Законы баланса [Алиса Некрасова] (fb2) читать онлайн

Целитель 2. Законы баланса

Пролог

Станвелл распевался первыми рассветными нотами, расцветал этюдами нового дня, и сияние госпожи Венеры потихоньку размывали белила горизонта. Британия сбрасывала с себя остатки сна, и шум утренней суеты приобретал явственность.

Приятный аромат крепкого кофе и молока разносился между столиками уютной английской кофейни, выпрыгивая с подносов улыбчивых официантов в строгой черно-белой форме. Крепкий мужчина с зачесанными назад волосами устало плюхнулся на стул и махнул рукой, подзывая обслуживающий персонал. Он подпер ладонью голову и распахнул книжку меню, неразборчиво обхаживая глазами гладкие странички с нереалистично яркими изображениями блюд.

Через мгновение к нему подошёл высокий и статный молодой человек.

— Чего изволите? — пробурчал он сквозь зубы.

Посетитель поднял взгляд и не сдержал ухмылку. Нелепый вид официанта развеселил его: растрепанные волосы цвета воронова крыла танцевали на лбу густой чёлкой, а солнечные очки крепко держались на носу, словно у секретного агента какого-нибудь дурацкого боевика. Но больше всего мужчину позабавили кожаные перчатки, которые тот беспрерывно подтягивал, будто боясь, что они соскочат.

— Что-то не так? — огрызнулся официант, уткнувшись в блокнот с заказами. Он нервно буравил шариковой ручкой лист бумаги, пока та не протекла, запачкав неподвернутые рукава синими чернилами.

Посетитель залился издевательским хохотом, обратив на себя внимание всего заведения. Люди начали шептаться и мерзко хихикать, отчего молодой человек громко заскрипел зубами.

— Что… — глубоко вздохнул он и ещё раз повторил свою заученную фразу, — будете заказывать?

Мужчина отдышался, вытер слёзы и, наконец, объявил:

— Самого лучшего вина, пожалуйста!

Официант стряхнул тыльной стороной запястья налипшие волосы: кондиционер сломался, и пар горячих напитков нагревал воздух, оставляя на языке сладковатый привкус пряностей:

— Простите, сэр… У нас не подают алкоголь. Вам слово «кофейня» ни о чем не говорит?

— Что ж, в таком случае… — продолжал некультурно щериться посетитель, — одно капучино.

Молодой человек кивнул и удалился, шаркая ногами. Даже в своих движениях он был смешон: зажат и непоследователен, словно человек, пробирающийся через пыльный подвал, обжитый грязными крысами и тараканами. Он шарахался от нарушающих его личное пространство фигур — не в страхе, но в отвращении, как будто те могли заразить его смертельным недугом.

Когда официант вернулся к столику, на его подносе стояла аккуратная чашечка с пенистым напитком. Посетитель отпил кофе и наигранно поморщился:

— Ваш кофе на вкус, как помои! Заберите назад и принесите мне нормальный кофе!

Молодой человек раздраженно хмыкнул:

— Мы не меняем заказы!

— Правда, что ли? А позови-ка сюда администратора! Давай же, живее!

Официант поднял со стола чашку и оценивающе отхлебнул:

— Нормальный кофе!

— Да как ты смеешь пить мой кофе! — Мужчина ошеломленно ударил кулаком по столу и нарочито опрокинул вазу с декоративными цветами.

— Администратор! — раздирал он горло. — Ваш криворукий официант разбил вазу и испортил мой напиток!

Миниатюрная женщина с пучком редких волос озадаченно прискакала к столику в первом ряду и извиняющим тоном пропищала:

— Простите за неудобства, сэр, этого больше не повторится. Мы принесем вам новый капучино за счёт заведения. Ацель, попроси прощения!

Ацель издал из своих лёгких скрипучий звук и беспардонно стянул галстук-бабочку.

— Да, — расплылся он в хитрой улыбке, лениво потирая шею, — конечно, мне очень жаль… Очень жаль, что кофе остыл и уже не обожжет ваше уродливое подобие лица так сильно, как мне бы того хотелось! — Официант спокойно перевернул чашку над головой мужчины и незаинтересованно развернулся. — Спасибо за заказ. Приходите ещё!

— А ну стоять! — поднялся посетитель и отпихнул в сторону женщину. — Тебе жить надоело? — Липкая жидкость стекала с выдающегося подбородка, въедаясь в фирменную рубаху отвратительным пятном.

Мужчина налетел на Ацеля с кулаками. Официант ловко увернулся, из-за чего нарушитель спокойствия неказисто распластался на соседнем столике, раздавив своей тушей чужую еду и напитки. Эта выходка привела его в ещё большую ярость. Он выхватил уцелевшую тарелку из-под недоеденного чизкейка и запулил ею в дерзкого официанта. Однако Ацель вновь проявил нечеловеческую изворотливость. Посуда просвистела над головой испуганной женщины-администратора, которая уже вовсю взывала к охране, и шумно разбилась об арку между двумя светлыми окнами.

Мужчина зарычал, покрывшись красными пятнами, и опрокинул на официанта целый стол, а для пущей убедительности — отправил в полёт увесистый стул. Ацель отпрыгнул назад, но в попытке уклониться от предмета мебели — поскользнулся. Посетители активно разбегались, толпились на безопасном расстоянии. Молодой официант завладел вниманием публики. Оно и понятно — он был холоден, мрачен и красив собою, точно протагонист героического фэнтези.

Улучив момент, мужчина запрыгнул на молодого человека и с неистовыми воплями влепил мощный удар в челюсть. Но Ацель лишь заливисто рассмеялся, не оказывая никакого сопротивления. Тем не менее, посетитель вдруг остолбенел и обессиленно повалился, погрузившись в глубокий сон. Кажется, он даже захрапел.

— Надеюсь, я не перепутал вещество, — сбросил с себя тело официант, отряхнулся и утомленно зевнул.

— Ацель, ты уволен! — смерила его суровым взором женщина с пучком.

— О, славно! — Молодой человек встал на ноги и под всеобщие возгласы покинул заведение, громко хлопнув дверью. Китайские колокольчики мелодично зазвенели, рассеивая его диковатую ауру.

— Чёрт возьми, Эдвард, где ты его нашел?

Глава 1. Городской воришка

Ещё этой весной Станвелл был богом забытым городком, который мог привлечь туристов только сосновым парком и дешевыми квартирами в новостройке. Но после июньских событий достопримечательностей здесь поприбавилось. Первым делом, конечно же, Уиллоубрук — лесной массив, вокруг которого и раздули всю шумиху про инопланетян. Именно там обнаружили два космических корабля, а позже — гремели взрывы и кружили вертолеты. Однако вскоре дело замяли, а ранее предоставленные новостные материалы успешно опровергли. Естественно, СМИ никто не поверил. У каждого была своя истина. Кто-то открывал тематические пабы, кто-то использовал словосочетания «пришельцы» и «вторжение» в названиях популярных брендов, а кто-то — надевал на себя образ инопланетного гостя и заводил свой блог на ютубе с серьезными теориями или глупыми пранками, вроде «Атака на рептилойдов в ТЦ».

Эдвард остановился напротив доски объявлений и задумчиво сорвал цветную брошюру. «Вы уверены в том, что среди ваших родных и знакомых нет инопланетян? Гадалка Бенинья откроет вам глаза», — прочитал он вслух и глупо улыбнулся. Он уже дружил с одним пришельцем, и эта странная дружба его вполне устраивала. Если, конечно, пропустить мимо ушей колкие шуточки и закрыть глаза на убытки. Хотя, наверное, смысл дружбы не в этом… У Эдварда больше не было близких друзей. Может быть, только Лили — двоюродная сестра его спившейся матери. Пять лет назад эта женщина помогла ему освоиться в Станвелле, а теперь и устроить на работу Ацеля, что не так-то просто организовать без документов. Интересно, как он там? Справляется? Хочется надеяться, он никому не нагрубил.

Порою Эдвард задумывался над тем, сколько времени требуется, чтобы переделать злодея в добряка. Несмотря на их неплохие отношения и путь исправления, на который тот послушно встал, юноша переживал о его дурных привычках. Ацель мог впасть в беспричинную ярость, а потом залечь на дно с тяжёлой депрессией, закрывшись на три дня в комнате без еды и воды. Ещё одна вещь, которая смущала Эдварда, заключалась в том, что пришелец жил в его съемной квартире с таким своеволием, будто иначе и быть не могло. Поэтому юноша и настоял на том, чтобы сожитель нашел работу.

Эдвард не спеша направился к парковке, запрятав руки в спортивную синюю куртку. Он почти не поднимал ноги, отчего его кеды быстро изнашивались.

Сегодняшний день не задался. Сначала Эдварда выставили из музыкальной группы, а потом — испачкали его сумку кленовым сиропом. Он потратил около часа, оттирая пятно в уборной технического колледжа, но запах карамели настырно не отступал. Даже сейчас, приторное облако сидело у него на плече, словно сахарный чертик.

Эдвард завернул в переулок, в котором почти всегда стойко держались тени, за исключением тех коротких часов, когда солнце пламенело в зените. Последний прямоугольник жёлтого пятна затягивали постройки, сообщая студенту о том, что время уже перевалило за полдень. Он вздохнул. Сейчас его бывшие коллеги репетировали «Every Rose Has its Thorn» для студенческого фестиваля, что состоится в конце июля в день закрытия очередного учебного года. Эта песня многое значила для Эдварда. Он самолично участвовал в выборе композиции — один из немногих случаев, когда жизнь предоставила ему выбор. Однако в последний момент они нашли ему замену. Теперь его партию гитары будет играть студент из университета.

Юноша оглянулся — ему почудилось, что кто-то внимательно рассматривает его со спины. «Все нормально, — успокаивал он себя. — После опасных приключений с Габриэль и её товарищами, паранойя — ожидаемый побочный эффект». Эдвард продолжил путь. Когда он снова расслабился, низкорослый человек с плащом, скрывающим лик, толкнул студента и приставил к его горлу охотничий нож. Юноша от ужаса проглотил язык.

— Отдавай деньги, — приказным тоном представил свои требования уличный вор.

Эдвард безоговорочно достал кошелёк с сегодняшним авансом за работу в музыкальном магазине, где он трудился на полставки помощником продавца. Человек удовлетворённо ослабил хватку, бестактно вырвал из его пальцев добычу и умчался прочь в одну из тёмных развилок переулка. Перепуганный юноша опустился на асфальт и посмотрел на вспотевшие ладони — они неконтролируемо дрожали. Видимо, чудовища и инопланетяне, с которыми он сталкивался этим летом, так и не выработали в нем иммунитет к страху.

«Очень странно, — помедлил Эдвард, обнаружив, что дверь в его квартиру не заперта. — Я точно помню, что запирал дверь. Ацель же должен быть сейчас… Блин! — Юноша на всякий случай проверил телефон. — Два пропущенных от Лили! Так и знал…»

Эдвард натянул на свое лицо самое строгое выражение, на которое был способен, и уверенно распахнул дверь. Густой дым и едкий запах гари любезно встречали его на кухне. Ацель отчаянно пытался потушить горящую сковороду.

— О, Эдвард, ты сегодня рано! — прокашлялся он.

— Что ты творишь? — Студент поторопился открыть окно, что вызвало некоторые трудности, поскольку большую половину и без того тесной кухни занимала самодельная химическая лаборатория. Огонь довольно насытился кислородом и перепрыгнул на занавески.

— Ацель, сделай что-нибудь! — Эдвард был в панике. Вискоза быстро разгоралась, провоцируя черные валы дыма.

Пришелец сорвал объятый пламенем элемент декора и растоптал его ногой.

— Кто тебя просил открывать окно? — прорычал он, выкидывая угольки обеда в мусорное ведро. — С таким же успехом можно было подлить ещё масла в огонь!

— Вот не тебе сейчас меня отсчитывать!

— Ты чуть не устроил пожар!

— Это у тебя сковорода загорелась вообще-то!

— Э-э… — Ацель неловко поправил волосы, — так и было задумано…

— Это во-первых! — Юноша властно ударил холодильник.

— Будет ещё и «во-вторых»?

— Что ты натворил?

— Я готовил обед. К твоему возвращению, кстати говоря.

— Я не об этом!

Пришелец побледнел, догадываясь к чему тот клонит.

— Он первый начал, — оправдался он.

— Ацель, тебе что семь лет? — с порицанием спросил тот.

— Не-ет.

— Я такие отговорки использовал, когда учился в первом классе!

— Я не могу работать с людьми! — завыл Ацель, оскорбленно усаживаясь на табурет. — И в отличие от некоторых… — Пришелец проницательно сверкнул белесыми глазами из-под солнечных очков, — я не стану терпеть унижения от каких-то двуногих обезьян!

Взгляд Эдварда ускользнул куда-то к дверному проему:

— Не понимаю о чем ты.

Ацель вдруг вскочил и вплотную навис над соседом по квартире, деловито стягивая перчатки.

— Ты можешь так… не делать…?

— Не делать как?

— Не оборачиваться… собой… без предупреждения.

Небольшая биографическая справка об Ацеле. Его родная планета Сондэс располагается в двадцати тысячах световых лет от Млечного Пути в «галактике войны» Спруд. Внешность сондэсианцев можно описать одним словом — «рептилоиды». Их тело покрывает чёрная или бронзовая чешуя, на руках длинные когти, а на переносице растут четыре острых шипа. Перчатки Ацеля — не просто часть гардероба; это особая инопланетная разработка, которая позволяет пришельцу маскироваться под ксионцев (его врагов), а теперь и людей. Когда на Ацеле перчатки, сондэсианские органы чувств и другие физические параметры значительно притупляются, превращая жутковатого типа в привлекательного молодого человека.

Пришелец принюхивался.

— Ты с кем-то обнимался? — Прозвучал вздорный вопрос.

— Что? Нет! Это… наверное… кленовый сироп, — ответил тот, заикаясь.

— Да-а-а… Ты опять пролил на себя сироп.

— Именно.

— Ну что ж, продолжай и дальше скрывать свою никчемность, Эдвард. А я как обычно притворюсь, что ничего не замечаю. — Ацель надел перчатки и вернулся на место. Выжидающее молчание растягивалось между ними, доводя студента до еще большего стыда. Казалось, этот чёрный ящер видит его насквозь. Даже в эту самую минуту он знает, что Эдвард не сдержится и выплеснет наружу сокровенное, а потом, несомненно, простит незадачливого работника, позволив тому и дальше властвовать в его квартире и жить за его счёт.

— Ладно, твоя взяла, — утомленно вздохнул юноша. — Меня выперли из группы.

— Оно и неудивительно! С твоей то игрой!

— Вот вечно ты так.

— Мм?

— Смеёшься надо мной, — пояснил Эдвард.

— Я не смеюсь, а констатирую факты. Это все? — Ацель развел руками, будто зная о недомолвках.

— Ну… Ещё у меня спёрли наличку. Какой-то придурок напал на меня с ножом и вынудил отдать кошелёк.

Пришелец поменялся в лице.

— Ты в порядке? — взволнованно поинтересовался он.

— Эм, да… Все нормально. Вот только… — был готов разреветься Эдвард, — я действительно никчемен. Ты прав. Ты всегда прав. Ненавижу тебя за это! Заставляешь меня чувствовать себя полным неудачником!

— Не пойми неправильно, — глумливо улыбнулся Ацель, — но ты и так неудачник.

— Ацель!

— Как минимум потому, — закончил тот мысль, — что водишься с таким негодяем, как я.

В четверг сожитель Эдварда посетил бывшее место работы, чтобы отдать форму официанта. Лили не спускала с чудака испытывающего взора, а завсегдатаям не терпелось выболтать подробности вчерашней перепалки. За одним из столиков сидела одинокая старушка с копной пышных серебристых волос. Она бормотала себе под нос возмущения и жалобы, будто кому-то было до неё дело. Женщина не выглядела сумасшедшей, хотя многие посетители таковой её и считали. На ней было длинное шёлковое платье, золотые серьги с аквамарином и широкое хрустальное ожерелье, спускавшееся почти до самого декольте. Монолог старушки заинтриговал Ацеля, и тот невежливо подсел за столик.

— У вас что-то украли? — спросил он серьёзно, пренебрегая простым человеческим «здравствуйте».

Женщина засветилась от счастья. Она была из разряда тех пенсионеров, которые прозябают последние годы своёй жизни без детей и внуков, ведут дискуссии с бродячими кошками и никогда не отказываются пообщаться с человеком разумным.

— О, молодой человек, вы не представляете! Сегодня по дороге из супермаркета меня ограбил мальчик! И ладно бы деньги! Моё обручальное кольцо — единственная память о моем несчастном Дональде!

— Вор угрожал вам ножом? — Пришелец выстраивал аналогии.

— Да! — Старушка даже привстала, но тут же опустилась на стул. — Как можно угрожать старикам?! Куда смотрят родители?! В моё время за такие выходки били палками!

— Почему вы решили, что вас ограбил ребёнок?

— Он был… маленького роста, — пожала плечами старушка.

— А как от него пахло? — Собеседник полагал, что задал вполне логичный вопрос.

— Простите, конечно, молодой человек, но я не имею ни малейшего понятия! Я не собака! — возмутилась женщина.

— Очень жаль.

— Что?

— Очень жаль, что вы не собака.

Лили примчалась к несостоявшемуся работнику и прошипела ему на ухо:

— Хватит распугивать моих посетителей! Извините, — обратилась она к старушке, — не слушайте его. Он… он не здоров! Да, псих! Настоящий псих!

Ацеля грубо выпроводили из заведения, бездушно пожелав всего хорошего.

Солнце отбрасывало свой багровый настил, потихоньку остужая жару, что плавила подошву ботинок. Низкие столпы деревьев вытягивали свои насыщенные тени, будто в потугах убежать от самих себя. Пришелец печально повёл головой, узнав в этом поведении всю свою суть. Когда он вернулся домой, его встретил возбуждённый Эдвард. Он тыкал на объявление в газете и, верно, был убеждён в том, что Ацель незамедлительно позвонит работодателю.

— Держи!

— Что ты от меня хочешь? — Пришелец нехотя вцепился в низкокачественную бумагу.

— Чтобы ты нашёл работу!

В спальне Эдварда не было ничего лишнего: платяной шкаф, полки с художественной литературой, расстегнутый чёрный футляр, из которого торчит гитарный гриф, большое круглое зеркало и опрятно подвязанные васильковые шторы; все как обычно — на своём месте.

Ацель страдальчески рухнул на кровать и промычал:

— Я же сказал, что не могу работать с людьми! Они отвратительны! Меня от них тошнит!

— Вообще-то я тоже человек! — обидчиво фыркнул тот.

— Ты — другое дело! — накрылся газетой пришелец, словно она была способна спасти его от действительности.

— Ацель!

— Ну, а если я откажусь, что тогда? Ты ведь не выгонишь бедного инопланетянина, застрявшего в двадцати тысячах световых лет от родной планеты, на холодную улицу под нескончаемый ливень туманного альбиона?

— За окном нет дождя!

— Сегодня — нет, завтра — начнётся.

— Завтра тоже безоблачно.

— Послезавтра?

— Не смешно! — надулся студент.

— В любом случае, однажды наступит осень и пойдут дожди!

— Да не выгоню я тебя!

Пришелец робко высунулся из-под свежего номера непопулярной станвеллской газеты «The Broker»:

— Правда?

— Если только ты сотрешь со своего лица эту циничную ухмылку!

Взор Ацеля случайно зацепился за статью, и он с нешуточным видом вчитывался в английские буквы.

— Кстати, — присел на край кровати Эдвард, — где тебя носило столько часов?

— Хм… А что, беспокоишься за меня? — улыбнулся сондэсианец, не отрываясь от сводки новостей.

— Не хочешь — не говори, — обиделся тот.

Ацель отложил «The Broker»:

— Я ходил по магазинам.

