Ливонская война [Владимир Дорофеевич Королюк] (fb2) читать онлайн

Владимир Дорофеевич Королюк Ливонская война ^{_{Из истории внешней политики Русского централизованного государства во второй половине XVI в.}}

1. Русское государство накануне Ливонской войны

В отличие от стран Западной Европы, где процесс образования централизованных государств в общем по времени совпал с процессом ликвидации феодализма и складывания наций, в России, как и в других странах Восточной Европы, процессы эти развивались не одновременно, не совпадали по времени друг с другом. В странах Восточной Европы, еще не вступивших на путь капиталистического развития, в которых капитализм только зарождался, «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия. И так как на востоке Европы процесс появления централизованных государств шёл быстрее процесса складывания людей в нации, то там образовались смешанные государства, состоявшие из нескольких народов, еще не сложившихся в нации, но уже объединённых в общее государство»^[1].

Процесс образования смешанного, многонационального Русского централизованного государства начался еще в XV в. на основе экономического развития русских земель и был ускорен наличием серьезной внешней опасности — необходимостью борьбы с татаро-монгольским игом. Образование Русского централизованного государства происходило на феодально-крепостнической основе. Более того, образование централизованного государства способствовало усилению феодально-крепостнического строя. Тем не Менее процесс образования централизованного государства явился благоприятным условием для дальнейшего экономического и культурного прогресса объединенных в рамках единого государства русских и нерусских земель. Образование централизованного государства являлось также непременным условием успешного исхода борьбы входивших в состав Русского государства народов против угрозы иноземного нашествия.

Борьба центральной власти с крупными землевладельцами, отстаивавшими строй феодальной раздробленности, совпадала с интересами растущего русского города, благоприятствовала подъему городов, развитию в стране товарно-денежных отношений. Уже в конце XV — первой половине XVI в. в руках крупных землевладельцев — духовных и светских (бывших независимых князей) феодалов оставалась лишь небольшая часть городов. Основная масса русских городов находилась в непосредственном подчинении у центральной великокняжеской власти. Московские великие князья последовательно проводили политику собирания под свою власть русских городов, оказывали поддержку развитию посадов, используя их как источник больших финансовых поступлений в великокняжескую казну.

Рост русских городов в XV — первой половике XVI в. происходил на основе быстро продвигавшегося в это время процесса общественного разделения труда, на основе достигшего новых серьезных успехов процесса отделения ремесла от сельского хозяйства. В результате развития мелкого ремесленного производства росли старые города. На базе развития крестьянской промышленности возникали новые города, выраставшие из торговых сел, чаще всего расположенных вблизи больших торговых дорог и водных путей. В таких селах появлялись дворы крестьян, отказывавшихся от пашни для того, чтобы заниматься ремеслом и торговлей. Кузнецы, гончары, плотники, бочары, кожевники, портные, седельники и т. д. составляли основную массу ремесленного люда в таких вновь возникавших городских центрах.

Ремесленное производство в XVI в. отличала быстро развивавшаяся дробность специализации. В Москве, например, из числа ремесленников-металлистов выделялись специалисты по изготовлению отдельных предметов — ножевщики, замочники и т. д. То же явление наблюдалось и в других отраслях ремесленного производства. Появлялись специалисты по изготовлению не только отдельных предметов, но и даже отдельных частей и деталей их. Широкое распространение имела работа из материала заказчика. Вместе с тем, однако, ремесленники производили и на рынок.

Основная масса ремесленников производила предметы широкого потребления. Иногда ремесленники объединялись в артели. Известны артели плотников, приходившие на работу в Москву из отдаленных окраин Русского государства. Большинство же ремесленников работало в одиночку. В некоторых из ведущих отраслей производства ремесленники эксплуатировали чужой труд. Хозяева кузниц, например, использовали труд наемных рабочих. Применение наемного труда в ремесле и торговле купцами и состоятельными ремесленниками при господствующем феодальном характере производственных отношений тесно переплеталось с внеэкономическим принуждением. Самой широкой формой эксплуатации чужого труда было ученичество. В ученики принимали обычно малолетних.

Положение рабочих и учеников было очень тяжелым. Глубокие противоречия существовали между верхушкой и состоятельными слоями посада и городскими низами.

Хотя в основе производства русских городов первой половины XVI в. по-прежнему оставалось ремесло, но все же уже в это время появились первые крупные промышленные предприятия. Предприятия эти имели мануфактурный характер. Такие предприятия были, например, в Москве, все более приобретавшей значение экономического центра страны. Древнейшей русской мануфактурой являлся Пушечный двор, основанный при Иване III в конце XV в. В XVI в. Пушечный двор успешно обслуживал военные нужды государства. Показателем появления первых зародышей новых капиталистических элементов было применение, пусть еще в очень ограниченных размерах, вольнонаемного труда на крупных предприятиях специализированного характера, связанных с солеварением, металлургией, оружейным, рудным и поташным делом. Регулярно получали государево жалование мастера в Серебряной палате, специальной мастерской, обслуживавшей потребности московского двора.

Появление некоторых элементов новых производственных отношений было тесно связано с ростом городов, с ростом товарно-денежных отношений. Городские ремесленники снабжали предметами своего производства не только население самих городов. Существовавшие издавна связи города с его непосредственной сельскохозяйственной округой быстро росли и укреплялись. Укреплялись и росли связи между отдельными городами и тяготевшими к ним сельскохозяйственными округами. Укрепление экономических связей между отдельными городами и областями являлось предпосылкой зарождения всероссийского рынка. В центре выросших торговых и экономических связей, развивавшихся между отдельными районами страны, стояла столица — Москва. Ее торговые люди поддерживали оживленные сношения с различными городами Русского государства. Росту торговых оборотов городов содействовало также укрепление торговых связей Русского государства со странами Западной Европы и Востока.

Рост русского города оказал глубокое влияние на развитие русской деревни, на крестьянское хозяйство и хозяйство феодалов. Изделия городского ремесла успешно конкурировали с изделиями деревенской промышленности. Прямым показателем этого были многочисленные в конце XV — начале XVI в. случаи отпуска феодалами холопов-ремесленников на свободу. Феодалам выгоднее было приобретать необходимые им ремесленные изделия непосредственно на городском рынке. Вместе с тем, с ростом городов значительно увеличился спрос на городских рынках на продукты сельского хозяйства и на сельскохозяйственное сырье. Крестьянин имел возможность реализовать часть сельскохозяйственных продуктов на городском рынке и приобрести там же необходимые для хозяйства городские изделия. Все более тесно связывалось с городским рынком феодальное хозяйство. Феодал и его окружение обращались на городской рынок, покупая предметы домашнего обихода, оружие, предметы роскоши. Чем теснее связывалось феодальное хозяйство с городским рынком, тем энергичнее оно втягивалось в сферу товарно-денежных отношений, тем большую заинтересованность обнаруживали феодалы в деньгах. Только на деньги могли они приобрести на рынке необходимые им изделия городского ремесла и дорогие иноземные товары. В условиях централизованного государства у феодалов исчезал такой источник дохода, как прямой грабеж соседних феодальных владений и их крестьян. Единственный надежный источник увеличения своих доходов феодал видел в увеличении феодальной ренты, в усилении эксплуатации крестьян. Первоначально тенденцию к росту проявила денежная рента. Феодалам казалось выгодным получать с крестьян прямо деньги. Рост денежной ренты, наряду с которой сохранялись и другие повинности крестьян, обусловленный развитием городов, в свою очередь, способствовал росту товарно-денежных отношений. Зачастую крестьянин был вынужден продавать на рынке в городе продукты за счет сокращения своего собственного потребления. Крестьяне везли на городской рынок хлеб, скот, птицу, сало, масло и сельскохозяйственное сырье — лен, кожу и т. д.

Значительное расширение сферы товарно-денежных отношений не означало, однако, зарождения в стране капиталистического уклада. Известно, что товарное производство может привести к капиталистическому производству, если в обществе возникнет частная собственность на средства производства, а рабочая сила выступит на рынке в качестве товара, покупаемого и эксплуатируемого капиталистами-предпринимателями. Капиталистическое производство возможно только при наличии системы эксплуатации капиталистами наемных рабочих.

Между тем именно этих условий не было в России в XV–XVI вв. В основе господствующего в стране способа производства лежала феодальная собственность на землю. Основными производителями материальных благ были феодально-зависимые крестьяне в деревне, мелкие ремесленники в городе. Используя внеэкономическое принуждение, феодалы эксплуатировали труд крестьянства. Поэтому в русских условиях XVI в. товарное производство могло только обслуживать феодализм. В результате развития товарно-денежных отношений произошло даже укрепление феодального строя в его самой жестокой форме — крепостничестве. При существовавшей в такой аграрной в целом стране, как Россия, дороговизне денег феодалы не имели возможности значительно повышать денежные платежи крестьян и увеличивать таким образом степень эксплуатации крестьянства. Гораздо больший простор для феодалов давала в этом отношении отработочная рента — барщина. С XV в. происходило заметное увеличение барской запашки и рост барщины. К концу XVI в. барщинная система эксплуатации в основном получила преобладание в Русском государстве, прежде всего в южных районах страны. Заводя вновь или значительно увеличивая за счет крестьянских земель барскую запашку, феодалы принуждали крестьян обрабатывать ее, используя свой крестьянский инвентарь. Помимо работы на барском поле, крестьянин обязан был выполнять и ряд других отработочных повинностей. Особенно тяжелой для крестьян была обязанность предоставлять феодалу транспортные средства — подводы. Повинность эта нередко надолго отрывала крестьянина от своего хозяйства.

Увеличивая барскую запашку, феодалы стремились выступать непосредственно сами или через торговцев-посредников в качестве продавцов сельскохозяйственных продуктов и сырья на городском рынке.

В России, как и в других странах Европы, расположенных к востоку от Эльбы, переход к отработочной ренте сопровождался резким ухудшением экономического и правового положения феодально-зависимого крестьянства. Феодалы были заинтересованы в том, чтобы обеспечить свои хозяйства максимальным количеством крепостных рук. Они повели ожесточенное наступление на крестьянское право выхода, усиливали борьбу против бегства крестьян. К концу XVI в. в связи с утверждением барщинной системы эксплуатации крестьянства происходит оформление крепостного права. Фактические крепостнические отношения, существовавшие до этого в деревне, превращаются в отношения, санкционированные законом. В юридическом оформлении феодально-крепостнических отношений была заинтересована прежде всего дворянская прослойка русских феодалов.

Резкое ухудшение экономического и юридического положения крестьянства, закабаление и превращение в крепостных феодалами многочисленных, ранее лично свободных категорий населения вело к резкому обострению основного классового антагонизма в русском феодальном обществе — между крепостными, с одной стороны, и феодалами-землевладельцами — с другой.

Изменения, происходившие в базисе русского феодального общества, находили свое отражение и в области феодальной надстройки, прежде всего, в государственном строе страны. В свою очередь надстройка активно помогала своему базису оформиться и укрепиться. Ярким примером такого взаимодействия надстройки и базиса являются события XVI в. — время энергичного развития в стране товарно-денежных отношений и перехода к барщинной системе, время быстрого укрепления централизованного Русского государства и завершения в конце века в связи с политическим торжеством дворянства процесса оформления крепостного права.

«Объединение более значительных областей в феодальные королевства, — указывают К. Маркс и Ф. Энгельс, — было потребностью как земельного дворянства, так и городов. Поэтому повсюду во главе организации господствующего класса — дворянства стоял монарх»^[2]. В борьбе с феодальной раздробленностью центральная королевская или великокняжеская власть играла прогрессивную роль. «Она была представительницей порядка в беспорядке, представительницей образующейся нации в противоположность раздроблению на бунтующие вассальные государства. Все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же как королевская власть тяготела к ним»^[3].

Процессы, происходившие в экономическом строе русского феодального общества XVI в., определяли интенсивность развивающейся политической централизации страны. В первой половине XVI в. в России процесс политической централизации страны происходил в форме складывания сословной монархии. В России, как и в ряде других стран Европы, сословная монархия являлась важным этапом в развитии процесса централизации, была подготовительным этапом к значительно более полной централизации страны, связанной с установлением строя абсолютной монархии.

Русское централизованное государство XVI в. было феодально-крепостническим государством. Складывающаяся сословная монархия являлась аппаратом принуждения в руках класса феодалов против феодально-зависимого крестьянства. Поэтому в укреплении центральной государственной власти были заинтересованы прежде всего широкие массы феодалов — мелкие и средние землевладельцы— дворяне. Сильная государственная власть была для них лучшей гарантией успеха происходившего феодального наступления на крепостное крестьянство, орудием подавления обострившейся в результате резкого ухудшения экономического и юридического положения крестьянства классовой борьбы крепостных против феодального гнета.

Но укрепление центральной государственной власти не могло не задевать политических интересов крупного боярского и княжеского землевладения, политических привилегий «дерзкой аристократии», «крамольных бояр», по выражению А. И. Герцена, которые цепко держались за порядки феодальной раздробленности. В своей борьбе с крупными феодалами центральная власть могла опереться на широкую поддержку дворянства, не только заинтересованного в ликвидации боярско-княжеского засилья на местах, но и вступившего в конфликт с боярством на почве борьбы за крепостных крестьян, за феодальную ренту. Вполне естественно поэтому, что процесс складывания сословной монархии в России, процесс политической централизации страны происходил в условиях борьбы между двумя основными группировками господствующего класса — боярством и дворянством. Однако в борьбе с крепостным крестьянством и городскими низами обе прослойки феодалов выступали единым фронтом. Их объединяли единые классовые интересы. Обстоятельство это определяло возможность временных соглашений, компромиссов между ними.

Поддержку центральной великокняжеской власти в ее объединительной политике централизации страны оказывали города — городские торгово-ремесленные посады. Особенно важной являлась поддержка крупнейшего города страны — Москвы.

Сопротивление объединительной политике великокняжеской власти оказывала только небольшая группировка торгово-ремесленного населения в таких городах, как Новгород Великий, Псков, Тверь. Это были в основном крупные купцы, связанные главным образом с транзитной торговлей и не заинтересованные в централизации страны. Усиление центральной власти ущемляло их экономические и политические интересы. Эти немногочисленные представители торгового люда и тесно связанные с ними группы посадского населения в некоторых городах являлись естественными союзниками реакционного боярства.

Политика централизации страны, проводимая великокняжеской властью в интересах дворянства при поддержке городов, достигла серьезных успехов во второй половине XV в. и первой трети XVI в. Однако основы экономического и политического могущества крупных феодалов не были тогда еще решительно подорваны. В руках реакционных князей и боярства оставался огромный земельный фонд. Лишившись политической независимости, бывшие удельные князья, а также нетитулованные бояре сохраняли в своих вотчинах важнейшие прерогативы политической власти, пользовались широкими иммунитетными правами. Великокняжеские чиновники не имели права въезда в боярские и княжеские вотчины. В своих вотчинах крупные феодалы содержали собственные отряды войск, имели свои дворы и правительственные учреждения, собирали с подвластного населения налоги, вершили суд и раздавали земли в поместья. В состав княжеских вотчин входили иногда укрепленные города. После смерти Василия III (1505–1533) в стране остались еще и удельные князья, его братья — Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий.

После смерти в 1538 г. великой княгини Елены Васильевны Глинской, бывшей регентшей при малолетнем Иване IV, позиции крупных феодалов настолько усилилась, что в стране начался в полном смысле слова разгул боярско-княжеской реакции. Оказавшиеся у кормила государственной власти боярские группировки пытались вернуть Русское государство к порядкам феодальной раздробленности.

Боярская реакция вызывала сопротивление со стороны дворянства и горожан. От боярского произвола жестоко страдали не только дворяне и посадские верхи. Больше всего страдали от него феодально-зависимое крестьянство и городские плебейские массы.

Успеху княжеско-боярской реакции много способствовала политическая незрелость и организационная слабость дворянской прослойки класса феодалов. После смерти Василия III она лишилась своего естественного руководителя и стала жертвой более политически организованного противника — боярства. Только к концу 40-х годов XVI в. русское дворянство вновь обрело себе руководителя в лице достигшего совершеннолетия Ивана IV, страстного сторонника сильной центральной власти и убежденного противника боярского произвола. Принятие в 1547 г. Иваном IV царского титула не только подчеркивало выдающееся место Русского государства в системе европейских государств (титул царя соответствовал титулу императора, стоявшего выше королей), но и предполагало серьезные изменения во внутренней политике правительства.

Однако дворянство не было еще достаточно сильно и организованно для того, чтобы немедленно перейти в наступление против боярской реакции. После коронации Ивана IV у власти продолжала оставаться реакционная боярская группировка, возглавляемая Глинскими. Конфликт между двумя группировками господствующего сословия грозил растянуться на очень долгий срок. Только активное вмешательство в политическую жизнь народных масс ликвидировало эту страшную для Русского государства перспективу.

Решающее значение имело выступление народных масс в столице. Неурожай, увеличение налогов, а затем огромный пожар, лишивший многих жителей Москвы крова, послужили непосредственным толчком к вооруженному выступлению народных масс против боярского правительства в июне 1547 года. Народный гнев обрушился прежде всего на Глинских. Князь Ю. В. Глинский был убит. Двор Глинских был разгромлен. Сам царь не чувствовал себя в безопасности в столице. Аналогичные выступления народных масс имели место и в других частях Русского государства. Волнения происходили не только в городах, но и в сельских местностях страны.

Несмотря на то, что правительству удалось подавить вооруженное выступление народных масс, их борьба нанесла сильный удар по боярско-княжеской реакции. После событий 1547 г. не могло уже быть и речи о сохранении того положения в государстве, при котором политическая власть оказывалась безраздельно в руках реакционного боярства. Правительство Глинских пало. Боярство само должно было искать соглашения с дворянством, тоже напуганным поднявшейся волной антифеодальных народных движений. В страхе перед народными массами обе враждующие группировки феодалов искали соглашения друг с другом, компромисса. Не прекратившиеся и после 1547 г. антифеодальные выступления народных масс укрепляли боярство и дворянство в этом настроении. В известной мере относительная прочность компромисса между боярством и дворянством была обусловлена и недостаточной степенью политической организованности дворянства, что открывало возможность для попыток наиболее реакционных групп боярства при первом же удобном случае вернуться к положению, существовавшему в 30-х — первой половине 40-х годов.

В целях политической консолидации всех прослоек класса феодалов в феврале 1549 г. был созван в царских палатах в Москве земский собор, так называемый «собор примирения», в котором принимали участие представители духовенства, боярства и дворянства. Тем же целям в основном служил созыв церковного «Стоглавого» собора в феврале 1551 г. «Стоглавый» собор утвердил новый Судебник.

Оба собора были тесно связаны с проведением реформ, направленных на укрепление централизованного Русского государства. Конкретным проведением этих реформ в жизнь руководило новое правительство — так называемая «Избранная рада», являвшаяся правительством компромисса между боярством и дворянством. Компромиссный характер нового правительства отчетливо виден и по его составу. Во главе «Избранной рады» оказались думный дворянин А. Ф. Адашев, происходивший из незнатного дворянского рода, и священник придворного Благовещенского собора Сильвестр. Ни тот, ни другой не были сторонниками решительного разгрома боярства и искали союзников среди родовитой знати. Наиболее дальновидные представители боярства, признававшие перед лицом подымающегося антифеодального движения народных масс необходимость уступок дворянству и укрепления центральной власти, примкнули к Адашеву и Сильвестру и приняли участие в деятельности «Избранной рады». В их числе были князья Д. И. Курлятев, Д. Ф. Палецкий, М. И. Воротынский, И. Ф. Мстиславский, тогда еще очень молодой А. М. Курбский и некоторые представители нетитулованного московского боярства.

Реформы 50-х годов XVI в., проводимые правительством «Избранной рады», соответствовали в основном интересам дворянства и были направлены на укрепление аппарата центральной власти. Эти реформы вызывали ожесточенное сопротивление крайне реакционных групп боярства. Когда в марте 1553 г. царь Иван Грозный тяжело заболел, реакционное боярство попыталось произвести государственный переворот. Боярские заговорщики хотели устранить от наследования престола четырехмесячного сына Грозного царевича Дмитрия и возвести на престол двоюродного брата царя Владимира Андреевича Старицкою. Боярский «мятеж» 1553 г. был быстро ликвидирован. Но уже в 1554 г. был раскрыт заговор князей Лобановых-Ростовских. Следствие показало, что заговорщики стремились опереться в борьбе с центральной властью на враждебную Русскому государству Литву. События 1553 и 1554 гг. позволили Ивану Грозному укрепить курс на дальнейшую политическую централизацию государства. Одной из важнейших реформ, проведенных правительством компромисса, была судебная реформа, ограничившая суд кормленщиков, являвшихся обычно представителями знатнейшего боярства. Согласно указу 1549 г. дети боярские были освобождены от суда наместников и подчинены центральным судебным органам. Дети боярские получили право суда над своими крестьянами, за исключением случаев особо важных уголовных преступлений (убийство, разбой). Тем самым мелкие землевладельцы были уравнены в правах с представителями крупного землевладения. Издание в 1550 г. нового Судебника и выработка формуляра уставной земской грамоты подготовляли отмену системы наместнического управления и кормлений и замену ее выборными земскими органами местного управления. Отмена кормлений была проведена в 1555 г., после ликвидации боярского «мятежа» 1553 г. и раскрытия заговора Лобановых-Ростовских. С этого времени судом и сбором податей ведали избираемые посадскими людьми и черносошными крестьянами «излюбленные головы» или «старосты», при которых находились выбранные из состоятельных слоев населения целовальники (земские судьи) и «земские дьяки». В ведении старост и земских судей находилось только тяглое население. Крестьяне, принадлежавшие частным владельцам, подлежали суду своих феодалов. Служилые землевладельцы судились центральными судебными органами.

Другой важнейшей реформой была реорганизация правительственного аппарата, серьезно упрочившая авторитет центральной власти в стране. В 50-х годах оформляются центральные правительственные учреждения, ведавшие как внутренними, так и внешними делами государства — приказы с постоянным штатом дьяков. Основные приказы были оформлены именно в это время.

Проведение церковной реформы преследовало цель консолидации сил духовных феодалов при одновременной частичной секуляризации церковных земель в пользу дворянства. Вторая задача фактически не была разрешена. Были только приняты меры к прекращению быстрого роста церковного земельного фонда за счет земельного фонда светских феодалов. Зато другие мероприятия — создание единого пантеона русских святых, унификация обрядов и культа — способствовали укреплению православной церкви как надежного оплота феодального строя. В основном в интересах дворянства проводилась военная реформа. В середине 50-х годов было издано уложение, которое определило зависимость размеров службы служилых людей от величины их земельных окладов. Вотчина и поместье были уравнены в правах по отношению к военной службе. Считалось, что с каждых 100 четвертей (четверть около половины десятины) хорошей земли на службу должен был являться одни конный воин в полном вооружении. Военная служба была пожизненной и наследственной. Учет военных сил проводился на периодически устраиваемых смотрах дворян по уездам.

Последовательное проведение в жизнь этой военной реформы упиралось в недостаток годных для передачи в поместья дворянам земель. В 50-х годах XVI в. государственный земельный фонд и земельный фонд, находившийся в руках дворян, фактически не выросли за счет боярских и церковных земель.

Одной из важных реформ было испомещение (предоставление поместий) вокруг Москвы в 1550 г. 1071 детей боярских. Эта «избранная тысяча» должна была стать верной опорой царской власти.

В результате военных реформ 50-х годов Русское государство располагало 100-тысячной дворянской конницей.

Одновременно были приняты меры к созданию постоянных пехотных частей. Было создано стрелецкое войско, первоначально насчитывавшее 3 тысячи человек и разделенное на 6 «приказов» (полков) по 500 человек в каждом. В дальнейшем численность стрелецкого войска значительно возросла. Стрельцы были вооружены пищалями (гладкоствольные ружья) и бердышами. Больших успехов достигла в описываемое время и русская артиллерия. Русское государство располагало не только большими предприятиями по изготовлению пушек, ядер и пороха, но и хорошо обученными многочисленными кадрами артиллеристов. Во второй половине XVI в. в русской артиллерии было введено очень важное техническое усовершенствование. Пушки начали ставить на лафеты, что позволило успешно применять артиллерию в полевых боях. На очень высоком уровне находилось в то время русское военно-инженерное искусство. Русскими военными инженерами была разработана весьма эффективная новая система инженерного обеспечения атаки крепостей. В этих целях создавались перед осажденными крепостями специально оборудованные плацдармы для атаки, строились опорные пункты и подступы. Русские военные инженеры обладали высоким искусством обороны городов и крепостей, прекрасно владели техникой минно-подрывных работ. Достижения в области военно-инженерного искусства должны были сыграть особенно важную роль в годы Ливонской войны, в ходе которой задачи атаки и обороны крепостей имели большое значение.

Успехи русского военно-инженерного искусства в большой мере опирались на громадный, веками накопленный русскими инженерами опыт градостроительства.

Таким образом, к концу 50-х годов XVI в., накануне Ливонской войны, Русское государство являлось могущественнейшей военной державой в Европе. Современники-иностранцы могли с полным правом называть Грозного сильнейшим из европейских государей. Возросшей силы Русского государства опасались даже в Стамбуле, при дворе султана, грозы Германской империи. Вместе с тем в результате реформ 50-х годов Русское государство значительно окрепло, достигло значительно более высокой степени политической централизации, чем когда-либо прежде. Последнее не исключало, однако, того, что внутри Русского государства существовали условия, способные серьезно ослабить и затормозить его военные усилия.

