Под волнами Иссык-Куля [Борис Борисович Зюков] (fb2) читать онлайн

Борис Зюков
ПОД ВОЛНАМИ ИССЫК-КУЛЯ

*

Послесловие кандидата исторических наук

Л. П. ЗЯБЛИНА

Художник Б. ДИОДОРОВ

М., Географгиз, 1962

ПРИКЛЮЧЕНИЯ БЕЗ ТИГРОВЫХ АКУЛ

Люди, проглотившие полдесятка книг о приключениях подводных спортсменов и твердо решившие заняться подводным спортом, мечтают о героических сражениях с барракудами, акулами и косатками. Единоборство с морскими хищниками требует, несомненно, большой выдержки и мужества. Но вряд ли кто-нибудь из романтически настроенных мечтателей знает, что приключения подводного спортсмена начинаются задолго до первого погружения в воду. И трудно сказать, что требует от человека большей выдержки: подводные приключения или сухопутные, предшествующие им…

Мальчишкой я хорошо плавал и нырял, однако в те далекие детские годы подводный мир меня не увлекал. Желание проникнуть в тайны «голубого континента» возникло много позже, уже в зрелые годы, когда вирус подводных исследований поразил немалую часть человечества… Эпидемия не миновала и меня и моего старшего брата, который принялся мастерить самодельный акваланг. Я ознакомился с конструкцией этого подводного дыхательного приспособления и пришел к выводу, что брат решил покончить с собой очень сложным и дорогостоящим способом. Так как я о самоубийстве не помышлял, то решил ограничиться нырянием с ластами, маской и дыхательной трубкой.

Тренироваться я. начал в плавательном бассейне без ласт, маски и трубки, ибо в продаже их не нашел. Но в один из хмурых февральских дней для меня засияло солнце: в магазине «Динамо» появились дивные зеленые ласты с белыми прожилками, словно покрытые морской пеной. От ласт густо разило резиной, я же ощущал запах моря.

На следующий же день я помчался в плавательный бассейн, однако с ластами меня к плаванию не допустили. Почему? С этим вопросом я не раз обращался к администрации бассейна, но сколько-нибудь вразумительного ответа не получил. Запрещено — и все!

Для меня остался один выход — нарушить запрет. Конечно, это был плохой выход, достойный самого сурового осуждения, но подводная лихорадка неодолимо толкала меня на правонарушение. Приходя в бассейн, я украдкой натягивал ласты и плавал с ними. Вскоре инструктор заметил это. Последовал выговор. Я раскаялся… и продолжал плавать с ластами. Через некоторое время мне посчастливилось приобрести маску. Замечания и запреты со стороны администрации бассейна посыпались с удвоенной силой. Я по-прежнему соглашался с их справедливостью… но нырял с маской и ластами.

Через три месяца тренировок я мог проплыть подводой 40 метров и затаить дыхание на одну минуту. Результаты скромные, но с ними уже можно пускаться в подводные экскурсии в открытых водоемах. Теперь нужно было найти точку приложения моим достижениям. И вот будто специально для меня в газете «Комсомольская правда» появилась заметка под названием «Археологи будут работать под водой». В ней сообщалось, что уже довольно давно ученым известно о существовании на дне высокогорного озера Иссык-Куль развалин каких-то построек и что Академия наук Киргизской ССР снаряжает летом экспедицию для обследования подводных археологических памятников.

Эта заметка решила мою подводную судьбу. Я рассуждал так: после того как — Ив Кусто и Фредерик Дюма испытывали на себе действие подводных взрывов, Ганс Хасс катался верхом на китовой акуле, Франко Проспери сфотографировал под водой кистеперую рыбу, жившую на Земле еще 300 миллионов лет назад, Фольке Квиличн бил тигровых акул киноаппаратом по морде, а Джон Суини заставлял плясать осьминогов, дергая их за щупальца, — после всего этого мне лично в экзотических морях делать решительно нечего. Займусь-ка я подводной археологией, — которая казалась мне совершенно новой отраслью науки. Правда, спустя некоторое время я выяснил, что мое представление о новизне подводной археологии требует незначительной поправки — она существует уже сорок с лишним лет.

Воспламеняясь желанием принять участие в Иссык-кульской экспедиции, следовало подумать о двух вещах: во-первых, необходимо было добиться зачисления в ее состав, во-вторых, подводные археологические изыскания требуют умения обращаться с аквалангом, а этому надо где-то научиться.

Мне помогло удачное стечение обстоятельств. В апреле 1959 г. Институт археологии Академии наук СССР проводил в Москве очередную сессию. Я направился туда и стал разыскивать кого-нибудь из киргизских ученых. Меня познакомили с кандидатом исторических наук М. Айтбаевым, который оказался… начальником экспедиции! После пятнадцатиминутной беседы с ним я был зачислен в состав экспедиции.

Я ликовал! Оставалось лишь обучиться плаванию с аквалангом.

На первых порах мне снова повезло. Московский областной комитет ДОСААФ объявил по радио об открытии школы подводного плавания для всех желающих. Я записался в школу, которую необходимо было успеть закончить до начала работы экспедиции, то есть до 15 июня.

Для того чтобы получить удостоверение спортсмена-подводника, нужно провести с аквалангом под водой восемь с половиной часов. По различным причинам практические занятия все откладывали. Наступил июнь, я провел под водой всего два часа, а не позже 10 июня следовало выехать во Фрунзе…

Помощь явилась неожиданно в лице одного из инструкторов подводного спорта — Василия Казокина, который занимался с нами в бассейне. Он был начальником спасательной станции в поселке Косино под Москвой. Зная о моем затруднительном положении, водолаз предложил; «Приезжай в Косино. Будешь проводить учебные погружения в озере у меня на станции, часы тебе засчитают».

О первом погружении в открытом водоеме у меня сохранилась запись. Привожу ее полностью:

«Хотя начался июнь, температура воды не превышает 9 °C. Погружаться можно только в гидрокостюме.

Надеваю настоящий водолазный шерстяной свитер, чуть не в палец толщиной, водолазные рейтузы и мягкие меховые полусапожки. Потом меня запаковывают в резиновый комбинезон, натягивают резиновый шлем, навешивают грузы, закрепляют акваланг, подключают к шлему воздух и обвязывают сигнальным концом. Сразу становится тяжело и жарко. Поднимаю правую руку вверх: «Готов к спуску». Казокин хлопает меня по плечу: «Пошел!»

Неуклюже, переваливаясь, вхожу в воду по пояс. Комбинезон, из которого вода вытеснила воздух, плотно охватывает ноги. Когда вода достигла шеи, я испытал нечто подобное «объятиям железной девы» (во время инквизиции существовало такое орудие пыток: человека заключали в металлический панцирь, состоявший из двух частей, которые постепенно сжимали). Наконец озеро смыкается над головой, и тут я чувствую полную беспомощность: идти дальше не могу, так как вода выбрасывает меня, но и плыть невозможно. Вспоминаю, что Казокин рекомендовал передвигаться по дну на четвереньках. Так и делаю. Правда, ноги мои всплывают, я упираюсь в дно только руками и, перебирая ими, продвигаюсь вперед, подымая тучи ила. Видимость равняется нулю — вокруг меня какое-то светло-бурое месиво. Через толстые резиновые перчатки ощущаю мерзкий, податливый ил. Как не походит это неуклюжее ползание по дну на свободное плавание в прозрачной воде бассейна, где ты все видишь, где видят тебя и всегда могут прийти на помощь!

Сквозь мутную воду еще пробивается свет, но чем дальше я продвигаюсь, тем становится темнее. Останавливаюсь, переворачиваюсь на спину: где-то на неопределенном расстоянии расплывается тусклое пятно, обозначающее поверхность воды. На какой глубине нахожусь, представить невозможно. Боли в ушах не испытываю и поэтому решаю, что глубина не превышает четырех метров, — именно на такой глубине у меня начинали болеть уши при погружениях в бассейне.

Продолжаю пробираться дальше. Какое расстояние удалось проползти еще, сказать трудно. Остановился тогда, когда окончательно выбился из сил и решил осмотреться. Меня окружает сплошной мрак. Где же поверхность? Начинаю вертеться, но со всех сторон мрак одинаково непроницаем. В голове проносится мысль: потерял ориентировку! Мной овладел страх. Его нельзя сравнить со страхом человека, заблудившегося в темноте на суше, потому что на суше человек все же ощущает почву под ногами. У меня же нет точки опоры. Ил оказывается настолько мягким, что я барахтаюсь в нем: тело нигде не может опереться на что-нибудь твердое.

Мечусь во все стороны, работаю что есть мочи руками и ногами, пытаясь всплыть. Некоторое время мне кажется, что я всплываю. Задираю голову, надеясь увидеть желанную поверхность воды — тусклое светлое пятно, но оно не появляется. От чрезмерных усилий начинаю тяжело дышать, воздуха явно не хватает, задыхаюсь! Тотчас мне представляется, будто я нахожусь под водой уже сорок минут, а значит запас воздуха в баллонах акваланга приходит к концу! В состоянии паники мысли работали сбивчиво. И все же вспоминаю, что сориентироваться под водой можно по пузырькам выдыхаемого воздуха: ведь они подымаются вверх. Но в полном мраке я едва слышу за спиной бульканье, увидеть пузырьки не удается, Появляется непреодолимое безумное желание: сорвать с головы резиновый шлем. Кажется, только так и можно спастись. Толстыми резиновыми перчатками пытаюсь схватить и потянуть шлем — напрасно, это неосуществимая затея. И тогда я перестал двигаться. Не потому, что у меня ослабевает воля к спасению, нет! Просто окончательно выбиваюсь из сил, к тому же сказывается нехватка воздуха.

Очевидно, я лежу на грунте, хотя этого не ощущаю. Не двигаюсь и не напрягаюсь. Дыхание постепенно приходит в норму: первый приступ панического страха проходит. Вспоминаю основное правило водолаза: если с тобой случилось под водой несчастье, не поддавайся панике, осмотрись, хорошенько обдумай свое положение, а потом — действуй! Хорошо говорить «осмотрись»! Мне остается только думать… Не знаю, до чего бы я додумался, но вдруг все сомнения разрешаются очень просто: что-то сильно дергает меня за поясницу — мне подают сигнал с поверхности: «Как себя чувствуешь?» Тотчас соображаю, что я ведь привязан к сигнальному концу, по которому без труда найду дорогу из непроницаемого мрака. Нащупываю веревку и в свою очередь сильно дергаю ее один раз: «Чувствую себя хорошо!» Нет, в этот момент я не хвастал и не лгал: ощутив связь с миром света, я действительно почувствовал себя замечательно!

По веревке довольно быстро выбираюсь на мелководье, затем на берег. С меня снимают шлем. Должно быть я уже вполне успел овладеть собой, так как Казокин поощрительно хлопает меня по плечу и говорит: «Для первого спуска в комбинезоне — хорошо! Ты отлично ходил». Я кажусь себе отчаянным трусом и потому с горечью отвечаю: «Что же тут отличного. Я же был на глубине четырех-пяти метров». Казокин насмешливо смотрит на меня: «Я вытравил на тебя больше пятидесяти метров сигнального конца. Значит, ты дошел до глубины десять-двенадцать метров. Уж это озеро я знаю как свою комнату, семь лет на нем работаю».

В первый момент это замечание приятно щекочет самолюбие, но тотчас вспоминаю все пережитое и осознаю, что если бы не сигнальный конец, вряд ли мне удалось бы выбраться на поверхность. Недаром инструкция по водолазному делу категорически запрещает погружения в мутной воде без сигнального конца, а японские ныряльщицы за жемчугом — амадзи — называют его веревкой жизни.

Но почему же все-таки я не ощущал боли в ушах, если находился на глубине свыше десяти метров? Задаю этот вопрос Василию Казокину. Он ответил так: «Твою голову покрывал толстый резиновый шлем — непосредственного соприкосновения барабанных перепонок с водой не было, а значит, перепонки и не могли испытывать давления воды снаружи. Во время работы в легком скафандре водолазу угрожает обратное явление: воздух, который он получает на глубине в легкие, под давлением, проникает через евстахиевы трубы к барабанной перепонке изнутри. Но, видимо, ты выдохнул немного воздуха в шлем через нос и бессознательно уравнял давление на барабанные перепонки снаружи с давлением изнутри».

Впоследствии я еще несколько раз «набирал часы»: погружался в Косинское озеро и постепенно привык и к гидрокостюму, и к мутной воде. В более мелких местах, где на небольших участках дно покрыто песком, я ложился на грунт и наблюдал за раками. Тут было сносно видно на расстоянии пятидесяти-семидесяти сантиметров. Неуклюжие на суше, раки под водой двигаются с неимоверной скоростью, они стремительно прыгают вперед хвостом на метр и дальше. Потом я даже научился ловить их и в последнее свое погружение наловил десятка два, чем был страшно горд.

Итак, набрано положенное количество часов под водой, сданы нормы на спортивный разряд по подводному плаванию и получено соответствующее удостоверение… Однако прежде чем принять участие в подводной экспедиции, пришлось преодолеть еще одно сухопутное препятствие. Надеяться на то, что в составе экспедиции найдется подводный фотограф, было бы легкомысленно, подводная же археология без подводной фотографии слепа. Пришлось и эту заботу взвалить на свои плечи. Правда, я никогда не занимался не только подводной, но даже наземной фотографией, однако друзья, сведущие в ней, убедили меня, что фототехника в наше время достигла сверхъестественного совершенства и фотографу остается только нажимать спусковую кнопку затвора, все остальное фотоаппарат сделает сам. По своей наивности я им поверил… Теперь нужно было приобрести фотоаппарат, подходящий для подводных съемок, и соорудить для него водонепроницаемую камеру.

Приятели посоветовали купить фотоаппарат «Юность». Однажды после очередного спуска в озеро я зашел в косинский. универмаг и стал обладателем этой волшебной фотокамеры.

В магазине фотоаппарат казался мне замечательным, но придя домой, я обнаружил в нем незначительный недостаток — не работал затвор. Пришлось идти в мастерскую гарантийного ремонта…

Через два дня я забрал из мастерской фотоаппарат. Затвор работал исправно. Но когда я сообщил мастеру, для каких целей собираюсь использовать аппарат, он покачал головой и сказал, что не рекомендует брать столь совершенный механизм в экспедицию, так как мастерская не гарантирует его исправность через месяц, неделю, день или час. В заключение мастер дал добрый совет — приобрести другой фотоаппарат. Следовало, конечно, воспользоваться этим советом, но в кармане у меня уже лежал билет на поезд Москва — Фрунзе, в моем распоряжении оставалось пять дней, а следовало еще разыскать мастера, который взялся бы изготовить водонепроницаемую камеру. Два дня ушло на поиски такого умельца; наконец он был найден, но за три дня изготовить камеру не брался. Договорились на том, что я оставлю ему фотоаппарат, через неделю он сделает для него камеру и вышлет мне все посылкой во Фрунзе.

Итак, если вы сумеете преодолеть все наземные трудности, предшествующие подводным, вам уже ничто не будет страшно — можете смело начинать охоту даже на гигантских кальмаров.

ПУТЕШЕСТВИЕ К ТЕПЛОМУ ОЗЕРУ

Еще в конце мая я получил письмо из Института истории Киргизской академии наук. Привожу его дословно: «Тов. Зюков, Иссык-кульский археологический отряд выезжает на место работы 15 июня 1959 г. С учетом этого времени планируйте свой приезд во Фрунзе. Легководолазной аппаратурой отряд обеспечен в достаточном количестве».

Таким образом, еще одна проблема — раздобыть акваланг — благополучно разрешилась. 14 июня я был во Фрунзе. Но 15-го выехать не удалось; большую часть участников экспедиции составляли студенты, которые сдавали в это время экзамены. Кроме того, оказалось, что легководолазное оборудование экспедицией пока не получено, оно застряло где-то на железной дороге и когда прибудет во Фрунзе, неизвестно. Со стоическим спокойствием я принялся ожидать отъезда на Иссык-Куль.

Стояла одуряющая жара. По тенистым улицам слонялись лохматые псы с высунутыми до земли языками. Когда проезжал автомобиль, в глазах пса появлялось выражение безмерного страдания: собачья традиция требовала от каждого порядочного пса, чтобы он погнался за автомобилем и по всем правилам облаял его, но у разморенных зноем несчастных животных сил на это не доставало.

Спасаясь от зноя, я просиживал по четырнадцать часов в день в городской библиотеке, знакомясь с географией и историей Киргизии.

_{Район озера Иссык-Куль}

Наконец 21 июня все были в сборе. Погрузили имущество на полуторатонный газик и в одиннадцать часов утра выехали. Если учесть, что, помимо всевозможных инструментов и приборов, запасов продовольствия на два месяца, палаток и жердей для них, в кузове находилось еще полторы сотни кирпичей, из которых предстояло сложить печь, и несколько кубометров дров, будет понятно, с какими «удобствами» разместились двенадцать участников экспедиции.

Я разговорился с Германом Прушинским — молодым инженером-строителем, страстным любителем подводного спорта. Мы быстро нашли общий язык: начали с подводной фотографии (у Геры оказалась самодельная водонепроницаемая камера для фотоаппарата «Смена») и обсуждали этот вопрос как маститые кинооператоры, хотя ни он, ни я не сделали в своей жизни ни одного подводного снимка.

А тем временем грузовичок катил по великолепному асфальтовому шоссе, обсаженному с двух сторон пирамидальными, так называемыми туркестанскими, тополями. За ними простирались цветущие ярко-зеленые долины. Аромат луговых трав, необычайно нежный и вместе с тем сильный, врывался под брезентовый навес грузовика. Такой ландшафт не изменялся на протяжении ста километров вплоть до поселка Быстровки и напоминал мне степную Украину. К тому же во время коротких остановок я постоянно слышал украинскую речь (тут еще с дореволюционных лет живет много украинцев-переселенцев), и потому временами казалось, что я нахожусь не в Средней Азии, а у себя на родине, в Киевской области. Единственным напоминанием о Киргизии были виднеющиеся вдали хребты гор со снеговыми вершинами: справа — могучий Киргизский хребет, слева — хребет Жеты-жол, который соединяется с западными отрогами Заили-ского Алатау.

За Быстровкой горы с обеих сторон начинают придвигаться все ближе к шоссе, наконец они смыкаются, и дорога входит в Боамское, или Уланское, ущелье. Здесь на протяжении полусотни километров она идет по берегу реки Чу. Это единственный путь, связывающий киргизскую столицу с Пржевальском, расположенным на восточном берегу Иссык-Куля. Западное же побережье озера с городком Рыбачье связано со столицей еще и железной дорогой, которая идет по Боамскому ущелью параллельно шоссе. Железнодорожная насыпь то высоко поднимается над Чу, то прячется в траншеи, прорубленные в каменной груди гор. По пути нам встретился товарный поезд. Странно было видеть в этой дикой горной местности с очень крутыми склонами хребтов натужно пыхтящий паровоз.

_{Схема района работ экспедиции}

Река Чу неширока: в иных местах она сужается до полутора десятков метров, в иных расширяется, но, пожалуй, нигде в ущелье не бывает шире тридцати-сорока метров. Зато она быстрая, порожистая, ревущая и мутная. В одном месте сохранился деревянный мостик. Говорят, по этому мостику переправлялся еще сто лет назад Семе-нов-Тян-Шанский, когда двигался со своей экспедицией к западному побережью Иссык-Куля.

Ущелье постепенно расширяется, дорога делается более пологой, при этом создается обманчивое впечатление, будто шоссе спускается вниз, в то время как в действительности оно неуклонно ползет вверх. В узкой полоске долины Чу буйно растут высокие зеленые травы, густой кустарник и все те же туркестанские тополи-свечи. И снова поражает необычайно сильный аромат трав. А с обеих сторон вздымаются почти отвесные склоны гор, совершенно лишенные растительности. Недаром «боам» значит проход по скалам, обращенным к реке. То желтые, то красно-коричневые, они резко контрастируют с чудесной зеленью долины Чу. Скалы суровы и неприветливы, но зелень долины создает на их фоне своеобразный уют — здесь хочется жить. И тут живут. По дороге часто встречаются небольшие приветливые поселки.

Наконец скалы расступаются, горы снова отходят вдаль, машина вырывается в степь, покрытую мелкими острыми камнями, и вдали уже показалась бирюзовая выпуклость Иссык-Куля. Озеро это находится на высоте 1609 метров над уровнем моря и считается одним из самых высокогорных и глубоких озер мира — глубина в нем достигает семисот двух метров.

Рыбачье. Самый бедный зеленью город Киргизии. Минуем его и едем дальше по северному берегу озера. На десятки километров тянутся однообразные песчаные отмели, заваленные местами галькой. Травы почти нет, только низкорослые кустики курая да заросли древовидного, необычайно колючего кустарника джерганака — родственника русской облепихи — покрывают прибрежную полупустыню. Но поселки, встречающиеся на нашем пути, зеленеют чудесными оазисами. И тополи и благоухающие травы посажены человеческими руками.

К шести часам вечера мы прибыли на место. Палатки установили в сотне метров от берега на дне лощинки, такой же бедной растительностью, как и все побережье. Рядом на берегу — рыболовецкая артель «Якорь», в километре от нас — поселок Баетовка, в двух — село Долинка. Я пошел на берег. Окунул босую ногу в воду — желания искупаться у меня не появилось. И надо сказать, что на протяжении двух месяцев, проведенных в экспедиции, я ни разу не погружался в воду ради собственного удовольствия: температура ее в самые жаркие дни едва достигала 17–18 °C. Однако Иссык-Куль в переводе на русский язык значит теплое озеро. Оказывается, оно не замерзает зимой, поэтому его и называют теплым.

ДАВНЫМ-ДАВНО…

Наконец мы получили четыре новеньких акваланга, подвесных мотора для лодок и решили их испытать. К подвесным моторам я отношусь скептически, так как за ними закрепилась дурная слава. Любителям мотолодочного спорта хорошо известно, что можно исступленно дергать заводной шнур часами до полного изнеможения, но мотор все-таки не заводится. Каково же было мое удивление, когда наш инструктор водолазного дела, бывший тихоокеанский водолаз Толя Матиенко, прикрепив мотор к корме лодки, завел его с пол-оборота. Я не знаю, чему это приписать, совершенству подвесных моторов «Москва» или невозмутимому спокойствию Толи. Во всяком случае у меня создалось впечатление, что моторы капитулировали перед этим человеком, перестали капризничать и заводились сразу. Мое первое впечатление превратилось в глубокое убеждение после того, как выяснилось, что у других мотористов те же моторы не желали заводиться. Толе же они подчинялись беспрекословно.

Мы окрестили лодки «Османом» и «Маринкой» по названию местных пород рыб, и на «Османе» поехали в гости на биологическую станцию Академии наук Киргизской ССР, расположенную на побережье возле курортного городка Чолпон-Ата.

Высоко задрав нос, «Осман» вырвался на сверкающую гладь озера. Забрав километра на два мористее, мы пошли на восток. Я внимательно приглядывался к озеру, стараясь составить себе о нем общее представление…

Говорят, что если бы удалось посмотреть на Иссык-Куль из стратосферы, то при некоторой доле воображения вам бы казалось, что внизу лежит гигантский миндалевидный глаз светло-зеленого цвета с желтыми веками— прибрежной песчаной полосой. Но это не более, чем зрительный образ.

Иссык-Кульская котловина — типичная геосинклиналь, то есть крупный прогиб в складках земной коры. Она вытянута с запада на восток на двести пятьдесят километров. Ее географические координаты: 42 и 43° северной широты (это широта средней Италии) и 76 и 79° восточной долготы.

На севере котловину ограничивает хребет Кунгей-Алатау (Кунгей по-киргизски значит обращенный к солнцу), с юга — Терскей-Алатау (Терскей значит противоположный, то есть отвернувшийся от солнца). Эти два дугообразных хребта, образующие овал неправильной: формы, очень близко подходят друг к другу в западной и восточной оконечностях котловины, но не соединяются. На западе их разграничивает Боамское ущелье, пропиленное водами Чу в горном массиве за сотни тысяч, а может быть и миллионы лет. На востоке долина между хребтами постепенно сужается и медленно подымается до горного прохода Санташ, который является соединительным горным узлом между Заилийским Алатау и Тянь-Шанем.