— Так долго? Ты даже ничего не купил, — сомнительно моргнул Эдвард.

— Я искал духи!

— Зачем тебе духи? Неужели… Неужели у тебя свидание? — воскликнул студент умиленно.

— Что? Глупости!

— А что тогда?

— Я расследовал!

— А? Правда?

— Да. Хочу понять, кто украл у тебя кошелёк.

Юноша оживился:

— Почему ты раньше не сказал?

— Потому что ты бы возразил мне словами: «Ацель, будь серьезнее! Ты не Шерлок Холмс, и мы не в детективном романе! Найди работу!» — передразнил он.

— Хах, ты прав, — неуклюже почесал затылок Эдвард. — Ну и… как успехи?

— Сначала вопрос: твой воришка был ребенком?

Светлые глаза студента задумчиво забегали:

— Голос был мужской.

— Уверен?

— Да! Думаю, это был мужчина. Невысокий мужчина средних лет.

— Понятно. Я ожидал такого ответа. — Ацель сонно потянулся и заключил руки за головой. — Я проанализировал новости Станвелла за эту неделю и наткнулся на несколько подобных случаев. Например, сегодня около двух часов дня ограбили старушку. Она заявляет, что воришкой был ребёнок. Три дня назад по телевизору показывали сюжет о молодой девушке, у которой украли IPhone. Жертва придерживается мнения о том, что подозреваемая — маленькая длинноволосая девочка.

— Думаешь, в Станвелле орудует банда? — предположил Эдвард.

— Нет, конечно! Очевидно же, что это один человек.

— Вообще-то нет.

— Это потому что ты — не я! — свернул газету Ацель и легонько ударил ею соседа по голове. — Но не переживай. Никто не идеален.

Новый день обрушился на город в своём привычном темпе: грузно и уныло, точно потный толстяк в маршрутке. Сожитель разбудил Эдварда в восемь утра и спланировал за него пятничный день, принудив взять на работе отгул.

Без каких-либо объяснений они доехали до дорогого ресторана на открытом воздухе и заняли свободный столик. Вскоре, к ним подошла девушка и дружеским жестом дала понять, что является объектом их ожидания.

— Простите-простите, — заверещала она тоненьким голоском, напомнив Эдварду какую-нибудь маленькую шуструю птичку. Жёлтая блузка была заправлена в классические серые брюки со стрелками, а высокие каблуки и тяжёлый дипломат так и кричали: «Я деловая женщина, не смейте меня задерживать!» — Я немного опоздала! Меня зовут Лия Линдси. — Девушка с энтузиазмом пожала руку Ацелю, и тому пришлось сделать усилие, чтобы вежливо отстоять этот натиск.

— У меня не так много времени. Надеюсь, мы быстро все обсудим, — подтвердила она догадки Эдварда, громко пододвигая под себя пластмассовый стул. — Вы расследуете дело «городского воришки»? — спросила девушка, и вопрос этот скорее был риторический и подразумевал под собою зачин дальнейшего диалога. — Вам что-то удалось выяснить? Вы нашли мой портмоне?

Пришелец вытянул антибактериальные салфетки и заговорил рассудительным тоном, непринуждённо протирая руки. Но, по всей видимости, стыд в этой компании испытывал один лишь Эдвард. У таких людей, как Лия, связанных с процессами глобализации, организм также работает в избирательном и ускоренном темпе. Вряд ли поведение Ацеля её сильно задело.

— Я позвал Вас, чтобы задать пару вопросов. — Пришелец привычным движением поправил волосы. — Вас ограбили в этот понедельник, верно?

Девушка кивнула.

— В какое время?

— В час пятнадцать дня.

— Удивительно, что вы помните время с точностью до минуты, — решил внести свою лепту студент, но Ацель одним мановением руки дал ему понять, что его догадка абсолютно неуместна.

— Это был ребёнок?

— Нет, точно нет! У него был мужской голос.

— Он с вами говорил?

— Да, он сказал: «Отдавай деньги».

Эдвард обеспокоенно привстал, вспоминая свой личный опыт:

— Это тот же вор, что украл у меня деньги!

— С чего ты взял, Эдвард? — уточнял факты Ацель, наконец, закончив стерилизовать перчатки.

— Ну… очень похоже на мою ситуацию.

— Ты строишь выводы из несущественных деталей преступления и упускаешь самое главное, — поднялся пришелец и поправил излюбленное пальто. — Что ж, спасибо, что уделили время, — сказал он, даже не удостоив «клиента» прощальным словом. — Можете идти по своим делам.

— Я вам помогла?

— Да, очень.

Девушка самодовольно захлопала ресницами:

— Ещё раз извиняюсь, что заставила вас ехать на другой край города ради пятиминутного разговора. Кстати, об этом. А почему вы мне просто не позвонили? Я могла бы ответить на эти вопросы и по телефону?

— Сомневаюсь, — протянул пришелец и без церемоний развернулся в сторону зеленеющего бульвара.

Эдвард культурно распрощался за двоих и поторопился догнать друга, который уже пересек узорчатую ограду заведения и ждал его возле широкого ствола дерева среди пятнистых теней кроны.

— Куда дальше? — поинтересовался юноша, готовый к авантюре.

— Ловить «городского воришку».

— Уже?!

— Ну, — посмотрел на часы пришелец, что висели над пиццерией через дорогу, — не совсем «уже». В нашем распоряжении ещё три часа. Чем займёмся? — зевнул он. Иногда Эдварду казалось, что общение с людьми утомляет Ацеля сильнее, чем физическая активность. Ему на мгновение аж стало совестно за то, что он принуждал того работать в социуме. Юноша замотал головой, отгоняя идиотские мысли.

— Дай подумать… — Эдвард обвел взглядом вывески. — Точно, Ацель! Я ведь ещё ни разу не угощал тебя пиццей!

— Звучит мило.

— Заодно расскажешь о своих умозаключениях по поводу дела.

— И не надейся, — лукаво улыбнулся пришелец. — Если я расскажу обо всем сейчас, ты не будешь восхищаться мною, когда я буду умничать, после впечатляющего раскрытия дела!

— Показушник!

— На войне все средства хороши! — повел рукой тот, дождавшись зелёного сигнала светофора.

Эдвард засеменил следом, так и не уловив смысла последней фразы.

Через несколько часов они доехали до места, где по словам сондэсианца совершится очередной грабеж. Это был один из перегруженных постройками проулков, от которого у студента бежали по телу мурашки: нож, приставленный к горлу, оставил в памяти глубокий след. Ну уж лучше глубокий след в памяти, чем глубокий порез на шее, как говорится!

Эдвард ничего не понимал. Ацель сделал его приманкой, и теперь он стоял, уткнувшись в смартфон и притворяясь простым прохожим, увлеченным долгожданным сообщением. И хоть юноша с любопытством листал меню на экране, коленки его дрожали. Чтобы преступник не узнал свою жертву, он спрятал длинные волосы за бейсболкой, а вместо спортивки укутался в чёрное пальто самопровозглашенного детектива.

Воришка явился точно по расписанию. Низкорослый человек подтянул капюшон, чтобы невзначай не засветить лицо и мягкими шажками побежал прямо в ловушку. Стоило ему достать нож, как из ниоткуда возник Ацель с победоносной ухмылкой:

— Бросай оружие!

Вор вздрогнул, явно не готовый к такому повороту событий.

— Отойди на десять метров, иначе я его убью, — процедила сквозь зубы девочка, плотнее прижимая к горлу Эдварда холодное оружие.

— И не подумаю.

Студент в панике побледнел — внезапное предательство от лучшего друга выбило его из колеи. Однако воришка медлила исполнять угрозу.

— Что? Ножик затупился? — смотрел на нее вполглаза пришелец, продолжая кощунственно лыбиться.

Девочка заругнулась и дернулась в сторону, но пришелец ловко её остановил, пригвоздив к стене высотного здания. Он стянул капюшон, выставляя на обозрение туго завязанные на затылке волосы цвета спелого каштана. Теперь воришка выглядела ещё более испуганной, чем Эдвард.

— На этом твои игры кончились, — сдвинул брови сондэсианец, на что девочка разразилась детским потоком слез.

— Простите, умоляю, простите! Не говорите моим родителям! — всхлипывала она, обтирая покрасневшее лицо руками.

Воришка призналась, что уже потратила награбленные деньги. Но одну вещь она все-таки вернула: золотое кольцо, что стащила вчерашним днем со сморщенного безымянного пальца старушки.

— Ненавижу избалованных детей! — прорычал Ацель, передавая кольцо на хранение Эдварду. — У тебя есть все: семья, дом, достаток, но тебе этого мало! Ты заскучала и додумалась поиграть в воровку!

— Вы правы, мои родители хорошо зарабатывают. Но они очень строги и почти не дают мне карманных денег. Я просто хотела удивить друзей!

— Не знаю, что там с друзьями, но нас ты удивила, — с сожалением вздохнул Эдвард.

— Как вы догадались, что я не планировала кого-либо убивать? — смиренно склонила голову девочка.

— Лезвие охотничьего ножа намеренно затуплено. Ты сделала это, чтобы случайно кого-нибудь не ранить. Я бы тоже так сделал на твоём месте, если бы моей целью было только запугать жертву. Поэтому ты и нападала на девушек, стариков и таких слабаков, как мой друг.

— Эй! — воскликнул юноша. — Обидно вообще-то!

Девочка слабо хихикнула:

— Вы мыслите, как настоящий преступник, сэр. Я даже не жалею, что проиграла. Вы меня неплохо развлекли игрой в детектива. А что насчёт других случаев? Вы не думали о том, что у меня имеются сообщники?

— Нет.

— Так самонадеянно?

— Ага.

— Не переживай, я тоже ничего не понимаю, — пожал плечами студент.

— Ты намеренно меняла внешность, используя вычурные парики. Когда ты брала на себя образ девушки, ты покрывала голову так, чтобы девичьи волосы первым делом бросались в глаза жертвы.

— А голос? — спросил Эдвард.

— Да, ещё ты использовала запись мужского голоса, когда притворялась мужчиной. Весьма умно!

Девочка ошеломленно открывала рот, точно рыба, выброшенная на берег.

— Но как ты догадался, что «Городской воришка» — один человек?

— Элементарно, Эдвард, — возгордился собою пришелец. — Все дело в запахе.

— А?

— Помнишь я говорил, что искал духи? Когда в эту среду ты вернулся после учёбы, я почувствовал от тебя странный запах.

— Кленовый сироп?

— Нет. Запах стойкого мужского одеколона, — опроверг предположение тот. — На следующий день в кофейне я наткнулся на старушку, которая болтала сама с собой о каком-то ограблении. Я заинтересовался. Когда я подошёл ближе, то почуял знакомый аромат мужских духов вперемешку с новым приторным запахом. Из газет я выведал о том, что в Станвелле орудует — как ты выразился — «банда». Описания подозреваемых разнились, но в одном они совпадали.

— Рост? — догадался юноша.

— Именно.

— Чтобы убедиться в своих выводах, я встретился с ещё одной жертвой «Городского воришки» — мисс Линдси. С момента её случая прошло какое-то время, но мне повезло, что она пришла в той же одежде, что и в день ограбления. Аромат одеколона все ещё держался на её блузке и дипломате. На этот раз запах походил на тот, что витал вокруг старухи в кофейне — отвратительно сладкий. Хотя среди этого жуткого букета ароматов я почувствовал и старый добрый мужской парфюм. Вывод — наш воришка использует два типа духов и редко стирает накидку, за которой прячет истинное лицо. Я обошел все магазины в Станвелле и нашел весьма недешевый бренд. Бродяга или бедняк не смог бы позволить себе такое.

— Вы точно не собака? — скривилась девочка, не переставая дивиться способностям детектива.

— А как ты определил место и время её сегодняшнего… набега? — задумался Эдвард.

— Все свидетели утверждали, что их обокрали при свете дня. Точнее — после полудня. Я изучил места преступлений на карте города и заметил некую последовательность. Воришка появлялась в пяти переулках Станвелла, хаотично меняя очередность.

— Верно. В эти часы моя няня занята на кухне. Но как вы тогда узнали, что я приду на охоту на Пайнроуд-стрит, а не на Гарбэйдж-стрит, например?

Девочка получала ненормальное удовольствие, выслушивая логичные суждения Ацеля.

— Все гениальное — просто: четыре переулка на этой неделе ты обошла. Остался последний — пятый. Среди выбранных тобою мест, Пайнроуд-стрит — единственное, на котором ещё не было грабежа, — пришелец торжественно поставил точку и эгоцентрично задрал подбородок.

— Господи, ты сейчас, должно быть, восхищаешься собой? — засмеялся Эдвард, покрываясь румянцем.

— А ты разве не восхищен мной?

Юноша отвернулся, продолжая задорно хихикать в кулак.

— Не игнорируй вопрос. Это очень важно! — Пришелец одним движением развернул студента к себе.

— «Важно» для кого? — не успокаивался тот.

— Для моего самолюбия.

— Я вам не мешаю? — напомнила о себе девочка.

Дело о «Городском воришке» было закрыто. Родителям сообщили о преступлениях дочери и прибегли к административному аресту. Семье пришлось нехило раскошелиться, чтобы избежать худших последствий. Обручальное кольцо старушке вернули, продлив, вероятно, ей жизнь хорошими новостями. Теперь она могла и дальше уповать на своего покойного мужа и кормить бродячих кошек. Прежде чем расстаться со своими благодетелями, женщина предусмотрительно взяла у них номер телефона «на всякий случай» и признательно заплатила за хорошо проделанную работу двадцать фунтов стерлингов.

— А как называется ваше детективное агентство? — поинтересовалась она, водрузив на нос очки и выудив из сумочки блокнотик с ручкой.

— «Чёрный ящер»! — воскликнул Эдвард, смутившись под взором недоумевающего товарища. — Да, наше детективное агентство называется «Чёрный ящер», и, ради всего святого, не спрашивайте почему.

Глава 2. Миссис Мэллоу

Лоскуты мяса шипели и золотились на сковородке, оживляя приятный аромат тимьяна и базилика. Эдвард закончил нарезать грибы и теперь собирался добавить их в блюдо. С тех пор, как они с Ацелем поймали «городского воришку», прошла ровно неделя, и вечер пятницы как никогда радовал студента. В понедельник у него последний экзамен, и он вознамерился вовремя закрыть летнюю сессию. Эдвард потянулся к холодильнику, чтобы достать сыр, но мимолетная боль кольнула в плечо, что заставило его вздрогнуть.

— Ацель, может хватит ставить надо мной эксперименты? — Юноша развернулся и осуждающе уставился на пришельца, который держал в руках маленький аппарат для забора крови и невинно улыбался.

— Не мог упустить такой шанс!

— Мне уже в кошмарах снится, как ты стоишь возле моей постели с иголками в руках и этой твоей маньячной миной. — Эдвард вернулся к готовке.

— Боюсь, что это не сон. — Издевательски посмеиваясь, Ацель уселся за стол загроможденный пробирками и бутылями с ядом.

Эдвард лишь на секунду отвлекся, чтобы бросить в того очередной «как же ты надоел» взгляд.

— Вообще-то, — перевернул он мясо железной лопаткой, — ты мог бы попросить.

— И тогда ты бы послал меня к чертям, — навалился на свою ладонь пришелец в терпеливом ожидании ужина.

— Да, так бы и сделал, — не стал отрицать тот. — И все же… зачем тебе моя кровь?

— Я изучаю людей. Вы очень похожи на обитателей Ксиона. Не только внешне…Даже состав крови у вас одинаковый. Тем не менее, мои препараты не всегда срабатывают. — Ацель приставил свежий образец на искусственный свет лампы.

— Ацель, у тебя больше нет врагов. Тебе больше не нужно этим заниматься.

— Люди — мои враги! — эксцентрично воскликнул он и тут же добавил замечание: — Кроме тебя, конечно. Хотя мне странно от того, что я общаюсь с видом, чья биология пугающе близка к ксионской. В конце концов, я никогда не перестану их ненавидеть…

— А если бы я был ксионцем, — замер Эдвард, не спуская глаз с жёлтого сыра, что вяло растекался вокруг сочных ломтиков помидора, — ты бы меня возненавидел?

Ацель сложил руки и недовольно фыркнул:

— Даже думать о таком не хочу.

Юноша выключил газ. Несмотря на ворчание сожителя, ему пришлось отодвинуть химические препараты и склянки, чтобы поставить тарелку на стол.

— А ты не будешь есть? — удивился пришелец, завидев только одну порцию.

— Я вообще-то вегетарианец, если ты не заметил.

— Кто?! Не знаком с таким термином.

— Я не ем мясо, — пояснил тот.

Ацель замялся, негодующе переводя взор от соседа к тарелке:

— Зачем… — сделал он обдумывающую паузу, — зачем ты тогда приготовил…мясо?

Эдвард порозовел и сконфуженно рассмеялся:

— Ну так ты же сам говорил, что тебе надоело питаться «травой».

— Ты… — поперхнулся пришелец, тронутый заботой, — приготовил это для меня?

— А, да. Что-то не так?

— Нет, все нормально… — Ацель проткнул вилкой мясо. — Просто я к такому не привык.

Телефон в кармане джинс завибрировал и запел стандартную мелодию. Эдвард встрепенулся, вытер вспотевшие ладони о фартук и поднес устройство связи к уху, при этом по его смятению можно было догадаться, что звонок поступил от неизвестного номера.

Пришелец слушал, как тот соглашается короткими фразами и неуверенно кивает головой, будто разговаривает с собеседником в живую.

— В такое время? — колебался юноша, но, видимо, сердечные мольбы звонящего задели его, и он закончил разговор дружелюбным: «Хорошо, мы приедем».

— Ну и куда «мы приедем»? — спросил Ацель, пережевывая ужин.

— Кажется, у нас новое дело. И наш клиент хочет, чтобы мы приехали прямо сейчас.

Особняк семейства Мэллоу порвал темноту летней ночи острыми формами и надстройками в виде средневековых башен, не оставив сомнения, что наши герои прибыли на место. Слои потрескавшейся мраморной краски обтягивали стены, точно кожа окоченелого старика. Окна с приглушённым светом оценивающе взирали на путников, а уличный фонарь ворчливо мигал и хрипел электрическим кашлем.

Эдвард хотел толкнуть калитку, но та таинственно заскрипела и распахнулась перед ним, приглашая войти.

— П-п-призрак? — отскочил он назад, заикаясь.

— Просто ветер, — усмехнулся Ацель, наслаждаясь искренним испугом товарища. — Боишься призраков?

— Да нет же! Просто… Этот особняк такой… криповый, — поежился юноша. — Прямо как в фильмах ужасов! Ненавижу фильмы ужасов.

Они прошли мимо разросшихся прядей розы, нестриженного газона и корнистых сорняков, что распускали свои длинные жёсткие усики на тропинку из декоративного кирпича. Ацель проигнорировал наличие специального дверного молоточка в виде морды быка и громко постучал кулаком. Дверь открыла старушка в лоснящемся оливково-зелёном халате и с высветленным «бобом» на голове. Её изувеченное морщинами лицо расплылось в нежной улыбке, однако в маленьких бесцветных глазенках сновали огоньки беспокойства.

Женщина провела гостей через мрачный холл, завешанный картинами эпохи Ренессанса и предложила присесть в гостиной за большим столом возле французского окна с видом на неухоженный сад. Своими аристократическими манерами и поставленной речью она импонировала Эдварду.

На полу сидел крупный белый кот. В отличие от «породистого» особняка, он совсем не выглядел породистым: короткие ворсинки шерсти, облезлый хвост, рваное ухо. Кот не обратил внимание на незнакомцев, продолжая зачарованно пялиться сквозь стекло, запятнанное неказистыми мутными растяжками — следами былых дождей.

— Что не так с этим котом? — удивился Эдвард, после вкрадчивого приветствия.