Правительство «Избранной рады» в своей политике реформ в значительной степени отражало интересы дворянства. Дворянский характер реформ «Избранной рады» хорошо заметен на примере Судебника 1550 г. Идя навстречу мелким и средним землевладельцам-феодалам, Судебник подтвердил, что крестьяне имеют право выхода только в Юрьев день. При этом была повышена плата за так называемое «пожилое», следуемая феодалу с крестьянина. В случае ухода осенью крестьянин должен был заплатить дополнительно еще 2 алтына «за повоз», в счет отбываемой зимой повозной повинности. Постановление Судебника преследовало цель прекратить уход крестьян из дворянских поместий в вотчины бояр, князей и монастырей.

При всей своей продворянской направленности деятельность «Избранной рады» была противоречивой. Противоречия эти выражались прежде всего в том, что реформы в интересах дворянства и отчасти посада осуществлялись руками бояр и близких к ним по образу мыслей лиц. Противоречия эти заключались, далее, в том, что расширение политических прав дворянства в ущерб привилегиям феодальной знати, укрепление экономических основ дворянского землевладения происходили без сколько-нибудь серьезного подрыва экономической базы боярской реакции — крупного землевладения бояр и князей. Противоречия эти обусловливались в конечном итоге тем, что конфликт между дворянством и поддерживавшими его социальными верхами посада и боярством не был разрешен в 50-х годах XVI в. Он был только временно смягчен. Экономическое укрепление дворянского землевладения и политическая консолидация дворянства подготавливали переход дворянства в решительное наступление на крупных феодалов, которые, как это с полной очевидностью показали события 1553 и 1554 гг., должны были оказать отчаянное сопротивление политике дальнейшей централизации страны и подрыва их экономического могущества. При таких обстоятельствах резкое обострение конфликта между боярством и дворянством было неизбежно. В случае тяжелой и длительной войны это обострение внутриклассового конфликта между двумя группировками феодалов должно было оказать самое отрицательное влияние на развитие военных событий. Тяжелая и длительная Ливонская война не была, таким образом, подготовлена предварительным решительным политическим и экономическим разгромом реакционного боярства.

2. Международное положение Русского государства в конце 50-х годов XVI в Причины Ливонской войны

Неизбежное обострение противоречий между прогрессивной для того времени дворянской прослойкой господствующего феодального класса и реакционным боярством не могло ограничиться только областью внутренней политики. Обострение это должно было, естественно, сказаться и в области русской внешней политики, являвшейся органической частью единого процесса образования Русского централизованного государства.

Основные направления внешней политики Русского централизованного государства выявились еще во второй половине XV в., при великом князе Иване III. Они сводились, во-первых, к борьбе на восточных и южных рубежах с татарскими ханствами, возникшими на развалинах Золотой Орды; во-вторых, к борьбе с Великим княжеством Литовским и связанной с ним узами унии Польшей за захваченные литовскими и отчасти польскими феодалами (в руках последних находились западноукраинские земли — Галичина и западная часть Волыни) русские, украинские и белорусские земли; в-третьих, к борьбе на северо-западных границах с агрессией шведских феодалов и Ливонского ордена, стремившихся изолировать Русское государство от необходимого ему естественного и удобного выхода к Балтийскому морю.

При Иване III Русскому государству удалось лишь приступить к осуществлению этой широкой внешнеполитической программы, полного осуществления которой оно добивалось в течение почти трех столетий. Больших успехов в реализации основных задач русской внешней политики удалось добиться Русскому государству в период правления «Избранной рады». В 1552 г. русскими войсками была взята Казань. Однако покорение Казанского ханства было завершено только в 1557 г. и потребовало большого напряжения военных сил государства. С гораздо большей легкостью было осуществлено присоединение Астраханского ханства. В 1556 г. Астрахань без боя была занята войсками Ивана Грозного. Вслед за тем вассальную зависимость от Русского государства признали ногаи — орда Больших Ногаев, кочевавшая в заволжских степях. Князь Больших Ногаев Исмаил стал вассалом русского царя.

Крупные успехи внешней политики «Избранной рады» на восточных рубежах страны объяснялись тем, что в борьбе за присоединение Казани и Астрахани были заинтересованы как дворянство, так и боярство. Все слои феодалов поддерживали в этот момент внешнюю политику правительства компромисса. Поддерживало ее и политически становившееся все более влиятельным и экономически сильным русское купечество.

Положение резко изменилось с началом Ливонской войны, ускорившей обострение боярско-дворянского конфликта. После присоединения Казани и Астрахани особенно остро стала ощущаться необходимость выбора между тремя главными направлениями во внешней политике Русского государства:

1) борьба с Литвой и Польшей за захваченные литовскими и польскими феодалами украинские и белорусские земли, входившие прежде в состав древнерусского государства;

2) борьба с усилившейся крымско-турецкой агрессией;

3) борьба за Прибалтику, борьба за достаточно широкий и удобный выход к Балтийскому морю. Разумеется, всякая попытка одновременного разрешения всех этих задач русской внешней политики была заранее обречена на провал.

Русское государство не могло одновременно вести борьбу с Крымом и Турцией, а также с Польшей, Великим княжеством Литовским, Ливонским орденом и Швецией. Поэтому прежде всего надо было определить, какое звено в общей цепи внешнеполитических задач Русского государства в данный момент следует признать главным.

Тот факт, что в 50—60-е годы XVI столетия в русской внешней политике столкнулись две программы — программа борьбы за Прибалтику и программа борьбы с Крымом и Турцией, определялся международными обстоятельствами и расстановкой классовых и политических сил внутри страны.

В случае прямого столкновения с Литвой и Польшей Русское государство не могло рассчитывать, что ему удастся заручиться помощью сколько-нибудь надежных и сильных союзников. Более того, войну с Литвой и Польшей — это можно было предвидеть заранее — пришлось бы вести в сложных условиях враждебных выступлений против Русского государства как со стороны Крыма и Турции, так и со стороны Швеции и даже Ливонского ордена. Было очевидно, что и на юге и на северо-западе соседи Руси попытаются использовать ее затруднения в борьбе с польскими и литовскими феодалами для осуществления своих агрессивных замыслов. Иными словами, при сложившихся международных условиях русской дипломатии приходилось выбирать только между двумя вариантами внешней политики: крымско-турецким и прибалтийским.

В соответствии с этим в 50—60-х годах и были сформулированы две программы русской внешней политики.

Крымско-турецкий вариант был связан с громадными затруднениями чисто военного характера. Помимо того, на пути последовательного разрешения крымского и турецкого вопросов стояли и большие политические трудности. Правда, вступая в решительный конфликт с Крымом и Турцией, русское правительство могло рассчитывать на союз с Персией и Германской империей, постоянно находившейся под угрозой турецкого нашествия и потерявшей значительную часть Венгрии. Но в конкретных условиях середины XVI в. для Русского государства гораздо большее военное и политическое значение имела позиция Польши и Литвы. Между тем еще при короле Сигизмунде I польские феодалы пошли на отказ от руководящей роли в Дунайском бассейне. Соперничество Ягеллонов и Габсбургов в Венгрии и Чехии закончилось победой последних. Это было связано с тем, что в политике польского господствующего класса решительно взяла верх программа восточной экспансии, программа феодальной колонизации украинских и белорусских земель. В связи с этим стоит крайне осторожная политика правительства короля Сигизмунда II Августа в турецком вопросе. Польские феодалы стремились сохранить мирные отношения с Оттоманской империей, владения которой подошли вплотную к польским границам. Избежать столкновения с Крымом и Турцией стремились и литовские феодалы, боявшиеся усиления централизованного Русского государства. Литовское магнатство лелеяло реваншистские планы в отношении Русского государства.

При общей враждебности к Русскому государству со стороны польских и литовских феодалов успех борьбы с Турцией и Крымом был, без сомнения, невозможен. Борьба эта могла быть успешной только при условии объединения всех сил Руси, Литвы и Польши. Любая попытка добиться такого объединения сил в середине XVI в. была сопряжена с серьезными уступками Литве и Польше, с отказом Русского государства от одной из основных задач своей внешней политики — с отказом от украинских и белорусских земель. Более того, объединение всех сил Руси, Литвы и Польши для борьбы с турецко-татарской агрессией в конкретных условиях второй половины XVI в. могло произойти лишь на базе их государственного объединения — унии Польши, Литвы и Русского государства. События 70-х годов XVI в. показали, что выдвижение такой внешнеполитической программы нашло бы отклик среди значительной и влиятельной части польских, польско-украинских и даже литовских феодалов. Пример князя Дмитрия Вишневецкого, временно перешедшего на службу к Ивану Грозному, и польских магнатов Миколая Сенявского и Ольбрахта Лаского, самовольно предпринимавших военные авантюры, направленные против Оттоманской империи, свидетельствует о. существовании в 50—60-х годах антитурецкой группировки среди польских и украинских магнатов. Однако идти на осуществление польско-литовско-русской унии в условиях середины и второй половины XVI в. означало предавать национальные интересы Русского государства. События 70-х и последующих годов показали, что, выдвигая план такой унии, польские феодалы прежде всего рассчитывали создать себе благоприятные условия для безудержной экспансии на Востоке. Для папского Рима уния эта была бы одним из этапов католической агрессии на русские земли. В 50—60-х годах курс на соединение с Литвой и Польшей тоже не мог иметь иных последствий.

И в военном, и в политическом отношении гораздо более реальной представлялась программа борьбы за Прибалтику. Здесь могущественному Русскому государству противостоял слабый в военном отношении и постоянно раздираемый внутренними феодальными усобицами противник — Ливония. Главной военной силой в стране являлся духовный рыцарский Орден меченосцев. Владения Ордена были разбросаны по всей стране. В руках орденских властей находилось свыше 50 замков. Магистр Ордена жил в замке Венден (Цесис). Верховной власти магистра подчинялась половина города Риги. В описываемое время военная организация Ордена находилась в полном упадке. Этот жалкий осколок средневековья не был больше серьезной военной силой.

Совершенно самостоятельными феодальными владетелями в Ливонии были архиепископ рижский, сохранивший верховную власть над другой половиной Риги, и епископы дерптский, ревельский, эзельский и курляндский. На землях Ордена и духовных князей были расположены земельные владения и замки рыцарства, пользовавшегося своими поместьями на ленном праве. Крупной и фактически самостоятельной политической силой в стране были города— Рига, Ревель (Таллин), Дерпт (Юрьев, Тарту), Пернава (Пярну), Вольмар (Валмиера), Нарва и др., хотя города эти и находились под верховной властью Ордена или епископов. Между Орденом и духовными князьями, прежде всего рижским архиепископом, постоянно происходили столкновения. Крупные города, которые вели широкую посредническую торговлю и испытывали большие затруднения от непрекращавшегося вмешательства и притеснений со стороны светских и духовных феодалов, стремились освободиться от верховной власти Ордена и духовных князей. Этим можно объяснить быстрый успех в прибалтийских городах реформации. В то же время рыцарство восновном оставалось католическим.

Феодальной анархии, господствовавшей в стране, вполне отвечал ее политический строй. Единственным органом центральной законодательной власти, объединявшим страну, являлись сеймы или ландтаги. Они созывались магистрами Ордена обычно в г. Вольмаре (Валмиере). На ландтагах присутствовали представители четырех сословий: Ордена, духовенства, рыцарства и городов. При отсутствии единой и сильной исполнительной власти постановления ландтагов обычно почти не имели реального значения. Немецким духовным и светским феодалам и верхушке городов противостояла масса закрепощенного латышского и эстонского крестьянства и социальных низов городского населения. В середине XVI в. Ливония была страной, где крепостное право и феодальная эксплуатация носили самые жестокие формы. Классовый гнет переплетался с гнетом национальным.

Тесные культурные, экономические и политические связи существовали с древних времен между покоренным немецкими феодалами местным населением и русскими землями. Задавленное нуждой, беспощадно подавляемое господствующим классом экономически, политически и культурно, латышское и эстонское население рассчитывало на то, что русский народ, русская армия принесут ему освобождение от национального и социального гнета. Угнетенные латыши и эстонцы готовы были поддержать военные действия русской армии.

Ливония была страной богатых и сильно укрепленных городов и многочисленных замков. Опираясь на мощные городские укрепления и разветвленную сеть рыцарских и орденских замков (всего в Ливонии было свыше 150 укрепленных замков), немецкий господствующий класс был в состоянии удерживать в подчинении массы латышского и эстонского населения. Но крайнее обострение классовых и политических противоречий в стране, феодальная анархия, разрывавшая ее на отдельные феодальные владения, делали Ливонию неспособной устоять против натиска могущественного централизованного Русского государства.

Начиная войну в Прибалтике, необходимо было учитывать, однако, что придется столкнуться с противодействием ряда держав, претендовавших на Ливонию.

Менее всего, разумеется, должно было опасаться русское правительство Германской империи, выступавшей с притязаниями на верховную власть над Прибалтикой. Практически Габсбурги не имели возможности оказать действенной помощи ливонским феодалам. Гораздо более приходилось считаться с позицией Литвы и стоявших за ее спиной Польши, Швеции и Дании. Последняя тоже претендовала на часть Ливонии. Противники Русского государства могли рассчитывать найти в Империи дипломатическую и отчасти военную поддержку Бранденбурга и Саксонии. Что касается Гогенцоллернов, правивших в Бранденбурге и в Восточной (княжеской) Пруссии, то они прямо выступали с претензиями на Ливонию, рассчитывая в отношении ее повторить опыт с секуляризацией Тевтонского ордена.

Ослабевшая Ганза (северо-германский союз городов) не была уже сколько-нибудь единым политическим целым. Противоречия между отдельными городами, входившими в Ганзейский союз, исключали возможность проведения. им единого и последовательного политического курса. Русское правительство должно было, конечно, учитывать враждебность Ганзы к планам утверждения Русского государства в Прибалтике, но оно не могло при этом упускать из виду того факта, что ганзейские города были крайне заинтересованы в русской торговле. Заинтересованность в русской торговле оказывала громадное влияние на политику ганзейских городов.

При столь сложной международной конъюнктуре было чрезвычайно важно выбрать наиболее благоприятный момент для начала военных действий. Этим благоприятным моментом мог быть только такой промежуток времени, во время которого четыре главные заинтересованные страны — Литва, Польша, Швеция и Дания — оказались бы так или иначе неспособными немедленно вмешаться в ливонские события. Важность выбора такого благоприятного момента обусловливалась и чисто военными соображениями относительно перспектив войны в Ливонии. Не имея в своем распоряжении морского флота на Балтике, русское правительство должно было считаться с тем, что это осложняет задачу завоевания Ливонии, а вмешательство какой-либо морской державы может весьма серьезно затруднить действия русской армии.

Благоприятный для Русского государства момент в Прибалтике наступил в конце 1557 — начале 1558 г. В 1557 г. прекратилась русско-шведская война. Попытки шведского короля Густава I Вазы привлечь к войне против Русского государства Данию, Литву, Польшу и Ливонский орден не дали никаких результатов, хотя, начиная в 1554 г. войну, шведский король определенно рассчитывал на союз с Орденом, который энергично толкал его на борьбу с Русским государством. Оставшись один на один с Русским государством, Швеция проиграла войну. В связи с этим Иван Грозный писал ногайскому князю Исмаилу: «Король немецкий нам сгрубил, и мы его наказали»^[4]. Поражение произвело сильное впечатление на шведского короля, который вынужден был с тех пор вести крайне осторожную политику в отношении своего восточного соседа, заискивая перед ним. Правда, сыновья «наказанного» русскими Густава I Вазы не разделяли осторожной и выжидательной позиции своего отца. Младший, герцог Финляндский Юхан, внимательно следил за развитием событий в Ливонии и стремился овладеть опорными пунктами на южном берегу Финского залива, в то время как наследный принц Эрик носился с обширными планами установления полного господства Швеции на севере Европы. Позже он рассчитывал достичь этого путем брака с английской королевой Елизаветой.

Было очевидно, что со смертью Густава I Вазы Швеция вновь примет активное участие в ливонских делах. Однако и в этом случае Русскому государству нечего было слишком опасаться шведского нажима. Руки Швеции связывало все большее обострение шведско-датских отношений. Впоследствии уже при преемнике Густава I Эрике XIV обострение это привело к войне между Швецией и Данией.

Так выходили из игры, по крайней мере на некоторое время, два опасных претендента на ливонское наследство. Оставались Литва и Польша. Сигизмунд II Август не был, правда, безусловно связан какими-либо серьезными осложнениями международного характера. Ни Литве, ни Польше не угрожала в это время война с их соседями. Тем не менее оставалось фактом, что Литва и Польша не были еще готовы к решительной схватке с Русским государством. На это указывало то обстоятельство, что они отказались поддержать Густава I Вазу в борьбе с Иваном Грозным, не использовали для нападения на Русское государство столкновения его с Крымом в 1555–1556 гг. В 1557 г., буквально накануне начала Ливонской войны, Сигизмунд II Август не решился воспользоваться создавшейся благоприятной обстановкой в Ливонии для прямого подчинения ее себе. Большое значение имел также факт серьезных противоречий между Польшей и Великим княжеством Литовским. Польские магнаты и шляхта энергично стремились к тому, чтобы осуществить инкорпорацию Литвы в состав Польши. Литовские магнаты, которым принадлежал решающий голос в вопросах внешней политики Великого княжества, выступали решительными противниками инкорпорации и стремились основать польско-литовскую унию на принципах равноправного военного союза между двумя государствами. При таких условиях польские феодалы при всей своей враждебности планам укрепления Русского государства в Прибалтике не были заинтересованы в оказании Литве немедленной и энергичной военной помощи. В самой Польше руки короля были связаны резко обострившимся конфликтом между магнатством и шляхтой и быстрым распространением реформационных учений. Прямым показателем того, что ни Польша, ни Литва, которая была прежде всего заинтересована в ливонском вопросе, не были готовы к борьбе с Русским государством, является факт продления в 1556 г. истекавшего перемирия между Литвой и Русским государством на шесть лет. Весьма характерно, что в переговорах литовского посольства с московскими дипломатами подымался и вопрос о заключении вечного мира. Используя мирные настроения литовских дипломатов, Иван Грозный пошел дальше и направил в феврале 1558 г. королю Сигизмунду II Августу грамоту с предложением мира. Царский посланец должен был говорить о необходимости союза Литвы и Русского государства против Крыма. Поводом для посылки грамоты послужили известия о набеге крымских татар на Подолию. В том, что Литва и Польша будут не в состоянии немедленно вмешаться в Ливонскую войну, убеждали русскую дипломатию и полученные ею известия о тяжелой болезни короля.

Наконец, немалое значение имело то обстоятельство, что после военных действий 1555 и 1556 гг. против крымских татар Русское государство могло себя чувствовать относительно спокойно со стороны Крыма. Еще большую уверенность в том, что Крым не сможет навязать Русскому государству серьезной войны, должны были внушить русскому правительству события зимы и лета 1557 г., когда в результате морозов, голода и мора, а затем и засухи наблюдалась громадная смертность в Крымской и Ногайской ордах. От бескормицы начался массовый падеж скота.

Талантливый государственный деятель, «человек с сильной волей и характером»^[5], Иван Грозный, возглавлявший деятельность русской дипломатии, не мог, конечно, не принимать во внимание все эти военные и политические обстоятельства. Они подсказывали русской дипломатии необходимость выбора прибалтийского варианта русской внешней политики, необходимость энергичной подготовки и начала Ливонской войны.

Но столкновение программы борьбы за Прибалтику и программы борьбы с Крымом и Турцией не было простым столкновением двух различных программ в русской внешней политике. За этим столкновением скрывался острый социальный конфликт между дворянством, являвшимся верной опорой самодержавия Ивана Грозного, и реакционным боярством. Дворянство было самым живым образом заинтересовано в усилении царской власти. С ее помощью оно рассчитывало расширить свой земельный фонд за счет боярских земель. Русский город, сильно выросший и окрепший экономически в первой половине XVI в., тоже поддерживал политику централизации государства. Разногласия по вопросам внешней политики ускорили разрыв царя, отражавшего интересы дворянства и верхушки посада, с «Избранной радой», ускорили переход Русского централизованного государства к политике прямого экономического и политического подавления боярства. Этот разрыв между дворянством и боярством падает на конец 50-х — начало 60-х годов XVI в. О разногласиях в связи с начавшейся Ливонской войной по вопросам внешней политики между Иваном Грозным и «Избранной радой», которая выражала настроения боярства, свидетельствует сам царь. «Како же убо воспомяну, — писал он в первом послании Курбскому, — о гермонских градех супротивословие попа Селивестра и Алексея и всех вас на всяко время, еже бы не ходити бранию, и како убо, лукаваго ради напоминания Датцкого короля, лето цело дасте безлепа рифлянтом збиратися?»^[6]

В противовес программе борьбы за Прибалтику, которую поддерживало русское дворянство и купечество, «Избранная рада» выдвигала программу борьбы с Крымом и Турцией. Возможно, что одним из мотивов, руководившим деятельностью «Избранной рады», было стремление за счет крупных завоеваний на юге удовлетворить земельный голод дворянства и избежать таким образом конфискации государством боярских земель. Ничто как будто не противоречит и тому предположению, что «Избранная рада» рассчитывала за счет южных завоеваний серьезно расширить и собственно боярский земельный фонд. Реакционное русское боярство желало занять во вновь присоединенных южных областях такое же положение почти независимых государей, которое занимали в это время польские, литовские и украинские магнаты в восточных украинских и белорусских областях Литвы и Польши. Настаивая на крымско-турецком варианте, боярская группировка не могла не понимать необходимости союза с Империей, Литвой и Польшей. Очевидно, она готова была пойти на большие уступки польским и литовским феодалам. Зато союз с Литвой и Польшей мог укрепить политические позиции боярства в Русском государстве. Не случайно в годы иностранной интервенции начала XVII в. именно в среде реакционного боярства созрел план передачи русского престола королевичу Владиславу и установления таким образом унии с Польско-Литовским государством. Возможно, что Иван Грозный намекал именно на такие планы бояр, когда писал в 1564 г. Курбскому: «И се ли убо доброхотные есте и душу за мя полагаете, еже, подобно Ироду, ссущаго млеко младенца, меня смертию пагубною хотесте света сего лишати, чюжаго же царьствия даря во царство ввести?»^[7] Нам кажется трудным предполагать, что под «чюжаго же царьствия царем» Грозный понимал удельного князя Владимира Андреевича Старицкого.

Программа борьбы за Прибалтику отвечала интересам дворянства и посадской верхушки. Дворянство рассчитывало на новые поместные раздачи земель в Прибалтике. Все более втягивающееся в рыночные отношения дворянское хозяйство нуждалось и в установлении правильных торговых отношений со странами Восточной и Западной Европы. Особенно большое значение торговля через Прибалтику имела для растущих русских городов. Русское купечество стремилось к тому, чтобы открыть русским товарам европейские рынки. Поэтому вполне естественно, что дворянство и посадские верхи оказывали энергичную поддержку внешней политике Ивана Грозного.

Необходимость доставить Русскому государству удобный выход к Балтийскому морю была осознана русской дипломатией еще во второй половине XV в. Окончательное присоединение Новгорода в 1478 г. к Русскому государству повлекло за собой резкое изменение политики русского правительства в отношении Ганзейского союза, хищническим образом эксплуатировавшего экономические ресурсы стран Восточной и Северной Европы и тормозившего своей торговой политикой нормальное развитие национальной торговли прибалтийских государств. В конце XV в. Русское государство нанесло могучий удар по хищнической посреднической торговле Ганзы. В 1492 г. против Нарвы был заложен русский Ивангород. Вслед за тем, в 1494 г. был закрыт ганзейский двор в Новгороде. В то время как в течение последующих 50–60 лет Ивангород непрерывно рос, нарвская торговля приходила в упадок. Экономический рост Ивангорода не мог не пугать ливонских феодалов и немецкие верхи ливонских городов, извлекавших огромные прибыли из посреднической торговли между Русским государством и странами Западной Европы. Ливонская политика Русского централизованного государства во второй половине XVI в. была развитием русской внешней политики конца XV в. Значение государственной деятельности Ивана Грозного в серьезной мере объяснялось тем, что он прекрасно понимал значение присоединения Прибалтики для нормального экономического развития Русского государства. «Он был настойчив в своих попытках против Ливонии, их сознательной целью, — указывает К. Маркс, — было дать России выход к Балтийскому морю и открыть пути сообщения с Европой. Вот причина, по которой Петр I так им восхищался!»^[8]

Программа утверждения Русского государства в Прибалтике прямо отвечала национальным интересам страны, интересам ее успешного экономического развития, интересам борьбы за дальнейшую централизацию страны. Особенно сильно Русское государство нуждалось в приобретении металлических изделий и оружия, в найме квалифицированных специалистов: военных, строителей, оружейников и т. д. Между тем всякая попытка русского правительства наладить правильные сношения с европейскими странами через Прибалтику наталкивалась на упорное сопротивление Ливонского ордена и Ганзейского союза. Ожесточенными противниками установления регулярных экономических и политических связей Русского государства со странами Восточной и Западной Европы, испытывавшими острую нужду в русских товарах, были польские, литовские и шведские феодалы. Неудача экспедиции саксонца Шлитте, направленного в 1547 г. из Москвы в Империю для набора специалистов, ясно говорит о том, что политика Ордена и Ганзы ставила своей целью организацию экономической блокады Русского государства. Глава Ганзейского союза Любек, а затем орденские власти решительно воспротивились проезду в Русское государство набранных Шлитте людей. Более того, орденские власти сумели добиться от императора особого декрета, который вообще запрещал Ордену пропускать такого рода людей в русские земли. Смертная казнь угрожала в Ливонии тем, кто попытался бы самостоятельно пробраться из Ливонии в Русское государство.