Примерно посредине хребет Кунгей достигает своей высшей точки — у перевала Койсу он вздымается на 3820 метров над уровнем моря и, значит, на 2210 метров над зеркалом озера. К востоку и западу Кунгей постепенно понижается. Отдельные пики Терскея достигают высоты 4500 метров и более над уровнем моря, то есть почти на три километра высятся над озером; пики эти покрыты вечными снегами.

Оба хребта словно вырастают из земли. От их подножия без всякого перехода начинается равнинная полоса, которая плавно опускается к озеру. Лишь в нескольких местах склоны круто обрываются прямо в Иссык-Куль.

Котловина с озером удивительно напоминает блюдо-селедочницу, наполненное водой.

Иссык-Куль — бессточное озеро. Длина его 182 километра, ширина 58. Казалось бы, оно не так велико, его площадь почти в 11 раз меньше площади Аральского моря, но из-за значительной глубины объем воды Иссык-Куля превышает объем воды Аральского моря в 1,7 раза и составляет 1732 кубических километра.

В озеро впадает более 80 небольших быстро текущих горных речек. В западной его части речная система развита слабо; во время половодий через крошечный приток Кутемалды в озеро изливается часть вод реки Чу. В восточной наиболее многоводными реками являются Тюп и Джиргалан.

Островов на Иссык-Куле мало. Береговая линия слабо изрезана. Значительных заливов только два: Тюпский и Джиргаланский.

«Осман» подошел к биостанции. В небольшом светлом домике нас встретил Федор Алексеевич Турдаков — один из известных советских ихтиологов. Я не раз впоследствии приезжал к Федору Алексеевичу, к которому с первой же встречи почувствовал глубокое уважение и симпатию. Турдаков часто поражал меня своей эрудицией в области геологии, географии, философии, истории и литературы. При этом он всегда с радостью готов был поделиться своими энциклопедическими знаниями. Как много интересного рассказал он мне! Прежде всего меня, конечно, интересовала история образования озера Иссык-Куль. Вот что узнал я от Федора Алексеевича.

В 80-е годы прошлого столетия некто А. П. Чайковский, ссылаясь на главу XXXI в книге Иезекииля, где фигурирует река Тихон, и III книгу Геродота, где упоминается река Араке, выдвинул гипотезу о существовании в древности большой реки, которая вытекала из Иссык-Куля и впадала в Каспийское море. Подтверждение своей гипотезе Чайковский находил якобы и в географий Страбона. Основываясь на этом, он предлагал даже восстановить «историческую» реку путем спуска воды Иссык-Куля в Чу. Находились сторонники гипотезы Чайковского, однако и они не видели смысла в спуске озера через Чу.

Один из крупнейших ученых мира, географ и ихтиолог, академик Л. С. Берг считал, что озеро Иссык-Куль древнего происхождения, во всяком случае оно образовалось задолго до ледникового периода. В эпоху значительного распространения ледников на Тянь-Шане уровень воды в озере был гораздо выше благодаря обильному притоку талых вод с ледников. В те давние времена в озеро у его западной оконечности впадала река Чу. Она переполнила чашу озера, и где-то совсем близко от впадения реки, в том месте, где теперь начинается Боамское ущелье, образовался исток воды через хребет. С течением времени исток этот, постепенно углубляя свое русло, прорыл Боамское ущелье; с углублением русла все больше и больше воды уходило из озера. Таким образом, уровень воды в Иссык-Куле значительно понизился; Чу изменила направление, перестала впадать в озеро и повернула в Боамское ущелье. С одной стороны, Чу в свое время переполнила озеро, с другой же стороны, способствовала значительному спуску вод из него и в конце концов совершенно осушила бы Иссык-Куль, если бы не потеряла связи с ним.

Но почему же все-таки Чу перестала впадать в озеро? Было высказано такое предположение: Чу в своем устье за миллионы лет нанесла массу эрозионного материала, который запрудил реку, и доступ вод реки в озеро прекратился. Однако экспедиция геоморфологов, побывавшая на озере в 1957 году, выяснила иную картину.

Дело в том, что Иссык-Кульская котловина и поныне является живой синклинальной областью. В ней все время происходят тектонические процессы — сдвиги земной коры. Ведь горообразовательный период на нашей планете не прекратился: в одних местах наблюдается опускание земных пластов, в других, наоборот, повышение, горы растут. И вот геоморфологи обратили внимание на небольшой холм Босбармак, расположенный неподалеку от бывшего устья Чу. Внимательное исследование холма показало, что холм этот молодой, возник сравнительно недавно и сейчас продолжает расти. Первое время река Чу прорывала холм, образовавшийся у нее на пути, но затем холм начал расти так быстро, что Чу уже не успевала углублять свое русло и в конце концов повернула в Боам…

После того как озеро перестало быть сточным, началось его осолонение: горные реки несли в Иссык-Куль растворенные соли, вода из озера постепенно испарялась, и солей накапливалось все больше. За истекшие тысячелетия соленость достигла в озере 0,6 %, отсюда и пошло второе киргизское название Туз-Куль — соленое озеро. Иссык-кульская вода содержит растворенными соли натрия, калия, кальция, магния, кремния, хлора, железа и радона. Это дает возможность предполагать, что вода озера целебна и может быть использована при лечении желудочно-кишечных заболеваний. Во всяком случае для питья она пригодна, по вкусу напоминает нарзан.

Работу по определению возраста Иссык-Куля как бессточного водоема провел Л. Бондарев. На основании солевого баланса и современного содержания хлора в озере возраст бессточного Иссык-Куля определен в сто две тысячи лет.

— Вот те сведения об Иссык-Куле, которыми мы пока располагаем. Многое еще предстоит расшифровать, — закончил свой рассказ Федор Алексеевич.

Мы молча сидели на берегу у самой воды… Солнце успело склониться к западу и повисло над одной из вершин Кунгей-Алатау.

Местные рыбаки упорно убеждали меня в том, что Иссык-Куль на редкость красивое озеро, но прелесть свою оно скрывает до времени, подобно стыдливой красавице, и подсмотреть ее можно только случайно, украдкой…

Передо мной на многие километры простиралась тускло-бирюзовая пустынная поверхность воды. В чем же тут особенная красота? Вообще всякая большая водная поверхность обычно кажется пустынной, но на Иссык-Куле ощущение пустынности охватывает человека, с особой силой. Может быть, потому, что южные склоны Кун-гей-Алатау совершенно безлесны. На неприветливых бурых его склонах глазу не на чем задержаться — пустынность суши и воды дополняют и усиливают друг друга. Терскей-Алатау, отчетливо видный с северного берега на расстоянии семидесяти-восьмидесяти километров, протянулся беспрерывной цепью вершин, очень похожих друг на друга. В серо-голубой дымке до начала вечных снегов и с ослепительно белыми пиками цепь эта в общем казалась мне утомительно однообразной.

Но вот диск солнца начал спускаться за одну из вершин Кунгея, и в несколько секунд пейзаж преобразился. Снежные вершины Терскея вспыхнули золотом и заиграли нежными радужными тонами от светло-розового до сине-фиолетового. Тут-то стало понятным название Алатау, что значит в переводе на русский язык «пестрая гора». Все цвета спектра, вся неисчерпаемая палитра природы-художника была представлена здесь. На белых вершинах хребта краски различных тонов мягко переходили одна в другую. Но отражаясь в бирюзовых волнах озера, они резко контрастировали между собой и составляли пестрый восточный ковер. Так вот где подсмотрели среднеазиатские ковроделы удивительные сочетания тонов для своих артистических изделий!

Неожиданно солнце скрылось, краски поблекли… Но мы еще долго сидели молча, не двигаясь, завороженные сказочной прелестью восточной «стыдливой красавицы», которая на несколько минут приподняла чадру, явила миру свой лик и снова ее опустила.

Тепло распрощавшись с гостеприимным хозяином, мы сели на наш «Осман»; затарахтел мотор, и лодка вырвалась на серебряную гладь озера, залитую ярким светом полной луны.

СТРАНИЦЫ ЛЕТОПИСИ

Странно действует на человека лунный свет, отраженный и усиленный зеркалом водной поверхности. Свет этот постепенно и вкрадчиво сковывает тело, боишься двигаться, чтобы не производить шума и ничем не нарушать холодного великолепия лунного безмолвия. Рокот мотора не в счет; к нему быстро привыкаешь и не замечаешь его. Видишь и словно осязаешь только эту воду и этот прозрачный свет. Лунные лучи пронизывают озеро, кажется, до самых таинственных глубин. Может быть, на том самом месте, над которым мы сейчас проплываем, находится разгадка Иссык-Куля. Мысли настойчиво проникают в глубь давно минувших веков…

Задолго до появления тюркских племен в Средней Азии, а значит и в Иссык-Кульской котловине, в первом тысячелетии до н. э. создаются племенные союзы саков. О них упоминают древние китайские летописи и иранские клинописи. «В сакском племенном союзе господствовали патриархальные отношения, но большим почетом пользовалась и женщина. Высокое положение женщины в сакском племенном союзе свидетельствует о том, что пережитки матриархата были достаточно сильны ещё в это время. Древние авторы указывают, что. в битве саков с мидянами участвовала царица Зарина, женщина воинственная, которая не раз была ранена в бою. Другая женщина, Спаретра, жена одного из сакских вождей — Аморга, взятого в плен персами, возглавляла многочисленное войско, где воинами были женщины, и освободила мужа из персидского плена»^[1].

Саки были кочевым воинственным и сильным народом. Их храбрость высоко ценилась царями Персии. Еще Геродот указывал, что «из варваров храбростью отличались пехота персов и конница саков». «Стремительность передвижения, неустрашимость в бою послужили причиной того, что ахеменидские цари стремились привлечь их в ряды своих войск. Еще в VI в. до н. э. саки успешно отразили походы персидских царей, в частности Дария I. Известно, что саки участвовали затем на стороне персов в греко-персидских войнах V века — во время знаменитого Марафонского сражения в 490 году до н. э. и в битве при Фермопилах в 480 году до н. э.

Сакские племена оказались силой, которую не удалось сломить самому Александру Македонскому. Завоевав владения древней Персии, проникнув в Индию и покорив оседлые народы Средней Азии, Александр Македонский вышел к берегам реки Сыр-Дарьи, видимо, в районе Ходжента (Ленинабада), где основал город Александрию Крайнюю в 329 году до н. э. Но его попытки покорить саков не увенчались успехом. Всего 80 стадий (около 15 км) на восток от Сыр-Дарьи прошел великий полководец и вынужден был повернуть обратно. Он не только не причинил вреда сакам, но и сам с трудом сохранил свою армию в боеспособном состоянии»^[2].

Сила саков заключалась не только в том, что они были искусными, отлично вооруженными воинами, но и в большой их сплоченности. Однако к III веку до н. э. в обществе саков постепенно возникает материальное неравенство между отдельными семьями. Богатая родовая аристократия захватила власть и политические права в свои руки. Племя разделилось на власть имущих и бесправных, недовольных: сплоченность саков оказалась подорванной.

В конце III века до н. э. сак И уже не могли противостою ять другому высокоорганизованному кочевому племени гуннов, и их племенной союз распался под ударами центральноазиатских кочевников. Некоторые племена, входившие в союз саков, образовали новый племенной союз.

Преемниками саков на Тянь-Шане явились усуни.

Невесело было во дворце китайского императора. Многочисленные придворные перешептывались между собой, сокрушенно качали головами и разводили руками. И сам Сын Неба, император Гянь Юань, сидел на троне с омраченным челом. Императору донесли, что юэчжийский владетель, теснимый гуннами, ушел со своим народом на запад, но и там не спасся от преследователей. Гуннский военачальник Лаошань убил юэчжийца во время сражения, а из его черепа сделал сосуд для питья.

Гянь Юань печалился, конечно, не об участи юэчжийского владетеля. Озабочен он был все усиливающимся влиянием гуннов у северных пределов своей страны. Они закрывали доступ Китаю в богатые среднеазиатские страны через Тянь-Шань, а именно здесь проходили древние торговые пути, по которым стекались в Небесную Империю несметные азиатские богатства. Гуннов необходимо было обуздать. Но как это сделать? Вступить в единоборство с гуннами казалось рискованным: это был могучий противник, которому в последнее время сопутствовала военная удача. Гуннов можно разбить лишь совместными усилиями с надежным союзником., И тогда Гянь Юань решил направить в страну Юэчжи (Бактрию^[3]) посольство, восстановить дипломатические отношения с ней и заключить союз для совместной борьбы против гуннов. Однако посольство должно было неминуемо проходить по гуннским землям, а для этого следовало подыскать смелого и сметливого человека, способного провести незаметно посольский караван. И такой человек отыскался. Он сам вызвался принять на себя сложную дипломатическую миссию. Это был Чжан Цянь^[4] — начальник привратного караула.

Около 136 года до н. э. отряд более чем в сто человек, возглавляемый Чжан Цянем и его помощником Танъи-фу, вышел за пределы отечества и вступил на вражескую землю. Но вскоре гунны захватили посольство в плен. Начало дипломатической карьеры Чжан Цяня оказалось удивительно неудачным.

Гуннский владетель, носивший титул шаньюй, велел привести к себе пленных и спросил: «Юэчжи от нас на север. По какому же праву китайский император отправляет туда посольство? Если бы я захотел отправить посланника в Южный Китай, то согласился бы китайский император с моим желанием?»

Чжан Цянь ничего не мог ответить. Но, видимо, он чем-то понравился шаньюю, так как шаньюй не только не подверг его казни или наказанию, а, наоборот, дал полную свободу в пределах своих владений, сохранил за ним бунчук посланника и женил на гуннке, от которой у Чжан Цяня родился сын. Возможно, шаньюй уже тогда сумел разгадать недюжинные способности будущего знаменитого дипломата и браком хотел удержать его при себе. Чжан Цянь пробыл у гуннов десять лет и все же бежал из плена со своими спутниками.

Беглецы пробирались несколько десятков дней на запад по пустынным местам, спасаясь от преследования, на каждом шагу встречая трудности, испытывая голод и жажду. Только благодаря большой физической силе Чжан Цяня, его выносливости и непреклонной воле и великому искусству Танъи-фу без промаха стрелять из лука по дичи путешественники не погибли голодной смертью. Они добрались до страны Давани (Ферганы), а затем посетили Кангюй (Хорезм), Юэчжи (Бактрию) и наконец Дахя (Южный Таджикистан). Здесь Чжан Цянь пробыл более года и после этого отправился на родину. Однако он опять был задержан гуннами. И снова гуннский шаньюй помиловал его. Вторичное пленение продолжалось лишь год. За это время умер шаньюй, в орде началась междоусобица, и гуннским вождям было не до китайского посла. Воспользовавшись благоприятной обстановкой, Чжан Цянь вторично бежал от гуннов со своей женой и испытанным товарищем Танъи-фу и на этот раз возвратился в Китай.

Чжан Цянь застал на китайском престоле уже другого императора — Юань Шо, от которого он и Танъи-фу получили в награду знатные чины. Так закончилась первая дипломатическая миссия Чжан Цяня, продолжавшаяся тринадцать лет.

После возвращения на родину Чжан Цянь составил отчет о своем путешествии, в котором достаточно точно описал страны, посещенные им. В этом отчете впервые в письменной истории встречается название страны Усунь и краткое сообщение о ней.

«В пребывание мое у хуннов, слышал я, что усуньский владетель титулуется Гуньмо», — писал Чжан Цянь и дальше излагал полулегендарную историю усуньского вождя. Отец Гуньмо имел небольшое владение у западных границ гуннов, но был убит гуннами во время сражения, а самого Гуньмо, только что родившегося, оставили в поле. Птицы склевывали насекомых с его тела, волчица приходила кормить младенца своим молоком. Гуннский шаньюй, узнав об этом, счел Гуньмо духом, взял его к себе, воспитал, а когда мальчик подрос, его сделали предводителем гуннского войска. Гуньмо несколько раз отличился в походах, и шаньюй возвратил ему владения отца, поручив охранять западную границу. Гуньмо энергично принялся укреплять свое владение. Возглавляя несколько десятков тысяч опытных в сражениях воинов, он подчинил себе окрестные небольшие города. После смерти шаньюя Гуньмо, пользуясь распрями в орде гуннов, отделился от них со своим народом и отказался от вассальной зависимости. Гунны предприняли против усуней поход, но не добились успеха и после этого окончательно убедились, что «Гуньмо — дух». Некоторое влияние на Гуньмо гунны сохранили, но фактически усуни были уже самостоятельными. «И если в настоящее время, — заключил свой доклад Чжан Цянь, — мы богатыми подарками склоним Гуньмо переселиться на восток и вступить в брачное родство с домом Хань, то этим самым отсечем правую руку гуннов. [Другими словами: лишим их надежной охраны на западной границе]. Когда же присоединим к себе Усунь, то в состоянии будем склонить в наше подданство Дахя и другие владения на западе».

Чжан Цянь не случайно ратовал за союз с усунями. Это был могучий союзник. В то время Усунь насчитывала 120 000 кибиток, или 630 000 человек. Усунь могла выставить 188 800 вооруженных воинов. Усуни занимали обширную территорию, земли их были ровными травянистыми, климат, по китайским понятиям, считался дождливым и холодным. Горные местности изобиловали хвойными лесами — тянь-шаньской елью. Вот что говорит об усунях китайская летопись: «Усуньцы не занимаются ни земледелием, ни садоводством, а со скотом перекочевывают с места на место, смотря поприволью в траве и воде. В обыкновениях сходствуют с хуннами. В их владениях много лошадей и богатые содержат их от 4000 до 5000 голов…

Усунь считается одним из сильнейших владений. Прежде он был под зависимостью хуннов: впоследствии, усилившись, подчинил себе многие другие владения и отказался от поездки в орду хуннов»^[5].

Расчет Чжан Цяня, как показали дальнейшие события, оказался верен. Китайский император одобрил предложение своего прозорливого дипломата, дал ему триста ратников с двумя лошадьми на каждого, тысячу голов быков и баранов и снабдил его большим- количеством разных дорогих подарков. Кроме того, Чжан Цяню подчинялось множество помощников, они должны были отправиться посланниками в разные владения.

В 119 году до н. э. Чжан Цянь прибыл в столицу Усуни Чи-гучен — город Красной Долины, расположенный на южном берегу Жехай — Теплого моря. Так в древности называли китайцы озеро Иссык-Куль.

Гуньмо принял посланца великой империи очень гордо. Он не отдал ответный поклон доверенному Сына Неба. Однако Чжан Цянь не растерялся и решил сыграть на жадности усуньского правителя. Он заявил Гуньмо: «Сын Неба прислал дары. Если ты, государь, не сделаешь поклонения, то возврати дары». При виде богатых даров жадность Гуньмо разгорелась. Он встал на ноги и поклонился перед дарами. Собственно этот поклон и положил начало зависимости усу ней от Китая, в которой они пребывали на протяжении всей своей последующей истории. Дипломатические переговоры в дальнейшем шли по установленному этикету. Чжан Цянь приступил к изложению основного предложения. «Если, государь, — сказал он, — согласишься переселиться на восток, то дом Хань пошлет тебе царевну в супруги». Гуньмо, однако, не мог дать ему сразу положительный ответ. Владение его было в это время поделено на три части: одна часть принадлежала ему, вторая его сыну, а третья внуку. Формально Гуньмо сохранял за собой верховную власть, но фактически он уже не мог полновластно действовать при дипломатических переговорах. Кроме того, усуньские старейшины, долго находившиеся в зависимости от гуннов, побаивались их. Какова сила гуннов, они знали хорошо, какова же сила Китайской империи, им было неизвестно.

Пока Гуньмо со старейшинами. решал этот вопрос, Чжан Цянь направил подчиненных ему посланников в окрестные владения.

Между тем Гуньмо удалось склонить своих старейшин к дипломатическим переговорам с Китаем, и Чжан Цянь двинулся в обратный путь. JEro сопровождало усуньское посольство с несколькими десятками отличных усуньских скакунов, назначенных в дар китайскому императору. Гуньмо поручил своим послам присмотреться повнимательнее ко всему, что они увидят в Китае, чтобы оценить силу этой страны.

Блеск и пышность китайского двора поразили неискушенных усуньских посланников. Вернувшись в Чи-гучен, который был лишь ставкой кочевников, они рассказали Гуньмо о своих впечатлениях, после чего он серьезно стал склоняться к предложению Сына Неба.

Тем временем возвратились в Китай подчиненные Чжан Цяню посланники. Они привезли ответные посольства из многих владений, и таким образом, Китай открыл сообщение с государствами, лежащими от него на северо-запад. Выгодная торговля с Китаем проходила теперь мимо страны усу ней. И тогда Гуньмо сам попросил руки китайской царевны, прислав китайскому двору сговорные дары — тысячу лошадей.

В 107 году до н. э. китайский император отправил дочь князя Гян-Ду-ван — Си Гюнь в качестве царевны и супруги Гуньмо. Си Гюнь чувствовала себя в новом положении, по-видимому, неплохо. На берегу Же-хай китайские зодчие выстроили ей дворец, в котором она раз в три месяца устраивала пышный прием своему престарелому супругу и при этом щедро одаривала Гуньмо и его приближенных китайскими вещами. Столь редкие свидания с мужем дают основание предполагать, что брак был формальным и носил чисто дипломатический характер. Гуньмо был в весьма преклонном возрасте и не знал китайского языка. Детей от Си Гюнь у него не было. В конце концов он женил на ней своего внука.

Брак Си Гюнь с Гуньмо заложил прочную основу союза между Китаем и Усунью в их совместной борьбе против гуннов. В последующие годы выдача китайских царевен за усуньских вождей сделалась традицией. Чжан Цянь с успехом выполнил возложенную на него дипломатическую миссию. Но для нас ценно то, что по запискам и отчетам Чжан Цяня историки впервые узнали о существовании племени усуней, населявших территорию современной Киргизии и имевших главную ставку на берегу озера Иссык-Куль. И само название Же-хай впервые встречается именно у Чжан Цяня. Благодаря ему мы имеем сведения и о дальнейшей судьбе усуней; упоминания о них сохранились в китайских летописях — ведь начиная с 107 года до н. э. Китай был неразрывно связан с усунями общими военно-политическими интересами. Сами китайские историки высоко оценили роль усуней во внешнеполитическом положении своего государства. Совместно с усунями Китай в I веке до н. э. после нескольких кровопролитных сражений добился решающего разгрома гуннов. В результате этого разгрома орда гуннов раскололась на две части. Одна из них ушла в Китай и потеряла самостоятельность, вторая двинулась на запад, положив начало «великому переселению народов».

Ослабление гуннов привело к значительному усилению усуньской орды. Но это не входило в интересы китайского двора, а потому в дальнейшем китайский двор последовательно предпринимал ряд тайных дипломатических мероприятий, направленных на ослабление усуней. При этом он не гнушался никакими методами. С помощью китайских царевен — жен усуньских вождей — организовывались всевозможные заговоры, сеялись распри между усуньскими старейшинами.

В I веке н. э. влияние усуней значительно ослабело. Они представляли в то время уже не единый племенной союз, а лишь группы разрозненных племен, фактически подчинявшихся китайским наместникам. В дальнейшем, под натиском пришлых племен (жужан) усуни вынуждены были оставить часть своих земель. Некоторые племена усуней ушли в Луковые горы (Памир), где о них в последний раз упоминают китайские путешественники в 439 году. Но основное ядро усуньского племенного союза продолжало обитать в Иссык-Кульской котловине. Правитель усуней находился в г. Чи-гу.

К VII веку н. э. усуни постепенно отюречились, то есть освоили древне-тюркский язык и некоторые элементы культуры тюрков. Об этом свидетельствует китайский историк Ян Ши-гу, который говорит: «Усуньцы обликом весьма отличны от других иностранцев Западного края. Ныне тюрки с голубыми глазами и рыжими бородами… суть потомки их». Имя же усунь сохранилось в имени казахского рода — уйшун.

Так заканчиваются первые страницы древнейшей письменной истории Иссык-Куля. При ознакомлении с ней невольно возникает множество вопросов: каковы были обычаи усуней, их быт, ремесла, социальные отношения? Как жили усуни, сыгравшие столь заметную роль в истории среднеазиатских народов II–I веков до н. э.?

В VI столетии в Средней Азии сложилось могущественное тюркское государство. Оно пользовалось известностью не только в Азии, но и за ее пределами. Византийский император Юстиниан II в 562 году направляет своего посла Земарха в стойбище тюркского кагана Дизабула Истеми, кочевавшего в Эк-Таге (Алтай). Земарх описал внутренность кибитки кагана, а также прием, при котором его заставили пройти через огонь под неистовую музыку и вопли шаманов. Но он ничего не сказал о местностях, в которых побывал. Земарх упоминает лишь о том, что по берегу Иссык-Куля в VI веке проходил большой торговый путь из Китая в Туркестан.