Женщина потрясла указательным пальцем, будто об этом аспекте проблемы она и собиралась поговорить:

— Для этого я вас и позвала! — воскликнула она, высоко подняв обведенные брови.

— Из-за кота? — нахохлился Ацель. — Серьёзно?

— Вот и полицейские мне так сказали! Но подождите вешать на меня клеймо сумасшедшей. Хотя бы выслушайте мою историю! Если вы не заинтересуетесь, то я вас не держу, так и быть.

Старушка сникла, теряя надежду на помощь, и ее глаза, блестящие от слез, заставили студента заранее испытать чувство вины:

— Мы вам обязательно поможем!

— Ах, милый мальчик, благодарю! Меня зовут Эми Уилберфорс, но многие годы все обращаются ко мне как к миссис Мэллоу — по фамилии моего отца. Этот особняк достался мне от него.

— И в чем же ваша проблема?

Миссис Мэллоу в сердцах вздохнула и прикоснулась кончиками сложенных пальцев к большой рубиновой броши на тесьме закрытой сорочки. «Наверное, эта брошь ей очень дорога, раз она не снимает её даже во время сна», — подумал Эдвард, восторгаясь малиновым переливам драгоценного камня.

— Мой кот по кличке Эспер уже третью ночь без движения смотрит на задний двор, перестал есть и спать. Я боюсь, что он погибнет от истощения!

— Может он заболел? — предположил студент.

— Я тоже так посчитала! Но последнее время мне мерещится, что за мной следят!

— Вы… думаете… — округлился в лице юноша, — это призрак?!

— Что? — отмахнулась старушка и сдержанно хихикнула. — Конечно, нет! Я думаю, что кто-то покушается на моё имущество, и Эспер это чувствует! Оно и понятно — одинокая пожилая женщина, богатый особняк, никакой охраны — мечта любого домушника!

— У вас есть недоброжелатели? — вступил в диалог Ацель, стараясь сохранить достоинство «детективного агенства».

— Возможно… — Миссис Мэллоу дотронулась до мочки правого уха двумя дряблыми пальцами, и Эдвард понял, что ей стыдно. — Мой внук, Майкл, замешан в плохой компании. Видите ли, его друзья — отбитые наркоманы. Три дня назад Майкл навещал меня, но как выяснилось… переживал он не за моё здоровье, а за моё золото!

— Как с ним связаться?

— Я оставлю вам его номер. Я хотела сама с ним поговорить, но после нашей последней встречи, он… игнорирует мои звонки! Мы тогда знатно поругались. Майкл оскорбил меня и хлопнул дверью. Не подумайте, что мне жалко денег для родного внука…

— Понимаю, миссис Мэллоу, — грустно перебил Эдвард. — Он бы потратил все на наркотики. Вы правильно поступили.

Старушка облегчённо кивнула.

— В таком случае, мы пообщаемся с ним завтра, — заявил пришелец.

Эдвард вбил номер в список своих контактов и встал из-за стола:

— Было приятно с вами пообщаться! Надеюсь, нам удастся разобраться в этом деле!

— Но прежде чем мы уйдём, я бы хотел осмотреться в вашем саду. — Ацель отрешенно повернулся к окну.

Старушка дала согласие, и детективы вышли на задний двор. Пришелец обошел сгорбленные стволы сливы, примял ботинками траву и, запустив руки в карманы, досадно хмыкнул:

— Ничего.

— А что ты планировал отыскать? — с опаской спросил Эдвард. — Призрака?!

Сондэсианец одарил того скарбезным взором и лёгкой насмешкой на губах, однако от комментариев воздержался.

— Я надеялся учуять запах постороннего человека или…наркотических веществ. Но… ничего. Тем не менее, кот продолжает смотреть на что-то… — сорвался с места он и присел на корточки перед оцепеневшим домашним животным. — Что же ты видишь?

— Мне кажется, он смотрит на куст.

Пришелец подошёл к объекту интереса Эспера и обменялся с напарником визуальным одобрением. Он осторожно раздвинул ветки, прощупал сухую землю, но так и ничего не нашёл.

— Чёрт! — Ацель вскочил и сложил руки в своей раздражённой манере. — Я знаю, что у тебя сейчас на уме!

— А? Прости?!

— «Этот хвастун на самом деле бесполезен! Плакали наши пятьдесят фунтов стерлингов!»

— Я… И мысли не было!

Пришелец разобиженно отвернулся.

— Ладно. У нас нет улик, — пробурчал он, кутаясь в пальто. — Придётся отложить дело до завтра.

— Как… скажешь, — оторопел юноша, но смиренно последовал за другом, который опять накручивал себя и натягивал из ничего очередную проблему.

Субботним днём Ацель позвонил по номеру Майкла, и тот без уговоров согласился на встречу в парке «Соцветие» в четыре часа, хоть и отвечал на все вопросы о себенеоднозначно и с недоверием. Но так и полагает человеку, обитающему в опасных кругах.

Эдвард присел на скамейку в тени высокой сосны. Он любил этот старый парк, особенно в дождливые дни. Тогда иголки, будто распушались, а аромат хвои насыщал все вокруг свежим ароматом. По выходным в «Соцветии» всегда много людей: старики кормят голубей, молодые мамы гуляют с колясками, а молодежь гоняет на роликах или пинает мяч. Глубоко в душе юноша завидовал их беспечности. В детстве мать не разрешала ему заводить друзей и шастать по улицам без дела, поощряя только то, что приносило ей самой какую-то выгоду. «Ребёнок должен быть благодарен за дарованную ему жизнь и делать все во благо семьи», — внушала она сыну с малых лет. К своему стыду, Эдварду было мало одной только жизни. Он все время грезил о чем-то большем.

— Смотри в оба! — напомнил ему Ацель, обыскивая глазами толпы прохожих.

— Думаешь, Майкл не придёт?

— Я боюсь, что он сочтет нас подозрительными и передумает с нами связываться.

— Хм… — откинулся на спинку скамейки юноша. — Дай угадаю, пытаешься вычислить его по запаху?

Вместо ответа пришелец нахмурился и прогулочным шагом отправился вдоль аллеи, держа под надзором высокорослую фигуру в сером бомбере.

— Ты учуял его? — Эдвард поднялся.

— Да. Как я и говорил — он нас избегает.

Мужчина сдвинул козырек кепки на нос, прикрывая татуировку китайского дракона на бритой голове, и украдкой сверкнул впалыми глазенками в сторону преследователей. Убедившись, что за ним действительно шпионят, он ускорил ход и согнулся полудугой в подсознательном стремлении казаться меньше. Мужчина протиснулся сквозь оживлённое сборище подростков со скейтбордами и, спрятавшись за их спинами, сменил шаг на бег, чтобы резко завернуть за угол магазинчика со сладостями, где он и планировал притаиться.

Ацель ринулся в погоню. Он хорошо разбирался в запахах, тонко чувствовал мельчайшее преобразование в воздухе и издалека мог смело предполагать с чем имеет дело. Наркотики — как усилитель вкуса в чипсах, ни с чем не сравним, намешивает все ароматы в тугую связку, и не разберешь: благоухание ли это пионов или веет гумусом со двора? Тем не менее, натренированный нос не подвел ящера и в этот раз.

— Попался! — Ацель подкрался сзади и схватил мужчину за плечо.

— Так и знал, что вы копы! — лязгнул зубами тот.

— Ошибаешься. Мы здесь не для этого. Правда, Эд…

Пришелец так сильно сосредоточился на Майкле, что даже не заметил, как разминулся с напарником.

— В общем, мы от миссис Мэллоу.

— Кого?! — набычился мужчина. — Не знаю я никакую такую Мэллоу!

— Эми Уилберфорс?

— Ты меня с кем-то путаешь. Чего тебе надо?

— Э-э, тебя ведь Майкл зовут?

— Ха, понял. Кто-то дал вам номер Майкла. Это та женщина, миссис… как там её? Она его родственница или типа того? — приподнял кепку мужчина, чтобы почесать затылок. — Я поначалу решил, что вы «по делу», а оказывается Майкла разыскивает семья! Ну что ж, в таком случае, у меня плохие новости. Он свалил из города три дня назад. Сказал, что хочет начать новую жизнь и все-такое.

— Как же так?.. — удрученно отстранился пришелец.

— Мы были корешами, но даже мне он не оставил нового номера, — вздохнул тот на грани тоски. — Так что, извиняй. Ничем не могу помочь.

— Ацель! — Эдвард умаянно оперся о панельную стенку киоска. — Наконец-то я тебя нашёл!

Лысый мужчина вдруг свернул губы в трубочку в каком-то специфическом удивлении и несуразно наклонился вперёд:

— Эй, парнишь, а я тебя раньше нигде не видел? — изучающе заморгал он.

Юноша попятился.

— Едва ли…

Наркоман подошёл ещё ближе и навис над Эдвардом. Он был на полголовы выше Ацеля, а студента и подавно затмевал своей громадной тенью.

— Знакомая физиономия… Особенно глаза.

Пришелец встал между ними:

— Полегче! — воскликнул он, и пусть восклицание и прозвучало безобидно, в нем ощущалась явная угроза. Мужчина сразу это осознал и, чтобы избежать скандала, благоразумно отошёл на пару шагов назад.

— А! Вспомнил! — победоносно щелкнул пальцами он. — Ты же сыночек Рут?

Эдвард пошатнулся и без кровинки в лице проговорил:

— Вы… знаете… мою мать?

— Да, я познакомился с ней в каталажке четыре года назад. Она часто о тебе вспоминала.

— Что?

— Мне дали всего несколько суток исправительных работ, а ее посадили. Хочешь напишу адресок? Передашь ей от меня привет.

— Она… в тюрьме?

Мужчина оторвал от старого объявления клочок скореженной бумаги и что-то быстро начеркал:

— Держи.

Когда он ушёл, Ацель издал отчаянный вопль:

— Мы опять ничего не узнали! Черт!

Юноша свернул бумажку и положил её в карман джинс. Он был обескуражен, но все равно улыбнулся:

— Не переживай ты так. Может… все куда проще, чем нам кажется? Что если старушка просто страдает деменцией? А кот… ну… он тоже не молодой…

Пришелец напустил на себя мрачный вид:

— Эдвард…

— Да?

— Я думал…

Он выдержал тактичную паузу:

— …Твоя мать умерла.

Юноша опешил:

— Давай… давай не будем об этом…

— Ты собираешься её навестить?

— Нет, вовсе нет!

— Но ты взял у него адрес.

— И что с того?! — Эдвард покраснел от напряжения.

— За что она сидит?

— Ацель!

— Что?

— Ты можешь заткнуться?! — сорвался на крик юноша. — Какое тебе вообще дело?! Я же не спрашиваю тебя об Онгэ!

Последнее слово в возмущенном высказывании студента привело пришельца в состояние молчаливой агрессии. Он взъерошился, словно дикий кот, и крепко сжал кулаки в карманах пальто. Онгэ — имя товарища, союзника, лучшего друга и того, кто спас сондэсианца и заменил ему родного отца. Это имя грело Ацелю душу, но в тоже время причиняло боль воспоминаниями о главном грехе, что рвал на части прошлое и тяготил настоящее, не оставляя и шанса на исцеление в будущем.

— Болван, — пробурчал он. — Когда кто-то умирает, вопросы теряют всякий смысл.

На заходе солнца, когда багрянец неба заволакивала ночь, Ацель и Эдвард появились на пороге особняка миссис Мэллоу, чтобы ввести ту в курс дела и разыскать новые улики. Пришелец был настроен скептически и не разделял настроения этой бойкой старушки, которая закончила душить в своих костлявых объятиях студента и уже тянулась к нему.

— Как хорошо, что вы пришли, мальчики! — Женщина схватила Ацеля и погладила его по голове. — Меня уже давно никто не навещает.

Сондэсианец буквально подавился благоуханием лаванды и привкусом ещё не улетучившегося спирта, осевшего на узорчатом воротнике скромного ситцевого платья. Он почти не сопротивлялся и храбро перетерпел порыв нежности миссис Мэллоу, что очень удивило Эдварда.

— Ну и как успехи? — Старушка присела на самый краюшек стула и принялась разливать жёлтый травяной чай по трём чашкам.

— В деле мы не продвинулись. — Эдвард покосился на товарища в поиске поддержки.

— Однако… — вступился Ацель, — теперь мы знаем кое-что о Майкле. Ваш внук уехал из города в день вашей последней встречи.

Два кубика сахара выпали из рук старушки и вызывающе булькнули, выпрыснув немного чая на белую скатерть.

— Надеюсь, с ним все в порядке?

— Человек, которому он отдал телефон, сказал, что Майкл решил начать новую жизнь. — Студент поднес чашку к губам и легонько подул, чтобы не обжечься. — Надеюсь, у него все получилось.

— Значит, это не он следит за мной по ночам?

Ацель не успел дать ответ, потому что свет во всем особняке отключился: сначала в комнатах, а затем и во дворе — два наземных фонаря одновременно лопнули, и осколки зазвенели, ударяясь об окно. Эспер покинул свой пост и разъяренно зашипел на кого-то в темноте, сверкая желтыми глазищами.

— Что… п-п-происходит? — Эдвард посинел от страха. Он боялся пошевелиться, чувствуя, как мурашки щекочат спину, а травяной настой растекается по рукавам.

Миссис Мэллоу сдержанно охала и хваталась за сердце, когда кот запрыгивал на стол и задевал чайный сервиз, цепляя когтями скатерть.

— Ацель? — Юноша совсем ничего не видел, и отсутствие комментариев от пришельца — лишь подкрепляло всевозможные проявления его паники. — Скажи что-нибудь!

— Э-э… — открыл рот сондэсианец, не зная как-бы описать происходящее. — Все… сложно.

Эдвард слышал, как громыхнул стул, и половицы старого здания заскрипели. Ацель щелкнул выключателем, и Эспер успокоился.

— Что это было? — Миссис Мэллоу встала из-за стола, сжимая пальцами подол платья. — Призрак? Такого раньше никогда не было!

— Ты видел его, Ацель? — Студент, наконец, опустил чашку.

Пришелец поправил очки:

— Я все ещё его вижу…

Сондэсианец никогда не снимает очки. Только во время сна. И дело не в том, что у него светобоязнь, как многие могли подумать. Ацель получил свои особые очки от Онгэ, когда лишился зрения. Нет, он не совсем слеп. Его глаза все еще различают засвеченные силуэты объектов, но без очков мир теряет очертания и краски, превращаясь в бледные бередящие пятна, от которых болит и кружится голова. Например, если перед включенной настольной лампой что-нибудь положить, Ацель, возможно, догается, что это за предмет. Кроме того, данная инопланетная технология позволяет пришельцу ориентироваться в темноте и различать в некоторых энергетических сгустках цветовые сегменты. Энергетические сгустки — это призраки, духи и другие бестелесные сущности, что являются в наш мир по ошибке, протискиваясь сквозь щели в материи Вселенной или пересекая границу через порталы в пространстве-времени. Как правило, они имеют свой цвет. К сожалению (или к счастью), человечий орган зрения различает не все спектры электромагнитного излучения.

Шкаф позади Ацеля обвалился, доски сложились, точно дрова в костре, а книги разлеглись корешками вверх. Пришелец отпрянул к стене, и дверь справа от него громко хлопнула, будто от сквозняка. Не находя себе места, Эдвард наблюдал за другом и за его исступленными зрачками, что утратили глубину и ясность много лет назад. Пришелец высматривал призрака, уклоняясь от летящих в него объектов: картин с дикими пейзажами, коллажей из черно-белых фотографий, горшков с драценой, японским каштаном, гортензиями и комнатным плющом, которыми гостиная была заставлена снизу доверху. Очевидно, миссис Мэллоу — еще та любительница растений, потому что даже рассыпавшееся на осколки зеркало над камином было вдето в рамку позолоченной «виноградной лозы».

Старушка стояла в углу гостиной, прикрывая голову руками и тихонько вскрикивая, когда предметы интерьера подскакивали со столов и стен.

Студент включил в себе джентльмена и воинственно промолвил:

— Не переживайте, миссис Мэллоу! Держитесь за мной, я… — замер он в смятении. Что-то в образе женщины было неправильно, не буднично, будто она потеряла нечто, из чего складывалась её индивидуальность, какую-то важную черту себя.

— Ты пугаешь меня, милый! Что не так?

— Ваша брошь…

— Что с ней? — ощупала декольте старушка.

— Её нет.

Эдвард не очень хорошо разбирался в людях, но он точно знал, что украшение миссис Мэллоу — тоже самое, что очки и перчатки Ацеля: эти вещи настолько слились со своими владельцами эмоционально и физически, что их отсутствие уподобало потере глаза или руки. Простыми словами — оно неестественно.

Пока бестелесный монстр неистовствовал, студент вспоминал, как его друг без протестов принял объятия женщины. В его сердце закралось подозрение.

— Кажется, я знаю, как успокоить призрака. Ацель?

Пришелец в жизни бы не подумал, что гнев такого хлипкого юноши будет стращать сильнее, чем смерть. Он испуганно обернулся, позволив чашке чая разбиться о стену в нескольких дюймах от него:

— Да?

— Верни брошь! — приказал студент.

— Не понимаю, о чем ты… — Сондэсианец отвел взор и отправил руки по карманам.

Эдвард подошёл к тому с горьким чувством досады и стыда перед добродушной женщиной, которая ему, несомненно, нравилась. А вот пришелец, судя по всему, оставался непреклонным. Игнорируя негодование, юноша порылся в чёрном пальто и через секунду раскрыл кулак перед носом Ацеля.

— Скажи ещё, что это призрак тебя подставил? — Студент передал брошь изумленной миссис Мэллоу и сел на диван, чтобы перевести дух.

Пришелец остолбенел, всем своим видом признавая поражение.

— Ладно, мы потом об этом поговорим. — Эдвард вздохнул. — Нужно закончить дело. Как видите, мисс Мэллоу, призрак ушёл. Скорее всего, он просто охранял вас и ваш дом. Что-то типа… домового?

— Да, — согласилась та, сгоняя с себя неловкость, — похоже на то.

— Ацель, что скажешь? Кто это был?

— Что ж, могу предположить, что это — Майкл.

— Что?! — Кожа старушки обелилась, и она плюхнулась на кресло.

— Скорее всего, после вашей ссоры он действительно уехал из Станвелла, чтобы начать все с чистого листа. Ему было… — запнулся Ацель, — совестно… за то, что оскорбил вас. Вероятно, на дороге что-то произошло…

Женщина удерживала свои стенания ладонями, проявляя воспитанность даже под давлением этой шокирующей новости.

— Майкл, — продолжил тот, — ушёл в мир иной с чувством вины, которое и привела его сюда — в ваш особняк. Он винит себя за то, что обкрадывал вас, и действительно беспокоится о том, что его нехорошая компания заявится в ваш дом.

— Значит, поэтому Эспер так себя повёл? Я читал, что кошки умеют контактировать с духами, — дополнил юноша. — Наверное, Майкл передал свое беспокойство Эсперу.

— И как же… как же… ему упокоиться? Ох, Майкл! — Старушка вытерла набежавшую слезу указательным пальцем.

— Простите его, — предложил Ацель. — Из-за этого он все ещё здесь… Просто скажите, что не злитесь на него. Не уверен, но — кто знает — вдруг это сработает?

Эдвард обратился к пришельцу:

— Кстаит об этом, — полушепотом сказал он, — извинись перед миссис Мэллоу.

— Ты не понимаешь! — прикрикнул Ацель. — Это не то, о чем ты подумал. Я пытался угодить тебе! Мне не за что извиняться!

— Ну да, конечно, я и забыл, — нервозно засмеялся юноша и растер руками лицо, — тебе же плевать на других!

— Эдвард!

— И на меня тебе тоже наплевать!

— Не… не правда! — Пришелец потянулся к другу, чтобы доказать обратное, но тот размахнулся и влепил ему пощечину.

