Ловушка для банкира [Марина Луценко] (fb2) читать онлайн

Марина Луценко ЛОВУШКА ДЛЯ БАНКИРА

ГЛАВА 1 Как все началось

— Ой!

Резко крутанув руль, Вика с трудом удержала машину от въезда в глубокую канаву. Да уж, сколько лет прошло с появления небезызвестного афоризма, а проблемы в России все те же: дураки и дороги… особенно деревенские.

Виктория Дружкина, архивист по образованию и «жертва обстоятельств» — по призванию, была стопроцентной горожанкой. Поездка по кочкам и ухабам, да еще в пятистах километрах от МКАД, не доставляла ей ни малейшего удовольствия. Но что прикажете делать, если заказчик забрался в такую глушь? Причем очень заманчивый, по-настоящему «жирный» заказчик — сам президент международной банковской группы «Торнадо», Семен Семенович Тормакин.

Еще неделю назад Вика спокойно работала в архиве одного из московских НИИ и слыхом не слыхивала ни о каком Тормакине. Но вдруг позвонил ее брат Толик… Он, к слову сказать, всегда звонил «вдруг». Мог не появляться месяцами, даже годами, а потом неожиданно звонил. И постоянно с одной и той же просьбой — одолжить денег. То ему срочно требовалось закупить музыкальные инструменты для рок-группы. То — оплатить фрахтовку яхты, идущей в японское море спасать китов. А в последний раз Вика чуть не упала со стула, услышав, что ее младший братишка отправляется на Тибет: изучать центральную концепцию буддизма и воинское искусство маг-цзал. Думая сейчас о выходках Толика, Виктория досадливо барабанила пальцами по рулю. В отличие от своего бесшабашного родственника, она никогда не была авантюристкой. Хотя… Как еще, если не авантюрой, назвать ее отношения со Стасом? Вспомнив об этом, девушка невольно поморщилась. Пять лет понадобилось, чтобы понять: рядом с ней — эгоистичный урод. Еще пятилетка ушла на то, чтобы выставить этого эгоистичного урода вон. У Стаса, кстати, после всего, что Вика для него сделала, хватило наглости подать на нее в суд, требуя половину имущества. Какое имущество?! Не отрывая взгляда от дороги, Виктория насмешливо фыркнула. Стас переехал к ней в квартиру со старым чемоданом, в котором сиротливо валялась растянутая футболка. За время совместного проживания собственность Стасика увеличилась ровно вдвое. То есть — он приобрел еще одну футболку. Остальной же гардероб был полностью Викиной заслугой. Именно она покупала Стасу всю одежду. Да если бы только одежду! Десять лет назад, в самом начале их отношений, Виктория решила сделать любимому сюрприз. Продала старинное кольцо, доставшееся ей от бабушки, и на вырученные деньги купила автомобиль — «Мерседес-123», восемьдесят пятого года выпуска. Большой, неповоротливый и зеленый, он тут же получил прозвище «крокодил». Это был, конечно, не новенький «Бентли», о котором мечтал благоверный, но все-таки… Стасик с радостью принял подарок и целыми днями рассекал на нем по Москве. А Вика, как и раньше, продолжала ездить в НИИ на метро. Нет, ну не дура, а?!

— Конечно, дура, — согласилась с собственными размышлениями девушка.

Объехав огромный валун посреди дороги, она облегченно вздохнула. Как бы там ни было, а вся эта история со Стасом уже в прошлом. Теперь Виктория — совершенно свободный человек. Без каких-либо моральных и материальных проблем. Суд Вика выиграла, квартира и машина остались при ней. А Стасик вместе со своим чемоданом укатил в неизвестном направлении. Скатертью дорожка, как говорится. Долгожданную свободу Виктория отметила чисто по-женски — в парикмахерской. Темно-русая коса до пояса была безжалостно срезана, и на Викиной голове появился короткий «гарсон» с забавным хохолком на макушке. Однако сменой прически дело не ограничилось. Меняться — так меняться! Платья с кружевными оборками, шелковые блузы и изящные туфельки дружной толпой отправились в кладовку. Их место заняли рубашки с закатанными рукавами, потертые джинсы и удобные кроссовки. От «тургеневской барышни», как в шутку друзья называли Вику, не осталось и следа. Теперь это была скорее «пацанка-хулиганка». Впрочем, даже кардинально сменив имидж, Виктория не спешила менять привычный образ жизни. Ее, в отличие от брата, не манили ни далекие горизонты, ни безумные идеи. Мягкий диван и уютный плед — вот все, что требовалось девушке после рабочего дня. Тихий, спокойный вечер с интересной книжкой… Это ли не счастье? Но неделю назад позвонил Толик — и понеслось!

— Привет, сестренка, — голос в трубке звучал нарочито жизнерадостно.

— Сколько? — Вика решила опустить дежурный обмен любезностями.

— Что — сколько? — переспросил Толик. — А, ты про деньги. Не, я не по этому поводу звоню. То есть по этому, но наоборот.

— В смысле? — не поняла Виктория.

— В смысле: я не прошу денег взаймы, а предлагаю тебе их заработать.

Толик-работодатель?! От неожиданности Вика на несколько секунд потеряла дар речи. Этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы братец успел изложить суть предложения.

— Тут архив один разобрать надо. Работы на пару недель, не больше. А оплата высокая. Согласишься?

Интуиция шепнула, что единственно верное решение — немедленно отказаться. Но Вика, как истинная «жертва обстоятельств», проигнорировала мудрый совет и начала выведывать подробности.

— Что за архив? Какая направленность документов?

— Неважно! — рассмеялся Толик. — Заказчик — до неприличия богатый человек, банкир Семен Семенович Тормакин. Он тебе за полмесяца работы столько отвалит, сколько и за год в своем НИИ не заработаешь.

Голос братца стал приторно-медовым.

— Как поживает старик-«крокодил»? Все барахлит?

— Бывает иногда, — неохотно признала девушка.

— Так вот, Викуль: разберешься с архивом банкира — и легко сможешь организовать своему мерсу капитальный ремонт. Еще и на отдых останется. Проведешь отпуск на каком-нибудь шикарном круизном лайнере.

Ошалев от заманчивых перспектив, Виктория запихнула вопящую благим матом интуицию в самый дальний уголок подсознания.

— Где находится архив?

— Точно не знаю, — протянул Толик. — Вроде где-то за городом. Банкир там дом под резиденцию прикупил — в его подвале архив и обнаружился. Теперь бумаги нужно рассортировать и привести в образцовый вид. Как раз твоя сфера деятельности, справишься.

Даже выпихнутая на задворки, интуиция никак не успокаивалась. «Откажись, откажись, откажись!» — верещала она в голове противным фальцетом. Девушка игнорировала ее с упорством корсиканского мула. Однако некоторые моменты прояснить все-таки стоило.

— Толь, а ты откуда про архив банкира узнал?

— От него самого и узнал. Я с Тормакиным вчера на приеме у французского посла пересекся. Разговорились, то да се — ну и выяснилось между делом, что ему нужен человек для разбора архивной документации. Я сразу про тебя вспомнил. И вот — звоню.

Подобный альтруизм был совершенно не свойственен Толику. Во всех авантюрах, которые затевал Викин брат, явно или скрыто присутствовала его личная выгода. В чем она заключается сейчас, девушка пока не уловила. Но в том, что выгода есть, можно было не сомневаться ни секунды. Виктория продолжила допрос.

— С чего ты взял, что банкир хорошо заплатит?

— Так мы там же, на приеме у французов, обговорили условия твоей работы, — невозмутимо ответил Толик. — Вообще-то этот Семен Семенович — тип крайне подозрительный, запросто к нему на службу не устроишься. Но ты же знаешь мой талант убеждения. Я настолько мастерски расхвалил твой профессионализм, что банкир даже заранее чек выписал! Обналичишь, как только с архивом разберешься.

Интуиция истерично взвыла. Усилием воли девушка придушила ее до бессознательного состояния, и в голове наступила приятная тишина.

— А если мне что-нибудь не понравится, я смогу прекратить работу и вернуться в Москву? — спросила Вика для очистки совести.

— В любой момент, — заверил ее Толик. — Но сомневаюсь, что ты совершишь подобную глупость. Такой шанс выпадает один раз в жизни, да и то не каждому. К тому же в резиденции банкира тебя ждут только через неделю. Вполне есть время подготовиться.

— К чему подготовиться? — насторожилась Виктория. Придушенная интуиция вмиг ожила и завопила с новой силой: «От-ка-жись!»

— Не дрейфь, сестренка — все абсолютно законно и безопасно, — уверенно сказал Толик. — Я лишь имел в виду, что, когда едешь неизвестно куда и неизвестно к кому, совсем нелишне навести справки. Основные документы по банкиру я тебе вышлю. А недостающую инфу сама в Интернете нароешь — это в наше время не проблема. Зато какие деньжищи потом заработаешь, у-у-у!

Толик на секунду запнулся.

— Да, Вик — чуть не забыл… Этот банкир, Тормакин, учреждает научно-исторический фонд «Истоки». Будет спонсировать исследовательские экспедиции по всему миру. А мы с ребятами как раз в Карпаты собрались — на поиски клада разбойника Довбуша. Затея, сама понимаешь, не из дешевых. Так я попросить хотел: ты, как в доме Тормакина освоишься, замолви ему словечко, чтоб нас в первоочередной список финансирования внесли. Ок?

Вот она — тайная выгода Толика! От мысли, что брат пытается втянуть ее в свои авантюры, Виктории стало нехорошо.

— Знаешь, я, пожалуй, от этой поездки…

«…Откажусь», — услужливо подсказала интуиция. Но Вика не успела договорить.

— Ладно-ладно, сестричка, ни о чем банкира не проси, — быстро дал задний ход Толик. — Просто сделай умное лицо и поперекладывай недельку-другую архивные бумажки. А там уж я сам подъеду и решу с Тормакиным свои вопросы.

Девушка все еще колебалась. В голосе брата послышались молящие нотки.

— Викуля, на тебя одна надежда. Мы ведь друг другу не чужие — выручай!

Виктория тяжело вздохнула. Послал же бог родственничка…

— Ну, хорошо. Где документы по банкиру?

— Сегодня же передам с курьером, — радостно пообещал Толик. — И от меня лично — ананас. Самый большой, какой только найдется в супермаркете!

Брат мечтательно прищелкнул языком.

— Завидую я тебе, Викуль. Кручусь сутками, как белка в колесе — света белого не вижу. А ты скоро за город рванешь. Отвлечешься от московской суеты, развеешься на природе. Да еще и заработаешь неплохо. Эх, был бы я сейчас посвободнее, сам бы с удовольствием провернул это дельце.

— Ты что, разбираешься в архивоведении? — удивилась девушка.

— Да в чем я только не разбираюсь — за такие-то деньги.

И Толик, хмыкнув, повесил трубку.

Через пару часов курьер доставил объемную бандероль. Внутри оказался чудовищных размеров ананас и маленький запечатанный конверт. Вскрыв его, Виктория увидела пластиковую визитку с тесненной золотой надписью: «Семен Семенович Тормакин, президент международной банковской группы «Торнадо».

— И это все?!

Никаких обещанных Толиком «документов по банкиру» не было и в помине. Вика кинулась звонить брату. «Вызываемый абонент недоступен», — отчеканил мобильник. Как же это похоже на Толика: заварить историю, а затем попросту слинять!

Возмущенная, девушка вновь заглянула в конверт. Дополнительной информации о банкире там, естественно, не нашлось. Зато обнаружился новенький хрустящий чек на сумму…. У Виктории перехватило дух от числа с пятью нулями. В этом Толик не соврал — Тормакин действительно оказался щедрым заказчиком. Теперь, по совету брата, Вике следовало порыться в Интернете и разузнать о богаче подробности. Она отнеслась к делу со всей ответственностью. Каждый день, едва попадая с работы домой, девушка заныривала во Всемирную паутину. Увы — информации удалось собрать не так много. Семен Семенович Тормакин был человеком не публичным. Крайне редко появлялся в свете, интервью не давал, в скандалы не ввязывался. Интернет очень скудно выдавал детали его деловой жизни, а о личной вообще помалкивал. Фотографироваться Тормакин, похоже, тоже не любил. За всю неделю, которую Вика провела у компьютера, ей ни разу не попалось на глаза изображение банкира.

«Ладно, неизвестность тоже имеет свою прелесть, — мысленно убеждала себя девушка, косясь на банковский чек с шестизначным числом. — Отправиться в неведомые дали к таинственному незнакомцу — это же так приятно, так волнительно».

Когда настало время отъезда, она взяла на работе отпуск и понеслась навстречу приятно-волнительной неизвестности. Хотя «понеслась» — это громко сказано.

Уже который час, недовольно ворча, старик-«крокодил» тащился по раздолбанной земляной колее. Вздымая клубы непроглядной пыли, мерседес то и дело съезжал с дороги, и Виктории приходилось прикладывать максимум усилий, чтобы не свалиться в кювет. Весь сегодняшний день она провела за рулем. Июльское солнце жгло немилосердно. Кондиционер сломался еще в начале пути, и девушка была вынуждена открыть окна, чтобы не задохнуться. Теперь дорожная пыль серым облаком висела внутри салона, разъедая глаза и поскрипывая на зубах. Определенно, путешествие по российской провинции нельзя было назвать приятным.

«Красные петушки» — мелькнул справа от дороги непривычно-новенький для такой глухомани указатель.

— Наконец-то, — облегченно выдохнула Вика.

Красные петушки: именно эта малонаселенная деревенька значилась у нее, как конечный пункт назначения. Прочитав в Интернете, где обосновался Тормакин, и отыскав это место на карте, девушка сперва опешила. Что привлекло в такую дыру одного из богатейших людей России? Ну, там: Переделкино, Барвиха, Жуковка — это понятно. Но Красные петушки?! Крошечное поселение у черта на куличках, где электричество, небось, бывает только по праздникам, а о централизованном водо- и газоснабжении вовсе не слыхивали! Впрочем, немного поразмыслив, Виктория решила, что у любого человека могут быть причуды. И миллионеры — не исключение. Ей даже стало любопытно поглазеть на «деревенскую хибарку» банкира…

Сразу за указателем дорога резко пошла в гору. «Крокодил» заворчал с удвоенной силой.

— Потерпи, дружище — скоро доедем, — успокаивающе похлопала по рулю Вика.

Вдалеке показались первые дома. Вернее, даже не дома, а какие-то покосившиеся строения. Подъехав ближе, девушка поняла, что это заброшенные сараи. Она сбавила ход, рассматривая обветшалые коробки с дырявыми крышами. Словно призраки из прошлого, вдоль дороги поплыли облупленные транспаранты советских времен: «Вперед — к победе коммунизма!», «Прими, Родина, наш ударный труд!», «План пятилетки выполним досрочно!». Похоже, Красные петушки были когда-то довольно преуспевающим колхозом. И вот как все изменилось за последние двадцать лет. Глядя на царящую вокруг разруху, Вика недоуменно пожала плечами. «Оригинальное место выбрал для своего проживания миллионер — ничего не скажешь…»

Около транспарантов девушка заметила двух потрепанных мужиков. Один лениво ковырял лопатой землю, а второй не менее лениво наблюдал за этим процессом.

Подъехав к «работничкам», Виктория высунулась из окна.

— День добрый. Вы местные, да?

Мужики хмуро приблизились к автомобилю. Пахнуло смесью пота и перегара.

— Местные — и че?

— Та ниче, — Вика с легкостью перешла на их говор. — Просто спросить хотела: где тут у вас дом банкира Тормакина?

Лица мужиков разом просветлели.

— Семеныча, че ли, ищешь? — беззубо заулыбался тот, что с лопатой. — Это тебе в центр деревни надоть. Тама наш даун обитает.

— Кто? — напряглась девушка.

— Ну, Семеныч. А ты че, не знала? Он же ж специально из столицы к нам перебралси. Чтоб к природе, значит, поближе быть. Даун он, самый настоящий даун.

— А, — догадалась Вика. — Не даун, а дауншифтер!

— Один хрен, — отмахнулся мужик. — Дауншиф… тьфу ты, слово-то какое мудреное — язык сломать можно. Мы тут Семеныча просто дауном кличем. И так ведь понятно, об чем речь — разве нет?

Виктория с трудом сдержала улыбку.

— Конечно, понятно. Так подскажете, как вашего дауна найти?

— Ага, слухай, — оживился второй мужичок. — Это тебе к сельсовету надоть. Вот чуток налево завертай, а потом, как на асфальт выберисся, вперед ехай. Тама на площадь с памятником попадешь, и усе — считай, добралася. А то, может, хошь: мы те дорогу покажем?!

Он рванул было заднюю дверь, но девушка проворно заблокировала ее изнутри. Возить в машине грязных мужиков ей совершенно не хотелось.

— Сама справлюсь, не маленькая, — вежливо, но твердо сказала Вика. — Спасибо за помощь — до свиданья.

Мерседес захрипел, готовый сорваться с места.

— А, ну бывай… бывай, — разочарованно вздохнули мужички.

ГЛАВА 2 Иллюзии и заблуждения

Дорога скоро и вправду из земляной перешла в асфальтированную. Причем такую идеально-ровную, что по деревенским меркам казалась настоящим чудом. Чем ближе Виктория продвигалась к центру Красных петушков, тем явственнее проступали признаки цивилизации. Бесследно исчезли разрушенные сараи и совдеповские плакаты, зато по обеим сторонам от дороги раскинулись поля и пригорки, сплошь покрытые стриженной, неправдоподобно-изумрудной травой. Блестели на солнце поливочные разбрызгиватели, а один раз (Вика могла в том поклясться!) вдалеке мелькнул крошка-электромобиль.

Брр… Девушка затрясла головой, пытаясь избавиться от наваждения. Ей вдруг показалось, что из российской глубинки она перенеслась на какой-то престижный гольф-курорт в сердце Европы. Что за необыкновенный волшебник это устроил?

Волшебник, впрочем, был самый обыкновенный — банкир Семен Семенович Тормакин. Именно его следовало благодарить за чудесное перевоплощение Красных петушков. Год назад, прикупив по случаю участок земли вкупе с заброшенным колхозом, Семен Семенович явился в деревню и принялся наводить тут свои порядки. Тормакин был ярым поклонником гольфа (о чем Викин Инет предательски умолчал). Поэтому очень скоро на месте развалившегося социалистического хозяйства возникли аккуратные скверы, чистые парки и шикарные газоны, вполне годящиеся для проведения гольфовых турниров уровня «Мэйджор». Теперь Красные петушки, неприметная деревенька в российской глуши, по праву могла считаться идеальным местом для отдыха и проживания толстосумов. Что ни говорите, а миллионы долларов творят чудеса не хуже любой волшебной палочки.

Глядя на все это великолепие, Виктория недоумевала. «Тоже мне — дауншифтер, — пренебрежительно размышляла она о Тормакине, проезжая мимо очередного изумрудного поля. — Обосновался тут не хуже, чем на Рублевке. Наверняка и хоромы себе отгрохал — не чета деревенским».

Промчавшись по безупречной дороге, «крокодил» выехал на широкую круглую площадь. В самом ее центре возвышался мраморный памятник бородатому мужчине в костюме. «Менделеев, что ли? — рассеянно подумала девушка. Она огляделась. Лужайки, деревья, клумбы… Со всех сторон площадь окружал тихий уютный парк. Где-то тут, если верить мужикам, находился и сельсовет. А рядом с ним — резиденция банкира Тормакина.

Викин взгляд уперся в невзрачное двухэтажное здание, обнесенное кованой оградой. Его специфическая архитектура (нелепые бетонные колонны, безвкусная лепнина на стенах, серпасто-молоткастая символика) не оставляли ни малейших сомнений — именно тут располагается деревенское начальство. «Что ж, отлично, — притормаживая, усмехнулась Вика. — Значит, сейчас и жилище банкира отыщется». Она аккуратно объехала маленькую кафешку рядом с памятником и покатила вдоль ограды. Внимание девушки сразу привлек великолепный сад возле сельсовета. Тут росли яблони, сливы, груши. Дикий виноград оплетал колонны здания. Огромная ель возвышалась почти вровень с крышей. Но главным украшением сада были розы. Десятки… нет — сотни кустов, собранных в изысканные пестрые клумбы, наполняли воздух дурманящим ароматом. Колхозники, без сомнения, знали толк в цветоводстве — сад за оградой был настолько прекрасен, что даже грязно-желтые стены сельсовета уже не казались Вике неприветливыми и хмурыми. Полностью объехав кованый забор, она снова оказалась у памятника на площади.

— Так, и где же вилла банкира?

Вопрос девушка задала исключительно самой себе, потому что спросить об этом кого-либо другого не представлялось возможным. На улице не было ни единого человека. Видимо, злое июльское солнце разогнало местных жителей по домам.

Виктория объехала сельсовет еще раз… И еще… И еще… Бесполезно — вокруг только безлюдные парковые аллеи. Проезжая в пятый раз мимо памятника, девушка затормозила и решительно направилась к расположенному рядом кафе. В дверях возникла тучная розовощекая продавщица с кульком семечек.

— Здравствуйте, — поприветствовала ее Вика.

— И вам не хворать, — щелкая семечки, отозвалась продавщица.

Девушка запнулась, разглядывая за ее спиной ровный ряд бутылок на стойке. Такому разнообразию дорогого алкоголя мог позавидовать любой столичный ресторан. Ох, и непростая же это деревенька — Красные петушки…

— Так че надо? — голос продавщицы вывел Викторию из задумчивости.

— Я… дом Тормакина ищу, — спохватилась девушка. — Сказали, он где-то здесь находится.

Продавщица удивленно оторвалась от семечек.

— Дом Тормакина? — переспросила она. — Так а че его искать? Вона же он!

— Где? — не поняла Вика, озираясь по сторонам.

— Ну вона же!

И, ухватив девушку за плечи, продавщица развернула ее лицом к сельсовету.

Вот так сюрприз!!! Банкир-миллионер обитает не в навороченной вилле, а в дряхлой постройке советских времен. Пораженная этой новостью, Виктория снова уселась за руль.

Она подъехала к запертым воротам и обнаружила, что на машину нацелена камера видеонаблюдения. Несколько секунд царила гробовая тишина.

— Добрый день, профессор Дружкина, — раздался, наконец, из динамика глубокий бас. — Мы ждем вас — проезжайте, пожалуйста.

Профессор Дружкина?! Хм… Толик явно переборщил с Викиными заслугами. Интересно, что он еще наплел банкиру? Девушку внезапно охватил страх: «А вдруг обман раскроется? А вдруг Тормакин решит поквитаться со мной за такое неуважение? А вдруг…» Впрочем, удирать было поздно. Ворота отворились, и Вика, обреченно вдавив педаль газа, покатила к бывшему сельсовету. Сад, по которому она ехала, вблизи оказался еще восхитительнее, чем виделся издалека. Среди фруктовых деревьев струился декоративный ручеек с мостками и фонтанами; несколько миниатюрных водопадов омывали виноградные лозы; у корней ели расположилось семейство ежиков (наверняка искусственных, но отличить их от живых было практически невозможно). Основное же украшение сада — розовые кусты — не просто росли пестрыми клумбами. Они образовывали четкий орнаментальный рисунок, который, словно картинная рама, обрамлял территорию сада. Это царство цветов без преувеличения можно было назвать произведением искусства. В нем хотелось остаться навсегда — забыться и ни о чем не думать. К сожалению, такую роскошь девушка себе позволить не могла. «Прими, Родина, наш ударный труд» — вспомнился ей лозунг при въезде в деревню. Во-во, точнее и не скажешь… Работа, работа и еще раз — работа! Виктория неохотно перевела взгляд с цветов на здание сельсовета — потрепанное, с облупившейся штукатуркой и хлипкими оконными рамами. Непрезентабельность этого строения настолько резко контрастировала с ухоженным садом, что невольно вспоминался старый домик Элли, заброшенный ураганом в прекрасную сказочную страну Оз.

Подъехав, девушка увидела центральный вход: облезлую дверь, к которой вели поросшие мхом каменные ступени. Вика окинула взглядом двор.

— А что, торжественная встреча «профессора Дружкиной» не предусмотрена?

Ответа, разумеется, не последовало — вокруг не было ни души. «Ладно, обойдусь без группы приветствия, — девушка заглушила мотор. — Я не гордая — сама могу зайти в дом и представиться». Выбравшись из машины, она первым делом направилась к багажнику. Там, занимая почти все место, лежала необъятная сумка-баул. Путешествие по деревенским дорогам не прошло для нее бесследно: двойная молния расстегнулась, и теперь вещи торчали из сумки, словно иголки взбесившегося дикобраза. Глядя на это безобразие, Виктория сокрушенно покачала головой. Как всякая нормальная женщина, она брала в поездку только самое необходимое. И, как у всякой нормальной женщины, у нее никогда не находилось сумки, в которую бы это «самое необходимое» помещалось без проблем. Швы трещали, замки расходились, вещи лезли из всех щелей. Такое происходило постоянно, даже если поездка занимала всего один день. А тут — целых две недели! Сам бог велел, как говорится. Вика привычно запихнула вещи обратно в сумку. «А теперь — шагом марш знакомиться с банкиром, — мысленно приказала она себе. Сгребла в охапку громадный баул и потопала вместе с ним к лестнице.

— Тринадцать, — с тоской сосчитала девушка ступени.

Да уж, подъем предстоял непростой. «Группа приветствия» в виде парочки красавцев-атлетов сейчас бы совершенно не помешала. Словно материализуя Викино желание, дверь наверху отворилась, и в проеме возник… Нет, не красавец-атлет, но вполне пригодный для переноски тяжестей мужчина. Это был долговязый субъект лет пятидесяти. Его худая, даже тощая фигура, чем-то напоминала богомола. Вытянутое лицо со впалыми щеками обрамляли косматые бакенбарды, а над верхней губой виднелись острые усики. Одежда мужчины поражала вычурностью и одновременно нелепостью. Бархатный вишневый костюм, нейлоновая рубашка с жабо, ковбойские сапоги… И все это — в тридцатиградусную июльскую жару! Впрочем, Виктория не слишком удивилась. В Москве попадались и не такие кадры.

— Рад приветствовать вас в резиденции господина Тормакина, — произнес мужчина, и Вика тут же узнала голос из динамика. — Я Милош, дворецкий.

Судя по всему, он был довольно крепким человеком. Спустившись, Милош, как пушинку, подхватил Викину безразмерную сумку и бодро зашагал с ней по лестнице.

Подымаясь следом, девушка не переставала удивляться экстраординарности банкира Тормакина. Это ж надо додуматься: заехать в деревенскую глушь, разбить тут идеальные поля для гольфа и шикарный сад, а самому поселиться в разваливающемся сельсовете. Вот уж точно — у богатых свои причуды.

Дворецкий с учтивым поклоном распахнул перед гостьей облезлую дверь:

— Прошу вас, профессор Дружкина, входите.

Вика переступила порог и… замерла. Сказать, что она удивилась — это ничего не сказать. Фасад сельсовета разительно отличался от того, что девушка увидела внутри. Огромный холл, отделанный лучшими сортами древесины и камня; бесценные полотна великих живописцев на стенах; старинная мебель… Виктория не слишком разбиралась во всем этом великолепии, но даже ее неискушенный взгляд уловил — дом принадлежит не просто богатому, а очень богатому человеку!

Милош тронул девушку за плечо.

— Идемте на второй этаж — я покажу вашу комнату.

Вика была так ошеломлена, что не сразу сообразила, о чем он толкует.

— Профессор Дружкина, пройдемте в вашу комнату, — повторил дворецкий. — После долгой дороги вам необходимо отдохнуть, не так ли?

«Нет, не так! Не так!!! — захотела крикнуть «профессор Дружкина». — Я останусь в этом чудесном холле до тех пор, пока не рассмотрю тут каждую картину, каждый светильник и каждое кресло!» Но в реальности девушка только печально шмыгнула носом и безропотно поплелась вслед за Милошем.

Они поднялись по узорчатой лестнице и очутились в коридоре со множеством одинаковых дверей. Обстановка здесь была гораздо скромнее, чем в холле. Если первый этаж банкирского дома смахивал на шикарную музейную экспозицию, то второй скорее напоминал респектабельный отель. Беззвучно ступая по ковровой дорожке, дворецкий проследовал в конец коридора и остановился у самой дальней двери.

— Мы на месте, — объявил он Виктории.

Девушка зашла внутрь. Так и есть: гостиничный номер без всякого намека на индивидуальность. Типовая планировка — комната и санузел. Вся обстановка безупречно-красивая, но абсолютно лишена домашнего тепла.

— Дверь закрывается электронным ключом с индивидуальным кодом, — пояснил дворецкий, протягивая Вике тонкую пластинку. — Располагайтесь, профессор Дружкина — у вас есть несколько часов, чтобы отдохнуть. А в девять вечера прошу спуститься на первый этаж, в столовую — за ужином вы познакомитесь с господином Тормакиным и остальными домочадцами.

Милош поставил сумку-баул на пол и удалился.

Оставшись в одиночестве, девушка подошла к окну. Вид из него открывался сказочный! В саду красовались великолепные клумбы и водопады. Дальше, за оградой, виднелся пригорок с крутящейся мельницей. Ну, а совсем вдалеке можно было различить густой лес, темнеющий неясным облаком среди холмов. Не меньший интерес, чем вид из окна, у Виктории вызвало и само окно. Снаружи, девушка это точно помнила, оконные рамы имели весьма жалкий вид. Хлипкие, растрескавшиеся от времени и непогоды, они, казалось, вот-вот рухнут. Изнутри же рамы были добротные и крепкие. Невероятно, но вся убогость здания оказалась фикцией! «Да уж, — Вика задумчиво постучала пальцами по шикарному лакированному подоконнику. — Не удивлюсь, если остальное здесь тоже не является тем, чем кажется вначале».

Задернув шторы, девушка еще раз окинула взглядом свою комнату. Зеркальный шкаф-купе, широкая кровать, журнальный столик с креслом, на полу — ковер неяркой расцветки. Вроде бы все просто, но в то же время очень дорого.

— Вот так и живут нынче миллионеры в деревнях, — усмехнулась Виктория, заваливаясь на кровать с ортопедическим матрацем.

Только сейчас она почувствовала, насколько измотана многочасовой дорогой. Усталость тяжелым свинцом разлилась по телу, в голове зашумело, глаза сами собой закрылись. Не прошло и минуты, как девушка провалилась в глубокий сон.

Тук-тук…

Робкий стук в дверь заставил ее вынырнуть из дремоты. Вика неохотно открыла глаза.

Тук-тук — повторился стук (на этот раз громче и настойчивее).

— Иду-у, — зевая, девушка сползла с кровати.

Направляясь к двери, она глянула в зеркало шкафа-купе.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов…

Тук-тук — раздалось в третий раз.

Виктория удивленно затормозила. Стук доносился вовсе не со стороны входной двери, а из-за… зеркала! Она озадаченно уставилась на шкаф-купе. Что это значит?

Тук-тук-тук! — требовательно забарабанили изнутри.

Подойдя вплотную, девушка толкнула одну из раздвижных панелей. Та не сдвинулась ни на миллиметр. Она толкнула вторую панель — тоже закрыта.

Тук-тук-тук, тук-тук-тук!!!

Внутри шкафа стали ломиться наружу с удвоенной силой. Вика вцепилась в края панелей и побелевшими от напряжения пальцами попыталась их раздвинуть.

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук!!!!!!!

Стук изнутри не прекращался уже ни на секунду. Кто-то остервенело рвался из заточения. Удары превратились в бесперебойную дробь — они оглушали, долбили мозг, просто-таки сводили С ума! ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК!!!!!!!!!!!!!!

Девушка отчаянно сражалась с панелями, но они не поддавались. В сердцах Вика саданула ногой по зеркалу. ДЗИНЬ! Жалобно звякнув, оно разлетелось по ковру тысячами острых осколков. В то же мгновение барабанная дробь оборвалась — внутри шкафа раздался глухой звук падающего тела. Девушка бросилась к раздвижным панелям и… проснулась.

В комнате царила абсолютная тишина. Мягкие лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь шторы, озаряли все вокруг приятным золотисто-оранжевым светом. Виктория глянула на настенные часы: десять минут девятого — до ужина почти час. Припомнив жуткий сон, она вскочила с кровати и побежала к шкафу-купе. Зеркало целехонько, шкаф невредим, ковер тоже в полном порядке. Девушка взялась за раздвижные панели, и те с легкостью разъехались в стороны.

— Приснится ж такое, — фыркнула Вика, разглядывая пустые полки и плечики для одежды.

Чтобы окончательно успокоиться, она сунула голову в шкаф и придирчиво осмотрела его изнутри.

Тук-тук…

Подскочив от неожиданности, девушка ударилась макушкой о верхнюю полку.

Тук-тук — повторилось опять.

— Черт! — ругнулась Виктория, вылезая из шкафа. — С этими снами я скоро параноиком стану. Это же в дверь стучат…

ГЛАВА 3 Знакомства — приятные и не очень

На пороге Вика увидела низенького щуплого старичка. Пышная седая шевелюра делала его похожим на одуванчик, а губы, манерно сложенные бантиком, выдавали творческую натуру. Одет «манерный одуванчик» был в мешковатый клетчатый костюм и лаковые штиблеты. В руках держал изящную прогулочную трость.

— Здравствуйте-здравствуйте, — нараспев произнес старичок, бесцеремонно вваливаясь в комнату (дождаться приглашения хозяйки ему, по-видимому, даже не пришло в голову).

— Добрый день, — растерянно отозвалась девушка. — А вы, собственно, кто?

Коротышка в клетчатом костюме опереточно щелкнул каблуками.

— А я, собственно — Эммануил Венедиктович Быстрицкий. Артист свободного жанра. Рад познакомиться с вами, дорогой профессор.

Виктория автоматически пожала протянутую руку. Вообще-то она откровенно недолюбливала подобных типов. Мелькая в столичных тусовках, они гордо именуют себя «творческой богемой», хотя на деле являются самыми обычными паразитами. Верх их мечтаний — прилипнуть к какому-нибудь богатею и жить за его счет. Отвязаться от таких людишек крайне сложно. Они буквально навязывают свое общество и повсюду суют любопытный нос.

— Милая комнатка у вас, профессор, — сказал Быстрицкий, усаживаясь в кресло. — Раньше тут находилась спальня хозяйского сына. В ней он, кстати говоря, и умер.

У Вики вытянулось лицо.

— Подождите — как умер? Давно?!

— Давно, — кивнул старичок. — Двести лет назад. Виктория уставилась на него в полном недоумении.

— Как может быть двести лет сельсовету?!

Быстрицкий тоже изумленно воззрился на девушку.

— Вы, дорогой профессор, разве не в курсе, что этот сельсовет — вовсе не сельсовет?

«Вот! Я знала, что тут что-то нечисто», — с тоской подумала Вика. Но вслух прореагировала сдержаннее.

— Мне о доме известны лишь общие сведенья. Буду признательна, если посвятите в детали.

Старик радостно потер ладошки. Ему явно льстило, что он более осведомлен в вопросе, чем сама «дорогой профессор».

— Это здание построено в девятнадцатом веке, — начал Быстрицкий тоном музейного экскурсовода. — До революции тут располагалось родовое поместье графов Смолиных, одного из самых влиятельных семейств Российской империи. А здание сельсовета — не что иное, как бывший графский особняк.

Коротышка подался вперед и доверительно шепнул:

— В подвале и документы соответствующие нашлись.

Девушка навострила уши. «Банкир за городом дом прикупил — в его подвале архив и обнаружился», — вспомнила она слова Толика. Выходит, старичок толкует сейчас о тех бумагах, с которыми Вике предстоит работать.

— А как нашли документы? — поинтересовалась она у собеседника.

— Вы что же, дорогой профессор — и этого не знаете?!!

Виктория склонила голову набок, всем своим видом давая понять, что с интересом выслушает рассказ Быстрицкого. Тот мигом приступил к объяснениям.

— Когда Семен Семенович купил этот так называемый сельсовет, тут полная разруха царила. За работу принялись сразу несколько строительных бригад, — старичок с пышной шевелюрой засиял от гордости, будто это была его личная заслуга. — Ремонт здания, как и полагается, начали с подвала. Строители его вычистили и наткнулись на железный сундук, который…

Коротышка сделал театральную паузу и часто-часто застучал по полу прогулочной тростью, изображая барабанную дробь.

— Ну?! — нетерпеливо воскликнула Вика.

— …который оказался доверху набит старинными документами! Из них-то Семен Семенович и узнал о графах Смолиных. Об их поместье, образе жизни, о смерти хозяйского сына и о многом-многом другом. И загорелся идеей: восстановить на первом этаже обстановку девятнадцатого века — такую же, какая была при хозяевах-дворянах.

Старичок заговорщицки подмигнул Виктории.

— Я, кстати, тоже заглядывал в те бумаги, и неплохо в них ориентируюсь. С удовольствием помогу вам, дорогой профессор, разбирать старинные тексты.

Не найдя в глазах девушки поддержки, Быстрицкий торопливо вернулся к первоначальной теме разговора.

— Чтобы лучше знать историю особняка, Семен Семенович намерен заархивировать все документы. Я, дорогой профессор, был уверен, что он ввел вас в курс дела.

Вика досадливо нахмурилась.

— Мы с Тормакиным пока не общались. Впервые увидимся сегодня за ужином.

При упоминании ужина коротышка оживился.

— Как будете за столом, милочка, обязательно попробуйте ванильный пудинг. Я вам передать не могу, что это за прелесть такая! Сей божественный пудинг готовит кухарка — Ольга Михайловна. Изумительная повариха, доложу я вам. Она уж лет двадцать у Семена Семеновича служит, и он ею очень доволен, — Быстрицкий блаженно прищурился. — А как не быть довольным такой поварихой, скажите на милость? Что не завтрак — то шедевр, что не обед — то произведение искусства, что не ужин — то сплошной праздник души и тела! Но все-таки коронное блюдо у нее, вне сомнения, ванильный пудинг!

Старичок облизнулся, будто пудинг находился перед ним.

— Обожаю хорошо покушать, — признался он девушке. — Ольга Михайловна говорит, что я лучший восхвалитель ее стряпни!

В это легко верилось. Уж что-что, а язык у пройдохи в лакированных штиблетах был подвешен великолепно.

— До ужина могу посидеть с вами в комнате, — заявил Вике коротышка, вольготно разваливаясь в кресле. — Заодно о ванильном пудинге побеседуем.

Девушка смешалась. С одной стороны ей, конечно, было удобнее выйти к столу не одной, а в компании. Но с другой стороны — впервые появиться перед банкиром в такой компании Виктория категорически не хотела.

— Видите ли, Эммануил…

— Венедиктович, — подсказал коротышка.

— Да, Эммануил Венедиктович, — кивнула Вика. — Видите ли, я только что проснулась и хотела бы привести себя в порядок. Давайте продолжим наш интереснейший разговор о пудинге непосредственно за ужином.

Старичок торопливо поднялся с кресла.

— Конечно-конечно, дорогой профессор. Я ухожу.

Захлопнув за Быстрицким дверь, девушка устало вздохнула.

— Ну и пустобрех.

— Вы что-то сказали? — раздалось из-за двери.

Вика мигом отскочила вглубь комнаты.

— Нет, Эммануил Венедиктович — вам показалось!

— А, ну ладно… Тогда до встречи в столовой.

— Да-да, до встречи.

Направляясь в ванную, девушка подумала, что впредь нужно обязательно учитывать плохую звукоизоляцию своих апартаментов.

Она спустилась на первый этаж ровно в девять. После душа и смены одежды Виктория чувствовал себя по-настоящему счастливым человеком. У лестницы ее уже поджидал дворецкий Милош.

— Добрый вечер, профессор Дружкина, — слегка поклонившись, поприветствовал он девушку. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Дворецкий держался с такой чопорностью, что Вика в самом деле ощутила себя в девятнадцатом веке. Нелепый наряд Милоша стал теперь вполне объясним: вероятно, хозяин дома требовал, чтобы слуга одевался согласно эпохе. Что ж, это даже забавно!

Миновав уже знакомый ей роскошный холл, девушка вслед за дворецким шагнула в столовую. Вернее — попыталась шагнуть… Дорогу преградил все тот же Милош, внезапно замерший на пороге. Вика с разгона влетела ему в спину.

— Что случилось? — забеспокоилась она.

Ответа не последовало. Дворецкий, как вкопанный, стоял в дверном проеме, не выказывая желания идти дальше. Сдвинуть двухметрового великана было нереально. Привстав на цыпочки, Виктория принялась из-за его плеча разглядывать столовую. Обзор открывался не ахти какой, но кое-что интересное заметить все-таки удалось. По роскоши столовая ничуть не уступала холлу. Огромный зал был уставлен невероятным количеством антиквариата: золоченные ампирные стулья тут соседствовали с резными этажерками эпохи рококо, а тяжелый буфет а-ля рюс — с барочными софами на гнутых ножках. Это старинное великолепие освещала многоярусная люстра с десятками электрических свечей. «А почему не восковых? — съехидничала про себя Вика. Похоже, господин Тормакин в отдельных случаях функциональность ставил выше исторической правдоподобности. Недалеко от двери девушка заметила край стола. Она прислушалась. В комнате ужинало несколько человек. Из-за загораживающего проход дворецкого Виктория не могла их видеть. Однако она отчетливо разобрала голоса, ведущие неторопливую застольную беседу. Когда повисла небольшая пауза, Милош, наконец, ожил.

— Профессор Дружкина Виктория Олеговна, — торжественно представил он девушку. — Председатель комитета по управлению архивами Москвы и московской области.

Вика мысленно отвесила брату увесистый подзатыльник: «Надо же такое выдумать! Спасибо, хоть не назначил меня директором Государственного архива Российской Федерации». Пока Виктория поминала родственничка незлым тихим словом, дворецкий отошел в сторону, и на девушку с любопытством уставились три пары глаз. Одного сидящего за столом — Быстрицкого — она уже знала. Еще тут находились пожилой бородатый священник с большим крестом на груди и мужчина лет сорока в строгом деловом костюме. Глянув на «делового», Виктория невольно вздрогнула. Его лицо, обезображенное судорогой, напоминало скособоченную маску. Мужчина усмехнулся. Он уже привык к подобной реакции у тех, кто видел его впервые. Осмотрев гостью с ног до головы, «деловой» кивнул, приглашая ее присоединиться к ужину.

— Здравствуйте, Виктория, — произнес мужчина, растягивая в улыбке перекошенные губы. — Я — Семен Семенович Тормакин, хозяин этого дома. А с остальными сами знакомьтесь.

— Мы с профессором уже знакомы! — воскликнул Быстрицкий.

Он шустро перескочил на другой конец стола, уступая девушке место рядом с банкиром, и глянул куда-то Вике за спину.

— Настенька, голубушка, узнай, пожалуйста, на кухне у Ольги Михайловны: будет ли сегодня на ужин ее замечательный ванильный пудинг?

Виктория обернулась. Сзади стояла миловидная шатенка в униформе прислуги. По-видимому, она выполняла роль официантки. Услышав просьбу Быстрицкого, девушка кивнула и скрылась за дверью в глубине зала.

— Ну что ж, дочь моя, — обратился к Вике священник. — Получается, вы не знакомы только со мной. Позвольте представиться: отец Даниил, настоятель местной церкви.

— В деревне есть церковь? — Викины глаза загорелись неподдельным интересом.

— А как же, — кивнул священник. — И церковь имеется, и приход — все, как положено.

— Да-да-да! Все, как положено, — живо подхватил Быстрицкий, размахивая вилкой с нанизанным на нее кускомколбасы. — С тех пор как Семен Семенович появился в этих краях, тут все — как положено! Деревню не узнать. Расцвела, как майская роза!

Приживала отрабатывал свой хлеб (точнее, в данном случае — колбасу). Это понимали все, включая священника. Поэтому он выдержал паузу и заговорил лишь после того, как Быстрицкий угомонился.

— С приездом Семена Семеновича наши Красные петушки действительно преобразились, — сдержанно сказал отец Даниил, косясь на банкира. — Раньше, после развала колхоза, тут одни старики оставались. Молодежь вся в город подалась — на заработки. А теперь и здесь работы хватает. Хвала господу, люди стали возвращаться в деревню. Благодать небесная на нашу землю снизошла, иначе и не скажешь.

Тормакин оторвался от чинного орудования ножом и вилкой.

— Отче, прошу: не уподобляйтесь подхалиму Быстрицкому. С него-то, ладно, какой спрос? Шут — он и есть шут. Но от вас я, признаться, не ожидал такой откровенной лести.

— Так ведь правда это, Семен Семенович, — вздохнул священник. — Спасли вы и меня, и всю деревню нашу. Что ж я — на белое стану говорить, что оно черное?

В комнате появилась служанка Настя. Склонившись к Эммануилу Венедиктовичу, она прошептала ему что-то на ухо — по расстроенной физиономии старичка Виктория поняла, что ванильного пудинга сегодня не будет.

— Вы, дочь моя, зачем в наши края прибыли? — тем временем обратился к Вике священник. — Дело какое-то? Или так — отдохнуть-развеяться хотите?

Не успела девушка рта открыть, как в разговор снова встрял Быстрицкий.

— Дорогой профессор будет работать с архивом особняка — Семен Семенович за тем ее из Москвы и вызвал.

— Похвально, — улыбнулся отец Даниил. — История у этого дома примечательная, давно пора ею заняться. Вы, дочь моя, обращайтесь, если какие вопросы о Красных петушках возникнут. Чем смогу — помогу.

— Точно-точно, дорогой профессор! — бесцеремонно перебил священника Быстрицкий. — Отец Даниил потрясающие истории знает.

Он повернулся к священнику и требовательно застучал тростью по краю стола:

— Отче, а помните, вы обещали поведать нам о каком-то страшном проклятии?

— Проклятия подождут, — фыркнул Тормакин. — Сейчас куда важнее посвятить Викторию в предстоящую работу. Рассказать ей о сундуке в подвале, о графских бумагах.

— Дорогой профессор уже все знает! — довольно засиял Эммануил Венедиктович, не забывая при этом наворачивать вкусности на тарелке. — Я час назад зашел к ней в комнату познакомиться и заодно выложил все о подвале.

Банкир неодобрительно зыркнул на старичка.

— Кто тебя, спрашивается, просил язык распускать?

— Виноват, Семен Семенович — каюсь, — коротышка испуганно втянул в плечи лохматую голову. — Я только хотел услужить дорогому профессору. Чтоб она, так сказать, быстрее в курс дела вникла.

— Тебя не переспорить — вечно сухим из воды выйдешь, — отмахнулся Тормакин. — Что разболтать-то успел?

— Да совсем чуточку, — пискнул Быстрицкий. — Сказал, что сельсовет — это бывший особняк графов Смолиных. И в общих чертах обрисовал, как архив в сундуке нашли. В подробности не вдавался, честное слово!

— Понятно, — банкир переключил внимание на девушку. — Что ж, Виктория, раз вам уже известна история обнаружения архива, я расскажу о самых важных его документах.

Вика отодвинула в сторону тарелку и вся обратилась в слух (впрочем, как и остальные, сидящие за столом).

— Итак, — начал Тормакин, — среди бумаг, с которыми вам предстоит работать, есть поистине уникальные вещи. Это, прежде всего, фрагмент родословной графов Смолиных. Бесценный документ — будьте с ним предельно аккуратны.

Девушка с готовностью закивала головой.

— Еще, — продолжал Семен Семенович, — имеется настоящий графский дневник. В девятнадцатом веке, насколько знаю, у вельмож это было достаточно распространенное занятие. Вот один из Смолиных и развлекался. Почитайте как-нибудь на досуге его писанину — довольно любопытно.

Тормакин многозначительно приподнял одну бровь.

— Кстати, все документы, не смотря на двухсотлетний возраст, идеально сохранились. Когда попадете в подвал, сами в этом удостоверитесь.

Виктория удивленно воззрилась на собеседника.

— Архив все еще в подвале? Но почему вы не подняли его наверх?!

— А зачем? — парировал Семен Семенович. — В подземелье отличные условия для работы: тихо, чисто, никто возле дверей не шастает.

При последних словах Тормакин выразительно глянул на старичка в клетчатом костюме.

— Так вот, — вернулся он к прежней теме. — В ваши обязанности, Виктория, входит упорядочить бумаги графского архива. Однако там есть один непонятный экспонат, с которым работать не нужно. Отложите его в сторону при сортировке.

— Что же это за непонятный экспонат?

Слова банкира настолько заинтриговали Вику, что она готова была хоть сейчас бежать в подвал. Но Семен Семенович охладил ее пыл.

— Детальный разбор архива состоится завтра, когда спустимся в подземелье, — категорично заявил он.

Быстрицкий заискивающе посмотрел на банкира.

— Флакон, — прошептал он едва слышно. — Семен Семенович, вы забыли про флакон.

— Да, флакон, — согласился Тормакин. — Хочу вас предупредить, Виктория: в сундуке, рядом с бумагами, обнаружен некий матовый пузырек. Что внутри — неизвестно, открыть его нам не удалось. Может, конечно, в этой вещице и нет никакой опасности, но пока ее лучше не трогать. Как только вы приведете в порядок документы, сюда прибудет группа ученых и напрямую займется исследованием флакона.

— Ясно, — кивнула девушка. — Постараюсь подальше держаться от загадочного пузырька и побыстрее разобрать архив. А документов там много?

— Много. Но большинство из них не представляет никакой ценности. Это векселя, расписки, домовые книги. Из них можно лишь сделать вывод, что дворяне Смолины были замечательными хозяевами. Поместье содержалось в образцовом порядке.

— Ах, Семен Семенович, вам бы все скромничать, — подобострастно запел старичок-приживала. — Не знаю, как при графах, а при вас, благодетеле и заступнике нашем, хозяйство в Красных петушках стало просто шикарным. Дом и прислуга — на самом высочайшем уровне. А про сад и говорить нечего. Рай земной! Браво!

Эммануил Венедиктович перевел дух, намереваясь с новыми силами восхвалять «благодетеля и заступника», но тут, к его большому сожалению, в разговор вмешался отец Даниил.

— Сад! — воскликнул он, глядя на банкира. — Вот сколько хожу к вам, Семен Семенович, столько и спросить о нем хочу. Да все забываю…

— Что же вас, отче, так заинтересовало в моем саду? — удивился Тормакин.

— Красота, — откровенно признался священник. — Вернее, тот, кто эту красоту создает. Уж как часто я у вас в гостях бываю, а ни разу садовника не встречал. Откройте секрет, как такое возможно?

— Нет никакого секрета, — отмахнулся Тормакин. — Садовник, конечно же, имеется. Это Чжао Ли, китаец. Я привез его в Россию пару лет назад, и с тех пор он постоянно у меня работает. В садоводстве китайцы лучшие мастера. Такие чудеса творят с растениями — весь мир поражается.

— Садовник-китаец? — недоуменно переспросил отец Даниил. — Но почему я никогда его не видел?

Губы банкира дрогнули в едва заметной усмешке.

— На Востоке есть замечательная поговорка: «Хорошие слуги — невидимые слуги». И я с ней полностью согласен. Главное — работа, а не присутствие. Результаты труда садовника хорошо видны, но видеть самого садовника вовсе не обязательно.

— Позвольте, а когда же работает этот ваш Чжао Ли?!

— По ночам, когда все спят. И это, согласитесь, вполне разумно: ведь в ночной тишине он может полностью сосредоточиться на саде, ни на что больше не отвлекаясь.

Отец Даниил одобрительно хмыкнул.

— Какой все-таки мудрый народ эти китайцы. А не могли бы вы, дорогой Семен Семенович, одолжить мне своего садовника на денек-другой? Хочется посадить возле церкви несколько розовых кустов.

— О чем разговор, отче — конечно, я обеспечу вас и розами, и садовником. На следующей же неделе все организую.

Тормакин опять вернулся к разговору с Викторией.

— Знаете, профессор, — сказал он, пристально глядя на девушку, — я был весьма удивлен, когда узнал, что вы уже несколько лет готовите экспедицию в Карпаты.

Вика, в этот момент как раз пригубившая вино, чуть не поперхнулась. Это еще что за новости?! Неужели Толик настолько обнаглел, что сунулся к банкиру со своими авантюрами в первый же день ее приезда? Вот паршивец!

— Пусть вас не удивляет моя осведомленность, — усмехнулся Тормакин, по-своему истолковав замешательство девушки. — Утром позвонил ваш брат, Анатолий, и рассказал, что вы хотите найти в горах клад разбойника Довбуша.

— Ах, даже так? — Вика с трудом сдерживалась, чтоб не выругаться.

Догадка оказалась верной: братец не стал дожидаться, пока она закончит работу с архивом, а сразу начал действовать. Толик явно злоупотреблял ее терпением.

— Почему же, Виктория, откладываете поездку в Карпаты? — поинтересовался тем временем Тормакин.

— А разве мой брат, Анатолий, вам этого не сказал?

— Он упомянул, что вы — главный организатор похода. Значит, лучше всех владеете информацией. Поверьте, я спрашиваю об экспедиции не из праздного любопытства.

— Что же вас в ней так заинтересовало? — искренне удивилась Вика.

Банкир с прищуром смотрел на девушку.

— Вы не ответили на мой вопрос: почему откладывается поездка в Карпаты?

Тормакин принадлежал к тому роду людей, которые привыкли контролировать ситуацию. Вика растерялась. Толик, конечно, последняя сволочь, подставившая ее в угоду своим меркантильным интересам. Но не может же она открытым текстом сказать об этом Тормакину. Или может? Соблазн, во всяком случае, огромен! В последнюю секунду девушка пожалела брата.

— Да так, знаете ли, — неопределенно пожала она плечами. — Мешают всякие мелочи…

— Вот, — Семен Семенович поднял вверх указательный палец. — Именно об этих «мелочах» мне и хотелось бы с вами поговорить. Видите ли, Виктория, я глубоко убежден, что человек, не знающий прошлого, не имеет будущего. Поэтому решил внести свою лепту в изучение мировой истории. Недавно основанный мною фонд «Истоки» призван финансировать исследовательские работы в самых разных исторических областях. В том числе — и поисковые экспедиции. Ваша идея с разбойничьим кладом кажется мне оригинальной. Я подумаю, что можно сделать для ее скорейшего осуществления.

Девушка затаила дыхание. Как повести себя в данной ситуации? Раскрыть банкиру обман Толика и обломать на корню его авантюру? Или промолчать, давая мечте брата сбыться? Выбрав второй вариант, Вика мысленно послала родственнику пламенный привет: «Если дело выгорит, Толечка, одним ананасом ты не отделаешься».

— Более того, — продолжал банкир, неотрывно глядя на собеседницу, — после нашего сегодняшнего разговора я убедился, что вы — как раз тот человек, который мне нужен. Конечно, дело не в похвалах вашего брата. Это все пустое. У меня самого великолепное чутье на людей, и я привык ему доверять. С помощью этого чутья я заработал не один миллион. Короче говоря, предлагаю вам, Виктория, стать директором исторического фонда «Истоки». Как вы на это смотрите?

У Вики непроизвольно отвисла нижняя челюсть. Она начала лихорадочно подбирать слова для утвердительного ответа, но банкир опередил ее.

— Судя по выражению лица — вы согласны.

Девушка быстро кивнула.

— Вот и славно, — подытожил Семен Семенович, вставая из-за стола. — Завтра же отправлю нотариусу распоряжение о вашем назначении.

Тормакин повернулся к остальным.

— Приятного вечера.

И банкир покинул столовую. Ужин на этом завершился. Священник с Быстрицким поспешили выйти вслед за хозяином — Вике не оставалось ничего иного, как сделать то же самое.

— Фу-у-ух, — облегченно выдохнула она, закрыв дверь своей комнаты.

Наконец-то девушка могла расслабиться. Слишком долгий день, слишком сильные впечатления, слишком много новых знакомств… Скинув одежду, Виктория повалилась на кровать. Накопившаяся усталость вырубила ее не хуже боксера-нокаутера — через минуту «профессор Дружкина» уже спала и видела десятый сон.

ГЛАВА 4 Все не так просто, как кажется

Сон! Вика подскочила на постели. Ей опять снился этот жуткий кошмар: закрытые двери шкафа-купе… беспрерывный стук изнутри… грохот падающего тела… Выбравшись из-под одеяла, девушка подошла к окну. Утреннее солнце нежно золотит фигурные края облаков. Крутится-вертится мельница на пригорке. Лес вдалеке утопает в серой полутьме.

Вика нахмурилась. Из головы все никак не шел ночной кошмар. Она глянула на шкаф. «Может, стоит еще раз осмотреть его?» Девушка умылась-оделась и действительно собиралась уже взяться за исследования, как вдруг раздался стук в дверь.

— Здра-асьте, — на пороге стоял улыбающийся Быстрицкий.

Как обычно, он не стал дожидаться официального приглашения. Прижимая к груди прогулочную трость, Эммануил Венедиктович просочился внутрь комнаты и плюхнулся в любимое кресло.

— Пришел пригласить вас к столу, дорогой профессор.

Вика глянула на часы — без четверти десять.

— А когда завтрак?

— Завтрак в десять, обед в три, ужин в девять, — бойко отрапортовал старичок в клетчатом костюме. — Согласно архивным записям, так было заведено у графов Смолиных, и Семен Семенович тоже придерживается этого расписания.

— А почему же он, столь трепетно относясь к традициям прошлого, не восстановил фасад особняка? — удивилась девушка, вспомнив жалкий вид здания с внешней стороны.

Губы Быстрицкого разъехались в широкой улыбке.

— Семен Семенович специально оставил все, как в советское время. Здорово, правда?

Вика с сомнением пожала плечами. Лично ей было невдомек, как можно жить в доме, одна часть которого утопает в роскоши, а другая — пребывает в запустении. Коротышка с пышной шевелюрой будто прочел ее мысли.

— Это гораздо интереснее, чем просто старинный особняк, — убежденно выпалил он. — Внешне здание — одно, а внутри — другое. Как бы дом-оборотень. Отличная идея, согласитесь!

Виктория вынужденно кивнула — не спорить же с пожилым человеком из-за такой ерунды.

— Эммануил Венедиктович, а есть в особняке какие-то предметы, сохранившиеся от графов Смолиных? — поинтересовалась девушка.

— Есть. И чтобы увидеть один из них, не надо далеко ходить.

Сказав это, Быстрицкий ткнул пальцем в шкаф-купе.

— Погодите! — Вика непонимающе смотрела на раздвижные створки. — Как эта вещь может быть из девятнадцатого века?

— Нет, я не имею ввиду шкаф целиком, — поспешил уточнить Быстрицкий. — Старинной является только его задняя стенка. Дизайнеры вделали ее в современный шкаф-купе, и получилась довольно интересная штуковина. А вообще: задник шкафа да сундук с архивом — вот все, что осталось в особняке от прежних хозяев. Это уникальные раритеты! Вы, дорогой профессор, когда сегодня в подвал спуститесь, сами убедитесь.

Думая о предстоящей скучной работе в архиве, девушка невольно зевнула.

— Что, плохо спится на новом месте? — посочувствовал старичок.

Виктория вспомнила ночной кошмар, но решила не посвящать в него гостя.

— Я и в самом деле какая-то вялая, — неопределенно пожала она плечами. — Даже к завтраку выходить не хочется.

— Без проблем!

Коротышка в лакированных штиблетах живо вскочил с кресла и, подойдя к Викиной кровати, отодвинул подушку. В изголовье виднелась круглая кнопка.

— Это вызов прислуги, — объяснил Эммануил Венедиктович, вдавливая в стену кругляшок. — Сейчас доставят еду прямо в комнату.

Он глянул на часы.

— О-хо-хонюшки. Как бы мне самому в столовую не опоздать.

И Быстрицкий, распрощавшись с девушкой, удалился. Сразу после его ухода на пороге возникла Настя с подносом. По комнате разлился дразнящий запах кофе и горячих булочек.

— Доброе утро, — приветливо сказала служанка, ставя поднос на стол. — Вот завтрак — приятного аппетита. А в одиннадцать часов Семен Семенович ожидает в архиве. Милош вас туда проводит.

Эта невысокая шатенка в наглаженной униформе очень напоминала старательную школьницу. Вике захотелось с ней поболтать.

— Настя, давайте позавтракаем вместе, — предложила она девушке.

Та вмиг утратила былую любезность и стала отчужденно-холодной.

— Извините, у меня нет на это времени.

И торопливо покинула комнату.

Виктория в недоумении посмотрела на закрывшуюся дверь. «Ну и ладно», — хмыкнула она. Девушка склонилась над кофейником, и мысли о странном поведении Насти тут же улетучились из ее головы. Пьянящий аромат, острый и терпкий, приятно щекотал ноздри. Впереди — изнурительная работа с документами, нужно на несколько часов зарядиться бодростью. А что может помочь в этом лучше, чем чашечка крепкого свежезаваренного кофе? Ну, разве что — две чашечки…

Без пяти одиннадцать, полностью довольная жизнью, Виктория уже спускалась вслед за дворецким в архив. Возле лестницы, ведущей на второй этаж, находилась еще одна лесенка, поменьше — в подвал. Точнее — в полуподвал: под самым потолком архивного кабинета имелись узкие окошки, в которые было видно газонную траву. Конечно, эти окошки не могли служить источником света. Архив освещали мощные светодиодные лампы, да и сам он был оформлен в современном евро-стиле.

Первое, что увидела девушка, зайдя в помещение, был старинный громоздкий сундук. Он стоял в центре комнаты — рядом с письменным столом и креслом. Сундук был открыт, и Вика сразу отметила, что он доверху заполнен бумагами.

— Здравствуйте, — из-за поднятой крышки выглянул сидящий на корточках Тормакин.

Как и вчера за ужином, он был в деловой тройке (похоже, даже на отдыхе банкир не расслаблялся). Приблизившись, Виктория смогла хорошо рассмотреть сундук: большой деревянный ящик, скрепленный железными скобами и обитый изнутри бархатом.

Семен Семенович вытащил из вороха бумаг тетрадь в кожаном переплете.

— Это тот самый графский дневник, о котором я вчера рассказывал.

Девушка раскрыла тетрадь. Желтые листки с потрепанными краями тихо зашуршали между пальцами. Страницы исписана аккуратным каллиграфическим почерком. Чернила немного выцвели, но разобрать слова вполне реально.

— «Оказавшись втянутым в странную, и, прямо скажу, страшную историю, не нахожу теперь места от переполняющего меня волнения…», — прочла Вика первую попавшуюся на глаза строчку.

Семен Семенович кивнул.

— В дневнике действительно описана какая-то запутанная история. Я просмотрел мельком, а вы, если будет желание, можете более внимательно изучить записи. Возможно, и разберете, что там к чему. Хотя старая тетрадь — далеко не самая интересная часть архива.

Банкир склонился над сундуком и вынул оттуда свиток.

— Вот, полюбуйтесь — фрагмент родословной Смолиных, — сказал он девушке, бережно разворачивая свиток на столе. — Удивительная вещь: идеально-выделанная телячья кожа, золотое теснение по периметру, гербовая печать. Тут упомянуто четыре поколения графского рода. Первая запись сделана в 1795 году — именно тогда родился граф, который впоследствии построил этот особняк. А заканчивается родословная в 1895 году, ровно через сто лет.

Тормакин с таким благоговением говорил о документе, что Вика в его присутствии не решилось даже дотронуться до свитка. Она постаралась сменить тему.

— Семен Семенович, а о каком странном документе вы упоминали вчера за ужином?

Перекошенное лицо банкира скривилось в одобрительной улыбке.

— Вы умеете запоминать важную информацию. Да, действительно, в архиве есть вещь, нуждающаяся в расшифровке.

С этими словами Тормакин еще раз полез в сундук и выудил оттуда кусок толстого картона. Вика с любопытством осмотрела его. На каждом стороне — по четверостишию. Почерк совсем не похож на тот, что в графском дневнике. Буквы крупные, угловатые. Будто написаны ребенком или малограмотным человеком. Девушка пробежала глазами стихотворные строчки.

— Абракадабра какая-то, — разочарованно вздохнула она.

— Да, на первый взгляд четверостишия лишены всякого смысла, — согласился Тормакин. — Однако, скорее всего, впечатление обманчиво. Иначе бы стихи не хранились в графском архиве столько лет… Впрочем, вас это касаться не должно. После упорядочения документации, как я уже говорил, сюда приедут ученые — они во всем разберутся. Кстати, вот для них еще одна загадка.

Вика увидела на ладони банкира раскрытый черный футляр. Внутри лежал матовый флакончик размером с половину спичечного коробка.

— Это тот, который нельзя трогать? — вспомнила девушка вчерашнее предостережение.

— Он самый.

Семен Семенович захлопнул футляр и положил его обратно в сундук.

— Сколько мы не пытались открыть этот пузырек — ничего не получается. Так что пусть побудет взаперти, пока не установлено его предназначение.

Внезапный звонок мобильного прервал их беседу. Банкир посмотрел на высветившийся в телефоне номер.

— Извините — дела, — бросил он и поспешно вышел из кабинета.

Виктория осталась наедине со старинными документами.

Время летело незаметно. Час за часом, сидя за рабочим столом, девушка просматривала бумаги. Большинство из них, как и говорил Тормакин, оказались счетами, векселями и уведомлениями. Документация в поместье велась скрупулезно вплоть до 1917 года, и записей накопилось очень много. Все они нуждались в тщательном изучении. Еще до того, как приступить к сортировке документов, Вика отложила на край стола графский дневник. «При случае утащу его в комнату и буду читать, — решила девушка. Но пока требовалось заниматься куда более нудной работой. В какой-то момент Виктория почувствовала тягучую боль в спине. «Засиделась, — поморщилась она и встала с кресла. Год назад девушка увлеклась йогой, и сейчас начала делать упражнения, чтобы размяться. Поза воина… верхний лук… силовая змея… Когда она выполняла очередную асану — зародыш в утробе — в дверь отрывисто постучали. Не успела Вика распутать ноги-руки и принять пристойный вид, как вошел дворецкий. Переступив порог, он уперся взглядом в раскачивающийся на полу «зародыш в утробе». Картина была нелепейшая, но Милош и бровью не повел.