В VII веке на Иссык-Куле побывал знаменитый средневековый китайский ученый Сюань Цзан. Это был широко образованный для своего времени человек, неутомимый путешественник, географ, историк и философ. Двадцати шести лет от роду он приобрел в Китае славу непревзойденного буддийского проповедника. Но суетная слава не удовлетворяла его. И Сюань Цзан решает во что бы то ни стало посетить родину буддизма — Индию, с целью «отыскать высокий закон и извлечь оттуда счастье для людей».

Однако китайский император не дал своего согласия на подобное путешествие. Это значило, что Сюань Цзану нечего рассчитывать на денежную помощь со стороны Сына Неба. Тогда Сюань Цзан в 629 году отправился в город Ланчжоу, выступил там с несколькими философскими лекциями, заработал небольшую сумму денег и пустился в дальний путь. С огромными трудностями и лишениями он перешел через пустыню Хами (И-ву), откуда проник в Турфан (Гао-чан). Там он был принят с большими почестями местным владетелем, почитателем знаменитого философа, и прожил у него несколько месяцев. Затем он направился через Каршар и Куча, повернул на северо-запад в горы Тянь-Шаня и, пройдя главный хребет, достиг Иссык-Куля: «Сделав около 400 ли (200 км) поперек гор, я прибыл к озеру, называемому Та-Чин-чжи (Большое прозрачное озеро). Некоторые авторы называют его Же-хай».

Сюань Цзан прошел по южному берегу Иссык-Куля и по реке Чу. Побывал он и в Карабулаке (Суяб) — столице тюрков. Тюркский каган оказал ученому мужу всевозможные почести и в честь его задал пир.

Погостив несколько дней у тюркского кагана, Сюань Цзан пробрался горами в Фергану, оттуда в Самарканд, из которого через Балх и Афганистан проник в Индию, где прожил пятнадцать лет.

Вернувшись на родину, Сюань Цзан оставил записки, содержащие богатый материал о нравах, быте, религии и хозяйстве посещенных им стран. В этих записках даны географические описания различных местностей. Вот, например, описание озера Иссык-Куль:

«Озеро имеет около 1000 ли [500 км] в окружности; оно растянуто от востока на запад, а сужено от юга к северу; со всех сторон оно окружено горами, и множество рек впадает в него. Цвет воды его черно-зеленый, а вкус горько-соленый; воды его вздымаются в виде огромных валов. Драконы и рыбы живут в нем, и от времени до времени выплывают необыкновенные чудовища. Поэтому путешественники, проезжающие здесь, молятся о благополучном окончании путешествия. Хотя населения в озере много, никто не осмеливается его ловить».

Если отбросить фантастических драконов и чудовищ, вполне простительных богатому воображению раннесредневекового философа, и преувеличение в отношении солености иссык-кульской воды, из сведений Сюань Цзана можно почерпнуть немало ценного.

Во-первых, в VII веке берега Иссык-Куля не были безлюдными. Во-вторых, и это очень важно знать, размеры озера составляли около пятисот километров в окружности, то есть были такими же, как и в настоящее время.

Еще одно весьма важное сведение сообщают нам китайские летописи: в VII–VIII веках на южном берегу озера находилось несколько городов или крупных ставок кочевников, начинавших приобретать городской облик и имевших уже определенные названия. Это Дун, Шэ-чжи, Хо-ле и Фи-ло-цзян-цзюнь.

Из мусульманских писателей об озере Иссык-Куль под его нынешним названием впервые упоминает неизвестный персидский географ X века.

Мусульманский историк XI века Гардизи в сочинении «Украшение известий» сообщает: «Оно простирается на 7 дней пути; в это озеро, Иссык-Куль, впадает до 70 речек; вода в нем соленая».

Здесь не совсем ясно, что подразумевал Гардизи под выражением: «оно простирается на 7 дней пути»? За семь дней караван не мог обойти озеро окружностью почти в пятьсот километров. Очевидно, имелась в- виду дорога вдоль одной из сторон озера, по которой двигались караваны, или его длина с востока на запад.

Далее Гардизи говорит, что берега озера в это время были довольно густо заселены народностью джикилей:

«Что касается дороги в Барсхан, то она из Невикета ведет в Кумберкет, через страну джикилей; оттуда в Джиль. Джиль — гора; слово Джиль в переводе значит тесный. Оттуда 12 фарсахов [72 км] до Яра; Яр — селение, выставляющее 3000 воинов; здесь находятся шатры джикильского тексина; между этими пунктами нет никаких населенных мест. По левую сторону от дороги находится озеро, которое называется Иссык-Куль. Оттуда 5 фарсахов до Тона; от Тона до Барсхана — 3 дня пути; по дороге встречаются только шатры джикилей. Барсхан-ский дихкан носит титул манак. Барсхан выставляет 6000 вооруженных. Все окрестности Иссык-Куля заняты джикилями».

Постараемся приблизить сообщение Гардизи к современным понятиям. Под названием Джиль следует понимать Боамское ущелье. От него до селения Яр было свыше 70 километров, значит, оно находилось на юго-западном берегу озера, в местности, где был какой-то обрыв, так как слово «яр» буквально значит обрыв. Яр, по-видимому, был столицей джикилей — в нем находилась ставка джикильского тексина, или тегина, — верховного правителя.

Далее владения джикилей шли вдоль южного берега Иссык-Куля. В долине реки Тон находилось селение того же названия. По некоторым источникам, с ним соседствовало селение Тальхиза.

Оба они располагались на границе между владениями джикилей и карлуков.

Область Верхнего Барсхана шла по юго-восточному берегу озера и огибала восточный до Тюпского залива. Дело в том, что под словом «барсхан» следует понимать не только один город. Оно, очевидно, обозначало и название столицы области и название области в целом. Так, по свидетельству географа X века Кудамы, в Барсхан входило четыре больших и пять малых городов. В одном из них находился военный гарнизон. Барсхан был центром торговых связей между восточным и западным Туркестаном. Караваны из Суяба в Барсхан проходили в пятнадцать дней, почта в три дня. Барсхан несомненно существовал еще в XII и XIII веках, так как мусульманский историк того же времени Якут пишет о четырех больших и четырех малых городах на берегу Иссык-Куля. Очевидно, он имел в виду область Барсхана. Название Барсхан — тюркское. Судя по нему, можно предполагать, что область эта когда-то находилась под властью какого-то тюркского кагана Барса — имя, часто встречающееся в тюркских текстах. Следы названия Барсхан сохранились в современных названиях речки и горного прохода Барскаун.

Наконец на северном побережье озера находился еще один город — Сикуль. Это был богатый торговый пункт. Город Сикуль, вероятно, тождествен с упоминаемым впоследствии городом Иссык-Куль. Дело в том, что в начале XIV века, спасаясь от религиозных преследований, на озеро Иссык-Куль бежали армянские монахи — несторианские христиане. Они построили на северном берегу монастырь, в котором якобы хранились мощи апостола и евангелиста Матвея. Озеро, город Иссык-Куль и христианский монастырь впервые изображены уже на европейской карте, составленной и изданной в Испании в 1375 году.

Эта карта ныне хранится в Венеции.

В последней четверти XIV века берега озера Иссык-Куль не раз были свидетелями походов Тимур-ленга — Тамерлана европейских летописей. В первый раз Тимур прошел здесь в 1375 году, а затем в 1383 году и 1390 году. Любопытно, что город Иссык-Куль несколько раз упоминается в истории походов Тимура, но без указания местоположения.

Сохранилось интересное предание об одном из походов Тимура, которое объясняет происхождение географического названия горного прохода Санташ. Здесь, на перевале, до сих пор высится холм из камней. Когда Тимур вел свои войска из Самарканда в Илийскую долину, он, дойдя до перевала, велел каждому воину бросить по камню в груду. На обратном пути Тимур велел оставшимся воинам взять по одному камню и унести с собой в Самарканд. Прошел последний воин, но внушительная груда камней еще осталась. Так наглядно было установлено, сколько погибло воинов; в то же время погибшие сами сложили себе памятник. Санташ в переводе значит: «Считанный камень».

С монголами связано и одно из названий Иссык-Куля — Тимур-ту-Нор, что значит содержащее железо. Дело в том, что на берегах Иссык-Куля нередко встречались насыпи магнитно-железного песка. Слой этих насыпей иногда доходил до метра толщиной. Монголы, испытывавшие нужду в железе, обратили на него особое внимание.

О временах Тимура и его деятельности, связанной с Иссык-Кулем, сохранилось еще одно письменное свидетельство, которое помогло установить назначение одной из построек, остатки которой обнаружили на дне Иссык-Куля подводные археологи.

Принадлежит оно Ахмед ибн Мохаммеду, или Ибн Арабшаху (1389–1450). Вся жизнь этого человека была цепью странствий. Он был родом из Дамаска. Отвезенный в неволю в Самарканд Тимуром, Ибн Арабшах изучил турецкий и персидский языки и мусульманское богословие. Путешествия заводили его в Монголию, Астрахань, Крым, Адрианополь. Ибн Арабшах занимался переводами, составил сборник притчей, написанный рифмованной прозой, но прославило его сочинение о Тимур-ленге. В этом сочинении мы и находим сведения о том, что, очевидно, в самые первые годы XV века (Тимур окончательно завоевал Иссык-Кульскую котловину в 1399 году) на озере Иссык-Куль существовал значительный остров, а на нем «Малое жилище», куда Тимур отправлял захваченных в походах пленников. Туда же он ссылал своих провинившихся приближенных. Есть версия, что сам Тимур иногда находил себе на острове тихое убежище, отдыхая от постоянных войн.

Историк Мухаммед Хайдер Дуглат (1499 или 1500–1551), узбек по происхождению, был отпрыском богатого аристократического рода. Предки его прославились войнами с Тимуром. Хайдер стяжал репутацию умного государственного советника и храброго полководца. В зрелом возрасте он во главе войск хана Гумаюна овладел Кашмиром и пребывал там в роли почти независимого правителя. К своим владениям он присоединил и Тибет.

Мухаммед Хайдер, по-видимому, был личностью очень богато и разносторонне одаренной. Так, знаменитый Бабур, его двоюродный брат, дает ему следующую характеристику: «Он отлично пишет, рисует и превосходно выделывает стрелы, острия на них, и кольца, которые служат при натягивании лука; вообще он на всякую вещь ловок. Пишет стихи; мне он раз прислал письмо сочиненное очень недурно».

Восточный историк Мухаммед Аазам так отзывается о Хайдере: «Этот мирза Хайдер… знал глубоко все науки, как светские, так и богословские, отлично сочинял стихи и писал превосходно. Его труд — «Тарихи-Рашиди», есть книга, заслуживающая совершенного доверия». Именно это сочинение, представляющее подробное изложение событий, которые случились во времена Хайдера или свидетелем которых был он сам, и прославило его. Среднеазиатские писатели в историко-географических сочинениях часто ссылаются на этот труд.

В нем мы находим подробное описание Иссык-Куля: «Другое интересное место в Мугулистане — Иссык-Куль, в который течет приблизительно такое же количество воды, как в Кукча-денгиз [Балхаш]. Оно простирается на 20 дней пути [Хайдер, очевидно, говорит здесь об окружности озера] и не имеет истока. Оно окружено горами. Вся вода, текущая в Иссык-Куль, пресна и приятна на вкус, но как только она входит в озеро, она становится такой горькой и соленой, что ею нельзя пользоваться даже для умывания; если она попадет в глаза или полость рта, она вызывает серьезное воспаление; на вкус она также неприятна. [Тут Хайдер либо сильно преувеличил соленость иссык-кульской воды, так же, как и его предшественник Сюань Цзан, либо во времена Сюань Цзана и Хайдера концентрация солей в озере была значительно выше современной, что, впрочем, сомнительно]. Оно замечательно чисто и прозрачно, так что если налить этой воды в китайскую чашку, то на дне не останется никакого осадка. Вода ручьев вокруг озера превосходна. Множество ароматичных трав, цветов и плодовых деревьев; в окрестных горах и долинах много антилоп и птиц. Не много местностей в Мугулистане отличаются таким приятным климатом»^[6].

Таким образом, во времена Мухаммеда Хайдера Иссык-Кульская котловина была цветущим краем. Это подтверждается еще одним старинным киргизским названием озера — Джит-Куль, что значит душистое озеро. Мухаммед Хайдер упоминает о посадках плодовых деревьев, это свидетельствует об оседлом образе жизни некоторых обитателей Прииссыккулья.

Наконец в «Тарихи-Рашиди» мы находим свидетельство о том, что в XV веке на Иссык-кульском острове эмиром Хакк-берДы-Бекичеком была построена крепость в месте Койсу. Остров с крепостью, несомненно, существовал в XV и, вероятно, в XVI веках, так как Мухаммед Хайдер, дающий подробное описание Иссык-Куля, ничего не говорит о его исчезновении.

Русские впервые проникли на Иссык-Куль в первой четверти XVIII века. В 1721 году Петр I послал в Джунгарию капитана Ивана Уньковского с поручением привести калмыцкого владетеля Цэван-Рибтана в русское подданство. Уньковский побывал на восточном берегу озера и сообщил лишь, что там кочуют буруты (киргизы). В 1722–1723 году Уньковский сделал первое русское картографическое изображение Иссык-Куля в виде неправильного четырёхугольника между 42°30′ и 43°30′ северной широты. Карта составлена, очевидно, путем опроса местных жителей, никаких следов острова посреди озера на карте нет. Скорее всего, в это время острова уже не существовало, так как если бы он еще был, местные кочевники не преминули бы сообщить о такой достопримечательности.

В первой же четверти XVIII века в одном из столкновений, происшедших между джунгарами и русской экспедицией Бухгольца на Иртыше, джунгары захватили в плен конвой русского каравана. Среди других пленников был шведский сержант Иоганн Густав Ренат, попавший к русским при Полтавской битве и сосланный на житье в Сибирь. Ренат пробыл в Джунгарии 17 лет (с 1716 по 1733 год), научил джунгар плавить железные руды, делать пушки и ядра и даже завел типографию с подвижным шрифтом. Джунгары отпустили его из плена с большими почестями и щедро наградили.

Ренат, умерший в Швеции в чине поручика, не оставил никаких описаний своих путешествий, он лишь опубликовал в 1738 году любопытную карту на шведском языке. Судя по этой карте, Ренат объездил весь Заилийский Алатау, Иссык-Кульскую котловину и был в Тянь-Шане. Река Или и озеро Иссык-Куль изображены на этой карте особенно четко. На ней также подробно обозначены ставки кочевников. На Иссык-Куле они располагались по берегам Тюпа, на южном побережье, у западной оконечности озера и на северном берегу между речками Койсу и Аксу.

Конечно, если бы Ренат оставил описания своих путешествий, они вместе с подробной картой представляли бы ценнейший документ — одно из немногочисленных свидетельств европейцев о странах Средней Азии и, в частности, об Иссык-Куле. Впрочем, вскоре был найден монгольский подлинник карты, скопированной Ренатом. Несмотря на отсутствие градусной сетки, подлинник носит европейский характер. Таким образом, Ренат вывез уже существовавшую карту Джунгарии, перевел на шведский язык и выдал за свою. Очевидно, Ренат, находясь в плену у джунгар, не предпринимал никаких путешествий и просидел все 17 лет на одном месте.

На монгольской карте озеро Иссык-Куль по форме намечено приблизительно верно, но размеры его сильно уменьшены.

В 1755 году по поручению китайского императора Цянь Луна иезуитские миссионеры Феликс Ароха, Эспин и Холлерштейн производили астрономические наблюдения в западном Китае. Между прочим, они достаточно точно-определили астрономический пункт при впадении реки Конур-улен в Иссык-Куль под 42°17′ и 96'22°.

В 1814 году из Семиреченска в Кашгарию вдоль берега Иссык-Куля, мимо тех мест, где теперь находится Пржевальск и памятник знаменитому русскому путешественнику, прошел караван переводчика Бубеннова и сотника Старкова с командой казаков. Это были первые из русских людей, перевалившие снежные вершины Тянь-Шаня в самых высоких их перевалах восточнее Иссык-Куля. Но, к сожалению, о самом озере они не оставили никаких свидетельств.

В 1847 году топограф Нафантьев составил расспросную карту Иссык-Куля и путей от него в Кашгарию. В России карта Иссык-Куля была издана затем И. И. Захаровым в 1858 году, но точностью она не отличалась.

Начало научному исследованию озера — его географии, геологии и истории, животного и растительного мира положил выдающийся русский географ и путешественник П. П. Семенов-Тян-Шанский, который побывал здесь в 1856–1857 годах. Прочная основа для картографии озера была положена капитаном генерального штаба А. Ф. Голубевым, производившим в 1859 г. в Иссык-Кульской котловине астрономические съемки.

В 1869–1870 годах на его берегах побывал известный русский художник В. В. Верещагин. Здесь он написал шесть небольших этюдов, замечательно точно воспроизводящих своеобразную природу Прииссыккулья; особенно удался ему неповторимый бирюзовый цвет озерной воды. Этюды эти сохранились и в настоящее время экспонируются в Государственной Третьяковской галерее.

В 1888 году на берегу Иссык-Куля умер великий русский путешественник Н. М. Пржевальский. Здесь, в горах Тянь-Шаня, на пороге пятого путешествия в Тибет, перестало биться сердце первооткрывателя нехоженых областей…

«Осман» подходил к берегу почти в полной темноте. Луна зашла совсем, небо покрыли тучи, в редких разрывах которых едва мерцал десяток звезд. Такими же редкими и тусклыми показались мне наши современные знания о сотнях поколений людей, живших на Иссык-Куле или прошедших по его берегам.

Чтобы эти тучи рассеялись и небо засияло яркими и частыми звездами точных исторических сведений, на помощь истории должна прийти археология…

БЕСПРИСТРАСТНЫЕ СВИДЕТЕЛИ

Письменную историю народов мы узнаем из летописей. Летописи создают летописцы — люди. Но люди не всегда беспристрастны к историческим событиям, так как нередко привносят субъективное отношение к оценке исторических фактов.

Но как же можно установить объективный ход давно минувших исторических событий? Для этого нужны беспристрастные свидетели этих событий. И такие свидетели есть — это археологические памятники, остатки жизни и деятельности человека давно минувших эпох: кости людей и животных, захоронения, жилища и другие сооружения, домашняя утварь, орудия труда, предметы культа и искусства, оружие, монеты и, наконец, даже отбросы пищи, зола и угли очагов. Сотни и тысячи лет хранили они молчание, пока ими не занялись ученые и не заставили их заговорить. И они заговорили очень громко…

Отрасль исторической науки, изучающая дописьменную и раннеписьменную историю по остаткам жизни и деятельности человека, умеющая заставить говорить вещественные остатки, называется археологией. Археологические памятники не только уточняют письменные исторические свидетельства. Они дополняют их, восстанавливают обширные пробелы истории. С помощью вещественных остатков мы можем достаточно ясно представить себе человека любой эпохи, его внутренний мир и даже восстановить его физический облик: по останкам — костям черепа и скелета — антропологи теперь восстанавливают тип человека с большой точностью.

Во всех письменных источниках об Иссык-Куле почти отсутствует описание внешнего облика людей, населявших Иссык-Кульскую котловину в древности. Ничего не говорится об их быте, ремеслах, повседневной жизни, их жилищах, городах, которые они строили и населяли. Мы можем лишь частично представить себе людей, косвенно связанных с Иссык-Кульской котловиной, — путешественников, историков, географов. Но ведь это все иноземцы. А нас интересуют именно иссыккульцы. Познакомиться с ними можно по вещественным остаткам, сохранившимся на земле, в земле и под водой.

Археологическими памятниками Иссык-Куля впервые заинтересовался в начале XIX века китайский путешественник Сюй Сун. Некий китайский генерал Дэ Йо рассказал ему, что во время своего путешествия видел в 1805 году где-то на побережье Иссык-Куля каменные изваяния людей. В каком именно месте он их видел, почтенный генерал по старости и слабой памяти вспомнить никак не мог.

Сюй Сун предпринял путешествие на Иссык-Куль, но, несмотря на тщательные и неоднократные поиски, так и не нашел каменных истуканов, виденных генералом. Однако на северо-восточном побережье озера он обнаружил развалины древнего города и каменную статую, лежащую в траве. Статуя изображала человека, опоясанного мечом. Правой рукой человек держался за меч, а левую приложил ко лбу. Камень был сильно попорчен от времени, и потому Сюй Сун не смог определить, к какой эпохе относится изваяние.

Каменных истуканов, виденных генералом Дэ Йо, спустя полстолетие нашел русский топограф А. Ф. Голубев в районе Тюпа, на восточном побережье. Но Голубев не был ни историком, ни археологом и потому не обратил на них особого внимания.

В 1842 году недалеко от мыса Кара-бурун, на восточном побережье, волны озера выбросили медный котел огромной величины. Котел этот был доставлен нашедшими его киргизами кокандскому хану.

В 1847 году на древних развалинах крепости по течению речки Кара-кол найден клад, состоящий из 96 серебряных монет. В 1850 году на северном побережье местные киргизы снова нашли медный котел.

Сохранилось предание о том, что в 40-х годах XIX века беглый русский каторжник, нашедший убежище у киргизского манапа Урмана, ходил по озеру на плоту и затем рассказывал, что посередине озера есть мель и на ней под водой видны какие-то камни, напоминающие развалины города.

Таковы первые сведения об археологических памятниках Иссык-Куля, дошедшие до нас. Основы их серьезного изучения заложил П. П. Семенов-Тян-Шанский. Он первым из русских путешественников узнал о предметах, выбрасываемых волнами озера, и о существовании подводных развалин. Правда, сам Семенов развалин этих не видел, но он не сомневался в их существовании и полагал, что развалины эти — остатки усуньского города Чи-гу.

После сообщений П. С. Семенова у русских ученых пробуждается интерес к Иссык-Кулю и его историческому прошлому, а в научной литературе до революции появилось свыше двух десятков статей, посвященных этому вопросу. Иссык-кульские археологические памятники заинтересовали и западноевропейских ученых, о них писали венгерский историк академик У. Ковешд в 1879 году, французский историк Р. Пампелли в 1905 году и другие.

Более всего занимали исследователей подводные развалины в районе современного курорта Койсары, в урочище, носящем то же название, на восточном берегу озера. Поражало, что здесь, в прибрежной полосе, в изобилии находились обожженные кирпичи и черепки глиняной посуды, указывавшие на существование значительного поселения в прошлом. На побережье озера исследователи не раз обнаруживали остатки зданий. Находили также жернова, куски стекла, различные монеты, медные вещи и прочее. От местных рыбаков были получены сведения о существовании каких-то стен на дне озера. Вот эти-то развалины и получили особо громкую известность — изучение их представляло большой интерес для науки, но в те времена они были недоступными исследователям, так как находились под водой. Вокруг этих развалин разгорелся научный спор. Одни исследователи утверждали, что, ведя наблюдение с лодок, они ясно видели на дне кирпичные стены, составлявшие отдельные здания и даже целые кварталы улиц. Другие же говорили, что так называемые стены есть лишь плод богатого воображения и что в действительности это гряды сланцевых пород.

Решить, кто был прав, так и не смогли. Ведь найти одно и то же место на дне озера двум различным людям в разное время очень трудно, и то, что увидел один, другой мог проглядеть.

Подводные развалины находили также при устье реки Тюп на северо-восточном побережье, в районе селения Туроайгыр и деревни Чон-Койсу (Курское) на северном берегу.

Тут снова возникли разногласия: одни считали остатками города Чи-гу развалины в устье Тюпа, другие — развалины в районе Койсары.

Академик В. В. Бартольд, посетивший озеро в 1893/94 году, обнаружил у Койсары кирпичи с остатками глазури и кусок стены здания с чисто мусульманским орнаментом, а это говорило о том, что развалины относятся не к эпохе усуней, а к значительно более позднему времени — средним векам. Кроме того, как утверждал Бартольд, усуни были кочевым племенем, поэтому у них не могло быть значительных оседлых поселений, тем более городов с фундаментальными кирпичными постройками.