О том, что речь шла о настоящей блокаде Русского государства, свидетельствует и политика Швеции и союзных Литвы и Польши. Шведский и польский короли принимали энергичные дипломатические шаги для того, чтобы помешать Русскому государству наладить сколько-нибудь серьезные связи с Европой и через Архангельск. Их сильно беспокоили завязавшиеся торговые связи Русского государства с Англией. В связи с этим Густав I Ваза обращался к английской королеве Марии, настаивая на прекращении англо-русской торговли, и добился даже от нее обещания, что английские купцы не будут снабжать русское правительство военными материалами. Еще весной 1556 г. Густав I Ваза убеждал своего наследника Эрика в том, что Русское государство стремится к полному господству на балтийском побережье, и считал, что предупредить это можно только в том случае, если Другие балтийские государства сумеют его опередить. Вслед за Густавом I Вазой о срочной необходимости предупредить и не допустить продвижения Русского государства к Балтийскому морю заговорил в своих письмах к римскому папе, Елизавете Тюдор, Филиппу II и в Голландию польский король и великий князь литовский Сигизмунд II Август. Особенно показательны обращения к английской королеве Елизавете польского короля Сигизмунда II Августа в 1566, 1568 и 1569 гг. по поводу торговли английских купцов в принадлежавшей тогда русским Нарве. Послания эти были написаны в самый разгар Ливонской войны, но они вполне отвечают тому курсу, которого в течение всей первой половины XVI в. держались короли Сигизмунд I и Сигизмунд II Август. В 1569 г. польский король писал, что московский государь «ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих [государей!]»^[9]

Стремлением ликвидировать организовываемую польско-литовскими, шведскими и ливонскими феодалами экономическую и политическую блокаду Русского государства и объясняется важный пункт о свободе сообщений с европейскими странами через шведские владения, который был продиктован русским правительством побежденной Швеции в мирном договоре 1557 г. За разрешение русским купцам торговать в Швеции и через шведские владения проезжать «в Любок, и Антроп и во Ишпанискую землю и во Англию и во Францыйскую землю», взамен за свободу дипломатических сношений с европейскими странами через Швецию, русское правительство соглашалось предоставить аналогичные права шведским купцам и дипломатам в своих владениях. Любопытно, что при этом русское правительство прямо ссылалось на то, что этого добиваются «гости и купцы отчин великого государя изо многих городов»^[10]. Уже в 1551 г. русская дипломатия угрожала войной Ливонскому ордену, добиваясь свободы торговли для русских купцов через Ливонию. В 1554 г. ей удалось включить этот пункт в договор о перемирии с Орденом. Разумеется, предоставляя английским купцам обширные привилегии в своем государстве, Грозный думал не только о политической стороне дела. Торговля с Англией была в его глазах еще одной брешью в воздвигаемой соседними державами стене экономической и политической блокады Русского государства. Наконец, прямым показателем твердого и заранее обдуманного решения русской дворянской дипломатии открыть Русскому государству удобный и широкий выход к Балтийскому морю является попытка русского правительства еще до начала Ливонской войны завести свой флот на Балтике. Весной 1557 г. на берегу реки Нарвы был заложен город: «Того же году, Апреля, послал царь и великий князь околничего князя Дмитрия Семеновича Шастунова да Петра Петровича Головина да Ивана Выродкова на Иваньгород, а велел на Нерове ниже Иванягорода на устье на морском город поставить для корабленаго пристанища…»^[11]. Вскоре город этот был построен: «Того же году, Июля, — рассказывает летопись, — поставлен город от Немец усть-Неровы-реки на Розсене у моря для пристанища морьскаго корабленого…»^[12].

Само собой разумеется, что все эти отдельные и временные успехи русской дипломатии не были действительным разрешением балтийского вопроса. Такое разрешение могла принести с собой только победоносная война с ливонскими феодалами и прочное закрепление за Русским государством балтийского побережья. Начавшаяся в 1558 г. Ливонская война соответствовала коренным интересам Русского государства. Она имела прогрессивный характер и потому, что отвечала интересам латышского и эстонского народов, изнывавших под гнетом немецких феодалов. Иван Грозный, выражая интересы подымающегося дворянства и купечества, впервые поставил в программе русской внешней политики балтийский вопрос в том объеме, в котором разрешить его удалось России только спустя полтораста лет. Вполне понятно, что такая широкая постановка балтийского вопроса противоречила внешнеполитическим планам консервативного боярства, заинтересованного в союзе с польскими и литовскими феодалами и боровшегося за децентрализацию Русского государства.

3. Начало Ливонской войны Разгром Ливонского ордена

Поводом для объявления Ливонской войны послужил вопрос о так называемой Юрьевской дани. Вопрос этот был резко поставлен русскими дипломатами во время переговоров в Москве в 1554 г. с ливонским посольством, отправленным Орденом, рижским архиепископом и епископом дерптским для продления на тридцать лет истекшего перемирия 1503 г. Ведшие от имени царя переговоры с посольством в Москве Алексей Адашев и дьяк Висковатый объявили послам, что причиной отказа царя от продления перемирия является неуплата дерптским епископом дани со своих владений, которые прежде принадлежали русским великим князьям и были уступлены прибывшим из-за моря немцам только под условием уплаты дани. Далее Адашев и Висковатый ссылались на притеснения русских купцов в Ливонии, на захват и разорение русских концов в городах Риге, Ревеле (Таллин), Дерпте (Тарту) и Нарве, указывали на осквернение и разрушение протестантами православных церквей. После неудачных попыток ливонцев оспорить требование о дани посольство вынуждено было принять русские условия. Перемирие было продлено на пятнадцать лет с условием выплаты Юрьевской дани с недоимками за три года. Дань определялась в размере одной марки с каждого человека. Гарантом уплаты дани объявлялась вся Ливония. Кроме того, ливонское посольство брало обязательство восстановить все русские концы в городах и церкви. Русские и ливонские купцы получали право свободной торговли в Ливонии и в Русском государстве. Ливония обязывалась не вступать в союз с королем польским и великим князем литовским и Швецией.

Однако ливонские феодалы не думали выполнять условий нового перемирия и искали поддержки в Империи. В Дерптской епископстве велись вооруженные приготовления. Между тем вновь вспыхнула борьба между Орденом и архиепископом рижским. Когда архиепископ рижский Вильгельм, родственник короля Сигизмунда II Августа, был взят в плен, а территория архиепископства была оккупирована орденскими войсками, Сигизмунд II Август и литовские феодалы, возглавляемые Николаем Радзивиллом Черным, поспешили вмешаться в ливонские события. Непосредственным поводом для объявления войны Ордену послужило убийство королевского гонца Лонцкого, отправленного к архиепископу Вильгельму. Разумеется, причины столкновения короля с Орденом лежали гораздо глубже. Если в Швеции и Дании уже в это время отдавали себе отчет в том, что конечной целью Русского государства являлось укрепление в Прибалтике и что вопрос о Юрьевской дани был для него только выгодным поводом для вмешательства, то не менее хорошо понимали это и литовские и польские феодалы. Выступление Сигизмунда II Августа стояло в прямой связи с условиями нового русско-ливоиского перемирия, против которого резко возражали архиепископ Вильгельм и усилившаяся польско-литовская партия в самом Ордене. К вмешательству в ливонские дела побуждал короля и прусский герцог Альбрехт, рассчитывавший путем секуляризации Ордена присоединить Ливонию к владениям Гогенцоллернов.

Вмешательство Сигизмунда II Августа вызвало протесты императора Фердинанда и Дании. Тем не менее стотысячная польско-литовская армия была двинута польским королем к ливонским границам. Уступая силе, магистр Фюрстенберг пошел на соглашение с королем и освободил рижского архиепископа. В сентябре 1557 г. в Посволе магистр принес извинение польскому королю. Вслед за тем был заключен с королем союз против Русского государства. Сигизмунд II Август заключил его в качестве великого князя литовского.

Итак, война не привела к подчинению Ливонии Литве и Польше. Отказ Сигизмунда II Августа от присоединения Ливонии был обусловлен, конечно, не столько посредничеством императора и претензиями на Ливонию прусского герцога, хотя и эти обстоятельства оказывали известное влияние на политику короля, сколько неподготовленностью Литвы и Польши к серьезной войне с Русским государством, которая должна была неминуемо вспыхнуть в случае укрепления Литвы в Ливонии. Вместе с тем вмешательство польского короля показало, что литовские и польские феодалы готовятся к прямому подчинению своей власти Ливонии. При таком положении медлить было нельзя. Нельзя было дать возможность Сигизмунду II Августу основательно подготовиться к войне и — прочно обосноваться в Ливонии. Необходимо было вмешаться в ливонские события, пока противники Русского государства не были еще готовы с оружием в руках выступить против него.

Использовав невыполнение ливонской стороной условий нового пятнадцатилетнего перемирия для того, чтобы в начале 1558 г. начать войну в Ливонии, царь поступил, без сомнения, как проницательный и дальновидный политик. Многое теперь зависело от того, насколько энергичными будут действия русской армии, удастся ли прочно укрепиться в Прибалтике до того, как Литва, Польша и Швеция окажутся в состоянии принять активное участие в начавшейся борьбе.

В январе 1558 г. русская армия перешла ливонскую границу. Разделившись на несколько отрядов, она глубоко проникла в страну и нагнала панику на ливонских феодалов. Главные силы русских войск действовали в Дерптском епископстве. Отдельные попытки ливонцев оказать сопротивление русской армии в поле были быстро подавлены. Нанеся большой ущерб противнику и захватив огромную добычу, русская армия, во главе которой стояли касимовский хан Шиг-Алей и дядя царя М. В. Глинский, повернула обратно и ушла в Псковскую область. Это первое вторжение русской армии в пределы Ливонии не преследовало цели осады и захвата городов и замков. В его задачи входило разведать силы противника и настроение местного населения. Результаты разведки показали неподготовленность Ливонии к войне.

Очевидно, параллельно в Русском государстве велись приготовления к организации планомерного завоевания Прибалтики. При этом было крайне важно овладеть главными торговыми городами, такими как Нарва, Дерпт (Тарту), Рига и Ревель (Таллин). Опираясь на их мощные укрепления и используя поддержку тянувшегося к Русскому государству латышского и эстонского населения, можно было рассчитывать выдержать столкновение с враждебными государствами.

Однако до того, пока будет на самом деле предпринято планомерное завоевание Прибалтики, было важно скрыть свои планы и не допустить до консолидации всех сил ливонских феодалов, усыпить бдительность встревоженных январским походом 1558 г. Литвы, Польши, Швеции и Дании. Покинув пределы Ливонии, Шиг-Алей с воеводами обратился к магистру с грамотой, в которой объяснял январское вторжение невыполнением ливонцами условий перемирия и предлагал им признать свою вину и подчиниться требованиям русского правительства. Грамота Шиг-Алея, составленная, конечно, в Москве, должна была служить целям маскировки подготовляемого русским правительством полного подчинения Ливонии. Тем же целям служило и приказание царя прекратить военные действия и заключить перемирие, данное в ответ на сообщение о направлении в Москву нового ливонского посольства.

События ближайших недель показали, что эти дипломатические шаги русского правительства дали прекрасные результаты. На открывшемся в марте 1558 г. ландтаге великому магистру Фюрстенбергу пришлось столкнуться не только с нежеланием ливонского рыцарства, но и ливонских городов воевать против Русского государства. Как рыцарство, так и города прямо призывали его искать соглашения с Русским государством. На необходимости уступок Русскому государству и примирения с ним особенно настаивали Дерпт (Тарту) и Ревель (Таллин), а послы Риги прямо говорили о том, что рижане не считают своим долгом защищать всю Ливонию. В результате ландтагом было принято решение собрать 60 000 марок для уплаты дани русскому правительству.

Впрочем и на этот раз решение ландтага не было выполнено. К маю было собрано всего 30 000 марок. В то же время по вине нарвских жителей-немцев было нарушено перемирие. Тогда Грозный прервал переговоры с ливонцами. В Ливонию вновь были двинуты русские войска.

О том, что за время перемирия русское правительство вело серьезные приготовления к завоеванию Ливонии, свидетельствовали сила нового удара русской армии и направление этого удара. Весной 1558 г. речь шла уже не о разведывательных действиях. Русские войска не намерены были ограничиваться набегом на страну. В задачи русского командования входило планомерное подчинение территории противника и закрепление ее за собой. В полном соответствии с этим главные удары были направлены сначала на Нарву, затем на Дерпт (Тарту). Нарва сдалась русским 11 мая, а уже 19 июля пал Дерпт (Тарту). Помимо того, русским удалось овладеть еще несколькими городами и замками. В их руки перешли Этц, Нейшлосс, Нейгауз (Вастселийна) и др. Многие замки без боя сдавались русским войскам или еще до их подхода гарнизоны покидали их на произвол судьбы.

Таким образом, в результате военных действий весной и летом 1558 г. в руках русских оказалась вся восточная часть Эстонии. Русское государство получило необходимый ему выход к Балтийскому морю.

Для успеха русской армии громадное значение имели вооруженные выступления эстонского и латышского крестьянства против немецких помещиков, которые в условиях поднимавшейся крестьянской войны вынуждены были в панике бежать при приближении русских сил. Переходу латышских и эстонских крестьян на сторону русской армии много способствовала усиленная агитация русских властей, объявлявших, что война ведется только против немецких пришельцев, что местному населению надо оставаться на месте и трудиться на своей земле. Для прочного закрепления занятых районов за Русским государством было чрезвычайно важно не только сохранить на месте латышское и эстонское население, но и привлечь его на сторону русского правительства. И то и другое удалось достичь русскому командованию. На отошедших к России землях было уничтожено феодальное землевладение Ордена, епископата, монастырей, ликвидировался злейший враг прибалтийских народов — немецкая феодальная аристократия. Местное население получало серьезную материальную помощь. С другой стороны, важно было немедленно наладить торговые сношения с европейскими странами через отвоеванный кусок балтийского побережья.

С этой целью принимались энергичные меры для восстановления городской жизни на завоеванной территории. Особое значение придавалось восстановлению и заселению Нарвы. Нарвским жителям было даровано право свободной торговли в Русском государстве и беспрепятственных сношений с Империей. Широкие привилегии были предоставлены и жителям Дерпта (Тарту). Впоследствии стремление освоить русскими переселенцами занятые ливонские города и раздача в поместье детям боярским большого количества земель во вновь завоеванных областях указывали на твердое намерение русского правительства прочно обосноваться в Ливонии. Переход земель немецких феодалов в руки русских помещиков сопровождался облегчением положения крепостного крестьянства, ибо крепостное право в России было значительно менее жестоким, чем в Ливонии. Быстрый рост экономических связей между Тарту (Дерптом), Нарвой и Москвой содействовал развитию экономики в Прибалтике.

После падения Дерпта (Тарту) и Нарвы главной целью военных действий с русской стороны естественно становились овладение Ригой и Ревелем (Таллином) и разгром орденской армии — главной военной силы в стране. Русские войска доходили до Ревеля (Таллина) уже в августе 1558 г. Дважды, в июле и августе этого года, П. И. Шуйский предлагал городу сдаться, обещая, что русское правительство сохранит вольности и привилегии города и ограничится лишь введением туда русского гарнизона и назначением наместника. Ревель (Таллин), которому обещали помощь Дания, Швеция и Сигизмунд II Август, отказался от переговоров, а вскоре, с наступлением осени, русские войска прекратили наступательные действия. Русское наступление возобновилось в январе 1559 г., после того, как окончилась провалом попытка орденских войск перейти в октябре — ноябре 1558 г. в контрнаступление.

Январское наступление русской армии в 1559 г., подобно зимнему наступлению 1558 г., носило разведывательный характер. Крупные русские силы были двинуты под Ригу. Под Тирзеном (Тирзе) были разгромлены войска рижского архиепископа. Русские войска доходили до самой Риги. У Дюнамюнде (Даугавгриве) были сожжены ими рижские корабли. Военными действиями была охвачена северная часть Латвии. Русские войска проникали в Курляндию и доходили до границ Восточной Пруссии и Литвы.

Главные военные действия должны были, по-видимому, развернуться весной и летом. О больших приготовлениях русского правительства к предстоящему новому походу в Ливонию сообщали своему правительству датские послы, находившиеся в это время в Москве. Судя по их сообщениям, русское командование предполагало развернуть военные действия не только на суше, но и на море. Успех их был, казалось, вполне обеспечен. Русское наступление в январе — феврале 1559 г. с полной очевидностью показало слабость и неорганизованность противника. Городские укрепления Риги находились в плачевном состоянии, а гарнизон города был крайне незначительным. Энергичная поддержка, оказываемая русской армии со стороны латышского и эстонского населения, служила гарантией прочности русских военных успехов.

При таких, казалось бы, необычайно благоприятных для Русского государства обстоятельствах, буквально накануне полного разгрома и подчинения Ливонии, в военных и политических планах русского правительства произошел неожиданный поворот. Ливонии было предоставлено продолжительное перемирие — с марта по ноябрь 1559 г.

Успехи русских войск в Прибалтике в 1558–1559 гг. не только встревожили Литву, Швецию и Данию, но и толкнули их на то, чтобы попытаться дипломатическим путем прекратить вспыхнувшую войну. В марте 1559 г. литовское посольство, которое вело в Москве переговоры о заключении постоянного мира, убеждало царя прекратить военные действия. Ссылаясь на просьбу императора о посредничестве, в июле 1559 г. с аналогичным представлением обратилось к царю шведское правительство. Однако поводом для заключения перемирия явилось посредничество датского короля. Посредническая миссия датского короля была связана с происходившими до того переговорами ливонских дипломатов в Копенгагене.

Военные успехи русских войск показали ливонским феодалам полную невозможность устоять перед натиском могущественного Русского государства. Разумеется, правительство Ивана Грозного было феодально-крепостническим правительством, и вступление Прибалтики в состав Русского государства в конкретных условиях середины XVI в. не могло повести к ликвидации в Ливонии феодального строя. Однако мероприятия русского военного командования показывали ливонской аристократии, что дворянская Россия не намерена в этот момент защищать классовые интересы немецкого феодального землевладения. Угроза классовым интересам немецких феодалов в Прибалтике являлась важнейшей причиной, побуждавшей их торопиться с поисками иностранного покровительства. Поскольку ни Швеция, ни Литва, ни Германская империя и Ганзейский союз не были склонны немедленно прийти на помощь ливонским феодалам, среди них на короткий срок возобладала ориентация на Данию. Главными противниками про-датской ориентации были архиепископ рижский и город Рига. Датские феодалы были заинтересованы в укреплении своих позиций в Ливонии, тем более, что в это время эзельский епископ тайно обещал передать в подчинение Дании свои владения.

Однако в Копенгагене не думали о войне с Русским государством. Датские дипломаты обещали ливонским феодалам только свое посредничество. Перемирие 1559 г. было заключено под влиянием группировавшихся вокруг Алексея Адашева участников «Избранной рады», в руках которых в это время все еще оставалось практическое руководство военными и политическими делами. Великому магистру было предложено явиться лично в Москву или отправить туда посольство до истечения срока перемирия.

Перемирие 1559 г. было невыгодно для национальных интересов Русского государства. Ливонские феодалы получили совершенно необходимую им в военном отношении передышку. Впрочем, гораздо более серьезное значение имели последствия политические. Непрерывные поражения в ходе войны, сознание того, что помощь со стороны Империи, во всяком случае в ближайшем будущем, исключена, в чем лучше всего могло убедить ливонцев рассмотрение ливонского вопроса на Аугсбургском рейхстаге 1559 г., разочарование в возможности получить немедленную помощь со стороны Швеции и Дании, пока ограничивавшихся только дипломатическими представлениями, — все это способствовало усилению в Ордене польско-литовской партии, делавшей ставку на польско-литовский протекторат. Страх перед вспыхнувшей в Латвии и Эстонии крестьянской войной тоже побуждал значительную группу ливонских феодалов соглашаться на польско-литовский протекторат. Эта часть немецко-ливонских феодалов вполне основательно могла рассчитывать на то, что переход Ливонии под власть Польши и Литвы укрепит ее классовые позиции в стране. Для массы немецкой феодальной аристократии установление польско-литовского протектората означало и гарантию сохранения исключительно широких сословных и политических привилегий прибалтийско-немецких феодалов. По-видимому, аналогичными мотивами руководствовались и те группы ливонских феодалов и ливонской городской верхушки, которые впоследствии пошли на соглашение с Данией и Швецией. Ливонскую аристократию определенно не устраивала сильная центральная власть в Русском государстве. Между тем только нахождение в составе сильного централизованного государства могло обеспечить латышскому и эстонскому народам необходимые условия для экономического и культурного прогресса.

Переговоры с Сигизмундом II Августом вел глава польско-литовской партии Готард Кетлер, вскоре ставший великим магистром вместо престарелого Фюрстенберга. Они закончились соглашением, заключенным в Вильне (Вильнюсе) 31 августа 1559 г. По этому соглашению Сигизмунд II Август принимал в свою «клиентеллу и протекцию» Орден. 15 сентября королевский протекторат был распространен и на рижского архиепископа. Король обязывался «защищать» ливонских феодалов от Русского государства, взамен чего он получал в залог юго-восточную часть страны вдоль Двины, которую должны были занять литовские войска. Формально соглашения от 31 августа и 15 сентября не нарушали верховной власти германского императора над Ливонией. Вслед за тем 17 сентября Кетлер заставил отказаться от должности магистра Фюрстенберга, являвшегося противником польско-литовской ориентации.

Вильненское соглашение явилось важным рубежом в ходе Ливонской войны. Война между Русским государством и немецко-ливонскими сословиями превратилась в борьбу за ливонское наследство между всеми заинтересованными в балтийском вопросе государствами. Вслед за Сигизмундом II Августом в ливонские события активно вмешалась Дания. 26 сентября 1559 г. эзельский епископ отдался под покровительство датского короля. Одновременно по секретному соглашению с Фридрихом II эзельский епископ уступил Эзель (Сааремаа) герцогу Магнусу, брату короля, за 30 000 талеров. Наконец, в мае — июле 1561 г. поспешила завладеть своей долей добычи и Швеция. Сменивший на шведском престоле Густава I Вазу Эрик XIV отказался от политики своего отца, рассчитанной на сохранение Ливонии, и, вытеснив из Ревеля польско-литовский гарнизон, захватил город. Новый шведский король рассчитывал при этом, что противоречия между Польшей, Литвой, Данией и Русским государством обеспечат ему прочные позиции в захваченной части Эстонии.

Вмешательство Литвы, Польши и Дании, а затем и Швеции, опиравшихся на различные группы ливонских феодалов и ливонской городской верхушки, в разрешение балтийского вопроса до того, как Русскому государству удалось прочно овладеть Ливонией, значительно осложнило борьбу Русского государства в Прибалтике. Русскому государству предстояло вскоре вступить в борьбу с этими претендентами на ливонское наследство и одновременно прилагать все усилия к тому, чтобы осуществить полное подчинение Ливонии. Русской армии и русской дипломатии, следовательно, приходилось осуществлять задачу укрепления своих позиций в Прибалтике в значительно более сложных, чем прежде, военных и политических условиях. Показателем того, как резко изменилось настроение ливонских феодалов, может служить тот факт, что воктябре 1559 г., «не дождався сроку, на колко их государь пожаловал», Готард Кетлер нарушил перемирие и попытался перейти в контрнаступление против русских. Думается, что, разбирая события этого времени в 1564 г., Грозный был совершенно прав не только тогда, когда считал посредничество датского короля «лукавым», но и когда оценил самый факт перемирия 1559 г. как чрезвычайно вредный для русских государственных интересов. Он был даже как будто уверен в том, что при ином ходе событий «вся Германия^[13] была бы за православною верою лето же», и подчеркивал, что «оттоле литаоньский язык гофический и ина множейша» выступили против Русского государства^[14].

Разумеется, посредничество датского посольства весной 1559 г. не было и не могло быть той основной причиной, которая обусловила заключение столь невыгодного для русских военных и политических планов в Прибалтике перемирия. Причина этого факта лежала гораздо глубже. Заключение перемирия 1559 г. было самым тесным образом связано с той борьбой по вопросам внутренней и внешней политики, которая происходила в конце 50-х годов в русских правительственных сферах, при дворе Ивана Грозного и которая достигла особого напряжения в связи с начавшейся Ливонской войной. Борьба эта являлась прямым отражением развивавшегося острого политического конфликта в рамках господствующего класса России между дворянством, опиравшимся отчасти на посадское население, и боярством. Между усилиями Сильвестра и Алексея Адашева, направленными на заключение перемирия в Ливонии, и военными действиями против Крыма и Турции, которые в 1558 и 1559 гг. велись под начальством Дм. Вишневецкого и Даниила Адашева, существовала бесспорная зависимость.