Странная горечь разлилась по телу Ацеля, отравляя каждый вдох, сжимая грудную клетку какой-то фантомной силой. Он прикусил губу, чтобы хоть как-то воспрепятствовать моральной боли. Его сущность металась между темными порывами души, что тешили злобу, и отчаянным биением сердца, умаляющим всякую гордость. Слезливые пасмурные глаза Эдварда превратились в свинец, и от этого взгляда у пришельца внутри все сжималось в комок, будто он смотрит не на человека, а в бездну, в пламенеющий желоб вулкана, и у него нет иного выбора, кроме как прыгнуть вниз.

Ацель поморщился и гнетущими шагами удалился из гостиной, оставив стеклянную дверь распахнутой настежь.

— Чертов идиот! — закричал он, наконец, высвободив свой эмоциональный взрыв. — Ненавижу! — кора сливового дерева осыпалась от напрасного удара и оставила царапины на костяшках пальцев. Он пинал ни в чем неповинную траву, рвал на себе волосы и мял свою одежду, цепляясь за ткань, словно за шею злейшего врага.

— Жалкое зрелище. — Речь маленькой девочки донеслась до пришельца прохладным дыханием. — Великий и могучий злодей убивается по плохому поступку.

Ацель притих. Он узнал этот голос, постоянно покачивающийся где-то между волнами презрения и розовыми облаками сочувствия. Чёрный плащ обволакивал землю, просачиваясь в каждую трещину пересохшего грунта. Аккуратное круглое личико, не моргая, созерцало реальность полуприкрытыми синими глазами, а нерасчесанные каштановые волосы тормошил северный ветер, суливший затяжные дожди.

— Убирайся, Целитель! — Пришелец бросил увесистый камень.

Целитель словил его, словно бейсбольный мяч и, любуясь естественными отметинами и вмятинами, оставленными воздействием природных сил, ответила на грубость с нечеловеческим спокойствием:

— У тебя осталось мало времени.

— О чем это ты?

— Ты знаешь, о чем я. Я же говорил, твоя ДНК переписывается.

— И что… — поправил ворот рубашки Ацель, мысленно возвращаясь к тому дню, когда на космическом корабле «Терра» в него вселился паразит, — со мной будет? Я умру?! — с тревогой спросил он.

— Ты уже умираешь.

— Тогда… сделай что-нибудь! Ты же могущественное создание, которое может исцелять Вселенную! Что тебе стоит исцелить одного ящера?

— Процесс необратим.

— Это нечестно! Какой же тогда из тебя Целитель?

— Конечно, нечестно. Разве жизнь когда-нибудь бывает чесной? Когда я был… — Целитель поймал себя на мысли, что не помнит человеческого имени, — человеком, — выкрутился он, — родители отказались от меня, в детдоме, надо мной издевались и били. А будучи бродягой, я умирал от неизлечимой болезни. Считаешь, это было честно?

Пока Ацель ругался с Целителем, Эдвард плакался в плечо старушки, вымаливая прощения и лепеча невнятные реплики, пропесочивающие собственное «Я».

— Простите нас, миссис Мэллоу! Я доверял ему, был уверен, что он не опуститься до воровства. В конце концов, он обещал. Но я ведь всегда знал, что он лжец. Какой же я идиот!

Старушка похлопала юношу по спине и убаюкивающе пролепетала:

— Ничего, милый, все хорошо, я не злюсь.

— Но это не отменяет того, что он поступил плохо! Может быть, вы его и прощаете, но я не могу! — всхлипывал тот, размачивая слезами воздушные рукава платья.

— А спорим, я заставлю тебя поменять свое мнение? — Миссис Мэллоу отлепила от себя Эдварда и хитро подмигнула. — Ну во-первых, благодаря твоему другу — мы раскрыли дело и выявили истинные мотивы призрака, а во-вторых, я увидела перед собой хорошего человека, хоть и чудака.

— Хорошего? — юноша смутился.

— О, мальчик, я сорок лет работала психоаналитиком в Брайтоне и могу заявить — он был искренен, когда говорил, что хотел угодить тебе.

— Не понимаю.

— У Ацеля заниженная самооценка. Вероятно, он чувствовал себя бесполезным рядом с тобой.

— Да, я заметил, — кивнул студент, потирая глаза. — Он выделывается: ожидает, что я буду им восхищаться. И очень раздражается, когда не получает желаемого.

— Ну вот видишь!

— Это… не оправдание…

— Мне кажется, Ацель окончательно разочаровался в себе, когда моё дело поставило его в тупик. Он решил, что не справится, и пятьдесят фунтов стерлингов, которыми я оценила вашу работу, так и останутся у меня. Но вы нуждаетесь в деньгах, и твой друг это понимает. Поэтому он и пошёл на преступление. Наверняка, собирался продать брошь и отдать тебе выручку с фразой: «Какая удача! Я выиграл в лотерею!»

Эдвард смущенно улыбнулся:

— Да, это похоже на то, как работает его логика.

— У него нет злых помыслов. Просто он не от мира сего. — Алые губы старушки натянули дряхлую кожу на щеках, обнажая две извечные ямочки и подчеркивая глубину гусиных лапок в уголках усталых глаз.

— Вот только… — виновато скукожился юноша, — я ударил его.

— Сегодня в моём доме прозвучало много извинений. Твоё — не будет лишним.

Эдвард отправился в сад, чтобы отыскать друга. Свет звезд пожирали грузные облака, и одичавший ветер кусался под курткой. Юноша застегнул молнию, набросил капюшон и прошёл под обвалами теней шепчущих крон. Он нашёл Ацеля у дерева: тот прислонился спиной к корявому стволу, запрятав руки в карманах.

— Эй, Ацель, представляешь, миссис Мэллоу простила Майкла, и Эспер вновь стал нормальным котом, — непринужденно начал общение он. — Ты был прав! Ещё она сказала, что не злится на тебя и приглашает нас на чай в следующую пятницу.

Пришелец отмалчивался.

— Прости, что ударил тебя. — Эдвард уткнулся в воротник, согревая воздух дыханием. — Ацель, пожалуйста, пойдём домой!

Он прикоснулся к изношенному пальто, но пришелец перехватил его и грубо прижал к дереву, окутав своей грозной тенью.

— Что ты делаешь? Ацель! — сожмурился юноша от ужаса и боли, что разъедала его запястье под крепкой хваткой. Ледяная игла пронзила бледную кожу на его шее, и слабость подступила к конечностям, лишая устойчивости.

— Снотворное? — процедил он прежде, чем впасть в беспамятство.

Опустившись на колени, пришелец осторожно положил размякшее тело на переросшую траву. Он стоял недвижимым в течение коротких секунд, возлюбовавшись спокойным лицом друга, блестящим от слез и редких капель дождя.

— Прощай, — тихо сказал Ацель, прежде чем навсегда покинуть владения миссис Мэллоу. — Так будет лучше для нас обоих.

Глава 3. Соседи

Эдвард в сомнениях топтался у порога знакомой квартиры. Сейчас им овладевали двоякие чувства. Здесь жила девушка, отношения с которой у него были неоднозначные, а симпатия — односторонняя. Всего один раз она улыбнулась ему: прежде чем их пути разошлись, Эдвард в кои-то веки проявил отвагу, и та улыбка стала ему наградой.

Он сжимал пальцы в кулак, но тут же их разжимал, сопровождая свою робость горестным пыхтением. Стук каблуков застал его в врасплох. Это были робкие, мерные шаги человека, который не хотел возвращаться домой. Они поднимались по этажам томительным эхом, периодически замолкая и сменяясь сдавленным слезливым мычанием.

Услышав чужое присутствие этажом выше, Пенни Уоткинс быстро смахнула собравшиеся в уголках глаз слезы и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и выглядеть менее жалостливо перед соседями — кто-бы из них сейчас не стоял там, наверху.

— Эдвард? — спросила она то ли облегчением, то ли с неприязнью, завидев на лестничной площадке бывшего товарища по приключениям. — Что-то случилось? Выглядишь подавленно.

Юноша склонил голову и безрадостно улыбнулся:

— Уж кто бы говорил.

Пенни не столь хорошо знала своего соседа, что жил в доме напротив, но её чувственная натура догадалась о тяжести этой улыбки и том, сколько переживаний таится за ней. В этом они с Эдвардом были похожи. Сантименты — то, чем они оба располагают по-детски стихийно.

— Давно тут стоишь, — обвела его испытующим взором девушка.

— Да нет, не очень.

— Это был не вопрос. На улице около получаса идёт дождь, — Пенни демонстративно встряхнула сложенный синий зонтик, с которого стекала дождевая вода, — а ты совсем сухой.

— Может… у меня тоже был зонт! — раскраснелся тот.

— Твои кеды промокли бы при любом раскладе.

Пенни жила со своей мамой — эксцентричной женщиной, что имела способность преобразовывать в бесконечные диалоги любое брошенное слово. Эдвард её, мягко говоря, побаивался, поэтому отсутствие Хелен этим мрачным днем стало дня него ободряющей вестью. В квартире Уоткинсов, как обычно, веяло покоем и некой теплотой ожидания чего-то хорошего, какого-то приятельского сюрприза. Говорят, что уют в доме создают люди. Возможно, в этом и кроется весь секрет — Пенни была олицетворением этого уюта: своей кротостью, радушием и миролюбием. Хотя себя она воспринимала не иначе, как ошибку природы, заблудшую душу, для которой нет места в социуме. У неё не было подруг и в любви она была одинока, наперекор внешней привлекательности. А ведь девушкой она была действительно красивой! Даже очень. Про таких, как она, говорят: «Ангельская красота!» Куда бы она не пошла, и стар, и млад — смотрят на нее с восхищением, любуются — не обязательно как женщиной, но как картиной. К разочарованию мужчин, на любой флирт Пенни Уоткинс отвечает открытым игнором, будто отношения для нее — это низшая ступень бытия, и ее она уже давным-давно миновала.

Девушка по-хозяйски повесила верхнюю одежду гостя в прихожей и провела его по коридору на кухню.

— Присаживайся, а я пока согрею нам чай, — поднималась на цыпочках Пенни, чтобы достать гостевую чашку. — Ты же пьёшь чай?

Юноша кивнул. Он был бы и рад помочь, поухаживать за девушкой, как полагает джентльмену, но Бог обделил ростом и его самого.

— Почему ты плакала? — поинтересовался Эдвард, глотнув своей бесполезности.

— Ты же знаешь, я все время реву, — ухмыльнулась та, наполняя электрический чайник проточной водой.

— Нет. Только когда тебе грустно.

Пенни включила чайник и уселась напротив, подперев лицо правой рукой. Она бесстрастно посмотрела на Эдварда, и тот понял, что её сердцем уже овладело смирение, и те разряды эмоций, что оно пропустило через себя, ушли в землю. Примерно также работает громоотвод.

— Уже неважно. Если бы хотела об этом поговорить, то наведалась бы к кому-нибудь в гости.

Поскольку такой жирный намёк нельзя было пропустить мимо ушей, юноша сконфуженно сгорбился и заговорил о своей беде:

— Ацель куда-то исчез, — сказал он тоном, которым врачи обычно сообщают родным о смерти близкого человека.

— Ну и что?

— Ну и что?! — Эдвард подскочил на месте. — Как ты можешь так говорить?

— Ты пришёл сюда за советом. Хотел узнать моё мнение. Вы, люди, всегда так поступаете. Ожидаете услышать в ответ утешение, думаете, что все придерживаются того же мнения, что и вы. И если это не так — возмущаетесь. В общем-то, меня не интересует судьба Ацеля. Он недруг Габриэль, а значит — мой тоже. Однако я бы помогла ему, будь он действительно в опасности. Ацель — взрослый человек. У него была тяжёлая жизнь, и я уверена, что сейчас с ним все хорошо, потому что наши земные опасности не способны ему навредить. А ещё раз поднимешь на меня голос — мы распрощаемся!

Вода в чайнике забурлила, и кнопка выключения грозно щелкнула.

— П… прости, — разбито проговорил студент, — может ты и права. Я слишком о нем пекусь. Наверняка, из нас двоих мне сейчас намного больнее все это переживать, чем ему.

Пенни молча разливала чай, будто зная, что ее черед сказать своё слово ещё не настал.

— Он ушёл два дня назад. Мы тогда поругались. Я обвинил его в воровстве…

— Это было неоправданно?

— Нет же, он… и вправду совершил плохой поступок.

— Ты считаешь, что он обиделся?

Девушка задумчиво тыкала ложкой в кубик коричневого сахара. Эдвард всматривался в её унылое выражение лица, вслушивался в дробь дождя за окном и в ровный храп инопланетного питомца Уоткинсов — доманцевого кропуса по кличке Кикки, который свернулся клубком на холодильнике, обхватив четырьмя парами лап свой пушистый хвост. Когда помятая ветрами туча поплыла на Волкер-стрит, юноша окончательно поник духом.

— Я не знаю, — вздохнул Эдвард, размачивая пакетик с черным чаем. — Я ведь извинился…

Эдвард поднялся из-за стола с чашкой и отошёл к окну в надежде, что прохлада дождевых туч достигнет его и остудит волнение. Он видел, как Пенни провела рукой по светлым волосам, и кукольные кудри небрежно осыпались на лоб. Бледно-розовое пятно от ожога на шее все ещё зудело, уродуя красоту девушки, также как клякса уродует воздушность и хрупкость акварельного портрета. И ведь виной тому — глупые эксперименты Ацеля. Юноша впервые подумал об этом в таком ключе.

— Пенни…тебя что-то тревожит? — заметил Эдвард ее скрытые переживания. — Ты из-за этого плакала?

— До меня дошли слухи, что вы открыли детективное агентство, это правда? — не удостоила его ответом девушка.

— А, да, что-то типа того, но «детективное агентство» — слишком громкое название для того, что мы делаем. Хотя подработка неплохая, — протянул студент, возвращаясь за стол. — Мы так популярны?

— В определённых кругах. Люди шепчутся, что вы по одному только запаху нашли и поймали «городского воришку». Я так понимаю, это дело рук Ацеля?

— Слухи и вправду быстро распространяются, — сделал заключение Эдвард в качестве подтверждения вышеупомянутых слов.

Пенни вдруг непринужденно рассмеялась:

— Спасибо моей маме! — воскликнула она, и это восклицание вычурно зазвенело в переизбытке довольства. Возможно, для Уоткинсов сплетни и являются поводом для гордости, — для Эдварда такое поведение было невразумительным.

— Почему я не удивлён?.. И… каков план?

Пенни заговорщицки сощурилась:

— Мы перехитрим нашего плута!

— А?

— Чтобы ты там не говорил, у твоего гениального злодея есть одно слабое место…

— Слабое место? И что же это?

Девушка игриво повела указательным пальцем и некультурно ткнула им в сидящего напротив гостя.

— Ты! — торжественно объявила она.

Зонт, который любезно одолжила Пенни, был Эдварду не по размеру. Вероятно, он предназначался для ребёнка, потому что его небольшой тент не справлялся с тем, чтобы защитить взрослого человека от дождя. В итоге, спустя двадцать минут нахождения под открытым небом, студент вымок насквозь, сохранив в сухости только волосы.

— Поверить не могу, что я это делаю, — поражался самому себе юноша, замедлив шаг у безымянной кофейни, где неделю назад отработал свои недолгие четыре часа его конфликтный друг. Эдвард уже обошел несколько улиц, воплощая в реальность странный план соседки. Он устал, проголодался, но хуже всего — он чувствовал себя умалишенным. Ибо, знаете ли, ни один адекватный гражданин не будет шататься по городу с окровавленной рукой, чтобы оставить метки, как какой-то бездомный кот.

«Назовём мой план «Гензель и Гретель»! — вспоминал инструкции Эдвард. — Только вместо хлебных крошек, мы используем твою кровь. Ацель учует твой запах, обеспокоится, и ему ничего не останется, кроме как вернуться домой. А там уже в ход пойдут твои уговоры!»

«И ты хочешь, чтобы я пошёл на такое унижение?»

«Я могу отправиться с тобой в качестве поддержки. Все равно я пока без работы сижу!» — предложила Пенни с пьяным азартом, с которым посетители казино обычно кричат дилеру: «Чем чёрт не шутит! Ставлю все на «36 красное»!»

Эдвард отказался от предложения, потому что проходить через все это с ней было ещё более неловко. Кроме того, в городе начали пропадать молодые девушки, а студент-неудачник, который в жизни не держал ничего тяжелее гитары, едва ли подходил под категорию мужчин, что могут постоять за себя и защитить других.

— Теперь я ещё долго не смогу играть, — с сожалением оценил он ущерб — ему не раз приходилось резать левую ладонь, и множественные царапины, нанесенные лезвием, доставляли неудобства. Юноша не мог даже сжать руку в кулак, не испытав ноющей боли.

Дождь почти прекратился, но солнце задерживалось, продолжая дремать в ворохе выстраданных облаков. Люди потихоньку выползали из своих жилищ, закрывали зонты. Увеличилось количество осуждающих взоров, от которых было невозможно скрыться. Эдвард спустился в подземку. Он уже ни на что не надеялся и старался концентрироваться на своей растянутой предвечерней тени, чтобы не разреветься прямо в толпе на смех тем «крутым ребятам», развязно гулдящим впереди.

Эдвард перешагнул последнюю ступеньку и угодил в глубокую лужу, что в сумраке болезненно-зеленого света смахивала на бездонный портал. В принципе, он не сильно расстроился. Его кеды и без того являли из себя две мокрые тряпки, позорно хлюпающие при каждом движении.

Переход затопило. Воняло сыростью и канализацией. Кто-то очень громко возмутился на этот счет и сменил маршрут, поднимаясь обратно на поверхность, откуда доносилось озлобленное рычание автомобилей. Студент вздохнул и прошлепал по воде ещё несколько метров.

Он не слышал, как к нему подкрался кто-то из темноты и крепко схватил под шею костлявой рукой, обтянутой серой водолазкой с темными пятнами на рукавах.

— Вам нужны деньги? — спросил Эдвард, вспоминая свой опыт жертвы грабителя.

Человек неудовлетворенно замычал и, словно слепец, ощупал лицо студента пятью грязными пальцами.

— Ты мне подходишь, — шепотом сказал он и уволок Эдварда во мрак подземки.

Глава 4. Белая маска

Один за другим загорались фонари на незнакомом проспекте. Тучи неслись за солнцем на запад, а уличные птицы взывали к остаткам дня суетливым щебетанием. Когда Ацель проснулся, вечер понедельника вступал в свою силу.

Пришелец потерял счёт времени. Он в беспамятстве провалялся на холодном асфальте в случайном тупиковом закоулке между двумя заброшенными постройками. Здесь часто тусовалась асоциальная молодежь, и никто не удивился очередному обдолбанному типу в чёрном пальто и солнцезащитных очках в такой пасмурный день, как этот. Сквозь узкую щель, образованную двумя широкими козырьками, просвечивало синюшное небо.

— Что я здесь вообще делаю? — сонно проговорил Ацель, открыв глаза лишь для того, чтобы убедиться в том, что до сих пор жив. Он снова проваливался в сон, когда чье-то несвежее дыхание раздалось у него над ухом. Пришелец неприязненно закрылся руками, игнорируя раздражение извне.

— Аф! — Собака радостно тявкнула, смачно облизав собственный нос толстым слюнявым языком.

— Отвали, глупая псина!

— Аф! Аф!

Ацель медленно привстал.

— Ну чего тебе от меня надо? — раздраженно рявкнул он.

Большая мохнатая собака сидела возле него, глупо высунув язык и виляя коротким хвостом. Многолетние колтуны свисали у нее с груди и живота бурыми сосульками. Отвисшие уши забавно болтались, когда собака трясла головой и вычесывала блох.

— И чему ты радуешься?