По мере того как все новые исследователи появлялись на Иссык-Куле, росло количество обнаруженных ими различных археологических памятников. Кроме подводных развалин, каменных изваяний и отдельных предметов домашнего обихода, тут нашли наземные остатки крепостей и поселений, земляные и каменные сооружения из кирпича, курганы и могильники, старые мусульманские кладбища с загадочными письменами на надгробных плитах и христианские кладбища, отдельные камни с надписями, остатки оросительных сооружений — так называемые «калмыцкие» арыки, человеческие кости, кости мамонта и наскальные рисунки. Одним словом, целый музей древностей.

Значит, без сомнения, с отдаленных времен люди обитали в Иссык-Кульской котловине, одно поколение сменялось другим, одна культура приходила н£ смену другой. Кто же эти люди?

Ответить на такой вопрос оказалось очень затруднительно.

Во-первых, многие найденные древности, к сожалению, расхищались местными жителями: кирпичи, например, употреблялись ими для постройки домов. Так, А. В. Селиванов и Л. С. Берг отмечают, что пол на станции Туроайгыр был вымощен кирпичами, поднятыми со дна озера. Различные сосуды и жернова использовались местными жителями для хозяйственных нужд. Особенно ценились крестьянами «морские», как они выражались, горшки за их прочность, добротность и большие размеры. В горшках поменьше варили пищу, в горшках побольше хранили продукты, солили огурцы.

Во-вторых, в дореволюционное время, за исключением нескольких ценных наблюдений, о которых будет сказано дальше, сделанных крупнейшим востоковедом, академиком В. В. Бартольдом, подавляющее большинство сведений об археологических памятниках Прииссыккулья носили большей частью поверхностно-описательный характер и основывались обычно или на расспросах местных жителей, или на случайных личных наблюдениях. Предметы, найденные на побережье озера, не собирались в каком-либо одном музее. Любители старины пополняли найденными вещами свои коллекции, часть вещей попадала за границу.

А ведь археология — это не просто коллекционирование оригинальных старинных вещей, а прежде всего последовательное и систематическое их изучение.

Груды древних вещей, собранных без всякой системы, не сопровожденных точными указаниями где, в какое время, на какой глубине в земле и в каком соотношении с другими предметами они были найдены, представляют собой безвозвратно погибшую для науки ценность. Такие находки археология бессильна заставить говорить. Поэтому вещи, собранные на Иссык-Куле в дореволюционное время, а их в то время собрали немало, к сожалению, почти бесполезны для науки. Часть из них сохранилась. Но что толку? Они немы.

Планомерное и серьезное изучение археологических памятников Прииссыккулья началось лишь в советское время — памятники эти были взяты под охрану государством, ученые получили достаточные средства для организации научных хорошо оснащенных экспедиций.

Рассказывать об археологических находках будет удобнее не в хронологическом порядке их обнаружения, а в зависимости от их древности. Начнем с древнейших.

В 1953 году недалеко от того места, где бурная речка Он-Арча пересекает тянь-шаньский тракт, проложенный от Иссык-Куля к городу Нарыну, в многометровом отложении галечника были найдены грубые каменные орудия древних людей — рубило, отщепы и примитивно сделанное скребловидное орудие. Эти археологические памятники ученые относят к так называемой ашельской эпохе древнекаменного века. Значит, первобытные люди населяли территорию современной Киргизии, в частности высоты Тянь-Шаня, около трехсот тысяч лет назад. Место обнаружения каменных орудий находится всего в 100 километрах от Иссык-Куля по прямой или в ста пятидесяти — ста шестидесяти километрах по тянь-шаньскому тракту. Расстояние совсем небольшое, а потому вполне можно предположить, что еще в отдаленную эпоху человек обитал в Иссык-Кульской котловине, когда озеро имело сток в Боамское ущелье.

В 1887 году А. Н. Краснов на востоке Иссык-Кульской котловины обнаружил множество валунов с рисунками, сделанными человеком. Рисунки эти изображали всадников: одни из них были вооружены луками и стрелами, другие держали в руках длинные копья и носили у пояса кривые сабли. Их одежды, по описаниям Краснова, напоминали халаты. Люди окружены оленями, архарами, лисами, тиграми, кабанами и какими-то очень крупными животными с клыками, похожими на мамонтов. Чаще всего рисунки изображали козлов с огромными загнутыми рогами.

К сожалению, Краснов не снял копий с этих изображений, а оставил только их описание, поэтому очень трудно определить, к какой эпохе они относятся. Мамонт и человек с саблей на одном рисунке несовместимы: к тому времени, когда человек научился делать оружие из меди, а потом из железа, мамонты уже вымерли. Возможно, Краснов видел изображение мамонта и людей, вооруженных саблями, на разных рисунках, но сам по себе факт изображения мамонта в Прииссыккулье, если только это действительно мамонт, очень интересен.

В последующие годы в Иссык-Кульской котловине было найдено огромное количество наскальных изображений. Большинство рисунков ученые относят к средним векам и новой эпохе, но некоторые сделаны несколько тысяч лет назад.

Значит, на побережье Иссык-Куля человек появился давно. Природные условия здесь были благоприятными для жизни людей. Сравнительно мягкая зима сменялась нежарким летом, богатый в то время растительный и животный мир обеспечивал человека пищей.

Итак, немые беспристрастные свидетели — камни с рисунками — заговорили.

Что же вызвало у древнего человека желание рисовать?

На этот счет существует много различных догадок. Одна из них, довольно своеобразная, но вполне правдоподобная, принадлежит историку Б. М. Зимма.

Человек видел, как труд изменяет мир, формы и качества предметов. Его воля и желания приводили к намеченной цели — он мог из бесформенного куска кремня сделать заостренное, удобное для руки рубило, вытесать из камня топор, прикрепить к древку наконечник копья и т. д. Это породило в человеке веру в возможность повлиять на окружающий мир. Но влиять на окружающий мир, по представлениям этого человека, можно было и посредством копии предмета, ибо копии, как и оригинал, тоже имеют своего духа или сами являются духом того предмета, который изображают. Так возникла идея изображать животных для того, чтобы добиться успеха на охоте. Если поразить камнем изображение животного, можно было надеяться, что во время охоты удастся поразить и само животное.

В Иссык-Кульской котловине на рисунках чаще всего изображены козлы. Почему именно козлы были излюбленным сюжетом рисунков, пока не установлено.

В 1954 году А. П. Окладников обнаружил на побережье Иссык-Куля остатки стоянки человека энеолитического времени — примерно III–I тысячелетия до н. э. Но самая значительная находка была сделана на Иссык-Куле в 1937 году.

Во время строительства фермы конесовхоза «Чолпон-Ата» в четырех километрах от села Семеновки колхозники обнаружили на берегу озера в земле уникальный археологический памятник — два комплекта предметов культового назначения. Первый комплект включал бронзовый прямоугольный стол с бортиками размером 83 X 79 и высотой 26 сантиметров, украшенный фигуркой яка и ножками, напоминающими лапы диких зверей, бронзовую курильницу 25 X 24 и высотой 28 сантиметров с фигурками, изображающими борьбу козлов со львами, и бронзовый шарообразный котел диаметром 57 сантиметров и высотой 41 сантиметр с вертикальными и горизонтальными ручками. Во второй комплект входили такие же предметы, чуть поменьше размерами, с курильницей круглой формы, по борту которой изображены фигурки барсов.

Ученому-историку Б. М. Зимма удалось установить, что найденные предметы принадлежат древним сакам, которые исповедовали зороастризм, или, другими словами, были огнепоклонниками.

В основе мира, по учению зороастризма, лежат два начала: свет, или добро, и тьма, или зло. Добро олицетворялось духом Ахурамазда, зло — Анхро-Майнью (Ариман). По учению зороастризма, в мире происходит постоянная борьба света и тьмы, борьба благого начала со злым, и она обязательно заканчивается торжеством добра.

Основным священнодействующим средством этой борьбы зороастрийцы считали огонь, поэтому огонь не должен был никогда угасать, и зороастрийцы поддерживали беспрерывное горение в специально для этого предназначенных приспособлениях — жертвенниках. Жертвенник состоял из стола с бортиками, который представлял собой плоский сосуд, наполненный бараньим салом, и курильницы. Курильница стояла на столе. По фитилю сало шло в трубочки курильницы и огонь неугасаемо горел.

Зороастризм зародился в Средней Азии. Культ зороастризма, как видно, очень просто и непосредственно выражал представление человека об окружающем мире, и любопытно в нем то, что зороастрийцы рассматривали мир в постоянной борьбе противоположных начал.

Найденные предметы раскрывают не только верования саков. Они говорят о том, что саки были искусными мастерами — во всяком случае в литейном деле они достигли большого совершенства. Фигурки животных, украшающих жертвенники, выполнены реалистично, с художественным мастерством и насыщены экспрессией.

По другим археологическим находкам и древним персидским барельефам можно судить и о внешнем облике саков. Саки, как уже говорилось, ведя кочевой образ жизни, были замечательными наездниками и воинами. «Седла, которыми они пользовались, не имели ни твердого каркаса, ни стремян, а представляли собой лишь мягкие, набитые волосом и шерстью подушки. Легкий лук небольшого размера являлся грозным оружием в руках такого всадника.

Саки-воины носили остроконечные шапки из войлока, длиннополые кафтаны и свободные шаровары, заправленные в мягкую обувь. На вооружении у них, кроме лука, состояли короткий меч и секира» ^[7].

В 1929 году археологи М. В. Воеводский и М. П. Грязнов вели раскопки усуньских курганов в районе Пржевальска. В курганах они обнаружили глиняные сосуды, расписанные красной краской, остатки железного меча и железных наконечников стрел, зеркало, бронзовую булавку, золотые украшения. Казалось бы, ничего особенного, никаких сенсационных находок, кладов с кучами золота, но… для археолога эти находки гораздо ценнее несметных сокровищ. Они дополнили данные китайских летописей и помогли наконец воссоздать внешний облик усуней.

Кочевой народ усуни были светловолосыми и светлоглазыми людьми высокого роста и сильного сложения. Усуни были вооруженытяжелыми луками, покрытыми костяными пластинками. На смену бронзовым наконечникам сакских стрел пришли массивные железные наконечники, укрепленные на длинных древках. Так как усуни часто вступали в рукопашный бой не покидая седла, мечи их были длинными.

Трудно сказать что-нибудь об усуньской женщине, но, во всяком случае, она, безусловно, немало времени уделяла своей внешности — в курганах найдено зеркало. Головная же булавка говорит о том, что усуньки, по-видимому, носили косы, заплетенные и собранные в пучок или узел, который скреплялся булавкой.

Наконец, летописи утверждают, будто усуни были исключительно кочевниками, но археологические находки поправляют это свидетельство: «Усуни. знали отчасти и оседлость. Наряду с войлочными кибитками у них встречались деревянные жилища, срубленные из арчи и тянь-шаньской ели, которые ставились на местах зимовок»^[8].

А вот еще один исторический портрет, восстановленный по летописным и археологическим данным.

Сюань Цзан упоминает, что тюрки, обитавшие в При-иссыккулье в VIII веке, «брили головы спереди и носили косы сзади». Как же удалось дополнить этот портрет? От внимания советских археологов не ускользнуло упоминание о каменных истуканах, которые тщетно разыскивал Сюй Сун и которые нашел затем Голубев. После Голубева эти же изваяния в 1884 году обследовал географ Д. Л. Иванов и зарисовал некоторые из них, а историк А. В. Селиванов в 1896 году описал статуи. Наконец, в советское время изучением каменных изваяний занялся А. Н. Бернштам. К какому же выводу он приходит?

«Возле Тюпского городища, около селения Уйтал, имеются тюркские могильники с каменными балбалами (истуканами). По аналогии с алтайскими памятниками, можно предполагать, что эти изваяния изображали самих похороненных. Мужские изображения, обнаруженные около Уйтала, имеют ряд деталей, позволяющих восстановить образ кочевника-воина (тюрка). Голова его была выбрита, как сообщает еще Сюань Цзан, видна лишь часть волос на темени. (Селиванов говорит еще о том, что видел мужские изображения с усами.) Иногда голова бывает покрыта шлемом с поперечным валиком, который предохранял от удара меча. В ушах мужчин видны серьги в виде колпачка. Одеты воины были в короткий кафтан, подпоясанный в талии, причем на поясе висел меч, короткий кинжал, иногда точильный брусок и футляр для пиалы. Статуи женщин отличались тем, что на них обозначалась грудь, а в одном случае удалось наблюдать несколько заплетенных волос»^[9].

Ознакомившись предварительно с некоторыми материалами, касающимися археологии Иссык-Кульской котловины, я, конечно, вообразил, что нечто особенное и сенсационное удастся найти, несомненно, и мне, и после моей находки все станет ясно. Представлялось это примерно следующим образом…

Я надеваю акваланг, беру в рот загубник, делаю два-три пробных вдоха и погружаюсь в бирюзовые студеные воды загадочного озера. «Продуваю» уши и устремляюсь глубже; десять, пятнадцать метров… Бирюзовый цвет воды постепенно сгущается, становится синим, видимость снижается. Но вот где-то справа от меня возникает неясный темный силуэт. Энергично работаю ластами, подплываю ближе и уже угадываю контуры минарета. Еще десяток метров в глубину, и я у цели… Круглая башня минарета опоясана кружевным восточным орнаментом, в который вплетается вязь арабских букв — изречение из Корана. Неподалеку можно различить развалины мечети. Подплываю к ним. У самой стены, полузанесенной песком и илом, на глубине около пятидесяти метров, тускло сверкает какой-то предмет. Выхватываю нож, лихорадочно копаю: запас воздуха в акваланге на исходе. Предмет оказывается довольно большим серебряным сосудом удивительно замысловатой формы. В это время в акваланге срабатывает указатель минимального давления: сигнал к тому, что следует немедленно подыматься на поверхность. Я хватаю сосуд за горлышко, нечеловеческим усилием вырываю его из вязкого ила и с предельной скоростью устремляюсь вверх. Однако на полдороге воздух кончается. Тяжелый сосуд тянет вниз, я подымаюсь очень медленно на затаенном дыхании. Мучительно непреодолимо хочется вдохнуть свежего воздуха. В голове появляется шум, перед глазами плывут красные и лиловые круги… Но вот поверхность! Товарищи втаскивают меня в лодку, и тут я теряю сознание. Когда я прихожу в себя, оказывается, что лежу на койке, а рядом сидит начальник экспедиции. Он жмет мне руку и говорит: «Поздравляю! В запаянном серебряном сосуде, который вы, рискуя жизнью, подняли со дна озера, хранились замечательные документы — они являются ключом к раскрытию загадки древних поселений Прииссыккулья, очутившихся под водой. Это открытие в корне меняет взгляд на целый ряд исторических процессов, происходивших у среднеазиатских народов в мусульманский период. Благодарю вас от имени отечественной археологии!..»

Неправда ли, здорово?!

Надеяться на столь быстрый и легкий успех в археологии может только человек, не имеющий об этой науке решительно никакого понятия. А я и был именно таким человеком, собираясь в экспедицию. Но когда я проследил историю расшифровки каменных изваяний, историю очень поучительную, дело представилось мне совсем в ином свете. Археология не знает блистательных открытий с налета, без кропотливого длительного труда, она не терпит поспешности. Прошло столетие с четвертью с момента обнаружения каменных изваяний у Тюпа, прежде чем было точно установлено, кого изображают эти изваяния и к какому времени они относятся. Археологические открытия подготовляются десятками, а иногда и сотнями лет. Гениальный и одержимый человек Генрих Шлиман отдал всю свою жизнь, чтобы раскопать гомеровскую Трою. Но всей его жизни и поразительной энергии не хватило для этого, подлинную гомеровскую Трою нашли уже после смерти Шлимана. Десятки лет раскапывали и продолжают раскапывать советские археологи древний Новгород. Более столетия раскапывали западные ученые Помпею и захоронения внутри египетских пирамид.

Чтобы составить точную картину жизни древних народов, археологу необходимо отнять у времени тысячи различных вещественных остатков. Но было бы неверно думать, что труд археологов сводится лишь к обнаружению этих остатков. Только после того, как каждый из них будет изучен тщательнейшим образом, в массе своей они могут уже быть свидетелями — фактами особенных обстоятельств жизни древних людей. При этом любопытно, что вещественные остатки часто являются свидетельством таких обстоятельств жизни, которые сами по себе вещественно не могут быть выражены. На первый взгляд это звучит парадоксально. Чтобы внести ясность, приведем такой пример.

В языческих погребениях — курганах и могильниках— археологи находили два скелета, мужской и женский. При этом на женском скелете нередко обнаруживали следы насильственной смерти. На основании этого было установлено, что у многих языческих народов существовал обычай: если умирал муж, за ним должна была следовать и жена — ее насильственно умерщвляли и хоронили вместе с трупом мужа. Однако несколько позже советскими археологами были найдены погребения, где наряду с мужскими скелетами были обнаружены женские и детские скелеты. Следов насильственной смерти они не носили. Чем же объяснить наличие детских скелетов вместе со скелетами взрослых в одних и тех же погребениях? Ученые пришли к выводу: в отдаленные эпохи свирепствовали страшные эпидемии, нередко они истребляли целые роды и племена. Когда эпидемия распространялась в каком-нибудь роду или племени, люди гибли семьями. Эти семьи и погребали в одном могильнике. Таким образом, вещественные остатки, в данном случае различные скелеты в одних и тех же могильниках, свидетельствуют об особенностях жизни людей отдаленных эпох, которые сами по себе материально не могут быть выражены: в первом случае они рассказывают о жестоком культовом обряде, во втором — о частых эпидемиях, с которыми люди той поры не умели бороться.

Трудно найти в земле археологические памятники. Но еще труднее найти их под водой. А ведь наиболее интересные вещественные остатки людей, живших на побережье Иссык-Куля, находятся на дне озера. Вот почему киргизские ученые предполагали обследовать подводные памятники озера еще в 1956 году, но организовать пробную подводную археологическую экспедицию удалось лишь два года спустя.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕРМАНА ПРУШИНСКОГО

Неподалеку от Фрунзе, в степи, на месте, где велись земляные работы, известный уже читателям Герман Прушинский однажды случайно обнаружил полуразрытый человеческий скелет. Расчистив его, он нашел возле черепа две бронзовые сережки и глиняный горшок, покрытый замысловатым восточным орнаментом. О своей находке Прушинский сообщил в сектор археологии Института истории Киргизской академии наук. Ученые заинтересовались этой находкой, и вскоре на место выехал научный сотрудник Института истории Петр Никитович Кожемяко. Во время раскопок удалось обнаружить еще и бронзовое ожерелье, в середине которого находилась морская раковина. Найденные предметы ученые отнесли к средним векам.

Хотя по специальности Герман Прушинский инженер-строитель, он увлекся археологией. Кроме того, он занимался легководолазным делом, а потому предложил Кожемяко организовать подводную археологическую экспедицию на озеро Иссык-Куль. Подобная экспедиция, как уже говорилось выше, была давно намечена Институтом истории, а осуществить ее удалось летом 1958 года. Мне лично побывать в этой экспедиции, к сожалению, не пришлось. Но Герман Прушинский принял в ней участие. Он передал мне свой дневник. С его согласия я привожу выдержки из этого дневника.

31 июня. Курсовой проект, зачеты, экзамены — все уже позади… Сегодня я встретился с руководителем сектора археологии Института истории Мукашем Тохтоходжаевичем Айтбаевым; он должен возглавить нашу экспедицию.

Определили состав экспедиции. В нее вошли, кроме Айтбаева, Кожемяко и меня, инструктор водолазного дела, старший водолаз Фрунзенской спасательной станции ДОСААФ Анатолий Матиенко, и спортсмены-подводники, студенты Киргизского госуниверситета Игорь Жарков и Владимир Потоцкий. В нашем распоряжении полуторатонный грузовик, а из водолазного снаряжения два кислородных дыхательных аппарата, гидрокостюм, одна пара ласт и мои самодельные маска и дыхательная трубка.

1 июля. Весь день ушел на сборы и подготовку к путешествию.

2 июля. В одиннадцать часов утра мы выехали из Фрунзе. До Рыбачьего добрались к одиннадцати часам вечера. Миновав Рыбачье, свернули с дороги, тут же в машине залезли в спальные мешки…

3 июля. Утро сегодня великолепное. Решили двигаться по северному побережью Иссык-Куля с запада на восток. Будем опрашивать жителей прибрежных селений, не видели ли они чего-нибудь интересного под водой. Если такие сведения к нам поступят, начнем обследовать указанные места.

В первом поселке к востоку от Рыбачьего — Торуай-гыр (Серая лошадь) местные рыбаки рассказали нам, что недалеко от буя, показывающего фарватер судам, они видели на дне два металлических котла, сильно занесенных песком. Это сообщение привело всех в восторг — нами овладела лихорадка кладоискательства. Мы взяли у рыбаков лодку и отправились к бую. Но погода к этому времени начала портиться: задул санташ — восточный ветер, он вызвал сильное волнение. Целый час мы добирались до буя, однако, добравшись, поняли, что в такую погоду о подводных поисках не может быть и речи.

4 июля. С утра снова отправились на то же место. Погода отличная, полный штиль. Первым под воду пошел Толя Матиенко. Я стоял на сигнальном конце. Толя минут пятнадцать пробыл на глубине от трех до пяти метров, но ничего не обнаружил и поднялся. Следующим пошел я. Кстати, очень неприятно, когда тебя обвязывают холодной, мокрой веревкой вокруг тела. Теперь на сигнальном конце стоял Игорь Жарков. И вот мой первый спуск под воду на Иссык-Куле…

Описать красоту и своеобразную прелесть подводного мира невозможно, ее надо самому увидеть и пережить! Могу сказать только, что теперь я буду подводным спортсменом всю мою жизнь до глубокой старости! В первые минуты под водой у меня было ощущение, что вот-вот кто-то схватит меня за ноги. Возможно, это после прочитанных книг о приключениях подводных спортсменов в южных морях, кишащих всевозможными хищниками. Но, несмотря на страх, я не хотел подыматься на поверхность и пробыл под водой пятнадцать минут. Меня насильно вытащили за сигнальный конец. К великому разочарованию, в первый спуск я ничего не нашел.

Потом спускались Жарков и Потоцкий. Им повезло: они вытащили череп и осколки глиняной посуды. Я искренне завидовал. Петр Никитович сказал, что найденные предметы, по-видимому, из сако-усуньских курганов, размытых водой, и относятся к IV–I векам до нашей эры.

Мы пробыли под водой в общей сложности один час, тщательно обследовали довольно значительный участок около буя, но никаких признаков знаменитых котлов не нашли.

5 июля. Сегодня поехали дальше. В поселке Баетовка нам повезло: мы познакомились со старым рыбаком Никанором Степановичем Гайворонским. Он выслушал нас, без долгих рассуждений усадил всех в лодку, завел мотор и через пять минут привез к мели, на дне которой виднелось что-то вроде настила из черных полусгнивших бревен. Рыбаки умеют очень точно ориентироваться на воде: они «берут створы» на берегу, то есть выбирают два ориентира на побережье с таким расчетом, чтобы продолжение воображаемой прямой, соединяющей ориентиры, проходило через искомое место на воде.

Первым под воду пошел я и через несколько минут нашел на дне кость какого-то крупного животного, а потом подряд несколько квадратных тонких кирпичей из красной обожженной глины. Подумать только: вокруг по дну были разбросаны сокровища — исторические ценности, пролежавшие тут много веков, и я собственными руками мог брать их и подымать наверх! Я работал в каком-то «экстазе, потеряв чувство времени и забывая делать «промывку» аппарата — очищать дыхательный мешок от скопления углекислоты через каждые десять минут. Всего я пробыл под водой более получаса. В результате — отравился выдыхаемым углекислым газом. Уже под водой я почувствовал себя неважно, а когда поднялся в лодку и мы подъехали к берегу, мне стало совсем плохо: тошнило и препротивно болела голова… Сейчас вечер. Мне стало немного лучше. Какая же дрянь эти кислородные аппараты: чуть забылся под водой, не выполнил вовремя какой-нибудь ерундовой инструкции, и тебе уже угрожает одно из водолазных заболеваний. То ли дело акваланг! Но у нас пока их нет… Надо ложиться. Голова еще болит…

6 июля. Никанор Степанович сообщил, что с месяц назад у него с лодки сорвался новенький подвесной мотор (сейчас он ездит на старом) и просил попытаться поднять его. Отыскал мотор Игорь Жарков на глубине двенадцати метров. Никанор Степанович очень нас благодарил.

