хватаясь друг за друга для поддержки, когда спотыкались о камень или о поваленное дерево. Неожиданно Джефф остановился:

— Бесполезно, Джордж. Он просто прячется в стороне от дороги, и все тут. Мы его не найдем. Я возвращаюсь.

— Зачем? — спросил Джордж странным, бесцветным голосом.

— Что значит — зачем?

— Зачем тебе возвращаться? — Джордж снял очки и протер стекла. — Можно просто идти дальше, Джефф. У тебя ведь не осталось там семьи, никого, кто обвинял бы тебя в предательстве.

— Слушай, Джордж, должен же я как-то прожить оставшуюся мне жизнь! Как я буду себя чувствовать, если сыграю труса, а Марк всех поубивает?

— Когда дело доходит до главного, — заявил Джордж, — благородство души редко оплачивается.

— Черт побери, кто здесь говорит о благородстве?! — вскипел Джефф. — Всегда есть шанс спастись, пока ты не погиб! Может, Ники сбежал на лодке. Может, Пол выпросил нам побольше времени. Если я смоюсь, вы окажетесь в том же самом положении.

Джордж надел очки.

— Ты все еще любишь Кей, да, Джефф?

— Давай лучше пойдем, — резко предложил тот.

— Я понимаю, каково это, — ухмыльнулся Джордж. — Лорин так и не забыла Марка. Может, мне стоило бы ей сказать: «Иди и бери его!» Но невозможно отпустить человека, которого любишь, верно?

— Ради бога, Джордж, ты не мог найти другого времени для этой психологической болтовни? Пойдем!

— Я только хотел, чтобы ты понял одно, — отозвался Джордж. — Ты всегда мне нравился, Джефф, больше остальных наших ребят. Плохо, что все так заканчивается. Наверное, между тобой и Кей все-таки что-то сохранилось.

— Слушай, побереги свое дыхание, чтобы спорить с Марком, — посоветовал Джефф и сухо рассмеялся. — Кажется, нам понадобится самый лучший в мире адвокат!

Глава 2

Из оставшихся в доме за все это время никто не произнес ни слова. Прислонясь к камину, с автоматом наготове Марк стоял в напряженной позе и пристально следил за каждым. Кей и Лорин сидели к нему лицом в двух глубоких креслах. Пег Нортон неловко съежилась в уголке дивана. Ферн возилась у бара, приготовляя себе уже третий бокал с того момента, как разразился кризис.

Доктор Смит, повернувшись спиной к Марку, рассматривал книги на полках с таким безмятежным видом, будто подыскивал что-нибудь почитать перед сном. Наконец, с неизменным бокалом в руке, к нему присоединилась Ферн.

— Значит, началось, да, Джонни? — шепотом спросила она.

— Вполне вероятно, — не оборачиваясь к ней, ответил доктор.

— Им не найти Ники, — убежденно произнесла девушка. — Его никто не волнует, он думает только о себе. — А поскольку доктор промолчал, продолжила: — Я о себе тоже не тревожусь. Не будь я трусихой, покончила бы с собой, когда убили Уолтера. Но мне не хватило духу.

Смит вынул часы и посмотрел на циферблат.

— Давайте пока не будем думать о поражении, — предложил он. — У нас еще есть десять минут.

— Вы боитесь умереть, доктор?

Он скупо усмехнулся:

— Скажем, мне еще не хочется умирать.

— А как вы думаете, он это сделает? Построит нас в линейку, разрешит нам выкурить по последней сигарете и в последний раз выпить? Или просто начнет стрелять без предупреждения? Я хочу сказать…

— Марк! — неожиданно прозвучал голос Кей, невероятно спокойный и бесстрастный.

Не оборачиваясь, доктор схватил Ферн за руку, как бы предупреждая не вмешиваться.

— Да, Кей? — Марк говорил тихо, неуверенно.

— Дорогой мой, ты сам понимаешь, что на самом деле ты не сможешь этого сделать, — проговорила Кей.

— Смогу и сделаю, — ответил Марк.

— Теперь я все понимаю гораздо лучше, чем прежде, Марк, — сообщила Кей. — Я бы предпочла побеседовать с тобой наедине, но раз это невозможно…

— Ты права, это совершенно невозможно, пока они не приведут назад Ники, — отозвался тот.

— Марк, теперь я понимаю то, что долгое время ставило меня в тупик. Я поняла, почему ты не хотел иметь детей. Поняла, почему ты так сильно изменился, после того как мы вернулись из свадебного путешествия. Если бы я все это знала с самого начала, то все время была бы рядом с тобой, дорогой.

— Неужели? — с горечью откликнулся он. — Нет, это ты серьезно? А может, предпочла бы мучить меня дальше? Может, именно ты это и делала?

— Если ты так считаешь, Марк, направь на меня дуло своего автомата и отпусти остальных, — решительно произнесла Кей. — Поскольку ни для тебя, ни для меня дальнейшая жизнь невозможна, почему бы не покончить с этим сейчас… между нами двоими? Почему другие должны за это расплачиваться? Я выйду с тобой из дома… куда-нибудь в лес… и там ты… сможешь это сделать.

Наступившая тишина казалась невыносимой. Когда в бокале Ферн звякнули льдинки, Лорин так подскочила, будто действительно началась стрельба. В светлых глазах Марка проскользнуло коварство.

— Там, на столике рядом с тобой, лежит карандаш, — обратился он к Кей. — Вырви из этой книги страницу и напиши на ней.

— Что я должна написать, Марк? — Кей взяла со столика какой-то роман и вырвала из него чистую страницу. — Скажи мне, что нужно написать?

— Напиши то, что ты знала обо мне все эти шесть лет, — пояснил Марк, — и передай листок мне. Если напишешь верно, я обещаю тебе быструю и безболезненную смерть.

Доктор Смит круто обернулся. С побелевшим лицом Кей неотрывно смотрела на мужа, ее губы слегка шевелились, словно беззвучно протестуя. Она положила листок бумаги на книгу, а карандаш замер в ее руке.

— Давай напиши это, чтобы я прочитал. Потом я сожгу листок, и мы уйдем в лес, где раз и навсегда покончим со всем этим. — Марк повысил голос.

— Но, Марк… — Кей осеклась. — Я… я…

— Я так и думал! — устало протянул тот. — Ради него ты готова на все! Ты даже умереть за него готова, так ведь?

— Господи, о ком ты говоришь?!

— Я говорю о Джеффе! — Дуглас быстро осмотрел комнату. — Может, кто другой попробует написать то, о чем я прочту? Это же спасительный выход из положения!

— Терпеть не могу всякую писанину, — буркнула Ферн, поднося бокал к губам.

— Если бы вы, Марк, дали мне немного времени, — мягко произнес доктор Смит, — полагаю, я смог бы написать для вас ответ — имя человека, которому все известно.

— Почему вы так думаете?

— Кажется, эти слова принадлежат доктору Джонсону: «Когда человек знает, что через месяц будет повешен, это невероятно помогает ему сконцентрировать все свои умственные способности».

— Доктор, я могу дать вам дополнительное время только при одном условии, — заявил Марк, — чтобы Ники через пять минут стоял здесь!

Смит достал из кармана трубку и начал набивать ее табаком, по щепотке вынимая его из старого кисета.

— А знаете, Марк, я не очень понимаю ход ваших рассуждений, — сообщил он. — Вы совершили преступление, за которое, видимо, можете поплатиться жизнью или хотя бы свободой. Неизвестный нам шантажист, пользуясь тем, что каким-то образом узнал о вашем преступлении, вконец вас измучил. И вот вы решаете, что вам лучше умереть, чем так жить, и при этом намереваетесь утащить с собой в могилу своего мучителя. Опасаясь, что шантажист может избежать вашей казни, вы собираетесь убить всех нас, если он не сознается. Но, Марк, ведь это противоречит здравому смыслу! Большинство людей предпочли бы дать ему сбежать, чем убить невиновных.

— А я и не настаиваю на том, чтобы меня считали нормальным, — огрызнулся Марк. — Кроме того, если шантажист Ники, то вы дали ему сбежать, а поэтому вы все виноваты. — Он поднял руку и взглянул на часы. — Осталось еще три минуты, доктор.

Снаружи издали донеслись возбужденные крики:

— Марк! Марк! Подожди! Мы уже идем!

— Это Джефф! — вырвалось у Кей.

— Да, дорогая, это он! — подтвердил Марк, повернув голову к двери.

И в этот момент из оружейной комнаты показался Пол Радд, вооруженный большим кухонным ножом. Увидев его, Ферн вздрогнула и выпустила из рук бокал, который со звоном ударился об пол, разлетевшись на осколки. Марк резко обернулся.

Пол был от него в пяти шагах, когда оглушительно застрекотала автоматная очередь, пронзив сумрак в комнате ярким пламенем. Пег Нортон завизжала и спрятала лицо в руки. Пол рухнул и покатился по полу, сбив кофейный столик перед Кей, затем замер у ее ног, корчась от боли.

Торопливо засунув трубку в карман, доктор впился глазами в исказившееся лицо Дугласа:

— Я могу осмотреть его, Марк?

— Я стрелял низко, — глухо сообщил тот.

Смит опустился рядом с Полом на колени.

— Спокойно, спокойно, — бормотал он.

— Ноги, мои ноги! — стонал Пол, закусив губы.

Доктор поднял с пола кухонный нож и разрезал им на раненом штанины. Руки Пола судорожно взметнулись к лицу, когда доктор стал исследовать раны пальцами.

— Вы точно срезали его, Марк, — произнес он, не поднимая глаз. — Похоже, что задеты обе берцовые кости. Мне нужна помощь, чтобы перенести его.

— В этом нет необходимости, — отрезал Марк. — Если Джефф и Джордж явятся без Ники…

На веранде послышался топот бегущих ног, затем дверь распахнулась, вбежал Джефф, а следом за ним и Джордж, оба бледные, запыхавшиеся.

— Господи, Марк, что ты наделал! — в отчаянии закричал Джефф.

Он быстро окинул глазами комнату в поисках Кей, и в его взгляде отразилось огромное облегчение, когда он увидел ее, сгорбившуюся на стуле.

— Стой на месте! — приказал Марк. — Пол пытался наброситься на меня с ножом. Я ранил его в ноги. Вы нашли Ники?

Джефф покачал головой:

— Дай нам еще немного времени, Марк. Может, он уплыл по озеру. Мы не могли его там искать.

— Сожалею, — медленно проговорил Марк. — Я предупреждал вас, что случится, если кто-то попробует сбежать.

— Разве это не доказывает, что твой шантажист — это Ники? — спросил Джефф. — Слушай, Марк, разберись со мной. Возьми кого-нибудь, ну хотя бы меня, в качестве заложника, но позволь остальным уйти.

— Нет! — рявкнул тот.

Доктор Смит встал и устремил на Дугласа спокойный взгляд серых глаз:

— Попробуем рассуждать логично, Марк. Вы рассчитали, что у Ники уйдет сорок пять минут на то, чтобы добраться до автострады. Следовательно, он только что на нее вышел. Допустим, потом поймал машину. Сказал водителю, что какой-то полоумный с автоматом собирается застрелить восемь человек. Неужели этот бедолага, вооруженный одним гаечным ключом, бросится сюда нас спасать? Вы же отлично все понимаете, Марк! В лучшем случае он довезет Ники до ближайшего отделения полиции. Там ему придется снова все рассказать — и вряд ли ему сразу поверят. Ведь в городе вас все очень уважают, Марк. — В рассудительном тоне Смита проскользнула нотка иронии. — Когда Ники их убедит — если убедит! — только тогда они отправятся сюда. Не один и не два полицейских, а столько, сколько успеют собрать. Зная, что вы вооружены автоматом, полицейские захватят все, что им понадобится для штурма, — прожектора, автоматы, бомбы со слезоточивым газом… Я пытаюсь вам доказать, Марк, что, даже если Ники удалось сбежать, пройдет по меньшей мере часа два, прежде чем здесь появится какая-то помощь. Даже с вашей точки зрения, еще есть время.

— Это не имеет значения, — буркнул Дуглас. — Ники с ними не вернулся, значит, я его потерял.

— А может, и нет, — возразил доктор.

— Что вы хотите сказать? — недоверчиво поинтересовался Марк.

— Не помню, кто из вас назвал Ники Макиавелли. А от людей не стоит ожидать честности и прямолинейности. Вы сами описали его как любителя грубых шуток, подловатого жулика и мошенника. Такой человек должен видеть результаты своей работы. Я вполне серьезно допускаю, что Ники вообще никуда не убегал.

— То есть как это? — быстро отреагировал Джефф.

— Он слишком рисковал, если бы задумал сбежать. Ведь Марк мог его заметить и открыть огонь. Ники не мог уверенно рассчитывать на то, что у него окажется преимущество хотя бы в пятнадцать минут, а приблизительно такой запас времени ему был необходим, чтобы оторваться от преследования. Этот человек, каким вы его описали, относится к психологическому типу «подглядывающего в скважину». Полагаю, он вообще никуда не уходил, а просто прячется где-то тут поблизости. Если бы Марк обнаружил его, он сказал бы, что просто бродит вокруг. Если бы вы все-таки подумали, что он сбежал, Ники мог рассчитывать на множество вариантов. Вы погнались бы за ним, что и сделали, и решили бы, что ему удалось сбежать. Тогда Марк мог бы выполнить свою угрозу убить всех оставшихся. А если бы его проделка не удалась, Марк мог сам броситься разыскивать Ники. В любом случае тогда у Ники было бы достаточно времени, чтобы смыться, к тому же удовлетворив свою жажду увидеть, что произойдет.

— Так ты дашь нам возможность поискать его, Марк? — с надеждой спросил Джефф.

— Я человек не азартный, — невозмутимо продолжил доктор, — но готов держать пари, что вы найдете его или в сарае для лодок, или в генераторной будке, или на чердаке над гаражом, — словом, где-нибудь поблизости.

— Так как же, Марк? — настаивал Джефф.

Марк облизнул сухие губы.

— Идите, — буркнул он.

— Идемте, доктор… Джордж.

— Вам придется пойти одному, Джефф, — отозвался Смит. — Мне понадобится помощь Джорджа, чтобы перенести Пола на кровать. У него сильное кровотечение. Мисс Нортон, мне нужна кипяченая вода. Кей, думаю, у вас найдется аптечка первой помощи? Ферн, налейте спиртного, пусть Пол выпьет, прежде чем мы поднимем его. — Он нерешительно взглянул на Марка и вскользь заметил: — А вы, Марк, выглядите так, будто это вас ранили.

В этот момент входная дверь вновь распахнулась, и в комнате появился Ники Банта, манерно подняв локоть руки, в которой торчала сигарета в длинном мундштуке.

— Что это здесь за стрельба? — спросил он.

Глава 3

Пег, которая двинулась было в сторону кухни выполнить приказание доктора, замерла на полпути, глядя на Ники так, будто увидела привидение. Затем, с исказившимся от злобы лицом, яростно кинулась к нему.

— Ах ты, подонок проклятый!

Захваченный врасплох, Ники не успел защититься от ее острых ноготков. Мундштук с сигаретой выпал у него изо рта. Он пятился назад, пытаясь прикрыть лицо и тонко повизгивая, как побитая собака.

Джефф опомнился первым и схватил Пег, стараясь оторвать ее от Ники. Затем раздался суровый окрик доктора:

— Мисс Нортон, мне нужна кипяченая вода! Вам надо напоминать, что Пол истекает кровью?

Казалось, этот окрик привел Пег в себя. Она расслабилась, и Джефф отпустил ее. Повернувшись, девушка убежала на кухню.

— Какого черта! — выругался Ники. Затем отнял руки от расцарапанного лица и испуганно уставился на испачканные кровью ладони. — Вы что, все с ума посходили?!

— Возможно, — откликнулся Джефф и, схватив Ники за руку, выдернул его на середину комнаты. — Она еще мало тебе выдала, подонок! Где ты был?

— Так, бродил себе на воздухе…

— Это ложь! Ты нарочно провернул этот фокус. Если бы доктор тебя не разгадал, ты спокойно дождался бы, пока мы все не погибли! — Джефф так яростно тряс Ники, что у того стучали зубы.

— Ну ладно, хватит! — закричал он. — Да, я хотел посмотреть, что произойдет! Но я не дал бы ему вас убить. Я появился бы до этого!

— Снова лжешь! — крикнул Джефф. — Посмотри на Пола!

— Откуда я мог знать, что он потеряет голову? — попытался отбиться Ники.

Марк, который молча наблюдал за этой сценой, медленно направился к выходу. У дверей он остановился.

— Не советую вам повторить такие шутки, никому не советую, — веско проговорил он, затем распахнул дверь и исчез в темноте.

Джордж Лукас без сил опустился на диван и закрыл лицо руками. Ферн принялась смешивать себе новую порцию мартини. Кей отправилась на поиски аптечки. Лорин, очевидно менее потрясенная, чем остальные, сидела на полу, положив голову Пола себе на колени.

Доктор Смит проинструктировал Джеффа и Джорджа, как поднимать Пола. Они ухватились за углы ковра, на котором он лежал, и осторожно подняли его. К счастью, на этом же этаже была одна спальня с ванной, куда его и перенесли. Кей, Лорин и Пег остались с доктором. Джефф с Джорджем вернулись в гостиную, где Ферн уютно свернулась калачиком на диване, а Ники промокал носовым платком кровоточащие царапины на лице. Джефф все не мог успокоиться, поэтому потребовал:

— Ладно, Ники, валяй рассказывай!

— О чем? — спросил тот.

— Что ты на самом деле задумал?

— Я хотел посмотреть, действительно ли Марк решится стрелять, — пояснил Ники. — Мне казалось, он не сможет этого сделать.

— Значит, тебе было все равно, что с нами случится?!

— Не будь идиотом! Я… просто вышел к водокачке и там ждал, пока не поднимется тревога. После того как вы отправились меня искать, пробрался на веранду и наблюдал за всем через окна. Я готов был появиться в любую минуту, Джефф. Не мог же я предположить, что Пол вдруг проявит себя таким героем!

— Если ты это задумал, почему не поставил нас в известность?

Ники пожал плечами:

— Вы же решили, чтобы тут верховодил этот старый костоправ, а он мне не нравится.

— Чтобы ты знал, этот старый костоправ насквозь тебя видит! — сообщил Джефф. — Если бы не он, мы бы сейчас не стояли и не болтали с тобой. Ты спрятался где-то поблизости и выжидал, что произойдет, именно так, как он и сказал. Ты бы спас свою подлую шкуру, не оставив нам ни малейшего шанса выжить!

— Говорю тебе, я собирался войти вовремя, чтобы его остановить, — продолжал отбиваться Ники.

— Что толку об этом спорить, Джефф? — устало произнес Джордж. — Мы ведь знаем Ники. Какое имеет значение, признает он правду или нет?

— Может, и не имеет, — согласился Джефф, — вот только я думаю, что, если его как следует потрясти, может, мы выбьем из него и всю историю. Сдается, он все знает про подлеца-шантажиста, да и всегда знал. Сдается мне, что это он и есть!

— На пустом гадании далеко не уедешь, — предупредил Джордж.

— Ну и что теперь будет? — спросил Джефф. — Если у нас и были сомнения насчет решимости Марка привести в действие свое намерение, то теперь их уже нет!

— Да, — подтвердил Джордж, — но я слишком утомлен, чтобы рассуждать.

— Да уж, старина Джордж, пожалуй, тебе это непривычно, — едко проговорил Ники. — Ведь в тяжелые минуты за тебя все всегда решал Марк, верно?

Джефф размахнулся и с силой ударил Ники по губам.

— Отныне держи свои идиотские остроты при себе, Ники! Каждый раз, как только откроешь рот, будешь получать вот по такому угощению!

— Ты не прав, Джефф, — протянул Джордж, не поднимая глаз. — Пусть себе болтает. Может, что-нибудь и выболтает. Какое нам сейчас дело до оскорблений!

Злобно сверкая черными глазками, Ники отнял ото рта руку.

— Ну, запомни, Джефф! — буркнул он. — Я тебе никогда этого не забуду. Никогда!

— А почему бы тебе, храбрый портняжка, сразу не отплатить мне? — отозвался Джефф, шагнув к нему. — Я бы предпочел, чтобы ты сделал это прямо сейчас.

— Ничего, мой час еще настанет, — пригрозил Ники. — Может, я еще передумаю и поговорю с доктором Смитом. Я хотел послать его ко всем чертям, если бы он пристал ко мне со своими психологическими изысканиями. Но возможно, еще изменю свое решение.

Джордж Лукас тяжело поднялся на ноги и повернулся лицом к Ники. Под глазами у него залегли темные тени.

— Пойдем, Ники, я помогу тебе промыть лицо, а то еще подцепишь какую-нибудь заразу через эти царапины. — Он глянул на Джеффа: — Глупо сейчас ссориться, Джефф. Мы все в одной лодке, и, если надеемся выжить, лучше нам грести всем вместе.

Глава 4

Положив ноги на высокий подлокотник дивана, Ферн полулежала с бокалом в руке. Она подняла его к свету и поворачивала, как будто ожидала что-то в нем увидеть.

— А ты знаешь, Джордж прав, — произнесла Ферн.

Джефф приблизился к камину и остановился, тупо глядя на ярко тлеющие угли. У него дрожали колени. После напряженного бега по лесной дороге и обратно, после мгновения невыразимого ужаса, которое он пережил, услышав автоматную стрельбу, и после взрыва гнева против Ники его ноги стали словно ватными.

— Я знаю, — откликнулся он. — Но когда увидел Ники, входящего в гостиную с этим идиотским мундштуком во рту…

— Всегда думала, что быть одинокой — большое преимущество, — проговорила Ферн. — Но в ситуации, подобной нашей, — мерзко.

— Как это?

Она отхлебнула немного мартини.

— Ну, понимаешь, мне известно, что я не шантажистка, а если бы была замужем — например, за тобой, — то знала бы и о том, шантажист ли мой муж. Ты не смог бы этого скрыть от меня, как мне представляется… Тогда, по крайней мере, был бы хоть один человек, с которым можно разговаривать не опасаясь.

— Марк обманывал Кей, — заявил Джефф. — Он обманывал нас всех. Мы и не подозревали, что с ним происходило что-то ужасное.

— Об этом я тебе и толкую, Джефф. — Ферн снова сделала глоток. — Какое уж тут удовольствие в том, чтобы напиваться до чертиков! Мне ли не знать… Чувствуешь себя отвратительно! Но… это лучше, чем когда не пьешь… Все эти годы я наблюдала, как Марк пускается в запои. Понимала, что у него есть для этого причина, но не знала, какая именно. Просто думала… что ему трудно быть нелюбимым мужем.

Джефф резко обернулся:

— Это ты о чем?

— Она его не любит, Джефф, — мягко поведала Ферн. — Не настолько же ты глуп, чтобы не видеть этого.

— Ты о Кей?

— Нет, о моей тетушке Агнес, дорогой. Ты ведь не знаешь, что здесь произошло, когда вы гонялись за Ники? — И она рассказала ему о выпаде Кей против Марка.

— Это хотя бы доказывает, что Кей не шантажистка, — констатировал Джефф.

— Не для меня, дорогой, — возразила Ферн. — Она не знала, что написать, — так, по крайней мере, говорила. Но нужно признать, ангел мой, чтобы прикинуться невиновной, можно было придумать ход и поумнее. Нет, я все же верю Джонни.

— Какому Джонни?

— Доктору Смиту. Он единственный, в ком я пока еще уверена.

Джефф пошарил в карманах в поисках сигареты.

— Ферн, так ты думаешь, что этим шантажистом могу быть я?

Она посмотрела на него и улыбнулась. Время от времени Джефф сознавал, что Ферн очень соблазнительная женщина.

— Может быть, дорогой, — ответила она. — У тебя такой веский предлог ненавидеть Марка. Он же похитил у тебя девушку! Только, если ты шантажист, я хотела бы узнать, что у тебя есть на него? Просто умираю от полной неосведомленности!

— Думаешь, мне не хочется этого знать?

Ферн тяжело вздохнула:

— Вот в том-то и трудность нашего положения. Каждый говорит именно то, что ему следует сказать, а ты не можешь решить, честен он или хитрит… Давай поменяем тему на что-нибудь совершенно противоположное.

Джефф с трудом выдавил улыбку:

— Например?

— Ну, не знаю… Давай поговорим о сексе, или о том, как ты находишь темы для своих статей, или есть ли здесь телевизор.

Он нахмурился:

— Кажется, Ферн, ты не боишься? Все боятся, а ты, похоже, нисколько.

— Я ужасно боюсь боли, — очень серьезно сообщила она. — Боюсь, что будет очень больно, когда это случится… Но умирать действительно не боюсь, если ты это имеешь в виду.

— Странно, — произнес Джефф, — но до сих пор я об этом как-то не думал. Нет, конечно, понимал, что конец незаметно приближается, но не собирался беспокоиться по этому поводу, пока не достигну сорока, пятидесяти или шестидесяти лет… Но сейчас, когда смерть может наступить сегодня, завтра или послезавтра, от этого в душе все переворачивается!

— Глупо все это, — заявила Ферн. — Я всегда думала, вот если бы знать, что мне осталось прожить определенное время, — ну, например, так сказали бы врачи, — то все оставшееся время я веселилась бы до чертиков. А теперь, когда это вот-вот случится, мы только и делаем, что сидим и думаем, как бы отсюда выкарабкаться, вместо того чтобы веселиться.

— И как ты полагаешь, здесь можно развлекаться? — сухо поинтересовался Джефф.

— Ну, для начала… Вот ты ни разу в жизни меня не поцеловал, Джефф.

— Неправда, — невольно засмеялся он. — Я целовал тебя на уроках танцев в школе мисс Партингтон, когда тебе было десять лет, а мне одиннадцать.

— Господи! — удивилась она. — И ты это помнишь?

— Конечно. Ты была первой девочкой, рядом с которой я оказался так близко, что слышал запах духов у тебя за ушком. У меня тогда чертовски закружилась голова.

— Стоило бы мне запомнить название тех духов! И что ж, теперь я потеряла свое очарование?

— Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, проверь это на мне, — предложил Джефф. Затем его глаза снова приняли серьезное выражение. — Ты говорила, что Кей не любит Марка…

— Нет, определенно я больше не привлекаю мужчин! — с шутливой грустью пробормотала Ферн.

— Но она его верная и преданная жена, Ферн! Никогда ничем не проявила, что может… что может…

— Может любить кого-то другого?

— Да. Кей ни разу ни словом, ни жестом, ни взглядом не показала, что испытывает что-то ко мне… что бы там ни думал Марк!

— У Марка очень сложный характер, — сказала Ферн. — К несчастью для нас! А может, она и не любит тебя. Может, она тебя ненавидит.

— Боже милосердный! Ферн, за что ей меня ненавидеть? Я ничего ей не сделал… только всегда любил ее!

Ферн приподняла тяжелые веки и, посмотрев ему прямо в глаза, заявила:

— На месте Кей я ненавидела бы тебя всей душой!

— Но это безумие! — воскликнул Джефф. — За что?

— За то, что ты за меня не боролся. За то, что позволил мне выйти замуж за того, кого я не люблю.

— Но, Ферн, ради бога…

— Не забывай, милый, что я была на той знаменитой вечеринке, когда объявили об их помолвке. Я видела, как ты поправил на себе свой старый школьный галстук и не сказал ни слова. Я видела, какими глазами она на тебя смотрела — встревоженными, испуганными, полными надежды. А ты просто улыбнулся и пожелал ей счастья! Может, Кей и любит тебя за это, но, боже, как бы я тебя ненавидела! Упаси нас господь от благородных жестов — и от тех, кто их делает! — Она закрыла глаза. — Будь добр, сделай мне еще мартини. Теперь, когда я об этом думаю, мне что-то расхотелось целоваться с тобой.

Глава 5

— Да, я был на вечеринке, когда объявлялось об их помолвке, — устало подтвердил Джордж Лукас. — Бог свидетель, я помню ее во всех подробностях!

Доктор Смит уже сделал для Пола Радда все, что было в его силах. Кровотечение ему удалось остановить, но облегчить раненому страдания было нечем, так что пришлось просто влить в него около пинты виски и накачать снотворным, которое нашлось у Кей. Наконец Пол погрузился в беспокойный сон, перемежающийся глухими стонами. Рядом с ним осталась Пег, пообещавшая доктору позвать его сразу же, как только Пол очнется. Остальные женщины разошлись спать. Ушел спать и Ники.

Джефф и Джордж Лукас обсудили возможность того, что Ники вновь попытается сбежать, поэтому решили больше не рисковать. Несмотря на озлобленные протесты Банты, они заперли его в спальне, и Джефф даже забил гвоздями рамы окна.

— Если попробуешь выпрыгнуть из окна, — сказал он Ники, — тебе придется разбить стекло, и я услышу звон.

Вернувшись в гостиную, Джефф закрыл дверь на лестницу и приставил к ней стул. Если кто-нибудь захочет спуститься с верхнего этажа, он невольно его опрокинет, стул со стуком упадет, и это выдаст злоумышленника. Джефф согласился дежурить первым, пока Джордж попытается немного поспать.

— Разбуди меня через пару часов, хорошо, Джефф? — попросил Джордж.

— Минута в минуту, — пообещал тот.

— Пойду-ка я на кухню и налью себе горячего молока или еще чего-нибудь. Может, поскорее засну. Займу диван в библиотеке.

Но когда Джордж наконец добрался до библиотеки, он застал там доктора Смита, стоящего у камина и попыхивающего трубкой.

— Если хотите поспать, мистер Лукас, я найду себе другое место, — предложил доктор.

— Хотелось бы, конечно, заснуть. — Джордж тяжело опустился на диван. — Но сердце у меня до сих пор так и бухает. Господи! Когда мы с Джеффом услышали выстрелы, то подумали, что все кончено.

— Так и могло быть, — согласился доктор. — Но заметьте, мистер Лукас, Марк стрелял по ногам. Он не собирался в этот момент убивать Пола. Ему нужен шантажист, и Дуглас будет его искать до последней минуты, пока не потеряет надежду найти. И, как говорится в рекламном слогане, не воспримет никакого суррогата. Ни одному человеку, который по своему благородству захочет спасти остальных, как пыталась сделать Кей, это не удастся.

— И шантажист ничего не теряет, храня молчание, — продолжил Джордж. — Если он признается, для него это будет равносильно самоубийству; если затаится — может статься, в конце концов Марк так и не решится выполнить свою угрозу.

— Ничего не скажешь, очень хочется на это надеяться! — вздохнул доктор. — Но вопрос в том, что же все-таки угрожает Марку, если в душе он готов пойти до конца?

Джордж покачал головой:

— У меня буквально раскалывается голова от попыток додуматься, чем можно было так шантажировать Марка.

Усевшись в стороне, так чтобы его лицо было в тени, доктор чиркнул спичкой и поднес ее к своей трубке.

— Это очень трудная проблема, мистер Лукас. Чрезвычайно трудная и опасная. Понимаете, ведь если мы найдем ответ, значит, все узнаем о преступлении Марка — а это представляет для него опасность. Но если не сумеем ответить на этот вопрос, шантажист останется нераскрытым, и тогда у нас нет ни малейшего шанса спастись.

— Какой смысл и дальше ломать себе голову? — отозвался Джордж. — Наша песенка спета, и не имеет значения почему.

— Ну, если мы не найдем ответа, понятно, что нас ожидает. — Доктор Смит наконец раскурил трубку. — Но если выясним, то сможем попробовать договориться с Марком. Мне кажется, попытаться стоит.

— Но как? С чего начать? — С беспомощным отчаянием Джордж стукнул кулаком по столу.

— Есть два момента, о которых мне пока что ничего не известно, — ответил Смит. — Это те два случая, когда вы все находились вместе и когда шантажист мог видеть, как Марк совершал преступление.

— Вечеринка с помолвкой и тот уик-энд, когда умер отец Марка? — Джордж безнадежно покачал головой. — Нет, доктор, я уже тысячу раз прокручивал все это в голове.

— Но без меня, — возразил Смит. — А это могло бы помочь.

Джордж снял очки, положил их на столик рядом с диваном, откинулся назад и потер кулаками утомленные глаза.

— Да, я помню все до мельчайших подробностей, — сообщил он, — потому что это в корне изменило всю мою жизнь…

Психиатр терпеливо ждал, когда Лукас решится продолжить рассказ.

— Самоанализ — болезненная штука, доктор, — сказал он наконец. — Приходится вытаскивать на свет божий то, что все время пытаешься скрыть от самого себя.

— Мой опыт говорит: то, что человек извлекает из глубин своего подсознания, на самом деле не так страшно, как это казалось, — опроверг его Смит.

— За свою жизнь я ни в чем не достигал вершин, — начал Джордж. — У моих родителей был небольшой промтоварный магазинчик в Ривертоне. Я не принадлежал к высшим кругам общества. Ни в школе, ни в колледже никогда не былотличником. Только потом и кровью сумел окончить юридическую школу. Как видите, я вовсе не атлет. И в обществе не достиг сколько-нибудь заметного положения. Я просто честный адвокат, но никогда бы не стал им, если бы мне не привалило внезапное счастье… А впрочем, это только отчасти можно считать счастьем.

— Вам так нравится унижать себя, мистер Лукас? — спросил доктор.

— Уж что есть то есть, просто я честно рассказываю вам о себе, ничего не приукрашивая, — с некоторой горечью ответил Джордж. — Сегодня я был бы полным ничтожеством, если бы не тот отчасти счастливый случай.

— Ваша женитьба?

Джордж вскинул голову:

— Вы уже говорили на эту тему с кем-нибудь еще?

— Насчет вас — нет.

— Что ж, так или иначе, вы правы. — Лукас снова устремил взгляд на огонь. — Лорин принесла мне все, что у меня сейчас есть, — и счастье, и горе. А началось это давно, доктор, и раз и навсегда определило мою судьбу.

Впервые я увидел Лорин, когда учился в шестом классе. Наши парты стояли рядом. Уже тогда она была красавицей. А я носил очки и на зубах — такую металлическую скобку для исправления прикуса. — Он устало улыбнулся. — Думаю, в тот период даже моя мать утратила иллюзии насчет моей привлекательности. Лорин и не взглянула бы на меня, если бы я не стал для нее мальчиком на побегушках, верным псом. Она частенько высмеивала меня при других ребятах, демонстрируя, что я готов сделать все, что она ни пожелает… приказывала мне совершить что-нибудь глупое, даже унизительное. А я… я бросался это исполнять со всех ног, как послушная собачонка. — Он глубоко вздохнул. — Дети бывают ужасно жестокими. Ну, вот так мы и росли, затем перешли в старшие классы. Все это время Лорин просто меня терпела. Может, она меня жалела, не знаю. Во всяком случае, воспринимала только как часть окружающей обстановки. Я не очень-то подходил к ее кругу друзей, зато всегда в нужный момент оказывался под рукой. В старших классах самыми главными героями у нас были Джефф, Пол, Марк и еще парень по имени Уолтер Перри.

— Жених Ферн? — уточнил доктор.

— Да. Все они были красавцами с развитой мускулатурой, кроме Марка, зато тот блистал и в дискуссионном обществе, и в театральном кружке. Он был членом охотничьего клуба, его избирали президентом класса, редактором школьной газеты и, кроме того…

— Он был богат, — закончил за Джорджа доктор.

— Да. У него было страшно много денег — так нам тогда казалось. Но нельзя сказать, чтобы Марк был жадным. Нет, напротив — великодушным и щедрым. Марк был блестящим студентом и обаятельным парнем. Ему не приходилось покупать себе друзей. У него было все, что только ребенок может желать, и он охотно делился всем этим. Я восхищался Марком, очень его любил, и всегда любил до тех пор, пока…

— Пока Марк не предстал перед вами в другом свете, — подсказал доктор. — Словно раньше вы видели его отражение в кривом зеркале. Мистер Лукас, мне необходимо узнать о нем все, что возможно, как если бы удалось навести на него фокус. И кстати, этим мы можем спасти наши жизни.

— Вот я и пытаюсь вам рассказать, что до прошлой субботы, когда Марк вдруг раскрылся перед нами, я всегда считал его своим самым верным другом — по временам немного эксцентричным, но честным и надежным товарищем.

— В каком смысле эксцентричным? — поинтересовался Смит.

— У него было что-то вроде фобии к долгосрочным планам. Даже дату для обеда он не называл за несколько дней вперед. Теперь-то я понимаю почему. Но мне это всегда казалось странным. Хотя, надо признать, подобное поведение имело свои приятные стороны. Благодаря такой его черте у нас прошло много удачных импровизированных вечеринок. Обычно именно спонтанные встречи складываются лучше всего. Мы с Лорин усвоили: если хотим пригласить Марка и Кей, то лучше им об этом не говорить до самого последнего дня, и чем ближе к назначенному часу, тем лучше.

— А как он обходился со своими делами?

— За те шесть лет, что мы работаем вместе, Марк отказался всего лишь от двух крупных дел, по непонятным для меня причинам. Это были очень престижные во всех отношениях дела, которые принесли бы нам выгоду и дополнительную популярность. Но Марк только и сказал, что они «кажутся ему неподходящими». И оба раза предложил возместить мне финансовые потери.

— И вы приняли эти предложения?

— Нет, конечно! — с негодованием воскликнул Джордж. — Я доверял его мнению, и обычно он оказывался прав. Тот факт, что Марк допустил пару ошибок, не означал, что я был им недоволен. Невозможно всегда быть правым на все сто процентов. Разумеется, тогда я не имел ни малейшего представления, что тут и речи нет о его мнении, а кто-то отдает ему приказы, которым он вынужден подчиняться.

— Итак, вы выросли все вместе?

— Да. В нашей компании были Лорин и Марк, Джефф и Кей, Уолтер и Ферн и… мы с Ники, — с едкой горечью добавил Джордж. — Ники все время говорил мне: «Потанцуем, Джордж? Мы кажемся подходящей парой». Меня в компанию втянула Лорин — я был ее преданным и обожающим пажом. А Ники привел к нам Марк. Лишние ребята часто оказываются в таких компаниях, где нет лишних девушек. Во всяком случае, так получилось. Все мы, кроме Ники, поступили в разные колледжи. Марк и Джефф даже жили в одной комнате, когда учились в университете. Война многое забрала у нас — навсегда взяла Уолтера, — а после нее мы с Марком вернулись на юридический факультет. Сразу за тем это и произошло.

— Что именно?

— Ужин с помолвкой, — пояснил Лукас. — Марк пригласил нас всех к себе домой. После смерти Уолтера мы редко встречались с Ферн. Наверное, ей было тяжело вспоминать все, когда она оказывалась с нами. Но в тот вечер должна была прийти, и Марк по телефону попросил меня заехать за ней. Я… У меня было какое-то предчувствие насчет этой встречи. Марк говорил так весело и намекал на какой-то сюрприз. Откровенно говоря, я подумал, что они с Лорин собираются сообщить нам о своем намерении пожениться. При одной мысли об этом мне становилось тошно. И вовсе не хотелось идти, но пришлось.

— Должна была собраться вся компания?

— Не совсем так. Я мог отказаться. Но… я считаю, доктор, нужно уметь проигрывать.

— Не так это просто делается, как говорится, — заметил Смит.

— Словом, мне казалось, что я должен пойти. Помню, я опаздывал заехать за Ферн. Я долго одевался, никак не мог завязать галстук. Понимаете, это был торжественный обед. Марк это особо подчеркнул. «С шампанским и все в этом духе», — сказал он по телефону.

Обед проходил в доме судьи на высоком холме сразу за городом. Я знал, что судьи не будет, иначе Марк не пригласил бы нас туда. Судья старался вести себя с нами снисходительно, но как-то угнетал своим внушительным видом и тяжеловесным юмором, так что мы никогда у них не собирались, если он был дома.

Когда я добрался до Ферн, она была уже пьяна. Я тогда очень жалел ее. Да и сейчас тоже. По-моему, она могла бы найти себе какого-нибудь парня, который заменил бы ей Уолтера, но даже не искала. Помню, мы только отъехали от ее дома, как она положила голову мне на плечо. «Бедный Джордж, — сказала Ферн. — Мы с тобой потерянные души. Я всегда считала, что нам нечего там делать. Интересно, почему же мы все-таки едем?»

Так же как и мне, ей казалось, она знает, что нас там ждет. Для меня это означало потерять единственную девушку на свете, которую я любил. Для нее — видеть, как другие люди обрели счастье, которое она потеряла. Когда-то у нас состоялась другая вечеринка, на которой они с Уолтером объявили о своей помолвке, — до того, как он ушел на войну.

Мы с Ферн приехали последними. У судьи работала одна супружеская пара, которая вела его хозяйство, и у дверей нас приветствовал дворецкий с таким достоинством, как будто мы были иностранными дипломатами. Когда из холла мы шли по длинному темному коридору, то слышали доносившиеся из гостиной веселые голоса. Казалось, все были очень довольны, особенно Марк. Он попенял нам за опоздание и налил нам по двойному мартини, чтобы мы их «догнали».

Естественно, я посмотрел на Лорин, надеясь прочесть на ее лице, что здесь происходит. Она была раскрасневшейся и возбужденной, но не так, как я этого ожидал. И только я принялся за свой коктейль, как Лорин подошла ко мне и прошептала на ухо: «Ты не знаешь, Джордж, в чем дело?» — Лукас смущенно закашлялся. — Для меня ее вопрос был равносилен тому, как осужденный на смерть узнает об отмене приговора! Выходит, Лорин ничего не знает! А значит, здесь произойдет вовсе не то, чего я так боюсь! Нельзя же устроить объявление о помолвке так, чтобы невеста ни о чем не подозревала! От радости у меня сразу от души отлегло, и теперь уж я мог вовсю наслаждаться вечеринкой.

Ники, Пол и Пег все подзадоривали Марка сказать, по какому случаю торжество. Он вел себя очень таинственно и обещал, что мы узнаем обо всем в нужный момент, а он не собирается испортить всю постановку только для того, чтобы удовлетворить их любопытство.

Обед, сервированный в большой гостиной, был просто роскошным. Не могу сейчас сказать точно, что подавали, но помнится, я тогда подумал, что он дороже и изысканнее, чем обычно. Я имею в виду, что под каждую смену блюд подавали особые вина и все в этом роде. Больше всего я радовался тому, что случайно оказался за столом рядом с Лорин. После десерта подали кофе и бренди. Наконец, когда дворецкий покинул комнату, Марк постучал ложечкой по своей тарелке, приглашая всех замолчать. Потом поднялся, сияя улыбкой. От выпивки он немного раскраснелся, и я никогда не видел, чтобы его светлые глаза так сверкали.

«Леди и джентльмены!» — начал он.

Тут Ники захлопал в ладоши и закричал: «Внимание! Слушайте, слушайте!»

Затем Марк продолжил. Сказал, что у него есть известие, которое, как он надеется, обрадует всех так же, как и его. Сообщил, что собирался совершить самый важный в жизни шаг, который предстоит каждому мужчине.

«Короче говоря, — поведал Марк, — я как раз размышлял обо всех опасностях, которые таятся в браке, когда моя любимая девушка, к моему огромному удивлению и восхищению, приняла мое предложение! Поэтому предлагаю выпить в честь будущей миссис Марк Дуглас!»

Естественно, все посмотрели на Лорин, но Марк дотронулся до руки Кей и попросил: «Встань, дорогая, чтобы все могли тебя видеть в новой роли».

Кей встала. Она была бледной, но спокойной и улыбалась. Лорин схватила меня за руку и с такой силой стиснула ее острыми ноготками, что я почувствовал, как у меня потекла по ладони кровь. Я едва не закричал от боли, но сдержался. Возможно, меня заставило промолчать выражение лица Джеффа Корнуолла. На какое-то мгновение мне показалось, что он вот-вот умрет на месте. Он был смертельно бледен и как будто не дышал.

Первым очнулся от потрясения Ники и поднял бокал. «За Марка и Кей!» — провозгласил он и продекламировал какие-то глупые, невыразительные стихи. А когда поднес бокал ко рту, все уже немного пришли в себя и шумно заговорили — все, кроме Лорин, которая так и не отпускала мою руку, и Джеффа, который сидел словно помертвевший.

«В гостиной подано шампанское, — сообщил Марк. — Пойдемте выпьем по бокалу».

Он взял Кей за руку и направился в гостиную, а за ним двинулись Пол, Пег и Ники. Лорин в ярости обернулась ко мне.

«Черт тебя побери! — закричала она, как будто это я был во всем виноват. — Почему ты мне ничего не сказал?!» — «Господи помилуй — я же ничего не знал! — ответил я. — Ей-богу, не имел ни малейшего представления! Мне очень жаль, Лорин, правда, ужасно жаль». — «Придержи при себе свою жалость!» — огрызнулась она, резко отодвинула стул, встала и направилась за остальными, глядя прямо перед собой.

Я остался за столом, осматривая ранки от ее ногтей и пытаясь остановить кровь салфеткой. Вы понимаете, на самом деле мне вовсе не было жаль. Я страшно обрадовался. Это означало, что я еще могу добиться Лорин.

Наконец я поднялся, чтобы выйти за ней, и тут заметил, что Джефф тоже так и сидит за столом. Рядом с ним стояла Ферн, обняв его за плечи. Другой рукой она нежно гладила его по волосам. Ферн ничего не говорила. Лучше всех остальных она понимала, что он чувствует. — Лукас судорожно вздохнул. — Вот так и прошел тот знаменитый ужин с объявлением помолвки, — закончил он.

Доктор Смит немного помолчал, затем сказал:

— Любопытная драма, мистер Лукас, но она не дает нам никаких ключей к разгадке преступления. Вы с Ферн прибыли позже, поэтому не знаете, что происходило до вашего появления. Однако что скажете относительно того, как все было потом?

— Что касается Лорин и Джеффа, они, конечно, чувствовали себя крайне стесненно и напряженно. А остальные ребята пили слишком много шампанского и, пожалуй, были преувеличенно оживленными, стараясь замять неловкость. Но как только позволили приличия, Лорин попросила меня отвезти ее домой.

— Вы уехали первыми?

— Да.

— И никаких признаков преступления? Как же вела себя Лорин, когда вы оказались с ней наедине?

— Она была чуть ли не в истерике, — сообщил Джордж. — Лорин считала, что Марк поступил с ней подло. Ведь между ними существовало понимание, и она могла рассчитывать, что он предупредит ее о своих намерениях. Ее это просто бесило, но больше всего, как мне кажется, Лорин была совершенно сбита с толку. Всю дорогу она говорила: «Они же никогда не были вместе. Не назначали друг другу свиданий. Я точно это знаю! Когда же все произошло? Он никогда не проявлял к ней интереса! Только ко мне!»

— Вас это тоже удивило? — спросил доктор Смит.

— Да, конечно. Только с другой точки зрения. Кей красивая девушка, с замечательным характером. Для любого мужчины прекрасная жена. Но Кей никогда не проводила время ни с кем, кроме Джеффа. И наверняка, судя по реакции Джеффа, ему и в голову не приходило, что его ждет. Правда, в тот момент я испытывал такое облегчение, что все время прикидывал, что из этого может произойти. — Джордж неловко помолчал. — Только дня через два я решился зайти к Лорин. Помню, что-то пробормотал насчет того, что ей известно, как я ее люблю, и что если я могу чем-нибудь помочь… Она посмотрела мне в глаза и сказала: «Ты можешь помочь мне восстановить мою пошатнувшуюся самоуверенность». — «Как?» — не понял я. «Ну, обычно, когда мужчина любит женщину, он просит ее выйти за него замуж!»

— Прямо так и сказала? — удивился доктор.

— Именно так, — устало подтвердил Джордж. — И вот я сделал ей предложение, а она его приняла! О, я понимал, что воспользовался моментом. Понимал, что она была вне себя от гнева, что ее гордость ранена и меня она не любит. Но… ведь я так мечтал о ней!

— Это то, что вы назвали «отчасти удачей»?

— Да, — кивнул Лукас. — Я никогда не заблуждался насчет себя, доктор. Когда через шесть месяцев умер судья и его практика перешла к Марку, в Ривертоне было не меньше десятка молодых адвокатов, которых он с большим успехом мог бы взять себе в компаньоны. Я думаю, он пригласил меня, желая каким-то образом загладить свою вину перед Лорин.

— Но ведь вы были его самым близким другом!

— На самом деле нет, — возразил Джордж. — Я… для Лорин был верным пажом, мальчиком на побегушках, и на этих условиях оказался принятым в их компанию. Женитьба помогла мне достичь успеха в профессии, но Лорин… она так и не полюбила меня, доктор. Она мирится со мной и, принимая во внимание то, что чувствует, можно сказать, замечательно ко мне относится. Но мне никогда не знать счастья в нашем браке, так же как и ей, бедняжке.

— Когда мужчина не требует от женщины любви, он не должен жаловаться, что не получает этого, — заметил доктор и вздохнул. — И вы никогда ничего не слышали о том, что произошло до или после этой вечеринки, что дало бы нам хоть какую-то ниточку к преступным действиям Марка?

Джордж покачал головой:

— Я возвращаюсь к тому, что твержу с самого начала. У Марка настоящее помрачение рассудка. Он не совершал никакого преступления!

— Может, и нет, — согласился доктор. — Но как вы объясняете…

Ему не удалось закончить фразу. Тишина в доме была нарушена жутким криком Пола Радда:

— Помогите! Ради бога, кто-нибудь, помогите!

Доктор Смит и Джордж мгновенно вскочили на ноги. Доктор бросился к спальне, откуда продолжали доноситься отчаянные мольбы Пола. Пробегая через гостиную, он увидел Джеффа, который вставал с дивана. Джефф выглядел так, будто крепко спал и был разбужен криком раненого Пола.

Пол Радд сидел на кровати, кое-как подпираясь локтями. По его пепельно-серому лицу ручьями струился пот, видимо от непереносимой боли. Эту боль причиняла ему Пег Нортон. Она сидела на стуле у его кровати, но вся верхняя часть ее туловища с проступающими на спине пятнами крови распростерлась на его забинтованных ногах. Несмотря на вопли Пола, Пег не двигалась. Она не могла двигаться, потому что была мертва. Из-под ее левой лопатки торчала ручка кухонного ножа, с которым этим вечером Пол попытался напасть на Марка. Его длинное лезвие проникло до самого ее сердца.

Часть четвертая

Глава 1

Каким-то образом все, находившиеся в доме, мгновенно оказались у спальни и столпились в дверном проеме. Застыв на месте, они со страхом смотрели, как доктор приближается к кровати, где Пол Радд весь напрягся от тяжелого груза на раненых ногах, от ужаса выпучив глаза. Это были уже совсем иные люди, не те, что за мгновение до случившегося. Внезапная правда, проникнув в самую глубь их существ, казалось, обострила их зрение, машинально они отмечали многие вещи — в частности, тот факт, что среди них присутствует Ники. Все его видели, но каждый решил, что кто-то другой выпустил Ники из запертой комнаты.

Топчась на месте, раздираемые желанием подойти ближе к Пег, застывшей на кровати в странной и пугающей позе, и естественным стремлением уйти от этого зрелища, они случайно касались друг друга и тут же испуганно отстранялись. Это уже больше не были старые друзья, с детства выросшие вместе и всегда понимающие друг друга.

Одно дело, когда Марк, истерзанный длительным и невыносимым мучением, предъявил им ультиматум, подкрепив свою решимость заряженным автоматом. В его чудовищное намерение было очень трудно до конца поверить. Кроме того, существовал фактор времени. Им дали семь дней. А за такой срок всякое может случиться. За одни только сутки из Дюнкерка была эвакуирована целая британская армия. За сутки падали правительства и заменялись новыми, тонули суда, а выживших успевали спасти. В конце концов, за считанные дни можно облететь на самолете весь земной шар! Несколько дней — это много. И что угодно способно произойти, какая бы опасность им ни грозила. Ранение Пола, когда он попытался напасть на Дугласа, в каком-то отношении успокаивало — Марк был верен своему слову, он давал им время. Смерть пока была далеко, если вообще настанет, — до нее оставалось еще целых три дня!

Но вот она уже здесь, и в каком же неожиданном виде! Нож не то оружие, которого они страшились. Тайное убийство не являлось частью того трагического финала, который вот-вот должен был наступить. И здесь отсутствовал тот единственный человек, который представлял для них реальную опасность. Среди столпившихся у спальни не было Марка! Он еще вечером ушел со своим автоматом и со своей мукой в темноту, ушел дожидаться, когда придет его время.

— Я проснулся и… почувствовал… что-то давит мне на ноги… как раз на раны, — рассказывал Пол. — Мне было страшно больно, я не мог пошевелиться… позвал Пег, а она… она не отвечает. Тогда я зажег свет и увидел… Боже мой, доктор, вы не можете что-нибудь сделать?

— Постарайтесь потерпеть еще немного, — отозвался тот.

Склонившись над девушкой, Смит приложил пальцы к ее запястью, уже не надеясь ощутить биение пульса. Если и оставался крохотный шанс, что она еще жива, ее опасно было шевелить. Но в тот самый момент, когда доктор делал все, что положено в таких случаях, он понимал — уже слишком поздно.

— Она лежала здесь… с этим ножом… не двигалась, — бормотал Пол. — Она… она умерла, доктор?

— Да, — жестко констатировал Смит.

Всех поразил его непривычно резкий тон. По комнате пронесся невнятный шелест потрясенных голосов. Правда поразила всех до глубины души.

— Она лежала здесь, когда я проснулся, — повторял между тем Пол. — Я почувствовал, что мне на ноги что-то давит, — мне ведь так и не удалось нормально заснуть…

Доктор обернулся к скучившимся у дверей людям. Его серые глаза были холодными и суровыми. Таким они его еще не видели. Период лабораторных экспериментов с микробами закончился — чума пришла.

— Мне нужна помощь, чтобы унести ее, — бесстрастно произнес Смит. — Джефф, Джордж! Остальным лучше выйти из комнаты.

Да, это было убийство. Время истекло, и смерть заглянула всем в лицо.

— Как он сюда проник? — спросил кто-то. Это был Джордж, но его голос показался всем незнакомым.

— Если ты о Марке, — ответил Джефф, — то он не проникал сюда. После того как Марк ушел, мы заперли все двери. Он мог только ворваться, но тогда мы его услышали бы.

— Может, какой-нибудь потайной ход…

— Не будь идиотом!

— Пожалуйста! Этот человек испытывает мучительную боль, — поторопил их доктор. — Мне нужна помощь, чтобы снять тело.

Тело! Тело, а не Пег Нортон! Пег Нортон больше не существовало. На лице Ники все еще горели воспаленные царапины — следы ногтей Пег. На ногах Пола еще не высохли смоченные лекарством бинты, которые она помогала накладывать. В пепельнице на столике у кровати лежал окурок сигареты, испачканный ее губной помадой. Но Пег Нортон уже не было. Тело! Она стала «телом», которое больно давило на раны мужчины, «телом», из спины которого торчала рукоятка ножа.

Джордж и Джефф нерешительно выступили вперед, опустив руки, как будто не знали, куда их деть.

— Сначала нужно ее поднять, — коротко приказал доктор. — Откинуть на стул.

Три побелевших лица исчезли за дверью, не желая смотреть на это. Четвертый, с напряженным, покрытым потом лицом, с раздувшимися от учащенного дыхания ноздрями, остался на месте. Ники Банта должен был все видеть!

Мужчины подняли Пег с ног Пола, и на какой-то момент она замерла в позе сидящего. Затем ее голова с жутко открытым ртом упала набок.

Пол Радд вскрикнул и, потеряв сознание, рухнул на подушки.

Глава 2

Теперь появились конкретные факты, во всяком случае, таковыми они казались. Тело Пег перенесли в маленькую пустующую комнатушку, примыкающую к кухне, и накрыли простыней. Доктор Смит вернулся к Полу, чтобы помочь ему. Остальные, двигаясь как автоматы, собрались в гостиной. Здесь они начали собирать по крохам то, что им казалось фактами.

После ранения Пола Марк покинул дом. Чтобы помешать ему внезапно вернуться, Джефф и Джордж заперли все двери. Кей, Лорин и Пег помогли доктору обработать раны Пола, насколько это было возможно без соответствующих инструментов. Затем все женщины, кроме Пег, которая осталась дежурить у постели Пола, вместе с Ники поднялись наверх. Ники заперли в его комнате. Джордж и Джефф решили по очереди дежурить всю ночь. Джефф закрыл дверь, ведущую на лестницу, и приставил к ней стул. У него была первая смена. Джордж отправился на кухню, где приготовил себе чашку горячего молока. Он надеялся немного поспать, перед тем как настанет его очередь сторожить, прошел в библиотеку и застал там доктора. Они разговаривали, пока не услышали крик Пола, зовущего на помощь. Джефф? Решив дать отдых ногам, Джефф растянулся на диване, стоящем у камина, и его стал одолевать сон. Он задремал и был разбужен криками Пола. Остальные? Они услышали внизу голос Пола и бросились в коридор. По лестнице спустились все одновременно — и Ники с ними. Таковы были факты — или то, что казалось фактами.

— Ники, кто выпустил тебя из комнаты? — спросил Джефф.

Банта, посверкивая блестящими от возбуждения бусинками черных глаз, затянулся сигаретой. Он еще переживал тот жуткий момент, когда голова Пег упала набок с открытым ртом, а подернутые смертной дымкой глаза неотрывно смотрели на Пола Радда, который ее любил.

— Кто выпустил тебя из комнаты, Ники? Ты слышишь?

— Кто? — Банта пожал плечами. — Дверь оказалась незапертой, вот все, что мне известно.

— Но она была заперта! — настаивал Джефф.

— Я сам ее запер, а потом ты, Джефф, подергал ее, чтобы проверить, — добавил Джордж.

— Дверь была заперта, это точно! — раздраженно повторил Джефф. — Кто открыл замок?

Все молчали.

— Ты спал, Ники?

— Шутишь? — Банта швырнул сигарету в огонь и тут же полез за другой.

— Ты не слышал, чтобы кто-то отпирал твою дверь?

— Нет. — Ники закурил новую сигарету. — Я был уверен, что она заперта. Услышав крики Пола, я подошел к ней, хотел ее потрясти, чтобы привлечь к себе внимание, но она неожиданно открылась. Дверь была не заперта, и все тут. — Его похожие на пуговки глаза были прикованы к Джеффу. — Вот ты все говоришь, что приставил к этой двери стул. Но когда мы сбежали вниз, здесь не было никакого стула.

— Конечно был, — возразил Джефф.

— Извини, дорогой, — вмешалась Ферн, — но здесь я должна поддержать Ники. Мы сбежали с лестницы все вместе. Очень торопились. И никакого стула у двери не видели.

Джефф обернулся посмотреть. Стул стоял у стены, на своем обычном месте.

Кей, не поднимая глаз от крепко стиснутых рук, проговорила:

— Я думала, Джефф, что это ты его переставил — по пути к Полу. Ты ведь, наверное, слышал, как мы звали друг друга на втором этаже.

— Я его не трогал, — заявил Джефф. — Должно быть, вы его сбили, когда вбежали, и в возбуждении сами этого не заметили.

— Тогда кто же его поднял и переставил к стене? — спросил Ники.

— Это мог сделать любой, — ответил Джефф. — Автоматическое движение, которого не замечаешь, когда находишься в стрессовом состоянии.

— Я бы запомнил, — заинтересовался Ники и глубоко затянулся сигаретой.

— Есть только одно объяснение, — выпалил Джефф.

— В самом деле? — заинтересовался Ники. — Вы, подонки, с самого начала нападаете на меня. Теперь уже можно не делать вид, будто вы думаете, что Марк сошел с ума, — потому что один из вас не только шантажист, но и убийца! Кто передвинул стул? Не увиливай, Джефф! Не отмахивайся от вопроса. Потому что если кто-то двигал стул, то для того, чтобы воспользоваться лестницей. А это означает…

— Заткнись! — рявкнул Джефф.

— Ники хочет сказать, — произнесла Ферн тоном человека, который сумел отгадать самое трудное слово в кроссворде, — что убийца появился с лестницы.

— Так что я больше не спорю; — с кривой усмешкой заявил Ники. — У меня была заперта дверь. Кто-то меня выпустил, после того как раздались эти крики. Так тебе больше нравится, Джефф?

Эта идея никому не понравилась. Одна и та же картина, с индивидуальными вариациями, промелькнула в голове у каждого. Кто-то из тех, кто был наверху, — Кей, Лорин, Ферн или Ники, — тайком подкрался к двери, закрывающей лестницу, осторожно открыл ее, чтобы придвинутый к ней стул не упал и не разбудил Джеффа, тихонько проскользнул через гостиную, а потом через короткий коридор к двери спальни Пола. Остановившись там, он вгляделся в темноту и увидел сидящую к нему спиной Пег, которая дежурила у постели Пола. Бесшумный бросок вперед, и нож глубоко погрузился в спину девушки. Каково это — чувствовать, как острие пронзает плоть, разрубает кость? Затем толчок, когда Пег — или уже только ее тело — упала вперед, на ноги Пола. Затем убийца мгновенно отправился назад, в коридор, к лестнице — после того, как приставил стул к стене, — и в свою темную комнату наверху, где трепетал в ожидании, когда Пол проснется и поймет, какой жуткий вес давит на его раны.

Эта пантомима была проиграна в мозгу каждого — и каждый вообразил, какое лицо у этого тайком крадущегося в темноте убийцы.

— Нет, просто невыносимо! — вдруг простонала Лорин.

— Что ж, придется тебе привыкнуть к этому, беби, — хихикнул Ники.

— Нужно как-то связаться с полицией, — проговорил Джордж. — Я имею в виду… все-таки убийство…

— Добрый, практичный старина Джордж! — ехидно прошипел Ники. — Давай тащи сюда полицию, если, конечно, твой приятель, который сторожит нас снаружи, это позволит. Может, попробуешь его уговорить?

Кей подняла глаза. В свете пламени ее кожа казалась цвета слоновой кости, светлые волосы ярко блестели.

— Почему? — спросила она бесцветным голосом.

— Почему нужно поговорить с Марком? — уточнил Ники. — Ну, видишь ли, дорогая моя девочка…

— Почему Пег? — сказала Кей.

Это был вопрос, который еще никому не пришел в голову, но все мгновенно в уме ответили на него. Конечно, потому, что она что-то знала о шантажисте. Но если знала, то почему никому не сказала? Почему Пег ничего им не сказала? Это было бы безопаснее. Откуда шантажист узнал, что ей что-то известно? Неужели она была настолько глупа, что сообщила ему — или ей — об этом наедине? А если Пег так поступила, разве она осталась бы спокойно сидеть в комнате с погашенным светом, повернувшись спиной к двери, зная, что ее жизнь зависит от тайны, которой она обладает? Неужели разумная женщина могла до такой степени пренебречь своей безопасностью?

— Она что-то знала и сама хотела на этом поживиться, — предположил Ники.

— Не было никакой поживы, — возразила Кей. — Может, только хотела получить удовольствие, окончательно доведя Марка до безумия?

Они еще долго сидели в гостиной, исподволь бросая друг на друга быстрые взгляды и размышляя.

Глава 3

Затененная лампа на столике у кровати Пола Радда ярко освещала кровать, отбрасывая на пол маленький кружок света. Остальная часть комнаты была погружена в полумрак.

Доктор Смит действовал медленно, но ловко. Он осмотрел повязки на ногах, поправил их, потом осторожно подсунул руки под спину находящегося без сознания мужчины и дюйм за дюймом стащил его тело с подушек на матрац. Хорошо, что Пол был без сознания, иначе он не вынес бы боли.

Доктор выпрямился, потирая уставшую спину, затем укрыл Пола одеялом и немного сдвинул подушку, чтобы его голова опустилась пониже. Затем старик уселся на стул — на тот самый стул, на котором сидела Пег, когда к ней пришла смерть, и начал растирать Полу кисти и руки до плеча. Прошло много времени, прежде чем обведенные темными тенями веки Пола дрогнули, а из его бескровных губ вырвался стон. Он помотал головой из стороны в сторону, как будто хотел стряхнуть с себя страшный сон. Потом его глаза вдруг широко раскрылись, и Пол устремил пристальный взгляд на доктора.

— Пег… — прошептал он.

Доктор встал, поправил ему подушку и посоветовал:

— Лежите спокойно.

— Это… это был не сон?

— Нет.

— О господи! — Пол закрыл глаза и отвернул голову к стене.

Тренированный ум доктора, который не впадал в панику во время кризисов, потому что кризисы были его профессией, активно работал в наступившей после этого разговора тишине. Его серые глаза внимательно обвели комнату, припоминая в точности, как все здесь было, когда он покидал Пола, как только тот заснул после перевязки. Пег сидела здесь, на этом стуле, выслушивая его указания. Лампа была включена, как и сейчас, но Пег сказала доктору, что погасит свет, когда он уйдет. Ее не пугало, что ей придется сидеть в темноте. Пол должен был долго спать. Кей разыскала у себя не очень сильное снотворное, вместе с порядочной дозой виски лекарство должно было помочь Полу быстро заснуть. Но очевидно, боль в ногах мешала ему погрузиться в сон. Дать ему более сильную дозу снотворного они не могли — эти таблетки были единственным анестезирующим средством, которое находилось у них в распоряжении, и их предстояло растянуть на несколько дней, если только не удастся убедить Марка отказаться от его намерения, грозящего всем смертью.

Глаза доктора задержались на столике у кровати. На нем стояли пузырек зеленоватого стекла с таблетками, кувшин с водой и бутылка виски. Доктор нахмурился. Чего-то недоставало. Ну конечно! Ножа! В первый раз доктор использовал его в гостиной, когда разрезал на Поле брюки. Потом, когда Пола перенесли сюда, доктор автоматически захватил нож с собой, подумав, что он еще сможет пригодиться, и положил его на этот столик. Нож должен был лежать здесь, когда он оставил Пег дежурить у кровати Пола и прошел в библиотеку.

Доктор сидел неподвижно, пристально глядя на то место, где раньше был нож.

Пол Радд повернул голову.

— Где… где она? — спросил он.

— Какое это имеет значение? — ответил доктор. — Мы достойно позаботились о ней. Сделали все, что могли, принимая во внимание, что не можем связаться ни с полицией, ни с врачами.

Пол снова застонал — казалось, у него болит сердце.

— Я бы с радостью умер, чтобы она выбралась отсюда живой и невредимой. Я любил ее… я так ее любил!

— Знаю, — кивнул Смит.

— Я не могу ясно мыслить, доктор. У меня все кружится в голове. Я…

— А вы не торопитесь, Пол. От разговора вам станет легче. Просто говорите все, что приходит вам на ум.

— Последнее, что я помню, — это как она сидела вот здесь, как вы сейчас… и придерживала мою голову. Я… я думаю, Пег наконец поняла, как глубоко я ее люблю. Думаю, если бы мы выбрались отсюда, она согласилась бы… после стольких лет! — На глазах Пола выступили слезы, и он быстро закрыл их рукой, содрогаясь от усилий подавить рыдания. Видимо, стыдился своей слабости. — Извините, доктор, — наконец проговорил он.

— За что, Пол?

— Я должен помочь вам, вместо того чтобы… чтобы распускать здесь нюни.

— А вы можете помочь?

— Скажите только — как?

Доктор вздохнул:

— Конечно, вам было бы очень полезно поспать, Пол, и тем не менее…

— Это я виноват. Мне нужно было оберегать ее.

— Не говорите глупостей, — резко отозвался доктор. — Почему вы должны были ее оберегать? Разве вы знали, что ей грозит опасность?

— Господи, нет, конечно! Если бы я…

— Ну, тогда давайте не изобретать вину, когда ее нет. Это самое бесполезное и безнадежное дело. Вы не знали, что она была в опасности. Я тоже. И никто другой — кроме убийцы. Если бы нам было что-то известно, мы все оберегали бы ее. — Доктор помолчал. — Хотя здесь есть один важный момент. Я сказал, что об этом никто не знал, кроме убийцы. Но есть еще одна возможность… скорее вероятность.

— Какая?

— Что она сама знала об опасности. Пег это знала.

— Она не знала! Если бы знала, сказала бы мне.

— Это точно?

— Конечно! — ответил Пол, пожалуй, слишком уверенно.

— Не поймите меня неверно, Пол. Я не хочу сказать, что у нее были какие-то причины что-то утаить от вас. Здесь каждый втайне обдумывает свой план, как выбраться из ловушки Марка. Это естественно. Если Пег наткнулась на какой-то ключ к разгадке личности шантажиста, она могла и промолчать, потому что не была в этом уверена. Она могла это скрывать, пока не поняла бы, что может что-то доказать. Только Пег слишком долго это скрывала. Шантажист догадался, что она знает, — видимо, Пег каким-то образом выдала себя. И тогда шантажист стал еще и убийцей.

Пол попытался пошевелиться, и его лицо тут же исказилось от боли.

— И все-таки я думаю, что Пег намекнула бы мне об этом, — задыхаясь, промолвил он.

— Я тоже, Пол, — сказал доктор Смит. — И если бы вы оказались этим шантажистом…

— Бога ради, что вы говорите! — вскричал Пол.

— Что вы могли ее убить, Пол.

— Вы что, тоже сошли с ума?! Я спал!

— Так вы говорите, — совершенно невозмутимо пояснил доктор.

— Да вы ненормальный! — возмутился Пол. — Я не могу двигаться! Вы это отлично знаете!

— А вам и не нужно было.

— Вы… вы обвиняете меня в… в… — Пол не мог выговорить этого слова. Он приподнялся на локте, пытаясь отодвинуться от доктора.

— Нет, Пол, я вас не обвиняю. Я только указываю, что вы вполне могли бы это сделать. Понимаете, нож лежал вот здесь, на столе. Допустим, когда вы остались наедине, Пег сказала, что подозревает в шантаже вас. Она чувствовала себя в безопасности, Пол, потому что вы не можете двигаться. Вы пытались все отрицать. Затем, когда Пег наклонилась к вам — допустим, поправить вам подушку или прикурить для вас сигарету, — вы могли пригнуть ее вниз левой рукой, а правой схватить нож и вонзить ей в спину. — Доктор замолчал, наблюдая за искаженным ужасом лицом Пола. — Видите, это вполне возможно.

Рука Пола ослабела, и он снова упал на подушки. По его бледному лицу катился пот. Крупному мужчине, чья физическая сила всегда была его основным богатством — сила и еще превосходное знание механики, — требовалось пространство, чтобы он мог четко мыслить. Но он не мог двигаться. И здесь не было пространства.

— Нет, — прошептал он обессиленно. — Нет, нет, нет!

— Пол, я же не обвиняю вас. Пока еще недостаточно фактов, на которых можно было бы основать обвинение против кого-либо. Я только хотел подчеркнуть, что ваша неспособность передвигаться — не алиби. И ваша любовь к Пег тоже не алиби, если вы обнаружили, что ваша жизнь находится под угрозой…

— Я сказал вам правду, — устало пробормотал Пол. — Я заснул. Видно, помогли эти таблетки и виски, которые вы дали мне. Я… я хотел заснуть, потому что у меня чертовски болели эти раны. Потом проснулся, а она… она лежала поперек меня.

— Ладно, Пол, — возразил доктор. — Когда я уходил, вы еще не спали. Дремали, но не спали. Вы разговаривали с Пег?

— Ни о чем… ни о чем, что относилось бы к нашей проблеме. Я пытался объяснить ей, почему напал на Марка, — мне казалось, это единственный путь спасти ее. Она… она приложила палец к моим губам и просила ничего не объяснять. Сказала, что понимает меня, но мне нельзя говорить. — Пол поднял руку и вытер рукавом пижамы пот со лба. — Пег спросила, не буду ли я против, если она закурит. Я не возражал, Пег закурила, а потом выключила свет. Она держала меня за руку, и я чувствовал запах дыма и видел красный огонек на кончике ее сигареты. А потом… потом я проснулся от ощущения тяжести на ногах и позвал на помощь.

Доктор медленно кивнул. Как бы там ни было на самом деле, такова была версия Пола.

— Вы не ощутили присутствия в комнате другого человека?

— Нет.

Доктор погрузился в длительное размышление. Наконец подался вперед, и его лицо попало в круг света. Он выглядел страшно утомленным.

— Пол, выслушайте меня внимательно. Вы понимаете, не так ли, что история Марка частично оказалась достоверной? В доме находится опасная личность — убийца, возможно, чрезвычайно жестокий шантажист. Это уголовное преступление. У полиции имеются разные технические средства, чтобы расследовать его, — идентификация отпечатков пальцев, химический анализ пятен крови, десятки разных других процедур. Я не детектив в полицейском смысле этого слова. Вы хотите, чтобы убийца Пег был пойман. Мы все этого хотим, прежде чем кто-то еще не наткнется на правду и убийца снова не нанесет свой удар.

— Конечно… но что мы можем сделать?

— Допустим, Марк откажется от своего плана. Вы бы согласились не выдвигать против него обвинения — то есть назвать ваше ранение несчастным случаем?

— Не знаю, — протянул Пол. — Марк очень опасен. А что на это скажут остальные? Ведь они находятся здесь против своего желания.

— Их придется убедить. Это, конечно, риск, но, если у нас будет возможность поторговаться с Марком, можно надеяться, после этого убийства он поймет, что для него не все еще потеряно.

Пол глубоко вздохнул:

— Я сделал бы что угодно, чтобы отплатить за Пег. Все, что угодно. — Он отвернул голову, чтобы скрыть заблестевшие на глазах слезы.

— Ну, вот и хорошо, — кивнул доктор. — Мне придется ненадолго оставить вас, так что постарайтесь лежать не двигаясь, так вам будет легче.

Пройдя через небольшой коридор, он очутился в гостиной. Окна, выходящие на восток, окрасились розоватым светом. Наступило утро. Вокруг камина с погасшим огнем сидели трое мужчин и три женщины. Они не разговаривали, погрузившись каждый в свои думы. На секунду остановившись на пороге, доктор подумал, что один из них напряженно гадает: «Не мог ли он каким-то образом узнать, что это я ее убил?»

Не сказав ни слова, Смит прошел прямо к входной двери, отпер ее и вышел навстречу серовато-розовому сиянию начинающегося утра.

Глава 4

Дойдя до середины лужайки между домом и гаражом, доктор остановился и оглянулся в поисках Марка. Полез было в карман за трубкой и табаком, но потом передумал, заметив у сарая для лодок тонкую напряженную фигуру Дугласа. Неизбежный автомат торчал у него под мышкой. Когда Марк приблизился к доктору, тот заметил, что его обычно тусклые глаза сверкают от любопытства.

— Доброе утро, — приветствовал его Смит.

— Привет! — Дуглас остановился в десяти шагах от хрупкого седого человечка. — Что там у вас происходит? Кажется, сегодня ночью никто не спал.

— Там произошло убийство, — сообщил доктор.

Марк заметно вздрогнул, его плечи слегка поникли.

— Значит, умер, — тихо произнес он. — Как же так? Я же стрелял по ногам. Не думал, что…

— Пол Радд жив и чувствует себя неплохо, насколько это возможно при оказанной ему доморощенной помощи, — пояснил Смит. — Разумеется, ему следовало бы находиться в больнице. Есть серьезная опасность заражения крови. А у нас нет антибиотиков… собственно, ничего нет.

— Но вы сказали…

— Я сказал, что произошло убийство. Зарезали ножом Пег Нортон, когда она дежурила в темноте у постели Пола.

— Пег?! — недоверчиво воскликнул Марк.

— А что вас так удивляет? Это вы подтолкнули людей к проявлению насилия. Неужели думаете, что они сидят просто так, надеясь на чудо? Нет, изо всех сил стараются найти какой-то выход. Очевидно, Пег оказалась слишком близка к истине, и вашему шантажисту только и оставалось, что убить ее.

— Значит, вы верите, что он существует?

— Я всегда в это верил.

— Почему же вы не считаете меня убийцей Пег?

— Это не в вашем стиле, Марк, — тихо пояснил доктор. — Кроме того, вы же живы.

— Не понял…

— Ведь вы обещаете покончить самоубийством, после того как рассчитаетесь со своим врагом.

Марк промолчал.

— Послушайте! — обратился к нему доктор. — Пол Радд может умереть, если мы не доставим его в больницу. В лучшем случае мне придется ампутировать ему ногу в этих примитивных, антисанитарных условиях.

На щеке Марка задергался нерв, но он молчал. Светло-голубые глаза внезапно сделались ледяными.

— Найти того, кто вас шантажировал, Марк, очень трудно, почти невозможно. А вот найти убийцу гораздо легче.Располагая огромным опытом и необходимыми средствами, полиция в два счета его вычислит. И это положит конец вашим проблемам. С шантажом будет покончено раз и навсегда. Ведь шантажист и убийца — наверняка один и тот же человек.

Дуглас продолжал хранить напряженное молчание.

— Пол Радд готов заявить, что был ранен случайно. Если понадобится, и я заявлю об этом под присягой. Думаю, остальным тоже можно дать понять, что им выгоднее отказаться от требования принятия против вас законных действий. Позвольте мне отвезти Пола в больницу! Разрешите пригласить полицию, чтобы она занялась этим убийством.

Марк снова вздрогнул с ног до головы, и ледяной занавес исчез с его глаз.

— Доктор, когда человек уже прыгнул с крыши небоскреба, он не может передумать на полпути. Как вы не понимаете, что упускаете из виду один крайне важный момент? Если полиция поймает моего врага, он в свою очередь расскажет обо мне. И конечно, любые клятвы молчать, которые он может дать, будут бессмысленными. Все раскроет, чтобы спасти свою жизнь, — что бы ни пообещал.

— Марк, что этот человек имеет на вас? Что вы так отчаянно желаете сохранить в тайне? Никто из ваших друзей не может сказать про вас ничего плохого… если, конечно, не считать этого ужасного замысла их убить.

Дуглас наклонил голову набок, на его тонких губах появилась кривая усмешка.

— Когда это выяснится, доктор, скажут, что я сумасшедший. Когда… когда произошло… произошла та вещь, я был совершенно нормальным. Нет, из этого положения есть только один выход. Достаньте мне шантажиста, представьте его мне с доказательствами, что это именно он, — и все остальные тут же будут свободны. Иначе…

— Понимаете, Марк, меня гораздо больше волнует вопрос о вас, чем об остальных. Что вы намерены делать? Сидеть здесь сиднем еще несколько дней, в то время как Полу грозит смерть от заражения крови, а убийца сможет нанести еще один удар?

Дуглас холодно посмотрел на доктора:

— Я охотился за ним целых шесть лет. Я устал от всего этого. Теперь все зависит от вас. Знаю, он среди вас, и, если мне понадобится убить вас всех, чтобы быть уверенным, что шантажист не ускользнет, я это сделаю. Возврата назад нет.

Смит довольно долго молчал, а потом неожиданно начал посмеиваться.

— Вы находите это забавным? — удивился Дуглас.

— Да нет, Марк, далеко не забавным. Но я подумываю о том, как бы выйти из этой игры.

Марк отступил на шаг назад с ошеломленным видом, а доктор поспешил объяснить:

— Я подумал, почему бы эти последние два дня мне не посвятить рыбной ловле, а вас всех просто послать к черту? В конце концов, для этого я и забрался в эти дикие места!

— Это будет означать ваши похороны, — заявил Дуглас.

— Только подумайте, Марк, как вы будете себя чувствовать, когда подойдет решающий момент, а вы так и не узнаете, кто этот человек. Да, вы можете убить всех нас — но при этом не испытаете ни малейшего удовлетворения. Когда все будет закончено, у вас по-прежнему не будет никакого представления, кто же был вашим черным человеком. И это огромнейшее разочарование станет для вас сущим наказанием. Да, Марк, я все больше склоняюсь к мысли поудить рыбку.

— Вы не можете так подвести остальных, — возразил Дуглас.

— Почему? В тот момент, когда исчез Ники, вы сами сказали, что эти люди для меня ничего не значат. А что касается меня… Что ж, я не всесилен. Без вашей помощи и помощи всех ваших друзей я похож на скульптора, оказавшегося перед глыбой мрамора без молотка и резца. Я слишком стар, чтобы воображать, будто могу из нее что-то создать без инструментов… Нет, чем больше я об этом думаю, тем больше меня привлекает рыбалка. — И доктор повернулся, чтобы отправиться назад.

— Стойте! — резко остановил его Марк.

— Да?

— Вы правы, доктор. Я должен узнать, кто мой враг! Как я могу вам помочь, помимо того, что держу здесь этих людей, чтобы вы смогли с ними работать?

— Я этого не просил.

— Но это уже сделано, я не могу ничего изменить. Не могу их отпустить. Вы это отлично понимаете! Но если объясните, как можно вам помочь определить того человека…

— Я объясню, — прервал его доктор.

— Как же?

— Рассказав мне, что он на вас имеет.

— Но это невозможно! — вскричал Дуглас. — Как вы не понимаете? Вы можете рассказать об этом ребятам, и кто-то из них решит признаться, что это был он, как это пыталась сделать Кей. А тогда уже мне никогда не узнать, правда это или нет.

— Вам придется поверить мне на слово, что я ничего им не скажу.

— Но как я могу вам поверить? Вы тоже хотите выбраться отсюда. Вы пойдете на любой обман, лишь бы спасти их всех.

— Вам придется рискнуть.

— Нет!

Доктор пожал плечами:

— Тогда я ничем не могу вам помочь. Поймите, чтобы составить представление о содержании картинки из мозаики, необходимо располагать хотя бы несколькими ее частями! А у меня на данный момент нет почти ничего! Я знаю, что вы вовсе не такой бессердечный и хладнокровный человек, каким хотите выглядеть. Знаю, для вас будет страшным мучением, когда вы окажетесь перед необходимостью выполнить вашу угрозу. Даже думаю, уже сейчас боитесь, что у вас не хватит духу осуществить ее! Но вы можете этого избежать. Вместо вашего гипотетического преступления сейчас мы имеем уже совершенное убийство. Пусть полиция им займется. Ваш враг поймет, что ему грозит, и вполне можно рассчитывать — остальное, что здесь происходит, будет замято.

— Но прошлое невозможно замять! — с горечью воскликнул Марк.

— Не знаю, а потому ничего не могу сказать по этому поводу. И если вы ничего мне не скажете, не смогу предугадать последствия. Так что, как видите, Марк, вы не можете от меня ожидать слишком многого. — Доктор пристально посмотрел в измученные глаза Дугласа. — Ну, мне нужно возвращаться к моему пациенту.

Глава 5

Встреча доктора Смита и Марка Дугласа в сером предутреннем свете не прошла незамеченной. Джеффу Корнуоллу, который наблюдал за нею из окна, она казалась почти нереальной. В тумане виднелись только смутные фигуры стоящих друг против друга мужчин, почти неподвижные. Их разговор не сопровождался резкими жестами, он казался начисто лишенным какой-либо драматичности. И все же Джефф понимал, что в этот момент между этими двумя людьми решалась судьба девяти человек. У каждого на руках оставалось по последней карте. У Марка — козырная, и все-таки еще была надежда, что доктор Смит сумеет его переиграть.

— Джефф! — раздался рядом чей-то шепот.

Он обернулся и увидел подошедшую к нему Кей.

Сердце Джеффа радостно забилось. Ее медно-золотистые волосы, безупречная кожа, нежные губы, скрытая печаль в глазах неудержимо притягивали его, рождая в душе сильнейшее волнение. Он небрежно произнес, стараясь не выдать своей страсти:

— Привет!

Ее взгляд был устремлен мимо него, на лужайку, где в тумане смутно вырисовывались две фигуры — настоящие привидения, занятые важным тайным совещанием.

— А Марк не мог проникнуть в дом незаметно для тебя?

— Нет, — отрезал Джефф.

Они говорили тихо, чтобы их не слышали остальные четверо, сидящие у камина.

— Тогда это должен быть кто-то из них, — сказала Кей, едва заметно кивнув в их сторону.

— Спасибо, — отозвался Джефф.

— За что?

— За то, что не включаешь меня в число подозреваемых, — с легкой улыбкой пояснил он.

Она удивленно взглянула на него:

— Я никогда и не думала об этом.

— А Ферн почти убедила меня.

— Убедила? Но в чем?

— Что ты меня ненавидишь.

— Ненавижу тебя, Джефф?

— Наверное, она просто разыгрывала меня. — Он решительно сунул руки в карманы. Ему невыносимо хотелось обнять Кей, заключить ее в свои объятия, целовать эти обведенные утомленными кругами глаза, мягкие розовые губы. — Странно… Казалось бы, о чем мне еще думать, кроме как о побеге? А между тем…

— Я знаю, — грустно произнесла она. — Разговор с доктором заставил меня вспомнить прошлое… о чем я старалась не думать.

— Только теперь, когда видишь, к чему все это привело, начинаешь понимать, как много мы потеряли, — сказал он.

Кей ничего не ответила, глядя невидящими глазами на неподвижные силуэты на лужайке.

— В сущности, я никогда не понимал, что произошло, — признался Джефф. — Не мог понять, что заставило тебя так внезапно передумать. Не понимал, почему ты ничего не сказала мне, никак не предупредила.

— Джефф, пожалуйста!

— Я до сих пор не понимаю, как ты могла нанести мне этот удар… в тот вечер, когда вы объявили о помолвке. — Джефф упрямо продолжал говорить о том, что мучило его целых шесть лет. — Почему? Почему ты так поступила, Кей? — Он невольно повысил голос, и она коснулась его руки.

— Бедный мой, дорогой! Бедный, милый Джефф!

— Но почему, Кей? Почему? — В его голосе звучала давнишняя, долго и тщательно скрываемая боль.

— Не время сейчас говорить об этом, Джефф.

— А может, у нас никогда и не будет для этого времени! — горячо возразил он. — Не сегодня-завтра мы можем погибнуть. Кей, я никогда не требовал от тебя объяснения. Это была твоя жизнь. Ты вольна была поступать так, как хочешь. Но сейчас… мне нужно это знать, Кей! Отчаянно нужно! Если я сделал что-то такое…

— Нет!

— Тогда почему? Почему ты поступила со мной так безжалостно, не предупредив ни словом, ни намеком? Почему ты меня бросила, ничего не объяснив?

— Может, я хотела, чтобы ты меня возненавидел, — почти беззвучно произнесла она.

— Кей!

— Потому что мне пришлось это сделать, Джефф. И ты никак не мог мне помочь. Но если бы ты тогда узнал, что я… что я не люблю Марка, ты мог бы пойти на…

— Кей, ради бога! Ты хочешь сказать…

— Я не любила его тогда. И никогда не любила.

В его голове пронесся целый вихрь слов, мыслей, чувств. Она его не любила! Никогда не любила! Ему хотелось закричать во весь голос: «Ну и пошли его к черту! Если это так, тогда зачем и дальше продолжать этот обман! Прекрати его сразу же, сейчас!»

Вероятно, Кей поняла, какая буря бушует в нем, потому крепко сжала его пальцы.

— Нет, Джефф, пожалуйста, не сейчас! Неужели ты не понимаешь, что Марк связывает это все с тем, что довело его до такого состояния? Сейчас мы ничего не можем сделать. И нет смысла об этом говорить.

— Послушай, — тихо, едва сдерживая себя, проговорил он. — Если мы спасемся… когда мы спасемся…

— Да, Джефф.

— Кей, дорогая! Я имею в виду…

— Да, Джефф. Если мы спасемся. — Она отпустила его руку. — Кажется, доктор Смит возвращается.

Джефф резко отвернулся от Кей, иначе набросился бы на нее с поцелуями — и к черту все последствия!

Глава 6

Смит вошел в гостиную и закрыл за собою дверь. Тем временем Марк опять растворился в тумане. Доктор оглядел присутствующих. Кей снова присоединилась к группе у камина. Джефф по-прежнему стоял у окна. Доктор повел уставшими плечами. В его серых глазах не промелькнуло ни малейшего отклика на тревожный вопрос, который читался на лице каждого, кто находился в комнате.

— Ну-с, чего же вы успели достигнуть? — поинтересовался он.

Все растерянно переглянулись.

— Я надеялся, — продолжил доктор, — что теперь уже все поняли, что здесь, в гостиной, таится такая же опасность, которая грозит вам от Марка, а возможно, и гораздо большая.

— Мы пытались сопоставить факты, — сообщил Джефф. — То есть определить, где находился каждый и чем занимался после того, как все разошлись спать.

— И каковы результаты?

— В результате одни загадки, — признался Джефф. — Неизвестно, кто открыл замок в комнате Ники. Неизвестно, кто передвинул стул, который я поставил к двери, ведущей на лестницу.

— Пока вы спали?

Джефф слегка покраснел:

— Да, доктор, я заснул. Мы все здорово устали. И стул к этой двери я поставил именно потому, что опасался заснуть.

— Предосторожность, оказавшаяся недостаточной, — констатировал Смит.

— Слушайте, доктор, не стоит над нами издеваться, — обиделся Джефф. — Нам и так нелегко!

На жестком лице доктора не дрогнул ни один мускул.

— Я вот стою здесь, разговариваю с вами, а ведь в том числе и с убийцей! Это не может вызвать во мне ни любви, ни сочувствия, Джефф. Эта девушка была жестоко убита в тот момент, когда мы надеялись, что сможем выбраться отсюда. Очевидно, один из вас уверен, что, поскольку Марк ведет себя как ненормальный, будет легко повесить на него и это убийство… в том случае, конечно, если мы спасемся. Так вот, хочу заверить того, кого это касается, — пусть он на это не рассчитывает! В этом сумасшедшем доме я убежден только в одном: Марк не убивал Пег Нортон. За что бы Марк ни расплачивался — если ему вообще есть за что платить, — это убийство не будет отнесено на его счет. Это я вам обещаю. И если буду жив, сдержу мое обещание.

— А что там говорил Марк? — полюбопытствовал Джордж.

— Это останется между Марком и мной, — отрезал Смит.

— Послушайте, доктор, — опять заговорил Джефф, — мне кажется, все, что касается Марка, очень важно для всех нас.

— То есть вам кажется, Джефф, что мне нужно информировать убийцу, чтобы он знал, на кого напасть в следующий раз?

— Может быть, и нужно, — заявил Ники. — А так под угрозой оказывается ваша жизнь. Если вам что-то известно…

— Да, кое-что мне известно, — сурово перебил его доктор. — Мне известно, что нож, которым убили Пег, лежал на столике у кровати Пола Радда. Мне известно, что убийце пришлось войти в комнату, чтобы добраться до него. Мне известно, что Пег не спала, дежуря у постели раненого, и должна была ясно видеть убийцу, когда он — или она — взял нож. Пег не вскрикнула, а значит, она не испугалась. Пег даже не повернулась на стуле, когда убийца собрался уходить, возможно сказав, что нож зачем-то понадобился на кухне.

— Но если она ничего не подозревала, — проговорила Лорин, — почему ее должны были… должны были…

— Вы боитесь произнести слово «убить», миссис Лукас? Дело в том, что порой мы не отдаем себе отчета, что располагаем какой-то информацией, — отчасти потому, что не осознаем ее важности. Всем нам в этой комнате известны факты, которые могли бы помочь решить нашу проблему, — из этого предположения я исключаю убийцу, так как он обладает конкретной информацией. Так вот, нам известны все факты, но мы не можем сложить из них ясную картину, потому что не можем дать им соответствующей оценки. Дело в том, что Пег было известно нечто, чему до сих пор она не придавала должного значения. Узнав об этом, убийца не стал рисковать и ждать, когда она догадается о смысле известных ей фактов и скажет об этом остальным так, что он не сможет ей помешать.

— Боже мой! — воскликнул Джефф.

— Просто советую вам помнить, что, возможно, каждый из вас обладает сведениями такого рода и, следовательно, находится в опасности.

— Но каким образом нам защититься? — спросила Лорин.

— Как можно больше находиться вместе, — посоветовал доктор. — Не разбиваться на пары, ибо второй из вас может оказаться именно тем человеком, которого вы опасаетесь. И вообще не говорите о том, что вам известно.

— Положение тупиковое, — мрачно констатировал Джордж.

— Не обязательно, — возразил Смит. — Полагаю, вы все понимаете, что среди вас я — единственный, кто остается вне подозрений. Я предлагаю, чтобы каждый из вас пришел ко мне и рассказал все, что он знает или что, по его предположению, имеет какое-то значение. А уж сопоставить все факты прошу предоставить мне. Это моя профессия, и у меня есть опыт подобной работы… Правда, обычно я располагаю достаточным для нее объемом информации.

— Вы, доктор, как будто стремитесь оказаться в роли мишени, — усмехнулся Ники. — После того как вам все выболтают, вас убьют, а мы вернемся к тому, с чего начали.

— Тогда советую вам позаботиться, чтобы со мной ничего не случилось, — парировал доктор. — Ну а сейчас, если позволите, я пойду взглянуть на Пола.

Они мрачно уставились ему вслед, а на комнату, казалось, опустился какой-то холод. Даже лампы горели тускло в предрассветном сумраке. Когда эти люди увидели труп несчастной Пег, осознание правды потрясло их, но они в конце концов предпочли не думать о ней. Однако доктор снова заставил их взглянуть в лицо страшной действительности. Вполне вероятно, что поведение Марка объясняется умственным помешательством, — и все-таки вот в этой самой комнате, возможно на соседнем стуле, сидит тот, кто с дьявольским упорством на протяжении шести лет доводил Марка до этого ужасного состояния, а сейчас совершил убийство и снова может убить, если его к этому принудят. Кто же это? Кей? Кей, честная и прямодушная, когда-то хорошенький сорванец, превратившийся в уравновешенную женщину; верная и терпеливая жена взрывного и непредсказуемого человека. Нет, никогда!

Может, Лорин? Да, она эгоистична. Да, остра на язычок. Достойно ведет себя в несчастливом браке, как бы едко по временам над ним ни подшучивала. Свое мнение всегда высказывает прямо и без церемоний. Натуре Лорин чужды тайные замыслы и хитросплетения интриг. Нет, только не Лорин!

Ферн? Бедняжка Ферн, навсегда потерявшая себя после гибели Уолтера, которому отдала всю свою любовь, всю нежность своей души! Ферн, отчаянно и безнадежно тоскующая по своему несбывшемуся счастью, скрывающая эту тоску под маской насмешливого цинизма, спасающаяся от нее в хмельном забвении. Ферн — завистливая? Мстительная? Убийца? Абсурд!

Джефф? Джефф, всегда такой честный, прямолинейный и вспыльчивый. Он не способен затаить зло и вынашивать план мести, всегда предпочитает разобраться со своим обидчиком по-мужски, в честном, открытом бою. Джефф с великодушием истинного рыцаря принял свою отставку. И хотя удар был жесток, сумел собрать все силы и продолжить работу, достигнув положения преуспевающего и независимого журналиста. Да, в приступе ярости Джефф, наверное, мог бы убить человека, но не женщину, не из-за спины и не ножом. Нет, это не Джефф!

Джордж? Измученный, но терпеливый и всегда миролюбивый Джордж. Не любимый женщиной, которую любит всей своей преданной и мягкой душой. Методичный, старательный работник, всегда сочувствующий страданиям других. Нет, Джорджу несвойственна ненависть, ничто не разъедает его исподволь, в нем не может угнездиться ядовитая жажда мщения. Конечно, это не Джордж!

Ники? Вот здесь сердце размышляющего — за исключением сердца самого Ники — начинает биться сильнее. Ники, коварный, с этими своими бегающими глазками-бусинками; остро чувствующий чужую слабость и умеющий мгновенно ею воспользоваться; все и всех ненавидящий, потому что его едва терпели и никто не любил. Ники, жалящий всех без разбора злобными, язвительными насмешками! Ники, вечно терзаемый завистью и сознанием собственной неполноценности! Ники, который обладает таинственной властью над Марком, что позволило ему войти в этот узкий кружок старых друзей, каждый из которых брезгливо отшвырнул бы его, имей он на то волю. Ники, который только вчера так жаждал увидеть, как все они погибнут, и увидел бы, если бы у него хватило смелости! Да! Это он, Ники! А затем тут же наступает момент отрезвления, и человек с горечью отказывается от своего вывода. Всем так хочется, чтобы это был Ники, это было бы так логично и так замечательно для всех них! Но именно поэтому каждый из них не доверяет своему пристрастному решению. Нет, думают они с сожалением, это не Ники.

И человек снова мысленно возвращается к Кей Дуглас! Вот так ходит и ходит по кругу, и нет этому конца.

Лорин встала и двинулась прочь из гостиной.

— Ты куда? — спросил ее Джордж.

— Хочу поговорить с мистером Смитом, — ответила она.

Все оставшиеся смотрели ей вслед, и один из них с острой тревогой гадал: «А что, если она что-то вспомнила? Или о чем-то догадалась?» И остальные понимали, что именно так и думает один из них!

Глава 7

Пол Радд наконец погрузился в глубокий сон. Доктор склонился над раненым, проверяя его пульс, когда внезапно понял, что в дверях кто-то стоит. Повернувшись, он увидел Лорин, но поднес палец к губам, призывая ее не шуметь. А через минуту, опустив руку Пола на одеяло, подошел к Лорин:

— Вы хотите поговорить со мной, миссис Лукас?

Она кивнула.

— Пойдемте в библиотеку, — предложил он и жестом предложил ей идти впереди.

Старый доктор медленно побрел за ней, опустив седую голову. Он страшно устал. Накануне до изнеможения блуждал по незнакомому лесу, а затем сразу же с головой окунулся в атмосферу дикого напряжения, в котором провел последние двенадцать часов без единого момента передышки — в результате его физические силы были почти на грани истощения. Но, несмотря на угрозу Марку бросить все и заняться рыбалкой, его ум постоянно и активно работал. В глубине души Смит конечно же не собирался оставить это дело, не распутав его до конца.

У него сложилось уже довольно определенное мнение обо всех пленниках, кроме Лорин. Покрасневшими от напряжения глазами доктор наблюдал, как она быстро прошла в библиотеку и остановилась у окна, выходящего на озеро. Казалось, женщина собиралась с силами, прежде чем приступить к рассказу.

Смит устало упал в большое кожаное кресло. Эта Лорин Лукас поразительно красива, подумал он. Вероятно, она и Кей эффектно смотрелись рядом, когда были девушками: у одной — блестящие медно-золотистые волосы, у другой — сверкающие, как вороново крыло. Эти женщины и Джефф с Марком должны были составить две красивые супружеские пары — и тогда не мучились бы от жизни с нелюбимыми, не было бы ни грязного, выматывающего душу шантажа, ни этого жестокого убийства.

Лорин отвернулась от окна.

— Не знаю, право, с чего начать, — произнесла она.

— У вас есть что-то особенное, миссис Лукас?

Она грустно усмехнулась:

— Наверное, нет. Просто больше я не могу этого выносить. Сознавать, что один из тех, с кем я была так близка… — Лорин выразительно взмахнула точеной рукой.

В глубине души этой женщины таятся страстные чувства, вглядываясь в нее, думал доктор, которые Джорджу не суждено пробудить и еще не растраченные на другого.

— Пожалуй, я знаю, с чего вам начать, — сказал он.

— Так подскажите, будьте любезны.

— У вас странная компания, миссис Лукас, сплошь с неправильно составленными парами. В каждой из них либо один не любит другого, который его страстно любит, либо один принадлежит другому, которого он лишь терпит. Кажется, только Ферн нашла того человека, о котором мечтала, — но безвозвратно его утратила. Пол Радд был на грани достижения своей мечты, однако тоже ее потерял. Ники ненавидит вас всех. И все же вы дружите долгие годы, во всяком случае, дружили до этого внезапного взрыва. Как это случилось, миссис Лукас? Как Марку удалось в разгаре лета заставить вас всех съехаться сюда на целую неделю? Вы охотно сюда ехали?

— Нет, — быстро ответила Лорин, — если вы имеете в виду лично меня. — Она глубоко вздохнула. — Но знаете старую пословицу: что посеешь, то и пожнешь? Кажется, Марку предложили баллотироваться в конгресс от реформистов. Почти через каждые десять лет старый политический аппарат достигает такой степени коррупции, что реформистам предоставляется реальный шанс добиться победы. Так получилось и в нынешнем году. Марк говорил об этом с Джорджем. Пожалуй, он склонялся к мысли принять предложение, поскольку надеялся на победу на выборах. Но сказал, что ему нужно время, чтобы все обдумать. Объяснил, что хочет, чтобы здесь собрались все его старые друзья и обсудили с ним эту проблему. Марк пригласил Джорджа… и Джеффа, который в своем роде специалист в вопросах местной политики и политики штата. А Пег, была его секретаршей. Ей он сказал, что, возможно, ему придется сделать официальное заявление, тогда она его напечатает. Так что для Джорджа, Джеффа и Пег эта поездка была деловой. Пола, я думаю, позвали из-за Пег. Ферн, как незамужняя, была предназначена для Джеффа.

— А Ники?

— Бог его знает, почему Ники всегда и всюду приглашается, — ответила Лорин.

— Вы действительно не знаете почему?

Она пожала плечами:

— Записной остряк, подхалим. Только Марк может вам сказать, что он в нем находит.

— Марк настаивал, чтобы все собрались здесь?

— Не знаю, как он устроил это с другими. Пег и Джорджу он мог приказать, а я… — Лорин на секунду плотно сжала губы. — Я поехала с Джорджем. Что касается Пола… Не думаю, что Марку пришлось выкручивать ему руки, чтобы убедить его провести здесь неделю с Пег. А Джефф получил конкретное задание от своей газеты написать заметку о позиции Марка. Ники — вопрос особенный. Он назло притащился бы, зная, что никому из нас не нужен. А Ферн… да она просто плывет по течению. И потом, наверное, свою роль сыграл тот факт, что мы здесь так давно не были.

— В самом деле? — поинтересовался доктор, удивленно подняв брови.

— Детьми мы бывали здесь довольно часто, но ни разу с тех пор, как умер судья. Время от времени сам Марк сюда наезжал и заботился о том, чтобы здесь все было в порядке. Но по существу, за все шесть лет дом открыли впервые.

— Интересно, почему мне никто об этом не сказал? — удивился доктор.

— А это имеет какое-то значение? Видите ли, Марк был очень привязан к отцу. Это поместье всегда было гордостью судьи. Его смерть страшно потрясла Марка. Полагаю, здесь все слишком напоминает ему об отце. Во всяком случае, вот как мы все оказались здесь.

— А каким человеком был судья? — поинтересовался доктор Смит.

— На мой взгляд, мерзким и похотливым старикашкой! — неожиданно резко заявила Лорин.

— Вот как?

— Обожал щипать девиц за зад, — сообщила Лорин. — Мои родители были его старыми друзьями. Кажется, Марка я знаю с самого раннего детства. Когда бы мы ни приезжали в гости в дом судьи, он сажал меня на колени, ласкал и целовал. Еще когда мне было лет пять или шесть, понимаете? Позже я обычно изобретала любые предлоги, чтобы уклониться от визита. — Она выразительно скривилась. — Но старый потаскун не оставлял своих ухаживаний. В тот год, когда Марк закончил юридический факультет, он снова полез ко мне в танцевальном зале. Но это был уже последний раз. Я закатила ему такую затрещину! И пообещала закричать на весь дом, если он снова попробует ущипнуть меня. И только тогда этот мерзкий волокита отстал от меня!

— И именно в то лето Марк обручился с Кей?

— Да, — коротко отрезала она.

— И, несмотря на судью, вы любили Марка?

— Они были как день и ночь, — пояснила Лорин. — Судья — неистовый и властный хам. Ему самое место было бы в фашистских компаниях, что собирались в пивных. Марк — полная ему противоположность: мягкий, застенчивый, деликатный, чуткий и задумчивый.

— Настолько чуткий, что объявил о своей помолвке с другой женщиной, не предупредив вас — девушку, которая имела все основания полагать, что он станет ее мужем, — заметил доктор.

— Это Кей и Джордж рассказали вам о том обеде?

— Да.

Она отвернулась к окну и, к удивлению доктора, проговорила:

— Бедняга Джордж!

— Да, — отозвался он, — бедный Джордж.

— Здорово ему доставалось от меня, — призналась Лорин, по-прежнему пряча лицо. — Я обращалась с ним как с безотказным мальчиком на побегушках. А потом попросту воспользовалась им, чтобы скрыть свою раненую гордость. Я женила его на себе, чтобы показать Марку, что не очень-то из-за него переживаю. Потом, правда, привыкла к Джорджу, а он ко мне. Я старалась быть для него хорошей женой. Если бы только он захотел избавиться от меня! Но ему лучше иметь мой мизинец, чем целиком другую женщину. Так что я вступила в сделку и старалась как можно лучше выполнять все ее условия.

— И бедная Лорин, — мягко сказал доктор.

— Прекратите! — Она круто обернулась к нему. — Я никогда не просила жалости и сейчас ее не приму. Все, что я хочу от вас, — это чтобы вы помогли нам выбраться из этой грязной истории. Я не собираюсь скрывать, что страшно не хочу умирать!

— Сказать по правде, я и сам немного этого боюсь, — признался доктор Смит. — Вы все рассказали мне уже довольно много, однако я так и не получил ясного ответа на главные вопросы. В чем заключается преступление Марка? Как об этом узнал шантажист? Каким образом на его след напала Пег? Как она это нащупала? Если мы найдем ответ хотя бы на один из этих вопросов, миссис Лукас, мы перестанем кружить на одном месте и продвинемся вперед. — Он потер утомленные глаза. — Что ж, позволив себе немного пожаловаться, миссис Лукас, теперь я должен сказать, что у нас еще остались некие неисследованные пятна. А поскольку они существуют, имеются и серьезные основания для надежды. Расскажите мне, пожалуйста, о том последнем вашем приезде сюда… когда умер судья.

— О! — воскликнула Лорин. — Это был сущий ад!

Часть пятая

Глава 1

Ни одно из описаний уик-энда, во время которого скончался судья Оуэн Дуглас, не давало законченной картины. Пытаясь ее восстановить, доктор Смит не удовлетворился, пока не получил отчета от каждого, кроме Пола Радда, который пребывал еще под благотворным воздействием снотворного, найденного Кей.

Кто-то состряпал завтрак, и Ферн принесла доктору целый кофейник дымящегося кофе, ветчину и несколько вареных яиц.

— Вам нужно немного отдохнуть, Джонни, — посоветовала она.

— А разве кто-то еще отдыхает? — спросил доктор. — Позже… но пока еще можно поработать над этим…

Он задержал ее, попросив рассказать о печально закончившемся уик-энде. Затем попросил ее прислать к нему по очереди всех остальных заложников. Кофейник еще раз наполнили свежесваренным кофе. Наконец доктор получил все отчеты и остался в одиночестве, посасывая погасшую трубку и уставившись задумчивым взглядом на остывшие угли в камине. Перед его умственным взором начал проясняться облик еще одного действующего героя, влияние которого поначалу он не мог учитывать, — усопшего судьи Оуэна Дугласа. Его портрет рисовался широкими и резкими штрихами, ибо все до одного рассказчики оказались положительно неспособными беспристрастно его охарактеризовать. Филантроп — и в то же время грубое, властное животное. Отец, никогда ни в чем не отказывающий своему сыну, готовый сломать кому-то судьбу — особенно Кей, — лишь бы его Марк получил то, чего пожелал. Коварный политикан, блестящий юрист, столп церкви и, как зло охарактеризовала его Лорин, мерзкий похотливый старикашка!

Этот весьма парадоксальный джентльмен устроил тот уикэнд, во время которого и скончался; организовал его для Марка и Кей, возвратившихся домой после свадебного путешествия. «Они захотят увидеть своих самых близких друзей, провести с ними время, рассказать им о своей поездке», — уверял он каждого.

Пег, Пол, Ники и Ферн не имели причин отказываться от приглашения. Что касается Джеффа и супругов Лукас — другое дело. «Я только что справился с запоем, пытаясь преодолеть перенесенное потрясение, — рассказал доктору Джефф. — Я не хотел ехать, но приехал. Для меня было равносильно смерти снова увидеть вместе Марка и Кей, но я хотел показать им, что мне все равно. Поэтому и принял это приглашение».

Лорин решительно отказалась от этого уик-энда. Но Джордж, потея и беспрестанно протирая свои очки, буквально умолил ее. Это было еще до того, как он стал компаньоном Марка. Джордж занимался частной адвокатской практикой, но к нему обращалось слишком мало людей. Судья, который обладал настоящим талантом добиваться желаемого, закинул ему удочку. «Этот уикэнд даст мне возможность, — заявил он Джорджу, — обсудить с тобой, мой мальчик, кое-какие дела, которые я решил передать тебе».

Джорджу необходимо было там присутствовать, и Лорин, чувствуя себя в долгу перед мужем, сдалась, несмотря на имеющиеся у нее основания не стремиться оказаться в обществе судьи и несмотря на вполне понятные причины не желать видеть Марка и Кей. «Миленькое сборище друзей с открытыми ранами», — охарактеризовала Лорин их компанию доктору.

Судья устраивал эту встречу, призвав на помощь все свое коварство и дипломатичность, но цель его была довольно невинна. Он хотел доставить Марку удовольствие. Идя напролом к своей цели, Оуэн Дуглас либо не понимал, либо был слишком толстокожим для того, чтобы придавать значение чьим-то чувствам. Возможно, он считал выражение «разбитое сердце» всего лишь оригинальным изобретением популярных романистов; эдаким романтическим описанием разочарования. Но разочарование легко преодолевается, потому что со временем человек всегда находит себе другого, который оказывается гораздо лучше того, потеряв которого он так страдал. Так подсказывал ему его личный жизненный опыт.

Вероятно, Марк, услышав об идее отца, нашел ее не слишком блестящей. Он зашел поговорить с Джеффом. Последний раз они вот так, по-дружески, беседовали незадолго до злополучной помолвки. «Мой старик не понимает, что это значит — задевать нежные чувства, Джефф, — объяснил он. — Так что я тебя пойму, если ты не приедешь, и Кей тоже». Но Джефф, который совершенно не хотел ехать, ответил: «Почему не приеду? Это будет забавно».

Все в один голос отмечали, что в те дни Марк проявлял исключительную чуткость. Как мог, он старался сделать этот уикэнд более сносным для тех, кому приходилось тяжело. Младший Дуглас был просто очаровательным. Он заранее обсудил этот вопрос с Кей, и они решили не акцентировать внимания на своей женитьбе. Просто их старая компания в очередной раз решила собраться, повеселиться, вспомнить прошлое.

Совсем не то было на уме у судьи. Он обставил все с излишней роскошью. У него работали пожилые муж и жена, которые прислуживали в доме, готовили еду и подавали ее. На первый вечер Оуэн заказал изысканный ужин. Он без конца провозглашал тосты за жениха и невесту, во всеуслышание заявлял, что не может нарадоваться на свою невестку, сопровождая похвалы дружеским похлопыванием Кей по плечу. Даже опустился до пошлых шуток, игриво погрозив пальцем Лорин. «Вы с Марком провели меня, Лорин!» — сказал он. «Первоклассный, высший пилотаж! Лихой мастер заплечных дел!» — так охарактеризовал его Джефф. Благодаря усилиям старого интригана к концу ужина все раны были вскрыты и кровоточили.

«Это походило на старый водевиль с Леоном Эрролом, — пояснил Джефф. — Тот часто приходил домой под хмельком. Комната была полна статуэток, фарфора и бьющихся безделушек. Раздеваясь, Эррол размахивал руками, одеждой и лишь чудом не задевал хрупкие украшения. Наконец забирался в постель. Затем вдруг вскакивал как сумасшедший, мчался в ванную и по дороге все разбивал. Приблизительно вот так все и шло в тот вечер. После того объявления помолвки мы хотя и с огромным трудом, но все же более или менее пришли в норму. И вдруг судья буквально разорвал едва затянувшиеся раны, сокрушив все наши усилия. Все старания Марка загладить его бестактность, попытки объяснить, что старик не понимает, что делает, не очень-то помогали».

Когда в ту пятницу гости разошлись спать, каждый из них только и думал, как он вынесет здесь еще два дня. В результате в субботу все изобрели способ остаться наедине.

Марк проявил живой интерес к плотине, которую соорудил в двух милях от дома, когда был мальчишкой. Кей заявила, что ей осталось написать еще несколько ответов на поздравления с замужеством, и большую часть дня провела у себя в комнате. Джордж уединился в библиотеке судьи. Лорин в одиночестве удалилась бродить по лесу. Джефф двинулся в противоположном направлении, сунув в карман фляжку с виски. Пол, заинтересовавшись электрогенератором, целиком погрузился в изучение его устройства. Никто не мог вспомнить, чем занималась Пег. Ники «просто бродил вокруг», как сказал он сам, ожидая, чем закончится эта история. Судья отправился на озеро поудить рыбу с лодки.

К вечеру люди начали постепенно собираться в усадьбе. Наконец настало время выпить по коктейлю, но судья все еще не появился, Марк начал тревожиться. Наконец они с Джорджем побежали в сарай для лодок и, спустив на воду маленькую моторку, поплыли по озеру искать старика. Его не нашли, но обнаружили пустую лодку.

Судья бросил якорь в паре сотен ярдов от берега. Якорь оставался спущенным, а поскольку не было ни сильного ветра, ни сильного течения, можно было с уверенностью заключить, что лодка не меняла своего первоначального местоположения. Марк с Джорджем сразу поняли, что случилось что-то серьезное. С борта в воду свисала снизка из проволоки с насаженными на нее несколькими рыбинами. Судя по всему, у судьи была удачная рыбалка.

«Марк ничего не говорил, — рассказывал доктору Джордж. — Он просто начал срывать с себя одежду. Потом нырнул. Он нырял три или четыре раза, прежде чем наткнулся на тело».

По словам Джорджа, Марк впал в полное отчаяние. Джордж, который плавал не очень хорошо, вернулся в дом позвать на помощь. Он вернулся с Джеффом, почти совершенно пьяным, и с Полом. Вместе с Марком они несколько раз ныряли, пытаясь поднять тело на поверхность воды. Но все бесполезно. Судья и сам был очень крупным и тяжелым, а тут еще его рыбацкие сапоги, наполненные водой, которые запутались в водорослях. В том месте озеро было довольно глубоким, и они не могли оставаться в воде достаточно долго, чтобы хоть что-то сделать.

Спустя почти час этих бесплодных усилий Марк посинел от холода и был на грани истерического припадка. Только тогда его удалось уговорить вернуться на берег, когда Пол согласился остаться в плоскодонке и проследить, чтобы ее не отнесло в сторону. Они зацепили за одежду утонувшего леску и привязали к ней поплавок, чтобы, держась на поверхности, он служил указателем.

Как только Марк оказался на берегу, он влез в теплую одежду, сел в машину и на огромной скорости помчался по лесной дороге. На полпути он во что-то врезался, повредил автомобиль, бросил его и кинулся бежать до автострады, где поймал машину, на которой добрался до отделения полиции. Полицейские приехали с баграми и вытащили тело.

Вот так закончился злополучный уик-энд, задуманный судьей.

Глава 2

Для доктора Смита в этой истории была одна важная деталь. На ужине, где оглашалась помолвка, все члены дружеского кружка находились вместе. Что бы тогда ни произошло, несколько человек обязательно были бы в курсе. Но в ту субботу, шесть лет назад, когда судья был обнаружен мертвым на дне озера, все разбрелись кто куда. Никто не мог с достаточной уверенностью сказать, где он находился в конкретный момент того жаркого июльского дня. Именно в это время Марк и мог совершить «преступление», которое так мучило его и свидетелем которого оказался шантажист.

Естественно, первым и самым вероятным являлось предположение, что в смерти судьи было что-то из ряда вон выходящее, несмотря на заверения в противоположном Джеффа и остальных присутствующих. Поэтому Джеффу пришлось уже во второй раз за утро появиться в библиотеке.

Джефф воспользовался передышкой, чтобы побриться, принять душ и теперь выглядел посвежевшим, если не считать обведенных темными кругами и налитых кровью утомленных глаз. Он уселся на стул напротив доктора и подрагивающими пальцами достал сигарету, закурил.

— У вас появилось что-то новое? — спросил он.

— Во всяком случае, мы определили время, когда вы собрались всей вашей компанией, хотя и не были все время вместе, — сказал доктор. — Я думаю, можно с уверенностью поручиться: то, что имел шантажист на Марка, произошло именно в ту субботу.

— Но что?

— Ну, скорее всего, напрашивается ответ, что дело касалось смерти судьи.

Джефф безнадежно покачал головой:

— Может, оно и так, доктор, но здесь ничего не было. Я тогда первое лето работал в «Ривертон таймс» и был еще молоденьким репортером. Мне никогда не доверили бы освещать такое важное происшествие, не окажись я в самой гуще событий. Но раз уж я там присутствовал, мне пришлось пройти через все — начиная со вскрытия и заканчивая окончательным заключением следователя.

— И что же?

— У судьи было больное сердце. Об этом все знали, и, естественно, его личный врач представил отчет, чтобы удостоверить это. Вскрытие показало, что в легких судьи было недостаточно воды, чтобы утверждать, что он умер, утонув. Заключение гласило, что у него случился сердечный приступ, от которого он сразу скончался, отчего и упал в воду. Не было абсолютно никаких признаков того, что смерть могла наступить от иных причин, — никаких кровоподтеков на теле, никаких ран. Вообще не было ни малейших подозрений на что-либо другое, доктор. Он находился в лодке один, на расстоянии двухсот ярдов от берега. Никто не мог его достать, кроме как из ружья! И никто не имел к этому отношения. Это была естественная смерть, и, как бы мы ни хотели, чтобы это выглядело по-другому, все было так.

— У вас проскользнула любопытная фраза, — подметил доктор.

— Какая?

— «Чтобы это выглядело по-другому».

— Я вас не понимаю.

— Ладно, пока оставим это в стороне. Мне, так же как и вам, надоели все эти необъяснимые и таинственные факты. Возможно ли, что во всеобщем возбуждении, вызванном смертью судьи, произошло нечто, что осталось незамеченным всеми, кроме Марка и шантажиста? Какое-то преступление?

— Но какое? — недоумевал Джефф. — Какие вообще существуют преступления, которые способны довести совершившего их человека до такого состояния? Воровство? Ничего украдено не было. Убийство? Никто не был убит. Какая-нибудь грязная сделка? Никто не мог этого «заметить» в лесу в тот субботний день. Изнасилование? Поджог? Я хочу спросить, что еще возможно?

— Да, ничего обнадеживающего, — признал доктор.

— Полный тупик! — с отчаянием произнес Джефф.

— Пока что! — уточнил доктор. — Но мы наверняка пропустили какой-то поворот. Джефф, скажите, какие, по-вашему, были отношения между Марком и отцом?

Джефф глубоко затянулся и бросил сигарету в камин.

— Вообще-то трудно преодолеть собственное предубеждение при оценке такого рода.

— И вам тоже?

— Что вы имеете в виду?

— Вы его тоже не любили?

— Откровенно говоря, я его боялся, — признался Джефф. — Во всяком случае, когда был ребенком, и, помню, позднее он вызывал у меня что-то вроде благоговейного страха. Мне даже снились страшные сны про него. Вы не видели его дома в Ривертоне, но это громадное здание из грубого камня, к которому за многие годы постоянно что-то пристраивалось без малейшего намека на какой-нибудь архитектурный стиль. В результате там было множество длинных темных коридоров, где мы с Марком играли. Судья появлялся перед намине так уж часто, но, когда это происходило, я всегда ужасно его боялся. Почему-то в нем мне виделась власть в ее самых суровых формах — Судья, Иегова, Палач!

— Интересные ассоциации, — пробормотал доктор. — Судья, Бог и палач в одном лице!

Джефф хмыкнул:

— Никто не знал о его положительных качествах. Он придерживался категорических суждений относительно права и вины. Так или иначе, но он пугал меня. Мне часто снился один и тот же сон. Как будто я иду по одному из тех длинных коридоров к огромной, обитой железом входной двери и слышу за собой его медленные, размеренные шаги. Я подбегаю к двери, пытаюсь ее открыть и обнаруживаю, что не могу выйти. А он все ближе и ближе! — Джефф невольно передернулся. — Я просыпался весь в поту, волосы стояли торчком.

— А почему вы его боялись? Он когда-нибудь обижал вас?

— Нет, — ответил Джефф. — Оглядываясь назад, я понимаю, что он был очень великодушен по отношению к нам, ребятам, — позволял нам играть у себя дома, угощал нас всякими вкусными вещами. Марк часто устраивал вечеринки, разумеется с разрешения отца, который их и оплачивал. Только его… его юмор был немного тяжеловесным для нас, мелюзги.

— Он никогда вас не наказывал? Не угрожал вам?

— Да нет. По-моему, просто всем своим видом внушал ужас. Позже я начал лучше представлять его себе. Этому пуританину было очень трудно соблюдать все установления его веры, из-за слишком большой подверженности искушениям. Не такое уж это редкое зрелище, доктор, — властный и состоятельный человек, безжалостно добивающийся всего, чего он хочет, и расплачивающийся за свои грехи щедрыми пожертвованиями на благотворительность и церковь.

— Почему-то никто не упоминает миссис Дуглас, — заметил доктор.

— Она умерла при родах Марка, — пояснил Джефф. — Может, именно поэтому Марк и был так страстно привязан к отцу. У большинства детей есть оба родителя, которых он может любить. А у Марка — только он один. Глядя на их отношения со стороны, думаю, Оуэн был хорошим отцом, разве только слишком уж баловал сына. У Марка было все, чего он только ни желал. Некоторым образом, такая безотказность судьи была не совсем в его характере. В остальном он был довольно ловким и прижимистым барышником. А Марку достаточно было только попросить, чтобы ему тут же предоставили, что он хочет. Можно было бы сказать, что таким образом судья пытался купить любовь Марка, но, если даже и так, он своего добился. Марк им гордился и, мне всегда казалось, был страстно к нему привязан.

— Это звучит так, как будто сейчас вы думаете иначе.

— Ну… я всегда считал, что это смерть отца выбила Марка из колеи… заставила его пить, толкнула на эксцентричные выходки. Но сейчас мы понимаем, что здесь поработал шантажист. Это наводит на некоторые переоценки, которые я пока не в состоянии сделать: насколько все это было вызвано смертью судьи, а насколько — психологическим давлением шантажа.

— А может, эти два фактора объединены?

— Оставьте это, доктор! — раздраженно произнес Джефф. — Судья скончался от сердечного приступа, это доказано.

Доктор молчал, машинально набивая трубку табаком. Наконец чиркнул, спичкой раскурил ее и сообщил:

— Я собираюсь совершить нечто отчаянное, Джефф. Должен признать, что я начинаю кое-что понимать, но не скажу вам, что именно. Пока еще у меня недостаточно доказательств, поэтому сейчас это просто довольно основательное предположение. Некоторые из ответов должны поступить от самого Марка, а я… словом, у меня нет способа заставить его отвечать на них.

— Вы хотите сказать, что думаете, у него есть ответы? — нетерпеливо спросил Джефф.

— Я подошел очень близко к разгадке, Джефф. Но, как уже сказал, чтобы она стала ясной и четкой, мне нужна помощь Марка, а Марк не станет говорить, пока я не окажу на него давление. Вы можете помочь, но здесь нужно знать ваше мнение. Вы можете сообщить мне его как можно более честно и откровенно?

— Конечно!

— Ко времени женитьбы Марка вы были его самым близким другом, жили с ним в одной комнате, когда учились в университете. — Доктор поднял глаза и увидел выражение горечи на лице Джеффа. — Я понимаю, Джефф. Он не сказал вам правды о Кей. Он украл ее буквально у вас из-под носа.

— Сегодня я выяснил кое-что, — поделился Джефф, — что чуть не свело меня с ума. Кей намекнула мне, что по каким-то причинам она вынуждена была выйти замуж за Марка. Что у нее не было другого выхода.

— Но она не назвала вам эти причины?

— Нет.

— Я могу вам о них рассказать.

— Вы их знаете? — Джефф взволнованно подался вперед. — Это она вам сказала?

— Да. Ее вынудил к этому браку судья. — И доктор вкратце поведал о том, как судья обратился к Кей, о долге ее деда судье и об окончательном решении девушки, что она обязана заплатить этот долг, став женой Марка.

— Черт его побери! — вскричал Джефф. — Неужели Марк настолько не был мужчиной, чтобы добиться женщины без помощи отца? Никогда не думал, что он может быть таким подлым! Никогда не думал…

— Я хочу вас кое о чем попросить, — перебил его доктор. — Я не мог просить об этом Лорин, потому что не рассчитывал получить откровенный ответ. Ведь здесь дело касалось ее гордости. Я не могу попросить и Марка. Он мне не скажет.

— О чем? — спросил Джефф, заставив себя откинуться на спинку кресла. Было видно, что он лишь отчасти прислушивается к словам доктора, в основном же его голова сейчас занята только что услышанной историей.

— Я понимаю, что вы были полностью ошеломлены, когда Марк объявил о своей помолвке с Кей…

— Это еще слабо сказано! — отреагировал Джефф.

— Вы были абсолютно уверены, что Кей любит вас. Но как насчет Марка и Лорин? Вы хорошо знали Марка. Вы разделяли общее мнение, что он любил Лорин?

— Я думал, что он души в ней не чает! — ответил Джефф. — Так что его измена Лорин тоже всех поразила.

— Так и предполагал, — протянул доктор. — У вас были основания считать, что он и Лорин были преданы друг другу?

— Я это знал! То есть думал, что знаю!

— Почему вы так думали?

— Да господи! — взорвался Джефф. — Еще с тех пор, как им исполнилось по двенадцать лет, они все время ходили держась за руки! Когда учились в разных колледжах, каждый день писали друг другу. Он разговаривал со мной, делился своими мечтами и планами. В них непременно присутствовала Лорин. Одно время он даже писал о ней стихи. — Джефф коротко рассмеялся. — Довольно бледные стишата, но это тоже признак сильной страсти. Я ни на минуту не сомневался, что Лорин была его женщиной — единственной, кого он любил. А потом…

— Он даже не предупредил Лорин об изменении в своих чувствах, — договорил за него доктор. — И Марк, и Кей поступили совершенно не принимая во внимание ни ее, ни вас.

— Из того, что вы мне рассказали…

— Именно так, — кивнул доктор. — Кей не сказала вам правды, и вы не поверили бы ей, если бы она сказала, что изменила свое мнение о вас. Вы разошлись бы не на шутку. Поэтому ей оставалось только поставить вас перед свершившимся фактом.

— Марк! Нет, только представить, что он использовал такой способ, чтобы добиться ее!

— Я понимаю, Джефф, вы смотрите на это совпадение не задавая себе вопроса, почему Марк повел себя по отношению к Лорин точно так же, как Кей по отношению к вам.

— Но мы знаем, что он заставил своего отца…

— Мы еще ничего не знаем, — резко перебил его Смит, — за исключением того, что он провел свою часть игры в точности так же, как Кей — свою. Просто для размышления, Джефф, — вы допускаете возможность, что он действовал под давлением такого же рода?

Джефф пораженно посмотрел на доктора:

— Вы хотите сказать, что он был вынужден жениться на Кей?!

— Просто сообщаю вам это для размышления, — задумчиво проговорил доктор.

Глава 3

— Знаешь, беби, а ведь я тебя не боюсь, — сказал Ники.

— Думаю, мне стоит рассматривать это заявление как не очень лестное, — отозвалась Ферн.

Она не собиралась пить, во всяком случае не сейчас. Предполагала сохранить все свои способности на случай, если понадобится ее помощь. Но, казалось, никак не могла помочь, никто не заворачивал в бар, а ее колотил озноб. Поэтому Ферн налила себе немного виски и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Но ненадолго, поэтому налила еще раз и еще и сейчас, держа в руке уже четвертый бокал, чувствовала себя великолепно. Даже оказавшись в гостиной наедине с Ники.

— Мне нужно с кем-нибудь поболтать, — признался Ники. — Когда я был с доком, он все время интересовался только тем, как умер судья. В следующий раз заинтересуется древними греками, чтобы докопаться до сути нашего дела.

— Вполне возможно, — согласилась Ферн. — Джонни — парень образованный и умный, а я припоминаю, что именно греки изобрели большинство идей, которые используются в современной психиатрии. Они даже называются по-гречески.

— Бог с ними! — отмахнулся Ники. — Ты знаешь, мой брат служит в полиции Ривертона.

— Не знала этого. Но теперь понимаю, почему за последнее время так выросла кривая преступлений.

— Нет никакой кривой! — возмутился Ники.

— В самом деле? Странно!

— Ты такая же остроумная, как и все здесь, — огрызнулся Ники.

— Целая куча умников! — улыбнулась Ферн. — Мы все сидели целых шесть лет на вулкане и не ведали этого!

— Слушай, я тут кое-что вычислил, — спокойно продолжил Ники. — Пока этот старый хрыч пытается извлечь из того, что случилось шесть лет назад, ответ на то, что произошло прошлой ночью, я попробовал собрать все факты и сложить их вместе.

— Браво! — Ферн осушила бокал и протянула руку за бутылкой.

Ники сидел на диване подвернув под себя ноги и напоминал злющего черноглазого гнома.

— Посмотри на эту дверь, что ведет на лестницу, — попросил он.

— Ну, добрая старая дверь. Добрые старые петли, — протянула Ферн.

— Не будь дурочкой! Дело в том, что перед ней нет ковра. Если бы перед ней стоял стул, его нельзя было толкнуть так, чтобы он упал не подняв шума.

— Поэтому Джефф и приставил к ней стул, — предположила Ферн, наливая себе виски.

— Ладно. Значит, Джефф спал — но он был настороже. То есть почти ожидал этого звука. Если бы стул упал, Джефф это услышал бы.

— Значит, сверху никто не спускался, — решила Ферн.

— Не этим путем! — возбужденно сверкая черными бусинками глаз, заявил Ники.

Ферн медленно повернула к нему голову:

— Что значит — не этим путем? А какой еще есть путь?

— В конце лестницы, наверху, есть окно, — пояснил он. — Я открывал его раму в первую ночь, когда мы здесь оказались. Это окно выходит на крышу веранды с задней стороны. С этой крыши до выступа на стене всего около четырех футов. И нет ничего сложного таким образом выбраться наружу.

— Отлично! — отреагировала Ферн. — Но Джордж и Джефф заперли все наружные двери, чтобы Марк не мог сюда проникнуть. Так же помешали бы и любому другому.

— Может быть, — согласился Ники, — если только у него нет ключа и он не мог отпереть дверь и войти.

— Марк?

— Возможно, но я думаю не о нем. Я думаю о том, кто после убийства мог спокойно вернуться на второй этаж по лестнице, кому не пришлось снова забираться на крышу, рискуя поднять шум. Этот-то человек и отодвинул стул в сторону, затем поднялся наверх, открыл замок моей двери, чтобы меня можно было подозревать наравне с остальными, а сам спрятался и стал ждать.

— Чего? — не поняла Ферн.

— Пойдем со мной, — предложил Ники. — Я тебе кое-что покажу.

Против воли Ферн заинтересовалась. Что бы там ни думали о Ники, он — настоящий проныра. Добывает средства на жизнь своими мозгами. Может, и теперь обнаружил что-то стоящее.

Она встала, собираясь последовать за ним к лестнице, но потом вернулась и налила себе еще стаканчик. Ники остановился у лестницы, прислушиваясь.

— Все на кухне, — сообщил он, — занимаются едой. Пойдем, только тихонько.

Он быстро двинулся наверх, жестами подгоняя Ферн. И в этот момент все поплыло перед ее глазами. Она старательно вгляделась в лестницу, затем медленно подняла ногу, чтобы опустить ее как раз на ступеньку. Ферн ощутила гордость за свою рассудительность. Ах, старина Ники! Уж во всяком случае, он вносит какое-то разнообразие в их существование, вот придумал эту увлекательную игру в полицейского и вора. Конечно, из этого ничего не получится. Ничего у них не получится. Она взбиралась по лестнице, крепко хватаясь за перила. Ники, который снизу выглядел как скрюченная маленькая кукла, нетерпеливо махал ей с верхней площадки. Ферн продолжила подниматься, сожалея, что оставила свое уютное кресло. Он мог бы все ей объяснить и без этого дурацкого упражнения в скалолазании.

Коридор всегда ее раздражал. Это был длинный туннель, покрытый ковром, с рядом абсолютно одинаковых дверей по одну сторону. Ферн всегда приходилось считать двери от начала лестницы, чтобы определить, где находится ее комната. Проблема заключалась в том, что обычно она забывала, какая по порядку дверь была ей нужна.

Ники маячил перед ней, маня к себе рукой. Нет, никогда не добраться до самого верха, подумала Ферн. Можно сказать, она напилась практически на голодный желудок, вдобавок, судя по всему, недооценила крепость виски, которое держал дома Марк.

Ники открыл какую-то дверь и исчез за ней. Ферн остановилась и обессиленно прислонилась к стене. Он тут же появился снова и поманил ее рукой.

— Ладно, иду. Иду, успокойся.

Она вошла в комнату и услышала, как за ней закрылась дверь. У нее не было ни малейшего представления, чья это комната. Собственно, Ферн потеряла всякий интерес к затее Ника, мечтая только о том, чтобы поскорее вернуться в старое уютное кресло и с часик подремать.

— Смотри! — сказал Ники и помахал перед ней каким-то предметом, который гремел, звякал и поблескивал на свету.

Ферн прищурилась, пытаясь разглядеть, что это такое.

— Ключи! — пояснил Ники. — Ключи ко всем дверям. Так что было проще пареной репы слезть вниз по крыше, отпереть заднюю дверь, убить Пег, вернуться по внутренней лестнице, отпереть мою дверь и ждать, пока меня не обвинят в том, чего я не делал. Она всегда этого хотела — подставить меня!

Для Ферн это было слишком — вниз, вверх, внутрь, отпереть. Она еще больше растерялась, когда услышала еще чей-то голос и увидела, как Ники вдруг подпрыгнул, будто его укололи булавкой.

— Не могли бы вы мне сказать, что вы делаете в моей комнате? — спросил этот голос, показавшийся Ферн холодным и враждебным. Но затем она поняла, что этого не может быть, потому что это говорила Кей.

— Привет, дорогая! — протянула Ферн и обернулась к ней.

Перед ней стояли две Кей, одна слегка заслоняя другую. У Ферн рябило в глазах, поэтому она не могла разглядеть выражение их лиц.

— Мне нужна была свидетельница! — испуганно заверещал Ники. — Не забудь, Ферн. Ты видела, где я их нашел!

Ферн покачала головой. Нашел их? Что нашел? Ах да, ключи! Эту позвякивающую и поблескивающую связку ключей.

— И где ты их нашел, Ники? — холодно поинтересовалась Кей.

— Там, куда ты их положила! — крикнул он. — Под вещами в верхнем ящике бюро, откуда ты их сможешь взять, когда они тебе снова понадобятся!

Снова их взять? Ферн озадаченно размышляла. Ах да! Что-то насчет задней крыши и ковра, которого не было на полу в гостиной, а ты спускаешься вниз снаружи и поднимаешься по внутренней лестнице.

— Думаю, — пробормотала Ферн, — мне нужно добраться до гостиной. Мне нужно выпить.

— Постой! — резко приказала ей Кей. — Ферн, ты видела, как он доставал ключи из бюро?

— Видела ли я? — Ферн усиленно размышляла, честно стараясь вспомнить.

Она видела, как ключи висели перед ней в руке Ники, звеня и поблескивая. Но около бюро. Она не могла вспомнить, чтобы видела, как Ники выдвигал ящик бюро и доставал оттуда ключи. Но ясно, что он должен был это сделать, раз они оказались у него. Вполне логично, не так ли?

— Он должен был достать их оттуда! — победно заявила Ферн.

— Но ты это сама видела? — настаивала Кей.

— Пожалуйста, дорогая, ты делаешь мне больно, — поморщилась Ферн, поскольку Кей крепко сжала пальцами ее кисть. — У него были ключи — он привел меня наверх, чтобы показать их мне. Он…

— Вспомни! — кричал ей Ники. — Вспомни, где я их нашел, Ферн. Прямо здесь — в этом ящике! Она уже хотела однажды ложно обвинить меня, а теперь снова пытается это сделать! Ключи это подтверждают.

— Я ложно тебя обвиняла? — с горечью произнесла Кей. — Это ты, Ники, ты пытался меня подставить, и тебе не удастся отвертеться!

Происходящее уже полностью превышало способность Ферн соображать, особенно когда до нее донесся новый голос.

— Что здесь происходит? — сердито спросил Джефф.

Ферн осторожно двинулась к выходу. Все заговорили одновременно, крича друг на друга. Она незаметно выбралась в коридор и, придерживаясь за стену, как слепая, направилась к лестнице. На ней нужно быть очень осторожной. Ферн медленно спускалась боком, со ступеньки на ступеньку. У нее возникло странное ощущение, что она нисколько не удаляется, потому что за спиной все так же громко звучал голос Ники. Вероятно, он уже кричит, поэтому его так хорошо слышно. Элементарный закон физики.

Оказавшись в гостиной, Ферн быстро добралась до огромного кресла. Наконец-то! Она протянула руку за бутылкой и бокалом. За ее спиной по комнате бегали люди. Ники уже просто визжал:

— Это ты убила Пег! Это ты довела Марка до сумасшествия! Ты открыла мою дверь! Это ты…

Горлышко бутылки звякнуло о бокал, когда Ферн наливала себе виски. Она поспешно сделала несколько глотков. Ну вот, теперь гораздо лучше. Затем откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Голова кружилась. В таком состоянии трудно ожидать, что ты вспомнишь о ключах, о ящиках, о том, кто что нашел, где и как. Глупо этого ожидать от нее… просто глупо.

Глава 4

— Ты не хочешь признать правды! — орал Ники Джеффу. — Ты скорее согласишься, чтобы тебя здесь подстрелили, как утку на воде, чем признаешь правду!

— Заткнись! — Джефф побелел как полотно.

— Ты обманывал Марка с этой бабой с самого начала, как они поженились… Это она шантажировала его! А ты не желаешь этого признать, предпочтешь, чтобы всех нас перебили. Это она убила Пег! Спустилась по крыше и воспользовалась вот этими ключами, чтобы проникнуть в дом. Потом…

— Я велел тебе замолчать! — Джефф стремительно шагнул к Ники, который стал трусливо пятиться, пока не уперся спиной в стену.

— Кей разыгрывала из себя невинность, притворившись, что не знает, что писать, когда этого потребовал Марк. Благородная Кей! Она всегда притворялась такой изысканной и благородной. Слишком хорошей для обычных людей. Слишком хорошей для меня! Ну и цирк! Да она обыкновенная шантажистка и убийца! — Ники буквально визжал, брызгая слюной. — Убийца!.. Обманщица!..

Кулак Джеффа угодил ему прямо в мокрый рот. Банта стукнулся головой о стену, колени его подогнулись. Он медленно сполз на пол и замер там, скрестив ноги, как пародия на Будду.

— Уверен, теперь вам лучше, Джефф, — произнес доктор Смит.

Он стоял в дверях, а из-за его спины выглядывали Джордж и Лорин.

Кей, облокотившись на бюро, закрыла лицо дрожащими руками.

— Я ждал, что это случится, — устало проговорил доктор.

Джефф обернулся к нему, яростно сверкая глазами:

— Вы хотите сказать, что верите каждому слову этого выжившего из ума…

— Нет, я имею в виду, что ожидал момента, когда вы все не выдержите и начнете швырять друг другу вздорные обвинения. Это никуда не годится. Теперь придется тратить драгоценное время на то, чтобы положить конец вашим нелепым раздорам. Но ничего не поделаешь, этим необходимо заняться, иначе, боюсь, мы скоро перережем друг другу глотки. Кто-нибудь, принесите воду, надо привести Ники в чувство. Нам нужно понять, что за ахинею он тут нес.

Джордж вышел в ванную и намочил полотенце холодной водой. Когда он вернулся в гостиную, доктор разговаривал с Кей.

— Что здесь произошло, миссис Дуглас?

— Джордж, Лорин и я были на кухне, хотели что-нибудь приготовить на ленч, — ответила она. — Я обнаружила, что забыла носовой платок, и поднялась за ним наверх. Из моей комнаты доносился голос Ники. С ним оказалась Ферн. У него в руке была вот эта связка ключей. Ники размахивал ею перед Ферн и требовал, чтобы она подтвердила, будто он обнаружил их в моем бюро. Потом он дошел до каких-то измышлений… насчет того, что якобы я проникла из окна на крышу веранды, затем вошла в дом и… и…

— И убили Пег?

Кей кивнула.

— Что это за ключи, миссис Дуглас?

— Это запасные ключи от всех дверей дома, — пояснила Кей. — Дело в том…

— Это ведь ее дом! — вмешался Джефф. — Что тут странного, что у нее есть такой комплект ключей?

— Разумеется, в этом нет ничего странного, — сухо признал доктор, — но прошу вас воздержаться от естественного стремления защитить Кей и дать ей возможность рассказать, в чем тут дело. Это только сэкономит время.

— Дело в том, — продолжила Кей, — что у меня не было этих ключей, я… я их искала.

— Вот как?!

— Они всегда хранились в верхнем ящике высокого комода, который стоит в холле. На следующее утро после того… после того, как здесь заварилась эта каша, я заглянула туда проверить, не взял ли их Марк. Мне казалось, что я буду чувствовать себя в безопасности, если он не взял эти ключи и, значит, не сможет в любой момент проникнуть в дом.

— И?..

— Связки не оказалось на месте. Конечно, я решила, что ее забрал Марк. Потом… сегодня утром, когда дело дошло до разговора о том, кто отпер дверь Ники, я снова вспомнила о ключах. Перерыла все ящики в комоде и в этом бюро. Два часа назад этих ключей там не было.

— Это Ники их подложил! — не выдержал Джефф. — Вот каким образом он выбрался прошлой ночью из своей комнаты. Ключи все время были у него. Он…

— Повторяю ваши же слова, Джефф, — не могли бы вы заткнуться? — произнес доктор и снова обратился к Кей: — Вы положительно уверены, что сегодня там не было этой связки?

Она беспомощно развела руками:

— Я искала очень тщательно. Конечно, у вас нет причин верить мне, но…

— А есть какие-либо причины, чтобы я вам не верил? — спросил доктор.

— Ники говорит, будто нашел их там.

Джефф презрительно фыркнул в знак полной абсурдности такой возможности.

— Ники может говорить правду, — проговорил Смит.

— Минутку, доктор! — тут же вспыхнул Джефф. — Я не хочу, чтобы вы…

— Он может говорить правду, — спокойно повторил доктор, — так же как и Кей. Кей утверждает, что два часа назад ключей там не было. Из-за вас, Джефф, нам теперь придется подождать несколько минут, пока Ники не придет в себя и не сообщит, когда он их там обнаружил. Кто-то мог подложить ключи как раз в эти последние два часа. Я только хочу сказать, что и Кей, и Ники оба могут быть правы. — Он посмотрел на Джорджа, который прижимал мокрое полотенце к голове Банты. — Как он там, Джордж?

— Со мной все в порядке, — дрожащим голосом откликнулся Ники. — Я готов говорить, док. Господи, я готов говорить!

— Тогда предлагаю вам пройти со мной в библиотеку.

— Пусть предъявит свое обвинение открыто, чтобы все слышали! — потребовал Джефф.

Смит посмотрел на него:

— Если вы намерены взять руководство в свои руки, Джефф, я с удовольствием уйду со сцены.

— Но, доктор, он публично обвинил Кей! У нее есть право защищаться!

— Тогда я предлагаю вам этим заняться. — Смит повернулся, намереваясь покинуть комнату.

— Подождите! — остановил его Джефф. — Я только…

— Послушайте, Джефф, — отозвался доктор. — Поймите: если убийце станет известно все, что знаю я, его преимущество окажется слишком большим. А если Кей понадобится себя защитить, неужели вы думаете, что ей не будет предоставлена такая возможность?

— Извините, доктор, — буркнул Джефф. — Я снимаю мои возражения.

— И готовы мне подчиняться?

— Да.

— Тогда — в библиотеку, Ники! — позвал Банту Смит. — И будьте добры, побыстрее!

Глава 5

Ники Банта находился в состоянии бессильной ярости, от которой чуть не ревел. Он задыхался и осторожно ощупывал свою рассеченную губу.

— Только помогите мне выбраться отсюда, — заикаясь, бормотал он, — и я позабочусь, чтобы Джеффу закатили такую трепку, какой он вовеки не забудет. Пусть не думает, у меня есть дружки.

— Вы меня поражаете, — холодно заметил доктор.

— Послушайте, док, я с вами, — заявил Ники. — Не понимаю, как вы это делаете, специалист вы или нет, но я с вами. Здесь нет ни единого человека, который выслушал бы меня или обратил бы на меня внимание.

— Я кажусь вам более легковерным? Да? — спросил Смит.

— Во всяком случае, вы ни в кого здесь не влюблены. Я терпел всю эту кучку богатеев десять или пятнадцать лет. Этого достаточно, чтобы меня от них тошнило.

— Терпели их? Я думал, вы друг Марка. Он всегда приглашал вас на все мероприятия. И вы всегда принимали его приглашения.

— Марк ненавидит меня всем своим существом. Вот почему вчера вечером у меня не хватило духу по-настоящему задать стрекача. Если бы он меня заметил, то воспользовался бы этим, чтобы без предупреждения открыть по мне огонь.

Доктор достал трубку.

— Да уж, не знаешь, чего от вас ожидать, Ники. Почему же Марк всегда приглашал вас, если так вас ненавидит?

— Потому что я знаю, где зарыт покойник.

Рука доктора с трубкой замерла на полпути, и его серые глаза впились в лицо Ники. Увидев этот острый взгляд, Банта поспешно попятился:

— Не поймите меня неправильно, док! Это не то, из-за чего Марк взбесился. Так себе, маленькое, незначительное дело.

— Понятно. Но похоже, в ходе расследования в вашем лице мы обнаружили еще одного шантажиста? Если вам не нравятся эти люди, Ники, почему вы использовали свою власть над Марком для того, чтобы быть с ними вместе?

На этот раз наступил черед Ники поразиться.

— А разве вы не знаете?

— Нет, не знаю.

— Но как же иначе, ведь я букмекер! Принимаю ставки на все, что угодно. Чтобы действительно зарабатывать на жизнь, я должен крутиться между людьми с деньгами. Марк обеспечивал мне доступ туда, где я хотел бывать.

— А почему вы приехали на этот уик-энд? Кто-то из этих людей является вашим клиентом?

— Нет. Приехал, потому что Марк меня очень просил. Сказал, что я могу оказать ему услугу, после того как так долго им пользовался. Кроме того, в Ривертоне зашевелились реформаторы, и в воздухе запахло жареным. Мне показалось полезным провести неделю с парнем, который будет избираться в конгресс от списка реформаторов. Приходится держать нос по ветру, док.

— Да, приходится, — согласился тот. — Так какой же ветер заставил вас обвинить Кей в убийстве Пег и шантаже Марка?

— Послушайте, я что-то вас не понимаю, — возмутился Ники. — Давайте сядем около огня и вспомним старое доброе время. Можно сказать, все шло нормально, пока Пег что-то не вспомнила. После этого у вас появились кое-какие улики. Есть нож, есть приставленный к двери стул, есть дело о моей двери, которая была заперта, а потом вдруг оказалась открытой. Вот и складывайте все эти факты, пока не проступит смысл. Хотите знать, как все это представляется мне?

— Пожалуйста.

— Тот стул, понимаете? По мне, Джефф подлец, но не думаю, чтобы он мог всадить кому-то нож в спину. Прежде всего, это выглядело бы слишком очевидным. Он единственный, кто находился внизу и не имеет алиби. Поэтому Джефф мог сообразить и отодвинуть стул, чтобы подумали, будто кто-то поднялся наверх. А на кого это указывало бы? Среди всех остальных — на Кей. Нет, Джефф сделал бы это другим способом. Он же до безумия влюблен в эту суку. Поэтому я исключил его из моих расчетов.

— Продолжайте, Ники.

— Ладно! Допустим, есть способ оказаться внизу не опрокидывая стула или, допустим, Джефф не слышал во сне, как он упал. Тогда преступнику нужно снова вернуться наверх, верно? Его не должны застать внизу. Но он не мог снова приставить стул к двери, находясь за ней! Поэтому я считаю, что убийца поднялся наверх. — От возбуждения маленькие глазки Ники совсем округлились и стали похожими на пуговки. — А значит, это были или Кей, или Лорин, или Ферн, потому что знаю, что не я, понимаете?

— Понимаю.

— Выходит, убийца спустился вниз и опрокинул стул, рискнув тем, что этот стук услышит Джефф? Нет, считаю, что это слишком опасно. Тогда как еще он мог оказаться внизу? В доме только одна лестница. Практически, эта лестница просто ловушка! Поэтому — если не пользоваться лестницей — как еще можно спуститься вниз? Только через крышу с задней стороны дома! Итак, убийца уже внизу, но снаружи, а Джордж с Джеффом заперли все двери, опасаясь Марка. Что ж, если у убийцы есть ключ, можно совершенно бесшумно проникнуть внутрь. Вот приблизительно так я прикинул, поразмышлял и в итоге отправился искать ключи. И нашел целую связку!

— В комнате Кей?

— Вот именно!

— Когда вы начали их искать?

— Когда Джефф пошел к вам в библиотеку, а Кей, Лорин и Джордж-морж были на кухне, соображая, что бы такое приготовить на ленч. Ферн нянчилась со своей бутылкой виски и вообще ни о чем не думала. Я поднялся наверх — прямо в спальню Кей — и начал шарить в ее бюро.

— Почему вы сразу направились в комнату Кей?

— Потому что я ее вычислил. Я не слепой, док. Она ненавидит Марка. Кей вышла за него замуж из-за его денег. А почему же еще? Но через некоторое время выяснила, что больше не может его выносить. Она вполне могла решить довести мужа до сумасшедшего дома. В этом случае она избавилась бы от Марка, унаследовав его денежки, и могла бы воссоединиться со своим ненаглядным Джеффом.

— Любопытная теория, — мрачно заметил доктор.

— Слушайте, док! Ведь этот шантажист не требовал от Марка денег. Просто его изводил. А кто из этой компании не стал бы требовать денег? Только Кей! Она уже достаточно поживилась его богатством. Кто лучше всех знает все подробности жизни Марка, чтобы иметь возможность переворачивать все с ног на голову? «Не езди этим поездом!» «Не берись за эту работу!» Конечно, его жена!

— Продолжайте, Ники.

— Все сходится на ней, абсолютно все. Она знала о том, что существуют запасные ключи и где они находятся. Поэтому Кей взяла ключ от задней двери, спустилась на крышу веранды, проникла в дом, убила Пег, потом поднялась по лестнице к себе. Но естественно, не могла поставить стул на место. Затем взяла запасной ключ от моей двери, отперла ее, чтобы подумали, будто все это сделал я. Если бы Кей могла до меня добраться, она бы с наслаждением это сделала! Однажды я, — Банта презрительно усмехнулся, — оскорбил ее благородную натуру тем, что попытался ее поцеловать, когда мы ехали в клуб. Кей отпрянула от меня, как будто я прокаженный. Видите ли, я для нее недостаточно хорош!

Доктор в душе порадовался, что ему удалось отстранить Джеффа от участия в этом разговоре.

— Вы сказали, Ники, что не слышали, как отпирали вашу комнату.

— Не слышал, — подтвердил тот. — Только, когда Пол начал орать, здесь поднялась такая суматоха! Вероятно, Кей первой вылетела из своей комнаты и подскочила к моей двери. За этим шумом и криками я ничего и не услышал.

— А зачем вы захватили с собой наверх Ферн?

— В первый раз я ходил туда один. А когда нашел ключи, понял, что произойдет. Именно так и случилось! Меня обвиняют в том, что это я их подложил. Поэтому, — Ники улыбнулся своей хитрой улыбочкой, — и решил как бы снова их обнаружить. Заставил вместе со мной подняться наверх Ферн. Бедная пьянчужка! Я и не подозревал, до чего она накачалась! Лучше бы вообще не иметь никакой свидетельницы, чем Ферн в таком состоянии.

— И вы думаете, что Кей лжет, когда утверждает, что два часа назад ключей в ее бюро было?

— А как же?! Ведь она не может признать, что они были на месте, верно?

— А что вы думаете о ее неспособности написать о преступлении Марка?

— Вы шутите? — Ники мерзко рассмеялся. — Благородный жест жестом и остается, но только если бы Кей написала, что ей известно, она была бы конченым человеком! В душе никто и не считает ее поступок благородным. Это был просто хороший спектакль, который заставил и вас, и всех остальных думать, будто она чиста.

— Насколько я понимаю, — произнес доктор, — пока еще ни один из вас не освобожден от подозрений. — Он прямо посмотрел в глаза Ники. — Что у вас есть на Марка? Что вынуждает его терпеть вас все эти годы?

Распухшие губы Ники сложились в кривую усмешку.

— Мне не очень-то нравится, док, как вы это называете. — Он достал сигарету, раскурил ее и сделал несколько жадных затяжек. — Впрочем, теперь это не имеет большого значения. Больше в этом нет смысла. А как подумаешь, так история чертовски забавная!

Смит хранил молчание, ожидая продолжения.

— Это касается старика, — сказал Ники, — золотого божка Марка, его веселого старого папочки.

— И что насчет его?

— Вы его не знали, док, этого самоуверенного и высокомерного старину Оуэна. В воскресенье он любезно передает вам блюдо за столом, а в понедельник перережет вам горло. Так вот, док, у него были свои проблемы. Дамочки! Он их любил, а им не нравился. Судья не мог себе позволить волочиться за женщинами своего круга. Поэтому ходил в старый отель при железной дороге, или, как его еще называли, «заведение». К шикарным шлюхам, которые не станут шантажировать местных дьяконов, но используют их на все сто другим манером. Оуэн был их клиентом — и очень щедрым.

Доктор медленно покачал головой. Уж раз ты влез в тайную жизнь общества, то удивляться не приходится.

— Я жил как раз в том районе, — продолжал между тем Ники. — Дело в том, что мне приходилось выполнять разные мелкие поручения для этого заведения. Однажды мой братец, который служит в полиции, шепнул мне, что на заведение собирается нагрянуть облава. Я не мог выдать этого хозяевам заведения, иначе мне никогда больше не получать намеков, но шатался вокруг, чтобы посмотреть, что там произойдет. Минут за пять до начала облавы я увидел судью, который нес свою высокодостойную тушу к заднему входу. Как я уже говорил, мне ведь все время приходится работать головой. Судья был самым важным и влиятельным типом в Ривертоне. А если я окажу ему услугу? У меня появилось бы надежное прикрытие, верно?

— И вы его предупредили? — спросил доктор.

— Я увел его оттуда всего минуты за три до того, как здание окружили автобусы, в которых сидела чуть ли не половина всего полицейского корпуса, — объяснил Ники. — Старый озорник был на волосок от позора и понял это. «Приходите ко мне в офис завтра в одиннадцать, — сказал он мне. — Я перед вами в огромном долгу, молодой человек, до тех пор, пока вы будете держать язык за зубами».

Так что у меня было время поразмыслить, чего мне требовать. Я понимал, что судья попытается оплатить мою услугу. Но я подумал, что мне стоит превратить это в долгоиграющую пластинку. Поэтому, когда Оуэн раскрыл свою чековую книжку и спросил меня, какую цифру туда вписать, я дал ему понервничать. «Не думаю, что мне нужны деньги, — с возмущением заявил я. — Я молодой человек, старающийся упорным трудом пробить себе дорогу. Мне нужно другое — иметь возможность встречаться с нужными людьми». — «И с кем же вы намерены встречаться?» — поинтересовался судья. «С вашим сыном, — ответил я. — Я хотел бы, чтобы меня приглашали на его приемы, хотел бы общаться с его друзьями. Таким образом, я начну появляться у нас в городе в приличном обществе».

Судье это было не по нраву, я видел. Но ему пришлось переступить через свое нежелание. Вот так я и вошел в компанию Марка.

— И конечно, Марк знает всю правду, иначе он не подчинился бы отцу.

— Он знал, — криво усмехнулся Ники. — И даже пригрозил мне: если когда-нибудь эта история выйдет наружу, то сломает мне шею. Но выполнял условия сделки.

— Интересно, — задумчиво протянул доктор, — в первый ли раз Марк обнаружил, что его отец не такое уж совершенство, каким казался?

— Если и в первый, то определенно не в последний, — отозвался Банта.

— Вероятно, — согласился Смит. — Почти наверняка не в последний.

Видя, что доктор молчит, Ники нетерпеливо заерзал на стуле.

— И что вы собираетесь сделать с Кей? — полюбопытствовал он.

— Ничего, — сказал доктор.

— Почему? Говорю вам, док, это она убийца! Если вы ею займетесь, она скоро расколется.

— Сомневаюсь, — возразил доктор. — Человек, у которого достаточно сильная воля, чтобы убить, когда с одной стороны в нескольких футах находился Джефф, а с другой — так же близко мы с Джорджем, вряд ли так скоро признается. Подумать только, какой нужно иметь характер, чтобы прокрасться через гостиную, где чутко дремал Джефф, отодвинуть тот стул и подняться наверх! Малейший шум — и Джефф тут же проснулся бы, вся игра была бы проиграна.

— Когда вы загнаны в нору, приходится рисковать, — заметил Банта.

— Мы все в таком же положении, Ники. Думаю, вы правы.

— Что вы имеете в виду?

— Настало время рискнуть, — заявил доктор Смит.

Часть шестая

Глава 1

Пол Радд лежал с пылающими щеками, его широко раскрытые глаза пристально смотрели в потолок. Он медленно повернул голову, услышав, как в комнату вошел доктор. Смит устало опустился на стул около кровати. На его лице ничего не отразилось, но он заметил у раненого изменения, которые ему не понравились.

— Ну, как дела? — небрежно поинтересовался он.

— Довольно плохо, доктор. — Пол облизнул пересохшие губы.

— Чуть попозже я сделаю вам перевязку, — пообещал Смит.

— Давайте не будем притворяться, доктор, — предложил Пол. — Плохи мои дела, да?

— К сожалению, у нас здесь нет необходимого, чтобы лечить вас. Но пока все не так страшно, Пол. Если бы можно было как-нибудь облегчить вам боль, мне было бы спокойнее.

— Но это невозможно — только если выбраться отсюда, да?

— Да, Пол, и мы должны это сознавать.

— А судя по тому, как все идет, у нас не такие уж блестящие возможности.

Доктор потер седую щетину на подбородке. Ему так и не пришлось еще побриться.

— Трудно сказать, Пол. Думаю, я начинаю понимать, в чем тут дело.

— А это поможет нам спастись? Если вы до всего докопаетесь?

— Кто знает!

— Это зависит от Марка?

— Да.

Пол попытался переменить положение, и снова его лицо скривилось от боли.

— Должен же он когда-нибудь спать, доктор. Мы-то можем спать по очереди. Разве это не означает, что рано или поздно мы до него доберемся?

Смит медленно покачал головой:

— Я думаю, он обосновался в сарае для лодок. А попасть туда можно только по причалу. Насколько я понимаю, Марк устроился так, что к нему невозможно подойти не разбудив его.

Пол закрыл глаза.

— Но когда он спит, вы можете сбежать.

— Будет довольно трудно унести вас без машины, Пол, а ее-то у нас и нет.

— Я сказал, вы — без меня.

— Давайте пока не будем об этом думать, — предложил доктор Смит. — Во-первых, вы мой пациент, и я вас не оставлю.

— Это не тот случай, когда вы обязаны придерживаться профессиональной этики, — возразил Пол. — В сущности говоря, если кто-то из вас окажется в безопасности, это будет моим самым большим шансом на спасение.

— А если это никому из нас не удастся, у вас совсем не будет шансов выжить. Пол, я понимаю, вам трудно говорить о Пег, но…

Раненый отвернулся. Доктор ждал. Наконец Пол сказал:

— Я могу о ней говорить, доктор. Что вы хотите знать?

— Вы страшно разволновались, Пол, когда я спрашивал вас об этом раньше. Но вы уверены, что Пег не говорила вам ничего такого, когда сидела здесь с вами, что могло бы пролить свет на то, что она знала или думала, что знает?

— Мне все равно больше нечего делать, как только думать об этом, — ответил Пол. — Нет, ничего такого не было.

— Тогда попробуем на это взглянуть с другой стороны, — предложил доктор. — Убийца знал, что Пег располагает определенными сведениями, которые она или скрывает, или пока не придает им важности.

— Не думаю, что она стала бы что-то скрывать. Она была напугана — я имею в виду, Марком. Пег сказала бы мне, если бы знала, что это может нам помочь.

Доктор кивнул:

— Тогда давайте считать, что она еще не сознавала, что ее сведения имеют такое значение. Убийца был уверен, что рано или поздно она это сообразит, и не хотел рисковать. У меня есть подозрение, Пол, — очень сильное подозрение.

Раненый приподнялся на локтях:

— Вы думаете, что уже знаете, кто это был?

— Не совсем. Но предполагаю, как это было. Ведь Пег была личным секретарем Марка…

— Нет еще, когда это началось.

— Не важно. Важно то, что последние шесть лет она им была, — и все это время шантажист терзал Марка, заставляя его менять планы — и важные, и совершенно незначительные. Допустим, в очередной раз Марк изменил план, а Пег догадалась, кто тот человек, который мог о нем знать.

— Не очень вас понимаю…

— Допустим, Марк планировал уехать конкретным поездом и попросил Пег заказать на него билет. Допустим, в этот момент присутствовал только один из вас — Джордж, Кей или кто-то еще. Будучи шантажистом, этот человек мог в тот раз написать одно из своих писем и приказать ему отправиться другим поездом. Уже находясь здесь и имея время на размышления, Пег могла припомнить тот случай и сообразить, кто мог знать о том плане Марка, кроме нее. Конечно, могла еще и не вычислить шантажиста, прежде чем ее убили, но наверняка все время прокручивала в голове все случаи, когда Марк необъяснимо изменял свои первоначальные намерения. Если случай, который мы предполагаем, был еще достаточно свежим, рано или поздно Пег его вспомнила бы, и шантажист был бы разоблачен.

— Конечно, такое возможно, — признал Пол.

— Тогда можно считать допустимым, что и Марк вспомнит об этом случае, — предположил доктор. — Постараюсь убедить его, что это очень важно. А если такое получится, мы спасены.

— А если нет?

Доктор Смит вздохнул:

— Тогда нам придется сидеть и выжидать. Пол, я могу что-нибудь для вас сделать, прежде чем пойду искать Марка?

— Не дадите ли мне сигарету?

Доктор взял пачку сигарет и зажигалку Пола и передал их раненому. Лицо Пола еще больше раскраснелось.

— Послушайте, доктор, — сказал он, постукивая сигаретой по тыльной стороне ладони. — Вы специалист по человеческой психике. И пытаетесь докопаться до истины как бы со стороны. Но если бы нам удалосьизбавиться от Марка, полиция могла бы схватить убийцу Пег.

— Если бы…

— Доктор, я по профессии — механик. И моя голова работает соответственным образом. Я долго размышлял и, кажется, нашел способ одолеть Марка.

— Какой же? — терпеливо спросил Смит.

— Я же говорю, мне больше нечем заняться, как только думать, — повторил Пол. — Мы боялись, что Марк может подстроить нам какую-нибудь западню. Поэтому с самого начала и сидели смирно. Ну а почему бы нам не заманить его в ловушку?

— Например?

— Слушайте. Допустим, вы скажете ему, что я знаю, кто этот шантажист, но отказываюсь называть его имя кому-либо, кроме него. Тогда Марк придет сюда, верно? Он ведь знает, что я не могу двигаться и что меня нельзя тревожить.

— Вероятно, — отозвался доктор.

— Может, вам это покажется детской затеей, но почему бы нам не подвесить над дверью что-нибудь тяжелое? Например, бревно или мешок с цементом? А когда Марк войдет, сразу же отпустить груз, так чтобы он упал на него. Даже если только скользнет по нему, все равно собьет Марка с ног, а за это время Джефф, Джордж и Ники сумеют его схватить. Важно лишь забрать у него автомат, и мы спасены.

— Что ж, может получиться, — согласился Смит.

— Вы же знаете, как он носится с автоматом! И когда Марк войдет, обязательно позаботится, чтобы все мы оказались под прицелом. Но не станет смотреть наверх! Поэтому, если повезет, мы сможем с ним справиться.

— Да, но как это устроить? — заинтересовался доктор.

— Нужно взять что-то тяжелое, обвязать груз веревкой, а веревку перекинуть через одну из этих балок.

Смит посмотрел на потолок:

— Придется просверлить в балке дырку: или отклеить обои… Как же ее протянуть?

— Это можно придумать, — ответил Пол, — если немного помозговать. Потом заманить сюда Марка… — Он щелкнул зажигалкой и закурил. — Ну, что вы думаете?

— Может получиться, — повторил доктор. — Но если не сработает, боюсь, Марк сразу же покончит с нами.

— Однако стоит попытаться?

— Попытаться, конечно, стоит. Я пришлю к вам Джеффа и Джорджа, чтобы вы все вместе это обсудили. Но, Пол, вы должны быть абсолютно уверены в результате, а начать только тогда, когда я вам это позволю. Я все-таки еще надеюсь договориться с Марком. Если вы попытаетесь проделать это раньше, чем я удостоверюсь, что моя попытка бесполезна, и потерпите неудачу — нам конец. Ловушка — наше последнее средство, Пол!

— Главное, чтобы Марк не ворвался сюда, пока мы будем мастерить эту западню.

— Сейчас я собираюсь его отыскать, — поделился планами доктор. — Если он вообще пожелает со мной говорить, то думаю, смогу задержать его на час или даже больше. Но запомните, Пол, вы не должны спускать стрелу, прежде чем я не скажу вам, что больше не надеюсь добиться от него толку иным путем. Ведь в случае неудачи у нас не останется никаких шансов.

— Пришлите мне ребят, — предложил Пол. — Мы начнем сразу же, как только увидим, что вы заняли Марка. И постарайтесь задержать его подольше, доктор.

Доктор вышел в коридор и направился в гостиную, где собрались все остальные. Впрочем, Ферн присутствовала только телесно. Она тихонько посапывала во сне, а рядом на ковре валялся опрокинутый бокал. Утомленные, напряженные и подозрительные лица обернулись к Смиту.

— Я собираюсь снова попробовать найти подход к Марку, — сообщил доктор. — Но хочу признаться откровенно: на успех особо рассчитывать не приходится. Однако попытка не пытка. А в случае неудачи нам придется перейти к другим методам.

— К каким еще, господи?! — спросил Джордж.

— У Пола есть идея, — ответил доктор. — Жестокая, но может получиться. Вам стоит обсудить это с ним и решить, готовы ли вы рискнуть. Но я хочу, чтобы вы твердо уяснили: если решите его поддержать, вы ни в коем случае не должны приступать к осуществлению плана, пока я вам не дам знать, что потерпел неудачу.

— Что вы имеете в виду? — спросил Джефф.

— Если мне не повезет с Марком, — пояснил Смит, — и больше я ничего не смогу сделать.

Глава 2

Для людей, дошедших до наивысшей степени напряжения, конкретное дело было невероятным облегчением. Выдвинув обвинение против Кей, Ники тем самым привел в действие механизм, заставивший каждого из пленников начать строить догадки относительно других. Тяжелее всего терзало сомнение: неужели доверие, с которым они столько лет относились друг к другу, оказалось ошибкой? Неожиданно во всех сказанных словах начал проступать скрытый смысл, а прошлое приобретать новую и противоречивую окраску. Даже на доктора Смита уже нельзя было положиться. Он собирал все факты, чтобы сложить из них полную картину, но способен ли он определить разницу между фактами и чьим-то вымыслом?

План Пола дал временную передышку этим изматывающим размышлениям. Он был конкретным и сделал мечту об освобождении вполне реальной возможностью. Когда они окажутся там, где есть телефоны, полиция, родственники, знакомые и собственные надежные дома, поиски убийцы станут уже совсем другой проблемой — ведь при этом больше не придется опасаться за свою жизнь.

Мужчины энергично взялись за дело. Ловушку предстояло соорудить по возможности очень надежно, потому что уж в одном-то доктор Смит был абсолютно прав: если она не сработает, игре конец.

Задача заключалась в том, чтобы вывести Марка из состояния бдительности хоть на несколько секунд. Но как поведет себя сам Марк? Ведь он может приказать собраться всем в комнате и встать перед ними, чтобы держать их под прицелом. А это означает, что далеко не любой из вошедших в спальню сможет пустить ловушку в ход.

— Нам необходимо четко управлять веревкой, — объяснил Пол, — отпустить ее только тогда, когда он дойдет до нужного места, — не раньше и не позже.

— Выходит, это предстоит сделать тебе, Пол, — решил Джефф. — Ты единственный человек, на чье точное положение можно рассчитывать. Марк может загнать нас сюда, но может оставить и в гостиной. А тебе передвигаться нельзя. Чтобы переговорить с тобой, ему придется пройти сюда, то есть войти в эту дверь. Так что захлопнуть ловушку наверняка удастся только тебе.

— Но невозможно же натянуть веревку так, чтобы она была заметна, — возразил Джордж. — Он сразу же увидит ее, когда откроет дверь.

— И какая же это будет ловушка? — поинтересовалась Лорин. — Вы хотите сбросить ему что-то на голову, но что?

Все стали придумывать, что бы это могло быть. Предмет не должен был быть маленьким — тогда при падении может не задеть Марка. Вместе с тем крупный сложнее подвесить. Кроме того, выбирать приходилось только из того, что имелось в доме. Они не могли выйти ни в гараж, ни в сарай: нельзя же, чтобы Марк увидел, как они тащат что-то тяжелое. Это стало ясно, когда Джордж вспомнил, что в сарае для лодок лежит якорь.

Сложнее всего было решить, как укрепить груз над дверью таким образом, чтобы Марк его не заметил. Кей вспомнила, что на кухне есть бельевая веревка.

— Очень крепкая, выдержит любую тяжесть, которую мы сможем найти, — сообщила она.

Кей говорила странным, напряженным голосом, ведь это ее муж должен был войти в спальню и тут же оказаться сбитым с ног.

Лорин пошла за веревкой. Затем следовало придумать, как ее натянуть, чтобы можно было поднять груз над дверью. Инструменты находились в маленьком закутке за гаражом, куда было небезопасно выходить. Из окон фасада они видели Марка, сидящего на пристани с доктором. Чтобы просверлить дыру в балке, необходимо было иметь сверло или коловорот. И снова выручила Кей.

— На веранде позади дома есть несколько крюков, к которым привязывается бельевая веревка. Один — на веранде, а другой — на дереве. Если мы ввинтим один из них в балку, он послужит блоком.

Джордж вышел за крюками. С пристани задний двор не просматривался, поэтому он мог относительно спокойно заняться выкручиванием крюков. Вскоре он вернулся с ними в спальню. Джефф встал на стул и попытался ввинтить один из них в балку. Они немного поспорили насчет того, куда именно его пристроить. Время подгоняло, мужчины начали лихорадочно работать. Не было окончательного решения, что же подвесить в качестве груза.

Древесина балки оказалась очень плотной, а острие крюка — тупым. Джефф обливался потом, пытаясь ввинтить его на определенное место. Наконец крюк стал медленно, с огромным трудом ввинчиваться.

— Да уж, когда я вкручу его до конца, он выдержит все, что угодно, — заметил Джефф, останавливаясь передохнуть и вытереть пот со лба.

Пол, наблюдая блестящими глазами за каждым движением товарищей, наконец выдвинул два важных предложения. На кухне есть небольшая доска для глажения. Ее-то и нужно подвесить над дверью, как сиденье для качелей. А на нее положить все увесистые предметы, которые только найдутся в доме, — утюги, пару горшков, наполненных камнями, которые можно набрать на заднем дворе.

— Когда доска рухнет вниз, она его оглушит, — сказал Пол. — Но даже если доска пролетит мимо, что-нибудь из остальных предметов обязательно в него попадет и на какое-то время выведет его из строя. Если это произойдет внезапно, Марк будет сбит с толку и ошеломлен.

Мужчины обвязали веревкой концы доски, а потом связали ее посередине надежным узлом. Затем один конец веревки пропустили через крюк. Лорин предложила намылить веревку, чтобы она легче скользила. Они осторожно нагрузили доску, поставив на каждый конец по тяжелому чугунному котелку, наполненному камнями. Нашедшиеся в доме три старинных утюга поставили между ними. Все сооружение весило приблизительно фунтов семьдесят — восемьдесят. Стоя прямо под крюком, Джефф медленно потянул за веревку, и доска с грузом поднялась к потолку. По длине она оказалась равной дверному проему, поэтому, в какой бы точке ни оказался Марк, войдя в дверь, все равно упала бы ему на голову, если только удастся ее отпустить в нужный момент.

Но вот здесь-то и таилась главная проблема. Доску можно поднять над дверью, так что вошедший Марк ее не заметит. Но каким образом незаметно протянуть через всю комнату от нее веревку к кровати Пола, чтобы он мог ею управлять? Ведь Марк сразу же увидит веревку, и весь план полетит к черту.

— Если бы можно было как-то замаскировать ее! — с отчаянием воскликнула Лорин, вместе со всеми ощущая, как быстро летит время.

— Но как? — хором спросили остальные.

— Марк не видел меня со вчерашнего вечера, когда ранил в ноги, — проговорил Пол. — Он не знает, что сделал со мной доктор. Знаете, как в больницах лежат люди со сломанными ногами? Чаще всего они у них подвешены с помощью системы веревок и блоков, которые прикреплены к потолку.

— Господи! — с ужасом отреагировал Джефф.

— Допустим, вы поднимете мои ноги с помощью перекрещенных и перепутанных веревок, — продолжал Пол. — Тогда веревка от доски будет казаться просто одной из этих. Марк войдет в дверь, увидит, что ноги у меня подтянуты кверху, и, даже если заметит веревку, привязанную к нашей ловушке, подумает, что это просто одна из всей сложной системы.

— А ты сможешь выдержать боль? — поинтересовался Джефф.

— Да, — мрачно отозвался Пол. — Я готов выдержать все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда.

— Давайте посмотрим на дело с практической точки зрения, — предложил Джефф. — Не важно, сколько в тебе храбрости, Пол, это может оказаться тебе не по силам.

Пол облизнул пересохшие губы.

— Давайте сразу и попробуем. Поднимите мне ноги, увидим, сколько времени я вытерплю.

— Может, один раз выдержишь, — засомневался Джефф, — но не больше… Слушайте, не можем же мы оставить все это сооружение висеть. Марк может по какой-то причине зайти сюда, когда мы будем еще не готовы. Думаю, как только мы устроим подвеску, надо сразу же его пригласить.

— Вы же обещали Джонни, что подождете, пока он не подаст вам знак, — напомнила Ферн.

— Он не представляет себе всех сложностей, — заспорил Джордж. — Я почти уверен, доктор согласился бы с нами, если бы знал, что мы можем проделать это только один раз, как только все устроим.

Джефф оценивающе посмотрел на тяжело нагруженную доску.

— Это устройство сработает, — решительно заявил он. — Все сделано как надо. Чего ждать? Давайте подтянем вверх ноги Пола и рискнем.

— Я за, — высказался Ники.

— Слушайте, мне нужно выбраться отсюда, — напомнил Пол. — Каждый час имеет значение, иначе я останусь калекой.

— По мне, одного этого достаточно, чтобы начать действовать, — поддержал его Джордж. — Если бы доктор знал, что мы здесь наворотили, уверен, он одобрил бы наше решение.

— Я против, — неожиданно заявила Ферн, — но мне, наверное, лучше пойти выпить и забыть обо всем этом. Вы все равно сделаете по-своему.

Кей вздохнула.

— Мне бы хотелось поскорее с этим покончить, — подавленно произнесла она. — А ты как считаешь, Лорин?

Лорин глянула на опасное сооружение.

— Пожалуй, так же. Да.

Глава 3

— Значит, вы не пошли удить рыбу? — спросил Марк.

— Как видите, нет, — ответил доктор.

Он сидел на перевернутом каноэ в десяти шагах от Дугласа. В конце причала стояла скамья, на которой устроился Марк со своим неразлучным автоматом. С этого места он видел Смита и одновременно мог наблюдать за домом. Солнце стояло еще высоко, и было очень жарко.

Доктор всмотрелся в нервное лицо Дугласа. Он испытывал к этому молодому человеку сочувствие, вроде бы не совсем оправданное. Марк оказался загнанным в угол совпадением обстоятельств, не зависящих от него. То, что он сделал, было неправильно, зловеще, и вместе с тем его можно было понять. К своему удивлению, доктор обнаружил, что судьба Марка его беспокоит не меньше, чем собственная безопасность.

Просидев какое-то время под прямыми солнечными лучами, доктор понял, что центр тяжести ситуации переместился. С самого начала Марк угрожал стать безумным убийцей. А в это время в доме появился настоящий убийца, который довел его до полного отчаяния. Это Дугласа надо спасать, а не его заложников. Они готовят для Марка западню, и, если она удачно сработает, его схватят, отправят в тюрьму. Драматические стороны ситуации помогут властям всю ответственность возложить на одного Дугласа. Они легко докажут, что это он оказался в спальне Пола Радда с ножом, а о причинах убийства Пег и думать не станут. Человек, который держал под прицелом автомата своих друзей, угрожая убить всех до единого, по их мнению, без труда смог найти способ проникнуть в собственный дом и начать приводить свой чудовищный план в действие. Они не станут прислушиваться к старательно собранным фактам прошлого, которые указывают в другую сторону. Заявят, что этот помешанный ответствен за все проявления жестокости, которые имели место в созданной им необычайной ситуации. Доктор знал, что Марку, который виноват только в своем отчаянном положении, придется заплатить за все. И ему захотелось каким-то образом помочь ему спастись. Но как?

— Вы хотите сказать, — бесстрастно проговорил Марк, — что вам пока не удалось найти моего врага и для этого нужно еще немного времени. Вы намерены снова спрашивать меня о том, чего я не хочу, да и не могу вам открыть. Не так уж много в этом смысла, верно, доктор? — Он перевел взгляд измученных глаз на дом. — У меня была странная надежда, что когда вы наткнетесь на моего шантажиста, то найдете ответы на все вопросы. Но на самом деле как вы можете это сделать?

— Я не так уж далек от цели, как вы думаете.

— Кого-нибудь подозреваете?

Доктор улыбнулся:

— Сначала подозревал всех и каждого. В некотором смысле, и до сих пор еще не уверен. Но есть способ кое-кого вычеркнуть из этого списка — с вашей помощью.

— Если бы я мог помочь, неужели вы думаете, это случилось бы? — с горечью спросил Марк.

— Пег знала имя вашего врага, — сообщил Смит.

— Но Пег мертва.

— Думаю, у вас есть способ попробовать догадаться.

— У меня?

— Пег никому ничего не рассказала, потому что не понимала важности того, что ей было известно, — пояснил доктор и принялся излагать свою теорию относительно смерти девушки. — Марк, если бы вы внимательно просмотрели письма вашего шантажиста, то могли бы вспомнить момент, когда, кроме Пег, лишь еще один человек знал о вашем первоначальном плане, который вы изменили после его послания.

Прищурившись от слепящего солнца, Марк сосредоточенно внимал доктору.

— Где эти письма, Марк?

— У меня.

— Здесь?

— Да.

— Мы можем их вместе просмотреть?

— Вы думаете…

— Это возможно, Марк!

Дуглас поднялся.

— Отойдите на минутку подальше, — попросил он. — Письма здесь, в сарае для лодок.

— Вы их принесете?

— Да.

Доктор поспешно вскочил на ноги и удалился в конец причала. Марк не двигался, пока доктор не ушел на достаточное расстояние от двери в сарай. Затем быстро вошел внутрь, захватив автомат. Через несколько минут появился вновь с металлическим ящичком под мышкой. Усевшись на скамью, он знаком предложил доктору занять свое место на днище лодки.

На щеке Марка дергался нерв.

— Здесь их ровно шестьдесят три, доктор.

— Шестьдесят три?! Это означает, по одному письму каждые полтора месяца за шесть лет!

— Представляете, мне практически не давали передышки, — угрюмо пожаловался Марк. — Каждое очередное письмо вызывало тяжелое потрясение, и, чтобы от него оправиться, требовались долгие недели. Но не успевал я прийти в себя, как вдруг за завтраком обнаруживал рядом на тарелке новое письмо! Или оно поджидало меня в офисе. Вы не знаете, доктор, каково с таким жить! Все время гадать, кто же этот тип. Вы думаете, что сможете что-то обнаружить, но я сомневаюсь. Я делал все, что мог, каждый раз, когда появлялось новое письмо, чтобы поймать его автора, потому что всегда знал, что это один из этих восьмерых. Но мне так и не удалось его вычислить.

Доктор отвел глаза, не в силах видеть искаженное непосильной мукой лицо Марка.

— Могу я посмотреть эти письма?

— Я буду передавать их вам по пачке, — предложил Марк. — Они подобраны в хронологическом порядке. — И он бросил к ногам доктора связанную пачку писем. — Это за первый год.

Смит нагнулся и подобрал их. Конверты были обыкновенными, с дешевыми марками. Единственное различие заключалось в том, что некоторые из писем были адресованы Марку домой, а другие — в его офис.

Доктор вынул из конверта первое письмо, напечатанное на обыкновенной писчей бумаге. Это было то самое послание, которое Кей процитировала ему со слов Марка в первый же день их знакомства.

«Бедный старина Марк!

Пришло время платить. Тебе предложили место судьи. Это было бы блестящим началом карьеры. Но, увы, слава и успех не для тебя, старина. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Предлагаю тебе отказаться от места судьи, если только ты не хочешь, чтобы я посвятил в нашу тайну весь мир, и особенно окружного прокурора.

Это, дружище, только начало того, что, я надеюсь, будет приятным сотрудничеством для меня!»

Это письмо не было подписано, так же как и все остальные. Доктор взглянул на Дугласа:

— Вы знали, о чем он говорил, угрожая пойти к окружному прокурору?

— Конечно.

— И понимали, что это может быть только один из ваших ближайших друзей?

— Когда как следует пораскинул мозгами.

— Тогда то, что вы сделали, Марк, произошло в тот уик-энд, который вы провели здесь, когда умер ваш отец, — заявил Смит.

Марк вскинул голову:

— Как вы это определили?

— Методом отбора. Ваши друзья там все время гадают что да как. Но это был единственный случай, когда вы все приехали сюда и когда что-то могло произойти. Но я обнаружил, что даже в этом случае все ошибаются.

— Что вы хотите сказать?

— Тут был еще и ваш отец.

— Ну уж он-то никак не мог меня шантажировать!

— Как посмотреть, — произнес доктор.

— Черт побери, что вы несете? Он умер до того, как все это началось.

— Оставим пока вашего отца, — предложил доктор. — Но есть еще одна неточность в их воспоминаниях. В вашем поместье работали старики — муж и жена…

Марк покачал головой:

— Их можете не считать. Они не выходили из дому в тот день. Готовили обед.

— Значит, это произошло днем, Марк? — небрежно уточнил Смит.

— Черт возьми, вы же хотели посмотреть письма! — взорвался Дуглас. — Вот и читайте!

Марк неожиданно попался на крючок — место и время преступления были установлены. Но руки доктора, когда он засовывал первое письмо в конверт, нисколько не выдавали овладевшего им возбуждения.

Он развернул следующее письмо. Тон его был таким же шутливым и наглым.

«Ну вот, мы снова вместе, старина. Знаю, что ты направляешься в окружной суд по делу Грондэла. Советую тебе ехать дневным четырехчасовым поездом. Это займет у тебя на шесть часов больше, но зато удержит меня от визита к окружному прокурору по твоему вопросу. Чао, бай-бай и все такое прочее».

Все письма были выдержаны в таком же издевательском духе. От негодования у доктора пересохло горло, пока он их читал. И каждое содержало требование изменить очередной план Дугласа, кроме одного — в нем аноним предлагал Дугласу на десять дней перестать пить!

— Это было в тот момент, когда предстояла встреча с моими однокашниками по колледжу, где я непременно напился бы, — с горечью объяснил Марк. — Я не поехал на встречу, но пить перестал!

— И все время вы выполняли в точности, что он требовал, потому что…

— Потому что знал, что я у него на крючке! — договорил Дуглас. — За всю мою жизнь был единственный случай, который мог представлять интерес для окружного прокурора. А то, что этот тип знал о том случае, служило доказательством, что я у него в руках.

Доктор продолжал читать, и постепенно у него стал вырисовываться образ автора этих анонимок — злобного человека, наслаждающегося своей грязной игрой и дешевым юмором. Он явно ставил себе целью лишить Марка покоя, искалечить ему жизнь. Достаточно того, что он вынудил Дугласа отказаться от главнейших шагов, которые могли помочь ему достичь блестящего положения в обществе. Это касалось судейской карьеры Марка, его участия в трастовом фонде университета, двух важных случаев адвокатской практики и, наконец, выбора в конгресс. Доктору казалось, что он даже слышит ехидное хихиканье шантажиста — пронзительное и издевательское. Этот смех не подходил ни к одному из тех, кто оказался вместе с ним в заложниках. Язык писем, казалось, был похожим на речь Ники, и все же не совсем. Это был язык дешевого негодяя из радиопостановок или публичных мелодрам — ненатуральный, придуманный голос зловещей марионетки-чревовещателя, захлебывающейся от смеха при виде человека, корчащегося в муках.

Все письма были короткими, и вскоре доктор прочел всю накопившуюся груду. Он посмотрел на Марка, который сидел на скамье, бледный, покрытый потом.

— Ничего хорошего, да, доктор? — спросил тот.

— Да уж, — согласился Смит. — Должен признаться, Марк, они мне не очень помогли. Единственное, что можно из них выжать, — это тот факт, что ни один из этих восьмерых не мог знать, что должно было произойти в определенный момент в вашей жизни.

— Теперь вы понимаете, как все это безнадежно? Во все мои планы были посвящены Кей, Пег, в большинство из них также и Джордж. Но все трое, доктор, могут быть совершенно невиновны — они могли передавать информацию кому-то еще, не подозревая, что тот человек использует ее, чтобы сводить меня с ума.

— Думаю, вот что произошло, — медленно проговорил доктор. — Вероятно, Пег поделилась с кем-то информацией, что она вспомнила или попробует вспомнить то, чего никто, кроме того человека, не мог знать.

— Пег никогда не видела этих писем, — возразил Марк. — До сих пор их вообще никто не видел и ничего о них не знал.

— Но ей было известно о том, как часто вы меняли свои намерения, — подсказал Смит.

Марк с силой ударил кулаком по скамье.

— Бесполезно! Я тысячу раз все обдумывал. Неужели вы не понимаете, что именно это и довело меня до такого состояния? Я не могу докопаться до истины. Но в последний момент, когда мой враг поймет, что его жизни угрожает реальная опасность, он может, он должен будет признаться!

Доктор молча переждал, пока Марк справится с приступом отчаяния. Затем сказал:

— За последние сутки наружу выплыло достаточно правды, Марк. Например, теперь я знаю, почему на всех ваших вечеринках и уик-эндах присутствует Ники.

Марк приподнялся:

— Он сам вам сказал?

— А почему нет, Марк? Ники не надеется выбраться отсюда живым. И даже если это случится, Банта понимает, что больше уже не сможет пользоваться вашим прошлым.

Марк опустился на скамью, медленно успокаиваясь.

— А остальные об этом знают? — спросил он.

— Не думаю. Ники рассказал мне, потому что думал, что я до чего-то догадался. Он обвинил Кей в убийстве Пег… и в том, что она вас шантажировала.

— Кей?!

— Понадобилась моя помощь, чтобы Джефф не вышиб ему мозги. Я убедил Ники объяснить мне загадку его власти над вами. Почему вы защищали вашего отца, Марк?

Дуглас глубоко вздохнул:

— Это было несложно. Ники всегда был пройдохой, но на самом деле никому не делал зла. Если его молчание можно было купить, позволив ему ошиваться рядом со мной, это было самое малое, что я мог сделать для отца.

— И вас это не возмутило?

— Что и говорить, я не находил в этом удовольствия, — признался Марк. — Но я всем обязан отцу. И… и понимал, почему это произошло. Моя мать умерла при родах. Отец ее обожал. Больше он не женился, как я думаю, потому, что не мог представить себе такой близости с другой женщиной. Но ведь он был мужчина! Вы не можете насильно отказаться от своих сексуальных потребностей только потому, что это неприлично. Отец поступал так, как и большинство людей его поколения, — покупал то, в чем нуждался, и избегал огласки. Я не стал думать о нем хуже, узнав, что он посещает публичный дом. Понимал, что будет для него означать, если в городе об этом узнают. Одно дело — нарушить законы общественной морали, и совсем другое — быть застигнутым на месте преступления. Если бы Ники проболтался, мой отец был бы уничтожен и политически, и как адвокат. Я… мне очень хотелось помочь ему.

— И что еще вам приходилось делать для этого, кроме того, чтобы пасти Банту?

— Ну, время от времени Ники нужны были деньги. Ничего особенного. Когда отец был жив, он давал ему денег. А потом — я.

Не сводя глаз с бледного лица Марка, доктор достал трубку и кисет.

— А почему вы внезапно решили жениться на Кей? Вы ведь любили Лорин.

Лицо Марка окаменело.

— Я передумал. Выяснил, что люблю Кей.

— По-моему, вы лжете, Марк, — прямо заявил доктор и принялся набивать трубку табаком.

— А зачем это мне? Лорин была моей детской любовью. А потом я влюбился в Кей, Лорин ничего для меня уже не значила.

— Думаю, это тоже ложь, Марк.

— А мне наплевать, что вы думаете! — грубо отозвался тот. — Так оно было, и все тут.

— Хорошо, но почему же Кей вышла за вас? Ведь она любила Джеффа.

— Просто так получилось. Мы вдруг поняли, что любим друг друга, вот и все.

— Помню, в нашем первом разговоре вы сказали, что, когда вы поженились, Кей вас не любила.

Марк раздраженно тряхнул головой:

— Я… я сказал, что она…

— Что она вас не любила.

— Это она так думала. Кей этого не понимала, пока не стало слишком поздно и она не осознала, что совершила ошибку.

— Можете так думать, Марк, но это неправда. Кей вышла за вас замуж, потому что вынуждена была так поступить.

Марк снова вскочил на ноги, обеими руками сжимая автомат. Доктор не шелохнулся.

— Да что вы такое говорите? Что значит — была вынуждена?

— Ваш отец однажды спас от тюрьмы старого Сэма Тэннера, ее деда. А потом потребовал вернуть долг — заставил Кей стать вашей женой.

— Это ложь! — закричал Марк. — Он не имел ничего общего с Сэмом Тэннером. Это было… это было…

— По-другому? — мягко подсказал Смит.

— Не важно! Все это демагогия!

— Ваш отец сказал вам, что у Тэннера есть на него какой-то копромат?..

— Нет!

— И что Тэннер угрожает выдать его, если вы не женитесь на Кей?

— Нет!

— Именно поэтому вы и сделали предложение Кей, хотя любили Лорин. И поэтому ничего не объяснили Лорин — так как не могли этого сделать!

— Нет! — Голос Марка осекся, и он вдруг осел на скамью.

— Все это устроил ваш отец, Марк. Это он вынудил вас с Кей пожениться, зная, что вы не любите друг друга, внушив вам мысль, что вы должны так поступить, чтобы спасти близких вам людей: она — своего деда, а вы — его. Ваш отец все это подстроил.

— Это безумие, — тихо проговорил Марк. — Зачем ему нужно было такое?

— Потому что он был старым распутником с невероятной гордостью. Потому что он не мог смириться с тем, что кто-то его отверг.

— Да кто его отверг? Кто?

— Лорин. Ваш отец заигрывал с ней еще с тех пор, как она была маленькой девчушкой. Наконец, в тот год, когда вы закончили юридический факультет, Лорин дала ему достойный отпор — пообещала рассказать о его приставаниях, если он не оставит ее в покое.

— Но Лорин никогда не говорила мне об этом! — срывающимся голосом выкрикнул Марк.

— Естественно. Ведь она вас любила. Это никак не должно было отразиться на ваших с ней отношениях. Лорин могла за себя постоять — так она думала. И не знала, на что готов пойти ваш отец, чтобы рассчитаться с ней за унижение. Лорин не подозревала, что он расстроит ваш брак с ней, сломает ее жизнь и жизнь Кей — только бы отыграться за ее отказ.

— Просто невозможно! — простонал Марк. — Вы все это придумали!

— Я догадался, что ваш отец сообщил вам, будто его шантажирует Тэннер, чтобы вынудить вас жениться на Кей, — сообщил доктор. — Это ведь так, верно?

— Да, но…

— Насчет Кей мне не пришлось гадать — она сама мне все рассказала. И насчет Лорин тоже — она откровенно призналась мне во всем. И вот вы попались, Марк. Понимаете, ваш отец, выяснив еще по тому случаю с Ники, что вы готовы защитить его от скандала, использовал это для того, чтобы исковеркать вашу жизнь и рассчитаться с девушкой, которая нашла его для себя старым и некрасивым.

Марк повернулся спиной к доктору, закрыв лицо руками, содрогаясь всем телом от приглушенных рыданий.

— Я рад! — выкрикивал он. — Что ж, я рад!

— Чему вы рады, Марк? — очень тихо спросил доктор.

— Рад, что убил его! — Дуглас резко повернулся к доктору, его глаза сверкали от слез. — Об этом вы собирались спросить меня, да? Почему я его убил?

Часть седьмая

Глава 1

Доктор Смит не шелохнулся, хотя в висках у него оглушительно застучала кровь. Он чувствовал себя бегуном, только что коснувшимся ленточки в тяжелом соревновании. Но лишь фотофиниш зафиксирует, добился ли он победы. Пока что результат оставался неопределенным.

Марк признался, но что это будет означать? Он признался в своем преступлении — той самой тайне, которую так стремился сохранить между собой и шантажистом. Одна-единственная верная догадка почти полностью изменила всю картину. Предположение доктора, что Марк был принужден жениться на Кей — ради злобной мести судьи гордой Лорин, — оказался прямым попаданием. Таким образом, все представление Марка о ситуации оказалось перевернутым. Добрый папа, умоляющий сына о помощи из-за вполне понятной человеческой слабости, мгновенно превратился в тщеславного, мстительного старика, который никого не любил, кроме себя. Оценка престарелого родителя круто изменилась на полную противоположность.

Доктор Смит хорошо представлял, что сейчас творится в душе Марка, которого душили рыдания. Он мог не жениться на Кей, его женой стала бы любимая Лорин. Судью не нужно было, да и не стоило защищать. Его и не от чего было защищать, за исключением оскорбления его собственной гордости. Всех этих бед могло и не быть.

Постепенно рыдания Марка затихли. Доктор разжал стиснутые ладони, взмокшие от пота.

— Значит, вы убили его, Марк? — тихо спросил он.

— Да, убил.

Смит сосредоточенно рассматривал ногти на своих руках.

— Я этому не верю, — спокойно произнес он.

— Но это не меняет самого факта, — возразил Марк.

— И не делает из него факта.

— Я устал от иносказаний, — огрызнулся Дуглас.

— Я не верю, что вы его убили, — повторил доктор. — А поскольку вы этого не делали, то никто не мог этого и видеть. Из чего следует, что шантажист разыгрывал вас, как доверчивого простака.

— Теперь вы превратились в психиатра, разговаривающего со своим пациентом, — буркнул Марк. — На эту удочку я не поддамся!

— Я просто обыкновенный человек, предпочитающий иметь дело с фактами, а не с туманными предположениями, — пояснил Смит, по-прежнему пристально изучая свои ногти. — Я не верю, что вы убили отца, а значит, никто этого не видел и у шантажиста нет на вас никаких компрометирующих сведений.

— Господи, но вы же только что прочитали его письма! — воскликнул Марк.

— Я не встретил в них ни одного упоминания об отцеубийстве.

— Ему и не нужно было об этом писать. Он это просто знал, как и я. Ему не нужно было рисовать картину моего преступления.

— А если бы он ее нарисовал, то какой бы она была? — поинтересовался доктор.

— Какое это имеет значение?

— Большое. — Смит поднял голову и устремил на Марка открытый взгляд. — Ваш отец умер естественной смертью. Его никто не убивал.

— Я убил его, — мрачно сказал Марк, — и кто-то это видел.

— У вашего отца было больное сердце. Когда он удил рыбу на озере, у него случился сердечный приступ. От этого он и умер, после чего упал с лодки в воду. Его никто не убивал.

— Не обязательно прикасаться к человеку, чтобы его убить, — заявил Марк. — Не обязательно стрелять в него или стукнуть по голове. Есть и другие способы убийства.

— Например?

Марк глубоко вздохнул.

— Ничего не делать, — почти прошептал он.

Доктор собирался что-то сказать, но передумал. Теперь он это увидел — увидел так ясно, как будто сам в тот момент присутствовал. У него глухо стучало сердце, как, вероятно, и у Марка в тот летний день шесть лет назад.

— Лучше вам все рассказать мне, Марк, — мягко предложил Смит. — Вы ничего не выиграете, если теперь станете скрывать все подробности.

— Да, ничего, — машинально согласился тот и надолго замолчал.

Доктор терпеливо ждал, затаив дыхание.

— Это произошло в субботу днем, — наконец заговорил Дуглас. — Вы знаете, что отец организовал тогда встречу всех наших друзей. Он думал, что это понравится мне и Кей. Он не понимал… — Марк умолк, беспомощно глядя на доктора.

«Он не понимал»! Теперь было ясно, что судья прекрасно понимал всю сложность отношений между старыми друзьями и упивался, растравляя их чувства.

— Я… я думал, что он не понимал! — поправил Марк. Происходила переоценка ценностей. — Обед… этот проклятый обед накануне, когда отец пытался всех расшевелить, в то время как большинство из нас внутренне умирали. На следующий день мы все, не сговариваясь, разбрелись кто куда, лишь бы не видеть друг друга. Я просто не мог видеть Лорин вместе с Джорджем; наверное, то же самое испытывали и Джефф, и Кей. Как оказалось, никто из нас не знал, что чувствуют другие, но все равно это было ужасно.

Я… я злился на отца за его глупую затею. Думал… тогда думал, что с его стороны это было просто обыкновенной бестактностью. До сих пор мне и в голову не приходило, что он наблюдал, как мы терзаемся, и наслаждался этим! — Марк задохнулся от негодования. — Господи! И все время он…

Доктор Смит молча ждал, пока это новое открытие не уляжется в голове у Марка. Наконец тот продолжил, часто запинаясь:

— Я считал, что отец сделал глупость, и сердился на него. Мне казалось, что он слишком часто допускает промахи: позволил Ники застать себя в том злачном заведении, а старый Сэм Тэннер его поймал на каких-то махинациях… Его неосмотрительность далеко нас завела. Я так хотел жениться на Лорин! Так страдал без нее. Я всегда мечтал о ней, а его бесконечные безрассудства сделали это невозможным, запретным.

Я… В тот день у меня на душе было очень горько, и я ушел на плотину, потом отправился бродить по лесу. Знаю в этом лесу все места. Ведь в детстве я проводил здесь каждое лето. Поэтому направился туда, где в те времена был счастлив, но с каждым поворотом лесной тропинки чувствовал, как мне становилось все тяжелее. В детстве мы с Лорин бродили по лесу, взявшись за руки, и мечтали о будущем, которое казалось нам таким ясным и безоблачным. Я припоминал, что мы говорили друг другу вот на этой поляне или вот у этого дерева… как Лорин тогда выглядела… наши невинные детские поцелуи, такие чистые и так щедро обещающие счастливое будущее. Помню, я все время думал, что другие люди, когда их брак оказывается неудачным, могут развестись и начать новую жизнь с другим партнером. Я же не мог развестись с Кей, потому что у старого Сэма Тэннера был компромат на моего отца… как я считал. — Вдруг Марк воздел стиснутый кулак и погрозил им небу. — Боже! Подумать только, что все это было лишь выдумкой, что на самом деле все было совершенно иначе! Подумать только, что я отказался от всего, о чем мечтал, чтобы защитить отца от опасности, которой вовсе не существовало!

Доктор Смит хранил молчание, испытывая горячее сочувствие к этому доведенному до полного отчаяния молодому человеку.

Марк заставил себя говорить спокойно:

— Не поймите меня неправильно. Я не испытывал ненависти к Кей. Я был уверен, что она и понятия не имеет, как и почему я стал ее мужем, — и думаю, она действительно этого не знала.

— Не знала, — подтвердил доктор. — Она и сейчас этого не знает. Кей считает, что судья принудил ее к этому браку, потому что этого пожелали вы, а вы никогда ни в чем не знали отказа. Она ненавидит вашего отца за это, но никогда не считала, что вам известна настоящая причина.

— И я не знал. Я делал все, что в моих силах, — правда! — чтобы сделать ее счастливой. Но в тот раз не мог отделаться от мысли, что другие люди могут оставить позади свои ошибки и начать новую жизнь. А я не могу… до тех пор, пока жив отец! Я обязан защищать отца до конца его дней, а когда стану свободным, будет уже слишком поздно! Слишком поздно. И весь тот день только об этом и думал. — Марк заговорил еще тише и взволнованнее. — Было… около половины четвертого, когда я вышел из леса к озеру… приблизительно за милю от дома, если идти по берегу. День был очень жарким, я решил скинуть одежду и искупаться. От ходьбы по душному лесу и от этих горьких размышлений мне было тяжко. Я уселся на камень вблизи воды, сбросил туфли и носки. Потом встал, чтобы раздеться. И только стянул с себя рубашку, как увидел отца. Он сидел в лодке в паре сотен ярдов от берега и удил.

Я снова опустился на камень, нашарил в кармане сигареты и закурил. Мне не хотелось привлекать его внимания. Я подумал, что отец отложит рыбалку — он уже давно удил — и присоединится ко мне. Мне же было тяжело возвращаться вместе с ним. В тот момент не желал ни видеть его, ни разговаривать с ним.

Я лег спиной на камень, курил и размышлял, как могут оказаться запутанными судьбы людей из-за обыкновенной неосторожности… и вдруг услышал его голос!

— С расстояния в двести ярдов? — недоверчиво спросил доктор.

— Вы знаете, как далеко разносятся голоса над водой. Наверное, ветер дул в мою сторону. Отец звал меня! Очевидно, он меня тоже заметил. Я сел на камне. Видел его. Он стоял во весь рост в лодке, дико покачиваясь и хватаясь за грудь. Отец звал меня: «Марк! Ради бога! Помоги!» — Дуглас тяжело дышал, вцепившись руками в колени, чтобы сдержать их дрожь. Он смотрел куда-то в одну точку, как будто видел там судью, выпрямившегося в опасно кренящейся лодке, зовущего на помощь. — А я… Я буквально замер на месте. Так обычно говорится, но потом понял, что просто не хотел ему помочь. Он звал меня… снова и снова… а затем с отчаянием взмахнул руками… рухнул на бок и упал в воду. Какое-то мгновение отец еще боролся за жизнь. А я… я упал лицом на камень и закрыл голову руками. Помню, впился зубами в кисть… С озера не доносилось ни звука. Наконец я снова сел. На воде была только лодка… и больше ничего. — Марк судорожно стер рукавом пот со лба.

— И это все? — после долгого молчания спросил доктор.

— Все?! — закричал Дуглас. — Вы что, не понимаете? Я мог его спасти! Я был уже раздет — оставалось только нырнуть! Я мог схватить его и вытащить. А вместо этого спрятал лицо и позволил ему утонуть.

— Он не утонул, — спокойно и твердо заявил доктор.

— Я видел! — крикнул Марк. — Он звал меня на помощь, я мог его спасти! А вместо этого дал ему умереть. Я его убил.

— Он не утонул, — по-прежнему бесстрастно проговорил доктор.

— Да я видел, как он молотил по воде руками, повернулся к нему спиной и дал ему умереть!

— Вы пытаетесь доказать мне, что могли покрыть расстояние в двести ярдов и поспеть вовремя, чтобы его спасти?

— Мог. Кто знает, сколько времени он находился на плаву, прежде чем утонул? Я не видел. Я хотел, чтобы он умер! Я хотел стать свободным.

— Он не утонул, — снова повторил Смит. — Ваш отец умер от сердечного приступа. Вскрытие показало, что причиной смерти стал инфаркт. В его легких не было обнаружено достаточного количества воды, чтобы можно было сказать, что он утонул. Вы не могли бы оказаться рядом с ним вовремя даже на реактивном самолете! Вы не имеете никакого отношения к его смерти.

— Я лежал лицом вниз и дал ему утонуть, — угрюмо твердил Марк. Это звучало как монотонный псалом, который он в тысячный раз повторял себе.

— Вы хотели его смерти, и он умер, — констатировал доктор. — Поэтому сочли себя виноватым. Но вы не имеете к этому отношения. Вы не могли бы его спасти, даже если бы находились с ним в лодке.

Марк тупо раскачивал головой.

— Я повернулся к нему спиной и дал ему умереть. Я мог хотя бы держать его голову над водой.

— Да послушайте же! — нетерпеливо воскликнул доктор. — Он не утонул!

— Я позволил ему умереть, и кто-то это видел, — бормотал Марк.

— Если бы я стоял рядом с вами и видел то, что вы описали, это не могло бы представлять для вас никакой угрозы, — пояснил Смит. — Мужчина упал с лодки в воду, после того как позвал на помощь. Вы не бросились к нему. Может, рассуждаю я, вы и могли к нему добраться. В тот момент я мог думать, что он тонет и что вы должны его спасти. Но могу я заинтересовать этим окружного прокурора? Вы не сделали ничего,чтобы вызвать его смерть. Вы предпочли не рисковать плыть эти двести ярдов, которые все равно оказались бы бесполезной попыткой его спасти, вот и все. Ради бога, Марк, подумайте сами, ведь вы адвокат! Разве здесь есть состав преступления? Какие доказательства имел бы обвинитель, что бы там ни творилось у вас на сердце? Вскрытие показало, что ваш отец не утонул. Могли бы вы помочь ему при сердечном приступе? Что в худшем случае случилось бы с вами, если бы свидетель решил рассказать о том, что видел? Люди могли бы назвать вас трусом. Они могли бы сказать, что вы надеялись на смерть старика и не сделали настоящей попытки спасти его. Но убийство? Вздор! Какое-то иное преступление? Полный вздор! Марк, если вы терзали себя именно из-за этого, если именно это довело вас до грани трагедии, тогда вы ненормальный! Потому что в этом нет преступления, и никто из очевидцев не мог доказать, что оно было. Грозила ли вам опасность, что пойдут пересуды о вашей трусости? Да. Что начнут поговаривать, будто вы желали смерти отца? Да. Но угроза пойти к прокурору? Это абсурд, бессмыслица, безнадежное дело! Вы не совершили никакого преступления!

Глава 2

Тем временем в доме шесть человек собрались у кровати Пола Радда. Ники только что вернулся из гостиной с докладом, что видел из окна, как доктор и Марк все еще стоят на причале и разговаривают.

К ногам Пола тянулись веревки, пропущенные через второй крюк, вбитый в потолок. От тяжело нагруженной доски над дверной притолокой наклонно через тот же крюк тянулась веревка, которую Пол держал в правой руке. Западня была готова.

Похоже, теперь командование перешло к Джеффу.

— Все готовы? — спросил он.

Пол Радд кивнул. Его лицо покрылось потом. Ему поднимали ноги всего лишь на минутку, чтобы обвязать их веревкой. Боль оказалась гораздо более сильной, чем он представлял.

— Джордж, отправляйся на причал и скажи Марку, что Пол готов выложить ему правду, — распорядился Джефф. — Как только Марк двинется сюда, Ники подаст мне знак, и я подтяну ноги Пола к этому приспособлению. Не стоит заставлять его мучиться дольше, чем необходимо. Понятно?

Джордж снял очки и стал протирать стекла.

— Я скажу, что Полу известно, кто этот шантажист, но он не хочет говорить об этом никому, кроме Марка. Скажу, что Пол решился говорить потому, что больше не может терпеть страшную боль, и потому, что его нужно срочно отправить в больницу.

— Правильно, — одобрил Джефф. — Лорин, ты садись здесь, у постели Пола. Веди себя так, будто ухаживаешь за ним, — вытирай ему лицо влажным полотенцем. Сядь так, чтобы прикрыть правую руку Пола с веревкой. Не смотри вверх. Делай что угодно, только, ради бога, не смотри на западню, понятно?

— Разумеется, понятно, — отозвалась Лорин.

— Джордж, Ники и я постараемся находиться как можно ближе к Марку — чтобы, когда доска рухнет вниз, успеть на него наброситься. Кей и Ферн, стойте в сторонке. Не нужно, чтобы у него возникло ощущение, будто его окружили. Всем ясно?

Все кивнули.

Джефф выдавил подобие улыбки:

— Тогда больше нечего тянуть. Ты готов, Джордж?

— Если ты не возражаешь, — Джордж нервно водрузил очки на нос, — я бы сначала немного выпил.

— Ради бога, налей себе, — откликнулся Джефф и придвинулся к Кей. Она не глядя коснулась его руки.

— А если не получится? — прошептала она.

— Получится, — тихо заверил он. — Если все пройдет хорошо, мы выберемся отсюда. Если не очень… значит, кто-то из нас пострадает. Но зато остальные будут спасены.

— И конечно, ты окажешься тем, кто пострадает, — забеспокоилась Кей. — Ведь ты будешь ближе всех к Марку, я знаю.

— Я намерен выкрутиться и остаться в живых, — успокоил ее Джефф. — Не может же нам все время не везти. Такого и в картах не бывает, Кей.

Он повернул голову, услышав постукивание стекла о стекло. Это Джордж наливал себе виски, стоя в гостиной у бара. Лорин переставила свой стул к изголовью кровати Пола. Потом подняла на Джеффа посеревшее от страха лицо:

— Посмотри, я правильно села, Джефф? Правая рука Пола прикрыта?

Джордж проверил, встав в дверном проеме.

— Все отлично, — ответил он.

Джордж вернулся от бара, вытирая рот платком.

— Ну, — неуверенно протянул он.

— Время! — скомандовал Джефф. — Все на местах?

Все опять молча кивнули.

Джордж расправил плечи и медленно двинулся к выходу.

Глава 3

Доктор оперся руками о нагретое брезентовое днище каноэ и медленно поднялся на ноги. Марк повернулся к нему спиной, снова глядя на озеро, как будто перед ним в который раз вставала картина, как судья Дуглас боком падает в воду.

— Итак, вам нечего было скрывать, Марк, кроме вашей собственной выдуманной вины. Преступления не существовало, не существовало ничего даже похожего на него…

— Но письма! — через плечо бросил Марк.

Медленно, шаг за шагом, доктор двинулся к Марку:

— Вероятно, шантажисту было известно, что вы думаете, и он этим воспользовался.

— Как? Как кто-то мог об этом узнать?

— Возможно, вы все-таки что-то сказали, будучи страшно взволнованным. Расскажите, после того как ваш отец исчез под водой, вы снова оделись и вернулись в дом?

— Вот это-то было хуже всего, — не оборачиваясь, заявил Марк. — Если бы я вернулся и сообщил, что видел, как отец упал в воду, мне пришлось бы объяснять, почему я не бросился ему на помощь. Тогда все поняли бы… что я допустил его смерть.

— Вы не делали этого, — еще раз подчеркнул доктор. — Вы не Господь Бог, чтобы допустить его смерть или не допустить.

— Но тогда мне казалось, все они поймут, что я дал этому случиться. Поэтому, вернувшись в дом, стал ждать… ждать, пока не пройдет достаточно времени, чтобы можно было начать тревожиться из-за отсутствия отца. Наконец мы с Джорджем поплыли на моторке и… обнаружили его плоскодонку. Мне пришлось сделать вид, будто я страшно поражен. Я снял одежду, нырнул. И в первый же раз, когда я нырнул, увидел его: он лежал, запутавшись в водорослях, а его волосы плавали вокруг головы… Это было ужасно… как длинная мокрая трава! — Марк судорожно перевел дыхание. — Я все время старался придумать, что же делать. Когда вынырнул в первый раз, не сказал Джорджу, что нашел отца. Я… я находился в таком состоянии… все время думал, что все узнают о моей вине, когда мы его обнаружим. Конечно, это было чисто нервное… истерия. Поэтому я нырял еще несколько раз, все стараясь придумать, чего мне держаться. Голова у меня просто раскалывалась, но наконец просто сказал Джорджу, что нашел отца. Тогда Джордж оставил меня в плоскодонке, а сам вернулся на моторке позвать Джеффа и Пола. Я больше не нырял, пока не увидел, что они возвращаются.

— Остальное мне известно, — остановил Марка доктор Смит. — Тело отца запуталось в водорослях. Наконец вы оставили знак, где его найти, отправились на берег и вызвали полицию. А что было потом, Марк?

— Тело вытащили. Провели вскрытие. У отца действительно было больное сердце. Я думал, что они просто стараются облегчить мое горе, когда назвали причиной смерти сердечный приступ. В конце концов, все смерти наступают от остановки сердца. Хотя, когда все кончилось, несколько недель я пребывал в безумной надежде и радостном возбуждении. Думал, что по прошествии приличного времени попрошу Кей о разводе. Теперь уже ничто не могло причинить отцу вред. Но… все произошло слишком быстро. Со смертью отца освободилась вакансия в судейской коллегии. Мне предложили занять ее, и я готовился это сделать, когда пришло первое из этих писем. Вот тогда-то мне и стало ясно, что меня кто-то видел. Видел, как я лежал, закрыв лицо руками, в то время когда отец умирал. Кто-то знал, что это было убийство, а не несчастный случай. Я понял, что никогда не обрету свободу, пока не узнаю, кто этот человек, и не заставлю его молчать.

Тем временем доктор незаметно продвигался вдоль причала и теперь оказался рядом с Марком. И положил руку ему на плечо.

— И все равно там нечего было видеть, не было никаких доказательств, которые могли бы заинтересовать окружного прокурора.

— Казалось… — проговорил Марк и осекся.

— Просто ваше желание, чтобы он умер, было очень сильным, Марк, а когда это случилось, вы неосознанно посчитали себя в ответе за его смерть, — продолжал Смит. — Вы хотели быть виновным! Поэтому и возложили вину на себя, даже приготовясь заплатить за нее. Но преступления не было, и его никто не мог видеть!

Марк обернулся и взглянул на доктора. Благодаря этому движению, в поле его зрения оказался дом и тропинка, ведущая от него к причалу. Он увидел приближающегося к ним Джорджа. В тот же момент Марк вскочил на ноги, грубо оттолкнув доктора, схватил автомат и пристроил его у локтя.

Джордж, бледный как полотно, остановился у самого причала.

— Оружие, — пробормотал он. — Доктор Смит, вы стояли рядом с оружием! Почему вы не схватили его?!

Смит посмотрел на скамью. Действительно, Джордж прав. Остановившись рядом с Марком, он оказался между ним и автоматом. Наверное, все дело в его пытливой натуре, подумал доктор. Удивительно, но он забыл обо всем, кроме нетерпеливого желания добиться разрешения проблемы. Забыл об оружии. И стремился только к одному — убрать с дороги последний тупик, чтобы узнать, куда она ведет.

— Что тебе нужно, Джордж? — В голосе Марка прозвучала прежняя враждебность.

Надежда доктора рухнула.

Глава 4

На какой-то момент Джордж словно потерял дар речи. Вероятно, вид стоящего рядом с оружием доктора, который мог легко овладеть им, парализовал его. Трясущимися руками он снял очки и стал машинально их протирать.

— Так в чем дело, Джордж? Что тебе нужно? — повторил Марк.

— Я… Меня послали из дома, — ответил Джордж.

— И чего они хотят?

— Дело в том, что Пол…

— Что с ним такое?

Джордж нервно облизнул пересохшие от страха губы.

— Он знает.

— Джордж! — предостерегающе одернул его доктор. — Не думаю…

— Помолчите, доктор! — приказал Марк. — Так что Пол знает, Джордж?

— Он… он знает, кто это. — Джордж старался не смотреть на потемневшего от негодования Смита.

— Знает? Кто это? — требовательно спросил Марк.

— Пол не хочет этого говорить никому, кроме тебя, Марк. Сказал нам, что не может больше выносить эту боль в ногах, когда они так подняты вверх…

— Подняты вверх?! — воскликнул доктор. — Что еще вы…

— Пол считает, что, если ты поговоришь с ним… прямо сейчас, он все тебе объяснит, — торопливо перебил Джордж доктора, кинув на него умоляющий взгляд.

— Ладно, я с ним поговорю, — согласился Дуглас. — Идите оба впереди меня.

Доктор, раздираемый гневом, медленно двинулся по тропинке. Ведь договорились же, что, не получив от него подтверждения, они не будут прежде времени загонять Марка в капкан. Смит чувствовал себя так, словно смотрел фильм, который неожиданно оборвался посередине. Он был уверен — через каких-нибудь пять минут смог бы уже обойтись и без Марка, потому что у него появятся ответы на все вопросы. Он был близок к тому, чтобы узнать все необходимое. Это вмешательство в их беседу возмущало его. Доктор был далеко не уверен, что рисковать сейчас не было большой ошибкой.

Он заговорил с Джорджем, который брел рядом, тяжело дыша.

— Я считал, вы поняли…

— Пожалуйста, — пробормотал Джордж. — Когда Пол сказал, что он знает… мы… нам пришлось прервать вас…

— Пошевеливайтесь! Идите скорее! — приказал сзади Марк.

Доктор Смит посмотрел на дом. Чуть меньше суток назад он шел по этой же тропинке, подгоняемый Марком, гадая, что его ждет впереди. Тогда ему еще ничего не было известно о странной замкнутой группе людей и об их сложных взаимоотношениях, обусловленных бесцеремонным и властным вмешательством умершего человека, о людях, удерживаемых в плену его сыном, чей рассудок пошатнулся из-за тяжелейших переживаний. Теперь же, когда они снова приближались к дому, он знал: Марк уже не представляет опасности. А настоящий убийца там, в доме. Кстати, им может быть и шагающий рядом Джордж, который вместе с остальными устроил Дугласу западню, чтобы переложить на него ответственность за смерть Пег Нортон. Изощренный шантажист, подлый убийца, нанесший удар женщине в спину, он все еще надеется оказаться на свободе и остаться неузнанным. Стоит Марка вывести из игры, и этот подонок тут же получит шанс на спасение.

В голове у доктора звучал болтливый голос: «Садись на местный поезд, старина. Чао, бай-бай и все такое!» Он заставил себя думать о Марке, в сознании которого так сильно укоренилось чувство собственной вины, что в итоге лишало возможности добиться успеха в жизни. Но интересно, как этот проныра узнал об убежденности Марка, что он — убийца? Как мог оказаться настолько хитрым, что успешно играл на этом заблуждении целых шесть лет? И что им двигало, кроме невероятной злобы, поскольку шантажист не имел от этого никакой выгоды? Когда наконец удастся развязать этот узел, скорее всего, они окажутся лицом к лицу с человеком куда опаснее Марка.

— Да шевелитесь же! — приказал тот.

Они подошли к лестнице, ведущей на веранду. Вчера на этом самом месте доктор Смит остановился и увидел лица, смотрящие на него через стекла. Сегодня их не было видно, но он знал, что они там, за окнами, отражающими сейчас яркий солнечный свет. Ждут появления Марка. Убийца наверняка уверен, что его ловушка захлопнется. У него свои проблемы. Марк был ему опасен, но не меньше, чем он, доктор. Ведь, углубившийся в гору воспоминаний, этот въедливый старикашка психиатр в любой момент мог наткнуться на золотую жилу. Вот почему его не стали ждать. Интересно, подумал Смит, кто из них особенно требовал поторопиться? Он представил себе, как убийца доказывал остальным, что метод доктора требует слишком много времени и в то же время не дает гарантии получить результат. А ловушка готова. Так зачем ждать? Любопытно, удастся ли определить того, кто так настойчиво и незаметно подталкивал это решение?

Они поднялись на веранду.

— Откройте дверь, — приказал Марк. — Входите первыми.

Джордж взялся за ручку двери, но у него так сильно дрожали пальцы, что казалось, он не сможет этого сделать. Доктор отодвинул его и, открыв дверь, вошел в гостиную. Там собрались все, кроме Лорин и Пола. Все выглядело как вчера. Ферн дремала, уютно устроившись в кресле. Остальные стояли в неестественных позах. Но сегодня для этого были причины. Вчера они выжидали, гадая, что последует дальше. Сегодня были сами готовы сделать следующий шаг.

Вперед выступил Джефф.

— Я рад, Марк, что ты сразу пришел, — произнес он. — Пол в ужасном состоянии.

— Где он? — спросил Дуглас. — Почему его здесь нет? — Он стоял, прислонившись спиной к двери.

— В спальне, на этом же этаже, — ответил Джефф. — Его нельзя двигать. Доктор поднял ему ноги, чтобы предохранить их от… этого…

— Чтобы они находились в правильном положении, — быстро нашелся Джордж.

— Пол говорит, что у него есть ответ на твой вопрос, Марк, — пояснил Джефф. — Обещает это доказать, но только тебе, никому другому.

— А где Лорин? — поинтересовался Марк.

— Она дежурит у Пола, — объяснил Джефф. — Думаю, тебе лучше поскорее пройти к нему, Марк. — Он провел по губам кончиком языка. — Он… он может потерять сознание.

Доктор Смит нахмурил седые брови. Они торопят Марка, не дают ему времени подумать, проверить. Их нетерпение очевидно и ребенку.

Марк колебался. Он посмотрел на коридорчик, ведущий к спальне, затем снова обвел глазами лица собравшихся и заявил:

— Вы все пойдете со мной.

— Как скажешь, Марк, — отозвался Джефф. — В конце концов, нас тоже интересует, что он тебе сообщит.

— Идите все вместе по коридору впереди меня и входите в спальню. Живее!

— Да-да, — согласился Джефф.

Он подошел к напряженно стоящей группке людей, помог Ферн подняться с кресла. Ферн медленно передвигала подгибающиеся ноги. Она и Джефф замыкали маленький отряд.

Доктор остановился в дверном проеме спальни и уставился на ноги Пола, подтянутые вверх длинной веревкой. Зеленоватобледное лицо раненого покрывали крупные капли пота. Рядом сидела Лорин, положив на колени крепко сцепленные руки и закусив алые губы.

Затем Смит увидел веревку, натянутую по диагонали поперек потолка от двери к изголовью кровати. Все было сделано очень ловко. Он понял, что затея с ногами придумана для ее маскировки.

Все вошли в комнату, кроме Марка, который оставался в коридоре, глядя на них. Сомнений в том, что Пола терзает невыносимая боль, быть не могло. Марк бросил на веревки только поверхностный взгляд.

— Тебе придется тоже войти, — довольно уверенно сказал ему Джефф. — Пол уже не может громко говорить. Можешь целиться в нас, стоя у кровати, если тебя это беспокоит.

Дуглас неотрывно смотрел на Лорин. В его взгляде появилась новая боль. Ведь теперь он знал, что мог и не терять ее шесть лет назад.

— Ладно, — хрипло проговорил Марк. — А вы, все, отойдите к стене! Ты тоже, Лорин.

Доктор Смит, маленький, седой и непримечательный, не двинулся с места. Глубоко вздохнув, он неожиданно для всех заявил:

— На вашем месте, Марк, я не стал бы сюда входить. Пол держит в руках конец вон той веревки. А когда ее отпустит, вам на голову упадет тяжелый груз — и все будет кончено.

Наступившая тишина была подобна агонии. Затем ее пронзил визгливый голос Джорджа:

— Убийца!

Пол Радд попытался приподняться на локтях:

— Господи, доктор, почему?

Потом он снова упал на подушки. Веревка выскользнула у него из руки, и гладильная доска рухнула вниз, с грохотом разбрасывая вокруг свой груз. Один из котелков, упав на пол, стал ритмично покачиваться взад-вперед, словно пузатый метроном.

Глава 5

— Минуту назад у этого старикана была возможность завладеть оружием! — взвыл Джордж Лукас. — Он упустил ее, а сейчас… сейчас…

Джефф шагнул к доктору. На щеке его конвульсивно дергался нерв. Он занес кулак, но его остановил Марк:

— Стой и не двигайся, Джефф! — Отступив назад, он повел дулом автомата с одного на другого.

— Я же говорил вам, — мрачно подал голос Ники. — Говорил, что этот докторишка будет стоить нам жизни.

Серые глаза Смита, блестящие от возбуждения, были прикованы к Марку, как будто здесь больше никого не было.

— Он нас предал! — закричал Джордж. — Он договорился с Марком!

— Помолчи, Джордж! — потребовала Лорин. Она стояла у кровати, тоже наблюдая за Марком. — У мистера Смита должны быть причины. Если бы мы дали ему возможность, думаю, он нам все объяснил бы.

— Благодарю вас, миссис Лукас, — спокойно отозвался доктор. — У меня действительно есть причины. Я думаю, так будет безопаснее.

— Безопаснее! — презрительно фыркнул Джефф. — Да вы понимаете…

— Да, Джефф, понимаю, — ответил Смит, по-прежнему не отрывая взгляда от Дугласа. — Последняя возможность схватить Марка потеряна. Мы зависим от него и от того, что он решит делать.

— Но…

— Я предпочитаю рисковать с ним, — твердо проговорил доктор. — Я просил вас не приступать к делу, не получив моего сигнала. Ведь я знаю то, что вам неизвестно, Джефф. Поэтому предпочитаю надеяться на то, что Марк выведет нас отсюда живыми и невредимыми, нежели оставаться с убийцей. — Он помолчал. — Марк!

— Да? — тихо отозвался тот.

— Марк, это очень опасно — играть роль всемогущего Бога. И все-таки в каком-то роде я именно так поступил. Понимаю, мой выбор потряс вас так же, как и остальных. Но по-моему, из всех нас вы вовсе не самый опасный человек. При этом я знаю, что у меня есть один-единственный шанс — мне необходимо оказаться правым с первого раза. Вы позволите мне продолжить расследование — в обмен на то, что я для вас сделал?

— Расследование?

— Дайте мне еще немного времени, — попросил Смит. — Минут десять, пятнадцать, может, час. Все кусочки головоломки уже собраны, они перед нами. Вы поможете мне их сложить?

— Как? — хрипло спросил Марк.

— Проверяя меня, когда я буду их складывать, — пояснил доктор Смит. — И держите всех под прицелом, чтобы никто не мог отсюда выйти, пока я не закончу.

— Минутку, доктор, — возразил Джефф. — Вы играете нашей жизнью. А нам будет предоставлено слово во время этой процедуры?

— Нет, — отрезал Смит, не повернув головы. — Я буду играть моими картами и так, как это вижу. Можете мне только помогать, если хотите. А если я ошибусь, Марк может поступить с нами так, как считает нужным.

— Но, Марк…

— На карте стоит его жизнь, — пояснил доктор. — В этой комнате находится шантажист и убийца, который ухитрился заставить вас защищать его. А вы пожелали бросить Марка на съедение волкам и дать убийце возможность уйти.

— Но полиция…

— Полиция станет заниматься Марком, а тем временем убийца спокойно удалится с места событий. Затем через некоторое время, когда кто-то из вас случайно начнет обо всем догадываться, убийца вернется к своему делу и убьет его. Сдается мне, что это более страшный риск, чем возможность здесь и сейчас докопаться до истины.

— Но вы не даете нам выбора, — заявил Джефф. — Если бы вы оставили нас в покое, мы выбрались бы отсюда и вызвали бы полицию, чтобы она докопалась до самого дна.

— Возможно, — согласился Смит.

— Не слушайте его, он убийца, — заныл Джордж. — Он готов пожертвовать нашей жизнью, лишь бы спастись самому. Они с Марком сговорились. Я видел, как они сидели на причале, а между ними лежал автомат. Он тогда еще мог с этим покончить, но сговорился с Марком…

— Успокойся, Джордж, — вмешалась Лорин. — Даже если ты прав, уже поздно кричать.

— Все должно сойтись, — сообщил доктор. — Все части головоломки должны сейчас сойтись, потому что нет двух вариантов — есть только один правильный ответ. Если мы пропустили хоть один кусочек, мы пропали.

— У вас есть представление о том, кто шантажист? — полюбопытствовал Джефф.

Смит в первый раз обернулся и посмотрел прямо на него:

— Да, я это знаю.

— Ради бога, кто же он?

— Я должен решать эту головоломку с другого конца, Джефф, — спокойно проговорил Смит. — Если бы я сказал: «Это вы!» — тогда остальные смешали бы мне все карты, доказывая, что я ошибаюсь. Мне придется начинать снаружи и продвигаться к центру, а когда останется только одна частичка, она поместится в это пространство, и на ней будет имя убийцы.

— Ну уж не я! — буркнул Джефф.

— Посмотрим, — усмехнулся доктор. — Скоро мы это узнаем.

Глава 6

Это была странная картина. Каким-то образом Джефф и Кей оказались рядом у одного из окон. Она сжала его руку так, что побелели суставы ее тонких пальцев. Лорин снова опустилась на стул у кровати Пола, глядя мимо всех на Марка, который застыл у дверей с автоматом наизготове. Ферн стояла за ней, придерживаясь за спинку ее стула. Джордж, как человек, приготовившийся выслушать свой смертный приговор, отвернул лицо, подавленно глядя в окно рядом с изножием кровати. Ники, с печальной улыбкой, присел на корточки и прислонился спиной к стене, неотрывно глядя на автомат.

В центре комнаты неподвижно стоял доктор, уставившись незрячим взглядом в какую-то не видимую никому тайну.

— Среди вас есть люди, — начал он, — чья жизнь была исковеркана силой, неподвластной и неизвестной вам. Среди них и Марк. И скажу вам, что, если нам удастся выйти из этой ситуации без дальнейшего кровопролития и других проявлений жестокости, возможно, со временем вы еще посмеетесь, обнаружив, что некоторые ваши мечты могут осуществиться. Но один из вас потерял всякую надежду на счастье и вообще на право жить. Я обращаюсь именно к нему.

Странно, но все беды, все мучения и насилие, в которые вы оказались втянутыми, находятся на ответственности одного человека, а этот человек уже умер.

С кровати, где лежал Пол Радд, донесся слабый протестующий стон.

— Я говорю о судье Оуэне Дугласе, — сказал Смит, не оборачиваясь. — Некоторые из вас отлично видели, каким он был: тщеславным, эгоистичным, в высшей степени безжалостным в достижении своих интересов. Целая цепь несчастий произошла из-за тщеславия и лицемерия судьи. Все началось десять лет назад. Многим из вас, как признавались вы мне, непонятно, что такого Марк находит в Ники. А Ники и Марк мне это объяснили. Судья был регулярным клиентом некоего «заведения» в Ривертоне, общество которого состояло из женщин. В тот вечер, когда заведению угрожал рейд полиции, Ники, думая о собственной выгоде, предупредил об этом судью и тем самым спас его от публичного скандала. Оуэн предложил оплатить ему эту услугу. Но Ники Банта отказался от денег, а взамен пожелал войти в круг друзей и знакомых Марка, чего требовали его деловые интересы. Судья рассказал сыну эту постыдную историю. Марк, который беззаветно любил отца, взял Ники под свое крылышко, хотя ему это не доставляло ни малейшего удовольствия. Но он защищал отца и продолжал это делать до тех пор, пока тот не умер.

Из этого инцидента судья кое-что себе уяснил. Он понял, что может положиться на бесконечную преданность Марка. И прибегнул к ней позже, результатом чего стали все ваши беды.

На этой стадии главным действующим лицом была Лорин. Судья заглядывался на нее еще с тех пор, когда она была маленькой девчушкой, но стоило ей повзрослеть, как его похотливый интерес к девушке вырос. Лорин полюбила Марка, а он ее. Однажды вечером, во время танцев, судья сделал попытку поволочиться за Лорин. Она закатила ему пощечину и пригрозила, что поднимет скандал, если он еще раз попытается сделать что-либо подобное. — На лице доктора появилась гримаса отвращения. — Этот случай обнажает нам такую отвратительную личность, что я даже затрудняюсь дать подходящее определение.

Судья принялся мстить за то, что Лорин его отвергла. Он знал о ее мечте стать женой Марка и вознамерился любой ценой ее разрушить. И какой! Однажды Оуэн оказал Сэму Тэннеру, деду Кей, небольшую услугу — скрыл мелкую кражу, которую тот совершил, и таким образом спас его от судимости. Судья отправился к Тэннеру и заявил ему, что Марк хочет жениться на Кей, а Тэннер должен помочь уговорить ее выйти за него и тем самым отплатить за оказанную ему услугу.

Потом пришел к Марку. Он знал сына, знал, что тот готов пойти на многое, чтобы спасти отца. Для него Оуэн приготовил полностью вымышленную историю. Ему он поведал, что Тэннеру что-то известно о нем самом и что тот готов все раскрыть, если Марк не женится на Кей и ей не перепадет какая-то часть состояния Дугласов. Судья уверенно нажимал на самые трагические последствия этого. Его карьера полетит под откос. Последние годы жизни ему придется провести в тюрьме.

Марк отказался от всего, чего ждал от жизни, и взял на себя бремя по защите отца. — Голос доктора Смита, поднявшийся от негодования, упал. — Теперь вы понимаете смысл того ужина, на котором была объявлена помолвка, и почему ни Марк, ни Кей никого не предупредили о своем намерении пожениться. Ведь ни один из них не мог этого сделать. И вместе с тем ни он, ни она не знали о том, какое давление оказывалось на другого. Так началась отчаянная путаница жизни и любви, без всяких причин и абсолютно бессмысленная. Жажда мести была утолена ценой страшных мучений остальных.

— Господи, мне нужно срочно выпить! — отреагировала Ферн.

Никто не обратил на нее внимания.

А доктор продолжал:

— Затем наступило время для другой важной сцены. Марк и Кей вернулись из свадебного путешествия, и судья устроил здесь уик-энд. Вы все думали, что он затеял это по доброте души и просто не понимал, каковы настоящие чувства между членами вашей компании. Вы ошибались. Он все отлично знал, во всех подробностях. Организация этого уик-энда была чистейшим садизмом, которым Оуэн от души насладился. Однако это привело к трагедии, — сухо заключил доктор, — и при этом я не имею в виду его смерть. Она могла бы стать благословенным концом всех мучений. Но по злой прихоти судьбы кончина отца превратила жизнь Марка в ад, она стала еще страшнее, чем была до сих пор. Видите ли, — Смит сделал паузу и медленно обвел взглядом обращенные к нему лица, — Марк имел несчастье наблюдать, как умирал его отец.

Доктор скорее почувствовал, чем увидел реакцию на свои слова. Он обнародовал факты, всем до сих пор неизвестные. Его пульс забился чаще, потому что приближался момент, когда ему придется импровизировать, и его догадки должны быть точными, иначе все рухнет. Напряжение на лицах окружающих людей тоже стало заметнее.

— В тот день Марк ушел бродить по лесу, — сообщил Смит. — Днем он вышел из леса к озеру. И увидел отца, который удил рыбу, сидя в плоскодонке в двухстах ярдах от берега. Неожиданно судья встал на ноги, покачнулся в лодке и схватился за сердце. Он звал Марка на помощь, но тот не двинулся — просто не смог. Марк видел, как отец упал в воду. Как ему показалось, какое-то время судья еще пытался выплыть. Однако Марк отвернулся, закрыл лицо руками и ждал, пока все не затихло. Именно тогда мысль, которая исковеркала ему жизнь, пробилась из глубин его подсознания на поверхность. Марк посчитал себя виновным в смерти отца, потому что не поспешил к нему на помощь. Решил, что фактически убил его. Вот, друзья мои, в чем состояло преступление Марка. В этом поступке. Однако это не было убийством. Его не было, а поэтому его никто не мог и видеть. Не было преступления. И все же именно это Марк и скрывал — преступление, которое не является преступлением, убийство, которое не было убийством. Но об этом знал шантажист, скажете вы! Он угрожал Дугласу разоблачением. Но знал ли? Я утверждаю, что не знал! Вся моя версия основана на убеждении, что шантажисту не было известно, что у него есть против Марка!

Доктор замолчал, и в тишине раздался насмешливый голос Ники:

— Ну вы и насочиняли! «Марк не совершал преступления, а шантажист не знал, что у него есть на Марка»! Однако вот вам Марк, совершенно ненормальный, да еще с автоматом в руках. Я видел, как на пристани вы что-то читали, скорее всего письма этого шантажиста. Если этот автомат ненастоящий, давайте разойдемся по сторонам и забудем об этом кошмаре. Если у шантажиста действительно ничего нет на Марка, значит, Марк точно сумасшедший, и да поможет нам Бог!

— Я подозреваю, Ники, что совесть — это такое свойство натуры, которое вам весьма мало знакомо, — парировал Смит. — Желание Марка, чтобы его отец умер, было таким неистовым, что, когда это на самом деле случилось при весьма характерных обстоятельствах, он обвинил себя в его смерти. Это обычный инфантильный механизм, с которым мы, психиатры, сталкиваемся чуть ли не каждый день.

— Но если шантажист ничего не знал… — озадаченно пробормотал Джефф.

— В письмах шантажиста есть одна странность, — пояснил Смит. — Он угрожает выдать Марка окружному прокурору, но не упоминает и даже не намекает на якобы совершенное им преступление. Не пишет ни о том уик-энде, ни о том дне, когда, по убеждению Марка, он стал преступником. Типичный шантажист с самого начала должен был объяснить Марку, что именно он про него знает. Однако он этого не сделал. И тогда, поскольку нам известно, что никакого преступления не было совершено и, следовательно, нет никаких доказательств, которые могли бы заинтересовать окружного прокурора, мы и вынуждены прийти к моему заключению. Шантажист не знал, что у него есть против Марка.

— «Я пускаю стрелу наугад»… — медленно процитировала Ферн.

— Вот именно! — поддержал ее доктор. — Думаю, именно так и происходило. Первое письмо было пробным мячом, что можно было принять за шутку. И вдруг — неожиданно точное попадание в цель. Марк, который изводил себя выдуманной виной, уже созрел для шантажа. Подозреваю даже, как был поражен сам шантажист, обнаружив, сколь сильную власть он над ним возымел. Марк отказался занять место судьи. Все еще не очень в себе уверенный, шантажист попытался проверить свою хватку, приказывая ему изменить самые незначительные планы и намерения. И тут выяснилось, что он надежно держит Марка в своих руках! Вот тогда-то грязная игра развернулась вовсю! Правда, для того, чтобы действовать эффективно, шантажисту необходимо было заранее узнавать о намерениях Марка. Вот тут-то, казалось бы, и можно его вычислить. Ан нет! Потому что, как выяснилось, доступ к сведениям, которыми он пользовался, могли иметь вы все.

Таким образом шантажист играл с Марком в течение шести лет, как кошка с мышкой. Отчасти просто издевался над ним, не причиняя ему серьезного вреда. Несколько раз показывал когти и сильно ранил Марка — прервав его карьеру, его успех. Наконец Марк не выдержал. И это подводит нас к прошлой субботе, когда вы все оказались здесь, чтобы вместе провести неделю. Уже на месте Марк все вам объяснил и заявил, что больше не может мириться с таким положением. Необходимо найти шантажиста и любой ценой заставить его замолчать. Он подозревал каждого из вас. У него не было никаких предпочтений.

Стоящие вокруг доктора Смита люди переглянулись с тревожной подозрительностью.

— Нет сомнений, что шантажист ненавидел Марка всем сердцем, — сказал Смит. — Так кто же возможный кандидат на эту роль? Да, его могла ненавидеть Кей. Она должна была винить Марка за то, что он испортил ей жизнь. Но то же самое относится и к Лорин, и к Джеффу, и к Джорджу.

— А ко мне-то почему? — прервал его Джордж. — Марк был моим другом. Он подарил мне самый большой шанс на счастье. Фактически, женившись на Кей, Марк оставил Лорин мне!

— Но он продолжал ее любить, Джордж, — пояснил доктор. — А мужчина может по-настоящему ненавидеть за это. Кажется, из всех вас только у Ферн нет подходящих мотивов. Пол мог испытывать к Марку естественную ревность, из-за тех отношений, которые развиваются между секретарем, в данном случае его девушкой, с ее хозяином. Ники? Да, Ники просто сгусток ненависти ко всему человечеству! Но давайте на минуту допустим, что у каждого из вас есть причины ненавидеть Марка. Тогда мы сталкиваемся с другой странностью. Вы все слишком хорошо знали его! Кто из вас мог предположить, что Марк окажется таким восприимчивым к угрозам шантажиста? Насколько это было известно Кей, в его жизни не было ничего, что ему приходилось бы скрывать. Слепая попытка шантажа должна была бы показаться ей абсолютно бессмысленной. Видимо, так же это представлялось и всем остальным. Вы знали Марка — в самом начале все мне сказали, что в его деловой жизни не было ничего позорного и ни намека на скандал в личной жизни. Когда Марк говорил о том, что совершил преступление, вы все твердили, что он просто сошел с ума, потому что все его чистое прошлое у вас на ладонях. И тем не менее один из вас шесть лет назад предположил, что, возможно, Марку есть что скрывать.

Так что вот чем мы располагаем. Преступления не было. Никто ничего не видел и не мог ничего иметь против Марка. Хотя вы все имели причины ненавидеть его. Но один из вас посчитал, что Дугласу есть что скрывать, и проверил свое предположение, направив ему подметное письмо. Это действовало — пока четыре дня назад Марк не принялся за вас.

А теперь мы переходим к убийству. Мотив его ясен. Пег вспомнила или была уверена, что вспомнит, нечто указывающее на шантажиста.

Что касается возможности убить ее? Что ж, сначала я считал, что эта возможность была у каждого из вас. Однако…

— И вы не могли вычеркнуть ни одного из нас? — перебил доктора Джефф.

Смит тонко усмехнулся:

— Но ведь приходится это делать, не так ли, Джефф? Я должен вычеркнуть всех, кроме одного.

По комнате пронесся вздох.

— Продолжайте, доктор, — напряженно попросил Марк.

— Я работаю не для того, чтобы представить дело окружному прокурору, — пояснил Смит. — Я занимаюсь делом Марка и тех из вас, кто не виновен. Когда в жизни происходит критический случай, у нас появляется тенденция рассматривать все события вокруг него в одном ключе и считать их частью этого случая. Это похоже на то, как если бы мы ели особенно деликатесное блюдо, поданное к обеду, и гадали, из каких оно состоит ингредиентов. Вы идете на кухню и видите там соль, сахар, приправы, овощи, суповой порошок, фрукты и кофе. Но если бы вам сказали, что вот из этих продуктов и приготовлено то блюдо, поскольку именно они находятся на кухне, не сомневаюсь, вы рассмеялись бы в ответ. И тем не менее в случае убийства мы склонны утверждать, что все произошедшее в критический момент имеет к этому отношение. А практически связи между этими событиями может быть не больше, чем между порошком для супа и лакомым блюдом.

Вот так, я думаю, было и с убийством Пег. Многое из произошедшего здесь не имело к нему никакого отношения.

— Что конкретно? — снова заинтересовался Джефф.

— Полагаю, с ним совсем не связаны ни найденные Ником ключи, ни отодвинутый от двери стул…

Тут же посыпались многочисленные возражения, но доктор терпеливо переждал, пока протесты не затихли.

— Считаю, что Ники от начала до конца лгал нам относительно этих ключей, — заявил он наконец.

— Постойте! — возмутился Банта. — Если вы думаете, что можете обвинить меня, то вы ненормальный. Это будут устанавливать специалисты! — Он бросил быстрый взгляд на Кей.

Смит, казалось, не обратил внимания на то, что его перебили, продолжая:

— Дело в том, что Ники думает только о себе. Он не тот человек, на которого можно положиться. Полагаю, в первую же ночь, когда вы оказались здесь в заложниках, Ники стал обдумывать, как бы сбежать, причем ему одному. И тогда же начал искать ключи. Он хотел иметь возможность свободно входить и выходить из дома. Наверное, по своим наездам сюда в прошлом даже знал о том, что существует запасной комплект ключей, и о том, где он хранится. Такие вещи человек, по своему психологическому типу принадлежащий к жуликам и воришкам, обязательно замечает и запоминает. И мне кажется, что он завладел этой связкой ключей в первую же ночь. Вот почему вчера вечером он не так уж возражал, когда вы заперли его в комнате. Ники знал, что в любое время сможет покинуть ее.

Банта начал подниматься на ноги.

— Вы не сможете доказать ни слова из того, что тут нагородили! — крикнул он. — Если вы пытаетесь сказать, что я…

— Может, для вас было бы лучше, если бы я смог это доказать, — отозвался доктор. — Я убежден, что ключи были у вас и что идея обвинить в убийстве Кей пришла к вам позже. Вам нужно было избавиться от них. Но не думаю, чтобы вы выбрались из своей комнаты, спустились по крыше веранды за домом, проникли в кухню и убили Пег. Не думаю, что у вас хватило бы на это храбрости. Не думаю, Ники, чтобы у вас хватило смелости на это.

Банта снова медленно сполз на пол и криво усмехнулся:

— Ну, поскольку вы так заявляете…

— Я вообще считаю, что никто не спускался вниз и не опрокидывал стул, — огорошил всех Смит. — Джефф заснул, но внутренне был настороже. Этот характерный звук разбудил бы его, как выстрел. Полагаю, стул вообще не падал…

— Тогда что же с ним произошло? — Удивившийся Джефф спросил об этом почти шепотом.

— Склонен предположить, со стулом все было вполне естественно. Его опрокинули, но в тот момент, когда Кей, Ферн, Ники и Лорин сбежали вниз, услышав крики Пола о помощи, кто-то совершенно машинально поднял его поставил к стене. В состоянии всеобщего возбуждения это было легко забыть, как сейчас трудно вспомнить.

— Вы очень тонко ведете свою линию, доктор, — заметил Джефф. — Хотите сказать, что убийца вовсе не спускался сверху?

— Именно это я и говорю, Джефф.

В комнате снова поднялся взволнованный шум.

— Тогда вы обвиняете в убийстве меня! — воскликнул Джефф.

— Возможно, — спокойно отреагировал доктор. — Но вы были не единственным, Джефф, кто находился на первом этаже. Там были еще Пол, Пег, Джордж. И я…

— Но ведь когда это случилось, я был с вами! — закричал Джордж. — Вы это знаете, мистер Смит!

— Да, вы находились со мной, когда Пол позвал на помощь, — подтвердил доктор. — Но где вы были, когда была убита Пег? Разве мы знаем точное время ее убийства? Пол проснулся и обнаружил, что она лежит на его ногах. Эта боль и разбудила его. Он не пускался в догадки, сколько времени она так лежала. И никто об этом не думал. Вы, Джордж, заявляете, что были на кухне, разогревая себе молоко. Но могли быть…

— Нет! — возмутился Джордж. — Клянусь, я там и был!

— Но давайте посмотрим, Джордж, — предложил психиатр. — У вас были причины ненавидеть Марка, однако стали бы вы заниматься шантажом? Пришло бы вам в голову, что его можно терзать таким способом? Получали бы вы наслаждение, наблюдая, как он корчится в муках? Предполагает ли ваша конкретная натура, что люди вроде Марка, люди в положении Марка, должны иметь что-то, что хотели бы скрыть? — Доктор медленно обвел глазами лица собравшихся, немного помолчал и наконец объявил: — Я думаю, что среди вас только один человек ненавидел Марка просто за то, какой он есть, за его богатство, за его возможности, за то, что им восхищались другие люди, находя тайное удовлетворение от своей власти над этим баловнем судьбы, как ему представлялось. Кроме того, я считаю, что среди вас есть только один человек, который имел прямой доступ к сведениям о планах Марка и его каждодневных делах. И у этого человека были очень веские причины убить Пег. — Он повернулся к Марку и тихо выдохнул. — Марк, ваш шантажист и убийца Пег — Пол Радд.

Пол Радд приподнял голову. Его зубы обнажились в каком-то подобии улыбки.

— Да, это Пол, — повторил психиатр. — Пол единственный, кто знал, что никогда не признается, даже если бы и захотел, потому что у него не было ничего против Марка. Поэтому он сделал одну отчаянную попытку, подняв на вас нож, но она сорвалась. Любопытно, кто настаивал на том, чтобы ловушку пустили в ход, не дожидаясь моего сигнала? Подозреваю, что именно Пол, хотя и делал это очень тонко. Его аргументом была сильнейшая боль. Когда Пег, к своему ужасу и несчастью, вычислила шантажиста, кто имел отличную возможность ее убить? Пол. У кого был доступ к сведениям о жизни Марка через Пег? У Пола, который за ней ухаживал. Кто должен был ненавидеть все, что стояло за Марком? Пол, который целых шесть долгих лет не мог убедить Пег согласиться выйти за него замуж, потому что он со своим автомагазином не казался ей слишком привлекательной партией. Вечеринки у Марка, его друзья, положение Дугласа и его престиж в обществе — все это делало Пола и его торговлю скучным, неинтересным. Пег хотела подождать, а вдруг ей подвернется кто-нибудь получше, чем Радд? Поэтому Пол, раздосадованный тем, чем обладалМарк, попытался разыграть его — и неожиданно это сработало! Какое, вероятно, он испытывал удовлетворение — руководить жизнью человека, которого любимая девушка считала намного выше его самого. И какая тайна! Вот уж кто вволю повеселился!

Радд закрыл глаза и медленно опустился на подушки.

— Должно быть, вы пережили ужасный момент, когда поняли, что Пег все про вас знает. Возможно, если бы на карте не стояла ваша жизнь, попытались бы ее убедить, что она ошибается. Но понимали, что не можете себе этого позволить, что должны нанести удар сразу же, ибо другого шанса у вас уже может не оказаться. Вы были прикованы к постели.

Радд отвернулся к стене.

— Мистер Смит, может, вы и хотите изложить это дело для Марка… для нас, — опять заговорил Джефф, — но Как все это доказать? И вообще можно ли это законно доказать? Заставить Пола сознаться?

Доктор вздохнул:

— Не думаю, что нам так уж необходимо его признание, Джефф. Понимаете, когда Пол убил Пег, он воспользовался единственной возможностью, какая у него тогда была, — они остались наедине, она находилась очень близко к нему, а рядом на столике лежал нож.

У Джеффа расширились глаза.

— Нож?!

— Да, Джефф. Когда мы переносили Пег, я позаботился об этом ноже. Завернул его и спрятал. Наверняка полиция обнаружит на нем отпечатки его пальцев.

— Значит, все кончено! — констатировал Джефф.

Доктор Смит взглянул на Дугласа:

— Вы удовлетворены, Марк?

Но тот словно не слышал его. Он поступил совсем не так, как все ожидали. Положил автомат на стул около двери и, не отводя взгляда от Лорин, пошел к ней. Она встала с кресла и тоже двинулась ему навстречу.

Кто-то коснулся руки доктора. Это была Ферн.

— Ну, вы просто молодец, Джонни, — заявила она. — Это было великолепно!

Доктор устало улыбнулся.

— А если бы вы ошиблись? — спросила она.

— Вы не поверите, — он по-прежнему ей улыбался, — но я не мог ошибиться, потому что у меня были все частички головоломки. А когда они все у вас в руках, это только вопрос…

— Времени, — закончила за него Ферн. — Вы не одобряете выпивку, доктор?

— Почему же… При определенных обстоятельствах…

— Вроде этих?

— Здесь много судеб, Ферн, которые сейчас должны распутаться, но это уже не наше с вами дело.

— Да, — согласилась она, — не наше. Бедный Джордж!

— И бедный Марк, — добавил Смит. — Он взял на себя смелость судить и заплатил за это высокой ценой.

— Я тоже буду бедняжкой, — заявила Ферн, — если не смогу заинтересовать вас этой выпивкой, Джонни.

— А почему бы и нет? — отозвался доктор. — Почему бы нам с вами не выпить, черт возьми?!

Послесловие

Джадсон Пентикост Филипс, писавший также под псевдонимом Хью Пентикост, — автор множества романов и рассказов, нескольких пьес и эссе, признанный мастер триллера и детектива.

«Когда ты — автор более сотни детективных романов и рассказов, чаще всего тебя спрашивают: откуда берутся новые сюжеты? На самом же деле давно уже известно, что существует лишь 36 драматических ситуаций, из которых только половина заслуживает того, чтобы о них писать. Зато писать можно каждый раз по-новому, ведь люди — такие разные, а их на земном шаре четыре миллиарда… И главная игра — не в сюжете, а в людях…»

Так говорил Дж. Пентикост Филипс, писатель, более шестидесяти лет удивлявший читателей своими новыми произведениями. Писать он начал в конце 20-х годов, еще во времена учебы в Колумбийском университете.

В ранних детективах Хью Пентикоста следователи нарочито бледно прописаны и даже носят специфические «молчащие» имена вроде «Джон Смит», что аналогично русскому «Петр Иванович Сидоров». В дальнейшем из-под пера Пентикоста-Филипса начинают выходить более полнокровные, жизнерадостные, сильные герои — «напоминающие то северных викингов, то персонажей древнегреческих мифов…». Прибавляется и глубокое понимание жизни. Так, психологически очень тонко передана история перерождения прокурора, случайно узнавшего, что он послал на электрический стул невинного человека…

Во многих романах Пентикоста-Филипса нашел свое место и личный опыт писателя — увлечение коллекционированием марок («Выделенное красным» / «Cancelled in Red»), скачками («Двадцать четвертая лошадь» / «The 24th Horse») и, наконец, служба на военно-морской базе США в годы Второй мировой войны («Служба закаляет» / «The Brass Chills»).

Видимо, в годы войны у писателя рождается образ самого, пожалуй, популярного из его героев — сыщика Пьера Шамбрэна, который во время войны был во французском Сопротивлении, а потом волей судьбы оказался в Нью-Йорке и работал управляющим престижного отеля, где и начал, совершенно случайно, свое первое расследование…

Новые времена — новые нравы. В наше время герои Пентикоста-Филипса часто оказываются перед выбором — смириться перед всесильными преступными синдикатами или же самим пойти на нарушение закона… Все чаще появляются в романах Пентикоста мотивы вымогательства и захвата заложников, как в романе «В центре Нигде» («In the Middle of Nowhere») или в опубликованной посмертно книге «Показательный террор» («Pattern for Terror»). В романе «Не забудь меня застрелить» («Remember to Kill Ме») террористы захватывают в плен государственного деятеля, требуя отпустить политзаключенных в одной латиноамериканской стране; в романе «Время кошмаров» («Nightmare Time») Пьеру Шамбрэну приходится вызволять из рук террористов-вымогателей бывшего армейского офицера, когда-то на войне спасшего ему жизнь…

Тонкая психологическая подоплека взаимоотношений детей и взрослых вскрывается в таких захватывающих детективах-триллерах, как «Одинокий мальчик» («Lonely Boy»), «Ужин у провалившегося кандидата» («The Lame Duck House Party») или «Вид убийства» («А Kind of Murder»).

Часто героям Хью Пентикоста приходится спасать попавших в беду заложников, вовсе не прибегая к переговорам с террористами. При этом они используют весьма оригинальные, остроумные методы.

Следует отметить, что иногда Хью Пентикост использовал в качестве материала для своих сюжетов реальные происшествия, особенно начиная с 50-х годов. Тогда он написал роман «Царство смерти» («The Kingdom of Death»), посвященный преступлениям на нью-йоркских причалах, и роман «Джерико и немые свидетели» («Jericho and Silent Witnesses»), который перекликался с историей Китти Дженовес из Бруклина, убитой на глазах 38 свидетелей, безразлично наблюдавших за преступлением…

А с другой стороны, однажды преступление было совершено как бы «по мотивам» романа Хью Пентикоста. В Калифорнии был захвачен автобус со школьниками, и в ФБР позвонил читатель Хью Пентикоста, который и сообщил им всю «точную механику» захвата автобуса с детьми, двигающегося по шоссе между двумя поселками. Когда благодаря некоторым сведениям, почерпнутым из романа писателя, дети были спасены, оказалось, что никто из похитителей не читал этого романа. Таким образом, литература помогла жизни…

Чтение произведений Джадсона Пентикоста Филипса доставляет не только удовольствие от смакования интриги и стиля, но и может оказаться исключительно полезным в наше неспокойное время…

Библиография романов Хью Пентикоста

Cancelled in Red

The 24th Horse

I’ll Sing at Your Funeral

The Brass Chills

Cat and Mouse

The Dead Man’s Tale

Memory of Murder (novelets)

Where the Snow Was Red

Shadow of Madness

Chinese Nightmare

Lieutenant Pascal’s Tastes in Homicide

The Assassins

The Obituary Club

The Lonely Target

The Kingdom of Death

The Deadly Friend

Choice of Violence

The Cannibal Who Overate

The Tarnished Angel

Only the Rich Die Young

The Shape of Fear

Sniper

The Evil That Men Do

Hide Her from Every Eye

The Creeping Hours

Dead Woman of the Year

The Golden Trap

The Gilded Nightmare

Girl Watcher’s Funeral

The Girl with Six Fingers

A Plague of Violence

The Deadly Joke

Don’t Drop Dead Tomorrow

The Champagne Killer

Birthday, Deathday

The Beautiful Dead

Walking Dead Man

Bargain with Death

The Judas Freak

Time of Terror

Honeymoon with Death

Die after Dark

The Fourteen Dilemma

The Day the Children Vanished

The Steel Palace

Murder as Usual

Death after Breakfast

Deadly Trap

Random Killer

The Homicidal Horse

Mystery at a Country Inn (as Philip Owen)

Beware Young Lovers

Death Mask

Murder in Luxury

Sow Death, Reap Death

With Intent to Kill

Past, Present and Murder

Murder in High Places

The Copycat Killers

Murder Out of Wedlock

Remember to Kill Me

The Price of Silence

The Substitute Victim

Murder Sweet and Sour

The Party Killer

Nightmare Time

Death by Fire

Kill and Kill Again

Murder Goes Round and Round

Pattern for Terror

In the Middle of Nowhere

Lonely Boy

The Lame Duck House Party

A Kind of Murder

Jericho and Silent Witnesses

Романы Хью Пентикоста, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Жестокий выбор

Смерть у подиума

Мертвая красавица

Обожравшийся каннибал

Позолоченный кошмар

Ходячий покойник

Снайпер

Шестипалая

Чума насилия

По следу смеющегося маньяка

Ложная жертва

Крылья безумия

Замок Тэсдея

Убийство жарким летом

Исчезнувший сенатор

МАСТЕРА ОСТРОСЮЖЕТНОГО ДЕТЕКТИВА

Хью Пентикост

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ЛОШАДЬ

♦

ГДЕ СНЕГ БЫЛ КРАСНЫМ

♦

НА ГРАНИ БЕЗУМИЯ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Хью Пентикост Обожравшийся каннибал

Часть первая

Глава 1

Сегодня понедельник. А в ближайшую субботу – день рождения Великого Человека. Это будет расточительное, но лишенное души празднество, от одной мысли о котором мистер Пьер Шамбрэн почувствовал себя в таком же напряжении, в каком ему довелось побывать только один раз в жизни – утром в день «Д», когда в прибрежном городке Британии они ждали приказа Эйзенхауэра наступать. Он уже принимал участие в проведении одного приема, который давал Великий Человек, но тогда отнесся к нему с детской наивностью, хотя был одним из самых опытных гостиничных управляющих, известным человеком в этом бизнесе. Любой прием, независимо от его сложности и стоимости, не вызвал бы у него такого отношения. Однако теперь Шамбрэн уже кое-что знал. Этот Великий Человек – просто гений по части превращения простых детских вещей в сущий ад, изощренный садист, который не оставит в покое никого из штата отеля и будет держать всех в состоянии безумия в течение целых шести дней.

Он ощутил беспокойство от одержимости Великого Человека утром в понедельник и понимал, что оно продлится до раннего утра воскресенья, когда вконец измотанная команда официантов, их помощников и портье начнет устранять хаос, который останется в бальном зале «Бомонда» после двухсот пятидесяти гостей.

Это беспокойство не было связано ни с излишней нервозностью, ни тем более с трусостью. Во время войны Шамбрэн был более чем хорошим солдатом, потому что отличался от тех тупоголовых героев, которые бросались навстречу опасности, не оценивая степени риска. Его живое воображение позволяло ему всегда ее предвидеть и проявлять реальную храбрость. Да и рутинные обязанности главного менеджера отеля «Бомонд» сталкивали Шамбрэна с самыми неожиданными ситуациями, каждая из которых требовала от него и такта, и железных нервов. Несмотря на репутацию самого шикарного отеля Нью-Йорка, в «Бомонде» часто возникали мелкие, но неприятные проблемы. Здесь всегда было много пьяных, случались драки, ходили девушки по вызову – самые дорогие в Нью-Йорке, но все же девушки по вызову. Бывали вздорные необоснованные жалобы, самоубийства, сердечные приступы у пожилых джентльменов, причуды старых вдов с такими деньгами, что они не могли сказать, сколько их у них, попадались странные люди, вроде того греческого джентльмена с двадцать четвертого этажа, который стегал плетью двух девушек, привязав их к спинке кровати, и забил бы, пожалуй, до смерти, если бы не захотел присовокупить к своей коллекции мазохиста еще и ни в чем не повинную горничную. Мистер Шамбрэн решал такие и многие другие проблемы с учтивой эффективностью. Но этот прием Великого Человека…

В отеле «Бомонд» ему уделяли особое внимание и заботу не просто из дружеского расположения, а за немалые деньги. Великий Человек заплатил за восьмикомнатные апартаменты 194 тысячи долларов, а ежегодная плата составляла 32 тысячи. Это заставляло весь штат отеля относиться к нему с особым трепетом. Великому Человеку приходилось говорить «сэр», даже не испытывая к нему никакого уважения.

Обеспокоенный тем, чем грозит предстоящая неделя ему самому и его штату, мистер Шамбрэн закурил египетскую сигарету и посмотрел в широкое окно кабинета, которое выходило на Центральный парк. Управляющий был невысок, коренаст, смугл, с мешками под глазами, которые обычно смотрели очень жестко, но временами в них вспыхивали искорки юмора. Француз по рождению, он попал в эту страну маленьким мальчиком и думал как американец. Обучение гостиничному бизнесу привело его обратно в Европу, Шамбрэн бегло говорил на нескольких языках, при случае мог показать прекрасные манеры, но думал как настоящий американец.

– Вот дрянь! – высказался он, обращаясь к зеленым лужайкам Центрального парка.

Существовало два очень уязвимых места, которые требовали его немедленного внимания. Управляющий повернулся в своем вращающемся кресле и поднял трубку одного из телефонов, стоящих на письменном столе.

– Да, пожалуйста?

– Это Шамбрэн, Джейн. Могу я поговорить с миссис Вич?

– Сию минуту, сэр.

Шамбрэн слегка улыбнулся. В старые времена девушки-телефонистки на коммутаторе отвечали по телефону фразой: «Могу я вам помочь?» Отклики порой бывали не очень приятные. «Как насчет того, чтобы появиться в моем номере, если вы блондинка с хорошей фигурой?» – интересовался звонивший. Так что слова «Да, пожалуйста» были гораздо безопаснее.

Миссис Вич, старшая телефонистка, была крупной дамой с пышной грудью. Она очень гордилась своей умелой работой, тактичностью и предельной сдержанностью своих девушек. Примерно восемьдесят процентов останавливающихся в отеле мужчин имели с ними дело, и им поневоле приходилось быть циничными, пропуская через себя входящие и исходящие сообщения, касающиеся скрытой стороны жизни сотен людей.

– Доброе утро, мистер Шамбрэн, – приветствовала миссис Вич в своей обычной начальственной манере управляющего.

– Какое прекрасное утро!

– Да, мистер Шамбрэн.

– Но сейчас оно станет менее прекрасным.

– Надеюсь, на нас нет никаких жалоб, мистер Шамбрэн? По моим записям, мы вчера приняли одиннадцать сотен вызовов без единой ошибки.

– Сегодня ваши записи будут иными. Вы сидите, миссис Вич?

– Прошу прощения?

– Вы сейчас сидите?

– Да, сэр.

– В субботу вечером Великий Человек дает прием по случаю своего дня рождения. Все колеса закрутятся уже сегодня в десять часов. Я советую вам посадить одну девушку только на звонки из пентхауса «М», а также на звонки мистера Амато.

– Вечером в субботу?! – воскликнула миссис Вич дрогнувшим голосом.

– У нас нет времени на переживания, миссис Вич. Провода просто раскалятся. Постарайтесь сделать все возможное.

– Для этого я здесь и нахожусь, мистер Шамбрэн.

– Разумеется. Вам всегда все удавалось. А теперь не соедините ли вы меня с мистером Амато?

– Одну минуту, мистер Шамбрэн.

Управляющий тщательно загасил сигарету в латунной пепельнице, стоящей на его столе.

– Менеджер по банкетам! – ответил веселый приветливый голос.

– Амато? Это Шамбрэн.

– Доброе утро, мистер Шамбрэн. Чудесный день.

– Может, и так. Но вот я, Амато, нашел у себя на столе записку от Великого Человека из пентхауса «М». Он в субботу вечером дает по случаю своего дня рождения прием в бальном зале для двухсот пятидесяти гостей.

– В эту субботу?

– В эту субботу.

– О Боже!

– Именно так.

– О Боже!

– И теперь я иду к вам, Амато, чтобы пожать вашу руку прежде, чем вы явитесь к десяти часам на аудиенцию к Его Величеству.

– О мой Бог!

– Так я иду, Амато. Будьте добры, примите вашу бромовую сельтерскую и успокаивающие прежде, чем мы увидимся. По-моему, мне просто вредно видеть, как вы глотаете в девять тридцать утра всю эту фармакопею.

– О Боже! – опять простонал Амато упавшим голосом.

Управляющий спустился на лифте со своего четвертого этажа в холл отеля «Бомонд». Его натренированный глаз сразу же ухватил все детали и прежде всего новую, установленную только позавчера, ярко освещенную, привлекающую все взгляды витрину с драгоценностями от Тиффани. На витрине Боннуити вместо вечерних платьев теперь были выставлены зимние лыжные костюмы.

Джерри Додд, офицер внутренней охраны, которого никто не называл местным сыщиком, ибо так не было принято в «Бомонде», стоял у лифта. Завидев Шамбрэна, он ему дружески кивнул.

Управляющий направился к регистрационной стойке. Эттербери, клерк по приему гостей, приветствовал его с облегченной улыбкой.

– Все занято, кроме резерва.

Два апартамента они всегда держали в резерве на случай неожиданного приезда особо важных персон. Ими распоряжались только Шамбрэн и владелец отеля, Джордж Баттл. Но так как мистер Баттл постоянно жил на Французской Ривьере, считая, как судачили в отеле, свои деньги и никогда не доводя счета до конца, этим резервом распоряжался единолично управляющий.

– Никаких пожаров этой ночью? – спросил он.

– Ни одной пометки в карточке учета, – ответил Эттербери.

Шамбрэн повернулся, намереваясь пройти по вестибюлю, чтобы подняться в офис Амато, но в этот момент двери одного из скоростных лифтов открылись и его взору предстало нечто напоминающее привидение.

«Привидением» была очень прямая и величественная леди в норковой шубе устаревшего покроя, но с великолепным мехом. На черной ленте, перекинутой через шею, висела такая же муфта. Левая рука леди была спрятана в этой муфте, а в правой она держала поводок, на конце которого сопел кургузым носом черно-белый японский спаниель. Управляющий двинулся ей навстречу, помня о том, что эта миссис Джордж Хевен была представлена ему как сошедшая с ума дама. Она могла быть сколько угодно сумасшедшей, но занимала в отеле вторые по стоимости апартаменты.

Он щелкнул каблуками, отвесил поклон и расплылся в улыбке номер один.

– Доброе утро, миссис Хевен. Какое прекрасное утро!

Спаниель наградил Шамбрэна злобным взглядом, а леди вообще не удостоила вниманием и прошла так, будто его вовсе здесь на было. Впечатление осталось такое, что, не отступи управляющий в сторону, она прокатилась бы по нему, словно грозный армейский танк. Повернувшись, он посмотрел, как она вышла через вращающиеся двери на Пятую авеню. Рядом с нею семенил спаниель.

– Что, опять с ней столкнулись? – спросил с сочувствием стоявший рядом Джерри Додд.

Шамбрэн печально улыбнулся:

– Семь месяцев, Джерри, миссис Хевен живет у нас. И каждый день в течение этих месяцев я желаю ей доброго утра, а она проходит мимо, не обращая на меня никакого внимания, будто я кресло, стоящее у стены. Не было ни жалоб, ни проблем, но каким-то образом я ее обидел. Это терзает меня, Джерри.

– А может, наоборот, вам повезло? – предположил офицер охраны. – С час назад она говорила с привратником Уотерсом. После этого у него был довольно жалкий вид.

– Да не хочу я никаких разговоров с нею, Джерри! Но меня разбирает любопытство. Что я такого сделал, чтобы она обиделась?

– Может, вам просто плюнуть на это, – посоветовал Джерри. – А то вас вскроют, как банку с горохом.

– Вот это мудрый совет, мой друг!

* * *

На стакане, стоящем на письменном столе перед Амато, еще сохранился ободок пены от наскоро проглоченной бромовой сельтерской воды. На столике возле письменного стола лежала целая коллекция лекарств – пилюли, бутылочки с жидкостями, порошки, и было видно, что совсем недавно все это трогали. Амато был худым, смуглым, высоким сорокалетним мужчиной, а в данный момент еще и очень бледным. Уроженец Рима, в молодости он, наверное, слыл очень красивым, с профилем как у Цезаря на старой монете. Теперь же несколько обрюзг от диспепсии и зарождающейся язвы. Когда Шамбрэн вошел в его офис, Амато заломил руки, как мать у могилы погибшего героя.

– Если я сейчас умру без всякого предупреждения, что вы станете делать? – спросил он.

– Попытаюсь нанять другого банкетного менеджера из отеля «Пьер», – спокойно ответил управляющий и, присев у письменного стола, закурил свою неизменную египетскую сигарету.

– Как я могу закупить мясо одного возраста для двухсот пятидесяти гостей? – завопил мистер Амато. – За такое короткое время невозможно купить мясо нужного качества!

– Тогда пусть едят пироги, – улыбнулся Шамбрэн.

– Да знаете ли вы, что это значит? – продолжал кричать Амато. – Споры вокруг каждого блюда, каждой бутылки вина, каждой детали сервиса! А когда мы сделаем все так, как он хочет, Его Величество заявит, что все не так. Мои лучшие метрдотели ничего не станут делать, если только оплата не будет очень высокой.

– Оплата будет такой, как он захочет, – буркнул Шамбрэн.

– Я знаю это по последнему разу! Цветы с Гавайских островов, специальная лососина с канадского северо-запада, вина, которых нет в наших подвалах…

– Да, у нас нет таких вин, – согласился управляющий.

– Что ему взбредет на этот раз?

– Советую вам подкинуть ему один-два коварных финта.

– Финта?

– Дожмите его, как говорят по телевидению.

– Но как?

Шамбрэн тронул свои черные усики выхоленным указательным пальцем.

– Суп из хвостов кенгуру! К нему, кстати, можно подать специальную мадеру.

– Суп из хвостов кенгуру?! Управляющий мечтательно улыбнулся:

– Только что привезенных из Австралии.

– А это хорошо? – ухватился за предложение Амато.

– Суп невероятно отвратителен на вкус, – радостно сообщил Шамбрэн. – Но все двести пятьдесят гостей съедят его до последней капли, потому что никто из них все равно ничего не поймет. А вам это доставит мгновение истинного удовольствия.

На бледных губах менеджера по банкетам промелькнула грустная улыбка.

– Суп из хвостов кенгуру, – тихо повторил он. – Благодарю вас, мистер Шамбрэн.

– Не стоит благодарности. – Управляющий положил сигарету. – Я понимаю, что молодое мясо – это проблема. Попробуйте артишоки и пюре из каштанов.

– Вам не потребуется никого нанимать, если я скончаюсь, – польстил ему Амато.

– Займитесь своей работой. Не убьет же вас Его Величество. А через неделю наступит новый понедельник, и для вас все уже будет позади. – Шамбрэн посмотрел на часы, которые висели позади письменного стола Амато. Они показывали без одной минуты десять. – Предлагаю вам выпить еще стаканчик бромовой – и вперед, мой друг.

* * *

Миссис Вич, старшая телефонистка, действовала быстро и умело. Уже без пяти десять все необходимые соединения были сделаны, и Джейн Приндл, курносая рыжеволосая девушка, ее лучший оператор, сидела за пультом, через который должны были проходить все звонки в пентхаус и из него, а также к мистеру Амато, которому скоро должны будут начать звонить со всего света.

Над ячейкой пентхауса «М» загорелась красная лампочка.

– Ну вот, начинается, – сухо констатировала Джейн и, соединившись, сладким голосом проворковала: – Да, пожалуйста?

В трубке послышался высокий холодный голос с сильными британскими интонациями:

– Пожалуйста, точное время.

Джейн быстро разъединилась с пентхаусом.

– Его Величество дает миллионный прием, но слишком беден, чтобы купить себе часы. – И, восстановив связь, сладким голосом пропела: – Десять часов одна минута.

– Вы уверены?

– Да, сэр. У нас часы «Вестерн юнион».

– Благодарю вас.

В пентхаусе положили трубку.

– Ну вот, теперь он знает, который час, – объявила девушка.

– Соедините меня с мистером Амато, – попросила миссис Вич телефонистку, сидящую рядом с Джейн.

Менеджер по банкетам ответил не совсем любезно.

– Это миссис Вич, мистер Амато, – представилась главная телефонистка.

– Его Величество только что звонил, чтобы проверить время. Вы опаздываете на назначенную вам встречу уже на одну минуту и тридцать четыре секунды.

– О Боже! – вырвалось у Амато.

Глава 2

Когда мужчина достигает почтенного семидесятипятилетнего возраста, кажется вполне логичным, что он хочет отметить свой юбилей. А если к тому же это знаменитый, известный всему миру человек, которому более пятидесяти лет сопутствовали лишь выдающиеся успехи в его деле, можно ожидать, что многие не менее известные люди приложат все усилия, чтобы на нем присутствовать.

Конечно, несмотря на то, что виновник торжества был одним из самых богатых людей в мире, такой праздник вполне могли бы устроить его поклонники. Но Великий Человек задумал сам дать прием, и уже это привело весь персонал отеля «Бомонд» в настоящее смятение. Дело в том, что список приглашенных мог оказаться неожиданным и вовсе без великих имен. На свою семьдесят пятую годовщину он спокойно мог собрать странную компанию панков, неврастеников, алкоголиков, нимфоманок и дешевых искателей приключений, среди которых окажется только несколько известных представителей прессы, непонятных политических фигур и вполне респектабельных персон, которые не могут позволить себе не появиться на приеме у Обри Муна.

Обри Мун!

Британец по рождению, он стал знаменитым уже двадцатилетним. Это случилось в 1908 году. Его первые рассказы были Декадентскими, расплывчатыми и публиковались в журналах, редакции которых находились на левом берегу Сены. Мун устраивал щедрые приемы даже в те дни. И еще тогда он отлично понял, что даже самые верные друзья отходят от него так же легко, как сдирается кожа с банана. В то время и теперь его главной целью было показать грубо, без всякой жалости самые слабые места человека. Муна хотелось избегать, как ядовитую медузу. В период своего раннего творчества он вечно писал о разрушенных семьях, моральных отклонениях, нечестности людей. Потом, под влиянием таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, оставил свой негативный стиль и стал видным военным корреспондентом. Но его безжалостность только усилилась, а репутация возросла, потому что Мун вскрывал секреты сильных мира сего. У него возникла жажда власти, стремление контролировать жизнь именитых мужчин и женщин. И все во имя честной, святой журналистики. Муна боялись и ненавидели, но принимали таким, как есть, потому что игнорировать его – означало бы показать всему миру, что вы чего-то опасаетесь. После войны начались путешествия по всему свету, появились романы, пьесы, сначала приз Пулицера, а потом и Нобелевская премия в области литературы. Голливуд тоже сделал свой золотой вклад в его банковские счета. Мун легко мог превратить маленького актера или актрису в настоящую звезду. Но смотрите! Его руки всегда были чисты, он мог в любой момент сломать их репутацию и карьеру. Этот человек запускал пальцы во многие дела, будь они английскими или американскими. После Первой мировой войны неожиданно стал завзятым путешественником. Изучил Средний Восток, как немногие англоязычные люди в то время, поднимался в горы, летал на самолетах и, как сам любил рассказывать, через определенные интервалы успешно занимался любовью с женщинами всех цветов кожи.

– Никогда не забуду ту маленькую итальяночку в Неаполе, – говорил он и в то же самое время смешивал с грязью все остальное женское население Италии и католическую церковь в придачу.

Вот таков был Обри Мун, если описать его кратко.

В семьдесят пять он стал карикатурой на самого себя в тридцать. Во время Первой мировой войны, одетый в форму, Мун был симпатичным и романтичным, подтянутым, веселым, смуглым, хорошо сложенным, с вызывающими черными усиками и темными как вороново крыло волосами, прилизанными, блестящими. В семьдесят пять его волосы и усы все еще оставались такими же, но было ясно, что это уже не дар природы – они были искусно выкрашены. Щеки стали пухлыми и бледными, а под глазами возникли большие мешки. Губы под мертвыми усами стали тонкими и постоянно кривились в ехидной усмешке. Для него не было никого значительного – от рассыльного мальчика до президента.

Два года назад Обри Мун явился в «Бомонд», чтобы приобрести самые шикарные апартаменты – пентхаус. Мистер Шамбрэн показал ему пентхаус «L», который как раз был свободен и продавался. Мун совершенно спокойно отнесся к его цене в 194 тысячи долларов, не произвела на него никакого впечатления и стоимость ежегодного содержания в 32 тысячи.

– Это меня вполне устраивает, – заявил он Шамбрэну. – Но мне нужен пентхаус «М».

– Пентхаус «М» уже продан и занят, мистер Мун, – пояснил Шамбрэн. – Но пентхаус «L» совершенно такой же, как и «М».

– Я желаю «М», – потребовал Обри Мун. – Я готов заплатить владельцу пентхауса «М» десять тысяч, чтобы он уступил его мне.

– Совершенно невозможно. Теперешнему владельцу пентхауса «М» не нужны десять тысяч долларов, мистер Мун.

– Тогда сделка не состоится.

Управляющий отеля разочарованно пожал плечами:

– Как хотите. Но могу я спросить, почему вы хотите именно пентхаус «М»?

– Все очень просто. Моя фамилия начинается с буквы «М». И я желаю пентхаус «М» или пойду в другое место.

На лице Шамбрэна ничего не отразилось.

– Предположим, мне удастся уговорить владельца пентхауса «М» заменить на его двери букву «М» на букву «L», а к вашей двери прикрепить «М». Так вас устроит? Такая работа будет стоить всего пять долларов.

– Только если мои апартаменты будут называться «пентхаус „М“!

Это было началом длинной шахматной партии между управляющим отелем «Бомонд» и Обри Муном, которую Шамбрэн вел с виртуозным умением.

Его не интересовало то обстоятельство, что кровать Обри Муна была копией старинной китайской джонки. Не трогало и то, что пентхаус «М» был украшен бирманскими ширмами, обит китайской парчой, уставлен тибетскими буддами и увешан роскошными восточными коврами. Ему было все равно, что в гостиной возвышалось нечто вроде трона с сиденьем из пенистой резины, покрытым японскими шелками. Его не волновало и то, что во время своих нечастых визитов в пентхаус он был вынужден смотреть на Муна снизу вверх, а тот сидел развалясь, курил сигарету в длинном янтарном мундштуке и попивал охлажденное кокосовое молоко. Вот Амато в этой ситуации будет чувствовать себя как раб, ползущий на коленях. А Шамбрэн презирал Обри Муна и мог себе это позволить, потому что тот ничего, абсолютно ничего для него не значил. Единственной заботой управляющего было не рассмеяться в присутствии Великого Человека. Он был уязвим только в этой области. Но и не подозревал, что Мун догадывается о его скрытом желании рассмеяться и ненавидит его за это. Острая как бритва враждебность Обри Муна терпеливо выжидала, когда Пьер Шамбрэн потеряет бдительность.

* * *

Марго Стюарт сидела за маленьким столиком перед портативной пишущей машинкой в нескольких футах от трона Обри Муна, что возвышался в гостиной. Он только что положил телефонную трубку после того, как справился о времени.

– Мистер Амато заплатит мне за эту невежливость, – произнес Мун. – Мне не нравится, когда обслуживающий персонал третирует меня подобным образом. Ну, Сэнди, на чем мы остановились?

Светлые волосы Марго Стюарт и выступающие летом веснушки уже много лет назад дали ей прозвище Сэнди. Но только немногие люди, которых она любила, пользовались им, и в их числе Обри Мун.

Ей пришлось взглянуть наверх. Мун развалился на японских шелках с янтарным мундштуком в тонких губах и смотрел на нее своими черными глазками. У нее было такое чувство, будто со своей высоты он смотрит прямо в вырез ее

платья. Она почувствовала, что начитает нервничать. Ей казалось, что по ее коже ползет похотливый паук. И когда-то, подумала Марго с леденящим душу ужасом, это может случиться, и тогда из-за своих специфических проблем она окажется беззащитной.

Девушка глубоко вздохнула и напомнила:

– Представление. Вы хотите, чтобы мистер Уолдрон из отдела представлений отеля занялся этим?

– Я не хочу, чтобы мистер Уолдрон из отдела представлений делал что-нибудь для меня, – заявил Мун высоким язвительным голосом. – Кстати, Сэнди, мне больше нравится треугольный вырез на платье, чем квадратный. Я не отношусь к пуританам, которые считают, что скрытое возбуждает больше, чем открытое напоказ. Но заметьте себе, в рабочее время только V-образые вырезы.

Она сидела за столом выпрямившись, положив руки на клавиатуру машинки, чтобы скрыть их дрожь.

– Меня всегда удивляет, Сэнди, когда я вспоминаю, какая вы скромница.

– Его причмокивание било ее по нервам. – Ну хорошо, вернемся к делу. Позвоните в «Метрополитен-опера» и скажите, что я хочу, чтобы полный хор и ансамбль были здесь, у меня, после вечернего субботнего представления.

Машинка тихо застучала. Сэнди довольно долго работала у Муна, так что давно перестала удивляться. Он с таким же успехом мог пригласить членов Верховного суда, и они, возможно, пришли бы.

– Вы имеете в виду какую-то особую музыку? – уточнила она.

– Как и торт, который, как я считаю, будет архитектурным триумфом. Пусть они появятся в конце обеда и споют «С днем рождения».

– Но их главное представление?

– Моя дорогая Сэнди, это и будет их главным и единственным представлением. Они споют «С днем рождения, дорогой Обри» и пойдут домой.

Даже она была в изумлении.

– Хор «Метрополитен-опера»?

– А что, вы знаете, кто может спеть лучше? Если знаете, мы их пригласим.

– Я не знаю хора лучше.

– Чудесно. Кстати, отель хочет воспользоваться моим приемом, чтобы сделать себе рекламу. Хочу быть уверен, что это та реклама, которую я смог бы одобрить. Попросите директора по связям с общественностью прийти сюда в два часа, чтобы поболтать со мной. Как ее зовут?

– Элисон Барнуэлл, – ответила Сэнди, упершись взглядом в пишущую машинку. Она почти чувствовала сардоническую ухмылку Муна.

– И что вы скажете об этой мисс Барнуэлл, Сэнди?

– Ничего не могу сказать, мистер Мун. Она всегда так любезна и дружелюбна.

– Вот и мне хотелось бы знать, насколько она дружелюбна, – сообщил Мун тихим коварным голосом. – Длинные ноги, безупречная фигура, натуральные рыжие волосы. Полна жизненных соков, как я думаю. – Он помолчал. – Ну, Сэнди?

– Я ничего не могу сказать, мистер Мун.

– Да нет, конечно, вы можете сказать. Вы обижены на нее за то, что у нее есть столько вещей, которых вы лишены. Хорошо, пригласите ее сюда к двум часам. И, Сэнди…

– Да, мистер Мун.

– Можете быть свободны на пару часов в это время. Вы мне не понадобитесь.

Зазвонил дверной звонок.

– Это мистер Амато, – сказала Сэнди.

– Впустите его, – велел Мун, криво улыбаясь, – и предоставьте его мне. А вам советую пройти в свою каморку и немедленно связаться с «Метрополитен-опера». Их цена, вы понимаете, – это наша цена.

Сэнди поднялась и направилась к двери, за которой с бумагами и папками стоял и потел Амато.

– Доброе утро, мистер Амато, – приветствовала его девушка.

– Доброе утро, мисс Стюарт.

– Мистер Мун ждет вас.

– Я так сожалею, что опоздал. Я…

– Проходите сюда, мистер Амато. – Мун, в японском кимоно на плечах, смотрел на него сверху вниз. Его острые черные глазки мельком взглянули на золотые часы на руке. –

Думаю, вы сможете объяснить причину своего опоздания на семь минут.

– Я старался предугадать ваши требования, – промямлил Амато. – Я знал, что вы зададите определенные вопросы… и хотел подготовить ответы на них. Уверен, что вы…

Сэнди прошла к дальней двери, за которой находилась ее звукоизолированная «каморка». Но, подойдя к ней, замедлила шаги. Как раз справа от нее была стойка из тикового дерева, служившая баром. На ней стояли виски, джин, водка, коньяк.

Водка почти не оставляет следов при дыхании, подумала девушка. Один добрый глоток ее сейчас спас бы ей жизнь. Но утром, в семь минут одиннадцатого?..

Она быстро прошла к себе и закрыла дверь. В каморке села за письменный столик. Ладони ее были влажными.

Сэнди потянулась к телефону, но он как раз в этот момент зазвонил. Она подняла трубку и сказала:

– Апартаменты мистера Муна.

– Это мистер Гамаль, мисс Стюарт. – У говорившего был хорошо поставленный голос с оксфордским произношением, но небольшим иностранным акцентом.

Осман Гамаль был египетским дипломатом и временно снимал помещение на одиннадцатом этаже «Бомонда».

– Доброе утро, мистер Гамаль.

– Я полагаю, – сказал мистер Гамаль в своей изысканной манере, – что бесполезно просить вас соединить меня с мистером Муном.

– Боюсь, совершенно бесполезно.

– Я очень ценю ваше время, мисс, но, если вы соедините меня, я попытаюсь использовать этот шанс.

– Мне очень жаль, мистер Гамаль. Если я попытаюсь соединить вас, то он тут же положит трубку, а потом выгонит меня с работы.

На другом конце провода послышался долгий вздох.

– Вы не знаете хотя бы, когда он собирается выйти?

– Не представляю, мистер Гамаль. Он может не выходить по четыре дня. Он планирует прием по случаю своего дня рождения в субботу вечером.

– Еще один прием?

Сэнди почувствовала, будто по ее спине провели холодным пальцем. Рассчитанная ненависть на том конце провода была просто пугающей.

– Я могу сказать вам это, мистер Гамаль, – вы внесены в список приглашенных. Может, тогда вы сможете с ним поговорить?

– Меня всегда приглашают, – отозвался египтянин, – потому что ему доставляет удовольствие лишний раз плюнуть в меня. Пожалуйста, простите мне мою вульгарность, мисс Стюарт.

– Разумеется.

Потом последовала длинная пауза, и наконец телефон замолчал совсем. Спустя мгновение Сэнди снова подняла трубку. На этот раз ее голос был уже не таким ровным.

– Джейн? Соедините меня, пожалуйста, с мисс Барнуэлл из офиса связей с общественностью.

Элисон Барнуэлл никогда не казалась усталой или раздраженной, несмотря на то что работала в этом сумасшедшем доме. И люди всегда чувствовали себя лучше, услышав ее жизнерадостный голос.