Ацель прислонился спиной к стене и принялся натирать очки о подол своего пальто, перебарывая одолевающую его слабость. Он не мог отвратить жуткие мысли, не мог принять свое положение; он не был готов уйти.

— Аф!

— И куда мне теперь деваться?

— Аф!

— Нет, я в любой момент могу превратиться в чудовище и потерять контроль над собой. Не хочу ему навредить… — замер в размышлениях пришелец. — Он и так из-за меня настрадался.

— А-аф? — пролаяла собака, сосредоточенно вытянув лапы и опустив на них голову.

— Нет, я не вернусь. Я же сказал… И почему я вообще с тобой говорю, глупая псина? — с укоризной промолвил Ацель, надевая очки. Будучи внимательным слушателем, собака не смела перебивать, и следующий вопрос отразился на её морде безгласно.

— Нет у меня еды. Вали отсюда!

В животе у пришельца тоже заурчало, и он мрачно вздохнул, согнулся пополам, обхватив руками колени.

— Я и сам не отказался бы от чего-нибудь съестного. Это все Эдвард виноват — избаловал меня своей каждодневной готовкой. А ведь раньше я неделями голодал, ничего — не умер. Только сейчас понял, что ни разу «спасибо» ему не сказал. Мне никогда не подступиться к нему — он слишком хороший человек. Мы с ним на разных берегах. Он незаслуженно добр ко мне, и от этого я ещё больше чувствую себя виноватым. Хотел бы я сделать что-нибудь для него… в благодарность… за все, — умолк на мгновение пришелец, снова впадая в задумчивость. — Прошлой ночью, — продолжал он, — я снова слышал голоса. Они шептались громче, чем обычно. Я попытался убить себя. Ну как пытался… даже не смог спрыгнуть с крыши. Вот такой вот я трус! Я так часто думал о смерти. С самого детства. Но почему-то, каждый раз, когда моя жизнь висела на волоске, — молил о пощаде, скулил и бежал, как глупая псина! Без обид, глупая псина! — ухмыльнулся он без злобы. — Веришь или нет, раньше я продавал таких, как ты, чтобы подзаработать. Хотя, — оценивающе присмотрелся к собаке Ацель, — такую старую клячу вряд ли кто-нибудь купит: тощая, грязная, беззубая. От тебя ни мяса, ни шерсти — никакой пользы не будет.

— Аф! — согласилась та, подползая ближе.

— Да уж, гордыня тебя не мучает.

— Аф!

— Не буду я тебя гладить. Ты себя-то видела?

Собака резво вскочила на лапы и, разлаявшись, запрыгала на месте. Она вцепилась клыками в пальто пришельца, приглашая поиграть.

— Отвали! — отпихнул он ее, лишь сильнее раззадорив.

Собака совершила новый выпад, и в этот раз её прореженные клыки нацелились на руки Ацеля. Она застала того врасплох и с лёгкостью стянула правую перчатку.

— Глупая псина! — закричал пришелец, пытаясь вырвать дорогую ему вещь из собачьих челюстей. — Если ты ее порвешь — я порву тебя!

Маскировочная система Ацеля работала таким образом, что при снятии одной перчатки образ сохранялся в течение некоторого времени. Стоит ли говорить о том, какой панике поддался сондэсианец?

Собака пустилась наутек от перепуганного пришельца. Она просеменила к решетке забора, которой заканчивался тупик переулка и протиснулась через дыру, что пробили два года назад во время пьяной потасовки студенты-выпускники.

— Стой же!

Ацель перелез забор следом за мохнатой похитительницей и стал преследовать её, ориентируясь по следам, а также запаху мокрой шерсти и застойных процессов гниения в звериной пасти. Он преодолел несколько петляющих развилок улицы и вышел на большую дорогу. Собака ожидала его возле трамвайной остановки с наиглупейшей физиономией.

— И вины ты тоже не испытываешь, да? — в неодобрении вскинул бровью пришелец, возвращая то, что по праву принадлежит ему.

Ненамеренно, но слух Ацеля уловил разговор двух дам, одетых в белые блузки и черные юбки до колен. Несмотря на то, что они обе создавали впечатление сформировавшихся женщин, школьная форма выдавала их настоящий возраст. Это были старшеклассницы. Девушки обсуждали новостную ленту в «фейсбуке», где школьники запугивали друг друга историями о каком-то маньяке. В любой другой день пришелец не обратил бы внимание на болтовню недалеких человеческих особей, однако за ним уже минут пять тянулся шлейф необъяснимой тревоги. Почему-то он подсознательно связывал свое предчувствие и разговор школьниц воедино.

— Ты тоже это чувствуешь, глупая псина?

— Аф!

— Мне нужно удостовериться кое в чем, ты со мной?

— Аф!

Ацель завернул за угол, где его никто не видел, и снял обе перчатки. Он принял своё родное обличие: морда ящера с чёрной блестящей чешуей, увенчанная шипами; пятипалые лапы с прочными когтями и ряд игольчатых зубов, способных запросто порвать глотку. Гуманоидный ящер прикрыл веки и протяжно, словно сомелье, втянул в лёгкие загазованный городской воздух.

— Этот запах… Эдвард, — прошипел он себе под нос, ощущая, как сердце в ужасе бьётся о грудную клетку и обливается ядом беспокойства. — Я чую его… его кровь.

— Аф!

— Хоть бы я… Хоть бы я ошибался.

Пришелец бросился вперёд, как ищейка охотника, которая взяла след. Собака верно помчалась за ним, ничуть не удивившись неестественным метаморфозам. И самое забавное то, что в отличие от Ацеля, она понятия не имела, куда приведут их станвеллские дороги.

Один маленький человек сидел на скамейке возле своего дома. Его жесткая борода с сединой вилась, а голова покачивалась от опьянения. На нем была старая замшевая куртка, широкополая шляпа, а еще ботинки с толстой подошвой, исчерченные мелкими царапинками на носах. Джинсы его с неаккуратными стежками были потерты совсем не по моде.

Он открыл очередную банку дешевого алкоголя, втянул плечи и завалился на бок. Пиво пролилось у него изо рта, но человека это, похоже, устраивало. Он глотнул ещё немного и издал горлом пропитое кряхтение. Кто-то появился на крыше многоэтажного дома. Этот кто-то взирал на городские окрестностями белесыми глазами, что почти светились из-под черных очков. И сам он был чёрен, как дьявол, а лицо его было — лицом зверя.

Наш пьянчуга никогда не причислял себя к индивидам набожным, но, тем не менее, перекрестился, чтобы вычеркнуть и такую возможность. «В конце концов, — думал он, — если Бог существует, Он простит мою грешную душу».

Дьявол вдруг опустился на одно колено, словно у него закружилась голова. «Как же мне повезло! Он тоже пьян! — выдохнул человек. — Может угостить его алкоголем? Тогда у меня будет блат в Аду».

Несмотря на нездоровый вид, дьявол быстро оправился. Он разбежался и попытался перепрыгнуть на соседнее здание. К сожалению, сил на следующий рывок ему не хватило, и властитель тьмы рухнул вниз — прямо на мусорные баки.

Раздался грохот, заголосила сирена автомобиля, но все прочие элементы улицы незаинтересованно отмалчивались.

Человек отлепился от скамейки и, убедившись, что в округе никого нет, направился к своему потенциальному собутыльнику.

— Эй, приятель, а какое пойло в Аду? — спросил он, наблюдая, как Ацель поднимается на ноги и отряхивает пальто. — Полагаю, всякого лучше этой мочи! За хорошим пойлом можно и в Ад, прости Господи!

— Ты, — проковылял к нему пришелец, опираясь о стенку, — будь добр — ударь меня.

— Зачем мне бить дьявола?

— Так надо, — промычал Ацель сквозь зубы.

— Это проверка души? Я, конечно, грешник, но невиновных лупить не стану.

Ящер выпрямился и налетел на пьянчугу с кулаком. Раздался хруст, и горбатый нос человека покосился в бок, прыская кровью и вздувшись, как наливное яблоко.

Последовала вполне адекватная реакция. С криками «Ах, ты ублюдок!» человек врезал дьяволу по лицу.

— Спасибо, — замотал головой пришелец, отвоевав самообладание.

— А-а? — сплюнул тот. — Да я сейчас тебе так задницу надеру, чертов зверь!

Пьяница не думал заканчивать бой, не получив в качестве трофея голову дьявола. Он зарычал, выпятил грудь и медвежьими шагами навалился вперёд, размахивая бутылкой.

— Спасибо, но дальше я уже как-нибудь сам! — изрек благодарность Ацель и оттолкнулся от земли, исчезнув из пьяного взора человека, физиономии которой сулила неминуемая встреча с асфальтом.

— Хватит с меня, — прохрипел он, выпустив из потных ладоней горлышко стеклянной бутылки. — Не отрекусь боле от креста твоего…

Эдвард открыл глаза, но ничего не увидел. Сознание плыло и булькало в ушах протяжным плачем. Потихоньку он начал припоминать, что с ним произошло. В подземном переходе на него напали, а потом и усыпили, приставив к органам дыхания салфетку, смоченную жидкостью с резким запахом. Послевкусие до сих пор держало его голосовые связки в немоте. Запястья натирала толстая синтетическая веревка. Он дернулся раз-другой, но ничего не изменилось — все ещё связан, все ещё пленник. Что если его поймал тот самый маньяк, слухами о котором резонирует Станвелл? Юноша занервничал пуще прежнего. Что же теперь делать? Стоит ли звать на помощь, или так его лишь быстрее убьют? Да и где он вообще находится? В каком-то подвале?

Слева от Эдварда заскрипели половицы. Он замер, осознав, что плач в его голове настоящий. Кто-то обессиленно лил слёзы — совсем не для, того чтобы быть услышанным, а просто потому, что не мог иначе. И по мере того, как нерасторопные, явно мужские шаги, приближались, все отчаяннее звучали слезливые девичьи стоны.

— Не трогай её! — неожиданно для себя вмешался юноша.

Похититель ничего не ответил. Он без слов приблизился к Эдварду, почти подбежал — то было слышно по учащенному топоту. Щелчок — и перед носом студента загорелось пламя зажигалки. Юноша вздрогнул — лицо преступника закрывала белая маска, и сейчас он стоял, пугающенаклонив голову и сверкая на пленника напряженным взглядом.

— Что… что тебе нужно?

— Тсс, — прошипел тот, приставив палец к губам, что значило: «Требую тишины!». Он вытащил из кармана перочинный ножик и приступил к своим злодеяниям, предварительно прощупав рельеф лица Эдварда с неадекватной страстью доктора Франкенштейна.

Юноша зажмурился, ощутив смертельный холод лезвия за левым ухом. Единственное, что ему пришло в голову в этот критический момент — воззвать о спасении, воззвать к тому, кто всегда слышит его, всегда выручает и всегда… ведёт себя, как полный придурок!

Эдвард не успел даже открыть рот. По воле случайности или судьбы, что бок о бок идут по тропам Вселенной, одновременно являясь нечтом взаимоисключающим и единым, как масло и бутерброд, Ацель ворвался в пристанище маньяка, выбив дверь с ноги. Белый свет очертил разъяренный силуэт, и у ног его оскалилась длинная тень — оскалилась совсем не в духе рептилий. Да, студент поклялся себе, что видел волка…

— Ацель! — Юноша был готов разрыдаться.

Пришелец не стал церемониться и вести переговоры, бросаясь с когтями на растерявшегося преступника. Он рвал плоть, вверив душу исступлению и игнорируя вопли. Эдвард наблюдал, как одна тень рвет в клочья другую, и ни в одной из них не узнавал человека.

— Ацель, остановись, — попросил он таким тоном, которым просят прекратить подливать вино в бокал, но никак — не воспрепятствовать жестокому убийству. — Ацель… Хватит!

Последнее слово прозвучало достаточно громко и властно, чтобы вывести человечность сондэсианца из дремы. Ацель отпустил маньяка, и тот в слезах пополз к двери, раскрашивая своей кровью деревянный пол.

— Эд… Эдвард, — заглотнул он имя, нерешительно оборачиваясь. Поймав обнадеживающее сияние в родных глазах, пришелец забыл о добыче и с воспаленным сердцем дотащился до пленника, раскаянно прижавшись к его груди. — Я думал, что потерял тебя, — шептал он. — Я почуял твою кровь. Ты ранен? Тебе больно?

— Я в порядке, — с улыбкой отозвался юноша, наслаждаясь непривычно приятным спокойствием. — Только развяжи меня, пожалуйста.

Ацель вгрызся зубами в веревки и, разодрав их на тонкие ниточки, не без труда, но добился освобождения. Эдвард собирался обнять спасителя, но тот обездвижил его левую руку и поднес к своей змеиной морде. Высунув раздвоенный язык, он принялся бережно зализывать порезы, как это делают животные.

— Что… что ты, — покраснел юноша, не подготовившись к такому морально.

— Что не так?

— Ты… Это… У… у… людей не принято так делать!

— Почему?

— Что значит «почему»? Просто… не надо. Прошу!

— Как скажешь, — протянул Ацель, так и не познав сути возмущений. Может оно и к лучшему.

Убийца в маске бросил все попытки сбежать. Так и не достигнув порога своего же логова, он растянулся на животе, сопровождая мучения предсмертными издыханиями. Свет холодного неба, с которым в его планы вторгся чёрный ящер, стал для души этого жалкого существа упокоением. Он презирал собственный лик, изуродованный ожогами и дополненный шрамами самобичевания, и хотел, чтобы все те, кому повезло родится красивыми и сохранить ту красоту неповрежденной опасным течением жизни, испытали его боль — боль отвергнутого обществом. Сердце колыхнулось, и время похитителя подошло к концу. Он так и не успел снять маску, чтобы напоследок окунуться лицом в лучи чуждого для него солнца.

Пока Эдвард подбирал зажигалку, что выронил убийца, Ацель щелкнул выключателем, не упустив шанса повыделываться своей способностью видеть в темноте. Под потолком загорелась маленькая лампочка. Она работала с перебоями, и из-за этого искусственный свет постоянно мигал, словно в приступах эпилепсии. Убийца действительно обустроил своё логово в подвале заброшенного дома. В помещении удушливо воняло биологическими разложениями, плесенью и пылью. Но больше всего пришельца беспокоило обилие человеческих запахов. Еще до того, как попасть в дом, он потерял среди них Эдварда.

— Ацель! — окликнул его юноша: одна из жертв похитителя была привязана к деревянному столбу. — Помоги развязать её.

Девушка приходила в сознание. Это была та самая девушка, что смиренно проглотила свою участь перед «белой маской». Худая и длинноногая, она была почти одного роста с Ацелем. Короткостриженные ядовито-красные волосы, уложенные к затылку стойким гель-лаком, открывали простое, но выразительное лицо, присыпанное фиолетово-розовыми тенями. При этом одежда на ней тоже была «боевой»: черная футболка, косуха, рваные шорты, надетые под черные колготки с модными «затяжками», и туфли на платформе.

— Он мёртв, — опередил Ацель назревающий вопрос.

Зрачки девушки расширились и приобрели цвет тлеющей древесины.

— Вы пришелец? — догадалась она, не сопротивляясь, не цепенея от ужаса, а позволяя ящеру делать то, что должно.

— Только, не говорите никому, — предупредил Эдвард, когда оковы были сброшены.

— Само собой, — кивнула та благодарно. — Меня зовут Мия Донсон.

Юноша почесал затылок:

— Знакомое имя…

— «Go-Go Furries», — с гордостью ответила та.

— А? Вы имеете ввиду ту скандальную ангийскую рок-группу?

— Я одна из вокалистов.

Всплеск восторга, и Эдвард воскликнул:

— Я обожаю вашу группу! Простите, я вас не признал. Я редко смотрю выступления или музыкальные видео, предпочитаю — слушать.

Мия наигранно рассмеялась, как любая другая артистка при виде фаната.

— Простите, а что вы делаете в Станвелле? Это не то место, куда съезжаются селебритис.

Она поднесла указательный палец к подбородку, придумывая отговорку:

— Ну… у меня тут знакомые, скажем так.

— Очень увлекательная история, — встрял в разговор Ацель, — но вы не могли бы заткнуться? — обратился он к обоим, сердито хмуря брови. — Мы не на прогулку вышли и не в караоке.

— Удивлён, что ты вообще знаешь, что такое «караоке».

— Эдвард, мы в логове убийцы! — напомнил он.

— Ты что-то чуешь? — Юноша поплелся за ящером, который медленно двигался вглубь подвала — туда, куда почти не проникал убогий свет лампы.

— Зажигалка у тебя? Впереди очень темно.

— Ты же вроде видишь в темноте?

Ацель остро покосился на того:

— Я — да, но ты — нет.

— Это ты так заботу проявляешь?

— Вот не надо! Я всегда забочусь о тебе.

— Тогда… Тогда почему ты бросил меня? — Эдвард взъерошился от обиды. — Когда мы закончим с делом, — запнулся он, — ты снова оставишь меня одного, да?

Пришелец застыл в полушаге от черни, въевшейся в пространство этого богом забытого дома, и, сливаясь с ней своей широкой спиной, разгоряченно прошипел:

— Так будет лучше для тебя!

— А это уже мне решать, что для меня лучше! Не думай, что ты все знаешь. Не думай, что ты всемогущ. Так не бывает! Вообще-то, я тоже беспокоюсь о тебе. Я не хочу, чтобы ты переживал все в одиночку! Для этого я здесь. Я хочу помочь.

Ацель обернулся и сразу же попал под влияние настырного взора, который буквально возглашал: «Я не приму от тебя отрицаний!»

— Спасибо, — не удержался он от улыбки.

— Что?

— Давно хотел это сказать.

Эдвард не ожидал такого ответа. Минуя дальнейший диалог, он достал зажигалку. Жёлтый огонёк в его руках не особо помог сориентироваться в подвальном мраке. И чтобы от греха подальше не провалиться в какую-нибудь яму, юноша расчетливо ступал по пятам пришельца.

— Здесь, — объявил Ацель, прислонив к стене свою когтистую руку.

Эдвард подошёл ближе со своей зажигалкой, и только тогда перед ним начали проступать очертания двери.

— Ещё одна комната в подвале? Думаешь, там «белая маска» держит пропавших девушек? — опасливо спросил он. — Я уверен, что это тот самый похититель.

— Постой тут, — приказал ящер и на всякий случай отобрал у друга единственный источник света.

Юноша даже не успел возразить. «А ты умеешь заставить человека почувствовать себя бесполезным! — вздохнул он. — И что я вообще должен делать?»

Дверь открылась пугающе легко. Как выяснилось, на ней не имелось замка. Его заменяла дыра, через которую со спертыми потоками воздуха влетали и вылетали пузатые мухи. Эдвард отмахнулся от назойливого жужжания, послушно сохраняя свою позицию «моральной поддержки». Вроде бы, так называют «друзей», которые вместо реальной помощи толкают тебя в спину со словами: «Полный вперёд! Я буду держать за тебя кулаки…», а сами заканчивают про себя: «…не нарушая дистанцию».

Ацель шагал вниз по проминающимся ступенькам, неспокойно оскалившись. Прикрывшись рукой, чтобы спасти свой чувствительный нос от ядовитых зловоний, он в ужасе взирал на полуразложившиеся человеческие тела. Девушки и женщины лежали прямо друг на друге, словно чертова стопка книг! На них не отмечалось признаков изнасилования или откровенных побоев, но у каждой было содрано лицо со скальпом. Пришелец насчитал около семи трупов. Во всем этом бедламе, он случайно споткнулся.