— Профессор Дружкина, — невозмутимо пробасил дворецкий, — прошу вас проследовать к обеденному столу.

В столовой находились Тормакин и Эммануил Венедиктович. Да еще Настя, разносившая блюда и подливавшая напитки. Как только Виктория присоединилась к их компании, банкир стал расспрашивать о первом рабочем дне. Незаметно речь зашла о графском дневнике. Тут и Быстрицкий оживился.

— А вы, дорогой профессор, читали про колдуна, который жил в этом поместье?

— Колдун? — удивилась Вика. — Нет, упоминаний об этом я в архиве не встречала. Да и с дневником, признаться, еще толком не ознакомилась.

— Вот как ознакомитесь, так и узнаете, — заверил девушку Эммануил Венедиктович. — Много чего интересного про того колдуна написано!

— Хватит нести чушь, — грубо оборвал его Тормакин. — В дневнике ничего о колдуне не сказано. Там упоминается слуга-туземец, которого подарили графу. А поскольку туземец имел специфическую внешность, его за колдуна и принимали.

— Да-да, Семен Семенович, все верно, — сходу согласился коротышка, вскидывая вверх прогулочную трость. — Я-то, старый дурак, думаю-гадаю: что за колдун, откуда колдун? А оно, оказывается, вон в чем дело — туземец это был!

И Эммануил Венедиктович подобострастно улыбнулся банкиру.

В дверях кухни возникла пожилая женщина.

— Дражайшая Ольга Михайловна! — радостно завопил старичок, тут же переключая на нее внимание. — Сегодняшний обед великолепен! Что же вы стоите в дверях? Идите скорее сюда, чтоб я мог расцеловать ваши золотые ручки!

Остальные тоже повернулись к женщине — той не оставалось ничего иного, как приблизиться к столу. Это была довольно приятная дама с пышными формами, одетая в темное платье и цветастый передник.

— Некогда мне, Эммануил Венедиктович, комплименты выслушивать, — смущенно отмахнулась кухарка от Быстрицкого. — Я всего на секундочку заглянула. Мне Настина помощь нужна, чтоб пирог из духовки достать. Он огромный — боюсь, одна не справлюсь.

— Огромный пирог, говорите?!

Коротышка в клетчатом костюме проворно соскочил с места и лебезящим волчком закружился вокруг Ольги Михайловны.

— А тесто какое? А начинка? А когда подадите?

Женщина улыбнулась.

— Тесто ваше любимое — песочное, а начинка фруктовая. На стол пирог к ужину подам.

— Отчего же к ужину? — огорчился Быстрицкий. — Почему сейчас нельзя?

— Во-первых, пирог должен настояться. А во-вторых — вечером Владимир Антонович и Ирина Дмитриевна обещали зайти. Они этот пирог очень любят, для них и готовлю.

Старичок состроил просительную рожицу:

— Когда же вы меня уважите — когда свой знаменитый ванильный пудинг приготовите?

— Ох, Эммануил Венедиктович, на днях обязательно ваш заказ выполню, — пообещала кухарка. — Только теперь небольшую порцию состряпаю. А то ведь помню, как в прошлый раз вы пудинг поглощали — чуть не лопнули, и живот у вас три дня болел.

— Вы стряпайте-стряпайте, а со своим животом я как-нибудь договорюсь, — уверил ее Быстрицкий.

Оба рассмеялись. Семен Семенович, сидевший с каменным лицом с момента появления кухарки, скривился в недоброй ухмылке.

— Шли бы вы, Ольга Михайловна, на рабочее место, да занимались своими прямыми обязанностями, — прервал он веселый диалог.

— Да-да, конечно, — разом поникла женщина. — Уже ухожу, извините.

И она торопливо скрылась за дверью кухни. Следом поспешила и Настя.

В столовой воцарилась напряженная тишина — Виктории не хотелось больше здесь находиться.

— Семен Семенович, — обратилась она к банкиру. — Я, с вашего позволения, немного прогуляюсь. Нужно голову проветрить перед работой в архиве.

Тормакин сухо кивнул.

— Я с вами, дорогой профессор, — пискнул Эммануил Венедиктович, соскальзывая со стула.

Очень уж он боялся оставаться наедине с раздраженным банкиром.

Вика и Быстрицкий направились через сад к воротам. Девушка с нескрываемым восхищением рассматривала попадавшиеся на пути мини-водопады, мостики из тростника и, конечно же, идеально ухоженные розовые кусты. Трудно было поверить, что с садом управляется всего один человек.

— А вы хоть раз видели этого таинственного китайца? — поинтересовалась Виктория у старичка, вышагивающего рядом с ней по дорожке.

— Чжао Ли? Конечно, видел, — закивал пушистой головой Эммануил Венедиктович. — Он каждую ночь в саду торчит. Я когда этого китаезу впервые из окна своей спальни заметил, чуть в обморок не хлопнулся. Думал, привидение между деревьями летает! А потом присмотрелся — садовник, оказывается, дождевик на себя напялил и ходит, кустики подстригает… С тех пор я всегда шторы перед сном закрываю — от греха подальше.

И Быстрицкий суеверно поплевал через левое плечо.

Они вышли за ворота и оказались на круглой площади с памятником. В дверях кафе, расположенного у постамента, виднелась уже знакомая Вике тучная продавщица с кульком семечек.

— Здравствуйте, глубокоуважаемая Марь Петровна, — расплылся в улыбке старичок. — Как живете-можете?

— А как можем — так и живем, — хохотнула в ответ продавщица. — Вам, Эммануил Венедиктович, как всегда?

Быстрицкий коротко кивнул. Женщина ненадолго скрылась в кафе и вышла оттуда с подносом, на котором стояла рюмка коньяка. Одним махом Эммануил Венедиктович опрокинул ее и звонко поставил снова на поднос. Все было проделано настолько оперативно, что стало ясно — для старичка это привычное дело. Продавщица тем временем смерила Викторию изучающим взглядом.

— А вы, значит, та самая девица, которую из Москвы вызвали в старых бумажках ковыряться?

Вика растерялась от такой бестактности. Спасать ситуацию кинулся Быстрицкий.

— Марь Петровна, я же вам рассказывал: Виктория Олеговна — профессор, прибыла сюда графский архив разбирать.

Продавщица презрительно фыркнула.

— Чего там разбирать? Бумажки — они и есть бумажки. Жили люди давно, и писали давно. Вот и вся история. А шуму-то из-за этих дневников с родословными…

Вика в недоумении воззрилась на нее.

— Откуда вы знаете, что в сундуке есть дневник и родословная?

— Так кто ж этого не знает, милая? — отмахнулась Марья Петровна. — Сундук черте сколько в подвале сельсовета стоял. В него все кому не лень заглядали.

— Деревенские жители видели документы — и ничего не растащили? — изумилась девушка.

Продавщица глянула на нее, как на умалишенную.

— Чего там тащить? Чай, не золото с брильянтами, а бумажки старые. Какой от них прок? Ну, поглазел народ — да и назад, в сундук, поклал. Делов-то…

Викино внимание привлекла статуя, возвышающаяся около кафе.

— Кто этот бородатый мужчина в костюме? — обратилась она к продавщице.

Та пожала плечами.

— Без понятия. Это лучше у местных поспрошать.

— А вы, Марь Петровна, разве не местная? — удивился Быстрицкий.

— Я-то? Не, я из псковских. Двадцать лет назад рванула сюда дурной козой, когда в муженька своего будущего втюрилась. Тут, в Красных петушках, и выяснилось, что он еще тот пропойца. Деньги пропил, хозяйство пропил, мозги тоже пропил. Да и сам вскорости богу душу отдал. Хотя и до того, как помер, ничем, окромя водяры, не интересовался.

— Кто же все-таки может рассказать о памятнике? — не унималась Вика.

Марья Петровна задумалась. Думала она так долго, что девушка заподозрила: среди местных никто особой любознательностью не отличается. Но тут щекастое лицо продавщицы просветлело.

— Вы отца Даниила поспрошайте — он историю деревни хорошо знает… И вообще мужчина положительный, — зачем-то добавила она.

— Хорошо, спрошу, — кивнула Виктория. — Ладно, пойдем мы уже.

— До свидания, Марь Петровна, — заискивающе проворковал Быстрицкий. — Завтра обязательно к вам поболтать забегу.

— Ага, забегайте. Коньяка еще целая бутылка имеется.

И, отвернувшись, продавщица снова защелкала семечки.

Примыкающая к площади аллея поражала образцовой ухоженностью. Насколько хватало глаз, вперед тянулись ровные ряды деревьев, перемежающиеся пестрыми цветочными клумбами. Тут, конечно, не наблюдалось такого великолепия, как около Тормакинского особняка. Но все равно было понятно, что за порядком в парке тщательно следят. Вот только — кто? Как и в саду банкира, тут не было видно ни единого работника.

— Местные все прибирают, — словно прочитав Викины мысли, сказал Быстрицкий. — Они трудятся ранним утром и поздним вечером. А потом уходят.

— Куда уходят? — не поняла девушка.

— Домой, на окраину. А вы что думали — деревенское рванье живет бок о бок с богачами? Семен Семенович, как только землю купил, сразу все население Красных петушков из центра выселил.

— И что, люди с этим согласились?

— Еще бы им не согласиться, — фыркнул старичок, вышагивая по аллее. — Семен Семенович для местных отличные дома выстроил. Зарплату предоставил, удобства всякие. У Марь Петровны, вон, в кафе Интернет имеется. А до появления Тормакина она и не догадывалась, что этот Интернет вообще существует… Деревенские всего несколько часов в центре трудятся. За парком ухаживают, за полями для гольфа — и потом по своим делам расходятся. Люди рады и счастливы, уж поверьте.

— А Марья Петровна? — вспомнила Вика. — Она же вроде деревенская, а целый день в центре сидит.

— С этой дамой история особая, — хихикнул Быстрицкий. — В советские времена на площади сельский магазин имелся, и Марь Петровна в нем торговала. Потом, когда центр деревни обустраивали, старые постройки развалили, но колхозное сельпо не тронули. Его в современное кафе превратили, и продавщицу, как достопримечательность, оставили. Семен Семенович и плакаты советские сберег. Они все еще у дороги стоят — вы, как в деревню въезжали, должны были заметить.

— Да, видела…

Девушка окинула взглядом пустую аллею и расположенный неподалеку холм с декоративной мельницей.

— Слушайте, Эммануил Венедиктович — а не жутко в таком безлюдье жить?

— Почему — в безлюдье? — удивился Быстрицкий. — Четверо слуг в особняке, отец Даниил частенько заходит… Соседей в центре, и правда, пока немного. Красные петушки только в этом году нормальный вид обрели. Время нужно, чтоб богачи присмотрелись. Однако есть уже и те, кто постоянно тут поселился. Генеральская чета Смолиных, например. Вы про них за обедом слышали — для них кухарка пирог испекла. Вечером придут, познакомитесь. Наиприятнейшие люди!

— Охотно верю, — улыбнулась Вика. — А эти Смолины случайно не родственники графам?

— Нет, что вы, — отмахнулся старичок. — Мало ли Смолиных в России? Они просто однофамильцы. Правда, сам генерал мечтает отыскать у себя графские корни. Но Семен Семенович и Долохов только смеются над ним.

— Долохов? А это еще кто?

— Компаньон банкира. Он тут каждые выходные появляется. Из Москвы прибывает — в гольф поиграть.

— Как же надо любить игру, чтобы тащиться несколько часов по деревенским дорогам, — поразилась девушка.

Эммануил Венедиктович вытаращил на нее глаза.

— Вы чего, милочка — какие дороги?! Долохов, как и другие обитатели особняка, добирается сюда из столицы на банковском вертолете. Для этого возле дома специальная посадочная площадка имеется. Очень удобно, знаете ли.

— Я смотрю, тут вообще все удобно, — буркнула Виктория, вспоминая свое вчерашнее многострадальное путешествие на «крокодиле».

Быстрицкий, впрочем, не заметил Викиной досады.

— Конечно, тут все удобно! — радостно поддакнул он. — И быт, и досуг, и в плане безопасности. Вокруг особняка камеры слежения понатыканы. А в самой деревне полицейский участок организован. Там отличное оснащение, супер-спецы работают. Правда, они все больше без дела сидят — преступности-то в Красных петушках нет…

Коротышка запнулся.

— Почти нет, — неохотно поправился он.

Вика заподозрила неладное.

— О чем это вы, Эммануил Венедиктович?

— Не знаю, говорить ли… Да ладно, все равно ведь узнаете. В общем: месяц назад у нас убийство произошло. Студенточку одну укокошили, — Быстрицкий скорбно вздохнул. — Приехала из города на похороны бабушки, и вот такое горе случилось. Убийц, кстати, до сих пор не нашли.

Старик помолчал, а потом тихо добавил:

— Может, поэтому Семен Семенович в последнее время такой раздражительный. Меня постоянно одергивает, а сегодня, сами видели — и кухарке нашей, добрейшей Ольге Михайловне, ни за что ни про что досталось. Ох, тяжело…

За разговорами они вернулись к особняку, и Виктория поспешила в архив — работать.

ГЛАВА 5 Прошлое и настоящее

Девушка вынула из сундука целую кипу бумаг и, усевшись за стол, углубилась в их изучение. Несколько часов прошли весьма продуктивно. Закончив сортировку последней на сегодня партии документов, Вика глянула на мобильный. Восемь вечера. До ужина еще далеко, а возвращаться в комнату совершенно не хочется. Рука сама собой потянулась к тетради в кожаном переплете. Раскрыв ее на первой странице, Виктория с интересом начала читать графские записи.

29 мая 1830 года

«Вот и весна на исходе, а я впервые отмечаюсь в новом дневнике. Есть в этом, право слово, нечто примечательное: одно заканчивается в нашем мире, другое начинается. Ничто не стоит на месте. Таков вселенский закон — он для всех непреложен, и всяк ему подвластен.

Между тем, начать дневник я хочу с наиприятнейшего известия. Скоро намечается приезд дорогого гостя — разлюбезный мой дядюшка, Григорий Иванович, явится к нам собственной персоной. Возвестил письмом, чтоб встречали и готовились к его присутствию в доме на три недели. Ох уж эта его немецкая сдержанность. Три недели… Я надеюсь уговорить старика задержаться месяца на полтора, не меньше. Мы все с нетерпением ждем его прибытия. И я, и Лизонька. И даже маленький Илюша, чистая душа, кажется, предчувствует удивительную встречу. Так веселится в последнее время, так смеется-заливается. Несмышленыш еще совсем, едва на ножки встал — а вот поди ж ты, вроде как все понимает и радуется. Надо думать, эта веселость ему от матушки, от Лизоньки, передается. Мать счастлива — так и дите радостное.

Уверен я, что не зря мы пребываем в таком чудесном волнении. Дядюшка непременно приедет с какими-нибудь диковинными сюрпризами. Уж я прекрасно знаю этого чудака. И без того он затейник, каких свет не видывал, а тут и повод есть уважительный. Уж пять лет, как дядя в Россию из далеких краев воротился, а только сейчас к племяннику своему в гости собрался. Слыхал я, что он страну заморскую, Бразилию, исследовал. Даже и не знаю, где это. Вот как приедет Григорий Иванович, я у него непременно о том путешествии выспрошу! А для этого надобно удержать его подольше в Петушках…»

Вика закончила первую страницу дневника. Почерк у графа был аккуратный, слог легкий — читать его записи, не смотря на двухсотлетнюю разницу во времени, не составляло никакого труда. И все же на последней строчке она запнулась. «Почему «в Петушках»? — подумала девушка, с недоумением вглядываясь в четко выписанное слово. — Ведь деревня называется Красные петушки. Или два века назад название было другим? Возможно, граф просто сократил его? А может, речь идет вовсе не об этой деревне?» Решив при случае расспросить отца Даниила, Виктория перевернула страницу и вновь углубилась в чтение.

31 мая

«Ах, какой же сегодня был замечательный день! Пишу эти строки глубокой ночью, так как мыслей полна голова. Боюсь, что к утру хоть малая доля из них, да забудется. А сие было бы весьма прискорбно. Потому как хочется сохранить этот день во всех мельчайших подробностях — пусть не в памяти моей, так хоть на бумаге. Лизок давеча зашла в кабинет и выказала недовольство, что я до сих пор не ложусь. А я не могу сдержаться, чтоб не написать тотчас же в дневнике обо всех новостях.

Итак, начну с самого начала. Рано поутру я отправил на перекресток мальчишку-дозорного — чтоб немедля сообщил, как только вдалеке покажется дорожная карета. Около половины третьего пополудни прозвучало заветное «Едут!». Дядюшка прибыл в поместье аккурат к обеду. Мы с Лизонькой осыпали его горячими поцелуями и тотчас перешли в столовую, где и продолжили наше живое общение.

Я нашел Григория Ивановича бодрым и отменно держащимся для своих шестидесяти лет. Хотя, будучи в прошлом году в Петербурге, слыхал от нашего общего родственника, что старик-де помутился рассудком. Признаться, я отказывался в это верить — родственник наш известный лгун и сплетник. Однако же в глубине души все-таки опасался некоторых неудобств при встрече с дядей. К огромному моему облегчения (теперь могу писать о том совершенно открыто), слухи о болезни его не подтвердились. Григорий Иванович, как и раньше, ясен умом и крепок телом. Чудо, а не старик! Живой, общительный, с веселым блеском в глазах. И я, и Лизонька, и кроха Илюшенька очарованы им.

Путешествует дядя, с присущей ему скромностью, всего с одним слугой. На вид тот довольно странен: у него темная кожа, раскосые глаза, приплюснутый нос. А в нижней губе проделана дыра, в кою вставлена дощечка. Я спросил у дядюшки, зачем такое сделали с человеком, но он ничего мне на это не ответил. Чуть погодя выяснилось, что и с самим слугою можно потолковать. Хоть по обличию своему он чужестранец, но на русском языке изъясняется не хуже любого из нас. К тому же одет по последней европейской моде, и хорошим манерам обучен в полном объеме. Был допущен дядюшкой к общей трапезе, и орудовал столовыми приборами весьма ловко. Григорий Иванович поведал нам с Лизонькой, что зовут слугу Хуаймурес, но он кличет его по-простому, на наш манер — Харитоном. Этот юноша шесть лет прибился к дядиной бразильской экспедиции и со временем обучился всем нашим привычкам и языку.

Очень увлекательно рассказывал Григорий Иванович о своей поездке по Бразилии. Это чудесная страна на ином материке, все пространство коей заполнено неведомыми животными и буйной растительностью. Сам дядюшка уверяет, что земля та — рай земной. Более всего дядю в путешествии интересовали местные племена индейцев (к одному из которых и принадлежит его слуга). Дядюшка настолько проникся их культурой, что даже некоторое время жил с этим диким народом в одном селении, наблюдая их быт и обычаи. Много удивительного порассказал нам сегодня Григорий Иванович. Видели мы и портреты индейцев, и шкурки диковинных животных, и засушенные в гербарии образцы цветов. Все это дядя доставил в Россию специально для Императорской Академии наук.

Также привез он с собой из дальних странствий огромного черного молосса, коего продемонстрировал нам сразу же по приезду в имение. Пес этот, надо сказать, не менее примечателен, чем слуга-туземец. Я таких зверюг отродясь не видал. Зубы, как бритва, голова большая, лобастая, а уши смешно назад вывернуты. Ростом мне по пояс, и силен, как бык. Но при этом послушен и ласков. Пока мы обедали, молосс улизнул из столовой и свободно перемещался по дому — без всякого присмотра, никого не тревожа. Дядюшка рассказывает, что в Бразилии с такими собаками охотятся на ягуара, и нередки случаи, когда пес один на один побеждает свирепого хищника. Я тотчас загорелся опробовать молосса в охоте на кабана. Иной секач не менее страшен, чем ягуар — вот и будет славная проверка для бразильской собаки.

Напишу еще, пожалуй, несколько слов о дядюшкиных подарках. Как и предсказывал я, оказались они весьма необычны и интересны. Зная мою страсть к охоте, Григорий Иванович преподнес мне ружье, сделанное бразильскими оружейниками. Я откровенно поражен их мастерством. Насколько могу судить по первому осмотру, ружье сие ничуть не уступает работам великих оружейников Англии и Франции. Вот каков мой дядюшка — знал, чем угодить, чем внимание оказать. Уважил, что и говорить! Лизоньке же добрейший наш Григорий Иванович презентовал великолепное золотое колье с бразильскими самоцветами. Оно так переливается и блестит, что кажется — в руках солнце жаркое, а не каменья драгоценные. По всему видать, что колье роскошное и уникальное в богатстве своем.

Однако же мне, как заядлому охотнику, хорошее ружье намного милее всех драгоценностей мира. Надо всенепременно выбраться на охоту — и ружье опробовать, и грозного молосса в травле поглядеть. А то уедет дядюшка, увезет пса, а я так и не узнаю, насколько он хорош…»

Окончив читать страницу, Виктория подняла голову от дневника. Вечерело.Последние лучи заходящего солнца гасли в металлопластиковых окошках под потолком архива. Записи девятнадцатого века настолько захватили воображение девушки, что она даже удивилась, вновь обнаружив себя в современной комнате. Вика пролистала пожелтевшие страницы, в надежде узнать, кто же из Смолиных вел дневник. На внутренней стороне обложки она увидела размашистую подпись — сплетаясь в причудливый узор, там красовались три заглавные буквы: «П», «Н», «С».

— Сейчас посмотрим…

Виктория достала из сундука графскую родословную и бережно развернула ее на столе.

— Петр Николаевич Смолин, — прочла девушка первую запись. — Родился в 1795 году, умер — в 1831.

Получается, это тот самый граф, который построил особняк. А дневник он начал вести за год до смерти. Вика нахмурилась. «Может, там описана причина гибели этого человека?» Торопливо свернув родословную, девушка понесла ее обратно в сундук, намереваясь как можно скорее вернуться к изучению дневника. Свиток уже был помещен к остальным документам, когда Викины пальцы неожиданно коснулись чего-то твердого. Она раздвинула бумаги и…

У девушки перехватило дух: перед ней лежала черная коробка — та самая, с запретным флаконом! Любой другой на месте Виктории последовал бы совету банкира Тормакина и держался подальше от этого предмета. Но Вика поступила по-своему. Иными словами — она полезла туда, куда лезть категорически не следовало. Тихий щелчок известил, что коробка открыта. Девушка откинула крышку и вытащила наружу загадочный пузырек. Выгнутое стекло приятно холодило ладонь. Виктория посмотрела бутылочку на свет. Увы, толстые матовые стенки надежно скрывали нутро — было даже непонятно, есть в пузырьке что-то или нет. Девушка принялась разглядывать надпись вокруг золотого колпачка. Точнее, не надпись, а некие странные символы. «Интересно, что они означают? Может, тут зашифрован рецепт вечной молодости… Или даже формула бессмертия…»

Стук в дверь оборвал Викины размышления. Сообразив, что держит в руке запрещенную вещь, с перепуга она не придумала ничего лучше, чем сунуть флакон в карман джинсов. Через секунду в архиве появился дворецкий.

— Профессор Дружкина, прошу проследовать на ужин.

Этим вечером в столовой было многолюдно. Кроме Семена Семеновича и Быстрицкого, девушка увидела и новые лица. Рядом с банкиром восседала весьма колоритная пара. Маленькая круглолицая женщина лет пятидесяти, в платье с оборками и нелепыми мелкими кудряшками на голове. И огромный пожилой мужчина с короткой стрижкой и пышными усами. Кудрявая женщина первой заметила Викторию.

— Здравствуйте, моя милая, — защебетала она, приветливо помахав девушке. — Присаживайтесь скорее к столу, будем знакомиться.

Как только Вика заняла свое место, усатый детина сгреб ее руку в широкую ладонь.

— Генерал Смолин, Владимир Антонович, — он кивнул на женщину в кудряшках. — А это моя жена, Ирина Дмитриевна.

— Очень приятно, — отозвалась Виктория, с трудом высвобождаясь из капкана генеральского кулака. Одновременно она улыбнулась жене Смолина. — Я — Виктория Олеговна, можно просто Вика. Приехала сюда по приглашению господина Тормакина, разбирать графский архив.

— Викуся, нам это давно известно, — заверила ее Ирина Дмитриевна, оттесняя мужа на задний план. — Мы с Семеном Семеновичем — добрые соседи, и у нас нет друг от друга никаких тайн.

— Да-да, — мигом подпрягся Быстрицкий. — Никаких тайн здесь нет и в помине! Все живут, как одна дружная семья.

Виктория молча наблюдала за лебезящим старичком. «Ему самому-то не надоедает всем поддакивать? А, может, Эммануил Венедиктович делает это чисто автоматически?» Уже достаточно зная хитрого пройдоху, девушка ничуть не удивилась бы, окажись это правдой.

В столовой тем временем наметилось оживление. Служанка с кухаркой вкатили в зал большую серебряную тележку, заставленную всевозможными блюдами, и стали расставлять их перед гостями.

— Ой, мне нельзя — я на диете, — пискнула генеральша, с нескрываемым восторгом разглядывая тарелки с вкусностями.

— Прекращай этот вздор! — сердито гаркнул на нее Смолин. — Ешь без разговоров. Еще не хватало, чтобы моя жена превратилась в одну из тех плоских вешалок, которыми кишат новомодные журнальчики. Тьфу, смотреть не на что — кожа да кости. А в бабе что главное? Формы!

И он плюхнул на тарелку Ирины Дмитриевны большущий кусок сочного окорока.

— Ну вот, плакала моя фигура, — сокрушенно вздохнула генеральша. Она повернулась к служанке. — Настенька, деточка, положи-ка мне тогда еще вон тот кусочек ростбифа. Нет, не этот — побольше.

Ирина Дмитриевна, как и остальные, с наслаждением принялась за еду. Что же касается Владимира Антоновича, то он не ел — он жрал, как оголодавший зверь. С рыками, хрипами и оглушительным чавканьем.

Генеральша неодобрительно покосилась на супруга.

— Вовочка, не забывай про этикет.

— Да плевать мне на этикет! — громыхнул генерал. — Приспосабливаться ни к кому не собираюсь. Я солдат, мне честь и правда важнее.

— Ты не солдат, а солдафон, — грустно усмехнулась Смолина.

— Меня за то из армии и поперли — что ни перед кем не стелился!

Ирина Дмитриевна наклонилась к Вике и доверительно зашептала:

— На самом деле его комиссовали по здоровью. У мужа была страшная контузия после взрыва. Теперь иногда случаются буйные приступы, а через несколько минут он напрочь обо всем забывает. Тут знают эту особенность его поведения и не обращают внимания. Вы, милая моя, тоже уж, пожалуйста, делайте вид, что все в порядке — это скоро пройдет.

— Что вы там шушукаетесь?! — взревел распалившийся вдруг не на шутку Смолин.

Подскочив, он мощной глыбой навис над Викой и своей женой. Девушка замерла, ни жива ни мертва от страха.

— Тише, тише, — сказала мужу Ирина Дмитриевна. — Садись за стол, дорогой — ужин остывает.

Услышав ее мягкий голос, генерал разом присмирел. Он растерянно оглядывался по сторонам, явно не понимая, что произошло.

— Да, надо сесть… — пробормотал наконец Владимир Антонович.

Настя участливо взяла его под локоть и проводила на место.

— Спасибо, дочка, — сипло произнес Смолин.

Шатаясь, он опустился на стул. Генеральша виновато улыбнулась Вике, и та, понимающе кивнув, вновь принялась за еду.

В столовой царила умиротворенная тишина, пока Владимир Антонович, отошедший уже от приступа амнезии, вдруг не брякнул:

— Все в Красных петушках хорошо, только местные раздражают. Загнать бы этих холопов куда подальше!

— Солдафон, как есть — солдафон, — покачала головой Ирина Дмитриевна.

— А что вы, дорогой сосед, против деревенских жителей имеете? — ухмыльнулся, глядя на генерала, Тормакин. — Мы все тоже не из графов-баронов. Или вы еще надеетесь отыскать у себя голубую кровь?

Смолин набычился, но промолчал. Исправлять щекотливую ситуацию, как обычно, кинулся Быстрицкий.

— Да-да, Семен Семенович — вы правы, — затараторил он, сладко улыбаясь банкиру. — Деревенские жители — милейшие люди.

Генеральша скорбно поджала губы.

— А я, признаться, стала побаиваться ездить на окраину. После того жуткого убийства мне каждое лицо в Красных петушках кажется подозрительным. Вдруг среди деревенских маньяк притаился?

— Ты, мать, меньше свои дамские романы читай — реже фантазировать будешь, — буркнул Владимир Антонович. — Убийство как убийство, ничего особенного. Такое везде приключиться могло. Я с полицейскими разговаривал: местные жители тут не при чем, это кто-то из заезжих сделал. Девчонка просто оказалась не в то время не в том месте.

— Бедная Светочка, — всхлипнула генеральша, утирая слезу уголком салфетки. — Она, должно быть, очень страдала перед смертью.

— Не страдала, а кайфовала, — хохотнул Смолин. — Когда ее убивали, она под действием каких-то наркотиков была.

Ирина Дмитриевна досадливо поморщилась.

— Какой же ты все-таки солдафон!

— Ну, какой есть, — фыркнул Смолин, накладывая в тарелку новую порцию еды. — Нам, военным, и в мирное время не до сантиментов. Я человек прямой! Что думаю — то и говорю. Девчонка эта, Светка, была дурой, и все это прекрасно знают. Жила на родительские денежки, в институт по блату поступила. Не училась, только гульки на уме были. В деревню к бабке первый раз за десять лет выбралась, когда та померла, и в наследство вступать понадобилось. Стрекоза она была, пустоголовая кукла.

Генеральша прикрыла глаза рукой. Ей было неловко за поведение супруга.

— Виктория, — обратился к девушке Тормакин, — а вы, вообще, в курсе, что у нас тут месяц назад человека убили?

— В курсе — я уже все рассказал, — бодро отрапортовал Быстрицкий.

Семен Семенович насупился. Его лицо, и без того перекошенное, стало по-настоящему жутким. Старичок нервно заерзал на стуле.

— Я только в общих чертах рассказал. Теперь можно обсудить убийство в деталях. А потом Ирина Дмитриевна изложит нам свою теорию о маньяке. Да, Ирина Дмитриевна, изложите?

Генеральша отняла руку от глаз.

— Умоляю, мой милый — не продолжайте этот жуткий разговор.

— Не буду, — с готовностью согласился Быстрицкий. — Вы правы, надо побеседовать о чем-нибудь жизнерадостном. О погоде, биржевых сводках, видах на урожай…

Вика невольно усмехнулась. Похоже, хитрый старичок мог беседовать о чем угодно, при этом легко меняя свое мнение на диаметрально-противоположное. Что ж, приспособленец — он и есть приспособленец.

Коротышка в клетчатом костюме мигом нашел нужную тему для разговора.

— Ирина Дмитриевна, как прошла ваша поездка в детдом?

— Все отлично, — встрепенулась генеральша. — Проведали Мишеньку, привезли подарки. В этом месяце закончим собирать документы на усыновление, и мальчик уже навсегда переедет к нам.

— От чистого сердца поздравляю вас, дорогие соседи, — сказал Семен Семенович.

— И я, и я поздравляю! — воскликнул Быстрицкий, хлопая в ладоши.

Затем он быстро придвинулся к Вике и зашептал ей на ухо:

— Дочь Смолиных год назад погибла при родах. Ее ребенок тоже не выжил. После той трагедии Владимир Антонович и Ирина Дмитриевна решили взять на воспитание сироту — ровесника их нерожденного внука. Долго выбирали младенца, бегали по инстанциям, оформляли документы. И вот наконец-то все благополучно заканчивается.

— Примите и мои поздравления, — улыбнулась Виктория генеральской чете. — Уверена, малыш принесет много радости в ваш дом.

— Мы уже ждем не дождемся, когда Мишеньку заберем, — сказала Ирина Дмитриевна. — Ребенок — это такое счастье. Без него и семья — не семья. А вы сами замужем? Детки есть?

Вика смутилась.

— Нет… пока нет…

Генеральша всплеснула руками.

— Милая моя, чего же вы ждете? Скорее создавайте семью!

— Я подумаю над вашим советов, — сдержанно пообещала Вика. — Как только разберусь с архивом и вернусь в Москву, так сразу и подумаю.

— Кстати, об архиве, — заметил Тормакин. — Дело продвигается?

Девушка была счастлива переменить тему.

— Да, Семен Семенович — документы сортируются без проблем. Думаю, на той неделе завершу работу.

Банкир смотрел на девушку, явно ожидая продолжения рассказа.

— Еще я начала читать графский дневник, — неуверенно добавила Виктория.

— Так вы теперь, выходит, про слугу-туземца знаете? — оживился Быстрицкий.

Девушка утвердительно кивнула. Старичок хотел развить эту мысль, но его перебил генерал Смолин.

— А про драгоценности читали? Про колье графское?

И, не дожидаясь Викиного ответа, хвастливо продолжил:

— У меня тоже старинное колье имеется: бриллианты с изумрудами, а в самом центре — огромный империал.

— Империал? — не поняла девушка. — Это камень такой?

— Да, камень — самая дорогая разновидность топаза, розово-желтая. Империал великолепен! Если бы он даже не был частью старинного колье, все равно стоил бы целое состояние. Это наша семейная реликвия, передается из поколения в поколение.

Владимир Антонович внезапно помрачнел.

— Из поколения в поколение, — повторил он. — Думали мы с Ириной колье своей доченьке передать, да не успели.

— Ничего, дорогой, — сказала Ирина Дмитриевна, успокаивающе поглаживая мужа по плечу. — Вот приедет к нам Мишенька — он станет продолжателем рода, ему колье по наследству и передадим.

— Повезет мальчику — колье действительно шикарное, — подтвердил слова генерала Тормакин. — Я уж который год уговариваю Владимира Антоновича продать его мне. Нет, ни в какую не соглашается.

— И не соглашусь, — твердо заявил генерал. — Не для того я, Семен Семенович, колье в ваш банк на хранение определял, чтоб вы его и в самом деле заполучили. Пусть лежит в сейфе, законного владельца из нашей семьи дожидается.

— Ладно, я понял, — примиряюще сказал Тормакин.

Он повернулся к Вике, которая, не особо вслушиваясь в разговор, безмятежно уплетала салат из морепродуктов.

— Надеюсь, вы соблюдаете в архиве меры безопасности? — поинтересовался у нее банкир.

Вилка девушки зависла в воздухе.

— Какие меры безопасности? — осторожно уточнила Виктория.

— Я просил очень бережно обращаться с графской родословной и не трогать матовый флакон.

Девушка похолодела, вспомнив, что флакон в этот момент находится у нее в кармане. Нужно было срочно усыпить бдительность банкира.

— Разумеется, все меры безопасности выполняются, — не моргнув глазом, соврала Вика. — Я вообще объекты исследования без особой надобности не трогаю.

Быстрицкий и тут бросился спасать ситуацию.

— А помните, в графском дневнике о собаке написано? — ляпнул он первое, что пришло в голову. — Обожаю собачек!

— Да черт с ними, с собаками, — махнул рукой Владимир Антонович. — Что двести лет назад, что сейчас — толку от них никакого. Меня намного больше в графском дневнике колье заинтересовало. И вообще — все драгоценности рода Смолиных. Это богатство наверняка где-то хранится. Может, даже тут, в особняке!

— Исключено, — категорично отрезал банкир. — Ремонту подверглось все здание сельсовета, а никаких кладов, как вы знаете, обнаружено не было.

— Верно, нет тут драгоценностей, — поддакнула Тормакину генеральша. — Если б они остались в доме, у вас непременно обитало бы приведение.

— Какое еще привидение? — побледнел Эммануил Венедиктович. — Зачем бы оно тут обитало?

— Как зачем? Для охраны. Привидения всегда стерегут клады от тех, кто хочет их найти.

— Ох, Ирина Дмитриевна, не пугай меня, на ночь-то глядя, — взмолился Быстрицкий.

Все рассмеялись, наблюдая его неподдельный испуг.

Далее ужин протекал вполне мирно и закончился почти в полночь. Как только Смолины отправились восвояси, обитатели графского особняка тоже разошлись.

Подымаясь на второй этаж, Виктория была уверена, что перед сном еще успеет поразмышлять об архивных документах. Однако, едва переступив порог своей комнаты, она поняла, что сил на это просто нет. Сбросив одежду прямо на пол, девушка решительно направилась в ванную. Душ очистил тело, но не избавил от усталости. Единственное, что сейчас хотелось Вике — это поскорее уснуть. Перепрыгнув через ворох грязной одежды, она зашлепала к кровати.

— Ай!

Что-то больно врезалось в пятку. Скривившись, девушка посмотрела на ковер. У ног лежал матовый флакон с золотым колпачком. Видимо, когда Виктория раздевалась, он выпал из кармана и теперь таким образом напомнил о себе. Подняв пузырек, Вика уселась с ним за стол. «Что, дружище, не желаешь открываться?» Девушка автоматически крутанула золотой колпачок. Клац! — он легко отделился от горлышка и упал ей на ладонь.

Виктория опешила. Все оказалось настолько просто, что даже не верилось. Почему же раньше никто не мог открыть флакон?! Заглянув внутрь, Вика разочарованно хмыкнула — пусто. Лишь горьковатый аромат указывал на то, что в емкости когда-то что-то хранилось. «Господина банкира ждет большой облом». Девушка перевернула пузырек и заглянула в него снизу. Крупная капля, одна-единственная, выскользнула из горлышка и разбилась о переносицу. Вздрогнув от неожиданности, Виктория поднесла руку к лицу. В том месте, куда только что упала капля, пальцы не ощутили никакой влаги.

— Только галлюцинаций мне не хватало…

Опять накатила сонная усталость. В голове шумело, глаза слипались. Зевая, Вика глянула на часы. Ровно полночь.

«Со всеми загадками разберусь утром, — девушка отставила флакон в сторону и поднялась из-за стола. — А сейчас — спать».

Рухнув на кровать, она с наслаждением уткнулась в подушку.

* * *

Мягкой волной сон вынес Викторию на бескрайнее золотистое поле. Колосья, полные вызревшей пшеницы, мерно раскачивал ласковый летний ветерок.

— Ой, да не вечер, да не ве-е-ечер…

Девки-крестьянки, связывая из колосьев ладные крепкие стожки, во все горло тянули песню.

На границе поля и примыкающего к нему густого леса мелькнула тень. Быстро и бесшумно, как молния, пронеслась она сквозь деревья и выскочила на проселочную дорогу громадным черным псом. Животное подняло вверх морду и хищно принюхалось. Собачьи брыли подрагивали, из-под них тонкой струйкой сочилась кровавая слюна. Грудь и передние лапы пса тоже были в крови. Он повернул голову к беззаботно поющим крестьянкам, и, сминая колосья тяжелыми лапами, двинулся в их сторону.

— Лютый! — послышался вдруг окрик со стороны леса.

Пес замер.

— Лютый, ко мне!

Пес развернулся и помчался на зов хозяина. Из леса на дорогу уже выходил человек. Патронташ и ружье через плечо — это явно был охотник.

— Ух, Лютый, ну и замарался ты кровищей, — сказал мужчина, вытирая собачью морду. — Однако же ловко кабана взял, молодец!

Пес радостно взвизгнул. Став на задние лапы, передние он положил на грудь хозяину. Охотник качнулся.

— Экий ты, братец, здоровенный! Чуть с ног меня не сшиб, — рассмеялся он, потрепав собаку по голове. — Идем-ка домой — поди заждались нас.

Виляя хвостом, пес послушно затрусил рядом с человеком…

ГЛАВА 6 Странные перемены

Виктория проснулась в полдесятого утра. «Отлично, — подумала она, вставая с кровати. — Перед завтраком вполне успею занести флакон в архивный кабинет». Девушка умылась-оделась и, сунув пузырек в джинсы, торопливо направилась к выходу.

Тук-тук.

Распахнув дверь, Вика обнаружила за ней Эммануила Венедиктовича. Как и предыдущие дни, старик был в клетчатом костюме и лакированных штиблетах. Он бесцеремонно ввалился в комнату и уселся в кресло у журнального столика.

— Доброе утро, дорогой профессор. Решил заглянуть к вам перед завтраком, поболтать о том о сем. Вчера вы упомянули, что начали читать графский дневник — я сейчас внесу ясность по нескольким вопросам.

И коротышка для пущей важности стукнул по полу своей прогулочной тростью.

— Может, отложим это на потом? — предложила Виктория. — Мне надо срочно идти в архив.

Она понимала, что, если будет слушать пустую болтовню Быстрицкого, то не успеет до завтрака отнести флакон. Тогда его снова придется прятать.

— Мой рассказ займет совсем немного времени, — заверил ее старичок. — Однако, если вы спешите, можем спуститься в архив вместе и поговорить по дороге.

Такая перспектива Вику совершенно не устраивала. Она покорно опустилась на подоконник.

— Хорошо, Эммануил Венедиктович — слушаю вас. Только быстрее, пожалуйста.

Коротышка подобострастно улыбнулся.

— Конечно-конечно, я сразу перейду к главному. Как вы наверняка помните, дорогой профессор, дневник начинается с того, что в поместье приезжает дядя графа, некий Григорий Иванович. Так вот — это не кто иной, как Лангсдорф.

Девушка недоуменно пожала плечами.

— Впервые о таком слышу.

— Лангсдорф — великий мореплаватель! — воскликнул Быстрицкий. — Он исследовал Америку и Камчатку, был участником кругосветного путешествия под предводительством Крузенштерна. Но более всего прославился тем, что сам возглавил экспедицию в Бразилию! Григорий Иванович — известнейший покоритель этих земель. Его имя символизирует начало российско-бразильских отношений. Кстати, на самом деле этого путешественника звали Георг Генрих фон Лангсдорф. Будучи по происхождению немцем, он долгие годы служил Российской Империи и обзавелся более понятным для русских именем.

Виктория с нескрываемым удивлением смотрела на старика. Он далеко не такой простак, как кажется.

— Эммануил Венедиктович, откуда вы все это знаете?!

— В Интернете у Марь Петровны нашел. А вы что думали — я в кафе только коньяк хлещу?

Девушка виновато потупилась.

— Так вот, — с энтузиазмом продолжал Быстрицкий. — Свои бразильские странствия Лангсдорф подробно описал в корабельных записях. Особое внимание он уделял изучению индейских племен: бороро, мундуруку, апиака, гуайкару… Слуга Харитон, которого Григорий Иванович привез с собой в поместье, вероятнее всего, принадлежал к племени ботокуда. Именно у его представителей имелась дощечка в нижней губе. Эти туземцы, как я выяснил, были каннибалами. Дикари южноамериканского континента не брезговали поеданием себе подобных, особенно во время междоусобных войн — у туземцев считалось за честь отведать сердце или мозг врага. Правда, о самом Харитоне в дневнике ничего подобного не сказано. Однако кто знает…

Эммануил Венедиктович хотел добавить что-то еще, но тут его взгляд замер, став пораженно-восторженным.

— Дорогой профессор — у вас получилось! Флакон все-таки открылся!

Заподозрив неладное, Виктория покосилась на свои джинсы. Оттуда нагло торчал матовый пузырек без крышки! Девушка запустила руку в карман и обнаружила колпачок на самом дне.

Старик живо подскочил к ней.

— Каким образом вы откупорили флакон? Нашли потайную кнопку? Расшифровали надпись? Что, что вы сделали?!

Вика смутилась: «Чертов флакон! Надо же было ему высунуться в такой неподходящий момент. Да еще и колпачок открутился».

— Ничего особенного я не делала, — честно призналась девушка. — Пузырек запросто открылся, как только я повернула крышку.

— Но позвольте, — оторопел Быстрицкий. — Это пытались сделать десятки раз — и все без толку. А вы так легко справились. Странно… очень странно…

Викторию, впрочем, сейчас волновало совсем другое.

— Эммануил Венедиктович, — обратилась она к коротышке в клетчатом костюме, — вообще-то этот флакон я взяла без спроса, игнорируя запрет Семена Семеновича. Хочу попросить вас молчать о том, что видели пузырек у меня в комнате.

— Женское любопытство побеждает любые запреты? — улыбнулся Быстрицкий. — Хорошо, промолчу. Только и вы уж, пожалуйста, никому не рассказывайте, что я умничал о Лангсдорфе и индейцах. Пусть все и дальше считают меня дурачком. Так удобнее, сами понимаете.

Старик потянулся к флакону.

— Можно глянуть?

— Конечно. Только он пустой.

Про каплю, упавшую ей вчера на переносицу, Вика предпочла умолчать. Мало ли что ночью привидится…

Тем временем Быстрицкий сверлил взглядом нутро пузырька. Девушка усмехнулась.

— Нет там ничего, Эммануил Венедиктович — можете не выискивать. Жидкость, которая хранилась во флаконе, давно испарилась. Только запах остался. Понюхайте горлышко — сразу почувствуете.

Коротышка шумно втянул носом воздух.

— Ну что, уловили аромат? Терпкий, чуть горьковатый.

Быстрицкий пожал плечами.

— Ничего не чувствую.

— Может, за ночь выветрился? — предположила Виктория.

Взяв пузырек, она поднесла его к лицу. В ноздри тут же ударил знакомый аромат.

— Флакон пахнет, — убеждено сказала Вика старичку. — Понюхайте еще раз — запах просто невозможно не заметить.

Быстрицкий опять принюхался и отрицательно качнул головой.

— Даже не знаю, что сказать, Эммануил Венедиктович. Может, у вас с обонянием проблемы? — растерялась Виктория. — Ладно, уже завтракать пора. Вы сейчас идите в столовую, а я быстро спущусь в подвал и верну пузырек на место.

Вместе они поспешили на первый этаж.

Избавившись, наконец, от запретного флакона, девушка почувствовала колоссальное облегчение. С чистой совестью она позавтракала в компании банкира и Быстрицкого, а затем снова отправилась в архив. Предстоял долгий рабочий день.

Час пролетал за часом, на столе одни документы сменялись другими…

«Все, не могу больше, — с тяжелым вздохом Виктория отложила недочитанные бумаги. Сортировка архива, нудная и скрупулезная, порядком вымотала ее. Нужно было отвлечься, хоть ненадолго. Девушка притянула к себе графский дневник. Открыв его там, где закончила читать, Вика погрузилась в далекое прошлое.

12 июня

«Свершилось — мы побывали на охоте! Еще с вечера договорились с дядюшкой: я взял на испытание новое бразильское ружье, а он — грозного молосса. Слуга Харитон с нами ехать наотрез отказался. Дядя не стал его принуждать. Сказал лишь, чтоб тот к нашему возвращению выучил один из сонетов Шекспира. Я никак не возьму в толк, зачем Григорий Иванович так возится с этим туземцем. Право слово, он будто поставил себе за цель сделать из него академика. Харитон очень быстро обучается (только чистописание дается ему с трудом). Знает бразилец уже и физику, и математику, и много иных наук. Если дело так дальше пойдет, скоро он ученых при царском дворе за пояс заткнет. Возможно, именно для этой цели — удивить высший свет Петербурга — дядюшка с таким энтузиазмом и занимается с дикарем. Наверняка задумал какую-нибудь остроумность. Ох и выдумщик же наш Григорий Иванович!

Но я возвращаюсь к рассказу об охоте… Угодья у нас, надо сказать, знатные. Зверья тьма тьмущая: есть и лоси, и медведи, и волки. А про белок с зайцами вообще не говорю. Те прямо из-под ног выскакивают, едва в лес ступишь. Простор и воля — есть, где разгуляться. Только и заботы у охотника, что зверя выбрать. Мы с дядюшкой решили устроить загон на кабана. Причем не на молоденького сеголетка. Такого взять — дело нехитрое. Нет, нам надобны были матерые старые вепри. Чтоб глаз злобой горел, пена из пасти, а клыки никак не меньше двух ладоней!

По первому солнцу выехали из дома и устроили засидку на краю поляны. Загонщики с тявкушами отправились вглубь леса, и всего через час старший егерь известил, что зверь найден. Собаки подняли с лежки матерого секача и гонят его на нас. Как же мы с дядюшкой обрадовались! Тотчас заняли выгодную позицию и стали ждать. Секач появился внезапно — гораздо быстрее, чем ожидалось. Выскочил на середину поляны и закрутился волчком, уворачиваясь от гончих. Те взяли кабана в плотное кольцо, удерживая его на одном месте. Молосс, которого дядюшка заблаговременно привязал цепью к дереву, завидев вепря, принялся рычать и рыть лапами землю. Не терпелось ему вступить в бой с дикой тварью. Но Григорий Иванович решили, что на этом, первом кабане, мы испытаем мое новое ружье. А уж второй секач, как только его выгонят на поляну, всенепременно будет предоставлен молоссу. Я сказал загонщикам отозвать тявкуш. Сам же приготовился сразить вепря одним выстрелом. И, надо сказать, мне это удалось. Вернее, я думал, что удалось. На самом деле все вышло несколько иначе…

Едва кабан оказался свободным от собак, он ринулся в лес. Но я опередил его. Не мешкая ни секунды, выстрелил, и зверь, как подкошенный, рухнул на землю. Бразильское ружье оказалось превосходным — стрелять из него одно удовольствие. Мы с дядюшкой приблизились к зверю, чтобы получше рассмотреть трофей. Вепрь был знатный. Настоящий матерый секач, с клыками не то что в две — во все три ладони! Пожалуй, это самый крупный кабан, которого мне доводилось видеть. И как легко я его подстрелил! Пуля угодила секачу в шею и прошла навылет, почти не оставив крови. Я дал распоряжение егерю освежевать тушу и вырезать клыки, а сам вместе с дядюшкой стал отходить к краю поляны. Мы намеревались устроиться где-нибудь в тени и спокойно обсудить происшедшее. Внезапно за спиной раздалось громкое уханье, а затем — дикий, нечеловеческий крик. Обернувшись, я с ужасом обнаружил, что кабан, только что подстреленный мною, ожил и, вскочив на ноги, распорол живот егерю. Почему я не удостоверился, что зверь мертв, когда был рядом с ним? Ведь знал же, что кабаны весьма крепки на рану. Даже после смертельного выстрела они могут жить еще пару часов. Но сожалеть было поздно — беда с егерем уже случилась. Тем временем секач вскинул морду с окровавленными клыками и ненавидяще уставился на меня. А дальше…

Дальше время как будто остановилось. Я вспоминаю все весьма туманно. Помню, как секач бросился вперед. Помню, как дядюшка оттолкнул меня в сторону и сам встал на пути разъяренного зверя. Помню, как между ним и кабаном мелькнула черная молния, а в следующую секунду зубы молосса сомкнулись на кабаньем горле. Это произошло настолько стремительно, что никто не успел ничего понять. Когда ко мне вернулась способность ясно мыслить, я увидел, что секач мертв. Бездыханный, он лежал на земле, а над ним стоял дядюшкин молосс с оборванной цепью на шее.

Учитывая тяжелую рану егеря, охоту на этом мы завершили. Прежде чем ехать домой, я взял с дяди слово, что он не расскажет Лизоньке о той смертельной опасности, которой мы подверглись. Зачем волновать мою любимую женушку — тем паче, она на сносях. Григорий Иванович слово сдержал, и день наш прошел беззаботно и весело, как будто ничего не случилось. Сейчас уже поздний вечер, все улеглись и спят, а у меня никак не идет из головы черный молосс. Что за сила в этой собаке? Он легко разорвал железную цепь и расправился с диким кабаном, как с беспомощным котенком. Чудесный пес — во что бы то ни стало постараюсь заполучить его у дядюшки!»

«Вот так история», — Вика с трудом оторвалась от дневника.

Не успела она прийти в себя после прочитанного, как дверь отворилась, и на пороге возник дворецкий.

— Профессор Дружкина, прошу проследовать к обеденному столу.

Девушке совершенно не хотелось есть, зато очень хотелось узнать, что написано дальше в графском дневнике. Она притворно нахмурилась.

— Милош, я пообедаю, когда закончу работу. Пожалуйста, не отвлекайте меня — архив требует большой концентрации сил.

Дворецкий вышел, а Вика, поудобнее устроившись в кресле, продолжила интересное чтение.

19 июня

«Сегодня только узнал от Лизоньки, что Григорий Иванович собирается к отъезду. Был премного опечален этим известием. С дядей мы говорили буквально накануне, и мне казалось, что я убедил его погостить в нашем доме еще недельку-другую. Ан нет — немецкая пунктуальность вынуждает старика без каких-либо отклонений следовать первоначальному плану. Учитывая щепетильность дядюшки в подобных вопросах, я прекрасно осознаю, что нет никакой возможности удержать его в поместье больше того срока, который он сам себе назначил. Что ж, уважаю решение Григория Ивановича, и препятствий ему чинить не буду. В любом случае, если дядя уезжает послезавтра, у нас с Лизонькой целых два дня, чтобы потешиться его обществом. И это замечательно!

Однако есть обстоятельство в дядином отъезде, вызывающее у меня немалое беспокойство, если не сказать — досаду. Милейший Григорий Иванович, никогда и ничего не жалевший, наотрез отказывается уступить мне черного молосса. Уж как я его ни уговаривал, что только ни сулил взамен — все напрасно. С собакой дядя расставаться не желает. Он непреклонен в этом решении ничуть не меньше, чем в сроках своего отъезда из поместья. Ума не приложу, как изменить ситуацию в свою пользу. Похоже, этот чудесный пес никогда больше не будет радовать мой взор. Жаль, очень жаль…

Но что я все о грустном? Опишу-ка для разнообразия забавной случай, приключившемся сегодня пополудни. Сынок мой любимейший, Илюшенька, выкинул эдакий фортель, что все немало подивились и развеселились. Но сперва всерьез испугались. Однако обо всем по порядку… Вчетвером мы: я, Лизонька, Григорий Иванович и слуга его Харитон, мирно беседовали в гостиной, когда прибежала Светлана, кормилица Илюши. Она сообщила, что нигде не может найти его. Это было крайне удивительно, потому как невозможно вообразить, куда пропал годовалый малыш. Кормилица, плача, созналась, что ненадолго оставила Илюшу без присмотра. Мальчик наш играл в детской с игрушками, и Светлана решила, что не произойдет ничего худого, если она на минуточку отлучится к своему сыну. Когда вскорости кормилица вернулась из соседней комнаты, спальня Илюши была пуста. Я созвал слуг, и все кинулись на поиски. Перевернули дом, оббегали сад, прощупали дно трех озер. Все бесполезно — Илюша исчез! Горе, неизмеримое и тяжелое, охватило нас с Лизонькой. Мы старались ободрять друг друга, но с каждой минутой надежда увидеть сыночка живым и здоровым становилась все меньше. Наконец, когда она уже почти исчезла, в гостиную, где мы находились, вошел Харитон. На руках он держал нашего мальчика! Ничто не указывало на то, что с ним приключилось что-то дурное. Мы подскочили к дядиному слуге с расспросами. Выяснилось, что Илюшеньку он нашел в его же детской, мирно спящим в шкафу. Как сынок туда забрался, ума не приложу! Дверь у шкафа тяжелая, открыть ее малышу никак не по силам. Потому-то ни Светлане, ни кому-либо другому не пришло в голову искать его там. Я полагаю, дело было так: когда кормилица отлучилась, Илюше наскучило играть с игрушками и он принялся исследовать свою комнату. Добравшись до шкафа, обнаружил, что дверь приоткрыта, да и залез внутрь. Потом там уснул, а дверь за ним случайно захлопнулась. Когда же кормилица воротилась, она увидела только пустую комнату и забила тревогу.

Сыночка я на радостях расцеловал, Светлану пожурил, а Харитону — за то, что отыскал нашего ангела — пообещал исполнить любое его желание. Дядюшка же после того случая весело заявил, что Илюша очень похож на него в детстве. Такой же любопытный озорник. Достойная-де смена растет — будет в России еще один исследователь Лангсдорф…»

УИ-И-И!!! — чтение оборвал пронзительный визг, донесшийся из-за двери.

— Долбаные туфли, — услышала Вика в следующую секунду. — На кой черт я купил их в секонд-хенде!

Девушка удивленно воззрилась на закрытую дверь. Тишина… Виктория пожала плечами и вновь вернулась к дневнику. Однако стоило ей погрузиться в чтение, как раздалась отчаянная барабанная дробь. Вика побежала открывать. Распахнула дверь, и взгляд тут же уперся в огромный серебряный поднос с горой еды. Внизу, под подносом, обнаружились ноги в клетчатых брюках и лакированных штиблетах.

— Проходите, Эммануил Венедиктович, — Виктория посторонилась, впуская «поднос» в комнату.

— Ваш обед, дорогой профессор, — торжественно объявил старичок.

Он прошествовал к столу и водрузил на него поднос.

— Представляете, только что поскользнулся и чуть с лестницы не слетел, — пожаловался коротышка. — Чудом на ногах удержался — а то бы катастрофы не миновать!

Быстрицкий взял в руку трость, которую до этого сжимал подмышкой.

— К счастью, самообладание у меня железное, — добавил он с гордостью. — Несмотря на пережитый стресс, я даже звука не проронил. Только чуть ойкнул…

— Ага, — усмехнулась Вика. — Это «чуть-ойканье» было слышно даже через закрытую дверь.

Эммануил Венедиктович недоверчиво покосился на девушку.

— Не могли вы ничего слышать. Во-первых, я в это время находился далеко. А во-вторых — тут дверь со звукоизоляцией. Семен Семенович ее специально установил, чтоб никто работать в архиве не мешал.

Виктория иронично глянула на коротышку.

— Вы споткнулись, взвизгнули, а затем произнесли: «Долбаные туфли, на кой черт я купил их в секонд-хенде!»

Быстрицкий в изумлении разинул рот.

— Как у вас получилось это услышать?!

— Понятия не имею. Просто услышала и все.

Глаза старичка загорелись азартом.

— Давайте проведем эксперимент! Я вернусь на лестницу и… ну, предположим — спою песенку. А вы за закрытой дверью попытаетесь определить, что я пою.

— Мне сейчас, Эммануил Венедиктович, не до песенок, — вздохнула Вика. — Есть хочется — аж живот сводит.

Быстрицкий моментально забыл об эксперименте и принялся хлопотать вокруг подноса.

— Один момент, милочка! Я все организую в лучшем виде, — тараторил он, расставляя блюда на столе. — Наша чудесная кухарка, Ольга Михайловна, собрала для вас массу вкусностей. И строго-настрого приказала проследить, чтобы все было съедено до последней крошки.

Виктория уселась в кресло и впилась зубами в бутерброд с колбасой.

— Неудивительно, что вы так проголодались, — Быстрицкий пододвигал девушке все новые блюда. — Пятый час в подвале торчите. А к нам на обед отец Даниил приходил. Спрашивал, куда вы подевались…

Вика вспомнила, что хотела узнать у священника о памятнике на площади.

— Отец Даниил еще в доме? — поинтересовалась она у старичка.

— Наверное. Когда я спускался в подвал, они с Семеном Семеновичем как раз наверх подымались. Видать, секреты у них какие-то.

Виктория недоуменно посмотрела на Быстрицкого.

— Секреты? Почему вы так решили?

— Ну, это же очевидно. Как только Семен Семенович с кем-то секретничает, они запираются у него в кабинете. Между прочим: кабинет расположен рядом с вашей комнатой — учтите это.

И коротышка почему-то лукаво подмигнул. Однако девушка не стала выяснять, что имеет в виду собеседник. Сейчас для нее куда важнее было застать отца Даниила. Поспешно дожевав бутерброд, Вика встала из-за стола.

— Куда вы, милочка? — забеспокоился старичок.

— Пойду наверх — поищу священника. Мне надо с ним поговорить.

— Обязательно поговорите, — кивнул Быстрицкий, мягко усаживая девушку на прежнее место. — Только сначала поешьте по-человечески. А то все бежите-спешите — никакого порядка в вашей жизни. Так, дорогой профессор, и язву заработать недолго.

ГЛАВА 7 Прогулка с отцом Даниилом

Только через полчаса Виктории удалось отделаться от назойливой заботы. Наевшись до отвала, девушка с трудом поднялась из подземелья на первый этаж. К счастью, Эммануил Венедиктович не собирался дальше составлять ей компанию. Чрезвычайно довольный тем, что накормил «дорогого профессора», старичок отправился с отчетом на кухню. Вика же пошла в сад — остановившись у ворот, она стала поджидать отца Даниила.

Гр-р-р… Утробный рычащий звук заставил девушку повернуть голову. Из-за угла дома выкатился мотоцикл, на котором восседал Милош. Тощая фигура дворецкого смотрелась на байке крайне нелепо: длинные руки и ноги были растопырены в стороны, а шлем, явно великоватый для маленькой богомольей головы, сполз на самый нос. Картина была настолько комичная, что Вика невольно захихикала. Однако ничто в этом мире не могло вывести дворецкого из себя. Сохраняя олимпийское спокойствие, он проехал мимо и направил мотоцикл в сторону темнеющего вдалеке леса.

— К птахам отправился, — услышала Виктория голос священника.

Обернувшись, девушка тепло поздоровалась с отцом Даниилом.

— Милош каждую субботу в лес ездит, — пояснил он, провожая взглядом удаляющийся мотоцикл. — Говорит, птичьи трели нервную систему успокаивают.

«Судя по железобетонной невозмутимости дворецкого, птички ему действительно помогают, — подумала Вика. Но вслух предпочла поговорить на другую тему.

— Отче, уделите мне несколько минут — я хочу спросить о памятнике.

Священник улыбнулся.

— С превеликим удовольствием расскажу и о памятнике, и о всем остальном, что вас интересует. Давайте пройдемся по деревенским окрестностям. Устроим себе, так сказать, послеобеденный моцион.

Они неспешно вышли за ворота.

— До чего же сад у Семена Семеновича хорош, — проговорил отец Даниил, глядя на розовые кусты у забора. — Каждый раз восхищаюсь, как тут бываю.

Виктория сощурилась.

— Представляю, во сколько эта красота обходится.

— Не все деньгами меряется, — покачал головой священнике. — Далеко не все.

Он приблизился к фонтанчику возле ворот, зачерпнул воду и брызнул ею на ближайший куст. Тысячи капель упали на розовые бутоны, заискрившись маленькими самоцветами. Вика невольно залюбовалась потрясающим зрелищем.

— Красиво? — спросил отец Даниил.

— Очень!

— А ведь это ничего мне не стоило. Видите, дочь моя — творить красоту можно абсолютно бесплатно. Было бы только желание. Самое ценное, что есть в нашей жизни — это момент восторженного удивления. А удивить может все, что угодно: цветок, бабочка, человек. Главное, чтобы наше сердце не утратило способность удивляться. Было чистым и искренним, как в детстве.

Девушка пристально глянула на отца Даниила. Своими философскими рассуждениями он совершено не походил на деревенского священника. Вероятно, приехал сюда из какого-то крупного города. Может, даже из Москвы…

— А давно вы тут служите? — поинтересовалась у него Виктория.

— Давно. Как только Киевскую духовную академию закончил — так сразу и рукоположился.

«А, Киев, — подумала Вика. — Теперь все понятно».

— Уже сорок лет в Красных петушках службу правлю, — продолжал отец Даниил. — А до меня в этой церкви отец служил… и дед мой… и прадед…

Виктория в недоумении остановилась.

— Погодите! Так вы что — местный?

— А что вас в этом удивляет?

— Ну… Ваша манера вести беседу, образованность, глубокие мысли — это так нетипично для деревенского жителя.

— Ломоносов тоже не из высших кругов вышел, — заметил священник. — Я, конечно, не ровня Михайлу Васильевичу. Но и вы, дочь моя, перестаньте мыслить стереотипами.

Вика смутилась. Действительно, было крайне глупо судить о происхождении человека по каким-то отдельным признакам. Впрочем, гораздо больше девушку сейчас интересовал другой вопрос.

— Отче, а как же вы, и тем более ваши отец с дедом, служили в деревне при Советском союзе? Разве можно было править церковную службу при коммунистах? А колхоз, а председатель?!

Отец Даниил усмехнулся.

— А что председатель? Он первым грехи замаливать прибегал. Это в газетах и на всяких там политбюро церковников обхаивали. А русский люд в деревнях — он завсегда к вере тянулся, при любых правителях. Да и в городах подвижники божьего слова находились. Я духовную академию в семидесятые годы заканчивал, хотя официально она закрылась еще в тысяча девятьсот девятнадцатом.

Он поправил окладистую бороду — под ней блеснула толстая золотая цепь, на которой висел крест. Такое богатство было довольно странным для деревенского священника. Но Вика уже настолько прониклась уважением к собеседнику, что думать о чем-то меркантильном ей совершенно не хотелось.

— У нас тут, в Красных петушках, времена разные случались, — продолжал отец Даниил. — То лучше бывало, то хуже… Но церковьтолько раз закрыли — в двадцатые годы. Смутное было время. Мне дед рассказывал, все у него на глазах происходило. Как Смолины в семнадцатом году из Красных петушков бежали, прадед мой, в то время тутошний настоятель, три года без них службу правил.

Отец Даниил помрачнел.

— Потом в деревню красные пожаловали. Зажиточных крестьян разграбили, церковь подожгли… Мужики, было, на защиту встали — да куда там. Разве вооруженных солдат вилами-лопатами одолеешь? Графский особняк красноармейцы тоже поначалу спалить хотели. Но передумали — сделали там военный штаб. А потом, когда уходили, ничего уже не рушили. Все ж свое было, советское.

— А ваш прадед? — спросила Виктория. — Красные ненавидели священнослужителей — как ему удалось выжить в той ситуации?

— Ему не удалось… — голос отца Даниила стал глуше. — Прадеда повесили на звоннице — прямо под главным колоколом. А потом, как собаку, в овраг бросили. Даже похоронить по-человечески не дали. Ни жену, ни сына к телу не подпустили. Нелюди.

