Считай звёзды [Кира Каулиц] (fb2) читать онлайн

- Считай звёзды [publisher: SelfPub] 1.79 Мб, 76с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Кира Каулиц

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Пролог


Мне часто снился один и тот же сон…Будто мы с Ванькой стоим одни в лесу, а вокруг начинается сильная буря, набегают черные тучи, звёзды как бомбы начинают падать на наши головы.

Они падают на землю, сжигая всё на своём пути. Загораются земля, трава, деревья, вверх поднимаются столбы огня, земли и дыма, мы пытаемся убежать из этого ада, понимая, что это вовсе не звёзды, а какие-то живые существа были выпущены на нас сверху.

– Остановитесь! Прекратите! Пожалуйста-а-а-а-а! – кричу я, падая на колени, и просыпаюсь от своего крика…

Глава 1. Глаза

_____________________________________________________________________

Я смотрю в чужое небо из чужого окна,

И не вижу ни одной знакомой звезды.

Я ходил по всем дорогам и туда и сюда,

Обернулся и не смог разглядеть следы.

Я люблю слушать песни Виктора Цоя. Хотя Лида и говорит мне, что это необычный выбор для двенадцатилетней девочки, я их понимаю, эти песни. А вообще, меня научил их слушать Ваня – он всегда говорил, что в них очень много смысла.

Лида – мои Глаза. Я никогда не видела её, а вот она помогает мне «видеть» все, что происходит вокруг. Она читает мне книжки, рассказывает истории обо всем, что происходит там, за окном.

– Сейчас на улице ночь, – говорит она, крепко сжимая мою руку, – за окном горят фонари, освещают пустые улицы…

– Лид, а звезды? – перебиваю её я. – На небе есть звёзды? Хочешь, я расскажу тебе про них?

Любовь к звёздам ко мне перешла от папы. Он преподавал в школе, и тяга к астрономии захватила и меня. В пять лет я знала наизусть имена множества звезд и созвездий и могла безошибочно найти их на небе. А на свой день рождения я получила чудесный подарок: папа подарил мне сертификат, в котором сообщалось, что одна из звезд Кассиопеи названа моим именем…

Это было всего два года назад… А ведь кажется, что в прошлой жизни! Но иногда и два года – это целая жизнь, особенно когда события разворачиваются так молниеносно, что ты не успеваешь их принять и осознать…

Вечер. Мы сидим в кабинете у Лиды. Она психотерапевт и знает, как общаться с такими как я. Сейчас она учит меня проходить все стадии горя, а ещё она учит меня вспоминать, не боясь принять то, что со мной произошло. Вот сегодня, например, она расставляет на столе какие-то предметы, и я начинаю изучать их руками, «видеть».

– Это дом, – уверенно говорю ей я, – маленький домик с крышей, у него дверь и… крыльцо.

– Он похож на ваш? – спрашивает она, и я чувствую, как волна ужаса опять окатывает меня с ног до головы.

Наш Дом…

Развороченные стены с дырами вместо окон, груды извёстки и кирпича возле дверей – вот каким в последний раз я видела этот дом…

– Наш дом… большой… был, – тихо отвечаю я крутя в руках фигурку, – мы жили в общежитии…

–Общежитие? Невзрачное серое здание? – уточняет она.

– Нет! – отвечаю обиженно. – Дом был красивый! Там на воротах даже львы были! Одного мы звали Зевс, а второго – Гошка, у него ухо было отбито…

После тяжёлой травмы и контузии я потеряла память. В больнице еле вспомнила, как меня зовут. Со временем память стала потихоньку возвращаться, но воспоминания накатывали какими-то волнами, и я путано и сбивчиво пыталась рассказать Лиде то, что вспоминала, а Лида быстро записывала за мной красивым «взрослым» языком…

…Наш дом находился на самой окраине посёлка. Это был огромный двухэтажный дом, с двумя крытыми мансардами, четырьмя балконами. Он был огорожен высоким забором и воротами с охраняющими его гипсовыми львами, которыми мы, дети двора, ужасно гордились.

Говорили, этот дом раньше принадлежал какому-то помещику, а потом его перестроили в семейное общежитие, в котором поселились работники находившегося неподалёку завода.

Дом делился на две части – с двумя входами, двумя коридорами. В каждой из многочисленных комнат ютилась семья из трех, а то и более человек. Жизнь тут была достаточно тяжёлая, и если снаружи наш дом выглядел прямо-таки по-царски, то внутри было всё очень бедно и неблагоустроенно. Мылись все в общей ванной, две кухни на разных концах дома тоже были общими. Летом мы жили без горячей воды, зимой были перебои с отоплением. Но я всё равно любила свои дом, и каждый раз, когда я заходила в его ворота, мир и покой наполняли мое сердце.

Здесь всё было на своих местах. Всё как надо. На лавках перед домом сидели и мирно разговаривали бабушки, хозяйки развешивали бельё или выбивали половики, а мои друзья и подружки рассекали по двору на велосипедах и самокатах.

В тяжёлых условиях люди обычно сплачиваются, начинают друг другу помогать, и не знаю, как в других больших общежитиях, но мы жили одной дружной семьёй. Вместе праздновали дни рождения, вместе жарили шашлыки по субботам.

Веселее всего было летом… С интернетом в это время всегда были страшные перебои, и мы гурьбой высыпали на улицу, играли в прятки, строили шалаши, а вечерами собирались всем двором и делились друг с другом секретами и маленькими происшествиями, которых у нас, как и в каждом большом дворе, было полно. Эти дворовые секреты свято хранились, часто обсуждались и передавались младшему поколению. Одной из таких вечно обсуждаемых тем был наш старый подвал. Кто-то из мальчишек раз сболтнул, что это и не подвал вовсе, а склеп, и с тех пор мы часто рассказывали друг другу леденящие кровь истории о зомби и привидениях, обитающих в подполе нашего дома.

Много историй было посвящено и нашим гипсовым львам, ведь мы все прекрасно знали, что эти два льва не так просты, как кажутся, и специально поставлены сюда, чтобы охранять нас от воров и призраков, обитающих в подвалах дома. Своих львов мы любили настолько, что знали их не только по именам, но и по характеру. Зевс, например, был серьёзным и степенным; спрыгивая со своего столба, он аккуратно обходил на мягких лапах свои владения и не позволял себе шалостей. Гошка же, наоборот, был весёлый разгильдяй, и, играя, мог нечаянно помять цветы или перевернуть скамейку. Зевс часто одергивал Гошку, но тот редко его слушал и часто попадал в неловкие ситуации… Ухо, кстати, он себе отбил именно из-за своего хулиганства! Кому-то из нас по характеру больше нравился весёлый Гошка, кому-то – серьёзный Зевс, но львы нам действительно помогали. У нас даже было поверье, что если залезть на забор и потереть обоим львам носы, то обязательно напишешь хорошо диктант или контрольную. Если, конечно, подготовишься.

…После занятий Лида ведет меня в парк. Мы часто приходим сюда, чтобы я училась ориентироваться на местности. Дорожки в парке гладенькие, ровные, и я, стуча перед собой тростью, учусь ходить без посторонней помощи. Ходить самой иногда у меня получается хорошо, а иногда не очень. Прошлый раз я сильно воткнулась в какого-то дяденьку, а в этот раз на меня налетела девчонка на роликах. Задела она меня не сильно, но долго извинялась и передо мной и перед Лидой. Я быстро её простила. Она же не нарочно, я, бывало, и сама нечаянно налетала на кого-нибудь, когда мы с девчонками учились кататься. У нас не было своих роликов, но к моей подруге Алине иногда приходила в гости её двоюродная сестра, приносила свои ролики – красивые, бело-розовые, и мы по очереди тренировались. Теперь эти чудесные дни детства кажутся мне самыми замечательными, самыми волшебными, ведь тогда мы смотрели на мир наивными детскими глазами. Мы наслаждались жизнью, жгли костры, гуляли до самой ночи. Мы знали, что любимый двор всегда угостит нас яблоками и вишней из своего сада, мальва подарит цветы для украшений, а гипсовые львы сберегут наши секреты и сохранят наш покой.

А между тем с запада на нас уже надвигалось что-то большое, злобное, страшное…

Глава 2. Последний герой

____________________________________________________________________

В нашей жизни всё меняется…

Проходят годы, сменяют друг друга люди, и даже целые цивилизации уходят в небытие, не меняются почему-то только звёзды. Эти маленькие бриллианты, разбросанные по небу… Знаете, говорят звёзды – они одинаковые везде! И за океаном, и в далёкой пустыне, и в холодной Арктике они кажутся всё такими же далёкими и красивыми. Они, кажется, всё понимают, и тоже смотрят на нас с высоты, и так хочется иногда поговорить с ними и спросить: «Звёзды, а вы помните как чудесно вы светили мне на моей далёкой родине?»

– Леся Ткаченко, на перевязку! – слышу я опять знакомую фразу. – Олеся Ткаченко ходячая?

– «Бегающая», – ворчу сердито, рукой нащупывая тросточку, с помощью которой я теперь передвигаюсь.

В больнице дни летят незаметно, потому что один как две капли воды похож на другой. Здесь всё идёт по графику, и никуда от него не денешься… Сначала меня поведут в перевязочную, где будут долго и больно отдирать бинты, а потом к доктору, на осмотр. Все эти процедуры, конечно, будут сопровождаться болью и страхом, и в такие моменты мне очень не хватает Лиды. Её теплых рук, её ласкового голоса…

После процедур меня приводят в игровую. Мне здесь неуютно. Здесь много детей, и они кричат… а когда они бегают вокруг меня, я начинаю бояться, что они меня сшибут.

– Давай я тебя буду из «Града» обстреливать! – доносятся до меня голоса. Это «наши», я узнаю их из тысячи!

– Мальчишки, мальчишки! Вы откуда? Как вас зовут? – кричу в темноту, но не получаю ответа. Им некогда. У них свои игры. Им не до меня.

– Кто-нибудь, посадите меня на диван! – сердито прошу я, и скоро опять оказываюсь один на один со своими воспоминаниями и темнотой…

Детство у меня было счастливое, и за это я очень благодарна одному замечательному человеку – моему папе. Его образ чётко сохранился в моей памяти…

Он среднего роста, подтянутый, слегка седоватый – очень видный мужчина. Многие женщины засматривались на него, и он, наверное, мог бы жениться, но воспитывал меня один. Мама умерла, когда мне было всего пять. Он очень тяжело пережил её смерть, и с тех пор вся любовь его сердца доставалась только мне.

Я росла в неполной семье, но папа делал всё, чтобы я не чувствовала себя обделённой. Он брал по три ставки в школе, чтобы зарабатывать побольше и покупать мне новые вещи и наряды. Летом ездил работать в лагеря, чтобы и я тоже пожила немного на свежем воздухе, и, конечно, он уделял мне очень много времени.

Вместе мы ходили на экскурсии, гуляли в парках, изучали звёзды. Своими руками он собрал небольшой телескоп, и по вечерам мы залезали на крышу, и время для нас как будто замирало – на небе блестели звёзды, дул ласковый ветер… Вокруг было тихо-тихо, и в такие моменты мне почему-то всегда хотелось плакать…

Вы только не подумайте, что я только и занималась тем, что смотрела на звёзды. Нет, у меня было самое обычное детство с друзьями, интернетом и дворовыми играми.

Ребят в нашем общежитии было полно. Почти в каждой комнате было по один-два, а то и по три ребёнка и, чтобы различать друг друга, вместо фамилии мы называли номера квартир. Получалось очень забавно! Ульянка из пятой, Макар из двенадцатой, Герка и Юрка из второй.

Прямо напротив нас, в комнате номер семь, жила моя лучшая подруга Алиса. Не знаю как остальным, но мне она казалась самой красивой и весёлой девочкой на свете. Мне нравились её черные волосы, большие глаза. А ещё Алиска была прирождённым лидером, заводилой во всех дворовых играх, и лучше всех пела и играла ни пианино. Старое пианино занимало полкомнаты.

Через две комнаты от нас жила наша другая подружка – Ульяна. Она любила покушать и не любила спорт, но зато лучше всех разбиралась в компьютерных играх, и даже Макар, «застряв» в какой-нибудь игре, приходил к ней за советом.

Третья наша подружка, Дарина, жила в другом подъезде и была на три года младше нас, но это не мешало нам хорошо общаться.

Макар и Деньчик были главными в нашем дворе – оба были хулиганистые, но не злобные. Они были просто не разлей вода! Гоняли на велосипедах. Макар очень любил на часок-другой «подкинуть» нам свою сестрёнку – Полинке было пять лет, и если мальчишкам она только надоедала, то нам нянчиться с ней очень даже нравилось.

Во доме жили и другие малыши – Гера, Юрка, маленький Глеб. Летом, когда их всех выпускали во двор, Алиса любила устраивать «детский сад».

Рассказывая о детях и их квартирах, я специально пропустила квартиру под номером девять. Мимо этой квартиры вообще все старались пройти незамеченными, поскольку в ней жил… жил. В общем, жил в ней один человек…

***

Доброе утро, последний герой!

Доброе утро тебе и таким, как ты…

(В. Цой )

Он сидел на подоконнике и смотрел в окно. Шуметь ему сейчас было нельзя, и поэтому он старался заниматься своими делами. Слушал музыку, рисовал ручкой на старых обоях и ждал пока кто-нибудь из его многочисленных братишек и сестричек проснётся.

Неблагополучная семья. Так называли их все вокруг. Это выражение очень злило его, хотя он и сам знал, что хвастаться им нечем… Отец – пьяница. Мачеха не лучше. И мелькают за окнами названия разных городов, и ни в одном из них нет им места…

Ваня Бессонов был вторым ребёнком в семье. С двадцатилетним Захаром они были родными братьями. Остальных пятерых мальчиков и девочек родила отцу вторая жена – Дашка. С ней у Ваньки отношения не сложились, но братишек и сестрёнок он всё-таки любил. Родные же. Как их не любить. Вот сбились от холода в клубочек Васька и Витька, на голом матрасе без одеяла вдвоём теплее. Вот мирно посапывают Вовка и прижавшаяся к нему трехлетняя Лизочка, они младшие, и о них Дашка всё-таки заботится. А вот и Маша – самая любимая сестра. Раскинулась. Он уступил ей целый матрас и тёплое одеяло.

– Маша, ты спишь? – Ванька дёрнул её за прядь волос. – Вставай, мне скучно одному…

– Сейчас будет весело! У нас же во дворе разборки сегодня! – встрепенулась девочка и начала расталкивать спящих братишек.

– А, ну да. Разборки… – вспомнил Ванька. Как он мог забыть! – Маш, а может, ну их? Может, лучше пожрать что-нибудь поищем? – предложил он.

– Ты мой старший брат! Ты должен за меня заступаться! – завела сестра знакомую песню. Вот так всегда! Вечно она испортит со всеми во дворе отношения, а ему разбираться.

В общежитии они были новенькие, и местные ребята их сперва приняли очень дружелюбно, но потом Машка то ли из ревности, то ли ещё по каким-то причинам начала ссориться с дворовыми. Хотя жить здесь, в общаге, ей очень нравилось. Двор тут был хороший. И качели, и футбольное поле, и гаражи, по крышам которых они постоянно бегали.

Дворовые мальчишки к разборке готовились серьёзно. Это было видно по палкам, которые они держали в руках, и по их напряжённым лицам. Глядя на них, Ванька только усмехнулся. Он и его братишки и сестра стояли на гаражах и сверху вниз глядели на своих противников, дразнили и кривлялись: «Чего вы там шепчетесь? Боитесь?» Вообще-то, в большинстве ссор Бессоновы были виноваты сами. Они частенько задирались, чуть что обижались и обзывались в ответ на обиду.

Макар и Денчик собрали много ребят. На их стороне было уже человек десять, некоторые даже были из седьмого, но первыми они почему-то не начинали. Посмеивались, перекидываясь грушами. Видимо, побаивались.

– Ванька, начинай, – скомандовала Маша, ведь пацанами верховодила именно она, и даже он, Ванька из-за какой-то слепой братской любви ей подчинялся.

Он медленно слез с гаража, засунул руки в карманы и подошёл к ребятам. Драки он вообще не боялся. Он знал, что к нему относятся с опаской, что даже семиклашки не хотят с ним связываться.

– Ну что, Макар? Один на один?

После такого предложения Макар заметно занервничал. Всё-таки драка – это вам не в «Варкрафт» резаться…

– Неее… мне… нельзя. Майка белая – пачкать не охота… – скрывая страх, сказал Макар. Младшие Бессоновы совсем осмелели и с криками посыпались с крыши.

Мальчишки дрогнули. Как тут не дрогнуть, когда на вас бежит целая орда! Рванул Макар, за ним, сверкая пятками, Денчик, а потом и девочки, видя, что их защитники разбежались, с визгом бросились врассыпную.

Вообще-то Ванька драться сегодня и не собирался. На данный момент был очень голоден и думал только о еде, но в угоду Машке он помахал немного палкой. Жертву выбрал самую безобидную – дочку своего классного руководителя. Единственного учителя, которого он искренне уважал, а все потому, что Евгений Павлович тоже хорошо к нему относился, и уроки вёл интересно. А один раз он даже покормил его на кухне.

– Ну чего ты дрожишь-то? – улыбнулся он, глядя на девчонку, стоящую напротив него. – Иди, отпускаю. Папка у тебя хороший… очень.

– Ванька-а-а-а! – услышал он громкий рев. На пороге стоял его отец – лохматый, злой, чернобородый мужик. Его «монолог» Ванька выслушивать не собирался, достал и кармана наушники и ушёл, углубившись в мир своей любимой музыки.

Казалось, только Виктор Цой понимал его. Его песни цепляли за живое. Цой знал всё. Он знал и про Ванькино одиночество, и про печаль, давно поселившуюся в его сердце, и про его необъяснимое желание противостоять всему миру, потому что он, Ванька, в этом мире какой-то чужой, ненужный…

Глава 3. Моя война

__________________________________________________________

Уже второй месяц я нахожусь на лечении в одной из столичных клиник. С недавних пор мой мир ограничен только её стенами, но я всё никак не привыкну к больничным запахам, постоянному распорядку, и тяжёлой гнетущей обстановке. Иногда дни проходят очень даже гладко. Я ни с кем не ругаюсь, не вляпываюсь ни в какие истории, не хватаю замечаний от врачей. Но иногда, из-за постоянного напряжения и волнения, я попадаю в ужасно неприятные ситуации.