7 июля. Вот уже третий день мы в Баетовке, и каждый из них приносит что-нибудь интересное. Сегодня Володя Потоцкий на той же мели, где я нашел кирпичи, обнаружил остатки древнего частокола. Одно бревно он выдернул и поднял наверх. Вслед за ним спустился я, получив задание обследовать обрыв, который начинается у бревенчатого настила… Я погрузился на самое дно и осмотрелся: передо мной возвышался шестиметровый обрыв, отчетливо виднелась часть торчащих бревен наверху. Со дна к поверхности тянулись двухметровые водоросли. Сумеречный свет в голубой воде придавал всему какой-то сказочный, фантастический оттенок. После того как я поднялся на поверхность и захлебываясь рассказал о впечатлении, произведенном на меня подводным пейзажем, ребята начали подшучивать надо мной — они несколько иронически прозвали меня «морским романтиком». Но потом спустился наш водолазный шеф Толя Матиенко. Он так залюбовался подводным пейзажем, что, по его словам, сам чуть не забыл сделать «промывку».

В общем поработали мы в районе Баетовки на совесть: ежедневно делали по два-три спуска каждый и ни разу не возвращались с пустыми руками: подняли массу черепков глиняной посуды, кирпичей, керамических облицовочных плиток. Наверное, здесь было какое-то здание, принадлежавшее в древности богатому владельцу. Завтра едем дальше на восток.

8 июля. Сегодня мы прибыли в село Каменку. Здесь рыбаки тоже показали нам место, где они доставали со дна черепки посуды, железные наконечники копий и другие вещи. Когда я спустился под воду, увидел массу черепков глиняной посуды — тут можно было бы набрать их целый грузовик. Но Петр Никитович сказал, что черепков уже достаточно и чтобы мы старались разыскивать ручки от горшков: по ним археологи довольно точно могут определить время изготовления сосудов. Мне посчастливилось первым обнаружить на дне какой-то бронзовый предмет. Однако прежде я тщательно обследовал дно вокруг него, а затем уже поднял предмет, который оказался ножкой от бронзового котла. Удачная находка!

Но особенно повезло сегодня Володе Потоцкому — он нашел бронзовый сосуд! Этот очень скромный и тихий парень кричал от радости на весь Иссык-Куль. Не отстал и Игорь Жарков, он поднял два наконечника копий.

9 июля. На озере сильное волнение, но все-таки мы продолжали спуски. Я обнаружил на дне каменную зернотерку, обвязал ее веревкой, и ребята начали поднимать древнее орудие труда. Особенно тяжело пришлось, когда зернотерка показалась из воды, она весила несколько пудов, а тут еще волны бросали шлюпку во все стороны. Рядом с зернотеркой я нашел также небольшой цилиндрической формы камень, который служил для перетирания зерна.

Итак, сегодня мой последний спуск в озеро. Как жаль, что завтра мы уже возвращаемся во Фрунзе. Впрочем, Айтбаев сказал, что, возможно, в следующем году будет организована еще одна экспедиция на Иссык-Куль для более тщательного изучения подводных археологических памятников. Вот это было бы здорово!

Вечером мы занялись изучением содержимого сосуда, найденного вчера Володей Потоцким. Внутри оказался небольшой бронзовый нож и предмет, отдаленно напоминающий ножницы.

Я все рассматривал бронзовый сосуд, и мне почему-то представилась такая картина…

Небольшие домики из сырцового кирпича расположились в два ряда у самого берега озера. В крайнем из них кузница. Около горна стоит уже немолодой кузнец, поглаживая рукой бороду. Он рассматривает новую форму для отливки бронзовой вазы. Уже не первый раз пытается он отлить вазу, но все у него выходит неудачно — ведь стенки сосуда должны быть как можно более тонкими, а кузнецу никак не удается добиться этого: то металл не заполняет полностью форму, то на литье получаются раковины или дыры… Что же выйдет теперь? Кажется, все учтено и предусмотрено. Вот бронза в тигле на горне расплавилась. Кузнец приступает к отливке. Проходят часы, металл остыл, форма разбита, и перед кузнецом стоит прекрасная бронзовая ваза с идеально гладкой поверхностью. Плоды долгих и упорных поисков увенчались успехом! Теперь-то он постиг в совершенстве искусство сложного тонкого литья. Отныне иссык-кульские мастера-литейщики прославятся во всех странах Востока! Счастливый своей удачей, кузнец выходит из кузницы на берег озера; спокойное, бирюзовое лежит оно перед ним, мир и тишина царят на его берегах. Вечереет. И только теперь мастер почувствовал, как устал. Он направляется к дому, чтобы съесть свой скромный ужин и отдохнуть. Но что это? Земля словно дрогнула под его ногами, зашаталась… Второй толчок, третий… Мгновенно на озере возникли волны, с каждым подземным толчком они становятся все больше, и вот уже одна сплошная чудовищная волна охватывает, кажется, весь круг небосклона. Она движется темной стеной, она летит неотвратимо на берег, пена кипит на ее гребне, и в этой налетающей громаде и треск, и грохот, и тысячегортанный железный лай — будто сама земля завыла от страха! Бросая все, спотыкаясь, падая, крича, люди устремились прочь от берега, выше к горам… И когда, дрожащие, выбившиеся из сил, едва переводя дыхание, они остановились, то не увидели уже больше своего мирного селения: на его месте бесновались, сшибаясь белыми лбами, огромные волны…

Может быть, такова история гибели одного из затопленных иссык-кульских селений, о которой мог бы рассказать найденный бронзовый сосуд? Кто знает?..

10 июля. По дороге во Фрунзе Петр Никитович подытожил результаты нашей экспедиции. Вот что он сказал: обнаруженные в районе Торуайгыра человеческие черепа и остатки керамических изделий размыты водой из курганов и относятся к сако-усуньскому времени — IV век до н. э. В районе Чон-Сарыоя, Баетовки и Каменки сохранились на дне озера различные археологические памятники: кирпичи, облицовочные плитки, бревенчатый настил, кости крупных животных. Значение этих находок в том, что они бесспорно доказывают существование вдоль северного побережья озера довольно многочисленных оседлых земледельческих поселений в IX–XIII веках. По причинам, пока еще невыясненным, поселения эти оказались под водой. Предположительно, береговая линия в IX–XIII веках вдавалась в озеро значительно дальше — метров на четыреста-пятьсот. Специалисты уверяют, что погружение берега или затопление его водой не было катастрофическим, так как об этом не сохранилось никаких письменных или устных (фольклорных) свидетельств. Однако мы по этому поводу пока ничего определенного сказать не можем, разгадать эту загадку предстоит будущим экспедициям…

ПЕРВЫЕ НАХОДКИ

Каждый археолог должен быть немного детективом. Так же как следователь-криминалист по отрывочным, ничего не значащим на первый взгляд следам восстанавливает во всех подробностях картину давно совершившегося происшествия и даже личности его участников, так и археолог по отдельным, порою разбросанным в разных местах остаткам материальной культуры человека воссоздает картину исторического прошлого целых племен и народов. Вот почему в задачи иссык-кульского археологического отряда входило обследование не только основных районов, имеющих признаки наличия подводных памятников, но и наземные раскопки. Сопоставляя затем данные подводных обследований с наземным раскопочным материалом, можно было надеяться дополнить хотя бы часть отрывочных сведений по истории племен, населявших Иссык-Кульскую котловину в древние времена.

О людях, встающих рано утром, принято говорить: «Они встают с петухами». Для нас на побережье Иссык-Куля более точным было бы выражение: «Они встают с воронами». Поблизости от нашего лагеря жило огромное количество ворон, отличавшихся необычайно сварливым характером. Ежедневно в 5 часов утра они подымали такие скандалы, во время которых спать было невозможно и приходилось вставать.

Трудовой день экспедиции начинался с наземных раскопок и продолжался до послеполуденного зноя.

В окрестностях нашего лагеря было великое множество могильников. По большей части они представляли собой небольшие холмики с грудой полузарытых круглых камней на вершине. Реже встречались могильники иного типа — едва приметные возвышения, окруженные кольцом камней. Диаметр каменного кольца достигал иногда двадцати шагов, очевидно, тут почивали знатные и богатые покойники.

Работа археологов вообще тяжела, кропотлива и скупа благодарностью. На северном побережье Иссык-Куля трудности усугублялись еще и тем, что почва здесь состоит из крупного песка вперемежку с галечником и валунами самой разнообразной величины — от мелких камней до увесистых глыб. За день работы лопаты, кирки и кетмени затупляются и зазубриваются, ежедневно их приходится направлять. Кроме того, археологов по большей части ожидает разочарование: могильник оказывается разграбленным. При этом скелет погребенного лежит без черепа.

Но все же терпение и труд и под палящим иссык-кульским солнцем приносят свои плоды. Через неделю после начала работы экспедиции в могильниках нашли четыре сосуда из обожженной глины, изготовленные на гончарном кругу. Сосуды эти по форме были чем-то средним между миской и горшком и настолько хорошо сохранились, что Толя Матиенко предложил использовать их по прямому назначению — в качестве обеденной посуды, так как на первых порах для всех участников экспедиции не хватало тарелок.

В двух местах нам повстречались остатки оград, сложенные из валунов без всякого скрепляющего материала. Скорее всего ограды предохраняли поля или огороды от скота. Они примыкали к развалинам жилищ. Значит, здесь были поселения, или, как выражаются археологи, жилые комплексы оседлого типа; они относились к X–XI векам.

Под вечер на «Османе» и «Маринке» мы отправились к месту подводных исследований. На озере стоял мертвый штиль. Изумляла прозрачность иссык-кульской воды — на глубине десяти-двенадцати метров отчетливо виднелось дно, местами усеянное галькой, местами песчаное, поросшее водорослями самых различных видов. Тут же плавали небольшие стайки молоди османа и маринки.

От бухты, на берегу которой раскинулся наш лагерь, мы прошли около километра к юго-западу, в направлении крошечного островка. Уже издали было заметно, что над островком кружит чайка — в тихом воздухе далеко разносился ее хриплый, тоскливый крик. По мере того, как наши лодки приближались, чайка кричала все чаще и отрывистее, она проявляла явные признаки беспокойства. Когда мы причалили к острову, беспокойство чайки достигло предела: теперь она кружила над самыми нашими головами и беспрерывно издавала тревожные крики.

Островок оказался сплошь покрытым галькой. Он подымался над водой не больше чем на полметра, а по площади занимал едва ли полсотни квадратных метров. В середине его находилось не то озеро, не то болотце, величиной с двухместную шлюпку, поросшее довольно высоким густым камышом. А рядом подымался небольшой монумент, нескладно сложенный из обыкновенных кирпичей и выкрашенный зеленой краской. На монументе нетвердой детской рукой старательно было выведено: «Пионеру-партизану Валентину Котику».

Позже я узнал, что этот скромный памятник воздвигли в июне 1958 года пионеры лагеря «Чайка» Киргизского горнообогатительного комбината и дали островку имя Валентина Котика.

Юный народный мститель, партизан Валя Котик, пал героической смертью в бою с фашистами под украинским городком Изяславлем. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Пока мы осматривали остров, чайка не переставала кричать и кружить над нами. Я подумал, что такое волнение неспроста, очевидно, на острове находилось ее гнездо. Так оно и оказалось: я едва не наступил на него, настолько удачно оно было замаскировано. И не в камышах, а на самом открытом месте островка, прямо на галечнике, между сложенными кое-как сухими камышинками и веточками лежало два пятнистых яйца, ничем не отличающихся по расцветке и величине от соседних круглых камешков. Велика же в природе приспособляемость, продиктованная могучей силой жизни!

От островка мы медленно поплыли к мысу, на котором расположен лагерь «Чайка». Между островком и мысом тянется мель. В самых глубоких местах здесь не больше двух с половиной метров. На дне лежит множество черепков глиняной посуды, квадратные кирпичи из обожженной глины, виднеются полусгнившие деревянные столбы.

Говорят, что местные жители находили на дне такие кирпичи с оттиском детской ноги или собачьей лапы.

Я представил себе, как древний гончар разложил на земле глиняные кирпичи для просушки перед обжигом, а сам ушел в мастерскую. Вот шустрый босоногий мальчишка со скуластым монгольским лицом выбежал из-за угла мастерской, держа в руке баранью кость. За ним гонится лохматый пес. Мальчишка дразнит собаку костью, высоко подымая ее вверх. Пес подпрыгивает, пытаясь схватить лакомый кусок. Мальчишка неудачно изворачивается, тело пса обрушивается на озорника, и оба они падают на то место, где сохнут кирпичи. На шум из мастерской выбегает гончар и грозит мальчишке. Мальчишка и пес вскакивают на ноги, при этом и один и другой случайно наступают на сырые кирпичи. Гончар отчаянно машет руками, мальчишка и пес скрываются, но оттиск ноги ребенка и лапы собаки остается в податливой глине, а после обжига кирпича запечатлевается в ней на века. Так жизнь всюду оставляет свой неизгладимый след. Нет, археология — это наука не об окаменелой мертвечине. Это волшебная наука, воскрешающая жизнь!

Я надел маску и ласты и прямо с лодки нырнул. В первый момент вода «обожгла» меня, но я быстро освоился и в течение нескольких минут поднял со дна три или четыре совершенно целых кирпича. Потом мне попался довольно большой черепок какого-то сосуда толщиной в человеческий палец. По черепку невозможно было определить, какую форму имел сосуд. Ясно было только, что изготовлен он на гончарном кругу.

Через неделю после начала работы неподалеку от нашего лагеря мы обнаружили невысокий земляной вал. В одном месте этот вал перекопали — перерезали, как выражаются археологи. Раскоп обнажил трапециевидный в поперечнике канал, около двух метров шириной, стены которого были тщательно выложены валунами средней величины. Мне сразу же показались странными два обстоятельства: то, что канал не был прокопан в земле, а сооружен на ее поверхности — обвалован, и то, что канал на всем протяжении был засыпан. Если во время нашествия завоеватели хотели разрушить канал, неужели они забрасывали его землей? Ведь это огромный труд, пожалуй, не меньший, чем тот, который затрачен для сооружения канала. Не проще ли было разрушить стены канала в нескольких местах в верхнем течении? Нет, тут что-то было не так.

Как-то утром, захватив фотоаппарат, мы с Германом Прушинским отправились к подножию Кунгей-Алатау. Мне не раз говорили, что в этом районе есть множество наскальных изображений. Я хотел ознакомиться с ними и сфотографировать. Километрах в трех от берега начиналась полоса крупных валунов — остатки ледниковой морены. Большинство валунов были «загорелыми». «Загар» на камнях встречается чаще всего в пустынных местностях. Геологи называют его загаром пустыни или защитной коркой. Он образуется в результате отложения окисных соединений железа и марганца. Окиси эти выносятся на поверхность камня влагой, поднимающейся по капиллярным трещинам. Загар пустыни бывает толщиной от долей миллиметра до нескольких миллиметров. Достаточно ударить по «загоревшей» стороне другим камнем, как «загар» в месте удара скалывается и остается светлое пятно. Эту особенность подметили древние обитатели Прииссыккулья и использовали «загоревшие» части камней как полотна для своих художественных опытов, а вся полоса валунов со временем превратилась в «картинную галерею».

Изображения животных — козлов, оленей, верблюдов, собак, волков, змей — как правило, выполнены весьма примитивно в виде профильного силуэта. Встречаются, однако, силуэты, сделанные довольно точно, есть и целые охотничьи сцены, решенные линейным рисунком, — последние относятся к более поздним временам. Но примечательным для всех изображений является отлично переданная динамика движения.

На одном из камней козел с загнутыми рогами был изображен особенно искусно. Я навел окуляр зеркального видоискателя фотоаппарата на камень. В этот момент перед объективом поднялась струя горячего воздуха, все предметы, которые виднелись за ней, заколебались, и козел на камне будто задвигал ногами…

Вечер опустился над побережьем озера. От горных вершин потянулись к востоку лиловые тени. На огромном валуне стоял человек с длинными, откинутыми назад волосами. Тело его до колен покрывал своеобразный плащ из шкуры леопарда. Правая рука опустилась вдоль бедра, кисть сжимала короткую суковатую палку. Левую руку человек приставил козырьком над глубоко посаженными глазами. Он внимательно всматривался в даль: там паслось стадо коз, еще недавно совсем диких, с большим трудом прирученных им. Пора было собирать стадо и гнать его на ночь в загон.

Что-то отдаленно напоминающее улыбку появилось на малоподвижном лице первобытного чабана: сейчас он смотрел на могучего красавца козла — вожака стада. Козел, как и человек, взобрался на большой камень и застыл с гордо поднятой головой, увенчанной огромными загнутыми рогами. Человек знал, что если заставить вожака идти к загону, все стадо пойдет за ним.

Пастух решил уже направиться к вожаку, но вдруг замер. Недалеко от того места, где стоял козел, то появлялась, то исчезала за камнями пестрая шкура барса. Человек широко открыл рот, обнажив крупные желтоватые зубы, и издал мощный гортанный крик, скорее походивший на рев хищника, чем на голос человека. В следующее мгновение он соскочил на землю и побежал к вожаку.

Бесчисленные валуны, покрывавшие пологую равнину, мешали ему видеть, что происходит с козлом, он заметил лишь, что камень, на котором стоял вожак, теперь был пуст. Вдруг человек остановился, поднял топор и со страшной силой метнул его. Топор, со свистом рассекая воздух, описал гигантскую дугу, и чабан увидел, как гибкое тело барса, словно сросшееся с телом козла, вздрогнуло. Барс подпрыгнул, издал предсмертный рев и, грохнувшись оземь, остался лежать неподвижно.

Пастух подбежал к козлу. Животное уже перестало дышать, из разорванного горла сочилась кровь, а рядом распростерся барс с разможженной головой.

Человек присел на корточки и долго смотрел на коченеющее тело вожака стада. Лицо человека оставалось неподвижным — он еще не умел выражать своих чувств мимикой, но глаза его были полны скорби. Он поднялся, с яростью толкнул ногой труп барса и сделал несколько шагов в сторону, чтобы поднять топор.

Топор лежал рядом с валуном, и наблюдательный взгляд скотовода и охотника отметил на темной, «загоревшей» поверхности камня светлую царапину. Раньше ему такие царапины не встречались. Человек поднял топор, ударил им по камню — в месте удара появилось светлое пятнышко. Еще удар — еще пятнышко. Человек продолжал наносить легкие удары по камню: вот появились загнутые рога, голова, туловище и наконец ноги, движущиеся ноги, — и тогда изображение ожило! Дух козла воплотился в его изображении на камне.

Уже почти стемнело, а чабан продолжал стоять, рассматривая свой рисунок и пытаясь осмыслить — что же произошло? Он, человек, сумел вызвать к жизни дух погибшего животного. Не сможет ли этот дух помочь ему охранять стадо?..

Неподалеку от места, где мы фотографировали наскальные изображения, шумела небольшая горная речка. Мы подошли к ней с Германом, чтобы передохнуть и напиться. Тут нам встретился чабан киргиз, пасший отару колхозных овец. Мы познакомились: звали чабана Бердалы Язов. Узнав, что мы участники подводной археологической экспедиции, Язов не без гордости сообщил, что, будучи еще мальчишкой, он тоже занимался в некотором роде подводными изысканиями. В первые годы после революции местное население очень нуждалось в строительном материале. Ведь леса на всем побережье Иссык-Куля нет, дома тут строят из необожженного саманного кирпича. Стены из такого кирпича еще выложить можно, но как быть с печью? И вот кто-то попробовал выложить печь из квадратных кирпичей, поднятых со дна озера, о существовании которых местное население знало давно. Печь вышла на славу! С тех пор повелось, что жители Баетовки снаряжали на озеро мальчишек, которые ныряли и доставали со дна кирпич в любом количестве.

— У нас и сейчас в Баетовке печи во всех домах сложены из этого кирпича. Один человек нашел в озере глиняные трубы и пустил их в дело при постройке бани, — закончил Язов.

— А еще что-нибудь вы находили на дне? — спросил я.

— Как же. Около мыска, на котором теперь лагерь «Чайка», я видел стену из таких же кирпичей. А мой сосед Иван Усаченко недавно поднял со дна джергылчак.

— Что такое джергылчак?

— Ну, камни… на которых зерно трут.

— Жернова?

— Вот-вот, жернова.

Все это было чрезвычайно любопытно. Я пытался вытащить из Язова еще какие-нибудь сенсационные сообщения, но ничего интересного больше он рассказать не мог. Уже прощаясь, я совершенно случайно, спросил, как называется речушка, на берегу которой мы сидели.

— Чон-Койсу, — ответил Язов.

— А как это перевести?

— Большая баранья вода.

— Овечий источник, — уточнил Герман и, смеясь, добавил: — фуэнте овехуна.

— Тут еще близко есть Орто-Койсу — средняя баранья вода и просто Койсу, — добавил Язов.

Этим названиям я не придал никакого значения и лишь по привычке записал их вечером в свой дневник. Но впоследствии они мне очень пригодились.

СТЕНА ПОД ВОДОЙ

У меня было задание от газеты «Лесная промышленность» написать небольшой очерк о тянь-шаньских лесоводах. На попутной машине я добрался до Пржевальска, а оттуда на территорию Теплоключинского опытного хозяйства Киргизской лесной станции. Здесь мне посчастливилось познакомиться с директором станции, кандидатом сельскохозяйственных наук, Петром Алексеевичем Ганом. Много интересного рассказал он мне о тянь-шаньской ели, могучем и стройном дереве, незаменимом страже горной природы. Она растет на высотах от тысячи шестисот до трех тысяч двухсот метров над уровнем моря и обладает чрезвычайно развитой системой корней, прекрасно удерживающих почву на склонах. Но, к сожалению, очень уж медленно она растет — в среднем на полтора метра за двадцать лет. Чтобы вырос исполин в пятьдесят-шестьдесят метров, нужны столетия. Сейчас перед лесоводами стоит задача — найти «приемных сестер» тянь-шаньской ели — новые для Тянь-Шаня породы деревьев, которые должны озеленить голые, почти безлесные склоны Кунгея. Уже сейчас отлично акклиматизировались и прижились сосна, лиственница и береза. В конце беседы ученый сказал:

— У меня будет к вам просьба: вы говорите, что ваша подводная экспедиция археологов обнаружила на северном побережье Иссык-Куля остатки бревенчатого настила под водой в затопленном древнем поселении.

— Не только настил, но и нечто вроде свай.

— Каким временем датируется находка?

— Примерно XIV веком.

— Чрезвычайно любопытно! Доставьте нам несколько бревен. По ним мы сможем определить породу деревьев и… понимаете?..

— Кажется, да… Можно установить, какие деревья росли на Кунгей-Алатау несколько сотен лет назад.

— Совершенно верно. И если это только не тянь-шаньская ель, ваша находка окажется очень полезной для нас, лесоводов. Возможно, на Кунгее можно культивировать и другие породы деревьев.

Петр Алексеевич улыбнулся, пожимая мне руку, и добавил:

— Как знать, может быть, подводные археологи станут «виновниками» пополнения семьи сестер тянь-шаньской ели?..

На обратном пути меня застиг ливень, не прекращавшийся несколько часов. Небольшие ручейки, стекавшие по южным склонам Кунгей-Алатау превратились в стремительные ревущие мутные потоки; они несли вывороченные кустарники, катили по дну крупные валуны. Во многих местах вода шла через полотно шоссейной дороги и здесь оставляла наносный слой глины и песка, толщиной в добрых четверть метра. Когда дождь прошел и вода спала, обнажились овраги и русла обычно сухих в это время года речушек, до краев забитые наносным песком, глиной и камнями. В одном месте, где поток впадал в озеро, образовался даже наносный островок. И сразу мне вспомнился раскопанный нами канал. Достаточно трех-четырех таких сильных ливней, чтобы русло канала было сплошь занесено. Значит, канал этот никто не разрушал. Просто в какое-то время им перестали пользоваться и периодически очищать его, а дождевая вода сделала свое дело, превратив канал в земляной вал.

Но все же, почему канал соорудили на поверхности, а не вырыли в земле? Чем больше я думал, тем сильнее поражался предусмотрительности древних строителей. Ведь если прорыть канал в земле, первый же дождь забьет его наносами — многочисленные ручьи, образующиеся во время дождя, неминуемо попадут в канал. Каналу же, сооруженному на поверхности земли и огражденному с обеих сторон земляными насыпями, такая беда не угрожает. Что касается вод той речки, которая питала канал, то во время дождя, очевидно, канал перекрывали, и, таким образом, речные воды тоже не могли забить канал наносами. Просто и надежно!