– Это Сэнди Стюарт, Элисон.

– Привет, дорогая. Как жизнь? – ответила та. – Полагаю, мы начинаем наши дела?

– Сейчас у моего босса мистер Амато.

– Черт побери! – отреагировала Элисон.

– Мистер Мун приглашает вас в пентхаус к двум часам. Он хочет обсудить с вами вопросы связи с общественностью.

– Просто польщена этим, – отозвалась мисс Барнуэлл.

– Элисон?

– Что-то не так, Сэнди? Ваш голос звучит как-то странно.

– Да, есть немного, – призналась Сэнди. – Элисон?

– Да?

– Не могли бы вы послать к нему кого-нибудь вместо себя? Я хочу сказать, что вы могли бы заболеть, или оказаться занятой на показе мод, который должны провести, или еще что-нибудь.

– Мое дорогое дитя, здесь, в «Бомонде», мы готовы бросаться куда угодно только по одному слову Великого Человека, даже сказанному шепотом.

– Не встречайтесь с ним, Элисон!

Наступило короткое молчание, а потом на другом конце провода послышался теплый и лишенный всякого признака страха смех.

– Так, значит, Великий Человек в волчьем настроении? Ничего, Сэнди. Я большая девочка. Помнишь?

Глава 3

Пьер Шамбрэн никогда не ел ленч. Как главный менеджер отеля, с одиннадцати до трех он был занят больше всего: разбирался с жалобами и с особыми проблемами, принимал работников «Бомонда», которые сталкивались с теми или иными затруднениями, отвечал на запросы людей со стороны, желающих воспользоваться отелем для устройства приемов, показов мод или профессиональных конференций. Приезд и отбытие знаменитых и просто очень богатых людей тоже требовали его особого внимания. Хотя у них были специальные спецслужбы, которые занимались устройством поездок, рекламой, приемом и проводами гостей, управляющий старался всегда оказаться у них под рукой на случай непредвиденных обстоятельств. Он умел предоставлять людям самостоятельность, но обычно был готов взять на себя всю ответственность за трудное решение. Шамбрэн умел принимать такие решения немедленно и после тридцати лет работы в гостиничном бизнесе мог сказать себе без тени тщеславия, что они никогда не оказывались ошибочным. Некоторые из них были сложными или трудновыполнимыми, но он знал, что если снова встретится с такой же ситуацией, то придет к такому же заключению.

Шамбрэн всегда съедал плотный завтрак: фруктовый сок, баранью отбивную или небольшой бифштекс, иногда форель или дуврскую камбалу, изрядное количество тостов со сладким маслом или мармеладом и кофе, который пил потом почти целый день. В семь часов вечера Пьер съедал изысканный обед, который мог бы удовлетворить самый притязательный вкус.

Персонал «Бомонда» хорошо понимал своего управляющего. Со стороны могло показаться, что целый день он ничего не делал, но в то же время было похоже, что в него будто бы вмонтирована какая-то радарная установка, которая предупреждала его каждый раз об опасной ситуации прежде, чем она возникала.

В этот понедельник, незадолго до двух часов дня, Пьер Шамбрэн сидел в своем офисе на четвертом этаже за неизменной чашкой кофе и с египетской сигаретой в руке, наблюдая за детьми, которые катались со снежной горки в Центральном парке. По внутренней связи секретарь доложила ему, что в приемной его ожидает мистер Осман Гамаль. Главный менеджер встал из-за письменного стола и прошел к двери, чтобы приветствовать посетителя.

– Рад вас видеть, мистер Гамаль. Входите, прошу вас. У меня здесь свежесваренный турецкий кофе, не хотите ли чашечку?

– С удовольствием, – согласился тот, усаживаясь в кресло возле письменного стола.

Египетский дипломат был худым человеком невысокого роста, с кожей цвета кофе и печальными темными глазами. Одет он был в черное пальто с воротником издорогого меха, в руке держал тросточку из ротанга с массивным серебряным набалдашником, на голове его красовалась тщательно вычищенная шляпа-котелок.

– Позвольте мне взять ваше пальто, сэр, – продолжил Шамбрэн. – А то вы простудитесь, когда выйдете наружу.

– Благодарю вас.

Гамаль снял пальто, продемонстрировав его меховую подкладку, передал его и котелок хозяину кабинета и отложил тросточку. У него были черные, блестящие, тщательно причесанные волосы. Потом посетитель снова уселся в кресло. Шамбрэн налил две чашечки свежего турецкого кофе, подвинул к локтю дипломата ящичек с сигаретами, наконец занял свое место и слегка приподнял бровь, выражая этим вежливый вопрос.

– Как спокойно здесь у вас, – сказал Гамаль и, отпив кофе, похвалил его: – Превосходно!

– Благодарю вас, сэр. Я варю его сам. Есть вещи, которые нельзя доверять никому другому.

– Вот поэтому я здесь, у вас, мистер Шамбрэн, – заявил дипломат.

– Я польщен и весь к вашим услугам.

– Мне надо приобрести билеты на самолет в Александрию для меня и моего секретаря, причем на рейс где-то сразу же после полуночи в субботу, если это возможно.

– Самое простое дело, – отозвался управляющий. – Наше бюро путешествий…

– Я не хочу, чтобы ваше бюро путешествий занималось этим, – возразил Гамаль. – Если бы это было обычным делом, я не стал бы отнимать ваше драгоценное время

– О!

– Я хотел бы отбыть не привлекая ничьего внимания, мистер Шамбрэн. Не хочу, чтобы стало известно, что я уезжаю из отеля. Оставлю вам деньги, чтобы вы могли покрыть мои долги после того, как я уеду.

– Понимаю.

– Я надеюсь, что вы можете заказать билеты не упоминая моего имени. Я директор фирмы «Заки и сыновья», которая ввозит сюда изысканную парфюмерию. Вы можете сказать, что кто-то из сотрудников фирмы должен полететь в Александрию, но кто именно, будет решено только в самый последний момент. Разумеется, мой паспорт и остальные бумаги в полном порядке.

– Что ж, это можно устроить.

– Я хотел бы вылететь сразу же после полуночи, – повторил Гамаль, – но имейте в виду, что до самой полуночи я буду гостем на приеме у Обри Муна по поводу его дня рождения и не смогу уехать, пока не прозвучит последний из двенадцати ударов часов в полночь. И мне еще надо время, чтобы после этого добраться до аэропорта. А если до утра нет самолета, то я должен где-то провести время вне отеля.

– А ваш багаж?

– Мой багаж – личные вещи, мистер Шамбрэн, будет постепенно, вещь за вещью, переправлен в течение предстоящей недели, так что когда я выйду с приема, то все подумают, будто я решил подышать свежим воздухом, как это делал в последние три месяца.

– Мне необходимо зарезервировать для вас места до вечера, – предупредил управляющий. – Я сразу же вас извещу.

– Только ни в коем случае не извещайте меня по телефону, – попросил Гамаль. – Ваша телефонная служба работает превосходно, тем не менее я не могу идти даже на малейший риск, чтобы кто-то, кроме вас, узнал о моем отъезде.

– Польщен вашим доверием.

Печальный взгляд темных глаз устремился на мистера Шамбрэна.

– Ваше любопытство задето? Управляющий вежливо рассмеялся:

– Если человек на такой работе позволит, чтобы его снедало любопытство, мистер Гамаль, то он очень скоро окажется в клинике для язвенников. Вы попросили меня об определенной услуге. Она будет вам оказана.

– Он опустил тяжелые веки. – Но могу я себе позволить маленькое любопытство, не связанное с вашими планами куда-то улететь?

– О?

– Я никак не могу понять, почему человек с вашим положением, богатством, пользующийся большим уважением, собирается присутствовать на таком вульгарном празднике, как прием по случаю дня рождения Обри Муна. На вашем месте, мистер Гамаль, я отправился бы наслаждаться свежим воздухом тем вечером гораздо раньше. Мне случайно известно, что есть рейс на Александрию в одиннадцать вечера.

Щека цвета кофе нервно дернулась.

– Ваша обостренная наблюдательность стала просто легендой в этом отеле, мистер Шамбрэн.

– Прошу простить меня, если я повел себя слишком нагло. Гамаль поднялся. Управляющий тут же снял его пальто и

котелок с вешалки, стоящей в углу. Дипломат сжал набалдашник трости так, что у него побелели суставы. Он глубоко вздохнул, положил тросточку на письменный стол и позволил хозяину кабинета помочь ему надеть подбитое мехом пальто. Потом аккуратно надел котелок и заговорил так, будто выбор слов на этот раз был для него особенно важен:

– Я спросил вас о вашем любопытстве, и вы откровенно мне ответили, мистер Шамбрэн. И это вовсе не наглость. Это близко к тому, что в вашей стране называется точным попаданием. Ответ на ваш вопрос не принесет вам покоя. Но в один из этих дней вы получите его. Благодарю вас за любезность, мистер Шамбрэн.

– Рад служить вам. Но у меня есть для вас небольшой совет. Гамаль резко повернулся и посмотрел на мистера Шамбрэна.

– Если вы пойдете на прием к Муну, то избегайте супа из хвостов кенгуру как чумы. Он неправдоподобно отвратителен!

* * *

Офис связей с общественностью был на четвертом этаже, чуть дальше святилища главного менеджера. Элисон Барнуэлл относительно недавно занималась этой работой, получив свою должность как награду. Ее рекомендовал сам владелец «Бомонда», мистер Джордж Баттл, тот самый таинственный богач, который жил за границей и лет пятнадцать не посещал принадлежащего ему отеля. По слухам, Баттл был одним из четверых или пятерых самых богатых людей в мире, а отель «Бомонд» служил в его многомиллионной империи просто игрушкой. О Баттле говорили, что он никогда не бывает в Америке, потому что просто боится летать и плавать, опасаясь, что самолет может разбиться, а тепловоз утонуть.

Рекомендация на работу, данная мистером Баттлом, рассматривалась не как пожелание, а как приказ. И это вызвало некоторые трения. «Бомонд» вел Пьер Шамбрэн, и его штат был хорошо подобран. Получить назначение через его голову значило, что новому работнику будет трудно приобрести друзей и влияние в отеле.

Контакты Элисон с Джорджем Баттлом не были тесными. С ним был хорошо знаком друг ее отца. Он и представил Элисон Баттлу в Каннах, где она занималась рекламой в местной кинокомпании. Друг отца предложил Элисон на место, которое освобождалось в «Бомонде», польстив мистеру Баттлу, сказав, что тот может узнать о человеке все, стоит ему лишь раз на него взглянуть. Джордж Баттл, почувствовав себя в этот момент важной персоной, посмотрел на Элисон и сказал «да», что вроде бы говорило о полученном им впечатлении. На самом деле ничего такого не было, просто он доверял своему Другу. А тот сделал для Элисон хороший выбор. Она не знала «Бомонда», зато хорошо была знакома с очень и очень богатыми, занимающимися другими делами людьми, которые были его постоянными клиентами. У нее был вкус, отличные манеры и способность отличать хорошую рекламу от простого объявления.

Поначалу Шамбрэн был с ней холоден и не шел на сотрудничество. Но хитрая Элисон вовсе не хотела, чтобы ее выгнали. Не обращая внимания на правила и протокол, она пошла к управляющему за советом и помощью, который уже до этого оценил ее по достоинству, а теперь так просто растаял. Ему нужна была только эффективная работа, и Элисон успела себя зарекомендовать. Они начали доверять друг другу. Только он один во всем отеле знал, что приятная, красивая мисс Барнуэлл была вдовой и носила свою девичью фамилию. Элисон очень любила своего молодого мужа, который погиб при таинственных обстоятельствах во время какого-то атомного испытания в пустыне Невада. Шамбрэн был уверен, что ее живые манеры, гордо поднятая голова – все это только маскарад. Глубокие раны от той трагедии все еще не зажили. Он также понимал, что все это заставляет ее работать более эффективно. То, что она была занята целый день, не давало ей возможности погружаться в печальные воспоминания.

Через некоторое время после звонка Сэнди Элисон зашла в офис Шамбрэна.

– Какой приятный сюрприз, – встретил он ее. – Мои батареи, Элисон, требуют нынешним утром подзарядки.

Его натренированный взгляд тут же отметил ее отлично сшитые юбку и блузку. Она старалась выглядеть дорого одетой, не имея для этого достаточных средств. Шамбрэн считал, что женщина должна стараться быть привлекательной, и Элисон делала для этого все, что могла.

– Садитесь, моя дорогая. Кофе?

Элисон сморщила носик. Она была единственным работником «Бомонда», который имел смелость показать, что турецкий кофе главного менеджера для нее не нектар.

– Мне нужен совет, – сказала она. – Сегодня в отеле! вокруг меня одни зеленые лица, да и вы выглядите не лучше. В два часа я должна идти на аудиенцию, потому нуждаюсь в средствах нападения или защиты.

– Это Мун пригласил вас? – уточнил Шамбрэн, наливая себе кофе.

– Да, он, и я получила предупреждение, что Великий Человек находится в легкомысленном настроении.

– Не ходите, если не хотите, – посоветовал управляющий. – Я улажу это.

– Не будьте глупым, – отрезала Элисон. – Просто мне надо знать, откуда дует ветер. Я видела мистера Муна только раз в баре «Трапеция». Но заметила, как он посматривал на меня. Это было так неприятно, будто меня публично раздевали. Кто он такой на самом деле?

Шамбрэн сел за стол, посмотрел на Элисон поверх чашечки кофе и подумал, как хорошо было бы несколько лет назад заняться с ней любовью.

– Думаю, это не будет преувеличением, если я скажу, что Мун – самый неприятный обитатель нашего отеля за всю его историю, а уж у нас, поверьте мне, Элисон, бывали вонючие подонки, известные всему миру.

– Слишком требовательный?

– Этот человек – садист, – пояснил управляющий. – Никто, даже самый мелкий служащий, не может избежать его замечаний – горничные, дежурные на этажах, посыльные мальчики, лифтеры, телефонистки, клерки, официанты, метрдотели, да весь штат. Иметь с ним дело по самому пустяковому случаю – сущее наказание.

– А что, возразить ему это против правил? – поинтересовалась Элисон.

– Что касается дел отеля, то да. Если это личный вопрос, возражайте сколько хотите. – Шамбрэн причмокнул. – Тут один недавно возразил ему. У Муна есть привычка раз в неделю устраивать прием в гриль-баре. Он не очень-то щедр на чаевые, но ведет себя придирчиво и сварливо. Как-то раз Мун заболел и ушел с приема, бросив своих гостей. Через пару недель такое снова повторилось. Тогда я послал за метрдотелем, который обслуживал эти приемы, и велел ему, чтобы там больше не было Микки Финса.

У Элисон заиграли голубые глаза.

– Вы хотите сказать, что они специально подсовывали ему Микки?

– Это невозможно доказать, – ответил управляющий. – Но после того как я предупредил моего метрдотеля, Мун все время оставался в добром здравии.

– Да он просто как капризная старая женщина! Что за очаровательная история!

Шамбрэн закурил сигарету и чуть прикрыл глаза.

– Никогда не недооценивайте его, Элисон. Это очень сложный тип негодяя, причем опасного негодяя. Этот прием в субботу рассчитан на двести пятьдесят гостей. Но я очень сомневаюсь, что он как-то ценит хотя бы одного из них. Истратить тридцать тысяч долларов, чтобы принять двести пятьдесят человек, – и все это менее чем за четыре часа, – довольно сложно.

– Тридцать тысяч долларов?! – воскликнула Элисон, широко раскрыв глаза.

Шамбрэн пожал плечами:

– Тридцать тысяч – это еще скромно. Орхидеи с Гавайских островов, особая еда из Австралии, Канады, Европы. Хор из «Метрополитен-опера» будет петь «С днем рождения». Личные подарки в виде золотых пудрениц и золотых зажигалок от Тиффани. Два оркестра. Еда, напитки, вина, чаевые. Да, тридцать тысяч – это в обрез. И никаких налоговых поблажек. Мы организуем четыре или пять таких больших приемов в год, но они все для большого бизнеса, и на них идет огромная дотация.

– Но что он сам получит от всего этого? – поинтересовалась Элисон. – Если ему нет дела до людей…

– Я должен напомнить вам, дорогая, что это большой бизнес. Мы работаем здесь с утра до вечера. Возьмите апартаменты Муна. Он заплатил за них сто девяносто четыре тысячи долларов. Восемь комнат, четыре ванных, терраса на крыше. Годовое содержание обходится ему в тридцать две тысячи. Подумайте только, какое имение вы могли бы купить за такие деньги. – Шамбрэн вынул из ящика стола роскошно изданный буклет. – Мы дорогие, Элисон, но зато единственные в своем роде. В этой брошюре описание апартаментов в отеле «Пьер». Полистайте ее. Вот, видите? Восемь комнат, четыре ванных – сто две тысячи. Содержание – двадцать три тысячи. А вот еще. Сто тридцать тысяч долларов за восемь комнат и пять ванных при годовом содержании в двадцать восемь тысяч. – Он бросил

буклет обратно в ящик. – Люди тратят такие деньги, Элисон, чтобы создать себе соответствующий имидж. Я допускаю, что вы не встретите такого человека на любом углу улицы, но их много и здесь, и за границей. Просто нам в «Бомонде» приходится иметь дело как бы с их концентрацией.

– Вот это да! – откликнулась Элисон. Шамбрэн причмокнул.

– Знаете ту витрину меховых товаров – в вестибюле? Еще до того, как вы у нас появились, там был выставлен маленький механический медведь. Он сидел за столиком, а перед ним стояла выпивка. Медведь совал нос в стакан, задирал голову, а потом снова опускал ее. Вы, наверное, видели подобные игрушки. Когда нос мокрый, голова поднимается вверх, а как только высохнет, снова опускается. Так вот, одна южноамериканская леди, стоящая возле меня, спросила, сколько он стоит. Я не имел представления об этом, поэтому спросил у продавцов в магазине. Сто восемьдесят четыре доллара и сорок пять центов, сообщили мне. С сожалением на лице я сообщил об этом леди. «Пожалуйста, пошлите двенадцать штук в Эквадор, ко мне домой, – велела она как ни в чем не бывало. – Я хочу порадовать моих внуков». И спокойно ушла, создав имидж любящей бабушки. Элисон, в этом бизнесе никогда не удивляйтесь большим суммам денег. Даже если услышите о чем-то особенно экстравагантном, то все равно тут же найдется другой, кто сделает что-то большее.

Она покачала головой:

– По крайней мере, вы позволили мне представить мистера Муна. Какие же предложения я должна ему сделать?

– Он сам точно скажет вам, чего хочет, – ответил Шамбрэн. – Обри Мун всегда знает, чего он хочет, и получает это. – Его глаза сузились. – Зная вас, моя дорогая, я не сомневаюсь, что вы справитесь с этим первым испытанием. И не думаю, что вы найдете Великого Человека привлекательным.

Элисон встала и засмеялась тепло, заразительно.

– Я говорила вам когда-нибудь, что изучала в колледже джиу-джитсу? Нам твердили, что придется частенько прибегать к нему. – Ее глаза потемнели. – Но я слишком скоро стала преданной одному мужчине, чтобы понять, были ли они правы.

Она вышла в приемную и буквально налетела на молодого человека, который стоял у стола секретаря Шамбрэна.

– Извините, – произнесла Элисон.

Она была высокой женщиной, и этот молодой человек доставал ей только до глаз. Но Элисон успела заметить, что они у него серые, с легкой сеткой морщин в уголках Было трудно сказать, сколько ему лет. У него были светлые, коротко подстриженные волосы, рот казался неприятно жестким, но только до тех пор, пока он не улыбнулся, – тогда его лицо сразу стало теплым, полным юмора.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – ответил он. Говорит как англичанин, подумала Элисон, проходя по коридору в свой офис.

Глава 4

Босс Пьера Шамбрэна, далекий мистер Джордж Баттл, наверное, не умел мгновенно определить характер человека по его внешнему виду, но Шамбрэн после двадцати лет управления отелем «Бомонд» мог разгадать незнакомого человека так быстро, как никто другой. За многие годы он научился определять тип человека, даже если это не касалось отеля, практически без единой ошибки: вот эти люди – бездельники, этим их средства не позволяют остановиться в отеле «Бомонд», а те беспокойные пьянчуги. Он издали угадывал жалобщиков и видел рэкетиров, которым «Бомонд» нужен только как прикрытие, и заранее знал, как они себя поведут.

Молодой человек с коротко подстриженными светлыми волосами и морщинками вокруг глаз, что говорило о том, что он много времени проводит на свежем воздухе и под солнцем, с твердо очерченным ртом и неожиданными смешинками в уголках губ, имел, по предварительному суждению Шамбрэна, только одну отрицательную черту. Цены в «Бомонде» – сорок долларов в день за однокомнатный номер – были немного высоковаты для него в обычных условиях. Если только он приехал не на короткие праздники.

Шамбрэн глянул на письмо, которое вручил ему молодой человек.

«Дорогой Пьер!

Я буду тебе глубоко признателен за любую помощь, которую ты окажешь моему другу, Джону Уиллсу. С наилучшими пожеланиями Тони Вэйл».

Энтони Вэйл когда-то был помощником Шамбрэна в «Бомонде», а теперь стал главным менеджером отеля «Чадвик-Хаус» в Лондоне. Шамбрэн все понял, поднял тяжелые веки и улыбнулся Джону Уиллсу.

– Как там Тони? – поинтересовался он.

– Первый класс, когда я его видел в последний раз, сэр. Голос у Уиллса был мягким и приятным. Говорил он как

англичанин, хотя и не совсем правильно.

– Вы англичанин, мистер Уиллс?

– Нет, сэр, американец. Родился в городе Колумбус, штат Огайо. Но большую часть жизни провел в Англии. Мой отец представлял там одну крупную резиновую компанию. Был лондонским менеджером. В начале прошлой войны вступил в британскую армию, а меня с матерью отправил домой. После войны мы вернулись обратно.

– Ваш отец благополучно прошел войну?

– Да, благополучно. – На щеке Уиллса задергалась жилка. – Он умер в 1950 году. Мать осталась в Англии, где и скончалась несколько месяцев назад. А я вернулся.

– Ну а что я могу сделать для вас, мистер Уиллc?

Уиллс достал из кармана сигарету и закурил. Шамбрэн почувствовал, что он его внимательно изучает, но всякий, кто смог хоть бы что-нибудь прочитать в его скрытных глазах, заслужил бы его уважение.

– Я занимался разными делами, мистер Шамбрэн. Для той большой войны я был слишком молод. Но потом провел восемнадцать месяцев в Корее. Летчик. После этого трудно сделать карьеру. Образование прервано. Это сейчас обычное дело.

– Да, слишком обычное, – согласился Шамбрэн.

– Мне уже тридцать три, – пояснил Уиллc так, словно считал себя стариком.

– Вы счастливчик! – улыбнулся управляющий.

– Совершенно случайно я напал на отличную вещь. Узнал, что некоторые парни устраивают отличный бизнес. Держат штат по всему миру. Я стал директором одного из туров, которые проводятся раз в шесть месяцев. Но мне необходимо знать свое дело.

Пальцами Шамбрэн начал отбивать такт по краю стола. Чего-то в откровенном рассказе Уиллса недоставало. Он никак не мог встретиться с ним взглядом, когда тот рассказывал о себе. «Что-то здесь не так, – сказал себе Пьер. – Может, это оттого, что молодой человек до сих пор не достиг настоящей зрелости? Может быть».

Вдруг Уиллс улыбнулся и этим совсем обезоружил его.

– Я никогда не проводил много времени в роскошных отелях и на курортах, сэр. Это не для меня, да и таких денег у нас никогда не было. А теперь хочу знать, что делает их такими преуспевающими. Тони сказал, что у вас самый шикарный отель в мире. Вот мне и хотелось бы, сэр, если это возможно, походить здесь, посмотреть, как все работает, изучить, так сказать, внутреннюю механику – скорее философию бизнеса, если только вы понимаете, что я хочу сказать.

– Ну, это не составит проблем, – сказал Шамбрэн. – Сколько времени вы хотите отвести на все это?

– Всего неделю, сэр. До субботы.

– Где вы остановились?

– Я уже поселился здесь, сэр.

– Ну, прежде всего я передам вас в руки нашего директора отдела по связям с общественностью. Она знает отель с верха до низа, может представить вас руководителям всех отделов, познакомить со всеми, с кем вы захотите поговорить. Но все это подождет до завтрашнего утра. Сегодня всю вторую половину дня она занята тем, что, кстати, может представлять интерес и для вас. Вы, конечно, слышали об Обри Муне?

Голубые глаза Уиллса вдруг загорелись.

– Да, конечно, я знаю, кто он такой.

– Мун устраивает прием по случаю своего дня рождения для двухсот пятидесяти человек в нашем бальном зале вечером в субботу. Это очень серьезное дело, мистер Уиллс. Если с помощью мисс Барнуэлл вы проследите за всеми приготовлениями, то увидите весь наш бизнес на полном ходу.

– Мне это очень нравится, – отозвался Уиллс. – Посмотреть, как организуются приемы, мне очень важно.

– Отлично. Я назначу вам встречу с мисс Барнуэлл завтра утром. Тем временем вам надо сориентироваться. Я сейчас позвоню нашему офицеру охраны. Имя этого парня – Джерри Додд. Бывший полисмен. Он все вам покажет и проведет всюду, куда захотите. Джерри все устроит. Итак, завтра – мисс Барнуэлл.

– Не знаю, как и благодарить вас, мистер Шамбрэн.

– Не стоит благодарности. Сказать по правде, мне приятно показать наш отель человеку, который интересуется постановкой дела.

Джон Уиллс пошел вниз, к лифтам. У него пересохло во рту. Было нелегко так нагло лгать столь достойному человеку, как Шамбрэн. Он подумал, как повел бы себя Шамбрэн, если бы узнал, что только что помог человеку, который собирается совершить в его отеле убийство.

* * *

Было точно без трех минут два, когда Элисон Барнуэлл позвонила в дверь пентхауса «М». Может быть, напрасно она надела свое лучшее послеобеденное платье, которое подчеркивало ее элегантную фигуру. Одним из преимуществ ее профессии было то, что она могла покупать одежду со скидкой, когда модельеры после демонстрации распродавали их по пониженным ценам. Если Обри Мун пребывает в похотливом настроении, то Элисон решила, что разочарует его так сильно, как только сможет. Старый козел! Семьдесят пять лет в субботу!

Сэнди Стюарт открыла дверь. При виде Элисон у нее вырвался вздох.

– Вы должны были бы прислать кого-нибудь другого, Элисон, – сказала она шепотом, каким говорят на сцене.

– Не будьте смешной, дорогая. Это моя работа.

– Он отсылает меня.

– Да бросьте вы! – улыбнулась Элисон. – Уж если я не смогу отделаться от семидесятипятилетнего джентльмена, то лучше мне пойти в монахини.

– Вы его не знаете, – предупредила Сэнди.

– Зато знаю себя, – твердо возразила Элисон. – Но не будем заставлять ждать Великого Человека.

Элисон не очень хорошо представляла, что ее ожидает, но сам вид Обри Муна, завернутого в японский халат, развалившегося на троне, с дымящейся курильницей на столике рядом с ним, потягивающего замороженное кокосовое молоко, с сигаретой в длинном янтарном мундштуке, вызывал непреодолимое желание рассмеяться. Его черные глазки внимательно рассматривали ее. Совершенно неожиданно для себя Элисон почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Она подумала, что здесь явно присутствует какое-то зло.

– Я рад, что вы сочли возможным отозваться на мое неожиданное приглашение, мисс Барнуэлл, – сказал Мун.

У него был высокий и какой-то рассеянный голос, хотя в то же время он казался натянутым, словно струна рояля.

– Мое время принадлежит вам, мистер Мун, – вежливо ответила Элисон.

– Ну все, Сэнди, – буркнул Мун, не глядя на свою секретаршу. – Можете быть свободны на два часа.

– Если что-нибудь… – начала было Сэнди.

– Ничего не надо! – отрезал Мун, сделав раздраженный жест тонкой белой рукой. – Присядьте, прошу вас, мисс Барнуэлл.

– Благодарю вас.

Элисон села, вынула из сумочки крокодиловой кожи маленький блокнот с золотым карандашиком и выжидательно посмотрела вверх на Великого Человека.

Мун продолжал не спеша рассматривать ее. И судя по всему, остался доволен результатами своего осмотра.

– Надеюсь, вы не настроены по отношению ко мне враждебно, мисс Барнуэлл?

– Враждебно? Почему я должна испытывать враждебность, мистер Мун? До сих пор мы с вами обменялись едва ли шестью словами.

– Ах, оставьте, мисс Барнуэлл! Меня многие ненавидят – и друзья и враги. Я понял по лицу Сэнди: она предупредила вас, что я позволил себе замечания по поводу вашей привлекательности и о том, как дружественно вы можете себя вести. Это крайне взволновало нашу маленькую пуританку Сэнди. Понимаю так же, что наш достойный Шамбрэн предупредил

вас, будто я испорченный, развратный человек. Но все святые скорее просто скучные люди, не так ли?

– Я не знала ни одного, – ответила Элисон.

– Я притворщик и лицемер, как наемный убийца, – пояснил Мун. Казалось, он старался прийти к какому-то заключению о ней. – Философия моей жизни шокирует блюстителей нравов и конформистов, мисс Барнуэлл. Меня называют садистом за то, что я говорю правду о слабых и неуверенных людях, о тех, кто правит нашим миром. Но вы знаете, что многие из нас верят мифу о том, что Бог есть любовь. Но Бог поощряет войны, жестокость, эксплуатацию слабых сильными. Он разоряет людей, посылая засухи, ураганы и наводнения, насылая болезни на их посевы. Тысячи лет человек лжет и в то же самое время, воздев руки, говорит: «Покарай меня, Боже, смертью, если я говорю неправду!» И нигде в истории не отмечен факт, что Бог покарал кого-то смертью за то, что тот солгал. Ненависть – вот ключ к Богу и ключ к человеку. Большинство людей прикрывают свою врожденную ненависть и враждебность ко всему притворным благородством. Хотите знать правду об Обри Муне? Он никогда не притворялся благородным и никогда не прятал ненависти и враждебности, которые присущи ему от рождения. Вот почему Обри Мун самый честный человек из всех, кого вы знаете, мисс Барнуэлл.

Элисон посмотрела прямо на него:

– Так, значит, люди ненавидят вас за то, что вы не притворяетесь благородным, каким и не являетесь на самом деле?

– Так они сами притворяются, мисс Барнуэлл. Притворяются.

– И чтобы наказать их, вы выступаете в роли Бога, такого Бога, как себе представляете, и насылаете засухи, ураганы, наводнения, неурожаи, чтобы покарать их?

Черные глазки вспыхнули.

– Верно, что я услышал какую-то нотку дерзости, мисс Барнуэлл?

Она улыбнулась:

– А я вообще дерзкая во всем, что не касается моей работы, мистер Мун. Может быть, мы приступим к делу?

– А вы довольно неожиданно себя ведете, мисс Барнуэлл, – заявил он.

– И это при таком приятном лице и грудях такой хорошей формы, должен это признать. И все же, как вы предложили, давайте приступим к делу, связанному с рекламой моего юбилея.

Элисон сидела не двигаясь, уставив карандашик в блокнот и молясь, чтобы покрасневшие щеки не выдали ее волнения.

* * *

Примерно за двадцать минут до того, как начался разговор Элисон с Обри Муном, одна из телефонисток на третьем этаже получила сигнал из комнаты 609.

– Да, пожалуйста?

В ответ тихий и отрешенный женский голос произнес:

– Не могли бы вы послать телефонную книгу в номер 609, будьте любезны.

– Какую телефонную книгу, мисс? У вас есть четыре телефонные книги на полочке в тумбе возле вашей кровати.

– О. – Последовала пауза. – Хорошо, можете мне послать бостонскую телефонную книгу?

– А могу я посмотреть номер телефона для вас, мисс?

– Пожалуйста… я хочу книгу.

– Сию минуту, мисс. – Прервав соединение, телефонистка спросила: – А кто там, в 609-м?

Миссис Вич просмотрела список клиентов на своем столе и сказала:

– Мисс Памела Прим. Новенькая, насколько я знаю.

– Она хочет, чтобы мы послали ей телефонную книгу Бостона.

Книгу тут же отнес посыльный. Через двадцать минут над номером 609 снова загорелся красный огонек. И снова послышался тихий голос:

– Я хочу, чтобы вы прислали мне… телефонную книгу города Чикаго.

На этот раз телефонистка не стала задавать лишних вопросов.

– Сейчас, мисс.

В «Бомонде» не задавали вопросов, несмотря ни на какие раздражения.

– Может, она тренируется в чтении? – сухо заметил посыльный, забирая вторую телефонную книгу в течение получаса.

Через двадцать минут красная лампочка над номером 609 снова вспыхнула.

– Можете… можете послать мне телефонную книгу Филадельфии, пожалуйста?

– Конечно, мисс. – Отключив связь, телефонистка, посылая человека в третий раз, не удержалась: – Сумасшедшая

сучка!

Миссис Вич принимала такие странные требования по телефону уже много лет. И часто, как отложилось в уголках ее памяти, это были сигналы опасности. Опасности для отеля, который был частью ее жизни. Поэтому через пятнадцать минут после того, как третья книга была послана наверх, миссис Вич подошла к пульту, который обслуживал шестой этаж.

– Были еще звонки из номера 609, Фло?

– Нет, миссис Вич. Я так думаю, она коллекционирует телефонные книги.

– Соедини меня с мистером Шамбрэном, – коротко приказала миссис Вич и прошла к своему месту.

Вежливый ответ Шамбрэна последовал тут же:

– Да, миссис Вич?

– 609-й затребовал у нас три иногородние телефонные книги, – доложила миссис Вич. – Мисс Памела Прим, судя по регистрационной карте. И больше никаких звонков оттуда. Я боюсь…

– Шантажистка ищет адреса, так, что ли? – предположил

Шамбрэн.

– Мне кажется, здесь что-то другое, сэр, – спокойно ответила миссис Вич. – Их можно использовать для того, чтобы на них встать.

Голос Шамбрэна тут же переменился:

– Благодарю вас. Вызовите мне Джерри Додда с общим ключом от номеров.

Когда Шамбрэн и офицер охраны постучались в дверь номера 609, никакого ответа на последовало. Джерри Додд воспользовался общим ключом, и они вошли в комнату.

– Спаси нас Бог! – воскликнул Джерри, у которого перехватило дыхание.

Голые пятки мисс Памелы Прим болтались на некотором расстоянии от пола. Стул, на котором прежде лежало несколько телефонных книг, был отброшен в сторону. Мисс Прим повесилась на поясе от махрового халата.

Самоубийства в больших отелях – не такое уж необычное событие. Додд обрезал пояс и положил мисс Прим на кровать. Было видно, что искусственное дыхание уже не поможет. Они проделали обычную процедуру, вызвав полицию и послав за кислородным баллоном и маской, которые хранились в изоляторе на втором этаже. Но это было только формальностью, потому что она была уже мертва.

– Никогда не слышал раньше ее имени, – сказал Джерри Додд, оставив последние усилия оживить девушку.

– А вы знаете, кем она была? – спросил Шамбрэн.

– Девушкой по вызову, – ответил Джерри. – Сто пятьдесят баксов за ночь. Многие здесь знали ее в лицо и называли герцогиней.

Первой мыслью Шамбрэна было выгнать вон ночного клерка с регистрации. В «Бомонде» не разрешалось сдавать комнаты известного рода профессионалам. Но вспомнил, что Карл Неверс, клерк, который обычно дежурит по ночам, не работал из-за болезни. Его заменял один из дневных, а он мог не найти причин отказать мисс Памеле Прим.

Весь багаж мисс Прим состоял из небольшой сумочки. Она лежала открытой на тумбочке. Шамбрэн просмотрел ее содержимое, выполняя обычную формальность. Кроме губной помады, пудреницы и нескольких ключей в ней было только одно заказное письмо, адресованное мисс Памеле Прим, в дом, который находился всего в нескольких кварталах от отеля «Бомонд». Адрес и имя на обычном конверте были написаны на пишущей машинке. В качестве обратного адреса был указан Главный почтамт.

Само письмо тоже было напечатано на машинке на довольно приличной бумаге. Читая его, Шамбрэн от удивления даже беззвучно присвистнул. «20 декабря

Дорогая мисс Прим!

Я прекрасно знаю, как вы ненавидите Обри Муна. Мне также отлично известно состояние ваших финансов. У меня есть

предложение, которое смогло бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах.

В данный момент на ваш счет в «Уолтхем траст компани», что на Мэдисон-авеню, помещена сумма в 10 000 (десять тысяч) долларов. Вы можете взять ее хоть сегодня и использовать как вам будет угодно. Можете заплатить долги, скрыться из страны или разжечь ими костер. Вы получите право на эти деньги в том случае, если Обри Мун умрет через два месяца, считая от этого дня, а чтобы быть точным – до 20 февраля. Если вы возьмете деньги и он не умрет до полуночи 20 февраля, вы сами не проживете и дня.

Если вы не возьмете этих денег, то останетесь жить, но много, много раз пожалеете о том, что упустили шанс избавиться от Муна, от его власти и собственной деградации».

Подписи никакой не было.

Шамбрэн передал письмо Джерри Додду не сказав ни слова.

– Да это просто какая-то шутка, – предположил тот. – Если вы готовы заплатить десять грандов за то, чтобы кого-то убили, вы не станете нанимать невротическую девушку по вызову. Вы найдете профессионального убийцу за половину этого куша.

– Вы не знаете, был ли Мун в числе ее клиентов? – спросил управляющий.

– Примерно пару раз в месяц, по докладам ночных дежурных, она проводила у него час или два.

– Я хотел бы знать немного больше, – холодно заметил Шамбрэн. – Сегодня пятнадцатое. У нее осталось шесть дней, считая сегодняшний, но она предпочла сдаться. Думаю, она понимала, что не сможет сделать это, и выбрала такой ужасный исход.

– За десять грандов я сам бы прихлопнул Великого Человека, – заявил Джерри.

К шести тридцати этого дня весть о самоубийстве в отеле «Бомонд» стала достоянием публики. Смерть какой-то девушки по вызову в большом отеле не привлекла бы внимания бульварной прессы. Но необычное письмо, найденное в ее сумочке, вскрыло связь девушки со знаменитым на весь мир Обри Муном, а это сразу же стало новостью номер один. «Заговор с целью убийства знаменитого писателя».

Выпуск телевизионных новостей в шесть тридцать дал свою версию происшедшего. Закинув руки за голову, Джон Уиллс лежал в своем однокомнатном номере на четырнадцатом этаже «Бомонда» и смотрел телевизор.

Как только диктор начал читать письмо, которое было найдено у мисс Прим, он вскочил, быстро подбежал к телевизору и выключил его. На его лбу проступили капельки пота. Уиллс зажег свет над бюро и выдвинул средний ящик. Там лежали чистые рубашки.

Приподняв несколько рубашек, он нашел лежащий между ними аккуратно свернутый голубой шарф. В него были завернуты небольшая папка и компактный автоматический пистолет.

Джон открыл папку, достал из нее лист бумаги и начал читать написанное, шевеля при этом губами. «20 декабря

Мой дорогой Джон Уиллс!

Я прекрасно знаю, как вы ненавидите Обри Муна. Мне также отлично известно состояние ваших финансов. У меня есть предложение, которое смогло бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах.

В данный момент на ваш счет в «Уолтхем траст компани», что на Мэдисон-авеню, помещена сумма в 10 000 (десять тысяч) долларов. Вы можете взять ее хоть сегодня и использовать ее как вам будет угодно…»

Уиллс быстро перевел взгляд на последние строчки:

«Если вы возьмете деньги, а он не умрет до полуночи 20 февраля, вы сами не проживете и дня…»

Онемевшими пальцами Уиллс сложил лист и сунул его обратно в папку. На какой-то момент он положил руку на автоматический пистолет, ощущая его ладонью.

– Что это еще за нонсенс? – вслух спросил он.

Часть вторая

Глава 1

На лейтенанта полиции Харди всемирная слава Обри Муна не произвела никакого впечатления. Харди был большим, смуглым, атлетически сложенным молодым человеком, он выглядел добродушно и был похож больше на защитника футбольной команды, чем на детектива, который расследует убийства. Восточные сокровища в гостиной Муна, слабый аромат курений и сам хозяин, развалившийся на своем троне, – все это показалось молодому лейтенанту очень странным. Он решил, что это какой-то особый род помешательства.

Обри Мун реагировал на появление полицейского так же, как мог бы отнестись к надоедливой мухе. Великий Человек словно одел непроницаемую маску на свое пухлое лицо, и его эмоции, если только они у него появлялись, было невозможно прочитать.

– Мы навели справки в «Уолтхем траст компани», мистер Мун, – заявил Харди. – Десять тысяч долларов были помещены туда, предположительно самой мисс Памелой Прим, и затем забраны ею же.

– Вы сказали «предположительно», лейтенант? А нельзя ли узнать поточнее, кто их поместил, когда, как? «Предположительно», так я вам и поверил!

– Мы это уточняем, – пояснил Харди.

– Браво! – проговорил Мун усталым голосом.

– А кто ненавидит вас так сильно, что готов заплатить десять тысяч долларов за ваше убийство? – поинтересовался Харди.

Мун рассеянно улыбнулся:

– Сотни людей. О, буквально сотни!

– Здесь не над чем смеяться, – сказал лейтенант.

– Зависит от того, как на это посмотреть, лейтенант. Для меня представить, будто несчастная Памела всаживает мне нож меж ребер, лежа рядом со мной на моем диване, или отравляет мое питье, или душит шнурком, на котором висит картина, на самом деле очень смешно. У нее было роскошное, умелое тело, но ум маленькой сентиментальной восьмилетней девочки.

Из угла комнаты послышался шипящий звук. Это Пьер Шамбрэн выпустил сквозь зубы воздух. Он пришел вместе с Харди в пентхаус и казался не на шутку встревоженным трагедией с мисс Памелой Прим.

– Десять тысяч долларов – это не пустяк, – заявил лейтенант. – Наверняка не найдется сотни людей, которые ненавидели бы вас так сильно, мистер Мун.

– Я был бы крайне разочарован, если бы это было не так, – признался этот.

– Бога ради, давайте кончать комедию! – призвал Харди. Мун повернул голову и с явным презрением посмотрел на полицейского.

– Мой дорогой молодой человек, кто-то охотно заплатил бы, чтобы увидеть меня мертвым до того, как я переступлю свой семидесятипятилетний рубеж. Но он просто идиот, если положил все яйца в одну корзину. Под корзиной я подразумеваю мисс Памелу. Она была самым неудачным выбором. Полагаю, вы скоро узнаете, у кого еще вдруг появился неожиданный счет в банке.

– Считаете, что могли еще кому-то предложить деньги за такую работу?

– нахмурился Харди.

Мун фыркнул:

– Если бы я очень хотел убить какого-нибудь Обри Муна, – хотя даже предположить невозможно, что кого-то можно сравнить со мной, – то я уж имел бы больше одной тетивы в луке и не постоял бы за расходами! Вам, должно быть, ясно, лейтенант, что я нуждаюсь в защите. По-моему, вы и ваши начальники сделаете большую ошибку, если предположите, что со смертью Памелы опасность для меня миновала.

– Если вы чувствуете опасность, – сказал Шамбрэн спокойным, бесцветным тоном, – то, может, стоит отменить ваш

прием по случаю дня рождения? Вы же будете мишенью для двухсот пятидесяти непроверенных гостей.

– Мой дорогой Шамбрэн, никто не имеет права давать советы, как мне менять мои планы. А вот вам, как главному менеджеру отеля, и лейтенанту следует побеспокоиться о моей безопасности.

– Прием? Какой прием? – заинтересовался Харди.

– Мистер Мун желает отметить то чудесное событие, что ему удалось дожить до семидесяти пяти лет, – пояснил Шамбрэн. – Прием будет дан в большом бальном зале с двумястами пятьюдесятью гостями. Вечером в субботу.

– Не думаю, что комиссар полиции позволит вам идти на такой риск, если все не выяснится, – обрезал Харди.

– Не позволит мне? – Глаза Муна заблестели. – Было бы интересно посмотреть, как это он сможет меня остановить. Я решил праздновать и буду праздновать – здесь, в «Бомонде», или еще где-нибудь, если мистер Шамбрэн желает объяснить совету директоров, почему он хочет оставить такое хорошее место работы.

Главный менеджер пожал плечами:

– Это ваша жизнь, мистер Мун. Если вы желаете рискнуть ею, то меня это мало беспокоит.

Мун тихо фыркнул:

– Вот теперь видите, лейтенант? Никто меня не любит.

– И все-таки я не могу понять, почему вы не принимаете это всерьез? – проговорил Харди. – Что вы знаете такого, чего не говорите нам?

– Ничего такого я не знаю, – ответил Мун, – кроме того, что кто-то решил сыграть со мной очень дорогостоящую шутку. Кто-то хочет, чтобы я спрятался, засунул голову под крыло и выставил бы себя на посмешище. Но, как говорил один известный государственный муж, «Я не выбираю бегство».

* * *

Никаких вопросов о том, как скончалась Памела Прим, несчастная девушка по вызову с таким невероятным именем, не возникало. Это было самоубийство. Лейтенанта Харди озадачило другое – угроза убить Муна, которую они обнаружили в письме, найденном в сумке мисс Прим. Сначала он заподозрил, что это была всего лишь шутка, которая непреднамеренно привела ее к смерти Но такое предположение рассыпалось, как только лейтенант подумал о деньгах. Десять тысяч долларов действительно были положены на имя мисс Прим в «Уолтхем траст». И она их сняла. По понятиям Харди, никто не смог бы шутить с суммой в десять тысяч долларов.

Они вернулись в офис мистера Шамбрэна, откуда лейтенант доложил по телефону полицейскому комиссару о случившемся. То обстоятельство, что Мун оказался замешанным в это дело, холодным ветром пронеслось по официальным коридорам.

Харди взглянул на Элисон Барнуэлл, которую пригласил Шамбрэн, отметил про себя: «Девочка что надо», но засомневался, сможет ли она в таких обстоятельствах достойно представить отель прессе.

– Защищать Муна не входит в наши обязанности, – пояснил Шамбрэн Элисон твердым голосом. – Наше дело – защитить отель. Ущерб уже нанесен. Эта история о самоубийстве сегодня будет во всех вечерних газетах, программах радио и телевидения. На первое место ее выводит связь с Муном. Так что с завтрашнего дня около наших дверей будут толпиться всякие репортеры и поставщики слухов. – Он с раздражением указал на заметку на своем письменном столе. – Уиллард Сторм уже рвется взять у меня интервью.

Уиллард Сторм был широко известным молодым репортером в городе. Его ежедневная колонка, которую он назвал «Сторм-Сентер», вытеснила Уинчелла, Салливана и других газетных ветеранов. Сторм придерживался правила, которое Шамбрэн ненавидел: сенсация в газете любой ценой, независимо от того, кого она ранит.

– Здесь просто какой-то психоз, – заметил Харди. – Мне кажется, надо быть круглым дураком, чтобы связываться с ним.

Элисон побледнела.

– Как и лейтенанту, мне трудно думать об этом как о какой-то шутке. Десять тысяч долларов!

Шамбрэн сделал нетерпеливый жест.

– Размер суммы не должен удивлять вас в этой работе, Элисон. Я уже прочитал вам небольшую лекцию на эту тему сегодня утром. Отель набит людьми, для которых десять тысяч долларов – это просто карманные деньги. Для вас они могут выглядеть как заработок за целый год, а для них это сумма, которую они берут с собой, отправляясь побродить по магазинам. – Он стукнул кулаком по столу. – Вы хоть что-нибудь знаете об этой работе? – Его голос стал злым. – Вас неумолимо влечет к людям, у которых нет неограниченного счета в банке. Вы видите стенографисток или продавщиц из магазинов, которые смотрят на шикарные витрины в нашем вестибюле, и знаете, что они мечтают о дне, когда смогут что-нибудь купить, но этот день никогда не придет. И пока они смотрят, жирные богатые сучки проходят мимо них и покупают все, что хотят. Возьмите наших телефонисток. Они пропускают через свои руки сотни делишек между мужчинами и дамами. Не дают пройти плохим звонкам в неподходящее время, принимают тайные сообщения. Они безвылазно сидят в нашем офисе на третьем этаже. Знаете ли вы, что они счастливы, если получат хоть пять долларов чаевых в год? Богатые желают, чтобы их хорошо обслуживали. Если девочки пропустят хоть один неправильный вызов или как-то сделают тайное сообщение известным, то богатые тут же потребуют от меня их крови. Возьмите Амато, нашего менеджера по банкетам. Он заработал язву. Она уже сейчас, за неделю до приема, кровоточит, потому что Мун сделал из него мальчика для битья. Обед у Муна будет превосходным, но Амато все равно получит свою долю побоев. Я ненавижу супербогатых! Ненавижу таких, кто может выбросить десять тысяч долларов, чтобы вынудить повеситься такую девушку, как Прим. Она впала в отчаяние, потому что служила этой индустрии удовольствий, которая должна работать день и ночь год за годом.

– А мы, – сказала Элисон, глаза которой вдруг загорелись, – мы и есть главные инженеры этой индустрии удовольствий. Отель «Бомонд» – площадка для развлечений богатых людей в Нью-Йорке. Так прямо и сказано в нашем буклете.

– Все верно, – рявкнул Шамбрэн все еще сердито. – Мы и есть мальчики на побегушках для богатых. Но мы не станем целовать им ноги.

* * *

Джон Уиллс снова растянулся на кровати в своей комнате на четырнадцатом этаже и уставился в потолок сквозь сигаретный дым. Морщинки в уголках его глаз сомкнулись, как отболи. Это и была боль, жестокая, не утихающая, с которой он жил уже двенадцать лет.

Джон Уиллс было его легальное имя, признанное судом, но по рождению он был Джон Макайвор. Имя Макайвор прозвучало бы для Шамбрэна как удар колокола. Оно прозвучало бы как колокол и для любого газетчика, который работал в пятидесятых годах. Имя капитана Уоррена Макайвора, исключенного из британской армии за любовную связь с женой начальника, тогда обошло страницы всех газет. Это не было обычным адюльтером. Суд пытался доказать, что Уоррен Макайвор не очень-то интересовался любовными делами, а пытался использовать жену полковника для того, чтобы завладеть секретными материалами, которые были в его распоряжении. Так как полковник был связан с «бомбой», Уоррен Макайвор выглядел сущим негодяем, хотя и пытался разыгрывать из себя невинность. Макайвор отрицал свою связь с леди, так же как и обвинение в шпионаже. Дело было усугублено странным признанием леди, которая заявила, что мужчина, с которым она имела любовную связь, был не кто иной, как знаменитый писатель, журналист и путешественник Обри Мун. Это было явным абсурдом, потому что управляющий отеля, горничная и официант, обслуживающий номера, – все они подтвердили, что мужчина, который зарегистрировался как «мистер и миссис Макайвор», а потом был замечен с этой леди в компрометирующих позах, не кто иной, как Макайвор. Мун был известен британской публике, словно кинозвезда. Никто не смог бы спутать этого темного угрюмого, элегантного мужчину с белокурым капитаном Макайвором.

Обвинение в шпионаже не было доказано, хотя публика мало сомневалась в этом факте. Всюду со знанием дела говорили, что дыма без огня не бывает. Капитан Макайвор был с позором изгнан со службы, а два года спустя застрелился в маленькой комнате отеля в Ливерпуле.

Капитан Уоррен Макайвор был отцом Джона Уиллса. Уиллс была девичья фамилия его матери.

Когда с отцом случилось это несчастье, Джон Уиллс был в Корее, в рядах армии Соединенных Штатов. Сначала до него дошли только самые краткие сведения об этом, но потом все приняло размеры сенсации, что серьезно повлияло на отношения Уиллса с товарищами. Друзья-летчики не хотели говорить с ним о случившемся, и это привело к его некоторой изоляции. Он понял, что ему перестали доверять. Ведь он был сыном шпиона, хотя обвинения в шпионаже и не были доказаны.

Письма, которые Джон получал от матери, просматривались. Мать страдала, но твердила одно: она верит своему мужу, любит его и будет защищать несмотря ни на что.

Отношения Джона Уиллса с отцом перестали быть нормальными с начала войны. Уоррен Макайвор вступил в британскую армию в 1939 году. Его семья на продолжительное время вернулась в Америку. Джону тогда было десять лет. Целых семь лет его контакт с отцом поддерживался только письмами. Когда Америка в 1941 году вступила в войну, Макайвор ценой некоторых усилий остался в британской армии. Он был специалистом по бомбам. Так как все это время шли налеты на Лондон, Макайвор занимался самоубийственным делом обезвреживания неразорвавшихся бомб, которые падали на город. Это требовало стальных нервов и известного героизма, что могут понять только те люди, которые пережили все это. Маленький Джон представлял себе отца как героя. Когда Уоррен Макайвор был награжден лично королем, то он превратился в его глазах просто в сказочную фигуру.

Макайворы воссоединились в Англии в 1947 году. В то лето Джону было уже восемнадцать. Уоррен Макайвор остался в британской армии, потому что трудно было найти работу, а его специальные знания делали его ценным специалистом в условиях подготовки к неминуемой новой войне.

Уоррен Макайвор оказался не таким, каким его ожидал увидеть сын. Он был спокойным, склонным к самоанализу человеком и лишенным героического ореола, вопреки надеждам Джона. Но этот недостаток был восполнен теплым и дружественным отношением отца. Они вместе гуляли по Лондону, предпринимали поездки за город на рыбную ловлю и вскоре стали так близки, что им не надо было много слов, чтобы друг друга понимать. Но была и еще одна вещь, о которой Джон вспоминал в Корее снова и снова, когда до него начали доходить плохие новости об отце. Дело в том, что он не встречал еще таких любящих друг друга людей и столь же подходящих один другому, какими были его отец и мать. Так что ему было очень трудно поверить, что Уоррен Макайвор мог завести по любой причине отношения с другой женщиной… Но война делает с людьми странные вещи. В его же отряде было немало офицеров, которые всегда носили с собой фотографии жен, часто с детьми, и одновременно пускались в такие романтические приключения, о каких и подумать не могли в мирное время.

Когда о случае с Макайвором раззвонили в газетах, Джон как раз отслужил положенный срок, уволился из армии и вернулся в Англию. Он был потрясен тем, что увидел. Родители жили в маленькой дешевой квартире в лондонском районе Стритхэм. После того как его уволили из армии, Уоррен Макайвор не смог удержаться ни на одной работе. Каждый раз, когда ему удавалось устроиться, его выгоняли, прежде чем он успевал по-настоящему вцепиться в нее зубами.

– Похоже, кто-то ходит за ним по пятам, ждет, когда он что-то подыщет, а затем захлопывает ловушку, – объяснила Джону мать.

Макайвор был побежденным человеком. Он выглядел физически больным. Джон часто ловил на себе взгляд отца, но тот каждый раз быстро отводил глаза. Джон не мог убедить отца, что верит ему. Беда состояла в том, что не во что было верить. Его отец никогда не обсуждал то дело. И только один раз сказал в сердцах: «Джонни, принимай меня таким, каков я есть. Я отрицал все это так много раз. И нет смысла снова отрицать все это перед тобой».

Но пришло время, когда Уоррен Макайвор принял решение, о котором не знали ни его жена, ни сын. Он больше не мог так жить и сказал им, что открылась возможность получить работу в Ливерпуле. Почему он выбрал для того, чтобы там умереть, именно Ливерпуль, Джон так и не узнал. В последний день перед тем, как отправиться в этот город, чтобы «поговорить насчет работы», отец предложил ему погулять по Лондону, как в старые времена.

Они молча прошли многие мили. Случайно Макайвор показал на здание, где он обезвреживал бомбу. Потом они наконец зашли в маленькую пивную где-то на окраине, уставшие, голодные, измученные жаждой. И вот здесь, за пивом, холодным мясом и хлебом с сыром Уоррен Макайвор рассказал сыну

свою историю. Это случилось как бы непреднамеренно, когда они оба молча погрузились в мысли о той трагедии, про которую все еще напоминали незалеченные от авиационных налетов раны на теле Лондона.

– Трудно понять, как люди, пережившие все это, могут снова допустить войну, – произнес Джон. – Они прошли через это и все же верят каждому слову политика или государственного деятеля, которые хладнокровно хотят втянуть их в новую войну.

– Правда – странная вещь, – подхватил Уоррен Макайвор, – словно какое-то отвлеченное понятие. Вот я говорю: «Колонна Нельсона была построена за один год» – и знаю, что это правда. А эти русские переписывают историю, и им то, что мы сегодня признаем за ложь, кажется правдой. Я опасаюсь, не сделали ли и наши историки то же самое в прошлом? Все-таки правда не абсолютна. Правда – это то, во что мы верим сейчас, независимо от того, основана она на исторических фактах или нет. – Он набил почерневшую трубку табаком из пластиковой коробочки и с горечью произнес: – Я должен был это знать.

От последних слов отца Джон почувствовал боль.

Но ему хватило ума промолчать. Впервые после возвращения он вдруг понял, что отец готов все ему рассказать. Но когда Макайвор заговорил снова, Джону на какой-то момент показалось, что он ошибся.

* * *

– Тогда, в сорок пятом, – сказал Макайвор, – я продолжал мою работу, ездил по городу, туда, где, по сообщениям, оставались неразорвавшиеся бомбы, прослушивал их стетоскопом, свинчивал головку взрывателя, зная, что даже от малейшего кашля можно взлететь к небесам. Это было очень нервное дело, Джонни. Поэтому, когда выдавалось хоть немного времени, я отдыхал. Расслаблялся, будучи совершенно измотанным.

Как-то ночью бомба угодила в отель «Брансуич-Хаус». В разгар налета я оказался среди спасателей, которые растянули под окнами сетку, чтобы люди могли в нее прыгать. И тут я увидел мужчину в окне третьего или четвертого этажа. Он словно одержимый боролся с женщиной и двумя детьми – старался оттолкнуть их в сторону, чтобы прыгнуть первым. Когда мы вытащили его из сетки, я узнал его. Это был Обри Мун, знаменитый писатель, военный корреспондент. Его лицо было мне знакомо по фотографиям в газетах и кадрам кинохроники. Между прочим, та женщина и ее дети спаслись как раз перед тем, как рухнуло все крыло этого дома. Спаслись, но не благодаря Муну.

Впервые в жизни Джон услышал в голосе отца нотки лютой ненависти, когда тот упомянул это имя.

– А примерно неделю спустя я был свободен от дежурства, – продолжил Макайвор. – Мун приехал в наш офицерский клуб в качестве гостя. Он был важной шишкой. Люди по всему миру плакали за утренним чаем над его отчетами о храбрости лондонцев, стойко выполняющих свой долг, несмотря на то что почти каждую ночь на их головы с неба падает смерть. Это были хорошие, добротные репортажи. Наш командир попросил Муна произнести небольшую речь. Тот рассказал о бомбардировке отеля «Брансуич-Хаус», о героизме людей и своих личных подвигах по спасению многих жизней. – Макайвор глубоко вздохнул. – Я был ошеломлен, Джонни! Мы не строили из себя героев в те дни. Тогда я взял, поднялся и рассказал всем, что видел. Это было не очень тактично, но иначе я просто не мог. Мне было невыносимо больно видеть, как он раздувает щеки, когда на самом деле этот человек просто трус. Мун выглядел очень бледно, я получил за свой поступок публичное замечание, а неофициально командир похлопал меня по плечу. Конечно, я понимал, что, сделав это, не приобрел себе друга, но и не предполагал, что нажил очень сильного, влиятельного врага, да притом еще и богатого, который будет преследовать меня, пока я жив или пока жив он сам. – Макайвор нетвердой рукой поднес спичку к трубке и добавил: – И знаешь что, Джонни? С того самого дня я больше ни разу не видел Муна. Но он стоял у меня за спиной каждую минуту в течение всех этих ужасных семи лет.

Джон все еще молчал, боясь прервать его признание.

– Ты знаешь, почему я остался в армии после окончания войны? – спросил отец. – Не было работы. Я совершенствовал мои познания, которые требовались для продолжения службы, и меня направили в другой полк. Командиру этого полка во время войны было временно присвоено генеральское звание, а теперь он вернулся к своему постоянному чину полковника и вел себя так, будто весь мир был виноват в этом его понижении. Он был законченный негодяй, но женат на изумительно привлекательной молодой женщине. Она служила в его подчинении, в женском вспомогательном подразделении, и, может, увлеклась его золотыми галунами, всеми теми отличиями, которые так много значат во время войны. В общем, влюбилась в него. Мы с твоей матерью встречались с ними на официальных приемах. Мне нравилась эта женщина. Ее звали Кэтлин. Когда я говорю, что она нравилась мне, я имею в виду, что так может нравиться человек, который работает рядом с тобой и с которым ты каждый день встречаешься по службе. Между нами ничего не было. Абсолютно ничего. Вот и вся история, Джонни, которая теперь будет переписана заново, так что ложь станет правдой.

Однажды вечером были танцы где-то в большом частном доме. Я потанцевал с Кэтлин – самый обычный танец. Все младшие офицеры танцевали с женами начальников, это было чем-то вроде нашей обязанности. В тот вечер она была как-то неестественно напряжена, будто доведена до отчаяния. Кэтлин попросила меня проводить ее на террасу, чтобы подышать свежим воздухом. Почему она выбрала меня, я до сих пор не понимаю. Все это было очень странно. Она не терпела полковника – любила кого-то другого. Ей надо было как-то освободиться, с кем-то поговорить. Мог ли я ей чем-то помочь? Она спросила, не хочу ли я стать ее другом.

– Разумеется, я сказал «да», не думая о том, как это много значит. На следующий день Кэтлин позвонила. Не смогу ли я приехать в отель на Рассел-сквер, комната 6В. Это обеспокоило меня. Мне не хотелось ввязываться в эти семейные дела. Но она с таким отчаянием просила помочь, что я поехал.

Трубка Макайвора погасла. Он было потянулся за зажигалкой, но потом передумал и положил трубку на стол. Джон заметил, что руки отца дрожат.

– Я приехал в этот отель, – медленно сказал Макайвор. – Подошел к комнате 6В и постучал в дверь. Кэтлин была там, пьяная и в истерике. Мне пришлось похлопать ее, чтобы привести в чувство. И она мне все рассказала. Человек, с которым она находилась в любовной связи, был Обри Мун. Ему было уже под шестьдесят, но у таких знаменитых людей не бывает возраста. Я думаю, он ослепил ее обещаниями дома в Лондоне, виллы в Каннах, яхтой, апартаментами в Нью-Йорке, платьями, бриллиантами – и еще бог знает чем. Она не была юной девочкой, чтобы польститься на такие вещи, но кто знает? Дело было в том, что Мун ее раздавил, она была в состоянии близком к самоубийству.

И в самой середине этой сцены в комнату вдруг входит полковник, а с ним менеджер отеля и частный детектив. Полковник решил, что это я и есть тот самый «мистер Уилсон», который зарегистрировался с «миссис Уилсон», его женой. Я, естественно, отрицал это. Должен сказать, что и Кэтлин тоже отрицала это, тогда и после. Она говорила правду. Человек, который держал за собой на имя Уилсона эту комнату в отеле в течение последних двух месяцев, был Обри Мун. Но знаешь, что было потом, Джонни? Клерк отеля присягнул, что тем человеком, который оформлял у него номер, был я. Горничная и официант, работающие в отеле, показали, что видели меня в комнате и заставали в разных вольных ситуациях с Кэтлин. Они с сожалением смотрели на нее. Все знали Обри Муна в лицо, ни один человек не смог бы спутать меня с ним.

Я… я не знаю, Джонни, как все произошло. Я был отдан под военный суд. К счастью, обвинение в шпионаже отпало, но Муну этого было явно недостаточно. Он хотел дискредитировать меня и выставить из Англии. Я никак не мог удержаться на работе. Меня выгоняли через минуту после того, как брали. Мун мог находиться где угодно, хоть на Тибете, но кто-то, кому он платил, зорко за мной следил. Бесконечные, бесконечные гонения целых семь лет, Джонни! Как-то раз я пришел к нему. Он рассмеялся мне в лицо и напомнил тот день в офицерском клубе, когда я сделал из него дурака. Я знал, что тот день он никогда не забудет. И понимал, что мне нечего и думать бороться с ним, с его деньгами и влиянием. Никому не позволено наносить ущерб его тщеславию и величию. И я понял одну вещь, Джонни. Нельзя бороться против больших денег. Человек с деньгами может делать что хочет, безразлично, честное это дело или нет. Сначала я думал, что он устанет и снимет свою ногу с моей шеи. Теперь же знаю, что он никогда этого не сделает.

После длительного молчания Джон спросил:

– Есть одна вещь, которую я не понимаю, отец. Это было случайно, что полковник застал тебя с леди в комнате на Рассел-сквер?

Уоррен Макайвор устало покачал головой.

– Мун был уже готов порвать с Кэтлин и наблюдал за ней. Наверное, в тот вечер кто-то подслушал, как она просила меня помочь ей. Следует отдать ему должное, он убил одним камнем сразу двух птиц. Выждал, когда она позвонила мне и попросила прийти в отель. Оба его свидетеля были уже наготове. Тогда он сообщил полковнику, и ловушка захлопнулась. – Макайвор посмотрел на сына. – Это правда, Джонни, чистая правда. И хотя ты узнал ее слишком поздно, но это правда.

Джон почувствовал, что в нем закипает ярость. Пальцы Макайвора сомкнулись вокруг запястья сына.

– Но никогда не пытайся отплатить ему, Джонни, за меня. Тебе не выиграть. Нельзя бороться против денег. Ты только увеличишь список его жертв и окажешься там же, где и я, вот и все, чего добьешься.

Двумя днями позже бывший капитан Уоррен Макайвор вышиб себе мозги в ливерпульском отеле, и вся эта несчастная история снова всплыла на страницы газет. В своем горе Джон увидел, что «правда» – это всего только неясная тень.

* * *

Трагическая кончина Уоррена Макайвора должна была бы стать концом этой саги. Но все оказалось совсем не так.

Джон привез мать обратно в Америку. Мун жил в Нью-Йорке, в знаменитом отеле «Бомонд». Джон с матерью сняли небольшую квартирку в Гринвич-Виллидж. Ему надо было работать, чтобы поддержать их обоих. У него не было никакой специальности, кроме летной, приобретенной в армии. Ему показалось, что он может устроиться на работу в одном из больших аэропортов коммерческих авиакомпаний.

Он обратился в компанию «Интернэшнл». При поступлении на работу потребовалось назвать имя, имена родителей и массу Других подробностей. Когда Джон выходил из офиса личного состава, кто-то его сфотографировал. В вечерней газете появилось фото – не очень хорошее – и заметка, в которой говорилось, что Джон Макайвор, сын человека, подозревавшегося в передаче атомных секретов врагу, ищет работу в «Интернэшнл». Снова была реанимирована старая искаженная правда.

И все повторилось для Джона. В историю, которую рассказал ему отец, было трудно поверить, но теперь он знал, что это была голая, беспощадная правда. Джон не мог получить работу, даже не мог что-то начать и не понимал, за что ему все это. Наконец ему пришлось пройти легальную процедуру перемены имени. Только тогда он получил работу в качестве разъездного директора в компании «Кунарл лайн» и поехал в Лондон, где он встретил Тони Вэйла, друга Шамбрэна. Но однажды без всяких причин его уволили. Он пошел к директору по личному составу, который был неплохим парнем. Оказалось, что кто-то сообщил руководству, что он – сын Уоррена Макайвора. Руководство очень сожалело, но опасалось нежелательного выступления в прессе.

И вот все стало повторяться, словно это был фильм: устройство на работу, увольнение, свара с союзом за получение права трудиться. В это время скончалась его мать. Это не было для него неожиданностью. Он видел, как она увядала с каждым месяцем. Сердечная недостаточность, так это называлось. Ей было слишком тяжело наблюдать, как ее муж страдал все эти семь лет, а теперь и ее сын оказался точно в том же положении. Это сделало ее жизнь невыносимой.

Вернувшись домой после похорон матери, Джон Уиллс поймал себя на том, что у него появилась новая привычка – громко разговаривать с самим собой. При этом он не думал о своей матери, он думал об Обри Муне.

– Ты убил ее! – сказал Джон так громко, что двое прохожих на тротуаре испуганно на него взглянули.

Жизнь для Джона Уиллса не стала лучше. Неудачи, в которых был виноват Обри Мун, преследовали его, куда бы он ни пошел. И вот как-то утром в меблированные комнаты, где Джон жил, пришло заказное письмо. Вместо обратного адреса был указан бокс 2187 на Главном почтамте. Он вскрыл письмо и прочитал:

«Дорогой Джон Уиллс!

Я прекрасно знаю, как вы ненавидите Обри Муна. Мне также отлично известно состояние ваших финансов. У меня есть предложение, которое смогло бы удовлетворить вашу жажду мести и крайнюю потребность в деньгах…»

Он дочитал до конца. Ему предлагали деньги за то, чтобы Обри Мун был мертв до полуночи 20 февраля.

Ну конечно, это была шутка, всего-навсего жалкая шутка. Но когда Джон из простого любопытства пошел в «Уолтхем траст» на Мэдисон-авеню, деньги оказались уже там. И это были его деньги. Банк получил распоряжение поместить их на счет Джона Уиллса. И никто, кроме него, не мог их снять.

Он не взял деньги, но впал в какое-то лихорадочное состояние, придумывая всевозможные способы, как их использовать.

Наконец-то и Макайворам привалило счастье после стольких лет неудач. Но именно им, а не Муну. Ведь тот, кто положил деньги, наверняка был не Мун. Можно было рассматривать это предложение, обдумывать его с разных позиций, ходить вокруг него, подобно человеку, покупающему лошадь, но все сходилось к одному. Кто-то предлагал ему десять тысяч долларов за убийство Обри Муна.

Каждый раз, когда Джон Уиллс доходил до понимания этого, он начинал потешаться. Кем бы ни был его наниматель, он был прост, как фруктовый торт. Джон был достаточно осведомлен и знал, что профессионального убийцу можно нанять за сумму куда меньшую, чем десять тысяч долларов. Ну хорошо, он не профессиональный убийца. Конечно, очень соблазнительно взять эти деньги, которые лежат в «Уолтхем траст» и ожидают его, но он же не убийца!

Но потом понемногу огонек ненависти стал разгораться, как пламя в печи. Джон вспомнил жалкий номер в отеле Ливерпуля, где, гонимый Муном, Уоррен Макайвор выстрелил себе в висок. Вспомнил, как постепенно угасала мать и как она умерла в результате постоянного преследования Муном их семьи. Он понял, что загнан в тупик и агент Муна постоянно наблюдает за ним, готовый в любой момент столкнуть в пропасть. Мун должен умереть.

Но ведь Джон не убийца!

Это странное письмо Джон читал по двадцать раз в день: «Я прекрасно знаю, как вы ненавидите Обри Муна…» И конечно же давно бросил бы всю эту историю, если бы не был Доведен до отчаяния. Знал ли Уиллс, кто написал это письмо? Едва ли. Он и представить себе не мог такого человека, который мог выбросить десять тысяч долларов на столь некрасивое дело. И это в конечном итоге натолкнуло его на новый ход мыслей.

Жестокость, с которой Мун расправлялся с Макайворами, вполне могли ощутить на себе и другие. Джон уже знал, что, работая журналистом, Мун дискредитировал и развенчал многих известных людей. Некоторые из них, наверное, находятся точно в таком же положении, как он сам, а может, и еще хуже. Скажем, богатый человек мог оказаться лишенным вещей, к которым он привык, – влияния, престижа, может быть, даже семьи и людей, которых любил, и стал таким же беззащитным в некоторых обстоятельствах, как сейчас оказался Джон. Так почему бы ему не выбросить ради торжества справедливости десять тысяч долларов? А Джону не взяться за выполнение этой задачи? Ведь он же не женщина, которая физически не в состоянии сделать эту работу, и не больной человек, неспособный добраться до Муна…

Почти месяц из двух, ему отведенных, Джон Уиллс ходил вокруг этой проблемы. Он верил в законное общество. Никто не имеет права наказывать другого самостоятельно, своими руками. Вас могут арестовать, и правильно сделают, если вы убьете собаку соседа, которая вас потревожила. Но если это бешеная собака?

Мун, со всеми его деньгами, мог себе позволить жить вне закона. Он исказил правду относительно Уоррена Макайвора, и закон оставил его в покое. Мун может совсем не беспокоиться о том, что отправил на тот свет мать Джона, но это он виноват в ее смерти. А коли Мун не признает законов, то и наказан может быть тоже незаконным способом.

Джон не осознавал этого, но его система ценностей и моральный кодекс были разрушены. Предположим, он возьмет эти деньги? В конце концов, к чему это его обязывает? Правда, столкнется с расплатой, обещанной авторам письма. Но через несколько месяцев Мун может и умереть по естественным причинам – ему за семьдесят. Наконец, его может задавить грузовик! Обдумав все это, Джон решил взять закон в свои руки, но подождать до самого последнего момента – до дня рождения Муна. А пока на эти деньги купить одежду и пожить без забот, поселившись в «Бомонде», чтобы все осмотреть и обдумать, как это будет выглядеть на месте действия.

Он трижды приходил в «Уолтхем траст» и каждый раз поворачивал обратно от самых дверей.

На четвертый раз пошел и забрал деньги.

Глава 2

Новости, которые Джон Уиллс услышал по телевидению, потрясли его до глубины души. Он думал, что неизвестный враг Муна его тщательно выбрал для такой работы. А теперь оказалось, что была еще и эта мисс Прим, которая тоже получила десять тысяч долларов. Итого двадцать тысяч! Джон снова ничего не мог понять. Все выглядело слишком странно, чтобы быть реальным, хотя два костюма и смокинг, дюжина новых рубашек на полке в шкафу, среди которых были спрятаны пистолет и папка, служили неопровержимыми вещественными доказательствами, что все это происходит наяву.

Джон почувствовал себя так, будто кто-то постоянно за ним наблюдает, проделав где-то в стене комнаты тайную дырочку. Он даже попытался ее отыскать. За всем этим стоял кто-то очень богатый и совсем свихнувшийся. От такого можно ожидать чего угодно. Потом Джон попытался отыскать в комнате «жучок» – микрофон, спрятанный где-нибудь за картиной или портьерой. Но ничего не нашел.

Он закурил, встал посреди комнаты, стараясь отделаться от чувства, будто за ним неотрывно следит чей-то зловещий глаз, и подумал: а не делает ли это сам Обри Мун? Ведь совершенно ясно – кому-то известно, что он находится здесь, в «Бомонде». И этот кто-то контролирует каждое его движение. Или это все-таки кто-то из врагов Муна? Джону вдруг стало предельно ясно, что если ему удастся уничтожить Великого Человека, то он не сможет сделать и трех шагов по направлению к свободе, как будет схвачен. И он тут же ощутил себя таким же маленьким и беззащитным, как и та девушка Памела Прим. Кто-то хотел убрать Муна, а его, Джона, сделать для полиции козлом отпущения.

Денежный вопрос теперь показался ему еще более запутанным. Человек, способный заплатить двадцать тысяч долларов, чтобы купить не очень-то надежных убийц, мог заплатить и больше. Поэтому на сцене совершенно неожиданно может появиться еще одна фигура.

Джон положил сигарету в пепельницу. Да, его заманили в ловушку деньгами и ненавистью к Муну. Если ему удастся убить Великого Человека, то тот, кто за это платит, почти наверняка передаст его в руки полиции, как бы он ни старался обставить свое бегство. А если не убьет, то этот неизвестный лунатик рассчитается с ним самим. Ведь в письме четко написано: «Если вы возьмете деньги и он не будет мертв к полуночи 20 февраля, то вы сами не проживете и дня».

Теряя терпение, Джон зашагал по комнате. Все это выглядело слишком мелодраматично, чтобы иметь хоть какой-то смысл. Хотя мисс Прим – реальность, и она умерла. Ее деньги были точно такой же реальностью, как и его. По спине Уиллса пробежал холодок. Он пришел сюда, в этот роскошный «Бомонд», с мыслью о том, что только он один отвечает за свою судьбу. Но сможет ли пройти через это? Неожиданно Джон Уиллс понял, что в тот момент, когда он взял деньги в «Уолтхем траст», он сам завлек себя в ловушку. И теперь может поплатиться за это головой.

«Ну хорошо, – сказал себе Джон, – надо смотреть в лицо этой нелепой реальности, приятель. Осталось совсем мало времени. Сегодняшняя ночь и еще пять дней до 20 февраля».

* * *

Бар «Трапеция» в «Бомонде» был похож на клетку, установленную в фойе большого бального зала, выкрашенную в зеленовато-желтый цвет и отделанную панелями из вишневого дерева, здесь проходили приемы, когда бальный зал не использовался. При этом бар, отделанный искусными флорентийскими решетками, пользовался из-за своей необычности особой популярностью. Художники школы Кальдера украсили его подвижными фигурками гимнастов, работающими на трапециях. Они чуть двигались от движения воздуха из скрытой системы вентиляции, и от этого создавалась иллюзия, что все помещение раскачивается. Джон Уиллс сидел в этом баре и наслаждался отличным мартини.

Так как он считал, что за ним постоянно наблюдают, то решил держать себя так, будто его ничего не беспокоит. На нем был отлично сшитый костюм и дорогой галстук. Джону хотелось показать тому, кто ведет за ним слежку, что он готов выполнить свои обязанности по их договору, хотя на самом деле больше всего хотел определить этого наблюдателя и узнать, что ему надо.

Все вокруг казалось Джону нереальным – вся эта необычайно яркая, роскошная обстановка «Бомонда», зеленые с белым полосатые навесы, зеленые ковры от стены до стены, витрины лучших магазинов города, заполненные драгоценностями, мехами, экстравагантными женскими платьями, хрустальными люстрами. В бесконечном ряду зеркал он видел свое отражение, которое повторялось десятки раз, видел роскошный вестибюль с полудюжиной прохладных, уютных приемных.

А какие люди вокруг! Еще раньше, проходя от лифтов, Джон отметил только одного человека, который, на его взгляд, не обладал неограниченными деньгами. И как раз этот человек неожиданно сам подошел к нему, заговорил:

– Мистер Уиллс? – Да.

Джон ощутил, как напряглись его мускулы, – появление каждого нового человека казалось ему подозрительным.

– Я – Джерри Додд, сэр. Офицер охраны. Мистер Шамбрэн просил меня помочь вам.

Джон расслабился и потянулся за сигаретой. Додд был худым, жилистым мужчиной, которому на вид можно было дать немного за сорок. У него была профессиональная улыбка, но спрятать за ней проникающего взгляда светлых глаз, которые могли в один момент увидеть очень многое, он не мог. У Джона от его взгляда даже возникло чувство неловкости, будто бы он случайно оставил на одежде ярлык с ценой, и это могло сказать Додду гораздо больше, чем ему хотелось бы, чтобы тот знал.

– При той суматохе, которая царит здесь у вас сегодня, – произнес Уиллс, – удивительно, что мистер Шамбрэн вспомнил про меня.

– Мистер Шамбрэн никогда ничего не забывает, – отозвался Додд. – Показал мне вас в вестибюле как раз после ленча. Вы смотрели новости по телевидению?

– Да. Ужасное дело. Даже удивительно, что полиция разрешила сообщить об этом публике.

Джерри Додд покачал головой:

– У нее не было выбора. Один из ближайших приятелей мистера Муна как раз и есть тот, кто делает колонку «Сторм-Сентер», – Уиллард Сторм. Знаете такую?

– Читаю. Бывает очень круто написано.

– Самый последний подонок, – охотно сообщил Джерри Додд. – Мун ему все сообщает. Так что у окружного прокурора и полиции не было выбора, кроме как сделать свое заявление.

– А как Мун отнесся к этому? – поинтересовался Джон, закуривая.

– Недостаточно серьезно. На его месте я не стал бы смеяться над этим. Может, кто-нибудь еще тоже взял такой же куш в десять грандов. Должен вам сказать, я хотел бы, чтобы вот так охотились за мной.

– Думаю, прием по случаю дня рождения, о котором мне говорил мистер Шамбрэн, будет отменен?

– Да нет, прием состоится, – ответил Додд. – Никто не собирается нападать публично на Великого Человека. А если он хочет изображать из себя мишень, так это будут его похороны, а не наши. Ну, мистер Уиллс, я готов сделать для вас все, что смогу.

– Благодарю вас. У меня огромное желание выпить сухого мартини. В каком баре…

– В «Трапеции». Один лестничный пролет наверх. Или можете подняться на лифте. – Додд рассмеялся. – Избегайте хорошеньких девочек. Если она одна, то наверняка проститутка. А если разодета в пух и прах, страдает от излишнего веса, то это наша постоялица. – Светлые глаза затянулись дымкой.

– Та девушка, Прим, тоже была проституткой. Они там справляют по ней поминки.

– Удивительно, что в таком месте, как это, терпят девушек по вызову.

– Вы еще не знаете, что это за место, мистер Уиллс! Но пусть это вас не волнует. Если постояльцы хотят и готовы платить за это, то нам нужно, чтобы они были. Существует только одно правило, которому должны подчиняться все живущие в отеле.

– Какое же?

– Нельзя ничего бросать на ковер в вестибюле, – пояснил, улыбаясь, Додд. – Ну, увидимся еще, мистер Уиллс!

Мартини в «Трапеции» был восхитительный. Бармен, темноволосый круглолицый парень, улыбнулся, когда Джон собрался ему заплатить.

– Только подпишите вот здесь. Все за счет фирмы.

– Не понял.

– Распоряжение мистера Шамбрэна. Для вас все бесплатно. Он сказал, что вы друг Тони Вэйла. Отличный парень! Был еще здесь, когда я только что пришел. Помог мне встать на ноги. Вы занимаетесь гостиничным бизнесом, мистер Уиллс?

– Плавучие отели, – ответил Джон, продолжая разыгрывать свою роль. – Кругосветные круизы.

– С некоторых пор они мне перестали нравиться.

– Почему?

– Это все равно что смотреть на Бродвее пьесу с двумя действующими лицами. Никогда не знаешь, что там тебе покажут. Но простите, сейчас будет заказ. Я Эдди, мистер Уиллс. Если что будет нужно, только скажите.

Пьер Шамбрэн сделал Джону приятный сюрприз. Выходит, он без всяких сомнений поверил в историю, которую он ему рассказал.

Джон поставил на столик наполовину выпитый бокал мартини и закурил новую сигарету. Бар «Трапеция» делал хороший бизнес. Два метрдотеля ходили между столиками и принимали заказы. Все было прилично и делалось будто бы неторопливо, но Джон заметил, что заказы выполнялись очень быстро. Многие из посетителей были уже одеты по-вечернему. «Трапеция» была промежуточной остановкой перед тем, как пойти куда-то на частный прием или в обеденные залы отеля. Джон не раз видел, как ведут себя быстро разбогатевшие люди. Здесь все было совершенно по-другому – в «Трапеции» все держались удивительно естественно. Женщины были прекрасно одеты, с дорогими украшениями и гораздо большим разнообразием цвета волос, чем Джон когда-либо видел и чем изобрел сам Господь Бог. Но эти люди не выставляли себя напоказ жаждущей зрелищ публике. Даже легко Узнаваемая кинозвезда, сидящая за угловым столиком, казалось, чувствовала себя раскованно. В «Бомонде» она не опасалась любителей автографов и восторженных подростков. В баре было совсем немного молодых людей.

Когда Джон проходил, люди за столиками на миг отрывались от своих разговоров, бросали взгляд на него и тут же отводили глаза, но при этом выражение их лиц совершенно не менялось. Возможно, они хладнокровно изучали его, даже находили застенчивым, но угадать это по их лицам было невозможно. Среди этих людей было множество таких, кто мог бы легко выкинуть двадцать тысяч долларов за то, чтобы убить человека.

В момент, когда Джон отвернулся к своему бокалу мартини, на стул рядом с ним села женщина, явно одетая не для вечера, – на ней была куртка и мягкая шляпа, поля которой закрывали ее глаза. Капельки воды на одежде говорили о том, что она только что с улицы, где идет снег.

– Эдди! – неожиданно громко произнесла женщина и оглянулась вокруг, будто сама этому удивилась.

– Привет, мисс Стюарт! – отозвался Эдди.

– Мне хотелось бы, – четко сказала она, немного понизив голос, – очень сухой двойной мартини с водкой.

Джон заметил, что девушка в крайне возбужденном состоянии.

– Конечно, мисс Стюарт. – Эдди глянул на Джона, чуть заметно ему подмигнув, и начал сноровисто готовить коктейль, орудуя бутылками, бокалом и льдом, словно фокусник. В считанные секунды все было готово, и он уже помешивал напиток длинной серебряной ложкой.

– Никаких штучек, Эдди! – резко заявила девушка.

– А в чем дело?

– Я сказала, никаких штучек! Здесь меньше, чем одна нормальная порция.

– А может, вам лучше пить по одной порции? Сначала одну, а потом другую, мисс Стюарт? – мягко спросил Эдди.

– Я сказала – двойную, значит, имела в виду двойную! – Она сердито махнула рукой, отчего со стойки слетела сумочка, содержимое которой рассыпалось по полу.

Джон нагнулся автоматически, чтобы собрать ее вещи. По взгляду девушки было понятно, что она ему благодарна. Мисс

Стюарт чуть сморщила носик, что сделало ее похожей на огорченную маленькую девочку. Вещи, которые Джон подобрал, были самыми обычными: ключ с биркой от номера отеля, губная помада, маленький кошелек. Он положил кошелек и другие предметы на стойку.

– Благодарю вас, – произнесла девушка.

– К вашим услугам, мисс Стюарт.

Она посмотрела на него, но не узнала.

– Вы кто? Я вас раньше здесь не видела.

– Джон Уиллс.

Ну конечно, она не могла быть одной из тех проституток, о которых говорил Джерри Додд.

– Марго Стюарт, – назвалась она. – Вы репортер? Детектив?

– Почему вы решили, что я детектив? – удивился Джон, улыбаясь.

– Этот отель просто забит ими, – пояснила она. – Если вы молодой миллионер, то вам лучше уехать из города или, по крайней мере, из «Бомонда». Вы можете себе позволить истратить десять тысяч долларов на то, чтобы убить человека, Джон Уиллс?

Он почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки.

– Я бы сделал это сам.

Эдди поставил на стойку новую порцию мартини и наклонился вперед:

– Мисс Стюарт – секретарь мистера Обри Муна, мистер Уиллс. Я догадываюсь, что сегодня каждый, кто имел дело с мистером Муном, получил шок.

Мисс Стюарт все еще не отрывала мутного взгляда от Джона.

– Вы когда-нибудь имели дело с мистером Муном, Джон Уиллс?

– Я только часть его читающей публики, – ответил Джон и с особой осторожностью положил сигарету. – У вас был трудный день.

– Вы просто не знаете мистера Муна и не понимаете, что у него не может быть особой разницы между днями, – заявила Марго Стюарт и потянулась за бокалом.

Она выпила сразу половину бокала двойной водки и тут же поперхнулась, будто не переносила ее вкуса.

– А что, люди боятся, что их могут убить в любой день? – спросил Джон, ухитрившись улыбнуться.

– Да, в любой день недели, – серьезно ответила она, а потом неожиданно добавила: – Особенно в уединении, которого требует разбитое сердце.

– А у вашего босса есть хоть какое-то представление о том, кто мог попытаться нанять мисс Прим?

Она посмотрела на него из-под полей шляпы:

– Вы репортер?

– Мистер Уиллс занимается круизным бизнесом, – пояснил Эдди, который все слушал, ничуть не стесняясь этого.

– А сколько мне будет стоить объехать вокруг света, Джон Уиллс, а потом все время ездить и ездить снова? – спросила девушка.

– Примерно столько же, во сколько обходится ваша жизнь здесь, – ответил Джон. – Я имею в виду, что мы всю жизнь только и делаем, что крутимся, крутимся и крутимся.

Девушка оглянулась:

– Эдди! А мы должны сказать о нем Джеку Паару! Он просто комик.

– Но вы не смеетесь, – возразил Джон, делая знак Эдди, чтобы тот наполнил его бокал.

Эта случайная встреча с секретарем Муна может оказаться очень полезной.

Она посмотрела на него туманным взглядом:

– А я знаю кое-что о вас, Джон Уиллс, Джон Уиллс… – Ее голос становился все тише.

Он почувствовал, как его мускулы снова напряглись. Это была старая беда. Она старалась как-то соединить его с сыном Уоррена Макайвора, и тогда Мун наверняка узнает, что он здесь, если уже не знает. Тогда они скажут Шамбрэну и игра будет проиграна.

– Кое-что я о вас знаю, – продолжила девушка более окрепшим голосом.

– Но никак не могу до конца разобраться. Эдди подтвердит, что я почти все время стараюсь разобраться во всяких вещах, понимаете, что я имею в виду? Но когда я стану трезвой, Джон Уиллс, я во всем разберусь. – И вдруг запела детскую песенку «Ты еще пожалеешь»…

– Как же вы это сделаете, – поинтересовался Джон, стараясь, чтобы его слова прозвучали небрежно. – Вы же ничего не можете обо мне знать, мисс Стюарт. Я ничем не знаменит, не являюсь важной персоной. Простой воспитатель мальчиков.

Она уставила на него дрожащий палец.

– Если вы один из тех, кто заплатил бедной Прим за то, чтобы она убила моего босса, я разберусь, кто вы такой, Джон Уиллс. – И вдруг возвысила голос. – Почему вы сами не сделали эту грязную работу?

– Полегче, мисс Стюарт! – вмешался Эдди. – Вы говорите неизвестно что.

– Я такая, Эдди! Что-то заставляет меня так говорить. – Она покачала головой. – А вы не укладываетесь в эти рамки, не так ли, Джон Уиллс? Красивые глаза. Красивые руки. Я люблю мужские руки. А когда я говорю «мужчина», то не имею в виду старого развратника. Эдди, я плачу за эту выпивку для Джона Уиллса – это как форма извинения.

Мисс Стюарт оперла подбородок о ладони и принялась не отрываясь смотреть на Джона. Казалось, она боялась, что ее голова упадет вперед.

– Неразбериха от алкоголя, Джон Уиллс. Я не знаю вас со времен Адама, не так ли? А вы не знали ту девушку, Прим? Она заходила к нам раз или два в месяц. Вы догадываетесь, Джон Уиллс, что должна делать девушка, если ей платят? Медленно ползущий волосатый паук с влажными лапами, которые словно присасываются квам. Нет, Джон Уиллс. Я не знаю вас со времен Адама. Не важно, чем вы занимаетесь. Не знаю вас со времен Адама.

Ее подбородок соскользнул с ладони, и голова с глухим стуком упала на стойку бара.

– Ну, готова! – прокомментировал Эдди и просигналил одному из метрдотелей, уже одетому так, чтобы обслуживать обед. – Я видел, что у нее заплетаются ноги, когда она только вошла.

Метрдотель казался рассерженным.

– Ты не должен был ее обслуживать, – сказал он Эдди.

– А я и не обслуживал, – объяснил тот. – Только немного вермута с чистой водой. А она заказывала двойную водку. Я это хорошо понимаю, мистер Дель Греко. Она где-то уже так выпила, что не стояла на ногах.

– Сожалею, что вам это причинило неудобство, сэр, – обратился мистер Дель Греко к Джону.

– Ничего страшного, – отозвался тот. – Я понимаю так, что она живет в этом отеле? Я могу помочь ей подняться в ее комнату?

– Не беспокойтесь, сэр. Это не новая история. – Дель Греко просигналил официанту.

Джон отступил в сторону, и они оба оттащили мисс Стюарт от бара.

– У нас за углом служебный лифт, – пояснил Эдди. – Мы уже не в первый раз укладываем ее в кроватку. И знаете что? Каждый раз, когда мисс Стюарт напивается, становится понятно, что она ненавидит мистера Муна. Удивительно, как это она работает с ним, если так к нему относится?

– Наверное, он ей очень хорошо платит, – предположил Джон. Но себе сказал, что это не так. Просто она тоже попала в ловушку Муна. «Не важно, чем вы занимаетесь, я не знаю вас со времен Адама». Неужели она узнала его? Догадалась, для чего он здесь? Зачем она говорила все эти пьяные слова, уж не для того ли, чтобы скрыть это?

Глава 3

Во вторник Джон Уиллс заказал завтрак к себе в комнату, чтобы в уединении просмотреть утренние газеты. Он никуда не спешил, потому что абсолютно не знал, куда ему идти и что делать.

Все газеты писали о Муне, и каждая по-своему. Даже такая газета, как «Тайме», не смогла смягчить этой истории, сообщив о самоубийстве известной проститутки, по всей вероятности имевшей время от времени дела с Муном, и о найденном у нее странном письме, из которого следовало, что против известного писателя существует какой-то безумный заговор. «Тайме» строго придерживалась фактов, точно указывая их источники. Мун не сделал никакого заявления корреспонденту «Тайме». Полиция гарантировала знаменитому писателю полную охрану. Окружной прокурор начал расследование этого дела. В газете также давалось краткое описание карьеры Муна, для чего материалы, очевидно, взяли из архива: были перечислены его книги, пьесы, названо время его работы корреспондентом на двух войнах, указаны полученные им литературные призы и фильмы, отмеченные наградами. Однако об истинном облике Муна не было сказано ни слова.

«Геральд трибюн» преподнесла событие примерно в том же духе, если не считать нескольких фотографий, опубликованных на внутренних страницах. На одной из них Мун был снят рядом с чем-то раздраженным Бернардом Шоу. На другой он стоял на террасе своей виллы в Каннах рядом с очаровательной итальянской кинозвездой. Третья возвращала читателей ко временам Первой мировой войны. На ней был хорошо виден одетый в форму, подтянутый Мун, беседующий с симпатичным принцем Уэльским на улице разрушенной войной французской деревни. С четвертой смотрела темноволосая красивая женщина с прической, какие носили в двадцатые годы. Подпись гласила, что это – Виола Брук, очаровательная звезда британской сцены, постоянная подруга Муна в послевоенные годы, которая бесследно исчезла в связи с одним нашумевшим судебным делом.

Это имя ничего не говорило Джону Уиллсу. Виола Брук пропала еще до того, как он родился.

А вот у бульварных газет работы хватило. Чувствовалось, что, например, команда корреспондентов «Ньюс» просто сбилась с ног, добывая факты. Они опубликовали фотографии мертвой девушки в ее «роскошных апартаментах», где она «принимала» своих клиентов-мужчин, и разобрались с ее странным именем – Памела Прим. Оказывается, ее настоящее имя – Морин О'Коннор, и начинала она как танцовщица в бродвейских стриптизах. Родом Морин была из маленького шахтерского городка в западной Пенсильвании. Ее отец, когда она была еще совсем маленькой, погиб при обвале в шахте, а мать убежала с Джазовым музыкантом, оставив девочку на попечение соседей. «Ньюс» беззастенчиво строила догадки и предположения о том, почему именно мисс О'Коннор была выбрана врагами Муна на роль его возможной убийцы и за что она могла «ненавидеть» знаменитого писателя.

По мнению «Ньюс», члены Нобелевского комитета по литературе в свое время не очень-то вникали в биографию Муна. Между тем его имя связано с шумным бракоразводным процессом, а один министр французского правительства, покончив жизнь самоубийством, в предсмертной записке написал, что статьи Муна слишком злы, чтобы их можно было перенести. Вспомнила газета и о Виоле Брук, подробно рассказав, как она сыграла во втором акте пьесы в театре «Уэст-Энд», а когда ее стали звать на третий акт, то оказалось, что гримерная актрисы пуста. И никто больше никогда не видел Виолу. В связи с этим делались порочащие намеки в адрес Муна. И наконец, «Ньюс» привела историю позора и самоубийства Уоррена Макайвора.

Джон прочитал это с некоторым чувством удовлетворения. Впервые в прессе признавалось, что его отец мог говорить правду. «Ньюс» не высказывала своего отношения к Муну, но из всего написанного выходило, что он настоящий негодяй.

В другой бульварной газетке была колонка «Сторм-Сентер». Ее автор Уиллард Сторм писал о своем друге Муне совсем иначе. Он представил его как одаренного, благородного человека, как жертву зависти менее способных людей, как боевого журналиста военных дней, как человека, который не раз выручал сильных мира сего в тяжелые моменты их жизни. Сторм представил Муна как храбреца. Несмотря на то что открылись пугающие новости, будто кто-то собирается убить его, писал он, Обри Мун все-таки собирается отметить свой юбилей. Знаменитый писатель всегда смело смотрел в лицо опасности, не сбежит от нее и теперь. Статья заканчивалась серьезными предупреждениями мэру, окружному прокурору, комиссариату полиции и дирекции отеля «Бомонд», что они ответственны за безопасность Великого Человека. Читатель оставался под впечатлением, что это предупреждение заставило мэра, окружного прокурора, комиссариат полиции и Пьера Шамбрэна трепетать от волнения.

Джон отложил газеты, допил уже остывший кофе. Наверное, кто-то еще, кто совсем недалеко, тоже прочитал эти газеты и, разумеется, отметил тот факт, что в них нет ни единого, даже смутного намека на то, кто заплатил Памеле Прим десять тысяч долларов за ту работу, которую она не смогла сделать. Журналисты из «Ньюс» задавали другой вопрос: «Теперь, когда мисс Прим мертва, будут ли враги Муна пытаться нанять другого убийцу?»

Завязывая галстук и надевая пиджак, Джон крепко сжал губы. Он-то знал ответ на этот вопрос.

* * *

Удивленный Пьер Шамбрэн тепло приветствовал Джона:

– Я ждал вас, Уиллс.

Джон поймал себя на том, что смотрит на высокую рыжеволосую девушку, которая присела на край письменного стола Шамбрэна. Где-то он уже ее видел.

– Оправились от ваших синяков? – поинтересовалась она.

– Синяков?

– Ну, должна сказать, что это не в мою пользу, – заметила Элисон. – Не так уж часто молодые люди натыкаются на меня, чтобы тут же забыть об этом.

– О Боже! Вчера утром, – вспомнил Джон, – в приемной. Шамбрэн, стоя у бокового столика, налил себе неизменную

чашечку турецкого кофе и проговорил:

– Плохое начало, Уиллс. Это мой директор отдела по связям с общественностью, мисс Барнуэлл. Я хотел представить вас, но если вы видели Элисон и не запомнили ее…

– Дайте человеку прийти в себя! – потребовала Элисон. У нее была такая открытая и дружелюбная улыбка, какой Джон никогда не видел. – Помню, как я волновалась, когда впервые пришла к вам, мистер Шамбрэн. Тогда я не узнала бы даже самого Рока Хадсона, столкнувшись с ним.

Шамбрэн прошел к своему письменному столу и фыркнул:

– Ну, Уиллс, вы попали вчера как раз к самой развязке первоклассной мелодрамы.

– Полагаю, весь этот шум очень вреден для отеля, – предположил Джон, указывая на стопку газет на письменном столе.

Управляющий рассмеялся:

– Элисон тоже этим расстроена. Но стандартное представление, будто скандал вредит бизнесу, глубоко ошибочно.

Я тоже так думал в свое время. Однако позвольте мне кое-что вам открыть. Если кто-то распустит слух, что люди отравились морскими продуктами с нашей кухни, то наш обеденный зал сразу же наполовину опустеет. А если кто-то скажет, что в одной из комнат отеля украли норковый жакет, мы немедленно потеряем половину возможных постояльцев. Испорченная креветка или украденная вещь, которая для них ничего не значит, тем не менее может обратить людей в бегство, и они помчатся прочь, как стадо при ударе грома. Но если какой-нибудь богатый предприниматель застрелит в нашем бальном зале свою любовницу, гости тут же начнут возвращаться. Убийство, особенно такого знаменитого человека, как Мун, просто полезно для бизнеса. Я это знаю, и совет директоров это тоже знает, хотя все они будут вопить и заламывать руки. На публике мы сожалеем об этом, а про себя знаем – это все равно что пригласить в наш вечерний клуб Джуди Гарленд или Денни Кея. Отличная идея для бизнеса.

– Все это сильно попахивает цинизмом, – заметила Элисон. Она и впрямь была шокирована.

– А что может сделать отель, чтобы защитить Муна? – спросил Джон.

Шамбрэн пожал плечами:

– Не так много. Отель уже запружен копами. А так как он не пускает их к себе в апартаменты, они слоняются по холлам, ездят на лифтах, обтирают мебель в вестибюле. Он прикрыт, словно тентом, при этом бьет себя в грудь и повсюду кричит, что ничего не боится. Но вот сегодня он пытался устроить для своих друзей ленч в гриль-баре. И нам потребуются копы, чтобы не допустить там толпы.

– Перед вашим приходом, мистер Уиллс, я интересовалась у мистера Шамбрэна, как мне вести себя с прессой, – сказала Элисон.

– Мое дорогое дитя, – отозвался Шамбрэн, – насколько я помню, в бальном зале сегодня вечером будет показ мод, а в кристальной комнате – прием тунисского посла. Завтра у нас ленч Лиги женщин-избирательниц, а во вторник пожилая миссис Хевен из пентхауса «L» дает прием, на котором собирается объявить, что жертвует участок земли под собачье кладбище. И все это дела для отдела связей с общественностью, Элисон.

– Вы же знаете, что я спрашиваю о Муне, – возразила она.

– О Муне? Ах да, это о том писателе, который устраивает дорогой прием по случаю своего дня рождения вечером в субботу? Что ж, мистер Амато может сообщить вам для прессы массу интересных вещей. Но вы ведь говорили с Муном вчера, не так ли?

– Да, я говорила с ним, – подтвердила Элисон так резко, что Джон с удивлением посмотрел на нее. – Но вы прекрасно знаете, что меня интересует, мистер Шамбрэн. Мой офис заполнен репортерами, которые выспрашивают, что произошло и что еще может случиться.

– Мы ничего не можем сказать о смерти мисс Прим, кроме пустых слов. Мы не можем сделать никакого заявления об угрозе Муну. Это все компетенция окружного прокурора и полиции. Никаких заявлений, Элисон. – Шамбрэн сардонически улыбнулся. – Вот я сомневаюсь, появится ли здесь хор из «Метрополитен-опера» вечером в субботу только для того, чтобы спеть «С днем рождения»? Хотите поставить доллар против моих двух? Я готов держать пари.

– Мне нет дела до того, какой он подлец, но мне не кажется забавным шутить насчет того, какие у него шансы остаться в живых, – обрезала Элисон.

– Вы должны выработать в себе черствость, если хотите остаться в этом бизнесе, дорогая, – произнес Шамбрэн, по отечески глядя на нее, однако оставаясь совершенно серьезным. – Это часть нашего образа жизни – шутить над всем. Проявление эмоций – это проявление слабости. Мне тоже трудно отделаться от переживаний. Я никогда не знал эту мисс Прим, но мне очень жаль ее. Вы читали, что там раскопали в «Ньюс»?

Элисон кивнула:

– У нее не было никаких шансов. Отец погиб, мать сбежала, очевидно, не было и нормального образования. Она только и могла жить тем, что показывать свое тело на сцене, а после каждого выступления отдаваться любому Джону с Бродвея, который ждал ее у служебного входа. Может, она решила, что если уж отдаваться, то уж лучше за деньги? Талантливое тело, но разум – как у маленькой сентиментальной восьмилетней девочки, так сказал про нее Мун. Однако я знаю Муна, Элисон, и думаю, что вы тоже знаете, судя по вашей реакции. Как вы считаете, что он проделывал с той девушкой? К каким мерзостям ее принуждал? Что бы там ни было, но она возненавидела его, хотела от него освободиться, поэтому и взяла десять тысяч долларов от таинственного благодетеля, решив убить Муна. Не могла больше его выносить. Но в конце у нее не хватило решимости. Слабая девочка, скажете вы, истеричная, выведенная из себя. Но человечная и беспомощная. Я не знал ее, но готов был бы ей помочь, не окажись это уже слишком поздно. А Мун? – На мгновение Шамбрэн сжал губы. – Он лишен этого. Вся его жизнь была построена на том, что он получал удовольствие, уничтожая людей, безжалостно их калеча. Среди них был и французский дипломат, и, возможно, та британская актриса, и несчастный, оклеветанный им армейский офицер по имени Макайвор… Это только те, о которых мы знаем. А сколько их было еще за пятьдесят лет его садизма? Так неужели, вы думаете, меня беспокоит, что случится с таким человеком? И если я шучу над тем, будут ли петь «С днем рождения» на его приеме, то это только для того, чтобы прикрыть тот факт, что я втайне надеюсь – все-таки найдется человек, который его выпотрошит.

– Хорошо бы! – неожиданно услышал Джон свои собственные слова.

– Ну вы и люди! – отреагировала Элисон. Шамбрэн усмехнулся:

– Сказал пацифист прежде, чем водородная бомба упала на его курятник. Пусть Мун тревожится, пусть потеет, а если умрет, мы не станем приносить ему цветы. И я не шучу. А теперь, мисс Барнуэлл, забирайте отсюда мистера Уиллса и покажите ему, как мы работаем здесь, в «самом веселом месте Нью-Йорка для богатых».

* * *

Офис Элисон находился в трехкомнатном помещении немного дальше по коридору от кабинета Шамбрэна.

– Первое, что мы сделаем, Джонни, – это закажем столик в гриль-баре на ленч. Я не хочу пропустить первого появления мистера Муна на людях, а вы?

Джон покачал головой. Он оцепенел и соображал так же мало, как птичка, загипнотизированная змеей. Рано или поздно ему все равно придется встретиться с Муном лицом к лицу.

Элисон не лгала, когда сказала, что ее офис забит репортерами. В ее кабинет им пришлось пробиваться через толпу мужчин и женщин, жаждущих получить новости.

– Я бы спустила их всех на мистера Шамбрэна, – сказала Элисон, закрывая дверь. – Вот пусть и покажет без всяких уверток, как с ними обращаться. Присаживайтесь, Джонни. – Она взяла трубку телефона, стоящего на письменном столе. – Джейн? Дайте мне мистера Кардозу из гриль-бара. – И, взглянув на Джона, улыбнулась. – Сейчас посмотрим, помнит ли он мои женские чары лучше, чем вы? Это старший официант в гриль-баре. Доброе утро, мистер Кардоза. Это Элисон Барнуэлл. – Прикрыв микрофон рукой, она шепнула:

– Я не забыта! А вот теперь такая просьба, мистер Кардоза, мне нужен столик на двоих сегодня, во время ленча… Да, я знаю, что все занято. Почему вы считаете, что я рискую своей фигурой, поедая ваши замечательные блюда? Нет, это не распоряжение мистера Шамбрэна. Это моя личная просьба, дорогой мистер Кардоза. Конечно, если надо, мы повисим хоть на люстре. Благодарю вас, мистер Кардоза. – Элисон положила трубку. – Дело сделано. Он мне пообещал. Выходит, я еще на что-то гожусь.

– Вы очень красивая женщина, – заметил Джон.

– Как вы быстры на похвалу, Джонни! Может, вы сказали это просто так, но сами видите, я еще вчера вас заметила, а это означает, что я не хочу, чтобы обо мне забыли. А что на самом деле, Джонни, я могу сделать для вас как директор отдела по связям с общественностью в этом обитом бархатом аквариуме?

– Я сам не очень-то знаю, – ответил он, избегая ее прямого взгляда.

– Не представляю себе, какие толковые вопросы мог бы задать. Но если похожу с вами день-другой и посмотрю, как все работает, может, тогда буду знать, что спросить.

– Походить со мной? А не возражаете, если я коснусь личных дел, Джонни?

– Конечно нет, – с удивлением ответил он.

– Но у меня противный склад ума и цепкая память, Джонни, – заметила она, перестав улыбаться.

– Я готов на все.

– Я не хочу сказать, что это так уж страшно, – предупредила Элисон.

– Смотрите, Джонни, я выкладываю все свои карты на стол, потому что хочу, чтобы вы сделали то же самое для меня. Я вышла замуж за лучшего парня из всех, которые только могут быть на свете. Он погиб во время испытания атомной бомбы в Неваде. Какое-то время я просто не хотела жить. Мне нравилось быть замужем. Нравилось, что меня любили. Я знала, что не полюблю больше никого, а если и выйду снова замуж, то это будет совсем не то. Но наконец я нашла в себе силы и пошла работать. У меня не было никакой определенной профессии, но, к счастью, я получила хорошее образование. Попыталась стать репортером. Но очевидно, я слишком хорошо воспитана для этого. Работала по связям с общественностью в круизных компаниях, вот как и вы, полагаю, у модельера, в кинокомпании, наконец здесь. А вот теперь мне пригодилась моя противная память. Противная, потому что я помню странные вещи. Как только я увидела вас вчера, я вспомнила то, о чем следовало бы забыть.

– О?

– Передо мной встала картина – молодой человек, выходящий из отдела личного состава международного аэропорта. Отец этого молодого человека был специалистом по бомбам. Наверное, это произошло по ассоциации с бомбами. И я вспомнила историю о несчастном человеке, который лишил себя жизни после столкновения с Обри Муном.

У Джона вырвался вздох.

– Так вы знаете, кто я, – медленно проговорил он.

– Да, знаю, Джонни. – Она ласково улыбнулась. – Мне показалось, что я должна сказать вам это, раз уж мы несколько дней проведем вместе. А вы должны знать, что, когда мистер Шамбрэн там, в своем офисе, вспомнил о вашем отце, вы стали бледным как лист бумаги. Мистер Шамбрэн ничего не заметил. Он был слишком зачарован звучанием своих же собственных слов.

– Вы не сказали ему о том, что узнали?

– Почему я должна это говорить? Насколько я помню, вы законно изменили свою фамилию. Напоминать людям, что вы были когда-то Джоном Макайвором, – это означало бы доставить вам неприятность, не так ли?

– И большую неприятность.

– Меня только одно тревожит, Джонни. Когда вы приехали сюда, чтобы ознакомиться с гостиничным бизнесом, вы знали, что Обри Мун живет здесь?

– Знал.

– А он узнает вас, если увидит?

– Не знаю.

– Вы можете рассчитывать только на одно. Мистер Шамбрэн не выставит вас отсюда, даже если Мун этого потребует. Джонни?

– Да?

– Джонни, снова моя противная настырность. Вы здесь на самом деле для того, чтобы ознакомиться с гостиничным бизнесом, или хотите что-то сделать с Муном?

У него пересохло во рту. Однако притворяться перед ней было уже поздно. Она сумела обо всем догадаться.

– Это все ваш противный склад ума, вы так настойчивы, – ответил он, стараясь улыбнуться.

Элисон немного помолчала, потом тихо спросила:

– Не дадите ли мне возможность понять вашу позицию во всем этом деле?

Джон сидел и смотрел на свои собственные руки. Красивые руки, как сказала та девушка, Стюарт, прошлым вечером. Почти наверняка эта Стюарт тоже знала, кто он такой на самом деле. «Не имеет значения, что я не знала вас со времен Адама».

Он глянул на Элисон и ощутил странную боль в горле. Точно такая же боль появлялась у него в детстве, когда он чего-то боялся. И вдруг по какой-то непонятной причине Джон ощутил непреодолимую потребность рассказать ей во всех подробностях всю эту историю. С того дня, как погиб отец, он никому ее не рассказывал. Делиться ею с матерью было слишком болезненно. Никому в течение всех двенадцати лет он не говорил о том глубоком чувстве горя, которое постигло его после самоубийства отца. Да у него, по существу, и не было отца. Сначала война, а потом преследование Муна превратили отца в лишенного надежд, подавленного, совсем чужого ему человека. И не было никого, с кем Джон мог бы поделиться своим горем. Не было никого, кто поддержал бы его, когда рушились его представления о морали. Никто не хотел пробудить его от тревожного сна, заполненного мечтами о мести Муну. И все это кипело в нем сейчас, когда он смотрел во встревоженные голубые глаза Элисон.

Джон облизал губы и сказал:

– Я приехал сюда почти уверенный, что должен убить его. И потом выложил всю эту грустную историю – сагу об отце, жизнь которого была омрачена садистской ненавистью Муна. Рассказал и о том, как медленно угасала его мать, о своих невыносимых терзаниях. Элисон ни разу его не прервала. Он видел на ее лице сочувствие или, по крайней мере, жалость.

– Все это трудно понять сразу, – закончил Джон. – Но если бы я стоял с ним рядом на перроне станции метро, то столкнул бы его на пути и не почувствовал бы за собою особой вины. Я давно был готов пойти охотиться на него, но тут произошел случай, который подтолкнул меня. Пять недель назад я получил письмо.

– Письмо? – Это был первый вопрос, который задала Элисон.

– Там, наверху, в моей комнате, лежит точная копия того письма, которое нашли в сумочке у Памелы Прим. Только адресовано оно мне.

– Джонни!

– Деньги лежали в «Уолтхем траст». Я… я не брал их. Мне казалось, что я цивилизованный человек, который не может убить другого человека, даже если ненавидит его. Но я все время помнил об этих деньгах. Наконец… наконец я пошел и забрал их. Купил кое-какую одежду. Связался с Тони Вэйлом в Лондоне и попросил написать рекомендательное письмо к Шамбрэну. Я думал… сам не знаю, что я думал. Мне просто хотелось разведать обстановку. Я не хотел делать ничего особенного. Но… купил пистолет. И вот когда все было улажено и осталось всего несколько дней, происходит это самоубийство Памелы Прим. Кто-то очень сильно разъяренный хотел положить конец карьере Муна как раз на праздновании его семидесятипятилетнего юбилея в субботу. Он рассчитывал, что это может сделать мисс Прим. Думал также, что и я тоже смогу это сделать. Просто хотел иметь запасную тетиву для своего лука. И этот кто-то все знает обо мне, так же как и о той мисс Прим. Он, наверное, сумасшедший, если собирался выполнить свою угрозу – обещал мне, что я не переживу той субботы, если заберу деньги, но ничего не сделаю.

– И вот вы на минутку сошли с рельсов, – констатировала Элисон деловым тоном. – Взяли деньги, истратили часть из них и ничего не сделали за это. Поэтому вам надо пойти в полицию, отдать им письмо и сотрудничать с ними в поисках того ненормального безумца.

– Вы внимательно меня слушали, – произнес Джон, нащупывая сигареты.

– А разве это не то, что вы собираетесь сделать? – настойчиво спросила она.

– Мне надо обдумать.

– Чего там думать?! – воскликнула Элисон. – Мой дорогой, не стоит вести себя как персонаж дешевого детектива, который пренебрегает простой вещью, чтобы себя обезопасить. Правда, вы попадаете в несколько затруднительное положение, потому что взяли деньги за то, чтобы убить человека. Но ведь вы говорите правду, Джонни. И если придете к лейтенанту Харди, покажете ему письмо, отдадите пистолет и предложите свою помощь, они, конечно, примут все это во внимание.

– А как я могу им помочь?

– Поможете уже тем, что отдадите это письмо! Это подскажет им, что Мун находится в гораздо большей опасности, чем они думали.

– Таким образом получится, что я буду защищать Муна, – сказал он с горькой усмешкой.

– Джонни, Джонни, Джонни! Вы защитите самого себя! Вы же сами обрекли себя на мелодраму, на целых двенадцать лет. Это необходимо прекратить! Вам надо говорить с людьми так, как вы говорили со мной. Вы должны получить помощь, а не стоять просто так в роли мальчика для битья. Будьте же решительным, Джонни! Поднимайтесь в свою комнату, берите письмо, пистолет и несите все сюда. Харди где-то в отеле. Я найду его к тому моменту, когда вы вернетесь.

Джон поднялся. Он чувствовал себя так, будто у него с плеч свалилась громадная гора. Что за практичная девушка!

– Вам часто приходится играть роль матери-исповедницы, Элисон? – спросил он.

– Как только вы станете думать обо мне как о матери, вы тут же вылетите из этого офиса! – Ее улыбка согрела его всего – от головы до самых пяток. – Прошу вас, Джонни! Вы же знаете, для вас это лучший выход!

* * *

Лейтенант Харди слушал так, будто не верил ни одному слову из того, что слышал. Время от времени он заглядывал в письмо, которое Джон передал ему в самом начале разговора, потом смотрел на пистолет, лежащий на краю письменного стола Элисон.

Наконец Джон закончил рассказ.

– Это самая неправдоподобная, странная и нелепая история из всех, которые я когда-либо слышал, – заключил Харди и с подозрением взглянул на Элисон. – Из нее можно сделать хорошую новость для прессы, верно, мисс Барнуэлл?

Лейтенант взял письмо, посмотрел его на просвет и увидел, что оно написано на той же бумаге, с теми же водяными знаками, что и письмо, найденное в сумочке Прим. Во множестве утренних газет, которые ему довелось увидеть, описывалась история суда над Уорреном Макайвором. Если Джон Уиллс шарлатан, то вряд ли он выбрал бы легенду, которую так легко проверить. Нет, похоже, этот молодой человек говорит правду.

– Все это требует тщательной проверки, скажу я вам, – решил Харди. – Банк, да и все это дурацкое дело. – Он посмотрел на Джона. – Кто еще знает об этом?

– Только мисс Барнуэлл, – ответил тот.

– Вам могут поставить в вину желание скрыть намерение убийства, – предупредил Харди. Но когда никто ему не ответил, встал, походил взад и вперед по офису Элисон и спросил: – Как вы думаете, Уиллс, само письмо и угроза в нем – это серьезно?

– А вы на моем месте посчитали бы их несерьезными? – откликнулся Джон.

Лейтенант вздохнул.

– У нас нет выбора, верно? Но в этом деле нужен не детектив, а психиатр. Я не могу понять, как это здравый в уме парень, как вы, мог целых пять недель болтаться по городу и размышлять, взять ли ему этот куш, чтобы убить человека. Вы наверняка должны были понять, что вас держат за простофилю! Человек, который может выложить такие деньги, должен быть уверен, что его план сработает. Вы, Прим, а может быть, и еще кто-то должны были это сделать. Как нам отыскать этого подонка? Надо сходить на Главный почтамт и проверить тот абонентский ящик, который указан как обратный адрес. Но откуда там знают, кто абонировал тот ящик? Кто-то платит за него и пользуется им, и если этот тип не хочет, чтобы о нем знали, так о нем и не знают.

– По моим соображениям, он должен быть здесь, в отеле, – предположил Джон. – Он хочет наблюдать за мной и за другими. Если вы играете в театр марионеток, то должны быть поблизости, чтобы дергать за ниточки.

– И вы очень хотите увидеть, как мы схватим этого типа? Джон посмотрел на Харди:

– Я всего лишь хочу прожить дольше вечера субботы, если вы об этом спрашиваете.

– Может, вы смелый человек, – решил Харди. – Вы пришли сюда уже почти готовый убить того типа. Хотите получить некоторую гарантию на жизнь, пойдя на небольшой риск?

– Смотря что за риск.

– А я откуда знаю? – взорвался лейтенант. – Это вообще какой-то психоз! Нет никаких улик на все это дело, а Мун сидит себе в своем чертовом китайском будуаре, улыбается, как сиамский кот, и еще желает, чтобы мы к тому же его и оберегали! Может, мы должны взять вас с этим письмом наверх и сказать: «Смотри, приятель, пистолет уже заряжен!» – У Харди сузились глаза. – А может быть, и нет. – Он посмотрел на Элисон. – Как хорошо вы умеете держать язык за зубами, мисс Барнуэлл?

– Так хорошо, как вы скажете, лейтенант.

– О'кей! Давайте вести себя так, будто ничего не случилось. Вы со мной не говорили. Вы ни с кем не говорили, Уиллс. И вы остаетесь тем, кем были еще этим утром, – предполагаемым убийцей. Ведете разведку, прикрываясь, будто хотите разобраться в гостиничном бизнесе. Никто не знает об этом письме. Никто ничего не знает о деньгах. Может, тот парень как-то проявит себя. Может, захочет напомнить вам, что время уходит. Тогда он поговорит с вами в баре или позвонит по телефону в вашу комнату. А может быть, подсунет записку под вашу дверь. Будет искать какой-то контакт. А может, мы получим пулю, очень может быть. Может, перехитрим сами себя и кто-то спихнет вас в шахту лифта. Парень, который так много знает о вашей жизни, Уиллс, и о жизни Прим, может также знать, что мы вот тут сидим и шьем ему саван. – Он посмотрел на переговорную систему на письменном столе Элисон. Она была выключена.

– Наверное, вы возьмете его после того, как извлечете меня со дна лифтовой шахты, – предположил Джон.

– Если бы я мог гарантировать вам отсутствие риска, вместо того чтобы просить вас добровольно сотрудничать с нами, – сказал Харди.

Джон посмотрел на Элисон и увидел, что она испугана. Это заставило его сердце забиться чуть быстрее. Значит, ей не все равно, что с ним случится.

– Я готов участвовать в вашей игре, – ответил он лейтенанту Харди.

Часть третья

Глава 1

Есть значительная разница между обсуждением планов за сигаретой в тиши красивого офиса Элисон и их претворением в жизнь. Одно дело сказать: «Да, я буду сыром в мышеловке», и совсем другое – на самом деле сделаться таким сыром.

Джон Уиллс не был трусом по рождению, но он подвергался гонениям в течение последних двенадцати лет, и это сделало его подавленным человеком, мрачно смотрящим в будущее. Он был вынужден признать, что у него нет шансов победить в долгой борьбе с Муном и его миром. А теперь, всего за один час, с ним случились две вещи. В Элисон он нашел выход своим доведенным до высшей точки кипения эмоциям, из-за которых дошел до того, что готов был даже убить человека, а в Харди – союзника, который дал ему шанс освободиться от всей этой грязи. У него загорелся маленький огонек надежды, словно свеча в далеком окне.

Лейтенант заторопился, чтобы организовать особое наблюдение за Джоном, пообещав выделить для этого двух или трех человек, следить за ним и за каждым, кто заинтересуется им или к нему подойдет. Эти детективы плюс секретный персонал Джерри Додда в отеле будут нести постоянную службу. Через пятнадцать минут все они должны собраться в вестибюле, где Харди покажет им Джона, когда тот вместе с Элисон пойдет в гриль-бар на ленч.

– И вы тоже должны знать, кто в нашей команде, – заметил Харди. – Не хочу, чтобы вы понапрасну теряли время и крутились вокруг одного из моих ребят.

Лейтенант был так же тверд и в другом вопросе. Никто, совершенно никто не должен знать об этом деле, хотя Элисон чувствовала, что должна рассказать обо всем мистеру Шамбрэну.

– Вы должны общаться с любым человеком, с которым войдете в контакт, абсолютно естественным образом, – наставлял их Харди. – Мы совершенно не представляем себе, где может случиться утечка. Парень, который может выбросить двадцать тысяч долларов, не поскупится на взятки, чтобы обеспечить себе все, что ему нужно. Посыльный, телефонистка, горничная – все они могут быть наняты, и даже ваш шепот может подсказать нашему другу, что вы не тот, за которого себя выдаете.

– Вы не доверяете мистеру Шамбрэну? – спросила Элисон.

– Я не доверяю никому, кто не сможет естественно держать себя в такой обстановке. Я и вам не доверяю, мисс Барнуэлл, но ничего не могу поделать! У нас одна только надежда, что наш друг думает, будто Уиллс еще не созрел и его надо немного подтолкнуть, побудить к действию, как-то подогреть. Вот тогда мы и возьмем его… Если вообще возьмем.

– Не знаю, как я справлюсь со своей ролью, когда у меня на спине будет нарисована мишень, – засомневался Джон.

– Так и будете ходить с мишенью, – успокоился Харди. – И все время будете об этом помнить. А если станете вести себя немного нервно или неуверенно, то это даже лучше. Он подумает, что вы все еще стараетесь найти решение.

И Харди вышел, чтобы отдать распоряжение своим людям. Элисон посмотрела на Джона, и на ее красивом лице отразилось беспокойство.

– О, Джонни, во что же я вас втянула?

– Дорогая Элисон. – Он хотел подойти к ней, но остался стоять у ее письменного стола. – Я вспоминаю слова, которые сказал отец, когда я был мальчишкой. Мне было десять лет, и мы с матерью эвакуировались из Лондона в Штаты на продолжительное время. Отец сказал это мне, но я понял, что он имел в виду мою мать: «Когда-нибудь, Джонни, ты поймешь, что отдельный человек сам по себе – ничто. Это как фунтовая купюра, разорванная пополам, – она ничего не стоит, пока не будет найдена вторая половина. И я никогда не буду одним целым, пока ты не принесешь мне вторую половину». Разумеется, он имел в виду мою мать. Я… я никогда не имел такой второй половины, Элисон. Я знаю, что вы помогаете мне потому, что вы добрая девушка с большим теплым сердцем. Понимаю, что не смогу быть вашей второй половиной. Но вы тронули меня тем, что согласились разделить мои проблемы. Я благодарен вам, очень благодарен.

– Ну что я могу на это сказать? – серьезно ответила она. – Я буду счастлива, если все это вам поможет. Я хорошо понимаю, как плохо, когда ваша вторая часть навсегда уходит от вас.

Джон понимал, что ему следует это запомнить. Элисон предлагала ему свою дружбу, но не более того.

Точно через пятнадцать минут после ухода Харди они вместе спустились в вестибюль. Отель «Бомонд» жужжал. Как это Обри Мун решился показаться на ленче, Джон просто не понимал. Может быть, под влиянием своего друга, Уилларда Сторма? У входа в гриль-бар собралась толпа, а за красным канатом, преграждавшим вход, стоял мистер Кардоза, старший официант, который извинялся за то, что там не было не только ни одного свободного столика, но и даже дюйма пустого места.

Джон озабоченно осмотрел заполненный людьми вестибюль, стараясь отыскать Харди. Лейтенант беседовал у газетного стенда с коренастым мужчиной. На мгновение его взгляд задержался на Джоне, но он не подал и виду, что узнал его, только потрепал по плечу своего коренастого собеседника, а потом отошел в другой конец вестибюля. У одной из витрин стоял высокий худой мужчина. И снова рука Харди опустилась на плечо этого человека. Такой маневр он повторил еще дважды. После того как таким образом был идентифицирован четвертый человек, Харди снова взглянул на Джона и исчез где-то у лифтов.

– О Боже! – тихо произнесла Элисон.

Джон обернулся и увидел, что к ним приближается странная пожилая дама. Ее шляпа была похожа на прилавок продавца фруктов, а лицо скрывалось под вуалью. Норковый жакет сиял под светом многочисленных люстр и походил скорее на палатку. На руках дама держала черно-белого японского спаниеля.

– Сумасшедшая старуха, – сказала Элисон. – Миссис Джордж Хевен, она занимает пентхаус рядом с Муном.

– Та самая, которая интересуется собачьими кладбищами?

– Та самая! Будь с ней любезен, Джонни, и, ради всего святого, поговори с Тото!

И это было все, о чем Элисон успела его предупредить. Миссис Хевен налетела на них, словно скоростная яхта.

– Ну, Барнуэлл! – заявила она голосом, похожим на выстрел старинной пушки.

Люди оглянулись и больше уже не спускали с нее глаз. Она была для них вроде музейного экспоната.

– Доброе утро, миссис Хевен, – поздоровалась Элисон. – А как сегодня наш дорогой маленький Тото? – Ее голоса было просто не узнать.

– Обиделся на меня, – сообщила миссис Хевен. – Я сегодня дала ему только отправить свои надобности, а он ожидал, что мы пойдем в парк в это время дня. – Стеклянные глаза уставились на Джона. – А это кто такой, Барнуэлл?

– Джон Уиллс – миссис Хевен, – представила их друг другу Элисон.

– Здравствуйте, миссис Хевен, – сказал Джон, тронув рукой головку спаниеля. – Привет, приятель!

Спаниель скорчил самодовольную рожу.

– Я хочу, чтобы мы поговорили о моем ленче в четверг, Барнуэлл. Как вы собираетесь осветить в прессе вопрос о кладбище?

– Могу я прийти к вам завтра утром?

– Если только сможете ко мне попасть, – заявила раздраженная, завернутая в меха дама и посмотрела вокруг себя. – Этот невыносимый Мун с его проблемами! Я не могу подойти к своей входной двери без того, чтобы не столкнуться с полудюжиной полисменов с Манхэттена. Если он хочет быть убитым, то должен это делать с меньшим шумом. Десять утра завтра вас устроит, мисс Барнуэлл?

– Вполне, миссис Хевен.

Миссис Хевен снова устремила свой стеклянный взор на Джона.

– А вы не можете быть плохим человеком, Уиллс, – решила она.

– Надеюсь, что так, – кивнул Джон.

– Пообщались с Тото. Я всегда говорю, что люди, которые любят собак, не могут быть такими уж плохими. Зайдите ко мне как-нибудь на чашку чая.

– С удовольствием, – слегка поклонился Джон.

– Там увидим. Десять часов, Барнуэлл. – И, распустив паруса, эта странная леди двинулась к лифтам.

– Ох! – вздохнула Элисон.

– Спасибо за подсказку о Тото. Она рассмеялась:

– Вот уже семь месяцев, как мисс Хевен купила тот пентхаус, но за это время она так и не сказала ни слова мистеру Шамбрэну. Это его беспокоит. Он единственный из всего штата отеля, кто не любит шуток. Любишь меня – люби мою собаку. Видите ли, он никогда даже не пытался поговорить с Тото! Ну, пойдемте к нашему столику, если только мистер Кардоза оставил его для нас. Вы сможете прорваться через эту толпу?

Они с трудом протиснулись к бархатному канату, загораживающему вход. Мистер Кардоза, холодный, словно кусок льда, дал им пройти. Люди, оставшиеся за веревкой, смотрели на них как на злодеев.

– Рассчитываю получить за это хотя бы билет в театр, мисс Барнуэлл, – сказал Кардоза, провожая их к столику в уже почти полностью заполненном баре.

– Посмотрим, – откликнулась Элисон. – Я не всегда выполняю то, о чем меня просят.

Старший официант, вежливо улыбаясь, выдвинул для нее стул.

– Я всегда знал, что у него две головы, – сказал он. – Не думаю, что здесь вас может задеть случайная пуля.

– Вы и в самом деле думаете…

– Нет, я не думаю, что он вообще придет, если здесь так опасно, но извините меня…

Они едва успели сесть, как услышали возбужденные голоса. Великий Человек шел через вестибюль. Через некоторое время он появился у красного бархатного каната, отгораживающего вход в бар.

Это было в первый раз, когда Джон Уиллс видел его наяву. Он почувствовал, как напряглись его мускулы, и крепко сжал челюсти. Прохладная рука Элисон легла на его руку.

– Спокойно, Джонни, – сказала она.

Мун остановился в дверном проеме, высокомерно оглядывая публику. На нем был отлично сшитый темно-серый костюм, жилет в черно-белую клеточку и щегольской галстук. Ему можно легко было дать пятьдесят, хотя всем было известно, что ему семьдесят пять. Левой рукой Мун поглаживал маленькие усики, а правую держал в кармане брюк, позвякивая там монетами. Он ничего не сказал, но весь его вид говорил: «Ну, сосунки, посмотрите же хорошенько на меня!»

Джон отвернулся. Перед его взором снова встало измученное лицо отца, и он будто услышал его полный горечи голос: «Я не понимал, что наживаю врага, у которого есть власть, влияние и, сверх того, деньги, чтобы угнетать меня, пока я жив… или пока жив он».

– Единственный, кто здесь выглядит как невинный простофиля, – это репортер Уиллард Сторм, – услышал Джон слова Элисон.

Он заставил себя снова посмотреть на вход. Мистер Кардоза, кланяясь, провожал Муна к столику. Прямо за Муном шел молодой человек в роговых очках, явно представитель прессы.

– Одного поля ягода, – заметила Элисон. – Мне кажется, этот самый Сторм – современный вариант Обри Муна в его молодости.

Оба мужчины прошли к столику в середине комнаты, который был оставлен для них. Мистер Кардоза склонился над ними. Джон мельком заметил у входа мистера Шамбрэна, Харди и двоих мужчин, которые были с ними. Муна тщательно охраняли. Джерри Додд и другой охранник грубо убрали от входа фотографа.

– Мистер Шамбрэн не допустит никаких случайных явлений, независимо от того, как это понравится Муну, – сказала Элисон.

В этот момент черные глазки Великого Человека заметили ее. Он поклонился ей, насмешливо улыбнувшись. На щеках Элисон проступил румянец. Джон был готов сделать едкое замечание, но вдруг заметил, что теперь Мун внимательно изучает его. Улыбка исчезла, черные глазки сузились и превратились в две щелочки; повернувшись, Великий Человек что-то сказал Сторму. И журналист тут же повернул в его сторону свои роговые очки.

* * *

– Думаю, он узнал меня, – сказал Джон.

– Это свободная страна, – отозвалась Элисон, злясь на себя за то, что покраснела.

Джон ждал, будто что-то случится, но Мун отвернулся и начал обсуждать меню ленча с мистером Кардозой. Сторм достал из кармана блокнот и что-то записал в нем, поглядывая на Джона.

– Мисс Барнуэлл?

Джон глянул на мужчину, остановившегося у их столика. И сразу же отметил, что тот в свое время был явно красив. Во всяком случае, в профиль он все еще был привлекательным. На мужчине были черный пиджак и полосатые брюки. Под мышкой он держал папку с бумагами.

– Привет, Амато! – пропела Элисон. – Это Джон Уиллс, а это мистер Амато, наш менеджер по банкетам.

Мужчина поклонился.

– Я слышал о вас, мистер Уиллс, от Шамбрэна. Он сказал, что вы интересуетесь обслуживанием класса люкс. – Амато повернул голову, чтобы посмотреть на Муна, и слегка пожал плечами. – Этот опять разыгрывает из себя Гамлета? Может, сейчас неподходящее время, но Шамбрэн сказал, что вам будет интересно узнать детали подготовки к субботнему приему. Могу я к вам присоединиться?

– Конечно, – ответила Элисон.

Амато сел на дополнительный стул и открыл папку, которую принес с собой.

– У меня здесь меню. Можете воспользоваться кое-какими подробностями отсюда для прессы.

– Счастливого дня рождения! – улыбнулась Элисон. На лбу Амато появились мелкие капельки пота.

– Да будь он проклят! – тихо откликнулся менеджер побанкетам.

– Ваше меню не может быть плохим, мистер Амато.

– Оно будет в десять раз хуже, чем вы себе его представляете, – сообщил Амато. – При всех волнениях и неразберихе прием еще оказался и многонациональным – там будут переплетены вкусы всего мира. А это значит, что Его Величество все усложнил в двадцать раз. Он прямо как дьявол. Я мечтаю, чтобы полиция убедила его отменить это дело.

– Они пытались, – сообщила Элисон. – Но мистер Мун очень хочет снова стать центром внимания.

– О Боже! – Вынув льняной платочек из нагрудного кармана, Амато вытер лоб.

– Но, мистер Амато, все, что вам надо сделать, – это выбрать надлежащую еду и подходящие вина. Это ваш бизнес, и мистер Шамбрэн сказал мне, что вы в нем преуспели.

– Вы не понимаете, – возразил менеджер по банкетам. – Ему просто невозможно угодить. Все это нечто гораздо большее, чем еда и вина. – Он бросил злобный взгляд на столик в середине зала. – Требуется невероятная точность. Так, холодную закуску надо подать ровно в восемь, ни минутой позже, ни минутой раньше. А тарелки из-под нее убрать через шесть минут. И подать сигнал оркестру, чтобы он заиграл и скрыл шум от убираемых тарелок. Суп надо подать строго через шесть минут после этого.

– Так вы представьте ему это меню, пусть он сделает свои поправки, и возьмите напрокат секундомер, – дружелюбно посоветовала Элисон. – Потому что, когда все это начнется, вы уже ничего не сможете сделать, если собьетесь с ритма. Можно глянуть в меню?

Амато кивнул и снова вытер лоб.

– Я просто не могу взять в толк, как это человек может истратить тридцать тысяч долларов на обед для своих друзей, – поделилась Элисон.

– Это ведь не настоящая цифра, не так ли? Мистер Шамбрэн назвал ее, но мне кажется, он ее немного завысил.

– Да нет, она может быть еще больше, – заверил Амато, – если учесть подарки, обслуживание в баре, что в фойе бального зала, хор «Метрополитен-опера».

Менеджер по банкетам открыл папку, вытащил несколько листов бумаги и передал каждому из них.

Джон почувствовал, что читает меню с благоговейным трепетом.

«БОЛЬШОЙ БАЛЬНЫЙ ЗАЛ И ПОМЕЩЕНИЯ 1-2

ПРИГЛАШЕНИЕ К 7 ВЕЧЕРА

ОБСЛУЖИВАНИЕ С 8 ВЕЧЕРА

ПРИМЕРНО 250 ПРИГЛАШЕННЫХ

Ответственный: мистер Амато.

ПРЕКРАСНЫЙ ВЫБОР КАНАПЕ:

Бриоши с икрой

Рожки с копченым лососем и хреном

Яйца, фаршированные протертыми анчоусами

Сельдерей

ГОРЯЧИЕ ЗАКУСКИ:

Улитки провансаль

Крабы в соусе

Грибная закуска

ГОРЯЧЕЕ:

Суп из хвостов кенгуру

Королевские креветки «Брила Соверэн»

Полента по-пьемонтски

Жаркое из дичи «Гран Венер»

Артишоки с ореховым пюре

ДЕСЕРТ:

«Луна пустыни»

Печенье

Кофе черный

ВИНА:

«Сан-Марсо»

«Магнум брют»

«Дюбуш Бискюи»

«Фокэнк Коммель»

«Мадера» особая

«Гевурстраминер», из особых запасов

«Домен Нюжель», 1963

«Вольне», «Кло де Шень»,

«Домен А. Рапито-Миньон», 1953

«Шамболь», «Мизиньи», «Иор крю»

«Домен Жюль Ренье», 1952

Когда подадут «Луну пустыни», должна прозвучать песенка «С днем рождения!» в исполнении двух оркестров и полного хора «Метрополитен-опера».

Для гостей, которые задержатся в фойе после окончания обеда, подадут шампанское и сандвичи.

ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ СТОИМОСТЬ

Аренда помещения 5 000

Прохладительные напитки и коктейли 3 168

Вина 2 177

Еда для 250 гостей из расчета 30 долларов 7 500

Сандвичи 200 штук по 1 доллару 200

Итого 18 945

Наградные 2 841,75

Чаевые метрдотелям (приблизительно) 600

Общий итог 22 386,75 долл.

– Конечно, – сказал мистер Амато, вытирая лицо, – если прибавить стоимость двух оркестров, хора «Метрополитен», золотых зажигалок и пудрениц для каждого гостя, потребуется не менее тридцати тысяч, чтобы покрыть все расходы. И еще я забыл про цветы с Гавайских островов, сигары с Суматры, сигареты с инициалами мистера Муна на каждой и написанные вручную меню по пять долларов за штуку. О, тридцать тысяч, никак не меньше!

– И вы составили это меню, определили его стоимость уже в десять утра вчерашнего дня? – поинтересовался Джон.

Амато пожал плечами.

– Это моя работа. – Ему было приятно, что его меню произвело такое впечатление. – Но убедить мистера Муна утвердить его – это совсем другое дело.

– Вы никогда не собирались принять президента Соединенных Штатов Америки, мистер Амато? – спросил Джон. – Такая квалификация, такие цифры… – Он покачал головой. – Я восхищен вами!

– Дорогой Амато, а что такое «Луна пустыни»? – полюбопытствовала Элисон.

– Это торт ко дню рождения, но совершенно особенный, – пояснил явно польщенный менеджер по банкетам. – Ему будет придана форма яхты мистера Муна «Нарцисс». Сухой лед, спрятанный в середине торта, будет испускать что-то вроде дыма, идущего из трубы. Иллюминаторы будут светиться изнутри маленькими мигающими лампочками. Это, скажу вам, будет настоящее произведение искусства.

– И когда Великий Человек начнет разрезать его, – сказала Элисон с трепетом в голосе, – хор «Метрополитен-опера» запоет…

– «С днем рождения», – подхватил Амато. Мистер Кардоза бесшумно появился возле них.

– Да, в самом деле, с днем рождения, – сказал он приглушенным голосом. – Вас приглашают на аудиенцию, Амато.

– Что? – Менеджер по банкетам чуть не подпрыгнул на стуле.

– Вас хотят видеть. Требуют к себе. Прежде чем меню будет обнародовано, он хочет сделать какие-то поправки. А вы, мисс Барнуэлл, будьте так любезны сопровождать мистера Амато, чтобы выпить с ним коктейль перед ленчем. Он не хочет никаких публикаций, прежде чем не утвердит меню. Вперед, дети мои!

– Извините, Джон, – сказала Элисон.

* * *

Джон смотрел, как она и потеющий Амато шли к столику Муна. Это была интересная сценка для любопытствующей публики. Мун разыграл ее с элегантностью и обаянием. Он взял руку Элисон, несмотря на то что ей это не нравилось, поднес ее к губам, а потом провел девушку вокруг стола и посадил на стул, который тут же раздобыл мистер Кардоза.

А для Амато стула не нашлось. Он стоял, словно провинившийся школьник, и ждал, когда Мун обратится к нему. Но Мун совсем не спешил. Он находился в центре внимания, а Элисон была красивой девушкой. Но кругом были такие же внешне безразличные лица, какие Джон видел в баре «Трапеция» прошлым вечером. Люди даже виду не подавали, что с интересом наблюдают за Муном.

Это дало Джону возможность осторожно осмотреть зал в попытке отыскать того человека, который мог следить за ним, и отметить его реакцию на происходящее. Но насколько он мог понять, ни одна живая душа в гриль-баре не обращала ни малейшего внимания ни на кого, кроме Великого Человека.

Однако, прежде чем Мун обратился к доведенному до отчаяния Амато, случилось еще одно событие. У входа появилась Марго Стюарт и, преодолев с помощью официанта Кардозы красный заградительный канат, направилась прямо к столику Муна, не глядя ни влево, ни вправо. На ней было скромное черное платье, какие носят все деловые девушки. Джон видел ее только сбоку, но догадывался, что после вчерашнего вечера она должна чувствовать себя ужасно.

Подойдя к столу, Марго подала Муну лист бумаги. Тот посмотрел на нее так, будто один ее вид делал его больным. Можно было заметить, как его даже прохватила дрожь отвращения. Она помешала ему разыгрывать роль постаревшего, но галантного донжуана. Мун едва взглянул на бумагу, нетерпеливым жестом отпустил Марго и снова повернулся к Элисон.

Марго Стюарт пошла обратно другим путем – между столиками к боковому проходу – с таким расчетом, чтобы пройти мимо Джона. При этом она посмотрела на него так, будто он был просто деталью украшений на стене, и не подала никакого виду, что хоть раз видела его раньше. А может, просто ничего не помнила о вчерашнем вечере, подумал Джон. Марго Стюарт и на самом деле казалась невозмутимой, но когда наконец прошла мимо столика, за которым он сидел, на коленях Джона оказался маленький комочек смятой бумаги. Он быстро взглянул на столик Муна. Ни он, ни Элисон не обратили внимания на то, каким путем ушла Марго. Мун, очевидно, заказывал мистеру Кардозе коктейли. А Сторм воспользовался этим моментом, чтобы поухаживать за Элисон. Не выставляя записки напоказ, Джон развернул ее.

«Пожалуйста, могу я вас увидеть? Только не звоните в пентхаус.

М.С.».

Джон повернулся, чтобы посмотреть на вход. Марго Стюарт уже скрылась в толпе людей, стоящих за бархатным канатом.

А там, за средним столиком, Великий Человек наконец соизволил заметить мистера Амато. По тому, как кривились его губы, когда он говорил что-то менеджеру по банкетам, можно было догадаться, что там вовсю шла словесная порка. Лицо Амато из красного как свекла превратилось в пепельное. Трясущимися руками он подал Муну и Сторму по экземпляру меню. И в этот момент неизвестно откуда возник Пьер Шамбрэн, обходительный, улыбающийся, невозмутимый, и занял место рядом со своим менеджером по банкетам. И хотя они оба стояли прямо, казалось, что Амато прямо повис на Шамбрэне в поисках поддержки.

Это было все равно что смотреть немое кино без субтитров. Мун сказал что-то резкое и сердитое Шамбрэну. Шамбрэн с улыбкой ответил. Мун разразился второй тирадой того же сорта. И вдруг он сделал жест в сторону Джона. Сторм и Элисон повернулись, чтобы взглянуть на Джона, но Шамбрэн не проявил ни малейших признаков беспокойства. Когда Мун выдохся, Шамбрэн сообщил сначала что-то Амато, а потом Элисон. Амато тут же буквально убежал от Великого Человека, оставив Шамбрэну папку со своими бумагами. Элисон встала со стула, произнесла явно что-то вежливое Муну и быстро прошла к столику, где сидел Джон. Мун, белый от злости, что-то продолжал говорить невозмутимому Пьеру Шамбрэну, Элисон добралась до их столика и села рядом с Джоном.

– Ну и чертов тип! – выдохнула она.

Почти тут же появился мистер Кардоза с двумя мартини, которые они не заказывали.

– Двойные, мисс Барнуэлл, – приветливо сообщил он. – За мой счет. А наш мистер Шамбрэн молодец, верно?

– Да, – согласилась Элисон, поворачиваясь к Джону. – Надеюсь, мистер Кардоза извинит нас, если мы выпьем эти мартини и пойдем куда-нибудь, чтобы съесть по сандвичу? Здесь мне просто нечем дышать!

– Конечно, – сказал Кардоза. – Я прикажу официанту подать напитки в ваш офис, если вам угодно, мисс Барнуэлл. – Он криво улыбнулся. – За веревкой стоит пара, которая махала перед моим носом бумажкой в двадцать долларов за столик. Я даже заработаю.

Элисон положила ладонь на руку Кардозы, и ему не надо было большей благодарности, затем встала и быстро направилась к выходу. Джон пошел вслед за ней. Уголком глаза он заметил, что Мун все еще продолжал что-то выговаривать Шамбрэну, а тот стоял так, будто это ему было даже приятно.

Они пробились через толпу, находящуюся за веревкой. Но не было никакой возможности поговорить, пока не поднялись на четвертый этаж и не направились по коридору в офис Элисон.

– Мун – это нечто такое, во что вы и поверить не сможете, – произнесла Элисон сердитым голосом. – Он просто не может обойтись без оскорблений. Все время делал перед Шамбрэном и Стормом вид, будто между нами есть какие-то секретные дела. Уверена, Сторм так и подумал, что я все свободное время посвящаю тому, чтобы обворожить этого старого подонка.

Они прошли через приемную в ее личную комнату.

– Заприте дверь, Джонни!

Джон запер дверь. Элисон стояла у письменного стола спиной к нему. Ему показалось, что она вот-вот разрыдается. Но вместо этого она стукнула по столу кулаками.

– Ну что за отвратительный тип! – выкрикнула Элисон и, выпрямившись, повернулась к нему. – Извините, Джон.

Он улыбнулся:

– Продолжайте!

– Джонни, у нас беда.

– Мун узнал меня, – сказал он непослушными губами.

– Узнал вас, сказал Сторму, кто вы такой на самом деле, и упрекнул меня за то, что я пошла на ленч с его «врагом». Потом обвинил Шамбрэна в том, что он принимает в своем отеле потенциальных убийц.

– И Шамбрэн?

– Он знает, кто вы, Джонни. А если бы даже не знал, то все равно провел бы все безупречно. Ну и молодец же Шамбрэн! И откуда он только появился, Джонни? Моментально возник там. То, что вытворял Мун с Амато, не делают даже с собакой. Но тут возник Шамбрэн и сказал: «По такому важному случаю, как ваш день рождения, мистер Мун, я не могу поручать решать даже мелкие вопросы своим подчиненным. Идите, Амато».

– И он просто сбежал!

Элисон продолжала:

– И он сказал: «Я также передам ваши пожелания насчет прессы мисс Барнуэлл. Мы не должны отрывать ее от гостя, которого она пригласила на ленч». А Мун закричал на него: «Но это и есть убийца, от которого обязаны защищать меня ваши люди. Вы знаете, кто он такой?» Я была слишком ошеломлена, чтобы найтись что ответить, но Шамбрэн опередил меня: «Это Джон Уиллс. Он хочет научиться гостиничному сервису. Это сын того человека, который вышиб себе мозги по вашей вине!» А Мун сказал: «И вы позволили ему ходить по отелю, хотя знаете, что меня собираются убить?» Шамбрэн ответил так: «А что, мистер Мун, разве есть такой закон, который позволяет принимать у нас в отеле только тех людей, которые вам нравятся?» – Элисон тяжело дышала, будто запыхалась от бега. – Вот я и ушла оттуда, Джонни.

Во входную дверь офиса раздался стук.

– Наверное, наши напитки, – предположила Элисон. – Полагаю, мистер Кардоза догадался сделать их двойными.

Джон открыл дверь и замер от удивления. Перед ним стоял Шамбрэн с салфеткой, перекинутой через руку, и с подносом, на котором стояли три коктейля и блюда с горячими закусками, от которых поднимался пар.

– Могу я поставить все это сюда, сэр? – спросил Шамбрэн с игривым блеском в глазах. С подчеркнутой вежливостью он отнес поднос в кабинет Элисон и поставил его на письменный стол. Потом подал стакан Элисон и сделал жест Джону. – Угощайтесь, сэр! Устроим маленькую пирушку, – сказал, оставляя официальный тон и поднимая свой бокал. – За то, чтобы отделить овец от козла. Под козлом, Элисон, я имею в виду вашего вроде бы поклонника.

– И, отпив немного из бокала, добавил: – Да, я знаю, кто вы такой, Джон Уиллс.

«Вот оно что!» – подумал Джон.

Шамбрэн вытащил серебряный портсигар и вынул оттуда одну из своих египетских сигарет. Джон не слишком твердой рукой поднес ему зажигалку. Управляющий сквозь дым посмотрел на него с хитрецой:

– Вот для вас обоих урок гостиничного бизнеса.

Сказав это, Шамбрэн поднял крышку дымящегося блюда. Оно было разделено на части, в которых лежали рыбные котлетки, сосиски для коктейля и устрицы со специями. Элисон покачала головой, когда он предложил ей еду. Тогда Шамбрэн взял себе рыбную котлетку.

– Вы не сможете справиться с работой, дети мои, не зная того, что вы должны знать, и хорошо понимая, чего вам не следует знать. Обри Мун – это крест, который мне приходится нести. Чтобы успешно справляться с этим, я должен знать о нем все, что могу. И для нашего мистера Муна совсем не так уж безопасно удивлять вас. Все это иногда заставляет мой мыслительный аппарат как следует поработать. Потому уже через несколько минут после начала нашего первого разговора, Джон, я вас вычислил. Вы сын несчастного Уоррена Макайвора. И естественно, я сразу усомнился в правдивости ваших слов о том, что вы хотите познакомиться с гостиничным бизнесом.

– Да нет, – сказал Джон. – Я…

Шамбрэн не дал ему продолжить, сделав мягкий жест рукой:

– Я решил, что такое возможно, и не хотел еще больше усложнять ваше положение. А сегодня оказалось, что я был не прав, когда узнал, что вы вместе с Элисон и лейтенантом Харди разработали некоторый план с вашим участием.

– Вы знаете и про это? – упавшим голосом произнесла Элисон.

– Когда я перестану знать, что происходит в моем отеле, то сразу же подам в отставку, – заявил Шамбрэн. – Не спраши-

вайте меня, как я узнал. Это очень просто. У меня в штате есть люди, которым я доверяю на сто процентов. – И он лукаво взглянул на Элисон.

– Извините меня, мистер Шамбрэн, – сказала она, покраснев. – Я…

– Вы со всем великодушием занялись другой человеческой проблемой, – сказал Шамбрэн. – Вы раздумывали, сказать мне все или нет. Я вовсе не обижаюсь, но все же мне хотелось бы иметь у себя таких людей, которые говорили бы мне все без всяких раздумий. – Он обратился к Джону: – Есть только один путь заработать деньги, если их у вас нет, Джон. Мне пришлось зарабатывать их всю мою жизнь вот на этой работе. А она требует особого умения и цинизма. Если бы ваш отец знал этот секрет, то он был бы сейчас генералом, который командует НАТО. Вы слушаете меня?

Джон кивнул.

– Дело не в том, насколько могуществен и богат человек. У него, как и у всех, есть свои слабости. Поэтому надо тянуть время, пока вы не найдете эти слабости.

– И потом использовать их против него?

– Нет, мой дорогой приятель. Вот в этом-то и состоит секрет. Никогда не используйте их против него в открытую. Вы должны держать все это при себе, тщательно охранять этот секрет, но дайте ему понять, что его секрет вам известен. Вот здесь ваш отец и сделал ошибку, Джон. Он открыл свой секрет, потому что сказал всему миру, что Обри Мун – трус. Если бы он держал его при себе, но дал бы Муну знать, что он видел, как тот отталкивал женщину и ее детей… – Шамбрэн пожал плечами. – Мун сделал бы все для того, чтобы это не стало всем известно. И тогда, если бы ваш отец захотел стать большим генералом в НАТО, Мун помогал бы ему, вместо того чтобы стараться его уничтожить. Ваш отец сделал ошибку, поставив на карту все, когда еще карты не были сданы.

– Вы сами сказали, что во всем этом много цинизма.

– Конечно. Но такова жизнь! Не думаю, что в нашем отеле есть хоть один постоянный гость, о котором я не знал бы что-то такое, чего он не хотел бы, чтобы мне было известно. Мой бизнес заставляет меня так поступать. Я понимаю, что, когда мужья обманывают своих жен, а жены – мужей, это обычное дело. Знаю, что многие тратят больше, чем могут себе позволить. И мне остается только вежливо желать им доброго утра, иначе они просто могут меня не замечать. Но настает время, когда им приходится за все расплачиваться. – Шамбрэн фыркнул, взял себе еще одну рыбную котлетку и вытер пальцы о бумажную салфетку. Потом подошел к двери, но задержался возле нее. – Остались вопросы, дети мои?

– А что у вас есть на Муна? – спросил Джон.

– Мун – это уникальный случай, – ответил управляющий. – Все его грехи вот уже четверть века – всеобщее достояние. Он превратил их в свой актив. Мун знает технику скрытого шантажа как я, а может, даже и лучше. Если у него есть что-то против вас, Джон, я настоятельно советую вам бежать. – И, немного поколебавшись, добавил: – Я много знаю о вас, Джон, но мне хотелось бы знать и остальное. Однако, полагаю, лейтенант Харди взял с вас слово не говорить лишнего? – Вкрадчиво улыбнувшись, Шамбрэн вышел из офиса, закрыв за собою дверь.

– Удивительный человек! – сказала Элисон.

Глава 2

Через пять минут в офисе Элисон появился лейтенант Харди. Это Джон, еще когда они проходили через вестибюль, попросил Джерри Додда пригласить его.

Харди сам наблюдал за происходящим в гриль-баре, поэтому не желал слышать ничего из того, что говорил ему Джон.

– Что вы видели, кроме того, что происходило на сцене?

– Ничего. А что я должен был видеть?

– Проклятье, Уиллс! Вы должны были искать того, кто заплатил вам десять грандов за то, чтобы вы убили человека. Десять шансов против одного, что он был там и смотрел представление, устроенное Муном. Так что же вы видели?

Джон медленно покачал головой:

– Боюсь, что, как и все в этом гриль-баре, я был полностью увлечен Муном и его компанией. Почти сразу мне стало ясно, что он узнал меня и что-то сказал про меня Сторму.

– Я это видел, – подтвердил Харди. – А вы чего ожидали? Что он преследовал вас двенадцать лет и не знает, как вы выглядите? Я все это видел и вас тоже, и если бы я был тем, кто заплатил вам деньги, чтобы вы убили Муна, то почувствовал бы себя отлично. У вас на лице написано, как вы его ненавидите! Вот теперь этот самый «мистер Икс» уверен, что его деньги вложены не напрасно. Но мы же хотели, чтобы вы и мисс Барнуэлл выследили этого человека. А вы оба так ничего и не заметили?

– Признаться, меня так захватило то, что там происходило, что даже как-то забылось, для чего я там, – объяснил Джон.

Харди кисло улыбнулся:

– А мисс Барнуэлл отстаивала перед публикой свое доброе имя. И тоже наверняка ничего не видела.

– Спасибо и на том, что я наконец поняла свои задачи, – сказала Элисон.

– А вот я за последние двадцать четыре часа кое-что узнал об этом отеле, – заметил Харди, потирая подбородок тыльной стороной ладони. – Тут все одинаковые. Ну, конечно, среди них есть толстые и тонкие, высокие и низенькие, темные и светлые, но все похожи друг на друга. Непроницаемые лица! Высокомерные! Что-то скрывающие. И у всех этих бесстрастных людей одна слабость – все они жадны до слухов, до грязи как никто другой. Я тоже так и не увидел лица, которое искал, того, кто следил бы за вами, Уиллс. Поэтому надеялся, что, может быть, вы видели его. Иногда, когда за вами следят, это можно ощутить просто кожей.

– Мне очень жаль, – проговорил Джон. – Но есть еще две вещи, о которых я хотел бы вам сообщить, почему и посылал за вами. И первая из них такая: Шамбрэн знает, кто я на самом деле, и знает, что я связан с вами.

– Мне показалось, что он смеется надо мной, когда я проходил мимо него в вестибюле, – сообщил Харди. – Он все знает? Про деньги… про письмо… и про то, что мы делаем?

– Мы ему ничего не говорили, – пояснил Джон. – Он нам сам все сказал. Шамбрэн узнал меня тут же, как только я пришел к нему. И знает, что вы приходили сюда поговорить с нами. Может, знает и больше. У него свои способы узнавать обо всем.

– Скажу вам, новости в этом отеле проскакивают как сквозь решето. Ну хорошо, пусть он разузнает все сам. То, что мы делаем, должно остаться между нами и комиссаром полиции. Ну а какая вторая вещь?

Джон достал смятый комочек бумаги, который бросила ему на колени в гриль-баре Марго Стюарт, и передал его Харди.

– Во всей этой суматохе я забыл сказать вам, что столкнулся с этой девушкой в баре «Трапеция» вчера вечером. – И Джон коротко рассказал лейтенанту и Элисон о том, как познакомился с Марго Стюарт.

– Секретарша Муна, – произнес Харди. – Как вы все это понимаете? Чего она от вас хочет?

– По-моему, она тоже знает, кто я такой, – ответил Джон. – И совершенно ясно, что Стюарт не любит Муна. Мне нужно встретиться с ней.

– Конечно, нужно встретиться, – согласился Харди. – Вы здесь для того и нужны. Беседуйте с каждым, кто захочет с вами поговорить. Это наш маленький шанс найти ниточку к тому человеку, который нам нужен. Только в следующий раз смотрите и слушайте, не будьте глухим к тому, что происходит вокруг. – Лейтенант покачал головой. – А знаете что? В гриль-баре я видел только одного человека, лицо которого совершенно не выдавало его чувств. Мун позволяет своему лицу меняться как угодно, он то кривится, то начинает кричать. Сторм выглядел как голодный пес, который ждет, что со стола вот-вот упадет кусочек грязи, который он тут же вставит в свою газетную колонку. Мисс Барнуэлл казалась рассерженной и озабоченной. Вы, Уиллс, горели ненавистью к Муну. Официанты и мистер Кардоза занимались своим делом и только перебрасывались словами. Посетители таращили глаза. И только один человек ничем не выдавал того, что чувствует.

– Мистер Шамбрэн, – тихо произнесла Элисон.

– Совершенно верно, мисс Барнуэлл. Он подошел к столу, чтобы защитить вас и этого менеджера по банкетам. И всем он открыто показал, как ненавидит Муна со всеми его потрохами. За два года, что Мун тут живет, Шамбрэн, наверное, многое разузнал о нем.

– Вы считаете, что Шамбрэн может быть… – начал было спрашивать Джон.

– Я только говорю, что он – единственный человек, которого нельзя прочитать как книгу, – пояснил Харди и поднялся. – Повидайтесь, Уиллс, с этой Стюарт и потом расскажете мне. И перестаньте зевать. Смотрите лучше вокруг себя. Тот парень недоволен, что вы ничего не делаете, и должен попытаться как-то вас подтолкнуть.

Но установить контакт с Марго Стюарт оказалось не так-то просто. Жила она в отеле, как сказала Джону Элисон, потому что Мун был ночной совой. Если ему хотелось диктовать что-то посреди ночи, то он желал иметь секретаря под рукой. И ходили слухи, что его потребности не всегда были чисто литературными.

– Но я никогда не верила в это, – добавила Элисон. – По крайней мере в то, что она делает это по согласию. Ее проблемы со спиртным на моих глазах становятся все серьезнее и серьезнее. Мне кажется, она одна из тех, кто попал в капкан Муна. Смотрите, Джонни, я могу позвонить в пентхаус, скажу что-нибудь о прессе и попрошу ее спуститься сюда.

Но у миссис Вич на коммутаторе было строгое указание не пропускать прямых звонков в пентхаус «М». А телефонистка Джейн сообщила, что мисс Стюарт сейчас там нет. И в ее номере 804 тоже не отвечали на телефонные звонки.

Элисон должна была идти на показ мод, назначенный в бальном зале. Джон пошел за ней следом. В вестибюле он поговорил с Джерри Доддом. Офицер безопасности отеля «Бомонд» сообщил ему, что видел Марго Стюарт у выхода на Пятую авеню минут двадцать назад.

– Примерно в это время она обычно захаживает в маленький магазин на Мэдисон, где продают спиртное, чтобы пополнить запас выпивки на ночь. Должна вернуться минут через пятнадцать-двадцать, если все пойдет как всегда.

Джон подумал, как это неприятно, когда другие так хорошо знают ваши привычки и ежедневные перемещения, особенно в таком месте, как это.

– Пойдите и посмотрите на хорошеньких девушек, пока ждете, – предложила Элисон. – Джерри скажет вам, когда мисс Стюарт вернется.

– Хорошо, – согласился Джон.

Бальный зал, тот самый, где в субботу должен состояться прием по случаю дня рождения Муна, сейчас был превращен в парижский демонстрационный зал, где показывали вечерние платья будущего летнего сезона. Прямо от входа был сооружен длинный подиум. От слепящих юпитеров телевидения зеленовато-желтые стены казались совсем бесцветными.

По обе стороны от подиума за столиками сидели люди и обменивались впечатлением о каждом показанном наряде.

– Это все профессионалы, – пояснила Элисон, перекрывая громкий мужской голос с сильным французским акцентом, дающий через микрофон разъяснения по каждому образцу.

Модели с безразличным выражением лиц проходили по подиуму, чуть улыбаясь, бросая провокационные взгляды на мужчин. Джон вспомнил, что говорил Харди. Эти модели, как и обитатели отеля «Бомонд», все были на одно лицо. Разные, но очень похожи.

Вообще, это место Джону показалось неподходящим для контакта, на который он надеялся. Элисон по роду своей деятельности должна была тут остаться, повидаться и переговорить с многими людьми, а он решил вернуться в вестибюль и подождать Марго Стюарт там.

Джерри дал ему знак, что она еще не вернулась, и тогда он направился к одному из обитых парчой кресел. Отсюда ему были хорошо видны Пятая авеню и другая, боковая, пересекающая ее улица. Каким бы путем Марго Стюарт ни пошла, он должен был ее увидеть.

Джон только опустил голову, чтобы зажечь сигарету, как сбоку прозвучал незнакомый голос.

Он глянул вверх. Перед ним стоял, улыбаясь, низкий черноволосый мужчина в дорогом, аккуратно застегнутом костюме, который, казалось, был ему немного тесноват. Улыбка на его лице выглядела приклеенной. Судя по коже темно-кофейного цвета, мужчина, по мнению Джона, был либо из Восточной Индии, либо из какой-то арабской страны. Речь его была грамотной, но не лишенной легкого акцента. В руке мужчина держал тросточку из ротанга с массивным серебряным набалдашником.

– Мое имя – Гамаль, мистер Уиллс. Осман Гамаль. Я имею поручение.

Джон почувствовал, как у него участился пульс. Может, это как раз то и есть?

– Слушаю вас, мистер Гамаль, – ответил он. Мужчина продолжал улыбаться.

– Сейчас слишком рано для чая, мистер Уиллс, но миссис Хевен думает, что вам неплохо было бы что-то выпить после ваших испытаний во время ленча.

Джон вздохнул. Это та рехнувшаяся старая дама!

– Мне очень жаль. Поблагодарите от моего имени миссис Хевен. Я здесь кое-кого ожидаю.

– Мне кажется, разговор с миссис Хевен и со мной будет вам очень полезен, мистер Макайвор.

Джон подпрыгнул, будто его укололи булавкой. Гамаль произнес фамилию его отца без малейшего подчеркивания, но эффект был достигнут.

– Вам известно, кто я такой? – посмотрев на него, спросил Джон.

– Я знаю, кто вы, мистер Уиллс, если вы предпочитаете, чтобы вас так называли. Я даже знаю, почему вы остановились здесь, в «Бомонде». Так мы поднимемся, чтобы проведать миссис Хевен?

Джон заколебался.

– Я на самом деле жду кое-кого, – повторил он. – Не возражаете, если я пока останусь здесь, где меня легко найти?

В темных глазах мистера Гамаля блеснуло удивление.

– Пожалуйста, дорогой мистер Уиллс, я передам ваши слова. Но здесь за вами наблюдают три детектива, на считая достойного мистера Додда, и разве мог бы я так открыто пригласить вас, если бы это была не просто дружеская встреча? Понимаете ли, мы все члены одного клуба – вы, миссис Хевен и я.

– Клуба?

– Да, клуба ЖОМ – Жертв Обри Муна.

Джон с суровым лицом проследовал за мистером Гамалем к лифтам, предварительно сообщив Джерри Додду, куда он идет. То, что он сын Уоррена Макайвора, уже ни для кого не было секретом. С той секунды, как Мун сказал об этом Сторму, сей факт стал достоянием широкой публики. И когда только Сторм успел поделиться этой сенсационной новостью с Гамалем?

Они молча поднялись на лифте на крышу здания, Гамаль, опираясь на тросточку, не переставал улыбаться.

Дверной звонок в пентхаусе «L» прозвучал так, будто это был несколько приглушенный звук Биг-Бена. Почти сразу же им открыла дверь сама миссис Хевен, одетая в невообразимый, отделанный кружевами халат, будто ребенок, собравшийся на детский маскарад.

– Это очень любезно с вашей стороны, миссис Хевен, – произнес Уиллс.

– Проходите, мистер Уиллс, – низким голосом проговорила она. – Как я уже сказала вам недавно, это мы еще посмотрим. – И, не подождав их, она прошла в комнату.

Джон и Гамаль последовали за ней и оказались в помещении, более всего похожем на лавку старьевщика, которую старались выдать за что-то шикарное. Мебели, по большей части викторианского стиля, здесь было ровно в два раза больше, чем того требовалось. Окна были закрыты тяжелыми красными бархатными портьерами. Книжные шкафы забиты старинными изданиями. Повсюду были разбросаны воскресные газеты за последние шесть месяцев. Джон сразу же вспомнил братьев Кольер, правда, здесь на всем этом не было пыли. Вероятно, то, что ему казалось беспорядком, для этой старой дамы было образцом аккуратности. Казалось, она легко может отыскать какую-нибудь статью, опубликованную, например, в «Таймс» в июне прошлого года.

Откуда-то послышалось астматическое рычание. Оказалось, что корзинка Тото стоит тут же, а сам он, развалившись, нежится на красной атласной подушке.

– Для чая слишком рано, – сказала миссис Хевен, не оглядываясь на них. – Многие люди, которые некоторое время жили в Англии, любят шотландское виски, разбавленное водой или шипучим напитком. А как вы, Уиллс?

– Предпочитаю лед, – ответил Джон. – Так что если можно, то мне со льдом.

Гамаль уселся в мягкое кресло, явно чувствуя себя здесь как дома. Миссис Хевен взяла большую латунную клетку с попугаем и поставила ее на пол. Оказалось, что клетка стояла на современной машине для приготовления льда, которая была совсем не к месту в этой комнате. Пожилая дама с неожиданной сноровкой быстро приготовила напиток, достав виски из шкафчика, который притаился за резной маленькой кушеткой красного дерева. Передавая Джону виски со льдом, она проговорила:

– Это позволит вам, Уиллс, прийти в себя от шока, который вы получили при виде моей гостиной и который так вежливо пытались скрыть. Но вы забыли о хороших манерах, молодой человек.

– Прошу прощения, – пролепетал, заикаясь, Джон. – Я…

– Вы не поговорили с Тото. Он обижен.

Джон вспотел, вдруг осознав, что в комнате слишком жарко. Здесь было градуса двадцать четыре, а может, и больше. Он принужденно улыбнулся Тото:

– Привет, дружище!

Тото заворчал и повернулся на своей атласной подушке.

– А это для вас, – сказала миссис Хевен, передавая Гамалю длинный бокал для ликеров с чем-то цвета персика. Себе она взяла старомодный бокал, наполненный жидкостью, по цвету напоминающей неразбавленное виски. – Ну, выпьем за взаимопонимание, – произнесла миссис Хевен и, опустошив половину бокала, села на кресло с высокой спинкой. На ее пальцах сверкали кольца. Джон подумал, что в свое время, она, должно быть, была очень красива. Ну а теперь просто гротескная карикатура на то, что было когда-то. – Из разговора с Османом вы, наверное, поняли, что я пригласила вас сюда для того, чтобы поговорить о некотором общем деле.

– Я понял, что вы пригласили меня не из-за моих мальчишеских прелестей, – сухо ответил Джон.

– Сейчас не время для болтовни, Уиллс, – обрезала миссис Хевен. – Мы теперь в очень сложном положении. – Она отпила еще немного, не отрывая от него взгляда. – Моя бабушка была трезвенницей. Не позволяла держать ни капли спиртного в доме. Дедушка вынужден был пить только в сво ем клубе. Но каждый вечер бабушка выпивала большой стакан тоника, который назывался «прунеллой». Девяносто процентов алкоголя. Она и научила меня всяким трюкам. Вот здесь, – старая леди подняла стакан, – чистое кукурузное виски из Кентукки. Оно приобретает такой цвет от дубовых бочек, в которых его выдерживают. Рекомендую вам его, но с непривычки у вас может голова пойти кругом. Ну а теперь, Осман, может, приступим к повестке дня нашей встречи?

Гамаль посмотрел на Джона поверх своего бокала. Он продолжал улыбаться, и никак нельзя было понять, что означала эта его словно замороженная улыбка: удивление, недовольство или что-то еще?

– Мы, конечно, только немногочисленные представители того большого клуба, о котором я упоминал, мистер Уиллс, – начал он со своим мягким акцентом. – Но мы в центре событий и, мне кажется, в таких чрезвычайных обстоятельствах можем действовать от лица всех членов клуба.

– Чрезвычайных обстоятельствах? – переспросил Джон.

– Перестаньте играть в слова, Осман, и переходите к делу, – приказала миссис Хевен и повернулась к Джону. – Конечно, нет никакого клуба, никакого формального членства. Но мы трое, как и многие другие, – беглецы на острове каннибалов. На этот раз каннибал может обожраться, но это плохое утешение для тех из нас, кто, скажем так, окажется в супе!

– Я все еще имею слово? – спокойно поинтересовался Гамаль.

– Конечно! Продолжайте, Осман!

И он со своей неизменной улыбкой обратился к Джону:

– Миссис Хевен выражается фигурально, мистер Уиллс. Каннибал, о котором она упомянула, – это, разумеется, Мун. А остров – это мир, в котором он живет. Вы, мой дорогой Уиллс, были ингредиентом для его супа целых двенадцать лет. Мун просто жрал вас, так же как и нас.

– Осман! – загудела миссис Хевен.

– Я только пытаюсь объяснить мистеру Уиллсу то, что вы хотели сказать.

– Ну ладно, переходите к делу!

– Сейчас. Здесь создалась сложная обстановка, мистер Уиллс. Представляется, что еще какой-то неизвестный нам

член нашего клуба восстал. Следуя словам миссис Хевен, можно сказать, что какой-то один ингредиент для супа Муна стал трудноперевариваемым.

– Осман!

– О, извините, дорогая. Вы так образно обрисовали картину, что мне трудно от этого отделаться. Но если без выкрутасов, сэр, то кто-то задумал убить Муна, как я догадываюсь, во время приема по случаю его дня рождения. Это было бы очень символично – убить его во время его же праздника. И если ему это удастся, мистер Уиллс, то вы, я, миссис Хевен и многие другие, как мне кажется, будут иметь повод для торжества. Мы все давно желали Обри смерти. Однако есть одно «но», и серьезное «но», мистер Уиллс.

Жара и эта игра словами не давали Джону возможности сосредоточиться. Он боялся, что если закурит, то вспыхнет пожар.

– Курите, пожалуйста, Уиллс, – предложила старая дама, будто читая его мысли. Но здесь не было никакой магии. Просто Джон непроизвольно крутил пачку сигарет в запотевших пальцах.

– Наша проблема – время, мистер Уиллс, – снова послышался звучащий как бы издалека голос Гамаля, и мягкость этого голоса действовала словно гипноз. – Если Обри будет убит вечером в субботу, очень многие из нас окажутся беззащитными. Наш каннибал не оставит нас в покое, даже если умрет от несварения желудка.

– Осман! – Старая дама уставила на него костлявый палец. – Пока вы разбираетесь в этой пустой болтовне, мистер Уиллс, я задам вам прямой вопрос. Точнее, два вопроса. Вы здесь для того, чтобы убить Обри Муна? И если так, то вы действуете в одиночку или как чей-то агент?

Джон старался собраться с мыслями. Он сказал себе, что это как раз то, на что они с Харди надеялись. Эта пожилая женщина, живущая в куче старого хлама, который стоит двести тысяч долларов, и ее друг из другого мира вполне могут быть теми самыми людьми, которые втравили его и ту девушку Прим в это грязное дело. Джон решил вести себя осторожно.

– Вы хотите, чтобы я признался в довольно странной вещи, будто я готовился убить человека? – поинтересовался он.

– Вы все знаете обо мне, и во всех подробностях, – сказал он. – Поэтому наверняка догадываетесь, кто может быть моим нанимателем.

– А вот это нам совершенно неизвестно, – призналась миссис Хевен. – Если кто-то сошел с ума, Уиллс, то нам тем более трудно определить, кто он такой.

«Не кроется ли за всем этим какой-то подвох, – спросил себя Джон, – или это просто игра, чтобы узнать, что он собирается делать, кого подозревает?»

– Вы не думали обратиться в полицию? – задал он новый вопрос.

– А с чем? – возразил Гамаль. – Совсем не секрет, что многие люди ненавидят Муна. И ему доставляет истинное удовольствие заявлять об этом газетам, полиции и многим людям. Он не раз публично говорил, что его личная безопасность обеспечена тем, что у него слишком много врагов, которые делают все возможное, чтобы с ним ничего не случилось. Я не могу сказать полиции больше того, что они уже знают. Но они спросят меня: «А что он вам сделал? Да вы такой же, как все». – Уголок рта Гамаля чуть дернулся. – И если я сделаю мою историю достоянием публики, Уиллс, то в моей стране найдутся люди, которые заточат меня в подземную тюрьму, такую глубокую, что оттуда не будут слышны мои стенания. А если я открою другие имена, то те люди будут публично обесчещены, их дома порушены, а бизнес пропадет. Ничего нельзя добиться, обратившись к полиции… пока мы не сможем указать пальцем на того человека, который задумал убить Муна.

– И мы не знаем, на кого показывать, – добавила миссис Хевен.

Джон поразился тому, что эта странная пожилая дама, такая достойная, несмотря на свое невероятное окружение, могла пойти против всего могущества Муна. Он наполовину поверил им, но довериться полностью все же не мог. Джон закурил новую сигарету и глубоко затянулся. Его рубашка была насквозь мокрой от пота.

– Я уверен, вы знаете, что полиция следит за вами, Уиллс? – сказал Гамаль. – Вы с ними говорили?

– Скажем так, это они говорили со мной, – ответил он. – Они знают, кто я на самом деле. И Мун знает, что я здесь, в

отеле. Если я бы и хотел убить его, у меня было бы мало шансов добраться до него.

Старая леди с шумом поставила свой стакан на столик около кресла.

– Они защищают Обри столь эффективно, как только могут заявила она. – Совершенно невозможно причинить ему вред и спокойно уйти. Вот какой-то человек пытался это сделать через мисс Прим… а может быть, и через вас, Уиллс, но неудачно.

– А если вы, Уиллс, не опасаетесь того, что вас схватят, то почему вы не застрелили Муна сегодня за ленчем? – поинтересовался Гамаль.

– Мы должны сохранить Муна живым, да поможет нам Бог! – провозгласила миссис Хевен.

Полутемная комната закружилась перед глазами Джона. Он ощутил сильное желание рассмеяться. Его собеседники вместе с Муном были словно полоумные дети, участвующие в какой-то дикой мелодраме. И это в «Бомонде» – самом дорогом и усовершенствованном отеле в мире! И это в Нью-Йорке – самом цивилизованном городе! Какой-то невероятный, просто непристойный заговор!

– Я… я хотел бы вам помочь, – услышал Джон свой голос. – Но могу только догадываться о ваших трудностях. Мне они понятны. Я видел отца, когда он лежал в номере дешевой гостиницы, где по ковру были разбрызганы его мозги. Мун так много сделал зла, что не стоит думать, будто он может причинить еще какое-то горе людям после своей смерти. Скажу вам горькую правду, миссис Хевен и мистер Гамаль, я не знаю человека, которого вы называете нанимателем, не имею даже отдаленного представления, кто бы это мог быть. Полиция пытается найти его, но тоже не знает, где искать.

Миссис Хевен покачала головой из стороны в сторону.

– Не понимаю, почему я вам поверила… Джон заставил себя улыбнуться:

– И я не знаю, почему поверил вам. Она махнула рукой.

– Вам лучше уйти, Уиллс. А нам с Османом надо хорошенько подумать.

Джон мельком увидел себя в зеркале лифта, когда тот со скоростью, вызывающей неприятные ощущения в животе, быстро спускался в вестибюль. Рубашка прилипла к телу, светлые волосы были мокрыми от пота, лицо покраснело. Глядя на него, лифтер усмехнулся:

– Я видел и других людей, которые выходили из этой бани, мистер. Вы еще неплохо выглядите по сравнению с ними.

– Даже не поверите! – пробормотал Джон. – Там можно поджарить ростбиф на столе в гостиной.

Он вышел в вестибюль, вытирая лицо носовым платком. Увидев его, Джерри Додд улыбнулся:

– А я уж собрался послать наверх одного из моих ребят с баллоном кислорода. Должен вам доложить: Стюарт пришла с полчаса назад с небольшим коричневым свертком. Я проверил у мальчишки-лифтера. Она поехала на восьмой этаж, где у нее комната.

– Спасибо. А где Харди?

– Поехал в управление. Сказал, чтовернется к обеду. Можете позвонить ему, если надо. Что-то случилось?

– После разговора с миссис Хевен и ее приятелем я не знаю, что делать. Ладно, позвоню ему из моего номера. Мне нужен душ и сухая одежда.

Но Джон не поехал к себе, а вышел на четвертом этаже, чтобы повидаться с Элисон. К счастью, она оказалась в офисе. С удивлением посмотрев на него, Элисон воскликнула:

– Можете ничего не говорить! Вы только что выиграли бостонский марафон.

– Я только что нанес визит миссис Хевен.

– О, мой бедный Джонни! Похоже, я вовремя посоветовала вам быть любезным с Тото.

– Это не был дружеский визит. – Он коротко передал ей содержание разговора и, прикрыв глаза руками, сказал: – Со мной происходили странные вещи. Я словно потерял связь с реальностью, Элисон. Закрыв глаза, я видел фигурки корейцев, бегущих под прикрытие гор… видел их через прицел моего пулемета, из которого стрелял по ним. Видел отца с наполовину снесенным черепом. Видел Муна… Муна смеющегося, Муна пугающего, Муна с хлыстом в руке. Видел умирающую мать. Видел эту старую даму, там, наверху, будто из другого века, и

Гамаля – этого улыбающегося восточного негодяя. Они живут в страхе. Я это знаю. Их мир может взорваться менее чем через сто часов. Не знаю, как после всего этого я смогу увидеть такие простые вещи, как, например, первую чашку кофе утром, или ощутить вкус первой сигареты. Не могу представить, как пойду по улице, как буду смотреть в витрины, не могу…

– Откройте глаза! – резко прервала его Элисон. Он медленно опустил руки и посмотрел на нее.

– Вспоминаете меня? – спросила она. – Хорошую девушку, которой вы нравитесь?

– Это было целых двенадцать лет, Элисон. Но только сейчас весь мир завертелся у меня перед глазами со всеми сумасшедшими людьми, которые его населяют.

– Джонни!

– Да, – покорно ответил он.

– Идите наверх, примите душ, наденьте чистую рубашку и возвращайтесь сюда. Вас будет ждать холодный мартини. Потом поужинаем гамбургерами и пойдем в «Транс-Люкс» на балкон, послушаем Лану Тернер и Ефрема Цимбалиста, у которых тоже были проблемы.

– Мне надо позвонить Харди.

– После мартини.

– А вы не позвоните этой Стюарт вместо меня? Додд сказал, что она поднялась к себе в номер полчаса назад.

– Я начинаю беспокоиться, – сказала Элисон, затем подняла трубку и попросила соединить ее с Марго Стюарт в номере 804.

– Беспокоиться – о чем?

– Вы не понимаете? Готова держать пари на что угодно, что вы пошли бы за мной куда я захочу, стоит мне только поманить вас мизинцем.

– Элисон! Я…

– Джонни, дорогой, принимайте все легче, вот как я. – Она положила телефонную трубку. – Марго не отвечает. Может, пошла в пентхаус «М», чтобы отметиться у Великого Человека? Я соединюсь с ней к тому времени, когда вы переоденетесь.

– А вы верите во все это? – спросил Джон. – Когда я слушал тех двоих там, наверху, то поймал себя на том, что думаю о президенте Кеннеди и о конце света.

– Мне кажется, что Лана в конце концов забьет Ефрема, – сказала Элисон. – Но как мы об этом узнаем, если вы так и не переоденетесь и мы не отправимся туда?

– О'кей. – Джон неожиданно для себя рассмеялся. – Будем принимать все легко.

Но его хватило только на пять минут, именно на те пять минут, которые потребовались, чтобы подняться на четырнадцатый этаж и пройти по коридору до двери своего номера. Потом еще в течение одной минуты, пока открывал ключом дверь и нащупывал выключатель, он оставался спокойным. Но в следующую секунду, даже еще до того, как щелкнул выключателем, почувствовал что-то необычное. Это был слабый запах гардении. Джон оставался спокойным еще десять секунд, подумав, что в таких отелях, как «Бомонд», наверное, есть правило, чтобы от горничных хорошо пахло.

Включились лампа на тумбочке и торшер в углу комнаты.

Элисон не смогла бы дозвониться до мисс Стюарт – бездыханная Марго лежала поперек его кровати. Не дышала она потому, что ее голова была размозжена массивным кувшином-термосом, который должен был стоять на столике у кровати, а теперь валялся на ковре, заляпанный свежей кровью.

Часть четвертая

Глава 1

Джона прохватило холодным потом. Непроизвольно он подался обратно в коридор, закрыл дверь. И вдруг понял, что не может сделать буквально ни одного движения. Потом поймал себя на том, что подумал: «Чтобы пойти, сначала надо выставить одну ногу вперед, а затем другую». Он только что говорил Элисон, что не ждет ничего хорошего. Слишком долго его жизнь была похожа на то, как переходят бурлящий поток по скользким камням, каждый из которых был маленьким островком ужаса.

Самым естественным было бы добраться до ближайшего телефона и позвонить Джерри Додду в вестибюль. Джерри должен знать, что надо делать. Потом подождать Харди с его людьми, которые начнут задавать ему вопросы. Джон не знал, что им ответит, но понимал, что ему предстоит. Алиби, мистер Уиллс, у вас есть надежное алиби? Хотите, чтобы мы поверили, будто вчера вечером вы впервые встретили эту девушку? И что она делала в вашей комнате? Почему вы ударили ее термосом? А может, это предчувствие того человека, подумал Джон, который написал письмо и угрожал ему смертью, если работа не будет выполнена? Должен ли он теперь опасаться того же, если так ничего и не предпримет?

Джон оттолкнулся от стены и заставил себя идти. Добрался До лифтов в конце коридора, нажал на кнопку. Замигала красная лампочка. Открылась дверь кабины. Лифтер испуганно посмотрел на него. Ничего удивительного – вероятно, лицо у него было серое, как пергамент.

– Вестибюль, пожалуйста, – произнес чей-то голос. Впрочем, это был его голос, только странный и незнакомый. Когда лифт начал проваливаться вниз, Джон сказал: – Я передумал. Четвертый, пожалуйста.

Дверь лифта открылась. Потом закрылась. Он бесшумно зашагал по толстому ковру к офису Элисон, к Элисон, его единственной связующей с реальным миром.

– Вот это скорость! – воскликнула она и тут же вскочила на ноги, обежала вокруг письменного стола, обхватила его за плечи. Вероятно, потому, что он качнулся, будто подрубленное дерево. – Бога ради, Джонни!

– Марго Стюарт. В моей комнате. Мертвая. Убита.

– Джонни!

– Кто-то размозжил ей голову термосом.

– И что вы сделали? – тут же задала вопрос практичная Элисон.

– Кинулся было за Джерри Доддом. Плохо понимал, что происходит. – Он засмеялся. – Поверните меня и… и подтолкните в нужном направлении.

Элисон сильно шлепнула его.

– Хватит, Джонни! А теперь – сядьте!

Она легонько подтолкнула его. И Джон подумал, что если позади него не оказалось бы стула, то он упал бы навзничь.

Элисон схватила телефонную трубку. Он не понимал, что Элисон говорила, но создавал только, что она стоит рядом с ним на коленях и крепко держит его за руку. Ее рука ему показались горячей, видимо, потому, что его собственная была холодная как мрамор.

– Я повидал многих мертвых людей, – произнес Джон. – На войне. И это не шокировало меня, но здесь…

– Я так и не смогла найти ее по телефону, – сообщила она. – Марго, наверное, пошла в вашу комнату, чтобы подождать вас.

К ее удивлению, он спросил:

– А вы приготовили тот «Мартини»?

– Там у меня на столе пинта бренди. Вам лучше выпить немного оттуда.

– Она подала ему бутылку.

Он поднес ее ко рту. Первый же глоток словно обжег его огнем.

Джерри Додд выглядел очень непривычно без своей обычной профессиональной улыбки.

– У вас есть ваш ключ, мистер Уиллс? – спросил он. – Вам лучше пойти с нами.

С ним был один из людей Харди.

– Вот… ключ, – ответил Джон. – Я… я не могу пойти с вами, Джерри. Я просто забыл, как ходят. Я…

– Вы трогали что-нибудь?

– Нет. Да. Только дверь.

– И ничего внутри комнаты?

– Только выключатель. Я оставил свет включенным. Бедное дитя!

– Бедное дитя?

– Лежит там мертвая… при ярком свете.

– Оставайтесь здесь. Никуда не уходите, – распорядился Джерри. – Через пару минут здесь будет мой парень, чтобы все охранять. Это вы ее убили, мистер Уиллс?

– Нет… Бог свидетель.

– О'кей. Я только спросил.

Люди приходили и уходили. Харди и другие полицейские, Шамбрэн, помощник окружного прокурора по имени Нэйлор, лысый, как яйцо, но крепкий мужчина. Кто-то взял у Джона отпечатки пальцев. Кто-то принес влажную ткань, чтобы убрать с его рук следы чернил. Когда все начало мелькать перед его глазами, он повернулся и посмотрел на Элисон. Она была бледна, но, как он и ожидал, ободряюще ему улыбнулась.

Вопросы. Вопросы. Вопросы. Его спрашивали, и он механически отвечал. Теперь уже не было никаких секретов. Харди пришлось приподнять завесу над их маленькой игрой. Казалось, все уже знали, что Джон, так же как и мисс Прим, получил деньги, чтобы убить Обри Муна. И тут через всю комнату послышался голос Нэйлора, громкий и сердитый:

– Ничто в этой нелепой истории не может быть правдой. Это просто не может быть правдой!

Потом Нэйлор приблизился к Джону, его лицо наплыло на него, как в кадре фильма. Он сел на стул, расставив ноги, скрестил руки на его спинке и так близко придвинулся к Джону, что тот ощутил неприятный сигарный запах из его рта.

– Очень хорошо, Уиллс! Давайте отбросим все эти сказки о таинственных убийцах, которые швыряются тысячами долларов. Вы все еще настаиваете на том, что только раз видели эту девушку, Стюарт?

– Прошлым вечером. В «Трапеции». Она была под хмельком. Я… я думаю, что она знала, кто я такой.

– А может, вы сами не знаете, кто вы? Может, нам надо отправить вас на обследование? Вы никогда не видели ее до прошлого вечера?

– Нет.

– Но она бросила вам записку в гриль-баре, написав, что хочет встретиться с вами?

– Да.

– Зачем? Зачем, Уиллс? Зачем?

– Не знаю.

– Да бросьте вы! Говорите! Зачем?

– Я не знаю.

– Вы дали ей ключ от своего номера и велели ей там вас ждать. Так это было?

– Нет! Я никогда не давал ей своего ключа. Мой ключ при мне. Им я отпер дверь. Потом я передал его Джерри Додду. Я…

– Вы дали ей ключ. И забрали его после того, как ее убили.

– Нет!

– Зачем она хотела вас видеть?

Джон отстранился от этого разгоряченного злого человека.

– Я не знаю.

– Она что-то имела против вас? Хотела шантажировать вас?

Так, что ли?

– Говорю же вам, я не разговаривал с нею. Не знаю, чего

она хотела.

– Вы собирались убить Обри Муна. Она узнала об этом. И поставила вас в трудное положение. Так?

– Нет.

– Вы не собирались убить Муна? Вы приехали сюда, зарегистрировались под вымышленным именем, были вооружены пистолетом и не собирались убить Муна?

– У… у меня не было никакого плана. Уиллс мое законное имя. Я…

– Но вы приехали сюда, чтобы все разведать и составить такой план. У вас был план.

– Я обо всем сказал лейтенанту Харди.

– О'кей, мистер Уиллс. Вы просто невинная школьница. И не ненавидите Муна за то, что он довел вашего отца до самоубийства, и не ненавидите его за то, что он преследовал вас. Вы переполнены любовью к нему. Вы помогали лейтенанту Харди разыскать таинственного «мистера Икс». Но вот по какому-то странному совпадению вы пригласили секретаря Муна в вашу комнату и – бух! Зачем? Если вы так уж не виновны и полны человеческой доброты?

– Я не приглашал ее в мою комнату, – медленно произнес Джон, выделяя каждое слово. – Я не знаю, чего она хотела. Я не убивал ее. Есть мои отпечатки пальцев на том кувшине?

– Есть ли они, мистер Уиллс? Мы пока не знаем ответа на этот вопрос. Может быть, вы поможете нам выиграть время.

– Я не трогал этот термос, не пил из него. Нэйлор оттолкнул стул и поднялся.

– Когда кто-нибудь просит меня встретиться с ним, мистер Уиллс, я обычно догадываюсь зачем. Этот хочет занять у меня денег, тот – пригласить на ленч. А вы говорите, что не знаете, чего она хотела. Хорошо, попробуйте догадаться.

– Может, хотела что-то сказать насчет Муна? Если она знала, кто я такой, то, может быть, у нее было что мне сказать?

– Она хотела помочь вам?

– Может быть.

– Помочь вам в убийстве? – спросил Нэйлор. – Нет!

– А в чем же тогда? Она вас не знала, а вы говорите, что она хотела вам помочь.

– Вы сами просили, чтобы я догадался. Нэйлор отвернулся.

– Сдаюсь, – заявил он. – Это ваш бэби, Харди. Или он самый хладнокровный субъект, каких я уже давно не видел, или просто валяет дурака. Вызовите сюда Муна.

И вот они наконец встретились лицом к лицу, Джон Уиллс и Обри Мун. Великий Человек, наверное, ожидал в приемной Элисон. Его появление, казалось, изменило всю атмосферу в комнате. Ни курящий Нэйлор, ни бесстрастный Харди уже не казались такими грозными. Нэйлор сразу стал сверхделикатным. Харди выглядел как человек, не желающий предпринимать атаку. На Муне был все тот же темный костюм и жилет в клеточку. За его спиной стоял Сторм.

– Сожалею, мистер Сторм, но это полицейское расследование, а не пресс-конференция, – заметил Нэйлор. – Вам придется подождать снаружи.

– Сторм останется, или я уйду, – заявил Великий Человек высоким злобным голосом. – Я вовсе не восхищен вашими людьми, Нэйлор. Вы прозевали человека, который угрожал мне, позволили убить мою секретаршу прямо перед вашим носом. Я хочу, чтобы здесь был кто-то, кому я мог бы заявить о вашей некомпетентности.

– Но то, что происходит в этой комнате, совсем не для записей, – возразил Нэйлор.

– Я сам решу, что здесь не для записи, – изрек Мун. – А вы теряете время, мистер Нэйлор. И если заставите Сторма выйти, то я все равно потом ему все расскажу. – Он повернулся и посмотрел прямо на Джона. – Что случилось, Уиллс? Марго чем-то вас не устраивала?

В этот момент будто кто-то взмахом руки прогнал туман перед глазами Джона. Исчезли неразбериха и смущение, которые владели им в течение последнего часа. На таком близком расстоянии он вдруг легко разглядел, что волосы и усы Муна выкрашены, что его злые глаза смотрят из-под припухших век, ощутил исходящий от него слабый запах одеколона. Да, за ним стояли огромные деньги и слава, от его прихоти, по словам миссис Хевен, зависели десятки жизней, и все-таки это было не какое-то мифическое чудовище, а самый обыкновенный человек, которого можно и нужно победить. К своему удивлению, Джон неожиданно почувствовал, что его страхи уходят.

– Вы знали об отношениях мистера Уиллса с вашей секретаршей, мистер Мун? – задал между тем вопрос Нэйлор.

Джон совершенно спокойно ждал ответа. Мун обвинял его отца в том же самом грехе.

Знаменитый писатель пожал плечами:

– Этот человек, которого вы называете Уиллсом, известен мне как Джон Макайвор. По правде говоря, если он и имел за моей спиной какие-то отношения с Марго, то мне об этом ничего не известно. Но это у него в крови, Нэйлор. Его отец был изгнан со службы в британской армии из-за того, что завел роман с женой командира с целью выведать военные секреты. И его сын тоже мог завести роман с моей секретаршей для того, чтобы найти способ проникнуть ко мне.

Мун с улыбкой посмотрел на Джона, видимо ожидая резких возражений с его стороны, и был явно разочарован, когда тот промолчал.

– Так вы не знаете, были ли у них любовные отношения? – уточнил Нэйлор.

– Я не знаю, были ли они, – ответил Мун, но таким тоном, будто все-таки их подозревал.

Тогда слово взял лейтенант Харди:

– Мистер Нэйлор не так хорошо знаком с этом делом, как я, Мун. Я вот уже целых двадцать четыре часа кручусь в этом шикарном сумасшедшем доме. Весь персонал считает, что вы сами имели связь с мисс Стюарт. Она жила здесь, и вы могли вызвать ее в любой час дня или ночи. Давайте это проясним. Она была вашей девушкой, Мун?

Великий человек рассмеялся:

– Нет. Сэнди, как я ее называл, не была моей девушкой. Очень уж она была тощей и склонной жаловаться на свою судьбу. К тому же заниматься любовью с пьяной женщиной – это не для меня, я предпочел бы нимфоманку или такую талантливую профессионалку, какой была эта несчастная мисс Прим.

– Но вы доверяли ей? – спросил Нэйлор. – Она была вашим доверенным секретарем?

– Я никогда не поверял ей моих личных секретов. Не хотел, чтобы они стали тут же известны широкой публике. Как юрист, Нэйлор, вы должны бы знать, что никогда нельзя доверять ни алкоголикам, ни гомосексуалистам.

Помощник прокурора, казалось, совершенно спокойно отнесся к тому, что Мун говорил об убитой девушке.

– Я пытаюсь получить ответ на мой вопрос, – настойчиво повторил он.

– Ваша личная секретарша хотела встретиться с Уиллсом. Как вы думаете, зачем? Вы предполагаете, что он мог бы использовать ее для того, чтобы найти способ выйти на вас. Так что же такое она могла сказать Уиллсу, что позволило бы ему причинить вам вред?

Мун снова повернулся и посмотрел на Джона.

– Макайвор мог причинить мне вред?

– У него была для этого причина.

– Может, он так и считал, – отозвался Мун, – но я знаю только одно: Уиллс не осмелится меня тронуть даже пальцем. Десять лет он вел себя словно индийский нищий, который сидит у Стены Плача и жалуется на весь мир, как с ним плохо обошлись. Посмотрите на него! Вот мы с ним, лицом к лицу, а он даже слова сказать не может. Конечно, Уиллс способен ударить беззащитную девушку по голове кувшином. А у его отца был лозунг: «Сначала женщины и дети».

Джона окатила волна гнева, и в этот момент он вдруг почувствовал, что на его плечо опустилась твердая рука. Повернувшись, Джон увидел Пьера Шамбрэна. Управляющий смотрел из-под полуприкрытых век мимо него на Муна, но рука его была рукой дружбы. Она и удержала его на месте, заставив лишь крепко стиснуть зубы.

– Ну вот и появился вездесущий мистер Шамбрэн! – воскликнул Мун, и его глаза заблестели. – У вас просто потрясающий талант возникать в самый волнующий момент!

– Отель «Бомонд» – это мой мир, мистер Мун, – бесстрастным голосом пояснил управляющий. – Все, что здесь случается, касается меня. Я попросил бы мистера Нэйлора продолжить его расследование, вместо того чтобы давать вам возможность поливать тут всех грязью. С меня уже довольно, я целых два года это терпел, Мун. Хочу быстрее покончить с этим разговором и пригласить уборщиц, чтобы они продезинфицировали офис мисс Барнуэлл.

– Я сам справлюсь со своей задачей, Шамбрэн, – огрызнулся Нэйлор.

– Уверен, что справитесь. Но я тоже могу кое-что сделать, – возразил этот. – Я полагаю, вам нужны факты. То, что вы позволили Муну здесь рассуждать о вопросах жизни и смерти, ни к чему не ведет. Я стоял в дверях и слышал, как вы пытались запугать мистера Уиллса, чтобы он признался,

будто дал мисс Стюарт ключ от своей комнаты. А я знаю, как она попала в его комнату без ключа, который оставался у мистера Уиллса.

– Откуда вы это можете знать? – спросил Нэйлор.

– Я управляю отелем. И знаю, как все здесь работает, – пояснил Шамбрэн. – Как и вы, Нэйлор, я искал простые ответы, но подошел к этому со знанием дела. Мисс Стюарт вернулась в отель примерно в четыре тридцать и поднялась на свой восьмой этаж. Потом пошла к дежурной восьмого этажа, миссис Ниффин, и попросила одолжить ей общий ключ, который открывает все замки. Сказала, что оставила свой ключ в запертой комнате. Миссис Ниффин знала ее, к тому же уже собиралась домой, а, поэтому нарушила правила и доверилась ей. Ключи забывают в номерах по дюжине раз на дню, а правило состоит в том, что дежурная по этажу впускает постояльца в его номер, но никогда не дает ему в руки общий ключ. Однако миссис Ниффин спешила. Она одолжила мисс Стюарт общий ключ, взяв с нее обещание, что та немедленно вернет его ночному дежурному, как только тот появится. Так мисс Стюарт получила ключ, который не вернула.

– А общий ключ с восьмого этажа может открыть дверь на четырнадцатом этаже? – уточнил Харди.

– Может. На каждом этаже.

– Но мы не обнаружили его ни в номере, ни в ее сумочке. Шамбрэн пожал плечами.

– Человек, который убил мисс Стюарт, мог забрать и ключ. – Он снова перевел взгляд на Нэйлора. – Вы ищете простое решение, а между тем сложная история требует и сложного подхода. Кто-то оставил десять тысяч долларов в банке для мисс Прим и еще столько же для Уиллса. Кто-то написал им письма. Кто-то задумал убить мистера Муна. Нельзя рассматривать смерть Стюарт отдельно от этих фактов. Не следует думать, что тут есть такой простой ответ, как тайный роман между Уиллсом и мисс Стюарт. Вот, к примеру, как вы смотрите на картину современного абстракциониста? Требуется время и серьезный анализ для того, чтобы понять замысел художника. А вы не желаете потратить на это время. Между тем художник, написавший эту картину, обещает нам еще одну смерть в субботу вечером.

Нахмурившись, Нэйлор смотрел на менеджера отеля. Он был явно рассержен, но профессиональные качества все же возобладали, потому помощник прокурора сдержался. Но Мун взорвался:

– Я тронут тем, что вы так озабочены моей безопасностью, Шамбрэн. Нам не нужно больше грязи на ковре, верно? Так позвольте мне сделать маленькое заявление, мистер Нэйлор. Я не питаю особого доверия к вам и к полиции. И приму все меры, которыми располагаю, чтобы самому себя защитить. Этот отель набит людьми, которые враждебно относятся ко мне. Вы позаботились о том, чтобы поговорить с той выжившей из ума женщиной, которая живет в пентхаусе рядом с моим? Она будет виновна в том, что может случиться со мной. Вы побеспокоились о том, чтобы расследовать, кто этот обманщик по имени Гамаль, выдающий себя за египетского дипломата? Он уже купил билет в ложу на мое повешение. А что до этого человека, который присутствует здесь, Джона Уиллса

– Макайвора, то вы, по всей видимости, собираетесь его отпустить. И вы, Харди, тоже абсолютно беспомощны. Но я предупреждаю, что становлюсь нервным, когда мне постоянно угрожают. И между прочим, у меня есть лицензия на ношение оружия. – Он похлопал себя по карману темно-серого пиджака. – Я применю его для самозащиты. Пущу в ход без всяких колебаний, не задавая никаких вопросов!

– А почему бы, Мун, вам не уехать отсюда, пока мы во всем не разберемся? – спокойно спросил Нэйлор.

– Дом человека – это его крепость, – заявил этот. – Предпочитаю оставаться здесь. Идемте, Сторм! Дадим этим мышкам поиграть.

И он ушел. Никто его не задерживал.

Глава 2

Джон прикрыл лицо руками. Он чувствовал себя опустошенным. Сдержаться и не ответить на все прозвучавшие обвинения было нелегко. Джон даже не понимал, как ему удалось не броситься на Муна. Зато теперь ощущал какое-то удовлетворение.

К креслу, на котором он сидел, подошел Харди.

– Я не знаю подробностей о вашем визите туда, наверх. Только слышал, что вы говорили с миссис Хевен и Гамалем. Чего они хотят?

Джон глубоко вздохнул.

– Им нужна помощь.

– Помощь? От вас?

Сейчас Джону было трудно снова вспомнить все, о чем он говорил со старой женщиной и Гамалем.

– Помочь в том, чтобы убрать Муна? – подсказал Харди. Уиллс покачал головой:

– Помочь защитить его. Все это очень трудно вот так просто объяснить. Если верить им, Мун шантажировал их вот уже много лет, их и многих других.

Нэйлор засмеялся:

– Шантажировал? С его-то деньгами – и шантажировать людей? Я просто заболею от вас, Уиллс!

– Ваша беда, Нэйлор, состоит в том, что вы говорите прежде, чем подумаете, – вставил Шамбрэн все тем же бесстрастным голосом.

– А вы мне надоели, Шамбрэн! – взорвался Нэйлор. – У нас есть факты, и мы продолжим расследование.

– Послушайте, советник, я знаю, что кошки, живущие в нашем переулке, лучше, чем все остальные, – спокойно возразил управляющий. – Это мой бизнес. А вы наклеиваете на всех ярлыки, и это очень просто. Для вас шантажировать – это значит пытаться получить деньги или что-нибудь другое, такое же материальное. Но существует множество иных вещей, которые можно получить от людей. Например, их можно шантажировать для того, чтобы они были покорны вам, как ваши рабы. Путем шантажа можно превратить честного человека в подонка. Не забывайте, у Муна хобби – играть человеческими жизнями, заставлять людей делать то, чего они не хотят. Это какая-то мания власти. Например, почему бы не заставить Джона сделать то, что он задумал?

– Очень хорошо, – угрюмо буркнул Нэйлор, – а теперь, Уиллс, рассказывайте свою сказку!

– Я признаю, что она звучит довольно странно. Мун шантажирует миссис Хевен и Гамаля тем, что остается живым, мистер Нэйлор. Мун что-то знает о каждом из них. А они понимают, что если он умрет насильственной смертью, то это что-то тут же станет достоянием широкой публики. Таким образом живой Мун

– это своеобразная страховка их собственных жизней.

– И как же, они считают, вы могли бы им помочь? – поинтересовался Харди.

– Они думали, что я приехал сюда, чтобы убить его. Даже полагали, что кто-то заплатил мне за эту работу. Потому хотели убедить меня оставить Муна в живых. Еще они хотели знать, кто мне заплатил, чтобы попытаться убедить и того человека оставить его мрачную затею. Они решили, что у Харди уже есть кое-какие подозрения, и просили, чтобы я им сказал, какие именно. Что бы Мун ни говорил о миссис Хевен и Гамале, поверьте мне, эти люди не хотят, чтобы он умирал, наоборот, они желают видеть его живым.

– И убедили вас в этом? – спросил Харди.

– Да.

– Похоже на попытку узнать, не подозреваем ли мы их, –заключил Нэйлор. – Надо бы мне поговорить с этими старыми дураками.

Дверь офиса открылась, и вошел один из полицейских. Харди отошел с ним в угол комнаты, переговорил и вернулся рассерженным.

– Мы вытащили пустой номер, – сообщил он. – Мои люди опросили всех лифтеров, посыльных, коридорных, чтобы узнать, кто спускался или поднимался на четырнадцатый этаж в критическое время. Никого.

– Если он не сидит где-то там, – предположил Нэйлор, посмотрев на Джона, – то наверняка находится уже за много миль отсюда.

– Но ему придется вернуться, – спокойно сказал Шамбрэн. Он не доделал своей работы. Нет, советник, этот человек не в нашем отеле, но снова появится.

Харди кивнул:

– Да, скорее всего, это так и будет. Я верю в это.

– На вашем месте, лейтенант, я задавал бы массу вопросов. Но пока не слышу ни одного.

– Например?

Шамбрэн пожал плечами:

– Мистер Нэйлор не желает, чтобы я вмешивался.

– Это я вас спрашиваю, а не он. Например?

– Легче всего мне было бы признать все эти факты, да и для вас, Нэйлор, это тоже было бы проще, как и для лейтенанта. Но кто-то бросил двадцать тысяч долларов, чтобы подкупить столь неподходящих для убийства людей, как Прим и Джон, и этого вы не можете так просто проглотить. Вот в чем для вас неразрешимая загадка. Но я в моем бизнесе не раз видел, как ради прихоти выбрасывались куда как большие суммы. Вам это трудно понять, как бы вы ни старались, мне – легче, однако меня беспокоит следующий шаг.

– Следующий шаг? – переспросил нетерпеливо Нэйлор.

– Где, скорее всего, Прим и Джон могли бы убить Муна? – неожиданно задал вопрос Шамбрэн. – Я говорю об этом потому, что люди – это мой бизнес. Никто из этих двоих в прошлом не прибегал к насилию. Никто из них не является убийцей. У них было только одно общее – ненависть к Муну. Но если бы вы спросили меня, человека, хорошо разбирающегося в людях, что они должны были бы сделать, получив эти письма и обнаружив, что деньги на самом деле существуют, то я бы вам ответил. Я сказал бы, что, взяв деньги, они немного подумали и наконец поняли бы правду. Я уверен, Памела Прим в конце концов кому-то все рассказала, вот так же, как Джон все открыл мисс Барнуэлл.

– И что же?

– Так вот, мой первый вопрос такой, лейтенант. Что, эта мисс Прим и Джон должны были убить Муна или просто понять, что против него существует заговор? И если человек, которого мы ищем, не дурак, то ответ может быть только один – да, он хотел, чтобы они догадались о существовании заговора.

– Но в этом нет никакого смысла! – возразил Нэйлор. – Вы хотите сказать, что он делает только хуже для самого себя?

– По-вашему, это лишено смысла? – откликнулся Шамбрен. – Тогда я задаю второй вопрос: существует ли на самом деле заговор с целью убить Муна, или это просто дымовая завеса, скрывающая какие-то другие цели и замыслы?

Харди тихонько присвистнул.

– Убить мисс Стюарт? – предположил Нэйлор.

– Нам придется все обдумать, как я полагаю, – сказал Шамбрэн. – Это я склонен отрицать. Такие дорогостоящие и тщательные приготовления не делают для столь поспешного, импровизированного убийства. Убийца не мог знать за полчаса до того, как все это случилось, что мисс Стюарт собирается взять общий ключ, чтобы попасть в комнату Джона. Он должен был ее выслеживать, идти за ней по пятам, только так мог проникнуть в комнату и убить ее кувшином для питьевой воды! Если бы мисс Стюарт была его главной целью, убийца должен был бы подготовиться более тщательно. Давайте все обсудим, джентльмены. Я отвечаю на свой второй вопрос так: в этот момент я не верю, что существует заговор с целью убить Муна. Мне кажется, все это – лишь дымовая завеса, которая должна скрыть какие-то другие цели и планы. Отвечая таким образом, я предполагаю, что мисс Стюарт узнала о чем-то, собиралась рассказать об этом Джону и за это была убита.

– А как вы об этом можете знать? – удивился Нэйлор.

– Тогда я задаю себе вопрос номер три, – продолжал Шамбрэн. – Я не могу догадаться о действительных намерениях и о реальных планах. Но Стюарт догадалась. Почему она не сказала обо всем вам, Харди? Почему решила пойти со всем этим к Джону? На это легко ответить. Девушка попала в какую-то ловушку Муна. Она – одна из жертв его шантажа. У него что-то было на нее. И может быть, именно это привело ее к алкоголизму. Стюарт выбрала Джона потому, что он мог бы понять ее проблемы, ведь Джон тоже жертва Муна. По ее мнению, он мог бы использовать ее информацию, не причиняя вреда ей самой.

– И наш друг обо всем догадался и постарался побыстрее ее устранить,

– съязвил Харди. Шамбрэн улыбнулся:

– Вы быстро схватываете суть дела, лейтенант.

– И какой же ваш следующий вопрос?

– Хорошо, вопрос номер четыре: если мисс Стюарт выбрала Джона потому, что не осмелилась обратиться к полиции, и потому, что его отношения с Муном таковы, что ему наверняка понравилось бы ее предложение, тогда давайте спросим себя: может, мисс Стюарт хотела попросить Джона что-то сделать с Муном? И я отвечаю на этот вопрос «да». Если бы с Муном ничего не надо было бы делать, то у нее не было бы причины бояться. И это подводит нас к вопросу номер пять.

– Продолжайте! – велел Харди.

Шамбрэн медленно оглядел своих слушателей. Джон почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Ему показалось, что он знает, куда клонит управляющий.

А тот сделал паузу, чтобы закурить свою очередную египетскую сигарету.

– Итак, ответив на все эти вопросы, сделаем решительный шаг. Если на самом деле нет никакого заговора с целью убить Муна и все это только дымовая завеса, прикрывающая какой-то другой план, если Стюарт убита потому, что ей стало что-то известно, если она пошла к Джону потому, что знала, что Мун причинил ему много горя, то не вправе ли мы себя спросить: не Мун ли тот самый человек, которого мы хотим найти?

– Вот к какому абсурду вы пришли! – высказался Нэйлор, но в его голосе слышалось некоторое сомнение.

– Имеет ли Мун достаточно денег, чтобы поддержать тот план, о котором я сейчас говорил? – продолжал между тем Шамбрэн. – Имеет. Обладает ли он таким складом ума, который позволил бы ему планировать столь сложные заговоры? Обладает. Кто лучше всего знает, как глубоко мисс Стюарт и Джон ненавидели Муна и почему? Только он сам. Достаточно ли хорошо Мун знает людей для того, чтобы предвидеть, как они себя поведут? Да. Есть ли у нас и другие факты, которые могли бы подтвердить это предположение? Думаю, что есть.

– Какие еще факты? – не понял Харди.

Шамбрэн пересек комнату, чтобы аккуратно стряхнуть пепел сигареты в пепельницу на письменном столе Элисон. Потом снова повернулся к ним.

– Что совсем недавно произошло в этой комнате?

– А что именно вы имеете в виду?

– Сцену, разыгранную Муном, – пояснил управляющий. – Предположим, он и есть тот самый заговорщик и создатель дымовой завесы. Что следует из вашего разговора с ним? Да то, что он выразил вам недоверие. И уже сделал шаг, чтобы защитить себя. Сообщил, что у него есть оружие и разрешение на его ношение, пообещал применить его без всяких колебаний и лишних вопросов. Выходит, все мы должны броситься его защищать – вы, Нэйлор, вы, Харди, я и весь мой персонал. Но если мы правы, ему на самом деле не угрожает никакая опасность. Более того, мы должны признать, что он сам хочет кого-то убить. Я вижу во всем этом хитрую уловку, джентльмены. И я вас предупредил.

– Может быть, и так, – пробормотал Харди.

– Он истратил двадцать тысяч долларов, надеясь, что ни один человек в мире не догадается, что произойдет не просто прискорбный случай, а заранее обдуманное, хладнокровное убийство. Напрасное вложение денег, как вы думаете, лейтенант? – Шамбрэн улыбнулся, но это была грустная, вынужденная улыбка. – Вот убедительный довод, джентльмены: если бы самоубийство мисс Прим вскрыло заговор против него, то как бы Мун себя повел? Наверное, испугался бы. А он испугался, узнав, что его хотят уничтожить? Вовсе нет! Вы выразили недовольство тем, что Мун не принимает всерьез опасность. Но что самое главное мы знаем об этом человеке? Да что он трус. Отец Джона Уиллса был доведен до самоубийства за то, сделал этот факт достоянием широкой публики. А в данном случае Муна не испугала угроза, потому что он знает, что ее нет. Ведь это только дымовая завеса, которую он сам и поставил. И даже сделал последний подготовительный шаг – подготовил вас к тому, что может произойти убийство. Он теперь может совершить его абсолютно открыто, и все станут его жалеть, а Уиллард Сторм раззвонит по всему миру, что, мол, убийство произошло по вине полиции, которая не могла эффективно защитить Муна.

– А сам-то вы верите в эту историю? – пролепетал Нэйлор, несколько поутихший.

– Верю, – твердо ответил Шамбрэн, – хотя она чертовски

меня мучает.

– Почему?

– Потому что не знаю ответа на главный вопрос: кого Мун собирается убить? – Шамбрэн отложил сигарету, потом, вопросительно приподняв одну бровь, посмотрел на Харди и сказал:

– Я не могу доказать ничего из того, что сказал. Только чувствую все это интуитивно, зная людей и понимая их поведение. Мун – невероятный тип. Даже трудно поверить в то, что о нем рассказывают, пока не пообщаешься с такими людьми, например, как Джон, который знает о нем всю правду. А я знаком еще и с Османом Гамалем, богатым, знаменитым в своей стране человеком, который тем не менее бьется как рыба на отравленном крючке. На свете есть только один такой Мун с хитроумными и сумасбродными планами, как он сам. И именно он дал мне ключ к разгадке, когда вчера заявил мне, что больше нет никого на него похожего. Мне пришлось подумать. Не может быть двух Мунов, сказал я себе. И тут все стало сходиться…

– Но во всем этом есть один изъян, – сказал Нэйлор. В глазах Шамбрэна промелькнуло удивление.

– Не прошло и часа после самоубийства Прим, как Мун был надежно защищен, – пояснил помощник прокурора. – Он, конечно, может считать нашу охрану неэффективной, но она существует. В холле возле его апартаментов бессменно дежурят два человека, еще двое поставлены на крыше. За это время Мун покидал свои апартаменты только дважды – сегодня днем на ленч и вечером, чтобы прийти сюда. И каждый раз его сопровождали люди Харди. Поэтому он никак не мог попасть на четырнадцатый этаж и убить мисс Стюарт. А это разрушает всю вашу версию, Шамбрэн, если только у него нет какого-нибудь сообщника.

Управляющий улыбнулся почти приветливо:

– Вы удивляете меня, советник! Начнем с того, что я вовсе не исключаю наличие сообщника. В отеле сотни служащих. Со своими деньгами Мун может нанять себе дюжину помощников и заплатить достаточно, чтобы купить даже честного человека. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что Мун вполне мог незаметно покинуть свои апартаменты. Существуют черная лестница для слуг и служебный лифт. Вы не поставили там своих людей, потому что Мун держит дверь на черную лестницу закрытой и никому не позволяет ее открывать. Попасть к нему таким путем без его помощи невозможно, но сам-то он может пользоваться черной лестницей столько, сколько захочет.

Нэйлор взглянул на лейтенанта полиции:

– Что вы думаете об этом, Харди?

– Я принимаю это, – ответил этот. – Принимаю на все сто процентов. И первое, что сделаю, так это прикажу следить за той задней дверью. – Он встал и быстро вышел из офиса.

– Я тоже поверил всему сказанному, – неожиданно заявил Нэйлор. Затем подошел к Джону и подал ему руку. – Мне жаль, что я грубо обошелся с вами, мистер Уиллс. Надеюсь, вы понимаете, моя работа порой заставляет…

– Конечно, – согласился Джон, встал и пожал руку помощника прокурора.

– Я чувствую себя так, будто выбрался из глубокой ямы. – Потом подошел к Шамбрэну. – Как вы думаете, могу я быть той персоной, за которой охотится Мун?

– А вы опасны для него? – спросил в свою очередь тот. – Не просто как рассерженный человек, а как человек, способный разрушить его положение, престиж, власть? Не думаю, что Мун мог бы пойти на такой риск только из-за того, что он кого-то не любит.

– Так может поступить любой, но только не Мун, – подтвердила Элисон.

– Все, что вы сказали, мистер Шамбрэн, очень резонно. Но что теперь будет?

Управляющий пожал плечами:

– Я полагаю, что мистер Нэйлор и Харди будут следить за каждым его шагом. Наверное, теперь проверят, не снимал ли Мун денег со счета и не совпадает ли эта сумма с помещением в банк двадцати тысяч долларов для Джона и мисс Прим. Думаю, они возьмут образец шрифта пишущей машинки из пентхауса «М» и сравнят его с тем, каким напечатаны письма. Муна нельзя обвинить на основе только моих догадок. Нужны существенные доказательства. Но есть еще одно соображение, которое серьезно меня тревожит. Мун явно не собирается покидать наш отель, а значит, планирует устроить этот «несчастный случай» здесь, у нас. Из этого можно сделать вывод: его предполагаемая жертва кто-то из живущих в отеле или кто-то из персонала, а может, постоянный посетитель, гость. Я думаю… – он немного поколебался, – я думаю, Гамаль и миссис Хевен могли бы быть нам полезными, если были они посмотрели на это дело наоборот – Мун вовсе не жертва, а убийца.

Глава 3

В том, что предположения Шамбрэна верны, Джон не сомневался. Но чтобы защитить предполагаемую жертву Муна, он предложил сделать их достоянием гласности. Однако ему объяснили, что результаты будут самыми отрицательными. Это встревожит Муна, заставит его отказаться от своего плана и разработать вместо него какой-нибудь другой. Мун выиграет время, чтобы спрятать все концы, – что-то сделает с деньгами и пишущей машинкой. И наконец, если такие средства массовой информации, как газеты, радио или телевидение, окажутся настолько глупыми, что обнародуют эти предположения, то их вместе с Шамбрэном могут обвинить в злостной клевете. Нельзя же стоять в вестибюле «Бомонда», хлопать каждого по плечу и говорить: «В случае, если вы тот самый человек, то Мун угрожает вам».

Кошка и мышь. Следи за кошкой – узнаешь, где мышиная норка.

Никаких дополнительных сведений от Гамаля и миссис Хевен получить не удалось. Старая леди имела ложу в опере, куда ездила каждый вторник на древнем «пирс-эрроу», который водил такой же старый шофер. Гамаля с ней не было, но и в отеле его так же не оказалось. Швейцар у входа со стороны Пятой авеню вспомнил, что видел, как дипломат не так давно вышел и направился вниз по улице. У Гамаля была привычка делать пешие прогулки, иногда короткие, чаще – длинные, поэтому предположить, когда он вернется, было трудно. Кто-то вспоминал, что он любит заходить в ночной клуб при отеле «Голубая лагуна», когда в десять часов там начинается представление. Дипломат мог там поужинать и остаться на полуночное повторное представление.

Шамбрэн предложил Джону и Элисон пойти поужинать в «Голубую лагуну».

– И вы тут же мне сообщите, когда там появится Гамаль, – сказал он.

– Миссис Хевен не вернется раньше одиннадцати. Вагнеровские произведения длинные.

Было трудно поверить, что все идет нормально. Джона одолевало горячее желание действовать, но оказалось, что не надо предпринимать никаких действий. Мун и Сторм находились в пентхаусе. Если Великий Человек вдруг надумает куда-то пойти, то это немедленно станет известным. Так что приходилось просто сидеть и ждать.

Наконец Джону удалось принять душ. Полиция перенесла его вещи в другую комнату. Он переоделся в смокинг и теперь в вестибюле ждал Элисон, квартира которой была где-то в двух кварталах от отеля.

Наконец Джон заметил ее входящей через вращающиеся двери бокового входа. Она шла к нему свободной походкой, гордо подняв голову, и он вдруг ощутил стеснение в груди. Эта девушка, несмотря на напряженность момента, все время оставалась самой собой – честной, прямой, очень женственной, постоянной и недоступной.

– Вы хорошо выглядите, – сказала Элисон Джону.

– Вы тоже, – ответил он.

Но это была не просто дань вежливости. Она на самом деле выглядела такой красивой, что просто ранила его.

Элисон взяла его за руку, и они направились в «Голубую лагуну». Метрдотель встретил их у неизменной красной веревки и проводил к столику, который заказал для них Шамбрэн.

В зале царил полумрак. Оркестр – интересная комбинация из рояля, флейты, ударника и контрабаса – исполнял сложные ритмы современного джаза.

– Мистер Шамбрэн заказал вам ужин, мисс Барнуэлл, – сказал метрдотель. – А выбор коктейлей и вин – за вами.

– Мартини, мы так и не выпили? – вспомнил Джон.

– Отлично! – согласилась Элисон. – Мистер Шамбрэн – настоящий гурман, не думаю, что нам подадут надоевшие гамбургеры, Джонни.

– Ну что же, подождем – увидим, – ответил он. – Даже пока без Даны и Ефрема.

Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд:

– Удивительно, Джонни, правда? Все случилось так быстро. У него бешено заколотилось сердце. Ошибиться насчет того,

что она имела в виду, было невозможно. Но прежде чем он успел ответить что-то необдуманное, Элисонпродолжила:

– Я не очень уверена в себе, Джонни. После того как я потеряла вторую половину моего фунтового банкнота, у меня было много друзей, потому что люди нуждаются в этом. И вам тоже нужна моя дружба, но…

– Что, Элисон?

– Я давно отказалась от мысли о чем-то большем. Но сегодня мне показалось, что я страшно стремлюсь к этому. Я… я сказала себе, что это потому, что мне так не хватает Билла. Не понимаю, почему вдруг стало так тяжело именно теперь, когда прошло четыре года? Знаете, я даже попыталась вспомнить, как он выглядел… и оказалось, что он похож на вас!

– Элисон!

Он протянул к ней руку, но она мягко отвела ее:

– Прошу вас, Джонни, подождем. Мне казалось, у нас обычные дружеские отношения – так, приятные пустяки. Вот уже не думала, что они разбудят во мне целый ад. Но как можно позволять развиваться этому чувству, когда я совершенно не знаю вас, Джонни? Только совсем немного узнала, и то во время кризиса. Кстати, вы хорошо справились со всем этим. Но какой вы во время завтрака или когда учите жену играть в какую-нибудь игру, водить автомобиль? Какой вы, когда все кругом обстоит обычно и идет как всегда?

– Вы читали газеты в последнее время? – грустно поинтересовался он.

– Можно ли сейчас обойтись без кризисов? Вот я смотрел, как вы шли ко мне через вестибюль, и говорил себе: как хорошо было бы провести с ней время просто так. По-моему, мы оба, Элисон, хоть чуть-чуть надеемся на это.

Официант принес мартини в запотевших бокалах.

– Давайте отдохнем немного, Джонни, – попросила она, – Пожалуйста!

– Конечно, я хотел бы сказать «нет», но говорю «да», дорогая Элисон.

Она подняла бокал:

– За нас, Джонни! Как бы все это ни обернулось, за нас!

* * *

В своем офисе на четвертом этаже Пьер Шамбрэн налил себе чашечку дымящегося турецкого кофе. Его стол был завален неотложными бумажными делами

– распоряжениями, требующими его подписи, докладами от руководителей разных отделов, письмами. Тут же лежал подробный план субботнего приема, составленный мистером Амато. Кроме того, накопилась не одна дюжина телефонных звонков, которые он не мог сделать в течение дня.

Но Шамбрэн не притронулся к работе. С чашечкой в руках он подошел к окну и посмотрел в темноту Центрального парка, тут и там прочерченную строчками уличных фонарей. Странная злоба закипала в нем. Этот Обри Мун грубо нарушил плавное течение его жизни. И Шамбрэн воспринял это как личный вызов. Он со своим бизнесом должен противостоять силе денег и должен придумать, как справиться с нею, при этом сохраняя внешнее спокойствие, благожелательность и невозмутимость. Пьер всю свою жизнь изучал людские странности и надеялся, что в нужный момент ему всегда поможет своей информацией служба безопасности отеля. Но в схватке с Муном этого оказалось недостаточно. Его служба безопасности была не в силах разгадать, кто тот человек, которого он собирается убить? Для этого прежде всего надо было понять, почему это Мун разработал такой сложный план, чтобы совершить убийство?

Шамбрэн спросил себя: а что могло так сильно ранить Муна? Жизнь Великого Человека была полна историй, похожих на ту, что произошла с Макайвором. Он смеялся над каждым, кто осмеливался обнажить его трусость, бессердечие и другие столь же непривлекательные черты характера. Репутация Муна была построена на настоящих легендах о его садизме. Так почему теперь он избрал другой способ расправы? Не потому ли, что тот человек независим в финансовом отношении?

Ответ, сказал себе Шамбрэн, надо искать в том, что Мун извращен. Какое его самое слабое место? Тщеславие, непомерное тщеславие, стремление постоянно быть на виду. Не важно, что при этом высвечивается его злобность, ему все равно надо все время оставаться на авансцене – это для него дороже самой жизни. Он целых двенадцать лет преследовал семью Макайворов, потому что его тщеславие было уязвлено тем, что Уоррен Макайвор публично назвал его трусом. Стоит хоть немного задеть тщеславие Муна, как он превращается в безжалостного врага.

Шамбрэн вернулся к письменному столу, поставил пустую чашечку и улыбнулся. Повод для убийства может быть настолько абсурдным, что догадаться невозможно. Например, Марго Стюарт вполне могла быть убита за то, что собиралась открыть всем, будто у ее шефа нет волос на груди. Или что он импотент и все его разговоры о победах над женщинами – просто обман. Это вполне могло превратить обычный садизм в маниакальную жажду убийства. Но как узнать, что на сей раз так смертельно досадило ему? Стюарт могла это знать, поэтому ее смерть вряд ли можно назвать случайной. О чем-то она догадалась, и это привело ее к столь печальному концу. Стюарт явно не была главной целью

– в этом случае ее убийство было бы более тщательно продумано.

Шамбрэн сел за стол и отодвинул в сторону ворох деловых бумаг. Затем взял утренние газеты и принялся во второй раз читать все, что было написано про Муна. Где-то там должен быть ключ к разгадке, какая-то ниточка, какой-то намек. Окончив чтение, он поднял телефонную трубку и попросил соединить его с пентхаусом «М». Линия оказалась занятой.

– Она будет занята еще некоторое время, мистер Шамбрэн, мистер Сторм диктует свою колонку в завтрашнюю газету.

– Тогда дайте мне мистера Амато.

– Думаю, он уже уехал домой, сэр.

Шамбрэн бросил трубку с некоторым раздражением. Ему не терпелось просмотреть список приглашенных на прием по случаю дня рождения, потому что вдруг пришла мысль, что имя предполагаемой жертвы в нем непременно есть. Мун должен был включить его туда, даже зная, что тот не сможет присутствовать. Не указать его означало бы сделать оплошность. У Амато, несомненно, должен быть этот список, потому что карточки для гостей должны быть написаны от руки.

Шамбрэн начал было подниматься, но тут на глаза ему попалась газета «Трибюн». Стоя, он некоторое время смотрел на нее, потом непроизвольно тихонько свистнул. Наконец снова взял телефонную трубку.

– Соедините меня с мистером Амато по его домашнему телефону, – попросил он.

Лейтенант Харди не обладал живостью ума книжного детектива, но зато был человеком основательным и упрямым. Он без оговорок принял версию Шамбрэна насчет Муна. И понимал всю важность этого дела.

Первым желанием лейтенанта было арестовать Муна и поместить его в охраняемое место. Полиция могла бы обосновать это тем, что ей стала известна угроза жизни знаменитого писателя. Но Харди также понимал, что адвокат Муна добьется его освобождения, прежде чем они найдут против него что-то такое, что позволит предъявить ему обвинение. Так что трогать Муна пока было нельзя.

Но надлежало расследовать все, что можно, в «Бомонде», проверить банк и пишущую машинку. Детектив Грубер был послан в пентхаус взять образцы шрифта. В случае, если Мун воспротивится этому, он должен сказать, что они проверяют шрифт, чтобы сравнить его с бумагами, найденными у убитой Стюарт. Пусть писатель немного попотеет.

Сам Харди висел на телефоне, стараясь связаться с банком Муна и банком «Уолтхем траст». Лейтенант хотел найти кого-то, кто пойдет с ним в оба банка, чтобы проверить записи. Если время снятия денег в банке Муна совпадет с моментом помещения их в «Уолтхем траст», это будет уже кое-что, хотя он не изобличит преступника. Снятие крупных сумм с банковского счета вовсе не такая уж редкость для человека, который может позволить себе истратить сорок тысяч долларов на устройство званого обеда. Им не удастся связать эти две вещи, но все-таки этого будет достаточно, чтобы Харди понял, что он на верном пути. Может, позже удастся показать, что все это выглядит подозрительно.

Но неожиданно Харди столкнулся с некоторыми затруднениями. Оказалось, увидеть необходимые записи до утра следующего дня невозможно – не было человека, который мог открыть сейф, где они хранились.

Он только повесил трубку, как появился детектив Грубер и доложил, что в апартаментах Муна была всего одна пишущая машинка.

– Мун все диктует на магнитофон, – объяснил детектив. – А потом секретарша, Стюарт, перепечатывала записи. Я взял образец шрифта. Это «Ундервуд». Шрифты не совпадают.

Харди с сожалением посмотрел на бумаги.

– Хотя все это может ничего не означать, – заявил Грубер, как бы желая его утешить. – Машинка взята напрокат. Эту взяли вместо старой месяц назад, а за это время компания могла обновить машинки, заменить шрифты.

– Черт возьми! – выругался Харди. – А как Мун все это воспринял?

– Я его не видел, – ответил Грубер. – Там был только Уиллард Сторм. Мун отдыхал. А Сторм делает целую сенсацию из того, как Великий Человек провел этот день. Он не возражал, чтобы я взял образец шрифта.

– Это вы не попали на Муна! – проворчал лейтенант. – Тот, несмотря на всю вашу обходительность, задал бы вам жару!

Из-за неудачи в этих двух направлениях поиска Харди чувствовал себя неуютно. Он желал бы видеть все таким, как ему хотелось.

Лейтенант поднялся на лифте на этаж, где располагались пентхаусы. Двое его людей, сидя на стульях, которые одолжила им дежурная по этажу, охраняли вход в пентхаус «М». Они доложили, что к Муну никто, кроме Грубера и Сторма, который все еще находится внутри, с того момента, как они вернулись пару часов назад после допроса, не входил.

Харди вышел через пожарный выход на крышу. Там жались друг к другу еще двое его людей. Февральская ночь была довольно холодной.

– Мы закоченеем здесь до смерти, лейтенант, – пожаловался один из них. – Может, нам можно дежурить по очереди?

– Нет, мне нужно, чтобы здесь были двое. Я пришлю вам двух других на смену.

– А как насчет кофе?

– Пришлю тоже, – пообещал Харди, заглядывая в темные окна пентхауса, где жила миссис Хевен. Он вспомнил, что она в опере. – Но помните, что я вам говорил. Кто-то может попытаться проникнуть в дом Муна, но больше всего меня беспокоит, что сам Мун может выйти отсюда!

Мун вернулся в помещение, потирая руки. Чтобы проверить человека, которого он поставил после того, как Шамбрэн высказал свои предположения, на служебной лестнице, ему надо было или пройти через апартаменты Муна, или подняться по той же лестнице на один пролет. Лейтенант не хотел неожиданно встретиться с Муном, поэтому прошел по коридору и стал подниматься наверх.

Но не успел он одолеть и несколько ступеней, как увидел своего человека распростертым на лестнице.

Полицейского ударили сзади – на его затылке зияла страшная рана, он еле дышал. Лейтенанта охватила злость. Он передвинул раненого так, чтобы тот хотя бы лежал в горизонтальном положении, потом быстро поднялся к задней двери апартаментов Муна и, нажав кнопку звонка, одновременно попробовал, заперта ли она. Затем, не отпуская кнопки, принялся другой рукой барабанить в дверь.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем он услышал звук отодвигаемой задвижки, звон дверной цепочки, и наконец дверь открылась. За ней стоял Уиллард Сторм, зло глядя на него через стекла очков.

– Это что еще за чертовщина? – раздраженно произнес он. – Вы что, не могли пройти через главную дверь, как все люди?

Харди затолкал его назад, в кухню.

– Где Мун?

– Спит или, вернее, спал до того, как вы начали крушить стены.

– Идите к телефону и вызовите здешнего врача, – приказал Харди. – Мой человек там, снаружи, тяжело ранен.

– Подождите минутку! – возразил Сторм. – Вы не должны беспокоить мистера Муна. Я…

– Марго к телефону! – закричал Харди.

Входя в пропахший курениями дом, он знал, что Муна в нем не застанет.

Глава 4

В пентхаусе не было и следов присутствия писателя. Кровати в его спальне и комнате для гостей стояли тщательно застланными, как это по утрам делала горничная.

Харди прошел к главному входу и позвал своих людей, стоящих снаружи. Сторм, глаза которого так и горели от возбуждения, вызвал дежурящего в отеле врача. Детективы внесли раненого в апартаменты, а Харди позвонил Джерри Додду.

– Мун ушел, – сообщил он. – Перекройте все выходы, Джерри! Используйте моих людей, ваших работников и всех, кому вы доверяете. Если возникнут неприятности, тут же сообщайте мне. Одному из моих ребят проломили череп. А где Шамбрэн?

– Вы говорите так, будто следите за мистером Муном, – заявил Сторм.

– Ведь ясно, что тот убийца, который ударил вашего человека, проник сюда, имея ключ, который подходит ко всем дверям, и похитил мистера Муна.

Харди, который в данный момент просил телефонистку соединить его с мистером Шамбрэном, повернулся к журналисту и так холодно на него посмотрел, будто вместо глаз у него были новенькие десятицентовые монеты.

– Помолчите, Сторм! Вы еще успеете поговорить через минуту-другую.

В трубке послышался голос Шамбрэна.

– Мун ушел, – сообщил ему лейтенант. – Вышел через служебный вход, ударил моего человека по голове и скрылся.

– Вероятно, догадался, что мы подозреваем его, – предположил управляющий.

– Я попросил Джерри заблокировать все выходы, но можем ли мы перекрыть в отеле все двери? Как насчет служебных входов, кухонь?

– Не будем терять время на эти разговоры, – посоветовал Шамбрэн. – Если пять минут назад он был в отеле, то и сейчас здесь.

Харди положил трубку и повернулся к Сторму:

– Вы хотели что-то сказать? Ну вот, теперь у вас есть такая возможность.

– Не пугайте меня, Харди! – возмутился журналист. – Вы с самого начала все напутали и продолжаете сейчас в этом же духе!

Харди легонько толкнул Сторма в грудь, и тот плюхнулся в мягкое кресло. Его глаза за стеклами очков в роговой оправе вдруг стали испуганными.

– Ссориться с прессой – для вас не самая полезная вещь в мире. Если что-то случится с Муном, вам будет нужно, чтобы мы были на вашей стороне, Харди. Еще как будет нужно!

– Вздохните поглубже, Сторм, и слушайте меня. – Лейтенант посмотрел на одного из детективов, появившегося в дверях. – Уберите тех ребят с крыши! Они понадобятся здесь. Как там Палмер?

– Он сильно ранен, шеф.

– Доктор уже поднимается сюда. Один из вас пусть останется здесь, со мной. А другой пойдет к мистеру Шамбрэну в его офис на четвертом этаже. Он знает, куда вас послать. Я хочу заполучить Муна, и как можно скорее.

– Хорошо, лейтенант.

Харди снова повернулся к Сторму:

– О'кей, парень! Теперь здесь никого нет, кроме меня, давайте поговорим напрямую, без уверток и угроз. Мне нечего терять, кроме моей работы, а потому, если придется вышибить вам зубы, я это сделаю. Вы с Муном вернулись сюда после разговора в офисе по связям с общественностью. И что случилось после того, как вы пришли?

– Мне не нравится, что вы стараетесь запугать меня, лейтенант. Я…

Харди сделал к нему угрожающий шаг:

– Вы сейчас получите свое, парень, что бы потом ни случилось! Мне нужны ответы, и быстро. Что произошло, когда вы с Муном вернулись сюда?

Сторм понял, что Харди ничуть не блефует. Он облизал губы.

– Ничего не случилось, – сказал он. – Мы вошли. Мун налил мне выпить. Мне надо было заняться моим материалом в газету, и я спросил его, можно ли мне отсюда позвонить. Он разрешил. Мун был измотан, хотел прилечь. Нельзя забывать, что ему семьдесят пять. Такой день вымотает кого угодно.

– Хватит об этом! – перебил его Харди. – Я поплачу над ним как-нибудь в другой раз.

Сторм развел руками.

– Но все так и было. Я сел здесь за письменный стол, чтобы кое-что написать, а он прошел по коридору в свою комнату. Я проработал так около получаса, когда сюда пришел ваш

человек, чтобы взять образец шрифта пишущей машинки. Что все это значит, черт возьми?

– Он выполнял приказ. Итак, вы работали за письменным столом…

– Через некоторое время после того, как ваш человек ушел, я связался по телефону и продиктовал материал для моей колонки. И только успел положить трубку, как вы начали барабанить в заднюю дверь. Естественно, я полагал, что Обри все еще находится у себя в комнате, и потому поспешил на кухню впустить вас, чтобы вы его не разбудили.

– Так, значит, вы все время работали, исключая те минуты, когда здесь был Грубер? А после этого долго говорили по телефону. Верно?

– Верно.

– И вы находите очевидным, что кто-то сильно ударил моего человека, открыл заднюю дверь общим ключом и похитил отсюда братца Муна?

– А как же иначе?

– А вы при этом ничего не слышали?

– Я закрыл дверь в коридор, чтобы мой разговор по телефону не беспокоил его. И ничего не слышал.

Харли вскипел:

– Вы просто набитый дурак! Когда вы впускали меня через заднюю дверь, вам пришлось отодвинуть засов и снять дверную цепочку. Полагаете, тому парню, который так лихо похитил Муна, как-то удалось задвинуть засов и накинуть цепочку снаружи? Нет! Это вы закрыли и заперли дверь после того, как Мун вышел. Кто же еще?!

Лицо Сторма стало белым.

– Пособничество в убийстве приведет вас на электрический стул, так же как и того, кто его совершит. Но у вас есть небольшой шанс спасти свою шкуру, если вы точно расскажете мне, что здесь произошло. Правда, это очень маленький шанс, потому что если Мун сделает то, что, как я думаю, он собрался сделать, то уже никакие разговоры в мире вам не помогут.

По щеке Сторма скатилась струйка пота.

– Я не понимаю, о чем вы тут толкуете. Вы все говорите так, будто Мун собрался кого-то убить. Да побойтесь Бога, он же сам в смертельной опасности! Да, верно, я выпустил его отсюда сразу после того, как мы вернулись. Он сказал, что просто заболел от слежки, вашей и ваших копов. Сказал, что ему надо с кем-то повидаться, но так, чтобы об этом не знал ни один человек в мире. И сказал это таким тоном и так улыбнулся, что я догадался – это дама. Похоже, он где-то в отеле. Такие вещи не долго удается держать в секрете. Вы отыщете его.

– И вы должны будете впустить его обратно, когда он вернется?

– Нет. Мун сказал, что войдет как обычно, через главный вход, чем очень удивит ваших людей. И покажет вам, какой вы болван, что не распорядились следить за служебной лестницей. – Сторм, как бы защищаясь, поднял руки. – Я только повторяю его слова.

Харди глубоко вздохнул. Все верно. Прошло добрых полчаса после того, как Мун вернулся в пентхаус из офиса Элисон, прежде чем он поставил пост на служебной лестнице. Все это время Шамбрэн излагал им свою версию событий. Сторма трудно в чем-либо обвинить, кроме того, что он пытался обмануть полицию. Но что же все-таки произошло? Почему Мун изменил свое решение и вернулся по служебной лестнице? Зачем он ударил Палмера? Ведь ему оставалось только посмеяться над ним и попросить, чтобы его пропустили в пентхаус.

Но Харди все же нашел ответ. Если Палмер не видел, кто его ударил, Мун мог использовать это как доказательство, что его мифический убийца был очень близок – ему оставалось лишь подняться по служебной лестнице до задней двери.

Послышался звонок у главного входа, и человек Харди поспешил через комнату, чтобы впустить доктора.

– Останьтесь с ним, – велел лейтенант детективу, указывая на Сторма.

– Не позволяйте ему покидать это кресло. Не разрешайте звонить по телефону.

– Я под арестом? – удивился журналист. К нему понемногу начала возвращаться его обычная самоуверенность.

– Вы чертовски правы, – ответил Харди. – Покушение на убийство – это не шутка.

– Я имею право связаться со своим адвокатом, – заявил Сторм.

– Попытайтесь! – огрызнулся Харди. – Джой, если он сделает такую попытку, разберись с ним!

– Я сломаю вас за это, Харди! – пригрозил Сторм.

– Может быть. Но прежде чем у вас появится такая возможность, я сам попробую разобрать вас на части – медленно и на мелкие куски. – И он прошел за доктором в спальню, где лежал раненый Палмер.

Элисон и Джону уже подали следующее блюдо – нежный суп из черепахи, когда они увидели, что к ним спешит Джерри Додд. Было заметно, что профессиональная улыбка исчезла с лица офицера внутренней охраны.

– Сожалею, – сказал он, – но вам обоим надо немедленно явиться к Шамбрэну.

– О, Джерри! – взмолилась Элисон. – Мы только нaчaли есть. Может, через полчасика?

– Мун исчез. Ударил по голове одного из людей Харди Каждый, кого Мун может убить, должен быть в офисе Шамбрэна. Это касается вас, мистер Уиллс. Но босс хочет видеть и вас, мисс Элисон, тоже. Он думает, вы можете интересовать Муна.

– Я? – удивилась Элисон, широко раскрыв глаза.

– Мун совсем уже сорвался, – объяснил Джерри. – Босс думает, что вас как-то можно использовать, чтобы оказать давление на мистера Уиллса. Сожалею насчет супа.

Они прошли следом за Джерри через вестибюль к лифтам Обычная рутинная обстановка отеля сейчас была наполнена каким-то напряжением. У вращающихся дверей стояли копы, одетые в штатское, люди сновали из ресторана в бар и обратно. Как только Элисон и Джон подошли к лифтам, снаружи в вестибюль влетел мистер Амато. Выглядел он нелепо: на нем были яркая спортивная куртка и твидовое пальто, а на голове – альпийская шляпа. Его обычный деловой костюм состоял из черного пиджака и полосатых брюк, но тут Амато явно не успел переодеться. Под мышкой менеджер по банкетам держал большой конверт.

* * *

– Что, отменили прием? – с надеждой спросил он. – Мистер Шамбрэн срочно потребовал меня к себе со списком приглашенных. А я взял его домой, чтобы к утру художник написал от руки карточки с распределением мест. Что, приема не будет?

– Мне думается, вы можете успокоить свою язву, – намекнул Джерри.

Они быстро поднялись на четвертый этаж и прошли по коридору в офис Шамбрэна. Джон вдруг осознал, что крепко сжимает ладонь Элисон в своей руке.

Офис управляющего был забит людьми. Джон увидел, что Уиллард Сторм, уже совсем не похожий на галантного сердцееда с Пятой авеню, примостился на стуле в углу. Шамбрэн сидел за письменным столом, склонившись над планами отеля. Вокруг него стояли Харди и несколько мужчин в штатском.

Лейтенант что-то показал на плане.

– Трудно представить, что он мог незамеченным покинуть отель. Вы говорите, ночью у служебного входа дежурит сторож?

– С момента, как кончается завоз товаров, – пояснил Шамбрэн. – После этого не удастся пронести даже кубик льда, чтобы вас не проверили. Но все дело в том, что еще пятнадцать минут назад не было никаких причин останавливать Муна. Конечно, сторожу могло показаться странным, что он уходит из отеля через кухонный вход, но все давно привыкли, что такой уж это своеобразный тип.

– Все равно должны были узнать! Он же известный человек!

Шамбрэн крепко сжал губы.

– Но пока его никто не узнал. Нужно время, чтобы все проверить. В этот момент в отеле работают двенадцать сотен людей.

– Ну, тогда он никуда не мог пройти, кроме как вниз, – решил Харди и начал отдавать приказы своим людям, указывая им нужные точки на плане.

В этот момент в офисе появилась главная телефонистка миссис Вич с телефоном и проводом для его подключения в руках и наушниками на голове. Шамбрэн улыбнулся ей:

– Спасибо за ваше постоянное желание оказать помощь, миссис Вич. Располагайтесь вон там, за тем большим столом. – Он передал ей планы отеля.

– Через несколько минут из самых разных мест отеля пойдут телефонные звонки. Вам будут говорить, что соответствующий выход перекрыт. Отмечайте это место на плане. Дежурные по этажам сейчас обшаривают все под-

собные помещения, бельевые, осматривают каждый номер. Когда все на этаже будет проверено, отметьте это.

– А у вас не найдется чертежных кнопок, мистер Шамбрэн? Так будет проще делать пометки на плане.

– Вот умница! – ответил Шамбрэн, доставая из ящика стола коробку кнопок.

Миссис Вич включила телефон в гнездо на стене. И тут же начались непрерывные звонки. Главная телефонистка принимала их и аккуратно накалывала кнопки на планы. Шамбрэн посмотрел на нее, отечески похлопал по плечу и повернулся к Амато:

– Спасибо, что вы так быстро приехали!

– Ну что, прием отменяется, мистер Шамбрэн? Он отменил прием?

Управляющий улыбнулся:

– Прием отменен, мой друг. Поезжайте домой и хорошенько напейтесь. Для вашей язвы это будет даже лучше, чем вы представляете. Только вот оставьте мне этот список.

Амато отдал ему бумаги.

– Я молился, молился все время, пока ехал в такси. Я не мог в это поверить, но молился. – И, чуть пританцовывая, он пошел к выходу, даже не поинтересовавшись, что тут произошло.

На какое-то время в офисе стало тихо, если не считать постоянных телефонных звонков миссис Вич. Поэтажные планы быстро заполнялись кнопками. Харди, поглядывая на них через плечо телефонистки, жевал нижнюю губу. Он сам был готов сотворить молитву. Лейтенант ждал звонка, который не требовалось бы отмечать кнопкой, – то есть сообщения, что кто-то увидел Муна.

Шамбрэн разговаривал с Джерри Доддом.

– Ну а наши двое друзей?

– Гамаля не видели, – доложил Джерри, – но люди на обоих входах готовы его засечь, как только он появится. Я послал Джека Стромейера в оперный театр. Он привезет сюда миссис Хевен и не отойдет от нее ни на шаг на всем обратном пути.

– Думаю, это все, что мы могли сделать, – сказал Шамбрэн, устало улыбаясь Элисон и Джону. – Сожалею, что испортил вам обед, дети мои. Пришлось послать за вами Джерри.

– Но мы не знаем, что случилось, – сказала Элисон. Шамбрэн им все рассказал.

– Не было никакого смысла пробивать череп Палмеру, если только Мун не озверел окончательно. Но чувствую, что так оно и есть. Он может напасть на каждого, кто ему почему-то не нравится.

– Но он должен был уйти из отеля, – предположил Джон. – Ему тут и на пять минут не укрыться. Его каждый знает.

Шамбрэн сделал усталый жест рукой в сторону планов, лежащих перед миссис Вич.

– Вы имеете хотя бы отдаленное представление о том, сколько в отеле мест, где можно спрятаться? Извините меня на минутку. Я хочу взглянуть на эту бумагу.

Он развернул список приглашенных, который принес Амато, явно поискал какое-то определенное имя и, похоже, сразу же его нашел. Крепко сжав губы, управляющий обратился к Джерри:

– Стромейер должен вам позвонить из оперного театра?

– Нет, мистер Шамбрэн. Только если получится что-то не так, миссис Хевен не окажется в театре или еще что-нибудь.

– Ну хорошо. Я прошу вас спуститься вниз, Джерри. Когда она подъедет на своем автомобиле, прикройте ее. Никто не должен близко к ней подходить на всем пути от автомобиля до моего офиса, кроме вас и Стромейера. Поняли?

– Будет сделано, – ответил Джерри и удалился.

– Миссис Хевен и Гамаль – единственные ключи к этой загадке, – сообщил Шамбрэн Элисон и Джону. – Очень плохо, что сейчас их обоих нет в отеле.

Он повернулся, чтобы взглянуть на миссис Вич. Как раз в этот момент зазвонил телефон, и она воткнула очередную кнопку в план.

– Что я могу сделать, чтобы помочь? – поинтересовался

Джон.

– Сидеть тихо, – ответил управляющий. – А вот когда здесь появится миссис Хевен, вы оба можете оказаться полезными.

– Вы считаете, что у нее может быть ответ для вас? Шамбрэн почти прикрыл глаза тяжелыми веками.

– Думаю, она сама и есть тот ответ.

Чуть позже десяти часов древний «пирс-эрроу» подкатил к боковому подъезду «Бомонда». Старый человек, сидевший за рулем, вышел и обошел кругом машину, чтобы открыть дверь. В автомобиле, держа спину очень прямо, сидела миссис Джордж Хевен и не делала никаких попыток выйти. Осторожно и даже почтительно старый шофер убрал с ее колен меховую накидку. Джек Стромейер, человек Джерри Додда, сидевший в почтительном молчании рядом с миссис Хевен, вышел из машины и отошел к краю тротуара. Из отеля появился Джерри Додд и двое полицейских.

Старый шофер подал руку миссис Хевен, чтобы помочь ей выйти из автомобиля.

– Сожалею, что нам пришлось прервать ваш вечер, миссис Хевен, – сказал Джерри.

– Я искренне надеюсь, Додд, что ваш начальник имеет достаточные основания для того, чтобы испортить мне весь вечер. Вы хоть понимаете, что сегодня поет сама Нильсон? – Она оттолкнула руку Джерри. – Мне не нужна ваша помощь, Додд! Отто знает, как мне помочь.

Старый шофер, голова которого едва достигала до плеча миссис Хевен, взял ее за руку и проводил через тротуар к вращающейся двери.

– Спокойной ночи, Отто.

– Спокойной ночи, мадам.

Миссис Хевен проследовала через дверь и быстро направилась к дальнему концу коридора. Додду и Стромейеру пришлось буквально бежать, чтобы успеть за ней. Ее голубое вечернее пальто, отделанное белой лисой, тянулось за ней по полу. Из-под него выглядывало платье от фирмы «Большие ожидания». У лифта она повернулась к Джерри:

– Я могу подняться к себе и без вашей помощи, Додд.

– Боюсь, сначала нам придется зайти в офис мистера Шамбрэна, мэм.

– Если Шамбрэн хочет объяснить свое экстраординарное поведение, то он может подняться ко мне, – возразила миссис Хевен. – Знайте, Додд, я не доверяю этому человеку. За все семь месяцев, что я здесь живу, он ни разу так и не поговорил с Тото. Остерегайтесь людей, которые не любят собак, Додд!

– Но это связано с полицией, миссис Хевен, – пояснил Джерри. – Боюсь, вам все-таки придется подняться в офис мистера Шамбрэна.

– С полицией? – Ее голос прозвучал так громко, что на него обернулись люди даже в дальних концах вестибюля.

– Что-то с мистером Муном, мэм. Вот сюда, прошу вас. Сухой рукой, похожей на клешню, унизанную кольцами, она схватила его за запястье.

– Заговор против мистера Муна удался?

– Нет, мэм. По крайней мере, мы так думаем. Лейтенант Харди и мистер Шамбрэн расскажут вам, что произошло, мэм.

Она оперлась на него так тяжело, что ему показалось, будто ей вдруг стало плохо. Но через мгновение снова выпрямилась и вошла в ожидающий их лифт. Они поднялись на четвертый этаж в полном молчании. Стромейер вышел первым, посмотрел в коридор направо и налево. Миссис Хевен вышла за ним. Джерри открыл ей дверь офиса, и она вошла, явно оправившись от мгновенной слабости.

Первым, кого старая леди заметила, войдя в комнату, был Джон Уиллс. В ее глазах вспыхнули злые огоньки.

– Это вас я должна за все благодарить, Уиллс?

– Сожалею, миссис Хевен, – проговорил Джон, – я вынужден был рассказать лейтенанту Харди, мистеру Шамбрэну и Элисон о моем визите к вам. Но они пригласили вас сюда совсем не поэтому.

– Пригласили? Да меня буквально вытащил из моей ложи в опере этот молодой человек. А Нильсон должна петь во втором акте! Вы нигде не даете нам покоя, Уиллс. Я разочарована в вас. То есть не в вас. А в том, как я о вас думала.

– С того момента, когда я виделся с вами, миссис Хевен, произошло много разных событий. Вы ведь не знаете, что убита секретарша мистера Муна?

– Думаю, – мягко вмешался Шамбрэн, – будет лучше, если миссис Хевен присядет. – И он с поклоном указал на удобное кресло, обитое зеленой кожей, стоящее у его письменного стола.

– Ваши манеры старшего официанта ничего не исправят, Шамбрэн! Человек, который целых семь месяцев может не за-

мечать маленькую невинную собачку… – Но все же она опустилась в предложенное кресло.

– Не хотите ли кофе, миссис Хевен? – предложил Шамбрэн.

– Нет! Но если у вас найдется хороший бурбон…

– Сию минуту!

Пока Шамбрэн ходил к шкафчику, стоящему за его письменным столом, Элисон опустилась на колени возле кресла старой леди.

– То, что случилось, просто ужасно, миссис Хевен. Похоже, что нет никакого заговора с целью убийства мистера Муна.

– Нет заговора?!

– Нет заговора против Муна. Все наоборот. Он сам – заговорщик, и заговор направлен против одного из вас.

– Что вы имеете в виду, Барнуэлл, когда говорите «одного из вас»?

– Клуб, – пояснил Джон. – Клуб мистера Гамаля. Подошел Шамбрэн со стаканчиком виски и передал его старой женщине.

– И вы называете это выпивкой? – отреагировала она и одним глотком опорожнила стаканчик. – Для меня это ничто. А теперь я хотела бы узнать, чего ради вы насильно увезли меня с «Зигфрида».

Шамбрэн спокойно, в разговорном тоне, передал старой женщине все, что знал. Она слушала его, очень прямо сидя в кресле.

– Итак, вы видите, миссис Хевен, – завершил управляющий, – этот человек на кого-то нацелился, а мы не имеем ни малейшего представления, кто это может быть. Мистер Уиллс навел нас на мысль, что вы и мистер Гамаль могли бы нам помочь. Нам не удалось разыскать мистера Гамаля. Мы вынуждены были привезти вас сюда, чтобы спасти вашу жизнь. Думаю, великая Нильсон простила бы вас, если бы знала, почему вам пришлось ее покинуть.

– Не будьте идиотом, Шамбрэн! – резко оборвала его старая женщина.

– Позвольте мне быть очень точным, миссис Хевен, – продолжил управляющий. – Может, нам и не удастся получить от вас никакой информации. Но мне почему-то представляется вполне вероятным, что вы как раз и есть его цель.

– Что за чушь! – отрезала она, стараясь на него не смотреть.

Он повернулся, взял в руки пачку фотографий, вырезанных из утренних газет, – Мун с членами правительства, Мун с итальянской кинозвездой, Мун с принцем Уэльским и студийный портрет исчезнувшей Виолы Брук – и передал их миссис Хевен. Она посмотрела на фотографии, а потом внимательно взглянула на него.

– Я не хочу ранить вас, миссис Хевен, но, когда все это случилось в 1922 году, мне было всего двенадцать лет. Не думаю, что до этого момента мне приходилось видеть портрет Виолы Брук. И мне ничего не приходило в голову, пока сейчас я не увидел его.

– Виола Брук мертва, – произнесла старая женщина вдруг охрипшим голосом.

– Я уверен, что все, кто находятся в этой комнате, с уважением относятся к вашим чувствам, миссис Хевен. Но имейте в виду, Обри Мун знает, что Виола Брук жива. И думаю, он смертельно боится ее, миссис Хевен. Мне кажется, он задумал убить именно ее. И только вы можете объяснить нам причину, а также сказать, как можно ее защитить.

Старая женщина долго молчала, а в комнате стояла такая тишина, словно все боялись дышать. Но потом произнесла – так тихо, что они едва услышали:

– Конечно, вы правы. Я – Виола Брук.

Глава 5

Джон Уиллс поймал себя на том, что смотрит на эту пожилую даму с нескрываемым удивлением. Неужели же это та самая знаменитая красавица, которая сорок лет назад исчезла из артистической уборной театра «Уэст-Энд» в самой середине представления и о которой с тех пор никто и никогда не слышал?! Еще целый год газеты были переполнены догадками, а потом перестали говорить о ее судьбе. По слухам, Виола Брук много лет была любовницей Муна еще до Первой мировой войны.

Пожилая леди устремила взгляд на Уилларда Сторма, который все еще сидел, сгорбившись, на стуле в углу. Он весь подался вперед, глаза его блестели за стеклами очков в темной оправе. Вот это была новость!

– Я говорю вам правду, Шамбрэн, – сказала пожилая женщина, – хотя мне это дорого стоит. Этому ничтожному человеку, – она указала костлявым пальцем на Сторма, – этому червяку выпал счастливый билет. Должен ли он присутствовать здесь во время моего рассказа?

– Не беспокойтесь, миссис Хевен, – успокоил ее Харди. – Он будет сотрудничать с нами. Ему просто некуда деваться.

– В семьдесят три года женщина не должна терять гордости, – заявила старая леди, не обращаясь ни к кому конкретно. – Многие женщины сохраняют свою красоту и в пожилом возрасте. Но мне по многим причинам пришлось играть совсем в другие игры. Пришлось разыгрывать из себя комичную фигуру, чтобы меня не узнали. И целых тридцать пять лет продолжалась эта забавная игра. А последние пять лет стали для меня просто адом.

– Ваш муж умер пять лет назад? – вежливо поинтересовался Шамбрэн.

Она кивнула, опустив густо накрашенные ресницы.

– Мы вовсе не хотим причинить вам боль, миссис Хевен, – сказал управляющий. – Но для того чтобы решить нашу проблему, нам надо получить некоторые сведения. Осман Гамаль – ваш друг?

– Да, добрый, верный друг.

– Знает ли он правду о вас, миссис Хевен?

– Знает. Он, мой шофер Отто и… Обри. Вот единственные люди, которые знают все.

– А у вас есть представление, где сейчас может находиться мистер Гамаль?

– Нет. Он ушел от меня, когда пришло время одеваться в оперу.

– И никто из вас не знал об убийстве мисс Стюарт?

– Я не знала, пока вы мне сами этого не сказали. И Осман ничего не знал, когда уходил от меня.

А что в той истории, которую вы рассказали Джону Уиллсу, правда?

– Истории? – Старая женщина взглянула на Джона. – Мне показалось, Уиллс все принял за правду. Существует огромное количество людей, которые будут публично просто уничтожены, если Мун умрет насильственной смертью. Он собрал множество компрометирующих материалов на этих людей, и все они будут преданы гласности его адвокатом или кем-то другим, кого он указал в своем завещании. Вот почему Осман и я решили, что лучше сохранить Муна живым. И нам казалось, что Уиллс, который немало от него пострадал, мог бы оказаться в этом деле полезным.

– Так, выходит, убийство Муна принесло бы вам много неприятностей, миссис Хевен?

Ее внушительных размеров грудь поднялась и опустилась в тяжелом вздохе.

– Ну что же, моя тайна раскрыта, – ответила старая леди. – И мое имя может быть опубликовано, к всеобщему изумлению. Но остальных постигнет настоящее бедствие.

– Вы считаете себя в чем-то виновной?

– Да, Шамбрэн. Я так считаю потому, что если бы не я, то жизнь многих людей, таких, как отец Уиллса и он сам, не была бы такой ужасной, какой ее сделал Мун. Я виню себя за то, что была слишком эгоистичной. – Она посмотрела прямо на Джона. – Я виновата в смерти вашего отца, Джон, потому что думала только о себе.

– Мне в это очень трудно поверить, миссис Хевен.

– Но это так и есть, хотя в свою защиту могу сказать, что целых тридцать пять лет не имела ни малейшего представления, что происходит, не знала, что Обри делает со своей жизнью и жизнями других людей. – Она сложила костлявые руки на коленях.

Шамбрэн взял пустой стакан и направился к шкафчику. Оттуда он вернулся с большим, наполненным до краев высоким бокалом. Старая леди улыбнулась очаровательной улыбкой, словно сорок лет назад.

– Ну вот, это совсем другое дело! – заявила она и, отпив почти половину бокала, поставила его на стол.

– Я жила с Обри Муном пять лет, Шамбрэн. И все это время чувствовала себя словно прокаженной. Это теперь я так думаю, но тогда все было иначе. Шел последний год войны, Первой мировой войны. Все жили только сегодняшним днем. Обри в те дни был очарователен. Его еще не коснулась слава, но уже тогда он был сказочно богат. Мы делали все, что хотели, и имели все, что только могло заблагорассудиться. Я была на вершине своей славы. Правда, тогда я этого не понимала, но моя слава только увеличивала престиж Обри. Мун был богат, и люди думали, что он как раз тот человек, который должен быть с популярной Виолой Брук. Мне казалось… мне казалось, что мы любим друг друга. Но потом я поняла, что Обри любит только самого себя. Когда и к нему пришла слава после его военных репортажей, я перестала быть ему нужной, он начал садистски издеваться надо мной. – Из горла старой женщины вырвался звук, похожий на судорожный смех. – Я могла бы уничтожить его, Шамбрэн, но не стала этого делать, потому что думала, что люблю его. То, что он делал, чтобы унизить меня, слишком больно для того, чтобы вспоминать. Я тогда служила в театре «Уэст-Энд». Мне сопутствовал успех. Молодой человек по имени Хевен начал оказывать мне знаки внимания. Я привыкла к такого рода вещам. Многие люди воображали, что влюблены в Виолу Брук. Джордж Хевен оказался настойчивым. В какой-то момент я попыталась отделаться от него, рассказав ему о моих отношениях с Обри Муном. Но это не отвратило его от меня. И он оказался тихой гаванью в том шторме, который меня настиг. Как-то вечером, перед спектаклем, Джордж Хевен пришел в мою гримерную. Я не сказала вам, что он был тогда инженером крупной нефтяной компании? Только начинающим, в самом низу служебной лестницы. Хевен сообщил мне, что его направляют на Ближний Восток, а он объявил своим сотрудникам, что женат и хочет взять с собой жену. Его корабль отплывал в тот же вечер в десять часов. Джордж умолял меня уехать с ним. Я сказала: «Нет, не могу. Моя пьеса. Моя карьера». Но как только он ушел, поняла – Джордж единственная моя надежда, последняя в жизни. И я ушла из театра в середине представления. Пришла к нему на корабль без всяких вещей, даже не заехала в свою квартиру за чем-нибудь. Поженил нас капитан в море. Виола Брук – это мое сценическое имя. Выходила я замуж под своим настоящим, законным именем, и мне было все равно, если бы какой-нибудь корабельный репортер узнал его. И вот с тех пор я миссис Джордж Хевен.

Наше первое место жительства было в пустыне, – немного помолчав, продолжила она свой рассказ. – Там было еще трое белых людей, таких же инженеров, как Джордж. Никто из них не знал меня в лицо. И мы стали частью того мира. Из газет, которые случайно попадали к нам, я знала, какой фурор произвело мое исчезновение. Но сценические фотографии Виолы Брук не могли помочь найти меня. Я умела изменять свою внешность. И все время, пока мы были вне Англии, я чувствовала себя в безопасности. Нам не хотелось вспоминать прошлое. Мы не хотели, чтобы Обри что-то узнал о нас. И так мы жили на Ближнем Востоке целых тридцать лет. Джордж был прекрасным, добрым человеком, я его горячо полюбила. И он добился успеха. За эти тридцать лет он стал очень богатым человеком, а я… я – женщиной средних лет, а может быть, даже и пожилой, которая совершенно не напоминает Виолу Брук.

Потом мне показалось, что теперь можно без всякого опасения вернуться в Англию. И тут я увидела, какую жизнь ведет Обри, сколько чужих жизней он разрушил. Для меня это было ужасным открытием, Шамбрэн, потому что я могла бы предотвратить все это.

– Но как вы могли это сделать, миссис Хевен?

– Вся карьера Обри Муна была построена на обмане, – спокойно пояснила она. – Его первый роман «В боевом строю», принесший ему литературную известность, проданный для кино, переделанный в пьесу, сделавший Обри Муна ярчайшей звездой на литературном небосклоне, был написан не им самим…

– Прошу прощения, – произнес удивленный Шамбрэн.

– Один молодой офицер, будучи в отпуске в Париже, дал Обри прочитать рукопись своего романа. Но прежде чем тот успел ее ему вернуть со своими замечаниями, офицера убили в бою. Обри подождал, не потребует ли кто-нибудь у него рукопись. Но никто не объявился.Перед тем как присвоить этот роман, Обри дал мне его прочитать. Вот откуда я это знаю. Книга вышла под фамилией Муна. Да, там были небольшие изменения. И все же это была не его книга. Меня поразил его поступок, но я любила Обри и поэтому оставила все как есть. Однако ирония судьбы состоит в том, что именно эта книга нас разлучила. Я ничего так не хотела, как убежать от Муна, и мой дорогой Джордж предоставил мне такую возможность.

Миссис Хевен умолкла, допила свое виски и оглядела присутствующих. Все молчали. Тогда она заговорила вновь:

– Джордж умер пять лет назад. Мне было больно оставаться в Англии, и я уехала в Америку. Как-то, примерно год спустя, меня навестил Осман Гамаль. Осман был единственным, кто во время нашего пребывания на Ближнем Востоке узнал меня. Как добрый друг, он хранил этот секрет, потому что тоже оказался жертвой Обри, который воспользовался какой-то его политической ошибкой. Осман рассказал мне ужасающую историю. С годами Мун еще больше обозлился, стал более жестоким. Десятки людей страдали от его тирании. Осман знал, как Обри умеет мстить. Но что можно было поделать? Что можно было сделать, чтобы его остановить? И тут мне показалось, что я знаю.

Я приехала сюда, в отель «Бомонд», чтобы увидеться с ним. У меня не хватит сил описать вам эту сцену. Эта девушка, Стюарт, присутствовала при этом и все слышала. Поэтому можно понять, почему он сделал так, что она уже никогда ничего не сможет сказать. Бедная девочка! Вот прекрасный пример того, как Обри умеет манипулировать людьми. У нее была любовь с молодым человеком, который уехал на войну в Корею. Они поступили опрометчиво. У них появился ребенок. Молодой человек попал в плен к красным китайцам, стал предателем. Она пыталась ради ребенка сохранить эту историю в секрете, но Обри узнал ее, и Стюарт попала к нему на крючок, стала биться на нем, как вытащенная из воды рыба. – Старая женщина прикрыла глаза.

– И что же все-таки произошло, когда вы встретились с Муном лицом к лицу? – мягко полюбопытствовал Шамбрэн.

– Он начал смеяться надо мной, над тем, в какую карикатуру на себя я превратилась. Это был неправильный ход, потому что я давно перестала из-за этого переживать. А я стала разыгрывать мою карту – заявила, что он должен прекратить этот безумный садизм, иначе я предам гласности то, с чего началась его карьера. Мне показалось, он был готов меня убить. К счастью, отправляясь к нему, я составила документ, подписанный в присутствии свидетелей насчет романа «В боевом строю», и поместила его в депозитный сейф.

Я использовала против него его же оружие. Однако создалось безвыходное положение: если он будет продолжать издеваться над людьми, то я его разоблачу, а если я скажу всю правду – он отомстит Осману и другим. Я знаю Муна! Теперь, на закате своих дней, увенчанный лаврами, он не может допустить даже намека на то, что его карьера была основана на литературном воровстве. Я приобрела апартаменты в вашем отеле и вынуждена была жить возле него вроде сторожевой собаки. До самоубийства Прим и раскрытия заговора против Обри все шло относительно спокойно. А потом мы с Османом подумали, что кто-то из жертв Муна потерял терпение и решил его убить.

После продолжительного молчания Шамбрэн сказал:

– А мне кажется, это сам Мун потерял терпение, миссис Хевен.

Звонки к миссис Вич стали реже. Лежащие перед ней планы были усеяны кнопками. Поиски Великого Человека оказались безуспешными.

Надо было что-то решать с миссис Хевен. Старая леди настаивала на том, что она должна вернуться в свои апартаменты.

– Вы можете защитить меня там так же хорошо, как и в любом другом месте, – заявила миссис Хевен Харди. – Видимо, Обри покинул отель. А если он вернется, вы его ко мне не допустите.

Вот в тюремной камере, подумал про себя лейтенант, она действительно была бы в полной безопасности. Он предложил перекрыть главный вход в пентхаус и служебную лестницу, чтобы у Муна не было возможности выбраться на крышу. Затем обыскать крышу вокруг пентхауса и апартаменты миссис Хевен и повсюду выставить охрану, вот тогда никто до нее не доберется.

Шамбрэн отнесся к этому не столь легко.

– Давайте разберемся вот еще в чем, миссис Хевен. Сейчас Мун может уже знать, что мы его преследуем. И понимает, что рано или поздно мы его найдем и обвиним в убийстве Марго Стюарт. Потому можно не сомневаться, что он сделает последнюю отчаянную попытку добраться до вас – источника всех его бед. При этом его не будет беспокоить, что случится после этого с ним самим.

– А как он ко мне попадет? – спросила миссис Хевен. – Ведь ваши люди заблокируют все походы к моим апартаментам.

– Понятия не имею, – признался Шамбрэн. – Но он знает вас лучше, чем мы.

– Он знал меня сорок лет назад, – сухо уточнила она. – А теперь я совсем другой человек.

Управляющий покачал головой:

– Он знает вас и сегодня. И понимает, что вы идете на некоторый риск, становясь между ним и его садистскими наклонностями. Я беспокоюсь о мистере Гамале. Представьте себе, Мун звонит вам и говорит, что жизнь Гамаля зависит от того, согласитесь ли вы встретиться с ним…

Старая женщина сурово посмотрела на него:

– И что же я должна делать?

– В любом случае оставаться на месте. Ничего не делать, ничему не верить. Я хотел бы внести одно предложение. Пусть мисс Барнуэлл и мистер Уиллс побудут в апартаментах вместе с вами. Таким образом вы не будете в одиночестве ни одной минуты. Если Мун позвонит вам, пусть ответит мистер Уиллс и скажет ему, что все знает. Я не хочу, чтобы Мун играл на ваших симпатиях к вашему другу. – Он покачал головой. – Я не знаю, чего можно ждать, миссис Хевен, но очень боюсь, что случится что-то такое, чего мы не смогли предвидеть.

– Я пойду туда, – согласился Джон. – Но только не с Элисон. Освободите ее от этого. Если придется играть в открытую, то я смогу защитить вас, миссис Хевен, поверьте мне.

Шамбрэн как-то странно посмотрел на него:

– Мне кажется, Джон, Элисон тоже хотелось бы быть там. И мне нужно, чтобы рядом с миссис Хевен была женщина. Не спрашивайте почему. Просто хочу быть уверен в том, что мы ничего не упустили.

Такая осторожность Шамбрэна казалась Джону излишней. Харди и его люди поднялись в пентхаус, чтобы обыскать его. Было решено не пускать никого на крышу, пока Мун не будет найден. Осмотрев наверху все, Харди должен позвонить в офис Шамбрэна. Тогда коридор очистят от людей и миссис Хевен в полной безопасности пройдет к лифту, поднимется к своей входной двери.

Старая леди не выказывала никаких признаков тревоги. Но Джон, стоящий рядом с Элисон, не был так спокоен. Он каким-то образом заразился беспокойством от Шамбрэна. Если Мун собирается напасть, то он должен сделать это как можно быстрее, потому что стена вокруг миссис Хевен становится все выше и выше.

Наконец зазвонил телефон. Это говорил Харди из пентхауса миссис Хевен. Там все было чисто, никаких причин для опасений.

Шамбрэн вышел в коридор и вызвал лифт. Когда кабина подошла, он просигналил Джону, стоящему в дверях. Два копа направились по коридору к ним с другой стороны, готовые к любым неожиданностям. Тогда Джон и Элисон быстро провели старую женщину к лифту.

Харди встретил их у двери пентхауса.

– Здесь все чисто, миссис Хевен, – доверительно сообщил он.

В помещении их сразу же окатила волна теплого воздуха.

Элисон с широко открытыми глазами оглядывалась вокруг. Миссис Хевен вела себя так, будто просто принимала хороших друзей… пока не подошла к маленькой корзинке, где обычно восседал Тото.

– Глупенький мальчик, – сказала она. – Когда меня долго нет, он ложится на мою кровать, но это против правил. – И, пройдя через гостиную, старая леди поспешила по коридору в спальню.

Джон, Элисон и Шамбрэн, нервно поигрывавший зажигалкой, остались ждать ее возвращения. Из холла вошел Харди, который только что расставил повсюду своих людей.

– Где она? – спросил он.

– Пошла за собакой, – ответил Шамбрэн. И тут они услышали ее громкий голос:

– Тото, противный мальчишка, где же ты?

– Я осмотрел каждый дюйм апартаментов, – сообщил Харди. – Здесь не было никакой собаки.

Шамбрэн с тревогой взглянул на Харди, и в тот же момент они услышали где-то вдали отчаянный собачий вой. Похоже, Тото попал в беду.

– Идем! – крикнул Шамбрэн.

Когда они быстро шли по коридору, Джон находился позади менеджера отеля. Неожиданно они ощутили порыв холодного ночного ветра. Наверное, где-то открыто окно, подумал Джон. Вопли Тото стали слышны более ясно.

– Эта чертова собака, должно быть, выскочила на крышу! – предположил Шамбрэн. – Миссис Хевен! – громко закричал он. – Мы достанем его вам!

В конце коридора находилась дверь, которая выходила на участок крыши, принадлежащий миссис Хевен. Она была открыта. Когда Шамбрэн и Джон добежали до нее, они увидели, что старая женщина в развевающемся на ветру вечернем туалете открывает калитку, ведущую на соседний участок крыши.

– Тото! – кричала она.

Джон, опередив Шамбрэна, добежал до нее в тот момент, когда она уже входила в открытую калитку, и на мгновение оторопел, вдруг осознав, что этот соседний участок крыши принадлежит Муну.

Миссис Хевен остановилась, ее подбитый лисой палантин, словно крылья, развевался за ее спиной. В нескольких футах перед ней, на полу, отчаянно бился Тото. Его передние и задние лапы были связаны вместе так, чтобы он не мог двигаться. Завидев старую женщину, песик жалобно завыл.

А прямо за собакой, между двумя вечнозелеными растениями в кадках, стоял Обри Мун. Он был без пальто и шляпы, его тонкие волосы развевались на ветру.

– Вот ваша злобная старая тварь! – услышал Джон его слова. – Вы наконец-то схватили меня за горло, но вам придется дорого заплатить за это, Виола. Очень высокую цену! – Мун поднял правую руку и направил дуло пистолета прямо в грудь миссис Хевен.

Джон громко заорал, чтобы отвлечь внимание Муна, и в этот миг за одним из вечнозеленых растений, словно тень, выросла чья-то фигура. Она стремительно метнулась к Муну, и тот пронзительно закричал. Его пистолет отлетел в сторону. Джон кинулся вперед, и тут, к своему удивлению, он услышал голос миссис Хевен:

– Бедный Тото! Мой дорогой Тото! У кого-нибудь есть нож? Джон вскочил на ноги. Мун отчаянно боролся с человеком, который напал на него. Однако напавший человек снова ударил его, и Мун рухнул на пол.

Тут подоспели Шамбрэн и Харди. Лейтенант включил фонарь, и Джон увидел Османа Гамаля, вытирающего носовым платком серебряный набалдашник своей тросточки из ротанга. Дипломат не обратил ни малейшего внимания на Джона и прошел к миссис Хевен, которая уже держала на руках Тото.

– Моя дорогая Виола, что я наделал! – закричал он диким голосом. – Когда я услышал о убийстве Стюарт, я тайком прокрался сюда, чтобы защитить его. Но вот теперь сделал то, чего мы больше всего боялись. Однако, когда я увидел, что он направил на вас пистолет…

– Не будьте идиотом, Осман! – пророкотала старая леди. – Вы сразу же стали героем дня. Но нет ли у вас, случайно, перочинного ножа? Он связал моего бедного Тото, как индейку в День благодарения.

* * *

Полицейский врач определил, что Мун ранен не тяжело.

Установить, что произошло, оказалось не трудно. Каким-то образом Мун догадался, что Шамбрэну стала известна вся правда. Может, спустившись из своего пентхауса, он подкрался к его офису и все подслушал, но после этого у него осталась только одна цель – наказать миссис Хевен. Ему уже было все равно, сумеет он это скрыть или нет. Но как это сделать? Все выходы на крышу были перекрыты. Тогда он проскользнул на служебную лестницу и напал на Палмера, человека лейтенанта Харди. Затем, вместо того чтобы спуститься вниз и уйти из отеля, он прошел до следующей служебной лестницы и поднялся к задней двери миссис Хевен. Здесь подождал, пока Харди не снимет своих людей, чтобы обыскать отель. У него с собой был общий ключ, который он взял у Марго Стюарт. А то, что это именно он убил Марго, не подлежало сомнению. Его секретарша все знала о миссис Хевен, видимо, догадывалась и о том, что он задумал ее убить. А может, она и припугнула его. Тогда он следил ее до комнаты Джона и убил, будучи полностью уверенным, что в этом обвинят Уиллса.

– Вот он и ждал около пентхауса миссис Хевен, пока я уберу моих людей с крыши, – пояснил Харди. – Потом проник к ней через заднюю дверь с помощью общего ключа. К счастью, миссис Хевен дома не оказалось – она уехала в оперу.

Они все собрались в гостиной старой женщины, с благодарностью попивая ее кукурузное виски из Кентукки. Все, кроме Гамаля, который, как обычно, пил из старинного бокала какой-то свой напиток цвета персика.

– После этого ему было нетрудно вернуться в свои апартаменты, – продолжал рассуждать Харди. – Мы уже не ждали его там и не обыскивали ничего на уровне пентхауса, пока не решили переместить сюда миссис Хевен. Вот тут он и разработал свой план. Вернулся к ней, забрал собаку. Он прекрасно понимал, что она тут же без раздумий бросится туда, откуда послышится ее вой, и таким образом станет для него открытой мишенью, и не важно, кто из ее защитников окажется позади нее. Но все-таки я хотел бы послушать мистера Гамаля.

– А я проклинаю себя за то, что поступал как идиот, – признался Гамаль. – Ничего не зная о новом повороте событий, я пошел на прогулку. Но был встревожен. Мне казалось, человек, замысливший убийство Муна, может начать действовать, как только сможет.

Я вернулся в отель, кстати сказать не делая никаких попыток остаться незамеченным. Думаю, именно в тот момент всеобщее возбуждение достигло предела, потому никто меня и не узнал. Прошел к служебному лифту, который по ночам не обслуживают лифтеры, и поднялся на крышу. Все очень просто.

– Да, можно построить стену высотой в десять футов, но все равно найдется кто-то, кто отыщет в ней слабо укрепленный кирпич, – заключил лейтенант.

– Я рыскал по крыше, встревоженный тем, что не нашел здесь ваших людей, Харди, более того, встревоженный той простотой, с которой сюда попал. Я уже был готов спуститься вниз, чтобы поговорить с вами, как вдруг увидел, что в апартаментах миссис Хевен зажегся и тут же погас свет. Но я знал, что она в опере. Миссис Хевен ни за что не пропустила бы выступления Нильсон. Тогда я спрятался за кадкой с вечнозеленым кустом, чтобы посмотреть, что будет дальше. И вы представляете мое удивление, дорогая, когда я увидел Обри, который выходил из ваших апартаментов с Тото на руках? – Дипломат пожал плечами. – Я был озадачен, потому что полиция только что обыскала ваши апартаменты. Но как только полицейские ушли, появился Обри с Тото, связал собачку и положил ее на пол. Бедное маленькое создание безутешно заскулило. А потом… Впрочем, дольше вы все сами видели. Мои действия были непроизвольными.

Бережно укачивая на коленях Тото, миссис Хевен проговорила:

– Думаю, Осман, сегодня мы выиграли. Обри не выдвинет ничего против наших друзей, потому что я не предам огласке ту историю с романом «В боевом строю». Он заплатит любую цену, только бы сохранить свое литературное бессмертие. – Она обвела взглядом Джона, Элисон и других. – Кажется, наконец-то этот каннибал обожрался. Наполните стаканы, Уиллс! Я хотела бы выпить за это.

ХЬЮ ПЕНТЕКОСТ Оборотни

ЧАСТЬ I

Глава 1

Майкла Дигби Салливана друзья и болельщики звали не иначе как Диггер. Ему было двенадцать, когда его отец, летчик-испытатель тридцатых годов, погиб в бою над джунглями Бирмы. Пять лет спустя его мать, очаровательная Лаура Льюис, игравшая в тридцатых и начале сороковых годов в фильмах со "звездами" Голливуда, летела с группой артистов на концерты в частях действующей армии. Самолет потерпел катастрофу над Тихим океаном. В интервью корреспонденту одной из голливудских газет семнадцатилетний сын Лауры произнес пророческую фразу: "Я собираюсь умереть на суше".

От матери юноше осталось немалое наследство, так что в деньгах он не нуждался. От отца он получил смуглую кожу и греческий профиль. Многие прочили ему карьеру артиста, но эти прогнозы не оправдались. Он никогда не появлялся на киноэкране, кроме как в выпусках хроники, и не выходил на сцену.

Специального образования он не получил, но унаследовал любовь отца к мощным двигателям. Диггер придерживался обета, данного сразу же после трагической смерти матери. Он оставался на земле. Гоночные машины стали его хобби, и к двадцати пяти годам Майкл уже выигрывал многие соревнования во Франции, Италии, Мексике, Америке. Свои автомобили он конструировал и строил сам. Неоднократно попадал в аварии, но отделывался лишь царапинами. В тридцать лет Диггер считался одним из лучших гонщиков наравне со Стирлингом Моссом и другими великими. Его хорошо знали во многих курортных городках других стран, где автомобильные гонки котировались куда выше, чем в Америке. В поле зрения репортеров часто попадали пассии Диггера: известные красавицы, киноактрисы, манекенщицы. Но жениться он, похоже, не собирался.

В 1960 году парижская полиция арестовала Диггера Салливана по обвинению в убийстве полковника Жоржа Вальмона.

Главным свидетелем обвинения была Жульет Вальмон, дочь убитого. Раз десять в парижских газетах появлялись фотографии ее и Салливана, пошли разговоры, что Диггер попался-таки на крючок. И тут она обвинила его в убийстве отца. На предварительном слушании выяснилось: у Салливана железное алиби. Однако Жульет Вальмон настаивала, что перед смертью ее отец назвал Диггера, и она сама видела, как тот убегал с места преступления. Салливана освободили, но пересуды о том, сколько пришлось выложить ему за это алиби, не прекращались.

В 1963 году, когда Салливану было тридцать пять лет, горничная "Бомонта", самого роскошного отеля Нью-Йорка, застала его в чужом номере, куда он проник, по всей видимости, с целью грабежа. Горничная вызвала сотрудника службы безопасности "Бомонта" (термин "местный детектив" в отеле не прижился), и Салливана, мрачного и молчаливого, препроводили в кабинет управляющего отелем на четвертом этаже.

Выше я пересказал вам все, что знал о Диггере Салливане к тому моменту, когда его ввели в кабинет Шамбрэна. Он поселился в "Бомонте" четыре дня назад, а моя работа как пресс-секретаря отеля состояла, помимо прочего, и в том, чтобы уведомлять местных газетчиков о прибытии знаменитостей. Естественно, я не коснулся его прошлых грехов, да и весьма смутно помнил ход судебного процесса, состоявшегося тремя годами раньше. Репортеры также не сочли нужным заглянуть в старые подшивки своих же газет, поэтому в колонках светской хроники проскользнуло лишь упоминание о его прибытии в Нью-Йорк да перечень его достижений как гонщика.

Два человека, смотревшие друг на друга через стол, сработанный флорентийскими мастерами не одно столетие назад, являли собой полную противоположность. Слово "красота" обычно неприменимо к мужчинам, но Диггера Салливана нельзя было охарактеризовать иначе как красавец. Шесть футов три дюйма ростом, широкие плечи, узкие бедра, великолепный профиль. Темные очки скрывали чувства, которые он, должно быть, испытывал, схваченный за руку на месте преступления.

Его молчание, его неподвижность приковывали внимание, и я едва слышал, что говорил Шамбрэн, управляющий отелем и мой босс, – невысокого роста, коренастый, смуглолицый, с черными глазами, которые могли пронзать насквозь и светиться добродушным юмором. По происхождению он француз, что явствует из имени, но еще маленьким мальчиком пересек океан и считает себя американцем. По роду деятельности (организация работы отелей) он часто бывает в Европе, свободно говорит на нескольких языках, так что во многих странах его принимают за своего. А уж в "Бомонте" он – король. Об отеле знает все, вплоть до мельчайших нюансов.

Сотни сотрудников отеля любят и боятся его. Он поощряет инициативу, и все его подчиненные знают, что в конфликтных ситуациях он всегда готов взять на себя ответственность за спорное решение. Его уважают настоящие короли, крупные промышленники, видные политические деятели, кинозвезды и светские львицы, коридорные и уборщицы, проститутки, приходящие по вызову, старшие официанты и даже самые вспыльчивые из людей – шеф-повара. Он умеет отнестись почтительно к важным шишкам, знаменитостям, богачам, не выказывая подобострастия, и поговорить дружелюбно с теми, кто стоит на более низких ступенях социальной лестницы, обходясь без покровительственного тона. Кроме того, его черные, с набрякшими веками глаза намекают на то, что он знает о собеседнике гораздо больше, чем ему следовало бы знать.