Так как в больнице я нахожусь уже долго, мне частенько приходится переходить из отделения в отделение, менять палаты. В тот вечер мне тоже пришлось переехать в новую палату и познакомиться с новыми соседками. Вечером мы как обычно приготовились ко сну. В десять в больнице был объявлен отбой, свет был выключен во всех палатах, и только я, совсем независящая от света, ходила туда-сюда. Я повесила полотенце на край кровати, на ощупь перебрала содержимое своей косметички и хотела было уже ложиться… Но тут началось ЭТО. За окном вдруг что-то бахнуло и взорвалось. От страха я присела, пытаясь понять, что это, но вдруг взрыв повторился, загрохотало ещё раз и ещё… – это была целая череда взрывов, и я, наконец, поняла, что это!

– Ложись! – закричала я и бросилась на пол. Неужели опять? Неужели и здесь война?! За окном всё свистело и грохотало. – Под кровать! В укрытие! – Я заметалась по полу. Взрывы слышались недалеко от нас, если осколком разобьют окно, нас перережет стёклами!

– На пол! На пол быстрее! – орала я, пытаясь залезть под кровать. Сначала мне казалось, что я слышу испуганные крики девочек, но потом я поняла, что это совсем не крики, это… смех! Истерично громкий смех раздавался в комнате, и я не понимала его причину… Интересно, над чем они смеются?! Неужели они не понимают, какая опасность им грозит?

– Вы что, сдохнуть хотите?! – заорала я, и на наши крики в палату вбежала медсестра.

– Кто кричит? Что вы тут устроили?

– Ирина Викторовна, эта девочка ненормальная! Она салюта боится! Под кровать полезла!

– Салют? Так это был всего лишь салют? – наконец поняла я… Горькая обида накрыла меня с головой. Мне даже из палаты пришлось выйти. Мне было так больно, так неприятно… Да кого же из меня сделала эта война?!

– Лесенька! Олеся! – слышу я вдруг издалека, и моё сердце радостно сжимается. Так как я теперь распознаю мир только по звукам, то и людей я «вижу» по голосам. А этого человека я «видеть» очень рада!

– Лида! – я нащупываю палку, иду на знакомый голос.

– Ну как ты? Успокоилась немного после вчерашнего? – интересуется она.

– Да какой там успокоилась! – я готова произнести долгую и гневную речь. – Они ведь даже не извинились! Я-то думала, стреляют, а это всего лишь салют оказался… А я ведь не вижу его… не вижу… Мне так плохо, так неприятно, так стыдно…

– Лесенька, перестань сейчас же плакать, тебе не должно быть стыдно, – пытается успокоить меня Лида, – ты же ничего плохого не сделала.

– Но они теперь так и будут надо мной смеяться! Давай попросим, чтобы меня в другую палату перевели? Они злые и глупые… Ненавижу их!

Лида молчит. Она не говорит ничего, просто прижимает меня к себе, гладит по голове, и я потихоньку успокаиваюсь.

– А хочешь, в парк пойдём? – слышу я наконец-то её тихий голос.

Узнавать её по голосу я начала уже в самый первый день моего пребывания в больнице. Она работала здесь волонтёром, помогала нам, беженцам. Сначала меня это злило. Я не хотела, чтобы меня донимали, а она всё лезла со своей водичкой и фруктами, как будто ей специально велели постоянно тормошить меня.

Это было трудное время. Я была в тяжёлой депрессии и мечтала умереть, но Лида сумела как-то отвлечь меня, сумела вселить в меня надежду, что моё увечье поправимо, что я когда-нибудь смогу опять видеть. Она ухаживала за мной, когда после операции я не могла вставать с кровати, успокаивала, утешала. И я поверила ей! Я не знаю, откуда она появилась, но она стала моим ангелом…

Долгие морозы сменяются долгожданным весенним теплом. И в парке многолюдно. Шумят и смеются тут и там ребята… Кричат и бегают малыши. Все ждут приближения теплой весны, и настроение моё вроде должно быть хорошим, но я весь день почему-то только и делаю, что злюсь. Вечером вот с соседками поругалась, в обед с медсестрой…

Последнее время я часто думаю над тем, почему в мире так много зла. Ну вот, например, даже малышня на площадке… Делят поровну конфеты, но, судя по их недовольным крикам, это у них не очень получается. Скоро в ход пойдут обидные слова, клички…

– Лида, а откуда берется зло? – К ней у меня куча вопросов, она согласна ответить на все.

– Зло берется из сердца, – начинает объяснять мне Лида, – в библии написано, что сердце человека лукаво и крайне испорчено. Но и со злом можно бороться. Бог поможет…

– А почему бы Богу не помочь всем нам и самому не уничтожить все зло?

– Тогда ему придется уничтожить всех людей, ведь зло внутри нас.

– Но ведь зло там просто так не появляется! Вот моя ненависть, например – это просто реакция на то, что со мной случилось! Ну ладно, девчонки… Но те, которые войну у нас в стране устроили! Я ведь им ничего плохого не делала! Я их не трогала! А они приехали на своих танках в мой город, и всё у меня отняли! И дом, и папу, и глаза! Знаешь, я ведь абсолютно права в том, что я их ненавижу! Мне кажется, я своими руками готова их убить! Я им отомщу, вот только придумаю как…

– Подожди, Леся. Если ты не хочешь их прощать, тогда и Бог не должен прощать тебя, – останавливает меня Лида. – Помнишь молитву? «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Бог есть любовь, и когда мы приближаемся к Нему, зло и ненависть должны остаться за порогом.

Лида всегда приведёт кучу доводов. Она процитирует что-нибудь из умных книг, расскажет много историй… Мы долго спорим, обсуждаем, как это непросто, практически невозможно – простить обидчика, тем более, если он действительно виноват! Да и как прощать того, кто не просит у тебя прощения?

– Олесенька, оставь свою ненависть и предоставь этих людей Богу. Он воздаст им Сам и за добро, и за зло… – упрашивает она меня, и я прекрасно понимаю, что она права.

Ненависть – это «война», которая идёт внутри меня, и иногда мне кажется, что конца-края ей не будет. Ведь самое обидное, что люди, которые устроили войну, сами от неё не пострадали! Они живут, и у них всё замечательно! Их ведь до сих пор показывают по телевизору. Они радуются, пьют-едят, смотрят на небо. А я… а я…

А я, может, никогда больше звёздочек не увижу!

Глава 4. Апрель

__________________________________________________________________-

Сегодня у меня особенный день. Меня выписывают из больницы. Лида заберёт меня, и у меня начнётся другая, новая жизнь. Она забирает меня к себе насовсем, мне радостно и тревожно. Радостно от того, что теперь у меня будет близкий и родной человек, а страшно, потому что я не знаю, что ждёт меня впереди…

Вот и последний осмотр. Главврач желает мне всего хорошего, а Аня и Вера ведут вниз на выписку. Медсёстры прощаются со мной и тоже желают крепкого здоровья, успехов в учёбе… За эти два месяца они стали мне почти родными, поэтому я не хочу портить им настроение и стараюсь выглядеть весёлой и счастливой.

Лида сажает меня в машину, и я набиваю себе ещё одну шишку. Я всегда ударяюсь обо что-то, как бы хорошо она за мной не смотрела. Врач даёт ей несколько последних инструкций, потом она пристёгивает мой ремень безопасности, и мы отъезжаем от больницы. Она молчит, и я молчу – трудно начать разговор, тем более, я не знаю, как мне теперь к ней обращаться. Тётя Лида? Но ведь она меня в дочки взяла… значит, мама?..

– А как мне теперь тебя называть? – наконец спрашиваю я её.

– Как тебе удобнее, – волнуясь, отвечает она, – хочешь мамой… а хочешь, по имени.

– Я по имени буду… а какая ты?

– Я небольшого роста, у меня светлые прямые волосы до плеч, карие глаза… – она описывает себя во всех подробностях, и скоро я начинаю её «видеть»… Может, она и хорошая, но совсем не похожа на молодую рыжеволосую мою маму, мамочку…

Её портрет висел у нас в комнате на самом видном месте, и я часто смотрела на него, стараясь запомнить и понять, какая была она.

Мы с папой часто говорили о ней, и, конечно же, я помнила её добрые руки, которые стирали мои платья, убирали мои игрушки, поправляли по ночам одеяло. Я помнила и её глаза. После её смерти, когда мне начинало казаться, что я забываю её образ, я залезала на стол, снимала фотографию и долго изучала её, целуя и гладя.

Она была учительницей начальных классов, её любили в школе и во дворе, и после её смерти вся их любовь перешла ко мне, я стала как будто бы продолжением её самой. У меня были такие же серые глаза, такой же маленький вздернутый носик, и копна огненно-рыжих волос тоже досталась мне от неё.

– Интересно, какая я сейчас? – Я начинаю трогать свои волосы, лоб, лицо, нащупываю редкие мелкие шрамы. Врачи обещают, что они пройдут, но скоро ли?

– Лида, а у меня лицо сильно изуродовано?

– Нет, что ты?! У тебя всё хорошо, ты очень красивая, – успокаивает Лида. – Я думаю, пройдет год-два, и даже шрамов не будет заметно…

– Лида, а я когда-нибудь буду видеть? – задаю я свой главный вопрос.

– Врач рассказал тебе всю твою историю? – спрашивает она.

– Рассказал, – грустно говорю я. – Если бы меня сразу прооперировали, возможно, зрение удалось бы сохранить, а теперь поможет только пересадка, а это дорого.

– Для меня эта сумма, конечно, неподъёмная, – честно признаётся Лида, – но мы будем искать другие пути. Я обзвоню детские фонды, попробуем попасть на какую-нибудь передачу. Люди отзовутся, и Бог нам поможет, я уверена!

Через час мы приезжаем на моё новое место жительства. В Лидину квартиру. Если бы я была обычной девочкой, я бы начала бегать и рассматривать всё вокруг, но теперь, сделав только три шага по стеночке, я бьюсь головой обо что-то и возвращаюсь на место.

– А сколько у тебя комнат? – кричу я в темноту.

– Две! – отзывается Лида. У неё там что-то скворчит на шковородке, и она не может сразу подойти.

Две комнаты! Именно такую квартиру мы хотели с папой. Мы мечтали, чтобы она была светлая, с большими окнами и просторным балконом. Хотели, чтобы у папы был свой кабинет, а у меня своя комната, и, может быть, даже собака… Папа накопил половину суммы. Он хотел в будущем взять кредит и купить для нас такую квартиру…

– Лида, а у нас сейчас какой месяц? – громко спрашиваю я.

– Апрель! – кричит мне с кухни Лида.

– Это надо же! Апрель… опять апрель… как быстро летит время!

…А он придет и приведет за собой весну,

И рассеет серых туч войска.

А когда мы все посмотрим в глаза его,

На нас из глаз его посмотрит тоска.

(Виктор Цой «Апрель»)


***

Время шло. Ситуация на западе ухудшалась, и это сказывалась на всех. Телевизор стали смотреть всё чаще, смеяться всё реже, посты на страницах в соцсетях становились все серьезнее. Больше следили за новостями, больше экономили деньги. Какая-то странная тревога повисла в воздухе, все ждали приближения грозы, но надеялись что обойдет она нас стороной, что не разгорится это ужасное пламя…

В тот день с уроков нас отпустили пораньше. Обычно мы возвращались домой часа полтора – вместе с Алиской медленно шли от школы до киоска, покупали что-нибудь вкусное, заходили во двор и подолгу сидели на лавочке. Но в этот день всё было не так. Я быстро забежала в раздевалку за курткой и, не подождав Алису, бросилась домой. Я пулей пронеслась мимо киоска, не поздоровалась со львами на входе, не присела на лавку, и, споткнувшись о ступеньку, влетела в подъезд. Обычно из школы я «приползала», но сегодня всё было по-другому. Сегодня я летела, перепрыгивая через одну и даже через две ступеньки.

– Папа, ВОЙНА НАЧАЛАСЬ! – прямо с порога закричала я, и мой школьный портфель с учебниками глухо упал на пол.

У отца был выходной. Он сидел за письменным столом и готовился к урокам, но, услышав мой крик, тут же оставил все свои дела и кинулся ко мне.

– В школе сказали, что война началась, папа! Они там подписали что-то, или не подписали! – Мне было страшно, мне хотелось прижаться к нему, почувствовать себя защищённой. Он, как мог, успокаивал меня: говорил, что всё образуется, что война долго не продлится, и до нас она не дойдет. А я вспоминала страшные картинки из фильмов про войну. Про то, как стреляли, как убивали, про своих героев, про чужой «хайль-гитлер»… Там НАШИХ убивали ЧУЖИЕ фашисты. А здесь, оказывается, война со СВОИМИ… Ужас.

– Гражданская война – самая страшная, – как будто услышал мои мысли папа, – хуже ничего и быть не может, когда свои своих…

– Папа, я боюсь умереть, боюсь войны, боюсь… – вцеплялась я в отца ещё сильнее, а он гладил меня по голове, прижимал к себе.

Пообедать вместе мы не успели. Отцу позвонили из школы – там собирали какое-то экстренное собрание, и он должен был присутствовать. Собирался папа странно. Он ходил по комнате, ерошил волосы, тревожно смотрел в окно.

– Лесь, а ты мою рубашку не видела?

– Так вот же она, около тебя на кресле, – я подала ему рубашку, он надел её и опять замер около окна. Рубашка была мятая, но он не обратил на это внимания. Сегодня мой всегда аккуратный и собранный отец был встревоженным и странным.

– Ухожу, – наконец сообщил он мне, подходя к двери, – а ты куда?

– На улицу. Не могу дома сидеть.

– Из двора ни на шаг, – велел он, уходя. А потом вернулся и опять крепко меня обнял:

– Ты бы поменьше сейчас по улице моталась. Чтоб я тебя не искал.

С каким-то страхом выходила я во двор; мне казалось, что здесь должна быть атмосфера надвигающейся беды, но… на лавочках, как обычно, сидели бабушки, мама Макара развешивала бельё, а сам Макар вместе с Денчиком мчались по двору на велосипедах.

– На лавку приходи в шесть! – крикнул Денчик, резко тормознув около меня, – и скажи всем кого увидишь – собрание будем делать!

***

– Ну и куда приперлись всей гурьбой? – встретила младших сыновей вопросом Дашка. – Опять с уроков сбежали? Вот мы вас тут не видали с вашим озорством!

– Да что ты, мамка, мы озоровать совсем не будем! Война же началась! –закричали наперебой мальчишки. – Мам, купи нам, пожалуйста, пистолеты, а то нас на войну не возьмут! Папка, а мы к Захарке на войну поедем?

– Того раза хватило! До сих пор хребет болит! – отозвался лежащий на матрасе отец.

Старший сын Бессоновых давно переехал в другой город. Там он устраивал митинги, жёг какие-то покрышки, и уговорил-таки отца приехать на «сытное» местечко. Первое время на «митингах» им и вправду было хорошо. Они сразу почувствовали себя здесь как дома. Разбили палатку, застолбили своё место у общего котла. Дети тоже быстро нашли чем заняться – бегали по площади, выкрикивали какие-то революционные лозунги, махали флажками. Так было первую неделю, а потом ситуация резко изменилась. Ночью появились бойцы спецназа, и жестко разогнали всех митингующих.

Получив дубинкой по хребту, отец Бессоновых призадумался, понял, что революционные идеи не для него, собрал всю свою семью и рванул на восток поискать своё счастье среди шахтёров и заводчан.

– А вообще мой Захарка молодец! – вспыхнула вдруг в сердце отца гордость за сына. – Он – идейник! Он ррреволюционер! За пррравду воюет! И если бы ты, Ванька, хоть немножко на него похожим стал, я бы тебя тоже уважать начал! А Захар поднимется, вот увидишь! О нём напишут! О нём заговорят! Да нашей фамилией ещё… улицу назовут…

– И памятник поставят… – пробурчал Ванька, схватил наушники и пулей вылетел за дверь. Отец как всегда превозносил Захара. А ведь Ванька из кожи вон лез, чтобы стать похожим на брата! Он так же дрался напропалую, спуску никому не давал, но отец как будто этого не замечал, и Захар оставался героем, а Ванька – горем семьи…

«На войну, что ли, удрать! Может, хоть так удастся доказать отцу, что я тоже чего-то стою! – Ванька строил всё новые и новые планы. – А что? Это идея! Убежать туда, в самую горячую точку, совершить какой-нибудь подвиг! Вот было бы классно – ведь потом его покажут по всем телеканалам и напечатают в газете вот такими буквами. «Ваня Бессонов – ГЕРОЙ СТРАНЫ». А ещё там будет его фото в красивой военной форме, и он швырнёт эту газету отцу на стол, и потом отец будет бежать за ним и просить о прощении, а он уйдёт такой красивый и гордый дальше воевать…


***

– Олеська! Олеська! А ты уезжать собираешься? – встретили меня вопросом. Все наши высыпали во двор и теперь обсуждали услышанную новость. Все, конечно, были напуганы. Некоторые уже начали паковать чемоданы. Приближающиеся страшные перемены не радовали никого, но для поднятия духа наш Макар заявил, что пусть уезжают все, кто боится, а он-то уж точно никуда не поедет, и готов с автоматом в руках защищать родной дом. Подобное начали выкрикивать и остальные мальчишки. Так, видимо, они пытались скрыть тайный страх…

– Кто к нам с мечом придёт – от меча и погибнет! – произнес Кирилл подслушанную где-то красивую фразу.

– Кто к нам с мечом придёт – того легче пристрелить, – с насмешкой сказал Ванька Бес. Он тоже сегодня притащился на лавочку, но вёл себя на редкость сдержанно, не спорил ни с кем, не хамил.

Я повернулась и исподтишка начала разглядывать старшего Беса. Видок у него, конечно, был «зачётный». Фингал под глазом, «шухер» на голове. Ребята старались держаться от него подальше. Но меня его поступок у гаражей очень удивил. Все говорили, что он дерётся, но ведь меня-то он не тронул…

Бессоновы переехали к нам в начале зимы, и мы многого о них не знали. Мне иногда очень хотелось узнать, правда ли Ванька такой, как о нём говорят. Рассматривая своего недруга, я немного отвлеклась от разговора и тем, обсуждаемых на собрании. А разговоры в этот день на лавочках шли совсем не детские. И если раньше мы обсуждали кукол Монстер Хай, рассказывали друг другу разные интересные истории и делились школьными переживаниями, то сегодня только и разговоров было о том, что делать, если на наш дом упадёт бомба, и куда бежать, если в небе появится истребитель.