Последнее слово священник произнес с такой дикой злобой, которая совершенно не вязалось с его благообразным обликом. Впрочем, через несколько секунд отец Даниил спохватился и продолжил рассказ в своей обычной спокойной манере.

— За день до того, как разыгралась трагедия, прадед смекнул, что добра от красных не будет. Вместе с сыном вынес ночью все иконы из церкви и спрятал их дома в тайнике. Когда назавтра солдаты церковь подпалили, особого урона они ей не нанесли. До этого дождь прошел, все было сырое, горело слабо — только стены чуть закоптились, да стекла в окнах полопались. Красные обозлились и прадеда повесили. А в церковь двери заколотили, чтоб никто туда больше не ходил. Деда моего, тогда еще подростка, вместе с матерью на Соловки выслали — как врагов народа. Спасибо, хоть не расстреляли. А ведь могли…

Отец Даниил перекрестился.

— Уже в ссылке дед получил полное церковное образование. Тогда много сосланных священнослужителей было, они и учили молодежь. Дед повзрослел, женился, сан принял. Хоть и непонятно было, заимеет ли он когда собственный приход. Но все мечтал вернуться в Красные петушки, достать из тайника церковные реликвии и править службу в старой церкви.

Священник вздохнул.

— Долгих пятнадцать лет лелеял он эту мечту, пока с поселения не освободился. На Соловках, кстати, родился мой отец. Потом, когда срок вышел — в середине тридцатых годов — дед таки в деревню вернулся. Домашних с собой перевез, хозяйство наладил. В имении, понятное дело, уже колхоз к тому времени был. В графском особняке — сельсовет. А в церкви библиотеку устроить надумали. Вот дед туда библиотекарем и пошел. Достал спрятанные иконы, расставил их за книжными полками — и не разглядеть, если кто случайный зайдет. Так проходил год за годом: днем дед колхозникам книжки выдает, а вечером — потихоньку службу правит…

— Неужели никто из деревенских не донес об этом властям? — поразилась Виктория.

— Что ж они, сами себе враги, что ли? Многих в те страшные годы только вера и спасала. В тридцатых — голод, репрессии, коллективизация. В сороковых — война, разруха. Ну, а в пятидесятых уже послабление служителям церковным вышло — тут уж не хоронились так, как прежде… В пятьдесят шестом дед мой преставился, и приход к отцу перешел.

Священник грустно улыбнулся.

— Самые сложные времена в Красных петушках гораздо позже начались — в перестройку. Колхоз наш, в прошлом миллионер, развалился. Люди в город подались, искать лучшей жизни. В деревне одни старики оставались. Да я с семейством.

— У вас есть семья?

Вика искренне удивилась. Она была уверена, что отец Даниил одинок.

— Семья… — священник ссутулился, на глазах став меньше ростом. — Да, у меня когда-то была семья. Давно…

Девушка молчала, не в силах спросить, где же она сейчас.

— По Красным петушкам эпидемия гриппа прокатилась, — хрипло произнес отец Даниил. — Много народу погибло. Наверное, их можно было спасти, будь в деревне больница или хотя бы фельдшер.

Священник тяжело вздохнул.

— Тогда умерла вся моя семья: жена и трое ребятишек. Выжил я один.

Повисла долгая пауза. Вика никак не решалась прервать ее, а священник полностью погрузился в воспоминания.

— Ну, ладно, — отец Даниил закончил, наконец, тягостное молчание. — Хватит уже говорить о моем прошлом. Идемте к памятнику — вы же хотели узнать его историю.

Они вышли на площадь. Продавщица кафе, стоящая, как обычно, в дверях с кульком семечек, заметила их еще издали.

— Батюшка, здрасьте! — заорала она во все горло. — И вам, прохвессор, доброго денечка.

— Здравствуйте, Марья Петровна, — приблизившись, улыбнулся отец Даниил.

— Что это вы, батюшка, давно в кафе не захаживаете? Забыли меня совсем, — посетовала продавщица, усиленно строя священнику глазки.

Тот сделал вид, что не замечает этих знаков внимания.

— Так дела у меня, Марья Петровна. Ремонт в церкви только закончил, на днях забор новый сладил. Семен Семенович обещал садовника прислать — клумбы с розами организую. Сам всем занимаюсь, помощников нет. Я при церкви живу, я в ней служу — стало быть, я и хозяин. А кто хозяин, тот и хозяйство блюдет.

Марья Петровна кокетливо сощурилась.

— Вам, батюшка, если помощь какая нужна, вы только скажите. Уж я подмогну, не сомневайтесь.

Священник поспешил перевести разговор на другую тему.

— Хорошая погода, не правда ли? — поинтересовался он у продавщицы тоном английского джентльмена. — Ни ветерка нынче, ни облачка.

Марья Петровна подняла вверх щекастое лицо.

— Облаков-то нету, зато воронья полным-полно, — заворчала она. — Вон как шныряют друг за дружкой, вражьи морды. Помяните мои слова — на днях страшная гроза разразится.

— Что вы, Марья Петровна — какая гроза? — махнула рукой Виктория. — Я только сегодня через телефон погоду в Интернете смотрела — всю неделю ясно.

— Не верю я, прохвессор, этому тырнету, — хмыкнула продавщица. — Сейчас ясно, а через пару дней поглядим, кто из нас прав окажется — я или тырнет ваш.

Презрительно выпятив нижнюю губу, Марья Петровна защелкала семечками.

— Ладно, пойдем мы, — сказал священник, видя, что разговор не клеится.

— Угу, — хмуро буркнула продавщица и отвернулась.

Отец Даниил с Викой направились к памятнику.

— Итак, дочь моя — вы наверняка хотите знать, чья это скульптура? — обратился священник к девушке.

Та согласно закивала.

— Знакомьтесь: Петр Николаевич Смолин.

— Граф Смолин? — поразилась Виктория. — Как же его памятник сохранился? Ведь после революции уничтожались любые напоминания о знатных особах!

— Эту статую тоже сносить собирались, но ее спас один именитый ученый, — заулыбался отец Даниил. — Проезжая через Красные петушки, увидел памятник и заверил наше начальство, что тот сделан из редчайшего вида сибирского мрамора. Начальству это, разумеется, польстило, они и не стали графа трогать. У нас не столица, надзора строгого не было. Ну, стоит мужик в костюме — мало ли, кто такой. На лбу же не написано, что граф.

Отец Даниил обошел памятник и поманил Вику за собой. Приблизившись, она увидела в задней части постамента небольшую продолговатую нишу.

— Тут раньше находился кованый барельеф, изображающий святое семейство, — пояснил священник. — Мне о нем отец рассказывал, а ему — дед… К сожалению, после прихода красных барельеф исчез.

— Наверное, солдаты утащили, — предположила Вика.

Она провела рукой по желтоватому мрамору. Если не считать утерянного барельефа, памятник сохранился в идеальном состоянии. Его щадили не только люди, но и время.

Пройдясь до сквера, священник с Викторией зашагали по центральной аллее. Какое-то время они гуляли молча.

— Отче, — прервала тишину девушка, — а что вам известно про графов Смолиных?

Отец Даниил прищурился.

— Все официальные факты собраны в архиве, с которым вы сейчас работаете. А остальное — мифы, легенды…

— Обожаю мифы, — улыбнулась Вика. — Расскажите, пожалуйста.

— Что ж, извольте, — священник огладил длинную бороду. — Помните, при нашей первой встрече — позавчера за ужином — Эммануил Венедиктович выспрашивал меня о страшном проклятии?

Девушка наморщила лоб.

— Да, что-то такое припоминаю. А как это связано с графским семейством?

— Самым прямым образом. Смолины, как я слышал, были проклятым родом. Наложил проклятие некий могущественный колдун — за то, что граф не исполнил данное ему обещание. Проклятие очень давнее, его история тянется с позапрошлого века. В чем оно состояло, мне доподлинно неизвестно. Знаю только, что это как-то связано с первенцами графского рода и… со смертью.

— То есть из-за проклятия умирали первые представители каждого нового поколения Смолиных? — уточнила Виктория.

Священник пожал плечами.

— Понятия не имею. Это все, что мне известно. Другие в деревне вообще об этом не слыхивали. Легенда о проклятии передается только в нашей семье. Ее мне отец рассказал, ему — его отец… Я, к сожалению, своему сыну уже ничего рассказать не смогу. Поэтому будем считать, что информация сейчас к вам по наследству перешла. Изучите документы архива — может, и удастся разгадать тайну графского проклятия.

Отец Даниил поднял голову и задумчиво уставился в небо, где летали сотни черных птиц.

— Много их как, откуда только взялись? Права Марья Петровна — быть скоро грозе. Ишь как воронье в воздухе-то кувыркается: резко вниз, а после так же вверх. Верная народная примета — к непогоде.

Виктория тоже глянула на небо.

— Какой сегодня день жаркий, — заметила она, жмурясь от яркого июльского солнца. — Не Россия, Африка прямо.

Опровергая ее слова, по аллее вдруг загулял холодный пронизывающий ветер.

— Ну вот, дочь моя, а вы на жару сетовали, — грустно улыбнулся священник. — Что ж, давайте прервем нашу прогулку. Мне еще в церковь зайти надо, да и у вас наверняка дел предостаточно.

Девушка поняла, что сеанс откровения закончен.

— Вы правы, отче, — согласилась она. — Пора возвращаться к разбору архива. Кстати, я как раз читаю дневник Петра Николаевича. И, судя по записям, раньше Красные петушки были просто Петушками. Вы случайно не знаете, почему изменилось название деревни?

— Случайно знаю, — улыбнулся отец Даниил. — На днях мы встретимся, и я обязательно расскажу вам об этом. А сейчас — извините, мне пора.

Священник махнул на прощание рукой. Он уже собирался уходить, как вдруг остановился и пристально глянул на девушку.

— Виктория, — произнес отец Даниил твердо, даже жестко. — Я хочу сказать вам кое-что важное. Пожалуйста, не задавайте никаких вопросов, а просто выслушайте и запомните. Договорились?

Вика кивнула. Священник выдержал паузу, а затем, глубоко вдохнув, выдал:

— Порой любовь маскируется под безумие, а успех — под безрассудный риск. Истинное назначение тех или иных поступков часто открывается уже после завершения действия. Когда ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. Помните об этом, читая графский дневник. Храни вас бог, дочь моя.

Отец Даниил перекрестил девушку и, развернувшись, зашагал прочь. Вика молча глядела ему вслед. Одинокая фигура священника быстро удалялась по аллее: ветер трепал края черной рясы, и они хлопали на ветру, словно гигантские крылья. От этого отец Даниил походил на мрачного нахохленного ворона. А высоко в небе над его головой кружили сотни настоящих воронов. Они громко каркали, вещуя приближение грозовой бури. Верная народная примета…

ГЛАВА 8 В чем проклятие?

Оказавшись в архиве, Вика первым делом полезла в сундук — за графской родословной. Девушке не терпелось узнать, в чем же состоит проклятие Смолиных. Из слов отца Даниила ясно следовало, что оно как-то связано с первенцами рода. Но умирали ли дети? Это можно было легко выяснить.

— Посмотрим на динамику, — промурлыкала Виктория, разворачивая на столе кожаный свиток.

Взгляд скользнул по первой записи. Петр Николаевич Смолин — родился в 1795 году, умер в 1831. О семейном положении графа говорилось, что он был женат на Елизавете Андреевне и имел от нее двух сыновей. Первый, Илья Петрович, действительно умер еще ребенком. «Ага, это тот самый Илюшенька, о котором идет речь в дневнике, — догадалась Вика. Судя по дате смерти младенца, прискорбное событие случилось в тот же год, когда граф начал вести дневник.

Девушка посмотрела на следующую строчку родословной: Пантелеимон Петрович Смолин, второй сын Петра Николаевича. Этот был жив-здоров почти 40 лет. Родился в 1830-м, преставился в 1869-м. Имел одного ребенка от повторного брака с Марфой Илларионовной (первая жена — Лукерья Евграфовна — умерла бездетной).

Его сын, Игнатий Пантелеимонович, родился в 1868-м году, а скончался в 1896-м. Иными словами — прожил достаточно, чтобы жениться и обзавестись потомством.

Прямым наследником этого графа был Платон Игнатьевич Смолин. Под его именем стояла только дата рождения — 1895-й год. Ни семейное положение, ни дети, ни дата смерти указаны не были. Вика вспомнила рассказ священника о том, что Смолины бежали из родового поместья сразу после революции. Это объясняло отсутствие дальнейших сведений.

Глядя на родословную, Виктория стала анализировать имеющиеся у нее данные. Четыре человека. Четыре поколения одного рода. Умерли в возрасте от 28 до 39 лет (последний, впрочем, мог скончаться гораздо позже). Первый из значащихся в родословной графов имел двух сыновей. У двоих из четверых было по одному ребенку. Трое женились. Один овдовел, состоял в повторном браке. Вот и все, что известно. Хмурясь, девушка отложила родословную в сторону. Похоже, тут нет никакой зацепки, чтобы вычислить проклятие. Каким образом оно может быть связано с первенцами? Все дети Смолиных, за исключением Илюшеньки, благополучно доживали до взрослого возраста и сами становились отцами. Ничего не понятно…

Надежда оставалась только на графский дневник. Но прежде, чем взяться за его чтение, Вика решила создать видимость бурной деятельности (на случай, если кто-нибудь неожиданно зайдет в архив, а она типа по уши в работе). Девушка вынула из сундука ворох бумаг и разложила их на столе. Отлично — картина чрезвычайной занятости налицо. Теперь можно со спокойной душой погрузиться в прошлое. «Так, на чем я остановилась? — Виктория пролистала несколько страниц и глянула дату очередной записи.

24 июня

«Пошел уж третий день, как Григорий Иванович покинул наши края. Выехал он ровно в тот день и час, что и наметил себе изначально. Вот она, хваленая немецкая аккуратность. Мы с Лизонькой, конечно, немало опечалились этому расставанию, но противиться дядиной воле не было никакой возможности.

А между тем есть и приятная новость: перед самым отъездом выпросил я таки у дражайшего Григория Ивановича его молосса чернобрылого. Слушая мои ежедневные мольбы и видя горячее желание владеть сим чудесным псом, дядя в конце концов сжалился и милостиво согласился оставить собаку. К удивлению моему, получил я даже сверх просимого! Григорий Иванович распорядился, чтобы и Харитон так же стал жить в моем доме. Причем дядюшка долго с ним прощался, плакал даже, а перед уездом взял с меня слово, что не обижу я слугу его верного, и будет жить он в довольстве и сытости. Признаться, туземец этот бразильский не шибко мне надобен. Но как мог отказаться я от дядюшкиного подарка? Вот и принял с дорогой душой — пусть живет на здоровье. Дом у нас большой, места всем хватит.

Относительно собаки у Григория Ивановича было непременное условие. А именно: должен я придумать молоссу имя звучное. При дяде-mo он вовсе без имени обходился, а тут Григорий Иванович постановил — всенепременно дать кличку. Причем не какую попало, а ту, которую сам молосс одобрит и выберет. Смех, да и только! Но куда деваться — согласился я. Дело вроде как не сложное.

Вот только не так все просто оказалось, как думалось. Три дня подряд, с самого дядиного уезда, только то и делаю, что кликаю пса. И Жук, и Полкан, и иные всякие имена называю — а он и ухом не ведет. Уж я в памяти все собачьи клички перебрал. Нет, ни на одну из них молосс не отзывается. Морду воротит, фыркает. Словно насмехается надо мной. Какое же имя ему надобно? Буду дальше гадать…»

Вика так увлеклась графскими записями, что даже не слышала, как в архив проскользнул Быстрицкий. Тот, видя, что его не замечают, требовательно постучал тростью по полу.

— Дорогой профессор, я вам не помешаю?

— Заходите, Эммануил Венедиктович, — девушка оторвалась от недочитанной страницы.

Коротышка в клетчатом костюме приблизился к столу и уставился на дневник.

— Что поделываете?

Виктория важно указала на предусмотрительно разложенные бумаги.

— Работаю с архивной документацией. Ну и заодно пытаюсь разгадать старинную загадку.

— Загадку? — глаза старичка вспыхнули живым интересом.

— Хочу узнать подробности родового проклятия графов Смолиных.

— Того самого, о котором упоминал отец Даниил? Он все-таки рассказал вам его?

Вика пожала плечами.

— Не совсем рассказал… Священник и сам толком ничего не знает — просто дал некую пищу к размышлению.

Внезапно она пристально глянула на коротышку.

— Эммануил Венедиктович, а ведь вы можете помочь в прояснении ситуации.

— Я? — лицо Быстрицкого вытянулось от удивления. — Но как?!

— Помните, вы говорили о сыне хозяина особняка, который умер в моей нынешней комнате?

— Верно, говорил, — с готовностью подтвердил старичок.

— Так вот, я думаю, это очень важная информация. Отец Даниил сказал, что проклятие Смолиных каким-то образом связано с первенцами и смертью. Вы что-нибудь знаете о смерти графского сына? Кроме того, что он скончался в моей спальне?

Эммануил Венедиктович отрицательно замотал головой.

— Нет, дорогой профессор — все, что знал, я вам уже выложил.

— Ладно, сама разберусь, — разочарованно вздохнула Вика. — В каком хоть документе находятся эти сведения? Что-то я пока нигде, кроме родословной, упоминаний о смерти мальчика не встречала.

— Сейчас найду! — Быстрицкий с энтузиазмом кинулся к бумагам на столе.

Его порыв был так стремителен, а движения настолько неуклюжими, что, едва коротышка дотронулся до аккуратно разложенных документов, они моментально слетели на пол.

— Одну секундочку, дорогой профессор. Я мигом все приберу, — затараторил Эммануил Венедиктович, опускаясь на четвереньки.

Виктории стало жаль его. «Старый, больной человек — а шестерит перед всеми, как затюканный малолетка. Впрочем, он сам виноват в своем положении…» Девушка начала помогать Быстрицкому собирать бумаги.

— Что вы, дорогой профессор, я сам… я сам… — повторял старичок, в то же время благодарно косясь на Вику.

Вдруг Эммануил Венедиктович глянул себе под ноги и тихо охнул. На его лице отразился неподдельный ужас. Виктория опустила глаза и тоже похолодела — лакированный ботинок старика стоял прямо на родословной графов Смолиных.

— Я не видел ее, честное слово — не видел, — запищал коротышка дрожащим голосом. — Это случайно вышло, простите меня!

Затаив дыхание, он поднял ногу с бесценного свитка. На нежной коже с золотым теснением красовался четкий отпечаток подошвы.

— Семен Семенович вышвырнет меня вон! — взвыл Быстрицкий. — И будет тысячу раз прав! Я испортил старинный документ! Ну почему я такой невезучий?!

Лицо старичка сморщилось, как печеное яблоко — он явно собирался заплакать. Вика схватила родословную и принялась счищать с нее след от ботинка. К счастью, кожа очистилась довольно легко. Перепуганный Эммануил Венедиктович тем временем продолжал орать во всю глотку.

— Мне конец! Какой теперь смысл жить?! Я самый пропащий человек на свете!

— Все в порядке, — громко произнесла девушка, стараясь перекричать его вопли. — Родословная не пострадала, успокойтесь.

Быстрицкий тут же заткнулся.

— В самом деле не пострадала?! — он взвизгнул от радости. — Милочка, я так вам признателен! Вы ничего не расскажете Семену Семеновичу?

— Ничего не расскажу, — пообещала Виктория, пряча родословную, от греха подальше, на дно сундука. — Но и вы уж, Эммануил Венедиктович, старайтесь впредь быть внимательнее. Договорились?

Старичок-одуванчик так резво закивал головой, что его пушистые волосы разлетелись во все стороны.

Дверь отворилась — на пороге возник Милош.

— Прошу проследовать на ужин, — прогудел он глубоким басом.

Выходя из архива вслед за Быстрицким, девушка захватила графский дневник. Она решила забросить его сейчас к себе в комнату, а позже, вечером, почитать перед сном.

Когда Виктория попала, наконец, на ужин, она обнаружила за столом новое лицо. Это был мужчина лет сорока, крепкий, широкоплечий, с внешностью боксера-тяжеловеса. Одетый в дорогой кашемировый костюм, он восседал рядом с Семеном Семеновичем. Едва Вика вошла, мужчина зыркнул на нее холодным серым взглядом. Быстрицкий кинулся представлять их друг другу.

— Долохов Сергей Константинович, вице-президент международной банковской группы «Торнадо», — пропел старик елейным голоском. — А эта очаровательная девушка — Виктория Олеговна Дружкина, профессор архивоведения.

«Профессор архивоведения» не произвела на банковского воротилу никакого впечатления. Поприветствовав ее каким-то невнятным бульканьем, Долохов тут же отвернулся и уставился в лежащую перед ним газету. На эту же газету смотрел и Тормакин. Компаньоны обменялись короткими взглядами и, не сговариваясь, поднялись со своих мест.

— Начинайте без нас, — сухо отчеканил Семен Семенович, покидая столовую.

Долохов сгреб газету боксерскими лапищами и молча вышел следом за компаньоном.

Вика посмотрела на оставшегося за столом Быстрицкого. Судя по растерянному лицу, он тоже не понимал, что происходит.

— Давайте есть, — вздохнул старичок. — Настя, подавай ужин.

Наблюдая за служанкой, расставляющей приборы, Виктория уже предвкушала великолепные блюда, которые вот-вот появятся на столе. Внезапно ее гурманские мечты оборвались. Ухо девушки уловило неясные звуки — будто кто-то разговаривал. Но кто и о чем, Вика разобрать не могла. Она покосилась на сидящего неподалеку Эммануила Венедиктовича. Он молчит и, похоже, ничего не слышит. Виктория перевела взгляд на прислугу. Настя все так же невозмутимо расставляет столовые приборы. Напрягая слух, девушка попыталась сквозь звон стаканов и тарелок разобрать странный разговор.

— Завтра все узнают об этом, — услышала она, наконец, мужской голос.

— Ну и что? — равнодушно ответил второй мужчина.

— Как — что?! — возмутился первый. — Надо что-то делать! Если эта информация дойдет до широких масс, твоей репутации конец. Я выкупил у редактора макет номера, но завтра эта газета будет во всех киосках.

«Газета! — Вика моментально сообразила, что разговор происходит между Тормакиным и Долоховым. И речь идет о той самой газете, которую она видела на столе. Девушка удивилась — почему банкиры, говоря о важных делах, всего лишь вышли из комнаты, а не удалились в более укромное место, где их никто не мог слышать? Очень неосмотрительно! До конца не осознавая, зачем ей это нужно, Вика продолжала вслушиваться в разговор.

— Ты так и не дал мне посмотреть эту чертову статью, — заметил Тормакин. — Что там? Эльвира назвала мое имя?

— Нет, пока не назвала. Прямо она не признается, кто отец ее ребенка. Но на твою личность намекает достаточно прозрачно. А журналюги — они мигом все вычислят. И что тогда?

Тормакин молчал.

— Ты знаешь Эльвиру — она по трупам пойдет, — продолжал Долохов. — Если денег от тебя не получит, скандал закатит международного масштаба! Мол, бедная моделька, соблазненная и брошенная всемогущим банкиром-миллиардером, осталась с малюткой на руках, без средств к существованию. И все потому, что папаша не пожелал признать своего отпрыска. Уже и фотку сыночка в газету тиснула. С душещипательной надписью: «Мальчик очень похож на своего папу», — Долохов тяжело вздохнул. — А у нас выборы в Госдуму — зачем нервотрепка? Семен, ну отстегни ты этой стерве бабла, пусть заткнется. Или ребенка признай — жалко, что ли? Тебе ж на той девке из-за этого не жениться, в самом-то деле! Чего ты уперся, как осел?

— Я как раз буду ослом, если заплачу Эльвире, — жестко отчеканил Тормакин. — И ребенка ее я тоже признавать не собираюсь — он не мой.

— Не твой?! — изумился Долохов. — Почему ты так уверен?

— И я, и Элька — светлокожие. А ее пацан — смуглый, как цыганченок.

— Так, секунду, — прервал его Долохов. — Откуда ты знаешь, что он смуглый? Я же только сказал про фото, но не показал его!

— Да зачем мне фото? Я этого пацана, как тебя сейчас, видел.

— Погоди, Семен, — Долохов задохнулся от удивления. — Ты что, встречался с Эльвирой?!

— Ну да, встречался…

— Где? Когда?!

— Она приезжала сюда неделю назад, вместе с ребенком. Жила у отца Даниила. Ты же знаешь эту хитрую сволочь — при желании Элька легко может прикинуться несчастной овечкой. Священник наслушался ее жалобных историй и упросил меня встретиться с бедняжкой. Думал, наверное, что я посмотрю на малыша и расчувствуюсь. Но вышло с точностью до наоборот: как только я увидел сына Эльвиры, сразу понял — он не от меня. И послал ее ко всем чертям. Она ничего не получит!

— Вот так новость, — протянул Долохов.

— А газета, кстати, не врет, — со смехом заметил Тормакин. — Мальчишка действительно очень похож на своего папашу. На того стриптизера, с которым Элька параллельно со мной крутила. Вот пусть к нему и катится! Они друг друга стоят, кобель и сучка.

Виктория недоуменно посмотрела на людей в столовой. Неужели никто ничего не слышит?! Нет — похоже, разговор между банкирами доступен ей одной. Девушка вдруг припомнила недавний случай с поскользнувшимся Эммануилом Венедиктовичем — тогда она слышала вопли старичка через закрытую звукоизолирующую дверь. Хм, со слухом и правда творится что-то неладное… Извинившись, Вика поднялась из-за стола и направилась к выходу. Ей захотелось посмотреть, где находятся банкиры, и на каком расстоянии она их услышала. Выйдя в холл, девушка поняла, что там никого нет. Где-то наверху раздались шаги. Виктория подняла голову — со второго этажа спускались Тормакин и Долохов. «Как только Семен Семенович с кем-то секретничает, они запираются у него в кабинете, рядом с вашей комнатой», — вспомнила девушка слова Быстрицкого. «Это же метров сто отсюда, — ужаснулась Вика. — Как я могла услышать разговор?!» В волнении она кинулась мимо банкиров вверх по лестнице — к себе в комнату.

Едва переступив порог, девушка уперлась взглядом в лежащий на столе графский дневник. Завтра она обязательно его почитает, а сегодня…

Вика сбросила одежду и побежала в ванную. Надо было успокоиться. Прохладный бодрящий душ выветрил из головы все суетные мысли, оставив только желание поскорее оказаться в постели.

* * *

Во сне Виктории опять привиделось прошлое. Тот самый охотник, и тот самый черный пес. Правда, теперь дело происходило не на природе, а в доме. Богатое убранство кабинета и портреты важных господ на стенах явно указывали на знатное происхождение хозяина-охотника. Да и не охотник он был сейчас вовсе. Бородатый мужчина, одетый в костюм тонкого сукна, скорее напоминал благополучного зажиточного помещика. Сидя в кресле, он перелистывал страницы книги, а у ног дремал огромный пес. Внезапно собака вскинула лобастую голову. Мужчина вопросительно посмотрел на дверь. Время шло, а в кабинет никто не входил.

— Ошибся ты, Лютый, нет там никого.

Бородач потрепал пса по курносой морде и опять погрузился в чтение. Однако пес не успокаивался. Поднявшись на могучие лапы, он приблизился к двери и уткнулся в нее носом. Шерсть на собачьем загривке встала дыбом, из нутра донеслось грозное рычание.

— Фу, Лютый! — цыкнул на него хозяин.

Пес продолжал рычать. Досадливо поморщившись, мужчина отложил книгу и тоже подошел к двери.

— Сам посмотри — нет никого, — с этими словами бородач настежь распахнул дверь.

Как только он это сделал, пес выскочил из кабинета.

— Вот шалый…

Мужчина вернулся к креслу и вновь взял в руки книгу.

Но не успел он раскрыть ее на нужной странице, как в дверь постучали.

— Входите, — отозвался хозяин кабинета.

В комнате появился рослый темнокожий парень. Как и бородач, он был одет в костюм европейского кроя. Однако раскосые глаза и смуглая кожа выдавали в нем пришельца из совсем других земель. Самой примечательной деталью в облике этого человека была его нижняя губа. Оттопыренная и приплюснутая, она полностью заполнялась круглой деревянной пластиной. Хозяин кабинета при виде странного посетителя не выказал ни малейшего удивления. Вероятно, этот облик был для него привычен.

— Ваше сиятельство, — обратился парень к бородатому мужчине на чистом русском языке. — Не соблаговолите ли уделить мне несколько минут?

Мужчина кивнул.

— Решение касательно Светланы принято? — спросил парень. — Она выйдет за меня?

Хозяин кабинета нахмурился.

— Харитон, ты опять за свое? — недовольно проворчал он. — Сколько раз я уже объяснял: Светлана дружна с графиней, и я не могу неволить ее с замужеством. Она как прошлой весной мужа схоронила — так никого к себе и не подпускает. Что я-то могу поделать?

— Ваша светлость, вы обещали выполнить любое мое желание, — напомнил парень. — А мое желание только одно — жениться на Светлане.

Бородач тяжело вздохнул.

— Я от своего слова не отказываюсь. Но сам подумай — на кой тебе эта кормилица? Да еще малец у нее. Зачем чужое дите надобно?

— Вы обещали, — упрямо повторил Харитон.

Хозяин кабинета насмешливо фыркнул.

— Далась тебе эта Светка! Вон сколько девок сейчас на выданье. Выбирай любую. А хошь, и вообще, как игрушку подарю — без всякой свадьбы.

В глазах парня вспыхнул холодный огонь.

— Благодарствую, Ваша светлость, но нет в том нужды, — ответил он сухо. — Пойду я, с вашего позволения.

Когда дверь за парнем затворилась, бородач задумчиво посмотрел в окно.

— И почему молосс так не любит этого Харитона? — пробормотал он. — Всегда убегает перед его появлением…

Только хозяин кабинета собрался вернуться к чтению, как к нему пожаловали новые гости. Это были две женщины. Одна из них — маленькая и хрупкая — находилась на последних месяцах беременности и выглядела весьма скверно. Кожа ее имела серо-землистый оттенок, глаза ввалились, а щек будто и вовсе не было. Вторая же, напротив, прямо-таки пышела здоровьем. Это была настоящая русская красавица: дородная, с полной грудью и тяжелой светлой косой. Про таких говорят — кровь с молоком. На руках красавица держала двух годовалых мальчуганов. Завидев мужчину, один из них радостно заугукал. Бородач потянулся к ребенку.

— Илюшенька, солнце ненаглядное, как славно ты папеньке улыбаешься.

Женщина с землистым лицом устало опустилось в кресло.

— Лизонька, голубушка, опять тебе нездоровится? — участливо поинтересовался у нее мужчина.

Та вздохнула и прикрыла глаза.

— Ваша правда, барин, — сказала пышногрудая блондинка. — Нездоровится нашей графинюшке. Уже вторую неделю мутит ее, бедняжку, без продыху. Совсем на еду не смотрит — только водицу пьет.

Мужчина подошел к беременной и поцеловал ее в лоб.

— Потерпи, дружочек. Бог даст, разрешишься в скорости, тогда и полегчает.

Страдальчески глянув на мужа, женщина снова вздохнула. Дверь между тем отворилась, и в кабинет бодро вбежал молосс. Никто из присутствующих, впрочем, не обратил на него внимания. Графиня как раз начинала неприятный, но очень важный разговор.

— Я видела, к тебе нынче Харитон заходил, — обратилась она слабым голосом к супругу.

— Заходил. И что же?

Графиня нахмурилась.

— Не нравится мне этот человек, Петруша. Неспокойно на сердце, когда его вижу. Помяни мои слова — он на нас беду накличет. Гони его.

— Как же я его прогоню? — удивился бородач. — Мне Харитона дядюшка оставил и строго-настрого наказал не обижать его. А то, что чужеземец он — так то ни о чем не свидетельствует. Иной наш русский мужик пострашнее любого арапа оказывается.

Мужчина подошел к беременной и обнял ее за плечи.

— Это все придумки, Лизонька, что Харитон страх нагоняет. В твоем положении такие казусы часто случаются. Ничего — вот разродишься и сама над своими фантазиями смеяться будешь. Да и мы посмеемся. Верно, парни?

Хозяин кабинета подмигнул ребятишкам, и, забрав их у кормилицы, принялся раскачивать на руках, как на качелях. Женщины украдкой переглянулись. По всему было понятно, что они не собираются сдаваться.

— Нечто барин не видит, что змею на груди пригрел? — заговорила теперь Светлана. — Чернокнижник этот ваш Харитон — вот он кто! Цельными днями-ночами в подвале сидит и лопочет что-то не по-нашему. А как на свет божий выходит, так на меня и зыркает, так и зыркает!

— Во дура-баба, — захохотал бородач, продолжая играть с малышами. — Нравишься ты ему — вот и зыркает. Уже месяц руки твоей просит. А я все тяну с ответом. Знаю, что откажешь. Аль нет?

— Ужас какой вы придумали, барин! — побледнела красавица. — Да нечто я полоумная, чтоб за басурмана замуж пойти? Не бывать этому никогда — так своему нехристю чернорожему и передайте!

Мастифф, находившийся в этот момент возле Светланы, глухо заворчал. Она присела к собаке и потрепала ее по голове белой пухлой ручкой.

— А вот этот нехристь чернорожий мне очень даже по нраву. Лютый, дай лапу.

Пес послушно протянул лапу, одновременно лизнув женщину в лицо. Кормилица отскочила в сторону и звонко рассмеялась.

— Лютый, ну какой же ты лютый? Ласковый, как котенок…

ГЛАВА 9 Невероятное открытие

Проснувшись, Вика резко села на кровати. Сердце бешено колотилось, в висках шумело, мысли кружились в безумном хороводе. «Этого не может быть! — думала она, вспоминая сегодняшний сон. — Этого просто быть не может!!!»

Слуга-туземец, кормилица Светлана, граф с графиней, черный мастифф — всех их девушка отлично знала по старинному дневнику. Но каким образом эти персонажи оказались в ее сне? Вторую ночь подряд перед Викторией разворачивалась история, произошедшая в графском поместье двести лет назад. Или, может, это — плод ее живого воображения? Возможно, она начиталась записей из прошлого, вот и снится теперь всякая чепуха. Надо проверить. Вот только — как?.. Внезапно Вику осенило: «Собачья кличка!» Во сне черного мастиффа звали Лютый. Но ведь девушка еще не успела прочесть в дневнике, какое имя дал граф своему псу. Следовательно, и знать об этом ничего не может. Выпрыгнув из постели, Виктория подбежала к лежащей на столе тетради. Пролистав первые страницы, она жадно стала вчитываться в новую запись.

18 июля

«Прошел уже почти месяц с дядюшкиного уезда, и жизнь наша окончательно вернулась в привычное русло. Дневник я свой несколько забросил, потому как писать особо не о чем. Интересных новостей в имении нет — каждый день похож на предыдущий, как близнецы-братья. Кстати, о братьях: Лизонька вот-вот готовится разродиться, и бабка-повитуха сказала, что ребеночек будет непременно мужеского полу. Бабке этой можно доверять — за всю жизнь она ни разу не ошиблась. Значит, вскорости у Илюши появится младший братец. Я этому рад несказанно! Однако и беспокоюсь: как бы сие знаменательное событие не совпало с именинами самого Илюшеньки. Послезавтра нашему первенцу исполняется ровно год. И весьма нежелательно, чтобы вместо праздничного настроения мы все были охвачены тревогой по поводу благополучного разрешения Лизоньки от бремени. Надеюсь, второй сынок выберет для появления на свет какой-нибудь иной день. Да, так будет не в пример лучше!

Раз уж я взялся сегодня писать в дневнике, то немного расскажу о Харитоне. Поначалу, признаться, опасался, что этот хоть и воспитанный, а все же дикарь, внесет смуту и каким-то образом нарушит уклад в моем доме. Ничего подобного, к счастью, не случилось. Хоть слуги и шарахаются от туземца, считая его колдуном, сам Харитон ведет себя весьма достойно. Впрочем, мы с Лизонькой почти не видим его. Сутки напролет туземец пропадает в подвальной комнате, где оборудовал себе нечто вроде рабочего кабинета. Уж не знаю, что он там делает — никто из нас внутрь той комнаты не заходит. Харитон даже прислугу убраться не пускает. Да я на том и не настаиваю. Пусть дикарь прячется, если ему это по нраву. Дядя просил обращаться со слугой ласково и не насиловать его волю. Я эту просьбу выполняю неукоснительно…»

Вика оторвалась от чтения. Туземец, дни и ночи проводящий в подвале — об этом упоминала Светлана-кормилица. Вот и первое доказательство, что сон правдивый. Девушка поежилась: «Что это за подземная комната, в которой укрывался Харитон? Уж не архивный ли кабинет?» Она поспешно отогнала неприятную мысль. Подвал огромный — логово туземца могло находиться, где угодно. Виктория вновь погрузилась в чтение.

«Одно только удручает меня с Харитоном. Помнится, пообещал я ему исполнение любого желания — на радостях от того, что обнаружил он пропавшего Илюшеньку. И вот никак не думал я, обещаючи, что у нас с туземцем через это непонимание выйдет. Почти сразу же по уезду дядюшки попросил Харитон исполнить обещанное: захотел жениться на Светлане, кормилице Илюшиной. Дело, конечно, хорошее, и с любой другой девкой я бы его вмиг обвенчал, коль он крещенный (до сих пор в этом не уверен). Однако же Светлана — баба строптивая, вдова. Да к тому же своевольная она премного оттого, что с Лизонькой общается, словно подруга лучшая. Графиня ее всегда защищает и в обиду не даст, я в том крепко уверен. Не могу я супротив жены пойти в ее нынешнем положении — разволнуется Лизонька, расплачется, а ну как на ребеночке это сказываться будет? В общем, чтоб скандалов избежать, отказал я в женитьбе Харитону. Предложил другое какое желание придумать. А он уперся и стоит на своем — хочу жениться на Светлане, вот мое единственное желание. Ну что ты с ним будешь делать? Прямо не знаю, как из этой ситуации выйти. Обещал я дяде не обижать слугу его верного ни при каких обстоятельствах, а вон как получается…»

Девушка опять прервалась. Второе доказательство правдивости снов было налицо. Вика отлично помнила историю с туземцем, желающим жениться на кормилице, и ее категорический отказ. Поиск собачьей клички не имел уже особого смысла. Но Виктория решила все-таки закончить чтение записи. Тем более, оставалось совсем немного.

«Зато иную просьбу Григория Ивановича, — писал дальше граф, — я выполнил безукоризненно. Нашлось имя для молосса его брыластого. Несколько дней потратил я, но таки откликнулся ирод окаянный на клич мой. Имя теперь его…»

— Лютый, — прочитала вслух девушка.

Это было третье, последнее доказательство, что ночные видения напрямую связаны с реальным прошлым. Все совпало на сто процентов! Вику охватили смешанные чувства. С одной стороны — сны очень необычные и интересные. Но с другой стороны… Этого не может быть! Этого просто быть не может!!!

Завтрак прошел, как в тумане. Безучастно пережевывая еду, девушка рассеянно слушала застольные разговоры, невпопад отвечала на вопросы, и вообще старалась отмалчиваться. Еле дождавшись конца трапезы, она тут же побежала в архив, надеясь работой отвлечься от одолевавших ее тревожных мыслей.

Там Викторию поджидали несортированные документы. Разложенные вчера на столе только для вида, сегодня они пришлись как нельзя кстати. На несколько часов из головы улетучились все призраки прошлого, уступив место платежкам и квитанциям. Когда разбирать их уже не было никаких сил, Вика глянула на мобильник. Скоро обед — можно закругляться. «Еще одну стопку переберу и все, — решила девушка. Она потянула к себе бумаги, и вдруг… из стопки выскользнул яркий рисунок. Виктория ошарашено уставилась на него: в центре изображена фигура светловолосой женщины, держащей на руках младенца, вокруг — еще несколько маленьких фигурок. Вероятно, это тоже дети. «Раз, два, три, четыре, пять, — сосчитала их Вика. Она перевела взгляд на верхнюю часть листа. Там, отблескивая позолотой, виднелись непонятные знаки. Девушка задумалась: «Почему Тормакин ничего не сказал мне об этом документе? Неужели посчитал его настолько незначительным?»

Тук-тук… — в приоткрывшуюся дверь сунулась физиономия Эммануила Венедиктовича.

— Время обеда, дорогой профессор, — пропел он, картинно шаркая ножкой. — Я специально спустился вместо Милоша, чтобы пригласить вас к столу, — коротышка в клетчатом костюме осекся: — Профессор — да на вас лица нет.

Обеспокоенный, он заспешил к девушке.

— Все нормально, Эммануил Венедиктович, — улыбнулась Вика. — Я просто немного устала.

Подойдя вплотную, старик по-отечески приобнял ее за плечи.

— Милочка, вы точно в порядке? Вчера с ужина сбежали, сегодня за завтраком какая-то странная были. Нельзя так себя работой изводить. В вашем возрасте важно хорошо кушать и крепко спать. А то будете на старости лет такой же развалюхой, как я… Ой, это что?

Быстрицкий удивленно воззрился на цветной рисунок.

— Я тоже хотела бы знать, — вздохнула Виктория. — Только что обнаружила картинку среди архивных бумаг.

Близоруко щурясь, Эммануил Венедиктович стал всматриваться в изображение.

— Похоже, это не просто картинка, а пиктограмма.

— Что? — не поняла девушка.

— Пиктограмма. Некое послание, зашифрованное в форме рисунка… Я про это в Интернете читал, — быстро добавил старичок.

Он задумчиво повертел в руках лист.

— Никогда раньше эту штуковину тут не видел. Я, правда, только по верхам документы просматривал. Надо будет Семена Семеновича спросить — он архив намного лучше знает.

Вернув рисунок на стол, Быстрицкий постучал по нему набалдашником трости.

— Любопытно было бы узнать, кто нарисовал эти фигурки. И надпись непонятная — очень похожа на ту, что на матовом флаконе.

Вика подскочила с кресла.

— Эммануил Венедиктович, а ведь вы правы!

Она побежала к сундуку и вытащила оттуда черную коробку. Через пять секунду флакон уже находился рядом с пиктограммой. Знаки на них были не просто похожи — они оказались совершенно одинаковые! Девушку этот факт очень воодушевил.

— Если знаки одинаковые, — принялась рассуждать она, — то и хозяин у этих вещей, скорее всего, один и тот же. Установив, кто автор рисунка, мы поймем, кому принадлежалфлакон. И наверняка сможем выяснить, что раньше было в этом пузырьке!

Быстрицкий опасливо попятился от стола.

— Может, не будем ничего выяснять? Приедут ученые — пусть и разбираются.

Отмахнувшись от трусливого коротышки, Вика с интересом стала изучать цветную картинку. Эммануилу Венедиктовичу тоже хотелось приобщиться к разгадыванию тайны. Несмело, бочком, он снова приблизился к столу и встал рядом с Викторией.

— Странная какая-то женщина, — заметил старичок, разглядывая светловолосую фигуру в центре пиктограммы. — Что-то с ней не так.

— Что не так? Мать держит на руках ребенка. Прообраз Богоматери — олицетворение мира, добра, продолжения рода. Подобная символика есть во всех культурах мира.

— Я не имею ввиду мировую символику, — упрямо затряс головой Быстрицкий. — Я говорю, что именно с этой конкретной дамочкой что-то не так. Вы посмотрите на ее волосы.

И старик ткнул в белокурые локоны, располагавшиеся, как грива, вокруг головы женщины.

— Хотите сказать, что она слишком лохматая для Богоматери? — усмехнулась Вика. — Но это всего лишь субъективное виденье художника. Суть от этого не меняется. Женщина с младенцем — типичный символ материнства. В этой фигуре нет никакого секрета.

— Нет-нет, — затараторил Эммануил Венедиктович, в волнении переходя на визг. — Волосы этой дамочки не взлохмачены, они… — Быстрицкий сунул пиктограмму Вике под нос, — …они сняты с ее головы, как скальп!

Ухватив листок, Виктория впилась взглядом в женскую прическу. Старик прав! Волосы блондинки полностью отделены от головы, а сама женщина как будто лысая. Или, как сказал Быстрицкий — скальпированная. Кто нарисовал этот страшный рисунок? Зачем? И почему на нем та же надпись, что и на флаконе? В мозгу девушки крутились десятки вопросов, ответы на которые она непременно хотела отыскать. Впрочем, посвящать в свои планы старичка, учитывая его трусость, Вика не собиралась.

Она спрятала флакон обратно в сундук и потянула Быстрицкого к выходу.

— Идемте, Эммануил Венедиктович — пора обедать. Как вы сами верно заметили: кушать надо вовремя, а работа подождет.

— Вот это правильно! — согласился коротышка и поспешил из архива вслед за девушкой.

На лестнице Быстрицкий позабыл о страхах и вновь оживился.

— Милочка, вы же еще главную новость не слышали, — воскликнул он, глядя на Вику горящими глазами. — Сенаторская таки дала откровенное интервью!

Эммануил Венедиктович сделал паузу, явно рассчитывая на ответную реакцию.

— Понятия не имею, кто это, — честно призналась девушка.

— Ну, как же? Эльвира Сенаторская — известная модель и светская львица! В прошлом году она родила ребенка от загадочного миллионера. Журналисты с ног сбились, разыскивая папашу, но так ничего и не откопали. А сегодня в одной из газет вышло интервью, в котором Эльвира пообещала рассказать, кто же отец мальчика. На днях будет праздноваться его первый день рождения, и именно тогда откроется секрет.

— Не понимаю, какое это к нам имеет отношение…

— Сейчас поймете, — коротышка поднял вверх трость, обозначая важность момента. — В интервью практически открытым текстом написано, что отец ребенка — Семен Семенович!

При последних словах Вика похолодела. До этого момента она надеялась, что тот странный разговор между Тормакиным и Долоховым ей просто померещился.

— Эммануил Венедиктович, — осторожно поинтересовалась девушка, — а вы случайно вчера за ужином ничего подобного не слышали?

Старик удивленно вытаращил глаза.

— Вчера?! За ужином?! Помилуйте — как же такое возможно? Газета вышла только сегодня утром!

Поколебавшись, Виктория решила задать мучающий ее вопрос.

— Как вы думаете, — обратилась она к Быстрицкий, тщательно подбирая слова, — можно ли, находясь в столовой, услышать разговор, происходящий на втором этаже?

Коротышка протестующе замахал руками.

— Что вы, милочка! В этом доме очень толстые перегородки. Не разобрать даже, что происходит в соседней комнате — не то что на другом этаже, — он мечтательно прищелкнул языком. — А как бы я хотел слышать через стены и знать, о чем говорят люди в мое отсутствие. Чужие секретики — они такие интересные…

Едва попав в столовую, Вика учуяла довольно необычный запах. Вязкий, тяжелый, он заполнял собою всю комнату. За столом сейчас находился один Семен Семенович. Его компаньон, Сергей Константинович, отправился играть в гольф (о чем девушке услужливо шепнул Быстрицкий). Вика со старичком уселись рядом с банкиром и принялись за еду.

Выдержав для приличия небольшую паузу, девушка подступилась к Тормакину с расспросами о найденном рисунке. Семен Семенович немало озадачился этой новостью.

— Ничего подобного в архиве не было, — сказал он Вике. — Как только разберусь с делами, обязательно спущусь в подвал и посмотрю, что там за картинка. В любом случае, этот документ не трогайте. Ученые приедут — все изучат. Когда архив упорядочится, кстати?

— Максимум через десять дней, — уверила его Виктория.

— Отлично. А что изображено на рисунке, который вы обнаружили?

— В центре — женщина с ребенком. А вокруг еще пятеро детей…

— Ох уж эти детки, — с досадой перебил девушку банкир. — От них у взрослых одни проблемы. Мне дети вообще противны. Жизнь без них куда лучше!

Присутствующие отлично понимали, что Семен Семенович психует из-за интервью Эльвиры Сенаторской. Но никто, естественно, не проронил по этому поводу ни слова.

— А некоторые мамаши, — не унимался Тормакин, — готовы все свои беды на ребенка списать. И фигура у них, видите ли, после родов испортилась, и возможности они какие-то упустили, и карьера под откос покатилась. Я лично так считаю: если беременность мешает твоей карьере или фигуре — делай аборт, и точка!

Вязкий аромат новой волной захлестнул столовую. Но Вика почти не обратила на это внимания. Тема, затронутая банкиром, ее по-настоящему взволновала.

— Семен Семенович, люди по разным причинам решаются прервать беременность, — горячо возразила она. — Есть серьезные обстоятельства в жизни, да и медицинские показания бывают. Ни одна здравомыслящая женщина просто так, из-за фигуры, на аборт не пойдет. Это убийство, грех. А кто к этому призывает, ничуть не лучше. Ответ и тем, и другим перед богом держать придется.

БЛЕНЦ! Поднос, который Настя в это время подносила к столу, выскользнул из рук служанки и полетел вниз. Все его содержимое оказалось на полу. На шум из кухни выскочила Ольга Михайловна. Тормакин брезгливо поморщился.

— В темпе все уберите, — процедил он сквозь зубы.

Женщины похватали с пола еду и заторопились к выходу. Когда Настя проходила мимо, Виктория заметила, насколько девушка бледна. Впрочем, виной тому вполне мог быть странный вязкий запах, окутывающий столовую.

— Все в порядке? — участливо поинтересовалась Вика у служанки.

Та закусила губу и молча скрылась на кухне. Быстрицкий, от внимания которого тоже не ускользнула Настина бледность, наклонился к Вике и прошептал:

— Наверное, магнитные бури влияют…

Над столом повисла тяжелая пауза, и старичок поспешил разрядить обстановку.

— Интересно, что у нас на десерт? Я так мечтаю отведать ванильный пудинг.

«Ванильный пудинг! — дошло до Вики. — Вот что за странный запах витает в столовой».

Она улыбнулась.

— Радуйтесь, Эммануил Венедиктович — ваша мечта скоро осуществится.

В этот момент из кухни вышла Настя с большим закрытым подносом. Служанка установила его на середине стола и торжественно объявила:

— Ванильный пудинг.

Тормакин и Быстрицкий удивленно посмотрели на Викторию.

— Откуда вы знали, что на десерт будет мое любимое кушанье? — поразился коротышка с пышной шевелюрой. — Выпытали у Ольги Михайловны?

Девушка пожала плечами.

— Зачем выпытывать, если запах пудинга слышен, как только заходишь в столовую.

Тормакин с Быстрицким недоуменно переглянулись.

— Дело в том, дорогой профессор, — заговорщицки подмигнул старичок, — что наша чудесная кухарка держит в строжайшем секрете не только рецепт своего фирменного блюда, но и время его приготовления. Ольга Михайловна так тщательно конспирируется, закрывая все кастрюли и миски, что никто в доме до последнего момента не догадывается о сюрпризе. А вы так запросто его разгадали. Браво!

— Ну и нюх у вас, Виктория — любая собака позавидует, — добавил банкир.

Все получили по большому куску белой студенистой массы и с удовольствием принялись за еду. «Как же я понимаю Эммануила Венедиктовича, — думала девушка, уплетая ванильную вкуснятину. — Действительно, не пудинг — мечта!»

После обеда она решила немного прогуляться. Следом увязался Быстрицкий. Впрочем, сейчас его присутствие не вызвало у Вики досады. Почему-то этот нелепый старик в потертом костюме и туфлях из секонд-хенда становился ей все симпатичнее.

— Меня ночью садовник напугал, — пожаловался Эммануил Венедиктович, когда они шли через сад к воротам. — Чертов китаец бродил между деревьями в дождевике, а я его опять за привидение принял.

Не получив в ответ сочувствия, коротышка переключился на другую тему:

— Я с вами, дорогой профессор, хочу обсудить рисунок, который в архиве обнаружился. Есть одно интересное предположение…

Не успел Быстрицкий договорить, как перед ними возникла продавщица из кафе. Марья Петровна как раз возвращалась с обеденного перерыва и, заметив выходящих на площадь знакомых, поспешила к ним.

— Пойдемте, гости дорогие, я вас угощу чем-нибудь вкусненьким.

— Что вы, Марь Петровна, — важно отмахнулся от нее старичок. — Некогда нам гостевать, мы обсуждаем важный старинный документ.

Продавщица иронично приподняла брови.

— То есть вам, Эммануил Венедиктович, сегодня не наливать?

Быстрицкий напыжился и стал похож на маленького ощипанного воробья.

Покинув насмешливую продавщицу, они с Викой двинулись по аллее вглубь парка. Коротышка снова заговорил о рисунке.

— Знаете, никак из головы не идет то изображение женщины с оторванными волосами. Очень уж она Свету Бугримову напоминает.

— Легкомысленную девушку, убитую на окраине деревни? — удивилась Виктория. — Что же между ними общего?

Быстрицкий поежился.

— У Светланы, дорогой профессор, как и у этой женщины, волосы с головы были сорваны.

— Как — сорваны?!

— А вот так. Скальпировали девчонку самым натуральным образом. Кстати, я еще вспомнил: Света тоже блондинка, и волосы у нее были разложены точь-в-точь, как на найденном старинном рисунке!

— Вам-то, Эммануил Венедиктович, откуда такие подробности известны? — Вика с подозрением глянула на старичка. — Неужели были на месте преступления?

Коротышка смущенно поводил тростью по земле.

— Нет, я не был. У меня, знаете ли, психика очень впечатлительная для подобных зрелищ. Мало приятного: увидеть безволосый труп, да еще жутко-усмехающийся.

Викторию и саму передернуло от такого описания.

— Чего это она усмехалась?

— Понятия не имею… Знаю только, что когда Светлану нашли, улыбка у нее была от уха до уха — голливудские звезды обзавидуются.

— Эммануил Венедиктович, вы так и не сказали, откуда эти сведенья. Секрет, что ли?

— Какой секрет! — замахал руками старичок. — Отец Даниил все рассказал — он, как только труп обнаружили, сразу на место убийства явился.

— Это возле церкви случилось? — поразилась девушка.

Быстрицкий отрицательно качнул головой.

— Труп на другом конце деревни нашли — возле заброшенных сараев.

ГЛАВА 10 От любви до ненависти

Вика резко остановилась. Но причиной тому были вовсе не слова Эммануила Венедиктовича. Девушке вдруг на секунду показалось, что картинка перед глазами стала черно-белой, как в допотопном телевизоре. «Это еще что такое?!» Прищурившись, она всмотрелась в окружающие предметы. «Нет, все нормально: трава, как и прежде, зеленая, небо голубое, Быстрицкий… ну, этот всегда черно-белый — в своем неизменном клетчатом костюме». Виктория сморгнула и, удостоверившись, что зрение в полном порядке, опять включилась в разговор об убийстве блондинки.

— Труп, говорите, возле сараев нашли? — переспросила она старичка. — Это развалюхи, которые при въезде в деревню стоят?

— Они самые, — подтвердил Быстрицкий. — Именно там все и произошло.

Виктория собиралась продолжить беседу, но внезапно… зрение опять стало черно-белым. Это было по-настоящему жутко: мир утратил все краски — будто завял, умер! Девушка удивленно озиралась по сторонам. Что происходит? Может, это галлюцинация?! Вика сморгнула — ничего не изменилось. Тряхнула головой — тоже не помогло.

— Что с вами, дорогой профессор? — забеспокоился Эммануил Венедиктович, наблюдая за ее странным поведением. — Вам плохо?

— Нет, мне не плохо, — Виктория продолжала усиленно смаргивать.

— Тогда почему вы так часто моргаете?

Девушке нестерпимо захотелось остаться одной, чтобы разобраться в ситуации. Вот только как отшить прилипчивого старика?

— Эммануил Венедиктович, — неимоверным усилием Вика подавила в голосе раздражение. — Пойду я — надо архив разбирать.

— Отлично, — обрадовался Быстрицкий. — И я с вами. Очень хочется еще раз на ту цветную картинку глянуть.

«Только этого не хватало!», — Виктории пришлось срочно менять тактику.

— Знаете — вы правы, мне что-то нехорошо. Пожалуй, отдохну немного в комнате.

— Конечно-конечно, отдохните, — коротышка участливо закивал пушистой головой. — Сегодня всем нехорошо — и Насте за обедом, и вам теперь. Проводить?

— Не беспокойтесь — сама дойду.

Девушка уже развернулась по направлению к дому, когда старик ухватил ее за руку.

— Что еще?! — рявкнула Вика, не в силах больше сдерживаться.

Эммануил Венедиктович испуганно захлопал белыми ресницами.

— Я только хотел сказать, милочка, чтоб вы успокоились. Все наши болезни — от нервов…

Оказавшись в комнате, Виктория рухнула на кровать. Эмоциональное перенапряжение явно сказалось на психике: едва коснувшись подушки, девушка провалилась в тяжелое многочасовое забытье.

Тук-тук… Ее разбудил стук в дверь.

— Дорогой профессор, — жалобно пискнул с той стороны Быстрицкий. — Ужин начинается, вы придете?

Вика молчала. Только когда Эммануил Венедиктович удалился, девушка открыла глаза. Ничего не изменилось — зрение по-прежнему лишено цвета. С глухим стоном Виктория уткнулась в подушку и пролежала так еще несколько часов. Когда же она, наконец, очнулась, то обнаружила, что… комната опять цветная!

Да, зрение полностью восстановилось — в этом нет никаких сомнений. Викино лицо расплылось в глупой улыбке. Чувствовать себя «нормальной» было чертовски приятно. Девушка глянула на часы — полдвенадцатого. Похоже, спать она ляжет без ужина. Ну и пусть! Главное, что мир снова такой привычный!

— Мне все это надоело, — вдруг явственно раздался из-за стены женский голос.

Вика вздрогнула. Она узнала говорящую — это была Настя. Что служанка делает в кабинете Тормакина в столь поздний час?

— Мне надоело все, слышишь? — повторила Настя.

— Слышу, — спокойно ответил Тормакин (ага, и он там).

— Я хочу уволиться.

— Увольняйся.

— Тебе что, все равно?!

— Нет. Но если ты так хочешь — увольняйся. Я тебя не держу.

Послышались громкие всхлипывания — Настя плакала.

— Ты настоящее чудовище! Как можно было за обедом так цинично рассуждать о женщинах и детях?

— Не начинай истерику. Ты знаешь — я этого не люблю.

— Да ты вообще ничего и никого не любишь! Ты не способен любить, у тебя нет сердца!

— Зато у меня есть то, что тебе вполне его заменяет — мои деньги.

— Что ты говоришь?! — возмутилась девушка. — Я люблю тебя не за то, что ты богат. Я осталась бы с тобой, даже если бы ты разорился.

— Какое счастье, что мы не можем проверить твою искренность, — заметил иронично банкир. — Это все только слова, дорогуша. На деле я что-то не припомню с твоей стороны каких-либо жертв.

— Не припомнишь? — в Настином голосе появились металлические нотки. — А как же аборт, который я сделала в прошлом году по твоему принуждению? Неужели этого мало?

В комнате на несколько секунд повисла тяжелая пауза.

— Ты с самого начала знала, что я против детей, — сказал, наконец, Тормакин. — Беременность — твоя личная проблема. К тому же после аборта я оплатил тебе шикарный полугодовой отпуск на курорте. Чем ты недовольна? Впредь нужно тщательнее предохраняться.

— Уже не нужно, — с горечью отозвалась Настя. — Вчера позвонил мой гинеколог и сказал, что я бесплодна.

— Отлично, — хмыкнул Тормакин. — Теперь у нас одной проблемой меньше.

ХЛЯСТЬ! — раздалась звонкая пощечина, и практически сразу же хлопнула дверь.

— Истеричка, — процедил сквозь зубы Тормакин.

После того как Настя убежала, банкир оставался в кабинете не больше минуты. Когда он тоже вышел, Виктория недоуменно посмотрела в зеркало шкафа-купе.

— Ни фига себе, — сказала она собственному отражению.

Получается, банкира и Настю связывают любовные отношения. И судя по тому, что Тормакин стерпел пощечину от служанки, она ему действительно дорога.

— А еще мне слышатся разговоры через стену, — невесело подытожила Вика.

Она натянула на голову одеяло. Спать, немедленно спать! Пока снова не почудились голоса из-за стены. Уф, как же ей надоели все эти ненормальности…

* * *

Первым, кого девушка увидела, едва погрузившись в сновидение, был слуга Харитон. Заложив руки за спину, он кружил по аллее графского сада, явно кого-то поджидая. Голова туземца была низко опущена, глаза прикрыты. Нервно комкая в руке листок бумаги, он ходил взад-вперед и бормотал что-то под нос. Внезапно Харитон умолк. Поднял голову и, не мигая, уставился вдаль. Там, в самом начале садовой аллеи, показалась белая фигура. Это была кормилица Светлана. Нежно прижимая к себе двух малышей, она прогуливалась по саду, не подозревая о предстоящей встрече с туземцем. Харитон быстро сошел с аллеи и укрылся за стволом высокой сосны. Некоторое время он внимательно наблюдал за женщиной, а когда та, наконец, приблизилась к дереву, стремительно вышел из своего укрытия.

— Ой! — Светлана побледнела от неожиданности.

Она попыталась, было, обойти туземца стороной, но у нее ничего не вышло.

— Что это ты удумал? Не балуй! — женщина сдвинула брови, изображая сердитость, хотя сердце ее бешено колотилось от страха.

— Я не причиню тебе вреда, — Харитон без труда разгадал браваду кормилицы. — Мне только и нужно, Светлана, что поговорить с тобой.

Та строго посмотрела на туземца.

— Не о чем нам разговаривать.

Женщина снова попыталась обойти его, но безрезультатно — мощная широкоплечая фигура Харитона перекрывала дорогу. Он усмехнулся.

— Не думай, что сможешь убежать от меня. Без разговора я тебя не отпущу, так и знай.

Светлана застыла на месте. Если бы не дети у нее на руках, кормилица, возможно, повела бы себя более решительно. Но она опасалась напугать малышей, и потому покорно кивнула.

— Твоя воля — давай поговорим.

Получив согласие, туземец вдруг смешался. От его былого напора не осталось и следа.

— Вот, прочти, — он протянул женщине тот самый листок, который сжимал в руке.

— Безграмотная я, — покачала головой кормилица. — Уж ты как-нибудь сам.

Смутившись еще больше, Харитон судорожно сглотнул.

— Хорошо, слушай…

Уставившись в листок, туземец стал читать нараспев:

Светлана была поражена.

— Это чье ж такое стихоплетничество?

— Мое, — глухо сказал Харитон. — Специально для тебя сочинил. Нравится?

— Нравится, — женщина смерила взглядом обрадовавшегося, было, туземца и вдруг заливисто расхохоталась. — Ладно врать-то! Чай, содрал у кого-нибудь стишата эти, а теперь за свои выдаешь — чтоб цену набить.

Харитон, пораженный такой грубой насмешкой, растерялся. Кормилица тут же воспользовалась моментом. Она оттолкнула с пути осмеянного поклонника, и, прижав покрепче детей, быстро пошла вперед по аллее. На туземца было страшно смотреть. Боль, обида, жгучая ненависть охватили все его существо. Когда Харитон провожал взглядом удаляющуюся женщину, его раскосые глаза сверкнули яростным огнем. Словно почувствовав этот взгляд, Светлана тревожно обернулась. Но лицо туземца уже приняло свой обычный вид — теперь оно не выражало ничего, кроме равнодушия. Кормилица еще крепче прижала к себе малышей и заспешила прочь.

Картинка дернулась… Сон перенес Викторию на второй этаж графского особняка — прямо к двери ее нынешней комнаты. Именно к ней, к этой двери, примчался сейчас огромный черный мастифф. Он встал на задние лапы и, толкнув передними дверь, моментально ввалился внутрь комнаты. Светлана как раз уложила маленького графа на дневной сон, а сама устроилась неподалеку с вышиванием. Пес бросился к кормилице и жалобно заскулил.

— Лютый! Ты что творишь, образина черномазая?! — ахнула женщина.

Молосс кинулся к двери, призывно оглядываясь на кормилицу.

— Никуда я с тобой не пойду, — решительно заявила Светлана. — А ну-ка — вон!

Она попыталась выставить пса из спальни, но молосс никак не давался в руки. Словно черный ураган, носился он по комнате, продолжая надрывно скулить. Илюша заворочался в своей колыбельке — малыш начал просыпаться от поднятого шума. Кормилица опасливо покосилась в его сторону.

— Цыц, ирод неугомонный, — шикнула она на собаку. — Хорошо, пойдем.

Пес только этого и ждал. Он мгновенно выскочил из спальни и в нетерпении стал переминаться с лапы на лапу. Женщина появилась через минуту. Убедившись, что маленький граф крепко спит, кормилица на цыпочках вышла в коридор и прикрыла за собой дверь.

— Ну, чего тебе надобно, глупая псина? — сурово глянула она на молосса. — У Илюшеньки нашего сегодня первый День рождения. Гости к вечеру соберутся — мальцу выспаться надо, сил поднабраться. А ты такой переполох в его спальне устроил. Будишь, тревожишь малютку! Разве хорошо это? А, Лютый?

Мастифф виновато завилял обрубком хвоста. Кормилица потрепала его по брыластой морде и уже собиралась вернуться в спальню наследника, как вдруг пес ухватил ее за подол платья. Светлана досадливо поморщилась.

— Чего тебе еще?

Лютый зыркнул на нее исподлобья, а затем настойчиво стал тащить по коридору к соседней комнате. Материнское сердце дрогнуло в недобром предчувствии.

— Неужто с Васенькой что худое приключилось?!

Забыв обо всем на свете, женщина поспешила за собакой. Едва дыша от волнения, она дрожащей рукой отворила дверь и вошла в комнату своего сына. Васенька — кровиночка ее ненаглядная, то единственное, что осталось от любимого мужа — мирно спал в кроватке. Ноги Светланы подкосились. Бессильно опустившись рядом с колыбелью, она расплакалась. Молосс подошел к кормилице.

— Ух, баламут! Пошто зазря напугал? — женщина в сердцах пнула сунувшегося к ней пса. — Пшел на двор, Лютый — убирайся с глаз моих долой!