Особенно большое впечатление, и не только в Крыму, но и в Польше, произвели военные действия 1559 г. В этом году Даниил Адашев спустился с русскими отрядами по Днепру в Черное море и, высадившись в Крыму, разгромил крымские улусы. Морским походом Даниила Адашева заканчивалась целая серия разведывательных ударов по Крыму, произведенных в 1556–1559 гг. «Избранная рада», без сомнения, рассматривала их как подготовку к большой войне против Крыма и Турции. Важно отметить, что обострение в эти годы русско-крымских отношений не сопровождалось обострением отношений Крыма с Литвой и Польшей. Крымские татары почти не беспокоили в это время владений короля Сигизмунда II Августа. Разумеется, военные операции 1556–1559 гг. против Крыма не могли осуществляться без ведома Ивана Грозного. Царь, однако, рассматривал их, по-видимому, только как операции разведывательного характера и вооруженную демонстрацию на юге, преследующую цель развязать Русскому государству руки для борьбы в Прибалтике, не допустить активного вмешательства крымского хана в Ливонскую войну, устрашить его. Рассчитывая на такой исход событий, царь, вероятно, согласился и на заключение временного перемирия в Прибалтике. Поэтому поход Адашева не стал началом большой войны Русского государства с Крымом и Турцией. Дворянское самодержавие не допустило этого. Тем не менее в 1559 г. позиции консервативного боярства и отражавших его интересы участников «Избранной рады» были еще настолько сильны, а Грозный еще так далеко не до конца понимал конечные цели боярства, что правительству компромисса удалось временно фактически подчинить своим интересам разработанные уже планы Ливонской войны. Боярство вело дело к решительному столкновению с Крымом и Турцией, к отказу от разрешения балтийского вопроса русской внешней политики. В конкретных условиях 1559 г. это означало фактически предательство русских государственных интересов в угоду сословным интересам русского боярства.

Совершенно очевидно, что такой поворот событий самым коренным образом противоречил всему политическому курсу дворянства, учитывавшему требования посадских верхов. Поэтому связанные с борьбой группировок при дворе колебания в русской внешней политике не могли быть длительными. С начала 1560 г. активные действия русской армии в Прибалтике были возобновлены с прежней энергией. Сильвестр, Адашев, Курбский и другие участники «Избранной рады» были сторонниками войны с Крымом и Турцией; царь, опиравшийся на дворянство и посадские верхи, считал нужным оборонять южные рубежи государства, проводить постепенную колонизацию пустых земель на юге и добиться временного соглашения с Крымом и Турцией. Не случайно впоследствии, стремясь достичь мирных отношений с Крымом, царь прямо объявил хану: «А которые наши люди ближние промеж нас с братом нашим з Девлет Киреем царем ссорили, мы то сыскали, да на них опалу свою положили есмя — иные померли, а иных разослали есмя, а иные ни в тех, ни в сех ходят». Грозный прямо указывал тех, кого он при этом имел в виду: «Иван Шереметев, Алексей Адашев, Иван Михайлов и иные»^[15].

Следствием энергичного возобновления Грозным Ливонской войны было резкое обострение конфликта между ним и «Избранной радой», отражавшего более глубокий конфликт между боярством и дворянством. В свою очередь, обострение этих противоречий неизбежно влекло за собой репрессии царского самодержавия, являвшегося формой политической организации русского дворянства по отношению к консервативному боярству, и акты прямой государственной измены со стороны оппозиционных княжат. Ближайшим последствием обострения конфликта между дворянством и боярством было падение в 1560 г. правительства А. Адашева.

Новому русскому правительству приходилось считаться с тем, что Ливонская война вступила в новый этап. Ясно было, что она приобрела широкий международный характер. Впрочем, военная обстановка в Прибалтике все еще была благоприятной для русского командования. Вмешательство Сигизмунда II Августа и Дании, не оказавших пока сколько-нибудь серьезной помощи ливонцам, не привело к резкому изменению в расстановке сил на театре военных действий. Перевес оставался на русской стороне. Активному участию в войне Литвы и Польши все еще мешали существовавшие между ними противоречия. Литовские магнаты стремились прямо подчинить Ливонию своей власти, минуя Польшу. Возможно, что не торопился с оказанием помощи Ливонии и сам король Сигизмунд II Август. Дальнейшие военные неудачи должны были заставить ливонских феодалов пойти на полное подчинение Литве и Польше.

1560 г. ознаменовался рядом крупных успехов русского оружия. Характерно, что польско-литовские гарнизоны, направленные в отданные под залог королю Сигизмунду II Августу замки, не принимали участия в военных действиях. Более крупные силы были направлены в Ливонию польским королем только после того, как ливонцы вынуждены были согласиться принять королевские гарнизоны и во все другие замки. Однако судьба ливонских вооруженных сил была решена еще до прихода королевских подкреплений. 9 февраля войскам, находившимся под командой И. Ф. Мстиславского, П. И. Шуйского и В. С. Серебряного, удалось взять сильно укрепленный город Мариенбург (Алуксна). Военные действия охватили огромную территорию и сопровождались сильным разорением страны. В мае 1560 г. очень крупные силы русской армии были двинуты на Феллин (Вильянди), считавшийся лучшей крепостью в Ливонии. Под Эрмесом (Эргеме) русским преградила путь орденская армия. В результате битвы, происшедшей 2 августа, Орден потерпел страшное поражение. Его лучшие силы были наголову разбиты. Значительная часть рыцарства попала в плен, другая пала на поле боя. Уже 4 августа русская армия под командой А. М. Курбского двинулась под Феллин (Вильянди) и осадила его. 30 августа русское командование уже могло сообщить о падении Феллина (Вильянди). В числе пленных был и престарелый магистр Ордена Фюрстенберг, милостиво принятый царем. Прибытие направленных польским королем подкреплений не изменило положения на театре военных действий. После нескольких неудачных столкновений с русскими они вынуждены были отступить.

Несмотря на то, что после падения Феллина (Вильянди) русская армия потерпела неудачу под Вейссенштейном (Пайде), военные действия 1560 г. в целом нельзя не признать удачными. Главным результатом их был полный разгром Ордена как военной силы. Тем не менее царь не был доволен поведением своих командующих и впоследствии упрекал своих бывших сотрудников по «Избранной раде» во главе с Адашевым в нерасторопности, считая успехи 1560 г. явно недостаточными. Возможно, что причиной недовольства царя был отказ воевод двинуться под Ревель (Таллин), на чем настаивал Грозный. Вместо того была предпринята неудачная осада Вейссенштейна (Пайде). В таком случае вполне понятным станет и недовольство царя и прямое указание его оставить в качестве воевод в Феллине (Вильянди) Алексея и Даниила Адашевых, с которыми он только что резко столкнулся по принципиальным вопросам русской внешней политики. В поведении обоих воевод царь, по-видимому, угадывал теперь сознательное стремление ограничить в Прибалтике успехи русского оружия.

1561 г. был годом дальнейших военных успехов русских войск в Прибалтике. После поражения при Эрмесе (Эргеме) и в связи с вспыхнувшим осенью 1560 г. и продолжавшимся в течение всей первой половины 1561 г. крестьянским восстанием в Ливонии ни о каком планомерном сопротивлении ливонских феодалов русской армии не могло быть и речи.

Под ударами русских войск отсталая сословная организация страны распадалась, как карточный домик. Но развал средневековой Ливонии ускорил вооруженное вмешательство в войну соседних держав. В июне присягнуло на верность Эрику XIV рыцарство Северной Эстонии, которому шведский король обещал широкие привилегии. В шведские руки перешел и крупнейший порт на Балтийском море — Ревель (Таллин). Одновременно под Ригой появились литовские войска под командой Радзивилла Рыжего.

Активизировала свою деятельность в Ливонии литовская дипломатия, недовольная шведскими успехами в Эстонии. Литовские дипломаты в переговорах с Орденом и рижским архиепископом требовали полного подчинения Ливонии Сигизмунду II Августу. На Эзеле и прилегающем к нему балтийском побережье укреплялся герцог Магнус. Полный распад Ливонии был зафиксирован вильненским соглашением от 28 ноября 1561 г. Согласно его условиям все орденские владения переходили под совместную власть Литвы и Польши. Ливонский орден уничтожался. Последний великий магистр Ордена Г. Кетлер становился вассалом польского короля и великого князя литовского и получал в ленное владение герцогства Курляндское и Земгальское.

Несмотря на то, что литовские условия не удовлетворяли Кетлера, мечтавшего о создании Ливонского герцогства со столицей в Риге под своей властью, Кетлер вынужден был подчиниться требованиям Сигизмунда II Августа.

Официально договор о подчинении Ливонии был подписан в Риге в феврале 1562 г. архиепископом Рижским и в марте магистром Ордена. Рига не признала этого договора и сохранила свою независимость до 1581 г. Наконец, 26 ноября 1561 г., уступая отчасти представлениям польского короля, император Фердинанд издал указ, запрещавший снабжение Русского государства через Нарву военными материалами. Указ этот, впрочем, не имел почти никакого реального значения, а по отношению к Габсбургам Грозный с самого начала войны занял весьма осторожную позицию, рассчитывая, возможно, что в дальнейшем необходимо будет использовать их в случае столкновения с Литвой и Польшей.

Фактический раздел Ливонии между соперничающими державами в 1561 г. требовал изменения прежних планов ведения войны, значительно увеличил значение дипломатии как средства борьбы.

Русскому государству противостояла уже не раздираемая внутренними противоречиями Ливония. В своей борьбе за Прибалтику оно столкнулось с претензиями Литвы, Швеции и Дании. Русскому правительству предстояло решить, какая из вмешавшихся в ливонские события держав была главным противником, и в соответствии с этим попытаться использовать противоречия между участниками раздела Ливонии.

4. Война Русского государыней с Великим княжеством Литовским Переход к политике решительного подавления реакционного боярства в Русском государстве Скандинавская Семилетняя война

Выбирая направление основного удара, Русскому государству приходилось считаться с тем, что Литва, Польша, Швеция и Дания были по существу глубоко враждебны его планам укрепления в Прибалтике. На это указывали их параллельные усилия, направленные на установление блокады Нарвы. Одним из первых распоряжений, изданных Эриком XIV после захвата Ревеля (Таллина), было запрещение нарвского плавания. Эрик XIV, без сомнения, руководился при этом не только фискальными интересами шведской короны, но и стремлением прервать прямые торговые сношения, налаживавшиеся между Русским государством и Западной Европой. Шведские пираты, действовавшие против Нарвы, наносили огромный ущерб торговым интересам не только Русского государства, но и ганзейских городов. Указы о запрещении нарвского плавания были изданы и датским королем Фридрихом II. Что касается польского короля и великого князя литовского Сигизмунда II Августа, то он был едва ли не самым последовательным сторонником политики экономической и политической блокады Русского государства.

Быстрый рост торговых оборотов получившего от царя большие привилегии Нарвского порта крайне беспокоил польского короля. В Нарву за мехами, шкурами, хлебом, смолой устремились многочисленные купцы из Голландии, Англии, Франции, ганзейских городов, привозившие на своих — судах промышленные товары и оружие. Попытки Швеции и Дании, а также ливонских городов и Ордена воспрепятствовать нарвской навигации не имели успеха, хотя нападения содержавшихся ими пиратов наносили большой ущерб торговым интересам всех участвующих в нарвской торговле стран. Особенно сильно пострадали в результате успехов нарвского плавания Рига и Ревель (Таллин), лишившиеся больших выгод своей посреднической торговли. При таких условиях Сигизмунд II Август не ограничивался больше дипломатическими протестами И воззваниями. В 1560 г. был издан королевский эдикт, запрещавший прусским городам во главе с Гданьском участвовать в торговле с Нарвой. Вслед за тем на балтийских волнах появляются и королевские каперы, совершавшие пиратские нападения на направлявшиеся в Нарву торговые суда.

Однако антирусские действия Сигизмунда II Августа, Швеции и Дании не были результатом предварительного соглашения между ними. Наоборот, между Литвой, Швецией и Данией существовали весьма серьезные противоречия. Их интересы пришли в резкое столкновение из-за обладания Ревелем (Таллином). Теоретически перед русским правительством было два возможных пути. Первый — направить основной удар против Швеции, использовав ее столкновение с Данией, которая постепенно превращала владения герцога Магнуса в простую датскую провинцию. С другой стороны, можно было предоставить Швецию и Данию самим себе и перенести центр военных действий в сторону Литвы. Выбор направления основного удара был определен непримиримо враждебной позицией Сигизмунда II Августа. В то время, как на почве резкого обострения датско-шведских отношений в политике Дании и Швеции усиливались тенденции к установлению мирных отношений с Русским государством, политика литовских феодалов ставила своей целью организацию могущественной коалиции против России.

При дворе польского короля вмешательство и захват шведами Ревеля (Таллина) вызывали громадное возмущение. Но вражда к Швеции временно отступала на задний план перед враждой к Русскому государству. При таких условиях выступление против Швеции означало бы для Русского государства одновременно войну на два фронта — и против Литвы и против Швеции. Между тем при переносе военных действий на территорию Великого княжества Литовского можно было рассчитывать, во всяком случае, на нейтралитет Эрика XIV, тем более, что летом 1561 г. в Москве было заключено новое перемирие между Швецией и Русским государством на 20 лет. Эрик XIV брал на себя при этом обязательство не оказывать помощи в войне против Русского государства королю польскому и великому князю литовскому и магистру Ливонского ордена. Летом следующего 1562 г. соглашение о перемирии было подтверждено шведским королем крестным целованием. Вместе с тем был нанесен решительный удар усилиям польского короля и великого князя литовского организовать совместно с Швецией выступление против Русского государства. По-видимому, русское правительство, намечая перенос военных действий на территорию Литвы, учитывало все эти обстоятельства. Известно, с каким вниманием оно следило за дипломатической игрой европейских держав. Помимо обычных дипломатических каналов, политические новости собирались и посредством торговцев, посещавших столицу Русского государства^[16]. Что касается интриг Сигизмунда II Августа при шведском дворе против Русского государства, то русское правительство имело сведения о них уже летом 1561 г. непосредственно от шведских дипломатов, пытавшихся использовать это обстоятельство в целях дипломатического нажима на русское правительство.

Решение русского правительства нанести немедленный удар Литве и нейтрализовать Швецию было результатам глубокого расчета и большой осведомленности. После провала попыток Сигизмунда II Августа привлечь к антирусскому союзу Эрика XIV польскому королю не оставалось иного выхода, как сблизиться с братом Эрика Юханом, герцогом Финляндским. В 1562 г. Юхан вступил в брак с королевной Екатериной, сестрой польского короля. Дело шло к дворцовому перевороту в Швеции. В 1563 г. Эрик арестовал Юхана и Екатерину. Одновременно шведский король пытался захватить Ригу и в этих целях поддерживал планы бывшего коадъютора рижского архиепископа Христофора Мекленбургского приобрести рижское архиепископство. Дело это, однако, не имело больших последствий, так как Христофор Мекленбургский был захвачен в плен войсками польского короля. Вслед за тем Сигизмунд II Август соединился с Данией, объявившей войну Швеции. Союзником датчан был глава Ганзейского союза Любек. Сигизмунд II Август, помимо того, вступил в союзные отношения с герцогами поморским, мекленбургским и прусским. Сотрудничество князей Империи было особенно важно для польского короля на случай союза Габсбургов с Русским государством, чего Сигизмунд II Август очень опасался. В тех же целях он пошел на сближение с электором бранденбургским, распространив на бранденбургскую линию Гогенцоллернов права наследования в вассальном Польше герцогстве Прусском. В свою очередь электор обязался не пропускать неприятельских войск через свои владения в Польшу и противодействовать в Империи интригам, направленным против польского короля. Главного, однако, польскому королю достигнуть не удалось. Дания отказалась принять участие в военных действиях против Русского государства.

Такой поворот событий отвечал интересам Русского государства. В то время как руки датского и шведского правительств были надолго связаны в Прибалтике, а силы Швеции и Дании истощались в результате тяжелой войны, Русское государство имело возможность вести один на один борьбу с литовскими феодалами. Правда, в лице Литвы Русское государство имело сильного противника, за спиной которого стояла еще более серьезная сила — Польша. Однако до тех пор, пока налицо были польско-литовские разногласия, до тех пор, пока польским, литовским и шведским феодалам не удавалось объединить свои усилия против Русского государства, успех был возможен. В 1561–1562 гг. положение Литвы осложнялось еще и тем обстоятельством, что она не могла рассчитывать на помощь со стороны Габсбургов. Не вполне удачно для нее складывались обстоятельства и в Ливонии. Самым серьезным фактом было здесь нежелание Риги подчиниться условиям вильненского соглашения 1561 г. После него Рига еще в течение целых 20 лет фактически сохраняла независимость от польского короля.

Борьба предстояла тяжелая. В этом, по-видимому, были убеждены обе стороны. Но в то время, как в интересах Литвы было отсрочить момент решительного столкновения, в интересах Русского государства было действовать немедленно, использовав сложившуюся невыгодно для противника политическую обстановку. Именно поэтому попытка Сигизмунда II Августа продолжить истекавшее перемирие с Русским государством, предпринятая им в начале 1562 г., кончилась полной неудачей. Помимо всего прочего, русское правительство убеждали в неизбежности столкновения с Литвой провал переговоров о браке Ивана Грозного с королевной Екатериной, ведшихся в 1560 — начале 1561 гг., а также вскрывшиеся факты литовских интриг в Крыму, направленных против Русского государства. Выступая в 1560 — начале 1561 гг. с проектом брачного союза между двумя государствами, Грозный стремился избежать столкновения с Литвой в Прибалтике. По вине феодалов Великого княжества Литовского столкновение это стало неизбежным.

Военные действия начала 1562 г. имели характер разведки и вооруженной демонстрации. В ответ на движение русских под Шклов, Копысь, Оршу, Дубровну и Витебск литовцы совершили набег на Смоленщину и под Велиж.

Начало крупных операций против Литвы русское командование вынуждено было отложить в связи с набегом крымских татар в 1562 г. К крупным операциям против Литвы было приступлено поэтому только осенью 1562 г. В начале 1563 г. русское командование направило основной удар против важнейшей литовской крепости Полоцка.

Приготовления к осаде Полоцка велись русским командованием в строгой тайне, так что о них не догадывались ни король Сигизмунд II Август, ни великий гетман литовский. В тот момент, когда русские войска подступили к городу и открыли по нему сильный огонь, литовское командование оказалось не в состоянии прийти на помощь осажденным. Имевшийся в распоряжении великого гетмана литовского небольшой отряд в 3400 человек литовцев и поляков остановился, не доходя до Полоцка, и не принимал участия в главных событиях полоцкой кампании.

Направление основного удара русской армии было избрано чрезвычайно удачно. С переходом к русским Полоцка в их руках оказывался ключ к важнейшему для Прибалтики водному пути но Западной Двине, в устье которой была расположена Рига. Вместе с тем взятие Полоцка открывало для русской армии путь к столице Великого княжества Литовского — Вильне (Вильнюсу).

В походе на Полоцк принимал участие Грозный. Вместе с ним были «брат его князь Володимер Андреевич Старитцкой да царь Семион Касаевич казанской да царевич Бек Булат, да царевич Камбула да царевич Ибак, да бояре и воеводы и дворяне и дети боярские из городов и черкасы и татаровя и многая рать великая большая»^[17]. После трехнедельной осады Полоцк был взят (15 февраля 1563 г.). Литовский гарнизон вместе с воеводой Довойной попал в плен. Вслед за тем были приняты меры к тому, чтобы город был сильно укреплен и из его пределов были удалены ненадежные элементы. В качестве воевод в Полоцке были оставлены П. Шуйский, Василий и Петр Серебряные-Оболенские.

Падению Полоцка придавалось большое значение не только в Москве, но и в Вильне (Вильнюсе), тем более что русские войска доходили до окрестностей литовской столицы. Удар русской армии был столь неожиданным и столь стремительным, что опасались дальнейшего русского наступления на Вильну (Вильнюс). Эти опасения разделял и сам король Сигизмунд II Август, считавший Полоцк «воротами» Великого княжества Литовского.

При таких условиях литовские феодалы вынуждены были немедленно вступить в переговоры с русским правительством о временном прекращении военных действий. В грамоте литовских панов-рады к царским боярам говорилось о необходимости заключить мир. Паны-рада обещали отправить посольство к царю для ведения мирных переговоров. «И царь и великий князь, по литовской грамоте, войну уняти велел и от Полотцка в далние места поход отложил»^[18]. Русское правительство, очевидно, рассчитывало на возможность мирного разрешения конфликта. Помимо того, короткая передышка была необходима русской армии на случай возобновления военных действий. В июне 1563 г. срок перемирия был продлен до 1 ноября, причем королевские послы для переговоров о мире должны были прибыть к русскому двору к 1 сентября. Наконец, в сентябре 1563 с. русское правительство согласилось еще раз продлить перемирие до 6 декабря того же года.

Тот факт, что русское правительство два раза подряд шло на уступки литовским феодалам, соглашаясь продлить перемирие, свидетельствует не только о стремлении его достичь мирного разрешения конфликта, но и о том, что русские дипломаты отдавали себе отчет в том, что война с Литвой дело очень тяжелое. Позиции русского правительства особенно осложнялись наличием в стране сильной оппозиции консервативного боярства, конфликт которого с правительством Грозного как раз в описываемое время вступал в свою решительную фазу.

По-видимому, нельзя считать случайным тот факт, что переход царского самодержавия, опиравшегося на широкие массы дворянства, к политике прямого политического и экономического подавления реакционного боярства совпал по времени с войной Русского государства с Литвой за Ливонию. Не случаен, по-видимому, и тот факт, что именно этот момент боярский лагерь избрал наиболее подходящим для своего решительного выступления против политики централизации государства. Боярство могло смело рассчитывать на прямую помощь и поддержку литовских феодалов. Речь, таким образом, шла о прямом предательстве русским боярством национальных интересов Русского государства. События 1563 и 1564 гг., связанные с прямыми актами предательства со стороны боярской оппозиции, торопили правительство Грозного с принятием самых энергичных мер борьбы с княжеско-боярской реакцией. В 1563 г. правительству стало известно о намерении родственников А. Адашева сдать литовцам Стародуб. Вскрылись антиправительственные интриги князя Владимира Андреевича Старицкого. В начале 1564 г. открыто перешел на сторону польского короля князь А. Курбский, командовавший русскими войсками в Ливонии. В самой столице усилились оппозиционные выступления боярства, группировавшегося вокруг нового митрополита Афанасия. Русское правительство не могло больше ограничиваться политикой репрессий, направленной против отдельных, наиболее скомпрометировавших себя лиц. Необходима была широкая реформа, направленная на подрыв экономических и политических корней боярской оппозиции. В конце 1564 г. царь покинул Москву и выехал в Александровскую слободу, откуда сообщил о своем отказе от престола. Именно в этот момент сказалась вся приверженность политике централизации государства дворянства и русских посадов. Особенно большое значение имела позиция столицы. Московский посад сразу же стал на сторону правительства против крупных феодалов.

В Александровскую слободу была направлена москвичами депутация, просившая царя изменить свое решение. Убедившись в поддержке дворянства и посада, дворянское правительство Грозною перешло к проведению широкой антибоярской реформы. В 1565 г. в Русском государстве была провозглашена опричнина. Все государство было разделено на земщину и опричнину — особое владение, лично принадлежащее царю. В опричнину вошли главным образом города большого торгового и ремесленного значения и территории, в которых были густо расположены вотчины бывших удельных князей и их многочисленных потомков. Эти вотчинники выводились из опричнины, а их вотчины передавались в поместья служилым людям из малоземельных дворян. Взамен потерянных вотчин крупные землевладельцы должны были получить поместья в других областях государства. Создание особого корпуса опричников имело большое военное значение. Опираясь на опричное войско, царь мог осуществлять систематическое политическое подавление боярства. Подчеркивая прогрессивное значение опричнины, сыгравшей очень крупную роль в укреплении Русского централизованного государства, необходимо, однако, подчеркнуть, что она, как и реформы 50-х годов, способствовала усилению феодально-крепостнической эксплуатации крестьян. В результате опричнины крестьянские повинности сильно возросли. Наблюдался массовый захват помещиками крестьянских земель. Вместе с тем, опричнина была средством захвата дворянством боярских земель.

Опричнина соответствовала интересам дворянства и посадов. Дворянство и посадские массы поддерживали правительство в борьбе с крупными феодалами. «Земский собор» 1566 г., на котором, кроме высшего духовенства и боярства, присутствовали и представители от дворянства и купечества, показал, что в своей внешней и внутренней политике русское правительство может смело рассчитывать на поддержку дворянства и посадской верхушки.

Попытка части крупных феодалов добиться от царя отмены опричнины путем подачи ему коллективного протеста привела только к новым репрессиям против бояр и к организации еще одного неудачного заговора против царя. Заговорщики группировались вокруг Владимира Андреевича Старицкого. Выступая против опричнины, консервативное боярство не только боролось с политикой экономического и политического подавления крупных феодалов, проводимой русским правительством, но и с его внешней политикой, ибо опричнина обеспечивала земельные пожалования дворянской коннице и использовалась для пополнения царской казны, расходы которой необычайно возросли в ходе затянувшейся Ливонской войны.