А небо над головой было чистое-чистое, синее-синее. Апрель как будто специально радовал нас солнечными днями, и вокруг было так тихо и мирно, что даже не верилось, что где-то по дорогам ездят танки.

Глава 5. Зарево

___________________________________________________________________


Сегодня мы все в волнении. Ко мне должен приехать знаменитый на всю страну «Газфонд» – Лида сдержала своё слово! Последние три дня мы с ней не отходили от телефона, обзванивали все возможные фонды и организации, и несколько из них, включая «Газфонд», заинтересовались моей историей.

– Олеся, веди себя тихо и сдержанно. Делай то, что они говорят, даже если это тебе не понравится, – морально готовит меня Лида. Она очень волнуется, нервничает, говорит, что никогда не думала, что ей придется сниматься в фильме. Я, признаюсь, тоже никогда о таком даже не мечтала… а если и мечтала увидеть себя в телевизоре, то уж, конечно, не по такому грустному поводу…

Время идёт, и сначала мне кажется, что я абсолютно готова к приходу необычных гостей, но как только в коридоре раздаётся звонок и толпа чужих людей шумно входит в комнату, я сразу начинаю нервничать.

– Сядьте вот сюда. Заколем волосы – откроем личико, – сразу начинает колдовать надо мной какая-то девушка. Она пудрит мне лицо, потом прикладывает салфетки… её прикосновения для меня чужие, болезненные… но я терплю.

Какой-то мужчина гремит железками, женщина громко разговаривает по телефону, и все вместе они создают монотонный шум, от которого начинает кружиться голова.

– Лида, ты где? – испуганно зову я.

– Лиды здесь нет, – отвечает незнакомый голос. – Марианна Юрьевна, посмотрите! Шрамы будем убирать?

– Уберите! – резко выкрикиваю я.

– Нет, оставьте. Зрители должны видеть правду. – Это, наверное, их главная, но мне всё равно, кто она там.

– Я не хочу, чтоб меня видели со шрамами. Я хочу быть красивой… – опять прошу я.

– Тогда зачем всё это? – начинает убеждать меня эта Марианна. – Люди должны захотеть тебе помочь, понимаешь?

– Олеся, не спорь! Они знают, как надо, – слышу я Лидин голос.

Она опять рядом, берёт мою руку, и я успокаиваюсь немного. Я должна терпеть! Я же хочу опять стать здоровой! Голова кружится всё сильнее, боль начинает стучать в висках, и я уже не могу думать ни о чём, и начинаю выполнять бестолковые, как мне кажется, действия. – Постой около окна, посмотри вдаль, – командует Марианна, – а теперь идите на кухню, покажите ваш быт, как вы живёте. Так! А теперь сцена с игрушкой. Олеся, возьми вот этого мишку в руки и просто посиди в кресле… Всё, готово.

– Готово? Без единого слова? И это весь фильм?

– Ну что ты! Мы отсняли только проходные сцены, фоновые, а теперь нам предстоит самое сложное: посиди и подумай, что бы ты хотела рассказать, донести до зрителей.

***

Мы – я, папа и притащившийся невесть откуда Ванька – сидели на чердаке нашего дома и напряжённо глядели вдаль. Сегодня на чердак нас привели совсем не звёзды. В телескоп хорошо просматривался весь горизонт, и иногда были видны яркие вспышки…

Война подходила всё ближе, и новости были одна страшнее другой. По телевизору показывали танки, взрывы, раненых людей; такой страх появлялся внутри, что на душе постоянно скребли кошки.

– Пап, а зачем на площади военные ходят с автоматами? – В моей голове опять одна за другой всплывали страшные картины из фильмов.

– А это для острастки, чтоб боялись, – отец был напряжён и взвинчен, – зачем от дома отходила? Зачем лезешь на рожон?

– Пап, мы с мальчишками их автоматы хотели посмотреть… – я виновато опустила глаза.

– Евгений Палыч! Близко совсем! На горизонте! – закричал Ванька, прервав наш разговор. – Смотрите!

– Да насмотрелся уже! – отозвался отец. – Давайте спускайтесь вниз. Нечего тут околачиваться…

– Пап, а когда всё начнется? – испуганно спросила я. Отец пожал плечами.

– Да кто ж знает. Может, через неделю, а может, и сегодня…

Внизу толпились жильцы нашего дома. Они открыли подвал, таскали вниз матрасы, ящики.

– В подвале бомбоубежище будет! – сообщил нам Денчик.

Мальчишки тоже помогали – орали и вертелись под ногами взрослых.

– Я туда не пойду… там вампиры… – испуганно сказала я шепотом, вглядываясь в темноту подвала.

– Товарищи жильцы! – громко закричала комендант общежития тётя Ксюша. – В большой белой коробке с крестом будет общая медицинская аптечка. Здесь будут бинты, жгуты и обезболивающие препараты.

– А аптечка-то нам зачем? – не поняла я.

– А это если вдруг тебе во время обстрела ногу оторвет. Или голову, – ехидно объяснил мне Ванька. Я еле удержалась, чтобы не дать ему по шее. Хотя это вряд ли бы помогло – скоро я опять услышала его новые подслушанные где-то военные шуточки: «На вооружение страны поступили новые ракеты класса "На кого бог пошлёт!"»

Около подъезда стояла машина, туда спешно запихивали вещи наши соседи с первого этажа. Обстрела они, похоже, решили не дожидаться. Иногда я немного завидовала тем, у кого были машины. На прошлой неделе уехала наша подружка Дарина. "Сидели на чемоданах» родители Геры и Юрика, и даже моя подруга Ульяна собиралась в путь…

– А что тут делать? Ждать, пока бомба на голову упадёт? – копируя интонацию своей мамы, говорила она. Я была с ней согласна… Всем было страшно. Но у них были машины, были родственники в других городах, а нам с папой было ехать не на чем.

– Евгений Палыч, а вы машину угоните! – посоветовал ему один раз Ванька, – а когда будете угонять, кричите, что делаете это во имя Революции.

В тот день в городе объявили «Готовность №1». Все находились в нервном ожидании. Многие достали где-то ружья и теперь не выпускали их из рук. Около подъезда на случай пожара поставили ящики с песком. Весь день убирали мусор, тряпки – очищали двор от всего, что могло «помочь» пожару. Казалось, мы сделали всё, чтобы наш двор был готов к войне, но он всё ещё казался мирным и незащищённым: в песочнице по-прежнему лежали детские формочки, ведёрки, лопатки; прислонившись к лавке, стоял самокат.

Я ещё раз оглядела наш двор и дом и только сейчас заметила, что на яблоне начали распускаться белые цветочки. Природа хотела жить несмотря на войну! Я подошла к яблоне и дотронулась до веточек. Её цветы были такие нежные и беззащитные, что слёзы выступили на глазах. Мне стало страшно от мысли, что всё может быть безжалостно погублено… ведь война всё убивает на своём пути! Всё, что нам так дорого, может исчезнуть? Не останется ни песочницы, ни двора, ни детства?..

– Остановись, война… остановись! – как заклинание шептала я.

Глава 6. Ночь огня

____________________________________________________________________

Первые дни после больницы кажутся мне очень тяжёлыми. Меня мучают сильные головные боли, бессонница, слабость. И если в больнице моё состояния облегчалось лекарствами, то сейчас почти все они отменены.

Днём, когда Лида на работе, ещё терпимо. Я закрываюсь в комнате и часами лежу, накрыв голову подушкой – так я спасаюсь от резких звуков, которые очень меня донимают. С этим вопросом мы с Лидой обращались к врачам – они, конечно, успокоили, сказали, что это признаки восстановления моей нервной системы. Но я очень страдаю. Любые, даже тихие звуки, отзываются в моей голове тройным эхом.

Вечер. Мы с Лидой сидим на кухне. Она что-то режет, стучит ножом по доске, и рассказывает мне, как прошёл её день. Я вроде слушаю её, но в голове у меня совсем другие мысли.

– Лида, а слепым, оказывается, дают собаку-поводыря, – начинаю яиздалека. – Собака эта очень умная, она может водить в магазин или в школу… в общем, ты должна подумать о собаке…

После моих слов стук стихает. Наверное, Лида удивлена.

– Олеся, собака-поводырь обычно… очень крупная, – говорит она после долгой паузы.

– Я знаю. Я люблю больших.

– А у нас квартира маленькая, – она начинает опять стучать ножом по доске, – и вообще, собака – это собака, вдруг она кошку увидит, тебя за собой потащит? Или будет злая какая-нибудь…

– Я буду её воспитывать, мне не будет скучно…

– Скоро тебе и так не будет скучно. Я ведь хожу на службу последние дни, потом буду работать дома, будем гулять… – Стук по доске становится всё чаще, всё напряженней, – ну, если тебе так хочется завести домашнее животное – заведём попугая.

– Мне не нужен попугай! – Лида думает легко от меня отделаться, но я раскрываю её план: – Хочешь меня обмануть, а не получится! Я хочу собаку, Лида! У меня и так уже отняли всё! У меня нет глаз, нет друзей, нет дома, нет семьи…

– Лесенька, как это нет семьи, а как же я?

– Ты это ты. Ты человек, а я хочу собаку! Понимаешь?! Собаку!

Я пытаюсь стукнуть рукой по столу, но сталкиваю что-то…

«Бах!» – раздаётся грохот, и от испуга я падаю на пол, закрывая голову руками. Меня резко накрывает боль, страх…

***

Свет в коридоре нашего дома мигал, как в фильме ужасов – то загорался, то гас, и тогда в темноте творилось что-то ужасное! Кто-то визжал, кто-то плакал, а кто-то читал молитвы..

– Что ж вы творите-то с нами? Ироды! Дайте воздуха дохнуть! – голосила баба Тоня, и крики её были так же страшны, как и взрывы.

… Это был наш первый артобстрел, и многие в тот день уже попрощались с жизнью.

Честно сказать, я тоже была уверена, что умру прямо сегодня. Прямо сейчас! Я уже как будто видела, какие записи сделают мои друзья на моей стене в контакте!

«Война не щадит никого!»

«Она была так молода!»

«Олеся Ткаченко… вечная память!»

После каждого залпа я сжималась в комок и ждала, что потолок вот-вот упадёт на наши головы. Это ужасное ожидание смерти сводило меня с ума!

В панике мы побежали в подвал, и хотя ещё вчера я не могла даже думать о том, чтобы спустится в этот склеп, сегодня все призраки и ужасы подвала померкли по сравнению с тем, что творилось снаружи, и мы, дети, вперёди всех устремились по ступенькам вниз…

В подвале нам стало немного спокойней. Залпы были здесь слышны тише. Взрослые додумались захватить свечу, и скоро причудливые тени заплясали по стенам… Мы ещё раз оглядели друг друга как в первый раз, увидели знакомые лица, увидели испуганные глаза…

– Господи, прости нам наши прегрешения, вольные и невольные, – молилась рядом со мной Ульянкина бабушка. Малыши ревели. Матери прижимали их к себе, успокаивали. Тут были все наши: и Алиса, и Ульяна, и Денчик…

Мы все сбились в кучку, присели на пол, начали прислушиваться к звукам снаружи. Скоро ещё один сильный взрыв буквально сотряс наш дом. Сверху посыпалась штукатурка, погасла свечка, я очень испугалась и схватила кого-то за руку. Когда свечу опять зажгли, я с ужасом обнаружила, что держу за руку… Ваньку Бессонова! Меня тогда сразу в жар бросило! Думала, что он меня убьёт, но он даже руку мою не захотел отпускать…

Да… многое поменялось в нашей жизни после этой ночи. Теперь все ссоры и обиды были забыты, ведь здесь у нас была одна общая цель – выжить.

– Можно выходить! – крикнул нам кто-то, и мы опасливо начали подниматься по ступенькам вверх. В подвале мы просидели каких-то двадцать-тридцать минут, но нам показалось что прошли часы!

Всё ещё дрожа от напряжения, я вышла. Вместе со всеми полезла на чердак, и очень об этом пожалела. С чердака хорошо был виден весь город. Где-то вдалеке ещё ухали разрывы, были видны яркие вспышки. Выли сирены «скорых» и пожарных машин. А в двух-трёх местах медленно расползалось багровое зарево.

– Горит! Горит! Посёлок горит! – закричали мальчишки, и меня начало колотить ещё сильнее. Мне было безумно страшно от того, что горят наши дворы, наши дома. Город заволакивало густым чёрным дымом, который лез в глаза, перехватывал горло…

– Смотрите, как нас убивают! – На крыше собрались почти все соседи. Многие снимали на телефоны, комментировали. Кто-то уже успел связаться с другим районом и теперь громко сообщал, что снаряды разнесли два дома, что есть жертвы.

«Какие все грязные и напуганные», – подумала я, а потом поняла, что после ночи в подвале и сама выгляжу не лучше…

Начало светать. Оказывается, в подвале мы просидели полночи. Все ужасно хотели спать, еле держались на ногах, но всё же внутри нас появилась какая-то надежда: мы пережили первый обстрел! Мы продержались! Мы живы! Мы выстояли в эту страшную ночь огня….

Господи, быстрее бы это всё закончилось!


***

Ночь. Лежу на кровати со льдом на голове. У меня был обморок, или припадок. Голову пронизывает боль, стучит в висках, сильно бьётся сердце. Лида испуганно рассказывает врачу скорой помощи, что я нечаянно уронила на плиточный пол пустую кастрюлю, испугалась грохота и потеряла сознание.

Врач делает мне укол, я немного успокаиваюсь, и меня накрывает чувство вины. Лида, наверное, в ужасе от моего поведения. Из-за постоянной боли я злюсь на весь мир, а срываюсь на неё. Бедная Лида… она сделала мне столько добра! От стыда мне хочется убежать и закрыться в комнате, но в таком состоянии я могу только плакать.

Лида провожает врача и садится ко мне. Она молчит. Не говорит ничего, просто гладит меня по голове. Сейчас у меня четвёртый этап переживания горя. Психологи, работающие со мной, доведут меня до пятого, и тогда, по их словам, мне станет легче. Я смогу всё забыть и начать новую жизнь…

– Извини, я совсем не хотела грубить, – тихо бормочу я, – просто голова болит. Я ненавижу эти громкие звуки, Лида… Особенно когда не ждешь ничего страшного, а тут… бах! Бах! Ба-бах…

Глава 7. Считая звёзды

__________________________________________________________________

Сегодня у нас весело. У Лиды день рождения, к ней пришли гости, родственники. Племянники у неё все как на подбор шумные, шебутные, горластые. Они не дают скучать никому, и даже мне. Они нарушили моё одиночество, растормошили, вытянули из комнаты и тут же затеяли интересную веселую игру – высыпали на пол все свои игрушки, и кладут мне в руки по одной, а я должна угадывать, что они мне подсунули…

– Это что? – спрашивают они меня, хихикая.

– Паровоз с трубой, что же ещё! – отвечаю. – Угадала?

– Да! А это?

– Трактор! Ой, нет-нет… бульдозер!

– Да! Как ты всё отгадываешь?

– Лесь, а тебя правда с настоящей войны привезли? – шепчет мне Андрюшка

– Так! Это кто у нас разговоры про войну завёл? – сердито прерывает его мать.

Пока их мама рядом, игра у нас совсем мирная, но как только она теряет бдительность и садится пить чай, мальчишки не выдерживают, суют мне в руки следующую игрушку. Я быстро ощупываю пластмассовый предмет, трогаю колеса, гусеницы, длинное дуло пушки…

– Это танк, – уверенно отвечаю я, вертя игрушку в руках. Я понимаю, что эти хитрецы не просто так мне его подсунули, – Т-34, скорее всего, а может, и другой…

– Лесь, а ты танки видела? – шепчут они мне опять, – ну расскажи немножко про войну! Какая она?

– Страшная…

***

Первые дни войны стали для меня тяжёлым испытанием. Я была уверена, что погибну, не могла есть, рыдала и тряслась как в лихорадке. Обстрелы обычно усиливались к вечеру. Слухи о разрушенных домах, пожарах и многочисленных смертях до нас доносились очень часто. Почти каждый день в городе хоронили погибших от артиллерийских обстрелов. Один раз всю ночь обстреливали только наш район, и, выйдя из укрытия, мы чуть не задохнулись от чёрного едкого дыма. Один из снарядов попал в стоящее неподалёку общежитие, произошло возгорание. Вместе со всеми я побежала на пожар и…

Пусть ничьи глаза никогда не увидят того, что в тот день увидели мы…

Деревянный дом полыхал, как подожженная бумажная коробка, а из горящих окон в панике выпрыгивали люди. Они падали прямо на асфальт, катались по земле, пытаясь сбить пламя…

Я зажала руками рот, чтобы не кричать, и побежала обратно. Потом всю неделю у меня дергался глаз. Ведь в этом общежитии жили многие мои знакомые, и даже один одноклассник.

Сначала мне казалось, что долго я не продержусь, что сломаюсь, что сойду с ума, но постепенно страх смерти как-то притупился. Я пришла к выводу, что возможно и не умру. Человек – гибкое существо. Он может приспособиться ко всему, и даже к войне, вот и мы приспосабливались, как могли. Ведь нельзя было всё время думать только о войне и о смерти! Наши родители всё так же просыпались утром и шли на работу, а мы, дети, старались посещать школу. К нам вернулись наши старые интересы. Иногда, в перерывах между двумя обстрелами, можно было погулять во дворе. Со временем мы стали бесстрашнее. Стали опытней. Безошибочно определяли, в каком районе стреляют, перестали вздрагивать, если вдалеке слышалось раскаты взрывов. Некоторые наши соседи даже стали относились к бомбежкам философски. Отец Ваньки, например, принципиально не прятался в подвал. Во время обстрелов вместе с друзьями он выпивал на лавочке. А металлист Васька говорил: «умирать, так с музыкой», и как только начиналась бомбежка, он садился у окна и включал Раммштайн…

Так мы потихоньку привыкали к войне, к новому образу жизни, и очень радовались, когда нам доводилось отдыхать в тишине. Вечера в мае были длинные, тихие, звездные. И иногда становилось хорошо и тихо, и тогда мы подолгу гуляли во дворе, ходили друг к другу в гости, проводили дома время с родителями…

Конечно, сейчас этого времени становилось всё меньше, ведь работать нашим родным приходилось больше, но я всегда с нетерпением ждала папу с работы. В такие минуты он казался мне удивительно большим, тёплым и добрым. Мы вместе с ним накрывали на стол, вместе ужинали и рассказывали друг другу как прошёл день.