— Убей…те…меня, — прохрипел кто-то отрывисто, и Ацель ощутил, как холодная рука соприкоснулась с его чешуей. Он опустил глаза и увидел девочку, чьё сердце все ещё билось. Из-за отсутствия век её глазные яблоки высохли и съежились, стали похожими на изюм. Обессиленная, по пояс в крови, она прилипла к полу оголенной плотью щеки, повторяя и повторяя одни и те же слова:

«Прошу… Убейте меня…»

История «белой маски» никого не обошла стороной. Этот траур пал на всех жителей Станвелла. Ацелю, Эдварду и Мии тоже пришлось непросто. Полиция привезла их в участок, сомневаясь в честности показаний. К счастью, связи Донсон все разрешили. Подозрительную троицу отпустили в тот же день, а загадочные обстоятельства гибели маньяка объяснили тем, что «его растерзала бешеная собака». На самом деле, в этом имелась доля истины. Собака действительно присутствовала на месте преступления — отпечатки лап крупного животного были обнаружены следователями у порога того самого дома. Вот только никто — никто, кроме Ацеля — не мог представить себе насколько «глупая» была эта «псина».

Глава 5. Второй шанс

В середине той же недели Эдвард пересдал экзамен, который пропустил из-за поисков Ацеля, и успешно закрыл летнюю сессию. Близился студенческий фестиваль, возможность поучаствовать в котором в качестве ведущего гитариста отобрали у него в последний момент. Это значило, что теперь Эдварда не обременяло абсолютно ничего, и он мог работать в музыкальном магазине до конца лета на полную ставку.

Миновал второй учебный год, и это праздное событие они с Ацелем обмывали до позна. Хотя, конечно, понятие «обмывать» в определении этих двоих значило что-то вроде: «Давай испечем торт и будем играть в настольные игры всю ночь напролет!»

«Всю ночь напролет» они не осилили и отрубились примерно в три часа после полуночи.

Наступившим утром Эдвард был готов к тому, что длинный рабочий день пройдёт под гнетом дремы и неприятных порицаний начальства по поводу его «несобранности». И было подозрительно, когда глаза открылись сами собой в небудничной бодрости.

Юноша был убеждён, что не забыл завести будильник. Однако его внутренние часы давали сбой, и, чтобы избежать неприятностей, он на всякий случай нащупал свой телефон. Эдвард принадлежал ряду скурпулезных людей, что всегда содержат жилье в идеальном порядке. По этой причине, ещё до того, как разблокировать экран смартфона, он заподозрил неладное.

— Ацель! Это ты выключил будильник? — Студент влетел на кухню, просовывая голову через футболку: — Я опоздал на работу. Из-за тебя! Зачем ты это сделал?

Он смерил своим полыхающим взором пришельца, который выкладывал на тарелку что-то неаппетитное, выказывая безусловную беспечность.

— Успокойся, — равнодушно отозвался тот, присаживаясь на стул в своей вычурной манере. — Я позвонил работодателю и взял отгул на три дня.

— Что?! На каких условиях?

— Твоя бабушка… — трагично положил руку на сердце Ацель, — она покинула этот мир…

— Какая ещё бабушка?! — непонимающе таращился на него Эдвард.

— Самая родная и любимая!

— Но у меня нет бабушки! — схватился за волосы юноша. — А даже если и есть — я её знать не знаю! К чему все это?!

Наконец, пришелец сдался и спесиво расхихикался, по всей видимости, получая подлинное наслаждение от сотворенной им иронии. Словно по волшебству, в его руке появилось два билета — он заранее запрятал их в рукавах, которыми пользовался не хуже, чем карманами.

— Мы едем в Лондон! — феерично объявил Ацель.

— Куда?

— Ты же хотел посмотреть Тауэр?

— Да, но, — растерянно моргнул Эдвард, — почему сейчас?

— Не люблю откладывать дела на потом.

— Поездка в Лондон — это не столь неотложное дело, чтобы пропускать работу. Это, скорее, — развлечение, а не дело, — протянул тот, сомневаясь в чистоте мотивов сожителя.

Пришелец закинул ногу на ногу и назидательно возразил:

— Может и развлечение, пусть так. Но поверь мне, когда ты будешь умирать, все эти твои «дела», — произнес он слово с презрением, — станут последним, о чем ты подумаешь.

Не имея при себе аргументов, чтобы оспорить эту весьма глубокую мысль, Эдвард плотно сомкнул губы и издал удрученное мычание.

— Ладно… раз ты уже купил билеты… — согласился он. — Только в следующий раз предупреждай о таком!

— И упустить возможность увидеть недоразумение на твоём лице? Ни за что!

Юноша вздохнул, поражаясь тому, как в его душе хватает выдержки ежедневно принимать на себя стрелы колкостей, которыми его инопланетный друг стреляет ему в спину на радость своему неадекватному фетишу. И более того — почему он до сих пор разрешает этому бестолковому пришельцу хозяйничать на его кухне и изводить продукты, купленные на его деньги?

— И эти чёрные ошметки чего-то там ты называешь «завтраком»? — скривился Эдвард, с жалостью постукивая вилкой по чему-то твердому. — «Оно» вообще съедобно?

— Ну конечно! Я же не первый раз готовлю! — уверил Ацель.

Студент недоверчиво прищурился:

— Хоть раз из них был удачный?

Ацель поник и, чтобы убедить сожителя в своем кулинарном мастерстве, попробовал наколоть на вилку какой-то уголек, но тот необузданно отскочил.

— Кажется, «оно» тоже не хочет быть съеденным. — Эдвард скептически повёл бровями, ощущая себя болельщиком на каком-то глупом спортивном соревновании. — Ацель, ты проигрываешь собственному завтраку.

В тысячный раз примиряясь с поражением, пришелец вывалил содержимое тарелки в мусорное ведро. Подобное давно переросло в традицию, но, как известно, рьяные стремления невозможно свергнуть чередой неудач. В конце концов, не будь в мире таких увлечённых людей, как Ацель, искусство и наука застопорилось бы на одном месте: да Винчи никогда бы не превзошел Верроккьо и не подарил эпохе «Возрождения» «Витрувианского человека», а Эйнштейн не разработал бы теорию относительности, расстелив красную дорожку многим современным умам. Талант — это, конечно, хорошо, но без упертости — грош ему цена.

— Ладно! — Эдвард с энтузиазмом вскочил из-за стола. — Я приготовлю нам завтрак.

— У нас нет на это времени! — воскликнул тот, поднимаясь следом.

— Что? Почему?

— Наш поезд… уже через полчаса. — Пришелец то ли ухмыльнулся, то ли так проявил досаду относительно своей нерасчетливости. Нельзя сказать, что тем самым он поставил юношу в тупик. «Когда рядом Ацель, нужно быть готовым к любым неожиданностям», — повторял себе Эдвард, вновь и вновь наступая на одни и те же грабли.

По прибытию на железнодорожную станцию, поезд «Лондон-Ноттингем» уже ожидал пассажиров. Эдвард не очень любил поезда, потому что не обладал терпением, и спать в таких условиях, как это делают другие, он просто не мог — особенно в сидячем вагоне. Внутренняя обстановка поезда напоминала салон самолёта. Отдельно стоящие мягкие кресла с подлокотниками и большими спинками, сохраняющими какую-никакую приватность, резали глаз беспокойно-красной обшивкой.

— Почему нельзя было выбрать менее вырвиглазный цвет? — сетовал Эдвард, занимая своё сидение возле окна.

— М?

— Салон! Почему красный?

— Что не так с красным? — отвечал Ацель вопросом на вопрос.

— Ну, — смутился юноша, — просто… просто он мне не нравится.

Поставив руку на подлокотник и издав низкий грудной звук, пришелец развалился на сидении.

— Понимаю, — пробурчал он. — Я тоже не люблю красный цвет.

Горючее почти кончилось; пламя скуднело, превращаясь в слабое дрожащее пятно света. Огонек едва освещал хижину — растянутую над голой землёй склейку из различного рода мусора: К сожалению, в сезон дождей — а он на Сондэсе был продолжительным и холодным — убежище становилось бесполезным.

Эта маленькая планетка в галактике Спруд никогда не таила в своих недрах природных богатств, а здешние технологии, по космическим меркам, никому не представлялись привлекательными. Единственная главенствующая раса жила в вечном регрессе. Новое столетие — очередной шаг назад.

Давным-давно в галактике началась планетарная война. Торговля выходила на космический уровень, пробуждая на этом фоне неизбежные конфликты, вроде расовой дискриминации и гонки вооружений. Сразу три высокоразвитые цивилизации боролись за титул «Первой Галактической Планеты». Затянувшаяся война привела к серьезным экологическим проблемам. Страдала флора и фауна многих не сильно развитых планет, которые вынужденно вовлекли себя в разборки Б`орокка, В`иса и Д`арбеса; население живьем разлагалось от естественных и искусственных пандемий, а последствия оружейных испытаний приводили к мутациям и неизлечимым болезням.

Сондэс — одна из тех несчастливых планет, что встала на чужом пути и не смогла дать отпор высоким технологиям их примитивными копьями, стрелами и смехотворными клинками. Именно поэтому Сондэс часто называют «планетой невезения».

Итак, пока Спруд утопал в реках крови, в хижине грелась одна из бедных сондэсианских семей, что вела кочующий образ жизни, свыкнув с неудобствами бесконечной войны. В своём постоянстве небо было затянуто свинцовыми облаками дыма, и не осталось среди нынешних поколений того, кто помнил сиреневый небосклон с двумя благословенными лунами, что в дни затмений служили орудиями небесных сил.

Когда-то в религии Сондэса существовала легенда о Божестве, что сотворил Жизнь из света. Считается, что в былые времена два «клинка» защищали «Божество Света» и детей его от Великой Тьмы. «Свет не может сражаться сам, ибо опорочит Он саму Жизнь, и прекратят очи его сиять, а руки не согреют боле детей своих». Сейчас никто уже ни во что не верит, а образы лун перестали олицетворять что-либо миродушное — только один нескончаемый ужас перед властными сторонами и смертоносное лезвие врага.

Исполинский космический корабль заглушил двигатели, выпуская из днища корпуса четыре стальных упора, чтобы совершить посадку. Сондэсианский ребенок, разбуженный звоном в ушах, с усилием открыл глаза и тут же захлебнулся булькающим кашлем. Он огляделся, но в палатке уже никого не было. Снаружи доносились голоса — чужие, ехидные, какие-то нереальные. Ребенок, одетый в лохмотья, высунулся из палатки. У него не было сил бежать, поэтому он просто стоял на своих ненадежных ногах и смотрел на двух высоких мужчин в герметичных костюмах и квадратных шлемах с темными стеклами светофильтра, что быстро двигались в его сторону. За спиной у них висело оружие и кислородный баллон, а на поясе побрякивали связки "пропускных пластин" с кодами доступа к тюремным отсеками звездолета.

— Ты тут один, пацан? — спросил пришелец, грубо хватая того за плечо.

Мальчик стал вырываться, выкрикивая что-то на сондэсианском языке. Он осознавал, что его заберут, но не ведал куда и зачем.

— Хватит с ним церемониться! — подошёл второй. — Этот сондэсианский отброс ни слова не понял из того, что ты сказал. Скорее всего — сирота. Веди его на корабль — к остальным.

Пришелец пожал плечами и потащил ребёнка за собой, игнорируя сопротивления. Не осилив и десяти шагов, мальчик обмяк и прильнул к земле, словно неживой.

— Эй, да он же сейчас помрет!

— Ничего-ничего. — Второй приподнял ребёнка за шкирку и поставил на ноги. — Эти ящерицы крепкие ребята! Подлечим немного и продадим по двойной цене.

Черные выступы нагорий, из которых, по большей части, формировался ландшафт Сондэса, присыпала белая пыль, что выпотрошили друг из друга разгневанные валы облаков. Эта пыль падала на его лицо, неприятно прижигая змеиную чешую. Ацель знал, что то был не снег — на Сондэсе никогда не бывает зим. По крайней мере, сейчас. Но истории все ещё хранят на своих обгорелых страницах сказки о снежных веках, которые довелось застать мертвецам.

Силуэт космического корабля высовывался из серого тумана, как жук-великан. Казалось, он вот-вот зашевелится и поползет, протыкая штыками каменистую почву. Двух пришельцев с добычей встречали на трапе члены команды. У тех были одинаковые костюмы, подогнанные по форме и размеру под их тела: не все из них были гуманоидами.

Ацель увидел, как впереди топчатся сондэсианские дети — такие же, как он: ободранные и грязные. Все они ревели навзрыд, и только одна старшая девочка с бронзовой чешуей послушно ожидала, когда их заведут на палубу. Ветер плескался в ее песчаных волосах, повязанных желтыми лентами, а глаза счастливо блестели золотом. Она поймала на себе рассматривающий взор чёрного ящера и лучезарно улыбнулась ему.

«Почему она улыбается? — подумал он, пока пришелец погонял его вперёд. — Ненормальная какая-то».

Подобранных детей разделили на группы в соответствии с возрастом и физическими данными, и, подобно скоту, повели по коридорам звездолета под руководством надзирателя: тех кто помладше и послабее — в одну сторону, более выдающихся — в другую. Бесстрашная девочка попала во вторую группу, отчего её радость выходила за буйки и выливалась восторженным хихиканьем. За неадекватное проявление эмоций её постоянно били по шее. Ацель проследил, как дети один за другим покидают секцию космического корабля, и занервничал, потому что его единственного не причислили ни к одной из групп. Вместо этого за чёрным ящером пришёл бортовой врач. От него исходил какой-то новый запах — горьковатый, но приятный и свежий. До того момента Ацель не знал, насколько ему нравится запахи стерильных препаратов, чистящих средств и различных противомикробным химикатов. Врач оглядел ребенка с ног до головы, будто сомневаясь в его ценности, а когда тот закашлял — взорвался бранью.

— И ты хочешь, чтобы я лечил этого дохлика? — тыкал он пальцем в офицера. — Он не окупит наши убытки! О чем ты только думаешь?

— Сондэсианкие отпрыски хоть и тощие, но жилистые. На них пахать и пахать! — стоял на своём тот. — А ещё выживаемость у них даже лучше, чем у сив`ильцев. Я надеюсь, ты помнишь, как ошибался в прошлый раз, а? Ты видел, во что превратился Сондэс? Спорим, что через полвека его причислят к «тёмным планетам»? Я знаю о чем говорю. Не разбрасывайся товаром и не строй из себя незаменимого, доктор Дьего, — пренебрежительно фыркнул офицер, сложив руки за спиной.

— Как прикажете, — выдавил Дьего, озлобленно пихая мальчика. — За мной, мелкий засранец!

Ацель слышал весь разговор, но слова рассыпались вокруг него бессмысленными звуками. Одну очевидную деталь он все же для себя прояснил — ему здесь не рады.

По прошествии пяти дней изоляции и ежедневных болезненных процедур, мальчику действительно полегчало, и под конец недели его перевели в общий блок.

Надзиратель швырнул чёрного ящера в камеру, и на него тут же уставилось с десяток напуганных и измученных глаз. Дети сидели на полу, поджав ноги, или лежали, свернувшись клубком, словно бродячие псы. Эти угнетающие настроения ломались под контрастом мелодии, которую девочка с бронзовой чешуей мычала себе под нос. Чтобы не предаться хандре, она распускала мелкие косички в своих волосах и заново вплетала в них ленты, повторяя манипуляции снова и снова.

— Выглядишь куда лучше!

— Ты! — процедил сквозь зубы Ацель. — Бесишь! Прекрати лыбиться! Я не знаю, что происходит, но ничего хорошего из этого не выйдет!

— Сам признался в своём неведении. Чего же ты рычишь на меня? — Девочка не теряла искры задора.

— Будто ты в курсе, что с нами будет!

— Так и есть. Или ты считаешь, что неведению можно улыбаться?

— Тогда объясни! — потребовал Ацель.

— Такому грубияну я ничего объяснять не собираюсь! — вертела носом та.

— Ладно! — отозвался мальчик вспыльчиво. — Прости. Довольна?

— А ты забавный малый! Правда, — задумалась девочка, — стоит немного поработать над собой. Никто не любит шумных детей. Меня зовут Ливара. Переводится как «песчаная буря». Что насчёт тебя? Как к тебе обращаться?

— Ацель.

— Ацель? Красивое имя, но оно тебе не подходит. «Крадущаяся тень» — значит, ты должен быть кротким и немногословным. Может лучше… хм… Генель — «скрытая глупость»? — Ливара разразилась звонким издевательским хохотом.

— На драку нарываешься?

— Неужели опустишься до драки с девчонкой? — Она отпустила свои волосы и вызывающе наклонила голову. — Да и вообще, сидел бы молча и радовался, что попал в категорию «А». Вот же неймется!

Ацель уселся в неосвещаемом углу тюремной камеры, оправдывая своё имя. Чёрная чешуя размылась, преобразовав силуэт гуманоидного ящера в неузнаваемые пятна грязно-белых тканей, в которые его переодели в медицинской части. Два ультрамариновых огонька недоверчиво посматривали на Ливару из-под полуприкрытых век, создавая впечатление, будто тень обзавелась глазами.

— Если ты не заметила, — заговорил он сдержанно, — нашему положению здесь радуешься только ты.

— Может и так! — Девочка легла на пол и, заключив руки за голову, перевела своё внимание на три еле заметные лампочки сигнализации под потолком. — Это все потому, что мои цели и цели огонов совпадают.

— Хочешь сказать, что ты намеренно позволила им себя схватить? — открыл рот Ацель. — Точно психопатка! И что ещё за огоны?

— Огоны, — повторила та без улыбки, — это… космические преступники, разновидовое сборище мерзавцев, что наживается на войне, приторговывая на тёмных планетах нелегальной продукцией. В основном, конечно, животными — они сейчас высоко ценятся на рынке… Ты же в курсе, что выращивать скот в условиях тёмных планет невозможно? Мясо, шкура и прочее — вот на что сейчас спрос. А там где спрос — там рождается и предложение.

— И нас тоже на мясо? — поежился мальчик, еще глубже забившись в угол. Все дети в камере поддержали его гробовой тишиной.

Ливара выждала зловещую паузу и рассмеялась. К уголкам ее глаз накатили слезы:

— Видели бы вы ваши лица!

— Давай без твоих шуточек! — Мальчик выдохнул.

— Тёмные планеты — убежища для беглецов, отбросов общества, особо опасных преступников. Вся жизнь на этих планетах давно вымерла — по тем или иным причинам. А чтобы скрываться на планетах неприспособленных для жизни нужно очень много денег. Некоторым убийцам не хватает рабочих рук. Некоторые… ушли на пенсию и просто хотят спокойно дожить свой век. Здесь в дело вступаем мы — сироты, бродяги, никому ненужные дети.

— Это же… рабство!

— Я предпочитаю называть это «вторым шансом». Лучше жить в качестве раба, зато с кровом, и пищей, чем скитаться по умирающей планете и грызть камни под открытым небом.

— Но…я не сирота! У меня есть родители, старший брат и нерожденная сестра!

— Значит они тебя бросили!

— Неправда!

— Обменяли на что-то?

— Нет же!

— А что тогда? Огоны стараются не лезть в дела семейные. Даже у отбитых наглецов есть свои принципы.

— Произошла какая-то ошибка! — Ацель вскочил на ноги и начал судорожно стучать по решетке: — Выпустите меня! Я не должен здесь находиться!

Ливара сомкнула его пасть двумя сильными руками и серьёзно прошипела:

— Думаешь, из-за какого-то мелюзги они повернут корабль? Мы уже покинули галактику, уймись! Или ты мазохист? Потому что никто слушать тебя не станет, а вот побьют — запросто! И не посмотрят, что ты из категории «А»!

Мальчик одарил ее диким взглядом из-под бровей: в нем возглас отчаяния прикрывался камуфляжем жестоких желаний; и прикрывался так искусно, что редкое сердце было способно прочувствовать на себе его взрывную волну. Обычно за такой взгляд он получал от родителей затрещину.

— Мне жаль, что тебя втянули во все это, — жалостливо проговорила Ливара, и Ацелю почудилось, будто перед ним не смешливая девчонка с её глупыми подколами, а кто-то взрослый и надёжный.