Шамбрэн, как обычно, курил египетскую сигарету, сквозь синеватый дым разглядывая Салливана.

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы смогли прийти ко мне, мистер Салливан.

– У меня не было выбора, – хрипло ответил Салливан.

Шамбрэн указал на меня.

– Вы знакомы с мистером Хаскеллом, нашим пресс-секретарем?

– Вы собираетесь подбросить газетам лакомый кусочек?

– Наоборот, мистер Салливан. Едва ли мы упрочим репутацию "Бомонта", если широкой публике станет известно, что один из наших гостей оказался вором.

Щека Салливана дернулась.

А Шамбрэн как ни в чем не бывало продолжал:

– Работа мистера Хаскелла состоит в том, чтобы препятствовать распространению подобной информации. Я попросил его прийти, потому что хочу, чтобы наш разговор проходил при свидетеле.

Салливан не ответил, даже не посмотрел в мою сторону. И мне почему-то стало неловко, словно вором был я, а не он.

Шамбрэн взглянул на лежащую перед ним полоску бумаги.

– "Майкл Дигби Салливан, – прочитал он вслух. – Конструктор спортивных автомобилей, автогонщик. Расчетный счет на сумму с пятизначной цифрой в Уолтэм-Траст.

Неограниченный кредит. Владелец виллы на юге Франции, дома и небольшого автомобильного завода около Грит-Солт-Флэтс в штате Юта. Собственность не заложена, приносит ежегодный доход".

– Ваше гестапо потрудилось на славу, – пробурчал Салливан.

Шамбрэн взял со стола квадратный бланк из плотной бумаги.

– Мы постоянно собираем информацию о наших гостях, мистер Салливан. Вы останавливались у нас дважды. В эти учетные карточки, помимо постоянного адреса, финансового положения, имен ближайших родственников, если они есть, мы вносим и специальные сведения. Отмечаем, не было ли конфликтов с администрацией или служащими отеля, а также личностные особенности каждого гостя. Буква "А" на нашей карточке указывает, что вы – алкоголик. "Ж" на карточке мужчины говорит о том, что он весьма неравнодушен к женщинам, особенно к дорогим проституткам, которые изредка заглядывают в бар "Трапеция". "М" на женской карточке указывает, что дама ищет богатого мужа. "Ч" означает, что данный гость не может позволить себе цены "Бомонта" и надо следить за тем, чтобы его счет не оказался чрезмерно большим. В случае семейных пар "МЛ" мы ставим, когда муж выдает за жену любовницу, а "ЖЛ" – когда жена наставляет мужу рога. Ваша карточка, мистер Салливан, девственно чиста. Вы идеальный гость, от которого администрация не ждет никаких подвохов.

– Шамбрэн затушил окурок и тут же зажег новую сигарету. – Разумеется, медицинские сведения мы не собираем, – добавил он.

– Как хорошо сознавать, что и у нас могут быть секреты, – сухо заметил Салливан.

– Мне приходилось сталкиваться с очень богатыми людьми, страдающими психическими заболеваниями. Кстати, среди женщин, относящихся к этой категории, не так уж редко встречается клептомания.

– И мне вы поставили такой же диагноз? – бесстрастно спросил Салливан.

– Нет. – Шамбрэн откинулся на спинку стула. – Сегодня днем вы попросили у горничной, обслуживающей ваш этаж, ключ-отмычку, обосновав просьбу тем, что забыли свой ключ в номере и, лишь захлопнув дверь, обнаружили это. Пятнадцать минут спустя горничная заметила таблицу "Не беспокоить" на дверях номера, который занимали месье и мадам Жирар. Так уж получилось, но она видела, что Жирары покинули номер полчаса назад. Она решила, что они просто забыли снять табличку, сняла ее сама и открыла дверь, чтобы занести в номер.

Естественно, она не могла не заметить, как вы роетесь в чемоданах Жираров и в бюро.

– Похоже, преступник полностью изобличен, – подытожил Салливан.

– От Жираров я узнал, что из их номера ничего не пропало.

Мистер Салливан, вам не хватило времени найти то, что вы искали?

Салливан словно и не слышал вопроса.

– Вы сказали Жирарам, кто побывал в их номере?

– Нет, – покачал головой Шамбрэн.

Я заметил, как мгновенно спало напряжение, сковывающее Салливана. Он полез в карман ладно скроенного пиджака за сигаретами.

– Что вы искали, мистер Салливан? – Голос Шамбрэна посуровел.

Салливан поднес к сигарете золотую зажигалку.

– Вы, конечно, знаете, что в Египте есть городок под названием Эль-Аламейн? – спросил он, вроде бы меняя тему разговора. – Там Восьмая армия Монтгомери, прорвав фронт Роммеля, переломила ход Североафриканской кампании. Но до начала сражения фронт замер на долгие месяцы. Союзники и немцы установили в пустыне чуть ли не два миллиона мин.

После окончания войны прошло уже восемнадцать лет, но по каким-то причинам карта минных полей не обнародована ни одной из сторон. И восемнадцать лет, с постоянством, свойственным восходу и заходу солнца, местные жители подрываются на этих затаившихся чудовищах. Вы спросите: почему не предпринимается никаких мер? Они предпринимаются.

ООН и различные благотворительные организации поставляют протезы рук и ног тем несчастным, кто остается в живых, но без одной или двух конечностей. А чиновники тем временем обсуждают технические детали, связанные с публикацией карт минных полей. Вот вам веселенькая история, которая пока не стала достоянием общественности.

Салливан замолчал, и в кабинете повисла тяжелая тишина.

– От ваших слов стынет кровь, мистер Салливан, но я не понимаю, какое отношение имеют они к случившемуся в нашем отеле, – заметил наконец Шамбрэн.

– Вы же спросили, что я искал.

– И пока не получил ответа.

Вновь дернулась бледная щека Салливана.

– Я искал полевые мины. Старые полевые мины.

Черные глаза Шамбрэна не отрывались от лица Салливана.

– Как я понимаю, в переносном смысле.

– Разумеется, мина, которую я ищу, не взорвет ваш отель.

Во всяком случае, его стены уцелеют. Теперь, как водится, вы вызовете полицию?

Ответ Шамбрэна меня удивил:

– Я хотел бы подумать над этим. Мадам Жирар, насколько мне известно, в девичестве звали Жульет Вальмон.

Жульет Вальмон, которая три года назад публично обвинила Салливана в убийстве!

Впервые Салливан отвел глаза, повернувшись к окнам, выходящим на Центральный парк.

– Совершенно верно.

Шамбрэн встал, показывая, что разговор подошел к концу.

– Мистер Салливан, вы, безусловно, знаете, что завтра сюда приезжает господин Поль Бернардель, специальный представитель президента Франции в Международной торговой комиссии. Я подозреваю, что именно этим вызвано ваше появление в отеле. Мне известно, что в недалеком прошлом вы встречались и с месье Бернарделем, и с мадам Жирар, тогда Жульет Вальмон. Сейчас не важно, кому я симпатизирую.

Каждый гость в этом отеле вправе рассчитывать на одинаковые услуги и одинаковую безопасность. Номер отеля – неприкосновенная территория для всех посторонних. Попрошу запомнить это, мистер Салливан. Как вы будете решать свои проблемы, меня не касается. Но Жирары, пока они являются гостями "Бомонта", находятся под моей защитой. И если для их защиты мне потребуется вызвать полицию, я ее вызову.

– Премного вам благодарен. – Салливан вышел из кабинета, беззвучно прикрыв за собой дверь.

Шамбрэн вновь сел и начал складывать лежащие перед ним бумаги.

Я стоял и молчал, Шамбрэн словно и не замечал меня.

– Я еще нужен вам, мистер Шамбрэн? – не выдержал я.

Он поднял голову, и глаза его весело блеснули.

– Вы молодец, Марк.

– Простите, сэр? – Я не понял, что он хотел этим сказать.

– Только один человек из тысячи мог устоять перед искушением обрушить на меня лавину вопросов. И только один человек из тысячи способен выполнять работу, на которую вы наняты. Я очень надеюсь на вас, Марк.

– Благодарю вас, сэр.

Он открыто рассмеялся.

– И снова никаких вопросов?

– Вы скажете мне все, что я должен знать. Могу я послать пресс-релиз, подготовленный к завтрашнему прибытию Поля Бернарделя?

– Ну, разумеется, – кивнул Шамбрэн.

Я направился к двери.

– Марк!

– Да, сэр?

– В картотеке под буквой "Ж" вы найдете досье на месье и мадам Жирар. Вырезки из французских и американских газет начиная с весны шестидесятого года. Прочитайте их на досуге. Там вы найдете ответы на некоторые вопросы, которые вы, несомненно, хотите задать. После того как вы ознакомитесь с историей Жульет Вальмон, Поля Бернарделя и Майкла Дигби Салливана, возвращайтесь назад, и мы обсудим наши дальнейшие действия.

– Могу я сразу задать один вопрос, сэр?

Шамбрэн вскинул брови.

– Насколько фигуральным был разговор о полевых минах здесь, в отеле?

– Мне понятна ваша озабоченность, – кивнул Шамбрэн. – Скажем так, одновременное присутствие в отеле месье и мадам Жирар, Салливана и Поля Бернарделя чревато крупными неприятностями. Нам есть что защищать, помимо кирпичных стен, которым, как уверял Салливан, ничего не грозит.

"Бомонт" не просто здание, Марк. Это образ жизни.

Глава 2

Утверждение, что "Бомонт" – образ жизни", вдалбливалось в меня ежедневно, с тех пор как я поступил сюда на работу.

Чаще всего я слышал об этом от Алисон Барнуэлл, очаровательной женщины, тогдашнего пресс-секретаря отеля.

Но месяц назад Алисой вышла замуж и распрощалась с нами. Я полагал, что Шамбрэн возьмет на ее место опытного специалиста, хорошо знакомого с подобного рода деятельностью, но он предложил эту должность мне.

– Возможно, у вас нет опыта, Марк, но за год вы уже многому научились и поняли, что свойственно нашему отелю, а что – нет. Новому человеку потребуется не меньше времени, чтобы освоиться. Если вы не против, я хотел бы работать с вами.

Естественно, я тут же согласился, но день, когда Диггер Салливан отправился на поиски мин в номер Жираров, ясно показал, что я еще не стал "зубром" в своем деле.

"Ж" – Жирары.

Досье я унес в свой кабинет, расположенный на одном этаже с кабинетом Шамбрэна. Шарль Жирар пользовался неограниченным кредитом. Жил он на улице Клебер в Париже.

За прошедшие пять лет останавливался в отеле дважды, каждый раз один. В настоящее время впервые приехал с мадам Жирар.

Никаких особых знаков я не обнаружил, не считая ссылки на прилагаемые вырезки из газет. Вырезки лежали в конверте из плотной бумаги.

Мои знания французского ограничивались школьным курсом, поэтому я смог прочитать только те статьи, что публиковались в лондонских и нью-йоркских газетах. Первые из них относились к маю 1960 года, когда в Париже убили полковника Жоржа Вальмона.

Полковник Вальмон, черноволосый, симпатичный мужчина, если судить по двум имеющимся в досье газетным снимкам, активно поддерживал генерала де Голля. Он являлся советником президента Франции по алжирской проблеме.

Генерал стремился к независимости Алжира, но встретил яростное сопротивление со стороны живших в Алжире французов, и особенно офицеров расквартированных там частей французской армии. Террористическая организация, созданная этими офицерами, в 1960 году подняла в Алжире кровавые мятежи, а затем протянула щупальца и во Францию, поставив целью уничтожение верных сторонников политики де Голля. В повседневную жизнь страны прочно вошли уличные стычки, взрывы бомб, политические убийства.

Судя по всему, полковник Вальмон занимал одну из первых строк в списке на уничтожение. Попытка покушения на его жизнь, предпринятая секретной армейской организацией (ОАС), закончилась неудачно. Вальмон временно ушел в подполье. Но десятью днями позже его изрешетили пулями в дешевенькой квартирке на Левом Берегу. Враги нашли и убили его. Для того времени – обычное дело, но далее оно приняло неожиданный оборот.

Вальмон, вдовец, жил вместе с дочерью, Жульет. Она тоже переехала в квартирку на Левом Берегу. В ходе расследования убийства полковника показания мадемуазель Вальмон произвели эффект взорвавшейся бомбы. В те дни белокурая красавица Жульет (волосы достались ей от матери-американки) часто появлялась на публике с Диггером Салливаном, известным автогонщиком. Правда, лондонские газеты чаще называли его американским авантюристом. Казалось, что Салливан и Жульет вот-вот объявят день помолвки.

Когда Вальмон ушел в подполье после первого покушения, только Салливан, как показала Жульет, знал, где находится полковник (не считая, разумеется, ее самой). Жульет Вальмон настаивала, что никто более не имел ни малейшего понятия о его местонахождении.

Утром того дня, когда убили Вальмона, Жульет пошла в магазин, чтобы купить еду. Менее квартала отделяло ее от обшарпанного дома, в котором они поселились, когда она услышала автоматную очередь. Жульет сразу поняла, что она означает, побросала пакеты с едой и бросилась к дому.

Увидела, как из подъезда выбежал-мужчина, прыгнул в спортивный автомобиль с мощным двигателем и умчался. Она настаивала, что этот мужчина – Салливан, хотя и видела его только сзади. Не так уж много мужчин, даже издалека, можно принять за Салливана. Не запомнила Жульет и номерного знака, но клялась, что у подъезда стоял точно такой же автомобиль, что и у Диггера.

Жульет взбежала по ступенькам и нашла отца, рассеченного автоматной очередью, на полу. Припала к нему, понимая, что надежды на спасение нет. Умирающий смог произнести только одно слово: "Майкл". Ее отец, настаивала Жульет Вальмон, назвал имя убийцы.

Днем позже парижская полиция арестовала Диггера. Его искали уже более двадцати часов, когда он сам пришел в префектуру. С каменным лицом выслушал предъявленное обвинение и отказался сказать что-либо в свое оправдание.

На суде, к всеобщему удивлению, не задал Жульет ни одного вопроса, не попытался поставить под сомнение ее версию.

Казалось, знаменитый американец обречен.

Но потом пришла очередь свидетелей защиты, и адвокат вызвал Поля Бернарделя, известного французского промышленника. На заводах Бернарделя изготовлялись популярные во Франции недорогие малолитражки. Бернардель увлекался автогонками, и его машины участвовали во многих соревнованиях. Там-то и завязалось знакомство Бернарделя и Салливана, со временем переросшее в дружбу. Показания Бернарделя не оставили камня на камне от обвинительного заключения. Бернардель твердо заявил, что в день убийства Салливан находился в его загородном поместье. В тот миг, когда в квартире Вальмона прогремела автоматная очередь, он испытывал новую гоночную машину Бернарделя. Поместье находилось в двухстах километрах от Парижа. Они весь день возились с машиной и не имели возможности послушать выпуски новостей. Об убийстве полковника Вальмона узнали только на следующее утро. Диггер возвратился в Париж, как только услышал, что полиция разыскивает его, и добровольно сдался властям. Никто не позволил себе усомниться в честности Бернарделя. Обвинению пришлось признать, что Салливан не мог убить полковника Вальмона.

Прокурор попытался добраться до него другим путем.

Только Диггер и Жульет знали, где скрывается полковник, и Диггера попытались обвинить в том, что он выдал Вальмона его врагам. Но прокурор не смог сформулировать даже мотив преступления. Салливан не интересовался политическими процессами во Франции, тем паче не принимал в них ни малейшего участия. Он полюбил, по крайней мере, увлекся Жульет, подружился с полковником. Он был богат, так что не мог польститься на деньги.

Несмотря на все, Жульет твердила, что видела, как Салливан выбежал из подъезда и умчался в машине, на которой она сама часто ездила. А его алиби-фальшивка. Последнее утверждение явно противоречило здравому смыслу. Дело в том, что Поль Бернардель был убежденным голлистом, то есть находился по одну сторону баррикады с полковником Вальмоном.

Кроме того, они дружили еще с юности. Так что Бернардель никогда бы не стал прикрывать убийцу Вальмона.

Диггера Салливана полностью оправдали.

И лишь Жульет Вальмон отказалась поверить в его невиновность. Теперь ей совершенно ясно, заявила она репортерам, что Салливан ухаживал за ней с одной целью – втереться в доверие к полковнику, чтобы при удобном случае подставить его под пули террористов. Она назвала показания Бернарделя ложью и поклялась, что не пожалеет жизни ради того, чтобы доказать свою правоту.

Согласно газетным материалам, прокурор положил немало усилий, чтобы поставить под сомнение показания Бернарделя.

После вынесения оправдательного приговора он дал понять, что не откажется от поисков истины и приложит все силы, чтобы Диггер понес заслуженное наказание.

Прокурора звали Шарль Жирар.

Последняя вырезка перенесла меня в настоящее. Шесть месяцев назад Жульет Вальмон вышла замуж за Шарля Жирара.

И вот четыре главных героя этой загадочной истории объявились в тихом, умиротворенном королевстве Пьера Шамбрэна – в отеле "Бомонт".

"Чревато крупными неприятностями" – так охарактеризовал ситуацию Шамбрэн.

Что ж, подумал я, приятно отвлечься от приевшихся показов мод, деловых банкетов, костюмированных балов.

На столе загудел сигнал аппарата внутренней связи. Мой секретарь Шелда Мэйсон, ранее секретарь Алисон Барнуэлл, решила пообщаться со мной. Она все еще не могла определиться в отношении меня, и это несколько нервировало, потому что Шелда была чертовски красива. Я чувствовал, что ее место – на страницах журналов мод, а не в крохотной клетушке на четвертом этаже. Я бы с большим удовольствием приглашал ее в ресторан или на концерт, а не просил принести ту или иную бумагу, но опасался, что где-то затаился поклонник, которому могла не понравиться моя фривольность.

У поклонников таких девушек, как Шелда Мэйсон, чувство собственника обычно гипертрофированно.

Похоже, Шелду умиляло происходящее в отеле "Бомонт".

– Мистер Мюррей Кардью шлет наилучшие пожелания, – сухо сообщила она, – и ожидает увидеть тебя через двадцать минут в баре "Спартанец". Он обещает угостить хересом, если, конечно, ты принесешь все материалы, касающиеся встречи господина Поля Бернарделя в субботу вечером.

– Скажи мистеру Кардью, что я приду.

– Мистер Кардью не ждет ответа, – вразумила меня Шелда.

– Его хватил бы удар, если б ты ответил "нет". Материалы по встрече Бернарделя я приготовила.

Шелда сидела за столом в изящном зеленом костюме, подчеркивающем достоинства ее фигуры.

– Я тебя ненавижу. – Улыбаясь, она протянула мне тонкую папку.

– В чем я провинился?

– Ты прошел мимо меня в кабинет, словно и не заметив, что я здесь. Я не привыкла, чтоб меня не замечали, мистер Хаскелл. Ты же знаешь, что я сгораю от любопытства.

– По какому поводу?

– Идиот! – Ну где еще секретарь награждает босса таким эпитетом? – Что Великий Отец Белых сделал с Майклом Дигби Салливаном? Заточил в Бастилию?

– Он думает над этим.

– Тогда у меня еще есть время.

– Для чего?

– Мой дорогой Марк, ты, конечно, слишком глуп, чтобы понять, что Диггер Салливан – мечта любой девушки. Я надеюсь, что мне удастся убедить тебя познакомить меня с ним. Иначе придется подстеречь его в баре "Трапеция". Как ты думаешь, я красивее, чем она?

– Она?

– Жульет Жирар. – Шелда обворожительно улыбнулась. – Я могла бы рассказать тебе всю историю, Марк, и тебе не пришлось бы рыться в газетных вырезках. Кто-то из нас должен приглядывать за вновь прибывшими.

Кстати сказать, ее обязанности и состояли в том, чтобы ежедневно просматривать регистрационную книгу и сообщать мне, не требует ли кто из новых гостей нашего особого внимания. Она ничего не сказала мне о Жирарах, хотя те жили в отеле уже несколько дней.

– Я не видел мадам Жирар, но поставил бы на тебя.

– Благодарю вас, сэр.

– Что Жирары делают в Нью-Йорке?

– ООН, – ответила Шелда. – Шарль Жирар-специальный прокурор, представляющий интересы французского правительства. США отказываются выдать Франции бежавших оттуда членов ОАС, обвиняемых в подготовке покушения на генерала де Голля. Перед Жираром поставлена задача найти брешь в международном праве, не допускающем выдачи лица, нарушившего закон по политическим мотивам.

– Почему ты работаешь в отеле, а не в государственном департаменте? – полюбопытствовал я.

– Потому что ты симпатичнее госсекретаря, это во-первых, – с улыбкой ответила она, – а во-вторых, я надеюсь, что в следующую выборную кампанию Пьер Шамбрэн будет баллотироваться в президенты нашей страны. Между прочим, Мюррей Кардью обгрыз уже не один ноготь, дожидаясь тебя.

Я неохотно направился вниз, в бар "Спартанец"; где ждал меня Мюррей Кардью. Отделанный дубовыми панелями бар предназначался только для мужчин. Посещали его главным образом пожилые люди. Он напоминал клуб – с сигарным киоском, где продавались также особые сорта трубочного табака, газетной стойкой и угловыми столиками, где седовласые джентльмены часами играли в триктрак.

Мистер Мюррей Кардью ежедневно приходил туда перед ленчем и уходил под вечер, чтобы переодеться к обеду. Когда я поступил на работу в "Бомонт", Шамбрэн побеседовал со мной о Мюррее Кардью.

– Вы думаете, у нас полные досье на наших гостей? – начал он. – На фоне Мюррея Кардью мы просто дилетанты. Он сможет сказать вам, откуда взялись деньги у каждого из них, нарисовать родословное древо любого, он в курсе всех сплетен, не говоря уже о достоверной информации. Кардью стал бы величайшим шантажистом, если б захотел обратить в деньги известные ему сведения. Но он джентльмен старой школы.

– И он слишком богат, чтобы нуждаться в деньгах, – смело добавил я, предположив, что беднякам в "Бомонте" делать нечего.

Шамбрэн улыбнулся и выудил из картотеки досье Мюррея Кардью. Мистер Кардью, занимавший одноместный номер на семнадцатом этаже, не платил по счетам уже семь или восемь лет. Питался он в отеле, иногда приглашал гостей к обеду.

Их имена также имелись в досье.

– Разумеется, ему нужно немного денег на одежду, чаевые,посещения оперы или музеев. Он получает их от меня, как безвозвратную ссуду.

– Почему? Он ваш давний друг?

– Очень давний, – кивнул Шамбрэн. – Но стал бы я убирать скульптуру Эпштейна из колонного зала, если б мне сказали, что освободившееся место можно использовать с большой выгодой для отеля? Мюррей Кардью неотделим от отеля, его традиций. И день, когда он не появится в баре "Спартанец" (а такой день, конечно, придет – ему уже около восьмидесяти), ознаменует конец эры.

Трудно объяснить, какое впечатление производил на меня Мюррей Кардью. Мне только тридцать. Мюррей Кардью на семнадцать лет старше нашего века. Я однажды слышал его рассказ, как маленьким мальчиком он проводил лето в Саратоге. О Ричарде Кэнфильде, знаменитом владельце казино, о Викторе Герберте и его оркестре, выступавшем в роскошных отелях, об Уитни и Вандербильтах, только начавших создавать промышленные империи, о Берри Уолле, светском льве, который как-то выиграл пари, за один день появившись на людях в сорока костюмах… Мюррей Кардью одевался в стиле той эпохи. В "Спартанце" он появлялся неизменно в черном пиджаке, полосатых брюках, галстуке из серого шелка с широкими, как у шарфа, концами, украшенном заколкой с черной жемчужиной. Добавьте к этому перламутрово-серую жилетку с белыми перламутровыми пуговицами и гетры, серые – зимой, белые, из хлопка, – летом. Если он надевал пальто – подозреваю, его единственное – с красивым меховым воротником, то обязательно с котелком и тростью из черного дерева с серебряным набалдашником. Молодежь видела в нем комика, участника костюмированного бала. Мне он казался воплощением достоинства. Стройная фигура, легкая походка, седые, тщательно уложенные волосы, аккуратно подстриженные усы… Всем своим видом Мюррей Кардью показывал, что появление в обществе – дело серьезное, не терпящее пренебрежения даже в мелочах. Картину дополняла белая гвоздика в петлице пиджака, за которой он заходил в цветочный магазин в вестибюле отеля ровно без четверти час, разумеется, каждый день. Никогда не менялось и меню его ленча: сандвич – ветчина на поджаренном ржаном хлебце – и полбутылки шампанского.

По заведенному порядку Мюррей Кардью съедал сандвич, запивая его шампанским, в полном одиночестве. Прием начинался лишь после того, как мистер Новотны, старший официант "Спартанца", заменял пустую тарелку и бокал на маленькую чашечку черного кофе, а Мюррей Кардью вставлял сигарету в серебряный мундштук. Словно по сигналу, завсегдатаи один за другим подтягивались к его столику.

Каждый минут десять болтал с ним, а затем уступал место следующему. Около трех часов дня мистер Новотны приносил коробку гаванских сигар. Оценив их по лишь ему одному ведомым критериям, Мюррей Кардью выбирал сигару, доставал из кармана жилетки золотые ножницы и обрезал кончик. Мистер Новотны чиркал спичкой. Зажигалок Мюррей Кардью не признавал. Запах газа, которым заправлялись зажигалки, уничтожал тонкий аромат занимающегося табачного листа, высушенного на далекой Кубе.

В пять часов мистер Новотны возникал у стола с бокалом и бутылкой импортного хереса. Мюррей Кардью пристально смотрел на этикетку и одобрительно кивал. Уже более пятидесяти лет он пил херес одной и той же марки, но без его кивка бутылка на стол не ставилась.

В начале седьмого Мюррей Кардью покидал "Спартанец" и удалялся в свой номер. Вновь он появлялся через два часа.

Никто не знал, как он их проводит, но предполагалось, что он спит перед обедом. Обедал он обычно в "Гриле", где обслуживал его сам Кардоза. Один или с гостями, Мюррей Кардью всегда надевал к обеду смокинг и белый галстук. Что там говорить, этот странный старик, сохраняющий традиции другой эпохи, являлся неотъемлемой частью "Бомонта"!

***

Мюррей Кардью сидел за своим привычным столиком. Он заметил меня, едва я вошел в "Спартанец", но не подал и виду, дожидаясь, пока я не подойду к столу.

– А, мистер Хаскелл. – Голос у него был тихий, мелодичный. Я взглянул на полупустой бокал хереса.

– Надеюсь, я не задержал вас.

– Отнюдь, юноша, отнюдь. Присаживайтесь. – Он поднял руку, подзывая Новотны. Тот мгновенно подошел и остановился у стола, ожидая дальнейших распоряжений. – Рекомендую вам попробовать этот херес.

– С удовольствием, – ответил я.

Мистер Новотны не шевельнулся-Мюррей Кардью еще не разрешил обслужить меня.

– Современные правила приличия не требуют от вас непременно принять мое предложение, мистер Хаскелл, – продолжил старик. – Я в курсе того, что молодежь вашего поколения отдает предпочтение мартини. Меня, слава богу, обошло это поветрие. Я никогда не жил ради мгновения, мистер Хаскелл. Я наслаждаюсь аперитивом в это время дня, но не забываю о том безмерном удовольствии, которое получу от прекрасного обеда и марочного вина. На своем примере я убедился, что мартини оказывает пагубное воздействие на небо.

– С удовольствием выпью хереса, мистер Кардью, – ответил я, хотя терпеть не мог хереса.

Мюррей Кардью кивнул Новотны, тот отошел от стола и тут же вернулся с бокалом и бутылкой.

– Любимая марка мистера Кардью, – бесстрастно пояснил он.

– Отлично. – Я не стал спорить.

Мюррей Кардью молчал, пока я не пригубил херес. От меня требовался комплимент.

– Если бы все марки хереса обладали таким букетом, я бы тут же отказался от мартини.

Он довольно кивнул.

– Насколько мне известно, этого хереса в подвалах отеля предостаточно. Мистер Шамбрэн предупредил вас, что мне понадобится ваше содействие?

– Я полностью в вашем распоряжении, сэр.

– Посол Франции, месье Делакру, обратился ко мне по весьма деликатному делу, – продолжал Мюррей Кардью. – Несколько дней назад мы провели вместе немало часов на Ривьере. Отличный шахматист этот Делакру. Какие мы разыгрывали сражения! И, должен признать, частенько мне удавалось взять верх. Но все это не имеет отношения к нашему разговору, разве что объясняет, почему посол обратился ко мне.

– Мистер Шамбрэн всегда говорил, что по правилам этикета лучшего эксперта, чем вы, не найти.

– Милый человек этот Шамбрэн. – В голосе Мюррея Кардью слышалась нотка снисходительности. В конце концов Шамбрэн не принадлежал к светскому обществу. Кардью поднял бокал, но лишь коснулся его губами. Я понял, что он будет растягивать остатки хереса, пока я не осушу свой бокал.

– Как вам известно, в субботу вечером должны состояться прием, бал и ужин в честь месье Поля Бернарделя, главы французской торговой комиссии, который приехал на переговоры с американскими бизнесменами.

– Я знаю, сэр.

– Суть вопроса – как рассадить гостей за ужином, – продолжал старик. – Месье Бернардель выставил только одно требование, но выполнить его не так-то просто. В Америке у него есть давний и близкий друг, который, кстати, в данный момент живет в этом отеле.

– Диггер Салливан?

По лицу Мюррея Кардью пробежала тень. Прозвища его оскорбляли.

– Майкл Дигби Салливан, – поправил он меня. – Фигура известная среди автогонщиков и создателей автомобилей.

Месье Бернардель руководит большой автомобильной фирмой, он представитель знатного французского рода. Салливану же, несмотря на все его обаяние, в этом смысле похвастаться нечем. Его отец был ирландским авантюристом, выходцем из простой семьи, хотя и отличился на войне. Мать снималась в кино. Талантливая киноактриса, так по крайней мере мне говорили, но ее отец торговал кухонной утварью то ли в Айдахо, то ли в Айове.

– К сожалению, не знаю, где именно, – ввернул я.

– Это не важно. У Салливана нет связей ни среди политиков, ни в светском обществе. При обычном раскладе он никогда не оказался бы за главным столом. Но таково требование месье Бернарделя. Он хочет, чтоб Салливан сидел по его правую руку. Вот тут и начинаются наши затруднения.

– Какие же, сэр?

Мюррей Кардью посмотрел на меня, как на слабоумного.

– За стол сядут восемь человек, мистер Хаскелл. Месье Бернардель и Салливан – это двое, месье и мадам Делакру, уже четверо, принцесса Барагрэйв, в девичестве Мабель Гровеснор, и ее сестра, мисс Айлин Гровеснор, дамы для месье Бернарделя и Салливана, то есть шестеро. Остаются два места. По дипломатическому протоколу их должны занять месье и мадам Жирар, потому что во французском правительстве месье Жирар занимает должность, соответствующую нашему генеральному прокурору.

– Черт побери! – воскликнул я. Глаза старика блеснули.

– Грубовато, мистер Хаскелл, но я согласен – черт побери!

– Тогда вы должны посадить Жираров куда-то еще.

– Именно здесь на сцену выходите вы, мистер Хаскелл.

– Я?

– Мое участие в этом деле, Хаскелл, обусловлено моей давней дружбой с месье Делакру. Секретарь французского посольства попросил, чтобы я помог рассадить гостей. Среди них преобладают американцы, и я без лишней скромности заверил секретаря, что для меня это не составит труда. Но главный стол – прерогатива секретаря, Жана Лакоста. Он ярый приверженец дипломатического протокола. Он, конечно, осведомлен…

– О том, что Салливана обвиняли в убийстве отца мадам Жирар? Что Бернардель спас Салливана? Что Жирар был прокурором на этом процессе и что он и его жена публично назвали алиби Салливана фальшивкой и заявили, что еще докажут свою правоту?

– Вижу, вы подготовились основательно. – Мюррей Кардью сухо улыбнулся. – Интересное получается сочетание, не так ли?

– Да разве они могут сидеть за одним столом? – воскликнул я. – Месье Бернардель не может этого не понимать. Раз присутствие Жираров неизбежно, он должен был принять меры, чтобы встретиться с Салливаном позже и в другом месте.

– Надо отметить, что месье Бернардель выразил свое желание относительно Салливана до того, как узнал о присутствии на приеме Жираров. Однако, когда ему сказали об этом, он отказался что-либо менять, полагая, что любое другое решение расценили бы однозначно: Салливан лишился его доверия и поддержки.

– А Жирары? Уж они-то наверняка предпочтут не оказаться за одним столом с Салливаном.

– Господин Жирар, как и наш юный друг из посольства, твердый сторонник общепринятых правил поведения в обществе.

Он не хотел бы сидеть за этим столом, но просьба о смене места будет истолкована не иначе, как слабость с его стороны. Абсурдная точка зрения, но приходится ее учитывать.

– Значит, особого веселья не получится?

– Совершенно верно. Не вечер, а мучение для всех, кто будет сидеть за главным столом.

– Ну, если никто не хочет уступить…

– Тогда, – прервал меня Мюррей Кардью, – мы не станем принимать во внимание их требования.

– Но как?

– Поправьте меня, мистер Хаскелл, если я в чем-то ошибусь.

Программа вечера остается без изменений. Для начала на столах расставят карточки с фамилиями гостей.

– Да, сэр.

– После торжественной встречи месье Бернарделя, за несколько минут до того как гости войдут в колонный зал и рассядутся за столы, им раздадут листы, на которых указано, кто где сидит. Они найдут свой стол и, войдя в колонный зал, сразу направятся к нему. Я прав?

– Да, сэр.

– О карточках с фамилиями гостей и этих листах должен заботиться отель, не так ли?

– Да, сэр. Это входит в мои обязанности.

Мюррей Кардью кивнул, улыбнулся.

– Заполняя посадочные листы, мистер Хаскелл, вы определите Жираров за стол номер шесть вместо первого стола.

А на их место, за стол номер один, мы посадим английского автогонщика Джеффри Сэйвилла и его жену.

– Но этот Лакост, секретарь посольства, обнаружит подмену, как только увидит листы.

– Вот это ляжет на вас, Хаскелл. Он не должен увидеть посадочных листов. Вам придется не справиться с вашими обязанностями.

– Простите, сэр?

– Попросту говоря, вы дадите маху. Эти посадочные листы появятся в самый последний момент. Когда Лакост захочет их увидеть, вы сошлетесь на задержку. Ему не останется ничего другого, как проверить столы. Он убедится, что все карточки с фамилиями гостей расставлены в полном соответствии с его указаниями. Но как только он покинет колонный зал, вы, Хаскелл, или кто-то еще, кому вы это поручите, переставите карточки, чтобы они уже не входили в противоречие с посадочными листами, которые появятся словно по мановению волшебной палочки. Карточки Сэйвилла и его жены перекочуют на первый стол, Жираров – на шестой. Когда все рассядутся и месье Лакост поймет, что произошло, он не поднимет скандала.

Это было бы невежливо по отношению к виновнику торжества.

Но, несомненно, потребует вашего немедленного увольнения.

– Хорошенькое дело! – воскликнул я.

Улыбка Мюррея Кардью стала шире.

– Я думаю, вы можете не беспокоиться за свое место, Хаскелл, так как идея исходит от Пьера Шамбрэна, вашего непосредственного начальника.

Ох уж этот мистер Мюррей Кардью! Что же касается господина, который подписывал мой еженедельный чек, то хитростью он мог потягаться с самим Макиавелли.

Глава 3

Официально мой рабочий день закончился. До того как посту пить на работу в отель, я не сидел в конторе ни одной лишней минуты. Под влиянием Шамбрэна мой образ жизни изменился хотя он не настаивал на этом. Я сдал квартиру и переехал в отель. Теперь, после одного или двух коктейлей в конце рабочего дня, я поднимался к себе в номер, переодевался к обеду и проводил вечер, кружа по отелю.

Многочисленные бары, ночной клуб "Синяя комната", банкетные залы, – я напоминал шерифа небольшого городка на Диком Западе, проверяющего, все ли спокойно на вверенной ему территории.

Это и был мой город, со своими мэром, полицией, общественными службами, частными, выкупленными владельцами квартирами, номерами для приезжающих на короткий срок, ночными клубами, кафе, ресторанами, магазинами, телефонной станцией и сложными человеческими отношениями.

Мой город. Так я думал об отеле, ощущая себя его частичкой и болея душой за его репутацию. Полагаю, те же чувства испытывал и Шамбрэн, благодаря чему все службы отеля работали в едином ритме, словно хорошо отлаженный часовой механизм. Остальные любили "Бомонт" не меньше моего.

Джерри Додд, ведающий вопросами безопасности, Эттербюри, старший дневной портье. Карл Нэверс, старший ночной портье, – каждый из них мог с одного взгляда отличить богатого человека от шарлатана; Бармены, официанты, такие, как Новотны, или Кардоза, или Дел Греко, в чьем ведении находился бар "Трапеция", Амато, организатор банкетов, Джонни Тэкер, дневной бригадир оравы посыльных, Джонни Мегтио, командующий ими по ночам. В любое время дня и ночи Пьер Шамбрэн мог нажать кнопку в своем кабинете и получить ответ на интересующий вопрос, прежде чем слова успевали слететь с его губ. Разумеется, он точно знал, кого надо спрашивать.

Бар "Трапеция" отеля "Бомонт" подвешен в воздухе, над фойе Большого бального зала, словно птичья клетка. Этот бар со стенами из декоративной металлической решетки очень популярен, потому что не похож ни на какой другой. Он украшен фигурками цирковых гимнастов на трапециях. В воздушном потоке, вызванном скрытой от глаз системой кондиционирования, фигурки слегка колышутся, создавая впечатление, что качается весь бар.

Старшего бармена "Трапеции", симпатичного толстячка, звали Эдди. Он увидел, что я вхожу в решетчатые двери, и ледяной мартини появился на стойке до того, как я успел пересечь бар.

– Убивает вкус хереса, – пояснил он.

– Откуда вы знаете?

– Внутренний радар. Старик отправился отдохнуть?

– Похоже. Вы давно знаете мистера Кардью, Эдди?

– Он появился вместе с этим баром, задолго до меня. Вы знаете наши правила, мистер Хаскелл. Никогда не обсуждать постояльца.

– С другим постояльцем, – уточнил я.

– Да, разумеется, – кивнул Эдди. – Многие из нас знают его историю. Двенадцать или тринадцать лет назад он решил, что проживет еще максимум лет пять. Крах биржи в двадцать девятом году серьезно подорвал его финансы. Денег осталось немного, ровно на пять лет жизни в привычных условиях.

Через пять лет деньги кончились, а здоровье осталось.

Жить в другом месте он уже не мог. Поэтому заказал роскошный обед в "Гриле", пожелал Кардозе спокойной ночи и поднялся в свой номер. Там его поджидал Шамбрэн. Он сидел в кресле, курил египетскую сигарету и подбрасывал в руке флакончик с таблетками снотворного. Их хватало на три смертельные дозы. Вы же знаете методы Шамбрэна. Он же читает мысли, сукин сын, – в голосе Эдди слышалось нескрываемое уважение. – Когда Кардью купил эти таблетки в нашей аптеке, – а ему пришлось покупать их у нас, чтобы не платить наличными, которых у него уже не было, – кто-то шепнул об этом Шамбрэну на ухо.

Мало того, что он отговорил старика от самоубийства.

Шамбрэну удалось убедить его, что он необходим отелю, что отель готов оплачивать его содержание да еще подкидывать деньжат на мелкие расходы. Старик ему поверил, и Шамбрэн приобрел еще одну пару глаз и ушей. Кое-кому это могло не понравиться.

– Но возражать никто не стал?

– Нет. Старик уж больно хорош. Никаких мелких придирок.

Никогда не сует нос в чужие дела. Три, а может, четыре раза за последние восемь лет благодаря ему нам удалось предотвратить крупные неприятности. С точки зрения Шамбрэна, он отработал потраченные на него деньги. – Выражение лица Эдди изменилось. Он уже смотрел мне за спину. – За вами пришли.

И тут же чья-то рука легла на мое плечо. Я обернулся и увидел Диггера Салливана. В смокинге, который сидел на нем как влитой, и без темных очков. Впервые я взглянул в широко посаженные серые искренние глаза.

– Позвольте угостить вас? – спросил он.

– Не откажусь.

– Мартини? – Он посмотрел на мой бокал на стойке.

– Отлично.

– Пожалуйста, пусть принесут за столик.

Столик он выбрал неподалеку от входа. Официант принес мартини. Другой поставил на стол блюдо с ломтиками поджаренного хлеба с икрой. Как только мы остались вдвоем, Салливан сразу взял быка за рога.

– Что вам известно обо мне?

– Я прочитал стопку газетных вырезок о ваших неприятностях.

– Тогда вы не могли не задаться вопросом, почему Шамбрэн не вызвал полицию или, по меньшей мере, не настоял, чтобы я немедленно выписался из этой сверкающей птичьей клетки.

– Вы правы.

– Может, вы спросили его?

– Нет.

– Вы принимаете его суждение?

– Он – босс.

– Черт побери. Значит, вы не знаете, почему?

– Нет.

– Да будет вам, Хаскелл, рассказывайте! – Белозубая улыбка не могла скрыть озабоченности в его глазах.

– Мне нечего сказать вам. Здесь, в "Бомонте", решения мистера Шамбрэна не обсуждаются, а выполняются.

Салливан загасил в пепельнице окурок и тут же закурил новую сигарету.

– Ничего не могу понять. Полагаю, за мной установлено наблюдение?

– Понятия не имею. – Я попытался успокоить его. – Если б я знал, то, конечно, не сказал бы вам, но мне действительно ничего не известно.

Он ссутулился, как-то сжался.

– Кругом столько глаз.

Я понимал, что он имеет в виду. Речь шла не о посетителях в вечерних туалетах, заполнивших "Трапецию".

Этот бар являлся для них промежуточной остановкой на пути в один из банкетных залов или ресторанов отеля. Мистер Дел Греко и его помощник едва успевали принимать заказы.

Посетители бара в большинстве своем не принадлежали к нуворишам и держались свободно и раскованно. Дорогие наряды женщин, украшения, волосы всех цветов и оттенков. Но эти люди наряжались не для того, чтобы произвести впечатление на глазеющую публику. Этот бар принадлежал им, сюда не допускались охотники за автографами и подростки, жаждущие общения со знаменитостями. Их лица оставались бесстрастными. Если взгляды и задерживались на нас с Салливаном, то не более чем на секунду.

Салливан говорил не об их глазах.

Взгляды, которые он ощущал на себе, принадлежали официантам, барменам, мужчине, сидевшему в дальнем конце стойки, который мог быть сотрудником службы безопасности отеля, но на самом деле, насколько я знал, им не был. Кроме того, и мне самому всегда казалось, что где-то – возможно, в потолке имелся глазок, через который Шамбрэн следил за тем, что происходило в его мире.

– Одна из отличительных особенностей "Бомонта" – умение обслуживающего персонала предугадывать желания наших гостей.

– Словно подтверждая мои слова, официант, внезапно возникший у нашего столика, поднес спичку к еще не зажженной сигарете Салливана. Я улыбнулся. – Понимаете, о чем я говорю?

Он не ответил. Его серые глаза не отрывались от входа в бар. Затем Диггер встал и начал обходить стол. Тут уж и я повернулся, чтобы посмотреть, чем вызвана столь резкая перемена в его поведении.

Молодая женщина у двери оглядывала его широко раскрытыми, вероятно, близорукими глазами. Я слышал, как воздух с шипением вырвался сквозь сжатые зубы Салливана.

Такие женщины, конечно, приковывают взоры. Блондинка с роскошными золотыми волосами. Черный, комбинированный из шерсти и шелка костюм, слепяще-розовая блузка, ярко-синий пояс с пряжкой, украшенной драгоценными камнями.

Организация показов мод в "Бомонте" возложена на меня, и я мог бы поспорить на свой последний доллар, что этот костюм она шила у Диора.

Женщины, сидящие за столиками, могли оценивать костюм, белые перчатки, изящные туфли-лодочки, мужчины же увидели совсем другое. Я думаю, каждый из них почувствовал то же, что и я, – хотелось подойти к незнакомке и спросить, чем можно помочь. Сексуальная привлекательность в женщинах проявляется по-разному. Одни открыто предлагают себя. В других внешняя скромность как бы подчеркивает таящуюся внутри страсть.

К последним я бы отнес и эту блондинку. Всем своим, видом она как бы показывала, что не может существовать без мужчины. Но мужчины с большой буквы, особого мужчины, единственного во всем мире. Подернутые синим туманом близорукие глаза скрывали жгучий огонь. Разом охватившая меня печаль подсказала, что не быть мне этим Мужчиной. А по реакции Салливана я понял, что передо мной мадам Шарль Жирар, в девичестве Жульет Вальмон.

Она направилась в нашу сторону, но путь ее лежал дальше, в глубь зала. И у меня появилось нелепое желание протянуть руку и потрогать мадам Жирар, когда она будет проходить мимо нашего столика. Оставалось только гадать, видит ли она Салливана.

Легкий вздох прошелестел по бару, когда мадам Жирар сделала первый шаг. Он выражал всеобщее облегчение. Ее застывшая у дверей фигурка создавала магический эффект, который могли нарушить неловкое движение или грубый возглас.

Она не шла, а, казалось, плыла по воздуху. Когда она приблизилась к нам, я уловил тонкий аромат ее духов. Она не подняла глаз на Салливана. Не узнала его, подумал я, к счастью для них обоих.

Но внезапно она заговорила низким шепотом, глядя прямо перед собой:

– Ради бога, помоги мне!

И прошествовала дальше, а я подумал, что никогда не слышал такого отчаяния в голосе, такой мольбы. Я даже шагнул следом за ней. Может, она кого-то боялась? Или в ней еще жила трагедия смерти отца? Или она просто плохо видела и опасалась, что не дойдет до другого конца зала?

И тут я заметил, как из-за углового столика поднялся мужчина и поспешил ей навстречу. Интересный, с волевым лицом, лет сорока, с преждевременно поседевшими волосами.

Но смотрел он не на женщину, а на Диггера Салливана, который все еще стоял лицом к дверям.

– К кому она идет? – услышал я его шепот.

– Седой мужчина… заинтересовался вами.

– Жирар, – с ненавистью процедил Салливан, не разжимая губ.

Я заставил себя повернуться к нему. Лицо посерело, кулаки сжались.

– Вы слышали ее?

– Да, я слышал. О, господи, – и чуть ли не бегом рванулся к дверям.

Я медленно подошел к стойке, два нетронутых мартини остались на столе. Эдди как-то странно посмотрел на меня.

– Он забыл заплатить.

– Похоже, что да.

– Ваш гость или внести в его счет?

– Мой гость.

Эдди хохотнул.

– Пора бы вашим глазам вкатиться обратно в глазницы.

Лакомое блюдо эта миссис Жирар.

– "Блюдо" к ней не подходит, Эдвард, – я оглядел зал.

Она сидела рядом с мужем, который ей что-то выговаривал.

Шарль Жирар также не годился в Мужчины, не без удовольствия отметил я.

По бытующей в "Бомонте" легенде, Пьер Шамбрэн никогда не покидает отеля. Его загар создается ультрафиолетовой лампой, а выйдя на улицу, он тут же заблудится, потому что с той поры как он впервые вошел в "Бомонт" в начале тридцатых годов, город существенно изменился. Разумеется, вышесказанное далеко от истины. Он бывает в городе едва ли не каждый день, а раз или два в неделю посещает театр или оперу. Его квартира на крыше отеля, и это дает ему возможность погреться на солнышке. Приходы и уходы Шамбрэна не афишируются, а секретарь и ночной дежурный службы безопасности всегда знают, где он находится и как его найти.

Поэтому при любом происшествии в отеле Шамбрэн словно возникает из-под земли и берет командование на себя. Когда я поступил на работу в "Бомонт", мне сказали, что, как только я совершу ошибку, Шамбрэн тут же появится из-за угла.

В большинстве случаев это утверждение соответствовало действительности.

В тот вечер Шамбрэн отправился в театр на спектакль "Кто боится Вирджинии Вульф?". Досмотреть пьесу до конца ему не удалось.

Я одевался к обеду, и мои мысли постоянно возвращались к Жульет Жирар. Ее недоступность не вызывала сомнений, я не имел никакого права вмешиваться в ее дела. Но, как пятнадцатилетний мальчишка, влюбившийся впервые в жизни, я бы с радостью лег под колеса грузовика, если б моя смерть могла принести ей хоть какую-то пользу. Нужно видеть Жульет Жирар, ощутить на себе ее магию, услышать несколько произнесенных ею слов, чтобы понять, как такое могло произойти с тридцатилетним мужчиной, считающим себя взрослым.

Побрившись и переодевшись, я прошелся по ресторанам отеля, надеясь еще раз увидеть Жираров. Но из "Трапеции" они ушли, и я не нашел их ни в "Гриле", ни в "Синей комнате"…

В поисках этой удивительной женщины я наткнулся на Мюррея Кардью. В смокинге и белом галстуке он обедал в тиши "Гриля" и приветствовал меня чуть заметным кивком.

В дверях "Гриля" меня остановил Джерри Додд, возглавляющий службу безопасности отеля. Джерри лет сорок, он тощ, невысок, всегда улыбается, но его глаза пронзают насквозь, и с одного взгляда он может узнать о человеке очень и очень многое. Шамбрэн полностью ему доверяет.

Обычно Джерри работает с семи вечера до трех утра, когда бары, ночной клуб "Синяя комната" и рестораны полны гостей.

На эти часы выпадает львиная доля происшествий – в отеле полным-полно посторонних.

– Вы сообразили, что к чему? Я говорю о Салливане. – Естественно, он знал, что я присутствовал при допросе Салливана в кабинете Шамбрэна. – Босс не думает, что Диггер клептоман. Порядок в таких случаях один: "Извините, но нам нужен номер, который вы занимаете". За двадцать лет мы поймали многих любителей пошарить в чужих номерах. И я впервые сталкиваюсь с тем, что преступник не наказан.

– Да, – подтвердил я, – босс сказал, что должен подумать.

Джерри рассмеялся.

– Он уже подумал. Но я ничего не могу понять, и мне это не нравится. Если, у вас есть объяснение, поделитесь со мной, а?

– Пока нет, но я не забуду вашей просьбы.

В тот момент меня нисколько не интересовали причины, побудившие Шамбрэна помиловать Салливана. Я бродил по отелю, чувствуя себя обманутым, и не видел перед собой иной цели, кроме как дожидаться возвращения Жираров, если они отправились обедать в город. Тогда я мог надеяться, что увижу их у лифтов или в баре, если они решат выпить перед сном по коктейлю.

Около девяти вечера я внезапно почувствовал, что проголодался. Вновь зашел в "Гриль" и заказал мясной сандвич и овощной салат. В "Гриле" готовили самые вкусные овощные салаты. Когда я покончил с едой и Кардоза поставил на стол маленькую чашечку кофе, меня разобрал смех. По роду деятельности мне каждый день приходится сталкиваться с десятками красивых женщин. И что только я себе вообразил?

Просто удивительно, до какого абсурда может дойти человек.

Я уже решил забыть о Жульет Жирар и поехать куда-нибудь развлечься, когда к моему столику вновь подошел Кардоза.

– Вас к телефону, мистер Хаскелл. Звонит Кардью.

Телефонный аппарат Кардоза принес с собой, поставил его на стол, воткнул штекер в розетку. Я взял трубку.

– Да, мистер Кардью?

– Извините, что беспокою вас, мистер Хаскелл, – донесся до меня усталый старческий голос.

– Ну что вы, мистер Кардью, какие пустяки.

– Я пытался связаться с мистером Шамбрэном, но его, кажется, нет в отеле.

– Он поехал в театр, сэр.

– Возникли неожиданные затруднения в связи с той маленькой проблемой, которую мы обсуждали с вами сегодня.

– В размещении приглашенных, сэр?

– Не совсем, мистер Хаскелл, но речь пойдет о тех же самых лицах. Я хотел бы переговорить с вами, чтобы вы могли потом посоветоваться с мистером Шамбрэном. Когда он вернется в отель, боюсь, я буду уже спать.

– Хорошо, сэр. Я внимательно слушаю.

– Если вы не возражаете, не по телефону.

– Вы хотите, чтобы я поднялся к вам в номер, сэр?

– Если вас не затруднит.

– Разумеется, нет, сэр. Уже иду.

Я подписал чек, вышел из "Гриля" и через вестибюль направился к лифтам, но меня перехватил Карл Нэверс, старший ночной портье. Он только что получил телеграмму с просьбой о бронировании номера для Лили Дориш, немецкой кинозвезды.

Указывалось и время прибытия – примерно час ночи, не лучшее для организации торжественной встречи.

– Эта дама привыкла, чтобы ее принимали по высшему разряду, – напомнил Карл. – Если в вестибюли она не увидит как минимум двух фотографов, скандала не миновать.

– Я думаю, мы что-нибудь придумаем, – успокоил я его.

– И вы держитесь поблизости, – попросил Карл. – Лили любит, когда вокруг нее вьются симпатичные молодые люди.

Наверное, стоит позвонить в пару газет, чтобы прислали своих репортеров. Лили всегда найдет, что им сказать.

– В час ночи? – запротестовал я.

– Этот отель, – напомнил Карл, – принадлежит Джорджу Бэттлу, который сидит на Ривьере, считая деньги и другие ценности. Наша Лили числится среди "других ценностей". Так что не теряйте времени даром.

Я прошел в комнату за стойкой, где стоял телефонный аппарат, и сделал несколько звонков, чтобы Лили Дориш не могла пожаловаться на оказанный ей прием. На это у меня ушло двадцать минут. Затем я вошел в кабину лифта и поднялся на семнадцатый этаж.

Дверь в его номер оказалась открытой, поэтому я постучал и переступил порог.

– Прошу извинить, что заставил вас ждать, сэр, но…

Следующее слово застряло у меня в горле. Мюррей Кардью лежал на спине, в неудобной позе. Смокинг он сменил на черный бархатный пиджак. Седые волосы на левом виске покраснели от крови. Его ударили по голове!

Я – не доктор. И не мог определить, дышит ли он. Но мне показалось, что у него чуть подрагивают веки.

– Мистер Кардью! – воскликнул я.

Ответа не последовало, и веки замерли.

Я попытался уложить его поудобнее, не прекращая говорить с ним. На столике стояла бутылка его любимого хереса, но мне не удалось влить хотя бы несколько капель в плотно сжатые губы. И лишь тогда я схватил телефонную трубку, вызвал врача и Джерри Додда и попросил срочно связаться с Шамбрэном.

Затем принес из ванной мокрое полотенце, вытер начавшую сворачиваться кровь с виска, поправил белый галстук Кардью, пиджак. Он бы не хотел, чтобы его видели в неопрятном виде.

Я все еще не верил своим глазам, но во мне уже начала закипать злость. И злился я на мисс Лили Дориш. Если б не задержка, связанная с ее приездом, я бы не подвел Мюррея Кардью и оказался рядом в тот момент, когда ему требовалась моя помощь.

Старик, подумал я наступил на одну из "полевых мин", упомянутых Салливаном.

Глава 4

Долгая, выматывающая силы и нервы ночь прервалась приездом ослепительной Лили Дориш. Таких форм я не видел ни у кого, и едва ли увижу в будущем. А ее широченная улыбка разила наповал. Она вошла в вестибюль, окруженная коридорными, сгибающимися под тяжестью дюжины чемоданов, и в сопровождении пожилой женщины с продолговатым лицом и резко очерченным носом, очевидно, ее служанки. Засверкали вспышки газетчиков и фотографов отеля. Карл Нэверс приветствовал ее, как заезжую королеву. Я механически выразил радость по поводу ее появления и в награду получил приглашение заглянуть к ней завтра на коктейль. Два репортера, которые задушили бы меня голыми руками, узнав, что я скрываю от них происходящее сейчас на семнадцатом этаже отеля, осведомились о ее планах. Но вместо ответа услышали радостный вопль Лили Дориш.

– Макс! Дорогой Макс!

Максом оказался высокий широкоплечий мужчина с коротко подстриженными волосами, в смокинге, с моноклем, висящим на черном шелковом шнурке. Он направился к Дориш и склонился над ее рукой.

– Моя дорогая Лили, – сказано это было с немецким акцентом.

– Ты поужинаешь со мной, Макс? – теперь она видела во мне лишь служащего отеля. – Вы сможете договориться, Хаскелл, чтобы ужин подали мне в номер?

– Разумеется, – кивнул я.

– Меню я оставлю на совести вашего шеф-повара.

Что-нибудь полегче. И бутылку сухого французского шампанского.

Я снова кивнул.

Макс вставил монокль в глаз и холодно оглядел меня.

– Стоимость ужина внесите в мой счет, пожалуйста.

– Нет, нет, Макси, – заворковала Дориш. – Я хочу, чтобы ты был у меня в долгу. И я жду твоего рассказа о Берлине и Париже.

Монокль вылетел из глаза Макси.

– Ну, если ты настаиваешь… – он был похож на Конрада Вейдта, игравшего нацистов в старых военных фильмах.

Дориш увлекла его к лифту, и тут сердце мое екнуло. В вестибюль вошли Жирары. Жульет стояла, держа мужа под руку, и наблюдала за процессией, шествующей к лифтам. Я не мог сказать, кто больше удивил ее, грудастая блондинка или элегантный насупленный Макси. Внезапно она отвернулась.

Я взглянул на ухмыляющегося Карла Нэверса.

– Зрелище запоминающееся.

– Кто этот Макси? – спросил я.

– Макс Кролл. Авангард прибывающей завтра делегации Бернарделя.

– А я мог бы поклясться, что он немец.

– Вы правы. Директор автомобильного завода Бернарделя в Западной Германии. Воевал в вермахте. Большая шишка в Общем рынке.

Теперь мне стала понятной реакция Жульет; Все, связанное с Бернарделем, напоминало ей об убийстве отца.

– Позаботьтесь об ужине для дамы, – напомнил Карл, все еще улыбаясь, – а не то вам позвонит сам Джордж Бэттл из своего дворца на Ривьере.

– Если он позвонит, я расскажу ему о Макси.

Дориш и ее свита уже уехали. Шарль и Жульет Жирар не спеша шли к лифтам.

– Что наверху? – услышал я вопрос Карла.

– Все по-прежнему. Орудие убийства не найдено.

Непонятно, кто мог напасть на старика. Никто не заметил ничего подозрительного.

– Вам досталось от фараонов?

– Допрос еще не закончился.

Семнадцатый этаж.

Место смерти, раздражения, глубокого сожаления. Мюррей Кардью, осколок далекого прошлого, – кто мог покуситься на его жизнь? Мне вспомнились слова Шамбрэна о том, что старик мог бы стать величайшим шантажистом, если б захотел разбогатеть. Вдруг он все-таки решил свернуть на кривую дорожку?

Эта гипотеза могла рассматриваться наравне с другими.

Сейчас полиция занималась проработкой версий и набирала факты. Как я и сказал Карлу Нэверсу, орудия убийства в номере не нашли. Судебный медик предположил, что Кардью ударили рукоятью пистолета. Но его могли ударить и любым другим тяжелым предметом с гладкой поверхностью. Ночная дежурная по этажу не заметила ничего подозрительного. И лифтер не видел человека, смахивающего на убийцу, хотя кто знает, как может выглядеть убийца. Ничего не дали и поиски отпечатков пальцев.

Я оставался единственной ниточкой. Кардью посылал за мной, но, как выяснилось, мое имя не было первым, пришедшим ему в голову. Телефонистка коммутатора показала, что сначала он попытался связаться с Шамбрэном. Потерпев неудачу, попросил соединить его с номером посла Франции в "Валдорфе". Его превосходительство приехал в Нью-Йорк, чтобы принять участие в сессии Генеральной Ассамблеи ООН, а также открыть первое заседание Международной торговой комиссии. Но месье Делакру в номере не оказалось, и Мюррей Кардью попросил телефонистку найти меня, что она и сделала.

Но и я не мог сказать ничего вразумительного.

Лейтенант Харди внешне напоминал скорее недоумевающего защитника футбольной команды колледжа, чем сотрудника отдела убийств. Он вновь и вновь заставлял меня рассказывать о дневной беседе с Мюрреем Кардью.

– Неувязки в размещении гостей за столами – не причина для убийства, – говорил он. – Ну-ка повторите, что он сказал вам по телефону.

Я повторял раз, другой, третий… "Возникли неожиданные затруднения в связи с той маленькой проблемой, которую мы обсуждали с вами сегодня". Речь шла не о самом размещении приглашенных, но "о тех же самых лицах".

Что это означало? Я не имел ни малейшего понятия.

– С одной стороны, ему срочно понадобился Хаскелл, с другой – он собирался лечь спать, не дожидаясь Шамбрэна, – недоумевал Харди.

– Он – глубокий старик, – вступился за Мюррея Кардью Шамбрэн. – И склонен к старомодным выражениям.

"Неожиданные затруднения" могли заключаться в том, что он вспомнил о ком-то еще, кого мы забыли включить в список гостей. Или он мог найти ошибку в первоначальном плане.

Или оказалось, что у месье Делакру аллергия на рыбу. Это означало, что нужно срочно менять меню. Так что "неожиданное" могло означать многое.

Харди на это не клюнул, чем завоевал мое доверие.

– Я думаю, речь все же шла о чем-то более важном, – он нахмурился, как маленький ребенок, изучающий головоломку, – о том, что могли решить вы, Шамбрэн. Поэтому он и позвонил вам первому. Что-то мог сделать и посол Франции. Едва ли Кардью волновался из-за меню.

– Наверное, нет, – кивнул Шамбрэн. – Но все равно, лейтенант, я не представляю, ради чего он меня искал.

Разговор этот происходил в номере Мюррея Кардью после того, как его тело увезли в городской морг.

– Значит, дело касается тех людей, которых Кардью хотел посадить за разные столы. – Харди справился с записной книжкой. – Посла Франции и его жены, Майкла Дигби Салливана, принцессы Барагрейв и ее сестры, мисс Айлин Гровеснор, месье и мадам Жирар и месье Поля Бернарделя, который сейчас летит над Атлантикой. Не остается ничего другого, как побеседовать с каждым. Кто-нибудь из них остановился в отеле?

– Жирары и Салливан, – ответил Шамбрэн. – Забронирован номер и Бернарделю. Он должен приехать утром.

– Что ж, давайте начнем с тех, кто уже в отеле, – принял решение Харди.

– Но вам придется говорить с ними отдельно, – напомнил Шамбрэн. – Жирары и Салливан несовместимы.

С того момента события, происшедшие в "Бомонте", получили два толкования, хотя кое в чем и совпадавшие. Первое – полицейское, основанное на расследовании, проведенном неторопливым, но настойчивым лейтенантом Харди. Второе – касается людей, едва избежавших гибели, к которой вели их собственные чувства и страхи, и злая воля.

О расследовании Харди легко прочесть в подшивках газет.

Там есть все подробности об алиби и уликах, а также об усилиях полиции, пытавшейся предотвратить дальнейшие преступления.

Моя история, центральной фигурой которой стал Пьер Шамбрэн, полностью известна только мне. По просьбе Шамбрэна я вел подробные записи. Многие ключевые сцены прошли на моих глазах, о других я узнал от Шамбрэна и Диггера Салливана, который, возможно, более чем кто-либо представлял себе, что творит страх с людьми.

В половине второго ночи Диггера. Салливана в отеле не было, поэтому в кабинет Шамбрэна первыми пригласили Жираров.

Но пришел лишь Шарль Жирар.

– Моей жене нездоровится, она очень устала, – пояснил Шарль, входя в кабинет.

Шамбрэн представил его лейтенанту Харди и мне. Взгляд серых глаз уперся в меня. Я понял, что он вспомнил, где встречался со мной сегодня – в баре "Трапеция" с Салливаном, и причислил к друзьям последнего.

Шарль Жирар производил впечатление. Пронзительный взгляд, квадратная челюсть, волевое лицо, стройная, мускулистая фигура, – в суде он был, вероятно, опасным соперником. В дружеской компании он мог бы быть обаятельным собеседником. Но сейчас скорее напоминал прокурора.

По-английски Жирар говорил без малейшего акцента, и я предположил, что школу или колледж он окончил в Англии.

– Если вы вызвали меня в связи с попыткой ограбления нашего номера, я могу липа повторить, что все наши вещи на месте. Ничем не могу помочь и полагаю, что для вопросов вы могли бы найти более подходящее время.

– Просьба зайти ко мне не связана с дневным происшествием, месье, – ответил Шамбрэн. – По крайней мере мы так думаем. Сегодня вечером в отеле убили человека. Вы были знакомы с мистером Мюрреем Кардью?

– Никогда не слышал о нем, – без промедления ответил Жирар.

– Знала ли его ваша жена?

– Понятия не имею. Этот Кардью… его убили?

– Да.

– Как?

– Ударили по голове… чем-то тяжелым, – ответил Шамбрэн.

По голосу чувствовалось, что он злится.

– Повторяю, я никогда о нем не слышал. Мать моей жены – американка. Жульет проводила здесь гораздо больше времени, чем я. Возможно, она и знала Кардью, хотя мне об этом неизвестно, – его глаза сузились. – Он молод?

– Через месяц ему исполнилось бы восемьдесят, – ответил Шамбрэн.

Напряжение разом покинуло Жирара. Какой же он ревнивец, подумал я.

– Мы с женой провели вечер в компании месье Делакру, посла Франции. Были на концерте в Центре Линкольна, а затем поехали в ночной клуб. В отель вернулись примерно полчаса назад, – его серые глаза остановились на мне. – Мне кажется, мистер Хаскелл видел, как мы вошли.

Похоже, он ничего не упускал.

– Мы не интересуемся вашим алиби, месье, – заверил его Шамбрэн и рассказал об участии Кардью в предстоящей встрече Бернарделя, в том числе и о том, как старик предлагал рассадить гостей. Жирар слушал с каменным лицом.

– Но я уже дал понять месье Лакосту, секретарю посольства, что мы с женой не считаем необходимым нарушать этикет из-за личных отношений.

– Не в этом суть, месье, – покачал головой Шамбрэн. – Что мог узнать мистер Кардью об одном из вас настольковажное, что его тут же убили?

– Мне кажется, вы торопитесь с выводами, – возразил Жирар. – Где доказательства, что его убили именно по этой причине? Его мог убить тот же вор, что, по вашим словам, побывал у нас в номере. Мне неизвестны какие-либо секреты, связанные с моей женой, мною или кем-то еще, кто будет сидеть за столом посла на званом вечере в честь месье Бернарделя.

– Мы хотели бы узнать у вашей жены, знает ли она Кардью, – вмешался Харди.

– Повторяю, моя жена плохо себя чувствует. Она уже легла. Прошедший день утомил ее. Позвольте мне выяснить, знакома ли она с Кардью. Если да, то уверен, что она найдет в себе силы ответить на ваши вопросы. Если нет, я попрошу вас оставить ее в покое, по крайней мере до утра.

– Хорошо, – согласился Харди.

Жирар снял трубку телефона на столе Шамбрэна и попросил телефонистку соединить его со своим номером. Его грубый голос внезапно стал мягким и нежным. С женой он говорил по-французски, в голосе слышалась искренняя озабоченность.

Он упомянул фамилию Кардью. Затем положил трубку на рычаг.

– Моя жена никогда не слышала о Мюррее Кардью и ничем не может вам помочь.

– Тогда, если вы не возражаете, мы поговорим с ней утром, – принял решение Харди.

Едва он произнес эти слова, как открылась дверь, и в кабинет вошли Джерри Додд и Диггер Салливан.

– Мистер Салливан только сейчас появился в отеле, и я сразу попросил его… – Додд осекся, увидев Жирара.

Жирар и Салливан смотрели друг на друга. Салливан побледнел. Лицо Жирара, наоборот, стало пунцовым от злости.

Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но сдержался, двинулся к двери и остановился перед Салливаном.

– Предупреждаю вас, – его голос дрожал, – держитесь от нее подальше.

Глава 5

Жирар ушел, хлопнув дверью, а в кабинете повисла тяжелая тишина. Диггер Салливан полез в карман смокинга за пачкой сигарет. Его губы изогнулись в сухой улыбке.

– Да, неприятная встреча, – он чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся, прошел к столу Шамбрэна. – Я потрясен тем, что рассказал мне Додд. Бедный Кардью. Я хорошо знал его, хотя близко мы не сходились. Он долго жил за границей, – улыбка стала шире. – Сойтись близко мы и не могли, потому что мой отец был сыном ирландского революционера, мать – актрисой, ее папаша продавал гвозди и шурупы. С точки зрения Кардью, я принадлежал к простолюдинам. Да и об актрисах он был не слишком высокого мнения. Всегда щедрый, остроумный, хотя о многом предпочитал не говорить, зная, что подобные сведения тут же попадут в колонки светской хроники и причинят кому-то вред… Мне он нравился. И я пришел сказать, что не убивал его. Но алиби у меня нет. Во всяком случае, сейчас.

– Как это? – удивился Харди.

Диггер коротко взглянул на меня.

– Видите ли, я испытал потрясение… около шести вечера.

Мне хотелось побыть одному, подумать. Я сел в машину – в гараже отеля подтвердят мои слова – и поехал за город, в Коннектикут. Нигде не останавливался, ни с кем не говорил.

Но машина у меня заметная. Белый "феррари", спортивная модель. Ее наверняка видели на автостраде.

– Пока меня не интересует ваше алиби, – заметил Харди.

Шамбрэн вновь пересказал историю с рассаживанием гостей.

Диггер слушал внимательно, нахмурившись, не упуская ни единого слова.

– Когда я впервые услышал о возникших затруднениях, то сам предложил сесть за любой другой стол. Я вообще не хотел идти на этот чертов ужин и вчера вечером позвонил Бернарделю в Париж, но он заявил, что тогда я окажусь в еще более щекотливом положении, чем теперь.

– Почему? – спросил Харди.

– Мой дорогой друг, очень многие, в том числе и Жульет Жирар, думают, что ее отца убил я. Если не покажусь на торжественной встрече, кое-кто решит, что я струсил. Это меня как раз не волнует, но мое отсутствие могут расценить и так, будто Поль Бернардель попросил меня не приходить. А он этого не хочет. Не в его интересах давать повод к разговорам о том, что он, мол, изменил свое отношение ко мне. Как говорится, куда ни кинь – все клин.

– И вы не представляете себе, о чем Мюррей Кардью хотел поговорить с Шамбрэном?

– Не имею ни малейшего понятия. Вы думаете, его убили, чтобы заткнуть ему рот?

– Вполне возможно.

Глаза Диггера сузились.

– Да, возможно, – повторил он.

– Значит, вы ничем не можете нам помочь?

– Сейчас нет, лейтенант, – у Салливана дернулась щека. – Я хотел бы помочь. Мюррей имел полное право умереть своей смертью. Он никогда и мухи не обидел.

Харди покачал головой. Ни одной ниточки, за которую можно было бы ухватиться. Он повернулся к Шамбрэну.

– Я намерен съездить в "Валдорф" и побеседовать с послом.

Возможно, он знает, о чем хотел поговорить с ним Кардью. А Джерри пусть продолжит опрос служащих отеля. Вдруг кто-то что-нибудь да вспомнит.

– Я уже поговорил со многими, но безрезультатно, – ответил Додд. – Попробую еще раз.

Харди и Додд вышли из кабинета.

Я почувствовал, что Диггер Салливан хочет остаться с Шамбрэном наедине, и двинулся к двери.

– Подождите, Марк, – Шамбрэн подошел к комоду, где на электроплитке всегда грелся кофейник. Стоя спиной ко мне и Диггеру, он продолжил:

– Как я понимаю, вы готовы приоткрыть карты?

– Есть и такой вариант.

Шамбрэн повернулся к нам с маленькой чашечкой кофе в руках.

– Я следовал за вами с закрытыми глазами, доверившись вам, как поводырю, мистер Салливан, – он не сводил глаз с лица Диггера. – Далее это невозможно по ряду причин. Я не хочу таиться от Харди. Мне слишком часто приходится обращаться в полицию. Я не могу сидеть сложа руки, я должен искать убийцу Мюррея Кардью, который был моим другом. Не хочу ждать, пока появятся новые жертвы. Ясно?

– Яснее некуда.

Шамбрэн вернулся к столу, поставил чашечку на полированную поверхность.

– И теперь, если уж мне суждено хранить ваши секреты, мистер Салливан, я не хочу хранить их один. Я несу ответственность перед мистером Бэттлом, владельцем отеля, и перед тысячами людей, работающих и живущих в отеле. Если я затею с вами какую-то игру и со мной что-то случится, я хочу, чтобы мотивы, которыми я руководствовался, были известны не только нам обоим. И я готов выслушивать ваши признания только в присутствии Хаскелла. Если вас это не устроит, мистер Салливан, я верну сюда лейтенанта Харди, расскажу, что вас застали в номере Жирара и я позволил вам уйти безнаказанным, потому что я романтик и в своих действиях руководствуюсь главным образом чувствами, а не логикой.

Вот я и получил ответ на вопрос, занимавший меня и Додда: почему Салливан не понес наказания, хотя его и застигли на месте преступления. Шамбрэн руководствовался свойственным ему шестым чувством. Но был ли он до конца откровенен? Или выбрал такое объяснение специально для Салливана?

Салливан взглянул на меня и устало улыбнулся.

– Если я колеблюсь, то не потому, что не доверяю вам, Хаскелл; Могу я попробовать вашего кофе, Шамбрэн?

– Наливайте, пожалуйста. У меня кофе по-турецки.

– Выпью с удовольствием, – Салливан направился к комоду.

– Если не хотите, можете не принимать в этом участия, – обратился ко мне Шамбрэн.

– Вы – босс, – ответил я.

Диггер повернул голову.

– Будьте серьезней, Марк. Дело опасное. Как говорила одна старушка, то, чего не знаешь, тебе не повредит.

– Какая старушка? – переспросил я.

Диггер пожал плечами, сел в большое, обитое зеленой кожей кресло у стола Шамбрэна, поставил чашечку кофе на маленький столик, откинул голову и закрыл глаза.

– Следующий труп, который пронесут по вашим коридорам, скорее всего будет мой.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это предотвратить, – вставил Шамбрэн. – "Бомонт" не может себе этого позволить.

– Я – тоже, – Салливан махнул рукой в сторону чашечки кофе. – Я вовлечен в войну, которая началась в стране, являющейся родиной этого напитка. Там фермер выращивает мак и собирает семена, по существу – чистый опиум. Давайте проследим путь двадцати двух фунтов чистого опиума по ступеням экономики. Вы, господа, должны понимать экономику смерти Мюррея Кардью, моей и еще бог знает скольких людей.

Наш турецкий фермер продает двадцать два фунта опиума за пятьсот долларов. Превратить опиум в морфий-пустяк, но для дальнейшей переработки в героин требуются секретная лаборатория и опытный химик. На содержание и охрану лаборатории нужны деньги, химику надо платить гораздо больше, чем обычно платят химикам, он же рискует. К тому времени, когда химик превратит урожай нашего фермера в килограмм героина (это чуть больше двух фунтов), он уже стоит пять тысяч долларов.

Допустим, эта лаборатория находится во Франции. Оттуда килограмм героина направляется в Италию, ставшую штаб-квартирой крупнейших организаций, поставляющих наркотики на мировой рынок. Эти бизнесмены (а распространение наркотиков – огромный бизнес) посылают килограмм героина кораблем из Неаполя, Генуи или Палермо, или самолетом из римского аэропорта Фьюмичино в Нью-Йорк, где спрос на наркотики особенно велик. В доках Нью-Йорка наш килограмм героина стоит уже шестнадцать тысяч долларов.

Проходя через руки дельцов и "пушеров"[36], он превращается примерно в семьдесят тысяч доз, стоимостью пять долларов каждая. Простая математика показывает, что двадцать два фунта опиума, за которые наш фермер получил пятьсот долларов, теперь стоят триста пятьдесят тысяч долларов.

Большие деньги, не так ли?

Я и Шамбрэн промолчали.

– Федеральное бюро по борьбе с наркотиками полагает, что в США более сорока пяти тысяч наркоманов[37], – продолжал Диггер. – Двадцать долларов – необходимый минимум, который должен ежедневно тратить наркоман на героин. Многие тратят больше. Примерно пятьсот миллионов долларов (главным образом, украденных) попадает в карманы торговцев наркотиками. Это большое дело. Столь большое, что даже такого старика, как Кардью, прибьют без секундного колебания, если сочтут, что ему известно больше, чем следует. Та же участь может ждать некоего господина по фамилии Салливан, управляющего отелем Шамбрэна и молодого человека, который не верит афоризмам одной пожилой дамы.

Диггер пригубил кофе.

– Я затронул финансовый вопрос, чтобы вы поняли, что поставлено на карту: для руководителей этого бизнеса важно уничтожить любого, кто может хоть в чем-то помешать распространению белого порошка, несущего смерть и болезни тысячам людей. Уничтожить физически. Мюррея убили ударом по голове. Мне могут воткнуть в спину нож. Вас, Шамбрэн, скинуть с крыши вашего же отеля. А вы, Марк, вполне можете оказаться под колесами автомобиля на Мэдисон-авеню, – он допил кофе и поставил чашку на блюдце. – На вашем месте, Шамбрэн, я бы передал Майкла Дигби Салливана полиции, как обычного воришку. Вступив в игру на моей стороне, вы подвергнете себя огромному риску. Злодеи, которых я ищу, не коротают время в припортовых кафе Марселя или Нью-Йорка.

Они ходят в белых галстуках и смокингах, их женщины сверкают бриллиантами, и без них редко обходятся званые вечера.

Салливан замолчал и поднялся с кресла.

– А теперь, господа, позвольте откланяться.

– Сядьте, Салливан, – Шамбрэн все еще сверлил его взглядом. – Я, конечно, не хотел бы превращать "Бомонт" в стрелковый тир, но войны, как известно, бывают разные. Если торговцы наркотиками используют этот отель в качестве базы для своих грязных делишек, я, клянусь богом, не могу оставаться в стороне. Рассказывайте обо всем.

Диггер опустился в кресло.

– Я впутался в это дело примерно так же, как и вы.

Случайно. Стоял себе на перекрестке, никого не задевал и… на тебе, – он шумно выдохнул. – Мне, конечно, следовало бежать со всех ног.

– Но вы не убежали, – констатировал Шамбрэн.

– Нет, хотя следовало. И не потому, что боюсь. Просто я столкнулся с тем, от чего отказаться еще труднее, чем от наркотиков!

– Жульет Вальмон? – спросил Шамбрэн.

– Да, – кивнул Диггер. – Да, да, да!

По словам Салливана, все началось во время крупных международных шоссейных гонок на юге Франции. Автогонщик, которого он хорошо знал, техасец Эл Дженкинс, попал в аварию. Его отвезли во французскую больницу в крайне тяжелом состоянии. После гонки, в которой он финишировал вторым, Диггер навестил Дженкинса. Врач сказал, что шансы Дженкинса невелики. Чтобы снять боль, его кололи наркотиками. Диггер даже не понял, узнал ли его Дженкинс.

Но техасец оказался живучим. День сменялся днем, и даже врачи начали верить, что он выкарабкается. Диггер регулярно навещал его. К концу второй недели Дженкинс уже мог сидеть в инвалидной коляске, и анализы показывали, что дело идет на поправку. Но с Дженкинсом что-то творилось. Чем крепче он становился физически, тем сильнее нервничал.

Наконец он не выдержал и во всем признался Диггеру. Он сидел на игле – не мог обойтись без героина. Так как ему становилось лучше, врачи перестали колоть ему морфий, и у него начались "ломки". Он умолял Диггера принести ему героин, без которого он уже не мог жить, сказал, что покончит с собой, если не получит наркотик в течение ближайших двадцати четырех часов.

– В такой ситуации можно проявить добропорядочность, показать, сколь высоки твои моральные устои, – продолжал Салливан, – и отделаться пустыми фразами, вроде "улыбайся и терпи". Но сначала надо представить, какие муки испытывает человек, лишенный наркотика. Я успокаивал Дженкинса и даже позволил ему сообщить мне фамилию человека, который мог дать ему героин. Меня как громом поразило. Распространителем наркотиков оказался Лангло, старший механик команды Бернарделя, знакомый мне по многим гонкам. Я пообещал Дженкинсу помочь ему и подумал, что на моем обещании он продержится еще день.

Потом я разыскал врача, знавшего, что Эл Дженкинс – наркоман. Он искренне сочувствовал Элу, но ничего не мог поделать. Наркотики выписывались только с ведома начальства. Заведующий отделением терпеть не мог наркоманов и считал, что их может вылечить только сила воли. Врач сказал мне, что закроет глаза на мою помощь Элу: "У вашего Дженкинса еще будет время перебороть эту пагубную привычку.

А сейчас главное для него – оправиться от последствий аварии".

Диггер отправился к Лангло и после долгих уговоров получил от него то, что требовалось Элу Дженкинсу.

– Лангло особо и не боялся, – отметил Салливан. – Во Франции наркомании не придают особого значения. По официальной статистике во всей стране лишь три сотни наркоманов. Вот почему во Франции и расплодились те секретные лаборатории, о которых я говорил. Конечно, полиция сотрудничает с Интерполом и Федеральным бюро по борьбе с наркотиками. Раз в год они громят какую-нибудь лабораторию. Но не ведут, как мы, постоянный учет распространителей наркотиков и не следят за ними. Этот Лангло обслуживал многих спортсменов из разных стран, да и туристов тоже. Эл частенько пользовался его услугами.

Поэтому, поломавшись для виду, Лангло дал мне героин и шприц, с которыми я вернулся в больницу. – Лицо Салливана закаменело. – Эл умер раньше. Прыгнул вниз с десятого этажа больницы, когда медицинская сестра отвернулась на мгновение.

Диггер заерзал в кресле.

– Вот тогда что-то случилось со мной. Эла погубили Лангло и такие, как он. Вы понимаете, он не оказывал Элу услугу, снабжая его героином. Я щедро заплатил за него.

Диггер не был ни французом по происхождению, ни французским гражданином. Он не хотел ввязываться в эту историю, но чувствовал, что должен остановить Лангло.

Поэтому он пошел к Полю Бернарделю, боссу Лангло и своему давнему другу. Бернардель изумился, узнав, чем занимается его старший механик. Он и Диггер поехали в ангар, где Лангло колдовал над гоночными машинами Бернарделя. Но опоздали. Лангло лежал в ангаре с пулей в голове. Убийцу никто не видел.

– В течение нескольких часов два человека ушли в мир иной. Оба – мелкая рыбешка. Один – наркоман, другой – "пушер". Не знаю почему, но я кипел от ярости. Я чувствовал, что Эл умер такой же насильственной смертью, что и Лангло.

Бернардель знал об этом куда больше меня. Он рассказал, сколь выгодна торговля наркотиками и о секретных лабораториях. Более того, ходили упорные слухи, что торговлей наркотиками занялась ОАС, чтобы на вырученные деньги покупать оружие и снаряжение, необходимые для борьбы с голлистами. Рынок США мог принести миллионы долларов. Я, можно сказать, вступил в борьбу за спасение своей страны.

Бернардель предложил познакомить меня с человеком, который серьезно занимался этой проблемой. Им оказался Жорж Вальмон, убежденный сторонник де Голля. Вальмон пытался перекрыть каналы, по которым оасовцы доставляли наркотики в США. Делал он это не из любви к людям, которые могли превратиться в наркоманов, а для того, чтобы лишить ОАС источника средств на приобретение оружия. И я… я поехал к полковнику Вальмону. Он тепло встретил меня и представил дочери, Жульет.

Жульет Вальмон, полуфранцуженка, полуамериканка, произвела на Диггера неотразимое впечатление. Он встречался со многими женщинами, но ни разу ему в голову не приходила мысль, что пора бы и жениться.

– Впервые увидев Жульет, я понял, что мы не расстанемся до конца наших дней. Наверное, мои слова покажутся вам самоуверенными, но то же самое почувствовала и Жульет. Мы влюбились друг в друга. Раз и навсегда. Оставалась лишь одна загвоздка – ее привязанность к отцу. Она не хотела оставлять его одного. Полковник жил под страхом смерти. За ним охотились террористы ОАС, объединившиеся с безжалостными торговцами наркотиками. Мне нравился Жорж Вальмон, и не только потому, что благодаря ему на свет появилось такое чудо, как Жульет. Если он хотел бороться с террористами, я был готов помочь. Можете представить мое состояние.

Как выяснилось, Диггер действительно мог помочь Вальмону.

Кто-то должен был занять место Лангло, чтобы снабжать наркотиками автогонщиков и болельщиков, приезжающих из других стран. Если бы Диггер, сам автогонщик, вышел на этого человека, от него потянулась бы ниточка к боссам преступного мира, за которыми и охотился полковник Вальмон.

Поручение было опасным, но Диггер с энтузиазмом взялся за дело. Тем более что участие в борьбе с террористами позволяло ему часто видеться с Жульет, они сражались по одну сторону баррикад, все лучше узнавая друг друга. Поиски ни к чему не привели, хотя им помогал Поль Бернардель, да и секретные агенты полковника Вальмона также старались изо всех сил.

Месяц спустя полковника Вальмона попытались убрать. Он ехал в машине по Елисейским полям, когда, словно в гангстерском фильме, с ними поравнялась другая машина, и ее пассажиры открыли огонь из автоматов. То ли шофер оказался героем, то ли Вальмону просто повезло, но его машина резко повернула вправо, врезалась в дерево и перевернулась. Шофер погиб, а Вальмон, оказавшись под машиной, остался невредим.

Не вызывало сомнений, что террористы на этом не остановятся. Делакру, тогда министр юстиции, Бернардель и Шарль Жирар, старший прокурор в ведомстве Делакру, умоляли Вальмона покинуть Францию или хотя бы уехать из Парижа.

Вальмон отказался, чувствуя, что цель близка, и скоро он сможет назвать имена тех, кто продает наркотики, добывая оружие террористам, и ушел в подполье. Никто, в том числе Делакру, Бернардель и Жирар, не знали, где он прячется.

Секретом маленькой квартирки на Левом Берегу Вальмон поделился только с одним человеком – Диггером.

– Он мог выбрать любого из полудюжины доверенных агентов, – пояснил Салливан. – Но выбрал меня. Конечно, он знал, что я не подведу, но решающим фактором стала наша любовь с Жульет, он не хотел разлучать нас. Итак, я знал, где находится квартира, и выполнял обязанности курьера, приносил донесения и уносил записки с заданиями другим агентам. Я действовал по законам конспирации. Никогда не подъезжал к дому, где поселился Вальмон, на своей машине. И вообще изображал другого человека: то рабочего, то кондуктора автобуса. Однажды явился в солдатской форме. Насколько мне известно, я ни разу не привел за собой хвоста.

Боялся Вальмон только одного: как бы в высшем эшелоне власти, среди тех, кому он полностью доверял, не оказалось человека, связанного с террористами и торговцами наркотиками. Конкретных поводов для подозрений у него не было, но в прошлом такое случалось, да и теперь многие ловушки, расставленные им, не приносили успеха. Словно враг всегда опережал его на один шаг. Только я пользовался абсолютным доверием Вальмона. Меня не интересовала внутренняя политика Франции. Я не нуждался в деньгах. И любил Жульет.

Однажды, в тот самый день, в моем номере раздался телефонный звонок. Звонил Вальмон. Нервный, взбудораженный. Он сказал, что наконец-то раскрыл личность этого высокопоставленного предателя. Кроме того, он опасался, что террористы вот-вот установят, где он скрывается, и спросил, не могу ли я приехать немедленно и увезти Жульет в какое-нибудь безопасное место.

Переодеваться не было времени. Пришлось ехать в открытую.

Я подъехал в своей машине к подъезду. Вальмон жил на четвертом этаже. Когда я поднялся на второй, загремели выстрелы. Я буквально взлетел на четвертый этаж и вышиб запертую входную дверь. Вальмон лежал на полу, иссеченный автоматной очередью. Я метнулся к открытому окну у пожарной лестницы. Какой-то мужчина как раз спрыгнул с нее во двор.

Его ждал маленький черный "пежо". Я понял, что уже ничем не помогу полковнику. Оставалась возможность догнать "пежо" и не дать террористу уйти. Слава богу, подумал я, что Жульет не было дома, сбежал по ступенькам, вскочил в машину и сорвался с места, естественно, не подозревая о том, что Жульет, торопясь домой, видела меня.

Улицы в том районе я знал как свои пять пальцев. Мне часто приходилось кружить по ним, прежде чем подойти к дому Вальмона. Однако мои поиски не увенчались успехом. "Пежо" как сквозь землю провалился. Через полчаса или около этого я сдался и решил уже вернуться на место преступления. Но тут заметил, что нахожусь рядом с административным корпусом автокомпании Бернарделя. Я подумал, что его необходимо поставить в известность, оставил машину у тротуара и поднялся к нему.

Бернардель сидел белый как полотно. Ему уже сообщили о случившемся. Мало того, сказали, что Жульет видела, как я выбегал из подъезда, и полиция уже ищет меня.

Я полагал, что мне нужно вернуться в квартиру Вальмона.

Жульет не могла мне не поверить. А улики лишь подтвердили бы мою правоту. Бернардель, однако, придерживался другого мнения.

Террористы и торговцы наркотиками приложили бы все силы, чтобы отвести от себя подозрения в убийстве полковника Вальмона. И в лице Жульет они получили идеального свидетеля. Она видела меня выбегавшим из подъезда. Вальмон шел по следу наркомафии. Вот ему и рассказали, что я купил у Лангло героин для Эла Дженкинса. Вальмон клюнул, за что и поплатился собственной жизнью. Выходило, что виновным окажусь я. И снять меня с крючка могло только стопроцентное алиби, – Диггер глубоко вздохнул. – Я попытался поговорить с Жульет по телефону, но связаться с ней не удалось. И я решил, что смогу все объяснить на другой день.

Мы уехали в поместье Бернарделя на его машине. Там не было ни слуг, ни соседей. На следующее утро вернулись в Париж, и я сдался полиции, – Диггер встал. – Хочется выпить, – он подошел к бару, плеснул себе виски и выпил его неразбавленным.

– Я знаю, что вы читали газетные отчеты тех дней. Они далеко не полные. О первых часах вообще нет речи. Жульет разительно переменилась. Едва я обращался к ней, она начинала кричать. А главным моим врагом стал Шарль Жирар.

Мы с ним встречались раз или два. Я знал, что он меня недолюбливает. А на Жульет он всегда смотрел, как голодный волк на кусок мяса. Может, он и стремился найти убийцу, но мне показалось, что тогда ему более всего хотелось устранить соперника, претендующего на руку и сердце Жульет.

Жирар выслушал нас, но не поверил ни единому нашему слову, не поверил или не захотел поверить. Ему уже все было ясно. Как и предугадал Бернардель, он знал о моей связи с Лангло и Элом Дженкинсом и не допускал мысли, что я хотел помочь другу. Обвинил меня в распространении наркотиков.

Предположил, что я обвел Бернарделя вокруг пальца, чтобы с его помощью сблизиться с полковником Вальмоном, самым опасным врагом наркомафии. Документально доказал, что, после того как я стал работать на Вальмона, пять или шесть расставленных ловушек остались пустыми. Кто-то, пользующийся полным доверием полковника, выдавал его секреты. Жирар заявил, что секреты выдавал я. Он обвинил меня в том, что я использовал Жульет. В свое последнее утро Вальмон сказал Жульет, что догадался, кто из высокопоставленных деятелей сотрудничает с торговцами наркотиками. Имя он не назвал, опасаясь за ее жизнь, но собирался назвать его мне. Жирар предположил, что Вальмон действительно назвал это имя, и мне не осталось ничего другого, как убить его, чтобы никто не узнал пособника террористов и торговцев наркотиками. Он сказал, что я вновь обманул Бернарделя и убедил его подтвердить мое алиби.

Объяснил и причину, по которой Бернардель помогает мне: тот верил, что я сражаюсь на его стороне.

Диггер коротко рассмеялся.

– Несколько минут чаши весов колебались. Я видел, что Бернардель потрясен. Версия –Жирара могла соответствовать действительности. Я мог лгать ему с самого начала. Мог распространять наркотики. Мог использовать его, чтобы войти в контакт с Вальмоном и Жульет. Мог убить полковника, узнав, что тот вышел на человека, прикрывающего торговцев наркотиками… Бернардель знал, что я в курсе замыслов полковника, что побывал в квартире Вальмона в то утро, когда его убили. Трудно сказать, как поступил бы я, окажись на его месте. Возможно, бросил бы на съедение волкам. И когда его спросили напрямик, не выдумка ли эта история с алиби, я почти не сомневался, что Бернардель во всем признается. Но он ответил: "Это не история, это – факт".

Диггер поставил пустой бокал рядом с бутылкой виски.

– Едва ли Жирар или кто-то из полицейских поверили Бернарделю. Жульет не поверила наверняка. Но Бернардель занимал такое положение в правительственной иерархии, что его слово не вызывало сомнений у власть имущих. Не знаю, что происходило за закрытыми дверями, но Бернардель убедил своих собеседников в моей невиновности. Допускаю даже, что он поделился с ними своими сомнениями, но все равно убедил отпустить меня, чтобы потом я вывел их на крупных дельцов.

Однако главное для меня заключалось в том, что у Жульет никаких сомнений не было. Она уверовала, что я лгал ей с самого начала, просто использовал ее, чтобы шпионить за отцом. Я не смог встретиться с ней наедине, поговорить, объясниться. Жирар стал ее защитником, всячески оберегал ее от меня, внушал, что я – предатель. И в конце концов добился своего… женился на Жульет.

Диггер замолчал. Минуту спустя, видя, что продолжения не будет, Шамбрэн задал ему вопрос:

– Но оставшись с вами наедине, Бернардель наверняка изложил свою истинную позицию?

– О, он снова и снова заверял меня, что ни на секунду не сомневается, но посоветовал на некоторое время уехать из Франции, так как не гарантировал моей безопасности. Черт, они не могли гарантировать безопасность даже своему президенту. Я же не хотел уезжать.

– Почему?

– Мой дорогой друг, – улыбнулся Диггер, – у меня оставался один шанс помириться с Жульет-найти настоящего убийцу ее отца, мужчину, который спустился по пожарной лестнице и уехал в "пежо".

– Вы думаете, что узнаете его, увидев вновь?

– Едва ли. Я видел его только со спины. Но в одиночку я бы не справился. Рассчитывать на помощь французских правоохранительных органов не приходилось. Они относились ко мне с нескрываемым подозрением. Через моего друга я вышел на одного из руководителей Интерпола, Международной организации уголовной полиции. Ее штаб-квартира располагалась на тихой улочке Поль Валери в центре Парижа.

Не знаю, что вам известно об Интерполе, но это не полиция в привычном смысле слова. Это – коммуникационный центр, связывающий шестьдесят с лишним стран на всех континентах.

У Интерпола есть средства радиосвязи, архивы. В них хранятся сведения о десятках и сотнях тысяч преступников, их имена, клички, приметы, отпечатки пальцев. Члены Интерпола постоянно извещают штаб-квартиру, если в поле их зрения попадает кто-то из известных преступников. Так что, если полиция Нью-Йорка хочет побеседовать с контрабандистом, орудующим на международном уровне, она связывается с неприметным домом на улице Поль Валери и, скорее всего, получает точную информацию о том, где находится нужный ей человек.

Я попросил подготовить мне список торговцев наркотиками, оперирующих во Франции. Список я получил не слишком длинный, и он не оправдал моих ожиданий. Убийц среди них не было. Они только торговали наркотиками, проявляя при этом чудеса изворотливости. Кое-кого ловили за руку, сажали в тюрьму, они выходили на свободу и вновь принимались за старое. Как я уже говорил, за торговлю наркотиками во Франции карали не слишком строго. Сотрудник Интерпола предположил, что разыскиваемый мною убийца – скорее всего, оасовский террорист и не значится в их архивах. Досье на таких людей хранятся в Разведывательном управлении французской армии. Там мне мило улыбнулись, поговорили со мной о погоде и выпроводили за дверь.

Лишь тогда я узнал, что единственной силой, противостоящей международной торговле наркотиками, является Федеральное бюро по борьбе с распространением наркотиков.

Как обычно, американцы узнают о том, что делается у них в стране, только за границей. Федеральное бюро направляло агентов в помощь полиции других стран, чтобы отсечь производителей наркотиков от рынка сбыта. Римское отделение бюро ежегодно прилагало руку к аресту шестидесяти или семидесяти отъявленных преступников. Мне удалось войти в контакт с одним из лучших агентов. Не сразу, но он поверил мне. Когда же он высказал некоторые догадки, волосы у меня встали дыбом. Агент, звали его Сэм Лоринг, держал постоянную связь с полковником Вальмоном. Как я уже говорил, Вальмон подозревал, что кто-то из высокопоставленных государственных деятелей Франции помогает торговцам наркотиками и террористам ОАС. Список подозреваемых он передал Лорингу. В нем значилось семь фамилий. Обладателей четырех я знал лично.

Список начинался с Поля Бернарделя, моего друга и защитника. Ему первому я рассказал о Лангло, и он без труда мог устроить так, чтобы механика убили до нашего приезда.

Мой друг, который свел меня с Вальмоном, знал, что я расскажу ему услышанное от полковника. Далее следовали месье Жак Делакру, тогда министр юстиции, теперь – посол, Шарль Жирар и Макс Кролл. Он управлял заводом Бернарделя в ФРГ, и я часто встречался с ним на различных автогонках.

– Кролл сейчас в отеле, – заметил я.

– Знаю. И это только начало, – продолжал Диггер, – потому что заседания Международной торговой комиссии, и у меня есть основания это утверждать, используются как ширма для встречи главных фигур заговора против де Голля. Мы обговаривали это с Лорингом. Поначалу я тоже сомневался, все-таки многие из этих людей не раз доказывали свою преданность президенту Франции. Лоринг ответил мне, что на этот раз ставки слишком высоки. И дело не только в деньгах, хотя прибыль может исчисляться миллионами. Речь идет о захвате власти во Франции. На деньги они могли и не поддаться. Но устояли ли перед таким искушением, как неограниченная власть?

– С тех пор прошло более двух лет, – заметил Шамбрэн.

– Менее месяца назад террористы вновь попытались убить де Голля. И я задал себе эти вопросы. Четверо из списка Лоринга собрались под вашей крышей, Шамбрэн. На торжественной встрече Бернарделя может появиться еще кое-кто. Может, "Бомонт" превращается в центр преступного мира? Вдруг кто-то из них возглавляет заговор против де Голля? И кто ответствен за смерть полковника Вальмона? – его кулак опустился на подлокотник кресла. – Более всего меня заботит ответ на последний вопрос. Я хочу принести Жульет голову убийцы ее отца.

– Даже если это будет голова ее мужа? – спросил Шамбрэн.

– Вчера она заговорила со мной, – Салливан словно не услышал вопроса. – Заговорила после всего, что произошло.

Она просила о помощи. Марк это слышал.

– Какой помощи? – нахмурился Шамбрэн.

– Если б я знал, – Салливан закрыл лицо руками.

Шамбрэн закурил, выпустил струю дыма.

– Что вы искали в номере Жираров?

– Я говорил вам – полевые мины, – рот Диггера изогнулся в сухой улыбке. – Жирар, Бернардель, Кролл, Делакру. Один из них наверняка возглавляет заговор. И заседание Международной торговой комиссии прикроет переговоры заговорщиков с торговцами наркотиками в этой стране. Я думаю, из рук в руки перейдут крупные суммы, достаточные для того, чтобы финансировать политический переворот во Франции.

И у кого-то должны храниться имена, адреса, телефоны, графики встреч. Жирар приехал первым. Я рассчитывал найти эти сведения у него в номере.

– Ваш следующий шаг?

Диггер рассмеялся.

– Я – близкий друг Поля Бернарделя. Буду его гостем на торжественной встрече в субботу. Буду всюду сопровождать его следующие несколько дней. И… жадно ловить каждое слово, кто бы его ни произнес.

Шамбрэн встал, прошелся по кабинету.

– Вы рассказали нам удивительную историю, мистер Салливан. Я сочувствую тому, что пришлось вам пережить.

Мне не раз приходилось видеть, к чему приводят наркотики, и меня тревожит, что все больше людей попадает в сети торговцев этим зельем. Но я хочу, чтобы вы ясно поняли мою позицию. Де Голля могут свергнуть. Во Франции могут прийти к власти военные. Мне до этого нет дела. Да и вам, думаю, тоже. Вы хотите оправдаться перед Жульет Жирар, а я хочу найти убийцу Мюррея Кардью. И хочу, чтобы в моем отеле царили мир и спокойствие. Если дороги, ведущие к нашим целям, совпадут, будем работать рука об руку. Если нет – извините, я пойду своей, не обращая внимания на ваши любовные отношения или судьбу Французской республики, – он засмеялся и затушил окурок в серебряной пепельнице. – Наверное, звучит высокопарно, но суть передана точно.

ЧАСТЬ II

Глава 1

Возможно, Шамбрэн уснул после нашей беседы. Не знаю.

Кто-то, кажется, Джерри Додд, говорил, что Шамбрэн, как лошадь, может спать стоя и с открытыми глазами. В четыре утра он предложил мне отдохнуть, так как наступающий день сулил немалую суматоху. Сообщения для прессы о подробностях смерти Мюррея Кардью, допросы лейтенанта Харди и помощника окружного прокурора, да еще прибытие Поля Бернарделя и его свиты из международного аэропорта Кеннеди…

Как в тумане, я поднялся к себе. В голове все перемешалось. Я с трудом переваривал историю Салливана.

Уж, конечно, борьба с международным наркобизнесом или сохранение политического равновесия во Франции не входили в круг моих обязанностей как пресс-секретаря "Бомонта". Меня заботило лишь то обстоятельство, что по нашим коридорам не оставляя следов, ходил убийца. Именно на это указал Шамбрэн, прежде чем выпроводить меня из кабинета.

– Наркотиками должно заниматься Федеральное бюро, Марк.

А французской политикой – политики Франции. Но мы не можем забывать ни о первом, ни о втором, потому что факторы определяют происходящее. Когда речь идет о ревности, мести или жадности, человек не один раз подумает, прежде чем пойдет на убийство. В нашем же случае этого ждать не приходится. Если вы что-то услышите, о чем-то догадаетесь, кого-то заподозрите, немедленно приходите ко мне. Я доверяю себе и доверяю вам. Больше никому.

– Благодарю.

– Почти каждый человек покупается, Марк. Эта свора, торговцы наркотиками и террористы, могут заплатить любую цену.

– Но они не стали покупать Кардью, – заметил я. – Не оставили ему возможности выбора.

– Вот это меня и пугает. У кого-то хватило ума понять, что Мюррей Кардью, на банковском счету которого нет ни цента, не продается. И этот кто-то прекрасно разбирается в чувствах Салливана, да и нас, похоже, знает неплохо. Они готовы на все, могут заплатить любые деньги, и человеческая жизнь для них – пустяк. Поэтому не думайте, что это – игра, и ловкий ход может заставить их отступить. Они не отступят.

Слишком велик приз, который ждет их в случае победы.

Не так-то легко засыпать с мыслями обо всем этом, но мне удалось заснуть.

А потом начался новый день. Чего нет в "Бомонте", так это газеты. Отелю она не нужна. Диггер Салливан сказал, что будет ловить каждое слово. На следующее утро "Бомонт" гудел от разговоров. Должно быть, все тысяча двести служащих отеля, от коридорных и посудомоек до личного секретаря Шамбрэна, мисс Руйсдэйл, охранявшей вход в его кабинет от незваных гостей, обсуждали случившееся. Я понял это, когда около девяти утра вошел в свою приемную.

– Хороший сегодня денек, – произнес лифтер, доставивший меня на четвертый этаж. Как он ждал, что я хоть чем-то поделюсь с ним! Но я промолчал.

Шелда Мэйсон, моя красавица секретарша, обычно опаздывала на работу. На этот раз она пришла раньше и встала из-за стола, едва я появился в приемной.

– Говорить ты не можешь, так?

– Нет, во всяком случае, о том, что тебя интересует.

– А что насчет мистера Кардью?

– О чем ты?

– У меня на столе его гостевая карточка. Ни родственников, ни счета в банке, ни адвоката. Кто позаботится о нем?

– В каком смысле?

– Похороны. Церемония прощания. Старики, что не выходят из "Спартанца", наверняка захотят проводить его в последний путь.

– Шамбрэн заботился о нем много лет, – ответил я. – Полагаю, он все устроит.

– Можно мне спросить у него, не могу ли я чем-нибудь помочь. Мне нравился мистер Кардью. Благодаря ему я убедилась, что мир, описанный сестрами Бронте, когда-то действительно существовал. Мне хотелось бы что-нибудь для него сделать. Что выяснила полиция?

– В четыре утра, когда я отправился спать, расследование еще не дало никаких результатов. А с Шамбрэном поговори.

Думаю, он обрадуется, если ты поможешь ему в этом деле.

– А что нам уготовано на сегодня?

– Около одиннадцати прибывает из аэропорта Поль Бернардель. Я должен сидеть у телефона. Мне скажут, желает он пышной встречи или нет. А у тебя показ мод в "Зеленой комнате".

От одного упоминания фамилии Бернарделя у меня по коже побежали мурашки. В списке подозреваемых, составленном Салливаном, он занимал первую строку.

– Чуть не забыла, тебя же ждут, – воскликнула Шелда. – Месье Лакост, секретарь посла Франции. Ранняя пташка. Он уже четверть часа в кабинете.

Жан Лакост меня удивил. Именно он настаивал на том, чтобы Бернардель, Салливан и Жирары оказались за одним столом. Со слов Мюррея Кардью я представлял его грубым солдафоном, но увидел изнеженного гомосексуалиста.

– Мистер Хаскелл? – спросил он, едва я переступил порог.

– Извините, что пришел так рано, но у меня к вам неотложное дело.

Идеальное английское произношение. Темно-синий костюм, слишком узкие брюки, подложенные плечи. Ботинки из темно-синей кожи. Черные, прилизанные волосы. Маленький рот, губы бантиком.

– В "Валдорфе" все просто потрясены. Вы, вероятно, знаете, что мистер Кардью был близким другом месье Делакру.

– Кажется, в прошлом они часто играли в шахматы, – вставил я.

– Сражались! Месье Делакру относился к старому джентльмену с глубокой симпатией, поэтому ужасно расстроился. Ужасно. Он приехал бы сюда, если б дипломатический протокол не требовал его присутствия в аэропорту. Он должен встречать месье Бернарделя. А меня попросили узнать у вас, не нужна ли какая помощь в организации похорон.

– Этот вопрос лучше задать мистеру Шамбрэну. Мне кажется, о похоронах еще не думали. Тело отправлено на медицинскую экспертизу.

– Как жаль. Такое потрясение, – бегающие черные глазки Лакоста впервые уперлись в меня. – Полиция что-нибудь нашла?

– Я не слышал.

– Разумеется, вы не вправе рассказывать все, что вам известно.

– Я действительно не могу сказать вам ничего нового.

– Должно быть, я один из последних людей, кто говорил с ним. Вы знаете, что он позвонил послу за несколько минут до смерти?

– Да, мне это известно.

– Он хотел поговорить с послом, но месье и мадам Делакру уехали на концерт вместе с месье и мадам Жирар. Они живут в вашем отеле.

– Я знаю. Сегодня у меня трудный день, месье Лакост.

Вы, кажется, пришли ко мне по какому-то делу?

– Да, да. Речь пойдет о званом вечере в честь месье Бернарделя, намеченном на субботу. Мы с мистером Кардью составили список гостей и распределили их по столам в соответствии с дипломатическим протоколом. Теперь все эти заботы легли на меня. Мистер Кардью готовил окончательный вариант и говорил мне, что контроль за подготовкой карточек с фамилиями гостей и посадочных листов возложен на вас. Он успел передать вам эти листы?

– Нет, – ответил я. – Вчера мы говорили с мистером Кардью о посадочных листах, но он мне их не передал.

Лакост взмахнул ухоженными руками, изображая отчаяние.

– Где же я их теперь возьму? Полиция, должно быть, наложила руку на все вещи мистера Кардью.

– Так ли велика беда, мистер Лакост? У вас же есть экземпляр списка приглашенных.

– Есть. Но их же надо рассадить! – Лакост покачал головой. – Никто не мог справиться с этим лучше мистера Кардью. Как вы думаете, полиция разрешит мне взглянуть на его черновики? Они же не имеют никакого отношения к убийству? Я хочу сказать, дорогой мистер Хаскелл, едва ли в размещении гостей за столами кроется мотив убийства.

– Попробую вам помочь, но ничего не обещаю, – ответил я.

– Мне следовало вспомнить об этом вчера ночью, когда полиция беседовала со мной, но меня так расстроило известие о смерти мистера Кардью! И я старался вспомнить, что он сказал по телефону.

Я постарался ничем не выразить своего любопытства.

– Вроде бы не сказал ничего особенного. Спросил месье Делакру. Я ответил, что посол на концерте, а потом, – возможно, заедет в ночной клуб. Мистер Кардью… Он был очень возбужден.

– Той ночью удача отвернулась от него, – заметил я. – Сначала он пытался связаться с нашим управляющим, мистером Шамбрэном, но тот уехал в театр. Потом позвонил послу, но и его не оказалось на месте. Тогда нашел меня, но мне не удалось сразу подняться к нему в номер. Если б я пришел на десять минут раньше…

Черные глаза вновь уперлись в меня.И я начал понимать, что секретарь посла не так прост, как могло показаться с первого взгляда.

– Он так и не сказал вам, что его беспокоило?

– Нет. Он просто попросил меня зайти к нему в номер.

Я пришел слишком поздно…

– Не смею больше отнимать у вас время, – Лакост двинулся к двери. – Но я буду у вас в вечном долгу, если добудете мне черновик посадочного листа. Вы понимаете, званого ужина никто не отменял.

Он кивнул на прощание и вышел. На моем столе звякнул телефон, и я снял трубку.

– С вами хочет поговорить господин Кролл, – сообщила Шелда.

– Предложи господину пройти в кабинет, – ответил я и подумал, не остался ли Кролл у Лили Дориш на всю ночь.

– Мистер Хаскелл? – каждое слово звонким эхом отдавалось от стен. – Как я понимаю, вы – пресс-секретарь отеля.

– Совершенно верно, сэр.

– Я хотел бы уладить с вами некоторые вопросы, – как и Лили Дориш, Кролл не делал различия между служащими отеля, будь то пресс-секретарь или коридорный.

– Улаживайте, мистер Кролл, – не слишком вежливо ответил я.

– Скоро сюда прибудет месье Бернардель. В аэропорту он встретился с журналистами, но хочет, чтобы в отеле их не было. Из машины он поднимется в свой номер. Никаких репортеров. Никаких фотографов. Никаких сообщений о его приходах и уходах. Ни сегодня, ни в будущем, без личного одобрения месье Бернарделя. Я выразился достаточно ясно?

– Достаточно, мистер Кролл.

– Останется только сожалеть, если отель попытается использовать месье Бернарделя как свою рекламу.

– Вы выразились достаточно ясно, сэр.

– Надеюсь на это. – И все. Ни "благодарю", ни "до свидания".

Я вышел в приемную и перепоручил Шелде решение всех текущих вопросов. Мне надо было переговорить с Шамбрэном.

Шамбрэн был не один, но мисс Руйсдэйл пригласила меня в кабинет. Он сидел за столом, свеженький, как огурчик, словно спал не меньше двенадцати часов. Перед ним дымилась чашечка кофе по-турецки.

Беседовал он с миссис Вейч, нашей старшей телефонисткой, и шустрой рыжеволосой Джейн Придль, одной из ее подчиненных.

От наших телефонисток требовалось не только мастерство, но и умение держать язык за зубами. Примерно восемьдесят процентов гостей "Бомонта" обманывали своих мужей или жен, так что телефонисткам, сидящим на коммутаторе, приходилось слышать многое, не предназначавшееся для чужих ушей. Но миссис Вейч и ее девушки не допускали ошибок. Во всяком случае, жалоб на их работу не поступало.

Во взгляде Шамбрэна я почувствовал симпатию. Должно быть, мой вид не оставлял сомнений в том, что выспаться мне не удалось. Я поздоровался с миссис Вейч и Джейн Придль.

– Миссис Вейч пришла ко мне с интересным известием, Марк.

Миссис Вейч, не могли бы вы и Джейн повторить все с самого начала?

– Не знаю, знакомы ли вы с нашей системой, мистер Хаскелл. Две наши девушки соединяют гостей отеля с городом, и две – город с отелем. У первых есть блокноты, в которые они записывают номера телефонов, продиктованные гостями.

Затем они набирают эти номера и, если абонент на другом конце провода берет трубку, соединяют его с нашим постояльцем. После этого листок вырывается из блокнота и кладется в проволочную корзинку. Старшая телефонистка (днем – я, ночью – миссис Кайли) через регулярные промежутки обходит девушек и собирает листки. Листки регистрируются, и стоимость разговора вносится в счет. Какое-то время мы храним эти записи, на случай, если у гостя возникнут претензии. Если разговор междугородный, на листке сразу отмечается его продолжительность.

– Очень эффективная система, – прокомментировал я.

Миссис Вейч довольно улыбнулась.

– Джейн работала в ночь, а утром, прочитав газету, сразу пришла ко мне.

– Я очень огорчилась, узнав, что случилось с мистером Кардью, – вступила в разговор девушка. – Вы, конечно, не представляете себе, мистер Хаскелл, что такое работа на коммутаторе. В наших руках жизни сотен людей. Мы не соединяем любовницу мужчины с его номером, если трубку берет жена. И наоборот. Мы делаем все возможное, чтобы лишние слова не достигли чужих ушей. Но вы думаете, нас благодарят за это? Как бы не так. Мы слышим только жалобы, на нас рявкают, а если чаевых за год набегает двадцать пять долларов, то это праздник! А вот мистер Кардью был совсем другим. Всегда подчеркнуто вежлив, никаких претензий. Я думаю, с деньгами у него было негусто, но к рождеству мы все получали от него по маленькому подарку. Прочитав об убийстве, я очень расстроилась, но потом кое-что вспомнила, о чем не упоминалось в газете, и подумала, что должна обо всем рассказать миссис Вейч.

– Ваше решение говорит о большой ответственности в работе, – вставил Шамбрэн. – Мы это обязательно учтем.

– Значит, так, – продолжала Джейн. – Около девяти часов, точное время указано на листке, позвонил мистер Кардью и попросил соединить его с "Валдорфом". Номер я знала. Туда звонили неоднократно. Я набрала номер и, когда трубку сняли, вырвала листок и положила его в проволочную корзинку.

Несколько минут спустя вновь зажглась лампочка номера мистера Кардью. Он спросил мистера Шамбрэна. На листочке я, естественно, ничего не записала, за телефонные разговоры внутри отеля деньги не берутся. Я попыталась найти мистера Шамбрэна. Позвонила в его квартиру, в кабинет, затем мистеру Нэверсу, и тот сказал, что Шамбрэн уехал в театр. Я передала его слова мистеру Кардью. По голосу я поняла, что он чем-то взволнован. "Вы только что соединяли меня с "Валдорфом", Джейн, – сказал он. – Каким-то образом я вклинился в чужой разговор. Наверное, что-то замкнулось на их коммутаторе. Но мне не удалось поговорить с тем человеком, которому я звонил. Вас не затруднит вновь позвонить в "Валдорф"?" Я ответила: "Никаких проблем", – набрала номер "Валдорфа" и подождала, пока он не попросил соединить его с послом Франции. Когда у трубку сняли, я отключилась от разговора. Получалось, что мистер Кардью должен заплатить за первый разговор, хотя его соединили не с тем, кому он звонил. Поэтому я вынула тот листок из корзинки, позвонила старшей телефонистке "Валдорфа" и устроила ей скандал. Как только я положила трубку, вновь зажглась лампочка номера мистера Кардью. На этот раз он хотел поговорить с вами, мистер Хаскелл. В конце концов я нашла вас в "Гриле" и соединила с мистером Кардью. Вот, пожалуй, и все.

На моем лице, должно быть, отразилось недоумение.

– Джейн обратила внимание, что в газетной статье имеются неточности, – пояснила миссис Вейч. – Там сказано, что мистер Кардью звонил трижды-мистеру Шамбрэну, в "Валдорф" и мистеру Хаскеллу. Джейн уже ушла, когда полиция опрашивала телефонисток. Миссис Кайли показала им все листки. Но Джейн порвала листок, на котором отметила первый звонок мистера Кардью в "Валдорф". Он вклинился в чей-то разговор, и мы, естественно, не имели права брать с него деньги за этот звонок, потому что он не переговорил с нужным ему человеком. Когда она рассказала обо всем, мы подумали, что эти сведения могут хоть в чем-то помочь расследованию.

– Возможно, и помогут, миссис Вейч, – кивнул Шамбрэн. – И еще один вопрос. Вчера вечером никто не звонил мистеру Кардью?

– Мы не фиксируем звонки в отель, если только нас не просят что-то передать, – ответила миссис Вейч. – Вчера работали Фло и Розали. Я думаю, они бы вспомнили, если бы кто-то спросил мистера Кардью. Вы же знаете нашу систему.

Если кто-то спрашивает вас, мистера Хаскелла или мистера Кардью, мы интересуемся, кто говорит. Получив ответ, соединяемся с вами и передаем: "Звонит такой-то". Если вы отвечаете: "Соедините", – мы так и делаем.

– Благодарю вас, миссис Вейч. Четкость вашей работы всегда поражала меня.

– Но вы же сами придумали эту систему, мистер Шамбрэн.

Шамбрэн улыбнулся.

– Возможно, вы правы. Еще раз благодарю вас.

Обе женщины ушли. Шамбрэн закурил, тяжелые веки прикрыли глаза.

– Что вы на это скажете, Марк? – наконец спросил он.

– Если он сначала звонил послу Франции, получается, что Харди прав и отель ни при чем.

Веки поднялись.

– Вполне возможно, что какой-то маньяк бродил по коридорам нашего отеля, увидел, что дверь в номер Кардью приоткрыта, вошел и убил его безо всякой причины. Но я в это не верю. Миссис Вейч чуть приоткрыла завесу, скрывающую мотивы преступления, но многое еще неясно.

– Мне ничего не ясно, – искренне ответил я.

Шамбрэн глубоко затянулся, выпустил струю дыма.

– Кардью требовалась помощь. Он позвонил троим. Послу, мне и вам. Я тут кое-что проверил. Никто не разговаривал с ним за обедом. Кардоза, который всегда обслуживал его в "Гриле", заверил меня в этом. После обеда он поднялся в свой номер. Ему не звонили. Что же произошло, если ему внезапно понадобилась помощь? Полагаю, миссис Вейч дала нам ответ на этот вопрос. Он вклинился в чужой разговор, понял, что без помощи ему не обойтись, позвонил мне, затем – послу Франции, своему давнему другу, которому доверял, и, наконец, вам, которому, он это знал, доверял я.

– Как он мог вклиниться в чужой разговор?

– Такое случается постоянно. На один журнал недавно подали в суд за то, что он опубликовал статью, основанную на подслушанном разговоре. Я полагаю, в "Валдорфе" такой же коммутатор, как у нас. Допустим, кто-то звонил из номера посла. Разговор еще продолжался, когда позвонил Кардью.

Его звонок приняла другая телефонистка и соединила с номером посла. По идее в трубке должны были послышаться короткие гудки, означающие, что линия занята, но в коммутаторе что-то сработало. И Кардью невольно подслушал чужой разговор.

– Но посол был на концерте.

– Это не означает, что в его номере никого не было, – нетерпеливо возразил Шамбрэн.

– Лакост! – воскликнул я. – Он только что приходил ко мне и сказал, что говорил с Кардью, но, получается, когда тот звонил в "Валдорф" второй раз.

– Теперь мы можем действовать, – Шамбрэн наклонился вперед. – Что бы вы сделали, если б вклинились в чужой разговор?

– Попытался привлечь внимание телефонистки.

– Разумеется. Подождал бы минуту, думая, что телефонистка все поймет сама. А потом, если бы услышал что-то интересное, стал бы слушать дальше. Это не в правилах хорошего тона, но такое возможно.

– Я наверняка слушал бы до конца.

– Затем, потрясенный услышанным, мог вспомнить и о телефонистке. Пару-тройку раз нажал бы на рычаг, чтобы она прервала связь. А если б она не отреагировала, положил бы трубку.

– И что из этого?

– А то, что разговаривающие по щелчкам, вызванным движениями рычага, поняли бы, что к ним кто-то подключился.

– Но разве они могли узнать, кто именно?

– Нет, если только Кардью не сказал: "Телефонистка! Вы меня не правильно соединили!" И кто-то из собеседников узнал его голос. Может, этого и не случилось. Может, он просто положил трубку. Но говорившие не на шутку перепугались.

Они тут же прекратили разговор и стали ждать, пока послу позвонят вновь. И вскоре раздался звонок. Кардью хотел поговорить с послом. Так или иначе, наши собеседники догадались, кто их подслушал.

Я на мгновение задумался.

– Такое возможно, сэр, но вы не учитываете временной фактор. Сразу после разговора с Лакостом Кардью позвонил мне. Меня задержали минут на двадцать. Но этого времени не хватило бы Лакосту, чтобы добраться сюда из "Валдорфа", подняться в номер Кардью, убить его и покинуть "Бомонт".

– Если только Лакост не мог позвонить кому-то в отель, чтобы тот убил Кардью, – возразил Шамбрэн.

По моей спине пробежал холодок.

– Макс Кролл! – воскликнул я. – Он значится в списке Салливана. И уже находился в отеле.

– Кролл – кандидат номер один. Джерри проверяет сейчас, что он делал вчера вечером, – Шамбрэн помрачнел. – С тех пор, как я стал управляющим этого отеля, впервые опасаюсь полностью доверять моим служащим. Как я вам вчера говорил, эти люди готовы заплатить сколько угодно, лишь бы добиться своего.

– Что же мог услышать мистер Кардью? – задал я риторический вопрос.

– Если б мы это знали, то не ломали бы сейчас голову.

Глава 2

Возвращаясь в кабинет, я размышлял над словами Шамбрэна.

Его версия подслушанного телефонного разговора пока не подтверждалась фактами, но представлялась мне весьма логичной. Жан Лакост не значился в списке Салливана, но посол там был, а Лакост, его личный секретарь, скорее всего, подчинялся ему во всем. И Кролл, Кролл, или кто-то еще, получающий деньги от торговцев наркотиками, должно быть, уже шел к номеру Кардью, когда я разговаривал со стариком по телефону, сидя за столиком в "Гриле". Пожалуй, хоть этим я мог успокоить свою совесть. Я не успел бы спасти старика, даже если б не задержался в вестибюле из-за Лили Дориш.

Едва я вошел в приемную, Шелда как-то странно посмотрела на меня.

– Ты мне ничего не сказал!

– Что я должен был сказать?

– Ты не предупредил, что у тебя с ней встреча.

– С кем?

– Мадам Жирар. Она расположилась в твоем кабинете.

Гулко стукнуло сердце.

– В любезности тебе не откажешь.

– О чем ты?

– Ты сказал, что я лучше ее.

– При чем тут любезность, – я не слышал, что говорю.

Жульет Жирар в моем кабинете!

– Помоги ей, если сможешь, Марк, – внезапно Шелда стала серьезной.

– Помочь?

– Она в беде. Это видно с первого взгляда. Я не в обиде, что она красивее меня. Помоги ей.

На мгновение я даже забыл о Жульет Жирар.

– Ты – молодец, – улыбнулся я Шелде.

Когда я вошел в кабинет, Жульет Жирар стояла у окна и смотрела на парк. Она резко обернулась при звуке закрывающейся двери. Мгновенно я понял, что Жульет ожидала увидеть кого-то другого. Она подняла руку и прижала батистовый носовой платочек к алым губам. Шелда могла бы в подробностях описать ее наряд. Я-нет. Что-то темное, жакет, отороченный мехом, маленькая шляпка с вуалью, скрывающей широко раскрытые близорукие глаза.

Меня, конечно, задела такая встреча.

– Мистер Хаскелл? – спросила она.

– Мадам Жирар?

– Я знаю, что вы – друг Диггера. Вчера вечером я видела вас с ним в баре "Трапеция".

– Мы лишь недавно познакомились, – ответил я.

– Значит, мы окажемся перед вами в еще большем долгу.

Я уставился на нее. Она, должно быть, поняла, что я не знаю, о чем идет речь.

– Диггер не просил у вас разрешения на нашу встречу в этом кабинете?

– Боюсь, что нет, но я рад вашему приходу.

Слабая улыбка шевельнула губы, и лицо ее словно осветилось изнутри.

– Он не изменился, – прошептала она.

– Он назначил вам встречу здесь?

– Записка… Полчаса назад мне под дверь подсунули записку с просьбой встретиться с ним в вашем кабинете в половине одиннадцатого.

– И вы… взяли и пришли?

– Взяла и пришла, – она гордо откинула голову. – Вы бы не спрашивали, если б не знали нашего прошлого, мистер Хаскелл.

– Мне известно лишь то, о чем писали газеты, мадам Жирар, – ответил я. – Я также слышал, как ваш муж, очень сердитый, предложил Диггеру держаться от вас подальше.

– Бедный Шарль, – в ее голосе слышались искренняя озабоченность и жалость. – Он уехал в аэропорт встречать Бернарделя, – она посмотрела мне в глаза. – Поверьте, мистер Хаскелл, я пришла сюда не потому, что хочу предать его. Он – мой муж, и я обязана хранить ему верность. Но… но я не могу жить… не получив ответа на мучающие меня вопросы. Я должна знать, как все было на самом деле.

– Вы уже сомневаетесь в виновности Диггера?

– Мне известно, что он не убивал отца, – едва слышно прошептала она. – Вас интересует, как я это узнала?

– Да.

– Шарль доказал мне его невиновность.

– Ваш муж?

Она отвернулась к окну.

– Разве я не имею права увидеть Диггера, чтобы сказать ему об этом? Разве я не могу сказать ему, что… что он так и остался единственным мужчиной, которого я любила? Я не могу покинуть Шарля и останусь с ним до конца своих дней.

Но Диггер должен знать, что теперь я ни в чем не виню его.

Разве я не могу уделить ему десять минут, мистер Хаскелл?

Она могла попросить о чем угодно и не встретила бы отказа. Оставалось только гадать, какие чувства владели бы мной, если б я знал, что она любит меня, но навсегда останется недоступной.

– Может, ему будет легче, если он ни о чем не узнает? – услышал я свой голос. – Что вы имели в виду, когда вчера просили о помощи? Вы хотели, чтобы он помог вам найти возможность сказать об этом?

– Вы слышали! – воскликнула она.

– Вы находились совсем рядом со мной, ближе, чем сейчас.

Она вновь повернулась ко мне, помялась, словно раздумывая, можно ли на меня положиться.

– Вы мне поможете, мистер Хаскелл?

– Что я должен сделать?

– Убедите Диггера поверить в то, что я ему скажу.

– Что вы его любите?

Она покачала головой.

– В это он поверит и сам, мистер Хаскелл. Я хочу, чтобы он уехал отсюда… немедленно, прямо сегодня. Когда он узнает, что я больше не виню его в смерти отца, смогу ли я убедить его отказаться от поисков настоящего убийцы? Если он не откажется, с ним тоже расправятся. Он стал слишком опасен, и ему не дадут победить. Он хочет доказать мне свою невиновность. Она доказана. Ее доказал Шарль. Помогите мне, мистер Хаскелл, убедить его в том, что он должен незамедлительно уехать.

– Вы с мужем знаете, кто убил отца? – спросил я.

– Наемный убийца. Без имени, без лица. Убил за деньги.

Главная опасность исходит от людей, заплативших ему. Против них улик нет. Диггер должен отказаться от дальнейшего расследования, потому что они следят за каждым его шагом.

Если он действительно что-то найдет, его убьют, прежде чем он успеет раскрыть рот. Помогите мне, мистер Хаскелл, Диггер – романтик… он всегда готов на подвиг.

Я не успел пообещать ей полное содействие, потому что распахнулась дверь, и в кабинет влетел Диггер.

– Жульет! – воскликнул он.

Их разделяли несколько футов, но они застыли, не в силах их преодолеть.

– Я подожду в приемной, – пробормотал я.

– Благодарю, – Диггер даже не взглянул в мою сторону.

Я вышел в приемную. Шелда уставилась на закрытую дверь кабинета.

– Вот, значит, в чем дело!

– В чем?

– Подрабатываешь Купидоном, – она рассмеялась. – Я и не знала, что мой босс так сентиментален.

Те двое, что остались в моем кабинете, испытали немалое потрясение. Впервые с тех пор, как чуть ли не три года назад французский суд признал Салливана невиновным, им представилась возможность поговорить – если, конечно, не считать нескольких слов, торопливо произнесенных Жульет в баре "Трапеция". Когда-то они любили друг друга, но между ними встали убийство, ненависть, жажда мести. Теперь они встретились вновь, но непреодолимый барьер – Шарль Жирар – не позволял им соединиться.

Потом Диггер рассказал мне, что произошло в кабинете.

Они молча смотрели друг на друга. Диггер говорил, что у него бешено колотилось сердце. Наконец ему удалось разлепить губы.

– Ты посылала за мной, Жульет?

– Я?

– Я получил твою записку.

– Но… я не писала тебе. Это я получила твою записку.

– Я ее не писал.

Она быстро подошла к нему.

– Ты должен уехать отсюда, Диггер…

– Подожди! Я…

– Разве ты не понимаешь? Кто-то сознательно свел нас вместе. Я хотела тебя видеть. Поговорить с тобой. Но не теперь. Не здесь! Кто-то заманил нас сюда. Пожалуйста, ничего не говори. Уходи!

Она положила руки ему на грудь и попыталась подтолкнуть его к двери. Но прикосновение Жульет ожгло его как огнем.

– О, мой бог! – Диггер сжал ее в объятиях, покрывая лицо поцелуями, вобравшими в себя страсть трехлетнего ожидания.

– Я люблю тебя… люблю… люблю.

И в тот момент, забыв про супружеские обеты, она не могла устоять перед мужчиной, которого любила сама. Она что-то шептала ему, но он не вслушивался в слова, зная и так, что они означают.

В конце концов Жульет оторвалась от него.

– Тебе надо уходить, Диггер! Это ловушка. Мы встретимся где-нибудь. Поговори с Хаскеллом. Он знает, что я хочу сказать тебе.

– К черту ловушки! – взревел Диггер. – Ты думаешь, я отпущу тебя, когда ты уже здесь?

Но время было упущено.

Сквозь стеклянную стену приемной я увидел бегущего по коридору Жирара с бледным как мел лицом. Предупредить Диггера и Жульет я уже не успевал. Оставалось только загородить двери в кабинет.

В колледже я занимался боксом. На здоровье не жаловался.

И считал, что в драке могу постоять за себя. Но вот что забавно: если судить об окружающем мире по кинофильмам или телепрограммам, может сложиться впечатление, что жизнь состоит из ситуаций, когда люди только и делают, что дубасят друг друга. Двое встречаются, перебрасываются парой слов, и в воздухе уже мелькают кулаки. На экране телевизора это можно видеть каждые полчаса. Но дело в том, что, прожив тридцать лет, я ни разу не видел, чтобы один человек ударил другого не на экране, а наяву. В армии, конечно, такое случалось, но армейские будни едва ли можно назвать нормальной жизнью. Так что мне уже казалось, что в цивилизованном обществе драк просто не бывает.

Я, конечно, заблуждался, и наказание последовало незамедлительно.

– Прочь с дороги! – прорычал Жирар.

– Одну минуту, месье Жирар, – я попытался остановить его…

Мгновением позже от резкого удара я повалился на стол, а Жирар ворвался в мой кабинет.

Я услышал, как вскрикнула Жульет.

Голова гудела как барабан. Перед глазами стоял туман.

Но мне удалось найти взглядом Шелду, застывшую за своим столом.

– Беги за помощью, – губы меня не слушались, но Шелда сорвалась с места.

Я оперся о журнальный столик и попытался встать, но вместо этого столик свалился на меня. Я увидел, как из кабинета выбежала Жульет и метнулась в коридор. Из кабинета донесся треск ломающейся мебели.

Туман рассеялся. На этот раз мне удалось подняться и устоять на ногах, хотя меня и качало из стороны в сторону.

Затем нетвердым шагом я двинулся к кабинету.

Тишина нарушалась лишь тяжелым дыханием двух мужчин, пристально следящих друг за другом. Не приходилось сомневаться, что они готовятся к смертельному бою. Человеку в голову вечно лезет всякая несуразица, вот и я в тот момент подумал, что, предложи мне пари, я поставил бы на Жирара.

Диггер был моложе и физически сильнее, но чувствовалось, что Жирар, в отличие от своего противника, знает, как убивать.

Возможно, научился этому, сражаясь в рядах Сопротивления.

Диггер, вытянув левую руку, не подпускал Жирара к себе, готовя удар правой. Но Жирар все-таки сблизился с ним, поднял обе руки, сложил их в замок и с силой опустил на шею Диггера. Тот упал на колени, и Жирар двинул ему в челюсть.

Диггер распластался на полу.

Тут я словно очнулся и прыгнул на спину Жирара, схватив его за шею. А мгновение спустя взлетел в воздух и врезался в дальнюю стену. Оставаясь на полу, я увидел, что Диггер-таки поднялся на ноги. Низко пригнувшись, Жирар надвигался на него. Я предпринял еще одну попытку помешать им.

– Не вмешивайтесь, Марк! – прохрипел Диггер.

– Немедленно прекратите!

В результате я оказался между ними и словно угодил в камнедробилку. Они изо всех сил пытались добраться друг до друга. Жирар выругался по-французски. Кто-то из них сильно пнул меня. Несмотря на резкую боль, я не отступал, но следующий удар пришелся в солнечное сплетение, и я сразу потерял интерес к происходящему.

Как оказалось, мне удалось выиграть драгоценные секунды.

Появившиеся Джерри Додд, Джонни Тэкер и пара дюжих коридорных разняли драчунов, правда, Додду пришлось унять Жирара ударом рукояти пистолета по голове.

Когда я обрел возможность соображать, Шелда вытирала мне лицо влажным платком. По кабинету словно пронесся смерч.

Врач приводил в чувство Жирара, ничком лежащего на полу.

Диггер сидел в кресле, запрокинув голову и с закрытыми глазами.

Надо мной стоял Шамбрэн. Внезапно я испугался, столь холоден был его взгляд.

– Это вы устроили? – тихо спросил он.

– Устроил что? – переспросил я. Губы у меня раздулись, как оладьи.

– Вы устроили встречу Салливана и Жульет Жирар в этом кабинете?

– О господи, конечно же, нет!

Взгляд Шамбрэна сразу же потеплел.

– Ваша секретарша сказала мне, что вы играете роль сводни.

– Моя секретарша – идиотка, – я крепко сжал руку Шелды.

Неожиданно она всхлипнула.

– С тобой все в порядке, дорогой?

– Какой уж тут порядок, – я с трудом поднялся. Все болело. – Кажется, кто-то сказал "дорогой"?

– У тебя одна дурь на уме, – фыркнула она.

– Возможно, и так, – я повернулся к Шамбрэну. – Мадам Жирар пришла сюда, потому что получила записку от Салливана с просьбой о встрече. Салливан мне ничего не говорил.

– Я не посылал ей записки, – донесся из кресла глухой голос Диггера. – Я сам получил записку от нее. Она говорит, что не писала ее. Нас заманили сюда, а потом дали знать Жирару. Как он?

– Будет жить, – отозвался врач. – Если мне кто-нибудь поможет, мы отведем его в номер.

Джерри Додд и Джонни Тэкер подхватили Жирара и поставили на ноги. Дышал он тяжело, колени подгибались. Но Диггера он заметил.

– Где она?

Диггер качнул головой.

– Если она ушла, чтобы где-то встретиться с тобой, я…

Диггер рассмеялся.

– В следующий раз я захвачу с собой пожарный топорик.

Но Жирар словно и не услышал его.

– Где моя жена? – повторил он.

Никто не нашелся, что ответить.

Глава 3

Далее действие переместилось в кабинет Шамбрэна. Он сам, Джерри Додд и я пили кофе, Диггер ощупывал руки, ноги, ребра, словно желая убедиться, все ли цело.

– Он собирался меня убить. И, клянусь богом, он знает, как это делается. Я не ожидал ничего подобного.

– Вы можете подать на него в суд, – заметил Шамбрэн.

Диггер покачал головой.

– Нет-нет. В суд я на него не подам, – он чуть улыбнулся. – Видите ли, я его хорошо понимаю. Правда, все произошло не так, как он себе представляет. Кто-то подстроил нашу встречу.

– Именно это меня и интересует, – пробурчал Шамбрэн.

– Я получил записку от Жульет, в которой она просила встретиться с ней в половине одиннадцатого в кабинете Марка, – Диггер пошарил во внутреннем кармане пиджака и вытащил листок бумаги. На таких листках наши телефонистки записывали номера телефонов, если кто-то из гостей отеля просил соединить его с городом.

– Это почерк мадам Жирар? – спросил Шамбрэн.

– Понятия не имею, – коротко рассмеялся Диггер. – После первой встречи с Жульет в Париже мы виделись каждый день, в письмах не было нужды. Так что я даже не знаю, какой у нее почерк.

– Каким образом записка попала к вам? – спросил Шамбрэн.

– Вместе с завтраком. Официант вкатил столик и передал мне эту записку. Сказал, что нашел ее под дверью.

– Разыщите официанта, Джерри. Пусть зайдет ко мне.

Продолжайте, Салливан.

– Это все. Она назначила мне встречу. Вчера в "Трапеции", Марк может это подтвердить, она попросила о помощи. Естественно, в половине одиннадцатого я пришел в кабинет Марка.

– И миссис Жирар заявила, что не посылала вам записку?

– Да. Она сказала, что получила записку от меня.

– Ее подсунули под дверь после того, как Жирар уехал в аэропорт встречать Бернарделя, – добавил я.

– Вы говорили с ней? – взглянул на меня Шамбрэн.

– Да, – и я пересказал разговор с Жульет.

Глаза Шамбрэна сузились.

– Фальшивая записка вам, Салливан, фальшивая записка Жульет Жирар и третья записка-Жирару, вернувшая его в отель.

Из приемной появился Джерри Додд. Он звонил на кухню.

– Официант уже идет, босс. Ферруччио Конти, один из наших ветеранов. Между прочим, мадам Жирар покинула отель.

Уэйтерс, швейцар, видел, как она вышла на Пятую авеню.

Похоже, прямиком из кабинета Марка. Кстати, я проверил, где Кролл, и установил наблюдение за ним, как только вы попросили об этом. Около десяти часов он уехал в аэропорт встречать Бернарделя.

– Нужно обо всем рассказать лейтенанту Харди, – в голосе Шамбрэна слышалось нетерпение. – Постарайтесь найти его, Джерри, и пригласите сюда, – он повернулся к Диггеру. – Мадам Жирар дала вам дельный совет. Почему бы вам не уехать, пока не закончится эта история?

– Нет, – покачал головой Диггер. – Если мне грозит опасность, я близок к цели. Иначе не было бы и опасности.

– Не забывайте, что Жирар при очередной встрече разорвет вас на куски.

– В следующий раз он не застанет меня врасплох, – Диггер начал подниматься. – Кто-то должен найти Жульет.

– Только не вы, – отрубил Шамбрэн. – Пора бы вам начать соображать, Салливан. Пусть ее ищет муж. Это его забота.

– Разве вы забыли, что Жирар значился в списке? Списке Лоринга? – напомнил Диггер. – Вам не приходило в голову, что каждое слово, сказанное им Жульет, могло оказаться ложью? Он снял с меня подозрения в убийстве, чтобы она считала, что именно он восстановил мое честное имя. Но, может, это ширма, прячась за которую Жирар принимает самое активное участие в заговоре? Нет, мистер Шамбрэн, я никуда не уеду. Я намерен найти Жульет и поговорить с ней.

Шамбрэн было запротестовал, но передумал:

– Пойдемте со мной, Марк, – и вышел из кабинета. Мы молча прошли к лифту. Он нажал кнопку "Вверх". – Не нравится мне все это. Я всегда говорил, что отойду от дел, если не буду знать, что творится у меня в отеле. А тут люди суют под двери записки и бог знает что еще. И я уже не уверен в своих подчиненных. Это чертовски неприятное ощущение, – он вновь нажал кнопку лифта. – Мы живем в мире денег. Так уж устроен "Бомонт" – дом вне дома для самых богатых. Но впервые здесь появились деньги, которыми готовы оплатить предательство.

И я собираюсь выяснить, Марк, кто стоит за этими деньгами, даже если после этого мне придется уйти из отеля.

– Куда мы едем? – спросил я.

– К Жирару. Я хочу знать, кто предложил ему заглянуть в ваш кабинет.

Если не считать шишки на затылке в том месте, куда опустилась рукоятка пистолета Додда, Жирар вышел из драки с куда меньшими потерями, чем Диггер. Он успел привести себя в порядок и надеть чистый костюм. Под левым глазом темнел "фонарь". Он сдержанно кивнул Шамбрэну и отступил в сторону, давая нам пройти в номер.

– Я ждал вас.

Таких номеров, как в "Бомонте", не найти ни в одном отеле. Любой из них не похож на другие. Так, в номере Жираров мебель, отделка стен и потолка соответствовали периоду Французской империи. Я уловил слабый аромат духов Жульет Жирар.

– Вы не привели с собой полицию? – спросил Жирар, закрывая за нами дверь.

– Салливан не намерен предъявлять вам обвинения, – Шамбрэн, похоже, тоже уловил запах. – Ваша жена вернулась?

– Нет, – Жирар коснулся синяка на щеке.

– Послушайте, Жирар, ваша ссора с Салливаном не имела бы ко мне ни малейшего отношения, если б не нарушала мир и покой моего отеля.

– Я готов оплатить причиненный урон.

– К черту урон! – воскликнул Шамбрэн. – Я не собираюсь играть с вами в кошки-мышки. Мне известна история ваших взаимоотношений с Салливаном. И многое другое. Я знаю, что мой отель используется вашими соотечественниками. Сюда привозят наркотики. Здесь плетут политические заговоры.

Терпеть этого я не стану. Я не знаю, на чьей вы стороне, месье Жирар. Но вы поймете, почему я хочу задать вам несколько вопросов и, более того, получить на них ответы.

Холодная улыбка заиграла на губах Жирара.

– Постараюсь удовлетворить ваше любопытство.

– Как вы узнали, что Салливан и ваша жена встречаются в кабинете Хаскелла?

– Это мое дело.

– И мое тоже, – заметил Шамбрэн. – Марк, расскажите ему, что произошло, когда вы увидели миссис Жирар в своем кабинете. Расскажите обо всем.

Я рассказал. Ничего не опуская. У Жирара задергалась щека.

– Как видите, – заговорил Шамбрэн, – это не любовная встреча. Как и ваша жена, Салливан получил записку и решил, что ее послала Жульет. Кто-то это подстроил. Тот же "кто-то" вернул вас, чтобы вы застали их вместе. Я хочу знать, как это произошло. Почему вы вернулись в отель?

Глядя на Жирара, я подумал, а не он ли все и устроил, чтобы получить повод для расправы с Диггером. Эта версия показалась мне весьма логичной.

– Мне позвонили, – ответил Жирар.

– Позвонили! Кто с вами говорил?

– Женщина.

– Вы не знаете, кто она?

– Нет, – Жирар запнулся. – Я оставил Жульет в номере и отправился в аэропорт встречать Поля Бернарделя. В вестибюле меня окликнули. Сказали, что просят к телефону, и я могу поговорить с одного из аппаратов, стоящих на регистрационной стойке. Я взял трубку, и женский голос спросил, я ли месье Жирар. Я ответил, что да, и, в свою очередь, поинтересовался, кто она. Мне ответили, что это не имеет значения, но меня хотят предупредить, что в половине одиннадцатого моя жена собирается встретиться с Салливаном в кабинете пресс-секретаря отеля. Я еще раз спросил, как ее зовут, но трубку уже положили. Я соединился с коммутатором, и мне сказали, что звонили из города.

Жирар отошел к столу, достал из пачки сигарету. Когда он закуривал, его рука дрожала.

– Поначалу я хотел вернуться и спросить Жульет, так ли это. Но потом принял другое решение. Я… я скажу вам, почему.

– Слушаю вас, месье Жирар.

– Оно связано с происходящим в вашем отеле. Но сначала нам нужно вернуться в прошлое.

В самые черные дни истории Франции я сражался в Сопротивлении, – глаза Жирара блеснули. – В те дни мы научились и драться, и убивать. Ячейкой, или группой, в которой я состоял, командовал армейский полковник, готовый отдать жизнь за свою страну. Его звали Жорж Вальмон.

Хитрый, изобретательный, ненавидящий наци, поработивших Францию. Он сражался за Францию и за человека, в котором видел ее освободителя, – Шарля де Голля. Я был заместителем Вальмона и полюбил его, как отца. Моего-то убили в самом начале войны, при бомбардировке Парижа. Когда же война подошла к концу и Париж вновь стал свободным, мы попытались вернуться к мирной жизни. Я вновь стал адвокатом. Вальмон, правда, остался в реорганизованной французской армии. У него возникли осложнения личного характера. Его жена была американка. В начале войны она отказалась покинуть Париж, считая, что не должна расставаться с мужем. Осталась с ней и восьмилетняя Жульет. Потом жена Вальмона умерла от болезни, никто не мог сказать, от какой именно, было не до того. Девочку удалось переправить в Америку, к родственникам жены.

Вальмон хотел, чтобы дочь вернулась к нему, но американские родственники заартачились. Вальмона они практически не знали, возможно, с самого начала не одобряли этот семейный союз. Ему пришлось обратиться в суд, и он попросил меня представлять его интересы. Дело оказалось весьма сложным, но не имеющим никакого отношения к тому, что происходит сейчас. Я поехал в Америку, чтобы повидаться с родственниками жены полковника, и мне удалось убедить их отдать Жульет отцу без судебного разбирательства. Во Францию я вернулся вместе с ней, веселой, красивой девушкой.

Произошло это в сорок седьмом году.

Жульет росла на моих глазах. Я постоянно бывал в доме Вальмона. Свободного времени у меня было больше, чем у полковника, поэтому я водил ее в музеи, картинные галереи, в кино, ездил с ней за город. Я с радостью наблюдал, как она расцветает с каждым днем, и полюбил ее, как собственную дочь. Она была очаровательным ребенком. Так прошло десять лет. Наша жизнь более-менее упорядочилась. Я стал известным юристом, Вальмон работал в тесном контакте с генералом де Голлем. А Жульет… Жульет выросла.

Де Голля избрали президентом Франции. Более всего его тревожило положение в Алжире. Единственный выход он видел в предоставлении этой колонии независимости. Как вы знаете, его решение раскололо Францию надвое. Многие из нас, в том числе и я, всегда поддерживавшие де Голля, в тот момент не согласились с ним. И действительно, в Алжире началась гражданская война. Страну залила кровь. Но после референдума, в котором большинство французов одобрило позицию де Голля, я отбросил сомнения и стал его верным помощником. Нам всем постоянно приходится делать выбор, мистер Шамбрэн.

– Вальмон всегда оставался на стороне де Голля?

Жирар пожал плечами.

– Да. Возможно, в глубине души он мог в чем-то не соглашаться с генералом, но внешне это никак не проявлялось.

И он принял самое активное участие в борьбе с оасовскими террористами, – Жирар глубоко вздохнул. – В пятьдесят девятом Жульет исполнилось двадцать лет. Как-то раз я пригласил ее поехать за город на машине. Не знаю, как это случилось. Возможно, виновато прикосновение ее руки, а может, выражение ее глаз, но я понял, что влюблен в этого ребенка, обратившегося в женщину, – голос Жирара дрогнул, и он на мгновение замолчал, чтобы справиться с волнением.

– Я клянусь, клянусь, что она почувствовала то же самое.

Десять лет я был для нее "дядей Шарлем". Внезапно я стал мужчиной. На шестнадцать лет старше, но тоже достойным любви.

В тот же вечер я переговорил с Вальмоном. Мне показалось, он даже обрадовался. Полковник хотел, чтобы Жульет поскорее вышла замуж, так как сам находился в постоянной опасности. Но он ясно дал понять, что не будет оказывать давления на Жульет, торопить ее или принуждать.

Несколько дней спустя у нас с Жульет состоялся серьезный разговор. Эта девушка… эта женщина… честно призналась, что всегда любила меня, как "дядю Шарля".

Теперь в ней проснулось новое чувство, и она должна осознать его и свыкнуться с ним. Она увидела во мне мужчину, а не любимого дядюшку, и нужно время, чтобы убедиться, что она готова связать со мной свою судьбу. Я признал, что это справедливо, и согласился.

Мне было тяжело. Без нее жизнь теряла всякий смысл.

Неделя проходила за неделей, месяц-за месяцем, но в конце концов мне стало казаться, что она уже близка к тому, чтобы сказать "да". У нас было много общего. Ее вкусы совпадали с моими, потому что формировались под моим влиянием. Я, можно сказать, приложил руку к тому, чтобы она стала женщиной, которую я так страстно полюбил. А потом… потом все разлетелось вдребезги!

Кулак Жирара опустился на стол. Его голос снова задрожал, теперь уже от ярости.

– К полковнику Вальмону пришел мужчина. Этот Салливан.

Он принес рекомендательное письмо от Поля Бернарделя.

Вальмон по своим каналам многое узнал о Салливане.

Полковник вел очень опасную игру. Он твердо верил, что ОАС добывает деньги на покупку оружия, участвуя в торговле наркотиками. И теперь ему противостояли не только бывшие однополчане, но и хладнокровные убийцы, наживающие миллионы на человеческой беде. Он установил личность нескольких мелких рыбешек, но не трогал их, надеясь выйти на акул. К примеру, он знал, что Лангло, механик Бернарделя, поставляет наркотики некоторым гонщикам и туристам, вьющимся вокруг автогонок. Подозревал, что в этом замешан и сам Поль Бернардель. Доказательств, разумеется, у него не было.

Полковник надеялся, что Лангло поможет их раздобыть. Но механика внезапно убили, возможно, из-за Салливана. Тот обратился к Лангло за героином для попавшего в аварию автогонщика, своего приятеля. Потом рассказал Бернарделю о побочном доходе механика. Он и Бернардель поехали в гараж и нашли Лангло мертвым. Салливан в притворной ярости заявил, что этого так не оставит. Бернардель дал ему рекомендательное письмо к полковнику Вальмону.

– В притворной ярости? – переспросил Шамбрэн.

– Я никогда не верил ему. Не поверил и сегодня, – прохрипел Жирар. – Вы думаете, что все это из-за Жульет.

Нет! Я ненавижу его из-за Жульет. И не верю в искренность его намерений. Я не сомневался тогда и остаюсь при своем мнении теперь, что он пытался втереться в доверие к полковнику Вальмону. Не знаю, почему убили Лангло.

Возможно, Бернардель и Салливан расставили ловушку. Когда Салливан без труда получил у него героин, они решили, что Лангло может "засветиться", и убрали его. Кроме того, смерть Лангло позволила Салливану сблизиться с Вальмоном.

Салливан, бесстрашный американский автогонщик. Салливан, полный праведного негодования. Салливан, лучащийся обаянием. Будь он проклят!

Жирар тяжело дышал. Его рассказ изумил меня. Таким я Салливана не представлял. Правду говорил Жирар или ложь, чувствовалось, что сам он искренне верит в свои слова.

– Вальмон не сразу доверился Салливану. Сначала он переговорил со мной. Не мог ли Салливан оказаться шпионом, засланным в наши ряды Бернарделем? Может, располагающая внешность Салливана не более чем маска? Я умолял Вальмона не рисковать. Он меня не послушал. Решил, что проверит Салливана. Передаст ему ложную информацию и по реакции террористов узнает, попала она к ним или нет. С другой стороны, Салливан мог оказаться важным союзником, если бы доказал свою честность.

В результате Вальмон принял Салливана, и тот встретился с Жульет, – по телу Жирара пробежала дрожь. – Ее словно поразило громом. Его… кто знает? Я не могу отрицать, что он действительно мог влюбиться в нее. Отрицать это может только тот, кто никогда не видел Жульет. Но представляется более вероятным, что он использовал эту внезапную любовь для того, чтобы ослепить Вальмона.

Жульет пришла ко мне. Ее слова жгли, как раскаленный металл. Я не могу повторить их без боли в сердце. Она любила меня. Всегда любила. Верила, как никому.

Собиралась сказать, что согласна выйти за меня замуж. Но появился Салливан. И она ничего не может с собой поделать.

Ее охватила страсть. Она не испытывала ко мне такой любви, даже не подозревала, что можно так любить. Жульет старалась подсластить пилюлю, но не собиралась менять решения.

Вальмон выразил мне сочувствие. Сожалел, что все так обернулось, но вмешаться не пожелал. Жульет имела право решать все сама. Более того, он сказал, что Салливан не попал в расставленные ловушки. Я… я по-прежнему не доверял ему…

Тогда же Вальмона попытались убить. Он решил уйти в подполье. Настаивал, что никто, даже его агенты, не должны знать, где он находится. Кого-то из них могли подкупить, ОАС не испытывала недостатка в деньгах. Кого-то могли "расколоть" под пыткой. Такое случалось во время войны. Но он не мог обойтись без курьера. Он мог выбрать меня, боевого товарища, давнего друга. Но нет, он выбрал Салливана, из-за того, что Жульет любила его.

А потом, несколько недель спустя, Вальмона убили.

Жирар вытащил из кармана носовой платок и промокнул лоб.

– Я тут же пришел на помощь Жульет. Она была в шоке.

Она видела Салливана собственными глазами, когда выстрелы еще эхом отдавались на городскихулицах. Жульет пыталась объяснить его бегство, – может, он преследовал убийцу. Но он не вернулся на место преступления. Позднее Салливан пытался связаться с ней по телефону, но я… я не дал им поговорить. А затем он исчез и появился лишь на следующий день с алиби, которое подтвердил Поль Бернардель.

Бернардель, конечно, лжет. Жульет видела Салливана. Это не вызывало сомнений. И она знала, что Салливан лжет. Я же не раз говорил ей тогда, что с самого начала не верил Салливану. Он использовал ее, чтобы сблизиться с полковником, а в итоге убил его, когда понял, что тот готов назвать имена главарей. Я в это верил. И верю сейчас, за исключением последнего. Он там был, но не убивал полковника Вальмона. Может, он не изолгался до конца. Может, действительно любил Жульет и пытался помешать убийству Вальмона. Но у меня нет сомнений в его причастности к заговору против Вальмона-Не было их и тогда, и я прилагал все силы, пытаясь доказать, что его алиби-фальшивка. Мне это не удалось, но я решил не отступать и после того, как суд оправдал его.

Жульет не сомневалась, что Салливан – убийца, но любила его. Она открыла ему свое сердце и ничего не могла с собой поделать. Жульет хотела отомстить за отца, и я думаю, что она… думала о смерти.

Занимаемая мною должность позволяла продолжать расследование, привлечь лучшие силы полиции. Но результатов долго не было. Мы допросили сотни людей в том районе, где убили Вальмона. Оасовцев тогда боялись. И многие из тех, кто мог что-то сказать, предпочитали молчать, чтобы не навлечь на себя месть террористов. Руководил ими Бернардель, в этом я абсолютно уверен, хотя и по сей день доказательств у меня нет.

Жирар вновь глубоко вздохнул.

– Прошло еще два года, а мы ни на шаг не приблизились к истине. Жульет по-прежнему жила, как во сне. Я был ее ближайшим другом, "дядей Шарлем", верным соратником отца.

Мы ходили в театр, на балет, в картинные галереи.

Представляете, каково мне было? Сплошная мука! Однажды она заговорила со мной об этом. Сказала, что видит мои страдания, понимает, что, кроме меня, опереться ей не на кого, но она не сможет дать мне то, что дала Салливану.

Если, зная это, я все еще хочу взять ее в жены… "Я не могу только брать у тебя, Шарль, ничего не давая взамен". Я спросил, что будет, если она вновь встретит Салливана.

Жульет ответила, что чувство, которое испытывает к нему, не поддается контролю. Но она заставит себя не выходить за рамки приличий. Если мы все-таки поженимся, она мне это гарантирует. И я… я так хотел ее, что согласился на все.

Я хотел ее, хотел, хотел!

Мы поженились, – голос Жирара упал до шепота. – Во время нашего медового месяца парижская полиция подтвердила невиновность Салливана. Умиравший от рака старик, окна квартиры которого выходили на дом Вальмона со стороны двора, рассказал о том, что видел два года назад. Все это время он молчал, опасаясь за свою жизнь. К дому Вальмона подъехал маленький черный "пежо". Из кабины вышел мужчина и по пожарной лестнице поднялся к окну квартиры Вальмона.

Вытащил автомат и начал стрелять через окно. Затем быстро спустился вниз. Видел старик и Салливана, внезапно появившегося в окне. Убийца в этот момент как раз садился в "пежо", тут же сорвавшийся с места. Теперь старик знал, что его дни сочтены, и не боялся мести террористов.

Жирар повернулся и посмотрел на нас. Его лицо осунулось, глаза ввалились.

– Пытался ли кто-нибудь из вас лгать человеку, которого любишь всем сердцем? Если да, то вы поймете, в каком я оказался положении. Едва Жульет стала моей, я получил сведения, обеляющие Салливана, – дрожащими руками Жирар поднес зажигалку к сигарете. – Несколько дней я боролся с собой, потом рассказал обо всем Жульет. Алиби Салливана – фальшивка. Он был в квартире. Но не убивал ее отца… Я собрал волю в кулак и предложил ей свободу, – Жирар облизнул губы. – Она поблагодарила меня… и отказалась. Я предупредил ее, что у меня не хватит мужества сделать то же самое еще раз. Только богу известно, что она испытала в тот момент, но ответила: "Я вышла за тебя замуж, Шарль. И хочу остаться твоей женой". С того дня, господа, мы больше не возвращались к этой теме.

Через несколько дней после нашего приезда в Нью-Йорк мне позвонил месье Делакру, посол. Он пригласил нас на званый ужин в честь Поля Бернарделя. Почти три года я безуспешно искал доказательства вины Бернарделя. Мы встречались, улыбались друг другу, но в душе знали, что мы – враги.

Дипломатический протокол требовал нашего присутствия на приеме. Сообщил Делакру и о том, что Бернардель пожелал видеть за своим столом Салливана. Зная нашу историю, Делакру спросил, что я намерен предпринять. Я сказал, что должен посоветоваться с Жульет. Впервые за два года мы заговорили о Салливане. "Делай то, что должен, – сказала мне Жульет. – Для меня прошлое умерло". После этого я известил Делакру о нашем решении.

Конечно, предстоящая встреча с Салливаном не радовала меня, даже пугала. Но я верил Жульет… я ей верил. И вот… этим утром… телефонный звонок… Салливан хочет прокрасться к моей жене. Не убийца Вальмона, но, возможно, предатель и… негодяй. Я поднялся в ваш кабинет, Хаскелл, чтобы убить его.

После короткой паузы заговорил Шамбрэн.

– Я думаю, мы можем признать, что встречу Салливана с вашей женой организовал кто-то еще. Ваша жена утверждает, что не посылала записки, которая привела его в кабинет Хаскелла. И Салливан не писал вашей жене.

– Я уверен, что Жульет ничего не писала ему, – ответил Жирар и с горечью добавил:

– Но она пришла! Пришла, получив от него записку.

– Которую он не посылал.

– Это он говорит, что не посылал ее.

– Он показал нам записку от вашей жены.

– Ее он мог написать сам.

– А женщина, что говорила с вами по телефону?

Жирар рассмеялся.

– Ваш приятель Салливан знает, как подкатиться к женщинам. Они всегда готовы ему помочь.

– Но зачем он это сделал?

– Он знал, что я попытаюсь его убить. И на чьей стороне оказались бы ее симпатии? На его!

Я вошел в номер Жираров в полной уверенности, что Салливан – наш человек. Обуреваемый ревностью и жаждой мести Жирар не вызывал у меня сочувствия. Но я не мог отмахнуться от его аргументов. Да, он относился к Диггеру с предубеждением, но гораздо лучше, чем мы, представлял себе политическую обстановку во Франции в те дни, когда убили Вальмона. И еще в одном я мог не сомневаться: Жирар искренне верил в то, что говорил.

– Вы заявили, что не допустите политических заговоров или встреч торговцев наркотиками у себя в отеле, Шамбрэн, – продолжил Жирар. – Однако Салливан убедил вас, что борется с теми же людьми, что и вы. Хаскелл – его друг. Пьет с ним. Защищает его в драке. Но я утверждаю, что Салливан – доверенное лицо Бернарделя. В Париже он действовал по указке последнего. Был шпионом Бернарделя в доме Вальмона.

Остается его шпионом и в вашем отеле. И вот еще о чем я подумал. Он пытался отвлечь мое внимание от намеченных контактов оасовцев и торговцев наркотиками, начав эту возню вокруг Жульет. И, надо признать, ему это удалось. Где моя жена, Шамбрэн?

– Не знаю, – в голосе Шамбрэна я уловил некоторую отстраненность.

– Если и знаете, можете не говорить. Скажите только, что она в безопасности.

– Швейцар у дверей на Пятую авеню доложил, что мадам Жирар покинула отель. Больше мне ничего не известно.

Жирар покачал головой.

– Она ушла, чтобы встретиться с ним, ложной была записка или нет. Она пошла сказать, что верит ему, что все еще любит его. Салливан значит для нее гораздо больше, чем я.

– Я бы не спешил с выводами, – заметил Шамбрэн.

– А если он вновь использует ее? Вы сами видите, как легко с ее помощью вывести меня из игры. Я должен знать, на каком я свете. Но одно могу вам обещать. Если Салливан все-таки пытается отвлечь меня от Бернарделя и его делишек, клянусь богом, я его убью!

Шамбрэн вытащил из кармана серебряный портсигар, достал из него египетскую сигарету.

– Я сочувствую вам, месье Жирар. Возможно, ваша жена догадалась о ваших намерениях, когда вы ворвались в кабинет Марка. Возможно, ей надо побыть одной, чтобы разобраться, что к чему. Я буду вам очень благодарен, получив ответы на несколько вопросов, не касающихся Салливана. Прошлым вечером Мюррей Кардью – мы, как вы помните, уже спрашивали вас о нем – позвонил в номер Делакру в "Валдорфе". И совершенно случайно вклинился в чужой разговор. Услышанное стоило ему жизни. И я хочу знать, какое участие принимал Делакру в войне Вальмона с ОАС?

Жирар нахмурился.

– В те дни подозревали всех. Вальмон полагал, что каждый может оказаться предателем. В его списке значился даже я, его ближайший друг. Он знал, что я не одобрял алжирскую политику де Голля. Каждый, не согласный с президентом, мог перейти на сторону ОАС. Но я думаю (мне хотелось бы так думать), что в конце концов он мне поверил. Был в его списке и Делакру. Но за два года, прошедших со дня смерти Вальмона, Делакру проявил себя с самой лучшей стороны. Он бы не занимал столь высокий пост, если б оставались сомнения в его лояльности.

– А Лакост?

– Секретарь Делакру? – вопрос удивил Жирара. – Парижанин, закончил с отличием юридический факультет. Ему около двадцати восьми лет. Не воевал. Слишком молод.

Он… он несколько женствен. Со своей работой, похоже, справляется. У вас есть основания полагать…

– Делакру с женой отправились на концерт. Мы знаем, что Лакост был в их номере, потому что Кардью говорил с ним, когда позвонил во второй раз. По крайней мере, Лакост должен знать, кто и о чем говорил из номера посла. А что вы можете сказать о Максе Кролле?

– Ближайший помощник Бернарделя, – незамедлительно ответил Жирар.

Шамбрэн подошел к Жирару, загасил сигарету в стоящей на столе пепельнице.

– Я понимаю, что вы не нуждаетесь в моем совете, месье Жирар, но, тем не менее, хочу вам его дать. Ваша жена представляется мне благоразумной и добропорядочной женщиной.

Дайте ей время подумать. Я уверен, она вернется и попытается все уладить. Что касается Салливана, держитесь от него подальше, пока мы не уясним, что – правда, а что – ложь. Импульсивное поведение может стоить вам будущего.

Глава 4

– Бедный Марк, – покачал головой Шамбрэн, когда мы шли по коридору к лифту.

– В каком смысле?

– Вы уже поверили одному мужчине, а тут на вас обрушилась история другого, причем достаточно убедительная. Так кому вам верить – Твидлдаму или Твидлди?[38].

– Оба. они могут говорить правду, как она им видится, – ответил я.

Шамбрэн искоса посмотрел на меня.

– Да вы просто кладезь мудрости.

Мы остановились у лифта.

– Кто же мог позвонить Жирару?

– Есть одна безумная идея.

– Я жду, затаив дыхание, – улыбнулся Шамбрэн.

– Лили Дориш. Она жить не может без Макса Кролла. После ее приезда они ужинали у нее в номере. С шампанским.

Шамбрэн не успел ответить, потому что открылись двери кабины. Мы спустились на четвертый этаж и прошли в его кабинет. Лейтенант Харди уже ждал нас.

Шамбрэн взглянул на часы и нахмурился.

– Бернардель подъезжает к отелю, если уже не приехал. Я бы хотел, чтобы вы встретили его вместо меня, Марк.

Принесите ему мои извинения. Скажите Бернарделю, что я хотел бы повидаться с ним в удобное для него время. А сейчас мне необходимо ознакомить Харди с нашими находками.

У портье я выяснил, что Бернардель уже прибыл в отель и поднялся в свой номер. Лифт доставил меня на пятнадцатый этаж. Я просто сгорал от любопытства. С одной стороны, Бернардель связывал воедино ОАС и торговцев наркотиками. Он значился в списке Лоринга, агента Федерального бюро, и в списке полковника Вальмона. Его подозревали Салливан и Шарль Жирар. С другой стороны, он не только оставался на свободе, но и представлял Францию в Международной торговой комиссии. То есть настолько тонко вел свою партию, что никто не мог найти ни малейшей зацепки, чтобы придраться к нему.

Я позвонил в номер 15А. Изнутри слышались мужские голоса, чувствовалось, что их обладатели пребывают в отличном настроении. Потом дверь открылась, и передо мной предстал дух Конрада Вейдта – Макс Кролл. Он холодно оглядел меня.

– В чем дело?

– Я бы хотел поговорить с месье Бернарделем.

– Мне кажется, я указал вам, что месье Бернардель не нуждается в услугах пресс-бюро отеля.

– Я пришел сюда по поручению мистера Шамбрэна, который, к сожалению, не смог засвидетельствовать своего почтения месье Бернарделю. Я бы хотел приветствовать его в нашем отеле и убедиться, что он всем доволен.

– Он всем доволен, – Кролл не сдвинулся ни на дюйм. – Вчера я сам все проверил.

– Кто это, Макс? – из номера донесся громкий, веселый голос.

– Служащий отеля, который хочет узнать, нет ли у вас претензий.

– Так пригласи его в номер! – еще более оживился голос.

– Очень хочется знать, что тут происходит. Из тебя, мой дорогой Макс, лишнего слова не вытянешь.

Уголок рта Кролла дернулся, но он отступил от двери, давая мне пройти.

Комната купалась в ярком солнечном свете. На столе стояли два больших ведерка со льдом, из них выглядывали горлышки бутылок шампанского. Пахло дорогими сигарами.

В кресле сидел высокий, элегантный мужчина с серо-стальными волосами, маленькими черными усиками и холодными серыми глазами. Жак Делакру, посол Франции. Я видел его фотографии в газетах.

Бернардель меня поразил. Никто не говорил мне, как он выглядит, и я ожидал увидеть вкрадчивого, льстивого злодея из мелодрамы. Он оказался совсем другим. Невероятно толстым. И веселым! В его синих глазах, совсем маленьких на луноподобном лице, так и играли смешинки. Одевался он небрежно, но, похоже, у лучших портных. В одной пухлой руке он держал бокал с шампанским, в другой дымилась сигара.

Часть пепла попадала в пепельницу, остальное – ему на жилетку. Я подумал, что из него вышел бы потрясающий Санта Клаус, криками "Хо! Хо! Хо!" вызывающий восторги детей.

Чувствовалось, что расческа нечасто касается его густых вьющихся каштановых волос. Огромный живот судорожно дергался, когда он смеялся.

– Заходите, мой дорогой, заходите! – прогрохотал Бернардель, взмахнув бокалом. – Макс, налей нашему другу бокал этого чудесного напитка.

– Это Хаскелл, пресс-секретарь отеля, – Кролл не двинулся с места. Моим титулом он словно предупреждал Бернарделя об опасности.

– Великолепно! – воскликнул Бернардель. – Он-то нам и нужен. Он может рассказать то, чего не знает никто другой.

Вы знакомы с месье Делакру, нашим послом на этих берегах?

Я кивнул симпатичному мужчине в кресле, серые глаза которого, казалось, читали, что написано на ярлыке, пришитом с внутренней стороны воротника моей рубашки.

– Месье Бернардель, меня прислал мистер Шамбрэн. К великому сожалению, он не может лично засвидетельствовать вам свое почтение.

– Я понимаю, – Бернардель хохотнул. – Убийство… драка между моим другом Диггером Салливаном и Шарлем Жираром. Ну почему все это произошло, когда я сидел в самолете, словно сардина в консервной банке? Макс, шампанского месье Хаскеллу! Как Диггер? Надеюсь, он достаточно легко отделался?

– С ним все в порядке. Синяков много, но обошлось без серьезных повреждений.

– Бойцов Сопротивления готовили на совесть, не так ли, Жак? – он посмотрел на Делакру. – Жирару сорок один, а он без труда разделался с таким здоровяком, как Диггер. Вы должны сказать мне, месье Хаскелл, как это все произошло.

Вот Макс говорит, что очаровательная Жульет вновь оказалась в центре событий.

Что-то этот Макс слишком много знает, подумал я.

– Не знаю, вправе ли рассказывать вам об этом.

– О, перестаньте, дорогой мой, перестаньте, – он подошел к столу и наполнил бокал пенящимся шампанским.

Его веселые глаза остановились на Кролле.

– Извините, Макс. Я забыл, как вам не нравится кого-то обслуживать. Сразу после войны Максу пришлось стать официантом, чтобы не умереть с голоду, месье Хаскелл. Он до сих пор не может прийти в себя. А теперь выпейте, мой друг, и расскажите обо всем, ничего не упуская.

– Драка волнует нас гораздо меньше, чем убийство мистера Кардью, как я понимаю, давнего друга посла Делакру, – ответил я.

– Разве я не помню, как вы играли в шахматы со старым джентльменом, которого звали Мюррей Кардью? – Бернардель посмотрел на Делакру. – Кажется, несколько лет назад я видел его в нашей квартире в Париже.

Делакру кивнул.

– Меня потрясло известие о его смерти. Обаятельный, добрый, безвредный старик. Перед смертью он пытался дозвониться до меня.

Бернардель расхохотался. Чужая смерть, похоже, только добавляла ему бодрости.

– Может, ваш маленький секретарь убил его в приступе ревности, Жак? Я тревожусь за мадам Делакру. Этот утонченный Лакост, должно быть, ужасно мучается, что кто-то может оказаться к вам ближе, чем он. Не зря же говорят, что секреты нельзя доверять ни наркоманам, ни гомосексуалистам.

Меня удивляет, что вы держите Лакоста на столь ответственном посту.

Понемногу я начал осваиваться и понимать, с кем имею дело. Словесная рапира Бернарделя, кончик которой он обильно смазал ядом, разила без промаха. Сначала – начисто лишенный юмора Кролл, потом-Делакру. Приближался и мой черед.

– Лакост справляется с порученным ему делом, – сухо ответил Делакру.

– Я рад за него, – Бернардель наполнил свой бокал. – Бедный Диггер. Вчера он позвонил мне в Париж перед самым отлетом. Похоже, маленький Лакост настоял, чтобы Жирары на званом вечере сидели за вашим столом, Жак. Дипломатический протокол. Неудобоваримая ситуация и для бедняги Диггера, и для Жираров. Диггер заявил, что не придет на прием. Я не хотел и слышать об этом. Как можно упустить такое развлечение – Диггер и Жирар испепеляют друг друга взглядами, сидя за одним столом! И красавица Жульет, снедаемая любовью и жаждой мщения. Только дефективный Лакост мог игнорировать эти нюансы, – смеющиеся синие глаза уперлись в Делакру. – Но меня удивляет, что такой великий гуманист, как вы, Жак, не отменили решения этого балбеса.

Не мог же Лакост не знать, кто есть кто?

– Раз уж вы продолжали настаивать на присутствии Салливана, – ответил Делакру, – я предложил Жирару сесть за другой стол. Он отказался.

– Как благородно! Как мужественно! Как глупо! – Бернардель одним глотком осушил бокал и наполнил вновь. – Что ж, возможно, утренняя стычка вправит ему мозги, – синие глаза внезапно метнулись в мою сторону, и я понял, что за внешней смешливостью скрывается холодный, трезвый ум. – Полагаю, мой давний приятель Шамбрэн сейчас рвет на себе последние волосы. Убийство, драка в кабинете, международные интриги, и все это в его драгоценном отеле. Большего святотатства он и представить себе не может.

– Он переживает, – заметил я, восторгаясь Бернарделем.

Ничего не упустил, прошелся по всему, будь то убийство, драка, наркотики или политика. Я понял, что представление давалось ради меня. Он просто искал, на что же я клюну.

Информация, ему требовалась информация, и он желал получить ее, не задавая прямых вопросов. Я чувствовал, что Делакру и Кролл также наблюдают за мной. Они, правда, знали, чего ждать от Бернарделя.

– Удивительный человек, этот Шамбрэн, – поведал нам Бернардель. – Манеры придворного. И реальная власть, обретенная за тридцать лет, в течение которых по крупицам вызнавалась подноготная богатых и знаменитых. Глядя на него, поневоле забудешь, что он, в сущности, всего лишь хорошо оплачиваемый мажордом, – Бернардель посмотрел на меня, ожидая бурных протестов, но я лишь улыбнулся.

– А самая потрясающая его особенность заключается в том, что он презирает деньги, – продолжал Бернардель, – ненавидит сверхбогачей, ненавидит увешанных драгоценностями старушек, ненавидит власть денег, которая позволяет их обладателям вести себя, как им вздумается. Подозреваю, такое отношение к деньгам как-то связано с его низким происхождением. Его отец возил на тележке овощи по улицам Парижа, – вновь взгляд на меня в ожидании резкого отпора. – Так что небезынтересно будет понаблюдать за ним в ближайшие несколько дней. Он отыщет способ наказать тех, кто решился вызвать рябь на поверхности его маленького тихого пруда. Вы согласны, мистер Хаскелл?

– Я чувствую себя уютно на его стороне, – ответил я. – Кстати, мистер, в приведенные вами факты закралась неточность.

– О? – Бернардель искренне удивился.

– Это была рыба.

– Простите?

– Шамбрэн много раз говорил мне, что его отец торговал на улице рыбой, а не овощами.

Бернардель расхохотался.

– Снимаю перед вами шляпу, мистер Хаскелл. Вы отлично вымуштрованы. Я ожидал, что вы расскажете мне о происходящем за закрытыми дверями, о мыслях и чувствах всех, кто замешан в этой истории, а выяснил лишь то, что вы грудью защищаете вашего высокоуважаемого работодателя.

Интеллигентность и верность. Товары, которые не продаются за деньги, если учесть, сколько вам платят в "Бомонте".

– Могу я что-нибудь сделать для вас? – спросил я. – Может, вас что-то не устраивает?

– Да… да, месье Хаскелл. Вы можете уйти отсюда и предоставить мне возможность зализать раны. В следующий раз, если я захочу что-то узнать у вас, я не буду ходить вокруг да около, а сразу перейду к делу.

Я кивнул Делакру, который сухо улыбнулся в ответ. Кролл стоял ко мне спиной. Я направился к двери, и тут же звякнул звонок.

На пороге стоял Салливан. Увидев меня, он вздрогнул.

– Ну и ну!

– Мой дорогой Диггер! – загремел за спиной голос Бернарделя.

– Рассказывать обо всем будете сами, – сказал я Диггеру.

На его лице отразилось облегчение.

– За десять минут нашего общения месье Хаскеллу удалось практически ничего нам не сказать, – Бернардель подошел к двери. – Мой дорогой друг, я так рад видеть вас.

Диггер протиснулся в комнату.

У меня возникло предчувствие, что он добровольно лезет в ловушку. Он говорил нам, что намерен держаться как можно ближе к Бернарделю, чтобы ловить каждое ненароком брошенное слово. Но у меня создалось впечатление, что с этим толстяком подобные игры не доведут до добра.

ЧАСТЬ III

Глава 1

Моя приемная напоминала сумасшедший дом. Ее заполнили репортеры и фотографы, и мисс Куингли, машинистка, стойко держала оборону. Обычно ко мне приходили обозреватели, ведущие колонки светской хроники, да журналисты, освещающие показы мод. Убийство привлекло в отель совсем другую команду, от них не укрылся разгром в моем кабинете. Теперь они обсуждали, кто дрался и по какому поводу. Полиция и прокуратура ограничились короткими заявлениями по делу Кардью и продолжили расследование убийства. К Шамбрэну репортеров не пустили, в моей приемной они тоже не получили искомых ответов.

Мисс Куингли устала повторять: "Извините, я ничего не знаю, подождите мистера Хаскелла". Чувствовалось, что она держится из последних сил.

– Где Шелда? – спросил я. Я не видел Шелды с тех пор, как она вытерла мне лицо влажным носовым платком. Мисс Куингли протянула мне листок бумаги. Я прочитал:

"Пожалуйста, позвони мне домой. Срочно".

Беседа с репортерами не понравилась ни им, ни мне.

– Я не могу сказать вам больше того, что вы уже знаете, – признался я.

– Жирар застал свою жену в вашем кабинете с Салливаном?

– Скажем, все трое здесь побывали.

– Дрались из-за нее?

– Драка произошла по личным мотивам. Если вы хотите что-то узнать, спросите у Жираров или Салливана.

– Синяк на вашей челюсти, Хаскелл, показывает, что вы не стояли в стороне.

Я широко улыбнулся.

– Просто не успел увернуться.

– Жирары не захотят разговаривать с нами. И Салливана нам не найти. Не увиливайте, Хаскелл. Этот материал можно подать по-разному. Если вы хотите, чтобы мы облили ваш отель грязью, за нами дело не станет.

– Побойтесь бога, – воскликнул я. – У нас и так полно хлопот с убийством. Двое мужчин поссорились. Наверное, на то были причины, мы не собирались устраивать матч на первенство мира. Даже если мне известны их имена, назвать их я не могу. Мы не выставляем напоказ частную жизнь наших гостей.

Какое-то время наша перепалка продолжалась, но потом они поняли, что из меня ничего не выжмешь. Едва ли наша беседа позволила мне приобрести новых друзей среди пишущей братии.

Как только они ушли, я спросил мисс Куингли, когда Шелда пошла домой и когда позвонила. Драку мисс Куингли не застала. Она как раз относила программки в "Зеленую комнату", где во второй половине дня намечался показ мод.

Потом зашла в кафетерий выпить чашечку кофе. Когда она вернулась, из моего кабинета выносили остатки мебели, а нас с Шелдой на месте не было. Шелда позвонила за пять минут до того, как я появился в приемной, набитой репортерами.

Я пошел в кабинет и набрал номер Шелды. Она сняла трубку после первого звонка.

– Марк?

– Какого черта ты дома? Разве ты не понимаешь, что здесь творится?

– Не мог бы ты прийти сюда, Марк? – она говорила, как маленький испуганный ребенок.

– А что с тобой случилось?

– Мадам Жирар, Марк. Она у меня. Мы… мы не знали, что делать. Ее муж… Салливан…

– Как миссис Жирар попала к тебе?

– Она спросила меня, где может побыть одна. Она нуждалась в помощи, Марк. Я дала ей свои ключи. Что… чем все закончилось?

– Обошлось без жертв. Раз она хочет побыть одна, приходи ко мне. Тут полно дел.

– Пожалуйста, Марк. Она хочет поговорить с тобой.

– Дай ей трубку.

– Это ей не по силам, Марк. Пока не по силам.

Пожалуйста, приходи.

– Как только смогу… если смогу, – ответил я. – Я должен поговорить с Шамбрэном.

– Но не с ее мужем, – предупредила Шелда.

Хочешь остаться без головы – начни улаживать отношения между мужем и женой. Шамбрэн мог бы и не говорить мне об этом. Но он согласился, что один из лучших способов не дать пожару разгореться вновь-вернуть Жульет Жирар мужу. По меньшей мере Жирар успокоится, зная, где она и что с ней.

Да и мне самому следовало выскользнуть из-под прицела настойчивых репортеров.

Квартира Шелды в восточной части Семидесятых улиц – одна из тех жемчужинок, что можно найти в перестроенных домах этой части города. Она находится на первом этаже, фактически даже на пару ступеней ниже уровня улицы, в нее ведет отдельный вход. Вполне вероятно, что раньше в ней располагалась кухня особняка, разделенного теперь на квартиры. С квартирой Шелде достался и маленький садик, который она обожает. Там у нее скамейка под ярким тентом, декоративные елочки в деревянных кадках и много цветов, меняющихся от месяца к месяцу. Шелда утверждает, что выращивание цветов – ее хобби. Правда, в последнее время в сад она выходит редко, потому что рядом строят новый дом, ревут машины, летит пыль и грязь. Квартира состоит из большой гостиной, кухни, спальни и ванной. Идеальные условия для незамужней девушки. Шелда самоуверенно заявляла, что только квартира удерживает ее от замужества, хотя я ей этого и не предлагал.

Она встретила меня у двери, на пару минут задержала в крохотной прихожей. Чувствовалось, что она взволнована.

– Не знаю, много ли тебе известно о Жульет.

– Достаточно, – ответил я.

– Это такое потрясение для нее, Марк… Я про драку…

– Ты могла бы пожалеть и меня, – я коснулся синяка на челюсти.

– Идиот! Она разрывается надвое. Между мужем и Салливаном.

– Это ее проблема, а не наша, – возразил я. – Я даже не знаю, правильно ли ты поступила, приведя ее сюда.

– Я не могла ее оставить, Марк!

– Чего ты от меня хочешь?

– Помоги ей!

– Ну, давай выясним, чем я могу помочь.

Жульет сидела на уголке большой тахты. Перед ней на столике стояла чашка кофе, бутылка бренди и пустая рюмка.

– Я рада, что вы смогли прийти, мистер Хаскелл, – низкий, хрипловатый голос Жульет оказывал на меня магическое действие, – Шарль не знает, что я здесь и что вы пошли ко мне?

– Я ему не говорил.

Она наклонилась вперед.

– Все, что я сказала в вашем кабинете, мистер Хаскелл, – правда. Я останусь с Шарлем. Но перед тем, как я вернусь к нему… перед тем, как поговорю с ним… я должна увидеться с Диггером.

– Так повидайтесь с ним, мадам Жирар. Или вы просите у меня совета?

– Нет… нет.

– Вот и хорошо. Потому что я не могу вам советовать.

– Но вы же друг Диггера!

– Мне кажется, вы поспешили с выводами, мадам Жирар. До вчерашнего утра я не встречался с Диггером. И в баре "Трапеция", где вы увидели нас, мы впервые оказались вдвоем за одним столиком. Я слышал его историю, а некоторое время назад свою интерпретацию случившегося изложил нам ваш муж.

Можно сказать, что я одинаково хорошо знаю вас троих, а вернее, совсем вас не знаю.

– Тогда вам известно о моем отце? О том, за что он боролся? О причине его смерти?

– Да.

– Вы встречались с Полем Бернарделем?

– Полчаса назад я вышел из его номера.

– Он очень опасный человек, мистер Хаскелл, – она поникла головой. – Вы живете в Америке в полной безопасности, занимаетесь своими делами, выпиваете с друзьями, вы можете любить и смеяться, не оглядываясь по сторонам. И вам трудно понять, что творится во Франции. Мой муж и я, мой отец, Диггер, мы жили под постоянной угрозой насильственной смерти. Отца изрешетили пулями. Во Франции идет настоящая война. Причем обе стороны называют себя патриотами, действующими из самых благородных побуждений. Обе стороны вдохновляет один и тот же призыв: "Франция должна быть спасена!" Ваш президент, мистер Хаскелл, может путешествовать по всей стране и даже выезжать за рубеж. Его охраняет ваша секретная служба, защищает от нападения какого-нибудь психа. Нашего президента может убить человек, сидящий рядом с ним на званом обеде, – важный промышленник, известный поэт или писатель, знаменитый ученый. Каждая сторона настроена только на победу, не признавая никаких правил, никаких ограничений. Возможны любые крайности. Кто прибег к террору, чтобы не допустить независимости Алжира, нанести поражение политике де Голля? Честнейшие люди, лучшие офицеры французской армии, бизнесмены, стремившиеся поставить на ноги пошатнувшуюся экономику страны. В нормальных условиях, мистер Хаскелл, эти люди отшатнулись бы от торговли наркотиками, отвергли бы саму идею извлечения прибыли из несчастья наркоманов. В нормальных условиях они направили бы свои усилия на борьбу с этим злом. Но условия далеки от нормальных. Им нужны деньги, чтобы продолжать борьбу. Им нужны пушки, автоматы, пистолеты, патроны, которые можно купить только за деньги. Они думают, что делают все это ради Франции, заставляют себя прибегать к таким методам, заставляют себя свыкнуться с убийствами. Все это делается ради Франции!

– Из вас получится отличный адвокат.

– Нет! Я их не защищаю. Я только хочу, чтобы вы поняли, мистер Хаскелл! Когда я говорила у вас в кабинете, что Диггера необходимо убедить прекратить поиски убийцы моего отца, то сразу почувствовала, о чем вы подумали. Мелодрама!

Романтическая женщина, которая так и не пришла в себя после смерти отца. Ничего такого не может произойти в Америке, тем более в роскошном "Бомонте".

– Уже произошло, – ответил я. – Убили Мюррея Кардью.

Она коротко глянула на меня.

– Есть какая-то связь?

– Вполне возможно.

– Тогда вы меня поймете. Вы мне верите?

– Думаю, что да.

– Значит, вы мне поможете, – ее глаза широко раскрылись.

– Диггер ввязался в эту историю только из-за меня! Исход политической борьбы во Франции не имеет для него особого значения. Но чем дольше он будет искать, тем ближе подойдет к точке, откуда возврата нет. Если он получит доказательства, которые откроют истинное лицо Бернарделя, его убьют без малейшего колебания, как убивают муху, жужжащую на оконном стекле. Он должен понять, что я верю ему, и просто отступить, пока еще не поздно.

– Ваш муж полагает, что Диггер воюет на другой стороне баррикады.

– Бедный Шарль. У него все преломляется через ревность.

– Что вы от меня хотите?

– Приведите сюда Диггера. Дайте мне возможность убедить его. А потом я вернусь к Шарлю.

– Разумеется, он вам поможет, не так ли, Марк? – вмешалась Шелда.

– Не пойму, в чем должна заключаться моя помощь, мадам Жирар. Вам надо снять трубку, позвонить в "Бомонт", попросить найти Диггера и пригласить его сюда.

– Но он не придет, если вы не уговорите его.

– Он влюблен не в меня. Не нужно вовлекать в ваши отношения ни меня, ни Шелду. Я лишь могу обещать, что постараюсь избегать встреч с вашим мужем. Я не хочу стоять между вами и не хочу впутывать Шелду.

– Я останусь с вами, Жульет, – возразила Шелда.

– Ты пойдешь со мной. Мадам Жирар и Салливан должны все решить сами. Ты и так слишком много знаешь.

– Много знаю?

– Разве тебе не приходило в голову, что кое-кто может разделаться с нами точно так же, как и с Кардью?

Стоял чудный день, и мы с Шелдой пешком прошлись до "Бомонта". Она все еще протестовала. Настаивала, что не следует оставлять Жульет одну.

– Ты сказал, что я слишком много знаю. Она-то знает гораздо больше. Ей, должно быть, известно все, что знал ее отец.

– И в течение этих трех лет ей удалось остаться в живых.

Послушай, дорогая, благодаря тебе никто не знает, где она спряталась. Если мадам Жирар не может довериться Диггеру, то не поверит никому.

– Но уж ему-то она может довериться! – негодующе воскликнула Шелда.

– Ее муж так не думает.

– Ее муж… чудовище!

– Отнюдь. Просто он любит женщину, которая влюблена в другого. Это больно. Но мне кажется, что Жирар – глубоко порядочный человек. И очень жаль, что он и Салливан не могут работать вместе. Они составили бы отличную пару. А теперь вернемся к нашим делам. Бери под свою опеку показ мод в "Зеленой комнате" и позволь пятидесяти миллионам французов самим распутывать их политические интриги.

– Марк?

– Что?

– Иногда ты меня удивляешь.

– Я ничего не прячу в рукаве.

– Ты проявляешь куда больше здравого смысла, чем я ожидала. Для нашего будущего это плюс.

– Какого будущего?

– Ну почему ты всегда прикидываешься дурачком? Ты отлично знаешь, о каком будущем идет речь.

Я улыбнулся.

– Ты делаешь мне предложение7 – Если я решусь, ты сразу все узнаешь. Я не буду ходить вокруг да около.

– Сгораю от нетерпения.

– Ты еще можешь пожалеть об этих словах.

Странно, конечно, но именно тогда мне впервые пришла в голову мысль о неизбежности нашего с Шелдой союза. То есть я разом перестал думать о том, каково мне будет в отсутствие Шелды. Ощущение было такое, словно я проснулся в незнакомом месте, не зная, как туда попал.

Шамбрэн был не один, когда я вошел в его кабинет.

Компанию ему составляли лейтенант Харди и незнакомый мужчина, которого представили мне как Гарри Кларка, агента Федерального бюро по борьбе с распространением наркотиков.

По короткому взгляду, брошенному на меня Шамбрэном, я понял, что с отчетом о посещении Жульет Жирар следует повременить.

Кларк мне понравился – симпатичный, светловолосый, скорый на улыбку. Он пришел в "Бомонт" на встречу с Сэмом Лорингом, римским агентом Бюро, который пару лет назад доверился Диггеру и показал список подозреваемых. Лоринг, похоже, прилетел из Франции вместе с Бернарделем.

– Мы думаем, что близится завершение операции, которая длится уже добрых три года. Вот-вот оасовцы и местные торговцы наркотиками заключат крупную сделку. Беда в том, что слишком много подозреваемых. Бернардель – наша главная цель, но он скользкий, как угорь. Лорингу уже с десяток раз казалось, что ему некуда деваться, но он все равно выходил сухим из воды, словно чуял западню и обходил ее стороной.

Бернардель – достойный противник. Мы полагаем, что в ближайшие дни в вашем отеле, мистер Шамбрэн, несколько килограммов героина обменяют на доллары. Миллионы долларов.

Мы можем пристально следить за Бернарделем, но он лишь посмеется над нами, а обмен произойдет за нашими спинами.

При участии Кролла, или Лакоста, или самого посла, или Жирара, а может, кого-то еще, находящегося вне подозрений.

– А вы не можете следить сразу за всеми? – наивно спросил я.

– Конечно, можем, – ответил Кларк, – но тогда ничего не произойдет. Мы двинем на них армию, а они просто изменят место и время обмена. Нет, мы должны держаться в тени и надеяться на удачу. Если мы не возьмем их с поличным, придется все начинать сначала. Поэтому я здесь, мистер Шамбрэн.

Шамбрэн кивнул.

– Вы не хотите торчать на виду, – Совершенно верно. Так же, как и Сэм Лоринг. Его просто все знают. И у меня такое ощущение, что они сразу распознают наших агентов! Если в отеле появится дюжина моих сотрудников, считайте, что операция провалилась. Но в некотором смысле нам повезло.

– То есть? – сухо спросил Шамбрэн.

– Убийство Кардью, – пояснил Кларк. – Возможно, оно связано с обменом наркотиков на деньги, как думаете вы и Харди. А если и нет, у Харди есть законное основание для пребывания в отеле. Он и его детективы расследуют убийство.

Они возьмут на себя часть наших забот, но еще большей помощи мы ждем от вас, Шамбрэн. У вас большой, хорошо организованный, внушающий доверие персонал. И кто-либо из ваших подчиненных всегда может находиться там, где он более всего нужен. Дежурная по этажу или горничная может постоянно сообщать нам, что делается в номере Бернарделя, кто приходит к Жирару, кто – к Кроллу. Если вы скажете слово, я смогу сидеть в вашем кабинете и знать больше, чем скажут мне мои агенты. Ваш коммутатор будет контролировать телефонные разговоры. Ваши швейцары сообщат, кто ушел и кто пришел. Мы сможем расставить ловушку и захлопнуть ее в самый подходящий момент.

– А не кажется ли вам, что обмен героина на деньги произойдет на скамейке Центрального парка, или в вагоне подземки, или просто в магазине? – спросил Шамбрэн.

– Такие варианты возможны, – признал Кларк, – но слишком уж велика сделка. От этих денег зависит судьба огромного заговора. Их не могут передать кому попадя, можете в этом не сомневаться. Деньги получит одно из главных действующих лиц: Бернардель, Кролл, Лакост, Делакру. Они знают, как это рискованно, и знают, что все они под подозрением. В этой ситуации лучшее – место для обмена героина на деньги – среди суетящейся толпы, там, где их появление не вызовет подозрений, то есть в "Бомонте".

– Делакру и Лакост не живут здесь, – напомнил Шамбрэн.

– Я знаю. Вот на что я хотел бы вам указать. Получивший деньги немедленно отправится во Францию. Там их ждут. Едва ли это будет Лакост или Делакру. Они работают в этой стране и понимают, что мы набросимся на любого из них, кто внезапно заспешит домой. Бернардель, Кролл и Жирар, наоборот, должны уехать после завершения заседаний торговой комиссии.

– И вы возьмете их в оборот, – предположил Шамбрэн.

Кларк нетерпеливо махнул рукой.

– Такие попытки уже предпринимались. Таможенный досмотр, утерянные чемоданы, которые не терялись, – чего мы только не делали. Мы должны взять их до того, как они приготовят деньги к дальнейшей транспортировке. В этом вы можете нам помочь, Шамбрэн.

Опущенные веки скрыли глаза Шамбрэна.

– Мои подчиненные действительно могут сделать то, о чем вы просите, но есть одна загвоздка. Эти люди могут предложить такую взятку, перед которой не устоять. И попросят за это совсем ничего: в нужный момент посмотреть в другую сторону.

– Да, есть и такая возможность. Кто-то проскользнет у нас под носом. Придется рискнуть.

– Все не так просто, – продолжал Шамбрэн. – На месте Бернарделя я купил бы Марка Хаскелда, или мисс Руйсдэйл, моего секретаря, или Джерри Додда, возглавляющего службу безопасности отеля. Им нужно купить человека, который знает каждый наш шаг. Если у них это получится, вы можете сворачивать операцию, мистер Кларк.

Кларк помялся.

– Вы действительно подозреваете… – он стрельнул взглядом в мою сторону.

Шамбрэн рассмеялся.

– Я упомянул трех моих подчиненных, за кого я могу поручиться головой.

Настроение у меня сразу улучшилось.

Глава 2

В "Бомонте" бывали случаи, когда служащих отеля просили уделить особое внимание определенному гостю. Пьяницы, драчуны, муж, рвущийся в номер к подруге жены, кинозвезда или известный политик, не желающие, чтобы их донимали репортеры или любители автографов, – короче, в отеле знали, как это делается.

На этот раз ситуация существенно осложнилась. Под наблюдение попадали четверо гостей отеля – Бернардель, Кролл, Жирар и мисс Лили Дориш (ее добавил Шамбрэн, полагая, что она могла позвонить Жирару и рассказать о встрече в моем кабинете), а также посол Делакру, Лакост и другие представители посольства. Телефонистки миссис Вейч получили необычный приказ подслушивать все разговоры с номерами Бернарделя, Кролла, Жирара и мисс Лили Дориш. Швейцары, бармены, сотрудники Дерри Додда, бригадиры коридорных, официанты, горничные, дежурные по этажам – все получили соответствующие инструкции. Обо всем, что касалось указанной выше компании, сообщалось в кабинет Шамбрэна: гости, телефонные звонки, посыльные, телеграммы, почта.

Ничего не оставалось без внимания.

Столь тщательная слежка не могла не вызвать у персонала вопросов. Большинство из них так и остались невысказанными, но мистер Эттербюри, дневной портье, напрямую спросил Шамбрэна, что все это значит. Босс ответил, что идет поиск убийцы Кардью. Все сразу успокоились, потому что старика в отеле любили, и его убийство вызвало всеобщее негодование.

Не прошло и двадцати минут после объявления тревоги, как к Гарри Кларку, занявшему кабинет Шамбрэна, начали поступать интересующие его сведения. Делакру покинул номер Бернарделя и на такси уехал в "Валдорф". Мисс Лили Дориш присоединилась к Кроллу и Бернарделю в номере последнего, Бернардель заказал четыре бутылки шампанского и фунт черной икры. Жирар оставался у себя. До того, как телефоны стали прослушиваться, он дважды звонил, с интервалом в полчаса, некой мисс Маргарет Хиллхауз, проживающей на Парк-авеню.

Кларк это выяснил через телефонную компанию. Связавшись с Бюро, он установил, что мисс Хиллхауз – тетка Жульет.

Жирар, решили мы, пытался найти жену и позвонил ее единственной нью-йоркской родственнице в надежде, что Жульет связалась с ней. К четырем часам дня механизм слежки был запущен на полный ход.

В начале пятого я улучил минуту, чтобы подняться к себе.

Мне хотелось принять душ и переодеться.

Телефон зазвонил, когда я стоял под горячей струей.

Кляня всех и вся, я вылез из душа, обернулся полотенцем и подошел к телефону.

– Да?

– Марк? – женский голос, который я никогда раньше не слышал.

– Это Марк Хаскелл.

– Жульет Жирар, – голос звенел в истерике. Я бы не узнал ее, если б она не представилась.

– В чем дело, мадам Жирар? Что случилось?

Я услышал долгий, дрожащий выдох.

– Он мертв, мистер Хаскелл.

– Кто мертв? О ком вы говорите?

– Диггер! – и она разрыдалась.

– Мадам Жирар! – вода на моем теле внезапно обратилась в лед. – Мадам Жирар!

– Он… он пришел. Мы… мы говорили. Потом услышали какой-то шум в саду.

– В саду?

– Диггер… Диггер пошел посмотреть, что там такое.

Мужчина вытащил пистолет. Диггер выхватил свой. И тут же загремели выстрелы. Они оба мертвы, мистер Хаскелл.

– Вы позвонили в полицию? – автоматически спросил я, не осознавая еще происшедшего.

– Я… я не знала, что делать, Марк. Я… я позвонила вам.

– Оставайтесь на месте. – Глупость, конечно. Все равно, что сказать: "Налейте себе чашечку чаю и подождите, пока я приду".

– Он мертв, – взвизгнула Жульет. Чувствовалось, что сейчас она разрыдается.

– Прекратите! Через пять минут к вам подъедет патрульная машина. Я уже выхожу.

Я позвонил в кабинет Шамбрэна и пересказал Кларку разговор с Жульет Жирар. Потом трубку взял Шамбрэн.

– Встретимся у главного входа.

Никогда я не одевался так быстро. Подумал о Шелде, наблюдающей сейчас за показом мод в "Зеленой комнате".

Решил, что лучше не трогать ее.

Галстук я завязывал уже в кабине лифта. Несмотря на все разговоры об опасности и насилии, я только сейчас осознал, что это не досужие выдумки. Я не верил, что Диггеру грозит опасность. Пропускал мимо ушей такие слова, как "хладнокровное убийство". Жульет Жирар оказалась права. Я не представлял себе, что такое возможно в нашем цивилизованном мире. Диггер мертв!

Шамбрэн и Харди ждали меня у парадного подъезда.

Лейтенант отправил к дому Шелды патрульную машину и позвонил в местный полицейский участок. Шамбрэн успел рассказать ему, что Шелда разрешила Жульет побыть в ее квартире, и я общался там с миссис Жирар. Я слово в слово пересказал мой телефонный разговор с Жульет.

– Вы передавали Салливану просьбу мадам Жирар?

– Нет. Я не хотел впутываться в это дело. Полагаю, она позвонила ему и попросила прийти.

– Вы можете нарваться на неприятности, пряча ее в квартире вашей секретарши, – пробурчал Харди.

– Неприятности ему могут грозить со стороны одного человека – Жирара, – вставил Шамбрэн. – Она прячется только от мужа. Больше ее никто не ищет.

– Вы позвонили Жирару? – спросил я.

– Если б она хотела увидеть его, то позвонила бы сама, – ответил Шамбрэн. – Но она позвонила вам.

Мы подъехали к дому Шелды. У подъезда уже стояли две патрульные машины. В саду толпились люди. Жульет Жирар сидела на тахте, полицейский с блокнотом в руке задавал вопросы. Лицо ее посерело, лишь огромным усилием воли ей удавалось сдерживать слезы.

Через открытые двери в саду я видел двух детективов и полицейского в форме, стоящих над телами.

– Марк! – позвала Жульет.

Я подошел, сел на тахту, взял ее ледяную руку. Шамбрэн и Харди ушли в сад. Я не хотел идти с ними. Я не хотел видеть Диггера.

– Они все время спрашивают меня, – она говорила так тихо, что я едва разбирал слова. – Мы сидели здесь, на тахте.

Внезапно Диггер сказал: "В саду кто-то есть". Встал и пошел к дверям. Потом я услышала, как он негромко выругался. Достал из кармана пистолет. Я… я умоляла его вернуться. Вы знаете, Марк, чего я боялась. Но он не обращал на меня никакого внимания. Выбежал в сад, и они начали стрелять друг в друга. – Жульет закрыла лицо руками.

Я взглянул на полицейского. Тот бесстрастно смотрел на нас.

– Я… я увидела, как они оба упали. Подбежала к Диггеру.

Им уже не требовалась моя помощь…

Три года назад она вбежала в квартиру, чтобы найти на полу изрешеченного пулями отца. И вот теперь Диггер, человек, которого она любила.

Внезапно в комнате стало тихо. Я взглянул на полицейского. Тот сверился с часами.

– Конец рабочего дня.

Я понял, что строители остановили свои грохочущие механизмы.

– За этим шумом выстрелов никто не слышал, – пояснил полицейский.

– Разве это важно? – с горечью воскликнул я. – Они же убили друг друга! – Меня мучила совесть, казалось, я мог предотвратить несчастье. Следовало попытаться уговорить Диггера держаться подальше от Жульет. Но убийца, должно быть, следил за ним и решил, что квартира Шелды – лучшее место для осуществления намеченного.

Врач в белом халате и санитар с носилками прошли через комнату в сад. Я следил за ними взглядом. Врач склонился над Диггером. Достал что-то из саквояжа. Мне показалось, что он делает Диггеру укол. Я тут же вскочил и метнулся в сад. Мертвецам уколов не делают! Диггера положили на носилки. Врач мельком глянул на второе тело, пожал плечами.

Он и санитар подхватили носилки и двинулись к дверям в гостиную. У меня перехватило дыхание. Я глянул на Диггера.

Тело укрыли одеялом. Лицо перекосило, словно от жуткой боли.

– Жив? – услышал я свой голос.

Врач коротко глянул на меня.

– Десять против одного, до больницы он живым не доедет.

Харди шел следом за врачом.

– Будем надеяться, он заговорит, прежде чем отдаст концы.

За моей спиной вскрикнула Жульет.

– Я поеду с вами. Я не сомневалась, что он мертв. О боже, что я могу сделать для него?

– Ничего, – Харди пристально смотрел на нее. – Вы не сказали Хаскеллу, что знали второго убитого, мадам Жирар.

– Знала его?

Она оперлась о мою руку.

– Шамбрэн говорит, что это давний друг вашего отца.

Боюсь, вам придется остаться здесь и ответить на некоторые вопросы сержанту Декеру.

– Друг моего отца?

Глаза Харди сузились.

– Убитый – Сэм Лоринг, агент Федерального бюро по борьбе с распространением наркотиков.

– Но он был другом Диггера! – воскликнул я.

– Интересная у них получилась дружба, – буркнул Харди.

Сейчас уже трудно восстановить последовательность событий, имевших место в последующие час или два, слишком уж стремительным был их круговорот.

Сержант Декер, один из детективов в штатском, что стояли в саду, на несколько минут стал центральной фигурой.

Спокойно, но настойчиво он пытался выудить хоть какие-то показания у вконец измученной Жульет. А она постоянно поворачивалась ко мне, словно не могла заставить себя вспомнить о происшедшем. Шамбрэн, застыв у дверей в сад, внимательно слушал, его лицо напоминало маску. Похоже, он уже успел рассказать Декеру о том, что случилось ранее в отеле.

– Вы пришли сюда после того, как ваш муж подрался с Салливаном? – спросил Декер.

– Да. Мисс Мэйсон… Мисс Шелда Мэйсон, это ее квартира… привела меня сюда.

– Вы хотели, чтобы Салливан пришел поговорить с вами?

– Да, – дрожащий шепот.

– Как вы связались с ним?

– Я… я не связывалась.

Я уставился на нее, подумав, что ослышался.

– Как же он узнал, что вы здесь?

– Я… я полагала, мистер Хаскелл… или мисс Мэйсон…

– Подождите, Жульет, вы же собирались позвонить ему.

– Я пыталась… три, четыре раза. Его не могли найти.

Затем звякнул дверной звонок… Это был Диггер.

– Он не сказал, как ему стало известно, что вы здесь?

– Это не имело значения. Нам нужно было столько обсудить… Я просто решила…

Должно быть, Шелда, подумал я. Скорее всего, она столкнулась где-нибудь с Диггером и сказала ему. Она могла не искать его специально, но, случайно встретив, конечно же, все рассказала.

– Вы сидели здесь, разговаривали с Салливаном, когда ему показалось, что в саду кто-то есть? – продолжил Декер.

– Да.

– Он направился к дверям, доставая на ходу пистолет?

– Да.

– Где он носил пистолет?

– Я… я не знаю. Внезапно он оказался у него в руке.

– Мужчина в саду не мог находиться более чем в десяти или пятнадцати футах от Салливана. Они были давними друзьями, во всяком случае, общались долгое время. Они ничего не сказали друг другу?

– Я… я звала Диггера и не слышала, о чем они говорили.

Сразу раздались выстрелы.

– Лоринг не крикнул что-нибудь вроде "вы арестованы" или "бросьте оружие"?

– Я ничего не слышала.

– Что-то у вас не сходится, – покачал головой Декер. – Лоринг – сотрудник государственного правоохранительного учреждения. Он не мог стрелять без предупреждения.

Жульет посмотрела на меня, на него.

– Я лишь говорю вам, что слышала, а что – нет.

– Салливан выстрелил первым?

– Не знаю! Все произошло слишком быстро.

Декер полез в карман за сигаретами. Он вспотел.

– Хорошо, они начали стрелять одновременно. Что потом?

– Этот человек… Лоринг, как вы сказали… его качнуло, он повернулся и упал лицом вниз. Диггер… просто стоял, глядя на него. На мгновение я подумала, что он даже не ранен. А потом у него подогнулись колени, и он рухнул на землю.

– Дальше?

– Я подбежала к нему и увидела ужасную рану на груди. Он не открывал глаз. Изо рта текла кровь. Он… он не дышал.

Во всяком случае, мне показалось, что он не дышит.

– А потом?

– Я убежала в дом, чтобы позвонить мистеру Хаскеллу.

– Вы не взглянули на Лоринга?

– Нет.

– Как же вы определили, что он мертв?

– Я увидела, как после выстрела Диггера у него между глаз появилась дыра. Я… я знала. По тому, как он упал…

– Почему вы позвонили Хаскеллу, а не в полицию?

– Я не знала, кому звонить. Мистер Хаскелл – мой друг.

Я подумала, он знает, что нужно делать в таких случаях.

– И вы позвонили ему через две или три минуты после выстрелов?

– Думаю, да. Прогремели выстрелы. Они оба упали. Я подбежала к Диггеру. Затем вернулась в комнату и позвонила.

Наверное, прошло две-три минуты.

Декер положил сигарету, которую так и не закурил, в пепельницу на кофейном столике.

– Теперь, мадам Жирар, вернемся к Лорингу. Шамбрэн говорит, что он знал вашего отца. Работал с ним в Париже несколько лет назад. Но вы не узнали его.

– Раньше я никогда его не видела, – ответила Жульет.

– Он никогда не приходил в ваш дом в Париже? Ваш отец не представлял его?

– Нет. Я… я знала, что есть такой человек… Лоринг, связанный с правительством Соединенных Штатов… агент по борьбе с распространением наркотиков. Мой отец говорил о нем. Он ему доверял. Но я никогда его не видела.

– Значит, вы не знали, кто он, до того момента, как мы назвали вам его имя?

– Совершенно не знала, во всяком случае, понятия не имела, как он выглядит.

И тут появился Гарри Кларк, коллега Лоринга. Бледный, как полотно, по скулам ходили желваки. Остановившись посреди комнаты, он пронзил Жульет взглядом, затем прошел в сад и склонился над телом Лоринга. Приподнял простыню и долго вглядывался в мертвое лицо.

– Сукин сын, – повторял он снова и снова. – Сукин сын.

Наконец Кларк встал и вернулся к дверям.

– Ну, Шамбрэн, теперь-то мы знаем, кто есть кто.

– Неужели? – отозвался Шамбрэн.

– Жирар оказался прав в отношении Салливана. Сэм, должно быть, получил доказательства его вины и следил за Салливаном, рассчитывая, что тот приведет его к месту обмена денег на наркотики.

– Вы абсолютно уверены в Лоринге? – спросил Шамбрэн.

Кларк едва не ударил его. Он даже шагнул к Шамбрэну, взмахнул рукой, но сдержался.

– Абсолютно уверен, Шамбрэн. Абсолютно.

Наступившую тишину нарушил дрожащий голос Жульет.

– Я думаю, мне лучше вернуться к Шарлю.

Она с видимым усилием поднялась. Кларк и Декер переглянулись.

– У вас нет возражений? – спросил я.

– Нужно, чтобы она подписала показания, – сказал Декер.

– Разве она не может сделать это в отеле? Сколько, по вашему, можно выдерживать такое напряжение? Ей же нужно прийти в себя.

Сержант все еще колебался.

– Я пошлю с ней своего сотрудника.

– Я провожу ее, – отрезал я. – Кто-то должен рассказать ее мужу, что произошло. Он ничего не знает.

– Может быть… он действительно не знает, – пробурчал Гарри Кларк.

Я думаю, Жульет его не слышала. Она уже двинулась к двери. Шамбрэн поддержал меня.

– Марк может узнать у нее чуть больше. Ей легче говорить с ним, ведь они друзья.

– Идите, Хаскелл, – принял решение Декер. – Если она скажет вам что-то новое…

Я не ответил. Разозлился, что из меня хотят сделать доносчика. Жульет требовалось только участие.

Кто-то из полицейских остановил нам такси. Жульет забилась в угол, глядя прямо перед собой. Как я мог объяснить, что чувствовал себя счастливым, находясь рядом с ней.

– Я убила его, – она не повернула головы. Ее начала бить дрожь. Я взял ее руку и крепко сжал.

– Вы ни в чем не виноваты перед ним.

– Он пришел, потому что знал, где я, потому что я хотела поговорить с ним. Если б я смогла убедить его, что опасность слишком велика.

– Опасность от этого не уменьшилась бы, да и Диггер не повернул бы назад. Он сам сказал нам об этом.

– Я ничего не понимаю, – Жульет покачала головой. – Если второй мужчина – Лоринг, как они его назвали, что могло между ними произойти?

– Рано или поздно мы это узнаем, – глубокомысленно ответил я.

Широко раскрытые синие глаза повернулись ко мне.

– Вы знаете, что теперь подумает Шарль? Он будет утверждать, что происшедшее доказывает его правоту. Что Лорингу стало известно об участии Диггера в заговоре, и тому не оставалось ничего другого, как убрать Лоринга.

Об этом же думал и я. Не хотелось, конечно, так думать, но другого объяснения я не находил.

– В одном можно не сомневаться. Он пришел повидаться с вами, потому что любил вас.

– И я люблю его, какой бы горькой ни оказалась правда, – Жульет вздохнула. – Эта любовь, как болезнь, от которой нет лекарств. Марк, вы поможете мне?

– Ну, разумеется.

– И… Марк?

– Да.

– Пообещайте, что будете говорить мне о любых изменениях в его состоянии. Хорошо?

– Конечно, Жульет. Я обещаю.

Такси остановилось у "Бомонта". Я расплатился с водителем, помог ей выйти из кабины, и мы поспешили к лифтам. Судя по всему, в отеле еще не знали о перестрелке в саду Шелды.

Мы поднялись на пятнадцатый этаж и по коридору прошли к номеру Жираров.

Дверь открыл Жирар. Увидев Жульет, он просиял.

– Жульет!

Она припала к его груди, а он посмотрел на меня и, похоже, понял, что произошло нечто неординарное.

– Мне хотелось бы поговорить с вами, – прервал я затянувшуюся паузу.

– Заходите.

Жульет буквально повисла на нем. Она едва переставляла ноги, а в гостиной чуть слышно прошептала: "Шарль, я хотела бы уйти в свою комнату. Марк тебе все объяснит".

Он ушел с ней и вернулся пару минут спустя.

– Где она была?

Я рассказал ему, что Шелда предложила Жульет воспользоваться ее квартирой. О том, что там произошло.

Должно быть, ему стоило немалых трудов не высказать свои чувства – облегчение и удовлетворенность.

– У Салливана тяжелые ранения?

– Очень тяжелые.

– Я оказался прав, а вот особой радости нет, – вздохнул Жирар. – Ну почему все это случилось у нее на глазах?

Теперь она будет во всем винить себя. Как мы сможем с этим жить?

– Ей выпало суровое испытание, месье Жирар, но развязка была неизбежна, пришел бы Диггер к ней или нет. Жульет просто не повезло, что все произошло в ее присутствии. Вы должны попытаться убедить ее, что она не несет ответственности за эти выстрелы.

– Я готов отдать за нее жизнь, – с горечью воскликнул Жирар, – но именно Салливан, даже будучи предателем, подчинил себе ее сердце, ее будущее. Будь он проклят, проклят, проклят!

– Она в шоке, – напомнил я. – Ей необходимы нежность, участие… и время.

– Я знаю, – он протянул мне руку. – Благодарю за помощь, Хаскелл.

Глава 3

В кабинете Шамбрэна Гарри Кларк выслушал доклад Джерри Додда. Пока Кларк ездил на квартиру Шелды, Додд следил за тем, что делалось в "Бомонте". Жирар не покидал номера.

Бернардель, Кролл и мисс Лили Дориш перекочевали в бар "Трапеция". Никто из посторонних к ним не подходил.

Когда я вошел в кабинет, Кларк разговаривал по телефону с одним из своих сотрудников. Он хотел, чтобы тот привез из "Валдорфа" Делакру и Лакоста.

– Я соберу их всех здесь, – сказал он Шамбрэну, положив трубку. – И узнаю от них правду, даже если придется выбить ее свинцовой трубой.

– Едва ли это будет разумным решением, – Шамбрэн направился к комоду, на котором стоял кофейник.

– О чем вы? – сердито отозвался Кларк.

– Если вы правы в отношении Лоринга…

– Я прав!

– Он отдал жизнь, чтобы раскрыть заговор. А вы сорвались и можете все испортить. Найдите точный ход, и тогда, возможно, мы решим задачу, над которой бился Лоринг.

– Какой еще ход? – спросил Кларк.

– Допустим, убийца у вас в руках. В больнице, живой или мертвый. Возможно, он же убил Кардью и участвовал в подготовке убийства полковника Вальмона. Это ваша большая победа, мистер Кларк. Объявите о ней. Обрадуйте газеты сенсацией. Публично заявите о том, что поймали крупного бандита и перекрыли канал, по которому в США доставлялся героин. Американский плейбой во главе международной банды торговцев наркотиками! Все будут рады, и произойдет то, чего вы ждете, – обмен денег на героин. Если же вы соберете всех здесь, начнете давить на них, сделку отложат до лучших времен. Вы просто растеряете то, что собрал Лоринг. Кларк все еще колебался.

– У вас есть надежда на успех, если вы будете полагаться на логику, а не на эмоции, мистер Кларк. Пока Салливан жив, остается вероятность, что он заговорит. Очень часто на смертном одре признаются в том, о чем молчали долгие годы.

Это тоже ваш шанс. Салливан может выложить все: назвать фамилии, подробности готовящейся сделки. Вы, возможно, даже узнаете, что произошло в саду на самом деле.

– На самом деле? Салливан начал стрелять в Лоринга, а Сэм, защищаясь, подстрелил его.

– Возможно, – Шамбрэн налил кофе в маленькую чашечку.

– Возможно? Ради бога, Шамбрэн, женщина же все видела!

– Ой ли? – Шамбрэн шел к столу, держа чашечку на ладони.

– Она сидела на тахте, спиной к дверям. Это Салливан, сидящий к ней лицом, увидел, что в саду кто-то есть. Она, как я полагаю, полуобернулась, но не могла видеть того, что видел Салливан.

– Но…

– На ограждающий сад стене могли сидеть пять человек.

Из-за низкого навеса над дверьми она не могла их увидеть. А за шумом клепальных молотков на стройке их все равно не было слышно. Пять человек, конечно, абсурд, но я хочу сказать, что стрелять мог и кто-то еще, кого не видела миссис Жирар.

Если б я вел это расследование, то предложил бы эксперту по баллистике убедить меня, что Сэм Лоринг застрелен из пистолета Салливана, и наоборот.

– Вы что, сошли с ума? – взвился Кларк. – Вы пытаетесь убедить меня, что Салливан не убивал Сэма?

– Я лишь хотел бы получить доказательства того, что Салливан убил Лоринга, а Лоринг – Салливана, – Шамбрэн уселся за стол.

– Что ж, мы вам это докажем.

Я взглянул на Шамбрэна, и по спине у меня пробежал холодок. Его глаза под тяжелыми веками ничего не сказали.

Бойня на квартире Шелды рассеяла мои последние сомнения.

Жирар оказался прав. Диггер своим обаянием обманул нас всех, включая Жульет. А теперь вот Шамбрэн намекает, что все не так просто. Действительно, в саду мог быть кто-то еще. Жульет его не увидела. И в грохоте клепальных молотков не поняла, что стреляли трое.

– Прежде чем мы продолжим обмен мнениями, – спокойно заметил Шамбрэн, – я прошу вас еще раз подумать, Кларк. На вашем месте я бы отменил приказ в отношении Делакру и Лакоста. Не нужно "везти их сюда. Лучше вызовите в больницу лейтенанта Харди и сделайте совместное заявление для прессы. Ваше и его дела закрыты. Он нашел убийцу Кардью. Вы поймали главаря международной банды, промышлявшей наркотиками. Этим мы убаюкаем мистера Бернарделя и его сообщников. Пусть они почувствуют себя в полной безопасности. А мы тем временем ужесточим слежку.

Будем держать под контролем каждый их шаг. И, будем надеяться, они попадут в нашу сеть. Кларк медленно кивнул.

– Я должен получить добро от начальства. Можно воспользоваться телефоном в вашей приемной и позвонить в Вашингтон?

– Конечно. Но сначала я бы договорился относительно Делакру и Лакоста. Пусть их пока не трогают.

– Хорошо, – кивнул Кларк и вышел из кабинета.

Джерри Додд и я молча ждали разъяснений. Но Шамбрэн сидел, погруженный в свои мысли. Наконец он посмотрел на нас и улыбнулся.

– Вы помните то время, Джерри, когда девушка из шестьсот девятого номера звонила на коммутатор и просила прислать ей справочники с телефонами других городов? Ей принесли три или четыре толстых справочника. Самое странное заключалось в том, что она никуда не позвонила.

– Я помню, – кивнул Джерри Додд.

– Раскусила ее миссис Вейч, – продолжал Шамбрэн. – Она связалась со мной и рассказала о странных просьбах. Я предположил, что эта девушка любила писать письма незнакомым людям. Миссис Вейч решила иначе. Она посчитала, что на справочники можно встать.

– Когда мы добрались до шестьсот девятого, девушка успела повеситься, – вздохнул Додд.

Шамбрэн кивнул.

– Такое случается. С первого взгляда все вроде бы ясно, но потом тебя начинает грызть червь сомнения.

– Теперь он завелся у вас? – спросил Додд.

– Да, Джерри. Сэм Лоринг, судя по всему, был первоклассным агентом. Он возглавлял римское отделение Бюро, боролся с крупными итальянскими поставщиками наркотиков, руководил этим расследованием во Франции. Так вот, такие люди, как Лоринг, не работают в одиночку.

Слишком опасно. Они поддерживают постоянную связь со штаб-квартирой и докладывают не только о полученных уликах, но и о своих подозрениях. Пару лет назад Лоринг поверил Салливану. Даже показал список подозреваемых. Когда же он изменил отношение к нему?

– Кто знает? – подал голос Джерри.

– К примеру, Кларк должен знать об этом, – ответил Шамбрэн. – Кларк, который работал вместе с Лорингом. Если бы Лоринг заподозрил Салливана, неужели он ничего не сказал бы Кларку? Они же вместе расставляли ловушку. Неужели Лоринг скрыл бы свои подозрения относительно Салливана, когда тот крутился под носом у Кларка? Быть такого не может.

– Вроде бы логично, – согласился Джерри Додд.

– И уж конечно, если бы он добыл улики, достаточные для ареста Салливана, он не стал бы молчать. Так что же привело его в квартиру Шелды и почему он перелез через забор, чтобы попасть в сад?

– Перелез через забор? – спросил Джерри. – Может, Лоринг проник в сад до того, как мадам Жирар пришла в квартиру Шелды?

Шамбрэн хмыкнул.

– Шпионил за Шелдой? Перестаньте, Джерри.

– А если за мадам Жирар?

– Как Лоринг узнал, что она придет туда? Это решение родилось на ходу. Мадам Жирар выскочила из кабинета Марка.

Спросила Шелду, не знает ли та места, где можно побыть одной. Шелда отвела ее в свою квартиру. Лоринг мог попасть в сад только через забор.

– А что делал там третий человек? – Додд, похоже, совсем запутался. О себе я и не говорю. – Шелда его не интересовала. Значит, мадам Жирар?

– Нет, он следил за Салливаном. Диггеру же говорили, что его жизнь в опасности. Жульет Жирар предупреждала об этом.

Третий человек видит входящего в квартиру Салливана и перелезает через забор. Но его самого преследует Лоринг.

Салливан замечает, что в саду кто-то есть, вытаскивает пистолет, зная, что незнакомец хочет убить его. Начинается стрельба. Появляется Лоринг, во всяком случае, попадает в поле зрения Жульет. Он стреляет не в Салливана, а в незнакомца. Но тому удается подстрелить и Салливана, и Лоринга и удрать тем же путем, через забор.

– То есть, когда они добудут пули из Салливана и Лоринга, выяснится, что они выпущены не из их пистолетов и орудие убийства исчезло?

– Возможен и такой вариант.

– Значит, вы все еще верите в Салливана, – заметил Джерри Додд.

– Я верю в Сэма Лоринга, – возразил Шамбрэн. – Он слишком хороший агент, чтобы заподозрить Салливана и не сообщить об этом. Я думаю, он выслеживал кого-то из тех, кто значился в списке. Того же человека опасался и Салливан.

– Ни Бернардель, ни Кролл, ни мисс Дориш не покидали отеля.

– Но никто не следил за Делакру или Лакостом, – ответил Шамбрэн.

– Да, в саду мог быть один из них, – признал Додд.

– А Жирар? – спросил я. – Он же сказал нам, что убьет Салливана, если тот попытается еще раз подойти к его жене.

Он мог идти следом за Салливаном к квартире Шелды и застать его там с Жульет. Жирар был в списке Лоринга. Лоринг мог следить за ним.

– Но Жирар не выходил из номера, – Додд сверился с лежащим перед ним листком, на который заносились поступающие от персонала отеля сведения об интересующих нас людях.

– Он мог выскользнуть незамеченным. Может, кого-то подкупил. Вы, мистер Шамбрэн, сами говорили, что такое возможно.

– Подкупил дежурную по этажу, лифтера, сотрудника Джерри в вестибюле и швейцара? Едва ли, Марк.

– Может, он нанял кого-то следить за Диггером?

– Вот это не исключается. Но кого? – Шамбрэн покачал головой. – Вам, Марк, нравится Диггер и не нравится Жирар.

Но это все эмоции. Мы же должны учитывать только факты.

– Ваша версия о третьем человеке в саду также не подтверждена фактами, – упорствовал я.

– Как раз наоборот, – покачал головой Шамбрэн. – Сэм Лоринг не стал бы держать при себе подозрения в отношении Салливана. Факт номер один. Если Лоринг не подозревал Салливана, с какой стати тому стрелять в Лоринга, да еще в присутствии Жульет Жирар? Факт номер два. Мы можем надеяться, что баллистики докажут нам и факт номер три – Лоринг и Салливан убиты пулями, выпущенными из третьего пистолета.

Зазвонил телефон. Джерри Додд снял трубку, послушал, затем прикрыл микрофон рукой.

– Бернардель разговаривает с Жираром по телефону из бара "Трапеция". Жирар выкладывает ему всю историю.

Шамбрэн устало кивнул. Подозвал меня. А Додд вышел в приемную за Кларком.

– Постарайтесь разыскать в больнице лейтенанта Харди, – попросил Шамбрэн. – Если Диггер еще жив, скажете лейтенанту, что к нему ни в коем случае нельзя никого пускать. Есть люди, которые очень не хотят, чтобы он заговорил.

Прошло несколько минут, прежде чем Харди взял трубку.

– Как Салливан? – спросил я.

– Еще жив.

– Выживет?

– Едва ли.

Я передал ему просьбу Шамбрэна.

– Скажите своему боссу, что сплю я ночью, – Харди, похоже, рассердился. – Но Салливан еле дышит, какие уж тут разговоры. Две пули в груди, одна – в шее. Он потерял прорву крови. Врачи думают, что его частично парализовало.

– Пули вытащили?

– Какая разница? Вам нужен сувенир?

– Шамбрэн думает, что стрелять могли трое. Его интересуют данные баллистической экспертизы.

– Какие трое? – взвился Харди.

– Баллистики…

– Баллистики быстро докажут, что это бред. Будьте уверены. А Шамбрэну скажите, к Салливану никто не подойдет… пока он жив.

Я положил трубку. Распахнулась дверь, и в приемную вошел Бернардель.

– А, мистер Хаскелл. Шамбрэн у себя?

– Да.

– Как Диггер?

– Я только что говорил с больницей. Особых надежд нет.

– Он смог рассказать им, что произошло?

– Говорить он не может.

Бернардель сердито взмахнул пухлой ручкой. От былого Санта-Клауса не осталось и следа.

– Вы знаете, почему он лежит там, из последних сил цепляясь за жизнь, мистер Хаскелл?

– Три пулевых ранения, – ответил я.

– Потому что он преступно беззаботен в отношении собственной жизни, – Бернардель повернулся ко мне спиной и ворвался в кабинет Шамбрэна.

Глава 4

Атмосфера в кабинете накалилась. Там, должно быть, знали, что идет Бернардель, и появление толстяка никого не удивило. Гарри Кларк побледнел от злости. Я знал, что Бернардель для него враг номер один, ответственный за смерть Сэма Лоринга, кто бы ни нажимал на спусковой крючок пистолета.

– Я рад, что вы здесь, мистер Кларк, – кивнул ему Бернардель.

– Полагаю, вы пришли сюда, чтобы изобразить убитого горем друга, – процедил Кларк.

– Давайте не терять времени на оскорбления, – Бернардель не собирался обижаться. – Как я понимаю, вы оказались тем фермером, что позабыл запереть ворота конюшни, а теперь ищет пропавшую лошадь.

– Послушайте…

Слушать Бернардель не захотел.

– Диггер Салливан – мой давний друг. Естественно, я расстроен тем, что произошло. Но давайте выложим карты на стол, мистер Кларк. Я знаю, кто вы, знаю, что вы обо мне думаете. И могу догадаться, что вы сейчас думаете о Диггере.

Усилием воли Кларк сдержался.

– Тут нет никаких секретов. К слову сказать, мы готовим заявление для прессы.

Значит, Вашингтон одобрил предложение Шамбрэна.

– Хотите, я угадаю, что вы в нем пишете, – Бернардель, похоже, тоже рассердился. – Вы поймали главаря банды, международной банды торговцев наркотиками. Этот же человек, скорее всего, убил Мюррея Кардью и, возможно, несколько лет тому назад полковника Вальмона. Этим вы рассчитываете убаюкать бдительность настоящих преступников. Вы рассчитываете, что они обезумеют от счастья и сами прыгнут в расставленную вами ловушку. Детский лепет, мистер Кларк.

– А я – тот ребенок, что это придумал, – вставил Шамбрэн.

– Меня это удивляет, – продолжал Бернардель. – Играете-то вы не с детьми. Вы, мистер Кларк, не единственный, кто хочет раскрыть этот заговор. Если б вы действительно боролись в одиночку, ваш план, возможно, и сработал бы, хотя я в этом сомневаюсь. Но в сегодняшней ситуации, даже если вы, поверив собственному заявлению, закроете дело, смертельные враги по-прежнему останутся лицом к лицу, – его губы изогнулись в саркастической улыбке. – Я догадываюсь, о чем вы думаете, мистер Кларк. Что за игру я затеял? Что мне нужно? Ради чего я заявился сюда?

– Так ради чего? – спросил Шамбрэн. – Лучше услышать это от вас, чем гадать.

Улыбка Бернарделя стала еще шире.

– Не знаю, что вам и сказать. Если правду, вы мне не поверите, потому что я-темная личность. Если ложь, вы, возможно, поверите, потому что хотите верить именно в это.

Так как же мне донести до вас мою мысль?

– Действительно, проблема, – кивнул Шамбрэн. – Но вы пришли сюда, значит, нашли способ разрешить ее.

Бернардель достал из кармана сигарету, раскурил ее, посмотрел на Шамбрэна и Кларка сквозь облако синеватого дыма.

– Что ж, давайте попробуем. Сделка заключена, и вот-вот должен состояться обмен миллионов долларов на наркотики.

Деньги пойдут врагам нынешнего французского правительства.

Это дело, господа, чисто французское. Исход борьбы едва ли имеет хоть какое-то отношение к сидящим в этом кабинете.

Вам незачем брать ту или иную сторону. Не должна вас волновать и позиция. Если скажу, что я заодно с правительством, вы мне не поверите. Так что допустим, что я в стане его врагов.

– Мы и так это знаем, – буркнул Кларк.

Бернардель пожал плечами.

– Вот видите, доказывать что-то бесполезно. Но этого недостаточно, чтобы считать меня негодяем. В конце концов, ваш Джордж Вашингтон был врагом правительства, стоявшего в те дни у власти. С точки зрения англичан он был предателем.

Для вас же – отцом-основателем государства, национальным героем. Во время нашей гражданской войны предателем для правительства был генерал Роберт Ли. Но сегодня даже живущие на севере признают, что человеком он был хорошим, даже прекрасным. Я говорю об этом только для того, чтобы показать, что мое противодействие французскому правительству отнюдь не означает, что я – Джек-потрошитель или детоубийца, или чудовище. Если я смог вас в этом убедить, то вы, возможно, соблаговолите выслушать меня.

– Говорите, – подал голос Шамбрэн.

– Меня беспокоит Диггер. Я бы хотел дать официальные показания. Вы можете спросить, почему я выбрал именно этот момент? Потому что пришли времена, когда жизнь стоит дешево, – его, Мюррея Кардью, Лоринга и моя! Боюсь, что второй возможности мне уже не представится.

– Вы хотите сказать, что вам грозит опасность? – недоверчиво спросил Кларк. Такого он не ожидал.

– Если я тот, за кого вы меня принимаете, верный голлист может в любой момент разделаться со мной. Если же я сторонник правительства, то становлюсь главной целью заговорщиков. Те ли, другие, но времени у меня осталось немного. Поэтому я хочу дать показания.

– Говорите, – пробормотал Кларк.

Сверкнули зубы Бернарделя, белые и крепкие.

– Диггер – барашек в волчьей стае, – продолжил он. – Я знал его еще до того, как он впутался в это дело. Нас свели автомобили. Он был первоклассным гонщиком, не знающим страха. Но некоторых бесстрашие заводит слишком далеко. К таким принадлежит и Диггер. Не боясь смерти за рулем автомобиля, он решил, что она не страшна ему и при других обстоятельствах. У человека действительно умного здравого смысла должно быть больше. Он должен осознавать, что правда и честность не всегда одерживают победу. Я – такой человек, господа. Я знаю, когда бояться. И сейчас я в испуге.

Диггер пошел дальше, потому что не боялся, а не из храбрости. Если бы он позволил себе испугаться, то не лежал бы при смерти.

Диггер пришел ко мне и сказал, что мой механик Лангло поставлял наркотики некоторым автогонщикам, в том числе приятелю Диггера, который покончил жизнь самоубийством.

Диггер и я поехали к Лангло, но того успели застрелить.

– Вероятно, по вашему приказу, – вставил Кларк.

Бернардель зловеще улыбнулся.

– Да, конечно, мы же условились, что я – злодей.

Возможно, я приказал убить Лангло, чтобы он не открыл Диггеру мое истинное лицо. Диггер потребовал у меня объяснений. Я обрисовал общую картину, и он захотел принять участие в борьбе с торговцами наркотиками, – улыбка Бернарделя стала шире. – И у меня, главаря этих торговцев, возникла блестящая идея подсунуть Диггера полковнику Вальмону, смертельному врагу наркобизнеса. Почему? Потому что я надеялся, что простофиля Диггер будет держать меня в курсе всех замыслов Вальмона. Не так ли, мистер Кларк?

– Продолжайте, – хмуро ответил тот.

– Значит, я послал его по этой причине или потому, что был с Вальмоном заодно. Так или иначе, Диггер присоединился к Вальмону, чтобы бороться с наркомафией. Он стал помощником Вальмона. Даже попытался спасти жизнь полковнику. Но эта попытка принесла ему неприятности – серьезные неприятности. Жульет Вальмон внезапно решила, что он-не тот, за кого себя выдает. Шарлю Жирару удалось бы это доказать, если бы я не спас Диггера фальшивым алиби.

– Почему? – спросил Шамбрэн.

– Чтобы не брать грех на душу. Видите ли, Шамбрэн, даже если я – Джордж Вашингтон заговорщиков, мне небезразлична судьба моего невинного друга. Я попытался убедить Диггера прекратить борьбу, но он отказался. Он хотел доказать Жульет, что не имел отношения к убийству ее отца. А потом, не без помощи Лоринга, упокой господь его душу, он начал верить, что я – его враг. Допустим, это так. Допустим, я использовал его. Но тогда я лучше других знал, к чему он стремится. Искал он на ощупь. То подходил вплотную к цели, то отдалялся на мили. И опасен он был только тем, что мог случайно наткнуться на истину. Во всяком случае, он не шел по следу врага. Сегодня он наткнулся на истину и, как следствие, получил три пули. Но, как бы то ни было, Диггер – тот, за кого себя выдает, и сделал он именно то, о чем рассказал. Ваш Лоринг знал это и доверял ему.

– Поэтому он и умер, – прохрипел Кларк.

– Мой дорогой Кларк, – Бернардель вздохнул, – Диггер не убивал Лоринга. Такое невозможно. Невозможно даже в этом безумном мире, – он рассмеялся. – Лоринг был его другом, а такие, как Диггер, не убивают друзей, даже защищаясь.

Такие, как Диггер, никогда не выстрелят в слугу закона.

– Так кто его убил… И как? – спросил Кларк.

Бернардель вновь вздохнул.

– Просто поверьте мне, Кларк, и ищите убийцу в другом месте. Диггер – невинный барашек.

– Вы знаете, кто убил Лоринга? – теперь уже вопрос задал Шамбрэн. Бернардель улыбнулся одними губами, глаза оставались серьезными.

– Если я тот, кем вы меня считаете, Шамбрэн, то есть главный заговорщик, я бы не назвал вам имени убийцы, даже если б и знал его. Если я на стороне правительства, то и в этом случае у меня есть причины не говорить вам то, что мне известно.

– Что это за причины?

– Мистер Шамбрэн, кто-то из заговорщиков вот-вот получит несколько миллионов долларов в обмен на героин. Эти деньги пойдут на финансирование заговора. Допустим, я назвал бы имя убийцы до того, как деньги перейдут из рук в руки.

Обмен перенесут в другое место, проведут с участием других людей. Поймите, Шамбрэн, речь идет о деньгах. Заговорщикам необходимо их получить. Другая сторона стремится этому воспрепятствовать. И путь здесь только один. Чек можно объявить недействительным, если он потерян, и выписать новый. Но наличные – совсем другое дело. Их нельзя заменить. И чтобы эти миллионы не попали заговорщикам, сторонники правительства должны их перехватить. Для обеих сторон обладание этими деньгами – вопрос жизни и смерти.

Поэтому, если б и боролся с заговорщиками, я бы не стал мешать обмену, а схватил бы заговорщиков сразу после того, как они получат деньги от торговцев наркотиками. Тогда, и не раньше! Убийца может играть ключевую роль в этом обмене, поэтому я не буду называть имен. Вы можете отнести меня к любому лагерю, господа, но теперь вам должно быть ясно, что в любом случае я не могу назвать вам убийцу. И, кто бы я ни был, я всем сердцем верю, что стараюсь для блага моей страны.

– А если Диггер заговорит? – спросил Шамбрэн.

– Охраняйте его.

– Чтобы он смог назвать убийцу, – хмыкнул Кларк. – Этот ваш невинный барашек!

– Как я понял со слов Жирара, ему стреляли не в спину.

Он видел того, кто стрелял.

На столе Шамбрэна зазвенел телефон. Он снял трубку. Мне сразу подумалось, что звонят из больницы и новости самые печальные. Выслушав, Шамбрэн сказал: "Благодарю вас". Мы ждали продолжения, но он молчал. Тяжелые веки почти закрыли глаза.

Бернардель выдохнул облако сигарного дыма.

– Я сказал вам все, что хотел, – он одарил Кларка невеселой улыбкой. – Для вас я по-прежнему злодей.

Остается только надеяться, что мне удалось хоть немного поколебать вашу уверенность в вине моего друга.

– Мне следовало бы вас арестовать, – Кларк, скорее, говорил сам с собой, а не с Бернарделем.

Бернардель улыбнулся, как отец, утешающий маленького ребенка.

– Конечно, вам этого хочется, но обвинить меня не в чем.

Я знаю, что вы следите за мной с того мгновения, как я ступил на американскую землю. Вы – мое алиби, если оно мне потребуется, – он чуть поклонился Шамбрэну, повернулся и вышел из кабинета.

Кларк негромко выругался.

– А ему хоть бы хны. И так уже три года. Все нити тянутся к нему, а у нас никаких улик!

– Мне кажется, он пришел сюда, чтобы помочь Диггеру, – заметил я.

– А я могу поспорить, что он пришел защитить себя, – отрезал Кларк.

– Салливану может понадобиться помощь, – Шамбрэн разглядывал поверхность стола. – Звонил Харди. Он получил результаты баллистической экспертизы.

– Вы ошиблись? – спросил Кларк.

Шамбрэн кивнул.

– Сэм Лоринг убит пулями, – выпущенными из пистолета, который нашли в руке Салливана. В Салливана стреляли из пистолета Лоринга. Третьего пистолета не было.

– Я с самого начала говорил об этом! – воскликнул Кларк.

– Салливан открыл огонь по Лорингу, а тот, защищаясь, выстрелил. Это несомненно! Не приходится удивляться, что Бернардель хочет отвлечь наше внимание от Салливана.

Салливан действительно его друг. Давний друг. Они заодно с самого начала. Что говорят врачи?

– Никаких изменений.

– У Харди есть какие-то сомнения относительно случившегося?

– Нет.

– А у вас?

Тяжелые веки поднялись.

– Разве это имеет значение?

– Ради бога, Шамбрэн, мы же не можем игнорировать факты.

– Нет, факты нужно уважать, – кивнул Шамбрэн.

– Значит, ваша версия не подтвердилась.

– Не подтвердилась, – эхом отозвался Шамбрэн.

На этом Кларк закрыл дискуссию.

– Ну что ж, мне остается сидеть здесь и ждать обмена денег на наркотики. Харди будет в больнице, на случай, если Салливан заговорит.

– А как насчет заявления для прессы?

– Какой от него толк? Бернардель знает, что это – фальшивка.

– Я все-таки предлагаю не отказываться от него.

Кларк хохотнул.

– У вас возникли сомнения относительно Бернарделя?

– Вы хотите, чтобы сделка состоялась, и можно было бы поймать их за руку. Остальные, возможно, не так принципиальны, как Бернардель. Есть покупатели наркотиков, которые могут на это клюнуть. Во всяком случае, публичное заявление вам не повредит. Но может принести определенные дивиденды.

– Пожалуй, вы правы, – с неохотой согласился Кларк. – Но Бернардель, скорее всего, отменит обмен.

– А если все-таки вы принимаете его не за того, кто он есть на самом деле…

– Перестаньте, Шамбрэн. Насчет Салливана вы ошиблись. К чему новые промахи?

– И я стремлюсь более их не допускать, – сухо ответил Шамбрэн.

Глава 5

Шелда не выходила у меня из головы. К этому времени, думал я, известие о перестрелке облетело отель. А каково узнать, что один человек убит, а второй – при смерти, и произошло это в твоем саду. Шелда могла вообразить, что во всем виновата только она. И пока Кларк готовил пресс-конференцию, я прошел в свой кабинет.

***

Стол Шелды в приемной пустовал, но мисс Куингли сказала мне, что она в кабинете. Там она и сидела, бледная, как смерть. Увидев меня, Шелда бросилась мне на грудь, я обнял ее и подождал, пока она выплачется.

– У нас полно хлопот и без твоих слез, – улыбнулся я.

– Марк…

– Я все знаю. Ты отвела Жульет в свою квартиру. Ты сказала Диггеру, что она там. Во всем виновата только ты.

Она с негодованием оттолкнула меня.

– Черта с два!

– Я рад это слышать.

– Ей, должно быть, очень грустно. Столько лет любить человека и узнать, наконец, что он-подонок. Как он?

– Еще жив.

– Теперь, наверное, я не смогу поверить ни одному мужчине. Я ни на секунду не сомневалась в Салливане. Иона так любила его.

– Может, оно и к лучшему, что все стало на свои места.

– Кстати, я ему ничего не говорила.

– О чем ты?

– Я не говорила Диггеру, что она в моей квартире и хочет его видеть. Не говорила. Должно быть, мадам Жирар сама позвонила ему.

– Она не звонила.

– Тогда как он узнал?

Шелда задала хороший вопрос. Кто-то расставил ловушку.

Скорее всего, Бернардель.

– Тебе придется жениться на мне раньше, чем я предполагала, – добавила Шелда.

– Как так? – я сразу забыл про толстяка-француза.

– Вероятно, я больше не смогу жить в своей квартире.

Представить страшно, что там было сегодня днем. Я даже не хочу возвращаться туда за вещами.

– Ничего себе причина для замужества.

– Ну почему ты такой зануда?

Телефонный звонок прервал этот несколько абсурдный разговор.

– Мистер Хаскелл? – я узнал голос Шарля Жирара. – Вас не затруднит подняться к нам на несколько минут?

Ровный, бесцветный голос.

– Хорошо. Я сейчас приду.

– Что слышно в больнице?

– Пока изменений нет.

– Заранее благодарю вас за то, что вы уделите нам время.

– Я уже выхожу.

– Только это тебя и спасло, – хмыкнула Шелда, когда я положил трубку.

Бодрости она, похоже, не потеряла.

Я чуть не ахнул, когда Жирар открыл мне дверь номера. Он постарел лет на десять. Морщины на лице стали глубже, глаза запали, кожа посерела.

– Пожалуйста, заходите.

Я не мог не пожалеть Жирара. Мне бы не хотелось оказаться на его месте.

Жульет ждала нас в гостиной, стоя у окна.

– Просто невыносимо находиться здесь, не зная, что происходит, – начал Жирар. – Особенно после того, что выпало на долю Жульет. Этот заговор оплел наши жизни.

Жульет потеряла отца. А теперь перестрелка Салливана и Лоринга. Она однозначно указывает на то, что Лоринг нашел улики, за которыми мы гоняемся три последних года. Я уверен, мы тоже можем помочь, но никто не приходит к нам.

Никто не задает вопросов.

Его глаза горели мрачным огнем. Он разглядывал меня, словно надеялся прочитать на моем лице ответы на мучившие его вопросы. Жульет так и не повернулась.

– Сегодня сумасшедший день, – признался я. – Одновременно идут два расследования. Лейтенант Харди искал убийцу Кардью. Теперь, я полагаю, ему придется искать и убийцу Лоринга. Агент Федерального бюро по борьбе с распространением наркотиков, его фамилия Кларк, пытается выйти на след торговцев этим зельем. Я уверен, что кто-то из них обязательно придет к вам, месье Жирар.

– Они же должны знать, что во Франции я вел это дело.

– Если у вас есть сведения, которые, по вашему мнению, могут помочь расследованию, снимите трубку и позвоните Кларку в кабинет Шамбрэна.

– Но я не могу сидеть здесь, как птица в клетке! – воскликнул Жирар.

– Я никак не мог понять, почему он послал за мной. Не для того же, чтобы стравить пар. Но тут Жульет неожиданно объяснила мне, что к чему.

– Марк, я должна поехать в больницу. – Она все так же смотрела в окно, Жирар, у стола, подносил к сигарете зажженную спичку. Рука у него дрожала.

– Вы хотите увидеть Диггера? – спросил я. – К нему в палату никого не пускают.

– Кто? Врачи?

– И полиция. Если он придет в сознание и заговорит, то первые вопросы задаст ему лейтенант Харди.

– Я хочу быть там! – воскликнула она. – Как можно допустить, чтобы он пришел в себя и не увидел рядом ни одного дорогого лица. Будь я его родственницей, то получила бы такое разрешение. Даже если он очнется на мгновение и увидит, что я рядом, ему сразу станет лучше. Никогда не прощу себе, если он позовет меня, а я буду сидеть здесь, в номере отеля.

– Вас к нему не пустят, – повторил я.

– Пустят, если я буду в больнице, а он позовет меня.

– Жульет хочет поехать в больницу и подождать там, – вмешался Жирар. – Жульет чувствует, что она… самый близкий для Салливана человек, – эти слова давались ему с большим трудом.

– Боюсь, я не понимаю, чем могу вам помочь.

Жульет повернулась ко мне.

– Дорогой Марк, вы должны понимать, в какое мы попали положение. У меня нет сил объясняться с властями, но я не могу просить Шарля сделать это за меня. Они, скорее всего, посмеются за его спиной, не понимая, какой он благородный и великодушный человек. Вы же можете попросить их оказать мне такую услугу, не вызывая тайной усмешки.

– Ну конечно, – кивнул я. – Я все сделаю. В больнице наверняка есть комната для посетителей, где вы сможете посидеть. Переговорю с Кларком и вернусь.

Теперь досталось и Жирару, думал я в кабине лифта, спускающегося на четвертый этаж. Нелегко оказаться в ситуации, когда жена ясно показывает, что любит другого человека.

Кларк быстро принял решение. Отрицательное.

– Я хочу, чтобы все, связанное с этим делом, находилось у меня на глазах. И никто из них не должен приближаться к Салливану. Кто-то может пойти на все, чтобы не дать ему заговорить.

– Но не Жульет, – возразил я.

– Ее муж значился в списке Лоринга.

– Так пусть она поедет одна, – предложил я, – и будет в больнице, когда Диггер придет в себя. Он захочет поговорить с ней, постарается обелить себя в ее глазах. Возможно, он скажет ей больше, чем полиции.

Шамбрэн пришел мне на помощь.

– В доводах Марка что-то есть. Какими бы сложными ни были отношения этих людей, Диггер, несомненно, любит эту женщину. И может сказать ей то, что не сказал бы никому.

Пусть она едет в больницу.

– Я не хочу, чтобы она одна болталась по городу, – упорствовал Кларк. – А свободных людей у меня нет.

– Я поеду с ней, – предложил я.

Кларк еще колебался.

– Если вы поедете с ней и не будете отходить от нее ни на шаг…

– Даю слово.

– Скажите Жирару, что его из отеля не выпустят.

– Будет лучше, если вы скажете это сами.

– Хорошо, – кивнул Кларк.

– Вы не возражаете? – спросил я Шамбрэна.

– Нет, нет. Не выпускайте ее из виду, Марк. Я сообщу Харди, что вы поехали к нему. Если возникнут какие-то осложнения, вам помогут.

Я коротко взглянул на Кларка, который уже разговаривал по телефону с Жираром.

– Вы думаете, ей тоже угрожает опасность?

– Салливан предупреждал нас о старых минах.

Меня радовало, что я хоть чем-то могу помочь Жульет. Она все еще зачаровывала меня, как и при нашей первой встрече.

Когда я вернулся в номер Жираров, Жульет уже ждала меня.

Вечер выдался прохладный, и она надела легкое, свободного покроя, пальто. На плече висела большая сумка.

– У нас никогда не было такого верного друга, Марк, – улыбнулась она.

Жирар стоял рядом, его тонкие губы изогнулись в горькой улыбке.

– А я – пленник. Ирония судьбы, но я у них под подозрением.

– Они следят за всеми, кто может иметь хоть малейшее отношение к заговору, – я попытался успокоить его. – За всеми, даже за послом.

Жульет повернулась к мужу.

– Возможно, ждать придется долго, Шарль.

– Я знаю, – кивнул он. – Ты можешь звонить мне время от времени.

– Я позвоню. Обещаю.

Мы с Жульет спустились в вестибюль. Я чувствовал на себе взгляды служащих отеля. Кто-то из них наверняка уже звонил Кларку. Система Шамбрэна действовала безукоризненно.

Но не только они интересовались нашими персонами. Макс Кролл и Лили Дориш беседовали с сотрудником экскурсионного бюро. Кролл заметил нас и что-то шепнул Лили, которая тут же обернулась. Мы вышли на Пятую авеню. Уэйтерс, швейцар, остановил такси. Когда мы садились на заднее сиденье, я почувствовал, что Жульет вся дрожит.

– За нами наблюдает столько людей, – прошептала она.

– Обычное дело, – ответил я.

– Марк, я прошу от вас слишком многого. Вам совсем не обязательно ехать со мной.

– Я не против, да и Кларк поставил такое условие.

– Почему?

– Надо смотреть правде в глаза, Жульет. Бернардель и его друзья пойдут на все, чтобы не дать Диггеру заговорить.

Они, как и мы, понимают, что вам он может сказать то, чего не скажет никому другому. Возможно, они попытаются этому помешать.

– Понятно.

– Но вы не волнуйтесь, – я расправил грудь. – Я же буду с вами, и лейтенант Харди, и еще один или два полицейских.

Вы будете в безопасности.

От специфического больничного запаха меня всегда начинает подташнивать. Нас встретили у дверей. Палата Диггера находилась на втором этаже. Мы поднялись на лифте. Харди ждал нас в холле, сердитый и усталый.

– В конце коридора есть комната, где вы можете посидеть.

Я сомневаюсь, что вам удастся увидеть Салливана сегодня вечером.

– Как он? – спросила Жульет.

– Состояние удовлетворительное, – ответил Харди. – Другого врачи не говорят. Он все еще без сознания.

– Мы подождем. Но, пожалуйста, лейтенант, если появятся какие-то признаки, что он приходит в себя…

– Я вас позову, – кивнул Харди. – Я не меньше вашего хочу, чтобы он заговорил.

Мы сидели вдвоем в комнате для посетителей и через открытую дверь видели спешащих по коридору медицинских сестер и врачей. Палата Диггера находилась в другом конце.

У двери на стуле сидел полицейский и читал газету. Я взглянул на часы. Почти девять. Я не ел с утра, но не чувствовал голода. Спросил Жульет, не хочет ли она снять пальто.

– Наверное, это нервы, – ответила она, – но мне холодно.

Жульет так и застыла в кресле. Я непрерывно курил.

Каждые полчаса седовласый доктор заглядывал в палату Диггера и тут же выходил в коридор. Вероятно, это означало, что изменений в состоянии раненого нет. Скорее всего, кроме Харди, в палате находилась и медицинская сестра.

В четверть одиннадцатого у меня кончились сигареты. Я подошел к столику дежурной сестры и спросил, где можно купить сигареты. Она сказала, что у кафетерия на первом этаже есть автомат.

От столика дежурной сестры я направился к полицейскому, охранявшему палату Диггера. Он посмотрел на меня, оторвавшись от газеты.

– У меня кончились сигареты. Пойду вниз, куплю новую пачку. Приглядывайте, пожалуйста, за миссис Жирар.

– Хорошо, – ответил тот, – если она останется на месте.

Я не могу покинуть свой пост.

Я сказал Жульет, что схожу за сигаретами, и предложил принести кофе и сандвич. Она ответила, что выпила бы кофе.

Я спустился на первый этаж. В кафетерии толпился народ.

Автомат выдал мне две пачки сигарет, и я занял очередь к прилавку, чтобы купить кофе и пару сандвичей.

На это ушло минут десять. Выйдя из кафетерия с кофе и сандвичами в руках, я увидел Жульет, спешащую к выходу на улицу, позвал ее и побежал следом. Она остановилась перед вращающимися дверями.

– Жульет! Что вы тут делаете?

– Мне внезапно стало нехорошо. Я подумала, что свежий ночной воздух… – она коснулась рукой вращающейся двери.

– Со мной все в порядке, Марк, – толкнула дверь и вышла на улицу.

Я поспешил за ней. Она стояла, покачиваясь, на верхней ступени лестницы.

– Не могли бы вы принести мне нашатыря, Марк? Боюсь, я сейчас…

– Вам лучше сесть, – широкая пустая лестница вела к тротуару. – Я не могу оставить вас одну, но попробуйте выпить кофе. Может, вам станет лучше, – я бросил сандвичи и начал снимать крышку со стаканчика. И тут увидел Бернарделя.

Он отделился от стены, рот его изогнулся в хищной улыбке.

– Марк, – воскликнула Жульет. Через пиджак я почувствовал ее ногти, впившиеся мне в руку.

– Идите в больницу… быстро! – приказал я.

Она не пошевелилась. Толстяк держал в руке пистолет.

– Я думаю, мадам, это конец пути, – он протянул левую руку. – Вашу сумку, пожалуйста.

Жульет опустила мою руку, но не сняла сумку с плеча.

Похоже, она ждала помощи. Но не от меня. Я шагнул было вперед, чтобы встать между ней и Бернарделем.

– Стойте на месте, мистер Хаскелл. Вашу сумку, мадам.

Надеюсь, то, что мне нужно, в ней. Мне бы не хотелось раздевать вас публично.

– Не знаю, к чему вы стремитесь, Бернардель, – подал я голос, – но вам это просто так не пройдет.

– Не идиотничайте, Хаскелл. – Бернардель не спускал глаз с Жульет. – Помощи ждать бесполезно, мадам. Тот, кого вы ждете, не придет. Его задержали… навечно.

Я не знал, о чем он говорил, но и не мог стоять и смотреть, как он угрожает Жульет. Нас разделяло лишь пять футов, и он не отрывал взгляда от Жульет. Я бросился ему в ноги, но выстрела не последовало. Мы покатились по ступеням. Я слышал, как он ругается по-французски, и не отпускал его, пытаясь добраться до пистолета. Краем глаза я заметил, как Жульет пробежала мимо нас, перескакивая со ступени на ступень, к тротуару. Я крикнул, чтобы она вернулась в больницу, где ее защитит Харди.

– Дурак! Идиот! – рявкнул Бернардель. И ударил меня рукояткой пистолета. Я отлетел на пару шагов, а он устремился за Жульет.

Она остановилась, не добежав с десяток ступеней до тротуара. Пять или шесть человек преградили ей путь.

Несколько человек появились и на верхней ступени лестницы.

К моему удивлению, среди стоящих внизу я узнал Шамбрэна.

Бернардель подошел к Жульет, и я услышал пронзительный вопль разъяренного животного. С трудом верилось, что он вырвался из груди Жульет.

Глава 6

В сумке, что висела на плече Жульет, лежали пакеты с героином общей стоимостью в два миллиона долларов. Весили они всего десять фунтов.

Мужчина, принесший деньги, уже сидел в полицейском участке в двух кварталах от больницы. Деньги хранились в сумке, как две капли воды похожей на сумку Жульет. Два миллиона предназначались террористам ОАС. Мужчину взяли на соседней с больницей улице, где он дожидался Жульет.

Все это мне рассказали в такси по дороге в "Бомонт". Я еще кипел от ярости и слушал не слишком внимательно.

Похоже, меня использовали, как подсадную утку, чтобы усыпить бдительность Жульет. Особенно я злился на Бернарделя, который ехал в такси вместе с нами, хотя он продолжал извиняться за то, что ударил меня по плечу. Плечо, кстати, болело, что также не улучшало моего настроения. А Бернардель улыбался во весь рот, несмотря на длинные красные царапины на лице – отметины ногтей Жульет.

Все, естественно, кроме меня, все знали, и я чувствовал себя круглым идиотом. Наконец, такси остановилось, мы вылезли из машины – Шамбрэн, Бернардель и я – и вошли в вестибюль. Там нас поджидали Гарри Кларк и Делакру, посол Франции. Бернардель подошел к Делакру, и они обнялись.

– Все кончено, Жак, – услышал я Бернарделя. – Деньги и наркотики в руках полиции.

– А Жульет? – спросил Делакру.

– Поймана с поличным.

– Все-таки в это трудно поверить, – покачал головой Делакру. – Я-то не сомневался, что это Шарль, а она абсолютно чиста.

– На поверку вышло иначе, – ответил Бернардель. – Теперь пора заняться и Шарлем.

– Он знает?

Бернардель вопросительно взглянул на Шамбрэна.

– Он не звонил, и ему не звонили, – ответил Шамбрэн. – Скорее всего, он ничего не знает.

– Пойдемте к нему, – Кларк двинулся к лифту.

Вшестером мы поднялись на пятнадцатый этаж и подошли к номеру Жираров. Кларк постучал. Жирар тут же открыл дверь, его лицо изумленно вытянулось, а затем медленно посерело.

– Жульет? – прошептал он.

– Игра закончена, Шарль, – ответил Делакру.

– Она жива?

– Как видно по моему лицу, – Бернардель приложил к кровоточащим царапинам носовой платок.

Жирар медленно повернулся и прошел в гостиную.

– Деньги и наркотики у полиции, Шарль, – Делакру ввел его в курс дела.

Жирар повернулся, в его глазах стояли слезы.

– Если б я сказал вам, Делакру, что рад, вы бы мне поверили?

– Возможно, Шарль.

– Ее обвинят в контрабанде наркотиков? – спросил Жирар.

– Нет, месье Жирар, ей предъявят обвинение в убийстве Сэма Лоринга, – ответил Кларк.

Я, должно быть, остолбенел так же, как и Жирар.

– Это все выдумки Салливана? – голос Жирара дрожал. – Убийство! О чем вы говорите?

– Салливан все еще без сознания, – ответил Кларк.

– Мой дорогой Шарль, в этой долгой, жестокой борьбе Жульет допустила одну ошибку, – добавил Делакру, – и мы обнаружили ее благодаря мистеру Шамбрэну.

– Шамбрэну? – Жирар повернулся к моему боссу.

– Если бы не Шамбрэн, вам бы удалось выйти сухим из воды, Шарль, – прогремел Бернардель. – Я попытался сыграть героя и налетел на честного, не ведающего сомнений Хаскелла. Но я тоже хотел бы узнать, как мистер Шамбрэн докопался до сути.

Тяжелые веки почти закрыли глаза Шамбрэна.

– Я, возможно, и не вмешался бы в эту историю, если б не бессмысленное убийство моего давнего друга, Мюррея Кардью.

Но я сразу понял, что его смерть связана с борьбой за власть между двумя группами французов. И свое внимание я сосредоточил на вас, месье Жирар, потому что еще до убийства Кардью горничная застала Салливана в вашем номере.

– Так это был Салливан! – воскликнул Жирар. – А мы-то думали, какой-то мелкий воришка. У нас же ничего не пропало.

– Потому что он искал то, что постоянно находилось при мадам Жирар, – продолжал Шамбрэн. – Кларк говорил мне, что труднее всего обнаружить контрабандные наркотики у женщины с пышными формами. Она без труда может спрятать их на себе.

Ее не обыскивали на таможне. Никто не подозревал, что она связана с контрабандой наркотиков. Да и у кого могли возникнуть подобные мысли? Разве она – не дочь полковника Вальмона, отдавшего жизнь в схватке с наркомафией?

– О да, – саркастически хмыкнул Бернардель. – Этот великий герой, верный сторонник де Голля! Смертельный враг террористов. Смех, да и только!

Я вытаращился на него.

– Все было бы проще, если б месье Делакру поделился с нами известными ему сведениями, – заметил Шамбрэн.

– Это французские проблемы, – ответил Делакру, – и решить их должны французы.

– Если б только вы не пытались решить их на нашей территории, – возразил Кларк. – Будь у меня такая возможность, я бы спросил с вас, месье Делакру, за убийство Сэма Лоринга.

– Едва ли я мог довериться вам, – ответил Делакру. – Лоринг среди прочих подозревал и меня. И у меня не было доказательств вины Жульет. Из нас всех только она была вне подозрений. Вы бы только посмеялись надо мной.

– Один человек заподозрил, что Жульет не так уж проста, – вставил Шамбрэн. – Салливан! Он подозревал ее и в то же время пытался спасти. Он работал в одиночку и теперь может поплатиться за это жизнью, – Шамбрэн посмотрел на меня. – За последний час, Марк, мы узнали, что полковник Жорж Вальмон совсем не герой. Он говорил, что, по его убеждению, в верхних эшелонах власти французского государства есть предатель. И был прав. Предателем был он. Играя роль убежденного врага террористов, на самом деле руководил ими.

Утверждал, что борется с торговлей наркотиками, а в действительности всемерно способствовал их обмену на деньги для ОАС. И его убили не террористы, а сотрудники службы безопасности правительства, которое он предал.

– Ситуация тогда была довольно сложная, – пояснил Делакру. – Правительство решило скрыть предательство Вальмона. Он был активным участником борьбы с наци. Его смерть, предположительно, от рук террористов, вызвала гневное возмущение общественности. Проку от этого было больше, чем от его ареста.

Шамбрэн кивнул.

– То есть Салливана использовали. Но не месье Бернардель, которого мы принимали за злодея, хотя на самом деле он верно служил де Голлю, а двуликий Вальмон. Со смертью Вальмона поток наркотиков не иссяк, как надеялось правительство. Наоборот, он усилился. Пришлось искать нового человека, который занял место Вальмона. Я прав, господа?

– Абсолютно, – согласился Делакру.

– Мы полагали, что это Шарль, – Бернардель посмотрел на Жирара. – Близкий друг Вальмона, его заместитель в годы войны. Мысль о Жульет поначалу не приходила нам в голову.

– Мне тоже, – глухо пробурчал Жирар – На текущий момент мы можем принять два допущения, – заметил Шамбрэн, – в надежде, что мадам Жирар и Салливан подтвердят их обоснованность. Первое, Жульет Вальмон и Салливан действительно любили друг друга. Они сражались за власть по разные стороны баррикад, но любовь была настоящей.

Второе, Жульет-таки поверила, что Салливан убил ее отца.

Поверила, потому что знала истинное лицо и отца, и Салливана. Поверила, потому что сама, не колеблясь ни секунды, убила бы хорошего друга, если б тот оказался на пути к цели.

– Жульет – фанатичка, – эхом отозвался Жирар. – Она горячо любила отца и могла отомстить за его смерть.

– Жульет оказалась в уникальной позиции. – Шамбрэн покачал головой. – В час беды ей на помощь пришел верный друг, месье Жирар, доверенное лицо голлистов. Ежедневно она узнавала от него, как идут дела в лагере врага. Ее же агенты доносили, что Салливан настойчиво пытается найти истину. Кто-то, должно быть, все-таки вышел на ее след. Я думаю, месье Жирар мог бы рассказать об этом подробнее. Во всяком случае, в какой-то момент она почувствовала, что Жирар может стать для нее опасен. И соблаговолила предложить ему жениться на ней. Безумно влюбленный, он не мог устоять. А уже потом, после бракосочетания, она выбрала удобную минутку, чтобы сказать правду о себе. Не так ли все было, месье?

Жирар кивнул.

– И вы, Шарль, перестали быть французом, – прогремел Бернардель.

– Она заставила забыть обо всем, – пробормотал Жирар.

– Но несколько часов назад вы ничего этого не знали, – обратился я к Шамбрэну.

– Кое-что знал, Марк, – возразил тот. – Знал, но не мог доказать. Во-первых, я ни секунды не верил, что Диггер Салливан заодно с террористами. Распознавать людей – наша работа. С какой стати Салливан, американец, будет участвовать в политической борьбе на одной из сторон? По убеждениям? Едва ли. Из-за денег? Их у него предостаточно. Он сам сказал нам, что будет сражаться бок о бок с Жульет. Помните? Что он, мол, выступит даже против президента Соединенных Штатов, если она попросит его. И он говорил серьезно, другого, собственно, и нельзя ждать от влюбленного. Но он и в мыслях не допускал, что Жульет попросит его стать на сторону преступников. Я уверен, что Лоринг известил бы Вашингтон, если бы подозревал Салливана.

И еще одно я знаю наверняка: Салливан мог убить Лоринга, только если тот угрожал жизни Жульет. Поэтому я и предложил версию третьего человека в саду Шелды.

– Но баллистическая экспертиза показала, что вы ошиблись.

– А заодно позволила найти убийцу, – Шамбрэн поднес огонек зажигалки к египетской сигарете. – Сопоставляя результаты баллистической экспертизы со своими рассуждениями, я впервые подумал о Жульет. Она же была в квартире. Да, она любила Салливана, но у фанатиков цель всегда стоит на первом месте. Любая помеха сметается с пути. Внезапно до меня дошло, что она находилась в центре всех событий. Драка в вашем кабинете, Марк. В ее присутствии. Если она и Жирар работали в паре, смысл этой драки ясен и грудному ребенку. Жирар мог убить Диггера, не понеся при этом никакого наказания. Вы и Жульет разыграли этот маленький спектакль?

Жирар медленно кивнул.

– Понятно. Но в результате у вас лишь прибавилось хлопот. Салливан жив, а отель внезапно превратился в ловушку. Как же обменять наркотики на деньги? Вы, разумеется, чувствовали, что за вами следят сотни глаз. Но Жульет и тут нашла выход. Шелда говорит, что она предложила Жульет свою квартиру. Если она как следует пороется в памяти, Марк, то поймет, что предложение исходило от Жульет.

Из этой квартиры она могла звонить кому угодно, могла без помех строить свои планы.

Теперь она могла обо всем договориться, решить, как обменять наркотики на деньги. Но внезапно выяснилось, что она не одна. Незваным гостем оказался Лоринг, шедший за ней следом и притаившийся в саду. Когда она осталась одна, Лоринг вошел в дом, чтобы арестовать ее, а может, допросить.

Возможно, он подслушал ее телефонный разговор. Она выстрелила в него. Что же потом? Избавиться от тела она не могла, поэтому позвонила Салливану, и он со всех ног бросился к любимой женщине.

Вероятно, она вывела его в сад, предварительно вооружившись пистолетом Лоринга. Салливан был обречен. Она застрелила его. Всадила в него три пули в полной уверенности, что отправила его на тот свет. Затем вложила пистолет Лоринга в его руку, а свой пистолет, из которого убила Лоринга, в руку Салливана. После чего, Марк, позвонила вам.

– Но все это – догадки, сэр, – ответил я.

– Нет, Марк. Я же сказал вам, что баллистическая экспертиза позволила установить личность убийцы. Исходя из фактов и моих рассуждений, я пришел к логичному ответу.

Уговорил Кларка продолжить проверку, и мы вышли на единственную ошибку Жульет. На таможне, чтобы отвлечь внимание от героина, спрятанного под одеждой, она постаралась убедить таможенников, что скрывать ей нечего.

Она предъявила и меха, и драгоценности, и даже пистолет. У нее было французское разрешение на владение оружием. Ей разрешили ввезти пистолет в нашу страну, но записали регистрационный номер и фирму изготовитель. Там мы и узнали, что в руке Салливана был ее пистолет.

– До чего же она хладнокровная! – вставил Бернардель.

– Как теперь избавиться от наркотиков и получить деньги?

Она не могла покинуть отель одна. Или могла? Разве кто-то помешал бы ей поехать к человеку, которого она любила? Как оно было, месье Жирар? До того, как позвонить Марку, она связалась с покупателем наркотиков и договорилась о встрече неподалеку от того места, куда увезут Диггера, будь то больница или морг?

– Да, она позвонила нашему человеку из квартиры Шелды.

Она не сомневалась, что ей разрешат поехать к Салливану.

Хаскелл, конечно, мешался под ногами, но она думала, что сможет избавиться от него на десять-пятнадцать минут.

Тому, кто принес бы деньги, оставалось только узнать, куда отвезут Салливана, и поджидать там Жульет.

– Именно в тот момент я решил совершить геройский поступок, – вмешался Бернардель. – Я уже знал наверняка, чем занимается Жульет. Когда она исчезла после драки, я едва не признал свое поражение. Но уж потом, когда она вернулась к Жирару, не спускал с нее глаз. Вслед за ней и Хаскеллом я поехал в больницу. На этот раз я успел вовремя, но она убежала бы, если бы не мистер Шамбрэн. Он тоже раскусил ее, но не захотел прослыть героем и обратился за помощью.

– Такие вот дела, Марк, – заключил Шамбрэн.

– А Мюррей Кардью? – спросил я.

– Бедный Мюррей. Наши предположения подтвердились.

Лакост и Кролл входили в организацию Жульет. Лакост следил за Делакру, Кролл – за Бернарделем. Лакост готовил операцию в Америке. Он и Кролл арестованы Харди по обвинению в убийстве Мюррея. Жульет, похоже, позвонила Лакосту из автомата в Центре Линкольна, куда она" отправилась на концерт. Этот разговор и подслушал Мюррей, узнав все планы террористов. Наверное, он попросил телефонистку отсоединить его, а Лакост по голосу догадался, кто их подслушивал. Не оставалось ничего другого, как заставить Кардью умолкнуть навсегда. Лакост перезвонил Кроллу в "Бомонт", а уж тот принял меры, чтобы старик ничего никому не рассказал.

Шамбрэн положил сигарету. Выглядел он уставшим.

– Мы с Марком хотели бы уйти, мистер Кларк, если у вас нет к нам вопросов. Пора вернуться к делам отеля.

"Бомонт" – образ жизни. Завтра никто и не заметит, что по гладкой поверхности пруда Шамбрэна пробежала рябь. Он об этом позаботится.

Хью Пентикост (Джадсон Филипс) Город слухов

Часть I

Глава 1

Стоило Сейру Вудлингу пропустить несколько стаканчиков виски, как в глазах у него начинало двоиться. К сожалению он не мог определить заранее, когда наступит этот неприятный момент. Иначе он предупреждал бы бармена в клубе “Рок-Сити”, чтобы тот не обслуживал его, скажем, после девятой порции. Возникновение двойного зрения зависело от многих обстоятельств. Иногда оно появлялось лишь после того, как бармен в пятнадцатый раз наполнял его стакан. О том, что у него в глазах двоится, Сейр узнавал, увидев двух пожилых тучных мужчин, уставившихся на него из зеркала за стойкой бара. И каждый из этих совершенно одинаковых толстяков, с одинаковыми сигарами во рту и стаканами в руках, был Сейром Вудлингом. Закрыв один глаз, он мог стереть с зеркала одного близнеца, но второй Сейр Вудлинг, теперь одноглазый, все так же смотрел на него.

Потом он поворачивался к Эдди, бармену клуба.

– Мой тебе совет, Эдвард, – обычно говорил он, – не увлекайся спиртным. Я рассказывал тебе, что в колледже меня считали самым красивым парнем курса?

На мгновение он закрывал оба глаза и с надеждой открывал их вновь. Из зеркала его разглядывали те же два толстых близнеца, с сигарами меж дряблых губ, темными мешками под налитыми кровью глазами, глубокими морщинами, тяжелыми челюстями над когда-то квадратными подбородками.

С появлением близнецов Сейр Вудлинг уходил из клуба. Он их не выносил.

Его дальнейший маршрут не отличался разнообразием. Он садился в машину и через холм Кобба ехал в центральную часть города. Винные магазины обычно уже закрывались, но “Бар и Грилль” Тимоти работал до двух часов ночи, и Тимоти всегда продавал Сейру Вудлингу бутылку пшеничного виски. Положив ее в пакет из плотной бумаги, Тимоти громко объявлял, если у стойки кто-то был: “Сырой гамбургер и пакет молока”. Иногда, в особо хорошем расположении духа, он говорил: “Лягушачьи ножки и горячий шоколад”. Если в баре никого не было, следовало простое: “Ваши сердечные капли, судья”. В матовом, чтобы отражение разноцветных лампочек красивой люстры не мешало работать, стекле за стойкой бара Тимоти близнецы никогда не появлялись. И душа Сейра немного успокаивалась.

Отъезд из клуба позволял избавиться от близнецов, но оставались другие проблемы, связанные с раздвоением зрения. И действия Сейра Вудлинга за рулем старого “бьюика” могли бы стать предметом обстоятельного научного исследования. Для него шоссе разделяли две белые полосы, а приближающаяся машина имела четыре фары. Закрыв левый глаз, Сейр мог убрать две фары и одну разделительную линию, но та, что оставалась, резко прыгала вправо. Если вместо левого он закрывал правый глаз, линия мгновенно смещалась влево.

Особую трудность представлял полуторамильный подъем на холм Кобба. Где-то на полпути пальцы в цилиндрах “бьюика” начинали постукивать, и Сейру приходилось переключать передачу. Водители машин, идущих навстречу, зачастую не обращали внимания на знак ограничения скорости на вершине холма, и Сейр ехал с крепко закрытым левым глазом, зная, что при этом разделительная линия уходит вправо и он наверняка не выедет на встречную полосу движения. Столкнись он с кем-нибудь из этих лихачей, ни от него, ни от развалюхи “бьюика” не осталось бы и мокрого места.

Вот и в ту октябрьскую пятницу зеркальные близнецы вышибли Сейра Вудлинга из клуба “Рок-Сити” и отправили в дальний путь к бару Тимоти. Одолев треть подъема на холм Кобба, он заметил впереди четыре фары. Сейр тут же закрыл левый глаз и, в соответствии со смещением разделительной линии, подал машину вправо. Тут же угрожающе застучали пальцы цилиндров “бьюика”, и Сейр опустил руку на переключатель скоростей, чтобы перейти на вторую передачу. Но почему-то не нашел рукоятку переключателя. Сейр выругался и открыл оба глаза, чтобы отыскать ее в полутьме. Найдя рукоятку, он включил вторую передачу и поднял голову. Четыре фары приблизились почти вплотную. Сейр тут же закрыл один глаз, левый. Белая линия прыгнула вправо. Как бы не угодить в кювет, подумал он и резко крутанул руль налево.

Слишком поздно Сейр понял, что и так находился далеко от обочины. Фары встречной машины оказались перед ним, взвыл автомобильный гудок. Изо всех сил Сейр налег на руль, выворачивая его вправо. Скрипя тормозами, машина пронеслась мимо, и Сейру показалось, что он слышал женский крик. С закрытым правым глазом он уставился в зеркало заднего обзора. Фонари машины метнулись поперек дороги. Ее несло прямо на ограждение. Фонари как бы взлетели вверх, донесся звук резкого удара, вспыхнуло пламя.

По спине Сейра текли струйки пота. Никто не ехал навстречу, никто не догонял сзади.

В голове у него мгновенно прояснилось. Помоги он пострадавшим, и все узнают, что авария произошла по его вине. Приедет полиция и, несмотря на дружбу с лейтенантом Хоганом, сразу выяснит, что он пьян. Хоган не сможет защитить его, будет слишком много свидетелей. И у него обязательно отберут права.

Сейр Вудлинг решительно нажал на педаль газа, и старичок “бьюик” пополз на холм, подальше от затихающих криков.

Глава 2

С закрытым правым глазом Сейр Вудлинг забрался на холм Кобба и, перейдя на четвертую передачу, по более пологому склону быстро спустился в город. На главной улице Рок-Сити он сбросил скорость и остановился у тротуара, примерно в квартале от бара Тимоти. Он наклонился вперед, чтобы вынуть ключ зажигания, и только тут понял, что его руки накрепко впились в руль, будто срослись с ним. С большим трудом ему удалось разжать пальцы.

Несмотря на бодрящий холодок октябрьской ночи, Сейр взмок от пота, пока добрался до бара. Он уже полностью протрезвел, а потрясение, вызванное происшедшей на его глазах аварией, вернуло ему нормальное зрение. Неуклюжей походкой, столь знакомой жителям Рок-Сити, волоча ноги, он подошел к бару, спустился по двум ступенькам, ведущим к двери, и вошел в зал. Лишь два человека, мужчина и женщина, сидели в одной из дальних кабинок. Тимоти, костлявый, лысый, всегда улыбающийся ирландец, протирал стаканы.

– Привет, ваша честь! – весело поздоровался он.

– Добрый вечер, Тимоти, – ответил Сейр и удивился естественности своего голоса.

– Вам как обычно? – спросил Тимоти.

Сейр покосился на кабинку.

– Да, сырой гамбургер и пакет молока. Но сначала, Тимоти, налей мне двойное виски со льдом.

– С удовольствием, ваша честь, – улыбнулся Тимоти.

Смогли они выбраться из кабины до того, как огонь добрался до них, гадал Сейр? Он вынул из кармана брюк грязный носовой платок и вытер шею и лицо.

– Жарковато у тебя, Тимоти, – сказал он, взяв стакан с виски.

– По мне нормально, – ответил ирландец.

– Может, у меня подскочило давление, – Сейру удалось хмыкнуть. – Город сегодня словно вымер.

– Почти все уехали на карнавал в Латроп, – пояснил Тимоти. – Они разыграли по лотерее пару автомобилей. Вчера и позавчера. Лучше б я закрыл бар и тоже поехал туда, – он кивнул в сторону сидящих в кабинке и, понизив голос, добавил: – За целый час два пива и пакетик хрустящей картошки.

– Будь любезен, повтори то же самое, Тимоти.

– Как вам будет угодно. Вы редко доставляете нам такую радость, судья.

– Не могу допустить, чтобы за весь вечер ты ничего не заработал. Добавь, пожалуйста, горькой настойки. Что-то у меня заболел живот.

Сейр только пригубил второй стакан, как с главной улицы донесся вой сирены. Мимо окон бара в сторону холма Кобба пронеслась патрульная машина. И тут же зазвонил телефон. Тимоти снял трубку.

– Да... где? Буду через десять минут, – он положил трубку и обернулся. – Извините, судья... и вы тоже, в кабинке. Должен закрыть бар. Я – третий запасной водитель машины “Скорой помощи”, а двое первых уехали в Латроп на карнавал. На холме Кобба авария.

– Я там только что проезжал, – сказал Сейр, всматриваясь в стоящий перед ним стакан. – И ничего не заметил.

Тимоти позвал жену, чтобы та закрыла двери, не стал брать платы с посетителей, так как, по существу, выгонял их, выбежал на улицу и помчался к гаражу пожарной команды, где стояла машина “Скорой помощи”.

Сейр допил виски, поклонился миссис Тимоти и вышел из бара.

В глазах у него уже не двоилось, если не считать воспоминания о двойных задних фонарях поперек дороги. Его рубашка еще не просохла от пота, но руки и ноги внезапно похолодели.

Сейру хотелось уехать отсюда, уехать домой, куда угодно. Но он не мог не последовать за Тимоти на холм Кобба. Иначе его поведение вызвало бы кривотолки. Тимоти вспомнил бы, что сказал ему об аварии. И он должен принять все меры, чтобы ни у кого не зародилось ни малейшего подозрения.

Все шестьдесят четыре прожитых года, казалось, навалились на Сейра, когда он садился в “бьюик”. Мимо пронеслась машина “Скорой помощи”, с включенной красной мигалкой на крыше, с ревущей сиреной. Сейр завел мотор, развернулся и медленно поехал следом.

С вершины холма он увидел зажженные фары полдюжины автомобилей, стоящих на обочине. Меж ними мерцала красная мигалка машины “Скорой помощи”. Сейр остановил “бьюик” ярдах в тридцати. Разбитый автомобиль напоминал обгорелый скелет, кто-то неумело поливал его пеной из огнетушителя.

– Не останавливайтесь! – услышал Сейр чей-то крик. – Проезжайте!

К нему бежал Гейвигэн, молодой полицейский. Сейр неторопливо вылез из кабины.

– О, это вы, судья.

– Привет, Пит. Что случилось?

– Тяжелое дело, – Гейвигэн привык к авариям, но случившееся потрясло и его. – Четверо старшеклассников. Две пары. Трое сгорели в машине. Спастись они не могли. Одну девушку от удара вышвырнуло через лобовое стекло. Шарон Джейгер. Вы ее знаете, не так ли, судья?

Сейр облизал пересохшие губы.

– Да. Дочь Эда Джейгера. Она сильно ушиблась?

– Во всяком случае, не сгорела, – ответил Гейвигэн. – Сейчас без сознания. Доктор Паттон уже едет сюда.

Сейр оперся о столб дорожного ограждения.

– Этот костоправ! – буркнул он.

Его беспокоил какой-то неприятный едкий запах, природу которого он никак не мог определить.

Подбежал Тимоти. Белым, как мел, лицом он напоминал клоуна.

– Неужели мы не можем увезти ее, Пит? О господи, нельзя же оставлять ее там.

– Паттон должен подъехать с минуты на минуту, – ответил Гейвигэн. – Я говорил с ним по телефону. Он запретил прикасаться к ней.

Из-за поворота у подножия холма показались автомобильные фары, и вскоре, скрипнув тормозами, машина остановилась на другой стороне шоссе. Рыжеволосый мужчина в очках с золотой оправой, с черным чемоданчиком в руке бросился к Гейвигэну.

– Где они? – спросил доктор Дэвид Паттон.

– Трое превратились в пепел, – ответил полицейский. – А девушка вон там, на траве.

Доктор Паттон направился к обочине, но толстый живот Сейра Вудлинга преградил ему путь.

– Сукин ты сын! – тихо, чуть запинаясь, сказал Сейр.

Глаза Паттона превратились в щелочки.

– Паршивый ты сукин сын, – повторил судья.

Паттон повернулся к Гейвигэну. Его голос дрожал от ярости.

– Уберите этого пьяницу! – и пошел к неподвижному телу Шарон Джейгер.

– Спокойнее, судья, – пальцы Гейвигэна сомкнулись на руке Сейра. – Я представляю, что вы сейчас чувствуете, но вы не должны ему мешать.

– Неужели, Пит? Ты представляешь, что я чувствую? – прохрипел судья.

– Конечно, судья, конечно. Послушайте, вы пропустили несколько стаканчиков, да? А теперь посидите тут, в сторонке. Когда все уляжется, я попрошу кого-нибудь отвезти вас домой.

– Я доберусь сам, благодарю, Питер, – голос Сейра звучал ровнее, но тяжелое дыхание указывало на то, что он еще не успокоился.

– Я бы не хотел, чтобы вас задержали за управление автомобилем в пьяном виде, – ответил Гейвигэн. – Патрульные машины из Вудбриджа, Латропа и других городов ищут этого парня по всем дорогам. Люди нервничают. Возможно, вам не удастся легко отделаться, судья.

– Какого парня? – спросил Сейр.

– Того, что вынудил их свернуть с проезжей части.

– А откуда ты знаешь, что они врезались в ограждение по чьей-то вине?

– Когда я приехал, девушка была в сознании, – пояснил Гейвигэн. – Она сказала, что какая-то машина ехала прямо на них и свернула в самый последний момент. И даже не остановилась. Водитель смылся, оставив их умирать.

– Надо повесить этого мерзавца! – пробормотал Сейр.

– Для него это слишком легкая смерть, – проворчал Гейвигэн. – Присядьте, судья. Вас отвезут домой.

– Спасибо, спасибо, Питер.

Он опустился на рельс ограждения. В свете затухающих языков пламени Сейр видел доктора Паттона, склонившегося над Шарон Джейгер. Потом доктор дал знак Тимоти принести носилки. Девушку понесли к машине “Скорой помощи”. Паттон шел рядом. Когда его спрашивали, выживет ли она, доктор лишь неопределенно пожимал плечами.

Сейр насупился, стараясь определить, откуда же взялся этот странный запах. И наконец понял, в чем дело. Пахло горевшим мясом. Сейр наклонился вперед. Его вырвало.

Глава 3

На холме Кобба Сейр Вудлинг второй раз стал причиной смерти. Почти тридцать пять лет он жил с тенью убитой им женщины. Бессонными ночами он слышал, как старуха кричит ему: “Убийца!” Крик доносился только до его ушей. В Рок-Сити тот случай не расценивали, как убийство. Лишь Элтон Грейвс придерживался иного мнения. Большинство же жалело Сейра. А старожилы даже прощали ему многолетнее пьянство.

– Так и не оправился от удара, увидев ее мертвой, – говорили они.

Сейр больше не женился, подтвердив в глазах публики свою преданность Френсис.

Он не любил ее. Ненавидел. И поэтому его не оставляло чувство вины. А теперь к этому добавились вид задних фонарей автомобиля, метнувшихся поперек дороги, девичий вскрик, запах сгоревшей плоти.

Семьи Вудлингов и Сейров жили в Рок-Сити еще в 1740 году, когда он получил статус города. Томас Вудлинг во время войны за независимость был адвокатом, членом первой законодательной ассамблеи штата. Потомки Томаса пошли по его стопам. Один из Вудлингов стал губернатором, другой – конгрессменом, третий – членом Верховного суда. Отец Сейра, Винсент Вудлинг, также адвокат, остался в маленьком, но процветающем городке. Он улаживал различные юридические проблемы богачей, консультировал корпорации. А вскоре женился на Эмили Сейр, дочери богатого лесопромышленника. В нравственном ли отношении, социальном или финансовом – это была образцовая семья.

Эмили Вудлинг родила только одного ребенка. Сейр стал последним в длинной череде Вудлингов, и многое зависело от его будущего, его женитьбы, его потомков. Не хотелось и думать, что род Вудлингов перестанет существовать.

Сейр, родившийся в 1896 году, рос красивым мальчиком. Им гордился отец, восхищалась мать. Со временем и сам Сейр стал смотреть на себя ее глазами.

Сейр еще учился не дуть в штаны, а родители уже предопределили его жизнь на долгие годы. Академия Рок-Сити, колледж в столице штата, юридический факультет Колумбийского университета. А затем работа в конторе отца, надкоторой к тому времени появится новая вывеска “Винсент Вудлинг и сын”.