Когда папа сильно уставал, я занималась своими делами: учила уроки или шла в гости к друзьям, но иногда, как в старые добрые времена, нам всё же удавалось выбраться на чердак. Я очень ждала этих вечеров, когда мы, взяв телескоп, забирались на крышу и любовались звёздами. В такие моменты время как будто замирало – телескоп опять делал нас ближе к звездам, приоткрывал завесу тайны, а папа с удовольствием рассказывал мне чудесные истории и делился своими представлениями о жизни.

– Кто сделал нашу планету, кто повесил на небе солнце и звёзды? – часто выспрашивала я, когда была совсем маленькой, и получала от отца не всегда ясные, но всегда уверенные ответы. Как все люди, изучающие небо, Бога он не отвергал, а даже наоборот – был уверен в его существовании.

– Вселенная слишком сложна, чтобы появиться сама собой, – говорил он часто. Он называл Бога высшим разумом, объяснял, что Творец настолько совершенен, что мы никогда его не постигнем. В его рассказах Бог был каким-то далёким, непостижимым, недоступным. Но чем больше он мне про него рассказывал, тем больше мне хотелось узнать его поближе, разгадать его тайны, подняться ввысь к сверкающим звёздам.

Как-то раз папа вернулся с работы чуть раньше обычного.

Мы быстро поужинали, взяли телескоп, книги, тетрадки, и под прикрытием темноты пробрались на чердак.

Папа сначала залез сам, потом помог мне. Светя фонариком и аккуратно переставляя ноги, мы направились к небольшому окну, и вдруг услышали звук… На чердаке кто-то был! Кто-то, быстро-быстро перебирая ногами, убежал в темноту! Я схватила папу за руку. Это было так необычно, так страшно – ведь впервые за пять лет мы обнаружили на чердаке кого-то кроме нас! Сердце моё бешено заколотилось, но мой отец, конечно, не испугался.

– Кто здесь? Выходи! – и он начал шарить лучом фонаря по стенам.

– Чердак, вообще-то, общий! – ответил ему из темноты обиженный голос, и луч фонаря осветил тёмный силуэт. Я сразу узнала его, это был Ванька Бес!

– Фонарь свой убери. В глаза светишь, – попросил Ванька, ещё не видя, с кем разговаривает. – Евгений Палыч? Вы?

– А ты чего тут один сидишь? Опять от родителей прячешься? – тоже удивился отец и, не получив ответа на свой вопрос, пригласил Ваньку к телескопу – посмотреть на звёзды.

Кто-то из древних сказал, что астрономия прививает смирение. Глядя в телескоп и примерно оценивая размеры Вселенной, ты действительно чувствуешь себя песчинкой на сверкающем небосводе…

Представить только… наше солнце – это всего лишь ближайшая звезда, вокруг которой вращаются планеты, и таких звёзд в небе миллионы, миллиарды… и среди всех этих миллиардов солнц наша огромная Земля всего лишь бледно-голубая точечка…

В тот вечер и Ваньку было не отогнать от телескопа. Папа показывал ему Марс, Млечный Путь, Туманность Андромеды, и мальчишка был просто в восторге. Даже взгляд его изменился. Рядом с нами стоял уже не бестолковый хулиган, а пылкий, стремящийся к знаниям подросток.

На крыше было холодновато, мы сидели там долго, сильно замерзли, и в итоге папа пригласил Ваньку к нам погреться. В их дела семейные мой отец решил не ввязываться, а вот накормить ребёнка он считал себя обязанным.

Пока отец складывал вещи, Ванька вертелся около меня и донимал вопросами – к счастью, ответов на свои вопросы он не ждал, поэтому я могла молча слушать его.

– Как ты думаешь, звёзды сосчитать можно? Кто-нибудь пробовал их сосчитать? А я вот смогу! А я вот сосчитаю!

В тот вечер я сама не заметила, как вместо Ваньки я стала звать его Ваней. Потом он добавил меня в друзья «Вконтакте», и с тех пор стал частым гостем наших с папой посиделок. Прячась в кабинете моего папы, мы часто делали вместе уроки, переписывались в сети, изучали звёзды, слушали Виктора Цоя. Последнее конечно для меня самой стало неожиданностью. В моем плейлисте были только девчачьи поп-группы, но когда папа сказал мне, что в далекой юности он увлекался творчеством Цоя, я прониклась к этому певцу уважением. Папа и Ванёк за эти дни тоже сильно подружились. Так как со своим отцом Ваня не общался, он привязался к моему. Он бегал для папы за книгами в библиотеку, помогал чем мог, и я иногда даже ревновала, когда они вместе смотрели футбол.

Конечно, никто из ребят нашего двора о нашей тайной дружбе не знал, и нам приходилось прилагать к этому максимум усилий. Во дворе Ваньку недолюбливали, и для ребят из двора он так и оставался хулиганом. Но когда он общался со мной и с папой, он как будто оттаивал, становился таким хорошим, таким добрым, что я понимала его сестру, которая ни на шаг не хотела его от себя отпускать.

***

Через неделю нам позвонила Лена и сказала, что видеоролик с моим участием уже готов. «На телевидение его пока не запустили, но в интернете уже посмотреть можно», – сообщила она, и мы с Лидой сломя голову побежали к компьютеру.

– Ну, что так долго?!

– Грузится, ещё грузится, – успокаивает меня Лида, пока я от нетерпения ёрзаю на стуле. Моё сердце бешено колотится, и, хотя я и осознаю, что смогу услышать только звук, мне всё равно очень волнительно. Ведь не каждый же день удается посмотреть фильм про себя…

«Двенадцатилетняя Олеся пока не может привыкнуть к нормальной жизни. Ещё совсем недавно она теряла близких в обстрелах, пряталась в подвалах и пыталась сбежать из страшного плена», – слышу я голос диктора на фоне тихой музыки, и сначала мне почему-то кажется, что в фильме рассказывают не про меня, про кого-то другого.

– А что там на экране показывают, Лида? Что? – выспрашиваю нервно. Ей-то хорошо, она всё видит, а я что, должна только звуки слушать?..

– Сейчас показывают ту сцену, где мы с тобой на кухне посуду моём, – быстро начинает рассказывать мне Лида. – Это ты одна. У окна стоишь. Музыка красивая, правда?

«Мы никого не трогали. Мы не ходили ни на какие митинги. Мы не хотели войны», – слышу я свой голос, и на глаза сами собой наворачиваются слёзы. Как же тяжело вспоминать всё это!

Глава 8. Самолёт

__________________________________________________________________

На улице май, впереди жаркое лето… Вечера в городе тёплые, и мы с Лидой часто гуляем. Она приводит меня в парк, мы ходим по дорожкам, разговариваем, едим мороженое, иногда читаем. Особенно мне нравится когда она читает мне библию От этой книги веет чем-то таким тёплым, влекущим в другой мир. До встречи с Лидой библию я даже в руках не держала, но теперь, благодаря ей, далёкий когда-то Бог становится немного ближе, понятней, и я удивляюсь Его доброте, Его любви и всепрощению. Иногда мне даже хочется научиться прощать так же как Он. Но когда приходят воспоминания, все мысли о прощении и принятии как-то улетучиваются.

Вот сейчас например, я ем мороженое, и слышу странный монотонный гул. Я пытаюсь нащупать Лидину руку, не понимая, почему меня мучает страх перед этим звуком.

– Самолет, – сообщает мне Лида, – низко летит. На посадку пошёл. На аэродром.

Я ведь раньше никогда не боялась самолётов! «Самолет, самолёт! Ты возьми меня в полёт!» – радовались мы всякий раз, когда один из них пролетал над нашим двором, а потом…

– Лида, а у тебя тетрадка для записей с собой? – спрашиваю я. – Кажется, я что-то вспомнила.

***

Как-то мы с ребятами поехали за продуктами. С едой в последнее время было туговато, и, чтобы купить что-нибудь, нужно было узнать, где «сбрасывают» продукты. В тот день пронеслась новость, что в соседней посёлок пришла колонна машин с гуманитарной помощью. Решаться надо было быстро. Родители были у всех на работе и мы, решив, что уже достаточно самостоятельные, поехали одни.

Нас было семеро: я, Алиска, Денчик, Макар и увязавшиеся за нами Ваня, Машка и Лиза Бессоновы. Минут сорок мы тряслись на старом пазике, а потом, на нашу беду, он сломался. Водитель, открыв капот, громко выругался, а мы, испугавшись, что нам ничего не достанется, решили пойти пешком.

Дорога была дальняя и в основном лежала через пустырь. По дороге Машка всё-таки успела немного закуситься с Макаром, и мы даже отошли от них на почтительное расстояние… и надо же такому случиться, что именно в тот момент начался очередной артобстрел! Сначала долго бухали из «Града», и мы, уже наученные и опытные, ползли ползком или перебирались короткими перебежками.

В это время я постоянно оглядывалась, смотрела, как там Ванька и его сестры. Они пошли другой тропинкой, ползли в нескольких метрах. С Ваньком мы периодически переглядывались, и я уже хотела было попросить ребят помиловать Бессоновых и позвать их к нам, но тут мы услышали какой-то странный далёкий гул. По небу летел самолёт. Без надписей и определительных знаков, он летел очень низко… Это был очень плохой знак – самолёт словно выискивал кого-то.

Мы растерялись. Не зная, что делать, легли и прижались к земле. Мысль о том, что нас могут расстрелять, сводила с ума. Я поймала Ванькин взгляд, всё-таки помахала им рукой, и Бессоновы тут же присоединились к нам. Всем вместе было как-то спокойнее…

– Первым делом, первым делом самолёты… «Вы лётчик? – Зенитчик!» – для поднятия боевого духа рассказал анекдот в тему Ванька, и мы даже попробовали улыбнуться, но потом все взгляды наши опять устремились на самолёт.

– Ну а что мы так переживаем, может быть, он просто летает? – утешала себя Алиса.

– Ага, гуляет просто, – съехидничал Денчик, – лежим, головы не поднимаем!

– Неужели бабахнет? – размышлял Макар, и вдруг в подтверждение его раздумий, вдалеке, где виднелись дома, раздался страшный грохот, и в воздух поднялся гигантский столб пыли.

Земля, получив удар, болезненно охнула, и мы припали к ней, почувствовав её вздох. Сердце бешено заколотилось, от страха сразу бросило в жар…

– Ну всё… мы пропали, – тихо прошептал Макар.

– К нам летит! Увидят – убьют, бежи-и-и-м! – вскочил на ноги Ванька.

– Куда бежим-то? Куда?!

Мы стояли в чистом поле, посёлок обстреливался с самолёта, и единственным нашим шансом спастись было бежать назад и искать укрытие по дороге.

– Я убежище видел по дороге, пока ехали! – заорал Ванёк, и мы, доверившись, побежали за ним.

Путь лежал через голое поле. Трава была очень высокая и жёсткая, и это усложняло бег. Боясь оглядываться назад, мы мчались как сумасшедшие, а самолёт всё приближался, и очень скоро раздался громкий, совсем незнакомый и тошнотворный звук.

– Ложись! – закричал кто-то из мальчишек, и мы плашмя упали на землю. За эти несколько секунд вся жизнь промелькнула перед глазами. Самолёт пронесся над нами, казалось, не заметив. Он направлялся туда, куда бежали мы.

Мы повскакивали с земли, благодаря судьбу за такой чудесный подарок. Пытаясь отдышаться, мы долго провожали его взглядом, но, оказалось, мы рано радовались. Он заходил на второй круг…

– Ну всё, пропали! Теперь точно пропали! – завопила Алиса, и мы опять побежали, сами не зная куда, а самолёт опять пронёсся над нашими головами. Теперь мы были уверены, что он нас заметил, и обезумели от страха. Он как будто играл с нами в игру, то улетая, то возвращаясь опять! Он скрылся за горизонтом, но скоро мы снова увидели в небе приближающуюся сверкающую точку.

– Загонял! Достал совсем! Да убивай нафиг! – у мальчишек начали сдавать нервы. – Он хоть оттуда видит, что мы дети?

– Да ни фига оттуда не видно!

– Бежим! Хватит болтать!

Бежать становилось всё тяжелее и тяжелее, высокая трава цеплялась за ноги, кололо в боку, стучало в висках, но впереди уже виднелась белая дверь котельной – бомбоубежища.

– Десять, девять, восемь, – считала я про себя шаги, и перед тем, как самолёт ещё раз пронёсся над нами, мы буквально ввалились внутрь котельной и покатились вниз по ступенькам. Ударяясь об углы и собирая шишки, мы тихо ликовали. Сегодня нам повезло. Мы выиграли эту страшную игру и вернёмся домой целыми… и даже с куском колбасы! Немного придя в себя, мы посмотрели друг на друга круглыми от страха глазами. У Ваньки была сильно разодрана щека, у Маши оторвался рукав, но я видела, как на лицах появляются улыбки. Я начала крутить головой по сторонам: Денчик потирал ушибленный бок, Макар тоже проверял, всё ли с ними в порядке, вот опять Машка, Ваня, Алиса… но стоп! С нами же был ещё кто-то… тут я вся похолодела! С нами же была ЛИЗА… Видимо, малышка упала, запуталась в траве, отстала от нас по дороге, а мы были так напуганы, что даже не оглянулись назад!

Про Лизу поняла не только я. Ванька с Машей тоже вдруг испуганно переглянулись и ломанулись наверх. И откуда только силы взялись!

Мы выглянули за дверь и остолбенели: девчушка стояла посреди поля, смотрела вверх, где по небу прямо на неё летел огромный серебряный самолёт-истребитель. Оттого, что самолёт летел так низко, он казался просто нереально огромным. Сколько мощи было в этой железной птице, и сколько разрушения и зла она могла принести на своих крыльях…

– Лиза! Лиза, сюда-а-а-а! – во всё горло заорали мы, но девочка, похоже, не слышала нас, самолет как будто заворожил её.

Минуты ли это были… секунды ли, я сразу и не сообразила, но Машка вдруг сорвалась с места и побежала к сестре.

– Машка! Куда? стой! Стой! – побежал за ней Ванька, пронесся несколько метров и испуганно остановился. В это время Маша, ловко перескакивая через ямы и ухабы, добралась и подхватила девочку. Самолёт приближался… для него, железного, бесчувственного, трое детей были только интересной движущейся целью.

С сестрой на руках бежать было тяжеловато, ведь Машка сама была чуть больше Лизы. Держа сестру на руках, Маша перепрыгнула через яму, пролезла под сваленным деревом. Две девочки казались белыми былинками на израненной войною земле.

Ваня стоял бледный как стена. Он уже не кричал. Казалась, вся жизнь его была сосредоточена там, где между ям и ухабов пробирались его сестры.

Ещё несколько секунд… и Маша передала Лизу Ваньке, и он побежал в нашу строну, а она, упав, подвернула ногу и поскакала на одной…

«Быстрей! – стучало у меня в голове. – Только не падай, только беги…»

Мы, конечно, надеялись на лучшее, надеялись, что «пронесёт», что не случится страшное, но сверху раздался режущий слух гул, от самолёта отделились две сверкающие точки и полетели вниз. Всё это заняло несколько секунд, и за эти несколько секунд Ваня с Лизой на руках добежал до нас, и мы опять все вместе покатилась вниз по лестнице. А потом раздался оглушительный грохот, и нас засыпало землёй…

В чувство меня привели какие-то люди. Они побрызгали водой, дали умыться. Попробовали узнать, кто я и откуда. Первое секунды мне казалось, что в ушах набита вата, и я испуганно мотала головой, не понимая, кто я и где я… Но через минуту я вспомнила всё, что с нами произошло.

Я сидела на полу, рядом со мной хлопала глазами Алиска, а остальные?.. Где остальные?! И самое главное – где Маша?!

– Скажите, а девочка, которая с нами была, она жива? – испуганно крикнула я.

И, шатаясь, пошла наверх. Скуля и всхлипывая, я поднялась по ступенькам и выглянула на улицу. Пахло гарью, от земли поднимались струйки дыма. На улице стояла небольшая толпа.

– Вань, где Лиза? Как Маша? Скажите, всё хорошо? – снова закричала я.

– Жива девочка, – сказал кто-то, и у меня отлегло от сердца, но когда я увидела какой бледный стоит Ванька, и как давится слезами Лиза, я поняла, что с Машей что-то случилось…

Маша лежала на земле. К ней подходить не разрешали, да я и не стала бы… У меня закружилась голова, захотелось куда-нибудь присесть.

Маша… Маша… стучало в голове.

В нашем дворе её недолюбливали, часто не понимали, но сегодня все обиды были забыты, и за эту девочку каждый из нас переживал, как за родную.

Вдали послышался вой сирен, и около нас остановились целых две скорые. Врачи из одной сразу направились к Маше, а другие, не смотря на наши протесты, собрали нас в кучу. Медсестры начали обрабатывать нам ссадины, кровоподтёки, измерять давление, спрашивать о самочувствии. Они затащили нас в машину, и я только краем глаза видела, как Машу погрузили на носилки и повезли к другой скорой, как Ваня и Лиза побежали рядом.

Ребята в это время бурно вспоминали происшедшее. Сегодня для каждого из нас невзрачная девочка Маша стала героиней.

– Видели, как она побежала? Даже самолёта не испугалась! – обсуждали мы её поступок.

– Так это же её сестра родная была! Если бы там Полинка моя была, я бы тоже побежал! Любой побежит – если сестрёнка…

– Даже не думал, что она смелая такая. Только жаль, что не дружили мы с ней…

– Жалко… а ведь могли бы…

Жалко…

Мне вдруг захотелось закричать. Повернуть время вспять, и вот так вдруг взять подружиться с этой чудесной девочкой.

– А давайте догоним! Давайте ей скажем что-нибудь хорошее! – не выдержала я, но в ту минуту сирена скорой помощи опять страшно взвыла, и мы от неожиданности вздрогнули. Это был такой противный, пугающий и заунывный звук!

Ваня и Лиза как заворожённые провожали машину взглядом. Они видимо пострадали меньше всех, или всё ещё находились в состоянии шока.

– Ванечка, а врачи ведь обратно Машу вылечат? Она ведь будет опять с нами бегать? – громко спросила Лиза, а Ваня медленно опустился на землю, сильно сжав голову руками.

Глава 9. Камни

__________________________________________________________________

Уже в первые же дни ролик с моим участием набрал около тысячи просмотров. Люди писали, задавали вопросы, интересовались; всю неделю мы с Лидой только тем и занимались, что отвечали на сообщения и благодарили за участие. Все желали мне здоровья и благополучия, сообщали об отправленных средствах, а в пятницу вечером, после того как ролик показали по одному из центральных каналов, нам позвонила Лена, та девушка, которая помогала снимать фильм. Она тоже поздравила меня с премьерой и сообщила, что Газфонд хотел бы снять ещё один ролик.