В лагере меня ожидали волнующие новости. За один день на дне озера в районе деревни Курское были найдены каменный джергылчак с удивительно точно пришлифованными трущими поверхностями и совершенно целый глиняный кувшин изящной формы с ручкой и сливным носиком емкостью в два-три литра. Около островка Валентина Котика наши подводные спортсмены подняли несколько обломков кирпичей со следами зеленой и синей глазури, квадратную кирпичную плиту размером в полметра и облицовочные плитки с рельефным геометрическим орнаментом. Но больше всего посчастливилось Герману Прушинскому, который между островком и мысом, метрах в двухстах от берега, на глубине около двух с половиной метров обнаружил часть стены, сложенной из кирпича!

На следующий день, как только установилась хорошая погода, я, Толя Матиенко и Прушинский, вооружившись ластами, масками и дыхательными трубками, поплыли на «Османе» к месту находки. У стены покачивался буек, и она отлично была видна сверху. Сгорая от нетерпения, я натянул ласты, маску и нырнул…

Прямо на дне возвышалась часть стены из точно таких же кирпичей, какие мы во множестве поднимали и из которых жители Баетовки складывали печи. Я насчитал семь слоев кирпичей, вынырнул, набрал воздух, снова нырнул и начал внимательно исследовать каждый метр стены. Сверху она покрылась так называемым ракушечником, или коряжником, — неорганическим отложением известкового туфа. Между кирпичами зияли глубокие щели, очевидно, вода со временем вымыла часть скрепляющего материала. В щелях этих теперь прятались чебачки — мелкие рыбешки величиной с сардинку. Они опасливо выглядывали из своего убежища: появление ластоногого чудища вызывало в них острое любопытство.

Стена шла с запада на восток и имела в длину около пяти метров. В западной части сохранились остатки угла стены, которая поворачивала здесь на юг, но в южном направлении она оказалась совершенно разрушенной до фундамента. Около восточного же края кладки я заметил какой-то продолговатый придаток цилиндрической формы, сильно покрытый коряжником. Я снова набрал воздух, нырнул и, ухватившись за этот придаток руками, осторожно лег на грунт, стараясь не подымать мути. Теперь я увидел круглое отверстие — цилиндрический придаток оказался не чем иным, как частью трубы, вплотную подходившей к стене. «Водопровод!» — мелькнула у меня догадка. И как бы в подтверждение этому, я заметил частьглиняной трубы, лежащей несколько поодаль и полузанесенной песком.

Когда трубу подняли на поверхность, оказалось, что один ее конец шире и имеет внутреннюю резьбу, на узком же конце ясно обозначилась наружная резьба — удивительно точная подгонка! Труба отлично сохранилась, имела внутренний диаметр сантиметров двадцать и длину полметра.

Итак, следы какой-то необычной постройки были налицо. Что же это за постройка, кому она принадлежала?

Со мной была книга П. П. Семенова-Тян-Шанского «Путешествие в Тянь-Шань в 1856–1857 годах». Из главы, посвященной Иссык-Кулю, явствовало, что знаменитый путешественник располагал сведениями о существовании на озере острова с крепостью, сообщенными Ибн Араб-шахом и Мухаммедом Хайдером. Знал Семенов и об исчезнувших под водой развалинах от местных жителей, они указывали ему на примерное их местоположение. Вот что говорит Семенов по этому поводу:

«Сопоставляя эти показания [арабских историков и местных жителей], я не имею причин сомневаться в их справедливости и прихожу к заключению, что все три относятся к одному и тому же острову, существовавшему в XIV и XV веках и в то время застроенному и исчезнувшему под водой озера вместе со своими постройками позже XVI века. Где же мог находиться такой остров? Без сомнения, в восточной, мелководной части Иссык-Куля, так как он был не горнокаменный, а наносной, и в таком случае его следует приурочить к месту, указанному каракиргизами на подводном продолжении мыса Кара-бурун. Что остров был наносной и был окружен мелководьем, на то я нахожу подтверждение в названии местности озера, в которой находился остров— «Койсу», что значит «баранья вода».

Дочитав до этого места, я подскочил, как ужаленный. «Койсу» — то же название, которое сообщил мне Язов! Дальше Семенов пишет:

«Имя Койсу часто встречается в Средней Азии и всегда применяется к таким мелким и спокойным водам, через которые легко могут переправиться бараны. Это собственно бараний брод».

Все выводы Семенова были очень логичны и справедливы. Но последний, касающийся местоположения острова, внушал сомнения. Ведь киргизы сообщили Семенову только название местности, в которой, по преданию, находился остров с крепостью, но где находится такая местность, они ему не указывали. Местность же, которую посетил Семенов — мыс Кара-бурун, никогда, сколько известно, не носил названия Койсу, и Семенов приписал его мелководью, основываясь на том, что в Средней Азии подобное название нередко встречается применительно к неглубоким и спокойным водам. Случилось это потому, что Семенов посещал только самую восточную часть озера, неподалеку от современного Пржевальска, и самую западную, в районе современного Рыбачьего. Северное же и южное побережья он не исследовал, а потому мог не знать о существовании трех горных речек на северном побережье, носящих названия Койсу, о которых рассказал мне Язов. Мог не знать он и того, что между устьями этих речек есть мелководье, заканчивающееся небольшим островком. Таким образом, предположение Семенова относительно местонахождения острова с крепостью было маловероятно. Не вероятнее ли, что остров с крепостью находился неподалеку от трех речек, носящих название Койсу, отчего и вся близлежащая местность получила такое же название?

ТЕНЬ БОГА НА ЗЕМЛЕ

Экспедиция подходила к концу, пора было подвести итоги, собственно, их следовало подводить суммарно за оба года.

В районе поселков Курское и Баетовка экспедиция 1958 года обнаружила на дне множество черепков глиняной посуды, целых и битых кирпичей из обожженной глины. По найденным предметам нетрудно было установить, что в данном месте существовало какое-то поселение. Поэтому экспедиция 1959 года сосредоточила свое внимание на том же месте, и здесь велись самые тщательные поиски под водой и на побережье. Но только этим районом мы не ограничились. Экспедиция обследовала почти все северное побережье Иссык-Куля, от Торуайгыра до Ойтала, протяженностью более полутораста километров, при этом, наряду с подводными поисками, параллельно велись наземные раскопки. Что же удалось установить?

В прибрежной полосе под водой от Торуайгыра до Баетовки (то есть с запада на восток) почти всюду попадаются фрагменты керамического материала. Особенно его много между Орноком и Баетовкой. От Чирпыкты до Бозтериновки под водой встречается дерево — пни и сваи. Между Григорьевкой и Ананьевом еще в прошлом году были подняты со дна железные наконечники копий и стрел, части бронзовых сосудов, тут же на дне обнаружено большое количество человеческих костей. Наконец, в районе поселка Чонг-Сарыоя производились раскопки довольно крупного городища. Кирпичи фундаментов зданий и черепки посуды, найденные там, полностью совпадают по форме и способу изготовления с аналогичными предметами, поднятыми со дна озера в районе Баетовки.

О чем говорят все эти находки? Прежде всего, уже сейчас можно установить, что на северном побережье Иссык-Куля в период заселения его тюркскими племенами поселения были весьма многочисленны. При этом значительная часть жителей вела уже оседлый образ жизни. Доказательством оседлости служит высокая культура изготовления предметов домашнего обихода: подавляющее большинство керамических сосудов изготовлено на гончарном кругу и обожжено в печах с большим искусством, среди них встречаются фрагменты сосудов, покрытые глазурью. Здания строились основательно, со сложной кирпичной кладкой, так как встречаются кирпичи трех образцов: квадратные крупные — собственно плиты, квадратные меньших размеров и продолговатые, по форме напоминающие обычные современные. Довольно широко применялось для строительства также дерево различных пород. О том, что это за породы, нам сообщил Петр Алексеевич Ган, которому мы послали образцы. Пока удалось установить три породы деревьев: тянь-шаньская ель, арча и ветла. Значит, в древние времена, судя по обнаруженным под водой остаткам свай и деревянных перекрытий, северное побережье и южные склоны Кунгей-Алатау были, возможно, богаче растительностью, особенно крупными деревьями, пригодными для строительства.

Итак, установлено, что в период между VIII и XV веками северное побережье Иссык-Куля являлось заселенной местностью, а жители его были носителями высокой для своего времени культуры.

В XVI–XVII веках жители Иссык-Кульской котловины были искусными строителями гидросооружений: земляной вал, или арык, обнаруженный в начале экспедиции, и найденные затем еще подобные валы в местности Койсу (всего около десятка) служили каналами для подачи воды к мельницам.

Однако что же собой представляла найденная нами под водой стена? Являлась ли она частью дворца, воздвигнутого в свое время по повелению Тимура, или его убежище находилось в другом месте — восточной части озера, как это предполагал П. П. Семенов-Тян-Шанский?

Следует сказать, что экспедицией был обнаружен в восточной части озера археологический материал, который как будто подтверждал предположения Семенова.

Я поехал на несколько дней во Фрунзе и погрузился в изучение всевозможных документов, касающихся Иссык-Куля.

В работе Г. А. Колпаковского «О древнейших постройках, найденных в озере Иссык-Куль» сказано: «На северной стороне озера Иссык-Куль, между устьями впадающих в него речек 2-й и 3-й Койсу, в одной сажени от берега, на глубйне около одного аршина, видны следы построек из обожженного кирпича…» Но что это за 2-я и 3-я Койсу? Может быть, на северном побережье озера есть несколько местностей с речками Койсу?

Точные данные о местоположении речек Койсу дает академик В. В. Бартольд в работе «Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью»: «Что касается подводных развалин на северном берегу озера, около устья речек Койсу, между станциями Чоктал и Чолпон-Ата…» и т. д. Наконец-то! Да, именно между этими станциями, превратившимися теперь в курортные городки, и работала экспедиция, именно здесь найдены остатки стены. Правда, между Чокталом и Чолпон-Атой в настоящее время есть еще три поселка, но нужно не забывать, что академик Бартольд посетил Иссык-Куль шестьдесят пять лет назад, а в то время этих трех поселков, носящих русские названия — Курское, Баетовка и Долинка не существовало.

Наконец я ознакомился с работой историка П. П. Иванова — «Материалы по археологии котловины Иссык-Куля», — который проводил здесь экспедицию в 1927 году. Иванов обнаружил под водой на мели почти все то же, что и мы, за исключением Стены. Иванов производил наблюдения с лодки, уровень воды в Иссык-Куле стоял тогда метра на два выше, и, естественно, что это создавало дополнительные трудности. Однако, Иванову удалось увидеть остатки пола, мощенного квадратными кирпичами. Очевидно, пол этот ко времени нашей экспедиции был либо разрушен волнами озера, либо разобран местными жителями. Любопытную догадку высказал Иванов по поводу бревенчатого настила: он предполагает, что настил представлял собой перекрытие подземного помещения, так как последний находился на одном уровне с замеченными им остатками мощеного пола. В конце своей работы Иванов делает следующий вывод: «Вполне возможно, что исчезнувший остров в местности Койсу был именно здесь, тем более, что других сколько-нибудь значительных отмелей под водой с остатками на них кирпича или прочих следов старой оседлости в районе впадения речек Койсу — нет. Остров служил в свое время убежищем для Тимура».

Теперь сопоставим все наблюдения и факты.

Прежде всего, остров с крепостью, как подтверждают Семенов, Колпаковский, Бартольд и Иванов, находился в местности, называемой Койсу. Такой местностью мог быть только район, носящий название по трем рекам Койсу, другого подобного названия района на всем иссык-кульском побережье не встречается.

Далее: обнаруженные части фундаментальной кирпичной стены, большое количество кирпичей возле нее, часть из которых покрыта дорогостоящей глазурью и керамических плиток с рельефным орнаментом, свидетельствует о том, что для своего времени постройка была очень богатой, скорее всего дворцового типа. Это подтверждается и остатками водопроводной системы: подача пресной воды с суши на остров по трубопроводу была сложным инженерным сооружением для того времени, требовавшим мобилизации значительной рабочей силы. Это мог осуществить только могущественный феодал.

Наконец, исследование дна в районе стены говорит о том, что само сооружение находилось действительно на острове или полуострове, перешеек которого мог быть перекопан каналом. В настоящее время стена расположена на песчаной мели, окруженной глубокими местами.

Все эти факты невольно наталкивают на вывод, что найденная часть стены была остатком того самого здания, в котором, по свидетельству Ибн Арабшаха, Тимур содержал своих пленников. Предполагая получить за них богатый выкуп, он не скупился, обставляя их подневольную жизнь всевозможным комфортом и в то же время укрывая в надежном месте — на уединенном острове, откуда бежать было чрезвычайно трудно. По другим версиям, Тимур сам проводил время на острове.

Спустя столетие, как говорит об этом Мухаммед Хайдер, один из тимуридов — эмир Хаккберды-Бекичек — поселил на острове свою семью. Эмиру приглянулось здание, вполне подходящее для его высокопоставленной семьи; очевидно, он укрепил остров — обнес его крепостной стеной, опасаясь набегов враждебных племен в то время, когда сам предпринимал грабительские походы.

В последние дни работы экспедиции я пристрастился к ночному купанию. Ночью вода в озере гораздо теплее, чем днем. Кроме того, мне хотелось испытать ощущения при ночном погружении.

Страхи, которые будто бы охватывают человека под водой ночью, как о том пишут некоторые подводные спортсмены, не соответствуют действительности. Просто такое ныряние неинтересно, так как ничего не видишь под водой. Лунные лучи проникают на глубину не более трех метров. На глубине в два метра ночью при луне едва можно различить очертания собственной вытянутой руки…

Но зато непередаваемые ощущения испытываешь, плавая с ластами в ночное время. Обычно я заплывал на километр от берега, ложился на спину и без конца смотрел на черное небо, усыпанное ярчайшими звездами, которые здесь кажутся очень близкими. Для того чтобы. удержаться на поверхности воды, достаточно делать ногами едва заметные движения. Тишина… Необъятный, сверкающий космос расстилается над тобой… Все мелочные житейские вопросы отлетают прочь, ничто не нарушает уединения и самого фантастического полета мысли.

Я часто думал о том, что же было на Иссык-Куле пятьсот — две тысячи лет назад, старался представить себе далекое прошлое. И вот, в одну из ночей, когда я близко подплыл к отмели с остатками стены на дне, воображение нарисовало мне такую картину…

В тревоге провел ночь Хафизи Абру — мастер шахматной игры при дворе Тимура. Он до утра не сомкнул глаз, а с рассветом вышел из дворца, чтобы освежиться и собраться с мыслями. Еще накануне вечером прискакал гонец и сообщил, что великий эмир находится в дне пути от Малого жилища. Сейчас Хафизи стоял спиной к дворцу — небольшому изящному строению, поднимавшему ажурные стены словно из самого озера; зодчий воздвиг дворец на уединенном плоском продолговатом островке.

В самом дворце чувствовалось оживление: то и дело из него выбегали рабы; они чистили посуду, выносили тяжелые ковры для проветривания, повара с окровавленными ножами разделывали туши лошадей и баранов. Между островом и берегом беспрерывно сновал плот, доставлявший дрова, съестные припасы и ворохи ароматических трав, которыми устилали подход к дворцу.

Хафизи зябко поежился — шелковый халат плохо защищал его от осенней утренней свежести — и принялся энергично расхаживать вдоль южной стены дворца. Он перестал обращать внимание на суету придворной челяди и углубился в свои мысли.

Почти два года назад в Самарканде великий Тимур призвал к себе Хафизи. Он ясно представил себе, как тогда Повелитель Трех Сторон Света, сидя на небольшом шелковом матраце, подал Хафизи знак приблизиться, а всем придворным велел выйти. Когда они остались вдвоем, Тимур сказал:

— Я призвал тебя, Хафизи Абру, ибо велико мое уважение к тебе. Я ценю твое искусство игры в шахматы. Но более всего дорога мне твоя прямота и правдивость: ты никогда не поддавался мне, играя со мной в шахматы, никогда не проигрывал преднамеренно.

— Ты видишь меня, — продолжал Тимур, — в расцвете моего царственного могущества и… увядания плоти. Да, да! — быстро добавил он, заметив, что на лице Хафизи появилось выражение протеста. — Не льсти, Хафизи. Всегда оставайся честным. Я встречаю теперь шестьдесят девятую весну и знаю, что великий аллах, да славится имя его во всех концах мира, скоро призовет меня.

Тимур замолк и некоторое время любовался огромным рубином на своем перстне.

— Слыхал я, что, кроме игры в шахматы, ты занимаешься сочинительством и обладаешь простым, доходчивым слогом — вот почему мой выбор пал на тебя. Надлежит тебе составить книгу о моих деяниях. После меня на земле останется великое государство, управлять которым будут мои дети, внуки и правнуки. Описание моих деяний да послужит им образцом, как управлять государством и каким должен быть государь. Понял ли ты меня, Хафизи? И если понял, говори.

— Великий Тимур, да продлит аллах дни твои! Я действительно немного сочиняю в часы досуга, но знания мои скудны, а годы не успели одарить мудростью. Мне известно, что многие ученые уже составили твое жизнеописание. Мудрый муж и отважный воин Насираддин Омар изложил историю твоего похода в Индию. Над описанием твоих великих ратных подвигов трудились Гийасаддин Али, умудренный аллахом, и сам прославленный Низамаддин Шами, именуемый Дамасским. Смею ли я помыслить, что мой труд будет стоить сотой доли трудов названных ученых мужей?

— Скромность украшает молодость, — одобрительно кивнул Тимур. — Он задумался и, обращаясь словно к себе, произнес: — Творение Гийасаддина Али, — при этом Тимур поморщился, — да и Низамаддина Шами годятся для прославления моего имени, но для наставления моих потомков в делах государственных они подобны пустому золотому сосуду. Золотой сосуд красив и драгоценен, он сверкает под солнцем и ослепляет своим блеском. И все же он создан не ради того, чтобы им любовались, а ради того, чтобы из него пили. Свой смысл золотой сосуд обретает лишь тогда, когда он содержит в себе нечто полезное, когда из него пьют бодрящее вино или прохладный кумыс. Мне нужно сочинение, которое правдиво повествовало бы о деяниях Тимура, написанное языком вполне ясным, где блеск витиеватого слога не затмевал бы смысла. Понял ли ты меня, Хафизи? Говори.

— Понял, великий государь!

— Скажи же, что нужно тебе для твоего труда, и я велю исполнить все твои желания.

— Великий государь! Для столь благородного труда человеку нужно лишь одно: уединение от суеты мира.

Брови Тимура сдвинулись. Он раздумывал некоторое время, а затем сказал:

— Во многих днях пути от Самарканда на восток в горах лежит озеро, носящее мое имя, — Тимур-ту-Нор. На озере этом есть остров, а на нем я повелел воздвигнуть Малое жилище. Я сделал это для собственного уединения. В дни отдыха и раздумий я проводил там время. И нет в моей стране места более прекрасного и столь располагающего к хорошим мыслям. Согласен ли ты последовать туда?

— О великий Тимур!

— Тогда собирайся в дорогу.

Во дворце на острове Хафизи отвели просторное помещение из двух комнат. Небольшие оконца одной из них выходили на юг. Когда Хафизи, сидя над рукописью, задумывался, он подолгу глядел на озеро, то спокойное, бирюзовое, походившее на дремлющего могучего зверя, то вздымающее огромные волны, которые с грохотом обрушивались на стены дворца, отчего он сотрясался до основания. Эта слепая мощь стихийных сил природы то восхищала Хафизи своим неукротимым могуществом, то ужасала необузданной жаждой разрушения. И по мере того как он вчитывался в рукописи своих предшественников, пересматривал собственные записи и перебирал в памяти деяния Тимура, свидетелем которых Хафизи был сам, Тимур-ленг — Железный хромец — вырастал перед ним во весь свой исполинский рост таким же необузданным и загадочным, как Тимур-ту-Нор — Железное озеро.

Хафизи Абру был человек вдохновенный, талантливый, увлекающийся, но вместе с тем ему известны были строгие законы построения литературного произведения. Жизненный путь Тимура подсказывал одни приемы письма, но законы литературы ограничивали полет мысли художника. Хафизи приходил в отчаяние от этих, постоянно преследовавших его противоречий. Однако он понял через некоторое время, что суть дела лежит прежде всего в невероятной противоречивости характера самого Тимура и его поступков. И тогда он смело отбросил все литературные каноны и, по суткам не выходя из комнаты, стал красочно описывать один за другим все факты из жизни Железного хромца. Когда же факты эти были последовательно изложены, для самого Хафизи они приобрели стройную систему, которая, как показалось летописцу, очень напоминала пестрое шахматное поле с черными и белыми квадратами.

Вот Тимур в походе на Турцию проявляет полководческий гений: блестящим обходным маневром он вводит в заблуждение турецкого хана Баязеда, захватывает весь его обоз и добивается выдающейся победы.

«Слава Тимуру!» — мысленно восклицает Хафизи.

А вот Тимур, поучая свои войска, говорит, что доблесть солдата, своего или вражеского, он почитает в равной степени и всегда готов наградить и того и другого.

«Как мудро и великодушно!» — думает Хафизи.

И тут же он читает, как разгромив племя Белых татар, которые доблестно сражались за свою независимость, Тимур повелевает всем пленным отрубить головы и сложить из них чудовищную пирамиду. Мало того, он приказывает истреблять Белых татар, где бы их ни встретили, не щадить ни женщин, ни детей, ни стариков, и в короткое время уничтожает почти весь шестисоттысячный народ.

Ужас охватывает Хафизи.

Во время войны против Тохтамыша эмиры направили Тимуру несколько письменных предложений, в которых они предавали своего князя. Тимур пришел в негодование и сказал: «Они предлагают мне выгодное дело — предают в мои руки моего врага, но я проклинаю предателей!» — и не воспользовался этими предложениями.

«Какое благородство!» — восхищается Хафизи.

И снова он перечитывает случай, когда в Турции Тимур клятвенно пообещал не пролить ни капли крови защитников одной крепости, если они добровольно сдадутся. Стойкие защитники поверили ему, открыли ворота крепости и вышли из нее. Получив с них дань, Тимур повторил, что свое слово сдержит, не прольет ни капли крови побежденных, и велел живьем закопать их в землю.

Хафизи содрогается от возмущения, губы его шепчут непроизвольно: «Вероломство, позор!»

Тонкий ценитель искусства, обладавший редким художественным вкусом, по велению которого в Самарканде и окрестных городах воздвигались прекрасные здания, подобные кружевам из камня, в походах против непокорных ему народов превращал города в дымящиеся развалины, а плодородные земли — в пустыни. В начале всякого похода он повторял свою излюбленную фразу: «Я повею на них ветром разрушения!» И действительно, обрушивался на несчастных, как ураган. Он действовал с большим успехом, чем землетрясения, наводнения или мор.

Своими познаниями по истории Тимур привел в изумление величайшего из мусульманских историков — Ибн Халдуна. Повествования о доблестях исторических и легендарных героев он цепко сохранял в памяти до мельчайших подробностей. Кроме своего родного — тюркского — языка, он свободно говорил на языке персов. Он особо чтил ученых, любил беседовать с ними, слушать чтение всяких научных сочинений, поощрял астрономов… и был неграмотным.

Он презирал астрологов, не верил в их предсказания, сказав однажды: «Счастье и несчастье человека зависит не от положения звезд, а от воли того, кто создал и звезды и человека». Он казался ревностным поборником ислама, но законы, которые сам диктовал, ставил превыше всякой религии. А презираемых им астрологов, факиров и шаманов умело использовал в качестве лазутчиков и доносчиков и в своем государстве и в сопредельных странах.

В его кровавых расправах с ни в чем не повинными людьми, кроме холодного политического расчета — запугать покоренные народы, подавить их волю к сопротивлению массовыми казнями, проявлялась болезненная утонченная жестокость. Это обстоятельство больше всего мучило Хафизи. Он искренне восхищался Железным хромцом и пытался оправдать всякое его деяние. «Возможно, любовь подвергать людей утонченным пыткам вызвана в нем тем, что сам он всю жизнь переносил мучительные физические страдания, вызванные тяжелой раной, полученной еще в молодости?» — размышлял Хафизи, и сам понимал, что последнее обстоятельство все же не может служить оправданием зверств великому человеку.