Вернувшись в свой тёмный угол, мальчик спрятал лицо в коленях и тихо застонал.

— Расскажешь, что произошло? — присела девочка рядом. — Как ты попал к огонам?

— Я не знаю, — шептал он себе под нос. — Когда я проснулся — никого не было. Я думал, мою семью убили люди Борокка, но не мог понять, почему они не тронули меня.

— Ты был болен и вряд ли бы выжил на Сондэсе без лекарств, — мягко улыбнулась Ливара, прислонившись спиной к стене и запустив когтистые пальцы в лохматые волосы Ацеля. — Возможно, — мечтательно прикрыла она глаза, — твои родители знали об этом и решили спасти тебя, предоставив тебе «второй шанс». Улыбка судьбы не всегда белоснежна, иногда она показывает кривые зубы. Но веришь или нет — это не делает её плохой.

Глава 6. Утопия

Когда Ацель впервые ощутил под босыми ногами каменистый рельеф тёмной планеты, он на секунду обманулся мыслью, что вернулся домой. Но даже на постапокалиптическом Сондэсе кое-где проклевывались зачатки жизни, а в горах струились сезонные ручьи пресной воды. Поверхность планеты, которую избрали для своих чёрных дел огоны, была если не противопоставлением Сондэсу, то точно — его худшей версией: холодная и бездушная, большой космический камень, как ни посмотри. И пока жизнь в галактике дышала полной грудью, эта планета могла лишь выдыхать…

Непредсказуемые бури раздували серые слои песка, оголяя бурые образования, на которых оставили свою посмертную печать исчезнувшие народы. Почти семь тысячелетий назад Зеасс, населенный высокоразвитой цивилизацией полуамфибий, был отравлен чужеродным веществом, что выделилось из обломков среднеразмерного астеройда. Жизнь захлебнулась ядом, и океан, омывающий девяносто процентов планеты, опустел. Шли столетия, менялись зеасские полюса, а вода все не очищалась, зато мутнела и увеличивала свою вязкость до тех пор, пока не превратилась в нечто новое, что под жаром солнца принимало свойства резины, а длинными морозными ночами затвердевало и превращалось в камень. Поскольку в дневные часы верхние слои почвы Зеасса стремятся как-бы «поглотить» все живое, напоминая о своём статусе тёмной планеты, нынешние обитатели бездумно обозвали это явление «оголоданием», а огоны популяризировали данный термин в своих кругах.

Конечно, умы привезенных на планету сирот не ведали ни о чем из вышесказанного. Стоя в синем свечении зеасской луны на обозрение сотням заинтересованных лиц, обреченно хлопая глазами перед иноязычными обращениями, — они разделяли между собой лишь одно знание: «Мне страшно».

По ночам песчаные бури затихали, тогда же — открывались рынки, а жители тёмной планеты покидали пределы безопасной обители.

Отовсюду разносились возгласы, кряхтение, рычание и писк, которые, порой, звучали так резко и звонко, что могли навсегда оставить ребёнка заикой. Все эти странные существа были готовы драться за товар. Ацель переминался с ноги на ногу от холода, пока в соседней лавке торговец свежевал мясо каких-то зелёных зверьков, бьющихся лбами о прутья клетки. Пришелец с рыбьей мордой замахнулся топором на одного из покупателей за то, что тот обозвал его сырьё «низкосортным», тем самым начав потасовку с руганью, кровью и всем прилегающим.

Мальчик опустил глаза к земле — туда, где стальные цепи, удерживающие пленников, зарывались в песок, подобно змеям в пустыне.

— Не волнуйся, — полушепотом сказала Ливара, заметив его страх, — все будет хорошо.

Ацель промолчал. Он часто слышал эти слова от родителей. «Все будет хорошо!» — причитали мать и отец с дрожью в голосе, когда воюющие цивилизации высаживались неподалёку от их укрытия и вынюхивали что-то или кого-то с плазменными пушками за спиной, просвечивая туманные настилы Сондэса кровавокрасными пучками прицела.

Пока надзиратели засмотрелись на драку, девочка перекрутила цепи на своих руках и поменялась местами с другим ребёнком. Это неудобное положение приблизило её к Ацелю, и с заговорщической улыбкой она заключила ладонь чёрного ящера в свою.

— Хочешь открою секрет? — подмигнула Ливара, словив его неоднозначный взгляд.

— Не надо.

Но девочка не нуждалась в согласии, быстро отчеканив:

— Как только увидишь покупателя побогаче — посмотри ему в глаза и улыбнись. Тогда он пропитается к тебе симпатией и, возможно, купит. Улыбка — это якорь в любых отношениях!

— Не стану я никому улыбаться! — предвзято покосился на нее Ацель.

— Тогда тебя купит какой-нибудь бедняк! — досадно воскликнула та.

— Мне уже все равно.

— А мне нет!

— С каких это пор тебе не плевать на мою судьбу? Может быть… я вообще не хочу, чтобы меня кто-то покупал…

Оптимизм Ливары немного увял от такого ответа, но новая надежда затрепыхала у нее в душе белыми крыльями, и вся ее сущность тут же стремительно расцвела.

— А вот я, — задрала она подбородок с вдохновляющим видом, — верю, что нас купит какая-нибудь пожилая пара, которая всю жизнь мечтала о внуках, но из-за своей деятельности осталась бездетной! Они будут любить нас и лелеять, раскаиваясь о своём прошлом. И…

— Бред психопатки. — Он высвободил свою руку.

— А-а? — сжала кулаки Ливара, получив подзатыльник от надзирателя. — Я пытаюсь тебя приободрить, — заговорила она тише, — а ты, непробиваемый угрюмый дурак, копаешь себе могилу!

Изводя широченной улыбкой Ацеля и нервируя баловливым поведением огонов, девочка рисовалась перед всеми, кто, по её мнению, представлял из себя хоть что-то стоящее. Но где такое видано, чтобы раб выбирал себе хозяина?

Из проходящей мимо толпы отделилось несколько пришельцев. Все они были одеты достаточно прилично, двигались статно и явно имели интерес к приобретению качественного «товара». Воспользовавшись своей методикой «обольщения», Ливара радушно растянула уголки губ. Примерно так поступают маленькие дети — пользуются слабостью взрослых, выпрашивая дорогие игрушки или неположенные им сладости.

— С Сондэса? — спросил один, не заморачиваясь с основами вежливости. Его серые лапы с грубыми наростами сделали какой-то нелепый жест.

Огон кивнул.

Шея пришельца с совиной пластикой повернулась в сторону Ливары. Под цветастой маской, как те, что надевают на карнавал, забегали большие черные шарики — глаза. Они заинтригованно блеснули и перекатились обратно к торговцу. Спину девочки защекотали мурашки, и она впервые засомневалась в том, что богатый дом избавит её от несчастья.

— Я беру эту, — указал пришелец когтем на девочку, — с бронзовой чешуей.

Поскольку галактическая карта могла отслеживаться, беглецы совершали оплату «наличными», коими могли стать любые ценные — но ценные в космических масштабах — предметы, будь то редкие металлы или высокотехнологические изобретения исчезнувших цивилизаций.

— Ливара, ты уверена? Этот тип не внушает доверия, — щурился Ацель. — Хочешь я его покусаю?

— Ничего, — воинственно выпрямилась та, — вдруг мне больше так не повезёт. — И Ливара безукоризненно последовала за своим новым владельцем. Без ее вдохновляющей улыбки сондэсианские дети лишились тех волшебных частичек веры, которые образовывали вокруг их сердец защитный барьер. Даже Ацелю стало не по себе.

Прежде чем пришёл черед мальчика стать предметом быта, его вынудили проторчать на промерзших камнях много утомительных часов. Когда зеасское светило обмазало небо циановыми полосками рассветного тумана, он начал покачиваться от слабости и сонливости, проглядев, как к ним подошла странная пара. Трудно было различить в них женщину или мужчину, потому что смотрелись они абсолютно идентично, словно близнецы. Под салатовыми плащами прятались изогнутые буквой «S» тонкие тела с массивной грудиной-щитом и обтянутыми бледно-серой кожей короткими ребрами. Из-за подобного анатомического строения пришельцы никогда не разгибали спины, а глазам пришлось переползти на одну линию с пастью и дыхательными отверстиями.

Челюсти, вплющенные в миниатюрные морды, горизонтально защелкали, производя пыхтящую речь. Огон помотал головой, мол, не понимаю вас, и пришельцы, перебивая друг друга, перешли на язык жестов. Судя по продолжительному диалогу — велись торги. Огоны не любили торгашей, но сделку, в конце концов, заключили. Ацеля отсоединили от общих цепей, и пара в торопях поволокла его за собой.

— Не так сильно! — захрипел мальчик, давясь стягивающей болью, которую причиняло стальное кольцо на шее. Но никто даже не повёл ухом.

Из-за оголодания постройки на мертвом Зеассе большей своей площадью уходили под землю, минуя нестабильные слои. С высоты птичьего полета куполообразные крыши домов терялись в серости дюн, изнутри — разделялись на жилые и складские этажи. Материальный статус хозяина отражался в том, насколько глубоко «врослось» его поместье. Дом, в который попал Ацель, принадлежал среднему классу и находился в процессе возведения. Приобретая раба, вайсв`аги нуждались в дешевой рабочей силе, а с сондэссианским ребенком, по словам соседей, «невозможно прогадать». Именно это втолковывали они Ацелю, разбавляя свой чудаковатый говор фразами на его родном языке: «Теперь смысл твоей жизни — выкапывать этажи».

Мальчику показали его комнату на поверхности, что вмещала в интерьер одно круглое окно с непробиваемым стеклом и голые стены. Пол из вайсвагского аналога бетона был весь покрыт уличной пылью. Во время ядовитых бурь песок надувало сквозь щели и трещины, от которых страдали не только постройки семьи: сложной задачей становилось найти материал, неподверженный карозии в условиях этой планеты.

Закончив экскурсию, вайсваги вывели Ацеля во двор и сообщили о том, что существует некая важная личность, с которой ему придётся наладить общение.

«Будь вежлив, не перечь, проявляй инициативу в оказании помощи. Мастер Исаи — наш господин. Его народ покровительствует вайсвагам многие тысячелетия. Мы работаем на Исаи, ты — на нас, все понятно?»

Отношения, которые складывались между двумя совершенно непохожими расами, разделяющими жизнь на Гихране, имели строгую иерархию. Слабохарактерные вайсваги находились в добровольном подчинении у интеллигентных к`инов. При этом у первых — почти не было ограничений. Они обладали собственностью, могли заниматься любой деятельностью, и только одно правило для них было нерушимо: «Не смей ставить себя выше кинов». К примеру, это значило, что вайсваг не мог купить себе двух рабов до тех пор, пока его господин владеет только одним, даже если ему позволяет доход.

Особняк Исаи стоял по соседству с семьёй и куполом был идентично схож со всеми домами в округе. По периметру его обносила ограда из лучей зацикленной энергии, которые предсказывали ухудшение погоды, меняя цвет с полупрозрачного на плотный агатовый.

Приветствуя Исаи, вайсваги перестали шептаться и застыли, а их шумное дыхание уподобилось мертвому.

Ацель видел, как высокий гуманоид плывет по камням, будто бы его суставы — пластилин в теплых ладонях. Поверх рубахи с широкими рукавами на нем была красная жилетка, на которой все время что-то копошилось и мерцало: кины не напрягали себя одеждой и соответствующими хлопотами, используя для этой цели особые материальные проекции.

— Это же… — удивился мальчик, вспоминая, как пришелец в маске покупал Ливару, — тот самый тип. Вот ещё не хватало соседствовать с этой психопаткой!

Знакомство было коротким — Исаи даже не взглянул на того, задавая вопросы через своих подчиненных. Он перекинулся с ними парой слов на кинском, которые выползали из-под маски с каким-то нездоровым скрипом.

— Уважаемый Мастер хотеть знать твоё имя, — заговорил с акцентом один из вайсвагов,

— Вы же знаете моё имя… — Ацель скривился. — Сами скажите.

— Уважаемый Мастер хотеть знать имя от тебя, отродье! — прикрикнул второй.

Мальчик вздохнул и представился:

— Ацель. Моё имя — Ацель.

— Уважаемый Мастер, наш говорить его имя — Ацель.

Исаи одобрительно кивнул. Казалось, это — вся информация которая была ему необходима. Он развернулся и поплыл обратно в многоэтажные хоромы, пугая мальчика своей чрезмерной безучастностью.

«Да кто он вообще такой?» — подумал Ацель, изнывая под лучами разжаревшегося солнца. Земля тоже нагрелась, и от шага в шаг проминалась, словно батут.

Шли дни, месяцы, годы, а Ацель все никак не мог свыкнуться со своей новой ролью. Как и все рептилии, он плохо переносил морозы, а поскольку ночами температура на Зеассе нередко преодолевала отметку ниже нуля, свои обязанности раба мальчик старался исполнять до захода солнца. К сожалению, отоспаться ему удавалось нечасто. Народ тёмной планеты, в большинстве своём, бодрствовал в дневные часы, и вайсваги то и дело врывались в его «покои» с мелкими бытовыми поручениями. Иногда Ацель перебарывал слабость и возвращался к работе, но в очень морозные периоды — впадал в состояние анабиоза и никаким битьем или угрозами его было не поднять. Вайсваги очень серчали на подобное упущение с их стороны и не скупались на наказания, лишая ребёнка и без того скудных пайков, будто бы он был виноват в своих физиологических особенностях.

Ацелю вручили инструмент — лопату, которая в своих габаритах превосходила самого мальчика. И если с ручным трудом он кое-как справлялся — в том числе и эмоционально — дефицит воды сводил его с ума. Дело в том, что вайсвагам не требовалось много жидкости для поддержания жизни. Они закупали у Исаи один средний горшок с водой на двадцать заходов солнца, и из запасов выделяли рабу всего десятую часть. Таким образом, чёрный ящер потреблял где-то полстакана воды раз в трое суток, учитывая, что норма для его вида — два литра в день.

В процессе взросления у сондэсианских детей наступает такой момент, когда они сбрасывают кожу. Данное явление можно сравнить со сменой молочных зубов (зубы у рептилоидов растут всю жизнь) или пубертатом. Когда это случилось с Ацелем, он не был готов. Чешуя сходит достаточно болезненно: все тело ноёт и зудит. Как-то интуитивно мальчик знал, что от мучений его избавит только вода —она смягчит ороговевшую кожу и позволит ненадолго восстановиться. Естественно, вайсваги не допускали и мысли о дополнительных расходах на раба и голословно обвиняли Ацеля в том, что тот просто придуряется, чтобы отлынить от работы.

И вот однажды мальчик сделал рискованный шаг — он пробрался в кладовую и вылил на себя целый горшок воды. Как последствие — вайсваги взбесились и избили мятежного раба до полусмерти. После этого сюжета в голову Ацеля начали прокрадываться мысли о суициде. Ему казалось, что он гниет, что он уже не жилец — компост в выгребной яме. И чем глубже уходили этажи, тем сильнее он убеждался в этом. К нему прочно привязалось неоднозначное чувство — отвращение. Для чёрного ящера погребение во смраде рабского существования стало ассоциироваться с болью и смертью, а как известно, отвращение — это форма страха, которая защищает организм от опасных вещей. Незаметно для себя мальчик мечтал о тех запахах, что омывали его в медицинском отсеке Дьего — вечно недовольного, брюзжащего козла, что не гнушался поднять руку на ребёнка. Было бы враньем — сказать, что Ацель не опустился по эмоциональной лестнице до жажды крови. Но он был таков.

Помимо вайсвагов, мальчик кипел ненавистью к Ливаре. Несмотря на рабство, девочка продолжала улыбаться ему при встрече и махать рукой так, словно с Исаи она действительно обрела счастье. Ливара не носила цепей, на ней всегда была чистая одежда, и, замечая все это, Ацель давился завистью, без слов проклиная ее.

— Эй, ты чего меня игнорируешь? — позвала его девочка в один из дней, когда черный ящер возвращался из «дыры» — так называли участки земли, где непредсказуемо возникали и также непредсказуемо затягивались бездонные ямы. Современные зеасские народы сбывают в них мусор и отходы жизнедеятельности.

— Может потому что я не хочу? — огрызнулся тот.

— Прости! Ты так тихо говоришь — я ничего не слышу! — кричала Ливара со своего двора, за пределы которого ей запрещалось выходить: как она объясняла — ради ее же безопасности.

Ацель решил расставить точки над «I» и высказать все, что носил под сердцем:

— Ты дура или как? — агрессивно зашипел он, подойдя к ограде поместья Исаи. — Неужели ты не поняла, что я не хочу с тобой общаться! Я ненавижу тебя!

Девочка опустила брови и закусила губу:

— Вот как… Почему?

— Почему?! Потому что это — несправедливо! — выпалил Ацель, что есть мочи. — Почему именно тебе — беспечной идиотке — повезло попасть в нормальный дом? Почему не мне? Я ведь вообще не должен быть здесь! Я так устал от всех этих зловоний! У меня пальцы в кровавых мозолях! Я постоянно хочу пить! А ты… — задрожал он, — посмотри на себя! Такая… такая… красивая. В платье. Твои руки не знают физического труда. Тебе неведомо, что такое боль! С тебя даже цепи сняли!

— Так вот значит… какого мнения ты обо мне, — грустно улыбнулась она. — Я думала… ты сможешь порадоваться моему счастью.

— С чего бы это? С чего вдруг мне радоваться чужому счастью?

— И правда… с чего бы?..

После этого разговора они отдалились друг от друга настолько, насколько это было возможно. Ацель украл у вайсвагов веревку, привязал ее под потолком в кладовой — к ручнику одного из отсеков с провиантом; притолкал два разноразмерных ящика и оценивающе посмотрел на своё сооружение.

Пока вайсваги хропели этажом ниже, их вещь и имущество, их безличный раб — проявлял свою волю. Чёрный ящер просунул голову через петлю. Ящики шатались и готовились упасть с тем внезапным грохотом, что для семьи должен был заменить хлопушку-сюрприз. Конечно, этот сюрприз совсем им не понравится. Они будут истошно вопить и жалеть, но жалеть не утраченную жизнь и чье-то оборванное время, чье-то будущее, полное возможностей, любви и идей, — они будут оплакивать свои убытки, свои деньги.

Ацель зажмурился, оттолкнулся и ощутил удушье. Страшная нещадящая боль, по сравнению с которой побои представлялись невинностью, врезалась в его плоть; сознание помутнилось. Мальчик инстинктивно потянулся к шее и попытался высвободится. К счастью, веревка прогнила и вскоре порвалась сама.

Вайсваги примчались на шум и, узнав о том, что планировал сделать ящер, запинали его ногами и заперли в комнате, которую он именовал «тюрьмой». Если раньше в часы отдыха ему дозволялось перемещаться по верхним этажам, теперь — его движения сковывали цепи.

— Почему умирать так больно? — ревел он ночами, съежившись на пыльном полу. — Кто-нибудь… помогите…

В то время как Ацель плакался невидимым силам, раз за разом подставляя свою жизнь под вилы смерти и отступая только взглянув ей в глаза, улыбка Ливары начала постепенно исчезать.

Мальчик эгоистично старался не замечать этого, всячески минуя расспросы с его стороны. «Все нормально. — успокаивал он себя. — Я зря волнуюсь. Это она специально меня на жалость выводит. Психопатка».

Но однажды беда стала столь очевидной, что даже такой сухарь, как Ацель не смог пройти мимо.

К небу восходили тёмные облака — вот-вот должна была начаться буря.

Он увидел ее со спины. Прижав ладони к лицу, она беззвучно содрогалась от слез. Светлые волосы были коротко обрезаны грубой рукой, а бордовые пятна окропляли худые плечи под разодранным верхом белого платья.