– Знаешь, я же во ВГИКе на последнем курсе учусь, – разоткровенничалась она, – и сейчас как раз сценарий ищу. Твой рассказ меня так тронул! Особенно тот момент, когда ты про Ваню рассказывала. Мне кажется, мог бы получиться очень достойный фильм. Ты свои воспоминания записывай! Вдруг пригодятся!

– Да у меня уже целая тетрадь! – похвасталась я. – Лида пишет!

– Серьёзно? Дашь почитать? – попросила она

Я замялась. Не знала, что ответить. Всё-таки это личное…

– А фильм правда снимешь? – недоверчиво спросила я. – Ну хорошо, я подумаю…

***

Следующее утро в нашем общежитии началось со скандала. Отец Бессоновых был мертвецки пьян и не знал о случившемся, но, протрезвев и услышав, что случилось с его дочерью, со всей злостью накинулся на сына.

– Почему за сестрой побежала Машка, а не ты? Почему ты оставил девчонок одних? Почему ты такой трус? – орал он на весь коридор.

Двери начали одна за другой открываться, то тут, то там показывались взбудораженные криками соседи, и это раззадоривало мужчину ещё сильнее. Его слова были грязны и жестоки, и если бы отец Вани был хоть немного умнее, он понял бы, что не в обвинениях сейчас нуждается его сын, а в поддержке – ведь он всего лишь шестиклашка, ребёнок, который после пережитого стресса сам нуждался в родительском утешении! Тем более что сам Ванька был подавлен до такой степени, что даже слова не мог вымолвить, а только глядел в пол и, наверное, мечтал, чтобы потолок упал на его бедную голову.

А отец свирепел всё больше и больше, и вообще, похоже, решил закончить со словами и перейти к действию – он сильно замахнулся на сына, и тут уж я не стерпела!

– Хватит! – крикнула я, и в самый последний момент встала между Ваней и его отцом. Я просто хотела защитить мальчишку от этой пьяной ругани, от грязных слов, от несправедливых обвинений. – Я была там! Я всё видела! – начала рассказывать я соседям. – Он не испугался, он просто не успел! Мы все растерялись… а Лизу он спас! Он её внутрь затащил в самый последний момент! А Машу не успел… И никто бы не успел!

Соседи молча переглядывались. Они не питали уважения к Ванькиному отцу и прекрасно понимали, кому надо верить во всей этой страшной истории. Ванькин отец, как будто сдавшись, замолк, и я ещё раз рассказала всю эту историю, и на тот момент мне было всё равно, что подумают про меня Алиса и мальчишки. И что будут говорить про меня соседи и Ванькины родственники. Ведь кто бы что ни говорил, а он жил в нашем доме, и его охраняли наши львы, в конце-то концов!

– Знаете, а вы мне вообще не нравитесь! – вдруг сама пошла я в наступление. – Вы сами хотя бы пробовали хоть немного поддержать своего сына?

– Требует от мальчишки хорошего поведения, а сам-то кто? Алкоголик! – вступилась комендант общежития Ксения Андреевна. Она всегда была на нашей стороне.

– Я? Алкоголик? – очень оскорбился отец Бессоновых. – Да ты знаешь, кто я? Да у меня старший сын – Герой! Танкист.

– Ну-ну, разошёлся! – быстро осадила его Ксения Андреевна. Она-то уж разговаривать умела, и ей потребовалось не больше минуты, чтобы загнать мужчину обратно в комнату.

Скоро «концерт» был окончен, и я схватила Ваню за руку и потащила на улицу, подальше от всех этих склок и дрязг. Ваня смотрел на меня широко открытыми глазами. Он был удивлён, что я, не постеснявшись соседей, заступилась за него, накричала на отца.

– Лесь, я никогда тебе этого не забуду! Никогда не забуду, – бормотал он, ещё видимо не отойдя от потрясения. Звучало это, конечно, угрожающе, но я прекрасно понимала, что он имеет в виду, как он признателен и благодарен мне… Но скоро пришла и моя очередь поволноваться, ведь за нами побежали все наши ребята – Макар, Алиска, Денчик, малышня. Они окружили нас, удивлённые, а я лихорадочно придумывала, что же мне сказать, как оправдать свой внезапный жест доброты. Меня бросило в жар. Я очень боялась, что они не поймут, не одобрят, осудят.

– Вань… Как сестра? – первым нарушил молчание Макар, и я выдохнула! Поняла, что они тоже на моей стороне.

– Вань, ты не бойся! Мы же всё видели! – погладила его по плечу Алиса. – Мы тебя в обиду не дадим! Ты же наш, свой, дворовый!

– Наш, дворовый… Да! – возликовала я, и опять как будто заново оглядела своих друзей. Нас всех, таких разных, объединил наш двор, и сейчас мы особенно крепко должны были держаться друг за дружку.

Мы подошли к лавке, уселись на неё, и опять заново пережили события того дня. Вспоминали, как ехали вместе, как увидели самолёт, как бежали от него, как переживали за Машку…

А потом Алиска вдруг сказала что… уезжает. Уезжает насовсем. Сегодня.

– Сегодня… – повторила она, и весь день сразу померк, окрасился для меня в чёрный цвет. Оказывается, родители Алисы узнали про случившееся вчера и решили поскорее увезти дочь подальше от всего этого ужаса.

– Не говори! Ничего мне не говори! – кричала её мама, когда девочка просила остаться. – Какие друзья? Какая школа? Ты у меня ОДНА!

– Насовсем уезжаете?

– Скорее всего.

– А куда?

– Подальше отсюда. От войны.

Мы обступили Алису со всех сторон. Еще не веря, что уже сегодня её с нами не будет, мы вспоминали яркие моменты нашей дружбы…

День был испорчен. Окончательно. Не так давно мы проводили в эвакуацию Ульяну. В тот вечер мы тоже долго сидели втроём, обнявшись. Говорили о жизни, обещали дружить вечно и клялись выжить. Тогда я ещё не знала, что буквально через два дня мне придется так же со слезами провожать и мою лучшую подругу Алису.

«Хуже, наверно, уже не будет… Больше никто из моих ребят не уедет», – думала я, но как я ошибалась!

В тот же вечер к нам в общежитие прибыли незваные гости – четверо с автоматами. Ситуация в городе была критическая, и в батальоны вербовали прямо на улице. К папе уже не раз приходили с этим вопросом, но он всегда отвечал отказом.

– Я не собираюсь брать в руки оружие, я за мир, – отец всегда был непреклонен. Недавно его назначили председателем какой-то комиссии по защите детей. Всех тонкостей я не знала. Отец не любил рассказывать о работе. Но я знала, что теперь он очень важный человек, и с его мнением считаются даже в районной администрации.

– Вы не думаете о будущем страны! – прямо при мне начали разговор люди с автоматами.

– Олеся, выйди! – велел мне отец. – Я-то как раз и думаю о будущем. Наше будущее – это наши дети…

Я послушалась отца и вышла в коридор, оставив дверь слегка приоткрытой. Сердце моё бешено колотилось. Я знала, что хотели эти люди… Они хотели отправить его воевать! Они хотели забрать у меня моего папочку! Я тяжело задышала и зашмыгала носом. В горле стоял ком, от волнения хотелось кричать.

Кто-то из соседей завёл меня в свою комнату. Это была наш комендант Ксения Андреевна. Она как никто другой понимала меня, ведь недавно у неё так же внезапно забрали двадцатилетнего сына.

– Не переживай так. Думаю всё обойдётся, – гладила она меня по голове. – Евгений Палыч теперь большой-большой человек. Его не тронут. Он нужен детям.

Она оказалась права. Связываться с моим отцом они побоялись, но сказали своё слово на прощание: – А вы всё-таки подумайте, Евгений Павлович. Учтите, это последний раз, когда мы говорим с вами по-хорошему.

Дверь хлопнула, и когда незваные гости пошли по коридору, я бросилась к отцу, не помня себя от счастья: «Он здесь! Он со мной! Мы вместе!» – радовалась я, а в коридоре тем временем опять зашумели…

По пути нашим гостям попался отец Бессоновых. Теперь они пытались увести его, а поддатая Дашка пыталась отбить у них «отца шестерых детей»… Со всех комнат опять выглядывали удивлённые соседи, тихо перешептывались, переглядывались. Но больше всего меня удивили дети этого самого отца… Они не падали в ноги военным, не умоляли оставить «папочку», а стояли вдоль стены и спокойно наблюдали за происходящим.

– Захару звони – пусть Ваньку забирает! – крикнул на прощание жене Бессонов, и подъездная дверь захлопнулась за ним.


***

Вечер. Мы с Лидой сидим перед телевизором. Щелкая пультом, она нечаянно натыкается на «Новости», и я прошу её подождать и не переключать. К сожалению, на моей родине всё без изменений: всё так же плачут и жалуются мирные жители, комментаторы передают данные о раненых и погибших. В самое сердце врезаются эти сводки… В такие моменты мне хочется что-то делать. Хочется поехать туда, добраться до людей, которые это сделали, хочется чтобы они ответили за раненых, за убитых, за мои глаза…

– Лесь, а давай поиграем в одну игру? – предлагает мне Лида, но я мотаю головой, сейчас опять будет какой-нибудь психологический тренинг.

– Лид, так странно… Людей, которые войну устроили, все ненавидят, а им хоть бы хны! Они вон живут и радуются. По телевизору выступают… – обижено говорю я.

– А ничего удивительного. Ты же сама это понимаешь, что от твоей ненависти хуже только тебе, – спокойно говорит Лида, и всё-таки надевает мне на плечи рюкзак и просит походить так по комнате.

– Ну как? – спрашивает она о моих ощущениях.

– Свободно, удобно, легко, – сообщаю я, гадая, что же будет дальше.

– А теперь? – Лида кладёт в рюкзак что-то тяжёленькое. Теперь мне уже не так легко и не так удобно, но Лида на этом не останавливается и добавляет в рюкзак ещё что-то тяжёлое. Так продолжается несколько минут, пока мой рюкзак не наполняется, и я уже еле стою с ним…

– Твои ощущения? – опять спрашивает меня Лида.

– Очень тяжело, очень неудобно и уже больно! – сообщаю я

– Хорошо. А теперь представь, что в твоём рюкзаке камни, которые ты собираешься кинуть в людей, обидевших тебя. Ты не знаешь, когда ты встретишься с этими людьми, но на всякий случай ты везде и всегда носишь этот рюкзак. А что если с этими людьми ты вообще никогда не встретишься? Будешь всю жизнь этот рюкзак с собой таскать?

Глава 10. Задачка с одним неизвестным

_________________________________________________________________


Белый снег, серый лед,

На растрескавшейся земле.

Одеялом лоскутным на ней -

Город в дорожной петле.

Мы с Ваней шли по тихим улицам нашего города и слушали музыку. Один наушник был у меня, другой у Вани, и нам было хорошо идти рядышком – ведь мы знали, что гуляем так в последний раз…

Весь день Ваня собирал сумки и прощался с братьями и сёстрами. Скоро за ним должны были приехать, и мы решили прогуляться напоследок по безлюдным улицам. Хотя сейчас это было небезопасно.

В городе царил беспредел. Вымотанные обстрелами магазины закрывались один за другим. Началось мародерство. Многие начали грабить и разворовывать ларьки, а тем, кто воровать не умел или не хотел, приходилось отстаивать огромные очереди в магазинах.

Люди были напуганы и озлоблены, не знали, кому верить, везде таскали с собой оружие. Иногда перестрелки начинались прямо на улицах, и многие уже мечтали выбраться из города, но это тоже было опасно. Вся дорога была усыпана сожженными машинами – так боевики расправлялись с желающими покинуть город.

Пройдя по тихим улочкам, мы с Ваней медленно дошли до центрального парка в надежде хоть тут найти тишину и умиротворение, ведь в довоенные времена здесь было очень красиво. Летом били фонтаны, стоял большой киоск со сладкой ватой и газировкой, а главным украшением парка было озеро с лебедями. Я очень любила смотреть, как большие белые птицы степенно скользят по воде, красиво вытягивают шеи, хлопают крыльями и выпрашивают у прохожих корм. Теперь же тут везде были натыканы противотанковые ежи, стояли две военных машины и много людей с автоматами.

Скоро мы увидели и лебедей. Точнее, одного из них… Красивая птица, широко расправив крылья, распласталась на земле. Видимо, она тоже пострадала от обстрела. От увиденного мне стало плохо, потекли слезы…

– Пошли отсюда, не могу здесь гулять… – прошептала я и побежала к выходу. Всё это было ужасно. Казалось, мир уже никогда не будет добрым.

Скоро ноги сами привели нас к родной школе. Она стояла неподалеку и казалась такой грустной и заброшенной, что мы решили немножко скрасить её одиночество.

Школа перестала работать в конце весны. В неё попал снаряд. Хорошо, что тот день был выходной, и никто из нас не пострадал, но взрывом разнесло спортзал, столовую, пару кабинетов… – старшеклассники даже экзамены не успели сдать.

– Ну привет, как ты тут? – хотелось спросить мне её, ведь теперь она стала для нас нежным воспоминанием о довоенном спокойном детстве. – Знаешь, я не думала, что это скажу, но я бы сейчас всё отдала, чтобы опять учиться…

– Да, – поддержал меня Ванька, – так лень было по утрам сюда тащиться, но мне нравилось, как твой папа уроки вел. Я ведь до него историю терпеть не мог, а с ним полюбил. А вон и наш класс! – радостно ткнул он пальцем на окна второго этажа.

– А я тоже свой сейчас найду! – побежала я вокруг школы. – Это физика, это русский, а вот и наш! Смотри! У нас классуха математичка была.

– Алла Павловна, что ль? Алка-пугалка? – рассмеялся Ванька.

– Не зови её так! Она хорошая была… Нам так нравилось, что наш класс на первом этаже! Мы иногда домой прямо из окна уходили!

– Ну, вообще-то все с её уроков прямо из окна домой уходили! Тут же низко! А давай внутрь залезем?

– В наш класс? – удивлённо уточнила я. Предложи мне это Ваня в других обстоятельствах, я бы, конечно, ни за что не согласилась, но сейчас в школе даже охранника, наверное, не было, да и разбитое окно так манило…

Все окна в школе были заклеены бумагой с двух сторон – так старались защитить стёкла от взрывов, а нас от осколков, но это не всегда помогало. Иногда снаряды падали совсем близко, и много окон было перебито.

Ваня помог мне залезть, потом вскарабкался сам. Здесь было всё как раньше, и волна грусти накрыла нас с головой… Со стен на нас невесело смотрели великие математики, книжки, учебники и тетради сиротливо пылились на полках.

Мы долго перебирали их, стирали с них пыль; Ваня вспоминал и рассказывал мне смешные истории из школьной жизни, и я вроде бы и слушала его, но в голове у меня были совсем другие мысли.

– Олесь, о чём ты думаешь? – наконец спросил он меня, видимо сообразив, что я его вообще не слышу.

О чём я могла думать последние два месяца? Наверно о том же, о чём думали все жители нашего города. Меня пугала эта неизвестность и неопределённость, да и страх смерти, вроде бы одно время притупившийся, начал мучить меня с новой силой.

Перед папой я, конечно, старалась улыбаться, силком впихивала в себя лакомства, которые он мне откуда-то доставал, а по ночам не могла уснуть из-за мучивших меня кошмаров. Мне часто снились взрывы, обстрелы из градов, снилось, что я лечу по тёмному коридору к свету… А ещё мне часто снилось, что меня судят на какой-то большой арене, что я действительно виновата, и меня ждёт страшное наказание.

– Пап, а как перестать бояться? – как-то раз не выдержала я.

Папа рылся в бумагах, пытаясь найти что-то, и, казалось, был очень занят, но всё же смог объяснить: чтобы избавится от страха, нужно найти причину этого страха и разобраться с ней.

Посидев и поразмыслив, я поняла, что боюсь даже не самой смерти, а того, что будет потом. Я боялась встречи с этим самым Богом, про которого все говорят, или с высшим разумом, или с Творцом, как называл его отец. И поэтому я решила вспомнить всё, что я знаю о Нём.

Это была сложная задача. Интернет к тому времени уже практически не работал, и я смогла опираться только на свою память. Во-первых, я знала, что Бог не подпустит к себе грешников. Об этом нам всем каждый раз доходчиво напоминала наша «религиозница» баба Тоня. Она гналась за нами с мотыгой и кричала, что Бог отправляет в ад всех, кто не почитает старших, громко бегает по ступенькам и ворует малину из её палисадника…

Вообще, по правде сказать, у меня и без её малины было полно грехов. Это я и сама чувствовала, и вот теперь, когда я всерьёз занялась решением этой проблемы, я сильно призадумалась, как же мне избавиться от своих грехов. Этими своими размышлениями я и поделилась с Ваней. Вдвоём разобраться с этой проблемой будет намного проще.

– Итак, дети, а теперь пишем большое и красивое слово «Задача», – копируя любимую фразу нашей Аллы Палны, сказала я и подошла к доске.

– Алла Пална, ставьте двойку, я не готовился! – расхохотался Ванька, поддержав мою игру.

– Очень плохо, значит, придётся тебе эту задачу решать у доски. Бери мел, – продолжила я. – У нас есть Бог, который не терпит грешников, у нас есть человек, у которого много грехов. Вопрос: как человеку попасть на небо?

– Да тут же всё очень просто! Надо вычесть из человека грех! – уверенно ответил Ванька. Такие логические задачки в школе он щелкал как орешки.

– А как это сделать? – спросила я уже своим, Олесиным голосом.

Действительно, как можно было вычесть из человека грех? Делать добрые дела? Помогать людям? Может, тогда Бог поймёт и простит? Наверное, над этим вопросом задумался и Ваня…

– Ну и как вычесть грех из человека? – опять обратилась я с вопросом к нему.

– Найти того, кто прощает грехи, – опять дал очень мудрый совет Ванька. – Ты ему про свои грехи расскажешь, и он тебе их отпустит.

– А где мне его найти? – растерянно спросила я.

– Не знаю! У нас все батюшки давно ту-туууу… эвакуировались.

– Ну можно же кого-то найти! – не могла успокоиться я. – Ты пойдёшь со мной искать?

– Вот ещё! – фыркнул Ваня. – У меня нет грехов. Мне ничего отмаливать. А у тебя какие грехи? Давай мне рассказывай, что ты там натворила! Контрольные списывала? Или котлеты на кухне воровала?