Мастифф поджал хвост и выскользнул из комнаты. Однако, вопреки приказу Светланы, убегать он не собирался. Убедившись, что вокруг нет ни души, Лютый направился прямиком в спальню наследника. Илюша сладко посапывал в колыбельке, когда над ним нависла грозная собачья морда. Пес внимательно смотрел на спящего ребенка, будто принимая какое-то важное решение. Затем он отошел на середину комнаты и… стал превращаться в человека! Мощные лапы обратились в сильные, мускулистые мужские руки и ноги. С тела полностью исчезла черная шерсть — осталась лишь смуглая упругая кожа. Морда со слюнявыми отвисшими брылами приняла вид человеческого лица с высокими скулами и раскосыми глазами. Вне всякого сомнения, это был слуга-туземец. Харитон оказался совершенно голым, но это его, похоже, ничуть не смущало. Еще раз глянув на спящего младенца, он, крадучись, приблизился к двери. При этом движения туземца абсолютно не напоминали его обычную европейскую походку. Сейчас это был не слуга Харитон. Это был Хуаймурес — вольный дикий индеец, выросший в джунглях Бразилии.

Колдун-оборотень чуть приоткрыл входную дверь и прислушался. В коридоре тихо. Светлана, вероятно, задержалась в комнате у своего ненаглядного сыночка. Туземец ухмыльнулся — вот и славно. Колдун аккуратно прикрыл дверь и повернул в замочной скважине ключ. Все, спальня наследника надежно заперта. Теперь можно действовать! Первым делом туземец неслышно переместился к открытому окну и, размахнувшись, со всей силы швырнул в него ключ. Пролетев около ста метров, тот шлепнулся ровно по центру огромной клумбы в глубине сада. Оборотень удовлетворенно кивнул. Он подошел к детской колыбельке и взял на руки спящего Илюшеньку. Малыш заворочался в беспокойстве. Однако колдун больше не осторожничал. Он бесцеремонно ухватил ребенка подмышку и направился к платяному шкафу. Открыв его, туземец усадил Илюшу внутрь и захлопнул тяжелую дверь прямо перед носом мальчика. Какое-то время в спальне царила тишина. Но вскоре из шкафа донеслось постукивание: тук-тук… тук-тук… тук-тук… Видимо, ребенок начал стучать ладошками по двери, чтобы его выпустили. Увы, это в планы колдуна не входило. Наоборот, он тщательно проверил, надежно ли заперт шкаф, и только после этого отошел на середину комнаты.

И тут произошло вовсе невероятное: Харитон сунул пальцы под нижнюю губу, в которой находилась вогнутая дощечка, извлекая из-под нее небольшой матовый флакон. Отвинтив золотой колпачок, туземец брызнул на себя несколько капель прозрачной жидкости и тут же вернул флакон на прежнее место. Ему было чего торопиться. Не прошло и пяти секунд, как человеческий облик в оборотне стал замещаться звериным. Руки и ноги превратились в мощные лапы, черная шерсть густо покрыла кожу. Лицо вновь стало курносой мордой мастиффа, скрыв нижнюю губу с дощечкой в толстых складках собачьей кожи. Колдун-оборотень подбежал к окну. Опершись передними лапами о подоконник, он призывно залаял. Хоть спальня графского наследника и находилась на втором этаже, громогласный лай огромного пса докатился до самых отдаленных уголков дома. Уже через минуту к спальне прибежала целая толпа слуг, в том числе и перепуганная кормилица. Отчаянно дергая ручку, она пыталась открыть дверь, но та никак не поддавалась. Один из мужиков осмотрел замочную скважину.

— Э, да тут выламывать надобно, — заключил он. — Дверь-mo на ключ заперта.

— Как — на ключ? — ошарашено переспросила Светлана. — Я же ее совсем легонько прикрыла.

Мужик только развел руками. Дворня зашумела, беспокойно обсуждая случившееся.

— Что тут происходит? — послышался властный окрик.

На второй этаж поднялся сам граф, Петр Николаевич Смолин. Завидев хозяина, слуги бросились врассыпную. Граф глянул на кормилицу.

— Где Илюша?

Женщина, ни жива ни мертва от страха, молча кивнула на спальню. Хлопнув ладонью по запертой двери, Петр Николаевич нахмурился.

— Ломайте, — приказал он мужикам.

Это, однако, оказалось непростой задачей.

— Чтоб дверь вышибить, плечом не обойтись, — сказал мужичок, до этого осматривавший замок. — Это ж цельный дуб — прочнее него разве что камень. Тута топоры нужны, во как.

— Тащите топоры и рубите все к чертовой матери! — зарычал Смолин. — Быстро пошевеливайтесь, шельмы. Такой шум-гам стоит — не ровен час графиня растревожится!

Действительно: в то время, пока дворня топталась у закрытой двери, по другую сторону с диким воем метался черный мастифф. От его яростного лая сотрясался весь дом, и это явно не шло на пользу болящей Елизавете Андреевне. А уж о маленьком наследнике, находящемся рядом с обезумевшем псом, и говорить нечего! Мужики бросились за топорами — вернувшись, они начали рубить дерево вокруг замка. Работа шла трудно. Наконец — ХРЯСТЬ! — дверь с треском распахнулась. Мастифф тут же умолк и, виляя хвостом, побежал ластиться к хозяину. Смолин грубо оттолкнул его.

— Не до тебя сейчас, Лютый!

Граф в волнении кинулся к детской кроватке. Она была пуста. У Петра Николаевича перехватило дыхание.

— Где Илюша? — рявкнул он, глядя на опешившую от страха Светлану.

Кормилица только растерянно хлопала глазами.

Тук-тук… тук-тук… Все посмотрели на платяной шкаф в углу комнаты. Лицо графа расплылось в улыбке.

— Ах, вот где мой ангел небесный — опять от всех скрылся-схоронился.

Облегченно вздохнув, Петр Николаевич направился к шкафу.

— Кто у нас тут прячется? Уж не Илюшенька ли? — медовым голосом пропел Смолин, потянувшись к двери.

Взгляды присутствующих были прикованы к шкафу, и никто не заметил холодный блеск в глазах молосса. Да если бы и заметил, то непременно позабыл бы об этом в следующую секунду. Потому что далее произошло ужасающее по своему трагизму событие. Едва пальцы Петра Николаевича коснулись двери, как внутри шкафа раздался глухой звук падающего тела. В комнате все замерло. Уже предчувствуя беду, граф распахнул шкаф — и тут же отшатнулся. Внизу, раскинув ручки, лежал его первенец. Его ангел ненаглядный, Илюшенька. Ясные голубые глазенки малыша были широко распахнуты, ротик полуоткрыт. По всему было понятно, что он… МЕРТВ!

Граф схватил сына на руки — затылок ребенка был в крови. Отчаянно барабаня ладошками в закрытую дверь, мальчик в какой-то момент потерял равновесие и, падая, ударился головой о заднюю стенку шкафа. Этот удар стал для него роковым. Петр Николаевич, враз осунувшийся и постаревший, шаркающей походкой направился к выходу из спальни. Бездыханное тело сына он прижимал к груди. Потухшие глаза блуждали по испуганным слугам. Внезапно граф уперся взглядом в кормилицу. Лицо Петра Николаевича исказила безобразная гримаса ненависти.

— Ты! — прошипел он, глядя на побелевшую от ужаса женщину. — Это ты во всем виновата!!!

ГЛАВА 11 Неожиданность, неожиданность и снова неожиданность…

Виктория проснулась и открыла глаза. Это что же получается? Кошмар, привидевшийся ей в день приезда, совсем неслучаен? Стуки из шкафа, падающее тело — все это действительно происходило тут, в комнате. Только не сейчас, а двести лет назад! Графский наследник погиб, и задняя стенка шкафа сохранилась с тех незапамятных времен. Не это ли причина видений из прошлого?

Вику прошиб холодный пот. Как она могла забыть? Слуга-туземец оказался колдуном! Хоть Тормакин и отрицал эту версию, а Эммануил Венедиктович все-таки прав.

Матовый флакон принадлежал Харитону — в этом нет никаких сомнений. Пиктограмма, выходит, тоже его рук дело. Девушка усмехнулась: «Теперь понятно, что было в загадочном пузырьке — оборотное зелье». Она порывисто села в кровати. «Оборотное зелье! Когда флакон открылся, на меня ведь упала капля!» Виктория лихорадочно стала вспоминать недавние странности: обострившийся нюх, ненормально-чуткий слух, черно-белое зрение… Она остолбенела: «Я что теперь, оборотень? И превращаюсь в черного мастиффа? Мама-а-а…»

Вика в панике бросилась к зеркалу. Оттуда на нее смотрела довольно симпатичная девушка. Вернее, девушка была бы симпатичная, если бы не ее перекошенное от ужаса лицо. Виктория бессильно опустилась в кресло. «Что делать?!» Ей даже не с кем поделиться этой чудовищной новостью. Не позвонишь же друзьям, чтобы сказать: «Знаете, а я оборотень». Может, Толику звякнуть? Он в каких только переделках не бывал.

Девушка быстро набрала номер.

— Привет, Викуль! — голос брата звучал так, будто он только и ждал ее звонка.

— Толь… — Вика не знала, с чего начать. — Ты случайно не знаешь — у собак зрение цветное или черно-белое?

— Конечно, черно-белое. Те же собаки-поводыри, когда переводят слепых через дорогу, ориентируются не по светофору, а по движению остальных пешеходов.

— Ага, понятно, — упавшим голосом произнесла девушка.

— Сестренка, я ж тебя поздравляю! Слышал, ты теперь большая шишка — будешь директором в фонде «Истоки». Давай подъеду, и переговорим насчет карпатской экспедиции.

Только этого ей сейчас не хватало.

— В Москве пересечемся — тогда и поговорим.

Виктория почувствовала, что не может ничего рассказать брату. О чем она вообще думала, когда набирала его номер?

— Ладно, Толик, бывай.

— Викуль, у тебя все в порядке? Может, я таки подъеду?.. Ты чего, обиделась, что я назвал тебя главой экспедиции? Так это же для пользы дела было.

Девушка подумала, что если бы в данный момент ее волновала подобная чепуха, она была бы самым счастливым человеком на свете.

— Не обиделась я. Не дрейфь, будет тебе экспедиция в Карпаты. Пока.

— Эээ… А ты чего звонила-то?

— Про собачье зрение спросить, — отшутилась Вика и положила трубку.

Запрокинув голову, она уставилась в потолок. «То, что со мной происходит, я понять не могу. Значит, повлиять на ситуацию не в моих силах. Остается философски относиться: плыть по течению и ждать, когда время все расставит на свои места».

Время… Девушка глянула на часы. Почти десять. Спускаться на завтрак решительно не хотелось. Вика нажала кнопку у изголовья кровати и отправилась в душ — успокоиться и собраться с мыслями.

Когда она, заметно приободрившаяся, вышла из ванной, в дверь уже стучали.

— Иду-иду.

Вместо ожидаемой Насти на пороге стоял дворецкий.

— Профессор Дружкина, ваш завтрак.

Милош с большим достоинством прошелся по комнате и поставил на стол серебряный поднос. Затем развернулся и с не меньшим достоинством покинул комнату.

«Ясно, — подумала Виктория, наливая кофе. — После вчерашней истории с пощечиной служанку все-таки уволили». Она наскоро забросила в рот еду и, прихватив с собой графский дневник, поспешила в архив. Девушке не терпелось найти подтверждение тем фактам, которые она видела во сне.

На рабочем столе ждала найденная вчера пиктограмма. Теперь, когда установился ее автор, стало намного проще объяснить изображение безволосой женщины. Туземец Харитона принадлежал к индейскому племени. А ведь индейцы (Вика это хорошо помнила из книг Фенимора Купера, которые читала в детстве) очень любили снимать скальпы со своих жертв. По всему выходило, что на рисунке — жертва индейца со снятым скальпом. Но кто эта женщина? Зачем Харитон нарисовал ее? Усевшись в кресло, девушка стала рассматривать цветную картинку. Если с женской фигурой хоть что-то прояснилось, то все остальное покрыто непроницаемой тайной. Что означают дети, расположенные вокруг женщины? А знаки вверху пиктограммы? Они такие же, как на флаконе — между этими предметами определенно есть связь. Виктория вытащила из сундука матовый пузырек. Открутив крышку, она принюхалась, ожидая уловить знакомый аромат. Брови удивленно поползли вверх. Запаха не было! Девушка не знала, что и думать. Куда подевался ее острый нюх? А слух? Он остался таким же чутким? Вика прислушалась — тишина. Распахнула дверь — тишина. Поднялась в холл — тишина. Даже из столовой, где сейчас наверняка были люди, не доносилось ни звука. У Виктории все сильнее крепла надежда, что ее необъяснимые суперспособности исчезли. Но почему же они вообще появились? Девушка припомнила, что во сне колдун-оборотень для превращения в собаку брызгал на себя несколько капель эликсира. На нее упала всего одна капля. Возможно, она и вызвала изменения в организме, которые заострили животные инстинкты?.. Как бы там ни было, а действие эликсира закончено. Инстинкты опять вернулись на прежний, человеческий уровень. «Теперь превращение в черного мастиффа мне не грозит, — с облегчением подумала Вика. — Можно забыть эту историю, как кошмарный сон. Кстати, о кошмарном сне…»

В памяти промелькнула ужасная сцена гибели Илюшеньки. Что же происходило в графском семействе после смерти наследника? Судя по последней записи, прочтенной в дневнике, следующая, скорее всего, будет посвящена этому печальному событию. Устроившись в кресле, девушка с нетерпением раскрыла кожаную тетрадь.

24 июля

«Четвертый день, как схоронили мы Илюшеньку, солнышко наше ясное. Все немило сердцу теперь. День в ночь превратился, а ночь — и вовсе в дурной сон. Воет душа, как зверь израненный, и в голове такое брожение, что самому страшно. Зол я, неимоверно зол — на себя, на людей, на весь мир!!!

Решился сейчас писать в дневнике — может, хоть это меня немного успокоит. С чего же начать? Пожалуй, с того жуткого момента, когда обнаружил я бездыханное тело сына. Его широко распахнутые глазенки смотрели на меня удивленно, и я никак не мог поверить, что Илюшеньки, этого маленького ангела, больше нет. С трудом припоминаю, как вынес его из детской, как бесцельно бродил с телом по дому. Все стало бессмысленным, чужим, ненужным. Эта потеря навсегда останется в сердце моем кровоточащей, открытой раной — никогда ей не зарубцеваться. Горе! Настоящее горе для всех, а в особенности для нас с Лизонькой. Она, бедняжка, как в бреду. После Илюшенькиных похорон все плачет… плачет… И я не знаю, как ее успокоить. Это всегда хорошо удавалось Светлане, но теперь я видеть ее не хочу в нашем доме. Она всецело повинна в случившемся — я абсолютно в том уверен. И наказание ей будет жестокое. Хотя то, что она сотворила с нами, куда более жестоко и ужасно. Но близок час расплаты, пусть страшится!

Сперва я, признаться, был так подавлен, что и не помышлял о мести. Думал, что для кормилицы Илюшина смерть — такое же страшное горе, как и для всех нас. И что клянет себя Светлана за случившееся почище любого палача. В тот же день, как умер Илюшенька, она пала мне в ноги и молила простить ее за то, что не уследила, не сберегла милое дитятко. Всеми святыми божилась, что лишь на минутку вышла к своему сыну в соседнюю комнату, а как вернулась — дверь отчего-то заперта оказалась. Я сказал, чтоб она уходила и не показывалась мне на глаза до самого отпевания в церкви. Вот и все мое наказание было. Но к вечеру следующего дня, аккурат после похорон, открылись новые обстоятельства, которые зажгли во мне жгучую ненависть. В саду нашли ключ от спальни наследника. И нашли его на дальней клумбе. Выходит, не в соседнюю комнату уходила Светлана, и вовсе не на минуту — бегала куда-то из дома по своим делам, а сынок мой тем временем в шкафу оказался да убился по ее недосмотру. Когда кормилице представили найденный в саду ключ, она не знала, как объяснить сей факт. Клялась, что не выходила из дома, а из спальни ее выманил молосс. Но я не верю больше ни единому ее слову. Глупость это откровенная — ведь пес оказался заперт в комнате вместе с Илюшей. Это все видели! Как же он мог выманить кормилицу? Светлана погрязла во лжи, не знает уж, что и придумать в свое оправдание. Безмерно разозлило меня это. Я велел заточить бесстыжую лгунью в погреб. Там ей самое место! Но кормилица продолжает упорствовать: все твердит, что не была в саду, не бросала Илюшеньку так надолго, и что всему виной — Лютый. Что ж, коль она врет и дальше, то, пожалуй, погребом тут не обойтись. Надо придумать кару пострашнее.

Защиты от графини, как прежде, Светлана в этот раз не дождется. Лизонька мне ни в чем сейчас не перечит, ни во что не вмешивается, ничего знать не хочет. Лежит недвижимо в своей комнате и все плачет. Страшусь за нашего второго ребеночка, который должен со дня на день появиться на свет. Как Лизонька справится со всеми этими испытаниями? Она слаба, очень слаба. И я всячески гоню от себя мысль, что женушка моя ненаглядная может последовать вслед за Илюшенькой. В таком случае (я для себя это твердо решил) сошлю Светлану на каторгу, а сына ее — в сиротский дом определю. И фамилию при том велю сменить! Если моей семьи не станет — пусть исчезнет и род…»

«Какой род?» — Вика разгладила уголок страницы, который, похоже, не отгибали много лет. На пожелтевшей бумаге с трудом читалось одно-единственное слово — «Тормакиных». Род Тормакиных?! Вот так номер — выходит, кормилица носила такую же фамилию, как и банкир. Интересно, могут ли они быть родственниками?

Тук-тук. Дверь архива приоткрылась, и в образовавшуюся щель сунулась пушистая шевелюра Быстрицкого.

— Дорогой профессор, можно к вам?

Как будто у Вики был выбор…

— Входите, Эммануил Венедиктович, — она со вздохом отложила дневник.

С самого порога старик начал жаловаться.

— Как хорошо, милочка, что этим утром вы не присутствовали за общим столом, — плаксиво затянул он. — Настроение у всех приотвратное. Семен Семенович сидел чернее тучи. Долохов тоже мрачный — сразу после завтрака в Москву улетел, теперь только в следующие выходные тут появится.

Коротышка в клетчатом костюме перешел на испуганный шепот.

— Прислуга, и та меня беспокоит. Кухарка наша — Ольга Михайловна — тише воды ниже травы. А Настя и вовсе заплаканная.

«Ну, хоть не уволилась, — подумала Виктория.

— Что-то в нашем доме неладно, — продолжал причитать старичок. — Я уж не знаю, куда податься от этого всеобщего недовольства. Решил у вас спрятаться. Не возражаете?

Вике и самой было неловко перед Быстрицким за вчерашнее рявканье в парке. Признательная ему за то, что тактично промолчал о том инциденте, девушка улыбнулась.

— Конечно, Эммануил Венедиктович, проходите, располагайтесь.

Стуча прогулочной тростью, коротышка засеменил к столу.

— Что у вас новенького, милочка? — поинтересовался он уже вполне жизнерадостно.

— Да кое-что имеется, — Вика указала на тетрадь в кожаном переплете. — Я, кажется, обнаружила упоминание о предках Тормакина.

— Неужели Семен Семенович — потомок графского рода?

— С чего это вдруг?

— Так вы сами, дорогой профессор, сказали, что нашли его предков в дневнике графа.

— Да, нашла. Только предки — не графы, а их слуги. Точнее — служанка. Кормилица наследника.

— Светлана? — изумился старичок. — Что-то я не припомню, чтоб где-то попадалась ее фамилия. Да и Семен Семенович, когда дневник просматривал, точно бы обратил внимание на такую интересную деталь.

— Вот именно, что вы с Семеном Семеновичем дневниктолько просматривали, а я — внимательно читаю.

И в подтверждение своих слов Виктория показала Быстрицкому отогнутый уголок с фамилией банкира. Взяв тетрадь, коротышка восхищенно уставился на надпись.

— Ух ты! Вот Семен Семенович удивится.

Его взгляд скользнул по лежащей на столе пиктограмме. Старик моментально потерял интерес к дневнику и навис над цветным рисунком.

— Знаете, милочка, — сказал он обеспокоенно, — расположение этих детских фигурок кое-что мне напомнило.

Виктория тоже посмотрела на рисунок.

— Попробуйте мысленно провести между ними линии, — Эммануил Венедиктович стал двигать набалдашником трости от фигурки к фигурке. — Что получается?

— Пятиконечная звезда…

— Именно! И не просто пятиконечная звезда, а перевернутая. Вы знаете, что она означает?

Вика пожала плечами, уже предчувствуя, что услышит нечто невероятное.

— Перевернутая пятиконечная звезда, или, как ее еще называют — пентагерон — это печать Сатаны, — съежился от страха Быстрицкий.

— Господи, Эммануил Венедиктович, откуда вы знаете?!

— Все из того же Интернета. Когда-то я живо интересовался символикой. Хотя и не предполагал, что это может пригодиться в жизни. И уж тем более — при расшифровке старинной пиктограммы.

После такого зловещего открытия Вика с Эммануилом Венедиктовичем решили, что им необходимо выйти на воздух.

Они немного прогулялись по саду, а затем направились к кафешке у памятника. Как обычно, в дверях стояла Марья Петровна и лузгала семечки. Приветливо кивнув Виктории, она перевела взгляд на Быстрицкого.

— Ба, никак вы, уважаемый, снова ко мне за чекушкой пожаловали? — протянула продавщица насмешливо. — Неужто все тайны прошлого уже разгадали?

Старичок сконфуженно втянул голову в плечи.

— Марь Петровна, душенька — хватит шутить. Несите скорее ваш божественный коньяк. Только он один и спасает меня от серых, унылых будней.

— То-то же, — хмыкнула продавщица и с гордым видом скрылась в глубине кафе.

Как только она появилась с подносом, Быстрицкий торопливо опрокинул рюмку.

— Спасибо, Марь Петровна. Спасибо, голубушка, — начал расшаркиваться он перед женщиной. — Даже не знаю, как и благодарить вас.

— Так уж и не знаете, — хохотнула продавщица. — Расскажите, как обычно, интересненькую историю про колдуна, который в барском доме жил.

Испугавшись, что Вика доложит об этом Тормакину, старичок решил сделать крайней Марью Петровну.

— Что вы придумываете? — сказал он ей нарочито строго. — Ничего такого я не рассказывал.

— Как не рассказывал?! Да вы только вчера мне этого колдуна описывали. Я и соседям пересказала, теперь вся деревня знает.

Быстрицкий совсем пал духом.

— Не говорил я ни про какого колдуна, — с нажимом сказал он. — Нечего, Марь Петровна, сплетни по округе распускать.

— Ах, сплетни, — обиделась продавщица. — Ну, хорошо же, Эммануил Венедиктович, явитесь вы ко мне в следующий раз за коньяком.

И она удалилась в кафе. Старичок виновато посмотрел на Вику.

— Я тут, дорогой профессор, совершенно ни при чем. Это Марь Петровна все напутала. Глупая деревенская баба, что с нее взять.

Коротышка покосился на входную дверь, опасаясь, что «глупая деревенская баба» может его услышать и, выскочив из кафе, огреть подносом. Вика полностью разделяла опасения Быстрицкого. Поэтому оба, не сговариваясь, двинулись в сторону парковой аллеи.

— Знаете, Эммануил Венедиктович, — сказала девушка, когда они уже отошли на безопасное расстояние, — я с вами полностью согласна: слуга-туземец был колдуном.

— Правда — согласны? — в глазах старика блеснули слезы. — А я так боялся, что вы, как и Семен Семенович, начнете меня высмеивать.

— Туземец действительно был колдуном — в старинных бумагах есть тому неопровержимые доказательства.

Говоря это, Виктория откровенно лукавила. В документах ни слова не говорилось о колдовской сущности туземца. Просто девушке очень хотелось побеседовать о Харитоне. А Быстрицкий, похоже, был единственным, кто тоже интересовался этой загадочной личностью. Вика не ошиблась. Едва она затронула данную тему, Эммануил Венедиктович разошелся не на шутку.

— Колдун он, самый настоящий чернокнижник, — горячо зашептал старичок. — Я даже вам больше скажу, милочка — он и оборотнем, наверное, был.

Уж кто-кто, а Вика в этом не сомневалась. Но не рассказывать же ей было собеседнику о своих ночных экскурсах в прошлое. Кстати: сам-то Быстрицкий откуда знает о таких способностях Харитона? Услышав вопрос, коротышка раздулся от важности.

— Как — откуда знаю? Из тех же документов, что и вы, дорогой профессор. Вот прочтете графский дневник до конца, тогда и поймете.

И Эммануил Венедиктович многозначительно поднял вверх прогулочную трость.

— А что за истории вы Марье Петровне каждый день рассказываете? — припомнила девушка слова продавщицы.

Быстрицкий смутился.

— Да небылицы всякие сочиняю, чтоб ее развлечь. В порыве благодарности за коньяк, так сказать. А она, видите, что натворила — разнесла мои сказки по всей округе. Если это до Семена Семеновича дойдет, он замучает меня придирками.

Вика уже в который раз пожалела бедолагу.

— Простите, Эммануил Венедиктович, но почему вы терпите такое обращение? — не удержалась она от вопроса.

Пожевывая губами, Быстрицкий грустно посмотрел на девушку.

— Пусть я терплю насмешки, пусть меня пинают и оскорбляют — но зато я сыт, мне есть, где спать, и есть, с кем поговорить. Последнее, поверьте — самое важное.

Он опустил глаза и едва слышно добавил:

— Вы еще слишком молоды, и не знаете, как тяжело в старости оказаться совершенно одиноким. Мне поздно начинать жизнь заново. Все, что теперь остается — это скитаться от одного благодетеля к другому, и лебезить перед ними за оказанное покровительство.

Вика пораженно смотрела на коротышку с пышной шевелюрой. Сейчас перед ней стоял не хитрый изворотливый приживала, а несчастный человек, загнанный в тупик жизненными обстоятельствами. Печальное зрелище…

Девушка решительно сменила тему разговора.

— Эммануил Венедиктович, вот вы говорите — слуга-туземец был оборотнем. Думаете, он действительно умел превращаться в животное?

Этим вопросом Виктория отвлекла Быстрицкого от тяжелых мыслей. Его глаза тут же вспыхнули живым интересом.

— Был ли Харитон настоящим оборотнем? — переспросил старичок. — Тут я не так уверен, как с колдуном. Может, отец Даниил что-то знает? Он, кстати, сегодня на ужин придет.

— Очень хорошо, — обрадовалась девушка. — Мне надо обсудить с ним название деревни.

Какое-то время они с Быстрицким молча прогуливались по аллее. Вокруг не было ни души. Тишину нарушали лишь заливистые птичьи трели да стрекотание кузнечиков. В стороне, чуть поодаль, виднелся пригорок с вяло крутящейся декоративной мельницей. Умиротворение и покой — обычное деревенское лето.

— Как вы думаете, милочка, — оборвал молчание старик, — если Харитон все-таки превращался в животное, то в какое именно?

Хотя Вика отлично знала ответ на этот вопрос, она не собиралась посвящать Быстрицкого в свои необычные сновидения. Во всяком случае — пока…

— Эммануил Венедиктович, — сказала девушка с напускной строгостью, — давайте прекратим фантазировать на эту тему. В данный момент у нас нет никаких подтверждений того, что туземец был оборотнем. Так что очень вас прошу — не рассказывайте об этих предположениях ни единому человеку. Даже в благодарность за коньяк. Вы меня поняли?

— Да-да, конечно! — закивал лохматой головой коротышка. — Буду держать рот на замке. Вообще-то…

Девушка не слышала дальнейших рассуждений Быстрицкого. Внезапно она обнаружила, что зрение стало… черно-белым! «О, нет, только не это, — пронеслось в голове. — Опять началось!» Вика была права — началось! Причем все сразу!!! Вслед за утратой цветного зрения у нее произошли изменения с обонянием и слухом. Они заострились до невероятной степени — на Викторию обрушились миллиарды новых, ранее не улавливаемых ею звуков и ароматов. Перехватило дыхание, сердце бешено заколотилось.

— Что с вами, дорогой профессор?! — послышался встревоженный шепот Эммануила Венедиктовича.

Правда, сейчас он казался Вике оглушительным криком. Не в состоянии ответить, она закрыла лицо руками. «Надо успокоиться». Нет, ничего не получалось. Звуки и запахи кружились вокруг девушки в дикой свистопляске, сводя с ума.

— Милочка, вам плохо? Чем я могу помочь?

Викторию охватило неудержимое желание сбежать. Желание было настолько сильным, что противиться ему не представлялось никакой возможности. Это надо было сделать как можно скорее — сейчас, немедленно, сию же минуту. «Бежать! Бежать! — стучало в голове. Вика отняла руки от лица и посмотрела на обеспокоенного старика.

— Все в порядке, — произнесла она каким-то глухим незнакомым голосом. — Извините, мне срочно надо бежать.

— Как — бежать? — изумился Эммануил Венедиктович. — Я вас никуда не отпущу в таком состоянии. Давайте пойдем к врачу, на вас же лица нет.

Он попытался взять девушку под руки, но та извернулась и зло зыркнула на коротышку в лакированных штиблетах.

— Говорю же, все в порядке! Оставьте меня в покое!!!

Выкрикнув это, Виктория развернулась и припустила что есть духу в сторону холма с мельницей. Быстрицкий с разинутым ртом смотрел ей вслед.

Забежав за мельницу и убедившись, что ее больше никто не видит, Вика без сил растянулась на траве. Грудь разрывалась от тяжелого, прерывистого дыхания, тело колотила дрожь. «Почему я убежала? Зачем спряталась тут?» Девушка подняла голову и осмотрелась. Мир вокруг — жуткий, черно-белый. Наполненный странными звуками и невероятными запахами. «Разве такое может быть? С ума сойти!» Вика порывисто села. «Все, приехали — я таки свихнулась!» Испытав колоссальное нервное потрясение, она не нашла ничего лучше, чем грохнуться в обморок.

ГЛАВА 12 Пропавшие артефакты

Когда Виктория очнулась, на улице уже вечерело. Похоже, она пролежала в беспамятстве несколько часов. Девушка глянула по сторонам. Мир по-прежнему чужой и незнакомый. Но почему? «Флакон! — вдруг осенило Вику. — Разгадка наверняка во флаконе! Надо его понюхать, или выдавить еще одну каплю, или… Словом, необходимо отыскать флакон — и все станет, как прежде». Воодушевленная этой мыслью, она помчалась к особняку.

Едва попав в архив, Виктория достала из сундука черную коробку. Открыла крышку… Флакона внутри не было! Девушка в недоумении оглянулась на стол. Может, матовый пузырек там? Нет, на столе только графский дневник. «Только дневник? А где же пиктограмма?» Картинка с женщиной и детьми тоже куда-то исчезла. Внезапно до Вики дошло: «Тормакин! Он ведь собирался посмотреть найденный рисунок. Наверное, в мое отсутствие спустился в архив и забрал пиктограмму. А заодно и флакон прихватил. Как же это невовремя!»

Виктория отправилась разыскивать банкира. Часы в холле показывали половину десятого — домочадцы ужинают. «Отлично, — подумала Вика, — сейчас попрошу Тормакина вернуть флакон, и заодно перекушу». Однако, чем ближе она подходила к столовой, тем доносящиеся оттуда голоса становились громче. «За столом я вообще оглохну, — забеспокоилась девушка. Она поняла, что в нынешнем положении ей лучше избегать общения с людьми. Но как же узнать о местонахождении флакона? Вдруг речь о нем зайдет за столом? Виктория осторожно заглянула в дверь и, никем не замеченная, прислушалась к разговору.

В этот вечер в столовой сидели трое: Семен Семенович, Быстрицкий и отец Даниил. Говорили они явно не о флаконе.

— Отче, а что насчет убитой блондинки? — спросил Тормакин, разрезая на тарелке мясной рулет. — Вы же следите за той историей — как расследование продвигается?

— Да никак не продвигается, — пожал плечами священник. — Тело Светланы Бугримовой возле заброшенных сараев нашли — а там места дикие, безлюдные. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.

— Ну хоть какие-то зацепки полиция обнаружила? — продолжал допытываться банкир.

— Ни единой улики!

— Чего эту гламурную дуреху туда занесло?!

Отец Даниил развел руками.

— Я, когда на место преступления попал, сразу понял: это сектантские штучки. Явно ритуал проводился — знаки вокруг тела, снятый скальп… Негоже девушке по ночам гулять.

— Кстати, а где Виктория? — поинтересовался банкир у Быстрицкого.

— В архиве сидит, — тут же нашелся старичок. — Сказала, чтоб к ужину не ждали — работает.

«Вот молодец, выручил», — мысленно поблагодарила его Вика.

— Я еще насчет Светланы спросить хотел, — умело перевел тему Эммануил Венедиктович, обращаясь к священнику. — Отче, а почему у нее была такая жуткая улыбка?

Отец Даниил тяжело вздохнул.

— Перед смертью девочке дали препарат, парализующе-сокращающий мышцы — вот лицо и перекосило.

— И что за парализатор ей вкололи? — поинтересовался старичок.

— Ничего Бугримовой не вкалывали — следов инъекции на теле нет. Скорее всего, она надышалась какого-то порошка… Труп сразу в городской морг увезли, результатами вскрытия я не интересовался. Но если вам, Эммануил Венедиктович, нужны подробности, то специально узнаю их у знакомого патологоанатома.

Лицо Быстрицкого вытянулось и позеленело — он стал похож на лохматый огурец.

— Что вы, отче, не нужны мне никакие подробности! Я просто так спросил, чтоб беседу поддержать.

Помолчав всего пару секунд, старичок встрепенулся.

— Ой, как же я мог забыть! Сегодня в архиве наш дорогой профессор обнаружила доказательства того, что вы, Семен Семенович, родственник…

Тут коротышка осекся, явно не решаясь признать родство банкира с прислугой. «Ну-ну, договаривай, раз начал», — злорадно подумала Вика.

— Так кому я родственник? — заинтригованный Тормакин даже привстал со стула.

Старик вконец смутился.

— В-вроде кому-то из этого дома, — заикаясь, пролепетал он. — Подробнее лучше у дорогого профессора спросить, я тонкостей не помню.

«Выкрутился-таки, — хмыкнула про себя Виктория.

— Вечно ты, Быстрицкий, запоминаешь всякую ерунду, а что действительно важно, так у тебя склероз, — глядя на коротышку, скривил и без того перекошенное лицо банкир.

Эммануил Венедиктович сокрушенно затряс пушистой головой.

— Виноват-простите-извините!

Дальнейший разговор Вика уже не слышала. К своей огромной радости, она вдруг обнаружила, что приступ оборотничества прошел. Слух и обоняние стали прежними, зрение — опять цветным. Теперь девушка могла спокойно зайти в столовую. Однако ни есть, ни общаться ей уже совершенно не хотелось. А вот что хотелось, так это — упасть в кровать и заснуть. Виктория торопливо поднялась к себе. Не зажигая свет, она разделась и тут же повалилась на кровать. Спать, спать, спать…

* * *

Сон перенес ее в прошлое. Какое-то холодное, сырое помещение было полностью погружено в темноту. Со скрипом отворилась дверь. Внутрь вошел слуга Харитон, освещая дорогу пламенем горящего факела. Помещение оказалось погребом — теперь его можно было хорошо рассмотреть. Наверное, двести лет назад погреба использовали как холодильники. Обстановка здесь вполне соответствовала назначению: прямоугольная комната с низким потолком была сплошь уставлена корзинами, мешками и ящиками со съестными припасами. Графскому поместью явно не грозил голод — помещение, заполоненное до отказа едой, было настолько велико, что даже яркий свет факела терялся в его дальних углах. В одном из этих углов находилось то, за чем туземец-колдун спустился этой ночью в погреб. Харитон равнодушно прошел мимо ящиков с корзинами и остановился перед большой железной клеткой. Он поднес факел к толстым прутьям. Пламя осветило измученное лицо кормилицы Светланы. Сейчас в ней трудно было узнать ту гордую дородную красавицу, которой она была еще совсем недавно. Поникшая женщина сидела на полу клетки и безучастно смотрела перед собой. На ней была старая грязная рубаха, руки и ноги — крепко связаны. Но самые поразительные изменения произошли с волосами кормилицы. Роскошная золотая коса, которой Светлана по праву гордилась, бесследно исчезла. Теперь женщина была совершенно лысая — ее обрили. Несчастная увидела Харитона, и глаза ее горестно сощурились.

— Чего пришел, басурман? Посмеяться?

Туземец отрицательно мотнул головой.

— Я пришел спасти тебя.

Светлана молчала. Проведя в клетке несколько дней, она совершенно пала духом. Женщине хотелось только одного: хоть ненадолго вырваться из заточения и прижать к груди своего ненаглядного сыночка.

— Утром тебя выпустят из погреба, — словно прочтя ее мысли, сказал Харитон.

Кормилица встрепенулась.

— Правда? — спросила она, еще не до конца веря своему счастью. — И я смогу увидеть сына?

— Прежде понесешь наказание, а уж потом, наверное, можно будет.

— Наказание? — ахнула Светлана. — Какое еще наказание? Я уже, почитай, неделю в темном погребе сижу. Одну воду пью, еды не дают вовсе. В клетке, как дикий зверь, обитаю. По ногам-рукам связана. Обрили наголо, как девку непотребную. Да разве это не наказание, скажи? Нечто мало?!

Харитон неопределенно пожал плечами.

— Барину виднее…

Женщина осторожно тронула туземца за рукав.

— А ты знаешь, какое наказание мне Петр Николаевич назначил? — спросила она хриплым от волнения голосом.

— Знаю. Тебя завтра привселюдно выпорют розгами у позорного столба.

Светлана в ужасе отшатнулась.

— Выпорют розгами?!! Но как же Елизавета Андреевна позволила? Неужто не заступилась за меня, рабу ее верную?!

— Графиня ничего не знает о том, что происходит в поместье. С самых похорон она не выходит из своей спальни. Мечется в горячке, оплакивая умершего сына.

Кормилица молитвенно воздела вверх связанные руки.

— О, Господи, за что посылаешь такие муки тяжкие? — воскликнула она. — Знаешь ведь, что неповинна я в смерти Илюшеньки. Дай же силы пережить завтрашнее испытание и снова увидеть мальчика моего, Васеньку. На тебя одного уповаю, больше помощи ждать не от кого.

Туземец смотрел на молящуюся. Даже сейчас — в рубище, обритая наголо, в грязной клетке, она была для него самой прекрасной женщиной на свете.

— Я пришел сюда, чтобы помочь тебе, — произнес Харитон, едва Светлана умолкла. — Если сделаешь так, как я скажу, то избежишь наказания.

Кормилица недоверчиво на него покосилась.

— Я достану ключ от клетки, — продолжал туземец, — выведу тебя из погреба, мы сядем в карету и навсегда уедем из поместья. Никто нас не найдет — поверь мне.

— А как же Вася? — всполошилась женщина. — Я без сына никуда не поеду.

— За него не тревожься, — успокоил Харитон. — Мальчик сейчас у сторожа на конюшне. Перед уездом мы его заберем.

Светлана всмотрелась в черные раскосые глаза.

— Почему ты делаешь это для меня? — спросила она туземца.

Тот улыбнулся.

— Я люблю тебя.

— Но я тебя не люблю.

Харитон опустил голову.

— Мне все равно, — глухо прошептал он. — Просто будь со мной, и я спасу тебя от завтрашнего позора. Лошади уже запряжены — решайся.

Женщина молчала. Туземец поднес факел к лицу, и она увидела, как ходят желваки под его скулами.

— Я ведь только из-за тебя, Светлана, в поместье остался. Если б не встретились, сейчас в Петербурге жил бы, по дворцам расхаживал бы, с царем за одним столом сидел. А вот застрял тут, в деревне дремучей — только чтоб тебя видеть. Хоть редко, хоть издали.

Он бухнулся на колени перед клеткой.

— Ты нужна мне — слышишь? Нужна, как воздух. Жить без тебя не могу. Все время о тебе одной думаю. Сжалься!

Женщина печально вздохнула:

— Любовь — не милостыня, ее из жалости не подают. Нет, Харитон, никуда я с тобой не поеду. Завтра стерплю мученический стыд, коль на роду такая участь написана. А уж после с Васенькой свой вдовий век коротать буду. Не могу я без любви с кем-то жить, пойми ты это.

Туземец скрипнул зубами. Он до последнего момента был уверен, что Светлана, в ее теперешнем жалком положении, обязательно согласится на побег. Но нет — она ему отказала. Снова отказала!

Зло сверкнули черные глаза. Вскочив с колен, Харитон молниеносно выбросил вперед руку и ухватил Светлану за шею. Женщина забилась в клетке, как испуганная птица. Она цеплялась за жесткие пальцы туземца, пытаясь оторвать их от своего горла. Широко открывая рот, надеялась вдохнуть хоть немного воздуха. Нет, ничего не получалось — Харитон все сильнее сжимал пальцы, душа свою жертву. Светлана обмякла, ее глаза закатились. Женщина начала терять сознание. Какое-то время туземец с явным наслаждением наблюдал за ее мучениями, а затем резко притянул к себе. Теперь их разделяла только железная решетка. Взгляды Светланы и Харитона встретились.

— Ты будешь моей или отправишься на тот свет, — прошипел туземец прямо в лицо умирающей женщине.

В отчаянии, понимая, что смерть уже совсем близко, Светлана в последний раз рванулась из цепкой хватки. И — о чудо — у нее получилось освободиться! Женщина быстро отползла к дальней стене клетки, где туземец не мог ее достать.

— Убирайся, — прохрипела она, с ненавистью глядя на своего мучителя. — Пошел вон, басурман проклятый!

Харитон на секунду застыл. В следующее мгновение его лицо приняло абсолютно спокойное выражение, на губах расплылась кривая усмешка.

— Фи, мадам — какой моветон, — произнес он таким обыденным тоном, будто только что не душил женщину, а играл с ней в шахматы. — Разве пристало слова эти относительно человека использовать? «Пошел вон!» Так только собак гонят. Помнишь, Светлана, как в день смерти наследника ты Лютого прогоняла? Теперь вот и со мной так. Неужто я для тебя не лучше пса?

Кормилица опешила.

— А ты откуда знаешь, что тогда было? Подслушивал?

— Ну, можно сказать и так, — ухмыльнулся туземец.

Светлана гневно на него посмотрела.

— Ух, нехристь! Может, ты и пса науськал, чтоб он меня из Илюшиной спальни выманил?

Харитон насмешливо приподнял одну бровь.

— Зачем же мне было пса науськивать, когда я и есть тот самый пес?!

— Перевертень!!!

В ужасе отвернувшись, женщина неистово закрестилась.

— Не старайся — не поможет, — фыркнул туземец. — От меня можно избавиться только одним способом — убить. Но тебе это явно не по силам.

Кормилица снова повернулась к Харитону и глянула на него с вызовом.

— Мне-то, может, и не по силам. А вот Петр Николаевич вполне с тобой справится. Утром я открою ему, кто ты есть на самом деле — тогда и посмотрим, что будет!

Туземец в ярости сжал кулаки.

— Ты кому угрожать вздумала, глупая баба?! — взревел он. — Скажешь завтра хоть слово — и твой сын отправится следом за графским наследничком. Поняла?!

Светлана оцепенела.

— Так это ты Илюшеньку убил?.. — в страхе прошептала она.

Туземец молчал. Но в его раскосых глазах ответ читался без всяких слов. Харитон поднял факел повыше, чтобы Светлана лучше его видела.

— Помни, что я сказал тебе, — произнес он холодно. — Если завтра откроешь графу правду, твой сын умрет.

И чужеземец быстро покинул погреб.

Рассвело. Бывшую кормилицу графского наследника вывели к месту наказания. На площади, возле позорного Столба, уже толпились любопытные холопы. Чуть поодаль, на возвышении, сидел в кресле Петр Николаевич Смолин. Рядом с ним, по правую руку, женщина заметила местного священника. Он всегда был добр к вдове, и сейчас смотрел на несчастную с нескрываемой жалостью. От этого взгляда ей стало немного легче. По левую руку от графа находился Харитон. В отличие от священника, он не глядел на Светлану. Туземец равнодушно рассматривал узоры на графском кресле — словно до происходящего ему не было никакого дела. А вот сам граф и не думал скрывать своего мрачного расположения духа. Надменно глянув на бритую, оборванную служанку, Петр Николаевич скривился.

— Что, шельма, поумнела, небось, пока в погребе-то сидела? Кайся, облегчи душу перед наказанием. Глядишь, и порка не такой страшной покажется.

— А в чем каяться-то, барин? — робко спросила кормилица.

Петр Николаевич сдвинул брови.

— Рассказывай начистоту, как дело было: как ты сына моего без присмотра бросила, как дверь спальни заперла, как по своим делам из дома сбежала, как ключ в саду потеряла, как… — граф осекся, вспоминая ужасные события того дня. — Словом, все по порядку излагай. Да только правду говори, ничего не утаивай.

Светлана опустила глаза. Ах, как же ей, в самом деле, хотелось рассказать Петру Николаевичу правду! Настоящую правду — про колдуна-оборотня, что затаился в доме Смолиных и принес им такую огромную беду. Но кормилица молчала. Она помнила, что сказал ей туземец этой ночью. И отлично знала, что он выполнит свою угрозу, произнеси женщина сейчас хоть слово о его колдовстве.

— Что притихла? — сурово проговорил граф. — Кайся, пока не поздно.

Кормилица вздохнула.

— Не в чем мне каяться, барин, — сказала она дрожащим голосом. — Я Илюшеньку всего-то на минутку оставила. Никуда из дома не отлучалась, в сад не выходила, ключ там не теряла. А как дверь в спальне запертой оказалась — и вовсе не ведаю.

Граф смерил Светлану тяжелым взглядом.

— Высечь эту паршивую лгунью, да покрепче, — распорядился он стоящим на изготовке мужикам с розгами.

Те привязали несчастную к столбу и принялись за работу. Первые несколько ударов женщина терпела молча. Сцепив зубы, она думала только о том, что, когда все закончится, сможет наконец-то обнять сына. Харитон склонился к сидящему графу.

— Почему это Светлана не издает ни звука? — поинтересовался туземец тихо, чтобы стоящий рядом священник не мог его услышать. — Будто бы ее и не секут вовсе, а ласково по голове гладят. Видать, ленятся мужички.

Граф нахмурился.

— Сильнее порите, дармоеды, — приказал он палачам.

Те замахали розгами с удвоенной силой. Женщина застонала — тонко и жалобно, как раненная лань.

— Нет, все равно слабо бьют, — снова зашипел туземец на ухо Смолину. — Мужики больше по деревянной колоде лупят, чем по Светке. Наверное, жалеют врунью.

Напоминание о лживости кормилицы было точным попаданием в цель — граф моментально вышел из себя. Побагровев, он вскочил с кресла и побежал к месту наказания.

— Отвяжите эту чертову бабу от столба и дайте мне розги! — рявкнул Петр Николаевич.

Мужики повиновались. Когда женщину освободили, она едва держалась на ногах. Священник тоже приблизился к лобному месту и попытался остановить Смолина.

— Одумайтесь, сын мой, — принялся увещевать он графа. — Будьте милосердны, сжальтесь над несчастной.

Но Петр Николаевич, ослепленный яростью, ничего не хотел слышать. Он ухватил протянутые мужиками розги.

— Я покажу, как лживых служанок пороть надо! — заорал граф. — Вот так: с силой, со свистом, с оттяжкой!

И, размахнувшись, Смолин нанес страшный по своей силе удар.

АХ! — отшатнулась толпа. Светлана, как подкошенная, рухнула на землю. Одновременно в глазах Харитона блеснул холодный мстительный огонь. Но никто — ни граф, ни священник, ни остальные люди — этого не заметили. Слишком уж все были поглощены происходящим у позорного столба.

— Батюшка! Батюшка!!! — раздался вдруг пронзительный крик.

Со стороны особняка, что находился неподалеку от площади, спешила к месту наказания старая повитуха. Уже несколько дней она не отходила от мечущейся в горячке графини, поэтому ее появление вызвало на площади сильное волнение.

— Батюшка, — повторила старуха, приблизившись к замершему графу. — Матушка наша, Елизавета Андреевна, благополучно разрешилась от бремени. Сын у вас, барин, народился!

Смолин, уже замахнувшийся, было, для второго удара, опустил руку. На глазах его выступили слезы.

— Слава тебе, Господи, — прошептал он, глядя в небо. — Внял ты молитвам моим — не оставил род без наследника.

Граф отбросил розги и презрительно ткнул сапогом лежащую у ног служанку.

— Благодари сие радостное событие, паршивка — только поэтому не всыпал я тебе за вранье еще десяток плетей.

Петр Николаевич сжал кулаки и почувствовал в правой руке неприятное жжение. Поднеся ее к лицу, он обнаружил, что ладонь пересекает глубокий кровоточащий порез. Видимо, когда Смолин наносил удар кормилице, он сам поранился о розги. Досадливо сплюнув, граф перевел взгляд на слуг.

— Облейте водой эту лживую бабу, а потом гоните со двора, — распорядился он. — Пусть в поле пашет с утра до ночи. А тут чтоб я ее больше не видел.

И с этими словами Петр Николаевич Смолин поспешил в особняк — на встречу с женой и новорожденным сыном. Дворня, при хозяине державшаяся от места наказания на почтительном расстоянии, тут же кинулись к неподвижной Светлане.

— Э-э-э, — протянул один из мужиков, приподымая тело. — Да тут уже не отольешь — испустила дух, сердешная. Отмучилась…

ГЛАВА 13 Обгоревшая записка и порезанная ладонь

«Светлана погибла!» Это была первая мысль, мелькнувшая в голове Виктории, едва она проснулась. Вторая же мысль напрямую касалась ее самой: «Нужно найти флакон и пиктограмму!» С их помощью девушка надеялась выяснить, почему животные инстинкты — эти явные признаки оборотничества — вчера снова проявились.

Вика глянула на часы: девять утра. Целый час до завтрака, когда можно будет поговорить с банкиром. Нет, ждать она не хотела. «Немедленно попрошу Тормакина вернуть артефакты», — решила Виктория.

Девушка направилась к лежащей в кресле одежде и вдруг… обнаружила флакон с пиктограммой на расстоянии вытянутой руки! Да-да, те самые предметы, на поиски которых она собиралась отправиться, находились сейчас на журнальном столике. «Как они сюда попали? — опешила Вика. — Я-то их точно не приносила. Тогда кто это сделал?!» Она тяжело вздохнула. Все новые и новые вопросы, а ответов как не было, так и нет…

Открутив золотой колпачок, девушка понюхала флакон. Запах отсутствует. Перевернула пузырек — пусто, ни единой новой капли. Похоже, излечить «приступы оборотничества», как Виктория назвала временно появляющиеся у нее животные инстинкты, с помощью флакона не удастся. Она склонилась над пиктограммой. «А эта штуковина может чем-то помочь?» Рассматривая нарисованные фигурки, Вика думала, что капля из флакона, возможно, не только заострила животные способности. «Что, если она вызвала те самые сны из прошлого, которые я вижу каждую ночь?»

Как бы там ни было, а нужную информацию Виктория могла отыскать только в архиве. «Если она там вообще есть, — пронеслась в голове шальная мысль. — Есть — и я ее найду!»

Оказавшись в подвале, девушка первым делом заперла флакон с пиктограммой в сундук — так спокойнее. Затем она уселась за стол и глянула на лежащий перед ней графский дневник. «Быстрицкий говорил, что тут есть какие-то упоминания об оборотне. Ну-ка, посмотрим». Вика пролистала несколько страниц и нашла то место, на котором остановилась в прошлый раз.

5 августа

«Снова пишу в дневнике. Не знаю, для чего более… Для того ли, чтоб выразить радость неизмеримую? Или же для того, чтобы покаяться в грехе страшном, мною сотворенном?

Радость — она, конечно, первостепенна в душе. Лизонька, жена обожаемая, десять дней назад разрешилась от бремени. На свет появился мой второй сынок, Пантелеимоша. Да ниспошлет святой великомученик Пантелеимон, покровитель и заступник его, лучшую долю этому младенцу, чем выпала старшему брату. Навсегда сердце мое охвачено горькой тоскою по милому ангелу Илюшеньке. Никогда не прекратит оно стенать о потере той.

Однако не только смерть первенца заставляет меня быть в глубокой печали. Гложет душу уныние нескончаемое и раскаяние запоздалое. Оттого, что, обуреваемый черной ненавистью, загубил я Светлану. Пусть она и повинна в гибели Илюшеньки, но не должен был я уподобляться дикому зверю. Не должен был мстить такою страшною местью. Ах, кабы мог я вернуть тот лихой миг, когда занес плеть для смертоносного удара. Все бы отдал, чтобы опустилась тогда рука моя. Но, увы — сделанного не изменить. Нынче остается мне только каяться пред Господом нашим Вседержителем. Просить его о милосердии и снисхождении, в коих отказал я когда-то убиенной мною кормилице.

Вот уже какую ночь подряд, начиная с того самого дня, как вышла душа из тела ее, Светлана является мне во сне. И плачет, и стонет, и молит меня о спасении сыночка ее, Васеньки. Но как я должен спасти его — она не говорит. А мне самому невдомек, отчего ей так убиваться. Ведь, когда узнал я о гибели кормилицы, тут же забрал Васю в барские покои. Мальчик этот ни в чем нужды знать не будет, уж я о том позабочусь.

Однако душа Светланы не находит успокоения. А вместе с нею и мне покоя нет. Лишь наступает ночь и я закрываю глаза, как пред мысленным взором тут же встает образ кормилицы в белом погребальном саване. Она тянет ко мне руки, моля о спасении сына. И плачет, плачет, плачет… Боже, дай мне силы пережить эту муку. Я не сплю уже неделю. А может, и больше — я потерял счет времени. Только днем, в кабинете, иногда мне удается немного подремать. На несколько минут проваливаюсь я в тяжелое, тревожное забытье. И хоть оно очень тяготит меня, но, по-видимому, именно этот дневной сон не дает окончательно сойти с ума. Дни и ночи мои проходят в нечеловеческих страданиях. Я вовсе потерял аппетит, у меня нет никакого желания чем-либо заниматься. Я как будто и не живу вовсе. Давно вычитал в одной книге, что пытка отсутствием сна — самая ужасная. И вот теперь готов подтвердить это в полной мере.

Когда становится совсем невмоготу, я прихожу на половину графини. Там все дышит покоем и умиротворением. Пантелеимоша, маленькое солнышко, лежит в колыбельке. То спит сладко, а то лепечет что-то бессвязное, но такое милое сердцу моему родительскому. Лизонька еще слаба после родов, но общается с большой охотой. На щеках появился румянец. Иногда женушка даже смеется — тихо-тихо, как только она умеет. О, как же я люблю этот смех. Как люблю нашу беззаботную болтовню о всяких милых пустяках. Общение с Лизонькой и сыном — то единственное, что, пусть и на короткий срок, но возвращает меня к жизни. Если бы это было в моей власти, я остановил бы время, и, подобно Фаусту, воскликнул: «Вот то мгновение, что хочу продлить я бесконечно!» Пусть даже после этого дьявол низверг бы меня в ад, мне было бы все равно — я был бы счастлив. Как жаль, что сие никак невозможно…

Лизонька при каждой встрече спрашивает меня о Светлане. Где она, почему не заботится о ней? Отчего не веселит, как прежде? Мне приходится лукавить, говоря, что кормилица сама захворала и слегла. Потому и не может сейчас составить моей женушке компанию. Я пока не решаюсь сказать ей о смерти Светланы. Тем паче не смею упоминать, что погибла она от моей руки. Как посмотрит на меня Лизонька, когда сознаюсь ей в этом? Да и захочет ли вообще смотреть? Не прогонит ли с глаз долой, как чудище жуткое, зло непоправимое учинившее? Нет, пока могу молчать — я буду молчать.

Один лишь человек поверен сейчас во все мои измышления. Один он знает о бессонных ночах и преследующих меня кошмарах. Это Харитон, верный слуга дядюшки. Теперь он и мой верный слуга. Только в последние дни оценил я невероятную душу этого человека. Только теперь понял, отчего Григорий Иванович так не хотел расставаться с ним и всеми силами стремился увезти из поместья. Харитон — мой спаситель. Оказавшись свидетелем убийства Светланы, и видя мое нынешнее состояние, он, единственный, ободряет меня и старается облегчить тяжкую участь. Только ему открываю я свои муки и страдания. Ночью Харитон неотступно находится рядом, за что я ему премного благодарен. Он скрашивает мои ночные бдения, мы часто беседуем. Харитон говорит, что ночь не вечна — после нее на горизонте всегда появляется солнце. А это значит, что и мои кошмары имеют свой предел. Хочу верить, что он прав, и вскорости сия кручина покинет меня…»

Дочитав текст до конца, Виктория разочарованно вздохнула. Об оборотне — ни слова. «Может, дальше что-то будет?» Девушка пролистала тетрадь и с удивлением обнаружила, что непрочитанной осталась всего одна запись. Следующая за ней страница была вырвана, а остальные — и вовсе пусты. Граф Смолин забросил дневник. Вика вернулась к непрочитанной записи. Датированная месяцем позже, чем предыдущая, она была довольно объемной. «Наверное, именно здесь и написано про оборотня, — решила девушка. Она уже приготовилась нырнуть в прошлое, как вдруг заметила торчащий из дневника обгоревший уголок. Потянув за него, Виктория вытащила узкий лист бумаги. Похоже, долгое время он был зажат между пустыми страницами, а теперь, когда их пролистали, вывалился наружу.

Девушка в недоумении уставилась на находку. Бумага почти полностью уничтожена огнем — если раньше на ней и было что-то написано, то сейчас прочитать это «что-то» нереально. Только в самом низу виднеется дата — 27 июля 1830 года. И единственное уцелевшее предложение: «Убив белокурого ангела, я стал неуязвим».

— Профессор Дружкина, прошу проследовать на завтрак, — пробасил Милош, заглядывая в архив.

За столом сидели Тормакин и Быстрицкий. Настя, как обычно, расставляла перед ними аппетитные блюда. Виктория заняла свое место и только тут заметила странность. Эммануил Венедиктович, полностью увлеченный едой, бойко орудовал ножом и вилкой. А вот банкир управлялся со столовыми приборами куда менее успешно. Виной тому была его правая кисть, туго перемотанная бинтом.

— Настя, ты что, не видишь?! — скривив перекошенное лицо, Тормакин бросил на стол непослушный нож. — Я никак не могу порезать эту хренову отбивную!

Служанка тут же кинулась помогать хозяину.

— Как вы травмировались, Семен Семенович? — участливо поинтересовалась Виктория.

— Да сам не знаю, — банкир недовольно наблюдал, как Настя хлопочет над его тарелкой. — Утром проснулся, а вся постель в крови. Смотрю — ладонь разрезана.

Он зыркнул на стоящего у стены дворецкого.

— Милош так туго перебинтовал руку, что я теперь ею и пошевелить не в состоянии.

Тормакин потряс кистью, надеясь таким образом ослабить повязку. Из этого ничего не вышло, и он начал растягивать бинт. Быстрицкий попытался его образумить.

— Умоляю, Семен Семенович, не трогайте рану! Она очень глубокая. Милош правильно сделал, что перевязал вас туго. Более слабая повязка не остановила бы кровотечение.

Банкир раздраженно приподнял бровь.

— Разве здесь кого-нибудь интересует твое мнение?! Ешь молча, если не хочешь, чтобы тот же Милош по моему приказу вышвырнул тебя из-за стола.

Старик побледнел и, втянув голову в плечи, стал поспешно запихиваться всем, что было на тарелке. Похоже, он и вправду решил, что Тормакин может лишить его завтрака. Банкир тем временем отобрал у Насти разделанную отбивную.

— Марш на кухню.

Служанка послушно удалилась, а хозяин принялся за еду. Настроение у него улучшилось. Заметив это, Быстрицкий стал взахлеб расхваливать стряпню Ольги Михайловны.

— Ты не тараторь почем зря, — отмахнулся перевязанной рукой банкир. — Лучше скажи: зачем продавщице из кафе лживые байки травишь — о том, что в нашем доме якобы колдун жил? Вся деревня об этом гудит, даже до меня слухи дошли.

Старичок испуганно охнул.

— Нет-нет, что вы?! Я ничего подобного не говорил!

Он умоляюще посмотрел на Вику. Что ж, надо было выручать бедолагу.

— Это я проболталась Марье Петровне, — сказала девушка Тормакину. — Но колдун и вправду жил в особняке — в позапрошлом веке.

Банкир пристально глянул на Викторию.

— Вы имеете в виду туземца, которого привез из Бразилии дядя графа? Я уже спорил по этому поводу с Быстрицким — в архивных записях нет никаких подтверждений. Или… Вы что, нашли новый документ?

«Нет, я увидела новый сон, — очень хотелось ответить Вике. Но по понятным причинам она этого сделать не могла. Внезапно девушка вспомнила, что действительно обнаружила новый документ — обгоревшую записку. В ней, правда, ничего не говорилось о колдуне, но сама по себе она вполне могла отвлечь внимание банкира от сплетника-Быстрицкого. Услышав о находке, Тормакин крайне удивился.

— Виктория, вы фантастический везунчик! Сколько народу раньше копалось в архиве — никто ничего подобного не находил. А у вас второй неизвестный документ за три дня. Сначала рисунок, теперь эта записка. Надо будет как-нибудь спуститься в подвал и посмотреть, наконец, ваши находки.

«Значит, это не он вчера унес из архива пиктограмму и флакон, — отметила про себя девушка. — Тогда кто же это сделал?» Она украдкой посмотрела на Быстрицкого. «Может, Эммануил Венедиктович сунул в подвал любопытный нос?» Немного подумав, Вика отмела данную версию. «Спуститься в архив он, конечно, мог. Но вот самовольно вынести артефакты — это вряд ли. Старик слишком труслив. Да и зачем ему это надо?»

— Кстати, профессор, — вырвал девушку из размышлений голос банкира, — вам не кажется странным, что туземец Харитон остался в имении, а не уехал вслед за своим хозяином? Наверняка на то была какая-то веская причина.

И тут Виктория почувствовала, что ей до чертиков надоело скрывать информацию. Пусть она не может открыться, что получает ее из снов. Пусть нет никаких документальных доказательств. Пусть Тормакин посмеется над ней, как над глупой фантазеркой. Пусть! Но она просто обязана рассказать, что происходило в этом доме двести лет назад.

— Причина у туземца в самом деле была весомая, — произнесла Вика. — Женщина.

Эммануил Венедиктович поднял вверх трость и вдохновенно продекламировал:

— О, женщина. Услада из услад. И злейшее из порождений ада. Мужчине ты и радость, и награда. Ты боль его и смертоносный яд.

Тормакин изумленно посмотрел на коротышку в клетчатом костюме.

— Никогда бы не подумал, что ты пишешь стихи.

— Это не я, — скромно потупился старичок. — Это Лопе де Вега — испанский драматург, живший в шестнадцатом веке.

— В шестнадцатом? — банкир криво усмехнулся. — С тех пор, как вижу, в женщинах ничего не изменилось.

Семен Семенович потряс перевязанной кистью и снова вернулся к прежней теме разговора.

— Так что это за история? — поинтересовался он у Вики, накладывая в тарелку изящные рыбные канапе. — Ради какой женщины туземец остался в имении? Неужелиради графини Смолиной?

— Представьте себе — нет. Он сделал это ради служанки, кормилицы графского наследника. И звали эту женщину… — Виктория выдержала паузу, — Светлана Тормакина.

Банкир моментально оторвался от еды.

— Тормакина? Так это про нее вчера толковал Быстрицкий? Она — мой предок?

Девушка неопределенно пожала плечами.

— Вообще-то для такого вывода одного совпадения фамилий недостаточно.

— Да, вы правы, — согласился банкир. — Сам посмеиваюсь над генералом Смолиным, когда он заикается о своем родстве с графами Смолиными.

— А насколько хорошо вы знаете собственную родословную? — спросила Вика.

— Можно сказать, что совсем не знаю. Специально этим вопросом никогда не занимался. Все, что известно о родителях: мама моя родом из Рязани, а отец… Отец, между прочим, был из этих мест. Я потому Красные петушки и купил — вроде как малая родина.

Виктория оживилась.

— Это уже кое-какая зацепка. Папа рассказывал о своих предках?

— Я практически не знал отца, — по скособоченному лицу Тормакина пробежала тень. — Он бросил семью, когда мне был всего год.

— И что, с тех пор вы ни разу не виделись?

— Нет, никогда. Он пропал, совершенно не давал о себе знать. Мать одна меня тянула. Работала на нескольких работах, подорвала здоровье. Да и я, кстати, уродом стал из-за этой ее вечной занятости. Мне тогда три года было. Мать ушла на очередную работу, а соседских детей попросила за мной присмотреть. Зима была, холод жуткий. И вот эти ребятишки играть надумали. Вынесли меня на мороз и закопали в сугробе. Один нос оставили, чтоб не задохнулся. А как выкопали, увидели, что у меня лицо перекошено — тройничный нерв застудил. Сколько потом по врачам не таскали, ничего не помогло. А соседские детки еще и дразнились. Маленькие гаденыши…

Помрачнев, Тормакин умолк. Вика видела, как он напряженно сжимает и разжимает перевязанную ладонь. Но сам банкир, похоже, этого не замечал.

— Вот чудеса, Семен Семенович, — нарочито бодро воскликнул Быстрицкий, надеясь таким образом разрядить обстановку. — Если окажется, что вы — потомок кормилицы, то налицо воплощение советского лозунга «Кто был ничем, тот станет всем!» Предки — слуги, а потомки — хозяева графских усадеб. Какая же у вас причудливая судьба. Потрясающе!