Если не считать перерыва, вызванного первой мировой войной, с которой Сейр вернулся молодым капитаном пехоты и без единой царапины, все шло согласно плану. В Академии Рок-Сити Сейр был капитаном футбольной команды, в колледже его имя упоминали среди лучших полузащитников студенческого чемпионата. Колледж он окончил вполне пристойно, его называли первым красавцем курса и пророчили блестящее будущее. Ростом шесть футов два дюйма, подтянутый, широкоплечий, с хорошими манерами, короче, мамаши самых знатных невест Рок-Сити не могли и мечтать о лучшем женихе.

Благодаря заботам отца, Сейр никогда не испытывал недостатка в деньгах, кое-что тайком перепадало ему и от Эмили. Нельзя сказать, что Винсент баловал сына, но хотел, чтобы никто и никогда не принимал отпрыска Вудлингов за бедняка. Дети богачей учились и в колледже, и в Колумбийском университете. Винсент старался, чтобы его сын не уступал им ни в чем.

Роскошную жизнь Сейр воспринимал с добродушной улыбкой. Он никогда не задирал носа, ни с кем не ссорился, и многие помнили его щедрость и сочувствие по отношению к менее удачливым.

Сейр неплохо учился и на юридическом факультете. Не отличаясь особым прилежанием, он обладал гибким умом, четко излагал свои мысли и хорошо запоминал прочитанное. Поэтому экзаменов он не боялся, хотя потом быстро все забывал. Приезжая домой на каникулы, Сейр обычно слышал от отца два вопроса: “Учишься нормально?” и “Тебе что-нибудь нужно?” Эмили Вудлинг грезила о том, каково быть женой такого красавчика, как ее сын.

До второго курса университета у Сейра не было секретов от родителей, и они думали, что у него открытая душа. Причина, однако, заключалась в том, что скрывать было нечего, во всяком случае, до встречи с Люси Тэннер.

В 1920 году вошли в моду ночные клубы. Сейр еще в армии узнал, что такое вино, и даже его отец, придерживающийся самых строгих правил, не одобрял “сухого закона”. В Рок-Сити не считали зазорным пропустить рюмку-другую, не говоря уже о Нью-Йорке. Правда, спиртное стоило очень дорого, но щедрая помощь родителей позволяла Сейру посещать самые роскошные заведения.

Однако Сейр мог бы удивить старика Винсента, поделившись с ним своей, пожалуй, единственной тайной. В двадцать четыре года, два из которых он провел на военной службе за океаном, Сейр Вудлинг еще ни разу, как бы выразился его отец, “не познал женщину”. Не раз у него возникала возможность исправить это упущение, но в самый критический момент ближайшее будущее представлялось ему несколько комичным и даже пошлым. Последнее исходило от Эмили, его матери. Время от времени она поучала Сейра, говоря, что он будет стократ вознагражден счастливой полнокровной жизнью, если устоит перед искушением и, следовательно, придет “чистым душой и телом” к женщине, которую полюбит и захочет назвать своей женой. К тому же он хорошо запомнил армейские лекции по гигиене, предупреждавшие о широком распространении венерических заболеваний. Смущали его и разговоры отца. Винсент Вудлинг утверждал, что запас семенной жидкости ограничен, и, растратив его в разгульной жизни, можно остаться без наследника.

Главное же заключалось в том, что все эти годы Сейр прожил без малейших потрясений и кровь ни разу не заиграла в его жилах. Современные психоаналитики, возможно, нашли бы причину в его взаимоотношениях с матерью, но ни она, ни Сейр не имели об этом ни малейшего представления, да и не было в те времена психоаналитиков, которые могли бы запугать их до смерти. И для простоты скажем, что Сейр не испытал естественного влечения мужчины к женщине.

А потом он встретил Люси Тэннер, и с треском лопнула пуповина, о существовании которой он даже не подозревал.

Пышная рыжеволосая Люси работала в ночном клубе, хозяйка которого, по существу, была содержательницей публичного дома – “мадам”, а Люси Тэннер – одной из ее “девочек”.

В тот вечер Сейр с двумя сокурсниками собирался на эстрадный концерт. Давно забылось, почему его друзьям в самый последний момент пришлось изменить свои планы. Каким-то образом у Сейра оказался пригласительный билет в “Джоллити-клаб”, самое популярное из ночных увеселительных заведений Бродвея и слишком дорогое для большинства студентов. Но не для Сейра. Предоставленный самому себе, он решил посетить это изысканное логово беззакония.

“Джоллити-клаб” показался Сейру более роскошным, чем другие клубы. Кругом красный бархат, громкая музыка, что указывало на хорошие отношения с полицией, и двойные цены.

Официант, подозрительно косясь на Сейра, отвел его к маленькому угловому столику. Цены “Джоллити” были не по карману многим молодым людям. Сейр заказал коктейль и положил на стол двадцатидолларовый банкнот. Официант сразу успокоился.

Тут же к столу Сейра подошла Люси Тэннер. Она лишь выполняла порученную работу – выкачать из посетителя как можно больше.

– Привет, Одинокий, – сказала она.

Сейр поднял голову. Ее фигура приковывала взгляд, а вырез вечернего платья открывал гораздо больше, чем могли позволить себе самые решительные женщины Рок-Сити. Несмотря на улыбку, светло-голубые глаза Люси оставались холодными, а в голосе слышалась горькая насмешка.

– Мне будет приятно, если вы позволите предложить вам что-нибудь выпить, – ответил Сейр.

– Если ты этого не сделаешь, – с той же насмешкой продолжала Люси, – я уйду. Мне платят за то, чтобы я уговаривала таких, как ты, угощать меня.

Сейру понравилась откровенность Люси. Он не догадывался, что она лишь выполняла указания Мардж, хозяйки клуба. “Можете развлекаться как угодно, – поучала она, – но только с пользой для заведения”. И “девочки” не скрывали, что их главная задача – облегчить кошельки посетителей клуба.

Люси села за столик Сейра. Впервые в жизни он почувствовал сухость во рту, чуть быстрее забилось сердце... лишь от одного взгляда на женщину.

– Меня зовут Сейр Вудлинг, – представился он. В ночных клубах, подобных “Джоллити”, посетители обычно называли себя вымышленными именами. Сейр даже не подумал об этом.

Люси подозвала официанта. Тот принес бледно-розовый напиток. Если б Люси спросили, она бы ответила, что заказала сливовую настойку. На самом деле ей принесли гранатовый сироп с водой, по два доллара за бокал!

– Попробую отгадать, кто ты такой, – сказала Люси. – Студент, получивший из дома нежданный перевод, – она взглянула на двадцатидолларовый банкнот. – Хватит нам на пять бокалов каждому.

– Учусь в Колумбийском университете, – пояснил Сейр. – На юриста. И это не последние мои деньги, – он похлопал по бумажнику во внутреннем кармане пиджака.

– О, о, – улыбнулась Люси, – да ты у нас кутила!

Прежде чем Сейр успел ответить, какой-то мужчина лет пятидесяти, очень пьяный, наклонился над столом, не отрывая от Люси веселых, налитых кровью глаз.

– Я надеялся, что увижу тебя, крошка, – проворковал он. – Я договорюсь с Мардж, хорошо?

Люси пожала плечами.

Мужчина похлопал ее по руке и нетвердой походкой отправился на поиски Мардж.

– Счастливо оставаться, Одинокий, – Люси встала. – Мистер Смит, должна сказать тебе, здесь не меньше сорока мистеров Смитов, сегодня позаботится обо мне.

Сейр облизал губы.

– А не могли бы мы пойти куда-нибудь вдвоем?

Холодные голубые глаза пристально смотрели на Сейра.

– Боюсь, для тебя это будет дороговато, Одинокий. Чтобы я пошла с тобой, в потную ладошку Мардж надо положить сотню зелененьких.

– Я должен отдать их вам или ей? – спросил Сейр.

С профессиональной точки зрения Люси вполне устраивала такая замена. В мистере Смите не было ничего привлекательного. Она взяла деньги и исчезла. Пять минут спустя они стояли на тротуаре у дверей “Джоллити”.

– Полагаю, мы не можем пойти в твое общежитие, – сухо заметила Люси.

– Ваше появление там произвело бы неизгладимое впечатление, – ответил Сейр.

– Тогда поедем ко мне.

Сейр подозвал такси. Сел рядом с Люси. Она сказала шоферу адрес и откинулась на сиденье. Сейр робко коснулся ее руки.

Он все еще не знал имени своей спутницы.

Дальнейшее происходило по заведенному распорядку. Когда они поднялись к Люси, она спросила, не хочет ли Сейр чего-нибудь выпить. Тот согласно кивнул. Она напомнила, что по правилам “Джоллити” ему придется заплатить за целую бутылку. Сейр не возражал.

Ей потребовалось довольно много времени на приготовление напитков, но когда она вернулась, под почти прозрачным пеньюаром не было ничего, кроме ее тела.

Они выпили. Сейр рассказывал о Рок-Сити и его жителях. Люси смотрела на него с все возрастающим изумлением. Если не считать легкого прикосновения в такси, он ничем не проявил своих желаний. Наконец она не выдержала.

– Что ты все смотришь на меня? Ты хочешь, чтобы я сняла все остальное или что?

Когда Сейр ответил, его голос немного дрожал.

– Я не так наивен, как вам может показаться. Я знаю, в чем заключается ваша работа, и что вы готовы сделать за сто долларов. Мне трудно объяснить вам, Люси, но... в общем, мне этого не надо. Мы обнимем друг друга, но лишь когда вы захотите этого так же, как и я. Я согласен ждать. Но, разумеется, я не собираюсь отказываться от встреч с вами. Не могли бы мы... не могли бы мы вместе пообедать и провести вдвоем завтрашний вечер?

Она смотрела на него, как на идиота.

– Это будет стоить тебе еще сотню, – внезапно осипшим голосом ответила Люси.

– Об этом можете не беспокоиться, – кивнул Сейр.

Вот так Сейр Вудлинг влюбился в женщину, продающую любовь. Три недели они встречались каждый день. Сейру это обошлось в сумму, на которую другие живут целый год. И ни разу он не прикоснулся к Люси.

А однажды вечером эта холодная падшая женщина, разрыдавшись, бросилась в объятья Сейра. Она не смогла устоять перед слабеньким, едва мерцающим огоньком надежды на возвращение с самого дна. И на рассвете Сейр, захваченный бушующими в нем чувствами, нежно прижал к себе Люси Тэннер и попросил ее стать его женой.

Он понимал, какие препятствия встанут на его пути. Отец и мать воспримут его выбор в штыки. Отец может лишить его финансовой помощи. Возможно, ему придется уехать из Рок-Сити. Но его не пугали никакие трудности. Первый и единственный раз в жизни Сейр решился на доброе дело. Он заботился не только о собственном благополучии, но, в большей степени, о счастье Люси.

В то утро и Люси немного любила Сейра, потому что он протянул руку, чтобы вернуть ее в мир живых людей, о чем она уже и не мечтала.

В общежитие Сейр вернулся к завтраку. Его ждали несколько записок с просьбой позвонить в Рок-Сити и телеграмма:

“ПРИЕЗЖАЙ НЕМЕДЛЕННО. МАМА ТЯЖЕЛО БОЛЬНА. ОТЕЦ”.

– Болезнь Эмили непонятна и загадочна, – говорил Винсент сыну по пути от станции до большого дома на улице Вязов. – Она заболела внезапно и теперь лежит при смерти. Доктор Уотерс считает, что ей не хочется жить. Если б мы могли хоть чем-нибудь поддержать ее!

Проезжая по Рок-Сити, Сейр заметил, что город кажется ему не таким близким, как всегда. Раньше, возвращаясь из столицы штата или из Нью-Йорка, он ощущал, что является плоть от плоти этого города. Тут жили друзья, соседи, семьи, многие поколения которых росли бок о бок. Проходя по улице, он вряд ли насчитал бы десяток незнакомых лиц. От станции до дома человек пятьдесят приветственно махнули бы ему рукой. Он приезжал домой.

Но сегодня Сейр видел все в ином свете. Мир стал не таким, как раньше. Рок-Сити казался враждебным, и он знал, в чем причина такой перемены. Приветственные улыбки уступят место неодобрительному покачиванию головой, как только в городе узнают о Люси Тэннер. Общественное мнение Рок-Сити никогда не примирится с Люси.

Эмили лежала на большой кровати с пологом, бледная, хрупкая, почти прозрачная. Появление сына она встретила слабой улыбкой.

Последующая сцена могла бы украсить любой роман девятнадцатого века. Сейр сидел на постели матери, держа ее за руку. Голова Сейра шла кругом. Слова Эмили с трудом доходили до него.

– Единственное, о чем я мечтала, о чем молилась, Сейр... увидеть твою свадьбу, начало твоей семейной жизни, – голос Эмили не оставлял сомнений в том, что она уже приготовилась к встрече с создателем. Сейр не сразу понял, чего от него добиваются. Лишь когда Эмили забылась в полусне и они с отцом спустились вниз, Винсент внес полную ясность.

– Как тебе хорошо известно, твоя мать и я всегда надеялись, что придет день, когда ты и Френсис Эндрюс станете мужем и женой. Я знаю, что до ухаживаний дело еще не дошло, но вы дружите с детства, нравитесь друг другу, наши семьи также связывают добрые отношения. Я уверен, что ваше бракосочетание возродит в Эмили желание жить.

Сейр пробормотал, что это невозможно. Он должен закончить учебу.

– Ты можешь перевестись из Колумбийского университета в университет нашего штата. И каждый день ездить на занятия из дому, – голос Винсента дрогнул. – Я чувствую, что этим ты спасешь Эмили.

Сейр не нашел в себе сил объясниться с отцом начистоту. Он не мог сказать, что влюблен в профессиональную проститутку, что сделал ей предложение и она согласилась выйти за него замуж. Он мог бы сказать об этом, если б Винсент приехал в Нью-Йорк. Но в Рок-Сити, на улице Вязов, рядом с умирающей матерью, такое казалось немыслимым.

Сейр повидался с доктором Уотерсом, который со всей серьезностью заверил его, что свадьба может вдохнуть в Эмили новую жизнь.

Мнение Френсис Эндрюс никого не интересовало. Сейр решил, что сможет выпутаться из брачных уз после того, как мать выздоровеет... или не выздоровеет. Тогда он преспокойно разведется. Сейр согласился жениться на Френсис, и буквально через час невеста и ее отец появились в доме на улице Вязов. Сейру даже не пришлось ехать к ней. Она приехала сама. И покорно кивнула.

Специальное разрешение они могли получить не раньше чем через двадцать четыре часа после подачи заявления. Доктор Уотерс обещал, что Эмили доживет до следующего дня. Сейр сказал отцу, что ему необходимо лететь в Нью-Йорк, чтобы уладить кое-какие дела.

В ночь перед бракосочетанием с Френсис Эндрюс он рыдал рядом с Люси Тэннер, превратившейся в айсберг от сознания того, что она теряет не столько Сейра, сколько свободу.

На следующий день Сейр и Френсис Эндрюс соединились в браке. Если б не болезнь матери, Сейр никогда бы не обратил внимания на эту скромную миловидную девушку.

Учитывая слабое здоровье Эмили, в свадебное путешествие молодые не поехали. Поселились они в доме Вудлингов на улице Вязов, с умирающей Эмили и Винсентом, необычайно довольным собой.

Состояние Эмили чудесным образом изменилось к лучшему. Не прошло и недели после бракосочетания, как она вновь была на ногах.

Сейр жил, как в тумане, не замечая никаких несообразностей. Однажды вечером он пошел в клуб “Рок-Сити”, чтобы спокойно напиться. Оказалось, что не ему одному пришла в голову такая счастливая мысль. Молодой человек по имени Элтон Грейвс, бывший кавалер Френсис, уже успел нализаться до чертиков. И потерял всякое благоразумие.

– Здорово, простачок, – приветствовал он Сейра. – Я никогда не был о тебе высокого мнения, Вудлинг, но не ожидал, что тебе смогут продать “Бруклинский мост”.

Сейр добродушно улыбнулся.

– Продать что? – переспросил он.

– Эх, дружище! – воскликнул мистер Грейвс. – Неужели ты думаешь, что Френсис пошла за тебя по доброй воле?

– По-моему, да, – ответил Сейр. – Напрасно ты петушишься.

– Ты всегда покупаешь своих женщин? – спросил мистер Грейвс. Он понятия не имел, что означает этот вопрос для Сейра.

– Мне кажется, будет лучше, если ты заткнешься, – прорычал Сейр.

– Ты хочешь сказать, что действительно попался на уловку своего старика? – не унимался Грейвс. – Мой отец посоветовал ему нанять частного детектива после того, как увидел тебя в Нью-Йорке с той потаскушкой.

– Детектива?

– Конечно. Он следил за тобой, а потом выложил Винсенту всю правду, – Грейвс расхохотался. – Неужели ты думаешь, что твоя мамаша и вправду заболела? А Френсис вышла за тебя только потому, что хотела спасти своего отца.

Сейр оперся о стойку бара, все поплыло у него перед глазами.

– Ее отца?

– Банкротство! Бесчестие! Твой старик согласился вытащить его из долговой ямы при условии, что тот отдаст тебе Френсис. Ты же заметил, как быстро поправилась твоя мамаша, не так ли? Эх ты, простачок.

Сейр швырнул в мистера Грейвса кувшин для воды. Ему наложили одиннадцать швов, а Винсент заплатил круглую сумму, чтобы замять скандал и не доводить дело до суда.

Сейр вернулся домой совершенно трезвый, дрожа от холодной ярости, и прямиком направился к Френсис. Она сидела перед туалетным столиком, готовясь ко сну. Сейр смотрел на ее отражение в зеркале.

– Ты вышла за меня замуж, чтобы спасти отца от банкротства? – спросил он.

Френсис опустила глаза. Воспитанная девушка, она во всем подчинялась родителям, но ее мучила совесть.

– Я буду тебе хорошей женой, Сейр, можешь не сомневаться. Прошу тебя, дай мне немного времени.

– Значит, это правда?

Френсис медленно кивнула.

– Узнав, что ты хочешь жениться на мне, я почувствовала, что смогу дать тебе счастье. Я уверена, все будет хорошо. Вот увидишь.

Сейр глубоко вздохнул.

– Я ничего от тебя не хотел, – процедил он. – И теперь ты мне не нужна.

До самой смерти жены Сейр не переступал порога ее спальни. Френсис умерла четыре года спустя. Внешне их отношения оставались в рамках приличий, внутри была пустота.

Винсент Вудлинг скончался от инсульта на первом году этого мрачного фарса. Френсис, должно быть, думала о том, чтобы покинуть Сейра, развестись с ним, пока не узнала, что векселя отца находятся у Винсента. Они приковали ее к Сейру. Старые Вудлинги не хотели и слышать о разводе. После смерти Винсента векселя перешли к Эмили.

Сейр хотел было развестись. Но роскошь дома на улице Вязов и хорошая должность, полученная благодаря связям отца, быстро подавили это не слишком сильное желание.

Так они и жили, Сейр и Френсис, под тенью Эмили. Презираемая сыном, ненавидимая загнанной в клетку невесткой, она по-прежнему оставалась главой семьи.

Как-то вечером, возвращаясь с работы, Сейр увидел на стенде около аптеки большую афишу. В ней сообщалось, что гастролирующая труппа даст в местном театре три постановки. Пьеса “Секрет лорда Торрингтона” имела “шумный успех в Лондоне”. Главную роль исполняла звезда Бродвея и многих фильмов. ЛЮСИ ТЭННЕР.

Сейр застыл, глядя на афишу, внезапно во рту у него пересохло, вновь, как прежде, учащенно забилось сердце. Люси! Здесь, в Рок-Сити. Люси! Люси!

Сейр пошел домой. В холле ему встретилась миссис Бронсон, их горничная и кухарка.

– Ужин через десять минут, – объявила она.

– Я не буду ужинать дома, – ответил Сейр.

Миссис Бронсон поджала губы. В такой семье слуги не могли не брать чью-то сторону. Миссис Бронсон симпатизировала Френсис.

Сейр отвернулся от кухарки и оказался лицом к лицу с женой. Френсис, высокая, стройная, стояла в дверях библиотеки. Как повелось, к шести вечера она выпивала не меньше четырех “мартини”.

– Ты не останешься на ужин? – спросила она.

– Нет.

– Я не хочу, чтобы ты уходил!

– У меня деловое свидание, – привычно солгал Сейр.

– Знаю я, что это за свидание! Афиши расклеены по всему городу. Ты идешь к ней!

Брови Сейра удивленно поползли вверх. Он не рассказывал Френсис о Люси. Не потому, что щадил нервы жены. Он хотел, чтобы память о Люси принадлежала только ему. Кто мог ей сказать? Эмили, чтобы еще раз уколоть ее? Или мистер Элтон Грейвс?

– Не говори глупостей.

Френсис быстро подошла к нему, ее пальцы сжали руки Сейра.

– Я ни о чем не просила тебя с той... с того вечера. Не делай этого, Сейр! Не превращай меня в посмешище! Мне наплевать, как ты относишься ко мне дома, Сейр, но, кроме положения в обществе, у меня ничего не осталось в этом ужасном мире!

– Жаль, что твои друзья не видели тебя после нескольких “мартини”.

Френсис упала на колени, обхватив его ноги.

– Пожалуйста, Сейр! Умоляю тебя! Не ходи к ней... Только не здесь, не в Рок-Сити.

– Извини, – Сейр оторвал от себя ее руки.

– Прошу тебя! – прокричала вслед Френсис.

Выходя из дома, он с треском захлопнул дверь.

Пьеса “Секрет лорда Торрингтона” не выдерживала никакой критики, да и актеры играли ужасно. Несмотря на заверения афиш, мисс Люси Тэннер наверняка не выступала на Бродвее и не снималась в Голливуде. От Сейра потребовалась немалая сила воли, чтобы досидеть до конца. Только ли от недостатка мастерства Люси казалась такой холодной и бесчувственной? И... неужели она могла так состариться всего за четыре года?

Сейр подождал, пока разойдутся недовольные зрители, и прошел за кулисы. Его пропустили без звука. В Рок-Сити Сейра уважали.

– Довольно паршивая постановка, мистер Вудлинг, – сказал привратник.

Сейр протянул ему сигару, но ничего не ответил. Дорогу он нашел без труда. Еще школьником он участвовал в любительских спектаклях. Подойдя к двери, он постучал. Голос Люси, грубый и нетерпеливый, предложил ему войти.

Люси повернулась к нему. Она еще не успела стереть с лица кольдкрем, которым удаляла грим. Сидела она в грязном халате, Сейра поразила блеклость ее кожи. Ему показалось, что она не узнала его, но тут же на губах Люси появилась горькая улыбка.

– Уж не Одинокий ли пожаловал ко мне? – сказала она.

– Привет, Люси.

Она стерла с лица остатки кольдкрема.

– Ты видел спектакль?

– Да.

Она засмеялась.

– Наверное, зрители восприняли этот вечер, как наказание. Я – паршивая актриса, не так ли?

– Это не имеет значения.

– Для меня это важно!

– Я подумал, что мы могли бы провести этот вечер вместе.

Холодные глаза Люси оценивающе оглядели Сейра.

– Теперь я примадонна, и вечер обойдется тебе дороже, чем в первый раз. Как насчет двухсот долларов?

Сейр чуть не согнулся пополам от острой боли в животе. Ледяной пот выступил у него на лбу.

– Я... боюсь, для меня это дороговато.

Люси расхохоталась.

– Ну, я рад нашей новой встрече и... удачи тебе.

Пошатываясь, он вышел на улицу. Клуб “Рок-Сити” находился лишь в квартале от театра. В своем шкафчике Сейр держал там пару галлонов контрабандного джина. Забрав джин, он вернулся к театру, где стоял его автомобиль. И поехал за город. Боль в животе усиливалась с каждой минутой.

Ради Люси он хотел пожертвовать всем на свете, и вот оказывается, что она ему не нужна. Будто он выпрыгнул из самолета, дернул за кольцо парашюта, а тот не раскрылся.

Когда огни последних домов скрылись из виду, Сейр съехал с шоссе и принялся за джин.

Он вернулся в “Рок-Сити”, когда на востоке затеплилась заря, промерзнув до костей. С похмелья раскалывалась голова. Он выпил не меньше полгаллона. Но остался совершенно трезвым, если не считать бьющего в виски парового молота.

Около дома на улице Вязов стоял какой-то автомобиль. В окнах первого этажа и в спальне матери горел свет. Он узнал машину доктора Уотерса. Наконец-то, подумал Сейр, его мать действительно заболела.

Он вошел в холл. Миссис Бронсон сидела на нижней ступеньке широкой лестницы и плакала, уткнувшись в фартук. При виде Сейра слезы высохли, будто в глазах миссис Бронсон закрылся кран. Она встала.

– Убийца! – вырвался из нее яростный шепот.

Ничего не понимая, Сейр молча смотрел на нее. Из библиотеки появился доктор Уотерс. Галстук его съехал набок, в руке он держал стакан.

– Где тебя носило, Сейр? – спросил доктор.

– Ездил за город.

– Я позволил себе налить виски из твоих запасов, Сейр, – смутившись, добавил Уотерс.

– И правильно сделали. Что случилось? Неужели мать...

– С ней все в порядке. К сожалению, должен сказать тебе, что Френсис, по всей видимости, приняла большую дозу снотворного. Я приехал, как только мне позвонили, но уже ничем не смог ей помочь. Мне очень жаль.

– Убийца! – во всю мощь выкрикнула миссис Бронсон.

– Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, миссис Бронсон, – повернулся к ней доктор Уотерс. – К чему такие слова.

Глава 4

Молодой патрульный Гейвигэн, что усадил Сейра на рельс ограждения неподалеку от сгоревшего автомобиля, родился гораздо позже той ночи 1924 года, когда Френсис Вудлинг нашла выход из окружавшего ее ада. Но он знал, что Сейр овдовел много лет назад, что миссис Вудлинг трагически ушла из жизни. Кто-то сказал Гейвигэну, что она была алкоголичкой.

Для Гейвигэна Вудлинг представлялся незаурядной личностью. После смерти матери в середине тридцатых годов он жил один в старом доме на улице Вязов. Он был преуспевающим адвокатом и в конце концов стал судьей. Когда Гейвиген учился в школе, по городу ходили слухи о безумных ставках игроков в покер, собиравшихся в доме Сейра. В Рок-Сити судья Вудлинг пользовался большим влиянием, и из-за давней трагедии ему прощались многие выходки. Он пил больше, чем следовало, но приходил на работу трезвый как стеклышко. Оставшееся от отца наследство в значительной мере пошло прахом, когда в 1929 году лопнула Нью-Йоркская биржа. Однако адвокатская практика позволяла ему содержать дом и не отказывать себе в маленьких радостях. Он постоянно вносил деньги в различные благотворительные фонды. Особенно его интересовала спортивная программа для мальчиков. И все же Гейвигэну с трудом верилось, что старый джентльмен с толстым животом когда-то считался чуть ли не лучшим полузащитником студенческого футбола. Вот, говорил себе Гейвигэн, к чему приводит злоупотребление спиртным.

Небо разверзлось над головой судьи Вудлинга пять лет назад, когда Гейвигэн только поступил в полицию. Джошуа Винтерс, самый богатый человек Рок-Сити, назначил его попечителем своего наследства. В завещании Джошуа разделил принадлежащие ему миллионы совсем не так, как это сделало бы большинство его сограждан. Из родственников у него оставалась только Аннабелль Винтерс, дочь его единственного сына, с которым он порвал всякие отношения задолго до ее рождения. Когда за два или три года до начала второй мировой войны сын Джошуа и его жена погибли в авиационной катастрофе, Аннабелль едва исполнилось девять лет. Дедушка Винтерс еще ни разу не видел внучку. Тут, однако, старик слегка оттаял, вероятно, под давлением общественного мнения, и взял Аннабелль к себе. Позаботился о том, чтобы она получила лучшее образование. Но люди говорили, что ей так и не удалось преодолеть барьер, который Джошуа возвел перед сыном и всем, связанным с ним.

В двадцать два года Аннабелль влюбилась. Но не вышла замуж, потому что ее жениха отправили в Корею. Назад он уже не вернулся. И Аннабелль, высокая, красивая девушка, решила стать учительницей.

По завещанию Джошуа оставил Аннабелль сто тысяч долларов с разрешением пользоваться лишь процентами с основного капитала. Остальные деньги он отписал больнице Рок-Сити, оговорив, что они будут выдаваться по частям, через определенные промежутки времени.

В один из таких дней, указанных в завещании, возникла неожиданная помеха. Судья Вудлинг, доверенное лицо покойного, не смог передать больнице означенную сумму. Деньги, сказал он, вложены в акции, продавать которые в настоящий момент нецелесообразно.

Последовало расследование, проведенное по настоянию доктора Дэвида Паттона, члена административного совета больницы, и Аннабелль Винтерс. После смерти Джошуа ее избрали почетным председателем Фонда Джошуа Винтерса. От такого известия старик мог бы перевернуться в гробу. Гейвигэн не слишком пристально следил за расследованием, но после показаний Аннабелль и доктора Паттона Сейр Вудлинг оказался в трудном положении.

Видимо, окружной прокурор не нашел достаточных оснований для возбуждения уголовного дела, но губернатор снял Вудлинга с должности судьи, а коллегия адвокатов лишила его права заниматься адвокатской практикой.

Последующие пять лет Сейр детально объяснял всем и вся, что он невиновен в приписываемых ему проступках. Некоторые считали, что он обманом воспользовался чужими деньгами. Другие думали, что он просто оказался плохим финансистом. Для первых наказание представлялось смехотворно легким. Вторые жалели Сейра, похохатывали над его пьяными шутками, с грустью наблюдая, как приходит в упадок когда-то элегантный дом на улице Вязов, превращаясь в лачугу, будто сошедшую с карикатур Чарльза Адамса.

Некоторые молодые члены клуба “Рок-Сити” забавлялись с Сейром, как жестокие дети мучают раненое животное. Как бы невзначай в разговоре упоминались Аннабелль Винтерс или Дейв Паттон, и Сейр, как по команде, начинал изрыгать проклятия и угрозы отомстить. Ему покупали двойное виски. Чуть позже он уже всматривался в свое отражение в зеркале, закрыв один глаз, как чудовищная горгулья.

А потом Сейр уходил из клуба, залезал в старый “бьюик” и через холм Кобба ехал в бар Тимоти.

Рок-Сити спал, не подозревая о трагедии на холме Кобба. Жизнь в городке текла очень ровно, без нервного напряжения, свойственного гигантам вроде Нью-Йорка или Чикаго. Местные предприятия конкурировали с внешним миром, но не между собой. Возникали мелкие ссоры, как между Сейром и доктором Паттоном, велась борьба за небольшие привилегии: президентство в клубе ротарианцев, женском клубе, место в законодательном собрании штата. И в Рок-Сити жили богатые и бедные, но различие банковских счетов не мешало бедным обращаться к богатым по имени, и наоборот.

Во время войны за освобождение англичане сожгли Рок-Сити, но соседи помогли его жителям отстроить город. В 1955 году Рок-Сити сильно пострадал от ураганов, пронесшихся над Новой Англией, но соседи и друзья вновь восстановили разрушенное. Это был милый, спокойный, уютный городок, с неспешной жизнью, не слишком требовательный, со своими чудаками, поступки которых воспринимались как забавы несмышленых детей.

Рок-Сити спал, с чистой совестью, уверенный в безоблачном будущем, умиротворенный. И одновременно крупица его будущего гибла в белых горячих языках пламени, причиной которых стала пьяная небрежность одного из заботливо лелеемых городских чудаков.

Никто не смог отвезти Сейра домой. Поднявшись с рельса, он уже не решился сесть за руль. Гейвигэн предложил Сейру поехать с ним в полицейский участок. Он сказал, что отвезет старика на улицу Вязов после доклада лейтенанту Хогану.

Они с трудом нашли свободное место на стоянке у полицейского участка. Несмотря на поздний час, там собралась целая толпа. Двое мужчин, с сигаретами в руках, остановили Гейвигэна у дверей.

– Есть новости, Пит?

Гейвигэн покачал головой.

– Я не уезжал с места аварии. Новости могут быть только у лейтенанта.

Один из мужчин отбросил сигарету.

– Мой сын поехал на карнавал в Латроп, – сдавленным голосом проговорил он. – До сих пор не появился дома. Кто там был, Пит?

– Сгорела машина Эда Джейгера, – ответил Гейвигэн. – В живых осталась только его дочь.

– Что она говорит?

– Практически ничего. Кто-то вырулил на их полосу движения. Им пришлось свернуть, чтобы не столкнуться. А тот даже не остановился.

– Мерзавец! Проклятый мерзавец! – прорычал мужчина.

Сейр, казалось, пробудился от глубокого сна.

– Он должен радоваться, если его просто повесят, – пробормотал он.

– Хотел бы я добраться до него.

– Это все, что сказала Шарон. И еще, в машине их было четверо, – добавил Гейвигэн. – А теперь мне пора к лейтенанту.

В полицейском участке Сейра любили. Когда-то он заботился о том, чтобы местные ребятишки не испытывали недостатка в спортивном снаряжении. Лейтенант Пат Хоган был лучшим защитником в футбольной команде, которую Сейр тренировал двадцать лет назад.

Сейр и Гейвигэн прошли через комнату дежурного, где десять или двенадцать мужчин и женщин, хорошо знакомых Сейру, озабоченно ждали новостей.

Хоган, мрачнее тучи, разговаривал по телефону в своем кабинете.

– Мы не знаем, миссис Калберсон... Пока нам ничего не известно... Да... Конечно... Скоро мы все выясним... Если мы что-то услышим, плохое или хорошее, я сразу же позвоню вам.

Он положил трубку и, подняв голову, посмотрел на вошедших Сейра и Гейвигэна.

– Добрый вечер, судья, – сказал он. – Какой-то кошмар, – его кулак с силой опустился на стол. – Больше тридцати семей не знают, где находятся их дети. И тревожатся, не оказался ли кто-то из них в... ну, вы меня понимаете.

За соседним столом сидел сержант Джордж Телицки – темноволосый красавец лет тридцати, с резкими чертами лица, родившийся и выросший в Рок-Сити. В школе он не раз выигрывал спортивные соревнования, а от взгляда его черных глаз и сейчас трепетало не одно женское сердечко. Но чувствовались в Телицки какая-то надменность и жестокость, отчего в городе его не любили. Быть может, поэтому жители Рок-Сити предпочитали обращаться со своими жалобами к лейтенанту Хогану, а большинство самых неприятных дел перепадало Телицки.

– Когда я был ребенком, – сказал Телицки, не отрывая взгляда от лежащих перед ним бумаг, – я приходил домой вовремя. Иначе папаша задал бы мне хорошую трепку.

Сейр достал сигару из нагрудного кармана и отрезал кончик золотыми ножничками, подаренными ему родителями на окончание колледжа.

– Вы так и не узнали, кто был в машине? – спросил он.

– Эд Джейгер сказал, что его дочь поехала с Паулем Теллером. Его пока не нашли. Мы думаем, что он сидел за рулем. Ну и дела!

– А как насчет машины, выехавшей навстречу? – спросил Гейвигэн.

– Пока ничего, – ответил лейтенант.

– Девушка сказала, что кто-то выехал на их полосу движения и слишком поздно свернул назад, – заметил Гейвигэн. – Естественно, она видела только фары.

Сейр поднес к сигаре зажженную спичку.

– А как вы найдете его? – спросил он. – Машины же не столкнулись.

– Этого мы пока не знаем, – возразил Хоган.

– Все произошло очень быстро, – добавил Гейвигэн. – Да и девушка едва могла говорить.

– Мы его найдем, – сухо сказал Телицки.

Открылась дверь, и в кабинет вошел невзрачный мужчина, невысокий, хрупкого телосложения, с волосами песочного цвета, в очках с тяжелой роговой оправой.

– Я пришел сюда, чтобы удрать от собственного телефона, лейтенант, – его светло-серые глаза оглядели кабинет. – Привет, Сейр.

– Привет, Эвери, – кивнул Сейр. – Тяжелое дело!

– Тяжелое! Все гораздо хуже. Ничего нового, лейтенант?

Хоган покачал головой.

– Мы думаем, что один из погибших – Пауль Теллер. Кто остальные двое, пока не известно, мистер Хэтч.

– Док Паттон не знает, когда девушка сможет говорить, – добавил Телицки. – Возможно, через час-другой мы все выясним через родителей. А сейчас полиция всего округа ищет виновника аварии. И мы его найдем!

– Мне кажется, это совсем неважно, – пронзительным голосом воскликнул Хэтч. – На вашем месте, Хоган, я бы занялся настоящими преступниками, несущими ответственность за случившееся несчастье.

Трое полицейских и Сейр уставились на Хэтча, у которого от столь длинной тирады даже перехватило дыхание.

Эвери Хэтч учился с Сейром Вудлингом в одном классе, и в Академии Рок-Сити, и в колледже. Они родились в один год, но на этом сходство кончалось. Эвери, насколько помнилось Сейру, всегда был вялым, сухим и бесчувственным. Образование детей стало его профессией, и в шестьдесят четыре года он руководил школами всего округа. Меньше чем через год ему предстояло выйти на пенсию. Сейр никогда не задумывался о соответствии Эвери занимаемой должности. Раз в округе есть начальные и средние школы, кто-то должен координировать их деятельность. Так как Эвери не пил, не курил, не играл в карты и, насколько знал Сейр, не интересовался женщинами, у них никогда не было общих интересов. Несколько раз их избирали в один общественный комитет. Во время второй мировой войны Сейр подчинялся Эвери, как начальнику службы оповещения о воздушных налетах. Сейр не встречал большего зануды. И, если б ему пришлось перебрать всех знакомых, вряд ли кто пользовался у него меньшим уважением, чем Эвери Хэтч.

– Настоящими преступниками? – переспросил Хоган, будто желая убедиться, что не ослышался.

Эвери шумно вдохнул.

– Да, сэр. Настоящими преступниками. Теми, по чьей милости наша молодежь, пятнадцати-шестнадцатилетние подростки носятся по городу в быстрых автомобилях, не думая ни о чем, кроме секса. Ужасный, непоправимый вред наносится нашим детям и в конце концов приводит к трагедии, вроде той, что произошла на холме Кобба. А мы качаем головами и гадаем, как поймать какого-то водителя, оплошность которого привела к аварии. Бедняжка, сейчас он прячется где-нибудь, дрожа от страха. А настоящие преступники благочестиво восседают дома и пишут ханжеские письма с соболезнованиями! – голос Эвери сорвался на фальцет.

– О чем вы говорите, черт побери? – не выдержал Хоган.

– Сексуальное воспитание! Вот о чем я говорю, – прокричал Эвери. – Разве вы не знаете, Хоган, что наши пятнадцати– и шестнадцатилетние мальчики и девочки, обратите внимание, в смешанном классе, проходят в школе курс сексуального воспитания? Стоит ли удивляться, что, покинув классы, они пьют, усаживаются в автомобили и едут куда-нибудь, чтобы применить на практике то, чему учили в школе.

– Постойте, – нахмурился Хоган. – Если вы имеете в виду биологию, то моя дочь изучала этот предмет и полученные знания ничем ей не повредили.

– Биологию! – Эвери почти кричал. – Биологию! Говорю вам, это сексуальное воспитание. Их возбуждают. Рассказывают о том, что они должны узнавать только в семье. Подстрекают к невоздержанности. Им показывают фильмы, сексуальные фильмы! А учебники держат под замком, чтобы дети не взяли их домой и родители не узнали, что проходят на уроках. Подростков на холме Кобба убили те, кто ввел этот курс и...

– Подождите, – прервал его Хоган. – Если в курсе биологии есть какие-то недостатки, почему вы не запретили его? Вы же руководите всеми школами округа.

– Я поднимал этот вопрос на школьном совете. Я убеждал директора. Но мне осталось совсем немного до пенсии. Кто будет меня слушать?

– Кому же так нравится биология? – вкрадчиво спросил Телицки. Его черные глаза блестели, как пряжки башмаков.

– Я вам скажу! – Эвери буквально обезумел. – Директору, доктору Нортону. Его вина не так уж велика, но он робок и позволяет водить себя за нос. Доктору Паттону, медицинскому консультанту школы, Марку Свенсону, председателю школьного совета, старикашке с грязными мыслями, притворяющемуся, будто ему хочется идти в ногу со временем. Но хуже всех – преподаватель-воспитатель девушек.

– Аннабелль Винтерс? – в изумлении спросил Хоган.

– Аннабелль Винтерс! – взвизгнул Эвери. – Она предложила ввести биологию пять лет назад! Она уговорила Свенсона, Нортона и доктора Паттона! Она преподает в одном из классов. Эта высокомерная мисс Аннабелль Винтерс с ее так называемыми прогрессивными идеями о сексе – консультант попавшей в больницу девушки! Налогоплательщики Рок-Сити платят жалованье женщине, которая разлагает наших детей... и губит их!

– Это бред сумасшедшего, – покачал головой Хоган.

– Если вы верите в то, что говорите, мистер Хэтч, – тем же вкрадчивым голосом проворковал Телицки, – почему бы вам не подать официальную жалобу?

– Я и жалуюсь! – крикнул Эвери. – Я жалуюсь прямо здесь, в полицейском участке! Надо что-то сделать с Аннабелль Винтерс и теми, другими, чтобы они перестали убивать наших детей.

– Вот и хорошо, – кивнул Телицки. – Нарушение нравственных норм входит в сферу наших полномочий, не так ли, лейтенант?

– Это же биология! – сердито фыркнул Хоган. – Ее изучают по всей стране. И, насколько я помню, дочь говорила, что это факультативная дисциплина. Учащиеся не обязаны изучать биологию.

– Но они ее изучают! – ответил Эвери. – В этом возрасте подростков тянет к противоположному полу. Естественно, они включают биологию в список изучаемых предметов. Аннабелль Винтерс калечит наших детей. Людей сажают в тюрьму за гораздо меньшие прегрешения.

Сейр Вудлинг смотрел на кончик потухшей сигары. Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон! Имена доктора Нортона, директора школы, и Марка Свенсона, председателя совета просвещения, тут же забылись, будто и не упоминались в его присутствии. Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон, ханжи, загубившие остаток его жизни. Они, а не он, ответственны за трагедию на холме Кобба. Если бы не Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон, эти подростки не гоняли бы по холму Кобба после полуночи!

– Я думаю, в словах Эвери есть разумное зерно, – заметил Сейр. – Беднягам, попавшим сегодня в аварию, уже ничем не поможешь, но, если это симптом болезни, грозящей поразить город, мы все должны знать об этом. На твоем месте, Эвери, я бы подал официальную жалобу.

– И подам! Что я должен сделать? Покажите мне, где писать?

– Хватит! – рявкнул Хоган. – Не забывайте, что командую тут я!

– Как и любой гражданин, платящий налоги, Эвери имеет право подать жалобу, – заметил Сейр. – Исходя из того, что я услышал, ему есть, о чем писать.

– Перестаньте, судья, – Хоган раздраженно махнул рукой. – Мне начинает казаться, что вы и мистер Хэтч выжили из ума.

Но Эвери уже вошел в раж.

– Что я должен сделать? – повторил он.

Сержант Телицки сухо улыбнулся.

– Присядьте сюда, мистер Хэтч. Я вам помогу.

Глава 5

В пределах Рок-Сити проживало около пятнадцати тысяч человек. Почти все они спали, когда машина с подростками врезалась в ограждение на холме Кобба, и не подозревали о случившейся трагедии. В Рок-Сити выходила дневная газета, но подписчики получали очередной номер лишь после полудня. Тем не менее известие о смерти трех учащихся и критическом состоянии Шарон Джейгер, доставленной в больницу, распространилось, как степной пожар. И за завтраком большинство жителей уже знали о ночном происшествии.

Вскоре после того, как Эвери Хэтч подал официальную жалобу, выяснилось, кто погиб на холме Кобба. Многие из тех, кто также ездил на карнавал в Латроп, видели, как Шарон Джейгер садилась в машину с Паулем Теллером, Лайлой Каммингс и Джимми Оренго.

Их семьи не принадлежали к элите Рок-Сити. Эд Джейгер работал сторожем в школе, получая четыре с половиной тысячи долларов в год. Шарон была его единственной дочерью. Теллеры, Джордж и Мод, держали автозаправку и придорожную закусочную на шоссе 71. Френку Каммингсупринадлежала небольшая фирма грузовых перевозок. Отец Джимми Оренго был механиком в гараже Девери.

Но как сказала миссис Чарлетон Виллоби, общественная деятельница Рок-Сити, во время одного из нескольких десятков утренних телефонных разговоров: “Не имеет никакого значения, кто эти люди. Там мог оказаться ваш ребенок или мой”.

Сейр Вудлинг в это время спал. За ночь он совершенно вымотался, несмотря на то, что жалоба Эвери Хэтча вдохнула в него новые силы. Ложась в постель, он с наслаждением думал о том, что теперь-то Аннабелль Винтерс и Дэвид Паттон узнают, почем фунт лиха.

Обычно Сейр просыпался рано, но в то утро поднялся лишь в одиннадцатом часу. Побрившись, он спустился на кухню, поставил воду для кофе, достал из холодильника коробку яиц, и тут раздался телефонный звонок. Сняв трубку, Сейр услышал голос Гейвигэна. Молодой полицейский справился о здоровье Сейра и, убедившись, что тот чувствует себя прекрасно, сообщил имена погибших. Сейр шумно вздохнул.

– Представляю, как тяжело сейчас родителям, – сказал он.

– Я привез вашу машину с холма Кобба, судья, – продолжал Гейвигэн. – Я подумал, что вы, как всегда, пойдете завтракать в кафетерий, и отдал ключи Максу. Только что я проезжал мимо, увидел, что машина так и стоит там, и решил позвонить.

– Большое тебе спасибо, Питер, – ответил Сейр. – Я уже иду.

Он убрал яйца в холодильник, вышел из дома на улице Вязов и направился к кафетерию Макса. К счастью, среди родителей погибших не оказалось его близких друзей. Иначе ему было бы неловко смотреть им в глаза.

По пути Сейр заглянул в аптеку Лафферти, чтобы купить нью-йоркскую газету. Каждое утро для него оставляли “Таймс”. Лафферти поспешил ему навстречу.

– Вы слышали, что случилось с детьми, судья?

– Это ужасно, – печально покачал головой судья.

Лафферти поджал губы.

– Наконец-то мы сможем добраться до настоящих преступников. Вы знаете, как используются деньги налогоплательщиков, которые должны расходоваться на обучение наших детей?

– Хотелось бы думать, что да, – вежливо ответил Сейр.

– Возможно, вы согласитесь с нами, возможно, и нет, – ему очень хотелось продолжить разговор, но в аптеку кто-то вошел и попросил Лафферти заполнить рецепт. Сейр ушел, зажав под мышкой “Таймс”, улыбаясь про себя. Эвери, судя по всему, удалось потревожить осиное гнездо.

Старый “бьюик” стоял у тротуара рядом с кафетерием. Сейр бросил “Таймс” на переднее сиденье. Он понимал, что ему не придется почитать за завтраком. Макс всегда знал самые последние городские новости.

– Судья Вудлинг! – раздался женский голос.

Повернувшись, Сейр оказался лицом к лицу с мисс Генриеттой Колдуэлл, старой девой лет пятидесяти. Она работала учительницей с тех пор, как сама окончила школу. В последнее время она преподавала домоводство. Сейра всегда умиляло, что эта угловатая, с горбатым носом, сморщенным личиком, похожая на чучело женщина, к которой, возможно, за всю ее жизнь не прикоснулся мужчина, учила девочек, как создавать семейный уют.

Сейр галантно приподнял шляпу.

– Доброе утро, мисс Колдуэлл.

Мисс Колдуэлл вспотела, над ее верхней губой блестели маленькие прозрачные капельки.

– Не могли бы вы уделить мне одну или две минуты, судья Вудлинг?

– Я как раз собираюсь позавтракать в кафетерии, – ответил Сейр. – Буду рад, если вы составите мне компанию, мисс Колдуэлл, – и чуть не рассмеялся от ее застенчивой, как у юной девушки, улыбки.

– Я с удовольствием выпью чашечку кофе. Я тружусь, как вол, с семи утра.

Сейр открыл дверь в кафетерий, пропустил мисс Колдуэлл и прошел вслед за ней. Стоявший за стойкой Макс уже открыл рот, чтобы приветствовать судью обычной, достаточно непристойной шуткой, но увидел мисс Колдуэлл, и от изумления его глаза чуть не вылезли из орбит.

Сейр степенно проводил мисс Колдуэлл в одну из кабинок у дальней стены. Она села спиной к стойке, Сейр – напротив. Макс ухмыльнулся и, подняв руки, потер одним указательным пальцем о другой. “Ах, шалунишка, шалунишка”, – беззвучно шевельнулись его губы. Затем Макс вышел из-за стойки и направился к дорогим гостям.

– Мисс Колдуэлл выпьет чашечку кофе, – сказал Сейр.

– Черного, – уточнила Генриетта.

– Не удастся ли мне уговорить вас скушать гренок с маслом или кусочек кекса? – спросил Сейр.

– Ну, разве что гренок.

– Мне, как обычно, – Сейр взглянул на Макса. – Томатный сок, яичницу из трех яиц с ветчиной, рогалики и кофе. – Из-за постоянно растущего живота он ел на одно яйцо меньше, чем раньше.

Генриетта заговорщически наклонилась вперед. Сейр обратил внимание на едва заметную россыпь веснушек на ее переносице, будто давным-давно на нее брызнули коричневой краской, выцветшей от времени.

– Вы слышали об аварии на холме Кобба? – с придыханием спросила она.

Сейр мрачно кивнул.

Генриетта открыла сумочку, размерами с небольшой чемодан, и достала кипу смятых листков.

– С семи утра я собираю подписи под этой петицией, судья Вудлинг, – она протянула Сейру один из листков.

Напечатанные в верхней части несколько строчек требовали проведения открытого заседания совета просвещения с целью “выяснения истинных причин правонарушений, совершаемых подростками, приведших к трагической смерти трех учащихся на холме Кобба в ночь на 7 октября и тяжелым ранениям девушки, оставшейся в живых”.

Сейр поднял голову.

– Истинных причин? – спросил он, будто не понимая, о чем идет речь.

– Разве вам не известно, судья, – прошептала Генриетта, – что в школе введен курс сексуального обучения?

– До меня доходили кое-какие слухи.

– К сожалению, понадобилась такая трагедия, чтобы тайное стало явным. Но, как я всегда говорила, и из самой худшей ситуации можно извлечь какую-то пользу. Необходимо положить конец коварному подстрекательству наших детей.

– И от кого все это исходит?

– Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, – потупилась мисс Колдуэлл. – Я терпеть не могу обвинять кого-либо. Но приходит время, когда нужно действовать невзирая на лица. Источник зла, судья Вудлинг, не кто иной, как мисс Винтерс, ответственная за воспитание девочек.

Сейр подождал, пока Макс поставит перед Генриеттой кофе и тарелочку с гренком, а перед ним – томатный сок.

– Честно говоря, меня это не удивляет, – сказал он.

– Возможно, я лишусь работы, – голос Генриетты дрогнул, – но останусь с мистером Хэтчем до самого конца. К случившемуся он относится так же, как и я.

– Закон, действующий в нашем штате, защитит вашу работу, мисс Колдуэлл, – успокоил ее Сейр. – Вас не могут уволить без веской причины. Вряд ли можно считать таковой действия, вызванные велением совести, – он улыбнулся. – Вы хотите, чтобы я подписал вашу петицию?

– Пожалуйста, судья Вудлинг.

– С огромным удовольствием, – Сейр потянулся за ручкой, любезно предложенной мисс Колдуэлл.

После ухода Генриетты Сейр взял яичницу и кофе и перебрался за стойку. Макс не приминул поддеть его по поводу завтрака с такой женщиной, как мисс Колдуэлл. В обычный день дело не ограничилось бы одной или двумя шутками, но сегодня мысли Макса занимало совсем другое.

– Вот что я вам скажу, судья, – с жаром продолжал он. – Никто не имеет права рассказывать об этом моим детям кроме меня. А если кто и попробует, то получит бейсбольной битой по зубам.

Дочь и сын Макса учились еще в начальной школе.

Когда после завтрака Сейр выходил из кафетерия, в голове у него уже созрел план дальнейших действий. Садясь в “бьюик”, он увидел подъезжающую патрульную машину. Она остановилась на противоположной стороне улицы. Из кабины вылез сержант Телицки и направился к цветочному магазину Джерри Мэлони.

Маленького роста, невзрачный, Джерри жил на доходы магазина, едва сводя концы с концами. В то же время он был одним из пяти членов совета просвещения Рок-Сити.

Рок-Сити ничем не отличался от многих других городков Новой Англии тех же размеров и достатка, за исключением одной особенности.

На окраине Рок-Сити находился молитвенный дом.

В 1955 году Рок-Сити, как и вся Новая Англия, сильно пострадал от ураганов. В считанные часы потоки воды смыли целые кварталы Главной улицы. Вышедшая из берегов река уносила дома и сараи. Были разрушены обе крупные фабрики, каждая из которых имела свою гидроэлектростанцию. Вначале казалось, что Рок-Сити выбросит белый флаг, но стойкость его жителей в сочетании с финансовой помощью штата и федеральных властей позволили заново отстроить город.

В те тяжелые дни в Рок-Сити появился незнакомец. Его звали Бредли Коннорс. Он называл себя странствующим евангелистом. На окраине городка он поставил небольшой тент и читал проповеди всем, кто хотел его слушать.

Широкоплечему, мускулистому, с мощной шеей и копной рыжих курчавых волос, Коннорсу было чуть больше сорока лет. Бог привел его в Рок-Сити, утверждал он, в тот момент, когда жители города особенно нуждались в возрождении веры, очищении, стремлении к лучшей жизни. Говорил он хорошо, но завоевал уважение жителей не проповедями, а немалой физической силой, приходя на помощь тем, кто в ней нуждался. Коннорс мог без устали махать киркой или топором. В своих красноречивых проповедях он не позволял себе никаких вольностей, но, спустившись с кафедры, не стеснялся ввернуть в разговор крепкое словцо. Надо быть таким, как все, полагал Коннорс. Живя среди людей, следует говорить с ними на их языке.

Если Коннорс и собирался уехать из Рок-Сити после ликвидации последствий наводнения, то потом передумал. Из неизвестных источников стали поступать деньги на содержание молитвенного дома. Кто-то пожертвовал землю, на которой стоял шатер Коннорса. По воскресеньям у него собиралось больше прихожан, чем в любой другой церкви. Коннорса считали обычным парнем, таким же, как все, с той лишь разницей, что его коснулся святой дух. Он не отказывался от стаканчика виски в местных салунах. “Нечего ждать, когда грешники придут к тебе. Нужно встречаться с ними на их территории”, – рассуждал он.

Многие в Рок-Сити стояли бы насмерть за Бредли Коннорса и его странный брезентовый храм. Другие думали, что он опасный человек, сеющий зло.

Сейр Вудлинг, далекий от религии, со дня прибытия Бредли Коннорса в Рок-Сити считал его мошенником и шарлатаном.

Но сегодня Сейр сам ехал к молитвенному дому, и на его губах играла легкая улыбка.

Коннорс, раздевшись по пояс, косил траву. Несмотря на ничтожный вес сенокосилки, на его плечах, спине и шее бугрились могучие мускулы.

– Привет, судья, старый ты хрен, – проревел он, как только Сейр вылез из “бьюика”. – Проходи и садись. В том кувшине осталось немного крепкого сидра. Надеюсь, в этом году больше косить не придется.

Сейр опустился на скамью у стены молитвенного дома, отхлебнул из кувшина. Сидр ему понравился. Подошедший Коннорс накинул на потные плечи шерстяную рубашку.

– Позволь угадать, судья, – он уселся на траву. – Ты пришел поговорить о грехе, о зле... об убийстве?

– Я, скорее всего, обошелся бы без столь высокопарных слов, – ответил Сейр, ставя кувшин на скамью.

– Ерунда! – воскликнул преподобный Бредли Коннорс. – Ладно, не будем ходить вокруг да около. Ты заодно с Эвери Хэтчем. Так он мне сказал.

– Должно быть, Эвери поднялся ни свет ни заря.

– Он разбудил меня в три часа утра. Его душа мучилась неопределенностью. Я убедил Эвери, что он поступил правильно, – кулак Коннорса с такой силой опустился на скамью, что кувшин подпрыгнул. – Я сказал, что он может рассчитывать на меня. Я буду бороться до последнего вздоха, чтобы избавить этот город от скверны, зловоние которой поднимается до самых небес. Видел петицию, что ходит по городу?

– Я ее уже подписал.

– Отлично. К окончанию моей завтрашней проповеди под ней будет тысяча подписей. Мы выставим их напоказ. Чтобы они не тянули свои грязные руки к нашим детям. Если ты пришел сюда за моей поддержкой, считай, что ты ее получил, – глаза Коннорса сверкали праведным гневом. – Возмездие настигнет эту привередливую мисс Винтерс... и поделом ей!

Сейр задумчиво смотрел на гиганта. Тут, решил он, нечто большее, чем религиозный пыл. Чем же насолила ему Аннабелль Винтерс, чтобы вызвать такую ярость? На губах Сейра вновь заиграла улыбка. Так или иначе, вода лилась на его мельницу.

К часу дня по давно заведенному порядку Сейр заехал в клуб “Рок-Сити”, чтобы выпить “мартини”. Обычно по субботам во время ленча клуб пустовал. Его члены оставались дома, в кругу семьи, или, в зависимости от сезона, играли в гольф, ловили рыбу, охотились.

На этот раз в клубе собралась целая толпа. Джон, дневной бармен, буквально сбился с ног.

Лишь несколько шагов по залу потребовалось Сейру, чтобы выяснить причину столь необычного сборища. Воздух вибрировал от негодования и жарких споров. Обсуждалась трагедия на холме Кобба и ее скрытая подоплека.

К полному удовлетворению Сейра, большинство присутствующих выражало глубокую озабоченность “сексуальным воспитанием, которое получали дети в школе без родительского ведома”. Меньшая часть никак не могла взять в толк, о чем идет речь. И лишь один голос, громкий, ясный, смелый, отрицал всякую связь между курсом биологии в школьной программе и смертью трех подростков.

У Сейра этот голос вызывал откровенную неприязнь.

Что бы ни говорилось о Сейре Вудлинге, жизнь которого разбилась вдребезги при его непосредственном участии, надо признать, что бывали редкие мгновения, когда он видел себя таким, какой он есть. Вот и этот неприятный голос служил поводом к трезвой самооценке.

За шестьдесят четыре года, прожитые в Рок-Сити, Сейр считанные разы общался с Марком Свенсоном. Хотя их семьи принадлежали к одному кругу, Марк родился на шесть лет раньше, и в детстве они никогда не играли друг с другом. Разница в возрасте помешала их встрече в школе и в колледже. В первую мировую войну Марк был летчиком, а Сейр служил в куда менее престижной пехоте. Но из-за этого Сейр не чувствовал себя ущемленным. Он и Марк выбрали разные пути и разных друзей. Лишь гораздо позже Сейр ощутил острую ненависть к Марку Свенсону.

Сейр наблюдал за ним, стоящим спиной к стойке бара, единственным защитником биологии. Светлые, коротко подстриженные волосы, высокий, стройный, без признаков живота, в отличной физической форме. В семьдесят лет он ничем не напоминал дряхлого старика. Одевался Марк с этакой элегантной небрежностью, фланелевые брюки, дорогие твидовые пиджаки. Депрессия тридцатых годов, уничтожившая состояние Вудлинга, каким-то образом обошла Свенсона стороной. Вероятно, он лучше разбирался, куда надо вкладывать деньги. Он был богат, возможно, очень богат. На принадлежащих ему землях к югу от города он разводил породистых коров, и все знали, что на востоке страны молочные фермы создавали для того, чтобы уклониться от уплаты налогов. В семьдесят лет Марк по-прежнему привлекал женщин, которые давно уже не смотрели на Сейра. Он собирал картины и покровительствовал искусствам. Отличался изысканным вкусом. И возглавлял совет просвещения Рок-Сити.

Сейр сухо улыбнулся. Зависть, простая зависть. В Марке Свенсоне он завидовал всему. Ненавидел и его богатство, и его самого.

На этот раз Марк Свенсон оказался в уязвимом положении, более уязвимом, чем он предполагал. Марк напоминал человека, увидевшего брошенную в корзинку для бумаг непотушенную сигарету и повернувшегося к жене или ребенку, чтобы отчитать их за беспечность. Когда же он вновь посмотрит на корзинку, та будет вся в огне, и вот-вот сгорит весь дом.

У Марка были очень белые зубы, а его улыбка могла бы украсить любой рекламный проспект. Улыбка не сходила с его губ даже тогда, когда в неестественно ярких голубых глазах сверкала искорка гнева. Марк заметил Сейра, подходящего к стойке бара, и воспользовался его появлением, чтобы отделаться от наседавшего на него местного адвоката.

– Вот идет еще один враг современной науки, – спокойно заметил он. – Как я понимаю, Сейр, вы подписали петицию, требующую исключения биологии из школьной программы.

Сейр сонно улыбнулся.

– Мне кажется, это удар ниже пояса, Марк. Вопрос в том, чему учат на этих уроках.

– Скажите ему, судья! – раздался чей-то голос, и присутствующие одобрительно захлопали.

Глаза Марка Свенсона сердито блеснули.

– Ну, скажите вашим друзьям, Сейр, чтобы они не очень задирали нос. Я уже попросил Билла Джейсона объявить через “Вестник”, что открытое заседание совета просвещения назначено на следующую среду.

– К тому времени уже забудут о похоронах, – пробурчал кто-то.

Глава 6

Сейр Вудлинг довольно давно отметил для себя, что большая часть конфликтов – социальных, экономических, военных – проигрывается потому, что одна из сторон недооценивает грозящую ей опасность.

В споре двух мнений по поводу сексуального воспитания время работало на Эвери Хэтча и других авторов петиции. Особенно помог им уик-энд. Собрания, большие и малые, проходили одно за другим. Неистовствовали прихожане Бредли Коннорса после его зажигательных утренней и вечерней проповедей в молитвенном доме. Более спокойные католики и те пришли в ярость, узнав, чему учат их детей в школе. Сексуальное воспитание, говорили они, противоречит догматам веры. Те, кто не принадлежал к основным религиозным группам, испытывали всевозрастающее давление сторонников пересмотра школьной программы. Эвери, как директор школ округа, представлял “власть”. Мрачная старая дева Генриетта Колдуэлл – учительский корпус, знающий наверняка, что творится в школе. Сейр занялся городскими повесами, пьяницами и бабниками, которые не упустили возможности оказаться на стороне правого дела и вербовали новых последователей, распространяя слово правды от дома к дому, в барах, ресторанах, магазинах. А на заднем плане маячила зловещая фигура сержанта Телицки. Он обходил родителей учащихся, прозрачно намекая, что за курсом биологии кроется нечто аморальное.

К понедельнику, дню похорон трех подростков, Рок-Сити напоминал грохочущий вулкан.

Те же, против кого готовилась яростная атака, не воспринимали ее как реальную угрозу. Аннабелль Винтерс, высокая, гибкая, с прекрасной фигурой юной девушки, темно-русыми волосами, открытым взглядом серых глаз, предполагала, что нападки на нее вызваны личными побуждениями: у Сейра – из-за давней стычки по наследству Джошуа, у Эвери – из-за разногласий в подходе к школьной программе. Она не боялась ни того, ни другого. Доктор Дэвид Паттон не испытывал ничего, кроме раздражения. Мнения членов совета, замученных бесконечными телефонными звонками и личными визитами рассерженных родителей, разделились. Гармон Руз, владелец тарной фабрики и бывший член законодательного собрания штата, ознакомился с существом дела и выяснил, что этот же курс биологии читается по всему штату. Он не собирался уступать истеричным старухам. Мисс Сара Маршалл, ушедшая на заслуженный отдых школьная учительница, обеими руками поддерживала биологию и верила в “неизбежный триумф разума”. Джерри Мэлони, цветочник, после долгих бесед с сержантом Телицки заявил, что будет голосовать за исключение биологии из школьной программы. Таково желание жителей Рок-Сити, выбравших его в совет просвещения. Кларк Сэксон, богатый торговец скобяных товаров, ярый сторонник Бредли Коннорса, не остановился бы и перед тем, “чтобы передать дело в суд”.

Решающий голос в совете принадлежал Марку Свенсону. Председатель голосовал, когда голоса членов совета разделялись поровну. Марк полагал, что поднятая буря не стоит и выеденного яйца. И не придавал особого значения предстоящему заседанию. Курс биологии входит в школьную программу. Совет должен принять решение, оставить его или нет. Марк знал, что может рассчитывать на Гармона Руза и Сару Маршалл. Раз и навсегда. Несогласные получат возможность высказаться, и дело будет закрыто.

Только один человек, Билл Джейсон, издатель и редактор “Вестника”, представлял мощь лавины, нависшей над силами разума и готовой их поглотить, если они не сплотятся и не отнесутся к угрозе с должной серьезностью. Тридцатипятилетний Билл Джейсон не был уроженцем Рок-Сити. Он купил влачащий жалкое существование “Вестник” у семейства Томасов, издававшего газету многие поколения. Единственный либеральный демократ в городе закоренелых республиканцев, Билл писал задорные, хотя и спорные передовицы. После их публикации читатели бурно выражали свое несогласие с автором. Но “Вестник” процветал. Миссис Чарлетон Виллоби выразила словами чувство всего города: “Я покупаю газету, чтобы посмотреть, что натворил сегодня этот человек”.

Передовицы Билла Джейсона могли быть очень резкими, но он хорошо знал, что требуется от газеты маленького городка. Он не печатал сплетен. Задерживал статьи, которые могли причинить вред кому-нибудь из горожан или членов их семей. Информация, сообщенная ему “не для печати”, никогда не попадала на страницы “Вестника”. И манеры яростного спорщика скрывали удивительную сентиментальность и искреннюю любовь к простым людям.

В воскресенье вечером Джейсон заехал к Марку Свенсону и предупредил, что тому грозят серьезные неприятности.

– Вполне возможно, что их тяжелая артиллерия вышибет вас из этого округа, Марк.

Свенсон взглянул на молодого человека, чем-то напоминавшего его самого четверть века назад. Ему нравился Билл Джейсон.

– А может, до среды из них выйдет весь пар? Факты неумолимы, знаете ли.

– Факты, шмакты, – сердито пробурчал Билл. – Вы упускаете из виду одну мелочь, Марк. Не ждите мирных дебатов. Весь сыр-бор разгорелся по милости нескольких мерзавцев, которые нежданно-негаданно получили возможность утолить свою злобу. Взять, к примеру, Сейра Вудлинга...

Марк рассмеялся.

– Уж его-то ты не можешь воспринимать всерьез, Билл. Этого старого беззубого пьянчужку. Он давно проиграл последнюю битву.

– Надеюсь, что вы правы, – не слишком уверенно ответил Билл Джейсон.

Первые признаки открытой враждебности проявились на похоронах Лайлы Каммингс и Пауля Теллера в конгрегационной церкви. Джимми Оренго, католика, отпевали в тот же день, но в католическом храме.

На службу пришли сотни и сотни жителей Рок-Сити, не знакомых ни с членами семей, ни с погибшими подростками. Поговаривали, и довольно сердито, что преподобный Чарльз Роджерс, пастор конгрегационной церкви, высказал неодобрение такой активности сограждан.

Пришла на похороны и Аннабелль Винтерс. Лайла Каммингс обращалась к ней со всеми заботами и проблемами. Паулю Теллеру она преподавала биологию. Аннабелль сидела в первых рядах, красивая, стройная, сдерживая чувство истинного горя и злости на столь бессмысленную смерть.

Так как она сидела впереди, то после службы вышла из церкви одной из последних. Пройдя половину тропинки, ведущей от дверей церкви к улице, Аннабелль внезапно поняла, что идет по живому коридору. Люди ждали ее появления.

Она переводила взгляд с правой стены на левую и видела лишь гнев и ненависть. Плечом к плечу стояли Сейр Вудлинг, Эвери Хэтч, Генриетта Колдуэлл и многие, многие другие. Аннабелль ускорила шаг. На противоположной стороне улицы застыла патрульная машина. За рулем, не сводя с нее глаз, сидел сержант Телицки.

Пронзительный женский вопль разорвал тишину:

– Держись подальше от моего сына, Аннабелль Винтерс! Не смей тянуть к нему свои грязные руки!

Живые стены одобрительно загудели.

Аннабелль пришлось собрать волю в кулак, чтобы не пуститься бегом.

Если Марк Свенсон надеялся, что к среде страсти улягутся, то он жестоко просчитался. Он предполагал провести заседание совета просвещения в помещении школьной столовой, вмещавшем человек двести. Но люди начали собираться задолго до начала и в таком количестве, что Марк перенес заседание в большую аудиторию на шестьсот мест. Хотя уже понял, что всех желающих не удастся разместить и там.

Сейр Вудлинг пришел одним из первых и облюбовал стул в пятом ряду у центрального прохода. Усевшись, он заметил, что его сосед – Билл Джейсон, издатель “Вестника”.

– Похоже, сегодняшнее заседание совета вызвало значительный интерес, – сказал Сейр.

– Примите мои поздравления, – не без ехидства ответил Билл.

– С чем?

– Вы же один из главных зачинщиков, не так ли, мистер Вудлинг?

У края сцены поставили длинный узкий стол. За ним виднелись спинки стульев. Перед каждым стулом на столе стоял микрофон.

Ровно в восемь часов на сцене появились члены совета, доктор Нортон, директор школы, Эвери Хэтч, Аннабелль Винтерс и еще один учитель – Гамильтон Платт. Мистер Платт преподавал вторую часть курса биологии. Шум поутих, но сердитый гул переполненного зала продолжался до тех пор, пока Марк Свенсон, поднявшись, не постучал молотком по столу. Широко улыбаясь, он скользнул взглядом по залу, затем посмотрел на заполненный до отказа балкон.

– Начинаем специальное заседание совета просвещения Рок-Сити, – сказал он в наступившей тишине. – Все заседания совета, по закону штата, проводятся при открытых дверях. Но сначала я хотел бы внести определенную ясность. У нас приняты парламентские нормы. Никто не имеет права говорить, ни члены совета, ни сидящие в зале, не получив разрешения председателя совета.

– Хочешь держать вожжи в руках, не так ли, Марк? – крикнули из зала.

Молоток Свенсона вновь опустился на стол.

– Именно так. Если выкрики будут продолжаться, я перенесу заседание на более поздний срок. А теперь перейдем к делу. Мы собрались, чтобы...

– Мистер председатель! – прогремел густой баритон.

Улыбка застыла на губах Марка.

– Мистер Коннорс.

– Этот шарлатан! – пробормотал Билл Джейсон.

Сейр, с полузакрытыми глазами, чему-то улыбался.

– Мистер председатель, – грохотал Коннорс, – цель этого заседания чрезвычайно серьезна и преисполнена исключительной важности для каждого жителя нашего города. И я уверен, что мы все нуждаемся в духовном напутствии. Поэтому прежде всего я хочу попросить всех присутствующих присоединиться ко мне в молитве нашему господу.

– Отче наш... – и шестьсот голосов слились в один.

– Один ноль в пользу психов, – резюмировал Билл Джейсон, когда молитва закончилась.

Сейр искоса взглянул на редактора “Вестника”.

– Вы не верите в молитвы, Джейсон?

Прежде чем Билл успел ответить, со всех сторон закричали: “Мистер председатель! Мистер председатель!”

Молоток Марка забарабанил по столу.

– Я предупреждаю вас, дамы и господа, – глаза Марка сверкали ледяной яростью. – И это предупреждение последнее. Заседание будет проводиться по установленному порядку. Когда придет время задавать вопросы, вам скажут об этом. Слово предоставляется мистеру Мэлони.

– Вопрос по порядку ведения собрания, – внезапно крикнул Билл Джейсон.

Марк с неприязнью взглянул на голос, но, увидев друга, смягчился.

– Мистер Джейсон?

– Прежде чем мы начнем обсуждение, мистер председатель, я хотел бы узнать, есть ли особая необходимость присутствия представителя полиции штата, находящегося при исполнении служебных обязанностей?

Головы повернулись к одетому в форму сержанту Телицки, сидящему в центре зала, у самого прохода.

– Насколько мне известно, – продолжал Билл, – сержант Телицки не платит налогов в этом городе, и его дети не учатся в нашей школе.

– В школе учатся дети его брата, – крикнул со сцены Эвери Хэтч.

– При чем здесь его брат? – отрезал Билл. – Мы говорим о сержанте Телицки.

– Присутствие полиции вполне уместно при столь большом скоплении народа, – пискнул Хэтч.

– Может ли сержант сказать, что его присутствие не вызвано ничем иным, кроме заботы о поддержании порядка?

Уголки тонких губ Телицки чуть дрогнули.

– Сержант пришел сюда именно по этой причине.

Аудитория одобрительно загудела.

– Слово предоставлено мистеру Мэлони, – напомнил Марк Свенсон.

Джерри Мелони, маленький цветочник, наклонился вперед, сжав микрофон с такой силой, что костяшки его пальцев побелели.

– После долгих, мучительных размышлений, мистер председатель, – начал он дрожащим голосом, – я счел необходимым внести предложение, заключающееся в том, что курс биологии в том виде, как он читается в настоящее время, с упором на вопросы, касающиеся размножения человека, должен быть исключен из школьной программы немедленно... сегодня и...

Громовые аплодисменты вынудили его замолчать.

– И, – продолжил Мэлони после того, как молоток Марка восстановил тишину, – мы должны создать специальную комиссию, независимую от совета просвещения, для выяснения методов преподавания биологии в прошлом и определения тем, которые войдут в состав этой дисциплины в будущем.

– Я поддерживаю это предложение, – успел добавить Кларк Сэксон, прежде чем грянули аплодисменты.

Вновь застучал молоток.

– Я уверен, что мистер Мэлони благодарен аудитории за столь благожелательный прием его выступления, – сухо заметил Марк, – но должен просить вас, дамы и господа, сдерживать ваш энтузиазм. Иначе наше заседание никогда не закончится.

– Голосуйте! – крикнули из задних рядов.

Марк не повел и бровью и повернулся к Эвери Хэтчу, отчаянно размахивающему правой рукой, будто приветствуя приятеля, спускающегося с трапа “Королевы Элизабет”.

– Мистер Хэтч.

Сейр кивнул, улыбаясь про себя. Заседание было тщательно спланировано, а милейший Марк, рассчитывавший на честную игру, похоже, ни о чем не подозревал.

– Дамы и господа, – Эвери зашуршал лежащими перед ним бумагами, – как вам известно, я уже одиннадцать лет являюсь директором школ округа. Пять лет назад мисс Аннабелль Винтерс представила для одобрения совета просвещения этот новый курс сексуального воспитания.

Гневный рокот пробежал по залу. Побледневшая Аннабелль застыла.

– Я позволю себе перебить мистера Хэтча, – вмешался Гармон Руз, владелец тарной фабрики. – Мы обсуждаем не курс сексуального воспитания, а биологию.

Послышались жидкие хлопки, а Эвери поинтересовался у председателя, сможет ли он продолжать речь без помех.

– Это курс сексуального воспитания! – торжествующе воскликнул он, вновь получив слово. – Совет отклонил мои рекомендации и проголосовал за введение новой дисциплины в школьную программу. Я заявлял тогда и заявляю теперь, что не этому надо учить пятнадцати– и шестнадцатилетних мальчиков и девочек в смешанных классах. – Эвери подождал, пока стихнут аплодисменты: – Я заявлял тогда и заявляю теперь, что эта дисциплина приведет к росту правонарушений среди подростков. Интересно, многим ли из сидящих в зале известно, что за последний год в старших классах выявлено пять случаев беременности?

Ему ответил сердитый рев толпы.

– Пожалуйста, послушайте меня, – призвал Эвери. – Известно ли вам, что учебники по этой дисциплине находятся под замком, чтобы учащиеся не могли взять их домой, а родители – увидеть, чему учат детей. Знаете ли вы, что им показывают заснятый на пленку половой акт? И не пришло ли время, когда мы должны обезопасить наших детей от этих знаний, столь омерзительных для христианской скромности? И не пора ли налогоплательщикам перестать выплачивать жалованье учителям, разлагающим наших детей? – указующий перст Эвери уперся в Аннабелль Винтерс и Гамильтона Платта. – Не пора ли нам, – пронзительно выкрикнул он, – положить конец злу, ответственному за трагедию на холме Кобба?

Эвери мог бы сказать что-то еще, но нескончаемая овация вынудила его опуститься на стул, вытереть с лица пот и счастливо улыбнуться.

– Мистер председатель! Мистер председатель! – кричали десятки голосов.

В конце концов с помощью молотка Марку удалось добиться какого-то подобия тишины.

– Прежде чем я дам слово кому-нибудь из зала, – хмуро процедил он, – должны выступить члены совета, которым предстоит голосовать по внесенному предложению. Мисс Маршалл.

Сара Маршалл, простая миловидная женщина, ушла из школы, получив небольшое наследство. До этого заседания она пользовалась в городе заслуженным уважением.

Сара по-дружески улыбнулась залу. Там сидели ее соседи, бок о бок с которыми прошла вся ее жизнь.

– Что ты знаешь о сексе, Сара? – раздался насмешливый голос. – Ты же не была замужем. Или тебе кое-что известно?

Лицо Сары Маршалл окаменело. Марк, кипя от ярости, вскочил на ноги. Его сильный голос и без микрофона достиг самых дальних углов.

– Еще одна подобная реплика – я перенесу заседание и очищу зал!

– Уж не диктатор ли ты у нас, Свенсон? – выкрикнул кто-то еще.

– Еще одно слово, – напомнил Марк. – Не стесняйся, приятель. Ты сбережешь нам массу времени, – коротко стриженные седые волосы Марка блестели под ярким светом ламп. Наконец в полной тишине он повернулся к Саре. – Примите от меня извинения за всех присутствующих, мисс Маршалл.

Но Сара Маршалл уже овладела собой. На ее губах заиграла привычная теплая, добрая улыбка.

– Этот вопрос задал мне Эд Петерсон, – сказала она. – Уж он-то превосходно разбирается во всем, что касается секса. Если мне не изменяет память, у него одиннадцать детей, – в зале добродушно засмеялись. – Все они, надо добавить, ходят в обносках и всегда голодны!

Я хотела бы отметить, что мистеру Рузу, возможно, не следовало прерывать мистера Хэтча, но по сути его слова полностью соответствовали истинному положению дел. В школьной программе нет курса сексуального воспитания. Но есть курс биологии. В том же объеме эту дисциплину изучают во многих школах нашего штата и в сотнях, если не в тысячах школ по всей стране.

– Так почему они запирают учебники? – спросил исполненный негодования женский голос.

– Я объясню и это, – спокойно продолжала Сара Маршалл. – Но сначала мне хотелось бы ознакомить вас с содержанием курса биологии, – она взглянула на лежащий на столе лист бумаги. – Он включает девять разделов и восемь подразделов. Первый – введение. Второй – протоплазма. Третий – клетка. Четвертый – растения. Пятый – виды животных. Шестой – человеческий организм. Эта часть состоит из восьми подразделов: мышцы, скелет, органы пищеварения, система кровообращения, железы, мозг, нервная система, органы размножения. Далее следуют седьмой раздел – болезни, восьмой – наследственность и девятый – охрана здоровья, – Сара оторвалась от записей. – Таково содержание курса биологии, уважаемые дамы и господа. Никакого сексуального воспитания. Но давайте остановимся на подразделе “Органы размножения”.

Замечу попутно, что ни один из разделов не является обязательным. Биология – факультативная дисциплина. Даже изучая биологию, каждый студент имеет право пропустить часть, касающуюся размножения человека, если на этом настаивают родители, обычно по религиозным соображениям. Действительно, специальная брошюра, поясняющая подраздел “Органы размножения”, хранится в школьной библиотеке. Она не выдается на руки не потому, что некоторые родители, увидев ее, станут возражать против использования брошюры для обучения их детей. Она остается в школе потому, что мисс Винтерс и мистер Платт, преподаватели биологии, твердо убеждены, что ее следует изучать только с пояснениями учителя под его непосредственным наблюдением.

Да, мы показываем фильм по разделу “Размножение человека”. Фильм создан старейшей, известной во всем мире издательской фирмой по выпуску учебных пособий. В нем, методом мультипликации, показывается рост и питание ребенка до его рождения. И, естественно, нет никаких съемок полового акта. Это просто абсурд. Разумеется, на иллюстрациях, поясняющих подраздел о размножении человека, показаны половые органы, так же, как и в разделе о кровообращении – различные вены и артерии. В курсе биологии нет ничего омерзительного для христианской морали. Никто не собирался развращать ваших детей. Их учат прекрасные, преданные делу преподаватели.

Сара Маршалл замолчала. В зале захлопали. Но насмешливый голос не унимался.

– А как же пять беременных?

Марк тут же вскочил.

– Предупреждений больше не будет. Я не...

– Я отвечу на этот вопрос, – не повышая голоса прервала его Сара Маршалл.

Поколебавшись, Марк кивнул и сел.

– В старших классах нашей школы в прошлом году отмечено пять случаев беременности. Я сгущу краски, но скажу, что таких случаев, возможно, гораздо больше, но нам о них ничего не известно. Совет просвещения назначил меня председателем специальной подкомиссии по изучению этого вопроса. Могу вам сказать, что отношение числа беременностей к общему количеству учащихся в нашей школе меньше, чем в среднем по Соединенным Штатам. Каждый из вас может ознакомиться со статистическими выкладками. Неизвестные случаи беременности, разумеется, не учитывались, – она помолчала. – Позвольте упомянуть о совпадении, которое, возможно, ничего не означает. Ни одна из забеременевших не изучала биологию. Повторяю, это всего лишь статистика, но от нее никуда не денешься.

Аудитория загудела. Даже непосвященный мог бы заметить изменение настроения.

– Очко в пользу безбожников, – подытожил Билл Джейсон.

Сейр все еще улыбался, тяжелые веки закрыли его глаза.

Он думал о том, что Саре Маршалл в значительной мере удалось утихомирить зал.

– Мистер председатель! – послышался ровный, ледяной женский голос.

Головы повернулись, и легкий вздох прошелестел над рядами. К Марку обращалась миссис Френк Каммингс, дочь которой, Лайлу, похоронили два дня назад.

Как не хотелось Марку Свенсону, также почувствовавшему, что Сара Маршалл положила конец всеобщей истерии, предоставлять слово этой высокой женщине с окаменевшим лицом, но отказать он не мог.

– Миссис Каммингс, – сказал он.

В зале повисла мертвая тишина, будто все перестали даже дышать.

– Я знакома с мисс Маршалл много лет. Я уважаю ее. Я пойду даже дальше и скажу, что полностью доверяю ее суждению.

На сцене губы Марка Свенсона расплылись в улыбке. Слово скорбящей матери могло быстро вернуть собрание в нормальное русло.

– Я верю всему, что сказала нам мисс Маршалл, – продолжала миссис Каммингс. – Я не разбираюсь в тонкостях биологии. Но, раз этот курс изучают во многих школах, значит, ни учебники, ни фильмы ничем не могут повредить нашим детям. Моя дочь... – на мгновение ее сильный ясный голос дрогнул. – Моя дочь, Лайла, изучала биологию. Она умерла в ночь с пятницы на субботу, по пути неизвестно откуда и бог знает куда. Я не виню мальчика, с которым она ехала, пусть господь успокоит его душу. Но, мистер председатель, я хочу задать вопрос мисс Аннабелль Винтерс.

Аннабелль, побледнев как полотно, замерла за длинным столом. Миссис Каммингс говорила все громче.

– На уроках биологии, мисс Винтерс, дети, несомненно, должны задавать вопросы, выходящие за пределы фильма, учебника, статистических данных. Что вы говорили детям о половых отношениях, мисс Винтерс? – она уже кричала. – Какие советы давали вы моей Лайле?

Аудитория вновь забурлила.

– Святая корова! – пробормотал Билл Джейсон. Он не мог оторвать глаз от Аннабелль Винтерс. Раньше он не приглядывался к ней, а теперь его поразила красота Аннабелль. Вопрос миссис Каммингс, казалось, поразил ее в самое сердце.

– Ну что же, мисс Винтерс! Скажите ей! Скажите, какие советы вы давали ее ребенку! – проревели из задних рядов.

Молоток Марка барабанил по столу.

– Давайте послушаем, что она скажет! – прокричал кто-то еще. – Дадим ей возможность ответить.

Наступила тишина, будто в зале выключили звук. Все наклонились вперед, ожидая ответа. Как свора диких собак, подумал Билл Джейсон.

Аннабелль потянулась к микрофону.

– Громче! – крикнули из зала, прежде чем она успела открыть рот.

– Дети задают учителю вопросы по изучаемой теме, – тихо сказала она. – Не только по биологии, но и по истории, математике и литературе. Если вы спрашиваете, отвечала ли я на вопросы учеников, изучающих биологию, касающихся отношений между полами...

– Именно это нас и интересует, сестричка!

Аннабелль запнулась.

– Я лишь могу сказать, что такие вопросы задавались мне крайне редко. Они не характерны для тех, кто изучает биологию. Как преподаватель-воспитатель, я сталкивалась с подобными вопросами, которые задавали мне девушки. Если вопрос по программе, мы стараемся дать точный ответ. В других случаях рекомендуем детям обратиться к родителям, доктору, священнику или пастору.

– По крайней мере, они обращаются к пастору! – голос Бредли Коннорса заполнил зал. Он не ждал, пока председатель предоставит ему слово. Да и кто услышал бы стук молоточка. – Они обращаются ко мне и спрашивают, можно ли верить тому, что говорят им на уроках биологии! Нам известно ваше прошлое, мисс Винтерс! Мы знаем о ваших неудачах и крушении надежд! Разве не замещаете вы естественное возбуждение рассказами о сексуальной жизни наших детей, которых вы должны воспитывать? Разве вы не советуете им упражняться в грехе? Разве, затаив дыхание, вы не вслушиваетесь в их чистые признания? Разве...

– Заседание переносится! – во всю мощь легких прокричал Марк Свенсон. Он поспешил к Аннабелль Винтерс. Та сидела, подняв руку, будто защищаясь от ударов кнута. Марк помог ей встать и увел со сцены, с глаз разбушевавшейся толпы.

– Маленький оловянный гитлер может перенести это заседание, – гремел Коннорс, – но дело, ради которого мы пришли сюда, не терпит отлагательств. Мы должны собраться еще раз и решить, что делать дальше. Завтра вечером я проведу открытое собрание в молитвенном доме. Я прошу вас всех прийти туда. Огненными языками мы выметем зло из нашего города.

Последние слова потонули в реве обезумевшей толпы. Билл Джейсон переступил через неподвижного, улыбающегося Сейра Вудлинга и протолкался к сержанту Телицки. Тот стоял, задумчиво глядя на сцену.

– Я думал, вы находитесь здесь, чтобы поддерживать порядок, – сказал Билл.

– Они успокоятся, – ответил Телицки.

– Аннабелль Винтерс потребуется помощь, чтобы выйти из этого зала.

– Рядом с ней верные друзья, – пробормотал Телицки.

Билл Джейсон, такой же высокий и широкоплечий, как сержант, смотрел ему прямо в глаза.

– Сукин ты сын! – наконец сказал он.

Лицо Телицки пошло пятнами. Правая рука дернулась к пистолету. Затем на его губах появилась холодная улыбка.

– Что это ты так разнервничался, Джейсон? – спросил он.

class='book'> Глава 7 Довольно быстро все разошлись. Возбуждение спало, Выплеснувшиеся наружу чувства потрясли многих благоразумных горожан, пришедших на заседание совета просвещения лишь для того, чтобы воспрепятствовать так называемому курсу сексуального воспитания. Они могли настаивать на исключении биологии из школьной программы, но не хотели иметь ничего общего с истеричной перепалкой, полной взаимных обвинений.

Другие все еще кипели от негодования, и назначенное на следующий день собрание у молитвенного дома не сулило всеобщего успокоения.

Разумные люди, вроде Марка Свенсона или Сары Маршалл, надеялись, что заседание совета просвещения пройдет своим чередом, и ход событий просто ошеломил их. Внезапно они осознали, что ввязались не в интеллектуальный спор по образовательным проблемам, а в жестокую драку, которая не могла обойтись без жертв. Одной из них уже стала Аннабелль Винтерс.

Разъяренный Марк Свенсон отвез ее домой, бормоча извинения за унижение, которому подверглась Аннабелль по его милости.

– Я не подозревал о таких настроениях, – неоднократно повторил Марк.

Аннабелль, сжавшаяся в комочек на переднем сиденье, не отвечала. Она не чувствовала ничего, кроме внутренней опустошенности. Когда автомобиль остановился у маленького коттеджа в северной части города, она вышла из кабины, машинально поблагодарив Марка.

– Не волнуйтесь, – в голосе Марка не слышалось былой уверенности. – Через день-два все образуется.

Аннабелль представляла, что будет дальше. Зазвонит телефон. Друзья выразят сочувствие и предложат поддержку. Она прошла на кухню и плеснула в стакан немного бренди. Лед в ее жилах начал подтаивать.

Но телефон молчал. Должно быть, многие хотели позвонить, но потом решили, что лучше ее не беспокоить.

Прошел час или чуть больше, прежде чем Аннабелль подумала о том, что от нее все отвернулись. Время близилось к полуночи, и ей стало ясно, что звонков не будет. Оставалось только одно, лечь в постель и попытаться заснуть.

Позвонили в дверь.

На пороге стоял Билл Джейсон, издатель “Вестника”.

Аннабелль глубоко вздохнула.

– Извините, мистер Джейсон. Мне нечего сказать. Никакого заявления для печати или как это у вас называется?

– Святая корова! Мисс Винтерс, я пришел сюда не как газетчик. В такую минуту вам необходим верный друг.

О боже, как ей хотелось опереться о чью-то сильную руку. Аннабелль почувствовала, что вот-вот разрыдается, как десятилетняя девочка. Но отпустить Джейсона она не смогла.

– Пожалуйста... пожалуйста, заходите, – сказала она.

Как только за Биллом Джейсоном закрылась дверь, в кабине патрульной машины, стоящей неподалеку, зажглась лампочка. Сержант Телицки что-то записал в маленький красный блокнот.

Разбираясь в калейдоскопе событий той холодной октябрьской ночи, важно уяснить, что Эвери Хэтч по натуре не был злодеем. Робкий, застенчивый, он не привык отстаивать свои убеждения и, встречая сопротивление, тут же давал задний ход.

В полицейском участке, ожидая, пока станут известны имена погибших подростков, Эвери сказал, что необходимо найти настоящих преступников. Подобные заявления он делал всю жизнь, и почти всегда кто-нибудь одергивал его: “Не мели чепухи, Эвери”. И он согласно кивал: “Да, вероятно, вы правы”.

В субботнюю ночь этого не случилось. Первым его поддержал Сейр. Потом сержант Телицки. Они настоятельно советовали ему обратиться к общественности. Они убедили Эвери, что он, как официальный представитель системы просвещения, обязан выступить в защиту интересов детей.

Подписав жалобу, слегка ошеломленный проявленной решительностью, Эвери несколько часов не мог найти себе места. Наконец, не выдержав, он сел в машину и поехал к молитвенному дому. Было три часа ночи. Он хотел посоветоваться с Бредли Коннорсом, правильно ли он поступил или ему следует поехать в полицейский участок и забрать жалобу?

Эвери восхищался Коннорсом. Он восхищался им, как мышь восхищается львом. Недюжинная физическая сила, громовой голос, стремление изгнать грех из грешного мира. Он обожал яркость Коннорса, блистающую на фоне его собственной серости.

Эвери представлял, что ждет его в молитвенном доме. Коннорс скажет, что открытая борьба против курса биологии и людей, ответственных за его включение в школьную программу, – ошибка. А авария на холме Кобба никак не связана с преподаванием этой дисциплины.

Коннорс сказал ему совсем другое. Они долго сидели в его фургоне, и он полностью согласился с Эвери. Убеждал его стоять на своем. Назвал доблестным солдатом армии господней. Помог составить петиции с тем, чтобы распространить их по городу. Впервые в жизни Эвери почувствовал, как играет кровь в жилах. Сейр и Телицки были сомнительными союзниками, поддержка Коннорса кардинально меняла дело.

С этого разговора начались самые бурные и радостные дни его жизни. Люди, не замечавшие Эвери шестьдесят лет, говорили, что он честно выполняет свой долг. Целых пять дней Эвери ходил в героях, а вершиной успеха стала его речь на заседании совета просвещения.

Из школы Эвери уходил вместе с Кларком Сэксоном, владельцем магазина скобяных товаров и членом совета просвещения, который объявил, что готов обратиться в суд, но прекратить сексуальное воспитание детей в Рок-Сити. Он также поздравил Эвери за проявленные прямоту и мужество.

– Отличное собрание, – сказал Эвери, когда они спустились с лестницы.

Сэксон хмурился.

– Все шло хорошо, пока этот сумасброд Коннорс не сорвался, – ответил он.

– Сорвался? – робко переспросил Эвери.

– Если б не он, мы могли бы покончить с этим уже сегодня. Голоса членов совета разделились поровну, а в такой обстановке Марк Свенсон не пошел бы против общественного мнения.

– Но вам все равно придется голосовать? – удивился Эвери. – Он это понимает, не так ли?

Сэксон криво усмехнулся.

– Ты не политик, Эвери. Самое худшее, что мог сделать Коннорс, так это обрушиться на Аннабелль Винтерс. Ее очень любят в Рок-Сити. О, сейчас они готовы ее повесить! Но дай им ночь на раздумья, и от сегодняшнего единства не останется и следа. Они начнут собираться вокруг того, кого только что топтали, и забудут об истинном зле. Непростительная тактическая ошибка.

Чудесные краски лучшего дня в жизни Эвери начали блекнуть.

– Ты хорошо знаешь Коннорса, Эвери? – спросил Сэксон. – Ходишь в его церковь, не так ли?

Эвери признал и то и другое, чувствуя, что в чем-то провинился.

– Будет неплохо, если ты переговоришь с ним, – добавил Сэксон. – Пусть он направляет свою тяжелую артиллерию на настоящую цель.

По пути домой Эвери думал о предложении Сэксона. На душе у него скребли кошки. Он уже слышал громовой голос Коннорса: “Надо говорить правду, независимо от того, кто при этом пострадает! Вы можете быть политиком, мистер Хэтч, а я лишь солдат армии нашего создателя”.

И все же... и все же... одна тактическая ошибка не должна решить исхода всей битвы.

В конце концов, когда Рок-Сити уже крепко спал, Эвери поехал к молитвенному дому, второй раз за последние пять дней. И облегченно вздохнул, увидев, что в окнах фургона Коннорса горит свет.

Эвери оставил машину на обочине и по траве пошел к фургону. Поднявшись по трем ступенькам, ведущим к двери, он постучал. Изнутри не доносилось никаких звуков. Он постучал еще раз. Затем наклонился к стеклу.

Коннорс сидел за маленьким столиком, перед ним стояла чашечка кофе. Может, подумал Эвери, он молится? Прежде чем постучать вновь, он подождал, пока Коннорс шевельнется.

А потом из горла Эвери вырвался пронзительный вопль ужаса.

Он повернулся и побежал.

Забыв про машину, он бежал по пустому шоссе и кричал.

– На помощь! Помогите!

Кругом было пусто. Криков никто не слышал. А перед глазами Эвери стояла черная дырка от пули между глазами Бредли Коннорса.

Часть II

Глава 1

Примерно за два часа до того, как Эвери Хэтч, спотыкаясь, брел по шоссе, крича о помощи, в сотне ярдов от коттеджа Аннабелль Винтерс остановился ветхий драндулет с пятью подростками.

Быстрая разведка показала, что в окнах, несмотря на позднее время, еще горит свет. Перед домом стоял автомобиль с наклейкой “Пресса” на ветровом стекле.

Патрульной машины, спрятавшейся в тени изгороди соседнего дома, разведчики не заметили, так же, как и красного огонька сигареты Телицки.

Еще через несколько минут все пятеро направились к лужку перед коттеджем Аннабелль. Один тащил кувалду. Другой – пятигаллонную канистру. Остальные трое – какой-то непонятный предмет. В слабом свете, падающем из окон, Телицки увидел, что они притащили на лужок.

Это был крест.

Заранее намотанные на него тряпки щедро полили керосином из канистры. Двое подняли крест, а третий кувалдой забил его основание в землю.

Чиркнула спичка, крест вспыхнул ярким пламенем.

Подростки отступили к своей развалюхе. На полпути они остановились, и ночную тишину разорвали грязные ругательства.

Распахнулась дверь коттеджа, и на крыльцо выскочил Билл Джейсон.

– Дайте мне огнетушитель, если он у вас есть, – крикнул Билл в открытую дверь и, наклонив голову, побежал на голоса.

Подростки попрыгали в кабину, вспыхнули фары, ослепив Джейсона. Взревел мотор. Автомобиль, как скаковая лошадь, рванулся вперед.

Если б не прекрасная реакция Джейсона, он оказался бы под колесами. Перевернувшись через голову, Билл упал в придорожные кусты. Номеров он, естественно, не разглядел.

Поднявшись, Джейсон побежал к коттеджу, высвеченному горящим крестом. Аннабелль Винтерс, бледная как мел, стояла на крыльце, держа в руках огнетушитель.

Бормоча проклятия, Джейсон направил на крест пенную струю. Патрульная машина не тронулась с места.

Никто не видел сухую улыбку Телицки. Часы на приборном щитке показывали восемь минут второго.

В больнице молодой доктор Дэвид Паттон, в зеленом халате и шапочке, в маске, съехавшей на одно ухо, вышел из операционной. Сняв маску и шапочку, он швырнул их на скамью в коридоре. Его волосы слиплись от пота. Он достал носовой платок и тщательно протер стекла очков. Доктор Паттон только что закончил сложную операцию. На карнавале в Латропе парень угодил под копыта быка.

По коридору к Паттону уже спешил интерн.

– Нет отдыха измученной душе, док, – сказал он. – Просят прислать “скорую” к молитвенному дому.

– Молитвенному дому?

– Что-то случилось с Бредли Коннорсом. Позвонили с бензозаправки Теллера.

Глаза доктора Паттона превратились в щелочки. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету и зажигалку, закурил и пошел в регистратуру. Ночная дежурная сидела у коммутатора и читала какую-то книгу.

– Соедините меня с доктором Бенсоном, – попросил Паттон.

– Хорошо, доктор, – дежурная набрала номер. – Как этот мальчик с карнавала?

– Он выкарабкается, – Паттон надел очки. – Хотя, возможно, и пожалеет об этом. Думаю, он не сможет владеть правой рукой.

– Доктор Бенсон слушает.

Паттон взял трубку.

– Извини, что бужу тебя посреди ночи, Фред... Да... половина четвертого. “Скорая” только что уехала к молитвенному дому за Бредли Коннорсом. Что-то случилось... Да... Я хочу, чтобы ты приехал, Фред. Всем известно, как я ненавижу этого сукиного сына. Если он помрет во время моего дежурства, пойдут разговоры. Так я тебя жду.

Не отвечая на безмолвный вопрос, застывший в глазах дежурной, доктор Паттон повернулся и пошел по коридору. Остановился у двери четырехместной палаты.

На кровати у дальней стены лежала девушка с ногами, поднятыми на вытяжение. Паттон подошел к ней и коснулся ее лба.

– Сестра? – послышался слабый шепот.

– Это доктор Паттон, Шарон, – ответил он. – Зашел посмотреть, как ты себя чувствуешь.

Белокурая головка Шарон заметалась по подушке.

– Лучше б я умерла.

– Не говори так, ты будешь жить, – успокаивал ее Паттон. – Попытайся заснуть.

Сейр Вудлинг, полностью одетый, развалился на кровати в своей спальне в доме на улице Вязов. В воздухе стоял запах виски. На ночном столике, рядом с телефонным аппаратом, пепельницей, пустой бутылкой и высоким стаканом, горела лампа.

Раздался звонок, второй.

У Сейра дернулась щека. Не меняя позы, он медленно протянул руку и снял трубку.

– Да? – прохрипел он.

– Сейр?

– Да, – он не сразу узнал писклявый голос.

– Это Э-эвери.

– О господи, Эвери. Который теперь час?

– Б-без ч-четверти ч-четыре.

– Что на тебя нашло? Звонишь людям в такую рань!

– К-коннорс, – у Эвери перехватило дыхание. Сейр слышал, как он шумно втянул в себя воздух, – он... он мертв. Его убили.

– Убили?!

– Застрелили. Он... он мертв, Сейр. Я... я нашел его.

– Когда?

– Ок-коло трех часов ночи.

– Где?

– В его фургоне. Сейр, эт-то убийство.

– Ты позвонил в полицию?

– Лейтенант Хоган уже поехал туда.

Сейр долго молчал.

– Мы все умрем когда-нибудь, Эвери.

– Но убийство! – взвизгнул тот.

– Хорошо, что ты позвонил, Эвери. Все это очень интересно, не правда ли?

Положив трубку, Сейр несколько секунд лежал, уставившись в потолок. Затем потянулся к бутылке. В ней не осталось ни капли.

Со стоном Сейр сел, сбросив ноги на пол. Прижал пальцы к вискам.

– Должна быть еще... – пробормотал он. – В этой могиле должна быть хоть одна бутылка.

Марк Свенсон крепко спал, не подозревая ни об убийствах, ни о горящих крестах. Когда он проснулся, часы показывали половину седьмого. С возрастом он привык рано вставать.

Марк включил электроплитку, на которой стоял медный котелок с водой. Банку с растворимым кофе он держал в ночном столике и каждое утро выпивал чашечку ароматного напитка перед тем, как встать, побриться, принять душ и одеться.

Марк ругал себя за вчерашний вечер. Заседание совета просвещения прошло ужасно. Он не уловил настроения публики, и собрание вышло из-под контроля, прежде чем он успел что-то предпринять. Если б он почувствовал заранее, сколь враждебно отношение к биологии, то пригласил бы специалистов, преподавателей из соседних городков, врачей, священников. И тогда собрание стало бы средством воспитания, а не трибуной для воинствующих демагогов.

Аннабелль Винтерс он проводил не только из вежливости. В такой ситуации ей могла грозить и физическая опасность.

Черт бы побрал Бредли Коннорса с его идиотским фанатизмом!

Когда в начале одиннадцатого Марк подвез Аннабелль к ее коттеджу и сказал, что “через день-два все образуется”, он не очень-то верил в свои слова. Ничего не образуется, думал он, если не принять быстрых и решительных действий по пресечению всеобщей истерии.

После того, как он расстался с Аннабелль, ему не хотелось ни домой, ни в клуб “Рок-Сити”, где наверняка продолжался жаркий спор. Вместо этого он кружил по улицам, раздумывая, что же следует предпринять. Он с удовольствием отвесил бы Бредли Коннорсу пару оплеух, но это не принесло бы пользы, да и Коннорс мог дать сдачи. Эвери Хэтч не стоил даже и оплеух, бедный жалкий червяк, которого использовали, чтобы заварить кашу.

Когда же гнев Марка поутих, ему вспомнилось трагическое лицо миссис Каммингс, пожелавшей узнать, какие советы давала Аннабелль ее дочери. Именно эта несчастная женщина взорвала собрание. Но Марк мог понять горе матери и, несмотря ни на что, жалел ее.

Марк Свенсон был человеком щедрым и без лишней саморекламы помогал многим жителям Рок-Сити. Так уж получилось, что среди них оказались Френк Каммингс и его жена. После наводнения Марк ссудил ему денег без всяких процентов, чтобы Френк мог рассчитаться по срочным платежам и купить кое-какое оборудование взамен сломанного и унесенного водой. Неразговорчивый, трудолюбивый Френк выплатил все, до последнего цента, но Марк полагал, что за ним остался долг дружбы.

Поэтому в половине одиннадцатого он подъехал к дому Каммингсов. Френк и его жена, судя по всему, недавно вернулись с заседания совета просвещения. Подойдя к крыльцу, Марк увидел в окно, что они пьют чай.

Когда Френк открыл дверь, его лицо напоминало маску.

– Привет, Френк, – сказал Марк. – Я бы хотел поговорить с тобой и Эммой.

– Даже не знаю, – Френк переминался с ноги на ногу. – Если вы насчет собрания... ну, Эмма еще не остыла, мистер Свенсон.

Из кухни донесся твердый голос Эммы:

– Если вы пришли насчет собрания, я не заберу назад ни единого слова. Ни единого.

– Я не собирался просить вас об этом, Эмма, – ответил Марк. – Но мне необходима ваша помощь. Как председатель совета просвещения я должен знать, чем вызвано ваше выступление.

Френк Каммингс смотрел на седовласого мужчину, стоящего на пороге его дома и вспоминал то серое утро, когда, выглянув из окна, он увидел, что вокруг все залито водой. Казалось, что для него все кончено. На помощь банка рассчитывать не приходилось. Ссуды просили все, а доставались они только богатым, тем, кто мог что-нибудь заложить. А такие, как Френк, едва сводили концы с концами. И разве мог он забыть, как два дня спустя на его пороге возник улыбающийся Марк Свенсон и сказал: “Похоже, стихия не обошла тебя стороной, Френк. Ты можешь подсчитать, сколько нужно денег, чтобы привести все в порядок? Если ты не будешь возражать, я с радостью помогу тебе”.

Френк все помнил и отступил в сторону.

– Проходите, мистер Свенсон. Хотите чашечку чая?

– Благодарю.

Марк сел напротив Эммы. Та встретила его ледяным взглядом.

– Эмма, мне не совсем ясно, о чем вы говорили в школе?

– Остальные меня поняли.

– Я не уверен, что сидящие в зале разобрались в значении ваших слов. Вы сказали, Эмма, причем публично, что, по вашему мнению, ваша дочь, скажем так, сбилась с пути истинного благодаря советам мисс Винтерс.

– Именно это я и сказала.

– Если вы заметили, что Лайла вела себя неподобающим образом, почему вы разрешили ей поехать на карнавал? Почему вы не остановили ее? Почему вы раньше не обратились ко мне или к кому-нибудь из членов совета?

– Потому что мы ничего не знали, – выкрикнула Эмма. – Мы ничего не знали, а потом было уже поздно.

– Я ничего не понимаю, – покачал головой Марк.

Френк подошел к столу и поставил перед Марком чашку чая.

– Мы ничего не подозревали до того... до того, как она умерла, мистер Свенсон.

Марк неотрывно смотрел на Эмму.

– Чего же вы не знали? – спросил он.

По белому как мел лицу миссис Каммингс покатились слезы, но заговорила она тем же ровным голосом.

– Только после аварии мы выяснили, что она собиралась делать... с Джимми Оренго.

От жалости к Эмме у Марка защемило сердце.

– Как вы это выяснили?

– Нас надоумил сержант Телицки, – ответил Френк.

Марк резко повернулся к нему.

– Сержант Телицки?

Френк кивнул.

– Он приходил к нам в воскресенье, когда Лайла лежала здесь... в соседней комнате... Он сказал нам.

– И что же он вам сказал? – голос Марка задрожал от внезапного приступа ярости. – Что он вам сказал, Френк?

– Он сказал, что подростки распутничают. Что в школе их учат не тому, чему следует. Он сказал, что полиция расследует обвинение в безнравственном поведении, выдвинутое против мисс Винтерс и других. Мы ответили, что Лайла тут ни при чем. Только не Лайла.

– Но он оказался прав! – вмешалась Эмма.

– Почему вы решили, что он прав?

– Он попросил посмотреть, не осталось ли у Лайлы каких-нибудь записей, писем, дневника, если она его вела.

– Мы еще не разбирали вещей Лайлы, – добавил Френк. – Еще... прошло так мало времени, вы понимаете?

– Разумеется, – кивнул Марк. – И вы показали ее бумаги Телицки?

Френк кивнул.

– Ее тетрадь по курсу секса с картинками, – ответила Эмма. – Не смею сказать, мистер Свенсон, что я там увидела.

– Это были схемы, – поправил ее Френк. – Скелет человека и все такое. Не картинки.

– Называй их как хочешь, Френк, но я видела неприличные картинки, – стояла на своем Эмма. – И еще мы нашли дневник.

Френк отвернулся.

– Там все и было, прямо в дневнике. Она писала, что Джимми Оренго попросил ее, она ответила “нет”, но ей хочется, и она намерена спросить совета у мисс Винтерс. Нужно ли вам что-то еще, мистер Свенсон?

– Могу ли я взглянуть на дневник, Эмма? – спросил Марк.

– Мы отдали его сержанту Телицки, – ответил Френк. – Он сказал, что это важная улика.

– Вы можете вспомнить, какие именно слова записала Лайла?

– Я их никогда не забуду! – воскликнула Эмма. – Она написала: “Джимми Оренго попросил меня сегодня, и я сказала “нет”. Но мне очень хочется, и я собираюсь посоветоваться насчет этого с мисс Винтерс”. А потом она поехала на карнавал и погибла... потому что ей “очень хотелось”.

– Вы ничего не упустили, Эмма? – спросил Марк, его лицо потемнело.

– Она написала именно эти слова, – подтвердил Френк.

Марк встал, так и не пригубив чая.

– В одном вам обоим повезло, – сердито сказал он.

– Повезло? – повторила Эмма.

– Лайла никогда не узнает, как легко вы ее предали. Спокойной ночи.

Сев в машину, Марк развернулся и погнал к полицейскому участку. Обвинение в аморальном поведении? Кто его выдвинул? В скольких домах побывал Телицки, распространяя эту гнусную ложь?

В дежурную часть он влетел, кипя от ярости. Но застал там лишь молодого патрульного Маккарти. Он сказал Марку, что у лейтенанта Хогана выходной и тот уехал к родственникам, а Телицки “на задании” и связаться с ним невозможно.

Марк вернулся к машине и поехал домой. Все дела откладывались до утра.

В начале девятого Марк вошел в кабинет Хогана. Лейтенант поднял голову, его лицо осунулось от усталости.

– Доброе утро, мистер Свенсон.

– Мне необходимо поговорить с вами.

– Если только вы хотите дать показания, – ответил Хоган. – Мы сейчас заняты по горло.

– Какие показания? – переспросил Марк. Он приехал в участок прямо из дома.

На лице Хогана отразилось удивление.

– Вы хотите сказать, что ничего не знаете?

– А что, собственно, произошло?

– Наверное, вы единственный во всем округе, – покачал головой Хоган. – Ночью кто-то убил Бредли Коннорса. Застрелил его прямо между глаз.

– Что?!

– Эвери Хэтч нашел его примерно в три часа ночи, без признаков жизни.

Марк ошеломленно смотрел на Хогана.

Открылась дверь, и в кабинет вошел Телицки. Бросив на Марка короткий, подозрительный взгляд, он проследовал к столу и положил перед лейтенантом заполненный бланк.

– Как я и думал, у Винтерс есть пистолет тридцать второго калибра. Мы выдали ей разрешение около года назад.

Хоган вздохнул.

– Надо проверить, где он сейчас.

Марк не верил своим ушам.

– Вы предполагаете, что Аннабелль Винтерс застрелила Коннорса?

– Мы не нашли пистолета на месте преступления, – ответил Хоган. – Но доктор Паттон передал нам пулю. Стреляли из пистолета тридцать второго калибра. Телицки выясняет, кто из жителей Рок-Сити имеет разрешение на хранение пистолета такого типа. Одно из них получила мисс Винтерс.

– И только она? – спросил Марк.

– В городе порядка двадцати пистолетов этого калибра, – ответил Телицки.

– И вы собираетесь проверить всех владельцев?

– Зачем? – удивился Телицки. – Коннорс публично обвинил ее в безнравственности. На лужке перед ее домом вчера зажгли крест. Она наверняка ненавидела Коннорса. Мы не будем беспокоить десятки людей, если, скорее всего, виновата именно она. О них мы подумаем, когда она докажет свою невиновность. И, держу пари, у нее ничего не получится.

Впервые в жизни Марк почувствовал себя глубоким стариком. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Он пришел жаловаться на Телицки. Теперь стало ясно, что это бесполезно. Жаловаться надо выше. Тут он ничего бы не добился.

Глава 2

Между учителем и жителями города, в котором он или она живет и работает, всегда возникают особые отношения. Умная, интеллигентная Аннабелль Винтерс понимала это лучше, чем кто-либо другой. Тысячи учеников, проходящие через руки учителя, ощущают на себе его воздействие как личности, прислушиваются к его мнению на многое из того, что выходит за рамки школьной программы, разделяют его предубеждения и восторги, подражают его примеру. Появление любимчиков и некомпетентность, таковы два обвинения, постоянно нацеленных на учителя. Редкие родители готовы признать, что их ребенок отстает в развитии или у него какие-то сложные проблемы, комплексы. Если ребенок плохо учится, родители скорее всего скажут, что учитель отдает предпочтение другим или просто не знает своего дела.

Хорошему учителю эти жалобы не причинят вреда, потому что они составляют малую толику его работы. Но если под сомнение поставлена личная жизнь учителя, если брошена тень на его моральный облик, все кончено. Нет дыма без огня. Когда дело касается учителя, этому верят все родители.

Нельзя сказать, что, сидя на сцене школьного зала во время заседания совета просвещения, Аннабелль Винтерс не подозревала о сгущающихся тучах. Она почувствовала враждебность горожан уже на похоронах Лайлы Каммингс. Неприятная сцена с Генриеттой Колдуэлл, преподающей домоводство, в понедельник утром укрепила ее опасения. Разговор с Эдом Джейгером, отцом Шарон Джейгер, единственной, кто остался в живых после аварии на холме Кобба, глубоко тронул Аннабелль, он подтвердил, что на заседании она может подвергнуться нападкам сидящих в зале. Но она не ожидала такого неистовства, отсутствия логики, истеричной жестокости.

В понедельник, через два дня после аварии, Генриетта Колдуэлл зашла в кабинет Аннабелль. Смерть трех учащихся и критическое состояние Шарон Джейгер потрясли всю школу. На утренней пятиминутке доктор Нортон произнес длинную, но не слишком вразумительную речь. Друзьям погибших разрешили уйти после двух уроков, чтобы они могли успеть на похороны. Впрочем, Нортон мог сразу распустить всех по домам, во всяком случае, за те два урока знаний у школьников не прибавилось.

Особенно тяжело переживала случившееся Аннабелль. Лайла Каммингс и Шарон Джейгер находились под ее личной опекой. В пятницу она поехала к подруге в Нью-Йорк, посмотрела два спектакля и узнала об аварии лишь в воскресенье вечером, вернувшись в Рок-Сити. Даже в понедельник утром, до визита Генриетты, она не подозревала о существовании, как выразился Сейр Вудлинг, “осиного гнезда Эвери”.

Генриетта, без всякой косметики, с россыпью веснушек вперемежку с капельками пота на лице, встала навытяжку перед столом Аннабелль.

– Я отправила весь класс в библиотеку, – объявила она. – Сегодня они не могут воспринимать объяснения учителя.

– Для всех нас это не самый счастливый день, – ответила Аннабелль.

Общение с Генриеттой всегда требовало особого такта. Мисс Колдуэлл, казалось, прилагала непомерные усилия, чтобы изгнать из себя всякую женственность. И Аннабелль в ее присутствии чувствовала себя неловко даже из-за того, что подкрашивала губы и одевалась в соответствии с модой. Аннабелль считала, что внешний вид преподавателя имеет важное значение. Девочки всегда обращали внимание на наряд учительницы. И одевалась современно, но без излишеств, подчеркивая женственность, но не вызывающе. Генриетта, с другой стороны, делала все, чтобы не отойти от комического образа старой девы девятнадцатого века.

– Я бы хотела сразу перейти к делу, Аннабелль, – решительно заявила Генриетта.

– Пожалуйста, я вас слушаю.

– Вы уезжали на уик-энд, и я не знаю, известно ли вам о назначении на среду заседании совета просвещения?

Аннабелль нахмурилась.

– Я нашла на столе записку доктора Нортона. О чем пойдет речь?

– Я не из тех, кто прячет камень за пазухой, поэтому и пришла к вам, – продолжала Генриетта. – Заседание проводится по просьбе мистера Хэтча. Он уверен, так же, как и многие другие, что причиной трагедии на холме Кобба является наша школьная программа.

– Боюсь, я не понимаю вас, Генриетта.

– Курс биологии! – выплюнула мисс Колдуэлл, будто ее заставили произнести при свидетелях грязное ругательство.

Аннабелль ощутила растущее в ней раздражение из-за такого образа мыслей, от отношения Генриетты, которая смотрела на нее, как на секс-бомбу.

– В субботу утром мистер Хэтч начал распространять по городу петицию с требованием немедленно исключить из школьной программы курс сексуального воспитания, расследовать методы преподавания этой дисциплины в прошлом и определить, что же делать дальше.

– Во-первых, в школьной программе нет курса сексуального воспитания, – резко ответила Аннабелль. – Во-вторых, что тут расследовать?

Но Генриетта уже набрала ход.

– Я привыкла действовать открыто, Аннабелль. И пришла сказать вам, что помогала мистеру Хэтчу собирать подписи под этой петицией.

– Это ваше право.

– И, если из-за петиции у вас будут неприятности, Аннабелль, я хочу, чтобы вы знали, что я ничего не имею против вас лично.

– Я не ожидаю никаких неприятностей, – пожала плечами Аннабелль. – И не хочу, чтобы вы отягощали этим свою совесть.

Генриетта вспыхнула:

– Я могу лишь посоветовать вам, Аннабелль, отнестись к моим словам со всей серьезностью.

Генриетта ушла, а Аннабелль не знала, то ли ей смеяться, то ли сердиться.

Тем же утром в кабинет Аннабелль заглянул доктор Дэвид Паттон. Отношения Аннабелль с Дэвидом, медицинским консультантом школы, также складывались непросто. Они вместе выросли в Рок-Сити. Дэвид был одним из двух молодых людей, ухаживавших за Аннабелль в школе и колледже. Но она влюбилась в другого, Майка Прентисса. Они обручились. Дэвид стойко перенес удар судьбы и уехал учиться в медицинский институт. Майка вскоре призвали в армию и отправили в Корею, откуда он не вернулся. Дэвид не предпринимал попыток завоевать сердце Аннабелль до тех пор, пока Сейра Вудлинга не уличили в махинациях с наследством Джошуа Винтерса. Они вместе участвовали в расследовании. Со времени смерти Майка прошло пять лет.

Однажды вечером, уже после завершения следствия, Дэвид предложил Аннабелль руку и сердце. Она едва не согласилась выйти за него замуж. Дэвид ей нравился, они оба помнили Майка, а мысль о том, что она останется одна, казалась непереносимой. Но Аннабелль ответила отказом, потому что не любила Дэвида. Уважение и разделенные воспоминания не могли заменить любовь, пока не могли.

– Мисс Винтерс, как всегда, прекрасна, – Дэвид вошел в кабинет и положил чемоданчик на стол.

– Выбирайте слова, когда открываете рот в этом здании, – с притворной озабоченностью ответила Аннабелль. – Здесь занимаются сексуальным воспитанием.

– Смеяться тут не над чем, – худое лицо Дэвида перекосила яростная гримаса. – Это не смешно.

– А ты чересчур серьезен, Дэвид, – заметила Аннабелль.

– Ты чертовски права. Эвери Хэтч – всего лишь пешка. Если б его поддерживали только такие люди, как вечно потеющая мисс Колдуэлл, только что встретившаяся мне в коридоре, я бы охотно посмеялся вместе с тобой. Но у него есть союзники, которые не играют по правилам маркиза Кунзборо, а кое-кто из них с большим удовольствием обольет тебя грязью, дорогая моя мисс Винтерс.

– Я не знаю человека, который хотел бы облить меня грязью, – нахмурилась Аннабелль. – За исключением, возможно, Сейра Вудлинга.

– Возможно, надо опустить, – отрезал Дэвид Паттон. – Он залез в это дело по самые уши, здесь что-нибудь скажет, там на что-то намекнет. А что произошло у тебя с Бредли Коннорсом?

– Коннорсом?

– Его преподобие, мистер Коннорс, вчера прочел две зажигательные проповеди по поводу биологии. Тебя упомянули, как толкача этой грязной дисциплины, и Коннорс достаточно ясно потребовал твоего скальпа, – доктор Паттон сухо рассмеялся. – Ты должна гордиться такими врагами.

Коннорс! Не забыть Аннабелль той короткой стычки с Коннорсом. Его лица, побагровевшего от злости, его глаз, сверкающих ненавистью, сколько раз после этого просыпалась она по ночам, дрожа от страха. Нет, она не боялась Коннорса, но долго не могла прийти в себя от неистовства его страстей.

Ей пришлось столкнуться с Коннорсом шесть месяцев назад, но та встреча имела отношение к сегодняшней трагедии на холме Кобба. Как-то днем, после занятий, к Аннабелль зашел Эд Джейгер. Эд работал школьным сторожем, и они виделись практически каждый день. В его обязанности входила уборка кабинета Аннабелль. Если та задерживалась после уроков, они обычно немного беседовали. Эд нравился Аннабелль, и она сочувствовала его нелегкой жизни.

Эду было около сорока. Родился он в Рок-Сити, рано женился, вскоре на свет появилась крошка Шарон. В сорок четвертом его забрали в армию и послали в Европу. Вернувшись после окончания войны, он узнал, что жена сбежала с заезжим коммивояжером, оставив дочь у его родителей. Эд решил сам вырастить своего единственного ребенка, хотя его материальное положение не сулило радужных перспектив. В школе он получал небольшое, но постоянное жалованье да еще подрабатывал летом и во время каникул.

Шарон выросла писаной красавицей. Эд каждый день работал по двенадцать часов и не мог уделять много времени ее воспитанию. И в старших классах за ней утвердилась репутация легкомысленной девицы. “Яблоко от яблони недалеко падает”, – говорили в городе, имея в виду распутную мамашу. В тот день Аннабелль сразу поняла, что Эд Джейгер чем-то расстроен.

– Она неплохая девочка, мисс Винтерс. Но мы – никто, понимаете? Матери других девочек состоят в церковных организациях и всяких клубах. У Шарон есть только я. Ей некуда приткнуться. И приходится вести себя вызывающе только для того, чтобы привлечь внимание. Я старался вразумить ее. Она говорила с мистером Коннорсом.

– Вы ходите в церковь мистера Коннорса? – спросила Аннабелль.

– Да, мадам. Он сказал мне, что с Шарон все в порядке, просто энергия бьет в ней ключом. Но ей необходима женщина, которой она могла бы довериться, мисс Винтерс. Я подумал, раз уж она учится в вашем классе, может быть, вы смогли бы уделить ей чуть больше внимания.

– Ну конечно.

– Я не имею права просить вас о таком одолжении, мисс Винтерс, но...

– Вы не просите ни о чем особенном, Эд, – прервала его Аннабелль. – Это моя работа.

Попытку Аннабелль сблизиться с ней Шарон встретила сдержанно, даже недоверчиво. Как скоро выяснила Аннабелль, учеба давалась девочке очень легко. Энергия действительно била в ней ключом. Довольно быстро выяснилась и причина ее экстравагантного поведения. Шарон чувствовала, что люди относятся к ней подозрительно, ставя на одну доску с матерью. Отсюда и излишек косметики на лице, и смелые наряды, и желание казаться более взрослой, более независимой. Аннабелль поняла, что Шарон стремится к знаниям, хочет приобрести умение и опыт, чтобы прочно стать на ноги. Поначалу она решила, что Аннабелль хочет перегородить ей дорогу к желанной цели. Но недоверие уступило место обожанию, почти обожествлению, когда девушка убедилась, что Аннабелль стремится ей помочь. Теперь Шарон старалась во всем подражать Аннабелль. Говорить, как она, думать, как она, одеваться, как она.

Но лишь когда Шарон пришла к ней, чтобы поговорить о Бредли Коннорсе, Аннабелль поняла, что одержана полная победа.

– Отец хочет, чтобы я продолжала ходить к мистеру Коннорсу за духовным, как он говорит, наставлением, мисс Винтерс, а я не могу.

– Почему? – спросила Аннабелль.

– Потому что он похотливый старый козел, – резко ответила Шарон. – Всегда говорит, как он гордится мной и как хочет мне помочь, а сам постоянно лапает меня. Я боюсь идти к нему, мисс Винтерс.

Аннабелль ужаснулась, но не удивилась.

– И что я могу сделать? – спросила она.

– Если я скажу отцу, он мне не поверит. Он думает, что в голове у меня один секс.

– Я поговорю с ним, – предложила Аннабелль.

– А как же мистер Коннорс? – спросила Шарон. – Если я перестану ходить к нему, он захочет узнать, почему. И пойдет к отцу.

– Мистером Коннорсом я займусь сама, – сдерживая гнев, ответила Аннабелль.

В тот же день она отправилась к фургону Коннорса.

– О, прекрасная мисс Винтерс, – улыбаясь, Коннорс поднялся ей навстречу. – Пожалуйста, проходите.

Она зашла, но не села на предложенный стул. И стояла в узком проходе, стараясь говорить спокойно и ровно.

– Я хочу поговорить с вами о Шарон Джейгер.

– Интересный ребенок, – кивнул Коннорс. – Сложный характер, очень интересный.

– Я пришла сказать, что она больше не придет к вам за духовным наставлением.

– О?

– Шарон рассказала о возникших у вас осложнениях.

– Осложнениях? Шарон и я – лучшие друзья.

– Я могла бы обратиться к ее отцу, – холодно продолжала Аннабелль. – Или в полицию. Но не собираюсь делать ни того, ни другого, если только вы не вынудите меня к этому.

Глаза Коннорса сузились, и она увидела вспыхнувшую в них ненависть. Его щеки пошли красными пятнами.

– Вы прислушиваетесь ко лжи, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Шарон боится вас. Я не задумываясь устроила бы публичный скандал, мистер Коннорс, если бы дело касалось только вас. Но у Шарон трудная жизнь. Я не хочу выставлять ее на всеобщее обозрение. Поэтому я говорю обо всем вам. Шарон не вернется. Если вы попытаетесь воздействовать на нее или на других моих девочек, готовьтесь к самому худшему, мистер Коннорс. Второго предупреждения не будет.

На какое-то мгновение Аннабелль показалось, что Коннорс набросится на нее с кулаками. Но тот лишь пристально смотрел ей в глаза.

– Ваша взяла, мисс Винтерс. Но игра еще не закончена.

Коннорс! Она не могла рассказать об этом Дэвиду. Она обещала защищать Шарон.

– Ему известно, что я не вхожу в число его почитателей, – сухо ответила Аннабелль. – Но не думаю, что он попытается выступить против меня. Видишь ли, я знаю, как держать его в узде.

Дэвид нахмурился.

– Может, ты скажешь и мне?

– Я не имею права, Дэйв. Но не волнуйся о мистере Коннорсе. Он будет ворчать, но не решится открыть рот.

Какая насмешка! Сколь обманчивой оказалась ее уверенность!

Аннабелль сидела на сцене во время заседания совета просвещения, слушала речи Эвери Хэтча и других, требование Коннорса помолиться, и холодный страх медленно прокрадывался в ее душу. Она не могла представить, чем завершится собрание, но, когда Эмма Каммингс внезапно обрушилась на нее, интуиция подсказала Аннабелль, что Коннорс не упустит своего шанса.

Это была превосходная западня, и Коннорс блестяще воспользовался представленной возможностью. Эмма и половина сидящих в зале тут же поверили, что во всем виновата Аннабелль. И теперь ей не удастся выступить против Коннорса. Он скажет, что она лжет, и весь город согласится с тем, что она лишь стремится отомстить. Ее слово уже не имело той силы, что раньше. Даже Шарон из страха могла заявить, что не говорила с ней о Коннорсе, если Шарон вообще выживет. Коннорс полностью контролировал положение. Возможно, он сам расскажет о том разговоре в фургоне. Она приходила к нему, чтобы обвинить его в нарушении норм морали, она, Аннабелль Винтерс, советующая детям жить в грехе, ведущая уроки сексуального воспитания. Какой бы путь ни избрала Аннабелль, все козыри оставались у Коннорса.

Оставшись одна, после того, как Марк Свенсон подвез ее к коттеджу, Аннабелль дала волю воображению. Коннорс мог пойти и дальше. Например, утверждать, что Аннабелль пыталась соблазнить его, ревнуя к воображаемой увлеченности Шарон. Чтобы погубить ее репутацию, достаточно и намека на аморальность.

Несколько часов назад ее уважали, ей доверяли. Именно на это рассчитывала она в первоначальной стычке с Коннорсом. Она знала, что ее слово имеет не меньший вес, чем его. Собрание все изменило. Эвери Хэтч, Сейр Вудлинг, Генриетта Колдуэлл, Эмма Каммингс в пять дней, предшествующих заседанию совета, растоптали и доверие и уважение, и теперь Коннорс мог делать все, что заблагорассудится.

Когда незадолго до полуночи к ней приехал Билл Джейсон, Аннабелль пребывала в полной растерянности. Как она ждала хоть одного телефонного звонка. Не могли же ее друзья не понимать, сколь необходимы ей поддержка и участие?

Позвонили в дверь, и Аннабелль буквально бросилась к ней. Наконец-то кто-то откликнулся на зов ее души. Может быть, Дэйв? Он не смог прийти на собрание, так как дежурил в больнице. Уж он-то будет стоять за нее до конца.

Но надежды рухнули при виде Билла Джейсона. Ему, подумала Аннабелль, нужно интервью или заявление для печати. И сказала, что не может удовлетворить любопытство его читателей.

– Святая корова! – воскликнул Билл. – Я пришел сюда не как репортер. Вам нужен друг.

За те шесть лет, что Билл провел в Рок-Сити после покупки “Вестника”, они встречались на официальных приемах или в гостях у кого-либо не более десятка раз. Общался он в основном с бизнесменами, обеспечивая “Вестник” рекламными объявлениями. Как холостяк, Билл мог бы и поухаживать за Аннабелль, но его не влекли женщины. Билл хорошо играл в гольф и свободное время проводил на зеленой лужайке загородного клуба. При этом его резкие статьи значительно подняли тираж газеты.

Скажи он что угодно, кроме “Вам нужен друг”, и Аннабелль захлопнула бы перед ним дверь. Но после этих слов не могла не пригласить Билла в коттедж.

В гостиной он начал оглядываться, будто Аннабелль и не было. Он понимал, что ей необходима минута-другая, чтобы взять себя в руки. Аннабелль действительно немного успокоилась. Высокий, широкоплечий, курносый, с короткой стрижкой, в пиджаке спортивного покроя, выглядевший моложе своих тридцати пяти лет, Билл излучал уверенность. Так велика была потребность Аннабелль в дружеском участии, что в этот момент она всем сердцем потянулась к Биллу, единственному человеку в Рок-Сити, осознавшему, как она одинока и испугана.

Он точно угадал момент, когда Аннабелль окончательно пришла в себя.

– На улице стоит патрульная машина, – прервал молчание Билл. – Они предупредили вас, что будут следить за вашим домом?

– Нет, – ответила Аннабелль. – А зачем им следить за моим домом?

– Защищать вас от всяких слухов, – пояснил Билл. – Но я сомневаюсь, что истинная причина именно в этом. Вы хорошо знаете Телицки?

– Джорджа Телицки? Когда я училась в школе, он был одним из лучших наших спортсменов. Мы, можно сказать, выросли вместе. – Она вспомнила весеннюю ночь, лет пятнадцать назад, когда Джордж неуклюже попытался поцеловать ее. В тотромантический момент самоуверенность “знаменитости” получила хороший урок. Потом Аннабелль даже жалела, что отвергла такого красавца.

– Он не слишком расположен к вам, – добавил Билл. – Он в одной команде с Коннорсом, Хэтчем, Вудлингом. Мог он затаить на вас зло?

– О господи, нет. Я... – Аннабелль замолкла на полуслове, ее глаза широко раскрылись.

– После этого нелепого собрания уже и не знаешь, кто есть кто, не так ли? – спросил Билл.

Аннабелль глубоко вздохнула.

– Я так благодарна вам. Если б вы только знали, насколько вы правы... насчет того, что мне нужен друг.

– Вас не затопило уверениями в любви и преданности?

– Это точно, – Аннабелль попыталась улыбнуться.

Билл достал пачку сигарет, зажигалку, неторопливо закурил.

– Послушайте, мне бы не хотелось вас пугать.

– Пугать? Чего мне бояться?

– Массовая истерия – вот причина судов Линча. И прошедшее собрание – наглядный тому пример: убитая горем мать, неумелый, но честный директор школ, слуга господний с карающим мечом. Добавьте к этому беспомощных идиотов, которые понимают, в чем правда, но не готовы защитить ее. За исключением милейшей Сары Маршалл всех сторонников биологии могли заменить резиновые куклы.

– Но никого не линчевали, и такое вряд ли случится и в будущем, – не слишком уверенно возразила Аннабелль.

– Нет? Ну, это вопрос вкуса, мисс Винтерс. Лично я убежден, что линчевали вас, прямо на сцене школьного зала. И это, если я не ошибаюсь, только начало. Прежде чем приехать к вам, я побывал в нескольких барах. Страсти очень накалены, мисс Винтерс.

Аннабелль подняла глаза. На открытом лице Билла Джейсона не было и тени улыбки.

– Вы хотите сказать, что мне грозит физическая расправа?

Билл раздраженно махнул рукой.

– Как знать? Для большинства жителей этого богом забытого городка вы внезапно стали олицетворять нечто похожее на заразную болезнь.

– Вы можете дать мне дельный совет?

– Да, мадам. Нападайте сами, и как можно скорее! У вас есть адвокат?

Аннабелль покачала головой, ее губы изогнулись в горькой улыбке.

– Сейр Вудлинг был нашим семейным адвокатом до тех пор... в общем, несколько лет назад. А потом он мне не требовался и...

– Вы знакомы с Сэмом Крамером из Латропа?

– Я слышала о нем.

– Он большой выдумщик. Знает закон как свои пять пальцев и любит хорошую потасовку.

– Но чем мне поможет адвокат?

– Дорогая, наивная мисс Винтерс, он может предъявить иск Коннорсу, миссис Каммингс, Эвери Хэтчу, Сейру Вудлингу и всем остальным, кто распространяет слухи о том, что вы растлеваете наших детей. Обвините их в клевете.

– Это же абсурд! – воскликнула Аннабелль и тут же почувствовала холодок, пробежавший по ее спине.

– Совсем нет, – возразил Билл. – Вы сможете доказать, что нанесен урон вашей карьере учителя и репутации гражданина. Если вы не перейдете в наступление, мисс Винтерс, их обвинения будут расти, как снежный ком, и вам не останется ничего другого, как барахтаться в бесконечных оправданиях.

– Но вы-то не верите...

– На вашем месте, – резко оборвал ее Билл, – я бы немедленно нанес ответный удар и вложил в него все, что имеется в вашем распоряжении. У вас есть чем прижать Вудлинга. Сэм Крамер наверняка найдет корыстные мотивы в действиях остальных. Не ждите, пока они погребут вас под лавиной, мисс Винтерс.

Аннабелль присела на кушетку около камина.

– Вы думаете, дело зашло так далеко?

– Да!

– Все вышло столь нелепо, – вздохнула Аннабелль. – Если бы собрание прошло в нормальных условиях и касалось только биологии, любой разумный человек выступил бы за сохранение этой дисциплины в школьной программе.

– О каких нормальных условиях вы говорите? – спросил Билл. – Если уж Марк Свенсон не смог вести собрание, то кому это по силам? Вам?

– Но к завтрашнему дню...

– Завтра они только наберут скорость, мисс Винтерс. Подождите еще одного собрания, и вас прямо на сцене назовут шлюхой. Ударьте в ответ, мисс Винтерс, и немедленно. Хотите, я сам позвоню Крамеру?

– Так поздно? Но...

– Дело не терпит отлагательств! – отрезал Билл.

– Если вы так думаете...

– Я в этом уверен!

– Ну, хорошо. Если мистер Крамер придет к тому же мнению... – она замолчала. На стене напротив окна запрыгали странные световые блики. Билл Джейсон, направившийся к телефону, остановился на полдороге.

– Ух, мерзавцы! – воскликнул он.

Билл бросился к двери и распахнул ее настежь. Из-за его плеча Аннабелль увидела горящий крест. Ноги подогнулись, она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Билл крикнул что-то насчет огнетушителя и метнулся на лужок.

Потом до Аннабелль донеслись голоса, она различила обращенные к ней грязные ругательства. “Потаскуха” было самым мягким из них. Шатаясь, она доплелась до кладовой, где хранился огнетушитель.

Когда Аннабелль вернулась к двери, мимо дома с ревом пронесся какой-то автомобиль. Подбежал Билл, в испачканном грязью костюме, и выхватил у нее огнетушитель. Несколько секунд спустя от горящего креста остался лишь почерневший дымящийся остов. Билл пинком свалил его на землю и продолжал заливать пеной, пока не исчез и дым. Аннабелль так и застыла на пороге. Лицо подошедшего Билла побледнело от ярости.

Он оставил пустой огнетушитель у двери и молча прошел мимо Аннабелль к телефону. Набрав номер телефонистки, он попросил соединить его с гостиницей Рок-Сити.

– Позвоните сами. Не помню я номера, – рявкнул он. Потом добавил, более сдержанно: – Райерсон? Это Билл Джейсон из “Вестника”. У тебя есть свободный номер с ванной? Отлично. Я привезу тебе гостя. Через пятнадцать минут, – он положил трубку и повернулся к Аннабелль. – Собирайте сумку и поехали.

– Но я...

– Будьте добры, ради бога, делайте то, что я говорю, – проревел Билл.

И вновь снял трубку.

– Соедините меня с домом Семюэля Крамера в Латропе. – Ожидая ответа, он нетерпеливо махнул рукой Аннабелль.

Как во сне, она прошла в спальню. Положила в сумку ночную рубашку, туалетные принадлежности. Горстка хулиганов выгоняет ее из дома. Немыслимо. И тем не менее она понимала, что не сможет остаться одна. Правда, если позвонить подруге и попросить ту приехать к ней... Утром она придет в себя. Она не поддастся панике. Джейсон, без сомнения, преувеличивает. Но громкие ругательства подростков все еще отдавались в ушах. Аннабелль закрыла сумку на молнию и спустилась в гостиную.

Билл Джейсон стоял у входной двери.

– У вас есть снотворное? – спросил он.

– Я им никогда не пользовалась.

– Ну, ничего. По пути заедем ко мне. У меня есть несколько таблеток. Крамер полагает, что вам необходимо выспаться. Он встретится с вами в гостинице “Рок-Сити” ровно в половине восьмого утра.

Аннабелль предприняла последнюю слабую попытку распорядиться своей судьбой по собственному усмотрению.

– Я ценю вашу заботу, мистер Джейсон. Я вам очень благодарна. Но мне кажется, что я не должна в испуге убегать из дома. Я думаю...

– Вы не думаете, в этом-то и беда, – прервал ее Джейсон. – Оставшись здесь, вы не сможете заснуть. Вы будете чего-то ждать, прислушиваться, потеть и вздрагивать от каждого шороха. А к утру превратитесь в выжатый лимон. Какой из вас получится боец? Я отвезу вас в гостиницу, а потом вернусь сюда – на тот случай, что кому-нибудь придет в голову идея поджечь ваш дом.

– Но разве нам не следует поставить в известность полицию?

– Дорогая моя, наивная мисс Винтерс, я же говорил вам, что машина Телицки стоит в сотне ярдов от вашего дома. Он все видел. Но не вмешался. Ключ у вас?

Аннабелль кивнула. С Джейсоном она чувствовала себя совершенно беспомощной.

– Дайте его мне. И пора в путь!

Она села на переднее сиденье рядом с Биллом. По пути они остановились у его дома, он ушел и через несколько минут вернулся с пластмассовым пузырьком.

– Примете две таблетки и уснете, как младенец.

Джед Райерсон, ночной портье, удивленно взглянул на Аннабелль, когда она вошла в сопровождении Джейсона, но Билл в корне пресек его очевидные вопросы.

– Мисс Винтерс сейчас поднимется к себе в номер. Она хочет выспаться, Джед. Ясно? Она примет две таблетки снотворного. Никто не должен беспокоить ее, кроме меня и Сэма Крамера. Понятно?

Райерсон кивнул.

– Ее надо разбудить в семь утра. От таблеток она может спать очень крепко, поэтому, если она не снимет трубку, ты должен послать кого-нибудь наверх, чтобы постучать в дверь. Запомнил?

– Разумеется.

– И еще, – Билл наклонился к Райерсону. – Если ты решишь, что тут есть о чем посплетничать и скажешь кому-либо, что мисс Винтерс ночевала в гостинице, я обещаю, – он улыбнулся, но в его улыбке не чувствовалось шутки, – что вырву твою правую руку и буду колотить тебя ей, пока ты не сдохнешь.

Аннабелль двигалась как автомат. Поднялась в обшарпанный номер. Проглотила две таблетки. Заснула.

Телефонный звонок вытащил ее из глубокой пропасти. Она взглянула на часы, лежащие на ночном столике рядом с телефоном. Ровно семь. И тут же в ней начал подниматься ужас прошедшей ночи. Аннабелль сняла трубку.

– Это Билл Джейсон, мисс Винтерс. Я ждал, пока вы выспитесь. Таблетки сработали?

– Еще как.

– Вы окончательно проснулись?

– Кажется, да.

– Так вот, ночью убили Бредли Коннорса. Кто-то всадил ему пулю в лоб, когда он пил кофе в своем фургоне. Вы не уходили из гостиницы?

– Мистер Джейсон!

– Я спросил на всякий случай. Одевайтесь. Как только подъедет Крамер, я позвоню.

– Спасибо, – едва слышно ответила Аннабелль, у нее перехватило дыхание.

– Вы не будете возражать, если я закажу завтрак и попрошу принести его в ваш номер? В ресторане нам не дадут спокойно поговорить.

– Похоже, я целиком в вашей власти, мистер Джейсон.

– Вот и хорошо, – весело ответил Билл.

Глава 3

Странная перемена произошла с Аннабелль, пока она принимала душ и одевалась. Происшедшее казалось все менее и менее реальным, будто яркий сон, что исчезает вдали по мере того, как человек вступает в день. Собрание... сердитые лица... горящий крест... и, наконец, слова Билла Джейсона: “Ночью убили Бредли Коннорса”. Невероятно. Нереально. Немыслимо!

Окна ее номера выходили на главную улицу. Она отдернула занавеску. Жизнь текла привычным, знакомым до мелочей чередом. Старик Лафферти раскладывал газеты на лотке перед аптекой. Она услышала гудок утреннего поезда, пересекающего Главную улицу в нескольких кварталах от гостиницы. Старик Грейвс, должно быть, опустил черно-белый шлагбаум, перегораживающий проезжую часть. Скоро из гаража выедут школьные автобусы, которые привозят детей с окраин. Скрипнув тормозами, у светофора остановился огромный молочный трейлер.

Рок-Сити – обычный, неизменный.

Память выхватила из прошлого удивительно схожий случай. Воскресенье, восемнадцать лет назад. Она и дедушка сидят в библиотеке дома Джошуа Винтерса на улице Адамса. Она читает газету, Джошуа слушает по радио футбольный репортаж. Внезапно передача прерывается выпуском новостей.

– Белый дом сообщает, что японцы бомбили Перл-Харбор, – говорит диктор.

Джошуа раздраженно смотрит на нее, недовольный тем, что ему помешали следить за ходом футбольного матча.

– Где находится Перл-Харбор? – спрашивает он.

Аннабелль одиннадцать лет, и ей стыдно, что она этого не знает. Впрочем, так ли это важно? Просто точка на военной карте, не имеющая к ним ни малейшего отношения.

В дверь постучали.

В коридоре стоял Билл Джейсон, перед ним – столик на колесиках с завтраком.

– Обслуживание тут не на высоте, – сказал он. – Звонил Крамер. Он немного задержится. Я подумал, что вам стоит выпить кофе.

Он так бодр, будто спал не меньше десяти часов, подумала Аннабелль. Билл вкатил столик в номер и поставил у окна.

– А теперь выпейте кофе и поешьте. Вам предстоит тяжелый день.

Сок, вареные яйца, ветчина, мармелад, несколько кофейниц. Она никогда не ела так много по утрам. Билл пододвинул стул. Аннабелль села, чувствуя себя марионеткой. Он налил кофе.

– Сахар, сливки?

– Нет, благодарю.

– Похоже, что ночью нашего друга Эвери Хэтча охватила тревога за его бессмертную душу. – Джейсон поставил стул напротив Аннабелль и сел. – Если говорить точнее, в три часа утра. Чтобы развеять ее, Эвери поехал к Коннорсу. На столе перед Коннорсом стояла чашечка кофе, а во лбу чернела дырка от пули.

– Но кто?!

– Так, во всяком случае, говорит Эвери, – Билл закурил. – Он добежал до бензозаправки Теллера, вызвал полицию. Вы, к счастью, в это время должны были спать в вашей уютной постельке.

– Но...

– Я говорю, к счастью, потому что подозрение в первую очередь падет на вас, мисс Винтерс. Вы ненавидели его. Вы его боялись. Он намеревался раздавить вас. А теперь ешьте.

Аннабелль, не отрываясь, смотрела на него. Джейсон улыбнулся одними губами, а глаза остались холодными и злыми.

– Никогда не были в разбомбленном городе сразу после налета? – спросил он. – В этот период не существует никаких законов. Грабители и насильники правят бал. Опасность грозит всем до той поры, пока не утвердятся здравый смысл и мужество. Вчера вечером я сказал, что вы должны бороться. После нашего разговора положение изменилось к худшему.

– Вы пытаетесь запугать меня, – возразила Аннабелль. – Вы привезли меня сюда. Я не выходила из номера. Это нелепо, мистер Джейсон.

– Билл.

– Билл.

– Отсюда можно уйти без всяких хлопот. Кроме Джеда Райерсона по ночам тут никого нет. Это не Хилтон-Тауэрс, знаете ли. А Джед не может оторваться от “Любовника леди Чаттерлей”. Он не станет подтверждать ваши слова о том, что вы не покидали номера. И, спрашивая об этом, я хотел убедиться, что этой ночью вас никто нигде не видел.

– Я же сказала, что не выходила из номера! – сердито воскликнула Аннабелль.

– Хорошо. Прошу вас, съешьте хоть что-нибудь.

Вареные яйца вкусом напоминали изжеванную промокашку. Аннабелль с трудом заставила себя проглотить пару кусочков. В дверь вновь постучали. Билл подвел к столику Сэма Крамера, мужчину лет сорока, тощего, с резкими движениями, квадратным подбородком и буравящими насквозь серыми глазами, с короткой, как у Джейсона, стрижкой, щедро тронутой сединой.

– Ты знаком с мисс Винтерс, Сэм?

Аннабелль понравилась его улыбка.

– Я пытался с ней познакомиться. Прошлым летом на танцах в загородном клубе мне выпала честь пройти с мисс Винтерс восемь па, но я не успел даже представиться.

Тот вечер Аннабелль помнила довольно смутно.

Крамер налил себе кофе.

– Должен отметить, вы попали в веселенькую историю.

– Я просто не могу поверить, что положение так, серьезно, как полагает мистер Джейсон.

Серые глаза Крамера смотрели на нее над ободком кофейной чашечки.

– Когда Билл позвонил мне вчера вечером, у вас были одни неприятности, – он поставил чашечку на стол. – Сегодня утром они совсем другие.

– Она не выходила из этой комнаты, – заметил Джейсон.

– Прекрасно, – кивнул Крамер. – Послушайте, мисс Винтерс, я могу представлять вас при одном условии. Вся правда и ничего, кроме правды, да поможет вам бог. Я скажу вам, что нужно говорить другим людям. Но я должен знать все, до последней мелочи. Ничего не скрывайте от меня. Ничего.

Аннабелль едва сдерживала злые слезы.

– Но почему я должна что-то скрывать?

– Не знаю, – пожал плечами Крамер, – но такое случается, – он достал из кармана трубку и начал набивать ее табаком. – Вчера вечером вам предстояло защищать репутацию учителя. Вас публично оскорбили. В ваш адрес выдвинули беспочвенные обвинения. Билл дал вам хороший совет. Вам следовало нанести ответный удар, в особенности осадить Коннорса. Теперь Коннорс мертв, и вы не можете опровергнуть его. Сейчас вы не просто учительница, подозреваемая в аморальном поведении. Половина населения Рок-Сити видит в вас убийцу. И сегодня утром, вместо того чтобы подавать иск по обвинению Коннорса в клевете, вам надо готовиться к защите от обвинения в убийстве.

– Но Билл был со мной от полуночи до двух часов ночи, пока не привез меня сюда, – ответила Аннабелль. – А потом я не выходила из этой комнаты!

– Докажите это!

Страх внезапно перехватил ей горло.

– Я не должна этого доказывать, не так ли? Разве не им надо доказывать, что я выходила из гостиницы?

Крамер ответил ледяным взглядом.

– Мисс Винтерс, вы склонны к половым извращениям?

Аннабелль мгновенно вскочила на ноги, расплескав кофе из всех трех чашек.

– Я думаю, что нам лучше прекратить этот разговор, мистер Крамер! – Ее голос дрожал от гнева, она побледнела как полотно.

– Сядьте и перестаньте идиотничать, – отрезал Крамер. – Коннорс публично обвинил вас в аморальном поведении. Вчера вы могли вызвать его в суд и доказать, что он оклеветал вас. Сегодня это невозможно, но обвинение осталось и висит над вами, как тонна угля. Ему не нужно подтверждать свою правоту, а вы можете все отрицать хоть до второго пришествия. Люди все равно будут верить Коннорсу, тем более, что этому поспособствуют ваши друзья.

– Друзья?!

– Сейр Вудлинг, Хэтч, мисс Колдуэлл, два члена совета просвещения, которым не нравится биология.

– Но вы же не...

– На вас падет подозрение в убийстве, – бесстрастно продолжал Крамер. – Вы не можете доказать ваше алиби. Но, по крайней мере, мы знаем, что никто не мог видеть вас вне стен этой комнаты. Мы это знаем, не так ли, мисс Винтерс?

– Да, – Аннабелль безвольно упала на стул.

– Отлично. Мисс Винтерс, у вас есть пистолет?

Она широко раскрыла глаза, попыталась облизнуть пересохшие губы.

– Правду, мисс Винтерс!

– Да, да, у меня есть пистолет.

Крамер наклонился вперед.

– Какой марки? – резко спросил он. – Какого калибра?

– Я не знаю. Это... просто пистолет. Револьвер.

– У вас есть разрешение на его хранение?

Аннабелль кивнула.

Крамер взглянул на Джейсона.

– Будем надеяться, что это не “особый” тридцать второго калибра, – он повернулся к Аннабелль. – Пистолет у вас дома?

Она покачала головой.

– Я держу его в школе. Видите ли, я часто задерживаюсь по вечерам. Школу несколько раз взламывали, что-то украли. Поэтому я держу пистолет в кабинете, на всякий случай.

Крамер не торопясь разжег трубку. Когда он вновь взглянул на Аннабелль, выражение его лица смягчилось.

– Это важный момент, мисс Винтерс. Если ваш пистолет не тридцать второго калибра, мы вздохнем свободнее. Между прочим, вы не стреляли из него в последнее время? Не чистили его?

– Я никогда из него не стреляла. И не чистила. Я уже много месяцев не прикасалась к нему.

– Значит, если окажется, что ваш пистолет тридцать второго калибра марки “особый”, сразу станет ясно, что из него давно не стреляли?

Билл встал.

– Пожалуй, нам пора идти.

Крамер сухо улыбнулся.

– Спешить нам незачем. До вчерашнего собрания у вас не было стычек с Бредли Коннорсом, мисс Винтерс?

Кровь отхлынула с лица Аннабелль.

– Были, – едва слышно прошептала она. Крамер ждал. Тогда она рассказала о Шарон Джейгер и своих угрозах в адрес Коннорса.

– Святая корова! – выдохнул Джейсон, когда она закончила.

Крамер помрачнел.

– Вы никому не говорили об этом?

Аннабелль покачала головой.

– Нет. Даже Шарон. Просто сказала, что ей уже не нужно видеться с Коннорсом. И объяснила Эду Джейгеру, что Шарон необходимы советы женщины.

– Не мог ли Коннорс рассказать кому-либо о вашем разговоре?

– Откуда мне знать?

– Теперь ясно, как работала его мысль, – вмешался Билл. – Как только кто-то другой выступил против Аннабелль, он тут же поддержал выдвинутое обвинение. После этого она могла говорить что угодно, но люди увидели бы в ее словах лишь желание отомстить. Тем самым на собрании ему удалось соскочить с крючка.

– Мы можем повторять вашу версию до посинения, но нам никто не поверит, – согласился Крамер и повернулся к Аннабелль. – Вы виделись с Шарон Джейгер после аварии?

– Нет. К ней никого не пускают, кроме отца.

– Доктор Паттон ваш друг. Он сможет провести вас к ней?

– Я могу попросить его.

Крамер глубоко затянулся и выпустил струю дыма.

– С ней стоит поговорить. Узнать, подтвердит ли она при необходимости ваши слова, – он выбил трубку на металлический поднос. – Слушайте меня внимательно, мисс Винтерс. Мне кажется, вам не стоит нарушать обычного распорядка. Идите в школу. Я сомневаюсь, что вам удастся провести все уроки, но попробовать стоит. Если вам будут задавать вопросы, не отвечайте на них. Говорите, что вы обратились ко мне вчера, сразу после собрания. Вчера, понимаете? Если вас захочет допросить полиция, скажите, что будете говорить только в моем присутствии. Ясно?

Аннабелль кивнула.

– Билл и я покрутимся в городе, выясним, куда дует ветер. Если я понадоблюсь вам, звоните в “Вестник”. Ты не возражаешь, Билл? Мне нет резона возвращаться в контору. Используем редакцию как связной пункт?

– Разумеется, – кивнул Джейсон. – Ты думаешь, нам надо пойти в школу и поискать пистолет?

Крамер покачал головой.

– Если это “особый” тридцать второго калибра, они сами придут в школу. У мисс Винтерс не должно возникать и мысли о том, чтобы взять пистолет и положить его в другое место. Мы им будем всячески содействовать. На все сто процентов. До тех пор, пока они не предъявят официальное обвинение.

Аннабелль испуганно посмотрела на Крамера.

– Вы считаете, что меня могут в чем-то обвинить?

Крамер ответил не сразу.

– Если они быстро не найдут убийцу... и у вас разрешение на хранение пистолета марки “особый” тридцать второго калибра... да.

Глава 4

Слова Крамера подействовали на Аннабелль, как ледяной душ, и мысли о нереальности происходящего уступили место паническому страху. К тому времени, как она вышла на улицу с Биллом Джейсоном и Крамером, Рок-Сити, ее дом, милый дружелюбный городок, превратился в жестокую враждебную тюрьму. Как тяжело осознавать, что у нее, возможно, больше нет друзей, за исключением этих двух мужчин, один из которых – случайный знакомый, а со вторым она танцевала несколько секунд.

Казалось, она перенеслась в другую страну, не зная ни языка, ни законов. Как можно понять язык, на котором тебя называют безнравственной, распущенной, склонной к сексуальным извращениям? Как можно смириться с законом, позволяющим людям, которых ты считала друзьями, за одну ночь превращаться в обвинителей и лжесвидетелей?

Бежать, бежать отсюда, повторяла и повторяла она себе. Однако, если Сэм Крамер окажется прав, время уже упущено.

Первый серьезный удар она получила, стоя на тротуаре у гостиницы с Сэмом Крамером. Билл ушел за машиной. Они договорились, что он отвезет Аннабелль домой, та переоденется и поедет в школу на своем автомобиле. Крамер тихим голосом убеждал Аннабелль, что необходимо вести себя так, будто ничего не произошло. Она не должна ни перед кем оправдываться. Ее защитой должно стать тщательно спланированное нападение.

Слова, слова, слова.

И тут Аннабелль увидела идущую к ним Хильду Робинсон, свою близкую подругу, учительницу старших классов. Хильда входила в число тех, чей телефонный звонок ждала она вечером прошлого дня. Они проводили с Хильдой немалую часть свободного времени. Их взгляды на город и на школу во многом совпадали. Аннабелль рассчитывала, что Хильда подойдет к ним, посмеется над нелепым исходом собрания, выразит негодование поведением Коннорса.

Вместо этого Хильда остановилась, будто наткнулась на невидимую стену. Даже не кивнув Аннабелль, она резко повернулась и перешла на другую сторону.

Аннабелль окаменела.

– Когда все закончится, они первые прибегут к вам, – резко заметил Крамер.

В глазах Аннабелль стояли слезы.

– Я этого не хочу... никогда, – в ее голосе проступила обида.

Подъехал Билл. Крамер посоветовал Аннабелль “держать хвост морковкой”, и она села в кабину.

– Хильда Робинсон – ваша подруга, не так ли? – спросил Билл.

– Вы видели?

– Свинья, – несколько минут Билл молчал. – Послушайте, Аннабелль, я хотел бы остаться с вами. Я с удовольствием помахал бы кулаками, но, думаю, принесу больше пользы, занимаясь своим делом. Я должен выпустить газету и написать передовицу о всей этой кутерьме. Но помните, я все время на другом конце провода. Вам надо только позвонить.

– Спасибо, – прошептала Аннабелль. – За все.

Машина остановилась у шлагбаума, перегораживающего Главную улицу. Мимо них медленно тянулись товарные вагоны. Аннабелль повернула голову и встретилась взглядом со стариком Грейвсом. Сколько раз она здоровалась с ним по утрам, и всегда его загорелое лицо со странным шрамом на левой щеке расплывалось в дружеской улыбке. Кивнула она и сейчас. Грейвс отвернулся, будто видел ее впервые в жизни.

Аннабелль сжалась в комочек, моля бога, чтобы шлагбаум скорее открылся.

– Вы не переживете этот день, если будете так реагировать на каждое отвернувшееся лицо, – спокойно заметил Билл. – Сегодня их будет больше, чем достаточно.

Оставшись одна, Аннабелль почувствовала, что ее душит страх. Она еще держалась, ощущая плечо Крамера или Билла. Но Билл уехал. Она видела обугленную траву на лужке, где горел крест, и, казалось, до нее вновь донеслись грязные ругательства.

На кофейном столике стояла пепельница, полная окурков. На кушетке лежала мятая подушка, остальные валялись на полу. Билл спал здесь после того, как отвез ее в гостиницу.

Теперь Билл уехал. А Сэм Крамер выяснял, куда дует ветер.

Она осталась наедине с громкими криками в ночи, испуганным бегством Хильды Робинсон, враждебностью старика Грейвса.

Ты уже большая, говорила она себе, переодеваясь в костюм из темной шерсти. Нормальная, трезво мыслящая женщина. Твоя совесть абсолютно чиста. Куда бы ни дул ветер, он не принесет тебе вреда, потому что в том, что летит в тебя, нет ни грана правды.

Не все твои друзья похожи на Хильду Робинсон. Они встанут рядом с тобой, как только поймут, сколь необходима их поддержка.

Дейв Паттон! Как же она забыла о нем. Аннабелль чуть не улыбнулась при мысли о том, как он будет возмущаться, узнав, что ей пришлось пережить. И она могла не волноваться о работе. Марк Свенсон, Сара Маршалл, Гармон Руз на ее стороне. Они удержат совет от опрометчивых решений.

Подъехав к школе без десяти девять, Аннабелль с удивлением обнаружила, что автомобильная стоянка забита до отказа. У нее было определенное место, которое не занимали другие учителя, приезжающие на своих машинах. Сегодня машины стояли не только на стоянке, но и по обочинам шоссе.

Проехав вдоль ряда машин и найдя свободное место, Аннабелль пешком вернулась к школе и тут заметила стоящие у входа две патрульные машины. Она направилась к ступенькам, ведущим к двери, когда навстречу поспешила знакомая фигура Эда Джейгера, отца Шарон.

На тротуаре никого не было, и Аннабелль поняла, что все учащиеся и преподаватели собрались в школьном зале на обычное утреннее собрание, пока она искала место для стоянки.

Эд Джейгер был мастером на все руки. Он мог починить что угодно, наладить электропроводку, прочистить канализацию, прострогать доску, покрасить забор. Когда он увидел Аннабелль, на его лице появилось испуганное выражение.

– Я надеялся, что вы не придете, – сказал он.

– Это моя работа, – ответила она, стараясь не подавать виду, что чем-то озабочена. – Почему же мне не приходить? Что сегодня слышно о Шарон?

– Она еще плоха, мисс Винтерс, но доктор Паттон уверен, что она выкарабкается. Хорошо, что я состою в общей кассе сотрудников школы по оплате медицинского обслуживания. Не знаю, что бы я иначе делал.

– К ней пускают посетителей, Эд?

– Только меня, – ответил он и торопливо добавил: – Но, если вы выкроите минутку, чтобы заглянуть к ней, доктор Паттон наверняка не станет возражать. Я думаю, ей это поможет. Вы для нее господь бог, мисс Винтерс.

– Я постараюсь заехать к ней после уроков. А теперь мне пора, Эд. Я и так опоздала.

– Мисс Винтерс, не ходите туда, – сказал Эд Джейгер.

– Но почему?

– Видите все эти машины, мисс Винтерс? Почти две сотни родителей приехали, чтобы узнать, разрешат ли вам вести уроки. Они собрались в зале и ждут выступления доктора Нортона.

Аннабелль остолбенела.

– Меня послали встретить вас, мисс Винтерс. Сказать, чтобы вы зашли в кабинет доктора Нортона. Там мистер Свенсон, лейтенант Хоган, сержант Телицки. Послушайте, садитесь в машину и уезжайте. А я скажу, что не видел вас.

– Но Эд...

– Все сегодня как сумасшедшие, мисс Винтерс. Дайте им остыть. Скройтесь из виду, и пусть они успокоятся.

Аннабелль сцепила руки.

– Я не могу, Эд. Я не сделала ничего плохого. Если я уеду...

Эд Джейгер коснулся ее руки.

– У Шарон не было лучшего друга. Я сходил из-за нее с ума, мисс Винтерс, пока вы не помогли ей. Для вас я готов на все. Помните об этом и просите о чем угодно.

Аннабелль едва сдерживала слезы. Друг. Этот простой человек, и Билл Джейсон, и Дейв... и Крамер, хотя ему за это и платили. Четыре человека из всего города.

– Вы можете оказать мне услугу, Эд. Прямо сейчас.

– Говорите.

Она порылась в сумочке и достала десятицентовик.

– Позвоните, пожалуйста, в “Вестник”. Телефон-автомат в кафетерии.

– Конечно, мисс Винтерс. Не волнуйтесь. У меня есть мелочь.

Она вложила монету в его мозолистую ладонь.

– Спросите мистера Крамера. Сэма Крамера. Если его нет, позовите Билла Джейсона. Больше ни с кем не говорите.

– Понятно.

– Расскажите мистеру Крамеру или мистеру Джейсону о том, что здесь творится.

– Мистер Крамер – адвокат?

– Да.

– Я рад, что вы нашли человека, который поможет вам, мисс Винтерс. Я сейчас же позвоню.

– Если их не будет, подождите немного и позвоните снова. Мистер Джейсон должен быть в редакции или приедет с минуты на минуту.

– Обязательно. Не волнуйтесь, мисс Винтерс, я дозвонюсь до него.

Аннабелль открыла дверь и вошла в кабинет доктора Нортона, гордо подняв голову. Гул голосов, слышавшийся в коридоре, мгновенно стих.

Она увидела Марка Свенсона и впервые поняла, что он глубокий старик. Дорогой твидовый пиджак стал ему велик, а голубые глаза, обычно такие яркие и ясные, глубоко запали в глазницы.

Эвери Хэтч, директор школ округа, сидел за столом доктора Нортона, просматривая какие-то бумаги. Аннабелль показалось, что она узнала учительский контракт – вероятно, заключенный с ней.

Лейтенант Хоган склонился над его плечом. Они подняли головы, когда открылась дверь, и поспешно отвели взгляд.

Сержант Телицки отвернулся от окна и сухо улыбнулся.

– Я уже подумал, что вы собираетесь удрать, мисс Винтерс.

Марк Свенсон быстро подошел к Аннабелль и взял ее за руки.

– Мне очень жаль, Аннабелль. Очень жаль. И еще это происшествие с Коннорсом... Вскрылись новые обстоятельства.

– А какое отношение имеют они ко мне? – Такой вопрос, подумала она, мог бы прозвучать в салонной комедии.

Прежде чем Марк успел ответить, подал голос Эвери Хэтч:

– Может, нам следует подождать доктора Нортона?

– Думаю, вы правы, – кивнул Марк. У него дернулась щека. Он отпустил руки Аннабелль. – Доктор Нортон проводит общее собрание, Аннабелль. Вы, вероятно, заметили, что приехали многие родители. Хочу довести до вашего сведения, что доктор Нортон объявит, что вас отстраняют от преподавательской работы на неопределенный период.

– Без всякого разбирательства? – услышала Аннабелль свой голос, донесшийся откуда-то издалека.

– Речь идет о детях, мисс Винтерс, – взвизгнул Эвери. – Об угрозе их нравственности. Мы не можем рисковать. Если выяснится, что подозрения беспочвенны, мы посмотрим, что делать дальше. А пока мы не имеем права разрешить вам общаться с учащимися Рок-Сити.

– Против меня выдвинули официальное обвинение в аморальном поведении? – спросила Аннабелль.

– Я подал на вас жалобу, – ответил Хэтч.

– Мы незамедлительно проведем заседание школьного совета, – заверил ее Марк. – Директор школ штата сможет приехать к нам только завтра. Он сообщит нам точное время приезда, и я тут же соберу совет.

– Понятно, – Аннабелль не расслышала своего голоса.

– Я думаю, что вам необходим знающий человек, который мог бы защитить ваши интересы, – продолжал Марк. – Я советую вам найти адвоката.

– Я уже обратилась к мистеру Крамеру.

Эвери резко поднял голову.

– Вы уже наняли адвоката? Это означает...

– Это означает, – с былым жаром оборвал его Марк, – что у Аннабелль есть голова на плечах.

Хоган снял фуражку и вытер вспотевший лоб носовым платком.

– Все это входит в компетенцию школьного совета, – сказал он. – Мы занимаемся жалобой мистера Хэтча, но, честно говоря, сейчас нас интересует совсем другое. Мисс Винтерс, у вас есть пистолет марки “особый” тридцать второго калибра. Мы выдали вам разрешение на его хранение.

У Аннабелль похолодело внутри. Значит, “особый” и тридцать второго калибра.

– У меня есть пистолет, – она приложила все силы, чтобы не дать голосу дрогнуть. – Но я не помню ни его марки, ни калибра.

– Где этот пистолет, мисс Винтерс? – продолжал Хоган.

– В моем кабинете, в столе.

– Вас не затруднит сходить туда в сопровождении сержанта Телицки и принести пистолет мне?

Мы будем им содействовать на все сто процентов, вспомнились Аннабелль слова Крамера.

– Разумеется, нет.

Она повернулась и вышла в коридор. Телицки последовал за ней. В кабинете Аннабелль села за стол, не глядя на Телицки выдвинула правый нижний ящик и сунула руку за папки с бумагами.

И тут же во рту у нее пересохло. Она не нашла пистолет. Лихорадочно Аннабелль начала доставать папки, рыться в бумагах.

Пистолета не было.

Она взглянула на Телицки. Тот довольно улыбался.

Она перерыла остальные ящики.

Пистолета не было.

– Его нет.

– Может быть, вы переложили пистолет в другое место?

– Нет. Он лежал в нижнем ящике. Я не прикасалась к нему много месяцев.

– Интересное совпадение. Бредли Коннорса застрелили из пистолета марки “особый” тридцать второго калибра, а вашего пистолета, той же марки и того же калибра, нет на месте.

Он подождал, пока Аннабелль встанет и пойдет в кабинет доктора Нортона.

– Пистолета нет, – сказал он, когда они вошли в кабинет.

– Вы не знаете, где он, мисс Винтерс? – спросил Хоган.

Аннабелль покачала головой.

– Я... я давно не видела его. Он мне не требовался. Он лежал в ящике... за папками.

Хоган глубоко вздохнул.

– Я думаю, будет неплохо, если вы поедете с нами в участок и расскажете нам обо всем, мисс Винтерс.

– Я арестована?

– Конечно, нет, – ответил Хоган. – Мы ведем обычное расследование. Но, если вы не хотите ехать добровольно, мы можем вызвать вас официально.

– Я... я бы предпочла, чтобы меня вызвали. И я хочу переговорить с мистером Крамером, моим адвокатом.

Хоган помрачнел.

– Вы сможете позвонить ему из участка, мисс Винтерс, – он двинулся к Аннабелль.

– А как же контракт? – вмешался Эвери. – Мы имеем право разорвать его прямо сейчас. Я в этом уверен. Нарушение норм поведения. Думаю, этот вопрос следует решить немедленно.

– Мы решим его на заседании совета, – отрезал Марк. – А вам, Эвери, придется ответить там на несколько вопросов.

– Мне?

– Например, почему, обращаясь с жалобой в полицию, вы не поставили в известность совет просвещения? Если вы не хотели говорить с нами, почему не связались с директором школ штата, вашим непосредственным начальником? Почему полиция, Эвери? Она не имеет никакого отношения к школьной программе.

– В жалобе шла речь об аморальном поведении, – пришел на помощь Телицки.

Пальцы Хогана сомкнулись на руке Аннабелль.

– Нам лучше поговорить в участке, – мягко сказал он. – Оттуда вы позвоните Сэму Крамеру.

Глава 5

Однажды, сравнительно давно, Аннабелль побывала в полицейском участке. Ей исполнилось восемнадцать лет, и она пришла сдать экзамен на получение водительских прав. Седовласый, улыбающийся патрульный проверил остроту ее зрения по таблице на стене, ответ на билет по правилам дорожного движения, поездил с ней по городу в ее автомобиле. Аннабелль нервничала, но и радовалась своему очевидному успеху. Другого повода посетить полицейский участок ей уже не представилось.

Как преподавателю-воспитателю, Аннабелль приходилось иметь дело с лейтенантом Хоганом и одним или двумя полицейскими при разборе мелких нарушений правопорядка учащимися школы. Полицейские всегда были предельно вежливы, много шутили и не забывали, что перед ними красивая женщина. С Джорджем Телицки она лишь здоровалась при встречах на улице. Правонарушения малолетних не входили в круг его обязанностей.

До этого утра Аннабелль видела в полицейских умелых, благоразумных стражей общественного порядка.

В машине они не разговаривали. Родной город Аннабелль, ее мир, повернулся против нее. Несколько раз она открывала рот, чтобы высказать предположение насчет пропажи пистолета. Она случайно выбросила его с ненужными бумагами, отдала на школьные соревнования по стрельбе, забыла, что драмкружок не вернул пистолет после спектакля. Все знали, что у нее был пистолет. Возможно, его взяли на время, один из сторожей, кто-то из учителей, поехавший в банк с крупной суммой.

Но Аннабелль промолчала.

Полицейский участок оказался совсем другим. Никто не улыбался. Неприятно пахло хлоркой. Она видела блекло окрашенные стены.

Патрульный Маккарти, что-то печатавший на машинке, с интересом оглядел вошедшую Аннабелль с головы до ног. Телицки прошел к окну. Хоган сел за стол и углубился в лежащие перед ним бумаги.

Аннабелль осталась стоять у двери.

Наконец, Хоган посмотрел на нее.

– Давайте разберемся с пистолетом, – сказал он.

– Я бы хотела позвонить мистеру Крамеру, – настаивала Аннабелль.

Хоган повернулся к Маккарти.

– Позвони Сэму Крамеру в его контору в Латропе.

– Там вы его не найдете, – заметила Аннабелль. – Вы можете связаться с ним через редакцию “Вестника”.

– Я предупреждал тебя, Пат, – тут же вмешался Телицки.

– Что он делает в “Вестнике”? – спросил Аннабелль Хоган.

– Мистер Крамер находится в нашем городе, – ответила Аннабелль. – Он просил позвонить в “Вестник”, если мне понадобится его помощь. Вероятно, время от времени он сам звонит туда.

– Не надо звонить в “Вестник”, – не уступал Телицки. – Мы должны искать Крамера в его конторе. Стоит позвонить в “Вестник”, как Джейсон тут же прискачет сюда и напечатает в своей газете черт знает что. Нам это ни к чему, Пат.

После короткого раздумья Хоган велел Маккарти позвонить в Латроп и передать, что мисс Винтерс находится в полицейском участке и хочет поговорить с мистером Крамером.

Маккарти нашел номер в справочнике и снял телефонную трубку.

– Я вас слушаю, мисс Винтерс, – снова обратился Хоган.

– Я не знаю, где мой пистолет. Он лежал в ящике стола, когда я видела его в последний раз, несколько месяцев назад. Сейчас его там нет. Это все, что мне известно.

Хоган долго разминал сигарету, наконец закурил и прищурился на Аннабелль сквозь облако голубого дыма.

– Многие из нас совершают поступки, о которых потом сожалеют, – в его голосе слышалось неподдельное сочувствие. – Когда крыша рушится нам на голову, мы зачастую начинаем махать руками, не успевая подумать о том, что делаем. Нам кажется, что мы в безопасности, и вдруг – бум! Наши действия не поддаются логике. Мы безумствуем.

– Я не представляю о каких совершенных мной безумствах идет речь, – ответила Аннабелль.

Телицки отвернулся к окну, будто ему наскучила процедура допроса.

– Когда рушится крыша, мисс Винтерс, – продолжал Хоган, – начинают убирать обломки и вытаскивают на свет многое из того, что, казалось, исчезло раз и навсегда. Мы сталкиваемся с этим постоянно. Допустим, мы поймали парня, совершившего вооруженное ограбление бензоколонки. До этого он не попадался. Но вот его поймали, он признается, а потом оказывается, что он воровал еще в школе, но тогда отделался лишь воспитательной беседой. Мы выясняем, что он груб с женщинами, пьет слишком много, или играет на бегах, или что-то еще.

– В прошлую пятницу, когда ваши ученики погибли на холме Кобба, я бы собственными руками удушил человека, который вынудил их свернуть с дороги. Мы все еще ищем его. Но в результате аварии выясняется, что происходит с нашими детьми. Чему их учат? Кто их учит? Я доверял вам, как себе, мисс Винтерс. Но на заседании совета крыша обрушилась над вашей головой. И с этого момента на поверхность всплывают разные мелочи, давно похороненные на дне. Мне не следовало говорить вам об этом. Я должен говорить с вами жестко и сурово, но я представляю, что у вас сейчас на душе. Это ужасное чувство вины. Страх, страх и стыд. И вам станет гораздо легче, если спрятанное внутри вырвется наружу, станет достоянием гласности. Если мы с этим согласимся, признаемся в том, в чем должны признаться, и пойдем на это добровольно...

– Мне не в чем признаваться! – выдохнула Аннабелль. – Я не чувствую вины... или стыда. Страх? Да, я боюсь, потому что люди, похоже, сошли с ума.

– Господи, когда же это кончится? – воззвал от окна Телицки.

– В конторе не знают, где мистер Крамер, – доложил Маккарти. – Если он позвонит, они передадут просьбу мисс Винтерс.

Хоган кивнул.

– У вас есть право, мисс Винтерс. Вы можете ничего не говорить, пока не приедет ваш адвокат. То есть мы можем приказать вам отвечать на наши вопросы, вы можете отказаться, и тогда нам придется запереть вас в камеру. Итак, у вас есть право молчать. Таков закон. Но мы сбережем массу времени и нервов, если побеседуем о том, что произошло на самом деле. Мы даже не будем вести протокол допроса. Просто побеседуем.

– Нам не о чем говорить, – ответила Аннабелль. От долгого стояния на одном месте у нее заболели ноги. – Я не знаю, куда делся мой пистолет. Это все, что я могу вам сказать.

– К черту пистолет! – взорвался Телицки. – Возможно, мы найдем его, возможно, вы бросили его в реку около молитвенного дома. Вернемся к более важному. Например, где вы были после половины второго ночи? Ваше гостиничное алиби не имеет веса. И что вы можете сказать о ваших отношениях с Коннорсом?И какой ваш совет привел Лайлу Каммингс и еще двух подростков к их смерти? И почему бы не рассказать нам о ваших извращенных вкусах?

При каждом слове Аннабелль отступала назад, пока не коснулась спиной серой холодной стены.

– Полегче, Джордж, – в голосе Хогана слышалась притворная жалость. Таков был их метод допроса, Хоган – мягкий и вежливый, Телицки – крутой и настойчивый.

– Полегче! – взревел Телицки. – Будь это мужчина, мы бы вышибли из него все, что нужно, за пять минут. Ты знаешь это не хуже меня. Бросаться на Коннорса, как публичная девка. Ненавидеть его, потому что он отверг ее притязания, потому что выставил ее перед людьми такой, какая она есть.

– Прекратите! – вскрикнула Аннабелль, вжимаясь в стену.

– Детям этого города хорошо известно, кто она такая! Прошлой ночью они назвали ее истинным именем! – гремел Телицки. – Да, им не следовало жечь крест перед ее домом, но назвали они ее правильно! – отвернувшись к окну, он замолчал.

Аннабелль, ошеломленная услышанным, стояла у стены. Кожа ее лица с такой силой обтянула скулы, что, казалось, вот-вот лопнет.

– Нам известно о вашей встрече с Коннорсом, – подхватил инициативу Хоган. – Мы знаем, что вы приходили к нему из-за Шарон Джейгер. Он пригрозил рассказать обо всем, если вы не прекратите неестественную связь с этой девушкой. А вы предложили себя, чтобы подкупить его. Коннорс понимал, какая ему грозит опасность, и поделился подробностями вашего разговора со своими друзьями. Такие сведения не следует хранить в тайне. Он боялся вас, и не без оснований.

– Это ложь! – пролепетала Аннабелль. – В сказанном вами нет ни слова правды!

– Такое трудно переварить, мисс Винтерс. Я не верил своим ушам. Но Коннорс был пастором, и он рассказал обо всем судье Вудлингу и Эвери Хэтчу, чтобы защитить себя от вас. Мы пытались поговорить с Шарон Джейгер, но она еще очень слаба для настоящего допроса. Она сказала то, что мы и ожидали от нее услышать. Вы говорите то же самое, мисс Винтерс. Она испугана. Так же, как и вы.

У Аннабелль перехватило горло. Она должна выбраться отсюда. Она должна выбраться, прежде чем этот зыбучий песок не засосал ее в зловонную трясину, о существовании которой она даже не подозревала. Аннабелль повернулась и, ничего не видя перед собой, побрела к двери.

Не успела она пройти и двух шагов, как Телицки оказался перед ней.

Его сильные пальцы впились в плечи Аннабелль.

Она закричала, громко, истерично.

Аннабелль не видела, как распахнулась дверь и появился Сэм Крамер.

– Что здесь происходит, черт побери? – воскликнул он.

Билл выскочил из-за Крамера и отшвырнул Телицки от Аннабелль. Тот упал на колено, тут же поднялся на ноги с пистолетом в руке. Билл Джейсон шагнул к нему.

– Джордж! Убери пистолет! – заорал Хоган. Он и Маккарти выскочили из-за столов.

Крамер успел первым и вырвал пистолет из руки Телицки. Билла, побелевшего от ярости, держали Хоган и Маккарти. Телицки испепелял его взглядом.

– А теперь уходи отсюда, Билл, – твердо заявил Хоган. – Идет допрос, а не заседание суда. Если у нас будет что сообщить прессе, я дам тебе знать.

– Подожди меня в коридоре, Билл, – дрожащим от возмущения голосом добавил Сэм Крамер.

Билл повернулся, подошел к Аннабелль, обнял ее за плечи.

– Я не знаю, что эти сучьи дети сделали с вами, Аннабелль, – сказал он. – Но я узнаю. И об этом узнает весь город, округ, штат.

Часть III

Глава 1

Каким-то образом в это безумное утро Биллу Джейсону удалось выкроить время, чтобы написать передовицу “Вестника”. Газета появилась в киосках и у подписчиков, когда в полицейском участке еще продолжался допрос Аннабелль Винтерс.

Рок-Сити понял, что Билл Джейсон ринулся в бой, и за ленчем многие горожане почувствовали жало его резких слов. Передовица начиналась двумя колонками на первой странице под общим заголовком:

ИСТИННАЯ ТРАГЕДИЯ РОК-СИТИ.

“Это черный день для Рок-Сити.

День, когда одна трагедия громоздится на другую.

В ранние часы субботнего утра город ошеломило известие о том, что трое учащихся старших классов погибли в автокатастрофе на холме Кобба, а девушка, оставшаяся в живых, находится в критическом состоянии.

Сегодня новость об убийстве Бредли Коннорса, пастора так называемого молитвенного дома, усилила всеобщее потрясение.

Но самое худшее заключается в том, что большая часть жителей нашего города не представляет, в чем истинная трагедия Рок-Сити.

В скорби родителей, понесших невосполнимую утрату? Нет.

В безжалостном убийстве, унесшем человеческую жизнь? Нет.

Истинная трагедия Рок-Сити состоит в том, что его жители, подхваченные волной истерии, забыли о здравом смысле, терпимости, трезвости суждений.

Рок-Сити превратил себя в линчующую толпу.

Можно простить семьи, понесшие утрату. Их стойкость подверглась непосильному испытанию. Но их вытолкнули в середину линчующей толпы заблуждающиеся, легкомысленные и злобные люди.

Репутация тех, кто верно служит городу, обливается грязью, которую вряд ли удастся смыть.

Этой ночью перед домом честной женщины горел крест и одновременно дети наших добропорядочных горожан осыпали ее мерзкими ругательствами.

Нелепый исход заседания совета просвещения превратил город в улюлюкающую толпу, беснующуюся у подножия полыхающего креста.

В жажде человеческой крови взрослые люди публично признают отсутствие всяких приличий и моральных устоев у своих детей. Если бы это соответствовало действительности, стоило ли возлагать вину на единственную учительницу. Что произошло с семьей и ее влиянием? Не пора ли выставить на всеобщее обозрение родителей, забывших о своих прямых обязанностях, воспитании детей?

Убийце не место среди нас!

И мы узнаем имя виновника трагедии на холме Кобба, если полиция займется своим делом вместо того, чтобы тайком направлять ослепленных и жаждущих крови.

Со временем мы узнаем всю правду. Но что, если истина откроется слишком поздно?

Будем ли мы собираться на перекрестках и шептаться о том, что мы “немного поторопились”?

Наши сожаления в будущем не загладят жестокости и насилия настоящего.

Есть вопросы, на которые необходимо получить ответ.

1. Существует ли крупица доказательств того, что авария на холме Кобба явилась следствием безрассудства или безнравственности кого-либо из погибших подростков? Девушка, чудом оставшаяся в живых, сообщает о другой машине, ехавшей навстречу по их полосе движения. За рулем сидел пьяный? Преступник, бежавший с места еще не раскрытого преступления? В лучшем случае, это трус, который мог спасти детей, если б остановился. Как идут поиски этого человека?

2. В ночь аварии директор школ округа Эвери Хэтч подал в полицию официальную жалобу, обвинив учителей старших классов в аморальном поведении и использовании недопустимых методов преподавания. Так называемое недостойное поведение и вышеупомянутые методы и стали, по утверждению мистера Хэтча, причиной катастрофы на холме Кобба. Почему мистер Хэтч никогда не говорил об этом раньше? Учебная дисциплина, которая ему особенно не нравится, введена в школьную программу пять лет назад, при его согласии. Учительница, которую он обвиняет, преподает уже десять лет, и ее контракт подписан мистером Хэтчем. Как получилось, что мистер Хэтч внезапно прозрел в час ночи с пятницы на субботу? Почему мистер Хэтч не высказал свои опасения совету просвещения? Не поставил в известность директора школ штата, своего непосредственного начальника?

Пусть мистер Хэтч ответит на эти вопросы, потому что на нем лежит основная ответственность за массовую истерию, охватившую город. Пусть он ответит!

3. Сержант полиции, не кто иной, как Джордж Телицки, ходил от дома к дому, будто бы расследуя жалобу Хэтча, но на самом деле распространяя яд подозрений и недоверия. Расследование так не проводят!

В час ночи сержант Телицки сидел в патрульной машине в сотне ярдов от горящего креста и грязных криков, упомянутых выше. Сержант Телицки не пошевельнул и пальцем, чтобы прекратить это безобразие и арестовать хулиганов.

Почему?

В этот черный день Рок-Сити поддерживает действия Эвери Хэтча. Поощряет странное поведение сержанта Телицки.

Почему?

Пришло время ответить на эти вопросы, прежде чем массовая истерия не завела нас слишком далеко”.

Билл Джейсон, вне себя от гнева, сидел в машине почти полчаса, прежде чем из полицейского участка вышел Сэм Крамер.

Один.

– Для первого коктейля еще слишком рано, – сказал он. – Ты сможешь отвезти меня в суд округа, Билл?

– Где она? – спросил Джейсон. – Что они с ней сделали?

Крамер сел рядом с Биллом.

– Они задержали ее по обвинению в убийстве.

– Мерзавцы! – прорычал Билл.

– Она останется в камере, пока я не получу распоряжения судьи о представлении арестованной в суд для рассмотрения вопроса о законности ее ареста, то есть последует предварительное разбирательство дела, на котором суд решит, достаточно ли у них улик, чтобы держать Аннабелль под стражей. При других обстоятельствах я бы сказал, что она будет на свободе через несколько часов. У них ничего нет. Никто не видел ее на месте преступления. Нет никаких свидетелей. Нет и орудия убийства. Ее пистолет пропал, но это не означает, что Коннорса убили из ее пистолета. Все притянуто за уши, но если судью Эджерсона заразила местная болезнь... Поехали.

Билл завел мотор.

– Мотив – публичное оскорбление на заседании совета просвещения? – спросил он.

– Если бы, – Крамер достал трубку. – Ну и гусь этот Коннорс!

– Коннорс?

– Он сказал Хэтчу и Сейру Вудлингу, каждому в отдельности, о неестественных отношениях мисс Винтерс и Шарон Джейгер.

– Что?!

– Он будто бы угрожал предать гласности их связь, а мисс Винтерс пришла к нему и предложила отдаться, чтобы заставить его молчать.

– О господи, – с отвращением пробормотал Джейсон.

– Над этим не посмеешься, – продолжал Крамер. – Они допросили Шарон, которая сказала им то же самое, что и Аннабелль нам. Они говорят, что Шарон и мисс Винтерс не могли сказать ничего другого. И это так, если они виновны...

– Всему городу известно, что Сейр Вудлинг ненавидит Аннабелль, – заметил Билл.

– Но не Хэтч, – возразил Крамер. – Объективно говоря, он честен. Если он утверждает, что Коннорс говорил ему о мисс Винтерс и Шарон, я уверен, что так оно и было. Таким образом, становятся весомыми и показания Вудлинга. Юридически эти сведения получены через вторые руки, и, возможно, их нельзя использовать как доказательства вины в судебном процессе. Но хороший прокурор может добиться, чтобы присяжные услышали эту историю.

– Святая корова!

– Опасность состоит в том, – Крамер наклонился вперед, прикрыв рукой спичку, поднесенную к трубке, – что они соберут достаточно улик, чтобы обвинить Аннабелль в нарушении общепринятых норм поведения, даже если им удастся повесить на нее убийство. Я вытянул из них версию Коннорса только потому, что они все рассказали Аннабелль, а она – мне. Поэтому и разгорелся весь сыр-бор. Но они намекнули еще на одну улику, дневник какой-то девочки. Мы должны добраться до него и как можно скорее, – Крамер изучающе посмотрел на Билла. – Ты по-прежнему веришь ей на все сто процентов?

– Я знаю ее не намного больше, чем ты, Сэм, – ответил Джейсон. – Но вся эта история дурно пахнет. Человек с извращенными половыми влечениями десять лет крутится среди детей, и никто никогда не слышал об этом ни словечка. Коннорс был и остается для меня мошенником и подонком, причем опасным для общества. Я сразу же поверил тому, что рассказала нам Аннабелль. И не сомневаюсь, что Коннорс сознательно оболгал ее перед Хэтчем и Сейром Вудлингом, – он улыбнулся. – Считай, что это моя женская интуиция.

Они уже подъезжали к зданию суда.

– Ты действительно хочешь помочь, а не только выполняешь свой долг как репортер “Вестника”? – спросил Крамер.

– А чем я, по-твоему, занимаюсь последние двенадцать часов?

– Хорошо, – кивнул Крамер. – Ты издаешь местную газету, значит, должен быть в курсе городских событий. Ты знаешь женщину, которая перешла на другую сторону улицы, увидев Аннабелль?

– Хильду Робинсон? Она учительница и, как мне казалось, близкая подруга Аннабелль.

– Попробуй поговорить с ней, Билл. Почему она отвернулась от подруги? Ей что-нибудь известно или она о чем-то догадывается? Нам нужна правда, независимо от того, поможет она нам или повредит. Выясни, кто из учащихся особенно близок с Аннабелль. Мы знаем о Шарон Джейгер. Кто еще?

– Будет сделано, – Джейсон остановил машину у здания суда.

Крамер остался сидеть, посасывая трубку, глядя прямо перед собой.

– Что тебе известно о Телицки?

– Мужлан, надевший пару начищенных краг и пояс с пистолетом. В Германии из таких, как он, формировали отряды штурмовиков.

– Мне кажется, у него что-то не в порядке с головой, – заметил Крамер. – Наблюдать за подростками, жгущими крест. Ходить по домам и вынюхивать не пойми что. Ему не понравится твоя передовица, Билл.

Крамер успел просмотреть оттиск, прежде чем звонок Эда Джейгера выдернул их из редакции и послал в полицейский участок.

– Я не стремился содействовать росту его популярности, – ответил Джейсон.

Крамер все еще хмурился.

– Он чертовски быстро схватился за пистолет, Билл. Прошу тебя, будь осторожен.

Глава 2

Как и большинство молодых людей его поколения, Билл Джейсон спешил жить. Он учился в школе, колледже, служил в авиации. У него появилось много друзей, но после армии они разлетелись по всей стране. Родители Билла развелись, когда ему было десять лет, и он едва помнил отца, иностранного корреспондента одного из крупных информационных агентств. Хью Джейсон остался для сына далекой знаменитостью. Билл читал его статьи, время от времени появляющиеся на первых страницах газет. Четыре года назад он узнал, что отец должен выступить в Пресс-клубе Нью-Йорка. Он приехал и выслушал остроумного, прекрасно информированного незнакомца.

После лекции Билл представился отцу. Сцена получилась довольно комичной. Они оба не знали, как себя вести. У них не было общих воспоминаний. К тому же Хью Джейсон не знал, как объяснить появление тридцатилетнего сына пышной рыжеволосой девице, повисшей у него на руке. В конце концов они крепко напились.

Мать Билла умерла, когда он учился в колледже. Они были очень дружны, хотя последние годы виделись редко, после того как Билл в двенадцать лет уехал в частную школу. Мать оставила Биллу скромное наследство в пятьдесят тысяч долларов. Он решил купить небольшую газету и после долгих поисков остановил свой выбор на “Вестнике Рок-Сити”. Последующие годы львиную долю времени Билл уделял газете, стараясь вернуть ей былой престиж и соответственно поднять тираж и прибыль. Близко он ни с кем не сошелся. Многим он нравился, другие ненавидели Билла за его взгляды на различные злободневные проблемы, в том числе и политические, но почти все уважали.

Марк Свенсон, дожидавшийся Билла в редакции “Вестника”, относился к самым стойким его сторонникам. “Вестник” умел пробуждать спящую совесть, выступая с резкими, нетерпимыми статьями, он никогда не придирался к мелочам.

– Привет, Марк, – Джейсон сухо улыбнулся. – Я вижу, что достопочтенный совет просвещения, не теряя времени даром, распластался перед горсткой психов. Неужели вы не могли постоять за Аннабелль хотя бы двадцать четыре часа?

– У меня не было выбора, – ответил Свенсон. – Мне нравится Аннабелль. Я восхищаюсь ею. Я готов заявить публично, что верю в нее. Но выдвинутые против нее обвинения поставили нас к стенке, Билл. И совету пришлось временно отстранить ее от преподавательской работы, по крайней мере, до разбирательства ее дела. Оно назначено на пятницу, приедет директор школ штата. Если обвинения окажутся ложными, ее тут же восстановят во всех правах. Это я вам гарантирую.

– Аннабелль будет счастлива, – хмыкнул Билл. – Потом означает слишком поздно, Марк, и вы это прекрасно понимаете. Если уж вы решили постоять за Аннабелль, вам следовало выступить сейчас, а не потом.

В глазах Марка появился опасный блеск.

– Беды Аннабелль тронули вас, Билл, и меня это радует. Ей необходим отважный витязь. Но, допустим, кто-то выдвинул бы такие же обвинения против Эвери Хэтча? Не вы бы написали разгромную передовую с требованием немедленного отстранения его от должности?

Билл коротко взглянул на Марка, затем сел за стол. Его рот растянулся в широкой ухмылке.

– Конечно, написал бы, спасибо вам за напоминание.

– Но я бы хотел поговорить о сегодняшней статье. Той части, что касается Телицки. Вас, возможно, заинтересует, что вчера вечером я ворвался в полицейский участок, чтобы пожаловаться Хогану на Телицки. Тогда я не знал, о чем вы собираетесь писать в передовице. Я должен вам кое-что рассказать.

– Я слушаю.

И Марк рассказал о разговоре в кухне Каммингсов, о визите Телицки и дневнике Лайлы, который сержант унес с собой как важное вещественное доказательство.

– Я весь кипел, – продолжал Свенсон. – Гневные фразы роились в моей голове от этого возмутительного вторжения в личную жизнь погибшей девочки. Чем больше я думал о том, что этот мерзавец спокойно и методично уничтожал веру Каммингсов в единственную дочь, тем больше я распалялся. Но Хогана не было, а Телицки, как я понял из вашей статьи, наслаждался зрелищем горящего креста. Я решил, что заеду в участок утром. Но утром все заслонила смерть Коннорса. Я растерялся, не зная, что предпринять. Если бы я поднял шум из-за дневника, возможно, это повредило бы Аннабелль. Поэтому я поехал сюда, понимая, что вы – ее друг и, скорее всего, помогаете Сэму Крамеру.

Билл закурил.

– Да, в хорошенькую историю угодила Аннабелль, – он взял карандаш. – Вы уверены, что запомнили все слово в слово, Марк? “Джимми Оренго попросил меня сегодня, и я сказала “нет”. Но мне очень хочется, и я собираюсь посоветоваться насчет этого с мисс Винтерс”, – он записал оба предложения в блокнот.

– Именно это сказала мне миссис Каммингс. Разумеется, дневника я не видел. Его взял Телицки.

– Ох уж этот Телицки, – вздохнул Билл. Карандаш в его пальцах переломился надвое. – Интересное получается дело, Марк. Коннорс сообщает Хэтчу и Вудлингу невероятные подробности личной жизни Аннабелль. Но мы не можем допросить его. Он мертв. Девушка пишет в дневнике странные фразы, но мы не можем узнать от нее, что они означают. Она мертва. Нельзя вколотить ложь в горло мертвеца. Нельзя просить погибшую девочку излагать свои мысли в дневнике не столь двусмысленно, – нахмурившись, Билл вновь взглянул на блокнот. – Каммингсы не сомневаются в значении этих слов?

– Нет. И я уверен, что тут не обошлось без Телицки.

– Телицки! – вспыхнул Джейсон. – И какая муха его укусила?

Тут в кабинет влетел Джерри Хейвенс, единственный репортер “Вестника”.

– Думаю, я узнал все, что известно об убийстве, – выпалил Джерри. – Набирается не так уж много, Билл. Стреляли снаружи, через одно из окон. С расстояния примерно пятнадцать футов, если убийца приставил пистолет к стеклу. Земля очень твердая. Следов от обуви нет. Я не знаю, выбрасывает ли “особый” при выстреле гильзу или нет, но пока ее не нашли. Убийца не заходил в фургон, поэтому нет и отпечатков пальцев.

– Надо быть хорошим стрелком, чтобы попасть из пистолета между глаз с пятнадцати или двадцати футов, – заметил Марк.

– Или стрелявшему просто повезло. Именно на этом будет настаивать братец Телицки, – возразил Билл. – Аннабелль, я в этом не сомневаюсь, не попадет в амбарную дверь, бросая горстью риса, но ей может улыбнуться случай. Когда его убили, Джерри?

– Время установлено достаточно точно. Док Паттон произвел вскрытие. В желудке Коннорса оказался бифштекс, хлеб, какой-то томатный соус, скорее всего, кетчуп, и кофе. Он поел не больше, чем за час до смерти. И нашелся свидетель, разделивший эту трапезу.

– Кто?

– Сейр Вудлинг.

Кресло Джейсона отлетело назад. Он вскочил на ноги.

– Вудлинг?

– Да. После заседания совета просвещения он поехал с Коннорсом к нему домой.

– Обсудить планы на следующий день, – кивнул Билл.

– Вудлинг говорит, что около часа ночи они ели гамбургеры и пили кофе. Потом он отправился в клуб “Рок-Сити”.

– Кто это сказал?

– Сам Вудлинг. Бармен подтвердил, что он появился в клубе примерно без четверти два. Есть другие признаки, температура тела, что-то еще. Они также указывают, что смерть наступила около двух часов ночи.

– Я бы отдал руку, чтобы узнать, о чем они говорили в фургоне Коннорса, – сказал Билл, – пока младшая группа жгла крест на лужке перед домом Аннабелль.

Пьер Ледюк, священник римской католической церкви святой Катерины, сидел в кабинете, когда домоуправительница доложила о приходе Билла Джейсона. Святой отец, франко-канадец по рождению, невысокого роста, широкоплечий, с коротко стриженными курчавыми волосами и грустными черными глазами, иногда сверкающими яростью, получил этот приход пятнадцать лет назад.

Билл Джейсон нечасто сталкивался с отцом Ледюком. Он не был католиком. Билл знал о существовавшей в городе определенной предубежденности к некоторым католическим постулатам и старался ни в коей мере не потворствовать этой предубежденности в своей газете. В отце Ледюке Билл видел образованного, культурного человека, с присущим ему чувством собственного достоинства, без малейших проявлений ханжества. Священник поднялся навстречу Биллу, приветствуя его улыбкой и крепким рукопожатием.

– Я как раз читаю вашу передовицу, мистер Джейсон, – Ледюк кивнул на газету, лежащую на столе. – Думаю, в ней заданы вполне уместные вопросы.

– Благодарю, святой отец, – ответил Билл и сел на предложенный стул.

– Чем я могу вам помочь? – спросил священник.

Билл потер подбородок тыльной стороной ладони.

– Я не уверен в вашем отношении ко всей этой истории.

В глазах Ледюка сверкнула веселая искорка:

– Вас интересует мое мнение по вопросу сексуального воспитания?

– Для начала, да.

– Католическая церковь, за исключением редких случаев, не одобряет сексуального воспитания в школах. Мы убеждены, что в этом вопросе ответственность лежит исключительно на семье и, при особых обстоятельствах, на самой церкви. Мы всегда...

– Одну минуту, святой отец, – прервал его Билл. – Не думаете же вы...

– Мистер Джейсон, в своих передовицах вы можете без помех высказать все, что считаете нужным. Если вас не затруднит, предоставьте такую возможность и мне.

– Извините, святой отец.

– Мы всегда возражали против любой формы сексуального воспитания вне семьи. Но, мистер Джейсон, католическая церковь не имела ничего против преподавания биологии в наших школах. Мне представилась возможность ознакомиться с содержанием этой дисциплины, не только теперь, но и пять лет назад, когда ее ввели в школьную программу. Родители-католики приходили ко мне за советом, так как это факультативный предмет. Я им сказал, что, по моему мнению, эта дисциплина абсолютно пристойна, так же, как и используемые учебные материалы, в том числе и склоняемый всеми фильм. И рекомендовал сомневающимся родителям разрешить детям изучать биологию.

– В городе повсюду говорят, что католическая церковь выступает за запрещение биологии, – заметил Билл. – Многие оправдывают этим захлестнувшую город истерию.

Священник помрачнел:

– Для истерии нет оправданий. Если она будет нарастать, я встану с вами плечом к плечу, лицом к толпе, – он глубоко вздохнул, но по его лицу проскользнула улыбка. – Я не психоаналитик, мистер Джейсон. Хотя у нас есть определенный навык. Исповедальня научила меня многому, а кое-что из услышанного применительно даже к создавшейся ситуации. Мне кажется, вам следует иметь это в виду.

– Я слушаю, святой отец.

– Когда у человека болит живот, мы спрашиваем, что он ел за обедом. Мы узнаем, что он съел гренок с сыром, понимающе киваем и говорим: “Вот причина его недомогания”. Но также уместно спросить, мистер Джейсон, а как привык питаться этот человек? Почему его пищеварительная система не смогла справиться с гренком с сыром? Катастрофа на холме Кобба и есть гренок с сыром, вызвавший боль. Но что произошло раньше, задолго до катастрофы, много лет назад? Где-то там, мистер Джейсон, лежит истинная причина. Где-то там закопаны корни зла. Теперь вам ясна моя позиция, мистер Джейсон?

– Да, и я рад, что мы в одной лодке, – кивнул Билл. – Могу я процитировать вас в газете, если возникнет такая необходимость?

– Если вы процитируете меня правильно, – улыбнулся священник. – Поймите, я не собираюсь обелять или осуждать того или иного учителя. Биология, в том виде, как она преподается в школе, не является курсом сексуального воспитания. Но учитель может давать советы, противоречащие принятым нравственным нормам.

– Вы верите, что Аннабелль Винтерс могла дать такой совет? – спросил Билл.

– У меня нет фактов, которыми я мог бы обосновать свое мнение. А вы в это верите?

– Разумеется, нет, – Билл наклонился вперед. – Джимми Оренго, один из мальчиков, погибших на холме Кобба, был вашим прихожанином?

– Хороший мальчик, – глаза Ледюка затуманились.

– Я понимаю, что вы не можете повторить того, о чем говорится в исповедальне, святой отец. Но вы назвали Джимми хорошим мальчиком. Возмутитесь ли вы, узнав, что он намеревался соблазнить девочку-подростка?

– Я возмутился бы, узнав такое про любого мальчика.

– Вы бы поверили этому, если б речь шла о Джимми Оренго?

– Человеческая плоть слаба, мистер Джейсон. Уступить искушению – не такое уж необычное событие.

– Я хочу вам кое-что рассказать, – и Билл передал содержание разговора Марка Свенсона с Каммингсами. Выдержку из дневника Лайлы он зачитал по листку.

Ледюк внимательно выслушал его, а затем, к изумлению Билла, рассмеялся.

– И это одно из обвинений против мисс Винтерс? – спросил он.

– Документированное обвинение. Полиция забрала дневник как улику.

– Все это очень забавно, мистер Джейсон, но, должен признаться, давно уже я не испытывал такого приступа гнева. Похоже, что вам и, вероятно, мне следует потолковать с Каммингсами и как можно быстрее.

– Я не совсем понимаю вас, святой отец.

Смех исчез из глаз священника.

– За несколько дней до смерти Джимми Оренго приходил ко мне, мистер Джейсон. У него возникли затруднения, не касающиеся религии, сугубо практические, связанные с искусством и любовью, – священник помолчал. – Джимми руководил школьным театральным кружком. Они собирались ставить пьесу “Остролист и плющ”. Какого-то английского автора. Джимми хотел, чтобы Лайла Каммингс сыграла главную женскую роль. Это не секрет, мистер Джейсон, что Джимми ухаживал за Лайлой. Однако имелась преграда, мешающая осуществлению его планов. Возражали родители Лайлы. Они не разрешали ей заниматься в театральном кружке или просто играть в пьесе. А ей очень хотелось. Джимми попросил меня поговорить с родителями Лайлы. Они не католики, мистер Джейсон. Мне казалось, что им не понравится вмешательство католического священника. И я сказал Джимми, что мисс Винтерс сможет убедить родителей Лайлы лучше меня. Она, в конце концов, преподаватель-воспитатель.

Билл смотрел на священника, не в силах вымолвить ни слова.

– Я думаю, – Ледюк потянулся к шляпе, – что запись в дневнике должна выглядеть следующим образом: “Джимми Оренго попросил меня сегодня сыграть в пьесе, и я ответила “нет”. Но мне очень хочется получить эту роль, и я собираюсь спросить об этом мисс Винтерс. Спросить о том, как убедить мою семью!”

Священник надел шляпу.

Глава 3

Аннабелль Винтерс перевели из полицейского участка в тюрьму при суде округа. Охранник наотрез отказал Сэму Крамеру, который хотел привести Билла в комнату для посетителей, чтобы тот мог поговорить с Аннабелль. Он заявил, что, согласно полученному приказу, с Аннабелль мог видеться только ее адвокат.

– Они особо упомянули Билла Джейсона. Никакой прессы. Никакого Джейсона.

Крамер даже вздрогнул, когда Аннабелль ввели в маленькую обшарпанную комнатушку. Удивительная перемена произошла с ней за два часа, прошедших с тех пор, как он уехал из полицейского участка. Милое лицо стало серым и безжизненным. Крамер даже подумал, что она не узнает своего адвоката.

Она села напротив Крамера, положив руки на деревянный столик, стоящий между ними.

– Встряхнитесь! – воскликнул Крамер. – До конца света еще далеко, мисс Винтерс.

Ее губы дрогнули, но она промолчала.

– К сожалению, вам придется остаться здесь до завтрашнего утра, – сухо продолжил Крамер. – Судья назначил предварительное слушание вашего дела на половину десятого утра. После этого вы будете на свободе. Если они решатся выдвинуть против вас это нелепое обвинение в аморальном поведении, мы найдем вам поручителя. Но пока вам придется остаться здесь.

– Какая разница, где я останусь, – пробормотала Аннабелль.

– Послушайте, вы же знали, что нас ждет жестокая борьба.

– И безнадежная. Никто не пришел ко мне. Даже не прислал записки, чтобы поддержать меня.

– Никто и не мог прийти. Сюда никого не пускают, кроме меня. Билл Джейсон тоже здесь. Он посылает вам наилучшие пожелания и уже сумел оказать вам неоценимую услугу.

– Услугу?

– Благодаря ему и отцу Ледюку лопнуло одно из основных выдвинутых против вас обвинений, мисс Винтерс. – И Крамер рассказал о дневнике Лайлы Каммингс и пояснениях священника. – Билл и Ледюк побывали у Каммингсов.

Глаза Аннабелль широко раскрылись.

– Каммингсы поверили им? Это же чистая правда. Лайла подошла ко мне в пятницу, ее последний день в школе, и попросила поговорить с ее матерью. Я уезжала в Нью-Йорк на субботу и воскресенье, но обещала, что в понедельник зайду к миссис Каммингс. А в понедельник... было уже поздно, и я никуда не пошла.

– Разумеется, они поверили. Они с радостью схватились за возможность поверить. Миссис Каммингс пыталась повидать вас, но безрезультатно. Ее не пустили. Но она готова выступить на суде и дать показания в вашу пользу. Для нас это удача, мисс Винтерс. Если одно обвинение оказывается ложным, люди начинают сомневаться и в остальных. Не думайте, что наступил конец света, ладно? Я борюсь за вас. Билл Джейсон борется за вас. Марк Свенсон оказался в трудном положении, но он вывел нас на дневник Лайлы.

Глаза Аннабелль блестели от слез, но она уже не напоминала загнанного в угол зверька.

– Благодарю вас, мистер Крамер. Я... я уже собиралась выбросить белый флаг.

– Ну, теперь это ни к чему. Перейдем делу. Скажите, мисс Винтерс, как вы стреляете из пистолета?

Аннабелль покачала головой:

– Никак.

– А каким образом у вас оказался пистолет?

Она задумалась.

– Дейв Паттон, доктор Паттон дал его мне. В школе было несколько ночных краж. Дейв сказал, что мне необходим пистолет, хотя бы для того, чтобы помахать им перед грабителями.

– Вы часто стреляли из него?

– Нет. Когда Дейв принес пистолет, он показал мне, как им пользоваться. Мы поставили консервную банку на бетонный столб у меня во дворе. Я все время смеялась, потому что не могла попасть в нее. Дейв сказал, что я должна ждать, пока не увижу белков глаз грабителей или что-то в этом роде. Больше я из него не стреляла.

– Хорошо, – кивнул Крамер. – Мне бы не хотелось, чтобы в суде появился какой-нибудь тип и заявил, что вы – непризнанная чемпионка мира по стрельбе. Видите ли, мисс Винтерс, стрелявший в Коннорса умел пользоваться пистолетом, – он замолчал, взгляд его сузившихся глаз впился в Аннабелль.

– Что еще, мистер Крамер? Вы знаете что-то еще, неприятное для меня.

Крамер вытащил желтый кожаный кисет, трубку и начал набивать ее табаком.

– Честно говоря, я не боюсь обвинения в убийстве. Я знаю, что вы не убивали Коннорса. Они не могут этого доказать. Но с обвинением в аморальном поведении дело обстоит гораздо сложнее. Тут нам придется как следует попотеть. Даже если мы выиграем, на вашей карьере учителя будет поставлен крест. Вероятно, вам даже придется уехать из Рок-Сити. С Каммингсами нам повезло. Но обвинение, выдвинутое против вас сегодня утром, чрезвычайно серьезно.

Кровь вновь отхлынула от лица Аннабелль.

– Если вы сомневаетесь, мистер Крамер...

– Не болтайте ерунды, – нетерпеливо прервал ее Крамер. – Эвери Хэтча прижали к стенке. На него ополчился Марк Свенсон, в “Вестнике” его бичует Билл. Если он не обоснует своих действий, его песенка спета. Его защита – сведения о ваших отношениях с Шарон Джейгер и Коннорсом, сведения, полученные от Коннорса. Коннорс мертв, и тут ничего не попишешь. Сейр Вудлинг поддержит Хэтча. Сейр Вудлинг не подходит на роль главного свидетеля обвинения. Всем известна его ненависть к вам и доктору Паттону. Но в этом деле от него требуется лишь подтвердить слова Хэтча. А Хэтчу, мисс Винтерс, предстоит борьба за жизнь. Он лишился показаний Каммингсов, и теперь ему необходима замена. Сможет он раскопать что-то еще, любую нелепицу, и выдвинуть против вас новое обвинение?

– Нет! – отрезала Аннабелль.

– У вас не было трений в школе?

– Нет!

Крамер уселся поудобнее.

– Не стоит кипятиться, мисс Винтерс. Я знаю, что вы были помолвлены с молодым человеком, по фамилии Прентисс, также родившимся и выросшим в Рок-Сити. Как я понимаю, он погиб в Корее?

– Да, – тихо ответила Аннабелль.

– Скажите, мисс Винтерс, у вас были близкие отношения с Прентиссом? Может быть, вы оставались с ним где-нибудь до того, как он уплыл за океан?

– Это может рассматриваться как аморальное поведение? – на щеках Аннабелль вспыхнули красные пятна.

– Не мной, – ответил Крамер. – Но, если Хэтч и компания смогут доказать...

– Не смогут... – голос Аннабелль дрогнул. – У нас ничего не было. Потом я так жалела об этом. Он не хотел жениться, боялся того, что действительно произошло. Но он просил меня... а я была такой ханжой.

Она отвернулась.

– Извините, мисс Винтерс, но мне не хотелось бы получить удар ниже пояса в самый критический момент. Еще один вопрос.

– Да?

– Вы хорошо знаете сержанта Телицки?

– Джорджа Телицки? Мы вместе учились в школе. Но он не входил в число моих друзей.

– Не мог ли он затаить на вас зло?

– Нет! – твердо ответила Аннабелль.

Хильда Робинсон рыдала на переднем сиденье машины Билла Джейсона. В полдень Билл зашел в школьный кафетерий и буквально силой увел ее на автомобильную стоянку.

– До сегодняшнего утра, Хильда, я был о вас высокого мнения, – сказал он. – А потом увидел, как вы перешли на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с Аннабелль, и понял, что вы ничтожество. Но даже ничтожество должно чем-то объяснять свои поступки.

Так как Хильду с самого утра грызли стыд и чувство вины, в ответ брызнули слезы. Билл, закурив, ждал, пока она возьмет себя в руки.

– Аннабелль видела меня? – всхлипнув, спросила Хильда.

– Не увидеть вас мог только слепец, – ответил Билл. – Она считала вас близкой подругой. Она думала, вы одна из тех, на кого можно опереться в трудную минуту. Она надеялась, что вы позвоните ей после этого идиотского собрания. Но оказалось, что вы – ничтожество.

– Я собиралась зайти к ней сегодня, – Хильда повернулась к Биллу. – Клянусь, я собиралась. Сара Маршалл говорила со мной на перемене. Она удивилась, услышав, что я не видела Аннабелль. Она знала, что мы дружим. Когда я сказала, почему не зашла к Аннабелль, мисс Маршалл чуть не набросилась на меня с кулаками.

– Так почему вы предали Аннабелль? Хотя, позвольте мне угадать. Эвери Хэтч?

Хильда тут же кивнула.

– Он задержал меня после собрания. Ему, сказал он, известно, что я подруга Аннабелль. И посоветовал держаться от нее подальше, пока все не выяснится, если я хочу сохранить работу. Мне бы послать его куда следует, но я не решилась. Я должна работать, мистер Джейсон. У меня на руках мать. Она... не совсем здорова. Я... в общем, я испугалась. Я подумала, что мне не стоит встречаться с Аннабелль день или два, а потом все образуется. Ведь все образуется, не так ли, мистер Джейсон? Все, что говорят про нее, – просто чушь.

– Неужели? – холодно спросил Билл.

– Вы же в это не верите, мистер Джейсон?

– А почему мне не верить?

– Потому что... потому что это ложь. В этом нет ни грана правды. Я знаю Аннабелль всю жизнь. Если б у нее были неестественные наклонности... Это невозможно, мистер Джейсон.

– Прекрасно. А как вы можете это доказать?

– Зачем? Я... я могла бы рассказать все, что мне известно об Аннабелль.

– Но не станете этого делать, чтобы не потерять работу.

– Пожалуйста, мистер Джейсон!

Билл, задумавшись, откинулся назад.

– Ладно, Хильда, – прервал он затянувшееся молчание. – Считайте, что вас выпороли. Судя по всему, Саре Маршалл удалось научить вас уму-разуму. Вот уж кому не занимать мужества. Как она выступила на собрании! – он глубоко затянулся и выпустил струю дыма. – Я борюсь за Аннабелль, и мне нужна ваша помощь.

– Все что угодно! – с готовностью воскликнула Хильда.

– Дело обстоит следующим образом, – продолжал Билл. – В аварии на холме Кобба гибнет трое подростков. Эвери Хэтч, который не может отличить ушную раковину от третьего позвонка, заявляет, что настоящие виновники катастрофы Аннабелль Винтерс, доктор Нортон, Дейв Паттон и Марк Свенсон. Эту идею подхватывают Генриетта Колдуэлл, Сейр Вудлинг, Коннорс. Почему мисс Колдуэлл? Мне представляется, она завидует Аннабелль. Вудлинг уже давно пытается отомстить мисс Винтерс. Исходя из того, что нам известно, Коннорс тоже ждал своего часа. Обратите внимание, Хильда, что Паттон, Нортон и Свенсон давно забыты. Осталась Аннабелль, только Аннабелль. Жалоба Хэтча против директора, преподавателей, совета просвещения и медицинского консультанта убрана в дальний ящик. Атака идет только на Аннабелль. Миссис Каммингс, убитая горем, позволила сержанту Телицки убедить себя в том, что советы Аннабелль сбили ее дочь с пути истинного. Теперь оказывается, что это не более, чем шутка, но на собрании мне было не до смеха. Сейчас весь город косится на Аннабелль. Первоначально речь шла о том, хорош ли курс биологии для наших детей. Потом убивают Коннорса, и подозрение вновь падает на Аннабелль. Почему? Есть ли доказательства того, что преступление совершено ею?

– Они говорят, что пропал пистолет Аннабелль.

Билл сухо улыбнулся.

– Совершенно верно. Я хотел спросить, не вы ли взяли его?

– Мистер Джейсон!

– Невероятно, не так ли, Хильда? На сегодня Аннабелль – паршивая овца Рок-Сити. Возможно, убийство Коннорса никак не связано с гвалтом, поднятым вокруг биологии. Убийцей может оказаться человек, знавший Коннорса до его приезда в Рок-Сити. Интуиция подсказывает мне, что у него осталось немало врагов. Хоган сможет найти убийцу, лишь перестав крутиться вокруг Аннабелль. Но... и это важное “но”, Хильда. Хэтч, Вудлинг, Телицки, да еще мелкая сошка вроде Генриетты Колдуэлл, методично топчут репутацию Аннабелль. Это надо прекратить.

– И я могу помочь? – спросила Хильда.

– Да, если будете вести себя, как друг, а не испуганный кролик. Вы должны встать рядом с Сарой Маршалл и теми из нас, кто стоит за Аннабелль. Держите глаза и уши открытыми. Где-то рядом ходит убийца, который хочет, чтобы всеобщее внимание по-прежнему концентрировалось на Аннабелль. Он или она, возможно, проявят при этом излишнюю активность. – Билл помолчал. – Ваши предложения?

Хильда задумалась, затем покачала головой.

– Судья Вудлинг, – сказала она. – Он давно пытается очернить Аннабелль. После той истории с деньгами для больницы. Для него сейчас праздник.

– Всем известно его отношение к Аннабелль, – кивнул Билл. – Но он очень осторожен. Поддерживает Хэтча, соглашается с Коннорсом, вовремя брошенными репликами подливает масла в огонь. И не надо забывать, что он последний, кто видел Коннорса в живых. Судья сам признал, что был в фургоне Коннорса до половины второго.

– Полиция подозревает его? – спросила Хильда.

– Милая моя девочка, – горько усмехнулся Билл, – он покупал им бейсбольные биты, когда они были детьми. Естественно, они не подозревают его.

Глава 4

Когда Билл вернулся в редакцию “Вестника”, в кабинете его ждал Эвери Хэтч.

– Сидит уже больше часа, – сказал ему Джерри Хейвенс.

Сквозь стеклянную перегородку Билл мог видеть, как Эвери, склонившись над столом, сосредоточенно и методично протирает носовым платком стекла очков в тяжелой роговой оправе. Входя в кабинет, Билл, к своему изумлению, понял, что не испытывает к этому испуганному человеку ничего, кроме жалости.

При звуке открывающейся двери Эвери подпрыгнул, будто его кольнули снизу. Он встал, нацепил очки.

– Вы хотели меня видеть, мистер Хэтч? – какие бы чувства ни испытывал Билл, голос его звучал враждебно.

– Я пришел к вам, мистер Джейсон, – писклявым, как обычно, голосом ответил Хэтч, – чтобы просить вас вести честную игру.

– Что-то я вас не понимаю, – Билл двинулся к своему креслу.

– Я прочел вашу передовицу, так же, как и весь Рок-Сити, мистер Джейсон, – он указал на лежащую на столе газету. – Что вы со мной сделали?

– А что вы сделали с Аннабелль Винтерс, мистер Хэтч?

Эвери в отчаянии раскинул руки.

– Я только исполнял свой долг, мистер Джейсон! А вы написали... вы написали, что я ответствен за массовую истерию. Повторяю, я только выполнял свой долг.

– Вы верите в выдвинутые вами обвинения?

– Я не говорил, что верю в них. Но нет дыма без огня, мистер Джейсон. Вы... вы задали в передовице несколько вопросов, – он поднял со стола экземпляр “Вестника”. Его руки дрожали. – Вам известны не все факты, мистер Джейсон.

– Я готов вас выслушать.

– В ночь аварии я... я был дома. Мне начали звонить родители. Они звонили, звонили и просили меня что-то предпринять. А что я мог? Я... я поехал в полицейский участок. Все, все находились в шоковом состоянии, мистер Джейсон. Я что-то сказал, не придавая этому особого значения, о причине аварии. Но мне всегда казалось ошибочным введение биологии в школьную программу. Эта дисциплина вызывает повышенный интерес к отношениям между полами. Я сказал об этом и в полицейском участке. Я заявил,что, по моему убеждению, благодаря знаниям, полученным на уроках биологии, наши дети носятся по окрестностям в грохочущих автомобилях, пьют и упражняются в сексе. Я сказал тогда и скажу теперь, что ответственность за аварию несет не тот бедолага, что ехал им навстречу, но люди, нарушившие спокойствие детских душ. Это... это не было официальной жалобой, мистер Джейсон. Я просто выразил свое мнение. Я мог бы высказать его вам, на углу улицы. Или кому-то еще, за обеденным столом. Но... в общем, судья Вудлинг и сержант Телицки решили, что в моих словах есть рациональное зерно. Они убеждали меня подать официальную жалобу. И... и я ее подал!

– Там был судья Вудлинг? В полицейском участке?

– Да. Он приехал с места аварии вместе с Гейвигэном, патрульным Гейвигэном. Он был... ну, он был слегка навеселе, как обычно в это время ночи.

– Он был пьян?

– Я... я думаю, что можно сказать и так, мистер Джейсон. Степень опьянения понятие относительное, знаете ли. В таком состоянии он оказывается почти каждый вечер. Об этом всем известно. Полицейские присматривают за ним, когда он едет домой. Выпив, он ведет машину очень осторожно. Никому не причинит вреда.

– Но в тот вечер он напился до такой степени, что Гейвигэну пришлось привезти его с холма Кобба?

– Патрульные машины перекрыли все дороги. Они искали виновника аварии. Гейвигэн подумал, что будет нехорошо, если Сейра задержат за управление автомобилем в нетрезвом виде. Полицейские из других городов не знакомы с привычками судьи. Я хочу сказать, для него это обычное дело.

– Я вижу, что вы хотите сказать. Значит, по совету этого пьяницы вы написали официальную жалобу на мисс Винтерс?

– Телицки не был пьян, – отбивался Хэтч. – Он уговаривал меня более настойчиво, чем судья.

– И той же ночью, поддавшись уговорам садиста-полицейского и пьяного бывшего судьи, как всем известно, ненавидящего мисс Винтерс, вы официально обвинили ее в безнравственности?

– Я... я поторопился. Я был возбужден и... потрясен случившимся. Но потом, потом я понял, что поступил правильно.

– Неужели?

– Когда Бредли Коннорс рассказал мне то, что знал о мисс Винтерс, у меня не осталось сомнений в правомерности моих действий. В передовице вы спрашиваете, почему я не обращался в совет просвещения с требованием запретить курс биологии. Я обращался, мистер Джейсон. Посмотрите протокол заседания совета, на котором мисс Винтерс предложила ввести биологию в школьную программу. Я попросил отметить мое несогласие с этим решением, – Эвери покачал головой. – Я не пользуюсь большим влиянием. Марк Свенсон и остальные не прислушиваются к моему мнению. Я помню, как Марк назвал меня ретроградом. Но мое отношение к курсу биологии зафиксировано документально. Пять лет назад!

Билл закурил.

– Я хочу, чтобы все, сказанное здесь, попало на страницы моей газеты, мистер Хэтч.

– А как же еще? – удивился Эвери. – Я сказал вам чистую правду.

– Понятно. Но я собираюсь задать вам один вопрос, и вы должны знать, что я воспользуюсь вашим ответом так, как сочту нужным.

– Мне нечего скрывать, – взвизгнул Хэтч.

– Коннорс сказал вам, а вы передали полиции его слова о том, что мисс Винтерс поддерживает неестественные отношения с Шарон Джейгер и пыталась... скажем так, соблазнить Коннорса, когда тот пригрозил, что объявит об этом публично.

– Да, – едва слышно ответил Эвери.

– И вы в это поверили?

– Разумеется, поверил! Он был пастором моей церкви, мистер Джейсон!

– Пусть так, – сухо признал Джейсон. – Мой вопрос заключается в следующем, мистер Хэтч. Когда Коннорс рассказал вам эту историю о Аннабелль Винтерс?

Эвери облизал бескровные губы.

– В ночь аварии, написав жалобу, я поехал в молитвенный дом. Меня грызла тревога, мистер Джейсон. Я не знал, прав я или нет.

– Браво, – хмыкнул Билл.

– Я хотел сказать, что, подавая жалобу, я имел в виду биологию как школьную дисциплину. Я не выдвигал обвинений против учителей лично! Я... у меня не было компрометирующих улик. Я возражал против биологии, которая, как мне казалось, развращает наших детей. Но потом... потом я подумал, что моя жалоба может причинить вред репутации учителей. Я разнервничался. Я поехал к Коннорсу за советом. Он... он ободрил меня. Он сказал, что пришла пора решительных действий. А потом раскрыл мне глаза на мисс Винтерс. Вот тогда я окончательно уверовал в то, что поступил правильно.

– Мистер Коннорс пояснил, почему он сам не обнародовал эти “факты”, касающиеся поведения мисс Винтерс?

– Разумеется, – кивнул Эвери. – Из-за Шарон Джейгер. Он полагал, что ее надо любой ценой уберечь от скандала.

– Уберечь?

– Сохранить ее душевный покой, – ответил Эвери. – Мисс Винтерс, говорил Коннорс, не посмеет посягнуть на нее под угрозой разоблачения. Наказание мисс Винтерс, считал он, не стоит скандала, в который будет вовлечена девушка.

К горлу Билла подкатила тошнота.

– И что заставило его передумать?

– Дурное влияние мисс Винтерс, приведшее к гибели детей, не оставило ему другого выхода! – взвизгнул Эвери.

Билл вдавил окурок в стоящую на столе пепельницу.

– То же самое Коннорс рассказал и Сейру Вудлингу?

– Да. Сейр это подтвердил.

– И когда состоялся этот разговор?

– Вероятно, на следующий день. Точно я не знаю. Но наверняка до заседания совета просвещения.

Билл встал.

– И что вы от меня хотите, мистер Хэтч?

– Я хочу, чтобы все знали, что я лишь выполнял свой долг. Что в аналогичной ситуации я поступил бы точно так же. Из вашей передовицы можно понять, что до аварии я никогда не возражал публично против курса биологии. Это не так. Мое мнение зафиксировано в протоколе заседания совета просвещения. Вы написали, будто у меня не было оснований обращаться в полицию. Разве свидетельства мистера Коннорса недостаточно для оправдания моих действий?

– До свидания, мистер Хэтч, – процедил Билл.

– Но, мистер Джейсон...

– Я могу дать вам один совет.

– Да?

– Идите домой и молитесь.

У Эвери отвисла челюсть.

– Идите домой и молитесь, чтобы господь бог дал вам способность различить похотливого мерзавца, когда доведется еще раз встретиться с ним.

Крамер пришел в редакцию “Вестника” около пяти часов. Билл уже собирался домой. Адвокат почти ничего не узнал. По совету Марка Свенсона он спросил лейтенанта Хогана, почему они не проверяют других обладателей разрешений на хранение пистолета марки “особый” тридцать второго калибра. Но не получил вразумительного ответа. На месте преступления не нашли ничего нового. Эксперты по баллистике подтвердили, что убийца стрелял, стоя у самого окна. Они определили это по расположению осколков стекла.

Сейр Вудлинг дал показания полиции. Он был с Коннорсом примерно до половины второго ночи. Потом поехал в город и зашел в клуб “Рок-Сити” без четверти два, как раз перед закрытием.

– Я надеялся, что нам удастся заставить Хогана взглянуть на Вудлинга как на возможного убийцу, – продолжал Крамер, – несмотря на бейсбольную амуницию! Его алиби не так уж надежно. Паттон считает, что смерть наступила в два часа ночи. Гамбургеры они могли съесть чуть раньше или позже, чем показал судья, но и тогда момент смерти сдвинется не больше, чем на полчаса. Во всяком случае, кроме пищеварительных процессов есть и другие критерии, указывающие, что он не мог умереть раньше половины второго. Без четверти два Вудлинг появился в клубе, в четырех милях от молитвенного дома. Такое возможно, хотя и с большой натяжкой. Бармен сказал, что Вудлинг, как обычно, приехал выпивши. Но у него еще не начало двоиться в глазах.

– Что?

– Похоже, это местная шутка, – пояснил Крамер. – Когда Вудлинг выпивает слишком много, у него двоится в глазах. Они узнают об этом, потому что Вудлинг закрывает один глаз, глядя на себя в зеркало. Он видит в нем своих близнецов! В ночь убийства он не дошел до такого состояния. Другими словами, не был столь пьян.

– И что теперь? – спросил Билл.

– Предварительное слушание завтра утром, в половине десятого. Мы снимем с Аннабелль обвинение в убийстве. Но я чувствую, что они обвинят ее в нарушении нравственных норм. Тогда мы внесем залог, и ее выпустят на свободу.

Билл вкратце передал содержание разговора с Хэтчем.

– Как нам разоблачить Коннорса?

Крамер пожал плечами.

– Паттон пока не пускает меня к Шарон Джейгер. Она и ее отец, несомненно, станут нашими главными свидетелями. Юридически ее оправдают, так как доказательств вины нет, если не считать услышанной кем-то сплетни. К сожалению, только время очистит мисс Винтерс в глазах публики, время или новый скандал.

– Вудлинг и Телицки так легко не сдадутся, – покачал головой Джейсон. – Если им удастся поддержать слова Коннорса чем-то еще...

– Если мисс Винтерс сказала нам правду, они ничего не найдут.

– А пока среди нас ходит убийца. И где-то есть ведущая к нему ниточка.

Крамер, прищурившись, взглянул на Джейсона.

– Тебе не приходила в голову мысль, Билл, что у сержанта Телицки психическое заболевание?

Последние пятнадцать часов, подумал Билл, он то поднимался на гребень волны, то скатывался в глубокую впадину. Все началось с желания помочь Аннабелль Винтерс. Оно возникло под влиянием разговоров в местном баре, где закончили вечер многие из тех, кто присутствовал на заседании совета просвещения. Тогда Билл еще не решил, в чем может выразиться его помощь, но по пути домой, проезжая мимо дома Аннабелль, увидел, что в окнах горит свет, но никто из друзей не утешает ее.

И в нескольких десятках ярдов притаилась патрульная машина сержанта Телицки.

А после того как на стенах гостиной Аннабелль заплясали блики от горящего креста, им овладела ярость, холодная, до боли, завязанная тугим узлом.

Эта ярость не покидала Билла весь день. Она выплеснулась в его передовице. Она раскалилась добела в полицейском участке, когда он и Крамер увидели кричащую Аннабелль.

Приходила ли ему в голову мысль, что Телицки – псих? Не меньше десятка раз. Отнюдь не чувством долга руководствовался сержант в своих действиях. Какой полицейский в своем уме будет сидеть и спокойно смотреть на горящий крест и выкрикивающих ругательства подростков.

Билл вспомнил сухую улыбку Телицки на заседании совета просвещения. Ему нравилось то, что он видел.

Но убийца? Именно это имел в виду Крамер. Трудно представить, что такой человек, наслаждающийся своей жестокостью, подойдет к фургону и застрелит Коннорса через окно. Нет, Телицки хотел бы сначала увидеть, как корчится его жертва. Вдохнуть аромат страха, которым пропитается воздух.

Впрочем, ситуация могла сложиться и по-другому. В последние дни Коннорс показал свое истинное лицо. Негодяй чистейшей воды, он искусно скрывался под маской добродетели. Билл мог поклясться, что Коннорс частенько прибегал к шантажу. Он всячески поощрял доверительные беседы и признания. Аннабелль стало известно о его пристрастии к молоденьким девушкам, и Коннорс тут же попытался уничтожить ее. Возможно, каким-то образом он узнал что-то компрометирующее о Телицки и стал шантажировать сержанта. Вот тогда Телицки мог убрать его, тихо, без свидетелей, лишив себя удовольствия услышать предсмертные мольбы.

Следовало учесть и такой вариант.

После того как Билл заскочил к себе на несколько минут по пути в гостиницу, чтобы взять снотворное, ему не удалось попасть домой до самого вечера. Спал он в гостиной Аннабелль, брился в кабинете в редакции. За день он совершенно вымотался и мечтал о коктейле и горячей ванне. Предстояло сложить воедино известные ему отрывочные сведения. Журналистская интуиция подсказывала Биллу, что слишком долго его поступками руководили эмоции, а не разум.

Подъезжая к коттеджу, он заметил, что входная дверь открыта. Бывали случаи, когда он не запирал дом, но на этот раз помнил, как, уходя, подергал дверь. Ключ был также у миссис Ларсен, убиравшей его комнаты, но она обычно приходила по понедельникам и пятницам.

Билл осторожно вылез из кабины. По его спине пробежал холодок. Что-то в этой открытой двери?..

Он поднялся на крыльцо и прислушался. Из глубины дома, из кухни донесся какой-то звук. Звук бьющейся посуды, будто кто-то бросил тарелку на линолеум.

Билл вошел и застыл на пороге, изумленно оглядывая гостиную. Казалось, в ней бушевал тайфун. Сорванные со стен картины. Изрезанная ножом обшивка кресла и дивана. Разломанный в щепки старинный стул. Во всю стену огромные красные буквы, нарисованные краской или губной помадой:

ТЫ И ТВОЯ ШЛЮХА, УБИРАЙТЕСЬ ИЗ ГОРОДА!!!

В кухне вновь что-то загремело, вероятно, на пол сбросили целую полку с посудой. Донесся пронзительный истерический смех.

В висках Билла гулко застучала кровь, в глазах потемнело. Он вернулся в прихожую. Клюшки для гольфа он оставлял в клубе, но одну держал дома, чтобы иногда потренироваться на лужке. Она стояла за вешалкой. Билл достал клюшку, задумчиво посмотрел на металлическую рукоятку и метнулся к кухне.

Все бьющееся валялось на полу. Посреди стояли три парня в черных кожаных пиджаках.

Клюшка для гольфа описала дугу и обрушилась на плечо самого ближнего. Он рухнул на пол, крича от боли.

Второй парень бросился к двери черного хода, но от испуга не смог ее открыть. Клюшка угодила ему в голову, ноги подогнулись, и он свалился, как куль с картошкой. Побелев от ярости, Билл повернулся к третьему и оказался лицом к лицу с наставленным на него дулом пистолета.

– Не подходи или буду стрелять! – крикнул парень.

Не задумываясь о последствиях, Билл прыгнул вперед. Прогремел выстрел, его лицо опалило жаром пороха, но пуля чудом пролетела мимо. Клюшка вышибла пистолет из руки парня, Билл прижал его к стене.

– Отпусти меня! – орал парень. – Мой дядя отплатит тебе за это, сутенер! Отпусти меня!

Со всей силы Билл вогнал кулак в раззявленный рот. Парень сполз на пол и застыл.

Билл поднял пистолет и огляделся. Подросток у двери не шевелился, в волосах густо проступила кровь. Второй сидел, прижав руку к ключице, и стонал.

Билл присмотрелся к пистолету. “Особый”, тридцать второго калибра.

Подойдя к стонущему парню, Билл рывком поднял его на ноги.

– Кто ты? Как тебя зовут? – спросил он, не узнавая собственного голоса.

– Я Джек Рэскоб. Отвяжись от меня, Джейсон. Мы еще разберемся с тобой и твоей шлюхой!

– Заткнись! – проревел Билл, влепив ему затрещину. Затем хорошенько встряхнул его левой рукой.

– Как зовут того, с пистолетом? Говори! Быстро!

– Это Уолли Телицки, – пробормотал Рэскоб. – Ты за это поплатишься, Джейсон. Его дядя – полицейский.

– Вон телефон. Иди и позвони в полицию, – приказал Билл. – Тогда и поглядим, кому придется платить, приятель. Пошевеливайся!

Шестнадцатилетние подростки! Шестнадцатилетние чудовища! Не убил ли я того, у двери, подумал Билл.

Глава 5

Хныкающий голос у телефона подействовал на Билла, как холодный душ. Он проверил пистолет. Полностью заряжен, если не считать пули, просвистевшей у него над плечом.

Парень у двери дернулся и застонал. Значит, не умер, безучастно подумал Билл. Переступив через тело, он запер дверь, пересек кухню и вырвал трубку у подростка с ушибленным плечом.

– Стань рядом со своими дружками, – Билл махнул пистолетом. – И не вздумай пошевельнуться. Пристрелю на месте.

В этот момент в трубке раздался ровный, будто механический, голос.

– Полицейский участок Рок-Сити, говорит патрульный Маккарти.

– Соедините меня с лейтенантом Хоганом, – потребовал Билл.

– Лейтенант сейчас занят.

– Это Билл Джейсон! Мне надо с ним поговорить! Меня только что пытались убить.

Хоган взял трубку.

– В чем дело? – спросил он осипшим от усталости голосом.

– Я только что вернулся с работы, – ответил Билл. – И обнаружил, что в моем доме все переломано и трое подростков, учащихся старших классов, добивают на кухне последнюю тарелку. Я отлупил их клюшкой для гольфа. Один из них выстрелил в меня из пистолета. Из “особого”, тридцать второго калибра, если вас это заинтересует. Приезжайте побыстрее, Хоган, потому что пистолет у меня и, если эти мерзавцы что-то предпримут, я их перестреляю. И привезите врача.

– Мы выезжаем, – коротко ответил Хоган.

Билл тут же перезвонил Крамеру и рассказал ему о случившемся.

– Возможно, ты мне понадобишься, Сэм. Эти подростки находятся под особой опекой сержанта Телицки.

В третий раз, не отрывая взгляда от пленников, Билл позвонил Джерри Хейвенсу, своему репортеру.

– Мне нужны фотографии, Джерри, – сказал Билл после того, как ввел его в курс дела. – Их надо сделать быстро, так что поторопись.

Положив трубку, он достал из кармана сигарету и с некоторым удивлением заметил, что его рука чуть дрожит.

Уолли Телицки пошевелился и провел рукой по лбу. С трудом поднялся на четвереньки. Во взгляде, брошенном на Билла, горела ненависть. Биллу стало нехорошо. Дети! Всего лишь дети! Но ожог на щеке напоминал, как близко пролетела смерть.

– Кто вас на это надоумил? – спросил Билл, уже зная ответ на этот бессмысленный вопрос. Их надоумил весь город!

– Нам все известно о тебе и твоей женщине, Джейсон! – выкрикнул Уолли Телицки. – Мы выгоним вас из Рок-Сити! Вот увидишь! У моего дяди достаточно улик. Вот увидишь!

– Лучше б ты заткнулся, щенок, – спокойный голос Билла напугал их сильнее крика.

Первым приехал Джерри Хейвенс. Он жил меньше чем в полумили от коттеджа Билла. Войдя в гостиную, он остолбенел.

– Сфотографируй все, что можно, – попросил Билл. – Особенно надпись на стене. Хоган может не разрешить съемку. Он должен приехать с минуты на минуту.

– Тот черноволосый – племянник Телицки, – заметил Джерри.

– Займись делом!

– Сей момент.

Вспышка – и на пленку попали трое подростков, сбившихся в кучку у двери черного хода. Джерри ушел в гостиную.

Патрульная машина и доктор Паттон прибыли почти одновременно. Маккарти сидел за рулем, Хоган и еще один незнакомый Биллу офицер – на заднем сиденье. Полицейские оглядывались вокруг, не веря своим глазам. Хоган представил незнакомца.

– Это капитан Левис из полицейского управления штата.

Левис приветственно кивнул.

– Вот пистолет, – Билл передал оружие Хогану. – В меня стрелял молодой Телицки. Пулю вы найдете в той стене, – у него дернулся рот. – Чтобы вы не подумали, что стрелял я, лейтенант, пуля пролетела вот здесь, – он коснулся обожженной щеки.

– Не надо так говорить, Билл, – Хоган осмотрел пистолет, достал из кармана маленькую записную книжку. – Номера совпадают, – сказал он Левису. – Это пистолет Аннабелль Винтерс.

– Возьмите его с собой, – Левис повернулся к Биллу. – Я привез эксперта по баллистике. Мы скоро узнаем, из этого ли пистолета стреляли в Коннорса, – он глубоко вздохнул. – А теперь, мистер Джейсон, расскажите, что здесь произошло?

– Вы все видите сами. Когда я пришел, эти щенки были на кухне. Я схватил клюшку для гольфа и бросился на них. Телицки выстрелил в меня.

– Дайте-ка я взгляну на вашу щеку, – раздался знакомый голос. Лицо доктора Паттона посерело от гнева. Проходя через гостиную, он прочитал надпись на стене. – Вам повезло, – доктор раскрыл черный саквояж. – Легкий ожог, – он начал втирать в щеку какую-то мазь.

– С ним ничего не случится, – захныкал Рэскоб. – А у меня сломана рука, док.

Паттон резко обернулся.

– Будь это мой дом, Джекки, я бы тебя прибил, – его пальцы продолжали втирать мазь.

– Он это заслужил! – взвизгнул Уолли Телицки. – Он, и его женщина, и его газета, и его болтливая пасть.

– Где ты взял пистолет? – спросил капитан Левис.

– Где-то нашел.

– Скорее всего, в ящике стола мисс Винтерс, – добавил Билл.

– Поговорим с ним в участке, – решил Левис. – Взгляните на двух остальных, доктор.

– Надеюсь, им крепко досталось, – пробурчал Паттон.

Выйдя в гостиную, Билл увидел Сэма Крамера. Как и каждый вновь прибывший, адвокат изумленно озирался.

– Тебя могли убить, Билл, – сказал он.

– Это точно. А где Джерри? Я хотел...

– Он уехал. Просил передать, что все в порядке. Он подумал, что ему не стоит связываться с Хоганом. А что тут делает Дик Левис?

– Вероятно, приехал, чтобы помочь Хогану в деле Коннорса.

Их разговор прервало появление сержанта Телицки. Он хмуро оглядел разгромленную гостиную.

– Что случилось? – спросил он. – Я услышал по радио...

– Пойдите на кухню и спросите вашего племянника, – ответил Крамер.

Телицки дернул головой, будто зверь, почуявший приближение охотника. Затем молча прошел на кухню.

Он взглянул на трех подростков и доктора Паттона, потом повернулся к капитану Левису. В его глазах блеснула искорка удивления.

– Я не знал, что вы в городе, сэр, – сказал Телицки.

– Вы можете убедиться сами, сержант, эти парни виновны в совершении самого дикого акта вандализма, с которым мне случалось сталкиваться, – нахмурившись, заметил Левис. – Как я понимаю, один из них – ваш племянник. Кроме упомянутого вандализма он обвиняется в незаконном хранении оружия и попытке убийства.

– Он хотел ударить меня клюшкой для гольфа, – выкрикнул Уолли Телицки. – Я должен был защищаться, не так ли? Это он пытался убить меня, – дрожащий палец указал на Билла.

Сержант с ненавистью взглянул на Джейсона.

– Что вы на это скажете?

– Я поймал их на месте преступления, – ответил Билл, с трудом сдерживая себя. – Я не дал им уйти. Прошлой ночью, когда они жгли крест на лужке мисс Винтерс, вы поступили иначе.

– О чем идет речь? – спросил капитан Левис.

– Прошлой ночью сержант Телицки сидел в патрульной машине в полусотне ярдов от дома мисс Винтерс, когда эти трое и пара их дружков жгли крест на лужке перед домом и выкрикивали в адрес мисс Винтерс грязные ругательства, вроде того, что написано на стене моей гостиной. Сержант не пошевелил и пальцем, чтобы остановить их. Не помешал он им и уехать.

– Мы знаем, что это за женщина, – не унимался Уолли Телицки. – И ты был у нее, Джейсон, в час ночи.

– Успокойся, Уолли, – бросил Телицки.

Билл искоса взглянул на сержанта. Телицки пытался думать. Давалось ему это с трудом.

– Как же ты узнал, что за женщина мисс Винтерс, Уолли? – спросил Билл. – Вероятно, тебя просветил твой дядя?

– Конечно, – хмыкнул Уолли. – И рассказал кое-что о тебе. Таким, как ты и мисс Винтерс, не место в Рок-Сити. Мы...

– Замолчи, Уолли! – взревел Телицки.

– Вернемся к горящему кресту, сержант, – вмешался капитан Левис. – Вы при этом присутствовали и позволили им уехать?

Билл наблюдал за Телицки. На раздумья у того оставались доли секунды. Билл буквально видел, как вертятся колесики в его голове. Если он станет отрицать свое присутствие, подростки могут сломаться при допросе и сказать правду. Подростки – ненадежные союзники.

– Да, я там был, – ответил Телицки. – Действительно, я не остановил их, так как не знал, что они затевают, пока не вспыхнул крест. Потом я увидел, что мисс Винтерс не нуждается в помощи, – по лицу Телицки пробежала грязная ухмылка. – С ней был мистер Джейсон, как и сказал Уолли, в час ночи. Я не остановил их, потому что знал, куда они поедут. Я нашел их через полчаса в доме Уолли и призвал к порядку.

– К порядку? – в голосе Крамера слышалась откровенная насмешка.

– Все это отражено в вашем ежедневном рапорте? – спросил капитан Левис.

– Нет, сэр. Они же несовершеннолетние. Мы не всегда подаем такие сведения, капитан. Ребята из хороших семей. Мы не хотим создавать сложности для родителей. Обычно достаточно припугнуть мальчиков.

– Значит, вы припугнули их, – усмехнулся Билл, – и не прошло и двадцати четырех часов, как они разнесли мой дом? Хорошенький испуг! И вообще, не слишком ли мы оберегаем родителей таких вот деточек? Мы бережем родителей, даже не печатаем подобные истории в газете, а потом всю ответственность возлагают на нас.

– Это обычное дело, – заметил Телицки, – не только у нас, но и по всему штату.

– Довольно болтовни! – сердито воскликнул Крамер. – Капитан, последние шесть дней сержант Телицки преследует мисс Винтерс, распространяет о ней слухи, собирает ложные улики. Должен признаться, я собираюсь подать на него в суд.

– Что вы можете сказать в свое оправдание, сержант? – спросил капитан Левис.

– Ему нечего сказать, – доктор Паттон оторвался от своих пациентов. – У Рэскоба сломана ключица. Его надо отвезти в больницу на рентген. Этих двух можно забрать в тюрьму, – он повернулся к Телицки. – Ему нечего сказать, потому что он болен. Он сам не знает, что с ним происходит. Он преследует Аннабелль, но не шесть дней, а пятнадцать лет. И знаете почему, капитан? Потому что, когда он был лучшим спортсменом школы, поцеловал Аннабелль на танцах. Она подумала, что это забавно. Рассказала подругам. Те пришли к тому же мнению. Возможно, Аннабелль давно забыла об этом. Но разве можно смеяться над Телицки? Они вам это припомнят. Его место не в полиции, капитан. В психиатрической больнице.

Глава 6

Билл Джейсон вышел из редакции “Вестника” далеко за полночь. Он написал передовицу завтрашнего номера и статью о вечерних событиях.

Доктор Паттон не зря говорил, что Телицки пора отправить в психиатрическую больницу. В полицейском участке, куда его отвезли из коттеджа Билла, Телицки вел себя как безумец. Ушаты грязи выливались на Аннабелль и вообще на всех женщин Рок-Сити. Казалось невероятным, что неистовство Телицки, его стремление отомстить вызвано смехом нескольких школьниц.

– Современная психиатрия подтверждает, – объяснял доктор Паттон потрясенному Хогану, – что толчком для возникновения навязчивой идеи может послужить невинное и ничего не значащее для окружающих событие прошлого. Полдюжины школьниц посмеялись над юным Телицки. И эта шутка, вместо того чтобы забыться, осталась открытой, кровоточащей раной, определившей всю его дальнейшую судьбу.

– Один поцелуй на танцах, – Хоган недоверчиво покачал головой.

– Для вас – да, – ответил доктор. – Для него это раскаленный прут, вонзившийся в самое сердце.

Билл никогда не испытывал такой невероятной усталости. Свалившиеся на него потрясения, физические и душевные, полностью опустошили его. Он едва передвигал ставшие чугунными ноги.

В полицейском участке капитан Левис и лейтенант Хоган честно пытались докопаться до истины, но оказались у разбитого корыта. Эксперт по баллистике, выстрелив несколько раз из пистолета Аннабелль, найденного у Уолли Телицки, пришел к выводу, что Бредли Коннорса убили из другого пистолета. Молодой Телицки признал, что украл пистолет из стола Аннабелль.

– Мне хотелось иметь пистолет. Я знал, где она его держит, – большего от него не добились.

Выдвинутое против Аннабелль обвинение в убийстве лопнуло как мыльный пузырь. Прошли почти сутки после смерти Коннорса, а у полиции не было ни одной ниточки, ведущей к преступнику. Телицки, ведущего дело Коннорса, отстранили от работы. А без Телицки зашаталось и обвинение Аннабелль в аморальном поведении. Исход завтрашнего судебного слушания не вызывал сомнений, и Крамер прилагал все силы, чтобы еще вечером освободить Аннабелль из тюрьмы.

– Да здравствует биология, – сказал Билл Джерри Хейвенсу, печатая передовую статью. – Если бы Марк провел заседание совета завтра, в зале не собралось бы больше десятка зевак. С массовой истерией покончено!

Несмотря на усталость, Билл чувствовал, что едва ли сможет заснуть. На другой стороне улицы сияли окна клуба “Рок-Сити”. Тут Билл вспомнил о разгроме, учиненном в его коттедже. Возвращаться туда ему не хотелось. Он знал, что в клубе есть несколько спален. Скорее всего, ему разрешили бы провести ночь в одной из них. Это его бы устроило. Пара стопочек спиртного в баре вместо снотворного, раз не надо ехать, можно и выпить, и через полчаса он будет крепко спать.

Билл пересек улицу, вошел в клуб и направился к бару. В дверях он остановился. Кроме Эдди, ночного бармена, у стойки был лишь один человек, Сейр Вудлинг, уставившийся на свое отражение в зеркале.

Ну и черт с ним, подумал Билл.

Он вошел, сел на противоположном конце стойки и заказал двойное пшеничное виски.

– Хорошо, что вы пришли, – сказал Эдди. – В городе полно слухов, но точно никто ничего не знает. Говорят, что полиция нашла пистолет, из которого застрелили Коннорса, и он принадлежит Аннабелль. Это правда?

– Нет, – Билл пригубил виски. – Они нашли пистолет Аннабелль, но в Коннорса стреляли не из него.

– И как вам все это нравится?

– Виски неплохое, – ответил Билл. – Я бы только добавил капельку лимонного сока.

– Конечно, конечно. Значит, мисс Винтерс невиновна?

– Абсолютно, – Биллу не хотелось продолжать этот разговор.

– Я никогда не думал, что она убила Коннорса, – послышался голос с другого конца стойки. – А теперь ее новые друзья, я говорю и о тебе, Джейсон, очистят ее и от остальных обвинений.

– О каких обвинениях вы говорите, судья? – поинтересовался Эдди.

Сейр повернулся к Биллу.

– Мистер Джейсон знает, о чем идет речь. Все занесено в протокол.

– Мне она всегда нравилась, – продолжал Эдди. – И я не мог поверить тому, что говорили о ней в городе.

– Всегда находятся люди, которые не верят правде, – пробубнил Сейр.

Эдди подмигнул Биллу.

– Уже набрался. Сейчас у него начнет двоиться в глазах.

– Люди быстро забывают, с чего все началось, – говорил Сейр своему отражению в зеркале. – Эти бедные дети... убитые на холме Кобба. Вот с чего все началось. И Эвери Хэтч, хотя его редко посещают стоящие мысли, точно указал истинного виновника. Образование, которое мы даем нашим детям, ответственно за их поведение, сказал он. Это было прямое и честное заявление, пусть он тогда и не понял всей его важности. Разумеется, когда Коннорс рассказал нам о мисс Винтерс... – он пожал плечами. – Теперь, когда ее признали невиновной в убийстве, люди слепо поверят, что она чиста и в остальном. А это не так.

Какого черта, думал Билл. Зачем спорить со старым дураком. Пусть он подаст на Аннабелль в суд. Иначе об истории Коннорса забудут. И хорошо, если забудут, по крайней мере, до завтра. Сегодня он слишком устал, чтобы связываться с пьяницами.

Но Эдди обрадовался представившейся возможности поговорить.

– Я не могу понять, как же они собираются найти того водителя, что вынудил их свернуть с дороги. Полиция, похоже, забыла о нем.

Сейр разглядывал пустой стакан.

– Они никогда не найдут его. Машины не столкнулись. Как они могут его найти? На его машине нет и царапины.

– Откуда вам это известно? – заспорил Эдди. – Машина с подростками сгорела. Полиция не установила личность водителя. Как же им искать царапину на его машине?

Сейр перевел взгляд на зеркало. Нахмурился. Закрыл один глаз.

– Поверь мне на слово, Эдвард. На ней нет ни одной царапины, – он медленно встал и поплелся к двери. – Прислушайся к совету старика, Эдвард, и никогда не злоупотребляй алкогольными напитками, – Сейр невесело рассмеялся. – Я говорил тебе, что считался в колледже первым красавцем?

Волоча ноги, он направился к выходу, а по спине Билла побежали мурашки. Что-то в словах Сейра задело его. Но что? В нем чувствовалась какая-то скорбь. Но он не будет жалеть Вудлинга. Слишком уж велико его участие в организации в городе охоты за ведьмами.

Однако Билла не покидало предчувствие, что он находится на пороге важного открытия.

Эдди взглянул на наручные часы и хмыкнул.

– По этому пьянице можно проверять время.

– О чем это вы? – спросил Билл.

– В половине первого он уезжает в бар Тимоти. На другой стороне холма Кобба. Знаете почему, мистер Джейсон?

– Нет, мистер Боунс. Так почему он едет к Тимоти?

– Там нет зеркала, – ответил Эдди.

– Чего?

– Зеркала. После полуночи от выпитого у него начинает двоиться в глазах. Он не выносит вида своих близнецов в зеркале. И едет к Тимоти. Там зеркала нет.

– Он часто приезжает сюда, не так ли?

– Так часто, что вчера меня удивило его отсутствие. Он был у Коннорса, знаете ли, до того, как его застрелили. Впервые он приехал после полуночи. Во всяком случае, я не помню ничего подобного.

Билл облизал губы.

– Он был здесь в ночь аварии на холме Кобба?

– Конечно. И уехал в обычное время.

Пальцы Билла впились в стойку, гулко забилось сердце.

“На его машине нет и царапины, – вспомнились ему слова Сейра. – Поверь мне на слово, Эдвард. Ни единой царапины”.

Билл расплатился за виски.

– Я бы хотел переночевать в клубе, Эдди. Попроси приготовить мне комнату. Я скоро вернусь.

– Хорошо, мистер Джейсон. Если я уже закрою бар, сторож проводит вас.

Потом Билл не мог сказать, догадался он обо всем прямо в баре или несколько минут спустя, следуя за “бьюиком” Сейра, ползущим на холм Кобба.

Он буквально видел машину, спускающуюся с вершины холма, навстречу хрипящему “бьюику”, попытку водителя избежать столкновения, взяв влево, удар о рельс ограждения, полет вниз по склону. С трудом ему удалось прогнать прочь эту картину, чтобы не видеть языков пламени, не слышать криков.

“Можешь поверить мне на слово, Эдвард. На ней нет ни единой царапины”.

О боже! Кому можно поверить на слово, кроме водителя этой машины?

Несколько минут спустя Билл входил в бар Тимоти. Он подождал на улице, пока Сейр не добрался до стойки, за которой не было зеркала.

Сейр сел у самого края, тяжело нависнув над стойкой, подальше от единственного посетителя бара. В нем Билл узнал старика Грейвса, который днем открывал и закрывал шлагбаум, перегораживающий Главную улицу в месте пересечения с железной дорогой. Много раз проезжал Билл мимо этого старика со шрамом, но никогда не видел его вечером, без рабочей одежды, в твидовом костюме и галстуке, бывшими в моде лет тридцать назад.

Билл подошел к стойке. Он еще не решил, с чего начать разговор с Сейром.

– Рад вас видеть, – улыбнулся Тимоти. – Давненько вы у нас не были. Что будете пить?

– Пшеничное виски со льдом.

– Пожалуйста, – Тимоти наклонился к Биллу. – Я действительно рад, что вы пришли, мистер Джейсон. Уже неделю эти старики встречаются здесь каждый вечер. И постоянно ссорятся.

– Я вижу, Элтон приоделся, – заметил Билл.

– Вечером он всегда такой, – кивнул Тимоти. – До краха нью-йоркской биржи в двадцать девятом году его семья входила в высшее общество Рок-Сити.

Билл с любопытством взглянул на Элтона Грейвса. Старик поглаживал шрам на щеке. Билл никогда не интересовался его прошлым. Для него Грейвс был лишь человеком у шлагбаума. И сегодня, подумал Билл, не Грейвс будет главным героем.

– Кто-нибудь патрулирует эту часть города? – приглушенно спросил он у Тимоти.

– Да. Пит Гейвигэн. Он ездит по улицам, пока не закроется последний бар. Иногда заглядывает ко мне, чтобы выпить чашечку кофе.

– Позвони в полицейский участок, Тимоти. Пусть они кого-нибудь пришлют.

У Тимоти широко раскрылись глаза.

– Зачем, мистер Джейсон? Они спросят, зачем мне нужен полицейский?

– Скажи, что в баре драка.

– Но, мистер Джейсон...

– Этого достаточно. А драка скоро начнется, можешь не сомневаться, Тимоти.

Билл взял стакан и подсел к Вудлингу. Старик поднял голову и посмотрел на Билла одним глазом.

– Я преследую тебя или ты – меня, Джейсон? – спросил он.

– Пожалуй, что я, – ответил Билл. – Причуда репортера. Мы всегда преследуем кого-нибудь, чтобы найти интересный материал для газеты.

– Я сегодня не в настроении и не собираюсь давать интервью, молодой человек, – сухо сказал Сейр и потянулся к своему стакану.

– Я представляю, как могла произойти та авария, – продолжал Билл. – Вы выпили, и машину бросало из стороны в сторону, как и сегодня, когда я ехал следом за вами. Многие из нас садятся за руль, когда делать этого не следует, и наша безответственность приводит к трагическим последствиям.

Сейр с силой опустил стакан на стойку.

– О чем ты говоришь, черт подери? – пробормотал он.

– Я представляю, как произошла авария, – повторил Билл. – Но то, что вы уехали, не укладывается у меня в голове, мистер Вудлинг! Вы могли остаться. Вытащить одного или двух до того, как они сгорели заживо. Вы могли спасти их, мистер Вудлинг!

– Ты сошел с ума? – прохрипел Сейр.

– Как репортер, я восстановил хронологию событий. Машину “Скорой помощи” вызвали без пяти час. Мужчина, сообщивший об аварии, звонил с фермы Меррита. Если взять время на дорогу да еще учесть, что он минуту-две, остолбенев, смотрел на горящую машину, авария скорее всего произошла без четверти час. Вы уехали из клуба “Рок-Сити” в двенадцать тридцать. Сегодня вы сами сказали нам, что на вашей машине не было ни единой царапины.

– Не было! – вскричал Сейр и тут же сник, навалившись на стойку.

– Аварии случаются, особенно если водитель пьян, мистер Вудлинг!

– Убийство для него не в диковинку, – раздался за спиной Билла голос Элтона Грейвса. – Тридцать пять лет назад он убил свою жену.

– Заткнись, старый идиот! – проревел Сейр. – Заткнись! Заткнись!

Он оторвался от стойки. Наткнулся на стоящий рядом стол. Перевернул его.

– Заткнись! – отчаянно выкрикнул он и начал крушить столы и стулья. Вновь метнулся к стойке, схватил кувшин для воды, повернулся к Элтону Грейвсу. – Лучше б я убил тебя в тот раз, – и шагнул к нему.

Билл попытался остановить Сейра, но старик отшвырнул его прочь. Тимоти вытащил из-под кассы дубинку, обежал стойку и стукнул Сейра по голове. Тот рухнул на пол, как срубленное дерево.

– Тридцать пять лет назад он убил свою жену и изуродовал мне лицо, – ровным голосом, будто читая “Мировой альманах”, повторил Элтон Грейвс. – Я знал, что детей убил он. Всем известно, как он водит машину. Я знал, что он сбежал с места катастрофы, испугавшись, что вину возложат на него. И с Хэтчем он объединился только для того, чтобы подставить под удар кого-то еще. Но я не мог ничего доказать. Мне не пришло в голову прямо обвинить его, как сделали вы, мистер Джейсон.

Открылась дверь, и в бар вошел Гейвигэн.

– Что тут творится? – спросил он.

Билл отвернулся. Ему не пришлось открывать рта. Тимоти не терпелось рассказать обо всем.

– Я подумал об этом той ночью, – услышал Билл голос Гейвигэна. – Мы все знаем, что он садится за руль пьяным. Но он добрый старик, всегда заботится о молодежи. Обычно мы присматриваем за ним, когда он едет из клуба. Но в ту ночь почти всех направили на карнавал в Латроп.

– В чем его обвинят? – спросил Элтон Грейвс.

– Управление автомобилем в нетрезвом виде. Вероятно, в убийстве. И Хогану не понравится его попытка свалить вину на мисс Винтерс. У полиции и без этого полно забот. Помоги мне поднять его, Тимоти.

Они подняли Сейра и потащили его к выходу. У дверей Гейвигэн обернулся:

– Мистер Джейсон, вы сможете подъехать в участок и дать показания?

– Почему бы и нет? – усмехнулся Билл. – Мне уже кажется, что я там поселился.

– Не могли бы вы подвести меня, мистер Джейсон? – спросил Элтон Грейвс.

– Конечно, – кивнул Билл. – Доставлю вас, куда пожелаете.

Старик сел на переднее сиденье, рядом с Биллом, кончики его пальцев поглаживали шрам на щеке.

– Ударил меня кувшином для воды. Сегодня он схватился за точно такой же. Я только сказал ему, что его жена вышла за него, чтобы спасти отца от банкротства. Ее звали Френсис Эндрюс. Я... она была моей невестой. Но семья Сейра пыталась оторвать его от женщины, за которой он ухаживал в Нью-Йорке. Забыл ее имя. Это случилось очень давно.

Билл искоса взглянул на Грейвса. Тот по-прежнему поглаживал шрам.

– Я ждал, что придет день, когда я расплачусь с ним за Френсис. Она отравилась, знаете ли, потому что Сейр опять начал волочиться за той женщиной. Я... у меня не хватило мужества самому отомстить ему. Я думал, что его прикончит растрата денег Джошуа Винтерса. Но нет. Ему удалось выскользнуть. В ту ночь я сразу понял, что он виновен в смерти детей, но как я мог это доказать? А потом я увидел, что они делают с мисс Винтерс. Она хороший человек, прекрасный человек. А Сейр и его друзья решили погубить ее. Снова убийство, а он опять вышел бы сухим из воды.

– Ну, с этим мы уже разобрались, – мягко заметил Билл.

Пальцы Элтона не отрывались от шрама.

– Странная штука, время. Когда человек молод, ему кажется, что он – пуп Земли, основной мотор, заставляющий двигаться все вокруг. Перед ним открыты все дороги. Я собирался жениться на Френсис Эндрюс, воспитывать детей, иметь собственное дело. Из этого ничего не вышло. Если бы Сейр не встретил проститутку в Нью-Йорке и не влюбился в нее, если бы мой отец не увидел их и не сказал старику Вудлингу, все пошло бы по-другому. Возможно, вас удивляет, мистер Джейсон, что выпускник колледжа открывает и закрывает железнодорожный шлагбаум. Я... когда я потерял Френсис, мне все стало безразлично. У меня не хватило силы воли, чтобы убить Сейра, и я не смог убить себя.

– Возможно, и для того, и для другого требуется особое мужество.

– А когда я наконец решился, то все испортил.

Билл резко повернул голову, его нога уперлась в педаль тормоза.

– Испортил?

– Как комическая опера, – голос Элтона дрогнул. – Знаете, как зовет нас теперь молодежь, мистер Джейсон? Таких, как я, Сейр, Эвери Хэтч. Они называют нас чучелами. А почему? Потому что мы ничего не можем сделать как полагается. Ничего. Ну разве можно промахнуться с пятнадцати футов, стреляя в такую широкую спину, как у Сейра? При выстреле он упал со стула, и я подумал, что попал в него. Я не мог допустить, чтобы он уничтожил мисс Винтерс. Потом я ушел и бросил свой пистолет, марки “особый” тридцать второго калибра, в реку. И только утром узнал, что промахнулся и убил Коннорса. Как кино Чарли Чаплина. Старое, смешное чучело навсегда останется старым смешным чучелом.

Взвизгнули тормоза, машина остановилась.

– Вы застрелили Коннорса, Грейвс?

Пальцы Элтона поглаживали и поглаживали шрам.

– Разумеется, я стрелял в Сейра. После собрания в школе я поехал за ним. К фургону Коннорса. Он убил Френсис, но я не решился отомстить ему. Он убил этих детей на холме Кобба, и вновь я ничего не сделал. Теперь он вознамерился погубить мисс Винтерс. Знаете, что я вам скажу, мистер Джейсон?

– Что? – почти выдохнул Билл.

– Я знаю Аннабелль Винтерс лет двадцать, а то и больше. Практически каждый день онапроезжала мимо моей будки. И никогда, ни одного раза, не забывала справиться о моем здоровье. Она – единственный человек в Рок-Сити, кто интересовался, как я себя чувствую. Вся жизнь пропала зря. Я хотел принести хоть какую-то пользу, но промахнулся и убил другого человека. Вот почему я хочу поблагодарить вас, мистер Джейсон. Вы рассчитались за меня с Сейром.

Билл смотрел на старика, не в силах вымолвить ни слова.

– Вы думаете, что Сейру следовало сказать полиции, что он был с Коннорсом, когда раздался выстрел? – продолжал Элтон. – Знаете, почему он промолчал?

– Почему, Грейвс?

– Не смог принять на себя вину и за эту смерть. Слишком много накопилось у него на душе. Любовь к проститутке, гибель Френсис, кража денег Джошуа, убийство детей на холме Кобба. Преступления стали для него тюрьмой, из которой не было выхода.

У Билла пересохло во рту. А на бледных губах Элтона Грейвса появилась и исчезла слабая улыбка.

– Ее звали Френсис Эндрюс. Я собирался жениться на ней. Но она вышла за Сейра, и он убил ее. Тридцать пять лет назад... – у Грейвса задрожало лицо, затуманились глаза.

Медленно, будто с неохотой, Билл отпустил педаль тормоза, нажал на газ и поехал к полицейскому участку.

Рок-Сити спал так же мирно, как и в прошлую пятницу. Утром весь город узнает, что буря, пронесшаяся по его улицам, стихла. Последуют смущенные извинения. Рок-Сити вновь станет городом друзей и соседей. Но исчезнут ли без следа нанесенные раны, думал Билл. Скорее всего, решил он, об этих днях не забудут и после того, как уйдут старики, с которых все началось.

Хью Пентикост Двадцать четвертая лошадь

Глава 1

В одном из проходов в северный сектор манежа на Мэдисон-сквер-Гарден стоял стройный молодой человек в смокинге и черной фетровой шляпе, надвинутой на глаза. Он явно был чем-то взволнован: бросив недокуренную сигарету, тотчас же сунул в рот другую, однако закурить ее ему не удалось.

Публика, заполнившая все места в манеже, бурно выражала свои эмоции. Здесь можно было увидеть самые модные наряды года, цилиндры, меха, сверкающие бриллианты. Изысканная публика — ничего похожего на любителей борьбы, сумасшедших поклонников велосипедных гонок или хоккейных болельщиков. Это было избранное общество, собиравшееся каждый год в ноябре, в последний вечер Национальных соревнований по конному спорту.

Внизу, на конкурном поле, участники соревнований один за другим проходили на своих лошадях трудный путь, полный препятствий: перекладина, кирпичная стенка, тройной барьер и «курятник» — огражденная площадка и стена из кустарника с водоемом по другую сторону его… Один за другим прославленные скакуны мира — от норовистых чистокровок ценой в двадцать тысяч долларов до хладнокровных армейских лошадей, купленных за бесценок, — мерились силами, стараясь взять препятствия, уготованные им устроителями чемпионата.

— Мисс Патриция Прейн! Номер семьдесят один! Лошадь по кличке Танжерин, — каким-то неживым, противным голосом объявил диктор.

Молодой человек замер, забыв про сигарету. Голубые глаза его впились в девушку, выехавшую на гнедом мерине — стройной, с высокой холкой скаковой лошади.

Девушка была из смуглых блондинок — крепкая и гибкая, как пружина. На ней была твидовая амазонка и спортивная шляпа-котелок, под которую она забрала свои белокурые волосы. На высоком гнедом мерине она выглядела хрупкой, маленькой и несколько напряженной, хотя руки ее в перчатках легко и свободно лежали на лоснящейся шее коня.

В отличие от предыдущей лошади — та дико косила глазами, выказывая все признаки волнения, — Танжерин вел себя спокойно и даже будто немножечко скучал, понимая, что ему сейчас предстоит.

Всадница, тронув поводья, направила коня к первому препятствию, как бы дала ему ознакомиться с ним, потом, круто повернув, заняла исходную позицию.

Молодой человек насторожился, сунул руки в карманы. Он не сводил с девушки глаз.

Танжерин легко снялся с места — и представление началось. Легко и без усилий конь преодолел первое препятствие. В его стремительном полете угадывалась сила и спокойная уверенность. Танжерин был опытным скакуном.

Вот он преодолел кирпичную стенку, тройной барьер и приблизился к огражденной площадке — коварной ловушке для многих лошадей. Зрители затаили дыхание. Прыжок вверх… вниз… и он уже внутри!

Мелькнули копыта, взмах хвоста — и препятствие осталось позади. Чувствовалось, что Танжерину доставляла удовольствие такая работа. Взяв диагональ, он оказался перед водоемом, где спасовали уже с полдюжины соревнующихся. Конь навострил уши, но не отступил — преодолел и это препятствие, покрыв расстояние в добрых три фута.

Крики восторга, готовые уже сорваться с уст зрителей, замерли — Танжерину предстояло взять еще два препятствия: стенку из кустарника и «курятник». Легчайшее прикосновение копыт — и «насест» рухнет.

Наконец кустарник остался позади, Танжерин устремился к последнему препятствию, слепящему глаза ярко-красной краской. Вверх… вверх! Блеснули полированные копыта — и последняя преграда взята.

Воздух дрогнул от единодушных восторженных криков. Выступление было и впрямь безупречным — первое за весь вечер.

Молодой человек перевел дыхание, вынул из кармана носовой платок и вытер лоб. Повернувшись к выходу, он едва не столкнулся с супружеской четой, тоже нарядно и модно одетой.

— О, Джонни Кэртин! Привет! Вы знакомы с моей женой, Джонни?

— Привет! — ответил Джонни. Голос его прозвучал хрипло от пережитого только что волнения.

— Эта девчонка Прейн, — заметил молодой человек, плотный белобрысый весельчак, — великолепная наездница! Так здорово…

— Да, она отлично держится в седле, — подтвердил Джонни.

— Кажется, она сестра Глории Прейн? — спросила юная супруга.

— Да.

Молодой человек хитро взглянул на Джонни и усмехнулся:

— И вы, кажется, были неравнодушны к ней, Джонни, пока не начали приударять за Глорией?

На лице Джонни дернулась жилка.

— Послушайте! — сказал он. — Ради Христа, не суйтесь туда, куда вас не просят! — И с этими словами быстро прошел к выходу.

— Черт-те что! — обиженно воскликнула молодая женщина, тоненькая, миниатюрная брюнетка.

— Славный малый этот Джонни, — рассмеялся ее супруг. — Скажет — как ужалит!

Джонни Кэртин на мгновение задержался у ступенек, ведущих на главную площадку манежа, но потом передумал и, пройдя по коридору, вошел в зал Ассоциации конного спорта. У стойки бара, занимающего всю дальнюю стену, стояли два незнакомых посетителя. Джонни направился туда.

— Виски с содовой, — сказал он бармену и, пока тот выполнял заказ, стоял в напряженной позе, положив на красное дерево стойки руки, все еще сжатые в кулаки. Но едва он поднял стакан, как подошел еще кто-то и остановился рядом с ним.

— Добрый вечер, мистер Северид! — приветствовал подошедшего бармен. — Что будете пить?

— Виски, — произнес человек приятным, немного подавленным голосом.

Рука Джонни, державшая стакан, замерла на полпути. Помедлив немного, он все же сделал несколько глотков и, поставив стакан на стойку, взглянул на стоявшего рядом человека.

— Привет, Гай! — сказал он.

— Пат хорошо выступила, — отозвался Гай Северид.

Это был высокий широкоплечий человек со светлыми вьющимися волосами. На нем были фрак и цилиндр. На лице его застыло выражение вежливой приветливости. Личностью он был известной, и любой репортер мог бы без подготовки выдать о нем полную информацию. Сорока лет от роду… Один из трех самых богатых людей Америки. Яхтсмен… Все еще не женат, несмотря на энергичные старания многих матерей молодых девиц, впервые появляющихся в свете.

— Полагаю, никаких новостей? — спросил Джонни.

Лицо Гая омрачилось.

— Никаких… Я просто теряюсь в догадках. Я обшарил все места в городе, где бывала Глория, но никто не видел даже волоска с ее головы с тех пор… как… ну, с того вечера в среду…

— Это случилось в тот вечер, — сказал Джонни, — когда я повел ее в «Эль Марокко».

Губы Северида тронула слабая улыбка.

— Бросьте.

— Черт-те что, — вздохнул Джонни. — Пат так нервничает! Я боялся, что она сорвет сегодняшнее выступление.

— Пат нервничает не только из-за этого, Джонни, — заметил Северид.

— Частично и по моей вине… я насчет Глории, — сказал Джонни. — Мы немного повздорили, и она… она сказала, что не желает меня видеть.

— Это ее обычная манера поведения, — заметил Северид. — Но три дня — это уже слишком большой срок для обиды.

— А вы… вы не поругались с ней тоже, а, Гай?

— Н-нет… — ответил Северид.

Джонни настороженно взглянул на него:

— Знаете, Гай, мне кажется, вы все-таки имеете что-то против меня…

— Почему вы так думаете? — спросил Гай.

— Черт возьми, Гай, не будем прикидываться. Вы ведь с Глорией были почти помолвлены… А тут вдруг врываюсь я и увожу ее. В общем, будь я на вашем месте… — Он замолчал.

Северид стряхнул пепел сигареты.

— Если я и имею что-то против вас, Джонни, то не за это.

— Да я понимаю, — ответил тот с горечью. — Я и раньше понимал, что это отвратительно, но ничего не мог с собой поделать.

Северид задумчиво молчал, словно подыскивал нужные слова.

— Глория — поразительное существо, — наконец сказал он. — И никто не винит вас в том, что вы бросились с головой в омут. Глория смущала и более трезвые умы, чем ваш. Но Пат как-никак тоже чего-то стоит!

Джонни буквально застонал:

— Да разве я этого не знаю!

— И вы знаете также, что она, как говорится, однолюб! Она любит вас, и я думаю, тут вы тоже ничего не сможете изменить. — Гай Северид заговорил сухим тоном. — На месте Пат я бы послал вас ко всем чертям, но она не из таких женщин.

— Гай! — Джонни поднял глаза и посмотрел на Северида. — Вы думаете, что она все еще… все еще…

— Без всякого сомнения! Не знаю, Джонни, что она в вас нашла, не…

— Я пошел, — сказал Джонни.

— Мистер Кэртин! — крикнул ему вслед бармен. — А ваше виски?

— Ничего, — ответил ему Гай Северид и невесело улыбнулся своему отражению в зеркале, висевшему позади стойки. — Виски я беру на себя!

Всю неделю, пока продолжаются Национальные соревнования, подвальное помещение Ассоциации расцвечено всеми красочными атрибутами лошадиного царства. Многочисленные ряды стойл, выстланных по колено соломой, хранят самые дорогие экземпляры конской породы, которые только могут создать деньги и селекция.

На фоне этих рядов там и тут выделяются импровизированные балаганчики, стены и потолки которых сметаны на живую нитку из яркой материи. Здесь в идеальном порядке собрано все оборудование конюшни. Стены украшены синими, красными и желтыми лентами и трофеями прошлых и нынешних побед. Здесь развешены седла, уздечки и упряжь, начищенные до такой степени, что блестят, как полированный металл.

С утра до вечера в помещении толпятся люди: грумы в жилетках, наездники в сапогах и брюках для верховой езды, дамы в амазонках со шлейфами, офицеры из армейских команд, озабоченные чиновники и судьи, зрители во фраках и горностаях, секретари с Уолл-стрит, те, кто помешан на конном спорте. Эти последние то и дело останавливаются, чтобы полюбоваться лошадьми и ублажить себя огромным выбором собачек, кошечек, козликов и других талисманов.

В этот водоворот и бросился Джонни Кэртин, напоминая скорее игрока полузащиты, бегущего по открытому полю, ежели просто спешащего человека. Он видел перед собой только свою цель — стойла Прейнов. Там была Пат. Ее окружали люди, ей пожимали руку, ее дружески похлопывали по плечам.

Внезапно она вырвалась из этой толпы и устремилась в гардеробную. Джонни Кэртин преградил ей путь, и она с разбегу налетела на него.

— Прошу вас, извините меня, — проговорила Пат, но тут же увидела, с кем столкнулась. — Джонни?! — На ее лице сразу вспыхнуло беспокойство и нетерпение. — Джонни, вы нашли Глорию?

— Нет, — ответил он, следя за тем, как мрачнеет ее взгляд. — К чертям Глорию! Она сама о себе позаботится! Это я нуждаюсь в заботе, Пат! Я просто с ума сошел, когда увидел вас там, на Танжерине, и…

Она положила ему на плечо свою смуглую ручку:

— Только не сейчас, Джонни… Нас могут прервать. Я… Мне нужно попудриться, иначе я буду выглядеть как загнанная лошадь. Они собираются фотографировать и…

— Я должен поговорить с вами, Пат… Сейчас… Сегодня вечером…

— Джонни, прошу вас! Какой смысл во всем этом? Я все понимаю…

— Вы ничего не понимаете!

Пат заколебалась.

— Приходите завтра к обеду. Может быть, к тому времени Глория уже вернется.

— Мне нужно поговорить с вами… сегодня! — настойчиво повторил Джонни.

— Но послушайте, Джонни… Ах, ну да ладно! Если нужно — то нужно. — Щеки ее покрылись румянцем. — Сегодня вечером Джордж и Питер отвезут лошадей обратно в школу, так что я поеду домой на машине. Одна. Если хотите, встретьте меня у входа в манеж около часу…

— Я буду ждать, — быстро ответил Джонни.

Гай Северид как раз собирался покинуть бар, когда в зал Ассоциации вошел человек и окликнул его по имени. Человек был высокий и стройный, с изрезанным морщинами лицом, вдумчивым взглядом и короткими черными усами над волевым ртом.

— Я так и думал, что вы здесь, Гай, — сказал он. — Я жажду чего-нибудь выпить. Можете повторить?

— Почему бы и нет, — ответил Северид. Он снова облокотился о стойку. — Пат, конечно, оправдала ваши ожидания, Джордж?

— Что будете пить, капитан Полэм? — спросил бармен.

— Бренди с содовой, — ответил тот.

— Мне тоже, — добавил Северид.

Полэм разглядывал свои начищенные сапоги.

— Ну и дьявольский вечер! Я очень волновался за Пат. Она только и думает, что о Глории… Как, впрочем, и все мы. И я боялся, что она сорвется… и как раз тогда, когда Мартинсон из канадской армейской команды готов был выложить семь тысяч долларов, если Танжерин выиграет!.. Для нас это имело огромное значение.

— Пат не из тех, кто может подвести, как бы неблагоприятно ни складывались обстоятельства, — заметил Северид.

— Она просто козырь, — кивнул Полэм. — Ваше здоровье! — Он выпил и поставил стакан на стойку. — А что же происходит с Глорией, Гай?

Северид пожал плечами:

— Ведет какую-то игру… Когда будет готова появиться, она появится.

— И все же мне это не нравится, — хмуро бросил Полэм.

— Может быть, у вас есть какие-то соображения в связи с этим?

Полэм повернулся и взглянул приятелю в лицо:

— Послушайте, Гай, с некоторых пор у меня появилось чувство, что вы не очень-то счастливы. Вы не обязаны жениться на Глории, если что не так. Мы ведь живем не в Средние века, слава богу!

— Вы так считаете? — В тоне Северида прозвучала горечь.

— Гай, если я могу вам чем-нибудь помочь…

— Забудьте об этом. Мы с Глорией собираемся пожениться и весело прожить всю свою жизнь. Вы же знаете: ночные клубы, яхты, партии в бридж… О господи!

— Гай!

— Простите меня. Но какой жених не испытывает в какой-то момент страха перед выходом на сцену? Пожалуй, устрою-ка я себе сегодня хороший холостяцкий кутеж!

Полэм посмотрел на него с тревогой:

— Вы знаете, Гай, что я готов сделать ради вас все, что угодно. Если есть хоть какой-то способ помочь вам, скажите мне. Видит бог, я никогда не смогу отблагодарить вас за ту поддержку, которую вы оказали мне в прошлом.

— Вы ничего не сможете сделать, — ответил Северид, внимательно разглядывая виски в своем стакане. — Вы решительно ничем не можете мне помочь, Джордж.

— Ей-богу, я бы всыпал Глории по заднице за такое обращение с вами! — сказал Полэм.

Северид рассмеялся:

— Займите мне место поближе, хорошо?

Перед входом в манеж стояла желтая машина Прейнов. Джонни Кэртин, подняв воротник, вышагивал по тротуару. Было уже второй час ночи.

Наконец появилась Пат с пальто, большим серебряным призом и чемоданом в руках. Джонни подхватил у нее все эти вещи.

— Я уж думал, вы никогда не придете, — мягко укорил он.

— Мне и сейчас кажется, что я еще не совсем пришла, Джонни, — улыбнулась Пат. — Будьте паинькой, положите все это в багажник. Вот ключи. Мне еще нужно повидаться с двумя-тремя людьми, позвонить Линде насчет Глории и проверить кое-какую информацию. Но клянусь, я быстро, Джонни!

— Что ж, валяйте. Ибо, когда я заговорю, вам придется слушать, пока я не закончу. А это может продлиться всю ночь.

Ее рука на мгновение скользнула в его руку.

— Пожалуй, я не буду иметь ничего против… — Она повернулась и снова исчезла в дверях.

Джонни свалил все вещи на тумбу и открыл багажник. Постояв над ним несколько секунд с каменным лицом, он снова захлопнул его и быстро сложил все вещи на заднее сиденье машины. Потом подошел к постовому полисмену.

— Вы знаете мисс Прейн в лицо? — спросил его Джонни.

— Ту девушку, что только что разговаривала с вами? Разумеется, знаю!

— Так вот, передайте ей, что я не мог больше ждать. Если она выйдет, так и скажите: он не мог больше ждать.

— Вы уедете на машине? — спросил полисмен.

— Да. — Джонни пошарил в кармане и вынул банкнот. — Передайте ей это, пожалуйста, и скажите, пусть едет домой на такси.

— Ей, возможно, это не понравится, сэр, — усомнился полисмен.

— Может быть, и не понравится, — согласился с ним Джонни. Он обошел машину, сел в нее и поехал в сторону Девятой авеню.

Глава 2

Инспектор Люк Брэдли из отдела по расследованию убийств беспокойно заметался на постели и наконец открыл глаза. Кто-то дубасил в дверь его квартиры. Брэдли протянул руку, зажег свет и взглянул на наручные часы. Четверть третьего!

Он ощупью нашел домашние туфли, поднялся и натянул синий халат. Стук в дверь усилился. Но Брэдли не спешил. Он провел пятерней по коротко остриженным волосам, расправил воротничок халата и лишь тогда побрел к двери.

— Не стучите так, — попросил он. — А то весь дом сбежится! — Он снял цепочку и распахнул дверь.

Перед ним стоял пожилой джентльмен. Он-то и колотил по двери костяной ручкой своего зонтика. Старомодный коричневый котелок, надвинутый на лоб, и каракулевый воротник черного пальто, доходившего ему чуть ли не до щиколоток, почти скрывали его лицо. Из правого кармана торчала слуховая трубка. Он подозрительно посмотрел на Брэдли.

— Пьянствует, наверное! — Это замечание было адресовано молодому человеку с побелевшим от волнения лицом, который стоял за его спиной. — Неужели не можете избавиться от этой вредной привычки? — добавил он, обращаясь к Брэдли.

— Мне жаль вас разочаровывать, мистер Джулиус, — сказал Брэдли. — Но это не так. — Его мягкие серые глаза светились юмором. Он взглянул на молодого человека.

— Этого парня зовут Кэртин, Джонни Кэртин, — отрекомендовал своего спутника мистер Джулиус. — А теперь забудьте о нем! Мне нужно задать вам один вопрос.

— Сначала вам лучше войти, а потом уж спрашивать, — заметил Брэдли и повернул выключатель, находившийся возле двери.

Комната была переделана из большой кухни старой частной квартиры. Одну сторону занимал широкий, выложенный кирпичом камин с небольшой жаровней. К полке над камином была подвешена керамическая посуда, очевидно с декоративной целью. Перед камином стояли кушетка и кресло. На крепком квадратном столе разместились настольная лампа, синяя китайская ваза, наполненная трубками, и табакерка из красной меди. Кровать инспектора, расположенная между двумя глубоко сидящими окнами, была встроена в толщу стены, как корабельная койка. Деревянная облицовка стен и застекленные книжные шкафы были когда-то светлыми, но теперь потемнели от времени и дыма. В дальнем углу находилась дверь со стеклянным верхом, выходящая в небольшой садик.

Брэдли жестом пригласил гостей сесть на кушетку. В камине еще тлели угольки, он подбросил немного щепок для растопки и пару яблоневых поленьев и ручными мехами стал раздувать пламя, пока оно не охватило щепки.

Мистер Джулиус положил шляпу, зонтик и слуховую трубку на стол, снял пальто, размотал на шее шарф и, снова взяв свою слуховую трубку, занял место посреди кушетки.

Джонни выжидательно стоял у камина, глядя на Брэдли. Когда тот выпрямился, их глаза встретились. Взгляд инспектора был дружественным, но удручающе проницательным.

— Итак, — сказал Брэдли, повернувшись к старому Джулиусу.

— Что вы сказали? — Слуховая трубка повернулась в сторону Брэдли.

Тот посмотрел на Джонни и улыбнулся. Несмотря на глубокие морщины на лбу, инспектору нельзя было дать больше тридцати пяти лет.

— Опыт подсказывает мне, что вы не можете заставить вашего старшего друга сразу приступить к делу, — сказал он.

— Ошибаетесь! Я могу приступить к делу без всякой подготовки! — отрезал мистер Джулиус. Видимо, он прекрасно услышал Брэдли и без слуховой трубки. — Я приехал сюда специально для того, чтобы задать вам один вопрос. Вопрос технического плана. И пожалуйста, без всяких «гм» и «ага»! Отвечайте прямо!

— Постараюсь, — ответил Брэдли. Выбрав из синей вазы одну из трубок, он начал набивать ее табаком из медной табакерки.

— Суть в следующем, — начал мистер Джулиус. — Каким образом дело об убийстве может попасть именно в ваши руки?

Брэдли усмехнулся:

— Распоряжением комиссара.

— Предположим, убийство произошло в Бронксе. Вы могли бы взяться за розыски трупа?

— Мог бы, — ответил Брэдли, — если бы комиссар счел, что я самый подходящий в данном случае человек. Как правило, делом сперва занимается полиция того района, где произошло преступление.

— Черт возьми! — загремел мистер Джулиус. — Я прошу у вас прямого ответа, а что получаю? Неужели так важно, в какой части города произошло преступление или обнаружен труп? Вам могли бы поручить расследование?