– Это не смешно! – я не оценила шутки. – Ты уезжаешь, а я в городе остаюсь, и ещё неизвестно, что со мной будет.

– Ну да, если вы с Евгением Павловичем из котла не выберетесь, вам каюк, – согласился Ванька, он умел «утешить»… Страх с новой силой сковал моё сердце, мне сразу захотелось домой, к папе.

– Ну не надо, Олесь, всё хорошо будет, – начал успокаивать меня Ваня, сообразив, что сболтнул лишнее. – Все мы живы останемся, ты только не плачь. А я решу тебе эту задачку, обещаю!

Пока мы сидели в школе, ночь успела опуститься на город. Не небо выползли первые робкие звёзды. Идя домой, мы опять любовались небом, а я всё думала, каким оно было древним, величественным, неизменным… По сравнению с ним все наши переживания, да и мы сами, были так малы и незначительны. Пройдут годы, наступят новые дни, целые поколения уйдут в небытие. А солнце всё так же будет сиять, и звезды всё так же будут светить…

Ночь была тихая-тихая. Военные как будто специально дали нам с Ваней время проститься, погулять вместе. Правда, около подъезда нас встретили укоризненными взглядами наши родные. Оказывается, за Ваней уже приехали, да и мой папа весь извёлся, ожидая меня. Папе я всё объяснила, и он не стал сильно ругаться, а вот Ванина мачеха орала на всю улицу. Очень уж она переживала, что Ванька от них никуда не уедет. Его вещи были уже в машине, и ему оставалось только попрощаться.

– Ну что, Ванёк? До встречи? – подал ему руку мой папа, и Ваня сначала просто пожал её, но потом подумал и обнял моего папу как родного. Я тоже очень хотела Ваню обнять, но как-то застеснялась, и просто протянула ему руку.

– Звони, пиши, – сказал Ваня.

– А куда писать-то? У тебя там телефон-то будет? – спросила я.

– Наверно, нет… – пожал он плечами.

– А интернет? Скайп?

– Не знаю… Вот что. Давай по вечерам будем смотреть на звезды и думать друг о друге. Будет у нас с тобой такой «Скайп».

– Ну, давай, попробуем… с инетом всё равно сейчас перебои.

– Только не забывай обо мне, Лесь, пожалуйста, – почти шепотом попросил он, оглядываясь назад. Его уже торопили. – А за меня не волнуйся, я еще прославлюсь. Да моей фамилией ещё улицу назовут, и… памятник мне поставят!

– Не надо памятник! – испугалась я.

– Не надо! – согласился Ванька, высунувшись из окна уже отъезжающей машины. – Главное, не забывай меня! Считай звёзды!

– Буду считать, – чуть слышно пообещала я, и только сейчас заметила, что у меня в руках остался его MP3 плеер. Машина скрылась в темноте, догонять её уже было бессмысленно. Я надела наушники и поняла, что уже скучаю – ведь в наушниках играл один из его самых любимых треков…

Песен ещё не написанных сколько…

Скажи, кукушка, пропой…

В городе мне жить или на выселках,

Камнем лежать или гореть звездой, звездой…

Глава 11. Сети

__________________________________________________________________________

Весь день льёт дождь. Он монотонно стучит по стёклам, и такие дождливые дни сопровождаются сильными головными болями. Лида уехала куда-то по делам, а я весь день не нахожу себе места. Утром я положила куда-то пульт от телевизора, потом обыскала полквартиры, но ничего даже похожего на него не нашла. А пульт мне просто жизненно необходим!

С недавних пор я пристрастилась к телевизору. Что там происходит на голубом экране я, конечно, не вижу, но зато слышу, додумываю и ухожу туда от действительности. Мне это нравится. Щелкая пультом, я погружаюсь в иные миры и немного забываю о себе и своём горе. Мне так легче. Мне легче жить чужими жизнями, решать чужие проблемы…

Я становлюсь на колени и начинаю ощупывать пол вокруг меня. Всё-таки слепота делает человека совершенно беспомощным! Если раньше поиски пульта были для меня плёвым делом, то теперь это заняло весь день…

– Ты что тут ползаешь? – слышу я Лидин голос. Оказывается, она уже вернулась. – Как голова?

– Болит.

– А у меня для тебя новости! – радостно сообщает Лида. – Ролики с твоим участием набирают всё больше и больше просмотров. Люди тронуты твоей историей. Они стараются помочь. В контакте какие-то волонтёры даже группу создали.

– В контакте? – вздрагиваю я. Как давно я не была в соцсетях! Как же давно не проверяла свои странички! Хотя, с другой стороны, сама я ведь всё равно не смогу ничего там прочитать…

– Лида! Мне нужно тебя кое о чём попросить! – я не выдерживаю, и через минуту она открывает мою страничку в соцсети.

– Две заявки в друзья, два приглашения в группы, и сообщение одно… от Макара, – перечисляет Лида. – «Я норм. Как ты?» Этому сообщению уже полгода…

– Напиши… «жива», – прошу я Лиду. – Только в статусе, а не ему. Посмотри, когда Макар в онлайне был? Недавно? Значит, живой. Лида, а зайди в мои аудиозаписи…

Она включает песню с моей страницы, и на меня опять накатывают воспоминания. Я опять вспоминаю свою родину, дом, школу, на глаза опять наворачиваются слезы, и я решаю побыстрей закончить с «Контактом». Слишком уж он погружает в прошлое, слишком напоминает о той жизни, которая была у меня до…

В «друзьях» у меня полно ребят, но волнуют меня сейчас не все, и я прошу проверить только некоторые странички. Ульяна была в контакте два месяца назад, у неё новые посты, картинки, а вот Алиса не выходила в сеть уже очень давно, и это меня пугает. Она что, завела новую страницу или…

– У вас одно новое сообщение! – радостно объявляет мне Лида. – Ещё одно! И ещё…

Видя, что я «онлайн», ребята начинают мне писать, интересоваться:

«Дратути! Куда пропали?»

«Как дила? Лайкни аву плиз!»

«Го новые фотки комментить!»

Всё это сообщения от одноклассников. Хорошо им! Живут, радуются, выкладывают фотки, и не знают, что их Олеся смотрит сейчас во все глаза на экран компьютера и видит только темноту.

– Закрывай! – не выдерживаю напряжения я. – Надоели.

– Мы что, не будем им ничего отвечать? – осторожно спрашивает Лида.

– А о чём я им должна писать? – раздражаюсь я. – Что полгода в больнице пролежала? Что инвалидность дали? Что я не могу их фотки комментить, потому что безглазая теперь?!

Мой монолог прерывает телефонная трель. Лида уходит и через минуту врывается в комнату с новостью: «Деньги на операцию перечислены, нас ждут в одной из столичных больниц».

Скоро решится моя судьба!

– Лида, – я хватаю е за руку и чувствую, что она тоже дрожит, – когда они нас ждут? Уже завтра? Уже завтра?

…Опять будет больно… боюсь операции…

– Завтра надо ехать, – подтверждает Лида, – надо собирать вещи. Выключаю компьютер?

– Выключай! Хотя нет, подожди! – взволновано говорю я. – Ваню Бессонова найди, пожалуйста! Он в друзьях у меня… самый первый. Когда он в сеть выходил?

– Был в сети 28 июля в 16.45…

***

Батальон «Удар» расположился в хвойном лесу. Сосны тут были высокие, и поэтому от посторонних глаз здесь легко можно было спрятать тяжёлую военную технику – бронетранспортёры, танки.

– Вот это наша гордость! Наши кони боевые! – рассказывал Захар, проводя брату экскурсию по лесу. Ванька не переставал удивляться, ему хотелось все и сразу: и посидеть в танке, и покататься на бронетранспортёре, и выложить пару фоток в контакт…

«Пацаны умрут от зависти, когда увидят!» – предвкушал он, с гордостью поглядывая на брата. Всё-таки не зря отец ставил всегда его в пример!

Захар действительно многого добился, в батальоне был на хорошем счету, дослужился аж до командира танкового отряда. Брат был в полной военной амуниции, в чёрной маске, в бронежилете и шлеме.

«Когда-нибудь и я стану таким, как он!» – думал Ванька, а Захар всё хвалился, что «работёнка» в батальоне не пыльная, что людей своих он под пули не кидает, и поэтому уже два месяца они только ухаживают за машинами да ходят в разведку.

– Ты не переживай, будешь у меня тут в целости и сохранности, – успокаивал он брата, – боёв тут сто лет не было, наверно уже и не будет, а то бы я тебя сюда не перевёз. За разговорами они подошли к одной из землянок, Захар показал Ване его койку, велел перенести вещи.

– Вот подарочек от меня! – подмигнул он и протянул брату какой-то свёрток.

В кульке находилась форма военного образца – камуфляжные штаны и такого же цвета куртка. Ванёк быстро приоделся и начал разглядывать себя в осколке зеркала. Конечно, он видел себя не полностью, скорее, только лицо, но глаза его горели. В этой военной форме он казался себе таким взрослым и крутым, что в голове тут же запрыгали заголовки новых видеороликов: «Школьник спас целый батальон!», "Из-за ранения командира шестиклассник взял на себя командования отрядом", "Подросток героически провел операцию!», «Ваня Бессонов – двенадцатилетней Герой!»

– Захар, а у вас Герои в батальоне есть? – спросил Ваня, потуже затягивая ремень.

– У нас все Герои, только сюда не за этим едут, – насмешливо сказал Захар. – В основном, тут все ради денег, а за те гроши, что нам платят, грудью на амбразуры бросаться не стоит.

Эти слова брата Ваню, конечно, слегка смутили, но боевого настроя он всё же не растерял. Ещё бы! Его переодели в военную форму! Его обещали покатать на БТРе, его сфотографируют на настоящем танке! Ему казалось, это какая-то новая веселая игра…

«Батальон «Удар». С нами Бог», – было написано у него на рукаве, и эта надпись очень его успокаивала. Если с ними Бог, то им не придется никого грабить, не придётся ни в кого стрелять, и всё у них будет хорошо… наверное.

– Ну ты красавчик! – встретил его брат, когда Ванька подошёл к костру в своём новом обмундировании. – Ну что, вставай, будем посвящать тебя в бойцы.

– Как это? – удивился Ванька, и только сейчас заметил, что около костра собралось очень много народу, и все взгляды устремлены на него.

– Игра называется «Русская рулетка», – громко объявил Захар. В пустой барабан револьвера он положил один патрон…

– Сейчас я три раза нажму на курок. Три осечки – твоё счастье.

– Захар, ты что, шутишь? – попытался достучаться до него брат, но тот молча направил на него пистолет…

– Раз… ой! Осечка! Два… осечка! Да ты везунчик, парень! А ну как ещё раз… три!

Раздался выстрел…

Ванька вскрикнул и упал на землю. На секунду его сердце как будто перестало биться, он весь сжался в комочек, ожидая сильной боли, но боли почему-то не было. А потом он услышал, что все вокруг просто покатывались со смеху. Конечно, это была шутка… Жестокая, армейская, и Ване, наверно, тоже надо было рассмеяться… Под дружный хохот он встал и ушёл в самый дальний угол. Он был очень обижен, зол на брата, что тот так его напугал и опозорил…

А как легко было быть смелым и крутым во дворе! Здесь, среди взрослых мужчин и стреляющих орудий, не растерять свою смелость оказалось очень сложно.

Когда бойцы немного успокоились и сели к костру есть и травить военные истории, он ушёл подальше, старался не смотреть на них. В этот момент ему очень захотелось рассказать всё звёздам, то есть Олесе…


– Захар, зря брата так напугал, – всё-таки заступился за него один из вояк, – такое и мужики не все выдерживали, а он ребёнок.

– Ничего! Злее будет, – отмахнулся Захар. – Видишь, глазищи какие красные. Зверь!

Глава 12. О чём плачут берёзы?

__________________________________________________________________________________________


Утром следующего дня Ванька проснулся чуть свет. Программа у него была насыщенная: шашлык, катание на бронетранспортёре, игры в танке. Это занятие нравилось ему особенно

– Снаряды к бою! – кричал он Захар, и Ванька быстро нырял в танк, и выполняя задание. Так они тренировались уже часа два, и Захару это занятие уже изрядно надоело, но Ванька требовал ещё и ещё…

– Восемнадцать секунд! – сообщил брат, когда Ванькина довольная мордашка опять показалась из танка. – Отличное время!

– Нет, это много! Я хочу за десять секунд заряжать, – твёрдо сказал Ванька. – Ну ещё разочек!

– Восемнадцать секунд! Лучше уже не будет. Темнеет, я не вижу ничего.

– Ну Захааар…

– Отставить! – решительно скомандовал брат. – Мне надоело! И ты отдохни. Иди вон на звезды свои посмотри. Ты же постоянно туда пялишься. Тебе что там, приветы из космоса передают?

– Ну, типа того! – заулыбался Ваня и лег прямо на крыше.

В небо он смотрел каждую ночь. Как и обещал Олесе, он думал о ней, о жизни, искал звёзды и созвездия, которые выучил благодаря Евгению Павловичу. В лесу была темень, хоть глаз выколи, и звёзды тут казались особенно большими и яркими.

– Захар, иди сюда! Смотри туда! Вон созвездие «Гончие псы» а вон «Весы», – начал было рассказывать брату Ванька.

– Я не романтик, – отмахнулся Захар. – Ты лучше глянь, кто к нам идёт. Сейчас они тебе тут покажут «звездопад».

Ваня посмотрел вдаль, куда велел ему брат, и действительно увидел, что по лесной ухабистой дороге медленно двигались две машины, похожие на «Урал». Скоро они подъехали совсем близко. Бойцы вылезли, поздоровались.

– Захар, а что они здесь в лесу делать будут? – поинтересовался Ваня.

– Стрелять по врагам. Что же ещё? – ответил Захар. – Сейчас там бой идёт. Это же «Грады». Видел хоть раз, как стреляют?

– Видел. Только немного с другого ракурса…

– Уши закрывай, а то перепонки лопнут! – предупредил его брат, и понеслось…

Когда машины одна за другой начали стрелять, Ване захотелось закопаться в сырую землю.... Поглубже. Огненные снаряды с огромной скоростью вылетали из направляющих, земля стонала, и все вокруг ходило ходуном. Зажав как можно сильнее уши, Ваня смотрел, как горящие звезды, пролетев над его головой, исчезали вдали. В ту минуту он думал только о том, что ни за что на свете он бы не хотел оказаться в месте, где они упадут!

***

Я залезла на наш чердак и подошла к окну. Отсюда, с крыши, город всегда казался мне таким мирным, незащищённым, что сердце сжималось от боли. А между тем, на улицах уже вовсю шла война. С каждым днём становилось всё тяжелее. Съестные припасы потихоньку заканчивались. Помимо этого начались сильные перебои со светом, водой. Интернет «поймать» тоже было тоже практически невозможно. И всё что мне оставалось, это играть в игры на телефоне и общаться с Ванькой в нашем импровизированном «Скайпе».

«На связь» я выходила каждый день. Как и обещала, разговаривала со звёздами, и в такие моменты сама над собой посмеивалась. Хотя… с небом разговаривать было легко, ему можно была рассказывать секреты, открывать тайны сердца, не боясь, что оно кому-то разболтает. Иногда я говорила со звёздами, иногда рассказывала что-то Ване, а иногда мне вообще казалось, что я разговариваю с самим Богом.

«Привет Бог, это я… Леся. Знаешь, а у нас-то тут совсем беда. Эти обстрелы замучили, и еды нормальной нет. Хотя… тебе уже, наверное, надоело слушать каждый день одно и то же. Слушайте, звёзды, вы ведь точно видите, как там Ваня! А я здесь на него очень сержусь. Он взял и уехал, и мне его не хватает… В общем, звёзды, вы только Ваньке не говорите, но он мне очень дорог. Да ладно, что скрывать! Ваня, я тебя очень полюбила! Я всей душой к тебе привязалась. Ты мой самый лучший друг! Только ты, наверно, никогда об этом не узнаешь… Ну вот, у нас опять обстрел! Похоже, опять придётся ночевать в подвале… как уже это всё надело… Ну ладно, пока! Я в подвал».

Последнее время обстрелы заметно участились, на улицу выходить было опасно, и мы, как могли, коротали время в подвалах: читали книжки, разгадывали кроссворды, и даже иногда играли. Подвал с недавних пор стал для нас родным, и мы сделали всё, чтобы чувствовать себя здесь комфортней. Жильцы дома соорудили тут из ящиков кровати, принесли тумбочку, маленькие столики, и теперь здесь можно было поспать и даже приготовить ужин. Нас по праву можно было считать детьми подземелья: мы натащили в подвал книжек, всяких настольных игр, и даже плакат с Джастином Бибером. Его принесла сюда Алиса. Мальчишки при виде плаката плевались, но всё-таки разрешили его оставить в память о ней.

В тот вечер всё было как обычно. Взрослые читали или тихо беседовали, Макар и Денчик играли в какую-то телефонную игру, а мы с младшей сестрёнкой Макара сидели и рассматривали «киндеры». Полина по одному доставала их из сумочки, а я расставляла рядами на столе. Эту коллекцию она собрала ещё в те, довоенные времена. Теперь о «киндерах» и шоколадках можно было только мечтать, и поэтому эти маленькие игрушки грели нам душу. Рассматривая их, мы как будто снова возвращались в те далёкие времена, когда у нас все было, а главное – было счастливое детство, и не было войны…

– Смотри, какой бегемотик! – Полина протянула мне ладошку с очередной игрушкой. – Мне тётя Жанна подарила, у неё целая коллекция, а это вот мишки, а это дерево со зверюшками. Их тоже целая…

Слово «коллекция» Полина сказать не успела, потому что вдруг раздался страшный грохот, и какая-то нечеловеческая сила как будто вжала нас в пол.

Перед глазами мелькнули папа, мама, Ванька, какие-то еще картинки… Обычно в подвале залпы были слышны намного тише, но в этот раз слышимость была просто чудовищная, и в тот же момент с потолка градом посыпалась штукатурка и пыль. Послышался звон стекла, все вокруг заволокло каким-то белым туманом, и заложило уши, и потемнело в глазах… Всё это длилась каких-то несколько секунд, но все мы сразу поняли что случилось что-то ужасное, непоправимое – в наш дом попал снаряд!