Тот факт, что русскому правительству приходилось одновременно, с одной стороны, напрягать все силы Русского государства в военных действиях в Прибалтике, а с другой — внутри государства вести тяжелую борьбу с боярством, причем борьба эта, как показывают наши источники, носила подчас характер настоящей гражданской войны, подрывавшей народное хозяйство^[19], без сомнения, обусловил жестокое истощение Русского государства к концу Ливонской войны. Борьба между дворянством и боярство за землю и крестьян, происходившая в годы опричнины, имела своим следствием огромное разорение крестьянского хозяйства. И если основной причиной неудачи Ливонской войны было истощение экономических и военных ресурсов государства, то главную вину за это несет боярство. Предательство боярством русских государственных интересов — такова главная внутренняя причина неудачи Русского государства в Ливонской войне. Успех ее не был заранее подготовлен путем решительного разгрома оппозиции крупных феодалов.

Все эти серьезнейшие события внутри Русского государства не могли не повлиять на военные и политические планы русского правительства. Но принимая все меры к тому, чтобы достичь соглашения с Литвой, русская дипломатия не думала отступать от основного пункта своей внешнеполитической программы. Ливония должна была остаться за Русским государством. Обстоятельство это с предельной ясностью вскрылось в ходе русско-литовских переговоров о мире. Переговоры эти начались только в декабре 1563 г. От имени. Сигизмунда II Августа их вели в Москве Ю. А. Хоткевич, Гр. Волович и М. Гарабурда. Как обычно, переговоры начались с выдвижения сторонами максимальных требований. В то время как русские дипломаты ставили вопрос о Киеве, Волыни и Подолии и даже Галицкой Руси, литовские послы требовали уступки Новгорода, Пскова, Полоцка, Смоленска, Вязьмы, Новгорода-Северского и других городов. Совершенно очевидно, что ни литовская, ни русская стороны не думали при этом настаивать на своих первоначальных условиях. Реальные русские условия мира были сформулированы в следующем виде: уступка литовцами Полоцка с поветом, отказ от Ливонии и признание за русским государем царского титула. После того, как литовское посольство отвергло эти требования русских дипломатов и обратилось с просьбой вновь продлить на полгода перемирие, с русской стороны последовали еще некоторые уступки. Царь согласился ограничиться заключением перемирия. Однако его не устраивало перемирие всего лишь на несколько месяцев: «Ино то знатно, тот срок не к перемирию, на болшой роздор и на розлитье крови крестьянской»^[20]. Русское правительство стремилось на длительный промежуток времени вывести Литву из игры и развязать себе руки для завершения завоевания Прибалтики. Поэтому оно настаивало на заключении перемирия на 10 или 15 лет. В таком случае оно согласно было оставить за Сигизмундом II Августом небольшую часть Ливонии по Западную Двину. Остальная Ливония и Полоцк с поветом должны были отойти к Русскому государству.

Отказ литовского посольства принять эти условия русского правительства привел к разрыву мирных переговоров, вслед за чем последовало возобновление военных действий. В течение 1563 г. обе стороны энергично готовились к продолжению борьбы. Для Литвы громадное значение имела позиция Польши. Однако обращение за польской помощью не дало результатов. Польские феодалы ставили своим условием участия в войне разрешение в выгодном для них смысле вопроса о польско-литовской унии. Иван Грозный не хуже Сигизмунда II Августа понимал значение позиции польских феодалов. По-видимому, не случайно после падения Полоцка царь отпустил на волю тех поляков, которые были захвачены в городе в плен. Русское правительство стремилось предотвратить вмешательство Польши в русско-литовский конфликт или, во всяком случае, отсрочить его.

Возможно, что срыв мирных русско-литовских переговоров конца 1563 — начала 1564 г., военные неудачи начала 1564 г., предательство бояр и сознание, что война затягивается, побудили русское дворянское правительство пойти еще на один шаг. В 1564 г. царь выдвинул проект восстановления распавшегося Ливонского ордена. Предполагалось, что восстановленный Орден будет находиться под протекторатом Русского государства. Великим магистром должен был стать пленный Фюрстенберг. В преемники ему назначался сын Г. Кетлера — Вильгельм. Переговоры о восстановлении Ливонского ордена велись с Фюрстенбергом самим царем. Характерно, что, излагая бывшему магистру свой план, Грозный требовал от него подчинения Русскому государству всей Прибалтики и даже Финляндии. «Только ты должен, — говорил царь магистру, — свято обещать и скрепить (обет) присягой, что ты завладеешь и всем остальным: Ревелем, Ригой и Финляндией, всем, что принадлежало твоей бывшей державе»^[21]. В случае успеха этого плана Литва, а также Швеция и Дания лишались бы всякого юридического предлога для вмешательства в ливонские дела. Можно было даже рассчитывать использовать в борьбе с ними силы ливонских феодалов и городов. Однако соглашения с Фюрстенбергом достичь не удалось. Пленный магистр отказался принять это предложение. Возможно, что в связи с отказом Фюрстенберга у царя возник план использовать в тех же целях герцога Магнуса.

Переговоры с Фюрстенбергом, а также зародившийся план соглашения с Магнусом свидетельствовали об известном изменении курса русской внешней политики в балтийском вопросе. Речь шла о том, чтобы открыть Русскому государству выход к балтийскому побережью не путем прямого включения всей Прибалтики в состав Русского государства, а путем создания в Ливонии вассального государства, находящегося в полной зависимости от русского правительства.

В отличие от предшествовавших лет военные действия 1564 г. в целом не были удачными для русской стороны. 26 января 1564 г. в битве на реке Уле, недалеко от Полоцка, небольшой литовской армии под командованием великого гетмана литовского Радзивилла Рыжего и польного гетмана литовского Гр. Ходкевича удалось разбить большую русскую армию. Вторая русская армия потерпела поражение под Оршей 2 июля 1564 г. Эти поражения сопровождались актами прямой государственной измены и переходом в лагерь противника со стороны реакционного боярства. В апреле 1564 г. в Литву бежал участник «Избранной рады» князь Курбский, который в дальнейшем принял даже участие в войне на стороне противника, совершив опустошительный набег под Великие Луки. Впрочем, не следует переоценивать значения военных неудач 1564 г. Не столько они, сколько предательство бояр, сколько необходимость перехода к политике решительного подавления боярской оппозиции, побудили русское правительство держаться более осторожной тактики и на театре военных действий и в дипломатии. Необходимо также учитывать, что литовское наступление в 1564 г. было поддержано Крымом. Во главе совершивших набег на русские земли татар стоял сам хан Девлет Гирей. В том, что основной причиной изменившейся тактики русской дипломатии были события внутри страны и — отчасти позиция Крыма, убеждает нас прежде всего ход — военных действий на литовском фронте. Литовцы оказались не в состоянии использовать свои победы и вернуть Полоцк. У них не было сил для того, чтобы продолжать активные наступательные действия, так что в ноябре 1564 г. русским удалось овладеть даже пограничной крепостью Озерище. Последнее свидетельствовало о том, что Литва все еще была не в состоянии вести большую войну с Русским государством. В последующие затем несколько лет литовские феодалы тоже оказались неспособными перейти в серьезное наступление на Русское государство. Военные действия с их стороны сводились главным образом к отдельным более или менее удачным набегам на русские земли.

Зато само Русское государство было заинтересовано в том, чтобы добиться временного прекращения военных действий. Русскому правительству необходимо было выиграть время для решительного разгрома боярской оппозиции, срывавшей военные усилия Русского государства в Прибалтике. На случай же продолжения войны с Литвой было крайне важно сблизиться с Швецией, используя резко враждебные отношения, сложившиеся между Сигизмундом II Августом и Эриком XIV. Заключенное поздней осенью 1564 г. новое семилетнее перемирие с Швецией (с 21 ноября 1564 г. по 21 ноября 1571 г.) открывало возможности к такому сближению в будущем. По условиям перемирия за Швецией временно признавались Ревель (Таллин), Пернова (Пярну), Витгенштейн (Вейссенштейн) и Каркус. Шведские и русские купцы получали право свободной торговли во владениях царя и шведского короля.

Перемирие 1564 г. было серьезной уступкой Швеции, хотя царь и отказался сам вести — переговоры с шведским посольством, поручив, как обычно, вести их воеводе новгородскому.

Впоследствии, во второй половине 1565 г., вновь завязались русско-литовские переговоры. Нерешительные военные действия первой половины 1565 г. вынуждали обе стороны искать способа достичь временного соглашения или хотя бы перемирия. Русско-литовские мирные переговоры на этот раз затянулись на необычайно длительный промежуток времени. Со второй-половины 1565 г. и до поздней осени 1567 г. между обеими сторонами происходили регулярные посылки гонцов и посланников.

В июне и июле 1566 г. в Москве переговоры о мире велись литовским посольством в составе Ю. А. Хсткевича, Ю. В. Тышкевича и М. Гарабурды.

Созванный в это время Земский собор должен был, очевидно, продемонстрировать перед литовской дипломатией, рассчитывавшей на внутренние волнения в Русском государстве и на измену недовольного боярского лагеря, прочность позиций русского правительства. Литовские паны должны были убедиться в том, что основная масса русских феодалов — дворянство энергично поддерживает внешнюю политику Русского государства. Последнее было прямо зафиксировано в приговоре Собора. В нем говорилось, «что Государю нашему тех городов Ливонских, которые взял Король во обереганье, отступитися непригоже, а пригоже Государю за те городы стояти»^[22]. Показательно, что при этом в соборном приговоре содержались ссылки на торговые интересы русских городов. В нем подчеркивалось, что в случае уступки Ливонии «не токмо Государевым городом Юрьеву и иным городом Ливонским Государским и Пскову тесноты будут великие, но и Великому Новугороду и иных городов торговым людем торговли затворятца»^[23].

Тем не менее выяснилась полная невозможность договориться о мире ввиду того, что литовские и русские условия прямо исключали друг друга. Литовские послы требовали уступки Полоцка и Смоленска. Что касается Ливонии, то они предлагали произвести раздел ее. Та часть страны, которая находилась под властью русских, должна была остаться за Русским государством. Области, занятые литовцами, отходили к Литве. Вместе с тем литовские послы выступили с предложением антишведского союза. Они предлагали те части Ливонии, которые находились «под свейским», «доставати с одного и поделити и вперед от неприятелей оберегати заодин»^[24]. Эти условия мира были совершенно неприемлемы для русского правительства. Такие условия можно было предлагать только побежденному противнику. В 1566 г. Русское государство не могло себя чувствовать побежденным. Отказ ст требования об уступке Смоленска, с которым выступили литовские послы, впоследствии не менял общего неприемлемого для Русского государства характера литовских мирных условий. Целью русской дипломатии было обеспечить за Русским государством водный путь по Западной Двине от Полоцка до Риги. Полоцк — ключ к этому водному пути — находился уже в русских руках. Оставалось добиться присоединения Риги. О том, что рижский вопрос являлся главным пунктом расхождения между литовской и русской стороной, свидетельствует весь дальнейший ход переговоров.

После того, как выяснилась невозможность достичь мира на выгодных для Русского государства условиях, было решено ограничиться переговорами о перемирии. При этом царь требовал заключения перемирия «лет на десять и болши»^[25]. Главным пунктом разногласий явился вопрос о разделе Ливонии. Русская сторона готова была уступить Литве часть Ливонии по Западную Двину. В дальнейшем русские дипломаты согласились пойти еще на ряд мелких территориальных уступок литовцам, но настойчиво требовали отказа Литвы от Риги, Дюнамюнде (Даугавгриве), Вольмара (Валмиера), Вендена (Цесиса), Эрмеса (Эргеме) и др. городов, а также от Ревеля (Таллина) и Пернова (Пярну). Иными словами речь шла о том, чтобы закрепить за Русским государством права на основную часть Ливонии. Русское правительство все еще рассчитывало обеспечить за Русским государством почти всю Прибалтику.

Несмотря на то, что и переговоры о перемирии (в ходе которых поднимался вопрос об организации личного свидания Сигизмунда II Августа и Грозного) не дали желательныхрезультатов, решено было не возобновлять военных действий. Переговоры должно было продолжить русское посольство к Сигизмунду II Августу.

Посольство в Литву было направлено только весной 1567 г. В состав посольства входили Ф. И. Умный-Колычев, И. Нагой и дьяк Василий Яковлев.

Посольству предстояло договориться с литовским правительством о перемирии на семь лет на условиях уступки литовцами Полоцкого повета и отказа от всей Ливонии до реки Западной Двины. Царь требовал также выдачи Курбского и предоставления свободы торговли и свободы сообщения для русских купцов и дипломатов в Литве и через Литву. Аналогичные обязательства брались русским правительством по отношению к литовским дипломатам и купцам. Тот факт, что в инструкциях Умному-Колычеву русское правительство отказывалось от ряда территориальных уступок, о которых шла речь в Москве, находился в прямой связи с тесным сближением между Русским государством и Швецией, происшедшим в начале 1567 г., хотя русским послам было поручено тщательно скрывать от литовских дипломатов русско-шведское соглашение. по-видимому, сближение с Швецией не означало еще окончательного согласия русского правительства на переход к шведским феодалам захваченной ими части Прибалтики. Во всяком случае, во врученном посольству русском проекте перемирной грамоты захваченные шведами города были отмечены как остающиеся под властью Русского государства.

Русские дипломаты понимали, что надежды на более или менее прочное соглашение с Литвой немного. Поэтому на случай срыва переговоров Умный-Колычев должен был добиваться сохранения перемирия до 15 августа 1567 г. Русскому правительству было крайне важно выиграть время. Внутренние и международные обстоятельства заставляли его воздерживаться от возобновления военных действий в широком масштабе. Внутри страны как раз в это время приходилось вести тяжелую борьбу с боярской оппозицией, устраивавшей заговоры и сносившейся с литовскими феодалами. Не случайно в обязанности отправлявшихся в Литву послов входило объяснить в выгодном для правительства духе те слухи о происходившей в Русском государстве (внутренней борьбе, которые могли распространяться за рубежом.

С внешнеполитической точки зрения было необходимо выждать результатов широкой дипломатической акции, предпринятой ^русской дипломатией в связи с неудачей переговоров о мире с Литвой. Дело в том, что параллельно с происходившими с 1565 г. русско-литовскими переговорами развивались сношения между Русским государством и Швецией. Последняя была не в силах вести тяжелую борьбу одновременно с Данией и Литвой и нуждалась в русской помощи. Скандинавская Семилетняя война явно не оправдала надежд Эрика XIV. И на суше, и на море военные действия между шведами и датчанами, несмотря на свой ожесточенный характер, шли с переменным успехом. Шведские армия и флот продемонстрировали, правда, свои хорошие боевые качества, но не смогли обеспечить решения основной задачи, поставленной правительством Эрика XIV, — доставить Швеции выход к Северному морю. Даже катастрофа у берегов Висби в 1566 г., когда бурей были потоплены основные силы датского и любекского флота и когда шведское преобладание на Балтике стало очевидным, не склонила решительно чаши весов войны в пользу Швеции.

При таких условиях для правительства Эрика XIV, которое, подобно правительству Грозного, вынуждено было бороться в своей стране с феодальной оппозицией, было вполне естественным искать соглашения с Русским государством, рассчитывая при его поддержке добиться успеха в борьбе с Данией и Сигизмундом II Августом. В свою очередь, занятое борьбой с боярской оппозицией и видевшее, что война с Литвой затягивается, русское правительство было не прочь пойти на временное соглашение с Швецией против Сигизмунда II Августа. Чем яснее становилась невозможность достичь мирного разрешения конфликта с Литвой, тем большее значение в глазах русских дипломатов должен был приобретать шведский союз. В ноябре 1566 г. Эрик XIV мог уже вести переговоры с царским посланником, который передал ему желание своего государя сохранить мир с Швецией. Царь готов был даже признать за Швецией все захваченные ею города в Ливонии. В феврале 1567 г. шведское посольство заключило в Москве союзный договор, по которому Эрик соглашался выдать Грозному Екатерину Ягеллон, супругу Юхана Финляндского. Ревель (Таллин), Пернова (Пярну), Вейссенштейн (Пайде), Каркус и другие города, захваченные уже шведскими войсками, сохранялись за Швецией. Шведский король получал право прямых сношений с русским государем. Обе стороны соглашались не заключать сепаратного мира. Швеция снимала блокаду Нарвы. Купцы и дипломаты получали свободу торговли и свободу проезда во владениях обоих государей. Договор был направлен против Литвы. Царь обещал помирить Швецию с Данией. В противном случае он должен был выступить на помощь шведам против датчан.

Несмотря на то, что договор этот предполагал отказ Русского государства от Ревеля (Таллина) и Пернова (Пярну), нельзя не признать, что заключение его было крупным успехом русской дипломатии. Помирив Швецию с Данией, она могла рассчитывать на то, что ей удастся с шведской помощью добиться от Литвы отказа от претензий на Ливонию и прочно закрепить за Русским государством не только Нарву, но и чрезвычайно важный для Прибалтики и для Русского государства водный путь по Западной Двине к Риге. Русско-шведский союз, по мысли царя, должен был быть скреплен союзом между Русским государством и Англией. Переговоры но этому поводу велись в Москве с агентом английской торговой компании Дженкинсоном, который выехал в Англию осенью 1567 г. Царь предлагал королеве Англии союз против всех ее врагов. При этом Грозный специально подчеркивал, что «король польский ему недруг». Поэтому царь настаивал на том, чтобы «соединиться с ним заодно против поляков»^[26] и запретить английским купцам «вести торговлю с подданными короля польского»^[27]. Англия должна была снабжать Русское государство артиллерией и другими военными материалами, а также разрешить приезд в Русское государство мастеров, сведущих в кораблестроении.

Но русские дипломаты были слишком трезвыми и искусными политиками для того, чтобы слепо увлечься планами русско-шведско-английской коалиции против Литвы. Прежде чем рисковать возобновлением активных военных действий на литовской границе, они хотели дождаться исхода переговоров Дженкинсона в Лондоне и получить от Эрика XIV подтверждение союзного договора от 16 февраля 1567 г. В этих целях в Швецию было направлено специальное посольство во главе с И. М. Воронцовым. Характерно, что почти одновременно с отправлением посольства в Швецию к границам Финляндии было двинуто многочисленное войско. Военные мероприятия на финской границе должны были заставить Эрика XIV внимательно отнестись к тем обязательствам, которые взяли на себя шведские послы в Москве.

При таких условиях факт одновременной с отправлением посольства в Швецию посылки в Литву Умного-Колычева становится совершенно понятным. С другой стороны, нельзя упускать из виду, что русское правительство, как показывает ход русско-литовских переговоров 1565–1566 гг. и наказ посольству Умного-Колычева, не решило еще окончательно для себя вопроса об отказе от захваченной шведами части Ливонии. Поэтому было вполне естественно еще раз попытаться решить ливонский вопрос в нужном для Русского государства смысле путем прямых переговоров с Литвой, без неизбежных в противном случае уступок шведам.

Переговоры посольства Умного-Колычева в Литве не дали никаких результатов. Возвратившиеся в октябре 1567 г. послы жаловались, что «им в Литве было бесчестье великое»^[28]. Иного результата русско-литовских переговоров трудно было ожидать, ибо литовские феодалы и не думали принимать русские условия мира. Характерно, что накануне прибытия русского посольства Сигизмунд II Август прямо писал о том, что «никоторая надея около постановения покою быти не может»^[29].

В свою очередь, неудачу мирных переговоров с русским посольством король спешил использовать для ускорения дела о польско-литовской унии, для усиления военных приготовлений литовских феодалов, призывая их к войне, которая прошла бы «с пострахом и з упадком» Русского государства. В королевской инструкции к вильненскому сеймику говорилось, что «его королевъская милость, вси речи отложивши, ни о чом ином, только о войне намовляти и становити… хочет»^[30]. В конце 1567 г. король действительно готовился к открытию больших военных действий против Русского государства. В 1568 г. в королевском лагере около Минска было около 100 тыс. человек при большой артиллерии. Король намеревался сам возглавить поход этой армии на Москву. Он определенно рассчитывал на помощь боярской оппозиции в Русском государстве, ожидал боярского мятежа и перехода боярства на его сторону. Однако расчеты короля не оправдались. Русскому правительству удалось разгромить боярских заговорщиков, и Сигизмунд II Август вынужден был отказаться от наступления. В 1568 г. военные действия вновь носили лишь частный характер. Захват литовцами крепости Улы на территории полоцкого повета и временный переход в их руки Изборска, находящегося недалеко от Пскова, не могли изменить в пользу Литвы общей обстановки на театре военных действий.

Несмотря на неудачу миссии Умного-Колычева, мирные русско-литовские переговоры не прекращались совершенно и в 1568 г. В мае 1568 г. с литовским посланником Ю. Быковским, задержанным было в Москве, была отправлена к Сигизмунду II Августу грамота, в которой царь предлагал королю назначить время и место для личного свидания государей. Царь согласен был вести мирные переговоры с литовским посольством. В ноябре 1567 г. литовскому гонцу Улану-Букребе, прибывшему в Москву за «опасной» грамотой для литовского посольства, был оказан необычайно хороший прием. До приезда послов и на время переговоров русское правительство обещало прекращение военных действий. Пересылки, поездки гонцов и посланников продолжались и в 1569 г. Было совершенно очевидно, что обе стороны не спешили с возобновлением военных действий в широком масштабе и стремились выиграть время.

Стремление русского правительства к возобновлению мирных переговоров с Литвой находилось в прямой связи с судьбой проекта русско-шведско-английского союза. Направленное в Швецию русское посольство было задержано шведскими властями (послы были отправлены в Москву только в июне 1569 г. из Выборга). Ему не удалось добиться подтверждения Эриком XIV союзного договора 1567 г. Важным пунктом разногласий явился вопрос о выдаче Екатерины Ягеллон. В сентябре 1568 г. сам король прямо сообщал послам о своем отказе выполнить этот пункт договора. Поведение короля объяснялось той оппозицией, которую встретил русско-шведский союз со стороны шведских феодалов, а также внутренним положением в стране. Еще в 1567 г. Эрик вынужден был войти в переговоры с Юханом Финляндским, который был освобожден из-под ареста. Недовольное абсолютистским образом правления короля шведское дворянство поддерживало Юхана. Дело шло к прямому восстанию против Эрика XIV его брата, получившего помощь со стороны Сигизмунда II Августа. Используя это обстоятельство, русские послы выступили даже с предложением царской помощи королю против Юхана, настаивая одновременно на подтверждении союза 1567 г. Предложение послов не изменило позиции короля, а вскоре в Швеции произошел государственный переворот. На шведском престоле оказался Юхан Финляндский. Вместе с тем был похоронен вопрос о русско-шведском союзе против Литвы. Прибывшие в Москву от короля Юхана послы были задержаны и сосланы в Муром.

С вступлением на престол Юхана III шведская политика вновь приобретала резкий антирусский характер. Параллельно происходило медленное затухание Скандинавской Семилетней войны. Подписанный в 1570 г. мир в Щецине был в целом невыгоден Швеции. С другой стороны, Щецинский конгресс продемонстрировал полный распад польско-датского союза. Польско-литовским и шведским дипломатам не удалось добиться запрещения нарвского плавания. Еще более тяжелым для польского короля было решение конгресса относительно Ливонии. Император в качестве верховного сюзерена страны должен был передать ее датскому принцу.

Впрочем, постепенно все более нараставшее обострение противоречий между Данией, Литвой и Польшей отчетливо сказывалось уже в последний период Скандинавской Семилетней войны. Обострение это привело прежде всего к столкновению Дании, Литвы и Польши на море. В борьбе с нарвским плаванием Сигизмунд II Август обратился ос созданию своего каперского флота на Балтике и одно время в начале 70-х годов склонялся даже к плану создания военного флота. Нужно сказать, что военно-морские планы короля с самого начала натолкнулись на противодействие гданьского патрициата, стремившегося не допустить превращения Гданьска в польскую военно-морскую базу. Тем не менее каперский флот короля рос, нанося своей пиратской деятельностью большой ущерб не только воюющим, но и нейтральным странам. При этом страдали материальные интересы и самих гданьских купцов. Последнее привело к резкому обострению отношений между королем и Гданьском. Конфликт между ними» приобрел особенно опасный характер в 1568 г. Гданьский патрициат в его резко отрицательной к польско-литовскому каперскому флоту позиции активно поддерживала Дания. В 1568, 1569 и 1570 гг. датский флот и датские власти нанесли каперскому флоту Сигизмунда II Августа ряд ударов, серьезно подорвавших его силы. Активное участие в борьбе с каперами польского короля принимал и русский флот, который, начиная с 1570 г., сравнительно быстро увеличивался. Во главе этого флота был поставлен «царский наказной капитан» Карстен Роде. Уже в 1570 г. русским удалось захватить на море несколько каперов польского короля.

Важно подчеркнуть, что параллельно борьбе на море между Данией, Литвой и Польшей, начавшейся в последние годы Скандинавской Семилетней войны, наблюдался переход к польско-литовско-шведскому морскому сотрудничеству. Шведских феодалов крайне раздражали быстрорастущие масштабы русской торговли с Западной Европой, тем более что находившийся в шведских руках Ревель (Таллин) совершенно не мог выдерживать торговой конкуренции Нарвы.