— Да, если комиссар…

— Хватит! — Джулиус повернулся к Джонни: — Ну, что я говорил? Он сразу стал уклоняться! Никогда не может ответить прямо… Послушайте, Брэдли, все очень просто: мы нашли для вас дело, речь идет об убийстве, и мы хотим, чтобы этим делом занимались вы, поскольку тут замешаны мои друзья… Скажите, где для этого должен быть обнаружен труп?

Брэдли зажег спичку, но забыл поднести ее к трубке. Пламя добежало доверху и обожгло ему пальцы. Он ойкнул и бросил спичку.

— Давайте яснее, — нетерпеливо сказал он. — Вы нашли дело об убийстве для меня? И вас интересует, где должен быть обнаружен труп, чтобы дело попало в мои руки? И вы можете все это устроить?

— Стал бы я спрашивать, если б не мог!

Брэдли зажег спичку во второй раз и все-таки закурил. Его серые глаза устремились на Джонни. Но выражение лица молодого человека говорило о том, что это была отнюдь не шутка.

— Может быть, нам лучше начать сначала? — предложил инспектор. — Это убийство уже совершилось?

— Естественно! И не задавайте вопросов! Отвечайте на мои!

— И вы собираетесь перенести труп, чтобы он оказался в пределах моих полномочий? — спросил Брэдли.

— Если это будет необходимо, — вежливо ответил мистер Джулиус.

— А вы знаете, что вам грозит за перенос трупа до того, как его осмотрят надлежащие власти? Это же преступление!

— Вы думаете, человек за семьдесят лет ничему не может выучиться? Я бы не прикоснулся к трупу и десятифутовым шестом, но я никогда не слышал, чтобы закон запрещал передвигать то место, где обнаружен труп.

— Передвигать место? — Брэдли со страхом посмотрел на мистера Джулиуса.

— Вот именно! Передвигать место…

Брэдли перевел дух:

— А что, вы мне можете сказать, где сейчас находится этот труп?

— Разумеется, могу, — ответил мистер Джулиус. — Он в багажнике автомобиля.

— А где автомобиль?

— Вот это мы и пришли у вас выяснить! — с раздражением сказал мистер Джулиус.

— Пощадите! — вскричал Брэдли. — Вы собираетесь выяснить у меня, где находится автомобиль с трупом в багажнике?

— Да нет же, дурень! Мы пришли спросить, где он должен находиться, чтобы дело попало именно к вам. Труп находится в багажнике… Именно там его обнаружил наш молодой друг Джонни.

— Ну а сама машина где сейчас? — повторил Брэдли.

— Машина, — ответил Джонни, — стоит у вашего парадного. Мистер Джулиус и я приехали на ней к вам.

Минут за сорок пять до появления Джонни и мистера Джулиуса у Люка Брэдли перед кирпичным зданием на Девяносто первой улице восточнее парка остановилось такси.

Когда-то здание это было складом товаров, но потом второй и третий этажи были перестроены и превращены в квартиры с выходом на Мэдисон-авеню. А на Девяносто первую улицу выходила широкая арка подворотни, в которой сейчас стоял фургон для перевозки лошадей. Справа от входа черная с золотом вывеска гласила, что здесь размещается школа верховой езды «Кнут и шпоры», руководимая капитаном Джорджем Полэмом и мисс Патрицией Прейн.

Пат Прейн вышла из такси и заплатила шоферу.

— Сдачу оставьте себе, — сухо сказала она. — Это не мои деньги.

Обойдя фургон, она вошла в школу. Свет мощных ламп, висевших на потолке, отражался от побеленных стен. На противоположной стороне пустого круга стояли трое: шофер фургона, Питер — старший конюх и капитан Джордж Полэм.

Заметив Пат, Полэм подошел к ней:

— Хотите поставить свою машину во двор, Пат? Он сейчас уберет с дороги фургон.

Пат рассмеялась, но ей было совсем не весело.

— Я не хочу ставить машину во двор, Джордж, потому что у меня ее нет. Еще никогда в жизни меня не оставляли в таком дурацком положении.

От острого взгляда Полэма не укрылось, что, несмотря на смех, Пат была готова вот-вот расплакаться.

— Что случилось? — спросил он.

— Это все Джонни, — ответила Пат. — И все это очень странно, Джордж. Он примчался ко мне после чемпионата… сказал, что хочет поговорить со мной немедленно, сегодня же вечером… Завтра ему уже не годилось. Я… ну, я подумала, что он принял какое-то новое решение… и согласилась. Я предложила ему подождать меня и поехать вместе со мной. Я вынесла к машине кучу вещей и попросила его уложить их в багажник, пока я попрощаюсь с Майком и еще кое с кем… Когда же я вернулась, Джонни уже исчез вместе с машиной.

— Вот щенок! — вырвалось у Джорджа.

— Но до этого он был очень внимателен, Джордж! Ведь Джонни такой джентльмен, вы же сами знаете. Он даже оставил полицейскому деньги, чтобы я могла взять такси.

— Черт возьми! И как вы думаете, какая муха его укусила?

— Он сказал полицейскому, что больше не может ждать.

— Клянусь богом! — воскликнул Джордж. — Когда я до него доберусь, я…

— Тише, Джордж. Вы же знаете, что Джонни не может отвечать за свои поступки. Он влюблен. — Улыбка, с которой Пат взглянула на Джорджа, была чуть-чуть грустной. — Только до сих пор не решил в кого…

— Забудьте его! — сказал Полэм и обнял Пат за плечи. — Мне все никак не удавалось сказать вам, как я горжусь вами, котик. Вы дали Танжерину проявить себя наилучшим образом.

— Спасибо, Джордж. Я… Мне почти жаль, что Мартинсон купил его. Отличная лошадь!

— Э-э! Но вы теперь вошли в дело, малышка! И теперь вы не можете позволить себе всякие там сантименты. Семь тысяч долларов спасут нас от голодной смерти.

— Знаю… будь они прокляты! — сказала Пат.

— Кстати, о голодной смерти, — спохватился Полэм. — Ваш отец и тетя Селия приготовили для нас наверху что-то вроде ужина. Линда тоже там. Я обещал отвезти ее потом домой.

Пат вздохнула:

— О господи! Как хочется спать! Кажется, я проспала бы целый месяц без просыпу… Эти соревнования так выматывают, Джордж.

— Вы чудо! — улыбнулся Полэм. — Пошли! Мы можем проскользнуть с черного хода.

Гостиная Прейнов была заставлена мебелью, которая явно осталась от лучших времен в жизни их семьи, — мебелью, с которой расстаются только в случае крайней нужды.

Дуглас Прейн сидел в кресле у камина. Ему было уже под шестьдесят, и в волосах его все больше и больше проступала седина. Старомодный костюм из твида делал его похожим на провинциального сквайра, который случайно оказался в этой нью-йоркской квартире.

Когда Пат и Полэм вошли в гостиную, он поднялся им навстречу:

— Поздравляю, родная!

Пат с удивлением взглянула на него:

— Ты же там не был, папа…

— Разумеется, был! И ты была просто великолепна!..

— И ты ходил в этом костюме?! — Это был почти вопль со стороны Пат.

Дуглас Прейн с любовью посмотрел на свой поношенный костюм.

— Н-нет… Но я снял накрахмаленную сорочку, как только вернулся домой…

— Ты просто чудище, папа! Мне никогда не удается увидеть тебя нарядно одетым, а ведь ты чертовски красив в своем выходном костюме!

— Как бы то ни было, я там был. Линда Марш очень мило пригласила меня и Селию в свою ложу. Они сейчас на кухне. Готовят какое-то блюдо из омаров… Тебе налить, Джордж?

— Спасибо, я сам. — Полэм подошел к буфету и налил себе виски. — За счастливый год для «Кнута и шпор»! Выступление Пат будет сильно способствовать этому.

— Я гордился тобой, — сказал Дуглас Прейн, а потом лицо его омрачилось. — Я надеялся, что Глория тоже придет. Но видно, она где-то загуляла со своими друзьями.

— Да, конечно! — поспешно кивнула Пат. — Пойду посмотрю, не нужно ли помочь с ужином.

Мисс Селия Девон, тетушка Пат, стояла перед электрической кастрюлей, помешивая в ней омаров. Поверх нарядного черного платья на ней был надет передник. Селия Девон была в свое время красавицей и теперь все еще производила впечатление своей зрелой красотой. Хотя она вела все хозяйство Прейнов — готовила и убирала квартиру, — но как-то всегда ухитрялась внушать гостям, что «сегодня у прислуги выходной день».

— А я уже начала сомневаться, явишься ли ты вообще домой! — сказала она, взглянув на Пат. — Мы собирались ужинать без тебя…

— Тетя шутит, — засмеялась Линда Марш. Она раскладывала бутерброды на блюдо овальной формы. — После твоего сегодняшнего выступления, мой ангел, мы бы ждали тебя до скончания века! Я бы пожертвовала даже зубами, Пат, лишь бы ездить верхом так, как ты!

У Линды Марш были черные как смоль волосы, молочно-белая кожа и крепкие алые губы. Ее часто называли одной из самых элегантных женщин в городе — и неудивительно, ибо одежда была ее бизнесом. Магазин дамского платья Линды Марш пользовался популярностью в Голливуде.

— Вот пришла бы и взяла несколько уроков, — ответила Пат. — Нам очень нужны деньги.

— Если бы у меня было время!

— Мне кажется, — заметила Селия Девон, — что Глория хотя бы приличия ради могла подойти к ложе и поговорить с отцом! Уже три дня о ней ни слуху ни духу. Я спрашивала Линду, чем она так занята, но Линда, очевидно, не в курсе.

Линда и Пат быстро переглянулись.

— Когда она приходит, я уже сплю, — сказала Линда. — А когда ухожу, она еще в постели. Придется ее перевоспитать.

— По-моему, — сказала Селия Девон, — с ее стороны просто неделикатно навязываться к вам, как будто у нее нет своего дома…

— Но мне приятно, что она у меня, — ответила Линда, поглощенная раскладкой бутербродов.

Мисс Девон выключила кипящую кастрюлю и поставила ее на поднос.

— Несите бутерброды, Линда, — сказала она. — А ты можешь прихватить кофе, Пат!

— Хорошо, тетя Селия… — Как только та вышла, Пат спросила Линду: — Ничего нового?

— К сожалению, дорогая, ничего.

— С твоей стороны было очень мило сказать отцу и тете Селии, что она у тебя, — заметила Пат. — Но если она не появится и завтра, боюсь, придется открыть им всю правду. Возможно, случилось что-то серьезное…

— Я бы не стала слишком беспокоиться, — ответила Линда. — Просто она отправилась куда-то кутить со своей компанией и забыла вас предупредить.

В холле резко зазвонил телефон.

— Я пойду! — кивнула Пат через плечо и, войдя в холл, взяла трубку: — Алло?

— Пат!..

— Джонни!.. Джонни Кэртин, такой наглости я еще не…

— Пат, прошу вас, выслушайте меня внимательно! Я ничего не могу сейчас объяснить насчет машины, да и вы, я знаю, не можете обо всем говорить по телефону… Причина, почему я уехал без вас… ну, словом, это из-за Глории…

— Джонни, вы знаете, где…

— Да, Пат. — Голос Джонни прозвучал глухо и мрачно. — Да, я знаю, где она. Послушайте, Пат, вы должны сейчас же приехать… Вашингтон-Плейс, номер дома 22б… Спросите Брэдли. Запомнили?

— Да, Джонни… Но мои домашние… Я хочу сказать, что они устроили небольшой ужин, и я…

— Приезжайте немедленно, Пат! И послушайте, дорогая, дела в общем-то не очень хороши… То есть я хочу сказать, что произошел несчастный случай…

— Да что вы, Джонни!

— И вы должны приехать, Пат…

— Да-да, конечно!.. Вашингтон-Плейс 22б, Брэдли.

Она вернулась на кухню, где Линда Марш с блюдом в руках как раз собиралась идти в гостиную. Пат устремила на нее свои огромные и испуганные глаза:

— Линда! Это звонил Джонни… по поводу Глории… Он говорит, что произошел несчастный случай…

— Что ты говоришь, Пат?!

— Он не сказал, что именно, но я думаю, случилось что-то серьезное. И я не хочу говорить нашим… скажи им, что я кое-что забыла в манеже. Я выйду по черной лестнице…

— Конечно, мой ангел, — сказала Линда. — Хочешь, я поеду с тобой?

— Там Джонни, — ответила Пат. Она была уже в холле, но что-то в тоне Линды остановило ее.

— Пат, послушай! — Линда вышла в холл и с тревогой взглянула на Пат. — Если с Глорией действительно что-нибудь случилось, ты сразу же дашь мне знать, хорошо?

— Непременно, Линда… Джонни мне ничего не объяснил… — Пат лихорадочно надевала пальто.

— Это очень важно, — сказала Линда Марш. — Потому что, если с ней действительно стряслось несчастье, я, возможно, помогла бы…

— Я знаю, что ты помогла бы, Линда, дружочек, но это наша семейная беда…

— Ты не понимаешь, Пат… Я боюсь… боюсь уже недели две, что с ней может что-то случиться. Поэтому дай мне знать немедленно, Пат! Обещаешь?

— Обещаю.

Глава 3

Мистер Джулиус, который удобно устроился на кушетке, резко повернулся, услышав звук открывающейся двери. Джонни Кэртин, все еще в пальто, словно застыл перед камином.

Вошел Брэдли. Он бросил пальто и шляпу на стул возле двери.

— Вы позвонили мисс Прейн? — спросил он Джонни.

— Да. Она уже едет.

Мистер Джулиус нетерпеливо шевельнулся:

— Ну что? Черт возьми, неужели я должен вытягивать из вас все клещами?

Брэдли пошарил в своих карманах. Его обычно мягкие глаза загорелись гневом.

— Это убийство! Вне всякого сомнения. — Он явно сдерживал себя. — Ее задушили шелковым шарфиком, возможно ее же собственным. — Придвинув к себе медную табакерку, он стал набивать короткую черную трубку. Взгляд его был устремлен на Джонни. — С какой целью?

— Я… я не понимаю…

— Меня интересует, по какой причине ее убили, — сказал Брэдли. — Ведь она совсем еще ребенок. На вид года двадцать три — двадцать четыре. Из того, что вы мне успели сообщить, я понял: родом она из приличной семьи, не любовница гангстера и не проститутка… Во всяком случае, не из тех, кто умирает такой смертью.

Мистер Джулиус саркастически усмехнулся:

— Не спрашивайте этого молодого дурня про Глорию. Он совсем запутался между ней и ее сестрой. Вообще запутался в фактах реальной жизни.

— А вы-то знаете, почему ее убили, Джулиус? — спросил инспектор.

— Конечно! — ответил тот уверенно.

— Почему же?

— Потому что кто-то ее ненавидел или она была для кого-то опасна.

— И кто же этот «кто-то»? — спросил инспектор смиренным тоном.

— Какого черта вы ко мне пристали? Откуда я могу знать? Это ваше дело — знать…

Брэдли пожал плечами и снова повернулся к Джонни:

— Они взяли машину в полицию. Отпечатки пальцев… Фотография трупа, прежде чем его вынут. Хотя вряд ли там найдут отпечатки пальцев после того, как вы и ваш друг все обшарили.

— Это в любом случае было бы бесполезно! — огрызнулся мистер Джулиус.

— Ее убили не в машине. Манто, перчатки, кошелек — все подбросили… Убили ее где-то в другом месте… в каком-то помещении. В машину труп запихнули потом. И все ее вещи зашвырнули сверху, кое-как. Вы обратили на это внимание?

— Зрение у меня, слава богу, в порядке, — сухо бросил старик. — И давно ее убили?

— Точный ответ нам дадут позднее, — ответил инспектор. — Но во всяком случае прошли часы и часы… может быть, сутки или двое.

— О боже ты мой! — вырвалось у Джонни. Заметив, что Брэдли внимательно на него смотрит, он в волнении облизал пересохшие губы. — Видите ли, инспектор, Глории не было уже со среды. Гай и я — я имею в виду Гая Северида, с которым Глория была фактически помолвлена, — искали ее по всему городу три дня.

— И ее исчезновение не показалось ни семье, ни вам достаточно серьезным, чтобы сообщить о нем в полицию?

Джонни опустил глаза и уставился на шляпу, которую мял и выворачивал нервными пальцами.

— Глория была… ну, как бы вам лучше сказать, инспектор… ветреной девушкой, что ли. Она вечно где-то носилась. Вечеринки, масса друзей… Вполне могло статься, что она куда-то поехала и забыла об этом предупредить.

— А ее мать и отец? Они не беспокоились?

— Ее мать умерла, мистер Брэдли. Обе сестры живут с отцом и мисс Селией Девон, их тетушкой. Мистеру Прейну и мисс Девон сказали, что Глория гостит у своей подруги Линды Марш. Пат не хотела им ничего говорить, пока не узнала бы, что выкинула Глория на этот раз. О Глории и так уже много болтали.

Мистер Джулиус, который довольно долго сидел с закрытыми глазами, так что любой принял бы его за спящего, теперь открыл их — блестящие, немигающие глаза злой птицы.

— Глория была распутной девчонкой! — резко заявил он и снова закрыл глаза, откинув голову на спинку кушетки.

Джонни покраснел. А Брэдли выжидательно смотрел на него.

— Она… она была немного взбалмошной, — наконец сказал Джонни. — И ей пришлось туго. Прейны не знали счета деньгам, пока фирма Прейна не лопнула и они не разорились…

— И тогда мистер Дуглас уселся на собственную задницу и захныкал, — бросил мистер Джулиус не открывая глаз. — Слабак! Я всегда это говорил — и ему в лицо тоже.

— Все держалось на Пат, — добавил Джонни. — У них были лошади. Она и Джордж Полэм, бывший кавалерийский офицер, открыли школу верховой езды. Они учат езде с препятствиями… а также объезжают и продают лошадей на сторону. Гай Северид, он лучший друг Полэма, ссудил их деньгами, чтобы они могли переоборудовать старое здание на Девяносто первой улице и на первые расходы. Дело у них пошло на лад… и они уже выплатили Гаю долг. Трудятся они очень много, а доходы небольшие… Вот Глория и не могла примириться с этим. Она уже привыкла ни в чем себе не отказывать…

— Чепуха и еще раз чепуха! — отрезал мистер Джулиус. — Повторяю еще раз! Глория просто распутная девка! Гонялась за каждым, у кого водились деньжата… Вы знаете Северида?.. Поло… Яхты…

— Слышал о нем, — ответил Брэдли. — А каковы были ваши отношения с Глорией Прейн, мистер Кэртин?

И снова Джонни устремил взгляд на свою скомканную шляпу.

— Я… я тоже занимаюсь лошадьми. В Мильбруке у меня маленькая конская ферма. Пат как-то приехала туда посмотреть лошадей. Ну и я… вроде как влюбился в нее. Стал приезжать в Нью-Йорк, чтобы повидаться с ней. Нам было… было очень хорошо вдвоем. Пат — самая замечательная девушка, какую вы только можете встретить…

— Я хочу знать о Глории, — мягко напомнил ему Брэдли.

Жар камина усилил краску, которая и без того густо заливала щеки Джонни.

— Естественно, я с ней тоже познакомился, — сказал он. — Она… она была такая яркая, красивая и волнующая.

— Как рождественская елка, — добавил мистер Джулиус, поглядывая из-под опущенных век. — Блеск, мишура — и никаких устоев.

— Я просто голову потерял, — признался Джонни. — Стал бегать за ней…

— А я считал, что она помолвлена с Северидом, — с недоумением заметил инспектор.

— Неофициально. И я считал, что, пока это неофициально, я имею право… имею право испытать себя…

— А потом увидел, что в яблочке червяк, — усмехнулся Джулиус.

— Потом я понял, что я болван и обманщик, — все больше волнуясь, говорил Джонни. — Я повел Глорию в «Эль Марокко» в среду вечером и выложил ей все… все, что было у меня на душе. Сказал ей, что готов на коленях приползти обратно к Пат, лишь бы она приняла меня… Глория расстроилась и ушла…

— Не могла вынести, что теряет мужчину, — уточнил Джулиус. — Даже если он ей и не нужен.

— Насколько нам теперь известно, мы все ее видели тогда в последний раз, — сказал Джонни. — Разумеется, до этого вечера…

— До сегодняшнего вечера?

— Ну да, когда я открыл багажник… чтобы положить туда вещи Пат.

С минуту или две Брэдли молча попыхивал трубкой. Глаза его изучали Джонни, испытующие, оценивающие. Наконец он сказал:

— Ладно, мистер Кэртин, вернемся к сегодняшнему вечеру. Вы ждали мисс Патрицию Прейн у ее машины, перед входом в манеж?

— Верно. И когда она вышла, у нее в руках было много вещей. Она дала мне ключи и попросила сложить вещи в багажник, пока она закончит свои дела. Я открыл багажник… — Джонни замолчал, губы его задрожали. — Я… я увидел Глорию… с этой штукой, туго обмотанной вокруг шеи… с черным страшным лицом. — Он перевел дух. — Я тут же захлопнул багажник, положил вещи Пат на заднее сиденье и поехал прямо к мистеру Джулиусу на Восьмую улицу.

— Поблизости не было ни одного полицейского?

— Был… и, по правде говоря, я даже сунул ему деньги для Пат, чтобы она могла взять такси, если у нее не окажется с собой кошелька.

— И вам не пришло в голову сообщить ему о том, что вы обнаружили?

На лице Джонни появилось какое-то упрямое выражение.

— Я не хотел впутывать Пат в это дело. Я знаю, что такое полиция. Ее машина… труп в багажнике… Короче говоря, я не хотел подвергать ее всему этому. Пока это зависело от меня.

— Жалкая и глупая полиция! — пробормотал Брэдли.

— Очень меткая характеристика! — Глаза мистера Джулиуса тотчас же открылись. — Она способна только на то, чтобы регулировать уличное движение. Но на этом все и кончается. Ошибки, угрозы, запугивание — вот что такое полиция! Хватает невинных граждан, а мошенники разгуливают по городу! Да-да!

Брэдли вздохнул:

— А зачем вы отправились к мистеру Джулиусу?

Джонни нахмурился:

— Это вышло у меня чисто интуитивно. Он в некотором роде дядюшка Прейнов и часто рассказывал, как помог вам разобраться в одном убийстве в прошлом году. Онсказал, что вы… вы умеете мыслить. — Джонни усмехнулся.

— О боже ты мой! — сказал Брэдли. — Похвала из уст Цезаря.

— Надеюсь, что я не ошибся. Хотя сегодня вы далеко не так сообразительны! — ехидно заметил мистер Джулиус.

Брэдли не обратил внимания на его ядовитую реплику, не отрывая взгляда от Джонни. Тот продолжал:

— Вот я и поехал к мистеру Джулиусу рассказать о том, что мне довелось обнаружить. А потом мы вместе приехали к вам. Вот и все.

— Вы понимаете, — проговорил Брэдли, попыхивая трубкой, — что вам придется отвечать на множество неприятных вопросов? Вы были последним, кто видел Глорию живой… Вы были тем человеком, кто ее нашел. Вы намеренно не информировали полицию, выжидая удобный для вас момент. Вы поссорились с Глорией Прейн… Может быть, она препятствовала вам примириться с ее сестрой?

— Чушь собачья! — фыркнул мистер Джулиус. — Он сделал то, что сделал бы на его месте любой нормальный человек, чтобы оградить свою девушку от скандала. И это вполне естественно. Так что перестаньте давить на него! Это вам не идет, Брэдли!

Тот хмыкнул:

— Вы что, тоже собираетесь приложить руку к этому делу, мистер Джулиус?

— Я собираюсь делать все, чтобы оградить Пат, — ответил старик с воинственным видом.

В голосе Брэдли зазвучала решимость.

— Вы заинтересованы в том, чтобы был обезврежен опасный убийца? И у вас есть для этого веские основания? Потому что, как вы знаете, для меня это — серьезная работа…

— Естественно! — отрезал мистер Джулиус. — Только я не хочу, чтобы вы вели себя как слон в посудной лавке!

В дверь позвонили.

Джонни вскочил и помчался в переднюю:

— Это Пат!

Брэдли выколотил свою трубку.

— Как я порой ненавижу свою работу! — бросил он в сердцах.

В ту же минуту они услышали тревожный и нетерпеливый голос Пат:

— О, Джонни, где она?

— Дьявольски ненавижу! — повторил Брэдли.

Мистер Джулиус взглянул на него. Впервые в его выцветших голубых глазах мелькнули теплые искорки.

— Она — чистокровка, Брэдли. Единственная сильная личность в семье. Она выдержит. Только сделайте все, что в ваших силах, хорошо?

Брэдли ухмыльнулся:

— Старый сентиментальный лицемер!

Он повернулся и посмотрел на Пат, которая вошла в комнату, поддерживаемая Джонни, и вдруг в отчаянии прильнула к его груди. Она уже узнала правду.

— Я сделаю для нее все, что в моих силах, — твердо заверил Брэдли.

Глава 4

Джонни подвел Пат к кушетке. Мистер Джулиус поднялся. Пат уткнулась ему в плечо и разрыдалась.

— Ну-ну, моя маленькая! Слезами горю не поможешь! — хлопотливо заговорил старик. Потом сердито и беспомощно посмотрел на Брэдли: — Ей-богу, я не гожусь в няньки! Ну, чего вы смотрите? Делайте что-нибудь!

Брэдли направился на кухню и вернулся, неся мерный стаканчик с бренди и стакан воды. И то и другое он подал Пат.

— Пейте спокойно, — сказал он. — Маленькими глотками.

Пат выпила бренди, и Джонни, который не отходил от нее, заботливо усадил ее на кушетку. Все молчали, ожидая, пока она успокоится.

— У кого-нибудь найдется сигарета? — внезапно спросила Пат.

Джонни зажег сигарету и подал ее Пат. А та избегала смотреть на их лица.

— Я… я подозревала, что она уже умерла, после того как Джонни позвонил мне по телефону и сказал, что я… я должна приехать… И я готова была к этому, дядюшка Джулиус. Но я думала, что это несчастный случай… А тут убийство!

— Все это очень неприятно, — сказал мистер Джулиус. — Но не старайся взвалить всю тяжесть на свои плечи. Пора твоему отцу тоже почувствовать какую-то ответственность. Он вечно от всего уклоняется… Но на этот раз ему не уклониться — речь идет об убийстве!

Пат сжала свои смуглые тонкие руки в кулачки.

— Это так глупо! Так бессмысленно! Глория не играла никакой важной роли, не имела ничего, чему можно было бы позавидовать!.. Так почему?.. Почему кому-то понадобилось ее убивать?

— А я как раз надеялся, — сказал Брэдли спокойно, — что вы сможете мне это объяснить.

— Как же я могу?! — воскликнула Пат. — Совсем не могу… Глория была своевольной девчонкой, как необъезженная кобыла, она совершала массу глупостей, но никому не приносила вреда — может быть, только себе самой…

— И тем не менее какая-то причина должна быть, — сказал Брэдли. — Причина есть всегда. И порой выяснить причину убийства бывает много тяжелее, чем найти убийцу… И все же нам почти всегда приходится ее искать.

— Я понимаю, — кивнула Пат. — И нам придется искать ее. Каждый из нас должен помогать расследованию этого дела. Убийца — кто бы он ни был — обязан понести наказание. — Она посмотрела на мистера Джулиуса: — Глория так часто бесила меня, дядюшка Джулиус, так часто, но теперь…

— Попробуем собрать существенные факты, мисс Прейн, — сказал Брэдли. Его тон, холодный и бесстрастный, предотвратил новый приступ слез. — У меня есть показания Кэртина. Он обнаружил труп вашей сестры, когда собирался положить ваши вещи в багажник. Действовал он скорее импульсивно и не совсем разумно, желая избавить вас от первого потрясения, и я принимаю его версию, по крайней мере на данный момент. Но возникает другой вопрос, и довольно важный, мисс Прейн: как труп вашей сестры мог оказаться в вашей машине?

Пат не сводила глубоких тревожных глаз с Брэдли.

— Не имею ни малейшего представления. Ведь я…

— Где находилась ваша машина с тех пор, как… ну, скажем, с вечера среды, с тех пор, как Глорию видели последний раз?

— В моем распоряжении, инспектор, — ответила Пат. — Мы демонстрировали всю неделю лошадей в манеже. Каждое утро, около восьми часов, я приезжала на тренировку и оставалась там весь день до закрытия манежа, то есть до полуночи. Машина стояла поблизости весь день. Каждый день.

— Где именно?

Пат посмотрела на свои смуглые руки:

— Мне не хочется доставлять никому неприятности, мистер Брэдли, но я…

Инспектор улыбнулся:

— Значит, какой-то полицейский разрешил вам ставить ее в неположенном месте, так?

Девушка кивнула:

— Неподалеку от входа в манеж, на Сорок девятой улице.

— Значит, всю эту неделю машиной пользовались только вы? — Вопрос этот прозвучал достаточно невинно.

— Не отвечайте на этот вопрос, Пат! — резко вмешался Джонни Кэртин. — Ведь наверняка кто-то спрятал труп Глории в вашу машину, и если вы скажете…

— Только не мешайте, Кэртин! — оборвал его Брэдли усталым тоном. — Я стараюсь облегчить положение мисс Прейн, допрашивая ее здесь, среди друзей, а не в полицейском участке…

— Но вы же пытаетесь заманить ее в ловушку! — возразил Джонни.

— Лучше помолчите, Джонни, — посоветовал мистер Джулиус. Он сидел на кушетке рядом с Пат, и глаза его снова были закрыты.

— Я вовсе не ловлю вас, мисс Прейн, — заметил доброжелательно Брэдли. — На этой неделе кто-то улучил момент и положил труп вашей сестры в багажник вашей машины. Совершенно очевидно, что это не могло произойти тогда, когда машина стояла возле манежа. Вот я и стараюсь выяснить, когда же это могло случиться… и кто мог получить доступ к машине.

Пат нахмурилась.

— Машиной пользовалась масса людей, — сказала она. — Кому-нибудь постоянно приходилось возвращаться в школу… Мы постоянно что-нибудь забывали. Машиной пользовались и Питер Ши, наш конюх, и Джордж Полэм… И не знаю, кто еще…

— Не знаете?

Пат твердо выдержала взгляд инспектора.

— Ключи от машины лежали на столе возле стойла, — сказала она. — И их мог взять кто угодно, и никто бы этого не заметил.

— Понимаете, что это значит, инспектор? — сказал Джонни. — Каждый день возле стойла толкутся тысячи людей. Любой человек… Любой человек в Нью-Йорке мог взять эти ключи и воспользоваться машиной. И проверить это невозможно.

Брэдли взглянул на мистера Джулиуса, и они обменялись понимающими взглядами.

— Не валяйте дурака, Джонни! — сказал старик. — Мы имеем дело с хладнокровным убийцей. С тем, кто придумал ловкий способ отделаться от трупа своей жертвы… и в отношении «любого в Нью-Йорке» — это чепуха, Джонни! Речь может пойти только о человеке, которого вы все хорошо знаете, Джонни. Только он мог взять ключи от машины, не вызвав подозрений, если бы его увидели!

У Пат задрожали губы.

— И нет смысла ходить вокруг да около, — продолжал мистер Джулиус. — Это сделал кто-то из своих… кому хорошо известны ваши привычки… А вы как думаете, Брэдли? Я считаю, что это кто-то из семьи или из друзей. Причем из близких.

Брэдли вздохнул:

— Боюсь, что это именно так и есть.

Глава 5

Джонни прошел через вращающуюся дверь в переполненный вестибюль клуба «Голубая луна». Он сразу почувствовал спертый воздух. Сюда доносились глухое «там-там» оркестра и шарканье ног на крошечной, как почтовая марка, танцевальной площадке. В гардеробе девушка хотела взять у него пальто.

— Я сейчас уйду, — отказался Джонни. — Только поищу Гая Северида.

Сквозь толпу людей Джонни пробрался в залитую синим светом гостиную.

Побывав уже у Томи, в клубах «Двери слева», «Оникс», у Леона и Эдли, в пяти-шести других местах, он решил, что если и здесь не найдет Гая, то поедет к Прейнам без него.

Джонни бывал в «Голубой луне» и раньше, вместе с Глорией. Тогда он смеялся над стенными росписями, без устали танцевал под ритмы оркестра Оквини Ивенса, чем и вызывал неприязнь у толпившихся вокруг Глории поклонников.

Теперь же, проталкиваясь к овальному бару, он не привлек ничьего внимания.

Вечер был в полном разгаре, и уже никто никого не замечал — даже молодых людей с угрюмыми лицами, которые как-то ухитрились проникнуть в гостиную, минуя гардероб.

Внезапно Джонни увидел Гая Северида. Тот сидел на высоком табурете у стойки бара. Возле него столпились несколько человек. Одним из них был Гес, владелец «Голубой луны», другой — старший официант, остальные — молодые люди с багровыми лицами и покрасневшими глазами. Они явно развлекались. Гес и его мажордом стояли с тем безжизненно-вежливым выражением лица, которое обычно появляется у таких людей, когда возникают неприятности с выгодными посетителями.

— Я сказал вам: поднесите всем, кто здесь присутствует, — отдавал в этот момент распоряжения Гай, тщательно выговаривая слова.

— Ну разумеется, мистер Северид! Разумеется! — примирительно отвечал Гес.

— И я хочу, чтобы все они сидели у стойки — один за другим. Никаких фокусов, друг мой Гес! Посадите всех в одну линию!

В клубе собралось человек пятьсот. Ситуация была крайне затруднительной. Если Гес откажется, Гай поднимет шум, который может вылиться в скандал. Если Гес уступит, то Гай, протрезвев и увидев счет, покажет хозяину, где раки зимуют.

Джонни подошел к Гаю и тронул его за плечо. Гай оттолкнул руку и, неловко повернувшись, скосил глаза, пытаясь удержать их на новом раздражителе.

— Черт возьми! Наш Юный Рыцарь!

— Мне нужно поговорить с вами, Гай.

Гай взмахнул рукой, как бы приглашая к участию всю аудиторию:

— Мой первый клиент, Гес… Вы не знали, что я держу бюро добрых услуг для покинутых влюбленных?

— Нет, мистер Северид.

— Да-да… Чертовски славное бюро… Я говорю им, что делать, и они потом живут счастливо всю жизнь… если выживают! — Эта сентенция показалась ему очень забавной. Гес и старший официант улыбнулись ледяными улыбками, выражая тем самым свое согласие.

— Гай, мне нужно сказать вам кое-что важное, — повторил Джонни.

— Нет, нет и нет! — ответил Гай. Потом ударил по стойке своей большой рукой. Зазвенели стаканы. Гес страдальчески закрыл глаза. — Я никогда и ни при каких обстоятельствах… не даю советов… после двух часов ночи. Если после двух часов человек не знает, что делать, ему нужны не советы — ему нужен врач. Бегите прочь отсюда, мой Юный Рыцарь!

— Прекратите, Гай! — резко сказал Джонни.

— О-о! — радостно воскликнул Северид. — Наш Юный Рыцарь напрашивается на скандал! — Он соскользнул с табурета и выпрямился.

— Прошу вас, успокойтесь, мистер Северид! — умоляющим тоном запричитал Гес.

Джонни не отступил ни на дюйм. Взгляд его был неуступчиво-холодным.

— Черт с ним! — процедил он сквозь зубы. — Я все равно вытащу его отсюда, хоть и в горизонтальном положении…

— Ну-ну, успокойтесь, — повторил Гес.

Гай опечалился:

— Она выгнала тебя, влепив тебе на прощанье… Влюбленный… Ты, верно, пошел не с той карты… Но, право же… Никаких советов! Иначе я бы не уважал себя. — Он тяжело оперся на плечи Джонни. — Вам, конечно, трудно догадаться, но, по правде сказать, я чуть-чуть пьян!

— Мне не нужны советы, — сказал Джонни. — Я хочу вам кое-что сказать. Наедине.

Северид осмотрел сизую от сигаретного дыма гостиную.

— Наедине здесь не выйдет! — Потом глаза его засверкали. — В умывальной! Прекрасное место! Прохладно, как в тропиках! И ласково шумит прелестный вентилятор… — объяснял он нараспев. — И над заливом, словно гром, рассвет приходит из Китая! — Он взял Джонни за руку, и они двинулись.

— Сигареты? Сигареты? — остановила их девушка с подносом, с любопытством глядя на Гая.

— Ну, разумеется, — ответил тот. — Я возьму пачку «Кэмела», пачку «Честерфилда», пачку «Дака», пачку…

— Идемте же, ради бога! — резко позвал его Джонни. — Прекратите эту комедию!

Гай с сияющей улыбкой посмотрел на девушку.

— Позднее! — пообещал он и звонко шлепнул ее по заду, когда она проходила мимо. — Отличное место! — сказал он. — Клуб джентльменов!

Они спустились по крутой лестнице. Умывальная была тесной и, как предсказывал Гай, душной и жаркой. Создавалось впечатление, что тебя посадили в доменную печь.

Гай сразу же подошел к умывальнику, наполненному теплой водой, и стал мыть руки.

— Послушайте, Гай, — начал Джонни. — Мы нашли Глорию…

— В каком-нибудь притоне, где курят опий? — спросил Гай, намыливая руки.

— Ну что ж, приятель! Получайте же! — рассвирепел Джонни. — Она мертва! Она убита!

Гай резко обернулся, потерял равновесие и ударился спиной о стену. Он замер, прислонившись к стене и держа перед собой руки, с которых капала мыльная вода.

— Дьявольский способ отрезвлять человека! — сказал он.

— Прямой и без фиглярства! — подтвердил Джонни. — Ее задушили. Я нашел ее труп в багажнике. В машине Пат… И полиция послала меня за вами. Они хотят собрать нас всех в квартире Прейнов.

Гай покачивал головой, как боксер, оглушенный точным ударом:

— Убийство!.. А вы меня не разыгрываете, Джонни?

— Если бы! Нет, к сожалению, это все правда!

— Черт возьми! — Гай вытер руки и взглянул в зеркало. Потом оттянул нижнее веко и посмотрел на свои налитые кровью глаза. — Ну и дела! — пробурчал он. — Я хотел устроить маленький кутеж, Джонни. Совершенно приватно… Однако надо идти! И надо действовать!

Когда они вернулись наверх, владелец «Голубой луны» и его помощник просто не знали, как им услужить.

Старший официант в мгновение ока принес Севериду пальто и шляпу. Гес собственноручно подал ему пальто. Он и слышать не хотел, чтобы мистер Северид выписал чек для оплаты счета: как-нибудь в другой раз. Кредит мистеру Севериду — все равно что козырная карта. Словом, все, что угодно, лишь бы угодить мистеру Севериду.

— Никогда еще не видел его таким! — шепнул Гес на ухо Джонни. — На скачках выиграл, что ли?

Швейцар усадил мистера Северида в такси.

— Угол Девяносто первой и Мэдисон-авеню, — сказал Джонни, садясь в машину рядом с Северидом.

— Нет! — возразил Гай. — Западная Пятьдесят шестая, дом 21… и не щадите лошадей!

— Водитель, угол Девяносто первой и Мэдисон…

Шофер оказался терпеливым человеком.

— Вы сперва договоритесь между собой, джентльмены!

— Поезжайте, куда я сказал! — заявил Гай. — А если вам не по пути, Юный Рыцарь, то вы всегда можете взять другое такси!

— Но ведь это адрес Линды Марш? — сообразил Джонни.

— Точно.

— Ее нет дома. Она у Прейнов, вместе с Пат.

— Бьюсь об заклад, что она дома!

— Ради бога, Гай, послушайте меня. Я говорю вам: она у Пат.

Машина остановилась перед красным огнем светофора на Пятой авеню.

— Если не хотите ехать со мной, вылезайте, — предложил Гай. — Перепрыгните на ходу на другую лошадь, если вам так угодно.

Джонни пожал плечами и затих. Самое главное — доставить Гая в город. Брэдли решил действовать по-честному. Он дал возможность Пат самой и без свидетелей сообщить семье о смерти Глории. Он дал возможность ему, Джонни, разыскать Гая. И по-видимому, он еще удерживает дело от огласки в печати.

Через две минуты они были у дома номер 21 на Пятьдесят шестой улице.

— Подождите нас, — сказал Джонни шоферу. — Мы сейчас вернемся и поедем дальше.

Он и Гай прошли в вестибюль. Ночной портье подозрительно покосился на Гая, которого качало как величественную сосну на ветру.

— Мы к мисс Линде Марш, — сообщил Гай.

— Мисс Марш нет дома.

— Не может этого быть! Позвоните в ее квартиру!

Джонни многозначительно кивнул ночному портье. Все, что угодно, лишь бы ублажить пьяного, говорил его взгляд.

Портье повернулся к пульту и нажал одну из кнопок.

— Он только делает вид, что звонит! — сказал Гай. — Ей-богу, сверну ему шею! Не надо прикидываться!

— Попробуйте сами, сэр! — милостиво предложил портье.

Гай стал звонить — долго и энергично.

— Прошу прощения! — сказал он наконец портье. — Если вы чувствуете, что оскорблены и что одного моего извинения мало, рад буду встретиться с вашим секундантом в надлежащем месте…

— Гай! Перестаньте паясничать!

— О, извините! Молчу…

Они снова сели в такси.

— «Линда Марш», угол Сорок пятой улицы и Пятой авеню! — приказал Гай.

— Послушайте, вы, идиот! — выкрикнул Джонни. — Сейчас четвертый час ночи! В магазине Линды никого нет.

— Кроме самой Линды, — отрезал Гай.

Глазами Джонни прикинул расстояние от своего правого кулака до челюсти Гая.

— Послушайте, — сказал он, — если Линды и там нет, вы поедете к Прейнам?

— Клянусь честью, поеду, — кивнул Гай. — Но она там! Это так же верно, как восход солнца или… или… — Он сник.

Такси остановилось за черной машиной, стоявшей у тротуара перед магазином с вывеской «Линда Марш».

Гай вышел и на всех парусах устремился к запертым дверям магазина дамского платья.

Джонни последовал за ним. Но не преодолел и полпути, как услышал, что дверца черной машины хлопнула и кто-то догоняет его.

Обернувшись, он оказался лицом к лицу с человеком в котелке, надвинутом на круглую как шар голову.

— Ну, приятели, что вам здесь нужно? — спросил тот.

Гай сделал жест в сторону Джонни:

— Дай ему десять центов на чашку кофе, и пусть убирается.

Человек втянул голову в плечи, как черепаха. А потом вдруг взорвался:

— Я сержант Снайдер из отдела по расследованию убийств, — прорычал он. — Лучше отвечайте на мой вопрос, в противном случае отсидите свои задницы в каталажке.

— Из отдела по расследованию убийств? — переспросил Джонни. — А вы, случайно, не связаны с инспектором Брэдли?

— Вы чертовски метко попали в точку! Связан, и довольно тесно. Я его помощник!

— О-о! В таком случае разрешите представиться! Мое имя Кэртин.

— Это вы обнаружили труп девицы Прейн?

— Я… А это мистер Северид. Я везу его к Прейнам, но он вбил себе в голову, что мисс Марш находится сейчас здесь и что ему надо сначала увидеть ее.

— О, вот как? Ну что ж, она действительно здесь. Но без разрешения инспектора к ней нельзя. Он сейчас с ней.

Тем временем Гай позвонил в ночной звонок, и Джонни заметил, что в глубине магазина вспыхнул свет.

— Откуда вы знали, Гай, что Линда здесь?

Гай важно выпятил грудь:

— Я же сказал, что это так же верно, как… ну, в общем верно. Говорил?

— Но все-таки откуда?

— Нужно быть внимательным, мой Юный Рыцарь! И все примечать…

Дверь магазина открылась, и на пороге появился Брэдли с неизменной трубкой в зубах. Руки его были засунуты в карманы полушинели. Он вопросительно воззрился на Джонни.

— Это Северид, инспектор. Он…

Не успел Джонни договорить, как Гай бросился мимо инспектора прямо в глубину магазина и только один раз натолкнулся на покрытый чехлом прилавок.

— Простите, — сказал Джонни. — Но он напился до чертиков…

— Как он воспринял ваше сообщение? — спросил Брэдли, проводив взглядом Гая, который уже исчез в служебном кабинете.

— Он слишком пьян, чтобы нормально реагировать на что-либо, — чувствуя неловкость, ответил Джонни. — Но он упрямо рвался к Линде. И единственный способ заставить его поехать к Прейнам — это прилипнуть к нему. Как он догадался, что Линда здесь, я понятия не имею!

— Я и сам хотел бы это выяснить, — ответил Брэдли. — Входите!

— Если эта пьяная обезьяна будет скандалить, шеф, крикните меня, — пробурчал сержант Снайдер.

Глава 6

В обстановке, которой окружила себя Линда Марш, не было и намека на ее бизнес. Джонни, моргая от удивления, смотрел на толстый ковер, на глубокие кресла, на пылающий в камине огонь. Он обратил также внимание на великолепный письменный стол. На столике, стоявшем у кушетки, — поднос с бокалами, вазой для льда и несколькими бутылками.

Джонни и инспектор почти нагнали Гая Северида и слышали, как тот спросил Линду:

— Вы еще не отдали его?

Линда стояла спиной к камину, расправляя на пальцах зеленый носовой платок из шифона.

— Гай, дорогой, вы что, знаете?..

— Так вы его отдали?

— Нет еще, Гай, но я должна…

— Не обязательно. — Гай повернулся и оперся на спинку кресла. — Все это чепуха! — обратился он к Брэдли. — Мелодраматическая чушь! — Несмотря на все его усилия, он слегка покачивался.

— Выходит, вы знаете об этом письме, мистер Северид? — спросил Брэдли. На лице его было раздумье.

— Конечно! Иначе зачем бы мне приезжать?

— Ничего не понимаю, — хмуро произнес Джонни. — Последние полчаса меня просто водили за нос и даже не удосужились объяснить причину.

Первый раз Линда взглянула на него, и глаза ее потеплели.

— Вам столько пришлось пережить, Джонни! Пат мне все рассказала…

— Забудьте об этом, — ответил Джонни. — Скажите лучше, что тут происходит, черт возьми! Я думал, вы у Пат. Ей ведь сейчас нельзя быть одной.

— Как раз перед вашим приездом я старался получить ответы на эти вопросы, — повернулся к нему Брэдли. — А что, если нам начать сначала, мисс Марш?

— Послушайте! — сказал Гай. — Все это чушь! Работа чрезмерно развитого воображения. А в результате — только неприятности для невинных людей. Ищите следы, инспектор, используйте ваши лупы и ваших ищеек, но только оставьте нас в покое… Ведь Глория была сумасшедшей… Спросите у любого из ее друзей.

— И тем не менее вы собирались вступить с ней в законный брак, мистер Северид, не так ли? Вы могли бы многое нам рассказать.

— Конечно, мог бы! — Гай сжал руками вспотевшие виски. — И если бы я сказал вам, что почувствовал облегчение, когда Юный Рыцарь сообщил мне о случившемся, вы бы, полагаю, надели на меня наручники?

— Вы это серьезно говорите? — Глаза Брэдли твердо смотрели на Северида.

— А почему бы и нет? Я не был влюблен в Глорию… А… Глория не была влюблена в меня. Брак по взаимной нелюбви… Как все это смешно, если бы не было так грустно… Но зато Глория любила яхты, вечера… Смекаете?

— Гай, вы сами не знаете, что говорите! — запротестовала Линда.

— Я всегда знаю, что говорю! Мне жаль разрушать идеалы Юного Рыцаря, но не все то любовь, что блестит в глазах. Придется пройти через все это, чтобы потом построить себе сносную жизнь. Но все это очень сложно…

— Не собираетесь ли вы, Северид, признаться в совершении убийства и тем самым избавить нас от массы неприятностей? — спросил Брэдли с надеждой в голосе.

Гай погрозил ему пальцем:

— Но-но, инспектор! К успеху легких путей нет!..

— Несчастный вы пьяница! — вспыхнул Джонни. — Вы что, воображаете, что это игра? Давайте ближе к делу! Пат ждет нас… по крайней мере, некоторых из нас.

— Да, мисс Марш, давайте ближе к делу, — поддержал его Брэдли.

Линда попыталась говорить спокойно.

— Я как раз рассказывала мистеру Брэдли, — обратилась она к Джонни, — как Глория пришла ко мне две недели назад. Я объяснила ему, что выросла вместе с девочками Прейн… жила с ними по соседству и тому подобное. И что семья Прейн стала для меня все равно что собственная.

— Эта семья известна в узких кругах как «трудная семья», — вставил Гай. — Единственный нормальный человек в этой семье — Пат. Отличная девочка! Вы когда-нибудь видели ее верхом, инспектор?

— Замолчите! — оборвал его Джонни.

— Простите, — кивнул Брэдли. — Не будем отклоняться. Итак, мисс Марш?

— В тот день, когда Глория пришла ко мне, — продолжала Линда, — она была сильно взволнована, почти в панике. Говорила, что на днях будет «фигурировать в последних известиях ногами вперед», как она выразилась… Она кого-то боялась… боялась, что с ней может случиться что-то страшное…

— А кого она боялась, она не сказала?

— Какая чушь! — опять вставил Гай.

— Нет, не сказала, — ответила Линда, не обращая внимания на слова Гая. — Откровенно говоря, инспектор, я как-то не приняла это всерьез. Она любила разыгрывать из себя героиню и часто все преувеличивала.

— Но вы же почувствовали, что она действительно напугана?

— Да. Но это трудно объяснить.

— Можете не спешить.

Зеленый носовой платок в руках Линды был завязан уже в тугой узел, но лицо оставалось бесстрастно-спокойным.

— Она боялась какой-то неведомой опасности, но мне показалось, что она это просто вбила себе в голову…

— Точно! — вклинился в разговор Гай. Он сидел, уютно устроившись в кресле, и будто дремал.

— Я была слишком занята, чтобы обращать внимание на чьи-то фантазии, даже Глории, — сказала Линда.

— А какова была цель ее визита? — поинтересовался Брэдли. — Она просила вас о чем-нибудь?

— Да. Она принесла письмо, мистер Брэдли. Письмо в одном из ее личных голубых конвертов, запечатанное сургучом и без адреса и вообще без всякой надписи…

— Без всякой надписи? — Глаза Гая открылись. — Так-таки и не было никакой надписи?

— Вот именно, Гай!

Тот стукнул себя по колену:

— Это надо запомнить. Отличный довод для адвоката.

— Так что же было с этим письмом? — нетерпеливо перебил его Джонни.

— Она попросила меня спрятать его и, если с ней что-нибудь случится, передать полиции.

— И вы согласились?

— Да. Взяла его и положила в стол. А потом забыла о нем.

— О боже ты мой! — воскликнул Джонни. — У вас хранилось письмо Глории в эти последние три дня, а вы ничего никому не говорили?

— Умная девочка! — констатировал Гай. — Очень умная девочка! Всему знает цену…

— Черт бы вас побрал, Гай! Заткнитесь вы, ради бога!

— Вы же знаете Глорию, Джонни, — словно оправдываясь, сказала Линда. — Даже когда я услышала, что она исчезла, мне не пришло в голову, что это может быть серьезно.

— Если бы вы передали письмо в полицию, то, быть может, предотвратили бы несчастье! — бросил раздосадованно Джонни.

— Не думаю, — спокойно заметил Брэдли, — я читал предварительное медицинское заключение. Врач считает, что смерть наступила несколько дней назад. Вероятно, она была убита… — он поднял взгляд на Джонни, — в среду вечером, вскоре после того, как она покинула вас в «Эль Марокко», Кэртин.

— Но послушайте, Брэдли, ведь это означает…

— Это характеризует убийцу с весьма неприглядной стороны, не так ли? — заметил Брэдли. — Это человек, лишенный нервов. Ведь он скрывал труп по меньшей мере двое суток, прежде чем подбросить его в машину Прейнов сегодня вечером.

— Постараюсь объяснить, почему я ничего не предпринимала до сих пор, — торопливо заговорила Линда. — Глория вечно попадала в какие-нибудь истории. И семья Прейн — особенно мистер Прейн — это очень переживала. О ней ходили всякие сплетни. А сейчас, когда она и Гай вот-вот должны были пожениться, семья старалась избежать новых поводов для сплетен и скандалов.

— Смех, да и только! — буркнул Гай.

— Она и раньше участвовала в кутежах, и я ее покрывала, — закончила решительно Линда. — Говорила ее отцу, что она гостит у меня. Мы с Пат не хотели его тревожить.

Брэдли прервал ее:

— Однако мы теряем время… Дайте письмо, мисс Марш! Из того, что вы нам сейчас рассказали, можно сделать вывод, что в нем указано имя убийцы.

— Да ведь это чистый бред! — воскликнул Гай. — Послушайте…

— Письмо! — потребовал Брэдли.

Линда подошла к столу и выдвинула один из верхних маленьких ящичков. Вынув из него толстый конверт, она протянула его Брэдли. Все было так, как она говорила: голубой конверт, не надписанный, в трех местах скрепленный сургучом, придавленным печаткой.

Гай даже застонал:

— Сургучная печать! Как старомодно!

Брэдли медленно осмотрел конверт со всех сторон. Потом взглянул на Линду.

— Большинство женщин не выдержали бы и вскрыли конверт, — сказал он, улыбнувшись.

Линда нервно рассмеялась:

— Я же говорила вам, инспектор, что не придала почти никакого значения словам Глории… Пока сегодня вечером не пришла Пат и не рассказала мне обо всем. Тогда я и подумала, что вы должны прочитать это письмо.

— И правильно подумали. — Брэдли вынул из кармана перочинный нож и начал вскрывать письмо.

— Подождите! — крикнул Гай. — Теперь пришел мой час! Я знаю, что в этом письме!

— О бог ты мой! — вырвалось у Брэдли.

— Я знаю, что в нем, и знаю, что пользы вам от него не будет… У Глории были мерзкие мысли… ужасно мерзкие мысли…

— Все равно нужно посмотреть, что в нем написано.

— Бросьте все это, инспектор! Клянусь честью, это будет ложный след. Вам оно не поможет, зато дьявольски навредит невинным людям. Бросьте его в огонь! Клянусь, вы ничего от этого не потеряете! Только сделаете доброе дело!

— Я не сплетник и не репортер, мистер Северид… И если это письмо, предназначенное для полиции, не относится к делу, ну и бог с ним — можете сжечь его в свое удовольствие!

Гай посмотрел на свои пальцы.

— Довод для адвоката, — сказал он себе. — Ах да! Откуда вы знаете, что оно предназначено для полиции? Ведь на конверте ничего не написано!

Брэдли уже вскрыл конверт сверху, не затронув сургучных печатей, и вынул из него три голубых листка. Развернув, он с минуту молча смотрел на них.

Гай попытался встать и снова рухнул в кресло, словно у него подкосились ноги, а Брэдли перевернул листки и посмотрел на них с обратной стороны.

— Хотите взглянуть? — спросил Брэдли бесстрастным голосом и протянул листки Линде.

Та взяла их.

— Но, инспектор, это какая-то бессмыслица, — сказала она спустя несколько секунд. — Здесь ничего не написано…

Гай вскочил на ноги, ударился о столик, на котором стояли напитки, и опрокинул один из бокалов, который покатился и угодил в камин.

— Ничего не написано?! — вскричал он и разразился диким смехом. — Ну и сучка! — проговорил он, упав обратно в кресло. — Значит, она сблефовала!.. О боже мой, как она сблефовала!

— Пожалуй, я выпью, как вы предлагали, — сказал Брэдли, спокойно глядя на Северида. — Шотландского — с водой, без льда.

— Обмываем убийство? — резко бросил Джонни. — Ну что ж, всего хорошего! Я ухожу, меня ждет Пат. Я там нужнее.

— Только не сейчас, — возразил Брэдли, не сводя с Гая глаз. Он смотрел так пристально, что Гай невольно поднял голову. — Вы сказали, Северид, что знали содержание письма?

— Не совсем так… Мне казалось, что я знаю. Я подозревал, что могло быть в этом письме, — со слов Глории! Но пустые листки!.. — Он поборол новый приступ смеха. — Не буду говорить плохо о покойной, как я о ней думал вначале. Это была просто мистификация с ее стороны.

Брэдли взял стакан, который поднесла ему Линда:

— А вы, мисс Марш… вы не подумали, что это могла быть мистификация?

— Нет, инспектор. Как я уже говорила, я не приняла всерьез слова Глории, хотя сама она была вполне серьезна.

— Вы кому-нибудь рассказывали об этом письме?

— Нет.

— И оно лежало в этом ящике с того момента, как она отдала его вам?

— Да.

— Ящик был заперт?

— Нет.

— Значит, к нему имели доступ многие люди?

— Ну, как вам сказать… Возможно… Например, моя секретарша…

— И посетители? Клиенты?

— Едва ли, мистер Брэдли. Мы не часто оставляем их здесь одних.

Джонни беспокойно шевельнулся:

— К чему вы клоните?

Брэдли пожал плечами:

— Возможно, это не то письмо, которое мисс Глория дала мисс Марш на сохранение…

— Вы хотите сказать, что кто-то подменил письмо Глории и положил туда чистые листки?

— Не сломав печатей? — Брэдли покачал головой. — Невозможно! Но полная замена возможна. Для этого нужно не более пяти секунд. И это просто сделать…

— Не по тому пути идете, инспектор! — прервал его Гай. — Все это — лишь ложная тревога, хотя и грандиозная. Это похоже на Глорию с ее школьным остроумием.

Джонни швырнул сигарету в камин.

— К черту все! С меня достаточно! — бросил он гневно Брэдли. — Линда говорит, что Глория была чем-то напугана… И она наверняка имела для этого основания… Ее смерть — прямое свидетельство этому!

— Совершенно с вами согласен, — невозмутимо кивнул Брэдли.

— Согласны? Вот и хорошо… В таком случае заставьте Гая сказать, чего же именно она боялась.

Брэдли посмотрел на Гая:

— Что вы на это скажете, мистер Северид?

— Так не пойдет, инспектор, — ответил тот с усмешкой. — Абсолютно и совершенно не пойдет! — Он погрозил Брэдли пальцем. — И не пытайтесь применить ко мне силу — я ведь каждое утро занимаюсь шведской гимнастикой!

— А где вы живете, мистер Северид? — неожиданно спросил Брэдли.

— На Лонг-Айленде, на Ривьере, в Калифорнии и на Восточной Шестьдесят третьей улице… Там у меня в стене пара смен белья и мягкая постель. Мне хочется, чтобы вы когда-нибудь заглянули ко мне, инспектор. Преуютное местечко!

— Благодарю вас! Видимо, так и будет. Мне придется побывать в вашей норе. — Брэдли повернулся к Джонни: — Кэртин, я хочу попросить вас отвезти его домой…

Тот растерянно посмотрел на инспектора:

— Послушайте, неужели вы не понимаете, что Пат там одна, со своей истеричной семейкой?

— Понимаю. Мы с мисс Марш немедленно едем туда. Но я хотел бы, чтобы вы отвезли мистера Северида домой и уложили в постель. И я должен быть уверен… — он взглянул на свои часы, — что это займет у вас по крайней мере полчаса…

— Вы подоткнете мне одеяло, мой Юный Рыцарь, и споете колыбельную песенку… — Речь Гая теперь стала еще более невнятной и нечленораздельной.

— Почему вы решили, что именно я должен выполнять роль сиделки при пьянице? — Тон Джонни был отнюдь не дружелюбный.

— Потому что я вам доверяю и знаю, что когда вы выполните мое поручение, то поедете прямо к Прейнам. Но смотрите — не меньше получаса! Не оставляйте его раньше…

— Если бы вы не были другом дядюшки Джулиуса, я бы послал вас ко всем чертям! Но так — я готов!

Ноги Гая подгибались, когда он начал подниматься с кресла, так что Брэдли и Джонни пришлось с двух сторон поддерживать его, пока он выбирался на улицу, где сержант Северид уже держал для него такси.

Общими усилиями они водворили Гая в машину.

Пока ехали к центру, а потом в восточный район, Гай тихо посапывал. Потом ненадолго открыл глаза.

— Добрый малый… Отличный малыш! — сказал он.

— А вы устроили нам целую кучу неприятностей! — огрызнулся Джонни.

— Чрезвычайно остроумно! — заметил Гай. Потом лицо его помрачнело. — Позаботьтесь о Пат, Рыцарь. Посадите ее к себе на лошадь и скачите с ней на запад, туда, откуда вы появились… Тут еще не то будет, пока не кончится эта заваруха…

— Догадываюсь…

— Увезите Пат отсюда! Скачите все время навстречу закату… — Он слабо махнул рукой. — Они не смогут остановить вас, Рыцарь, — у них нет оружия против младенцев! Предоставьте нам вариться в этом котле.

— Гай, что вам известно об этом деле? Вы наверняка что-то знаете, но скрываете…

— Скрываю? Нет. Я просто очень и очень осторожен.

Когда такси остановилось, шофер помог Джонни втащить Гая в дом. Там его сменил лифтер, которого Гай назвал Майклом. Майкл и Джонни вдвоем доставили Гая в его роскошную «нору в стене». Обстановка в комнате напоминала о морях, океанах и кораблях. Тут были барометры и компасы, на камине красовалась модель парусника, шкафы напоминали корабельные рундуки, закругленные окна, выходившие на Ист-Ривер, могли бы быть иллюминаторами рубки.

Гай сразу же рухнул поперек кровати.

— Ну и тяжелый же груз! — выдохнул Майкл. — Справитесь с ним?

— Думаю, что справлюсь… Спасибо вам большое…

Джонни снял с Гая ботинки, расстегнул воротничок, уложил пьяного как следует в постель и накрыл одеялом. Потом посмотрел на часы. Еще десять минут, и можно будет уходить.

Он походил по комнате, непроизвольно пытаясь затянуться незажженной сигаретой. Наконец выключил свет.

Гай лежал неподвижно, словно бревно, и громко дышал. Джонни поспешно спустился вниз, вышел на улицу и поймал проезжавшее мимо такси.

Как только дверь за Джонни захлопнулась, Гай протянул руку и включил ночник. Потом со стоном уселся в постели, энергично потер лицо и голову.

Он встал и, шатаясь, побрел в ванную. Там его вырвало. Он выпил пару стаканов холодной воды, и его снова вырвало. С посеревшим и влажным от пота лицом он вернулся в спальню.

Из гардероба он вынул твидовый костюм и мягкую темно-синюю рубашку. Кое-как облачившись в них и расчесав волосы, он нетвердой походкой направился в переднюю. Кашне, тяжелое пальто и коричневая фетровая шляпа довершили его экипировку.

Когда он спустился вниз, у Майкла глаза полезли на лоб.

— Вы куда-то собрались, мистер Северид?

— А разве не похоже, Майкл? — Голос Гая звучал чисто, хотя и устало.

— Провалиться мне на этом месте! — вымолвил Майкл. — Я думал, вы месяц в себя не придете.

Гай криво усмехнулся:

— Мы, Севериды, обладаем удивительной способностью возрождаться!

— Может, вы опять на охоту собрались, мистер Северид?

— Угадал, Майкл!

— На уток!.. Ха-ха-ха! Ну и храбрец же тот, кому не слабо шататься в этих чащах, когда так чертовски холодно и сыро… и темно.

Пальцы Гая сильно дрожали, когда он закуривал сигарету.

— Нет, не на уток, Майкл! На этот раз охота будет более волнующей… Охота на человека!

— На человека?!

— Вот именно! На человека! И вам надо когда-нибудь попробовать это, Майкл. Дает совершенно неожиданные результаты.

Майкл бросил на него быстрый взгляд. «Все-таки еще здорово пьян», — подумал он.

— Вызвать такси, мистер Северид?

— Благодарю, не надо.

Майкл посмотрел ему вслед и сокрушенно покачал головой.

Глава 7

Капитан Джордж Полэм, выйдя в прихожую, открыл входную дверь квартиры Прейнов. Его морщинистое лицо напоминало старый пожелтевший пергамент, на котором, как прорези в маске, выделялись темные глаза.

— О, это вы, Джонни!

— Где Пат? — торопливо спросил Джонни, складывая свое пальто на скамейке у дверей.

— В комнате Глории, вместе с инспектором, — вздохнул Полэм. — Вы были с Гаем?

— Да… До чего же он отвратителен!

У Полэма дернулся уголок рта, и, пытаясь скрыть это, он схватил себя за кончик уса.

— Мерзкое дело! — сказал он.

— А как его воспринимают остальные?

Полэм пожал плечами:

— Старик, как и следовало ожидать, сразу отключился. Селия и Линда стараются привести его в чувство, чтобы он мог поговорить с инспектором… А что за тип этот Брэдли?

— Как будто приличный, — нехотя ответил Джонни. — Мог бы прижать Гая, но не прижал. — На лице его появилось раздражение. — Гай просто спятил… делает вид, будто знает, в чем дело, но не желает говорить.

— Когда он пьян, то пьян по-настоящему, — сказал Полэм.

— Может, и поэтому, — согласился Джонни. — Мне надо увидеть Пат.

Он прошел по коридору в комнату Глории и там нашел Пат, мистера Джулиуса, который привез ее домой, и Брэдли. Пат без слов устремилась к нему. В глазах были недоумение и боль. Он обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Крепитесь, дорогая! — шепнул он ей.

Поверх ее головы он увидел мистера Джулиуса. Старик с неудовольствием осматривал комнату Глории — светло-голубые занавески, кровать под балдахином, старый шезлонг, туалетный столик с зеркалом, баночками и флаконами — ничто не ускользнуло от его неодобрительного взгляда. Воздух был пропитан запахом крепких духов.

У занавешенных окон, за хрупким письменным столиком Глории, выполненным во флорентийском стиле, сидел Брэдли. Он бросил быстрый взгляд на Джонни и улыбнулся:

— Вы — сама скорость! Двадцать девять минут, с точностью до секунды… Как ваш пациент? Не очень вам досаждал?

— Выключился, как свет, — ответил Джонни. — Что-нибудь новое?

— Только вот это… — Брэдли показал на ящичек, полный голубой почтовой бумаги, и на медную подставку для перьев. На подставке лежала палочка сургуча и золотое кольцо с печаткой.

— Письмо, несомненно, было заготовлено здесь, — сказал мистер Джулиус.

— Которое из писем? — спросил Брэдли, не глядя на него.

— Что за детская манера — напускать на себя таинственность! — вскипел мистер Джулиус.

— Тут нет ничего таинственного, — ответил Брэдли. — Печать на письме, которое было у мисс Марш, в полном порядке. И если произошла подмена, что представляется вполне вероятным, то подмена эта была полной. Подменили письмо вместе с конвертом. Ясно — было два письма: одно написала Глория, а второе заготовил убийца.

— Убийца? — воскликнула Пат.

— А кто же еще? — в свою очередь удивился Брэдли. — Послушайте, мисс Прейн, ваша сестра либо сыграла шутку — блефовала, как сказал Северид, либо действовала всерьез… Мисс Марш считает, что Глория говорила все всерьез. Я тоже придерживаюсь этого мнения. Она чего-то и кого-то боялась, и ее страхи оправдались. Я думаю, что в своем письме она написала, кого она боится и почему.

— Но…

— Убийца каким-то образом узнал про письмо и понял, что ему надо его уничтожить. Если бы он просто выкрал письмо из стола мисс Марш, его могли бы хватиться. Тогда мисс Марш сообщила бы обо всем вашей сестре, и Глория написала бы другое. Но только действовала бы осторожнее, выбирая место, где его спрятать. Поэтому убийца и заменил его другим письмом, внешне абсолютно похожим.

— И наверняка готовился к этому не один день, —добавил мистер Джулиус. — Выжидал удобный момент… потом — пожалуйста!

Джонни почувствовал, что Пат вся дрожит.

— Это значит, — с тревогой сказала она, — что он был сегодня в манеже и что он был у Линды, в ее кабинете, совсем недавно.

— И здесь тоже! — заметил Брэдли.

— Естественно! — подтвердил мистер Джулиус.

— Как «здесь», инспектор? Ведь тут не мог…

Брэдли перебил ее:

— Он наверняка был в этой комнате, мисс Прейн. Ведь он должен был добраться до именно этой почтовой бумаги, этой сургучной палочки и этого кольца…

— Это нужно принять как аксиому, Пат, — уверенно сказал мистер Джулиус. — И каждый шаг в расследовании этого дела все теснее сжимает кольцо вокруг близких тебе людей…

— Не делаете ли вы слишком поспешные выводы? — задал вопрос Джонни, отзываясь на умоляющий взгляд Пат. — Гай знал об этом письме еще раньше, и он уверен, что Глория просто блефовала. И эта версия со вторым письмом, в конце концов, всего лишь версия.

— Мистеру Севериду очень хотелось, чтобы мы в это поверили, — сказал Брэдли. — Слишком хотелось.

— Но с другой стороны, просто невероятно подумать, что один из нас… — Пат замолчала на мгновение, а потом, подумав, добавила: — В доме всегда полно людей. Они приходят, уходят…

— Каких людей? — оживился Брэдли. — Какие люди побывали здесь за последние две недели?

— Чудный вопрос! — усмехнулся мистер Джулиус.

Брэдли взглянул на него и отвел глаза.

— Ну, во-первых, отец, тетя Селия и я сама. Часто приходили Линда, Джонни. Джордж Полэм бывает почти каждый день. И конечно, Гай! Но все эти люди вне подозрений… Они не могли…

— А кто мог? — быстро спросил Брэдли.

— Ну, еще бывает здесь Питер Ши, наш конюх. Иногда я посылаю его то за тем, то за другим… Но, разумеется, он тоже не мог… И еще Мелкоса…

— Кто такая Мелкоса?

— Цветная женщина, приходит убирать в доме раз в неделю. Но ее подозревать просто глупо… — Лицо Пат горело от волнения.

— Я все еще жду, когда вы назовете тех людей, кто мог… — продолжал настаивать Брэдли.

— Вы понимаете, инспектор, днем я редко бываю дома. А последние недели… с этими соревнованиями… — Голос Пат оборвался и замер.

— Друзья Глории? — высказал предположение Брэдли.

— Глория редко приглашала друзей домой, мистер Брэдли. Она была… Ну, она считала школу чем-то вроде конюшни. Обычно она встречалась с друзьями в других местах.

Брэдли вздохнул.

— Так где же те, кто мог? — повторил он.

— Но вы просто не должны… — начала Пат, и пальцы ее все сильнее сжимали руку Джонни. — Тетя Селия и отец скорее помогут вам.

— А вы не можете назвать больше никого — кроме тех, кого уже перечислили?

— Ах да! Могу назвать еще доктора Энглхардта! — торжествующе сказала Пат. — Он приходил к отцу по поводу его артрита.

— Понятно! — кивнул Брэдли с серьезной миной.

— Речь идет о Джарвисе Энглхардте, — уточнил мистер Джулиус. — Носится с новыми идеями насчет диеты и инъекций. Подозреваю, что многих его пациентов уже нет в живых, но чтобы так вот убить! — Он пожал плечами.

У Пат задрожали губы.

— Мистер Брэдли… Я люблю этих людей, о которых мы говорили. И я бы доверила им свою жизнь. Обвинить кого-то из них просто немыслимо… и я не желаю больше думать об этом! Вы где-то что-то упустили, инспектор. Что-то увело вас в сторону. Должно быть что-то еще…

Какое-то мгновение Брэдли мрачно смотрел на нее.

— Что ж, давайте ради вас считать, что я где-то что-то упустил…

Вмешался Джонни:

— Я думаю, что для Пат на сегодня довольно. Вы не могли бы теперь обойтись без нее?

Брэдли не ответил. Он встал из-за стола, прошел в другой конец комнаты и открыл платяной шкаф. Там висели десятки платьев, костюмов, вечерних туалетов, меха, стояли десятки пар туфель. Он внимательно осмотрел содержимое шкафа, передвигая вешалки, затем повернулся к Пат:

— Мисс Прейн, у вашей сестры не было какого-нибудь личного источника дохода?

— Нет.

— У меня тут данные из полиции, — сказал он, вынимая из внутреннего кармана листок бумаги. — «Глория была одета в вечернее платье, новое, на ней была серебристая лиса и кольцо с сапфиром…» Мне кажется, для девушки из семьи, которая, как предполагается, разорилась, гардероб довольно богатый, если не сказать больше. Да и это все… — добавил он, указав жестом на платяной шкаф.

— Но ведь у Линды своя фирма дамского платья, — не сдавалась Пат. — И она делала Глории массу подарков… и потом, всегда позволяла нам покупать одежду по себестоимости…

— И еще одна своеобразная деталь, — продолжал Брэдли, — со всей ее одежды были срезаны этикетки…

— Похоже, убийца не хотел, чтобы опознали ее тело, — сказал Джонни.

— И поэтому спрятал труп Глории в ее собственной машине! — добавил мистер Джулиус. — В вашем возрасте, Джонни, я лучше шевелил мозгами!

Джонни покраснел и промолчал.

— К тому же, — размышлял вслух Брэдли, — этикетки исчезли и с большинства платьев в этом шкафу. Спрашивается, почему?

Пат недоуменно покачала головой.

— Сколько ваша сестра имела на одежду?

— Ну, около ста долларов в месяц, наверное… на все.

— Могла бы она на эти деньги составить себе такой гардероб? Даже если покупала вещи по себестоимости?

— Я… я думаю, едва ли…

— Пат!.. Ради бога, перестань тянуть и увиливать! — приказал мистер Джулиус. — Согласись, что все это очень странно… И тут не требуется ясновидящее око Брэдли! Легковерное семейство! Им сказали, что платья от Линды, и они поверили, потому что хотели поверить… Она срезала все этикетки на тот случай, если кому-нибудь взбредет в голову заглянуть в ее шкаф.

— Так откуда же все это? — спросил Брэдли.

— Нужно ли мне говорить это вам? Она ведь была помолвлена с одним из самых богатых людей в Америке… Гай покупал ей все.

— Ну конечно! — с жаром подхватила Пат. — И в том, что Гай покупал ей платья, нет ничего плохого! Так ведь, мистер Брэдли?

Тот вынул из кармана медную табакерку.

— Вероятно, нет, — рассеянно сказал он, набивая трубку. — Но боюсь, я больше не могу откладывать разговор с вашей семьей, мисс Прейн. Может быть, вы с Кэртином пригласите их? А мы с мистером Джулиусом придем через минуту-другую.

— Ну-с! — сказал мистер Джулиус, когда они остались вдвоем. — Какие сомнения вас грызут?

Брэдли выждал, пока не раскрутится его трубка. Взгляд его скользил по пропитанной духами и полной безделушек комнате.

— По всем данным, эта семья разорена, — сказал он задумчиво. — Во всяком случае, почти разорена. И все же Глория не отказывала себе в роскоши.

Мистер Джулиус поморщился:

— В комнате воняет, как в публичном доме.

На губах Брэдли промелькнула усмешка.

— Сентенция специалиста, Джулиус!.. Вот уж никак бы не подумал, что за вами водится такое!

— Чушь собачья.

— Кстати, о запахах, — заметил Брэдли. — Если бы вы поработали на моей должности столько, сколько я, вы приобрели бы способность узнавать по запаху разного рода убийства…

— Не терплю лекций. И не верю в инстинкт, — строптиво бросил Джулиус.

Брэдли с серьезным видом посмотрел на него:

— Что делает рядовой гражданин, если думает, что его жизнь в опасности?

— Бежит со всех ног!

— Вот именно. В ближайший полицейский участок, — сказал Брэдли. — Чтобы попросить там помощи и защиты.

— За исключением тех случаев, когда человек очень не любит полицейских.

— Вот именно…

— Перестаньте умничать! — раздраженно проговорил мистер Джулиус, готовый разразиться ехидной тирадой.

— А люди не любят полицейских, когда в их жизни что-то не чисто. Человек не будет просить помощи, если объяснение, почему он в опасности, бросит тень на него самого.

— Следовательно?..

— Следовательно, Глория Прейн и не просила помощи…

— Что за белиберду вы несете?! Глория была дура, легкомысленная и безответственная идиотка… Но никак не преступница!

— Глория не сказала Линде Марш, чего она боится. Она оставила свидетельство против убийцы, которое уличило бы его только после ее смерти. — Брэдли вздохнул. — Готов побиться об заклад, что она сама сказала убийце, где оставит свое письмо!

Старик сердито насупил брови:

— Придерживайтесь фактов, дорогой мой!

— Шантаж — мерзкая штука, — словно про себя тихо сказал Брэдли.

— Шантаж?!

— Разве не ясно? Платья… меха… бриллианты. Забота о том, чтобы семья не узнала…

— Но я же вам сказал, что Северид…

— Зачем же тогда все скрывать? — спросил Брэдли. — Давайте порассуждаем. Разве есть что-либо позорное в том, что мужчина делает своей будущей жене подарки? Я думаю, Джулиус, что Глория кого-то шантажировала, и тот откупался этими подарками. Наконец жертве надоело, жертва начала роптать, возражать, угрожать. Глория, испугавшись, написала все в письме и оставила письмо у Линды. А жертве рассказала о письме — чтобы удержать от крайности. Но он ее перехитрил. Я думаю, он увидел письмо, заготовил дубликат и подсунул его вместо подлинника. Тем самым он получил свободу действий. И воспользовался ею… самым решительным образом.

— Клянусь Небом, в этом есть смысл! — вскричал мистер Джулиус, а потом рассмеялся: — Но вы сами завязали себя в узел! Если наряды покупал не Северид, а жертва шантажа, то, значит, им был кто-то посторонний, а не член интимного семейного круга! Так что решайте сами, какая теория вам больше нравится, властитель умов! Вы не можете придерживаться и той и другой одновременно.

Брэдли поднял брови:

— Вы уверены, что не могу?

Глава 8

Семья Прейн и все их друзья, кроме Гая Северида, были в сборе, когда в гостиную вошли Брэдли и мистер Джулиус.

Брэдли знал всех, за исключением Дугласа Прейна.

Взор инспектора обратился прежде всего на отца убитой девушки, сидевшего в кресле перед камином. Он выглядел болезненно-усталым. Кожа цвета алебастра, глаза прищурены, как будто свет причинял ему боль.

Мисс Селия Девон, сжав губы, сидела в качалке напротив него и вязала темно-голубой носок. Стальные спицы сверкали и позвякивали в ее пальцах.

— Ну как, лейтенант, известно вам что-нибудь сверх того, что мы уже слышали? — спросила она.

— Не очень много, — бодро ответил Брэдли.

Джонни и Пат сидели рядышком на кушетке. Джордж Полэм стоял у буфета, держа в руке высокий стакан с виски со льдом. Казалось, он старался угадать на лице Брэдли ответ на какой-то затаенный вопрос.

— Я рассказала им о письме, — сказала Линда Марш, обратившись к Брэдли, — и объяснила, почему не сообщила об этом раньше. — Она сидела в кресле, откинув голову и расправив вокруг себя пышную юбку дорогого черного платья.

На мгновение взгляд Брэдли помимо его воли задержался на этом платье.

— Пока эта тема свежа у вас в памяти, — начал он, подходя к группе у камина, — мы, пожалуй, можем уточнить кое-какие детали. Мы уже пришли к некоторым предварительным заключениям. Первое заключение — это то, что убийца в последние две недели должен был побывать в кабинете мисс Марш. Если среди вас есть такие, кто за это время в кабинете мисс Марш не побывал, пусть скажут об этом сейчас… — Он посмотрел на окружающие его напряженные лица.

В камине обрушилась горящая головня, и в настороженной тишине это прозвучало как горный обвал.

— Не знаю, для кого это хуже, лейтенант, — для вас или для нас, — но только в прошлую пятницу, как раз накануне начала конных соревнований, Линда устроила в своем офисе коктейль-вечер, — сказала Селия Девон. — И мы все там были…

— И еще человек пятьдесят, — поспешил добавить Джонни.

Брэдли потер на щеке едва заметную щетину.

— Нетрудно реконструировать и вторую фазу, — продолжил он свои рассуждения. — Я имею в виду сокрытие трупа. Убийца знал, что мисс Прейн будет выступать в чемпионате и что все, кто с ней связан, — родные и друзья, — будут в числе зрителей. Он мог проскользнуть в конюшню и незаметно взять ключи от машины. Так он и сделал и направился туда, где спрятал труп; положил его в багажник и вернулся обратно на Мэдисон-Гарден.

Дуглас Прейн прикрыл глаза сухой костистой рукой, на которой проступали взбухшие синие вены, и, казалось, не слушал инспектора.

— Положить ключи на место было легко, — не давая им опомниться, энергично продолжал Брэдли. — В конюшне, вероятно, было полно народу. Пожалуй, вернуть ключи было даже легче, чем взять их. Итак, очевидно, что убийца был вечером на Мэдисон-Гарден. Вы все там были. Убийце пришлось также побывать в офисе мисс Марш. Вы все и там побывали. И наконец, убийца, очевидно, имел доступ и в эту квартиру. Ко всем вам это тоже относится… Правда, этот пункт почти исключает посторонних. По словам мисс Прейн, здесь бывают ваш конюх, уборщица и доктор Энглхардт.

— Джарвис Энглхардт? — подняла брови Селия Девон. — Ну и комедия!

Глаза Брэдли были прикованы к ее порхающим пальцам.

— Вы можете назвать еще кого-нибудь, кто побывал в вашем доме за последние две недели, мисс Девон?

— Как я поняла, вы включаете сюда Линду, Гая, Джонни и Джорджа… Я имею в виду — в наш маленький семейный кружок, — уточнила она. — Если это так, то больше никто не приходит мне в голову… за исключением, конечно, Джарвиса Энглхардта… — Она хитро улыбнулась. — Только не понимаю, куда это вы гнете, лейтенант?

— Он в очень вежливой форме дает нам понять, — резко вмешался мистер Джулиус, — что один из этой компании — убийца… И он — инспектор, а не лейтенант.

Дуглас Прейн собрался с духом:

— Нам посчастливилось, что за это дело взялись вы, мистер Брэдли, Джулиус так часто говорил о вас. И о вашей скромности…

— Спасибо, — сказал Брэдли. — Моя задача, однако, заключается в том, чтобы изловить наглого жестокого убийцу. — Он обвел строгим взглядом всех собравшихся.

— Конечно, — поспешно согласился мистер Прейн, — я должен извиниться за то, что не встретил вас, когда вы пришли, но вы поймите, что означает для меня это ужасное дело… Для меня и для моей семьи. Я… я, в общем, уже не молод, инспектор.

— Вполне вас понимаю, — мягко сказал Брэдли.

— И если бы за дело взялся кто-нибудь менее дружественно настроенный к нам, то это могло бы оказаться для нас очень опасным…

— Опасным? — Брэдли внимательно посмотрел на него. — Значит, вы признаете, что опасность существует?

— Конечно, признаю, — ответил Дуглас Прейн. — Видите ли, сэр… — и он поднял свою бледную руку, — для семьи Прейн наступили тяжелые времена. Моя фирма… А теперь это… Я знаю, как подобные вещи могут повлиять на жизнь людей…

— О-о! — вырвалось у Брэдли.

— Репортеры, фотографы… Они будут высматривать, вынюхивать… наша частная жизнь, наши человеческие права, наше будущее счастье — все в ваших руках, мистер Брэдли…

Мистер Джулиус издал какой-то странный приглушенный звук и, отвернувшись, ушел в противоположный угол комнаты. Брэдли смотрел на Дугласа Прейна с таким видом, словно тот представлял собой интересный клинический случай.

— В вашем расследовании, — продолжал в напряженной тишине Прейн, — вам, естественно, придется раскапывать многие факты, касающиеся нас. Я убедительно прошу вас, инспектор, не предавать их гласности, если они не будут непосредственно связаны с этим делом.

— Какого рода факты? — спросил Брэдли довольно холодно.

Прейн беспокойно шевельнулся в своем кресле:

— Ну как же, сэр! Дело мое потерпело крах. И в настоящий момент я нахожусь в весьма неловком положении — меня содержит моя дочь Патриция…

— Отец! — вырвалось у Пат.

— Мне еще предстоит улаживать важные вопросы, инспектор, — продолжал Прейн. — Поскольку серьезность моего финансового положения подверглась огласке… Короче говоря, когда человек падает, всегда найдутся люди, которые с удовольствием его еще и лягнут при падении. Такова уж человеческая природа. Поэтому я считаю, что мое настоящее положение не должно стать достоянием гласности — разумеется, если это возможно.

Брэдли ничего не ответил.

Пальцы Селии Девон замерли над вязаньем.

— Интересная точка зрения, не находите, инспектор?

— И потом, конечно, — продолжал Дуглас Прейн, — остается вопрос о Глории.

— Да, несомненно, остается, — подтвердил Брэдли и посмотрел на Пат. Девушка уже отвела глаза от отца, и головка ее лежала на плече Джонни.

— Глория была такая взбалмошная, инспектор… вечно попадала в… ну, скажем, в неприятные истории… С этими фактами вы тоже столкнетесь. Нужно ли их предавать огласке?

— В мои обязанности не входит снабжать газеты сплетнями, мистер Прейн! И то, что попадет в печать, будет исходить или от вас самих, или от членов вашей семьи, или от ваших друзей…

— Благодарю вас, инспектор! Искренне благодарю, — с чувством проговорил Прейн.

— И это все, что вы хотели мне сказать, мистер Прейн?

— Ну… да. Думаю, что все.

— И вы ничего не хотите сообщить нам, что могло бы помочь отыскать убийцу вашей дочери?!

— О господи! А что я могу сообщить?

— Вы уверены, что не знаете никого, кто мог бы быть ее врагом? Или мог бы выиграть в случае ее смерти?

— У Глории ничего не было, и ей нечего было завещать кому бы то ни было.

— Я не имел в виду деньги, — сказал Брэдли. — И я не уверен, что вы до конца осознали все происшедшее. Дело в том, что вашу дочь убили преднамеренно и хладнокровно!

— Дорогой мой, это был просто протест против проявления дурного вкуса!

— С ума можно сойти! — вырвалось у мистера Джулиуса, который сидел в кресле в дальнем углу комнаты.

— Вы должны ясно представить себе ситуацию, мистер Прейн, — как можно более убедительно сказал Брэдли. — Убийца имел основания для убийства, и он сделал все, чтобы не быть пойманным. И если кто-нибудь из вас, находящихся в этой комнате, знает хоть что-нибудь, что может грозить убийце разоблачением, тот сам подвергает свою жизнь опасности…

— Что-то я вас не понимаю. — Прейн в замешательстве посмотрел на Брэдли.

— Если кто-нибудь из вас может помочь мне в расследовании этого дела, то делайте это сейчас, пока убийце еще не представился случай заставить вас замолчать навеки. Если вы что-то скрываете, если вы сами решаете, что нужно рассказать, а что нет, то, может статься, больше такой возможности у вас не будет!

Дуглас Прейн выпрямился в кресле:

— Вы хотите сказать, что нам угрожает реальная физическая расправа?

— Да, если вы умолчите о том, что может пролить свет на случившееся!

— Но боже ты мой! Ведь мы все имеем право на защиту полиции?!

— Вы получите все, что я могу вам дать. Но я не могу приставить к вам охранников, которые следовали бы за вами из комнаты в комнату в вашем собственном доме. А опасность подстерегает вас именно здесь! Здесь! В этом доме и среди ваших друзей!

Пат Прейн не выдержала:

— Мистер Брэдли, вы не должны придерживаться этой безумной версии, что убийцей является кто-то из нас! Вы чего-то не учли. Вы что-то упустили!

Брэдли поймал ее испуганно-протестующий взгляд, и в его глазах она не увидела ни искорки сочувствия.

— Я ничего не упустил, — сухо сказал он. — Ваша сестра к кому-то зашла, села в кресло или на кушетку и сидела, ничего не опасаясь, — вот как сидит сейчас мисс Марш. Манто она сняла. Хозяин на какое-то время вышел из комнаты. Вернувшись, он подошел к ней сзади. У Глории на шее был шелковый шарф. Друг ее наклонился к ней, поймал концы шарфа и крепко стянул их. Глория отчаянно сопротивлялась. Я так и вижу, как ее руки вцепились в душившую ее петлю. Я вижу, как синеет ее лицо, как глаза вылезают из орбит… Я вижу, как она…

— Прекратите! — выкрикнул Джордж Полэм. — Прекратите, бога ради! — Он сделал шаг, словно собирался броситься к Брэдли, но тут же упал в кресло. Стакан выскользнул у него из пальцев и упал на толстый ковер.

Полэм закрыл лицо руками, и плечи его затряслись.

Линда Марш встала и, подойдя к нему, опустилась на колени и обняла его.

— Джордж, дорогой! Вы не должны так реагировать на это! Не должны…

Брэдли перевел взгляд на смертельно побледневшую Пат:

— Простите, мисс Прейн. Я просто хочу, чтобы вы поняли, почему я не могу изменить свою версию, согласно которой убийца является или членом вашей семьи, или кем-то из ваших друзей. Я ее не изменю лишь потому, что она касается ваших близких. И я хочу, чтобы вы поняли, почему я не собираюсь их выгораживать.

После минутной паузы Селия Девон произнесла своим сухим и резким голосом:

— Вот уж не знала, что полиция столь талантлива! Право же, инспектор, сцена потеряла первоклассного актера!

— А я преклоняюсь перед талантом убийцы, мисс Девон! Ведь я говорил с ним сегодня, и он, однако, ничем не выдал себя…

— Инспектор! — прервал его Дуглас Прейн. — Если среди нас находится маниакальный убийца, вы должны нас защитить! Это ваш долг!

Глаза Брэдли остановились на лице Прейна.

— Если вы так боитесь за свою жизнь, дайте мне факты! Факты обо всех этих людях и об их отношениях с Глорией!

— Но я же рассказал вам все, что знаю! Я решительно ничего не понимаю. Я не могу…

Его прервал телефонный звонок. К телефону подошла Пат.

— Если это репортеры, не говори им ни слова, Пат! — выпалил Прейн.

Пат подняла трубку и бесстрастным голосом произнесла:

— Алло!.. Это вас, инспектор, — тут же добавила она и протянула ему трубку.

Брэдли взял ее:

— Да… да… Монаган. Как? Черт возьми, а вы сейчас где?.. Да… ну, как вам это нравится?.. Угу… Отправляйтесь на исходные позиции, ждите там. Это для вас единственный шанс. Если установите контакт, позвоните мне сюда, или домой, или в участок.

Он повесил трубку. Все напряженно смотрели на него.

— Вы, кажется, сказали мне, — обратился он к Джонни, — что оставили Северида в полной прострации?

— Да, сказал.

— Ну так вот, через десять минут после вашего ухода он тоже ушел. И был достаточно трезв, чтобы обмануть одного из самых проницательных сыщиков во всей полиции. Он исчез…

— Будь я проклят, — вскричал Джонни, — если я не оставил его в дым пьяным!..

— Кто-нибудь из вас имеет представление, где может быть Гай Северид в ночное время? — Брэдли обвел всех требовательным взглядом.

С тонких губ Селии Девон сорвалось что-то вроде смешка.

— Когда вы познакомитесь с нами поближе, инспектор, ваш бодрящий оптимизм несколько поубавится! Или, может быть, вы уже заметили, как сильно в нас развито нежелание идти вам навстречу?

Глава 9

Джордж Полэм освободился из объятий Линды и встал. Теперь он стоял выпрямившись, как и подобает бывшему офицеру-кавалеристу.

— Вы выдвинули против нас всех тяжкое обвинение, Брэдли, — сказал он. Уголок его рта все еще дергался, и он старался скрыть это, теребя кончик уса.

— Я никого ни в чем не обвинял, — возразил Брэдли спокойно. — Я только объяснил вам ситуацию, чтобы вы поняли, что это не детская забава и не светское развлечение.

— Однако быстрое решение проблемы весьма украсило бы ваш послужной список!

Если Брэдли и рассердился, то ничем себя не выдал.

— К несчастью, с любым убийством связаны два факта, капитан Полэм. Всегда имеется убийца. Но не всегда он убивает только один раз.

— Вы пытаетесь запугать нас? — раздраженно спросил Полэм.

— Нисколько, капитан. Я только пытался объяснить, что решение этой проблемы может украсить мой послужной список лишь в том случае, если я сделаю это раньше, чем кто-нибудь еще из-за своего упорства навлечет на себя гибель.

— И это обстоятельство дает вам право запугивать нас?

— Помилосердствуйте! — Брэдли даже руками развел. — Разве я вас запугивал?

— Все мы, инспектор, очень деликатно устроены, — заметила мисс Девон. — У нас у всех есть нервы, и с вашей стороны довольно жестоко играть с нами.

— Помолчите, Селия! — резко прервал ее Полэм. — Пришло время выяснить наше положение! Вы собираетесь произвести арест этой ночью, Брэдли? Точнее говоря, этим утром? Ибо уже утро — пятый час.

— Никаких арестов не будет, — ответил Брэдли. — Разве что кто-то из вас пожелает дать показания.

— Дать? — проворчал мистер Джулиус. — Единственный человек в этой компании, кто что-либо и когда-либо дает, — это Пат. Остальные только берут.

— Джулиус! — Возмущение Дугласа Прейна прозвучало довольно бледно.

Полэм упрямо продолжал свое:

— Потому что, если у вас нет никаких улик и вы не собираетесь меня арестовать, я ухожу!

Брэдли окинул комнату недоуменным взглядом:

— Я не вижу ни одного часового у дверей, капитан. Если вам нечего мне сообщить, то меня мало интересует, куда вы пойдете и что будете делать.

Полэм несколько смешался:

— Значит, вы не настаиваете на том, чтобы я остался?

— Нисколько, капитан… конечно, я мог бы еще спросить у вас, не знаете ли вы, кто убил Глорию Прейн?

— Разумеется, не знаю!

— Я мог бы спросить у вас, не заметили ли вы, кто из присутствовавших на Мэдисон-Гарден брал ключи от машины?

— Не заметил.

— Я мог бы спросить вас, не вы ли подменили письмо в кабинете мисс Марш, или, быть может, видели, кто это сделал?

— И на этот вопрос я не могу ответить ничего положительного.

— И вы не знаете, где я мог бы найти этого оригинала — мистера Северида?

— Не очень-то вы прохаживайтесь насчет Гая! — предостерег его Полэм. — Возможно, он тоже не любит чрезмерного внимания со стороны полиции.

— Теперь вы понимаете, инспектор, — сказала с нескрываемой иронией мисс Селия Девон, — как трогательно наше горе по поводу трагической кончины Глории и как глубоко все мы заинтересованы в том, чтобы всемерно способствовать ее отмщению!

— Дорогая Селия, — обиженно заметил Прейн, — я думаю, это едва ли подходящий момент для демонстрации вашего остроумия.

Мисс Девон удостоила своего родственника жестким взглядом.

— Я и не подозревала, Дуглас, что сказала нечто такое, что даже с натяжкой можно было назвать остроумным!

— Можно я провожу вас домой, Линда? — спросил Полэм.

Линда взглянула на Брэдли:

— Если я больше не нужна инспектору…

— Что ж, мисс Марш, на сегодня закончим, — отозвался тот. — Может быть, обдумав все спокойно на досуге, вы придете к мнению, что все-таки умнее и безопаснее играть в моей команде. Спокойной ночи!

Полэм и Линда вышли. Вид у капитана был несколько подавленный.

Остальные не двинулись с места, с беспокойством ожидая, как поступит Брэдли. Наконец Селия Девон отложила в сторону свой носок, над которым успешно трудилась последние полчаса.

— Вы любите торт с прослойкой из какао, инспектор?

Лицо Брэдли осветилось по-детски простодушной улыбкой.

— С молоком?

— С молоком.

— Я готов вас расцеловать, мисс Девон!

— В таком случае пройдемте со мной на кухню. — Она была уже у двери. — Думаю, это традиционное угощение для романтических полицейских.

— Джулиус составил бы нам превосходную компанию, — сказал Брэдли, сделав ему приглашающий жест рукой.

— Джулиус отправится домой! — возразил мистер Джулиус. — Я собирался снабдить вас кое-каким биографическим материалом, но Селия сделает это на кухне без меня… Да еще с удовольствием, — добавил он с ревнивым ехидством.

— Все это не слишком приятно, Джулиус, — заметила мисс Девон. — Мы не можем впутывать вас в это дело. Мне бы не хотелось видеть, как вас передергивает!

— После всего, что я сегодня видел и слышал в этом доме, — признался мистер Джулиус, — меня уже столько раз передергивало, что хватит на всю жизнь. Спасибо! Спокойной ночи! — Он с сожалением посмотрел на Брэдли: — Полиция деградирует вместе со всем обществом. На вашем месте я бы всю душу вытряхнул из этой компании!

С этими словами он величественно удалился, и минуту спустя хлопнула входная дверь.

Дуглас Прейн уединился в своей комнате. Пат и Джонни остались сидеть нахохлившись на кушетке и тихо разговаривали. Брэдли сидел за столом в кухне, держа в одной руке кусок торта, в другой — стакан с молоком.

— Нравится? — спросила Селия Девон. Она стояла рядом с ним, повязав передник поверх нарядного черного платья.

— Ужасно нравится, — пробормотал Брэдли с полным ртом.

— Сама испекла, — довольно улыбнулась мисс Селия Девон. — Просто удивительно, какие таланты проявляются, когда это необходимо.

Брэдли проглотил кусок торта и смог говорить более внятно:

— Только не воображайте, что вы — сыщик, мисс Девон. У меня достаточно забот и с моими уже обученными помощниками. С Монаганом, например… Подумать только — упустить этого надравшегося типа!

Мисс Девон присела к столу:

— Я должна извиниться перед вами.

— Вот как?

— Я обвинила вас в актерстве, — напомнила мисс Девон. — Но мы все в какой-то мере актеры. Мы создаем в уме образ человека, каким мы хотели бы быть, а потом стараемся вести себя так, как вел бы себя этот воображаемый человек. Только когда наступает критический момент, вся эта мишура спадает, и мы остаемся такими, какие есть на самом деле. Иногда то, что в себе обнаруживаешь, довольно противно. Взять хотя бы меня, например.

— Какой же образ вы создали для себя, мисс Девон?

— Образ хладнокровной, компетентной и остроумной женщины. Самостоятельной и уверенной в себе, — без малейшего колебания ответила мисс Девон. — С удивительными способностями к анализу и самоанализу. Но если вы соскребете этот лоск… — она пожала плечами, — то останется просто угрюмая и разочарованная старая дева, мистер Брэдли, уязвленная тем, что не имеет собственной семьи и вынуждена заботиться об этой семье. Остроумие, если я вообще им обладаю, — это злое остроумие. Я отпускаю остроты, чтобы скрыть постоянное презрение к самой себе за то, что позволила себе увязнуть в нынешней нашей ситуации, как в болоте.

— Будут еще какие-нибудь откровения? — спросил Брэдли, будто вспомнив, зачем он здесь.

— Множество! Возьмите хотя бы моего драгоценного родственника. Он воображает себя деловым человеком. Как говорится, настоящим мужчиной. Но на самом деле бесхребетен, как медуза. За всю свою жизнь не потратил ни минуты на то, чтобы сделать что-нибудь путное. Он хитрит и изворачивается — лишь бы получить то, что хочет. В двадцатых годах все это было легче, инспектор. Больше всего он боится, чтобы его друзья из университетского клуба не узнали о нем правду… Да вы, конечно, и сами все хорошо видели.

Брэдли кивнул:

— И иногда его поведение здорово шокировало.

Взгляд мисс Девон смягчился.

— Пат у них единственный стоящий человек. Она в точности такая, какой кажется. Великодушная, честная, трудолюбивая, преданная до боли. Этот молодой увалень и наполовину ее не стоит.

— Что он собой представляет?

— Не слишком сложный… Он было совсем запутался… А теперь убедил себя, что все видит насквозь. Он будет всецело на стороне Пат. Если она будет против вас, инспектор, — а я чувствую, что пока вы станете придерживаться версии, что убийца якобы один из нас, — то она будет против, и в этом случае он тоже будет против вас. Возможно, он доставит вам немало хлопот. Еще торта?

— Спасибо… — Брэдли задумчиво наблюдал, как она отрезала еще кусок. — Ну а что вы скажете насчет Полэма? — осторожно спросил он.

— Джордж? Ожесточенный, взрывной, настоящий комок нервов, но за всем этим скрывается доброта и отзывчивость.

— Что же его так ожесточило?

Мисс Девон с сосредоточенным видом смахивала со стола крошки.

— Не все люди способны переносить тумаки, какими награждает их жизнь, мистер Брэдли.

Тот внимательно посмотрел на нее и усмехнулся:

— Так и вы тоже, мисс Девон, решили устроить мне обструкцию?

— Обструкцию?

— Послушайте, мисс Девон, полицейские имеют обыкновение помнить о плохом дольше, чем простые смертные. Капитан Полэм уже был замешан однажды в историю. Я очень хорошо все помню, хотя это и не имело отношения к моему департаменту.

— Ах вот вы о чем! — промолвила Селия Девон.

— Угу.

— Было бы жестоко снова выкапывать эту давнюю историю, инспектор!

— Убийства нельзя расследовать в лайковых перчатках! Насколько я помню, жена Полэма сбежала от него… исчезла… и никто так и не обнаружил — куда и почему… Может быть, вы расскажете мне об этом, так сказать, «изнутри»?

Мисс Девон пожала плечами.

— Ну что ж, возможно, это в какой-то степени поможет объяснить поведение Джорджа, — начала она. — Он был по-настоящему влюблен в свою жену. Красавица, веселая, великолепная наездница. Той весной Джордж поехал куда-то по делам. Когда он вернулся, Дороти уже не было.

— Сбежала?

— Я этого не говорила, мистер Брэдли. Я сказала, что ее уже не было. Она исчезла. Пропала! Испарилась! Не взяла с собой ни одежды, ни денег. Не оставила никакой записки. И с тех пор о ней никто не слышал…

— Все это для меня не ново.

— Джордж, разумеется, обратился в полицию. Газеты вовсю трубили об этом деле. Джордж назначил вознаграждение. Бедняга просто с ума сходил. В конце концов полиция закрыла дело: не нашлось никаких доказательств, никаких улик.

— И на этом все кончилось.

— Вовсе нет. Джордж обратился к частным детективам. Истратил все, что имел, до последнего цента… а потом ему на помощь пришел Гай Северид. В конце концов даже частным детективам стало совестно брать у него деньги. И дело Дороти Полэм было закрыто.

— Бедняга!

— Да, он буквально таял на глазах, инспектор! Запил… И нервы сдали окончательно. Самостоятельно подняться на ноги он не мог, дела его тоже пошли прахом. Если бы не Гай, Джордж наверняка покончил бы с собой. А они вместе учились в колледже, вместе служили в эскадроне. Такую дружбу редко встретишь в наш циничный век.

— Это было пять лет назад, — констатировал Брэдли, нащупывая в кармане свою трубку. — Вы считаете, что все это до сих пор сказывается на его поведении и характере?

— Да. Потому что и в последние дни я опять заметила у Джорджа нервный тик. Сегодня я поняла, что он потрясен исчезновением Глории. Они скрывали это от меня и от Дугласа, но Джордж-то знал. Понимаете, как это подействовало на него, — словно повторилась история с Дороти! Глория тоже не взяла ни одежды, ни денег и не оставила записки… если Джордж и ведет себя странно, инспектор, то это потому, что исчезновение Глории разбередило старую рану, которая, собственно, и не зажила до сих пор.

Складки у бровей Брэдли стали еще глубже.

— Довольно необычная ситуация, не правда ли, мисс Девон? Две исчезнувшие леди! — Он зажег спичку. — Я не верю в совпадения, — небрежным тоном бросил он. — А вы?

— Я все задавала себе вопрос, придет ли это вам в голову, — невозмутимо сказала мисс Девон, не глядя на него.

Синие облачка дыма поплыли к потолку.

— Как случилось, что Полэм оказался в этой школе вместе с мисс Прейн?

— Это Гай все устроил. Когда Дуглас разорился, Пат решила открыть школу. Она знала толк в лошадях. Она пошла к Гаю — попросить у него ссуду. Он согласился ссудить ее деньгами, но, думаю, главным образом потому, что увидел в этом возможность помочь Джорджу. Тот отличный знаток лошадей. И если бы он заинтересовался этим делом, то сразу бы воспрянул духом.

— И это помогло?

— Словно по волшебству! За последние два года Джордж словно возродился из пепла. И до сегодняшнего дня трудно было сказать, есть ли у него вообще нервы.

— Еще какие-нибудь детали?

— Да нет, это все.

Брэдли вздохнул и улыбнулся мисс Девон:

— Как бы вы вели себя с этими людьми на моем месте?

— По-моему, ваша тактика превосходна!

— Моя тактика? — Брэдли как будто даже удивился.

— Ну да! Вроде игра в кошки-мышки, не так ли? Вы сжимаете их всех в кулаке, а потом разжимаете кулак и смотрите, что они сделают. Разве не так вы поступили с Гаем? Ведь вы ожидали, что он смоется! Поэтому и человека к нему приставили, чтобы тот следил за ним.

— Сдаюсь! Придется к вам применить другой метод, — усмехнулся Брэдли.

Мисс Девон спокойно выдержала его взгляд.

— Ну как, инспектор? Поняли, что со мной не так-то просто иметь дело?

Он парировал удар:

— Вы — самый проницательный человек из всех, с кем я имел дело сегодня. Вы можете причинить много хлопот, если дело повернется против вас.

— Спасибо!

— Не за что. Это простая констатация факта, — улыбнулся Брэдли. — Ну ладно, пора ехать домой отдохнуть и хорошенько обо всем подумать. Спасибо за угощение!

— Очень рада, что оно вам понравилось!

Он направился было в холл, но тут же вернулся.

— Исполните одну мою небольшую просьбу, мисс Девон.

Она взглянула на него с удивлением:

— Если смогу…

— Перед сном заприте дверь вашей комнаты.

— Инспектор?!

— Я говорю серьезно, мисс Девон. И я не верю, чтобы ваш проницательный ум не пришел ни к каким догадкам. А в этом доме игра в отгадки — опасная игра!

С этими словами он и ушел.

Глава 10

Пат все еще сидела на кушетке. Джонни при виде тетушки Селии поднялся.

— Шла бы ты спать, Пат, — ласково сказала мисс Девон.

— Я… я все равно не засну, тетя… Уже почти утро. Скоро будем завтракать. И к тому же мне хочется еще поговорить.

— Даже если ты не сможешь заснуть, тебе необходимо отдохнуть. Через несколько часов вся эта каша действительно заварится.

— Лучше разговаривать с Джонни, тетя, чем копаться в собственных мыслях.

— Я думаю, было бы разумнее, если бы мы вообще оставили мысли в покое, — сказала мисс Селия. — Рыться в мыслях — это дело мистера Брэдли.

— Тетя Селия! Неужели вы действительно считаете…

— Во всяком случае, я считаю, что мистер Брэдли отнюдь не дурак, Пат. Однако ты должна сама составить свое мнение.

Она повернулась и пошла по коридору в свою комнату.

Джонни снова устроился рядом с Пат. Они услышали, как закрылась дверь в комнату тетушки, потом слабо щелкнул замок.

Пат с удивлением посмотрела на Джонни.

— Джонни! — испуганно прошептала она. — Тетя Селия заперла свою дверь!

— Ну и что?

— Но она никогда в жизни этого не делала, Джонни! Еще когда мы были совсем детьми, она никогда не запирала дверь, даже оставляла ее открытой, чтобы мы могли прийти к ней или позвать ее, если нам было что-то нужно.

— Может быть, она думает, что я по ошибке могу попасть не в ту комнату? — усмехнулся Джонни. — Не надо нервничать, дорогая!

Пат стиснула его руку:

— Она боится, Джонни!.. Она поверила Брэдли!.. О, Джонни, это неправда! Это не может быть правдой! Если бы я этому поверила, я… я не смогла бы жить!

— Ну нет, вы не можете решать такие вопросы без меня! Я ведь тоже заинтересован в вашем будущем, не забудьте об этом!

— Если бы мы только могли доказать, что он не прав, — простонала тихонько Пат.

Джонни покачал головой:

— В душе я чувствую то же, что и вы… Это нелепость какая-то! Никто в семье не имел никакой причины убивать Глорию! И ведь убийца прятал труп до этой ночи! К тому же придумал очень хитрый способ отделаться от него… И с письмом… Какой смысл был Глории оставлять у Линды чистые листы в конверте? Никто бы не вскрыл его, если бы с ней ничего не случилось!

— Ну а если кто-то и впрямь подменил письмо?

— Тогда, Пат, вы приходите к трем фактам, которых никак не обойти. Убийца побывал на Мэдисон-Гарден, у Линды и здесь, у вас. А этот последний факт свидетельствует о многом! Это все! Нокаут! Почти любой человек мог побывать в первых двух местах, но лишь очень немногие из нас могли пробыть в комнате Глории так долго, чтобы сфабриковать подложное письмо.

— Но почему, Джонни? Почему?

Тому было явно не по себе.

— Вы не видели сегодня Гая? И не слышали, что он говорил?

— Гай был пьян! — сказала Пат. — И он не хотел, чтобы его насильно уложили в постель! Как только вы ушли, он встал и тоже ушел. А то, что удрал от полицейского, который за ним следил, было просто счастливой случайностью. Я уверена, что он сейчас сидит в каком-нибудь баре.

— Я не о том, что он сбежал…

— А о чем же?

— Это все равно выплывет на поверхность, Пат, так я вам лучше скажу. Во-первых, Гай знал о письме и думал, что знает, что там написано. Как только я сказал ему о смерти Глории, он отправился к Линде. Он был уверен, что Линда в первую очередь отдаст письмо полиции. И он хотел этому помешать.

— Но почему вы считаете, что он не должен был знать, что именно написано в письме? — возразила Пат. — Ведь он был помолвлен с Глорией! Почему бы ей не сказать ему об этом?

— И почему бы ему не оторвать уши тому, кого она боялась? Как бы то ни было, малыш, вы не слышали, что он наговорил! Он сказал Брэдли, что, узнав от меня о смерти Глории, он почувствовал облегчение! Что он не любил Глорию, а она не любила его! Сказал, что Глория хотела выйти за него замуж только потому, что любила яхты!

— Джонни!

— Он сказал еще, что у нее были мерзкие мысли… что она сучка! Что их отношения так запутались и осложнились, что лучше было покончить со всем, а потом как-то построить себе жизнь заново!..

— О, Джонни! Он не мог говорить такое!

— И тем не менее это правда! Теперь вы понимаете, почему Брэдли устроил за ним слежку?

— Но он был пьян! — с отчаянием повторила Пат. — Вот и наговорил такого! Мы же с вами хорошо знаем Гая! Он не мог бы никого убить. Он один из самых добрых, самых щедрых… посмотрите, сколько он сделал для Джорджа и для меня… И для всех нас. Вы не имеете права даже думать, что он мог бы…

— Я не могу не думать об этом, — хмуро ответил Джонни. — Я же говорил: в душе у меня все восстает против того, что это Гай или вообще кто-то из нас… Но факты… Эти проклятые факты…

Пат некоторое время молчала, морщинки на лбу говорили о напряженной работе мысли. Наклонившись к Джонни, она вполголоса сказала:

— Джонни, если бы мы могли доказать, что почтовый набор Глории попал в руки совершенно постороннего человека, то это могло бы опрокинуть все доводы мистера Брэдли, не так ли?

— Мы не сможем этого доказать.

— Послушайте, Джонни, на прошлой неделе Гай повез Глорию в Делавэр, в какой-то охотничий домик. Охотиться на уток…

— Великий боже! Глория — и на утиной охоте!

— Вот именно! — сказала Пат.

— Дальше, дальше, дорогая!

— Глория не полезла бы в болото ни за какой уткой… Но она тем не менее поехала. Спрашивается, что она могла делать, пока другие охотились? Спать допоздна, завтракать в постели, потом слоняться из угла в угол, и так — до самого обеда. Могла она также слушать радио… или читать… или писать письма!

— Звучит разумно, но…

— Джонни, Глория никогда не писала писем ни на какой другой бумаге — только на своей голубой — и запечатывала письма своими тремя печатями. Если она наперед знала,что у нее будет масса свободного времени, разве она не могла захватить с собой почтовый набор?

— О боже, Пат!.. Это правда?

— Не знаю… А вдруг мы бы смогли найти кого-нибудь, кому она оттуда писала? Но в любом случае мистер Брэдли не сумеет доказать, что такого быть не могло. А если так, то почему бы не предположить, что листки из почтового набора были выкрадены не у нее в комнате, а в охотничьем домике? Там ведь было человек сорок — пятьдесят.

— Конечно, воровство могло быть совершенно и там, — согласился Джонни. — А из этих сорока — пятидесяти друзей Гая мог кто-нибудь вчера вечером быть в манеже?

— Почему бы и нет? Он мог бы побывать и в гостях у Линды.

— Вы — просто чудо, дорогая! Почтовая бумага — вот главное, на чем держится версия Брэдли. Но если Глория захватила эту бумагу с собой в охотничий домик… Ух ты!

— Мы можем узнать у Гая, кто там был. Потом исключим тех, кто не был в манеже и не мог быть у Линды. И когда мистер Брэдли увидит наш список…

— То сядет в огромную лужу!

— Вы верите, что это может служить ответом, верите? Джонни, я думаю, это как раз и было то, что упустил мистер Брэдли. То, что он… Джонни!

Ее возглас был вызван звоном разбившегося стекла или фарфора у них за спиной. Джонни вскочил, сжав кулаки:

— Какого черта!

Возле двери в тени стоял Дуглас Прейн и смотрел на рассыпавшиеся по полу осколки вазы.

— Отец!

— Прости, Патриция, я напугал тебя, — хриплым голосом произнес он. — Я… я нечаянно налетел на этот столик и…

— Но, папа, ты даже не раздевался еще! Я думала, ты давно спишь!

— Мне что-то не спится, — пробормотал Дуглас Прейн. — Я… Мой желудок… И я подумал, что, может быть, немного имбирного эля…

Кулаки Джонни разжались. Однако ему и в голову не пришло, что кухня находилась совсем в другой стороне.

— Пойду-ка я поищу в холодильнике, — покраснев, сказал Дуглас Прейн и улыбнулся какой-то слабой кислой улыбкой.

На этот раз шаги его позвучали четко. Они услышали, как открылась и захлопнулась дверца холодильника. Потом все стихло.

Пат внезапно прижалась покрепче к Джонни.

— Не уходите, Джонни! — сказала она умоляющим голосом. — Я боюсь остаться одна. Побудьте со мной!

Глава 11

— Иногда я вас просто не понимаю, — сказал Джулиус. — Вы действуете словно в трансе, как сомнамбула.

Брэдли, которого мистер Джулиус застал еще в синем домашнем халате, готовил себе завтрак: разбил и вылил на сковородку два яйца. Было девять часов утра, и в окна его маленькой кухоньки светило яркое зимнее солнце.

Мистер Джулиус кое-как примостился на табурете. На нем было пальто, вязаный шарф и старомодный коричневый котелок.

Он постукивал по ладони концом своей слуховой трубки.

— Не понимаю я вас! — возмущался он. — Есть торт вместе с женщиной, у которой вместо языка змеиное жало.

— Это были весьма поучительные полчаса! — заметил Брэдли.

— Но вы ведь не материал для биографии собираете! — отрезал мистер Джулиус. — Насколько я понял, вы расследуете дело об убийстве. Или я заблуждаюсь?

Брэдли привычным жестом снял с электрической плиты сковородку, налил из кофейника кофе, вытряхнул из тостера два поджаренных ломтика и переложил яичницу в тарелку.

— Вы знаете историю Джорджа Полэма? — спросил он, перенося свой завтрак на стол.

— Конечно!

— И что вы о ней думаете?

— Странная… и трагическая. Что же еще?

— Может быть, и ничего больше, — ответил Брэдли, намазывая тост маслом.

— Только прошу вас, не принимайте позу самоуверенного индюка! Поделитесь лучше своими соображениями.

— Я думаю, что странно, если две женщины одного и того же круга исчезли при совершенно одинаковых обстоятельствах. А как вы думаете?

— Но Дороти Полэм так и не нашли, — заметил мистер Джулиус.

— Возможно, искали не в том месте… Вы уверены, что не хотите кофе?

— Абсолютно! И не спрашивайте меня об этом больше. Вы просто хотите увильнуть от ответа. Что вы теперь собираетесь делать?

— Разнюхивать! — весело ответил Брэдли, уплетая яичницу.

— Ну и дела! — возмутился старый джентльмен. — Вот она, знаменитая полицейская система! Вы уже попытались это сделать — устроили слежку за Северидом. А что получилось? Он оставил вас в дураках!

Брэдли усмехнулся:

— Следующий раз, когда вы подкинете мне несколько трупов, постарайтесь сделать так, чтобы ваши друзья, которых я должен буду защищать, охотнее шли мне навстречу.

— Я не защищаю друзей. Я забочусь только о Пат.

— У нее есть уже Юный Рыцарь.

— Это еще кто?

— Эту кличку Северид дал вашему молодому и норовистому похитителю трупов.

— Чепуха! Это вы — Юный Дурак! Сначала вы нагоняете на всю их семейку страх, наговорив с три короба чепухи насчет костлявых рук, которые могут выхватить любого из них ночью из постели, а потом спокойно отправляетесь домой и ложитесь спать…

— Мозг должен отдыхать и питаться…

— А как насчет алиби? — строго спросил мистер Джулиус.

— Странно, но ни в одном из трех случаев, которые меня интересуют, ни о каком алиби не может быть и речи: они все были на Мэдисон-Гарден, все были в магазине дамского платья и все имели доступ в комнату Глории.

— Да-да-да! — нетерпеливо сказал мистер Джулиус. — Хорошенькое дельце! Ничего конкретного и определенного!

— Хотел бы я знать, уловили ли вы один любопытный факт, Джулиус?

— Кроме вашего своеобразного метода расследования, разве есть еще что-нибудь любопытное?

— Отдаете ли вы себе отчет в том, что мы лишь крайне приблизительно можем определить, когда было совершено убийство? Это могло быть любое время между, скажем, двумя часами ночи и десятью часами утра в четверг. И что мы не имеем ни малейшего представления, где это произошло? Это очень усложняет установление алиби.

— М-м-м… да, — протянул мистер Джулиус.

— Предположим, я спрашиваю одного из подозреваемых, где он был между двумя и десятью в четверг? Он отвечает: «Дома». И может это доказать! Возможно, это алиби, а возможно, и нет. Потому что можно предположить, что убийство произошло дома у подозреваемого.

Мистер Джулиус помолчал, размышляя.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда почему бы не заставить каждого из них описать, что они делали, скажем, каждые полчаса с вечера среды, когда Глория рассталась с молодым Кэртином в «Эль Марокко», и до часу ночи сегодня, когда труп этот был обнаружен? Конечно, — добавил он, — тут было бы много черновой тяжелой работы, особенно для такого гения по части интуиции, как вы. Но зато тут был бы здравый смысл.

— Ну-ну, друг мой! Вы уж слишком педантичны! Допустим, я получил бы такие отчеты. Мне пришлось бы их проверять. И что же? Например, Полэм говорит, что в такое-то время был у своего товарища Джо Вилча. Я еду к Джо Вилчу… А добряк Вилч уже получил определенный намек. И все совпадает. Не могу же я посадить всех этих людей под замок, как вы думаете? Помешать им общаться с друзьями? У меня нет никаких прямых улик — разве что против Северида: он знал о письме, а потом пытался запудрить мне мозги. Это обстоятельство могло бы оправдать мои подозрения.

— Ну хорошо, — согласился мистер Джулиус. — Проверку, видимо, действительно трудно осуществить. Люди не склонны откровенничать с сыщиками. И я их даже не очень-то осуждаю. Но проверкой мог бы заняться я, например… А Пат и Джонни мне помогли бы.

— Сомневаюсь, чтобы их отчеты были достаточно четкими. Дело это не стоит того труда, который вам пришлось бы на него затратить, — сказал, допивая кофе, Брэдли.

— Но вы не возражали бы, если бы я попробовал? Вы вот все смеялись надо мной, когда я обходил всех коллекционеров почтовых марок, чтобы найти похищенного мальчика, а я ведь его нашел!

— Не возражаю, — охотно согласился Брэдли. Потом лицо его посуровело. — Но, ради бога, держите язык за зубами! Как только такие любители-ищейки, как вы, берут след, убийца сразу же старается их прихлопнуть.

— Кого, меня?

— Да, вас.

— Однако я ухитрился как-то прожить семьдесят лет, и никто меня не прихлопнул…

— Просто чудом спаслись! — нашел объяснение Брэдли. Он снова обрел чувство юмора. — Ладно, можете составлять свою таблицу времени! И если вам удастся что-то выяснить, я первый буду вам аплодировать.

— Сомневаюсь, — сказал мистер Джулиус с кислой миной.

Монаган был застенчив, и застенчивость заставляла его злиться. На протяжении всей карьеры Монаган выследил немало хитрых, порой жестоких, изощренных во зле преступников и теперь, потерпев сокрушительное поражение, своего рода Ватерлоо, да еще от пьяного без всякого уголовного стажа, был уязвлен до глубины души. Он стоял в холле квартиры Северида и, тараща выпуклые глаза, давал объяснения Брэдли, который слушал его с едва заметной улыбкой.

— Да, но черт бы меня побрал, Рыжий! У меня же не было приказа его арестовать! Предполагалось, что я должен за ним следить. А он с самого начала знал, что я к нему приставлен, поэтому я и не скрывался. Но все равно он задал мне работы!

— Как это произошло?

— Ну, берет он такси… Минут через десять после ухода молодого Кэртина… из того, что вы сказали, я понял, что должен быть при нем в его доме. Но когда он спустился на лифте вниз, я быстро за ним и тоже взял такси. Тогда он начинает меня изматывать: сворачивает то туда, то сюда, пытается проскочить на красный свет, лишь бы оторваться от меня. Как бы не так — я тоже не обращаю никакого внимания на светофоры, благо на улицах в этот час пустынно…

— И вы все время висели у него на хвосте?

— Само собой. В конце концов он въезжает на Пятьдесят вторую улицу и останавливается у притона «Голубая луна». Расплачивается с таксистом и входит. Я не отпускаю свое такси на случай какой-нибудь неожиданности и тоже вхожу. Ну… — Монаган почти зарычал. — Ну, тут и конец… Народу тьма! А его уже нигде не видно. Я туда, я сюда — нигде его нет. Спрашиваю одного, другого, но никто его не видел.

— Думаете, они там, в «Голубой луне», ему подыграли? — спросил Брэдли.

— Да нет, Рыжий, не думаю. Северид уже был там раньше и устроил скандальчик. Они были рады от него отделаться. Но там пять или шесть запасных выходов, а освещение сами знаете какое в таких местах. В такой тесноте он мог незаметно просочиться к одной из тех дверей, и никто на него и внимания не обратил бы. — Монаган пожал плечами. — Я все-таки попробовал: сунулся в одну дверь, ближайшую к той, в которую он вошел. Ни черта! Кроме того, у него была фора минут в десять, пока я искал его в зале.

— Ладно, не мучайтесь из-за этого, — похлопал его по плечу Брэдли. — Если бы я знал, что он такой шустрый, я бы дал вам кого-нибудь в помощь. Это моя вина…

— Спасибо, Рыжий! Хороший вы парень! С вами всегда так легко работать. Но я вам обещаю: если мне придется столкнуться с этой обезьяной, уж я ее не упущу!

— Не сомневаюсь! Послушайте, Монаган, я хочу, чтобы вы остались на этом задании. Не найдется ли в этом доме местечка, где бы вы могли немного вздремнуть? Если Северид вернется, лифтер или портье вас позовут.

— Как-нибудь устроюсь. Кстати, ночной портье еще здесь. Он разговаривал с Северидом, это вас может заинтересовать. Я бы хотел, чтобы вы услышали подробности от него самого.

Через несколько минут перед инспектором предстал заспанный верзила Майкл. Он был совсем не против того, что очутился в такой важной роли. Он уже кое-что услышал, прежде чем отправиться на боковую.

— Гм, инспектор, вы думаете, Северид укокошил ту девочку, на которой собирался жениться?

— Ну вот еще! С какой стати?

— Красивая куколка, — ухмыльнулся Майкл. — Уж я бы ее не обидел, если бы ей вздумалось погреться в моей кроватке!

— Могу представить себе! — иронично вздохнул Брэдли. — Монаган говорит, что вы разговаривали с Северидом, перед тем как он ушел…

— Ну, какой это разговор… Так, пара слов, пока мы спускались в лифте. Я удивился, когда увидел его, — ведь когда его друг и таксист втащили его в дом, он едва держался на ногах. А через десять минут после того, как приятель ушел, он уже прыгает, как воробышек! Ну, может, и не совсем прыгает — его вроде все-таки немного покачивало, — но он был в полном уме и знал, что делает.

— А разговор? — напомнил ему Брэдли.

— Да-да, конечно!.. Ну, последнее время он выходил из дому ранним утром… то есть когда бывал в городе, а это было не очень часто. Охотился на уток. Просто с ума сходил от этой утиной охоты… Вот я и решил, что он хоть и пьян, а отправляется на охоту, за город. «На охоту?» — спрашиваю я. «Да, — говорит, — на охоту». — «На уток?» — спрашиваю я. «Нет, — отвечает он. — На человека! И вы, — говорит, — попробуйте тоже. Дает совершенно неожиданные результаты…» Вы не поверите, инспектор, а у меня даже мурашки по спине поползли. Я решил, что он действительно надрался.

— Все может быть, — пробормотал Брэдли. — Значит, он отправился охотиться на человека? — Он печально покачал головой.

— Может, он догадался, кто пристукнул его девушку? — высказал предположение Монаган. — Если бы кто-нибудь убрал мою леди и я узнал бы кто, то я, пожалуй, тоже захотел бы свести с ним счеты!

— Судя по тому, как он говорил о своей будущей жене, — сказал Брэдли, — я бы предположил, что он скорее выдал бы этому молодчику орден! — Он затянул пояс своей куртки. — Я послал человека в его особняк на Лонг-Айленде и установил слежку за его яхтой. Пожалуй, это все, что мы можем сейчас сделать. Монаган, устраивайтесь здесь. Если Северид явится, никуда его не выпускайте!

— Хорошо! — ответил Монаган.

Перед тем как уйти, Брэдли задал Майклу еще один вопрос:

— У Северида есть постоянная уборщица?

— Нет, сэр… Видите ли, он сам не живет здесь постоянно. То есть по-настоящему он живет в другом месте. А в это время года, когда в городе устраивают разные вечеринки и празднества, он бывает здесь чаще. А скоро он уедет на юг, и мы вообще его больше не увидим.

— А кто прибирает в его квартире?

— Жена управляющего домом. Но она приходит только в тех случаях, когда Северид за ней посылает.

— Она живет в этом же доме?

— Разумеется!

— Позвоните ей по внутреннему телефону и спросите, когда она последний раз прибирала в его квартире.

— Будет сделано.

Майкл отправился звонить.

— Какие у вас мысли, Рыжий? — спросил Монаган.

Брэдли потер подбородок:

— А мысли у меня такие: убийца должен был по меньшей мере два дня держать труп Глории Прейн в таком месте, куда никто не мог неожиданно нагрянуть. Так вот: пустая квартира и… никакой прислуги!

— Понимаю! — сказал Монаган и с нетерпением посмотрел на Майкла, который вернулся после телефонного разговора.

— Миссис Расмуссен говорит, что не была у него уже больше недели, — сообщил Майкл.

— Все ясно! — запальчиво заявил Монаган. — Подлый бродяга! Убил свою собственную девушку, продержал труп в квартире до тех пор, пока не смог от него отделаться, а потом разыграл комедию — прикинулся пьяным и оставил нас в дураках! Все ясно как божий день!

— Именно это мне и не нравится, Монаган, — задумчиво сказал Брэдли. — Если он так чертовски хитер, то зачем ему было бежать? Ведь своим бегством он испортил всю картину!

Не успел Брэдли выйти из такси у дома на Девяносто первой улице, как его окружила толпа возбужденных репортеров.

— Где, черт возьми, вы пропадали, инспектор?

Брэдли улыбнулся.

— Ждал, пока не поднимется тесто, — ответил он.

— О’кей! Выкладывайте, дружище!

— Итак, — начал Брэдли, позвякивая в кармане мелочью. — Мисс Глория Прейн, дочь мистера Дугласа Прейна, проживающего на Девяносто первой улице, была найдена задушенной в багажнике своей собственной машины в час ночи с субботы на воскресенье. Машина стояла на Мэдисон-сквер-Гарден. Это роковое открытие было сделано мистером Кэртином, другом семьи, который тотчас же — или почти тотчас — известил полицию. Инспектор Брэдли из отдела по расследованию убийств обещает в самое ближайшее время арестовать преступника.

Один из репортеров тут же съязвил:

— Он настроен легкомысленно, этот Брэдли!

— Нет, Рыжий, вы этим не отделаетесь! Давайте-ка всерьез!

Брэдли приступил к своему ритуалу — стал набивать трубку табаком из медной табакерки.

— Могу дать другую версию: налогоплательщики возмущены! Полиция не продвинулась ни на шаг в деле Глории Прейн! Общественность требует отстранить детектива от дела… Ну как, мальчики, такая версия вас устраивает?

— Ради бога, Рыжий, мы же серьезно… В этом доме никто не хочет говорить. Мы пытались получить сведения у Гая Северида, но не смогли его найти…

— Если найдете, — попросил Брэдли, — дайте знать об этом и мне.

— Ах ты, черт возьми! Значит, он удрал?

Брэдли пожал плечами:

— Не знаю, мальчики, но я тоже не смог его найти.

— Может, он еще не знает о случившемся? Может, он где-нибудь за городом?

— Все может быть, — согласился Брэдли. Он не собирался посвящать их в детали дела.

— Но у вас же есть или должны быть какие-то предположения, гипотезы?

Брэдли заколебался.

— Да, одна мысль есть, — наконец признался он.

Они все столпились вокруг него с карандашами наготове.

— Ну давайте, говорите!

— Вчера вечером убийца был на Мэдисон-сквер-Гарден… — Брэдли сделал многозначительную паузу. — Вместе с двадцатью тысячами других граждан. Путем исключения мы могли бы через шесть — восемь месяцев…

— Ну и вредина же вы, Брэдли!

Тот принял серьезный вид:

— Простите, мальчики, но, право же, пока ничего нет! Во всяком случае, для широкой публики. Скажу только одно: я с убийцей разговаривал самолично!

— Значит, вы знаете, кто он?

— Я бы покривил душой, если бы сказал «да». Просто я разговаривал со многими людьми и уверен, что он был среди них. Но в самое ближайшее время я схвачу его за руку… Ну, пока! В папках ваших издателей достаточно сенсаций, чтобы поддержать ваш дух!

Брэдли не стал входить с главного подъезда на Мэдисон-авеню, а свернул за угол и вошел черным ходом «Кнута и шпор». В боковой стене находилась незаметная дверь — как раз для человека ростом с Брэдли. Она была не заперта.

Брэдли очутился под высоким потолком манежа.

Едва он закрыл за собой дверь, как мимо него пронесся всадник на черном коне, обдав его песком и грязью.

Инспектор прошел вдоль стены на возвышение, обнесенное перилами, где были расставлены плетеные кресла. Усевшись в одно из них, он сдвинул шляпу на затылок и с облегчением вздохнул. Из его трубки вырвалось облачко дыма.

Человек на черной лошади был Джордж Полэм. Глядя на то, с каким мастерством он справляется с норовистым животным, никто не подумал бы, что нервы капитана натянуты до предела из-за вчерашней трагедии.

На площадке было установлено несколько препятствий: загородка, сложный тройной барьер, каменная стенка и ряд двойных барьеров.

Лошадь, на которой сидел Полэм, была явно дикого нрава. Как раз когда Брэдли усаживался в кресло, она отказалась взять тройной барьер, шарахнулась в сторону, кося глазами. А Полэм словно сросся со своим скакуном. Он натянул поводья, потрепал коня по шее и сказал ему что-то тихим и мягким голосом. Потом он заставил его приблизиться к барьеру. Лошадь испуганно косилась на препятствие, прижимая уши.

Полэм отъехал немного назад и снова направил лошадь к барьеру. Однако перед самым прыжком она остановилась как вкопанная, словно сработал невидимый тормоз.

И вновь Полэм наклонился вперед и стал поглаживать ее по шее, тихо и ласково приговаривая. Впрочем, от новой попытки он отказался, заставив коня взять несколько более простых препятствий.

Черный конь был необычайно стройным и крупным. Он отрывался от земли на большом расстоянии от препятствий и буквально летел по воздуху. Не сбавляя темпа, Полэм снова направил его к тройному барьеру. Он не пользовался ни кнутом, ни шпорами — Брэдли слышал лишь его голос, когда он подбадривал и подгонял своего скакуна. На мгновение показалось, что тот снова откажется взять препятствие… Бег его замедлился, он почти остановился… А потом Брэдли почудилось, будто Полэм своими руками поднял лошадь над барьером, и они оба оказались по другую сторону.

— Чем могу служить, сэр? — раздался чей-то голос рядом с Брэдли.

Инспектор обернулся и увидел маленького седого человечка с обветренным и огрубевшим от солнца лицом. Он был в брюках для верховой езды и в темно-синем свитере. В руке он держал шапочку.

— Спасибо, ничем, — ответил Брэдли. — Просто любуюсь. Отличный наездник капитан Полэм!

— Да, — подтвердил человечек. — Он сам терпение и мягкость, сэр. Вы никогда не увидите, чтобы он действовал на лошадь силой или страхом. Когда он справится с этим черным дьяволом, на того даже ребенка можно будет сажать.

— Что ж, вполне вероятно.

— Прошу прощения, сэр! — продолжал маленький человечек. — Но сегодня школа закрыта. У нас большая беда, сэр.

— Знаю… Я — инспектор Брэдли. А вы — Питер Ши?

— Так точно, сэр!

— Присядьте, Ши! Я бы хотел с вами поговорить.

— Да, сэр, — сказал грум, но остался стоять.

— Скажите, Ши, можно ли пройти в квартиру Прейнов не с парадного входа, а как-нибудь иначе?

— О, конечно, сэр! Есть черный ход… и он ведет только к ним. Видите ли, когда мисс Пат и капитан взяли в аренду этот дом, это было старое здание с мансардами. Мистер Северид перепланировал его, разделил на квартиры и построил специальную лестничную клетку только для мисс Пат.

— Понятно! Значит, если бы мисс Пат послала вас с каким-нибудь поручением, вы бы воспользовались этой лестницей?

— Да, сэр. Я хожу по ней довольно часто.

— А другие? Ученики, или клиенты, как вы их тут называете, они тоже могли бы попасть через этот вход в квартиру Прейнов?

— Ну, в общем-то могли бы… если бы их кто-нибудь впустил.

— Дверь в квартиру обычно на замке?

— О да, сэр!

— Значит, у вас есть ключ?

— Нет, сэр… Не совсем так. Ключ спрятан в определенном месте. Где он находится, знают только члены семьи, капитан и я.

— А мог бы посторонний, если бы захотел, попасть незаметно для вас по этой лестнице в квартиру?

— Нет… Разве что узнал бы, где лежит ключ.

Брэдли посасывал свою трубку.

— Плохие дела, Ши…

Конюх поджал губы.

— Вот именно, сэр. Я… Ну, мисс Глория не имела никакого отношения к школе, но я-то знаю, каково это для мисс Пат и для капитана.

— Они очень расстроены, да?

— Естественно, сэр! Каково было бы вам, если бы вашу собственную сестру…

— Разумеется, Ши… Расскажите мне о школе. Как ведется дело?

— Строго говоря, сэр, это действительно школа. Мы не отдаем лошадей внаем для прогулок в парке. Мы обучаем верховой езде с препятствиями. Все зависит от того, насколько вы опытный ездок и сколько вам нужно времени. Если вы совсем новичок, мы предоставляем вам курс из двадцати четырех уроков.

— Понятно!

— Сначала мы сажаем вас на самую смирную лошадь. Это Бэнди, лошадь номер один. После нее вы садитесь на лошадь номер два и так далее. И когда вы будете довольно уверенно чувствовать себя на двадцать четвертой лошади, то, значит, основной курс вами освоен.

Брэдли проследил, как Полэм соскочил с черного скакуна и повел его с арены.

— О боже ты мой! — вздохнул он. — Надеюсь, мне не придется пройти через такую суровую школу, чтобы понять, что к чему в этом скверном деле.

— Надеюсь, что не придется, сэр! — вежливо согласился Ши.

В этот момент маленькая дверь открылась и в нее протиснулась мисс Девон, нагруженная свертками и пакетами. Брэдли направился прямо через арену ей навстречу.

— Разрешите вам помочь? — галантно спросил он.

— Если вы начнете разгружать меня, я распадусь на части, — ответила мисс Девон. — Убийство убийством, а моя семья все равно хочет есть. В конце концов, инспектор, я все-таки заперлась на ключ, но не думаю, чтобы ко мне в дверь кто-либо ломился…

— Я и не думал, что они станут ломиться в двери… этой ночью, — сказал Брэдли. — А как ваша семья?

— Когда я уходила, Пат еще спала. Они с Джонни бубнили почти всю ночь, а потом этот молодой человек с таинственным видом улетучился. Будьте осторожны, инспектор, а то эта парочка обскачет вас с решением проблемы!

— Можете от моего имени воспользоваться своими кулаками, если они начнут глупить.

— Вы, право же, зря бьете тревогу, инспектор. Я совершенно убеждена, несмотря на всю вашу прекрасную логику, что Глорию убил какой-нибудь гангстер из ночного клуба.

— Отлично! — кивнул Брэдли. — Вот и говорите это всем, кто вас будет спрашивать. Для вас же это будет безопаснее. Как чувствует себя мистер Прейн?

— Дуглас на рассвете потрусил к своему юристу. Хочет убедиться, что никто не посягает на его права. Бедняга Дуглас! Для него это такой удар — потерять самого богатого зятя в Америке!

В подвальном помещении Питер Ши поспешил к стойлу, где Полэм снимал с черной лошади седло.

— Я все сделаю, сэр! — предупредительно сказал он.

— Спасибо! — Полэм вынул из кармана сигарету и закурил, однако не торопился уходить. Он наблюдал, как Питер Ши обтирает тряпкой влажные бока лошади.

Работая, конюх тихонько посвистывал сквозь зубы. Вскоре он почувствовал на себе мрачный взгляд Полэма.

— Он делает успехи, сэр, — заметил Ши, поглаживая коня по шее. — Еще неделя-другая, и он будет готов для школы.

Полэм кивнул:

— Но пока что он пускает слюни, как младенец. Просто бесится, если вы не легки как перышко.

Ши взял влажную губку и обтер лошадиную морду.

— Здорово он снимается с места, сэр. Так и кажется, что взлетит под самую крышу!

Полэм стряхнул пепел с сигареты.

— Не с инспектором ли Брэдли вы там разговаривали? — отрывисто спросил он.

— Да, сэр.

— Что ему было нужно?

— Ничего особенного, капитан. Спрашивал, не может ли кто-нибудь попасть в квартиру Прейнов не имея ключа. Я объяснил, что и как. А потом он стал говорить, как чудесно вы умеете обращаться с лошадьми, сэр, и спросил, как поставлено дело в школе.

— И все?

— И все, сэр.

— А действительно, вы не видели, чтобы кто-нибудь посторонний поднимался по этой лестнице?

— Нет, сэр.

— Или кто-нибудь из знакомых, но не из семьи? Мистер Северид, например? Или мисс Линда? Или мистер Кэртин?

— Нет, сэр… Только с вами или с мисс Пат. — Питер Ши посмотрел на встревоженное лицо Полэма. — Если я могу чем-нибудь помочь, капитан…

— Нет, Питер, вы ничем не можете помочь. Нам остается только одно: держать себя в руках, пока Брэдли будет пытаться навязать кому-нибудь из нас это убийство. И надо продолжать наше дело… если, конечно, от него что-нибудь останется после этого скандала! Объезжать лошадей и вычищать конюшню… А Брэдли тем временем решит окончательно, кто же его жертва…

— А это верно, сэр, что мистер Северид не… ну, что он не объявился?

Глаза Полэма сверкнули.

— Вы не хуже меня знаете, что Гай никогда бы не совершил убийства, Питер!

— Разумеется, сэр! Поэтому тем более странно, что он…

— Боюсь, он попал в какую-нибудь беду, — сказал Полэм. Он поднял руку и на мгновение прикрыл усталые глаза. — Если бы только знать, где он, мы бы могли ему помочь!

В ту минуту, когда Брэдли появился на Мэдисон-авеню, из машины, стоявшей у кромки тротуара, выскочил полицейский Руб Снайдер — жизнерадостный крепыш в штатском — и подошел к нему.

— Вот то, что вы хотели, Рыжий, — сказал он, подавая Брэдли листок. — Ордер на обыск в квартире Северида.

— Здорово! — обрадовался Брэдли. — Поедем-ка и взглянем!

Руб сел за руль, и они поехали.

— Что вы ожидаете найти в гнезде этой птички?

— Провалиться мне на этом месте, я и сам не знаю, — вздохнул Брэдли. — Но надо же проявлять какую-то активность, чтобы комиссар был доволен.

— Не пудрите мне мозги, Рыжий! — сказал Руб. — Вы ничего не делаете без причины.

— Может быть, мне просто стыдно сказать вам, что я ожидаю там найти, — признался Брэдли.

— И что же именно?

— Ничего, — махнул рукой Брэдли с несчастным видом.

— Бросьте прикидываться, Рыжий!

— Я не прикидываюсь, Руб. Там, где было спрятано тело Глории Прейн, очевидно, ее и убили. Пока что, я думаю, единственно место, где можно было надежно спрятать труп, — это квартира Северида.

— Черт возьми! Звучит убедительно! Почему же вы считаете, что ничего там не найдете?

— Потому что я не думаю, что труп был спрятан в квартире Северида, — ответил Брэдли.

Руб был совсем озадачен и хранил молчание даже тогда, когда они приехали на Шестьдесят третью улицу.

Монагана не было видно, дежурный лифтер сказал им, что Северид еще не вернулся, а сыщик спит внизу, в комнате портье.

Брэдли предъявил ордер на обыск. Послали за управляющим, у которого был запасной ключ от квартиры.

Несколько минут спустя оба полицейских и мистер Расмуссен, седоволосый датчанин, который курил изящно изогнутую трубу, поднялись на лифте на тот этаж, где находилась квартира Северида.

Едва они направились к двери квартиры, как она внезапно распахнулась и из нее выскочил человек. Наклонив вперед голову, он бросился бежать по коридору.

Наскочив на Брэдли, он поневоле остановился. Это был Джонни Кэртин.

Он попытался вырваться из крепко державших его рук, но в следующее мгновение увидел, кто его держит.

— Инспектор! Слава богу, это вы! — хрипло воскликнул он, а потом в каком-то неистовстве стал показывать на открытую дверь квартиры. — Гай!.. Они прикончили его! Он мертв… О господи, у него вся голова разворочена!

Брэдли и Руб поспешили войти. Инспектор вошел первым, но сразу же остановился, как только переступил порог. Зубы его судорожно сжали трубку.

Убитый лежал, распростершись ничком на ковре. На нем все еще было пальто, но коричневая фетровая шляпа откатилась на несколько футов в сторону.

Затылок его был размозжен крупнокалиберной пулей.

С побелевшим и напряженным лицом Брэдли смотрел на человека, лежавшего на полу.

— Как, черт возьми, он мог сюда попасть? Или этот лифтер только и знает, что спать? — Он прошел в комнату и снова остановился, посмотрев на лежавшего уже сбоку. — Боже милостивый! — вырвалось у него. Не притрагиваясь к трупу, он опустился рядом с ним на колени и всмотрелся в лицо убитого, буквально уткнувшись в густой ворсистый ковер своим лицом. — Это не Северид! — наконец сказал он.

— Не Гай? — У Джонни перехватило дыхание. — В таком случае кто же это?

Брэдли поднялся и стряхнул с рук пыль.

— Это Дуглас Прейн! — сказал он.

Глава 12

— Мистер Прейн? — Джонни рванулся в холл.

— Стойте! — Руб Снайдер схватил его за воротник и пригвоздил к месту.

В наступившей тишине Брэдли, остановившись у двери, с каменным лицом разглядывал комнату. А потом управляющий Расмуссен заскулил, как испуганный ребенок.

— Боже мой! Боже мой! — повторял он. — Его убили!

Оружия не было видно. Либо Прейн лежал на нем, либо убийца унес его с собой.

Брэдли пока не стал его искать. Он исчез в других комнатах, но через минуту вернулся.

— Никого, — заключил он, вышел в холл и захлопнул дверь. Щелкнул замок. — Ключ! — сказал он Расмуссену.

Управляющий вынул связку ключей, которые зазвенели в его руках, как колокольчики на оглоблях.

— Который из них?

Расмуссен показал, и Брэдли снял ключ от квартиры Северида с кольца и сунул его себе в карман.

— Инспектор! — вырвалось у Джонни. — Дайте мне объяснить. Я хотел…

— Помолчите, вы! — прорычал Руб. Он все еще держал Джонни за воротник. Тот попытался стряхнуть его руку. — Ну-ну, беби, потише!

— Отпустите его! — приказал Брэдли.

— Ладно! — пробормотал Руб. Он был явно разочарован.

— Мистер Расмуссен! — распорядился Брэдли. — Пригласите сюда Монагана, моего помощника. Он спит в комнате портье.

— Хорошо… Сейчас…

— И пусть ваши служащие приготовятся к допросу. Если кто-нибудь самовольно покинет здание, я пожизненно запру его за решетку!

— Да-да, конечно! Я скажу им… О боже ты мой! Боже ты мой!

Расмуссен устремился к лифту, загребая ногами и продолжая что-то бормотать себе под нос.

— Руб, спуститесь в коммутаторную… Позвоните в полицию. Пусть немедленно пришлют бригаду: врача, фотографа, дактилоскописта… Ну, короче говоря, всех, кого полагается.

— Есть!

— И срочно раздобудьте радиофицированную машину!

— Будет сделано! — Руб исчез.

Брэдли даже не смотрел на Джонни. Его строгие, вдумчивые глаза были прикованы к какой-то невидимой точке в пространстве.

Джонни, весь напрягшись, стоял, выжидая. Наконец серые глаза Брэдли обратились в его сторону.

— Итак? — требовательно спросил Брэдли.

Долго сдерживаемое молчание прорвалось бурным потоком слов:

— Инспектор, я пришел сюда только за две минуты до вас. У нас с Пат возникла мысль насчет убийства Глории, и мы подумали, что Гай сможет нам помочь. Его телефон зарегистрирован только в частных списках, и мы не знаем его номера, поэтому я пришел сюда сам. Я позвонил, но никто не ответил. Стал стучать и тут обнаружил, что дверь не заперта… Я открыл ее и вошел… Я… я сразу заметил, что он лежит… тут… и я не стал смотреть… Я… я был уверен, что это Гай, и побежал позвать на помощь… А тут вы… Я… я… Вот и все, что я знаю.

Брэдли молча смотрел на него.

— Вы должны мне поверить! — сказал Джонни. — Все было в точности так, как я вам рассказал.

— Вы кому-нибудь сообщили о своем приходе? — спросил Брэдли.

— Нет. Я… ну, я думал, что за домом, может быть, следят…

— И вы не хотели, чтобы я узнал о вашем визите, — закончил Брэдли. — Почему вы решили, что застанете Северида дома?

— Пат и я — мы решили, что Гай просто был не в себе, когда ушел из дому… Уж очень он упился. И мы подумали, что он наверняка вернется домой, чтобы как следует выспаться, после того как докажет свою невиновность.

— Скажите, пожалуйста! — холодно заметил Брэдли. — Психологи-практики! А вы не заметили, не выходил ли кто-нибудь из квартиры? И не встретился ли вам кто-нибудь в холле?

— Ни одна душа… Никто, инспектор.

— Вы до чего-нибудь дотрагивались в этой комнате?

— Боже сохрани!.. Нет, ни до чего! Я как увидел это, так сразу и побежал.

— А до дверной ручки?

— Я… я не уверен. Кажется, я просто толкнул дверь. Правда, я звонил в звонок.

— Это уже лучше! Вы видели Дугласа Прейна сегодня утром?

— У него дома?

— А где же еще, черт возьми?! Вы же там провели всю ночь!

— Провел. Но это не причина, чтобы вы…

— Отвечайте на мой вопрос!

— Да… да, я его видел! Но он ушел раньше меня!

— И давно это было?

— Ну… ну, не более двух часов тому назад.

Брэдли застонал:

— И он не сказал, куда идет?

— Сказал… Он сказал, что идет к своему адвокату. Хотел посоветоваться с ним, как себя вести с… с вами, инспектор.

— Он упоминал о Севериде? Или о том, что собирается к нему?

— При мне — нет.

— А вы оставались у Прейнов еще часа полтора?

— Да, сэр! Мы с Пат позавтракали… И еще немного поговорили. Видите ли, у нас возникла версия относительно того, что…

— Я не дам за ваши гипотезы и ломаного гроша… А потом вы отправились прямо сюда?

— Да… на такси.

Дверь лифта открылась, и появились Руб и Монаган. У Монагана, который следовал за Рубом, был испуганный вид.

— Инспектор, клянусь вам, я…

— Перестаньте нервничать! — прервал его Брэдли. — Вас никто ни в чем не обвиняет.

— Спасибо, инспектор… Что мне сейчас делать?

— Обработать лифтера, телефониста и ночного портье. Здесь побывал еще кто-то, кроме Прейна. Выясните, кто именно, или соберите его приметы. Кто-то из них наверняка должен был видеть Прейна… Выясните, в котором часу он сюда пришел. Выясните, уходил ли кто-нибудь из дома после его прихода и когда именно.

— Ночной портье в это время не дежурил, инспектор, он…

— Мы же не знаем, когда именно убийца сюда явился, — возразил Брэдли. — Не исключено, что он пришел раньше и выжидал. Вытяните из них все эти сведения, Монаган. И если будет нужно, не церемоньтесь!

— Можете положиться на меня, инспектор!

Брэдли повернулся к Рубу, чье лицо выражало готовность выполнить любое приказание инспектора.

— Заберите-ка мистера Кэртина вниз. Когда прибудет машина, пусть отвезут его в полицейский участок и запрут на ключ!

— Что такое вы говорите, инспектор! — воскликнул Джонни. — Я должен вернуться к Пат! Я же…

— Уведите его! — приказал Брэдли.

— Вы не можете так поступить со мной, инспектор! В чем вы меня обвиняете?

— Уж слишком часто вы наталкиваетесь на трупы, Кэртин! — заявил Брэдли. — Пусть его запишут как важного свидетеля, Руб.

— Поехали, герой! — сказал Руб.

— После этого, Руб, соберите и доставьте ко мне всех остальных: мисс Прейн, мисс Девон, мисс Марш, Полэма… Ну, понимаете, всю эту компанию.

— А как вы смотрите на то, чтобы объявить розыск Северида?

— Никак, — ответил Брэдли.

— Черт возьми, Рыжий, разве вы не хотите найти его?

— Нет.

Руб был озадачен:

— Но послушайте, Рыжий… Ведь дверь не была взломана! Должно быть, Северид вернулся и…

— Вы отправитесь, наконец? — вспылил, прервав его, Брэдли.

— Есть! Уж наверное, вы знаете, что делаете.

— Спасибо за комплимент! — сказал Брэдли.

Вскоре в квартире Гая Северида появилась бригада из полиции, которая сразу развернула бурную деятельность. Труп Дугласа Прейна был сфотографирован с разных точек. На ковре обозначили его контуры. Врач тщательно обследовал убитого, и наконец его вынесли на носилках и увезли в морг. Никакого оружия под трупом не оказалось.

Врач заявил, что Прейн был убит не более двух часов назад и не менее часа.

— Выясните, в котором часу он завтракал, а после вскрытия я скажу вам совершенно точно, — посоветовал он Брэдли.

Дактилоскопист обошел всю квартиру, дюйм за дюймом, выискивая следы пальцев, фотографируя, и, когда он закончил, у него скопилась целая коллекция отпечатков, бесспорно принадлежащих Гаю. Были среди них и другие, принадлежность которых невозможно было установить. Прейн не оставил никаких следов, поскольку он был в перчатках.

Напоследок Брэдли сам обошел все помещения и выявил кое-какие подробности. Либо убийца имел ключ от квартиры, либо Северид плохо запер за собой дверь. Последнее казалось маловероятным, ибо замок защелкивался сам, а в передней не было ничего, что помешало бы двери закрыться.

Дуглас Прейн вошел не сняв калош. На них налипла мокрая грязь. На ковре отпечатались довольно отчетливые следы. Прейн прошел через комнату, сел в кресло у камина и, судя по всему, сидел в нем некоторое время. Потом, очевидно, он встал, собираясь уйти. Обратный след тянулся почти до самой двери в переднюю. И там же он обрывался — в этот момент кто-то выстрелил Прейну в затылок.

На ковре никаких других следов не было, но можно было предположить, что Прейн, сидя в кресле, с кем-то разговаривал и что этот неизвестный застрелил его, когда он направился к выходу.

Брэдли едва успел записать все эти детали, как вернулся Монаган.

— Ничего определенного, инспектор! — с огорчением доложил он. — Но я не отступлюсь. Все свидетели сходятся лишь в одном: Северид не возвращался. По крайней мере, его никто больше не видел. Конечно, он мог выждать, пока лифтер не поднимется на верхние этажи, а потом незаметно проскользнуть по пожарной лестнице. Но это могло случиться только во время передачи смены, когда внизу никого не было.

— Но в это время там были вы! — сказал Брэдли.

— Да. И я никуда не отлучался ни на минуту, даже в туалет, — сказал Монаган. — И все-таки были моменты, когда он мог вернуться. Это после того, как он удрал от меня в «Голубой луне». Понимаете, инспектор? Ведь пока я искал его, звонил вам и добирался сюда, он мог успеть проскочить в квартиру.

— Верно! — согласился Брэдли. — Такая возможность тоже была. Но как он мог снова уйти? Если Прейна застрелил он, то, значит, он должен был уйти не более часа тому назад. А в это время он уже не мог бы выбраться незаметно, не так ли?

— Не мог. И в лифте спуститься тоже не мог. Не было никакой возможности выбраться отсюда — разве что превратиться в муху!

— А как насчет Прейна? Кто-нибудь видел, как он сюда пришел?

Круглое лицо Монагана помрачнело.

— Вот в этом-то и загвоздка, инспектор! Кроме квартиры Северида на этом этаже еще три. В одной из них живет человек по имени Гилфойл. Вы о нем слышали? Журналист, ведет колонку в одной из бульварных газеток. К нему приходит масса людей в любой час дня и ночи. Лифтеры так привыкли к этому паломничеству, что почти не обращают внимания на тех, кто поднимается на этот этаж или спускается с него.

— Вот это да, — удивился Брэдли. — Журналист бульварной газеты! И как это он еще не вцепился в нас?!

— Он ушел примерно за полчаса до вашего прихода. А теперь учтите: лифтер дневной смены помнит — думает, что помнит, — что поднимал сюда Прейна. Это было около девяти часов. То есть за час и три четверти до того, как он был обнаружен. А что касается других… так он говорит, что у Гилфойла побывало сегодня утром по крайней мере человек пять-шесть. Тогда он считал, что это его друзья. Он не очень хорошо их помнит, но говорит, что среди них были две дамы.

— А он может их описать?

Монаган поморщился:

— Я пытался заставить его сделать это, но ничего не вышло. Две руки, две ноги… Дальше этого описание не шло… Правда, одну он разглядел получше. Не птенчик, говорит, седые волосы…

Глаза Брэдли сузились, он положил руку Монагану на плечо: — Да, нелегкая для вас была задача. Но вы сделали все, что смогли. Оставайтесь здесь, пока я не пришлю вам машину. Если кто-нибудь спросит Северида, не упускайте его! Когда вас сменят, привезите этого лифтера в участок. Хочу показать ему несколько человек. Может быть, кого-нибудь и опознает.

Приехав на службу, Брэдли уединился в своем просторном кабинете, продиктовал машинистке отчет, а потом, поскольку Руб еще не прибыл со всей компанией подозреваемых, он велел привести к нему Джонни Кэртина.

Вскоре Джонни вошел в кабинет. Держался он замкнуто и хмуро.

— Вчера вечером я обратился к вам потому, что вы — друг мистера Джулиуса, — начал он напористо, не давая Брэдли вставить хоть слово. — И я был уверен, что вы нам поможете и будете тактичны. А вы обращаетесь с нами как рядовой и грубый полицейский!

— Садитесь, — выслушав его, сказал Брэдли обманчиво кротким голосом.

— Могу и постоять! — строптиво заявил Джонни.

Брэдли вынул из кармана трубку и начал набивать ее табаком из табакерки, стоящейу него на столе. За его нарочитой сосредоточенностью скрывалась попытка подавить в себе вспыхнувшее чувство гнева.

— Знаете, Кэртин, — наконец овладев собой, сказал он. — Вы здесь не в начальной школе и не перед учителем, который вызвал вас за то, что вы подложили змею в постель латинисту. Убиты двое людей! Убийство — это вам не детские игрушки! — Он поднес к трубке зажженную спичку. — Вчера вечером я старался действовать тактично. И какой получил результат? Если бы я запер вашу пассию на ключ по подозрению в убийстве Глории Прейн, врачу бы сейчас не было необходимости потрошить ее папашу!

Джонни облизал пересохшие губы:

— Я, право же, ценю ваше отношение, но у людей есть нервы, Брэдли, и эти нервы не выдерживают. По крайней мере, у обычных людей… Я… я просто не могу выбросить из головы Прейна с развороченным затылком… Он все время у меня перед глазами…

— Как вы думаете, зачем Прейн отправился к Гаю? — спросил Брэдли.

— Не знаю. Но я сказал правду, Брэдли. Он ни словом не обмолвился об этом.

— Он и Северид были друзьями?

— Не могу сказать. Я редко видел их вместе. Они относились друг к другу, как обычно относятся будущие тесть и зять.

— Не отправился ли Прейн сетовать Севериду на свою судьбу?

— Ну, в данном случае… Это, пожалуй, не исключено. Это даже естественно…

— Возможно… А теперь о вас. Вы и Пат разработали версию относительно убийства Глории. А что вы скажете теперь, после убийства Прейна?

— Не знаю… Мне трудно сейчас ясно мыслить… Но это не меняет основы наших предположений. Возможно, мы все же окажемся правы…

— Ну что ж, сейчас у меня есть время вас выслушать.

Джонни рассказал ему о предположении Пат, что Глория могла захватить с собой письменные принадлежности в охотничий домик.

— И мы подумали, что если составить список тех, кто там был, а потом сверить его со списком тех, кто был на Мэдисон-Гарден и у Линды, то мы смогли бы доказать, что убийцей мог быть и человек со стороны. И не такое уж это глупое предположение, не так ли?

Брэдли молчал, попыхивал своей трубкой.

— Мысль не глупая, — наконец сказал он. — Похоже, что так могло быть. Но, по-моему, не было. И для этого имеются определенные причины. В убийстве Глории не было ничего случайного. Оно было тщательно подготовлено. Убийца не мог рассчитывать на то, что Глория захватит с собой бумагу и конверт. Он должен был взять их там, где наверняка мог найти, то есть в комнате Глории.

— Но…

— Только один факт может быть в пользу постороннего: если этим убийцей был Северид, — сказал Брэдли. — Вот он-то уж мог знать заранее, что Глория собиралась писать письмо в охотничьем домике.

— Вы подозреваете Гая?

— Я этого не говорил, — ответил Брэдли и улыбнулся. — Итак, вы отправились к Севериду, чтобы составить список тех, кто был на охоте?

— Совершенно верно, инспектор!

— Я думаю, вам здорово повезло, Кэртин! Приди вы туда чуть пораньше, и мы бы нашли не один, а два трупа. Это ясно как божий день!

Зазвонил телефон. Брэдли взял трубку. Это был Руб.

— Те трое со мной, инспектор. Сейчас я у мисс Марш. Она не хочет ехать. Желает поговорить с вами.

— Передайте ей трубку.

Через несколько секунд в трубке послышался женский голос:

— Инспектор Брэдли? Ваш сержант только что сообщил мне ужасную новость!

— Да, приятного в этом деле мало, — ответил Брэдли.

— И он говорит, что я должна ехать с ним в полицию, мистер Брэдли. Вообще-то я готова помогать вам, но сегодня уезжает моя клиентка, иностранка. Я обязательно должна закончить с ней дела. К тому же я ничего не знаю. Я не виделась и не разговаривала с Прейнами с ночи. Может быть, я могу зайти к вам попозже?

— Передайте, пожалуйста, трубку Снайдеру, — приятным тоном попросил Брэдли.

— Я слушаю, инспектор! Ну так как, пусть остается?

— Везите ее сейчас же! — приказал Брэдли. — И безо всяких выкрутасов! Почему другие могут, а она нет? Мне нужен полный сбор!

Он повесил трубку и посмотрел на Джонни.

— Вы знали Дороти Полэм? — спросил он.

Джонни нахмурился:

— Нет, не знал… Пат, конечно, мне рассказывала о ней, но сам я никогда не был с ней знаком.

— Ну ладно, Кэртин! Пока хватит. Но я вас еще не отпускаю…

— Но послушайте, инспектор, Пат…

— Пат будет здесь через двадцать минут. И не волнуйтесь, Джонни! Я ее не укушу!

Брэдли не долго сидел один. Через минуту дверь кабинета открылась и вошел невзрачный человечек в испачканном костюме. В руках у него был целлофановый пакетик. Положив его перед Брэдли на стол, он осторожно развернул его. Там оказался сплющенный кусочек металла.

— Так скоро, Энглхардт? — изумился Брэдли. — Уже принесли мне заключение об этой пуле?

Энглхардт покачал головой:

— Еще нет. Не имея оружия, многого не сделаешь. Это разрывная пуля сорок пятого калибра. Куда попадет, там целую дыру разворотит.

— Это я уже понял.

— Кто-нибудь из причастных к делу связан с армией? Может быть, во время последней войны…

— Так вот оно что! — тихо произнес Брэдли.

— Просто догадка, инспектор… Но может быть, она и подтвердится. По-моему, эта пуля вылетела из пистолета-автомата, вроде тех, что выдавали офицерам в начале мировой войны. Их еще часто можно встретить то у одного, то у другого. Если в вашем деле замешан кто-то из военных…

— Да, есть один бывший офицер с расшатанными нервами. Что-то уж слишком много всяких совпадений!

Энглхардт усмехнулся:

— В таком случае не спускайте с него глаз!

Глава 13

— Она еще даст вам жару! — возбужденно говорил Руб. Он насупился, лицо налилось кровью. — Она собирается жаловаться комиссару, прокурору, губернатору и, кажется, даже в Белый дом.

Брэдли загадочно улыбнулся:

— Я подозревал, что ей это не понравится!

— Эта дама, ее клиентка, вызвала своего адвоката, когда мы уходили из магазина, — добавил Руб уже спокойнее, видя, что его сообщение не произвело на инспектора никакого впечатления.

— Ну и популярны сегодня юристы! Как мне сказали, Прейн вот тоже собирался навестить своего адвоката. К счастью, нам не нужно высочайшего разрешения на то, чтобы задерживать людей для допроса.

— Что-нибудь прояснилось, Рыжий?

— Я буквально набит информацией, — ответил Брэдли, роясь у себя в столе. — Кстати, у меня для вас работенка. — Он вынул из ящика стола какой-то документ. — Ордер на обыск в квартире капитана Джорджа Полэма. Прямо сейчас и отправляйтесь!

— На что я должен там обратить внимание?

— В первую очередь на пистолет. И поспешите! Потому что я не хочу говорить с ним, пока не узнаю, есть ли у него какое-либо оружие, а если есть, то какого рода.

— Я уже там! — Руб с готовностью вскочил.

— Минутку, Руб… Как восприняли мой вызов в полицию остальные?

— Вроде обалдели немного… Я имею в виду эту девочку Прейн и капитана. Будто я их своими словами буквально трахнул по голове… Вот старушка — та совсем другое дело. Я не хотел бы играть с ней в покер, Рыжий. Сколько ни смотрю на ее физиономию — все равно ничего не понимаю.

— Да, странная женщина эта мисс Девон! Ну, по коням! Как только осмотрите все, сразу звоните мне!

— Думаете, я найду эту пушку?

— Был бы удивлен, если бы нашли, — бросил Брэдли. — И наоборот, хочу убедиться, что ее там нет…

— Вы считаете, он отделался от нее, после того как убил Дугласа Прейна? Ну, Полэм, разумеется! Разве вы не это имеете в виду?

— Кто-нибудь мог «занять» у него пистолет, — заметил будто про себя Брэдли.

Руб насупился:

— Не нравится мне это дело! Уж слишком много людей шныряют в разных местах!

— Что правда — то правда! — согласился с ним Брэдли. — Ну а теперь бегите, друг мой!

— Мисс Прейн, — сказал Брэдли в микрофон. Потом он налил себе воды из сифона, бросил картонный стаканчик в мусорную корзину и прошелся мимо металлических шкафов с документами к двери. Там он и встретился с мисс Прейн, которую в этот момент ввел полицейский.

Руб был прав: Пат двигалась как лунатик.

Брэдли взял ее под руку и подвел к дубовому стулу, который стоял возле письменного стола.

— Простите, мисс Прейн! — сказал он мягко. — Но мне бы хотелось избавить вас от этого.

Лицо ее осунулось, побледнело. Она избегала его сочувственного взгляда.

— Не старайтесь ничего смягчать, мистер Брэдли, — попросила она. — Просто задавайте вопросы, не заботясь о моих чувствах. Так будет легче. Пожалуйста!

— Согласен с вами! Мы боремся с коварным врагом. Я не ошибся тогда, ночью, сказав, что вам всем грозит опасность. И она еще не миновала.

Пат сосредоточенно смотрела мимо него на изогнутую настольную лампу под бело-зеленым абажуром.

— Я хочу немного расспросить вас о вашем отце, — сказал Брэдли. — Насколько я понимаю, вы просидели с Кэртином почти всю ночь, обсуждая версию, которая должна была опрокинуть цепь моих доводов?

Она кивнула.

— Вы позавтракали. Потом ваш отец вышел, сказав, что хочет повидать своего адвоката, так?

— Да… Это было где-то без четверти девять.

— Кэртин оставался с вами, а потом ушел к Севериду?

— Он оставался со мной довольно долго, инспектор. Больше часу. Мы думали, что Гаю потребуется много времени, чтобы отоспаться после той ночи.

— Понятно… А отец не говорил вам, что хочет зайти к Севериду?

— Нет. Он только сказал, что идет к юристу. Он считал, что всем нам нужен хороший совет.

Брэдли слегка покачивался в своем вращающемся кресле.

— Как вы думаете, почему ваш отец хотел повидаться с Северидом?

Глаза Пат устремились на тонкие смуглые руки, которые она, крепко стиснув, держала на коленях.

— Я уже задавала себе этот вопрос, инспектор… Я… я… кажется, только об этом и думала с тех пор, как Снайдер сообщил нам о его смерти. Есть у меня одна мысль… только это, наверное, слишком смелая мысль…

— И тем не менее?

— После того как отец и тетя Селия легли спать, мы с Джонни еще долго говорили о том, как доказать вам, что убийца мог достать бумагу и конверты где-нибудь в другом месте, помимо нашей квартиры. И мы решили спросить у Гая, кто был тогда в охотничьем домике. И как раз в это время кто-то опрокинул вазу, стоявшую на столике у двери. Мы оба испугались, но оказалось, что это был отец. Он сказал нам, что не может заснуть. Он даже не раздевался… и мне пришло в голову, что он подслушивал нас.

— Итак?

— Отца очень расстроили ваши подозрения. Вы говорили, что все мы находимся в опасности, — продолжала Пат. — И я думаю… я думаю, он не хотел, чтобы мы вмешивались в это дело, но он понимал, что спорить с нами бесполезно. Может, потому он и пошел к Гаю, чтобы попросить его отговорить нас с Джонни…

— Понятно… Значит, вы полагаете…

— Я полагаю, что убийца ждал Гая у него дома. И когда отец пришел туда, тому… тому пришлось выстрелить в него… для самозащиты.

Брови у Брэдли поползли вверх.

— Значит, вы считаете, что вашего отца убил не Северид?

— Я уверена, что не он!

— Почему?

— Потому что я знаю Гая.

— Вы — замечательный человек! — вырвалось у Брэдли. — И я бы хотел, чтобы вы были моим другом! Расскажите мне о Дороти Полэм!

Впервые Пат взглянула ему прямо в лицо. Не было сомнения, что этот вопрос удивил ее.

— Я знаю историю ее исчезновения только в общих чертах, — добавил Брэдли. — И мне интересно, что она была за человек.

— Но, инспектор, какое это имеет отношение к тому, что произошло с нами?

— Есть у меня одна мысль… и это может подсказать мне, как я должен говорить с Полэмом.

— Когда Дороти исчезла, — задумчиво проговорила Пат, — мне было пятнадцать лет. Тогда она мне казалась удивительной женщиной. Мне хотелось быть похожей на нее, выглядеть как она, говорить как она…

— Ого! Неужели она была такой привлекательной?

— Очень! — восторженно ответила Пат. — Вы помните Рут Чаттертон в старых фильмах?

— Отлично помню!

— Дороти была такая же, только моложе. Она говорила с едва заметным британским акцентом, и я ей подражала. Верхом на лошади она была настоящая Диана! Только благодаря ей я и стала работать с лошадьми. Я понимала, что никогда не буду такой, как Дороти, но хотела научиться ездить верхом как она.

— Она и Полэм… Они были счастливы?

— Я никогда еще не видела двух более счастливых людей, — ответила Пат. — У них были одинаковые вкусы, и они оба все так хорошо делали! В те годы Джордж был совершенно другим. Веселым, остроумным… Он всегда шутил и смеялся. После исчезновения Дороти он очень постарел… Если бы вы знали Дороти, вы бы поняли, что значила для него эта потеря.

— А были хоть какие-нибудь предположения насчет того, что с ней могло случиться?

— Были, мистер Брэдли. И самые разные. Но в конце концов все решили, что с ней произошел несчастный случай и ее просто не смогли опознать.

— Но ведь они, должно быть, обегали все больницы и тому подобное?

— Наверное, — сказала Пат. — Но я тогда была еще очень мала и ничем не могла помочь. Я слишком горевала, чтобы обращать внимание на то, что делалось вокруг. Но я знаю, что Джордж и Гай, а также частные детективы сделали все, что только можно было сделать.

— И больше вы ничего не знаете?

— Ничего.

— А ваша сестра Глория говорила с вами когда-нибудь об этом? Особенно в последнее время?

Пат наморщила лоб.

— Возможно, — наконец сказала она. — Мы все еще иногда говорим об этом. Когда что-нибудь касается Джорджа… ну, например, когда замечаем, как он изменился или что теперь ничто не доставляет ему удовольствия. Например, Глория могла сказать: «Если бы Дороти была жива, Джордж не сделал бы этого». Но обсуждать всю эту историю… нет, мы ее не обсуждали.

Брэдли подался вперед, так что в его кресле скрипнули пружины.

— Это все, о чем я хотел поговорить с вами, мисс Прейн. И еще хочу попросить вас об одной вещи: пожалуйста, не играйте в сыщиков. Ваш дядюшка Джулиус пытается составить список людей, имеющих алиби. Вот помогите ему. Кстати, это, может быть, докажет правильность вашей версии о постороннем лице. Но только не занимайтесь отсебятиной, прошу вас!

Пат пристально посмотрела на него.

— Судя по всему, мы обязаны помочь вам, мистер Брэдли, — сказала она.

— Вот и молодчина! Вы найдете Кэртина в приемной. Но вам придется задержаться здесь, пока я не увижу, что вы мне больше не нужны.

В дверях Пат едва не столкнулась с Монаганом.

— Полное затишье, — доложил он, дождавшись, когда девушка выйдет из кабинета. — Северида никто не спрашивал, и сам он не появлялся. Я привез лифтера, как вы распорядились.

— Отлично! Пусть хорошенько посмотрит на всю эту компанию, а потом отправьте его обратно на службу. — Брэдли нажал кнопку зуммера. — Приведите всех доставленных для допроса в главную приемную, — приказал он полицейскому, ответившему на сигнал. — Пошлите туда же пару стенографистов. Пусть наденут пальто и шляпы и смешаются с остальными. А также пару полицейских в штатском и кого-нибудь из наших женщин — из тех, кто сейчас на дежурстве. Мне нужно, чтобы там было человек десять — двенадцать.

— Будет сделано, инспектор!

— Введите лифтера, Монаган!

Лифтер из дневной смены, щуплый подросток, был далеко не так уверен в себе, как долговязый Майкл. Он был явно испуган и то и дело вытирал лицо не первой свежести носовым платком.

— Не волнуйся, сынок! — сказал Брэдли. — Ничего страшного не произойдет… Через пару минут ты войдешь в приемную и сядешь. Там будет человек десять — двенадцать. Не спеши, внимательно посмотри на каждого. Потом придешь ко мне и доложишь, не узнал ли среди них кого-нибудь, кто приходил к вам в дом.

— Гм, инспектор! Ненавижу показывать на кого-то пальцем, — насупился мальчик.

Брэдли постарался подбодрить его:

— Там может быть кто-нибудь из тех, кто приходил к Гилфойлу. Они не имеют отношения к убийству… Ты просто сэкономишь нам массу времени и избавишь нас от ненужных расспросов.

— Постараюсь, сэр!

— Ну вот и хорошо! Все в сборе, Джо? — Брэдли взглянул на полицейского, стоявшего в дверях. — Пошли, малыш.

Они вошли в холл. В стене, отделявшей приемную, было смотровое окошечко, сквозь которое видно только в одну сторону. Брэдли заглянул в приемную:

— Все в порядке, молодой человек! Заходи туда и садись. И оставайся там сколько нужно. Главное, удостоверься, узнал ли ты кого-нибудь или нет.

— Да, сэр.

Брэдли пристроился к смотровому окошку. Он видел, как мальчик вошел и сел, нервно теребя в руках свою шапочку.

В одном углу сидели рядом Джонни и Пат. Линда Марш с раздраженным видом о чем-то разговаривала с Джорджем Полэмом, мисс Девон, видимо, считала, что не следует терять времени даже на допросах в связи с убийством, и принесла сюда свой голубой носок…

Остальные присутствующие были подставными лицами.

— Добросовестный малый! — пробормотал Монаган. — Я бы узнал или не узнал в первые же несколько секунд.

— Пусть, пусть присматривается! — сказал Брэдли. — Будет меньше сомнений.

Наконец мальчик поднялся и вышел из приемной. Вскоре он присоединился к Брэдли и Монагану.

— Ну как, малыш?

Мальчик даже вспотел от напряжения.

— Есть там одна, — выпалил он. — Уж насчет ее я бы не ошибся!

— Кажется, мы сдвинулись с места! — заметил Монаган.

— Которая из них, сынок?

— Старая леди, — сказал мальчик. — Я бы узнал ее в любом месте.

Глаза Брэдли похолодели.

— Давай уточним, — сказал он. — Которая именно?

— Вот та, в темно-синей шляпе с красными ягодами.

Брэдли слегка приник к окошечку, и приглушенный звук, вырвавшийся у него, выражал отнюдь не восторг.

— Взгляни-ка еще раз, сынок! Это та, что сейчас читает газету?

— Ну конечно! — уверенно ответил мальчик. — Я бы узнал ее в любом месте!

— Порядок, малыш! Ты свободен. Беги обратно на работу.

— Так это мисс Девон! — присвистнул Монаган.

Брэдли повернулся и направился к себе в кабинет.

— Каждый раз, когда мне снится кошмарный сон, — бросил он Монагану через плечо, — главной фигурой в нем всегда является свидетель, очевидец. Наш юный друг без тени сомнения выбрал мисс Фегарти, лучшую женщину из полиции, которая сегодня утром и на милю не подходила к дому Северида.

Глава 14

— Я заявляю вам, инспектор, — раздраженно выговаривала Линда Марш, обращаясь к Брэдли, который сидел за своим письменным столом, — что вы не имеете никакого права заставлять людей тащиться через весь город против их воли. Другое дело, если бы у вас были веские основания арестовать меня! Но таких оснований нет! Выходит, вы превысили свои полномочия, и я добьюсь, чтобы на вас наложили дисциплинарное взыскание!

— Если вы считаете, что мы нарушили ваши права, — спокойно ответил Брэдли, — вы могли бы не подчиниться!

— Тогда ваш тупоголовый помощник тащил бы меня силой из моего кабинета.

Брэдли усмехнулся.

— Ведь он из тех служак, кто понимает приказание буквально, — добавила Линда. — Вы приказали ему привезти меня, и он бы это сделал!

— Но теперь, поскольку вы уже здесь, мисс Марш…

— Я здесь не по своей воле. И без консультации с моим адвокатом говорить не собираюсь. Если со мной обращаются как с преступницей, то я должна иметь какие-то гарантии! Подозревать меня!..

— Вы говорите так, будто саму идею считаете нелепой, — заметил Брэдли.

— Какую идею?

— Что вас можно подозревать…

— О боже ты мой! Да разве я недостаточно ясно сказала вчера, что готова вам помогать? И разве не естественно было бы ожидать взамен хоть какую-то долю доверия? Я вполне разделяю чувства Джорджа! Мы рассказали вам все, что знаем! И что же вам еще нужно? Если вы нас подозреваете, то арестуйте нас! Если нет, то перестаньте трепать нам нервы!

— А знаете, я мог бы вас арестовать, — вдруг жестко сказал Брэдли.

— Что?! — Глаза Линды широко распахнулись.

— Вполне мог бы… Ведь вы были всюду, где побывал убийца! И подменить письмо, мисс Марш, вам было легче легкого. Вы только не догадались тут же послать за мной — это отвело бы от вас все подозрения.

— Вы шутите? — смешалась Линда, которая, казалось, начисто забыла об адвокате.

— Отнюдь! Ведь вы имели все возможности… А на одной фазе преступления вы даже имели больше возможностей, чем кто-либо другой. Таким образом, выходит, что вы подозреваемая номер один, мисс Марш!

— Но, мистер Брэдли, ведь я…

— Что вы делали сегодня утром? Скажем, начиная с четверти девятого?

— Ну… около восьми я позавтракала и собралась идти в магазин. Хотя сегодня воскресенье, я договорилась встретиться с моей иностранной клиенткой. Я вышла около… ну да, около девяти и пошла по Пятой авеню. Борюсь, что по пути я часто засматривалась на витрины, потому что, когда я добралась до магазина, было уже без четверти десять. Встреча была назначена на десять.

— По дороге встретили кого-либо из знакомых?

— Нет.

— Вот видите! — сказал Брэдли, улыбнувшись.

— Что «видите»?

— Никакого алиби, — пояснил Брэдли. — Откуда я могу знать, что вы действительно засматривались на витрины? Откуда я знаю, что вы не отправились на такси на квартиру Северида и не прикончили там Дугласа Прейна, а уж потом приехали в магазин, чтобы поспеть к вашему свиданию с иностранной клиенткой?

Линда от удивления не могла вымолвить ни слова.

— А как, вы думаете, я могла попасть в квартиру Северида? — наконец насмешливо выдавила она.

— О, это очень просто! Вполне вероятно, у Глории Прейн был ключ… Мы не нашли его среди ее вещей. Убив Глорию, вы взяли ключ в расчете на то, что позднее он вам может пригодиться… — Брэдли с нескрываемым удовольствием смотрел на ее изумленное лицо. — Все отлично сходится, вы не находите?

— Да, но… Но это все косвенные улики! — наконец нашлась Линда. — Неужели человека могут засадить в тюрьму на основании только таких вот улик?

— Довольно редко… Я просто хотел показать вам, как мило я поступил, не арестовав вас!

— Боюсь, инспектор, что вначале я вела себя несдержанно. Простите меня, пожалуйста!

— Вот так-то уже лучше! — ответил Брэдли. — А теперь присаживайтесь и скажите, как давно вы влюблены в Джорджа Полэма.

— Мистер Брэдли! — Краска залила ее лицо и шею.

— Легче вырвать зуб, чем заставить вас поверить в мою сообразительность!

Линда села:

— Думаю, что я бита…

— Самый лучший и проверенный метод, — невозмутимо заметил Брэдли, — это вывести человека из равновесия. И тогда он все вам расскажет.

— Что вы хотите знать?

— Что за человек этот Джордж Полэм?

— Я думала, вы успели это узнать.

— Возможно, — согласился Брэдли. — Я видел, как он объезжает лошадь. Я видел, что он отличается терпением и упорством. Это как раз те качества, которыми должен обладать наш убийца. Но капитан в обществе носит маску, мисс Марш. Исчезновение жены изменило его. И добраться до его истинной натуры труднее, чем мне хотелось бы.

— Джордж — один из самых замечательных людей в мире!

— Вы собираетесь выйти за него замуж?

— Инспектор!

— Не такой уж это глупый вопрос, мисс Марш. Когда я вижу, что привлекательная молодая женщина по-матерински относится к интересному, трагическому и еще молодому вдовцу, то… то остается сложить два и два.

— Да… — после некоторого раздумья сказала Линда. — Если бы Джордж попросил моей руки, я бы за него вышла. Но он никогда ее не просил и никогда не попросит. Дороти была для него единственной женщиной на свете. Все остальные не имеют у него никаких шансов.

— Вероятно, вы часто бывали у него дома?

— Конечно! Мы с Джорджем большие друзья. Почему бы мне и не бывать у него?

— Разумеется, разумеется… Я просто хотел узнать, нет ли у него дома пистолета. В первую очередь автоматического.

— Кажется… кажется, есть, — не сразу ответила Линда. — Ну да, конечно есть! Он появился у него во время войны… И он… он сохранил его вместе с другими трофеями.

— У меня пока все, мисс Марш.

Линда не шевельнулась.

— Одну минутку, инспектор! Есть только одна причина, по которой Джордж мог бы убить человека, даже женщину! Это случилось бы только в том случае, если бы он узнал, что кто-то виновен в исчезновении Дороти! И он бы сам совершил над ним суд…

— Я мог бы назвать и еще одну причину, — задумчиво сказал Брэдли.

Мисс Селия Девон удобно устроилась на стуле, стоявшем перед столом инспектора. Клубок голубой пряжи упал и покатился по полу. Брэдли поймал его и вручил мисс Девон. Стальные спицы сразу заработали.

— Много лет не доводилось так интересно проводить воскресное утро, инспектор, — заметила тихо мисс Девон. — У вас в приемной такие необыкновенные типы.

— Это все полицейские. Я посылал туда одного молодого человека, чтобы он опознал, кто приходил к Севериду.

— Ну и как, успешно? — спросила мисс Девон непринужденным тоном.

— Он меня разочаровал. Я думал, он выбрал вас, а оказалось, он указал на одну из наших сотрудниц, которая и не думала туда приходить. Так что все оказалось без толку.

Мисс Девон сдернула с клубка виток пряжи и сказала, не поднимая глаз:

— Кажется, я догадываюсь, о чем вы меня спросите… В котором часу я пошла за покупками, почему это заняло у меня почти целый час, почему я не купила продукты на воскресенье заранее и не знаю ли я, зачем Дуглас отправился к Севериду?

— Для начала сойдет! — улыбнулся Брэдли.

— Я вышла минут через десять после Дугласа. Покупки заняли целый час, потому что я решила немного пройтись. Люблю думать в одиночку! А пошла за покупками потому, что мы решили сегодня спрыснуть чемпионат… Но этот план, как вы сами понимаете, теперь провалился. А то, что мне нужно было купить, я купила уже после прогулки! — Она открыто и прямо посмотрела Брэдли в глаза. — Времени у меня было достаточно, чтобы приехать к Гаю, убить Дугласа, а потом уже сделать покупки.

— Постараюсь это запомнить, — пообещал Брэдли, хватаясь за трубку.

— О том, что привело Дугласа к Гаю, не имею ни малейшего представления… Впрочем, нет, не совсем так… Дуглас даже не упомянул, что поедет к Севериду, но тем не менее у меня есть на этот счет кое-какие идеи…

— И какие же?

— Черт возьми! — с досадой воскликнула мисс Девон. — Вам когда-нибудь случалось вывязывать пятку? Стоит сбиться со счета — и вы пропали! — И она начала считать петли.

— А как насчет ваших идей? — напомнил ей Брэдли.

— А, да-да! — Мисс Девон опустила вязанье на колени. — Мистер Брэдли, вам никогда не приходило в голову, что тут мог быть шантаж?

— Примите мои поздравления, леди! — Брэдли с восхищением смотрел на мисс Девон. — Вы только зря теряете время, занимаясь домашним хозяйством! Ваше место здесь, в полиции. И вы можете занять его в любое время, как только пожелаете!

— Что ж, я это учту… Судя по тому, как у нас идут дела, у меня скоро вообще не будет никакой семьи и мне не для кого будет вести хозяйство…

— Пока что в нашем деле только два человека стоят того, чтобы их шантажировать, — сказал Брэдли. — Это Северид и мисс Марш.

— Вы абсолютно правы, инспектор!

— И если внимательно проследить за этой версией — я имею в виду шантаж, — а я серьезно думал о ней по причинам, какие, вероятно, приходили в голову и вам, то убийцей должен быть Гай Северид.

— Почему?

— Мы ведь оба исходим из того, что шантажисткой должна быть Глория, не так ли?

— Разумеется!

— Ну так вот. Глория испугалась и написала письмо, разоблачающее ее жертву. Она оставила это письмо у мисс Марш. Но ведь она не сделала бы этого, если бы жертвой шантажа была сама мисс Марш!

— Я тоже так считаю… Из этого следует, что жертвой шантажа был Гай. — Спицы в руках мисс Девон замерли. — И я совершенно уверена, мистер Брэдли, что Глория шантажировала Гая… И откупиться он мог только дорогой ценой: он должен был жениться на этой девушке!

— Похоже, что вы правы.

— И тем не менее вы не объявили розыски Гая, — констатировала проницательная мисс Девон. — А вместо этого продолжаете мучить нас! Я считаю, что любой полицейский, будучи в своем уме, приложил бы все усилия, чтобы найти Гая!

— Вы хотите сказать, что я не в своем уме? — спросил Брэдли.

— Нет, я не то хотела сказать… Вы как раз в своем уме! Еще в каком своем! И кажется, наши мысли текут в одном направлении. Наверняка и вы считаете, что Гая шантажировали, но не ради него самого! Он платил, чтобы защитить кого-то другого!

— Эта версия всецело принадлежит вам, — галантно ответил Брэдли.

— А кого бы он стал так горячо защищать? — неумолимо продолжала мисс Девон. — Разумеется, Джорджа, своего лучшего друга.

— И что же капитан был вынужден скрывать, отчего его жизнь находилась в опасности? — спросил Брэдли.

— Ах, вот тут-то вы меня и поддели! И тем не менее… — Она сделала паузу, чтобы произвести наибольший эффект. — Тем не менее лично Гаю ничто не угрожало со стороны Глории… Бояться ее должен был тот, кого Гай защищал!

— Совершенно с вами согласен!

Твердый умный взгляд мисс Девон встретился с его взглядом.

— Очень приятно было поговорить с вами, инспектор! — сказала старая дама. — Тем более, что на эту проблему мы смотрим одними глазами. В таких случаях разговор всегда бывает плодотворным!

После того как мисс Девон удалилась в приемную, Брэдли подошел к окну и некоторое время смотрел вниз, на улицу, глубоко засунув руки в карманы.

Злое и хмурое выражение застыло на его лице.

Наконец, вернувшись к столу, он поднял телефонную трубку.

— Найдите номер телефона капитана Джорджа Полэма, — распорядился он, — позвоните туда. Там должен быть Снайдер. Мне нужно с ним поговорить.

В ожидании он ходил взад-вперед по комнате. Но когда зазвонил телефон, оказалось, что это не Снайдер, а все тот же оператор с коммутатора.

— Мы звонили туда несколько раз, инспектор, но там никто не отвечает.

— Черт возьми! — выругался Брэдли. — Вероятно, Руб думает, что это звонят капитану. Узнайте, есть ли в доме коммутатор. Если есть, то попросите кого-нибудь подняться в квартиру и передать Рубу, чтобы он немедленно позвонил мне.

— Хорошо, сэр!

На этот раз ожидание показалось Брэдли бесконечным. И когда раздался звонок, инспектор нетерпеливо схватил трубку:

— Алло, Руб?

— Да, это я, инспектор… — Голос сержанта звучал как-то странно, как у пьяного. — Спасибо, что позвонили, Рыжий!

— Что, черт возьми, с вами стряслось?

— Послушайте, инспектор, ведь Полэм все еще у вас, в полиции?

— Разумеется!

— Ну так вот, слушайте! — жестко сказал Руб. — Я беру у управляющего ключ, вхожу в квартиру и… бац! Кто-то трахает меня по затылку!

— И кто же это, Руб?

— Откуда мне знать?! Я его не видел! У меня искры из глаз посыпались… И я ничего больше не помню. Очнувшись, я вижу, что лежу на полу, под головой у меня подушка, а надо мной склонился управляющий…

— Что-что у вас под головой?

— Подушка! В том-то все и дело! После того как этот тип хладнокровно ударил меня по голове, он вежливо подложил мне под голову подушку…

Брэдли не мог удержаться от смеха.

— Отлично! Можете ржать сколько угодно, дурья башка! — в сердцах сказал Руб. — Но держу пари на десять против одного, что сейчас в квартире нет никакого пистолета.

— Боюсь, что вы правы, Руб! Осмотрите там все по-быстрому и приезжайте! Я собираюсь побеседовать с капитаном. Может, он будет пай-мальчиком и сам расскажет, какие у него в квартире спрятаны игрушки.

Полэм стоял перед письменным столом и выжидательно смотрел на Брэдли.

— Простите, капитан, но вам придется подождать минут пятнадцать. Садитесь, пожалуйста… — И Брэдли начал деловито перебирать бумаги.

Полэм сел. Уголок его рта мелко подрагивал. Если бы капитан увидел, что за бумагу так пристально изучает Брэдли, он бы весьма удивился. Это было объявление о рождественском празднике в пользу семей больных полицейских.

Капитан получил свою порцию «молчаливой обработки». Часы отсчитывали минуты, и он все более и более нервничал, перекидывал ногу на ногу, дергал себя за кончики усов.

Наконец Брэдли аккуратно сложил «важные бумаги» и отодвинул их в сторону. Внимательно взглянул на Полэма:

— Ну ладно, капитан! Возьмем коня за узду! С какой целью вы убили свою жену?..

И прежде, чем Брэдли успел поднять руку, Полэм бросился на него и вцепился инспектору в горло.

Глава 15

Кресло Брэдли ударилось о стену, и на мгновение он оказался в критическом положении, ибо пальцы Полэма сжались на его горле. Однако ему удалось извернуться и ударить капитана ногой в живот, отшвырнув его в другой конец комнаты.

— Бросьте мне эти штучки! — задыхаясь, проговорил Брэдли и рывком вскочил на ноги.

А разъяренный, обезумевший капитан уже снова устремился к нему.

Развязка была быстрой и эффективной — Брэдли шагнул в сторону, и его правый кулак пришелся Полэму как раз под подбородок. Колени у того подогнулись, и он замертво рухнул на пол.

Осторожно ощупывая горло, Брэдли подошел к двери.

— Джо! — позвал он.

Полицейский тут же очутился перед ним. Увидев бездыханного Полэма, он с испугом попятился:

— Пресвятая Богородица, что случилось?

— Начиная с ним беседу, я недостаточно ласково улыбнулся ему…

— Он набросился на вас?

— Угу… Действительно набросился, — ответил Брэдли. — И не только ради красивого жеста… Возьмите-ка его за ноги, и давайте посадим его в кресло у стены.

Усадив Полэма в кресле, Брэдли расстегнул ему воротничок и налил стакан воды из сифона. Когда он поднес стакан к его губам, Полэм шевельнулся. Потом открыл глаза, и Брэдли отшатнулся — столько в них было темной ярости.

— Я буду поблизости, инспектор, — сказал Джо.

Полэм вцепился в ручки кресла и попытался встать. Брэдли слегка дотронулся до его груди, и тот снова опустился в кресло.

— Мы превосходим вас численно, Полэм, — сдавленным голосом сказал Брэдли. — Так что советую успокоиться.

Полэм облизал губы. Голос его хрипел и срывался, когда он заговорил:

— Да поможет мне Бог, Брэдли, но я заставлю вас заплатить за все ваши интриги, даже если это будет последнее, что мне удастся совершить в жизни!

— Вот так всегда, — с огорченным видом сказал инспектор, обращаясь к Джо. — Чуть только не понравится полицейский, его тут же обвинят в политиканстве!

Полэм поднялся.

Брэдли, напротив, сел в свое кресло и не сделал никакой попытки остановить его. Правда, Джо был начеку.

— Только без глупостей, мистер! — предупредил он.

— Вы обвинили меня в убийстве! — гневно бросил Полэм в глаза Брэдли.

— Если бы вы дали мне закончить, я бы обвинил вас в нескольких убийствах, а не в одном.

— В связи с этими безответственными обвинениями я не стану разговаривать с вами, — сказал Полэм. — И я даже не стану объяснять…

— Можете не объяснять, — перебил его Брэдли. — Я сам попытаюсь отгадать. Вы собираетесь послать за вашим адвокатом. Прейн тоже носился с подобной идеей… Потом мисс Марш. Я уже устал от этого, капитан. Это все равно как если бы фабрикант нанял ночного сторожа, чтобы следить за своим ночным сторожем! Я — слуга общества, Полэм. Мне платите вы и еще несколько миллионов налогоплательщиков! Предполагается, что я на вашей стороне… и если вы виновны, то ради бога, посылайте за своим адвокатом. Но если вы не виновны…

— Кажется, вы уже составили мнение на этот счет! — Полэм присел в кресло, хотя все еще не мог успокоиться.

— Но что же в таком случае могло случиться с вашей женой, если она не была убита?

— Черт бы вас побрал, Брэдли, я пришел сюда не для того, чтобы отвечать на вопросы, касающиеся Дороти! Когда случилось это несчастье, я обратился в полицию, и чем они мне помогли? Ничем! Только болтали да валяли дурака! И в конце концов закрыли дело… С чего бы я стал помогать вам скрыть вашу некомпетентность в данном случае?

— Где ваш старый армейский автоматический пистолет? — резко спросил Брэдли.

— Если вы так уж жаждете это узнать, то возьмите ордер на обыск и обшарьте мою квартиру!

— Уже сделали!.. Там его нет!

Глаза Полэма вспыхнули, и он сжал губы.

— Прейн был убит из такого же пистолета. Учтите это, — добавил Брэдли.

— Откуда вам это известно?

— Речь идет об автоматическом кольте.

— В таком случае арестуйте меня, черт возьми!

— Когда вы сегодня утром вышли из дому?

— После завтрака.

— И вы прямо направились в «Кнут и шпоры»?

— Что толку отвечать вам «да» или «нет»? Все равно я ничего не могу доказать.

Брэдли вздохнул и откинулся на спинку кресла, нарушив тем самым темп допроса.

— У меня масса времени, Полэм, — сказал он. — Я сколько угодно могу ждать, пока вы не охладите свой пыл. Я убежден, что между исчезновением вашей жены и этими двумя убийствами существует какая-то связь. Повторяю: если ваша жена не была убита, то что же с ней произошло?

— Спросите того блестящего инспектора полиции, который вел это дело! Он еще тогда меня замучил! Возможно, вы сумеете извлечь из воздуха какие-нибудь факты, которые он упустил.

— Ваша жена не была в кого-нибудь влюблена?

— За такой вопрос мне следовало бы вас убить! — глухо сказал Полэм.

— Может быть, именно за это вы и убили ее?

Полэм опять вскочил, сжав кулаки. Джо втолкнул его обратно в кресло.

— А куда же я дел ее труп, по-вашему? — выкрикнул Полэм в ярости. — Спустил в канализацию? Вы… вы…

Кресло Брэдли слегка поскрипывало.

— Расскажите, как это было. Возможно, Глория и ее отец догадывались об этом, и вы решили от них избавиться?

Полэм рассмеялся невеселым лающим смехом:

— Я — массовый убийца, инспектор! Я собираюсь уничтожить всю семью. Они знают, где… где в моем шкафу спрятан скелет. Они… — Его голос истерически зазвенел.

— Дайте ему еще воды, Джо, — сказал Брэдли. Потом, выудив из кармана трубку, он стал набивать ее табаком, не спуская с Полэма глаз.

Тот судорожными глотками выпил всю воду, поднесенную ему Джо, и смял бумажный стаканчик.

— У Гая Северида есть ключ от вашей квартиры? — спросил Брэдли.

— Ну и что из того? — Полэм швырнул стаканчик в мусорную корзину.

— Ничего… Если не считать, что он только что там был и ударил одного из моих людей по голове…

— Надеюсь, как следует?

— Ну-ну, капитан! Это не предмет, на котором можно было бы шлифовать свое остроумие. И к тому же это не смешно.

— Значит, вы полагаете, я должен быть охвачен симпатией к этим вашим болванам?

— А как насчет симпатии к Глории и Дугласу Прейн?

— Какой ловкий ход — ну просто для детского сада! Почему бы вам не предупредить меня, что все, что бы я ни сказал, может быть использовано против меня? — спросил Полэм.

— Не я один подозреваю вас в убийстве, Полэм! Ваш лучший друг так обеспокоен этим, что примчался к вам на квартиру проверить, там ли ваш пистолет…

— Зачем это Гаю?

— Чтобы защитить вас…

— Ради бога, от чего защитить?

— Очевидно, он не хотел видеть, как вас посадят за то, что он считает оправданным убийством. В нем говорит благородство, когда он старается защитить вас. Он долго платил шантажисту, лишь бы сохранить вашу тайну.

— Вы с ума сошли! — вскричал Полэм. — Какую тайну?

— Тайну исчезновения вашей жены. Почва загорелась у вас под ногами, когда Глория изложила все это в письме и отдала его на хранение Линде Марш. На такой риск вы не могли пойти, не так ли, капитан?

Не смотря на Джо, Полэм вскочил на ноги:

— Брэдли, если вы знаете, что случилось с моей женой, говорите же! Все остальное, что вы тут болтали, блеф, и вы это сами знаете! Но если у вас есть факты, касающиеся Дороти, скажите мне! Я имею право знать правду!

— Ее-то я и стараюсь услышать от вас, Полэм!

— Все, что вам нужно, — это арест! — выкрикнул тот возмущенно. — Почему вы не расследуете факты? Если бы вы проверили, что я делал вчера вечером, вы бы узнали, что я не выходил из манежа… я просто не мог этого сделать… из-за лошадей! И Ши может подтвердить. Я уходил только на полчаса во время ужина.

— Получаса вполне достаточно!

— Понятно! Значит, я — самый подходящий козел отпущения! Чтобы умилостивить комиссара.

— Наконец-то вы сами это уразумели! — невозмутимо сказал Брэдли. Он поднял грустные, усталые глаза на Джо: — Уведите его.

— Арестуйте меня! — закричал вне себя Полэм. — Посадите под замок! Натравите на меня ваших головорезов! Может быть, они и сумеют выбить из меня признание! Может быть…

— Уведите его! — резко повторил Брэдли.

Джо подхватил Полэма под руку и повел его, упирающегося, к двери.

— И еще одно, Джо! — Брэдли со злостью взглянул на абажур и протянул руку, чтобы выпрямить его. — Скажите всей этой компании, что они свободны… Скажите, что мне они больше не нужны…

— В чем дело, инспектор? — с язвительной усмешкой воскликнул Полэм. — Блицкриг не получился?

— Дать бы вам как следует в зубы! — буркнул Джо.

А Брэдли, казалось, уже забыл о них. Повернувшись во вращающемся кресле, он пристально смотрел в окно.

Инспектор Флип из Бюро по розыску без вести пропавших с энтузиазмом приветствовал Брэдли. Когда-то Флип был довольно энергичным работником отдела по расследованию убийств, но пуля, раздробившая ему колено в одной вооруженной схватке, обрекла его на кабинетную работу.

— Вот уж не ожидал вас увидеть сегодня, Люк, — сказал Флип. На его простецком лобастом лице появилась заразительно веселая улыбка".

— Ни снег, ни дождь, ни жар, ни мрак ночной… — пробормотал Брэдли.

— Я слышал, вас втянули в темную историю, — участливо сказал Флип.

— Именно она и привела меня сюда, Микки! Мне нужна ваша помощь!

— Назовите вашу болячку.

— Хочу посмотреть документы по делу некоей Дороти Полэм. Она исчезла лет пять тому назад.

— А вы ее нашли?

— Нет… Но, как я понял, дело было прекращено официальным порядком.

— Садитесь и передохните! — пригласил его Флип. — А я откопаю пока нужные вам подшивки.

Прошло минут пятнадцать, и Флип, прихрамывая, вновь появился в своем кабинете с коричневой картонной папкой в руках.

Брэдли раскрыл ее. Сверху, на пачке документов, лежала фотокарточка Дороти.

— Аппетитный кусочек! — заметил Флип.

— Слышал, что она была красавицей, — ответил Брэдли, с интересом разглядывая фотографию. — Да она и впрямь красива — ничего не скажешь!

Документация была полной, хотя и незаконченной. Дело было возбуждено в июне 1935 года капитаном Джорджем Полэмом, супругом пропавшей без вести женщины. Он как раз вернулся из деловой поездки по штатамНовой Англии.

Семнадцатого июня дело было поручено инспектору Эрлу Уильямсу.

Первый отчет инспектора Уильямса был краток:

«Дороти Полэм, женщина, пропавшая без вести, замужем за Джорджем Полэмом, бывшим капитаном кавалерии, около четырех лет.

Полэм связан, будучи выездным секретарем, с Американской ассоциацией по выведению чистопородных скаковых лошадей. 11 июня он выехал из города, чтобы посетить ипподромы и фермы в Массачусетсе и Род-Айленде. Цель: сбор сведений для отчета перед Ассоциацией.

Вернулся из поездки 15-го вечером. Дороти Полэм дома не застал. Никаких доказательств преднамеренного отсутствия. Одежда, драгоценности и прочее в полной сохранности. Единственное возможное доказательство в пользу преднамеренного ухода — отсутствие зубной щетки. Но доказательство слишком шаткое: могла просто выбросить ее, собираясь купить новую при ближайшем выходе из дома.

Обслуживающий персонал дома видел, как она вышла 12-го числа, ничего не сказав в связи со своим уходом. Ушла веселая и приветливая, как всегда. Эти люди были последними, кто видел миссис Полэм. Капитан сообщил мне, что обзвонил всех друзей и знакомых жены. Безрезультатно».

Второй отчет, немного короче:

«Обследованы больницы (общественные и частные), морги. Безрезультатно. Проверены все несчастные случаи, касающиеся женщин, начиная с 11 июня. Безрезультатно. Никаких сведений о самоубийствах с берегов или с паромов не поступало».

Третий отчет:

«Разговаривал почти с пятьюдесятью знакомыми Дороти Полэм. Все отрицают возможность самоубийства или преднамеренного исчезновения. Всегда была весела и радостна, никаких признаков семейных неприятностей. Она и супруг часто бывали в обществе и, очевидно, были очень счастливы».

Четвертый отчет:

«Рассматривая возможность убийства, ни у кого не нашел ни одного побудительного мотива. Установил алиби супруга…»

На этом месте глаза Брэдли сузились, и он стал читать более внимательно.

«Джордж Полэм — в Бостоне, Гринфилде, Нарагансетте, Провиденсе. Зарегистрирован в отелях всех названных городов. Полное и безоговорочное алиби, правда, установить невозможно, но его причастие к делу весьма сомнительно. Он мог в течение одного вечера слетать в Нью-Йорк и обратно, в любой из этих городов, но никаких сведений о такой поездке не имеется. Проверка в соответствующих аэропортах ничего не дала. Возможно, он использовал один из сотен частных самолетов, но на проверку этого предположения ушли бы месяцы. Считаю нецелесообразным тратить на это время и средства, поскольку нет ни одной реальной причины подозревать его в убийстве».

Пятый отчет:

«Абсолютно убежден, что Полэм не причастен к убийству. Он близок к умопомешательству от горя, или же я совсем не разбираюсь в людях и сам спятил…»

В остальных материалах не было ничего существенного. Не произошло ни одного события, которое дало бы инспектору Уильямсу малейший повод для подозрений. В декабре дело было прекращено.

Кроме этого, имелся еще один документ, который гласил, что Полэм нанял детектива из частного агентства, для того чтобы продолжить поиски.

— Что вы ищете конкретно? — спросил заинтересованно Флип.

— Доказательства убийства, — ответил Брэдли. — Однако и тут не вижу ничего обнадеживающего.

— Похоже, что так оно и есть.

— Микки, я бы хотел поговорить с инспектором Уильямсом. Вы бы не могли устроить мне встречу с ним сегодня?

Флип покачал головой.

— Чего не могу, того не могу, — сказал он сочувствующе. — Уильямс уже на пенсии, живет где-то на ферме в округе Уэстчестер, насколько я слышал.

— А вы могли бы узнать его точный адрес?

— Само собой! Кто-нибудь из наших мальчиков наверняка знает.

— Может быть, он есть у клерка из поискового отдела? — предположил Брэдли.

Комиссар, мужчина лет пятидесяти, худой и смуглый, рисовал кружки и завитушки на желтых листах бювара, лежавшего у его локтя на столе. Он явно нервничал.

— Мне это не нравится, Брэдли! — сказал он раздраженно. — Чертовски не нравится.

Брэдли сидел в красном кожаном кресле у стола комиссара. Он зажег спичку, и пламя успело уничтожить ее почти наполовину, прежде чем он поднес руку к своей трубке.

— Неприятное дело, — согласился он.

— Завтра утром оно появится на первых полосах всех газет. Счастье еще, что нам удалось проскочить большинство воскресных выпусков.

— Нас и раньше склоняли в печати, комиссар, — заметил Брэдли, пожав плечами.

На лице комиссара появилось задумчивое выражение.

— Вы знаете, что я всегда восхищался вами, Брэдли. Ваш послужной список говорит сам за себя. И я бы позволил вам зайти гораздо дальше с вашими методами, чем любому другому следователю.

— Благодарю вас, господин комиссар!

— Но в этом деле, черт возьми… — Тут кончик карандаша комиссара сломался. — В этом деле ваши действия кажутся мне сомнительными. Вы все время подчеркиваете связь между этими убийствами и исчезновением Дороти Полэм. Но где… где доказательства? На чем вы основываете свою версию?

— Я не верю в совпадения, — твердо сказал Брэдли.

— Мой дорогой инспектор…

— Выслушайте меня, сэр! Есть два рода совпадений: те, что мы можем объяснить, и те, что необъяснимы. Если я иду в девять часов утра по Пятой авеню и встречаю вас на углу Сорок третьей улицы и то же самое повторяется на следующий день, то мы это называем совпадением. Но такое совпадение мы можем объяснить. Каждое утро вы отправляетесь к Гранд-Сентрал и идете по этим улицам. Так что в нашей встрече нет ничего странного. И это один род совпадений. Но есть и другой…

— Какой же?

— Предположим, молодой человек приглашает девушку покататься в его машине. Они едут по крутой горной дороге. Молодой человек останавливает машину, потому что ему показалось, что у него села шина. Он выходит из машины, чтобы посмотреть. И в тот момент, когда он вылез из машины, тормоз соскакивает, машина катится через обочину вниз по склону и девушка разбивается насмерть…

— Какое это имеет отношение к…

— Минутку, сэр! Теперь предположим, что лет через пять-шесть этот же молодой человек приглашает в свою машину другую девушку. Они едут по горной дороге и останавливаются, потому что молодому человеку показалось, что у него села шина. И предположим, опять-таки, что, пока его нет в машине, что-то неладное происходит с тормозом, машина катится со склона вниз и девушка разбивается.

— Ну и что дальше?

— Сказали бы вы, комиссар, что это просто трагическое совпадение, или усмотрели бы в этом нечто, что вызвало бы у вас подозрения?

— Ну разумеется, Брэдли, в этом деле есть нечто подозрительное.

— В течение нескольких лет в одном кругу людей дважды произошли одинаковые трагические истории — с той лишь разницей, что во второй раз труп убитой был обнаружен. Во всяком случае, первое преступление — а я думаю, это было преступление — послужило убийце образцом для выполнения второго. Выстрел в Дугласа Прейна был, видимо, вынужденной мерой. И пока я не докопаюсь до конца и не увижу, что я не прав, я буду убежден, что между исчезновением Дороти Полэм и убийством Глории Прейн существует органическая связь.

— В таком случае почему не произвести арест?

— А кого я арестую, сэр?

— Полэма и Северида. Или обоих.

— На каком основании?

— На основании моральной уверенности в том, что в Прейна стреляли из пистолета Полэма.

Брэдли едва заметно улыбнулся:

— У присяжных есть свой взгляд на моральную уверенность, сэр!

— Но у Полэма нет алиби!

— Его нет ни у кого, кто значится в моем списке. И есть только один человек, в невиновности которого я не сомневаюсь ни на йоту. Это Патриция Прейн.

— А молодой Кэртин?

— В нем я тоже почти уверен, но у него очень неважно обстоит дело с алиби. Ведь оба трупа обнаружил он! А какие имеются доказательства того, что ему просто не повезло? Только его слово!.. Что же касается остальных, то мне не хватает мотива преступления, иначе я бы уже пригвоздил кого-нибудь из них!

Видимо, комиссару от этих объяснений не стало легче.

— Ну ладно, последний вопрос! Почему вы не объявили розыски Северида? Ведь вчера вечером он сознательно сбежал от вашего человека. И очевидно, он скрывается — иначе уже появился бы. Почти наверняка это он ударил сержанта Снайдера… Почему же вы не подняли на ноги всю полицию, чтобы отыскать его?

Брэдли молча попыхивал трубкой. Наконец он сказал:

— А что будет, если я его арестую? Ведь я могу его обвинить только в нападении на сержанта. А в том, что он сбежал от Монагана, нет никакого преступления: он не был под арестом, и я не запрещал ему покидать квартиру. Согласен, поведение его вызывает подозрение, но не пройдет и получаса после того, как я посажу его под замок, и его адвокат вызволит его на свободу. Мне бы не хотелось доводить дело до скандала…

— Но какого черта, Брэдли…

— Господин комиссар, у меня есть кое-какие предположения. И одно из них связано с Северидом. Я не знаю, где он сейчас… Это верно. Но зато этого не знает и убийца!

— Но разве не ясно, что убийцей является именно Северид?

— Не думаю, сэр. И пока он скрывается, мне это даже на руку. Потому что… — Тут Брэдли глубоко вздохнул. — Потому что если убийца узнает о местонахождении Северида, то Гай Северид будет его очередной жертвой!

Глава 16

Комиссар остолбенело уставился на Брэдли:

— Вы говорите такие страшные вещи, будто взяли их из детективного романа. И потом, вы не должны держать меня в неизвестности.

— Я и не собираюсь ничего умалчивать, комиссар. Дело это уже начало обретать конкретные черты, и я постараюсь обрисовать его вам, насколько смогу. По моему разумению, Глория Прейн занималась шантажом. Если вы вспомните о ее письме и о том, что означал ее визит к Линде Марш, то вы согласитесь со мной. Среди этих людей жертвами шантажа могли стать только двое… Северид и мисс Марш. Поскольку письмо было оставлено Линде Марш, которая должна была передать его полиции, если бы с Глорией что-нибудь произошло, то остается один Северид…

— Но тогда тем более оснований для того…

— Позвольте мне закончить, сэр. Северид знал, что письмо находится у мисс Марш. Как он ни был пьян, но, услышав об убийстве, он в тот же момент отправился к Линде Марш. И он старался уговорить нас не читать этого письма.

— Но что из этого…

— Когда вы шантажируете, комиссар, вы должны показать своей жертве, что она не сможет соскочить с крючка, даже если сумеет заткнуть вам рот! Поэтому Глория и сказала Севериду о том, что она сделала. Но… И здесь возникает очень большое «но», сэр. Когда мы отказались сжечь письмо, Северид сдался… примирился с тем, что мы обнаружим нечто неприятное и для кого-то опасное. Понимаете, что из этого следует?

— Нет, не понимаю.

— Если бы эта тайна была опасна для него лично, он бы приложил гораздо больше усилий, чтобы остановить нас. Если бы убийцей был он, то он бы знал, что в письме ничего нет, и не поднял бы столько шума. Отсюда я заключаю: первое — что убийца не он; второе — что он платил шантажисту, защищая не себя, а кого-то другого!

— Понимаю! Очень логичный ход мыслей, Брэдли! Несомненно, очень логичный!

Инспектор продолжал с еще большим воодушевлением:

— Есть только один человек, которому Северид уже давно помогает и которого он готов защищать. Это Полэм! И вот я думаю, — правда, это только догадки, сэр, — что, когда Северид услышал об убийстве Глории, он сразу же решил, что убийца — Полэм! А когда сегодня утром узнал еще и о смерти Прейна, он все еще носился с этой идеей. Вот почему он тоже отправился на квартиру Полэма — проверить, там ли его пистолет…

— И вы думаете, что именно Северид и забрал пистолет?

— Нет, я этого не думаю. По-моему, он, наоборот, обнаружил, что пистолета нет… Как обнаружили бы и мы, если бы произвели обыск.

— И вы считаете, что он готов защищать Полэма даже от обвинения в убийстве?

— Хочу вам сказать, сэр, что пока я перебираю разные версии, но, по-моему, он еще не уверен, что убийца — Полэм. Я думаю, что он и скрывается только ради того, чтобы его не заставили говорить, пока он еще не пришел к окончательному выводу. Он ведь был готов в течение долгого времени платить шантажисту.

— Но какую тайну он скрывает? Если он знает, что Полэм убил свою жену, и готов покрывать его, то, значит, он соучастник преступления!

— Может быть, его тайна — вовсе и не убийство. Пока я этого еще не знаю, сэр. Но я чувствую! Северид располагает фактами, которых мы не имеем. И он решил сам разведать, в чем тут дело. Мне кажется, что, если он придет к выводу, что Полэм все-таки виновен в убийстве, он не станет его покрывать. Если же, наоборот, он придет к выводу, что Полэм не виновен, то он будет скрываться до тех пор, пока мы не установим истину, а тогда он уже сможет выйти из подполья, не раскрыв своей тайны.

— Значит, выдвигается версия, что… — Комиссар выжидающе смотрел на Брэдли.

— Я думаю, что вся суть дела в причине шантажа. Эту причину знает Северид и, разумеется, убийца тоже. В данный момент Северид знает больше, чем мы, и гораздо опаснее для убийц, чем вся полиция, вместе взятая. Вот почему я и сказал, что если мыслить логически, то следующей жертвой убийцы должен стать Гай Северид. Если мы его арестуем и тем самым привлечем к нему внимание, так что преступник сможет легко его выследить, то мы навесим себе на шею еще одно, третье убийство. По моему разумению, задача моя состоит в том, чтобы докопаться до этой тайны. Как только я ее узнаю, опасность, грозящая Севериду, сразу уменьшится. Убийце придется считаться со мной. А если он попытается предпринять что-либо против меня… — Брэдли угрюмо усмехнулся. — Меня бы это очень устроило, сэр… Очень устроило бы!

Комиссар кивнул:

— Но эта тайна! Пока все так неопределенно… С чего вы начнете?

Брэдли выбил трубку. Когда он заговорил, голос его звучал устало.

— Я не могу сразу думать о двух делах. Когда я побольше узнаю о Дороти Полэм, это и подскажет мне, куда идти дальше.

Комиссар забарабанил пальцами по столу, задумался. Потом принял решение:

— Ну что же! Упрямый вы, рыжий чудак! Делайте как знаете! Желаю удачи!

— Спасибо, сэр! Она мне очень пригодится!

Мистер Джерри Боунстил, частный детектив, сидел на высоком табурете в баре ресторана Мюллера, неподалеку от Мэдисон-сквер-Гарден. Бар Мюллера — это прибежище для всякого, кто имеет отношение к манежу: для устроителей состязаний по борьбе и их подопечных, для хоккеистов, циркачей, эстрадников, а во время конно-спортивных соревнований и для любителей лошадей. Тут вы можете увидеть море смокингов и цилиндров. Сам Эл Мюллер, низенький, коренастый, в рубашке и без пиджака, похожий на бывшего борца или гимнаста, знает и помнит всех и каждого.

Ближе к вечеру в баре Мюллера словно по волшебству появляются плоские буханки ржаного хлеба и тарелки с холодным мясом. Это, пожалуй, лучшее воплощение идеи бесплатной закуски, какое только можно найти в Нью-Йорке.

Мистер Джерри Боунстил, облаченный в несколько претенциозный двубортный костюм, с большими бриллиантовыми запонками, с галстуком-бабочкой и в тщательно начищенном котелке, как раз вкушал от щедрот герра Мюллера, когда на его плечо вдруг опустилась рука Брэдли. Джерри обернулся.

— Ах, вы, старый сукин сын! — воскликнул он. — Где это вы скрывались так долго?

— То там, то тут, — уклончиво ответил Брэдли, усаживаясь на соседний табурет.

— Очень приятно вас видеть! Приятно видеть человека, который занят симпатичной и чистой работой и которому не приходится подделывать счета на расходы, чтобы сбалансировать дебет и кредит.

— Что, неважно идет дело?

— Хуже некуда… Сидеть под кроватью и собирать материал для бракоразводных дел — это почти все, что изредка перепадает… Мерзость — дальше некуда! А вы что тут делаете?

— Разыскиваю вас.

— Вы серьезно?

— Разумеется, серьезно! С трудом поймал одного из ваших оперативников, который сказал мне, что вы бываете здесь почти каждый день, от пяти до шести.

— А знаете почему? Здесь подают лучшую салями во всем Нью-Йорке.

— Пожалуй, я не прочь удостовериться в этом лично, — улыбнулся Брэдли. — И бутылку эля, — добавил он, поворачиваясь к бармену.

— Чем занимаетесь, Рыжий! Получили дело?

— Разве вы не читаете газет?

— Стараюсь не читать… — Но тут же брови Боунстила поползли вверх. — Уж не дело ли Прейнов?

— Оно самое, Джерри.

— Вот это да!

— Поэтому я и охочусь за вами.

— Не понял?

— Вы ведь знаете Прейнов, не правда ли? — Брэдли положил кусок салями на ломтик черного хлеба. — В связи с исчезновением Дороти Полэм в тридцать пятом.

— Ах вот оно что! — понимающе кивнул Боунстил. Он постучал стаканом о стойку и протянул его бармену: — Двойную!

Брэдли дожевал свой сандвич, выразил одобрение относительно качества салями и взялся за стакан с элем.

— Я — малый с головой, — изрек Боунстил. — Ум — как стальной капкан. Вы интересуетесь Дороти Полэм. Вы — из отдела по расследованию убийств. Значит, вы, видимо, думаете, что малютка Дороти слиняла в неизвестность не по своей доброй воле?

— Я хотел бы знать, что думаете вы, Джерри, — сказал Брэдли, наблюдая за Боунстилом в зеркале, висевшем на стене за стойкой бара.

Джерри уставился в свой стакан.

— Да ничего не думаю, Рыжий, — сказал он наконец. — Учтите, я был нанят не для того, чтобы расследовать преступление, а просто для того, чтобы разыскать девчонку.

— Угу… — промычал Брэдли.

— Но полиция — это совсем другое! — быстро добавил Боунстил. — Пташечка по имени Уильямс… Он этим расследованием как раз занимался. Копал где только мог, а потом вдруг закрыл дело. Никаких улик, и все чисты.

Брэдли положил на кусок хлеба два ломтика салями, следя за тем, чтобы был покрыт весь кусок.

— Он ушел на пенсию…

— Верно… и у него ферма в Пикскилле. Я навещал его прошлым летом. Он давно меня приглашал.

— Хорошие там места?

— Отличные… и молочная ферма у него превосходная, — ответил Боунстил, отводя взгляд. — Однако обошлась ему в копеечку…

— Благодарю, — спокойно сказал Брэдли. — Ну а Дороти Полэм?

— Послушайте, Рыжий, я ведь в душе не какой-нибудь пройдоха! Я честно рыскал целых три месяца в надежде найти хоть какой-нибудь след, а потом пошел к Севериду и сказал ему без обиняков, что он просто зря бросает деньги на ветер.

— К Севериду?

— Ну конечно! К Гаю Севериду. Ведь это он нанимал меня. Он и расплачивался. Он дружил с ее мужем…

— Должно быть, вы все-таки нашли что-нибудь интересное, — предположил Брэдли. — За три месяца-то!

— Разумеется! Я, например, пришел к выводу, что неплохо было бы вообще работать у Северида. Не мелочный человек. Никогда не проверял счетов на расходы, представляете себе, Брэдли?

— Значит, симпатичный парень?

— Не парень, а настоящий принц!

Брэдли вздохнул:

— А Дороти?

— Эта девочка улетучилась как дым, Рыжий! По крайней мере, так это выглядело. Если вы думаете, что здесь было что-то нечисто, то я ничем не могу помочь. Очень сожалею, но… никаких улик. Ничего не докажешь…

Брэдли допил свой стакан.

— Ну ладно, — подытожил он. — Спрос — не беда. — Он сполз с табурета и вручил бармену пять долларов. — Я плачу! — добавил он.

— Спасибо, Рыжий! Очень хотел бы вам помочь, — сказал Боунстил и помрачнел.

— Я бы тоже этого хотел… Ну ладно, пока, Джерри!

— Пока! — Брэдли направился к выходу.

— Рыжий!

Брэдли обернулся.

Спокойные серые глаза частного детектива смотрели куда-то в сторону.

— Кое-что насчет Дороти Полэм…. Может быть, вы об этом не знаете…

— Я слушаю.

Боунстил поправил галстук-бабочку:

— Она буквально была помешана на мальчиках…

Брэдли помедлил, ожидая продолжения, но Боунстил уже вернулся к своим бутербродам с салями.

Глава 17

— Ну как, Джулиус, разве это не доказывает, что ваш друг ошибается? — настойчиво спрашивал Полэм. — Разве это не снимает с нас подозрения?

Они вернулись из полиции все вместе на квартиру Прейнов и застали там мистера Джулиуса. Старик объяснил им, чего он от них хочет, — записать все, что касается их алиби. Брэдли либо вычеркнет их всех из своего списка подозреваемых, либо укажет на кого-либо из них.

— Алиби это еще нужно проверить и доказать, прежде чем оно может быть принято, — сказал мистер Джулиус, перебирая листки с заметками, исписанные его паутинным почерком.

— Но ведь и с первого взгляда… — начал было Полэм.

— С первого взгляда мы все чисты как первый снег! — отрезал мистер Джулиус. — Ведь каждый может сочинить более или менее правдоподобную историю… — Он пожал плечами.

— Сколько же это займет времени?

— Несколько дней… неделю… две недели. Все зависит от того, что вы тут напридумываете.

— О боже ты мой! — простонал Полэм. — За это время Брэдли такого успеет натворить… — Он подошел к буфету и налил себе виски. Горлышко графина при этом звякнуло о край стакана.

— Джордж, милый… ну пожалуйста! Зачем так нервничать? — умоляюще сказала Линда.

— Господи, а чего же еще можно ждать! Брэдли влип… не находит ни одного реального следа… и что же он делает? Начинает копаться в прошлом… в истории с Дороти. Этим он угодит прессе и отведет от себя недовольство, а тем временем будет тыкаться туда и сюда, ища надежный ключ к разгадке!

— Брэдли — не сверхчеловек, — заметил резонно мистер Джулиус. — Он не может успешно вести дело без нашей помощи. А вы не хотите ему помочь! Ни один из вас!

— Чем же мы можем ему помочь? — спросил Полэм. — Он витает в облаках, как воздушный шар. Придумал какую-то романтическую историю и плюет на факты!

— Какие факты?

Полэм со стуком поставил стакан на стол:

— Должны же быть хоть какие-то факты… Какие-то следы! Зачем ему собирать старые сплетни… бередить старые раны?.. Говорю вам: это просто дымовая завеса, чтобы скрыть собственную беспомощность…

— Это так жестоко, так неумно! — поддержала его Линда. — Обвинить Джорджа в убийстве Дороти, когда каждый знает…

— Что знает? — спросил мистер Джулиус.

— Ну… как сильно Джордж любил Дороти!

— Это уже заходит слишком далеко! — сказал Джонни. Он сидел на кушетке рядом с Пат. — Лично я думаю…

— Никому не интересно, о чем вы думаете! — перебил его мистер Джулиус. Он пристально смотрел на Полэма из-под мохнатых бровей. — Вы упомянули о фактах, Джордж. И я повторяю свой вопрос: какие факты вы имели в виду?

— Ну, те, которые обычно находят сыщики. Отпечатки пальцев… улики… доказательства.

— Ах вот вы о чем!

— А что же еще лежит в основе расследования?

— Люди! — выпалил мистер Джулиус.

— Но, дядюшка Джулиус, если эти алиби, которые вы собрали… — начала Пат.

— Не рассчитывайте на них. Даже если они подтвердятся. Пока Брэдли не узнает, где именно была убита Глория Прейн, все эти алиби не стоят и горсти бобов!

— Этого он никогда не узнает! — воскликнул Полэм.

— Вы в этом уверены? — Мистер Джулиус поднял брови.

— Конечно, я не уверен, но, судя по тому, как он действует, я бы сказал, что это маловероятно.

— Вот как? — произнес старик с нескрываемой иронией.

— Но, Джордж, факты тем не менее существуют! — подала голос мисс Девон, подняв глаза от своего вязанья. — Гай, например, — разве это не факт? Он исчез. Он, видимо, беспокоился насчет вас. Он был у вас на квартире, и ему пришлось ударить сержанта Снайдера по голове, чтобы иметь возможность уйти.

— Это только догадки, — не сдавался Полэм. — Гай исчез, и поэтому его обвиняют в нападении на Снайдера. Но кто его видел? Откуда они знают, что это был не просто грабитель?

— А может быть, и Санта-Клаус, — вставил с насмешкой мистер Джулиус.

Мисс Девон продолжала, не обращая на него никакого внимания:

— Я не считаю тот факт, что Глория шантажировала Гая, государственной тайной. Кстати, это объясняет и другой факт — почему он был так несчастлив, собираясь на ней жениться. Глория написала письмо, содержавшее дискредитирующую информацию, и передала его Линде. Вот почему ее и убили. И Дугласа, вероятно, убили по той же причине. И все это факты, Джордж!

— И как далеко они вас ведут?

— Недалеко. Но они объясняют, почему мистер Брэдли интересуется вашим и нашим прошлым. Он пытается нащупать факт, самый важный, из-за которого и были убиты два человека…

— Селия, ради бога, перестаньте! Это же чепуха!

— Вы так считаете, Джордж?

— Если действительно так, мисс Девон, — подал свой голос Джонни, — то во всем виноват Гай. Его шантажировали, и он принял меры! Но тем не менее Брэдли, кажется, и не собирается его разыскивать!

— А вам не приходило в голову почему?

— Нет.

— Гай прячется не потому, что виноват, а потому, что не хочет рассказывать об известных ему фактах. Я бы поступила точно так же на его месте. Я бы скрывалась там, где убийца не смог бы меня найти!

— Да что вы говорите, тетя Селия!

— Об этом неприятно думать, — горячо продолжала старая дама, — но я нисколько не сомневаюсь в том, что один из нас, сидящих сейчас в этой комнате, — убийца! Я не боюсь признаться, что хотела бы сейчас быть вместе с Гаем!

Наступило долгое молчание, которое наконец было прервано сухим смешком мистера Джулиуса:

— Неплохой удар, Селия!

Мисс Девон не обратила на его слова никакого внимания:

— К чему играть в прятки, черт бы вас всех побрал! Вот ты, Пат, все время стараешься найти в действиях Брэдли слабое место… Но предположим на мгновение, что в своих поисках ты наткнешься на истину… на опасную истину. И тогда человек, которого ты любишь и о котором думаешь, что он не способен причинить зло, может поднять руку и на тебя! Для всех нас очень опасно докапываться до истины! Так что предоставь это Брэдли. Ему я доверяю, он не хватается сразу за факты, которые лежат на поверхности.

— А я согласна с Пат, — ровным голосом проговорила Линда Марш. — Я просто не могу поверить, что один из нас…

Пат промолчала, упорно разглядывая свои руки.

— Видит бог, мне жаль этого убийцу, — сказала мисс Девон спокойным тоном. — Его довел до этого страх. И он, должно быть, испытывает адские муки. Но он опасен. Если бы наша любимая собака взбесилась, мы могли бы сокрушаться и горевать, но мы бы убили ее… Мы все стоим перед подобной проблемой… Перед бешеной собакой… Перед человеком с больным сознанием. И нельзя ожидать, что он отнесется к нам так же, как относился раньше, до того, как на него свалилась эта напасть…

— Но, тетя Селия…

— Поскольку это бешенство не проявляется внешне, Брэдли вынужден копать глубже. Вот почему, Джордж, он и заинтересовался исчезновением Дороти. Даже в обычной, нормальной жизни может произойти какой-то сверхнапряженный инцидент, какой-то стрессовый сдвиг, который и породит эту страшную болезнь сознания.

Она обвела всех испытующим взглядом. Никто не шевельнулся, никто не заговорил. Все будто оцепенели. Только мистер Джулиус многозначительно кивнул.

— Один из нас знает эту тайну, — продолжала старая дама, — и сохранение этой тайны превратилось буквально в наваждение… наваждение такой силы, что он готов убивать, убивать и убивать, лишь бы тайна эта не открылась. Остальные же… мы тоже не можем подавить в себе эти мысли. Зерно посеяно… Мы тоже вспоминаем Дороти, стараемся понять, что в той истории было такого, что тогда казалось неважным, но теперь может приобрести значение.

— Как можно было, Селия, скрыть такие факты? — возразил Полэм. — А если все-таки такие факты были, то почему ни полиция, ни частный детектив не могли докопаться до них?

— Не представляю, Джордж… Но какая-то тайна в этой истории существует. И Гай ее знает… Один из нас — тоже! Гай согласился платить, чтобы эта тайна была сохранена, и, думаю, он теперь молится всем богам, чтобы Брэдли поймал убийцу без его помощи.

Краска медленно сошла с лица Полэма.

— Селия, вы все время говорите «один из нас». Вы что же, обвиняете меня в убийстве?

— Я вообще никого не обвиняю, — сказала мисс Девон. — Вы говорили о фактах. И я пыталась показать вам, что кое-какие факты есть и что мистер Брэдли крепко держит их в руках.

— Но если вы правы, тетя Селия, — дрожащим голоском сказала Пат, — тогда Гай находится в опасности… В большой опасности!

— Он не играет в прятки, он кого-то пытается защитить! — резко произнес Джулиус.

Джордж Полэм глубоко вздохнул.

— Я найду его! — заявил он. — Мы с Гаем всегда были вместе. И если это связано с Дороти, он мне скажет. Он никогда ничего не скрывал от меня.

— Джордж, постойте! — крикнула Линда, так как Полэм направился к двери.

— На вашем месте, Линда, — предостерегающим тоном сказала, обратившись к ней, мисс Девон, — я не пошла бы за ним. Я пошла бы к себе домой, заперлась бы на замок и сидела там до тех пор, пока не услышала бы, что мистер Брэдли произвел арест.

Линда нерешительно остановилась посреди комнаты. Они все услышали, как за Полэмом захлопнулась дверь.

— Есть только один человек, которого Гай решился бы так защищать! — сказала мисс Девон.

— Нет-нет, Джордж не мог этого сделать! — вскричала Линда. — Селия, вы не должны так говорить! Не должны так думать!

Пат крепко вцепилась в руку Джонни и старалась не смотреть на побелевшее лицо Линды.

Мисс Девон разгладила складки на своей юбке.

— Кто-нибудь собирается ужинать? — спросила она спокойным тоном.

Глава 18

В тот же вечер, пообедав, Брэдли вывел из гаража свою машину и в одиночестве направился в Пикскилл. Упорный дождь, поливавший его еще в пределах города, перешел в снег, как только он добрался до Оссининга, и ему пришлось сбавить скорость.

Было почти одиннадцать, когда он, наведя в отеле «Игл» справки, как ему ехать дальше, свернул на дорогу, ведущую к ферме Эрла Уильямса.

Вскоре он увидел широкое каменное здание и свет в окнах тыльной стороны. Он остановил машину и направился к черному ходу. Когда он приблизился, в доме залаяла собака, и он заметил, как за задернутыми занавесками промелькнула чья-то тень. Тогда он поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

Собака продолжала заливаться лаем, однако долгое время никто не реагировал на стук. И, только постучав второй раз, Брэдли услышал, как отодвигается засов, после чего дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было выглянуть наружу.

— Что нужно?

— Эрл Уильямс?

— Да.

— Я знаю, что уже очень поздно, но я хотел бы поговорить с вами. Всего несколько минут. Я — Люк Брэдли из отдела по расследованию убийств в Нью-Йорке.

— Брэдли? — В тоне человека прозвучали нотки изумления. Потом дверь широко распахнулась. — Сидеть, Сквайр! Молчать!

Колли угомонился, но устремил на Брэдли подозрительный взгляд.

— Входите!

Потолок кухни был низкий, на тяжелых, сработанных руками балках. Когда-то белые стены потемнели от дыма и пара из топившейся углем плиты. В печке пылал огонь, и в помещении было тепло, пахло табачным дымом. На чисто вытертом столе Брэдли увидел курительную трубку, книгу, раскрытую и положенную корешком вверх, и окурок сигареты, догоравший в блюдце.

Уильямс был высоким сутулым человеком с огрубевшим на воздухе лицом и глубоко сидевшими черными глазами.

— Микки Флип сказал, что я могу найти вас здесь, — объяснил Брэдли. — Не возражаете, если я сниму пальто и присяду?

— Разумеется, нет. Позвольте вам помочь… — Уильямс вел себя как человек, который медленно приходит в сознание после нокаута.

Он взял у Брэдли пальто и шляпу и положил их на стул.

Колли обнюхал их, потом подошел и скользнул мокрым холодным носом по открытой ладони Брэдли.

— Друзья? — спросил тот.

Уильямс смущенно улыбнулся:

— Всегда поднимает страшный шум, когда кто-нибудь приходит поздно вечером. Но вообще-то он смирный.

— Добрые деревенские псы! — сказал Брэдли. Потом взглянул на приоткрытую дверь, которая вела в темный коридор.

— Сквозняк? — встрепенулся Уильямс.

— Нет-нет! Все очень хорошо. Благодарю вас!

Уильямс повернул к себе кухонный стул с прямой спинкой и сел на него верхом. Потом взял со стола трубку и чиркнул спичкой о низ стола.

— Как там Флип? — спросил он.

Брэдли смотрел на окурок в блюдечке, который уже почти догорел.

— О, прекрасно!

Уильямс играл горящей спичкой, ожидая, когда Брэдли начнет разговор. Но тот стал набивать трубку. Он не спешил.

— Заглянули проездом? — наконец поинтересовался Уильямс.

— Нет-нет, я приехал специально к вам, Эрл, — дружелюбно сказал инспектор.

— О, на машине из города?

— Угу… правда, с черепашьей скоростью. Фары-то не очень помогают, когда валит снег… — Брэдли, удовлетворенно попыхивая трубкой, обводил взглядом помещение. — Кажется, старые голландские фермеры имели обыкновение жить в кухнях. Оттого и строили их такими просторными.

— Да… да, вероятно, так и было… Вы сказали, что приехали специально…

— Мне нужна помощь в одном деле, — пояснил Брэдли. Он гладил колли по голове и курил.

— Я… я читал газеты… Вы ведете дело Прейнов, так?

— Да.

— Одно время я встречался с этой семьей. — Уильямс вынул из кармана брюк пестрый носовой платок и вытер потное лицо. — В связи с делом, которое я вел тогда. Естественно, я сейчас заинтересовался тем, что о них пишут в газетах. Вы… хотели спросить у меня что-нибудь о Прейнах?

— Нет, — ответил Брэдли. — Я хотел спросить у вас, что на самом деле случилось с Дороти Полэм!

— Полэм? Но это как раз то дело, о котором я упоминал!

— Да, — кивнул Брэдли, прямо глядя ему в глаза.

Сигарета в блюдечке окончательно догорела, оставив после себя лишь полоску серого пепла.

— Этот случай так и остался неразгаданным, Брэдли. Один из тех, знаете… короче говоря, не одолел я его… Не наткнулся ни на один след…

— Вранье, — спокойно сказал Брэдли, продолжая поглаживать собаку.

— Простите?

— Я сказал: вранье, — повторил Брэдли с приятной улыбкой.

С минуту Уильямс сидел молча и не шевелясь, сжимая обеими руками спинку стула.

— Я думаю, — наконец проговорил он, — что если бы вы прочитали в полиции дело…

— Прочитал все до последнего слова… и не один раз.

— Но в таком случае…

— Оно мне ничего не сказало. Того, что мне нужно.

— Например? — В темных глазах Уильямса уже была паника, но Брэдли не смотрел на него.

— Например, я не смог найти в этом досье ни одной записи, которая помогла бы мне понять, каким образом вам удалось купить эту ферму!

— О…

— Так как же?

— Сквайр, пошел вон! Не приставай! — резко бросил собаке Уильямс.

— А он мне нравится, — сказал Брэдли. Его пальцы чесали пса за ухом, и Сквайр, казалось, млел от блаженства. — Ну так как насчет фермы?

— Да это все очень просто… Представился случай купить ее за умеренную цену. Мне всегда хотелось иметь ферму… Вот я и решил…

— А откуда вы взяли деньги?

— Послушайте, Брэдли, а вы, однако…

— Вы не смогли бы скопить такую сумму с вашего жалованья. Вы родились в Бруклине. Поступили в полицию, когда вам было всего двадцать два. У вас никогда не было денег. И все же вы купили эту ферму. По свидетельству местного агента по продаже земельной собственности — девять тысяч на бочку, как говорится…

— Моя жена… — Уильямс облизал пересохшие губы.

— Ваша жена — Мэри Мак-Иннес, родом из Рахвена, штат Нью-Джерси. Кроме нее, в семье было еще десять детей. Ее отец был лудильщиком, и, когда он умер, денег хватило лишь на то, чтобы похоронить его да рассчитаться с долгами.

Уильямс медленно поднялся на ноги, все еще держась за спинку стула.

— Я считаю, что вы не имеете права допрашивать меня в связи с моими личными делами. Меня что, обвиняют в мошенничестве?

— Пока еще нет. Сядьте!

Уильямс снова сел на стул. На лбу его блестели капельки пота.

— Будем разумны, Эрл… Кто-то дал вам денег на покупку фермы. Я полагаю, что вашим благодетелем был Гай Северид. Я полагаю, что руководствовался он отнюдь не филантропическими побуждениями. Я полагаю, что вам заплатили за то, чтобы вы не разгласили тех фактов, которые вам удалось обнаружить в деле Полэм.

Уильямс тихо застонал.

— Если речь шла об убийстве, Эрл, то есть я хочу сказать, если Дороти Полэм была убита, то вы, умолчав об этом, стали соучастником убийства постфактум, и за это вас могли бы посадить на электрический стул.

— Не было там никакого преступления! — вскричал Уильямс. — Богом клянусь, не было!..

Брэдли ждал… ждал с непоколебимым спокойствием.

— Клянусь вам, Брэдли! Взгляните в мой послужной список! Вы не найдете там ни слова против меня. Вы узнаете, что я всегда был на хорошем счету и что моя честность никогда не ставилась под сомнение. Никогда в жизни я не покрывал преступников, никогда не брал взяток…

— Эта ферма была просто подарком… в благодарность за то, что вам не удалось докопаться до причины исчезновения Дороти Полэм. С этим вы согласны?

— Согласен…

— И значит, вы сознаетесь, что за ваш провал в деле Дороти Полэм вы получили крупный денежный подарок?

— Я повторяю вам, там не было никаких улик! Спросите Боунстила, частного детектива, который продолжал дело, после того как полиция его закрыла.

— Уже спрашивал… И его слова совпадают с вашими. Но ведь он взялся за дело после вас, Эрл. Возможно, вы успели уничтожить все улики!

— Нет!.. Нет!.. Нет!.. — Уильямс поднял руки и схватился за виски.

Брэдли вздохнул:

— Давайте лучше начистоту, Эрл! Ведь вы отлично знаете, что случилось с миссис Полэм! И вам заплатили за молчание! Скажите мне правду, и, может быть, вы… вы получите возможность остаться на своей ферме…

— Воз… возможность остаться здесь?

— Черт бы вас побрал, Эрл! Вы же служили в полиции и должны понимать, что дело нешуточное! Если вы откажетесь помочь мне, то сегодня же отправитесь в город по обвинению в сговоре и, может быть, по обвинению в убийстве!

Уильямс прижался лбом к спинке стула.

— О боже ты мой! — прошептал он. — О боже ты мой!..

— Ну, так что вы решили, Эрл?

Уильямс поднял голову и взглянул на инспектора какими-то потерянными глазами:

— Я… я ничего не могу сказать вам, Брэдли… кроме одного… В гибели Дороти Полэм не было никакого преступления.

— Значит, она действительно погибла?

— Да.

— Это был несчастный случай?

— Да.

— Тогда почему…

— Брэдли, я скрыл факты. Но скрыл их с чистой совестью. Я бы и снова поступил так же… Не из-за денег. Я бы промолчал, даже если бы мне не заплатили ни цента!

— Хорошо, Эрл, пусть будет так… — Брэдли наклонился поближе к нему. — Но за последние сорок восемь часов двое людей были убиты из-за того, что они знали эти факты. Следующими, возможно, будете вы и Северид! Поэтому вы не имеете права хранить эту тайну! Вам ясно?

— Я должен молчать… — усталым тоном сказал Уильямс. — Поймите, Брэдли, сейчас вся моя жизнь — в этой ферме. Дочь окончила колледж и делает карьеру. Жену в прошлом году оперировали. Все это стало возможным, потому что помог один друг. Из благодарности… И я не могу подвести его, Брэдли! Что бы вы со мной ни сделали, его я не подведу!

— Не ребячьтесь, Эрл! Если вы будете молчать, жизнь вашего друга будет в опасности. И это не благодарность с вашей стороны… Это тупость!

— Мне очень жаль, Брэдли!

Инспектор встал:

— Мне тоже. Надевайте пальто и шляпу. Вы поедете со мной в Нью-Йорк!

— Что ж, пусть будет так, если нельзя иначе, — сказал Уильямс, вставая со стула.

— Не торопитесь, Эрл! — внезапно раздался знакомый голос.

Из темного коридора в теплую светлую кухню вошел Гай Северид. Он выглядел усталым, глаза опухли и покраснели. Когда он стал вынимать сигарету из серебряного портсигара, руки его дрожали.

Брэдли чуть заметно улыбнулся. Казалось, он совсем не был удивлен.

— А я уж подумал, что мне придется основательно потрясти Эрла, прежде чем вы появитесь, — сказал он.

— Вы знали, что я здесь? — спросил Северид.

— Не надо было оставлять недокуренную «Рэкит-клаб-спешелс» в деревенской кухне!

— Не важно, — бросил Гай Северид. — Но это не причина, чтобы шить Эрлу дело!

— А что прикажете? Это слишком серьезно! Ведь когда полицейский вступает в сговор, чтобы скрыть преступление…

— Он уже сто раз повторил вам, что никакого преступления не было, — перебил его Гай.

— Но что же тогда было?

Гай покачал головой:

— Не ловите меня на слове, инспектор!

— Мне не хочется брать вас под арест, Северид, — заметил Брэдли.

— Еще бы! — ответил Гай и криво усмехнулся. — Полицейские просто ненавидят аресты.

— И знаете почему? Я не в состоянии обвинить вас в убийстве, так что вас все равно вскоре выпустят на поруки. И тогда убийца узнает, где вы находитесь… Это вам, надеюсь, ясно?

— Предельно ясно! — На лице Гая появилось жесткое выражение. — Да и какой смысл нас арестовывать? Мы же ведь все равно не собираемся ничего рассказывать. Во всяком случае, не сейчас.

— А когда же? — резко спросил Брэдли.

— А вы весьма проницательны, инспектор, — сказал Северид. — Я и не думал, что вы так близко подойдете к истине. Да еще за такой короткий срок. Именно поэтому я и решил молчать. Может быть, вы раскроете все и без нас. Если только я буду уверен, что вы не сможете… — Гай пожал плечами.

— Вы знаете, кто убил Глорию и ее отца, Северид?

— Нет.

— Если бы убийцей был Полэм, вы бы стали выгораживать его?

— Нет! — решительно ответил Гай.

— Вы знаете, что содержалось в письме Глории, которое она оставила Линде Марш?

— Я знаю только то, что мне рассказала Глория.

— Если бы убийца прочитал это письмо, он бы узнал об Эрле Уильямсе?

Гай тихо присвистнул:

— Браво, инспектор! Вопрос весьма точный… А я как-то это упустил. Конечно, узнал бы…

— В таком случае я вынужден вас арестовать, Гай Северид! Потому что, даже находясь на этой ферме, вы подвергаете свою жизнь опасности. Соберите свои вещи!.. И вы тоже, Уильямс!

— Но, Брэдли… — начал было Эрл.

— Прошу меня извинить, но вы оба нужны мне живыми! — сухо обрезал Брэдли.

Позднее Брэдли не раз упрекал себя в грубейшей оплошности. Если бы он не был так сосредоточен на том, чтобы уговорить Гая рассказать правду, он обратил бы на эту деталь больше внимания. А пес Сквайр действительно пытался предостеречь его.

Дело в том, что, пока Гай и Уильямс одевались, Сквайр прокрался к двери, навострил уши, стал обнюхивать скважинуи рычать. Но Брэдли словно не заметил этого… Вернее, он не придал этому должного значения.

— Мы отправимся в наручниках? — подчеркнуто иронично спросил Гай, вернувшись на кухню.

— У меня нет наручников! — хмуро бросил Брэдли. — Черт бы вас побрал всех! Почему бы вам не рассказать правды? Неужели вы не понимаете, что как только я буду знать, то сразу отпадет необходимость новых убийств?

— Простите, инспектор, — саркастическим тоном произнес Гай, — но мне пришлось много претерпеть и истратить кучу денег, чтобы сохранить эту тайну в течение пяти лет. И я не сдамся. По крайней мере, сейчас… Пока… пока… я не узнаю точно, что другого выхода нет.

К ним присоединился Уильямс, и они все вышли через черный ход, заперев в доме скулившего Сквайра.

Все пошли по дорожке, и Уильямс освещал путь карманным фонариком. И в этот момент…

Сразу раздалось несколько выстрелов, и языки пламени разрезали тьму. Фонарик выпал из рук Уильямса и исчез в снегу. Гай вскрикнул.

Брэдли нырнул в снег и быстро отыскал фонарик. В тот же миг он увидел, как Гай упал на колени, схватившись за левый бок…

Брэдли помчался вперед. Но прежде, чем он успел добежать до угла дома, он услышал звук заведенного мотора… Какая-то машина сорвалась с места.

Когда инспектор оказался в своей машине, впереди мелькнули, удаляясь, два красных огонька. Он нажал на стартер. Мотор не завелся. Он выскочил из машины и поднял капот.

— Сукин сын! — вырвалось у него. Фонарик высветил клубок проводов, вырванных из креплений…

Глава 19

Уильямс со стоном и всхлипыванием пытался втащить Гая на крыльцо.

— Ради бога, Эрл, возьмите себя в руки! — сказал Брэдли.

Тут свет фонарика упал на Уильямса и на потерявшего сознание Гая, и Брэдли понял, почему Уильямс выронил фонарик. Он прижимал к животу правую руку — она была залита кровью.

Запертый в доме Сквайр скулил и скреб лапами дверь.

Брэдли подхватил Гая под мышки и втащил на крыльцо. Орудуя кое-как левой рукой, Уильямс с трудом вставил в замок ключ и открыл дверь. Сквайр кинулся к хозяину.

Когда они вносили Гая на кухню, к ним подбежала взволнованная женщина в стеганом халате и с папильотками в волосах.

— Моя жена, — тяжело дыша, проговорил Уильямс.

— Позвоните ближайшему врачу! — почти приказал Брэдли.

Оказалось, что в такой критической ситуации женщина держалась более уверенно, чем ее супруг. Она вызвала врача, принесла простыни, чтобы накрыть Гая. Брэдли не хотел трогать его, пока не придет врач. Пуля преступника попала ему в левый бок.

Брэдли расстегнул на себе жилет и воротник сорочки и тихо выругался. Потом вспомнил о своей машине:

— Вызовите еще мастера из гаража. Пусть приедет на машине, которую я смогу нанять, если не удастся починить мою.

Уильямс позвонил в гараж. По лицу его катился пот. Раненая рука мучительно болела. А Брэдли не отрывал взгляда от побелевшего лица Гая.

— Они подкараулили вас, Брэдли, — тихо сказал Уильямс.

— Меня? — Брэдли взорвался: — Не меня, Уильямс! А вас и Северида! Придется вам нарушить молчание, Эрл! Иначе этому не будет конца.

— Я не могу, Брэдли! Не могу! Пока Северид не даст мне на это разрешения!

— Если он умрет, Эрл, клянусь богом, это будет у вас на совести!

— Придется рискнуть…

Брэдли заходил взад и вперед по кухне, грызя свою потухшую трубку.

Вскоре вернулась миссис Уильямс, неся таз с горячей водой, бинты, и занялась раненой рукой своего мужа.

Брэдли слышал, как Эрл со свистом вдыхал воздух сквозь стиснутые зубы, когда она дотрагивалась до открытой раны.

— Но кое-что вы все-таки можете сказать мне, Эрл, — произнес инспектор, останавливаясь против Уильямса. — Какова обычная процедура по розыску пропавших лиц? Возьмите дело Дороти Полэм. Вы обследовали ее дом, допросили ее друзей, мужа. Безрезультатно. Она вышла и растаяла в воздухе. А что потом?

— Мы занялись Полэмом… где он был в это время… Мы не исключали, что произошло убийство. Но не смогли найти никаких доказательств.

— Но ведь есть и другие общеизвестные способы проверки?!

— Ах эти!.. Ну, мы, конечно, проверили все несчастные случаи, которые могли произойти тогда… Все автомобильные, автобусные катастрофы… несчастные случаи в метро, на переправах. Летом мы проверяем пляжи — не утонул ли кто. Если происходят взрывы или стихийные бедствия, мы обычно собираем сведения о пострадавших…

— А Дороти Полэм? — угрюмо спросил Брэдли.

Уильямс покачал головой:

— Мы не смогли найти никакой связи между ней и… каким-нибудь происшествием… — Говоря это, он избегал смотреть на Брэдли.

А тот пристально наблюдал за ним, и в нем клокотала бессильная злоба.

— Вы все еще разыгрываете из себя маленького джентльмена! На кой черт вам это нужно, Эрл? Женщины давно нет в живых, и ей уже ничто не повредит!

— Ради бога, Брэдли, войдите в мое положение! Я не могу ничего сказать без его согласия. — Он кивнул в сторону Гая. — Я не имею права делать это без его согласия!

— Что имел в виду Джерри Боунстил, когда сказал, что Дороти Полэм любила мальчиков?

— Я… я не знаю.

— Это не было чем-то вроде нимфомании?

— Я никогда с этим не сталкивался, — сказал Уильямс. — И понятия не имею, о чем болтал Джерри.

Миссис Уильямс встала. Она закончила перевязку.

— Мистер Брэдли, — сказала она. — Эрл всегда был честным человеком. И верным. Он не предаст своего друга ни за какие блага на свете.

— Отлично! — Брэдли с досадой махнул рукой. — Отлично!

Врач и механик из гаража прибыли одновременно. Механик не нашел в машине Брэдли никаких серьезных повреждений и пообещал наладить ее за десять минут.

Врач и Брэдли перенесли Гая в спальню. Обследовав рану, врач наконец сказал:

— Думаю, что он с этим справится, инспектор! Правда, рана скверная, пуля проделала большую дыру, задела одно ребро. Однако ни один жизненно важный орган не поврежден…

— Его нужно госпитализировать?

— Ну, разумеется… Самая большая опасность — это общее заражение.

Брэдли вернулся на кухню и натянул на себя пальто. Уильямс с несчастным видом побрел вслед за ним.

— Я бы очень хотел помочь вам, инспектор… Я знаю, каково… как вы себя чувствуете. В свое время мне тоже приходилось несладко. Но теперь мне как-то легче, чем до того, как вы появились здесь…

— Вот как?

— Да… Я боялся, что это был… что это был…

— Северид?

Уильямс кивнул:

— Я словно в аду побывал… А когда в нас начали стрелять, у меня будто камень с души…

— Очень рад, что вам есть чем утешиться, — отрезал Брэдли. — Мне вот, например, нечем.

— Если я еще чем-нибудь могу помочь…

— Еще чем-нибудь… — Брэдли рассмеялся. — Возможно, вы действительно помогли мне, действуя в качестве мишени! Отчаянный он парень, наш убийца!

— Вы думаете, он сюда вернется?

— Нет, не думаю. Должно быть, догадался, что вы не «раскололись», поскольку я решил забрать вас с собой в город. Но он уже чувствует, что я дышу ему в затылок. Думаю, что следующий ход будет мой!

— У вас есть какие-нибудь идеи, Брэдли?

— Они буквально кишмя кишат у меня в голове! — весело ответил тот.

— Вы еще не спите? — спросил Брэдли.

Селия Девон открыла дверь пошире, давая ему пройти.

— А я и не знала, что у нас введен комендантский час, мистер Брэдли!

— Уже четыре часа утра, — заметил инспектор.

— Ну, что? Я уже не в том возрасте, когда боятся за свою красоту.

— А где мисс Прейн?

— Слава богу, спит. Я еще с вечера начинила ее снотворным. Уж больно сильно она была возбуждена.

В тоне Брэдли не было ни нотки дружелюбия, когда он спросил:

— А вы сами, мисс Девон, где вы сами были весь вечер?

— Здесь, инспектор… Вы что-то чересчур уж мрачный.

— Мы чуть не получили еще два трупа сегодня ночью, — сообщил Брэдли. — Так что нам не до веселья!

— Что вы говорите, инспектор!

— Итак, мисс Прейн отключилась от мира сего, как вы сказали? И давно?

— Примерно в девять вечера…

— А где ваша машина? Ее нет на обычном месте перед школой.

Мисс Девон на мгновение смешалась и прикусила нижнюю губу, потом сказала:

— Вы бы лучше вошли и сели за стол. Я приготовлю вам что-нибудь горячее.

— Благодарю! Я не в гости пришел. Машина… где она?

— Ее взял Джонни, — помолчав, неохотно ответила мисс Девон.

— И давно?

— Он уехал около шести часов вечера.

— Куда?

— Он… он поехал в Делавэр, инспектор.

— В Делавэр?

— Эти младенцы все еще пытаются что-то предпринять. Надеются найти убийцу среди посторонних лиц, которые были на охоте.

— Он должен был спросить разрешение, чтобы выехать из города. Кто-нибудь поехал с ним?

— Нет… Между прочим, вы не отдали приказа, чтобы…

— Джонни и Полэм дружат?

— Пожалуй, нет. То есть они всегда были в хороших отношениях. Но Джонни намного моложе.

— Дело в том, что кто-то опять стрелял из пистолета Полэма, — сказал Брэдли. — Кто-то приехавший в машине, мисс Девон.

Мисс Селия Девон избегала смотреть на него.

— Сейчас у всех есть машины…

— Или их можно брать напрокат, — добавил Брэдли.

— Кстати, о машинах. Я имею водительские права, и Барни Олдфилд приветствует меня, когда мы встречаемся по пути.

— О боже ты мой! — вырвалось у Брэдли, и на мгновение его взгляд смягчился. — Только не говорите мне, что вы тоже участвуете в этом «мокром» деле, мисс Девон.

Та нахмурилась:

— Если бы этот проклятый дурак выбросил из головы идею массовых убийств, я бы, пожалуй, согласилась… согласилась…

— Дать ему шанс исправиться?

Она кивнула.

— Это бессердечно по отношению к другим, мисс Девон.

— Шантаж занимает одно из первых мест в моем списке мерзостей, — холодно сказала мисс Девон. — Глория и Дуглас получили то, что им причиталось…

— Вы не поинтересовались, кто были жертвами сегодня, мисс Девон! — заметил Брэдли.

— Вот как? Боюсь, что я восприняла это как должное… Разумеется, это был Гай. И вероятно, вы.

— Гай выживет, если вас это интересует.

— Разумеется, интересует!

— А второй жертвой был человек по имени Уильямс. Его ранили в руку.

— Это тот, с молочной фермы? — спокойно спросила мисс Девон.

— Пожалуй, я все-таки войду, мадам, и немного посижу.

В камине еще тлели угли.

Брэдли сел на кушетку, но пальто не снял.

— Если вы не хотите ничего горячего, то как насчет бренди? — предложила мисс Девон.

Он следил, как она наполнила стакан и поднесла его ему. Потом села напротив и машинально потянулась за сумкой с вязаньем, которая висела на спинке ее стула.

— Итак, вы знаете о человеке с молочной фермы? — спросил Брэдли.

— Разумеется! Гай однажды возил меня на ферму. Кажется, этот человек — вы сказали, его зовут Уильямс? — заинтересовал его, когда расследовал дело Дороти. — Глаза мисс Девон устремились на вязанье. — Помнится, Гай его финансировал. Гай действительно очень щедрый.

— Я помню. Он снабжал деньгами Глорию. Под давлением. А Уильямс тоже закручивал гайки?

— Не имею ни малейшего представления.

— Может быть, вы расскажете мне что-нибудь о Дороти? Она, например, увлекалась другими мужчинами?

— Абсолютно никем!

Брэдли нахмурился:

— Из одного весьма достоверного источника я узнал, что она любила мальчиков…

— Вы бы строже проверяли свои достоверные источники, мистер Брэдли! Неразумный вы человек!

— Я вас не понимаю. Вы все уверяли меня, что Полэмы были необыкновенно счастливы друг с другом. Однако опытный наблюдатель…

— Полэмы действительно были счастливы! Но всегда ли, инспектор, люди любят друг друга одинаково? И всегда ли брак — синоним великой страсти?

— Вероятно, нет… Но что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что ваш наблюдатель совершил ошибку. Он принял отношение Дороти к одному человеку за показатель ее отношения ко всем мужчинам. Не слишком ли он поспешил, мистер Брэдли?

Тот прищурился. Потом осушил стакан бренди, поставил его на стол и поднялся.

— Еще раз спасибо. — Некоторое время он стоял молча, глядя на стену поверх головы мисс Девон и шаря в кармане в поисках трубки и медной табакерки. — Когда вы ожидаете Джонни?

— Думаю, он вернется рано утром. Он предполагал, что поездка займет двенадцать — четырнадцать часов… А что?

— Хочу его видеть… Собственно говоря, я хочу видеть вас всех — и Пат, и этого молодого человека — у меня в кабинете в девять часов.

— Опять допрос «с пристрастием», инспектор?

— Нет, — сказал Брэдли и пристально посмотрел на старую даму. — Если я сам доберусь туда… Я собираюсь арестовать убийцу.

Мисс Девон опустила вязанье на колени:

— Вы думаете, что он…

— Я думаю, что это ему не понравится. — Брэдли надел шляпу и вышел в прихожую.

Глава 20

Джордж Полэм оставил машину возле своего дома. Он вылез из нее, запер на ключ и направился к парадному. Шел он нетвердой походкой, словно выпил немного. Его пальто намокло, коричневая шляпа тоже. Он прислонился к стене, словно был не в силах поднять руку и толкнуть дверь.

В вестибюле было темно, и только у лифта тускло светила лампочка. Полэм двинулся вперед, стуча каблуками по плиточному полу.

В темной нише, где пряталась дверь в приемную врача, шевельнулась тень. Полэм ничего не заметил. В следующий момент чья-то рука высунулась из темноты и схватила его за рукав.

— Джордж!

Полэм остановился как вкопанный. В уголке рта сильно задергался нерв.

— Линда? — хрипло вымолвил он. — Вы меня испугали!

Она вышла из темноты:

— О, Джордж, милый, где вы были? Я просто с ума сходила… охотилась за вами уже много часов. Звонила куда только могла.

— Я… я… искал, — выдавил он.

— Джордж, вас трясет!

— Весь вымок…

— Я пойду с вами, сварю кофе, пока вы переоденетесь во все сухое.

— Я… Это было бы здорово. Я бы, правда, выпил что-нибудь горячее.

Поднимая их на этаж, где жил Полэм, лифтер старался деликатно не проявлять к ним интереса.

Полэм попытался отпереть дверь, но руки его так дрожали, что Линде пришлось взять у него ключи. При электрическом свете лицо его выглядело пепельно-серым.

— Холодно… — сказал он. — Адски холодно!

— Где вы были, Джордж?

— Повсюду… искал Гая… На Лонг-Айленде… В яхт-клубе… В ночных кафе… Но его никто нигде не видел…

— Вы промочили ноги, дорогой! И вообще промокли до нитки. Переоденьтесь в пижаму и теплый махровый халат. А я пока посмотрю, что есть в кухне.

— Лучше всего кофе, — сказал он устало.

Десять минут спустя они сидели вместе на диване. Перед ними на столе грелась электрическая кофеварка.

— Я послала в аптеку за каким-нибудь снотворным, Джордж. Вам надо отоспаться.

— Отоспаться? — переспросил он. — Вздор!

— Вам не следовало ездить одному, Джордж.

— Почему?

— Брэдли следит за нами. Он заставит вас объяснить…

— Ну и объясню! Имею же я право искать Гая?! Он — мой друг! Черт возьми, Линда, что он задумал? Что он скрывает?

— Гай знает, что делает.

— Разумеется, знает… Но что он знает? Тут есть факты, Линда, о которых я даже не подозреваю. Гай что-то скрывает, а вы с ним заодно…

— Джордж!

— За моей спиной что-то происходит. Брэдли ведь не высосал Дороти из пальца! Я все старался убедить себя, что он дурак, но он отнюдь не дурак, черт бы его побрал! У него была причина. Кто-то ему что-то сказал! И я должен знать — что, должен!

— Милый, пожалуйста…

— Если от меня утаили что-нибудь о Дороти… — Он закрыл глаза руками. — Я не могу оставаться в неведении, Линда! Не могу!

В передней раздался звонок. Линда встала и пошла открыть дверь.

— Это, наверное, мальчик из аптеки, — сказала она.

Это был Брэдли. За ним, сердито щурясь, шествовал Руб Снайдер.

Брэдли прошел мимо Линды и посмотрел на Полэма, сгорбившегося на диване.

— Капитан, одолжите мне ключи от вашей машины.

Услышав его голос, Полэм вскочил:

— Что вам здесь нужно?

— Ключи от вашей машины! — требовательно повторил Брэдли.

— Они в спальне… на бюро… Я…

— Я принесу, — сказала Линда.

— Зачем вам ключи? — спросил Полэм.

— Хочу поискать ваш пистолет…

— О, ради бога, вы опять…

— Этой ночью в Северида стреляли… из вашего пистолета, Полэм!

— Гай убит?!

— Вы, конечно, ничего об этом не знали? — угрюмо кивнул Брэдли.

— Когда это случилось? Где?

Линда вернулась из спальни с ключами.

— Убит Гай! — выкрикнул Полэм.

— Что? Гай? Не может быть, Джордж, я не верю… Скажите, инспектор…

— Он жив, — успокоил ее Брэдли. — Убийце не удалось окончательно расправиться с ним, хотя он и просверлил в нем порядочную дырку…

Полэм покачнулся:

— Я должен поехать к нему! Он не может быть один… Где он, инспектор?

— Боюсь, капитан, что вам придется остаться здесь еще некоторое время. Я хочу знать, где вы были сегодня вечером.

— Мы с Джорджем уже давно здесь, — быстро сказала Линда.

— Знаю. Минут двадцать… Ключи, пожалуйста! — Он взял их и передал Рубу. — Обыщите! — распорядился он. — Но не увлекайтесь там какой-нибудь радиопередачей…

— Ох, Рыжий, ну и вредный же вы! — Руб сунул ключи в карман и исчез.

— Так что скажете, капитан?

— Я искал Гая… примерно с шести часов, — сказал Полэм, снова опустившись на диван.

— А вы, мисс Марш?

— Я почти весь вечер была в магазине, — ответила Линда. — Но я очень беспокоилась насчет Джорджа. Он был в таком состоянии… Звоню сюда — никто не отвечает… В конце концов я приехала и стала ждать…

— Давно?

— С час назад.

— Кто-нибудь еще был в магазине, кроме вас?

— Нет! — В голосе Линды зазвенел гнев. — Вы совершенно расстроили все расписание. Пришлось наверстывать упущенное… Так и просидела у себя в кабинете.

Брэдли повернулся к Полэму:

— Полагаю, за время ваших поисков вы наткнулись на какого-нибудь знакомого, кто сможет подтвердить ваше алиби?

— Возможно, — сказал Полэм.

— На кого же?

— Господи, откуда я знаю! Везде такое множество народу… Я ведь…

Брэдли перебил его:

— Вы помните человека по имени Уильямс? Он вел розыски вашей жены… Сегодня убийца стрелял и в него…

Полэм, шатаясь, поднялся с дивана.

— Зачем? — воскликнул он. — С какой целью?

— А я думал, что вы мне дадите ответ на это.

Второй раз за эти сутки Полэм потерял от ярости голову. Схватив Брэдли за отвороты пальто, он сильно тряхнул его.

— Нет, это уже слишком! Вы с самого начала травили меня! Давили, выпытывали, провоцировали… Это не вы, а я должен задавать вопросы! Вы знаете, что случилось с Дороти? Скажите это мне, или я…

— Сядьте! — приказал Брэдли, и произнес он это так спокойно, что Полэм замолк на полуслове. — Я скажу вам, что случилось с вашей женой… В девять часов утра. Жду вас у себя в это время. И вас, мисс Марш.

Голос Линды упал до шепота.

— Значит, вы… значит, вы что-то знаете, мистер Брэдли? Гай вам что-нибудь рассказал?

— Сначала он не хотел, а теперь не может, — сказал Брэдли. — Нет, мисс Марш, пока я еще не могу вам ответить. Но в девять часов утра отвечу.

— Но каким же образом…

— Мне об этом скажет сам убийца! — Брэдли взглянул на Полэма, который бессильно поник на диване — полное воплощение отчаяния. Казалось, он не слышал ни слова из их разговора.

Линда отвела Брэдли в сторону:

— Может быть… может быть, не стоит говорить ему этого, инспектор, если это причинит ему боль?

— Это откроет нам мотивы преступления, — сказал Брэдли.

— Но если вы уже знаете, то стоит ли этим пользоваться?

— Убийцу будут судить присяжные, мисс Марш. А без мотива не может быть приговора.

— Значит, вы не можете пощадить Джорджа?

— Простите меня, мисс Марш! Мне нужно еще зайти в одно место, а потом опять к Прейнам — дождаться возвращения Кэртина. Вполне возможно, что он наткнулся еще на один сюрприз… А вам я советую поехать домой и немного отдохнуть. Завтра день будет трудный.

Глава 21

Руб Снайдер поджидал Брэдли на улице.

— Никакого пистолета нет, — доложил он.

— Отдайте ключи лифтеру, и поехали! — отдал распоряжение Брэдли.

Пока они ехали, Руб искоса поглядывал на инспектора. Ему уже не раз приходилось видеть на его лице это замкнутое выражение, и он хорошо понимал, что оно означает, — они приближались к развязке, и трудно было сказать, что перевесит — победа или поражение. Но что-то должно было сработать. Брэдли что-то задумал.

— Джулиусу позвонили? — спросил инспектор.

— Разумеется! Он будет у Прейнов часов в пять, если я верно его понял. Уж очень он разорался по поводу того, что его разбудили. Но я почти уверен, что он сказал «да».

Брэдли едва заметно улыбнулся:

— Приедет! Охота пуще неволи.

— Послушайте, Рыжий… что вы задумали? Меня ведь не проведешь! Вы играете с огнем. Вас что-то тревожит?

Брэдли в ответ лишь издал какое-то нечленораздельное мычание, и несколько кварталов они проехали молча.

— Вам не кажется, Руб, что за все эти годы мне следовало бы избавиться от жалости к людям?

— Кажется! И не говорите мне, что вам жаль того парня, который укокошил двух человек и пытался укокошить еще двоих…

— Да, в некотором смысле мне жаль его, Руб. Но еще больше жаль кое-кого другого…

— Знаете что? — сказал Руб. — Уж лучше вы не говорите мне ничего, пока не дойдет до дела… Вам известно, кто убийца?

— Вне всякого сомнения! Но у меня нет улик. Поэтому-то и придется рискнуть… Надеюсь, что к утру улики будут…

— Куда мы сейчас?

— Взглянуть на старые газетные подшивки.

В полицейском управлении Брэдли действительно засел за газетные подшивки. Руб терпеливо стоял рядом.

— Если бы вы мне сказали, что ищете, то я смог бы вам помочь, — наконец заметил он.

— Я сам не знаю, чего ищу, — искренне ответил Брэдли, продолжая листать газеты.

Наконец он, видимо, нашел то, что ему было нужно. Он вырезал несколько заметок из одной газеты, сунул их в карман и устало поднялся.

— Вот так! — сказал он. — А теперь — к Джулиусу!

— А я? — спросил Руб.

— Мне все равно, что вы сейчас будете делать, Руб. Советую вам поспать немного!

— Послушайте, Рыжий, если это что-нибудь опасное…

— Забудьте об этом!

Инспектор взял такси и поехал к Прейнам. Над входом в школу тускло светила крохотная ночная лампочка — на случай, если бы Джонни вернулся еще до рассвета.

Брэдли вошел. Внутри было темно, как в покинутом соборе. Он поднялся на возвышение, где сидел недавно, наблюдая, как Полэм объезжает лошадь, и сел в одно из плетеных кресел.

Машинально он набил трубку и зажег спичку. Когда пламя осветило его лицо, позади него раздался капризный голос:

— С таким же успехом могли бы назначить мне свидание на дне колодца! — Мистер Джулиус был явно не в духе. — Но вы предпочли эту пещеру!

Кутаясь в свое длинное — почти до лодыжек — черное пальто, старик приблизился к тому месту, где сидел Брэдли.

— Что это за фокусы? — продолжал он сердито. — Поднять человека с постели в половине пятого утра! И заставить его ждать в этом мавзолее! Или сие — ваше понятие об остроумии? Если так — то это совсем не смешно! Совсем не смешно!

— Боже милостивый! — сказал Брэдли. — Вы напустили целое облако дыма!

— Еще бы! — Мистер Джулиус всмотрелся в лицо Брэдли. — У вас усталый вид! — сказал он тоном обвинителя.

— Кое-где пришлось побывать.

— И бьюсь об заклад, не сдвинулись с места!

— Может быть, и так, — согласился Брэдли. — Вы захватили с собой ваши записи с алиби подозреваемых?

— Разумеется! Ведь ради них вы и вытащили меня из кровати. Но я не успел все проверить. На это уйдет несколько дней.

— А меня не беспокоит, проверены они или нет, — сказал Брэдли. — Меня главным образом интересует один период. Глория рассталась с Джонни Кэртином в «Эль Марокко» в среду, около полуночи. После этого ее никто не видел. Думаю, ее убили после полуночи и до рассвета. Иначе у нас были бы хоть какие-нибудь сведения о том, где она провела ночь. Поэтому мне нужно только знать, где, по их словам, были наши друзья от полуночи до утра четверга.

— Это очень просто выяснить, — сказал мистер Джулиус, — если они сказали правду.

Он вытащил из кармана свои записи и разложил их по порядку.

— Не могу читать при этом свете. Но моя память мне поможет. Пат. Примерно до часу ночи — в манеже на Мэдисон-сквер-Гарден; уехала домой на машине, где потом нашли убитую; оставила машину у «Кнута и шпор»; легла спать.

Брэдли кивнул. Полузакрыв глаза, он следил за струйками дыма, поднимавшимися от трубки.

— Селия, — продолжал мистер Джулиус. — Провела вечер дома. Говорит, что Прейн тоже сидел дома. Рано лег спать. Она не ложилась, ожидая Пат. Когда та вернулась, сварила ей шоколад или что-то в этом роде и легла спать. Кэртин. Вечером — на Мэдисон-сквер-Гарден. Около одиннадцати встретил Глорию и повел ее в «Эль Марокко». Поссорились. Она ушла от него сразу после полуночи. Он поехал по другим ресторанам, надеясь разыскать ее там и помириться. Безуспешно, как он говорит. Вернулся в свой отель в Ист-Сайде… У этого типа много темных мест, Брэдли.

— Действительно! Но продолжайте…

— Линда. Допоздна в магазине. Когда уехала домой, точно не помнит. Не следила за временем. Уехала, как только кончила работать. В магазине вечером никого не было. Возможно, лифтер ее дома обратил внимание, когда она вернулась. Полэм. Весь вечер провел в манеже. Вышел с Пат, но отправился домой пешком. Сказал, что хочет подышать свежим воздухом. Обычно его подвозила на своей машине Пат. На этот раз этого не было. Зашел опрокинуть рюмочку. Куда именно — не помнит. В какой-то бар по пути к дому. Вот и все, — заключил мистер Джулиус. — О Севериде, естественно, ни слова, ибо я не мог его найти. О Дугласе Прейне только со слов Селии… Но вы ведь теперь его больше не подозреваете, разве что его убил его же сообщник, если он был членом какой-то банды…

— Интересное предположение, — заметил Брэдли.

— Оно наводит вас на какие-нибудь мысли?

— Поскольку на Северида было совершено покушение, я исключу его из списка…

— Что такое?

— Несколько часов назад убийца стрелял в Северида! И надо сказать, почти успешно.

— О боже ты мой! Послушайте, Брэдли, у вас есть на этот счет какие-нибудь мысли?

Инспектор кивнул.

— И что же вы думаете? Ну что? Что?

Какое-то мгновение Брэдли молча попыхивал трубкой.

— Вы знаете, как поставлено дело в этой школе верховой езды? — наконец спросил он.

— Нет, конечно! Но какое отношение, черт возьми, это имеет к нашему делу?

— Никакого, — ответил Брэдли. — Если не считать того, что я говорил с Питером Ши, здешним конюхом, и что-то в его словах меня зацепило… «Когда вы сядете на двадцать четвертую лошадь, — сказал он, — то можно считать, что вы уже все освоили…»

— Что за чушь вы несете?

— В этой школе начинают с лошади номер один, самой смирной, и так двигаются все дальше и дальше, пока не объездят самую норовистую, двадцать четвертую лошадь. На этом курс верховой езды в школе заканчивается, и вам выдают диплом. Так вот, в нашем деле я, как говорится, уже объездил двадцать четвертую лошадь и знаю ответы на все вопросы, на все до единого!

— И какие же это будут ответы?

— Если я расскажу вам о всех двадцати четырех уроках, то вы сами сможете ответить на все вопросы.

Мистер Джулиус ударил по подлокотнику кресла своей слуховой трубкой:

— Хорошо, хорошо! Если вам угодно поиграть в загадки — валяйте! Рассказывайте!

— На каждом из двадцати четырех уроков я получал один ключ к разгадке, — начал Брэдли. — Следите же за моим рассказом. Ключ номер один: Гай Северид и Джордж Полэм многие годы были друзьями. Номер два: Гай Северид не любил Глорию Прейн… Но тем не менее они были помолвлены и собирались вступить в брак. Номер три: Линде Марш тридцать четыре года.

— Какого черта! — взорвался мистер Джулиус. — Ничего себе ключ!

— Тс-с! — сказал Брэдли, усмехнувшись. — Ключ номер четыре: у Глории был очень дорогой гардероб, купленный ей Северидом. Номер пять: Глория боялась, что ее могут убить, и написала письмо, которое уличило бы убийцу. Номер шесть: Северид знал об этом. Номер семь: труп Глории скрывали в течение двух дней. Номер восемь: ключи от машины Прейнов Держали на столе в помещении конюшен, и все, кто связан с этим делом, знали это. Номер девять: убийца имел ключ от квартиры Гая Северида. Номер десять: Дуглас Прейн поспешил увидеться с Северидом, говорил с убийцей и был застрелен. Номер одиннадцать: Северид скрылся. Номер двенадцать: Джордж Полэм имеет пистолет того же образца, который был использован при втором убийстве. Номер тринадцать: Северид отправился на квартиру Полэма, чтобы найти этот пистолет, и был вынужден оглушить Руба ударом по голове, чтобы уйти. Номер четырнадцать: когда Дороти Полэм исчезла, единственной вещью, которую так и не смогли найти, была ее зубная щетка. Номер пятнадцать: Джонни Кэртин устроил Глории скандал, и она удалилась в бешенстве. Номер шестнадцать: Гай Северид напился до чертиков еще до того, как услышал об убийстве. Номер семнадцать: Джордж Полэм, если выразиться языком наших романтических дам от литературы, — однолюб. Номер восемнадцать: Эрл Уильямс имеет молочную ферму в Пикскилле, штат Нью-Йорк. Номер девятнадцать: Гай Северид никогда не смотрит на счета. Номер двадцать: все женщины считают, что цепи могут удержать машину от скольжения на обледенелых дорогах…

— Ради всех святых! — с негодованием промолвил мистер Джулиус.

— Номер двадцать один, — сказал Брэдли, не обратив на его реплику никакого внимания, — отель «Гансворт» сгорел дотла в 1935 году!

— Брэдли, прекратите! Вы с ума сошли!

— Номер двадцать два: все незамужние женщины страдают от комплекса материнства!

— Да помилуйте! — вновь простонал Джулиус.

— Номер двадцать три: убийца должен был иметь: а) доступ к письменным принадлежностям Глории; б) доступ к письменному столу Линды; в) доступ в квартиру Полэма, чтобы добыть пистолет; г) доступ в квартиру Северида; д) доступ к машине. Номер двадцать четыре: убийца должен быть человеком, которому Глория Прейн доверяла! Она никогда бы не позволила себе довериться тому, кого боялась. Ни в коем случае — Севериду! Этот человек внушал ей смертельный страх. — Брэдли глубоко вздохнул. — Ну как, получили ответ на главный вопрос?

— Пока что я получил только головную боль! — ответил мистер Джулиус. — По-моему, всех полицейских, которые увлекаются детективными романами, надо в три шеи гнать с работы! Кем вы себя вообразили? Филом Блисом? Эллери Куином? Какая это все чепуха! — Он поднялся. — Вот уж никак не ожидал, что в один прекрасный день вы превратитесь в болтливого идиота! Но с меня хватит! Я ваши шарады разгадывать не собираюсь!

— Все равно спасибо за помощь… и за то, что выслушали меня, — сказал Брэдли.

— Гм! — промычал мистер Джулиус. — Я пошел обратно спать. И если я когда-нибудь еще соглашусь выслушивать ваши бредни хотя бы в течение пяти минут, считайте, что вам здорово повезло. Спокойной ночи!

Он спустился с площадки, пересек манеж и вышел на улицу.

Брэдли с улыбкой следил за ним, пока он не исчез за дверью. Потом улыбка его погасла. Он чиркнул спичкой, но едва успел поднести пламя к трубке, как за его спиной раздался голос — женский голос, холодный и непреклонный:

— Не оборачивайтесь, мистер Брэдли, и не вздумайте двигаться! Мой пистолет направлен вам в затылок!

Спичка догорела. Брэдли уронил ее, и вдруг стало совершенно темно.

— Как вам понравилось мое изложение дела, мисс Марш? — спокойно спросил он.

— На мой взгляд, все было превосходно, — ответила Линда Марш.

Брэдли сидел не двигаясь.

— Откровенно говоря, я не думал, что вы рискнете, — сказал он. — Но тем не менее надеялся.

— Надеялись?

— Я же сказал вам, что буду здесь.

— А что, по-вашему, мне оставалось? — спросила Линда. В голосе ее звучали металл, жестокость и мрачная решимость. — Ждать до утра, чтобы вы эффектно арестовали меня в полицейском участке?

— Я надеялся, что вы все обдумаете, — помолчав, сказал Брэдли. — И может быть, поймете, что лучше мирно сдаться, чем продолжать в том же духе…

— Прошлой ночью Селия назвала вас оптимистом, — отозвалась Линда. — И она была права. Почему я должна сдаваться? Все еще может обойтись, инспектор! Я еще не потеряла свою жизнь…

Брэдли сидел неподвижно, словно одеревенел.

— У Джулиуса есть доказательства, — напомнил он ей.

Линда рассмеялась — жестким, резким смехом:

— Вы совсем задурили ему голову… Вы так искусно плели свою паутину, что бедный старик был совершенно сбит с толку.

— Вы думаете, что Полэм в конечном итоге на вас женится? — спросил Брэдли.

— Думаю, что да, — после недолгого раздумья ответила Линда. — Если только он ни о чем не узнает. Это окончательно разрушило бы весь его мир… Вот почему, мистер Брэдли, вы дошли сейчас до конца пути. Мне жаль вас — вы ведь выполняли свой долг!

— А мне жаль вас, — искренне сказал Брэдли.

— Плевать мне на вашу жалость!

— Если бы вам не пришлось громоздить одно на другое, если бы Дуглас Прейн…

— Бесполезно говорить об этом, мистер Брэдли. Вы знаете ответы на все вопросы, как вы сказали мистеру Джулиусу. Чтобы один из нас остался в живых, другой должен умереть!

— Было бы легче разговаривать, если бы вы встали так, чтобы я мог вас видеть, — сказал Брэдли. — Но, как я полагаю, сзади убивать проще. С другими вы поступали именно так!

Первый раз голос Линды дрогнул:

— Скажите, ради бога, Брэдли, разве нет другого выхода? Я борюсь за свою жизнь, за жизнь Джорджа! Вы это знаете! Я думала, что если Глории не будет, то все на этом кончится. Я думала, это меня спасет… Меня и Джорджа тоже. Я думала, что и Гаю будет легче… А потом оказалось, что она рассказала отцу… Я уже не могла остановиться. Мне пришлось идти дальше.

Брэдли начал выбивать свою трубку о ладонь.

— Не двигайтесь! — предупредила Линда. — Для меня риск слишком велик!

Брэдли замер.

— Я знаю, с чем вам пришлось бороться, — сказал он.

— Я уж думала, что после этого я буду в безопасности, — ответила Линда. — Но тут вмешались вы и наткнулись как раз на то, что привело вас к догадке. У меня остался единственный шанс — заставить Гая и Уильямса молчать…

— Это нарастает как снежный ком, — сказал Брэдли. — С убийствами всегда так. Теперь вы собираетесь убить меня. Когда Гай поправится, он поймет почему. И вам придется продолжать… Вернее, придется завершить то, что пытались сделать уже сегодня. Гай… Потом Уильямс… А потом… Знаете, что будет потом?

— Что? — мучительно выдавила Линда.

— Селия Девон не глупа. Она подозревает Джорджа. Ошибочно, разумеется. Но она разгадала секрет. Рано или поздно она узнает, что это были вы. И вам опять придется продолжать… Может быть, в конце концов придется убить и Джорджа… Хотя все это вы совершили ради него. Вы взяли на себя непосильную задачу, мисс Марш. Вам не победить. Но я дам вам возможность кое-что спасти.

— Вы не в том положении, мистер Брэдли, чтобы диктовать мне условия!

— Если вы согласитесь на арест, — спокойно продолжал Брэдли, — я обещаю вам, что Полэм никогда не узнает правды о Дороти. Вы ведь сделали все, чтобы он не узнал. Я предлагаю вам возможность выиграть в этом пункте. Если вы откажетесь, то в конечном итоге все обратится против вас, и тогда уже ни от кого ничего нельзя будет скрыть.

С минуту царило молчание. Он слышал, как она глубоко и тяжело дышит. Потом она сказала:

— Я все-таки рискну, мистер Брэдли! Мне очень жаль, но я вынуждена…

В этот момент раздался звон разбиваемого стекла, тусклая лампочка, висевшая над дверью, погасла, и все погрузилось в полную темноту. В тот же момент за спиной Брэдли вспыхнул огонь, но инспектор уже метнулся из своего кресла в сторону, откатился к краю площадки и упал вниз. Пистолет Линды выстрелил снова, пробуждая многократное эхо.

Потом раздался спокойный голос Брэдли:

— Вы не можете ничего сделать, мисс Марш! Все выходы перекрыты! Ваши слова записаны полицейским стенографистом… Мне очень жаль. Если бы вы приняли мои условия, я бы сдержал свое слово. Бросьте пистолет на помост!

В ответ раздался лишь испуганный вскрик. Он наклонил голову — на случай, если она опять попытается выстрелить. И действительно, из дула пистолета вырвалось пламя. Вслед за этим раздался глухой звук, словно кто-то упал.

— Свет! — крикнул Брэдли.

Мгновенно вспыхнул верхний свет. Инспектор был уже на ногах. Площадка быстро заполнилась людьми в штатском.

За перевернутым креслом, на котором недавно сидел Брэдли, лицом вниз лежала Линда Марш. В конечном итоге она нашла свое собственное решение проблемы.

Брэдли отвернулся. Вид у него был угрюмый и усталый.

— Спасибо, Коркоран! — сказал он. — Пришлось мне использовать вас вместо Руба. Боялся, что у него не хватит выдержки… Записали все, что она говорила?

— Слово в слово, инспектор. Вы справились со своей задачей.

Брэдли вздохнул:

— Возможно, остались еще одна-две детали, чтобы все закончить.

Утром Брэдли явился в полицейское управление позже, чем предполагал. У него было совещание с комиссаром.

Когда он наконец вошел в свой кабинет, там его уже ждали Пат, Джонни, мисс Девон и Полэм. Казалось, морщины на лице инспектора стали глубже. Он подошел к столу, какое-то время молча смотрел на лежавшие перед ним бумаги, а потом словно нехотя обратился к собравшимся:

— Я думал, что, прочитав утренние газеты, вы поймете, что необходимость вашего прихода в полицию отпала, — сказал он.

— Мы просто не могли этому поверить, — пояснил Джонни.

В руках у него была газета с фотографией Линды Марш, под которой, набранные крупным шрифтом, чернели строчки:

«УБИЙСТВО ИЗ-ЗА ЛЮБВИ И САМОУБИЙСТВО!

ИЗВЕСТНАЯ ЖЕНЩИНА-МОДЕЛЬЕР УБИВАЕТ СОПЕРНИЦУ!»

— К сожалению, это правда, — сказал Брэдли и, уткнувшись глазами в бумаги, заговорил: — Я должен просить у вас прощения, капитан Полэм. Я был уверен, что эти убийства были связаны с исчезновением вашей жены. Я ошибся… — Он поднял глаза, почувствовав на себе пристальный и проницательный взгляд мисс Девон, и снова отвел их в сторону. — Линде было тридцать четыре года, и у нее в жизни была одна-единственная любовь — Северид. Глория имела над Северидом какую-то власть и пыталась вынудить его жениться на ней. Когда он пригрозил ей, что разоблачит ее шантаж, она испугалась и написала письмо, где обличала Гая как своего возможного убийцу, если бы дело дошло до скандала. Она отдала письмо на хранение Линде, не подозревая о ее чувствах к Севериду. Линда распечатала письмо и поняла, почему Северид от нее отвернулся. Она уничтожила письмо и стала ждать удобного случая, чтобы подменить его другим. С этого все и началось…

— Зачем же было подменять письмо? — спросила мисс Девон твердым и ровным голосом. — Почему бы ей просто не уничтожить его?