И кумир начал рушиться. Из полубога Тимур превращался для Хафизи в человека, и на страницах рукописи вырастал уже другой Тимур — со всеми его огромными достоинствами и еще большими недостатками.

Перечитав свой труд, Хафизи понял из него, что у Тимура, казалось, было две определенные цели: завоевать мир, безраздельно властвовать над ним и остаться великим и неповторимым в памяти потомков. Но в действительности Тимур никогда не знал, чего он хочет достичь, хотя и был одержим ненасытной жаждой деятельности и вечно стремился к чему-то.

Все, что в состоянии свершить одна сила, один человек, он свершил. Но Тимур был бесконечно одинок, ибо все, что он делал, он делал для себя и во имя себя; он удовлетворял лишь свое ненасытное и бесплодное честолюбие, и потому подвиги его оказались более разрушающими, чем созидающими.

И Хафизи знал, что именно так и поймет Тимур его сочинение. От острого проницательного ума не скроется то, что нигде явно не было высказано, но сквозило в каждой строке летописи.

Вот почему так тревожился Хафизи. Навлечь на себя гнев Тимура — значило навсегда потерять его расположение, а возможно, и свою голову. Может быть, не читать рукопись? Избежать этого под каким-нибудь благовидным предлогом? Будь Хафизи старше лет на двадцать, он именно так и поступил бы. Но Хафизи подходил лишь к концу третьего десятилетия своей жизни, дерзновение молодости еще не было сковано благоразумием зрелости, и, в конце концов, именно сам Тимур повелел писать только правду. Хафизи решился читать Тимуру свое сочинение.

Он в последний раз посмотрел на озеро и отправился во дворец, чтобы приготовиться к встрече великого эмира.

Тимур прибыл раньше, чем его ожидали, — вскоре после полудня. Его сопровождала небольшая свита и всего тысяча отборных воинов, которые расположились лагерем на берегу. Сам Тимур с немногочисленными, наиболее близкими сановниками и молодой, девятой по счету, женой Я угу ягой — царицей сердца, на которой он женился немногим более года назад, переправился на плоту во дворец. Он не велел себя тревожить и тотчас лег отдохнуть после дороги.

К вечеру на озере разыгралась страшная буря. Задул западный ветер — улан. С бешеной скоростью он несся из Уланского ущелья на восток, гоня низкие взлохмаченные тучи. Но в. то же время с юга в этот стремительный поток воздуха ударил другой ветер — кочкорка, Обе стихии словно обнялись, сплелись, создавая завихрения, подымая беспорядочные волны, вздымая гигантские смерчи.

Таким же беспорядочным волнением была наполнена душа Хафизи. Он не отрываясь смотрел из окна своей комнаты и видел, как далеко, на южном берегу, возникают и движутся чудовищные черные столбы смерчей. Ветер завывал на разные лады — он гудел не ровным, могучим напряжением, а отрывисто: начинал с низкой ноты, затем эта нота постепенно повышалась и оканчивалась пронзительным взвизгиванием.

Хафизи очнулся от смятенных мыслей после того, как до его плеча кто-то дотронулся. Перед ним стоял дворецкий.

— Великий эмир оказывает тебе честь и приглашает на свой скромный ужин.

Хафизи поклонился:

— Как здоровье великого эмира, да ниспошлет аллах ему свое благословение?

— Плотью эмир подобен юноше: он прибыл в Малое жилище с юной женой, — ответил опытный льстец. — Мудрость же великого государя превыше человеческой мудрости от сотворения мира до конца его.

Хафизи последовал за дворецким в большой зал. Хотя летописец прожил по соседству с этим залом почти два го* да, но не осмеливался в него входить. Теперь он рассматривал помещение с любопытством.

Пол и стены зала были покрыты изразцами с простым, но благородным геометрическим орнаментом. У стен стояло несколько серебряных позолоченных столов. На столах сверкали золотые и серебряные сосуды различной формы и назначения, фарфоровые вазы занимали самое почетное место — китайский фарфор в те времена ценился не ниже золота. Китайские вазы были украшены тончайшими рисунками, изображавшими сказочных драконов; золотые кувшины и кубки по краям отделаны небольшими рубинами. На других столах стояли золотые пиалы, инкрустированные жемчужинами.

Снизу на две трети высоты стены зала покрывали занавеси из розового шелка, отделанные у пола позолоченными медальонами и изумрудами. От потолка на одну треть высоты стены свешивались красиво драпированные куски шелковой ткани нежно-бирюзового цвета, украшенные по краю так же, как и занавеси, с добавлением разноцветных шелковых кистей, которые слегка раскачивались от порывов ветра, проникавшего в зал через окна.

На стене против главного входа очерчивалась дверь в виде стрельчатой арки, которая вела во внутренние покои. Дверь почти скрывалась занавеской. Перед ней на тонких серебряных цепочках висело множество золотых бляшек.

Внезапно занавеска колыхнулась, из-за нее бесшумно появился подросток раб. Он раздвинул цепочки с золотыми бляшками — послышался легкий, мелодичный звон, и в зал, прихрамывая, вошел сам великий эмир. Хафизи упал ниц.

— Встань, Хафизи Абру! — услышал он над собой негромкий властный голос. — Рад видеть тебя в добром здоровье.

Хафизи поднялся. Теперь он смог посмотреть на Повелителя Трех Сторон Света.

Тимур совсем не изменился за те два года, которые Хафизи провел на острове. Перед молодым летописцем стоял человек высокого для монгола роста, с широкими округлыми плечами и богатырской грудью. Правая рука его была скрючена в локте, указательный палец, искривленный и несгибающийся, торчал вперед, словно предупреждал: опасайся гнева Тимура! Левое плечо Железного хромца значительно возвышалось над правым, но это не отражалось на гордой посадке головы. Ни на мускулистой открытой шее, ни во всей атлетической фигуре не было заметно и намека на тучность, мощная мускулатура Тимура отличалась сухостью форм.

На эмире был халат из зеленой шелковой материи без всяких рисунков, голову его покрывала белая шапка. Посредине над лбом шапку украшал герб Тимура: три золотых овала, расположенных подобно лепесткам трилистника. Это значило, что Тимур есть владыка трех сторон света. Такой же герб чеканили на монетах Тимура. Над гербом сверкал огромный кровавый рубин, окруженный жемчужинами.

Из-под коротких пучкообразных бровей темно-каштанового цвета на Хафизи смотрели широко расставленные глаза, полные зрелой мудрости и юношеской энергии. Возле уголков глаз кожу покрывали бесчисленные мелкие морщинки. «Сколько раз этим глазам приходилось жмуриться под ослепительным солнцем азиатских пустынь, высматривая очередного противника», — подумал Хафизи.

Слегка уплощенный прямой нос с мясистыми крыльями и широкий рот с толстыми, выдвинутыми вперед, но крепкими, энергично очерченными губами сообщали всему лицу Тимура выражение непреклонной воли и жестокой властности. Небольшие уши, прижатые к голове, сразу же вызывали в памяти тигра, готового броситься на свою жертву.

Тимур носил длинные усы каштанового цвета, по-монгольски спущенные вниз, и небольшую клиновидную рыжую бороду с сильной проседью.

Что-то властно манящее, неодолимо притягательное и в то же время отталкивающее виделось Хафизи в этом лице сурового воина, мудрого дипломата и хладнокровного истребителя целых народов.

Снова в зал ворвался порыв ветра, шелковые кисти закачались сильнее. В глазах Тимура сверкнули веселые огоньки. Припадая на согнутую в колене правую ногу, он подошел к окну.

— Буря веселит мое сердце. Мы братья с ней, — произнес он как бы про себя и обратился к Хафизи. — Доволен ли ты был днями, проведенными здесь, не испытывал ли в чем нужды?

— О нет, великий Тимур!

— Как далеко подвинулся твой труд с помощью аллаха?

— Он почти закончен, великий эмир.

— Ты радуешь мое старое сердце. Сегодня же я хочу послушать, что сказал ты потомкам о великом Тимуре.

Хафизи поклонился. Зал стал заполняться придворными. Рабы быстро разостлали на полу шелковые матрацы и подушки. В центре, полулежа, поместился Тимур и подал знак рассаживаться.

В это время появились слуги: они волочили на огромных круглых золоченых кожах горы дымящегося мяса и оставляли их прямо на каменном полу. За ними следовали резатели в кожаных фартуках и нарукавниках. Они ловко принялись разрезать жареные лошадиные окорока и туши баранов. Разрезанное мясо клали на золотые и серебряные блюда и в фарфоровые чаши. Затем в специальных вазах был принесен бульон. В присутствии Тимура в нем растворили соль и полили, как соусом, мясо на блюдах. Наконец положили сверху тонкие хлебные лепешки, сложенные вчетверо.

Начался ужин. Ели много, но гости не могли управиться и с десятой частью подаваемых блюд. На смену конине и баранине пришла печеная солонина, сосиски из молочного жеребенка, потом блюда из риса. Рабы обносили гостей огромными кубками с вином, при этом каждый был обязан выпить его до дна, сколько бы раз кубок ни наполнялся. Сам Тимур сделал несколько глотков, но затем знаком указал, чтобы больше вина ему не наливали. На десерт подали дыни, виноград, персики и прохладный кумыс с сахаром в золотых пиалах.

Гости захмелели. Заметив это, Тимур милостиво отпустил их, оставив только Хафизи. В зале воцарилась тишина. За стеной дворца продолжала бесноваться буря. Становилось прохладно. Рабы бесшумно разожгли огонь в особом очаге, напоминавшем камин; ветви джерганака и поленья арчи весело потрескивали в нем. Старый воин перебрался поближе к огню. Рабы удобно устроили его на подушках так, чтобы огонь согревал больную ногу Железного хромца, и вышли. У очага остался лишь раб-подросток присматривать за огнем. Хафизи приготовился читать, положив рукопись на специальную подставку для книг.

— Да будет тебе известно, Хафизи, — сказал Тимур, — что я готовлюсь к новому походу на Китай. Сюда я прибыл, дабы отдохнуть перед великим походом и собраться с мыслями. Возможно, твой труд послужит мне добрым советником. Если ты написал его правдиво, он напомнит мне об ошибках, совершенных мной в прежние времена. Прежние же свои ошибки полезно вспомнить, приступая к новому замыслу. Читай же, Хафизи.

И Хафизи начал читать. Время летело быстро. Оно давно перешло за полночь, давно во дворце гости, слуги и рабы спали мертвым сном. Бодрствовали лишь часовые. Много раз подкладывал дрова в очаг подросток раб, а Тимур и не думал прерывать чтения. Хафизи страшно устал, голос его охрип, но Тимур не замечал этого. Он с жадностью слушал каждое слово летописца, мысли его витали где-то далеко; перед ним, ярко и правдиво изображенная, проносилась вся его жизнь, бесчисленные эпизоды, тщательно отобранные и приведенные в стройную систему искусной рукой молодого историка. Но чем дальше слушал Тимур, тем суровее становилось его лицо, тем глубже залегали морщины на широком лбу. И лишь когда забрезжил ненастный осенний рассвет, а смертельно усталый Хафизи хриплым шепотом дочитывал последние страницы, Тимур остановил его. Он бодро, словно юноша, поднялся со своего ложа и долго расхаживал прихрамывая по залу, опустив голову и скрестив на груди руки. Наконец он сказал:

— Я не ошибся в тебе, Хафизи. Ты изобразил правдиво и точно всю мою жизнь. Ты не упустил ничего из нее, что бы не послужило назиданием моим наследникам. И все же этот твой труд не должен прочитать ни один из смертных.

Он подошел к Хафизи, спокойно взял из его рук рукопись и бросил ее в огонь. Листы пергамента ярко вспыхнули, и Хафизи с криком отчаяния, Застрявшим у него в горле, расширенными глазами смотрел, как огонь пожирал страницу за страницей плод его вдохновенного двухлетнего труда.

Тимур стоял к нему спиной и в раздумье ронял слова:

— Ты изобразил Тимура человеком со всеми его достоинствами и недостатками. Тимур же есть тень бога на земле, и таким он должен быть запечатлен в веках перед взором изумленных народов. Понял ли ты меня, Хафизи? Говори.

— Прости, повелитель! Но, клянусь именем самого аллаха, я не понимаю, чего ты хочешь от меня. Ты требовал правды, только правды! Я сказал эту правду, как ты сам подтвердил. В чем же моя ошибка?!

— Истинный мудрец знает, — продолжал Тимур, все так же стоя спиной к Хафизи, — что в мире есть две человеческие правды. Одна та, о которой говорят все и которую проповедуют. И вторая правда, о которой знают все, но о которой молчат. Чтобы повелевать людьми, великим мира полезна и нужна лишь первая из них. Тому же, кто вздумает проповедовать вторую, следует отрубить голову.

Хафизи так был поражен последними словами, что забыв про этикет, рискуя навлечь на себя страшный гнев великого эмира, заговорил без разрешения, почти выкрикивая слова:

— Но тогда, о великий Тимур, первая правда, которую может проповедовать всякий, а значит и льстец, обращается в ложь!

Тимур резко обернулся. Он с сожалением посмотрел на Хафизи, потом на его суровом лице промелькнуло нечто подобное улыбке.

— Как ты молод еще, Хафизи. — Тимур снова принялся расхаживать. — Я расскажу тебе притчу, которую слышал во время одного из своих походов на запад. В древности в западных землях жил некий неверный царь. Как тебе известно, неверные цари, дабы увековечить себя, велят делать свои изображения, высеченные из камня или написанные красками. Этот царь был неверный, но он был мудрый человек. Слушай же и запоминай, что было дальше. На склоне лет царь призвал к себе искусника и повелел ему сделать свое изображение. А этот царь был хром, как я, и крив на левый глаз. Искусник и написал его красками точно таким. Царь посмотрел изображение и велел отрубить искуснику голову. И пришел к царю второй искусник и, думая, что он умнее первого, изобразил царя со здоровыми ногами и глазами. Царь посмотрел изображение и велел тому искуснику отрубить руки, выжечь глаза и вырвать язык, дабы этот человек никогда более не мог льстить и лгать ни руками, ни глазами, ни языком. И пришел третий искусник к царю и изобразил его на бранном поле верхом на лошади и стреляющим из лука. И на изображении этом больная нога царя не была видна, ибо скрывалась за лошадью, а кривой глаз царя был прищурен, ибо он целился из лука. И царь щедро наградил этого искусника за его мастерство и мудрость. Понял ли ты теперь меня наконец, о Хафизи?

Хафизи в знак того, что понял, низко поклонился…

Мы не знаем, удалось ли Хафизи Абру составить новое жизнеописание Тимура, которое хотелось бы иметь великому завоевателю, — от исторического сочинения Хафизи дошло до нас лишь предисловие и оглавление. Но во время описанной встречи в зале присутствовал юный невольник, поддерживавший огонь в очаге. Звали его Ахмед, тогда ему едва минуло пятнадцать лет; он был сирийским арабом по происхождению, которого в числе других пленных Тимур вывез из Дамаска. Ахмед хорошо запомнил притчу, рассказанную Тимуром, и, руководствуясь ею, спустя три десятка лет сам составил жизнеописание великого завоевателя, которое прославило автора при жизни и после смерти под именем Ибн Арабшаха.

Было ли все так, как мне представилось в эту звездную ночь на озере? На это никто не может ответить, об этом не сохранилось почти никаких исторических документов. Но так могло быть… И таким представляется в моем воображении Бич народов, Железный хромец — Тимур-ленг, обессмертивший себя в веках тем, что попирал все человеческие права и единственным непреложным законом считал свои желания. И странно: люди из поколения в поколение сохраняют память о том, кто меньше всего заботился и думал о них…

НАЧАЛО РАЗГАДКИ

Общеизвестно историческое предание о существовании в древности страны Атлантиды, разрушенной во время землетрясения и поглощенной волнами океана. Были ли в действительности Атлантида и народ атланты, пока не доказано. Мнения ученых-специалистов разделяются: одни считают, что Атлантида была, другие утверждают, что это не более, чем легенда.

Но поселения на побережье Иссык-Куля действительно существовали в древности и, подобно легендарной Атлантиде, их поглотили волны озера.

Каким же образом это случилось?

Есть три предположения: либо уровень воды в озере в результате наводнения поднялся, и волны затопили прибрежные поселения; либо в результате землетрясения или движений земной коры часть дна озера поднялась и вытеснила воду, которая, хлынув на побережье, затопила его; либо во время тех же землетрясений участки прибрежной полосы оползали в озеро.

Все перечисленные явления могли происходить и постепенно, незаметно, и внезапно, катастрофически.

В пользу первого предположения — о постепенном наступлении воды на сушу — говорит то обстоятельство, что ни в письменных, ни в устных (фольклорных) источниках киргизов не сохранилось якобы никаких свидетельств о происшедшей когда-либо катастрофе на озере. Если бы подобная катастрофа произошла, она скорее всего сопровождалась бы человеческими жертвами, и обязательно осталась бы в памяти уцелевших, передавалась бы из поколения в поколение, и сведения о ней, несомненно, дошли бы до нас. Значит, делают вывод исследователи, такой катастрофы не было: озеро постепенно наступало на берег, жители постепенно уходили из своих селений и строились выше на берегу.

В пользу второго предположения, объясняющего дело происшедшей катастрофой, говорит наличие на дне озера огромного количества черепков и отдельных уцелевших предметов домашнего обихода. Все подобные предметы составляли хозяйственную ценность для людей того времени, и совершений неправдоподобно, чтобы человек, спокойно покидающий свой дом, не захватил с собой необходимый ему домашний скарб. Кроме того, большое количество человеческих костей на дне озера как бы указывает на массовые жертвы. Значит, говорят исследователи, все признаки разразившейся катастрофы налицо.

Часть сторонников постепенного наступания озера на берег замечают, что наличие человеческих костей можно объяснить тем, что кладбища, расположенные неподалеку от селений, также попали под воду, а волны постепенно размыли могилы и выбросили кости.

Есть еще и третье предположение, рисующее страшную картину нашествия полчищ Чингис-хана на Иссык-Кульскую котловину. Завоеватели истребили все население, города предали огню. Цветущее побережье превратилось в пустыню. Затем уровень воды в озере начал подниматься и постепенно похоронил остатки разрушенных поселений. В пользу этого предположения говорит наличие большого количества битых черепков и человеческих костей, найденных на дне озера в отдельных районах. Слабая сторона этого предположения состоит в том, что ни в летописях, ни в легендах среднеазиатских народов о подобном факте на Иссык-Куле не упоминается даже намеком. Неужели же ни один человек из коренных жителей Иссык-Кульской котловины не остался в живых после нашествия орд Чингис-хана? Так не бывало после самых истребительных и кровопролитных войн. И если все же кто-то из жителей уцелел, неужели он не передал бы потомкам страшные картины истребления родного народа? Это тоже мало вероятно: если живы очевидцы больших исторических событий, события эти не остаются забытыми.

Итак, каждое из предположений содержит в себе противоречия и не объясняет дела сколько-нибудь удовлетворительно.

Как же вырваться из плена противоречий? Попробуем посоветоваться с географией, геологией и гидрологией. Может быть, ключ к решению загадки Иссык-Куля дадут именно эти науки.

К сожалению, мы почти не располагаем сведениями о том, как происходили тектонические и гидрологические процессы на озере в давние времена, но сведения об этих процессах за последние сто лет имеются, а потому можно решать вопрос по аналогии.

Рассмотрим первую гипотезу о возможном наводнении — опериодическом повышении и понижении уровня воды в озере.

П. П. Семенов-Тян-Шанский в 1857 году отмечает: «Замечательно, что озеро Иссык-Куль на самом плоскогории или долине, на которой он находится, лежит как бы в яме, и береговые обрывы или яры, от которых его воды как бы отступили, указывают на понижение уровня озера…»

Исследователи Иссык-Куля, побывавшие на озере в течение последующих сорока лет, все без исключения отмечают то же самое: понижения уровня воды в озере. Нет надобности цитировать их, достаточно отметить даты посещения и фамилии: 1859— Н. Ф. Голубев, 1869 — Г. А. Колпаковский, 1872 — Л. Ф. Костенко, 1875 — И. В. Мушкетов, 1884 — Н. В. Сорокин, 1893–1894 — В. В. Бартольд, 1896 — А. В. Селиванов, 1897 — П. А. Дьячков.

Академик Л. С. Берг, первый раз посетивший озеро в 1903 году, отметил обратное явление: уровень озера стал повышаться. Впоследствии ему удалось установить, что это повышение происходило с 1901 по 1910 годы. Во время второго своего посещения озера, в 1928 году, Берг установил, что уровень воды в озере с 1910 года снова стал понижаться (с 1910 по 1928 годы он понизился на 1,3 метра). Понижение уровня воды продолжается и до настоящего времени, наблюдения показали, что за последние двадцать три года (с 1934 по 1959 год) оно составило 1,6 метра.

Убыль воды из озера различными исследователями объяснялась по-разному.

И. В. Мушкетов предполагал, что вода убывает, так как просачивается в сланцах и тонкослоистых известняках на дне озера.

Однако более вероятно, что уровень воды в озере колеблется благодаря периодическому изменению водного режима речной системы Иссык-Куля. Так, С. Л. Берг повышение уровня воды в Иссык-Куле объяснял обильным выпадением дождей и снегов в окружающих горах, которые в 1903 году составили четыреста пять миллиметров. Понижение уровня воды в озере П. П. Иванов объяснял обмелением местных рек, связанное с убыванием ледников на окружающих озеро вершинах. Немаловажную роль играет и орошение; с каждым годом забор воды из горных речек для орошения плантаций все увеличивается, и все меньшее количество воды попадает в озеро.

При учете всех этих данных надо иметь в виду, однако, то обстоятельство, что к сведениям об интенсивной убыли воды из озера в прошлом столетии следует относиться критически: сведения сообщались местными жителями, наблюдения их были неточны. Кроме того, в ряде районов дожди, реки и волны прибоя могли намывать довольно значительные мели у берега, отчего казалось, что озеро отступает от берега, а стало быть, мелеет.

Если подвести итог всем сведениям за последние 100 лет, окажется, что уровень воды в Иссык-Куле постепенно понижается, общий объем воды в нем уменьшается. Однако убыль воды в озере ничего не объясняет: если вода убывает, то будет наблюдаться не затопление отдельных частей берега водой, а их обнажение.

Объяснить затопление прибрежной полосы значительным наводнением — сравнительно быстрым наполнением чаши озера большим количеством воды — также нет оснований. Простой подсчет показывает, что для повышения уровня воды в озере хотя бы на один метр требуется 6,2 кубических километра воды. Такому количеству воды в короткий срок здесь неоткуда взяться.

Итак, первая гипотеза — затопление прибрежных поселений наводнением — отпадает.

Вторая гипотеза — поднятие части дна озера, вытеснение воды и затопление ею побережья — довольно правдоподобна. Однако она нуждается в поправке.

Следует объяснять кажущееся колебание уровня озера не поднятием дна озера в его средней части, а периодическим опусканием и поднятием части прибрежной полосы. В результате тектонической деятельности в районе Иссык-Кульской котловины происходит колебание уровня земной коры. Процесс этот, по мнению Л. П. Зяблина, распространяется неодинаково по всей площади котловины, а фиксируется локально, то есть в определенных местах. Так, в 1957 и 1958 годах в западной части котловины было замечено понижение береговой линии: часть улиц города Рыбачье оказалась затоплена водой. Восточный берег в районе курорта Койсары, наоборот, подымается. 'Здесь постепенно выходит на поверхность древнее обширное поселение городского типа, еще полсотни лет тому назад находившееся под водой.

Если вспомнить свидетельство Л. С. Берга о повышении уровня воды в озере в западной части в 1903–1910 годах и указания средневековых авторов Сюань Цзана (VII век) и Мухаммеда Хайдера (XVI век), окажется, что окружность озера за истекшие двенадцать-тринадцать столетий не изменилась. Значит, так называемое колебание уровня воды в Иссык-Куле есть явление кажущееся — уровень воды в нем остается постоянным и со времен Сюань Цзана общий объем воды в водоеме не изменился сколько-нибудь существенно. Наступление же и отступление воды в различных районах озера вызвано опусканием и поднятием береговой линии в этих районах.

Общая убыль воды в озере относится в основном к новейшему периоду и вызвана интенсивным расширением оросительной системы, а, стало быть, уменьшением притока речных вод в озеро.