Я закашлялась, пытаясь хоть что-то разглядеть в пыли. От ужаса я не могла встать с земли и только испуганно оглядывалась по сторонам. В тумане кто-то причитал и плакал…

– Мама! Мамочка! – закричала Полина, и, как будто придя в себя от этого крика, я вдруг вскочила и побежала наверх. Сердце бешено колотилось, первым делом я хотела узнать, всё ли в порядке с моим папой! Он ведь должен был скоро вернуться. А что если он подошёл к дому в тот самый момент?! Пол в подъезде был усыпан кусками штукатурки и мелкими осколками стекла.

– Мама-а, Лен-аа! Дан-и-ил! – истошно вопили соседи, в панике ища своих.

В последнее время общежитие заметно опустело. Уехали все, у кого была возможность уехать. В доме остались только бабушки, наотрез отказавшиеся сбегать, и четыре-пять семей, которые проводили своих отцов в батальоны.

Я первой выбежала во двор и остолбенела. Там всё дымилось и шипело. Снаряд попал не в сам дом, а во двор, но ущерба от этого было не меньше. Взрывной волной были выбиты всё стёкла. От взрыва дом почернел и обуглился, но основной удар пришёлся на второй подъезд, там из полуразрушенной боковой мансарды летели красные искры

«Неужели пожар?» – пронеслось у меня в голове…

– Быстрее! Быстрее, там огонь! – испуганно закричала я соседям.

– Гори-и-им! – тут же завыли женщины, и началась еще большая паника. Кто-то начал звонить в пожарную, кто-то просто бегал по двору. Мужчин в нашем доме осталось немного, а женщины, вымотанные постоянным стрессом, только плакали и ругались. В этой кутерьме я увидела отца. Он подбежал откуда-то и сразу привёл нас в чувство:

– Что вы кричите?! За дело! Быстрее! Шланги! Вёдра воды! – начал командовать он.

Как мы все бросились тушить пожар! Тут уж и мы, дети, не отставали от взрослых. Закидывали песком, затаптывали, пытались сбить огонь. На улице была тёмная ночь, но от пожара во дворе стало светло как днём.

Скоро жильцы нижних этажей организовали подачу воды, они спускали её вниз в вёдрах, а мы передавали друг другу по цепочке. Я тоже встала в цепочку вместе со всеми. Двумя руками схватила ведро и передала стоящему рядом – какое же оно было тяжёлое! Я ещё не успела отойти от первого, а мне уже подавали второе. От напряжения у меня затряслись руки, а надо было передавать четвёртое, пятое. После каждого вылитого ведра огонь яростно шипел, плевался паром, злился, но почему-то разгорался ещё сильнее. Силы были явно неравны, и пока мы пытались залить его внизу, он уже успел подняться на крышу. Вот уже и крыша начала странно трещать, то тут, то там были видны языки пламени, так что и подойти уже стало невозможно!

– Назад! Назад! – закричал кто-то, а чердак уже заполыхал, и, казалось, закричал от боли и ужаса…

Мы отошли к забору и смотрели, как горит наш дом. Мы были совершенно бессильны перед огнём. Это было так страшно! Ужасно. Мы всё не могли поверить, что горит наш дом…

От дыма резало глаза, у многих текли слёзы, хотя, пожалуй, они текли совсем не от дыма, а от боли, от злости и обиды на того, кто взял и за секунды разрушил нашу жизнь, уничтожил всё, что нам было так дорого…

Вскоре послышался вой сирен, и мы увидели пожарную машину.

– Быстрей, быстрей, перекрытия деревянные! – кричали соседи пожарным, но те не поддавались панике, работали слаженно и четко. Скоро около нашего дома собралась толпа зевак. Все кричали, что-то советовали, узнавали, есть ли жертвы. Жертв, слава Богу, у нас не было! Если не считать бабу Тоню, которой стало плохо: от ужаса у неё, видно, очень подскочило давление.

За первой пожарной приехала вторая, затем третья; мощные струи воды сразу превратили пламя в дым, сначала он был чёрным, потом стал густым белым. Огонь постепенно унимался, затухал. С ним пожарники справились минут за десять, но потом ещё долго поливали дом водой. За это время на улице уже немного рассвело, и все жильцы начали расходиться по квартирам и оценивать масштабы бедствия.

Я поднялась наверх и не узнала нашу комнату. Окно было выбито. Кровати, диван, телевизор, книги, компьютер – залиты водой.

– Ничего, главное сами живы, – пытался успокоить меня отец.

По сравнению с другими жильцами мы с папой пострадали не сильно. В квартирах, которые находились по левую сторону, жить было уже невозможно. Было больно смотреть, как люди, вмиг оставшиеся без крова, горестно ходили по пепелищу и откапывали, протирали от копоти, рассматривали дорогие сердцу вещи…

Совершенно измотанная и подавленная, я спустилась во двор. Интересно, какой силы же должен был быть снаряд, если он нанёс такой ущерб?..

– Вот это да! Похоже, пятисотка была! –мы снимали на телефоны, обсуждали происходящее.

– Фугаска точно! Полдома разнесло! – К этому времени мы уже хорошо разбирались в снарядах, умели определять из чего и откуда стреляют.

– Три дерева свалило! Горку погнуло! А травы сколько пожгло!

Мы долго подсчитывали «убытки». Я ещё раз оглядела весь двор – лавочка, на которой мы любили сидеть вечерами, была вырвана с корнем; сильно пострадал решетчатый забор: он был словно выдавлен наружу какой-то страшной силой. Столбы, где сидели львы, были разбиты осколками. А куда же делись сами львы?! где же они?..

Мы гурьбой подбежали к забору и обомлели. Столбы были пусты. На них никто больше не сидел.

«Может, их кто-нибудь убрал?» – промелькнуло в моей голове, но нет… Рядом со столбами мы увидели бесформенные и обугленные куски гипса. Один из них был похож на львиную морду. Очевидно, львов сбило взрывной волной, и теперь они лежали на земле, расколотые на мелкие кусочки. Охраняя нас, они, конечно, приняли весь удар на себя, и… погибли. Мы в ужасе смотрели на смерть Гоши и Зевса, и нам казалось, что это начало конца. Наши львы погибли! Нас больше некому защищать, и поэтому вокруг теперь такая разруха и горе!

Совершенно поникшие, мы вернулись на лавку. Грязные, перепачканные гарью и пылью, мы сидели и горестно молчали. Эта ночь так вымотала нас, что даже эмоций ни у кого не было. Ничего не хотелось.

– Идите сюда! – крикнула вдруг Полинка. Её звонкий голосок быстро привёл нас всех в чувство. Она стояла около подъезда и хотела показать нам что-то. – Ну, идите же сюда! Идите! Смотрите, тут… берёзка плачет!

Вы когда-нибудь видели, как плачут деревья? А мне вот довелось. Около нашего подъезда в палисаднике росла маленькая стройная берёзка, её привезла соседка тётя Катя. Она выкопала её где-то в лесу и пересадила к нам во двор. Сначала берёза очень сильно болела, как будто скучая по своему лесу, поблекла, зачахла… Но тётя Катя заботилась о ней, поливала, удобряла, и прошлой весной березка ожила, зазеленела. Жаль, что ненадолго. В её ствол попал уродливый осколок снаряда, и теперь она стояла, пригнувшись к земле, а из «раны» её капал прозрачный сок. Он действительно был похож на слёзы…

Мы тихо подошли к берёзке, попытались вытащить осколок, но она не хотела успокаиваться, и всё плакала и плакала… Интересно, о чём она плакала? Наверное, о нас.

Глава 13. Прощание

__________________________________________________________________

Наверное, это был самый тяжёлый удар!

Ещё два дня назад мы ничего не знали. . А потом этот пожар, слезы, суматошные сборы и переполненный автобус…

В конце июля началась экстренная эвакуация. Город находился на осадном положении, его нужно было освободить от «балласта». В первую очередь вывозили женщин и детей. Я, конечно, до последнего верила, что папа уедет вместе со мной, или, в крайнем случае, оставит меня в городе. Но вечером перед отъездом он сообщил мне ужасную новость: я еду одна, потому что он обязан сохранить мне жизнь.

Путь обещал быть тяжёлым. Те, кто звонил из эвакуации, рассказывали про ужасные заторы на дорогах, про бессонные ночи под пулями. Но больше всего я переживала из-за расставания с папочкой, и поэтому в тот вечер ни на шаг не хотела его отпускать. Всю ночь пред отъездом мы просидели в темноте, обнявшись. Изредка я начинала плакать и причитать, что не хочу ехать без него, что боюсь его потерять, что боюсь смерти.. и тогда он утешал меня, обещал, что расставание ненадолго, что скоро военный конфликт закончится, и мы опять будем вместе. Но я ему почему-то не верила…

Утром мы встретились с ребятами, и в последний раз оглядели наш когда-то многолюдный двор. Конечно война не щадила никого! За эти несколько недель у стариков прибавилось морщин, у взрослых седины в волосах. Глаза детей стали пустыми и испуганными. Вот и наш дом после пожара выглядел, как старая «заброшка», и грустно смотрел на меня пустыми глазницами выбитых окон.

– Прощай, любимый Дом, – тихо сказала я, но моё сердце просто разрывалось от злости и горя. Мне хотело орать, звонить во все колокола, добиваться ответов на свои вопросы.

– Пап, почему они всё разрушают! Почему продолжают воевать! Почему не хотят сдать оружие и остаться хоть и побеждёнными, но живыми? – часто спрашивала я отца, и он начинал объяснять мне про ситуацию в мире, про иностранных наёмников, про информационную войну.

Последнее время он вообще говорил мне странные вещи. Просил хорошо учиться и никогда не переставать улыбаться и смотреть на звёзды… Скоро мы подошли к большой толпе людей, ожидающих эвакуации. Война была уже совсем близко. Обстрелы практически не прекращались, вот и сегодня грузиться в автобусы тоже пришлось поспешно. В первые два автобуса сажали только детей. Нас должны были отвезти в какой-то оздоровительный лагерь, а сопровождать нас вызвалась учительница биологии Тамара Львовна. Отец зашел вместе со мной в автобус и теперь стоял рядом, всё ещё не решаясь отпустить мою руку.

– Смотри, не сбеги оттуда без меня, – попытался пошутить он.

Последнее время он сильно сдал. Похудел, осунулся, начал часто кашлять, и мне было больно смотреть на это…

– Папочка, милый, я так тебя люблю! – опять прижалась я к нему сильно-сильно. Я стараясь запомнить это мгновение, его сильные руки, его запах, но тут бабахнуло где-то совсем близко, и отец быстро отпустил меня. Он не любил долгие прощания, и я его прекрасно понимала.

– Трогай! – махнул он рукой водителю, бросил на меня последний прощальный взгляд и выскочил из автобуса. Двери захлопнулись, разделив нас с родными, и мы все припали к окнам. Мы стучали по стеклу, махали, кричали что-то… Скоро автобус дёрнулся и, как огромный корабль, медленно поплыл вперёд. Наши родители пошли за автобусом, пытаясь подольше находиться в поле нашего зрения. Мы все ломанулись к заднему окну. Я нашла глазами папу. Он стоял там на дороге… Такой большой, тёплый, родной! Яркая сиреневая рубашка была хорошо видна даже издалека. Таким я видела его в последний раз…

…Мой папа пропал без вести… Я не знаю, где он сейчас, но так как похоронка нам не приходила, я верю, что мой отец жив! Может быть, он болеет, или ранен, а может, его насильно забрали в ополчение. Но, папочка дорогой, если ты меня слышишь, приезжай ко мне скорее! Я очень тебя жду!..

– Стоп! Снято! Спасибо Олеся, ты просто умничка! Подписчики так ждут новостей о твоём здоровье. Люди очень тронуты. Многие стараются помочь. И знаешь… ты становишься модным блоггером. Тебе это нравится?

– Если честно, не очень… я просто хочу стать нормальной, и папу своего найти хочу…

По правде сказать, мне не очень приятно, что из моей жизни сделали "реалити-шоу", но после операции мне обещают вернуть только пятьдесят процентов зрения. Чтобы восстановиться полностью, придётся пролечиться, скорее всего, за границей. Мы нуждаемся в средствах, и не отказываем никому, кто к нам обращается. Теперь я снимаюсь сразу в нескольких проектах. Съёмочные группы не дают мне продыху даже перед операцией, и не успевает уйти одна, как тут же появляется другая…

– Передача «Спасите моего ребенка» на FOX-ТV, – кричит какая-то девушка. – Мы с вами договаривались на интервью перед операцией? Олеся, ты ведь можешь сказать что-нибудь на камеру?

– Смогу… – я улыбаюсь. – Я ведь уже почти профессионал…

Сегодня у меня операция. Я очень волнуюсь. Конечно, я стараюсь думать о хорошем… Я вот недавно размышляла.. последние полгода я ведь только и мечтала о том, что буду видеть. И сегодня, получается, исполнится моя мечта. Хоть и такой ценой…

– Олеся, кто помогает тебе справиться со страхом и со всеми переживаниями?

– Бог…

– Но ведь около тебя постоянно есть ещё один человек. Расскажи о ней…

– Олеся Ткаченко! Прощаемся с поклонниками и готовимся к операции! – слышу я громкий голос.

– Олеся, мы рядом! Мы и операцию будем снимать! – не унимается девушка, но от этого мне не легче, и я чувствую, как сердце уходит в пятки в прямом смысле слова…

Скоро Лида берёт меня за руку. Она знает, что мне нужно! Так как я не могу видеть, мир я теперь воспринимаю через прикосновения, звуки, запахи. Здесь в больнице, например, он влажно-душный, смешанный, лекарственный. Для меня с недавних пор это ещё и запах боли. И когда я чувствую этот запах, у меня всплывают в памяти часы безнадежности и отчаяния, и тогда я даже немного радуюсь, что не вижу ни врачей, ни медсестёр. Потому что один только вид их белых халатов и металлических инструментов вселяют в меня страх. Пока я отвлекаюсь от волнения своими мыслями, меня переодевают, готовят к операции, кладут на каталку, и скоро я слышу, как её колеса начинают часто-часто стучать по плитам.

– Третий оперблок – принимаем! – кричит кто-то, и тогда Лида отпускает мою руку. Теперь я одна…

– Как дела на родине? – интересуется у меня анестезиолог, он цепляет какие-то приборы и пытается заговорить меня, чтобы я не очень нервничала.

– На родине до сих пор война, – отвечаю я укоризненно, и вдруг понимаю: я ведь сама веду такую же войну у себя в сердце! Я ведь тоже продолжаю их ненавидеть, строю планы мести, и от этого чувствую себя ужасно несчастной. Лида права – война она идёт внутри, в сердце.

– Считаем до десяти, – велит мне анестезиолог, надевает на лицо маску, и я начинаю медленно считать.

«РАЗ… Господи, я больше так не могу! Ты знаешь, до чего я себя довела, и у меня просто нет сил. ДВА… Ты прости и очисть моё сердце от всякого зла… помоги мне простить моих врагов, ведь без Тебя, своими силами я это сделать не смогу. ТРИ… я всю жизнь Тебе отдаю…»

– Пациентка спит?

– Уже да…

– Начинаем!

Глава 14. Операция

____________________________________________________________________________________________

В танке стоял страшный грохот. Всё дрожало, тряслось и громыхало так, что разговаривать было невозможно. Ваньке казалось, что они находятся внутри какого-то страшного металлического зверя. Он вообще ещё плохо осознавал что случилось. «Карательная» военная операция началась в полночь, и он очень испугался, когда его посреди ночи его растолкали, засунули в танк и повезли куда-то…

– Ничего, привыкнешь! Это только первый раз страшно! – подбадривал его брат. Он водрузил Ваньке на голову шлемофон – в танке стоял такой грохот, что разговаривать можно было только через него. И кто только говорил, что танки медленно ездят! Этот то падал в ямы, то взлетал на холмы, и просто дух захватывало от этой бешеной тряски!

– Удар четыре, удар четыре… приём! – картаво заорал кто-то в шлемофоне. Голос был каким-то нереальным, киношным. Не верилось что всё это происходит наяву. – Повторяю: удар четыре, прикрываем пехоту, прикрываем пехоту…

– Удар четыре, вас слышу, веду прицельный огонь, – доложил Захар, и спустил сверху какую-то трубу, похожую на телескоп.

– Слушай мою команду! Снаряды к бою! – скомандовал он Ваньке. – Заряжаешь и ждёшь моей команды.

– А куда мы едем? – не выдержал напряжения Ванька, и его голос чётко прозвучал в шлемофоне.

– Чего вопросы-то тупые задаёшь?! – рассердился на него механик.

Снаряды были большие, тяжелые. Сколько раз Ваня учился их заряжать, но сегодня, когда он взял один из них в руки, ему стало не по себе…

– Захар, а мы куда сейчас едем? – ещё раз уточнил он, пытаясь устоять на ногах. С тяжеленным снарядом в руках его болтало туда-сюда.

– На войну едем, за правду воюем! Давай быстрей заряжай! – прикрикнул он на растерявшегося брата, но потом встал с места и помог ему справиться с затвором.

– Огонь! – дернул он за рычаг, и танк сильно качнуло. Они почувствовали удар.

– Ура! – закричал Захар и кинулся дальше заряжать, а Ванька, чтобы не «летать» по салону, присел на его место и повернул с себе трубу объектива. Смотреть туда ему было очень интересно, ведь он ожидал, что сейчас увидит настоящий танковый бой, противников-врагов в подбитых танках, но увидел взорванный снарядом ЖИЛОЙ ДОМ!

Ванька в ужасе отпрянул от трубы, а потом начал крутить её в разные стороны – мимо него проплывали сады, магазины, жилые дома, и несколько минут он даже слова не мог вымолвить… Ему просто не верилось, что Захар привёз его бомбить их собственный ГОРОД!

«Может, это какая-то ошибка», – думал он, но в это время Захар ещё раз нажал на рычаг…

– Чего загораешь? Снаряды на исходную готовь! – прикрикнул на него старший брат, и только тут заметил, какими глазами смотрит на него Ванька.

– Захар, ты что?.. – в ужасе спросил Ванька. – Ты куда стреляешь? Ты что, не видишь, там же наши дома, наши улицы, наши люди!

– А ты что, думал, что я тебя сюда в игрушки играть позвал?! – рявкнул Захар и пошёл заряжать очередной снаряд, – война есть война! Или ты их, или они тебя! – Он щелкнул затвором, вернулся на место, но тут произошло непредвиденное…

– Отойди! – вдруг закричал Ванька и обеими руками вцепился в жёлтый рычаг. – Ты что, с ума сошёл?! Там же наши дома! Там же Евгений Палыч и… Леська!