— Она не могла быть уверенной в том, что Глория никому не сказала о своем письме, — объяснил Брэдли. — Она не могла рисковать. Поэтому она сразу же предъявила его нам и тем самым отвела от себя подозрения.

— Нет! Черт возьми, я ничего не понимаю! — вскричал Полэм. — Когда Линда встречалась со мной, мне казалось…

— Нет сомнения, что мисс Марш очень любила вас, капитан, — отводя глаза, торопливо проговорил Брэдли, — но влюблена она была в Северида. Как только она убила Глорию, она словно оказалась в паутине, из которой не могла выбраться. А когда Дуглас Прейн догадался, что она убила его дочь, она была вынуждена совершить второе убийство. В конечном итоге ей пришлось пойти даже против самого Северида, когда тот догадался об истине.

— Где была убита Глория? — спросила мисс Девон.

— В магазине женского платья. Она поехала туда после размолвки с Джонни в «Эль Марокко». Линда в тот день работала допоздна — она часто оставалась в магазине одна после закрытия. Она задушила Глорию и продержала труп у себя в кладовой два дня. В эту кладовую, кроме нее самой, никто не имел доступа.

В субботу вечером, когда все были на конных соревнованиях, она незаметно взяла ключи от машины и поехала в магазин. Со стороны переулка есть подъезд для грузовиков. Там она и уложила труп в багажник. Остальное вы знаете.

Полэм тупо смотрел на Брэдли.

— И вы ничего не узнали о Дороти? Ничего нового?

— Ничего. Абсолютно ничего, — ответил Брэдли, не отрывая взгляда от бумаг на столе.

Полэм встал, повернулся и быстро вышел из комнаты. Инспектор обошел вокруг стола и приблизился к Джонни и Пат.

— Нелегко вам досталось, — сказал он. — Но это не должно испортить вам жизнь. — Он грустно улыбнулся. — Постарайтесь жить проще, естественнее, чем жили ваши родственники и друзья.

— На этот счет можете быть спокойны! — сказал Джонни. — Мы с Пат сегодня же поженимся… Сейчас же… Если, конечно, она захочет… И я увезу ее на мою ферму в Мильбрук.

Когда они выходили из кабинета, Брэдли проводил их взглядом, потом вопросительно посмотрел на мисс Девон, которая не проявляла никакого желания покинуть свое место.

— Питаю глубокое уважение к вашим талантам детектива, мистер Брэдли! — с чувством сказала она. — Но вы — ужасный лжец!

— Помилосердствуйте! — взмолился он. — Неужели вы действительно так плохо обо мне думаете?

— Я думаю, что на сей раз вам это сойдет с рук, — миролюбиво ответила мисс Девон, — но мы оба, и вы и я, знаем, что эта ваша история — сплошная фикция. А я бы хотела услышать правду.

Брэдли спросил:

— Вы когда-нибудь пили виски с содовой в половине десятого утра?

— Нет. Но ведь все в жизни бывает когда-то первый раз!

— Тогда пойдемте! Мое дежурство кончилось, а на другой стороне улицы, как раз напротив, есть очень неплохой бар.

— Эта газетная история вполне сойдет за истину, — сказал Брэдли, взглянув на мисс Девон поверх своего стакана.

Он и старая дама сидели в одной из кабинок упомянутого инспектором бара.

— Северид охотно согласился быть козлом отпущения. Я ведь говорил с ним, прежде чем выдать вам мою фиктивную историю.

— Это похоже на Гая, — заметила мисс Девон. — Но зачем это ему? Почему бы не раскрыть правду, какова бы она ни была!

— Потому что, — серьезно ответил Брэдли, — Гай Северид и так уже пять лет прожил как в аду — лишь бы скрыть правду, какова бы она ни была, а Линда Марш с этой же целью совершила два убийства…

— Но послушайте…

— Странная это история, мисс Девон. История любви мужчины к своему другу и любви женщины к тому же другу. Ключ ко всему, как мы и подозревали, — Дороти Полэм… Дороти Полэм, которая была «помешана на мальчиках». Вы сомневались в этом. Ведь, несмотря на вашу саркастическую натуру и манеру поведения, вы на самом деле большей частью привыкли думать о людях хорошо. Но Дороти Полэм не заслуживала хорошего отношения к ней. У меня есть подозрения, что с первого же дня после их свадьбы она не была Полэму верной женой.

И никто не мог знать об этом лучше Гая Северида. Еще задолго до того, как Полэм ее встретил, у Гая был с ней роман. Фактически Северид их и познакомил. Потом, пока он охотился где-то далеко — он ведь страстный охотник, как вы знаете, — Полэм стал ухаживать на Дороти и женился на ней.

Когда Северид узнал об этом, он был в восторге. Он очень любил их обоих. И надеялся, что теперь Дороти успокоится. Но, увы! Она продолжала в том же духе. Северид пытался убедить ее бросить все это. Он знал, какой это будет удар для Полэма, если все откроется.

А Дороти это ничуть не беспокоило. Наоборот, она даже пыталась возобновить свои отношения с Северидом. В тот вечер, когда она исчезла, Дороти поехала в отель, сняла там номер люкс и позвонила Севериду, попросив его приехать к ней.

Сначала он отказался, но в конце концов уступил — лишь потому, что решил воспользоваться этим свиданием, чтобы выложить ей все начистоту… — Брэдли перевел дух. — Очень важная деталь, мисс Девон! Это был отель «Гансворт»!

— О боже ты мой! — В голосе мисс Девон прозвучал ужас.

— В ту ночь, как вы знаете, этот отель сгорел дотла. Погибло пятьдесят или шестьдесят человек. Среди них была и Дороти Полэм. Северид тоже был там, но поднялась паника, и они потеряли друг друга. Ему удалось спастись. Она погибла. — Брэдли выбил из трубки давно остывший пепел. — И вот Северид оказался перед проблемой. Если бы он рассказал Полэму, что Дороти погибла во время пожара, то ему пришлось бы объяснить, как он об этом узнал. Пришлось бы признаться, что он был там с ней. Никто, даже его лучший друг Полэм, не поверил бы ему, что он встретился с ней наедине, чтобы покончить со всем раз и навсегда.

Итак, перед Северидом встала альтернатива: или оставить Полэма в неведении о судьбе Дороти, чтобы он сохранил дорогую память о ней и не поссорился со своим лучшим другом, или рассказать ему о том, что она ему изменяла, заставив его тем самым мучиться вдвойне — и из-за неверности жены, и из-за мнимой неверности своего друга. И Гай решил, что будет лучше, если Джордж никогда ни о чем не узнает.

— Пожалуй, он был прав, — задумчиво сказала мисс Девон.

— Но это дорого ему обошлось. Приняв решение, он уже не мог идти на попятный. Естественно, он помогал Джорджу в его розысках. Он даже оплачивал частного детектива. Но еще до этого он столкнулся с первым из своих затруднений.

Эрл Уильямс, полицейский, который расследовал дело об исчезновении Дороти Полэм, в конце концов натолкнулся на истину. Гаю пришлось признаться Уильямсу и предложить ему большую сумму за молчание. Поскольку не было совершено никакого преступления, Уильямс согласился.

С тех пор минуло три года, и тут произошла катастрофа. Однажды Глория была у Гая и он ненадолго оставил ее одну — ему надо было отлучиться по какому-то делу. Глория стала перебирать его бумаги и письма — боюсь, она не питала большого уважения к чужой собственности. Неожиданно она заметила секретный ящичек. В нем хранилось соглашение, которое заключили между собой Северид и Уильямс. Таким образом Глория узнала тайну.

— Поистине Глория наткнулась на золотоносную жилу! — заметила мисс Девон.

— Вот именно! И она начала систематически шантажировать Северида, вплоть до того, что даже заставила его с ней обручиться. Естественно, что Северид ненавидел ее всем своим существом. Должно быть, он так мало пытался это скрыть, что Глория испугалась. Тогда-то она и написала то письмо, которое оставила у Линды. Если бы Гай что-нибудь выкинул, он бы за это поплатился. Очевидно, таков был ход ее мыслей.

Ну а Линда со свойственным почти любой женщине любопытством — Глория вела себя так странно — не удержалась и вскрыла письмо. Вот тут-то и было посеяно зерно смертоубийства. Линда любила Полэма, надеялась, что рано или поздно он женится на ней. Но если бы до него дошла та история из прошлого, Полэм этого не пережил бы. И Линда решила пойти на все, лишь бы скрыть от него тайну.

Она тщательно продумала свой план. Подменить письмо и выкрасть пистолет у Полэма было довольно просто. Потом она стала выжидать — до той ночи, когда Глория покинула Джонни в «Эль Марокко» и явилась к ней в магазин. Убийство произошло точно так, как я уже описал.

Но потом удача изменила Линде. Найдя в сумке ключ от квартиры Северида, она отправилась туда, чтобы найти то соглашение между Гаем и Уильямсом. Пока она его искала, появился Дуглас Прейн. Боюсь, что ваш родственник, мисс Девон, был не очень-то порядочным человеком. Глория посвятила его в тайну Северида, и он смекнул, что может продолжать шантаж, и поспешил к Гаю. Возможно, он поймал Линду с поличным, когда она рылась в бумагах Северида, сообразил, в чем дело, и обвинил ее в убийстве. Ей пришлось его застрелить.

Второй ее срыв случился, когда я отказался поверить в совпадение и заинтересовался прошлым Дороти Полэм. Линда следила, как я все ближе и ближе подхожу к истине. Она боялась, что, если я как следует прижму Гая и Уильямса, они «расколются» и расскажут всю правду. Убийства держали ее, как адская карусель. Она уже не могла ни сойти, ни остановиться.

Этой ночью я дал ей последнюю возможность. Я обещал сохранить ее тайну, если она позволит себя арестовать. — Брэдли пожал плечами.

— И теперь, — вполголоса проговорила мисс Девон, — эта тайна…

— Останется тайной, — твердо заверил Брэдли, — поскольку никакого разбирательства не будет, сохранится версия, которую я дал представителям печати. А Джордж Полэм никогда не узнает правду о своей жене. Линда обладала известным мужеством, мисс Девон!

— Я одного не понимаю, — вздохнула старая дама. — Что вы делали ночью в школе верховой езды и каким образом Линда нашла вас там?

— Я сказал ей, где буду, — ответил Брэдли.

— Как?.. Вы… ей…

— Сказал, где я буду. Я чувствовал, что она пойдет за мной следом…

— Но риск! Риск! Ведь она могла хладнокровно убить вас!

— Прежде чем сообщить ей, где я буду, я устроил ей ловушку. Я расставил там своих людей. Они видели, как она туда вошла и где пряталась. Они все время держали ее под прицелом. Пришлось обдумать все это до тонкостей…

— Но зачем?

Брэдли улыбнулся ей совсем по-мальчишески:

— Потому что я — ужасный обманщик, мисс Девон! Я хотел привлечь ее к суду, по возможности оставив в стороне Полэма и всех вас. В некотором смысле я хотел оказать ей услугу, сохранив тайну, ради которой она пошла на такие тяжкие преступления. Да и Северид заслуживает того, чтобы эта тайна никогда не была раскрыта…

— Но если бы она не покончила с собой?

— Откровенно говоря, — сказал Брэдли, — я почему-то чувствовал, что она именно так и поступит, мисс Девон.

Он пожал плечами, посмотрел на старую даму и чуть заметно улыбнулся.

Послесловие

Джадсон Пентикост Филипс, писавший также под псевдонимом Хью Пентикост, — автор множества романов и рассказов, нескольких пьес и эссе, признанный мастер триллера и детектива.

«Когда ты — автор более сотни детективных романов и рассказов, чаще всего тебя спрашивают: откуда берутся новые сюжеты? На самом же деле давно уже известно, что существует лишь 36 драматических ситуаций, из которых только половина заслуживает того, чтобы о них писать. Зато писать можно каждый раз по-новому, ведь люди — такие разные, а их на земном шаре четыре миллиарда… И главная игра — не в сюжете, а в людях…»

Так говорил Дж. Пентикост Филипс, писатель, более шестидесяти лет удивлявший читателей своими новыми произведениями. Писать он начал в конце 20-х годов, еще во времена учебы в Колумбийском университете.

В ранних детективах Хью Пентикоста следователи нарочито бледно прописаны и даже носят специфические «молчащие» имена вроде «Джон Смит», что аналогично русскому «Петр Иванович Сидоров». В дальнейшем из-под пера Пентикоста-Филипса начинают выходить более полнокровные, жизнерадостные, сильные герои — «напоминающие то северных викингов, то персонажей древнегреческих мифов…». Прибавляется и глубокое понимание жизни. Так, психологически очень тонко передана история перерождения прокурора, случайно узнавшего, что он послал на электрический стул невинного человека…

Во многих романах Пентикоста-Филипса нашел свое место и личный опыт писателя — увлечение коллекционированием марок («Выделенное красным» / «Cancelled in Red»), скачками («Двадцать четвертая лошадь» / «The 24th Horse») и, наконец, служба на военно-морской базе США в годы Второй мировой войны («Служба закаляет» / «The Brass Chills»).

Видимо, в годы войны у писателя рождается образ самого, пожалуй, популярного из его героев — сыщика Пьера Шамбрэна, который во время войны был во французском Сопротивлении, а потом волей судьбы оказался в Нью-Йорке и работал управляющим престижного отеля, где и начал, совершенно случайно, свое первое расследование…

Новые времена — новые нравы. В наше время герои Пентикоста-Филипса часто оказываются перед выбором — смириться перед всесильными преступными синдикатами или же самим пойти на нарушение закона… Все чаще появляются в романах Пентикоста мотивы вымогательства и захвата заложников, как в романе «В центре Нигде» («In the Middle of Nowhere») или в опубликованной посмертно книге «Показательный террор» («Pattern for Terror»). В романе «Не забудь меня застрелить» («Remember to Kill Ме») террористы захватывают в плен государственного деятеля, требуя отпустить политзаключенных в одной латиноамериканской стране; в романе «Время кошмаров» («Nightmare Time») Пьеру Шамбрэну приходится вызволять из рук террористов-вымогателей бывшего армейского офицера, когда-то на войне спасшего ему жизнь…

Тонкая психологическая подоплека взаимоотношений детей и взрослых вскрывается в таких захватывающих детективах-триллерах, как «Одинокий мальчик» («Lonely Boy»), «Ужин у провалившегося кандидата» («The Lame Duck House Party») или «Вид убийства» («А Kind of Murder»).

Часто героям Хью Пентикоста приходится спасать попавших в беду заложников, вовсе не прибегая к переговорам с террористами. При этом они используют весьма оригинальные, остроумные методы.

Следует отметить, что иногда Хью Пентикост использовал в качестве материала для своих сюжетов реальные происшествия, особенно начиная с 50-х годов. Тогда он написал роман «Царство смерти» («The Kingdom of Death»), посвященный преступлениям на нью-йоркских причалах, и роман «Джерико и немые свидетели» («Jericho and Silent Witnesses»), который перекликался с историей Китти Дженовес из Бруклина, убитой на глазах 38 свидетелей, безразлично наблюдавших за преступлением…

А с другой стороны, однажды преступление было совершено как бы «по мотивам» романа Хью Пентикоста. В Калифорнии был захвачен автобус со школьниками, и в ФБР позвонил читатель Хью Пентикоста, который и сообщил им всю «точную механику» захвата автобуса с детьми, двигающегося по шоссе между двумя поселками. Когда благодаря некоторым сведениям, почерпнутым из романа писателя, дети были спасены, оказалось, что никто из похитителей не читал этого романа. Таким образом, литература помогла жизни…

Чтение произведений Джадсона Пентикоста Филипса доставляет не только удовольствие от смакования интриги и стиля, но и может оказаться исключительно полезным в наше неспокойное время…

Библиография романов Хью Пентикоста

Cancelled in Red

The 24th Horse

I’ll Sing at Your Funeral

The Brass Chills

Cat and Mouse

The Dead Man’s Tale

Memory of Murder (novelets)

Where the Snow Was Red

Shadow of Madness

Chinese Nightmare

Lieutenant Pascal’s Tastes in Homicide

The Assassins

The Obituary Club

The Lonely Target

The Kingdom of Death

The Deadly Friend

Choice of Violence

The Cannibal Who Overate

The Tarnished Angel

Only the Rich Die Young

The Shape of Fear

Sniper

The Evil That Men Do

Hide Her from Every Eye

The Creeping Hours

Dead Woman of the Year

The Golden Trap

The Gilded Nightmare

Girl Watcher’s Funeral

The Girl with Six Fingers

A Plague of Violence

The Deadly Joke

Don’t Drop Dead Tomorrow

The Champagne Killer

Birthday, Deathday

The Beautiful Dead

Walking Dead Man

Bargain with Death

The Judas Freak

Time of Terror

Honeymoon with Death

Die after Dark

The Fourteen Dilemma

The Day the Children Vanished

The Steel Palace

Murder as Usual

Death after Breakfast

Deadly Trap

Random Killer

The Homicidal Horse

Mystery at a Country Inn (as Philip Owen)

Beware Young Lovers

Death Mask

Murder in Luxury

Sow Death, Reap Death

With Intent to Kill

Past, Present and Murder

Murder in High Places

The Copycat Killers

Murder Out of Wedlock

Remember to Kill Me

The Price of Silence

The Substitute Victim

Murder Sweet and Sour

The Party Killer

Nightmare Time

Death by Fire

Kill and Kill Again

Murder Goes Round and Round

Pattern for Terror

In the Middle of Nowhere

Lonely Boy

The Lame Duck House Party

A Kind of Murder

Jericho and Silent Witnesses

Романы Хью Пентикоста, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Жестокий выбор

Смерть у подиума

Мертвая красавица

Обожравшийся каннибал

Позолоченный кошмар

Ходячий покойник

Снайпер

Шестипалая

Чума насилия

По следу смеющегося маньяка

Ложная жертва

Крылья безумия

Замок Тэсдея

Убийство жарким летом

Исчезнувший сенатор

МАСТЕРА ОСТРОСЮЖЕТНОГО ДЕТЕКТИВА

Хью Пентикост

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ЛОШАДЬ

♦

ГДЕ СНЕГ БЫЛ КРАСНЫМ

♦

НА ГРАНИ БЕЗУМИЯ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Хью Пентикост День, когда исчезли дети

Глава 1

Ясным зимним днем девять детей из маленького городка Клейтона бесследно исчезли с лица земли вместе с микроавтобусом и водителем.

Клейтон располагался в нескольких милях от Лейквью, где недавно построили новую школу. Каждое утро Джерри Махони, механик из «Ист-Клейтон гэраж», отвозил детей в эту школу, а во второй половине дня привозил обратно. Джерри любили в городе. В его золотых руках оживал любой двигатель. Его невеста, Элизабет Дирннг, работала в клейтонском банке.

Автобус с детьми и водителем исчез с узкой полоски дороги, огибающей озеро Клейтон-лейк. На всем протяжении, а именно около двух миль, дорогу отделяла от озера тяжелая металлическая ограда, закрепленная на бетонных опорах. С другой стороны плотной стеной стояли деревья. Лишь в одном месте был короткий, с полсотни ярдов, проселок, который вел к заброшенной каменоломне.

На въезде в Клейтон стоял придорожный ресторанчик Джо Гормана. Здесь микроавтобус обычно делал первую остановку, так как среди школьников был и двенадцатилетний Питер Горман, сын Джо.

В половине пятого Джо начал волноваться. Он позвонил жене и спросил, не пришел ли Питер домой.

— Нет, я думала, он у тебя, — удивилась Этель Горман. — Что-нибудь случилось?

— Вряд ли, — ответил Джо. — Тут полно народу, и я, должно быть, не заметил, как автобус проехал мимо. Наверное, Питер поехал к Диклерам вместе с Дональдом и Дороти. Я им позвоню.

Автобус не появлялся и у Диклеров.

— Что могло случиться? — озабоченно спросила Джозеф и на Диклер.

— Не надо волноваться, — успокоил ее Джо. — Скорее всего их задержали в школе.

Заместитель директора школы сказала, что дети уехали вовремя.

Джо Горман закрыл свое заведение, сел в «джип» и поехал в Лейквью. Он хотел удостовериться, что на шоссе ничего не произошло.

Автобуса не было.

На въезде в Лейквью стояла бензоколонка Джека Наджента. Он видел и Джерри и автобус. Как всегда, в двадцать минут четвертого.

Джо Горман облизал внезапно пересохшие губы.

— В Клейтоне автобус не появился. Его нет и на шоссе. Может, Джерри свернул к Миллвуду?

— Нет, я видел, что автобус поехал в Клейтон, — сказал Наджент.

Джо прошиб пот. Зимой шоссе часто покрывалось льдом. По пути он обратил внимание, что асфальт не посыпан песком. Значит… Если автобус занесло, он, пробив ограждение, мог упасть в озеро.

Джо позвонил в полицию. Там к его словам отнеслись не слишком серьезно, но обещали прислать патрульную машину.

— Родители волнуются, — настаивал Джо.

— Родители всегда волнуются, — ответил дежурный. — Мне уже сорок лет, а мама все еще беспокоится, не промочил ли я ноги в дождливый день.

Обратно Горман ехал медленно, внимательно разглядывая ограду, но не заметил на ней даже царапины. Автобус мог упасть в озеро, лишь перепрыгнув через заграждение. Не мог он въехать и в лес. Настроение Джо улучшилось, и, приехав в Клейтон, он вновь открыл ресторанчик. Пять минут спустя у тротуара остановилась патрульная машина.

— Что случилось? — войдя в зал, спросил Самюэль Телицки.

— Автобус с детьми выехал из Лейквью в три двадцать. Джек Наджент видел его. В Клейтоне он не появился.

На щеках Телицки заиграли желваки.

— Озеро?

Джо покачал головой.

— Я подумал об этом. На ограждении нет и царапины. Автобус не мог упасть в озеро.

— Куда же он делся? В гору ему тоже не влезть…

К Горману влетел Карл Диклер, отец Дональда и Дороти.

— Слава богу, что ты здесь, Телицки. Что случилось?

— Я ничего не понимаю, — ответил Телицки. — Автобус не появился в Клейтоне. Джек Наджент вроде бы видел, как дети уехали из Лейквью, но он мог и ошибиться. Возможно, по какой-то причине Джерри увез их в Миллвуд.

— Но они ехали в Клейтон! — возразил Диклер. — Я сам ехал из Лейквью и обогнал автобус в миле от бензоколонки Наджента. Я еще помахал рукой Дональду и Дороти.

— В Клейтон автобус не приехал, — прошептал Джо Горман.

Глава 2

Поиски начались, когда почти стемнело. Довольно скоро стало ясно, что в озере автобуса нет. Даже перелетев через ограждение, он не мог утонуть, не оставив полыньи в ровной ледяной глади. С фонарями в руках прочесали горный склон, сплошь заросший лесом. Первые же десять ярдов проселка, ведущего к каменоломне, показали, что за последние пять лет по нему не проехала ни одна машина. Не дали результата и звонки в соседние городки и деревни. Никто не видел ни микроавтобуса, ни детей, ни Джерри Махони. Произошло невероятное.

Автобус въехал на шоссе, ведущее в Клейтон, но не выехал оттуда. Он не упал в озеро, не взобрался на горный склон, а просто исчез, словно растворился в морозном воздухе.

В половине десятого в офисе шерифа Рональда Пибоди собрались родители пропавших детей, члены городского совета, сержант полиции Джозеф Мейсон и патрульный Самюэль Телицки.

— Мы должны смотреть правде в глаза, — сказал Карл Диклер. — Кто-то сознательно скрыл от нас автобус с детьми, и этим человеком может быть только Джерри Махони. За рулем сидел он. Это похищение!

— Но среди нас нет богачей! — удивился Джордж Исхэм. — Где мы возьмем деньги на выкуп?

— Похищены дети из семи семей, — продолжал Днклер. — Он может запросить любую сумму и получит ее. Он знает, что друзья и соседи помогут нам.

— Он? — спросил Джо Горман.

— Джерри Махони. Каким-то образом ему удалось незаметно проехать через Клейтон. Утром мы получим письма с требованием выкупа. Вот увидите.

— Я знаю Джерри и его отца десять лет, с тех пор как они приехали в Клейтон, — заметил Джо Горман. — Я не верю, что он причастен к похищению.

— А кто же еще? — настаивал Диклер.

— Возможно, его отец и невеста волнуются не меньше нас, — возразил Уоррен Дженнингс.

— Мне кажется, Диклер, ты напрасно подозреваешь Джерри, — заметил Мейсон. — Нужно найти более разумное объяснение. И чем быстрее мы его найдем, тем скорее сможем выручить детей.

— Я скажу тебе, где надо искать, — ответил Карл Диклер. — Проверь Джерри Махони. Выясни, кто его друзья. Кому он должен и сколько.

Уоррен Дженнингс покачал головой:

— У нас нет оснований считать Махони преступником.

— И все-таки стоит поговорить с Патом Махони и Лиз Диринг, — закончил сержант Мейсон.

— Так чего же мы ждем? Пошли. — Карл Диклер поднялся из-за стола. — Я собираюсь выбить правду из Пата Махони. Джерри украл моих детей, и он заплатит за это! Пошли!

Махони, отец и сын, переехали в Клейтон десять лет назад. Джерри служил в армии с Джимми Крейвеном, уроженцем здешних мест. Молодые люди сдружились, и, когда незадолго до демобилизации отец Крейвена умер, оставив сыну «Ист-Клейтон гэраж», Джимми привез Джерри с собой и предложил ему работу. Тот обожал возиться с моторами, клиенты по достоинству его оценили, и вскоре все владельцы машин в округе стали обращаться в «Ист-Клейтон гэраж». Окончательно обжившись, Джерри арендовал маленький домик и перевез отца.

Таких людей Клейтон еще не видел. Хрупкий, почти прозрачный старик, седой как лунь, с живыми ярко-голубыми глазами. Пат Махони был эстрадным артистом. Вся его жизнь прошла на сцене. В молодости он женился на артистке Норе Фей, и долгие годы номер «Махони энд Фей» украшал подмостки многих городов. После смерти Норы у Пата Махони остались лишь воспоминания о любимой жене и сын Джерри. В разговорах Пат всегда называл его «Норин мальчик». Имя Норы не сходило с его уст: «Нора, бывало, говорила… В тот день, когда Нора… В Буффало, где Нора…» Пат жил в прошлом, и с настоящим его связывал лишь Джерри.

В половине одиннадцатого сержант Мейсон постучал в дверь коттеджа Махони. За ним на посыпанной гравием дорожке толпились патрульный Телицки, шериф Пибоди, Джо Горман, Карл и Джозефина Диклер.

— Войдите! — послышался громкий возглас Пата, и все ввалились в гостиную.

Старик — серый фланелевый костюм, алая жилетка с золотыми пуговицами, зеленый галстук — сидел в глубоком кресле. Элизабет Диринг примостилась на полу. Она плакала, положив голову ему на колени.

— Какие-нибудь новости? — спросил Пат Махони. А затем, взглянув на сопровождающую сержанта маленькую армию, нахмурился.

— Пат, что сделал Джеррн с детьми? — Мейсон ответил вопросом.

— Ты спрашиваешь, что Норин мальчик сделал с детьми? — повторил Пат. — Я не могу ответить на этот бессмысленный вопрос. Я надеялся услышать: «Я понимаю, как вам тяжело, Пат Махони и Элизабет Диринг. Не можем ли мы вам чем-нибудь помочь?» Почему я не слышу этих слов, сержант?

— Извини, Пат, — смутился Мейсон. — Дети пропали. Значит, Джерри куда-то их отвез.

— Нет! — воскликнула Лиз Диринг. — Вы знаете, что Джерри не способен на такое.

— Пат, в последнее время вы не заметили каких-нибудь странностей в поведении Джерри? — продолжал сержант.

— У Нориного мальчика не может быть странностей, — ответил Пат. — Вам это известно, сержант. Вы знаете его уже десять лет.

— Он защищает своего сына! — взвизгнула Джозефина Диклер. — Он защищает своего сына! Наших детей украл Джерри!

— Когда вы в последний раз видели Джерри? — спросил сержант.

— За завтраком. На ленч он ходит к Горману. — Губы Пата дрогнули. — Он должен был вернуться к обеду.

— Он заходил к тебе, Джо? — Мейсон повернулся к Горману.

— Как всегда, — кивнул тот.

— Как он себя вел?

— Так же, как и в другие дни, — признал Горман.

Мейсон вновь взглянул на Пата Махони.

— Может, ему срочно потребовались деньги?

— Деньги? Джерри уважали в городе, во всяком случае, до нынешнего дня. Он собирался жениться на прекрасной девушке. Зачем ему могли понадобиться деньги?

Джо Горман выступил вперед.

— Пат, может, Джерри внезапно заболел? Такое случается. Возможно, ты заметил что-то необычное, но не хочешь нам сказать. Но в автобусе был мой Питер и оба ребенка Карла. Мы не знаем, что и думать… И если ты можешь хоть чем-то нам помочь… В автобусе ехали наши дети!

— Мой сын тоже был в автобусе, — глухо ответил Пат.

Тяжелое молчание прервал вой приближающейся полицейской сирены. Из Лейквью в Клейтон мчалась патрульная машина.

Через мгновение в гостиной остались лишь Пат и Элизабет Диринг.

— Я ничего не понимаю, — едва слышно прошептала она. — Они думают, что Джерри украл детей. Почему? Как такое могло прийти им в голову?

Пат сидел с отсутствующим лицом.

— Я рассказывал тебе о Великом Тарстоне? — неожиданно спросил он, — Я никогда не видел лучшего фокусника.

— Пат! — У Лиз округлились глаза.

— Впервые я увидел его в Сиукс-сити, — продолжал Пат. — Он вышел в развевающемся плаще, шелковом цилиндре и… — Он замолк на полуслове.

— О боже, — подумала Лиз, — старик сходит с ума…

Глава 3

Полиция перекрыла все дороги, объявили розыск желтого микроавтобуса со школьниками. С первыми проблесками дня вертолеты должны были подняться в воздух и облететь район происшествия, а генеральный прокурор послал в Клейтон следователя.

Клайд Хэвнленд, высокий, сутуловатый, больше похожий на учителя, нежели на детектива, прибыл около полуночи. В городе его знали. Пару лет назад он расследовал убийство в расположенном неподалеку Джонсвилле и по ходу дела часто бывал в Клейтоне. Местным жителям запомнилась его спокойная уверенность и бульдожья хватка.

Для своей штаб-квартиры он выбрал здание муниципалитета, так как там было несколько телефонов, а затем терпеливо выслушал шерифа Пибоди, сержанта Мейсона, патрульного Телицки и побеседовал с Карлом Диклером и Джо Горманом. Пока женщины плакали, а мужчины недовольно ворчали, Хэвиленд собирал информацию. Он связался с Вашингтоном и затребовал полное досье сержанта-техника ВВС Джерри Махони. Президента местного банка Хэвиленд попросил подготовить сведения о кредитоспособности Махони. С ящика для инструментов Джерри, оставшегося в «Ист-Клейтон гэраж», сняли отпечатки пальцев.

В пять утра телефоны Хэвиленда зазвонили. Он внимательно слушал, задавал короткие вопросы, благодарил.

Наконец, откинувшись в кресле, Хэвиленд снял очки и начал протирать стекла белоснежным носовым платком.

— Занятная личность этот Джерри Махони, — сказал он.

— В каком смысле? — спросил сержант Мейсон.

— Идеальный человек. Никто не сказал о нем плохого слова. Мягкий характер. Незлопамятен. Собирается жениться. Сумма его банковского счета удивила бы многих из вас. Подозрение могло пасть на кого угодно, но только не на него.

— Мне тоже нравился Махони, — прорычал Карл Диклер. — Вчера я бы подтвердил ваши слова, мистер Хэвиленд. Но факты — упрямая вещь. Вчера я не сомневался, что он отдаст жизнь, защищая детей. Сегодня я в этом не уверен. И старик увиливал от ответов на вопросы. И вообще вел себя как-то странно. Черт побери, мистер Хэвиленд, я хочу знать, где наши дети.

— Все дороги в радиусе двести миль перекрыты, — ответил Хэвиленд. — Я допускаю, что автобус со школьниками мог проехать через Клейтон незамеченным. К нему здесь все привыкли. Но в двух-трех милях от города, вне его обычного маршрута, кто-нибудь обратил бы внимание на желтый автобус. О пропавших школьниках объявляли и по радио и по телевидению, и тем не менее нам никто не звонил. — Он неторопливо достал сигарету и закурил. — Если бы вы хоть раз вели расследование, то знали, что детектив не успевает отвечать на звонки людей, якобы видевших преступника. Мы ищем автобус, желтый автобус со школьниками. Не мог же он исчезнуть как иголка в стоге сена? Но мои телефоны молчат, значит, его никто не видел. Если же Махони спрятал автобус где-то на шоссе — а я понимаю, что это невозможно, — и уехал бы, когда стемнело, то какое-то расстояние ему удалось бы проехать незамеченным. Но дороги перекрыли еще днем, и его остановили бы через пять миль.

— И что из этого следует, мистер Хэвиленд? — спросил Диклер. — Что вы собираетесь предпринять?

— Если я не ошибаюсь, похитители скоро свяжутся с нами. Ночью ли, днем, по почте, телефону или каким другим способом. Они потребуют денег. Иначе зачем городить такой огород? И после первого контакта мы будем действовать.

— А пока мы должны сидеть и ждать! — В голосе Диклера слышалось отчаяние. — Что я скажу жене?

— Я думаю, родителям следует разойтись по домам. Возможно, похитители позвонят кому-то из вас…

Около шести утра в кабинет Хэвиленда ворвался высокий, темноволосый, атлетически сложенный мужчина лет тридцати двух.

— Вы Хэвиленд? Я друг Джерри, Джеймс Крейвен, владелец «Ист-Клейтон гэраж». Я уезжал на пару дней в Вермонт, покататься на горных лыжах. Услышал в программе новостей о том, что тут творится, вскочил в машину и приехал. По радио сказали, что в организации преступления подозревается Джерри. Это чушь!

— Трудно представить, что автобус уехал сам, без водителя.

— Еще труднее представить, что Джерри участвовал в этом грязном деле, если, конечно, знать, что он за человек, — отпарировал Крейвен. — По пути я остановился у Гормана. Чего я там только не услышал! Они грозятся вздернуть Джерри на первом же суку.

— Никто не собирается его вздергивать, — ответил Хэвиленд. — Но скажите, раз уж вы хорошо знакомы, нет ли у вас оснований полагать, что в последнее время у него возникли трудности? Например, ему срочно потребовались деньги?

— Деньги? Джерри? — рассмеялся Крейвен. — Он откладывал каждый грош. Как вам известно, он собирался жениться. Да если б ему потребовались деньги, он бы обратился в банк и получил ссуду. В Клейтоне Джерри доверяют.

— Доверяли, — поправил его Хэвиленд. — А что могло убедить его отвезти детей не в Клейтон, а в другое место?

— Пистолет, приставленный к виску, — твердо ответил Крейвен.

Хэвиленд на мгновение задумался.

— И как бы он вел себя, если б автобус захватили вооруженные преступники?

— Хладнокровно. Джерри не стал бы принимать поспешных решении. Он думал бы не о себе, а о безопасности детей. Говорю вам, мистер Хэвиленд, в трудную минуту я предпочел бы иметь Джерри рядом.

Хэвиленд кивнул.

— Другие говорят о нем примерно то же самое.

— Чем я могу вам помочь?

— Найти объяснение, каким образом им удалось выехать из Лейквью и не приехать в Клейтон, не упав в озеро и не взобравшись в гору, — улыбнулся Хэвиленд. — А если серьезно, постарайтесь успокоить людей.

Зазвонил телефон.

— Мистер Хэвиленд? — раздался хриплый, дрожащий от волнения голос. — Это Уоррен Дженнингс. Я… я говорил с ними… С похитителями. Мы должны собрать пятьсот тысяч долларов. — Из трубки донесся истерический смех. — Полмиллиона! Когда мы соберем деньги, они скажут, куда их отвезти.

— Немедленно приезжайте сюда, мистер Дженнингс.

— Где мы возьмем такие деньги?

— Немедленно приезжайте сюда, — повторил Хэвиленд.

Глава 4

Новость распространялась, как пожар в сухом лесу. Вокруг муниципалитета собралась большая толпа. Хэвиленд сразу же послал за президентом местного банка, так как понимал, что родители не смогут заплатить такой выкуп.

— Давайте с самого начала, — предложил Хэвиленд.

Дженнингс упал в кресло.

— Я не ложился в постель, а сидел около телефона. Должно быть, я за дремал, потому что звонок разбудил меня.

Он облизал пересохший губы

— Я снял трубку, и чей то приглушенный голос попросил позвать Дженнингса.

— Ты узнал голос, Уоррен? — спросил Карл Диклер, небритый, с налитыми кровью глазами. — Это был Джерри Махони?

— Голос звучал приглушенно. Будто говоривший прижал к трубке носовой платок. Это мог быть кто угодно

— И что он сказал? — спросил Хэвиленд.

«Если вы хотите увидеть своих детей, соберите пятьсот тысяч, купюрами по десять и двадцать долларов». Я ответил, нам негде взять такие деньги. «Вы их достанете, если хотите увидеть детей» повторил голос. «А где гарантии, что дети живы и здоровы?» — спросил я. «Вы должны верить», — ответил голос. И добавил, что позвонит позднее и скажет, куда отвезти деньги.

— Все как по книжке, — пробурчал Хэвиленд. — Приглушенный голос, короткий разговор. Должно быть, они сотню раз видели все это по телевизору.

— Что же нам делать? — в отчаянии воскликнул Дженнингс. — Мы не сможем собрать таких денег. О господи! — Он закрыл лицо руками.

— Мы можем подключиться к телефону Дженнингса, — сказал шериф Пибоди, — и если они позвонят снова…

— Бесполезно, прервал его Хэвиленд. — Дженнингсу больше никто не позвонит. Они свяжутся с кем-то еще, с вами, с родителями других детей. И скажут всего несколько слов, так что мы не успеем их выследить. Они не дураки.

Почему ОНИ? — вмещался Карл Диклер. — Держу пари, это Джерри Махони. Он знает наши телефоны Каждую осень он охотится и облазил все окрестности. И легко найдет место, где сможет без хлопот забрать деньги.

— Какие деньги? — Дженнингс даже осип. — В лучшем случае я наскребу тысячу долларов. А ты, Диклер?

У Лидера дернулась щека.

— Пять, если заложу дом. Нам повезет, если мы наберем двадцать тысяч. Они же просят пятьсот.

— Они знают что у вас нет таких денег, — ответил Хэвиленд, — но уверены, что город вам поможет Многие состоятельные жители Клейтона не захотят чтобы потом их попрекали смертью детей. Во всяком случае, похитители на это рассчитывают.

— О, боже, — прошептал Диклер — Вы думаете?

— Они хотят, чтобы мы так думали, — кивнул Хэвиленд. — У нас есть немного времени. Через час вертолеты поднимутся в воздух. Банк откроется через два часа. Полмиллиона долларов может быть только там, да и то в крупных купюрах. А за десяти и двадцатидолларовыми придется посылать в другие города. Думаю, они не позвонят раньше полудня. Постараемся использовать это время с максимальной пользой.

— Для чего?

— Чтобы найти способ собрать деньги. Чтобы продумать наши действия на тот случай, если мы их соберем.

— Я вспомнил, — воскликнул Дженнингс. — Они сказали, если деньги будут помечены, забудьте о детях.

— Мы можем пометить их так, что никто и не узнает, — сказал шериф Пибоди. — Мы запишем номера каждой купюры. — И предупредим всех кассиров в радиусе тысячи миль, чтобы…

— Нет! — взревел Диклер. — Если мы достанем деньги, то сделаем все, что они захотят. Это наши дети, мистер Пибоди.

Джошуа Кардвелл, президент клейтонского банка, не верил своим ушам.

— Теперь поговорим о технике дела, — продолжал Хэвиленд. — Сколько потребуется времени, чтобы собрать в вашем банке полмиллиона в купюрах по десять и двадцать долларов?

— Нам придется обращаться в банки других городов, как минимум нам нужен день.

— Мы должны успеть до полудня. Из банков других городов деньги привезут патрульные машины. Вам достаточно позвонить туда, а транспортировку мы обеспечим.

— Это ускорит дело, — кивнул Кардвелл. — Но мы не можем дать полмиллиона людям, которые никогда не возместят нам эту сумму. Я президент банка, а не филантроп.

— Вы знаете свой город лучше, чем я, — ответил Хэвиленд. — Но мне известно, что в Клейтоне и Лейквью есть состоятельные люди, владельцы фабрик, каменоломен. Выкуп придется платить им. Я не могу гарантировать, что мы вернем деньги, хотя обычно похитителей ловят до того, как они успевают их потратить. Но, допустим, нам это не удастся. Речь идет о жизни детей, мистер Кардвелл. Вы же не хотите, чтобы весь мир говорил о том, что Клейтон не счел нужным спасти их от смерти?

— Но полмиллиона долларов!

— А если бы среди них был ваш ребенок?

Кардвелл промолчал.

— Напишите мне имена ваших клиентов, кто сможет внести по пятьдесят тысяч, — продолжал Хэвиленд Я поговорю с ними. А потом передам прессе список тех, кто протянул детям руку помощи, — он взглянул на Карлвелла. — И тех, кто отказал мне.

Президент банка заерзал в кресле.

— Ну, в Клейтоне действительно наберется человек десять-двенадцать… Я бы начал с Тома Моуэрса, владельца…

— А я думал, что начать надо с вас, мистер Кардвелл, — прервал его Хэвиленд. — Расследуя убийство в Джонсвилле, я приезжал в большой особняк на холме. И помню процветающие фермы и плавательный бассейн.

Кардвелл напоминал рыбу, вытащенную из воды.

— Но вы уверены в том, что поймаете похитителей?

— Мы сделаем все от нас зависящее, — ответил Хэвиленд.

Хэвиленд оказался прав. Дюжина патрульных машин привезла деньги из различных городов штата. К одиннадцати часам полмиллиона долларов в купюрах требуемого достоинства лежали в банке.

К часу дня напряжение достигло предела. Карл Диклер оставил у телефона жену, а сам пришел к Хэвиленду. Каждые полчаса поступали доклады пилотов вертолетов. Автобуса нигде не было.

Они позвонили в два часа дня. На этот раз в ресторанчик Джо Гормана.

— Слушайте внимательно, — сказал приглушенный голос.

— Тихо! — заорал Горман. — Это они!

В переполненном зале наступила мертвая тишина.

— Вы собрали деньги?

— Да, — ответил Горман.

— Положите их в чемодан и ты, Горман, и только ты, отвезешь их к телефону-автомату на дороге № 17, около ресторана Хеллстрема. Тебе позвонят и скажут, что делать дальше.

— Я должен поговорить с кем-нибудь из детей. Я не могу отдать деньги, не услышав голос ребенка!

В ответ раздались лишь короткие гудки. Горман помчался в муниципалитет.

— Мы можем установить надзор за рестораном, — предложил Мейсон.

— Они узнают об этом, — Хэвиленд потянулся к телефону. — Какая у вас машина, Джо?

— Темно-зеленый «джип». С верхом.

— Нарисуйте на крыше кабины белый крест. — И Хэвиленд начал набирать номер.

— Зачем? — спросил Мейсон.

— Мы не можем открыто следить за Горманом, а вертолеты увидят его издалека, — ответил детектив. — Вы поедете к Хеллстрему и будете ждать звонка. Не оглядывайтесь и не смотрите в небо. Получив инструкции похитителей, отвезите деньги, куда требуется. Пилот вертолета будет держать вас в поле зрения и увидит, кто придет за деньгами.

— Могу я спросить, где мы найдем детей?

— Спросить вы можете, но они вам не ответят. Получив деньги и уехав из Клейтона, они, возможно, сообщат нам, где спрятаны дети. Если, — Хэвиленд нахмурился, — они собираются вести честную игру.

— А если нет?

— Тогда мы решим, что предпринять. Ваша задача — передать деньги. Удачи вам, Джо, и не теряйте голову.

Крест нарисовали, черный чемодан с деньгами положили на заднее сиденье, Джо Горман сел за руль, и «джип» тронулся с места.

Ресторан Хеллстрема находился в шести милях от Клейтона. Оставив «джип» на стоянке, Горман вытащил чемодан и пошел к стеклянной телефонной будке. В вышине слышалось стрекотание вертолетов.

Прошло двадцать минут, а телефон молчал. По спине Гормана, несмотря на мороз, катился пот. Какого черта они не звонят?

Прошло полчаса. Издалека донесся вой полицейской сирены. К будке подъехал Телицки.

— У нас ничего не вышло.

— То есть?

— Они узнали про белый крест. Они звонили Хэвиленду. Мы должны отвезти деньги в город. Они сказали, что дадут нам еще один шанс.

— Как они узнали о наших планах?

— Хэвиленд думает, что кто-то наблюдает за нами.

— Но в городе нет незнакомцев, — удивился Горман. — Мы бы сразу заметили нового человека.

— Это точно, — насупился Телицки. — Хэвиленд считает, что с похитителями связан кто-то из местных жителей.

— Кто же?

— У Карла Диклера на этот счет нет сомнений. Он твердит, что детей похитил Джерри Махони, а Пат и Лиз Диринг держат его в курсе событий.

Глава 5

Хэвиленд все больше склонялся к тому, что похитителями могли быть только местные жители: каждый шаг преступников указывал на то, что они прекрасно осведомлены о внутренней жизни Клейтона. Время отъезда автобуса от школы, его маршрут не составляли для них тайны. Так же, как и полная уверенность в том, что город найдет возможность собрать выкуп. Выбор Клейтона и его школьников определялся тем, что в этом городе похитители чувствовали себя как рыба в воде. И вполне возможно, среди тех, кто улыбался и предлагал свою помощь, были люди, сводящие на нет все усилия.

Телицки с чемоданом и Горман вошли в кабинет.

— Клянусь богом, я делал все, что они велели, — воскликнул Горман.

— Я в этом не сомневаюсь, — кивнул Хэвиленд. — Я, кстати, удивлен тем, что они захотели получить деньги днем. Только глухой и слепой мог не заметить вертолетов. Я ожидал, что деньги придется отвозить ночью, когда мы не сможем следить за вами, а похитители, получив выкуп, без труда скроются незамеченными. Но нам не оставалось ничего другого, как выполнять их инструкции. В общем, я предполагал исход вашей поездки.

— И что вы намерены предпринять? — спросил Карл Диклер.

— Нам остается только ждать.

— Нет, мне это не подходит. Я пойду к Пату Махони и заставлю этого старикашку объяснить мне, что происходит.

— Ты сошел с ума, — рассердился Крейвен. — Махони не имеет к этому никакого отношения.

— Тогда назови мне кого-то еще, — заорал Диклер. — Скажи мне, кто похитил наших детей.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Хэвиленд встал.

— Пожалуй, мне пора поговорить с мистером Махони и этой девушкой. Вы с нами не пойдете, Диклер. Вы слишком возбуждены. Я хочу, чтобы вы вернулись домой и ждали у телефона. В следующий раз они могут позвонить вам. Телицки, вы останетесь здесь. Сержант Мейсон, вы пойдете со мной.

Лиз Диринг беспокоилась не только за Джерри, но и за Пата. Тот, казалось, оборвал все нити, связывающие его с настоящим, и с головой ушел в прошлое, рассказывая бесконечные истории о годах, проведенных на эстраде. Имя Великого Тарстона не сходило с его уст. Пат вспомнил все его карточные трюки, номер с женщиной, которую распиливали пополам, и то незабываемое впечатление, которое произвело на Нору выступление знаменитого фокусника. Попытки Лиз вернуть его к настоящему оканчивались лишь очередным рассказом о прошлом.

И когда на дорожке послышались твердые шаги и в дверь постучали, Пат был на чердаке, среди костюмов и афиш давно ушедших дней. Открыв дверь, Лиз увидела сержанта Мейсона и высокого незнакомца в очках.

— Вы их нашли? — с надеждой спросила она сержанта.

Тот покачал головой.

— Пока нет. Мы не смогли отдать деньги. Ониобещали, что позвонят еще раз. — Он представил Хэвиленда, который снял шляпу и поклонился. — Мы хотим поговорить с тобой и Патом.

— Пат на чердаке, копается в старом хламе. Я… я хотела бы кое-что рассказать вам о нем.

— Где ты была, когда Джо Горман повез деньги? — спросил Мейсон.

— Здесь, с Патом. Я не решалась его оставить. Джимми Крейвен позвонил нам и сказал, что Джо уехал с выкупом к ресторану Хеллстрема, а Пат… Пата это не интересовало.

— Мы хотели бы поговорить с ним.

— Сначала мы поговорим с мисс Диринг, — вмешался Хэвиленд. — Можно нам войти?

Лиз провела их в гостиную. Хэвиленд с интересом разглядывал фотографии звезд эстрады, многих из которых он видел на сцене.

— Первым делом я хочу отметить, мисс Диринг, что мы все больше убеждаемся в причастности к похищению кого-то из местных жителей.

— Но это невозможно!

— Наоборот, невозможным кажется любое другое предположение. И многие, знаете ли, уверены, что в этом деле замешан Джерри.

— Это безумие, мистер Хэвиленд!

— Мы обязаны учитывать все аспекты.

Лиз Диринг пристально посмотрела на детектива.

— Вы не знаете Джерри, мистер Хэвиленд. Иначе вам было бы стыдно за ваши слова.

— Вы сказали, что Крейвен звонил вам? — спросил Мейсон.

— Да.

— Он говорил о белом кресте, нарисованном на крыше «джипа» Гормана?

— Белом кресте?

— Да, чтобы вертолеты могли опознать машину.

— Нет. Он только сказал, что Горман повез выкуп и дети и Джерри скоро будут с нами.

— И за деньгами никто не пришел? — раздался мужской голос.

Хэвиленд оглянулся. Пат не мог не удивить его. Модный костюм, яркие жилетка и галстук, кольцо с большим сверкающим камнем казались совершенно неуместными в маленьком провинциальном городке.

Мейсон представил детектива.

Глаза Пата блеснули.

— Вы нашли убийцу в Джонсвилле, не так ли? Отличная работа.

— Благодарю, — улыбнулся Хэвиленд.

— Присядем, друзья. — Пат опустился в кресло. — Возможно, Лиз приготовит нам кофе, если мы хорошенько попросим ее об этом

— Вы, должно быть, беспокоитесь за сына, — сказал детектив.

На мгновение маска отрешенности слетела с лица Пата.

— А как же иначе? — хрипло спросил он и тут же, вернувшись в роль, хихикнул. — Значит, они не взяли деньги?

— Тут наша вина. Мы следили за Горманом, и они это заметили.

— Поэтому вы и пришли к выводу, что в похищении замешан кто-то из местных жителей?

— Да.

— А вы выяснили, каким образом автобус исчез с шоссе у озера?

— Нет.

— Впрочем, наверное, это уже не имеет значения. Гораздо важнее то, что должно произойти.

— Вы имеете в виду получение выкупа и освобождение детей и Джерри?

— Если это то, что должно произойти, — вновь хихикнул Пат.

Его смешки начали действовать Хэвиленду на нервы. Может, старик действительно что-то знает?

— У вас есть версия относительно того, что нас ждет в ближайшем будущем? — спросил детектив, едва сдерживая раздражение.

— Вы когда-нибудь видели Великого Тарстона из цирка Кейта-Орфбаума?

— Боюсь, что нет.

— Величайший фокусник всех времен. Впервые я видел его в Сиукс-Сити…

— Возвращаясь к нашему делу, — перебил его Хэвиленд, — я бы хотел знать, что вы думаете…

— Ничего я не думаю. Но знаю, что должно произойти.

— Что же? — Хэвиленд наклонился вперед.

— Одно из двух, — ответил Пат. — После того как выкуп будет заплачен, но детей и Джерри вам не вернут, все жители бросятся искать автобус в озере, хотя и знают, что его там нет, и в придорожном лесу, где его также не будет. Это один вариант. А второй: все останутся дома, ожидая нового контакта с похитителями. Но результат будет один и тот же, не так ли?

— Результат?

— Конечно. Никто в Клейтоне не выйдет на работу. Все будут искать пропавший автобус или сидеть по домам.

— И…

— Так кому от этого будет польза?

Хэвиленд вдавил окурок в пепельницу.

— Никому. Каменоломни потеряют часть прибыли. Так же, как и владельцы магазинов и прочих мелких предприятий.

— Вы меня не поняли, мистер Хэвиленд, — покачал головой Пат. — Исчезновение автобуса — фокус. Фокусник заставляет людей видеть то, что он хочет, действовать согласно его желаниям.

— Фокусник?!

— Если бы мы знали секрет фокуса, дети давно были бы с нами.

Вошла Лиз с чашечками дымящегося кофе.

— Честно говоря, я не понимаю, куда вы клоните.

Пат усмехнулся.

— Так вы сказали, что никогда не видели Великого Тарстона?

— Нет, не видел.

— Ну, скоро вы все поймете. Если похитителям нужно, чтобы жители Клейтона остались дома и ждали, они останутся дома и будут ждать. Если ОНИ захотят, чтобы люди искали детей, — в городе не останется ни одной души. Ах, какой кофе, Лиз! Сержант, подвиньте стул и садитесь. Между прочим, мистер Хэвиленд, хотите пари?

— Я не люблю спорить на деньги.

— Так вот, держу пари, что завтра днем все будут искать детей в озере и в лесу, даже если вы прикажете им остаться дома.

— Послушайте, Пат, если вы что-то знаете…

Но Пат уже вернулся в прошлое.

— Выступление Великого Тарстона в Сиукс-Сити произвело на Нору такое впечатление, что по ее просьбе я зашел к нему после представления. Он не стал слушать мои комплименты, но сказал, что в восторге от пения Норы. Назвал ее настоящим соловьем. Я попросил его поделиться со мной секретом каких-нибудь простых фокусов: мы могли бы использовать их в нашем номере. Он отказался, но объяснил мне принцип, на котором строятся все фокусы.

— Сахар? — спросила Лиз Хэвиленда. — Бедный старик, — думала она.

— Главное — заставить зрителей думать только о том, что нужно фокуснику, и видеть лишь то, что он разрешает им видеть. — Пат встал. — Кстати, мистер Хэвиленд, я хотел вам кое-что показать.

Он пошел к лестнице, ведущей на чердак. Хэвиленд как зачарованный последовал за ним.

Глаза Лиз наполнились слезами.

— Он сошел с ума. Вы знаете, что он хочет показать мистеру Хэвиленду?

Мейсон покачал головой.

— Ковбойский костюм, — Лиз села на кушетку и заплакала, — Пат хочет показать ему ковбойский костюм, в котором он выступал в Сиукс-Сити.

Глава 6

Стемнело. Человек двести горожан толпились около муниципалитета в ожидании новостей. Хэвиленд сидел за столом и глядел на телефонный аппарат. Наконец, он вышел в холл, к репортерам и, к неудовольствию остальных, пригласил к себе Левиса Хоуга, издателя и редактора местной газеты «Кантри пресс».

— У меня есть несколько вопросов… Во-первых, расскажите мне о Гормане.

— Джо? Тут много не расскажешь, — Хоуг хмыкнул. — Что вы хотите о нем знать?

— Все.

Хоуг откинулся в кресле и раскурил трубку.

— Горманы приехали в Клейтон пятьдесят лет назад. Тогда каменоломни расширялись, и хозяевам пришлось набирать рабочую силу на стороне. Они предпочитали ирландцев из Бостона. Майк Горман был одним из них. Много работал, много пил, дрался, бегал за юбками. По субботам честную тюрьму заполняли пьяные рабочие каменоломен. Майк часто коротал там уик-энды. Он женился на местной девушке. У них родилось семеро детей. Джо, единственный сын, появился на свет последним. Дочери вышли замуж, в Клейтоне, правда, осталась только одна. Джо пошел в отца, крепкий, хорошо сложенный парень. Тоже работал в каменоломнях, а по выходным пьянствовал. В городе его любили, но старались не выпускать дочерей из дому, когда Джо показывался на горизонте. Но вот он женился на Этель Маккормик, дочери одного из друзей Майка, и полностью изменил образ жизни. Оставил каменоломни, раздобыл где-то денег и купил свое заведение. В одну ночь он стал уважаемым семейным человеком. У них родился Питер.

— Горман по-прежнему пьет?

— Только по праздникам и не больше пары стопок.

— Идеальный семьянин?

— Это точно. Ресторан открыт семь дней в неделю, и он позволяет себе оставить его на жену только на один-два дня во время охотничьего сезона. Джо любит охоту и рыбную ловлю.

— Значит, он хорошо знает окрестности?

— Несомненно.

— Ему бы не понадобилась карта, если бы похитители велели отвезти деньги в какую-то отдаленную сторожку?

Глаза Хоуга широко раскрылись.

— Вы совершенно правы.

— Значит, они не случайно выбрали Джо?

— Выходит, что так…

В начале восьмого в кабинет Хэвиленда вошел Карл Диклер.

— Они позвонили мне. Я должен отвезти деньги.

— Куда?

— Об этом я никому не скажу.

— Перестань, Карл.

— В противном случае они обещали прислать мне ухо Дороти или ее палец с кольцом.

— О боже. — пробормотал Мейсон.

— Ваша дочь носила кольцо? — спросил Хэвиленд.

— Школьное кольцо. Их носят все девочки. У них что-то вроде клуба. Вы должны дать мне деньги, и не пытайтесь следить за мной.

— Следить за вами мы не будем, но должны знать, что вы собираетесь делать, — сказал Хэвиленд.

Диклер упрямо покачал головой.

— Я собираюсь в точности выполнить их инструкции. Мои дети в их руках. Прошу вас, Хэвиленд, это наш единственный шанс. Последний, как сказали они.

— Как вы с ними свяжетесь?

— Я должен привезти деньги в определенное место и оставить их там. Мне пора ехать. Я должен привезти деньги в восемь вечера.

«До восьми часов еще сорок минут, — думал Хэвиленд. — Двадцать пять, тридцать миль». От холодного ночного ветра дребезжали стекла.

— Дайте ему чемодан, — сказал детектив. — Где ваша машина?

— На стоянке. Я не хотел, чтобы кто-нибудь заметил мой отъезд.

Девять часов.

— Диклеру пора вернуться, — думал Хэвиленд. — Сорок минут туда, сорок обратно. Мог бы и позвонить.

Десять часов.

В кабинете царило уныние. Хэвиленд ходил из угла в угол.

— Что-то пошло не по сценарию, — прервал молчание Мейсон.

— Возможно, ему обещали вернуть детей, и он ждет, пока их привезут.

— Вы думаете, что он виделся с похитителями?

— Они могли оставить ему записку, в которой запретили связываться с нами до того, как он получит детей.

— Вы в это не верите, не так ли? — пробурчал Мейсон.

— Нет, — тяжело вздохнул Хэвиленд.

— Тогда чего же мы ждем! — взорвался Телицки.

— Дадим им еще час, а потом начнем искать Диклера.

В половине двенадцатого Хэвиленд приказал начать поиски. Как только патрульные машины отъехали от муниципалитета, он сам поехал к Джозефине Диклер.

— Мы ожидали, что ваш муж свяжется с нами раньше. — Хэвиленд взглянул на часы, стрелки которых приближались к полуночи. — Мы думаем, что, отдав деньги, он получил какие-то новые инструкции. Возможно, он не рискнул звонить нам, не убедившись, что дети в безопасности.

— Он сказал, что ему не надо далеко ехать.

— Дети могли находиться совсем в другом месте.

— О, Господи, — Джозефина едва сдерживала слезы.

— Ваш муж хорошо знает окрестности?

— Он здесь родился и вырос.

— Он охотится? Увлекается рыбной ловлей?

— Каждый год во время сезона. А что?

— Мы думаем, что в похищении замешан кто-то из местных жителей, миссис Диклер. В первый раз они выбрали Гормана, который охотится и ловит рыбу. Второй раз — вашего мужа.

— Я не понимаю, какое отношение к похищению имеют охота и рыбная ловля…

— Это моя догадка. Похитители не решатся забрать деньги там, где много народу. И детей они спрятали в укромном месте. Они не сказали Горману, куда везти деньги, потому что заметили нашу слежку. Теперь же, не доверяя Горману, они выбрали другого, тоже знакомого с окрестностями Клейтона. Вероятно, один из похитителей тоже хорошо знает эти места. Сторожки в лесу, пещеры.

— Джерри Махонн каждый год охотился с Карлом, — сказала Джозефина Диклер — Он облазил все окрестности, мистер Хэвиленд. Он знает, где можно спрятать детей. Покарай его бог, если он причастен к этому!

— Ну, будем надеяться, что ваш муж сейчас едет за детьми.

— Он уже должен вернуться, не правда ли, мистер Хэвиленд? Когда вы начнете искать Карла?

Хэвиленд переступил с ноги на ногу.

— Мы уже начали поиски. Патрульные машины двадцать минут назад выехали из Клейтона.

Глава 7

Час ночи. Пибоди принес в кабинет рацию, чтобы следить за движением патрульных машин.

Лишь в два двадцать пять на дороге № 4 патрульный обнаружил «шевроле» Диклера. Машина стояла на обочине дороги, ведущей к двум маленьким коттеджам.

— Похоже, что он оставил машину и ушел в лес, — доложил патрульный. — Но дует сильный ветер, и следов практически нет.

— Вы сказали, что там два коттеджа. Вы говорили с жителями?

— Один закрыт на зиму, а в другом живут старики Венлаллы. Они ничего не видели и не слышали.

— Сообщите точное местонахождение машины Диклера.

— Примерно в пятнадцати милях от Клейтона. Надо проехать мастерскую Купермана, и еще метров через восемьсот будет поворот направо.

— Мы выезжаем немедленно. Осмотрите лес. Может, вы найдете след Диклера.

Хэвиленд набрал номер Гормана. Тот снял трубку после первого звонка. Детектив быстро ввел его в курс дела.

— Что там может быть, Джо? Вы знаете эти места. Охотничья хижина, пещера?

— Дайте подумать. Кажется, там есть старая соковарня, примерно в миле от шоссе.

— Соковарня?

— Это же кленовые леса. Весной там собирают кленовый сок и варят сироп.

— Вы можете отвести нас туда?

— Конечно. Вы думаете, Карл шел к соковарне?

— Если только вам неизвестно другое место. Приезжайте к муниципалитету как можно быстрее.

В три часа ночи Хэвиленд и Джо Горман подъехали к машине Диклера. Их ждал патрульный Торнтон. Он доложил, что трое его коллег пытаются найти след Диклера, пока, правда, безрезультатно, а он держит с ними связь по рации.

— Горман отведет нас к соковарне. Диклер, возможно, шел туда.

Горман пошел первым, Хэвиленд и Торнтон — за ним. Вскоре подошли Телицки и еще двое патрульных.

— Вот и она, — сказал, наконец, Горман.

Сердце Хэвиленда билось как паровой молот. Слева от лачуги лежало чье-то тело, чуть припорошенное снегом.

Горман и Торнтон пробежали последние метры и опустились на колени.

— Это Карл, — прохрипел Горман.

Лицо Диклера превратилось в кровавое месиво, руки были ободраны и тоже покрыты кровью.

— Кажется, им тоже досталось, — сказал кто-то.

В нескольких футах от тела валялась окровавленная дубинка: кто-то из похитителей бросил орудие убийства. По мнению Телицки, на Диклера напали двое или трое.

Хэвиленд, стиснув зубы, смотрел на безжизненное тело, стараясь понять, что же произошло. Диклеру велели принести чемодан с деньгами к соковарне. Его ждали трое в масках. Диклер отдал чемодан и спросил про детей. И тут узнал кого-то из похитителей. По куртке, шарфу, ботинкам, брошенному слову. И назвал похитителя по имени. После этого они не могли не убить его.

Впрочем, все могло быть и по-другому. Ему велели оставить чемодан в соковарне и уходить. Но он остался, спрятавшись за деревьями. А когда похитители пришли за выкупом, выскочил из укрытия, требуя возвращения детей. Возможно, они были без масок. И Диклеру пришлось умереть.

Тело Диклера положили на сани, найденные в соковарне, и повезли к шоссе. Их уже ждала «Скорая помощь», вызванная по рации. Теперь никто не сомневался в справедливости догадки Хэвиленда. Кто-то из местных жителей похитил детей и убил Карла Диклера.

В четыре утра «Скорая помощь» увезла тело Диклера на вскрытие в больницу Лейквью. Патрульная машина с Телицки и Хэвилендом помчалась в Клейтон.

— Я вспомнил, что год назад охотники устроили пикник в этой соковарне! — прокричал Телицки, перекрывая вой сирены. И знаете, кто жарил мясо?

— Можете не говорить, я догадываюсь, — вздохнул Хэвиленд. — Джерри Махони?

— Точно. Джерри знает эти места как свои пять пальцев.

— Если он причастен к похищению, то детей уже нет в живых. Он не может позволить себе отпустить их. Я думаю, я надеюсь, что вы ошибаетесь, Телицки. Тогда у нас есть шанс найти детей.

— Я тоже хотел бы верить в Сайта-Клауса, — ответил патрульный.

Как только Хэвиленд вышел из машины, его окружили горожане.

— Вы все знаете, что случилось с Карлом Диклером, — толпа сердито загудела. — Я хочу сказать вам следующее. Выкуп передан. Пока нет ни единого намека на то, что детям причинен вред. Я полагаю, что скоро похитители сообщат нам, где найти детей. Если нет, дети с помощью Джерри Махони сами доберутся до Клейтона.

— Джерри унес с собой деньги! — крикнул кто-то — Наши дети не получат помощи от Махони!

— Я по-прежнему надеюсь на лучшее, — сказал Хэвиленд и прошел в муниципалитет.

Многочисленные репортеры последовали за ним, на ходу выкрикивая вопросы. Подойдя к столу, Хэвиленд поднял руку, призывая к молчанию:

— Через несколько минут я отвечу на ваши вопросы. А сейчас мне надо отдать кое-какие распоряжения. Если вы будете вести себя тихо, можете остаться. А не то я прикажу очистить кабинет.

Шум мгновенно стих, и Хэвиленд повернулся к побледневшему шерифу Пибоди. Карл Диклер был его близким другом.

— Сколько людей живет в Клейтоне?

— Приблизительно две с половиной тысячи.

— То есть порядка семисот семей?

— Да.

— Я хочу, чтоб вы проверили каждую семью. Сколько полицейских и помощников в вашем распоряжении?

— Человек двадцать. А что проверять?

— Кто уехал из города и куда. Кто не ночевал дома этой и прошлой ночью.

— Мне потребуется два дня.

— Вы должны успеть до полудня.

— Это невозможно.

— К полудню мне нужна полная информация, — отрезал Хэвиленд и взглянул на репортеров. — Теперь ваша очередь.

Все заговорили разом, и он вновь поднял руку:

— Сначала позвольте рассказать, что нам известно. Похитители выбрали Гормана и Диклера. потому что они охотники и хорошо знают окрестности Клейтона. Отсюда следует, что кто-то из похитителей также знаком со здешними местами. По нашему мнению, Диклера убили потому, что он узнал людей, пришедших за выкупом. Я убежден, что их было двое или трое. Я попросил шерифа проверить каждую семью, так как считаю, что похитители остались в городе. Уехав сейчас, они с головой выдали бы себя. Скорее всего они затаятся до тех пор. пока мы не найдем детей и жизнь не войдет в привычную колею.

— Вы верите, что дети живы и здоровы? — спросил Мерсер, корреспондент «Интернэшнл ньюс».

— Я хочу в это верить, мистер Мерсер. У меня нет доказательств, что им причинен вред. Итак, леди и джентльмены, я рассказал вам все, что знаю. Когда рассветет, мы еще раз осмотрим соковарню. Возможно, нам сообщат, где находятся дети. А теперь прошу меня извинить, у меня много дел.

— Один последний вопрос! — воскликнул Мерсер.

— Говорите.

— Вы пометили деньги, отданные похитителям?

Хэвиленд нахмурился.

— Мистер Мерсер, я бы не хотел, чтобы пресса своими намеками нервировала похитителей.

В этот момент в кабинет, расталкивая репортеров, ворвался Телицки.

— Там творится черт знает что! — прокричал он. — Люди бросают камни в окна Пата Махони!

Глава 8

И вновь вой полицейской сирены разорвал ночную тьму. Толпа неохотно расступилась перед патрульной машиной. У двери дома Пата Махони стояли двое полицейских.

— Выйди и скажи нам, где дети! — кричали вокруг.

Раздался звук разбитого стекла, и Хэвиленд увидел, как радостно запрыгал мальчик лет двенадцати.

Хэвиленд и Телицки подошли к крыльцу.

— Гранинджер стоит у черного хода, — доложил один из полицейских. — Они нас сметут. Что будем делать?

— В дом никого не пускать, — ответил Хэвиленд и, открыв незапертую дверь, прошел в гостиную.

Пат сидел в том же кресле, прижав зеленый, в пятнах крови платок к левому виску. Увидев Хэвиленда, он улыбнулся.

— Первый булыжник разбил окно, и осколок отлетел мне в голову. После этого я опустил жалюзи, — ярко-голубые глаза затуманились. — Я слышал о Диклере. О Джерри никаких сведений?

— Так же, как и о детях.

— Я не понимаю, почему они решили, что это Джерри.

— Им больше некого подозревать, мистер Махони. Нервы горожан на пределе. Детей нет, а теперь еще и Диклера забили до смерти. Они должны найти виноватого. А так как ваш сын неизвестно где, их ненависть выплескивается на вас.

— На сцене в меня бросали и гнилые помидоры, и тухлые яйца, но камни — первый раз.

— Если хотите, мы можем отвезти вас в муниципалитет. К сожалению, я не могу оставить полицейских у вашего дома. Они нужны мне в другом месте.

— Я не могу уйти. Освободившись, Джерри сразу же позвонит мне. Он знает, как я волнуюсь. Я хочу, чтобы он застал меня дома.

— Мы постараемся разогнать толпу.

— Я смогу постоять за себя. — Пат взглянул на Хэвиленда. — Когда вы в прошлый раз приходили ко мне, я рассказывал про Великого Тарстона?

— Да, мистер Махони.

— Ну, конечно, я вспомнил. Я упомянул об этом, потому что фокус еще не кончился. Вы видели только кролика, мистер Хэвиленд.

— Кролика?

— Великий Тарстон выходил на сцену в высоком шелковом цилиндре и в черном плаще с алой подкладкой. Он снимал цилиндр, делал какое-то движение рукой и вынимал из него большого белого кролика. Как ему хлопали! Кролик не мог сидеть в цилиндре, когда фокусник выходил на сцену, и тем не менее Великий Тарстон доставал его, держа за уши. А потом из цилиндра появлялись яркие шарфы, яблоки, апельсины, лимоны, маски, веера и прочее, прочее, прочее… Он все складывал на стол, а когда места не хватало, вещи скатывались на пол. И, наконец, Тарстон доставал болонку. Каждый раз, когда перед зрителями появлялся новый предмет, они думали, что фокус закончен, но Великий Тарстон вновь запускал руку в цилиндр. Вот я и говорю, что вы видели только кролика, мистер Хэвиленд. Вы меня понимаете?

— Нет, — покачал головой детектив.

— Я хочу сказать, то, что вы видели, всего лишь кролик. Держу пари, вас еще ждут и шарфы, и фрукты, и болонка.

— А как согласуется с вашим фокусом убийство Карла Диклера? — угрюмо спросил Хэвиленд.

Старик задумался.

— Вы когда-нибудь видели хорошего жонглера? Был такой артист, Джеко Великолепный, как он себя называл. Он жонглировал одновременно шестью гирями. Так вот, иногда, очень редко, он ронял одну гирю. Это происходило случайно. Я думаю, то же самое произошло и с Карлом Диклером. Его смерть не имеет отношения к фокусу. Но, как говорится, поживем — увидим.

Хэвнленду неожиданно помог преподобный Джон Остуд, евангелический священник Клейтона. Он направлялся к Джозефине Диклер и, проходя мимо дома Пата Махони, несколькими фразами пристыдил толпу. «Вам, — кричал он, кипя от негодования, — следует сидеть дома и молиться за спасение детей! Где ваше уважение к горю ближнего?» И вскоре возле дома Махони не осталось ни души.

Хэвиленд вернулся в муниципалитет. От усталости он едва стоял на ногах. Шериф Пибоди доложил, что его двадцать восемь помощников и трое полицейских уже прочесывают дом за домом. Хэвиленд кивнул и прилег на кушетку, стоящую в углу. Перед тем как заснуть, он вспомнил слова Пата Махони о том, что они видели только кролика…

Казалось, прошло лишь несколько минут, прежде чем кто-то потряс его за плечо. В действительности Рональд Пибоди не беспокоил Хэвиленда целых два часа.

— Вернулся Мейсон, — сказал шериф. — Он кое-что нашел. Горячий кофе в соседней комнате.

Хэвиленд кивнул, встал и, сев за стол, попросил позвать Мейсона.

— Мы нашли несколько четких следов мужского ботинка на пористой подошве, — доложил тот. — Я снял с них слепки, но что мне с ними делать? Подходить к каждому и примерять, как башмачок Золушки?

— Возможно, придется заняться и этим, — ответил Хэвиленд.

В кабинет вошел патрульный Торнтон.

— Я хочу позвонить жене, — сказал он, направляясь к телефону.

— Как идут дела? — спросил Пибоди.

— Пока ничего интересного. — После возвращения в Клейтон он по приказу шерифа проверял семьи города. — Если не считать того, что я чувствовал себя круглым дураком, придя к Нельсону Крайдеру, но вы же требовали, чтобы мы осмотрели каждый дом. Элли? Это я. Одному богу известно, когда я приду домой… Да, работы по горло… Нет, мы не знаем, где дети. — Он провернулся к ним спиной и продолжал разговор, понизив голос.

— Кто такой Нельсон Крайдер? — спросил Хэвиленд.

— Самый богатый человек в городе, — ответил шериф. — Один из тех, кто внес деньги на выкуп. Высокий мужчина с седыми волосами. Вы его видели.

Хэвиленд кивнул. Он уже перестал запоминать имена.

Торнтон положил трубку.

— Крайдер воспринял мой приход как шутку. Дома были его сын, Дейв, и племянник, Эллиот. Они ответили на все мои вопросы. У Дейва под глазом здоровенный синяк и лицо исцарапано: упал, когда катался на горных лыжах. Ну, пожалуй, я пойду.

Торнтон направился к двери, но Хэвиленд задержал его.

— Сколько лет братьям Крайдер? — спросил он.

— Эллиот в колледже, а Дейв на последнем курсе университета. А что?

— Где он катался на лыжах?

— На Северной горе. Там есть подъемник.

— Немедленно проверьте, упал ли Дейв Крайдер во время спуска. Найдите свидетелей, которые подтвердят, что падение действительно имело место.

— Что значит имело место? — спросил Торнтон. — Я же видел синяк и царапины на его лице.

Когда Хэвиленд прикуривал, его руки дрожали.

— Убийцы Карла Диклера тоже получили свое. В городе должны быть люди со следами его ударов.

Наступившее молчание прервал смех Торнтона.

— Сын Крайдера? Вы сошли с ума, мистер Хэвиленд.

— Надо быть сумасшедшим, чтобы не проверить эту версию. — Детектив повернулся к Пибоди: — Позвоните на Северную гору и узнайте, где и когда упал Дейв Крайдер.

Шериф позвонил и задал несколько вопросов. Когда он клал трубку, его лицо пошло красными пятнами.

— В последние дни Дейв Крайдер там не появлялся.

Хэвиленд встал.

— Где слепок со следа, Мейсон?

— В моей машине.

— Мне кажется, нам пора поговорить с Дейвом Крайдером.

— Поехали. — Мейсон пошел к двери.

— Это не более чем совпадение, — пожал плечами Торнтон. — Крайдеры!

— Я перестал верить в совпадения с тех пор, как стал полицейским, — ответил Хэвиленд. — И это было давно.

Красивый белый особняк Крайдеров стоял на вершине холма в южной части города. Когда Хэвиленд и Мейсон подъехали к парадному входу, Нельсон Крайдер как раз садился в машину.

— Мистер Хэвиленд? — удивился он. — Что привело вас сюда? Вы что-то узнали о детях?

— Нет.

— Они снова просят деньги? Я…

— Нет, нет, мистер Крайдер. Мы приехали, чтобы поговорить с вашим сыном.

— Дейвом? Зачем он вам понадобился?

— Мы думаем, что он поможет нам найти ответы на некоторые вопросы, — вмешался Мейсон. Под мышкой он держал небольшой сверток.

— Как я понял, он неудачно упал, катаясь на горных лыжах? — продолжал Хэвиленд.

Крайдер рассмеялся:

— Да, разукрасил себе физиономию.

— Это случилось на Северной горе?

— Мы ездим туда довольно часто. Моя жена тоже хорошая лыжница.

— Вы были с ним, когда он упал?

— Нет. Вчера он поехал туда один. В такое время я не мог уехать из города.

— Мы хотели бы поговорить с ним.

— Пожалуйста, — улыбнулся Крайдер. — Проходите в дом. Но к чему такая таинственность? Чем Дейв может вам помочь?

Они прошли в холл.

— Дейв, ты наверху? — крикнул Нельсон Крайдер, подходя к лестнице.

— Да, папа.

— Спустись, пожалуйста.

Дэвид сбежал по ступенькам. Если бы не свежий синяк и многочисленные царапины, его можно было бы назвать красивым.

— Это мистер Хэвиленд, он руководит поисками детей, — сказал Нельсон Крайдер. — И сержант Мейсон.

— Привет, — улыбнулся Дэвид.

— Можно подумать, что вы побывали в мясорубке. — Хэвиленд попытался улыбнуться, но губы не слушались.

— Зацепился лыжей за лыжу на крутом участке.

— Вчера?

— Да.

— На Северной горе? Так сказал ваш отец.

— Да, там.

Взгляд Хэвиленда упал на брюки Дейва, заправленные в высокие сапоги на толстой пористой подошве.

— Вчера вас не было на Северной горе, — сказал детектив. — Мы это проверили.

— Эй, что это значит? — воскликнул Нельсон Крайдер.

— Если вам нетрудно, снимите правый сапог, — попросил Мейсон.

Улыбка застыла на лице юноши.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите.

— Я хочу, чтобы вы сняли правый сапог, — повторил Мейсон.

— Одну минуту, джентльмены, — вмешался старший Крайдер. — Я чувствую, что мы начинаем говорить на разных языках. Если Дейв сказал, что катался на лыжах, значит, он катался на лыжах. И плевать мне на то, что вы там проверяли. Зачем вам понадобился его правый сапог? В чем дело, черт побери?

Мейсон развернул сверток и достал слепок.

— Это слепок со следа, найденного около тела Карла Диклера, мистер Крайдер. Он оставлен сапогом, похожим на тот, что носит ваш сын. Если его правый сапог не подойдет к слепку, мы извинимся и уедем.

— А если группа крови, найденной под ногтями Диклера, не совпадет с группой крови вашего сына, мистер Крайдер, мы извинимся еще раз, — добавил Хэвиленд.

— Сними сапог, Дэвид! — взревел Нельсон Крайдер. — Разумеется, он не подойдет к слепку.

— Разумеется, нет, — как эхо повторил Дейв, не пошевельнувшись.

— Так снимай сапог!!!

— Я имею право на адвоката? — неожиданно спросил юноша.

— Полагаю, в ближайшем будущем вам понадобится не одни адвокат, — ответил Хэвиленд.

— О боже, — простонал Нельсон Крайдер.

— Игра закончена, парень, — продолжал Хэвиленд. — Тебе и твоим сообщникам будет предъявлено обвинение в похищении детей и убийстве. Где дети?

Глаза юноши превратились в щелочки.

— Я скажу вам, где дети, когда окажусь в стране, не имеющей со Штатами договора о выдаче преступников.

— Кто твои сообщники? — спросил Мейсон.

— Вы узнаете их имена, если они смогут улететь вместе со мной.

— И с деньгами?

— Разумеется, — кивнул Дейв Крайдер.

— Где ваш племянник, мистер Крайдер? — спросил Хэвиленд, — Его зовут Эллиот, не так ли?

— О боже…

— Где он, мистер Крайдер? — повторил Хэвиленд.

— Поехал в город. Он… — От волнения старик умолк на полуслове.

— Можно мне воспользоваться вашим телефоном? Мы должны арестовать и его.

Глава 9

Перед тем как покинуть дом Крайдера, Хэвиленд вызвал двух полицейских, чтобы они занялись поисками денег. Но, сидя в машине рядом с Дейвом, он думал не о выкупе. Этот хладнокровный мерзавец имел на руках козырного туза и знал об этом. Дети! Через несколько минут весь город соберется у здания муниципалитета. «Делайте то, что он говорит! Отправьте его в любую страну, пусть он только скажет, где дети!» А если Дейв просто шантажирует их? Есть ли гарантии, что дети живы и невредимы? Хэвиленд сразу ПОЙЯЛ, что в этом юноше не осталось и капли сострадания. Плевать он хотел на детей, родителей, Джерри Махонн. Двадцать лет воспитания в лучших школах страны! За полмиллиона долларов Дейв Крайдер продал бы и родную мать.

Новость всколыхнула Клейтон. О Пате Махони все забыли.

Мейсону буквально силой пришлось проталкивать арестованного к дверям полицейского участка. Кто-то плюнул Дейву в лицо. Бен Айшэм, отец Бетти Айшэм, тоже ехавшей в автобусе, схватил его за горло с криком: «Я убью этого сукиного сына!» Стоявшие рядом мужчины с трудом оторвали его от Дейва.

Хэвиленд сразу прошел к шерифу.

— Мы взяли Эллиота, — доложил тот. — Скоро он будет здесь.

— Хорошо, — кивнул Хэвиленд. — Держите его подальше от Дэвида. Они ни в коем случае не должны говорить друг с другом.

Вошел Джек Троттер, прокурор графства, высокий лысеющий блондин.

— Крайдера будет представлять адвокат Джордж Хорвин. Он уже звонил мне.

К ним присоединился Мейсон.

— След оставлен сапогом Дейва. В этом нет никаких сомнений.

— Давайте поговорим с Эллиотом, — предложил Хэвиленд. — Может, он скажет нам, где спрятаны дети.

Они прошли в комнату для допросов и сели за длинный стол. Минуту спустя полицейский ввел Эллиота Крайдера. Трудно было представить, что этот худенький испуганный юноша мог совершить столь тяжкое преступление. Он снял очки и чуть не выронил их, пытаясь протереть стекла носовым платком. Его глаза бегали с одного лица на другое. На лбу блестели капельки пота.

— Вы имеете право не отвечать на наши вопросы, — ледяным голосом начал Троттер.

Эллиот кивнул, облизав пересохшие губы.

— Вы знаете, что ваш брат, Дэвид, сознался в похищении детей и убийстве Карла Диклера?

— Нет.

— Так вот, он хочет, чтобы мы отправили его, вас и третьего сообщника в страну, которая не выдает преступников Соединенным Штатам. Тогда он скажет нам, где дети.

У Эллиота округлились глаза.

— Дейв это сказал?

— Да.

— И вы собираетесь выполнить его требование?

— Конечно, нет. И ваш единственный шанс избежать смертного приговора — немедленно сообщить нам, где находятся дети.

Эллиот, не отвечая, смотрел прямо перед собой.

Открылась дверь, и в комнату вошел Джордж Хорвин, полный, румяный, черноволосый мужчина лет сорока пяти.

— Можешь не отвечать на их вопросы, Эллиот, — сказал он.

— Не волнуйтесь, — сердито пробурчал Троттер. — Похоже, он не собирается это делать.

Бывают моменты, когда преступников оберегают куда лучше, чем невинных людей. У родителей, мерзнувших у полицейского участка, не было никаких прав. Их дети могли умирать от голода и холода, но закон защищал не детей, а Дэвида и Эллиота Крайдеров. Мейсон мог поклясться, что Хорвин будет требовать проведения суда в другом месте. В Клейтоне, мол, его подзащитные не смогут рассчитывать на беспристрастность присяжных. Мейсон вывел Эллиота в коридор.

По просьбе Хэвиленда адвокат подсел к столу. Его лицо напоминало гипсовую маску.

— Я думаю, не стоит лишний раз объяснять вам, что у нас нет сомнений в виновности Дэвида Крайдера, — сказал детектив. — Следы его сапога найдены около тела Диклера, и через час-другой лабораторные исследования покажут, что перед смертью Диклер расцарапал его лицо. Дэвид даже признался в похищении детей, предлагая освободить их, если, мы вышлем его с сообщниками в безопасное место. Он упомянул двоюродного брата и еще одного человека.

— Но вы не можете доказать участие в преступлении Эллиота и этого гипотетического «третьего», — отпарировал Хорвин.

— Со временем мы докажем и это, но дело в том, что у нас нет времени.

Адвокат задумался.

— Может, эти люди, — он кивнул в сторону окна, — заставят вас отправить их в Мексику?

— Никогда! — воскликнул Троттер. Хэвиленд взглянул на дверь, через которую Мейсон вывел Эллиота Крайдера. Этот юноша — наша единственная надежда. Если вы обратитесь к нему как друг, мистер Хорвин, он может рассказать вам обо всем.

— Как адвокат Эллиота, я не могу собирать для вас доказательства его вины.

— Мне нужно только одно! Пусть он скажет, где дети.

— Я не могу ничего обещать, — ответил адвокат.

— Я не требую обещаний. Но помогите нам найти детей.

Джордж Хорвин встал и вышел.

— И что теперь? — спросил Троттер.

— Буду искать третьего.

С большой неохотой Хэвиленд вышел в холодный солнечный день. Люди ждали от него известий о детях, а он мог предложить им лишь убийцу Диклера.

— Они отказались сказать нам, где дети, — ему не нравилось выражение лиц горожан. Они жаждали мести.

— Разве вы не можете заставить их говорить? — спросил Мерсер.

— А как, мистер Мерсер? Они хотят, чтобы мы выслали их из страны. Тогда, возможно, они скажут нам, где спрятаны дети.

— Так вышлите их! — воскликнул Уоррен Дженнингс— Какая нам разница, что будет с ними. Я бы с радостью четвертовал их, но еще больше я хочу видеть своих детей.

Толпа одобрительно загудела.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Мерсер.

— Искать третьего сообщника, — ответил Хэвиленд. — Кто знает, может, он расскажет нам о детях.

Придя в муниципалитет, детектив позвонил Джимми Крейвену и попросил его зайти.

— Я ищу третьего преступника, мистер Крейвен. — Тут мне понадобится ваша помощь.

— С радостью помогу вам. Что я должен сделать?

— Мне нужны сведения о друзьях Дэвида Крайдера. С незнакомым человеком он бы на такое дело не пошел. Он выбрал бы самого близкого друга. Нашу задачу облегчает и то обстоятельство, что на физиономии этого третьего должны быть следы драки.

— Драки?

— На Диклера напали двое. Мы знаем это наверняка. Если он так разукрасил Дэвида, то досталось и его напарнику. У Эллиота синяков нет, значит, в драке участвовал кто-то третий. Помогите мне, мистер Крейвен. С вами люди будут более откровенны, чем с полицейскими. У нас очень мало времени.

— Я сделаю все, что смогу.

Поиски «третьего» закончились очень быстро. Не прошло и получаса, как Крейвен вновь появился в кабинете Хэвиленда.

— Похоже, я его нашел. Пауль Сандерс. С Дейвом Крайдером они неразлучны, как сиамские близнецы. Вместе пьют, охотятся, катаются на лыжах, гуляют с девушками. Я опросил человек шесть, и все указали на Сандерса.

— Вы его знаете?

— Конечно. Во всяком случае, здороваюсь. Беспутный парень. Дважды его выгоняли из школы, один раз — из колледжа. Скорее всего, это он.

— Вы знаете, где он живет?

— У него коттедж в сосновом лесу, около особняка Крайдеров. Думаю, Сандерс арендует его у отца Дейва.

Дорога привела их к большому бревенчатому дому. Из трубы вился дымок. У крыльца стоял ярко-красный спортивный автомобиль. Хэвиленд и Крейвен вылезли из машины и поднялись по ступенькам. Хэвиленд постучал.

Им открыл рыжеволосый юноша в джинсах, голубом свитере и полушубке, наброшенном на плечи.

— Привет, Пауль, — сказал Крейвен.

Как просто, подумал Хэвиленд, увидев раздутую нижнюю губу Сандерса.

— Это мистер Хэвиленд, он руководит розысками детей. Ты слышал о Дейве и Эллиоте?

— Да, по радио, — кивнул Сандерс— Этого никто не ожидал.

— И для вас, должно быть, это сообщение явилось полной неожиданностью, — сказал Хэвиленд. — Где вы разбили губу?

— Упал в лесу. Споткнулся о корень.

— А я подумал, что в драке с Карлом Диклером, — ровным голосом добавил детектив.

Сандерс попытался улыбнуться.

— Вы смеетесь надо мной?

— Мне сейчас не до шуток. Это ваша машина?

— Да.

Хэвиленд подошел к автомобилю, заглянул в кабину.

— Откройте, пожалуйста, багажник.

— Как бы не так, — сердито ответил тот. — С чего вы взяли, что я дрался с Диклером?

— Вы и Дэвид Крайдер убили Диклера, а Эллиот стоял рядом, держа чемодан с деньгами. Пожалуйста, откройте багажник.

— Черта с два!

— Послушайте, молодой человек, у меня мало времени. Я арестую вас по подозрению в убийстве и похищении детей и вскрою багажник ломом.

Поколебавшись, Сандерс сунул руку в карман, достал брелок с двумя ключами и бросил их Хэвиленду.

— Держите, — и, воспользовавшись тем, что детектив смотрел на летящую связку, метнулся к лесу.

Но он не пробежал и трех метров, как Джимми Крейвен броском в ноги, сделавшим бы честь профессиональному футболисту, уложил его на землю. Мгновение спустя Хэвиленд замкнул наручники на запястьях Сандерса.

Поднявшись, детектив подошел к автомобилю и открыл багажник. Как он и ожидал, внутри стоял чемодан с деньгами. Он повернулся к Сандерсу.

— Где дети?

Тот удивленно взглянул на Хэвиленда.

— Откуда я знаю?

— Хватит болтовни! Где дети?

— Но я действительно не знаю, где они. Так же, как Дейв и Эллиот.

— Дейву известно, где они. Он обещал сказать нам, если мы вышлем вас из страны.

— Дейв у нас умница, — усмехнулся Сандерс. — Проснитесь, Хэвиленд. Разве вы не поняли, что мы не похищали детей? И знать не знаем, кто это сделал. Просто мы решили воспользоваться случаем. Мы потребовали выкуп, как обычно делают похитители, а вы на это клюнули. Если бы этот чокнутый Диклер не вернулся к соковарне, деньги были бы нашими. Нам просто не повезло. Мы не хотели никого убивать, но не могли отпустить Диклера живым.

Хэвиленд чувствовал, что Сандерс говорит правду. Но почему тогда настоящие похитители не дали о себе знать? Ему вспомнились слова Пата Махони: «Пока вы видели только кролика…»

Глава 10

Горожане и репортеры все еще толпились у полицейского участка, когда Хэвиленд и Джимми Крейвен привезли Сандерса.

— Вы вернули выкуп? — спросил Мерсер, когда Сандерса увели.

— Да, мы нашли чемодан с деньгами.

— Значит, дело закончено?

— Не совсем. К сожалению, эти трое не похищали детей.

Толпа ахнула. Хэвиленд коротко объяснил ситуацию.

— Но почему они сразу не уехали из города? — удивился Мерсер.

— Этим они лишь доказали бы свою вину. Они хотели подождать, пока мы не найдем детей. Месяц спустя они могли бы уехать, не вызывая подозрений. Теперь надо начинать все сначала.

— То есть подозрение вновь падает на Джерри Махони?

— Мы продолжим поиски детей. — Хэвиленд сел в машину и поехал к коттеджу Пата Махони.

Пат сидел в кресле с большим альбомом на коленях. На нем был бежевый костюм, голубая рубашка и оранжевый галстук.

— Добрый день, мистер Хэвиленд. — Он приветственно махнул рукой. — Я слышал, все кончено. Вы их поймали. Все получилось не так, как я предполагал, но хорошо, что вы нашли детей и Джерри.

— Все не так просто, Пат… — И детектив рассказал ему, что произошло.

Голубые глаза Махони затуманились.

— Так это все обман? — прошептал он.

— Кроме убийства. Пат, люди вновь думают о Джерри. Они в отчаянии. Им некого больше подозревать. Я хочу отвезти вас и Лиз Диринг в безопасное место. Между прочим, где она?

— На работе, в банке.

— Вы поедете со мной, Пат? Я пришлю кого-нибудь для охраны дома.

Старик медленно покачал головой.

— Я останусь здесь, мистер Хэвиленд. Джерри может позвонить. Я не хочу, чтобы в ответ он услышал лишь длинные гудки. Кстати, я показывал вам этот альбом?

Хэвиленд взял альбом, поняв, что уговоры ни к чему не приведут. На него смотрела улыбающаяся пара в сверкающих ковбойских костюмах, с шестизарядными револьверами в руках. Заголовок заметки гласил: «Махони энд Фей Блистательные в Буффало».

Заметка содержала описание номера, танца в темноте, причем сцена освещена была лишь блеском нашитых на костюмы фальшивых драгоценных камней и пламенем выстрелов.

— Я вырезал эту заметку из «Варьете». Мы выступили бы и на Бродвее, но Нора заболела и умерла.

Хэвиленд предпринял еще одну попытку вернуть старика к действительности.

— Пат, вы должны мне помочь. Позвольте отвезти вас иЛиз в безопасное место.

Пат покачал головой.

— Не могу, мистер Хэвиленд. Я должен быть дома, на тот случай, когда Джерри позвонит сюда. — И снова он унесся в прошлое. — Однажды, когда Великий Тарстон выступал в Сиукс-сити, на сцену проник какой-то пьяница. Как раз в тот момент, когда фокусник вытащил из цилиндра белого кролика. Пьяница вырвал у Тарстона цилиндр, запустил туда руку, потряс цилиндр, но оттуда ничего не вывалилось. Затем служители сцены увели пьянчужку за кулисы. — Пат хихикнул. — Тарстон, улыбаясь, наблюдал за происходящим и даже помахал пьянице рукой. А потом поднял с пола цилиндр, — глаза Пата сверкнули, — и начал вытаскивать из него разноцветные шарфы, фрукты, маски. От восторга зрители чуть не разнесли зал. — Пат покачал головой. — Пьяница лишь усилил эффект фокуса Тарстона. Он показал всем, что цилиндр пуст, а фокуснику удалось найти в нем массу вещей.

— Зачем вы мне это рассказываете. Пат? — спросил Хэвиленд.

— О, я подумал, вас это позабавит, особенно теперь.

— Почему?

— Но вы же столкнулись с фокусом, мистер Хэвиленд. Я имею в виду исчезновение автобуса. То есть вы уже видели кролика, — радостно воскликнул Пат. — А потом ваше внимание отвлекли эти три мальчика. Они выступили в роли пьяницы…

Хэвиленд облизал губы.

— И скоро появятся шарфы, фрукты и болонка?

Пат хлопнул в ладоши.

— Совершенно верно, мистер Хэвиленд, совершенно верно!

От Пата Махони Хэвиленд поехал в банк.

— Я хотел бы поговорить с Лиз Диринг, — сказал он Джошуа Кардвеллу.

— Она пошла в магазин скобяных товаров, напротив банка, — ответил тот. — Вернется с минуты на минуту. Что творится в городе, мистер Хэвиленд! Никогда не видел столько ошибок. Люди по пять раз переписывают формы, забывают подписывать чеки. Как я понял, вы вернули ВЫКУП?

— Да.

— Слава богу. Надеюсь, вы привезете деньги в банк? Тут они будут в безопасности.

— Меня больше беспокоит безопасность детей, мистер Кардвелл, — рассердился Хэвиленд. — Когда мисс Диринг вернется, попросите ее позвонить мне в муниципалитет.

Хэвиленд пересек улицу и зашел в магазин «Скобяные товары» Эда Симмонса.

— Лиз ушла пять минут назад, — ответил тот. — Должно быть, она уже вернулась в банк. Я до сих пор не могу прийти в себя, мистер Хэвиленд, чтобы Крайдеры пошли на такое!

В банке Лиз не было.

— Наверное, она зашла куда-то по своим делам, — предположил Кардвелл. — Я скажу, чтобы она позвонила вам, мистер Хэвиленд.

Придя к себе, детектив сел за стол и глубоко задумался. Каким образом автобус с детьми мог раствориться в воздухе? Фокус! Этот старик совсем заморочил ему голову. Но, быть может, он хотел предложить новый подход к разгадке?

Он позвонил в банк. Кардвелл кипел от ярости.

— Не понимаю, куда она подевалась. Сегодня мы выдаем зарплату!

Хэвиленд набрал номер Пата Махони. Тот сразу же снял трубку.

— Джерри?

— Извините, Пат, это Хэвиленд.

— О… — разочарованно ответил старик.

— Я никак не могу найти мисс Диринг. Она ушла из банка и не вернулась назад. Я подумал, может, она зашла к вам?

— Нет, она заходила ко мне по пути в банк. Хорошая девушка. Сын Норы не мог выбрать другую.

— Если она зайдет к вам, Пат, попросите ее позвонить мне.

— Если она и придет, то после закрытия банка. Сегодня они выдают зарплату всем окрестным каменоломням и фабрикам.

В полдень он вновь позвонил в банк.

— Не знаю, что и думать, мистер Хэвиленд, — в голосе Кардвелла слышалась тревога. — Она не вернулась. На Элизабет это не похоже.

Хэвиленд пошел к Эду Симмонсу.

— Вы знаете, что, выйдя от вас, Лиз Диринг не вернулась в банк?

— Да, — кивнул тот. — Джошуа позвонил мне Это очень странно.

— Вы не заметили, куда она пошла, выйдя из магазина?

Симмонс покачал головой.

— Я обслуживал покупателей и не следил за ней.

— Кого именно?

Симмонс задумался.

— Кажется, Джоб Фельдмана и Марти Левиса.

— Где мне их найти?

Симмонс указал на дверь.

— Вон там, на улице.

Хэвиленд вышел из магазина. Группа мужчин встретила его молчанием. Да, Фельдман и Левис были в магазине вместе с Лиз. Нет, они не видели, куда она пошла.

Хэвиленд позвонил сержанту Мейсону и рассказал ему еще об одном исчезновении.

— Мне нужна помощь, — заключил детектив.

— Вы думаете, с ней что-нибудь случилось?

— Не знаю. Она ушла из банка на пять минут и не вернулась. А настроение горожан таково…

— Я пошлю Телицки и Торнтона, — прервал его Мейсон.

Мисс Кобб, живущая напротив магазина и целыми днями просиживающая у окна, прямо заявила, что Лиз не выходила от Симмонса. Кстати, Симмонс брат Джозефины Диклер.

Хэвиленд вошел в магазин.

— Вы нашли Лиз, мистер Хэвиленд? — спросил Симмонс.

— Еще нет. Если не возражаете, я осмотрю подсобное помещение.

Лицо Симмонса превратилось в маску.

— Конечно, возражаю. С какой стати я должен пускать вас туда?

— Никто не видел, чтобы она вышла из магазина, мистер Симмонс.

— Нечего там смотреть. Вы не имеете права обыскивать мой магазин без ордера прокурора.

Хэвиленд достал пистолет.

— Вот мой ордер, мистер Симмонс.

Открылась входная дверь, и в магазин ввалились Фельдман, Левис и еще несколько мужчин. Хэвиленд, держа на прицеле Симмонса, подошел к двери, ведущей в подсобку.

— Не входите туда, мистер Хэвиленд, — воскликнул Симмонс. — Одному богу известно, к чему это может привести.

Распахнув дверь, Хэвиленд увидел Лиз Диринг. Девушка сидела в кресле, связанная по рукам и ногам, с заклеенным пластырем ртом. Напротив, в другом кресле, Джозефина Диклер вязала носки.

В дверях подсобки столпилось человек десять-двенадцать. В руках одного Хэвиленд заметил топор, другого — кусок металлической трубы. В пистолете было лишь шесть патронов. Резким движением детектив сорвал пластырь со рта Лиз и быстро развязал ей одну руку. Дуло его пистолета по-прежнему смотрело на Симмонса.

— На таком расстоянии я не промахнусь, — процедил Хэвиленд. — Если вы двинетесь с места, я убью шестерых. Не слишком ли большая цена за то, чтобы держать заложницей мисс Диринг?

Лиз развязала веревки.

— Если б я знала, почему вы держите меня здесь, то осталась бы добровольно. Я уверена, что Джерри непричастен к похищению. Если хотите, я никуда не пойду.

— О боже, — прошептала Джозефина Диклер. По ее щекам покатились слезы. Мужчины переглянулись.

Хэвиленд сунул пистолет в кобуру.

— Полагаю, мы можем идти, мистер Симмонс? — спросил он.

Симмонс взглянул на девушку.

— Извини, Лиз. Наверное, мы все сошли с ума.

— Забудем об этом, — попыталась улыбнуться Лиз. — Я понимаю.

Мужчины расступились, Лиз и детектив вышли на улицу.

— Что произошло за это время, мистер Хэвиленд? — спросила девушка. — Мне кажется, я просидела там не три часа, а несколько дней.

— Если верить Пату Махони, Великий Тарстон скоро начнет доставать из цилиндра яркие шарфы.

— Бедный старик, — вздохнула Лиз. — От страха за Джерри у него помутилось в голове.

Послышался вой полицейской сирены, взвизгнули тормоза, и сержант Мейсон вышел из кабины. Лицо у него было серое.

— Мы их нашли. Их обнаружил вертолет.

— Где? — коротко спросил Хэвиленд.

— Старая каменоломня у озера. Но автобус не мог туда проехать.

— Мы же осматривали проселок!

— Автобуса там нет, — ответил Мейсон. — Но дети! Школьные учебники, ранцы, пара курток лежат на краю карьера. И… и в карьере.

— В карьере?

— Там шестьдесят пять футов воды. Одежда плавает на поверхности. О боже, Хэвиленд. Что, если…

Глава 11

Клейтон зашевелился как растревоженный муравейник. Толпа запрудила улицы. Вереница машин двинулась к шоссе. Две из них столкнулись на выезде из города, наглухо перегородив дорогу. Люди бежали к каменоломне, крича: «Они нашли детей!»

Это невозможно, уверял себя детектив. Они же не единожды осмотрели проселок, ведущий к заброшенной каменоломне. Отпечатков шин автобуса не было, а в пятидесяти ярдах от шоссе кончались и следы, оставленные машиной Телицки. Дорога заросла кустарником и молодыми деревьями. Вчера и сегодня утром вертолеты пролетали над карьером и не заметили ничего подозрительного. Там не могло быть ни детей, ни автобуса. И тут будто молния пронзила детектива, и он бросился к шоссе.

По проселку действительно никто не ездил. Но со времени исчезновения прошло сорок восемь часов. И теперь автобус мог подъехать к каменоломне с другой стороны горы.

Скрипнув тормозами, остановилась патрульная машина, Телицки открыл дверцу, Хэвиленд прыгнул в кабину, и они помчались к шоссе на Лейквью. Но они добрались лишь до поворота, где столкнувшиеся машины перекрыли движение, вылезли из кабины и побежали к проселку.

— Можно ли подъехать к каменоломне с другой стороны? — прокричал Хэвиленд.

— Со стороны Джонсвилля там идут поля, отделенные от каменоломни лишь узкой полоской леса, — ответил Телицки. — Там наверняка можно проехать.

Возможному объяснению всегда отдается предпочтение перед объяснением невероятным, и Хэвиленд ускорил шаг.

На проселке, бампер к бамперу, стояли машины.

— Надо освобождать дорогу, — сказал Телицки. — Иначе к каменоломне не проедут ни пожарная машина, ни кран.

— Пожарная машина? — удивился Хэвиленд.

— Да, чтобы откачать воду. А на кране есть крюки, которыми можно подцепить автобус, если он в карьере. Эти машины нужно убрать.

Оставив Телицки на шоссе, Хэвиленд поднялся наверх. На земле валялись учебники, ранцы, куртки, шапки. Старая каменоломня была доверху залита водой.

Каким-то чудом шерифу Пибоди удалось добиться того, что детские вещи остались нетронутыми. Кто-то нашел следы машины, подъезжавшей к карьеру со стороны Джонсвилля. Ширина шин указывала на то, что детей или, хотя никто не решался сказать об этом вслух, их тела, привезли не на микроавтобусе.

Но, несмотря на всеобщую истерию, у Хэвиленда возникло и все более крепло ощущение, что в карьере нет ни детей, ни автобуса. Ему вспомнились слова Пата Махони о принципе фокусов Тарстона: «Главное — заставить зрителей думать только о том, что нужно фокуснику». У каменоломни собрался весь город, и кто-то очень этого хотел.

К карьеру подъехала ярко-красная пожарная машина.

— Когда вы заметили детские вещи? — спросил Хэвиленд у пилота вертолета.

— В тринадцать часов десять минут, — ответил тот.

— Вчера вы тоже участвовали в розыске детей?

— Да.

— Значит, вы и раньше пролетали над каменоломней?

— Несколько раз. Сегодня трижды. При последнем пролете я их и увидел.

— Вы хотите сказать, что еще утром этих вещей не было?

— Я в этом уверен.

— А другие пилоты пролетали над этим районом?

— Конечно. Мы разбили весь участок на квадраты и после каждой заправки меняли их.

— Скажите, лейтенант, кто-нибудь мог догадаться, что вертолет пройдет над каменоломней в час дня?

— Полагаю, что да. С интервалом плюс-минус десять минут. Мы летали по определенным маршрутам, и время появления вертолета над каменоломней можно было рассчитать заранее.

— И еще, лейтенант. Какая-то машина привезла вещи и, возможно, детей, со стороны Джонсвилля. Вы ее не видели?

— Я не помню. Если и видел, то не обратил внимания.

По телу Хэвиленда пробежала дрожь. Он знал это чувство, означающее, что разгадка близка. Он повернулся к Мейсону.

— Допустим, я скажу этим людям, что детей в карьере нет и они должны вернуться домой. Как вы думаете, они уйдут?

— Вы что, смеетесь? — воскликнул Мейсон. — Никто не тронется с места, пока кран не проскребет все дно. А вот и он!

Хэвиленд обернулся. С надсадным ревом по проселку медленно поднимался громадный кран.

— Сколько людей осталось в городе? — спросил детектив.

— Не больше дюжины, — ответил Мейсон. — Телефонистки, инвалиды, двое полицейских. Они охраняют арестованных.

Глава 12

Сержант Мейсон перечислил не всех. Пат Махони по-прежнему сидел в кресле в гостиной с разбитыми окнами.

Без четверти два он услышал громкие крики. Пат выглянул на улицу. Человек пятьдесят или шестьдесят бежали к его дому. — Хэвиленд был прав, — подумал старик. Горожане решили выместить на нем свою злобу. Но толпа пронеслась мимо.

Последним, пыхтя от натуги, бежал старый Исаак Стенли.

— Что случилось? — прокричал Пат.

— Они нашли детей! В старой каменоломне у озера!

Люди покидали Клейтон. У Пата подогнулись ноги. Если детей нашли в каменоломне, там мог быть и Джерри. Но Пат не двинулся с места. Скоро голоса стихли вдали. В мгновение ока Клейтон стал мертвым городом. Закрылись все магазины, с улиц исчезли пешеходы и машины.

Пат прошел на чердак и открыл сундук, где лежал реквизит. Он достал ковбойский костюм и отнес его в спальню. Пат разделся, аккуратно повесил костюм на плечики и облачился в ковбойские доспехи. Башмаки на высоких каблуках, стетсон, широкий пояс с кобурами, из которых торчали рукоятки револьверов.

Он взглянул на фотографию Норы.

— Все будет в порядке, дорогая. Вот увидишь. Еще одно представление. Не волнуйся о своем мальчике. Пока я жив, с ним ничего не случится. Вот увидишь.

Пат Махони неторопливо шел по Главной улице. Первыми заметили его телефонистки.

— Когда я увидела, мистера Махони, — рассказывала потом Гертруда Нейлор, — то не поверила своим глазам. Он будто сошел с киноэкрана. Сколько раз нам показывали одинокого ковбоя, идущего по Главной улице покинутого жителями городка, ковбоя, готового встретить врагов. Его руки поглаживали рукоятки револьверов. Я указала на него Милли, и мы засмеялись. Мы решили, что он свихнулся.

Пат поднялся по ступенькам банка, повернулся, оглядел пустынную улицу, поправил шляпу и вошел в двери.

В банке было тихо, как в склепе. Все служащие, кроме старика Гранджера, старшего кассира, ушли к каменоломне. Увидев Пата в столь несуразном костюме, Гранджер пришел к тому же выводу, что и телефонистки.

— Добрый день, мистер Гранджер, — приветствовал кассира Пат.

Тот облизал бледные губы.

— Добрый день. Пат.

— Я вижу, сегодня вы не слишком заняты.

— Н… нет, — промямлил Гранджер.

— Мистера Кардвелла нет?

— Нет. Он у каменоломни. Как и остальные.

Пат повернулся к стеклянным дверям.

— Вы еще не выдавали зарплату?

Гранджер взглянул на часы. Половина третьего.

— Еще нет, но кассиры с фабрик и каменоломен должны приехать с минуты на минуту.

Пат, не отрываясь, смотрел на двери. Его руки по-прежнему поглаживали рукояти револьверов.

— На вашем месте, мистер Гранджер, я бы пошел в сейф, заперся изнутри и включил тревогу. Через несколько минут ваш банк будут грабить.

Как рассказывал потом Эл Гранджер, он подумал, что банк будет грабить Пат. От сумасшедшего можно ждать чего угодно. И, с опаской взглянув на револьверы, он прошел в сейф, заперся изнутри и включил сигнал тревоги. Естественно, он не мог знать, что провода были перерезаны полчаса назад.

Гертруда и Милли оказались единственными зрителями этого уникального представления К банку подкатил черный автомобиль, и из него вышли четверо в масках. У двоих девушки заметили пистолеты.

И тут двери банка распахнулись, и на пороге появился ковбой. От изумления грабители застыли на месте.

— Получайте, трусливые крысы! — проревел Пат.

Револьверы, сверкнув на солнце, изрыгнули пламя.

Грабители в панике бросились в разные стороны. Один забежал за угол, твое укрылись за машиной, четвертый попытался влезть в кабину, но сразу понял, что станет трупом до того, как успеет нажать на педаль газа.

— Первый раз я стрелял в воздух! — продолжал Пат. — Только пошевелись, и я разнесу тебя в клочья.

Дула обоих револьверов смотрели на грабителя.

— Брось пистолет!

Грабитель, не четкая, повиновался. Его пистолет упал в трех футах от Пата. Тот сделал шаг вперед. И тут Гертруда и Милли увидели, что грабитель, скрывшийся за углом, целится в старика. Они завизжали. Пат оглянулся, и в то же мгновение загремели выстрелы.

Пат упал, схватившись за правое плечо. Та же участь постигла стрелявшего грабителя и одного из тех, кто прятался за машиной. Двое других подняли руки. И тут телефонистки увидели Клайда Хэвнленда. Из дула его пистолета вился дымок. А Лиз Диринг уже бежала к Пату, у которого сквозь пальцы, прижатые к плечу, сочилась кровь

Телицки помчался к каменоломне. Там продолжались безрезультатные поиски. Крюки крана царапали дно мраморного бассейна.

— Прекратите! — заорал Телицки. — Слушайте все! Слушайте! Ваших детей там нет! Они в безопасности! И дети, и Джерри! Там их нет! Они будут в городе раньше вас! Ваших детей… — У него перехватило дыхание.

Лавина людей бросилась вниз. Клейтон превратился в сумасшедший дом. Все что-то кричали, обнимались, целовали друг друга. На Главной улице, напротив банка, стоял желтый микроавтобус. Родители обнимали детей, плача и смеясь одновременно. А рядом симпатичный ирландец с ярко-голубыми глазами крепко прижимал к груди Лиз Диринг.

Глава 13

Репортеры толпились у коттеджа Махони. Хэвиленд, сержант Мейсон, Джерри и Лиз Диринг остались в гостиной. Пата отнесли наверх, в спальню, и доктор перевязывал ему плечо. Пуля попала в мышцы, и доктор полагал, что рана, хоть и болезненная, не представляла опасности для жизни.

— Ваш отец — удивительный человек, — сказал Хэвиленд Джерри. — Исчезновение автобуса он воспринял совсем не так, как мы. Он подумал, что это фокус, вернее, часть фокуса. Он говорил об этом мне, но я не стал его слушать. Во всяком случае, сначала. Он объяснил, что задача фокусника — заставить зрителей думать о том, что ему нужно, и видеть лишь то, что он разрешает им видеть. Исчезновение детей, разбросанные у карьера вещи для вашего отца означали только одно: кто-то хотел, чтобы жители покинули Клейтон. Но почему? И ваш отец смог найти только одну причину: деньги, предназначенные для выплаты рабочим фабрик и каменоломен. Почти четыреста тысяч долларов. В городе не останется ни души, все будут искать детей, и грабителям останется лишь зайти в банк и забрать деньги. Им не помешали бы ни полиция, ни служащие банка.

— Но почему отец не сказал вам об этом? — воскликнул Джерри.

— Видите ли, сначала все решили, что детей похитили вы, а Пат и Лиз — ваши сообщники. Затем внимание горожан переключилось на братьев Крайдер и Пауля Сандерса. Когда выяснилось, что эти трое не имеют отношения к похищению детей, подозрение вновь пало на вас. Никто не стал бы слушать вашего отца. В том числе и я. Даже Лиз думала, что от страха за вас у него помутилось в голове. Его намеки я не воспринял всерьез. К счастью, я о них не забыл.

— Значит, он решил встретить грабителей сам.

Хэвиленд кивнул.

— Да. В городе он остался один. И, надев ковбойский костюм, пошел в банк, куда, по его убеждению, должны были приехать грабители. И они действительно приехали.

— Я все-таки не понимаю, при чем тут ковбойский костюм, — сказал сержант Мейсон.

— Пат надеялся взять грабителей на испуг. Он думал, что после его выстрелов грабители растеряются и не окажут сопротивления. И его расчет почти оправдался.

— Но почему, стреляя в упор, он никого не ранил? — спросил Мейсон.

— Это же игрушечные револьверы, — усмехнулся Хэвиленд. — Они стреляют только холостыми патронами.

— Так он был безоружен?!

— Он надеялся, что ему удастся заставить грабителей бросить оружие и завладеть их пистолетами. Так оно и было бы, если бы один из них не сумел скрыться за углом. Появись я минутой позже, Пату пришлось бы туго.

— Но каким образом вы оказались у банка?

Хэвиленд рассмеялся.

— Все это похоже на древнюю водяную пытку. Намеки Пата долбили мою голову, пока. наконец. не пробили в ней дыру. И мне все стало ясно. Кто-то хотел ограбить банк. А остальное — не более чем отвлекающий маневр.

— Но почему вы так решили?

— Благодаря Пату мне удалось взглянуть на школьные ранцы и детскую одежду как на разноцветные шарфы, появляющиеся из цилиндра фокусника. Я спросил себя: осталось ли что-нибудь ценное в покинутом жителями Клейтоне? И вспомнил, что сегодня — день зарплаты.

— Черт побери, Джерри, а куда же делся автобус? — спросил Мейсон.

— Это просто, как апельсин, — ответил тот. — В миле от Лейквью перед нами возник громадный трейлер. Рядом стояли двое мужчин. Мне пришлось остановиться. Один из них направился ко мне, и я подумал, что им требуется помощь. И вдруг мне в шею уперлось дуло пистолета, а второй мужчина, тоже с пистолетом, влез в автобус и приказал детям не шевелиться. Появились еще двое, открыли задние двери трейлера и спустили трап. Мне велели въехать вовнутрь. Если бы не дети, я бы попытался вырваться. Но я боялся, что в суматохе кто-то из них может пострадать. Я въехал в трейлер, двери захлопнулись, и мы поехали дальше.

— Типичный гангстерский прием, — вставил Хэвиленд. — А я упустил из виду такую возможность.

— Десять минут спустя, — продолжал Джерри, — мы въехали в большой сарай в поместье Хаскелла, где нас и заперли.

Заскрипели ступеньки лестницы, и в гостиную спустился доктор.

— Вы можете пойти к отцу, Джерри. Я сделал ему укол, и он скоро уснет. Пулю я вытащил.

Джерри взлетел по ступенькам.

— Папа, — прошептал он, подойдя к кровати.

Пат приоткрыл глаза.

— Как ты, Джерри?

— О'кэй, папа.

— А дети?

— И они тоже. Но как ты решился…

Старик улыбнулся.

— Это было представление, Джерри. Настоящее представление. — Тут его взгляд упал на фотографию Норы.

— Я говорил тебе, дорогая, что все будет в порядке. Можешь не волноваться о своем мальчике. Пока он со мной, с ним ничего не случится. — Он закрыл глаза и заснул.

Хью Пентикост ЗАПЯТНАННЫЙ АНГЕЛ

Часть первая

Глава 1

Каждый молодой человек или подросток говорил это однажды, или хотел сказать, или воображал, что скажет. Момент этот наступает тогда, когда первая, кого ты действительно сильно любишь, сообщает тебе с сожалением, что выбрала другого. Ты понимаешь, что это конец; что ты ничего не сможешь тут сделать. Но нельзя же уйти просто так. И тогда ты произносишь знаменитые слова: «Если когда-нибудь я тебе понадоблюсь, знай, ты можешь на меня рассчитывать. Не важно, где я буду, я обязательно приду, если ты позовешь». Можно также добавить знаменитое «даже на край света».

Мне было двадцать пять, когда я говорил это. И я понимал, что делаю. Как-никак я уже вышел из щенячьего возраста. Я закончил школу юристов и год сражался в Корее. Я был влюблен, и по-настоящему. Мне повезло, потому что она была совершенно особенной девушкой. На свете найдется сотня девушек, на которых можно довольно удачно жениться, но есть только одна, которая создана именно для тебя, говорил я себе. Мы как будто читали мысли друг друга; каждый точно знал, о чем другой думает или что он чувствует или собирается сказать до того, как это будет выражено словами. Наша любовь была нежной и глубокой, и все как полагается.

Я встретил Гарриет примерно за два месяца до того, как меня в пятьдесят первом отправили в Корею в разведывательное подразделение военно-воздушных сил. Мы чуть ли не сразу поняли, что мы друг для друга единственные. Гарриет была уверена в этом так же, как я. Повторю это даже теперь. Мы собирались пожениться, как только я вернусь. Корея не могла продолжаться вечно. Республиканские политики уже использовали эту тему в предвыборной компании пятьдесят второго. В остальном мире могло происходить что угодно, но с Гарриет и со мной все было ясно.

С Эдом Броком я познакомился в Корее. Он был капитаном в моем подразделении. На гражданке он, как и я, учился на юриста, потом стал агентом ФБР, а дальше его прикомандировали к разведке военно-воздушных сил. Он был красивым, умным парнем, веселым и дерзким. Мы близко сошлись и составляли удачную пару. Он всегда бросался вперед очертя голову, я был осторожен, и вместе мы уравновешивали друг друга. Когда было нужно, Эд мог работать сутками без сна. И с таким же азартом он отдавался игре. Ему удавалось перепить меня за любым столом. Разве что девушка с двумя головами сумела бы пройти мимо него, не удостоившись внимательного рассмотрения. Это было нечто.

В начале пятьдесят второго нас отправили домой. Там была Гарриет, моя благословенная, любимая Гарриет. Мне нужно было написать рапорт, и на это ушло четыре или пять дней. Эд был свободен и просто дожидался приказа о демобилизации. Он уже согласился быть шафером на нашей свадьбе. Мне казалось совершенно естественным предложить, чтобы они с Гарриет погуляли по городу, пока я не закончу свою работу.

Пять дней.

Вечером пятого дня я встретился с Гарриет, чтобы провести вместе наш первый вечер. Я пришел прямо из штаба, куда сдал свой рапорт, в маленький ресторанчик, который мы так любили. Гарриет ждала меня, но, едва войдя, я почувствовал что-то неладное. Не между нами. Между нами не могло быть ничего неладного. Я проскользнул за столик, сел рядом с ней и накрыл ее руку своей. Рука была холодна как лед.

– Что такое, милая?

Она посмотрела на меня, в ее глазах стояли слезы. Вы, возможно, не назвали бы ее красавицей. Но она была прекрасна, по крайней мере для меня: светлые волосы, честные, спокойные серые глаза и такая гордо вскинутая голова.

– Гарриет! – произнес я.

– Мне надо кое-что сказать тебе, Дэвид, и хочу, чтобы ты выслушал все, прежде чем отвечать.

– Твоя мама будет жить с нами, – бросил я, пытаясь держаться беспечно.

– Пожалуйста, Дэвид! – Она глубоко вздохнула. – Неделю назад ты мог бы спросить меня о чем угодно, и я ответила бы тебе без тени сомнения. Вся дальнейшая жизнь простиралась передо мной, как прекрасный зеленый луг, до самого горизонта. В настоящем и будущем все было ясно до малейших деталей.

Я почувствовал, как у меня сдавило горло.

– Говорят, все невесты терзаются сомнениями накануне такого важного дня, – сказал я. – Не волнуйся. Моей уверенности хватит на двоих.

Она резко выдернула руку из-под моей ладони.

– Нет, нельзя это сделать по-хорошему! – воскликнула она. – Послушай, Дэвид. Мне очень жаль. Мы с Эдом Броком поженимся завтра. – Ее серые глаза были широко раскрыты и полны слез, но она не отвела взгляд.

Это казалось настолько невероятным, что я ничего не мог ответить. Наверное, это просто недоразумение или шутка. Но в ее глазах читались горечь и сожаление.

Пять дней!

Говорят, боксер на ринге может получить удар, от которого он совершенно отключается, и тем не менее продолжать умело драться, иногда даже выиграть. Он действует на автомате. У меня не было нужной привычки, чтобы держаться достойно.

– По сравнению с тобой, Дэвид, он гроша ломаного не стоит, – услышал я ее слова. – Ты честный и верный друг, а он считает девушку просто вещью и просто берет, что хочет, не задумываясь. У этой связи нет будущего, если только я сама его не создам. Все здесь неправильно.

– Тогда почему?

– Я ничего не могу с собой поделать. Правда не могу, Дэвид. Я уже предала себя, тебя и все, во что я верю, и ничего не исправишь.

– Подожди немного, – сказал я.

Она покачала головой почти в отчаянии:

– Я умоляла его подождать. Это случится завтра. У меня нет выбора, потому что нет сил выбирать.

Я убью его, сказал я себе, убью этого подонка. Только и всего. Как всегда, она читала в моей душе, как в книге.

– Ни к чему хорошему это не приведет, Дэвид, то, о чем ты думаешь. Если бы какое-нибудь чудо и могло спасти меня, все равно слишком поздно. Я не верю себе. Я никогда больше не смогу смотреть на тебя не чувствуя стыда. Пожалуйста, Дэвид. Не пытайся придумывать и говорить что-то. Здесь нечего сказать. Просто иди и поблагодари Бога, что все случилось теперь, когда ты еще сумеешь выпутаться из этой истории целым и невредимым.

Она была права. Мне следовало просто встать и уйти. Но, господи боже, я не мог даже шевельнуться. Я забыл всю эту механику – встать, пойти, зажечь сигарету или вообще сделать что-нибудь. Это она поставила точку – или почти покончила.

Она поднялась.

– Дорогой Дэвид, – прошептала она. – Считай, что тебе повезло.

Я должен был сказать что-нибудь, чтобы остановить ее хотя бы на мгновение.

– Я люблю тебя, – выдохнул я, не узнавая собственного голоса. – Я не понимаю этого, но я люблю тебя. Если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, знай, ты можешь на меня рассчитывать. Не важно, где я буду, я всегда приду, если ты позовешь.

– Если я когда-нибудь позову тебя, Дэвид, то не для того, чтобы спасти меня от Эда.

Ее ледяные пальцы коснулись моей щеки, и она ушла.

Ты понимаешь в этот момент, что не сможешь этого пережить.

Но все-таки переживаешь.

Следующие несколько дней я бесцельно бродил по улицам, время от времени складываясь пополам от непереносимой боли в желудке. Они женаты уже сорок восемь часов – уже семьдесят два часа. В голове моей непрерывно мелькали картинки – вот они где-то проводят медовый месяц, смеются, ласкают друг друга.

Я не мог есть. Но тем не менее каждый день что-то ел.

Я попытался напиться до полной отключки, но мне не нравится напиваться и не нравится похмелье.

Меня демобилизовали примерно через месяц. Я помню, как однажды утром взглянул на себя в зеркало и осознал, что все еще жив и я не умру просто так. Придется собраться и продолжать заниматься жизнью.

Незадолго до того, как меня призвали в армию, я получил предложение о работе, и мне обещали, что оно сохранится в силе до моего возвращения. Это была хорошая работа в аппарате окружного прокурора. Обещание сдержали. В тот момент юристы им не требовались, но меня взяли в отдел расследований. Тут и пригодился опыт в разведке, к тому же мне с самого начала везло на интересные дела.

Когда я рассказываю это сейчас, все выглядит очень просто. Я справился с потерей Гарриет. Через год выдавались дни, когда я действительно совсем не думал о ней. Через пять лет это превратилось в старую рану, которую я старался не бередить. К тому времени я уже был помощником окружного прокурора и работал двадцать четыре часа в сутки. Я избавился от привычки вспоминать. Но именно тогда, когда я от нее избавился, меня и приложило. Мне предстояло слушание в уголовном суде, и я забрел в зал заседаний на несколько минут раньше, когда еще разбиралось предыдущее дело. На свидетельском месте стоял Эд Брок.

Он выглядел великолепно: смуглый, улыбающийся. Судя по тому, что я услышал, он выступал свидетелем по делу о промышленном шпионаже. Он как раз закончил давать показания и, уходя со свидетельского места, заметил меня. Эд широко улыбнулся и жизнерадостно помахал рукой, но сразу направился прочь из зала, не попытавшись заговорить со мной.

Это дело вел мой хороший приятель Пат Коннорс, и позже я спросил его об Эде.

– Частный сыщик, – сказал мне Пат, – и чертовски хороший сыщик, хотя слишком ушлый, на мой вкус.

– А ты что-нибудь знаешь о его личной жизни? – Я опять ощутил в желудке жгучую боль, которая, как я думал, давно прошла.

– Я наводил о нем кое-какие справки, – сказал Пат. – Его показания были самым сильным оружием защиты. Он живет в Лонг-Айленде, в собственном доме. Женат. Ребенок.

– Ты видел его жену?

Пат ухмыльнулся:

– Я все гадал, что тебя так заинтересовало в моем деле, Дэйв. Жена у него – такая симпатичная натуральная блондиночка. Типичная домохозяйка, души не чает в своем ребенке – мальчику года три. Ты ее знаешь?

– Знал когда-то, – ответил я. – Мы с Броком служили вместе. До Кореи он был агентом ФБР.

– Ага. Он открыл свое дело три года назад. По образованию он юрист, насколько я понимаю. И скажу тебе, он знает все лазейки, какие только есть.

Значит, у нее ребенок и дела у Эда идут хорошо. Ни одно из моих мрачных предчувствий не оправдалось. Первое время я часто представлял себе, как она приползет ко мне, избитая и израненная, умоляя о прощении.

Через пару лет я снова увидел Эда в суде, но он только помахал мне рукой издали. Теперь это, правда, уже ничего не значило. Я знал, что могу столкнуться с Гарриет лицом к лицу и отнестись к этому просто как к встрече со старым другом. Единственным, что еще осталось после девяти с половиной лет, было то, что за все это время я не завел более или менее постоянных отношений ни с одной женщиной. Ни с кем я не чувствовал себя так спокойно и уверенно, как с Гарриет. Разумеется, и не мог чувствовать. Гарриет позаботилась об этом.

И вот через девять с половиной лет на мой письменный стол легло письмо, не вскрытое секретаршей, потому что на нем значилось: «Личное». Даже почерк не напомнил мне ничего, пока я не вскрыл конверт и не взглянул на подпись. Вот насколько я был близок к исцелению.

На конверте стоял почтовый штемпель «Нью-Маверик, Коннектикут», и она написала внутри свой адрес: «Колони-роуд, Нью-Маверик, Коннектикут».

«Дорогой Дэвид,

посылаю это письмо тебе в офис, поскольку не знаю твоего домашнего адреса.

Однажды ты сказал, что, если мне когда-нибудь понадобится твоя помощь, я могу на тебя рассчитывать. Я в отчаянном положении. Не мог бы ты приехать повидаться со мной? Поверь мне, Дэвид, если бы мне было к кому обратиться, я не стала бы бередить прошлое или старые раны.

Гарриет».

И я почувствовал, через девять с половиной лет, как мое сердце застучало о ребра.

Глава 2

У нее серьезные неприятности, сказал я себе. С мелкими неприятностями надо разбираться быстро. Тут нужен кто-то, кто может сразу что-то сделать. Ты звонишь по телефону. Серьезная неприятность требует серьезной помощи, и можно немного подождать, чтобы получить ее. Гарриет не позвала бы меня просто так, если только она не изменилась совсем.

Я снял трубку и попросил телефонистку соединить меня с миссис Эдвард Брок в Нью-Маверике. Фамилия Брок у них значилась. На Колони-роуд не оказалось никакого Брока. Был конец августа. Они могли снимать летний домик, где телефон зарегистрирован на другое имя. Телефонистка в Нью-Маверике ничем не могла мне помочь.

О, я придумал, что делать. Сегодня пятница. Я решил послать телеграмму, что подъеду вечером или в субботу утром. В письме она не упоминала Эда, но мне представлялось, что она не стала бы просить меня о чем-либо без его ведома. Странно, что она не сказала, как мне с ней связаться.

У меня в кабинете была карта, и я нашел Нью-Маверик в северо-западном углу штата, на границе с Массачусетсом. Район Беркшира.

Я спустился вниз в кабинет Пата Коннорса.

– Помнишь, пару лет назад я спрашивал тебя о парне по имени Эд Брок?

– Конечно помню, – ответил Пат. – Дела у него не ахти.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты что, газет не читаешь? – спросил Пат.

– Читаю, конечно.

– Подозреваю, это «Таймс» и «Уолл-стрит джорнал», – заметил Пат. – Хороший следователь читает бульварщину. Твой друг Брок попал в большую передрягу. Два месяца назад он вел частное расследование в Коннектикуте.

– В Нью-Маверике?

– Да. По-моему, именно там. Подробностей не знаю, но его жестоко избили. Несколько черепных травм, сломана рука, бог знает, что там еще. В общем, хорошего мало. Последнее, что я читал, что полиция никого не задержала.

– Он умер?

– Я за этим не следил, Дэйв. В заметке говорилось, что он в критическом состоянии. Я обратил внимание потому, что несколько раз встречался с ним в суде. Если хочешь узнать подробности, думаю, можно позвонить в его офис в городе.

Я последовал совету Пата и услышал, что телефон временно отключен.

Тогда я рассказал о письме Гарриет.

– Она явно предполагает, что я знаю все об Эде, – сказал я. – И мне бы хотелось быть в курсе, прежде чем встречаться с ней.

Пат предложил связаться с Эдди Бловелтом, криминальным репортером «Графика». Я иногда делился с ним кое-какими сведениями в последние годы, и он охотно согласился помочь.

– Расскажу, что знаю, – бросил он в трубку. – Нью-Маверик не вызывает у тебя никаких ассоциаций?

– Никогда о нем не слышал.

Эдди хмыкнул. Он был жизнерадостным типом лет пятидесяти.

– Все забываю, что ты еще не вышел из пеленок, Дэйв. Двадцать лет назад, годом больше или годом меньше, – собственно говоря, летом накануне Пёрл-Харбора, если подумать, – Нью-Маверик мелькал во всех заголовках. Убийство. Малый по имени Джон Уиллард – популярный писатель. Сатира на грохочущие двадцатые.

– «Чудо без ребер»?

– Вот умница. И полдюжины других. Кинофильмы. Романы. Он основал творческую колонию в Нью-Маверике – для писателей, художников, музыкантов. Не говори, что никогда не слышал о фестивале в Нью-Маверике.

– Не слышал.

– Любой взрослый, живущий в пределах двух сотен миль, каждый год ездит на фестиваль, – сказал Эдди. – Вот раздолье для любителей поразвлечься. Я сам из числа паломников. Напомни, я как-нибудь расскажу тебе об этом, когда Софи не будет поблизости. Но вернемся к твоему вопросу – Джон Уиллард, добрый ангел Нью-Маверика, был убит там летом сорок первого. Он играл на фортепиано в полночь. В чаще лесов. – Эдди рассмеялся. – Не могу избавиться от излишней красивости. Открытая эстрада. На фестивале дают полуночный концерт. Джон Уиллард как раз начал Бетховеном, когда кто-то снес ему голову из дробовика. Мило и непонятно. Пять тысяч людей, все в костюмах и масках, – пять тысяч свидетелей! Естественно, полиция так и не нашла убийцу. Одно из наших величайших нераскрытых преступлений. Случись оно в другое время, шума было бы гораздо больше. Джону Уилларду прострелили голову, понимаете ли, но в это время пала Франция, Британия тряслась на плечах Черчилля, а потом – Пёрл-Харбор. Так легко оказалось забыть о Джоне Уилларде. Только, кажется, дочка его не забыла.

– Дочь Уилларда?

– Ей было три месяца, когда старика кокнули. Теперь ей двадцать один, и она только что унаследовала кучу бабок. Похоже, она наняла твоего друга Эда Брока три месяца назад, чтобы он приехал в Нью-Маверик и занялся этим старым делом. Кому-то такая идея не понравилась. Брок напоролся в лесу на засаду. Его нашли через полутора суток: голова пробита, левая рука сломана, и к тому времени уже началось заражение, так что руку пришлось ампутировать. И внутри что-то отшибли. – Даже беззаботному Эдди, кажется, было немного не по себе. – Я ездил туда, Дэйв. Вместе со старым убийством получался хороший сюжет. Ему крупно не повезло, этому Броку. Лучше бы ему умереть.

– В каком смысле?

– В том смысле, что он – ничто, малыш; овощ. Не говорит. С ним нельзя общаться. Он никого не узнает. Он просто кусок мяса, который в инвалидном кресле выкатывают днем на солнышко, а вечером закатывают обратно в дом.

– А есть какая-то надежда?

– Ноль, – сказал Эдди. – Если он твой приятель, поставь за него свечку и помолись, чтобы Господь прибрал его.

Это в самом деле беда!

– А того, кто это сделал, нашли? – спросил я Эдди.

– Малый, который это сделал, – ответил он, – прятался двадцать один год со времени прошлого убийства. Он научился это делать.

– Брок, должно быть, что-то раскопал.

– Все, что он узнал, останется при нем, Дэйв. Навсегда.

– Ты встречался с его женой, когда был там?

– Славная девочка. Славный сынишка лет восьми. И славный маленький ад для него и для нее. Представляю, как ей спится по ночам.

– Я тоже, – ответил я. Я услышал все, что мне нужно было знать. Но Эдди еще не закончил.

– Не только потому, что ей приходится ухаживать за мужем, в котором не осталось ничего человеческого, – продолжал он. – Я просто вижу, как этот подонок, который убил Джона Уилларда и позаботился об Эде Броке, сидит в кустах, гадая, не окажется ли он в дураках, оставив миссис Брок в покое. Возможно, сейчас она слишком боится, чтобы начать говорить, – боится за себя и боится за ребенка. Но вдруг однажды она наберется храбрости и расскажет все, что знает. Этот злодей сидит там и думает – и может сегодня или завтра решить, что рисковать не стоит. Готов поспорить, он следит за ней, – может быть, ежедневно, когда привозит молоко, или останавливает школьный автобус, чтобы отвезти ее ребенка, или приходит осмотреть ее мужа; «доктор, нотариус, торговец, полицейский». Кто угодно. Понимаешь, что я хочу сказать, Дэйв?

Гарриет, посылая мне письмо, предполагала, что мне все это известно. Переговорив со своим шефом, я условился, что возьму небольшой отпуск, который мне полагался в ближайшее время. К счастью, накануне я как раз закончил дело, которым занимался. Я послал Гарриет телеграмму, что буду в Нью-Маверике после обеда.

До отъезда у меня не хватило времени выяснить подробности старого дела Уилларда. Сначала надо сделать вещи более важные. Гарриет, наверное, было очень трудно решиться написать мне. А сейчас главное – приехать к ней, чтобы она поняла: я помогу ей, как она надеялась.

Последние девять с половиной лет я украшал себе жизнь маленькими радостями. Одной из них был белый «ягуар» с откидным верхом модели пятьдесят восьмого года. Он прошел сорок тысяч миль, когда я купил его, но, говорят, на «ягуаре» можно проехать двести тысяч, прежде чем понадобится его просто проверить. Он работал как швейцарские часы. Я получал чисто физическое удовольствие, когда вел его, – четыре скорости и мощный двигатель, который мог унести тебя как ракета, если понадобится. Я собрал вещи на три-четыре дня, погрузил их в «ягуар» и около часу дня направился к Беркширским холмам, рассчитывая приехать в Нью-Маверик примерно к половине четвертого.

Об убийстве Уилларда я не знал ничего. Двадцать один год назад мне было пятнадцать, и меня гораздо больше интересовали положение «Янки» в играх на кубок Американской лиги и споры с другими подростками относительно беспрецедентного третьего срока президентства Франклина Рузвельта. Каким-то образом убийство известного писателя прошло мимо меня. Но теперь, когда Эдди Бловелт упомянул о нем, в памяти моей всплыли кое-какие подробности того, что я читал о фестивале в Нью-Маверике. Он представлял собой нечто вроде Марди-Гра Новой Англии. Один из иллюстрированных журналов как-то опубликовал репортаж о нем. Я помнил фотографии тысяч людей в карнавальных костюмах, собравшихся вокруг сотен костров, на которых готовился ужин, словно в гигантском цыганском таборе. Журнал поместил так называемый «объективный материал». К положительным сторонам относилось то, что доходы от фестиваля пополняли фонд, который обеспечивал практическиполностью пятьдесят семей деятелей искусства в течение всего следующего года. К отрицательным – то, что праведные редакторы, религиозные кружки и женские организации называли его вакханалией, пьяной оргией; круглосуточная продажа всевозможных спиртных напитков по непонятно как полученным лицензиям. Каковы бы ни были достоинства и недостатки этого мероприятия, оно спокойно пережило потрясения и скандал, вызванные убийством Джона Уилларда, и ежегодные нападки ханжеской оппозиции.

За двадцать миль до Нью-Маверика по обеим сторонам дороги потянулись невысокие, пологие, поросшие травой холмы. Это был великолепный день, и единственным намеком на цвета осени мелькало редкое оранжевое пламя ранних кленов. Я оказался в Нью-Маверике точно в три тридцать.

Это был прелестный маленький городок, чью деревенскую зелень оттеняли высокие вязы, клены и буки. Даже торговый район выглядел странно некоммерческим: никаких неоновых вывесок, никакой навязчивой рекламы. Супермаркет располагался в красивом старинном здании, когда-то служившем местом для собраний. Рядом примостились художественная галерея и три-четыре сувенирные лавки довольно хвастливого вида. В самом центре города располагалась гостиница, «Таверна Вилки и Ножа». У кого-то хватало ума и терпения построить или отреставрировать ее так, что на ней чувствовалась теплая, приветливая патина лет.

Я остановился перед «Вилкой и Ножом», вытащил из «ягуара» свою сумку и вошел в прохладный, отделанный дубом вестибюль. Бар и столовая, обшитые панелями из того же дуба, помещались справа и сейчас были совершенно пусты, если не считать бармена, который перетирал стаканы под навязчивую мелодию «Римских фонтанов», доносившуюся из радиоприемника.

Человек, сидевший за регистрационной стойкой, вовсе не походил на гостиничного служащего. Он был смугл, возраста примерно за сорок, с черными курчавыми волосами, на висках припорошенными сединой, в дорогом спортивном пиджаке, с красным шелковым шарфом, повязанным на шее. Он одарил меня белозубой, профессиональной приветственной улыбкой.

– Чем могу быть полезен? – осведомился он.

– У вас найдется для меня комната на три-четыре дня?

– Конечно. Почему нет? – Он положил на стойку регистрационную карточку. Я заполнил ее, пока он просматривал журнал. – Комната с ванной, на втором этаже, – сказал он. – Четырнадцать в день.

– Отлично, – сказал я. – У вас тут удивительно приятное местечко.

Белозубая улыбка стала еще шире. Он взглянул на карточку, которую я заполнил.

– Вы первый раз в Нью-Маверике, мистер Геррик?

– Да.

– Джон Уиллард когда-то перестроил это здание, – сказал он. – Предполагалось, что оно должно выглядеть точно так же, как сто пятьдесят лет назад, за исключением, разумеется, современной сантехники и электричества. Уиллард намеревался реставрировать так весь город, но это единственное, что он успел. Я – Ларри Трэш, нынешний владелец гостиницы. – Он протянул мне руку. – Приехали на экскурсию?

– Я разыскиваю своих знакомых, они живут где-то на Колони-роуд.

– Это примерно в миле от города. – Он всего лишь проявлял вполне уместное любопытство. – Я в городе знаю всех, мистер Геррик. Возможно, я смогу подсказать вам, как добраться до дома ваших друзей.

– Их фамилия Брок.

Улыбка застыла на его лице, словно на фотографии.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Жаль?

– Если вы друг Брока. Его дела плохи.

– Я услышал об этом только сегодня, – сказал я. – И приехал сразу, как узнал. Мы с Броком служили вместе в Корее в авиации. Я знаком с ним и с его женой десять лет, но мы давно не виделись.

Трэш достал сигарету из кармана и прикурил. Рука с зажигалкой слегка подрагивала.

– Вы тот малый из аппарата окружного прокурора в Нью-Йорке, – сказал он. – Я сначала не обратил внимания на имя.

– Откуда вы знаете? – спросил я. Я почему-то разозлился.

Улыбка перестала быть натянутой.

– Это очень маленький городок, мистер Геррик. А чета Брок сейчас оказалась в центре внимания. И когда миссис Брок связалась с кем-то из сотрудников окружного прокурора в Нью-Йорке… В общем, слух просочился.

– Прямиком с почты?

– Наш городок очень маленький. Брок принялся ворошить прошлое. Все сожалеют о том, что с ним случилось, но то, что он сделал, может доставить неприятности множеству людей. Вы собираетесь продолжить с того места, где остановился Брок?

– Знаете что, мистер Трэш?

– Что?

– Это не ваше дело, черт побери! – отрезал я.

– Не обижайтесь, мистер Геррик, – ответил Трэш. – Когда вы покопаетесь немного в этом во всем, вы поймете, почему все, что связано со старым делом Уилларда, так важно для любого, кто здесь живет. «Вилка и Нож» – своего рода перевалочный пункт всех городских сплетен. Поверьте, если я смогу чем-то вам помочь, я буду только рад.

На этом этапе неразумно было наживать себе врага. Почему-то открытие, что Гарриет не могла попросить старого друга о помощи так, чтобы о том не узнал весь этот проклятый городишко, слегка остудило мой пыл.

– Старая мисс Сотби с почты могла бы быть поскромнее, – дружелюбно заметил Трэш. – Но что тут плохого, мистер Геррик? – Он прищурил глаза. – Возможно, это к лучшему, что люди знают, что миссис Брок кто-то помогает. Отнести сумки наверх?

Я медленно выдохнул воздух:

– Спасибо. Вы говорите, к лучшему, что «люди» знают. Город имеет что-то против миссис Брок?

– Господи, конечно нет! – воскликнул Трэш. Он вышел из-за стойки, взял мою сумку и выпрямился, держа ее в руке, так что его темные глаза встретились с моими. – Мы жили здесь тихо-мирно двадцать лет, мистер Геррик. Мы полагали, что человек, убивший Джона Уилларда, давно исчез отсюда. Так нам было удобнее. Мы предполагали это, потому что гораздо приятнее считать, что он не был членом нашего сообщества, жителем нашего города; что он использовал фестиваль как прикрытие для своего преступления и для бегства. Брок разрушил наши иллюзии. Должно быть, он подобрался очень близко к разгадке, мистер Геррик. Его заставили замолчать. Это может означать только одно – что человек, которого мы с легким сердцем считали чужаком, растворившимся в воздухе, вовсе не чужак; что он здесь; что он один из нас. Никто больше не чувствует себя в безопасности. Сплетники утихли. Они боятся, что случайно скажут что-то важное и их тоже заставят замолчать, как Брока. Но еще больше боятся другого.

– Да?

– Пенни Уиллард.

Я непонимающе взглянул на него.

– Пенелопа Уиллард, дочь Джона Уилларда. На самом деле это она заварила всю кашу, когда наняла Брока. Двадцать один год состоянием Джона Уилларда распоряжались доверенные лица. В прошлом июне, когда она достигла совершеннолетия, все дела перешли в руки Пенни и под ее контроль. Завтра она может сказать: «Извините, ребята, игра окончена». Она может прикрыть фестивали, на которых зиждется благополучие города. Нью-Маверик без колонии и без поддержки Пенни Уиллард превратится в город-призрак.

– А с какой стати ей это делать?

– Что, если вдруг выяснится, что мы двадцать с лишним лет прикрывали убийцу ее отца? Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить, как она на прощанье целует весь город. – Трэш пожал плечами. – Мужья разговаривают со своими женами. Если миссис Брок знает то, что знал ее муж, и решит об этом рассказать… Ну, вы понимаете, почему люди интересуются Броками?

Глава 3

Трэш предоставил мне набросок картины, который требовал дополнения, но прежде всего он заставил меня еще больше забеспокоиться о Гарриет. Долго спавшее зло пробудилось, и Гарриет, независимо от того, известно ей что-то или нет, вполне могла оказаться следующей жертвой.

Географии Нью-Маверика я тогда еще не знал, но без труда нашел Колони-роуд: асфальтовую дорогу, петлявшую среди густого леса. Вначале домов я не замечал, но через определенные промежутки на дороге стояли группы из полудюжины почтовых ящиков, от которых поросшие травой дорожки, едва ли не тропинки, вели в прохладную чащу соснового леса, где прятались от любопытных глаз дома и студии художников.

Трэш сказал мне, что коттедж Броков стоит у дороги примерно в миле от поворота с основной трассы. Я заметил почтовый ящик с именем Брок, написанным краской, как раз в тот момент, когда стал гадать, не пропустил ли я его.

Дом представлял собой серое одноэтажное здание с деревянной кровлей. Перед ним раскинулась небольшая лужайка. Он казался бы уединенным, если бы множество других почтовых ящиков вдоль дороги не убеждали в обратном.

Свернув на подъездную дорожку, я увидел Эда Брока.

Я догадался, что это Эд: человек в инвалидной коляске, колени прикрыты теплым пледом, хотя день был жаркий. Глаза закрывали темные стекла очков, и даже издалека я видел, что лицо его бледно, как рыбье брюхо. Он сидел в кресле, подставив лицо солнцу. Казалось, он отчаянно старается впитать в себя от него некую жизнь и энергию. Это был жизнерадостный, смеющийся, бесшабашный, бесстрашный Эд Брок.

Я взглянул на дом: тот казался пустым. Мой рот и горло пересохли, пока я шел к инвалидной коляске. Приблизившись, я увидел, что левый рукав рубашки Эда был пуст, засунут в карман и пришпилен булавкой.

Я обошел коляску и остановился прямо перед Эдом. Моя тень падала на его лицо, но, похоже, он этого не заметил. Я ни за что не узнал бы его, если б не знал, чего мне ожидать.

– Эд, – проговорил я, облизнув губы.

Ничего не произошло: веки не дрогнули, ни один мускул не шевельнулся. Я чувствовал, как маленький ручеек пота стекает по спине вниз под рубашкой. На войне мне доводилось видеть страшные увечья, но там почему-то это воспринималось легче.

– Эд! – Мне отчаянно хотелось докричаться до него. Я так долго его ненавидел, но в ту минуту подумал, что никогда в жизни мне так страстно не хотелось донести до кого-то, что я его друг. – Эд!

Хлопнула входная дверь.

Я повернулся к дому, чувствуя себя почему-то неловко. Маленький мальчик, подпрыгивая, шел ко мне через лужайку. У него были рыжеватые волосы, веснушки и широко раскрытые, сияющие голубые глаза.

– Прошу прощения, сэр, – проговорил мальчик. – Мой отец болен. Он…

– Я Дэвид Геррик, – сказал я. Думаю, я узнал бы этого мальчика где угодно, так много от Гарриет было в нем, в этих ясных, лучистых глазах.

– А, мистер Геррик… сэр! Мама не ждала вас так скоро. Она поехала в магазин кое-что купить и скоро вернется. Проходите в дом. Я – Дики.

В восемь лет он уже великолепный хозяин, умеет держаться вежливо и с достоинством.

– Я видел, вы пытались поговорить с папой, сэр. Вы знаете, что с ним произошло?

– Хочешь верь, хочешь не верь, Дики, я услышал об этом только сегодня. Я приехал так быстро, как только сумел.

– Мама получила вашу телеграмму всего полчаса назад, сэр. Здесь, в Нью-Маверике, не особенно спешат с доставкой.

«Неудивительно – ведь сначала телеграмму нужно было показать всем соседям», – подумал я.

– Насчет папы, сэр, – продолжал Дики. – Он не может вам ответить, и к тому же он вас не слышит. Думают, что он видит, но, судя по тому, как он себя ведет, не похоже. – Он говорил подчеркнуто небрежно. Его, должно быть, учили так относиться к этому, подумал я, – без слез и воплей. – Если вы пройдете в дом, сэр, можно сварить кофе, а когда мама вернется, она наверняка привезет что-нибудь выпить.

Я не могу этого объяснить, но мне вдруг захотелось нагнуться и обнять этого ребенка. Ее ребенка. Он был мне родным. Весь день я повторял себе, что просто хочу откликнуться на просьбу о помощи от старого друга, хотя знал, что это не так. Долгие годы я пытался забыть Гарриет, но на самом деле это ничего не изменило.

Мальчик с явным нетерпением ждал, что я приму его приглашение пройти в дом. Я поймал быстрый, напряженный взгляд, который он кинул на своего отца. Его не трудно было разгадать: Дики не хотелось находиться рядом с этим обломком человека в инвалидной коляске. Он сидел в доме, оставив Эда одного, пока Гарриет ездила за покупками. Я видел это и раньше. Дети не любят оставаться с покалеченными людьми, и особенно с теми, кто не в себе.

– Идея насчет кофе мне нравится, – сказал я.

Он кинулся к входной двери, даже не посмотрев на Эда. Я чуть помедлил. У меня возникло инстинктивное желание спросить у Эда, не надо ли ему чем-нибудь помочь, посадить поудобнее. Он так и застыл, подняв больное лицо к солнцу. Бессмысленно было что-то у него спрашивать.

Дики не стал ждать и проскочил в дом впереди меня. Там царила приятная прохлада. Главная комната была оборудована как студия, с большим окном на север, занимавшим всю стену. Видимо, дом сдавался внаем вместе с мебелью. За исключением книг и игрушек Дики, аккуратно разложенных на книжных полках, ничто не говорило о том, что здесь живет семья Брок.

Дики вышел из кухни с очень сосредоточенным и серьезным видом – в одной руке он нес чашку кофе, в другой – бутылку кока-колы.

– Думаю, у нас найдутся сливки и сахар, если хотите, сэр, – проговорил он, водрузив кофейную чашку на стол. – Мама пьет черный.

Я это помнил.

– Я тоже, – ответил я.

Мы сидели рядом, чувствуя себя немного неловко.

– Ты знаешь, почему я здесь, Дики? – спросил я.

– Конечно, сэр. Мама позвала вас.

– Я ее старый друг. Обычно меня зовут Дэйв. Мне будет приятно, если ты… если ты перестанешь говорить мне «сэр».

– Ну, сэр… Дэйв… это здорово. У вас ведь там «ягуар», правда?

– Да. Четырехлетка.

– Папа всегда говорил, что такие машины с годами становятся только лучше – как вино.

«Папа» относилось не к той вещи, сидевшей в инвалидной коляске. Папа был Эд Брок – улыбающийся, уверенный, крепко стоящий на земле.

– А давно Эда выписали из больницы? – спросил я.

– Примерно неделю назад, сэр, – ответил Дики, разглядывая свои короткие пальчики. – Они не думают, что это надолго. Что он надолго здесь, я имею в виду.

– Знаешь, мы с ним вместе служили в авиации. Он был замечательный парень, Дики. Он прорвется.

Мальчик озадаченно посмотрел на меня – и вернул на землю.

– Куда, сэр? – спросил он.

Я услышал, как хлопнула дверца машины. Дики подскочил, и лицо его просияло.

– Это мама! – закричал он и выбежал из дома, оставив меня одного.

Ну, вот оно, через девять с половиной лет.

Она вошла, а Дики радостно суетился вокруг нее, как щенок. Мгновение Гарриет, застыв, смотрела на меня, а я на нее. Думаю, мы задавали себе один и тот же вопрос. Насколько она – он – мы – изменились. Как нам с этим справиться.

– Привет, – сказал я.

– Привет, Дэйв. – Она подошла ко мне, протянула руку. Ее рукопожатие было твердым, как у мужчины. Она выглядела старше своих лет. Напряжение ужасных двух месяцев оставило свои следы. Взгляд был прямым и искренним, как и прежде, но в нем сквозила тень страха.

– Я сделал Дэйву кофе, – заявил Дики.

– Будем считать, что мы подружились, – сказал я.

– Очень мило с твоей стороны, что ты приехал, Дэйв.

– Я приехал бы раньше, Гарриет, но так получилось, что я ничего не слышал вплоть до сегодняшнего утра – когда получил твое письмо и навел справки.

– Я ожидала чего-то подобного. – Она положила руку на плечо Дики. – Там, в машине, пакеты, Дики, я их бросила, когда увидела, что Дэйв здесь. Среди них один маленький с бутылкой бурбона. Ты не мог бы его принести? Большие я принесу сама попозже.

– Конечно, мам. – И он убежал.

Мы остались вдвоем.

Это было как танец на кончике иглы.

– Я снял номер в местной гостинице, – сказал я.

– Это единственное приличное место в городе, – ответила она.

– Гарриет!

– Дэвид, пожалуйста! – Она быстро повернулась к столу и стала искать в деревянной коробке пачку сигарет. Руки у нее так тряслись, что она никак не могла прикурить. – Я не хочу сочувствия, Дэйв. Я этого не вынесу. – Она посмотрела на меня, ее глаза блестели от слез, как в последний раз, когда я ее видел. – Я… у меня есть проблема, с которой я не могу справиться одна. Не делай ничего, чтобы я не расслабилась. Это будет так легко. Мне… мне нужны сильные руки. Не обязательно твои, Дэйв, – любые сильные руки. Но если я почувствую их, я сдамся! Я просто сдамся! Пожалуйста, помоги мне! Мне нужна помощь во всем!

– Конечно, – ответил я. У меня был такой голос, словно я долго бежал.

Она отошла от меня к окну, в которое видна была инвалидная коляска. Я видел, как она расправила плечи, словно готовясь к второму раунду.

– Одна из проблем заключается в том, что мне необходимо поговорить с тобой без Дики. Я не хочу пугать его. И не хочу оставлять его одного, потому что он и так боится, сам не понимая чего.

– Ты оставляла его, когда ездила в магазин. Мы можем куда-нибудь поехать?

Она покачала головой:

– Магазин всего в паре сотен ярдов за углом. Я бы не оставила его на более долгое время.

– Я юрист, Гарриет. Почему бы нам не обсудить кое-какие подробности бизнеса Эда или твоих финансовых дел? А Дики мог бы тем временем посидеть в моем «ягуаре» и все там рассмотреть.

Она кивнула, и тут вошел Дики с бутылкой бурбона.

– Можно мне наколоть для вас лед, мам?

– Конечно, милый. А потом Дэйв разрешит тебе посмотреть его машину. Нам нужно обсудить кое-какие скучные дела.

– Про папу? – Его взгляд снова стал настороженным.

– Про его дела в Нью-Йорке, Дики, – сказал я. – Твоя мама и я должны решить, как с этим поступить.

– Ох! – Он не поверил ни единому слову. Он выглядел сильным, смелым и покинутым. – Если… если есть что-то, что мне нужно знать, ты ведь расскажешь мне, мам, правда?

– Разумеется, мой милый.

– Можешь положиться на меня, Дики, – сказал я. – Я не оставлю тебя и твою маму, пока все здесь не уладится.

– Ага, это здорово, Дэйв. – Он, видимо, хотел польстить мне. – Я наколю лед. – И вышел на кухню, явно успокоившись.

– Он чувствует то же, что и я, Дэйв, – сказала Гарриет, понизив голос. – Все эти месяцы, пока я не увидела тебя здесь, у меня не было ни малейшей надежды. Я потеряла ее задолго до того, как с Эдом все это случилось, Дэйв! – И прежде чем я успел задать вопрос, она перебила меня: – Ты по-прежнему пьешь бурбон со льдом и капелькой воды?

– Точно, – сказал я.

После этого все происходило как в замедленной съемке. Лед был наколот. Гарриет пошла на кухню с бутылкой. Потом Дики принес мне выпить, что было просто необходимо.

– В машине есть что-то, что нельзя трогать, Дэйв?

– Нет, потому что ключи у меня в кармане, – ответил я. – Стартер работает только от ключа, так что ты ничего сломать не сможешь.

– Четвертая скорость вперед?

– Посмотришь, там все помечено, – сказал я.

Он ушел с довольным видом. Гарриет вернулась с кухни, неся в руке стакан.

– Вежливость требует спросить, как твои дела, Дэйв. Но в такой ситуации, как моя, перестаешь думать о ком-то, кроме себя.

– У меня все в порядке, – ответил я. – У меня хорошая работа. Я не женат.

Она бросила на меня быстрый взгляд и отвела глаза.

– Что ты знаешь об этой истории, Дэйв?

– Почти ничего. Я расспросил репортера, который писал о несчастье с Эдом.

– Несчастье!

– Извини, я неточно выразился. Еще я говорил с владельцем местной гостиницы; малый по фамилии Трэш. Но все это какие-то обрывки сведений.

– На самом деле существуют две истории, Дэйв. Общая история, которая длится уже двадцать один год и которую Эд приехал расследовать. Множество людей здесь расскажут тебе все подробности лучше, чем я. И есть история Эда.

– Рассказывай, как тебе удобно, – предложил я.

Она снова подошла к окну и стала смотреть на инвалидную коляску.

– Я позвала тебя, Дэйв, потому что настало время, когда мне просто необходимо с кем-то поделиться. Ты единственный человек, о котором я подумала, что смогу рассказать тебе все и ты не назовешь меня стервой. Понимаешь… – голос ее был хриплым, – с Эдом не случилось бы то, что случилось, если б он был честным человеком и занимался честной работой. – Она резко обернулась. – Это так, Дэйв. Именно так.

– Я тебя слушаю, – сказал я по возможности спокойно. Это был не тот момент, чтобы получать какое-то удовольствие от всего, что она говорит. Я знал, что должен настроиться и слушать как опытный следователь, а не как ревнивый бывший поклонник.

Гарриет снова отвернулась. Вероятно, прочитала мои мысли, как это всегда бывало прежде.

– Мне следует вернуться в то время, когда я ничего не слышала о Нью-Маверике, Дэйв. Я… я не хочу говорить с тобой о своем браке. Меньше всего именно с тобой. Но мне придется. Он имел свои плюсы. У меня есть Дики. Но Эд… Ну, Эд всегда был авантюристом. Ты знаешь это, Дэйв. После того как мы поженились, он вернулся на работу в ФБР. Я тогда носила Дики, и это была постоянная нервотрепка. Он все время ходил по лезвию ножа. Руководство постоянно отчитывало его за склонность к неоправданному риску. Они уволили бы его, если б не его редкостное везение. Это было все равно что жить с летчиком-испытателем. Я стала просить его уйти с этой работы, и, к моему изумлению, он согласился. Мы жили в Нью-Йорке, у него были там связи. Он занял денег и организовал собственное агентство. Я обожала его за это; я была безумно благодарна ему, Дэйв. Родился Дики, и я надеялась, что у него есть шанс иметь отца.

Все говорили нам, что работа частного детектива – тяжелая и неблагодарная. Меня это не беспокоило, потому что теперь не было этой постоянной опасности. Эд занимался промышленными делами, в которых требовались его знания и навыки следователя и юриста. Казалось, ему было по-настоящему интересно. Неожиданно мы стали жить очень богато. Премии и гонорары, объяснял мне Эд. Он никогда не рассказывал о своих делах. Никогда. Мы смогли поменять нашу маленькую квартирку в Нью-Йорке на хороший дом в Лонг-Айленде. Это было хорошо для Дики. Я гордилась Эдом и его успехами.

Потом в один прекрасный день все пошло прахом. В наш дом в Айленде пришел мужчина с пистолетом и стал требовать Эда. Он не был гангстером или бандитом. Этот полусумасшедший оказался бизнесменом, с женой, детишками и домом. Он пришел убить Эда, но не застал его и совсем потерял голову. Вот тогда я и узнала, откуда у нас деньги, Дэйв. Эд использовал информацию, которую получал во время законных расследований, чтобы шантажировать людей. Он признался мне без тени стыда. Сказал, что шантажировал только тех, кто не заслуживал лучшего отношения к себе, непойманных преступников, настоящих мошенников.

Я умоляла его прекратить все это. Он пообещал, но не очень убедительно. Он был как маленький мальчик, который не понимает, почему нельзя взять чужую вещь, если кто-то был так небрежен, что оставил ее валяться. Может быть, он старался. Я не знаю. – В голосе ее сквозила безмерная усталость.

Этим летом, в начале июня, Эд пришел домой с предложением. К нему обратилась Пенелопа Уиллард и пригласила приехать сюда, в Нью-Маверик, чтобы заново начать расследование старого дела об убийстве ее отца. На то, чтобы просто собрать сведения, придется потратить много усилий. Хорошо, если он вообще что-нибудь отыщет. Но потребуется два-три месяца, чтобы исключить все возможные версии. Пенни предложила ему дом – вот этот самый, – солидный гонорар и оплату расходов. Появилась возможность провести время в полном смысле на природе, а не в пригороде. И мы поехали.

Пенни Уиллард – славная девушка. Ей всего двадцать один, но в городе с ней считаются. В колонии Эда представили как писателя, который хочет написать историю Нью-Маверика. Тогда никто не знал, что он детектив. Примерно месяц ничего не происходило. Потом я стала замечать в Эде некое возбуждение, и это был сигнал тревоги. Я знала такое его состояние. Где-то на горизонте он почуял легкие деньги. Я обвинила его в этом. Он только рассмеялся. «У меня предчувствие, что мы приближаемся к ответу на загадку Пенни», – сказал он. И больше ничего.

Однажды вечером он не пришел домой ужинать. Я не обратила внимания. Он никогда не считал, что нужно предупредить меня заранее, что он не придет на ужин, к тому же в коттедже нет телефона. Он не пришел и ночевать. Утром я поехала к Пенни. Она ничего о нем не слышала. Тогда я пошла в полицию. Короче говоря, они нашли его через тридцать шесть часов. Когда его удалось собрать по частям, он превратился в то, что ты видишь. – Гарриет поднесла бокал к губам и опустошила его. – Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать тебе, Дэйв?

Считая службу в армии, я почти двенадцать лет занимался расследованиями всевозможных преступлений. Мой шеф считал меня первоклассным специалистом. Но я никогда не занимался делами, касавшимися меня лично. Все время, пока Гарриет рассказывала, я слушал ее не как профессионал. Я улавливал нюансы в ее голосе; я видел, как напрягались мышцы ее горла, как подрагивала жилка на ее бледной щеке. Я слушал историю ее неудачного брака и читал между строк, как она боролась за достойную жизнь для себя, Дики и Эда. И моим первым желанием было утешить ее, как утешают возлюбленную. Она все еще была Гарриет – волшебное имя женщины, так безумно много значившей для меня.

Но я сдержался. В самом начале разговора она высказала свою просьбу достаточно ясно. Ей требовалась помощь профессионала, а не сочувствие или любовь. И независимо от моих чувств некий опытный следователь, прятавшийся где-то внутри меня, фиксировал факты. Я словно бы в какой-то момент стряхнул с себя все чувства, и, думаю, Гарриет почувствовала это, потому что увидел, как она мгновенно внутренне расслабилась.

– Ты предполагаешь, Эд мог наткнуться на правду в деле Уилларда, – сказал я безразличным тоном, – и, вместо того чтобы пойти к клиенту, попытался шантажировать убийцу?

Она медленно кивнула.

– У Эда были свои недостатки, – проговорила она. Потом странно взглянула на меня. – Я все время говорю о нем в прошедшем времени, Дэйв. Потому что то, что от него осталось, – это не Эд Брок.

– Я понимаю, – сказал я.

– Детектив он был первоклассный, Дэйв. Он мог рисковать не потому, что ему везло, а потому, что он хорошо знал свое дело. Мне трудно поверить, что, имея на руках улики против убийцы, он позволил бы заманить себя в лес и угодил в ловушку.

Она была права насчет Эда. Он был слишком опытен, чтобы так легко попасться.

– Ты ничего не сказала об этом в полиции? – спросил я.

Гарриет покачала головой:

– Я никому не могла довериться, Дэйв. Капитан Келли, начальник полиции штата, был рядовым полицейским, когда убили Джона Уилларда. Я задавала себе этот вопрос, Дэйв. Эд был хорошим профессионалом, но он не был гением. Как случилось, что он сумел узнать правду об убийстве Уилларда меньше чем за месяц, когда полиция штата не могла раскрыть это преступление двадцать один год? Когда ты услышишь всю историю Уилларда, Дэйв, ты поймешь, насколько все это сообщество зависит от его денег, – и колония, и фестиваль. Если бы распорядители Уилларда в прошлом или сейчас Пенни приняли решение прекратить поддерживать город, сотни людей остались бы без работы, гостиницы и мотели зачахли, барам и ресторанам пришлось бы свернуть торговлю, а магазинам заколотить витрины. Это будет как смерч, который разнесет и опустошит весь этот маленький городок. Поэтому многие, многие люди предпочли бы, чтобы тайна оставалась неразгаданной. На кого я могла положиться? Не исключено, что и на полицию сумеют нажать через местных политиков.

– Такое случалось и раньше, – сказал я.

– Все, что мне оставалось, – это повторять снова и снова, опять и опять, что Эд никогда не говорил со мной о деле; что я ничего не знаю. У меня не было возможности уехать отсюда, пока Эд в больнице. И если бы кто-то думал, что мне что-то известно, он не стал бы рисковать, оставив меня в покое. Он мог направить удар прямо на меня или достать меня через… другим способом.

– Через Дики, – сказал я.

Ее передернуло.

– Ох, Дэйв, ты не знаешь, как это много, – когда тебя кто-то понимает, когда можно не держать все это в себе.

– Значит, мы будем отбиваться, – сказал я с немного наигранной беспечностью. – Первое, что мне необходимо знать: Эд тебе что-нибудь рассказывал?

– Ничего, – ответила Гарриет. – Обрывки слухов. Для меня они ни в какую цельную картину не складываются. И тебе они покажутся сейчас бессмысленными, пока ты не слышал всей истории и не встречался с ее персонажами.

– Эд с чего-то начинал, – сказал я. – Что насчет дочки Уилларда?

– Дэйв, ей было три месяца, когда убили ее отца. Она знает не больше, чем любой другой, кто слышал россказни об этом много лет спустя. Поэтому-то она и наняла Эда, чтобы открыть правду.

– Но Эд с чего-то начал и, очевидно, к чему-то пришел, – заявил я. – Если я начну с того же места, я смогу пройти по его пути и докопаться до истины. У тебя нет никакой идеи, что он взял за отправную точку?

Три месяца, должно быть, казались Гарриет тысячью лет.

– Здесь есть местная газета, – припомнила она. – Еженедельник. Ее издает маленький человечек по имени Макс Гарви, которому оторвало ногу во время войны. Он сын человека, издававшего газету в то время, когда был убит Джон Уиллард. Эд пошел туда, чтобы почитать, что писали о деле в старых номерах. Их не оказалось. Типография сгорела в тысяча девятьсот сорок шестом году, и все архивы пропали. Но Гарви… Эд назвал его кладезью сведений и выдумок.

Я достал из кармана маленький блокнот и записал имя Гарви. Записи мне были не нужны, но я подумал, что блокнот убедит Гарриет, что я действительно собираюсь работать.

– Есть еще Роджер Марч, – продолжала она. – Он вместе с Джоном Уиллардом основывал Нью-Маверик. Художник. Он был доверенным лицом Джона Уилларда и руководил здесь всем, пока в прошлом июне Пенни не достигла совершеннолетия. Все эти годы Пенни пыталась убедить его потратить деньги на расследование. Он отказывался. Говорил, что дело это прошлое, что расследование только возродит старые сплетни и разбередит раны. Он – необыкновенный человек, Дэйв. Сейчас ему под восемьдесят. Ростом шесть футов три дюйма, прямой как стрела, мощный как старое дерево. У него седая борода, усы и густые седые волосы. Пожалуй, в раннем детстве мы так представляли себе Господа Бога. Он производит впечатление человека доброго, но немного оторванного от жизни. Времени у него осталось мало. Он пишет все светлые часы и воспринимает как горькую обиду любое посягательство на них. Эд говорил, ему кажется, что Роджер Марч скрыл бы убийство собственной матери, если б считал, что расследование помешает ему создать еще один пейзаж до того, как время его истечет. Но он, разумеется, знал Джона Уилларда лучше, чем кто бы то ни было.

– Кто-нибудь еще по-настоящему в курсе этой старой истории?

– Капитан Келли, – ответила Гарриет. – Он присутствовал на фестивале в ту ночь, когда был убит Уиллард, участвовал в первом расследовании, потом – когда пару раз новые шефы полиции пытались возобновить следствие. Теперь он сам командует. По-моему, он хороший полицейский, Дэйв. Я знаю, он работал круглые сутки, чтобы найти того, кто напал на Эда.

– И безрезультатно.

Я закрыл блокнот и положил его в карман.

– Ты боишься оставаться здесь одна, Гарриет?

– Да, – ответила она, глядя мне прямо в глаза, – но еще больше я боюсь уехать куда-то в другое место. Если я убегу, кое-кто может счесть это подтверждением, что мне что-то известно.

– А как с деньгами? Как ты справляешься?

– Пока неплохо, – сказала она. – Эд получил увечья на землях Пенни Уиллард. Он работал на нее. До сих пор все расходы покрывала страховка. А Пенни настояла на том, чтобы выплачивать мне гонорар, который платила бы Эду, если б он продолжал работать.

Мне хотелось подойти к Гарриет, обнять ее, придать ей уверенности, но я одернул себя.

– Я сделаю еще одну попытку, – сказал я. – Я не уеду, пока не уверюсь, что исчерпал все возможности. Если Эд смог добраться до истины, мне тоже должно это удасться.

Гарриет шагнула ко мне и остановилась:

– Дэйв, это может быть очень опасно. Кто-то наблюдает за происходящим в полной готовности. Они очень быстро узнают, кто ты.

– Уже знают, – ответил я. – Всем кругом известно, что ты мне написала – в офис окружного прокурора в Нью-Йорке.

– Дэйв!

– Это большое неудобство, – сказал я. – У Эда был целый месяц в запасе, прежде чем кто-нибудь узнал, что он сыщик. За исключением, разумеется, человека, пытавшегося убить его. На этот раз откровенничать будем меньше.

Гарриет натянуто улыбнулась:

– Ты еще не знаешь Нью-Маверик.

Глава 4

Нью-Маверик!

В следующие два часа я многое узнал о городке от маленького человека, который ненавидел весь мир, и в особенности Нью-Маверик, всех его жителей и всю канитель вокруг него.

Макс Гарви тоже воевал в Корее и потерял там ногу. Ему было слегка за тридцать. Бледный, худой, он болезненно прихрамывал, передвигаясь по захламленному офису нью-маверикской газеты «Крики и вопли». На нем был простой темный деловой костюм, белая рубашка с галстуком в аккуратную полоску и берет. По каким-то неведомым причинам он сам скручивал себе сигареты.

– Осталась привычка от армии, – сказал он мне.

Лицо у него было бледное, как у долго болевшего человека, глаза лихорадочно поблескивали. Когда он горячился, что происходило через каждые четыре фразы, на его щеках появлялись два ярких красных пятна. Он выразил свой восторг по поводу встречи со мной. Выглядело это так, словно мы были участниками некоего тайного общества, которое знало, какая лживая подделка все на свете, как убоги все существа человеческие, за исключением членов нашего клуба. Он был профессионалом-газетчиком, а я – профессионалом в своей области. Весь остальной мир состоял из дилетантов, жуликов, сексуальных извращенцев и лицемерных ханжей. И Нью-Маверик был дном этой выгребной ямы.

– Весь этот городишко – сплошная подделка, – вещал Макс Гарви, выплевывая табачные крошки. – Имя поддельное. Название этой газеты – тоже поддельное. Название гостиницы, в которой вы остановились, тоже поддельное. Все это было сделано, чтобы угодить величайшему мошеннику, которому за все его делишки прострелили голову. Вы читали какие-нибудь книги Джона Уилларда?

– «Чудо без ребер», – ответил я.

– Мусор, – отрезал Гарви. – Дегенеративный мусор! – Он снова выплюнул табачные крошки. – Черт побери эти газеты. Они не склеиваются, как надо. Наверно, в моей слюне недостаточно клея. – Он расхохотался, словно это чертовски удачная шутка.

Но из его слов кое-что удалось выудить.

Джону Уилларду в момент его смерти в сорок первом году было пятьдесят шесть. Он начинал как школьный учитель. Потом женился на девушке, жившей по соседству, у которой по случайности оказалось много денег. После этого он позволил себе выбирать работу и в конце концов стал профессором в университете. Он был великолепным педагогом и, обладая острым умом, чувством юмора и невероятным жизнелюбием, умел подать любой материал захватывающе увлекательно. Кроме того, он слыл талантливым музыкантом, достаточно хорошим, чтобы время от времени давать фортепьянные концерты в ратуше Нью-Йорка. Недостатки техники он возмещал любовью к музыке и подлинным артистизмом. В разгар депрессии он написал роман – «Чудо без ребер». Вопреки мнению о Гарви, это была блестящая сатира на невероятные двадцатые годы. Она немедленно стала бестселлером, ее купили для кино, и Джон Уиллард внезапно сделался богат и знаменит. Следующие два романа оказались не столь хороши, но принесли даже больше денег. В это время его жена умерла, оставив Уилларду все свое далеко не маленькое состояние. Он любил свою жену, но в каком-то смысле давно перерос ее, как перерос и свое профессорство в университете. В пятьдесят он понял, что готов начать жизнь заново. Он был известен, богат и щедр, как сама природа. Ему хотелось сделать что-нибудь для молодых людей, которым не так повезло, как ему.

Случай привел его в Вудсток, где он проводил выходные дни с другом-музыкантом. Так Уиллард и набрел на колонию Маверик[39], основанную авангардным писателем, неким Герви Уайтом. Уайт приобрел в Вудстоке участок земли, построил на ней несколько лачуг и пригласил подающих надежды писателей, художников и музыкантов приехать жить в Вудсток. Они платили за аренду, если могли, а если не могли, не платили. У Уайта и самого не было денег, и тогда он организовал Маверикские фестивали. Люди приезжали туда, ужинали на природе, смотрели балет или слушали музыку в театре под открытым небом. Плата за вход шла в копилку, из которой колония Уайта оплачивала счета из бакалейной лавки в течение следующего года. Благодаря этому истинные художники могли свободно творить и совместными усилиями дотянуть до следующего фестиваля.

Джон Уиллард был заворожен тем, что он увидел, и захотел стать частью этого. Он предложил построить новые домики, отремонтировать старые, вложить солидную сумму в копилку. Наверное, это было большое искушение для Уайта и его друзей, но они отклонили предложение. Видимо, они понимали, что, несмотря на все свои благие намерения, Уиллард не может вступить в игру, не став королем, а они не хотели короля.

Уиллард уехал обиженный. Он еще покажет Уайту и его вудстокским друзьям! Он построит новый Маверик, по сравнению с которым Вудсток покажется просто рухлядью. Он организует новый фестиваль. Он стал искать и в конце концов нашел в Коннектикуте земельный участок размером четыреста пятьдесят акров в городке под названием Бэйнбридж, который в давние времена был шахтерским городом, а теперь превратился в сонную автозаправочную станцию на пути в Беркшир. Джон Уиллард собрал отцов города. Он построит на своей земле пятьдесят домов. Он построит новую электростанцию и новый водопровод для города. Он организует фестиваль, который будет привлекать сюда летом тысячи гостей. Но сделает он все это на определенных условиях. Город должен изменить свое название на Нью-Маверик. Назло Герви Уайту! За этим последуют и другие переименования. Короче, Уиллард будет королем.

Первые Бэйнбриджи давно покинули городок. Почему бы не поменять название? Почему бы, говорили себе старожилы, не пожить в роскоши.

– И они продали все скопом, – заявил Гарви. – Город стал Нью-Мавериком. Уиллард перестроил гостиницу в центре города и назвал ее «Вилка и Нож». Знаменитый ресторан в Вудстоке в те дни именовался «Нож и Вилка». Мой отец, бедняга, даже согласился изменить название своей газеты с «Бэйнбриджского журнала» на «Крики и вопли». Так в Вудстоке назывался какой-то околохудожественный журнальчик. Джон Уиллард хотел утереть нос Уайту.

– Кроме этих переименований город как-то пострадал? – спросил я.

– Пострадал? Черт побери, он процветал. Пятьдесят новых семей в колонии с кредитом, гарантированным Уиллардом! Фестиваль, который в первый же год привлек пять тысяч человек. Люди приезжают, смотрят, покупают дома. О, городок процветал, а старина Джон расхаживал по нему, как английский лорд по своему поместью, добрый ангел Нью-Маверика. Одно могу сказать в его пользу. Он перестроил гостиницу, а потом отдал ее, совершенно даром, Ларри Трэшу. Конечно, тот спрашивал у Уилларда советов, но принадлежала она Ларри. И когда старая типография сгорела дотла, мой отец был разорен, так ее заново построили на деньги Уилларда и передали нам без всяких обязательств. Старина Джон всегда помогал тем, кто попал в беду.

Я удивился, почему Гарви так его ненавидит.

– Ненавижу мошенников! – воскликнул он, возясь с бумагой и кисетом. – И художников. Я ничего не смыслю в живописи, но я знаю, что мне нравится. – Он именно так и сказал. – В этих современных картинах голову от хвоста не отличить. Пока кто-нибудь тебе не расскажет, ты даже не знаешь, с какой стороны на нее смотреть. И все эти бездельники из колонии смотрят на нас свысока, как на невежд. Роджер Марч – он был чем-то вроде помощника Джона по руководству колонией. Сам похож на Господа Бога, со своими седыми усами и басом, а его дочка Лора с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать, спит с любым и каждым в округе. И это нормально, понимаете ли, потому что она из «людей искусства». Они в колонии не могут сделать ничего дурного. Половина из тех, кто считается мужем и женой, и в глаза не видели мирового судью. Меняются мужьями и женами, как партнерами в кадрили. А стоит приличному человеку только пискнуть, что какая-нибудь Джейн разгуливает по улицам полуголая, в шортах и бюстгальтере, нам очень быстро дают понять, что это не нашего ума дело. И мы затыкаемся, потому что, если они решат прикрыть колонию и фестиваль, мы снова превратимся в автозаправочную станцию. Это нехорошее место, мистер Геррик. Поживите здесь подольше, и у вас будет две дюжины дамочек на выбор. Они наверняка уже положили на вас глаз.

Я решил подыграть ему, как член его клуба, и проговорил с хитрой ухмылкой:

– По крайней мере, в развлечениях у вас недостатка нет.

Лицо Гарви покраснело, как у больного в лихорадке.

– Это оскорбляет их эстетические чувства – человек с обрубком вместо ноги! – воскликнул он, трясясь от ярости.

«Именно здесь, – подумал я, – и собака зарыта».

– Я, видимо, что-то пропустил, – сказал я. – Дочери Уилларда, Пенелопе Уиллард, было всего три месяца, когда его убили, как мне сказали. Кто была ее мать? Если жена Уилларда умерла в начале тридцатых…

– Ну, это была жена номер один, – пояснил Гарви. – Старый козел сорвался с привязи, когда овдовел. Для своих пятидесяти с лишним он был еще довольно привлекательным малым и к тому же знаменитостью. Он поехал в Голливуд, где снимали картину по одной из его книг. И втрескался в молоденькую девчонку, актрису – в Сандру Макдональд. Она была и танцовщицей, и певицей, и шлюхой. Уиллард убедил ее приехать сюда, чтобы выступить на первом фестивале – в сороковом. А потом она вышла за него замуж – это при разнице в тридцать лет. Точно по графику у нее появился младенец – Пенни. Три месяца спустя Джона убили.

– Что стало с Сандрой?

– Покончила с собой, – ответил Гарви. – Год спустя. Снотворное. Может быть, это несчастный случай. Шутка, сынок. Пенни вырастила Лора Марч, которая к тому времени выскочила замуж за одного из своих дружков. Роджер Марч был опекуном Пенни по завещанию старины Джона.

– Неужели по убийству Уилларда никогда не было ни одного подозреваемого?

– О, подозреваемые были. Но не было улик. Вам бы лучше поговорить об этом с Тимом Келли – капитаном полиции штата, начальником здешнего участка. Я вам могу только сказать, как об этом пишут в книжках.

– Как?

– Убийца – какой-то религиозный фанатик, которыйсчитал Джона Уилларда ответственным за происходившую вакханалию.

– Есть какие-то доказательства?

– Не-а. Но им же нужно было хоть что-нибудь написать, правда?

– И тот же самый религиозный фанатик пытался убить Эда Брока?

Гарви рассмеялся:

– Если вы покупаетесь на религиозных фанатиков, покупайтесь, мистер Геррик. С этой деревяшкой вместо ноги я быстро бегать не могу, так что не стану говорить, что я думаю.

Исторический экскурс Гарви заполнил некоторые белые пятна, но мало что дал мне для дальнейшей работы. У меня не было ощущения, что на удочке, которую я пытался забросить, что-то дергается. Озлобленность Гарви делала его не очень надежным источником информации. Я не сомневался, что кто-нибудь другой расскажет мне ту же историю в совершенно ином ключе.

Мне хотелось поближе познакомиться и с настоящим, и с прошлым. От своего друга Трэша в «Вилке и Ноже» я узнал, что несчастье с Эдом Броком случилось в колонии неподалеку от открытой эстрады, где застрелили Джона Уилларда. Я выпил мартини в баре у Трэша и решил съездить посмотреть. Было чуть больше семи, и у меня оставался в запасе еще примерно час светлого времени. Трэш сказал мне, что театр расположен где-то в полумиле от дома Гарриет.

– Вы увидите указатели, – сказал мне Трэш, – но не пытайтесь проехать туда в вашем «ягуаре». Придется пройти пару сотен ярдов пешком от стоянки у подножия холма.

Я поехал. Мне не хотелось останавливаться у дома Гарриет, чтобы не терять светлое время. Проезжая мимо, я увидел, что инвалидная коляска исчезла. Эда увезли в дом – тупо смотреть на стены, подумал я.

Наконец я увидел указатели и проехал еще несколько сот ярдов до пустой стоянки. Вечер был ясный, луна уже виднелась на все еще голубом небе. Широкая тропа, поднимавшаяся к театру, была вырублена в густом лесу, среди сосен, вязов и буков. Здесь уже темнело. Я попытался представить пять тысяч людей в маскарадных костюмах и масках, бродивших здесь в ночь фестиваля. Должно быть, на это стоило посмотреть.

Я держу себя в хорошей форме, и все же я запыхался, пока добрался до вершины холма. Там ряды деревянных скамеек спускались амфитеатром к сцене. Сцена была большой, со звуковым отражателем позади нее, который выглядел в лунном свете как чудовищная устричная раковина. Над участками слева и справа от сцены виднелись навесы. По моим прикидкам, здесь могли разместиться тысячи две человек. Я присел на одну из скамеек наверху и зажег сигарету. В ту ночь двадцать один год назад амфитеатр, наверное, был битком набит людьми в маскарадных костюмах. Я представил, как они сидели тут, смотрели на Джона Уилларда, выходящего на сцену, и аплодировали ему. Вот он садится к фортепьяно и ждет, когда наступит тишина. Потом он начинает играть – и вдруг раздается резкий звук выстрела. Уиллард падает вперед на клавиши, обрывая музыку фальшивым аккордом. Две тысячи людей кричат в истерике, в костюмах и масках, а кровь Уилларда хлещет на фортепьяно и сцену.

Возможно, мое воображение чересчур разыгралось. Я даже слышал музыку.

И тогда волосы у меня встали дыбом. Я действительно слышал музыку! Это была соната Бетховена – «Аппассионата». Она доносилась с пустой сцены. Я немедленно вернулся на землю. Звук казался немного жестяным, и я понял, что это звучит в динамиках старая поцарапанная пластинка.

Я поднялся, чувствуя легкий озноб, и пошел к сцене, переступая с одной скамейки на другую. По мере того как я приближался к сцене, музыка становилась все громче, дефекты на заезженной пластинке – все слышнее. Перескакивая со скамейки на скамейку, я пытался разглядеть человека, поставившего пластинку. Никого. Ни единого звука не слышалось, кроме пластинки и моих шагов. Когда я оказался внизу, пластинка кончилась. Очевидно, выключить ее было некому, а автоматически проигрыватель не отключался. Из динамиков, которые теперь можно было увидеть на огромной раковине, доносилось щелканье иглы.

Я сделал еще несколько шагов к сцене.

Щелк-щелк-щелк.

Весь подобравшись, я прошел по сцене за кулисы. Там, под навесом, было темно, как в яме.

– Кто тут есть? – окликнул я.

Ничего, кроме щелчков иглы.

Я двинулся вперед и споткнулся о смотанный электрический кабель, лежавший на полу. Выпрямившись, я достал из кармана зажигалку и, щелкнув, поднял слабенький огонек над головой. Он почти не давал света, но я смог разглядеть большой звуковой пульт и проигрыватель. Пламя погасло. Я на ощупь подобрался к пульту и снова щелкнул зажигалкой. Света было достаточно, чтобы снять иглу с пластинки, но, чтобы найти выключатель и остановить проигрыватель, пришлось повозиться. Я взял пластинку и поднес зажигалку поближе к ней. Это была старая пластинка на семьдесят восемь оборотов. Во рту у меня вдруг пересохло, когда я прочитал надпись на этикетке:

«Джон Уиллард в ратуше, 1931

Первая сторона

Соната Бетховена № 23 соль-минор, оп. 57

«Аппассионата»

Значит, я слушал Джона Уилларда. Почему-то я знал точно, что это именно та музыка, которую он играл в ту ночь, когда его убили.

Теперь, когда проигрыватель остановился, было совсем тихо. Вдали жалобно вздыхала какая-то ночная птица. Позади раковины густой лес. Кто бы ни поставил эту пластинку, будь он хоть в десяти ярдах отсюда, разглядеть его не удастся.

Зажав пластинку под мышкой, я вышел из-за кулис на сцену. Сумерки быстро сгущались, огромный звуковой пульт отбрасывал тень в лунном свете. Без всякой на то причины я вдруг подумал, что представляю собой великолепную мишень, стоя здесь, посреди сцены. Мне безумно хотелось убраться отсюда, и убраться как можно быстрее. Как там говорила Гарриет: «Кто-то следит за происходящим в полной готовности».

Я заставил себя неторопливо сойти со сцены и стал подниматься по скамейкам амфитеатра. Богом клянусь, кто-то следил за мной.

Я немного успокоился, только когда добрался до верха и стал спускаться вниз по тропинке к своему «ягуару». В лесу было уже почти совсем темно, и я больше не чувствовал себя такой соблазнительной мишенью. Мои спина и грудь были влажными от пота. Я представлял, как там кто-то смеется до тошноты над мрачной гнусностью собственной шутки, и тихонько проклинал мисс Сотби из почтового отделения за то, что она раструбила о моем приезде заранее. Кто-то уже приготовился поиграть со мной.

Сквозь густую поросль молодых кленов с рано пожелтевшими листьями я заметил свой «ягуар» и наконец-то ощутил себя в безопасности. Но, подойдя ближе, я начал чертыхаться. С моей стороны обе шины были спущены. Приблизившись еще на несколько шагов, я обнаружил, что они не только спущены: они были разрезаны на ленточки чем-то острым, вроде ножа. Красная кожаная обивка тоже была разодрана и изрезана.

Кровь застучала у меня в висках. Это уже не шутка. Похоже на поступок каких-нибудь вандалов-подростков, бессмысленный, разрушительный.

Ну, сегодня вечером на машине мне отсюда не уехать. Я неторопливо поднял верх, закрыл окна и запер дверцы. До дома Гарриет было чуть больше мили, до «Вилки и Ножа» – все четыре.

Я дошел до Колони-роуд и почти напротив дороги, ведущей к театру, заметил яркие огоньки дома, в северном крыле которого виднелось огромное окно студии. Я прошел по мягкому ковру из сосновых иголок к парадному входу и постучал.

– Войдите!

Это был женский голос. Молодой голос.

Я открыл дверь. Комната за дверью представляла собой большую студию с холстами, сложенными у стены, мольбертом и столиком у окна, где валялись краски и кисти. На кушетке напротив двери сидела, подогнув под себя ноги, девушка с волосами огненного цвета и читала книгу. На ней была простая голубая рубашка, забрызганная краской, и тесные голубые джинсы. Выглядела она весьма привлекательно. Девушка кинула на меня вопросительный взгляд и вдруг спрыгнула с кушетки, словно ее укололи булавкой.

– Так это вы! – выпалила она гневно.

– Прошу прощения? – озадаченно спросил я.

– Это вы взяли мою пластинку. Кто вы такой и зачем вам понадобилось рыться в моих вещах, когда меня не было дома?

– Давайте начнем сначала, – сказал я, тоже слегка раскипятившись. – Я не копался в ваших вещах, а если это пластинка ваша, у меня есть к вам несколько вопросов.

– Кто вы такой? – спросила она все еще сердито.

– Меня зовут Дэвид Геррик. Я зашел узнать, нельзя ли от вас позвонить. Кто-то разломал мою машину, пока я был в театре на холме. Я хочу дозвониться в гараж и вызвать механика.

– Вы тот человек, которого вызвала Гарриет Брок?

– Вы это узнали из первых рук, от мисс Сотби, или до вас дошли слухи?

– А что случилось с вашей машиной? – осведомилась она.

– Кто-то разрезал шины и обивку. Я не предполагал, что в Нью-Маверике водятся несовершеннолетние преступники.

– Откуда у вас моя пластинка, если вы не взяли ее здесь?

До сих пор ни она, ни я не ответили ни на один вопрос. Я решил, что сделаю это первым.

– Кто-то поставил ее на проигрыватель в театре. Кто бы это ни был, он ушел, оставив ее там, и она крутилась и крутилась. Мне стало интересно, и я пошел посмотреть. Но сейчас единственное, что меня интересует, – спасти то, что осталось от моей машины.

Лицо девушки побледнело.

– Кто-то поставил «Аппассионату» в театре?

– Кто-то, не очень жаждавший, чтобы его увидели. А теперь можно мне позвонить?

– Насчет пластинки, – продолжала девушка, не обращая внимания на мою просьбу. – Мне очень интересно узнать, с какой стати кто-то взял ее, чтобы поставить в театре. Джон Уиллард играл «Аппассионату» в ту ночь, когда его убили. И мне это не безразлично, потому что я Пенни Уиллард.

Часть вторая

Глава 1

Рыжеволосая девушка была дочерью Джона Уилларда, которой едва исполнилось три месяца, когда кто-то прострелил ему голову, и всего годик, когда ее мать заснула, чтобы проснуться уже в мире ином. Теперь в ее худеньких сильных ручках – будущее Нью-Маверика. Она не боялась прошлого. Она наняла Эда Брока, чтобы он раскрыл правду. Она не была забитой маленькой сироткой. В ней чувствовались решимость и мужество.

– Вы приехали, чтобы узнать, что произошло с Эдом Броком, да, мистер Геррик? – спросила она. Ее голубые глаза внимательно разглядывали меня, и я ясно ощутил, что на меня смотрит далеко не ребенок.

– Я приехал, чтобы помочь Гарриет, насколько это в моих силах, – ответил я. – Она и Эд – мои старые друзья.

– Окружной прокурор в Нью-Йорке интересуется этим делом?

– Нет, мисс Уиллард. Просто так случилось, что я работаю у него. Я здесь по собственной инициативе и в свободное время.

– Чем вы можете помочь Гарриет, если не узнаете, кто напал на Эда?

– Послушайте, мисс Уиллард, мы с вами незнакомы, – сказал я. – Чем я собираюсь заниматься или не собираюсь, это дело мое – и Гарриет.

– Не будьте занудой, – отозвалась она. – Если вы хоть что-то знаете о том, что здесь случилось, вам понятно, как я связана с этим делом. Несчастье с Эдом Броком произошло потому, что он работал на меня. Если вы найдете человека, напавшего на него, вы найдете и того, кто убил моего отца. Мне нужны ответы на оба эти вопроса. Я несу ответственность за Эда. Я не сую нос в то, что меня не касается.

Она говорила прямо и жестко: такая маленькая, такая сильная и одновременно такая очаровательно женственная.

– Я зануда, – согласился я. – Я знаю, насколько щедры и добры вы были к Гарриет.

– Добра! Я превратила ее жизнь в ад.

– Работа Эда заключалась в том, чтобы рисковать жизнью, – сказал я. – В этот раз у него не получилось. Печально, но это профессиональный риск. Вам не следует винить себя. Теперь отвечу на ваш первый вопрос: можно ли помочь Гарриет и хотя бы немного успокоить ее, не найдя того, кто убил вашего отца и пытался убить Эда. Разумеется, я приложу все усилия, чтобы найти убийцу. И между прочим, я хочу добраться до типа, который изуродовал мой автомобиль.

Она хитро улыбнулась:

– Вы любите свою машину, мистер Геррик?

– Страстно. И столь же страстно я не люблю людей, которые стараются меня запугать.

– Вы думаете, это оно и было – с пластинкой и машиной?

– Едва ли это можно счесть торжественной встречей, – съязвил я.

Пенни подошла к столику с красками около мольберта и взяла сигарету.

– Ответьте мне вот что. Если бы я заявила во всеуслышание, что я не намерена больше выяснять правду о моем отце, а вы увезли отсюда Броков, на этом все закончилось бы, мистер Геррик?

– Честный вопрос, и я дам на него честный ответ, – сказал я. – Возможно, да.

Она повернулась ко мне, щурясь от сигаретного дыма:

– Я готова поступить так, если вы мне скажете.

– Но вы не хотите этого делать?

– Я хочу узнать правду, – отрезала она. – Может быть, убийца точно знает, что Гарриет ничего не известно. Может быть, он даст им уехать. Но что бы я ни пообещала, здесь у него не будет твердой уверенности. Сдержу ли я свое обещание? Не пожелаю ли я снова вернуться к этому позже? Не лучше ли будет покончить со всеми сомнениями немедленно – насчет меня.

Я пристально посмотрел на нее. Она говорила о том, что не пришло в голову мне. Она была в опасности. Не меньше, чем Гарриет. Возможно, даже больше.

– Здесь происходят странные вещи, мистер Геррик. Вы слышали о Тэде Фэннинге?

– Кто такой Тэд Фэннинг? – спросил я. – И кстати, все в городе называют вас Пенни. Могу ли я тоже вас так называть, а вы звали бы меня Дэйв?

– Я не против, – ответила она. – Со мной происходят дурные вещи, Дэйв. – В ее голосе прозвучала внезапная горечь. – Я вдруг стала нечистой. Как прокаженная! Держитесь подальше от Пенни Уиллард!

– Ко мне это не относится, – сказал я, улыбаясь.

Краска залила ее лицо.

– Я люблю, – сказала она почти вызывающе. – Я люблю, и меня бросили. Мой парень ушел от меня – так запросто. Он стоял точно там, где стоите вы, Дэйв. «Мы никогда больше не увидимся, Пенни, – сказал он, – никогда в жизни». А потом повернулся и побежал так, словно все салемские ведьмы гнались за ним. Он ушел. Исчез. Пропал.

– Это и есть Тэд Фэннинг? – спросил я.

– Да.

– Тогда он идиот, – проговорил я.

Пенни задумчиво уставилась на меня. Она пыталась понять, не хочу ли я завести с ней романчик. Потом решила, что нет. А я не знал, хочу я или не хочу. Но знаю, что мне хотелось ей понравиться.

– Я бы выпила что-нибудь, – бросила она. – А вы как? Бурбон или шотландское виски?

– Бурбон со льдом, если можно.

Она показала на телефон:

– Пока я приготовлю нам выпить, вам стоило бы позвонить в полицию штата и сообщить о том, что случилось с вашей машиной. Посмотрят на нее до того, как ее увезут в гараж. Номер в начале телефонной книги.

Она была не только хорошенькой, но и практичной. Я позвонил в полицию. Мне сказали, что одна из патрульных машин заедет к Пенни примерно минут через десять. Когда я вернулся в комнату, она уже шла ко мне с бокалами, гибкая и грациозная. Я вспомнил, что ее мать была танцовщицей. Она протянула мне бокал и указала жестом на кожаное кресло, а сама снова взобралась на кушетку. С ней было легко. Словно со старым другом.

– Полиция штата и прокуратура утверждают, что не закрывали дело об убийстве отца, – сказала она, – но в действительности они перестали шевелиться через несколько месяцев после его смерти. На фестивале в ту ночь было пять тысяч человек, Дэйв, все в масках и маскарадных костюмах. Никто ничего не видел. Это мог быть кто угодно. У отца не было врагов.

– У него был враг, – возразил я.

Пенни стала рыться в кармане рубашки в поисках сигареты. Я поднес ей зажигалку.

– Вы знаете, что моя мать покончила с собой, когда мне был год? – спросила она.

– Я услышал об этом сегодня днем.

– Знаете почему?

– Нет.

– И я не знаю, – сказала Пенни и глубоко затянулась. – Когда она умерла, я осталась сиротой. Отец, хотя и был человеком искусства, умел вести дела. Он принял меры именно на такой случай. Его доверителями были банк в Нью-Йорке и его ближайший друг, художник Роджер Марч. Дядя Роджер первым из художников приехал в Нью-Маверик. Он помогал отцу во всех его начинаниях, был моим крестным и стал моим опекуном по условиям отцовского завещания, когда умерла мать. Я выросла в его семье. Его жена умерла много лет назад, но у него есть дочь Лора. Мы жили все вместе – Лора, ее муж Пол Фэннинг, их сын Тэд, который на два года старше меня, и я. Я росла как дочь Лоры, пока мне не исполнилось пять лет и меня не повели в детский дом. До этого я никогда не слышала о своих настоящих отце и матери. Я думала, что Лора – моя мама. Но дядя Роджер знал, что, как только я пойду в школу, я узнаю правду, поэтому он мне рассказал столько, сколько считал необходимым на случай, если кто-то захочет сделать мне сюрприз. Я была потрясена – и мучилась любопытством. Прошли, наверное, год или два, прежде чем я узнала всю историю. Она казалась мне странной. Я знакомилась со своим отцом через его книги и пластинки. Я даже знала звук его голоса, потому что он когда-то записал несколько народных песен. Много позже я увидела свою мать – в старом фильме, который показывали по телевизору.

Пенни остановилась, но я не стал ничего говорить. Будет лучше, если она сама расскажет всю историю.

– Я всю жизнь терзалась вопросами, на которые никто не мог дать мне вразумительный ответ, – продолжила Пенни через мгновение. – Я так и не знала, кто и почему убил моего отца; и меня никогда не удовлетворяли объяснения, почему моя мать покончила с собой. Говорили, что она так и не оправилась после смерти отца. Говорили еще, что нервы у нее были ни к черту. – Пенни посмотрела на меня с неким вызовом. – Я бы тоже переживала, если б убили моего мужа, но никогда бы не бросила своего годовалого ребенка один на один с целым миром. Я не верю, что мама могла это сделать.

– Вы хотите сказать…

– Что меня такое объяснение не устраивает, Дэйв. И никогда не устраивало. Когда я достаточно повзрослела, чтобы что-то понимать, я стала просить дядю Роджера потратить деньги и нанять детектива. Он этого не сделал. Он говорил, что это безнадежно. Он уверял меня, что все версии были проработаны и все оказались тупиковыми, а теперь все следы остыли.

– Вероятно, в свое время было довольно логично считать так, – заметил я. – А как он чувствует себя теперь, когда Эд Брок нашел нечто, убеждающее в обратном?

– Он был обескуражен. Но теперь все решаю я, а не он. – Девушка с сомнением взглянула на меня. – Знаете, Дэйв, если вам починят машину и вы унесете ноги из Нью-Маверика, я не стану осуждать вас.

– Я не собираюсь никуда уносить ноги, – ответил я. – Вы не рассказали мне о Тэде Фэннинге.

Уголок ее рта болезненно дернулся.

– С тех самых пор, когда мне было десять, а Тэду двенадцать, мы всегда знали, что когда-нибудь поженимся. Для меня никогда никого больше не существовало, и для него тоже. Наконец все решилось. Все должно было произойти этой осенью – завтра, собственно говоря. А потом он пришел сюда, как я вам рассказывала, и заявил, что мы больше никогда не увидимся, и на этом все закончилось.

– Без всяких объяснений?

– Без объяснений.

– Сколько дней прошло после нападения на Эда Брока?

Ее глаза широко раскрылись.

– Почему вы… это случилось через три или четыре дня. Почему вы спрашиваете?

– Не знаю, – ответил я, – разве что потому, что здесь, похоже, все каким-то образом связано между собой.

Яркий свет залил окно студии. Приехала полиция.

Сержант Грег Столлард из полиции штата был крупным, чистеньким молодым человеком. Он называл Пенни по имени и встревоженно спросил, все ли с ней в порядке, когда она открыла дверь на его стук. Быстрый взгляд, которым он меня наградил, был далек от сердечности.

– С тобой все хорошо, Пенни?

– Разумеется. – Она повернулась. – Это Дэйв Геррик, Грег. Сержант Столлард, мистер Геррик.

– Весь день только о вас и слышу, мистер Геррик, – заметил Столлард. – Когда мне позвонили из участка, я испугался, что что-то случилось с Пенни. Что произошло с вашей машиной?

Я вкратце рассказал ему, как провел вечер, о пластинке и изрезанных шинах. Он нахмурился.

– Вы друг Эда Брока, – сказал он. – Знаете, что с ним произошло и почему?

– Да.

Столлард поправил пистолет в кобуре.

– Хотел бы я добраться до этого типа, – бросил он. – Думаю, он решил, что вас запугать проще, чем Брока.

– Он ошибся, – ответил я.

Столлард оценивающе оглядел меня и явно решил, что я говорю правду.

– Этот малый не шутил, – заметил он. Потом повернулся к Пенни: – Кто и когда мог взять у тебя эту пластинку?

– Я уходила рисовать на целый день – почти до самого ужина. Я не запираю дверь, Грег, ты знаешь. – Она показала на блокнот с карандашом на веревочке, который висел на стене около входной двери. – Любой из жильцов этих пятидесяти коттеджей может зайти и оставить мне записку, если что-то не так – водопровод, крыша протекает и тому подобное.

– Кто-то заходил?

– Записки никто не оставил, – сказала Пенни.

Столлард снял фуражку и вытер лоб платком.

– Я этим делом не занимаюсь, мистер Геррик, если не считать того, что у нас в участке все им интересуются. Но одно меня беспокоит. Пенни! Пятнадцать лет никто и пальцем не пошевелил, чтобы снова открыть дело ее отца. Теперь она его открывает, и вашему другу Броку пробивают голову. Сегодня вечером вы получили предупреждение. Кто бы это ни был, убийца снова начал действовать. Ему может показаться, что самый простой путь покончить с этим делом – избавиться от Пенни. Сейчас, через двадцать один год, она единственная, кому не все равно.

– Кто ведет дело Эда? – спросил я.

– Капитан Келли. Он хочет поговорить с вами. Он один из немногих, кто остался здесь со времени тогдашнего убийства. Тогда он был простым патрульным. – Столлард надел фуражку. – Ну а мое дело – посмотреть на вашу машину, мистер Геррик.

Сержант только усилил мои собственные тревоги.

– У меня есть к вам предложение, Пенни, – сказал я. – Берите зубную щетку и поедемте со мной в город. Снимите на ночь номер в «Вилке и Ноже». Утром мы распустим слухи, что я получил предупреждение, но не намерен уезжать. Это на какое-то время переключит внимание нашего друга на меня. А сегодня ему, возможно, захочется разобраться с вами. Он может подумать, что вы были заодно с Гарриет, которая вызвала меня сюда.

– Хорошая мысль, – горячо поддержал меня Столлард.

– Я никому не позволю выжить меня из собственного дома, – сообщила Пенни.

– Здравый смысл вызывает у меня гораздо больше восхищения, чем упрямое мужество, – ответил я.

– Я с этим полностью согласен, – сказал Столлард. – В самом деле, это разумно. А мы получим лишнего человека, чтобы поохотиться сегодня за этим типом, если нам удастся взять его след от машины мистера Геррика.

– Лишнего человека? – переспросила Пенни.

– Капитан Келли не оставит тебя здесь одну, без охраны, когда получит мой рапорт. Собери свои вещи и отвези мистеpa Геррика в город. Я осмотрю его машину и вызову людей, чтобы ее забрали в гараж.

Я не стал дожидаться, что решит Пенни. Вынув из кармана ключи от машины, я протянул их Столларду.

– Через двадцать минут мы будем в «Вилке и Ноже», – заявил я.

– Я не люблю, когда мной распоряжаются, – запротестовала Пенни.

Я улыбнулся.

– Будьте послушной девочкой, – сказал я.

В баре «Вилки и Ножа» было тесно и шумно. Мы с Пенни сидели за угловым столиком вместе с Ларри Трэшем, владельцем. Перед тем как отвезти меня в город на своей машине, Пенни переоделась в темно-зеленое шерстяное платье. Забрызганная краской рубашка скрывала соблазнительную фигурку, которая, казалось, излучала живое тепло и силу. Я чувствовал, что здесь, в баре, мы в центре внимания и все говорят о нас.

– Похоже, люди здесь обзавелись индивидуальными радарными установками, – сказал я. – Плюс мисс Сотби.

– Все новости и сплетни Нью-Маверика рождаются тут, – ответил мне Трэш, улыбаясь своей белозубой профессиональной улыбкой. – Разумеется, им всем с самого утра известно, зачем вы здесь, мистер Геррик. Думаю, я тоже приложил к этому руку. У Столларда в машине телефон. Он позвонил мне и сказал, что вы везете сюда Пенни на ночь – и почему. Он не говорил, что это секрет.

За двадцать один год Нью-Маверик вырос и повзрослел. После того как переполох, вызванный убийством Джона Уилларда, потихоньку улегся, городок жил и трудился в мире. Но этому мирному творческому существованию Нью-Маверика пришел конец, когда Эда Брока, искавшего давно похороненную правду, избили до состояния бесчувственного бревна. Сегодня вечером голоса звучали громко и резко от возбуждения. Человек из аппарата окружного прокурора – они пока не знали, что я действую на свой страх и риск, – получил мрачное предупреждение держаться подальше от тайн прошлого.

Проходя мимо нашего столика, люди заговаривали с Пенни и Трэшем и бросали на меня заинтересованные, встревоженные взгляды. По их мнению, я мог снова разворошить осиное гнездо.

Я взглянул в сторону стойки бара. Позади нее висел портрет Джона Уилларда, написанный маслом, – работа его друга Роджера Марча. Пенни показала мне его, когда мы пришли в бар и сели. Гордый и немного насмешливый взгляд добрых голубых глаз следил за вами. Джон Уиллард, превративший Нью-Маверик в Мекку для новых художественных талантов, и сам был необычным человеком. Марчу удалось передать в этом портрете и властность, и стать, и достойную, спокойную уверенность.

Все столики в зале, обитом дубовыми панелями, были заняты. У стойки посетители толпились в три ряда. Беретов и бород здесь было значительно больше, чем в обыкновенном заведении подобного рода.

– То, что произошло сегодня с вами, Геррик, для этих людей не просто неприятный случай вандализма, – сказал Трэш. – От этого может зависеть их будущее. – Он одарил Пенни многозначительной улыбкой. – Все они в некотором смысле зависят от тебя, куколка. Ты владеешь самой важной для них частью Нью-Маверика, которая важна для них. Они гадают, насколько тебя хватит: сначала Брок, теперь вот Геррик. Не захочешь ли ты все бросить и прикрыть лавочку.

Это прозвучало скорее как вопрос, чем как констатация факта, и Пенни ответила так, словно это был вопрос.

– Чепуха, – сказала она. – Ты же знаешь, я виновата в том, что случилось с Эдом Броком. И я должна довести дело до конца.

– А вы, Геррик? – Трэш взглянул на меня из-под припухших век.

– Оставьте за мной мой номер на втором этаже на неопределенный срок, – ответил я.

Белозубая улыбка Трэша была невеселой.

– Откровенно говоря, я рад это слышать. И знайте, вы можете на меня положиться. Как я вам уже говорил, сюда стекаются все сплетни и слухи.

– За двадцать один год, наверное, накопилось немало догадок, – сказал я. – В таком городке должны быть свои излюбленные подозреваемые.

Глаза Трэша сузились, и он посмотрел куда-то поверх голов.

– Вначале они были, – проговорил он. – Никаких реальных улик не нашли, как вы знаете. Ни оружия. Ни даже гильзу. – Он повернул голову, чтобы продемонстрировать мне свою улыбку. – Меня тоже несколько раз таскали в полицию. Случалось, я довольно основательно поругивал старого Джона. Знаете, он передал мне эту гостиницу. Он был потрясающий человек, но временами начинал совать нос не в свое дело. Но им не много удалось из меня выжать.

– Вы были в театре? – спросил я.

– Вместе с пятью тысячами других людей, – жизнерадостно ответил Трэш. – Потом еще подозревали старину Роджа Марча, опекуна Пенни и помощника Джона. Без какой-то конкретной причины: разве что они периодически затевали шумные споры по поводу того, как должна управляться колония. Но тут тоже все затихло. – Снова многозначительная улыбка, обращенная к Пенни. – Прости меня, куколка, но разговоры ходили и о дамочках. Джо на них заглядывался, но, по правде, он был просто старый жизнелюб – любитель пощипать девочек за попки. Не думаю, чтобы у него было что-то серьезное с кем-то, кроме Санды. – Трэш пожал плечами. – Он ругался то с одним, то с другим. Он мог разъяриться как бык, знаете ли. Но предмет ссоры обычно не стоил выеденного яйца, а на следующий день Джон уже ставил выпивку. Вот так это было. Никто в Нью-Маверике не мог указать пальцем на кого-то конкретно. Так что, когда полиция не нашла ничего, разговоры прекратились. Почти все считали, что это, наверное, какой-то приезжий, кто-то, кому Джон перешел дорожку в прежней своей жизни.

– Очень удобно все списать на это, – заметил я.

– Удобно, – согласился Трэш. – То, что случилось с Броком, заставило всех задуматься. Но Брок пробыл здесь месяц, прежде чем с ним это произошло. Достаточно времени, чтобы приехать откуда-то и попытаться вышибить из него мозги. Но вы поставили все точки над «i», Геррик.

Я кивнул:

– Я получил письмо сегодня утром и приехал сюда днем. Пять часов спустя кто-то пытается запугать меня. Времени, чтобы откуда-то приехать, просто нет. Мы с Эдом сделали для вас одну вещь. Мы дали вашему убийце адрес – Нью-Маверик.

Улыбка Трэша казалась приклеенной.

– Да, именно так, – сказал он. Он резко поднялся. – Мой бармен сигналит мне. Кто-то хочет расплатиться чеком или взять в долг. Ты будешь здесь в безопасности, куколка, – сказал он Пенни. – Мы с Герриком позаботимся об этом, правда, Геррик?

Я заметил, что Пенни слегка поежилась, когда Трэш ушел.

– Это такое… такое гадкое чувство, – проговорила она. – Кто бы это ни был, он может сейчас сидеть в баре и наблюдать за нами. И я не в силах защитить отца от типов вроде Ларри. Может, он и вправду был любитель щипать девочек за попки.

Я взглянул на портрет над баром.

– Он не похож на человека, который довольствовался суррогатами, – возразил я.

– Спасибо за эти слова, Дэйв, – сказала она. Потом глубоко вздохнула, и ее пальцы, внезапно похолодевшие, сомкнулись на моем запястье. – Вот идет Лора. Не уходите, Дэйв.

Двое людей решительно пробирались к нашему столику. Лора Фэннинг, которая, как я понял, воспитала Пенни, – дочь Роджера Марча, – шла первой. За ней тащился высокий мужчина в помятом вельветовом костюме и клетчатой спортивной рубашке, без галстука. У него была неопрятная черная борода и усы. Крупный лохматый пес, который выглядел комично в больших роговых очках.

Я перевел взгляд на женщину. Ей должно было быть слегка за сорок, судя по тому, что я о ней знал. Двадцать лет назад она, наверное, была ослепительно хороша. Она и до сих пор оставалась красавицей, но излишне худой от сидения на диете, жесткой и чересчур броской. Слишком много косметики; вырез набивного платья немножко великоват; темно-рыжие волосы слишком очевидно подкрашены. Мне вспомнились полные горечи слова Макса Гарви: «С тех пор как ей стукнуло шестнадцать, она спит со всеми в округе». Не услышав этого, я бы удивился, почему Лора кажется такой хищной и голодной.

– Пенни, дорогая моя, – проговорила она, подойдя к столику. Голос у нее был низкий и красивый, но хрипловатый от курева и выпивки. Мне подумалось, что передо мной женщина, которая так и не поняла, что она хочет от жизни.

– Привет, Лора, – небрежно бросила Пенни, но ее пальцы стиснули мое запястье, когда я попытался встать. – Это Дэйв Геррик. Лора Фэннинг, Пол Фэннинг.

Лохматый пес улыбнулся, показав желтые от табака зубы.

– Мы приехали, чтобы отвезти тебя домой, – проговорила Лора, кивком отпуская меня.

– Я остаюсь здесь, – отрезала Пенни.

– Стулья, Пол, – приказала Лора.

Лохматый пес отправился искать стулья.

– Позвонил капитан Келли и рассказал, что произошло, – объяснила Лора. – Ему некого отправить охранять твой дом, милая. Нам следует подумать о твоих картинах, правда? Отец поехал туда, чтобы ночевать там. И строго-настрого велел привести тебя к нам.

– Я остаюсь здесь, – повторила Пенни.

– Но это же абсурд, милая. Наш дом всегда остается твоим домом. Твоя комната всегда готова для тебя.

– Я остаюсь здесь! – Голос Пенни сорвался на крик.

– Из-за Тэда?

– У меня теперь своя жизнь, Лора. Я предпочитаю остаться здесь.

Ищущий пристальный взгляд Лоры обратился на меня. Похоже, она только сейчас заметила меня – как мужчину. Ее голос потеплел:

– Может быть, вам удастся переубедить ее, мистер Геррик?

Лохматый пес вернулся с двумя стульями. Лора и он сели.

– Я не вполне понимаю, в чем проблема, – ответил я.

– Если Пенни грозит опасность, она должна быть там, где ее семья сможет ее защитить.

– У меня нет семьи, – возразила Пенни.

Глаза Лоры Фэннинг гневно вспыхнули.

– Это из-за Тэда!

– Если Пенни хочет остаться здесь, сладкая моя, это ее дело, – сказал Пол Фэннинг.

– Я хочу остаться здесь, – подтвердила Пенни. – И останусь.

– Ну, значит, так, – жизнерадостно заявил Пол Фэннинг и начал набивать табаком большую, пузатую трубку. – Кто-то пытается запугать вас, мистер Геррик?

– Безуспешно, – ответил я.

– Вначале меня тоже заподозрили, – пояснил Пол Фэннинг. Его смех, похожий на девчачье хихиканье, никак не сочетался с его громадной фигурой. – Я скульптор, знаете ли. Режу по дереву. У меня в студии каких только нет острых ножей. Ко мне заезжал Столлард – спросить, не пропал ли у меня какой-нибудь нож, как он сказал. На самом деле он меня проверял. Неглупый мальчик, Столлард.

– Это вовсе не смешно, Пол, – заметила Лора.

– А по-моему, смешно, – сказал Пол. – Но я не стал бы резать вашу машину, мистер Геррик. Хотя, возможно, мог бы ее украсть. Я уже много лет пускаю слюньки по «ягуару».

– Пожалуйста, Пол! Сигарету.

Мы с Полом одновременно предложили ей свои запасы. Лора взяла у меня. Я поднес ей зажигалку. Она взглянула на меня сквозь пламя, и я увидел, что она задает себе – и, возможно, мне – вопрос.

«Это не ко мне, леди», – ответил я сам себе.

– Вы собираетесь положить конец нашим неприятностям, мистер Геррик? – спросила она.

– Я старый друг миссис Брок, – ответил я. – Она попросила у меня помощи, и я собираюсь сделать все, что в моих силах.

– Вы должны завтра зайти поговорить со мной, – заявила Лора. Это был не слишком завуалированный приказ. – Полагаю, я осведомлена о ситуации больше, чем кто-либо в Нью-Маверике, благодаря моему отцу и Пенни.

Пол Фэннинг хихикнул:

– Вот с кем ему нужно поговорить, так это с Шоном О'Фарреллом. Занятный старикан, Геррик, он собирает всю грязь обо всех в городе – включая и нас! Лора просто морочит вам голову. Она вам не поможет. По крайней мере… – и в его голосе внезапно зазвучала злобная ирония, – по крайней мере, в вашем расследовании. У нее другие дарования.

В глазах Лоры сверкнула неподдельная ненависть.

– Пол воображает себя комиком, мистер Геррик, – проговорила она. – Мой отец и я были первыми художниками, которые приехали в Нью-Маверик Джона Уилларда. Мы с ним можем рассказать вам о Джоне больше, чем любой другой, а вы, я полагаю, хотите узнать о Джоне.

Пол Фэннинг, совершенно не смутившись, снова хихикнул.

– То, что ты знаешь, абсолютно никому не помогло за двадцать один год, сладкая моя, – возразил он. – Если существует грязь, которую можно раскопать, то Шон – подходящий человек для Геррика. – Он неприязненно оглядел меня. – Разумеется, если вас интересуют спортивные игры в закрытых помещениях, Геррик…

Лора поднялась так резко, что ее стул опрокинулся. Пол удержал его своей большой ногой.

– Отца огорчит твое упрямство, Пенни, – сказала Лора.

– Мне очень жаль, – ответила Пенни.

Темные, таинственно зазывные глаза Лоры обратились на меня.

– Несмотря на комедию, разыгранную Полом, я с нетерпением буду ждать встречи с вами, мистер Геррик.

– Ловлю вас на слове, – отозвался я.

Она повернулась и пошла прочь. Пол подмигнул мне.

– Увидимся, – бросил он.

Я наблюдал, как они уходили, с некоторым облегчением. Едва ли мне приходилось когда-нибудь видеть так открыто демонстрируемую ненависть: эти двое били друг друга по самым больным местам с тупым упрямством. Я озадаченно посмотрел на Пенни.

– Вас воспитывали эти люди? – спросил я.

– Я уже забыла, какое пугающее впечатление они производят на посторонних, – ответила Пенни. – Бедняга Пол, он просит так немного и не получает ничего. Лора… она похожа на человека, который всегда мечтает о шампанском и всегда разочаровывается, когда пьет его. Пол безалаберный, но добрый. Лора на самом деле талантливая художница, у нее есть вкус и чувство прекрасного. Когда она не играет в свои сексуальные игры, ей действительно есть что предложить.

– И ваш молодой человек, Тэд, – их сын?

Она напряженно и коротко кивнула.

– Вы сказали «ушел, исчез, пропал». Его родителей это не беспокоит? Его трехмесячное отсутствие?

– Они знают, где он, – с горечью сказала Пенни.

– И не говорят вам?

– «Уважают его желание», как они заявили.

– Дорогая моя Пенни, если Тэд не любит вас…

– Любит, всем сердцем!

– Тогда в чем дело?

– Я вам сказала в точности так, как он сказал. «Мы больше никогда не увидимся, никогда в жизни». Извлеките из этого что-нибудь разумное, если сможете, Дэйв. Мы с десяти лет знали, что всегда будем вместе. И вдруг такое. Что-то связанное с Эдом Броком? С отцом? Помогите мне это выяснить, Дэйв! Пожалуйста!

Было трудно представить, чтобы дитя, произведенное на свет Полом и Лорой Фэннинг, оказалось незаменимым мужчиной для этой пламенной девушки.

– Конечно, – согласился я. – Если смогу.

Вернулся Трэш:

– Капитан Келли здесь, Геррик. Он хочет поговорить с вами. Я уступил ему свой кабинет. Прямо через вестибюль, вон там. – Он взял Пенни за руку. – Пойдем-ка к бару, куколка, и я куплю тебе выпить и расскажу историю своей жизни, пока ты будешь дожидаться Геррика.

Глава 2

Тимоти Келли принадлежал к тому типу людей, который я хорошо знал. Он всю жизнь был полицейским, делал свою работу, продвигался по службе. Он был чистокровным ирландцем и, должно быть, довольно красивым в молодости, когда двадцать пять лет назад впервые надел форму патрульного полиции штата. Теперь челюсть его стала квадратной, рот – жестким; морщинки в уголках глаз, обычные для людей, много работающих на воздухе, здесь говорили еще и о том, что эти глаза часто прищуривались при малоприятных зрелищах сотен автокатастроф и других происшествий.

Кабинет Трэша был элегантно обставлен в стиле первых поселенцев. Огонь пылал в камине, обложенном валунами. Едва я вошел, официант подал поднос с кофейником, чашками и двумя большими стаканами бренди.

Келли не выказал мне особого дружелюбия. Он был настроен подозрительно, и ему вовсе не нравилось, что я вмешиваюсь в его дела. Он задал мне стандартные вопросы о моей машине и о том, что я делал в театре наверху. Мне нужно было сломать его недоверие, поэтому я подробно рассказал ему о своей работе. По крайней мере, теперь он знал, что перед ним не любитель.

– Миссис Брок – мой старый друг, – объяснил я ему, – и она далеко не глупа, капитан. Ее муж приехал сюда в июне, чтобы заняться расследованием дела Уилларда, располагая лишь той информацией, которую мог получить от Пенни Уиллард, а ей было три месяца, когда убили ее отца. То, что знает Пенни, известно каждому жителю городка. Но этого оказалось достаточно, чтобы Эд нашел разгадку или подобрался настолько близко к ней, стал опасен, всего лишь за три недели! Миссис Брок вынуждена была задать себе некий вопрос, капитан. Эд не был гением. Как он смог за три недели найти разгадку тайны, которую здесь не могли разгадать в течение двадцати лет? Это заставило ее задуматься, кому она может тут доверять. Вот почему она позвала меня.

Я выложил ему все начистоту, и Келли, похоже, это задело, но он не подал виду.

– В любом расследовании присутствует элемент везения, мистер Геррик, – пояснил он, опуская глаза и разглядывая кончики своих квадратных пальцев. Мы расположились в двух виндзорских креслах по обе стороны кофейного столика перед камином. Он сидел ко мне в профиль, и я наблюдал за ним. – Иногда может не везти довольно долго. Вы в свое время охотились на крупную дичь, которая так и не попалась в силки, так ведь? Знание местной ситуации не всегда на пользу. Вы спотыкаетесь на деталях, которые чужак просто не заметит.

– Это верно, – сказал я. – Но теперь у вас было два месяца, чтобы проследить, как и что делал Брок, и понять, где ему повезло. Однако, похоже, вы так ничего и не нашли.

– Да.

– Никаких ниточек?

– Ни единой. Брок был в лесном театре один. На него напали сзади. Его не могли найти тридцать шесть часов. У человека, который это сделал, было полтора суток, чтобы замести следы.

– И двадцать один год после убийства Уилларда.

– Да, – спокойно ответил Келли. – Если это тот же человек.

– Если? – Это было настоящей неожиданностью.

Келли уселся поудобнее, не отрывая взгляда от своих пальцев.

– Вы торопитесь, Геррик. О, мы тоже торопились. Мы сразу решили, что на Брока напали, потому что он раскопал правду о деле Уилларда. Ведь именно для этого он сюда приехал. Но факт состоит в том, что нет никаких доказательств, что он что-то обнаружил. Он сказал своей жене, что у него «ощущение», будто он близок к разгадке. Это не доказательство. На него мог напасть бродяга, какой-нибудь маньяк, кто-то, у кого были свои причины.

– Например?

– Нью-Маверик – странное место, Геррик. Непохожее на другие. Это было первое, что мне сказали, когда меня сюда прикомандировали. Мораль здесь значительно свободнее, чем в большинстве подобных городков. «Богемный» – это слово употребил капитан Лариган, говоря со мной по приезде. В колонии множество людей, считающихся «мистером и миссис», хотя никогда не были женаты. Есть семейные пары, которые не делают особой тайны из того, что обмениваются мужьями и женами. Каждый здесь готов поиграть со всеми остальными.

Это подтверждало рассказ Гарви.

– Пожалуй, единственное правонарушение, с которым мы имеем дело в Нью-Маверике, – продолжал Келли, – когда какой-нибудь малый избивает другого за то, что тот подкатывался не к той женщине. И далеко не всегда это муж или общепризнанный любовник дамы. Нам такое безумие не понять.

– Забавно, но какое отношение это имеет к Броку? – спросил я.

Келли повернулся ко мне:

– Парень приезжает в город и может очень здорово заинтересоваться тем, что здесь увидит. Почти любая дамочка, которую он захочет, будет его, стоит только попросить.

Я почувствовал горечь во рту. Язнал Эда. Он бы очень даже заинтересовался.

– Вы предполагаете, что Брок погуливал с какой-нибудь девицей и ее дружок попытался убить его? И к делу Уилларда это отношения не имеет?

– Вы знаете Брока. – Келли продолжал смотреть на меня. – Могло так случиться?

– Могло. Но вы-то сами верите в это, капитан?

Он колебался. Я чуть ли не слышал его мысли. Ответить утвердительно значило бы избавиться от меня и от необходимости отвечать на вопрос, который, как он наверняка понимал, должен возникнуть.

Капитан вздохнул.

– Я смотрю на это дело без предубеждения, – заявил он. – Мне хотелось бы прийти с вами к взаимопониманию, Геррик. Все, что я расскажу вам сегодня вечером, будет строго между нами – если только не выяснится, что это как-то связано с теми двумя преступлениями, которые мы оба хотели бы раскрыть.

– Хорошо, – согласился я.

Келли достал сигарету из кармана кителя и закурил.

– Я видел, как вы говорили с Лорой и Полом Фэннингом, когда зашел сюда некоторое время назад. Что вы о них думаете?

– Ну, это далеко не образец нравственности, – сказал я.

– Лоре было двадцать лет в то лето, когда я приехал сюда, – проговорил Келли, и его лицо посуровело. – Она уже была замужем пару лет и имела ребенка. В то время я был довольно симпатичным парнем. Я не прослужил здесь и месяца, а уже отклонил массу предложений и от замужних, и от одиноких женщин. Это превратилось в своего рода игру. Кто-нибудь звонил в участок и заявлял, что у них около дома кто-то рыскает. Мне передавали сообщение в патрульную машину, и я отправлялся по вызову. Там никогда никого не оказывалось. Лариган предупреждал меня об этом. Полдюжины молодых патрульных до меня быстро вылетели отсюда, потому что не могли устоять. Лора – она уже была Лорой Фэннинг – хотела получить то, что мог предложить ей большой, сильный ирландский парнишка. К счастью – я думаю, – я хотел делать карьеру. Я умудрился не влипнуть в это. Но, Геррик, это было трудно. В те дни Лора была чертовски хороша. В ту ночь, когда убили Джона, ее валял на фестивале какой-то малый. Те первые фестивали проходили довольно-таки разнузданно.

– Какой-то малый? – спросил я.

Пламя отбрасывало на лицо Келли причудливые тени. Воспоминания все еще тревожили его. Он облизал губы.

– Костюмы, маски, Геррик. Одного человека от другого не отличить. Я знаю, что чуть не сорвался в тот вечер. Я впервые оказался на фестивале, и можно было получить так много – только руку протяни. Я так и не узнал, что за малый развлекался с Лорой. На нем была черная монашеская ряса и черная маска. На маскараде играли во времена короля Артура. – Келли коротко рассмеялся. – Лора изображала Лилейную Деву из Астолата. Я… я упоминаю об этом только потому, что она совсем не изменилась за все эти годы. Пол Фэннинг – всего лишь нечто вроде публичного символа респектабельности. Он не мог быть Черным Монахом той ночи: тот гораздо ниже его и тоньше, грациозный, как балетный танцор. Да, Лора все эти двадцать лет сохраняла страсть к любовным приключениям, и Брок – один из последних ее фаворитов. Не знаю, заполучила она его или нет, но он проводил достаточно времени в доме Марча и Фэннингов. Внешне это казалось вполне логичным – говорить с Лорой, Полом и старым Роджером.

Я подумал о Гарриет и почувствовал, как во мне нарастает холодная ярость.

– Значит, вы думаете, что Пол Фэннинг мог наброситься на Эда за то, что тот волочился за его женой?

– Пол? Господи, да нет же, Геррик. Он давно перестал обращать внимание на похождения Лоры. Но отправленный в отставку любовник вполне мог отнестись к ситуации иначе.

– И по-вашему, именно так и произошло?

Келли боролся с собой. Наконец он принял решение.

– Нет, – заявил он. – Я несколько раз встречался с Броком – и узнал его довольно неплохо.

– Он вам нравился? – спросил я. Большинству людей Эд нравится.

– Нет! – взвился Келли и сам был явно поражен собственной резкостью. – Мне не по душе, что посторонний человек взялся расследовать это дело. И Брок мне не нравился, потому что я считал, что он просто хочет сорвать хороший куш. Я считал, что он собирается доить Пенни Уиллард столько, сколько сможет. Он, не колеблясь, переспал бы с Лорой или с кем угодно, чтобы получить нужные сведения. Некоторые парни так и работают. Мне это не нравится. Мне это не нравилось и в Броке, тем более что у него славная жена и малыш. Но справедливости ради надо вот что сказать. Невозможно иметь дело с Лорой так, чтобы об этом не знала вся округа. Она не умеет хранить секреты. И сразу вешается на шею мужчине, если между ними что-то было. Пенни сразу же заметила бы это, а она из другого теста, Геррик. Она выросла в этой семейке, но никогда не была ее частью. Узнай она, что Брок связался с Лорой, она бы уволила его. У Брока хватало ума понимать это. Пенни ему платила.

– Может быть, в конце концов он узнал достаточно, чтобы подоить убийцу, – предположил я.

Келли бросил на меня быстрый взгляд:

– Вы сами додумались?

– С помощью Гарриет Брок. И это тоже между нами.

Келли выглядел по-настоящему озадаченным:

– Она так считает?

– Это вполне в духе Эда.

– Почему же она об этом не сказала? Почему она не сказала мне?

– На то есть причина, – ответил я, в упор глядя на Келли. – Она боится, что, если расскажет хоть что-нибудь, убийца может узнать об этом; он может подумать, что Брок открыл ей гораздо больше, чем на самом деле, и попробует использовать ребенка, чтобы заставить ее молчать. Она в панике, Келли.

– Тем не менее она рассказала вам. О да, я знаю, вы ее старый друг.

– И это подводит меня к следующему вопросу, – сказал я.

Келли кивнул, снова отводя глаза. Он знал, какой это будет вопрос. Этот вопрос задал бы любой, кто продумал ситуацию столь же тщательно, как это сделал я.

– Посмотрим, сумею ли я угадать, Геррик, – проговорил капитан. – В тот день, когда Джона Уилларда убили, его состояние перешло в руки его распорядителей. Это были Роджер Марч и некий банк в Нью-Йорке. Банк занимался в первую очередь денежными делами, инвестициями и тому подобным. Роджер Марч проводил в жизнь планы Джона Уилларда относительно Нью-Маверика и колонии, и делал это на протяжении двадцати одного года, пока в прошлом июне Пенни не стала совершеннолетней, после чего распорядители сложили с себя полномочия. Если бы Роджер Марч и банк решили лишить Нью-Маверик поддержки, колония погибла бы на корню. И город тоже – магазины, рынки, бары, гостиницы, все источники доходов. Это означало бы полный крах. Так что у старика Марча была власть: власть, позволявшая ему соперничать с местным городским правлением, чиновниками округа и – мне неприятно это говорить, – возможно, даже оказывать давление на полицию. В этом и заключается ваш вопрос, да? Не хотел ли Марч по каким-то причинам скрыть личность убийцы и не помогали ли ему в этом местные власти и, возможно, полиция?

На свете не так много людей, у которых хватило бы мужества задать самому себе подобный вопрос. Это мне понравилось. Я так и сказал капитану.

Келли швырнул окурок в камин и усмехнулся.

– Я задал этот вопрос вместо вас, чтобы не рассвирепеть, когда это сделаете вы, – объяснил он. – Но если подобная мысль возникает у вас, если она возникает у миссис Брок, я не могу спустить все на тормозах, не так ли? В Нью-Йорке у вас хватает приятелей, и, если вы поделитесь с ними своими подозрениями, все официальные власти на меня набросятся.

– Вы задали вопрос, но не ответили на него, – заметил я.

– Ответ таков, – медленно проговорил Келли. – Я не знаю, но строил догадки на эту тему. Как я уже говорил вам, когда Уилларда убили, я был здесь новичком. Когда происходит нечто подобное, любой молодой полицейский в любом отделении мечтает раскрыть дело и покрыть себя славой. Я – не исключение. Черт, я ведь был на фестивале, когда это произошло. Все наши сотрудники там были, кроме дежурного дорожного патруля, да и тот держался поблизости. Уиллард был знаменитым человеком. Если сообразительный молодой патрульный раскроет дело, он прославится на всю страну. Я хотел этого, Геррик, хотел всей душой. Так же как и все остальные ребята, служившие под началом капитана Ларигана.

Руки Келли сжали подлокотники кресла, костяшки пальцев побелели. Я видел, что память его свежа, словно все произошло только вчера. Это был великолепный августовский день, сказал он мне. С самого утра в Нью-Маверик стекались машины, хотя доступ на территорию, где проводился фестиваль, открывался только в четыре. К обеду бары и рестораны заполнили толпы людей, причем большинство уже обрядилось в маскарадные костюмы. Там были рыцари в кольчугах, пажи, шуты, монахи, лучники и девушки в пышных юбках с высокими корсажами и шляпах с вуалями. Келли помнил, что видел, как Лора Фэннинг – одетая для маскарада – входила в «Вилку и Нож», чтобы встретить кого-то из гостей.

Позже одетая в маски толпа направилась к месту проведения фестиваля. Почти все были навеселе. Келли стоял на дальнем конце автомобильной стоянки площадью в сорок акров, рядом с билетными кассами. Все, за исключением организаторов фестиваля, должны были пройти мимо него в тот день. В толпе, подходившей к входным воротам, еще чувствовалось некое подобие сдержанности, но, как только люди попадали в леса и поля, казалось, все барьеры мгновенно рушились, и они словно устремлялись навстречу каким-то безумным приключениям. Он помнил Лору. Она пришла с компанией людей – видимо, гостей ее семьи. Теперь на ней тоже была маска, но Келли узнал ее, потому что видел ее в костюме в городе. Вероятно, он узнал бы ее в любом случае. Она была для него как заряд динамита.

Как раз в тот момент, когда компания проходила через ворота, откуда-то возник Черный Монах. Он обвил Лору руками и яростно притянул к себе. Через мгновение она оказалась в его объятиях, и он бежал с ней куда-то. Гости были забыты. Ее звонкий смех плыл над толпой к молодому патрульному, который стоял и смотрел, до боли стиснув кулаки. В тот момент он был готов забыть о предупреждении капитана Ларигана. Он хотел ее сильно, почти до физической боли.

К шести часам поток машины превратился в маленький ручеек, и Келли, как было приказано, перешел на территорию. В лесу уже сгустились сумерки. Люди разожгли сотни маленьких костров, чтобы приготовить себе ужин. Настоящий разгул начнется после наступления темноты. Перед Келли промелькнули Черный Монах и Лилейная Дева. Они лежали на постели из сосновых иголок, по очереди отхлебывая бурбон из старинной бутылки.

– Они только потому и бросились мне в глаза, что я так сильно ее хотел. – Голос Келли звучал хрипло. – Как больной палец, которым все время ушибаешься. Там было множество других пар, точно так же бесшабашно проводивших время. Это витало в воздухе. На эти двенадцать часов не существовало никаких табу, никаких правил, никого, кто бы сказал «нет». Наверное, на следующее утро многих мучила совесть, но пока об этом никто не задумывался. Я смотрел на лица под масками и видел, что в них не осталось ничего цивилизованного. Мужчины охотились на женщин, женщины – на мужчин, и никаких запретов не существовало.

Келли глубоко вздохнул, и я увидел у него на лбу капельки пота.

– И там не было драк?

– Странно, верно? Ну, их почти не было. Я думаю, парень не пошел бы туда со своей девчонкой, если бы хотел, чтобы она была только с ним. Маски – их никто не снимал. По крайней мере, я не видел.

– Вакханалия, – заключил я.

– Древние римляне ни в какое сравнение не идут с этой толпой. Даже если вспомнить гладиаторские бои. – Келли с шумом втянул воздух и стал рыться в кармане в поисках следующей сигареты. – Страшно сказать, Геррик, но только благодаря выстрелу, убившему Уилларда, я сегодня сижу на этом месте. Еще немного, и я забыл бы о том, что я полицейский. Я уже все просчитал, приметил паренька примерно моих роста и комплекции в костюме волшебника и собирался отвести его в кусты, снять с него костюм и отправиться на поиски приключений. Именно выстрел напомнил мне, кто я есть.

– Да, не лучшая ночь для исполнения долга, – заметил я.

– Дикая, безнадежная ночь, – подтвердил Келли. – Тогда на фестивале дежурили, наверное, человек двадцать патрульных. Сколько из них были на посту, а сколько последовали зову предков, я не знаю.

Я добрался до открытой эстрады минут через пять после выстрела. Капитан Лариган единственный из полицейских оказался там раньше меня. Шум стоял такой, что и собственных мыслей не услышишь. Тысячи людей визжали и орали: кто-то бежал от сцены, кто-то, напротив, рвался к ней, словно стараясь поближе рассмотреть кровь. Я только раз взглянул на Уилларда, потом подошел к краю сцены, и меня вырвало.

Келли замолчал, чтобы прикурить. Когда он снова заговорил, голос его срывался:

– Капитан Лариган был первоклассным полицейским. Но ни один полицейский в мире не смог бы управиться с такой ситуацией. В театре собралось две тысячи человек, и примерно столько же находилось поблизости. Вся территория была затоптана, словно по ней промчалось стадо диких оленей. У убийцы не возникло никаких проблем. Ему даже не требовалось бежать. Все, что ему надо было сделать, – это сунуть ружье под маскарадный костюм, в который он был одет, и смешаться с толпой. Мы не могли обыскать или допросить всех присутствующих. Нам не хватило бы людей, даже если б мы знали, в каком направлении действовать. Нас чуть не смела со сцены пьяная орда, желавшая взглянуть на убитого поближе. Лариган не мог отдать никаких приказов. Двое наших стояли над телом Уилларда с пистолетами наготове. Если бы мы этого не сделали, люди разодрали бы его одежду в клочья и растащили бы на сувениры. Даже убийство не заставило их вернуться в человеческое состояние.

Я по-прежнему считаю, что Ларигана не в чем обвинить. Если бы я оказался на его месте, то не знаю, как бы я поступил или мог поступить. Очистить территорию? От пяти тысяч человек, которые расползлись по нескольким сотням акров лесов и лугов? Когда наконец нам удалось очистить сцену, мы начали кое-что вычислять. Стреляли откуда-то сзади, возможно из-под навеса с правой стороны сцены. За кулисами находился только один человек. С этим человеком вы можете поговорить, если захотите, Геррик. Его зовут Шон О'Фаррелл. Он занимался светом и поэтому должен был быть с левой стороны. И он там и находился. Со временем набралось достаточно трезвых людей, которые могли засвидетельствовать, что осветитель работал. Во время исполнения музыки свет должен был изменяться. О'Фарреллу было тогда за пятьдесят; он – мой земляк, ирландец – актер из театра в Дублине. Ему удалось пристроиться в колонии под предлогом, что он пишет пьесы. Насколько мне известно, он так ни одной и не написал, но тем не менее остался здесь: забавный человек, со своеобразным злым юмором. Но О'Фаррелл не убивал Уилларда. Он работал со светом за левой кулисой и никого не видел на противоположной стороне; только вспышку, когда раздался выстрел. Все эти годы он был единственным свидетелем, Геррик, который вообще мог видеть что-либо, кроме того, что видела вся остальная публика.

Мы обыскали каждый дюйм справа от сцены. Ничего. Ни оружия. Ни гильзы. В тусклом свете наступающего дня мы прочесали территорию. Господи! Тысячи пустых сигаретных пачек и пустых бутылок; сброшенные маски; мусор от пикников; все затоптано. И ничего, что указывало бы на убийцу. Понимаете, это часть ответа на ваш вопрос, Геррик. Нам не повезло. Мало что можно было сделать. Но Лариган сделал все, что сумел. Той ночью никто никого не покрывал. Там нечего было покрывать!

– Вы искали оружие?

Келли пожал плечами:

– В тот момент у нас были кое-какие предположения, но все вилами на воде писаны. Мы тогда приняли за данное, что убийца скрылся в толпе. Мы не обыскали никого из тех, кто толкался на сцене. Потом, задним числом, мне пришло в голову, что это следовало сделать. Теперь я понимаю, что убийце было легче всего скрыться, оставшись там. Самая большая наша трудность состояла в том, что мы не имели возможности проверить всех, кто был на месте преступления. Пять тысяч людей, все в маскарадных костюмах и масках, приехавших бог знает откуда и так и уехавших неопознанными. Мы могли проверить несколько сотен местных жителей и подтвердить, что они там присутствовали, но у немногих в этом чертовом городке нашлось алиби. Кто сидел рядом с вами в театре в масках и маскарадных костюмах? Никто не мог ответить на этот вопрос. Губернатор штата присутствовал на фестивале в качестве почетного гостя вместе с женой и секретарем. В качестве хозяина и хозяйки его принимали Роджер Марч и миссис Джон Уиллард – Сандра Уиллард. Марч и миссис Уиллард могли бы в первую очередь попасть под подозрение, но у них имелось железное алиби. Они весь вечер провели в компании губернатора.

Похоже, что это полностью отметало версию, которую я начал обдумывать, – что Сандра Уиллард могла убить своего мужа, а потом покончила с собой, не вынеся гнета вины.

Возвращаясь к вашему вопросу, Геррик, – проговорил Келли устало. – Если Роджер Марч и оказывал на власти какое-то давление, то не для того, чтобы выгородить себя. Он в тот вечер не отходил от губернатора.

– И все же вы задавали себе этот вопрос, капитан? – спросил я. – Он мог защищать Лору или своего зятя Пола?

– Лора в тот вечер была занята, – мрачно заметил Келли. – И я забыл вам сказать, у Пола – практически полное алиби. Он помогал Шону О'Фарреллу за кулисами. Предполагалось, что Уиллард появится на сцене ровно в полночь. Без пяти двенадцать его еще не было за кулисами. О'Фаррелл боялся, что публика не станет ждать, если Уиллард опоздает. Гуляки не слишком терпеливы. Так что О'Фаррелл послал Пола найти Уилларда. Пол ушел из театра и спустился с холма вниз в студию Уилларда. Теперь там живет Пенни. Они, должно быть, разминулись, во всяком случае, Уиллард появился в театре через десять минут без Пола. Пол все еще искал его, когда начался концерт. Возвращаясь в театр, он услышал выстрел.

– Это сам Пол так говорит?

– Да. Но ему нужно было пройти через входные ворота, чтобы попасть в студию. Его видели у ворот, так что он действительно ходил туда. Ему пришлось бы бежать в гору бегом, чтобы выстрелить в Уилларда. Это не стопроцентное алиби, но оно лучше, чем у многих других.

В таком деле хватаешься за любую соломинку. И я схватился:

– Почему Уиллард опаздывал на концерт? Насколько я понимаю, это не похоже на него.

– Так и есть. О'Фаррелл сказал, что он прибежал за кулисы запыхавшись и спросил: «Они все еще там?» – потом велел О'Фарреллу дать свет. И все. Через пять минут он был уже мертв.

– Все ниточки обрываются, – сказал я.

– Именно так. Вернемся к оружию. Для дробовика невозможно провести баллистическую экспертизу. Их примерно дюжины две в колонии и еще около сотни в городе. Многие здесь любят поохотиться в сезон. Мы проверили каждое ружье в округе – примерно сто пятьдесят штук. Некоторые из них были чистые, некоторые – грязные, из некоторых недавно стреляли. Но окончательный результат равнялся нулю. То, что мы обнаружили, ничего нам не давало. – Келли закурил новую сигарету. – После этого расследование превратилось в крайне деликатное дело. Что касается доказательств, мы остались с пустыми руками. Теперь мы должны были совать нос в личную жизнь, выслушивать бесконечные рассуждения людей, которые ничего не знали, и строить всевозможные догадки при почти полном отсутствии фактов. Лариган вел дело и не нуждался в нашей помощи. После того как поиски вещественных доказательств закончились, большинство из нас вернулись к своей обычной работе и патрулированию, хотя, конечно, были настороже. Как явствует из документов, Ларигану так и не удалось ни за что зацепиться. Бумаги у меня в офисе. Вы можете посмотреть их, если хотите. Наконец он выдвинул свою версию и, по существу, закрыл дело.

– Версию о религиозном маньяке?

– Вы многое знаете, – отметил Келли. – Я нарисовал вам достаточно неприглядный образ колонии, Геррик. Но полная свобода нравов – это все, что у них есть. Во всем, что касается работы – своего творчества, – они абсолютно честны. Из сотен взрослых обитателей колонии, менявшихся из года в год, найдется всего один-два дилетанта вроде Шона О'Фаррелла. Остальные – это люди, всей душой преданные своему искусству. По-настоящему преданные. Фестиваль для них – отдушина, время, когда они могут сбросить годовую усталость, но, едва он заканчивается, они спешат вернуться к своим холстам, к своим пишущим машинкам, к своей музыке. Они хотели, чтобы расследование было закончено, и с готовностью приняли версию Ларигана, потому что она снимала с них подозрения и позволяла им вернуться к работе.

– На чем Лариган основывал свою версию?

– Он говорил, ему так и не удалось отыскать какого-то реального врага Джона Уилларда. Он не мог найти здесь никого, кто имел бы мотив. Ему помогала ваша контора в Нью-Йорке – до вас еще, разумеется, – вероятно, у них остались какие-то документы. Уиллард жил в Нью-Йорке перед тем, как основал Нью-Маверик. Ваши ребята ничего не нашли. Так что Лариган вывел свое заключение. Неизвестный фанатик – в этом заключалась его версия. Некоторые религиозные общины, да и другие организации тоже, не без оснований считали, что фестиваль – безнравственное и грязное мероприятие. Джон Уиллард организовал фестивали и руководил ими. Лариган предположил, что какой-то религиозный тип с тараканами в голове застрелил Уилларда, чтобы покарать его, надеясь тем самым положить конец разврату.

– И вы купились тогда на это?

– Такая версия имела право на существование, – ответил Келли. – И она была ничем не хуже других. Мы проверили религиозные кружки и другие группы, чьи члены выступали против фестиваля, но даже близко не подошли к тому, что указать на кого-то пальцем. Однако все эти годы версия Ларигана, можно сказать, была общепринятой, – пока не появился Брок.

– Что стало с Лариганом?

– Умер. В сорок шестом. Рак.

– Кто стал после него капитаном?

– Парень по фамилии Донован. Он был здесь до пятьдесят третьего. Хороший мужик. Сейчас он служит в полиции штата Аризона. Уехал туда, чтобы организовать полицейскую школу.

– Он интересовался делом Уилларда?

– Относительно. Донован поднял документы и поговорил с нами, с теми, кто был здесь тогда. Думаю, он решил, что пять лет спустя мало что может сделать. Нас попросили не забывать, что дело все еще не закрыто, но никаких специальных приказов мы не получали. – Келли глубоко вздохнул. – Меня повысили до капитана в пятьдесят третьем, и с тех пор я здесь и командую.

– И вы решили оставить это дело в архиве?

Келли повернулся в кресле, чтобы взглянуть на меня:

– А как еще? Прошло двенадцать лет, Геррик. В колонии мало кто живет постоянно. Молодые художники, писатели, музыканты приезжают сюда, чтобы получить помощь и поддержку, и со временем покидают Нью-Маверик. По моим прикидкам, каждый из них проводит в городе в среднем пять-шесть лет. Уиллард и Роджер Марч хотели, чтобы это было именно так. Они собирались дать людям возможность начать, а потом те должны были уехать, чтобы освободить место для других, для тех, кто еще делает самые первые шаги. Роджер Марч и Лора – единственные, кто остался из первой группы, появившейся здесь в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Пол Фэннинг и Шен О'Фаррелл – два других старожила. Сейчас в колонии всего семь человек, живших здесь во время убийства Уилларда. Марч и О'Фаррелл, у которых есть алиби; Лора и Пол, у которых оно почти что есть; Пенни, которой тогда было три месяца; есть еще скульптор по имени Камерон Симс. Он тоже из ранних пташек. Ему сейчас далеко за семьдесят, и он впал в маразм, так что явно не мог разделаться с Броком. Он такой хлипкий, что с трудом передвигается по комнате. И есть еще один, Феррер, который когда-то играл на флейте в филармонии. В тот день, когда напали на Брока, он был в Нью-Йорке.

– Значит, из списка подозреваемых по делу Эда можно вычеркнуть двух стариков и Пенни, – сказал я. – А как насчет остальных?

Келли улыбнулся:

– По-человечески мы можем вычеркнуть Пенни, но как полицейские – нет. Она на весь день уходила рисовать. К озеру Банши, как она говорит, но ее никто не видел. Роджер писал в своей студии. Он занимается этим каждый день. У него нет доказательств, что он там был, а у меня – что он был в каком-то другом месте. Пол Фэннинг, по его словам, провел день на старом карьере в соседнем городке, разыскивая подходящий камень для скульптуры. Его видели там в течение дня, но никто не может подтвердить, что он никуда не отлучался. О'Фаррелл провел день как обычно: начал шляться по местным пабам вскоре после полудня и так и ходил по ним кругами, пока не стало далеко за полночь. Это плохое алиби, но ему нужно было мчаться как молния, чтобы успеть избить кого-то между двумя стаканами. К тому же я не в силах определить точное время, Геррик. Во второй половине дня – это все, что у меня есть. Брок пообедал с женой и потом ушел. После этого мы не могли найти его полтора суток. Состояние его ран указывает, что его избили почти сразу после полудня.

– Вы не упомянули Лору, – заявил я.

Келли горько усмехнулся:

– Как раз собирался. Это был прекрасный летний день. Обещаю вам, если заставить ее предъявить алиби, она его предъявит. Могу поспорить, что она развлекалась в чьей-то постели.

«Келли все еще горюет о своих упущенных возможностях», – подумал я.

– Но у нас остаются еще несколько сотен людей в городке.

– Да… – Келли развел руками. – Ни одному из них нам нечего предъявить.

– Никаких наметок?

– Никаких.

– Но вы же не принимаете версию Ларигана и не считаете то, что произошло с Эдом, работой, как вы это назвали, маньяка.

– Нет.

– Почему?

– Я служу в полиции почти четверть века, – ответил Келли. – За такое время насчет некоторых вещей появляется «ощущение».

– Эд Брок использовал это выражение, говоря со своей женой.

– Знаю. И знаю, что он имел в виду. Вы тоже должны это знать.

– Да. У меня сейчас такое же чувство. Что ответ находится где-то совсем рядом. Эд отыскал его. И я собираюсь его найти – с вашей помощью.

– Можете рассчитывать на меня, – сказал Келли, уставившись в янтарные угли камина. – До сих пор я мало кому помог.

– Я теперь понимаю ваши проблемы, – ответил я. – Меня тревожат Пенни Уиллард и Гарриет Брок. Обе они в опасности; Пенни – потому, что она вновь подняла это дело и, похоже, хочет убедить меня продолжить его расследование; Гарриет – поскольку кому-то может показаться, будто она знает больше, чем она действительно знает, и поскольку это она позвала меня. Мы разворошили осиное гнездо, капитан. Убийца провел здесь двадцать один год, храня свою тайну, и чувствовал себя в безопасности. Теперь над ним нависла угроза, и он напал на Эда. Сегодня он попытался запугать меня. Вполне возможно, что, выйдя из равновесия, он вновь пустится во все тяжкие. Если я буду заниматься этим делом, вы сможете прикрыть Пенни и Гарриет?

– У меня мало людей, – сказал Келли. – Двум девчушкам придется скооперироваться.

– Тогда пустите в ход свое ирландское обаяние, – ответил я. – Вы не против, если я вступлю в игру?

– По-моему, достаточно очевидно, что мне нужна помощь, правда ведь, Геррик? – Он говорил как человек бесконечно уставший.

Глава 3

Мы с Келли вместе вышли в вестибюль в тот самый момент, когда в парадную дверь вошел молодой Грег Столлард, патрульный сержант. Он подошел к нам, отдав честь Келли.

– Я снял отпечатки пальцев с машины мистера Геррика, – доложил он. – Набор один, предположительно мистера Геррика; имеется на руле, на панели, в бардачке. Больше ничего. Я отправил машину к Уотсону.

– Ничего, если мы возьмем у вас отпечатки? – спросил меня Келли.

– Разумеется.

– У Уотсона на складе нет ни одной шины для «ягуара», мистер Геррик, – продолжал Столлард. – А завтра с утра он получит комплект для спортмашин. Вы можете забрать ваше авто около девяти. Но я прикинул, вам будет грустно без колес, поэтому одолжил для вас машину у Уотсона. Она стоит у подъезда. Синий седан. – Полицейский протянул мне ключи. Он заколебался, беспокойно оглядываясь на Келли. – Я открыл ваш бардачок, Геррик. Я нашел там вот это. – Он достал из кармана полицейский пистолет 32-го калибра. – Мне подумалось, лучше будет, если он окажется здесь.

Я усмехнулся Келли и вынул портмоне.

– Разрешение, – сказал я и помахал им в воздухе.

Он кивнул:

– Если хотите увидеть файл по делу Уилларда, приходите завтра с утра ко мне в кабинет. Можем ли мы чем-то вам помочь?

– Огромное спасибо за машину, – ответил я. – Я хочу связаться с Гарриет Брок. Страшно неудобно, что там нет телефона. Она уже вполне могла услышать, что со мной случилось, – у вас в городе слишком быстро разносятся новости. Она будет волноваться.

– Славная женщина, – сказал Столлард. – Мне очень жаль ее. Боже, как представишь, что она проведет остаток жизни рядом с этим беднягой. Начинаешь задумываться о милосердии.

Он был прав. В самом деле, начинаешь задумываться.

Я пошел к бару, чтобы сказать Пенни, куда собираюсь. Толпа несколько поредела, и оставшиеся сгрудились вокруг большого круглого стола в дальнем углу. Молодой парень с гитарой негромко перебирал струны, а Пенни, взобравшись на стол, пела высоким, чистым голосом известную балладу «Подмастерье мясника». Ей, видимо, досталась от отца способность заставить музыку говорить. Мне показалось, что окружающие слышали эту песню в ее исполнении уже не раз, но и теперь они слушали молча и внимательно.

Я дождался, пока аплодисменты стихли. Потом подошел к певице.

– Какая жалость, что вы богаты, – сказал я. – Вы могли бы получать за это деньги.

Казалось, музыка придала ей сил. В глазах ее горела радость. Я сказал, куда собираюсь.

– Если вы пойдете в номер, прежде чем я вернусь, запритесь изнутри и сидите там.

– О, разумеется, папочка, – сказала она, похоже совсем забыв об опасности. А я нет.

Выйдя из гостиницы, я сел в синий седан и неторопливо покатил в сторону Колони-роуд. Келли меня удивил. Он каким-то образом умудрился передать мне ощущение от неистовой вольницы фестивальной ночи. Он ясно показал, как любого, стоявшего в стороне, как он сам, затягивал этот водоворот. Я видел перед собой Лору и ее Черного Монаха так четко, словно сам был там; истеричную толпу людей в масках и костюмах вокруг окровавленных останков Джона Уилларда; двоих отчаявшихся полицейских с пистолетами наготове… И где-то в этой толпе безликий убийца, смеющийся надо всеми.

Я попытался представить, что делал Эд Брок двадцать один год спустя. Я работал вместе с ним в разведке и кое-что знал о его методе. «Возьмите очевидное и выверните его наизнанку», – любил говорить он. Двадцать один год полиция искала того, кто ненавидел Джона Уилларда настолько, чтобы убить его. Применяя методику Эда, следовало искать того, кто ненавидел Уилларда; того, кто убил, чтобы спастись от Уилларда. Нью-Маверик, по сути дела, целиком принадлежал Уилларду. Если бы он заимел на кого-то зуб, уничтожить этого человека ему не составило бы труда. Так можно было выйти совершенно не туда, где все эти годы работала полиция. Кого мог бы возненавидеть Уиллард? Он был вспыльчив, задирист, но столь же и отходчив. Все говорили, что он не таил обид. Но Уиллард мог не простить, например, заигрываний с его обожаемой молодой женой. В «свободном обществе» Нью-Маверика это было вполне возможно. Он мог возненавидеть любого, кто стал бы угрожать спокойствию колонии. Он мог возненавидеть любого, кто причинил вред его другу – такому другу, как Роджер Марч.

Отсюда Эд Брок, возможно, очень быстро пошел по дорожке, по которой никто более не хаживал. Если бы он мог хоть чуть-чуть намекнуть нам, но от него осталась одна скорлупка. Может, он что-то рассказал Гарриет, но она не обратила внимания. Сейчас, конечно, убийца чувствует себя словно на сковородке: ведь она вполне может вдруг припомнить.

Я обнаружил, что усиленно жму на газ. В мозгу возник странный образ. Можно бросить семя по ветру, и через несколько часов его ни за что уже не отыскать. Но через двадцать один год это семя станет деревом. Если знать, что ищешь, можно легко узнать это дерево. Возможно, оно растет у всех на виду, но до сих пор только Эд сумел понять, что оно взросло из брошенного тогда семени. Возможно, я видел его сегодня, но не узнал.

Я остановил синий седан возле почтового ящика Броков. В доме было темно. Я взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что было уже почти одиннадцать. Я притушил фары и вылез из машины. Может быть, Гарриет спит: не хотелось ее беспокоить. Я медленно прошел по лужайке к дому. Месяц скрылся за облаком, и было совсем темно.

– Что вы здесь делаете? Что вам надо?

Это был голос Гарриет, резкий и испуганный.

На расстоянии меньше чем в пять футов сверкнул, ослепив меня, электрический фонарик.

– О боже мой! – Голос Гарриет сорвался. Она кинулась ко мне. – Это не твоя машина, Дэйв. Я… я не поняла, кто это.

Я потянулся, чтобы коснуться ее руки, и вздрогнул как ужаленный. В одной руке у нее был фонарик, в другой – пистолет.

– Пистолет Эда, – сказала она. – Ночью я держу его под рукой. Сюда приходили в темноте люди, Дэйв. Я… я думаю, это просто любопытные; они хотят посмотреть на Эда в окошко. Но я…

– Успокойся, – сказал я. И обнял ее за плечи. Я чувствовал ее дрожь. – Дики и Эд спят?

– Дики спит. Кто знает, что делает Эд? Он совершенно одинаковый и когда бодрствует, и когда спит. Нужно внимательно всматриваться, чтобы понять, открыты или закрыты его глаза. В темноте…

– Где можно поговорить, не разбудив Дики? – Я постарался сказать это непринужденно, но ее близость разожгла старые угли.

Она посветила фонариком вокруг.

– На лужайке есть пара кресел. Я… я ждала тебя раньше, Дэйв, а потом решила, что ты уже не придешь.

Мы пошли к двум садовым креслам и сели. Теперь я знал, что, если бы встретил ее раньше – до того, как с Эдом случилось несчастье, – я, наверное, не смог бы играть по правилам. Для меня ничего не изменилось. Одно только сознание, что она здесь, пусть я не видел ее в темноте, тут же возвратило день, когда я потерял ее. Только теперь она не была так уверена, что Эд и есть весь ее мир, но зато стала пленником его беды. Я встряхнул головой, чтобы не думать об этом. Гарриет не знала, что произошло в этот вечер, иначе уже принялась бы расспрашивать. Так что я рассказал ей о призрачном патефоне и о моей растерзанной машине.

– О Дэйв, тебе надо уезжать, тебе нужно скорее уехать отсюда, – зашептала она дрожащим голосом.

– Перестань, – ответил я. – Никуда я не уеду. Ты пойми, сегодня я был в нескольких метрах от этого человека. Он был совсем рядом, великий и ужасный. Я не оставлю тебя, меня не запугаешь детскими шалостями.

– Он способен не только на детские шалости, Дэйв. – Она думала об Эде. И прежде чем я успел что-то сказать, добавила: – Я над этим раньше не задумывалась, но мы уже видели его шалости.

– Что ты имеешь в виду?

– В первую же неделю, когда мы только приехали сюда, кто-то повалил наш почтовый ящик и нарисовал на нем картинку – маленькая фигурка, лежащая на спине, с вертелом в сердце. Мы подумали, что это дети. Тебе не кажется…

– Вполне вероятно, – ответил я. – А Эд никак это не связывал?

– Другие ящики, дальше по дороге, тоже были повалены, – сказала она.

– И тоже с рисунками?

– Нет. Но тогда это было похоже на озорство детей. Мы были чужаками здесь. Знаешь, как подчас дети реагируют на посторонних. Мы решили, что поэтому и удостоились рисунков.

Я ощутил противный холодок внутри. Перед нами был психопат, который озорничал по-детски, а через минуту начинал спокойно убивать. Здесь шуточки маленького мальчика переходили в смертоносную агрессию. Кто знает, когда малыш снова станет убийцей? Ладонь моя сжалась на рукоятке пистолета, который Столлард принес мне из моей машины. Я гадал, а не мог ли наш чокнутый друг, разбираемый любопытством, рыскать вокруг дома, чтобы «посмотреть на Эда в окошко». Он хотел удостовериться, что Эд в самом деле так бессилен, как говорят.

– Я поговорил с Келли, – сказал я. – Он собирается усилить охрану. Но тебе придется помогать ему.

– То есть?

– Ты не должна никуда выходить без предупреждения.

– Куда мне выходить? – с горечью спросила она. – Самое большое до ближайшего бакалейного магазина. Надолго я не могу оставить Эда. И Дики тоже.

– Наверно, он пустит здесь регулярный патруль, этак через час, – сказал я. – Если хоть что-то тебя встревожит, если к дому снова кто-то подкрадется, сразу сообщи об этом. – Я пытался разглядеть в темноте ее лицо, но видел только тень. Не было видно, как она слушает.

– Келли рассказал тебе, что случилось в ночь, когда был убит Джон Уиллард? – спросила она после минутного молчания.

– Да. Целая история.

– Тебе не показалось странным, Дэйв, что никто, похоже, не позаботился выяснить, кто был тот, кого они называют Черным Монахом?

– Неужели? – Я понял, что Келли не вдавался в подробности. – Эд рассказывал тебе?

– Про эту ночь. История известна всем. В Нью-Маверике это нечто вроде местного фольклора. Возможно, расспрашивали Лору, и это то немногое, что она сочла нужным скрыть. – В голосе ее звучали горечь и смех. – Кто тот Черный Монах, с которым вы были прошлой ночью? Неприлично же спрашивать это леди, с кем она прилюдно занималась любовью? Может быть, Эд узнал. В любом случае он никогда не говорил мне об этом. Но в моем положении в голову начинают приходить странные мысли. Я думаю – я думала, не мог ли Джон Уиллард быть Черным Монахом. Он опоздал на концерт, ты знаешь.

– Он любил свою жену? – спросил я, озадаченный подобным предположением.

– Это не всегда удерживает мужчин от романов на стороне, – сказала она резко. Она снова вспомнила об Эде.

– Ты говорила об этом кому-нибудь? – спросил я.

– Дэйв, я не говорила ни с кем, кроме тебя. Я боялась.

– И не надо. Я уже понял, что сплетни распространяются здесь быстрее ветра.

– Можешь быть уверен, я не стану, Дэйв.

Джон Уиллард – Черный Монах! Сильнее всего это взбесило отца Лоры, Роджера Марча, у которого было абсолютное алиби, ее мужа Пола, у которого было сносное алиби, и ее теперешнего поклонника, кем бы он ни был. Я припомнил, что сказал Келли о Черном Монахе. Это не был Пол Фэннинг, сказал он: «Более мелкий мужчина, грациозный, как балетный танцор». Не похоже на пятидесятишестилетнего Джона Уилларда, чей портрет над баром в «Вилке и Ноже» показывал, что он был крупным мужчиной – таким же или даже еще крупнее, чем Пол Фэннинг.

Я прикурил сигарету, отчасти потому, что хотел курить, а отчасти в надежде поймать лицо Гарриет в пламени зажигалки. Она сидела в кресле, сгорбившись и закрыв лицо руками.

– Гарриет?

– Да?

– Я мог бы остаться с тобой, если бы ты хотела. Но…

– Я знаю, Дэйв.

– Незачем больше лгать, – сказал я. – Я люблю тебя, я всегда любил тебя, я всегда буду любить тебя. Будем действовать как полагается. Твой муж сейчас не станет бороться за свою честь. Можешь ничего не говорить, но ситуация, по-моему, ясна. И здесь нет ничего дурного. Тебе это нужно, Гарриет; тебе нужно это знать. Как только мы все распутаем, я откланяюсь, раз уж так надо.

– Так надо, – откликнулась она словно издалека. – Но, Дэйв…

– Да?

– Спасибо. Мне правда стало легче. Я… я однажды выбрала и не раскаиваюсь. Поэтому мне нечего сказать.

– Я знаю. – Я поднялся. – Хочешь, я найду кого-нибудь, кто побудет с тобой?

– Нет, Дэйв. Ничего, в сущности, не произошло. Я не боюсь ни за чью жизнь. Я знаю, что делать с этой пушкой. Если этот человек появится здесь, я пристрелю его, и это будет то же, что разбить яйцо на сковородке. Может, я и высплюсь сегодня – ведь ты здесь, и что-то наконец сдвинулось.

Я шагнул к ней в темноте, нагнулся над креслом и поцеловал ее в лоб. Она не шевельнулась и никак не отреагировала.

– Спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, – шепот.

Сидя в синем седане и мчась по Колони-роуд к городу, я почувствовал, что моя рубашка намокла от пота. Я сказал ей это. Я скажу ей это снова, полагается так или не полагается. Если даже Эд выживет, то все равно рано или поздно его придется куда-нибудь сдать. Положено то было или нет, Гарриет вернулась, чтобы остаться. И я не собирался отпускать ее. Я не разрешал себе думать о мальчике. Он был неотделим от нее. Я постараюсь заслужить его любовь, попытаюсь быть ему хорошим отцом.

Я боялся вспоминать об Эде. Я хотел его смерти. Оправдываясь перед собой, что это только милосердие, я сознавал, что хочу не милосердия, а Гарриет. Она была нужна мне не меньше, чем девять с половиной лет назад. Даже больше.

Но важно не забыть, что убийца-то на свободе, и, пока оно так, ни для кого не будет ни мира, ни безопасности, и сладостные мечтания лучше отложить до его поимки.

Закрыв дверцу на ключ, я отправился в «Вилку и Нож». Пришла усталость. День был, конечно, долгий, но причина состояла в том, что все, что кипело внутри так долго, вырвалось наконец наружу, и стало немножко пусто.

Пенни Уиллард и еще полдюжины народу, включая гитариста, все еще сидели за большим круглым столом в углу. Остальные столики опустели, только маленький седой человек, во фланелевых брюках и голубом блейзере, в берете набекрень, сидел на табурете у бара, задумчиво вглядываясь в порожний стакан. Он взглянул на меня, проницательные серые глаза внезапно заблестели. Потом взгляд снова остекленел, подбородок упал на грудь, а пустота порожнего стакана стала еще безнадежней. Пенни увидела меня и, оставив приятелей, подошла к двери.

– Как Гарриет? – спросила она.

– Как ей и положено. У нее сейчас трудный период жизни.

– Знаю. И чувствую себя виноватой.

– Потому что пригласили сюда Эда? Я уже говорил вам, риск был его профессией.

– Что вы будете делать дальше, Дэйв?

– Не знаю, – ответил я. – Пока картина больше напоминает рассыпанную головоломку. Я не знаю, что должно получиться в итоге. Я пока перекладываю кусочки.

– Угостите чем-нибудь на сон грядущий?

– Конечно. Опять шотландское?

Она кивнула. Я подошел к бару и заказал шотландское виски ей и двойной бурбон со льдом себе. Потом отнес бокалы к столику, туда, где уже сидела Пенни.

– У всех мурашки по коже, – сказала она. – Раз с вами сегодня такое случилось, значит, он где-то рядом, за спиной. Страшно.

– Он близко, и он нервничает, – сказал я. – Нам может повезти.

Она глотнула виски.

– Я говорила вам, что Эд где-то за неделю до того, что случилось, хотел все бросить? Я убедила его остаться.

– Нет, не говорили. И Гарриет не говорила. – Первый глоток бурбона явно пошел мне на пользу.

– Он знал свою работу, Дэйв. И он сказал мне через две недели, что дело безнадежно.

Это было в духе Эда – прикинуться, что он сама открытость, если ему нужна была информация.

– Он сказал мне, что старая история давно стала сказкой с известным сюжетом. За двадцать лет ничего не прибавилось и не убавилось. Ничего больше не найти. Я умолила его продолжать. Так что если он и нашел что-то, то потом. Поэтому я виновата.

– Не глупите. Как вы сказали, он знал свою работу. – Я хотел уйти от разговора об Эде или о Гарриет. – Ваш друг капитан Келли – интересный малый, он просто набит воспоминаниями.

Пенни рассмеялась.

– Единственная крупная неудача Лоры, – сказала она. – Он рассказал вам про свою безумную страсть и свои строгие нравственные правила? Так он мучается уже двадцать с лишним лет.

– Я не думал, что вы станете над этим смеяться, – сказал я.

– Минуточку, Дэйв! – Ее голубые глаза похолодели.

– Вам это кажется смешным? – спросил я. – Мораль Келли здесь, конечно, смотрится немного странно. Но вот смешно ли?

– Я смеялась над Лорой, – ответила она, – которая скоро дождется того, что на нее и глядеть никто не захочет.

– Наверно, Келли переборщил: если учесть его горькую долю, это простительно.

– Уверена, что нет.

– Тогда это нехорошо, – сказал я вежливо, пытаясь поддержать разговор. Бурбон был приятен на вкус, и самочувствие несколько улучшилось.

– Вы любите изображать Господа Бога?

Я посмотрел на нее, изумленный внезапной болью в ее голосе:

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Нет! Давайте поговорим о вашем высокоморальном тоне, мистер Геррик!

– Хорошо. Говорите.

Она зло смотрела мне в глаза.

– Мне двадцать один год, – сказала она. – Меня бросил мой парень. Предполагается, что я буду терпеливо ждать, пока кто-нибудь женится на мне, и даже не побуду свободной женщиной?

– Думаю, долго ждать не придется, – проговорил я, пытаясь обратить все в шутку.

– Сколько вам лет, Дэйв? Тридцать пять? Тридцать восемь?

– Будет тридцать шесть, если это важно.

– Вы были когда-нибудь женаты?

– Нет.

– И все эти годы оставались целомудренны?

– Ну… нет.

– Вот смотрите: вы можете позволить себе снять квартиру и номер в гостинице под чужим именем, и, поскольку вы уверены, что об этом никто не узнает, у вас хватает наглости читать мораль тем, кто делает то же самое, но открыто, потому что у них нет денег. Чем номер в гостинице чище и нравственней, чем иголки под деревом в дни фестиваля?

– Теоретически – ничем.

– Практически – ничем! – Она почти кричала.

– Это уже другой вопрос, – сказал я. – Публичность в этом деле оскорбляет других, а это, похоже, в обычае Нью-Маверика. По своей природе секс интимен, это дело двоих. Когда он превращается в цирк, суть теряется. Это акт любви, и цель его – сотворение новой жизни.

– И весь ваш сексуальный опыт за тридцать пять лет холостой жизни сводился к одному – к сотворению новой жизни, мистер Геррик?

– Нет, – ответил я, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться.

– Тогда давайте, судите нас, мой высоконравственный судья! – Она ударила кулаками по столу с такой силой, что бокалы подпрыгнули. – Я не знала своего отца, но зато знаю, что он думал. Он и дядя Роджер с самого начала разрешили эту проблему Нью-Маверика. Вы представляете местную экономику, Дэйв? Люди, приезжавшие сюда, в буквальном смысле не имели в кармане ни гроша. Им предоставляли жилье; их кормили за счет общего фонда. Келли, вероятно, говорил вам, что многие из них официально не женаты. Они не могли позволить себе жениться, они любили свою работу и умели создавать новое. Человек не может творить, если он не полон, а мужчина никогда не полон без женщины, и наоборот. Поэтому ни у кого, кто приезжал, не спрашивали свидетельства о браке. Это вступление.

Пенни отхлебнула виски. Было видно, что она не раз ораторствовала подобным образом перед враждебно настроенной аудиторией.

– Вы, Дэйв, видимо, умный человек, – продолжала она. – Юристу положено кое-что понимать в современной психологии. Вы можете себе представить, что чувствует творческий человек, который не может заработать себе на жизнь? Он постепенно перестает ощущать себя мужчиной. Женщина все меньше ощущает себя женщиной. Как им вернуть веру в свои силы? Только доказав себе свою мужественность и женственность. Это единственно возможный способ. Отец и дядя Роджер задумались, можно ли принять в колонию талантливого художника, который самоутверждается занимаясь любовью с соседкой, которой тоже необходимо самоутвердиться? Они решили, что можно. Мне кажется, это правильно. Такие вещи есть везде, Дэйв. Обычно, правда, таких типов всего несколько на данную местность, прочие же обеспечены, имеют детей, семьи. Ходить на сторону они могут втайне, но вообще-то у них есть деньги на порядочную жизнь. А в Нью-Маверике – сотня человек с одинаковыми проблемами. И теперь ханжам зато есть о чем поговорить за утренним кофе! Ну, Дэйв, вперед!

Я посмотрел на расправленные напряженные плечи Пенни, поймал вызывающий взгляд голубых глаз. Мне почему-то стало ее жаль. Исчезновение молодого человека почти довело ее до истерики.

– Я промолчу, – сказал я.

– Значит, я вас убедила! – воскликнула она. – Тогда не пойти ли нам ко мне в номер и не заняться ли любовью?

– Нет, Пенни, – сказал я как можно более мягко. – Не потому, что я не хочу, а потому, что вы не хотите.

Мгновение она смотрела на меня в упор, а потом опустила свою пламенноволосую головку и закрыла лицо руками. Она рыдала так, словно сердце у нее вот-вот разорвется. Я огляделся, мне было неловко за нее. Компания за угловым столиком была поглощена собой. Только маленький седой мужчина на табурете у бара наблюдал за нами. Губы его сжались в полоску, тонкую, словно лезвие ножа. Я уже решил, что сейчас он подойдет и покажет мне, где раки зимуют, за то, что расстроил Пенни. Но потом глаза его снова остекленели, и он опять уставился в пустой стакан. Наконец Пенни перестала рыдать.

– Ох, Дэйв, все эти годы я ждала Тэда, – проговорила она сдавленным голосом. – Теперь он ушел и больше не вернется. Кого мне теперь ждать? Сколько еще я могу ждать? Я живая, Дэйв! Живая и одинокая.

Я почувствовал, что от моих слов сейчас многое зависит. Я и прежде слышал подобный крик отчаяния, и в гораздо менее странных местах, чем Нью-Маверик. Ответ типа «хорошо/плохо» не годился для такой умной и полной жизни девушки, как Пенни.

В тридцать пять вы еще участник все той же гонки, где судей нет. Теперь у вас уже есть и вкус, и проницательность. Может быть, вам отныне проще, ведь требовательная жажда нового – привилегия юности, которая уже позади. Мне и раньше доводилось объяснять существующую общественную систему мальчикам, которые считались уже достаточно взрослыми, чтобы воевать по всему миру, но еще слишком юными, чтобы покупать выпивку в местном кабаке или содержать жену и удовлетворять свои потребности единственным способом, который общество считает достойным. Обретя экономическую независимость, легко рассуждать о том, что «право надо заработать», а «сексуальную энергию следует перерабатывать в творческую». Молодежи все это говорить бессмысленно, а таким, как Пенни, – в особенности.

– В жизни мы все время выбираем, Пенни, – услышал я свои слова. – Каждый день мы делаем выбор. Например, что съесть на завтрак, что делать в ближайшие двенадцать часов: пойти с друзьями выпить или посидеть дома с хорошей книжкой, надеть черное платье или зеленое. Везде и всегда мы выбираем. Кажется, что это просто. Но за этим стоят вещи более сложные, а за ними – то, что на самом деле важно. Жить – значит выбирать. Идти нам направо, налево или остаться стоять? Когда не остается ни сил, ни смелости на очередной выбор, мы оказываемся либо в психушке, либо в пивнушке, как повезет. Еще один важный момент состоит в том, что, как только выбор сделан, больше нельзя сворачивать. Нельзя через минуту передумать и пойти другой дорогой. Тогда это не выбор. Тогда человек превращается в невротический шарик от пинг-понга, который в нерешительности скачет туда-сюда.

– Это про меня, – сказала Пенни, не отнимая рук от лица.

– Я так и думаю. Вы, по-видимому, давно уже выбрали: ждать.

– Ждать Тэда!

– Вот что мне интересно, – сказал я. – Вы избрали Тэда, когда вы оба были детьми. Вы не сомневались в своей половой принадлежности. Если бы вы не стали ждать, никто бы вас не осудил. Тем не менее, видимо, вы дожидались подходящей атмосферы для любви. Вы знали, что Тэд рядом, но ждали нужного момента, уместной ситуации. Теперь вам кажется, что, когда придет этот момент, Тэд не станет вашим партнером. Незачем паниковать, незачем пытаться вернуться по дороге, по которой вы шли всю жизнь. Вы спрашиваете, сколько можно ждать. Ждать можно столько, сколько потребуется. Это выбор, который вы сделали. Сейчас кажется, что ситуация изменилась, потому что Тэд ушел, но это не так. Все это время вы дожидались правильного момента и можете подождать еще. – Я рассмеялся. – Полагаю, уже недолго. Вы и отдохнуть-то не успеете, как появится дюжина претендентов на место Тэда.

Она медленно подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах все еще блестели слезы.

– Не знаю, хватит ли у меня сил?

– Разумеется, хватит, – сказал я. – Не говорите, что вам никогда не хотелось бросить эту дорогу. Возможностей было предостаточно. Если бы вам не хватало сил, вы бы уже давным-давно ничем не отличались от своих здешних друзей.

– Думаете, я сделала правильный выбор?

– Правильный для вас, потому что ваш, – сказал я. – Речь не идет о нравственности. Если ваши поступки не приносят вреда ни вам, ни другим, кто посмеет осудить их?

Она устало улыбнулась мне:

– Спасибо вам.

– Спасибо за благодарность. Выпьем на ночь по маленькой?

– Я… я думаю, мне пора спать. Завтра кабаний праздник, и нужно будет приготовиться.

– Какой-какой праздник?

– Я забыла рассказать… и хотела пригласить. Где-то через месяц после фестиваля дядя Роджер каждый год устраивает вечеринку с кабаном для всех, кто помогал в организации фестиваля. В сущности, это вся колония. Мы жарим кабана, едим кукурузу и картошку, и что еще там приготовят девочки. Потом бывают танцы и… – Она заколебалась. – Мы с Тэдом собирались объявить о нашей женитьбе и уйти вместе, по дороге зайдя к мировому судье. Это такое подведение итогов года в колонии; празднество, а потом все возвращаются к работе, пока не понадобится готовиться к следующему фестивалю. Мы думали, сейчас было бы лучше всего…

– Может быть, он завтра вернется, – сказал я.

– Он не вернется. Вы пойдете со мной на праздник? Сможете увидеть всех жителей колонии.

– С удовольствием, – ответил я.

Она встала из-за столика, и мы вместе вышли в вестибюль. Она остановилась у лестницы и улыбнулась устало, но кокетливо.

– Идите-ка вы скорей наверх, а то я забуду свою роль секретаря Ассоциации молодых христиан, – сказал я.

Я наблюдал, как она уходит. В другое время, в другом месте, при других обстоятельствах я так легко не отпустил бы ее.

Мне не хотелось спать, но я решил пойти в номер и постараться как-то осмыслить полученную информацию. Я едва шагнул к лестнице, когда из офиса вышел Трэш. Белозубая улыбка, похоже, была его фирменным знаком.

– Успешно провели время? – спросил он.

– Я знаю намного больше, чем знал, когда приехал, – сказал я. – Но все это крайне загадочно.

Трэш рассмеялся.

– Это уже двадцать лет загадочно, – сказал он. – У миссис Брок все в порядке?

– Да.

Он взглянул мимо меня в бар.

– Вот там сидит тип, с которым вам стоит побеседовать, – сказал он. – Его зовут О'Фаррелл. Он был в театре в ночь, когда убили Джона Уилларда, он тогда работал осветителем.

– Тот человек в берете?

– Да. Думаю, он больше всех насобирал грязи и сплетен. Фаррелл только и делает, что пьет и болтает, пока деньги не кончатся, – и так каждый день.

– Последние полчаса он рассматривает пустой стакан, – сказал я.

– Если вы ему нальете, он вам все расскажет, – сказал Трэш. – Не ручаюсь за результат. Он старый склочный ублюдок. Хотите попытаться?

– Пожалуй, – ответил я.

Друзья Пенни все еще сидели за круглым столом, гитарист тихо перебирал струны. О'Фаррелл увидел, что мы направляемся к нему, и, кажется, улыбнулся. Он наверняка слишком пьян, чтобы от него был толк, подумал я. Но когда Трэш представил нас, его глаза ожили, словно кто-то внутри подключил ток. Единственный свидетель убийства Джона Уилларда, возможно, и не был совсем уж трезв, но он не был и пьян в обычном смысле слова.

– Итак, гора пришла к Магомету, – проговорил он. Речь его была по-ирландски певучей. Он махнул маленькой, изящной рукой Трэшу. – Беги отсюда, Лоренс. К работе приступают крупные умы.

Трэш добродушно рассмеялся:

– Он говорит, пока ему наливают, Геррик.

– Только низкие люди говорят правду так открыто, – сказал О'Фаррелл, когда Трэш отошел в сторону. – К сожалению, это общеизвестный факт. Я, можно сказать, нахожусь на содержании. У меня есть, конечно, известная сумма денег. Эти деньги четко распределены: столько-то за квартиру, столько-то за отопление и свет, столько-то за табак, столько-то на еду, которой мне нужно мало, и столько-то на выпивку. И вот суммы, остающейся на выпивку, мне не хватает, мистер Геррик, чтобы проводить очередной день. А потому я, так сказать, подзарабатываю песнями. Если философ хочет поговорить о философии – я готов, конечно, когда заплатит за выпивку. Если поэт хочет послушать стихи, я готов прочитать три стихотворения за стакан. Если художник-импрессионист желает выслушать диатрибу против традиционалистов на том языке, на котором сам он не способен изъясняться, я готов – но при условии! Итак, если человек хочет поговорить об убийстве, мистер Геррик, если он хочет услышать о репутации запятнанного ангела, – ну, тогда пускай он купит лучшего пойла, которое здесь можно найти.

Я усмехнулся:

– За эту красноречивую речь, мистер О'Фаррелл, я куплю вам стакан и буду добавлять по одному за каждый факт, который мне неизвестен.

– Ну, мужик, ты жестко торгуешься, – сказал О'Фаррелл. – Мы просидим здесь долгие годы, прежде чем выяснится, чего же вы не знаете. Давайте договоримся так: вы будете мне наливать до тех пор, пока я вам не надоем. А если это случится, я изменю своим принципам и поставлю сам…

– Я не собираюсь спорить с вами, мистер О'Фаррелл, – ответил я и поманил бармена. – Принесите мистеру О'Фарреллу бутылку его любимого напитка и поставьте ее рядом с ним.

– Пусть это будет «Джеймисон», Пит, – крякнул О'Фаррелл ликующе. – Ну, мистер Геррик, видно, вы стремитесь к новым знаниям почти так же, как и я – к ирландскому виски.

Бармен принес бутылку «Джеймисона», два стакана и миску со льдом. Он поставил их перед О'Фарреллом и подмигнул мне.

– Вас оказалось уломать проще, чем большинство, – сказал он.

– Беги, беги отсюда, мальчик, – сказал О'Фаррелл, – и радуйся своему счастью, ведь ты небось взял и чаевые плюс к цене бутылки. – Он положил лед в старомодный стакан и доверху наполнил его виски. Он налил мне, но вопросительно поднял бровь. – Сегодня вы долго сюда добирались, мистер Геррик.

– Похоже, что все уже все знают, – сказал я. – У вас что, прямая связь с миссис Сотби с телеграфа?

Он хмыкнул:

– У меня много с кем прямая связь.

– Я беседовал с капитаном Келли, – сказал я. – С Трэшем, с местным журналистом мистером Гарви, с Пенни Уиллард. С миссис Брок. Я был в волоске от вашего убийцы.

О'Фаррелл с непритворной тревогой посмотрел на бутылку «Джеймисона».

– Тогда мне и вправду нужно постараться, чтобы заработать это, – сказал он. – Подробной истории Нью-Маверика в шуточном изложении, даже если прибавить остроумный анализ характера его основателя, не хватит, мистер Геррик?

– Не хватит, мистер О'Фаррелл.

Он вздохнул:

– Лучше бы вы сразу пришли ко мне. Я рассказываю гораздо лучше, чем все они, вместе взятые. – Ирландское виски легко пролилось в его горло, а маленькая рука обхватила горлышко бутылки, приготовляясь наполнить второй стакан. – Быть может, вас заинтересует очерк состояния души?

– Попробуйте, – ответил я.

Он налил себе второй стакан.