Однако Тормакин не оценил усилий коротышки. Он зыркнул на него таким тяжелым взглядом, что бедный Эммануил Венедиктович с перепугу чуть не залез под стол. Затем банкир перевел взгляд на Вику, и его лицо вновь прояснилось.

— Я вот подумал: зачем откладываю посещение архива? — Семен Семенович встал со стула. — Давайте-ка отправимся туда прямо сейчас, и вы покажете мне найденные документы.

ГЛАВА 14 Тайна нарисованной женщины

Они уже вышли в холл, когда неожиданно из-под пиджака банкира донеслась тихая мелодия. Тормакин запустил руку во внутренний карман и вытащил мобильный. «Смс-ка пришла», — догадалась Вика. Прочитав сообщение, Семен Семенович хмуро посмотрел на девушку.

— Отец Даниил просит как можно скорее прийти к нему. Отправляйтесь в архив одна — я присоединюсь к вам сразу же, как поговорю со священником.

Несколько часов Виктория активно разбирала платежки с квитанциями. Банкир все не появлялся… «Надо к его приходу подготовить обе находки, — решила девушка и выложила на стол записку и пиктограмму. Цветной рисунок снова взбудоражил ее воображение. «Что же он означает?» Вика в который раз смотрела на блондинку в длинных одеждах. На руках у нее младенец, рядом — еще несколько детских фигур. Рисунок явно скрывает какую-то тайну. Девушка задумчиво постучала пальцами по листку: «Я чувствую, эта картинка напрямую связана с оборотнем. Вот только — как?»

Виктория постаралась вспомнить сегодняшний сон. Ночные видения уже не однажды выручали ее — стоило попробовать и в этот раз. Итак…

Девушка погрузилась в воспоминания. «Колдун приходит в погреб к Светлане. Она отклоняет его предложение бежать и догадывается, что Харитон — оборотень. Туземец вынуждает ее молчать об этом, пригрозив, что в противном случае убьет сына кормилицы». Образ несчастной женщины отчетливо встал перед глазами. Грязная, измученная, обритая наголо… Стоп! Вика ухватила со стола рисунок и впилась взглядом в центральную фигуру. «Как же до меня раньше не дошло?!» Она торжествующе улыбнулась: запутанный клубок давних загадок начал разматываться!

— Профессор Дружкина, прошу проследовать к обеденному столу, — донесся из-за двери голос Милоша.

Девушка глянула на мобильный — действительно, уже почти три. Как быстро летит время.

Желая поделиться с банкиром важным открытием, Виктория торопливо спустилась в столовую. Увы, там она обнаружила только Быстрицкого. Старик откровенно скучал и, завидев девушку, очень обрадовался. Вика же, напротив, не могла скрыть разочарования.

— А где Семен Семенович?

— Он еще не вернулся, — пожал плечами коротышка в клетчатом костюме. — Наверное, остался обедать с отцом Даниилом. Ничего, дорогой профессор — мы и вдвоем замечательно проведем время.

И он сделал знак Насте, чтоб та подавала обед.

Когда первые блюда были расставлены, и служанка удалилась на кухню, Быстрицкий нетерпеливо заерзал на стуле.

— Ну же, милочка, что вы узнали? Я по глазам вижу — у вас есть какая-то новость. Выкладывайте поскорее!

Виктория не стала томить его неизвестностью.

— Похоже, я раскрыла тайну женской фигуры с пиктограммы. Это Светлана Тормакина! Она облачена в белые одежды мученицы — кормилицу забили плетьми за преступление, которое она не совершала.

— В самом деле? — поразился старичок. — А что это было за преступление?

— Светлану обвинили в убийстве графского наследника. Якобы она недоглядела за ним, и малыш погиб.

Быстрицкий так увлекся разговором, что даже забыл о еде, которая остывала на тарелках.

— Вы сказали, дорогой профессор, что кормилицу обвинили несправедливо. Но кто был настоящий убийца, вы не знаете?

— Знаю. Настоящий убийца — туземец Харитон. Смертью наследника он отомстил Светлане за то, что она не ответила на его любовь. А потом сделал так, чтобы подозрение пало на кормилицу, и ее казнили.

— Страсти какие, — поежился Эммануил Венедиктович. — Вы это, милочка, из архивных бумаг узнали?

— Разумеется, — кивнула Вика.

Если бы она только могла рассказать о своих странных ночных видениях…

Старик призадумался.

— Значит, кормилицу перед смертью пытали?

— Почему вы так решили? — подняла брови Виктория.

— Конечно, ее пытали, — убежденно повторил коротышка. — Ведь у фигуры, изображенной на пиктограмме, снят скальп. Помните отделенные от головы волосы?

— Ах, это, — девушка, наконец, поняла ход его мыслей. — Нет, версия со снятым скальпом была ошибочной. На самом деле Светлану просто обрили наголо. Именно это означают волосы, нарисованные отдельно.

Быстрицкий обалдел от такой новости.

— Как — обрили наголо?! — закричал он, потрясая в воздухе прогулочной тростью. — Умопомрачительно! Зачем это сделали?

В отличии от Эммануила Венедиктовича, ничего умопомрачительного в данной информации Вика не видела.

— На Руси испокон веков так поступали с женщинами, уличенными во лжи, — взялась объяснять она старичку. — Граф был уверен — Светлана врет, что непричастна к гибели наследника. Поэтому он и приказал остричь ее. В те времена потеря волос для женщины считалась великим позором и унижением.

— Невероятно! Невероятно! — слушая Викторию, то и дело восклицал Быстрицкий.

Впрочем, довольно скоро он утихомирился и переключился на другую, не менее интересную для него, тему.

— Дорогой профессор, а что написано в той обгоревшей записке, которую вы сегодня нашли в архиве?

Девушка на секунду заколебалась. «Может, стоит дождаться Тормакина, и уже при нем выкладывать всю информацию?» Но коротышка смотрел с таким трепетным ожиданием, что Вика сдалась:

— В записке написано: «Убив белокурого ангела, я стал неуязвим».

— Ой! — пискнул Эммануил Венедиктович.

— Не волнуйтесь, это убийство случилось двести лет назад.

— Откуда вы знаете, что листок настолько старый?

— Там дата стоит — 1830 год.

Убедившись, что записка не имеет к нынешним дням никакого отношения, коротышка в лаковых штиблетах заметно повеселел.

— А у вас, милочка, есть хоть какие-то предположения: кто, кого и за что убил?

Вика пожала плечами.

— Думаю, восстановить полную картину уже невозможно. Раньше в записке было написано что-то еще, но огонь почти полностью уничтожил текст. Фраза об убийстве белокурого ангела — единственное, что уцелело.

— Понятно, — вздохнул Быстрицкий. — И где вы, говорите, нашли этот листок? В дневнике?

— Ага — случайно наткнулась, когда листала.

— Странно… Тетрадь просматривали многие, но вы первая, кто обнаружил в ней записку.

Виктория усмехнулась.

— Да, я фантастический везунчик, как сказал за завтраком Семен Семенович.

Коротышка покачал головой.

— Я не верю в такое везение. Тут явно что-то нечисто.

— На что вы намекаете, Эммануил Венедиктович?

— Судите сами, дорогой профессор: сначала в подвале появляется странный рисунок, который раньше никто не видел. Теперь — эта обгоревшая записка. А что, если… — Быстрицкий нерешительно замер на полуслове.

— Договаривайте!

— Что, если кто-то специально подбрасывает в архив все новые и новые документы?

— Подбрасывает документы? — опешила Вика. — Но зачем? Чтобы помочь мне?

— Или помешать, — грустно улыбнулся старичок. — Неплохо бы выяснить, чьих рук это дело. Тогда и мотив станет понятен.

До конца обеда Тормакин не появился, и девушка снова спустилась в подвал одна. С трудом поборов одолевавшее ее любопытство, Вика отодвинула в угол рисунок и записку. Все-таки деньги ей платили за разбор документации, а не за разгадывание старинных тайн. Она со вздохом погрузилась в нудную архивную работу. Час полетел за часом…

Когда с большинством дел было покончено, Виктория вышла в сад — передохнуть. Воздух на улице стоял влажный, тяжелый. Розы собрались в тугие бутоны, отчего с клумб исчезли причудливые цветочные орнаменты. Девушка посмотрела вверх. Клубящиеся свинцовые тучи неслись по небосводу, быстро затягивая его плотной сине-черной пеленой. Кап… кап… Вика торопливо вернулась к дому. Кап-кап-кап — вовсю забарабанили дождевые капли. В один момент небо превратилось в жуткое сине-лиловое месиво. Злой ветер заметался по саду, пригибая к земле не только кусты, но даже деревья. На глазах начало смеркаться. Воздух стал чернильным, непроницаемым. Девушка глянула на мобильник. «Всего полшестого, а уже такая темень. Права была Марья Петровна — над деревней разразится настоящая буря».

Зайдя в холл и убедившись, что банкир к ней по-прежнему не торопится, Виктория возвратилась в подвал. Отсортировала последние на сегодня документы, а затем с чистой совестью взялась за разгадывание пиктограммы. «Если исходить из того, что блондинка в белых одеждах — это Светлана Тормакина, — думала Вика, — то на руках у нее — сын Вася. Кто же остальные дети? И почему они, как правильно заметил Эммануил Венедиктович, расположены в виде перевернутой звезды?» Девушка откинулась на спинку кресла. «Перевернутая пятиконечная звезда — печать Сатаны…» А чему, собственно, удивляться? Пиктограмму составлял колдун — что еще он мог изобразить? Не ангелов же. «Убив белокурого ангела, я стал неуязвим», — припомнила она текст обгоревшей записки. Белокурый ангел… Вика уставилась на гриву светлых волос вокруг женской головы. «Все ясно! Записка, как и пиктограмма, принадлежит Харитону. И говорится в ней об убитой колдуном Светлане!»

Девушка вскочила в волнении. С древних загадок стремительно спадали непроницаемые покровы — будто кто-то вел Викторию в нужном направлении.

Вытащив из графского дневника записку, девушка внимательно ее осмотрела. Клочок бумаги почти полностью испорчен огнем, некогда белый фон превратился в пепельно-серый. И только внизу маячит одинокая фраза. Как прочесть остальное?

Внезапно у Вики возникло соображение, каким образом можно разглядеть слова под слоем пепла. Идея рискованная — но если она сработает, разгадка записки гарантирована!

— Свеча, мне нужна свеча, — пробормотала девушка.

В холле, куда она выскочила, сгорая от нетерпения, не было ни души. Вика заглянула в столовую — тоже пусто. Зато из кухни доносился монотонный скрежет. Туда девушка и направилась. Ее встретил удивленный взгляд Быстрицкого. Старичок сидел в углу и с остервенением тер щеткой громадный чугунный казан.

— Что-то вы, милочка, рановато в столовую пожаловали — до ужина еще полчаса, — сказал коротышка, не прекращая работу. — А я вот решил кухарке по хозяйству помочь, она мне за это ванильный пудинг приготовить обещала.

Девушка оглядела кухонное помещение.

— Эммануил Венедиктович, вы не в курсе, где можно свечу раздобыть?

— Медицинскую? Бенгальскую? Свечу зажигания?

— Да самую обычную — парафиновую.

Старичок отложил казан в сторону.

— Это Милош должен знать. Вы тут побудьте, а я сбегаю, разыщу его.

Коротышка в клетчатом костюме скрылся за дверью, а Виктория присела на ближайший табурет. Кухня поражала своим великолепием не меньше, чем столовая или холл. Тут, разумеется, не было антиквариата с картинами, зато имелись такие чудеса техники, которые можно было увидеть разве что в фантастических фильмах. Помещение напоминало не кухню, а космический корабль. При этом чистота на «корабле» царила просто-таки стерильная. Все так сияло и блестело, что впору было зажмуриться.

— Добрый день.

В дверях возникла кухарка. Повязав передник, Ольга Михайловна направилась к жарочному шкафу и открыла его. По кухне разлился дурманящий запах яблочно-ореховой шарлотки.

— Вы что-то хотели, да? — женщина задала Вике вопрос, одновременно разрезая выпечку на крупные аппетитные ломти.

Девушка кивнула.

— Жду Эммануила Венедиктовича. Он пошел искать дворецкого, чтобы тот дал мне свечку.

В этот момент в кухню влетел старичок.

— Уф, весь дом оббегал — нигде Милоша нет!

— А зачем было бегать-то?.. — выдвинув один из многочисленных ящиков, кухарка вручила Виктории свечу. — Вот, пожалуйста.

Девушка поблагодарила Ольгу Михайловну и уже собиралась покинуть кухню, когда к ней обратился Быстрицкий.

— Вы в архив, дорогой профессор? Можно с вами?

Проще было согласиться, чем отвязаться от надоедливого коротышки. Тем более, Вика совершенно не исключала, что для выполнения того, что она задумала, понадобится помощь второго человека. Девушка попросила Эммануила Венедиктовича захватить спички, и они отправились в подвал.

Через пять минут оба стояли около стола, в центре которого находилась обгоревшая записка.

— Это та самая — из дневника? — с благоговением спросил старичок.

— Ага, — кивнула Вика. — И сейчас мы ее сожжем.

— Как сожжем?!

— Совсем, дотла. Давайте спички, Эммануил Венедиктович.

Коротышка дрожащей рукой протянул коробок. Виктории и самой было не по себе. Она задумала рискованную авантюру, и если затея провалится… Девушка старалась не думать о плохом.

— Я зажгу свечу и поднесу к ней записку, — принялась она объяснять старику. — А вы пишите все, что я при этом буду говорить. Поняли?

Быстрицкий испуганно кивнул. Придвинув к нему бумагу с ручкой, Вика занялась более важным делом. Вернее — самым важным. Она подпалила фитиль свечи, и когда пламя стало ровным и спокойным, покрыла его сверху обгоревшей частью записки. На сером фоне красными отблесками начали проступать слова, написанные двести лет назад.

— И дай забыться мне в твоих объятьях, — прочла девушка первую появившуюся строчку.

Она узнала окончание стихотворения, которое влюбленный туземец посвятил Светлане. Видимо, узкая записка являлась обрывком листа, на котором оно было написано. Ниже первой строчки проявилось еще несколько предложений. Виктория прочла их вслух.

— Светлана погибла. Я умер вместе с ней. У меня больше нет души. Нечего терять, нечего бояться, не от чего пребывать в зависимости. Любовь исчезла, и я, лишенный этих сладостных оков, теперь совершенно свободен.

Завершался текст фразой: «Убив белокурого ангела, я стал неуязвим». И датой — 27 июля 1830 года. Едва огонь добрался до конца записки, как все слова, написанные в ней, исчезли в пепле. На этот раз — уже навсегда.

Вика с Эммануилом Венедиктовичем ошарашено переглянулись.

— Он вас прибьет, — пискнул старичок.

— Кто?

Девушку так захватила открывшаяся тайна записки, что она даже не поняла, о чем речь. Быстрицкий покосился на кучку пепла в центре стола.

— Семен Семенович вас прибьет. Вы уничтожили бесценный старинный документ.

Вика отрицательно тряхнула головой.

— Не убьет. Тормакин не знает, как выглядела записка. Увидит сожженную — решит, что так и было. Я ведь не говорила ему, что там что-то написано, — Виктория притянула к себе листок, на котором Эммануил Венедиктович аккуратно вывел продиктованные ею слова. — Зато у нас теперь есть доказательство, что туземец убил не только графского первенца, но и его кормилицу. Харитон пишет об этом открытым текстом. В дневнике значится, что смерть Светланы наступила в конце июля, что совпадает с датой в записке.

Коротышка многозначительно поднял вверх трость.

— Кстати, я тоже заметил интересное совпадение. Почерк в одном из архивных документов очень похож на тот, которым была написана записка. Жаль, что вы сожгли ее прежде, чем сравнили тексты, но все же на это стоит посмотреть…

Быстрицкий нырнул в сундук и достал оттуда картонку с непонятными четверостишьями.

— И правда схожий почерк, — согласилась Вика, рассматривая крупные угловатые буквы. — В дневнике граф упоминал, что туземцу никак не давалось чистописание. Судя по этим каракулям — он был прав.

Выходило, что странные стихи, как и записка, принадлежат колдуну. «Надо внимательнее их почитать», — решила Виктория, откладывая картонку на край стола. Она вдруг заметила, что старик беспокойно озирается по сторонам.

— Вы чего, Эммануил Венедиктович?

Быстрицкий замялся.

— Знаете, дорогой профессор, мне никак не дает покоя мысль, что кто-то подбрасывает документы в архив. Я вам больше скажу: этот «кто-то» явно живет в нашем доме.

— Почему вы так думаете? — поразилась девушка.

— Да потому, что только жильцы дома имеют свободный доступ в подвал. Гости сюда заходят только в сопровождении прислуги. Тот, кто подбросил документы, действовал явно в одиночку. А, значит, он живет рядом с нами.

Виктория нахмурилась.

— Эммануил Венедиктович, у вас есть кто-то на подозрении?

— Есть, — с готовностью закивал коротышка. — Это вполне может быть…

Распахнувшаяся дверь архива заставила обоих нервно вздрогнуть.

— Прошу проследовать на ужин, — невозмутимо прогудел стоящий на пороге дворецкий.

Ужинать им, судя по всему, предстояло вдвоем. Когда Вика и Быстрицкий вошли в столовую, банкира там не оказалось.

— А что, Семен Семенович до сих пор не вернулся? — удивился старичок.

Настя, накрывавшая на стол, отрицательно покачала головой.

— Наверное, у отца Даниила заночует, — предположила Виктория. — Смотрите, что на улице творится — настоящее светопреставление!

Погода и правда была ужасная. В окна столовой бился злой ветер вперемешку с проливным нескончаемым дождем. Молнии то и дело разрывали черноту неба, а следом раздавалась оглушительная громовая канонада.

Быстрицкий глянул на пустое место банкира.

— Странно, что Семен Семенович пропустил обед, а теперь — и ужин. Вдруг с ним что-то случилось?

— Эммануил Венедиктович, не накручивайте себя раньше времени, — отозвалась Вика. — Что могло случиться? Утром Тормакин вел себя вполне обычно.

Настя, не отрываясь от сервировки стола, вздохнула.

— Утром вел себя обычно, но потом…

Она сделала многозначительную паузу.

— Что — потом? — разнервничался старичок.

— Я видела хозяина днем, около пяти — когда разговаривала со Смолиными возле их дома. Они сегодня в Москву укатили. День рожденья там у кого-то или еще что — я толком не поняла. Знаю только, что повод серьезный: Ирина Дмитриевна собралась надеть свое шикарное колье с империалом.

— Так что было странного в Семене Семеновиче? — нетерпеливо заерзал Быстрицкий.

— А, ну да, — вспомнила Настя. — Мы втроем стояли около дома, когда мимо прошел хозяин. Он как будто нас даже не заметил.

— Тормакин был один? — спросила Вика.

— Нет, с отцом Даниилом. Они пошли в сторону леса.

Услышав про лес, Быстрицкий моментально скис.

— Ой, что-то мне нехорошо, — жалобно заскулил он. — Почему это Семен Семенович в лес пошел? Что ему там понадобилось?

В столовую заглянула встревоженная кухарка.

— Эммануил Венедиктович, позвоните хозяину. Может, с ним таки что-то случилось?

Старичок судорожно сглотнул. У Насти начали трястись руки. Вике тоже стало не по себе. В комнате росло напряжение. Единственный, кто хранил абсолютную невозмутимость, был дворецкий Милош. Он спокойно вышел в холл, и вскоре вернулся с домашним телефоном. Быстрицкий стал нажимать кнопки.

— Нет, Семена Семеновича пока набирать не буду, — вдруг остановился он. — И так мне вечно от него попадает. А если начну выспрашивать, где он и с кем, то вообще может из дома выкинуть.

Эммануил Венедиктович на секунду задумался.

— Позвоню лучше отцу Даниилу. Они сегодня были вместе, и священник наверняка что-то знает.

Быстрицкий набрал номер. Все замерли в ожидании.

— Абонент недоступен, — объявил коротышка и тяжело вздохнул. — Все-таки придется Семену Семеновичу звонить.

ГЛАВА 15 Исчезновение банкира

Номер Тормакина работал. Однако время шло, гудок сменялся гудком, а банкир все не отвечал. Люди растерянно переглядывались. Не менялся в лице только дворецкий. Он вышел из столовой и, вернувшись через минуту, объявил:

— Из кабинета хозяина доносится телефонный сигнал. Видимо, идя к священнику, он оставил мобильный дома.

Все бросились на второй этаж. Когда они оказались возле нужной двери, Быстрицкий повернулся к дворецкому.

— Открывай кабинет запасным ключом.

Милош не шелохнулся.

— Открывай, я приказываю! — с неожиданной жесткостью произнес Эммануил Венедиктович.

В отсутствии банкира старичок почувствовал себя полновластным хозяином. Почувствовал это и Милош. Он послушно отпер кабинет. Все зашли внутрь. Телефон лежал на письменном столе и все так же трезвонил. Быстрицкий сбросил вызов.

— Тут одна непрочитанная смс-ка, — сказал он, глядя на экран мобильника. — Пришла от отца Даниила, ровно в двенадцать.

— Сразу после того, как Семен Семенович ушел из дома, — отметила Вика.

Не успела она из приличия остановить старика, как тот нажал кнопки и открыл чужую переписку. Пробежав глазами текст, Быстрицкий облегченно выдохнул.

— Ну, слава богу. Зря мы волновались — Семен Семенович просто куда-то уехал.

Все сгрудились вокруг телефона. В сообщении было написано следующее: «Решайте скорее с отъездом! Время идет уже не на дни, а на часы…»

— Как же хозяин уехал? — нахмурилась Ольга Михайловна. — Вертолет сегодня не прилетал, машины тоже все в гараже.

— Может, его Смолины захватили, когда в Москву отправились? — предположила Настя.

Виктория неопределенно пожала плечами.

— Гадать сейчас, где Семен Семенович, абсолютно бессмысленно, — заметила она. — На дворе грозовая буря, поисками нормально заниматься невозможно. Давайте подождем до завтра. Как говорится — утро вечера мудренее.

Доводы оказались убедительными. Народ вышел из кабинета и организованно направился к лестнице, ведущей на первый этаж.

БАХ!

— Че-е-ерт!!! — взвыл кто-то в холле.

Тревожно переглянувшись, все опрометью понеслись вниз по лестнице.

Перед вбежавшими в холл открылась непонятная картина. От входной двери, извергая беспрестанные ругательства, по полу ползла гигантская желтая гусеница. Рядом с ней прыгала Ирина Дмитриевна, жена генерала Смолина, и повторяла одно и то же:

— Вовочка, успокойся! Вовочка, успокойся!

Милош подошел к «гусенице» и одним рывком поставил ее на ноги. Это оказался генерал Смолин, одетый в мокрый желтый дождевик. Увидев столпившихся вокруг людей, он перестал ругаться, и теперь только глухо стонал, прикрывая лицо рукой.

— Что с вами, Владимир Антонович? — ахнула Вика, глядя на сочащуюся между пальцами генерала кровь.

Вместо ответа Смолин опустил руку, и тут уже ахнули все. Нос Владимира Антоновича, и до того имевший весьма внушительные размеры, сейчас занимал практически все лицо. Опухший и посиневший, он, казалось, вот-вот отвалится.

— Где вас так угораздило? — испуганно вытаращился на генерала Быстрицкий.

Тот страдальчески вздохнул.

— Да порог — будь он неладен! Я перецепился через него, когда в дом входил.

Ирина Дмитриевна погладила мужа по плечу.

— Вовочка, запрокинь голову. Надо поскорее остановить кровь.

— Одним запрокидыванием головы тут не обойтись, — заметила Виктория, глядя на забрызганный кровью дождевик.

Решив взять инициативу в свои руки, она повернулась к дворецкому.

— Милош, отправляйтесь с Владимиром Антоновичем в ванную и помогите ему привести себя в порядок.

Затем посмотрела на кухарку.

— Ольга Михайловна, дайте лед из холодильника.

Наконец девушка взяла под руку жену генерала.

— А вам, Ирина Дмитриевна, я предлагаю посидеть с нами в столовой и рассказать, почему же вы до сих пор не в Москве.

Генеральша вздохнула.

— Расскажу, обязательно расскажу, — она глянула на стоящую рядом Настю. — Детонька, налей-ка мне чего-нибудь покрепче — я так перенервничала.

Через минуту, сидя за столом, все слушали о сегодняшних злоключениях супругов Смолиных. Оказалось, что, выехав из деревни, генерал с женой попали в жуткую грозу. Ветровое стекло полностью залило дождем, видимость снизилась до нуля, и Владимир Антонович остановил машину на обочине. Следующие несколько часов Смолины пережидали непогоду, сидя в кабине и слушая радио. Именно по радио они узнали, что Тормакин пропал. Генерал тут же развернул автомобиль и с огромным трудом добрался обратно в Красные петушки. Теперь Ирина Дмитриевна хотела знать, чем они могут помочь соседям в этой непростой ситуации.

— Мы думали, Семен Семенович с вами уехал, — протянула Вика. — А теперь вообще непонятно, где он.

— Совершенно непонятно, — поддакнул ей Быстрицкий. — Мы ничего не знаем. Странно, что журналисты так быстро пронюхали об исчезновении. Кто их только оповестил?

— Да кто угодно мог, — пожала плечами Настя. — Сейчас это элементарно делается: один звонок в редакцию — и новость готова. А за такое известие, как исчезновение президента «Торнадо», наверняка информатору приличный куш отвалили.

— Ничего святого у этих журналюг нет, — заворчала генеральша, прихлебывая принесенный Настей горячий глинтвейн. — Человек пропал, а им лишь бы сенсацию устроить.

— Жаль, вы в Москву так и не добрались, — посочувствовал ей Эммануил Венедиктович. — Там же вроде какой-то праздник намечался.

— Ладно, что теперь говорить, — отмахнулась Смолина. — Такая буря на дворе — видать, не судьба нам сегодня в столицу попасть.

В дверь чеканным шагом вошел генерал. К разбитому носу он прижимал пакет со льдом. Кровотечение прекратилось, и выглядел Смолин уже довольно бодро.

— Так, я все решил, — заявил Владимир Антонович с порога. — Мы немедленно отправляемся к отцу Даниилу.

Все удивленно воззрились на генерала.

— Что ты еще придумал, горе мое? — всплеснула руками Ирина Дмитриевна. — Зачем тебе понадобился священник?

— Он — последний человек, с которым видели Семена Семеновича. Значит, вполне может знать, куда тот подевался.

Вика пожала плечами.

— Ехать к отцу Даниилу, по меньшей мере, неразумно. Мы пытались дозвониться по телефону — абонент недоступен. Может, он специально отключил телефон. Может, батарейка села. Может, укатил куда-то из деревни вместе с Тормакиным. А, может, спит — десятый сон видит.

— Вот и я говорю: нечего людей по ночам беспокоить! — присоединилась к убеждению генерала его жена. — Хватит того, что мы сюда ввалились и всех переполошили.

Ирина Дмитриевна ловко подхватила под руку своего благоверного и потащила его к выходу.

— Пойдем домой, вояка — полечим твой несчастный нос. А завтра ты во всем разберешься, я не сомневаюсь.

Генерал покорно отправился за женой. Следом столовую покинули и Вика с Быстрицким.

Оказавшись в тишине собственной комнаты, девушка облегченно вздохнула. «Какой суматошный день, — подумала она, раздеваясь. — Столько событий и перемен, голова идет кругом». Виктория ополоснулась под душем и прежде, чем лечь, подошла к окну. На улице было черным-черно. Ветер швырял в стекло бесконечные потоки дождя, отчего оно дрожало и жалобно позвякивало. На улице бушевала настоящая буря — жестокая и беспощадная. Вика смотрела в непроглядную темноту. «Бедный розовый сад. Наверняка он здорово пострадает». С такими невеселыми мыслями девушка отправилась в постель.

* * *

Погрузившись в сон, Виктория увидела уже знакомый ей графский кабинет. Петр Николаевич Смолин сидел в кресле у окна: голова опущена, глаза закрыты, руки скрещены на груди. Он как будто спал.

Дверь кабинета тихонько скрипнула, и в комнату заглянул слуга-туземец.

— Харитон! — граф тут же встрепенулся. — Как хорошо, что ты здесь. Входи скорее — чего на пороге топчешься?

Слуга послушно зашел в комнату. Петр Николаевич указал ему на кресло рядом.

— Садись — поговорим.

Туземец опустился на предложенное место. Оба молчали. Сейчас, когда граф поднял голову, было заметно, насколько он осунулся. Черты лица, и без того тонкие, заострились просто до безобразия. Глаза ввалились и потускнели. Борода сбилась в клочья. От бодрого здоровяка, каким Петр Николаевич был раньше, не осталось и следа.

— Плохи мои дела, Харитоша — совсем плохи…

Туземец посмотрел на правую руку Смолина, которая была туго забинтована.

— Ваша светлость, вы имеете в виду рану?

Граф отмахнулся.

— Нет, рана совершенно ни при чем. С тех пор как ты смазал ее целебной мазью, ладонь вовсе не беспокоит. Тут другое… — Петр Николаевич понизил голос. — Светлана мне теперь и днем является. Сейчас только вздремнул ненадолго, а она уж руки тянет и стонет.

Смолин в отчаянии обхватил голову руками.

— Да, знаю, — горячо зашептал он. — Я зверь, я убийца, нет мне никакого прощения. Но зачем же изводить меня до безумия? Зачем терзать и днем и ночью? Если Господь хочет покарать, то пусть заберет мою жизнь, как я забрал жизнь Светланы. А то, что со мной происходит, это хуже смерти. Хуже всего на свете.

Граф страдальчески закатил глаза.

— Чем так мучиться, лучше уж яду глотнуть и покончить со всем сразу. Вот если бы не жаль было Лизоньку с сыном оставлять, сделал бы это, и ни секунды не сомневался.

Петр Николаевич глянул на сидящего рядом слугу.

— Что делать, Харитоша? Ты же чернокнижник, я знаю. Люди сказывают, что в своем подземном кабинете какие-то зелья варишь. Сознавайся — можешь помочь мне, колдун?

Туземец спокойно смотрел на кипятящегося графа.

— Мало ли что народ болтает, — сказал он. — Язык, как известно, без костей. А правды о том, что в подземном кабинете делается, никто, кроме меня, не знает.

— Да и черт с ним, с кабинетом! — вспылил Смолин. — Ты толком ответь — поможешь чародейством?

Харитон приподнял одну бровь.

— Ну, раз уж вы сами, Петр Николаевич, заговорили о чародействе, открою секрет: да, знаю я одно средство, которое всенепременно избавит от бессонницы. Только…

Туземец запнулся.

— Что «только»? — нетерпеливо переспросил Смолин. — Договаривай, я приказываю.

— Только, боюсь, вам сие средство не очень понравится.

Граф хрипло рассмеялся.

— Не очень понравится, говоришь? Да я уже в таком состоянии, что душу готов сатане заложить, лишь бы поспать часок-другой. Говори, что за средство такое? Мазь? Настойка? Другое какое зелье?

— Нет, — качнул головой Харитон, — не мазь и не настойка. Это действие, кое необходимо выполнить.

— Действие? Ритуал, что ли?

— Да, ритуал. Очень древний ритуал.

— И в чем же он состоит?

Харитон пристально посмотрел на Петра Николаевича.

— А состоит он в том, что нужно умертвить в вашем имении всех младенцев мужеского полу годовалого возраста.

Граф в ужасе отшатнулся.

— Ты что говоришь, Харитон?!

— Вы спросили — я ответил. Средство от бессонницы есть. Но воспользоваться им или нет, можете решить только вы, Ваша светлость.

Смолин тяжело повалился на спинку кресла.

— Нет, не могу… не хочу… Опять смерть, опять страдания.

Туземец равнодушно зевнул.

— Клин клином вышибают. Светлана убила вашего первенца — теперь необходимо умертвить всех его ровесников. Тогда дух кормилицы перестанет донимать вас.

Петр Николаевич сжал в кулак перевязанную руку.

— Я никого больше не убью, слышишь? Никого!

— А вам и не придется, — качнул головой Харитон. — Все произойдет само собой. Вы, Ваша светлость, будете как бы и ни при чем.

Слуга наклонился к графу и прошептал:

— Как только дети начнут умирать, сон к вам моментально вернется.

— Это точно сработает? — спросил, уже заметно колеблясь, Смолин.

— Точно! Доверьтесь мне — и скоро вы забудете и о кормилице, и о бессоннице.

В кабинете повисла тягостная пауза.

— Хорошо… — чуть слышно пробормотал Петр Николаевич. — Мне уже все равно. Я устал бороться с призраками. У меня больше нет сил. Делай, как знаешь, но избавь меня от ночных кошмаров.

Уронив голову на грудь, Смолин вновь погрузился в тяжелое забытье. Колдун встал с кресла. Он бесшумно пересек кабинет, и уже на пороге оглянулся на дремлющего графа.

— Не извольте беспокоиться, Ваша светлость. Я все устрою в лучшем виде.

На губах туземца играла зловещая улыбка.

ГЛАВА 16 Жуткая находка

«Ладонь! У графа она забинтована точно так же, как у Тормакина!» Вика порывисто села на кровати. Увиденное во сне потрясло и в то же время обескуражило. Как может история, произошедшая двести лет назад, перекликаться с нынешними событиями? Что это — совпадение или… В совпадения девушка уже не верила. Выпрыгнув из постели, она торопливо оделась. «Надо покопаться в архивных документах. Там обязательно должно быть упоминание о порезанной ладони. Раз это случилось и в прошлом, и в настоящем, значит, в данном событии есть что-то очень важное». Спеша к выходу, Виктория мельком глянула в окно. «Ужас!» Картина, представшая перед глазами, в самом деле ужасала. Буря стихла, но то, что она оставила после себя, напоминало последствия мощной бомбардировки. От чудесного сада не осталось и следа. Деревья изломаны, фонтаны и ручейки засыпаны земляной жижей, а розовые кусты — главная садовая гордость — вырваны с корнями и раскиданы по округе. Зрелище было до того удручающее, что у Вики выступили слезы. Внезапно среди этой безысходной разрухи девушка заметила невысокую фигуру в дождевике. Это был сухонький морщинистый старик с узкими глазами и длинной тонкой косичкой седых волос. «Китайский садовник!» Впервые Виктория могла видеть его днем, да еще за работой. На это действительно стоило посмотреть. Неслышно двигаясь между покалеченными растениями, китаец склонялся над каждым кустом, цветком или деревом, и как будто оживлял их одним прикосновением руки. Прямо на глазах сад восстанавливался и становился еще лучше и прекраснее, чем был прежде. Да уж, Тормакин не зря привез из Китая этого мастера садоводства. «Тормакин! — вспомнила Вика. — Мне же надо выяснить насчет его ладони». С трудом оторвавшись от завораживающей работы садовника, девушка выскочила из комнаты. Она помчалась по лестнице на первый этаж, одним махом пролетела все ступеньки и… БАЦ! — с разгона врезалась в степенно вышагивающего по холлу Милоша. На лице дворецкого, которого только что чуть не сбили с ног, не дрогнул ни один мускул.

— Доброе утро, профессор Дружкина, — невозмутимо произнес он, глядя на ошарашенную девушку. — Вы, вероятно, направляетесь в архив?

— Угу, — только и смогла выдавить Вика.

— Желаю вам плодотворной работы.

И с достоинством герцога Милош удалился в сад.

«Ну и нервы у этого типа, — думала Виктория, идя к подвальной лестнице. Она уже собиралась спуститься вниз, как вдруг с улицы донесся бас дворецкого.

— Нет, впустить я вас не могу. Соответствующих распоряжений не поступало.

Заинтригованная, девушка вышла через открытую дверь в сад. Долговязую фигуру дворецкого она заметила сразу. Тот стоял возле запертых ворот и препирался с незнакомцем — невысоким брюнетом средних лет. Высунувшись из окна старенького «Форда», мужчина пытался доказать Милошу, что его необходимо пропустить, так как он вызван лично Семеном Семеновичем. Дворецкий, однако, был непреклонен: никто не давал соответствующих распоряжений — и точка.

— Спросите у самого Тормакина, — не унимался брюнет. — Он звонил мне вчера, просил приехать. Я восемь часов гнал машину из Москвы, а вы теперь меня даже на порог не пускаете. Где Семен Семенович? Я хочу с ним поговорить!

— Хозяина нет дома, — отчеканил великан в вишневом костюме. — К тому же вчера вечером он никак не мог вам звонить — его телефон не использовался с полудня.

— Да с чего вы взяли, что я говорил с ним вечером?! — вскипел мужчина, выходя из машины. — Семен Семенович звонил утром, где-то около девяти. А выехал я к нему, действительно, только вечером — после того как разобраться с другими заказами. Я возглавляю частное детективное агентство, работы было невпроворот.

Виктория, стоявшая возле дворецкого и до этого хранившая молчание, пристально посмотрела на незнакомца.

— Тормакин вызвал вас в связи с какими-то неприятностями?

— Именно, — подтвердил брюнет. — Правда, о ситуации, ради которой необходимо приехать, Семен Семенович умолчал. Сказал, что все расскажет при личной встрече.

Сзади раздались торопливые шаги.

— Звягин! — воскликнула, подбегая, Ольга Михайловна.

Она укоризненно зыркнула на дворецкого.

— Чего человека мурыжишь? Это же Звягин Виталий Леонидович — я его отлично знаю. Он бывший телохранитель хозяина. А сейчас — частный детектив. Впусти его немедленно.

Дворецкий покорно открыл ворота. Чуть прихрамывая, брюнет зашел внутрь.

— Рад видеть вас, Ольга Михайловна. Что тут происходит?

Кухарка тяжело вздохнула.

— У нас, Виталий Леонидович, беда. Семен Семенович пропал.

— Что?!

Звягин строго посмотрел на присутствующих.

— А ну-ка пройдемте в дом.

Расположившись в столовой (что было весьма кстати — близился завтрак), детектив устроил настоящий допрос с пристрастием. Все, абсолютно все в доме были допрошены на предмет того, когда и при каких обстоятельствах они в последний раз видели банкира. Домочадцы отвечали довольно слаженно, и вскоре у Звягина сложилась ясная картина. Единственные, от кого детектив так и не смог добиться внятных ответов, были старик Быстрицкий и китайский садовник. Первый так перепугался строгого допроса, что не мог связать и двух слов. А второй вообще не понимал, чего от него хотят. Лопоча что-то на китайском, Чжао Ли беспрестанно порывался вернуться к работе в саду.

— Ладно, — наконец устало махнул Звягин. — Пока все свободны.

— Можно подавать завтрак? — робко уточнила Настя.

— Да, подавайте, — кивнул детектив. — Тем более что я очень проголодался.

Едва началось застолье, как на пороге возникли Смолины. Разбитый нос генерала имел сегодня куда более приличный вид.

— О, вы-то мне как раз и нужны, — оживился детектив, одновременно накладывая в тарелку гору оладьев с медом.

Генеральская чета подозрительно переглянулась.

— Зачем это мы вам нужны? — спросила Ирина Дмитриевна.

— И кто вы, собственно, такой? — вторил жене Владимир Антонович.

Детектив представился.

— Ах, вот оно что, — с явным облегчением сказал генерал. — Значит, вы будете расследовать исчезновение Семена Семеновича?

— Почему — буду? Я его уже расследую. Вот и вам собираюсь несколько вопросов задать. Если вы не против, конечно.

— Разумеется, мы не против, — сказала Ирина Дмитриевна, подсаживаясь к столу. — Спрашивайте, что считаете нужным. Все расскажем, нам скрывать нечего.

— Замечательно, — кивнул детектив. — Поговорим для начала о вашей последней встрече с Семеном Семеновичем. Мне вообще-то уже рассказали в общих чертах, но хотелось бы уточнить детали. Итак, вы виделись с Тормакиным перед отъездом в Москву, верно?

— Да, — подтвердил Владимир Антонович. — Мы стояли у машины: я, супруга и Настя.

— Мы стояли втроем, — перебила мужа генеральша, — и тут мимо прошли Семен Семенович с отцом Даниилом.

— Они с вами о чем-то говорили?

— Нет. Они даже не поздоровались. И это было очень странно.

— А еще странно то, как эти двое общались между собой, — вступил опять в разговор Смолин. — Священник что-то бурно доказывал соседу, а тот не менее яростно ему отвечал.

— Что же тут странного? — не понял Звягин.

— Да то, что отец Даниил никогда ни с кем не спорит, — сказала генеральша. — Он спокойный и доброжелательный человек. А тут чуть ли на крик не срывался. Мы его вопли еще долго слышали, пока он с Семеном Семеновичем к лесу шел.

— Теперь ясно. В котором часу произошел этот спор, не помните? Хоть примерно…

— Я вам точно скажу, — заверил детектива Смолин. — Было пять вечера.

— Да, ровно в пять, — подтвердила слова мужа Ирина Дмитриевна. — Мы как раз в Москву уезжали… Вообще-то планировали еще утром выбраться, но целый день отвлекались на какие-то мелочи, и только к вечеру в дорогу тронулись.

— Ну, дальше мне все известно, — остановил генеральшу детектив. — Вы выехали на трассу, попали в бурю, несколько часов пережидали непогоду, а потом, услышав по радио о пропаже Семена Семеновича, вернулись в деревню. Правильно?

— Так точно, — подтвердил Владимир Антонович. — Я сразу по приезду решил пойти к священнику. Но меня отговорили — мол, поздно, да и нос разбит. Сегодня с утра опять собрался, а жена говорит: «Давай прежде заглянем к соседям — вдруг Семен Семенович уженашелся?»

Генерал выразительно глянул на супругу.

— Нет, не нашелся наш Семен Семенович. Надо таки отправляться к отцу Даниилу и потолковать с ним по душам.

— Вы абсолютно правы, — поддержал генерала Звягин. — Обязательно надо сходить.

Смолин вскочил из-за стола.

— Ну, я пошел!

— Куда это вы собрались, Владимир Антонович? — удивился детектив.

— Так… я же говорю — к священнику надо сходить.

— Надо. Но только не вы к нему пойдете, а я.

— То есть — как это? Почему?!

Звягин поднялся на ноги.

— Потому, что меня ваш отец Даниил не знает. А, значит, и не заподозрит, что я к нему с какими-то каверзными вопросами явился. Тут надо хитрость проявить, а не лупить в лоб. Понимаете, генерал?

Смолин кивнул, хоть по его физиономии было видно, что он ровным счетом ничего не понимает. Детектив принялся ему объяснять.

— Если вчера священник нервничал и даже кричал на Тормакина — значит, между ними был конфликт. Поэтому отец Даниил может не захотеть вам рассказывать о том, куда пропал Семен Семенович.

Звягин отвернулся от генерала.

— Более того, — продолжал он уже для всех, — увидев, что кто-то из соседей приближается к дому, священник может попросту скрыться, чтобы избежать пересудов.

Виталий Леонидович обвел присутствующих строгим взглядом.

— Делаем так, — сказал он тоном, не терпящим возражений, — я сейчас иду к священнику. Выспрашиваю у него все, что он знает о Тормакине. Потом возвращаюсь сюда, и уже тогда решаю, что предпринять дальше. Ясно?

Народ в столовой послушно закивал.

— Т-только одно неясно, т-товарищ детектив, — заикаясь от волнения, произнес Быстрицкий. — Нам-то что в-все это время д-делать?

— А ничего не делать. Сидите в гостиной, общайтесь. И до моего возвращения, пожалуйста, не покидайте дом. Это для вашей же безопасности.

Эммануил Венедиктович судорожно сглотнул.

— X-хорошо, товарищ детектив — с-сделаем все, что вы скажете.

— Вот и отлично, — подытожил Звягин. — Я скоро вернусь, и продолжим разговор.

Через несколько минут детектив подъехал к церкви. Буря и тут оставила свои ужасные следы. Деревья изломаны под корень, кусты помяты, цветы разбросаны… Отцу Даниилу просто-таки позарез был необходим китайский садовник.

Выйдя из машины, детектив направился прямиком к церкви. Безлюдье Красных петушков поражало. Что на улице, что в церкви не было ни души. Виталий Леонидович прошел в дом священника.

— Отче-е, — позвал он.

Ответа не последовало — в доме царила абсолютная тишина. Детектив обходил комнату за комнатой. Никого, никого, опять никого… Толкнув очередную дверь, он очутился в небольшой пристройке возле кухни. Нащупал на стене выключатель — зажег свет. Если не считать громоздкой тумбы в центре, пристройка была совершенно пуста.

— И тут никого, — пробормотал Звягин.

Внезапно он напрягся. На полу за тумбой виднелась чья-то рука. Вынув из-за пояса пистолет, Виталий Леонидович двинулся вглубь комнаты. Он обогнул тумбу и…

— Е-мое!

На полу лежал священник. Лицо искажала чудовищная гримаса: глаза выпучены, рот широко открыт, язык вывален наружу. Похоже, его задушили — на шее явственно виднелась лилово-черная полоса. Звягин потрогал труп — тот уже окоченел. Внимание детектива привлекли ладони мертвеца. Они были в светло-сером порошке, будто присыпанные мукой. «Что это? Мел?.. Известняк?.. — Виталий Леонидович озадаченно покатал между пальцами жесткий налет.

— Оружие на пол, руки за голову!

В дверях стоял полицейский с направленным на Звягина пистолетом. Детектив послушно поднял руки.

— Я сейчас все объясню.

— В участке объяснишь, — сухо сказал полицейский, подходя к тумбе. — Шагай, будешь давать показания по подозрению в убийстве.

Тем временем в столовой даже не догадывались, что случилось с детективом. Все с нетерпением ждали его возвращения. Однако прошел час, другой, третий… Генерал уже всерьез подумывал сам отправиться к священнику, когда в комнату ворвался Долохов. Сергей Константинович только что прилетел из Москвы, крайне обеспокоенный пропажей своего компаньона.

— Я все знаю, — рявкнул он вместо приветствия. — Семен исчез вчера вечером, так? Что делается для его обнаружения? Какие силы задействованы? Кто возглавил поисковую операцию?

Такой напор обескуражил. Люди растерянно переглядывались, не зная что ответить.

— В чем дело, почему молчите? — на боксерском лице Долохова заходили желваки. — Кто-то вообще занимается поисками? Или, как обычно — все пущено на самотек?!

Эммануил Венедиктович, желая услужить, вскочил со стула.

— Вчера поисковые работы не проводились, — звонко отрапортовал он, как солдат-новобранец. — А сегодня появился частный детектив, который и занимается расследованием.

От удивления у Сергея Константиновича отвисла нижняя челюсть.

— Какой еще частный детектив? Что ты мелешь, Быстрицкий?!

Получив эмоциональную оплеуху, коротышка в лакированных штиблетах тут же умолк.

— Он из Москвы, этот детектив, — поспешила объяснить Вика. — Вчера ему звонил Семен Семенович и просил срочно приехать.

Из кухни выглянула кухарка.

— Сергей Константинович, это Звягин.

— Звягин? — переспросил компаньон банкира. — Телохранитель, которого пару лет назад подстрелили при покушении на Семена?

— Он самый, — кивнула Ольга Михайловна. — После травмы уволился и стал частным детективом. А сейчас, когда приехал и узнал, что хозяин исчез, сразу же взялся за расследование. Допросил всех в доме и отправился к отцу Даниилу. Потому что тот — последний, с кем Семен Семенович встречался.

Долохов стиснул огромные кулаки.

— Мне нет дела, куда отправился Звягин. Полицейских-то почему до сих пор не вызвали?!

Он зыркнул на стоящего рядом Милоша.

— Подгони машину. Я еду в участок — немедленно!

ГЛАВА 17 Не ждали не гадали — как-то само вышло

Из полиции компаньон банкира вернулся через три часа — вместе со Звягиным. Когда мужчины зашли в холл, их моментально окружили. Со всех сторон посыпались вопросы:

— Сергей Константинович, расследование началось?!

— Полиция уже знает о пропаже Семена Семеновича?!

— А священник? Виталий Леонидович, вы поговорили с ним?!

— Это было невозможно, — уклончиво ответил детектив.

— Почему?!

— Потому что его вчера убили, — рубанул Долохов.

БУМ! Эммануил Венедиктович, как подкошенный, рухнул в обморок. На помощь бедняге поспешил Милош. Остальные же, оправившись от первого шока, стали живо обсуждать ужасную новость. Особо неистовствовал генерал.

— Эх, мать — что ж ты меня вчера удержала?! — кричал он жене, нервно шагая по холлу. — Надо было непременно сходить к отцу Даниилу! Может, если б тебя не послушал — и убийство бы предотвратил!

Ирина Дмитриевна виновато вздохнула.

— Я ведь не знала, что все так обернется. Зачем кому-то понадобилось убивать священника? Его же все любили.

— Кто любил, а кто и завидовал, — подал голос пришедший в себя Быстрицкий. — Отец Даниил, хоть и местный, а постоянно с богачами общался. Деревенские, живущие на окраине, о таком только мечтать могли. Может, кто из них обозлился и…

Старик испуганно умолк, не закончив фразы.

— Да уж, хитрые людишки эти деревенские, — согласился генерал. — Никогда не поймешь, что у них на уме.

— А как про убийство стало известно? — спросила Вика компаньона банкира. — Вам в полиции об этом сказали?

Сергей Константинович ухмыльнулся.

— Не только сказали, но и убийцу показали, — он ткнул в стоящего рядом Звягина. — Дежурный патруль объезжал деревню, зашли к священнику и обнаружили возле трупа Виталю с пистолетом. Сразу его в наручники — и в участок. Хорошо, я там скоро появился, а то бы до сих пор допросами мариновали.

— Так вы были на месте преступления? — оживился, глядя на детектива, Смолин. — Как убит священник?

— Задушен. Полиция установила, что убийца сильный и очень высокий. С меня поэтому подозрения и сняли — ростом не вышел.

Владимир Антонович изумленно поднял брови.

— Отец Даниил и сам мужик был мощный. Это ж какую надо силищу иметь, чтоб с ним голыми руками справиться?!

— Священника, похоже, застали врасплох, — уточнил Звягин. — Сзади цепью задушили. Той самой, на которой крест висел.

Народ взволнованно зашумел.

— Так, хватит в дверях толпиться, — распорядился, перекрывая гул, Сергей Константинович. — Скоро обед — давайте пройдем в столовую и там спокойно поговорим.

Разговор за столом, как несложно догадаться, был полностью посвящен убийству отца Даниила. Беседа продолжалась и после обеда. Только часов в шесть Виктория вспомнила об архиве. День выдалась настолько суматошный, что явно не способствовал копанию в старинных документах. А ведь девушке необходимо было выяснить о порезанных ладонях графа и банкира. Есть ли между ними связь? Ответ, возможно, находился в последней записи графского дневника. Там же Вика планировала найти упоминание и о туземце — оборотне. Однако, как только она спустилась в подвал и начала листать пожелтевшие страницы, в дверь отрывисто постучали.

— Ууу, опять Быстрицкий, — раздраженно фыркнула девушка.

Любопытный старик уже не в первый раз мешал ей работать. Вика с тоской посмотрела на раскрытый дневник. Ей не терпелось окунуться в атмосферу прошлого, но в присутствии посторонних сделать это было совершенно невозможно. Дверь между тем начала открываться.

— Входите, Эммануил Венедиктович, — девушка отложила дневник в сторону.

Дверь распахнулась, и на пороге возникли… Смолины! «Они-то что здесь забыли?» — поразилась про себя Вика. Но вслух, разумеется, сформулировала мысль несколько иначе.

— Ирина Дмитриевна, Владимир Антонович — какая неожиданность! Очень рада вас видеть. Заходите, пожалуйста.

— Нас Настя привела, — генерал указал на стоящую позади служанку. — Можно, она тоже войдет? Потом и обратно проводит.

— Да, конечно — все заходите.

Троица несмело продвинулась в кабинет.

— Вы что, первый раз тут? — удивилась девушка, видя их замешательство.

Смолины утвердительно кивнули.

— А я была однажды, — подала голос Настя. — Мы с хозяином разбирали архивные бумаги.

«Знаю я, как ты с хозяином бумаги разбираешь», — усмехнулась про себя Вика, вспомнив подслушанный недавно любовный разговор. Впрочем, ей не было до этого особого дела. А вот что Викторию действительно волновало, так это — зачем Смолины пожаловали в архив? Но не успела девушка задать им этот вопрос, как генерал сам все выложил.

— Уважаемый профессор, — Владимир Антонович переступил с ноги на ногу. — Тут вот какое дело. Я…

Он покосился на жену.

— Мы, — быстро поправился генерал, — мы хотели бы узнать подробнее о графском роде Смолиных.

Вика озадачилась.

— Общие сведенья вы не хуже меня знаете. Интересует что-то конкретное?

— Конкретное? — теперь уже озадачился генерал.

Он вопросительно глянул на жену. Та чуть заметно кивнула, и Владимир Антонович вытащил из кармана пиджака фотографию.

— Вот, взгляните.

Вика взяла фото. На нем была изображена изумительная по своей красоте драгоценность. Россыпь бриллиантов обрамляла величественные изумруды, а в самом центре сиял огромный розово-желтый камень. Даже фотография не могла скрыть его невероятного великолепия.

— Колье с топазом-империалом, — догадалась Виктория. — То самое, которое хранится в банке «Торнадо».

Смолины дружно закивали.

— Но я не ювелир — зачем вы показываете мне это фото?

— Видите ли, профессор, — замялся Владимир Антонович. — Это колье, как я уже рассказывал, передается в нашей семье из поколения в поколение. Но откуда оно взялось, неизвестно. И я подумал…

Генерал покосился на жену.

— Мы подумали, что, узнав историю колье, будет проще доказать родство с графами Смолиными.

— А какие у вас основания полагать, что вы относитесь к этому графскому роду? — спросила Вика.

— Оснований пока никаких. Однако с вашей помощью, профессор, мы очень надеемся отыскать их.

Девушка удивленно приподняла брови.

— Я и рада бы помочь, Владимир Антонович, но абсолютно не представляю — как.

Вперед выступила жена генерала.

— Викуся, — мягко сказала Ирина Дмитриевна, — вы изучаете архивные документы графов. Наверняка там есть какие-то сведения о жизни этих людей. Возможно, было и описание бразильского колье?

Девушка неопределенно пожала плечами.

— Единственное упоминание я нашла в дневнике. Там о колье всего пара строк, и нет никакого описания. Да и вообще — зачем искать схожесть в драгоценностях? Вы представляете, сколько их было в знатных семействах дореволюционной России? Не счесть! Установить по ним родство практически нереально, — Виктория невольно улыбнулась наивности генеральской четы. — Нужно подымать государственные архивы, церковные книги, расспрашивать родственников старшего поколения. Владимир Антонович, что вам о предках известно?

Генерал развел руками.

— Точную историю своего рода я знаю только после революции. Прадед мой по отцовской линии (а колье именно там появилось) был в этих краях писарем при каком-то колхозе. Звался Кузьмой Валерьяновичем.

— Так что же вы родственников среди графов ищите, если предок — писарь? — не поняла Вика.

Смолин хитро прищурился.

— Может, прадед свое графское происхождение скрыл, чтоб революционеры его не расстреляли. Писарь-то нужным человеком в деревне считался. Крестьяне большей частью безграмотные тогда были… Давайте посмотрим графскую родословную — в ней же несколько поколений значится.

Виктория зыркнула на сундук, на дне которого лежал свиток. После того как по бесценному документу потоптался Быстрицкий, она не решалась демонстрировать его всем желающим.

— Родословная обрывается как раз на дореволюционных годах, — сказала она генералу. — Установить по ней вашего родственника-писаря никак не получится. Если он скрывался от расстрела, то мог не только профессию, но и имя с фамилией сменить.

— Да уж, — вздохнул Смолин. — Зря мы, выходит, этот разговор затеяли.

— Ну почему же — зря, — возразила Вика. — Теперь я знаю, что вас интересует, и при дальнейшей работе с архивом буду обращать особое внимание на документы, которые могут свидетельствовать о вашем родстве с графами.

Девушка лукавила. Она была почти на сто процентов уверена, что генерал не имеет никакого отношения к графскому роду. Но вежливость есть вежливость…

Чета Смолиных собралась покидать архив, и Вика решила к ним присоединиться.

— Вы что же — не будете работать с документами? — забеспокоился генерал.

Похоже, он решил, что девушка прямо сейчас отыщет подтверждение его родства с благородным семейством. Виктория с трудом удержалась от ироничной усмешки.

— Мне не обязательно быть в архиве, чтобы работать с документами, — уклончиво ответила она.

На самом же деле настрой у Вики был совершенно нерабочий. Смолины так заморочили ей голову разговорами о драгоценностях, графах и фамилиях, что теперь требовалось срочно проветрить мозги. Наилучшим способом для этого была прогулка по розовому саду. Туда девушка и намеревалась отправиться. Но Смолиным она, разумеется, об этом не сказала — чтобы те не увязались следом. Когда они поднялись из подземелья и подошли к выходу из дома, генерал задорно подмигнул Вике.

— Помните, Семен Семенович как-то сказал, что мы в прошлом не графы и не бароны? А ведь все может быть, профессор. Все может быть.

Довольный, он взял под ручку супругу, и вдвоем они горделиво покинули дом Тормакина.

Вика осталась возле полуоткрытой двери — караулить, пока Смолины выйдут за калитку. «Скорее всего, графы и этот напыщенный мужлан — просто однофамильцы, — размышляла девушка, наблюдая за удаляющимся генералом. — И все-таки интересно: вдруг у него действительно бразильское колье?!» Вика усмехнулась. Как было бы здорово увидеть эту драгоценность во сне. Тогда вопрос решился бы сам собой. «Мечтать, конечно, не вредно, но по заказу мне сны не показывают, — вздохнула девушка. — Значит, надо исходить из реальных фактов». Она задумалась. «Империал — редкий камень. Даже если в бумагах архива о нем ничего не сказано, возможно, имеются другие источники информации. Колье графине подарил Лангсдорф. Может, что-то есть в его корабельных записях, о которых упоминал Эммануил Венедиктович?» Виктория нахмурилась. «Знать бы еще, где искать эти записи. В Интернете, как Быстрицкий? А где гарантия, что там выложена полная версия? Нет — нужен оригинал. Позвоню Толику».

— Привет, Викуль, — голос брата, как всегда, был бодр и весел.

— Толя, у меня к тебе просьба. Я понимаю, что это сложно, но…

— Не юли. Чего надо?

— Ты знаешь, кто такой Лангсдорф?

— Ясен пень, знаю. Известный мореплаватель. В кругосветку с Крузенштерном ходил, по Камчатке путешествовал, Бразилию исследовал.

Вика облегченно вздохнула. Теперь оформить просьбу будет куда проще.

— Лангсдорф вел в путешествиях корабельные записи. Ты не мог бы узнать, сохранились они где-нибудь?

— Они сохранились не где-нибудь, а в Ленинской библиотеке, — сходу среагировал Толик. — Точнее — в спецотделе ценных рукописей. Вход строго по пропускам.

Услышав это, Виктория скисла.

— А, ну ладно тогда.

— Чего ладно? Тебе записи Лангсдорфа нужны?

— Нужны, но ведь они в закрытом доступе…

— Разберемся, сестренка, — хмыкнул Толик и положил трубку.

Девушка выглянула за дверь. Смолины ушли, теперь можно спокойно пройтись по саду.

— Милочка, вы гулять идете? — раздался за спиной знакомый голос.

Вика обернулась. Сзади стоял коротышка с пышной шевелюрой, молитвенно прижимая к груди неизменную трость.

— Да, Эммануил Венедиктович, иду гулять, — вздохнула Виктория, понимая, что компании ей не избежать.

Старик широко улыбнулся.

— Как удачно мы встретились, дорогой профессор! Я как раз собирался рассказать вам кое-что интересное.

Не замечая Викиного недовольства (а может, делая вид, что не замечает), Быстрицкий быстро увлек девушку на улицу.

Розовый сад уже почти оправился после бури. В фонтанах опять журчала кристально-чистая вода, через ручеек были переброшены новые мостики из тростника, а кусты роз снова выстроились в эффектные орнаментальные узоры. Правда, у самого входа в особняк все еще копошился садовник Чжао Ли. Он старательно залеплял вязкой мазью трещину в стволе гигантской ели. Когда Вика с Быстрицким проходили мимо китайца, тот оторвался от работы и пристально посмотрел на девушку. Их взгляды встретились. Виктория вдруг почувствовала, что садовник знает о ее приступах оборотничества. Длилось это чувство всего мгновение: через секунду Чжао Ли снова вернулся к втиранию мази, а Вика мысленно посмеялась над своей буйной фантазией. Мало ли почему садовник посмотрел на нее? Кто знает, что творится в его китайской голове…

А вот с головой Эммануила Венедиктовича все было предельно ясно. Там засела одна-единственная мысль, которую старичку не терпелось выложить. Как только они отошли вглубь сада, Быстрицкий сделал страшные глаза и зашептал:

— Дорогой профессор — мы вчера не договорили о том, что кто-то подбрасывает в архив документы. Я собирался рассказать вам о своих подозрениях.

— Точно! — вспомнила Виктория. — И кто же это, по-вашему?

Коротышка в клетчатом костюме тревожно огляделся по сторонам.

— Это… это тот призрак, который сторожит сокровища.

— Какие сокровища?

— Графские. Помните, генерал Смолин говорил, что в особняке спрятан клад? А его жена уверяла, что всякий клад охраняется призраком. Так вот — это правда, призрак действительно существует. Он живет в нашем доме: сторожит драгоценности и заодно подбрасывает в архив документы.

Не сдержавшись, Вика расхохоталась.

— Эммануил Венедиктович, что за нелепые выдумки?!

Она вытерла выступившие от смеха слезы.

— Извините, мне работать надо.

И девушка поспешила обратно в дом.

Уже в холле ее настиг звонок мобильного.

— Але-е, — послышался в трубке голос брата. — Ты сидишь?

— Стою. Но готова к любым неожиданностям. Говори.

Толик выдержал торжественную паузу.

— Я раздобыл записи Лангсдорфа — они будут у тебя с минуты на минуту.

Вика почувствовала, что ей действительно надо сесть. А еще лучше — лечь.

— Погоди, как раздобыл?! Ты же сказал, что записи находятся в спецотделе Ленинки. Чтобы оттуда хоть малюсенький документ вынести, надо кучу разрешений получить. Да и потом — как записи могут быть здесь с минуты на минуту, если от Москвы несколько часов добираться?!!

— У меня есть связи, — загадочно ответил Толик и закончил разговор.

«Есть связи… На ракете он их, что ли, доставит?..» Пожав недоверчиво плечами, Виктория направилась к лестнице, ведущей в архив. Надо было, наконец, прочитать графский дневник и выяснить, есть ли там упоминание о порезанной ладони и оборотне. Путь неожиданно преградил дворецкий.

— Профессор Дружкина, вам просили передать.

Великан с бакенбардами протягивал увесистый полиэтиленовый пакет. У Вики перехватило дух. «Записи Лангсдорфа! Конечно — это они!!!» Взяв пакет, девушка с трудом удержалась, чтобы не распаковать его прямо в холле.

— Я ужинать сегодня не буду, — бросила она Милошу и заспешила на второй этаж.

Чтобы ей никто не мешал, Виктория заперла дверь комнаты. Затем она бережно вытащила из пакета несколько потрепанных тетрадей и разложила их на столе. «Невероятно! Как Толику удалось их достать?» Усевшись поудобнее в кресло, девушка погрузилась в записи позапрошлого века.

Была уже глубокая ночь, а Вика все читала и читала. Записки великого мореплавателя оказались настолько увлекательными, что оторваться от них не было никаких сил. В дневниках Лангсдорфа было все: переправы через опасные ущелья, путешествия по тропическому лесу, подробнейшее описание жизни индейских племен и многое-многое другое. Страницы, исписанные мелким почерком, были буквально пропитаны восторгом — Григорий Иванович не скрывал, что обожает Бразилию и ее обитателей. Даже в отчете для Конференции Академии наук, который девушка сейчас изучала, постоянно встречались слова «потрясающий», «захватывающий», «умопомрачительный». «На днях, — писал Лангсдорф, — я намерен отослать в Петербург замечательный по своей полноте словарь языка ботокудов — одного из малочисленных и весьма загадочных бразильских племен. Также в этой посылке разместится коллекция бабочек для моей дальнейшей работы. Она великолепна, как сможет убедиться высокое собрание. И, разумеется, я помню о своем обещании господину Короленко. Всенепременно отошлю в этот раз для минералогического отдела потрясающий в своей красоте образец розово-желтого топаза». Виктория дважды перечитала последнюю строчку отчета. Розово-желтый топаз. Империал! Ошибки быть не могло: камень, о котором упоминал Лангсдорф, был таким же, как и в колье Смолиных. А если так…

Отложив записи в сторону, девушка откинулась на спинку кресла. «Похоже, генерал и в самом деле владеет графским колье. Но значит ли это, что он — потомок знатного рода?» Вика зевнула. Лучше подумать об этом с утра, на светлую голову. А сейчас — спать.

* * *

Сон напоминал какой-то безумный калейдоскоп. События и лица сменялись в нем настолько быстро, что Виктория едва успевала осознавать происходящее. Вначале она увидела черного молосса, который выбежал из графского дома и направился в поля. Там как раз шла уборка. Крестьяне собирали оставшуюся после жатвы солому и делали из нее высоченные скирды. На поле было шумно. Мужчины, женщины, дети — все работали, от мала до велика. Лишь совсем крошечный годовалый ребеночек лежал в тени одной из скирд и крепко спал. Молосс укрылся за этой скирдой и стал ждать. Когда люди, увлеченные работой, отошли от малыша на приличное расстояние, пес выбежал из своего укрытия. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, молосс ухватил ребенка за шею и опрометью кинулся прочь.

Картинка дернулась и исчезла. На ее месте появилась следующая. Затаившись в придорожных кустах, черный пес внимательно следил за двумя крестьянками. С большими плетеными корзинами те шли прямиком к лесу. На руках у одной из женщин сидел годовалый мальчик. Мать то и дело с улыбкой смотрела на него.