Обострение польско-литовско-датских отношений, разрыв союзных русско-шведских переговоров и наметившееся сближение Литвы и Швеции для борьбы с Русским государством создавали новую политическую и военную обстановку в Прибалтике. Русское правительство должно было учитывать ее, тем более, что неуспешными были и его усилия привлечь к союзу Англию. В инструкции Рандольфу, отправленному Елизаветой в Москву для переговоров с Грозным (инструкция помечена 26 июня 1568 г.), прямо говорилось о нежелании королевы вступить в оборонительный и наступательный союз с Русским государством. Англия, крайне заинтересованная в русской торговле, стремилась и дальше извлекать выгоды из торговых сношений с Русью, не рискуя навлечь на себя неприязнь Швеции или короля польского. Переговоры с Рандольфом происходили в феврале — апреле 1569 г. Царь по-прежнему настаивал на заключении русско-английского оборонительного и наступательного союза, хотя Рандольфу и удалось уклониться самому от заключения такого союза. Вместе с Рандольфом в Англию направился русский посланник Совин, который вез с собой царские условия союза. «Верющая грамота» Совину помечена 20 июня 1569 г. В связи с продолжением переговоров о союзе, английским купцам были дарованы новые привилегии.

5. Война Русского государства с Швецией Значение образования Речи Посполитой и крымско-турецкой агрессии для хода Ливонской войны

Продолжение переговоров о союзе с Англией, упорное стремление продолжить мирные переговоры с Литвой, с одной стороны, и решительный разрыв с Швецией — с другой, — таковы важнейшие дипломатические шаги русского правительства в первой половине 1569 г. Причиной столь решительного поворота русской политики была не только сама по себе неудача русско-шведских переговоров о союзе. Русское правительство спешило теперь использовать сам факт этой неудачи для разрешения в выгодном для Русского государства смысле балтийского вопроса. Речь идет о плане создания Ливонского королевства под русским протекторатом. Между проектом посадить в Ливонию в качестве русского вассала брата датского короля герцога Магнуса и ссылкой в Муром шведских послов (1570) существовала прямая связь.

Вопрос о создании в Ливонии вассального государства давно занимал Грозного. После неудачи переговоров с Фюрстенбергом была сделана попытка договориться об этом с Кетлером. Переговоры с ним велись через пленных ливонских дворян И. Таубе и Э. Крузе и кончились неудачей. Неудачными оказались и те переговоры о русско-прусском союзе, которые велись этими ливонскими дипломатами на русской службе и для ведения которых они приезжали в Москву в 1569 г. Таубе и Крузе повезло зато в переговорах с герцогом Магнусом, с которым они вступили в сношения по поручению царя.

Нужно сказать, что Магнус оказался в это время в исключительно тяжелом положении. После вступления на шведский престол Юхана III нужно было ожидать шведско-литовско-польского сближения. Последнее обстоятельство и побудило герцога Магнуса принять русские предложения.

В мае 1570 г. Магнус явился в Москву, где был удостоен пышного приема. Переговоры закончились провозглашением Магнуса королем Ливонским. Ливония объявлялась наследственным владением Магнуса и его потомства. При этом она сохраняла свою религию и административное устройство. Русское правительство обязалось оказать новому королю необходимую помощь в том случае, если Рига, Ревель или другие города откажутся признать власть Магнуса. При этом русские войска, направляемые царем и находящиеся под командой царских воевод, должны были поступить под верховное командование короля. Русское правительство оставляло за собой право свободной торговли и свободы сообщений через Ливонию. Этой свободой должны были пользоваться как русские, так и иностранцы, направлявшиеся в Русское государство через королевство Магнуса. В случае выступления царя в поход Магнус был обязан по его вызову явиться с 1500 пехотинцами и 1500 конными. Помощь людьми могла быть заменена помощью деньгами из расчета 3 таллера за конного и 1½ таллера за пехотинца. Царь, впрочем, обещал не требовать от Магнуса помощи до тех пор, пока не будет окончательно подчинена Ливония. Вассальные отношения ливонского короля по отношению к царю предполагалось скрепить браком Магнуса и царской племянницы Евфимии, дочери В. А. Старицкою.

Вступая в соглашение с Магнусом, Грозный рассчитывал на союз с Данией. В его планы входило, по-видимому, также привлечь на свою сторону императора, обещая ему заключение союза против турок. Об этих планах русской дипломатии свидетельствует переписка между Магнусом и Фридрихом II Датским, относящаяся к 1570 г. Магнус, между прочим, обещал Фридриху II русскую помощь в деле восстановления Кальмарской унии, в деле прямого подчинения Швеции датской короне. В его письмах содержится также и указание на согласие царя заключить с императором союз против турок. О расчетах Грозного на союз с Данией свидетельствует и его собственное послание к Фридриху II, в котором он сообщал о провозглашении Магнуса ливонским королем. В послании прямо говорилось: «Вы — король Фридрих — должны быть с нами в союзе против наших врагов Польши, Литвы, Швеции и прислать к нам Ваших послов, которые все нами заключенное должны подтвердить. Если король на это не согласен, то в Ливонии не бывать королям из датского дома»^[31].

Письмо Грозного прямо свидетельствует о том, что он не только не думал в это время отказываться от какой-либо существенной части территории Прибалтики, но и правильно расценивал сложившуюся обстановку в Ливонии. Союз с Данией и сближение с Габсбургами нужны были ему как для борьбы против Швеции, так и для продолжения войны с Литвой и Польшей, соединенных узами унии. Кроме того, он рассчитывал на союз с Англией. Провозглашение Ливонского королевства, противопоставленное политике Сигизмунда II Августа и шведского правительства, стремившихся к прямому присоединению прибалтийских земель к своим владениям, должно было обеспечить русскому правительству поддержку ливонских феодалов в его схватке с соседями. О том, что русские дипломаты правильно оценивали перспективы столкновения с Литвой и Польшей, очевиднее всего свидетельствуют усилия польского короля, направленные на срыв планов провозглашения Ливонского королевства под русским протекторатом. В этих целях Сигизмунд II Август вступил в оживленные дипломатические сношения с Фридрихом II и Августом Саксонским. Неудача переговоров привела к резкому обострению отношений между Сигизмундом II Августом и Данией. В антидатской агитации в Империи польскому королю энергично помогал Юхан III Шведский. Дело шло к польско-литовско-шведскому союзу.

Очевидно, именно это сознание неизбежности совместного выступления польско-литовских и шведских феодалов и побуждало Грозного в 1569 и 1570 гг. так торопиться с провозглашением Ливонского королевства и разрывом с Швецией. Швеция должна была быть разгромленной первой и до того, как соединенные силы Литвы и Польши придут ей на помощь.

Выбирая направление главного удара, русское правительство стремилось вывести из игры прежде всего слабейшего противника — Швецию. Это было необходимым условием успеха в борьбе с Литвой и Польшей. После Люблинской унии 1569 г. между Литвой и Польшей только такой план действий мог обещать реальные результаты. Использовав ослабление Великого княжества Литовского в ходе Ливонской войны, польские феодалы пошли на то, чтобы навязать литовскому магнатству свои условия унии силой. Когда з Люблине, где собрались для обсуждения условий унии польский и литовский сеймы, польским феодалам не удалось добиться согласия литовских магнатов на польские условия и когда в ночь с 28 февраля на 1 марта литовские представители покинули Люблин, польский сейм в полном согласии с королем решил применить силу. Акт новой польско-литовской унии был провозглашен, несмотря на отсутствие литовских представителей. Затем Польшей были захвачены украинские области Великого княжества — Волынь, Брацлавщина и Киевщина. Вместе с тем Польша оказывалась непосредственной соседкой Русского государства, а столкновение между ними из-за украинских земель, тянувшихся к Русскому государству, становилось неизбежным. Действия польских феодалов поставили литовское магнатство, игравшее решающую роль во внешней и внутренней политике государства, в отчаянное положение. Без богатых украинских земель Литва была не в состоянии вести борьбу с Русским государством. Но и подчиниться русскому дворянскому правительству литовские магнаты не хотели ни в коем случае. Не оставалось иного пути, как пойти на уступки польским феодалам. Литовские представители вернулись на Люблинский сейм и возобновили переговоры, закончившиеся 1 июля принятием акта новой польско-литовской унии. Люблинская уния была реальной унией. Польша и Великое княжество Литовское сливались в одно государство. Король должен был избираться совместно польскими и литовскими феодалами. Высший орган законодательной власти — сейм был общим для Литвы и Короны (Польши). Однако, по Люблинской унии, Великое княжество Литовское сохранило самостоятельные органы управления, войско и финансы. Судопроизводство продолжало вестись на основе Литовского статута. Официальным языком управления и администрации оставался русский (белорусский) язык. Ливония считалась общим владением Литвы и Короны.

Люблинская уния завершила собой процесс образования Польско-Литовского государства — многонациональной Речи Посполитой. Польско-литовская уния, до середины XV в. объективно игравшая прогрессивную роль как орудие борьбы с германской феодальной агрессией, превратилась окончательно в реакционное орудие восточной экспансии польских и литовских феодалов, в орудие социального и национального угнетения украинского и белорусского народов. Польшу и Великое княжество Литовское связывали уже не интересы совместной обороны от агрессии германских феодалов, а классовые интересы литовских и польских феодалов, использовавших силы своих стран для проведения агрессивной политики по отношению к Русскому государству.

В лице Речи Посполитой с ее шестимиллионным населением Русское государство имело сильного и опасного противника. Правда, в 1569 г. Речь Посполитая еще стремилась оторочить момент решительного столкновения. Литва была сильно истощена войной, Польша не была готова к военным действиям крупного масштаба. Используя эти обстоятельства, а также болезнь короля Сигизмунда II Августа, русское правительство закончило начавшиеся в мае 1570 г. переговоры с польско-литовским посольством заключением трехлетнего перемирия. Перемирие было заключено на выгодных для Русского государства условиях. Оно распространялось на все завоеванные русским «территории. В следующем 1571 г. условия перемирия были подтверждены польским королем. Несмотря на то, что перемирие не привело к полному прекращению военных действий с обеих сторон, а война на море, где обе стороны завели каперов, вообще не прекращалась, русское правительство могло надеяться на то, что до решающего столкновения в ближайшее время между Русским государством и Речью Посполитой дело не дойдет. В этом его убеждали, по-видимому, и слухи о предстоящем выдвижении русской кандидатуры на польский престол, распространившиеся в связи с болезнью и бездетностью польского короля. Еще в 1569 г. Ф. И. Мясоедову, направленному ко двору польского короля с «опасной» грамотой для польско-литовского посольства, было поручено изучить на месте слухи о кандидатуре на польский престол царевича Ивана. Мясоедов должен был узнать, «оманкою ли, или в правду того хотят» поляки и литовцы^[32]. В 1570 г. польско-литовское посольство уже прямо заявило царю о выдвижении его кандидатуры на польский престол. «И доколе государю нашему бог живота продлит, — говорили послы, — и мы во всем смотрим на государя нашего, а нечто пан бог милостивого государя нашего от сего света поберет, и рады обе (польская и литовская. — В. К.) посполь о том не мыслят, что им государя себе взяти от бесерменских или от инших земель государя, и желают, чтоб им государя себе избрати от словенского роду по воле, а не в неволю, и прихиляютца тебе великому государю и твоему потомству»^[33].

Аналогичные известия сообщило царю и русское посольство, побывавшее в Речи Посполитой в 1571 г.

Разумеется, поднимая вопрос о царской кандидатуре на польский престол, польско-литовские послы рассчитывали и на то, что удастся добиться серьезных уступок со стороны русского правительства. Расчеты эти не оправдались. Царь вовсе не был ослеплен заманчивыми предложениями польско-литовских феодалов. Для русской дипломатии, по-видимому, гораздо большее значение имело другое обстоятельство: факт обсуждения кандидатуры Грозного в Литве и Польше являлся гарантией того, что перемирие не будет нарушено польско-литовской стороной.

Но осторожная в отношении Литвы и Польши политика русского правительства в конце 60-х — начале 70-х годов определялась не только интересами борьбы с Швецией и планом создания вассального Ливонского королевства. Эта осторожная тактика в отношении Литвы и Польши и, пожалуй, даже сама мысль о направлении главного удара против Швеции находилась в связи с событиями на южной границе Русского государства. После разгрома «Избранной рады» и окончания в 1562 г. перемирия с Литвой русское правительство, стремясь избежать войны на два фронта — на юге и в Ливонии, твердо решило отказаться от активной наступательной политики против Крыма. Заняв строю оборонительную позицию, русские дипломаты принимали все меры к тому, чтобы склонить хана Девлет Гирея к разрыву союза с королем Сигизмундом II Августом. В 1563–1564 гг. русской дипломатии удалось было даже добиться мирного соглашения с Крымом. Впрочем, соглашение это оказалось непрочным. В Крыму очень боялись усиления Русского государства. Активно интриговали при дворе хана и в Константинополе дипломаты Сигизмунда II Августа. Так что уже в 1564 г., после того, как с крымской стороны была потребована уступка Казани и Астрахани, выяснилась невозможность добиться соглашения с Крымом против Литвы и Польши. Вплоть до конца 60-х годов русскому правительству постоянно приходилось считаться с угрозой татарских набегов. Набеги татарских орд сильно тормозили военные успехи русских в Ливонии и против Литвы. В 1562 г., например, набег Девлет Гирея на московские окраины задержал подготовку к Полоцкому походу. Тем не менее русское правительство все еще могло тогда рассчитывать на то, что ему удастся избежать большой войны на юге. Отвлекая значительные русские силы с западного фронта и разоряя обширные области государства, татарские набеги все же сохраняли характер военных диверсий и не преследовали самостоятельных стратегических задач. Крымский хан выступал в роли опасного союзника польского короля. Правда, последние крупные набеги татар на Литву приходились на 1557–1558 гг., когда они разорили Волынь, Подолию, Киевщину и Брацлавщину. Однако полного спокойствия на своих южных границах Сигизмунд II Август не мог добиться и в 60-х годах. Набеги были совершены татарами даже в 1566–1568 гг. Надеясь избежать большой войны на юге, русское правительство, может быть, принимало во внимание и наличие серьезных противоречий между Крымом и Турцией. Во всяком случае, в Москве было известно, что намечавшийся турками в 1562 г. поход на Астрахань не состоялся из-за противодействия Девлет Гирея.

Положение резко изменилось к 1568 г. В конце 1567 г. русскому правительству стало окончательно ясным, что попытки договориться с Крымом потерпели полную неудачу. Еще до того оно получило сведения о подготовке Турцией и Крымом похода на Астрахань. В том же году деятельно велись переговоры между Крымом и Литвой, а в 1568 г. дело дошло до нового мирного договора между Польшей и Турцией. В 1569 г. совместный крымско-турецкий поход под Астрахань действительно состоялся. Несмотря на его неудачу (известную роль при этом сыграли противоречия между Крымом и Турцией), было очевидным, что Крым при поддержке Турции готовится к большой войне против Русского государства. Об этом свидетельствовали набег в 1570 г. и наметившееся сближение Крыма с Большими ногаями. Крым выступал в роли главы всех татарских сил в борьбе с Русским государством. Стремясь избежать войны, русское правительство вступило в переговоры с Турцией, отказываясь от той активной политической линии на Северном Кавказе, которой оно держалось в 60-х годах. Отправленное в январе 1570 г. к султану Селиму II посольство Новосильцова должно было отклонить Турцию от намерения захватить Астрахань и Казань. Посол должен был убедить турецких дипломатов в том, что мусульмане не терпят никаких притеснений в Русском государстве. Посольство Новосильцова не изменило агрессивной политики Крыма и Турции.

В Литве и Польше были, разумеется, хорошо осведомлены о событиях на южной границе Русского государства. В 1570 г. польско-литовское посольство пыталось даже использовать крымско-турецкую угрозу Русскому государству, чтобы добиться от русского правительства уступок во время мирных переговоров. Само известие о набеге крымских царевичей пришлю в Москву во время пребывания там польско-литовского посольства. Считалось, что в набеге участвовало от 50 до 60 тысяч человек.

Осторожная тактика русской дипломатии по отношению к Литве дала положительные результаты. Русскому государству удалось избежать войны с коалицией в составе Турции, Крыма, Литвы и Польши, которая намечалась в 1567–1568 гг. В 1569 г. Сигизмунд II Август не принял участия в крымско-турецком походе под Астрахань. Более того, король воспротивился проходу турецко-татарских сил через Подолию. Очень любопытно в этом отношении показание русского посольства, побывавшего в 1570 г. при дворе польского короля. Послы сообщали русскому правительству: «А к литовскому королю турецкой салтан сее зимы присылал с розметным листом гонца, Ибреимом зовут, что отец его Сулейман салтан з Жигимонтом королем учинилися в докончанье до шти родов: и он Селим салтан посылал на недруга своего и на его, на московского, рать свою турскую и урюмских людей с перекопским царем, и те его люди летось шли через Волохи к Астрахани; и король им через Подолекую землю дороги не дал и истому великую учинил, лошадей и корму им продавати не велел; а ротмистр черкасской князь Михайло Вишневецкой на Днепре у черкаского перевоза на люди его подходил и многие убытки починил, многую рухлядь побрал и шатры поймал; да и венецеяном содного с цысарем в подмогу людей на его рать давал: и ему, венецыян повоевав, наступит ратью со всеми своими силами на его Лятцкую землю и на Литовское княжство»^[34]. В Литве и Польше в это время действительно опасались татарских набегов.

Используя перемирие с Речью Посполитой, русское правительство торопилось с нанесением решительного удара Швеции до того, как начнется большая война на юге. После того, как попытки Таубе и Крузе, ведших переговоры с ревельским магистратом, склонить Ревель (Таллин) к добровольной сдаче окончились неудачей, русские войска приступили к осаде города (21 августа 1570 г.).

Направление главного удара русской армии было избрано необычайно удачно. С падением Ревеля (Таллина) шведскому владычеству в захваченной части Прибалтики должен был неизбежно прийти конец. В русские руки должно было перейти все балтийское побережье до Риги. Осада Ревеля продолжалась в течение целых 30 недель и закончилась 16 марта 1571 г. отступлением Магнуса и русских войск из-под города. Большую долю вины за неудачу под Ревелем (Таллином) несет Дания. Фридрих II в общем поддерживал план создания Ливонского королевства во главе с герцогом Магнусом. Однако он не решился оказать русскому правительству той поддержки, которой последнее от него требовало. Русско-датский союз не состоялся. Вместо того, чтобы двинуть свой флот к осажденному Ревелю (Таллину), что могло бы привести к капитуляции города, Фридрих II — пошел в 1570 г. на заключение мира с Швецией, развязав Юхану III руки для борьбы е Русским государством. Грозный имел все основания возмущаться предательскими действиями датского правительства, пытавшегося загребать жар чужими руками.

Но главной причиной неудачи под Ревелем (Таллином) была не позиция Дании. Решающую роль сыграла агрессия Крыма. Уже в 1570 г. русское командование оказалось не в состоянии двинуть под Ревель (Таллин) достаточно крупные силы. Большие силы были брошены на юг для обороны русских земель от татарских набегов. А в 1571 г. случилось именно то, чего всеми силами старались избежать русские дипломаты. Русскому государству пришлось одновременно вести тяжелую борьбу на два фронта. В мае 1571 г. огромные татарские силы во главе с Девлет Гиреем обрушились на русские земли. По некоторым данным татарские силы достигали 120 тыс. человек. Крымский хан дошел до самой Москвы. 24 мая столица была сожжена. Девлет Гирей требовал от царя уступки Казани и Астрахани. Грозный одно время формально даже соглашался на уступку Астрахани. Только оправившись от поражения, он решительно отказал Крыму. Тогда летом 1572 г. Девлет Гирей при поддержке Турции, которая требовала уступки себе Астрахани, а Крыму Казани, вторично двинулся на Русское государство. Между тем положение Русского государства было необычайно тяжелым. В Казанской земле вспыхнуло восстание. Восстания происходили и в землях горной и луговой черемисы. Показания немца-опричника Г. Штадена свидетельствуют о том, что в 1572 г. речь шла уже не только о Казани и Астрахани. Крымский хан рассчитывал восстановить татарское иго над русскими землями. «Города и уезды Русской земли, — пишет Г. Штаден, — все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе; (было определено) — какой кто должен держать. При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим; они были посланы турецким султаном (Keiser) по желанию крымского царя. Крымский царь похвалялся перед турецким султаном, что он возьмет всю Русскую землю в течение года, великого князя пленником уведет в Крым и своими мурзами займет Русскую землю»^[35]. Только блестящая победа русских войск летом 1572 г. спасла Москву и центральные области страны от вторичного страшного опустошения.

Тем не менее и в 1573–1574 гг. руки русского правительства все еще были крепко связаны на юге. Только с 1575 г. оно получило возможность вновь сосредоточить свое внимание на разрешении балтийского вопроса. Именно этим обстоятельством, а также теми обширными внутренними реформами, которыми занято было русское правительство, готовя страну к борьбе с Крымом и к продолжению Ливонской войны, объясняются скромные размеры военных действий русских сил в Прибалтике в годы, непосредственно следовавшие за неудачной осадой Ревеля (Таллина). Главной из проведенных в эти годы русским правительством реформ была так называемая отмена в 1572 г. опричнины. Поскольку ее задача — подрыв экономических и политических корней реакционной оппозиции боярства — была в основном решена, необходимость в сохранении опричнины отпадала. Немалую роль при этом сыграли также злоупотребления опричников своим положением. Сопровождавшееся с отменой опричнины частичное возвращение крупным феодалам их бывших вотчин определялось стремлением правительства объединить все силы феодалов перед лицом серьезной внешней угрозы, нависшей над страной. Это означало, однако, что корни боярско-княжеской оппозиции не будут окончательно ликвидированы. Война помешала дворянскому правительству довести начатое в 1565 г. дело до конца. Отмена опричнины не означала, однако, отказа правительства от политического подавления государственной измены. Прекратив борьбу с боярством в целом, оно продолжало борьбу с его отдельными непокорными, бунтующими представителями.

Вместе с тем 1571–1574 гг. были свидетелями блестящего торжества русского дипломатического искусства. В критический для Русского государства 1571 г. Речь Посполитая не выступила на помощь крымскому хану, сжегшему русскую столицу. Обострение отношений между Речью Посполитой и Крымом и Турцией в 1574–1578 гг. немало содействовало ослаблению напряжения на южной границе Русского государства. Весьма показателен и тот факт, что русское правительство оказывало помощь запорожским казакам, нападения которых вызывали ответные набеги татар на Речь Посполитую. В военных действиях запорожских казаков непосредственное участие принимали и русские ратные люди.

Военные действия в Ливонии в 1572–1576 гг., в ходе которых и Русское государство и Речь Посполитая нарушали перемирие, не носили характера крупных военных операций, направленных на систематическое подчинение Прибалтики. Тем не менее русские войска одержали ряд довольно значительных успехов. В 1573 г. русскими войсками был взят город Вейссенштейн (Пайде). В 1575 г. в русских руках оказалась Пернова (Пярну). Неудача осады Ревеля (Таллина) и война с Крымом привели фактически к срыву планов создания Ливонского королевства. Возможно, что после измены Таубе и Крузе царь изменил свое отношение к королю Магнусу, опасаясь измены и с его стороны. Охлаждение царя к планам Ливонского королевства было связано, впрочем, более всего с провалом расчетов на датский союз. А после неудачи под Ревелем (Таллином) нечего было рассчитывать привлечь к борьбе на стороне Русского государства силы ливонских феодалов и городов, объединив их под знаменем Ливонского королевства. Поэтому, хотя после смерти Евфимии Владимировны царь выдал замуж за Магнуса свою вторую племянницу — Марию Владимировну, во владение ливонского короля было передано всего только два замка — Каркус и Оберпаллен (Пыльтсамаа).

6. Кандидатура Грозного на польско-литовский престол Проекты союза с Габсбургами Война Русского государства с Речью Посполитой

К военным действиям крупного масштаба в Ливонии Русское государство смогло вернуться только в 1577 г. К этому времени, однако, политическая ситуация на западных и северных границах страны изменилась столь радикальным образом, что о возвращении к планам войны 1569–1570 гг. не могло быть и речи. Это изменение политической, а следовательно, и военной ситуации было теснейшим образом связано с событиями в Речи Посполитой. Со смертью — в 1572 г. короля Сигизмунда II Августа прекратилась династия Ягеллонов. В Речи Посполитой началось бескоролевье (1572–1573 гг.), сопровождавшееся ожесточенной предвыборной борьбой. Борьба между кандидатами на польский престол и поддерживавшими их феодальными группировками разворачивалась на фоне обострившегося конфликта внутри польско-литовского класса феодалов между магнатством и широкими кругами шляхты. На польский престол претендовали шведский король Юхан III, австрийский эрцгерцог Эрнест и французский принц Генрих Анжуйский, брат короля Франции Карла IX. Ни австрийская, ни шведская кандидатура не пользовались популярностью среди польско-литовской шляхты. Более популярной была кандидатура Генриха Анжуйского. Без всякого сомнения, однако, больше всего шансов на успех имела кандидатура Ивана Васильевича Грозного. Правда, решительными противниками русской кандидатуры были литовские магнаты, боявшиеся не только ослабления своих политических позиций в рамках русско-польско-литовского государства, но и опасавшиеся того, что Грозный и в Литве, как в Русском государстве, поведет борьбу с самовольными магнатами.