Наконец, третья гипотеза — о землетрясениях.

Мы уже говорили, что Иссык-Кульская котловина представляет собой живую геосинклиналь — тектонические процессы продолжаются в ней до настоящего времени. Проще говоря, Иссык-Кульская котловина — область, в которой часто происходят землетрясения. По исследованиям И. В. Мушкетова, здесь на каждое столетие приходится сто пятьдесят дней с землетрясениями. При этом сила подземных толчков нередко достигает восьми-десяти баллов.

Какой же характер носят эти землетрясения, какова их общая картина? Проследим некоторые из них.

Вот свидетельство 1885 года: «В Иссык-Кульском уезде довольно сильное землетрясение было 8 сентября. Сначала был сильный подземный гул, после этого началось трясение земли сильными толчками снизу вверх, а затем волнообразное и плавное колебание. Землетрясение было также и раньше — 22 июля, но разрушительных действий в обоих случаях не было».

Вот картина знаменитого Верненского^[10] землетрясения 1887 года: «За неделю до 28 мая, по рассказам жителей, в колодцах вода из пресной сделалась солоноватой и более теплой. При впадении реки Чолпон-ата часть берега, шириной в 10–12 саженей, осела вниз фута на три. По всей осевшей местности образовались трещины, из которых била фонтанами вода, выбрасывая смесь магнитного железняка и кварцевого песка. Западнее Чолпон-ата на мысу произошел другой оползень — береговая полоса шириной в 15 саженей и протяженностью в сотню саженей с камышом и джерганаком погрузилась в воду так, что верхушки камыша едва были заметны из воды. Слышен был гул, подземные удары, трясение. Наибольшие разрушения в результате этого землетрясения произошли в деревне Сазановке — из 137 домов оказалось разрушено 22».

О Чиликском землетрясении 1889 года, гораздо более сильном, чем предыдущее, можно было прочесть:

«В двенадцати верстах от Пржевальска, по южному берегу Каракольского и южному берегу Карасуйского заливов, береговая низменная полоса вся разорвалась множеством трещин и осела значительно, образуя своими последовательными уступами род гигантской лестницы. Более возвышенный песчаный берег также осел заметно, и здесь образовались местами оплывины и оползни. Берега как залива, так и реки Караколки частью сползали к воде, осевши уступами, частью же совсем погрузились в воду. Низменная же песчаная полоса между заливом озера и рекой вся сильно потрескалась, местами осела. Кроме того, вдоль берегов реки и от озера в глубь материка образовались во время землетрясения целые ряды фонтанов, выбрасывавших воду с песком на высоту до двух аршин при каждом сотрясении.

На Джергаланской низменности шириной в 1,5 версты появилась масса трещин, из которых выступала вода с песком. После спада ее остались кратеры — тысячи круглых отверстий диаметром до трех саженей и глубиной до пол-аршина.

У села Преображенское болотистая низменность была вся изборождена множеством трещин. С каждым сотрясением из трещин выбрасывалась на значительную высоту масса воды, смешанной с грязью. Жители с трудом спаслись во время землетрясения. Образование трещин в земле, выбрасывание воды фонтанами, вздутие земли было замечено по всем низким берегам Иссык-Куля. В самом озере во время землетрясения образовалась огромная волна, хлынувшая на берег и затопившая западную береговую полосу на значительное расстояние. Реки Тюп, Джергалан и Курменды изменили свои русла.

Напор воды и изменения на поверхности земли были столь внезапными, что люди едва успели спастись. Особенно пострадало с. Сазановка — из его 167 домов все оказались разрушенными».

Для полноты картины добавим еще описание землетрясения 1910 года, во время которого верхние пласты земли совершенно изменили свое первоначальное положение, образовались довольно большие провалы, обрывы и высокие складки. Около станции Уйтал образовался провал части берегового пространства около трех квадратных верст.

И. В. Мушкетов считал иссык-кульские землетрясения типичными тектоническими, продольными. Причины их — движение горных массивов Заилийского Алатау вследствие опускания отдельных частей по трещинам сбросов и сдвигов.

Каковы бы ни были причины возникновения землетрясений, нам важны их результаты. И характерно то, что результаты эти всегда одни и те же: оползание и опускание части береговой линии под воду, сопровождающееся образованием трещин с фонтанами воды, бьющими из них. В отдельных случаях наблюдается погружение под воду довольно значительных площадей — более трех квадратных километров. Если представить такую площадь в виде квадрата, сторона его будет равна, примерно, 1750 метрам. На таком квадрате или прямоугольнике вполне мог разместиться средневековый город средней величины. Во всех случаях, где опускание берега происходит не особенно интенсивно и на незначительные глубины, люди обычно успевали уйти, однако на то, чтобы захватить из дома свои вещи, у них времени не хватало.

Так как именно подобным образом происходили землетрясения на Иссык-Куле за последние сто лет, нет никаких оснований предполагать, что картина их была иной в более ранние времена.

Значит, Скорее всего никакой общеиссыккульской катастрофы не было: в разные периоды, в различных районах во время землетрясений берега озера уходили под воду. Случалось, что под воду уходила именно та часть берега, на которой располагалось какое-нибудь поселение, и тогда оно оказывалось под водой, однако, это не сопровождалось, по-видимому, большими человеческими жертвами. Вот почему и в народных преданиях мы не находим никаких явно заметных следов пережитых катастроф. Но следы местных полукатастрофических явлений в этих преданиях все же сохранились, их нетрудно различить под наносом всевозможной фантастики. Правда, сущность легенд сводится к попытке объяснить возникновение самого озера Иссык-Куль, но в то же время они содержат отдельные моменты обычной картины землетрясения.

Легенд таких есть несколько.

Первая из них говорит о том, что на месте озера была равнина, а на ней город. В городе жил неверный народ. Одна великая грешница посеяла в городе распутство. Бог покарал неверных грешников: город провалился, а на его месте образовалось озеро. Второй вариант той же легенды повествует, что в древние времена было на берегу озера много цветущих городов и селений. Бог наказал жителей за распутство и безверие: восточная часть берега на значительное пространство оборвалась вместе с городами и селениями, и «озеро поглотило весь этот безбожный смрад». Наконец, третий вариант этой же легенды рассказывает о том, что жители развратного города не оказали гостеприимство святому старцу, мусульманскому отшельнику. Он проклял грешный город: затряслась земля, город провалился, и на месте провала образовалось озеро.

Все три варианта первой легенды повторяют библейское сказание о Содоме и Гоморре. Интересно, что в каждом есть упоминание о катастрофе. Особенно близок к действительной картине иссык-кульских землетрясений и исчезновения под водой поселений второй вариант.

Вторая легенда по своему содержанию напоминает знаменитый древнегреческий миф о царе Мидасе.

На месте озера была равнина, посредине ее стоял город, которым правил жестокий хан Джанибек. Жестокость хана объяснялась тем, что у него от рождения были ослиные уши. И всякий раз, когда он, по мусульманскому обычаю, брил голову, цирюльник становился свидетелем позорной тайны хана. Чтобы эту тайну скрыть, хан после бритья головы приказывал казнить очередного цирюльника. Дошла очередь до некоего юноши, у которого была мудрая мать. Зная, что бритье головы Джанибека оканчивается казнью цирюльника, она замесила на своем молоке две лепешки, испекла их и научила сына, как он должен поступить. Юноша пошел к хану, побрил ему голову и при этом увидел ослиные уши Джанибека. Юношу должны были казнить, как и прочих цирюльников, но перед казнью он попросил хана съесть одну из лепешек. «Если ты съешь ее, — сказал юноша, — станешь обладателем великой истины». Хан съел одну лепешку, а юноша — вторую. После этого юноша открыл хану, что теперь они стали молочными братьями, а потому хан не смог его казнить. Хан отпустил юношу с миром, но взял с него слово под страхом смертной казни никому не выдавать секрета. Юноша вернулся домой. Родные принялись расспрашивать его, что он видел во дворце хана. Но юноша упорно молчал, боясь как бы не проболтаться, и бежал из дома. На-улице его так и подмывало рассказать первому встречному о том, что стало ему известно. Но все же страх смерти помогал ему сдерживаться. В конце концов он очутился возле колодца, заглянул в него и увидел на дне свое отражение. Этому-то отражению он и поведал тайну, сказав: «У нашего хана ослиные уши». Колодец оказался волшебным, видимо, подобное сообщение его возмутило, и он стал бить фонтаном, затопил город. со всеми жителями и дворцом хана. Таким образом возникло озеро.

Эта легенда также имеет несколько вариантов: по одному из них, удачливым цирюльником был не просто юноша, а умный молодой мулла. По другому, визирь, бежавший от хана из-за его жестокости, начал молить бога около колодца о ниспослании кары ужасному хану. Бог внял мольбам, из колодца стала бить вода, затопила ханский дворец и город, и образовалось озеро. Третий вариант говорит: чтобы люди не узнали тайны города и хана, вода в озере с глубиной становилась горячее, на дне она так горяча, что проникнуть туда невозможно. Это же служит объяснением тому, почему озеро не замерзает зимой.

Согласно третьей легенде, посреди долины, на месте озера был город. Жители его пользовались колодцем, который обладал особым свойством: его нужно было тотчас запирать после того, как наполнятся водой сосуды, или заваливать тяжелым камнем. Некая девушка взяла ключ от колодца у святого, хранившего этот ключ. После того как она наполнила кувшин водой, к ней подошел ее возлюбленный. Молодые люди заговорились, забыли вовремя запереть колодец, вода стала бить из него фонтаном и затопила город и долину. По другому варианту, девушка потеряла ключ и потому не могла запереть колодец, по третьему варианту, жених с друзьями украл девушку около колодца, так как ее родители не давали ему согласия на брак.

Наконец четвертая легенда своей поэтичностью и скрытым в ней глубоким смыслом настолько пленила в свое время выдающегося советского ученого-врача, академика В. П. Филатова, что вдохновила его на создание небольшой поэмы под названием «Иссык-Куль». Эту поэму, которая передает содержание самой легенды, В. П. Филатов посвятил основоположнику отечественной подводной археологии, создателю первого в мире труда по истории подводного дела с древнейших времен до наших дней, профессору Рубену Абгаровичу Орбели. Приведу отрывок, в котором автор обращается со своими раздумьями к темно-голубым водам Иссык-Куля и будто слышит их ответ:

Мы не случайно пересказали содержание всех легенд со всеми вариантами. Из них явствует, что все они без исключения содержат явные намеки на определенные катастрофические события. Первая легенда во всех трех вариантах и четвертая прямо говорят об этом. Во второй и третьей легенде обязательно фигурирует фонтан бьющей воды. Если вспомнить картины подлинных землетрясений на Иссык-Куле, станет понятно, что местные жители, не раз наблюдавшие возникновение фонтанов, нашли им место в легендах.

Итак, изучение гидрологических процессов, характера землетрясений на Иссык-Куле и анализ легенд о возникновении озера дают возможность представить примерную картину того, как и каким образом прибрежные поселения на протяжении веков одно за другим оказались под водой. Еще одним доказательством того, что поселения эти опустились на дно в разное время, служат сами найденные предметы, относящиеся к разному времени.

Два с половиной месяца, проведенные на Иссык-Куле, пролетели для меня незаметно. Экспедиция закончила работу. Я испытывал двойственное чувство: конечно, много интересного посчастливилось мне узнать и увидеть, прощупать, так сказать, археологию собственными руками, но в то же время, чем больше я узнавал, тем обширнее становился круг неясных вопросов. Ведь в истории племен, населявших Иссык-Кульскую котловину, приоткрыты лишь первые страницы… Вся же история представляется непрочитанной книгой, хранящей заманчивые тайны. Где же находилась усуньская столица — город Чи-гу и что он собой представлял? Многие историки утверждают, что Чи-гу не был городом в обычном понимании этого слова, а лишь ставкой кочевников, состоявшей из юрт и кибиток. Но ведь сохранилось свидетельство летописи о том, что одна из китайских царевен выдержала трехмесячную осаду в Чи-гу. Вряд ли такую осаду может выдержать табор кочевников. Значит Чи-гу был укрепленным пунктом с достаточно мощными оборонительными сооружениями. Как объяснить этот факт?

Каков был дворец китайской царевны Си Гюнь? Где разыскивать его остатки, и сохранились ли они?

А вот еще вопрос: Гардизи пишет о девяти населенных пунктах в области древнего Верхнего Барсхана. Но несколько позже Якут упоминает восемь населенных пунктов. Не указывает ли это на то, что один из населенных пунктов исчез под водой за это время?

В какое время исчез остров с воздвигнутым на нем по повелению Тимура Малым жилищем? Что вообще следует понимать под названием Малое жилище? Посещал ли его в действительности Тимур?

Любопытные загадки… Расшифровать их предстоит археологам в ближайшие годы. И помогут им в этом деле подводные исследователи. Им доступны подводные развалины Койсары, Тюпа, Тона, Койсу и, возможно, других, пока еще неизвестных мест…

С начала подводных археологических поисков в районе Иссык-Куля прошло четыре года…

Четыре лета подряд отправлялась экспедиция к берегам Теплого озера, чтобы вести раскопки на земле и обследования под водой.

За это время удалось обнаружить на дне участки проезжей дороги, мощенной камнем, фундаменты зданий в различных местах и остатки домашней утвари.

Но особенно повезло археологам летом 1961 года. В районе селения Торуайгыр под поверхностным слоем земли они нашли целый кирпичный завод! Хорошо сохранились печи, топка и камера для обжига кирпича и керамических водопроводных труб, а также служебное помещение, вымощенное голубыми глазурованными плитками. Этот завод, как предполагают ученые, по-видимому, снабжал продукцией всю Иссык-Кульскую котловину. Подтверждением тому служат найденные на дне озера и его берегах строения из такого же кирпича. Находка свидетельствует о высокой оседлой культуре племен, живших здесь в XIV–XV веках.

Во время раскопок средневековых курганов посчастливилось найти набедренные пояса, украшенные раковинами, хорошо сохранившеюся деревянную посуду, монеты, железные ножи.

Перевернута еще одна страница истории загадочного Иссык-Куля.

А сколько любопытнейших находок ожидает пытливых историков в будущем?!

Л. П. Зяблин ПОДВОДНАЯ АРХЕОЛОГИЯ

Долгое время археология считалась наукой только «земной», но появившиеся совсем недавно технические возможности искать и исследовать археологические памятники и под водой на дне рек, озер и морей породили подводную археологию.

Причины погружения археологических объектов под воду различны: колебания уровней суши и воды, геологические катастрофы и др. В каждом отдельном случае действовала либо одна какая-то причина, либо несколько; выяснение этих причин является особой задачей, разрешение которой должны давать специалисты геологи и географы.

О существовании подводных археологических памятников известно давно. Еще в XIX веке и в начале XX века в нашей стране и за рубежом из-под воды извлекали оружие, предметы утвари, произведения искусств и т. д. Однако никаких систематических подводных археологических исследований в прошлом не производилось.

В России известны случайные находки у Черноморского побережья близ Керчи, в Таманском заливе, около Ай-Тодора, острова Березани и даже на реке Буг (село Саботиновка, где найден челн-однодревка).

За рубежом подводные археологические изыскания, также случайные, велись в различных местах. Иной раз они приводили к интереснейшим находкам. В 1900 году в бухте острова Антикиферы в Эгейском море рыбаки обнаружили, а археологи подняли с затонувшего корабля много древностей, в том числе великолепные скульптуры из мрамора и бронзы, части корабля, детали различных механизмов. Все вещи покрылись морскими солями и слоем ракушек. После очистки, произведенной уже в наши дни, среди находок оказались бронзовые шестерни от часов последних веков до н. э. Эта находка явилась поразительной неожиданностью! До сих пор считалось, что шестерня была изобретена в средневековье, а древние люди довольствовались для отсчета времени песочными, водяными и солнечными часами. Найденные в бухте острова Антикиферы часы могли показывать фазы Луны, положение на небе известных в то время планет Солнечной системы, отсчитывали годы и сутки. Их конструкция приближается к конструкции башенных часов средневековья. Пока еще не ясно, какая сила приводила их в движение.

Археологические памятники на дне водоемов могут встречаться почти повсеместно. В СССР известны находки каменных, орудий в Балтийском море, где их извлекали землесосные снаряды с илом и песком при дноуглубительных работах. В 1954 году М. Е. Фосс спасла неолитический челн, подняв его с шестиметровой глубины на верхнем Дону. Этот список случайных находок можно продолжить без труда.

Первые попытки наладить в Советском Союзе планомерные археологические изыскания под водой были предприняты в тридцатых годах. К. Э. Гриневич пытался найти древний город у Херсонесского мыса близ Севастополя. Р. А. Орбели пробовал использовать водолазное снаряжение бывшей экспедиции подводных работ особого назначения (ЭПРОН) для целей подводной археологии. Он же является автором первой книжки о подводной археологии.

Более широкий размах приняли подводные археологические работы в пятидесятых годах, после создания легкого портативного снаряжения для подводного плавания. Основным снаряжением для подводных археологов служит водолазный скафандр со всеми установками, которые обеспечивают нормальную работу и жизнь водолаза. Акваланг можно использовать в ограниченных целях. Он удобен для начального этапа подводных археологических работ на небольших глубинах: разведка, первичное обследование и фотографирование.

Первый опыт подводных археологических работ под водой показал, что от обычных археологических инструментов нужно отказаться и заменить их отсасывающими устройствами. Такие устройства позволяют удалять ил, песок и мутную воду.

Кроме того, изменяется и состав подводной археологической экспедиции. Археолог по-прежнему будет руководителем и организатором научных исследований. Но теперь ему немыслимо обойтись без специальных инженерно-технических работников, водолазов и медицинского персонала.

В 1957 году на Черном море начала регулярные исследования первая в Советском Союзе подводная археологическая экспедиция Института археологии Академии наук СССР.

Уже первый сезон работы позволил установить подлинные границы древнегреческого города Фанагории, часть которого скрыта под водой. Видимые через прозрачную воду валы, ранее принимавшиеся за дамбы, оказались стенами города.

В 1961 году эта же экспедиция сняла план другого городища — Ольвии, также частично ушедшего под воду.

Подводные археологические исследования на Иссык-Куле были начаты в 1958 году. В 1959 году они были продолжены экспедицией, в которой принял участие автор этой книги — Б. Б. Зюков.

Что же можно ожидать от подводной археологии? Изучение мореходства с древнейших времен возможно только методами подводной археологии. О древних кораблях мы до сих пор вынуждены судить по рисункам, часто непонятным. Самый верный путь к изучению древнего морского дела ведет через морскую пучину. Подводная археология найдет, поднимет и изучит затонувшие корабли со всем их содержимым. При этом одинаково важным будет и весельная лодка первобытного человека, и парусник, и многоярусная галера средневековья. Корабли тонули не пустые, а с грузами, оборудованием, с массой бытовых вещей. Среди них мы уже встречали и шедевры искусства и замечательные достижения техники древнего человека.

Сообщения, поступающие из-за рубежа, показывают, что там также проводятся интенсивные археологические подводные работы. Открытий много, одно другого поразительнее. У берегов Турции (мыс Гелидонья) с глубины 30 метров поднят корабль, затонувший за столетие до начала Троянской войны. Это самый древний корабль из известных нам сейчас. На нем найдено много оружия, различные предметы из бронзы, бытовая утварь.

В 35 километрах от Копенгагена археологи-аквалангисты обнаружили на дне моря целую флотилию судов. Исследования продолжаются уже четыре года, а корабли все еще не подняты. Они относятся ко времени плаваний викингов, то есть к XI–XIII векам.

Особую важность имеет исследование древних поселений, в различное время и по разным причинам ушедших под воду. Благодаря консервирующей способности воды (в ней мало' свободного кислорода) в затонувших поселениях находят остатки жизни и деятельности человека, которые в обычных условиях залегания в земле не сохраняются: ткани, рыболовные сети, зерна культурных растений, изделия из древесины.

Кроме того, ничто так не разрушает остатки человеческого труда, как сам человек. Это парадокс, но это так. Самые противоположные стороны человеческой деятельности приводят к одному: войны разрушают города, уничтожают села, а строительство нового города или даже одного дома уничтожает следы минувшей жизни. Под водой этого не происходит. А поселений, ушедших под воду, очень много, и их можно искать буквально на дне любого водоема, будь то море или река, озеро или болото.

Знаменитые свайные поселения в Швейцарии (озеро Невшатель, озеро Цюрихское) и у нас (река Модлона Вологодской обл.) хорошо известны. Польские археологи на озере Пулак (Ольштынское воеводство) нашли поселение древних балтов. В культурных слоях хорошо сохранились древние постройки. На озере Байкал известное древнейшее поселение Улан-Хада (залив Мухор) частично ушло под воду.

Будущие подводные археологические исследования откроют нам в максимально сохранившемся виде не только корабли или отдельные сооружения, но и обширные города. Надо думать, что и волнующая многих ученых проблема Атлантиды будет в конце концов разрешена с помощью подводной археологии. Только для этой цели использования акваланга или водолазного скафандра уже будет недостаточно; потребуются специальные подводные лодки, батискафы и другие более совершенные технические средства, которые еще предстоит создать.

Подводная археология окажет помощь и другим наукам, а также практической деятельности человека. Океанология, геология и геоморфология морских берегов, лимнология и другие естественные науки в ряде случаев не могут обойтись без данных археологии. И несомненно, что молодой науке — подводной археологии — принадлежит большое будущее.

*

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Остров Валентина Котика

Гнездо чайки

Анатолий Матиенко готовится к спуску

Герман Прушинский

Подводные археологи перед спуском

Первая находка — кирпич

Наскальные изображения

Фотосъемка сквозь воду

Закат на Иссык-Куле

Остатки стены дворца Тимура. Снимок надводный

Остатки стены дворца Тимура. Снимок подводный

Остатки бревенчатого настила

Кувшин под водой

Тимур. Реконструкция М. М. Герасимова

Место работ экспедиции

INFO

Борис Борисович Зюков

ПОД ВОЛНАМИ ИССЫК-КУЛЯ

* *

Редактор С. Н. Кумкес

Младший редактор М. П. Черных

Художественный редактор А. Г. Шикин

Технический редактор С. М. Кошелева

Редактор карт Г. Н. Мальчевский

Корректор Л, Н. Михеева

* *

Т-00628. Сдано в производство 15/XI—61 г. Подписано в печать 13/VI 1—62.Формат 84х108 1/32. Печатных листов 3,25+0,5 л. вкл., условных листов 5,83. Издательских листов 5,95. Тираж 50000. Цена 18 коп.

Москва, В-71, Ленинский проспект, 15, Географгиз

* *

Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова

Московского городского совнархоза

Москва, Ж-54, Валовая, 28

Примечания

1

«История Киргизии», т. I. АН Киргизской ССР. Фрунзе, 1956, стр. 45–46.

(обратно)

2

Там же, стр. 47–48.

(обратно)

3

Бактрия — древняя область Средней Азии, расположенная на северных склонах Гиндукуша и по среднему течению Аму-Дарьи.

(обратно)

4

История Чжан Цяня излагается по Н. Я. Бичурину.

(обратно)

5

Н. Я. Бичурин. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.—Л., 1953.

(обратно)

6

М. Хайдер. «Тарихи-Рашиди».

(обратно)

7

«История Киргизии», т. I, стр. 47.

(обратно)

8

Там же, стр. 54.

(обратно)

9

«История Киргизии», т. I.

(обратно)

10

Верный — старое название Алма-Аты.

(обратно)

11

Р. А. Орбели. Исследования и изыскания. М., 1947,

(обратно)

Оглавление

ПРИКЛЮЧЕНИЯ БЕЗ ТИГРОВЫХ АКУЛ

ПУТЕШЕСТВИЕ К ТЕПЛОМУ ОЗЕРУ

ДАВНЫМ-ДАВНО…

СТРАНИЦЫ ЛЕТОПИСИ

БЕСПРИСТРАСТНЫЕ СВИДЕТЕЛИ

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕРМАНА ПРУШИНСКОГО

ПЕРВЫЕ НАХОДКИ

СТЕНА ПОД ВОДОЙ

ТЕНЬ БОГА НА ЗЕМЛЕ

НАЧАЛО РАЗГАДКИ

Л. П. Зяблин ПОДВОДНАЯ АРХЕОЛОГИЯ

ИЛЛЮСТРАЦИИ

INFO

*** Примечания ***