— Что, Митрофанушка, хочешь орехов? — ласково спросила она малыша. — Сейчас наберем полную корзину.

Крестьянки свернули с дороги на узкую тропинку и скрылись в темноте леса. Моментально выскочив из кустов, молосс бросился следом за ними.

АААААА!!! — раздался из чащи безумный женский крик.

Эта картинка тоже исчезла, и возникла новая. В пруду, окруженном камышами, плескались деревенские ребятишки. Только одна девочка сидела на берегу, понурив голову.

— Дунька, айда к нам! — крикнул ей из воды вихрастый мальчишка, вздымая вокруг тучу брызг.

— Не могу, мамка заругает, — жалобно протянула девочка. — Мне строго-настрого приказали глаз с брата не спускать.

И она покосилась на лежащего рядом на траве годовалого малыша.

— Да что с ним станется, с брательником твоим? — опять крикнул вихрастый. — Думаешь, он куда-нибудь убежит, что ли?

Остальные ребята весело расхохотались.

— А и то, правда! — топнула ногой девочка, вставая с земли. — Ничего с братом не случится, если я немножечко купнусь.

Она скинула одежду и побежала к друзьям. Черная голова молосса высунулась из камышей. Пес глянул на резвящихся в пруду детей, а затем осторожно подполз на брюхе к ребенку. Малыш доверчиво потянул ручки к склонившейся над ним собачьей морде. Хрясть! — треснули детские шейные позвонки. Развернувшись, молосс бесшумно отполз со своей добычей обратно в камыши.

Пруд исчез — вместо него появилась старая заброшенная мельница на пригорке. У порога лежал черный молосс и, задрав голову, шумно втягивал ноздрями воздух. Пес явно к чему-то принюхивался. Вечерело… Последние солнечные лучи окрашивали собачью шерсть в багряный цвет, отчего молосс казался не черным, как обычно, а красно-коричневым. Вдалеке слышались испуганные крики людей:

— Волк, огромный черный волк!

— Волк унес сына старосты!

— Это опять был волк!

Молосс опустил окровавленную морду к земле и задремал. Рядом лежало растерзанное тело младенца.

ГЛАВА 18 Неожиданный поворот событий

Вика вскочила и помчалась к унитазу. Ее вырвало. Перед глазами стояли ужасные картины убийства детей. Торопливо одевшись, девушка поспешила в архив — свериться с пиктограммой. Теперь стало понятно, что означают изображенные на ней маленькие фигурки. Это были жертвы оборотня!

Сев в кресло, Виктория уставилась на цветной рисунок. «Шесть фигурок — шесть смертей». Шесть?.. Вика нахмурилась, вспоминая сон. Она видела только четыре убийства. Значит, впереди еще два. От этой мысли девушку чуть опять не вырвало. Она быстро отвернулась от пиктограммы. На часах было почти десять — время завтрака. Есть совершенно не хотелось, но оставаться в одиночестве было просто невыносимо.

В столовой компанию Вике составили Долохов, Звягин и, разумеется, Эммануил Венедиктович. Едва все расселись по местам, подбежала Настя.

— Ради бога, извините, — залепетала она. — Завтрак немного задерживается. Ольга Михайловна уехала, а я одна на кухне не справляюсь.

Брови детектива взметнулись вверх:

— Как уехала? Куда?! И никому не сказала?!!

— Почему не сказала? — смутилась Настя. — Мне сказала, Милош тоже знает. Да вы не волнуйтесь — Ольга Михайловна к обеду вернется. Она в райцентр за апельсинами отлучилась.

Долохов насмешливо глянул на Виталия Леонидовича:

— Чего ты взбеленился? Прямо допрос бедной девчонке учинил. Полегче, у нас тут не тюрьма, — он перевел взгляд на служанку. — Так, Настя, через десять минут чтоб завтрак был готов.

Девушка поспешила на кухню. За ней отправился Милош, и вдвоем они быстро накрыли стол.

— Ну, Виталя, — отрезая внушительный кусок румяного бифштекса, обратился к Звягину компаньон банкира, — рассказывай, как продвигается расследование. Ты, я слышал, с утра в полицию смотался. Есть новости?

— Есть, — детектив тоже отрезал бифштекс, хотя и более скромного размера. — Есть новость, и очень важная. Стало известно точное время убийства отца Даниила. По результатам экспертизы, произошло это в девять вечера. Плюс-минус четверть часа.

— О-хо-хонюшки, — испуганно пискнул Эммануил Венедиктович. — Что же получается? Когда мы ужинали, священника… того…

— Да, — кивнул Звягин. — И теперь надо выяснять, кто где был в это время.

— Чего выяснять-то? — хмыкнул компаньон банкира. — Я находился в Москве, а все домочадцы — в столовой. Так?

Он вопросительно посмотрел на Вику с Быстрицким.

— Верно, — подтвердила девушка. — Позавчера за ужином были я и Эммануил Венедиктович. И слуги, разумеется.

— Гости в тот вечер не появлялись? — уточнил детектив.

— За ужином — нет. Но позже в дом пришли Смолины. Вы же знаете: из-за бури они застряли на дороге, потом вернулись в деревню… В особняке появились где-то в одиннадцать. К тому времени отца Даниила уже не было в живых.

Звягин помолчал с минуту, обдумывая полученную информацию.

— Интересно, а кто-нибудь видел Смолиных на дороге? — произнес, наконец, детектив.

— Ты чего, Виталь — с дуба рухнул?! — не сдержался Сергей Константинович. — Кто их мог в такую непогоду заметить?! Я пытался отсмотреть записи с камер наблюдения — в полуметре от дома ничего не видно. А ты хочешь, чтоб на проезжей части свидетели отыскались. Не нравится мне твое расследование: сперва генерала с женой заподозришь, а потом кого? Быстрицкого, что ли?!

Услышав это, старичок в ужасе охнул.

— Я тебе полную свободу действий зачем дал? — продолжал вычитывать Звягина компаньон банкира. — Для чего распорядился, чтоб полиция тебе содействовала? Рой землю — реального убийцу ищи, а не фигней занимайся.

Он презрительно скривился.

— Утром тебя, Виталя, на площади видели. Чего прохлаждаешься? Вторые сутки пошли, как Семен пропал, а ты ничего дельного не узнал!

— Узнал. И как раз тогда, когда гулял по площади, — парировал Виталий Леонидович.

Все то время, пока Долохов толкал гневную тираду, он невозмутимо намазывал на хлеб печеночный паштет с цукатами.

— Ну и чего молчишь? — хмыкнул компаньон банкира. — Рассказывай!

— Рассказываю. Я пообщался с Марьей Петровной, продавщицей из кафе, и выяснил любопытный факт: оказывается, позавчера она видела Тормакина и отца Даниила возле памятника. И было это… — Звягин выдержал эффектную паузу, — …в восемь вечера. То есть — за час до убийства. Оба на тот момент были живы-здоровы.

Сергей Константинович насупился.

— Ты, Виталь, раньше времени моего компаньона не хорони — может, он и сейчас жив-здоров… в отличие от священника. Но вообще, да — неожиданный поворот. Значит, вечером Семен был уже возле дома? Надо же, а полиция вовсю лес прочесывает. Ведь именно туда они днем с отцом Даниилом направлялись.

Детектив доел бутерброд с паштетом и развил бурную следовательскую деятельность.

— Если священника убили в девять, — принялся рассуждать он, — а продавщица видела их с Семеном Семеновичем в восемь, выходит, еще час они где-то находились. Вопрос — где?

— Может, так и простояли возле памятника, — предположил Долохов.

— Исключено. Марья Петровна видела их без пяти восемь, случайно выглянув из окна. А уже в пять минут девятого, когда она закрывала кафе, никого на площади не было. Значит, за эти десять минут Тормакин и священник ушли куда-то с площади. Вопрос — куда?

— Я не знаю, — честно сознался Эммануил Венедиктович.

— Я тоже, — поддакнула ему Вика.

Детектив вздохнул.

— Знали б вы — цены вам не было бы. А так…

Помрачнев, он стал расковыривать вилкой устричную раковину. За столом повисло тягостное молчание. Виктория решила, что для нее завтрак на этом окончен. Она распрощалась со всеми и поспешно вышла из столовой.

Перед тем как спуститься в подземелье, девушка заскочила на второй этаж — за записями Лангсдорфа. «Пусть все старинные документы будут в одном месте», — резонно рассудила она, направляясь с тетрадями в архив.

Вика сидела за рабочим столом и оглядывала лежащие перед ней раритеты. Записи Лангсдорфа… Дневник графа… Пиктограмма колдуна… С чем разбираться в первую очередь? Голова шла кругом. В конце концов выбор пал на пиктограмму. Нужно изучить рисунок, пока свежи воспоминания о сегодняшнем сне.

«Детские фигурки — это жертвы оборотня, — размышляла девушка. — Во сне было четыре убийства, а фигурок на пиктограмме шесть: пятеро младенцев вокруг женщины, а шестого она держит на руках. Если женщина — это Светлана Тормакина, и держит она собственного сына…» Виктория замерла от внезапной догадки. «Ну, конечно: туземец-оборотень убивал ровесников графского первенца с единственной целью — добраться до сына Светланы. Гибели бедной кормилицы мстительному колдуну оказалось недостаточно, и он решил уничтожить ее маленького сына. Вот почему Светлана являлась графу во сне, вот о чем она молила его каждую ночь. Защитить Васеньку от оборотня!» Девушка тяжело вздохнула. Судя по рисунку, граф не сумел уберечь малыша. Колдун расправился и с ним, и с еще одним ребенком. Кто из них стал последней жертвой? Этого Вика пока не знала…

В столовую тем временем заявились Смолины. Едва они сели за стол, детектив проинформировал их о времени кончины священника.

— Значит, я никак не мог предотвратить убийство, — вздохнул генерал. — В девять вечера мы еще стояли на дороге.

В комнату быстро вошел Долохов.

— Свежие новости из полиции. Во-первых: на ладонях отца Даниила найдены частицы ракушняка.

Виталий Леонидович припомнил грязно-белый порошок, на который обратил внимание, когда обнаружил труп. Ракушняк — вот, значит, что это было!

— Совершенно непонятно, откуда он взялся, — продолжал Долохов. — Полицейские перерыли дом священника и церковь, но ракушняк имеется только на руках покойного.

— А про убийцу уже что-то известно? — поинтересовался Смолин.

Сергей Константинович покачал головой:

— Ничего нового. Только то, что он высокий и сильный.

Детектив нахмурился.

— Под ногтями священника что-то нашли?

Сергей Константинович опять отрицательно мотнул головой.

— Нет, ничего.

— Совсем ничего? На ладонях ведь есть ракушняк.

Компаньон банкира раздраженно передернул плечами.

— Да, на ладонях есть ракушняк, а под ногтями — нет. Полицейские говорят, что священник, похоже, только ладонями к нему и прикасался. Как такое может быть — они не знают. Вообще полиция сбита с толку этим убийством. Никаких улик, никаких зацепок. Не убийца, а призрак какой-то.

Быстрицкий понурил пушистую голову.

— Все так же, как было со Светой Бугримовой. Возле заброшенных сараев убийца тоже никаких следов не оставил.

Генеральша испуганно уставилась на старичка.

— Вы правы, мой милый. Сначала он Светочку убил, потом отца Даниила… Может, скоро окажется, что и Семен Семенович — его жертва.

На глазах у Быстрицкого и Ирины Дмитриевны выступили слезы.

— Маньяк! — застонали они в один голос и кинулись к Долохову.

— Сергей Константинович, это правда маньяк?!

Тот устало отмахнулся.

— Я что — справочное бюро? Пусть Виталя шагает к следователю и выясняет для вас подробности. Это его работа, между прочим. Я рассказал только то, что мне передали из полицейского участка.

Детектив пристально глянул на компаньона банкира.

— А что было во-вторых?

— Во-вторых? — не понял Долохов.

— Вы когда зашли в комнату, сказали — во-первых, на ладонях священника обнаружен ракушняк. А во-вторых?

Сергей Константинович хлопнул себя по лбу.

— Как я мог забыть?! Во-вторых — это кровь на затылке отца Даниила!

— Что еще за кровь? — всполошился генерал. — Священника перед смертью избили?

— В том-то и дело, что там даже раны нет. Согласно экспертизе, кровь, обнаруженная под головой отца Даниила, ему не принадлежит!

Детектив многозначительно приподнял бровь.

— Ну вот, а вы говорите, что совершенно отсутствуют улики. Если кровь на затылке не священника, то, возможно — убийцы?

В комнате повисла звенящая тишина.

Ее разорвал душераздирающий крик Насти.

— Милош!!! — взвыла служанка, свешиваясь с лестницы второго этажа. — Беги скорее наверх — тут потоп!

Наверх бросились все. Включая даже Викторию, которая в этот момент поднялась из архива за бутылкой минералки.

В коридоре, под одной из дверей, стремительно растекалась большая лужа.

— Таки настоящий потоп, — всплеснула пухлыми ручками генеральша. — Открывайте дверь!

Дворецкий, даже в такой ситуации не теряющий достоинства, сунул в щель замка универсальный ключ-карточку. Ожидаемого щелчка не последовало. Милош повторил попытку — результат тот же.

— Из-за повышенной влажности микросхема вышла из строя, — глубокомысленно изрек он.

Все растерянно переглянулись.

— Хреновы сверхтехнологии, — буркнул Сергей Константинович. — Раньше замки легко с помощью шпильки открывались. А теперь что, дверь ломать?

Вперед несмело выступил Быстрицкий.

— Я, конечно, не уверен… но могу попробовать и этот замок так же открыть…

Настя запустила руку в аккуратную прическу и вытащила оттуда шпильку.

— Подойдет, Эммануил Венедиктович?

— Вполне.

Понадобилось всего несколько секунд, чтобы раздался заветный щелчок. Дверь распахнулась, и перед вбежавшими в комнату предстала странная картина. Над затопленным полом плавали десятки распечатанных писем. Словно бумажные кораблики, скользили они по воде, прибиваясь к ногам гостей. Пока Милош перекрывал в ванной прорванную трубу, детектив выловил одно из писем.

— «Милая, любимая, единственная, — зачитал он вслух первую попавшуюся на глаза строчку. — Скоро мы поженимся, я тебе обещаю…»

Оборвав чтение, Звягин вгляделся в почерк.

— Это писал Семен Семенович. Но кому?

Виктория украдкой глянула на Настю. «Вот вас и рассекретили, голубки», — подумала она. Подумала без всякого злорадства — напротив, Вике было искренне жаль эту милую простую девушку. Банкир наверняка задурил ей голову, а теперь его компаньон, чего доброго, и вовсе прогонит бедняжку из дома. Звягин сложил письмо и вопросительно посмотрел на вышедшего из ванной дворецкого.

— Чья это комната?

— Ольги Михайловны.

Вика никак не ожидала такого. Судя по реакции остальных, для них отношения кухарки и банкира тоже стали сюрпризом. Неловко потоптавшись в воде, незваные визитеры покинули комнату — осталась только Настя, устраняющая последствия потопа.

Виктория сбегала на кухню и заполучила, наконец, свою минералку. Направляясь с ней к архивной лестнице, девушка заметила в холле Долохова и Звягина. Судя по донесшемуся разговору, они собирались съездить в полицейский участок и узнать последние новости. Впрочем, Вике не было сейчас до этого никакого дела. Ее всецело захватила новая идея — попробовать связать между собой рисунок пиктограммы и непонятные стихи.

Усевшись за стол, девушка взяла в руки кусок картона. «Стихи колдуна…» Увы, установление авторства никак не способствовало разгадыванию странных четверостиший. Виктория прочла первое из них:

Что за чепуха! Как могут какие-то ароматы скрыть яркий свет? Да еще заставить превратиться шепот в крик? А последняя строчка — так и вовсе абракадабра! Нет, в этом стихотворении не понятно ни слова. Вика уже собиралась перейти ко второму тексту, как вдруг ей в нос ударил довольно неприятный запах. «Крем для обуви!» Девушка завертела головой, недоумевая, откуда он мог здесь взяться. Скоро все прояснилось. Вверху, под самым потолком, располагалось несколько крошечных окошек. Раньше Вика не обращала на них внимания — наверное, потому, что окошки были закрыты. Сейчас же одно из них распахнулось, и в архив хлынули сотни разнообразных запахов. Девушка отчетливо уловила аромат земли, травы, цветов… Ветер донес влажный дух приближающегося дождя… Но все эти запахи перебивала отвратительная вонь обувного крема. Виктория подбежала к форточке, и, подпрыгнув, захлопнула ее. Вонь немного притупилась, но продолжала раздражать. «Странно, — думала девушка, возвращаясь к столу. — Раньше я никогда так нетерпимо не относилась к обувному крему». Да и вообще, запахи сейчас ощущались как-то особенно остро. Они вились вокруг, сплетались в плотное кольцо, не давали сосредоточиться на расшифровке стихов. Вика насторожилась: обостренный нюх — уж не начинается ли приступ оборотничества? Если так, надо скорее выбираться из архива. Впрочем, остальные симптомы — черно-белое зрение и чуткий слух — пока отсутствовали. «Поработаю, а там видно будет, — решила девушка. — Может, этот букет ароматов ничего и не значит». Виктория вздрогнула. Букет ароматов… Она впилась взглядом в первую строчку четверостишья: «Когда букет пьянящих ароматов…» Это же написано о заострившемся нюхе! Вика перевела взгляд на вторую строку: «Сокроет в полумраке яркий свет…» А это — о черно-белом зрении. Ведь в полумраке все цвета исчезают. Третья строчка: «Заставит шепот превратиться в окрик…» Девушка отлично помнила, как в момент приступа самые, казалось бы, незначительные звуки буквально оглушали ее. Четвертая: «Изменит форму он, но содержанье — нет». Все стало ясно, как день: четверостишье было полным описанием превращения оборотня! Пораженная этим открытием, Виктория зажмурилась. «Надо собрать все в единую картину. Итак, колдун-туземец зашифровал в стихотворении процесс оборотничества. А что означает второе четверостишье? Оно тоже как-то связано с превращением?»

Вика открыла глаза и… оторопела. Все вокруг — стены, мебель, документы — было черно-белым! Почти в ту же секунду на нее обрушились тысячи разных звуков.

— Да, это я. Есть важные новости, — раздался совсем рядом мужской голос.

Виктория узнала его — это был сочный бас дворецкого. Но где же он сам? Девушка завертела головой, озираясь по сторонам. Архив пуст!

— Я знаю, что это небезопасно — но информация стоит того, чтобы рискнуть, — продолжал дворецкий. — Жду решения не больше пяти минут. В случае, если вы не перезвоните, сделка будетаннулирована.

Девушка посмотрела вверх. Голос доносился из-за окошек у потолка. Хоть они и были закрыты, а Милош говорил шепотом, Виктория отлично слышала каждое слово.

Вскоре она не только услышала, но и увидела дворецкого. Точнее, его часть. В одном из окошек показались знакомые ковбойские сапоги (вот откуда этот омерзительный запах обувного крема!). Вслед за ними свесилась рука с мобильником — видимо, Милош, в ожидании ответного звонка, присел на корточки. Вика занервничала. «Что за важные новости, о которых он говорил? А вдруг разговор связан с убийством священника? Или с исчезновением банкира?»

Виктория припомнила описание убийцы: высокий, сильный… Дворецкий вполне соответствует характеристике. Он точно замешан в преступлении!

Тем временем мобильный в руке Милоша издал пронзительную трель. Мужчина встал с корточек и поднес трубку к уху. Теперь Вика не могла видеть телефон, но разговор она слышала отлично.

— Я знал, что вы согласитесь, — с явным довольством произнес дворецкий. — Очень уж заманчивый куш — такую махинацию удается провернуть только раз в жизни.

Он немного помолчал, выслушивая собеседника.

— Да, конечно, — согласился с ним Милош. — Все нужно сделать быстро, не вызывая подозрений.

На этих словах дворецкий оборвал разговор и направился вглубь сада.

«Какой куш?! Какая махинация?!» Вика заметалась по архиву. Надо проследить за дворецким! Узнать, что он задумал!!!

Неожиданно ручка двери начала медленно опускаться вниз. «Быстрицкий — только этого мне не хватало!» Понимая, что не сможет сейчас нормально общаться, Вика спряталась под стол. К счастью, тот был с низкими краями до пола, и надежно укрыл ее. Девушка надеялась, что, увидев пустой архив, надоедливый коротышка тут же уйдет.

Однако, когда Вика глянула через щелку на открывшуюся дверь, ее ждал сюрприз! Посреди комнаты стоял человек, которого она меньше всего ожидала увидеть — Владимир Антонович Смолин. Он был один. «А ведь Быстрицкий говорил, что гости дома попадают в архив только в сопровождении прислуги, — вспомнила Виктория. — И еще он говорил про призрака…» Мозг пронзила внезапная догадка. «Так вот кто подбрасывает документы!!!»

Убедившись, что в архиве никого нет, генерал чеканным шагом направился к столу. Вика напряглась: ее могут заметить в любой момент, и тогда придется объясняться. Но нет — Смолин был слишком погружен в свои мысли. Он нависнул над разложенными на столе бумагами и стал бесцеремонно в них рыться. «Непохоже, что генерал собирается что-то подбросить, — забеспокоилась Виктория, следя за ним через щель. Действительно, поведение Владимира Антоновича указывало скорее на то, что он что-то ищет!

— Где же ты? — бормотал он, расшвыривая во все стороны бесценные документы.

Когда на столе ничего не осталось, взгляд генерала уперся в кованый сундук. Через несколько секунд оттуда тоже полетели бумаги.

— Куда ты подевалась? — рычал Владимир Антонович, яростно сбрасывая на пол ненужные листки. — Хватит прятаться, дорогуша. Все равно найду и унесу. Я законный наследник, и ты поможешь мне это доказать.

«Графская родословная! — осенило Вику. — Смолин хочет ее украсть!» Но мешать генералу она не рискнула. Прячась под столом, Виктория с грустью наблюдала, как Владимир Антонович бросает на пол все новые документы.

Цок-цок… — послышалось вдруг в коридоре. «Быстрицкий!» Вика узнала звонкое постукивание лакированных штиблетов. Неугомонный старичок вечно мешал ей работать, но сейчас его визит был очень своевременным. Цок-цок, цок-цок… Эммануил Венедиктович бодро маршировал вниз по лестнице.

Вика глянула на Смолина. Тот все так же рылся в бумагах, не подозревая, что кто-то приближается к архиву. Однако стоило дверной ручке опуститься, как Владимир Антонович с неожиданной для него прытью отскочил от сундука. В три прыжка он пролетел по комнате и вжался в стену возле двери. Сделал это генерал очень вовремя — в следующее мгновение дверь распахнулась, и на пороге возник Быстрицкий. Коротышка в клетчатом костюме широко улыбался — он явно пришел к «дорогому профессору» с какой-то хорошей новостью. Однако едва Эммануил Венедиктович увидел царящий в архиве беспорядок, улыбка моментально сползла с его лица.

— Что тут произошло? — зашептал старичок, испуганно тряся лохматой головой.

Охвативший его ступор пришелся весьма кстати для Смолина. Прячась до этого за открытой дверью, он неслышно проскользнул за спиной Быстрицкого и растворился в темноте подземного коридора. Эммануил Венедиктович пришел в себя и взялся за уборку.

— О-хо-хонюшки, — приговаривал он, собирая раскиданные по всей комнате листки. — О-хо-хо-хо-хонюшки.

Виктория всерьез обозлилась. В доме все кувырком: дворецкий замышляет что-то ужасное, генерал пытается выкрасть бесценный документ, а этот — смотрите-ка — ходит и собирает с пола бумажки! Но, как Вика не возмущалась про себя, вылезти при Быстрицком из-под стола она не решилась. Только когда Эммануил Венедиктович закончил уборку и покинул архив, девушка с облегчением вздохнула. «Наконец-то! Теперь нужно проследить за дворецким».

ГЛАВА 19 Маньяк! Маньяк? Маньяк…

На улице противно моросил дождь. Выскочив из дома, Вика заторопилась к той стене, где были окошки архива. Конечно, она не рассчитывала застать там Милоша — но с помощью заострившегося нюха надеялась учуять, куда он пошел. Выглянув из-за угла, девушка увидела, что на месте, где недавно дворецкий говорил по телефону, теперь стоят Настя и Ольга Михайловна. Последняя, видимо, только что прибыла из райцентра — в руках женщина держала корзину с апельсинами. Настя взахлеб рассказывала кухарке о потопе и о найденных в ее комнате любовных письмах. Никем не замеченная, Виктория вернулась за угол дома. Задача осталась прежней — найти Милоша.

Она втянула носом воздух. «Есть!» Нет, это не был запах дворецкого. Но это был запах его мотоцикла. Того самого, на котором великан с бакенбардами ездил по субботам в лес — слушать птичьи напевы. «Запах совсем свежий, — отметила Вика. Девушка побежала по саду и остановилась у калитки. «Куда же Милош отправился?» Рядом хрустнула ветка. Вздрогнув от неожиданности, Вика обернулась. Около нее стоял китайский садовник. Едва их взгляды встретились, Чжао Ли поднял руку и махнул в сторону темнеющих вдалеке деревьев. «Ага, дворецкий отправился в лес, — догадалась девушка. — Но ведь сегодня не суббота. Интересно, каких птичек он слушает на этот раз…» Вика благодарно улыбнулась садовнику и побежала в гараж за «крокодилом».

Дождь хлестал во всю мощь, когда она, наконец, добралась до леса. Если бы не сверхострый нюх, Виктория вряд ли смогла бы продолжать поиски. След мотоцикла уже практически исчез с земли, размытый дождевыми потоками. Однако бензиновый запах был до того резкий, что его не мог заглушить даже сильный дождь. С момента, когда Милош въехал в лес, прошло не меньше получаса, но пары бензина по-прежнему витали в воздухе, ведя девушку в нужном направлении. «Я тебя выслежу, обязательно выслежу! — думала Вика, продвигаясь на «крокодиле» вглубь леса.

«Нашла!» Она замерла, разглядывая из-за кустов мотоцикл дворецкого. Тот лежал на поляне — около поросшего травой холмика. «Если байк Милоша здесь, то где же сам Милош?» Девушка припарковала «крокодила» подальше от поляны и направилась к мотоциклу. Около него виднелись следы ковбойских сапог — тянулись к холмику и там обрывались. Виктория подошла вплотную к холму. Странно, но ее тонкий нюх не смог уловить ничего, что указывало бы на присутствие дворецкого. А ведь он находился где-то совсем рядом, Вика это нутром чуяла! Принюхиваясь, девушка оббежала поляну. Пахло травой… цветами… копченым мясом… Копченым мясом?!» Виктория резко остановилась. «А что, если тут, в самой глубине леса прячется маньяк-людоед? Убивает заблудившихся путников, коптит их мясо, а потом наслаждается этим деликатесом?» Она покосилась на мотоцикл дворецкого. «Может, людоед и беднягу Милоша сожрал?» Вика почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

Внезапно со стороны холмика раздался шорох. Девушка прыгнула в ближайшие кусты и затаилась. То, что она увидела дальше, не поддавалось никакой логике. Часть холмика медленно переместилась вбок, и из-за нее вышел… Милош. Оказывается, он все это время находился внутри! Виктории оставалось только надеяться, что дворецкий не заметил ее беготни по поляне. Впрочем, судя по поведению — таки не заметил. Даже не оглядевшись по сторонам (так он был уверен в своем одиночестве), Милош вытащил из холма-землянки непрозрачный мешок. «Что это? — забеспокоилась Вика, выглядывая из-за кустов. — Может, дворецкий и есть тот самый маньяк-людоед? А в мешке у него — останки пропавшего банкира?» От такого предположения сердце ушло в пятки. «Ужас, я в логове убийцы!!!» Тем временем Милош, пройдя с мешком метров двадцать, разгреб у одного из деревьев опавшие листья. Там оказалась выгребная яма. Милош высыпал в нее содержимое мешка и, опять прикрыв все листвой, удалился в землянку-холмик. Стена за ним закрылась, надежно спрятав от окружающего мира.

«Вот так, значит? Укрываем вещественные доказательства?» Убедившись, что дворецкий не может ее видеть, Вика осторожно приблизилась к куче листьев. Необходимо было узнать, что же выброшено в выгребную яму. Превозмогая дурноту, девушка принялась за работу. «Ох, правы были Быстрицкий с генеральшей, когда утверждали, что в округе орудует маньяк, — думала она, раскапывая листву. — Только никто не догадывался, что маньяк так близко! А между тем Милош сначала убил гламурную блондинку, потом — отца Даниила, и вот теперь…» Запах копченого мяса становился все сильнее. «Ну, насчет людоеда я, конечно, загнула. Куда реальнее предположить, что дворецкий убил Тормакина, расчленил его труп, поджег куски тела, чтобы обезобразить до неузнаваемости, а потом выбросил». Викторию начала колотить нервная дрожь — до того ясно ей это представилось. С замирающим сердцем девушка отбросила в сторону последние листья, и увидела… огромную гору костей с ошметками красно-коричневого мяса. «Фууух, — с облегчением выдохнула Виктория. Кости оказались не человеческие, а куриные! Копченые крылышки, которые так уважают любители пива. «А я-то уже людоеда придумала, — хмыкнула девушка, закрывая яму. — С такой фантазией надо книжки писать, а не преступления расследовать».

Укрывшись снова в кустах, она стала поджидать дворецкого. Хоть убийства и нет, однако Милош явно что-то затевает. Какую махинацию он обсуждал по телефону? Почему после этого приехал в лес? «А что если дворецкий прячет тут Тормакина? — задумалась Вика. — Может, он хочет потребовать с банкира выкуп?» Конечно — выкуп! Это и имел в виду Милош, когда говорил по мобильному о «заманчивом куше, который можно сорвать только раз в жизни». Виктория нахмурилась. «У дворецкого есть сообщник. Но где он? Милош вроде как один в землянке хозяйничает». Ее размышления прервались — на поляне опять возник дворецкий. Вика пожалела, что не спряталась в кустах, расположенных напротив входа в землянку. Тогда бы она смогла заглянуть внутрь и узнать, в каком состоянии Семен Семенович. То, что он жив, сомнений не вызывало — дворецкий выкинул в яму совсем свежие объедки. «Ладно, скоро все и так прояснится, — решила Виктория, наблюдая из укрытия за великаном в вишневом костюме. Милош закрыл стенку холма и направился к мотоциклу. Через минуту, попыхивая бензином, тот скрылся из вида.

Вика вышла на поляну и приблизилась к землянке. Теперь она могла спокойно рассмотреть ее. Это было идеальное укрытие. Если не знать, что внутри находится человек, землянку легко можно было принять за обычный лесной холмик. И, что самое удивительное — сквозь ее стены не проникал ни единый запах. Сколько Вика не кружила вокруг, принюхиваясь, она не смогла уловить ничего подозрительного. «Неудивительно, что полицейские не обнаружили это укрытие, когда в поисках Тормакина прочесывали с собаками лес, — подумала Виктория, садясь в машину. — Если бы я случайно не подслушала разговор Милоша и не пошла по его следу, банкира, возможно, так бы и не нашли».

Она была настолько поражена этим фактом, что не заметила, как выбралась из леса. Проезжая по площади, девушка увидела, как в кафе занырнул Быстрицкий. «Отлично, — ухмыльнулась Вика, — пусть лучше развлекается коньяком и Интернетом, чем выпытывает, где я была». Она загнала «крокодила» в гараж и уже собиралась зайти в дом, когда у ворот появился «Форд» детектива — Звягин с Долоховым вернулись из полиции. Мужчины вышли из автомобиля и, оставив его у ворот, тоже направились к дому. Викторию они пока не видели. Но, даже находясь на приличном расстоянии, девушка благодаря острому слуху отлично слышала их разговор.

— Удивительно, — говорил детектив. — Смерть отца Даниила во многом совпадает с убийством Светланы Бугримовой. Никаких свидетелей и улик, никаких отпечатков пальцев.

— Значит, орудует серийный маньяк? — напрягся компаньон банкира.

— Нет, не думаю. Возможно, убийца и один — но только он не маньяк. В действиях не просматривается система. Священника задушили без всякого мистического выпендрежа. А фотография убитой девушки, которую я видел в полиции, наводит на мысль о ритуальном умерщвлении. Впрочем, это может быть хитрый ход, чтобы запутать следствие.

Долохов удивленно вскинул брови:

— То есть знаки вокруг трупа девушки — фикция?

— Не знаю… Я совершенно не разбираюсь во всей этой кабалистике. Надо будет срисовать знаки с фотографии и показать их профессорше — может, она что дельное подскажет?

При упоминании «профессорши» Сергей Константинович помрачнел.

— Слушай, Виталь. А что, если священника убила Дружкина? Конечно, ей самой это не по силам — но, может, кого наняла?

— Откуда такая версия? — поинтересовался детектив (Вика озвучила бы этот вопрос куда резче, но Долохов, к сожалению — а может, и к счастью — не мог сейчас ее слышать).

— У профессорши есть мотив, — произнес компаньон банкира, — и даже не столько для убийства отца Даниила, сколько для устранения Семена.

«Ничего себе — заявочка! — ошарашено подумала Вика. — И что же это за мотив?»

— И что же это за мотив? — озвучил ее мысли Звягин.

— Мотив самый тривиальный — деньги. Разбирая бумаги в кабинете Семена, я нашел любопытный документ. Оказывается, недавно мой компаньон учредил исторический фонд с мощным валютным активом. А теперь отгадай, Виталя, кто назначен директором этого фонда?

Детектив сощурился.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, — перебил его Долохов, — что после смерти хозяина фонда у директора будет полная власть над несколькими миллионами долларов. Приказ о назначении на эту должность профессорши Семен уже подписал — документ находится у его личного нотариуса. Я звонил, уточнял: единственное, что осталось сделать — отдать приказ на подпись самой Дружкиной.

Вика судорожно сглотнула. «Непонятно — радоваться мне теперь или плакать!» Виталий Леонидович, тем не менее, постарался сохранить беспристрастность.

— Хорошо — предположим, у профессорши есть причина для убийства Семена Семеновича. Однако зачем ей понадобилось устранять отца Даниила?

— Возможно, священник ей чем-то помешал, — хмыкнул компаньон банкира. — К примеру, был против назначения Дружкиной директором фонда. А, может, доказывал Семену, что вообще не стоит его учреждать. О чем-то же они спорили, когда их видели вместе. Так почему не предположить, что именно об этом?

Звягин мотнул головой.

— Неубедительно. Это домыслы, а нужны реальные факты.

— Поверь, Виталя, — ухмыльнулся Сергей Константинович, — там, где замешаны миллионы, в факты обычно превращаются именно домыслы.

Видя, что мужчины приближаются, Вика зашла в дом и стала возле архивной лестницы. Тут ее невозможно было заметить с улицы. Но в то же время разговор, который вели Звягин с Долоховым, девушка слышала хорошо. Уже на подходе к особняку мужчины встретили Настю и кухарку. Последняя, разумеется, привлекла внимание детектива.

— Ольга Михайловна — с приездом. Давайте поговорим о письмах, найденных в вашей комнате.

Лицо женщины моментально превратилось в холодную маску.

— Я не намерена обсуждать свою частную жизнь, — отчеканила кухарка и поспешила за угол дома.

— Частная жизнь, — передразнил ее Звягин. — Какая, к чертям собачьим, частная жизнь, когда тут людей убивают? Невозможно вести расследование — все скрытничают, как партизаны!

— Виталий Леонидович, миленький, — подлетела к нему Настя. — Те письма никакого отношения к расследованию не имеют. Они написаны очень давно, больше двадцати лет назад. Семен Семенович тогда в армии служил. У них с Ольгой Михайловной был роман — они даже пожениться собирались, но не получилось. А переписку Ольга Михайловна с тех пор, как память, хранит.

Компаньон банкира с раздражением сплюнул.

— Кухарки… романы… Пойду-ка в кабинет Семена разбирать документы. От этого куда больше толку, чем от нафталиновых любовных историй. Настя, и ты не стой — марш работать.

Услышав это, Виктория торопливо спустилась по лестнице. Зашедшие в дом не должны были ее заметить — пока животные инстинкты заострены, Вика избегала встречи с людьми.

Но, едва служанка с Долоховым покинули холл, девушка с облегчением обнаружила, что симптомы оборотничества исчезли. Ура, теперь она могла нормально общаться! Не мешкая, Вика отправилась на поиски детектива. Необходимо было рассказать ему о Милоше и лесном укрытии.

Долго искать Виталия Леонидовича не пришлось. Он сидел на ступенях прямо возле входа. Звягин внимательно выслушал рассказ Виктории о ее недавнем приключении. Разумеется, девушка ни словом не обмолвилась о том, что лично побывала на поляне. Она представила все так, будто случайно подслушала телефонный разговор.

— Милош говорил с кем-то о землянке-укрытии, расположенной на лесной поляне, — сказала Вика детективу.

— Вот это да, — изумился Виталий Леонидович. — Значит, что-то он в той землянке прячет.

— Или — кого-то, — осторожно подсказала Виктория, наводя Звягина на верную мысль.

— Или — кого-то, — согласился детектив. — А что если дворецкий прячет в лесу Тормакина?

«Йес», — возликовала про себя Вика. Звягин мыслил в совершенно правильном направлении. Теперь надо было окончательно убедить его в этом. Девушка изобразила на лице замешательство, будто предположение детектива застало ее врасплох.

— А ведь и правда, Виталий Леонидович, в землянке вполне могут держать банкира. Судя по тому, что в телефонном разговоре Милош упоминал о «заманчивом куше», прячут Семена Семеновича для…

— Для выкупа, — перебил Викторию детектив.

Он радостно вскочил со ступеней.

— Вот и раскрыта тайна исчезновения господина Тормакина!

«Прямо читаете мои мысли, — восхитилась про себя Вика. — А если сейчас по горячему следу схватите Милоша и вытрясете из него признание — вообще цены вам не будет!» Но тут Звягин обманул ее ожидания. Он явно не торопился с арестом. Нахмурившись, детектив потер рукой лоб.

— Странная история, — задумчиво произнес он. — Каким же идиотом должен быть Милош, чтобы похищать Тормакина — одного из богатейших людей страны? Нет, это не масштаб дворецкого. За похищением банкира, я полагаю, стоит куда более влиятельная фигура.

Девушка пожала плечами.

— Возможно, эта влиятельная фигура и есть тот сообщник, с которым Милош болтал по телефону?

— Может быть. Но только он, скорее всего, не сообщник.

— А кто же?

— Заказчик. В то время как дворецкий — исполнитель. Такое распределение ролей кажется мне куда более правдоподобным.

Виктория не понимала, куда клонит детектив.

— Какая разница, сообщник Милош или исполнитель? Арестуйте его, и все узнаете!

Звягин глянул на девушку с иронией.

— Неужели вы всерьез полагаете, что человек, ввязавшийся в такое рисковое предприятие, как похищение миллионера, выложит мне правду? Не будьте наивны. На кон поставлена внушительная сумма, и Милош скорее откусит себе язык, чем сдаст того, кто его нанял. Да и сам заказчик, я думаю, не дурак. Скорее всего, он держится на приличном расстоянии, чтобы никто его не заподозрил. Может, сидит в Москве. Или за границей. Если я надавлю на дворецкого, то оборву единственную ниточку, ведущую к организатору похищения. Нет, тут надо действовать осторожно.

«А что если заказчик — Долохов?» — вдруг подумалось Вике. Но она сразу отмела эту версию. Сергей Константинович слишком деятельно участвовал в расследовании — он не мог быть замешан в похищении компаньона.

Вспомнив о банкире, девушка укоризненно посмотрела на Звягина.

— Неужели ради вычисления заказчика вы готовы оставить Семена Семеновича на несколько дней в лесной глуши?!

— Это наименьшее из зол, — развел руками детектив. — Требований о выкупе пока не поступало — значит, похитители выжидают удобный момент. За это время надо найти и обезвредить заказчика. Вырвать, так сказать, сорняк с корнем. Тормакин сам же мне потом за это «спасибо» скажет.

Вика в сомнении закусила губу.

— А если похитители что-то заподозрят и решат… ну… устранить банкира?

Звягин подошел вплотную к девушке и, пристально глядя ей в глаза, произнес:

— Если появится хоть малейшая опасность, я тут же схвачу дворецкого — обещаю.

Входная дверь, возле которой они стояли, беззвучно отворилась. В проеме возник мрачный Сергей Константинович.

— Виталя, пойдем, — кинул он детективу. — Ты должен это увидеть.

Звягин сделал знак Виктории, чтобы та следовала за ним, и втроем они поспешили на второй этаж. Оказавшись в кабинете банкира, девушка с интересом огляделась. Она впервые видела рабочее место миллионера. Тут все было предельно лаконично: стол, стул, шкаф. Никаких излишеств или безделушек. Идеальный порядок во всем — кабинет полностью соответствовал хозяину, щепетильно относившемуся к малейшей неопрятности. Тем страннее было увидеть на столе банкира ворох каких-то смятых бумажек. Долохов ткнул в них пальцем.

— Вот, полюбуйтесь. Я нашел эту мерзость в верхнем ящике стола, где у Семена хранятся самые важные документы.

Детектив с Викой стали рассматривать бумаги. Это были обычные тетрадные листки в клетку, на которых… Девушка не верила своим глазам. О таком она читала только в детских книжках про шпионов. На каждом листке красовалась фраза, составленная из вырезанных слов. Фраза везде была одинаковая, и гласила она следующее: «Уезжайте отсюда, иначе пожалеете!» Подписи у этих угроз, разумеется, не было.

Долохов скомкал боксерской лапищей одну из анонимок.

— Неудивительно, что Семен в последнее время был раздражительным. Ума не приложу, кто мог присылать ему эту пакость.

Детектив с Викой переглянулись. В свете последних новостей они не сомневались, что автор у анонимок тот же, кто и повинен в исчезновении банкира — дворецкий Милош. Но Долохову об этом знать было необязательно. По крайней мере — пока…

Виталий Леонидович повертел в руках тетрадные листки.

— Слова вырезаны из какой-то старой газеты и посажены на обычный столярный клей.

Поднеся одну из анонимок к окну, он посмотрел ее на свет.

— Работа очень аккуратная. Фразу, скорее всего, собирали с помощью пинцета и наверняка в перчатках. Значит, вряд ли можно будет установить личность отправителя, — детектив развернулся к Долохову. — Я, конечно, отдам анонимки в полицию, чтобы их детальнее изучили. Но пока единственное, что известно — это то, что Семену Семеновичу угрожали.

Тук-тук! В кабинет вошел дворецкий.

— Прошу проследовать к обеденному столу.

Милош учтиво поклонился и как ни в чем не бывало покинул комнату. Остальные вышли вслед за ним.

Когда они направлялись по коридору к лестнице, Вика придержала детектива за локоть.

— Виталий Леонидович, нам нужно поговорить.

Услышав это, Долохов тоже притормозил.

— Что случилось?

— Ничего серьезного, — ответила девушка. — Я просто кое-что вспомнила. Так, ерунда…

Сергей Константинович пожал плечами.

— Ладно, болтайте, а я пошел к столу. Голодный как волк.

И компаньон банкира завернул за угол, где скрывалась лестница. Звягин испытывающе посмотрел на Викторию.

— То, что вы хотите сказать — не ерунда, правда?

— Правда. Я вспомнила важный факт, касающийся Милоша. В тот день, когда убили священника и пропал Семен Семенович, мы с Быстрицким искали дворецкого по всему дому. Но так и не нашли.

— Во сколько это было?

— В полдевятого. Эммануил Венедиктович чистил казан в кухне и сказал мне, что до ужина остается полчаса.

— То есть вы не могли разыскать дворецкого за полчаса до убийства отца Даниила?

— Именно! Милош вполне может быть замешан не только в похищении банкира, но и в убийстве священника.

За углом раздался тихий, почти неуловимый шорох. Не сговариваясь, Звягин с Викой бросились по коридору, и за углом нос к носу столкнулись с… Милошем! Все трое пораженно уставились друг на друга. Первым в себя пришел дворецкий. Он учтиво поклонился и произнес ровным голосом:

— Я пришел напомнить, что обед уже подан. Ждут только вас.

Милош развернулся на сто восемьдесят градусов и невозмутимо спустился по лестнице.

Детектив проводил его тяжелым взглядом.

— Помните, Виктория, я обещал схватить этого типа, если возникнет опасность для Семена Семеновича? Так вот — это время настало.

Он положил девушке руку на плечо.

— Я собираюсь устроить небольшое шоу. Нужна ваша помощь.

Вика с готовностью закивала.

— Что делать?

— Делать ничего не нужно — я сам все устрою в лучшем виде, — ухмыльнулся Звягин. — Помощь требуется несколько иного плана. Вы находитесь в этом доме дольше, чем я. Наверняка что-то видели, что-то слышали. Подумайте, знаете ли вы какие-нибудь секреты домочадцев? Мне важна любая информация.

Девушка растерялась.

— Это, наверное, Эммануила Венедиктовича надо расспросить. Он у нас любитель всяких сплетен.

— К сожалению, я не могу использовать Быстрицкого как информатора, — покачал головой детектив. — Во-первых, он болтун. И о том, что я интересуюсь чужими тайнами, моментально станет известно не только в доме, но и во всей деревне. Во-вторых, старик уже наверняка в столовой, незаметно вызвать его оттуда не получится. А действовать надо быстро. Так что, выходит, надежда только на вас.

Виталий Леонидович пристально посмотрел на Викторию.

— Вы знаете что-то компрометирующее о жителях этого дома?

— Вроде бы нет. Разве что…

— Рассказывайте, у нас мало времени.

— Недавно я кое-что слышала. Правда, сомневаюсь, что это имеет отношение к похищению банкира.

— Говорите, говорите, — подбодрил ее детектив.

Вика вздохнула.

— Ну, хорошо, — неохотно согласилась она. — На днях я случайно услышала беседу между Семеном Семеновичем и Настей. Они любовники. В прошлом году служанка сделала аборт, и теперь не может иметь детей. Это, собственно, вся информация.

Звягин кивнул:

— Хорошо — я подумаю, как ее можно использовать.

Они спустились в холл и уже собирались зайти в столовую, когда детектив остановился.

— Перед тем как я разыграю спектакль, хочу задать вам один вопрос, — обратился он к Виктории. — Вам известно об историческом фонде, который основал Тормакин?

Девушка напряглась, отлично понимая, что Виталий Леонидович интересуется этим не из праздного любопытства. Но разбираться, что же он задумал, у нее времени не было. Вика не стала выкручиваться, а ответила предельно честно:

— Да, я знаю о фонде «Истоки». Семен Семенович предложил мне стать его директором. А еще он заинтересовался экспедицией в Карпаты, которую я планирую организовать.

Детектив широко улыбнулся.

— Это все, что я хотел услышать. Теперь идемте в столовую — шоу начинается.

ГЛАВА 20 Шоу детектива Звягина

За накрытым столом сидели Долохов и Быстрицкий. Рядом, как обычно, стояли навытяжку Милош с Настей. В кухне позвякивала тарелками Ольга Михайловна. «Все домочадцы в сборе, — отметила Виктория, занимая свое место. — Интересно, что за шоу приготовил им Звягин?» Детектив, тоже усевшись за стол, посмотрел на присутствующих.

— А куда подевались Смолины? Я был уверен, что они останутся на обед.

Эммануил Венедиктович живо вскочил:

— Только-только ушли. Позвать?

— Генеральское семейство этому вряд ли обрадуется, — заметил Сергей Константинович. — Они в Москву собрались.

Звягин приподнял бровь.

— Уезжают? А когда вернутся?

— Сказали — дня через три, как только оформление бумаг по усыновлению закончат.

Детектив задумался.

— Ладно. Без посторонних даже лучше.

Все встревоженно переглянулись.

— Что значит — без посторонних лучше? — переспросила Настя. — Виталий Леонидович, вы хотите нам что-то сообщить? Неужели есть новости о хозяине?

— Да, есть, — Звягин повернулся к дворецкому. — Любезный, пригласи-ка сюда и Ольгу Михайловну — я хочу, чтобы эту информацию слышали все.

Милош отправился на кухню, а за столом несмело подал голос Быстрицкий.

— Если нужны все, кто живет в доме, то забыли китайца-садовника, — старичок опять с готовностью вскочил. — Сейчас я его позову.

— Не стоит, — отмахнулся детектив. — Без садовника мы запросто обойдемся.

Милош вернулся из кухни с Ольгой Михайловной, и Звягин удовлетворенно кивнул.

— Все в сборе — объявляю новость.

Он выдержал паузу, а затем, отчеканивая каждое слово, произнес:

— Только что стало известно, что Семен Семенович Тормакин скончался.

Все (и даже Вика, которая прекрасно знала, что это блеф) пораженно уставились на детектива — так правдоподобно он это сказал.

— Скончался? — глухо повторил компаньон банкира. — Я немедленно звоню в полицию, нужно узнать подробности.

— Нет, — Звягин пресек его попытку воспользоваться телефоном. — Никто никуда не позвонит, пока я не вычислю убийцу.

Рука Долохова замерла на полпути к мобильному.

— Ты чего, Виталь, думаешь, это кто-то из нас?

Глаза Виталия Леонидовича вспыхнули холодным огнем.

— А кому же еще совершить убийство, как ни человеку, имеющему для этого мотив?

Детектив обвел взглядом присутствующих.

— Мотив есть у каждого из вас, ведь так?

Не дожидаясь ответа, он в упор глянул на Долохова.

— Вот вы, Сергей Константинович, вам была очень выгодна смерть компаньона. В этом случае вы заняли бы его место и стали президентом банковской группы.

— Я?! — опешил Долохов. — Да я же тебе, Виталя, анонимки показал! А зачем бы я это делал, если б в смерти компаньона заинтересован был?

Выпалил он это на одном дыхании, и тут же поспешил объяснить присутствующим:

— Сегодня в кабинете Семена я нашел несколько угрожающих посланий. Надпись в них «Уезжайте отсюда, иначе пожалеете!» как раз свидетельствует, что мой компаньон не умер, а просто испугался и сбежал. Разве не так?!

Сергей Константинович с вызовом посмотрел на детектива. Звягин молчал — возразить было нечего.

— А свой мотив для убийства ты, Виталя, озвучить не хочешь? — саркастически хмыкнул Долохов. — Думаешь, я не знаю, как ты ненавидел Семена? И, чем искать его, куда с большей бы охотой раскроил ему башку?

Все непонимающе воззрились на детектива.

— Что это значит, Виталий Леонидович? — ахнула Вика.

Вместо ответа Звягин опустил глаза.

— А это значит, — продолжал компаньон банкира, — что наш замечательный детектив примчался за пятьсот километров от Москвы с единственной целью — отомстить Семену.

— Отомстить? — испуганно съежился Эммануил Венедиктович. — Но за что?

— За предательство. Два года назад Виталя, будучи телохранителем банкира, закрыл его от пули киллера. После того выстрела стал инвалидом и был моментально уволен.

Детектив обвел присутствующих хмурым взглядом.

— Это правда. Хоть я и спас ему жизнь, Тормакин вышвырнул меня, как собаку — сразу же, как узнал, что я не могу больше работать. Банкиру только собственная выгода была важна. А люди для него — мусор, пыль.

— Вы приехали, чтобы убить его? — едва слышно прошептал Быстрицкий.

Звягин устало отмахнулся.

— Я, конечно, Тормакина ненавижу — тут Долохов прав. Но убивать банкира и в мыслях не было. Просто хотел наболевшее высказать, раз возможность появилась. Я ведь пытался с ним в Москве связаться, но он всякий раз отказывался. А тут сам позвонил, попросил помочь. Я, естественно, согласился. Надеялся, что встречусь и наконец-то скажу этому гаду все в лицо.

— Но почему же вы не уехали обратно в Москву, когда выяснилось, что Тормакин исчез? — удивилась Вика.

— Профессиональная этика, — вздохнул детектив. — Как бы я к банкиру не относился, но он мой клиент. Раз пропал — надо искать.

Виталий Леонидович перевел взгляд на Долохова.

— Ладно, закончим обсуждение наших персон. В комнате есть и другие подозреваемые.

При последней фразе компаньон банкира раздраженно передернул плечами.

— Кончай чудить, Виталя. Мы с тобой и вправду мотив имеем. А прислугу ты чего собрал? Какая у них может быть причина для убийства? Назови хоть одну.

— Да пожалуйста, — с готовностью согласился Звягин.

Он окинул взглядом троих слуг.

— Вот, к примеру, Настя…

Виталий Леонидович подошел к служанке, которая, едва услышав свое имя, побледнела.

— Настенька, — ласково обратился к ней детектив. — Скажи-ка, в каких отношениях ты находилась с Семеном Семеновичем?

Девушка покрылась пунцовыми пятнами. Не дождавшись ответа, Звягин хмыкнул.

— Ну что ж, тогда я скажу, — он посмотрел на сидящих за столом. — Настя была любовницей Тормакина.

Вика отметила, что новость ни у кого не вызвала удивления. Видимо, все и так догадывались о связи служанки и банкира. Но детектива это ничуть не смутило.

— Более того, — продолжал он, — эта милая девушка сделала недавно от Семена Семеновича аборт — и настолько неудачно, что теперь не может иметь детей.

Настя закрыла лицо руками. Разрыдавшись, она уткнулась в плечо кухарки, которая тут же стала успокаивать бедняжку.

— Зачем вы такое рассказываете, Виталий Леонидович? — с укоризной сказала Ольга Михайловна. — Это их с хозяином личное дело. К его смерти Настин аборт никакого отношения не имеет.

— Да неужели? — сощурился Звягин. — А как вам такая версия: служанка делает аборт, становится бесплодной, а через какое-то время узнает, что у хозяина параллельно был роман с еще одной девицей. И, что самое неприятное — она родила от него сына.

— Погоди, Виталь, — перебил детектива Сергей Константинович. — Ты имеешь в виду интервью Эльвиры Сенаторской?

— Именно. Представьте, насколько больно стало Насте, когда она увидела в газете фото годовалого мальчугана. Ведь столько же могло быть и ее ребенку, не подчинись она приказу и не сделай аборт, — Виталий Леонидович с сожалением покосился на девушку, плачущую на плече кухарки. — Вполне возможно, что после того как всплыла история с моделью, Настюша потеряла над собой контроль и… убила любовника.

— Нет! — вскрик Насти был похож на стон раненой птицы.

Она повернула к детективу распухшее от слез лицо.

— Я никого не убивала, честное слово! А этот ребенок в газете — вообще не от Семена Семеновича. Он мне сам говорил!

Звягин криво ухмыльнулся.

— И ты поверила, глупышка?

— Это правда, — буркнул компаньон банкира. — Мне Семен тоже сказал, что парнишка модели — не его сын. А уж мне бы он врать не стал.

— Хорошо, допустим, — отступил от Насти детектив. — Но тут есть не только нынешняя любовница Тормакина, но и бывшая.

Он повернулся к Ольге Михайловне.

— Наверное, очень неприятно, когда человек, сперва обещавший жениться, делает вас своей прислугой. И к тому же начинает крутить шуры-муры с молоденькой. Обидно, да? — Звягин пристально гляну на кухарку. — А обиженные женщины на многое способны…

Ольга Михайловна тоже смотрела на детектива. Вика с трудом верила, что это та самая кухарка, которая совсем недавно по-доброму отшучивалась от лебезящего перед ней Быстрицкого. Сейчас она была холодна и неприступна, как Снежная королева. В отличие от Насти, Ольга Михайловна совершенно не боялась подозрений Звягина.

— Что было — то сплыло, — произнесла она без тени волнения в голосе. — Роман с господином Тормакиным остался в далеком прошлом. Личная жизнь Семена меня уже давно не интересует. В этом доме я просто кухарка, а все ваши домыслы — чепуха.

— Ошибаетесь, — парировал детектив. — Это совсем не чепуха. Состоять обслугой при человека, за которого когда-то собирались замуж — нешуточное самоунижение. В вашем случае оно продолжалось многие годы. И кто знает, что за это время пришло вам на ум?

Ольга Михайловна прищурилась:

— Что же, например?

— Вы могли посылать своему хозяину анонимки с угрозами. А там уж и до убийства недалеко.

В столовой повисла зловещая пауза.

— Да ладно, Виталя, это ты, конечно, загнул, — прервал тишину Долохов. — Подозревать кухарку в убийстве — полнейший абсурд. Более нелепо может звучать только утверждение, что Семена укокошил Быстрицкий.

Детектив медленно перевел взгляд на Эммануила Венедиктовича.

— Как говорилось ранее — мотив есть у каждого в этой комнате.

Несчастный старичок-приживала чуть не свалился в обморок.

— Я… нет… — залепетал он, взволнованно моргая.

Вика понимала, что этими обвинениями Звягин притупляет бдительность настоящего преступника — дворецкого, чтобы потом застать его врасплох. Однако девушке все равно было жаль старика. Она решила за него заступиться.

— Послушайте, — обратилась Виктория к детективу, — Эммануил Венедиктович не получил от смерти Тормакина никакой выгоды. Наоборот — он жил за счет банкира, а теперь оказался без всяких средств к существованию.

— Зато вам-то, дорогой мой профессор, — моментально переключился Звягин на девушку, — опасаться бедности точно не придется.

— Что вы имеете в виду? — недоуменно спросила Вика.

Детектив многозначительно ухмыльнулся.

— После кончины Семена Семеновича вам достается его исторический фонд. Куда вы там с его помощью собрались рвануть? В Карпаты, если не ошибаюсь?

— Вот и откровенничай после этого с человеком…

— Я прежде всего детектив, а уж потом — человек! Так вот, продолжаю: зная, что Тормакин назначает вас директором фонда, вы могли захотеть избавиться от него как от главного контролирующего органа. И заполучить финансы в свое безраздельное владение.

Все в комнате пораженно уставились на девушку — неужели она это сделала? Виктория, впрочем, не собиралась так просто сдаваться.

— Ваша версия, Виталий Леонидович, не выдерживает никакой критики, — сухо заметил она детективу. — Если бы вы потрудились вникнуть в детали, то наверняка знали бы, что Тормакин только на словах пообещал мне директорский пост. Никакие документы при этом подписаны не были. А без документального подтверждения слова — только слова.

— Документы есть, — тут же откликнулся компаньон банкира. — За день до исчезновения Семен обратился к личному нотариусу, и тот все оформил. Я это точно знаю!

— Но я-то — нет! — возразила Вика. — Мне Тормакин ничего не сказал. А зачем бы я стала его убивать, не будучи уверенной, что документы в порядке?!

Сергей Константинович зыркнул на детектива.

— Она права, Виталя.

— Может, и так, — нехотя согласился Звягин.

«Фу-ух, — Вика с облегчением выдохнула. — Хорошо, эти двое не знают, что я слышала их разговор о миллионах фонда — иначе так легко я из этого допроса не вышла бы».

Тем временем детектив посмотрел на неподвижно стоящего дворецкого.

— А, ну да, — догадался Сергей Константинович. — У тебя же еще один подозреваемый остался. Какое тут предъявишь обвинение?

Долохов потер руки, предвкушая интересную сцену. Но Звягин обманул его ожидания.

— Никакого обвинения не будет, — сказал он будничным тоном. — Я просто задам Милошу вопрос.

Детектив поднялся из-за стола и подошел к дворецкому. Виталий Леонидович едва доставал великану до подмышки — что, впрочем, ничуть не мешало ему чувствовать себя хозяином положения.

— Ну-с, любезный, — обратился Звягин к верзиле с бакенбардами, — ответишь на вопрос?

Дворецкий с присущим ему достоинством кивнул. Виталий Леонидович встал на цыпочки, и, глядя Милошу в глаза, произнес:

— Что ты делал сегодня в лесу?

Дворецкий совершенно не ожидал такого поворота событий.

— Не понимаю, о чем речь, — пробасил он, прикладывая максимум усилий, чтобы заглушить подступающее волнение.

Детектив сощурился.

— Повторяю вопрос: что ты делал сегодня в лесу? Я точно знаю — ты там был.

Великан с бакенбардами судорожно сглотнул.

— А… Вы имеете в виду мою еженедельную поездку? Я, как обычно, слушал птиц.

— Насколько знаю, Милош, выходной у тебя в субботу. Но сегодня четверг.

Дворецкий закусил побледневшие губы.

— Семена Семеновича нет, — он старался подавить в голосе дрожь, — поэтому я позволил себе отлучиться… совсем ненадолго…

— А позавчера ты отсутствовал по той же причине? — недобро усмехнулся Звягин.

Милош вытаращил глаза.

— В тот день, когда пропал хозяин, я был дома. С утра и до самой ночи.

Виталий Леонидович перевел взгляд на Викторию.

— А вы что скажете?

Девушка нахмурилась. Ей было крайне неприятно участвовать во всем этом. Но что поделаешь, если именно она дала Звягину информацию?

— Позавчера, в полдевятого вечера, мне понадобилась парафиновая свеча. Я не знала, где ее взять, и пошла спросить у Милоша. Его нигде не было. Эммануил Венедиктович, желая мне помочь, оббегал весь дом — безрезультатно.

Старичок согласно закивал седой шевелюрой.

— Да-да, Милоша я тогда не нашел.

— Не знаю… — дворецкий окончательно растерялся. — Может, я был в другом крыле особняка? Дом большой — мы могли разминуться.

Звягин сделал вид, что верит.

— Допустим, — сказал он, немного отступая. — А как же, любезный, ты объяснишь свой сегодняшний телефонный разговор?

Милош побелел, как мел.

— Какой телефонный разговор? — глухо спросил он, уже понимая, что попался.

— Разговор, в котором ты сообщил собеседнику, что едешь в лес, чтобы побывать в одном укромном местечке и…

Не дав детективу закончить, из-за стола рванулся Долохов. Сергей Константинович в один прыжок подлетел к дворецкому и ухватил его за грудки.

— Ты убил Семена! — гаркнул компаньон банкира ошеломленному слуге. — Спрятал его труп в лесу, да?! Небось, и священника за компанию порешил? Приметы совпадают: высокий,сильный. А блондинка у сараев? Ее смерть тоже на твоей совести?!

Он что было сил тряхнул дворецкого.

— Сознавайся, тварь!

На Милоша было жалко смотреть. Всегда такой горделивый, сейчас он скорее напоминал вечно перепуганного Быстрицкого.

— Я не убивал, — забормотал дворецкий, втягивая голову в плечи. — Виноват только в том, что сообщил на радио об исчезновении хозяина — подзаработать хотел. Но я его не убивал, клянусь!

Великан, с которого слетела вся его кичливость, повалился на пол.

Вика выразительно глянула на детектива — пора было заканчивать шоу. Звягин едва заметно кивнул.

— Минуточку! — громко сказал он, привлекая всеобщее внимание. — Я хочу сделать важное заявление.

Все, кто находился в столовой, разом посмотрели на Виталия Леонидовича. Только Долохов по-прежнему тряс перепуганного дворецкого, и приговаривал:

— Сознавайся, сволочь, в убийстве! Ну же, сознавайся!

Детектив подошел к компаньону банкира и решительно отстранил его от Милоша.

— Не пытайтесь, Сергей Константинович, выбить из дворецкого признание в том, чего он не совершал.

— То есть как — не совершал?! — опешил Долохов. — Милош не убивал Семена? И вообще никого не убивал?!

— Насчет блондинки и священника ручаться не могу, а вот своего хозяина — точно не убивал.

— Кто же тогда его убил?

— Никто, — улыбнулся детектив. — Семен Семенович жив и, надеюсь, здоров. Я был вынужден соврать о его кончине, чтобы усыпить бдительность кое-кого.

— Кого это — «кое-кого»? — с раздражением переспросил Долохов. — Виталя, прекращай говорить загадками!

Детектив успокаивающе поднял вверх руку.

— Сейчас раскрою все секреты, — он хлопнул Милоша по плечу. — Любезнейший — ты готов продемонстрировать широкой общественности свое лесное укрытие?

Не успел дворецкий и рта раскрыть, как на него снова налетел Сергей Константинович.

— Я догадался! — зарычал он, хватая несчастного Милоша за шиворот. — Ты не убил Тормакина, а взял его в заложники. Живо показывай, где ты прячешь Семена.

— Подождите, вы все не так поняли… Я никого не прячу…

Но дворецкого уже не слушали. Долохов со Звягиным подхватили его под руки и потащили на выход. Великан был так подавлен происходящим, что безвольно следовал за конвоирами. Остальные тоже поспешили из дома.

Едва оказавшись в саду, Звягин поволок дворецкого к «Форду».

— Мигом до леса доберемся, — сказал он идущему рядом Долохову.

— Надеюсь, с Семеном все в порядке, — отозвался компаньон банкира. — Но все равно надо поторопиться.

— А-а-а!!! На помощь!!! — прокатилось вдруг по саду.

Все разом кинулись на крик. За углом дома открылась странная картина: генерал Смолин всей своей нешуточной массой прижимал к земле крохотного китайского садовника. Несчастный старик в дождевике пытался вырваться из лап генерала и беспрестанно лопотал по-китайски.

— Что происходит?! — рявкнул Долохов, удивленно взирая на неравную схватку. — Кто звал на помощь?!

Из — за спины Смолина выскочила его жена.

— Я звала, — запричитала Ирина Дмитриевна. — Пожалуйста, оттащите мужа от садовника. Он вне себя от ярости — не дай бог, прибьет бедолагу.

Долохов и остальные мужчины (кроме, разумеется, трясущегося в страхе Быстрицкого) бросились разнимать дерущихся. К счастью, генерал не оказывал никакого сопротивления. Как только его оторвали от китайца, Владимир Антонович повалился на землю и обхватил голову руками.

— У него после контузии всегда так, когда сильно разволнуется, — объяснила вполголоса генеральша. — Покой нужен — скоро все пройдет.

— Вы можете, наконец, рассказать, что случилось? — требовательно произнес Звягин.

— Да, конечно, — кивнула Ирина Дмитриевна. — Перед поездкой в Москву мы с мужем решили немного пройтись по саду. Тут так чудесно, можно целый день гулять…

— Не отвлекайтесь, — прервал ее детектив.