– Мне не везло в жизни, мистер Геррик. Все началось с того, что я родился ирландцем в Ирландии. К сожалению, этим не кончилось. Я решил стать актером. Что тоже большая неудача, хотя вы скажете, что это просто глупость. Все шло путем, я играл мелкие роли в «Аббатстве» и в других ирландских труппах. Но я был настолько неразумен, что завел интрижку с женой знаменитого актера и продюсера и был вынужден буквально бежать из Ирландии, чтобы остаться в живых. Я не поехал бы в Англию, даже если бы меня умоляли, и я не мог ломать свой язык чужой речью. Я приехал в Америку. Немножко поработал в театре, немножко в Голливуде – в общем, везде и нигде. Наконец попал в Нью-Маверик, но здесь актерство не считается творческой работой. Так что я назвался покойному Джону Уилларду и Роджеру Марчу драматургом. Это было вранье, и они в конце концов это поняли. Но к тому времени я уже научился их смешить и этим заслужил место под солнцем. Так что, мистер Геррик, я хоть и не был драматургом, но умел достаточно, чтобы честно трудиться здесь. Я работал как черт на фестивалях все эти годы, зарабатывая себе право жить здесь. Я сказал, что живу на содержании. На самом деле – на деньги фонда Джона Уилларда. Мне платят, а взамен я делаю все, что потребует от меня правящая верхушка, каковой вначале был Джон Уиллард, а потом Роджер Марч. Я подсобный рабочий и по совместительству придворный шут. Теперь, мистер Геррик, мне семьдесят один год, и, если Роджер откажет мне в содержании, я окажусь в чудовищном положении.

– Я думал, что этими вопросами теперь ведает Пенни? – сказал я.

– Теоретически – да. Теоретически она может указывать Роджеру. Но он все еще обладает властью, и вполне по праву.

– А почему он должен отказать вам в содержании спустя столько лет?

– Ему может не понравиться, что я чересчур много шлепаю языком, – объяснил О'Фаррелл.

– Ну, в таком случае, раз вы не можете говорить, мистер О'Фаррелл… – Моя рука медленно скользнула по стойке в направлении бутылки.

– Постойте! – воскликнул О'Фаррелл с непритворным страхом. – Я ведь уже кое-что вам рассказал, если у вас хватило мозгов это услышать.

Я внимательно посмотрел на него. Значит, это был разговор с двойным дном. По-своему он мне что-то сказал. По существу, он сказал, что, если он расскажет мне то, что знает, Роджер Марч будет недоволен.

– Хорошо, мистер О'Фаррелл, – сказал я. – Можете налить себе еще.

– Добрый человек! – сказал он, наливая себе трясущейся рукой. – Слушать меня, мистер Геррик, – все равно что слушать великий оркестр, исполняющий великое произведение. Если у вас есть мозги, вы услышите не только звуки скрипок, но тему, которая есть объединенная песнь виолончелей, французских рожков и барабанчиков, и иногда еще вступают цимбалы.

– Я немного послушаю, – сказал я, – но пусть песнь будет поразборчивей.

– Добрый человек. Я обещал вам очерк состояния души. Вы уже видели цвет, мистер Геррик. Это цвет страха.

– Страха, что, если вы мне нечто расскажете, Роджер Марч будет недоволен и лишит вас источника дохода?

– Вы это сказали, не я, мистер Геррик. – О'Фаррелл огляделся, как будто боялся, что кто-то мог услышать мои слова. – Я прошу: позвольте мне рассказывать по-своему и сохраните то, что сумеете услышать, про себя. – Он сделал большой глоток «Джеймисона», прикрыл на мгновение глаза. – Амброзия, – пробормотал он. Потом глубоко вздохнул. – Да, это цвет страха, мистер Геррик. О, поначалу все было проще – я же мошенник, я уже говорил вам. Был ежедневный страх, что меня раскроют и вышвырнут отсюда пинком под зад. Но когда все открылось, меня оставили. Однако теперь они могли избавиться от меня, как только им заблагорассудится. Тогда появился страх, что я чем-то окажусь неугоден и они решат использовать эту возможность. Потом наступила ночь убийства. – О'Фаррелл замолк, чтобы допить стакан. Было похоже, что виски действует на него не больше, чем вода. – Я уже имел когда-то дело с театральным освещением, так что меня и поставили на эту работу во время полуночного концерта. Накануне мы с Джоном отрепетировали все, что нужно. Он хотел, чтобы свет менялся вместе с музыкой. Обычный сценический эффект. Я уговорил Пола Фэннинга, зятя Роджера, чтобы он помог мне с пультом, если понадобится. Могла перегореть лампочка; что-то могло случиться с проводом. Тогда двух рук мне бы не хватило.

– Позвольте перебить вас, мистер О'Фаррелл, – сказал я. – Пол Фэннинг в тот вечер был в маскарадном костюме? – Я подумал о Черном Монахе.

– Джон Уиллард и патрульные – единственные на территории фестиваля, кто не был в тот вечер в костюмах, – сказал О'Фаррелл, который был явно недоволен, что его перебили. – Как я говорил…

– Как был одет Пол Фэннинг? – спросил я.

– Во что-то темное и разлетающееся. Предполагалось, что он пилигрим в поисках Святого Грааля. На мне был костюм придворного шута – приличествующая мне униформа, сказали бы вы. Что-нибудь еще, мистер Геррик? За дополнительные вопросы мне следует дополнительно налить, вы так не считаете?

– Наливайте! – ответил я.

Он налил, выпил и облизал губы.

– Так что в положенное время и Пол, и я были на посту, но Джон, который должен был прибыть минут за десять до полуночи, не появился. Я начал нервничать. Люди, собравшиеся в амфитеатре, станут беспокоиться, если мы не начнем с первым ударом часов. Понимаете, фестиваль к полуночи уже вовсю разгорелся – выпивка, отчаянный флирт, никаких приличий. Они пришли послушать Джона, потому что это был его праздник, сказали бы вы. Но они не стали бы ждать слишком долго ради удовольствия послушать классическую музыку. Я знал, что Джону будет очень больно, если они все разбегутся. Я решил, что меня могут обвинить в том, что я не привел его вовремя. Опять же, мистер Геррик, это цвет страха. Маленького, мерзкого страха. И вот я отправил Пола Фэннинга на поиски Джона. Пол не нашел его, и Джон опоздал на десять минут и ничего не объяснил. Итак, концерт начался, и я занялся светом. Потом – бах! Жуткий грохот на краю сцены, и вспышка пламени, осветившая на миг кулисы.

Я ощутил в затылке легкое покалывание.

– Но вы ничего не видели?

Выдерживая паузу, О'Фаррелл пригубил жидкости. Его маленькие глаза хитро заблестели.

– Той ночью я сказал им, что ничего не видел, – проговорил он. – Я повторял им это снова и снова, каждый день, что я ничего не видел. Я не так давно сказал вашему другу мистеру Броку, что я ничего не видел. Если хотите, я встану на этот самый табурет и здесь и сейчас прокричу это на весь мир. Я ничего не видел!

Я вытащил сигарету из кармана и постучал ею по стойке бара, не сводя глаз со странного маленького человека, который вцепился в бутылку «Джеймисона» так, словно от нее зависела его жизнь.

– Вы видели вспышку пламени на противоположной стороне сцены?

– О, это я видел. Это я действительно видел.

– Но больше ничего?

– Я повторяю, хотите, чтобы я встал на табурет и прокричал это на весь мир?

Вспышка пламени при выстреле из дробовика длится всего лишь долю секунды. Чтобы заметить ее, нужно смотреть в ту сторону, где она случилась, а не смотреть на световой пульт перед тобой. Но если вы видели вспышку, вы почти наверняка видели и кое-что еще.

– Цвет страха, – сказал я спокойно. – Если человек заметил не только вспышку огня, он в опасности, мистер О'Фаррелл, даже если не рассказал об этом сразу. Убийца будет следить за вами, гадая, видели ли вы его, гадать, не стоит ли ему подстраховаться.

– Будет, это точно, – сказал О'Фаррелл.

– Но если человек заметил не только пламя, почему он сразу об этом не рассказал? – спросил я. – Почему он колебался и все же не сказал ничего?

– Возможно, – произнес О'Фаррелл, – он боялся чего-то другого. Мы только предполагаем, разумеется.

– Разумеется.

– Ну так продолжим, – сказал О'Фаррелл. – Если человек заметил не только вспышку, это значит: один на один с обвиняемым. Мгновение: было и нет. Я думаю, что видел; я уверен, что видел. Дальше, если у обвинителя репутация не самого правдивого человека – как, например, у меня, – и он не может доказать свое обвинение, он не будет желанным гостем в этих местах. Лучше ему сказать, что он ничего не видел, и держаться этого. И теперь ему уж точно хватит мозгов держать язык за зубами, потому что убийца ясно дал понять, что его не остановишь.

– Послушайте, мистер О'Фаррелл…

– Мы всего лишь предполагаем, мистер Геррик, – резко сказал О'Фаррелл. Капельки пота выступили у него на лбу. Может быть, из-за выпитого, а может быть, нет. Он понизил голос: – Но все равно прислушайтесь к теме, что за мелодией скрипача. После смерти Джона Уилларда мое будущее находилось и всегда будет находиться исключительно в руках Роджера Марча. И я ничего не видел!

– Вы рассказали Эду то, что сказали мне? – спросил я.

– Что я ничего не видел? Да, я сказал ему это.

– Исполнили ли вы для него свою симфонию, мистер О'Фаррелл?

Это я сделал.

Мгновение я молчал, изучая это морщинистое, озорное лицо. О'Фаррелл отчаянно пытался дать мне понять, что он видел убийцу Джона Уилларда, но все эти годы молчал, потому что рассказать – означало бы вызвать недовольство Роджера Марча. Из рассказа Келли очевидно следовало одно. О'Фаррелл не видел Роджера Марча за кулисами, потому что Марч находился среди публики в обществе губернатора. Значит, это кто-то, кого, по мнению О'Фаррелла, Марч наверняка станет защищать. Лора, его дочь? Пол Фэннинг, его зять? Я не знал больше никого, кто был близок Марчу. Необходимо было узнать о нем больше.

Я положил сигарету в пепельницу, которую бармен для меня поставил, и стал продолжать беседу в стиле О'Фаррелла.

– Я слушаю тему, мистер О'Фаррелл, – сказал я, – и она волнует меня. Я слышу тему Лоры и тему Пола, но я недостаточно образован, чтобы услышать еще что-то.

Лицо О'Фаррелла превратилось в смеющуюся таинственную маску.

– У вас явные способности к музыке, мистер Геррик. Будет ли мне позволено продолжить? – Он показал в сторону бутылки.

– Продолжайте.

– Наилучшего вам здоровья, – сказал он, наливая себе стакан.

– Теперь, коль скоро вы ничего не видели, мистер О'Фаррелл, я полагаю, что нет смысла задавать вам прямые вопросы. Например, была ли это Лора? Например, был ли это Пол?

– Абсолютно никакого смысла. Я ничего не видел.

– Тогда зачем исполнять передо мной эту музыку, мистер О'Фаррелл? Не понимаю. Я для вас посторонний человек. Зачем указывать мне направление после всех этих лет молчания? И, насколько я понимаю, вы указали направление Эду Броку.

Старичок шаловливо улыбнулся:

– Я должен был заинтересовать вас, мистер Геррик.

– Если бы я счел, что вы рассказываете мне сказки, дабы продолжать подливать себе из бутылки, я разбил бы ее о вашу голову, мистер О'Фаррелл.

Старик ничего не признавал и ничего не отрицал.

– Я обещал описать вам, мистер Геррик, состояние души, у которой цвет страха. Страх заставляет человека держать рот на замке, если заговорить для него означает опасность. Если – и, заметьте, я говорю «если» – у меня была бы причина стремиться покончить с этим узлом, я думаю, что я стал бы с вами говорить по той же причине, по какой и с вашим другом Броком. Вы хотите разрешить эту загадку. Вы здесь новичок. Ваши мозги не забиты предрассудками, жизненными аксиомами и неудачами. У вас нет никаких личных связей в обществе, которые помешали бы вам видеть. Вам конкретно, мистер Геррик, продемонстрировали, что вы окажетесь в опасности, если останетесь, а вы все равно остались. Стало быть, у вас для этого достаточно мужества. Да, я думаю, что говорил бы с вами, будь у меня на это причина.

– Но такой причины нет?

– О, абсолютно никакой. Я не сую руку в чужую кормушку, если не собираюсь завтракать. Но хоть я и вышел в запас, у меня тоже есть чувства.

– Например?

– С вашего позволения? – Старик снова потянулся за бутылкой.

– Если ваши чувства будут мне интересны, О'Фаррелл.

– Ну, мне они, во всяком случае, интересны.

– Тогда наливайте.

О'Фаррелл налил себе, но на этот раз не стал тут же подносить стакан к бескровным губам. Танцующие глаза в морщинистых глазницах были спокойны, в них появилась какая-то печаль.

– Я говорил вам, мистер Геррик, когда открылось, что я мошенник и обманщик, я стал здесь чем-то вроде придворного шута. Вы знаете, какова была судьба шута в старые времена, мистер Геррик? Пока ему удавалось смешить, ему бросали кости. О его горб терлись, чтобы привлечь удачу. Но стоило ему попросить о любви, и он тут же получал подзатыльник или пинок, потому что это не считалось забавной шуткой. Неужели вы думаете, что за двадцать с лишним лет, что я провел здесь, мне никогда не хотелось любви, мистер Геррик? Неужели вы думаете, что легко не просить ее, когда она все время вокруг тебя и даром, как в Нью-Маверике? Но если бы я попросил, мне ответили бы: «Только не для тебя, Шон, мой мальчик. Мы знаем, что ты обманщик и мошенник, и то, что другие получают даром, ты не сможешь даже купить». Моя попытка взять что-то выглядела бы кражей: ее заклеймили бы, как безнравственную. – Он поднял стакан, проглотил выпивку и снова поставил его на стол. – Но есть кое-что еще, если вы пожелаете выслушать.

– Пожелаю.

– Я не мог просить о любви, мистер Геррик, но я получил ее от человека, на которого никто не обращал внимания. Я получил ее от ребенка – одинокого и жаждущего узнать обо всем, что она потеряла. А она потеряла весь мир – мать и отца.

– Пенни Уиллард?

– Господи, благослови ее и сохрани, – прошептал чуть слышно О'Фаррелл. – Ей было лет пять, когда она пришла ко мне. Им пришлось ей рассказать часть правды, потому что она собиралась идти в школу. Она не могла понять, что к чему, но знала, что я единственный человек, бывший на сцене с ее отцом, когда он умер. Она спросила, было ли ему больно, и я смог сказать ей, что он даже не успел понять, что с ним произошло. Она хотела говорить о нем, и о своей матери, и о том, какие они были. Что мог я поведать ей в те дни, кроме того, что отец ее был смелым и сильным, а мать – доброй и прекрасной? Позже, конечно, пришло время для более реалистических подробностей. Девять лет подряд она каждый день приходила в мой маленький домик, чтобы повидаться со мной. Я умею рассказывать истории, мистер Геррик. Мне удавалось рассмешить ее и превратить чтение вслух в настоящий спектакль. Я мог играть с ней в разные игры, потому что сам отчасти ребячлив. И эта прелестная девочка любила меня, мистер Геррик. И я ее любил.

Он остановился, достал из кармана платок и обтер пот со лба. Пока он говорил, его лицо стало пепельно-серым.

– Когда ей исполнилось четырнадцать, я расстался с ней, – проговорил он тихим, дрожащим голосом. – В некоторых людях есть червоточина, мистер Геррик, которая способна испортить все хорошее в их жизни. Я расстался с ней, потому что при виде этой четырнадцатилетней девочки у меня стали возникать мысли, которые не должны приходить в голову ни одному старому козлу. Это был один из немногих достойных поступков в моей жизни, но ей он принес боль. Она не понимала, а я не мог ей объяснить. Не знаю, поняла ли она сейчас. Но я люблю эту девочку, мистер Геррик, и отдам жизнь, чтобы уберечь ее от беды. – Он посмотрел на меня в упор своими старыми печальными глазами. – Я не часто говорю о себе серьезно, потому что люди настроены смеяться надо всем, что я скажу. Я бы не хотел, чтобы они смеялись над тем, как я отношусь к Пенни.

– Я не смеюсь, мистер О'Фаррелл.

– Я рискнул, мистер Геррик, потому что вы задали мне вопрос. «Зачем исполнять для меня музыку, мистер О'Фаррелл?» – спросили вы. Я не из тех, кто подвергает себя опасности. Моя собственная шкура – единственное, что меня вообще волнует, если не считать Пенни. Если я пошел на риск, то знайте – это ради нее.

– Вы считаете, она в опасности?

– А вы так не считаете? Вы привезли ее сюда сегодня вечером после ваших неприятностей. Она заново открыла старое дело, так? Она позвала сюда Брока, и весь сыр-бор из-за нее.

О'Фаррелл, в своей двусмысленной манере, разумеется, указывал на Фэннинга. Пол Фэннинг, думал я. Трудно представить себе Лору, превращающую Эда в беспомощный кусок мяса.

– Один вопрос, мистер О'Фаррелл, – сказал я. – Вы знаете, что заставило Тэда Фэннинга бросить Пенни?

На лице О'Фаррелла появилась гримаса отвращения.

– У мальчишки еще молоко на губах не обсохло. Его вряд ли можно считать ответственным за свои поступки.

– И никаких предположений?

– Я скажу вам кое-что, что вовсе не является предположением. Он просто дурак. Но какая шлея попала ему под хвост, я не знаю.

– И еще один вопрос, мистер О'Фаррелл. В ту ночь, когда убили Джона Уилларда, вы слышали о ком-то, кого называли Черным Монахом?

О'Фаррелл развернулся на своем табурете и посмотрел прямо на меня. Лукавое лицо снова оживилось. Его маленькое тельце согнулось, и внезапно он расхохотался, раскачиваясь взад и вперед, не в силах успокоиться.

– Это серьезный вопрос, – заметил я.

Он вытер глаза платком.

– Ох, слышал я о нем, – ответил он. – Это местная легенда.

– Он мог бы подтвердить алиби Лоры Фэннинг на ночь убийства. Это сузило бы круг подозреваемых.

О'Фаррелл покачал головой, пытаясь подобрать слова:

– Не то слово – мог бы, мистер Геррик. Если бы он сделал это. А я могу сказать вам, что он этого не сделает. Никогда. Не в этом мире!

– Но если Лора может назвать его имя…

– В этом-то вся и шутка, мистер Геррик. Она не может. Свои звездные минуты наша Лора изведала с человеком, которого она не знает, чьего лица без маски она так и не видела. До сих пор она расспрашивает о нем, втайне надеясь, что кто-нибудь проговорится. Но если кто-то и знает, он нем как могила! – О'Фаррелл закашлялся. – Нет, нет, мистер Геррик. Ваш Черный Монах никогда больше не появится. Можете быть уверены.

Я расплатился за выпивку и пожелал О'Фарреллу спокойной ночи. Он сунул бутылку «Джеймисона» под мышку, лихо отсалютовал мне и направился к боковому выходу. Маленький человечек дал мне немало пищи для размышлений. Я мог представить себе, как воодушевился Эд Брок, когда он услышал рассказ О'Фаррелла. Должно быть, он сразу бросился по следу и что-то нашел, но, вместо того чтобы сообщить то, что он узнал, Пенни и властям, он попытался подоить Фэннинга, и тот расправился с ним.

Да, теперь я знал, в каком направлении двигаться, но решил действовать осторожно. Фэннингу отныне известно, что откуда-то ниточка тянется к нему, и на этот раз он не попадется так легко. Он приготовится. Эд застал его врасплох. Со мной все будет по-другому.

Я во второй раз за вечер шел через вестибюль к лестнице, когда из кабинета появился Трэш.

– Оно того стоило? – спросил он.

– Несколько фактов, – ответил я.

Трэш закурил, одарив меня своей белозубой улыбкой.

– Большинство из нас давным-давно перестали искать факты, – сказал он. – Их не существует.

– Вы когда-нибудь подозревали, что О'Фаррелл знает об убийстве Уилларда больше того, что он рассказал полиции? – спросил я.

Трэш рассмеялся:

– Он всячески старался вас в этом убедить, да? Должно быть, вы ему хорошо наливали. Хочу вас предупредить, Геррик. Этого маленького ирландского придурка сжигает ненависть. Он ненавидит всех, потому что он неудачник и мошенник и еще кое-что, о чем неприлично говорить в обществе. Если вы заглотнули его наживку, значит, так вам и надо. Для него настоящий праздник – своими намеками убедить вас заподозрить кого-то. Знай он что-нибудь доподлинно, он растрепал бы об этом давным-давно, исключительно ради того, чтобы навредить кому-то. К счастью, он жалкий, мелкий трус, так что худшее, на что он способен, – это булавочные уколы.

– Вы сами отправили меня к нему, – возразил я.

– Потому что не сомневаюсь, что вы в состоянии отделить зерна от плевел, – сказал Трэш. – У О'Фаррелла есть излюбленный объект ненависти – Фэннинги. Он направил вас на их след?

Я вздохнул:

– Так и есть.

– Это старая история, – пояснил Трэш, перестав улыбаться. – Когда Пенни была маленькой девочкой, она любила болтаться около дома О'Фаррелла. Он хорошо ладит с детьми: рассказывает им сказки и старинные ирландские легенды. Пенни по-детски им восхищалась. Но когда ей исполнилось четырнадцать, у О'Фаррелла возникли кое-какие другие идеи на ее счет. Она рано развилась физически. Он проявлял к ней нежность, когда она была ребенком и нуждалась в этом. Но внезапно он превратился в старого похотливого козла. Лора, при всех своих заскоках, старалась быть хорошей матерью для Пенни. Она предупредила О'Фаррелла, чтобы тот не распускал руки, и запретила Пенни ходить в его дом. Пенни, в сущности, ничего не поняла и обиделась на то, что ее разлучили со старым другом. Она пошла к нему опять, и О'Фаррелл вел себя грязно. Тогда Пол Фэннинг задал ему первоклассную трепку. О'Фаррелл попал в больницу, а поправившись, попритих. Пол убедил его, что не шутит. Но естественно, О'Фаррелл ненавидит Фэннингов и с радостью сделает все, лишь бы доставить им неприятности – например, навешает вам на уши лапши своими намеками и предположениями.

Вот вам и ниточка, подумал я. О'Фаррелл даже словом не обмолвился ни о побоях, ни о больнице. Из его рассказа следовало, что его собственная совесть заставила его отказаться от Пенни. Вся его история, вероятно, из той же серии – наполовину правда, наполовину лживые инсинуации.

– Одно меня озадачивает, – сказал я Трэшу. – Как получилось, что после этого Роджер Марч позволил О'Фарреллу остаться в колонии? Его простили, когда выяснилось, что он мошенник, а не драматург. Потом оказывается, что он…

– Любитель Лолит, – докончил Трэш.

– И все же его не гонят. Это совсем не похоже на то, что я слышал о Роджере Марче.

– Я тоже размышлял об этом, – согласился Трэш. – В одном можно быть совершенно уверенным. Если бы О'Фаррелла выгнали отсюда, он убрался бы на безопасное расстояние, а потом вылил бы ушат грязи на Пенни и Нью-Маверик. Может, Роджер подумал, что лучше оставить его здесь, где он под рукой и помалкивает. Разумеется, эта история здесь известна всем, но о ней много не говорили. В колонии никто не хочет поссориться с Роджером. И О'Фаррелл будет молчать, пока он здесь, потому что у него нет других средств к существованию, кроме фонда Нью-Маверика.

Я вроде бы не чувствовал усталости, но, когда добрался до своего номера, я ощутил ломоту во всем теле. В принципе, следовало принять версию Трэша относительно рассказа О'Фаррелла и его мотивов. Сведения о том, что Фэннинг избил О'Фаррелла так, что тот попал в больницу, наверняка сохранились в документах. Трэш не стал бы выдумывать такую историю, зная, что наутро я могу ее легко проверить. Но подозрения, которые вызывал у меня О'Фаррелл, не казались мне такими основательными, как хотелось бы. Меня грызло одно небольшое сомнение. Избиение О'Фаррелла слегка напоминало мне то, что произошло с Эдом Броком. Вероятно, просто совпадение, но О'Фаррелл завел меня достаточно далеко, и я не мог не задумываться об этом. Я напомнил себе, что О'Фаррелл был актером, и одаренным актером.

Я заснул, едва моя голова опустилась на подушку, но спал беспокойно. Меня мучили кошмары, главным действующим лицом которых был безликий монах в черной рясе, двигавшийся словно балетный танцор из одной сцены в другую, окровавленный, безголовый пианист, вертящийся дервиш с дубиной, превращающий Эда Брока в отбивную, крадущаяся тень с ножом, кромсающим мою машину, и, наконец, безумствующий маньяк, ползущий к студии Пенни, где она лежит на кушетке, совершенно беспомощная. Я услышал ее вопль и сел на постели, обливаясь потом.

Конечно, это был не вопль, но какой-то другой шум, который во сне превратился в дикий крик Пенни. Это была сирена пожарной машины. Пожарная часть, видимо, находилась поблизости от «Вилки и Ножа», потому что сирена выла оглушительно.

Кто-то стал колотить мне в дверь.

– Геррик! Геррик, проснитесь! – Это был голос Трэша.

– Я не сплю, – сказал я охрипшим голосом. – Мы горим?

– Нет, но пошевеливайтесь! Горит дом Броков на Колони-роуд!

Часть третья

Глава 1

Я нацепил на себя какую-то одежду и меньше чем через минуту оказался внизу. Пенни уже стояла там с Трэшем. Оба были бледны как смерть.

– Похоже, есть на что посмотреть, – сказал Трэш. – Даже отсюда видно зарево.

Я ничего не ответил. Сердце у меня в груди сжалось в холодный комок. «Мерседес» Трэша был припаркован у парадного входа, и мы все забрались в него. Мимо нас в сторону Колони-роуд мчались другие машины.

– Гарриет! – услышал я собственный голос, а потом холодные пальцы Пенни сжали мое запястье. Мы сидели, прижавшись друг к другу на переднем сиденье, пока Трэш мастерски гнал машину на сумасшедшей скорости, не снимая руки с клаксона.

– Там нет телефона, – бросил он. – Ей пришлось довольно далеко бежать, чтобы поднять тревогу.

– Может быть, пожар заметил кто-то другой, – проговорила Пенни.

Никто из нас не решался высказать свои мысли.

«Мерседес» резко свернул на Колони-роуд. Теперь нам были видны языки пламени, поднимавшиеся до небес, окутанные облаками черного дыма.

– Такой уже не потушить, – заметил Трэш. Он непрерывно жал на газ. Вильнув и отчаянно сигналя, мы обошли более медленный седан впереди нас.

Внезапно нам представилось зрелище бушующего пожара. Шины завизжали, и мы резко остановились ярдах в пятидесяти от дома. Дорога впереди нас была забита машинами и пожарным оборудованием. Трэш выскочил первым и побежал к дому. Я мчался за ним. О боже, Гарриет!

Сквозь раскаленные белые языки пламени виднелся остов коттеджа. Пожарные-добровольцы боролись со шлангом, который плохо работал. Они не могли подойти ближе из-за слишком сильного жара, и жалкая струйка воды едва достигала дома.

Я увидел пожарного, бегущего с кислородной подушкой и маской в сторону группы, собравшейся под деревом у дороги, и, не раздумывая, бросилсяза ним. Лица людей в толпе казались какими-то нечеловеческими в пляшущем свете пламени.

– Гарриет!

Она сидела на земле, обнимая Дики. Человек с кислородной подушкой добежал до нее раньше меня. Дики забрали у нее, накрыв кислородной маской его лицо. Я вдруг оказался на четвереньках около Гарриет и, задыхаясь, начал повторять ее имя. Она непонимающе смотрела на меня. Она меня не узнавала! От ее волос пахло паленым, платье обгорело. Я посмотрел на ее руки. Они дрожали – ободранные, в ожогах.

– Гарриет!

Она открыла рот, посмотрела прямо на меня и закричала. Ее глаза казались безумными из-за сгоревших ресниц и бровей.

– О господи, боже мой, боже мой! – восклицала она. – Он там, Дэйв! Эд там, внутри!

Я поднялся и, спотыкаясь, тупо побрел к месту пожарища. Кто-то ухватил меня за руку и удержал.

– Не будьте идиотом! – рявкнул Трэш.

Медленно, очень медленно я начал приходить в себя. В таком огне никто не мог остаться в живых. Единственное, что оставалось пожарным, – это сдержать огонь, чтобы он не перекинулся на лес и другие дома. Я обернулся и посмотрел на Гарриет. Пенни стояла около нее на коленях, пытаясь успокоить ее.

Потом я увидел Пола Фэннинга. Он тоже сидел на земле, прислонившись к дереву. Его вельветовый пиджак местами обгорел. Он держал в руке сломанные очки и тупо смотрел на них. Трэш, все еще не выпуская моей руки, остановил бледного мужчину, который помогал пожарным разбираться со шлангом.

– Нужно отправить малыша в больницу, – сказал мужчина. – Тяжелое отравление угарным газом. И миссис Брок обгорела. Сейчас приедет «скорая помощь».

Сквозь возбужденные крики множества людей я расслышал завывание сирены «скорой помощи», ехавшей по Колони-роуд.

– Как это случилось? – спросил Трэш резко.

– Не знаю, – ответил мужчина. – Пол Фэннинг увидел пламя первым и поднял тревогу. Только одно ясно как день: это не случайность. Бензин! Дом вспыхнул как факел. Женщина спала. Он превратился в печь прежде, чем она успела выбраться из постели. Как ей удалось вытащить ребенка – я даже представить себе не могу. Потом она пыталась вернуться за своим мужем-бедолагой. Пол к тому времени прибежал сюда, оттащил ее от дома и стал катать по траве. Одежда на ней горела!

Наш собеседник вдруг резко повернулся и побежал к «скорой помощи». Я едва не подскочил от тоненького девчачьего хихиканья Пола Фэннинга. Он смотрел на меня налитыми кровью глазами.

– Я сделал для ваших друзей все, что мог, Геррик, – сказал он. – Я не гожусь в герои. Мне так кажется. Наверное, я сумел бы вытащить Брока из огня, если б оказался здесь несколькими минутами раньше. Когда я прибежал, миссис Брок пыталась пробраться в дом. Она горела – одежда на ней горела. Я решил, что все, что в моих силах, – это удержать ее от самоубийства.

– Спасибо вам, – пробормотал я. Ужас ситуации лишил меня возможности чувствовать.

Фэннинг снова хихикнул:

– Кто-нибудь знает, где сегодня ночует Лора? Я не видел ее.

Огромная фигура возникла между мной и Фэннингом. Удар руки, взметнувшейся словно цеп, свалил Фэннинга на землю. Я услышал, как он заскулил, будто побитый пес. Потом великан повернулся ко мне лицом. У него была седая грива волос, седая борода и усы. Он был стар как Господь. Он выглядел как Господь! Я сообразил, что это Роджер Марч, отец Лоры.

– Вы Дэвид Геррик? – спросил он низким, звучным голосом.

– Да, сэр.

– Я Роджер Марч, – представился он. – Сделайте для ваших друзей все, что сможете. Потом я хочу видеть вас. – Он повернулся к кому-то из стоявших рядом с нами и ткнул пальцем в Фэннинга. – Отвезите эту скулящую мразь домой, и держите его от меня подальше! – прогремел он.

Я наблюдал, как он прошествовал через толпу. Ему было почти восемьдесят лет, как мне рассказывали, но физически он все еще оставался крепким, и сил у этого гиганта больше, чем у среднего мужчины. Понятно, почему никто не рисковал вызывать его недовольство.

Двое мужчин помогли всхлипывающему Полу подняться и увели его.

Я опять вернулся к Гарриет и увидел рядом с ней капитана Келли. Он и Столлард раздвигали толпу, чтобы освободить место для носилок «Скорой помощи». На них уложили Дики, все еще с кислородной маской на лице. Гарриет смотрела на него, не двигаясь.

– Вам следует поехать вместе с мальчиком, миссис Брок, – сказал ей Келли, голос его слегка дрожал. – Вам тоже необходим врач.

Гарриет покачала головой.

– Кто-то должен остаться здесь, – ровным голосом проговорила она, – чтобы сделать для Эда все, что возможно.

Пенни стояла позади меня.

– Я поеду с ней, Дэйв. А вы оставайтесь. Вам нужно узнать, что произошло.

Я всем сердцем желал быть с Гарриет, но Пенни говорила здраво. Мне хотелось взять Гарриет за руку или за плечи, но я не сделал этого, боясь причинить ей боль. Ее пальцы все еще дрожали.

– Я останусь тут, Гарриет, – сказал я. – А тебе надо поехать с Дики.

Она посмотрела на меня, словно мучительно пыталась вспомнить, кто я такой.

– Дэйв! – наконец проговорила она. – Ты сделаешь для Эда все, что сможешь?

– Конечно, – ответил я.

Боже милостивый! От Эда остался только пепел.

Я смотрел, как пожарные несут Дики к машине «Скорой помощи», а Гарриет и Пол Фэннинг идут за носилками. Только услышав набирающий силу вой сирены, я начал понемногу приходить в себя.

«Бензин», – сказал тот мужчина.

Я поискал взглядом Келли и увидел, что он стоит в нескольких ярдах от меня и разговаривает с седоволосым мужчиной, который оказался командиром местной добровольной пожарной дружины. Его звали Джордж Лютер. Он мрачно кивнул, когда Келли представил нас.

– Я как раз говорил капитану Келли, что это, несомненно, поджог, – сказал Лютер. – Миссис Брок была не в состоянии говорить, но если только она не хранила бензин в доме, что маловероятно… – Он пожал плечами.

Лицо Келли было красным от жара. Он смотрел в огонь, словно надеялся увидеть там что-то. Пожар полыхал так, что остов здания уже рассыпался, и языки пламени, казалось, вырывались из самой земли.

– Я видел подобные пожары и раньше, – продолжал Лютер. – Совсем недавно в дыму еще чувствовался запах бензина. Разумеется, эксперты страховой компании могут придерживаться другого мнения, но я готов поручиться, что дом подожгли. Вы не думаете, что миссис Брок могла просто помешаться – после всех бед, которые на нее обрушились?

– Нет, – отрезал я.

– Я просто спросил, – произнес Лютер извиняющимся тоном. – Как я говорил, возможно, она держала бензин в доме, для сенокосилки или чего-то подобного.

– Бензин сам по себе не загорится, – сказал я. – Очевидно, Гарриет и Дики уже спали. Какая у них в доме была плита?

– Электрическая, – ответил Лютер.

Келли сделал нетерпеливый жест:

– У нее не было сенокосилки. Я видел, как малыш подстригал траву обычной ручной машинкой. Надо смотреть правде в глаза, Джордж. Кто-то пытался сжечь их заживо.

– Это твоя работа, – сказал Лютер и добавил с явным облегчением: – Слава богу, что нет никакого ветра, иначе сгорели бы и другие дома, и половина леса. А здесь мы справимся. Если я не нужен вам, капитан…

– Продолжай, Джордж. Занимайся своим делом, – разрешил Келли. Он посмотрел на меня почти злобно, когда командир пожарной дружины отошел от нас. – Похоже, вы действительно выпустили джина из бутылки, приехав сюда, мистер Геррик.

Какая-то убийственная ярость, кипевшая во мне, вырвалась наконец наружу.

– Вам очень удобно думать так, капитан, – отрезал я. – Двадцать один год вы тут работаете спустя рукава. Естественно, вам хочется обвинить кого-то другого во всем, что произошло с семьей Брок. Вы, и Марч, и все остальные, кто спустил на тормозах это дело, может записать себя в пособники убийцы Эда Брока. Потому что так оно и есть, Келли.

Я подумал, что он бросится сейчас на меня, и это бы меня очень устроило. Мне хотелось кого-нибудь ударить: это помогло бы мне забыть пустые глаза Гарриет, затуманенные ужасом. Но Келли с явным усилием овладел собой.

– Извините меня за мои слова, Геррик. – Его голос дрожал. – Давайте не будем с вами ссориться. Мы нужны друг другу.

Он был прав. В данной ситуации ни ему, ни мне не стоило отказываться от помощи, кто бы ее ни предлагал. Карьера Келли висела на волоске. Когда вся история дойдет до ушей его начальства, грянет гром. Он не смог найти человека, напавшего на Эда, и в результате произошло убийство. По лицу Келли я видел, что он хорошо это понимает.

– Хорошо. Начнем сначала, – сказал я. – Я заходил сюда… ну, примерно в одиннадцать. После разговора с вами. Все было в порядке. Мальчик и Эд уже спали. Я поговорил с миссис Брок. Сейчас она в шоке, Келли, но она вовсе не истеричная особа. Она боялась, но была готова к тому, что может случиться. У нее остался пистолет Эда. Миссис Брок собиралась воспользоваться им при необходимости. Если кто-то поджег дом, это произошло уже после того, как она крепко уснула.

– Миссис Брок не рассказала вам ничего, от чего мы могли бы оттолкнуться? – спросил Келли.

– Нет. Но она задала мне вопрос, который я собирался задать вам позже. Кто-нибудь пытался опознать Черного Монаха Лоры Фэннинг?

Келли пристально посмотрел на меня.

– Я пытался, – сказал он. – Меня это интересовало не только как полицейского. – Он на мгновение прикрыл свои покрасневшие от жары глаза. – Давайте скажем просто, что меня это заинтересовало. Вы, наверное, не до конца понимаете, Геррик. Совершенно посторонний человек, не из нашего города, услышал о фестивале. Он знает, что это нечто вроде оргии. Он знает, что может приехать сюда и подцепить девушку. Никто ему не откажет. Он может славно провести время.

– О'Фаррелл говорил мне, что Лора тоже не знает, кто это был.

– Мне это известно, – ответил Келли. – Тогда она спрашивала себя… И я тоже, поскольку я чувствовал… ну, мне хотелось добраться до этого малого. Просто чтобы выпустить пар. Но я пытаюсь сказать вам вот что: Лора – далеко не первая девчонка, которая валялась на фестивалях с парнем, не имея представления, кто это был. Возможно, это звучит неправдоподобно для чужака вроде вас, но так случалось и прежде, и, думаю, именно так и произошло тогда. Мне не удалось ни за что зацепиться.

– А не мог это быть Джон Уиллард? – спросил я.

Келли рассмеялся.

– Ни в коем случае, – ответил он. – Я же говорил вам, он был среднего роста, грациозный, как танцовщик. Только не Джон. И не Марч, и не Фэннинг, если вы думаете о мотивах.

– Куда вы поедете теперь? – спросил я.

Он тяжело и глубоко вздохнул:

– Поговорить с Фэннингом. Он поднял тревогу и первый прибежал сюда. Думаю, вы многим обязаны ему, Геррик. Если бы он не вытащил миссис Брок, она погибла бы.

– Это он так рассказывает, – заметил я.

– О, именно так все и было, – ответил Келли. – Парень по фамилии Спэнглер, писатель, живет в коттедже, который находится отсюда примерно на том же расстоянии, что и дом Фэннинга. Он видел, как Фэннинг бежал к горящему дому, когда сам примчался сюда. Он говорит, что миссис Брок вырывалась от Пола. Спэнглер помогал катать ее по траве, чтобы сбить огонь с одежды.

– Этот Спэнглер, он тоже пытался вызвать пожарных?

– У него нет телефона, – сказал Келли. – В колонии всего два телефона. Один в доме Марча, где он живет вместе с Фэннингами, второй в студии Пенни.

– Почему их не установят больше? – спросил я.

– Люди, приезжающие сюда, – молодые таланты. Они живут здесь не платя аренду, даром, почти все. Телефоны стоят денег и являют собой соблазн. Хочется позвонить в Калифорнию старенькой бабушке. Поэтому их просто здесь не ставят. Для экстренных случаев телефон есть у Марчей и Уиллардов. Спэнглер побежал звонить в студию Пенни, но та оказалась заперта: мы и сами знаем, что Пенни там не было. Тогда он помчался сюда. – Глаза Келли сузились. – Я видел, как несколько минут назад Роджер ударил Пола. В чем было дело?

– Фэннинг неудачно сострил, спросив, где сегодня почует Лора, – ответил я.

– Старик любит ее. Она – единственный человек, который ему по-настоящему небезразличен, за исключением, может быть, его жены, которая умерла, рожая Лору. Для него не имеет значения, что она делает.

– Например, что она застрелила человека на концертной сцене?

– Исключено, – возразил Келли. – Вы можете себе представить, чтобы она избила Брока? Или устроила сегодняшний поджог? Не стоит тратить время на эту версию.

Келли мог исключить Лору из списка подозреваемых, но я не исключал никого. Пока не исключал. Самым ужасным в этот момент, когда пламя начало умирать под напором воды из шланга, который наконец-то заработал, была необходимость действовать, начать что-то делать. Но что? Не сразу и с величайшим трудом мне удалось взять себя в руки и вспомнить, что я, в конце концов, профессиональный следователь. Невозможно скакать во все стороны одновременно, как это удавалось знаменитому всаднику Стивена Ликока.

– Вы говорите, Фэннинги живут вместе с Марчем? – спросил я.

– Да.

Собираясь лечь спать, я решил, что следующий, с кем мне надо поговорить, – это именно Марч; к тому же он сам попросил меня зайти.

– Поехали, – сказал я Келли. – Я хочу поговорить со всеми ними.

– Тогда погодите минутку. Хочу удостовериться, что мои мальчики работают.

Я стоял, дожидаясь его. Пламя быстро затухало. Стало видно то, что раньше нельзя было разглядеть. В нескольких ярдах от дома я увидел игрушечный трактор, искореженный и оплавившийся от жара. Я подумал о том, как там Дики. Он казался таким маленьким, бледным, потерянным. И Гарриет. Сможет ли она когда-нибудь оправиться после всего этого?

Ко мне подошел Трэш.

– Сейчас мы мало что можем здесь сделать, – сказал он. Вид у него был ошарашенный. – Хотите, отвезу вас обратно в гостиницу? Пожарным понадобится поесть и что-нибудь выпить, когда они закончат.

– Я остаюсь с Келли, – ответил я.

Трэш кивнул, хотя, кажется, не все расслышал.

– Жаль, что с вашими друзьями так вышло, – проговорил он. – Мало утешения думать, что могло быть и хуже. Если бы не Пол и Дэйв Спэнглер, думаю, что могло…

– Который из них Спэнглер?

– Вон тот смуглый парень, который разговаривает с девушками.

Спэнглер был молод: в синих джинсах, без рубашки и босиком. Его мускулистое тело блестело от пота в свете огня. Он, похоже, и правда прибежал сюда в спешке. Я подошел и представился. У трех хорошеньких девушек, с которыми он говорил, был тот же оцепеневший вид, что и у всех в ту ночь. Я объяснил Спэнглеру, кто я, и поблагодарил его.

– Страшное дело, – сказал он. – Я долго не ложился сегодня, работал. Я заметил первые всполохи и побежал к Пенни позвонить, но у нее все было заперто. Я знал, что это дом Броков, и подумал о том несчастном беспомощном малом, который лежал в постели, поэтому не стал тратить время, чтобы взламывать дверь. – Он поморщился. – Забыл обуться, и мои подошвы превратились в гамбургеры.

– Когда вы прибежали сюда, – спросил я, – вы увидели миссис Брок и Фэннинга?

– Я увидел Фэннинга, – ответил Спэнглер. – Он облокотился на забор около дома, задыхаясь, словно от бега. Потом он увидел меня, закричал и побежал обратно в дом.

– Обратно в дом? – переспросил я.

– Да, я подумал, что он уже был там и выскочил глотнуть воздуха. Все вокруг заволокло дымом. Подбежав, я понял, что дело дрянь, но Фэннинг внутри боролся с миссис Брок. Нам удалось вывести ее. Ее платье горело. На мне была шерстяная рубашка, я сорвал ее и обмотал вокруг нее. Потом мы с Фэннингом стали катать ее по земле, чтобы сбить пламя, а она все время кричала, что ее муж остался в доме. Она… она пыталась бежать назад в дом, когда мы ее отпустили, и я держал ее, стараясь объяснить, что это бесполезно. Потом я увидел, что на траве, немного в стороне от нас, лежит малыш. Я убедил миссис Брок, что она должна позаботиться о нем, а в доме она ничего не сможет сделать.

Фэннинг стоял снаружи! Он не пытался вытащить Гарриет из огненной печи, пока не увидел Спэнглера. Может быть, это несправедливо. Может быть, он пытался и просто выбежал, чтобы глотнуть воздуха. Может быть, он вытащил ее, а она вырвалась и снова ринулась назад прямо перед приходом Спэнглера.

– Фэннинг вызвал пожарных? – спросил я, стараясь говорить спокойно.

– Так он сказал. Должно быть, вызвал. У них второй из двух телефонов в колонии. И пожарные приехали сразу же после того, как нам удалось отвести миссис Брок к ребенку. Пол объяснил, что он тоже работал допоздна. Он может работать резцом и долотом и при искусственном освещении. У него в студии лампы дневного света. – Спэнглер вытер лицо тыльной стороной ладони. – Это убийство, да? – спросил он.

– Да, расчетливое и хладнокровное, – ответил я. – Только милостью Божьей – и с вашей помощью – не все трое мертвы. Когда вы бежали сюда, вы никого не видели и не слышали?

– Когда я бежал от дома Пенни, я слышал в лесу крики. Здесь в лесу повсюду дома и студии. Черт побери, к этому времени пламя уже поднималось в воздух футов на пятьдесят и гудело, как иерихонская труба. Я не смотрел по сторонам, Геррик. Просто старался добраться сюда как можно быстрее и помочь, если смогу. Конечно, я и представить себе не мог, что дом подожгли нарочно.

– Вы почувствовали запах бензина?

– Келли и Джордж Лютер спрашивали меня об этом. Честно говоря, не знаю. Я просто бежал сюда, понимаете. Я думал о Броке – совершенно беспомощном. Я думал о нем, не о поджигателях.

– Спасибо вам, – сказал я. – Лично от меня. Броки мои старые друзья.

– Черт, я сделал только, что сделал бы любой.

– Я могу при случае попросить вас повторить ваш рассказ?

– Конечно, если это поможет, – ответил он.

В этот момент ко мне подошел Келли. Дом Марча находился в лесу в трех-четырех сотнях футов. По лесной тропинке можно было проехать разве что на джипе, так что мы пошли пешком. У Келли был фонарик, и он освещал дорогу. Мы не разговаривали. Не знаю, о чем думал Келли, но мои мысли крутились вокруг Пола Фэннинга. Трэш заставил меня усомниться в рассказе Шона О'Фаррелла, а кроме того, я сам был там на холме.

Алиби Фэннинга в ночь убийства Джона Уилларда двадцать один год назад вовсе не было твердым. О'Фаррелл послал его туда, где теперь находилась студия Пенни. Люди видели, как он туда пошел. Это пятиминутная прогулка, – возможно, на нее понадобилось чуть больше времени, учитывая, сколько там было народу. Фэннинг отправился вниз за десять минут до полуночи. Уиллард появился в театре примерно через десять минут после его ухода. Должно быть, понадобилась еще минута-другая, чтобы установить свет, чтобы Уиллард вышел на сцену, принял аплодисменты, дождался тишины и начал играть «Аппассионату». Через пять минут после того, как он сел за рояль, его застрелили, – так говорит Келли. У Фэннинга было более чем достаточно времени, чтобы вернуться на холм и пройти за правую кулису. О'Фаррелл практически открытым текстом сказал мне, что он видел Фэннинга в момент выстрела.

Но возможно, Трэш и прав: О'Фаррелл мог использовать меня, чтобы свести счеты с Фэннингом, и он в этом преуспел!

И все равно – Марч кого-то прикрывал, все говорило за это. Во всяком случае, он не стремился узнать правду. Возможно, причина этому – его зять. Потом еще эта история об избиении, после которого О'Фаррелл попал в больницу. Потом избиение Эда. Интересно, думал я. Это девчачье хихиканье могло быть просто дурацкой привычкой; а могло – и признаком неуравновешенной натуры. Сегодня кто-то, у кого с головой не в порядке, разгулялся вовсю: сначала пластинка, игравшая для меня в театре, потом моя растерзанная машина и, наконец, пожар. А ночь еще не подошла к концу.

Перед нами засветились огни дома, и Келли остановился.

– Вы сейчас встретитесь с очень необычным человеком, Геррик, – проговорил он. – Именно так к нему и следует относиться.

– «Именно так» к нему и относились слишком долго, разве нет? Если он покрывал убийцу все эти годы, значит, он во многом ответствен за трагедию Броков.

– Мы не знаем, покрывал ли он кого-то, – сказал Келли. – Он хотел, чтобы все улеглось. Ему через пару месяцев исполнится семьдесят девять. Вы видели его сегодня вечером: годы почти ничего с ним не сделали, по крайней мере, ничего, что может заметить сторонний наблюдатель. Он все еще может взять автомобиль за бампер и вытащить его из лужи. Дух его так же молод, как пятьдесят лет назад. Он одинокий человек. Большинство творческих людей одиноки, как мне кажется. Живопись – его жизнь. Он будет яростно отбиваться от всего, что может помешать его работе. Я думаю, он понимает, что его время на исходе. Он даже не взглянул ни на одну женщину после смерти жены, а она умерла задолго до того, как он сюда приехал. Он не осуждает нравы нью-маверикской колонии, но сам никогда так не поступал.

– Он не осуждает и поведение Лоры, – сказал я.

– Понаблюдайте, как он смотрит на нее, – ответил Келли, – или когда о ней говорят. Посмотрите ему в глаза, когда произносят имя Лора. Они превращаются в глубокие, черные озера печали.

– Но он никогда не вмешивался в ее жизнь?

– Если и пытался, – ответил Келли, – его постигла неудача. – Он повернулся к дому. – Если мы хотим добиться от него поддержки, нам придется принять ее в том виде, в каком нам ее предложат.

– Я не в настроении играть в поддавки, даже с Господом Богом! – злобно огрызнулся я.

Мне внезапно привиделись Эд Брок, бессмысленно тянущийся к солнцу в своем инвалидном кресле в саду; раскаленный добела крематорий, в который превратился его дом; оцепеневшая от ужаса Гарриет, тупо глядящая на меня, как на чужого. Теперь мне стало наплевать, что кому-то будет больно. Мне стало наплевать, какие секреты унес с собой в могилу Джон Уиллард. Лично я снял перчатки и надел кастет.

Гостиная в доме Роджера Марча была не меньше тридцати квадратных футов, с камином, отделанным булыжником и полностью занимающим одну стену. Северная стена служила окном студии, а две боковые – плотно увешаны картинами, словно в художественной галерее. Но книг не было – кроме нескольких валявшихся на большом круглом столе в центре.

В ответ на наш стук последовало приглашение, произнесенное гудящим басом, и мы с Келли вошли. Роджер Марч был один. Он возился с обугленной трубкой и голубой жестянкой трубочного табака. В первый момент при виде этого белобородого великана вся моя воинственность слетела с меня. Потом я чуть не рассмеялся, осознав, что я словно вернулся в свои пять лет, к детской картинке великого Господа Иеговы, беседующего с Моисеем на горе. Таково было обаяние его личности.

– Новости есть? – спросил он Келли.

– Пока еще нельзя обследовать останки дома, сэр, – ответил Келли. Это «сэр» выскочило у него легко и автоматически. Мы были похожи на двух детей, которых вызвали к директору школы. Я понял, что, если дальше так пойдет, хозяином ситуации окажется Марч.

– Никаких сомнений в том, что это был поджог?

– Никаких, сэр, – откликнулся Келли.

– Черт! – прогудел его голос. Он чиркнул старомодной каминной спичкой о ноготь, потом поднес огонек к трубке. – Как вы предполагаете действовать дальше, Келли?

– Завтра у меня заберут это дело, сэр, – сказал Келли ровным голосом. – Мне не удалось поймать убийцу, остававшегося на свободе очень, очень долгое время. Мои непосредственные начальники сядут мне на загривок, и этим займутся все, кому не лень, в окружной полиции.

– И начнут ползать вокруг, словно мухи, черт их побери! – бросил Марч.

У меня лопнуло терпение.

– А вы бы предпочли, чтобы все оставалось шито-крыто, и не важно, кто при этом может пострадать, не так ли, мистер Марч? – спросил я.

Он посмотрел на меня так, словно никогда раньше не видел. Я почти чувствовал, как он пытается найти способ убрать меня с дороги, как досадную помеху.

– Настало время ответить на некоторые вопросы, Марч, – и вам, и вашему зятю, и дочке. Где они?

Глубоко посаженные глаза гневно блеснули.

– У вас ведь нет никаких законных полномочий, не так ли, Геррик? Вы служите в аппарате окружного прокурора другого штата.

– Давайте внесем ясность, – сказал я. – Я не представляю город Нью-Йорк. Я в отпуске и выступаю как адвокат миссис Брок. А она может предъявить колонии несколько исков, после которых та прекратит свое существование. Если нам не удастся выяснить правду, и при этом достаточно быстро, мы их предъявим. Такова моя юридически законная позиция.

Марч попытался испепелить меня взглядом, но не смог.

– Вы считаете, что я все эти годы укрывал убийцу и собираюсь делать это и впредь? – спросил он угрожающе тихо.

– Мне известно, что вы долгое время отказывались предпринимать хоть что-нибудь, чтобы найти убийцу Джона Уилларда, и по сей день ничего не было бы сделано, если б не Пенни.

– Вам нравится то, чего она добилась? – осведомился Марч.

– Нет, но ее нельзя в этом обвинить. А вот тот, кто пытался скрывать правду все эти годы, – даже если это вы, – сегодня может лечь спать с приятным чувством, что он оказался соучастником убийства Эда Брока.

– Даже если это я, – повторил он. – Вижу, что вы умеете, как дошлый юрист, избегать прямого обвинения, Геррик. – Он положил трубку на стол и на мгновение отвернулся, стараясь собраться с мыслями. – Единственное, что необходимо для существования подобного сообщества, мистер Геррик, – это покой, – начал он. – Покой, чтобы можно было работать, не отвлекаясь. Уже почти три месяца мы не знаем покоя – с тех пор, как Пенни привезла сюда Эда Брока разрывать старые могилы. Нас сводит с ума не имеющее значения, но тем не менее загадочное прошлое. Будь оно проклято, говорю я. Будь оно проклято за то, что не хочет остаться в могиле. Джона убили двадцать один год назад. Это было зло. Но оно свершилось втайне. Кому теперь поможет, если тайна раскроется? Колония процветает, как мечтал Джон. Многие знаменитые люди начинали здесь, как он надеялся. Вы думаете, если бы у него был выбор, он сказал бы: «Повесьте моего убийцу, и пропади пропадом моя мечта»? Он не сказал бы так! Мы прожили в мире и покое двадцать лет, и мечта Джона сбылась. А теперь все оказывается под угрозой, потому что глупая девчонка хочет удовлетворить свое любопытство.

– Пожалуй, мне никогда еще не доводилось слышать настолько хладнокровных и бесчеловечных рассуждений, – сказал я. – И это уводит нас от конкретного вопроса.

Он сделал нетерпеливый жест своей огромной рукой:

– Ни один настоящий художник не бывает человечным в полном смысле, Геррик, потому что, если он хоть немного талантлив, ему глубоко наплевать на все, кроме того, что он делает. Ему плевать, богат он или беден, жарко ему или холодно, счастлив он или несчастлив в обыденной жизни. Все, что его волнует, – это его работа, время, чтобы ею заниматься, и место, где он может ее делать. Он ненавидит бытовые мелочи с такой яростью, какую вы вряд ли когда-либо испытывали. Он ненавидит женщину, которая считает, что ей уделяют недостаточно внимания. Он ненавидит ее за то, что она пытается украсть у него драгоценное время. Он ненавидит засорившуюся водопроводную трубу, потому что надо потратить время, чтобы починить ее. Он ненавидит правительство не потому, что его заставляют платить налоги, но потому, что они вынуждают его заполнять до нелепости сложную налоговую декларацию. Он ненавидит ночь, потому что она отнимает у него дневной свет, при котором можно писать. И мы здесь ненавидим дело Уилларда. Мы любили Джона и скорбели о нем. Мы помогали искать его убийцу. Но время прошло, Геррик, и, когда стало ясно, что убийцу не поймают, мы решили положить этому конец. Мы снова хотели покоя. Времени для работы, места для работы. И вот теперь, после стольких лет забвения, все началось сначала. Мы не в силах разобраться с этим, как можем заполнить декларацию, прочистить засорившуюся водопроводную трубу или прогнать надоевшую женщину. У нас воруют наше время. Уже три месяца я не могу спокойно работать. Вопросы полиции; сомнения и подозрения, которые не дают сосредоточиться. Мне почти семьдесят девять лет, Геррик, и я не могу себе позволить тратить время зря, черт возьми.

– Тогда покончите с этим! – предложил я. – Покончите, рассказав всю правду!

– Я не знаю всей правды! – выкрикнул он почти с яростью. – Если б я знал, кто убил Джона в ту ночь, я бы собственными руками переломил его пополам и оттащил его к капитану Ларигану. Если б я знал, кто напал на вашего друга Брока три месяца назад, а сегодня ночью сжег его дом, я не колеблясь сдал бы его правосудию. Но я не стану – послушайте меня, Геррик, – я не стану сплетничать, попусту рассуждать и строить догадки. Это болезнь нашего времени – беспочвенные построения. Люди зарабатывают на жизнь, сочиняя колонки, наполненные слухами и намеками. Политики обретают власть, выдвигая ложные обвинения, поддержанные сомнительными доказательствами. Я не стану причинять людям боль, потроша их жизнь, как брюхо рыбы, чтобы все, разинув рот, смотрели на их внутренности, покуда не уверюсь, что они это заслужили. Помочь? Я помогу, но я не стану помогать вам ничем, кроме фактов! – Он ткнул в меня длинным пальцем. – Вы провели здесь меньше двадцати четырех часов, Геррик, и я вижу по вашему лицу, что вы уже кого-то подозреваете. Я прожил с этим двадцать один год. Вы думаете, у меня не возникало подозрений? Думаете, я не пытался разгадать загадку? Разница между мной и вами, Геррик, – или между вашим другом Броком и мной – заключается в том, что я забочусь о покое, единстве и выживании Нью-Маверика, которому я отдал четверть века. Я не стану проводить время забрасывая грязью людей, которые, возможно, просто потому, что они здесь живут, оказались замешаны в трагедии. Покажите мне убийцу, и я помогу вам уничтожить его. Дайте мне самому увидеть его, и я сдам его вам так быстро, что он и глазом моргнуть не успеет. Вы напрасно считаете, что я скрываю от вас всю правду. Я не знаю ее. А частичная правда, всевозможные «может быть» и «если» – с этим я дела не имею.

Он остановился, и было такое впечатление, что по комнате пронесся ураган. Я ощущал его величие и его непоколебимую убежденность в собственной правоте. Больше того, я верил ему. Он не стал бы скрывать факты, но и только. А в моей работе приходится иметь дело с версиями и догадками и проверять каждую из них, иначе ты просто не сдвинешься с места.

– Я уважаю вашу точку зрения, – сказал я, – даже если при этом вы лишаете нас той поддержки, которую могли бы нам оказать. Никто не знает это место лучше вас. Ваши суждения были бы для нас бесценны. И имейте в виду, сэр, вы можете быть предвзяты и слепы там, где человек посторонний нашел бы разгадку, знай он то, что знаете вы. Не лучше ли покопаться немного в грязи, чем ждать, пока случится третье, а может быть, и четвертое убийство?

– Я был исповедником для сотен людей в Нью-Маверике за все эти годы, – сказал Марч. – Но вы услышите от меня об их проблемах, их ненависти, ревности, страхах не больше, чем услышали бы от священника.

– Кто-нибудь признавался вам в убийстве? – спросил я.

– Чушь!

– Если мне следует опираться на факты, я должен собирать их без всякого предубеждения, – заметил я. – Где вы были сегодня вечером, когда начался пожар?

– Я спал, – отозвался он. Черные глаза настороженно следили за мной. – Как и положено в моем возрасте, когда темнеет, я ем, немного слушаю музыку, а потом сплю, сколько удастся. Моя задача – сохранить каждую толику сил, чтобы писать, едва станет достаточно светло.

– Вы слышали, как ваш зять вызвал пожарную команду?

– Я так не скажу. Я проснулся оттого, что он что-то кричал в трубку, но не пробудился настолько, чтобы понять, что он говорит. Но потом я увидел зарево.

– Пол не разбудил вас?

– Нет. Он побежал к дому миссис Брок сразу же, как позвонил.

– Вам не нравится ваш зять, так ведь, мистер Марч? Я слышал, как вы назвали его скулящей мразью и попросили держаться подальше от вас.

– А что он перед этим сказал!

– Понятно. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, где была ваша дочь?

И тогда я увидел то, о чем предупреждал меня Келли, – мучительную боль в глубоко посаженных глазах.

– Я не знаю, – ответил Марч. – Она не обязана отчитываться ни передо мной, ни перед кем бы то ни было. Сейчас она наверху, смазывает Полу ожоги.

– Вернемся к моему вопросу, мистер Марч. Вам не нравится Пол, да?

– Он мне не нравится, – мрачно проговорил художник. – Он не нравится мне, потому что ему уже сорок пять, а он так и не вырос. Он не нравится мне, потому что у него чувство юмора как у ребенка, порочность и злость как у ребенка, но в нем нет детской невинности.

– Уверены ли вы, что не он совершил эти преступления?

Черные глаза сверкнули.

– Нет, не уверен. Это факт. Но я не уверен, что он их совершил. Это тоже факт.

– Вы упомянули о детской порочности. Что вы имеете в виду – склонность к злым проказам?

– Я имею в виду жестокость. Вы слышали вопрос, который он задал сегодня. Он спросил, где спит Лора. Он задал этот вопрос не для того, чтобы задеть Лору. Он это сделал, чтобы задеть меня – при всех. Дети могут быть жестокими, потому что, будучи детьми, они чувствуют себя обделенными: им кажется, что их обделили любовью, что кого-то любят больше, что им нарочно не купили мороженое, когда они этого просили. Ребенок жестоко мучает какого-нибудь зверька, потому что он недостаточно большой, чтобы мучить взрослых, которых он на самом деле ненавидит. В сорок пять лет с этим уже поздно бороться даже психиатрам.

– Почему вы его терпите?

– Он муж Лоры.

– Она его тоже ненавидит, – заметил я. – Почему вы и она его терпите?

– Вам не кажется, что ваши вопросы становятся чересчур личными, Геррик?

– У него есть что-то против вас?

Я ожидал, что Марч или рассмеется, или швырнет мне в лицо табак. Он не сделал ни того ни другого. Он просто уставился на меня.

– Он вас шантажирует?

Черные глаза превратились в узенькие щелки.

– Все мы в некотором роде шантажисты, Геррик. Любезность за любезность: я куплю вам выпить, вы мне купите выпить. Все люди, которые долго живут вместе, понемножку шантажируют друг друга.

– Вы уходите от ответа, – сказал я. – Он вас шантажирует?

– Нет, черт вас побери! – От его зычного голоса, казалось, содрогнулись стены.

– Полегче, Геррик, – вмешался Келли.

Я пропустил его предупреждение мимо ушей:

– Семь или восемь лет назад, Марч, ваш зять устроил человеку по имени Шон О'Фаррелл такую основательную трепку, что тот оказался в больнице. Причина, как мне сказали, заключалась в том, что О'Фаррелл, которому было под шестьдесят, стал заигрывать с вашей приемной внучкой Пенни, которой едва исполнилось четырнадцать. Это так?

– Да. – Вся ярость Марча улеглась.

– Почему после этого вы разрешили О'Фарреллу остаться в колонии?

Художник долго колебался, и, когда он наконец заговорил, его ответ изумил и удивил меня.

– Потому что я не был уверен, что это правда, – объяснил он.

– Но вы только что сказали…

– Пол приводил именно ту причину, которую вы назвали, – продолжал Марч. – Пенни это отрицала, а Пенни мне ни разу не соврала за всю свою жизнь. Шон отрицал это – и не отрицал. Он признался, что испытывал некое противоестественное влечение к ребенку, но старался не проявлять этого. Он еще сказал, – старческий голос дрогнул, – что просто заявил Пенни, что больше не сможет с ней видеться, и Пенни говорила то же, хотя она ничего не поняла. Шон говорил, что, прогнав Пенни, он начал кататься по траве возле дома, плача и повторяя ее имя. Пенни, уходя, поцеловала его на прощанье – в щеку. Это было больше, чем он мог вынести.

Внезапно из леса выскочил Пол, обвинил его в совращении ребенка, а потом избил его до полусмерти. Пол не сомневался в своей правоте. Я не был уверен до конца, и Шон остался здесь.

У этого человека есть врожденное чувство справедливости, подумал я. Я мог понять, почему его любили и почитали молодые художники, приезжавшие в Нью-Маверик. Он не осуждал заранее: косвенных доказательств для него было недостаточно. Мне очень не хотелось продолжать, но пришлось.

– В ту ночь, когда был убит Джон Уиллард, мистер Марч, ваша дочь провела вечер в обществе мужчины в костюме Черного Монаха. Об этом мне рассказал капитан Келли. Вы знаете, что был такой человек?

Марч остановился у стола и положил руки на столешницу ладонями вниз. Для этого ему пришлось наклониться, и он опустил голову так, что лица нельзя было разглядеть.

– Да. – Рана до сих пор не зажила.

– Вы знаете, кто это был?

– Нет.

– Ваша дочь знает, кто это был?

– Спросите у нее.

– Если вы не знаете, значит, он вам не сказала. Как вы думаете, кто это мог быть? Вероятно, все эти годы вы пытались разгадать это.

– Что бы я ни думал, у меня нет фактов, – сказал он.

– Но предположения у вас есть?

– У меня нет фактов! – В нем вновь стала закипать ярость. – Какое это имеет отношение ко всем нашим бедам?

– Может быть, никакого. Но тот человек мог бы подтвердить алиби вашей дочери в ночь убийства Уилларда. Из нее вытрясут его имя, Марч. Я или начальство Келли. Все это перетряхнет заново целая армия чужаков. Вы сколько угодно можете воздерживаться и не мазать никого грязью, мистер Марч, но больше никто не последует вашему примеру.

Марч медленно поднял голову. Он смотрел мимо меня в завтрашний день и видел новых полицейских, окружного прокурора, следователей по особо важным делам из конторы генерального прокурора штата, газетчиков со всей страны. Его бородатое лицо исказилось от нахлынувшего ужаса.

– О господи, – проговорил он. – Боже мой.

– Есть ли какие-то факты, касающиеся той ночи, о которых вы никому не рассказывали, мистер Марч? – тихо спросил я.

Громадное тело содрогнулось, словно от резкой боли.

– Есть один факт, – сказал он. – Факт, о котором я не упоминал ни единой душе, потому что мне казалось, что это не имеет никакого отношения к убийству. Я знал, у кого был такой костюм; кто собирался одеться в него в ту ночь. Но позже.

Я вдруг понял, что он собирается мне сказать. Позже! Позже, после концерта.

– Джон Уиллард?

Марч вздрогнул:

– Человек, которого я любил, как брата! И последнее, что он сделал в жизни, – он предал меня.

Глава 2

В комнате было тихо, слышалось только тяжелое дыхание Роджера Марча. Он носил это в себе двадцать один год. Все это время он прожил в уверенности, что любовником Лоры в ту кровавую ночь был его друг и напарник, и воспринимал это как измену, как предательство со стороны человека, которого он любил и уважал. Марч ничего не мог поделать с дочерью, но он не ожидал, что его друг, на тридцать лет старше Лоры, воспользуется ее слабостью. Рана эта не заживала. Убежденный в предательстве Уилларда, художник все это время хранил молчание: раскрыть тайну – означало дать новый повод для сплетен, превратить себя и Лору в посмешище.

Но здесь концы не сходились с концами. Мысль об Уилларде приходила мне в голову и раньше, но Келли несколько раз заверял меня, что Черный Монах не мог быть Уиллардом. Более щуплый мужчина, говорил он, грациозный, как балетный танцор. Я посмотрел на Келли. Его лицо побледнело от волнения и усталости. Он медленно кивнул.

– Могу поклясться, что вы ошибались, сэр, – сказал он Марчу. – Той ночью я видел Черного Монаха, сэр: его и Лору, миссис Фэннинг. Это не мог быть Уиллард. Тот человек гораздо ниже ростом, другого телосложения – совершенно другого.

Марч уставился на него, потом медленно покачал головой.

– Это был Джон, – проговорил он.

– Вы основываетесь только на том, что у него был костюм монаха и он намеревался надеть его потом, после концерта.

– Он показывал его мне, – сказал Марч. – Он собирался присоединиться к нам – ко мне и своей жене, принимавшим губернатора, после концерта. Он знал, какой костюм у меня, и сказал мне, как будет одет, чтобы мы могли легко найти друг друга.

– Капитан Келли совершенно уверен, что это был не Уиллард, – настаивал я.

– В темноте, в свете костров, в круговороте людей трудно что-либо рассмотреть.

– Я наблюдал за ним некоторое время, – ответил Келли. – Не просто взглянул на него мельком. Я знаю, что это был не Уиллард, сэр.

– Вы не ответили на мой вопрос, мистер Марч, – продолжал я. – Костюм – единственное, на чем вы основывались все эти годы?

Художнику потребовалось долгое время, чтобы сказать одно слово:

– Да.

В тот момент я понял, что он лжет. У опытного следователя развивается чутье на такие вещи. Первый раз за весь вечер он солгал, и тут меня осенило: я понял вдруг совершенно ясно, почему он это сделал.

– Ваша дочь сказала вам, что это был Уиллард.

– Нет! – Он поднял свои огромные руки, как боксер, пытающийся парировать удар.

Я повернулся к Келли.

– Приведите сюда мистера и миссис Фэннинг, – сказал я.

– Бога ради, оставьте их в покое! – выкрикнул Марч. – Какое это имеет значение? Я слышал версию, что Джона, возможно, убил Черный Монах. Я знал, что это не так, потому что Джон и был Черным Монахом. Наверное, из-за меня кто-то потратил время зря – Лариган или Келли, – потому что я не опроверг это предположение сразу. Но это я защищал свою дочь и – в какой-то мере – Джона и его светлую память, в которой колония нуждалась, чтобы выжить.

– Так не пойдет, – возразил я. – Благодарите судьбу, что у вас на тот вечер железное алиби, мистер Марч. А как насчет вашего зятя? Он тоже думал, что Черным Монахом был Уиллард? Его жена рассказала ему это? Он наткнулся на Лору, когда спустился с холма в поисках Уилларда, и она ему это сказала? Если так, то у него был реальный мотив – и возможность. Приведите их, Келли.

Келли медленно, с неохотой вышел из комнаты. Марч, этот крепкий старый великан, казалось, весь съежился под одеждой. Он подошел к камину и схватился за него, как человек, цепляющийся за край скалы.

– Это был Уиллард, – пробормотал он. – Говорю вам, это был Джон. – Он пытался убедить себя, не меня. Он вдруг резко повернулся, прислонившись к камину спиной, раскинув руки в сторону, как на распятии. – Умоляю вас, – сказал он, – умоляю вас проявить милосердие, Геррик. То, что Джон развлекался с Лорой в ту ночь, не имеет теперь значения ни для кого, кроме нас. Неужели обязательно объявлять об этом во всеуслышание и выставлять нас на городской площади на потеху всем? Если я вам все расскажу, вы обещаете избавить нас от этого?

– Я ничего не могу обещать вам, сэр, – ответил я. – Это достаточно весомая деталь в коллекции улик,указывающих на вашего зятя. Пора перестать что-либо скрывать, если мы хотим положить конец этому сейчас, раз и навсегда.

Марч сделал нетерпеливый жест, словно отмахнулся от мухи.

– Пол для меня ничего не значит, – произнес он. – Но посмотрите на него. Посмотрите на него поближе. У него не хватит духу убить кого-то. Он может делать людям злобные гадости, но на большее он просто не способен. Я открыл вам то, что мне известно, потому что решил, что пора прекратить бессмысленную охоту на Черного Монаха, как вы его называете. Вы охотитесь за мертвецом – за Джоном Уиллардом.

– Нет, – отрезал я. – Келли совершенно уверен.

– Послушайте меня! – Марч шагнул ко мне, покачиваясь, словно огромное дерево на ветру. – Та ночь! Не спрашивайте меня, почему Лора такая, какая она есть. Во мне ничего подобного нет. И не было в ее матери. А для нее это как наркотик. Она жаждет возбуждения, рвется к нему. В ту ночь она отдалась Джону. Он, видимо, совсем потерял голову, он обошелся с ней грубо, жестоко. Пол нашел ее избитую, всю в синяках и ссадинах, полуживую в студии Джона. Джона не было. Он пошел на концерт и оставил ее там, рыдающую, в полной истерике. Пол отвел ее домой. Он пытался выяснить у нее, что же произошло. Она была не в состоянии говорить, но он догадался. Надо признать, дальше Пол поступил как и любой бы на его месте: помчался обратно в театр, чтобы разобраться с Джоном, но Джон был уже мертв, когда он туда прибежал. Собственно говоря, его убили раньше, чем Пол ушел из его дома. Вы теперь понимаете, почему я этого не рассказывал? Я не убивал Джона. Пол не мог убить его. Так что выстрел не имел никакого отношения к этому происшествию, сколь бы трагическим оно ни казалось мне или Лоре. Кто-то другой спланировал это убийство и ждал Джона в театре. Я был с губернатором. Пол и Лора были здесь. Нет никакой связи между тем, что произошло между Лорой и Джоном, и тем, что случилось с Джоном потом. Если бы Джон остался жив, кто знает? Возможно, его убил бы я. Или даже Пол. Но у убийцы был свой мотив, не имеющий к нам никакого отношения. Понимаете? Вы понимаете, почему я умоляю вас не вытаскивать на свет эту историю через столько лет?

– А если ваша дочь солгала вам?

– А в чем я, по-вашему, могла ему солгать?

Это была Лора. Она стояла в дверях в дальнем конце комнаты. Фэннинг и Келли застыли позади нее. Одна рука у Фэннинга была забинтована. Он ухмыльнулся мне, и от его смешка меня передернуло.

– Ложь – это особая привилегия женщин, Геррик. Вы наверняка знаете, – сказал он. – Они всегда лгут в незначительных мелочах, наподобие: «Кто был тот джентльмен, с которым я видел тебя вчера вечером?» – «Это был не джентльмен, это был мой муж!» – Он захихикал еще громче.

Я слушал его, но наблюдал не за ним. Вчера вечером в баре «Вилки и Ножа» в Лоре чувствовалось что-то жесткое, изголодавшееся. Сейчас это ощущение исчезло. Не так сильно накрашена, подумал я. Она была в бледно-голубом хлопчатобумажном домашнем халате, не таком вызывающем, как прежнее платье, и именно поэтому более привлекательном. Зачесанные назад темно-рыжие волосы рассыпались по плечам, придавая ей более мягкий, слегка небрежный вид. Теперь я увидел в ней девушку, которой двадцать один год назад ничего не стоило вскружить голову и покрепче, чем у Келли. Пожилой мужчина, такой, как Джон Уиллард, мог увидеть в ней свою утраченную юность.

Спросила она легко, почти со смехом, но тонкая морщинка прорезала ее лоб, когда она взглянула на Марча.

– Папа! – воскликнула она. – Что они с тобой сделали? – Она быстро подошла к нему и взяла под руку. Как на картинке из сказки: старый Король и прекрасная Принцесса.

Прикосновение ее руки, близость ее тела, казалось, восстановили силы старика. Видя ее здесь, рядом с собой, Марч, похоже, снова укрепился в своем доверии к ней.

– Мне пришлось кое-что сказать, Лора, то, о чем я не собирался говорить никогда, – объяснил он. Его низкий голос ласкал ее. – Сегодня ночью произошло убийство, милая. Мистер Брок погиб. Завтра возобновится расследование старой истории, и она попадет во все газеты. Мистер Геррик пошел по неверному следу. Он считает, что личность мужчины – мужчины, с которым ты была тогда ночью, – важна для расследования, поскольку он мог бы снять с тебя подозрение. Они гонялись за призраком, дорогая. Я решил, что настало время открыть им правду, в надежде, что у них достанет порядочности оставить в покое эту часть истории. Так что я им все рассказал.

– Что именно, папа? Что я вела себя в тот день как полная идиотка?

– Что тем человеком был Джон, – сказал он.

– Ох!

Я почему-то ожидал, что ей станет стыдно. Этого не случилось. Она все так же гордо держала голову, а на губах играла легкая улыбка, словно бы говорившая: «Спорим, это удивило тебя, приятель!» В этой ситуации для нее имелась лишь одна неприятная сторона. Едва ли хоть в какой-то момент жизни я был менее восприимчив к женским чарам.

– То был Джон Уиллард, миссис Фэннинг? – спросил я.

– Если отец решил сказать, что это был он, мне не очень удобно отрицать это, так ведь? – отозвалась она.

– Вполне удобно, если это неправда.

– Ох, но это правда, – бросил Пол Фэннинг от двери. – В тот вечер я пошел искать Джона. Он опаздывал на концерт. Его я не нашел, но нашел в его студии свою жену. – Он хихикнул. Ощущение было такое, словно ножом провели по тарелке. – Она плакала и смеялась, лицо в кровоподтеках, одежда порвана. Выглядела она жутко. Наконец-то получила по заслугам за то, что вечно шлялась как бродячая кошка. Я спросил ее, кто это сделал. Она не захотела или не смогла сказать. Сказала, что пришла в студию к старине Джону за помощью. Но я-то лучше знал. Старик глаз с нее не сводил. Вот воспользовался случаем, чтобы изнасиловать ее. Мол, фестиваль – это фестиваль, он все спишет. Ангел Нью-Маверика! Тоже мне ангел! Я отвел Лору домой, а потом пошел искать Джона. Он был уже мертв.

– Миссис Фэннинг призналась вам, перед тем как вы отправились на поиски, что это был Джон Уиллард? – спросил я.

– Ни в чем она не призналась. Смеялась и плакала: натуральнейший истерический припадок.

– Значит, она так ничего и не сказала?

– Сказала, конечно. На следующий день. Не могла скрыть от папочки, что с ней случилось. – Он глянул на Марча, который поморщился, услышав это слово. – Ей потребовался доктор. Папочка напустил на себя свой самый торжественный вид, словно он вещал с горы, и потребовал рассказать, кто это с ней сделал. Думаю, вы бы убили того, кто это сделал, кто бы он ни был, да, папочка? Ну, Лора нам тогда и рассказала то, что я и без нее знал. Ангел Нью-Маверика, великий и славный Джо Уиллард, оказался нашим героем. Но у мужчин нашей семьи уже не было возможности поступить, как следует поступать мужчинам. Кто-то потрудился за нас.

Пол был обманутым мужем, и в его дешевом, безжалостном пересказе истории заключалась месть рогоносца, как я подозревал. Лицо Лоры стало цвета слоновой кости, но на губах все еще играла улыбка, которая становилась презрительной, когда ее взгляд падал на Пола. Но я все равно не верил ее истории, и не только потому, что Келли настаивал на другом. Эта женщина жила во лжи: она лгала в любви, чтобы заполучить то, что ей нужно. Я не сомневался, что двадцать один год назад она солгала. Я нутром это чувствовал.

– Давайте начнем сначала, Фэннинг, – сказал я.

– С удовольствием, – хихикнул он. – Я долгие годы мечтал поговорить об этом.

Из горла Марча вырвался низкий звериный рык. Его рука крепче обвила Лору. Но он шевельнулся и не попытался прервать нас.

– Вы говорите, что обнаружили свою жену в студии Уилларда, – произнес я, обращаясь к Фэннингу. – Уиллард ушел.

– Торопился поиграть на фортепьяно.

– Вы считаете, что над вашей женой надругались?

– Братишка! Ты бы ее видел!

– Она сказала вам, что пришла в студию Уилларда за помощью?

– Это она так сказала. Лора всегда говорит первое, что придет в голову, главное, чтобы это не было правдой.

– Вы решили, что во всем виноват Уиллард, и сказали ей об этом? Вы спросили у нее, так это или нет?

– Конечно спросил.

– Но она не ответила?

– Я для нее – дерьмо собачье, – взвился Пол, и от ярости его голос стал совсем девчачьим. – Она бы мне и минуты не уделила, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Так она расплачивается со мной за то, что однажды вечером я женился на ней, когда она попала в переплет и не знала, что ей делать.

– Пол! – загремел Марч.

– Мы же играем в правду, папочка? Именно так мы и поженились, разве нет? Потому-то она и наставляет мне рога по всей округе последние двадцать лет. И в ту ночь все было так же. Если бы не Тэд, я бы давным-давно унес отсюда ноги. Тэд – единственное, что я получил от этого брака, и, пока он был маленьким, я ни за что не ушел бы отсюда, не важно, какой длины были мои рога. Это правда, вы ведь не станете спорить, папочка? – Он посмотрел на меня со своей прокуренной улыбкой. – Вам не трудно повторить ваш вопрос?

– Ваша жена подтвердила, что над ней надругался Уиллард?

В комнате было душно от ненависти.

– Мне она так и не сказала ни да ни нет, но я знал. А на следующий день, когда папочка припер ее к стенке, она призналась. Если вы хотите узнать все до мельчайших подробностей, то это происходило при мне.

Я посмотрел на Келли:

– Вы по-прежнему настаиваете на том, что говорили раньше, капитан?

Он кивнул медленно, упрямо:

– Это был не Уиллард.

Я повернулся к Лоре. Мне почему-то стало жаль ее и старика. Наверное, я посочувствовал бы любому, кому пришлось прожить двадцать лет под одной крышей с Полом Фэннингом.

– Сожалею, что я вынужден копаться во всем этом, миссис Фэннинг, – сказал я. – Но на свободе бродит совершенно обезумевший убийца. Сейчас нам нельзя играть в прятки, если мы не хотим стать виновниками новых преступлений. Я верю рассказу мистера Фэннинга в той части, которая касается фактов. Он нашел вас в доме Уилларда. Вы сказали, что пришли туда за помощью. Когда он спросил вас, не Уиллард ли во всем виноват, вы не ответили. Все это правда?

– Да. – Ее голос был едва слышен.

– Потом он отвел вас домой и немного побыл с вами, а Уилларда тем временем убили?

Ее глаза злорадно блеснули.

– Я не знаю, – ответила она. – Я… я потеряла чувство времени. Возможно, Пол был со мной, когда произошло убийство, но мог и уйти раньше.

– Прирожденная стерва, – бросил Фэннинг.

Когда-нибудь, сказал я себе, я доставлю себе такое удовольствие – вмазать этому уроду по его бородатой роже. Но сейчас я просто не обратил на него внимания.

– И только на следующий день под натиском отца вы заявили, что Черным Монахом был Джон Уиллард?

– Да, – сказала Лора. – На другой день.

– И это действительно был Джон Уиллард?

– Ну разумеется!

– Я так не думаю, – сказал я. – Мне кажется, вы не имели ни малейшего представления о том, кто это был. Вы не знали этого тогда. Думаю, не знаете и теперь. А вот в чем я уверен, так это в том, что вам известно точно: это не был Джон Уиллард.

– Чушь! – отрезала Лора.

– Тогда, возможно, вы объясните мне, почему вы столько раз задавали вопрос о Черном Монахе, пытаясь выяснить, кто это был?

Она облизала губы.

– Я… я старалась скрыть правду. Отец хотел, чтобы это было так. Я пыталась убедить людей в том, что я ничего не знаю. Дядя Джон умер. Я…

– Дядя Джон?

– Я всегда его так называла. Я была подростком, когда мы познакомились. Я…

– И это дядя Джон унес вас на руках в лес? Дядя Джон занимался с вами любовью? С дядей Джоном вы лежали под сосной и пили спиртное? Значит, дядя Джон неожиданно стал меньше ростом и начал двигаться с грацией балетного танцора? Давайте закончим с этим, миссис Фэннинг.

Она снова спряталась под защиту отцовской руки.

– Давайте я расскажу, как я себе представляю эту историю, – продолжил я. – Вы поразвлекались вволю с Черным Монахом, лица которого так и не увидели и имени так и не узнали. Но в конце концов он слишком разошелся, и вы действительно побежали в студию Джона Уилларда за помощью, утешением, сочувствием. Он был там. Потом он ушел на концерт, поскольку и так уже опаздывал из-за вас. Он, наверное, пообещал вам, что потом сразу же вернется. Но после ухода Уилларда появился ваш муж. Он обвинил во всем Уилларда. Вы ничего не сказали, но позволили ему отвести вас домой.

Примерно в это самое время Уилларда убили. На следующий день ваш отец захотел знать, кто обошелся с вами так жестоко. Вы оказались в тупике, миссис Фэннинг. Вы не спросили имя этого мужчины, но признаться в этом – значило ранить вашего отца еще больнее. Но ваш муж подал идею, которая запала вам в душу, и воспользоваться ею теперь было вполне безопасно. Джон Уиллард погиб. Он не мог вступиться за себя. И вы назвали его имя. Я утверждаю, что запятнанный ангел Нью-Маверика не запятнан ничем, кроме вашей лжи, миссис Фэннинг.

На мгновение в комнате стало совсем тихо, а потом Пол Фэннинг начал смеяться. Это был нездоровый смех. Я резко обернулся к нему и увидел, что он хохочет как ненормальный, а из глаз текут слезы.

– Так это не Джон! Какая шутка! Какой несравненный фарс! Мне следовало бы знать! Все эти годы! Мне следовало бы знать! Мне следовало бы знать, что никогда, ни разу за всю твою проклятую жизнь ты не сказала правды!

Келли шагнул вперед:

– Спокойно, Пол.

– «Спокойно»! – закричал Пол. – «Спокойно», боже милостивый! После всего, что произошло, ты советуешь мне быть поспокойнее! Сжечь эту суку у позорного столба – вот что надо сделать! Не подходи ко мне, Келли! Предупреждаю, не подходи ко мне!

Он повернулся и бросился вон, дверь с грохотом захлопнулась за ним. Мы слышали, как он в бешенстве продирается через кусты.

– Пол! Подожди! – закричал ему вслед Келли.

Шум ломающихся веток звучал все дальше, но до нас еще доносился высокий, истерический голос Пола. Келли расстегнул кобуру с пистолетом и направился к двери.

– Келли! – сказал я и пристально посмотрел на пистолет. Я понимал, как ему хочется уладить это дело, прежде чем начальство занесет топор над его головой. – Помните, что против него нет никаких улик – ничего, что доказывало бы, что он убил Уилларда, или напал на Эда Брока, или пытался меня запугать, или совершить сегодняшний поджог. Если вы сможете успокоить его и заставить говорить…

Келли затолкал пистолет поглубже в кобуру.

– Спасибо, – бросил он. – Наверное, он побежал к себе в студию. Я найду его.

Он вышел.

Роджер Марч отошел от Лоры на шаг и смотрел на нее с горестным изумлением.

– Так все и было, Лора? – спросил он.

Она бросила на меня взгляд, который я вряд ли смогу скоро забыть: злобный взгляд загнанного в угол зверька.

– Нет смысла и дальше отрицать это, отец, – произнесла она. – Тогда мне казалось, что уж лучше ты будешь ненавидеть дядю Джона, чем меня.

Старик закрыл глаза. Теперь он выглядел на свои годы, раздавленный и сломанный.

– Прости меня, Господи, – прошептал он. Потом открыл глаза. – Пожалуйста, Лора, уйди отсюда, к себе в комнату или куда угодно.

– Отец!

– Пожалуйста, уйди.

Она нетвердой походкой двинулась к двери.

Старик прислонился к стене.

– Помоги мне, Господи, – пробормотал он.

Глава 3

Марчу необходимо было выпить, да и мне тоже. Когда я предложил это, он повел меня в кухню и достал бутылку бурбона. Мы выпили по одной, не разбавляя. Художник налил по второй, а потом присел на край кухонного стола. Я предложил ему сигарету. Он держал ее так, словно не знал, что с ней делать.

– С вами случалось такое, что вся ваша жизнь в один прекрасный день превращалась в развалины, мистер Геррик? – спросил он.

– Вроде того, – ответил я, вспоминая о том дне, когда Гарриет сообщила, что выходит замуж за Эда.

– Я говорил вам, что настоящему художнику неведомы человеческие чувства, – сказал он. – Лора – это моя вина. Когда ее мать умерла при родах, я похоронил себя в живописи. У меня была экономка, которая занималась ребенком. Я любил свою жену, и, когда она умерла, я совсем растерялся. Сначала просто возненавидел ребенка. «Она виновата в моей потере», – говорил я себе. Я работал каждый день с утра до вечера, совершенно один, встречаясь с дочерью за завтраком, за обедом. Она потихоньку росла под надзором то одной, то другой экономки. А став старше, превратилась в копию моей жены. Внезапно я полюбил ее всем сердцем. Я отдавал ей все свободное от живописи время, всю любовь, которая у меня была. Но было уже поздно, мистер Геррик. Первые семь или восемь лет своей жизни Лора не ведала вообще ничьей ласки. Психиатры говорят нам, что именно эти ранние годы имеют значение. Ребенок учится чувствовать себя защищенным и любимым или незащищенным и нелюбимым. Я, сам о том не подозревая, искалечил ее. На первый взгляд мы были очень близки, но позже, много позже, когда она сорвалась, я обратился за помощью. Врачи сказали мне, что она пытается восполнить недостаток моей любви, пытаясь получить ее от каждого мужчины на свете. Я посмеялся над ними. Я сказал им, что это фрейдистская белиберда. Но они оказались правы. Я мог уверять ее в своей любви тысячью способов, но было слишком поздно. Ее охватывал невротический страх, что она не нужна, и она бросалась искать любовь где угодно, повсюду. Ее замужество – безумное и нелепое – ничем не помогло, потому что Пол не мог дать ей любовь: он не знает, что такое любовь. Снова повторилась та же история, и она убегала от него точно так же, как убегала от меня. Вы спросили, почему она не уходит от него, если так ненавидит. Она остается с ним, потому что ей нужен кто-то, от кого можно убегать, а от него убегать легко. Невротики всегда избирают для себя некую модель поведения. Она меньше винит себя, когда убегает от того, кого ненавидит, а не от того, кто ей действительно небезразличен. Пол незаменим для нее в качестве мальчика для битья. – Он закрыл глаза. – Я знаю, как ее называют. Но это всего лишь проявление страха, который я поселил внутри ее, когда отвернулся от нее – маленькой и беспомощной. Так что это я виноват в том, какая она. Вы, вероятно, спрашивали себя, почему я терпимо отношусь к ее выходкам. Не потому, что одобряю такую жизнь, а потому, что я толкнул ее к этому.

– Вы говорили, что вся ваша жизнь в один прекрасный день легла в развалинах, – мягко напомнил я.

Марч поднес бокал с бурбоном к губам и выпил.

Спиртное вернуло цвет его посеревшему лицу.

– На следующий день после убийства Джона, – сказал он, – я был сам не свой. В тот вечер я сидел в театре, мистер Геррик, и видел, как застрелили моего лучшего друга, понимаете. Это был бессмысленный, кровавый кошмар. Я любил Джона. Нас свела вместе идея Нью-Маверика. Вначале я отнесся к нему настороженно. Я думал, что он тщеславная, самовлюбленная пустышка. Но вскоре я понял, что это – удивительный, добрый и щедрый человек. Он был по-настоящему талантлив. Его забота о молодых шла от самого сердца. Он любил, чтобы его любили и им восхищались, но умел любить и восхищаться в ответ. Он умел смеяться вместе с тобой, умел плакать вместе с тобой, умел сражаться с тобой плечом к плечу за общее дело. Он был великим человеком. – Губы Марча тряслись. – Я не говорил этого двадцать лет, а если и говорил, то так, словно я, как попугай, повторяю то, во что когда-то верил. Если что-то и осталось после этой катастрофы, мистер Геррик, так это то, что я снова могу говорить эти слова от всего сердца.

– Теперь я понимаю, что вы почувствовали, когда ваша дочь рассказала вам, что Джон Уиллард напал на нее той ночью.

– Боже мой, для меня рухнул весь мир, Геррик. Не столько из-за того, что произошло с Лорой: я давно принял тот факт, что рано или поздно она попадет в беду. Но что мой друг – мой брат, можно сказать, – окажется здесь замешан! Ведь он знал о печалях Лоры, он был единственным, с кем я мог свободно, не таясь, говорить о ней, единственным, кто пытался помочь ей советом, сочувствием и трезвым пониманием ее проблем. Он лучше всех знал, насколько она беспомощна. Это было настоящим предательством.

Узнать о таком всего через несколько часов после убийства было невыносимо. Скорбь по другу обратилась в ненависть к этому другу: одно потрясение наложилось на другое.

– В первые дни расследования я был словно в аду, – продолжал он. – Мне следовало желать, чтобы убийцу поймали, но в глубине души я вовсе этого не хотел. Но поверьте, я не мешал полиции и не пытался утаить какие-то существенные факты. У меня их попросту не было. Следствие все шло и шло и не давало никаких результатов. Я не принимал версию Ларигана о религиозном маньяке, но не мог ничего предложить вместо нее. Был один-единственный факт, который я скрыл. Лариган, Келли и прокурор округа интересовались Черным Монахом. Я не сказал им, кто это был, – кто, как я в тот момент думал, это был. Он явно не мог оказаться убийцей. Он был жертвой – так я думал.

Темные глаза сузились.

– Прошло два, может быть, три месяца, и тогда у меня начали появляться подозрения. Пол! Его поведение, его отношение. Он вдруг стал держаться со мной так, словно я ему чем-то обязан. Вы видели его сегодня вечером: его наглость, его отношение к Лоре. В прежние времена он вел себя тихо, словно мышка; писклявая, ползучая маленькая мышка. В то время, о котором я говорю, казалось, что его характер полностью изменился. Он позволял себе со мной вольности, на которые никогда не осмелился бы прежде; он публично насмехался над Лорой и ее проблемами. Постепенно до меня стало доходить, что, вполне возможно, он и убил Джона, а теперь пытается тонко намекнуть мне, что я его должник и что мне нужно терпеть его дерзости, иначе правду о Лоре и Джоне узнают все вокруг.

– Вы не пытались спросить его напрямую?

– Значительно позже, когда подобная мысль начала складываться у меня в голове.

– Пол отрицал это?

– Он ничего не отрицал, но и не признавал. Здесь, в этом самом доме, я задал ему прямой вопрос. Он посмеялся. «Разве я признался бы, если б это было так? – спросил он меня. – И разве сказал бы, если б этого не было? Такая жизнь, как сейчас, меня вполне устраивает». – Марч тяжело вздохнул. – Полиция сняла с него подозрение. Если бы я пошел к ним и сказал, что я подозреваю Пола, потому что он стал иначе относиться ко мне, что бы это дало? В лучшем случае они проверили бы его еще раз, а никаких новых улик с тех пор не добавилось. Однако в ходе расследования он предал бы гласности то единственное, что я хотел бы сохранить в тайне: измену моего друга. Я решил посмотреть, что будет дальше. Я пытался найти какие-нибудь дыры в его алиби, что-то, в чем можно его уличить. Обнаружь я что-нибудь, я снова овладел бы ситуацией. Но я ничего не нашел. Я словно раскачивался на трапеции: то верил в его виновность, то убеждал себя, что у него никогда не хватило бы мужества. Все это время он играл со мной, как кошка с мышкой. Он мучил меня и доводил до неистовства, а потом на некоторое время оставлял в покое. У него есть только одно достоинство: он очень привязан к Тэду, моему внуку. Вот вам и еще причина, почему я молчал. Предположим, я обвинил бы Пола в убийстве и оказался не прав? Не только Лору облили бы грязью, но и мой внук возненавидел бы меня. Мне требовались серьезные доказательства, но я получил их только три месяца назад.

Я просто ушам своим не поверил.

– Вы получили доказательства? – переспросил я.

– Доказательства невиновности, – устало ответил старик. – Или, по крайней мере, достаточное основание, чтобы так считать. Когда на вашего друга Брока напали, все в Нью-Маверике, включая Келли и окружного прокурора, предположили, что это работа убийцы Джона, на которого Брок умудрился выйти. Я поймал себя на том, что с содроганием смотрю на Пола за завтраком, а он все улыбается и улыбается мне, словно хочет сказать: «Что ты теперь собираешься предпринять, папочка?» Он называет меня «папочка», потому что знает – я этого терпеть не могу.

Ну, я решил кое-что предпринять. Со времен Джона нас осталось в колонии немного – я, Пол, Лора, О'Фаррелл. У О'Фаррелла и у меня были твердые алиби на момент первого преступления. Естественно, Келли проверил Пола и Лору. Это его работа. Пол сказал, что он был в соседнем городишке, где выбирал камень для своих скульптур в старом карьере. Господи, он плохой художник, но работает он много. Его видели в карьере, но имеющиеся свидетельства не позволяли полностью снять с него подозрения. Похоже, Пол был в восторге оттого, что оставались какие-то сомнения. Он предполагал, что мне придется встать на его защиту, если Келли не примет его алиби. И тогда я сам провел небольшое расследование. Я сделал странное открытие, мистер Геррик. В соседнем городишке живет некий паренек, не слишком сообразительный, но все же и не «клинический случай», как принято говорить. Этот паренек помогал Полу в старом карьере весь день, но Пол и словом не обмолвился о нем в полиции.

– Но почему, ведь это освободило бы его от подозрений?

– Разве не понятно, мистер Геррик? Если б с него сняли подозрение, я наконец удостоверился бы, что он не убивал Джона. Этот крючок, на котором он держал меня все эти годы, был просто блефом.

– А тот парень, почему он ничего не сообщил полиции, когда та вела расследование?

– Все просто, – объяснил Марч. – Пол ему нравился. Он не слишком умен. Пол велел ему молчать об этом деле, пока он, Пол, ему не разрешит. Он и молчал, но я знал о его дружбе с моим зятем. Откровенно говоря, я его припугнул, и он мне все рассказал. Вот так. Вы видели, как нынешней ночью я ударил Пола. Я не посмел бы этого сделать три месяца назад. Вы были правы, Геррик. В некотором смысле меня шантажировали, только на самом деле у шантажиста ничего против меня не было.

Я поставил на стол пустой бокал и вдруг ощутил безмерную усталость. След, который с такой очевидностью вел к Полу Фэннингу, оказался ложным. Фэннинг завел меня в тупик намеренно.

– Но он не невинный человек, – мрачно сказал Марч.

Я с тоской посмотрел на него. Сколько же здесь любителей двусмысленностей. О'Фаррелл, Фэннинг, а теперь этот бородатый старик.

– Он виновен в преступлениях, Геррик, и теперь, когда правда вышла наружу, я намерен заставить его заплатить за них.

– Преступлениях? – спросил я. – Его будет трудно обвинить в шантаже. В сущности, он никогда ничего у вас не вымогал.

– Знаю. И все остальное столь же иллюзорно. – Голос старика снова стал звучным и жестким. – Пол всегда ненавидел Джона, потому что Джон был для него воплощением всего того в этом мире, чем сам он никогда не станет. То, что Лора обвинила Джона, наверняка привело его в восторг. Для меня Джон перестал существовать, и его можно было унизить в глазах всех, кто его любил. Но этого ему оказалось недостаточно. Он хотел уничтожить всех, кто был связан с Джоном. Сандру – в те старые времена, сегодня – Пенни.

– Жену Уилларда?

– Да. Сандру. Люди недоумевали, почему год спустя она покончила с собой. Теперь я понимаю: единственное, чего она не могла перенести, – это того, что Джон ей изменил и завел роман с Лорой. Я думаю, Пол убедил ее в этом. Так он нанес еще один удар по Джону, хотя того уже не было в живых. Но разве его можно за это повесить? Мы даже не в состоянии это доказать, хотя в своем роде это – убийство.

Нет, за это Пола никак нельзя было повесить.

– Следующей мишенью стала Пенни. Она не должна была получить то, чего хотела по-настоящему. Вы спрашивали меня об О'Фаррелле. Я ответил, что не знал, где правда! На самом деле знал. Я не сомневался, что О'Фаррелл ничего не сделал плохого Пенни. Пол просто добивался, чтобы Пенни потеряла своего единственного настоящего друга.

– А Тэд? – Я чувствовал, что сейчас дойдет и до этого.

– И Тэд, – подтвердил старик, едва сдерживая гнев. – Тэд и Пенни созданы друг для друга. Мальчик любит ее так же искренне, как и она его. Почему он убежал, вы спрашиваете? Ответ вполне очевиден. Ему сообщили, что его мать состояла в связи с отцом Пенни и что его собственный отец, возможно, убил его. Что можно ждать от союза, возведенного на таком кровавом фундаменте? Для Пола это стало окончательной победой над Джоном. Он должен был одержать ее, пусть ценой любви и уважения своего собственного сына. Но даже если все эти кусочки собрать и сложить вместе, этот… это чудовище останется на свободе, да?

– Он останется на свободе, мистер Марч, – спокойно подтвердил я, – и другой убийца тоже ускользнет, если мы не подцепим ниточку, ведущую к нему.

– Есть одно соображение, – сказал Марч, – которое вы можете принять или нет. Пока все эти годы Пол вел свою злобную игру, его должно было тревожить одно. Если правда когда-нибудь все же выйдет на свет, это лишит его оружия, которое он использовал против меня, Лоры и Пенни. Представляю себе, как он встревожился, когда ваш друг Брок впервые появился здесь. Брок угрожал ему и его игре. Скорее всего, Пол неотступно следил за Броком, пытаясь разнюхать, что тот обнаружил. И возможно, ему это удалось, мистер Геррик. Возможно, он единственный, кому это известно. И возможно, теперь, когда вы разрушили его игру, он заговорит.

– Или его можно заставить заговорить, – сказал я.

Я хотел сделать это немедля, потому что, если Марч прав, Пол Фэннинг рискует оказаться следующей жертвой убийцы.

Глава 4

Пол Фэннинг не изображал истерику. Келли рассказал нам, что, когда он догнал его в нескольких сотнях ярдов от дома, было похоже, что он совершенно спятил. Он отправился к себе в студию, и, когда Келли пришел туда следом, Фэннинг схватил кувалду и начал крушить свои работы, смеясь и плача. Келли попытался остановить его, но Фэннинг замахнулся на него кувалдой. Движение было неточным, и полицейскому удалось отскочить в сторону, а потом ударить Фэннинга рукояткой пистолета сбоку по голове так, что тот свалился без чувств.

Когда появились мы с Марчем, Келли все еще отчаянно пытался привести Фэннинга в сознание. Пол лежал на покрытом пылью полу, тоненькая струйка крови сбегала по виску. В студии не было водопровода, и Келли обрабатывал рану остатками виски из бутылки, которую он там нашел.

– Он набросился на меня с каменным молотом, – пояснил капитан. – Мне оставалось либо оглушить его, либо распрощаться с собственными мозгами.

Я научился оказывать первую помощь еще в армии и заключил, что здесь мы имеем дело с сотрясением мозга, причем довольно тяжелым. Марч предложил вернуться в дом и вызвать по телефону «скорую помощь», иначе нам пришлось бы нести Фэннинга на носилках довольно далеко.

Пока Марч ходил звонить, я рассказал полицейскому о нашем разговоре. Мы нашли одеяло, которым прикрыли Фэннинга, и сели рядом на скамейке у стены. Келли слушал меня с тем же самым недоверием, которое испытывал и я, пока Марч излагал свою историю. Все же, когда она была рассказана до конца, приходилось признать, что все прекрасно складывалось в полную картину самого возмутительного преступления из всех, с какими мы оба когда-либо сталкивались. Келли посмотрел на лежащего в беспамятстве человека с отвращением.

– Настоящий крысолов, – сказал он. – Самое поганое, что едва ли найдется хоть что-нибудь, за что мы можем привлечь его к ответственности.

– Едва ли, – ответил я. – Но если он знает что-то из того, что раскопал Эд Брок, и до сих пор молчал, это можно поставить ему в вину. Не исключено, что вы оказали нам всем любезность, отправив Пола в больницу. По крайней мере, мы сумеем охранять его без особых проблем.

– Охранять его?

– Если Полу что-то известно, ему грозит опасность, – сказал я.

Келли тихо свистнул.

– Я об этом не подумал, – пробормотал он. – Хотя, разумеется, это только предположения.

– Он может оказаться единственной ниточкой, уцелевшей за эти двадцать лет, – заметил я. – Его придется задержать в интересах его же собственной безопасности в случае, если врачи отпустят его до того, как мы с ним побеседуем. Его будет нелегко разговорить. Как следует поводить нас за нос – это будет его последним маленьким триумфом.

– С какой радостью я припугну его и вытрясу из него все, – сказал Келли. – В моих интересах, чтобы это произошло как можно скорее. На кону моя собственная голова.

После этого мы замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Множество кусочков сложились вместе, но там, где должна была оказаться тень убийцы, зияла пустота. Я думал об О'Фаррелле и его четком указании, что он видел Пола Фэннинга после выстрела из дробовика в ночь убийства Уилларда. Он либо ошибался, либо намеренно старался подставить Фэннинга, как предполагал Трэш.

Это заводило нас или, по крайней мере меня, в абсолютный тупик. В конце этого долгого дня с кульминацией в виде трагедии Гарриет я оказался ничуть не ближе к разгадке, чем был двенадцать часов назад, когда впервые стал связывать нити этой истории.

Лес казался серым в первых рассветных лучах, когда прибыли санитары, чтобы отнести Фэннинга вниз с холма к машине «Скорой помощи». Марч не вернулся в студию. Я подозревал, что им с Лорой было чем заняться.

У меня ныла каждая косточка, пока мы с Келли шли около носилок к дороге. Дым от затушенного пожара все еще плыл по небу. Несколько пожарных с огнетушителями сидели на земле под деревьями, видимо на всякий случай.

Я поехал с Келли на полицейской машине в больницу, находившуюся в соседнем городке милях в двенадцати. Врач, прибывший на «скорой помощи», согласился с моими предположениями о сотрясении мозга, и Фэннинга, все еще находившегося без сознания, немедленно отправили в приемный покой. Отчет от больничного врача мы получили минут через пятнадцать.

– Тяжелейшее сотрясение, – сказал он. – Возможен перелом, хотя я в этом сомневаюсь. Через некоторое время можно будет посмотреть на рентгеновских снимках, что там на самом деле.

– Поместите его в отдельную палату, – велел Келли. – Он задержан в интересах его собственной безопасности. Один из моих людей будет дежурить около дверей. Не пускайте к нему никого, кроме персонала больницы. Как вы думаете, как скоро мне удастся поговорить с ним?

– Можно только гадать. Сегодня вечером. Завтра, – сказал врач. – Что с семьей? Нужно заполнить бумаги: разрешение на случай необходимости экстренного хирургического вмешательства.

– Они с вами свяжутся. В настоящий момент он находится под арестом, и я уполномочиваю вас принять все необходимые меры, чтобы сохранить ему жизнь. – Келли посмотрел на меня. – Прежде чем я отвезу вас обратно в Нью-Маверик, вы, наверное, захотите узнать о состоянии миссис Брок. Она и мальчик здесь.

Гарриет и Дики тоже лежали в отдельной палате. Это устроила Пенни, которая теперь, свернувшись в клубок как щенок, крепко спала здесь же, в комнате. Я постоял в дверях, глядя на три недвижные фигуры.

– Мальчику и его матери дали успокоительное, – прошептала медсестра.

Я на цыпочках вышел за ней в коридор.

– Насколько с ними все серьезно? – спросил я.

– Болезненные ожоги, но ничего угрожающего жизни, – ответила сестра. – Миссис Брок была в шоке, когда ее сюда привезли. Об этом вам следует поговорить с доктором Гилденом. После всего, что ей пришлось испытать, в этом нет ничего удивительного.

Я колебался, стоит ли будить Пенни. Мне было что ей рассказать, в особенности про Тэда, но почему-то мне подумалось, что перед следующим днем ей надо как следует отдохнуть. Я нацарапал ей записку, попросив позвонить мне, когда она проснется, и присоединился к Келли на ступеньках больницы. Солнце уже встало, когда мы двинулись по шоссе в Нью-Маверик.

– Счастливчик, – бросил полицейский, – вы можете немного поспать.

– Мне это просто необходимо. Как и вам.

Капитан мрачно усмехнулся:

– Мне нужно составить рапорт о событиях сегодняшней ночи. Очень скоро под моей дверью завоют волки.

– Если я чем-то могу помочь…

– Чем?

– Мне есть что рассказать, – сказал я. – Может быть, удастся отвлечь их внимание на некоторое время. Еще одно. Если окажется, что Фэннинг будет в состоянии говорить раньше, чем предполагают врачи, я хотел бы присутствовать при беседе.

– Если распоряжаться все еще буду я, не беспокойтесь, – ответил он.

Он высадил меня у «Вилки и Ножа», я кое-как доковылял до своей комнаты и свалился в постель.

Я собирался поспать не больше часа. Пенни должна была позвонить мне, когда проснется. Но когда я открыл глаза, то в ужасе обнаружил, что уже почти три часа. Я позвонил на коммутатор. Для меня было оставлено сообщение от Пенни, чтобы я позвонил ей в студию, когда проснусь. Она не захотела меня беспокоить. Я позвонил ей, сидя на краю постели.

– А я-то надеялся, что вы послужите мне будильником, – сказал я, когда она взяла трубку.

– Бедный Дэйв. Мы устроили вам чудный денек, – отозвалась она. – Я подумала, что вам надо как следует отдохнуть. Капитан Келли и дядя Роджер рассказали мне в больнице всю историю.

– Нам, судя по всему, удастся вправить мозги вашему молодому человеку, – сказал я.

– Ох, Дэйв, я так надеюсь. Это будет очень тяжело для него.

– Вы виделись сегодня с Келли?

– Да, в больнице. Он просил передать вам, что получил отсрочку. Его начальство связано по рукам и ногам каким-то судебным разбирательством. Они не появятся здесь до завтрашнего дня.

– Как Пол?

Голос ее стал жестче:

– Они никого не пускают к нему. Сказали, что перелома нет. Дэйв?

– Да?

– Гарриет понадобится очень много времени, чтобы выкарабкаться. С Дики все будет в порядке, но Гарриет… Она ведь вам небезразлична, Дэйв? Когда я увидела вас там, на пожаре, я все поняла.

– Она мне небезразлична, – сказал я.

– Ей придется очень нелегко. Она во всем винит себя. Я знаю, как это бывает.

– Время, – сказал я. – У нас с ней впереди вся жизнь.

В голосе Пенни зазвучали игривые нотки.

– У нас с вами вечером свидание, – заявила она. – Мы идем есть жареную свинину.

– На вечеринку? После вчерашней ночи?

– Это не так бессердечно, как вам кажется, Дэйв. Ее планировали задолго. Люди приготовили еду. Забили свинью. Это не потому, что они ничем не хотят помочь. Но Эд Брок, знаете ли, не был одним из них.

– Предпочел бы отказаться, если вы не возражаете, – сказал я.

– Не знаю, стоит ли вам это делать, Дэйв. В некотором смысле вы ведь вынуждены начать с самого начала, да? У вас есть шанс увидеть колонию и достаточное число горожан в их привычной обстановке. Все разговорятся. И может найтись какая-нибудь ниточка: что-то, что окажется полезным.

Я заколебался. Она была права. Надо же откуда-то начинать.

– Давайте договоримся, что я пойду, если ничего не произойдет, ладно?

– Заезжайте за мной около шести, – ответила она.

Я попытался связаться с Келли. В участке его не было. Мне сказали, что он уехал спать и просил его не трогать без крайней необходимости.

Я побрился, принял душ, оделся и спустился вниз поесть чего-нибудь: обнаружив, что голоден как волк, я вспомнил, что вчера не ужинал, а сегодня не завтракал. Бармен приготовил мне яичницу с ветчиной и кофе, после чего я почувствовал себя родившимся заново. Я отправился в гараж Уотсона, чтобы забрать машину. Тихая главная улица Нью-Маверика выглядела совершенно такой же, как вчера. Столько всего произошло, но ничего не изменилось, и, если Полу Фэннингу будет нечего нам рассказать, вероятно, ничего и не изменится.

Я остановил машину у студии Пенни ровно в шесть. До этого на своем «ягуаре» с новыми шинами я съездил в госпиталь в надежде повидать Гарриет. В палату меня не пустили – ни Гарриет, ни Дики еще не были в состоянии кого-то видеть, – зато я поговорил с врачом, который заверил меня, что с точки зрения физического здоровья никаких проблем возникнуть не должно. Я смогу увидеться с Гарриет завтра, и, возможно, сказал врач, это даже пойдет ей на пользу.

Пенни открыла мне дверь, одетая в зеленую крестьянскую блузку и пышную клетчатую юбку. В ушах у нее были большие золотые кольца, а вокруг талии вместо пояса повязан яркий зеленый шарф. В ее веселости чувствовалось что-то вымученное.

– Надеюсь, вы успели проголодаться, – сказала она. – Еда на таких вечеринках – это нечто. Пройдемся пешком? В моем дворе с вашей машиной ничего не должно случиться.

Она взяла меня под руку, и мы углубились в лес по одной из тропинок. В отдалении слышались голоса и смех, а в воздухе витал соблазнительный аромат жарящегося мяса.

В конце тропинки открылась широкая поляна, окруженная белыми березами на фоне гигантских сосен. Это было великолепное место. Меня сразу окружили люди, и я понял, что мы с Пенни пришли одними из последних.

В самом центре поляны была выкопана яма, в которой горячие угли костра шипели и выплевывали языки пламени, когда на них попадали капли горячего жира, стекавшего с целой свиньи, медленно поворачивавшейся на тяжелом железном вертеле. Я прикинул, что вокруг жарящегося мяса стояли в кружок человек семьдесят пять. Некоторые уже держали наготове бумажные тарелки, ножи и вилки. Другие перемещались от одной огромной бочки пива к другой. Я заметил своего приятеля О'Фаррелла, сидевшего на траве на расстоянии вытянутой руки от крана пивной бочки. Четыре длинных стола для пикников были уставлены тарелками с хлебом, маслом, солью и перцем, бутылками с соусом барбекю.

Ларри Трэш стоял перед свиньей в большом белом мясницком фартуке, закрывавшем его от шеи до голени, и белом поварском колпаке набекрень. Он и еще один мужчина, оба в брезентовых перчатках, готовились перенести зажаренную свинью с костра на огромную железную решетку, установленную рядом. Они подхватили двухсотфунтовую тушу свиньи и опустили ее, дымящуюся и похрустывающую, на решетку. Трэш наклонился, а потом повернулся лицом к толпе, держа в руках гигантскую вилку и длинный, сверкающий мясницкий нож. С его красного лица градом катился пот.

– Ну, народ! Налетай! – прокричал он. – Берите кукурузу и картошку, прежде чем доберетесь до меня. Накладывайте себе побольше. – Он перехватил мой взгляд и взмахнул ножом. – Почему бы заодно и не развлечься, раз есть такая возможность, старина.

Женщины принялись накладывать в миски сладкую кукурузу и обугленную печеную картошку, потом все стали вереницей продвигаться от столов к ухмыляющемуся мяснику. Пенни и я наполнили свои тарелки и пристроились в конце очереди. Случившаяся трагедия никого здесь не задела, подумал я. Я ожидал, что люди начнут расспрашивать Пенни о Фэннинге и Броках, но никто не задал ни единого вопроса. Это была вечеринка, и они не собирались портить ее. Они давно примирились с нераскрытым убийством Уилларда, и новые преступления точно так же их неинтересовали.

Трэш обслужил нас, и мы нашли себе местечко на краю поляны; я отправился к бочкам принести пива. О'Фаррелл, небрежно расположившийся на траве, посмотрел на меня с озорной улыбкой.

– Сдается мне, вы снова захотите со мной побеседовать, – заявил он.

– Дайте мне знать, если когда-нибудь решитесь рассказать, что вы на самом деле видели той ночью, – ответил я.

– Я ничего не видел. Я уже говорил вам. Но если позже у вас появится настроение за что-нибудь заплатить…

– Сначала товар, потом деньги, друг мой, – отрезал я.

Я наполнил два больших бумажных стакана пивом и отнес их Пенни. Я и не думал, что мне захочется есть, но еда была просто восхитительной. Я чувствовал себя чудесно. Смех и веселая болтовня вокруг помогли мне на некоторое время забыться.

– Как это обычно происходит? – спросил я Пенни. – Все поедят и разойдутся по домам?

Пенни рассмеялась.

– Если вы были язычником в своих прежних воплощениях, крепче держитесь за шляпу, – сказала она. Свет от костра падал на ее лицо. Она сидела, обхватив руками поджатые колени. – В эту ночь мы с Тэдом ушли бы вместе – в первый раз – навсегда. – Тень промелькнула в ее глазах. – Такова традиция. Ночь, когда ты становишься невестой – или, во всяком случае, женщиной. – Она опустила голову и закрыла лицо руками.

Пламя ярко вспыхнуло, и я увидел, что Трэш и еще несколько мужчин подбрасывают дрова в костер. Огонь взметнулся до небес, в тридцати ярдах я чувствовал его жар.

Потом раздались ритмичные звуки барабанов и голос трубы – в такт им, – высокий и чистый. Это была не мелодия – резкий крик боли, от которого переворачивалось все внутри. Люди на поляне начали медленно двигаться. Рука об руку, со сдержанной чинностью они перемещались вокруг костра большим кругом. Пенни взглянула на меня. Я подумал, что она собирается мне предложить присоединиться к ним, но она этого не сделала. Это напоминало медленный, осторожный танец.

– Жарче! – крикнул кто-то. – Жарче!

В огонь подкинули еще бревен, и искры снова взметнулись в небо. Барабаны и труба заиграли быстрее, и люди вокруг пылающего костра тоже стали двигаться резче. Внезапно кто-то из мужчин подхватил на руки девушку, высоко подпрыгнул и крикнул:

– Жарче! Жарче!

В огонь снова полетели дрова. Труба выла. Барабаны стучали все громче и быстрее. Круг неожиданно распался. Танцоры рассыпались по всей поляне, кружась, подпрыгивая, хохоча. Я поднял руку, прикрывая лицо от жара. Это казалось безумием, но мне внезапно почудилось, что эти грохочущие барабаны бьются во мне, как мощный пульс. Я вскочил, потому что усидеть оказалось невозможно.

Мужчины у костра все еще подбрасывали дрова в огонь. Парочки ныряли в невыносимый жар, а потом отбегали в сторону, визжа, словно их обожгло. Потом позади, на небольшом возвышении, я увидел трубача. Это был маленький мужчина, обнаженный по пояс, который скрючивался и извивался, чтобы выдуть резкие ноты, пронзительные, как раскаленные ножи, в одном ритме с невидимыми барабанами. Барабаны грохотали словно гром: били, стучали, снова били. Я задыхался. Мои глаза горели. Сердце колотилось так, словно я бежал.

Потом началось что-то новое. То здесь, то там парочки убегали в темноту. Все кричали и визжали в каком-то дикарском безумии. Бревна летели в огонь, а скорчившийся трубач сжигал легкие, выдувая свои медные ноты все громче и громче.

Молодой человек, обнаженный по пояс, подпрыгивая, бежал к нам через поляну. Прежде чем я успел понять, что он собирается делать, он схватил Пенни за руку и поставил ее на ноги.

– Давай, детка! – крикнул он.

Пенни вдруг начала отчаянно от него отбиваться.

– Дэйв! – визжала она. – Дэйв, пожалуйста!

Внутри меня словно взорвалось что-то непонятное. Я налетел на парня, обхватил его потное горло правой рукой и оттащил от Пенни.

– Вон отсюда! – заорал я на него. Я резко толкнул его скользкое тело, он споткнулся о пень и снова подскочил, как резиновый мячик, с восторженной улыбкой на лице.

– Отлично, папаша! Ты сам напросился! – крикнул он и кинулся на меня.

В этот момент я испытал какое-то звериное удовольствие. Я отступил в сторону, развернулся и вмазал ему в челюсть правой рукой со всей силы. Он свалился, поднялся на четвереньки и, словно сомневаясь, стоял так, глядя на меня и тряся головой, чтобы прийти в себя.

Потом он рассмеялся:

– Ладно, папаша, она твоя. Оно того не стоит.

Он вскочил на ноги, и его поглотила танцующая толпа.

– Дэйв!

Внезапно Пенни прижалась ко мне, тело ее содрогалось, губы искали мои. Внутри меня словно вспыхнул пожар. На мгновение я сжал ее так крепко, что у меня свело руки. Потом я оттолкнул ее от себя, держа только за запястье.

– Пошли отсюда, – скомандовал я.

Я не знаю, что я намеревался сделать. Увести ее куда-то и принять ее капитуляцию? Уйти подальше от этого жара и грохота музыки, которые заставили меня забыть обо всем на свете, кроме этой девушки, и прийти в себя?

Но меня уберег от этого выбора холодный, злой голос:

– Извините, что мешаю вам в вашем расследовании, мистер Геррик!

Я отскочил от Пенни и оказался лицом к лицу с сержантом Столлардом из патруля. Было видно, что он едва сдерживается. В эту минуту он меня ненавидел.

– Кто-то добрался до Фэннинга, – бросил он. – Капитан Келли послал меня за вами.

– Добрался?

– Убил его, – ответил Столлард. – На больничной койке.

Глава 5

Я словно вынырнул из накрывшей меня волны и уставился на Столларда, пытаясь заставить себя поверить тому, что я услышал. Пенни коротко и разочарованно вскрикнула. Я был потрясен тем, что случилось со мной: едва ли я когда-либо был настолько близок к тому, чтобы полностью потерять контроль над собой. Пылающий огонь, музыка, дикие танцы оказали на меня совершенно неожиданное действие. Трудно поверить, но на мгновение я перешел некую грань и чуть не соскользнул в языческий мир Нью-Маверика. Я забыл о Гарриет. Я забыл обо всем, кроме обуявшей меня страсти. Я вдруг понял, о чем говорил Келли, рассказывая о том, что он испытал на фестивале двадцать один год назад. «Еще немного, и я забыл бы о том, что я полицейский. Именно выстрел напомнил мне, кто я есть».

Меня тоже спас удар колокола. Появление Столларда удержало меня от того, чтобы окончательно погрузиться в мир лунатического безумия.

– Кто это сделал? – услышал я собственный вопрос.

– Если бы мы это знали, капитану не потребовались бы ваши неоценимые таланты сыщика, – отозвался Столлард.

– А миссис Фэннинг? Ей сказали?

– Она и мистер Марч едут в больницу.

Странное возбуждение все еще кипело во мне, равно как и в Столларде. Мне хотелось ударить его прямо в разгневанное молодое лицо.

Но я сдержался.

– Поехали, – сказал я.

Пенни пошла с нами. Никто из нас не произнес ни слова, пока мы не оказались довольно далеко от холма и грохот барабанов не стал раздаваться где-то, а не внутри нас.

– Может быть, вы расскажете, что произошло? – спросил я Столларда.

Он посмотрел на меня, и медленная, робкая улыбка тронула его губы.

– Прошу прощения, что я там умничал, – проговорил он. – Эти чертовы барабаны колотят словно прямо по нервам.

– Забудьте об этом, – сказал я и взглянул на Пенни. Она шла глядя прямо перед собой, не смотря ни на кого из нас. Она тоже старалась забыть.

– Мы поставили охрану около двери палаты Фэннинга, – начал Столлард. – В течение дня патрульные сменялись, но там все время кто-то был. Никаких посетителей не впускали, только больничный персонал. В пять часов в больницу пришел капитан Келли. Он ездил домой, чтобы немного отдохнуть. Врач сказал ему, что Фэннинг временами приходит в сознание, но допрашивать его еще нельзя. Тем не менее Келли разрешили зайти и посмотреть на него. Похоже, Фэннинг узнал его. Он сказал несколько слов. Ничего связного. Келли понял, что врач прав, и ушел. Около дверей в палату дежурил патрульный, парень по имени Миллер. Он у нас новенький: пришел к нам всего несколько недель назад. Он клянется, что ни на секунду не оставлял пост, даже чтобы попить воды или зайти в туалет. Около шести пришла медсестра, чтобы дать Фэннингу какое-то лекарство. Он был мертв. Кто-то ударил его по голове – на этот раз насмерть.

– Оружие?

– В палате ничего не нашли, – сказал Столлард.

– Пожарная лестница?

Столлард покачал головой:

– У них там веревочные лестницы, прикрепленные крюком к стене, которые можно спускать в случае необходимости. Лестница в палате Фэннинга была закручена и лежала на положенном месте. Да, парнишке сейчас туго.

– Парнишке?

– Миллеру. Похоже, он врет. Видимо, он покидал свой пост по крайней мере минут на пять. Келли трясет его, но что толку, даже если Миллер признается. Мы и так знаем, что убийца зашел в палату и вышел из нее. Точка.

– На этом этаже все палаты отдельные, так?

Столлард кивнул:

– Да, и приемные часы там не соблюдаются. Людей с разрешениями впускают до восьми вечера.

Полицейская машина Столларда стояла на стоянке у подножия холма. Он предложил, чтобы мы с Пенни ехали следом за ним в «ягуаре».

– С полицейским экскортом вас не остановят за превышение скорости, – усмехнулся он.

Мы с Пенни направились к моей машине. Она сходила в студию, чтобы взять плащ, и мы выехали на дорогу вслед за Столлардом. Это была самая безумная гонка за всю мою жизнь.

Большую часть пути Столлард несся с включенной на полную мощность сиреной и красной мигалкой на крыше со скоростью семьдесят или восемьдесят миль в час. Я не отставал от него, но, когда мы свернули на стоянку около больницы, осознал, что вцепился в руль мертвой хваткой. Мы с Пенни не обменялись ни одним словом, да и возможности подумать тоже не было.

– Вы здорово управляетесь со своей деткой, – заметил Столлард.

– Пришлось ее сдерживать, – ответил я.

Патрульный направился к серому каменному зданию, и в этот момент я почувствовал на своем запястье холодные пальцы Пенни.

– Извините меня, Дэйв, – прошептала она.

– Возможно, мне тоже стоит извиниться, – отозвался я. – Я не знаю.

– Мне внезапно захотелось забыть обо всем, – проговорила она.

– Я был на полпути к этому.

– Теперь я вернулась на землю.

– С удачной посадкой.

Келли, похожий на серое привидение, сидел в свободном кабинете на первом этаже. С ним были молодой патрульный, Миллер, и представитель окружной прокуратуры по фамилии Бендер. Миллер явно находился под перекрестным огнем. Он был симпатичным мальчиком, но чувствовалось, что он на грани срыва.

Келли кивнул мне и Пенни и представил нам сотрудника прокуратуры.

– Столлард ввел вас в курс дела?

– Настолько, насколько я сам в курсе, – отозвался Столлард. Он вошел в комнату перед нами.

– Тебе не стоит оставаться здесь, Пенни, – сказал он. – Твой дядя Роджер и миссис Фэннинг – в комнате ожидания.

Она вышла, не сказав ни слова, и вместе с ней исчезла ночная фантазия. Ярко освещенный кабинет казался суровым и холодным. Бендер продолжил допрос, видимо с того места, на котором остановился.

– Ничем хорошим для тебя не кончится, если ты будешь упрямиться, – говорил он. – Ты ушел с поста или заснул. Хотя, честно говоря, последний вариант меня не устраивает. Убийца не стал бы так рисковать.

– Я могу только еще раз сказать вам, мистер Бендер, что я ни на секунду не оставлял свой пост и уж тем более не спал, – произнес Миллер с каким-то усталым упрямством.

Я уже упоминал прежде, что у хорошего следователя есть чутье на свидетелей. Теперь я готов был поставить свою месячную зарплату, что этот молодой патрульный говорит правду. Думаю, что у Бендера возникло то же ощущение, но он пытался подкрепить его чем-то более основательным.

– Хорошо, – согласился он. – Теперь начнем еще раз, сынок. Давай сойдемся на том, что ты не помнишь, как покидал свой пост. Иногда люди забывают вещи, которые в тот момент показались им несущественными. Может быть, кто-то заговорил с тобой. Или ты просто отошел чуть дальше, в общем-то не покидая поста. Или медсестра попросила помочь ей что-нибудь принести. Может, ты обнаружил, что у тебя кончились сигареты, и прошел по коридору к приемному покою, чтобы попросить у кого-нибудь пачку.

Миллер упрямо покачал головой:

– Я ничего ни для кого не носил. Я ни с кем не говорил – кроме капитана Келли, когда он пришел в пять часов. Я не вставал со стула. – Он расстегнул карман рубашки и достал оттуда пачку сигарет. – И сигареты у меня не кончились!

Бендер посмотрел на Келли и пожал плечами, признавая свое поражение.

– Я не совсем в курсе, – вмешался я. – Столлард сказал, что никто не пользовался пожарной веревочной лестницей. Был ли какой-то способ попасть в палату снаружи? Например, приставить лестницу?

– Было еще совершенно светло, – сказал Келли. – Окно выходит на автомобильную стоянку, где все время шныряют люди. Нет, вариант с окном исключается. Просто упрямый ублюдок не хочет сказать нам правду.

– Могу я спросить у него кое-что?

– Конечно, – сказал Келли. – Чем больше, тем лучше.

– В котором часу вы заступили на дежурство? – обратился я к Миллеру.

– В четыре тридцать, сэр.

– Капитан Келли зашел повидать Фэннинга около пяти?

– В несколько минут шестого, сэр. Я посмотрел на электронные часы в коридоре.

– Начиная с четырех тридцати и до того времени, когда пришел капитан Келли, кто-нибудь вообще входил в палату? Сестра? Врач?

– Не важно, заходил ли туда кто-нибудь до меня, – сказал Келли. – Когда я видел Фэннинга, он был жив. Он произнес несколько слов. Ничего членораздельного, но он был жив.

– И тем не менее кто-то мог зайти в палату до вас, – сказал я. – Вы ведь не заглядывали в шкаф или ванную? Кто-то мог прятаться там все то время, пока вы были в палате.

– Никто не заходил туда до капитана Келли, – настаивал Миллер. – И никто не заходил туда потом, кроме сестры, которая нашла Фэннинга мертвым.

Я улыбнулся Келли.

– Это делает вас нашим основным подозреваемым, – пошутил я. И замер.

Не смотри я в тот момент прямо на него, я ничего бы не заметил – ни внезапное мрачное отчаяние, промелькнувшее в глазах Келли, ни его правую руку, резко дернувшуюся к кобуре. Это длилось один миг, а потом он улыбнулся мне в ответ.

Но улыбка была вымученной, и взгляд Келли вперился в мое лицо в поисках поддержки.

Келли!

Я быстро обернулся к Миллеру, чтобы Келли не увидел изумление, которое, должно быть, ясно читалось в моих глазах.

Келли!

Только что, на празднике жареной свиньи, я пережил ощущения, позволившие мне понять, что могло случиться с Келли двадцать один год назад на фестивале. Он рассказывал, как его влекло к Лоре Фэннинг той ночью. «Еще немного, и я забыл бы о том, что я полицейский». Не здесь ли начиналась его ложь? Что, если он об этом в действительности забыл? Не перестал ли и в самом деле он быть полицейским в тот момент, когда увидел Лору в городе? Может быть, именно тогда он решил рискнуть, чтобы стать ее любовником?

Мои ладони стали влажными от пота.

– Ты арестован, Миллер, – услышал я голос Келли. – Сдай свой значок и оружие сержанту Столларду.

Я взглянул на Миллера. Его лицо было белее мела, когда он вынул пистолет из кобуры и протянул его Столларду. Я встал между ними и взял пистолет.

– Сколько ни протирай рукоятку пистолета после того, как ею кого-то ударили по голове, в лаборатории все равно смогут найти на ней какие-то пятна крови, – сказал я. Потом повернулся и посмотрел на Келли. – Это звучит абсурдно, Келли, но только вы и Миллер, похоже, могли зайти в палату к Фэннингу и убить его. Ради вашего собственного спокойствия я предлагаю, чтобы ваш пистолет тоже проверили.

Капитан не двигался и ничего не говорил. Он смотрел на меня в упор, и, наверное, мне не удалось скрыть мысли, которые кружились у меня в голове.

– Мне очень жаль, Келли, – проговорил я. – Может быть, мы двинемся шаг за шагом? Остается только догадываться, что в действительности произошло, но думаю, я вправе предъявить вам обвинение в убийстве Фэннинга. Миллер говорит правду, и тщательная проверка докажет это. Тогда остаетесь вы.

Правая рука Келли снова поползла к кобуре. Я наставил пистолет Миллера прямо на него.

– Лучше не надо, Келли, – бросил я. – Заберите у него пистолет, хорошо, Столлард?

– Минуточку! – услышал я протестующий голос Бендера.

Но Столлард быстро шагнул вперед и вытащил пистолет из кобуры Келли. Его глаза блестели. Он тоже видел, что Келли себя выдал.

Несколько секунд Келли не двигался, молча глядя куда-то в пространство. Потом заговорил глухим, опустошенным голосом.

– Я ни о чем не жалею, – сказал он. – По крайней мере, не о Фэннинге. Но я рад, что все кончилось. Мне стало слишком трудно с этим жить. – Он улыбнулся мне измученной улыбкой. – Я ни за что не стал бы стрелять в вас, Геррик. Я давно решил, что воспользуюсь им сам, когда настанет час.

Келли отвезли в участок. Столлард, временно принявший командование, взял с собой нас с Бендером. Казалось, Келли не терпится дать показания и покончить с этим. По иронии судьбы он сидел за своим собственным столом в своем собственном кабинете, в то время как патрульный в углу комнаты стучал на пишущей машинке.

– Наверное лучше рассказать все по порядку, – заявил Келли. – Так будет проще.

Я оказался прав. Увидев Лору, когда она входила в «Вилку и Нож», чтобы встретиться со своими гостями, Келли решил, что это будет его день.

Вскоре он отправился на место проведения фестиваля и зашел в студию Джона Уилларда, чтобы узнать, нет ли у того каких-то дополнительных распоряжений. Уиллард был в приподнятом настроении. Когда Келли заявил что-то в таком духе, что ему, мол, хотелось бы перестать быть полицейским хотя бы на этот единственный день, Уиллард развеселился и сказал, что тот вполне может быть свободен в начале вечера. Патрулирование потребуется скорее после полуночи. Он предложил Келли свой маскарадный костюм Черного Монаха, чтобы тот поносил его, а потом принес в театр, где Уиллард после концерта в него переоденется. Он был похож, заметил Келли, на проказливого мальчишку, когда заговорщически предлагал Келли провести несколько веселых часов. Это Келли был Черным Монахом, встретившим Лору у ворот в тот день; это он целовал ее так страстно и унес, смеясь, в лес, а в конце концов совершенно потерял голову. Когда Лоре удалось вырваться от него, она побежала за помощью в студию Джона Уилларда.

– Я просто обезумел, – рассказывал нам Келли дрожащим голосом. – Я оставил ее на минуту, чтобы найти кого-нибудь с бутылкой и отнять у них эту бутылку для нас. Когда я вернулся, ее не было. Наверное, тогда я понемногу стал приходить в себя. Все зашло слишком далеко. Только одно было хорошо: она понятия не имела, кто я такой. Я отправился к Уилларду в студию, чтобы вернуть его костюм, и уже собирался открыть дверь, чтобы войти, как услышал, что она разговаривает с ним в доме. У нее была истерика. Она все время описывала ему Черного Монаха, и Уиллард, разумеется, знал, о ком она говорит. Он ничего не сказал ей. Он просто пообещал, что после концерта разберется с ее Черным Монахом. Для меня это означало конец. Едва ли мне могли предъявить какое-то уголовное обвинение, ведь поначалу Лоре все очень нравилось. Но моей службе в полиции – крышка.

Все, о чем я думал в ту ночь, выглядит довольно бессмысленно. Я говорил себе, что Уиллард несет ответственность за фестиваль и за то, как люди ведут себя там. Я говорил себе, что, если бы это не была дочь Роджера Марча, он просто пожал бы плечами. Обычная вещь для фестиваля. Но он собирался привлечь меня к ответственности. И я решил ударить первым.

Я знал, что в студии Пола Фэннинга, расположенной неподалеку от театра, есть дробовик. Я отправился туда, забрал ружье, спрятал под рясой и прокрался на сцену. Уиллард уже начал играть. Я застрелил его, потом выскользнул оттуда, вернул ружье на место и через пять минут уже стоял на сцене в форме, помогая Ларигану.

Несколько дней после этого Келли прожил в леденящем душу страхе. Если Джон Уиллард говорил с кем-то по пути в театр и рассказал, что случилось с Лорой, то его песенка спета. Но время шло, и никто не объявлялся. Уиллард опоздал на представление и очень торопился, намереваясь разобраться с возникшей ситуацией позже. Келли был вне подозрений – как он считал.

Его мучила совесть. Он говорил себе, что, если какого-то невинного человека обвинят в убийстве и начнется следствие, ему придется все рассказать. Он действительно собирался так поступить. Но до этого дело не дошло. Он понятия не имел о странной игре Пола Фэннинга, притворявшегося, что это он выступал в роли мстителя, и использовавшего это как дубину, занесенную над головой Роджера Марча. С точки зрения Келли, опасность миновала. Все это время он был хорошим полицейским, добросовестно выполнял свою работу, получал повышения.

Когда в Нью-Маверик приехал Брок, он не увидел в этом никакой угрозы для себя. Пенни представила Эда сообществу как писателя, и Эд пришел к нему под видом человека, собирающегося написать историю Нью-Маверика. Старое убийство принадлежало этой истории. Келли говорил с ним так же свободно, как со мной, изложив версию, которой он придерживался годами. Потом Эд попросил Келли выбрать время и пойти вместе с ним в театр, чтобы в точности показать, что и как там произошло.

– Я знал, что Пенни заинтересована в «истории», которую Брок якобы писал, – сказал Келли. – Мне хотелось сделать ей приятное и помочь Броку. Я встретился с ним наверху, и тогда он открылся передо мной. Частный сыщик. Он не терял времени даром. Он сразу же впрямую обвинил меня. У него есть свидетель, заявил он, и начал рассказывать мне шаг за шагом, как все было. Если и вправду Брок нашел свидетеля, знавшего так много, – он держал мою жизнь в своих руках. Потом он сделал ход. Ему было известно до цента, сколько денег у меня в банке, – восемь тысяч четыреста тридцать два доллара. Если я отдам ему все эти деньги, он и его свидетель забудут обо всем, что им известно. Я потребовал, чтобы он назвал мне имя свидетеля. Он расхохотался. Я не собирался просто так отпускать его. Моя песенка была спета, но я не мог позволить этому дешевому шантажисту одержать верх. Я притворился, что согласен. Я пойду в банк и сниму деньги. Потом я спустился с холма и дождался его. Он появился чуть позже, и я уже был наготове. Я думал, что убил его. Я хотел именно этого.

– А свидетель? – услышал я свой вопрос.

– Естественно, я не сомневался, что он заявит о себе, кем бы он ни был, – ответил Келли. – Он этого не сделал. Три месяца я жил как на вулкане. Почему он не объявляется, хотя бы для того, чтобы обезопасить себя? Почему он не объявляется, чтобы точно так же шантажировать меня? Я ожидал этого каждый день. Но ответ вам известен, Геррик.

Сложить эту головоломку не составляло труда.

Разумеется, это был Фэннинг. Эд получил свою порцию двусмысленностей от О'Фаррелла. Это привело его к Фэннингу. Можно только гадать, обвинил ли он Фэннинга в убийстве. Фэннинг в глубине своей испорченной души хотел этого, но он не хотел, чтобы обвинение предъявляли публично. Ему нужно было обезопасить себя. Когда Эд попытался его шантажировать, он знал, как поступить. Если Эду нужны только деньги, Фэннинг был готов заплатить и обещал назвать имя настоящего убийцы, который тоже заплатит. Потому что все эти годы Фэннинг все знал. Он действительно отвел Лору домой из студии Уилларда, как он и говорил. Но он оставил ее там и пошел к себе в студию. Может быть, он хотел выпить, может, в самом деле решил, что убьет Уилларда. Но по дороге он услышал выстрел, а потом воочию увидел Черного Монаха, входившего в его студию с дробовиком. Он подождал, но Черный Монах так и не появился. Человек, вышедший из студии, был патрульным Тимоти Келли.

Фэннинг никогда не был уравновешенным человеком. Он сжег костюм, который нашел у себя в студии, и стал ждать, чтобы посмотреть, что произойдет, но ничего не происходило. Никого не арестовали, ни на кого не пало серьезное подозрение. Он увидел, как можно использовать эту ситуацию в свою пользу. И затеял длинную игру в загадки, которая странным образом позволила ему держать в руках Роджера Марча и Лору. Когда Эд столкнулся с ним, он сделал две вещи: заплатил Эду, чтобы его блеф не раскрылся, и постарался обезопасить себя на будущее, предложив Эду другую жертву.

Он прекрасно знал, кто напал на Эда, но ему это было совершенно безразлично. Теперь, когда Эда убрали с дороги, он мог спокойно продолжать развлекаться. Очевидно, Келли не знал, кто был свидетелем Эда, иначе он принял бы какие-то меры. Так что Фэннинг по-прежнему командовал Марчем, и так продолжалось до тех пор, пока Марч не выяснил, что он не мог напасть на Эда.

Здесь на сцене появляюсь я. Я делаю ровно то же самое, что делал Эд, и, очевидно, эта ниточка неизбежно должна привести к Фэннингу. Тогда Фэннинг пытается запугать меня. Мелкие шалости с пластинкой и машиной не сработали, и тогда он решил сделать так, чтобы я наверняка бросил это дело, и попытался расправиться с Броками.

Лицо Келли было влажным от пота.

– Мне никогда не приходило в голову, что Фэннинг был свидетелем Брока, – бросил он. – Я думал об О'Фаррелле. Был шанс, что он видел меня той ночью, но молчал. Теперь вы говорите мне, что все это время он думал, что видел Фэннинга, и это, собственно, и навело Брока на след. Сегодня вечером, когда я пошел за Фэннингом в его студию, он, похоже, подумал, что я наконец добрался до него и теперь собираюсь убить. Придя в себя в больнице, он впал в панику. Они не разрешали ему говорить и никого к нему не пускали. Когда я зашел к нему в палату в пять часов, он чуть не умер от страха. Он поговорил со мной, и все стало совершенно ясно. Если я не оставлю его в покое, он сдаст меня. И тогда я понял, что свидетель – он. Если бы я просто ушел оттуда, оставив его в живых, моя песенка была бы спета. Я воспользовался единственной возможностью, которая у меня имелась. Я добил его.

Шансов было очень мало, но почти все получилось. Келли вышел, поговорил с Миллером и уехал из больницы. Минул час, прежде чем кто-то зашел в палату. Все бы ничего, если б Миллер не держался так упрямо.

Я не знаю, как Пенни и Тэд Фэннинг намерены поступить с Нью-Мавериком и колонией. Конечно, они теперь снова вместе и что-нибудь решат. Когда первый испуг пройдет, возможно, они оставят все как есть. А может быть, передадут дело в другие руки.

Что касается меня – ну, Гарриет потребуется немало времени, чтобы забыть Нью-Маверик. Дики ребенок, с ним легче. Я думаю, что смогу ему понравиться.

Это должно помочь.

Хью Пентикост И пусть я погибну

Бар и закусочная О'Коннела на Третьей авеню были расположены в длинном узком помещении, откуда практически нет никаких других выходов, если не считать, конечно, дымоходов. Бэкстер хорошо знал это и потому, увидев входящего с улицы Джона Спенса, продолжал спокойно сидеть.

Нет, увидев Спенса, Бэкстер не испугался. Ведь хуже того, что он сделал себе сам, никакой Спенс ему бы сделать не мог. Бэкстер сглотнул слюну и ощутил неприятный вкус во рту. Никто не мог испугать и Спенса, работника ФБР. Все было просто: Спенс — это его бывший друг, а сейчас — любовник Пенни. Поэтому если у кого-то и должно было возникнуть чувство вины или страха, так это у Спенса. Да, у Спенса и у Пенни!

Спенс остановился у бара и заговорил с барменом Деннисом. Потом он посмотрел в ту сторону, где за столом сидел Бэкстер, и направился к нему. Этот путь показался Бэкстеру вечностью. Остановившись около стола, Джон Спенс какое-то время молча стоял рядом.

— Привет, Поль, — сказал он спокойно.

Бэкстер поднял на него глаза. Вблизи было видно, что лицо Спенса покрыто какими-то красными пятнами.

— Если ты пришел со своими советами, — заметил Бэкстер, — то можешь убираться вон! Я в них не нуждаюсь.

Спенс отодвинул стул и сел напротив Бэкстера.

— Поль, ты плохо выглядишь, — сказал он.

— Да, я плохо выгляжу. Я плохо себя чувствую. Я вообще плохой, — отрезал Бэкстер. — И хватит об этом. Слушай, Джон, давай лучше махнем по рюмочке, а? — Он заглянул в пустой стакан из-под виски, стоящий перед ним, слегка постучал им по столу, с тем чтобы услышал Деннис. Спенс слегка прищурил глаза:

— Ты когда-нибудь бываешь достаточно трезвым, чтобы хоть что-нибудь воспринимать?

— Нет, никогда, — ответил Бэкстер. — Во всяком случае, за исключением тех дней, когда выпить не на что. Потому что, когда я ясно воспринимаю все окружающее, Джон, то не могу четко на это реагировать. Тебе понятно, о чем я говорю? Был рад с вами увидеться, всего хорошего, — язвительно добавил Бэкстер.

Спенс сидел неподвижно. И тут вдруг Бэкстер сильно стукнул пустым стаканом по столу.

— Черт возьми, что же нужно сделать, чтобы ты, Деннис, подошел сюда! — заорал он.

Сидящие в баре посетители повернулись в их сторону.

— Не надо волноваться, господин Бэкстер, — сказал Деннис, подходя к столу. — Вы ведь не один. Что, повторить?

— Двойной, со льдом.

— А что будет ваш приятель?

— Если мой приятель и хочет что-то выпить, — сказал Бэкстер, — то пусть сам и заказывает.

Спенс отрицательно покачал головой, и Деннис удалился.

— Ну что, — снова начал Бэкстер, — наверное, принес бумаги для развода? Я ведь никогда не стоял тебе поперек дороги, не так ли? Давай вытаскивай их, я подпишу.

— Пенни не согласна на развод, — промолвил Спенс мрачно. — Пенни решительно намерена, да поможет ей бог, быть до конца с тобой, Поль. Уж если Пенни любит, то до конца жизни. Но ведь и ты, Поль, должен что-то для этого сделать! — голос Спенса дрогнул. — Или ты должен начать свою жизнь сначала, или уж лучше тебе совсем исчезнуть.

— Мне очень жаль, но я не в силах ускорить свою смерть, — ответил Бэкстер, однако почувствовал, как сильно бьется в груди его сердце. Пенни хочет быть до конца с ним! Да, если она любит, то любит. Пенни! Пенни, дорогая, любимая!

Как больно было вспоминать прошлое: те давние дни, когда он с Пенни и Спенсом, который обычно прихватывал с собой какую-нибудь девочку, отправлялись в субботу или воскресенье на океанское побережье. Тяжело было вспоминать и все то, о чем они говорили: Пенни мечтала об их будущем, он рассказывал о своей работе газетного репортера, о повести, над которой работал ночами. Спенс рассказывал об училище ФБР, которое только что окончил. Это был изумительный, разноцветный мир, без тревог и опасений. Да, именно цветной и обманчивый.

— Вот ваша порция, господин Бэкстер, — бармен поставил на стол двойную порцию виски.

Бэкстер торопливо взял стакан, выпил половину.

— Скажу тебе честно, — сказал Спенс. — Я далек от мысли делать что-нибудь исключительно для тебя, Поль. Мне жаль, конечно, но это так. Но, тем не менее, для Пенни, да, для Пенни я сделаю все, чтобы ей в этом помочь.

— Конечно, — грустно промолвил Бэкстер. — Я бы тоже!

Все было так, как будто Джон Спенс был его, Бэкстера, отзвуком, отголоском. Когда-то Бэкстер чувствовал то же самое и уже произносил эти слова: «Для Пенни я сделаю все». Но потом оказывалось, что какая-то неодолимая, всепоглощающая сила заставляла его отходить от этих слов. Его все больше охватывало чувство разрыва с Пенни. Почему? Отчего? Как-то психиатр, к которому он обратился в момент сильного отчаяния, объяснил ему причину такого его состояния. Он как будто сейчас слышал этот спокойный, ровный голос:

— Все это не так трудно объяснить, господин Бэкстер. Еще в детстве вы оказались в самом центре отвратительного и мерзкого бракоразводного процесса, который со всеми подробностями обсуждался во многих газетах. Как и любой другой ребенок, вы старались удержать родителей от развода, но это было бесполезно. Родители вас бросили, практически предоставив самому себе, а затем отправили сначала в пансион, а потом в закрытый колледж. С тех пор вас не покидает ощущение отверженности. У вас возникла боязнь привыкания ко всему тому, что вам нравится, из-за страха потерять его. Именно поэтому вы не в состоянии создать что-нибудь стоящее для вашей газеты — где-то вы понимаете, что такая попытка может окончиться неудачей и вас уволят. Только поэтому вы боитесь ответственности брачных уз и отцовства. Вы чувствуете, что можете не оправдать надежд и оказаться отвергнутым тем человеком, которого любите больше всего на свете, — вашей женой. Поэтому вы считаете, что лучше даже не пытаться искушать себя ни одним из этих соблазнов. Лучше бежать от них.

Слова, слова… Точно и наукообразно подобранные слова. И тем не менее, в них таился страх, временами такой сильный, что просто необходимо было немного выпить, чтобы от него избавиться. Но постепенно эти желания возникали все чаще и чаще, пока все, что имело для него какое-нибудь значение, не исчезало в пьяном угаре.

— Поль, я хочу предоставить тебе одну возможность. Пенни считает, что все складывается так безнадежно только потому, что у тебя нет случая показать себя. Я же позволил себе с ней не согласиться. Думаю, что ты не откажешься, во всяком случае, не должен отказаться использовать эту возможность. Если я окажусь прав, то Пенни, наконец, будет доверять мне. Если же ошибусь, ну что ж, тогда Пенни сможет получить то, чего она так хочет.

— То есть…

— Тебя, — ответил Спенс. Сердце Бэкстера сильно забилось.

— Что же это за возможность?

— Этот случай, — начал Спенс, — самая грандиозная сенсация, которая когда-либо попадала в руки журналиста. Если эта новость будет в твоих руках, Поль, ты сможешь продать ее любой газете или агентству новостей в нашей стране. За эту сенсацию ты сможешь запросить любую сумму, чтобы с лихвой окупить все свои старания и труды.

Поль Бэкстер открыл глаза и сразу же закрыл их — в окно светило такое яркое солнце, что больно было смотреть. Некоторое время он не мог понять, где находится, потому что дома в его спальню солнечный свет не попадал. Нестерпимо болела голова, словно в затылок вонзили что-то острое. По комнате распространялся запах свежего кофе, и уж от одного этого запаха его чуть не вырвало. Он смахнул со лба крупные капли пота. Потом его стала бить дрожь. Избавиться от всего этого можно только одним, давно испробованным способом. Он попытался облизать губы, но язык был сухим и горячим.

Бэкстер снова открыл глаза и только тут понял, что находится в спальне Спенса, так как увидел его аккуратно выглаженные костюмы, висящие в открытом шкафу, галстуки на перекладине, туфли на полках. Спенс всегда был очень опрятен. Бывало, они подшучивали над ним за это. Потом он увидел на письменном столе фотографию Пенни в тонкой кожаной рамке. Острая боль еще сильнее пронзила голову.

Фотография его Пенни на столе у Джона Спенса!

Внезапный ужас охватил Бэкстера. А вдруг где-то здесь, именно в этой квартире, находится и сама Пенни! Он провел пальцами по небритому подбородку. Она не должна видеть его таким! Он закрыл глаза и почувствовал, как спазмы рыданий стягивают горло. Господи, да ведь она уже сотни раз видела его таким еще задолго до того, как он, наконец, стыдясь самого себя, ушел от нее.

В дверях появился Джон Спенс.

— Извини, что разбудил, — начал Спенс. — Я должен рассказать тебе обо всем до моего ухода на работу.

— Ты… у тебя случайно не найдется чего-нибудь выпить, а, Джон? — спросил Бэкстер.

— Нет, — резко ответил Спенс. — Да даже если бы и было, то я все равно не дал бы тебе. Ты должен быть совершенно трезвым, чтобы понять все, что я скажу. После этого можешь напиваться до одурения, но лучше в каком-либо другом месте.

Бэкстер отправился в ванную и подставил голову под струю холодной воды. Боже, как ужасно он выглядел!

Спенс уже сидел за столом в маленькой кухоньке. На столе были ветчина, яйца и кофе. Спенс просматривал свежие газеты. Взглянув на вошедшего Бэкстера, он показал на дымящуюся чашку с томатным соком.

— Выпей вот это.

Бэкстер сел за стол. Подняв чашку, сделал глоток. Горячий сок обжигал рот. Поставив чашку, он схватился за край стола, чтобы унять колотившую его дрожь.

— Ты, конечно, знаешь, кто такой голландец Хейден? — спросил Спенс.

— Убийца, грабитель, похититель людей. Человек, который способен на самые гнусные преступления.

— Сегодня он в нашей стране, так сказать, враг номер один, — сказал Спенс. — В настоящее время он находится здесь, в Нью-Йорке.

— Какая честь для Нью-Йорка! Уж не хочешь ли ты, чтобы я взял у него интервью? В этом и заключается сенсация? Конечно, Джон, я…

— Нет, — ответил Спенс. — Я хочу, чтобы ты был свидетелем нашей расправы над ним.

Бэкстер покачал головой.

— Я не следил за газетами уже несколько недель и не очень в курсе событий… Ты хочешь сказать, что он был арестован, осужден и теперь будет…

— Я хочу сказать, что он будет убит на Десятой авеню между девятью и десятью часами вечера при выходе из ресторана. Если ты до этого времени еще сможешь быть трезвым, то будешь единственным журналистом, который увидит все собственными глазами.

— Но откуда ты знаешь, что он будет…

— Это я должен его убить, — ответил Спенс.

— Слушай, Джон, подожди минутку…

— Дай мне досказать тебе, — прервал его Спенс, — у нас не так много времени. — Впервые он посмотрел на Бэкстера открытыми, ясными, честными глазами. — Самой последней операцией Хейдена было ограбление банка в штате Индиана. Местная полиция схватила его, но он сумел скрыться, убив двух охранников и местного шерифа. Теперь за раскрытие этого ограбления взялись мы, работники ФБР. Но Хейден как в воду канул. И вот четыре дня назад нам удалось напасть на его след. Теперь-то мы получим его как на блюдечке.

— Каким же образом? — спросил Бэкстер.

— Есть одна женщина, — ответил Спенс. — Она нам все рассказала. Хейден сделал себе пластическую операцию, а чтобы его не узнали по отпечаткам пальцев, он обработал их каким-то кислотным раствором. Здесь, в Нью-Йорке, он живет уже три месяца и продолжает спокойно руководить своей бандой.

— Наверное, для него подобная пластическая операция равносильна самоубийству, — заметил Бэкстер. — Ведь он был очень симпатичным парнем, настоящим красавцем.

— Это его и погубило, — сказал Спенс. — Слишком запоминающаяся внешность да еще такая известность. У него слава, как у голливудской звезды. Поэтому единственным выходом для него было изменить до неузнаваемости свое лицо.

— Странно, почему же эта женщина так предала его?

— Я думаю, что ей надоели его издевательства над ней. На нас она вышла окольными путями, это длинная история, и не стоит ее рассказывать. Сегодня вечером она обедает с Хейденом в этом самом кабачке на Десятой авеню. Перед тем как выйти, она даст нам условный сигнал.

— Так именно ты и должен будешь убить его?

Спенс пожал плечами.

— Мне сдается, что он не даст нам близко подойти к нему и взять его, не открывая пальбы.

— Ты что, уверен, что все на мази?

— Конечно, мы уже все несколько раз проверили и перепроверили, — ответил Спенс. — Она сообщила нам фамилию того, кто делал пластическую операцию. Этого человека мы взяли, и он, чтобы выкрутиться, все выложил. Теперь, Поль, слушай внимательно. Все, что я говорю, совершенно секретно. Если кто-нибудь узнает о том, что я тебе рассказал, меня вышибут с работы, а может быть, даже будут судить. Все это я тебе говорю только по одной причине.

— Пенни?

— Только из-за нее. Так вот, напротив этого ресторана есть коричневое трехэтажное здание. С его крыши ты сможешь увидеть все. Если ты еще будешь трезвым и сможешь все хорошо разглядеть, а затем еще и описать, то у тебя в руках будет верный шанс пробиться в люди. В этой папке куча материалов и подробностей о прошлом Хейдена, всякие фотографии, сообщения, — продолжал Спенс. — Можешь сидеть здесь и читать все это. Твой материал должен получиться захватывающим. На этом листке записан адрес здания, на крыше которого ты будешь сидеть. Здесь показано, как пробраться на крышу. Вот, собственно, и все, что ты должен сделать, Поль. Остальное решай сам.

Над коричневым зданием, на крыше соседнего дома светились яркие электрические огни: реклама автомобильных покрышек. Они зажигались и гасли через определенные промежутки времени, своей монотонностью напоминая гигантский пульс. На какое-то мгновение на крыше воцарялась тьма, затем сразу становилось светло как днем.

Поль Бэкстер присел около ограждения на краю крыши и, глядя вниз, стал всматриваться в улицу. Стояла теплая августовская ночь, но журналисту все равно было холодно и зябко. Он переживал самые жуткие в своей жизни дни. И вспышки рекламы были в этом смысле своеобразной символикой — сначала свет, потом тьма. Светлые промежутки наполняли его надеждой, темные — внушали ужас. Какое-то мгновение он уверял себя, что Джон Спенс, несмотря на свою жестокость, был его лучшим другом. Но уже в следующее мгновение Бэкстер проклинал того, как мучителя и садиста. Спенс был, конечно, уверен, что Бэкстер сорвется. Скорее всего, он даже мечтал о таком повороте дела. Наверняка, по его мнению, Бэкстер должен был отправиться в бар О'Коннела, напиться до чертиков и забыть обо всем на свете.

Потом он стал думать о Пенни и о том, что произойдет, если он, несмотря ни на какие трудности, все-таки справится с этим делом. Если бы можно было опять добиться работы, и Пенни помогла бы ему, то он мог бы вновь поверить в себя. Ведь Пенни готова шагать с ним до конца жизни. Где же конец этой жизни? А конец, видимо, заключается именно в этом конкретном провале, в его неспособности воспользоваться представившейся возможностью. И Спенс это хорошо знал. Поэтому-то он и взялся оказать такую «услугу».

Черное и белое, свет и тьма, со всех сторон ритмично повторяющиеся, подобно глухим ударам его сердца, движения… Снова и снова, да и нет…

Пока Бэкстер кое-как крепился. Около семи вечера, сдерживаясь из последних сил, чтобы не зайти в какое-нибудь питейное заведение, он уже ехал через весь город к дому на Десятой авеню. Сотни раз он уговаривал себя, что одна рюмочка совсем не повредит, зато прекратится эта постоянная дрожь. Но держался.

В двадцать минут восьмого он уже был на крыше того самого коричневого дома, устроившись в углу на самом краю. Примерно в восемь тридцать стемнело и начали вспыхивать и гаснуть электрические огни.

Без десяти девять на крыше, покрытой толем, раздался скрип шагов. Посматривая через плечо, Бэкстер перебрался еще глубже в тень. Какой-то человек сначала ходил по крыше, а потом медленно подошел к ее краю. При вспышке света рекламных огней быловидно, что незнакомец довольно хорошо одет. Видимо, один из осведомителей Спенса.

Чтобы лучше видеть происходящее на улице, Бэкстер слегка приподнялся. Над входом в ресторан мерцала желтая реклама «Монахан» — скорее всего это был ресторан для состоятельных клиентов. Бэкстер опять поймал себя на том, что думает об искрящейся галерее бутылок за стойкой бара.

Он взглянул на часы. Было без двух минут девять.

Бэкстер хорошо помнил план Спенса, набросанный на листках бумаги в досье. Около девяти часов вечера некая Флоренс Кнэпп, бывшая опереточная танцовщица, должна вместе с голландцем Хейденом выйти из «Монахана». Выйдя на улицу, она притворится, что оставила какую-нибудь вещицу в ресторане, куда затем и вернется. В этот момент Спенс и его люди приблизятся к Хейдену.

В темноте Бэкстер не мог видеть этих людей, но знал, что Спенс и дюжина сотрудников были расставлены в подъездах домов по обеим сторонам улицы, блокируя все входы и выходы, охраняя все переулки между домами. Один из сотрудников должен подойти к Хейдену и приказать ему сдаться. Если он окажет хоть какое-то сопротивление, то будет убит на месте.

Бэкстер снова взглянул на часы. Три минуты десятого. Он почувствовал, что вся его спина стала мокрой от пота. Что, если Флоренс Кнэпп где-то допустила ошибку. Вдруг Хейден оказался хитрее! Неужели весь этот нескончаемый день пыток окажется напрасным!

Дверь «Монахана» открылась, и из ресторана вышли двое — мужчина и женщина. Бэкстер впился руками в ограждение крыши, подался вперед. Вот мужчина остановился в поисках такси. Женщина что-то сказала ему и пошла обратно в ресторан. Вот он закуривает сигарету. Даже с высоты здания было отчетливо видно пламя спички. Затем из соседней двери показался еще один человек. Бэкстер сразу же узнал высокую угловатую фигуру. Это был Джонс Спенс.

Какое-то мгновение Спенс напоминал актера, выходящего из-за кулисы на сцену. Он быстро приближался к Хейдену. Вдруг Хейден резко поднял голову. Видимо, Спенс назвал его по имени. Бэкстер видел, как тот схватился за карман. В то же мгновение с разных сторон раздалось несколько выстрелов. Хейден приподнялся на носки, издал громкий гортанный крик, потом медленно развернулся и рухнул на землю лицом вниз. Из засады вышли люди, окружили распростертое на земле тело. Джон Спенс, глядя на убитого, стоял не двигаясь.

Бэкстер полез в карман за платком, и в этот момент услышал звуки, от которых ему стало не по себе. Это был алчный, злорадный смех. Он повернулся и взглянул на находящегося вместе с ним на крыше второго человека. Смеялся, глядя на происходящее внизу на улице, именно он. Вдруг незнакомец повернулся и заметил Бэкстера. Несколько секунд они стояли, уставившись в темноте друг на друга. Потом снова зажегся свет рекламных огней.

Леденящий ужас охватил Бэкстера. Страх был настолько силен, что он чуть не потерял сознание. Вновь воцарилась темнота, но журналист уже не только не мог сдвинуться с места, но даже открыть рта. Увидев, что незнакомец сделал к нему первый шаг, он ясно понял, что одной ногой уже находится в могиле. Именно в этот момент до Бэкстера вдруг дошло, кем является находящийся перед ним человек. Это было невероятно, но, несмотря ни на что: ни на реальность происходящего, ни на ужас всего случившегося на улице, ни на все, что было изложено в досье Спенса, — это был факт.

Огни зажглись снова, еще раз высветив не поврежденное никакой пластической операцией лицо человека, которого Бэкстер, после того, как на протяжении нескольких часов изучал все то, что с ним было связано, прекрасно знал.

— Не шевелись, братец, если не хочешь, чтобы я раскроил тебе череп, — сказал голландец Хейден.

Инстинктивное, неосознанное стремление Поля Бэкстера к бегству, видимо, и спасло ему жизнь. Как только свет рекламы погас, он резко повернулся и в паническом порыве перевалился вниз через ограждение крыши. Это произошло совсем не потому, что он решился на верную смерть. Им владела единственная мысль — быстрее удрать от этого голландца Хейдена. И уж лучше разбиться о мостовую, чем быть живым здесь, на крыше дома.

Однако судьба уготовила ему более легкую участь. Случилось так, что Бэкстер прыгнул во двор, где метрах в двух от земли была крыша гаража. Бэкстер и упал на эту крышу, покрытую гравием, ободрал себе ладони, повредил ногу, оцарапал лицо.

Но, даже лежа здесь, он продолжал закрывать голову, опасаясь, что Хейден пустит ему вдогонку несколько пуль. Но выстрелов не было: ни сразу, ни в следующие секунды, показавшиеся ему вечностью. Бэкстер начал медленно оценивать происшедшее: так начинает вращаться мотор, долгое время находившийся в замерзшей смазке. Ведь Хейден и не будет стрелять! Он не осмелится, потому что кругом стоят люди Джона Спенса и полицейские. Однако он, конечно, постарается помешать Бэкстеру убежать.

Складывалась какая-то невероятная ситуация. Одно было очевидно — Спенса надули. Голландец Хейден вовсе и не менял свое лицо. Он не обедал в «Монахане» с Флоренс Кнэпп. Человек, убитый на улице, был подставным лицом, которого обманным путем вместо Хейдена затянули в ловушку.

Становилось ясно, для чего это было сделано. Теперь, когда дублер Хейдена был убит, настоящий Хейден мог жить спокойно и без всякой боязни. Теперь-то Хейден мог считать себя совершенно свободным, если бы не одно маленькое обстоятельство. Этим обстоятельством было присутствие Бэкстера на крыше дома. Хейден не мог не поддаться искушению собственными глазами засвидетельствовать свою казнь; но вдруг оказалось, что еще один человек был очевидцем всего происшедшего. Если Бэкстеру удастся скрыться, то Хейден не сможет чувствовать себя полностью свободным, до конца спокойным, не бояться опасности. Кроме того, горькая ирония создавшегося положения усугублялась еще и тем, что Бэкстеру было совершенно безразлично, поймают или нет самого Хейдена. Он хотел только одного — убежать отсюда в какое-нибудь безопасное место, например, в бар О'Коннела на Третьей авеню.

Бэкстер поднялся. Правая нога сильно болела, но на нее можно было все-таки слегка опереться. Он заковылял к небольшому возвышению в центре крыши, которое напоминало верхнюю часть шахты грузового лифта; там же он заметил и пожарный выход. К счастью, дверь оказалась открытой.

Вот, наконец, и лестница. Бэкстер спустился на первый этаж, который был сплошь заставлен машинами. Пока ему не встретился ни один человек. Прихрамывая, он направился к выходу. У главных ворот стояло кресло, на котором было сложено старое одеяло. Бэкстер понял, что это место ночного сторожа. Держась в тени, он пошел к выходу. Метрах в десяти от выхода он увидел человека, разговаривающего с группой женщин. Они посматривали в ту сторону, где был убит мнимый голландец Хейден.

Бэкстер почувствовал реальный выход из создавшегося положения. Он ведь может обратиться к любому полицейскому и все ему рассказать или забраться куда подальше и сначала привести в порядок свои разбитые нервы. Потом он сможет связаться со Спенсом. Да, это потом. Все это надо сделать потом. А сейчас, пока он не успокоится, ему не стоит ни с кем говорить. Да, и сначала надо еще как-то выбраться отсюда. Может быть и так, что голландец Хейден стоит где-нибудь здесь, за углом, прячется в парадной напротив или сидит в одной из машин, стоящих у тротуара.

Тут Бэкстеру пришла в голову прекрасная идея. Люди всегда оставляют ключи в машинах, хранящихся в гаражах, для того, чтобы в случае необходимости машину можно было передвигать с места на место. Необходимо только выбрать такую машину, на которой можно быстро выехать за ворота гаража, тогда он будет спасен. Постояв у дверей, он вернулся в гараж. Прямо напротив выездных ворот стоял черный лимузин. Бэкстер сел за руль. Его трясло с головы до ног, пока он изучал приборный щиток, разыскивая кнопку стартера, ключ зажигания, педаль газа. Все должно сработать с первого раза…

Проехав около шести кварталов к центру города, он старался все время забирать правее к Бродвею и, только остановившись на красный свет у Восьмой авеню, подъехал к тротуару и вышел из машины. Через пять минут он уже смешался с толпой людей, шагающих по Бродвею.

На этой улице не было ничего, что хоть чем-то напоминало бы о голландце Хейдене, и от этого Бэкстеру стало легче. Но как только он расслабился, то понял, что неимоверно устал. Физические и психические нагрузки измотали его вконец. Казалось, что до бара О'Коннела еще сотни миль. Конечно, он мог бы остановиться и выпить необходимый ему стаканчик где-нибудь в другом месте, но бар О'Коннела казался ему недосягаемым оазисом безопасности. Как только он доберется туда, с ним уже ничего не случится. Люди искоса поглядывали на него, когда он, пошатываясь, шел через город. А он просто не отдавал себе отчета в том, как выглядит со стороны: лицо и руки в кровавых ссадинах, брючина разорвана, весь костюм выпачкан в грязи и гудроне.

И как раз в тот момент, когда уже не было никаких сил сделать ни ярда, он увидел тусклые огни над заведением О'Коннела и пошатываясь, ввалился в бар.

— Боже мой, господин Бэкстер, какой ужас, как вы выглядите? — вскричал Деннис. — Что случилось?

— Деннис, ради бога, дай лучше выпить!

Вот уже второй раз подряд Поль Бэкстер пробуждался с самыми жуткими ощущениями и каждый раз не в своей квартире. Открыв глаза, он без движения лежал в полутьме, пытаясь представить, что с ним происходило в моменты забытья.

Постепенно все прояснилось. Он уже понял, что лежит на старом кожаном диване в служебной комнате Пэта О'Коннела, которую все, оптимистично шутя, называли «кабинетом». Он не помнил, как попал сюда, но, судя по тонким полоскам света, пробивающимся сквозь ставни на окнах, понял, что, видимо, уже наступило утро.

Бэкстер попробовал повернуться и застонал от боли. Все тело было в ссадинах от вчерашнего падения. Встав, он заковылял к двери.

— Деннис! Деннис!

Через минуту появился Деннис.

— Который час? — спросил журналист.

— Четыре часа дня, господин Бэкстер. Вы проспали почти четырнадцать часов. Думаю, что вам это только на пользу.

— Сейчас мне бы лучше пару глоточков спиртного.

— Я так и думал, — ответил Деннис. Он полез в задний карман и вытащил фляжку с виски. — Я догадывался, что вам сейчас здорово не по себе.

Бэкстер взял фляжку и отвинтил крышку. Пока он пил, в его голове кружились бессвязные мысли. Но по мере того, как по телу разливались волны тепла, мысли принимали все более стройные очертания.

— Деннис, у вас есть газеты?

— Конечно, — ответил Деннис. — Сейчас принесу. Масса интересного. Вчера вечером агенты ФБР схватили голландца Хейдена. На Десятой авеню. Пристрелили его ко всем чертям.

Бэкстер облизал пересохшие губы.

— Разрешите мне самому посмотреть газету, Деннис. Между прочим, нет ли у вас бритвы?

Деннис принес газету, бритву и ушел. Бэкстер опустился на край дивана. Да, мрачная картина. Вот фотография Хейдена, «взятая из картотеки хирурга после пластической операции». Потом шла фотография того, второго типа, лежащего в пыли с открытым ртом, из которого текла струйка крови, застывшие глаза были широко открыты. Под фотографией была подпись: «Конец безумному бандиту».

«Может быть, и так, — подумал Бэкстер. — Вполне может быть, что этот мертвый человек действительно сумасшедший бандит, но ведь это не голландец Хейден». Бэкстер потянулся было за стоящей около него на полу фляжкой, но был настолько поглощен чтением, что так до нее и не дотянулся. В газете пелись дифирамбы специальному агенту ФБР Джону Спенсу. Тут была также и фотография почти обнаженной Флоренс Кнэпп, той девицы, которая выдала агентам Хейдена. Была и фотография хирурга, который «под страхом смерти делал пластическую операцию голландцу Хейдену».

Бэкстер сидел и, хмурясь, рассматривал эти фото. Где-то внутри негодовал Бэкстер-журналист. Эти фотографии, говорил он про себя, жуткое недоразумение. Они, по сути, второе недоразумение в этом разыгранном праздничном представлении, которое должно было убедить общественность в том, что голландец Хейден мертв.

Первой ошибкой и недоразумением было фатальное желание Хейдена присутствовать на своей собственной казни, в результате чего он и был обнаружен. Эти фотографии уже вторая ошибка. Ведь даже Джон Спенс должен был почувствовать здесь подвох. Например, эта девица не только позволяет всем себя фотографировать, но сообщает свою фамилию! У Хейдена ведь масса дружков, и если бы он действительно был убит, то они бы уже давно свели счеты со всеми предателями, а тут эта девица, позирующая перед камерами, сообщает не только свою фамилию, но даже адрес отеля, в котором живет. Довольно любопытная смесь, если, конечно, не знать, что Хейден на самом деле не убит. Его дружки ее и пальцем не тронут, да еще и посмеются вдоволь над тем, что Спенс убил другого человека и даже не подозревает об этом.

В этот момент Бэкстер почувствовал, что и на нем лежит определенная доля ответственности за все происходящее. Он обязан явиться к Спенсу и обо всем ему доложить.

Включив электробритву, он стал бриться, глядясь в висящее на стене запыленное зеркало. Фляжка с виски так и осталась стоять на полу у дивана едва отпитой.

На столе у секретарши Спенса раздался звонок. Она повернулась к Бэкстеру и сказала:

— Вы можете зайти, господин Бэкстер.

Спенс просматривал какие-то бумаги и даже не взглянул на вошедшего журналиста, остановившегося прямо напротив его стола и пытавшегося вытащить из кармана сигарету. Это у него получилось не сразу — мешала сильная дрожь в руках. Спенс молчал.

— Привет, герой-победитель, — почему-то с грустью произнес Бэкстер, когда молчание стало уже невыносимым.

Наконец-то Спенс взглянул на него. Его серые глаза выражали усталость.

— Ну что ж, и это дело ты прошляпил, — сказал он безразличным тоном.

— Я прошляпил?!

Спенс показал на кипу газет, лежащих на столе.

— Сначала я подумал, что ты почему-либо не успел в утренний выпуск. Потом вспомнил, что у тебя есть связи в нескольких дневных газетах. Но ведь ты упустил все на свете. И теперь остается только взглянуть на тебя, чтобы убедиться, что ты опять был пьян.

— Нет, ты послушай! — едва сдерживаясь, начал Бэкстер, и от гнева дрожь стала еще сильнее. — Я был там, на крыше. И все видел. И знаю, что…

— Но ты не смог до конца оставаться трезвым и все описать.

— Может быть, дашь и мне возможность высказаться? — закричал Бэкстер. — Я действительно напился. Сознаюсь. Но напился я только потому, что это была единственная возможность отделаться от чувства страха.

— Могу себе представить.

— А испугался я только потому, что ты все прошляпил.

Брови на лице Спенса взлетели в неподдельном удивлении.

— Вчера вечером вы взяли совсем не голландца Хейдена, — продолжал Бэкстер. — Вы ухлопали подсадного человека. Такое сообщение я, конечно, не мог послать в газеты, не разбив одновременно твои шансы, которые со всей очевидностью говорили за то, что Хейден все-таки схвачен. Я понимаю, мне надо было явиться сюда значительно раньше, но, по правде говоря, я действительно напился и только потому, что до смерти испугался.

Спенс вздохнул.

— Давай забудем об этом, Поль. Сейчас я не хочу слушать никакие фантастические объяснения.

— Но, черт возьми, послушай же! — вскричал Бэкстер. — Я был там, на этой крыше! Еще за несколько часов до того, как вы прокрутили весь ваш спектакль. И за весь день я ни грамма не выпил. Ни грамма! Это ты понимаешь? Так вот, без чего-то девять на крышу поднялся еще кто-то. Какой-то мужчина. Я тихонько лежал в углу, потому что не хотел, чтобы в последнюю минуту меня оттуда выставили. Я видел, как из «Монахана» вышли этот парень и девица. Видел, как ты приближался к нему. Видел, как он вытащил пистолет. Даже видел то, как ты и твои мальчики пристрелили его. Разве это было не так?

— Это со всеми подробностями описано во всех наших газетах, — устало произнес Спенс.

— Да, теперь послушай то, о чем не было написано в газетах! — ответил Бэкстер. — Когда тот парень был убит, я услышал чей-то смех. Так это смеялся тот человек, который был на крыше. Я повернулся, чтобы посмотреть на него. Яркие огни рекламы то вспыхивали, то гасли. И вот когда огни зажглись, я разглядел его лицо. Это был голландец Хейден! Не было никакой пластической операции. Ничего! Они надули тебя, Джон. Ты попался на их удочку.

— Представляю, — уныло заметил Спенс, — как здорово вы с голландцем Хейденом над всем этим посмеялись.

— Если бы я быстро не смылся, — ответил Бэкстер.

— Ха! Так Хейден и отпустил тебя!

— Я перепрыгнул через ограждение и свалился вниз.

— Упал с третьего этажа на улицу, чудом остался жив только для того, чтобы рассказать мне эту сказку.

— Я упал на крышу гаража. Поэтому получилось, что падал я всего около двух метров. Для меня это окончилось довольно благополучно.

— Ну и что же дальше? — спросил Спенс. В его голосе звучала теперь едва скрываемая злоба.

— Решив, что Хейден постарается помешать мне скрыться, я пробрался в гараж, украл машину и удрал оттуда. Машину я бросил около Восьмой авеню и побрел в бар О'Коннела. Мне бы надо было связаться сразу с тобой, Джон, но я был чертовски измотан. Мне было очень страшно. Потом я выпил немного и, веришь, только час назад встал.

— Может быть, ты тогда скажешь, кто этот человек, которого взяли мы?

— Черт возьми, откуда я знаю? Но я уверен, что это не Хейден. Слушай, Джон, это настоящая сенсация. Но, приличия ради, я должен был придержать этот материал, пока у тебя не созреет какой-нибудь план.

Спенс долго молчал, потом, откинувшись на спинку кресла, посмотрел на Бэкстера грустно и укоризненно.

— Поль, у нас с тобой было пари, — сказал он. — Я знаю, все шансы были против того, чтобы ты выиграл. Может быть, ты и был там, на крыше. Может быть, ты действительно видел, как мы брали Хейдена. Но это такая фантастическая отговорка…

У Бэкстера пересохло во рту.

— Ты мне не веришь?

— Я думаю, Поль, что тебе не стоило придумывать все это.

— А я говорю тебе, что Хейден жив! Он стоял на крыше того дома. Я видел его!

— Ну ладно, хватит. — Спенс отодвинул назад кресло, встал, всем своим видом показывая, что Бэкстер может уходить.

— Джон, выслушай меня, — проговорил Бэкстер. — Это правда, клянусь тебе. Хейден жив! — На его лице выступила испарина. — Джон! Разве тебе не кажется странным, что эта девица Кнэпп создала вокруг себя такую рекламную шумиху? Ты думаешь, банда Хейдена не может ее поймать?

— Какая банда? — возразил Спенс. — Мы их всех взяли.

— Если бы Хейден был действительно убит, они бы расправились с ней.

— Конечно, конечно, — ответил Спенс. — Это ее проблема.

— Джон, я говорю правду! — взмолился Бэкстер. — Ты же знаешь, что бы ни происходило, я никогда не лгал.

— Будем считать это фантастическим происшествием, — заметил Спенс. — Из этого всего получился бы занимательный роман. Почему бы тебе не попробовать?

— Его голос звучал насмешливо.

Слезы навернулись Бэкстеру на глаза. Его голос дрожал:

— Стало быть, ты не возражаешь, если я передам о случившемся в газеты?

— Нет, — ответил Спенс, — не возражаю. Но лучше не старайся, Поль. А теперь извини меня, я должен идти. У меня свидание.

— С ней?.. С Пенни?

В голосе Спенса появились железные нотки:

— Теперь это уж совершенно не твое дело, Поль.

Бэкстер ехал в вагончике метро из центра города, покачиваясь в такт поезду. Все, что произошло в офисе у Спенса, казалось ему совершенно неправдоподобным. Где-то он еще мог предположить, что Спенс побранит его за такую долгую задержку со всеми известными ему фактами, но он совсем не ожидал, что его можно обвинить во лжи. Ведь действительно ни Пенни, никому другому он никогда не говорил неправду. Как только он вспоминал холодные, недоверчивые глаза Спенса, его одновременно обуревали и гнев, и собственная беспомощность.

«Да провались все! В конце концов, и этот голландец Хейден не его забота. Уж если Спенс хочет жить, как заблудший ангел, — это его личное дело. Конечно, когда-нибудь Хейден появится снова, и тогда-то уж Спенсу не поздоровится. А он, Бэкстер, может подождать», — думал он про себя.

Потом он представил себе Джона Спенса и Пенни. Через несколько минут они, видимо, должны встретиться. Спенс, конечно же, расскажет ей о случившемся, и она тоже подумает, что именно он все прошляпил, а для того, чтобы хоть как-то оправдаться, докатился до этой глупой выдумки. Теперь это будет концом всему. Ведь все дело заключалось в том, что он не смог выдержать испытание. А если Пенни бросит его, если она перестанет его ждать…

Он вышел из метро на Центральном вокзале и направился было в сторону Третьей авеню, в бар О'Коннела. Но тут он вспомнил, что каждый день приблизительно в 6 часов в Балтиморский бар заходит его старый друг, редактор раздела городских новостей Сэм Кэави со своими «мальчиками», чтобы выпить рюмочку перед отходом поезда на Уэстчестер. Бэкстер взглянул на часы, было всего пять минут шестого. У него еще есть время перехватить Сэма Кэави и рассказать ему всю эту историю. А уж Сэм-то лучше кого другого знал, что Бэкстер честный журналист, во всяком случае, всегда был таким и никогда не подтасовывал факты.

Бэкстер быстро направился через все здание вокзала к Балтиморскому бару. Он вошел в бар — длинное овальное помещение, до отказа забитое рабочими-сменщиками. Как только он почувствовал запах спиртного, его лицо судорожно передернулось. «Нет, все это потом». Он медленно пробирался между столиками бара, разыскивая Сэма. Наконец он увидел его. Обойдя вокруг стола, он подошел ближе и тронул друга за рукав пальто. На лице Сэма появилось выражение безразличия.

— Привет, Поль, — сказал он.

— Сэм, можно с тобой минутку поговорить с глазу на глаз?

Кэави какое-то мгновение колебался, потом пожал плечами и отошел от своих друзей.

— Вот свободный столик, — заметил Бэкстер.

— Видишь ли, у меня действительно нет времени, Поль. Мне надо успеть на поезд, — сказал Кэави. Затем добавил слегка смущенно: — Если тебя устроит пара сотен…

— Я пришел к тебе не для того, чтобы выпрашивать деньги! — отрезал Бэкстер.

— Извини, Поль, но я слышал, что…

— Я пришел предложить тебе самую крупную сенсацию, какую ты когда-либо публиковал в своей газете. Когда я расскажу тебе все, ты наверняка никуда не захочешь ехать. Присядем.

И Бэкстер начал торопливо рассказывать. Слова так и вылетали из него. Во время своего рассказа он стал замечать, как на лице Кэави вновь появилось безразличное выражение. Испугавшись, он стал более внимательно выбирать слова. Не дослушав до конца, Кэави встал.

— Сэм, осталось совсем чуть-чуть. Пожалуйста, сядь и дослушай!

Но Кэави уже быстро шел прочь. Бэкстер догнал его, схватил за руку. Кэави резко высвободился.

— Прекрати-ка эти штучки. А то я тебя быстро выкину отсюда за уши.

Бэкстер оторопело опустился на стул. Официанту, подошедшему принять заказ, он отрицательно качнул головой. Затем поднялся и через боковую дверь вышел на Мэдисон-авеню. Как все ужасно! Как все глупо! Как же должен поступить человек, который говорит совершенно очевидную, чистейшую правду, а все люди смотрят на него так, будто он преследует какие-то корыстные цели?

Он повернул направо. Бар О'Коннела находился именно в этом направлении. Ему необходимо все спокойно обдумать. Может быть, поговорить с Деннисом? Вот Деннис бы ему поверил. Уж во всяком случае, он бы сказал, что верит, хотя вообще-то никогда не верил никаким разговорам. Да и что за польза от того, что Деннис ему поверит?

Может быть, заявить в полицию? Но если Спенс не поверил ему да и Сэм Кэави не внял его рассказу, что можно ожидать от твердолобого дежурного сержанта?

Пенни! Только Пенни хорошо знала эту его черту, то есть то, что он никогда не лгал. Бэкстер резко остановился и посмотрел по сторонам. Он увидел лавчонку на углу Лексингтон-авеню и быстро зашагал туда, шаря по карманам в поисках мелочи. Войдя в помещение, он направился к телефонной стойке, расположенной в глубине лавки, с трудом поборол дрожь в пальцах, опустил монету в автомат и только с третьей попытки ему все-таки удалось набрать правильный номер телефона.

— Пенни!

Он ясно слышал ее порывистое дыхание.

— О Поль, это ты!

— Пенни, Джон у тебя?

— Да.

— Значит, ты уже все знаешь… Послушай, Пенни. Все, что я говорил Джону, все до единого слова правда.

— Поль, я…

— До единого слова, слышишь, Пенни! Разве я когда-нибудь говорил тебе неправду?

— Я думаю, что нет, Поль. Но…

— И каждое слово во всем этом тоже правда. Я был там. Видел стрельбу на улице. Потом я увидел Хейдена. Он был совсем рядом со мной там, на крыше.

— Я знаю, тебе кажется, что это правда, Поль. Я уверена, что ты был там. Я уверена, ты думаешь, что видел Хейдена. Но…

— Пенни, я действительно видел его. Перед этим я весь день изучал его фотографии. Я видел его много раз по телевизору. Да если бы это был не Хейден, то зачем бы ему грозить мне пистолетом?

— Милый Поль… — ее голос дрожал.

— Пенни, тут совершенно все ясно! Ведь это не… ну, не галлюцинация! Я же не придумал все это. Я видел его! Ты должна мне поверить.

— Все это хорошо, Поль. Я…

— Перестань! — прервал он резко.

— Я не понимаю тебя, Поль.

— Хватит меня успокаивать! И перестань разговаривать со мной так, будто я маленький ребенок, которому приснился плохой сон! Ведь вес это было на самом деле.

Он бросил трубку на рычаг. Значит, так! Она все еще верит, что он ХОТЕЛ БЫ говорить правду, но уже не в состоянии отличить реальность от вымысла. Теперь стало ясно, о чем она думала.

Бэкстер в изнеможении прислонился к стене телефонной будки. Теперь получается, что он лишил Пенни всего, что только можно было у нее взять, именно поэтому она ему теперь не верит: это значит, что у них больше нет ни любви, ни надежды. Эх, старина Бэкстер! Как жаль, что все так случилось! Его слова были всегда лишь векселями, а теперь надо мыслить реальными категориями. Очнись, Поль. Это всего-навсего дурной сон.

— Я видел голландца Хейдена, клянусь богом! — вскричал он. — И я докажу это.

Он выбежал из телефонной будки, весь обливаясь потом.

На углу Третьей авеню Бэкстер на какое-то мгновение остановился, задумавшись. Бар О'Коннела был совсем рядом. А учитывая его разбитое состояние, это заведение было бы совсем неплохим местом, где можно провести пару часов, отдохнуть, поразмышлять о деле. Но там наверняка придется разговаривать с людьми, а дело-то как раз и заключалось в том, что он должен все решить самостоятельно. И журналист повернул обратно по направлению к кирпичному дому с меблированными квартирами, в одной из которых жил и он.

По дороге Бэкстер остановился у винно-водочного магазина и купил пинту кукурузного виски. Когда он пришел домой, было уже жарко. Сняв пиджак и галстук, он налил полстакана виски, поставил его на столик и закурил сигарету. Затем лег на кровать и, заложив руки за голову, задумался.

Значит, так: если возникла такая проблема, ее необходимо сначала детально разобрать. Хейден жив. Вчера вечером он еще был в Нью-Йорке, и можно спорить на что угодно, что он еще здесь. Бандит, видимо, чувствует себя очень спокойно. Все газеты фактически признали, что он убит. Хейден скорее всего решил, что человек, который оказался с ним на крыше, не узнал его, иначе что-нибудь уже давно бы просочилось в газеты. Учитывая это, он считает себя в полной безопасности.

И что же из этого следует? Надо бы применить несколько детективных уловок и попытаться обнаружить его. Затем позвать полицейского и заявить ему: «Вот этот голландец Хейден. Как видите, он жив». А полицейский посоветует заниматься и дальше газетными новостями, а сам вдоволь посмеется с Хейденом. «Вы действительно похожи на голландца, сэр, — скажет он ему, — но не надо ругать несчастного бездельника за то, что ему все что-то кажется».

Нет, просто обнаружить и заявить на него на улице, в ресторане или ночном клубе — этого явно недостаточно. Вот если бы обнаружить Хейдена в действии, где-то заставить его схватиться за оружие, как-то загнать его в такое место, где его легко будет арестовать, снять с него отпечатки пальцев… Но как?

Выход только один. Надо вынудить Хейдена к действию в тот момент, когда он будет перед Спенсом и его людьми. Но в таком случае могут пристрелить и тебя. Именно при таких обстоятельствах уже погиб похищенный ребенок, больше десяти невинных прохожих да эта «подсадная утка» на Десятой авеню. Поэтому, если сегодняшний день для него вопрос жизни и смерти, если Пенни, Спенс и все остальные считают его истеричным идиотом, то нет смысла и во всей этой жизни. Вопрос только в том, как заставить Хейдена действовать на глазах у Спенса?

Догорающая сигарета обожгла пальцы, и Бэкстер от неожиданности уронил окурок на пол. Он поднял окурок, и посмотрел на стакан с виски, который так и остался стоять нетронутым на туалетном столике. Ничего, говорил он себе, можно и подождать, пока все не разрешится. Его ум должен быть абсолютно ясным. Это казалось довольно странным, так как еще два дня назад ему бы и в голову не пришло, что с этим можно подождать.

Конечно, поезд уже ушел, и тем не менее Спенс мог бы более настороженно отнестись к этой девице, к этой Флоренс Кнэпп, позирующей фотографам с платьем, задранным выше колен, к Флоренс Кнэпп, бойко заявляющей, что она живет в отеле «Чандлер» и надеется устроиться на какую-нибудь хорошую работу в городе. Спенс должен был почувствовать, что все это кем-то ловко подстроено. Да, Флоренс Кнэпп…

Бэкстер продолжал лежать, хмуро уставившись в потолок, постукивая незажженной сигаретой по тыльной стороне руки. Флоренс Кнэпп!..

Он встал, подошел к зеркалу трюмо и взглянул на себя. Провел пальцем по щекам. Электробритва Денниса бреет хорошо. Расстегнув рубашку, он снял ее, затем открыл средний ящик комода. Подумав, выбрал синюю рубашку и галстук в горошек. Аккуратно завязывая галстук, он, к своему удивлению, заметил, что пальцы его теперь совсем не дрожали. Причесавшись, Бэкстер надел пиджак и приспустил на один бок шляпу с загнутыми полями.

Погасив за собой свет, он вышел из квартиры. Вытащив брелок с ключами, чтобы закрыть дверь, он долго и внимательно их разглядывал. Вот два ключа, которыми он на протяжении нескольких месяцев совсем не пользовался. Один — от квартиры Пенни. Закрыв дверь, он стал спускаться вниз.

Там, в закрытой комнате, на столике так и остался стоять нетронутый стакан с виски.

Когда-то «Чандлер» был одним из самых популярных отелей. Колонны вестибюля до сих пор украшали лепные ангелы, играющие на арфах, однако позолота во многих местах уже облупилась. Когда Бэкстер вошел в холл, часы, висевшие над конторкой дежурного администратора, показывали десять минут восьмого. Бэкстер подошел к окошку дежурного.

— Мне бы хотелось поговорить с мисс Флоренс Кнэпп по внутреннему телефону, — сказал Бэкстер. — Дайте, пожалуйста, номер ее комнаты.

— Вы ее знакомый?

— Конечно!

— Не могли бы вы назвать свою фамилию?

— Послушайте, я прошу вас дать мне только номер ее комнаты.

— Нет, я не могу это сделать. Вот если вы назовете себя, тогда другое дело, — ответил клерк.

Молодой человек поднялся из-за своей конторки.

— А, так вы журналист! Мисс Кнэпп нас строго предупредила — никаких репортеров! Она очень просила.

— Может быть, как-нибудь договоримся? — спросил Бэкстер.

— Попробуйте, — с тенью презрения ответил клерк. — А вообще, если вы хотите увидеть мисс Кнэпп, то вон она с каким-то господином спускается по лестнице.

Нахлобучив поглубже шляпу, Бэкстер повернулся. А что, если с ней Хейден?.. Нет, так быть не может. Они не рискнут появиться вместе на людях.

Это был действительно не Хейден. В ее попутчике Бэкстер узнал известного бродвейского журналиста. Видимо, за свою биографию мисс Кнэпп собирается содрать с какой-нибудь газетки солидный куш. Естественно, что свою жизнь она постарается представить в самом занимательном виде — здесь-то уж она даст волю фантазии. Бэкстер проследил, как они вышли из отеля и сели в такси. Но выслеживать их он не собирался. У него было время ждать. Ему необходимо поговорить с мисс Кнэпп только наедине и так, чтобы их никто не прерывал.

Флоренс Кнэпп выглядела почти так же, как на многочисленных своих фотографиях. Конечно, она не могла не знать о тайных планах Хейдена. Она участвовала во всех операциях по похищению людей, многочисленных убийствах, да и в этом убийстве на Десятой авеню без нее не обошлось. Несмотря на всю ее красоту и сверкающее великолепие белых волос, от нее веяло холодом и смертью. Бэкстера охватила знакомая дрожь. Если он не проявит максимальной осторожности в начатой игре, эта улыбающаяся блондинка может очень хорошо посмеяться и на его похоронах.

К моменту возвращения Флоренс Кнэпп, а она вернулась гораздо раньше, чем он ожидал, во рту у Бэкстера совсем пересохло, язык словно распух. Нервы его были напряжены до предела. Звуки музыкального автомата в баре стали похожи на гудки сирены, но он сидел, сжав что есть мочи подлокотники кресла, и в трансе повторял про себя всякие стихи, вспоминал имена товарищей по колледжу и прочую чепуху для того, чтобы только отключиться от звуков музыки, призывного звона стаканов, взрывов смеха.

И вот в минут десять первого ночи через вращающуюся входную дверь появилась Флоренс Кнэпп. Ее сопровождал все тот же репортер. Бэкстер поднялся из кресла. И в этот момент у него родилась идея. Если репортер станет подниматься с Кнэпп по лестнице, то он пойдет за ними следом. На его счастье, дежурный клерк куда-то отошел.

Однако репортер стал прощаться, после чего Флоренс Кнэпп быстро зашагала через вестибюль к лестнице.

— Мисс Кнэпп, можно поговорить с вами одну минутку? — голос Бэкстера был хриплым и сухим.

В глазах девицы чувствовалась затаенная враждебность.

— Нет, — ответила она и хотела обойти Бэкстера, но он преградил ей путь.

— Это очень важно.

— Вы что, репортер? Я же сказала всем журналистам, что для них я уже выделила один день.

— Нет, я не журналист, — ответил Бэкстер. — И не коллекционер автографов. Я должен непременно поговорить с вами.

— О чем же?

— О голландце Хейдене.

— Послушайте, я уже вам ответила…

— Мне надо знать, как связаться с голландцем, — произнес Бэкстер как можно спокойней.

Флоренс Кнэпп взглянула на него с неподдельным удивлением. Ее пальцы нервно сжали сумочку. «Значит, попал в цель», — подумал Бэкстер.

— Да кто же вы, черт возьми, уж не новоиспеченный ли Джек Потрошитель?

— спросила она грубо. — Или вы не читаете газеты? Так знайте, голландца Хейдена вчера вечером убили полицейские.

— Так и убили? — Бэкстер оглянулся по сторонам. В фойе они были совершенно одни. — Дело в том, что именно я был в тот момент на крыше, — добавил он.

Флоренс Кнэпп открыла уже было рот, чтобы ответить что-нибудь, но замолчала. Она слегка прищурила глаза, которые внимательно вглядывались в Бэкстера и за которыми угадывалась напряженная работа мысли.

— Ну хорошо, я согласна, давайте поговорим. Может быть, зайдем в бар?

— Нет.

— Где же тогда?

— Нам надо уйти из этого здания. Будем ездить в такси вокруг дома. Мне бы не хотелось, чтобы вы просигналили своим друзьям или показали мою физиономию кому-нибудь из тех, кто потом сможет опознать меня при встрече с голландцем.

Ему стало ясно, что такая догадливость ей совсем не понравилась.

— Вы ведь тоже в этом замешаны, — сказал он. — Кроме того, я думаю, что сотрудники ФБР вряд ли обрадуются, если узнают, что все рассказанное вами — сплошная ложь. А уж они-то знают, где и как вас разыскать.

— Хорошо, пошли.

Они сели в такси, стоявшее около отеля. Бэкстер сказал водителю, чтобы тот какое-то время поездил вокруг дома. Затем он проверил, плотно ли закрыта стеклянная перегородка между задним, пассажирским, и передним сиденьем водителя.

— Ну, так как с моим предложением, мисс Кнэпп?

— Мне кажется, что вы не совсем нормальный человек, — начала она. — Я даже не совсем понимаю, о чем конкретно идет речь. Голландец Хейден умер вчера вечером.

— Зачем же тогда вы пошли со мной? — спросил Бэкстер. — Я не так глуп, чтобы этого не понять. Я никому, конечно, не сказал о том, что случилось вчера вечером, — он слегка улыбнулся. — Вы еще больше удивитесь, если я расскажу о закулисной стороне всего дела. Смею вас заверить, что это в точности совпадает со всем тем, что знаете и вы. Потому что вам точно известно, что произошло на самом деле.

— Зачем вам понадобилось связываться с Хейденом? — спросила она уже более свободно и непринужденно.

— Разве по мне не видно, что я несколько поиздержался? — ответил Бэкстер.

— Это скорее похоже на вымогательство.

— В таких случаях я всегда говорю: живешь сам и дай жить другим.

— Даже если бы я знала, где голландец, то уж не думаете ли вы, что я вам рассказала бы об этом, — сказала она. Бэкстер заметил, как она поежилась. — Мне ведь тоже хочется жить.

— Нет, я даже и не рассчитывал, что вы мне расскажете, как найти его. Но я бы очень хотел надеяться, что сегодня вечером вы передадите Хейдену мою маленькую записку. Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали ему о нашей встрече и о том, что я хочу его видеть.

— А если он согласится, то как я свяжусь с вами? — спросила Кнэпп.

— Не делайте из меня идиота, — ответил Бэкстер. — Записка будет следующего содержания. Я хочу видеть Хейдена завтра днем в 16.15. Он должен прийти туда, где буду я, и там мы поговорим.

— А где будете вы?

— Завтра я пришлю письмо с нарочным, в котором будут подробные указания насчет того, как Хейден найдет меня. Вы получите письмо без пятнадцати четыре. До встречи со мной у Хейдена будет ровно полчаса.

— А если он не согласится?

— Тогда в четыре тридцать я иду в ФБР, — сказал Бэкстер, стараясь придать своему голосу максимум непринужденности. Конечно, ни она, ни Хейден не могли знать, что в ФБР уже зло посмеялись над ним. — И передайте Хейдену, что он может явиться и не один, но пусть обязательно придет сам лично. Потому что еще до нашей встречи на условленном месте я буду знать, идет он сам или подослал кого-либо из своих мальчиков. Пожалуйста, не забудьте напомнить ему об этом.

— Хорошо, я все передам ему, — ответила Кнэпп. Она враждебно смотрела на него, стараясь раскусить его замысел.

— Ни с кем другим, кроме Хейдена, я не стану разговаривать, — твердо сказал Бэкстер. — И еще передайте ему, что нам есть о чем поговорить, прежде чем он постарается пристрелить меня. В отличие от вашего приятеля на Десятой авеню есть такие люди, сама смерть которых уже говорит сама за себя.

— Что вы имеете в виду? — спросила девица.

— Вашего вчерашнего приятеля, с которым вы обедали, — ответил Бэкстер.

— Ведь он так и не смог высказаться, потому что не знал всего того, что должно было случиться. И действительно, нетрудно представить себе такую ситуацию: вот парень, которого разыскивает полиция, ему делают пластическую операцию, обрабатывают раствором его пальцы, сам Хейден помогает ему всеми силами, вы любезно кокетничаете с ним, а ему и невдомек, что судьба его уже решена. На свой счет у меня нет никаких иллюзий, мисс Кнэпп. Но мне бы не хотелось оказаться на месте этого парня. Если уж это и случится, то все, что я вам говорил, станет достоянием гласности.

Девица молчала.

— Ну так как, мисс Кнэпп?

— Хорошо, я передам ваше письмо. Но больше я не могу вам ничего обещать. Вы пришлете мне свою записку без пятнадцати четыре, да?

— Да, ровно без пятнадцати, — сказав это, Бэкстер опустил стеклоперегородку. — Пожалуйста, выпустите меня здесь, а даму отвезите обратно в «Чандлер».

Машина остановилась у тротуара. Бэкстер вынул деньги, протянул водителю,

— Этого должно хватить и на чаевые. — И, повернувшись к Кнэпп, добавил:

— Спокойной ночи.

Взглянув на него, она слегка покачала головой: «Играешь с огнем, братец».

Бэкстер еще раньше определил, что они находятся около станции метро «Центральный вокзал». Он быстро спустился в метрополитен, сделал несколько ложных пересадок, пока не убедился, что Флоренс Кнэпп не следит за ним. Затем доехал до Лексингтон-авеню и только после этого через весь город поехал домой.

Открыв дверь, он зажег свет и некоторое время постоял, гладя на свои ключи. Два ключа были особенными. Из них один от квартиры Пенни. Его взгляд упал на стакан с виски, стоящий на тумбочке у кровати. Про себя он подумал, что у него все-таки есть сила воли, и он вполне может отказаться от спиртного. Ему еще надо было кое-что сделать. И он хорошо знал, как он будет чувствовать себя после выпитого.

Бэкстер достал из стола коробку с писчей бумагой, ручку, чернила. Сел за стол, закурил сигарету и, немного подумав, написал крупным разборчивым почерком:

«Восток, 37-я улица, дом 125. Нажмите на кнопку против таблички без фамилии. Поднимитесь на лифте на пятый этаж. Дверь квартиры будет открытой».

Сложив бумагу, он вложил ее в конверт. Заклеив его, подписал: «Отель „Чандлер“. Флоренс Кнэпп. Передать лично». Снова взглянул на стакан с виски и взял другой лист бумаги. Долго сидел в раздумье, курил, наконец начал писать: «Милая, дорогая Пенни…»

И он детально, со всеми подробностями описал все, что произошло с ним, начиная со своей встречи с Джоном Спенсом в баре О'Коннела и кончая разговори с Флоренс Кнэпп.

«…Если план, который я теперь разработал, удастся, — писал он, — вы с Джоном сможете убедиться в том, что я говорил правду. Если же все кончится неудачей, то по крайней мере ты будешь знать, что я не лгал. Сейчас мне трудно передать тебе все то, что я чувствую. Вряд ли я смогу выбраться из этой истории живым. Ты спросишь, страшно ли мне? Если хочешь знать правду, то очень. Но ведь у меня нет другого выхода. Ты, наверное, думаешь, что же все-таки со мной случилось? Почему в этой ситуации я могу смотреть в лицо опасности и не бежать, как мальчишка, от той ответственности, которая связана, например, с работой, женитьбой? Неужели, правда, есть то желание смерти, о котором часто говорят герои боевиков? Мне же страшно хочется жить, я даже не могу высказать, как сильно это желание. Тем не менее, мне кажется (несмотря на всю дикость и невероятность происходящего), что перед лицом такой реальной опасности все остальное выглядит детской забавой. Интересно, как ты думаешь, если я останусь жив и окажусь прав, то сможешь ли ты… Да, действительно, мы очень много фантазировали в прошлом. Теперь настало время посмотреть, что из этого получится. Может быть, я увижу тебя еще до того, как ты получишь это письмо, а может быть,голландец Хейден к этому времени уже пристрелит меня. Но в любом случае знай, что я всем сердцем люблю тебя, дорогая Пенни, и что мы еще будем счастливы, я очень хочу надеяться».

Когда он кончил писать, в окне уже светилось утро.

Бэкстер проснулся около полудня. Чувствовал он себя довольно бодро, чего с ним давно уже не бывало, но как только он начал собираться с мыслями, его сердце учащенно забилось. Через четыре часа пятнадцать минут ему снова придется встретиться лицом к лицу с голландцем Хейденом, и скорее всего это будет конец.

Одевшись, он вышел из квартиры и направился в угловой кафетерий. У почтового ящика на мгновение задержался в нерешительности, затем опустил письмо к Пенни. Завтра утром, когда все уже будет так или иначе кончено, она должна получить это письмо.

Он заказал кофе и апельсиновый сок; выпив все это, ему захотелось еще грудинки, яиц, жареного хлеба и кофе. Давно уже он так вкусно и аппетитно не завтракал! Плотный завтрак перед смертью! Видимо, ощущение неминуемой смерти делает пищу более привлекательной. Может быть, это подсознательное стремление к покою перед лицом опасности? А ведь он так боялся, так сильно боялся!

Позавтракав, он закурил сигарету, словно это был самый обыкновенный день. Продолжать сидеть в этом кафе не было никакого смысла, он поднялся и вышел. Пройдя дальше по Лексингтон-авеню, он зашел в почтовое отделение. Там оформил доставку письма Флоренс Кнэпп в отель «Чандлер».

— Пожалуйста, имейте в виду, — попросил он служащего отдела доставки корреспонденции, — это письмо необходимо вручить без пятнадцати четыре. Я готов внести дополнительную плату, лишь бы твердо знать, что письмо будет вручено вовремя. От этого может зависеть жизнь человека.

Служащий удивленно взглянул на него.

— Моя жизнь, — добавил Бэкстер.

В четверть третьего Бэкстер был уже около недавно отремонтированного дома на 37-й улице. Это был оштукатуренный в светло-голубой цвет дом, на котором ровные ряды окон были похожи на застекленные решетки.

Бэкстер вошел в вестибюль, остановился около медной таблички — указателя номеров квартир и фамилий жильцов. Против каждой таблички была маленькая кнопка звонка. «Квартира 5 — Джон Спенс». Бэкстер нажал на кнопку, некоторое время подождал ответа. Но ждал он в общем-то просто так, на всякий случай, потому что был уверен — Спенса нет дома, если только ему дали отгул за вчерашний героический день. Однако вряд ли. Скорее всего, для того чтобы окончательно закрыть дело Хейдена, надо еще оформить кучу всяких бумаг. Бэкстер ухмыльнулся, представив Спенса в ворохе бумаг.

Достав ключи, он кончиком одного из них вынул из таблички-указателя картонку, на которой значилась фамилия Спенса, и сунул ее в карман. «Нажмите на кнопку против таблички без фамилии». Он снова взглянул на свои ключи — вот два ключа, которые принадлежат совсем не ему: один от квартиры Пенни, другой ему года два назад дал Джон Спенс, когда они хотели писать большую статью о работе ФБР. Ключом Спенса он открыл дверь, ведущую в дом. Коридор вел к маленькому лифту на двух человек, в котором Бэкстер стал подниматься на пятый этаж. Лифт поднимался, сопровождаемый какофонией жужжащих, щелкающих звуков. Наконец на пятом этаже дверь лифта открылась, и Бэкстер вышел на лестничную клетку.

Квартира была светлой, солнечной. Окна оказались открытыми, отчего по квартире гулял прохладный ветерок. Какой образцовый порядок! Добрый старина Спенс! Он ведь разозлится, как черт, если на его чистом сером ковре появятся капли крови.

До назначенной встречи была масса времени — почти два часа. Присев на подоконник, Бэкстер закурил. Теперь ему можно было сделать еще один важный шаг, но его следует сделать только в самый последний момент, иначе Спенс может все испортить. Глядя на светлую дымку тумана над городом, он вспомнил, что Пенни очень понравился этот вид из окна, когда они впервые оказались в этой квартире. Потом они любили забираться на крышу дома и там разыгрывали предполагаемые семейные сценки, которые должны были происходить за тысячью светящихся окон перед их глазами. Могли ли они предположить, думал Бэкстер, что именно он, журналист-неудачник, будет когда-нибудь сидеть в квартире своего приятеля в ожидании смерти, которая явится в образе человека, чью «кончину» только что приветствовала вся страна? Неплохой сюжет для детектива. Добрый старик Спенс. Всего небольшая детективная повесть!

Ровно в три пятнадцать Бэкстер позвонил в управление, где работал Спенс, и попросил его к телефону.

— Господина Спенса нет, мистер Бэкстер, — ответила секретарша.

— А где он должен быть?

— Он передал, чтобы его сегодня не ждали.

— Что?!

— Я думаю, он сегодня вряд ли будет.

У Бэкстера пересохло во рту.

— Послушайте, я нахожусь в его квартире. Это очень важно. Мне необходимо с ним связаться до четырех часов дня.

— Ничем не могу вам помочь, мистер Бэкстер. Господин Спенс даже не сказал, куда он ушел.

Голос Бэкстера дрожал:

— Если он все-таки придет, оставьте записку или передайте, что я ему звонил и что голландец Хейден будет в его квартире ровно в четверть пятого.

— Голландец Хейден?

— Не удивляйтесь. И передайте все слово в слово. Кстати, скажите ему, что если он не придет сюда в четыре пятнадцать, то всю его квартиру разделают под орех.

Секретарша разговаривала с ним настолько спокойно, насколько может себе позволить человек, вынужденный разговаривать с лунатиком.

— Я передам, мистер Бэкстер, как только господин Спенс придет. Но я не уверена, что сегодня он будет. На сегодня у него нет ничего срочного.

— Ну что ж, тогда считайте, что это была просто шутка, — закончил разговор Бэкстер и вдруг почему-то рассмеялся.

Сейчас это казалось безумием, но раньше ему даже в голову не приходило, что Спенса может и не быть в управлении. Наоборот, он всячески оттягивал звонок с тем, чтобы у Спенса уже не оставалось времени хоть что-нибудь изменить. Ведь Спенс ему не верил, и поэтому, разрабатывая план, он решил, что наиболее эффектно эта операция пройдет именно в квартире самого Спенса. «Журналист, над которым посмеивался агент ФБР, устраивает преступнику засаду в квартире этого агента». Но он-то ведь рассчитывал найти Спенса, готового в любую минуту прийти на помощь.

Оставался только один выход — бежать из этой квартиры. Бэкстер рванулся было к двери, но на полпути остановился. Если Хейден получил записку, то он, конечно, явится сюда. Если в квартире никого не будет, то он станет ждать в коридоре. И что будет потом, когда Спенс придет домой… Конечно, Хейден будет чертовски рад, застав Спенса без охраны. Нет, Бэкстер не позволит, чтобы это случилось. Он не может допустить, чтобы Спенс попал в такую ловушку. Нет, бежать сейчас невозможно. Надо доводить начатое до конца. Во всяком случае, необходимо учитывать сложившуюся ситуацию.

Двадцать минут четвертого. Он был на грани отчаяния. Может быть, еще удастся остановить доставку письма! Пальцы едва подчинялись ему, когда он искал в телефонной книге номер почтового отделения по доставке корреспонденции, расположенного на Лексингтон-авеню. Вот этот номер. Спокойно, мальчик. Спокойно! Он медленно и осторожно набрал номер. К телефону подошел клерк.

— Скажите, как обстоит дело с письмом в отель «Чандлер»?..

— Это письмо, мистер Бэкстер, уже ушло. У рассыльного была и другая корреспонденция, поэтому он ушел раньше. Можете не сомневаться, оно будет доставлено точно в указанное время.

— Я не хочу, чтобы его вручали! Можно ли остановить доставку?

— Даже не представляю, как это можно сделать, мистер Бэкстер. Я…

— О господи, да пусть уж будет как есть!

Бэкстер стоял у телефона, дрожа всем телом. Отель «Чандлер»! Может быть, ему все-таки удастся предотвратить вручение письма Флоренс Кнэпп. И снова невыносимо трудный поиск нужного телефона в справочнике, затем неуклюжий набор цифр.

— Отель «Чандлер»? Дежурного администратора, пожалуйста. — Что же они так медленно, побыстрей. — Администратор? Слушайте меня внимательно. Сейчас разносчик корреспонденции принесет письмо для вручения мисс Флоренс Кнэпп. Так знайте, это ошибочная доставка. Надо, чтобы письмо не вручали.

— А кто это говорит?

— Видите ли, это письмо послал я, — сказал Бэкстер. — По ошибке. Для меня очень важно, чтобы письмо не вручали.

— Поймите меня правильно, сэр, но боюсь, что без дополнительной информации об этом я не могу взять на себя такую ответственность.

— Так ведь это же я послал письмо! Понимаете, я…

— Вы утверждаете, сэр, что это именно вы послали письмо, а как я могу быть в этом уверен? Боюсь, что не смогу взять на себя такую ответственность…

— Ну хорошо, ладно, — хрипло ответил Бэкстер.

С лица его струился пот и ручьями стекал за воротник. До чего же ловко все складывается, чертовски ловко. Если уйдет он, то могут убить Спенса. Если он останется, то он же может и умереть. А что, если… Ведь все агенты ФБР должны иметь в доме оружие. Если он найдет пистолет, то по крайней мере не будет чувствовать себя как зверь в ловушке. Тогда можно будет еще побороться.

Поиски Бэкстер начал с письменного стола, затем приступил к комоду, секция за секцией, все больше приходя в отчаяние. Он перешел в спальню, распахнул настежь шкаф и стал выбрасывать из него рубашки и всякое белье. Где-то же должно быть оружие у агента ФБР.

Наконец-то! Пистолет лежал в нижнем ящике комода в коробке, которую он чуть было не выбросил. Пистолет был автоматическим, в коробке лежали патроны. И хотя Бэкстер никогда в своей жизни не стрелял, однако знал, как заряжается пистолет. Заряженная обойма легко вошла на свое место, и пистолет удобно лег в ладонь. Он поднял его и прицелился, вспомнив, как это делали в кино. Вот так он чувствовал себя значительно лучше, почти прекрасно.

Бэкстер снова вернулся в гостиную. На все эти звонки и поиски оружия ушло слишком много времени. Ведь уже без пяти четыре! Он опять позвонил Спенсу в управление.

— Нет, он не приходил, мистер Бэкстер. Я же вам говорила, что сегодня, видимо, его не будет.

Пенни! Может быть, он у Пенни? Бэкстер набрал ее номер, но никто не ответил. Может быть, в этот момент она катается где-нибудь в машине Спенса. Да и черт с ними! Пусть он сдохнет! Теперь главное — удрать отсюда.

Однако Бэкстер почему-то не спешил уходить. Он стоял у окна и смотрел вниз, на улицу. Один раз он даже подошел к окну, выходящему во двор, и заглянул туда. Во дворе, под очень милым и веселым бело-зеленым солнечным зонтом, кто-то стоял. Бэкстер снова подошел к окнам на улицу. Теперь его сердце колотилось так сильно, что в голове гудело, как в морской раковине.

Десять минут пятого… Одиннадцать минут пятого… Тут он увидел, как на той стороне улицы прямо перед домом затормозил серый «седан». Из него вышли четыре человека. Они остановились, рассматривая дом. Двое из них перешли улицу и по проходам между домами направились во двор. Двое других пошли к дому. В одном из них Бэкстер узнал голландца Хейдена.

В квартирный коридор солнечный свет не попадал, и в нем было сравнительно темно. Поэтому входящий с лестничной клетки человек должен был оставаться в тени. Находившийся в комнате оставался на свету и был хорошо виден.

Едва передвигая ноги, Бэкстер встал прямо напротив входной двери, взвесив на ладони пистолет. Затем слегка согнул руку в локте так, чтобы дуло пистолета было направлено чуть вверх. Теперь он будет ждать звуков лифта.

Раздался бой стоявших на камине часов. Едва слышный звон показался ему оглушительно громким. Что же будет? Прошла минута, вторая, пятая. В одно из этих жутких мгновений ему стало казаться, что те двое во дворе взбираются в квартиру по пожарной лестнице, чтобы взять его с тыла. Потом он вспомнил, что пожарная лестница проходит по уровню окон лестничной клетки. Значит, все они Должны быть по ту сторону входной двери.

— Что же вы не идете, грязные убийцы? Что же вы не идете? — шептал Бэкстер сквозь зубы.

И как будто в ответ на его желание раздался жужжащий, щелкающий звук поднимающегося лифта.

Тонущий человек запоминает все, самые мельчайшие подробности. Точно так же и погибающий человек тоже помнит все. Но Бэкстер почувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Сопровождая звуки движущегося лифта, в его голове снова и снова возникали мысли о чем-то возможном, вероятном. Ну, например, у него могла бы быть жена, семья. На работе он мог бы быть более удачлив, иметь успех. Он мог бы никуда и не уходить! А теперь, когда ему действительно надо было бежать отсюда, он почему-то неподвижно стоял в позе дуэлянта-неудачника прошлого века в ожидании смерти.

Вместе с тем подсознательно Бэкстер чувствовал и едва ощутимое недоумение. Почему же Хейден так долго не поднимается? Ведь наверняка он приехал сюда заранее, чтобы вовремя попасть на встречу, но почему-то задерживается уже больше чем на десять минут. Наверно, проверяет, подумал Бэкстер, нет ли где засады, чтобы не случилось что-нибудь непредвиденное. На этот раз уже не будет ни крыши гаража, ни другой возможности спастись. Уж на этот-то раз Хейден хочет бить наверняка.

Послышалось равномерное постукивание и щелканье движущегося лифта. Раздался характерный металлический стук. Теперь надо сосчитать до шести, и послышится хлопок закрываемой двери лифта. Вот дверь закрылась. Теперь должны быть слышны шаги. Должны же быть шаги. Но Бэкстер их почему-то не слышал. В голове так сильно гудело, что казалось, вместе с этими звуками вздымалась вся комната. А потом случилось нечто еще более поразительное. Ручка двери бесшумно повернулась. Похолодевшая рука Бэкстера сильнее сжала рукоятку пистолета. «Входи же, Хейден, пора кончать все это!».

Внезапно дверь резко распахнулась. На какое-то мгновение Бэкстер увидел в дверном проеме очертания высокого человека в шляпе с загнутыми полями. Бэкстер медленно навел пистолет на уровень фигуры и замер. Когда он нажал на курок, человек в дверном проеме что-то громко прокричал и плашмя рухнул прямо на ковер в коридоре. Он опять нажал на курок, но выстрела больше не последовало. Ни единого звука, ни щелчка.

— Поль, ради бога, прекрати это! — вскричал Джон Спенс, лежа на полу в неудобной позе.

Значит, он, Бэкстер, был жив. Он так и стоял, твердый, непреклонный. Правда, все, что было с ним уже после этого, Бэкстер не помнил: как Джон Спенс поднялся с ковра, медленно провел и усадил Бэкстера в кресло, осторожно взял у него пистолет, взглянув на который, Спенс как-то странно, почти истерично захохотал.

— Дурачок ты деревенский, — заговорил Спенс. — Неужели ты не понял, что это немецкий трофейный спортивный пистолет? Память о войне.

— Там, во дворе, — едва прошептал Бэкстер. — Еще двое из них во дворе.

— Их уже взяли, — хмуро ответил Спенс. — Всех взяли, и Хейдена тоже. Все благодаря тебе.

— Мне? — Бэкстер облизал сухие губы. — Почему мне?

— Хочешь выпить? — спросил Спенс. — Наверняка ты тут весь исстрадался в ожидании того, как придет Хейден и стукнет тебя.

Бэкстер отрицательно покачал головой.

— Лучше расскажи мне, что же произошло.

Спенс достал две сигареты, одновременно прикурил их и одну протянул Бэкстеру.

— Это все Пенни, — начал Спенс. — В основном Пенни. Это она все время повторяла, что ты говорил правду, во всяком случае, тебе казалось, что ты говоришь правду. Пенни все время настаивала, что ты не стал бы выдумывать невесть что только для того, чтобы оправдаться перед нами. Тут-то я и начал кое-что прикидывать. Да, ты был прав насчет этой девицы Кнэпп. Уж слишком демонстративно выдавала она свои старые связи и делишки. А сегодня с утра я со своим сотрудником еще раз побывал на Десятой авеню. Мы проверили твою версию об украденной автомашине. Оказалось, что все было действительно так, как ты и говорил. На крыше мы обнаружили следы твоего падения. Так твоя версия стала приобретать реальные черты. Тогда я решил побеседовать и с Флоренс Кнэпп. Мы с сотрудниками подъехали к отелю «Чандлер». И перед самым нашим носом от отеля отъехал черный «седан». Вроде бы швейцар успел разглядеть гостя. «Если бы я не знал, что он убит, — заявил швейцар, — то мог бы поклясться, что один из мальчиков в этой машине — голландец Хейден. Наверно, это его Двойник».

— Мы не стали дожидаться, Поль, встречи с Кнэпп, а поехали за этим «седаном». Можешь себе представить мое удивление, когда их машина остановилась здесь, почти напротив моего дома. Мой сотрудник взялся за тех людей во дворе. А я ждал Хейдена с его приятелем внизу, в холле.

— Именно так это и произошло? — вырвалось от удивления у Бэкстера.

Спенс улыбнулся.

— Да, именно так. По всему было видно, что они нас совсем не ждали. А теперь ты, Поль, рассказывай! Да, позволь, какого черта ты делаешь в моей квартире?

Бэкстер все по порядку рассказал ему.

— Похоже, Джон, что и у меня теперь есть своя сенсационная новость, — закончил Бэкстер. — И уж этого у меня никто не отнимет.

— Если хочешь, можешь прямо сейчас продиктовать по телефону в редакцию,

— заметил Спенс. — А хочешь, запиши на мой магнитофон. Думаю, что здесь гораздо удобнее, чем в твоей берлоге.

— Нет, я лучше пойду домой, — ответил Бэкстер с легкой ухмылкой.

Спенс все понял, и в глазах его появилось тоскливое выражение.

— Всего хорошего вам… Обоим.

Хью Пентикост КОРОЛЕВСТВО СМЕРТИ

Глава 1

1

Отдел новостей радиокомпании «Юниверсал» был расположен на двадцать четвертом этаже небоскреба, стоящего на Мэдисон-авеню. Он занимал весь этаж здания. В три часа ночи в нем, как правило, было относительно немноголюдно. «Юниверсал» круглосуточно «каждый час по часам» давал пятиминутную сводку новостей и трижды в день – в восемь, двенадцать и восемнадцать – полномасштабный выпуск. В перерывах между пятиминутными новостями с полуночи до семи утра в дело вступал диск-жокей, пока репортер просматривал телетайпные ленты и готовил тексты для диктора.

В эту жаркую августовскую ночь дежурным репортером был молодой человек примерно шести футов роста, очень худой, с высокими скулами и орлиным носом. Очки в толстой роговой оправе, которыми он пользовался, читая доставляемые посыльным телетайпные ленты и печатая тексты, придавали ему сходство с умной совой. Обычно репортер сохранял серьезный и задумчивый вид, и поэтому его редкие улыбки поражали своей неподдельной теплотой и открытостью. Как и в другие жаркие ночи, он был единственным обитателем офиса, облаченным в пиджак. На него пошла одна из быстросохнущих дакроновых тканей, украшенная рисунком в тонкую полоску. Любой, кто разбирался в мужской моде, без труда распознал бы в нем изделие от «Братьев Брукс». Массивные очки репортера постоянно давали работу рукам. Он без необходимости постоянно протирал их белым льняным платком. Затем засовывал в нагрудный карман и снова вынимал их, крутя в длинных худых пальцах. Когда, водрузив очки на переносицу, он снова снимал их, то плотно жмурил глаза, а затем широко открывал, словно у него болели глазные мышцы.

В это утро репортер ломал себе голову над тем, как в третий раз переписать информацию, которая успела появиться во всех утренних таблоидах, – а те уже были выброшены на улицы в половине восьмого вечера. История сама по себе не представляла ничего особенного, но таблоиды, по крайней мере, имели возможность придать ей пикантность. Пикантность, недоступная для радио, заключалась в фотографиях обаятельной мисс Эприл Шанд, голливудской звезды, позировавшей на верхней палубе «Принцессы Генриетты», которая днем пришвартовалась к причалу. Мисс Шанд охотно демонстрировала перед фотографами свои соблазнительные длинные ноги и дарила всем желающим улыбки – «как я рада вернуться в добрую старую Америку».

Текст, сопровождавший эти волнующие снимки, не воспринимался слишком серьезно ни журналистами, ни читателями, ни, уж конечно, вдумчивым молодым репортером «Юниверсала», который продолжал ломать голову над проблемой – как в одном из утренних выпусков придать хоть минимальное своеобразие этой информации. Нечто подобное постоянно случалось с кинозвездами, чьи снимки красовались в мюзик-холле Радио-Сити. Но история с мисс Шанд оказалась куда серьезнее – если она в самом деле имела место. Выяснилось, что в ее багаже было драгоценностей на сорок шесть тысяч долларов. Кинозвезда их совершенно законным образом задекларировала на таможне. После прибытия «Принцессы Генриетты» таможенники проверили наличие драгоценностей и сложили их обратно в чемодан. И сама мисс Шанд, и ее пресс-атташе, именующийся «представитель студии», – некий Тони Грингласс – засвидетельствовали данный факт. Из таможни три носильщика доставили багаж кинозвезды из двенадцати мест прямо к поджидавшему ее «кадиллаку». Тем не менее когда мисс Шанд расположилась в своем номере в «Уолдорфе» и стала разбирать вещи, то обнаружила, что ее драгоценности исчезли. Пропали они в отрезок времени, исчислявшийся с минуты, когда таможенник закрыл чемодан Эприл Шанд, и до ее появления в отеле.

Все драгоценности оказались предусмотрительно застрахованы на солидную сумму. Но связанная с ними «ценность чувств», как Эприл Шанд сообщила репортерам, не может быть исчислена в долларах. Репортеры, чьи сердца отнюдь не обливались кровью из-за бед мисс Шанд, попытались выяснить у нее имя голливудской кинозвезды или иностранного принца (а возможно, и монарха), с которым была связана «ценность чувств» пропавших драгоценностей.

Но мисс Шанд, как сообщили таблоиды, отказалась отвечать на их вопросы.

Сказала она лишь следующее: «Почему бы вам не убраться отсюда и не оставить меня в покое?»

Но, приведя откровенное высказывание звезды, газеты не сообщили тот факт, что и полиция, и страховая компания восприняли кражу весьма серьезно и студия мисс Шанд с помощью постоянно улыбающегося мистера Грингласса наняла частного детектива, чтобы тот оказал содействие в розыске пропавших безделушек.

В половине третьего утра, когда молодой репортер «Юниверсал», протирая очки, прикидывал, как бы подать эту банальную историю повеселее и под свежим углом зрения, появился посыльный с телетайпными лентами в руках.

– Мейсон, можешь не переписывать к четырем часам эту историю с кражей, – сказал он, вываливая на стол ворох лент. – На станции подземки «Таймс-сквер» состоялась большая перестрелка гангстеров. – И посыльный одарил его ослепительной улыбкой. – Благословляю тебя, сын мой.

Очки вынырнули из нагрудного кармана, и репортер стал просматривать ленты. Стоило ему прочесть первые строчки, как он оцепенел. Репортер вернулся к началу и углубился в текст. Читал он медленно. Щека подергивалась нервным тиком.

Из первых утренних выпусков газет исчезло даже упоминание о форме и длине ног мисс Шанд. Место пикантных снимков в таблоидах заняли куда более зловещие изображения: фотографии полицейских, рассматривавших четыре окровавленных и изрешеченных пулями трупа. У них был изумленный вид людей, которым вдруг отказали в праве проводить пикник на лужайке. Заголовки гласили: «ПЯТЕРО ПОГИБШИХ В ПОДЗЕМНОЙ ПЕРЕСТРЕЛКЕ!»

Мало кому известно, что по ночам и в ранние утренние часы на пустынных станциях нью-йоркской подземки широко практикуются жульнические азартные игры. Как и в любом другом городском криминальном бизнесе, игрой в кости занимается мелкая рыбешка, которая на самом деле представляет Синдикат. В общем и целом американская публика не верит в существование Синдиката. Американцы считают, что его выдумали репортеры, чтобы объяснять необъяснимое, а также бойкие писатели, чтобы повышать цены на свои книги.

Но, учитывая вскрывшиеся факты, не так уж важно, верят или нет читатели в Синдикат.

Итак, в два часа ночи некий Джек Пиларсик затеял игру в кости на самых задах платформы нижнего уровня станции подземки «Таймс-сквер». К этому времени у него на крючке уже оказались три простака. Одним из них был Дойл Гантри, актер на выходах в бродвейских мюзиклах. Другим – Билл Хоукинс, продавец из круглосуточной закусочной на Бродвее. К пяти часам ему надо было заступать на смену. Третьим являлся некий Джозеф Игрок Фланнери, имевший, как говорят, связи с преступным миром. Игрок Фланнери в полной мере оправдывал свою кличку, ибо он все еще числился трубачом в профсоюзе музыкантов мистера Джеймса Ц. Петрилло. Этим и завершалось его сходство с настоящим мистером Игроком.

Теперь можно только догадываться, что же произошло на самом деле, пока господа Пиларсик, Гантри, Хоукинс и Фланнери возбужденно кидали кубики из слоновой кости, ибо живых свидетелей не осталось. Завершив свою смену, полицейский, некий Джерри Трасковер, по совершенно непонятной причине появился на месте действия и открыл огонь по игрокам из своего «полис-спешиал». Стрелял он беспрерывно, и ему пришлось остановиться и перезарядить пистолет.

Выстрелы привлекли внимание полицейского в штатском, который стоял на другой платформе, отделенной путями от места бойни. Он попытался криком остановить Трасковера, который уже бежал к лестнице на выход. Трасковер бросил дикий взгляд на своего коллегу в штатском и кинулся по лестнице. Преследователь, пустив в ход свисток и стреляя в воздух, чтобы привлечь внимание дежурных полицейских, каким-то чудом точно попал на параллельный лестничный марш, так что и он, и Трасковер появились на следующем уровне одновременно. Здесь полицейский в штатском оказался в сложном положении, ибо вокруг было много людей. Он не рискнул пустить в ход свой револьвер, но продолжал кричать и преследовать убегающего Трасковера. Тот, не выпуская оружия и, как описали свидетели этой сцены, «с жутким выражением лица», воспользовался тем, что пассажиры подземки широко расступились перед ним.

Трасковер пробивался к выходу, от которого путь шел наверх, в здание «Таймс». Полицейский в штатском лихорадочно озирался в поисках подмоги. Он знал, что теперь-то Трасковеру никуда не деться. Следуя этим путем, можно оказаться на уровне улицы, но не на самой улице, ибо лестничный марш заканчивался в холле здания. И в этот час двери на выход должны быть закрыты. Убийцу ждал тупик.

Подмога не появилась, и полицейский продолжил преследование в одиночку. Град пуль заставил его искать укрытие за поворотом лестницы. Затем он услышал звон бьющегося стекла.

Оказывается, наверху Трасковер проломился сквозь стеклянную дверь в соседнюю закусочную. Через мгновение он снес еще одну стеклянную дверь и вылетел на относительно пустынную Таймс-сквер около пересечения с Сорок второй улицей.

Трасковер побежал в западную сторону, минуя ряд второразрядных кинотеатров. Из порезов, нанесенных осколками стекла, у него струилась кровь, его шатало, как потом рассказали свидетели. Преследователь увлек за собой на подмогу двоих патрульных. Они открыли огонь в сторону убийцы, крича ему, чтобы он остановился. У них на глазах Трасковер споткнулся и, повернувшись, выстрелил в ответ. Один из патрульных получил тяжелое ранение и на четвереньках заполз в фойе пустующего кинотеатра. Полицейский в штатском и другой патрульный продолжили погоню.

Несколько прохожих, оказавшихся на улице, кинулись искать укрытие. Когда Трасковер более чем наполовину миновал квартал, из-за угла с Восьмой авеню появились еще двое патрульных, преградивших ему путь.

Среди прохожих, нашедших укрытие, был и Макси Розен. Он являлся лицензированным частным детективом и имел при себе оружие. Розен заскочил в ближайший подъезд, но не стал подниматься по лестнице, ибо решил, что, когда Трасковер пробежит мимо подъезда, он стремительным броском сшибет его с ног. Розен не знал, что стряслось, но он видел, как раненый патрульный полз в поисках спасения.

План Макси Розена сработал не так, как предполагалось. Когда его невысокая фигура уже собралась в комок, чтобы броситься на Трасковера, убийца увидел полицейских, вынырнувших с Восьмой авеню. Он выстрелил в них, а затем очертя голову кинулся к ближайшему зданию в поисках путей бегства. В его дверях стоял Макси Розен. Трасковер, все с тем же «жутким выражением лица», взял Розена на прицел.

Пусть Макси Розен и не был атлетом, но его инстинктивные рефлексы срабатывали в долю мгновения. Молниеносным движением он выхватил револьвер из наплечной кобуры и, прежде чем убийца успел спустить курок, всадил ему в грудь три пули.

Подробный отчет о происшедшем, который сейчас выполз из телетайпа «Юниверсал», появился во всех газетах.

Макси Розен был охарактеризован как «частный детектив, который, случайно оказавшись на месте действия, своими четкими и решительными действиями, возможно, спас еще несколько жизней». Трасковера назвали «рехнувшимся копом». Выяснилось, что в его истории болезни было отмечено, что год назад он на полицейской машине попал в аварию на перекрестке. Девять месяцев Трасковер лечился и вернулся к несению службы лишь несколько недель назад. «ОТЕЦ ДВОИХ ДЕТЕЙ ЖАЛУЕТСЯ НА ГОЛОВНЫЕ БОЛИ». «У НЕГО КРЫША ПОЕХАЛА, ПРЕДПОЛАГАЕТ НАЧАЛЬНИК УЧАСТКА». «НЕИЗВЕСТНО, БЫЛИ ЛИ У НЕГО СВЯЗИ С ЖЕРТВАМИ».

Один из конгрессменов потребовал немедленного расследования случаев, когда из городских больниц преждевременно выписывают душевнобольных пациентов.

Так уж случилось, что в этот день Макси Розен был упомянут в двух первополосных материалах. Его как частного детектива нанял Тони Грингласс для поисков драгоценностей, пропавших у мисс Шанд. В это утро Розен направлялся переговорить с человеком, который, как он считал, мог вывести его на след. Тем человеком был специалист по приготовлению гамбургеров в бродвейской закусочной – тот самый Билл Хоукинс, который сейчас лежал мертвым на нижней платформе станции «Таймс-сквер», жертва кровавой бойни Трасковера.

2

Ночной репортер компании «Юниверсал» швырнул на стол скомканные телетайпные ленты. Очень медленно и неторопливо он снял очки и спрятал их в нагрудный карман. Молодой человек долго сидел, глядя прямо перед собой. Затем, поднявшись, он, неловко ступая, двинулся по коридору к открытой двери другого кабинета. Человек в рубашке с короткими рукавами поднял на него взгляд из-за стола, заваленного бумагами.

– Привет, Мейсон, – сказал он.

– Появилась срочная необходимость, – тихим ровным голосом произнес репортер. – Мой брат… он убит в перестрелке. Это… это только что пришло по телетайпу. И теперь мне надо что-то предпринять.

– Ты сам смотрел телетайп?

Молодой человек кивнул.

– Силы небесные, Мейсон, представляю, как тебе было тяжело узнать эту новость. Конечно, я с удовольствием подменю тебя. Если я могу еще чем-то тебе помочь…

– Спасибо… больше ничего не надо. – Повернувшись, Мейсон остановился, глядя из-за плеча. – Стрельба была и на Таймс-сквер. Это новая информация. Пришла в четыре часа, как мне кажется.

Покинув здание «Юниверсал», Мейсон двинулся к западу и прошел два квартала. Шел он медленно, опустив голову и погрузившись в размышления. На полупустой стоянке репортер подошел к маленькому «фольксвагену» с откинутым верхом. Смотритель выразил удивление, что Мейсон уезжает раньше, чем обычно. Тот пробормотал, что не очень хорошо себя чувствует. Смотритель посетовал на чрезмерную духоту.

– Я лично беру соляные таблетки, – сказал он.

Мейсон подтянул длинные ноги, чтобы разместиться за рулем маленькой иностранной машины. На сиденье рядом с ним лежало вечернее издание одного из таблоидов, которое он ранее купил, но так и оставил непрочитанным. Мисс Эприл Шанд, о существовании которой молодой репортер и не подозревал, обладательница пары потрясающих ног, весело смотрела на него.

Мейсон ехал медленно, словно опасаясь, что после работы собранность покинула его. Казалось, пустынные улицы, опаленные жаром дня, еще испускали зной. Он проехал три квартала к западу и повернул на север по Восьмой авеню. Свернув в боковую улицу, Мэйсон остановился перед зданием полицейского участка. Какое-то время он продолжал сидеть в машине, тупо глядя на зеленые огоньки, которые слабо мерцали у дверей участка. Затем молодой человек высвободил ноги и направился в полицию.

Дежурный сержант с типичной ирландской физиономией вопросительно посмотрел на него.

– Я хотел бы видеть капитана… или того, кто сегодня дежурит, – сказал Мейсон.

– Кэп Силвермен занят, – ответил сержант. – А в чем дело?

Из нагрудного кармана пиджака от «Братьев Брукс» появились очки, хозяин которых стал крутить их в длинных пальцах.

– Я – брат Джерри Трасковера, – тихо сказал Мейсон.

Сержант удивленно уставился на него. Этот худой насупленный молодой человек не имел ничего общего с «рехнувшимся копом». Сержант подтянул к себе телефон и нажал кнопку внутренней связи.

– Кэп, вас хочет видеть брат Джерри Трасковера. Да, конечно. – Он положил трубку. – В эту дверь, – показал сержант. И добавил: – Мне очень жаль Джерри. Я знал его лет десять… или двенадцать.

Мейсон направился к дверям кабинета капитана. Если даже он и слышал сочувственные слова сержанта, то не подал и виду. Открыв дверь, репортер предстал перед капитаном Силверменом.

Тот был грузным крупнокостным человеком с бритым блестящим черепом. Сидя за столом, он поднял на гостя усталые глаза с тяжелыми припухшими веками. По всему было видно, что чрезвычайная ситуация заставила его подняться с постели. Темная щетина покрывала скулы и подбородок. Он даже не успел побриться.

– Рад, что вы пришли, мистер Трасковер. У нас плохи дела.

Очки вернулись в нагрудный карман пиджака от «Братьев Брукс». Мейсон продолжал смотреть на капитана Силвермена широко открытыми глазами, которые, казалось, не видели его.

– Поскольку мой визит, скорее всего, станет частью дела, – тихим, спокойным голосом произнес молодой человек, – я хочу сразу же внести ясность. Некоторое время назад я совершенно законным образом сменил фамилию. Я… я литератор и в данный момент работаю на радиостанции «Юниверсал». Я опустил два последних слога фамилии, чтобы она звучала попроще и ее легче было запомнить. Теперь меня зовут Мейсон Траск.

Силвермен как-то странно взглянул на него.

– Я знал и вашего брата Эда, – сказал он. Капитан посмотрел мимо Мейсона на доску на стене. Там были выгравированы имена полицейских, убитых при исполнении обязанностей. Примерно в середине перечня находилось имя Эдварда Трасковера.

– Полицейский, в которого стрелял Джерри… как он себя чувствует? – спросил Мейсон.

– Пятьдесят на пятьдесят. Пуля пробила ему левое легкое. Он был приятелем Джерри. Конечно, Джерри не знал, что на мушке у него оказался Кэссиди.

– Не знал?

– Должно быть, он полностью слетел с катушек. С тех пор как Джерри вернулся к активной службе, выглядел он не лучшим образом. Но нам и в голову не могло прийти, что психика у него была в таком состоянии.

– Вы считаете, он не отдавал отчет в своих действиях?

– А вы? Черт побери, он пристрелил четырех человек на станции подземки!

– Что вам о них известно?

– Мы, естественно, собрали об этих людях сведения, но я могу подробно рассказать лишь о двоих из них. Пиларсика мы знали. Как его ни ловили, он продолжал заниматься азартными играми. Арестов у него не меньше дюжины, а то и больше. Его ничего не могло остановить. Свидетели отказываются говорить. Вы знаете, как это бывает. Пара изнасилований несовершеннолетних. Провел год в Элмире. Обвинен в скупке краденого. Дело закрыто из-за недостатка улик. Джерри мог столкнуться с ним во время опознания. Никаких связей с ним не отмечалось. Знаем мы и Игрока Фланнери – и более чем хорошо! – Силвермен поджал губы. – Этот тип околачивался в порту. До того, как начала действовать Портовая комиссия, – то есть до пятьдесят третьего года, – он практически открыто занимался ростовщичеством. Старые номера – «шесть за пять». Понимаете? Арестовать его было просто невозможно. Никаких свидетелей. После появления комиссии ушел в подполье. Но я лично не сомневаюсь, что он продолжал давать деньги в рост. Его звали Игрок потому, что он играл на трубе или делал вид, что играл. Вы помните фильм «Мистер Игрок едет в Вашингтон» с Гарри Купером? В порту в ходу клички. – Похоже, капитан мог сказать еще многое, но предпочел остановиться.

– А другие?

– Дойл Гантри – актер. Был на выходах и дублером ведущих актеров в «Серебряной туфельке». Хоукинс работал поваром на полставки, делал гамбургеры в закусочной на Бродвее в районе пятидесятых. Джерри должен был знать кулинара. Это заведение находилось на его участке. Джерри был явно не в себе, когда подверстал всех под одну гребенку. Тяжелый случай. Вы ведь понимаете – когда коп начинает стрелять в других копов, это уже хуже некуда.

– Семья Джерри в курсе?

Силвермен прищурился:

– Вы пришли сюда еще до встречи с женой Джерри? Конечно, ей сообщили. Она была здесь для опознания.

Мейсон вынул очки из нагрудного кармана и стал крутить их в руках.

– Даже если человек сходит с ума, вы должны знать, как он дошел до такого состояния. Вероятно, что-то вывело Джерри из равновесия, капитан. У вас есть какая-то идея, что это могло быть?

– У Джерри первоклассный послужной список. Его ждало повышение по службе. К нему относились не хуже… или почти так же, как к вашему брату Эду. – Капитан бросил взгляд на памятную доску. – Прекрасная жена… двое детей. К сожалению, он серьезно пострадал в той автомобильной аварии. Но хорошо справлялся со своими обязанностями. У него было отличное будущее. Но он страдал головными болями. – Силвермен постучал по бритому черепу. – Что-то у него тут давило… после аварии. Вы понимаете? Так мне кажется.

Очки вернулись в нагрудный карман.

– Спасибо, что встретились со мной, капитан. Могу ли я зайти попозже днем и посмотреть, какие данные у вас появятся на Гантри и Хоукинса?

Силвермен нахмурился:

– Конечно, но они оба мертвы, мистер Трасковер… э-э-э… то есть Траск. Джерри в состоянии душевного расстройства убил их. Понимаете? Вот так обстоят дела.

– Тем не менее я буду вам признателен, если с вашей помощью смогу посмотреть их данные.

– Конечно, конечно. – Силвермен расплылся в улыбке. – Вы хотите оказать помощь их семьям или что-то в этом роде. Так?

Мейсон в упор посмотрел на капитана. У него был какой-то отстраненный, рассеянный взгляд.

– Нет, – сказал он.

3

Через двадцать минут маленький «фольксваген» остановился перед обветшавшим зданием из коричневого камня в районе Западных восьмидесятых. Уличные фонари еще горели, хотя уже занималось красноватое зарево восхода, обещающее еще один жаркий, палящий день.

Выкарабкавшись из машины, Мейсон Траск постоял у здания, разглядывая его, словно опасался подойти к нему. Вынув из кармана брюк платок, он вытер шею под воротником рубашки. Из-под корней волос у него стекали струйки пота. Наконец Мейсон неохотно поднялся по ступенькам и, оказавшись в вестибюле, нажал кнопку звонка под табличкой с фамилией «Трасковер». Замок щелкнул, и он очутился в темной прихожей.

Траск прошел в дальний конец ее, и, когда оказался у задних дверей, они открылись. На пороге возникла женщина, одетая в темное платье, цвет которого в сумраке прихожей Мейсон не различил. Оно могло быть черным, или темно-синим, или угольно-серым. Мертвенно-бледное лицо женщины покрывал слой аккуратной косметики, темные волосы были затянуты в узел на затылке.

– Здравствуй, Лаура, – сказал Мейсон.

На меловом лице накрашенные губы выделялись ярким пятном.

– Никак это дядя Мейсон! – Голос у женщины был хриплым и резким.

– Могу я войти, Лаура?

– Почему бы и нет?

Она отступила в сторону, пропуская его. Когда он оказался в маленьком холле перед гостиной, до него донесся аромат свежезаваренного кофе. Комната выглядела именно так, как и следовало предполагать. Обставлена просто, но со вкусом. Цвета яркие и веселые. Мебель должна была служить своему назначению, но обивка стульев расцвечена броскими летними красками. В этом мрачном коричневом здании квартира казалась настоящим оазисом.

В большом мягком кресле, в котором, вероятно, сиживал Джерри, неуклюже расположился какой-то мужчина. Он был невысок ростом, с коротко стриженными темными волосами и усталыми карими глазами. Поставив на боковой столик чашку кофе, которую держал в руках, мужчина встал. Вслед за Мейсоном в комнате появилась и Лаура.

– Это Мейсон, брат Джерри, – сказала она шатену. – Мейсон, это мистер Розен. Мне пришлось зайти в полицейский участок для… для официального опознания Джерри, – сухим хрипловатым голосом произнесла Лаура. – Мистер Розен оказался так любезен, что довез меня домой. Нам обоим было нужно выпить кофе.

У Мейсона блеснули глаза.

– Это вы убили его, – сказал он.

– Видите ли, мистер Трасковер, я…

– Прошу прощения, – резко бросила Лаура. Чувствовалось, что она каждую минуту была готова вмешаться в разговор. – Я забыла сказать вам, мистер Розен, что Мейсон сократил свою фамилию до Траска. Думаю, в силу профессиональных причин. Так, дядя Мейсон?

Его щеку снова дернуло нервным тиком.

– Дети? – спросил он.

– Слава богу, эти две недели они у моих родителей в Поулинге, – ответила Лаура. – Я им еще ничего не рассказывала. Я подумала, что они… что им надо спокойно выспаться.

– На моем месте мог оказаться кто угодно, – сказал Розен. – Так уж получилось, что на улице я увидел, как этот парень и полицейские ведут перестрелку…

– Я читал о происшедшем, – прервал его Мейсон. – У меня нет к вам претензий. Но все же это потрясение: оказаться лицом к лицу с человеком, который послал пулю в твоего брата.

– Так уж получилось, что я там оказался, – повторил Розен. – На моем месте мог…

– Конечно.

Но похоже, Розен не мог прервать своих взволнованных объяснений.

– Как ни дико, но я шел на встречу с одним из тех, кого ваш брат застрелил на станции подземки.

– Да? – Мейсон бесстрастно посмотрел на него.

– Парня звали Хоукинс… Билл Хоукинс. Понимаете, я занимаюсь одним делом. Может, вы читали о нем в утренних выпусках или слышали по радио.

– Если по радио, то как раз Мейсон и писал о нем, – сказала Лаура. По ее голосу без труда можно было понять, что все, имеющее отношение к Мейсону, все, что он говорил и делал, – словом, все раздражало ее.

– Кража драгоценностей, – пояснил Розен. – У Эприл Шанд, киноактрисы. Из ее багажа украли драгоценности, оцененные в сорок шестьтысяч долларов. Произошло это где-то на пути от пирса, к которому днем пришвартовалась «Принцесса Генриетта», до отеля «Уолдорф». Я прикидываю, что кто-то указал на ее багаж, чтобы грузчик мог схватить нужную сумку, затащить ее в туалет или куда-то еще, где и похитил вещи. Логически рассуждая, им, скорее всего, мог быть стюард, обслуживавший каюту мисс Шанд на судне. А им был некий Нед Хоукинс, брат Билла Хоукинса, которого… который оказался убит в подземке. Неда я не мог найти, но выяснил, что его брат работает в закусочной на Бродвее. И я шел встретиться с Биллом и узнать у него, как найти Неда, когда все это случилось.

– Совпадение, – сказал Мейсон. Это могло быть вопросом, но он произнес слово без всякого выражения.

– Что же еще? – Розен испытывал легкое смущение. – Теперь вы не одна, миссис Трасковер, и, думаю, я пойду. Ей не стоило возвращаться в одиночку, – объяснил он Мейсону. – Я был в участке, писал объяснение, когда она пришла опознать… посмотреть на своего мужа. Я хотел объяснить ей, что в той ситуации ничего не мог поделать. Или он, или я, а он оказался в таком состоянии… словом, времени урезонивать его не было.

– Уверен, что Лаура все понимает, – сказал Мейсон. – Спасибо, что проводили ее домой.

– Я сама могу выразить мистеру Розену свою признательность.

Вместе с детективом Лаура вышла в прихожую. Мейсон остался недвижимо стоять на месте. Наконец он услышал, как закрылась входная дверь, и Лаура вернулась. Молодой человек уставился на нее своими широко расставленными, задумчивыми глазами. Она стояла в дверях, одной рукой придерживаясь за косяк.

– Итак, дядя Мейсон, не рановата ли для тебя такая прогулка в наши трущобы? – И тут Лаура дала волю своим чувствам.

Захлебнувшись судорожным всхлипом, она, минуя Мейсона, по узкому коридору кинулась в спальню. Он услышал, как захлопнулась дверь, но даже из-за нее отчетливо доносились рыдания.

Мейсон не сдвинулся с места. Рука его нырнула в карман пиджака, откуда извлекла сигарету. Он прикурил ее от зажигалки и, сделав затяжку, нахмурился, словно вкус табака был ему незнаком. Прихватив с собой кофейное блюдце Розена, Траск отправился на кухню, где потрогал кофейник. Тот был лишь чуть теплым. Он разжег под ним огонь и налил себе чашку кофе, но пить его не стал. Прислушиваясь к звукам из спальни Лауры, репортер о чем-то размышлял.

Наконец Мейсон сделал глубокий вдох, отчего по телу прошла легкая дрожь. Затем подошел к комнате Лауры, бесшумно приоткрыл двери и вошел. В сером рассветном сумраке он видел лишь очертания женщины, плачущей на кровати. У окна стоял стул с прямой спинкой. Простая аккуратная комната, которую делили муж и жена. Мейсон подошел к стулу, развернул его и уселся верхом, положив локти на спинку и уткнувшись подбородком в чашу ладоней. Легкое движение на постели дало понять, что Лаура знает о его присутствии. Он ждал, когда рыдания стихнут.

– В какой мере он был сумасшедшим? – тихо спросил Мейсон.

– Прошу тебя, уходи!

– В какой мере он был сумасшедшим? – повторил он.

– Мейсон, в последние пять лет мы получали от тебя лишь открытки к Рождеству. Это все. Мальчики даже не знают, как выглядит их дядя! Зачем ты сейчас лезешь в нашу жизнь?

– Я несколько раз навещал Джерри, когда он был в больнице.

Лаура повернулась, стараясь разглядеть его в сером утреннем свете:

– Он никогда не упоминал об этом. Зачем ты пришел?

– Я подумал, что тебе нужна помощь.

– Ты предлагал ему деньги?

– Да. Почему бы и нет? Он был моим братом. И он был в беде.

Присев, Лаура застыла на месте:

– И он их взял?

– Нет.

Она с силой перевела дыхание:

– Да, он не мог.

– Что у тебя с деньгами?

– Будут остатки страховки.

– Сколько от нее осталось?

– Когда он лежал в больнице, ему пришлось снять с нее для нас некоторую сумму.

Закрыв глаза, Мейсон прижал к векам кончики пальцев. Затем упрямо помотал головой:

– В какой мере он был сумасшедшим, Лаура?

– Не более чем ты, – с горьким смешком ответила она.

– Вчерашний день… Было ли вчера что-то особенное?

– Нет. Когда он вернулся на службу, ему устроили, как говорится, тепленькое местечко. В его ведение передали пирсы, к которым швартуются шикарные круизные лайнеры. И вчера он тоже был на пристани, наблюдая за «Принцессой Генриеттой».

– Покончив со своими обязанностями, он пришел прямо домой?

– Да.

– Вел он себя нормально?

– Для его состояния – нормально. Мейсон, это было ужасно – девять месяцев в больнице. Ты понимаешь, почему он не взял у тебя деньги, но с ними было очень туго. Он постоянно волновался, как вытащить нас из ямы, в которой мы оказались. Но когда вчера он пришел домой, им владела обыкновенная усталость. Стояла жара. Невыносимая жара. После травмы он плохо спал. Около полуночи он встал, оделся и сказал, что пойдет пройтись. Для него в этом не было ничего странного. На прощанье он поцеловал меня. И в голову не могло прийти…

– Доктор не говорил тебе, что его состояние внушает беспокойство, Лаура? Тебя предупреждали, что порой он может быть не в себе?

– Нет.

– Ты согласна с Силверменом – что он сошел с ума?

В комнате посветлело, и теперь он видел, как у нее задрожали губы.

– Эти слова я должна буду сказать детям. Какое иное объяснение я могу им дать? Он убил четырех человек, Мейсон. Он стрелял в людей из своей обожаемой полиции. Какое иное объяснение тут может быть?

– Что-то его заставило. Какой-то человек, какое-то безвыходное положение, которые вынудили его. Начав стрелять, он мог превратиться в «одержимого» – это слово Силвермен употребил, разговаривая с прессой. Но что-то его вынудило, Лаура.

Сидя на кровати, она выпрямилась:

– Оставь это, Мейсон. Разве для ребят не будет лучше знать, что их отец из-за травмы сошел с ума, чем считать его хладнокровным убийцей?

Мейсон вытащил из кармана очки и аккуратно водрузил их на переносицу. Он встал:

– Я примерно знаю, во что обходится такое лечение. Ни ты, ни дети не голодали. Откуда у Джерри взялось столько денег? Не от меня. От твоих родственников? Они помогали?

– Нет.

Траск повернулся к окну, разглядывая унылые задворки старого коричневого здания.

– У меня есть привычка внимательно разбираться в совпадениях, – наконец произнес он. – Одним из тех, кого убил Джерри, был Игрок Фланнери, известный ростовщик, акула, который давал деньги под жуткие проценты. Вчера Джерри работал на пирсе. Другим убитым был брат стюарда на «Принцессе Генриетте» – того стюарда, который обслуживал Эприл Шанд, жертву грабежа. Еще один из убитых – человек по фамилии Пиларсик. На его счету самое малое один арест как скупщика краденого. Единственным из жертв этой бойни, Лаура, который не имел никакого отношения к вчерашним событиям на пирсе, был Дойл Гантри, актер. Вероятно, он случайно попал под пулю. Тем не менее тут слишком много совпадений.

Лаура смотрела на него широко открытыми глазами. Не проронив ни слова, она встала с постели и вышла из комнаты. Он слышал, как цокали ее каблучки, когда Лаура по коридору направлялась к гостиной. Через минуту она вернулась, держа в руках полосу таблоида.

– Рано утром я вышла за мороженым. Подумала, что Джерри это обрадует. И купила первый выпуск «Ньюс».

Та же газета лежала на сиденье «фольксвагена» Мейсона.

– Здесь рассказывается о краже на том причале, за который отвечал Джерри. Он очень тяжело переживал. Сказал: «Прямо у нас под носом». Он утверждал, что ни полиция, ни таможня, ни комиссия не в силах предотвратить кражи среди грузчиков. Ты знаешь, что их на день-другой набирают среди поденщиков. Посмотри, Мейсон.

Она протянула ему газету, развернутую на той странице, где красовались пикантные снимки мисс Эприл Шанд. Вокруг нее на заднем плане стояла группа людей. Лаура показала на одного из них – лысого улыбающегося мужчину.

– Кто это? – спросил Мейсон.

– Дойл Гантри.

– Откуда ты знаешь?

– Он мелькал в телевизионных постановках и голливудских фильмах. Хорошо известен как актер второго плана, на маленьких ролях. Я заметила его на снимке и решила, что, как приятель Эприл Шанд, он пришел поздравить ее с возвращением. Мейсон?..

Траск снял очки, аккуратно протер их и вернул в нагрудный карман.

– Может, мистер Гантри и не случайно нарвался на пулю, – сказал он, негнущимися пальцами вытягивая очередную сигарету из кармана.

Подойдя вплотную к нему, Лаура уставилась в его бледное невозмутимое лицо:

– Мейсон, оставь это дело в покое!

Траск, не обращая на нее внимания, смотрел широко открытыми, немигающими глазами на кресло, которое когда-то принадлежало Джерри.

– Я расстался с семьей, когда погиб Эд, – сказал он. – Я не хочу иметь никаких дел с философией, прославляющей мертвых героев. Я слишком много видел их в армии. Эд и Джерри защищали то, во что они верили до мозга костей, пуская в ход и свое оружие, и свое невероятное мужество. С их точки зрения, я избрал существование слюнтяя. Я предпочел бороться с помощью слов и идей. Я помню, как-то Джерри в твоем присутствии сказал: «Вот уж не думал, что в семье Трасковеров вырастет такой цветочек». Тогда я расстался с вами, Лаура, ибо все вы думали, что я слаб и ни к чему не пригоден, а Джерри силен и мужествен – у него имелось все, чего я был лишен.

– Мейсон, прошу тебя! Ты уже ничего не можешь сделать. Пять человек мертвы – и это конец всему!

Он медленно покачал головой:

– Лишь одно могло свести Джерри с ума. Если бы он предал то, во что верил; если бы он перестал быть настоящим копом. Вот от этого он и мог слететь с катушек.

– Но он был настоящим копом! Спроси капитана Силвермена! Спроси…

– Он должен был брать деньги, – сказал Траск.

Рванувшись, она вцепилась ему в руки:

– Послушай меня, Мейсон. Я была женой копа. Я знаю и верю в то, о чем многие и не подозревают. Я знаю, что набережная и порт – золотая жила для убийц и рэкетиров. И если человек, специально подготовленный для этой работы, не мог остановить их, что, о боже, сможешь сделать ты?

Мейсон посмотрел на пальцы, сжимающие рукав его пиджака от «Братьев Брукс».

– Может, я и примитивен, как Эд и Джерри, – сухо сказал он. – Может, когда я вечером увидел, как эта история выползает с телетайпа, я и решил, что лучше быть мертвым героем, чем философом, который делится своей мудростью по вопросам морали и политики в коктейль-холлах Мэдисон-авеню.

– Ты будешь глупым мертвым героем, – со сдержанной силой произнесла она. – Тебе не хватает Эда и Джерри? Ты не подготовлен для игры в этой лиге, Мейсон.

– Значит, я обзаведусь соответствующей техникой, – тихо сказал он и коснулся ледяных пальцев, лежащих на его рукаве. – Спасибо, что дала мне понять – ты не так уж ненавидишь меня.

Она отпрянула от него:

– Нас еще ждут хлопоты. Похороны. – У Лауры дрогнул голос. – Единственный оставшийся от семьи мужчина мог бы…

– Я обо всем позабочусь.

4

Когда Мейсон покидал дом, человек, поливавший из шланга ступеньки и тротуар перед зданием, с интересом посмотрел на него.

– Вы работаете тут дворником? – спросил его Траск.

– В этом квартале на моем попечении четыре дома. Может, в шикарной части города и используют контейнеры, но тут валяются кучи мусора. – Он показал на ручеек, подгоняемый его шлангом, который нес с собой россыпь сигаретных окурков и конфетных оберток.

– Я – брат Джерри Трасковера.

Морщины на лице собеседника изобразили искреннюю симпатию.

– Да, тяжелая история. Я хотел было зайти и поговорить с леди, но подумал, что сейчас, наверно, не время. Хорошо, что ребята в отъезде.

– Относительно арендной платы…

– О, теперь все в полном порядке, – заверил его собеседник.

– Теперь?

– Джерри немного задолжал во время болезни, но теперь они расплачиваются еще до конца месяца.

– Сколько он задолжал?

– Месяца за четыре-пять. Но когда Джерри вышел из больницы, он тут же все оплатил. Хозяин – очень порядочный человек. Зная все обстоятельства, он не беспокоил жильцов. Шестьдесят пять долларов в месяц не подкосили его.

– Он выплатил все скопом?

– Ага. Мы еще подумали, что, может быть, копы в участке пустили шапку по кругу…

Мейсон полез в карман за сигаретой. Он зажал ее губами, но не стал прикуривать.

– Вы знаете, куда Джерри и Лаура ходили за покупками? За продуктами и всем прочим? Я подумал, может, что-то нужно…

– К Ферручио. В квартале отсюда.

– Благодарю. Если миссис Трасковер будет нуждаться в помощи…

– Можете на меня рассчитывать.

– Я предполагаю, что хоронить будут отсюда?

– Еще не знаю, как все будет организовано.

Через полчаса Мейсон, держа под мышкой утреннее издание «Ньюс», снова очутился в кабинете капитана Силвермена.

– Вы отвели нам не так много времени, мистер Траск, – сказал Силвермен. – У меня кое-что нашлось на Хоукинса… но, скорее, пустяки. О Гантри пришлось собирать сведения на побережье.

– Так что относительно Хоукинса?

– Билл Хоукинс был зарегистрирован как докер.

– А я думал, что он был подменным поваром.

– Он был и тем и другим. Когда пять лет назад Портовая комиссия взялась за дело, всем докерам пришлось зарегистрироваться. Чтобы оставаться в списках, они должны были работать или хотя бы показываться на работе не менее восьми дней в месяц. Что Хоукинс и делал, в то же время подрабатывая на стороне поваром. В ночные смены. Криминала у него не так уж и много. Пара взломов и попыток совращения несовершеннолетних. Драка на одном из молов. Ни разу не сидел.

– Мог ли он работать носильщиком… скажем, вчера… на «Принцессе Генриетте»?

Силвермен прищурился:

– Мог бы. – Капитан снял трубку и попросил соединить его с информационным отделом Центра занятости на Четырнадцатой улице. На другом конце трубку снял кто-то, кого он знал. – Можешь ли проверить, работал ли парень по имени Вильям Хоукинс вчера на пирсе Р? Да, тот самый. Спасибо. – Положив трубку, полисмен посмотрел на Мейсона: – Они в курсе истории со стрельбой и все знали без всякой проверки.

– То есть он был на пирсе Р?

Силвермен кивнул.

– Фланнери работал в том же районе?

– В общем-то да. Но…

Мейсон разложил на столе Силвермена газету и показал на изображение Дойла Гантри.

– То есть вчера трое из них были на пирсе или рядом с ним. Пиларсик явился скупщиком краденого.

– Похоже, что все совпадает, – пробормотал Силвермен.

– Ну и?..

– Ну и что же теперь делать? – пожал плечами капитан. – Все они мертвы.

Мейсон извлек из кармана очки и стал протирать их.

– Вы назвали ростовщичество старым рэкетом «шесть за пять», капитан. Что вы имели в виду?

Силвермен снова пожал плечами:

– Вы одалживаете пять, а в конце недели платите шесть. Кредит из двадцати процентов.

– А если не успеваете заплатить?

– Значит, на следующей неделе платите двадцать процентов уже от шести.

Мейсон уставился на него:

– Вы хотите сказать, что если одолжили пятьсот, то к концу недели платите шестьсот? И семьсот двадцать через неделю?

– Математика простая, – подтвердил капитан.

Траск промокнул платком бисеринки пота на лбу.

– Когда Джерри вышел из больницы, то задолжал квартирную плату за пять месяцев, – задумчиво сказал он, словно припоминая факты, а не разговаривая с Силверменом. – То есть триста двадцать пять долларов. Ферручио, бакалейщику, он задолжал еще две сотни. Я проверил у него. Но Джерри расплатился со всеми разом. – Мейсон не сводил с Силвермена широко расставленных глаз. – Все думают, будто ваши люди пустили шапку по кругу. Это было?

Силвермен потянулся за окурком сигары в пепельнице на столе.

– Нет, – помолчав, сказал он.

– Значит, если Джерри одолжил пять сотен у такого, как Фланнери, в конечном итоге он оказался должен ему две или три тысячи. Как вы противостоите такому рэкету, Силвермен? Ведь это противозаконно, не так ли?

– Конечно это незаконно. Противоречит банковскому законодательству Штатов. Чрезмерные проценты. Но что вы можете сделать? Кто даст показания? Человек, который одалживает, нуждается в деньгах. Если он начнет выступать, окажется на мели. Обосновать обвинение не удастся. И так длится уже сотню лет, мистер Траск.

– А если коп попадается на крючок, как он отдает долг, Силвермен? Явно не из своей зарплаты.

– Коп не попадается на крючок. Он знает, к чему это ведет.

– Конечно, знает, – согласился Мейсон. Лицо его блестело от пота. Рубашка прилипла к телу, словно он окунулся в воду. – Но у него жена и двое детей, которые могут оказаться на улице, а он не может прийти к брату за помощью, потому что слишком горд. Он придумывает разные способы, которые, как ему кажется, помогут расплатиться с Фланнери, но они не срабатывают. Вот мы и пришли ко вчерашнему дню.

– Минутку, мистер Траск. Вы все это просто выдумали.

– Да? Что ж, проверьте эту выдумку, капитан. Нед Хоукинс, стюард, знал, в каком из чемоданов хранятся драгоценности. Камни мисс Шанд. Он дал знать своему брату Биллу, носильщику. Мистер Дойл Гантри прибыл к причалу поздравить мисс Шанд с возвращением и отвлек ее. Когда таможня проверила багаж, братец Билл подхватил чемодан, в котором лежали драгоценности. На улицу он вышел не через общий проход. Он двинулся по пути, который контролировал полицейский в штатском, в данном случае Джерри, – тот должен был направлять пассажиров и носильщиков к другому выходу. Но братец Билл прошел через этот выход, и, когда он изымал драгоценности из чемодана, полицейский смотрел в другую сторону. Далее братец Билл доставил драгоценности Пиларсику, который ждал его на станции подземки «Таймс-сквер». Пиларсик передал их кому-то еще, кто исчез до появления Джерри. Пиларсик расплатился с Гантри и братцем Биллом, передав им их долю. Здесь же был и Фланнери, который взял сумму, причитавшуюся Джерри! Джерри не собирался брать эти деньги, Фланнери получил его долг. И вот тут у Джерри что-то сдвинулось, и он открыл огонь по подельникам. Может, Джерри в самом деле сошел с ума, но он не мог этого вынести. Может, он и покончил бы с собой, но опоздал, и драгоценности уплыли. Я думаю, он хотел забрать их, чтобы выйти чистым из этого дела – то есть вернуть драгоценности. – Мейсон с трудом перевел дыхание. – Что вы об этом думаете, Силвермен?

Капитан растер щетинистый подбородок.

– Смахивает на правду, – неохотно признал он. – Но что вы от меня хотите? Все мертвы. Все ваши слова – только теория. И если даже не теория, все равно никто не проронил бы ни слова.

Мейсон был весь в поту, струйки которого текли под рубашкой. У него дрогнул голос.

– Те пятеро, что погибли сегодня утром, – сущая мелочь, Силвермен, и вы это знаете. Что вы собираетесь делать с настоящими вымогателями, ворами и убийцами, которые прячутся за сценой?

В глазах Силвермена вспыхнули гневные огоньки, но он сдержался.

– Послушайте, мистер Траск, я скажу вам то, что не говорил никому из своих коллег – в форме ли, в штатском, – которые служат в моем отделе. Как вы сказали, убитые – это мелкая сошка. У нас лучший окружной прокурор. В нашем округе – лучший полицейский комиссар города. Портовая комиссия проделала огромную работу, вычерпывая бездонные колодцы грязи в нью-йоркском порту. Но вы знаете, в чем проблема порта? Любовь к грязным деньгам. Я привожу вам слова отца Корридана, известного местного священника. Любовь к грязным деньгам, говорит он. К доллару, или к тысяче, или к десяти тысячам. К миллиону! Забывая о существовании Бога, деньги стараются получить любым возможным способом, говорит священнослужитель. А мы пытаемся противостоять этому нечестивому союзу, который гребет под себя баксы, – союзу бизнеса, политики, коррумпированных профсоюзов и уголовного мира. В регистре портовиков тридцать тысяч человек, и все они, задавленные страхом, хранят молчание – есть или нет комиссия, есть или нет окружной прокурор и полиция. Ваш брат попал в эту машину убийств, вымогательств, взяток и краж – и у него поехала крыша. Но я ничего не могу здесь поделать, мистер Траск, ибо и я – мелкая сошка. И вы тоже ничего не можете поделать, так как и вы – мелкая сошка. – Он грохнул по столу могучим кулаком. – Вы знаете, кто управляет этим районом порта? Я знаю. Знает и комиссар полиции, и окружной прокурор, и Портовая комиссия. Рокки Маджента – вот кто. Вам знаком его послужной список, мистер Траск? Тайная торговля алкоголем в двадцатых, затем наркотики, предоставление «крыши», букмекерство, торговля проститутками. Когда в начале тридцатых годах к власти пришли крикливые либералы и стал действовать акт Вагнера, по которому рабочие получили право на организацию, дела вроде пошли на лад. У рабочего люда появилась возможность бороться за свои права. Но кто вдруг встал во главе местного продажного профсоюза? Рокки Маджента и его люди. Рабочий человек вдруг узнал, что за право на работу надо платить. Эта плата исчислялась миллионами. Кому принадлежали ссудные и букмекерские конторы? Мадженте и компании. Наконец дела пошли настолько плохо, что законодательные собрания Нью-Йорка и штата Нью-Джерси обратились в комиссию по уголовным делам, созданную губернатором Дьюи, а он организовал Портовую комиссию, дав ей право на поголовную чистку. Та проделала чертову уйму работы, мистер Траск, но вы не можете за пять лет вычистить то, что копилось полвека. И знаете что, мистер Траск? Я сижу в своем кабинете, читаю газеты и узнаю, что Рокки Маджента отправляется в свое загородное поместье в Нью-Джерси, собираясь провести там несколько дней. Вы понимаете, что мне становится известно? Тут, в порту, кому-то предстоит умереть. Может, даже на моем участке. Потому что Рокки организует для себя алиби. Я смотрю во все глаза, и комиссия смотрит во все глаза – комиссия, где всего-навсего пятьдесят следователей, которым необходимо обслуживать семьсот пятьдесят портовых миль Нью-Йорка и Нью-Джерси! Может, нам повезет и мы что-то ухватим. Но большей частью нам не везет. А если все же выпадает удача и мы прихватываем болтуна, он отказывается говорить. Он знает, что в таком случае его жена и дети будут живы и сыты. А кого-то убивают, и никто не несет ответственности за это. Пелена молчания все плотнее, и все труднее проникать сквозь нее. – Силвермен устало откинулся на спинку кресла. – Мне очень жаль Джерри, мистер Траск. Он был хорошим копом, пока у него не начались неприятности. Видите, я готов взять на вооружение вашу теорию, если вам угодно. Но никто из нас – ни вы, ни я – не сможет пустить ее в ход. Так что идите домой и обдумайте урок, который вы получили от старой перечницы, – а он нелегким путем обрел эти знания.

Казалось, в маленьком кабинете не хватало воздуха и невозможно было вздохнуть. Мейсон, по окаменевшим скулам которого стекал пот, несколько секунд молча смотрел на Силвермена.

– Кто был близок к Игроку Фланнери? – спросил он тихим, еле слышным голосом.

– Идите домой! – рявкнул капитан.

– Кто был близок с Фланнери?

Силвермен тяжело поднялся из-за стола:

– Послушайте меня, Траск. Вы потеряли двух братьев. Один из них погиб в честном бою с бандитами этого города. Другой, возможно, сошел с ума от отчаяния, ибо сам впутался в уголовщину. Я не имел возможности что-либо сделать ни для одного из них. И если портовая землечерпалка вытащит из-под одного из причалов ваш труп с ногами в бочке с бетоном – да, такой способ все еще в ходу, – то и в этом случае я буду бессилен.

– Кто был близок с Фланнери?

– Ну что ты сделаешь с этим психом? – вопросил небеса Силвермен. – Хорошо. В регистре портовиков числится его брат. Я думаю, вы его найдете в том же информационном центре службы занятости, что и Хоукинса. Четырнадцатая улица. Он парень крутой: занимает немалый пост в банде Мадженты. Микки Фланнери.

– Спасибо. – Мейсон направился к дверям.

– Может, все это долбаное семейство Трасковер сошло с ума! – взорвался Силвермен. – Предупреждаю, что помочь вам я не смогу!

Мейсон повернулся, и на лице его блеснула скупая улыбка.

– Вы сможете рассказать мне, когда Рокки Маджента соберется покинуть город, – сказал он. – И теперь я знаю достаточно, чтобы работать под прикрытием. Не так ли?

С лица его сползла улыбка.

За спиной Мейсона тихо закрылась дверь.

Силвермен с такой силой врезал кулаком по столу, что все предметы на нем подпрыгнули.

Глава 2

1

Этим же утром, в четверть девятого, Мейсон Траск по узкой лестнице поднялся в информационный центр № 2 службы занятости Портовой комиссии. Центр был расположен на Четырнадцатой улице, в полутора кварталах от реки. Он занимал просторное чердачное помещение на втором этаже ветхого кирпичного здания. Строение было бы совершенно пустым, если бы в одном крыле его за стеклянной перегородкой не располагался офис, состоящий из ряда окошечек, как в банке, за которыми находились пожилые женщины.

На стенах висели таблички: «Помощники стропальщиков», «Палубные матросы», «Бондари», «Плотники», «Перегрузка зерна», «Носильщики». Их рассматривали несколько сот человек: высокие и маленькие, молодые и старые – безликая серо-коричневая масса; все стояли почти в полном молчании, ожидая, когда начнут звонить телефоны.

Мейсон, переступив порог, вошел в помещение и тут же услышал свист, тонкий и длинный, который быстро сошел на нет. Ровный гул разговоров не изменил своей тональности, но тем не менее Мейсон заметил, что почти каждый из присутствующих бросил на него беглый взгляд. Человек, стоящий в нескольких футах от него, чиркнул пальцем по горлу.

В зале стояла жуткая духота, воздух, пропитанный влагой, тяжело висел над головами. Мейсон сунул очки в нагрудный карман и направился к одной из женщин за окошком.

До создания Портовой комиссии в 1953 году одним из самых больших пороков нью-йоркского порта был метод найма на работу. Около половины восьмого утра на том пирсе, где предполагалась работа, собиралось четыреста – пятьсот человек. К восьми появлялся бригадир, который взбирался на ящик. Его обступали безработные. У некоторых из них под ленты шляп были заткнуты спички или же в лацканах пиджаков торчали булавки – словом, какие-то опознавательные знаки. Бригадир знал, что эти соискатели дали согласие отдать часть дневного заработка за право получить работу. Знал он и других, которые по поручению гангстерских боссов контролировали состояние дел на его участке. Из этих соглядатаев и соглашателей бригадир набирал сто – двести человек, хотя на дневной подряд надо было куда больше народу. Остальным приходилось лишь ждать у моря погоды, поскольку они уже опаздывали на другой пирс, где тоже шел набор. Неудачники проводили время в размышлениях, как прокормить семью и уплатить за квартиру, или же погружались в мрачное пьянство; случалось, они обращались к криминальным ростовщикам, которые всегда были под руками; раздобыв пару долларов, безработные спускали их букмекерам в призрачной надежде на финансовое чудо. Даже при согласии отдавать часть заработка шанс получить работу оставался весьма сомнительным, поскольку на двадцать тысяч рабочих мест в данном районе претендовало больше пятидесяти тысяч человек.

Комиссия положила конец такому положению дел. Теперь докеры должны были регистрироваться. Исчезла возможность наниматься на работу на стороне. Докеры знали, что не получат права на нее. Информационные центры службы занятости стали функционировать в Нью-Йорке, Бруклине, Статен-Айленде и Нью-Джерси – всего их было тринадцать. Весь наем шел только через эти центры. Появились стабильные бригады, в которые входило от двадцати одного до двадцати трех человек, – они неотлучно работали на одном пирсе и по утрам, не заходя в центр занятости, сразу же приступали к своим обязанностям. Работа стала носить упорядоченный характер. Всегда можно было получить информацию о приходе или отплытии кораблей.

Кроме женщин, за стеклянной перегородкой, к которой подошел Мейсон, размещался управляющий центром и его помощник, которые вместе с прорабами ждали восьми часов, когда начнут звонить телефоны. Эти звонки поступали с пирсов и сообщали объем и вид работ – пустующие места в постоянных командах заполнялись претендентами: носильщиками, бондарями, плотниками и прочими. Когда начинали поступать звонки, прорабы выходили в зал и, прохаживаясь по нему, подзывали к себе того или другого работника. Отобранные подходили к женщине за окошечком, показывали свои портовые регистрационные карточки и получали отрывной талон подтверждения, после чего сразу же отправлялись на пирс. Тем же, кому в этот раз не повезло, ставили в карточку штамп и его номер в регистре.

Мейсон обратился к одной из женщин-клерков:

– Я хотел бы поговорить с управляющим.

Женщин повернулась:

– Мистер Матсон!

Из-за ее спины появился симпатичный светловолосый молодой человек в легком летнем деловом костюме:

– Чем могу помочь?

– Мне посоветовал зайти к вам капитан Силвермен из пятьдесят первого участка, – объяснил Мейсон.

– Понятно. Будьте любезны, в эту дверь.

Прорабы, ждущие своих звонков, с интересом посмотрели им вслед. Блондин протянул руку:

– Я – Дик Матсон, управляющий.

– Меня зовут Мейсон Траск.

Несколько сот пар глаз из-за стеклянной перегородки неотрывно и внимательно наблюдали за ними.

– Я пытаюсь найти человека по имени Микки Фланнери. Силвермен считает, что он может быть тут.

Матсон оживился:

– Микки мы знаем. Заметная личность. – Он окинул взглядом зал. – Работает большей частью как носильщик. Он должен быть здесь, где-то в северо-восточном углу. Но я его не вижу. А вы?

– Я не знаю, как он выглядит. Поэтому и пришел к вам.

– Понимаю. – Матсон задумчиво потер подбородок. – Прошлым вечером брат Микки был убит в перестрелке. Вероятно, вы читали об этом в утренних газетах.

– Да.

– Так что он может и не появиться. Микки из глубоко верующей семьи католиков. С другой стороны, он – большая шишка на пристанях и может решить, что ему там обязательно надо быть.

– Если он все же появится, вы мне его покажете?

– Конечно. Но если он все же придет, то – вот-вот. Телефонные звонки начнутся с минуты на минуту.

Мейсон облизал пересохшие губы.

– Почему, когда я вошел, какой-то человек, увидев меня, провел рукой по горлу?

Матсон засмеялся:

– Не принимайте всерьез. Это старый знак мафии. Он означает «чужой или коп – заткнуться, не болтать». Я обратил на вас внимание, едва только вы вошли. По свистку.

– По свистку?

– Тихому, но заметному. Он означал «тут чужой – аккуратнее». Стоит вам подойти к месту разгрузки судов, и вы услышите, как за несколько секунд такой пересвист покроет тысячи футов пирса. Да вы не пройдете и тридцати ярдов по пирсу, как все докеры на нем будут знать: чужак тут что-то вынюхивает.

Затрезвонили телефоны. Снимая трубки, прорабы бросали короткие реплики и торопились в зал. Люди один за другим подходили к окошечкам, получали талоны и покидали центр.

Матсон наблюдал за прорабом, который набирал группу носильщиков. Закончив набор, он уже двинулся к выходу, когда в зал торопливо вошел высокий рыжий молодой человек.

Управляющий коснулся руки Мейсона:

– Вот и ваш парень.

Прораб, который, казалось, покончил со своими обязанностями, увидев Микки Фланнери, повернулся и хлопнул его по плечу.

Микки подошел к окошку, в нескольких футах от которого стояли Мейсон с управляющим, и показал свою регистрационную карточку. Под синей пропотевшей рубашкой бугрились мускулы. На курносой физиономии выделялась воинственно выпяченная челюсть. Блеклые серо-зеленые глаза окинули Мейсона быстрым враждебным и подозрительным взглядом. Когда регистраторша вернула Микки Фланнери его карточку, он развернулся и пошел к выходу из зала.

– Спасибо, – сказал Мейсон управляющему и последовал за Фланнери.

Толпа, сгрудившаяся у окошек, преграждала Мейсону путь. Докеры были на редкость неуступчивы, когда он, бормоча извинения, старался протолкнуться между ними.

Микки Фланнери уже миновал полквартала, когда Мейсон, запыхавшись, нагнал его.

– Фланнери!

Микки обернулся. Под рубашкой с закатанными рукавами напряглись мышцы.

– Да? – Он прищурился, припоминая. – Я видел вас наверху. Кто вы такой – инспектор или что-то в этом роде?

Мейсон, не мигая, уставился на него.

– Прошлой ночью убили вашего брата, – сказал он.

У Микки глаза вспыхнули яростью.

– Этот сумасшедший коп, сукин сын!

– Этот сумасшедший коп, сукин сын, был моим братом, – тихо произнес Мейсон.

Микки Фланнери сделал легкое движение, напоминающее балетное па, – так боксер выбирает позицию. Он сжал кулаки.

– Мой брат тоже погиб, – сказал Мейсон.

– К чему ты клонишь? – спросил Микки хриплым от гнева голосом.

Из кармана Траска вынырнули очки, которые он стал полировать влажным, пропотевшим платком. Но все это время Мейсон не сводил с Микки широко открытых глаз.

– Насколько мне известно, – сказал он, – мой брат задолжал вашему брату некую сумму денег. И я думаю, что в данных обстоятельствах они пригодились бы его семье.

Микки Фланнери перестал приплясывать на месте и остановился как вкопанный.

– Что-то я не усекаю. – Серо-зеленые глаза смерили Мейсона с головы до ног. – Не усекаю. Твоя фамилия Трасковер?

– Из деловых соображений я сократил ее. Меня зовут Мейсон Траск. Я – литератор. Я могу уплатить долг брата, и я чувствую себя просто обязанным… – Не найдя слов, он пожал плечами.

Прищуренные серо-зеленые глаза с откровенным подозрением уставились на него.

– Хочешь расплатиться за брата?

Мейсон скупо усмехнулся:

– Думаю, что да. Но я не имею представления, о какой сумме идет речь.

Микки с силой перевел дыхание.

– Такие сведения должны быть в бумагах Игрока, – сообщил он. – Я должен проверить.

– Конечно, я хотел бы расплачиваться с другим человеком.

– Что ты сказал?

– Я предполагаю, что ваш брат одалживал не свои деньги, – вежливо сказал Мейсон. – Насколько я понимаю, он должен был получить комиссионные со всей суммы. И я хотел бы вернуть ее боссу вашего брата. А он, уж конечно, позаботится, чтобы семья вашего брата получила свою долю.

Тонкая, еле заметная улыбка скользнула по губам Микки.

– А ты неглупый парень, – произнес он.

– Можете ли вы выяснить размер этой суммы? – спросил Мейсон, не обращая внимания на подколку.

– Выяснить я могу, – мягко сказал Микки. – А как я с тобой свяжусь?

– Я могу встретить вас в любом месте… и в любое время. Как скажете.

Широкая улыбка Микки стала еще шире, если это вообще возможно.

– В квартале отсюда «Бар и гриль» Гаррити. Видел его?

– Да.

– К вечеру выясню, что смогу. Встретимся там завтра после работы. В половине шестого. О'кей?

– Я приду. Вы понимаете, что я расплачусь только с вашим боссом? Не хочу, чтобы к семье брата были какие-то претензии.

– Понимаю, – сказал Микки. И расхохотался.

2

Владельцу похоронного бюро приходится нелегко. Если он будет деловит и энергичен, то произведет самое неприятное впечатление. Тот же результат его ждет, если он станет излишне скорбеть. Джон Д. Харрис выражал сочувствие, не теряя деловитости. Ему понравилась идея похоронного обряда в двухкомнатной квартире. Он осудил и присутствие при этом двух мальчиков, семи и восьми лет, которым доведется увидеть, как их отца в гробу выносят из квартиры. Кроме того, придет немало друзей Джерри из полицейского участка, которые захотят отдать ему дань уважения. Часовня в заведении мистера Харриса как нельзя лучше подойдет для этих целей. Она будет свободна через два дня, в четверть первого.

– Придут те, кто откажутся от полуденного ленча, – сказал мистер Харрис, выковыривая спичкой из коренных зубов остатки сытного завтрака.

И теперь торжественная церемония трагического ухода из жизни Джерри Трасковера была в руках этой обезьяны в человеческом облике по фамилии Харрис.

Мейсон с трудом пробился на своем «фольксвагене» сквозь столпотворение утреннего движения – на восток и направо, на восток и направо, – пока наконец не поставил машину в гараж на Ирвинг-Плейс рядом с Восемнадцатой улицей. Завернув за угол, он вышел на Девятнадцатую улицу, откуда за железной оградой были видны деревья и цветы парка Граммерси. Его квартира находилась в полуквартале от Ирвинг-Плейс.

Чтобы попасть в нее, надо было спуститься на две ступеньки ниже уровня земли. Передняя дверь открывалась в маленькую прихожую, откуда вел узкий коридор. Справа располагались кухня и ванная. Слева была спальня. За этой маленькой и неудобной частью квартиры простиралась очень большая гостиная, выходившая на зады дома с аккуратным огороженным садиком.

В гостиной было прохладно. В ней царил безукоризненный порядок, если не считать длинного узкого стола, на котором находилась портативная пишущая машинка и валялась хаотичная масса желтоватых листов и копирок. На полу лежал восточный ковер. Стены от пола до потолка были заставлены книжными полками, оставляя свободным только то место, откуда открывался выход в сад. В гостиной висели также две картины суперсовременных художников. Кроме того, тут находился дорогой проигрыватель, и одна секция книжного шкафа была отведена под большую коллекцию пластинок.

Здесь жил брат двоих погибших полицейских, человек, который глубокими ночами писал пятиминутные новостные заметки для аудитории слушателей, само существование которой представлялось ему сомнительным.

Через открытую дверь из сада в гостиную влетела небольшая собачка. Происхождение ее установить было невозможно, разве что среди предков псины имелись спаниель и терьер. Повизгивая от счастья, она запрыгала вокруг Мейсона.

– Как дела, старина? – Траск подхватил пса на руки и подержал несколько секунд, пока тот восторженно облизывал ему лицо жестким языком.

Муггси дал понять, что все прекрасно. Мейсон опустил его на землю и легонько шлепнул по хвостику.

Траск устало опустился в мягкое кресло у окна и развалился в нем. На боковом столике стоял телефон. Тут же лежала стопка из пяти одинаковых книг. Обложка сообщала, что это новый роман Мейсона Траска «Фортуната». Маленькая открытка на глянцевой бумаге информировала, что в августе книжные клубы страны признали «Фортунату» лучшей книгой месяца.

Мейсон надел очки, подтянул к себе адресную книгу, нашел номер телефона и набрал его.

– Лаура?

– Да. – Голос у нее был мрачным.

– Довольно противная личность по имени Джон Д. Харрис возьмет на себя заботы о мероприятии, как ты его называешь. Сегодня вечером Джерри доставят в часовню на Семьдесят девятой улице. Панихида начнется в четверть первого в пятницу. Пришлось согласиться с доводами Харриса – пусть лучше будет там, чем в квартире.

– Не спорю.

– Хорошо. Как ребята?

– Им придется рассказать. Завтра днем отец с матерью привезут их из Поулинга.

– Я могу сам поехать и привезти их.

– В этом нет необходимости.

– Если… если тебе будет легче, то можем пойти вечером пообедать или…

– Спасибо, не надо.

Мейсон вздохнул:

– Звони мне, если что. Я буду на телефоне.