Вместе с тем, кандидатура Грозного была очень популярна среди православных, украинских и белорусских по происхождению, феодалов Литвы и Польши (Короны). Сторонниками ее были широкие круги польской и масса литовской шляхты, сочувствовавшая борьбе русского правительства с боярской олигархией. Но главной причиной, побуждавшей польско-литовскую шляхту и часть магнатов поддерживать русскую кандидатуру, было стремление путем польско-литовско-русской унии создать благоприятные условия дляпольско-литовской экспансии на восток, устранить сопротивление ей со стороны Русского государства. В их глазах польско-литовско-русская уния была идеальным средством упрочения национального и социального гнета украинского и белорусского крестьянства и горожан, средством феодальной колонизации русских земель. Для Русского государства уния эта означала бы усиление католической экспансии на восток и реставрацию реакционной боярщины, разгромленной в 60-х годах.

При той популярности, которой пользовалась в Литве и Короне кандидатура Грозного, литовские магнаты не могли и думать о прямой агитации против нее. Кроме того, известие о смерти Сигизмунда II Августа вызвало у них страх перед возможным возобновлением с русской стороны военных действий. Поэтому они поспешили первыми вступить в переговоры с Грозным, чтобы предупредить разрыв царем перемирия, с одной стороны, и чтобы взять в свои руки переговоры о русской кандидатуре на польский престол — с другой. На съезде литовских магнатов, в котором принимал участие краковский епископ и подканцлер коронный Фр. Красинский, было решено немедленно вступить в переговоры с царем. К Грозному был направлен гонец Ф. 3. Воропай с сообщением о смерти короля и с просьбой о сохранении перемирия. Гонец должен был обещать царю избрание на вакантный престол Речи Посполитой.

В дальнейшем, однако, литовские магнаты решили вести переговоры не об избрании самого Грозного, а его младшего сына Федора. К царю с этим предложением был направлен второй гонец, Стефан Матвей. В феврале и марте 1573 г. переговоры с царем были продолжены литовским послом М. Гарабурдой, которого Грозный принимал в Новгороде. Царь решительно отклонил кандидатуру царевича Федора и поддержал кандидатуру австрийского эрцгерцога. Что касается своей кандидатуры, то царь прямо высказывался за то, чтобы он был избран не польским королем, а только великим князем литовским. Впрочем, проект избрания на польский престол не отвергался им совершенно. Однако он соглашался принять польский престол только на том условии, если Корона и Литва навечно соединятся с Русским государством, причем польский трон будет признан наследственным в династии Рюриковичей. Далее, Речь Посполитая должна была признать за ним царский титул, а коронование царя в Кракове должен был произвести митрополит московский. Царь требовал отказа Речи Посполитой от Ливонии и Киева, соглашаясь взамен вернуть Полоцк.

Результаты переговоров Грозного с литовским посланником свидетельствовали о том, что русская дипломатия прекрасно понимала планы польско-литовских феодалов — сторонников русской кандидатуры. Их программе польско-литовско-русской унии как орудия польско-литовской феодальной экспансии на восток она противопоставила свою программу. Программа эта предусматривала ликвидацию польско-литовской унии, направленной против Русского государства. Только в случае неудачи отдельного избрания его на литовский трон Грозный соглашался на установление унии Русского государства с Речью Посполитой. Но в таком случае уния эта, по мысли царя, должна была превратиться из орудия польско-литовской феодальной экспансии в орудие прекращения этой экспансии.

Программа русского правительства и программа польско-литовских сторонников русской кандидатуры совершенно исключали друг друга. При таких условиях нечего было и думать о возможности победы на выборах кандидатуры Грозного. Действительно, в мае 1573 г. на польский престол был избран Генрих Анжуйский, кандидатура которого поддерживалась Турцией. Сам факт выдвижения французской кандидатуры на польско-литовский трон был связан с планами французского правительства укрепиться в Ливонии, хотя основную роль играло, без сомнения, соперничество Валуа с Габсбургами. Победа французской кандидатуры была отчасти обусловлена тем, что французский посол обещал закрыть нарвское плавание. Франция, по его словам, готова была помочь Речи Посполитой добиться господства на Балтийском море.

Грозный, по-видимому, и не рассчитывал быть избранным польским королем. Об этом свидетельствует уже сам факт, что русские послы не были направлены на элекционный сейм. Избрание на польский престол Генриха Валуа крайне ослабило международные позиции Речи Посполитой. Германская империя, Испания, папа, Швеция и Дания принимали меры к тому, чтобы помешать приезду Генриха в Польшу. Решительным сторонником его кандидатуры по-прежнему оставалась только Порта. Бескоролевье в Речи Посполитой и успех французской кандидатуры способствовали сближению русского правительства с Габсбургами. Габсбурги предлагали Ивану IV в случае утверждения французского принца на польском престоле совместно выступить против Речи Посполитой. К Русскому государству должно было отойти Великое княжество Литовское. Габсбурги рассчитывали овладеть Польшей. Естественным следствием совместных русско-австрийских действий должен был явиться союз Русского государства с Габсбургами против Турции. Обе стороны должны были стремиться не допустить на польский трон Генриха Анжуйского и поддерживать кандидатуры Эрнеста или Грозного.

Предложения императора были охотно приняты русским правительством, ибо план присоединения Великого княжества Литовского к Русскому государству был еще до этого выдвинут русской дипломатией. Кроме того, русские дипломаты не могли не понимать, что победа французского кандидата неминуемо означает войну Речи Посполитой с Русским государством за Ливонию, причем в этой войне Речь Посполитая сможет опереться на сочувствие Турции. Поэтому в царском ответе императору прямо говорилось: «О французском королевиче именно есмя к панам радам приказывали, что они его себе за государя не избирали для покоя христианского. А только будет у них, по их прошению, король француз на их государстве, и они захотят на христианство стоять, складываясь с бесерменскими государи. И коли Панове рада Короны Польская и Великого княжества Литовского на том не устояли мимо свое прошение, с чем нам присылали бита челом, а хотели, мимо нас и сына твоего, инаго государя, и такое дело меж нас с тобою братом нашим и сыном твоим не сталось. А впредь тебе брату нашему дражайшему и сыну твоему с нами вместе сообща заедин беречи того, что то государство Корона Польская и Великое княжество Литовское от наших государств не отошло, и чтоб французский король на престоле польском и на Великом княжестве Литовском не был»^[36]. Царь торопил императора с присылкой посольства и обратился к датскому королю с просьбой воспрепятствовать проезду Генриха в Польшу через Зунд.

Однако ни избрание Генриха Анжуйского, ни его прибытие в Речь Посполитую не привели к войне между Русским государством и Речью Посполитой. В 1573 и 1574 гг. руки русского правительства были все еще крепко связаны на юге. В казанской и астраханской землях происходили восстания. Кроме того, большие русские силы были заняты борьбой со шведами. С другой стороны, правление Генриха Анжуйского оказалось только кратким перерывом в бескоролевье, наступившем в Речи Посполитой после смерти Сигизмунда II Августа. В июне 1574 г., получив известие о смерти короля Карла IX, Генрих тайно бежал во Францию. Началось новое бескоролевье в Речи Посполитой (1574–1575).

В период бескоролевья 1574–1575 гг. в Речи Посполитой столкнулись две кандидатуры — кандидатура Ивана Грозного или Федора Ивановича и австрийская кандидатура. Русская кандидатура по-прежнему пользовалась огромной популярностью среди шляхты. Австрийский кандидат мог рассчитывать на сочувствие части польского магнатства и на поддержку литовских панов, всеми средствами стремившихся предотвратить избрание на польский престол Ивана IV. Съезд в Стенжице, на котором обсуждались возможные кандидаты на престол, стал свидетелем смертельной ненависти шляхты к австрийскому кандидату — «немцу». Зато кандидатура Грозного или царевича Федора пользовалась широкой поддержкой собравшейся шляхты. На нее сильное впечатление произвело письмо Криштофа Граевского, польского шляхтича, побывавшего при дворе Ивана IV и сообщившего, что Грозный намерен соединить Русское государство и Речь Посполитую такими же узами, как Ягайло соединил в свое время Литву и Польшу. Граевский писал о намерении царя обратить соединенные силы двух государств против турок. Любопытно, что в письме его был намек и на возможность перехода Грозного в католичество. Царь будто бы не хотел легкомысленно покидать православие до тех пор, пока ему не будут доказаны преимущества другой веры. Для этого необходимо устройство публичного диспута. Письмо Граевского сильно напугало литовских магнатов, которые объявили ею изменником и по возвращении в пределы Литвы заключили в Дисненскую тюрьму.

Разумеется, условия Грозного, о которых сообщал Граевский, были всего лишь дипломатической уловкой царя. Грозный никогда не собирался играть роли второго Ягайло, о чем мечтала польско-литовская шляхта. Более того, по существу он и не предпринимал никаких действительных дипломатических мер к тому, чтобы добиться избрания на польский престол. Из писем царя и заявлений его гонцов можно было составить определенное представление о том, что царь настаивает на тех условиях, которые были сформулированы им в переговорах с М. Гарабурдой в начале 1573 г. и которые шли вразрез с планами польско-литовской шляхты. Русское посольство не было направлено и на элекционный сейм 1575 г.

Между тем популярность русской кандидатуры сильно осложняла деятельность в Речи Посполитой австрийской дипломатии, не щадившей денег и усилий для привлечения на сторону императора Максимилиана II польско-литовских избирателей. С другой стороны, для судьбы австрийской кандидатуры важное значение имела позиция Турции и Крыма. В случае избрания на польский престол Габсбурга султан угрожал обрушиться на Речь Посполитую. В задачи турецкой дипломатии входила изоляция Габсбургов в Центральной и Восточной Европе. Вместе с тем турецкая дипломатия стремилась не допустить ни на каких условиях установления русско-литовско-польской унии. Борьба между Речью Посполитой и Русским государством, в которой обе стороны истощали бы свои силы, как нельзя лучше, соответствовала интересам турецких и крымских феодалов. Поэтому вмешиваясь в предвыборную борьбу в Речи Посполитой, турецкая дипломатия добивалась избрания либо «Пяста» (т. е. представителя польско-литовской знати), либо шведского короля Юхана III или его сына, либо семиградского князя Стефана Батория, вассала Турции и врага Габсбургов. Любопытно, что сама по себе кандидатура Батория была впервые названа во время варшавского конвокационного сейма 1574 г. турецким послом. Турецкие угрозы войной должны были казаться тем более реальными, что именно в это время наблюдалось резкое обострение в отношениях между Речью Посполитой и Крымом и Турцией. Страшный татарский набег в сентябре-октябре 1575 г. на Подолию, Волынь и Червоную Русь являлся в руках турецких и крымских феодалов своеобразным средством «дипломатического» давления на польско-литовских избирателей.

При таких условиях австрийская дипломатия попыталась договориться с Москвой об общей линии поведения в вопросе о польских выборах. К русскому двору было направлено императорское посольство во главе с Гансом Кобенцлем. Последний должен был добиваться решительной поддержки русской дипломатией кандидатуры эрцгерцога Эрнеста. В своих усилиях склонить русское правительство к активному вмешательству в пользу австрийского кандидата Кобенцль пошел так далеко, что обещал царю даже Константинополь с византийской императорской короной. Он пугал царя перспективой избрания турецкого вассала Батория польским королем и войной с Турцией. Грозный, однако, по-прежнему, предпочитал, чтобы Литва досталась Федору, а Корона — Эрнесту, и требовал признания за Русским государством Прибалтики. В ходе переговоров Грозным был поднят вопрос о разделе Речи Посполитой в случае провала австрийской и русской кандидатур. «А толко Коруны Полские и Великого Княжства Литовского паны рады нашего над собою Государства и брата нашего Максимилияна Цесаря и сына его Эрнеста Князя не похотят, — говорили русские дипломаты, — и нам бы с братом своим с Максимилияном Цесарем промышляти и войною их кручинити и того себе Государства доступати»^[37].

Австрийской дипломатии действительно удалось добиться дипломатического вмешательства русского правительства в польско-литовские события. В официальной грамоте царь советовал полякам избрать королем австрийского эрцгерцога Эрнеста и угрожал войной на случай избрания турецкого кандидата. В грамоте к литовским панам — раде он вновь выдвигал план отделения Литвы от Польши и соглашался на отдельное избрание свое великим князем литовским. В таком случае польский престол должен был перейти к эрцгерцогу Эрнесту. В случае отказа Литвы отделиться от Польши, царь настаивал на избрании австрийского кандидата как литовцами, так и поляками.

Наряду с этими официальными представлениями русского правительства в Речи Посполитой, царь вел тайные переговоры с литовскими панами и примасом о своем избрании на польско-литовский престол. У нас нет, впрочем, оснований рассматривать эти переговоры и стоящий особняком эпизод с Граевским как серьезную попытку Грозного добиться избрания на польский престол. Скорее всего в них следует видеть только дипломатическую уловку, рассчитанную на затяжку избирательной борьбы в Речи Посполитой и преследующую цель сорвать утверждение в Речи Посполитой турецкого кандидата — Батория. Русскому правительству было крайне важно выиграть время, довести до конца начатые с императором переговоры о разделе Речи Посполитой и подготовиться к возобновлению крупных военных операций в Прибалтике.

Эти операции, преследующие цель полного подчинения Ливонии, начались в 1576 и 1577 гг. Обстоятельства, казалось, вполне благоприятствовали планам русского правительства. Внутри страны было решительно разгромлено реакционное боярство, противившееся борьбе Русского государства за Прибалтику. Реформы 70-х годов должны были укрепить военные силы государства, которое было сильно истощено длительной Ливонской войной, татарскими набегами и гражданской войной, развернувшейся в стране в годы опричнины в связи с усилиями дворянского правительства до конца искоренить враждебную централизации государства боярщину. На южных границах Русское государство получило совершенно необходимую ему передышку в борьбе с Крымом, а нападения ногайских татар в 1576 и 1577 гг. не имели большого военного значения.

Правда, в Речи Посполитой дело дошло все-таки до утверждения на польском престоле Стефана Батория, в связи с чем можно было ожидать в будущем нового обострения отношений с Крымом и Турцией. Судьбу выборов решила невозможность для польско-литовской шляхты договориться с Грозным о выгодных для нее условиях избрания на престол русского государя и турецко-татарская угроза.

После того, как сносившимися с венским двором сенаторами был провозглашен польским королем император Максимилиан II (12 октября 1575 г.), возмущенная шляхта, возглавляемая Яном Замойским, избрала королевой престарелую Анну Ягеллонку, сестру покойного короля Сигизмунда II Августа. Королем был избран турецкий кандидат Стефан Баторий с обязательством вступить в брак с королевой Анной. Одновременно были приняты энергичные меры к тому, чтобы не допустить прибытия в Польшу императора Максимилиана. Краков был занят вооруженными отрядами шляхты. Несмотря на то, что Баторий спешно явился в Польшу и уже 1 мая 1576 г. был коронован польским королем, можно было ожидать войны между Речью Посполитой и Габсбургами. Война эта неминуемо должна была привести к гражданской войне в самой Речи Посполитой между борющимися партиями. Восстание Гданьска, отказавшегося признать Батория и ведшего дело к полному отделению вместе со всей Королевской Пруссией от Польши и переходу под власть Империи, было, казалось, первым признаком начинающейся в стране гражданской войны. Тот факт, что представители Литвы не присутствовали на коронации Батория, тоже свидетельствовал об угрозе гражданской войны, особенно если учесть сильное возмущение литовских магнатов инкорпорацией в состав Короны украинских земель Великого княжества. С другой стороны, избрание Батория не повело к немедленному ослаблению противоречий между Речью Посполитой и Крымом и Турцией. В 1577 и 1578 гг. татары совершали крупные набеги на территорию Речи Посполитой. Правда, набег 1578 г. был совершен вопреки воле турецкого правительства, добившегося затем примирения между Речью Посполитой и Крымом.

Чем сложнее было положение в Речи Посполитой, чем острее были ее отношения с соседними государствами, тем больше шансов появлялось у русского правительства на реализацию балтийской программы. Поэтому вполне понятно стремление русского правительства использовать затруднения Батория для того, чтобы попытаться завершить подчинение Ливонии до того, как окончательно в ту или иную сторону разрешится польско-литовский вопрос. Предварительное завоевание Ливонии было абсолютно необходимо Русскому государству, как на тот случай, если Баторию удастся прочно укрепиться на польском троне и дело дойдет до решительной схватки с Речью Посполитой, так и на тот случай, если в ходе событий Габсбурги и Русское государство совместными силами выступят против нее. Такое выступление было бы прямым следствием союзного договора, заключенного между Иваном IV и Максимилианом II. По этому договору к Русскому государству должны были отойти Литва и Ливония. Император получал Польшу и Пруссию. Предварительное завоевание Ливонии устраняло возможность пересмотра этих условий союзного договора в будущем.

Но союз с Габсбургами был только частью дипломатической подготовки русского правительства к завершению борьбы за Ливонию и к войне с Речью Посполитой. Уже с 1573 г., очевидно, в связи с событиями в Речи Посполитой, русская дипломатия решила пойти на возобновление переговоров с Швецией. Ко двору Юхана III был направлен царский гонец В. Чихачев с грамотой, в которой Иван IV предлагал шведскому правительству прислать «великих послов» для переговоров о мире и сообщал о временном прекращении военных действий против шведских владений.

Шведский король принял, правда, предложение Грозного о перемирии, но отказался посылать «великих послов» и выступил с планом съезда послов от обеих сторон на р. Сестре для мирных переговоров. Сам Чихачев был задержан шведами. В ходе дальнейшей переписка выяснилось, что Юхан III будет твердо настаивать на съезде послов на рубеже. Тогда Грозный решил принять шведское предложение. На р. Сестру было послано русское посольство во главе с кн. Сицким, которое должно было веста переговоры с шведским посольством адмирала Флеминга. Поскольку шведские послы отказались принять русские условия мира, по которым русское правительство соглашалось взамен за отказ шведов от Ливонии и за обязательство их прислать отряд из 200 человек для борьбы с Крымом предоставить шведскому королю право непосредственно сноситься с царем, а не с царскими наместниками в Новгороде Великом, переговоры закончились подписанием двухлетнего перемирия (июль 1575 г.). Перемирие устанавливалось только между Новгородской областью и Финляндией и не распространялось на Ливонию.

Перемирие 1575 г. с Швецией ясно указывало на намерение русского правительства сосредоточить все силы на ливонском театре военных действий. Характерно, что в 1574 г. Иван IV вновь обращается и к планам русско-английского союза, несмотря на неудачу всех предыдущих переговоров с королевой Елизаветой по этому поводу. Переговоры царя с английским агентом Даниилом Сильвестром относительно русско-английского союза в начале 1576 г. показывали, что Грозный хорошо понимал те выгоды, которые извлекались Англией из русской торговли. Царь отнюдь не намерен был просто жертвовать русскими интересами. «Мы хорошо понимаем, сколь полезны для Англии товары наших стран, — говорил царь Сильвестру, — в особенности же дозволение нами, чтобы англичане строили дома для делания канатов (что воспрещено всем народам), не только прибыльно для купцов, но и весьма выгодно для всего английского государства. Если мы не встретим в будущем в нашей сестре более готовности чем ныне, то все это, а также и все остальные повольности будут у них отняты…»^[38].

К крупным операциям в Ливонии русское правительство приступило в 1576 г. Они были направлены главным образом против Ревеля (Таллин), к которому русские войска трижды приступали в течение этого года. В конце 1576 г. была начата правильная осада города, которая была снята только 10 марта 1577 г. В 1576 г. Русское государство не вступало еще в прямое столкновение с Речью Посполитой. Польско-литовскому посольству, которое было отправлено Баторием к Грозному с сообщением о вступлении на престол и с просьбой о перемирии и присылке «опасной» грамоты для великих послов, которых Баторий обещал послать к царскому двору для переговоров о мире, удалось договориться о перемирии и получить «опасную» грамоту для великих послов.

Дурной прием, который был оказан посольству, объяснялся тем, что в грамоте Батория был пропущен царский титул, и Грозный не был назван князем смоленским и полоцким. В результате переговоров польско-литовского посольства Баторию должно было стать ясным, что отказ от Полоцка и Ливонии был главным условием мира, выдвигаемым русским правительством. Тем не менее Баторий немедленно снарядил для переговоров с Грозным посольство во главе с мазовецким воеводой Крыским, минским воеводой Н. Сапегой и подскарбием надворным литовским Скуминым. Начиная мирные переговоры, Баторий стремился выиграть время. Грозный, очевидно, прекрасно понимал это.

Инструкция, которая дана была отправленному для переговоров с Грозным польско-литовскому посольству, ярко свидетельствовала о полной невозможности для русского правительства мирным путем договориться с Речью Посполитой. В инструкции в качестве условий мира выдвигались требования о возврате русским правительством всех территорий, завоеванных у Литвы Русским государством, и Ливонии. Мирный договор между Русским государством и Речью Посполитой должен был включать и шведского короля. Прекрасно понимая, конечно, что такие условия неприемлемы для Русского государства, Баторий поручал послам договариваться и о перемирии. Заключение перемирия и было, без сомнения, главной целью направляемого в Русское государство польско-литовского посольства.

Русское правительство, однако, не дало себя обмануть мирными переговорами. Использовав затруднения Батория, занятого борьбой с Гданьском, и тяжелое международное положение Речи Посполитой, летом 1577 г. оно перешло к решительным действиям против польско-литовских феодалов в Ливонии. Одновременно был радикально пересмотрен план создания Ливонского королевства. Король Магнус, уже в конце 1576 г. вступивший в тайные переговоры с Баторием, был сначала арестован, но потом прощен царем. По новому соглашению под его власть переходила только область к северу от реки Аа, остальная Ливония до Западной Двины оставалась непосредственно за Русским государством.

Военные действия 1577 г. были необычайно удачны для русской стороны. Город за городом, часто почти без сопротивления, сдавались русской армии. Столкновения между Грозным и Магнусом, попытавшимся воспользоваться русскими успехами, чтобы в нарушение условий соглашения с царем расширить свои владения в Ливонии, не могли изменить общего хода событий. Магнус должен был подчиниться требованиям Грозного. В результате успешных военных действий 1577 г. в русских руках оказалась фактически вся Прибалтика, исключая Риги и Ревеля (Таллина). Военные силы Речи Посполитой были оттеснены за Двину. Царь имел все основания гордиться одержанными победами в своем письме к Курбскому, отправленном из завоеванного Вольмара (Валмиера).

Для Русского государства война была фактически окончена. С подчинением Ливонии продолжение борьбы с Речью Посполитой казалось совершенно излишним и опасным. Русская дипломатия искала мирного соглашения, о чем свидетельствуют послания царя к польско-литовскому администратору Ливонии Яну Ходкевичу и к самому Баторию из Вольмара (Валмиеры). Предлагая Ходкевичу добиваться мира между Русским государством и Речью Посполитой, Грозный подчеркивал: «Николи тово слова небывало, имянно что с Лифлянскою землею мир, а мы нынешним своим походом Литовские земли ничем не зацепляли, и не изобидили»^[39]. В письме к Баторию Грозный также отмечал это обстоятельство: «А мы великого Князства Литовского и Литовских людей ничим не зачепили…» Далее в письме говорилось: «…И ты б, как есть Господар хрестиянский… на кровопролитье бы еси хрестьянское не прагнул, и послов своих к нам с почестливостью для братские приязни посылал неомешкаючы. А мы с тобою дружбы и любъви и братские приязни хотим, как будет пригоже, а в нашу б еси отчину в Лифлянскую землю и во все наши пограничъные места вступатися не велел, и рати и войны не замышляти»^[40].

Однако поход 1577 г. не привел к победоносному для Русского государства завершению войны в Прибалтике. Русские успехи этого года оказались последней, отчаянной попыткой правительства Грозного радикально разрешить в пользу Русского государства балтийский вопрос.

7. Походы Стефана Батория против Русского государства Окончание Ливонской войны

Вслед за походом 1577 г. Ливонская война вступила в свою заключительную и неудачную для русской стороны стадию.

Что блестящие успехи 1577 г. не поведут к прекращению войны, русское правительство могло видеть в начале 1578 г., когда в ходе мирных переговоров русского правительства с польско-литовским посольством выяснилась не только невозможность достичь мирного соглашения, но и фактически даже не удалось договориться о прочном перемирии. Заключая трехлетнее перемирие, Грозный включил в его условия всю Ливонию в качестве своей вотчины. Польско-литовские послы отказались, однако, внести этот пункт в свой текст перемирной грамоты.

Итак, война была неизбежной. Важным обстоятельством, повлиявшим, без сомнения, на военные планы русского командования, был тот факт, что Русскому государству приходилось вести заключительный этап войны в состоянии полной политической изоляции. После смерти императора Максимилиана II в октябре 1576 г. отпал план совместного с Габсбургами выступления против Речи Посполитой. Возобновленные в 1574–1576 гг. переговоры с Англией вновь не привели ни к каким результатам. Рассчитывать на поддержку Дании не приходилось.