– Ты что, совсем страх потерял, что ли? – опешил Захар, пытаясь образумить брата. – Ты же сам хотел на войну!

– Я хотел за правду воевать, а ты по людям стреляешь! – закричал Ванька, до которого дошла, наконец, страшная истина. – Ты вообще за что воюешь?! На чьей стороне? – в ужасе спросил он.

– На своей стороне! На своей! – прокричал Захар. Он справился с младшим братом быстро – схватил его и прижал к стене.

– Послушай, ты пришёл сюда воевать, так воюй! – прошипел он. – Это война, и ты должен выбрать, на чьей ты стороне!

– Да я вообще не хочу быть ни на чьей стороне! – крикнул Ванька. А ведь он, как и многие мальчишки, с самых первых дней мечтал попасть в ополчение, совершить подвиг…

– Пусти меня! – он не мог больше терпеть всё это. Открыл люк, высунулся наружу и чуть было не задохнулся от запаха гари. Его затошнило, и он вообще пожалел, что вылез, потому что то, что он увидел, ещё долго потом снилось ему в кошмарах. Перед ним, как в замедленной съёмке, проплывали горящие дома, лежащие на земле люди, искажённые злобой и болью лица местных жителей.

– Твари! – вдруг заорал один из них, и прошёлся очередью прямо по броне танка.

– Получил? – победно закричал Захар, затаскивая брата обратно в танк. – В тебя стреляют те, кого ты так рьяно защищал… Только они по ходу тебя за человека совсем не считают, обидно, да?

Обидно… Да, это действительно было обидно, потому что в тот момент Ванька окончательно понял, что нет никакой правды ни у тех, ни у других.

«Как больно! – подумал он, схватившись за бок: ведь люди, находящиеся сейчас по другую сторону войны, тоже не увидели в нём ни человека, ни ребёнка…

Маски сорваны – верить некому.

Разбиваются птицы об лед.

Поспешили к новому, светлому –

Оборвался беспечный полёт…

***

В тот день все случилось так неожиданно, что мы даже опомниться не успели! После того как автобус отъехал от школы, мы часа три стояли на одном из блокпостов. В автобусе было очень душно. Многие задремали. Я, похоже, вообще крепко уснула, и разбудил меня только страшный грохот. Мы все завизжали. Я услышала взрывы, один за другим и я сразу поняла, что происходит что-то ужасное! Мне показалось, что мы не выживем…

Вокруг были танки, много танков, штук пять-шесть, и все они стреляли. За окном было много огня! Целые столбы! Ничего не было слышно кроме страшного грохота, и я испугалась, что меня стошнит от ужаса. Мы все плакали, но тихо, одними слезами, и держались, плотно сбившись в стайку. В окна мы старались не смотреть, но слышали, как пули свистят в воздухе. Некоторые стучали прямо по стенам. Одна из женщин, сопровождавших нас, пыталась всех успокоить, обещала, что скоро придут хорошие люди и освободят нас, а потом она попросила нас молиться или думать о чём-нибудь радостном. Скоро двери автобуса действительно открылись, и мы буквально вывалились в темноту ночи.

А дальше… всё как в тумане…

Пробежав несколько шагов, я услышала страшный грохот, меня подняло в воздух, ударило обо что жесткое, и я почувствовала резкую рвущую боль в спине.

«Ранило…» – пронеслось в голове. Спина сразу стала мокрой. Зашлось сердце…

– Папа-а-а-а! – закричала я, изо всех сил цепляясь руками за какие-то железки. В ушах стучало В голове смешались обрывки лиц, воспоминаний, папа, мама…

Что, неужели всё? Конец?

Может быть, Бог заберёт меня прямо сейчас! Но я не готова! Совсем не готова! Мысли о том, что я сейчас умру, сводили меня с ума. В ту минуту во мне наверно уже не оставалось той надежды, которая заставляет человека верить во спасение, и всё, что мне оставалось – готовиться к этой самой смерти…

– Олеся, если будет совсем плохо – смотри на небо! – такую фразу часто говорил мне отец, и я не знаю, какой смысл он в неё вкладывал, но сейчас все мои мысли именно там. Я молила Бога спасти меня

***

Ваня приоткрыл глаза и не сразу понял, где находится. Вокруг были каменные стены. В застенке горела свеча, отбрасывая причудливые тени на стену, и он понял, что он лежит на полу какого-то подвала или бомбоубежища.

– Живущий под кровом всевышнего, под сенью всемогущего покоится… – услышал он тихий и спокойный шепот. Какая-то старушка начала гладить его по голове сухонькой рукой… – Он спасёт тебя от сети ловца, от язвы гибельной…

Сверху раздавались звуки привычной уже канонады, немного болело и ныло плечо, но это была какая-то тихая, чуть слышная боль. Он был завёрнут в толстое одеяло, ему было тепло, и от этого по всему телу разливалось спокойствие

– Где Захар? – чуть слышно спросил он.

– Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, днём летящей, – не ответив на его вопрос, продолжала читать бабулька . – Не дергайся, а то будет больно. Тебя оккупанты из танка вынули, а я тебе раны промыла и перевязала. Пули навылет – в рубашке родился. Вставать больно? Ну и не надо. Город захватили. Нам теперь нет там места. …На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона, – дальше начала читать свои стихи бабушка. Видимо, Бога здесь почитали, потому что даже под землёй в подвале на стене висел крест с распятием. Человек на кресте висел, сильно изогнувшись, по рукам его стекала кровь…

– Больно наверное на кресте висеть? – посочувствовал ему Ваня.

– Больно, конечно, но ведь он знал, для чего это нужно было, – вздохнула старушка. – Ведь за наши грехи такстрадал, а нам отдал свою праведность. Ранами его мы исцелились…

– То есть, это он взял на себя наши грехи? – еще раз переспросил Ванька, – а что нам-то теперь делать?

– Отдать ему свою жизнь и поверить. Цена за наши грехи уже уплачена. Куда? Куда же ты? Куда же ты встаешь?!

– Это же ответ! – объяснил Ваня, пытаясь встать. – Мне нужно идти! Мне нужно рассказать ей! Это же ответ на задачку с одним неизвестным!

***

– Леся! Леся! – услышала я, а потом и увидела Ваньку. Я едва узнала его, когда он предстал предо мной коленопреклонённый, весь перепачканный в грязи и мазуте, переодетый в какую-то страшную военную форму…Как он оказался поблизости? Как отыскал среди этих обломков? Как вообще мы могли встретиться, если он уехал невесть куда? Это было такое чудо, что я даже о боли забыла!

– Ты что, здесь?! – удивлённо спросила я, и он кинулся обнимать меня так яростно, что я вскрикнула от боли.

– Лесь, ну зачем ты так? Зачем меня пугаешь? Зачем умирать собралась? – ругался он, по-детски всхлипывая и размазывая кулаками слёзы. Всеми своими действиями он причинял мне сильную боль, но, глубоко вздохнув, я всё-таки перевернулась на спину. Так меньше болело, но стало тяжелее дышать. Ванька прижал меня к себе, начал очищать моё лицо от грязи, бормоча какие-то бессвязные, как мне тогда казалось, слова: просил прощения, что стрелял в меня, что, как и Машу, меня не уберёг, но убережёт обязательно, потому что он когда-то моему папе обещал…

– Ты только не умирай, – ежесекундно повторял он, – я ведь нашел ответ на твою задачу! Я узнал, кто может избавить человека от греха! Иисус взял на себя наши грехи, и только ради Него Бог простит! Ты меня слышишь? Слышишь?!

– Слышу… – беззвучно отвечаю я. В глазах у меня мерцают звёзды, в ушах стоит гул, а сердце бьется не в груди, а как будто где-то в голове. Терпеть эту боль я уже не в силах! Я запрокидываю голову назад и вдруг вижу, что где-то далеко в небе летит феерверк. Такие обычно запускают на новый год, и они висят на небе, эти огненные шарики, а потом быстро летят вниз, вниз… вниз… прямо на нас…

– Ложись! – кричит Ванька, и мы вместе прижимается к земле. Последнее, что я помню – страшный грохот, а потом столб пыли, поднявшийся до самого неба…

– «Ваня-Ваня»… Она всё какого-то Ваню зовёт. Это мальчик тот. Это он её спас, он её от снаряда укрыл, – слышу я какой-то далёкий непонятный разговор, а вокруг темнота… Всё тело пронизывает страшная слабость и боль… Она мешает двигаться, думать. Я не могу открыть глаза, начинаю метаться из стороны в сторону. Меня охватывает паника, и я с болью сдираю с лица какие-то тряпки…

– Леся, Леся успокойся! Нельзя пока повязки снимать! – кидается ко мне какая-то женщина.

– Где я ?! Ты кто такая?! Где Ваня?! – кричу я, думая, что меня только что вытащили из-под обстрела…

– Что?! Ты спросила, кто я такая?! – вдруг слышу я знакомый голос. – Олеся! Да ты видишь!

Глава 15. Свет

__________________________________________________________________________________________

День, когда я увидела Cвет, стал самым ярким днём в моей жизни!

Я не знаю, как описать те чувства, когда я поняла, что опять ВИЖУ! Прошло уже почти три недели после операции, а я все никак не могу наглядеться! Как это прекрасно, хоть и не очень чётко, но всё же видеть синее небо, зеленую траву, блестящие звезды! Зрение – это действительно бесценный дар. Подарок нам от Бога! Как жалко, что я не думала об этом раньше. Почему человек начинает ценить что-то, только когда потеряет?

– Леся, ты готова? – чей-то вопрос прерывает мои размышления. Это Лида. Она, кстати, именно такая, какой я её себе и представляла! Светленькая, кареглазая, милая.

– Лида, да, я готова! Я только палку сейчас найду.

– Какую палку?!

– Ах, да… Привычка! Мне не нужна больше палка, ведь я вижу!

Я вижу!

Я сама спускаюсь по ступенькам, придерживаясь за перила.

Я вижу!

И я сама дохожу до машины, и сажусь в неё, даже умудрившись не удариться.

Я вижу!

И теперь любуюсь из окна на мелькающие дома, деревья, лица…

– Волнуешься? – спрашивает меня Лида, и я киваю. Да и как мне не волноваться, если меня пригласили сниматься на центральное телевидение.

Последнее время встреч с камерами у меня всё больше. За несколько недель прошли съёмки ещё двух видеороликов, программа на ТВ, а сейчас мы едем на съёмки очень известного ток-шоу «Говорит Страна».

Вообще-то Лида долго отговаривала меня от этой передачи, и я прекрасно понимаю почему. Её ведущий – Максим Коган – считается одним из самых скандальных шоуменов. В погоне за рейтингами он часто поливает грязью своих героев, специально сталкивает их лбами, и поэтому почти в каждой его передаче летят пух и перья.

– Олеся, будь готова, что Коган будет провоцировать, будет задавать каверзные вопросы, – предупреждает меня Лида. – Запомни, никой злости, никакого разжигания ненависти…

– Здравствуйте, Олеся! Мы очень рады вас видеть! – девушка-администратор встречает нас и провожает в отдельную гримерку. Нас окружают заботой и вниманием, предлагают чай, кофе, печенье, и даже сам Максим Коган заглядывает к нам поздороваться. Голос у него спокойный, добрый. Как будто сегодня он совсем не собирается скандалить. А мне всё не верится, что я на настоящем телевидении! Мне хочется немного погулять по коридорам, почувствовать атмосферу закулисья, но нам сообщают, что пора.

Во время записи в студии включаются сотни ламп, такой свет очень вреден, и чтобы поберечь мои глаза, Лида надевает мне защитные очки. Мы становимся в сторонке, ожидая своего выхода, а между тем в студии уже сидят политик, психолог, и… ой! Одна известная певица! А сквозь эти очки мне так плохо всех видно!

– Внимание! Говорит страна! – раздаётся громкий голос. Вспыхивает свет и на сцене появляется тот самый ведущий.

– Здравствуйте, с вами «Говорит Страна» и её ведущий Максим Коган, – объявляет он себя и продолжает: – Прошёл год с тех пор, как на востоке страны началась военная операция. За это время мы показали уже много ужасающих репортажей. Но сегодня… наш рассказ будет совсем не о войне, а о человечности, любви и дружбе…

«Я – Олеся. Мне двенадцать. И я… жива!» – с этих слов начался один небольшой видеоролик, но он всколыхнул сердца сотен людей в нашей стране! Все неравнодушные люди объединились в желании помочь детям, пострадавшим от военных конфликтов. Волонтерское движение «Белые сердца» начало свою работу в июне этого года. Белый – это цвет Мира и счастливого детства… – Коган продолжает рассказывать, что за это время проект помог уже более чем пятидесяти детям, что это молодёжное движение начали поддерживать некоторые известные политики, и даже киноактер.

– Сегодня у нас в гостях студенты-активисты движения «Белые сердца» и дети, которым вы можете помочь. А так же у нас в гостях та самая девочка Олеся…

– Ваш выход! – сообщают мне, а дальше всё как в тумане

Я захожу в залитую светом студию. На большом экране показывают фрагменты видеороликов с моим участием, и рассказываю немного о себе, отвечаю на вопросы зрителей, а потом Коган спрашивает меня, о чём я мечтаю. Вообще-то этот вопрос мне уже задавал их менеджер, и теперь я жду ответа от них, но понимая, что это нужно для эфира, я опять повторяю, что хотела бы восстановить зрение полностью и встретиться с дорогими мне людьми.

– Олеся, к сожалению, твоего папу нам найти пока не удалось, – грустно сообщает ведущий, – но для тебя у нас есть один сюрприз. Посмотри, пожалуйста, на экран.

В студии раздаётся тихая музыка, и на экране я узнаю свой родной город. Улицы полуразрушены и уже совсем пусты, среди заброшенных домов бегают одичавшие собаки. Местные жители пробуют восстановить жилища, и только один мальчик сразу выделяется среди взрослых. Он кажется таким живым на фоне серых камней! Он ловко лазает по развалинам, прыгает через воронки от бомб и , кажется, старается держаться подальше от камеры, но его ответы дублируют текстом на экране.

– Вот здесь это случилось… Она ранена была… мы на дороге сидели, а потом снаряд совсем близко рванул.

– Расскажи что ты сделал.

– Я вот так на землю упал и курткой нас с ней прикрыл. Нас так учили…

– Часто сюда приходишь?

– Нет… Воспоминания плохие…

– Хочешь её найти?

– Найти? Мне хотя бы узнать, жива ли она. Нас по разным больницам увезли.

– А родные у тебя есть?

– Почти никого не сталось…

– А живешь где?

– В основном по больницам.

– Этот сюжет был снят несколько недель назад, – сообщает Коган. – Леся, ты его узнала? Это ведь именно он спас тебя от осколков буквально прикрыв собой. Знаешь, может наша передача скоро превратится в программу «Ищу тебя»… Но мы сделали почти невозможное. Сегодня Ваня здесь… у нас на программе. Да поддержите же аплодисментами! – просит он, и я чувствую, как меня бросает в жар.

Ваня… Мы не виделись с ним почти год, и я ведь даже за спасение своё его не поблагодарила! Мне так хочется разглядеть его получше, а из-за этих очков мне плохо видно, и я, не смотря на все запреты, сдираю их с глаз, тут же роняю их на пол, иду прямо по ним. Мне так хочется кинуться к Ваньке, обнять его изо всех сил, но я стесняюсь этих камер, этих людей! Я резко останавливаюсь, смотрю на него, и не могу сдержать слёз.

– Ванечка… спасибо… – тихо шепчу я, а он молчит, не зная, что ответить. Мне хочется побыстрей забрать и Ваню и Лиду и увести их куда-нибудь подальше от людей и камер, ведь всё, что я хотела получить от передачи, я получила. Они рассказали мою историю, привезли мне невесть откуда Ваню, сообщили всем про волонтёрское движение «Белые сердца». И если благодаря им ещё многие дети будут получать помощь и поддержку, значит я не зря страдала…

– Ваня, о чём ты мечтаешь? – спрашивает Коган, и Ваня отвечает, что хотел бы чтобы побыстрей закончилась война, а ещё он хочет механическую руку как у «железного человека». Ответ получается очень смешным, но многие в зале не могут удержать слёз.

– Ну, а героем ты теперь себя ощущаешь,? Ведь девочку спас! – улыбается Коган

– Да ладно какой героизм, – скромно пожимает плечами Ваня, – я думаю так сделал бы каждый…

– Ваня и Олеся, скажите мне, а вы когда-нибудь мечтали встретиться с людьми, которые вас покалечили, и отомстить? – зачем-то спрашивает нас Максим Коган, и задай он этот вопрос полгода назад, я подняла бы ему рейтинг описанием пыток. Но не сегодня, Макс, не надо этого сейчас…

– Мстить я им точно не стал был. Я их простил – уверенно говорит Ваня, – но, если бы я их встретил, то попросил бы побыстрее закончить войну. Это так нехорошо, когда больно…

А я? А что скажу я? Я беру небольшую паузу, чтобы понять, осмыслить всё то, что сейчас происходит в моём сердце.

Люди, пережившие несправедливость, горе, жестокость часто встают перед выбором, и у них есть два варианта ответов. Первый – это вспоминать прошлое, и изо дня в день хранить ненависть и обиду, а второй вариант – простить, принять как данность тяжёлое прошлое, и жить и радоваться тому, что имеешь.

Я свой выбор сделала! Там, на операционном столе, доверив Богу свою жизнь и выбрав ПРОЩЕНИЕ, я получила настоящую свободу и крылья за спиной. И пусть исчезнут все тени прошлого!

– А я тоже хочу их простить! – тихо говорю я, и крепко сжимаю Ванину руку, – я за мир, и я… прощаю!


Я прощаю…

Хоть всё кричит: «жалей себя!»,

Но я прощаю!

Всем чувствам вопреки идя…

Ради Тебя прощаю…

Темницы двери распахнув

Я отпускаю…

Не осуждая, не виня…

Я прощаю!

(А. Калинский)

_________________________________________________________


   Изображение для обложки было взято с фотохостинга https://www.pinterest.ru/


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1. Глаза
  • Глава 2. Последний герой
  • Глава 3. Моя война
  • Глава 4. Апрель
  • Глава 5. Зарево
  • Глава 6. Ночь огня
  • Глава 7. Считая звёзды
  • Глава 8. Самолёт
  • Глава 9. Камни
  • Глава 10. Задачка с одним неизвестным
  • Глава 11. Сети
  • Глава 12. О чём плачут берёзы?
  • Глава 13. Прощание
  • Глава 14. Операция
  • Глава 15. Свет