— Извините. Так вот: мы прогуливались по саду, когда супруг вдруг заметил садовника, одетого в его дождевик. Владимир Антонович очень разозлился…

— Секунду! С этого места — поподробнее. Почему генерал разозлился, увидев садовника в своем дождевике? И с чего он вообще взял, что это его дождевик? На нем что — написано?

Генеральша смутилась.

— Нет — не написано. Но это точно наш дождевик. Он был на Владимире Антоновиче во время грозы. Когда муж упал на пороге особняка и разбил нос, при падении он изорвал дождевик. Видите дыру на груди? Именно по ней муж и опознал свой плащ.

Действительно, на уровне груди садовника красовалась весьма заметная прореха.

— Порванный плащ супруг сразу выбросил, — продолжала Ирина Дмитриевна. — А сегодня увидел его на садовнике и рассвирепел. Он терпеть не может, когда люди по помойкам роются.

— ГРРР! ГРРР-ГРРР-ГРРР!!! — раздался утробный рев мотоцикла.

— Милош! — выдохнул Звягин, озираясь по сторонам. — Где Милош?!

ГЛАВА 21 Погоня

Стало ясно, что дворецкий исчез. Воспользовавшись суматохой вокруг генерала и садовника, он незаметно проскользнул на задний двор и оседлал байк. Теперь Милош уносился прочь от дома.

— ГРРРРРРРР… — мотоциклетный рев становился все тише.

— В машину! — скомандовал Долохов, и они со Звягиным кинулись к «Форду».

Автомобиль, как назло, не заводился. Чертыхаясь, мужчины выскочили из кабины и побежали к гаражу. Через минуту они выехали оттуда на… старине-«крокодиле»! Вика возмущенно кинулась наперерез.

— Вы что творите? Я и так каждый месяц машину ремонтирую! Совсем ее угробить хотите?!

Звягин, сидящий за рулем, досадливо цыкнул.

— Виктория, нашли время препираться! Схватили то, что ближе стояло.

— Я вам сто таких развалюх куплю! — рявкнул Долохов, высовываясь из окна. — Только с дороги уйдите!

— Я еду с вами, — упрямо сказала девушка.

Спорить было некогда.

— Прыгайте на заднее сидение, — распорядился Звягин.

«Крокодил» рванул с места — выехав за ворота, они помчались следом за мотоциклом. Дворецкий заметил погоню и, газанув, прибавил скорость.

— Вот гад, — вцепившись в руль, бубнил детектив. — Прыткий какой — еще уйдет.

— Не скроется, — рычал сидящий рядом Долохов. — Он в лес сматывается. А, значит, сейчас на расположенные перед ним холмы карабкаться начнет. Там дорога неезженая — нагоним.

Действительно, асфальт быстро закончился, и мотоцикл взвился по земляной колее. Мощный тяжелый байк был совершенно не приспособлен к такому экстриму. Дворецкий совершал умопомрачительные кульбиты, чтобы удержать мотоцикл в равновесии и не полететь вместе с ним вниз. Преследующей же его троице, напротив, очень повезло, что в погоню они пустились именно на Викином «крокодиле». Любая другая машина уже давно сошла бы с дистанции, но старый добрый мерс не сдавался. Его трясло и подбрасывало, однако расстояние между автомобилем и мотоциклом неуклонно сокращалось.

— Прибавь газу, Виталь, — потребовал Долохов. — Самая малость осталась — сейчас мы его сцапаем.

Звягин покосился на спидометр:

— И так под сотню гоню. На такой дороге это уже запредельно.

— Ладно, — разочарованно фыркнул компаньон банкира. — У въезда в лес есть парковочная площадка, на ней разгон возьмем.

Увы, все оказалось не так просто…

Вылетев на вершину холма, мотоцикл понесся к лесу. За ним, не отставая, мчался «крокодил». Звягин уже видел парковочную площадку и готовился вдавить до отказа педаль газа, как вдруг… Милош резко развернулся и нырнул в чащу!

Погоня враз оборвалась. Взвизгнули тормоза — детектив остановил машину. Пассажиры выбрались из кабины и подошли к тому месту, где только что исчез мотоцикл.

— Смотрите, — ткнула Вика в лесной полумрак.

Среди деревьев виднелась едва заметная тропинка. Оставалось только надеяться, что она выведет к укрытию дворецкого.

В лесу было очень неуютно. Сырой воздух пробирал до костей, под ногами хлюпала черная земляная жижа. Из-за густых крон деревьев в чащу почти не проникал дневной свет — люди бежали по петляющей тропке, подсвечивая дорогу мобильниками. При этом никто не был уверен, в правильном ли направлении они движутся.

— Зря полицейских не подключили, — прохрипел Долохов, когда, поскользнувшись, чуть не шлепнулся в грязь. — Они бы враз лес прочесали.

— Прочесывали уже, когда Семен Семенович пропал — и толку? — напомнил ему Звягин, живо перебирая ногами. — Ничего полиция тогда не нашла, и сейчас не найдет. Только шум подымет. А сейчас самое главное — Милоша не спугнуть. Пусть будет уверен, что оторвался от погони — тогда мы легко обнаружим его укрытие.

— Это, конечно, грамотные рассуждения, — согласился Долохов, натужно выдыхая. — Но мы можем опоздать. Что если, обнаружив укрытие дворецкого, заодно найдем там и моего только что убитого компаньона? Ты об этом подумал, Виталя?

Вместо ответа детектив припустил по тропинке с удвоенной скоростью.

Виктория молча трусила следом. Она не только не вмешивалась в разговор мужчин, но с каждым шагом все больше отставала от них. Сама виновата — нечего было лезть не в свое дело. «Кой черт дернул меня рвануть в лес с этими оголтелыми мужиками? Сидела бы в «крокодиле», читала журнальчик и дожидалась окончания погони… О, нет — опять приступ оборотничества!» Вика остановилась, чувствуя, как в нос проникают тысячи разнообразных запахов. И звуки — они стали намного резче. Девушка привалилась к ближайшему дереву и проводила взглядом убегающих вперед мужчин. Несколько секунд — и черно-белые Звягин с Долоховым скрылись из виду. «Что теперь — возвращаться в машину? — Вика с тоской оглянулась назад. Судя по бензиновой вони, разлившейся в воздухе, мотоцикл дворецкого уже совсем близко. «Надо все-таки поучаствовать в задержании Милоша». Превозмогая тошноту, девушка опять припустила по тропинке.

Долохова и Звягина она догнала неожиданно быстро. Эти двое не бежали, как прежде, а топтались на месте.

— Ну, и где она? — бубнил компаньон банкира, тыкая фонариком в лесной полумрак. — Где она, я тебя спрашиваю?!

Детектив лишь растерянно пожимал плечами.

— Откуда я знаю? До этого была — а теперь нету!

«Тропинку потеряли», — догадалась Виктория. Что ж, ее появление было очень кстати.

Стараясь держаться на расстоянии, чтобы не глохнуть от чужих голосов, девушка кивнула в сторону чащи.

— Вон там, кажется, поляна виднеется!

Мужчины кинулись в направлении, указанном Викой.

Действительно, уже через минуту троица выскочила на поляну — ту самую, где располагалась землянка. Ни Звягин, ни Долохов ее, разумеется, не заметили. Приняв укрытие Милоша за обычный холмик, оба сразу бросились к валяющемуся рядом мотоциклу.

— Попался, — зарычал Сергей Константинович, хищно оглядываясь по сторонам. — Выходи, мразь! Я жду!!!

Понимая, что «мразь» из своего незаметного укрытия добровольно не выйдет, и ждать компаньону банкира придется бесконечно долго, Вика решила ускорить процесс. Тем более что Семен Семенович, запертый в землянке, наверняка уже измучился. Обуреваемая высокими порывами героя-освободителя, она подошла к холмику и как бы невзначай подковырнула кроссовком траву.

— Ой, что это? — воскликнула девушка, глядя на показавшийся из-под земли железный угол.

Тут же подбежали Звягин с Долоховым. Пока они чистили склон от травы, Виктория с облегчением заметила, что приступ оборотничества прошел. Теперь она снова могла спокойно общаться.

Тем временем мужчины обнаружили скрывавшуюся под травой дверь. Вытащив из-за пояса пистолет, детектив нацелил его на замок.

— Не стреляйте, — послышался приглушенный голос.

В следующую секунду дверь отъехала в сторону, и перед глазами удивленной троицы предстало неожиданное зрелище. Посреди небольшой затемненной комнатки стоял насмерть перепуганный Милош. В дрожащих руках он сжимал ведерко с куриными крылышками, а ногой судорожно пытался примять гору каких-то цветных бумажек. Едва его преследователи оказалась внутри, дворецкий потерял к бумажкам всякий интерес и тяжело опустился на пол.

— Где Семен?! — ухватил его за шиворот компаньон банкира. — Куда ты его спрятал? Или, может, уже прикончил? Отвечай, сволочь!!!

Милош вяло дернулся.

— Я никого не убивал и не прятал. Это укрытие только мое, тут никогда не было посторонних. Об исчезновении хозяина я знаю не больше вашего, честное слово.

— Тогда с какой стати ты убегал? — недоверчиво сощурился Звягин. — Почему спокойно не показал нам укрытие? Если тут нет Тормакина, что же ты скрываешь?

Дворецкий пробулькал что-то нечленораздельное.

— Говори, тварь! — в бешенстве заорал Долохов. — Что ты скрываешь?!!

Милош сжался в комок и не произнес больше ни звука.

— Оставьте его, Сергей Константинович, — сказал присевший рядом детектив. — Ответ на вопрос находится прямо под нашими ногами.

Звягин подобрал с пола одну из тех цветных бумажек, которые тщетно пытался затоптать дворецкий.

— Вот, смотрите — корешок лотереи. А это… — он поднял другую бумажку, — билет тотализатора на ипподроме.

Детектив глянул на великана с бакенбардами.

— Этот тип — не убийца. Он сам жертва. Жертва азарта. Ведь так, Милош?

Дворецкий едва заметно кивнул.

— И еще, — продолжал Виталий Леонидович, — он вовсе не Милош.

— А кто же он? — ахнули в один голос Вика с Долохов.

Детектив похлопал сникшего дворецкого по плечу.

— Позвольте представить — Макар Кондратьевич Чесноков.

Компаньон банкира ошеломленно вытаращил глаза:

— В жизни не поверю, что Семен взял на работу человека, не зная его настоящего имени!

— Тормакин-то как раз был в курсе личности своего дворецкого, — возразил Виталий Леонидович. — Когда позавчера он вызвал меня в особняк, я расспросил, что за обслуга в доме. С Настей и Ольгой Михайловной мы знакомы, раньше вместе работали. Но вот некий Милош поступил на службу уже после моего увольнения. Я пробил его по своим каналам, и выяснил очень интересную историю.

Звягин нагнулся к сидящему на полу дворецкому:

— Чесноков, может, ты сам все расскажешь?

Тот втянул голову в плечи и отвернулся.

— Тогда продолжаю, — ухмыльнулся детектив. — Итак, выяснилось, что пару лет назад в Москву заявился Макар Кондратьевич Чесноков, известный в определенных кругах под кличкой «Милош». Известен он также и тем, что… как бы это сказать… нечистоплотно играет в карты.

— Шулер?! — подскочила от возмущения Вика.

— Именно. Профессионал экстра-класса, с многолетней трудовой деятельностью во всех уголках нашей необъятной родины. Когда бурная молодость закончилась, Чесноков решил обосноваться в Москве и обеспечить себе безбедную старость. Он просочился в один из элитарных карточных клубов и стал облапошивать столичных толстосумов, — Звягин скроил притворно-сожалеющую мину. — Но вот с Тормакиным случилась досадная промашка. Семен Семенович отлично чувствует людей, о чем сам не раз говорил. Играя с Чесноковым, банкир, видимо, распознал его манипуляции и прижал этого проныру к ногтю. А дальше…

Детектив выжидательно посмотрел на Милоша-Чеснокова.

— Дальше, — неохотно сказал дворецкий, — Тормакин предложил мне два решения проблемы. Либо он рассказывает членам клуба о моих хитростях, либо я самостоятельно все бросаю и становлюсь его слугой.

Виталий Леонидович усмехнулся:

— Как несложно догадаться, ты выбрал второе.

— Если бы в клубе узнали, что я играю нечисто, меня бы пристрелили. Жизнь была дороже свободы.

— Но азарт оказался дороже жизни, — заметил Долохов. — Не смотря на слово, данное хозяину, ты продолжал играть.

Милош кивнул.

— Да, продолжал. Я всю жизнь в игре: карты, скачки, тотализатор… Это как наркотик — я не могу остановиться. Обнаружив случайно в лесу укрытие, я стал регулярно наведываться сюда и вести телефонные переговоры с букмекерами. Потом и сам начал принимать ставки — так же, по телефону. В общем, игорная деятельность постепенно вошла в прежнюю колею. Разумеется, Семен Семенович об этом не догадывался — как и все остальные, он считал, что я езжу в лес за птичьими напевами.

Слушая рассказ дворецкого, Вика не переставала изумляться. Так вот, оказывается, о какой «махинации» и о каком «заманчивом куше» шла речь в подслушанном ею разговоре. Милош договаривался с очередным клиентом о выгодной игре!

Звягин поддел ногой кучку разноцветных бумажек.

— Вот почему дворецкий бросился удирать. Когда он понял, что укрытие в лесу вот-вот обнаружится, решил по-быстрому замести следы. Тут нечто вроде игорного штаба. Представляете, что банкир сделал бы с Чесноковым, узнай он об этом?

— Уничтожил бы меня, — просипел дворецкий. — И вы теперь сделаете то же самое.

Долохов презрительно скривился.

— Да кому надо руки об тебя марать? Вернешься в особняк и будешь дальше служить дворецким. Раз слово Семену дал — держи.

Милош вскочил на ноги, еще до конца не веря своему счастью.

— Правда, могу вернуться? И в полицию не заявите?

— Не заявим, не плачь. Езжай домой, мотоциклист. А мы — к машине пошли.

Когда «крокодил» затормозил у ворот особняка, рядом тут же нарисовался Быстрицкий.

— Нашли, при обыске нашли! — закричал он, задыхаясь от волнения. — Раньше и подумать не могли, а вот как получилось!

— Стоп, — прервал Звягин этот бестолковый ор. — Эммануил Венедиктович, вдохните-выдохните, а потом все толком расскажите.

Старичок послушно сделал глубокий вдох, потом шумно выдохнул, и после этого приступил к объяснениям.

— Полиция в церкви нашла тайник. А в нем — странную записку и порезанные газеты. Полицейские говорят, что отец Даниил угрожал кому-то. Только кому — неизвестно.

— Это-то как раз известно, — пробормотал детектив.

Компаньон банкира выразительно глянул на него.

— Думаешь, такая же анонимка, как и те, что были в кабинете Семена?

— Ни секунды не сомневаюсь.

— Поехали в полицию.

Виктория спешно вывалилась из автомобиля. Участвовать в «мужских играх» ей больше не хотелось. В освободившуюся кабину моментально сунулся Эммануил Венедиктович.

— Можно мне с вами?

— Нельзя, — хором рявкнули Долохов и Звягин.

Детектив крутанул руль, и они отбыли в полицейский участок.

Коротышка в клетчатом костюме расстроенно глядел вслед уносящемуся автомобилю.

— Ну вот, снова я без новостей останусь…

— Не останетесь, — успокоила его Вика. — Долохов со Звягиным вернутся, и мы их обо всем порасспрашиваем. А пока давайте я расскажу, как мы ловили Милоша.

Быстрицкий радостно потер сухонькие ладошки.

— Что бы я без вас делал, дорогой профессор! Посидим сейчас в столовой и поболтаем. Жаль, Смолины уже в Москву укатили — они тоже очень хотели узнать, чем погоня закончилась. Но уж больно спешили, не могли задерживаться, — коротышка на секунду задумался. — Ничего, я им потом перескажу… Однако и вы уж, милочка, уважьте старика — опишите все подробно.

— Ладно, — усмехнулась Виктория. — Только душ приму, а потом я в вашем распоряжении.

Она направилась к дому. Следом, постукивая тросточкой, спешил довольный Быстрицкий.

Посиделки в столовой плавно перетекли в ужин. Когда слуги выносили первые блюда, как раз подоспели Звягин с Долоховым. Они сообщили, что версия с анонимками полностью подтвердилось — их действительно посылал банкиру отец Даниил.

— Но зачем священнику понадобилось запугивать Семена Семеновича? — удивилась Вика.

Детектив пожал плечами.

— На этот вопрос я и сам хотел бы получить ответ.

За столом начали рождаться невероятные версии. Кто-то говорил, что священник хотел выжить Тормакина из деревни, чтобы самому стать хозяином. Кто-то утверждал, что банкир мог чем-то спровоцировать эти анонимки. Кто-то предполагал, что, может, отец Даниил и есть тот самый маньяк, которого все боятся. Убил, мол, Тормакина, а перед этим — блондинку. Но тогда возникал новый вопрос: кто же убил самого отца Даниила?

— Кто убил — неизвестно, но есть догадка — почему убил, — заметил компаньон банкира.

Оказалось, что в том же церковном тайнике, где были анонимка и обрезки газет, найден кованый барельеф. Вещь, судя по всему, старинная и очень ценная. Воры могли охотиться за ней. Но учитывая, что барельеф остался в тайнике, выходило, что священник не сказал о его местонахождении даже под страхом смерти. За что и поплатился.

В Викиной памяти всплыл рассказ отца Даниила — о пропавшем в революцию барельефе, изображавшем святое семейство. Уж не одна ли и та же это вещь? Надо проверить! Но как? Полиция — не музей, вещественные улики не демонстрирует всем желающим.

— А можно как-нибудь глянуть на эту старинную находку? — поинтересовалась девушка, особо не надеясь на успех.

— Запросто, — хмыкнул Долохов. — Договорюсь — доставят прямо на дом.

«Как удобно быть миллионером», — подумала Виктория.

Дальнейший вечер был посвящен обсуждению барельефа. Что, впрочем, ничего не прояснило, а только добавило неопределенности во всю эту историю с исчезновениями и убийствами. Постепенно разговор исчерпал себя, столовая опустела.

Когда Вика, наконец, попала в свою комнату, было уже далеко за полночь.

* * *

Едва девушка погрузилась в сон, она сразу же увидела кабинет графа Смолина. Петр Николаевич, как обычно, сидел в кресле у окна, а рядом, в соседнем кресле, расположился какой-то важный господин в форменном кителе с эполетами. Незнакомец посасывал трубку и задумчиво смотрел в потолок.

— Да уж, батенька, ситуация пренеприятнейшая, — сказал он, обращаясь к графу. — В Петербурге только и разговоров, что о вашем волке-людоеде. Неужто он и вправду так страшен, как о том сказывают?

— Не то слово, — подтвердил Петр Николаевич. — Режет детей, как ягнят. И осторожен при том неимоверно. Его не то что изловить, даже толком рассмотреть не удается. Селяне видели зверя или мельком в темноте, или вовсе издалека. Говорят — матерый волчара черный. Хотя, может, и врут — с перепугу чего только не померещится. Но зверь хитрый, это факт. Такого поди излови.

Господин с эполетами затянулся трубкой.

— Изловим — иного выхода у нас просто нет. В третьем отделении Собственной его императорского величества канцелярии мне, как следователю, недвусмысленно намекнули: возвращаться-де только с победой надобно. В столице волнения немалые по поводу вашего людоеда. Принимать меры следует незамедлительно. Завтра же устраиваем облаву.

К креслу следователя подошел молосс и положил брыластую морду ему на колени.

— Ай да пес у вас, Петр Николаевич, — мужчина потрепал собаку за ухом. — Не устаю восхищаться, до чего хорош. Возьмем его на охоту-то?

— Всенепременно возьмем, — кивнул граф. — В травле Лютому равных нет. Думаю, он и с волком-людоедом справится. Вот только выследить бы эту бестию.

ГЛАВА 22 Тайна проклятия

Проснувшись довольно рано, Виктория решила спуститься перед завтраком в архив. Во-первых, она хотела дочитать, наконец, графский дневник, и выяснить, есть ли там упоминание о порезанной ладони. А во-вторых — нужно было попытаться отыскать способ контроля над приступами оборотничества. Наскоро умывшись-одевшись, девушка поспешила к старинным документам.

Едва Вика оказалась в архиве, она тут же вспомнила вчерашнюю выходку генерала. Да и как ее было не вспомнить, если Смолин учинил настоящий погром! Эммануил Венедиктович постарался, конечно, прибраться. Но все, что он мог сделать — это собрать с пола разбросанные листки. Теперь на рабочем столе громоздилась целая гора документов, которые предстояло заново разбирать. «Ясно — чтение дневника откладывается, — подытожила Виктория. — Для начала его надо откопать под этими завалами». Тяжело вздохнув, девушка принялась наводить порядок. «Ну и жук этот Смолин, — думала она с раздражением. — Хотя бы аккуратно порылся, чтоб никто не заметил. Так нет — все вверх дном перевернул! Хорошо, родословную стащить не успел… А ведь как до этого мило со мной беседовал. Вот же двуличная сволочь!» Наконец, документы были отсортированы и разложены на две стопки: те, которым надлежало остаться на столе, и те, что должны были перекочевать в сундук. Вторых, разумеется, оказалось гораздо больше. Вике не терпелось дочитать графский дневник, поэтому она не стала особо церемониться с ненужными бумагами. Ухватив целиком увесистую стопку, девушка торопливо запихнула ее в бархатное чрево сундука. ХРЯСЬ! — одно неосторожное движенье, и истончившаяся от времени обивка треснула. «Черт!» Вытащив стопку обратно, Виктория осмотрела нанесенный ущерб. Бархат расползся на самом видном месте и зиял теперь приличной по размеру дырой. Это было плохо. А что было хорошо? Да то, что из этой дыры торчала старинная бумажка. Ухватив ее двумя пальцами, Вика выудила из-под обивки серый пергамент. Он был исписан крупным красивым почерком и пропитан чем-то бурым. «Кровь, — догадалась девушка. Не зная, что и думать, она начала читать текст.

«Времени у меня крайне мало — посему, без лишних отступлений, излагаю самую суть проклятия». Первая же строчка заставила Викино сердце учащенно забиться. Неужели она узнает сейчас тайну рода Смолиных?! «Проклятие сие в каждом новом поколении знаменуется умерщвлением предыдущего, — было написано дальше. — Как только рождается сын-первенец, его отцу надлежит готовиться к отходу в мир иной. На это отведен ровно год — ни часом, ни даже минутою более. Закон сей непреложен, и избежать его нет никакой возможности. В условленный день на руке проклятого неведомо откуда появляется глубокий порез, что свидетельствует о скорой кончине его. Непреложным условием также является нахождение в имении, поскольку только тут исполняется проклятие. Уж как мои предки не противились сему, как не стремились уехать подале, но в назначенный день и час всенепременно оказывались на родной земле и принимали положенный конец. Я ничем не отличен от них. Пытался скрыться, убежать, но никак невозможно это. Единственному сыну моему исполняется сегодня год. Ладонь порезана и кровоточит беспрестанно. Теперь, окруженный мрачными стенами подвала, я пишу сие послание в ожидании кончины. Но не ропщу на судьбу. Все случилось так, как должно было случиться. Проклятию этому сто лет, и продлится оно еще столько же — до тех пор, пока шесть поколений рода Смолиных не искупят грех тяжелейший за души чистые, невинно убиенные. Пишу не для устрашение, но только для научения потомков моих. Да не убоитесь вы гиены огненной, все сие во искупление делается». Ниже стояла подпись: «Платон Игнатьевич Смолин».

Викторию как громом поразило. Вот оно, проклятие графского рода — без тайн и загадок!

— Профессор Дружкина, прошу проследовать на завтрак.

Заглядывающий в архив дворецкий был, как обычно, полон горделивого достоинства. Если бы вчера в лесу Вика собственными глазами не видела его позор, она никогда бы не поверила, что этот невозмутимый великан может оказаться в таком жалком состоянии. Впрочем, бог с ним, с дворецким — в данный момент девушку волновало совсем иное. Захватив найденный под обивкой документ, она поспешила в столовую — делиться со всеми невероятным открытием.

За столом в этот раз сидели Долохов, Звягин и Быстрицкий. Не теряя время на лишние разговоры, Виктория положила перед ними письмо в кровавых разводах. Присутствующие (включая и слуг) сгрудились вокруг странной находки.

— Тут описано проклятие графского рода!

Девушка произнесла это нарочито громко, чтобы все осознали важность происходящего. Судя по реакции, больше всех это осознал Эммануил Венедиктович. Его и без того продолговатая физиономия вытянулась почти вдвое.

— О проклятии все знал отец Даниил, — прошептал старичок. — Оттого он, наверное, и умер.

Сергей Константинович насмешливо фыркнул.

— Что ты предлагаешь, Быстрицкий? Сжечь листок, не читая? Нет уж! Священник знал — и мы тоже узнаем.

Он взял письмо и зачитал его вслух. Все пораженно молчали.

— Вы понимаете, что значит это послание? — оборвала тишину Вика. — В нем целых три доказательства, что Тормакин связан с графами Смолиными. И что он стал жертвой их родового проклятия.

— Погодите, дорогой профессор, — вышел из ступора Эммануил Венедиктович. — Вы же говорили, что Семен Семенович — потомок крестьян.

— Я и сейчас так считаю, — уверенно ответила девушка. — Предки Тормакина из здешних мест, и фамилия его совпадает с крестьянской. Но и потомком графов он тоже вполне может быть. Предположим, кто-то из Смолиных крутил романчик с крестьянкой из рода Тормакиных. Она родила младенца, но, поскольку граф жениться не собирался, ребенок остался на фамилии мате…»

Вика умолкла на полуслове, наблюдая, как окружающий мир из цветного превращается в черно-белый. Она опустила глаза, чтобы никто не заметил ее волнения. «Спокойно, — приказала себе мысленно Виктория. — Я успею скрыться в комнате до того, как приступ достигнет своего пика. Оставшееся время надо использовать для важного разговора».

— Какие же подтверждения, что Семен Семенович — из проклятого рода? — вывел девушку из задумчивости испуганный голос Быстрицкого.

Вика постаралась забыть на время об усиливающихся животных инстинктах.

— Во-первых, — принялась она терпеливо объяснять, — Тормакин перед исчезновением травмировал руку. Как и написано в тексте — порезал ладонь. Во-вторых, несмотря на угрозы со стороны анонима, оставался в имении до самого последнего дня. В послании об этом тоже упоминается — будто бы есть некая сила, притягивающая сюда жертву проклятия. И в-третьих, отец Тормакина, как тот сам рассказывал, пропал, когда сыну был год. Все сходится!

— Может, сходится, а может — и нет, — недоверчиво пробурчал Звягин (будучи профессиональным сыскарем, он привык верить фактам, а не домыслам). — Во-первых, вполне вероятно, что руку Семен Семенович порезал случайно. Во-вторых, в имении он мог оставаться назло анониму, чтоб тот не думал, что банкир струсил. В-третьих… ну, мало ли людей пропадает без всякой мистики. Может, отец Тормакина просто сбежал? Сам банкир, между прочим, именно так и думал.

Быстрицкий нервно всхлипнул:

— Если проклятие все-таки существует, значит, Эльвира Сенаторская не врала. Отец ее ребенка — действительно Семен Семенович. Помните интервью? Сыну модели вот-вот должен был исполниться год.

— Газета у меня в комнате, — заметил Долохов. — Сейчас ее принесу. Надо сверить даты, и если они совпадают…

Компаньон банкира не договорил, но все и так прекрасно его поняли.

— Когда Эльвира прослышит об этой истории — скандала не миновать, — продолжал Сергей Константинович, направляясь к выходу. — Вечером улечу в Москву и лично буду следить, чтоб моделька не наделала глупостей. Она, как только Семен исчез, трех адвокатов наняла — готовится вцепиться в наследство мертвой хваткой!

Детектив присвистнул:

— Уже наняла адвокатов? Ничего себе скорость.

— Скорость прямо пропорциональна ожидаемым финансам, — отчеканил Долохов и скрылся за дверью.

Виктория тоже вскочила. Она уже с большим трудом находилась за столом — голоса людей оглушали, черно-белая картинка давила депрессивностью, тысячи разнообразных ароматов доводили до тошноты.

— Пойду к себе, — сказала девушка, морщась. — Голова что-то разболелась, прилягу.

Оказавшись в комнате, она легла на кровать. Так переносить симптомы оборотничества было намного легче. Вика планировала оставаться в постели максимум до обеда, но приступ в этот раз затянулся намного дольше. Чтобы не умереть с голоду, девушка нажимала кнопку в изголовье кровати — обед и ужин Настя принесла ей в комнату.

Около полуночи симптомы, наконец, исчезли. «Как же мне от этого избавиться?» — размышляла Виктория о тайне оборотничества. Найти способ контроля над приступами было просто необходимо. Иначе в следующий раз животные инстинкты могли остаться навсегда. От этой мысли девушке стало по-настоящему страшно…

* * *

Сон ворвался в Викино сознание страшным звериным воем. Десятки волков — маленькие и большие, молодые и старые, самцы и самки — валялись посреди лесной поляны на бурой, пропитанной кровью земле. Их животы были вспороты, и звери выли, испуская последний дух. Среди умирающих прохаживались граф Смолин и следователь из Петербурга. Оба были раздражены.

— Пятый час животину почем зря бьем, — сказал Петр Николаевич, кивая на корчащегося неподалеку молодого волка. — А людоеда как не было, так и нет.

Следователь хмуро посмотрел на вывалившиеся из зверя кишки.

— Да, волки все не те попадаются. По нутру видать — обычные сероманцы, — вздохнул он. — Хитер людоед, бестия эдакая. Небось, почуял облаву и затаился где-нибудь в чаще непролазной.

Петр Николаевич передернул плечами.

— Негде ему затаиться. Мужики-охотники лес, как свои пять пальцев, знают. Если людоед в другие земли не ушел — они его непременно изловят.

— Конечно, изловят — куда ж он от охотничков денется, — согласно закивал следователь. — И особливо то хорошо, что вы, Петр Николаевич, в помощники им пса своего удивительного отдали.

— Да уж, если кто и выследит волка-убийцу, так это Лютый. Нюх у молосса превосходный — любой выжлице фору даст. А уж хватка и вовсе капкан. Чудо, а не собака.

— Барин!!! — отчаянный вопль заглушил их разговор.

На поляну выскочил косматый мужик с вилами и тут же бросился к Смолину.

— Барин! — мужик повалился графу в ноги. — Батюшка, родненький, беда! Беда!!!

Пуча глаза от ужаса, мужик замычал что-то нечленораздельное.

— Что за беда?! Говори толком, шельма! — Смолин схватил его за шиворот и тряхнул со всей силы.

— Нашли людоеда… — крестьянин задыхался от волнения. — Пес ваш…

Петр Николаевич расплылся в широкой улыбке.

— Ага, так Лютый волка-людоеда выследил? Отлично! Какая же в том беда?!

— Нет, барин, нет… — затряс косматой головой мужик. — Пес этот… убитый…

— Как — убитый? — граф в ярости сжал кулаки. — Кто посмел?! Или нет, постой! Его, что ли, людоед загрыз? Волк-людоед, да?!!

Мужик судорожно сглотнул.

— Нет, батюшка, опять не то, — он с трудом справился с одышкой. — Ваш пес, барин, он и есть тот самый людоед. Вот!

Граф отшатнулся.

— Ты что мелешь, дурья башка?! Как такое возможно?!!

— А так и возможно, — не отступал от своих слов крестьянин. — Его только что в деревне застали. Пока мужики на охоте, пес, видать, в конец обнаглел, да в избу к кузнецу нашему, Тимофею, сунулся. Там, на беду, мальчонка годовалый был. Мать его без присмотра оставила, сама траву за домом косила. Малец, как пса увидал, кричать начал. Мать прямо с косой в дом кинулась, и обомлела. Стоит она, значит, в сенях — а эта тварюка черномордая на нее надвигается, с ребятенком мертвым в пасти. Да не просто идет, а рычит грозно — видать, и мать заразом с дитем порешить удумал. Тут баба с перепугу косой по собачьей лапе вдарила, и так ловко — чуть пополам не перерубила, аж кость видна стала. Пес мальца убитого тотчас бросил и убег, хромая.

— Куда убег-то? — спросил, бледнея, граф.

— Вестимо куда — к вам домой, барин.

— Как же это… что же это… — стоявший рядом следователь не мог подобрать слов.

Смолин вскочил на коня и что есть духу помчался к особняку. Лизонька, Пантелеимоша — они находились в смертельной опасности.

Забежав в дом и убедившись, что молосса тут нет, граф распорядился запереть все двери. Затем он кинулся в опочивальню жены. Там царило абсолютное умиротворение. Графиня, сидя в кресле, неспешно вышивала картину шелковыми нитями. А из соседней комнаты, где обитали новорожденный младенец и графский воспитанник Вася, доносился негромкий смех — детишек развлекали мамки-няньки.

— Лизонька, дружочек, — осторожно начал Петр Николаевич. — Я вынужден просить тебя об одолжении. Будь так добра, не выходи сегодня на двор гулять.

Графиня удивленно посмотрела на мужа.

— В чем дело, Петруша? Случилось что?

— Случилось, — Петр Николаевич решил не скрывать от жены страшную правду. — Молосс наш, Лютый, тем самым волком-людоедом оказался, коего мы изловить пытались.

Графиня ахнула, пяльцы с неоконченной вышивкой выпали из ее рук.

— Не волнуйся, — поспешил успокоить ее Петр Николаевич. — Мы эту нечисть враз изведем. Люди сказывают, он где-то поблизости рыщет. Сейчас я мужиков соберу, и облаву всем миром устроим. Харитона тоже в этот раз возьму. Хоть он охоту и не любит, да тут дело серьезное, помощь его нужна. Они с молоссом из одной земли привезенные — наверняка туземцу какие-то секреты ведомы, как эту тварь изловить половчее.

— Правда твоя, Петрушенька. Имеет он на Лютого влияние несомненное. Не зря тот всегда уйти норовит, как только Харитон где-нибудь появляется. Боится его молосс, не иначе.

Из соседней комнаты выглянула одна из девок, присматривающих за малышами.

— Батюшка, дозвольте слово молвить, — несмело обратилась она к графу.

— Говори.

— Я слыхала, Харитона на облаву звать собрались? Никак это невозможно. Он в комнате своей подземной сидит — покалечен.

Холодная змея подозрения вползла в душу Петра Николаевича.

— Покалечен? Когда? Где?!

— Мне о том ничего не ведомо. Знаю только, что увечье у него сильное. Брательник давеча прибегал — рассказывал. Говорит, вышел Харитон из подвала бледный, страшный. И рука тряпицей обмотана. Сказал слугам, чтоб к нему не совались, и обратно в комнату возвернулся. А как уходил, брат и заприметил — под тряпицей той рука почти что отрезанная. Аж кость видать.

Граф мгновенно припомнил рассказ крестьянина — о том, как Лютого резанули косой по лапе до самой кости. О господи, это ведь означает, что… Граф выбежал из опочивальни жены, оставив ее в полном недоумении.

— Все слуги, кто в доме есть — быстро сюда! — распорядился Смолин, приближаясь к входу в подвал. — И факелы несите! Живо!!!

Через минуту несколько крепких мужиков выломали дверь подземной комнаты и ввалились внутрь.

— Нету тут никого, барин.

— Как нету?! Быть того не может!!!

Петр Николаевич вбежал следом за слугами. Комната была пуста — колдуна-оборотня и след простыл…

ГЛАВА 23 Последняя запись в дневнике

Девушка бодрствовала уже несколько минут, но увиденное во сне до сих пор стояло перед глазами. Невероятно: подземная комната колдуна оказалась архивным кабинетом! Там, где Вика проводила большую часть времени, разбирая старинные рукописи, двести лет назад колдовал над зельями туземец-чернокнижник. Прошлое и настоящее сплелись в единое целое. Виктория в очередной раз убедилась, что давняя история этих мест тесно связана с нынешними событиями.

В памяти всплыли другие отрывки сна. Охота на волков, разоблачение оборотня, убитый ребенок… «Убитый ребенок! Еще один — пятый!» В волнении девушка села на кровати. Она хорошо помнила, что на пиктограмме изображены шесть детских фигурок. Значит, если доверять сну, в живых теперь осталась последняя жертва оборотня. Малыш, которого держит на руках светловолосая женщина — сын кормилицы, Вася. Виктория в сомнении покачала головой. «Как же колдун доберется до мальчика?» После пятого убийства оборотня рассекретили — значит, вход в дом, где находится воспитанник графа, ему закрыт. Однако, судя по изображению на пиктограмме, оборотень все-таки убил ребенка. Но как? Прояснением данного факта девушка решила заняться сразу после завтрака.

Этим утром в столовой было малолюдно. Кроме Вики, тут находился только Виталий Леонидович. Остальные же стулья сиротливо пустовали. «Долохов улетел в Москву, но Эммануил Венедиктович-то куда подевался? — удивилась про себя Виктория.

— Голова прошла? — окликнул ее детектив.

Девушка воззрилась на него в недоумении.

— Голова?..

— Вы же вчера ни к обеду, ни к ужину не вышли, потому что голова болела. Разве не так?

До Вики, наконец, дошло, о чем речь.

— А, конечно, — тут же согласилась она. — Полегчало уже, спасибо… А что со статьей выяснилось? Сходятся даты?

Звягин кивнул.

— Идеально сходятся.

— Ничего себе! Значит, сын модели действительно от Семена Семеновича?

— Ну если предположить, что банкир является потомком графов Смолиных и стал жертвой их родового проклятия — то да. Однако я лично в эту мистическую чепуху не верю. Думаю, Семен Семенович исчез по куда менее загадочной причине. И я эту причину найду, уж поверьте.

Детектив глубокомысленно поводил вилкой по краю тарелки.

— Кстати, Виктория, пока вы вчера отсиживались в комнате, мы в столовой обсуждали Эльвиру с ребенком. И возникла любопытная версия.

— Об Эльвире?

— Нет, об отце Данииле.

— А он-то какое отношение к модели имеет? — растерялась Вика.

— Самое непосредственное. Долохов рассказал, что Эльвира Сенаторская заявлялась в Красные петушки и пыталась убедить Тормакина, что он отец ребенка. Во время приезда эта особа жила у священника. Наверняка он был в курсе предполагаемого отцовства банкира. И о проклятии тоже знал. Вот и смекайте…

Девушка, как ни старалась, ничего смекнуть не смогла. Звягин продолжал:

— Отец Даниил знал о проклятии, знал о сыне банкира, и, как мы думаем, знал, что Тормакин принадлежит к графскому роду. Если сложить эти три факта — что получается?

Вика чувствовала себя полной идиоткой. Голова шла кругом, и она решительно не понимала, что же из всего этого получается.

— А получается, — не дожидаясь ответа, сказал Звягин, — что священник вовсе не угрожал Семену Семеновичу, когда слал ему анонимки. Напротив, он пытался его спасти.

Мысли девушки потихоньку выстроились в четкую цепочку.

— То есть, узнав о годовалом ребенке банкира, отец Даниил понял, что скоро Тормакин станет жертвой проклятия, и попытался вывести его из-под удара? — спросила она. — Фраза в анонимках: «Уезжайте отсюда, иначе пожалеете!» — это попытка убедить банкира покинуть Красные петушки, чтобы тот избежал проклятия?

— Именно! — торжествующе воскликнул детектив. — Беда только в том, что Семен Семенович никого не слушал. Ни анонима, ни самого священника. Помните, свидетели утверждали, что в день своего исчезновения банкир о чем-то горячо спорил с отцом Даниилом? Так вот, у меня есть все основания полагать, что тот убеждал Тормакина уехать. А банкир уперся — и ни в какую.

— Точно! В последней смс-ке священник писал что-то о времени, которое заканчивается. Теперь можно не сомневаться, что речь шла именно об исполнениипроклятия, — Виктория нахмурилась. — Нежелание Семена Семеновича выезжать из поместья легко объясняется. В пергаменте, найденном вчера, ясно сказано: проклятие действует только на данной территории. Тот, кто становится его жертвой, должен находиться в момент возмездия в Красных петушках. Так было с графом, написавшим послание потомкам. Так наверняка было с отцом Тормакина. То же произошло и с самим Семеном Семеновичем. Он не мог уехать отсюда, даже если бы очень захотел.

— Да, священник зря старался… — вздохнул Звягин. — Его анонимки только запутали полицию. Отца Даниила начали подозревать и в запугивании, и в шантаже, и даже в ритуальном убийстве блондинки в заброшенных сараях. Надо будет сообщить в участок, чтоб прекратили разрабатывать эту версию. Конечно, священнику уже все равно, но хоть честное имя восстановится.

— Когда же полиция уже выяснит, кто убил девушку и отца Даниила? — спросила Вика.

Вопрос так и остался без ответа, потому что в следующую секунду в комнату, постукивая тросточкой, вбежал Быстрицкий.

— Тысяча извинений за опоздание! — выпалил он, усаживаясь за стол. — Настенька, голубушка, положи-ка мне побольше всякой вкуснятинки. Жутко проголодался!!!

Старичок повернулся к детективу.

— Только что беседовал по телефону со Смолиными. Завтра вернутся на денек из Москвы — забыли дома справку об усыновлении, — коротышка сокрушенно покачал пушистой головой. — Да и неудивительно, что забыли. У Владимира Антоновича жуткие провалы в памяти. Я в разговоре поинтересовался, хорошо ли он себя чувствует после скандала с китайцем? Так вот представьте: генерал ничего о той истории не помнит!

— Что ж, последствия контузии бывают самые непредсказуемые, — заметил Звягин, подымаясь из-за стола.

— Вы куда? — полюбопытствовал старичок, одновременно хватая поданную Настей еду.

— В полицейский участок съезжу — узнаю новости.

Как только Виталий Леонидович вышел из столовой, Быстрицкий перевел взгляд на Вику.

— Дорогой профессор, а вы в архив? Можно с вами?

Девушка медлила с ответом. Она действительно хотела спуститься в архив, чтобы в очередной раз попытаться разгадать тайну оборотничества. К тому же, после сегодняшнего сна, нужно было дочитать графский дневник — вдруг там, в последней записи, зафиксировано, как погиб сын кормилицы? Дел было невпроворот, и в компании Вика явно не нуждалась. Но как отказать этому бедному, одинокому старику, с мольбой заглядывающему в глаза?

— Хорошо, Эммануил Венедиктович, пойдемте, — сказала девушка, вставая. — Только уговор: ведите себя тихо и не мешайте мне работать.

— Буду нем, как рыбка, — пообещал Быстрицкий, расплываясь в благодарной улыбке.

Едва попав в архив, он всплеснул руками.

— О-хо-хонюшки!

Виктория проследила за взглядом старичка, и сама чуть не охнула. Возле сундука валялась целая кипа бумаг! Вчера, когда девушка обнаружила под обивкой окровавленный пергамент, она так торопилась показать его в столовой, что совершенно забыла об остальных документах. А ведь их необходимо было уложить в сундук.

— Давайте я приберусь, — вызвался Быстрицкий и тут же поспешил к разбросанным квитанциям и платежам.

Вика не возражала против такой помощи. Во-первых, архив наконец приобретет опрятный вид, а во-вторых — надоедливый коротышка будет занят делом и гарантированно не станет отвлекать ее пустой болтовней.

— Если вас не затруднит, Эммануил Венедиктович, отсортируйте бумаги по годам, — попросила девушка, резонно полагая, что это отвлечет его на более длительный срок.

Кивнув, старичок с энтузиазмом взялся за работу. Вика же тем временем села к столу. Чем заняться? Перед ней лежали картонка со стихами, тетради Лангсдорфа, графский дневник и пиктограмма. Поскольку девушка находилась в архиве не одна, о расшифровке колдовских стихотворений не могло быть и речи. В работе с такими документами следует соблюдать максимальную осторожность. Кто знает, что может произойти, попади они не в те руки? Поразмыслив, Виктория выбрала для изучения самый нейтральный объект: графский дневник. Она пролистала страницы и остановилась на последней записи. Хотя, судя по вырванному за ней листу, было когда-то и продолжение. Но сейчас его уже не восстановить — значит, данная запись таки последняя.

5 сентября

«Оказавшись втянутым в странную, и, прямо скажу, страшную историю, не нахожу теперь места от переполняющего меня волнения. Беда в том, что не уделял я должного внимания необычным явлениям, кои имели место быть в доме моем.

С какой же ловкостью Харитон втерся ко мне в доверие и уговорил сотворить ужасные смертоубийства! Словно одурманил меня — слепо исполнял я волю этого туземца, как безвольная кукла был в руках его. Мучимый беспрестанными явлениями покойницы Светланы, согласился я на такой страшный грех, в коем даже самому себе сознаюсь теперь с немалым содроганием. Подумать только — спокойный сон был куплен ценою невинно убиенных младенцев. Вечный позор на мою голову. Сейчас полагаю, что кормилица вовсе не мучить меня приходила — напротив, являлась предвестницей надвигающейся трагедии. Увы, тогда я не понял этого.

А после, когда волк-людоед принялся резать детей — не всех без разбора, а исключительно годовалых мальчиков… Разве не мог я догадаться, что подобная избирательность происходит от нашего с Харитоном уговора? Мог, и даже обязан был! Но не захотел ввязываться в дело сие. Не было у меня желания признавать, что убийца — не зверь лесной, дикий, а рядом обитающее существо. Делящее стол и кров со мной.

Следователь петербургский тоже ничего не заподозрил. Но ему простительно — не знал он всей предыстории, не ведал о том, о чем я был хорошо осведомлен. Слишком хорошо, чтобы допускать бездействие, кое продолжалось в имении почти месяц. Теперь вот, когда перевертень раскрыт, я послал на его поимку лучших охотников. Однако неделя на исходе, а изловить чудище до сей поры не удалось. Следователь отбыл в столицу, наказав дожидаться решения высочайшей комиссии по сему непростому делу. Но я чувствую, что медлить нельзя — надобно применять более решительные меры. Без сомнения, в том, что случилось, есть моя прямая вина. Ошибка требует исправления!

Я все уже для себя решил и отступать не намерен. Зверь будет уничтожен, чего бы это не стоило. Знаю, кто ему нужен. Единственный годовалый мальчик, оставшийся в имении — сын кормилицы и мой воспитанник, Вася. Перевертень не успокоится, пока не доберется до него. Что ж, я облегчу чудовищу достижение желанной цели. Завтра же устрою облаву на зверя, а мальца использую как приманку. Перевертень должен почуять его. Он обязательно явится, чтобы убить свою последнюю жертву. А дальше все в руках божьих. Страшусь поражения в этой битве, но уповаю на высшую справедливость. Верю, что победа будет за мной. Ужас сжимает сердце. Однако мысль о страждущих, кои непременно появятся, если я не остановлю чудовище, придает уверенности в действиях. Прости, Светлана, что не внял мольбам твоим. Что рискую жизнью сына твоего. Прости мою душу грешную, но иного выхода не имею».

— Дорогой профессор, дорогой профессор… — настойчивый шепот Быстрицкого вырвал девушку из событий двухсотлетней давности.

Эммануил Венедиктович, перепуганный и бледный, стоял у стола и протягивал ей какую-то бумагу. Вика взяла листок и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Квитанция, датированная ноябрем 1830 года, извещала, что в графское имение доставлен… ракушняк! Тот самый, частички которого были найдены на ладонях убитого священника. При этом его нигде больше не обнаружили. Однако, согласно документу, двести лет назад ракушняк все-таки привезли в деревню. Значит, он может до сих пор находиться здесь. Остается только выяснить — где. Глаза Виктории вспыхнули азартом. Она чувствовала, что разгадка совсем близко, надо только поднапрячь мозги. Захлопнув графский дневник, девушка переключилась на изучение квитанции.

— Эммануил Венедиктович, давайте сюда все платежки, которые относятся к тридцатому году. Надо узнать, что, помимо ракушняка, доставляли тогда в имение.

Быстрицкий исполнил распоряжение, и перед Викой выросла целая гора бумаг.

— Так много? — удивилась девушка.

Она начала перебирать документы — исключительно платежи за стройматериалы: лес, камень, песок. Причем все они были датированы не ноябрем, как в случае с ракушняком, а месяцем раньше — сентябрем.

— Похоже, в имении тогда произошло какое-то стихийное бедствие, и потребовалось восстанавливать много домов, — заметил Быстрицкий, тоже с любопытством изучая платежки. — Как думаете, милочка, что это было? Наводнение? Землетрясение?

— Давайте пока не заморачиваться со стихийными бедствиями, — сказала Вика, не отрываясь от квитанций. — Сейчас куда важнее узнать, зачем графу был нужен ракушняк.

Девушка быстро просмотрела оставшиеся бумаги и замерла на последней.

— Еще одна платежка за ноябрь. Хм… идемте на улицу, Эммануил Венедиктович!

Быстрицкий недоуменно взирал на статую в центре площади.

— С чего вы взяли, дорогой профессор, что тут имеется ракушняк? Памятник-то целиком из мрамора.

— Не просто из мрамора, а из сибирского мрамора, — подчеркнула Виктория, тщательно исследуя постамент. — Сибирский мрамор и ракушник были доставлены графу Смолину в ноябре. Почему их привезли позже, чем остальные стройматериалы? И к тому же — вместе? Возможно, потому, что предназначались они для одного объекта. Где задействован мрамор? Только в памятнике. Значит, скорее всего, ракушник тоже здесь применялся. Да и священника, на ладонях которого были частички ракушняка, незадолго до смерти видели около памятника. Я абсолютно уверена — все это как-то связано.

Задрав голову, Вика посмотрела на статую.

— Надо бы изучить получше этого бородача в костюме. Только как наверх забраться?

— Сейчас организую.

Постукивая тросточкой, Быстрицкий засеменил к распахнутым дверям кафе. Через минуту он вышел оттуда со стремянкой и приставил ее к постаменту.

— Вот, дорогой профессор, прошу.

На Вику пахнуло коньяком. «Похоже, этот пройдоха помимо лестницы успел захватить и свои дежурные пятьдесят граммов, — подумала с иронией девушка. — Однако странно, что следом не выбежала Марья Петровна. На любопытную продавщицу это совсем непохоже». Словно прочитав ее мысли, Быстрицкий кивнул в сторону кафе.

— Марь Петровна недавно товар получила — витрину обновляет. Как освободится, сразу к нам подойдет. Очень ей интересно, зачем стремянка понадобилась.

— Кто бы сомневался, — фыркнула Виктория и полезла наверх.

Там, увы, ее ждало полное фиаско. Статуя оказалась высечена из цельного куска мрамора.

— Я была уверена, что в памятнике найдутся хоть малейшие фрагменты ракушняка, — девушка разочарованно уселась на верхушке лестницы. — Нет, версия не подтверждается.

Собираясь уже спускаться, Вика бросила прощальный взгляд на статую.

— Зато, кажется, подтверждается другая моя версия…

Она вплотную приблизилась к изваянию.

— Что вы там нашли, милочка? — от нетерпения Быстрицкий внизу начал подпрыгивать, скрипя лаковыми штиблетами.

Виктория рассматривала лицо мужчины в костюме.

— Знаете, Эммануил Венедиктович, я только сейчас обнаружила, до чего он напоминает Семена Семеновича. С земли это незаметно: далеко, да и лицо у статуи наполовину бородой скрыто. Но вблизи ясно видятся общие черты графа и банкира.

— Это что, памятник графу Смолину? — удивился старичок.

— Совершенно верно. Мне об этом отец Даниил рассказывал. Можете тоже по лестнице подняться и убедиться, насколько поразительное сходство.

Быстрицкий замахал руками.

— Что вы, дорогой профессор, какие лестницы с моим ревматизмом! Я вам и так верю.

Спустившись на землю, Вика довольно потерла руки.

— Теперь я абсолютно уверена: банкир Тормакин — потомок графов Смолиных.

Коротышка начал нервно теребить лацкан клетчатого пиджака.

— Даже не знаю, милочка, говорить ли вам…

— Ну, уж говорите, раз начали.

Быстрицкий сглотнул, явно собираясь с духом.

— Только что, перебирая в архиве квитанции, я обнаружил несколько бумаг, подписанных Тормакиным. Писарем Тормакиным — я думал, это предок Семена Семеновича, а теперь…

— И теперь продолжайте так думать, — подмигнула ему Виктория. — Семен Семенович вполне может иметь предков как со стороны графов, так и со стороны простолюдинов.

— Но ведь проклятие… — робко начал старичок.

Девушка его перебила:

— Даже если банкир ведет свое происхождение от незаконнорожденного отпрыска графа Смолина, это неважно. Родовое проклятие передается по крови, а не по фамилии. Вон генерал Смолин — хоть и фамилия у него подходящая, и колье старинное имеется, а никаких доказательств родства с графским родом он не нашел. Да и не найдет — судя по тому, что у него была взрослая дочь и даже внук. Это самое весомое доказательство, что он с графами просто однофамилец.

Из кафе выглянула Марья Петровна с кульком семечек. Продавщица подошла к памятнику и удивленно воззрилась на приставленную к нему лестницу.

— Чего это вы тут лазаете?

Вика молчала. Ей не хотелось развивать тему, чтобы по деревне не расползлись какие-нибудь нелепые слухи. Но как уйти от разговора о статуе? На выручку, как обычно, кинулся Быстрицкий. Он подхватил продавщицу под руку и, заглядывая ей в глаза, проговорил медовым голоском.

— Марь Петровна, а вы уже знаете, что отца Даниила больше не обвиняют в убийстве девушки возле сараев?

— Обвинять-то не обвиняют, но и убивцу сыскать не могут, — продавщица моментально позабыла о памятнике и принялась лузгать семечки. — Шо ж это делается, Эммануил Венедиктович? Два мертвеца у нас, а повинного в их смертях нету.

Услышав это, старичок моментально развил свою излюбленную тему — про шастающего по деревне маньяка. На пару с продавщицей они стали живо перебирать возможные кандидатуры из числа местных жителей. Вика, которой сплетни были совершенно неинтересны, несколько раз порывалась вернуться в дом. Но сплетники постоянно удерживали ее, задавая какие-то вопросы. Девушку спасло только появление Милоша. Ровно в три часа дворецкий подошел к калитке и громогласно объявил:

— Прошу проследовать к обеденному столу.

Виктория с явным облегчением, а Быстрицкий — с не менее явным сожалением распрощались с продавщицей и переместились в столовую.

Но и за обеденным столом Эммануил Венедиктович не угомонился. Он продолжал обсуждать убийства священника и блондинки, выдвигая самые невероятные предположения. Поскольку Вика оказалась единственным его собеседником (Звягин еще не вернулся из полиции), то ей пришлось стоически выслушивать эту бредятину на протяжении всего обеда. В конце концов девушка потеряла терпение и, сославшись на дела, улизнула в подвал.

«Все, берусь за работу! — подумала Виктория, поплотнее закрывая дверь архивного кабинета. И она действительно взялась — несколько часов методично разбирала квитанции, векселя и платежки. Ведь несмотря на исчезновение банкира, Викины трудовые обязательства никто не отменял. Когда с основной работой было покончено, девушка решила вернуться к разгадыванию старинных тайн. Графский дневник… Ну, тут все понятно. Вопрос о том, как умер сын кормилицы, больше не стоит. Граф ясно написал, что намерен сделать мальчика приманкой для оборотня. Вероятно, тогда, при облаве, он и погиб. Что случилось с оборотнем, пока непонятно. Но Викторию в данный момент куда больше интересовали собственные приступы оборотничества. Девушка потянулась к картонке со стихами — именно в них, она не сомневалась, спрятан ключ к разгадке. Первое четверостишие уже расшифровано — оно отображает этапы превращения. Что означает второй стих? Виктория прочла его вслух:

Начало вполне понятное. Зверь — это животная сторона оборотня. То, что она проявляется с восходом солнца, не было для девушки секретом. Ни разу приступ оборотничества не случался у нее ночью — только днем. А вот как истолковать последние строчки? Что это за когти черта? И о какой клетке речь?

Однако сколько Виктория не ломала голову над этими фразами, понять их она так и не смогла. От взрыва мозга девушку спас Милош. В своей обычной горделивой манере дворецкий известил ее, что пора идти в столовую.

Ужин протекал не более примечательно, чем обед. И все в том же составе. Долохов еще находился в Москве, а Звягин, хоть и вернулся из полиции, спуститься к общему столу не пожелал. Детектив заперся у себя в комнате и дал распоряжение туда же доставить еду. Таким образом, в столовой оказались только Вика с Эммануилом Венедиктовичем. Старик не преминул этим воспользоваться и тут же вывалил на «дорогого профессора» новые, еще более безумные версии о деревенском маньяке. На протяжении всего ужина Вика, с трудом подавлял зевоту, слушала его заунывные стенания. Наконец девушке это надоело, и она, распрощавшись с Быстрицким, покинула столовую.

В холле Виктории встретился дворецкий — он возвращался от Звягина, которому занес в комнату ужин.

— Профессор Дружкина, вам просили передать, — великан с бакенбардами протянул девушке сверток, и на ее немой вопрос объяснил: — Это старинный барельеф, который по вашей просьбе Виталий Леонидович взял сегодня в полицейском участке.

Старинный барельеф! Наспех поблагодарив дворецкого, Вика понеслась со свертком на второй этаж. Оказавшись в комнате, она разорвала обертку и во все глаза уставилась на изображение святого семейства. Да — наверняка это та вещь, о которой ей рассказывал отец Даниил. Вике хотелось удостовериться в этом на сто процентов: прямо сейчас отправиться к памятнику и вставить барельеф в пустующую нишу. Она посмотрела в окно. Уже глубокая ночь. В саду несет свою неизменную вахту китайский садовник. Нормальным же людям полагается спать. Вздохнув, девушка оставила барельеф на журнальном столике и отправилась в постель.

Лежа под одеялом, Виктория вдруг почувствовала, как в душе нарастает щемящая тревога. Но почему? Она не могла обнаружить причину. Волнуется из-за старинного барельефа? Нет. Из-за того, что узнала о страшной гибели Васеньки, ставшего приманкой для оборотня? Тоже вряд ли. И, уж конечно, причиной для беспокойства не могли служить бредовые россказни Быстрицкого о маньяке. Тогда что ее так тревожит? Вика зажмурилась и постаралась выкинуть из головы все мысли. Но даже засыпая, девушка никак не могла избавиться от беспокойства.

* * *

Во сне беспокойство сменилось жгучей, всепоглощающей ненавистью. Лесная чаща была пропитана этим чувством, как пропитывается влагой почва после грибного дождя. Но в отличие от живительного ливня ненависть принесла в лес смерть. Она кружилась среди деревьев, стелилась по земле, пульсировала в воздухе. Ненависть закручивалась в плотный липкий кокон и обволакивала того, кто породил ее — гигантского черного мастиффа.

Уже почти неделю оборотень скрывался в лесу от облавы. Все эти дни он хоронился в логове, замаскированном под неприметный холмик. Колдун-туземец ждал только одного: когда заживет покалеченная конечность и он, наконец, сможет завершить свою месть. Затем Харитон планировал исчезнуть из этих мест — ничего его тут более не держало. Пока же, залечивая рану, колдун отсиживался в укрытии на поляне и чувствовал себя в полной безопасности. Никто не мог его обнаружить. Уже несколько раз охотники проносились мимо логова, даже не подозревая, что оборотень находится так близко от них. Укрытие было надежно и неприступно. Харитон всегда знал, что рано или поздно на него начнется охота. Знал и тщательно к этому подготовился. Только к одному колдун-туземец оказался не готов: к тому, что объект его мести может внезапно появиться всего в нескольких шагах от логова.

Васенька, годовалый сын кормилицы Светланы, действительно находился сейчас на поляне. Его принес сюда сам граф Смолин. Он посадил малыша на траву, сунул ему в руку леденец, а затем преспокойно удалился обратно в лесную чащу. Малыш, было, испуганно заугукал, но довольно скоро его вниманием завладела сладкая конфета, и ребенок успокоился. Оборотня же охватило совершенно противоположное чувство. Наблюдая из укрытия за ребенком, он, конечно, понимал, что это ловушка. Наверняка за деревьями притаились охотники, которые только и ждут, чтобы колдун покинул логово. Нет, нужно сдержаться, ничем себя не обнаружить, и мальчика скоро унесут с поляны. Затаиться и переждать — вот что необходимо! Оборотень старался убедить себя в этом, но ненависть к ребенку кормилицы была сильнее всех разумных доводов. Она накатывала на колдуна огромными мощными волнами — чем дольше он смотрел на сына Светланы, тем сильнее разгоралась в его душе лютая злоба. Васенька тем временем поднялся с земли и, по-детски переваливаясь, заковылял прочь от логова. Желтые глаза молосса сверкнули яростным огнем. Плевать на засаду — он загрызет мальчишку, чего бы ему это ни стоило! Выскочив из укрытия, колдун бросился за убегающим малышом. ШАУ-УУ! Из-за деревьев, окружавших поляну, вылетела сеть. Она накрыла оборотня прежде, чем тот добрался до своей жертвы. Сбитый с ног, пес взвыл и кубарем покатился по земле.

Лесная чаща исчезла. Теперь Виктория видела во сне площадь, до отказа забитую людьми. Над гудящей толпой возвышался столб — тот самый, у которого недавно погибла кормилица Светлана. На этот раз место тоже не пустовало. Связанный по рукам и ногам цепью, к столбу был прикован туземец-оборотень. Приняв свое человечье обличие, он вновь стал слугой Харитоном. Двое мужиков беспрестанно хлестали его плетьми. Продолжалось это, видимо, уже давно: спина туземца, исполосованная вдоль и поперек, превратилась в сплошную кровоточащую рану. Зеваки, наблюдавшие за казнью, хорошо понимали, что оборотень сейчас для них безопасен — до Харитона то и дело доносились оскорбительные выкрики и смешки. Но ни они, ни удары плетьми не выводили колдуна из состояния абсолютной невозмутимости. Взгляд его раскосых глаз был настолько спокоен, что, казалось, Харитон даже не замечает наказания. В толпе начало расти недовольство.

— Гляди-ка, стоит, как истукан!

— И плети ему нипочем, ироду!

— Знамо дело — колдун. Он, может, и вовсе боли не чует!

Слыша это, палачи еще яростнее замахали плетками. Харитон даже бровью не повел. Внезапно толпа, окружавшая столб, расступилась, впуская в круг графа Смолина и сопровождающего его священника. Едва мужики заметили хозяина, они мигом опустили хлысты и отошли в сторону. Петр Николаевич же, напротив, максимально приблизился к туземцу, и без всякого сожаления посмотрел на его истерзанное, кровоточащее тело. Затем граф обошел столб кругом и встал прямо перед Харитоном.

— Живучий ты, — процедил с нескрываемой досадой Смолин. — Думал, останешься на часок с мужиками, так и дух испустишь. Ан нет — оказалось, так просто с тобой не сладить.

— Конечно, не сладить! — крикнул кто-то из зевак. — Что ему эти плети? Как котенку — поглажка. Колдуна жечь надобно!

— Жечь, жечь! — подхватил остальной люд. — В огонь его, нехристя!

Граф сощурился, окидывая взглядом толпу.

— Славная идея! Слуге дьявола там самое место, верно?

— Верно!!! — восторженно взвыла толпа.

Священник, было, попытался остановить экзекуцию, но Петр Николаевич зло отмахнулся. Крестьяне жаждали расправы, и граф в этом был с ними заодно. К столбу уже тащили хворост.

Едва разложили костер, Смолин отдал распоряжение поджечь его. Сам он удалился от столба всего на несколько метров, продолжая наблюдать за происходящим. Секунда, и огненные языки заплясали у ног туземца. Как не был зол на него граф, он все же отвернулся. Смотреть на заживо сжигаемого человека, пусть даже колдуна и убийцу, оказалось для Петра Николаевича невыносимо. Харитон же, напротив, сейчас неотрывно глядел на графа. Как и прежде, он был молчалив и спокоен — будто вовсе не замечал огня, пожиравшего его тело. Языки пламени добрались уже до плеч, а на лице туземца до сих пор не дрогнул ни единый мускул. По толпе зрителей побежал тревожный ропот. Услышав его, Петр Николаевич впервые за время казни посмотрел на своего слугу. Их глаза встретились. Харитон, казалось, только этого и ждал. Впившись черным взглядом в Смолина, туземец зловеще рассмеялся.

— Убивая меня, ты себя убил, — бросил он графу в лицо. — И года не пройдет, как твое сердце разорвется, подобно моему. Шесть убиенных младенцев станут наказанием рода на шесть колен вперед! Да будет так — проклинаю!!!

Выкрикнув последнее слово, Харитон уронил голову на грудь и затих. Граф, пораженный услышанным, безмолвно смотрел на труп колдуна. Остальные тоже притихли. Над площадью висела гробовая тишина. Первым в себя пришел священник. Он взял Петра Николаевича за плечо, и вместе они спешно покинули место казни. За ними потянулось еще несколько человек. Однако большинство людей все еще оставались на площади. Народ теснился к столбу — всем охота было поглазеть на мертвого оборотня. Мужики, находящиеся около трупа, начали сбивать огонь, чтобы снять тело.

Внезапно произошло нечто невообразимое. Пламя, уже почти прибитое к земле, резко взвилось вверх. Столб с привязанным к нему колдуном превратился в огромный воющий факел! Люди в ужасе бросились врассыпную. Но было поздно: крики, плач, стоны — все потонуло в мощном гуле бушующего огня. Многолюдная площадь запылала, охваченная страшным всепожирающим пожаром…

ГЛАВА 24 Внезапный арест

Девушка вскочила с кровати. «Вася не погиб! Кормилица держит на руках совершенно другого ребенка!!!» Теперь Виктория точно знала — кого. Блондинка на пиктограмме прижимала к груди не своего сына, а первенца графа, Илюшеньку. Именно он стал главной жертвой колдуна — с его смерти все и началось. Остальные же фигурки обозначали пятерых деревенских ребятишек, впоследствии загрызенных оборотнем. Все сходилось: согласно числу убитых детей, колдун наложил проклятие на шесть поколений графского рода. Вика победно улыбнулась. Пиктограмма полностью разгадана!