Он положил трубку и вернул телефон на столик. Снял очки и засунул их в нагрудный карман. Затем откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. До этого тихого уголка не доносился шум улицы.

Вскоре Мейсон встал, подошел к проигрывателю и, не раздумывая, поставил Четвертую симфонию Брамса. Направившись в спальню, он разделся и лег на кровать.

Муггси запрыгнул туда же и расположился у него в ногах. Мейсон лежал, глядя в потолок и слушая тихую музыку, которая доносилась из-за открытой двери. Наконец он прикрыл глаза. Чуть погодя пластинка автоматически легла на другую сторону.

Мейсон уснул.

Проснулся он примерно в три часа дня от звонка в дверь. Открыв глаза, Траск продолжал голым лежать на постели, стараясь прийти в себя. Кто-то настойчиво жал кнопку звонка. Муггси зарычал.

Мейсон встал, накинул махровый халат и пошел к дверям. На пороге стоял симпатичный седой человек; отчаянно потея, он обмахивался дневным выпуском газеты.

– Боже милостивый, Мейсон, ты никак спал! Ведь в это время ты всегда на ногах! Прости. Когда ты долго не отвечал на звонок, я решил, что ты в саду.

Мейсон проморгался:

– Заходи. Прошлой ночью на меня свалились дополнительные хлопоты. – Обычно после ночной смены в «Юниверсал» он спал с восьми до часу.

– Я тогда лучше пойду, – сказал гость.

– Нет, заходи, Макс. Все равно я собирался, проснувшись, звонить тебе. Для меня рановато, но ведь ты не откажешься от джина с тоником, не так ли?

– Материнское молоко, – сказал Макс и знакомым путем прошел в гостиную. – Уф, ну и жара. У тебя тут чистая фантастика. Ты знаешь, что друзья к тебе ходят лишь потому, что здесь так прохладно?

– Я часто думаю об этом, – отозвался Мейсон из кухни.

Муггси вылез из спальни, с подозрением посмотрел на гостя, но затем признал в нем друга. Подойдя, он поздоровался, вывалив язык из пасти.

Седоволосый человек дружески погладил Муггси.

– Какие у тебя последние сексуальные успехи, старина? Ты же никуда не выползаешь из этого садика!

Через мгновение появился Мейсон с высоким запотевшим стаканом с ломтиком лимона в нем для гостя и чашкой с холодным кофе – для себя. Приняв предложение устроиться в удобном кресле, гость снял пиджак и бросил его на диван. Он был шестидесяти с небольшим лет, чуть полноват, с румяным лицом. Его круглую, лунообразную физиономию не покидало сардоническое выражение, словно он смотрел на мир с иронической точки зрения, к которой примешивалась толика горечи. Голубые глаза с покрасневшими белками – то ли от солнца, то ли от непреходящей простуды – остановились на стопке книг.

– Как идет «Фортуната»?

– До ужаса хорошо, – сказал Мейсон, стоя у окна, через которое он разглядывал сад.

– Я и сам как-то испытал такой ужас! «Мои тридцать лет в роли портового репортера», сочинение Макса Уолтера. Продавалось по двенадцать сотен экземпляров. Понятия не имею, какого черта ты пишешь разные дурацкие заметки для «Юниверсал».

– Может, из-за неверия, что все это на самом деле. Но теперь, когда проданы права на кинопостановку… – Мейсон отошел от окна. – Я в самом деле собирался звонить тебе, Макс.

– Вот я и здесь, братец. И не собираюсь уходить, пока джин не кончится.

Мейсон, полный беспокойства, снова повернулся к окну.

– Со мной что-то произошло, Макс. Я отчаянно хочу ввязаться в драку. И я это сделаю.

– С кем ты собираешься драться?

– Может, ты мне подскажешь?

Макс не сводил с Мейсона голубых глаз с красноватыми ободками белков.

– Что ты имеешь в виду?

Повернувшись, Траск подтянул стул к креслу Макса Уолтера и сел, скрестив на груди руки. Коротко и точно, не отклоняясь от фактов, он изложил свою теорию – коп отчаянно нуждается в деньгах, появляется замысел ограбить Эприл Шанд, в котором участвуют братья Хоукинс, Гантри, Пиларсик и ростовщик Фланнери; он, Мейсон, убежден, что Джерри был не в силах пережить эту ситуацию, у него поехала крыша, и он перестрелял заговорщиков, но опоздал: вернуть драгоценности брат уже не смог.

– И ради него, – с силой сказал Мейсон, – я каким-то образом должен разобраться в ситуации. Пусть понесут ответственность те, кто на самом деле стоит за случившимся. И пусть они об этом знают.

– Да? И кто же они?

Мейсон передал свой разговор с Силверменом.

Уолтер кивнул:

– Силвермен – порядочный, честный, хотя и не очень одаренный коп. Я его знаю. Во всяком случае, старается быть честным. Но возможностей у него немного.

– Макс, ты, как репортер, обслуживал порт тридцать пять лет. Ты должен знать в нем всех, кого стоит знать, – официально и неофициально. И ты можешь подсказать мне, с чего начинать.

Уолтер уставился в быстро опустевший стакан.

– И что ты уже успел выяснить?

– Думаю, что мне удалось сыграть простака. Нашел брата Игрока Фланнери – некоего Микки Фланнери.

Уолтер присвистнул:

– Значит, засек его. Он один из самых крутых типов. Ты с ним виделся?

– И сказал ему, что хочу вернуть долг Джерри – но лишь тому парню, кому он на самом деле должен.

– И Микки назвал его?

– Он выяснит сумму долга и кто его должен получить. Завтра днем мы с ним встречаемся в «Баре и гриле» Гаррити.

– Не ходи туда.

– Конечно, пойду. Пусть даже он меня высмеет.

– Прежде чем мы поговорим на эту тему… может, твоя теория гроша ломаного не стоит. – Уолтер потянулся за газетой, которую бросил на стул. – Чувствуется, ты еще не видел дневной выпуск. Глянь-ка на него, пока я налью себе еще порцию.

Уолтер кинул Мейсону газету и со стаканом в руке направился на кухню. Траск поискал очки, вспомнил, что они в спальне, и, держа газету в вытянутой руке, прищурился.

Заголовок гласил:

«ДРАГОЦЕННОСТИ ЭПРИЛ ТАИНСТВЕННЫМ ОБРАЗОМ ВЕРНУЛИСЬ».

На месте событий побывала репортер Луэлла Парсонс. Короче говоря, во время милой беседы между светской хроникершей и юной восходящей звездой специальный посыльный принес мисс Шанд какой-то пакет. Та открыла его на глазах у интервьюерши и, к своему неподдельному изумлению, увидела все похищенные у нее игрушки, ровно на сорок шесть тысяч долларов. Мисс Шанд не могла скрыть удивления. Интервьюерша же преисполнилась неподдельного скептицизма. «Кража» была организована с предельным цинизмом – чтобы, главным образом, привлечь внимание прессы, то внимание, которое скажется и на первом фильме Эприл. Мисс Шанд, прижимая драгоценности к своему выдающемуся бюсту, горячо отрицала подобное предположение. Но это странно, до смешного странно, пришла к выводу журналистка, что, по стечению обстоятельств, посылка была доставлена как раз во время ее присутствия. Поскольку она продолжала поддевать мисс Шанд по данному поводу, та позволила себе разразиться градом слов, совершенно невозможных в газете, предназначенной для семейного чтения. Что не сделаешь ради известности, предположила журналистка. Да все, что угодно, мои дорогие!

Когда Мейсон опустил газету, Уолтер уже стоял на пороге с полным стаканом в руке.

– Так что, может быть, Силвермен был прав, – сказал он. – Может, ты просто все это выдумал – теорию относительно своего брата. Может, тебе придется признать тот неприятный факт, что он просто рехнулся.

Мейсон продолжал глядеть на сплетенные пальцы рук.

– Нет, – наконец сказал он.

Возвращаясь к своему креслу, Уолтер пожал плечами:

– Поскольку я не в силах убедить тебя, может, это удастся блистательной мисс Шанд.

– Мисс Шанд?

– Она пытается как-то выкрутиться. В половине шестого устраивает в своем номере пресс-конференцию. – Уолтер глянул на наручные часы. – Я иду, поскольку эта история имеет отношение к порту. И кроме того, не могу пропустить зрелище – как мисс Бюст будет выпутываться из ситуации. Пойдем со мной – ты же аккредитованный репортер из радиокомпании «Юниверсал».

– Я пойду. У тебя есть еще час, который ты потратишь на рассказ, с чего мне начинать свою войну.

– Мейсон, Мейсон, Мейсон, – качая головой, сказал Уолтер. – Не знаю я, с чего начинать. Это как в поговорке – с чего начинается круг.

– Так с чего же он начинается? – упрямо спросил Мейсон.

3

Уолтер сделал глоток и вздохнул:

– Не знаю я, где он начинается, Мейсон, но знаю, где кончается. Там, где объяснил тебе Силвермен. В бочке цемента на грязном дне реки.

– Да брось ты, Макс!

– О'кей, о'кей. Поступай, как считаешь нужным, сэр Галахад. Значит, ты, братец, хочешь найти входную дверь в дом, который построил Джек. То есть к деньгам. – Уолтер погонял джин с тоником по стенкам стакана. – Что, по-твоему, было самой большой опасностью для мореплавания сто лет назад… или пятьсот?

– Погода, – подумав, сказал Мейсон. – Ураганы, хрупкие корабли.

– Чушь! Ответ, мой неискушенный юный друг, таков: пираты! Конструкции кораблей вполне отвечали своему времени. Они могли противостоять погоде. Но были не в состоянии противостоять пиратским налетам. Из ста кораблей, которые не приходили с грузом в порты, может, два-три погибали в штормах, а другие захватывали и грабили пираты. И сегодня, мой мальчик, основную опасность для грузового судоходства представляют пираты, но только они не шляются по далеким морям, неся на мачтах флаги с черепом и костями. Скорее всего, они сидят в «Баре и гриле» у Гаррити, или в шикарных кабинетах больших судоходных компаний, или же в конторах стивидоров. Есть они и в профсоюзах, фешенебельных клубах, политических партиях; их можно встретить в сияющих апартаментах президентов банков и, да поможет нам Бог, даже в судах.

– В судах?

– Именно. Так что давай начнем с пиратов мелкого пошиба, идет? Ты сам на это напросился, Мейсон.

– Давай.

– Испокон веков докеры в портах всего мира, занятые на погрузке или разгрузке, что-то прихватывали себе, занимаясь мелким пиратством. Сегодня это может быть бутылка выпивки, рулон шелка, мешок кофе, немецкая фотокамера, швейцарские часы, флакон духов. Докеры прихватывают что плохо лежит и вместе с добычей спускаются на пирс. Охранникам все это известно. Они смотрят воришкам прямо в глаза и предупреждают: «Не вздумай прикуривать эту сигарету, пока не выйдешь за ворота порта». Никого такие мелочи особо не беспокоят. Подобные обычаи существовали из поколения в поколение. Стоимость страховки включает такого рода утраты как одну из жизненных неизбежностей. Когда хищения растут и обретают организованный характер, закон начинает ворчать. Общество в курсе дела, но оно лишь посмеивается и тут же все забывает. Даже когда пассажирам приходится платить выкуп за возвращение багажа, который был «потерян» или «по ошибке» в предотъездной суматохе погружен не на то судно. Конец первой части.

– Продолжай.

– Где предел дохода, который может получить владелец судна? Я скажу тебе, братец. Он зависит от времени. От времени, которое требуется, чтобы разгрузить судно, снова загрузить его и сняться с якоря. Это время оборота. Каждый день, пока корабль без дела стоит в порту, обходится в сумму от пяти до пятнадцати тысяч долларов. Если же корабль успевают быстро и качественно разгрузить и без задержек взять на борт новый груз, то капитан получает солидный доход. Каким образом? А вот каким, мой юный друг. Контракты на погрузку и разгрузку получают фирмы стивидоров. Они являются к капитану и заводят деловой разговор. Во сколько обойдется тонна поставляемого груза. Капитан начинает запинаться и мямлить, пока кто-то не сунет ему под столом пачку зеленых бумажек. Этот кто-то – стивидор, который таким образом получает заказ. Капитан сует в карман полученную им скромную взятку и по пути на ленч в шикарном клубе на Уолл-стрит, кладет часть ее на депозит специального счета. Это тоже вид пиратства, Мейсон. Итак, стивидор обзавелся контрактом. Тот может принести доход только в том случае, если работа будет проведена как можно быстрее. С высокой оборачиваемостью. У него же почасовая оплата, вне зависимости от тонн груза. Как ему увериться, что работа не будет идти через пень-колоду или что он не станет жертвой забастовки? Он еще раз сует под столом очередную пачку зелененьких – на этот раз продажному чиновнику из профсоюза. И тут пиратство – согласен? Стивидор будет рассказывать тебе, сколько теряет денег, но, если спросить его, почему же он продолжает оставаться в этом бизнесе, стивидор объяснит, что должен «зарабатывать на жизнь»! Так сверху донизу – вплоть до грузчиков и шоферов – идет сплошное надувательство. Но кто же настоящая жертва этого всеобщего пиратства, Мейсон? – Уолтер ткнул пухлым пальцем в грудь Траску. – Это ты, мой мальчик! Давай предположим, что ткань твоего халата – импортная. В цену, которую ты за него заплатил, входят высокие надбавки, чтобы компенсировать мелкие кражи, высокая оплата труда стивидоров, покрывающая их двойные расходы, дополнительные приписки водителей и кладовщиков. Им надо думать о себе. Ты знаешь, что в радиусе двадцати пяти миль от статуи Свободы живет приблизительно четырнадцать миллионов человек? И десятая часть их занимается в порту Нью-Йорка самыми разными делами, и каждый четвертый зависит от процветания порта.

Бледное лицо Мейсона напоминало гипсовую маску.

– Ты говорил о судах.

– Я упомянул лишь половину выплат, Мейсон. – Уолтер грустно посмотрел в пустой стакан. – Силвермен был честен, когда рассказывал, как Рокки Маджента управляет участком порта – тем самым, который тебя интересует. Видишь ли, приятель, тут имеется профсоюз, возглавляемый королем, – но он является таковым только по имени. Под ним – группка мелкой знати, в Манхэттене, Бруклине, Статен-Айленде и Нью-Джерси. Этими мелкими графьями и герцогами командуют по-настоящему крутые ребята, и вот они-то и указывают профсоюзному боссу, куда рулить. Ни у одного из этих графьев ты не получишь ни цента без одобрения сверху; ты не можешь ни выпустить книгу, ни заняться политикой, ни пустить шапку по кругу для больного друга, если они не скажут «о'кей». Да ты без их разрешения и вздохнуть не сможешь! И есть только один путь получить от них разрешение. Платить! Эти ребята не прячутся в горах, как корсиканские бандиты. Они свободно и открыто гуляют по улицам современных городов. Как они избегают неприятностей? Платят политикам. Кто назначает судей? Политики. Вот мы и дошли до судов.

– Господи! – тихо произнес Мейсон.

Уолтер прищурил покрасневшие глаза:

– Какой-нибудь наивный бедолага, который решается пойти на риск насильственной смерти, а не подыхать с голоду, набирается смелости выдвинуть в суде обвинение против одного из этих благополучных ребят. Он является на судебное заседание. Высокооплачиваемые адвокаты мажут его грязью с головы до ног, его слова выворачиваются наизнанку и искажаются, и наконец пират в черной судейской мантии, состроив торжественную физиономию, закрывает дело «за отсутствием доказательств». Как-нибудь загляни в архивы Портовой комиссии, приятель. В регистре есть тысячи докеров, уголовные биографии которых включают в себя все обвинения от А до Зет. Возьми наудачу любую карточку – десятки арестов и ни одного обвинения. А этот судья, провалив очередное дело, в раздевалке своего гольф-клуба рассуждает, что будь он президентом, то бросил бы бомбу на русских, потому что они угрожают «нашему образу жизни». – Уолтер посмотрел на часы. – У меня осталось время пропустить еще порцию, пока ты одеваешься, – если ты собираешься на прием к мисс Бюст. – Он встал и показал Траску пустой стакан. – Силвермен все растолковал тебе, Мейсон. Как и я. Бочка с цементом в самом деле ждет любого, кто попробует покуситься на эту конструкцию, вторгнуться в систему организованного пиратства. А ты, так сказать, мелкая сошка и думаешь, что на тебя никто не обратит внимания. Ты знаешь, что произошло с другими мелкими сошками, которые пытались плыть против течения? За прошлые десять лет случилось более сотни так и не раскрытых убийств – установлено лишь, что они имели отношение к делам порта. Раскрыты были всего лишь два. Оба их довел до ума один и тот же коп. Его тут больше нет. Может, сейчас он разбирает завалы где-то на задворках Статен-Айленда. Или пошел на повышение, где его таланты никому не нужны. Несколько лет назад был один социолог, писавший о трудовых взаимоотношениях, который подобрался к истине. Так ему плеснули в лицо кислотой, и он ослеп. Конечно, сенатский комитет по делам организованной преступности выразил свое возмущение таким варварством, но парень-то так и остался слепым, и никто за это не ответил! И последнее, Мейсон. Не так давно стали расчищать пустое место в Куинсе, чтобы возвести новую рампу к хайвею. Прежде чем успели оповестить Рокки Мадженту, за дело взялись бульдозеры, и они выкопали восемнадцать трупов! Выяснилось, что этот пятачок был кладбищем жертв организованной преступности. Одна из причин, по которым преступность продолжает сохранять свои неуязвимые позиции, заключается в том, что эти ребята не ждут, пока какой-нибудь маленький человек убедит другого маленького человека помогать ему. Затем к ним присоединится еще один – и, глядишь, их уже триста. Тебе уже светят неприятности. Ты намекнул о своих намерениях Микки Фланнери. Я думаю, ты выяснишь, что так называемое похищение побрякушек мисс Бюст – чистая инсценировка и не имеет никакого отношения к твоему брату. И тогда я бы тебе посоветовал сразу же кончить это дело. И не лезть очертя голову в мясорубку военных действий.

Мейсон не сводил с репортера широко расставленных глаз.

– Ты все это знаешь, Макс. Почему ты не борешься?

Уолтер пожал плечами:

– В силу двух причин. Во-первых, я ничего не могу доказать. Для предъявления в нью-йоркском суде обвинения надо, чтобы его подтвердили два независимых свидетеля. Даже одного редко удается найти. Другой исчезает, или вдруг ему начисто отказывает память. Моя попытка, скорее всего, закончится оглушительной плюхой и потерей всех источников информации, которые мне нужны для работы. И второе. Я не похож на тебя, Мейсон.

– Не похож?

– Я не могу представить себя в роли героя вестерна – затыкаю за пояс револьверы и отправляюсь в порт разбираться с ребятами, которые сильнее и умнее меня. Не в пример тебе, братец, я не испытываю желания совершить самоубийство.

– У меня нет револьверов за поясом. У меня другие способы борьбы, Макс. Как довольно неплохой репортер, я умею собирать факты; я стану использовать свой литературный дар, чтобы вызвать возмущение общества; я буду разоблачать, разоблачать и разоблачать, пока любой, кто хочет видеть, не разглядит Мадженту и компанию во всей их неприглядной наготе.

– Весьма похвально. Более чем достойное намерение. Но совершенно нереальное. Не вдаваясь в объяснения, готов держать на это пари. Мисс Шанд совершенно четко растолкует тебе, что твой брат зря устроил переполох в курятнике. – Уолтер направился в кухню. – Одевайся, братец. Тебе же нужны факты. Вот мисс Бюст, думаю, и снабдит тебя ими.

4

Мисс Эприл Шанд являлась не только символом бюста, хотя, видя ее перед собой во плоти, забываешь о других достоинствах актрисы. У нее были волосы цвета чистого светлого меда, широко расставленные голубые глаза оттенка горечавки, прямой нос безукоризненной формы и веселая добродушная улыбка. На экране формы Эприл, подчеркиваемые искусством голливудских костюмеров, подавались скромно, но со вкусом. На протяжении своей короткой карьеры она получила две награды за роли второго плана: одну – за прекрасное драматическое исполнение в эпической саге Джона Хьюстона, а другую – за подлинно комедийное мастерство в работе Эдди Уайлдинга. Это привело мисс Шанд к ее первой главной роли в мюзикле. Мисс Бюст являлась настоящей актрисой. Ее репутация как любительницы соленых словечек была сильно преувеличена – Эприл Шанд чуждалась вульгарности. Но она пользовалась заслуженной известностью как чрезмерно прямая и откровенная личность, что было несвойственно голливудской элите. С ее характером она могла вспыхнуть по любому поводу, но тут же успокаивалась, и от нее снова начинало исходить солнечное сияние.

В половине шестого маленькая гостиная ее номера в «Уолдорфе» уже была забита мужчинами и женщинами, так называемыми представителями прессы. Они тесно обступили мисс Бюст, которая устроилась на диванчике, вольно раскинув красивые руки на его резную спинку. Ее представитель Тони Грингласс, высокий симпатичный молодой человек, о котором нельзя было сказать, к какому полу он принадлежит, призвал к тишине, готовясь прочесть заготовленное заявление. У него имелись свои сложности. Среди собравшихся царило откровенное веселье. Все предвкушали после интервью визит к бару и буфету, развернутым в соседней комнате.

Мистер Грингласс наконец добился относительной тишины, провел рукой по волнистым темным волосам, откашлялся и обратился к собранию:

– Данный текст, леди и джентльмены («Слушайте! Слушайте!» – отреагировала аудитория) является официальным заявлением. Обвинение, будто похищение драгоценностей мисс Шанд не что иное, как сфабрикованный трюк, с целью привлечь к ней внимание, не имеет под собой ровно никаких оснований («Браво!»). Всем должно быть совершенно ясно, что ни студии, ни мисс Шанд нет никакой необходимости прибегать к таким рекламным фокусам, которые вышли из моды уже пятьдесят лет назад. Во время наших прошлых встреч с прессой мы убедительно…

– Нам нужна Эприл! – заорали в унисон из задних рядов два голоса. Их поддержали большинство присутствующих: – Мы хотим Эприл!

– Разрешите напрямую задать вам несколько вопросов, – обратился к ней кто-то очень серьезным голосом.

Мисс Шанд слегка сменила позу.

– Хорошо. Грингласс, – сказала она приятным хрипловатым сопрано, – я беру игру на себя.

Аплодисменты.

– Но, мисс Шанд, – вскинулся ее представитель, – я получил указания…

– Заткнись, Грингласс, – произнесла мисс Шанд.

Буря оваций.

Она легко улыбнулась, обведя взглядом гостиную. Гул стих. Наступила полная тишина.

– Я хотела бы лично сделать краткое и совершенно неподготовленное заявление. У моего отца была гостиница в Элкхарте, в Индиане. Я – младшая из семи детей, четверо мальчиков и три девочки. Пока у меня не появились свои баксы, я донашивала то, что доставалось от старших, включая синие джинсы моего брата. Мы были небедными, но практичными. Папа, чтобы прокормить девять ртов, занялся гостиничным бизнесом. То есть в его распоряжении всегда было достаточно постелей и шеф-повар для кормежки. Если мы воображали, что лучше других, то тут же получали от папы по заднице. Будучи самой младшей, я, наверно, решила стать актрисой с единственной целью – чтобы моя аудитория молчала, когда я произношу хоть три слова! Я училась на артистку не разгибая спины. Я работала с Санди Меснером, Альфредом Диксоном и уж не помню с кем еще из знаменитостей. Я пробилась на телевидение, а потом и в Голливуд. Мне повезло, но, кроме того, я знала свое дело. И сама всего добилась! Хочу, чтобы вы это четко поняли. И мне не нужно было спать с каждым продюсером!

Ее слова могли стать поводом для смеха, но что-то в ее голосе заставило присутствующих отнестись к ним серьезно.

– Когда я впервые попала в Голливуд, у меня была возможность встречаться с многообещающим молодым актером. Я отказалась. Я отказывалась от дешевых романчиков. И оповестила о том всех и вся – отказываюсь. Это могло положить конец моей карьере – ведь я ссорилась с боссами студий, – но съемки картины были как раз на середине. Меня не могли выставить до их окончания. И так уж получилось, что я за свою роль была номинирована на награду Академии. После этого со мной и заключили контракт. В нем говорилось, что не будет никаких дурацких публичных акций, никаких романов на публику, никаких дешевых штучек. Все упоминалось в контракте. Это ясно? Вчера после прибытия сюда выяснилось, что мои драгоценности исчезли. Я видела, как таможенник укладывал их в чемодан и запирал его. Но когда я в номере открыла чемодан, их там не оказалось. Мне вернули их в то время, когда я терпеливо отвечала на вопросы одной вашей сопливой коллеги – вы ее знаете. Я открыла пакет в ее присутствии. Результат вам известен. – Она стиснула пальцами спинку дивана. – Я считаю, что драгоценности были украдены. Я не имею представления, почему их вернули. Но могу предположить. Если такая мистификация организована моей студией, то это нарушение моего контракта, и я порву его так быстро, что вы и опомниться не успеете. – Она незаметно перевела дыхание. – Надеюсь, это ясно?

Все разразились смехом, сопровождаемым аплодисментами. Тем не менее атмосфера была наполнена откровенным недоверием.

– Эприл, могу ли я задать вопрос? – В первом ряду поднялась девушка-репортер.

– Да.

– Собираетесь ли вы выходить замуж за виконта де Баллинкорта, которого видели вместе с вами на Каннском кинофестивале?

– Боюсь, что этот молодой человек питает любовь только к моим доходам, – с иронией ответила Эприл.

– Грубо! – сказал кто-то.

С задних рядов донесся свист.

Лицо Эприл чуть отвердело, но она продолжала улыбаться.

– Как говаривал мой отец: «Когда тебя освистывают, можешь быть уверена, что к твоему интеллекту это не имеет отношения». Боюсь, что восприняла вас слишком серьезно, леди и джентльмены. В игру вступает Грингласс. Я же возвращаюсь к светским обязанностям. Взятка – скотч, бурбон, виски и водка – ждет вас в соседней комнате. – Она вежливо улыбнулась. – Не думала, что встреча с вами доставит мне большое удовольствие, леди и джентльмены, – и она в самом деле не доставила!

Довольные, что пресс-конференция подошла к концу, толпа репортеров с той поспешностью, которую требовала вежливость, направилась к столу со «взятками». Лишь один мужчина, который стоял в дверях, не снялся с места. Это был высокий, худой молодой человек в светло-сером летнем костюме – он стоял, протирая очки в толстой роговой оправе.

– Вам что-то было непонятно? – ехидно спросила Эприл.

– Я хотел сказать вам, что вы меня полностью убедили, – ответил Мейсон.

– По крайней мере, хоть до одного дошло! Приятно слышать. А я уж думала, что проиграла вчистую.

По лицу Траска скользнула легкая улыбка.

– Им хочется верить, что вокруг царит сплошное жульничество. Им хочется думать, что вы пытались обвести их вокруг пальца.

– Да черт с ними, с вашего разрешения, – буркнула Эприл.

– Мисс Шанд, меня зовут Мейсон Траск. У меня есть и другие причины, кроме вашего красноречия, считать, что кража была настоящей. Должен признаться, что пришел сюда, чтобы окончательно убедиться в этом. И мне бы хотелось объяснить вам, в чем дело. Может, вы мне поможете свести все воедино.

– Мейсон Траск! – воскликнула она. – Не вы ли автор романа «Фортуната»?

– Вполне возможно. – И снова беглая улыбка. – Думаю, что на этом наш разговор не завершится.

– Завершится? Да в последнее время, мой дорогой Траск, я только о вас и думаю. Я прочитала книгу, когда была в Европе. Протелеграфировала на студию, что хотела бы заняться ею, а мне ответили, что вы уже продали ее врагам. В моем контракте оговорено право на одну самостоятельную работу. И я хочу заняться «Фортунатой». С вашей помощью я могла бы этого добиться.

Мейсон был совершенно серьезен:

– Я помогу вам, если и вы мне поможете.

В дверях показался Грингласс.

– Выпивка вон там, сэр, – сообщил он.

– Закрой за собой дверь, Грингласс, – бросила Эприл. Мы с Траском – старые друзья.

5

Напряжение, владевшее Мейсоном, и то, что он не скрывал беспокойства и сжигавшего его гнева, не могло не привлечь к нему внимания.

Траск сидел вполоборота рядом с Эприл на диване, сцепив перед собой руки и не отрывая немигающего взгляда от узора ковра в нескольких футах от себя. Поскольку Мейсон не смотрел на Эприл, то не видел, какой интерес и сочувствие вызывает он у нее. Не заметил Траск, что актриса страдальчески сморщилась, когда он описывал ужасный конец Джерри Трасковера. Она даже коснулась его руки, но он не обратил внимания на этот ее жест.

– Силвермен старался убедить меня, что мне ничего не удастся сделать, – в завершение сказал Мейсон. – Мой друг Макс Уолтер, который уже забыл о портовых делах то, что остальные даже не успели узнать, тоже пытался внушить мне, что в моих намерениях нет никакого смысла. Тем более, что, с его точки зрения, рассказанная мной история – чистый вымысел. Мол, нет никакой связи между кражей и взрывом эмоций, который погубил Джерри.

– Вы все еще верите в свою теорию?

Мейсон вытянул из кармана очки и начал протирать их.

– В ней есть одна зацепка, мисс Шанд, относительно которой вы сможете мне помочь. Речь идет о Дойле Гантри, актере.

– Ах, об этом тупице! – спокойно сказала Эприл. В ее интонации была лишь равнодушная констатация факта.

– Вы знали его?

– Случайно. Чисто случайно. Могу рассказать вам, Траск, о Дойле Гантри. В молодости он был неплохим характерным актером. Довольно часто снимался. Мы вместе работали в двух фильмах. По сути, общих сцен у нас с ним не было, и знала я его на уровне «доброе утро» и «добрый вечер». Неприятности у него начались на побережье – вроде прихватили с наркотиками, – и он попал в черный список. Вот поэтому Гантри и приехал на запад поискать себе работу на Бродвее.

– Тем не менее он знал вас достаточно хорошо, чтобы прийти встречать судно?

Эприл грустно хмыкнула:

– Мне пришлось основательно порыться в памяти, чтобы вспомнить, кто он такой! Но конечно же Гантри явился встречать меня. Бурные восторги, крики «Привет, дорогая!» и все такое. Я должна была догадаться. Мне стоило понять, что таким образом он старался привлечь к себе внимание: как же, его изображение появилось рядом с моим. С такой откровенной наглостью я еще не сталкивалась.

– Он оказался рядом с вами, как только вы сошли с судна?

– И проводил прямо до «кадиллака», – припомнила Эприл.

В глазах Мейсона блеснула искорка.

– Так и должно было быть. Он явился, чтобы отвлечь ваше внимание от багажа.

– А если еще ему посулили гонорар, он не мог устоять перед деньгами. Людям с его проблемами всегда нужны средства. – Эприл нахмурилась. – Тем не менее, Траск, тут просматривается еще один вариант, и мы не должны упускать его из виду. Этим очаровательным ребятишкам в соседней комнате я сказала, что кража была подлинной, в чем я лично не сомневаюсь. Но ее могла организовать студия, чтобы таким способом привлечь интерес публики. Тогда… Да, самым логичным было бы нанять Гантри, чтобы он занял мое внимание. За что с ним и расплатились. Он знал меня. Если все так и было… в таком случае история с вашим братом оказалась чудовищным совпадением. Так в жизни бывает, Траск. И довольно часто.

Мейсон отвернулся:

– И вы тоже пытаетесь отговорить меня.

– Может быть. Но думаю, я смогу вам помочь.

– Как?

– В руководстве студии в Голливуде есть человек, которому я доверяю. Постараюсь как можно скорее связаться с ним по телефону. И если кража – дело рук студии, если Гантри наняли именно они, я это буду знать.

– Вы узнаете ради меня?

У Эприл блеснули глаза.

– Ради «Фортунаты». Не забыли?

Но сразу же найти своего приятеля на другом конце Америки мисс Шанд не удалось. Он оказался где-то на съемках. Предполагалось, что будет дома к обеду. То есть, учитывая разницу во времени, часам к трем-четырем.

Стоя рядом с телефонным столиком, Мейсон сказал:

– Спасибо, что выслушали меня с таким сочувствием.

– Вы прекрасный, хоть и чокнутый парень, Траск. Вас ждут неприятности, и вам нужно содействие. Я тоже бывала в беде, но мне не всегда приходили на помощь. – Она улыбнулась. – Во всяком случае, я попыталась подольститься к известному писателю. Судя по вашему внешнему виду, вам стоит отправиться домой и передохнуть. Дайте мне ваш номер телефона. Обещаю, что, как только найду своего приятеля, тут же перезвоню вам.

Мейсон вынул из внутреннего кармана авторучку и, склонившись над столом, набросал номер своего телефона и домашний адрес.

– Значит, если это студия, то все ясно, – сказала Эприл. На переносице между ее большими голубыми глазами появилась легкая морщинка. – Если же нет… Можете мне кое-что пообещать, Траск?

– Если это в моих силах.

– Если придется вернуться к вашей теории, то, прежде чем приметесь за дело, основательно проверьте ее, чтобы риск был оправдан.

Было еще светло, когда в половине девятого такси с Мейсоном остановилось у его многоквартирного дома на Девятнадцатой улице. Расплачиваясь с водителем, он заметил неподалеку полицейскую машину, но ему ничего не пришло в голову по этому поводу.

Перейдя улицу, он миновал две ступеньки вниз, что вели к его обиталищу, и тут же рядом с ним выросли двое полицейских в форме. Он удивленно посмотрел на них и увидел, что они настроены отнюдь не дружелюбно.

– Мейсон Траск? – спросил один из них.

– Да.

– Вас хочет видеть капитан Силвермен. Пройдемте.

– Минутку. Я…

– В квартиру вы не зайдете. Вы отправитесь с нами.

Щека Мейсона дернулась нервным тиком, глаза потемнели.

– В чем, собственно, дело? Я арестован?

– Зависит от вашего поведения.

– Вы можете осложнить свое положение или облегчить его, – сказал второй коп. Их холодное отношение не изменилось ни на йоту. Они были настроены злобно и решительно.

– Похоже, у меня нет выбора, – сказал Мейсон.

– Нет.

– Все же я хотел бы на мгновение заглянуть в квартиру. Я оставил там собаку и хотел бы проверить, что с ней. Вы можете зайти со мной.

– Нет.

Они расселись в полицейской машине и направились на запад верхней части города. Никто не обмолвился ни словом. Мейсон попытался еще раз выяснить, что происходит. Он ровно ничего не сделал, чтобы его задерживали.

И тут Траск забеспокоился, заметив, что машина миновала тот поворот, что вел к полицейскому участку. Они продолжали движение. Мейсон почувствовал, что у него стали влажными ладони, когда автомобиль остановился перед коричневым кирпичным домом, в котором жила Лаура.

Его вывели из машины и доставили в холл. Один из полицейских нажал кнопку звонка, и дверной запор щелкнул. Его втолкнули в полутемную прихожую, куда выходила дверь Лауры. Она была открыта. Мейсон без особых церемоний получил еще один пинок сзади и, споткнувшись, оказался в гостиной.

Тут стоял Силвермен, лысый череп которого был покрыт бисеринками пота, а припухшие глаза горели гневными угольками. Здесь же находилась и Лаура, куда более бледная, чем предыдущим вечером. Мейсон оказался всего в футе от нее, но она продолжала молчать.

Раздался громовой рык Силвермена:

– Я говорил тебе! Я говорил тебе держаться подальше от всего этого – но нет! Ты в своем лице решил подменить собой всю полицию. О, я все про тебя знаю, Траск! Знаю, как ты пудрил мозги Микки Фланнери. Проще было бы повесить на грудь вывеску, чтобы весь порт знал, к чему ты клонишь!

– Хоть кто-нибудь может мне объяснить, что тут происходит? – спросил Мейсон.

– Я тебе объясню, – сказала Лаура голосом, которого он никогда у нее не слышал. Тыльной стороной ладони она изо всей силы ударила его по губам.

Мейсон отлетел на руки одного из полицейских и изумленно уставился на нее. Подняв руку ко рту, он почувствовал, что пальцы стали горячими и липкими от крови, хлынувшей из рассеченной губы.

– Сегодня днем, – сказал Силвермен, – дети миссис Трасковер, Дэвид и Майкл, были похищены из дома ее родителей. Они играли во дворе, и какой-то тип забрал их!

Мейсон потряс головой, все еще не в силах прийти в себя после удара Лауры.

– Вам что-нибудь известно о них?

– Мы не ждем от них никаких известий! – рявкнул капитан. – Услышишь их именно ты, а я растолкую тебе, что говорить и что делать. Усек?

Глава 3

1

Царящее в комнате молчание нарушало лишь тяжелое дыхание Силвермена. Он, двое его патрульных и Лаура с Мейсоном заполняли все небольшое пространство гостиной, выдержанной в веселых ярких тонах.

В глазах Лауры стоял такой мучительный страх, что Траск не мог смотреть на нее. Вынув из кармана платок, он поднес его ко рту, в котором стоял солоноватый запах крови.

– Когда это случилось? – спросил Мейсон голосом, напоминавшим кваканье.

– Сегодня днем, – гневно ответил Силвермен. – Нам рассказали, что дети играли во дворе. Дедушка поехал в город за покупками.

– Двор обнесен забором, – сказала Лаура, как бы объясняя всем присутствующим, почему Майкл и Дэвид могли в одиночку играть во дворе.

– Бабушка была в доме на кухне, – продолжил Силвермен. – Из окна присматривала за ребятами. Она зашла в кладовку заглянуть в холодильник. Провела там минуты две-три. Когда она вышла, ребят уже не было.

– В таком случае откуда вы знаете…

– Потому что сосед видел, как подъехал какой-то парень в машине. Он вылез, окликнул ребят, и они с ним уехали – вроде он был их приятелем. Только таких друзей у них нет. Мы предполагаем, он сказал, что его послала их мать и попросила привезти. Обыкновенный парень – спортивная рубашка, слаксы, соломенная шляпа. Никаких особых примет. В жаркий летний день по стране бродят тысячи таких, как он.

– Но почему? – спросил Мейсон. Его прищуренные глаза были полны боли. – В этом нет никакого смысла. Никакого…

– Есть смысл! – рявкнул Силвермен. – Ты думал, что в порту никто и слова не проронит, потому что там полно секретов? Да там вообще нету никаких тайн – только никто и рта не раскроет в суде и не будет говорить даже под присягой. Я знаю о тебе и о Микки Фланнери. Я даже знаю, что ты ему говорил, – мол, хочешь расплатиться с настоящим боссом. Ты думаешь, что это детский садик, Траск? Да пятилетний ребенок мог бы догадаться, к чему ты клонишь, а Микки Фланнери – далеко не пятилетний малыш! Смысл в том, чтобы заткнуть тебе рот! Остановить тебя, чтобы ты не лез в эти дела!

Мейсон медленно помотал головой из стороны в сторону.

– Ты сам не знаешь, во что ты залез по самые уши! – взорвался Силвермен, потный от гнева. – С миссис Трасковер похитители говорить не будут. Только с тобой! Они будут договариваться только с тобой, и ни с кем иным! И тебе придется иметь с ними дело, Траск! Придется!

– Что вы хотите, чтобы я сделал? – мрачным ровным голосом спросил Мейсон. Он не смотрел на Лауру. У него не было сил поднять на нее глаза.

– Первым делом держать язык за зубами. Никому ни слова. Если хоть пикнешь на радио, где ты работаешь, я вобью тебе зубы в глотку.

Мейсон отвел платок ото рта и в упор посмотрел на полисмена.

– Я бы хотел, чтобы вы перестали орать на меня, капитан Силвермен, – тихо сказал он. – Если надо что-то делать, то давайте обсудим все спокойно и вежливо. Вы думаете, меня это не волнует? Вы думаете, что я не отдал бы правую руку… – У него дрогнул голос, и он замолчал.

Силвермен вытащил из кармана большой носовой платок в красную клетку и вытер блестящий лысый череп.

– О'кей, – помолчав, произнес он. – О'кей. Вам лучше присесть, миссис Трасковер. Вы не в себе.

Отрицательно покачав головой, Лаура осталась стоять на месте, со жгучей ненавистью глядя на Мейсона.

– В данной ситуации есть только две версии, Траск, из которых мы можем исходить, – взяв себя в руки, сказал Силвермен. Он посмотрел на Лауру. Под глазами у него висели мешки. – На станции подземки Джерри Трасковер убил четверых человек. То есть может идти речь о мести. Банда Фланнери на это способна. Может, семья Хоукинса. Или родственники Пиларсика. Гантри я списываю. Чем бы этот парень тут ни занимался, он был одиноким волком. Да, тут может быть месть. В таком случае да поможет нам Бог.

Из ярко-красных губ Лауры вырвался сдавленный стон. Она вцепилась в спинку стула, чтобы устоять на ногах.

Силвермен быстро вскочил.

– Но я так не думаю! – воскликнул он, словно стараясь разуверить Лауру. – Ты стал совать свой нос не в свое дело, Траск. А эти ребята обычно не ждут, пока из цветочков появятся ягодки. Они общипывают почки. В ту минуту, когда ты сделал Микки Фланнери свое идиотское предложение, они уже поняли, к чему ты клонишь. Я думаю, они сделали ход, чтобы притормозить тебя, пока не договорятся с тобой. Поэтому я и считаю, что они будут звонить тебе. Поэтому я и не позволил тебе зайти в квартиру, пока не поговорю с тобой. Там уже могла быть записка; ты мог услышать телефонный звонок и наговорить, чего не надо.

– А что надо?

– Делай все, что тебе скажут. Если тебе прикажут уехать из города, уезжай. Судя по словам миссис Трасковер, зеленые у тебя есть. Если они попросят денег – в чем я сомневаюсь, – плати. Что бы они ни потребовали, соглашайся. Лишь когда дети будут в безопасности, мы сможем прикинуть наш очередной ход.

– Вы сообщили в ФБР? – спросил Мейсон.

Силвермен снова не смог сдержать гневной вспышки:

– Таков закон. Но этим делом занимаюсь я! Миссис Трасковер позвонила мне, и я сразу же послал за тобой двоих ребят. Я знаю банду, которая тут орудует. Чтобы сыграть свою партию, придется их подождать.

– Думаете, что за всем этим стоит Рокки Маджента?

– Кто упоминал Рокки?

– Насколько я понял, тут ничего не делается без одобрения сверху, то есть его одобрения.

– Если ты это усвоил, то должен понимать, почему миссис Трасковер в таком состоянии и почему я позволил себе орать на тебя.

У Мейсона дрогнул голос:

– Значит, мы играем с ним в классики по его правилам и нам останется лишь поблагодарить Мадженту, если он вернет ребят живыми и здоровыми?

– Да, сэр! Именно это мы и будем делать!

Мейсон набрал в грудь воздуха и снова приложил к губам запятнанный кровью платок.

– Вы собирались дать мне инструкции, – сказал он.

Силвермен кивнул:

– Иди домой и жди, пока с тобой не свяжутся. Соглашайся на все, что бы они ни потребовали. Мы и пальцем не можем пошевелить, пока не вернем детей миссис Трасковер.

– А если я так ничего и не услышу?

– Завтра ты встречаешься с Микки Фланнери, – напомнил Силвермен.

– Вы и это знаете?

– Конечно знаю. Если так ничего и не услышишь ко времени встречи – иди на нее! Микки, может быть, сыграет роль посыльного. Ты все поймешь. Но никому ни слова. Даже самому близкому другу. Никому.

– Понятно. – Мейсон перевел взгляд на Лауру: – Ты, конечно, понимаешь, что мне и в голову не могло прийти…

– Мейсон, прошу тебя, уходи, – простонала она.

– Возвращайся домой на такси – и сиди в квартире, пока тебе не позвонят, – напутствовал Траска Силвермен. – Это ясно?

– Сделаю все, как мне сказано, – мрачно согласился Мейсон, по-прежнему не отводя глаз от Лауры.

Она отвернулась, словно больше не могла выносить его присутствия.

2

Стояла темнота – душная и непроглядная, – когда Мейсон вылез из машины в полуквартале от своего дома и зашел в аптеку за аспирином. У него раскалывалась голова от боли. Никуда нельзя было деться от влажной духоты, которая вот уже несколько дней окутывала город. Даже с приходом ночи ничего не менялось, слышалось только урчание вентиляторов и кондиционеров в окнах кирпичных и каменных домов в районе Ирвинг-Плейс.

Опустив голову и уставившись взглядом в растрескавшиеся плиты тротуара, Мейсон шел по противоположной стороне улицы. Что-то заставило его посмотреть в сторону своей двери. Он увидел, как в густой тени, разгораясь и снова тускнея, тлеет красноватый кончик сигареты.

У Мейсона напряглись все мышцы. Там его кто-то ждал. Никто, кроме него, не пользовался этой дверью, к которой с улицы вели две ступеньки вниз. Он слегка замедлил шаги, но продолжал идти, минуя здание на противоположной стороне. Траск ничего не видел, кроме красного кончика сигареты.

На углу квартала он пересек улицу и теперь уже по своей стороне двинулся обратно к дому. Теперь Мейсон мог подойти незаметно, скрытый ступенями, которые поднимались к парадным дверям. Двигался он очень быстро и, приостановившись на секунду у лестницы, резким движением обогнул ее, протянув руки к тому, кто ждал его у входа.

– Траск! – раздался тихий тревожный вскрик.

Он держал чьи-то обнаженные прохладные запястья. Сигарета упала на изразцовый пол у входа. До него донесся тонкий запах духов.

– Траск!

Отступив на шаг, он щелкнул зажигалкой. На него с легким испугом смотрели темно-голубые глаза Эприл Шанд.

– Мой бедный Траск, – сказала она.

– Ради бога, каким образом…

– Я ждала вас. Пыталась связаться с вами по телефону, но вы не отвечали. Затем по радио услышала новости. И подумала, что, наверно, должна рассказать вам…

– Новости?

– О ваших маленьких племянниках, – объяснила она. – Похоже, что за вас взялись всерьез.

Огонек зажигалки потух. Темнота скрыла тот нервный тик, который стал дергать щеку Мейсона. Он нашел ключи в кармане брюк.

– Не зайдете ли на минуту?

– Конечно.

Прикрыв дверь, Траск щелкнул выключателем. Муггси радостно заскулил при виде хозяина. И в узком холле, и в гостиной в дальнем конце его стало светло. Он отступил в сторону, чтобы пропустить Эприл. Оказавшись в гостиной, она повернулась лицом к нему:

– Есть что-то еще кроме того, что сообщили по радио, Траск?

Он беспомощно потянулся к нагрудному карману за очками.

– Вы сказали, что слышали о Дэвиде и Майкле по радио? Когда?

– Примерно полчаса назад. Я поговорила с побережьем. И подумала, что вам это может пригодиться. Я…

– Какая станция? Что они сказали?

В глазах Эприл стояла боль. Боль за него.

– Я не знаю, что это была за станция, Траск. Я… я просто крутила настройку, искалакакую-нибудь музыку. Программа прервалась выпуском сводки новостей. Сообщили, что дети полицейского, который прошлым вечером стал жертвой душевного расстройства, – вашего брата – были похищены. И еще сказали, что тут можно подозревать месть уголовного мира.

На маленьком столике в дальнем конце комнаты зазвонил телефон.

– Простите, – сдавленно сказал Мейсон и заторопился к телефону.

Это был Силвермен.

– Все стало известно, – сказал он.

– Я уже слышал. Каким образом?

– Стараниями несчастного дешевого сельского репортеришки из Поулинга. Дедушка и бабушка держали рот на замке, но, я предполагаю, сосед рассказал приятелю, тот – кузену, а тот… Черт побери!

– Это может иметь значение? Разве теперь они не станут связываться с нами?

– Откуда я знаю? – проворчал Силвермен. – Что бы там ни было, оставайся на месте и жди.

– Да.

– И делай все, что они скажут! Понятно? Все, что они потребуют.

– Да.

– Запиши номер моего служебного телефона. Если меня нет на месте, там будут знать, где меня найти. – Капитан медленно продиктовал номер телефона, и Мейсон записал его на листке блокнота.

– Вы все же думаете, что они будут связываться со мной?

– Надежда только на Бога. Не занимай телефон. Если позвонит приятель, скажи, что ждешь междугородного звонка и не можешь занимать линию.

– Да.

– И молись, мистер Траск.

– Да, – голосом, упавшим до шепота, согласился Мейсон.

Эприл продолжала стоять у дверей, где он оставил ее. Она ждала возможности поговорить с ним. Пока еще звезда не вымолвила ни единой глупости, типа как она ему сочувствует или до чего очаровательная комната.

– Прошу прощения, что я так невежливо с вами обошелся.

Эприл отмахнулась:

– Думаю, у нас нет времени обращать на это внимание. Мне кажется, две вещи связаны между собой. Студия не имеет ровно никакого отношения к той краже, Траск. Можете быть в этом уверены. Не было никакой инсценировки. Я думала, вы не отвечаете по телефону в силу известной причины – из-за детей. Но когда вы не отозвались на звонок в дверь, я решила подождать несколько минут и, если не придете, оставить вам записку. Но если вы хотите остаться один…

– Прошу вас, не уходите, – взмолился Мейсон.

На ней было легкое летнее платье в черно-белую полоску. Тонкую талию перехватывала серебряная цепочка, а конец ярко-красного шарфа, лежавшего на плечах, свисал к левому бедру. Она держала в руках красную сумочку, и такого же цвета были ее туфельки. Войдя в комнату, она положила сумочку на центральный стол. Глаза у нее оставались слегка прищуренными, и в них светилось сочувствие.

– Вы не обязаны оставаться, – сказал Мейсон. – Но при мысли, что я окажусь один… я просто схватился за вас…

– Конечно, я останусь, – улыбнулась она ему. – Вы помните, что когда-то я работала официанткой в гостинице? Хотите, я сварю вам кофе или что-то в этом роде?

– Думаю, я не отказался бы выпить. А вы?

– Нет, спасибо. Я сделаю себе чашечку кофе.

Они вместе направились на кухню, где стоял стеклянный кофейник с ситечком. Она решила охладить кофе. Мейсон наколол льда и налил себе солидную порцию бурбона. Свой кофе со льдом Эприл принесла обратно в гостиную. Он предложил ей располагаться в большом кресле у окна, выходившего в садик. Все было очень вежливо. Очень корректно. Мейсон сделал небольшой глоток напитка, на мгновение приковался взглядом к его янтарному содержимому, а затем разом покончил с ним. Он с силой поставил стакан на стол.

– Почему? – тихо спросила Эприл.

– В полиции считают, что из-за меня. Во всяком случае, надеются, что из-за меня. Я хотел разобраться с Джерри. Я вам рассказывал. Полицейские думают, дело в том, что я встретился с братом Фланнери, одного из тех, кого убил Джерри, и я должен все уладить с этими ребятами.

– Но конечно же преступники не считают, что вы представляете для них опасность, Траск?

– Будем надеяться, что именно так они и считают. В противном случае…

– То есть это может быть месть, как сказали по радио?

Он кивнул:

– Так что нам остается только ждать и надеяться, что они мне позвонят. И я сделаю все, что они мне скажут.

Глаза ее гневно вспыхнули.

– Использовать двоих невинных ребятишек, чтобы справиться с вами! Сколько им лет, Траск?

– Семь и восемь. Хорошие ребята. Лаура прекрасно воспитывает их. – Он осторожно коснулся припухшей губы.

– Что это с вашей физиономией?

Повернувшись, он в упор посмотрел на нее:

– Это мне врезала Лаура. Добрую старую плюху по зубам.

– Траск!

– Она считает меня виновным, – объяснил Мейсон. Он взял свой стакан, с удивлением обнаружил, что тот пуст, и снова поставил его на стол.

– Виновным?

Он повернулся к ней спиной и уставился в темноту сада.

– Я вам рассказывал. Я попытался разобраться в том механизме, который сделал из Джерри убийцу и погубил его. Она меня предупреждала. Как и остальные меня останавливали. Она предупреждала. Я сделал всего лишь два никчемных осторожных шажка – поговорил с Микки Фланнери и с вами. И вот что случилось. Она думает…

– Должно быть, она впала в истерику из-за своих страхов, – предположила Эприл. – В такой ситуации ничего не соображаешь. Она должна была кого-то ударить. Вот увидите. Когда она придет в себя…

– Как они будут обходиться с двумя малышами семи и восьми лет? – вскричал Мейсон. – Будут ли о них заботиться? Кормить? Они ни для кого не представляют опасности, Эприл! Они не…

– Спокойнее, Траск!

У ног Мейсона жалобно скулил Муггси.

– Я помню себя примерно в этом возрасте. – Траск погладил собаку по голове. – На каникулах мы всей семьей поехали куда-то в горы. Мы с Джерри получили разрешение разбить бивуак и остаться в нем на ночь. От гостиницы мы отошли не дальше чем на милю. С собой у нас была еда, спальные мешки и все остальное. Затем рядом с нами появился какой-то мужчина. У него пробивалась борода, потому что он не брился несколько дней. Одежда была в лохмотьях. От него плохо пахло. Просто воняло!

Мейсон рассеянно подошел к дальнему окну.

– Он забрал все наши припасы и заставил нас готовить ему есть. Он нес какую-то кровожадную чепуху – что он с нами сделает, если мы позовем на помощь или кому-нибудь расскажем. Скорее всего, он был просто голоден. Но когда он сидел рядом, ел наши запасы, скалил свои черные щербатые зубы, я… я умирал от страха. Он так и остался в памяти. Вплоть до сегодняшнего дня, если я чего-то пугаюсь, всплывает эта бородатая ухмыляющаяся физиономия. И сейчас Майкла и Дэвида, может, окружают такие же рожи. Черт бы их побрал, кем бы они ни были!

– Если Лаура – такая женщина, как вы описали ее, то у ребят должно хватить смелости.

– Мой дорогая Эприл, только этим утром они услышали, что их отец мертв! Откуда у двух малышей спустя несколько часов после такого известия может взяться смелость? Внезапно исчезла половина их мира – и к тому же их грубо лишили и второй половины!

– Вот тогда-то и появляется мужество, Траск… когда в нем возникает необходимость. Лаура должна была научить их.

– Когда-то мы с ней едва не поженились, – каким-то далеким голосом сказал Мейсон. Он помотал головой, словно ему было трудно собраться с мыслями. – Единственный раз, когда я был по-настоящему влюблен. Я служил в армии, и нас собирались отправлять в Корею. До отправки мы должны были пожениться, Лаура и я. Она так этого хотела. Она хотела принадлежать мне до того… – Мейсон засмеялся, но в голосе его была горечь. Он повернулся и взглянул на Эприл. – Почему я вам все это рассказываю?

– Может, потому, что я рядом… а вам необходимо выговориться.

Мейсон снова безрадостно засмеялся:

– Я был исключением. Мой отец был копом. Мой старший брат Эд был копом. Копом был Джерри. Только не я. Можете себе представить, каким дешевым ничтожеством я выглядел в их глазах? Я любил читать. Любил музыку. Мне не нравилось командовать окружающими и приказывать им, как себя вести. Я не любил оружие и ночные вахты. Я лелеял бредовые идеи, что есть какие-то другие способы защищать закон и порядок – то есть пригодные для меня. Понимаете? Я ни в коем случае не презирал копов. Я испытывал к ним глубокое уважение. Я понимал, с каким напряжением им приходится работать. Но я думал, что у меня есть данные для работы в другой сфере. В семье же считали, что у меня просто не хватает мозгов, чтобы делать работу копа. Может, я бы и не справился с ней. А может, я обманывался на свой счет. Я… я любил их, пусть даже они относились ко мне с легким презрением. Джерри называл меня «пыхтелка». Но они были моей семьей. Матери я не помню. Она умерла, когда мне было два года. Я привел Лауру познакомиться с ними еще до того, как мы… как мы решили пожениться. Она… она, я думаю, была какой-то особой девушкой. Мы любили одни и те же вещи. Мы… просто нам было хорошо вместе. Мы подходили друг другу. – Он сделал глубокий вдох. – А они были такие мощные и уверенные – папа и ребята. Они так и искрились юмором, немного грубоватым, но живым и веселым, они очаровывали своей силой и бесстрашием. Вечер был бурным и шумным… тот вечер, когда мы пришли. Я с Лаурой. Большой радости он мне не доставил, поскольку в основном братья прохаживались по моему адресу – я еще ребенок, я не такой, как они. Скорее всего, они не хотели меня обидеть. Может, у них была такая манера общения. Но они веселили Лауру, и потом мы смеялись, вспоминая этот вечер. Она сказала, что, как ей кажется, она прекрасно уживется с моей семьей. В ту же ночь красные китайцы хлынули через границу Северной Кореи. Порядок отправки изменили. Моя часть должна была отплывать на следующий день. У меня не нашлось времени даже увидеться с Лаурой… успел только поговорить с ней по телефону. «Если тебе что-то понадобится, – сказал я ей, – обращайся к папе и к ребятам». Я предполагал, ей что-нибудь будет нужно. Ей потребуется узнать обо мне, поговорить обо мне. Она была одинока. А через два месяца я получил от нее письмо «Дорогой Джон»[40]. Она вышла замуж за Джерри.

– Бедный Траск!

– Да, это было тяжело. Я долгое время испытывал к ним ненависть… когда мне выпадала возможность подумать о них. Нас окружала смерть и хаос. Но наконец… наконец, когда через два года я демобилизовался и плыл домой, то осознал, что ненависть исчезла. Мой брат Эд писал мне и убеждал, что, может, все оно и к лучшему. Лаура и Джерри счастливы, рассказывал он. Родился Майкл, и скоро на свет должен появиться Дэвид. Если она счастлива с Джерри, то вряд ли была бы счастлива со мной. Эд старался, чтобы я это увидел, и, похоже, он своего добился. Только Эда уже не было, когда я оказался дома. Он погиб в перестрелке с грабителями. Мертвый герой. Папа умер от инфаркта – в тот день, когда я сошел на берег в Сан-Франциско. Еще один мертвый герой. И я не был уверен, что смогу ужиться с той единственной семьей, в дом которой я должен войти. Конечно, я зашел повидаться с ними. Все было, как тому и полагалось быть. Джерри, Лаура, двое малышей… Но что-то тут было не то. Я не понимал, что именно. Они оба сделали свой выбор. Они обрели свою семью. Джерри никогда не интересовался другими женщинами. По-своему он любил Лауру и был предан ей. Она заботилась о доме и ребятах. Джерри обеспечивал ее, и дом не оставлял желать лучшего. Но мне казалось, оба они испытывали какое-то чувство вины передо мной. И к тому же вели себя так, словно на мне лежала некая ответственность. Особенно Лаура. Словно она ненавидела мою свободу, мой уход в тот мир, где я всегда и собирался быть. Они с презрением отнеслись к тому, что я из деловых соображений сократил фамилию. Это, конечно, идиотство, но мне стало казаться, я несу ответственность за все то, чего у них не было. Лаура… ну, как будто я мог остановить ее в том, что она сделала. Словно я отвечал за это. Я перестал видеться с ними, пока Джерри не получил травму и не оказался в больнице. Тогда я навестил его. У него была полицейская страховка, но ее не хватало. Какие-то деньги у меня имелись. Я хотел помочь. Он и слышать об этом не желал. Словно я оскорбил его предложением помощи. Мне казалось, Джерри страдал от мысли, что, приняв от меня помощь, он тем самым даст понять Лауре, какую она сделала ошибку. То есть я и пошевелиться не мог без того, чтобы кого-то из них не обидеть. И когда я пришел тем утром – после того, как услышал о Джерри, – она вела себя точно так же. Полна ненависти ко мне, словно я был во всем виноват. И сегодня вечером… Ну да, полиция выдала ей идею, что причиной похищения детей была моя попытка разобраться в этой истории. – Когда он повернулся, Эприл увидела, что его глаза наполнены болью. – У меня никогда ничего не было, кроме любви к ней. Это она ушла от меня, а не я от нее!

Эприл чуть заметно улыбнулась:

– Сдается мне, Траск, что она до сих пор очень любит вас. И очень сильно.

– Вы с ума сошли!

– Я – вроде тоже женщина. Все мы немножко сумасшедшие. И несколько чрезмерно гордимся своими достоинствами.

Зазвонил телефон.

И Эприл, и Мейсон оцепенели. Затем он, как робот, сделал три или четыре шага к столику и поднял трубку:

– Да?

Он услышал знакомый голос, хрипловатый от алкоголя:

– Мейсон? Это Макс Уолтер.

– Сейчас я не могу разговаривать, Макс. Я…

– Я слышал новость по радио. Боже мой, Мейсон! Я не могу помочь тебе… но послушай меня. Делай все, что они тебе скажут. Понял?

– Да.

– Я тебя предупреждал. Я говорил тебе… о той бочке с цементом!

– Повесь трубку, Макс. Я не могу занимать линию.

– Ага. Если я могу тебе как-то помочь… если ты хочешь с кем-то поговорить… даже с Маджентой… может, я смогу это организовать.

– Спасибо, Макс. Пока.

Он положил трубку и вдруг с силой грохнул кулаком по столу.

– «Делай все, что тебе скажут!» Это все талдычат. Преступники могут довести человека до смертоубийства! Они могут похитить детей, а нам остается лишь молчать и ничего не делать – кроме того, что они нам скажут! Да что это за мир, черт возьми?

Повернувшись, он пошел в темную комнату, снова повернулся и остановился, глядя на Эприл.

– Маленький мирок, состоящий не больше чем из двадцати кварталов к северу и к югу и из трех – к западу и к востоку. Мир, где правит Рокки. Говорят, ты и вздохнуть не можешь без его одобрения. И убить не можешь без его одобрения. И не можешь похитить детей без его одобрения. Что мне делать, Эприл? Просто сидеть и говорить «Да, сэр» и «Нет, сэр»?

– Думаю, что да, – тихо сказала Эприл. – Думаю, именно так вы и должны себя вести, пока дети не вернутся к Лауре.

У него вырвался сдавленный выдох, как из спущенного баллона.

– Конечно, вы правы. – Он прижал пальцы к векам закрытых глаз. Затем медленно опустил руки. – Я глубоко благодарен за ваш визит. Я не имел никакого права просить вас оставаться и слушать мои бредни. – Мейсон сделал шаг к столу и взял ее сумочку. – Спасибо. Большое спасибо.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – Она продолжала сидеть в кресле.

– Нет, конечно же я не хочу, чтобы вы уходили! – заорал он. – Я себя чувствую беспомощным ребенком! Я хочу, чтобы меня кто-то держал за руку. Но вы сейчас рискуете приобрести сомнительную известность. Вы не можете так рисковать. Вы не можете…

Она прервала его:

– Знаете что, Траск? Пять лет я не имела отношения хоть к слабому подобию реальной жизни. В кино я не могла взять мужчину за руку без того, чтобы об этом тут же не было упомянуто в колонке светских сплетен. Я не могла иметь тех друзей, которые не нравились студии. Я не могла носить ту одежду, которая не нравилась студии. Я даже не могла высказывать мысли, предварительно не одобренные студией. И внезапно выяснилось, что во всем этом благословенном мире нет никого, кто хоть что-то по-настоящему значил для меня. И что я за это получила? – Она засмеялась. – Какие-то паршивые баксы! И вот в «Уолдорфе» вы мне на золотом блюде выложили вашу историю. Это настоящая беда, настоящая необходимость в помощи, Траск! И я подумала про себя: пять лет я стояла спиной к настоящей жизни – и все для того, чтобы стать величиной. И я сказала себе – к чертям собачьим! Вы хотите, чтобы я держала вас за руку, – и я тоже хочу держать вас за руку. Я хочу снова чувствовать себя женщиной, а не манекеном в витрине.

– Эприл!..

– Похоже, я слишком хорошо сжилась со своими ролями. – Она снова засмеялась. – Не верю даже своим собственным словам. Но все же думаю, Траск, что теперь все по-настоящему.

Встав, актриса пересекла комнату, подошла к Мейсону и взяла его за руку:

– Ты хотел держать меня за руку – так держи. Ты хотел поплакать – плачь. Если хочешь рассказывать пошлые анекдоты, или болтать о своей любовной жизни, или выплакать свои беды – валяй!

Какое-то мгновение он смотрел на нее и отвернулся, чтобы скрыть нежданные слезы.

– Да благословит тебя Бог, – пробормотал он.

– Чтобы стало легче, надо чем-то заняться, – небрежно сказала Эприл. – Тебе надо поесть. Бог знает сколько нам придется ждать их звонка. Тебе надо отдохнуть. А то ты прямо не в себе, друг мой. Так что ложись на диван. А я что-нибудь сооружу на кухне. Если можешь уснуть, поспи – и помни, что я здесь, и, если телефон зазвонит, я тебя тут же подниму. Когда придет время действовать, ты должен быть в форме, Траск. А теперь слушайся маму!

3

Открыв глаза на диване в гостиной, Мейсон резко, как от толчка, сел. Муггси, свернувшийся у него в ногах, выразил недовольство этим неожиданным движением. Он собирался спать еще долго и сладко, поскольку сквозь окно пробивались жаркие душные лучи утреннего солнца. Мейсон повернул голову. О наступившем утре свидетельствовали остатки яичницы и кофе на столе.

Свесив с дивана ноги, он сел, моргая. Затем увидел, как она возвращается из сада. Эприл выглядела живой и свежей, словно поспала несколько часов. Из кухни до него донесся запах свежезаваренного кофе.

Улыбаясь ему, она влетела в комнату:

– Я не хотела убирать отсюда тарелки. Боялась разбудить тебя. – Эприл стала собирать посуду.

– Телефон? – спросил он.

– Ничего. Ни звука.

Когда Муггси выбрался в сад встречать день, Мейсон посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. Через пять минут Си-би-эс запустит в эфир местные новости. Подойдя к приемнику, он включил его. Подходил к концу первый длинный кусок шоу Джека Стерлинга. Звучали последние ноты соло на тромбоне Тайри Гленна и мягкого урчания басовых нот пианино.

И вот пошел текст – о конференции мэров по вопросам бюджета, о задержке движения на железной дороге в Нью-Хейвене, об угрозе забастовки транспортных рабочих, если сорвутся переговоры о новом контракте. Профсоюзный лидер, как обычно, громыхал воинственными намеками. И наконец…

– Пока не поступало новостей о похищении двух маленьких детей покойного полицейского Джерри Трасковера. Два мальчика, Майкл и Дэвид, вчера днем были увезены из дома своих дедушки и бабушки в Поулинге, Нью-Йорк. Трасковер был тем самым полицейским, который ранним утром в среду потерял самообладание на станции подземки «Таймс-сквер», застрелил четырех человек и сам был застрелен при попытке к бегству. До сих пор миссис Трасковер ничего не слышала о похитителях ее двух маленьких сыновей. Полиция и окружная прокуратура действуют очень осторожно в надежде, что будут выдвинуты какие-то требования, а ФБР, собирающее свидетельства по этому делу, не исключает, что дети переправлены за границу штата. Те, кто в среду утром пали жертвой кровавой бойни Трасковера, известны своими связями с уголовным миром. Существуют опасения, что это похищение – месть, к которой прибегли друзья кого-то из убитых.

Мейсон выключил радио. Набрав номер оператора, он объяснил, что ждет важный звонок, который все никак не поступает. Нельзя ли набрать номер его телефона и проверить, в порядке ли он? Мейсон повесил трубку. Через несколько секунд телефон зазвонил. Все чисто.

Из кухни с кофейником и чистыми чашками вернулась Эприл.

– Чего они ждут? – спросил Мейсон.

Она расставила на столе чашки. Переносицу пересекла легкая морщинка.

– Я вот думаю…

– Да?

– А не наблюдают ли они за квартирой, Траск? Они могли засечь, что я у тебя, и не хотят говорить, пока не уверятся, что ты остался один.

– Почему? Это же ничего не меняет. Я сделаю все, что они потребуют, не так ли?

– И тем не менее. – Прохладными кончиками пальцев она коснулась его щеки. – Стоит тебе попросить, и я тут же вернусь.

– Не знаю, что бы я делал, не будь тебя здесь. Господи, я же уснул! Даже не верил, что это возможно. Должно быть, я заговорил тебя до смерти.

– Может, это звучит глупо, но давно уже я не чувствовала себя в такой мере человеком. Держись, Траск. Если я тебе понадоблюсь, то буду на другом конце провода. Представится возможность, и я к тебе приеду. Мы не знаем, что от них ждать. – Положив ему руки на плечи, Эприл привстала на цыпочки и легко поцеловала его в губы. – Держи хвост пистолетом, Траск.

Телефон дал о себе знать в десять утра. Это звонил Макс Уолтер. Есть какие-то новости? Новостей нет. Если появятся, Мейсон сообщит ему? Нет, если ему не дадут разрешения.

В час дня телефон зазвонил снова. Голос был незнакомым. Мейсон стиснул трубку с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

– Мистер Траск, это Джордж Хаггинс из окружной прокуратуры, – сказал голос. – Мне известно, что пока вы ничего не знаете. Я был на связи с капитаном Силверменом. Если вы ничего не услышите до пяти часов, то направитесь в «Бар и гриль» Гаррити?

– Да.

– Если обстоятельства сложатся таким образом, мистер Траск, пусть Фланнери выложит карты. Не давите на него. Ничего не требуйте. За вами не будут следить, вас не будут прикрывать. Никоим образом. Мы не можем рисковать. Он не должен ничего заподозрить. Но не теряйте головы. Не обвиняйте его. Пусть он ведет свою игру. И слушайте! Может, он будет как-то увиливать. Потом мы с вами попробуем во всем разобраться. Если выяснится, что он что-то знает, не теряйте хладнокровия! Вам никто не сможет прийти на помощь. Просто запомните его сообщение.

– Вы думаете, что таковое будет?

– Во всяком случае мы должны их переиграть, мистер Траск. Удачи!

– Спасибо.

В 1.15 Мейсон позвонил Эприл Шанд в «Уолдорф». После первого же звонка она сразу схватила трубку:

– Траск! Есть новости?

– Никаких.

– Ох, Траск!

– Похоже, они собираются передать послание через Фланнери, когда я в половине шестого встречусь с ним. Окружная прокуратура свяжется со мной.

– Хочешь, чтобы я приехала и побыла с тобой, пока ты не отправишься на встречу?

– Больше всего на свете… Но не надо.

– Как скажешь.

– Эприл!

– Да?

– Можешь ли ты приехать потом? Ключ от дверей я оставлю под ковриком. Если ты будешь на месте, когда я вернусь… что бы ни случилось…

– Я буду.

Время тянулось невыносимо медленно. В обычно прохладной квартире Мейсона стояла невыносимая жара. Казалось, даже Муггси испытывал странное напряжение. Поскуливая, он жался к Мейсону. В три часа Траск принял душ и надел новый летний костюм. Десять раз проверил содержимое карманов – чековая книжка, ручка. Он ходил по комнате, пока его рубашка снова не взмокла от пота. Зайдя в ванную, он сменил ее – теперь на нем была темно-синяя спортивная рубашка, на которой не видны следы пота.

Телефон зазвонил в 3.30. Это был Силвермен.

– Хаггинс звонил тебе?

– Да.

– Я тут подумал. Может, ты и не получишь никакого послания… то есть прямым образом, понимаешь? Но он может попросить у тебя большую сумму – чтобы оплатить долг Джерри. Понимаешь? Если она будет больше чем пара тысяч баксов, ты поймешь, что он должен расплатиться с кем-то еще, не говоря тебе, с кем именно. Сколько ты сейчас можешь выложить?

– Я только что получил за права на мою книгу. Деньги лежат в банке. Я их еще никуда не вкладывал. Если потребуется, смогу распоряжаться семьюдесятью пятью тысячами.

– Неплохо. Сколько ты готов отдать за возвращение детей?

На щеке Мейсона дернулась мышца.

– Ты – сукин сын. Сколько же, по-твоему, я готов за это отдать?

– Успокойся, – посоветовал Силвермен.

– Это ты успокойся!

– Позвонишь после разговора с Фланнери?

– Позвоню.

В 4.45 Мейсон, покинув свою квартиру, направился в «Бар и гриль» Гаррити.

В 5.20 Мейсон уже стоял на другой стороне улицы, прямо под черно-золотой вывеской похоронной конторы Доннелли. Толпа докеров в рабочих комбинезонах, покинув пирсы, двигалась в восточном направлении, ибо в пять часов смена кончалась. Многие из них заворачивали к Гаррити. К половине шестого в заведении было шумно и многолюдно. Мейсон рассматривал толпу в надежде заметить Фланнери до того, как тот зайдет внутрь.

Рядом с баром Гаррити стоял дом из коричневого камня с вывеской над дверью: «Общественный клуб Томаса А. Макналти». Небольшая струйка людей поднималась по его ступенькам, исчезая за дверью.

В 5.28 Мейсон пересек улицу и зашел к Гаррити. Заведение представляло собой старомодный салун, с опилками на полу, с тяжелыми медными плевательницами, продуманно расставленными вдоль стойки бара красного дерева. Три бармена работали не покладая рук, чтобы обслужить громогласную, гогочущую толпу грязных после работы клиентов. На длинном столе были выставлены бесплатные закуски – салями, печеночный паштет, копченая селедка, маринованные помидоры с чесноком, острый перец, крекеры, ломти итальянского хлеба. Темные панели стен украшали художественные календари, со страниц которых полуголые молодые дамы зазывно смотрели на клиентов бара. Надрывался музыкальный ящик. В дальнем конце помещения мигал телевизионный экран. На него никто не смотрел.

Мейсона встретили заинтересованные, но недружелюбные взгляды. Он тут же перестал привлекать к себе внимание. Траск протолкался к стойке бара. Один из барменов в белом переднике спросил, что ему угодно.

– Я кое-кого жду.

– Жди хоть до посинения, сынок, – без улыбки сказал бармен, – но дай людям выпить.

Мейсон отошел от стойки. У него снова стала дергаться мышца на щеке. Он машинально вынул очки из нагрудного кармана и протер их. Слегка прищурившись, Траск присматривался к лицам в переполненном зале. Микки Фланнери не было видно.

Минуло 5.40.

Кто-то потянул Мейсона за рукав. Он повернулся.

– Прошу прощения, – сказал невысокий человечек, стоявший рядом. Траск посторонился, чтобы тот прошел к стойке. – Это вы Траск? – спросил малыш.

Роста в нем было не больше пяти футов двух дюймов. Одет в обычный для докеров рабочий комбинезон. У него была круглая клоунская физиономия, то ли веселая, то ли мрачная.

Мейсон засунул очки обратно в карман.

– Да.

– Микки не смог прийти, – сказал человечек. – Он попросил меня переговорить с вами. Меня зовут Мидж Магуир.

– Где он хочет встретиться со мной?

– Он не хочет. Все бумаги у меня с собой. – Магуир порылся в кармане рубашки. – Вы собирались выплатить долг за своего брата. Вот у меня записка.

Он извлек из кармана мятый лист бумаги и протянул его Мейсону. Это был стандартный банковский бланк, заполненный в пользу Джозефа Фланнери на пятьсот долларов и подписанный Джерри Трасковером. В левом углу с надписью «Сумма получена» стояло слово «Процент». Расписка была выдана четыре месяца назад. Мейсон надел очки и изучил документ. Затем засунул очки обратно в карман.

– Какой процент? – спросил он.

Магуир сморщил личико в насмешливой гримасе:

– Сколько полагается, мистер Траск, не так ли? Все по закону. Значит, за четыре месяца… это будет десять баксов.

– На чье имя выписывать чек? – сдавленно спросил Мейсон.

Улыбка Магуира стала еще шире.

– На контору Джозефа Игрока Фланнери. Игрок всегда использовал свое прозвище в подписи. Значит, передается в пользование Джозефа Игрока Фланнери сумма в пятьсот десять баксов. Конечно, вы не обязаны платить, мистер Траск. Мик просил передать вам, что вы не несете за долг брата ответственности. Но вы сделали предложение. Насколько я понимаю, он вас об этом не просил.

Помедлив, Мейсон нашел свободное место на стойке, вынул чековую книжку и выписал чек на пятьсот десять долларов – и ни центом больше. Вырвав бланк, он помахал им в воздухе, чтобы просохли чернила. Затем повернулся к улыбающемуся Миджу Магуиру.

– Просто потрясно, – сказал тот. – Семье Игрока эта наличка пригодится. – Он потянулся за чеком. Но Мейсон по-прежнему держал его на отдалении. У него дрогнул голос, когда он заговорил:

– Где остальное сообщение?

– Чего?

– Ведь Микки просил передать не только это. Так?

– Он просто дал мне эту бумажку. Если вы хотите платить – хорошо, если не хотите – тоже неплохо. Или так, или иначе.

Мейсон облизал пересохшие губы.

– Если у него есть еще кое-что, он знает, как найти меня. Мой номер есть в телефонной книге. Мейсон Траск. Восточная Девятнадцатая улица.

Магуир, который, казалось, был готов лопнуть от сдерживаемого смеха, собрался что-то ответить. Но его прервали звуки, которые ни с чем не спутаешь, – пистолетные выстрелы.

– Черт! – воскликнул он. – Кто-то палит в Общественном клубе! – Мидж вылетел из бара на улицу. Мейсон и остальные, толпясь, последовали за ним.

Из-за дверей Общественного клуба Томаса Макналти доносились выстрелы и возбужденные крики. По ступенькам скатился какой-то человек.

– Что там за стрельба, Фуззи? – крикнул кто-то.

– Какая-то трахнутая куколка устроила там бардак с пальбой! – заорал в ответ Фуззи. – Копов, конечно, нет на месте!

Но копы были. С необычной быстротой к клубу подлетели две патрульные машины. Четверо полицейских, выхватив оружие, взбежали по ступенькам. На человека, названного Фуззи, посыпался град вопросов.

– Влетела эта психованная баба, размахивая пушкой. И сразу же кинулась в заднюю комнату, где сидел Рокки с ребятами. Курок Макнаб увидел ее и кинулся перехватить. Она всадила ему пулю в плечо – боль, я думаю, была жуткая, но он повис на ней. Она стала палить прямо в дверь, пока мы не навалились на нее и не отняли пушку.

– Кто она такая, черт побери? – спросил кто-то.

– Это ты у меня спрашиваешь? Копы сейчас вытащат ее. Она прямо не в себе.

Мейсон, прижатый к стеклянной витрине Гаррити, ждал вместе с толпой, не в силах выбраться из нее. Внезапно его затрясло в головы до ног. До собравшихся донесся голос женщины, которая истерически хохотала.

Она появилась в дверях, с лицом, измазанным кровью, в грязном изодранном платье, – но она хохотала. Покатывалась со смеху. Копы тащили ее к одной из патрульных машин, но женщина отчаянно сопротивлялась.

Это была Лаура!

Сразу же вслед за ней из дверей клуба вышли четверо или пятеро мужчин. Впереди шел коренастый, крепко сбитый смуглый человек. На нем был дорогой костюм и не менее дорогая мягкая соломенная шляпа с яркой ленточкой вокруг тульи. Тронутые сединой виски и маленькие черные усики придавали ему удивительное сходство с киноактером Лео Каррильо.

– Эй, Рокки, как поживаешь после того, как побывал мишенью в тире? – крикнул ему кто-то.

Рокки Маджента поднял пухлую руку, и в лучах полуденного солнца блеснуло алмазное кольцо. У него был мягкий голос с сильным итальянским акцентом.

– Не стоит смеяться, ребята. Бедная женщина. От горя потеряла рассудок. Понятия не имею, почему она явилась в клуб. Но как печально видеть ее страдания.

– Кто она, Рокки?

– Да жена того рехнувшегося копа… Трасковера, что ли? Вы небось слышали по радио, что кто-то украл ее детей? Ужасно, просто ужасно. Дети вернулись домой… только что. Их доставили в сундуке. Мертвых. И мать чудных детишек… Она сошла с ума. Ее нельзя осуждать.

Странная тишина повисла над толпой. Рокки грустно покачал головой.

– Убийца! – раздался голос из задних рядов. – Грязный итальяшка, убийца! – Голос принадлежал Мейсону. Он стал пробиваться вперед, протискиваясь к Мадженте. Он был от него не ближе чем в десяти футах, когда Мейсона схватил десяток человек. Его лицо заливала зеленоватая бледность. – Убийца! – снова крикнул он.

– Кто этот человек? – спросил Маджента.

– Да брат того копа, – сообщил Мидж Магуир. – Он был у Гаррити, когда стрельба началась.

Мягкий взгляд карих глаз Мадженты на мгновение остановился на Мейсоне.

– Плохи, до чего же плохи дела у этой семьи. У человека, который смог убить двух невинных детишек, надо вырезать сердце. Но у тебя все перепуталось, как и у твоей невестки, Трасковер. Ты найди тех, кто убил этих детишек, и я сам помогу тебе вырвать ему сердце. Такие дела нельзя прощать.

Пока Мейсон с искаженным до неузнаваемости лицом сопротивлялся, пытаясь высвободиться, раздался звук полицейской сирены. Патрульная машина со скрежетом тормозов остановилась перед толпой. Из нее вылез мрачный капитан Силвермен. Он то ли не видел Мейсона, то ли не обратил внимания на него. Капитан направился прямо к Рокки Мадженте.

– Ты задержан, Рокки! – сказал он хриплым, сорванным голосом. – Давай шевелись.

Маджента улыбнулся:

– Задержан? За что, кэп?

– Как свидетель.

– Свидетель чего? – Маджента продолжал улыбаться.

– Это женщина стреляла в Курка Макнаба, не так ли? В твоей штаб-квартире. Попытка убийства. И ты свидетель происшедшего.

– Да тут есть десяток свидетелей. Бедная женщина. Я-то вам не нужен. Приглядите, чтобы о ней позаботились, кэп. Если ей потребуются деньги…

– Если мне придется забрать тебя силой, Рокки, я получу большое удовольствие.

– Значит, решили поиграть в крутизну, кэп? – не переставая улыбаться, спросил Маджента.

– Тебе еще не доводилось знать, каким я бываю крутым! – рявкнул Силвермен. – Это были дети полицейского!

Глава 4

1

Мейсон сидел в маленькой приемной психиатрического отделения больницы в Бельвью.

Он накинулся на Силвермена, который волочил за собой Рокки Мадженту, требуя ответить, куда дели Лауру. Ему объяснили, и в этот момент ситуация обрела, похоже, предельно гротескный характер. Рокки Маджента предложил Мейсону воспользоваться его машиной, чтобы добраться до больницы. Он продолжал играть роль глубоко сочувствующего человека. Полицейский оттащил Мейсона в сторону прежде, чем тот успел, совершенно по-детски, снова накинуться на Мадженту.

Вторая полицейская машина доставила Траска в Бельвью. Еще один коп, который по-настоящему помогал ему, привел его в приемную, и вскоре появился врач.

Он был очень усталым и молодым, немногим старше Мейсона.

– Вы – брат миссис Трасковер? – спросил доктор.

– Я – ее деверь.

Медик вытащил из кармана брюк платок и вытер взмокшее лицо.

– Ситуация действительно ужасная, мистер Траск… я правильно говорю?

– Да.

– Вы понимаете, что она в силу вполне понятных причин находится в истерическом состоянии, осложненном шоком?

– Давайте к делу, доктор. Насколько серьезно она пострадала?

Врач вскинул брови, как будто не поняв его. Затем кивнул:

– Вы имеете в виду физически? По сути, травм у нее нет. Пара царапин и синяков. Насколько тяжело она пострадала в другом смысле, станет ясно со временем. Да поможет ей Бог, мистер Траск, чтобы она справилась с этим, но не исключено, ей придется лечиться всю жизнь, чего сделать мы не сможем. У нее есть семья – братья, сестры, родители?

– В данный момент ее родители, пожилые люди, скорее всего, сами нуждаются в помощи. Почему она оказалась здесь, доктор?

Врач снова вскинул брови:

– Она здесь, мистер Траск, потому, что ее пришлось привязать к кровати, дабы она не причинила себе вред.

Мейсон вздрогнул:

– Я не это имел в виду. Почему я не могу забрать ее в какую-нибудь частную клинику?

– Формально она под арестом, – объяснил доктор. – По обвинению в покушении на убийство.

– Боже мой!

– Не сомневаюсь, что власти позволят перевезти ее, когда это будет возможно с медицинской точки зрения. Теперь ей ввели сильные успокоительные. И вряд ли имеет смысл сейчас ее беспокоить, пусть даже сегодня вечером вы и сможете получить разрешение.

– Она без сознания?

Врач покачал головой:

– Скорее всего, она словно плавает в водном пространстве, мистер Траск.

Мейсон поднял голову:

– Могу ли я увидеть ее? Разве ей не поможет, если она будет знать, что кто-то есть рядом… член семьи… тот, кто позаботится о ней?

Врач замялся:

– Я не хотел бы отказывать вам, мистер Траск. – Он окинул Мейсона оценивающим взглядом. – Вопрос в том, сможете ли вы это вынести. Вы сами на грани нервного срыва.

– Смогу, – сжав зубы, сказал Мейсон.

Глядя прямо перед собой, он проследовал за доктором, приковавшись взглядом к его коротко стриженному затылку. Они шли между койками – между стонущими, хохочущими и болтающими людьми, которые смотрели на них, но которых Мейсон не видел.

Внезапно врач остановился, и Траск едва не налетел на него. Они находились около кровати. Мейсон опустил взгляд.

Лаура лежала на спине, не в силах пошевелиться, потому что ремни перехватывали ее руки и ноги. На ней был какой-то бесформенный больничный халат. Лицо покрывала болезненная бледность, а бескровные губы слегка обтянулись, обнажая зубы. Она промокла от пота, который увлажнил волосы и струйками стекал по лицу. Зрачки, метавшиеся из стороны в сторону, остановились на Траске.

– Мейсон! – прошептала Лаура.

Задохнувшись, он опустился на колени рядом с койкой. Притронулся к холодной влажной руке, но она так дернулась, что Траск тут же убрал свои пальцы.

– Ты пришел!

– Конечно. Лаура, я не знаю, что говорить. Я…

– Ты хочешь помочь, Мейсон?

– Ты же знаешь, что хочу. Все, что угодно. Все, что надо!

Ее взгляд переместился в сторону врача.

– Наклонись ко мне, Мейсон, чтобы нас никто не слышал.

Он склонил голову, почувствовав щекой влажность подушки.

– Тебе позволят снова навестить меня? – напряженным шепотом спросила она.

– Конечно. И мы скоро заберем тебя отсюда… очень скоро.

– Когда ты придешь, Мейсон, принеси мне кое-что, – сказала Лаура, пропустив мимо ушей его последние слова.

– Конечно, – заверил он. – Твои вещи. Только скажи мне, что надо, и я захвачу.

– Тебе не позволят принести мне яд, – прошептала она, продолжая смотреть мимо него на врача. – Но может, тебе удастся пронести бритвенное лезвие! – Голос у нее вдруг окреп. – Все, что угодно, – лишь бы положить этому конец, Мейсон. Ради бога, прошу тебя! Пожалуйста, Мейсон! Пожалуйста!

Мейсон вскочил на ноги и, покачнувшись, ухватился за доктора.

– Вы слышали?

Медик кивнул:

– Не думаю, что встречи с вами или с кем-то еще помогут ей. Я хотел, чтобы вы это поняли, мистер Траск. Вот почему я и пустил вас. Когда лекарства окажут свое действие и она уснет, к ней придет спасительный покой.

Мейсон ничего не видел перед собой, и врач, держа за руку, вывел его из палаты. Пронзительный крик Лауры догнал Траска:

– Пожалуйста, Мейсон! Прошу тебя!

Они вышли в коридор, где их встретил полицейский в форме.

– Вас ждут в штаб-квартире, мистер Траск.

– Да, конечно, все, что угодно. – Мейсон с силой закусил нижнюю губу, чтобы справиться с диким желанием рассмеяться.

Они пошли по коридору, Мейсон и коп. Казалось, что коридор тянется на милю. С дальнего конца к ним шло некое крохотное существо. По мере того как оно становилось все больше, в нем появлялись знакомые черточки. И вдруг перед ним оказалась настоящая Эприл Шанд. У нее было каменное от ужаса лицо.

– Траск! – тихо сказала она.

– Посещала приятеля? – спросил он и снова закусил нижнюю губу.

– Я находилась у тебя дома, Траск, когда услышала по радио эту ужасную новость. Я поняла, что ты должен быть здесь. Ты ее видел?

Мейсон потянулся за очками, словно они были маской, которая может скрыть глаза. Он неловко вытащил их.

– Точнее, то, что от нее осталось. Сейчас у меня встреча с властями. У нас плохи дела, Эприл. Мы вступили в схватку с людьми, которые уничтожили всю нашу семью.

Она крепко взяла его за руки.

– Ее можно перевезти отсюда?

– Кто знает? Ты же понимаешь – она под арестом.

– Перестань притворяться, Траск! – резко бросила Эприл. – Слушай меня. Я останусь с ней, пока тебя не будет. Если ты представишь меня как своего доверенного друга, я заберу ее отсюда, пусть даже мне придется вытащить ее из постели и доставить в Верховный суд. Обо всем, что ей нужно, я договорюсь с врачами. Ты позволишь мне этим заняться?

Глазами полными слез он смотрел на нее.

– Черт возьми, да нет тут ничего особенного! – с той же резкостью сказала она. – Ты позволил мне быть твоим другом. Я могу помочь тебе только одним способом и предупреждаю тебя, что, когда я берусь за дело, чертям становится жарко, Траск.

– Если ты можешь хоть что-то сделать для нее… – начал Мейсон, но у него прервался голос.

Эприл сжала ему руку:

– Положись на меня.

2

Кондиционеры в окнах кабинета были не в состоянии справиться с густой пеленой дыма, висящей в помещении. Оно располагалось за серым фасадом здания на Сентрал-стрит – в штаб-квартире полиции. Золотые буквы на стеклянной панели двери сообщали, что за ней находится кабинет заместителя комиссара полиции Франклина Аллера. Комиссар Аллер был темноволосым мужчиной сорока с небольшим лет, невысоким и мускулистым, с агрессивной манерой поведения. Известие дошло до него, когда он присутствовал на обеде, организованном нижней Торговой палатой. Он должен был быть главным оратором встречи. Тема: «Эффективность операций сил полиции». И теперь, сидя за своим столом, он оттягивал воротничок легкой летней рубашки, пока наконец не распустил галстук и не расстегнул пуговицы.

В кабинете Аллера толпилась группа мужчин в расстегнутых пиджаках; кто-то сидел, а другие бесцельно бродили по комнате. Все были полны гнева, который проявлялся и в хриплых голосах, и в мрачном молчании. В дальнем углу сидел Мейсон с пепельным лицом; он привалился к стене, словно не мог обойтись без ее поддержки.

Высокий мужчина с коротко стриженными седоватыми волосами и с типичной ирландской физиономией, с которой в обычное время не сходила улыбка, склонился над столом Аллера, тихо, чтобы не слышали остальные, разговаривая с ним. Наконец он выпрямился. Аллер хлопнул по столу ладонью.

– О'кей, ребята, – сказал он. – Все вы знаете Джима Фаллона из убойного отдела. Он готов дать вам исчерпывающий отчет.

Все взгляды, в которых, несмотря на усталость, выразившуюся вмешках под глазами, тлели гнев и ярость, обратились к Фаллону. Мейсона, сидевшего в углу, никто не замечал. Он продолжал смотреть на пятно на противоположной стене, словно в нем были ответы на все проблемы бытия.

Фаллон, которого и друзья и враги знали под именем Большого Джима, небрежно присел на стол Аллера.

– Я рад, что комиссар созвал всех вас, – сказал он. – Нам потребуется вся ваша помощь – особенно от тебя, Дан. – Фаллон кивнул в сторону блондина, который сидел на краю кожаного дивана напротив. Это был Даниэль Гебхардт, директор отдела расследований Портовой комиссии. – Вся эта история завязана в узелок, который именуется «Порт».

– Имеет ли она отношение к порту лишь потому, что женщина избрала своей целью Рокки Мадженту? – спросил молодой человек в темно-синем камвольном костюме. У него был вид преуспевающего коммивояжера. Он являлся специальным помощником мэра. – А может, тут всего лишь сведение личных счетов?

– Разрешите изложить все, как мне это представляется, – вежливо сказал Большой Джим. – Вопросы потом, идет? Итак, все началось ранним утром в среду, когда полицейский Трасковер расстрелял четырех человек на станции подземки «Таймс-сквер» и сам был убит при попытке задержания его. История болезни Трасковера, которая у нас на руках, сообщает, что у него могла быть временная потеря рассудка. Похоже, что начатое дело можно закрывать. Трасковер убил четырех человек, но и сам он мертв. Вы понимаете, что тут не приходится спрашивать, кто убил кого. Хватает и свидетелей. Капитан Силвермен из пятьдесят первого участка с готовностью списал это дело, и оно попало в убойный отдел. Но брат Трасковера, который называет себя Мейсон Траск, – и Большой Джим кивнул в угол, – не был удовлетворен. О причинах потом можете спросить его. Я тут не буду вдаваться во все подробности, но Траск впутался в непростую ситуацию. После долгой болезни его брат оказался в трудном положении. Ему пришлось обратиться за помощью к торговцу свининой. Он…

– К торговцу свининой? – переспросил помощник мэра.

– К ростовщику, – объяснил Большой Джим. – К хорошо известному типу – Игроку Фланнери. Дан Гебхардт познакомит вас с его послужным списком. Примерно четыре месяца назад Трасковер одолжил у него пятьсот баксов. Вы знаете, как растет такая сумма из расчета шесть за пять. Патрульный Трасковер оказался в предельно тяжелом положении. Расплатиться он не мог. Но ему дали понять, что с ним могут быть в расчете, – для этого Трасковер должен был всего лишь в соответствующее время отвести взгляд в сторону. И таким образом рассчитаться. Был разработан план похищения драгоценностей примерно на пятьдесят кусков у кинозвезды, которая прибывала на «Принцессе Генриетте». Стюард на борту показал на соответствующий чемодан своему брату. Тот как раз был носильщиком на пирсе Р. Некий актер Гантри, которого в свое время поймали на героине, постарался отвлечь внимание мисс Шанд, актрисы. После того как ее багаж прошел таможню, носильщик подхватил нужный чемодан и пронес его через закрытый выход, который охранял Трасковер. Но он позволил носильщику воспользоваться им, а тому потребовалось лишь несколько секунд, чтобы изъять драгоценности. Тем же вечером в ходе встрече на станции подземки «Таймс-сквер» носильщик передал драгоценности кому-то еще. Он, как и актер, должен был тут же на месте получить свою долю – и Трасковер тоже. Но доля Трасковера пошла торговцу свининой Фланнери. И вот Трасковер не выдержал. Да, он слетел с катушек, но мы знаем причину, почему это случилось. Спустившись вниз, он разрушил их планы – или почти все планы. Он опоздал и не успел перехватить типа, который взял у Хоукинса драгоценности и расплатился с ними.

– Но ведь все драгоценности вернулись к мисс Шанд! – сказал помощник мэра. – И газеты говорят, что вся эта история была подстроена.

– Шли бы они к черту, эти газеты, – бросил Джим Фаллон.

– Но почему же драгоценности вернули?

Блондин, сидевший в углу дивана, Дан Гебхардт, поднял усталые карие глаза:

– Все совершенно понятно. С пятью трупами дело стало пахнуть жареным. Как только будет установлена связь между убитыми и драгоценностями, эти камешки начнут жечь руки. Могли ли преступники их сбыть? Стоило нам напасть на их след, мы прямиком вышли бы на самый центр. Поэтому они и вернули их, а пресса купилась на идею, что все это было лишь рекламным трюком.

– Не могу представить себе, что они так легко отказались от добычи стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, – продолжал упорствовать молодой помощник мэра.

– Когда рэкет приносит им миллионы долларов в год? – безрадостно хмыкнул Гебхардт.

– И вот тут, да поможет нам Бог, мы и оказались в тупике, – сказал Большой Джим. – У мистера Траска появились идеи – броские, великолепные, в высшей степени похвальные идеи. Со слов Силвермена и других мистер Траск знал, что все это произошло во владениях Рокки Мадженты. Он знал так же, что кража драгоценностей не могла иметь место без одобрения на самом верху. И посему мистер Траск, будучи социальным философом, а не копом, сделал логический вывод, что Рокки лично повинен в этих пяти убийствах.

Рыжеватый человек, в очках с блестящей оправой белого золота, хмыкнул. Это был Джордж Хаггинс, заместитель окружного прокурора.

– Как было бы просто, работай закон таким образом.

– Кто бы сомневался? – сказал Большой Джим. – Словом, мистер Траск направился прямиком к Микки Фланнери – еще один тип, о котором вам сможет поведать Дан, – брату убитого торговца свининой. Мистер Траск попытался выяснить, сколько и кому был должен его брат. Исходя из своей теории, он решил, что настоящий ростовщик – это Рокки Маджента, и надеялся, что Микки Фланнери все ему выложит.

Большой Джим Фаллон вытащил из кармана черную курительную трубку и стал набивать ее табаком из желтого пластикового кисета.

– Трасковер оставил жену и двоих маленьких сынишек, – жестким, внезапно охрипшим голосом сказал он. – Дети гостили у родителей матери в Поулинге. Им рассказали о гибели отца. Сегодня бабушка и дедушка должны были доставить их в Нью-Йорк, потому что похороны намечены на завтрашний день. Вчера неизвестный человек подъехал ко двору, где играли ребята, и как-то уговорил их сесть к нему в машину. Соседи видели все это.

Большой Джим поднес спичку к чашечке трубки, и было заметно, как у него подрагивают массивные кисти рук.

– Миссис Трасковер узнала о происшедшем от своих родителей. Она позвонила капитану Силвермену, который был начальником и другом ее покойного мужа. Оба они сразу пришли к одному и тому же выводу. Ребят похитили, чтобы Мейсон Траск повсюду не совал свой нос. Они не сомневались, что Траск получит от похитителей приказы и указания. Он их не получил. Примерно в половине пятого дня экспресс-почта доставила миссис Трасковер сундук. Такого сундука у нее не было. Она его не ждала. Почтовая компания получила и ключи от него для передачи миссис Трасковер. Дальше. Почтовая компания всего лишь исполнила свои обязанности. Водитель работает в ней семнадцать лет. Мы, конечно, все проверили, и я уверен, компания тут ни при чем. Когда миссис Трасковер сказала все полагающиеся слова, что это не ее сундук и что она понятия о нем не имеет, водитель убедил женщину открыть сундук и заглянуть в него. Содержимое, решил он, все объяснит!

Кто-то со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Этот звук издал светловолосый мужчина на краю дивана – Дан Гебхардт.

Большой Джим Фаллон посмотрел на Мейсона. Тот продолжал рассматривать пятно на стене; лицо его все так же было покрыто сероватой бледностью.

Теперь Большой Джим говорил тихо и размеренно, с трудом перебарывая гневные спазмы:

– Она открыла сундук – и все объяснилось! Под грязным рваным одеялом лежали тела двух ее сыновей, семи и восьми лет.

– Сволочи! – Это единственное слово, как пистолетный выстрел, вырвалось у высокого смуглого горбоносого человека, который, пока говорил Большой Джим, мерил кабинет неслышными шагами. Это был Джейкоб Сассун, начальник отдела правовой защиты Портовой комиссии.

– Дети погибли от удушья, – тихо сказал Большой Джим. – Но из данных медиков вытекает, что они, кроме того, были сильно одурманены – обойдемся без медицинских терминов. Предполагается, что их положили в сундук живыми, но в бессознательном состоянии. И когда ребятишек плотно закутали в одеяло, они задохнулись – по пути домой! Их ма… – У Большого Джима прервался голос, и ему пришлось начать фразу снова. – Их матери досталось то, что человек вынести не в состоянии. Водителя, привезшего сундук, она послала за полицией, но сама ждать не стала. Трасковер держал дома еще один «полис-спешиал». Она взяла его и направилась прямиком в клуб Томаса Макналти. Понимаете ли, в самый ужасный момент своей жизни она приняла теорию брата своего мужа – за всем этим стоит Маджента. Она не хотела ничего, кроме одного: убить его и умереть самой! Ей это не удалось. Курок Макнаб, один из телохранителей Мадженты, увидел, как она, размахивая револьвером, ворвалась в клуб. Она не скрывала своих намерений. Ее не волновало, что с ней будет, после того как она доберется до Мадженты. Макнаб кинулся к ней, и она прострелила ему плечо. Но он повис на женщине, свалил на пол и вырвал у нее револьвер после того, как она три или четыре раза выпалила в стену. Он выкрутил ей запястье, но больше никто не пострадал.

Помощник мэра издал смешок.

– Невозможно поверить, что все это досталось на долю одной семьи, – сказал он. – Помню, читал что-то такое в «Нью-Йорк таймс». О семье… в Италии. Отец заметил, как кто-то залез на дерево в его саду, и выстрелил в него. Парень мертвым свалился с дерева. И тут отец увидел, что это его сын. Он пошел рассказать матери. Она положила на ступеньки лестницы грудного младенца, которого держала на руках, и кинулась помогать нести сына. Когда они вернулись с телом, то увидели, что свинья сожрала младенца. Они взяли длинную веревку…

– Заткнись! – У Сассуна вспыхнули его темные глаза. Он гневно кивнул в сторону Мейсона.

Из-под серой маски, которая была лицом Траска, послышался безжизненный голос:

– Обо мне можете не беспокоиться, джентльмены. Я ничего не чувствую. Вообще ничего. – Он повысил тон: – Ничего!

Даниэль Гебхардт, на лице которого отражалось глубокое сочувствие, встал и сделал шаг к Мейсону. Затем передумал.

– И вот завершение истории, – сказал Большой Джим. – На внешней поверхности сундука была масса отпечатков, некоторые размазанные, другие – нет. Внутри сундука – ни одного. Никаких следов ни на стенках сундука, ни на одеяле, ни на одежде, ни на телах. Ровным счетом ничего. Можно смело предположить, что отпечатки снаружи сундука будут принадлежать служащим компании… Миссис Трасковер… ничего не может помочь.

Комиссар Аллер промокнул взмокшее лицо платком с монограммой.

– Что можно извлечь из истории самого сундука, Джим? Как он попал в руки почтовой компании?

– Его доставило такси. На верхний уровень Главного Центрального вокзала, комиссар. Вы знаете это место. Машина, скорее всего, ехала с Вандербильдт-авеню. За рулем… то ли высокий, то ли маленький, толстый или худой… Нет ничего, даже возраста. В этом заказе на доставку не было ничего странного, чтобы водителя могли запомнить. Может, служащие компании и опознают клиента, если снова его увидят, а может, и нет. Но предъявить им мы никого не можем, комиссар.

– Есть точка, с которой стоит начинать, Джим, – тихо сказал Даниэль Гебхардт. – Совершенно ясно, что похищение и убийство двух мальчиков не имело целью удержать мистера Траска от его намерений, не так ли? Похоже, что тут чистая месть. Со стороны Микки Фланнери или кого-то из его младших братьев. Кто-то из семьи стюарда. Пиларсика. Гантри. Можно начать с предъявления всей этой публики служащим компании.

– Хорошая мысль, – сказал комиссар. – Ты согласен, Джим?

– Да, черт возьми. Для начала.

Бросив взгляд на Сассуна, Гебхардт продолжил:

– По пути сюда, комиссар, мы с Джейком поговорили на эту тему. Мы пришли к определенным выводам, которые могут вам не понравиться. Мы не думаем, что Рокки Маджента имеет какое-то отношение к этой истории. Мы знаем, что Силвермен задержал его как свидетеля и что Эйб Эбрамс, адвокат Мадженты, через полчаса вытащил его. Но я ставлю на кон свою годовую зарплату, что Рокки ничего не знает и вообще не прикладывал к этому рук.

Внезапно Мейсон, встав, пересек комнату и остановился перед Гебхардтом. Его трясло, как лист на ветру.

– Вы готовы тут же на месте выложить свою зарплату, Гебхардт?

Тот отшатнулся, будто от удара. Затем очень тихо ответил:

– Нет, мистер Траск, не готов.

– Вы – ребята, которые все знают, – сказал Мейсон, окинув взглядом Гебхардта и Сассуна. – Вы знаете, что в маленьком королевстве Мадженты ничего не делается без его одобрения. Какой смысл в том, чтобы обсуждать действия его пехоты? Лаура была права. Она рванулась прямо к сердцу всего этого, а вы тут стоите и объясняете мне, что Маджента ни при чем. Вы все знаете… и вы знаете, что это не так.

От лица Гебхардта отхлынула кровь, но в голосе его не было гнева.

– Да, я знаю, мистер Траск, – о Мадженте я знаю все. Такая у меня работа – одержать над ним верх и выкинуть из бизнеса. Я работаю над этим, я с этим сплю и ем. Никто в этом порту не занимает мысли мои и мистера Сассуна больше, чем Маджента. Но именно потому, что мы работаем над этим двадцать четыре часа в сутки, я говорю, что Маджента не имеет отношения к гибели детей. Я говорю не о краже драгоценностей. Это, мистер Траск, при всем трагизме последствий, случайная, мелкая операция. Небольшой навар для ребят; ну, отстегнут они долю Мадженте. Но убийство – убийство этих двух ребят? Детей полицейского? С точки зрения Мадженты, это крупная и опасная операция. Это взрыв с непредсказуемыми последствиями. Кто-то, не поставив Мадженту в известность, не получив его одобрения, позволил себе самовольные действия. – Повернувшись, он в упор посмотрел на Большого Джима Фаллона. – Это не секрет, Джим. Ты видел наше досье на Мадженту. Ты знаешь, что мы не спускаем с него глаз. Тебе это известно. И если бы с разрешения Мадженты совершилось убийство, ты бы не нашел его в задней комнате клуба Макналти за кружкой пива. Рокки там не было бы. Он бы сидел в своем доме на побережье Нью-Джерси, и дюжина уважаемых свидетелей обеспечила бы ему железное алиби. Поскольку его там не было, поскольку его захватили врасплох, поскольку он чуть не попал под пулю, я ставлю сто против одного, что он понятия ни о чем не имел. Рокки не убивает из-за мести. Он – бизнесмен, который получает миллионные откаты. О, если его власти или его долларам что-то угрожает, он может послать киллера. Но только не из-за мести – слишком рискованно. И уж во всяком случае, это делается при наличии железного алиби.

– Значит, вы отпустили его! – прошептал Мейсон.

– Лишь в данный момент, – мягко сказал Гебхардт. – Фаллон постарается найти чудовище, похитившее и убившее детей, тела которых он отослал их матери. Этим же будем заниматься и мы. Может случиться, что им окажется кто-то из окружения Мадженты. Но я хочу предложить тебе другое небольшое пари, Джим. Ручаюсь, что мы не найдем похитителя – живым. Рокки не простит человека, который действует, исходя лишь из своих эмоций, не думая о грядущем дне. Ему не нужны те, с кем связано слишком много беспокойств. Они за это платят.

– Надеюсь, что ты ошибаешься, – сказал Фаллон. – Этого типа я хотел бы заполучить к себе в руки живым – хоть на пять минут!

– Пока все, что вы делаете, – это болтаете, – полным отчаяния голосом произнес Мейсон. – Да кто не хотел бы наложить руки на человека, который убил Майкла и Дэвида? Все это смахивает на телевизионный диалог, Фаллон! «А теперь смотрите рекламу зубной пасты!» – Он обвел взглядом усталые и напряженные лица присутствующих. – У вас убийство – а вы знаете, кто оказался в тюрьме? Лаура Трасковер, мать, сошедшая с ума от горя! Ее единственную вы арестовали. За покушение на убийство! Против нее единственной выдвинули обвинение. Проклятие – и это называется справедливостью?

Хаггинс, представитель окружной прокуратуры, повернулся к Мейсону, и линзы его очков блеснули.

– Спокойнее, мистер Траск. Таков обычный порядок. Но можете быть уверены, что даже китайский адвокат, который не говорит по-английски, в два счета добьется ее освобождения, заявив, что у клиентки была временная потеря рассудка. Я понимаю, что вы хотите поскорее забрать ее из городской больницы. Это может быть сделано, как только медицина даст добро. Никто – никто! – не собирается преследовать миссис Трасковер. Это я вам обещаю.

– Просто протрясающе! – сказал Мейсон. – Можете передать доброму старому окружному прокурору, как глубоко я благодарен за этот пустячок! – Он выпалил последние слова, и они взорвались, как шутиха.

Комиссар с силой перевел дыхание:

– Послушайте, мистер Траск. Мы знаем, как вам досталось и что вы сейчас испытываете. Мы не осуждаем вас за то, что вы сетуете на нашу якобы медлительность. Но…

– Благодарю вас, сэр! – яростно взвился Мейсон. – И поскольку вы решили не осуждать меня, что же вы собираетесь делать? Представить несколько свидетелей испуганным сотрудникам почтовой компании? Получить прекрасные отпечатки пальцев совершенно чужих людей? Биться об заклад, кто не виновен и кому предстоит умереть? Почему бы нам всем не устроить тотализатор? Что-то вроде игры в счастливый номер – каждый ставит на кон по квотеру. А? Рокки тут совершенно ни при чем – он же не пьет послеобеденное шампанское на побережье Джерси. И об убийце мы можем не беспокоиться. О нем позаботится Рокки, поскольку дико зол на него. Так почему бы вам, ребята, не разойтись по домам? Рокки возьмет на себя все заботы. Вам не придется беспокоиться о законах, джентльмены. Это мир Рокки. И он для вас все сделает.

Добродушная ирландская физиономия Большого Джима Фаллона побагровела от гнева, но он сдержался.

– Думаю, мы сделаем все, о чем тут шла речь, – тихо сказал он. – Я буду ждать, что ты накопаешь, Дан.

– Конечно, – ответил Гебхардт.

– И ты, Джордж.

Заместитель прокурора кивнул.

Meйсон в упор посмотрел на комиссара:

– Как мне получить разрешение на оружие?

Чьи-то сильные пальцы взяли Мейсона за руку. Он дернулся в сторону, и его расширенные глаза удивленно уставились на Дана Гебхардта.

– Вам нужно основательно выпить, мистер Траск, – сказал тот. – Я вам поставлю. А когда вы выпьете, может быть, мы с мистером Сассуном познакомим вас с некоторыми фактами бытия.

– Опять пустые разговоры! – с горечью сказал Мейсон.

3

Сассун и Гебхардт, прихватив Мейсона, не стали заглядывать в бар, чтобы выпить. В такси они преодолели несколько кварталов до офиса Портовой комиссии, которая располагалась по другую сторону парка от Сити-Холла. Высокое старое здание конторы было почти пусто. Ночной лифтер впустил их и поднял на двадцать первый этаж. В приемной за конторкой сидел дежурный полицейский. По пути к кабинету Даниэля Гебхардта они миновали ряд пустых помещений. Светловолосый хозяин кабинета включил свет. Окна были открыты, и сквозь них тянуло прохладой реки.

Гебхардт открыл нижний ящик стола и вытащил оттуда бутылку бурбона с тремя стаканчиками старомодной формы. В каждый из них он плеснул по основательной порции.

– Если хотите воды, в углу стоит холодильник.

– У меня не так много времени для разговоров, – мрачно сказал Мейсон. – Сам не понимаю, почему я пошел с вами. Может, хотел выяснить, сколько еще вы будете сидеть сложа руки.

Гебхардт посмотрел на ястребиный профиль Сассуна, словно прикидывая, кто из них начнет. Тот, так и не присев, подошел к большой карте гавани Нью-Йорка на стене. Вынув из кармана золотой карандашик, Сассун показал на некую точку на карте.

– Для начала урок географии, мистер Траск. Вы живете в Манхэттене, не так ли?

– Послушайте, мистер Сассун, я…

– Вы когда-нибудь задумывались над тем фактом, что живете на острове, мистер Траск? Большинству это не приходит в голову. Остров в центре величайшего порта мира. Семьсот пятьдесят миль пирсов в Бруклине, – показал он карандашиком, – на Ист-Ривер, Гудзоне и здесь, в Статен-Айленде; на стороне Джерси – Порт-Ньюарк, Хобокен, Джерси-Сити. Посмотрите сюда – от Сорок второй улицы на север. Там причаливают главным образом роскошные круизные лайнеры. Вот здесь – круг забот Рокки Мадженты. К югу тянутся пирсы района Челси. Ими управляет другой король. За мысом Баттери – еще один король. Следующий король командует причалами на Ист-Ривер, где разгружаются фрукты. Вот тут, по сути, самая большая часть порта – Бруклин. Владения короля Статен-Айленда. Еще парочка их в стороне Джерси. Представьте себе географию, мистер Траск, этих маленьких королевств.

– Ну и что?

– А теперь кое-какие факты, мистер Траск. В дни, предшествующие появлению Портовой комиссии, по утрам на пирсах собирались люди, чтобы получить работу. Подъезжала машина. Из нее вылезал человек – типа, как вы догадываетесь, Рокки Мадженты. Он заходил в толпу, вынимал револьвер, хладнокровно пристреливал какого-нибудь человека, возвращался к своей машине и уезжал. Все это видели двести или триста человек. Думаете, копы могли найти хоть одного свидетеля, который опознал бы убийцу? Им этого не удавалось. В таких маленьких королевствах существовали свои законы и свои правила. Конечно, у нас имелись и полиция, и окружная прокуратура, и комиссар полиции. Но они были бессильны. Чтобы представить в суд обвинение, нужны свидетели. Из докеров выжимали деньги до последнего цента – их подрядчики, ростовщики, букмекеры и держатели лотерей. До появления комиссии, если какой-нибудь капитан или стивидор хотел арендовать у города пирс, ему объясняли, что надо обращаться к трем величинам – прорабу, ростовщику и букмекеру. Противозаконно? Конечно. Но вам приходилось платить им – или ваше судно оставалось неразгруженным; содержимое его трюмов нельзя было выгрузить на пирс. Так что приходилось соглашаться. И вы закрывали глаза на определенный урон от мелких краж; поскольку ваш груз перемещался на берег, все это вас не касалось. Кое-что мы тут почистили, мистер Траск, но способы, которые мы при этом применяли, вас не устроили бы. Часть бандитов, убийц, вымогателей и взяточников ушли отсюда подобру-поздорову, потому что мы здорово осложнили им жизнь. Мы стали регистрировать докеров. Мы ввели ежеквартальный аудит бухгалтерских отчетов – профсоюзных, стивидорских. Вы думаете о копах, об окружном прокуроре, о тех борцах с криминалом, которых напридумывали писатели. Самые крупные борцы с преступностью в этом порту – бухгалтеры-аудиторы. Кое-кто издевательски хохочет, когда видит фильмы об Аль Капоне, – он-то знает, что этот кровавый убийца так никогда и не был осужден за насильственные преступления. Прихватили его бухгалтеры. За уклонение от уплаты налогов. Стараниями таких бухгалтеров из этих микрокоролевств, – Сассун показал карандашиком на карту, – стало трудно извлекать крупные прибыли. Рокки Маджента куда больше боится маленького человечка, который каждые три месяца роется в бухгалтерских книгах, после чего ему может прийти судебная повестка, чем Большого Джима Фаллона и убойного отдела. Не прижмете его с этой стороны, можно подобраться с другой. У Дана на весь порт всего лишь чуть больше пятидесяти следователей. Но он ухитряется ежедневно выжимать из них все соки, мистер Траск. Половина его людей работают под прикрытием. Другая половина ежедневно патрулирует порт. Но комиссия – не убойный отдел. На такие дела есть Фаллон и есть окружная прокуратура. Но если вы думаете, что они найдут свидетелей убийства ваших маленьких племянников, забудьте об этом. Сто против одного, что они не обнаружат доказательств, которые можно предложить обвинению, – разве что Рокки захочет кого-нибудь кинуть волкам на съедение. Но мы с Даном ведем долгую битву, мистер Траск, и я обещаю вам, что рано или поздно Рокки будет в наших руках. Да, вы не испытываете удовлетворения. В этот мрачный для вас день вы хотите возмездия – око за око. Вас не устроит, если Рокки пойдет в тюрьму за махинации с налогами, за неуважение к суду, за вымогательство, за нарушение банковского законодательства и тому подобное. Вы хотите, чтобы его поджарили за убийство. Но рано или поздно его власти придет конец, и он исчезнет со сцены. Больше ничего не спрашивайте, мистер Траск, ибо ответы вас не устроят.

Сассун подошел к столу Гебхардта и налил себе еще выпить, разбавив порцию ледяной водой.

– Таковы жизненные факты, мистер Траск, – тихо сказал Гебхардт. – Они не очень приятны. Я знаю, они вас не устраивают. Но с портовыми королями можно бороться только так – день за днем, шаг за шагом.

– Не может быть, чтобы они обладали такой властью, – усомнился Мейсон.

– Нет? – На симпатичном лице Гебхардта лежала печать откровенной усталости. – Вы когда-нибудь слышали историю Косого Данна? Он был одним из тех немногих негодяев, кому удалось предъявить обвинение в убийстве. Поступило сообщение, что его и еще одного киллера наняли, чтобы убить какого-то подрядчика. Но тот, умирая, нарушил неписаный закон порта и назвал Косого Данна. Окружной прокурор предъявил обвинение и потребовал смертного приговора. И тут Данн сказал, что готов пойти на сделку. Он заговорит. Он назовет имена – кто настоящий король порта и кто из политиков помог ему стать королем, – если смертный приговор будет заменен пожизненным заключением. Тут были технические сложности. Окружной прокурор настаивал, чтобы Данн дал свои показания еще до помилования. Дело было в том, что если губернатор Дьюи отменит приговор, а Данн откажется от своего обещания, то по закону губернатор уже не сможет дать помилованию обратный ход. Данн продолжал сидеть в камере смертников, бесконечно торгуясь с честным окружным прокурором, а порт и его духи зла трепетали. Косой Данн в самом деле многое знал. Может, это было совпадением, мистер Траск, но, пока Данн колебался, говорить ему или нет, крупный городской политик объявил, что не будет баллотироваться на очередной срок. И может, это в самом деле было совпадением: когда Данн, наконец отказавшись откровенничать, умер на электрическом стуле, тот же политик сразу переменил свои намерения и объявил, что таки будет баллотироваться на следующий срок. – Гебхардт вздохнул. – Мы ведем борьбу, мистер Траск, медленно и неторопливо, мелочь за мелочью. Мы боремся с помощью бухгалтеров. Мы боремся, неуклонно и жестко отслеживая все мелкие нарушения, пока в сумме они не обретут ценность и Мадженте придется нелегко. Рано или поздно мы сорвем с него маску. Но не завтра, мистер Траск, – как бы нам ни хотелось отомстить за жену вашего брата.

Мейсон помотал головой. Казалось, он так измотан, что не в силах воспринимать сказанное.

– Вы, наверно, удивляетесь, – сказал Гебхардт, – почему, получая миллионы долларов от «комиссионных», взяток, хищений, вымогательств, Маджента на своем месте продолжает заниматься ростовщичеством, которое приносит лишь тысячи от докеров… и от таких, как ваш брат. Потому что на него давят, мистер Траск. Да, у него есть миллионы наличности, но что он может с ними сделать? Положить их в банк? Наши бухгалтеры тут же засекут его. Во что-то инвестировать? Служба внутренних доходов тут как тут. Им остается лишь покупать «кадиллаки» и дорогие дома за наличные, но им могут задать неприятные вопросы. Объясните происхождение ваших денег, мистер Икс! Так что они пускают их в ход, чтобы получать доход, сдирая кожу с маленьких людей. Но все время, каждый день они чувствуют, как у них горит земля под ногами. И я обещаю вам, что мы уничтожим их, одного за другим.

Джейк Сассун отошел от холодильника.

– Таковы факты бытия, мистер Траск. Я хочу сделать вам предложение, которое, не сомневаюсь, поддержит и Дан. Приходите сюда в любое время – завтра, каждый день, если хотите. Мы будем вам рассказывать, что делается в мире Мадженты. Будем показывать ежедневные отчеты. Досье и справки.

– Зачем?

– Чтобы вы обрели терпение, мистер Траск. Чтобы удержать вас от намерений, которые, в чем мы не сомневаемся, лелеете в душе – выйти с пращой против гиганта.

Гебхардт сдержанно улыбнулся:

– И только не напоминайте нам, что в Библии она однажды сработала.

Дверь кабинета приоткрылась, и молодой человек в рубашке с короткими рукавами, смахивающий на игрока в футбол университетской команды, просунул голову.

– Подумал, что тебе стоило бы это увидеть, Дан, – сказал он. – Только что звонили.

Гебхардт кивнул, и молодой человек, войдя в кабинет, протянул ему лист бумаги с машинописными строчками.

– Фрэнк Уотерс. На пирсах известен как Хрипун Уотерс. Один из моих следователей, – представил его Гебхардт. – Мейсон Траск.

– Привет, – кивнул Уотерс Мейсону. – Даже не знаю, как выразить вам свое сочувствие, мистер Траск.

– Спасибо.

Гебхардт, нахмурившись, протянул листик Сассуну. Прочитав его, тот вопросительно вскинул бровь и передал бумагу Мейсону. Тот вытащил из нагрудного кармана очки и нацепил их на переносицу. Отодвинув текст на удобное расстояние, прочел его.

«Сообщение поступило по телефону от Джоя Д. В 11 утра Рокки Маджента, Фуззи Кейн, Курок Макнаб и Эйб Эбрамс сели в машину Мадженты и направились на побережье Джерси».

Мейсон отложил текст и посмотрел на трех сотрудников комиссии. Для всех них краткий текст донесения означал одно и то же.

Началась подготовка алиби.

4

Гебхардт и Хрипун Уотерс, молодой следователь, не проронив ни слова, вышли из кабинета. Джейкоб Сассун закурил сигарету. Сощурившись от дыма, он посмотрел на Мейсона:

– Похоже, вы понимаете, что это означает, мистер Мейсон.

Тот кивнул:

– Силвермен мне объяснил. Когда Маджента покидает город…

– Так и мы думаем, – сказал Сассун. – Вы живете один, мистер Траск?

– Да.

– Я скажу, чтобы Уотерс отвез вас домой в своей машине, и попрошу комиссара Аллера, чтобы рядом с вами дежурили двое полицейских, пока мы не поймем, что все это значит.

Мейсон вытаращил глаза:

– Вы думаете, что мне угрожает опасность?

– Не знаю, – откровенно ответил Сассун. – Но вы оказались в самом центре этой истории.

– Я и Маджента? – потряс головой Мейсон. – Почему? Ведь совершенно ясно, что я до него и мизинцем не дотянусь. – Уголок его рта дрогнул в горькой усмешке. – Он же король… не забывайте это, Сассун.

Джейк потер длинный нос указательным пальцем правой руки.

– Могу предложить только свои догадки, которые ничуть не лучше, чем ваши или Дана. Человек, который убил детей, – психопат. Психопат, одержимый жаждой мести. Вы член семьи Трасковера. И он может преследовать вас.

– Вы слышали, что говорил Гебхардт в кабинете Аллера, – напомнил ему Мейсон. – Он сказал, что Маджента тут ни при чем.

– Я с ним согласен.

– В таком случае…

– Я хочу оберечь вас, мистер Траск, на тот случай, если этот сумасшедший убийца доберется до вас раньше, чем до него доберется Маджента. А Рокки решил до него добраться. Поэтому, как я думаю, он и отправился в Джерси. – Сассун с силой затянулся сигаретой. – В соответствии с донесением, с ним отправились Фуззи Кейн, он вроде мальчика на посылках при Рокки; Курок Макнаб, которого ранила миссис Трасковер; Эбрамс – адвокат Рокки, на редкость продувная бестия. Телохранитель номер один исчез. Насколько я припоминаю, это первый раз, когда он не присутствует во время такой заварушки. А первым телохранителем считается Микки Фланнери.

– Вы думаете, его оставили, чтобы он разобрался с убийцей?

Сассун выпустил через нос клуб дыма.

– Видите ли, мистер Траск, это всего лишь предположение. Но я считаю, что убийца – сам Микки Фланнери.

– Какой ему был резон убивать? – возразил Мейсон. – Если Фланнери знал, что Маджента снесет ему башку, зачем ему идти на такой бессмысленный риск – месть за мертвеца?

Сассун пожал плечами:

– Микки Фланнери – головорез. Он живет, чтобы убивать. Психиатр, скорее всего, назвал бы его параноиком. Предполагаю, он действует очертя голову и не думая о последствиях. Микки не относится к цивилизованным человеческим существам, которые могут контролировать свои действия.

– Тогда почему мы сидим здесь? – вскинулся Мейсон. – Почему не ищем его? Почему бы его не предъявить работникам почтовой службы и соседям в Поулинге, которые видели похитителя?

– Мы с Даном Гебхардтом так хорошо сработались потому, что одинаково понимаем одни и те же намеки. Не менее дюжины розыскников Дана с половины седьмого вечера ищут Микки. Большой Джим Фаллон плотно закрыл все хозяйство Мадженты – тоже присматривает за ним. Но пока нам не везет.

Вернулись в кабинет Гебхардт и Уотерс.

– Мы дали знать Фаллону, – сообщил Гебхардт. – Но у Хрипуна мелькнула идея, которую, думаю, стоит проверить. На пирсе С идет сверхурочная работа. Там стоит «Принцесса Клара», сухогруз. Ее стараются отправить сегодня же вечером, потому что на рейде уже дожидаются испанские лимоны – скоропортящийся груз, который уже запаздывает. Швартоваться фруктовоз должен к пирсу С.

– Это хозяйство Микки Фланнери, – задорно блеснул глазами Уотерс.

– Хрипун считает, что Микки постарается удрать на «Кларе», – сказал Гебхардт. – Он не дурак. Он должен понимать, что если Маджента отбыл без него, то тем самым подписал ему смертный приговор. Большая часть команды, которая сейчас работает сверхурочно, – ребята Микки. Они ему помогут.

– И к тому же поможет «капитанская шляпа», – добавил Уотерс.

Мейсон непонимающе посмотрел на него, но объяснений не последовало.

Сассун свел брови:

– Что-нибудь еще, Дан? Я собирался попросить Уотерса доставить мистера Траска домой, а комиссара Аллера – поставить там пост. Как-то я за него беспокоюсь.

У Уотерса окаменело лицо.

– Я остался один, мистер Сассун. Конечно, если вы так считаете…

– Пирс С входит в участок постоянного наблюдения Уотерса, – сказал Гебхардт. – Он знает его сверху донизу – какие шайки тут орудуют, кто смотрит, кто проверяет, – словом, всю работу. Если его предположение верно и Микки скрывается где-то там, без него нам не обойтись.

Мейсон старался говорить спокойно, но с трудом мог скрыть гнев.

– Если вы хоть на минуту подумали, что я отправлюсь домой и лягу спать, когда вашим ребятам представился шанс поймать того, кто убил детей Лауры…

Утомленные глаза Гебхардта внезапно блеснули, и он принял решение:

– Хрипун, звони Фаллону. Пусть он гонит на пирс С как можно больше людей из портового отделения. Вы можете отправляться с нами, Мейсон. Может, вы и пригодитесь. Но четко уясните себе вот что. На пирсе в дело вступаем мы с Уотерсом. Вы остаетесь с мистером Сассуном. И не отходите от него ни на шаг. Вы – всего лишь зритель. Понятно?

– Да.

Хрипун Уотерс улыбнулся Сассуну:

– Ну вы меня и напугали, босс. Такую операцию я бы не хотел пропустить!

Глава 5

1

Машина Уотерса стояла неподалеку от здания на Парк-роу, 15. Близилась полночь, и парк Сити-Холла был безлюден. В административном здании, высокий силуэт которого вырисовывался на фоне звездного неба, лишь кое-где горели окна.

Уотерс и Гебхардт расположились на переднем сиденье, а Мейсон с Джейкобом Сассуном – на заднем. Уотерс тихо и тревожно переговаривался с Гебхардтом, и их голосов Мейсон практически не слышал. Протирая очки, он сидел, уставясь в затылок Хрипуна.

– Уотерс говорил, что пирс С принадлежит Микки Фланнери, – сказал Траск, не глядя на Сассуна. – Я думал, что тут все – хозяйство Мадженты.

– Рокки контролирует больше двадцати пирсов. Но вы понимаете, что он – бизнесмен? Пирсы переданы в управление его доверенным лейтенантам. Они делают всю грязную работу, организуют «комиссионные». У Микки четыре причала, включая Р и С. Еще четыре – у Макнаба. Так все и идет.

– А что такое «капитанская шляпа»? – спросил Мейсон. – Я как-то не понял.

Сассун усмехнулся:

– Давний портовый жаргон. Время, потраченное на погрузку и разгрузку судна, – вот что главное для доходов порта. А капитан судна может очень активно вмешиваться в ход работ. У него есть право указывать, как должен быть размещен груз в трюме судна или в каком порядке его извлекать из трюмов. Он может настоять, чтобы груз был переставлен и по-другому закреплен, чтобы располагаться в определенном порядке. Он может основательно затормозить работу. В старые времена, чтобы обойти эти сложности, капитану покупали шляпу. Короче, давали взятку. Уотерс имел в виду – пусть даже команда на причале помогает Микки, но, если он хочет уйти на «Кларе», ему придется купить капитану настоящую классную шляпу!

Уотерс умело гнал машину, рассчитанно подлетая к светофорам, так что путь в западную часть города они проделали без остановок. Слабый запах речной воды становился все сильнее. Впереди показались очертания складских помещений. В огнях фар мелькнул словно парящий в воздухе хайвей Вест-Сайда.

Уотерс загнал машину под эстакаду хайвея и выключил двигатель. В двух кварталах отсюда тянулся пирс С, единственный, на котором в пустынном порту шла бурная деятельность. Вход на причал был залит потоками света; огромные грузовые фургоны медленно въезжали на пирс и покидали его.

Мужчины двинулись в сторону пирса. Уотерс расплылся в счастливой улыбке. Он кивнул в сторону двух человек, стоящих у входа на причал.

– Портовая команда. Фаллон не теряет времени. Они готовы слушаться и вас, мистер Гебхардт. – Хрипун подал какой-то знак полицейским в штатском, но они никак не отреагировали.

У входа на пирс их остановил сторож в синей форме. Мейсон видел перед собой залитое светом пространство, которое не менее чем на тысячу футов вдавалось в гладь реки. Там стоял сплошной гул от работающих двигателей грузовиков, от гидравлических подъемников на колесах, от скрежета лебедок.

И тут Мейсон услышал знакомый звук. Свист – сначала высокая нота, а потом низкая. Он слышал его вчера, в информационном центре службы занятости. «Коп или чужой – всем заткнуться!»

– Обычное приветствие, – ухмыльнулся Уотерс. Он показал сторожу пропуск: – Портовая комиссия.

– А расписаться? – спросил сторож.

– Комиссия не расписывается, – резко бросил Хрипун. – И ты это должен знать. Если нет, пошевели мозгами и перечитай портовый договор. Ты тут новичок. Где Лоуэри?

– Болен. Я вместо него.

– Как тебя зовут?

– Райан.

– Я тобой займусь, Райан, и проверю, выучил ли ты правила обращения с персоналом комиссии. О'кей, мистер Гебхардт, пошли.

Они неторопливо двинулись по пирсу. По обеим сторонам его громоздились штабеля груза, оставляя свободный проезд для машин и автопогрузчиков. Тут лежали мешки с кофе в зеленую полоску, ящики с грейпфрутами, бочки машинного масла, клети с деталями машин, картонные коробки с искусственными цветами из Японии – все с ярлыками, все со специальными отметками мелом для водителей, покупателей, инспекторов и таможенников.

Спускаясь по пирсу, слева от себя они заметили в проемах штабелей мерцающие огни «Принцессы Клары». Связки груза поднимали с причала на длинных талях и опускали в трюм судна. Докеры снимали ящики и коробки с вил подъемников и туго крепили их жесткими канатами. Палубный матрос сигналил тому, кто работал на кране, и, подчиняясь движениям его руки, тали натягивались и опускали груз в трюм, где в соответствии с указаниями капитана трюмные растаскивали его по соответствующим местам. Скрыться тут поистине предельно легко, тем более если сотни грузчиков, кишащих на судне и вне его, были готовы помочь.

Уотерс с неизменной улыбкой на лице обращался к тем, кто проходил мимо, и получил от них ответное приветствие, но в воздухе чувствовалось какое-то странное напряжение. Люди с подозрением поглядывали на Гебхардта, Сассуна и Мейсона.

Не убирая улыбки с лица, Уотерс коснулся руки Гебхардта:

– Десять человек ничего не делают. Не смотрите на них. А вон там, на палубе «Клары», стоит Мик. Он слышал свист. И не смог справиться с искушением посмотреть, в чем дело.

– Ты уверен?

– Я узнаю этого сукиного сына даже с затылка. Он уже нырнул вниз, но это Мик. Точно.

– Нам лучше позвать ребят из портового отдела и перекрыть все трапы, – сказал Гебхардт.

– А почему бы мне просто не подняться наверх и не взять его? – расплылся в широчайшей улыбке Уотерс, словно рассказывая друзьям анекдот. – Если мы пойдем за подкреплением, Фланнери исчезнет прежде, чем мы вернемся. Он-то не знает, что я его увидел. Так что я поднимусь и задержу его.

Гебхардт помедлил с ответом.

– Слишком рискованно. Вот что я тебе посоветую. Поднимись на борт, но не пытайся искать его. Просто стой себе и небрежно посматривай по сторонам. Он будет прятаться, пока ты его не накроешь. Но с этой точки в твоем поле зрения – все четыре трапа. Если он попытается выскользнуть с судна, ты его увидишь и дашь мне знак. Джейк позовет копов. Я не хочу, чтобы ты брал его в одиночку.

– О'кей… если это приказ.

– Да, приказ.

Сассун коснулся руки Мейсона:

– Оставайтесь на месте, Траск. – Повернувшись, он быстро пошел к выходу с пирса.

Уотерс, улыбнувшись Гебхардту с таким видом, словно только что отпустил заключительную остроту, пошел к трапу. Поскольку палубный просигналил крану поднимать сетку с тяжелыми ящиками, Хрипун приостановился. Когда та взмыла высоко в воздух, Уотерс начал подниматься по трапу. Мейсон снял очки и посмотрел на палубу. Если Микки Фланнери и находился на судне, его не было видно.

– Хрипун! – изо всех сил заорал Гебхардт.

Мейсон не успел заметить, как все началось, – но он увидел завершение и отпрянул в сторону, споткнувшись о груду мешков с кофе.

Тали скользнули вниз, обрушив тонны груза на голову молодого следователя комиссии. Трап треснул, и Уотерс, раздавленный ящиком с запчастями от тракторов, оказался зажатым между бортом судна и стенкой пирса.

Мейсон привалился к груде кофейных мешков. Его отчаянно рвало.

Сотни голосов закричали в унисон. На месте катастрофы уже мелькала светловолосая голова Гебхардта. Туда уже спешил мощный маленький погрузчик, который, подсовывая свои стальные вилы под расколовшийся ящик, пытался приподнять груз, раздавивший Уотерса.

Все старания оказалисьбесполезны. Хрипун был мертв.

2

Привычная рабочая суматоха на пирсе мгновенно усилилась. Он заполнился полицейскими и в штатском, и в форме, прибежавшими с улицы. В силу странной особенности, по которой новости в несколько секунд разносились по всему причалу, известие о судьбе молодого Уотерса достигло слуха Сассуна еще до того, как он кончил разговор с дежурным сержантом, ждавшим приказаний своей команде. Завывая сиреной, на причал влетела полицейская машина с оборудованием для оказания скорой помощи. Но ничто уже не могло вернуть жизнь изуродованному телу молодого Уотерса.

Гебхардт, чья светловолосая голова и серый костюм мелькали повсюду, отдавал указания полицейским и нескольким людям в штатском, которые, по всей видимости, были следователями комиссии, работавшими под прикрытием. Все четыре трапа заблокировали вооруженные полицейские и детективы, получившие приказ без разрешения Гебхардта никого не выпускать с судна.

Сам Гебхардт уже находился на «Кларе», куда поднялся в сопровождении полудюжины копов и трех своих людей – у всех оружие было на изготовку. От капитана судна, попытавшегося возразить против «несанкционированного обыска», отмахнулись, как от надоедливого насекомого.

Через полчаса Гебхардт и его вооруженная команда снова появились на палубе. И лицо, и светлый костюм Дана были вымазаны грязью. Сассуну, стоявшему на пирсе, он гневно махнул рукой. Не повезло.

Четверых человек из рабочей команды заставили спуститься на причал. Они исполняли обязанности палубных; один из них, стоя у трапа, подавал сигналы на кран, а другие управляли лебедками. Их отвели в контору суперинтендента, куда надо было подниматься по лестнице.

Мейсон, как бы впав в транс, бессмысленно двинулся к выходу с пирса. Кто-то, схватив его за руку, резко развернул, и он поймал себя на том, что, моргая, смотрит в худое разъяренное лицо Сассуна.

– Куда, черт возьми, вы направляетесь? – потребовал ответа Джейкоб. – Вам было сказано держаться при мне, пока мы не найдем кого-нибудь, кто позаботится о вас. Микки так и болтается где-то тут, черт бы его побрал.

Контора управляющего причалом находилась на верхнем этаже складского помещения, размерами не уступающего самому причалу, но сама конторка располагалась в углу, отгороженном тремя стеклянными перегородками; окна ее смотрели на ворота причала. Здесь находилось несколько жестких стульев, обшарпанный кленовый стол, металлические стеллажи для папок и забавное в данном месте собрание снимков обнаженных женщин – вырезки из календарей за последние десять лет были пришпилены к стенам. Управляющий оказался толстым пузатым ирландцем по фамилии Каллахэн. Вид у него был такой, словно он любого посетителя может разорвать надвое. Но его желтые от табака зубы стучали от страха.

– Он был хорошим парнем, – продолжал повторять управляющий. – Хорошим парнем. Никто тут не покусился бы на него. Хороший парень.

– Заткни свою грязную ирландскую пасть! – Гебхардт гаркнул на него с такой яростью, что толстяк, испуганно моргая, отпрянул к одной из стеклянных перегородок.

На глазах Гебхардта кипели горячие слезы ярости, и он даже не пытался скрыть их. Теперь Дан стоял лицом к той четверке, которую доставили с палубы «Клары». У одного из них кровоточила ссадина на макушке; просачиваясь сквозь слипшиеся пряди волос, струйка крови стекала по бледной щеке.

– Номер команды? – дрогнувшим голосом спросил Гебхардт.

– Тридцать вторая, – ответил смуглый мужчина, вытиравший нос рукавом рабочей рубашки.

– Ты старший?

– Да, сэр.

– Твое имя?

– Чак Мэхони.

– Постоянно в этой команде?

– Да. С пятьдесят пятого года.

– Остальные постоянно работают с тобой на кране?

– Да, сэр. Сегодня вечером подмен не было.

Человек с окровавленным лицом поднял руку, чтобы обратить на себя внимание.

– Что у тебя с головой? – спросил Гебхардт.

– Кто-то напал на меня, – сказал раненый. – Я подумал, на меня что-то свалилось. Пару минут я был без сознания, а потом услышал крики. Я…

– Твое имя?

– Бак Шоу.

– Что случилось с краном?

– Это не я, мистер Гебхардт. Говорю вам, я не меньше минуты был без сознания. Когда пришел в себя, кто-то кричал…

– Груз не мог свалиться просто так, без твоей помощи, – ты перевел рычаг…

Сзади подал голос один из копов:

– Механизм управления краном расколочен вдребезги – словно кто-то колотил по нему ломом, мистер Гебхардт.

Дан повернулся к тому, кто стоял у трапа:

– Это ты, Мэхони, дал сигнал подавать груз на палубу?

– Конечно. Он был готов к подъему. Никто не давал мне других указаний.

– Ты видел, что Уотерс начал подниматься по трапу?

– Черт возьми, мистер Гебхардт, тали уже натянулись и находились в воздухе. Я уже был готов дать сигнал завести груз на судно и опускать, как он сорвался. Хрипун мог спокойно подниматься. Люди знают, как себя вести, и все время бегают по трапу взад и вперед. Хрипун знал все правила. Он еще, улыбаясь, смотрел на меня, когда эта штука свалилась на него.

Гебхардт зашел с другого бока:

– Кто из вас, ребята, члены Общественного клуба Томаса Макналти?

Мэхони оглянулся.

– Да вроде все мы, – сказал он. – Это хозяйство Рокки Мадженты. Если ты тут работаешь, то и к клубу принадлежишь. Нормальное дело.

– Конечно, – согласился Гебхардт. – И пьете вы у Гаррити – в его салуне. Так?

На ирландскую физиономию Мэхони легла кривая улыбка.

– Я беру там пару-другую пива.

– Значит, ты знаешь, как выглядит Микки Фланнери. Можешь опознать его так же безошибочно, как своего брата.

– Черт побери, мистер Гебхардт, так это же его пирс. О чем вы знаете не хуже меня.

– Где он?

– Вот этого я не знаю.

– Значит, не знаешь. Так, Мэхони? Ты не знаешь, что за две минуты до того, как Уотерс стал подниматься по трапу, он стоял на палубе в десяти футах от тебя и смотрел вниз на нас?

– Микки был на судне? – Мэхони старательно изобразил недоверие.

– Да, был! И стоял от тебя так же близко, как сейчас мистер Сассун. Я лично видел его – так что это не слухи.

– Так я, ясное дело, смотрел на тали, мистер Гебхардт.

Дан повернулся к окровавленному Баку Шоу:

– Предполагаю, что и ты его не видел, потому что он трахнул тебя по башке – чтобы все выглядело как полагается. Так?

Шоу вытаращил глаза:

– Вы говорите, что Микки врезал мне?

Гебхардт взорвался яростью:

– Вы – грязные косноязычные подонки! Да вы не хуже меня знаете, что Микки был на борту. Скорее всего, вы знаете, где он сейчас. – Гебхардт повернулся к сержанту: – Возьми этих недоносков и запри их. По обвинению в убийстве. И пусть они попробуют выйти под залог!

– Убийство! – Теперь уже Мэхони вытаращил глаза.

– И соучастие, – дополнил Гебхардт. – До и после. Уведи их, пока я не вырвал кому-нибудь язык. – Когда палубную команду выставили за дверь, он повернулся к грузному Каллахэну: – Я не собираюсь спрашивать тебя, видел ли ты Микки этим вечером. Ты будешь врать, как и они. Но с этого причала он не уйдет, Каллахэн. А теперь вместе с нами – на экскурсию! По всем чуланам, каютам, гальюнам и кладовкам и рундукам. Если понадобится, мы взломаем любой ящик и вспорем любой мешок на пирсе. Но без Микки мы не уйдем.

Тем не менее через два часа Даниэлю Гебхардту, Сассуну, Мейсону и Большому Джиму Фаллону, который появился вскоре после разговора в кабинете Каллахэна, пришлось покинуть пирс С без Микки Фланнери. Он не оставил никаких следов, и никто, кто должен был видеть его, не проронил ни слова.

На улице Гебхардт, все еще пылая гневом, повернулся к Сассуну:

– Сегодня вечером я изменил свое решение, и это стоило жизни юноше, которого я был бы рад назвать своим сыном. Я должен был запретить ему в одиночку подниматься на судно.

– Ты правильно поступил, Дан, – тихим усталым голосом сказал Сассун. – Будь у Микки те десять минут, пока я ходил за полицейскими, он бы ускользнул. Уотерс это понимал. Ты не мог предвидеть того, что случилось.

– Мог! – с горечью произнес Гебхардт. – И должен был! – Он повернулся к Большому Джиму Фаллону: – Пошли кого-нибудь домой с мистером Траском, Джим. Микки избрал его мишенью… Пока мы не поймаем этого убийцу-психопата… Я не хочу, чтобы у меня на совести было второе убийство.

3

Патрульный Донован и детектив в штатском Уард в полицейской машине довезли Мейсона до Девятнадцатой улицы. Уже миновало два часа утра, когда они спустились по узким ступенькам квартиры Мейсона.

– Мы осмотримся, прежде чем запускать вас, – сказал Уард. Он был приятным молодым человеком с песочными волосами и массой веснушек на загорелом лице.

Мейсон поискал ключ и вспомнил, что оставил его под ковриком – казалось, это было сто лет назад – для Эприл Шанд. Она должна дожидаться его. Ключ оказался там, где он его оставлял. Траск распахнул дверь.

Вынув револьвер, Донован прошел первым. Мейсон включил свет. Донован миновал гостиную. Уард проверил кухню, спальню и ванную. Из садика, ворча на гостей, появился Муггси. Нагнувшись, Мейсон почесал его за ухом.

– Похоже, в доме все чисто. Осмотрю сад, – сказал Донован.

Уард с интересом окинул взглядом гостиную:

– Отлично вы тут устроились.

Мейсон посмотрел на него так, словно тот был родом с Марса.

– Сигарету? – протянул он мятую пачку.

– Спасибо.

Траск чиркнул зажигалкой, но высечь огонь оказалось для него слишком сложной задачей. Уард вынул свою, и оба они прикурили. Вот тогда Мейсон и увидел конверт, прижатый лампой на столе. Это был один из его конвертов, но крупный четкий почерк оказался ему незнаком.

– Прошу прощения, – сказал Мейсон. Он подошел к столу и вскрыл конверт. На одном из его собственных бланков была записка.

«Мой дорогой Траск!

Я воспользовалась ключом, чтобы оставить эту записку. Мне удалось перевезти Лауру в первоклассную частную клинику на Двенадцатой Восточной улице. Успокаивающие лекарства наконец оказали воздействие, и она стала транспортабельной. Заместитель комиссара полиции Аллер дал свое согласие – после того, как друг моего друга сказал ему несколько слов. Я сама сняла тут палату на Двенадцатой Восточной улице и буду здесь, пока у тебя не появятся другие планы. Я позволила себе связаться с родителями Лауры и заверила их, что она получает самый лучший медицинский уход.

Береги себя, Траск. Ты еще очень, очень нужен, мой друг.

Эприл Шанд».

Мейсон положил записку в конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака.

Из садика появился Донован.

– Все чисто, – сказал он. – Но перемахнуть через задний забор – детский номер. Может, кто-то из нас останется, пока не сменят.

– Выпьем? – каким-то далеким голосом предложил Мейсон.

– Мы на службе, – не очень убедительно возразил Уард.

– А мне надо, – произнес Траск. – И чтобы кто-то разделил со мной компанию.

Уард подмигнул Доновану:

– Думаю, в данном случае мы можем сделать исключение.

Мейсон рассеянно, словно в трансе, прошел на кухню и наколол кубики льда. Из маленького шкафчика он взял бутылку бурбона и бутылку джина. Из холодильника вытащил корм для Муггси.

– Угощайтесь, – столь же рассеянно кивнул он двум гостям.

Траск посмотрел, как двое полицейских скромно плеснули себе бурбона. Сам он решил не скромничать. Мейсон посмотрел на Муггси, с наслаждением уплетающего свою порцию.

– Салют! – сказал Уард.

– Салют! – повторил Мейсон и, опрокинув в рот свой стакан, тут же налил вторую порцию. – Уотерс больше смахивал на студента колледжа, чем на копа.

– А он и был из колледжа. – Уард, нахмурившись, уставился в свой стакан. – Как и все следователи комиссии. Колледж – а потом от двух до пяти лет стажировки в роли следователя разных правительственных агентств: города, штата, федерального правительства. Когда шесть лет назад создали комиссию, у нее не было возможности самой готовить себе штаты. Она утаскивала к себе лучших, кого могла найти в ФБР, в окружных прокуратурах, в комитетах сената. До того как Уотерс перешел работать к Гебхардту, он, кажется, был в министерстве юстиции.

Мейсон покачал головой:

– Он один стоил всего королевства Мадженты, вместе взятого.

– Хорошо сказано! – пробормотал Донован. – Не против, если я возьму один из ваших стульев и устроюсь во дворе, мистер Траск?

– Милости просим. Возьмете с собой выпить?

– Не возражаю, – сказал Донован, уходя.

Уард поставил пустой стакан.

– Если вы собираетесь спать, я устроюсь в гостиной.

Вынув из нагрудного кармана очки, Мейсон стал бесцельно полировать их, посматривая на Уарда.

– Надеюсь, вы на самом деле не думаете, что я собираюсь идти в постель?

– Делайте, как вам удобнее. Пока мы здесь, вас никто не побеспокоит.

– Вы не так сообразительны, как я думал. – Мейсон налил себе третью порцию. – Вы полагаете, я боюсь появления Микки Фланнери? Да если бы это могло хоть что-то изменить, я бы молил о его появлении. Вы когда-нибудь были в часовне на похоронах, Уард?

– Конечно.

– В ней с утра лежат Дэвид и Майкл. Двое малышей, семи и восьми лет. У вас есть дети, Уард?

Тот кивнул, сжав зубы:

– Девочке пять, мальчику шесть.

– Что бы вы сделали, если бы кто-то прислал их вам домой в сундуке?

Детектив прищурился:

– Я бы выследил этого сукиного сына и убил бы его.

– Но предполагаете, что я могу пойти спать? Выпейте еще, мистер Уард.

Тот налил себе.

– Мы найдем его, мистер Траск. Можете не сомневаться.

– Давайте расположимся в гостиной, – предложил Мейсон. Он вышел из кухни, оставив Уарда, который с полным стаканом в руке смотрел ему вслед. Детектив в штатском снял шляпу и бросил ее на кухонный столик. На лбу у него были бисеринки пота. Он последовал за Мейсоном.

Тот стоял у окна, глядя в сад, где бодрствовал Донован. Услышав в холле шаги Уарда, Мейсон повернулся к нему:

– Почему бы вам не поговорить со мной как нормальный человек, а не как коп?

Уголки глаз веснушчатого лица Уарда пошли морщинками.

– Черт возьми, мистер Траск, вы хотите от меня услышать, что я понимаю, как вы себе чувствуете? Я могу только представить себе такое. Если бы нечто подобное случилось с моими детьми…

– Похоже, закон не очень эффективен, не так ли? Я только что видел, как на глазах нескольких сотен свидетелей убили человека. И никто ничего не заметил. А ведь докеры – не чудовища, правда, Уард? Они – нормальные люди, у которых есть и семьи, и те же проблемы, что у других?

– Девяносто процентов из них – порядочные люди. И процент этот, возможно, выше, чем в других слоях населения. Хотя у них не те же самые проблемы, мистер Траск.

– Они живут под удушающим покровом страха, который делает из них соглашателей и преступников. А покров этот соткал Маджента.

– В общем-то да.

Мейсон присел на угол дивана и снял очки. Кончиками пальцев он с силой помассировал веки. И наконец посмотрел на веснушчатого Уарда:

– Если я сообщу вам, что Микки Фланнери не так уж меня интересует, что вы на это скажете, мистер Уард?

– Я бы этого не понял. Только о Микки я и думаю – как о нем с самого утра думают большинство копов города.

– И при первой же встрече они его пристрелят, не так ли, мистер Уард? А что потом?

– Я вас не понимаю, – нахмурился детектив.

– Ведь ничего не изменится. – Мейсон отвел взгляд от Уарда. – Микки – сумасшедший пес, которому позволили бегать без привязи в мире, что находится под контролем Рокки Мадженты. Так что, если его убьют, с привязи спустят другого бешеного пса, такого же опасного. Разрушить надо королевство смерти Рокки Мадженты, мистер Уард. Если бы его не существовало, мой брат не застрелил бы четырех человек и не погиб бы сам. У Майкла и Дэвида, как и у других детей, была бы нормальная счастливая жизнь. Лаура бы не лежала, привязанная к постели, в психиатрической палате. Вы знаете, о чем она попросила меня, когда мы увиделись?

Уард покачал головой.

– Она попросила меня принести яда… или бритвенное лезвие, чтобы она могла перерезать себе горло! Вот что бешеный пес Мадженты сделал с семьей Трасковер. Я предполагаю, что и у Уотерса была семья!

– В общем-то да.

– Перестаньте это повторять! – внезапно гаркнул на него Мейсон. – Перестаньте говорить, что «в общем-то да». Этими словами не описать того, что произошло!

– Прошу прощения.

– Я тоже, – уже спокойнее сказал Траск. – Я слегка не в себе, Уард. Мне довелось выслушать, как работает закон. Рано или поздно он доберется до короля преступного мирка, до Рокки Первого, – и сделают это бухгалтеры! Я не могу ждать, пока наступит то самое «рано или поздно», Уард. Я не имею ни малейшего представления, что мне делать, но не могу сидеть и ждать, пока комиссия квартал за кварталом проверяет финансовые отчеты Мадженты!

– В общем-то да, – сказал Уард и, увидев, как Мейсон гневно посмотрел на него, заторопился: – У нас в городе лучший за многие годы комиссар полиции. У нас в Манхэттене лучший в истории окружной прокурор. Гебхардт и Сассун из комиссии – птицы высокого полета. Они разделяют ваши чувства и мысли, мистер Траск. Вы можете рассчитывать на них. Но они по опыту знают, что есть только один путь одолеть Мадженту: на чем-то прихватить его – не важно на чем. С вашей точки зрения, бухгалтеры работают слишком медленно, как капли точат камень, но рано или поздно, как вы сказали, этот камень рассыпется.

Мейсон заколотил кулаками по коленям:

– Я не могу ждать!

– Я ненавижу коммунизм, – продолжал Уард. – Я ненавижу этого мясника Хрущева. Моя семья и я, как и половина мира, живет в холодном поту в ожидании, что как-нибудь ночью он сорвется с поводка и бросит на нас бомбу. Но что я могу сделать? Приехать в Москву и дать ему по зубам? Да ничего я, черт возьми, не могу сделать – кроме того, чтобы каждый год или два правильно нажимать на рычаг в машине для голосования. Что это мне дает? Это дает мне таких людей, как окружной прокурор, как Гебхардт и Сассун, которые знают, как бороться, и ежедневно, ежечасно ведут борьбу, как умеют только они.

– Но кроме того, нажимая на рычаг, вы получаете жуликоватых судей и продажных политиков.

Уард упрямо замотал головой:

– Сейчас у вас, мистер Траск, нет никакой надежды подступиться к миру порта. Так же как и мне не подобраться к Хрущеву. Пусть с ним разбираются профессионалы. Может, для вас они и неторопливы, но это единственный путь.

– Я много что узнал за последние двадцать четыре часа, – сказал Мейсон голосом, который внезапно обрел ледяные нотки. – О непрекращающемся пиратстве, о взяткодателях и получателях. Что бы там ни было, идет постоянная борьба за власть и контроль. Маджента управляет своим маленьким королевством, но в его пределах должны быть люди, которые ненавидят его, – капитаны, стивидоры, те, кто верит в честные профсоюзы, девяносто процентов докеров, держащих язык за зубами, ибо им надо кормить свои семьи, обеспечивать их и давать детям какое-то образование. Мадженту ненавидят везде и всюду, Уард. Так должно быть! Его ненавидят и честные, порядочные люди и другие пираты, у которых он прихватывает львиную долю добычи. Те, кто и без того живут в страхе, сейчас вдвойне перепуганы – из-за моего брата Джерри, из-за Майкла и Дэвида и из-за Уотерса. Но по тем же причинам они вдвойне ненавидят Мадженту. Наверно, у них есть личные основания не откровенничать с копами, с прокурорами, со следователями комиссии. Но где-то есть кто-то, который многое знает, который полон ненависти, и, если к нему правильно подойти, он поможет накинуть петлю на шею Мадженты.

– Вы несете чушь, мистер Траск. Предоставьте это профи.

Щека Мейсона дернулась нервным тиком.

– Пусть это чушь, Уард. Если бы я знал, как заставить Мадженту застрелить меня на глазах у свидетелей, которые дадут показания, то я бы сразу – сегодня же вечером – пошел бы на встречу с ним. Уард, Маджента не имеет права жить в том мире, в котором живу я.

– В вашем плане нет никакого смысла, и вы сами это знаете. Пусть даже и появятся такие свидетели. Ну, поджарят Рокки за то, что он убил вас. Но его королевство будет и дальше жить по тем же законам. Каким образом? «Король умер, да здравствует король!» Если вы считаете, что, устранив Мадженту, уничтожите его машину, тогда прогуляйтесь рядом с Общественным клубом Томаса Макналти и, как только Рокки покажется, всадите в него пулю – если вас не волнует своя судьба.

– А я говорю, что есть все же те, кто не хочет иметь дело с профи, как вы их называете, но настолько полны ненависти, что готовы помочь! – с силой сказал Мейсон. – Несколько раньше вы посоветовали мне идти спать. Чтобы я мог думать о Лауре, привязанной к койке? О Джерри, о Майкле и Дэвиде? И о молодом Уотерсе? Вы, Уард, один из тех профи, которых упоминали. Кончайте разговаривать со мной как профессионал, поговорим как человек с человеком! Вы знаете порт. Где-то в нем есть человек, полный ненависти к Мадженте, который готов помочь, если увидит, как это сделать. Кто он, Уард? Как мне найти его?

Несколько мгновений детектив в упор смотрел на Мейсона, после чего очень медленно снял форменный китель и бросил его на диван. Отстегнул наплечную кобуру с револьвером и положил ее рядом с мундиром. Из кармана брюк вынул маленький кожаный бумажник. Открыв его, показал Мейсону полицейскую бляху и бросил бумажник рядом с остальными вещами.

– Будь на месте ваших племянников мои дети, – странным, сдавленным голосом произнес он, – то, сдав комиссару все эти вещи, я бы постарался увидеться с Подлодкой Келлерманом.

– Кто это – Подлодка Келлерман? – со вспыхнувшими глазами спросил Мейсон. – И как я могу его найти?

4

В частной клинике на Двенадцатой Восточной улице было тихо и прохладно. Утром, едва только минуло девять, Мейсона провели в приемную дежурного врача Шнейдера.

– Я только что осматривал миссис Трасковер, – сообщил он Мейсону. – Она проснулась. Хоть и не хотела, но все же выпила немного фруктового сока и кофе. Она в очень нестабильном состоянии из-за эмоционального перевозбуждения, но самая опасная стадия его уже миновала.

– Ремней больше не требуется?

– Не требуется, но мы все время смотрим за ней. Она то и дело погружается в черное отчаяние; оно ее захлестывает, как океанские волны. Когда я был у нее, она спрашивала о вас.

– Да?

– Она – необычная женщина, мистер Траск. Играть с ней бесполезно. Она прекрасно понимает, что произошло, и не хочет, чтобы ее пытались отвлечь от этих мыслей. Вы можете посетить ее, но не пытайтесь уклоняться от разговоров о том, о чем она желает говорить. Приехали родители миссис Трасковер, но пока они ее не видели. Я объяснил им, что еще день-другой с ней не стоит встречаться. Родители и сами раздавлены случившимся, мистер Траск, и я думаю, что, если они увидятся с дочерью, начнется вакханалия взаимной жалости.

– Что мисс Шанд?

Доктор Шнейдер сдержанно улыбнулся:

– Совершенно необычная юная особа. Не знаю, в курсе ли вы, как она поставила всех на уши, чтобы прошлой ночью перевезти сюда миссис Трасковер.

– Нет.

Шнейдер продолжал улыбаться:

– Не уверен, звонила ли она в Белый дом, но мисс Шанд подняла на ноги всех соответствующих чиновников в городе, требуя от них проявить милосердие, а также двух из наших крупнейших спонсоров. Она действовала с такой обаятельной напористостью, что устоять перед ней не смог никто. Мисс Шанд и сама устроилась тут, в клинике, и, насколько я в курсе дела, продолжает спать – но, видит бог, она это заслужила!

Бесшумный лифт поднял Траска, и дежурная медсестра проводила его к отдельной палате в самом конце коридора. Она была приоткрыта, и Мейсон увидел на туалетном столике большой букет цветов. Без сомнения, цветочник бурно протестовал, но Эприл в середине ночи вытащила его из постели.

Кровать Лауры была отгорожена ширмой. Молодая медсестра поднялась со стула в углу комнаты и подошла к дверям.

– Если я вам понадоблюсь, то буду рядом в холле, – сказала она.

Лаура лежала на спине, глядя в потолок. На ней была светло-розовая ночная рубашка с вышивкой – скорее всего, Эприл. Она опустила взгляд, когда Мейсон остановился в ногах ее кровати. Он сел на стул рядом, и они молча уставились друг на друга. Траск осторожно протянул руку и оставил ее лежать на покрывале.

Помедлив, Лаура положила на его пальцы свою ладонь:

– Мейсон, это твоими стараниями меня перевезли в другое место?

– На самом деле все устроил мой друг.

– Благодарю. Но впрочем, мне все равно, где я нахожусь.

– Я понимаю, – только и смог сказать он, не в силах найти слов.

– Им удалось?.. Они знают кто?.. Мне тут никто не расскажет.

– Они думают, что знают. Но его еще не поймали.

Она чуть приподнялась на локте:

– Знаешь, ты был прав, Мейсон. Не важно, кто это сделал. Важно, что существует такой мир, где… где такие исчадия ада могут уничтожить свободного человека. Ты назвал его мирком Мадженты.

– С ним покончат, – сказал Траск, стараясь утешить ее. – Мне рассказывали, какая с ним ведется борьба.

– Знаешь, Мейсон, я собираюсь поправиться. Я собираюсь выйти отсюда на своих ногах – и такая же здоровая, как и остальные. А затем я доберусь до него!

– Теперь ты не должна даже думать об этом.

– Ради бога, о чем же еще ты хочешь, чтобы я думала, Мейсон? – Она снова откинулась на подушки, яростно мотая головой из стороны в сторону. – Ты не видел тот сундук, Мейсон. Ты не видел их… как они, скорчившись, лежали в нем.

– Лаура, прекрати!

Она снова приподнялась на локте, но теперь смотрела на Траска проницательным взглядом заговорщика:

– Обещай, Мейсон! Обещай, что у тебя не сдадут нервы! Обещай, что мы продолжим войну, ты и я, пока Майкл и Дэвид… пока они… – Но тут Лаура сломалась и зашлась в жестоких сдавленных рыданиях.

Из холла прибежала медсестра:

– Думаю, вам лучше уйти, мистер Траск.

– Да, – растерянно сказал он. – Да.

Покинув палату, Мейсон по коридору пошел к лифту. Из-за спины его окликнул чей-то голос:

– Траск!

Моргнув, он повернулся. Дверь палаты рядом с Лаурой была открыта, и на пороге сонной девочкой стояла Эприл Шанд. Она ждала его, и он вернулся. Копна ее светлых волос находилась в беспорядке. Пусть и одетая в дорогой халат винного цвета, это была не та Эприл Шанд, которую все знали как кинозвезду. Перед Мейсоном стояла просто очаровательная, только что проснувшаяся женщина.

– Я услышала твой голос, – сказала она. – И тут ты двинулся к выходу прежде, чем я успела привести себя в порядок. – Эприл посмотрела на дверь палаты Лауры и снова перевела взгляд на Траска. Ни в вопросах, ни в ответах не было необходимости. Она коснулась его рукой. – Зайди на минуту. В холле такое эхо…

Он последовал за ней в стерильно чистую палату.

– Если я закажу кофе, у тебя будет время выпить его?

Мейсон отрицательно покачал головой:

– У меня вряд ли даже есть время как следует поблагодарить тебя за все, что ты сделала. Понятно, каких усилий это потребовало. Стоит представить Лауру в той городской больнице…

– Не думай об этом. Она здесь. За ней будет самый лучший уход. Это оказалось нетрудно, Траск. Кое-кто был передо мной в долгу. Я и собрала все эти обязательства. Как ты?

– Мне рассказали о человеке, который может помочь мне. Вот к нему я и направляюсь.

– Помочь в чем?

– Никто не собирается вступать в борьбу, Эприл! – с болью сказал он.

Она стояла почти вплотную к нему, и от ее теплого душистого запаха у него кружилась голова. Эприл положила ему руки на плечи.

– Послушай меня, Траск. Ты собираешься ввязаться в борьбу. Я это знаю. А сейчас и ты узнаешь кое-что. И я должна драться – после того, как провела несколько часов с этой молодой женщиной в соседней комнате. Но мы должны четко знать, что собираемся делать, Траск. Мы не можем вслепую ходить вокруг да около, крутя хвост ослу. Я боюсь за тебя, Траск, – ты полон гнева, ярости, раздражения. Если эти чувства ослепят тебя, ты, скорее всего, станешь тем, кем не хочешь быть, – мертвым героем. Тот, с кем ты собираешься встретиться, – он сможет тебе помочь? Знает ли он суть дела? Знает ли он те правила, по которым придется играть?

– Он ненавидит Мадженту.

– Но знает ли он, как вести с ним войну, Траск?

– Скорее всего, знает. Всю жизнь он провел в порту. Он – стивидор. Его называют Подлодка. Подлодка Келлерман.

– Мой дорогой Траск. Не теряй умение оценивать ситуацию спокойно и вдумчиво – иначе все впустую. Вот это – результат тупой, дикой мести. – Она кивнула в сторону палаты Лауры.

Не сводя с киноактрисы глаз, он пригнулся и нежно поцеловал ее в губы:

– Ты – удивительная девушка. Как хорошо было бы знать тебя в другое время… и в каком-то другом мире.

– Почему же в другом? – Улыбаясь, она отпрянула от него, у нее были на удивление блестящие глаза. – Я стану звездой дешевых киношек, а ты – автором, который будет жаловаться: что же я сделала с его лучшей книгой. Ты – просто невероятная личность, Траск. Будем на связи?

– Конечно.

– Если я смогу что-то еще для тебя сделать, кроме того, чтобы ухаживать за Лаурой, – обещаешь, что позвонишь мне?

– Обещаю.

– Траск!

Он остановился у дверей.

У нее дрогнул голос:

– Да пребудет с тобой Господь, мой дорогой Траск.

5

Помещения «ККК» – Компании Карла Келлермана – располагались на Баттери-Плейс. Они занимали весь тринадцатый этаж здания, окна которого с запада и с юга смотрели на гавань. Зеленовато-серая статуя Свободы, высясь над проливом, в это утро провожала прощальным взглядом «Куин Элизабет», которая, тая в горячей дымке, направлялась к родным берегам. В утренней жаре звучали колокола на паромном причале Статен-Айленда, напоминая бесконечный церковный перезвон. Слева лежал Губернаторский остров с его старым каменным фортом, красными кирпичными казармами и светло-зеленым административным зданием. В гавани прямо под окнами «ККК» сновали лихтеры с грузовыми машинами на борту; их упорно толкали или тащили буксиры, причальные брусья которых были обложены резиновыми шинами. К югу просматривались очертания массивного здания терминала Буша в Бруклине, сухие доки, строения нового причала. Под этими окнами ежегодно проходили сто пятьдесят миллионов тонн груза, доставляемого по воде, тридцать шесть миллионов тонн иностранных товаров, что приходили на борту двенадцати тысяч судов, плававших под флагами более чем ста шестидесяти тысяч судоходных компаний. Половина кофе, потребляемого в Соединенных Штатах, проходила под этими окнами, направляясь к одному из полутора тысяч пирсов, молов и причалов гавани; четверть всего сахара, чтобы подслащивать этот кофе; шестьдесят шесть процентов всей резины и девяносто шесть процентов медной руды. На расстоянии дальности свистка от этих окон раскинулись многие из могучих промышленных комплексов, выпускавших станки, химикаты, лекарства, бензин, рельсы и подъемное оборудование, смазочные масла, жиры и другие товары. На том же расстоянии от «ККК» тянулись ввысь здания грузоэкспедиторов и таможенных брокеров, морских терминалов и пристаней, складов, ангаров и других стивидорских фирм, подобных «ККК», хранилища тяжелого подъемного оборудования; в затоне стояли баржи, буксиры и плавучие краны для разгрузки лихтеров; здесь же располагались портовые службы обеспечения и ремонта судов, а также оптовые рыбные и овощные рынки.

Перед глазами Мейсона простиралось «маленькое королевство» Рокки Мадженты. Через часть порта-колосса, которую контролировал Маджента, проходили миллионы и миллионы долларов. Участок Рокки был одним из самых богатых кусков этого сказочного пирога.

– И вы серьезно считаете, мистер Траск, – сказал длиннолицый человек, сидящий за широким столом, – что Рокки Маджента или любой, кто по локоть запустил руки в мешок с золотом, позволит, чтобы его беспокоило жужжание такой мошки, как вы?

Мейсон, который располагался лицом к столу в кресле с высокой спинкой, не мигая смотрел на Карла Келлермана. Президент «ККК» был человеком без возраста, хотя Уард намекнул Мейсону, что тому уже за семьдесят. Он источал несокрушимое жизненное здоровье. Его волосы, или, точнее, остатки их, были коротко подстрижены. Взгляд светло-голубых глаз, хотя в них постоянно плескалось веселье, отдавал ледяным холодом. Когда он улыбался, были видны его белые крепкие зубы, из которых он почти не выпускал черенок трубки. На столе перед ним находилась длинная подставка, хранившая пару дюжин других трубок. Штук десять из них лежали перед хозяином, который ершиком прочищал их черенки. Еще столько же стояли в ряд перед Келлерманом, уже набитые табаком. Две трубки, наполненные пеплом, лежали в большой медной пепельнице. На стене за блестящей головой хозяина тянулся ряд фотографий. На одной из них запечатлена немецкая субмарина, команда которой выстроилась на палубе. Ее командиром являлся Келлерман, который тогда был на сорок лет моложе, – пройдя две мировые войны, он сохранил свою улыбку. Так объяснялось прозвище, под которым его знали друзья и враги в гавани, – Подлодка. Здесь же находился фотопортрет с автографом покойного адмирала фон Тирпица, а также изображения других фигур, хорошо известных в политической жизни страны, – бывшего мэра Нью-Йорка, вице-президента Соединенных Штатов, бывшего министра юстиции, в свое время вовлеченного в известный скандал с военно-морским флотом. Подлодка Келлерман был допущен в высокие сферы и вращался в них.

Он поднес зажигалку к третьей за утро трубке.

– Я пытался изложить вам некоторые факты из жизни порта, мистер Траск, ибо меня не покидает ощущение, что из-за непомерной глубины вашей личной трагедии, которая обрушилась на вас в последние сутки, вы потеряли представление о размерах капиталов, что стоят тут на кону. – У него был уверенный молодой голос, с легким немецким акцентом. – Я принял вас и выразил готовность поговорить с вами, поскольку об этом попросил ваш друг Уолтер, но вы должны перестать витать в облаках, мистер Траск. За все сорок лет, что я провел в порту, никто еще не приходил ко мне с такими фантазиями. Это детские штучки, мистер Траск. Нет-нет. Сидите. Я вам все объясню. Я даже готов слушать вас и дальше. Но прежде, чем двинемся хоть на шаг вперед, я хочу, чтобы вы расстались со своими иллюзиями. Так будет легче для нас обоих.

Уард, рассказывая Мейсону о Подлодке Келлермане, не имел представления, как с ним встретиться. Встречу удалось организовать Максу Уолтеру, который провел репортером в порту почти столько же лет, сколько и Келлерман.

– Посмотрим, что я о вас знаю, мистер Траск, – блеснув ослепительной улыбкой, сказал Подлодка. – Внезапно к вам подвалил успех как к писателю. Вы были репортером в радиокомпании «Юниверсал». Вы – сын и брат полицейского. Холостяк. За последние два дня вы стали жертвой тяжелых трагедий. Вы полны ненависти и считаете, что я также полон ею. Так. А что вы знаете обо мне, мистер Траск?

Мейсон облизал губы.

– Во время Первой мировой войны вы были командиром подводной лодки. И вы возглавляете одну из самых больших стивидорских компаний в гавани.

– Вы хоть понимаете, что это значит?

– Вы заключаете контракты на выполнение работ с капитанами, суда которых надо погрузить или разгрузить.

– Как просто! А? – расплылся в улыбке Подлодка. Он выбил трубку о пробковый шарик в центре медной пепельницы и взял свежую трубку. – Значит, мне надо договариваться о работе и нанимать на нее людей – водителей, чтобы доставлять груз на пирс или увозить с него, с железной дорогой, с фирмами, у которых баржи и буксиры, даже порой с аэропортами. Я имею дело более чем с двадцатью причалами. И все должно идти гладко и четко – в противном случае меня ждут большие убытки. Постоянное круговращение. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да.

– Это собачья грызня, мистер Траск. Она идет день и ночь. Я должен обольщать, подкупать и уговаривать капитанов, чтобы они швартовались у моих пирсов и пользовались моими услугами. Тем же самым мне приходится заниматься, чтобы люди исправно выполняли мои контракты. Это мир конвертов, мистер Траск.

– Конвертов? – рассеянно переспросил Траск. Его мысли витали где-то далеко.

Подлодка хмыкнул:

– Конвертов с листьями салата латука, мистер Траск. С такими длинными, продолговатыми зелеными листьями. Мы вручаем их по поводу Рождества, и Дня матери, и Дня отца, и вообще без всякого повода. И вот что они обеспечивают мне – время! Вы будете удивлены, узнав, кто получает их. Капитаны? Да. Профсоюзные лидеры? Да. Но кроме того, дешевая шпана, головорезы, ростовщики и полиция – для того, чтобы они не мешали мне крутиться. А самый большой конверт – с целой головкой латука, мистер Траск, – поступает Мадженте, который контролирует район с моими пирсами, и Иксу, в ведении которого другой район с моими пирсами, и Игреку, и так далее. Но вы видели этот офис – он занимает целый этаж. Я плачу за него, чтобы иметь право получать доход. И точно так же поступают и все остальные в порту, большие и малые величины. Но если бы я просто платил, мистер Траск, рано или поздно цены стали бы расти, пока я не разорился бы. Сколько раз вы можете отжаться, мистер Траск?

– Отжаться?

– Прямо на полу – отжаться на руках. Сколько раз?

– Я… я…

– Вам надо заняться физической подготовкой, мистер Траск. А вот я могу отжаться семьдесят один раз и не сбить дыхания. Почему именно семьдесят один? Потому что мне столько лет. Я не хочу ни хвастаться, ни запугивать вас, мистер Траск, но берусь утверждать, что мог бы выкинуть вас из кабинета одной рукой. – Он с удовольствием хмыкнул при этой мысли. – Я убежден, что не салат в конвертах держит нас на плаву. А когти и зубы, готовые вступить в бой. Каждый день. Вырвать здесь, ухватить там. Найти нужного человека на ключевом посту – посту, облеченном властью. Не имеет смысла покупать его, мистер Траск, ибо кто-то может дать больше. Его надо чем-то увлечь, мистер Траск. Подвесить приманку у него над головой. Вы бы удивились, узнав, какие суммы из моего платежного списка уходят, чтобы узнать факты из жизни людей, которых я могу использовать. Да, это и шантаж, и выкручивание рук, и давление, и удары по яйцам, мистер Траск! Вот так я живу и выживаю. Вот так живет и выживает Маджента. Я уже сто раз мог заказать его смерть, мистер Траск, а он – мою. Но что хорошего из этого получится? Если я прикончу Мадженту, мне придется иметь дело с его наследником. В порту ничего не изменится. А если изменится, то к худшему. Мы с Маджентой держим друг друга за глотку, но мы знаем особые правила выживания в этом порту. Я покупаю доносчиков, и он покупает доносчиков. Я ищу пути, чтобы моя бухгалтерия выдержала проверки Портовой комиссии – черт бы ее побрал! – и он находит пути для того же самого. Он берет комиссионные со всего этого, – Подлодка махнул рукой в сторону открытых окон, – и я кручусь, чтобы подрезать его комиссионные и тем самым увеличить свои. Он подкупает судью, и тот спасает человека, с которым я хотел покончить. Я подкупаю политика, и он проталкивает какие-то решения, законы об изменении грузопотоков, поправки, уточнения и запреты, которые мне выгодны. Разомните ноги, мистер Траск. Посмотрите на эту картину в углу.

Мейсон встал из кресла и подошел к стене. Там висела фотография банкета, участники которого – все мужчины – были в смокингах.

– Вы без труда всех узнаете. Бывший мэр; окружной прокурор Бруклина; пара продажных шишек из магистрата; судья Верховного суда штата; человек, который был губернатором штата. И – Рокки Маджента; член Корпорации убийц; Косой Данн, убийца, которого поджарили за его преступления на электрическом стуле в Синг-Синге; мистер Игрок Фланнери, который лежит в морге с пулей вашего брата в башке; мистер Микки Фланнери, который, возможно, убил ваших племянников; мистер Эйб Эбрамс, который продолжает вытаскивать их всех из-за решетки. Я могу продолжать – но, может, вы и сами опознаете остальных. Как, например, старого капитана подлодки! Все улыбаются. Мы только что кончили петь «Забыть ли старую любовь». За присутствие на этом обеде надо было выложить на блюдечке сто долларов, мистер Траск. Деньги пошли на борьбу с коммунизмом в порту Нью-Йорка. Шла война. Порт был жизненно важен для победы. И вы знаете, как мы одолели коммунизм с помощью этих денег? Купили два «кадиллака» для профсоюзных боссов и летний домик в Джерси, где в данный момент Маджента наслаждается глубоководной рыбалкой – его отдых оплачен.

Подлодка нетерпеливо выбил четвертую трубку и взял пятую.

– И этим утром вы приходите ко мне, мистер Траск, с каким-то абсурдным предложением. Вы явились в сопровождении двоих полицейских. Как видите, мне все известно. Услышав все, что тут было сказано, вы снова хотите мне сделать то же предложение? Чтобы мы с вами объединились и уничтожили Рокки Мадженту. Откуда вы свалились, мистер Траск? Сенат Соединенных Штатов четыре года боролся, чтобы сменить главу профсоюза водителей-дальнобойщиков. Он проиграл. И знаете почему? Потому что стоило ему проронить хоть слово, и ни одно колесо во всей стране не сдвинулось бы с места, и тем же мальчикам из сената пришлось бы на коленях ползти к нему, чтобы он изменил свое решение. И тут борьба ведется по правилам той же лиги, мистер Траск. И вы считаете, что я, напрягши мускулы, присоединюсь к вам, у которого нет никаких сил, чтобы устранить Мадженту. Если даже у меня и хватит смелости ввязаться в драку, мне не нужна будет ваша помощь, мистер Траск. Вам нечего мне предложить в этой схватке, даже если я в приступе идиотизма подумаю о ней.

– Кое-что я могу предложить. – Траск взглянул прямо в холодные голубые глаза Подлодки. – Свою жизнь.

– О, мой бедный юный герой Хорейшо Элджера![41] Да это самый дешевый товар в мире! Уходите, мистер Траск, пока я не разразился слезами. Конечно же я ненавижу Мадженту. Если вы предложите мне магическую формулу, как избавиться от Мадженты и таких, как он, в порту, я в ту же минуту куплю ее у вас. – Его улыбающееся лицо помрачнело. – А затем ко мне явятся все отбросы общества, и кто-то пустит в ход эту магическую формулу против меня. Идите, мистер Траск. Мне искренне жаль вас. Но у меня нет времени слушать вас, и я вынужден отказаться от вашего предложения: пустое место – ваша жизнь! – мне не нужна.

Траск медленно направился к дверям. Открыв их, он вышел, необорачиваясь к остроголовому старому человеку за письменным столом, чей смех эхом отдавался в коридоре.

Мейсон двинулся по узкому проходу, куда с обеих сторон выходили двери кабинетов, – тут управляли другим королевством, королевством «ККК». Он почти достиг двери, которая вела в приемную, где ждала его охрана – Уард и Донован, как вдруг остановился на полушаге и прислушался. Из-за закрытой двери справа от него доносились голоса, один из которых был ему знаком. Послушав несколько секунд, Мейсон смертельно побледнел, от лица его отхлынула вся кровь. Нашаривая в кармане очки, он неверными шагами вошел в приемную. По выражению его лица Уард сразу же понял, что визит не принес результатов.

– Не получилось? – спросил он.

Мейсон покачал головой:

– Выйдем-ка на минуту в холл.

Уард, прищурившись, проследовал за Мейсоном к лифту. Мейсон был близок к потере сознания.

Едва они очутились за дверью офиса «ККК», Мейсон повернулся и схватил Уарда за отвороты пиджака.

– Здесь Микки Фланнери! Я слышал его – он с кем-то разговаривал в одном из кабинетов.

Глава 6

1

Уард уставился на Мейсона так, словно тот сошел с ума. Траск, не выпуская пиджак детектива, стал трясти его.

– Говорю вам, он здесь. Я узнал его голос. Я опознаю его где угодно.

Уард высвободился от хватки Мейсона.

– Вы находитесь под влиянием сильного напряжения, мистер Траск.

Мейсон развернулся:

– Если вы не задержите его, я это сделаю сам!

– Подождите! – резко остановил его Уард. Он посмотрел на Донована, который пожал плечами: можно попробовать, хотя не имеет смысла.

Все же Уард решился:

– О'кей, Донован. Охраняй форт. Если он здесь, то выбраться может только к лифтам или к аварийным лестницам по обе стороны холла. Ты его знаешь в лицо?

Донован кивнул. Он уже вынул револьвер из кобуры и приготовился.

– Если он выскочит, стреляй в него! – сказал Уард. – Он может быть вооружен и начнет стрелять прямо из кармана. Оставайтесь тут с Донованом, мистер Траск, – и держитесь в стороне!

Услышав эти слова, Мейсон засмеялся:

– Если вы думаете, что я не пойду искать его, то вы с ума сошли, Уард. – Он не стал ждать возражений. Рванув на себя покрытую разводами стеклянную дверь «ККК», Траск вернулся в приемную.

Подлодка Келлерман – или кто-то другой в фирме – умело подобрал блондинку-секретаршу. Она автоматически улыбалась при виде посетителя. Даже слыша «нет» от девушки с такой улыбкой и при такой фигуре, вы уходили счастливым.

Узнав в Мейсоне человека, которого несколько минут назад принимал босс, блондинка встретила его хорошо отрепетированным приветствием, которое застыло на ее лице, когда Траск, не обращая на нее внимания, в сопровождении Уарда с оружием на изготовку рванулся к дверям, что вели во внутренние помещения офиса. Блондинка начала нажимать кнопки на интеркоме.

Мейсон оказался около дверей, за которыми слышал голоса. На секунду замерев и ничего больше не услышав, он настежь распахнул двери и вошел, не обращая внимания на предостерегающий окрик Уарда.

В кабинете за офисным столом сидел крупный мужчина в рубашке с короткими рукавами. Медная табличка на столе указывала, что он был или должен был быть Джедом Нортоном. Привычный для него раздраженный взгляд сменился откровенным изумлением. Он увидел револьвер в руке Уарда.

– Что за чертовщина? – вскрикнул Нортон.

– Где он? – спросил Мейсон и, не дожидаясь ответа, сделал шаг к дверям в дальнем конце небольшого кабинета.

– Мистер Траск! – предостерег его Уард.

Мейсон рванул на себя дверь и, моргнув, застыл перед пустым гардеробом. Когда он медленно повернулся, лицо у него было удивленным и растерянным.

– Простите, что таким образом ворвались к вам, мистер Нортон, – сказал Уард. – Но мистер Траск был уверен, что слышал…

– Ваша фамилия Уард, – произнес Нортон. – Из отделения порта…

Он потянулся к телефону, и морщины в углах рта углубились, словно прорезанные резцом.

В дверях за спиной Уарда теперь толпилось еще несколько человек в рубашках с короткими рукавами. Блондинка в приемной перестала паниковать.

Когда укрепилось впечатление, что спасательная команда готова наброситься на него, Уард выхватил свою бляху.

– Полиция.

– Дайте мне заместителя комиссара полиции Аллера с Сентрал-стрит, – произнес Нортон, затем положил трубку. – Может, теперь объясните мне, какого черта вы сюда вваливаетесь, размахивая своей артиллерией, Уард? А кто этот псих? – ткнул он толстым большим пальцем в Мейсона.

Тот подошел к хозяину кабинета и остановился, не сводя с него взгляда.

– Не более пяти минут назад, мистер Нортон, вы в этом кабинете разговаривали с Микки Фланнери. Я узнал его голос и теперь узнаю ваш. Где он?

Нортон прикрыл густыми ресницами блестящие черные глаза:

– Спаси господи! Этому ненормальному нужна смирительная рубашка. Вы кто?

– Меня зовут Мейсон Траск. Я только что беседовал с мистером Келлерманом. И шел по коридору, когда услышал ваш разговор с Фланнери.

– Микки Фланнери разыскивается за убийство следователя комиссии, мистер Нортон, – объяснил Уард. – Услышав такую информацию, я должен был действовать без промедления.

– Разговаривать не имеет смысла, – сказал Мейсон. – Мы должны разыскать его! Он где-то в этой конторе.

– Без ордера на обыск вы тут никого и ничего не будете искать, – бросил Нортон. – И вы это знаете, Уард. Этому парню послышалась какая-то мистика, и вы сломя голову влетаете сюда. Что такому отморозку, как Фланнери, делать в моем кабинете?

– Нет смысла разговаривать! – резко повторил Мейсон. – Чем дольше мы будем тут болтать, тем больше у Фланнери будет возможностей удрать.

Похоже, Нортон стал закипать гневом:

– Послушайте, мистер, как вас там…

– Он не мог миновать Донована в холле, мистер Траск, – сказал Уард. Заметно было, что он уже полностью разочаровался в словах Мейсона.

В это мгновение знакомый голос вопросил из холла:

– Что здесь происходит? – Ясный, четкий голос с немецким акцентом Подлодки Келлермана.

Спасательная команда с засученными рукавами почтительно освободила ему проход, и Келлерман, стиснув черенок трубки крепкими белыми зубами, вошел в помещение. Его глаза искрились неподдельным юмором.

– Ну-ну, мистер Траск, а я уж думал, что вы давно ушли. – Он равнодушно посмотрел на Уарда. – Джед, что тут за шум?

– Шум, – дрожащим от гнева голосом сказал Мейсон, – из-за того, что, выйдя от вас, я услышал, как этот человек, Нортон, в своем кабинете беседовал с Микки Фланнери.

Подлодка расплылся в улыбке:

– Ты в самом деле говорил с Микки Фланнери, Джед?

– Ради бога, Подлодка…

Келлерман явно веселился:

– Джед говорит, что вы ошибаетесь, мистер Траск.

– Я не ошибаюсь. Я в любое время узнаю голос Микки Фланнери – никогда в жизни не забуду его!

– О чем они разговаривали? – спросил Подлодка.

Мейсон облизал пересохшие губы.

– О бейсболе. Фланнери говорил, как здорово Уитти Форд подает крученые мячи, а мистер Нортон утверждал, что Эрл Вайан знает куда больше приемов.

– Те-те-те, – сказал Келлерман. – В рабочее время!

Телефон на столе Нортона ожил, и он взял трубку:

– Алло? Комиссар Аллер? Это Джед Нортон из «ККК». Да. Прекрасно, а вы?

– Дай-ка мне. – Подлодка взял трубку у Нортона. – Фрэнк? Это Подлодка… На миллион долларов, спасибо… Фрэнк, у нас тут не очень приятная ситуация. Недавно меня посетил некий молодой человек Мейсон Траск… Да, тот самый. Я принял его потому, что за него попросил Макс Уолтер, портовый репортер, перед которым я в небольшом долгу. – Келлерман хмыкнул. – Мистер Траск хотел от меня, чтобы мы объединили с ним силы для уничтожения Рокки Мадженты. Интересное предложение, которое я, естественно, не мог принять… Да, это было бы смешно, если не учитывать, что мистер Траск стал страдать галлюцинациями. Покинув мой кабинет, он пришел к выводу, что Джед Нортон, глава нашего отдела подъемных работ, обсуждает искусство броска у Уитти Форда и Эрла Вайана – и не с кем иным, как с Микки Фланнери, тем бандитом, которого, я не сомневаюсь, ты хочешь найти… Да… Да, я лично отдаю предпочтение Уитти Форду. – Подлодка издал веселый смешок. – Тем не менее тут все осложнилось. Ведь ты – очень предусмотрительно, насколько я могу судить, – приставил к мистеру Траску охрану из двоих полицейских. Мистер Траск убедил их, что в самом деле слышал дискуссию о великой американской игре, и один из них вломился сюда с револьвером, намереваясь провести обыск… Да… – Холодные голубые глаза, прижмуренные от удовольствия, уставились на Мейсона. – Да, я знаю эту трагическую историю, но боюсь, она может иметь еще более трагические последствия. Совершенно ясно, что мистер Траск не в себе… Конечно… Договорились… – Он повернулся к Уарду, протягивая ему трубку. Тот взял ее:

– Да, сэр… Да, я все это знаю, но не счел возможным пройти мимо. За последние восемь часов я пришел к выводу, что мистер Траск… – Чувствовалось, что его резко оборвали, и у Уарда побагровели скулы. – Да, сэр. Только… Есть, сэр.

– Дайте мне! – сказал Мейсон и едва ли не вырвал трубку из рук Уарда. – Комиссар Аллер? Это Мейсон Траск.

– Да, мистер Траск. – У Аллера был усталый голос.

– Не подлежит никакому сомнению, что я действительно это слышал. Голос Фланнери я узнаю везде и всюду. Пока мы тут чешем языками, Фланнери может удрать. Дайте указание Доновану и Уарду найти его.

– Я понимаю то состояние, в котором вы должны находиться, мистер Траск. Но конечно, вы не можете не понимать, насколько абсурдно предположение, что Микки Фланнери мог находиться в офисе «ККК», спокойно обсуждая проблемы бейсбола. Вы сделали ошибку, мистер Траск, – и при вашем умственном состоянии ошибка эта вполне понятна.

– Я его слышал! – заорал Мейсон.

– Не сомневаюсь, что вы в этом уверены, – сказал Аллер. – Вы находитесь недалеко от Парк-роу. Пусть Уард доставит вас в офис Дана Гебхардта. Полагаю, Дан сможет вас разубедить, что этого просто не могло быть. Я приказал Уарду больше не беспокоить мистера Келлермана. И я настоятельно требую от вас делать то, что вам предложено. Дайте мне еще раз Уарда, хорошо?

Мейсон протянул трубку детективу и, не проронив больше ни слова, вышел из кабинета. Его шатало. Через приемную он прошел к лифтам, где его ждал Донован.

2

Мейсон стоял у окна в кабинете Дана Гебхардта в Портовой комиссии, глядя на парк Сити-Холла. Когда он вошел в кабинет, Даниэль разбирал кучу сообщений, громоздящихся у него на столе. Он попросил Мейсона обождать несколько минут. Тон у него был деловитым и отрывистым, как у человека, на которого в середине рабочего дня свалилась неприятная обязанность.

– Поставь это около дивана, – услышал Мейсон голос Гебхардта и, повернувшись, увидел молодого чернокожего клерка, который аккуратно пристроил диктофон на маленьком столике рядом с диваном. Подключив его к сети, клерк вышел. Мейсон заметил, что он уже работает.

– Итак, мистер Траск, – произнес Гебхардт. – Если вы мне досконально изложите все, что случилось, я запишу ваш рассказ на диктофон, чтобы вам не надо было повторять его для протокола.

– Я… я не думаю, что мой рассказ представит для вас интерес, – устало отозвался Мейсон. – Фланнери был в конторе Келлермана. Я его слышал. Официальная точка зрения, изложенная комиссаром Аллером, гласит, что у меня был нервный срыв. Если даже кто-то и поверил бы мне, уже слишком поздно. Фланнери благополучно улизнул.

Гебхардт запустил пальцы в копну светлых волос.

– Я считаю, вы в самом деле слышали то, что, по вашим словам, слышали. Как считает и комиссар Аллер.

– Но он отозвал Уарда, а это была единственная возможность захватить Фланнери, загнанного в угол! Вы мне верите, мистер Гебхардт? – с запозданием отреагировал Мейсон.

– Полностью, – заверил его Дан. – Но разрешите кое-что разъяснить вам, Траск. Аллер говорил по телефону Келлермана – через его подстанцию. И пока заместитель комиссара вел разговоры с Нортоном, Келлерманом, Уардом, с вами и снова с Уардом, он отдал письменное распоряжение своему секретарю, чтобы контору «ККК» взяли под наблюдение. Когда вы вместе с Уардом и Донованом покинули здание, оно уже было окружено. Я не могу убедить вас на сто процентов, что Фланнери не имел возможности проскользнуть сквозь эту сеть, Траск, но тут у него было куда меньше шансов, чем при игре в кошки-мышки с вами и Уардом в конторе Келлермана.

– Вы не против, если я присяду? А то я, кажется, на пределе сил.

– Конечно садитесь. Но я бы хотел, чтобы вы четко и исчерпывающе изложили все факты.

Устроившись на диване, Мейсон протер очки и стал говорить в стоящий перед ним маленький микрофон. Он рассказал о своем визите к Келлерману, с которым встретился по совету Уарда и с помощью Макса Уолтера. Он сказал, что начинает понимать, насколько глупо было предполагать, что Келлерман захочет и сможет помочь ему в реализации этого дикого замысла. Он описал, как расстался с ним, как, идя по коридору, услышал дискуссию о бейсболе между Нортоном и Микки Фланнери и как кинулся к Уарду. О своем возвращении с Уардом и о полном их разочаровании.

– Вот и все. Ко мне отнеслись как к пациенту психбольницы, и вдруг я понял, что у меня больше нет сил бороться. Я не пришел бы и сюда, если бы Уард не получил указание доставить меня, а у меня уже не было энергии сопротивляться.

Гебхардт вышел из-за стола и выключил диктофон. В дверях появился секретарь.

– Бен, тут же передай эту запись мистеру Сассуну. Понял? Когда он ее прослушает, напечатай текст.

– Есть, сэр.

После того как диктофон был отключен и вынесен, Гебхардт подошел к раскрытым окнам и набрал полные легкие воздуха. Затем он вернулся к Мейсону:

– Прошлой ночью мистер Сассун предложил, чтобы вы зашли сюда и просмотрели записи – то есть донесения. Да, именно это он и имел в виду. Дабы удержать вас от крестового похода в одиночку, мистер Траск. Дело не в том, что вас нельзя понять. Но у нас есть определенные трудности, мистер Траск. Вот о них я и хочу вам рассказать. Первое. У нас нет достаточных доказательств, чтобы привязать Микки Фланнери к убийству этих двух детей. Мы ничем не можем обосновать его арест, не говоря уж о том, что нам нечего предъявить Большому жюри в поддержку обвинения. Ровно ничего. И Сассун, и я – мы оба верим, что это дело его рук. И вы верите. Но это не доказательства. Второе… – У Гебхардта отвердел взгляд. – У нас нет доказательств, что именно он опустил тали с грузом на голову Уотерса. Вы слышали этих людей. Я знаю, что никто не будет говорить, никто не проронит ни слова. Вы должны помнить, что Уотерс показал мне Микки, стоящего на палубе «Клары». Потом уже, когда я допрашивал палубных из этой команды, я сказал, что сам видел Фланнери. Я его не видел, Траск. О, я знаю, что он там был. В таких делах Хрипун не мог ошибиться – так же, как утром в конторе Келлермана и вы не могли ошибиться. Но мы не можем доказать ни того ни другого – пока еще. Если нам повезет и мы задержим Фланнери, мы не сможем арестовать его. Разве что… – Гебхардт издал сухой смешок, – разве что он в чем-то признается, дабы у нас были основания держать его за решеткой. Ему будет куда спокойнее сидеть в камере, чем удирать от головорезов Мадженты. Но сейчас он обрел защиту – Келлермана.

– Не понимаю. Чего ради Келлерману прятать его?

Гебхардт прикурил сигарету.

– Ваш друг детектив Уард был прав в одном: если и есть в городе человек, который ненавидит Рокки Мадженту больше, чем вы, Траск, то этот человек – Подлодка Келлерман.

– Подлодка старался меня убедить, что они с Маджентой – эдакие враги-приятели.

Гебхардт сухо посмеялся:

– До того как Рокки Маджента взял верх, Подлодка Келлерман был одним из самых влиятельных людей в порту. Он назначал и снимал подрядчиков и профсоюзных боссов. Он был тем, кто давал добро ростовщикам, букмекерам и полицейским взяточникам, – все крутилось под ним. Но теперь ему каждый день приходится получать горькую пилюлю. Эта горькая пилюля – право Рокки накладывать вето. Подлодка окончательно потерял возможность бороться с Рокки, потому что его партнеры и союзники не смогли противостоять той власти, что есть у Рокки, – власти автоматной очереди! Так что Подлодке пришлось отступить в задние ряды, и он полон ненависти, которая не покидает его ни утром, ни днем, ни ночью. Он знает, что любое его указание будет отменено Рокки. Он не может с этим смириться. Он знает, что дешевым подонкам, типа покойного Игрока Фланнери, Микки Фланнери, Курка Макнаба, Фуззи Кейна и продувного сутяги по темным делам Эйба Эбрамса, – всем им известно, что в стычке с Рокки его стеклянная челюсть не выдержит. И каждый день Келлерман ищет способ, как поквитаться с ним.

– Вот почему он и выслушал меня? – догадался Мейсон.

– Он выслушивает любого, кто приходит с идеей, как уничтожить Рокки. Но он не стал углубленно вникать в ваши замыслы потому, что у него уже есть план, – и первое представление о нем мы получили благодаря вам.

– Благодаря мне?

– Еще неделю назад если бы с Рокки Маджентой что-то случилось, то по логике вещей его наследником стал бы кронпринц Микки Фланнери. Почему? Потому что он самый крутой среди этих головорезов. Потому что он ирландец. Весь порт поделен на этакие этнические анклавы, мистер Траск. К северу от Сорок второй улицы – ирландцы; Гринвич-Виллидж и ниже – ирландцы и итальянцы; овощные и фруктовые причалы на Ист-Ривер – это итальянцы, пуэрториканцы и негры. На стороне Джерси господствуют главным образом итальянцы и ирландцы, не считая Порт-Ньюарка, где полно высоких светлых испанцев из Бильбао. Рокки начинал в Виллидж и распространил свою власть к северу среди ирландцев. Когда его не станет, ирландцы начнут давить, требуя, чтобы на престол воссел ирландец. Каковой и есть Микки Фланнери. – Гебхардт растер подбородок. – В любом обществе, мистер Траск, борьба за власть – увлекательное зрелище. Рокки знает, что Микки ждет, ждет и ждет. Втайне он, может, и рад, что у Микки поехала крыша – и тот пошел на убийство ваших маленьких племянников. Теперь он может с полным правом отдать приказ убрать Микки, и никто не будет с ним спорить. Действовал он без промедления, и Микки пришлось ради спасения жизни уносить ноги. Вот почему Фланнери и попытался прошлой ночью скрыться на «Кларе». И теперь мы подходим к интересному совпадению, мистер Траск. Вы, конечно, догадываетесь, кто заключает контракты на работу на пирсе С?

– Келлерман?

Гебхардт кивнул:

– Келлерман, который жаждет крови Рокки. Будь вы на месте Келлермана, приветствовали бы вы появление Микки?

Мейсон отрицательно покачал головой:

– Он же человек Рокки. В чем его ценность?

– В том, что он может стать человеком Келлермана. Старый капитан-подводник может спасти шкуру Микки. Он в силах обеспечить ему такое алиби, что мы притронуться к нему не сможем, не имея на руках очень серьезных доказательств, которых, скажем прямо, у нас, скорее всего, не будет. Келлерман станет прятать Микки, пока тот или кто-то из его близких дружков не подложит мину под Мадженту. Тогда Мадженте устроят шикарные похороны, где Микки окажется в числе основных плакальщиков, и успешно придет к власти.

– Чем это поможет Келлерману?

– На руках у него будет нечто вроде письменного признания Микки – допустим, в убийстве Уотерса, – и Фланнери станет плясать под дудку Келлермана.

– Разве у Мадженты не хватит мозгов предвидеть все это?

– Конечно, мозги у него на месте. И шарики крутятся. По сути, наступила решительная схватка между Рокки и Подлодкой. И я позволю себе посоветовать, мистер Траск, – вам не стоит попадать под перекрестный огонь.

– Каким образом Келлерман оказался столь беспечен, что позволил мне услышать у себя в конторе голос Фланнери?

– Могу объяснить только тем, что он допустил редкую для себя оплошность. Келлерман увиделся с вами, лишь чтобы убедиться, можете ли вы предложить ему что-то реальное. Может, вы знаете что-то о Микки, из-за чего весь замысел Подлодки пойдет под откос. Он должен был убедиться. А Микки в это время увлекся и разговорился. Наверно, он пришел в такое возбуждение, говоря о крученых мячах Уитти Форда, что повысил голос, и вы его услышали.

Дверь в кабинет Гебхардта распахнулась, и вошел молодой человек, напоминающий улыбчивого студента колледжа Уотерса. Его представили Мейсону как Эдди Робинсона, одного из сотрудников юридического отдела комиссии. Войдя, он протянул Гебхардту бумаги.

– Это ваши показания, которые вы должны заверить своей подписью, мистер Траск, – сказал Дан. – О том, что вы слышали, как Микки Фланнери говорил с Джедом Нортоном в офисе Келлермана. Эдди проведет вас через парк в здание суда и предъявит вместе с вашими показаниями судье Свенсону. Мы хотим получить ордер для обыска офиса «ККК». Он ничего не даст, но мы не можем выглядеть совершенно беспомощными в глазах этого старого отродья тевтонов. Не так ли?

3

Встреча с судьей Свенсоном носила рутинный характер. Судья спросил Робинсона, для чего им нужен Микки. Вопрос был задан походя.

– Мы подозреваем его в убийстве двух детей миссис Трасковер плюс в убийстве Уотерса, нашего следователя, – столь же небрежно ответил Робинсон, словно сообщал о розыске мелкого воришки, стащившего банку бобов в соусе. – Свидетельств еще нет, но он нам нужен для допроса. И мы хотим заполучить его живым, судья. Рокки уехал рыбачить у побережья Джерси.

Судья мрачно усмехнулся:

– Принеси мне клок волос Микки, когда вы его поймаете. Если его будут судить за убийство детей, я хочу сидеть на судейском месте. Примите мои соболезнования, мистер Траск.

Когда они снова оказались в парке Сити-Холла, там сидели на скамейках неопределенные личности, изучавшие объявления в утренних газетах или кормившие голубей крошками из мятых бумажных пакетов. Кругом был обыкновенный мир, который каждый день представал перед глазами тысяч и тысяч людей, – мир, где не существовало убийц детей, где никто не вцеплялся друг другу в глотку и где человеческие жизни не являлись простыми пешками.

Мейсон вместе с Робинсоном, взяв такси, поехали к зданию на Баттери-Плейс, в котором размещалась империя Подлодки Келлермана.

– Он – хитрый старый жулик, этот Подлодка, – сказал Робинсон. – Похоже, он решил играть до конца, чтобы раз и навсегда прекратить эти игры. Если он выиграет, то, значит, покончит с Рокки. Если проиграет, конец придет Подлодке. Он должен хладнокровно рассчитать все свои ходы.

Мейсон покачал головой:

– Половина времени у портовых преступников отдана простому и откровенному насилию. Его жертвой мы и стали – моя семья, имею я в виду. Весь ужас в том, что их человек может совершить убийство и остаться неприкосновенным. И тут же, в следующую секунду, замыслы преступников становятся так сложны, что я не могу уследить за ними. А вы видите их, но говорите о них словно зритель шахматного матча! И в следующем месяце бухгалтеры поймают кого-нибудь, кто сорвал куш на двухдолларовой лошадке, но не заплатил с выигрыша подоходный налог!

Робинсон бросил на него быстрый сочувственный взгляд:

– Если мы позволим себе каждый день сгорать на работе – а нам каждый день приходится сталкиваться с такой возможностью, мистер Траск, – то у нас не останется сил для настоящего боя, когда наступит его время.

– Для следующей бухгалтерской проверки! – с горечью сказал Мейсон.

Такси остановилась перед светофором одной из узких поперечных улочек даунтауна Нью-Йорка.

– Комиссия – всего лишь часть полицейских сил города, мистер Траск. Сомневаюсь, чтобы вам было все известно о нас.

– До вчерашнего дня я вообще ничего не слышал о комиссии!

Робинсон кивнул:

– Нам от роду всего шесть лет, мистер Траск. Организована комиссия законодательными собраниями Нью-Йорка и Нью-Джерси в пятьдесят третьем году. Да, наша задача – чистить порт. С помощью полиции, окружной прокуратуры, береговой охраны, Казначейства, руководства порта, Ассоциации капитанов Нью-Йорка, Морской комиссии. Но чистка порта не имеет ничего общего с метлой! Профсоюз контролируется такими уголовниками, как Маджента. Капитаны давно сдались на милость профсоюза. Сдалась и вся масса рядовых докеров. Мы держим порт под полицейским контролем, но, прежде чем требовать от полиции эффективной работы, мы должны обучить ее. Фонды нашей заработной платы пополняются за счет капитанов – чуть больше двух процентов от их доходов и достигают двух миллионов долларов в год. Но хотя они платят, капитаны не желают наведения порядка. Они открыто дают взятки профсоюзу, но время от времени все же стучатся к нам в заднюю дверь и просят о помощи. В сущности, борьба идет за контроль над рабочей силой. Капитаны сдались профсоюзу, среди руководства которого – сплошные гангстеры. Рядовая масса молчит в тряпочку, чтобы не потерять работу. И часть наших обязанностей заключается в том, чтобы обучить их и внушить им – мы здесь для того, чтобы защищать их права. Вы ввязались в самую гущу силовой борьбы, мистер Траск. Два колоса порта сошлись лоб в лоб. Я не могу не думать о том, во что это уже вам обошлось, мистер Траск, и у меня возникают мучительные спазмы в желудке. Но в то же время я испытываю что-то вроде радости, ибо знаю, что преступники слабеют в междоусобной борьбе и у нас появляется хороший шанс уверенно ступить ногой хоть на этот участок их владений.

Такси остановилось перед зданием на Баттери-Плейс. Робинсон направился к холлу, выходящему на улицу. Невдалеке у газетного киоска Мейсон увидел Джейка Сассуна, окруженного группой незнакомых людей. Траск не знал среди них никого, кроме одного – с красным потным лицом там стоял Макс Уолтер, приятель Мейсона.

– Репортеры, – нахмурился Робинсон. – И принес же их черт!

Увидев своего юного помощника, Сассун криво усмехнулся:

– Подлодка в самом деле не теряет времени даром. Он уже созвал этих джентльменов, представителей прессы, и дал им интервью, описав трагические душевные отклонения бедного мистера Траска. – Джейк кисло посмотрел на Мейсона. – Тут мы с ним частично совпадаем во мнениях. Понять не могу, чего вы хотели добиться, дергая Подлодку за бороду в его собственной берлоге. Но по крайней мере, о вас упомянут в заголовках! Хотите сделать личное заявление этим энергичным собирателям новостей?

– Без комментариев, – сказал Мейсон.

– О, у нас нет никаких секретов от этих достойных слуг общества, – с той же саркастической интонацией произнес Сассун. – Вы слышали или нет, как Микки Фланнери беседовал с вице-президентом «ККК» по вопросам судоподъема?

– Слышал, – почти не разжимая губ, бросил Мейсон.

– Обсуждал они или нет искусство подавать крученые мячи Уитти Форда?

– Обсуждали!

– Как они его оценивали? – засмеялся кто-то.

Мейсон обвел взглядом группу репортеров.

– Послушайте, вы, сукины дети, – очень тихо сказал он. – Вчера днем Микки Фланнери убил двух детишек, семи и восьми лет. Вам угодно шутить по этому поводу?

– Простите, если что не так, – сказал кто-то. – Но почему вы уверены, что слышали именно Микки Фланнери? Насколько я понимаю, вы только один раз разговаривали с ним.

– Мог ли я его забыть?

– А как насчет ордера? – услышал Мейсон вопрос, обращенный к Робинсону.

– К чему такие формальности? – ответил Сассун. – Почетный караул, как видите, отсутствует. Просто Дану и его ребятам мистер Келлерман устраивает экскурсию в своем офисе. Если бы он решил, что мы серьезно воспринимаем подозрения мистера Траска, то сразу позволил бы детективу Уарду осмотреть все помещение.

Кто-то дернул Мейсона за рукав. Повернувшись, он увидел Макса Уолтера, налитые кровью глаза которого были полны неописуемого страха.

– Я должен поговорить с тобой с глазу на глаз, Мейсон. И побыстрее.

Траск уставился на него:

– Ты уже с самого утра надрался?

– Мейсон, тут не до шуток!

– Прости, если я доставил тебе неприятности из-за Келлермана.

Уолтер продолжал держаться за рукав Мейсона.

– Это не имеет никакого отношения к Келлерману. Твоя подруга… Из-за меня она попала в большую беду.

– Подруга?

– Мисс Бюст! Эприл Шанд.

– О чем ты говоришь? В какую беду?

Покрасневшие глаза Уолтера метнулись в сторону репортеров, окружавших Сассуна.

– Ее захватил Маджента!

4

Выкинув правую руку, Мейсон схватил Уолтера за грудки и подтянул к себе. На нем был пропотевший холщовый пиджачок.

– Маджента!

– Закрой рот, Мейсон! – Уолтер бросил взгляд в сторону Сассуна. – Я должен был тебе сказать об этом до того, как ты снова умчишься. За углом есть закусочная. Мы там можем выпить по чашке кофе.

– По чашке кофе! – затряс Мейсон толстячка. – В чем дело, Макс?

– Можешь ли ты пройти со мной, чтобы я смог тебе все рассказать – без передачи Сассуну? Если ты ему обрисуешь ситуацию, то погубишь мисс Шанд!

Мейсон отшвырнул его:

– Говори – здесь и сейчас!

– Нет, Мейсон. Нет!

Он явно не играл. Уолтер выпил, но не напился. Его мутило от страха.

Обернувшись, Мейсон посмотрел на газетный киоск. Сассун и Робинсон на пару отражали натиск репортеров. Мейсон схватил Уолтера за руку и быстро завернул за угол.

В мрачной закусочной по соседству никого не оказалось, кроме бармена – он лишь готовился к наплыву посетителей, который должен был состояться через час. Мейсон устроился за пластиковым столом в дальнем конце заведения. Уолтер, проходя мимо бармена, пробормотал: «Два кофе» – и присоединился к Траску.

Мейсон сидел, привалясь спиной к стене и глядя на улицу сквозь засиженное мухами стекло. Едва только Уолтер пристроился рядом, как бармен объявил: «Два готово», и Уолтеру пришлось возвращаться за кофе. Когда он вернулся к столику, половина кофе уже выплеснулась на блюдца.

– Ну! – сказал Мейсон. – Ну же, Макс!

Уолтер, скрючившись, навалился на сложенные руки, словно его мучили желудочные колики. На раскрасневшемся лице выступили капли пота.

– Сегодня утром, примерно в половине десятого, у меня раздался телефонный звонок.

Мейсон хлопнул по столу ладонью.

– Рассказывай об Эприл! – потребовал он.

– Прошу тебя, Мейсон. Дай мне рассказать все по порядку – я буду быстро. Понимаешь, я снял трубку. Это был Маджента. Он…

– Ты его знаешь?

– Конечно знаю. Все портовые репортеры знают его. Помнишь, я говорил, что, если захочешь, могу устроить тебе встречу с ним. Он поддерживает хорошие отношения с прессой. Ему это важно.

– Об Эприл!

– Вот поэтому он мне и звонил, – с отчаянием произнес Уолтер. – Он сказал, что я твой друг. Он…

– Он упоминал меня? И то, что ты со мной дружишь?

– Пожалуйста, Мейсон, дай мне рассказать.

– Продолжай.

Рукавом пиджака Уолтер вытер взмокший лоб.

– Он сказал, что я должен позвонить ей – мисс Шанд. Сообщил, что она находится на Двенадцатой Восточной улице, в частной клинике, куда она поместила твою невестку. Я должен сказать ей, что звоню по твоей просьбе и что ты хотел бы встретиться с ней в холле отеля «Беркшир», куда она должна приехать как можно скорее. Я должен сказать, что это спешно и что ты сам не можешь ей позвонить, поскольку ты в дороге.

– Ты понимаешь, что все это не имеет ни малейшего смысла, Макс? Клянусь, если это какой-то розыгрыш, я тебе с корнем вырву уши!

– Розыгрыш! – едва не заорал Уолтер. – Маджента не шутит… тем более с такими вещами.

– Значит, ты покорно позвонил ей?

– Да.

– Ты, разжиревший подонок! Зачем?

– Потому что я трус, Мейсон. Ты не можешь сказать Мадженте «нет» и после этого сохранить здоровье. Я вот уже двадцать лет наблюдаю, как он действует.

– Значит, ты подчинился – даже не спрашивая, в чем дело?

– Он мне сам рассказал. Он сообщил, что в данный момент ты находишься в кабинете Подлодки Келлермана и пытаешься как-то прихватить его, Мадженту. Он сказал, ему известно, что это я вывел тебя на Подлодку.

– Откуда он мог это знать?

– Он все знает.

Мейсон откинулся на спинку стула. Из кармана появились очки, и он стал полировать их платком, как загипнотизированный разглядывая линзы.

– Итак, ты позвонил Эприл… – глухо, словно бы издалека сказал он.

– Да. Она сказала, что будет в «Беркшире» через пятнадцать минут.

– Предполагаю, ты имел представление, чего он хочет от Эприл?

– Он хотел, чтобы ты прибыл в Джерси – в его поместье. Он объяснил, как тебе туда ехать.

– Чтобы я туда явился и все с ним обговорил? – дрожащим от ярости голосом произнес Мейсон. – Что это за двойная игра, Макс?

– Ты поедешь в Джерси, – очень убедительно сказал Уолтер. – Поедешь, никому не говоря. Если его устроит то, что по приезде ты ему должен будешь сказать, тогда он отпустит тебя и девушку.

Отполированные блестящие стекла очков вернулись в карман Мейсона.

– Макс, ты предложил мне какой-то кошмар, не так ли? Ты знаешь, что все это совершенно бессмысленно. Чего ради Мадженте похищать такую знаменитость, как Эприл Шанд? От этого ему не отвертеться. Он даже не сможет отпустить ее. Если это все правда, то, значит, он крепко влип, ибо ты знаешь все факты и рассказал мне о них.

Уолтер кивнул:

– Я просто передал тебе, Мейсон, то, что мне было сказано. Я согласен с тобой. Рокки попал в переплет, и сейчас он в такой ситуации, из которой не может сам выпутаться. Ты поедешь туда и все увидишь. Эта вертихвостка для тебя ничего не значит. Черт, да ты только что познакомился с ней – когда это было, вчера? Ты…

Перегнувшись через стол, Мейсон врезал Уолтеру оплеуху.

– Не называй ее вертихвосткой!

– Мейсон!

– Мне еще надо манерничать с тобой – ты, прыщ на ровном месте?!

– Мейсон, но что мне было делать?

– Ты мог сказать ему «нет», а затем зайти в туалет и утопиться в сортире, если уж ты так перепугался!

– Мейсон, я…

– Заткнись, пока я думаю! Понял?

– А тут не о чем думать, Мейсон. Эта девчонка для тебя ничего не значит. Забудь о ней. Иди к Гебхардту, и пусть он обеспечит тебе защиту. Вот что бы я сделал!

– Не сомневаюсь. – Мейсон помедлил. – А что будет, если я именно так и поступлю?

– Они выедут на место и постараются вытащить ее. Но они не смогут найти ее, Мейсон. Так же как не смогли найти Микки Фланнери в том здании – если он вообще там был!

– Он был там.

– Они никогда ее не найдут, потому что и шагу ступить не могут без того, чтобы Рокки тут же не узнал об этом. Ведь он был в курсе твоей встречи с Келлерманом, не так ли?

– Какие шансы есть у нее – или у меня, – если я все же окажусь в Джерси?

Уолтер сделал глоток кофе.

– Я бы не дал и одного на миллион. Конечно…

– Что «конечно»?

– Конечно, ты можешь поехать туда, потому что тебя ждут. А оказавшись на месте, может, ты что-то придумаешь – вырвешься оттуда или что-то в этом роде.

Мейсон продолжал смотреть на него:

– То есть я… значит, силой проложу себе путь из укрытия Рокки, раскидав маленькую компанию его гостей?

Уолтер начал судорожно рыться в карманах, словно его кусали муравьи.

– У меня есть револьвер, Мейсон. Я… я прихватил его. Это единственное, что я мог для тебя придумать. Он заряжен. Он…

– Спрячь эту чертову штуку под стол! – воскликнул Мейсон. Затем рассмеялся. – То есть я должен пристрелить Рокки Мадженту?

– Ты знаешь, как пользоваться оружием, Мейсон. Ты был в армии. У тебя появится возможность… и у нее тоже. Если тебя беспокоит ее судьба. Я бы не хотел оказаться на твоем месте. Черт с ней. Она…

– Заткнись, Макс. Она попала в этот переплет потому, что рискнула стать моим другом. Но скажи мне вот что. Допустим, мы идем к Гебхардту и выкладываем ему всю эту историю. Он сообщает в полицию Джерси. Они проникают в поместье Мадженты. Они…

Уолтер решительно замотал головой:

– Говорю тебе, они еще и подойти не успеют, а он уже все будет знать. Прежде чем они окажутся на месте, девушку спустят в океан с камнем, привязанным к ногам. Я скажу тебе и кое-что еще, Мейсон. Скорее всего, он знает, что мы с тобой разговариваем. Он будет знать, куда ты отправишься отсюда. Он будет знать, поедешь ты к нему или нет.

Мейсон сузил глаза:

– А после того, как меня там прикончат и убьют Эприл, ты и дальше будешь держать язык за зубами, не так ли, Макс? Ведь ты не захочешь, чтобы кто-нибудь узнал о делах рук твоих.

– Послушай, Мейсон, ты должен меня понять. Я…

– Я понимаю тебя, Макс, от А до Зет! – Мейсон с силой перевел дыхание. – Передай мне под столом свой револьвер. А теперь – маршрут!

5

Маршрут был указан совершенно точно. Миновало четыре часа пополудни палящего душного дня, когда Мейсон достиг точки, от которой, как он прикинул, до дома Мадженты в Саут-Джерси оставалось не больше мили. Прежде чем пуститься в путь в своем «фольксвагене», он тщательно проверил весь маршрут.

Связался он и с клиникой на Двенадцатой Восточной улице. Мисс Шанд покинула ее вскоре после его посещения Лауры. Она попросила передать Мейсону, что направляется в «Беркшир», – на тот случай, если он позвонит.

В «Беркшире» его постигла неудача. Присутствие в маленьком холле отеля Эприл Шанд, конечно, не осталось бы без внимания. Но никто ее тут не видел. Ответ был ясен: до того, как она вошла в отель, ее перехватили люди Мадженты.

Последней возможностью оставался «Уолдорф». Но там ему сообщили лишь, что мисс Шанд нет в номере и что она не разрешила сообщать ни где находится, ни когда вернется. От ее имени может говорить мистер Грингласс, но и его нет на месте.

Из своей квартиры Мейсон позвонил в гараж, попросил заправить машину и выгнать ее на улицу. Затем сел за длинный узкий стол с пишущей машинкой и набросал письмо с инструкциями своему адвокату – на тот случай, если он бесследно исчезнет, станет жертвой автокатастрофы или его постигнет неожиданная смерть, – позаботиться о Лауре Трасковер. Услышав тихое поскуливание, он посмотрел на обеспокоенного Муггси, сидящего у его ног.

– Твое будущее тоже надо обеспечить, старина, – сказал он и приложил деньги на Муггси.

После чего Траск написал письмо Даниэлю Дж. Гебхардту, начальнику следственного отдела Портовой комиссии. Текст он начал с краткого изложения своего разговора с Максом Уолтером, в который трудно было поверить. И продолжил:

«Я пытался разрешить эту ситуацию с помощью своего интеллекта, мистер Гебхардт, – хотя знаю, вы считали, что его решительно не хватает. Я не могу понять и принять мир насилия и жестокости, в котором очутился два дня назад. Я знаю только факты – что моего брата довели до состояния, в котором он убил четырех человек и, в свою очередь, погиб сам. Страшная смерть постигла двоих невинных детей – из-за мести. Я видел, как под многотонным грузом металла погиб ваш обаятельный молодой сотрудник. Мне объяснили, что в нашем распоряжении есть лучшее из того, чем располагают силы охраны закона. Мой интеллект подвел меня, мистер Гебхардт. Он должен был заставить прийти к вам, отказавшись от поездки в Джерси, – или, по крайней мере, до нее. Но может, именно он и послал меня в дорогу – без предварительной встречи с вами. Коль скоро ты в Риме, то и веди себя как житель Рима. Если Рокки Маджента и не относится к числу благороднейших римлян, это он – самый могущественный.

Меня не пугает возможность смерти. В армии я уже привык цепенеть от страха. Вся эта история настолько нереальна, что я вообще ничего не чувствую. Сдается мне, я должен пойти на риск ради Эприл Шанд – и еще ради бухгалтеров! Желаю вам удачи, мистер Гебхардт. Я понимаю, мои слова звучат легкомысленно. Я надеюсь, что удача позволит вам прихватить Микки Фланнери и Рокки Мадженту – пусть даже по сфабрикованному обвинению по неуплате налогов с доходов сомнительного заведения на Сорок второй улице. Кроме того, надеюсь, справедливое возмездие настигнет и настоящего негодяя – моего приятеля Макса Уолтера.

Итак, я отправляюсь в путь за Рокки Маджентой!

Всего вам хорошего, мистер Гебхардт.

Мейсон Траск».

Мейсон задумался, как ему незаметно отправить письма. Если Уолтер был прав, с него не спускают глаз. Пока он обдумывал ситуацию, до него из-за двери донесся звон мусорных контейнеров, которые собирал управляющий.

Мейсон открыл дверь, и мистер Расмуссен уставился на него:

– О, мистер Траск, как я вам сочувствую. Я читал в газетах…

– Сделайте мне одолжение, – прервал его Мейсон. – Я должен уезжать. Совершенно неожиданно. Не могли бы отвезти Муггси к ветеринару? К доктору Кардинеру?

– Конечно, мистер Траск. Как только скажете.

– Когда закончите работу. И не могли бы по пути бросить эти письма?

– Все, что угодно, мистер Траск. Поводок…

– Я оставлю его на стуле за дверью.

Снова оставшись один, Мейсон нагнулся, взял Муггси на руки и уткнулся лицом в холодную собачью мордочку.

– Спасибо за все, Муггси. Скрести за меня лапы на счастье. Ладно?

Вот так. Гебхардт получит письмо завтра. Когда на все вопросы жизни и смерти будут получены ответы.

В своем «фольксвагене» Мейсон преодолел последнюю милю и, повернув, миновал массивные каменные ворота усадьбы, которую мог позволить себе в эти нелегкие времена только Маджента.

Мейсон заехал на овальную стоянку справа от парадных дверей дома из серого камня, стены которого были оплетены плющом. До него донесся ровный гул, и он понял, что недалеко шумит океанский прибой.

Разогнув ноги, Траск выбрался из машины. Правую руку он держал в кармане пиджака, сжимая рукоятку револьвера Уолтера. Мейсон уже был почти у входных дверей, когда краем глаза уловил легкое движение за густой, аккуратно подстриженной живой изгородью, окаймлявшей дорожку. За ней, скорчившись, находился человек, который явно хотел укрыться от взглядов. Мейсон ощутил или ему показалось, что у него встали дыбом волосы на затылке.

Он неторопливо прошел к парадным дверям и позвонил. Никакой реакции. Траск слегка повернулся, стараясь не показывать, куда он смотрит. Человек, пригнувшись, продолжал сидеть за живой изгородью. Мейсон снова позвонил, но опять ничего не произошло. Ладонь, сжимавшая револьвер в кармане, была влажной от пота.

Вокруг дома тянулась дорожка, и он двинулся по ней. Шел Траск медленно, чувствуя за спиной какое-тодвижение. За ним следили, но преследователь прятался за кустарником.

На другой стороне дома была обширная, вымощенная плитами терраса, от которой к широкому белому пляжу полого спускался красивый, ухоженный газон. На террасе стояло несколько шезлонгов, на ручках которых висели два или три купальных халата и пляжных полотенец. Мейсон вышел к центру террасы. И тут услышал голос с сильным итальянским акцентом, который он никогда не смог бы забыть:

– Стоять там, где вы есть, мистер Траск. Теперь – повернуться. Медленно.

Мейсон повернулся. Лицом к нему стоял Рокки Маджента, совершенно голый, если не считать пляжных трусиков и пистолета в правой руке, напоминавшего небольшую пушку.

– Я поймал его, Рокки! – заорал другой голос, и кто-то вылетел из-за угла дома, с той стороны, где прятался неизвестный Мейсону человек.

– Стой смирно, Курок! – загрохотал Маджента. – Вынь руку из кармана, если не хочешь получить дырку в брюхе! Быстро!

Человек, с левой рукой на перевязи, ошеломленно уставился на Рокки:

– Ты с ума сошел? Я увидел, как этот парень крадется вокруг дома и…

– Я тебя сейчас прикончу, Курок, если ты не вынешь руку из кармана! Даю тебе одну секунду!

Курок должен был быть Курком Макнабом, который вырвал оружие у Лауры в клубе Томаса Макналти. Его рука, скрюченная, как птичья лапа, вынырнула из кармана. Лицо залила смертельная бледность.

Маджента гаркнул на пределе сил:

– Фузз! Эйб!

Еще двое в пляжном одеянии, с животиками, как у Мадженты, вышли из дома. Мейсон вспомнил Фуззи Кейна. Человек поменьше, скорее всего, был адвокатом Рокки.

– У мистера Траска револьвер в левом кармане, Эйб. Возьми его, – приказал Рокки. – Вынь и у Курка пушку из кармана, Фузз. Вот так.

– Рокки, ты рехнулся? – возмутился Курок.

– Шевелись, Фузз! – заорал Рокки. – Или я начну палить!

На свет появились два револьвера. Их положили на плетеный столик рядом с Маджентой, и с минуту все молчали.

– Итак, мистер Траск, какого черта вы тут делаете? – спросил Рокки.

Мейсон облизал пересохшие губы.

– Вы посылали за мной. Я приехал.

Одна из мохнатых бровей Рокки полезла на лоб.

– Посылал за тобой?

– Макс Уолтер передал мне ваше послание. Я приехал.

– Уолтер? Ах да – парень из газеты. Он передал тебе послание от меня?

Мейсон заранее прикинул, что скажет, и он это произнес, пропустив мимо ушей вопрос:

– Я приехал, чтобы заключить любой допустимый для меня договор ради мисс Шанд.

– Пока вместо договора я видел у тебя револьвер, – заметил Рокки. – А кто такая мисс Шанд?

– Эприл Шанд, – устало объяснил Мейсон.

– Кинозвезда? – У Рокки блеснули глаза. Он подмигнул Эбрамсу: – Я готов договариваться ради мисс Шанд. – Он было засмеялся, но тут же лицо его окаменело. – Что у меня за дела с мисс Шанд?

– Послушайте, Маджента, я все знаю, – сказал Мейсон. – Я знаю, что вы с помощью Уолтера организовали похищение мисс Шанд и доставили ее сюда. Я получил ваше послание и приехал.

Рокки, Фуззи и Эбрамс смотрели на него как на лунатика.

– Давай-ка все выясним, – произнес Маджента. – Значит, Уолтер сказал тебе, что я зацапал мисс Шанд и что ты должен ехать сюда и договариваться?

– Да.

– И ты явился, даже не заходя к копам. – Рокки улыбнулся. – Я бы знал, если бы ты связался с копами. Может быть, ты хотел пристрелить меня из этой хлопушки?

– Может быть.

Пушка в руке Мадженты по-прежнему была нацелена прямо на Курка Макнаба.

– О'кей, – резко сказал Рокки. – Давай уточним еще парочку вещей, мистер Траск. Я не имею ровно ничего общего с убийством тех двух детей. Я сочувствую матери… и тебе. Как я тебе говорил, человек, сделавший это, заслуживает смерти! Продолжим. Идет? Я уже пять лет не разговаривал с Максом Уолтером – потому что он лживый сукин сын. Он человек Подлодки Келлермана. Ты знаешь Подлодку?

– Вам же известно, что я знаю его. Знаете, что сегодня утром я был у него в офисе.

У Рокки дрогнуло веко.

– Откуда мне это знать?

– Понятия не имею. Но, как сказал Уолтер, вы это знаете.

– Однако я не знаю. Но кое-что я знаю, мистер Траск. Именно сейчас Подлодка прячет Микки Фланнери – того, кто убил детей твоего брата! Уолтер отослал тебя с этой идиотской историей о мисс Шанд, и…

– Ее здесь нет? – спросил Мейсон.

– Я никогда в жизни не видел ее, кроме как в кино. А ты явился сюда, мистер Траск. Ну и нервы у тебя, клянусь господом! У меня есть телохранитель. Надежный и преданный. – Он показал стволом в сторону Курка Макнаба. – Вот сижу я здесь, греюсь на солнышке. Но у меня кончились сигареты. И я пошел в дом поискать их. Случайно глянул в окно. И что увидел? Подъезжает какой-то парень в маленькой машине. Вылезает из нее. Держит руку в кармане. Слепому ясно, что у него там оружие. А где мой отважный телохранитель? Прячется за кустами! Он…

– Рокки, дай мне объяснить. Я хотел…

– Заткнись, Курок. – Маджента злобно улыбнулся остальным слушателям. – Что должен был сделать мой отважный телохранитель? Он должен был окликнуть этого парня. Кто ты такой? Что тебе здесь надо? Он должен был обыскать его и найти оружие. А он что сделал? Спрятался за кустами. Так что этот парень прошел прямехонько ко мне. Если бы я лежал в шезлонге, прикрыв глаза от солнца, я уже был бы трупом. Ясно?

– Рокки! – заорал Макнаб. – Я хотел посмотреть, чего ему тут надо. Я…

– Закрой пасть, Курок. Говорю тебе – заткнись! Так что видишь, как все выглядит, мистер Траск? Вовсе я не такой хитрый, просто я сообразил. И вроде как раз вовремя, точно? Ты себе представляешь, мистер Траск? Ты попался на эту дешевую наживку с мисс Шанд. И приехал сюда. Не пойди я за сигаретами и не увидь я тебя и моего бравого телохранителя, вот что случилось бы. Ты обходишь дом. Мой смелый телохранитель стреляет в тебя, а потом в меня – из твоего револьвера, мистер Траск! А потом взывает к небесам и бьется в рыданиях, что не успел спасти меня. – Маджента пожал плечами. – Все знают, что ты сошел с ума от горя, мистер Траск. Так что ты пристрелил старину Рокки, а его бравый телохранитель чуть запоздал. Бедный старина Рокки – погиб от пули психа. И, мистер Траск, кто займет мое место? Наш общий друг Микки Фланнери. А кто будет его покорным слугой номер один? Мой отважный телохранитель. А кто по-настоящему будет всем заправлять? Подлодка Келлерман. И кто получит новую машину, может, полдюжины новых костюмов и новый счет в банке? Твой друг Макс Уолтер.

Мейсон не мог отвести от него глаз:

– То есть он сознательно подстроил мне ловушку?

Рокки кивнул:

– И хуже того, мистер Траск. Он подстроил ловушку мне! Итак – мы возвращаемся в Нью-Йорк и там выясним, кто кому должен.

– Рокки, ты все понял неправильно! – заорал Макнаб.

– Кончай пыхтеть, Курок, – сказал Маджента. – Ты знаешь, я никогда никого не убивал в Нью-Джерси. Так что в вечерней прохладе мы совершим приятное долгое путешествие обратно в город. – У него блеснули глаза. – И там выясним, кому жить, а кому умирать!

Глава 7

1

Фуззи Кейн относился к тем личностям, которых Мейсон встречал повсеместно: толстый, веселый светский балагур. Он был лысоват, складки животика нависали над резинкой пляжных трусов. Его комическая внешность сама по себе являлась оправданием в любых ситуациях. «Кто? Я?» – говорил он с непередаваемым выражением. Этакий мальчик на посылках у обожаемого большого босса.

Но теперь в руке у Фуззи Кейна был револьвер и с лица сползло юмористическое выражение. Рокки Маджента передал ему свою пушку, и он держал под прицелом Курка Макнаба. Сам Рокки оповестил, что идет одеться. Фуззи и Эйб Эбрамс, юрист, получили указание – до его прихода все должно быть «тихо и спокойно».

Мейсон сидел в плетеном кресле напротив Эбрамса. Тот держал пистолет, изъятый у Макнаба. У обливающегося потом адвоката в купальных трусах был несколько абсурдный вид.

– Прошу вас… не устраивайте никаких неприятностей, мистер Траск, – сказал он. Голос у юриста был такой, словно он молил о снисхождении.

Мейсон не собирался устраивать неприятности. Он продолжал неподвижно сидеть, глядя прямо перед собой. Траск не мог прийти в себя от изумления, после того как Маджента развернул перед ним тщательно разработанный замысел Келлермана, который тот попытался провести в жизнь с помощью Фланнери, Макнаба и гнусного Макса Уолтера. Каким-то образом Эприл Шанд оказалась в руках Подлодки Келлермана, для которого люди на его шахматной доске были всего лишь пешками – их жизни ровно ничего не значили. Деловой человек в прекрасном офисе, из которого открывается такой вид на порт! Должно быть, он испытывал несказанное удовольствие, этим утром слушая Мейсона. Перед ним предстал сумасшедший тип, полный ненависти к Мадженте, готовый отдать свою ничтожную жизнь. Фактически Келлерман принял его предложение, не сказав об этом. Мейсон, будучи не в силах вынести трагедию своей семьи, оказался первоклассным орудием для убийства Мадженты. Проблема была в том, чтобы заставить его оказаться в Джерси, не вводя в курс дела. Безмозглый романтик Мейсон пойдет на любой риск для спасения близкой ему дамы! Единственной такой дамой, о которой они знали, являлась Эприл Шанд. Похитить Лауру из клиники на Двенадцатой Восточной улице было невозможно. Так что маленькому сэру Галахаду предстояло отправиться в Джерси, а Рокки – умереть. Смерть ждала и сэра Галахада – его убийца, которым, без сомнения, был бы Макнаб, стал бы утверждать, что действовал лишь в пределах самообороны.

И мир для Подлодки Келлермана превратился бы в покорную устрицу.

Такая мелочь, как потребность Мадженты в сигаретах, спасла жизни его и Мейсона.

Траск не собирался доставлять неприятности обильно потеющему маленькому адвокату, поскольку единственная возможность вернуть Эприл живой и здоровой зависела от Рокки Мадженты.

От Курка Макнаба, высокого и тощего, с тонкими черными усиками на верхней губе, с левой рукой на перевязи, исходил такой неподдельный ужас, что запах страха чувствовался по всей террасе. Всю оставшуюся у него энергию он сконцентрировал на Фуззи Кейне.

– Слушай, Фузз, – сказал Курок хриплым от напряжения голосом, – нет смысла отрицать факты. Рокки все вычислил совершенно точно.

– Ты – сукин сын, – спокойно отреагировал Кейн.

– Все меняется. И всегда меняется, Фуззи. Ты это знаешь. Ты всю жизнь провел в порту.

Сухой, с немецким акцентом голос Подлодки Келлермана всплыл у Мейсона в памяти: «В порту ничего не меняется».

– Ты впустую тратишь время, Курок, – сказал Фуззи. – Да, точно, я всю жизнь провел в порту. Но провел ее вместе с Рокки. Все, что у меня есть в мире, я получил от Рокки. И когда я делал ставку, то поставил на Рокки, понимаешь?

– Ну и что ты получил? – взмолился Макнаб, отчаянно пытаясь пустить в ход логику. – Ты хотел быть боссом на двух-трех пирсах и кормиться с них? Ты их имеешь. Ты хотел особый навар для своих друзей? Только попроси. Но все постоянно меняется. Почему бы тебе со мной и еще кое с кем не прибрать все к своим рукам? Зачем отдавать добро тем, кто его не заработал и кто ничего делает, чтобы его получить?

– Я получил приказ вышибить тебе мозги, если ты будешь дергаться. И я прикидываю: может, твои предательские разговоры того и стоят?

Светский балагур превратился в каменную стену, и молить его не осталось времени. Из дома вышел Рокки Маджента в шелковом костюме, шелковой рубашке с кричащим летним галстуком и в широкополой белой стетсоновской шляпе. Он взял пушку из рук Фуззи Кейна.

– Ты и Эйб, марш одеваться. Когда будешь готов, Фузз, загони в гараж маленькую машинку мистера Траска. В город он поедет вместе с нами.

Фуззи и Эбрамс заторопились в дом.

Маджента разместился на овальном плетеном столике. Со своего насеста он без труда держал под прицелом и Макнаба, и Мейсона.

– От вас двоих, ребята, у меня только головная боль. Вот думаю, чего с вами делать.

– Послушай, Рокки, – забулькал Макнаб. – Я просто потерял голову. Стал жадным. Стал слушать сладкие речи. Но клянусь, я получил хороший урок. И теперь – все, что хочешь. Все, что ты мне скажешь.

– Тебе было нужно больше денег… еще чего-то… Надо было прийти ко мне, Курок. Но наверно, ты решил, что сам можешь быть боссом. Занять тепленькое местечко Микки. Но Келлермана это не устроило бы – настоящим боссом был бы он. – Рокки задумчиво смотрел на Макнаба. – Ты уже все продумал, что делать после моей смерти… когда покончишь и с мистером Траском. Так что ж ты собирался делать, Курок?

Макнаб вытер рукавом мокрое от пота лицо.

– Я должен был позвонить им и сказать, что работа сделана. Затем позвонить копам и признаться в убийстве Траска.

Рокки неторопливо кивнул:

– И расследованием они бы тут не занимались. Они знают, что человек Подлодки не подошел бы сюда и на тысячу миль. Убийца – мистер Траск, и к делам порта это не имеет отношения. – Он вздохнул. – Так что тебе бы лучше позвонить, Курок. Похоже, это единственный шанс, который у тебя остался, мой друг.

– И что мне сказать им?

– Скажешь, что мистер Траск еще не появился. Может, заблудился. Может, у него что-то случилось по дороге. Но его пока нет. Ты знаешь, что у копов он не был, потому что, появись тут копы, я бы сразу узнал. Ясно?

– Конечно, Рокки. Как скажешь.

– Это точно – как скажу, так и будет. Когда Фузз вернется присмотреть за мистером Траском, мы и займемся нашими звонками. Ясно?

Через десять минут, пока Фуззи и Эйб, нервничая, ждали на террасе вместе с Мейсоном, с телефонными звонками было покончено. Наконец улыбающийся Маджента вывел Макнаба из дома; ствол был нацелен ему прямо в спину.

– Готовы? – спросил Рокки.

– Все о'кей, босс, – ответил Фуззи.

«Фольксваген» уже исчез с подъездной дорожки. На его месте стоял длинный черный лимузин, огромный, как спальный вагон. Фуззи сел за руль, а Макнабу было приказано устроиться рядом с ним. Мейсон и Эбрамс по указанию Рокки расселись на удобном заднем сиденье. Рокки откинул одно из боковых сидений и расположился так, чтобы держать в поле зрения всех пассажиров – и впереди, и сзади. Лимузин выкатился за ворота – и вот они очутились на скоростной четырехрядной трассе, что вела обратно в Нью-Йорк.

На выразительной физиономии Рокки, когда он повернулся к Мейсону, было нескрываемое любопытство.

– Ну знаете, и доставили вы мне хлопот, мистер Траск. Но вы мне нравитесь. У вас хватило смелости явиться прямо ко мне. Отчего вы меня так ненавидите?

Мейсон прикрыл глаза и снова широко открыл их, словно ему было трудно выносить тяжесть век.

– Послушайте, Маджента, я приехал к вам потому, что думал, будто мисс Шанд у вас. Я был готов пойти на что угодно, заключить с вами любой договор, лишь бы освободить ее. Я и сейчас готов.

Рокки кивнул:

– Но я ничего не могу вам обещать. Начать с того, что я не имею к этому отношения. Если Подлодка все хитро продумал, то затем, когда от актрисы уже не будет толку, он может ее отпустить. Если же Подлодка где-то облажался и она поймет, что он как-то связан с этой историей… может, и не отпустит. И все-таки – отчего вы меня так ненавидите, мистер Траск?

– Стоит ли об этом говорить? Мы из разных миров, Маджента.

– Нет, – яростно замотал головой Рокки. – Не из разных. Вот вы ненавидите президента большой автомобильной компании?

– Нет.

– А президента большой сталелитейной компании?

– Нет.

Рокки ухмыльнулся:

– Тогда почему же вы ненавидите президента части нью-йоркского порта?

Мейсон смотрел в затылок Макнабу.

– Нет смысла говорить на эту тему, – сказал он.

– Да нам еще пару часов ехать, – напомнил Рокки. – Времени для разговоров достаточно.

– О'кей. – Траск почувствовал, как в нем вспыхнул гнев. – Вы признаете, что являетесь президентом части порта. Той, Маджента, в которой моего брата вынудили стать вором, довели до гибели и уничтожили двух его невинных детей. Я своими собственными глазами видел, как человека раздавило грузом – лишь за то, что он выполнял свои обязанности. Вы – президент мира, в котором нет законов, Маджента. За это я ненавижу вас с рациональной точки зрения, и я ненавижу вас лично, ибо за время вашего президентства, – он с горькой иронией произнес это слово, – погибли люди, которых я знал и любил.

– Как я говорил, смелости у вас хватает, – улыбнулся Рокки. – Вы не боитесь говорить со мной в таком тоне, мистер Траск. Вы говорите, что у меня нет законов. Вы убедитесь, что я соблюдаю законы.

– Законы взяток и убийств.

– А ведь отважный парень, не так ли, Эйб?

Эбрамс кивнул. У него был несчастный вид.

– Эйб все знает о законах, мистер Траск. Это его бизнес. Мы все время пользуемся законами, а, Эйб?

– Еще бы, – сказал Эбрамс.

– Вы думаете, что президент автомобильной компании не нарушает закон? – спросил Рокки. – Да вокруг него крутятся пятьсот таких юристов, как Эйб, и придумывают, как бы обжулить государство на налогах. Верно? На него работает лобби в Вашингтоне, он подкармливает конгрессменов. Так?

Мейсон промолчал.

– Вы когда-нибудь были в угольной шахте, мистер Траск? Люди там долго не выдерживают. Недавно в «Лайф» был большой разворот – очередь за хлебом. Голодать не противозаконно, и, значит, глава угольных шахт – хороший парень, потому что он не нарушает законов, так? Это не противозаконно, когда шахтеры выхаркивают свои легкие с угольной пылью и умирают, – и президент угольной компании хороший парень, да? Ведь вы не испытываете к нему ненависти, мистер Траск. А ведь вы понимаете, что он делает деньги, при каждом удобном случае недоплачивая людям. Верно? И когда человек уже нигде не может найти себе работу, он приходит в порт, мистер Траск. Может, он где-то был классным механиком или работал в какой-то лаборатории, но слишком много шумел или возмущался, что не получает свою долю от прибылей, которые его изобретение дало компании. Так он оказался в черном списке. И его выкинуло сюда. Здесь нет законов черного списка.

– Убийство – это совершенно иное, – сказал Мейсон.

– Убийство? Попытаюсь объяснить вам, мистер Траск, что есть самые разные пути раздавить человека. Кого беспокоит, если он попадает под пресс закона? А вот если он гибнет вне его пределов, тут-то все и начинают орать! Послушайте, мистер Траск. Если президент большой автомобильной компании найдет на пороге своего кабинета пятидолларовую купюру, вы думаете, он ее не поднимет? Может, оставит кому-то другому? А предположите, он видит пять миллионов – лежат себе просто на полу. Вы думаете, он их оставит кому-то другому? Да тут же пятьсот юристов объяснят ему, что он имеет полное право прибрать их к рукам. И он приберет! Не забывайте этого, мистер Траск. Вернемся ко мне. Лежит себе кусок нью-йоркской гавани. У меня на глазах. И я не собираюсь терять его. Знаете почему? Потому что его тут же приберет какой-то другой парень, у которого прав на него не больше, чем у меня. И он наймет пятьсот юристов, которые докажут, что этот парень был в своем праве. А я говорю – да плевать мне на них. Я нашел, и я подобрал. Если кто-то встает у меня на пути, я его убираю. И таким образом экономлю жалованье четыремстам девяноста девяти юристам. Мне нужен только Эйб. Верно, Эйб?

– Верно, – согласился Эбрамс.

Рокки засмеялся:

– Закон – великая вещь, мистер Траск. Нас тут, в машине, пять человек. И вы не будете отрицать, что сегодня нарушил закон только один из нас. Вы, мистер Траск. – Рокки снова засмеялся. – Объясни ему, Эйб.

Эбрамс смущенно улыбнулся Мейсону:

– Нарушение границ частного владения. Скрытное ношение оружия, на которое нет разрешения. Вы имели при себе «вальтер», на который нет разрешения, каковые имеются и у Рокки, и у всех нас.

– Мы – плохие люди, мистер Траск, – продолжал Маджента. – Но разрешение на оружие у нас есть. Услуга здесь, одолжение там – и они возвращаются к тебе сторицей. Смешно, да? Но это факт. – С лица его сползла улыбка. – Ваш брат. Он стал вором потому, что нуждался в деньгах. Вы любили его. И я стал вором потому, что понадобились деньги, – давно это было. Меня вы ненавидите. Ваш брат убил четверых человек. Но вы его любите. Вы уверены, что я убил многих. И ненавидите меня. Ваш брат хладнокровно перестрелял свои жертвы. Вы его любите. Черт побери, да сегодня меня чуть не пристрелили с тем же хладнокровием – но вы меня ненавидите. Это нелогично, мистер Траск! – Из кармана шелкового пиджака он вынул сигару. Эбрамс тут же поднес ему зажигалку. Сквозь пелену дыма Рокки, прищурившись, посмотрел на Мейсона. – Я сейчас думаю о вас, мистер Траск. Ваше пребывание здесь может обернуться для меня большими неприятностями. Что я могу сделать? Может, предложить вам пятьдесят кусков, чтобы вы не открывали рта? А потом какой-нибудь зануда из окружной прокуратуры или Портовой комиссии спросит вас – а откуда у вас пятьдесят грандов, мистер Траск? Почему вы не заплатили с них подоходный налог? И вы заговорите, ибо, может быть, мисс Шанд уже в безопасности, а может, вы захотите предстать большим героем. Вот я и думаю, и думаю. И наконец придумал. Как, Эйб?

– Все правильно, – сказал Эбрамс.

Рокки хмыкнул:

– Вы будете моим полисом страхования жизни, мистер Траск. Запомнили все, что я говорил? А теперь вы запомните все, что я буду делать в ближайшие два часа, идет? Вам придется стать моим свидетелем, мистер Траск. Свидетелем в пользу Рокки. И свидетельствовать вы будете точно и правильно – строго по закону, который вы так любите!

2

Когда большой черный лимузин оказался у въезда в туннель Линкольна со стороны Джерси, солнечный полуденный небосвод потемнел, затянутый низкими грозовыми тучами. Над зазубренным силуэтом небоскребов Нью-Йорка заполыхали зигзаги молний, раскалывавших небо. Похоже, изнемогающий от духоты город с облегчением перевел дыхание после трех дней невыносимой жары.

Мейсон почувствовал, как у него напряглись нервы, когда они подъехали к кассам у въезда в туннель. Макнаб, неподвижно, как статуя, замерший на переднем сиденье, должно быть, обливался потом с головы до ног. На будущее надежд у него практически не было, и сейчас ему предоставлялась единственная возможность прибегнуть к чьей-то помощи.

Машина подрулила к будочке со стороны Фуззи. Нагнувшись к окну, Рокки окликнул дежурного в форме:

– Привет, Любански!

– О, здравствуйте, мистер Маджента. Едете прямо в шторм.

Рокки усмехнулся:

– Смахивает на то. Как детишки, Любански?

– Просто отлично, спасибо.

– Рад был встрече. Привет семье.

Лимузин въехал в туннель. Макнаб сидел, опустив голову на грудь. Мейсон удивленно смотрел, как у него по затылку текли ручейки пота. Рокки откинулся назад на своем маленьком боковом сиденье; тяжелые веки полуприкрывали глаза, а на губах плавала все та же ухмылка.

В висках у Мейсона пульсировал грохот машин, летящих по туннелю в противоположном направлении. Он сжал голову ладонями. Машину слегка занесло, когда она вписывалась в длинный пологий поворот. Грузные фигуры Рокки и Эбрамса качнулись вперед и назад.

Они вылетели из туннеля в сплошную стену дождя, которую несло ветром; во всю мощь грохотали раскаты грома, сопровождаемые блеском молний. Фуззи поднял стекла. Он повернул тяжелую машину на Десятую авеню. Рокки смахнул несколько капель дождя, попавших на рукав его шелкового костюма.

Внезапно Макнаб повернулся с переднего сиденья, и от выражения его лица желудок у Мейсона свело мучительной спазмой. Курок был смертельно бледен, и пересохшие губы не могли скрыть выступающих зубов. Испускаемый им запах страха вызывал тошноту.

– Ради бога, Рокки, дай мне шанс! – взмолился он.

– Я дам тебе тот же самый шанс, который ты собирался дать мне и мистеру Траску, Курок. Точно такой же самый.

Они снова повернули на запад по Сорок третьей улице, а затем на север по хайвею Вест-Сайда. На причалах, что тянулись слева от них, было относительно тихо. Время подходило к семи часам, и докеры, у которых работа кончалась к пяти, разошлись по домам. Дождь хлестал по булыжной мостовой, заливая открытые въезды на причалы. На палубах пришвартованных судов никого не было видно.

Вероятно, Фуззи получил точные указания. Повернув налево, он подъехал к одному из пирсов, у входа на который была натянута цепь. Когда Фуззи требовательно подал сигнал, из-под навеса у входа выглянул сторож. Он безошибочно узнал машину, потому что ослабил цепь и позволил ей упасть на землю. Фуззи пересек цепь, направляясь под навес причала, его провожали мощные раскаты грома.

– Вроде приехали, ребята, – сказал Рокки. – О'кей, мистер Траск. Здесь вам выгружаться.

Мейсон неловко выкарабкался из машины. Прямо перед ним стоял Рокки. Он захлопнул дверцу, оставив Фуззи, Макнаба и Эбрамса в салоне. Фуззи опустил окно. Повернувшись, Мейсон не увидел у Мадженты револьвера, но его правая рука была глубоко засунута в карман пиджака.

– А вы, ребята, немного подышите свежим воздухом, – произнес Рокки. – На рампе прохладно и просто великолепно дышится.

Фуззи, плотно сжав губы, кивнул. На пустынном пирсе было так темно, что ему пришлось включить фары. Машина медленно снялась с места.

– Рокки! – издал вопль Макнаб. Вопль раздался снова, но был заглушен громовым раскатом, когда автомобиль въезжал в длинный темный туннель пирса, в дальнем конце которого был спуск вниз. Мейсон, словно в трансе, смотрел, как красные хвостовые огни становятся все меньше и меньше.

К ним подошел сторож. У него был несчастный вид.

– Им не стоило бы съезжать по рампе, мистер Маджента. Вы же знаете правила.

– Конечно, Лу, конечно. – Рокки дружески потрепал сторожа по плечу. – Я должен сделать пару телефонных звонков. Дождь такой сильный, что я не хотел останавливаться около аптеки или где-то еще. Промокну до нитки. Ты не против, если я воспользуюсь твоим телефоном?

– Конечно, мистер Маджента, – сказал сторож. Он обеспокоенно вглядывался в даль пирса. Хвостовых огоньков машины уже не было видно. Она, видимо, повернула и скрылась в темноте. – Там, на пирсе, складировано много товара. Вы же знаете, как комиссия блюдет правила. Моя лицензия…

– Спокойней, Лу. Ты же знаешь, когда я рядом, ничего не пропадает. Мы долго ехали по жаре. Ребята просто хотят подышать свежим воздухом у спуска. Ты лучше подними цепь, чтобы никто больше не заехал.

– Ага. Ну да, конечно, мистер Маджента.

Сторож заторопился к воротам. Внезапно Рокки повернулся к Мейсону, и последние следы фальшивого добродушия и юмора сползли с его лица, изрезанного глубокими морщинами. На Мейсона смотрели припухшие мертвые глаза.

– Есть два пути, как нам дальше кувыркаться, мистер Траск. Я зайду в эту стеклянную будочку и сделаю пару звонков. Вы будете стоять на месте, поскольку я не хочу, чтобы вы слышали мои разговоры. Но буду видеть вас. Едва вы сниметесь с места – я открываю огонь. – Он хлопнул себя по карману. – Понимаете? Вы ничего не должны делать, мистер Траск, если еще питаете надежды относительно вашей подруги. Если же вы заставите меня выйти наружу, я и гроша ломаного не дам за то, что случится. Понимаете?

Мейсон кивнул.

– Хороший мальчик, – без улыбки сказал Рокки. Он зашел в конторку сторожа, где уселся под голой электрической лампочкой, освещавшей стеклянное пространство. Он набирал номер и говорил – набирал номер и говорил. Но ни на секунду не спускал глаз с Мейсона.

Натянув цепь, сторож вернулся. У него был удрученный вид.

– Не стоит отказывать мистеру Мадженте в одолжении, – с болезненным смешком сказал он. – Но я бы не хотел, чтобы ребята прогуливались по пирсу. Там лежит много товара ДНП…

– ДНП?

– «Держать на пирсе». Товары, за которые еще не уплачено капитаном или получателем. Большая часть – ценные грузы. Если что-то пропадет, мне придется сообщить, кто заходил на пирс, и у этих ребят могут быть неприятности. А я этого не хочу.

– Они просто желают подышать свежим воздухом, – сказал Мейсон, борясь с желанием истерически расхохотаться. Вопль Курка все еще отдавался эхом в темном зеве туннеля.

Рокки продолжал говорить по телефону. Внезапно в дальнем конце пирса мелькнул свет автомобильных фар. Машина неторопливо подкатила к ним. Замедлив ход, она остановилась рядом с Мейсоном. На переднем сиденье находились двое – Фуззи Кейн за рулем и рядом с ним Эйб Эбрамс. На заднем сиденье никого не было.

Минут через пять Рокки вышел из стеклянной будочки. Подойдя к сторожу, он протянул ему купюру:

– Спасибо, Лу. Все звонки местные.

Сторож, посмотрев на машину, собрался было что-то сказать, но передумал. Рокки с насмешливым удивлением вскинул брови.

– Где Курок? – спросил он.

– Решил прогуляться, – сказал Фуззи.

Рокки закудахтал, как старая наседка:

– Да он же себе ножки промочит.

Фуззи в упор посмотрел на него:

– Пусть вас это не беспокоит, босс.

Рокки вздохнул:

– Что ж… думаю, придется уезжать без него. – Он махнул Траску: – На заднее сиденье, друг мой.

Мейсон влез в машину. Рокки сел рядом. Взволнованный сторож кинулся снова опускать цепь.

– Куда, босс? – напряженным голосом спросил Фуззи.

– Надо нанести один светский визит, – сказал Рокки. – В высшее общество. На Парк-авеню. – Фуззи кивнул и включил двигатель. Рокки посмотрел на ошеломленного и потрясенного Мейсона и подмигнул ему: – Мы собираемся нанести светский визит доброму старому капитану Подлодке.

3

Подлодка Келлерман и его среброголовая жена в спокойном молчании сидели рядом в элегантной гостиной их апартаментов на Парк-авеню. Помещение сделало бы честь самому изысканному вкусу. Его оформили не единым махом; из года в год Подлодка собирал сокровища искусства, ковры, драпировки и мебель со всех уголков земного шара. Гостиная обрела уникальное достоинство, став одновременно и музеем, отражавшим разносторонние интересы его хозяина, и жилым помещением.

Единственной уступкой современности был стереофонический проигрыватель. И в данный момент под сводами комнаты звучала могучая хоральная музыка из «Мейстерзингеров». Подлодка в смокинге, под которым была плиссированная летняя рубашка, сидел в кресле флорентийской работы с высокой спинкой, время от времени отвлекаясь от музыки, чтобы уделить внимание трубке из корня эрики. Миссис Келлерман устроилась в углу дивана, облаченная в платье цвета светлой лаванды, и что-то вышивала шелком на пяльцах. Она была примерно в возрасте Келлермана, но по сравнению со своим жизнелюбивым мужем выглядела куда старше.

Миссис Келлерман подняла голову, потревоженная отдаленным звуком дверного колокольчика, но ее супруг, погруженный в музыку, казалось, не услышал его.

Внезапно эта мирная картина решительно изменилась, когда под аркой дверного проема появились четверо человек. Первым шел Рокки Маджента в своем спрыснутом дождем шелковом костюме; в зубах у него торчала сигара, а белый стетсон был лихо сдвинут набок. По бокам стояли Фуззи Кейн и невысокий Эйб Эбрамс. Мейсон, словно нуждаясь в поддержке, прислонился к одной из колонн арочного входа. Хоровой апофеоз достиг предела.

Подлодка, увидев, что лицо его жены застыло от ужаса, повернул голову. У него, вероятно, были стальные нервы. Он всего лишь расплылся в широкой белозубой улыбке и весело блеснул глазами. Черенком трубки он показал в сторону проигрывателя. Четверо гостей в дверях дождались, пока не кончится музыка.

Рокки с карикатурной вежливостью снял шляпу и склонил голову перед миссис Келлерман.

– Никак немецкая, а? – спросил он у Подлодки.

– Да. «Мейстерзингеры», – сказал Келлерман, спокойно вставая с кресла.

– А у тебя есть Верди? Я прямо с ума схожу по Верди.

– Может, послушаем его несколько позже? – предложил Подлодка.

– Ага, может быть, – согласился Рокки.

Подлодка блеснул в сторону Мейсона какой-то странной улыбкой и подошел к жене:

– Думаю, ты знакома с мистером Маджентой, дорогая. Предполагаю, он со своими спутниками хочет обсудить со мной одно небольшое дельце. И если ты простишь нас…

– Карл! – прошептала она. В глазах у нее стоял страх.

– Все в порядке, моя дорогая. Заверяю тебя.

Подлодка предложил ей руку и проводил до двери в дальнем конце гостиной. Там она повернулась, едва ли не умоляюще глядя на Рокки. У нее не было необходимости произносить слова, смысл которых читался в ее испуганных глазах.

– Спокойной ночи, мистер Маджента, – сказала она.

– Спокойной ночи, мэм, – отозвался Рокки.

Подлодка щелкнул каблуками и склонился к руке жены. Она ушла. Келлерман, стоя в дверях, поднес к чашечке трубки зажигалку.

– Ну, Рокки…

– Наверно, ты не ожидал меня увидеть, Подлодка? Может, ты не ожидал встречи и с мистером Траском.

– Присутствие мистера Траска в самом деле удивляет. Ведь он так неистово ненавидит тебя.

– Ладно. Давай кончим ходить вокруг да около. Тебя не устраивает то, что ты имеешь, Подлодка. Хотя у тебя лично лежит в банке, наверно, миллион баксов. А твой бизнес тянет в десять раз больше. Тебя это не устраивало. А теперь ты будешь играть по моим правилам или вообще ничего не получишь.

– Будущее всегда непредсказуемо. – В неярком свете комнаты блеснула улыбка Келлермана.

– Я хочу, чтобы ты сделал три вещи – и сделал быстро, – сказал Рокки. – Я хочу, чтобы ты снял трубку и дал три указания. Во-первых, я хочу, чтобы ты отпустил мисс Шанд, живой и здоровой, как ты понимаешь. Завтра весь этот долбаный порт будет думать, что это я спер ее. Второе – мне нужен Микки. И третье – мне нужен Уолтер.

– Крупный заказ. И ты хочешь, чтобы я выполнил его прямо отсюда, по телефону?

– И немедля!

Подлодка сделал несколько шагов к маленькому столику и выбил трубку в стоящую на нем пепельницу.

– Невозможно, – сказал он. – Этот телефон прослушивается, Рокки. Портовой комиссией. Несколько недель назад они получили санкцию от суда. Я узнал об этом. – Келлерман пожал плечами. – Я мог бы подать жалобу, но потом решил: если им охота двадцать четыре часа в сутки прослушивать мой телефон, это их проблемы. Но понятное дело, что я не могу отдавать по телефону такие указания, которые ты от меня требуешь. С тем же успехом, Рокки, ты можешь пристрелить меня на месте. Я предпочитаю такой исход, чем провести оставшуюся мне небольшую часть жизни в тюрьме.

У Мадженты дернулся уголок рта.

– О'кей, пойдем в другое место. Может, так будет и лучше. Знаешь, Подлодка, о чем я думаю? Куда лучше всего спрятать человека, который тебе позарез необходим? – Он ткнул Эйба в бок, словно приглашая его разделить шутку. – Человека, который тебе позарез необходим, никогда не будут искать в том месте, которое уже обыскано! Я думал об этом всю дорогу из Джерси. «Где лучше всего спрятать Микки?» – спрашивал я себя. И решил – на пирсе С. Прошлой ночью Портовая комиссия обшарила его сверху донизу, с одного конца до другого. Нет Микки. Так что никто не будет его там искать. Он удрал. Поэтому, как я думаю, там он и прячется.

Если Рокки своими рассуждениями и попал в точку, это никак не отразилось на лице Подлодки. Оно напоминало безволосую, расплывшуюся в ухмылке маску Хэллоуина.

– Так что, – сказал Маджента, – мы едем на пирс С. Там из будки сторожа и позвонишь по телефону. И пока будешь звонить, мы поищем Микки. Не будем терять времени.

Подлодка пожал плечами:

– Ты – босс. В данный момент!

В холле он вынул из шкафа плащ и черную фетровую шляпу. Фуззи быстро обыскал дождевик в поисках возможного оружия. Подлодка, надев шляпу, аккуратно выровнял поля. Сейчас у него был вид импресарио иностранной балетной труппы.

На лифте они спустились вниз и вышли на мокрую блестящую мостовую. Дождь кончился, но вода еще бурлила по сточным канавкам и хлестала из водопроводных труб. Мейсон оглянулся по сторонам, питая бредовую надежду, что кто-то придет на помощь. Помощь и появилась – для Рокки. Притеревшись к обочине, стоял большой лимузин. По обе стороны от навеса над входом, перекрывавшим тротуар, были видны люди – безликие и неприметные. Они без промедления организовали живой коридор, по которому Рокки, Подлодка, Фуззи, Эбрамс и Мейсон проследовали к лимузину.

Их появление было результатом телефонного звонка Рокки.

Он снова сел на узкое боковое сиденье. Эбрамс устроился впереди с Фуззи. Мейсон и Подлодка оказались на заднем сиденье.

– Пушки слева, пушки справа, – улыбаясь, произнес Подлодка. – Ты никогда ничего не упускаешь, да, Рокки?

– Поэтому до сих пор живой, – отозвался Маджента.

Кавалькада из четырех машин снова направилась на запад, в сторону порта.

– А где Курок? – небрежно спросил Подлодка.

– Пошел прогуляться, – сообщил Маджента.

– Далеко и в одиночку, – кивнул Подлодка. – Рокки?

– Чего?

– Должен быть способ как-то договориться.

– А способ есть. И я договариваюсь.

– На твоем месте я бы, без сомнения, поступил точно так же.

Вереница из четырех машин остановилась в квартале от пирса С. Мейсону и другим было приказано выйти. Траск прикинул, что из других машин высыпало не менее пятнадцати человек. Они окружили Рокки и его пленников. В такой конфигурации группа и двинулась в сторону входа на пирс. Его пространство было погружено в темноту, если не считать освещенной конторки сторожа. Несколько тусклых лампочек тлели где-то в дали пирса, но их присутствие лишь усугубляло стоящую вокруг темноту.

Сторож, тот самый Райан, который прошлым вечером заспорил с Уотерсом, появился рядом с цепью. Он был бледен от страха. Глаза его скользнули по молчаливой группе, пока не остановились на Подлодке.

– Все в порядке, Райан, – сказал тот. – Я бы хотел на пару минут воспользоваться твоим телефоном. А эти джентльмены пока тут погуляют.

– Как скажете, мистер Келлерман.

Где-то в темноте хмыкнул Рокки:

– Как он скажет!

Маленькая армия Мадженты двинулась по пирсу. Приказы Рокки были краткими и точными:

– Разыщите парня, который прячется под лестницей в два пролета, что ведет на чердак. Всем остальным – рассыпаться. Обыскать каждый дюйм пирса от ворот до съезда. Мистер Траск и Подлодка остаются со мной. Как увидите его – брать на месте! Никто больше не должен погибнуть.

Мейсон, наблюдая за происходящим, привалился к груде ящиков. Скрытая темнотой армия Рокки двинулась по пирсу.

И тут все остановились.

Внезапно отовсюду возникли какие-то другие люди – перед ними, за ними. Они выглядели такими же безликими, как и солдаты Рокки. Это были докеры, вооруженные железными ломами и заостренными железными крюками ужасающего вида, которые из поколения в поколение являлись отличительной приметой профессии докера.

Их появление произошло быстро, внезапно и безмолвно. И теперь все застыли на месте. Мейсон смотрел, не веря своим глазам. Раздался смех Подлодки.

– Сегодня ты вроде сорвался с крючка, Рокки, – сказал он. – Тебе повезло. Крепко повезло. Я сразу понял, что произошла осечка, когда Курок звонил из Джерси. И я задал себе вопрос: каков будет следующий ход Рокки? Он явится в город самолично, никому больше не доверяя. Сам возьмется за дело, прикинул я. И что это будет за дело? Он захочет получить Микки Фланнери. Ему будет нужен Уолтер – который, между прочим, сегодня вечером покончил с собой, выпрыгнув из окна своего номера. Он захочет получить живой и здоровой мисс Шанд, чтобы на него не возлагали ответственность за нее. Затем он захочет добраться до меня. Я подумал, что смогу поводить тебя за нос, Рокки. Я спросил себя – как у тебя работают мозги? Рокки умница. Он догадается, сказал я себе, что Микки прячется на пирсе С – на моем пирсе, – который уже был обыскан. И если бы ты не оказался настолько умен, чтобы самому прийти к этому выводу, я бы тебя навел на него.

Пятьдесят человек с оружием на изготовку стояли как статуи, ожидая сигнала или приказа. Мейсон впился ногтями в мягкую сырую древесину ящиков, у которых он стоял. Повернув голову, Траск заметил, что один из лестничных маршей ведет на темный чердак и находится всего в нескольких шагах.

Пятьдесят статуй застыли в напряженном ожидании. И среди них Рокки Маджента с темным, как грозовые тучи, лицом, с опущенными плечами.

– Ты – тупой сукин сын, Подлодка, – сказал он.

И дважды выстрелил Подлодке Келлерману в живот. И еще одну пулю всадил прямо в его сверкающую улыбку.

В то мгновение, когда Келлерман, превратившийся в безголовый манекен, рухнул на промасленное покрытие пирса, отовсюду хлынули потоки света.

– Взять их! – гаркнул громовой голос.

Это было словно грохот прибоя. Загрохотали револьверные выстрелы, бойцы кидались друга на друга, кто-то, захлебываясь кровавым кашлем, спотыкался и падал. Рокки Маджента неторопливо повернулся к оцепеневшему Мейсону.

– Вы слишком много видели, мистер Траск, – сказал он таким тоном, словно находился в пустой комнате наедине с Мейсоном, и вскинул еще дымящийся ствол.

Траск стремглав кинулся к лестнице. Он не видел, как Рокки задергался, словно марионетка на ниточках. Он не видел, как Рокки рухнул, когда дюжина пуль продырявила его прекрасный шелковый костюм. Он не видел, как на Рокки свалился Фуззи Кейн, словно пытаясь в последний момент перед смертью закрыть его.

Где-то бессмысленно взвыла тревожная сирена.

Мейсон преодолел последние ступеньки, ведущие на чердак, и, задыхаясь, остался стоять на четвереньках.

Чердачное помещение оказалось не освещено, но полной темноты тут не было, потому что кое-какие проблески пробивались сквозь окна на скате крыши.

Мейсон повернул голову в ту сторону, где, как он помнил, находился офис суперинтендента Каллахэна. Он помнил, что там был потертый стол из кленового дерева. Он помнил, что на нем стоял телефон.

Он с трудом встал на ноги и кинулся к стеклянной перегородке. Телефон позволит связаться с другим миром – миром здравого смысла и порядка.

Мейсон рванул на себя дверь офиса и, задыхаясь, ввалился внутрь.

Он сделал три или четыре шага к столу.

И тут из-за него неторопливо поднялась какая-то фигура и застыла на месте. В правой руке у нее был пистолет. А в левой – заостренный металлический крюк.

– Ну, ну, ну, – мягко сказал Микки Фланнери. – Братец копа!

4

Внизу стоял такой сумасшедший грохот, что голоса Фланнери почти не было слышно.

Мейсон, человек, живущий идеалами и преданностью законам, человек,исповедовавший принципы разумной справедливости, прищурившись, в сумраке уставился на убийцу детей, на кровожадное чудовище, у которого, как ни странно, было лицо проказливого ирландского постреленка.

Случилось нечто странное – насколько Мейсон осознал, у него автоматически отключились все мыслительные процессы. Он потянулся за своими очками.

Для Фланнери же данный жест означал, что сейчас на свет появится оружие. Он в упор выстрелил в Мейсона и промахнулся – может, потому, что в это мгновение нырнул под стол.

Траск, которому пороховой выброс обжег щеку, вскинул ногу и со всей силы ударил по шаткому столу. Тот рухнул на голову Фланнери.

Мейсон сорвался с места.

Он кинулся в глубину чердака и, вглядываясь в темноту, искал укрытие или хоть какое-то оружие. Он слышал, как Фланнери, отчаянно ругаясь, вылезал из-под стола.

Чердачные помещения над пирсом имели особое предназначение. Когда тут швартовались океанские лайнеры, их команда и пассажиры, не спускаясь с борта, прямиком проходили через верхний этаж строения к таможне. Миновав ее, они спускались по двум лестницам, которые становились эскалаторами.

Справа от Мейсона вдоль стены тянулся ряд багажных тележек. Инстинктивно он нырнул за одну из них и толчком послал ее в сторону офиса. Она вдребезги разнесла стеклянную дверь, из которой только что показался Микки Фланнери.

Мейсон выиграл еще немного времени.

Оглушительно загрохотал пистолет Микки. Затем он смолк. Раздалось какое-то щелканье. Мейсон послал еще одну тележку в направлении Фланнери.

Еще одна пауза. Возможно, у Микки кончились патроны.

Наконец Мейсон увидел то, что ему было нужно. На двух гвоздях, вбитых в стенку, висел крюк.

Он снял этот тяжелый металлический стержень. Пальцы коснулись зловещего заостренного кончика. Мейсон представил, как Майкл и Дэвид играли во дворе дедушки и бабушки.

Забыв о себе, он решительно направился к тому месту, где из-под второй тележки, ругаясь, выползал Микки.

Он уже успел подняться на ноги. В правой руке Фланнери держал свой крюк, а в левой, как дубинку, сжимал ствол пистолета.

Мейсон шел прямо на него, вскинув над головой крюк – движение это было неожиданным и неловким. Он понятия не имел, как пользоваться крюком в роли оружия. Он не задумывался, выживет или погибнет. Он видел перед собой Майкла и Дэвида.

Фланнери кинулся на него. Мейсон заметил, что тот крюком целится ему в лицо. Острое жало разорвет плоть – он может остаться без глаз. Инстинктивно Траск пригнулся и сделал встречное движение головой вперед. Крюк Фланнери пролетел мимо, но рукояткой пистолета он нанес удар Мейсону по затылку. Траск обхватил противника руками и повис на нем; удары рукояткой сыпались на шею и затылок, и у него подогнулись колени.

Фланнери отчаянно сопротивлялся, пытаясь освободиться от этих странных объятий слабеющего человека. Правая рука Микки, в которой он держал крюк, оказалась заблокирована Мейсоном, но левая с пистолетом была свободна, и он продолжал колотить Траска по шее и затылку. Мейсон упирался головой в плечо Фланнери, и в таком положении они качались вперед и назад.

Выворачивая левую руку, Микки уперся ею в грудь Траска. Ирландец с силой оттолкнул его и в то же самое время сам отлетел назад. Мейсон почувствовал, как тело, покрытое стальными мускулами, выскользнуло из его слабеющих объятий.

Фланнери вскрикнул.

Он издал пронзительный вопль, который закончился глухим булькающим звуком.

Мейсон, пошатнувшись, сделал шаг назад, и крюк вывернулся у него из руки. Фланнери стоял на коленях, и его синюю рабочую рубашку заливал поток крови.

Наконец Мейсон понял, что произошло, и попытался перевести дыхание. Когда Фланнери резко откачнулся, жало крюка Мейсона вошло ему в затылок и пропороло горло. Микки Фланнери умирал, как свинья на бойне.

Чердак наполнился шумом бегущих ног. Раздались голоса. Кто-то схватил Мейсона за плечи, стараясь поддержать его. Тот невидяще уставился на нового врага.

– Траск, с вами все в порядке?

Сквозь туман наплывающего забытья Мейсон увидел встревоженное лицо Даниэля Гебхардта в ореоле светлых волос.

5

Завершилась лишь часть борьбы за власть над величайшим портом мира.

Два человека, которые дрались за право быть королем, оказались мертвы.

Погибли и дюжина других, включая параноика Микки Фланнери.

Мейсон Траск, который, против своего желания и не имея к тому никаких способностей, стал одним из ведущих актеров этой драмы, сидел на зеленом кожаном диване в кабинете Даниэля Гебхардта на Парк-роу. Секретарь снова поставил перед ним маленький диктофон. Гебхардт, бледный и мрачный, но время от времени даривший улыбки тем, кто заглядывал к нему в кабинет, поставил перед Мейсоном свою бутылку бурбона.

Но Мейсон не видел ни Даниэля Гебхардта, ни его секретаря, ни сотрудников Гебхардта, ни Джейкоба Сассуна, стоявшего у окна, ни заместителя комиссара полиции Аллера, который отдавал какие-то указания по телефону.

Не веря своим глазам, он смотрел на фигуру, которая возникла в дверях.

– Мой бедный Траск! – сказала Эприл Шанд и, кинувшись к нему, уселась рядом на диване, взяв его руки в свои.

– Ты спасена! – Он не узнавал собственного голоса, он не понимал, откуда тот доносится. – Я мог думать только о… потом уже… не осталось никого, кто… кто мог бы сказать, где ты. Только об этом я и думал…

– А я думала только о том, – своим хрипловатым голосом сказала она, – что ты отправился к Мадженте с голыми руками… готовый на смерть, чтобы спасти меня… но этого не надо было делать, потому что…

– Ты знала? – изумился он. – Но как…

К ним подошел Гебхардт и протянул Мейсону письмо на листке с грифом дешевого отеля в Вест-Сайде.

– Может, оно ответит на часть ваших вопросов, Траск.

Письмо было адресовано Гебхардту, а почти неразборчивая подпись, нацарапанная в конце текста, давала понять, что его автором был Макс Уолтер.

«Дорогой Дан!

Я отсылаю это послание с курьером, поскольку ситуация не терпит отлагательств, а также потому, что, когда ты его получишь, я совершу один из самых высоких прыжков в мире – из окна своего гостиничного номера. Из-за меня могут погибнуть двое хороших невиновных людей, и выдержать такое я не в силах.

Началась большая драка, Дан, – Келлермана и Мадженты. Этим утром я продал свою душу за чечевичную похлебку, которую мне так и не удастся попробовать. Келлерман пообещал мне вина, женщин и песен, и в минуту слабости я не смог противостоять искушению. Меня использовали, чтобы заманить в ловушку мисс Бюст, кинозвезду. Ее удерживают люди Келлермана. Затем меня вынудили сказать своему другу – хорошему другу – Мейсону Траску, что она у Мадженты и что ее единственная надежда на спасение зависит от Мейсона, который должен приехать в поместье Мадженты в Джерси. И он поехал, да спасет меня Господь. Он поехал, вооруженный револьвером, который я ему дал. План был прост. Курок Макнаб, которого тоже соблазнили сирены Подлодки, убьет и Мадженту, и Мейсона. Потом будет установлено, что Мейсон, полный правомерной ярости, убил Рокки, а Курок лишь чуть запоздал спасти своего босса. Затем Келлерман взойдет на трон, и ни одна живая душа не заподозрит в нем настоящего убийцу.

Теперь я могу сказать, что этот замысел не сработал. Не знаю, что там случилось. Но Рокки возвращается в город, и драка не заставит себя ждать. Не знаю, что случилось с Мейсоном. Да поможет ему Бог – и мне. Могу сказать, что мисс Шанд удерживают в этом же отеле, который станет моей вышкой для прыжков. Как ее освободить, придумаешь сам. Но если сделаешь это слишком рано, то потеряешь шанс поймать двух настоящих пиратов здешнего мира.

Рокки думает, что победа будет за ним. Но Келлерман уже подготовился к встрече и поставил на сцене все декорации. На кону самые большие ставки, что у них есть, Дан, – их жизни. Рокки сообщат, что Микки Фланнери прячется на пирсе С. Так и есть, Дан! Рокки отправится туда, чтобы взять его, и встретит комиссию по приему из Келлермана и его банды. Может, и ты успеешь к этому величественному моменту, Дан.

Если каким-то чудом Мейсон уцелеет, передай ему… Но что, черт побери, ты ему сможешь сказать? Отец Корридан когда-то произнес: беда нашего порта в любви к грязным деньгам. Скажи Мейсону: я доказал, что святой отец был прав. Может, ты сумеешь хоть что-то втолковать Мейсону. Он не в состоянии в одиночку выступать против этого мира.

Удачи тебе, Дан. Я надеюсь, моя судьба пойдет кому-то на пользу.

Макс Уолтер».

Мейсон продолжал молча смотреть в письмо.

– Откровенно говоря, оно спасло тебе жизнь, – сказал Гебхардт. – События не застали бы нас врасплох. Последние несколько часов наш тайный агент постоянно сообщал нам, что кланы, по всей видимости, готовятся сойтись лицом к лицу. Но мы не могли определить, где это произойдет, а у нас не было права на ошибку. И как только все стало ясно, мы тут же принялись за дело. Мы засекли Рокки в туннеле Линкольна, когда он возвращался в город. Мы взяли под наблюдение номер, в котором держали мисс Шанд. Мы не знали, где ты, с Рокки или нет, – пока все вы не появились в апартаментах Келлермана. Как только вы из них вышли, была освобождена мисс Шанд – слава богу, без ущерба для операции. Но события на пирсе стали развиваться с такой быстротой, что опередили нас буквально на несколько секунд, и жертв не удалось избежать.

Мейсон поднял на него глаза.

– Тебе их жалко? – спокойно осведомился он.

Секунду Гебхардт помедлил с ответом.

– Лишь с официальной точки зрения. Как ни странно, Божьи мельницы мелют медленно, но верно. Они позволили тебе заплатить по твоему личному счету.

Мейсон поежился:

– И что дальше?

– Ты запишешь на наш диктофон свое развернутое изложение событий, после чего вы с мисс Шанд будете совершенно свободны.

Траск покачал головой:

– Я имел в виду, какая судьба ждет королевство, оставшееся без короля?

– Новое существование, – сказал Гебхардт. – С нашей помощью достойное новое существование. Пираты понемногу исчезнут с горизонта. В профсоюзы придут порядочные люди. Появится возможность перемены к лучшему, мистер Траск. А теперь… – Он показал на диктофон.

Мейсон посмотрел на Эприл Шанд.

– Подождешь меня?

– Сколько угодно. – Она тепло улыбнулась.

Мейсон откинулся на спинку дивана. Порылся в карманах в поисках очков. На лице его появилось странное выражение.

Они были сломаны.

1

Соответствует 195 см роста и 126 кг веса.

(обратно)

2

Роман Грейс Митэльэс “Пейтон Плэйс” долгое время возглавлял список бестселлеров, да и сейчас пользуется читательским спросом.

(обратно)

3

“Анонимные алкоголики” – общественная организация, целью которой является помощь людям, страдающим алкоголизмом.

(обратно)

4

Знаменитый марш борцов за равноправие негров, состоявшийся в 1963 году, который возглавлял Мартин Лютер Кинг.

(обратно)

5

Оливер Голдсмит (1728-1774) – английский писатель-сентименталист.

(обратно)

6

Твигги – английская манекенщица (Здесь и далее примеч. перев.).

(обратно)

7

Сарджент Джон Сингер (1856—1925) – американский живописец. Наряду с виртуозными светскими портретами создавал психически содержательные образы.

(обратно)

8

Четвертое июля – День независимости США. (Примеч. ред.)

(обратно)

9

Болезнь Ходжкина – хроническое прогрессирующее воспаление и увеличение лимфоузлов.

(обратно)

10

Сэр Галахад – безупречный герой эпопеи Томаса Мэлори «Смерть Артура», воплощение отваги и благородства.

(обратно)

11

Грэмерси-парк– небольшой парк в Нью-Йорке на Лексингтон-авеню, между Двадцатой и Двадцать первой улицами. Единственный частный парк, пользоваться которым имеют право только жители окружающих старинных домов – у каждого есть свой ключ. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

12

«Дайкири» – коктейль из рома с лимонным или лаймовым соком и сахаром.

(обратно)

13

Дункан Файф – знаменитый мебельщик своей эпохи, работал в традициях неоклассицизма, стилей ампир и шератон. Выходец из Шотландии, приехал в Америку в 1784 г. и открыл мастерскую в г.Нью-Йорке. Создатель собственного стиля американской мебели, которой обставлялись лучшие дома на востоке страны.

(обратно)

14

Саквояжник – северянин, добившийся влияния и богатства на Юге после гражданской войны 1861—1865 гг.

(обратно)

15

Гранд-Рапидс – город в штате Мичиган, был крупнейшим центром мебельной промышленности и оптовой торговли, известным как мебельная столица мира.

(обратно)

16

«Прицепи хвост ослу» – детская игра; игрок с завязанными глазами должен правильно приложить хвост к изображению осла. По-видимому, здесь имеется в виду «нажать на спусковой крючок».

(обратно)

17

Слова Марцелла из трагедии У.Шекспира «Гамлет, принц датский», пер. М.Лозинского.

(обратно)

18

Вассар – один из престижных колледжей для девочек (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

19

Драг-стор – магазин, торгующий лекарствами, косметикой, журналами, мороженым, кофе и т.д. (англ.).

(обратно)

20

«Минитмен» – экстремистская организация, ставящая своей целью вооруженную борьбу с коммунистами.

(обратно)

21

Коктейль Молотова – бутылка с зажигательной смесью.

(обратно)

22

Бун Даниель (1734—1820) – американский первопроходец, который в 1775 году исследовал прерии Восточной Вирджинии и Кентукки, прокладывая путь первым поселенцам. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

23

Сил Бобби, Браун Рэп – основатели (вместе с Хью Ньютоном) организации «Черные пантеры», которая в 60-х годах выделилась из движения «Власть – черным». Пропагандировала черный сепаратизм и создание на территории США отдельного черного государства. «Черные пантеры» были вооружены и склонны к силовым акциям, из-за чего в конце 60-х годов были жестоко разгромлены правоохранительными органами США.

(обратно)

24

Имеется в виду война во Вьетнаме, в которой Америка участвовала с 1961 года по 1975-й.

(обратно)

25

Джи-ай (G.I. – Government Issue) – рядовой солдат (англ., жаргон).

(обратно)

26

«Фи-бета-каппа» – привилегированное студенческое общество (Примеч. пер.).

(обратно)

27

Чарльз Мейсон – главарь банды наркоманов в Голливуде, совершивший несколько убийств. Их жертвой стала известная киноактриса Шарон Тейт (Примеч. пер.).

(обратно)

28

Известный голливудский киноактер (Примеч. пер.).

(обратно)

29

В переводе с английского headman (хэдман) означает: глава, вождь племени (Примеч. пер.).

(обратно)

30

Известные актрисы театра и кино.

(обратно)

31

Ежедневная газета «Женская одежда».

(обратно)

32

Взаимоотношения (фр.).

(обратно)

33

Tiptoy — цыпочки (анг.).

(обратно)

34

Речь идет о Чарлзе Мэнсоне, возглавлявшем коммуну хиппи, члены которой (женщины) по его наущению совершили несколько убийств в Голливуде, в том числе и беременной киноактрисы Шарон Тейт.

(обратно)

35

Привилегированное студенческое общество.

(обратно)

1

Непосредственные распространители наркотиков.

(обратно)

37

Данные 1963 года.

(обратно)

39

Маверик (maverick) – бездомный человек, бродяга (амер.); разг. индивидуалист, «белая ворона».

(обратно)

40

«Дорогой Джон» – письмо от невесты с сообщением, что она больше не любит жениха и выходит замуж за другого. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

41

Хорейшо Элджер (1834—1899) – автор многочисленных книг, в которых бедные мальчики становятся богатыми, благодаря усердию и трудолюбию.

(обратно)

Оглавление

Хью Пентикост СНАЙПЕР

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

Хью Пентикост ЧУМА НАСИЛИЯ

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

Хью Пентикост Убереги ее от дурного глаза

  Часть I

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть II

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть III

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

Хью Пентикост ШЕСТИПАЛАЯ

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

Хью Пентикост ПО СЛЕДУ СМЕЮЩЕГОСЯ МАНЬЯКА

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть четвертая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

Хью Пентикост ЛОЖНАЯ ЖЕРТВА

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

Хью Пентикост КРЫЛЬЯ БЕЗУМИЯ

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

Хью Пентикост ЗАМОК ТЭСДЕЯ

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

Хью Пентикост УБИЙСТВО ЖАРКИМ ЛЕТОМ

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

Хью Пентикост ИСЧЕЗНУВШИЙ СЕНАТОР

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

Хью Пентикост Любитель Шампанского (Убить, чтобы остаться)

  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

    1

    2

    3

    4

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ

    1

    2

    3

    4

  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

    1

    2

    3

    4

  Хью Пентикост Мертвая красавица

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Хью Пентикост Где снег был красным

  Глава 1

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

    VII

    VIII

    IX

  Глава 2

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Глава 3

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Глава 4

    I

    II

    III

    IV

  Глава 5

    I

    II

    III

    IV

    V

  Глава 6

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

    VII

  Глава 7

    I

    II

    III

    IV

    V

    VI

  Послесловие

  Библиография романов Хью Пентикоста

  Романы Хью Пентикоста, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Хью Пентикост На грани безумия

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть четвертая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

  Часть пятая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть шестая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть седьмая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

  Послесловие

  Библиография романов Хью Пентикоста

  Романы Хью Пентикоста, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Хью Пентикост Обожравшийся каннибал

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    «БОЛЬШОЙ БАЛЬНЫЙ ЗАЛ И ПОМЕЩЕНИЯ 1-2

    ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ СТОИМОСТЬ

    Глава 2

  Часть четвертая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

ХЬЮ ПЕНТЕКОСТ Оборотни

  ЧАСТЬ I

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  ЧАСТЬ II

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  ЧАСТЬ III

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

Хью Пентикост (Джадсон Филипс) Город слухов

  Часть I

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

  Часть II

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

  Часть III

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

Хью Пентикост Двадцать четвертая лошадь

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Послесловие

  Библиография романов Хью Пентикоста

  Романы Хью Пентикоста, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Хью Пентикост День, когда исчезли дети

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

Хью Пентикост ЗАПЯТНАННЫЙ АНГЕЛ

  Часть первая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

  Часть вторая

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

  Часть третья

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

Хью Пентикост И пусть я погибну

Хью Пентикост КОРОЛЕВСТВО СМЕРТИ

  Глава 1

    1

    2

    3

    4

  Глава 2

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 3

    1

    2

    3

  Глава 4

    1

    2

    3

    4

  Глава 5

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 6

    1

    2

    3

    4

    5

  Глава 7

    1

    2

    3

    4

    5

*** Примечания ***