В то же время серьезно окрепли международные позиции главного противника Русского государства в Ливонии — Речи Посполитой. Ей больше не угрожала борьба с Габсбургами. В течение 1578 г. были урегулированы окончательно ее отношения с Крымом. Турция и Крым явно сочувствовали воинственным планам Батория в отношении Русского государства. Султан обещал даже Баторию военную помощь. В самой Речи Посполитой с прекращением Гданьского восстания положение Батория сильно укрепилось, а сейм 1578 г. утвердил необычайно высокие для Речи Посполитой налоги на войну против Русского государства. Вместе с тем польский король заручился помощью в Империи со стороны курфюрста Саксонского Августа и курфюрста бранденбургского Иоанна-Георга. Естественным союзником Речи Посполитой в борьбе с Русским государством являлась Швеция. Стефан Баторий стремился превратить польско-шведское сотрудничество в формальный союз и с этой целью направил в Стокгольм посольство В. Гошьлицкого, добиваясь получения 12-тысячного шведского вспомогательного войска. Планы Стефана Батория отчасти совпадали с планами Филиппа II Испанского и Римской курии, готовивших возвращение Швеции в католичество и шведско-испанский союз против Англии и Голландии. В этих целях в Стокгольм был отправлен А. Поссевино (1577), а затем посол короля испанского (1578). Переговоры папы и Филиппа ІІ в Стокгольме не имели серьезных последствий. Не удалось договориться о союзе с Швецией и Стефану Баторию. Шведские феодалы не думали отказываться от участия в разделе Ливонии. Противоречия, существовавшие между Речью Посполитой и Швецией, не мешали им, однако, совместно выступать против Русского государства.

В лице самой Речи Посполитой, считавшейся одной из сильнейших военных держав в Европе, Русское государство имело серьезного противника. Истощенному долголетней войной Русскому государству противостояли сразу отдохнувшая после полоцкого разгрома Литва и фактически не участвовавшая до того в войне, располагавшая большими и свежими военными силами Польша. При таких условиях переход русского правительства к оборонительной тактике становится вполне оправданным. Если учесть к тому же, что союз Батория с Крымом и Турцией вновь создавал страшную угрозу на южных границах Русского государства, станет понятным и тот факт, что в кампании 1579–1582 гг. Грозный не рискнул вступить с польско-литовской армией в генеральное сражение, предпочитая изматывать силы противника на осаде укрепленных городов. Как полководец и как государственный деятель он не имел права рисковать полевой армией перед лицом угрозы повторения татарского нашествия на столицу. Не случайно, говоря именно об этом периоде Ливонской войны, Г. Штаден подчеркивал: «Крымский царь так жаждет захватить Русскую землю, что я не могу ни описать, ни рассказать… в полной мере. В особенности потому, что турецкий султан (посадил) в Польше королем Стефана Батория, как и его (крымского царя) посадил он в Крыму.

Итак, крымский царь с поддержкой и помощью турецкого султана, который не откажет ему в поддержке, рассчитывает захватить Русскую землю, а великого князя вместе с его двумя сыновьями, как пленников связанных [gebunden und gefenglich], увести в Крым….»^[41].

Правда, в 1578 и 1579 гг. Крым, участвовавший в борьбе с Ираном, не мог организовать набегов на русские земли. Но уже в 1580 г. набеги возобновились, хотя и не достигли того размаха, который они имели в начале 70-х годов XVI в. Наряду с продолжавшимся восстанием в Казанской земле, они отвлекали с западного театра военных действий крупные русские силы и держали русское правительство в постоянной тревоге за южные и центральные области страны. Характерно, что впоследствии, при Борисе Годунове, объясняя причины неудачи Ливонской войны, русские дипломаты прямо указывали на угрозу со стороны Крыма и Турции.

Уже 1578 г. принес Русскому государству первые серьезные военные неудачи. Польско-литовским войскам удалось вновь овладеть рядом потерянных в ходе кампании 1577 г. городов в том числе Венденом (Цесисом). Шведы совершили нападение на Нарву. Изменил Грозному и ливонский король Магнус, перешедший на сторону Речи Посполитой.

Под Венденом (Цесисом), который пытались отбить русские, дело впервые дошло до совместных военных действий шведских и польско-литовских войск против русской армии. В результате совместного польско-литовско-шведского нападения русские силы под Венденом потерпели поражение. Однако 1578 г. не был еще переломным годом в ходе войны. Русское командование готовилось к продолжению войны в Ливонии и к осаде Ревеля. Переломным оказался 1579 г. В этом году шведы вторглись в Новгородскую область со стороны Финляндии. Впрочем, летом 1579 г. русским войскам удалось нанести серьезное поражение шведам в Ливонии.

Но исход борьбы больше уже не зависел от развития военных действий в Прибалтике. Закончив приготовления к войне и фактически отказавшись от переговоров с посольством, направленным в Речь Посполитую русским правительством, Баторий объявил войну Русскому государству и вторгся в его пределы.

Бесспорно талантливый полководец, Баторий не склонен был преуменьшать русские силы и весьма основательно готовился к борьбе с Русским государством. В одной из бесед с имперскими послами он прямо заявлял о том, что «Московит не такой неприятель, которого можно было бы недооценивать»^[42]. В августе 1579.г. польско-литовская армия, в которой были значительные венгерские отряды, приступила к осаде Полоцка. Направляя свой главный удар против Полоцка, Баторий стремился закрепить за Речью Посполитой очень важный для Прибалтики водный путь по Западной Двине. Кроме того, из Полоцка можно было повести наступление по русской территории так, чтобы отрезать Ливонию от Русского государства, не удаляясь слишком далеко от Литвы. Тем самым можно было избежать изнурительной борьбы в Прибалтике.

Несмотря на большое численное превосходство противника (в армии Батория насчитывалось свыше 15 тыс. человек, а полоцкий гарнизон состоял всего из 6 тыс. человек), Полоцк оказал ожесточенное сопротивление осаждающим. В течение почти трех недель полоцкий гарнизон вел героическую оборону. Только 30 августа 1579 г. Баторию удалось овладеть городом. Вслед за тем была взята крепость Сокол. Одновременно с осадой Полоцка польско-литовские войска совершили набеги на Смоленщину и Черниговщину, произведя большие опустошения.

В 1580 г. Баторий предпринял второй поход против Русского государства, — получив от сейма новые ассигнования на войну. Польско-литовской армии удалось овладеть Велижем и Усвятом и осадить Великие Луки. Предпринимая осаду Великих Лук, Баторий по-прежнему держался крайне осторожной тактики, ставя своей главной целью отрезать от Русского государства Прибалтику. Он не решался направить удары своей армии в сердце Русского государства, несмотря на то, что поход на Москву замышлялся им еще накануне осады Полоцка. В 1580 г. им были решительно отвергнуты советы двинуться на Смоленск. Причиной тому было не только сознание, что Речь Посполитая не подготовлена к завоеванию Русского государства. В 1580 г. польско-литовские феодалы не могли уже больше рассчитывать на то, что им удастся опереться на поддержку консервативного боярства. Оно было решительно разгромлено. Тем самым была предотвращена возможность переноса военных действий в центральные районы страны. В этом отношении чрезвычайно показательны сообщения Р. Гейденштейна, близко стоявшего к королю и коронному канцлеру Замойскому. Его поражало, «как…могла существовать такая сильная любовь к нему (Грозному. — В. К.) народа…» «…Должно заметить, — пишет Гейденштейн, — что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охранении крепостей, а перебежчиков было вообще мало»^[43]. При таких обстоятельствах Баторий не мог торопиться с осуществлением своих авантюристических планов в отношении Русского государства.

Под Великими Луками Баторий располагал 35-тысячной армией, в то время как гарнизон города не превышал 6–7 тыс. человек. Только после того, как в городе вспыхнул пожар, гарнизон капитулировал. Разъяренные солдаты Батория произвели в городе страшную резню. От самого города в результате пожара остались только развалины.

В 1581 г. Баторий начал свой третий поход против Русского государства. Польско-литовская армия была брошена на Псков. Под его стенами была сосредоточена огромная неприятельская армия, по всей вероятности, насчитывавшая не менее 50 тыс. воинов. Есть сведения, что польско-литовская армия достигала даже 100 тыс. человек. Осада города началась в августе 1581 г. Баторий и Замойский прилагали все усилия к тому, чтобы принудить город к сдаче. Однако на борьбу с неприятелем поднялось все население города, поклявшееся «за Псков град битися с литвою до смерти безо всякие хитрости»^[44]. Осада Пскова показала полное превосходство русской артиллерии над польско-литовской, а в защите Пскова принимало активное участие даже женское население города. В своей борьбе псковичи вдохновлялись живыми героическими традициями борьбы с иноземными захватчиками, связанными с именем великого русского полководца Александра Невского. Всего гарнизоном и жителями был отбит 31 приступ королевских войск. В свою очередь псковичами было совершено 46 вылазок против неприятельского лагеря. Благодаря героическому сопротивлению гарнизона и всего населения город до конца войны оставался в русских руках.

Между тем, используя успехи польско-литовской армии, к активным наступательным действиям перешли и шведы.

К концу 1581 г. в руках шведов было почти все побережье Финского залива. Самой тяжелой потерей было падение Нарвы, захваченной шведами осенью 1581 г. В ноябре 1581 г. шведы взяли Вейссенштейн (Пайде). В дальнейшем они рассчитывали овладеть Перновом (Пярну), Дерптом (Тарту) и Феллином (Вильянди).

Уже поход Батория под Полоцк показал русскому правительству, что война приобрела крайне неудачный для Русского государства характер. В связи с этим русским правительством принимались энергичные меры к тому, чтобы, возобновив мирные переговоры с Речью Посполитой, предупредить таким образом дальнейшее наступление польско-литовской армии и выиграть время. Именно эти цели преследовали, по-видимому, неоднократные посылки грамот и гонцов к Баторию и сенаторам в 1579 г. — начале 1580 г. Баторий, однако, не проявлял никакой склонности к прекращению военных действий, а сформулированные им накануне осады Великих Лук мирные условия прямо свидетельствовали об его намерении продолжать войну, чтобы вконец ослабить Русское государство. Баторий требовал не только отказа Русского государства от Ливонии, но и ставил даже вопрос о Новгороде, Пскове и Смоленске. В письме Батория к Грозному говорилось: «…мы ничого неслушного от тебя не потребуем, толко чого нас право Божье и прирожоное учит, и ж быть на властности своей переставаючи того, што слушне нам и панствам нашим належит при собе не задерживал. С того ся еси писанья нашого (речь идет о предыдущем сообщении Баторием своих условий мира. — В. К.) ладно справити мог, а иж еще и топер воли нашое ведати, в том жадает, тогды мы тым ясне тобе ознаймуем, што ты при доброй памети меть можеш, яко Великий Новгород и Псков есть от Великого Князства Литовского посягнен, земля Смоленская и Северская, яко теж в панованье твое неслушне привернена, также Великие Луки и иные пригороды на волостях Полоцких и Витебских, побудованые при собе задерживает»^[45].

Само собой разумеется, что такие условия исключали возможность мирною соглашения. Между тем направление второго похода Батория показало, что король стремится окончательно отрезать от Русского государства Ливонию. Перед Русским государством стояла страшная перспектива утраты выхода к Балтийскому морю, такой дорогой ценой завоеванною русской армией. Прибывшее под Великие Луки русское посольство соглашалось пойти на уступку Полоцка, Курляндии, владений Магнуса, еще нескольких замков в Ливонии и крепостей Усвят и Озерище. Баторий, однако, оставался непреклонным, требуя уступки всей Ливонии. В дальнейшем безо всякого успеха переговоры продолжались в период подготовки польским королем осады Пскова. Угроза потери всей Ливонии, а также шведские военные успехи в Прибалтике побуждали Ивана IV идти на дальнейшие территориальные уступки Речи Посполитой. Прибывшее в мае 1581 г. в Вильну новое русское посольство соглашалось уже на уступку всей Ливонии, за исключением Нейгаузена, Нейшлосса, Неймюлена и Нарвы. Далее, царь уступал Полоцк, Усвят и Озерище, но потребовал возвращения Великих Лук, Холма, Велижа и Заволочья. Главным камнем преткновения оказалась Нарва. Король ни в коем случае не хотел оставить эту гавань в русских руках.

Осада Пскова, которой поспешили воспользоваться шведы, чтобы овладеть Нарвой, поставила русское правительство перед необходимостью пойти на дальнейшие уступки Речи Посполитой. Рассчитывая примириться с главным противником — Баторием, Грозный стремился развязать себе руки для борьбы с шведами. В 1581–1582 гг. положение было таково, что не приходилось уже думать о том, чтобы удержать за собой всю Ливонию или большую ее часть. В лучшем случае можно было думать только о том, чтобы сохранить за собой хоть небольшой кусок балтийского побережья с удобной гаванью. Такой гаванью была Нарва.

Нужно сказать, что шведские успехи в Прибалтике вызывали подозрения и недовольство и в Речи Посполитой. В 1581 г. Баторий определенно требовал, чтобы шведы не трогали Ливонию и предлагал принять р. Нарову границей польско-литовских и шведских владений в Прибалтике. Однако рассчитывать на польско-шведские противоречия не приходилось. Баторий определенно откладывал разрешение спора с шведами в Ливонии до конца войны с Русским государством. При таких условиях Грозный попытался заручиться влиятельным посредничеством римского престола. Поверивший в возможность осуществления церковной унии, о чем, конечно, никогда серьезно не думал Грозный, папа Григорий XIII направили польско-литовскому и русскому двору в качестве посредника иезуита Антония Поссевино. Попытка царя добиться посредничества императора не дала результатов.

Впрочем, едва ли посреднические усилия Поссевино сыграли крупную роль в ходе мирных переговоров, которые начались в декабре 1581 г. в Запольском Яме. Главной причиной, побудившей Батория пойти на заключение мирного договора, была неудача осады Пскова и истощение сил Речи Посполитой. Вотируя в 1581 г. новые налоги на войну, земские послы определенно настаивали перед королем на необходимости заключить мир. Что касается политической линии, проводимой Поссевино при польско-литовском дворе в осуществление планов римской курии, то она была прямо враждебна Русскому государству. В период польско-русских мирных переговоров Поссевино усиленно работал над организацией союза Речи Посполитой с Швецией. Совершенно очевидно, что такой союз мог быть направлен в первую голову против Русского государства.

В ходе переговоров русскому посольству удалось добиться главного, на чем настаивало русское правительство: шведский король не был включен в условия соглашения Русского государства с Речью Посполитой. В этом пункте русской дипломатии удалось сломить сопротивление Батория и папского посредника Поссевино. Русскому государству удалось как будто развязать себе руки для борьбы с шведами за Нарву.

15 января 1582 г. переговоры закончились заключением 10-летнего перемирия. Царь вынужден был отказаться от Ливонии. КРечи Посполитой отходили также Полоцк и Велиж. Зато Русскому государству возвращались Великие Луки и другие захваченные польско-литовскими феодалами города.

Самым тяжелым обстоятельством был тот факт, что Русскому государству, несмотря на перемирие с Речью Посполитой, не удалось вернуть от шведов Нарву. Правда, Ям-Запольское перемирие не распространялось на Швецию, но Баторий, больше всего боявшийся, чтобы Русское государство не стало прочной ногой в Прибалтике, поспешил оказать дипломатическое давление на русское правительство. Страх перед Русским государством заставлял польско-литовских и шведских феодалов временно забывать о существовавших между ними противоречиях. В 1583 г. было заключено перемирие в Плюссе между Русским государством и Швецией. Русское государство было вновь лишено абсолютно необходимого для него широкого выхода к Балтийскому морю. За ним остался только небольшой участок побережья Финского залива с устьем Невы. В руки шведов перешли русские города Ям, Копорье, Ивангород. Грозный не считал, однако, борьбу за Ливонию окончательно проигранной и готовился к возобновлению войны. Именно поэтому в 1582–1584 гг. он вновь возвращается к проекту союза с Англией. Баторий тоже не считал законченней свою борьбу с Русским государством. Он носился с авантюристическими планами покорения Русского государства и организации похода против Турции. В лице Поссевино он нашел убежденного сторонника своих замыслов. Ни Грозному, ни Баторию не удалось осуществить своих планов.

Итак, Ливонская война окончилась неудачей. Русское государство не получило необходимого ему выхода к Балтийскому морю. Разоренные военными действиями латышский и эстонский народы тоже проиграли в результате неудачи для Русского государства Ливонской войны.

Используя раздел Ливонии и опираясь на иностранные правительства, немецкие феодалы еще более усилили эксплуатацию латышского и эстонского крестьянства и увеличили свои сословные привилегии.

Главной причиной, приведшей к неудаче для Русского государства Ливонской войны, было экономическое истощение страны. Прямым показателем его был упадок торговли и развал государственных финансов. Наступившая в Русском государстве хозяйственная разруха была тесно связана с событиями времен опричнины и многолетней войной. Самым серьезным ее проявлением было так называемое «запустение центра», т. е. массовое бегство городского и сельского населения из центральных областей страны. Для продолжения борьбы за Прибалтику Русское государство нуждалось в серьезной передышке. Громадное истощение военных и экономических ресурсов страны было обусловлено как внутриполитическими, так и международными обстоятельствами. Ливонская война не была подготовлена внутри Русского государства путем предварительного разгрома княжеско-боярской оппозиции. Разгром ее происходил в ходе Ливонской войны, отвлекал с театров военных действий значительные военные силы, занимая внимание дворянского правительства. Изменнические действия бояр-заговорщиков тяжело отзывались на военных усилиях государства и использовались его противниками. Наконец, сама борьба правительства с крупными феодалами имела характер вооруженного подавления оппозиции в стране и сопровождалась зачастую значительным разрушением производительных сил. При создавшейся в 60-х годах XVI в. обстановке в Русском государстве борьба эта не могла иметь другого характера. Кроме того, тяжелая война помешала русскому правительству довести до конца борьбу с реакционным боярством.

В военном и внешнеполитическом отношении самым важным было то обстоятельство, что Русскому государству приходилось бороться в состоянии почти полной изоляции и в решающий период войны (в конце 60—70-х годов) на два фронта — в Прибалтике и на юге против Крыма. В самой Ливонии оно должно было в ходе войны попеременно направлять свои удары то против Ливонского ордена, то против Литвы или Швеции, пока в конце 70-х годов ему не пришлось отражать одновременно наступление польско-литовских и шведских феодалов, имевших возможность опереться на поддержку других европейских государств.

Главной противницей Русского государства в Ливонской войне оказалась Речь Посполитая. Польско-литовским феодалам, однако, недолго удалось продержаться в захваченной ими Ливонии. Швеция вытеснила их оттуда, а затем сама Речь Посполитая стала жертвой шведской феодальной агрессии.

Еще более тяжелые последствия имела Ливонская война для Польши на западе. Завязший в войне с Русским государством Сигизмунд II Август в 1563 г. согласился признать за бранденбургским курфюрстом наследственные права на Прусское княжество. При Батории курфюрст бранденбургский был объявлен опекуном душевнобольного прусского князя Альбрехта-Фридриха с правом наследования после него. Вопрос о соединении в руках Гогенцоллернов Бранденбурга и Восточной Пруссии был предрешен. Жизненно важный для страны выход к морю в устье великой польской р. Вислы был крепко зажат в тиски немецкими феодалами. Идя на такой шаг, польские феодалы по существу предавали национальные интересы Польши. Борьба между Русским государством и Речью Посполитой имела, таким образом, крайне отрицательные последствия для обеих стран.

Но и при том условии, что Ливонская война окончилась неудачно для Русского государства, она, без сомнения, является замечательным событием в истории русского народа. Русская армия и русский народ проявили в ходе войны высокие боевые качества и патриотический дух. Русские военачальники, русские дипломаты продемонстрировали свое блестящее искусство ставить и решать сложные задачи войны и политики. Их деятельность отличалась прекрасным знанием обстановки и необычайной для того времени широтой взгляда.

В результате неудачи Ливонской войны в районе Балтийского моря сложилась совершенно новая политическая обстановка. Обстановка эта была тяжелой для Русского государства. Она препятствовала его нормальному экономическому развитию. Но русский народ не отступил перед лицом трудностей. Через полтораста лет в итоге тяжелой борьбы Русское государство сумело разрешить в необходимых для него масштабах балтийский вопрос, именно в тех масштабах, в которых он был поставлен в середине XVI в, Иваном Грозным. Заслуга русских государственных деятелей XVI в. заключается в том, что они впервые сформулировали в полном объеме этот важнейший вопрос русской внешней политики.

Карта

Гравюра на обложке — фрагмент миниатюры "Осада Сыренска в Ливонии" 1558 г. из Никоновской летописи XVI в.

Примечания

1

И. В. Сталин. Соч., т. 5, стр. 34.

(обратно)

2

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 15.

(обратно)

3

Там же, т. XVI, ч. I, стр. 445.

(обратно)

4

Д. Иловайский. Из царствования Ивана Васильевича Грозного. «Русский архив», 1889, кн. 1, стр. 19.

(обратно)

5

О кинофильме «Большая жизнь». Постановление ЦК ВКП(б) от 4 сентября 1946 г. Госполитиздат, 1950, стр. 21.

(обратно)

6

Послания Ивана Грозного. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.—Л., 1951, стр. 49.

(обратно)

7

Послания Ивана Грозного, стр. 29.

(обратно)

8

Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. VIII, М., 1946, стр. 165.

(обратно)

9

Первые 40 лет сношений между Россиею и Англиею. 1553–1593, Грамоты, собранные и изданные Юрием Толстым. СПб., 1875, стр. 32.

(обратно)

10

Сб. РИО (Русского исторического общества). СПб., 1910, т. 129, стр. 52–53.

(обратно)

11

ПСРЛ, т. XIII, ч. I, стр. 281.

(обратно)

12

Там же, стр. 284.

(обратно)

13

Т. е. Ливония. — В. К.

(обратно)

14

Послания Ивана Грозного, стр. 49.

(обратно)

15

Послания Ивана Грозного. Комментарии, стр. 602.

(обратно)

16

Штаден придает очень большое значение этому источнику царской дипломатии (Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. 1925, стр. 58). Ярким примером использования торговых людей для получения политической информации и даже для осуществления политических интриг может служить случай с Кр. Граевским, побывавшим в Москве в торговых целях в 1574–1575 гг. Царь пытался использовать его для переговоров о русской кандидатуре на польский престол. (И. Рябинин. Показание польского шляхтича Криштофа Граевского о своей поездке в Москву 1574–1575 гг. М., 1905).

(обратно)

17

Разрядная книга 7067, стр. 4; ПСРЛ, т. XIII, пол. 2, стр. 345–346. Подробнее о составе русской армии под Полоцком см. Разрядная книга Полоцкого похода царя Иоанна Васильевича. 1563 г. «Витебская старина», т. IV. Витебск, 1885, стр. 27–50.

(обратно)

18

РИО, т. 71, стр. 124.

(обратно)

19

См., например, очень важное в этом отношении показание Г. Штадена. Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника, стр. 85–87, 89–91, 94 и др.

(обратно)

20

РИО, т. 71, стр. 279.

(обратно)

21

Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца опричника, стр. 88.

(обратно)

22

Акты, относящиеся к истории Земских соборов. Под ред. Ю. В. Готье. М., 1909, стр, 3.

(обратно)

23

Там же, стр. 2.

(обратно)

24

РИО, т. 71, стр. 376.

(обратно)

25

РИО, т. 71, стр. 380–381.

(обратно)

26

Речь идет, конечно, о Литве. — В. К.

(обратно)

27

Первые 40 лет сношений между Россиею и Англиею, стр. 39–40.

(обратно)

28

РИО, т. 71, стр. 554.

(обратно)

29

М. Любавский. Литовско-русский сейм. М., 1901. Приложения, стр. 174.

(обратно)

30

М. Любавский. Литовско-русский сейм, стр. 182.

(обратно)

31

К. В. Форстен. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1643), т. I. Борьба из-за Ливонии. СПб., 1893, стр. 550.

(обратно)

32

РИО, т. 71, стр. 593.

(обратно)

33

Там же, стр. 676.

(обратно)

34

РИО, т. 71, стр. 800.

(обратно)

35

Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника, стр. 111–112.

(обратно)

36

А. Малиновский. Исторические доказательства о давнем желании польского народа присоединиться к России. Труды и летописи Общества истории и древностей российских. М., 1833, стр. 18–19.

(обратно)

37

Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб, 1851, т. I, столб. 567.

(обратно)

38

Первые 40 лет сношений между Россиею и Англиею, стр. 187.

(обратно)

39

Послания Ивана Грозного, стр. 206–207.

(обратно)

40

Книга посольская Великого княжества Литовского, содержащая в себе дипломатические сношения Литвы в государствование короля Стефана Батория (1573–1580), 1848, стр. 29.

(обратно)

41

Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника, стр. 61.

(обратно)

42

Korzon. Dzieją wojen i wojskowość w Polsce, t. II. Kraków, 1912, стр. 31.

(обратно)

43

Р. Гейденштейн. Записки о Ливонской войне (1578–1582), 1889, стр. 26–27.

(обратно)

44

Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков. Подготовка текста и статьи В. И. Малышева. М.—Л., 1952, стр. 43.

(обратно)

45

Книга посольская, стр. 79.

(обратно)

Оглавление

1. Русское государство накануне Ливонской войны

2. Международное положение Русского государства в конце 50-х годов XVI в Причины Ливонской войны

3. Начало Ливонской войны Разгром Ливонского ордена

4. Война Русского государыней с Великим княжеством Литовским Переход к политике решительного подавления реакционного боярства в Русском государстве Скандинавская Семилетняя война

5. Война Русского государства с Швецией Значение образования Речи Посполитой и крымско-турецкой агрессии для хода Ливонской войны

6. Кандидатура Грозного на польско-литовский престол Проекты союза с Габсбургами Война Русского государства с Речью Посполитой

7. Походы Стефана Батория против Русского государства Окончание Ливонской войны

Карта

*** Примечания ***