Довольная собой, девушка отправилась в душ. Стоя под теплыми струями воды, она размышляла, что благодаря сегодняшнему сну узнала еще несколько важных фактов о графском поместье. Во-первых, выяснилось, что землянка, где прятался Милош — это бывшее логово оборотня. Во-вторых, стало понятно, какое бедствие обрушилось на деревню двести лет назад. Тут приключилось не наводнение или землетрясение, а пожар! Во сне Виктория ясно видела, как после смерти колдуна пламя, охватив площадь, быстро распространилось по округе.

Выйдя из ванной, девушка глянула на стол, где лежало кованое изображение святого семейства. «Еще одна загадка прошлого. После завтрака обязательно схожу на площадь и вставлю барельеф в нишу памятника». Продолжая думать о пожаре, она отправилась на первый этаж.

В столовой сидели Звягин и Быстрицкий. Детектив был, как никогда, молчалив: игнорируя вкусные блюда, которые Настя расставляла сейчас на столе, он мрачно барабанил пальцами по колену и то и дело посматривал на часы. Эммануила Венедиктовича такая напряженная обстановка убивала. Едва за стол уселась Виктория, старичок молитвенно сложил руки.

— Дорогой профессор, расскажите что-нибудь занимательное! Что новенького в архиве? Есть какие-то интересности о прошлом?

Девушка неопределенно пожала плечами. Все «интересности о прошлом», которые ей открылись за последние дни — и с помощью документов, и с помощью снов — вряд ли можно было кому-то рассказывать. Вот разве что…

— Раньше Красные петушки называли просто Петушками, — сказала Вика, кладя на тарелку несколько мясных тарталеток. — Я все думала — почему деревню переименовали? И вот наконец обнаружила причину.

— Из-за чего же это произошло? — оживился старичок.

— Из-за пожара! Помните, Эммануил Венедиктович, мы нашли массу квитанций на стройматериалы, датированных 1830-м годом? Так вот — именно в то время деревню восстанавливали после страшного пожарища. Вероятно, тогда название и сменилось. В старину, если случался поджог, говорили, что кто-то пустил «красного петуха». Логично, что Петушки после бедствия стали Красными петушками, — девушка вздохнула. — Жаль, мне так и не довелось обсудить это с отцом Даниилом…

Быстрицкий хотел продолжить беседу, но тут в столовую влетела Ольга Михайловна. Причем влетела она не из кухни, как можно было ожидать, а из холла.

— Там… там…

С трудом переводя дух после бега, кухарка махнула рукой в направлении двери.

— Там, на улице… Владимира Антоновича арестовали!

Вика с Быстрицким пораженно переглянулись, а Настя даже расплакалась. Ольга Михайловна принялась ее успокаивать, попутно рассказывая остальным о происшествии. Оказалось, что, едва Смолины подъехали к своему дому, их окружил десяток вооруженных людей. Генералу зачитали какой-то документ и вместе с женой увезли в полицейский участок.

— Я как раз мимо их дома проходила — арест собственными глазами видела, — заверила кухарка. — Владимир Антонович кричал: «Этого не может быть! Тут какая-то ошибка!» А Ирина Дмитриевна волновалась, что после такого скандала им Мишеньку на усыновление не отдадут.

Настя уже рыдала навзрыд — так ее задела трагедия соседей. Ольга Михайловна извиняюще посмотрела на сидящих за столом.

— Можно я Настюшу наверх отведу? Совсем девочка расклеилась.

Все согласно закивали — чувствительная служанка и вправду была близка к истерике. Когда женщины ушли, Звягин нахмурился:

— Не хотел говорить раньше времени, но теперь можно. Генералу Смолину предъявлено обвинение в убийстве отца Даниила. Не исключено, что он и блондинку у сараев прикончил.

— Владимир Антонович — убийца? — опешила Вика.

— Пока только подозреваемый. Но все улики против него. Помните скандал с китайским садовником? Генеральша утверждала, что муж вышел из себя, когда увидел Чжао Ли в своем рваном дождевике. Я этому совершенно не поверил. Вернее, не поверил, что Смолин рассвирепел оттого, что дождевик рваный. А вот из-за самого дождевика он вполне мог потерять самообладание. Думая, что садовник вытащил плащ из мусорки, Владимир Антонович, скорее всего, опасался раскрытия какого-то секрета. Это меня всерьез заинтересовало. Как только генеральское семейство отбыло в Москву, я отправился на свалку, куда свозят мусор из Красных петушков. Несколько часов работы, и я нашел то, что искал — желтый плащ Смолина. Он действительно был порван на груди. А еще — забрызган кровью. И тут мне вспомнилось: генерал с супругой уехали из деревни сразу после того, как узнали о чужой крови, найденной под затылком убитого священника. Я начал сопоставлять факты. Во — первых: когда произошло убийство, генеральскую чету никто не видел — они якобы застряли на трассе. Во-вторых, предполагаемый убийца — это высокий сильный мужчина. Генерал полностью соответствовал этому описанию. В-третьих, Владимир Антонович был в особняке банкира с разбитым носом… Сложилась абсолютно четкая картина: Смолины действительно выехали из Красных петушков в пять вечера, но вовсе не застревали в дороге — воспользовавшись начавшейся бурей, генеральская чета незаметно вернулась в деревню и стала поджидать около церкви отца Даниила. Когда тот зашел в дом, Владимир Антонович задушил его цепью от креста. А затем, выждав пару часов, они с женой явились к Тормакину и начали изображать волнение по поводу исчезнувшего соседа.

— Видимо, когда генерал душил священника, тот резко отклонился назад и разбил убийце нос, — предположила Вика. — Вот откуда на затылке отца Даниила появилась чужая кровь.

— Совершенно верно, — согласился Звягин. — А если учесть, что убийство Смолин совершал в мокром от дождя плаще, то становится понятным, отчего под ногтями священника ничего не обнаружили. Его пальцы просто соскальзывали с мокрой резины… Кстати, отыскав дождевик на свалке, там же я обнаружил и перчатки с бахилами. Потому-то полиции и не удалось найти никаких отпечатков — Смолин тщательно подготовился к преступлению. Если бы он по ошибке не принял плащ садовника за свой собственный, кто знает, удалось бы нам вообще его вычислить?

— Найдя дождевик генерала, вы проверили, совпадает ли на нем кровь с той, которую обнаружили под трупом? — поинтересовался Эммануил Венедиктович.

Детектив кивнул.

— В тот же день я рассказал о своих подозрениях начальнику полицейского участка. Мы отдали плащ в лабораторию, и скоро получили результаты сравнительной экспертизы. Совпадение было стопроцентным! Полицейские взялись за разработку захвата убийцы. Выяснилось, что Смолины купили билеты в Швейцарию и собираются вылететь туда через три дня — сразу как завершат оформление документов на усыновленного ребенка.

Вика вспоминала, как Владимир Антонович бесцеремонно рылся в архиве. Вот почему он и не думал осторожничать — генерал был уверен, что больше не вернется в деревню!

— Если бы Смолины не забыли в спешке справку об усыновлении, мы никогда бы их тут больше не увидели, — подтвердил Викину догадку детектив. — Пришлось бы брать генерала прямо в аэропорту — а, учитывая его взрывной нрав и большое скопление народа, вариант был не из лучших… К счастью, этого удалось избежать. Перед завтраком я связался с полицейскими, и они сообщили: генерал с женой подъезжают к деревне. За их машиной велось скрытое наблюдение, во дворе ожидала группа захвата. Ну а чем дело кончилось — нам рассказала кухарка.

Виталий Леонидович посмотрел на часы.

— Смолин уже наверняка дает показания. Съезжу-ка я в полицию — узнаю, что там и как.

Детектив вышел. Следом за ним поспешила и Виктория. Ей совершенно расхотелось есть, зато очень захотелось поскорее разобрать документацию и навсегда уехать из Красных петушков. Девушка заперлась в архиве и не выходила оттуда до самого обеда.

Обед, к слову сказать, прошел под знаком стопроцентного пессимизма. Звягин еще не вернулся из полиции — новостей о Смолиных пока не было. Настя хоть и перестала плакать, была с опухшим лицом и все время шмыгала носом. Ольга Михайловна тоже поникла. Быстрицкий сидел тихо, как мышка, и только испуганно моргал. Один Милош, как обычно, оставался невозмутим и спокоен.

После обеда Вика снова ушла в подвал. Сев за рабочий стол, она окинула взглядом аккуратные стопки квитанций и платежек. До завершения разбора архива осталось совсем немного. «Сегодня-завтра закончу — и домой!» — с радостью подумала девушка. Ей уже порядком надоела вся эта чехарда с убийствами, исчезновениями и старинными тайнами. Хотелось, как раньше: днем беззаботно болтать с коллегами по НИИ, а вечером заваливаться на диван с интересной книжкой. «Скоро все так и будет, — заверила себя Виктория. — Но сперва надо выполнить рабочие обязательства». Она притянула ближайшую стопку документов и начала их сортировать.

Час пролетал за часом… Перебирая квитанции, девушка попутно мечтала, как потратит деньги, полученные по чеку банкира. Во-первых, сдаст «крокодила» на капитальный ремонт. Во-вторых, укатит на недельку в какую-нибудь экзотическую страну. В-третьих… Внезапно мечты оборвались. Вика держала в руках квитанцию, подписанную неким Тормакиным. «Эммануил Венедиктович говорил, что нашел еще одного родственника банкира — деревенского писаря», — вспомнила девушка. Она присмотрелась к подписи: Тормакин, Кузьма Валерьянович. Виктория нахмурилась: «Писарь Кузьма Валерьянович… Где-то я это уже слышала… Вспомнила — так звали предка генерала!» Девушка отыскала в документах все квитанции, подписанные этим именем. Их было около сотни — с 1914-го по 1917-й года. «Стоп! То, что имя-отчество у писаря до революции те же, что и после, доказывает, что это не опальный граф. Это самый настоящий писарь. И он — предок генерала. Но как же писарь Тормакин превратился в писаря Смолина?!» Виктория забарабанила пальцами по столу: «А если предположить, что семья писаря сразу после революции поменялась фамилией с графами? Знатное семейство бежало из охваченной беспорядками России, и им наверняка потребовались новые документы. Писарь был важной персоной в деревне — легко мог выправить паспорта. Конечно, не просто так, а за достойное вознаграждение». Девушка откинулась на спинку кресла: «Вот откуда в семье генерала появилось бразильское колье!»

Вика выбежала из архива — ей не терпелось поделиться со всеми этим потрясающим открытием. Оказавшись в холле, она услышала голоса. Обед давно закончился, но, похоже, в столовой еще были люди. Туда Виктория и направилась. Зайдя в комнату, она обнаружила не только тех, кто был за обедом, но и Звягина. Вернувшийся из полиции детектив как раз готовился рассказать новости о генерале Смолине. Девушка моментально забыла о секретах прошлого и присоединилась к разговору о настоящем.

— Значит, так, — начал Виталий Леонидович. — Генерала подозревают в обоих убийствах — отца Даниила и Светланы Бугримовой. Однако он ни в чем не сознается. Валит все на военную травму — вроде как у него выпадение памяти. Генеральша мужу подпевает. Говорит: если он кого и убил, то не ведал, что творил. Страдальца из него делает, — детектив вздохнул. — В полиции решили Смолина на психиатрическую экспертизу отправить — будут проверять на вменяемость… Ну, священника точно он прикончил, там доказательств выше крыши: и дождевик, и разбитый нос, и кровь под затылком. А вот с блондинкой все сложнее — ни единой зацепки по этому эпизоду…

— Зачем же Владимир Антонович священника задушил?! — изумилась кухарка.

Звягин пожал плечами.

— Неизвестно. Сам генерал молчит, а явные мотивы отсутствуют.

— Может, убрал, как свидетеля? — предположил Эммануил Венедиктович. — Генерал уверен, что он графский наследник — мог от обиды, что Семен Семенович занимает его поместье, убить банкира. Вдруг это увидел отец Даниил? Они же вместе в тот день были.

Виктория вспомнила о своем открытии.

— Генерал не может претендовать на родство с графами, — уверенно сказала девушка. — Наследник рода Смолиных только один — Семен Семенович.

И она рассказала историю с обменом фамилий. О том, как деревенский писарь Тормакин и его потомки стали Смолиными, а графы — Тормакиными. И что оплатой за эту услугу было бразильское колье. Столовая наполнилась удивленным гулом.

— Наверное, генерал считал, что колье — это часть принадлежащего ему по праву старинного наследства, — важно произнес Быстрицкий.

— Да погодите вы со старинным наследством, — отмахнулась Ольга Михайловна. — Тут с современным разобраться надо. Если выяснится, что хозяин умер, вокруг его денег настоящее смертоубийство начнется.

Детектив задумчиво потер лоб:

— Интересно, что у Тормакина с завещанием? Оно вообще есть?

— Есть.

Это произнесла Настя, до того не участвовавшая в разговоре. Все выжидательно посмотрели на нее.

— В подробности я не посвящена, — продолжала, краснея, служанка, — но точно знаю, что, в случае появления у Семена Семеновича ребенка, тому отходит половина состояния. Если же наследника нет — деньги распределяются между благотворительными организациями.

— Я тоже об этом знаю, — сказала кухарка. — Вообще-то хозяин включил такой пункт в завещание лишь для того, чтобы красиво перевести финансы на благотворительность. В возможность появления наследника он не верил ни секунды. Поэтому заставил Настюшу сделать аборт и не признал сына Эльвиры Сенаторской.

Настя помрачнела.

— Если проклятие действительно существует, то ребенок модели — все-таки от Семена Семеновича. Она начнет требовать наследство, вот увидите.

— Завещание не будет оглашено, пока не доказан факт гибели банкира, или не истекло полгода с момента его исчезновения, — заметил детектив. — Да и тогда пусть эта Сенаторская попробует доказать, что отец ее мальчишки — Семен Семенович. Где она, интересно, генный материал для экспертизы возьмет? Трупа-то нет!

— Да, тело до сих пор не нашли, — прошептал Эммануил Венедиктович.

Сказал он это едва слышно — так, что сидящие рядом люди даже не отреагировали. Но Виктория, находившаяся на противоположном конце стола, легко разобрала каждое слово. Это ее насторожило. Обострившийся слух мог сигнализировать о начинающемся приступе. Девушка принюхалась. Так и есть: тысячи запахов закружились в безумном вихре. Стараясь не выказывать беспокойства, Вика встала из-за стола.

— Дорогой профессор, вы уходите? — встрепенулся Быстрицкий. — Скоро ведь ужин!

— Извините, но вынуждена вас покинуть — голова опять разболелась.

Кухарка с Настей сочувственно переглянулись.

— Может, подать ужин в комнату? — предложила служанка.

— Нет, спасибо. Совершенно есть не хочется. Лучше прилягу и постараюсь уснуть.

Когда Вика вышла из столовой, зрение уже стало черно-белым. Она торопливо направилась в комнату. Переступив порог, девушка увидела лежащий на журнальном столике барельеф. «Так и не выбралась за целый день примерить его в нишу памятника, — с сожалением подумала Виктория. Впрочем, сейчас ей тоже было не до барельефа. Раздевшись, она шмыгнула под одеяло и быстро уснула.

* * *

Сидя за письменным столом, граф Смолин нервно теребил гусиное перо. Он уже несколько раз макал его в чернильницу, но до сих пор не вывел на странице дневника ни единой строчки. Наконец, решившись, Петр Николаевич начал писать:

20 июля 1831 года

«Скоро минет год, как умерщвлен мною колдун-оборотень. Вслед за его казнью деревня пережила страшное пожарище. Много люда погибло и скотины, почти все было уничтожено. Сейчас только оправились мы от сего бедствия. Снова жизнь вокруг, снова смех раздается в новых отстроенных домах. Однако же сердце мое никак не успокоится. Причина тому — слова туземца, кои выкрикнул он перед кончиной. Обещал чернокнижник, что разделю я участь его меньше, чем через год. Срок этот истекает вскорости. Верить ли проклятию колдуна, я не знаю, но с каждым днем тревога все сильнее.

Мысленно возвращаясь в прошлое, постоянно думаю: отчего не прислушался тогда к увещеваниям супружницы моей? Ведь молила Лизонька, и не раз, отослать Харитона вон из имения. Да и дядя, когда я выпрашивал у него молосса, не зря так остро противился моему желанию. Знал он наверняка, что пес его и слуга — единая личность. И что не боялся вовсемолосс туземца, когда убегал из комнат перед его появлением. Не прятался Лютый от Харитона. Уходил перевертень только потому, что надобно было сменить ему облик — со звериного на человечий. Эх, кабы только имелась возможность повернуть время вспять. Чтобы отказался я от притязаний своих, от глупой кичливости обладать чудесным охотничьим псом. Но ничего уж не исправить. Я не послушался ни жены, ни дяди. Настоял на своем, и вот печальный итог — горе поселилось в доме моем…»

— Нет, все не то! — граф вырвал только что исписанный лист и, скомкав, швырнул его на пол. — В открытую высказаться никак не получается. Потомки за умалишенного принять могут. Надо иносказательно постараться — кому надо, тот непременно меня поймет.

Петр Николаевич открыл ящик стола и вытащил оттуда чистую бумагу. Положив ее перед собой, он принялся рисовать пиктограмму.

— Так-то лучше, — произнес Смолин, закончив, наконец, работу. — Художнику рисунок отдам, чтоб красками ярко разукрасил — и дело, считай, сделано.

Сон внезапно изменился: Вика уже видела графа не за столом, а на площади. В самом ее центре — там, где раньше находился позорный столб — теперь возвышался величественный мраморный памятник. У постамента, с задней его стороны, стояли Петр Николаевич и священник. Они разговаривали.

— Вот и готово все, — сказал Смолин, похлопывая туго перевязанной рукой по мраморной плите. — Думал, не поспеют камнетесы к назначенному сроку. Ан нет, справились, с божьей помощью.

Граф снял с шеи увесистую золотую цепь.

— Прежде чем показать самое главное, дозвольте вас, отче, одарить. Пусть сей предмет будет знаком, что посвящены вы в тайну мою.

Священник отстранился.

— Не надо — излишество это.

— Надо, отче! — Смолин все-таки надел цепь ему на шею. — Я вам сейчас вверяю куда большие ценности. Идемте — сами увидите.

С этими словами Петр Николаевич потянулся к кованому изображению святого семейства, расположенному в нише постамента. Забинтованная ладонь легла на фигурку ангела в правом верхнем углу. Та провернулась, раздался щелчок и…

ГЛАВА 25 Секрет памятника

…И Вика проснулась. Приступ оборотничества прошел — мир снова был привычным! Выскочив из постели, девушка побежала к барельефу. Вот он, ангел в правом верхнем углу. С замирающим сердцем Виктория положила на него руку. Фигурка не сдвинулась ни на миллиметр. «Это почему же?!» Девушка так привыкла к правдивости своих снов, что теперь искренне удивилась несовпадению с действительностью. Она перевернула кованую композицию и тщательно изучила ее внутреннюю сторону. Сзади ангела имелся ребристый выступ. «А что, если механизм срабатывает, только когда барельеф находится в нише постамента?» Проверить данную теорию Вика решила незамедлительно. Быстро собравшись, она уже направлялась с барельефом к выходу, как вдруг вспомнила первую часть сна — о дневнике и пиктограмме.

Пиктограмма! Оказывается, она принадлежала не колдуну-оборотню, а самому графу. Смолин создал этот рисунок, чтобы предупредить будущие поколения. То же самое через сто лет сделал и его потомок, уже открыто написав о проклятии рода. Осталось только проверить барельеф — и все тайны графов Смолиных раскрыты!

— Профессор Дружкина, прошу проследовать на завтрак, — раздался из-за двери бас дворецкого.

«Перед раскрытием последней тайны можно подкрепиться», — рассудила девушка и вместе с барельефом направилась в столовую.

Сегодня за завтраком были Звягин и Эммануил Венедиктович. Впрочем, Вику мало интересовала компания. Сейчас ее мысли были полностью заняты предстоящей вылазкой к памятнику. Положив барельеф на стол, она стала торопливо есть — чтобы скорее покончить с завтраком и попасть на площадь. Остальные с интересом смотрели на кованное изображение святого семейства.

— Дорогой профессор, — робко обратился к жующей девушке Эммануил Венедиктович, — может, вы поведаете нам, какая с этим барельефом связана история?

Перестав на секунду жевать, Вика задумалась. «А почему бы, собственно, не пооткровенничать? Ни сегодня-завтра я уеду, больше с этими людьми мы никогда не встретимся». И, оторвавшись от еды, Виктория рассказала присутствующим все, что знала: из документов архива, из графского дневника, из собственных снов. Историю любви и смерти, приключившуюся в деревне Красные петушки двести лет назад.

В столовой царила абсолютная тишина. Все слушали, как зачарованные.

— Потрясающе, — всплеснула руками Ольга Михайловна, когда повествование закончилось.

Вика с улыбкой положила на тарелку ломтик пармезана:

— Думаю, вы будете потрясены еще больше, если я скажу, что, кажется, знаю, где спрятаны графские сокровища.

Теперь, когда девушка проговорила вслух старинную легенду, все встало на свои места. Вике вспомнился сегодняшний сон, в котором граф Смолин говорил священнику, что вверяет ему большие ценности. Вывод напрашивался сам собой.

— Сокровища, — медленно произнесла Вика, — находятся в постаменте памятника.

Люди недоуменно замерли.

— А что? Я вполне допускаю такую версию, — нарушил тишину детектив. — Может, не случайно отца Даниила с Семеном Семеновичем видели в день убийства именно возле памятника? Если предположить, что священник знал о сокровищах, и знал, что Тормакин является законным наследником графского рода, то становится понятным, зачем он привел банкира на площадь. Отдать тому наследство!

Виктория кивнула.

— Отец Даниил не только знал местонахождение сокровищ. Он был единственным, у кого имелся ключ от тайника. Вот, смотрите, — девушка указала на выступ с тыльной стороны барельефа. — Похоже, это механизм, открывающий ход в сокровищницу.

И с этими словами Виктория решительно направилась к выходу. Остальные, не сговариваясь, поспешили за ней.

Круглая площадь была тиха и безлюдна. Только в дверях кафе, как обычно, торчала Марья Петровна с кульком семечек. Увидев направляющуюся к памятнику процессию из шести человек (поглазеть на сокровища вышли даже слуги), продавщица опешила.

— Чяво стряслось-то?!

Она оставила бессменный пост, и к памятнику подошли уже семь человек. Дрожа от волнения, Виктория поместила барельеф в нишу — святое семейство заняло свое законное место в постаменте. До раскрытия тайны графских сокровищ оставалось совсем чуть-чуть. Но когда девушка поднесла руку к фигурке ангела в правом верхнем углу, она внезапно почувствовала, что начинается приступ оборотничества. Звуки, запахи, черно-белое зрение — Вика в ужасе осознала, что попала в ловушку. С одной стороны, ей надо было поскорее уединиться. А с другой — как же уйти, если она сама инициировала этот демарш к памятнику? Чтобы хоть немного оттянуть время, Виктория начала усиленно смаргивать.

— Дорогой профессор, опять проблемы со зрением? — Быстрицкий заботливо протянул ей солнцезащитные очки. — Наденьте, милочка. Я только ими и спасаюсь, когда глаза болят.

Вика досадливо отмахнулась.

— Нет, Эммануил Венедиктович, это не поможет.

— Наденьте-наденьте, — коротышка настойчиво сунул девушке очки в руку. — Вот увидите — сразу полегчает.

Она неохотно подчинилась. Без какой либо надежды, просто из вежливости. И, о чудо! Симптомы оборотничества неожиданно пропали. Удивительно, но самые обыкновенные солнечные очки блокировали колдовское превращение! Виктория заметно приободрилась. Вспомнив, зачем она тут, девушка опять повернулась к барельефу.

— Сейчас я нажму на ангела и тогда…

Она не знала, что будет тогда, но на ангела все-таки нажала. Фигурка прокрутилась, раздался щелчок… Плита с барельефом медленно отъехала в сторону.

— Ой, здесь и правда тайник! — воскликнула Вика, заглядывая в темный ход. — Зайдем?

— Никто никуда не зайдет, пока я не удостоверюсь в безопасности этого помещения, — буркнул Звягин, оттесняя девушку от входа.

Детектив зажег фонарик на мобильном и нырнул внутрь постамента. Его не было несколько минут.

— Тут обычная пустая комната, — раздалось, наконец, из темноты.

В постамент зашел Милош. Но ринувшейся за ним Виктории путь преградил Быстрицкий.

— Это все очень опасно, — заныл коротышка в клетчатом костюме. — Раз сокровищ в памятнике нет, чего туда лезть? И вообще тайник зря открыли. Еще неизвестно, к каким последствиям это приведет!

Продавщица, Настя и Ольга Михайловна испуганно ему поддакивали. Но Вика была настроена решительно.

— Хотите оставаться снаружи — оставайтесь, — заявила она старичку. — А я лично захожу в тайник.

Эммануил Венедиктович обреченно вздохнул.

— Ну, тогда я вас с тыла прикрою.

Внутри постамента было довольно прохладно. Сдвинув очки на лоб, Виктория осторожно продвигалась вперед — туда, где слышались голоса. За ней, поскрипывая лакированными штиблетами, семенил Быстрицкий. Вскоре оба оказались у дальней стены. Детектив с Милошем как раз ее изучали.

— Да, вы правы, Виталий Леонидович, — пробасил дворецкий, водя светом фонарика по неровной поверхности, — это самый настоящий ракушняк.

Ракушняк?! Вика тоже направила фонарик на стену… потом на вторую… на потолок… Невероятно — вся комната внутри мраморного памятника была выложена рыхлыми известняковыми блоками.

Детектив похлопал рукой по стене.

— Значит, вот откуда на ладонях священника появился белый налет. Отец Даниил заходил сюда перед гибелью.

— Но где же графские сокровища? Куда они делись? — поинтересовалась Вика.

— Так священник их, небось, отсюда и вынес, — хмыкнул Звягин.

Остальные согласно закивали и снова принялись осматривать блоки ракушняка. Виктории это было совершенно неинтересно. Однако выходить одной из постамента, чтоб на нее накинулись с расспросами служанки и продавщица, девушке тоже не хотелось. В ожидании, когда все направятся к выходу, она расслаблено оперлась о блок ракушняка и… плечо тут же ушло в стену! Вика отскочила, в недоумении выставив перед собой фонарик. В ракушняке отчетливо виднелся треугольный выступ — кнопка, на которую девушка случайно нажала плечом. Виктория хотела привлечь внимание остальных, но не успела. Из нижней части стен начали плавно выдвигаться шесть продолговатых ящиков.

— Сокровища! — в восторге крикнула девушка.

Она бросилась к ближайшему ящику, но, едва заглянув в него, с визгом отпрянула прочь.

— Там… там… — Вика в ужасе таращилась на ящики.

Они же тем временем выдвинулись уже настолько, что загородили собой выход.

— Быстро на середину комнаты, — скомандовал Звягин.

Люди сгрудились вместе, окруженные со всех сторон ящиками. Теперь стало отлично видно их содержимое. Нет, это были не сокровища. Вместо золота и драгоценных камней в ящиках находились… мертвецы! Раздался глухой стук — Эммануил Венедиктович бухнулся в обморок.

Когда все, наконец, выбрались из постамента (для этого пришлось перелезать через ящики с телами), детектив набрал номер Долохова:

— Семен Семенович найден, — сказал он коротко. — Я вызываю полицию.

Вика не стала дожидаться дальнейшего развития событий. Сейчас для нее куда важнее было разобраться с собственной проблемой. А именно — выяснить причину торможения приступа оборотничества. Если солнцезащитные очки блокировали его, должно же быть этому какое-то объяснение? Ответ мог дать только архив. Точнее — картонка с четверостишьями. Теперь Вика окончательно уверилась, что первый стих посвящен описанию симптомов оборотничества, а второй — остановке этого процесса.

Сидя в архиве, девушка уже битый час перечитывала это стихотворение. Она изо всех сил пыталась его расшифровать, но пока безрезультатно. Яснее ясного, что речь идет о торможении оборотничества. Но при чем тут какие-то когти черта, если процесс блокировали обычные солнцезащитные очки?

Тук-тук. В приоткрывшуюся дверь сунулась пушистая голова Быстрицкого.

— Можно, дорогой профессор?

— Входите, Эммануил Венедиктович.

Тот засеменил к столу, постукивая своей прогулочной тростью.

— Ох, милочка, меня еле в чувства привели после того жуткого происшествия. Подумать только: искали сокровищницу, а наткнулись на склеп! — коротышка поежился. — Как только вы ушли, сразу полицейские заявились. Сергей Константинович тоже из Москвы примчался. Он, кстати, распорядился загрузить мертвецов в вертолет и полетел с ними в столицу. Там проведут подробные исследования: установят, кто это такие, и почему Семен Семенович оказался в их компании. Есть подозрение, что это его предки.

Девушка понимающе кивнула. До нее дошло, какие ценности во сне граф вверял священнику — семейную усыпальницу рода Смолиных.

— А вы чем занимаетесь? — Быстрицкий уже позабыл о мертвецах и теперь с интересом таращился на картонку в руках Виктории.

— Пытаюсь расшифровать стих, — призналась она. — Никак понять не могу, что в нем «когти черта» означают.

— Наверняка что-то ужасное — это ведь колдун написал.

Старик побледнел.

— Если бы Эльвира Сенаторская знала, что Семен Семенович из проклятого рода, она никогда бы не родила от него ребенка. Бедный малыш — теперь ему тоже придется расплачиваться за грехи предков.

— Сыну модели бояться нечего, — поспешила успокоить Вика старичка. — Проклятие распространялось на шесть поколений и закончилось со смертью банкира.

Виктория глянула на мобильник — приближалось время обеда. Девушка сложила последние архивные документы в сундук и закрыла крышку. Теперь на столе лежали только упакованные в полиэтилен тетради Лангсдорфа. Их Вика собиралась отправить в свою безразмерную сумку и при первой же возможности отдать в Москве Толику.

— Ну, вот и все, Эммануил Венедиктович, — обратилась она к коротышке. — Архив разобран. Старинные тайны разгаданы. Завтра я отбываю в столицу.

Глаза старичка увлажнились. Ему было жаль расставаться с девушкой. Но что он мог поделать? Виктория протянула Быстрицкому солнцезащитные очки:

— Спасибо, что выручили меня. Возвращаю в целости и сохранности.

— Вернете перед уездом, вам они пока нужнее, — махнул рукой Эммануил Венедиктович. — А вообще, как только до Москвы доберетесь, быстрее к окулисту идите. Проблемы со зрением — это не шутки. Сейчас вы часто моргаете, а в старости и вовсе ослепнуть можете. Будете тогда, как я — дряхлой, никому не нужной развалиной. Не повторяйте моих ошибок, милочка. Приедете — и сразу к врачу!

— Всенепременно, — уверила его Вика.

И, захватив тетради Лангсдорфа, она вместе со старичком покинула архивный кабинет.

За обедом только и разговоров было, что о склепе и найденных телах. Больше всего народ удивлялся, как замечательно эти тела сохранились.

— Прямо законсервированные, — говорила Настя.

— Ага, мумии какие-то, — вторила ей Ольга Михайловна.

— Умоляю, давайте сменим тему, — жалобно скулил Быстрицкий. — У меня и так уже нервы на пределе — я сегодня ночью глаз не сомкну.

Но коротышку в клетчатом костюме, разумеется, никто не слушал.

К середине обеда из полицейского участка явился Звягин, и на него набросились с расспросами. Всех интересовало, как же труп банкира оказался в памятнике-склепе.

— А что если туда его отец Даниил замуровал? — трясясь от страха, предположил Эммануил Венедиктович. — Может, даже живьем?

— В общем-то, вы почти угадали, — заметил детектив, одновременно накладывая в тарелку гору пельменей. — Согласно предварительной экспертизе, Семен Семенович был жив, когда оказался в погребальной нише. Правда, никто его туда силком не засовывал. Банкир сам внутрь забрался — там и умер.

Пока все пребывали в шоке от услышанного, Звягин спокойно прожевал несколько пельменей и продолжил рассказ:

— Первоначально у полицейских были подозрения, что отец Даниил убил Тормакина — чтобы тот не претендовал на графское наследство. Но после результатов экспертизы эта версия отпала. Следов насильственной смерти не выявлено. Семен Семенович пришел к памятнику вместе со священником. Потом оба зашли в постамент. Что произошло внутри — доподлинно неизвестно. Но только из постамента отец Даниил вышел уже один.

— И направился домой, где его поджидал генерал, — вставила Виктория.

— Да, судя по всему, так и было. Более того — я уверен, что блондинку возле сараев тоже Смолин прикончил, — Виталий Леонидович многозначительно поднял вверх пельмень на вилке. — Хочу отметить, что, не вмешайся я в расследование, эти два убийства остались бы нераскрытыми. Ведь генерала, как и других богатых жителей центра деревни, не то что не подозревали, их даже не опрашивали! Ни после гибели блондинки, ни после смерти отца Даниила. В последнем случае и с окраины-то людей не особо теребили — все силы полиция бросила на поиски Семена Семеновича. А убийца тем временем спокойно разгуливал между нами.

— Почему же Владимир Антонович задушил священника? — робко спросил Быстрицкий.

Детектив отправил в рот очередную порцию пельменей.

— Пока точно не известно. Сам Смолин мелет какую-то чушь про высшую справедливость. Однако полиция разрабатывает версию ограбления. Отец Даниил вполне мог после смерти банкира перенести драгоценности из склепа к себе домой. А Смолин, наведавшись к нему в гости, увидел графский клад и придушил хозяина, чтобы ограбить. Очень похоже на правду — ведь никаких сокровищ ни в доме, ни в церкви при обыске не нашли. Кстати, сам священник, похоже, обнаружил тайник уже давно. Крест у него, как выяснилось, на старинной золотой цепи висел. По словам экспертов — как раз девятнадцатый век.

— Но почему же Владимир Антонович, когда задушил священника, эту цепь не забрал? — озадаченно спросила Настя.

— Небось, графских сокровищ так много, что генералу уже не до цепи было, — предположила Ольга Михайловна.

Дальнейшие разговоры за столом протекали в том же духе…

ГЛАВА 26 Вот все и прояснилось

После обеда Виктория в последний раз спустилась в подземелье: окончательно убедиться, что работа завершена, и забрать забытые там солнцезащитные очки. Впрочем, девушка в этом себя только убеждала. На самом же деле ей не давало покоя неразгаданное стихотворение колдуна. Едва попав в архив, Вика вытащила из сундука картонку и положила ее перед собой на столе.

— Что же это за когти черта?..

В дверь постучали.

— Можно, дорогой профессор?

— Входите, Эммануил Венедиктович, — сказала девушка, не отводя глаз от четверостишия.

Обычного поскрипывания лаковых штиблет и постукивания прогулочной тросточки не прозвучало. Виктория в недоумении оторвалась от картонки.

Возле двери стоял… нет, не Быстрицкий. То есть — конечно, Быстрицкий, но совершенно не такой, каким Вика привыкла его видеть. Забитый старичок-недотепа бесследно исчез. Вместо него появился собранный, абсолютно уверенный в себе мужчина. Его некогда пушистые волосы были гладко зачесаны назад. Лицо казалось не трогательно-беззащитным, как обычно, а хищным и по-настоящему опасным. Мешковатый клетчатый костюм Эммануил Венедиктович сменил на черную с отливом тройку. А лакированные штиблеты из секонд-хенда уступили место строгим дорогим туфлям. Единственное, что осталось от прежнего старичка-одуванчика — это трость. Сейчас «новый» Быстрицкий небрежно поигрывал ею, крутя между пальцами. Он посмотрел на картонку.

— Обсидиан.

— Чего? — девушка не могла прийти в себя от изумления.

— В стихотворении зашифрован «обсидиан». Это вулканическая порода, образующаяся в результате застывания лавы. Если заглянете в Интернет, легко обнаружите, что простонародное название этого минерала — «когти черта», — Быстрицкий кивнул на лежащие рядом с картоном темные очки. — Тут обсидиановые стекла — они и остановили процесс.

— Какой процесс? — глухо спросила Вика.

Эммануил Венедиктович ничего не ответил, но кривая усмешка на его лице была красноречивее любых слов. Внезапно девушка осознала: Быстрицкий знает о ней все. Или почти все. Виктория начала аккуратно выпытывать подробности.

— При входе в склеп вы дали мне очки, потому что заметили изменения в моем состоянии?

Эммануил Венедиктович кивнул.

— Но откуда вам было известно, что это заблокирует… процесс?

— Я давно расшифровал стихотворения на картоне, — легко сознался Эммануил Венедиктович. — Именно поэтому и смастерил обсидиановые очки. Был рад вам помочь.

— Это не единственная ваша помощь, верно?

Вика помнила чувство, не покидавшее ее с первых дней пребывания в особняке: при разгадывании старинных тайн девушку будто кто-то направлял в поиске верных ответов.

— Да, я помогал, и не раз, — согласился с Викиной догадкой Быстрицкий. — Например: подсунул в архив пиктограмму и обгоревшую записку.

— Вы?! — Виктория не поверила своим ушам. — Но ведь именно вы навели меня на мысль, что кто-то подкидывает документы.

— А еще я навел вас на мысль, что об этом, кроме нас двоих, никто не должен знать, — парировал Эммануил Венедиктович. — Пока вы секретничали по этому поводу только со мной, я полностью контролировал ситуацию. А представляете, как осложнилось бы дело, обратись вы в полицию? Меня ведь могли и вычислить!

— Как же вы умудрились незаметно все сделать? — поинтересовалась девушка. — Не боялись, что я узнаю о ваших одиночных посещениях архива, а потом, обнаружив там новый документ, догадаюсь, чьих рук это дело?

— Мне совершенно не нужно было находиться одному в подвале, чтобы подкинуть документы, — отозвался Быстрицкий. — И пиктограмма, и записка подбрасывались непосредственно в вашем присутствии.

У Вики отпала нижняя челюсть.

— Когда такое было?!!

— Не верите? — мужчина в черном костюме насмешливо приподнял бровь. — Пиктограмму я подложил, перед этим якобы случайно смахнув со стола все квитанции. Помните, я тогда еще на графскую родословную наступил? А с обгоревшей запиской и того проще было: вложил ее в дневник, когда читал в углу страницы фамилию кормилицы.

Виктория судорожно сглотнула. Как легко этот тип обвел ее вокруг пальца.

— Кстати, — продолжал Эммануил Венедиктович, — в особняк Тормакина меня привели именно записка с пиктограммой. Год назад я купил их у одного старьевщика — ума не приложу, как эти артефакты к нему попали. Полгода ушло на то, чтобы установить их первоначальное местонахождение. Однако, когда я прибыл в Красные петушки, выяснилось, что дом с архивом, как и сама деревня, выкуплены каким-то богачом. Пришлось втираться в доверие и становиться жалким приживалой. Это было непросто, но конечная цель того стоила. Несколько месяцев архив находился в моем полном распоряжении. Я узнал массу интереснейшей информации — почти раскрыл суть графского проклятия и секрет туземца-оборотня. Но тут появились вы — профессор Дружкина. Что ж, это был шанс ускорить процесс отгадывания старинных тайн. И я им воспользовался: подбросив в архив нужные документы, стал помогать вам их расшифровывать. Практически в открытую делился уже известными фактами. Помните, я обратил ваше внимание на то, что рисунок — не просто цветная картинка, а пиктограмма? Или как подсказал, что детские фигурки расположены в форме перевернутой пятиконечной звезды? Откровенно признаюсь: ваши успехи меня поражали. Тайны графского архива раскрывались с фантастической быстротой. Я абсолютно вам доверился. Даже когда вы жгли старинную записку, не остановил — хоть мне и стоило это огромных усилий. Я знал, что все делается правильно. Ведь вы такая умница!

Вика подумала, что, если бы не подсказки самого Быстрицкого и не ее необычные сны, то она, «такая умница», до сих пор топталась бы на месте.

— А что вы искали в архиве? — спросила девушка.

Лицо Эммануила Венедиктовича разочарованно вытянулось.

— Вы до сих пор не поняли? Мне нужен был секрет оборотничества. К сожалению, я так увлекся разгадыванием пиктограммы и записки, что упустил из вида главное — матовый флакон. Именно в нем, как оказалось, таилась сила колдуна-оборотня. Увы, флакон открылся не мне…

Мужчина усмехнулся:

— Кстати, я с самого начала знал о вашем превращении. Помните, вы умчались тогда к мельнице? Жалко, что так и не довелось увидеть ваше собачье обличие. Вы всякий раз прятались — то за мельницей, то отсиживались в своей комнате. А я так мечтаю увидеть пса-оборотня!

Быстрицкий смотрел на девушку с нескрываемым восхищением.

«Он и в самом деле считает, что я стала оборотнем!» — поразилась Виктория. Но разубеждать Эммануила Венедиктовича она не стала. Пусть и дальше думает, что при желании девушка может обратиться в грозного черного мастиффа.

— Кстати, — в глазах Быстрицкого мелькнул хитрый огонек, — это ведь я подложил вам в комнату флакон с пиктограммой. Специально вынес их из архива, чтобы, пережив оборотничество, вы взялись за разгадывание этой тайны. А потом рассказали бы все мне.

Девушка вспомнила, с какой легкостью старик вскрыл шпилькой для волос замок в комнате кухарки, когда там случился потоп. Без сомнения, проделать то же самое с Викиной дверью было для него пара пустяков.

Чтобы этот тип не причинил ей серьезные неприятности, Вика решила лишний раз напомнить, что умеет превращаться в страшного пса.

— Я стала оборотнем! — запричитала она, страдальчески заламывая руки. — За что мне такое наказание?!

Мужчина в черном костюме, до этого державшийся отстраненно, стремительно направился к креслу. Нависнув над Викторией, он с жаром зашептал.

— Вам повезло! Вы даже не представляете — как повезло! Я десятки лет готовился к превращению в оборотня, а все досталось вам. Причем легко и просто, без малейших усилий. Вы разрушили мою мечту! — он выпрямился, скрестив руки на груди. — Впрочем, когда рушатся мечты, главное — не погибнуть под их обломками. Пусть в этот раз я проиграл, ничего — жизнь продолжается… Теперь попробую синтезировать эликсир, который находился во флаконе. Есть кое-какие идеи на этот счет — могу вам рассказать.

Вика подумала, что у нее и без того забот хватает.

— Нет уж, Эммануил Венедиктович, увольте. Не хочу я знать ни о каких эликсирах.

— И правильно, — улыбнулся Быстрицкий. — От любопытства, как известно, кошка здохла. И не только кошка… но и дурочка-студентка.

Вика отшатнулась.

— Так это вы ее убили?!!

Мужчина равнодушно пожал плечами.

— Как говорят американцы: ничего личного — только бизнес. Помните, в обгоревшей записке упоминалось о неуязвимости?

— «Убив белокурого ангела, я стал неуязвим», — процитировала девушка.

— Так вот: я подумал, что достигнуть неуязвимости можно через убийство. Еще до вашего приезда в особняк, изучая документы архива, я установил, что на пиктограмме изображена кормилица графского наследника, Светлана. О ней же шла речь и в записке. Поняв, кто мне нужен, я приступил к поиску жертвы. Это должна была быть пышногрудая дева с длинными светлыми волосами. В Красных петушках никого подходящего не нашлось. Я уже подумывал объехать ближайшие населенные пункты, когда вдруг случилась неожиданная удача. В деревне померла старуха, и за наследством из города явилась ее внучка. Бывают же такие совпадения — ее тоже звали Светлана. Дальше все пошло как по маслу. Убив девчонку, я начертил вокруг ее тела знаки — такие же, как на пиктограмме. Досадная ошибка произошла только с волосами. Я решил, что у кормилицы снят скальп — и то же самое проделал с трупом Бугримовой. Представляете мое удивление, когда я услышал от вас о бритой голове?! — старик досадливо нахмурился. — Впрочем, это убийство в любом случае было бесполезным.

— Конечно, — согласилась Виктория. — Ведь вы неправильно трактовали слова колдуна о его «неуязвимости». Он имел ввиду, что, убив Светлану, потерял любовь. А лишившись ее, лишился своей человеческой слабости и стал неуязвим.

Быстрицкий развел руками.

— Это стало понятно лишь после того, как вы сожгли записку, и открылся ее полный текст.

— Жаль студентку — глупо погибла.

— Не жалейте эту гламурную куклу, — фыркнул Эммануил Венедиктович. — Как я уже говорил, она стала жертвой собственного любопытства. Девица была тщеславна и глупа — эти качества частенько ходят парой. Я без труда завоевал ее доверие и заманил в сараи на окраине. Наплел, что существует некий волшебный нектар — стоит его вдохнуть ночью в безлюдном месте, как человек на всю жизнь становится счастливым. Заметьте, я сказал правду! Глупая красотка умирала со счастливой улыбкой. Так на нее подействовало химическое вещество, состоящее из очень редких компонентов. Вам их названия ничего не скажут, так что перечислять не буду. А вот показать чудесную смесь могу. Порошок всегда со мной — тут, в набалдашнике трости. Глянете?

И Быстрицкий поднес трость к Викиному лицу. Девушка инстинктивно вжалась в кресло.

— Спасибо, что-то не хочется.

Эммануил Венедиктович с кривой ухмылкой отошел от стола.

— Блондинка — единственная ваша жертва? — спросила у него Виктория. — А священник? Его убил генерал или…?

— Генерал. Но отнюдь не из-за графских сокровищ, как считает следствие.

— А почему же?

Мужчина в черном костюме сощурился.

— Помните, как у Булгакова? «Вопросы крови — самые сложные вопросы в мире». Поверьте, я не наиболее загадочное звено в этой запутанной цепочке тайн.

— Убийство, кровь, притворство… — Вика тяжело вздохнула. — Эммануил Венедиктович, вам никогда не хотелось сменить черную дорогу пусть не на белую, но хотя бы на серую?

Старик поджал губы.

— Тот, кто входит в темный мир, обратно не возвращается.

— Неужели секреты магии стоят того, чтобы убивать?

— Все в мире стоит ровно столько, сколько лично ты готов заплатить.

Быстрицкий глянул на часы:

— Пора. Жаль, не смогу остаться на ужин — Ольга Михайловна по случаю вашего уезда готовит мой любимый ванильный пудинг.

Развернувшись, он направился к двери.

— А очки? — окликнула его Виктория. — Разве вы не заберете их? Обсидиан, наверное, очень дорогой.

— Не все деньгами меряется. Далеко не все.

Девушка вздрогнула. В памяти отчетливо всплыл момент, когда то же самое ей сказал отец Даниил. Но как же по-разному звучали эти слова…

Мужчина тем временем встал около двери.

— Обсидиан не просто дорогой — он бесценный. Хотя в денежном эквиваленте это сущие пустяки. Однако я говорю об иной ценности минерала: непостижимой, магической. Обсидиан располагает человека к принятию нового взгляда на мир. Заставляет быть готовым к любым переменам — как внешним, так и внутренним. Он направляет своего владельца на путь истины. Что может быть ценнее?

Эммануил Венедиктович бросил взгляд на очки.

— Будем считать — это мой вам прощальный подарок. За то, что были добры к нелепому старику.

Он скроил дурашливую физиономию и на секунду стал прежним Быстрицким.

— Старички так трогательны и беззащитны — не правда ли, дорогой профессор?

Мужчина в черном костюме открыл дверь.

— Хочу вас предупредить, — холодно обратился он к девушке перед тем, как покинуть архив. — Держите язык за зубами. А то ведь порошочек из трости может легко перекочевать в… ну, скажем — тот же ванильный пудинг. Восхитительная еда прекрасно маскирует вкус яда.

Вика пристально смотрела на собеседника:

— Знаете, Эммануил Венедиктович, а ведь ваше желание осуществилось. Вы самый настоящий оборотень.

— Кто бы говорил…

И Быстрицкий, ухмыльнувшись, исчез за дверью.

С гулко бьющимся сердцем девушка переступила порог столовой. Этим вечером тут были все. Все, кроме пышноволосого старичка в клетчатом костюме и лакированных штиблетах. О нем, кстати, сейчас и шла речь.

— Быстрицкий удрал — даже не попрощался, — обиженно сказала Настя.

— Никчемный прилипала, — хмыкнул Звягин. — Помер донор, он и смотался искать новый объект для паразитирования.

— Что на старика нападать? — вздохнула Ольга Михайловна. — Он, по сути, был милый безобидный человечек.

Весь ужин Вика нервничала — не подсыпал ли «милый безобидный человечек» в еду смертоносную отраву? К счастью, обошлось. Блюда сменялись, а за столом никто не жаловался на плохое самочувствие. Только когда под конец ужина Ольга Михайловна вынесла свой фирменный ванильный пудинг, Викторию чуть не вырвало. И как ее ни уговаривали съесть хоть маленький кусочек, девушка не смогла себя пересилить. Вкус ванильного пудинга после разговора с Быстрицким стал ей отвратителен. Как и сам старичок.

Впрочем, Эммануил Венедиктович зря утруждался запугиванием — Вика в любом случае молчала бы о его секретах. Ведь они напрямую были связаны с ее собственными тайнами. А девушка меньше всего хотела, чтоб кто-то узнал о них.

Посиделки в столовой этим вечером затянулись допоздна.

— Ну вот, — сказала Настя, когда все подумывали уже расходиться. — Завтра отбудет Виктория Олеговна, потом уедет Виталий Леонидович — и дом совсем опустеет.

Кухарка обняла приунывшую девушку.

— Не опустеет — мы-то тут останемся. Будем ходить по комнатам и вспоминать Семена Семеновича.

— Сложно поверить, что хозяина нет в живых, — пробасил дворецкий. — Неужели таки сработало древнее проклятие?

— Да уж, от судьбы не уйдешь, — Звягин положил на тарелку последнюю порцию ванильного пудинга. — Банкир мог бы жить сто лет — он ведь не любил детей и не собирался их заводить. Если б не спутался с моделью, все у Семена Семеновича сложилось бы замечательно.

— Ох уж эти женщины… — проворчал Милош.

Ольга Михайловна возмущенно зыркнула на дворецкого:

— Какие женщины?! Тут мужчина виноват — туземец Харитон. Это он все заварил, — кухарка перевела взгляд на Вику. — Не понимаю, почему колдун убил Светлану, которую так любил?

— От ненависти до любви — один шаг, но обратно — путь еще короче, — грустно улыбнулась девушка. — Харитон не получил того, что хотел, и уничтожил свою привязанность к кормилице. А заодно и ее саму. Любовь — очень мощное чувство, не каждому удается пережить его достойно. Ведь не зря говорят, что миром правят две силы: деньги и любовь.

— А разве не власть правит миром? — удивилась Настя.

— Деньги и любовь — это и есть власть. С деньгами можно стать хозяином тел, а с любовью — властелином душ. Если случается какая-то мерзость, ищи причину в одной из этих двух сил. Как, впрочем, и причину всего прекрасного — тоже.

В тот вечер люди расходились по своим комнатам притихшие и задумчивые. А ночью Вике опять приснился сон.

* * *

— Идите за мной.

Отец, Даниил направил фонарь вперед, и луч света выхватил из темноты рыхлые стены ракушняка.

— Никогда бы не догадался, что в памятнике есть комната, — банкир с любопытством озирался по сторонам. — Это что, тайник?

— Можно сказать и так…

Священник поднял фонарь повыше, чтоб осветить все помещение.

— Семен Семенович, встаньте, пожалуйста, на середину комнаты.

Тормакин нехотя подчинился.

— Отче, что вы еще придумали для выдворения меня из деревни? Я же сказал — никуда отсюда не уеду!

— Думаю, сейчас вы измените свое решение.

И с этими словами отец, Даниил нажал треугольный выступ в стене. Со всех сторон банкира и священника окружили каменные саркофаги.

— Кто это? — глухо произнес Тормакин, разглядывая покоящиеся в них тела.

— Графы Смолины. Мы находимся в их семейном склепе. Тут пять поколений.

— Да, верно — пять. А саркофагов шесть. Почему же один пустой?

Священник пристально глянул на собеседника.

— Шестой саркофаг предназначен для вас.

Раздался нервный смешок — банкир явно не ожидал такого ответа.

— Что за шутки?!

— Напротив, Семен Семенович, все очень серьезно. Вам нужно уезжать из Красных петушков. И чем скорее, тем лучше. Почему вы мне не верите? Я признался, что посылал вам анонимки. Я рассказал все о родовом проклятии. Теперь, в качестве последнего аргумента, показываю усыпальницу ваших предков. Вы потомок графов Смолиных — можете в этом не сомневаться. А все они умирали одинаково. Вы тоже последуете за ними, если не послушаетесь меня.

— И когда же я, по-вашему, должен умереть?

— Точного времени я не знаю, — признался отец Даниил. — Но это обязательно произойдет сегодня — в день рождения вашего сына.

Банкир досадливо фыркнул.

— Какого сына, отче? Я вам уже говорил: Элькин мальчишка от стриптизера. Она вам просто голову заморочила, вы и поверили.

— Дело не только в ребенке. Есть еще верный признак — ваша ладонь. Она порезана, и неизвестно, как это произошло. Значит, проклятие неумолимо движется к завершению. Если вы немедленно не покинете деревню, то умрете в самое ближайшее время.

— Отлично, — хохотнул Семен Семенович. — Сейчас мы это проверим.

Он проворно забрался в свободный саркофаг и лег там, сложив на груди руки.

— Что вы делаете? — побледнел священник.

— Примеряюсь к своему гробу. Надо пообвыкнуть, раз смерть уже на пороге. Знаете, а тут довольно уютно.

Отец Даниил оперся ладонями о край саркофага.

— Перестаньте, Семен Семенович, теперь не время шутить!

— Да? А, по-моему, самое время. До ужина еще час, так что я вполне успею…

Неожиданно он осекся. На лице отразилось удивление, и банкир с тяжелым вздохом закрыл глаза.

— Покойся с миром, — скорбно прошептал священник.

Раскачивая над усопшим массивную цепь с крестом, он прочел заупокойную молитву. После этого отец Даниил нажал каменный треугольник — саркофаги медленно заехали в стены, комната вновь опустела.

— Вот и все…

Священник вышел из памятника. На улице творилось настоящее светопреставление! Ливень лил как из ведра. Оглушительные раскаты грома смешивались с яркими вспышками молний. Ветер с диким завыванием носился по округе, как стая взбесившихся собак. Отец Даниил, казалось, ничего этого не замечал. Спокойно закрыл он вход в постамент и, вынув из ниши барельеф, зашагал в грозовую ночь.

Ранним утром Вика навсегда покидала Красные петушки. Старик-«крокодил», недовольно пофыркивая, опять затрясся по деревенским колдобинам. Впереди было восемь часов до Москвы…

Эпилог

— Виктория, к тебе пришли.

Девушка оторвалась от офисной статистики, с которой работала.

— Кто пришел? — она удивленно посмотрела на свою коллегу, Танечку Лапину.

— Мужчина какой-то — интересный такой, импозантный.

Танечка, тридцатипятилетняя аспирантка, за плечами которой было два высших образования и столько же разводов, находилась сейчас в поиске очередного спутника жизни. Поэтому все мужчины, попадающие в поле ее зрения, автоматически становились «интересными» и «импозантными».

Вика вышла из кабинета и направилась в фойе, где ожидал посетитель.

— Здравствуйте, — едва девушка переступила порог, окликнул ее Звягин. — Сто лет не виделись.

— Всего месяц, — улыбнулась в ответ Виктория. — Какими судьбами, Виталий Леонидович?

Детектив напустил на себя важный вид.

— Я, профессор, с деловым визитом. Сегодня оглашают завещание Тормакина, и вам надлежит при этом присутствовать. Банкир, как вы знаете, назначил вас директором исторического фонда. Но, чтобы назначение вступило в силу, нужна ваша подпись. Долохов попросил подбросить вас в контору к личному нотариусу Семена Семеновича. Все собираются там в три. Сможете на часок отлучиться с работы?

— Запросто. Только плащ с сумочкой возьму, и поедем.

Конец августа в этом году выдался холодным. Виктория, только недавно вернувшаяся из круиза по Средиземноморью, с тоской вспоминала южный отдых. Она плотнее запахнула плащ и направилась к стоящему на стоянке знакомому «Форду».

— Тут всего пятнадцать минут дороги — с ветерком домчим, — весело сказал Звягин, усаживаясь за руль.

— Ветерка не надо, — поежилась девушка. — Расскажите лучше, почему так быстро завещание оглашают. Неужели следствие уже закончилось?

— А оно и не начиналось. Смерть банкира не насильственная, дело прикрыли ввиду отсутствия состава преступления. Или вы про генерала спрашиваете?

Вика спрашивала про банкира. Но и о генерале ей тоже было интересно узнать. Виталий Леонидович легко поделился информацией. Выяснилось, что Смолин, проходивший подозреваемым по двум убийствам — блондинки и священника — оказался неподсуден. Психиатрическая экспертиза показала его полную невменяемость. Теперь Владимир Антонович находился в изолированной палате одного из медицинский спецучреждений… Ирина Дмитриевна сразу после ареста мужа уехала из Красных петушков. Где она теперь — Звягин был не в курсе.

— Знаю только, — заметил он, — что Ирина Дмитриевна таки усыновила мальчика, которого они с генералом опекали.

— Мишеньку, — подсказала Вика.

— Да, Мишеньку. Повезло пацану — в генеральском семействе явно деньжата водятся. Одно колье чего стоит.

Девушка все еще находилась под впечатлением от новости, что Смолин избежал тюрьмы.

— Почему генерала признали неподсудным? — в недоумении спросила она детектива. — Какой у него диагноз?

Виталий Леонидович пожал плечами.

— Диагноз не помню. Но там и без всякой экспертизы было понятно, что Смолин тронулся. Он на допросе заявил, что смерть отца Даниила произошла оттого, что священник мог помешать правосудию небес. Орал, что дом Семена Семеновича ему принадлежит. Достался якобы по праву рождения, от предков. Про блондинку вообще ничего не сказал. Про банкира — бубнил о каком-то завещании для внука. Какого внука — непонятно… У Тормакина и сына-то не было.

— Как — не было сына?! — опешила Виктория. — А ребенок модели?

Детектив презрительно фыркнул.

— Эльвира Сенаторская созналась, что ее малец от стриптизера. Долохов с ней серьезно поговорил — она и раскололась.

— Но как же проклятие?!!

— Да не было никакого проклятия, — отмахнулся Звягин. — Судьба сыграла злую шутку: отец Даниил хотел обезопасить банкира, а вместо этого именно он и довел Тормакина до смерти. Показал усыпальницу предков — тут у любого сердце не выдержит.

— Инфаркт?..

Вика невольно припомнила, как во сне колдун, сжигаемый на костре, тоже кричал что-то про сердце.

— Да, Семен Семенович скончался от инфаркта, — подтвердил детектив Викину догадку. — И не он один. В их роду, похоже, у всех сердца слабые были.

— То есть проклятия нет, но Тормакин все-такипотомок графов?

— Вне всяких сомнений. Генетическая экспертиза показала, что тела из склепа принадлежат шести поколениям рода Смолиных. Кстати, они так прекрасно сохранились благодаря тому, что были захоронены в ракушняке. Это своего рода природный фильтр — он обогащает воздух йодом и солью. Антибактериальные испарения позволили трупам не разложиться, а мумифицироваться. Так, кстати, и в древности захоранивали. Например, мощи святых в известняковых гротах…

— А как дела в особняке? — сменила Вика мрачную погребальную тему. — Вы с кем-то из слуг общаетесь?

Звягин крутанул руль, сворачивая с центрального шоссе.

— С Ольгой Михайловной иногда перезваниваемся. В особняке все по-прежнему. Слуги остались в поместье: кухарка, дворецкий, садовник… Только Настя уволилась. Оно и понятно — чего ей в той глухомани без Тормакина делать? Я, кстати, недавно с Настюхой в центре Москвы пересекся. На крутой тачке ехала, расфуфыренная — прям не узнать. Небось, какого-то очередного папика подцепила. Вообще, умеет она богачей на бабло раскручивать. Мне как-то Ольга Михайловна рассказывала: после аборта Семен Семенович этой девице длиннющий отпуск дал, и денег прилично. Целых полгода ее видно не было — на курортах отдыхала. Вот и теперь, видать, так же развлекается…

Они подъехали к новенькой стеклянно-железной высотке, уходящей бесчисленными этажами в небо. Виталий Леонидович глянул на парковочную площадку.

— Судя по машинам, все уже в сборе — давайте поторопимся.

Вика вышла из «Форда» и… В нос ударили тысячи запахов, плотное кольцо звуков окружило со всех сторон, черно-белая картинка заплясала перед глазами. Сморгнув, девушка поспешно достала из сумочки очки и надела их — мир снова стал узнаваемым.

— Что это вы в темных очках? — удивился Звягин. — Вроде не солнечно.

— Аллергия на пыль, — отчеканила Виктория уже привычную отговорку. — Когда приступ начинается, я и в помещении в очках нахожусь.

— А, да-да — помню, — виновато кивнул детектив. — У вас же, когда мы склеп вскрывали, тоже проблемы с глазами были.

Виталий Леонидович заботливо распахнул перед Викой дверь, и вдвоем они вошли в здание. Здесь было торжественно-печально, как в мавзолее. Стоящий в прозрачном лифте мальчик-портье нажал кнопку с номером «40», и кабина понеслась на самый верх. Через несколько минут она замерла. Створки лифта открылись, впуская пассажиров в небольшой строгий кабинет. Тут, как и говорил Звягин, собрались все заинтересованные лица. Долохов, Милош, Ольга Михайловна… А вот изящную шатенку, кутающуюся в длинный палантин, Вика видела впервые.

— Не узнаете? — улыбнулась незнакомка. — Это же я, Настя.

Сказать, что Виктория удивилась — это ничего не сказать. Она была просто в ауте! Настя, серенькая девочка в униформе служанки, теперь преобразилась в шикарную дорогую женщину. Изменения были невероятные! Определенно, новый любовник заботился о ней куда лучше, чем в свое время Семен Семенович. Из ступора Вику вывел недовольный голос Долохова.

— Почему тянете с зачитыванием завещания?

Компаньон банкира обращался к лысому мужчине в золотом пенсне, который, сидя за столом, пересматривал какие-то документы. «Видимо, тот самый «личный нотариус Тормакина», — догадалась Вика. Лысый оторвался от бумаг и невозмутимо глянул поверх пенсне на Сергея Константиновича.

— Завещание будет оглашено сразу же, как только соберутся все наследники.

По кабинету пронесся недоуменный ропот. Кого еще ждать? Вроде все в сборе.

Буквально через минуту дверь лифта распахнулась, и оттуда вышла… генеральша Смолина. На руках она держала годовалого карапуза.

— Мама, дай его мне, — потянулась к малышу Настя.

Мама?!! Всеобщий шок захлестнул кабинет нотариуса, породив звенящую тишину. Бывшая служанка Тормакина взяла ребенка на руки. Тот ухватился за палантин и стянул его в сторону. На груди женщины сияло великолепное колье: брильянты, изумруды, а в самом центре… этот камень невозможно было спутать ни с каким другим — розово-желтый бразильский топаз. Империал! Запахнув палантин, Настя погладила малыша по голове и глянула на собравшихся:

— Знакомьтесь — это Михаил Семенович Тормакин. Вернее — Смолин.

Она повернулась к мужчине в пенсне:

— Ну вот, теперь все в сборе. Прошу вас, господин нотариус — зачитывайте завещание.

Марина Луценко

ЛОВУШКА ДЛЯ БАНКИРА

Виктории Дружкиной, сотруднику архива одного из московских НИИ, неожиданно предлагают подзаработать денег — разобрать архив, найденный в доме известного банкира. Предложение выглядит странно, но сумма вознаграждения впечатляет. Да и вдруг там что-то интересное…

И Вика едет в Красные петушки — небольшой поселок у черта на куличках — и смело берется за работу. Чего только не лежит в семейном архиве! Но Вика — профессионал! Однако, сама того не ожидая, она оказывается втянутой в семейные тайны…

16+

ISBN 978-985-549-421-9

По вопросам реализации обращаться в «ИНТЕРПРЕССЕРВИС».

Тел. в Минске: (10375-17)-387-05-51, 387-05-55.

Тел. в Москве: (495) 233-91-88.

E-mail: interpress@open.by

http://www.interpres.ru

интернет-магазин OZ.by

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

ГЛАВА 1 Как все началось

ГЛАВА 2 Иллюзии и заблуждения

ГЛАВА 3 Знакомства — приятные и не очень

ГЛАВА 4 Все не так просто, как кажется

ГЛАВА 5 Прошлое и настоящее

ГЛАВА 6 Странные перемены

ГЛАВА 7 Прогулка с отцом Даниилом

ГЛАВА 8 В чем проклятие?

ГЛАВА 9 Невероятное открытие

ГЛАВА 10 От любви до ненависти

ГЛАВА 11 Неожиданность, неожиданность и снова неожиданность…

ГЛАВА 12 Пропавшие артефакты

ГЛАВА 13 Обгоревшая записка и порезанная ладонь

ГЛАВА 14 Тайна нарисованной женщины

ГЛАВА 15 Исчезновение банкира

ГЛАВА 16 Жуткая находка

ГЛАВА 17 Не ждали не гадали — как-то само вышло

ГЛАВА 18 Неожиданный поворот событий

ГЛАВА 19 Маньяк! Маньяк? Маньяк…

ГЛАВА 20 Шоу детектива Звягина

ГЛАВА 21 Погоня

ГЛАВА 22 Тайна проклятия

ГЛАВА 23 Последняя запись в дневнике

ГЛАВА 24 Внезапный арест

ГЛАВА 25 Секрет памятника

ГЛАВА 26 Вот все и прояснилось

Эпилог