— Ты… ты в порядке? — нерешительно спросил чёрный ящер.

Ливара медленно развернулась, усиленно напрягая мышцы лица, чтобы скрыть истинные чувства. Ветер сорвал две прозрачные капли с ее щеки, и серые вихри песка тут же впитали их в себя.

— Ацель! Как хорошо, что ты здесь! — тепло воскликнула девочка. — Я боялась, что мне неудасться с тобой поговорить.

— Поговорить? О чем? И… что с тобой случилось?

Ливара приблизилась к нему с тем истомленным видом с каким Жан Вальжан, должно быть, стоял в дверях епископа.

— Не надо себя убивать, Ацель. — Девочка протянула к нему руки и приобняла за шею, на которой просвечивал след от петли. — Когда-то у меня был младший брат. Такой же вредина, как и ты, — устало хихикнула она. — Наши родители погибли, когда он был совсем маленьким. Выживать вместе с ним было непросто… Но я не бросила его, потому что он был всем для меня, и я мечтала о том, как он вырастет и закончит войну. Но спустя два года его убили. Я оставила его в лагере с другими бродягами — отлучилась всего на полчаса, чтобы помочь Гильгем собрать дров… Когда мы вернулись… все было объято пламенем… все были мертвы…

— Зачем, — потупил взгляд чёрный ящер, — ты мне это рассказываешь?

Девочка собиралась рассмеяться, чтобы сгладить драматичность разговора, но ее слух уловил надменные шаги господина, и смех смазался кашлем. В отличие от той, что привыкала к этим звукам годами, Ацель вряд слышал что-то, кроме потрескивания песка.

— Ты должен бежать! — испуганно зашептала ему на ухо Ливара. — Скоро вайсвагам придётся ликвидировать тебя. Не дай им этого сделать. Уходи! Сегодня же ночью!

— Что? Зачем им меня убивать? Я же… я же ещё не закончил с работой… Я…

Мальчик не успел договорить. Песок развеялся, и кин грозно предстал перед ними.

— Что ты ему сказала? — взыскательно перекатил он глаза под маской на свою рабыню.

— Ничего, — ссутулилась девочка, отвечая ему на кинском языке.

— Вранье. — Исаи произнёс это бесстрастно.

— Вы же знаете, я ни за что бы…

Господин заткнул Ливаре рот громадной рукой и поволок ее прочь.

— Ливара! Отпусти ее, придурок! — яростно завопил Ацель. — Эй! Ты, чертов трус, вернись! Вернись, или я убью тебя! В следующий раз я убью тебя!

Чёрный ящер надумал пуститься вдогонку, но энергетическая ограда оказалась под напряжением. Он отскочил на землю, не в состоянии пошевелиться, и провалялся так несколько часов, пока его хозяева мирно обедали в своём «бункере».

Грядущая ночь обратилась для Ацеля нервной бессонницей. Ему очень хотелось спать, но слова девочки не давали покоя. Он лежал на боку, приткнув руки под голову и выпучив глаза. Семья оживленно болтала и гремела чем-то по этажам. Что если они действительно планируют покушение на его жизнь? Но как ему поступить? Бежать? Куда? Для такого, как он, на темной планете нет места.

Ближе к рассвету, не вдаваясь в подробности, вайсваги оповестили мальчика о том, что господину требуется неотсрочная помощь. Ацель сразу же явился на встречу, но не от большой любезности — он обязан был разобраться в грязных планах Исаи и спасти свою подругу.

Кины не унижают собственного достоинства общением на языке холопов, и мастер не был исключением.

— Вы хотите, чтобы я выбросил это в «дыру»? — догадался ящер, когда тот пнул к его ногам телегу с вязаными мешками.

Молчаливый Исаи утвердительно повёл головой.

«Что он задумал? — подозрительно сузил змеиные зрачки мальчик. — Я и раньше отвозил мусор. Чем обоснована такая спешка?»

Ацель перекинул ремень через плечо и покатил телегу по песку. Беспроглядно пустой горизонт Зеасса был черен, и ящер запросто сроднился с ним своей чешуей. Путь до «дыры» предстоял неблизкий. Переодически среди хребтов просвечивали огни чужих построек — далекие синие точки, что можно было спутать с плеядами звезд. К сожалению, сами звезды отчего то не вызывали у мальчика восторга. Запыленные и блеклые, они служили напоминанием о том, что жители этого мира не принадлежат Вселенной. Они — чужаки. И всякие боги плевать хотели на этих отбросов — будь то хозяева или рабы.

Корочки льда хрустели под колесами и острыми когтями Ацеля, которые он растопырил от натуга. Не дойдя всего десяток футов до ближайшей ямы, мальчик вдруг поскользнулся. Телега накренилась, и один мешок вывалился на землю со всем содержимым.

— Вот чёрт! — воскликнул он. — Теперь придётся это собирать…голыми руками… Хотя я мог бы бросить мусор здесь — все равно никто не узнает…

Ацель дотронулся до мешка… Годами позже, уже будучи огоном, ему придется повидать множество кровавых и жутких сцен, но то, что он видел сейчас, — застынет у него перед глазами до конца жизни, принимая форму ночных кошмаров. Из мешка выкатилась голова — голова сондэсианской девочки с песчаного цвета волосами, взбившимися в уродливые пучки, склеенные сгустками красной крови. Рот ее был слегка приоткрыт, губы — посинели, а под окоченевшими веками мертвел испуганный взор.

Срез на шее приобрёл коричневатый оттенок. Скорее всего, голову отсекли каким-то раскаленным лезвием, чтобы кровь не просочилась через мешки во время перевозки.

— Ли… Ливара, — припал к камням Ацель с удушливым стоном. — Прости, прости, прости… Прости, что не смог спасти тебя! Я думал только о себе! Это все из-за меня… Прости меня, Ли… — всхлипывал он, страшась вновь посмотреть в лицо, которое больше никогда не улыбнётся ему. — Прости, что наговаривал на твою улыбку. На самом деле… мне она нравилась… нравилась…

Спрятав голову в мешок и завязав крепкий узел, мальчик скинул расчлененное тело в яму. Он не слышал, как оно разбилось об скалы, лопнуло, точно воздушный шарик, наполненный водой; не видел, как сплетенные веревки разошлись, зацепившись о заостренные выступы, и повисли над чёрным пятном глубины.

— Я отомщу ему! — рычал Ацель, вглядываясь в пустоту. — Нет! Я отомщу им всем! Я выбью из них всю дрянь, даже если это будет стоить мне жизни! — Он смахнул слезы, чувствуя, как животная ярость ударяет в грудь. — Я превращу их всех в потроха!

Часом позже, когда ледяная поверхность Зеасса немного отогрелась, но солнце ещё не встало, Ацель вернулся в дом семьи. Вайсваги безмолвно проводили его до комнаты и с суетой на мордах захлопнули дверь.

— И как же нам теперь поступить? — Мальчика достигла вайсвагская речь, которую он частично научился понимать. — Мастер избавился от рабыни, по законам Гихрана мы не можем содержать раба.

— Ничего не поделать. Честь кинского народа — важнее наших убытков. В конце концов, только благодаря великодушию мастера Исаи мы приобрели раба, пусть и на такой короткий срок.

Теперь все встало на свои места. Теперь все прояснилось. Исаи купил Ливару вовсе не по надобности. Он просто забавился с ней, считая, что проявляет благость. Если бы у него не было раба, то вайсвагам пришлось бы копать этажи своими изнеженными ручонками. Сколько таких, как они — импортированных огонами детей — погибло вот так вот? Сколько будет после?

Разум чёрного ящера оглушал стук безумного сердца. Одержимый, он пленил себя неотвратимыми намерениями убить. По счастливой случайности вайсваги забыли приковать его к стене, и Ацель воспринял это как знак свыше.

Черный ящер ворвался в покои семьи с лопатой — той осточертевшей лопатой, что каждую ночь сжимал он стертыми в кровь пальцами, совершая одно и то же телодвижение.

Первой своей жертве он отсек голову прямо на кровати — во сне. Поставив лопату ребром, мальчик с наслаждением раздробил череп, разбрызгивая по стенам грязно-фисташковые ошметки. Второй вайсваг юркнул к дверям, но Ацель его опередил.

Вайсваги, сами по себе, создания слабые. В прошлом они лишь прислуживали преступной организации, демонстрируя врожденную жестокость во время пыток. Поэтому неудивительно, что пришелец унизительно приклонился перед собственным рабом, вымаливая свою никчемную жизнь:

— Умолять! — запричитал он на ломаном сондэсианском. — Не трогать меня, я позволю уйти Ацель!

Несправедливость стала полноценным правителем жизни, в которую однажды пришел он — черный ящер; и золотые шипы на ее короне проделали в его мировоззрении огромную брешь. Теперь мальчик окончательно уверовал в то, что жизнь — это ад, проклятие, а если он уже проклят… какой прок остерегаться греха?

Деревянный черенок лопаты разбил потолочную лампу, и участники жатвы погрузились в темноту. Две вспышки синего пламени в чёрных стенах, свист в воздухе — и сердце вайсвага разрезало напополам.

— И что ты натворил? — невозмутимый голос Исаи раздался в комнате. Кошачьей походкой он прокрался в дом своих служащих и брезгливо переступил через зеленую лужу, от которой исходил горячий пар. — Сломал моих подчиненных.

— Я не понимаю, что ты там бормочешь, — набросился на него с лопатой Ацель, но промахнулся. Мастер Исаи, будто растворился в воздухе. Его мерцающая голографическая одежда стала ещё цветастее, чем обычно.

— Всегда знал, что Сондэс — планета дикарей. — Теперь реплика прозвучала в противоположной от мальчика части помещения — за низкой потолочной аркой, которую Исаи сильно перерос.

Пока Ацель отводил плечи назад, чтобы замахнуться, тот уже поменял местоположение и перехватил черенок лопаты мощной рукой. «Я понял, — сделал вывод черный ящер, перейдя в стратегическое отступление. — Это не телепортация. Просто он очень быстр. Из-за большого веса лопаты я сильно уступаю ему в скорости».

Мальчик пригнулся и выставил когти правой руки в боевую позицию, повинуясь зову инстинктов. Когти левой — надсадно царапали пол, готовясь придать рывку ускорение. «Все правильно. Мне не нужно оружие. Я был рожден с ним», — скалился ящер, не сводя глаз с оппонента.

— Вот в чем вы, народы Сондэса и низы Гихрана похожи… — Исаи швырнул лопату и вытер ладони друг о друга. — Вы не умеете сдерживать гнев. Но сондэсианцы, в отличие от покорных вайсвагов, такие… гордые и своевольные. Всегда мечтал приручить вас. Когда я купил эту девчонку, я думал, что будет весело. Она выглядела игривой. Вот только оказалась она такой же, как и эти вайсваги — кланилась, послушно исполняла приказы, шла на любые унижения, лишь бы сохранить себе жизнь! Какая скука! — Он запрокинул голову, и его золотистые редкие зубы мелькнули под маской в отвратной улыбке. Это был первый раз, когда мальчик видел Исаи улыбающимся. — Как там ее звали? Ливара?

— Заткнись! — услышал знакомое слово Ацель, кидаясь на врага. Когти рассекли воздух, и ящер повалился на живот с тупой болью в пояснице.

— И это все? Не разочаровывай меня, — вознёсся над ним голос.

Чёрный ящер силился подняться, но мускулистая нога Исаи пригвоздила его обратно. — Давай же, дерись! — надавил он ему на спину массивной ступней.

Мальчик вонзил когти в голень Исаи — алая жидкость прыснула и потекла по локтю. Улучив момент, он вынырнул из-под ботинка, который оставил на его робе вполне реальные следы, и отпрянул в сторону, максимально увеличив дистанцию. Вдыхая и выдыхая тухлый воздух в перерывах между шипением, черный ящер тряхнул рукой, чтобы избавиться от излишек чужой крови.

Следующая атака закончилась тем, что мастер Исаи поймал Ацеля за шею, прижав затылком к арке с разбитым плафоном.

— Серьёзно? Ты только злобные рожи корчить умеешь? — не оценил он напыщенного взора мальчика. — У тебя такие замечательные клыки! — Исаи раскрыл его напряженные челюсти и прощупал пальцами острые ряды зубов. — Задействуй же их! — воскликнул он озабоченно, изменяя своей хладнокровной натуре.

Мальчик вспоминал, как он повис в петле. Удушье не было ему в новинку, но к боли невозможно привыкнуть. Желтая атласная лента, повязанная на запястье кина, попала в его размытый фокус зрения. Эту ленту Ливара вплетала в волосы. Она любила ленты. Исаи знал это, поэтому и отрезал ее косы — в наказание за дружелюбие и терпимость.

«Ах ты, гнида!» — стрельнуло в мозгах черного ящера, и он в последний раз исполнил приказ — впился клыками в руку врага. Исаи машинально дернулся. Не теряя времени, Ацель десятью пальцами вцепился в его предплечье и всем весом завалил того на земь.

— Прекрасно, — дал одобрение мастер, воодушевленно подставляя горло под челюсти чёрного ящера. — Покажи мне свою силу!

Горячая красная кровь хлестала по глазам Ацеля, струилась по его щекам, собираясь под ним густой лужей. Но мальчик все никак не мог ослабить хватку, продолжая слепо вгрызаться в теплую плоть.

— Ацель? — Эдвард потянул сондэсианца за ворот пальто. — Просыпайся, мы уже приехали.

— А? Что? — сонно захлопал ресницами тот.

Поезд затормозил на станции «Лондон», и пассажиры засуетились, выгружая свои багажи и саквояжи.

— Я говорю — мы приехали! — Юноша накинул на плечо рюкзак и вытолкал Ацеля с насиженного места. — Вот надо же — дрых, как младенец! Завидую я тебе. Я тут чуть со скуки не помер, — зевнул он, потягиваясь.

Лондонский метрополитен накрывал коричневато-медный свод, через который рассеивались пучки света. Между каменными колоннами висели круглые часы, оформленные в классическом английском стиле. Стрелки показывали четыре часа после полудня.

Когда пассажиры покинули вагон, пришелец не в тему поинтересовался:

— А какой твой любимый цвет?

Эдвард повернулся к нему лицом, скрестив руки за спиной, и сконфуженно рассмеялся:

— Ты серьёзно? Что за глупый вопрос? К чему ты это вообще?

— Нормальный вопрос, — пожал плечами Ацель. — Ты просто говорил, что не любишь красный цвет, и я тут озадачился: а какой тогда ты любишь?

— Слушай, это было шесть часов назад!

— Ну и что?

— Ты правда хочешь знать?

— Ага.

Эдвард выдержал эффектную паузу.

— Думаю… — протянул он с улыбкой, — мой любимый цвет — чёрный.

Глава 7. Первый день в Лондоне

— О, глянь! Это же Нельсон! — Эдвард навел объектив камеры на коринфскую колонну. В самом верху колонны на орнаменте в форме листьев, отлитом из металла английских пушек, располагался памятник Горацио Нельсону. К квадратному пьедесталу, декорированному четырьмя бронзовыми панелями с рельефными изображениями главных побед адмирала, вели широкие бетонные ступени. Поедая фастфуд и не выпуская из рук телефоны, на них сидели и жизнерадостно болтали туристы и отдыхающие. — Давай сделаем селфи! — предложил юноша, настраивая фокус.

— Зачем тебе фото с каким-то мужиком в дурацкой шляпе? — Ацель без интереса задрал голову.

— Не с «каким-то мужиком», а со знаменитым адмиралом Нельсоном, погибшим в Трафальгарском сражении в 1805 году. Трафальгарская площадь, на которой мы сейчас находимся…

— Да понял я, понял! Очень занято, да… Но почему статуя этого адмирала так высоко от земли? Его едва видно отсюда!

Эдвард приблизил картинку:

— Наверное, это олицетворяет его… величие?

— Величие! Пха! По-моему он просто коротышка, который таким образом компенсирует своей недостаток.

— Эй, это ты сейчас в мой огород камень кинул? — Эдвард поймал в объектив ухмыляющегося пришельца, который стоял, расслабленно навалившись на бронзового льва.

— Ничего я в тебя не кидал. У тебя и огорода то нет.

— Юморист.

— Нельсон, по крайней мере, компенсирует… — Ацель убрал волосы со лба и глумливо улыбнулся.

— Да-да, я тоже тебя люблю.

За распустившимися бутонами облаков небо над столицей горело вечерней позолотой, подчеркивая великолепие английской архитектуры. Эдвард сделал несколько фотографий Вестминстерского аббатства, подсвеченный силуэт которого с моста напоминал замок Графа Дракулы. Поднимая рябь, нежный южный ветер поглаживал темные воды Темзы, омывающие здание парламента.

Студент бывал в Лондоне всего раз — в раннем детстве, когда ещё жил со своей матерью Рут. Правда, они остановились тут проездом, и рассмотреть красоты города должным образом не представилось для него возможным.

Стрелки на циферблате Биг-Бена выстроились в шесть часов, и заголосил колокол, протрезвив увлеченного созерцанием Эдварда.

— Кстати, — опомнился он, вешая камеру на шею, — а где мы будем ночевать?

— Не переживай, все схвачено! — Ацель откусил хлеб, предназначенный уткам.

— Откуда у тебя деньги? — прозвучал ещё один рациональный вопрос, который заставил пришельца поперхнуться.

— Не могу сказать, — побелел он.

— Только не говори мне, что…

— Конечно, нет! Я добыл их законным путём! — ударил себя в грудь Ацель, снова кусая хлеб.

— Заработал? — оторопело повёл бровью юноша.

— Можно и так сказать…

Сложив руки на парапете, Эдвард окинул пришельца высмеивающим взором:

— Оставь немного хлеба бедным уточкам!

— Ещё чего! — Ацель протестующе жевал. — Пусть сами себе еду добывают!

— Ты что голодный? Мы же вроде недавно ели.

— Я выкинул тот бутерброд! — поморщился пришелец.

— Почему?

— Человеческая особь, которая его готовила, была с такими длиннющими зелеными когтями, — пошевелил он пальцами, подражая продавщице в шаурмичной лавке. — И не факт, что она их мыла.

— Не преувеличивай, — засмеялся юноша. — У людей нет когтей.

— Значит, ты явно что-то упускаешь!

Ацель повернулся спиной к воде, облокотившись о прорезные перила моста.

— А это что? — Он указал буханкой на «Лондонский глаз». Прямо у побережья на фоне оранжевых растяжек заката высилось гигантское колесо обозрения, манящее в свои стеклянные кабинки любителей пощекотать нервы. — Какой-то механизм?

— Э-э, — юноша глянул через плечо, — что-то типа того. Я бы сказал… — хмыкнул он, — пыточный.

— Пыточный? — не понял сарказма тот.

— Ну… на самом деле… тут каждому своё. Вообще, это — аттракцион. Оттуда открывается хороший вид на достопримечательности Лондона.

— Мм… — увлеченно протянул тот.

— Нет!

— Что «нет»?

— Сотри со своего лица это выражение.

— Какое выражение? — Ацель озадаченно развел руками, но плутовская улыбка сдала его замысел.

— Даже не думай! — отпирался студент. — Разве я не говорил, что боюсь высоты?

Любое колесо обозрения — вещь страшная. Для Эдварда. Что же говорить о «Лондонском глазе» с тридцатью двумя стеклянными кабинками в форме яйца, каждая из которых вмещает в себя более дюжины человек? Сорок пять этажей в высоту — и перед вами открывается весь город на расстоянии более двадцати миль.

— Они бы ещё пол сделали стеклянным! — негодовал юноша в поисках чего-нибудь, за что можно было бы уцепиться. — Лучше бы пошли в Гайд-Парк.

— Пфф! — отмахнулся Ацель, храбро налегая спиной на стекло. — Парк и в Станвелле есть.

— Как ты можешь там стоять? А вдруг стекло разобьется?

— С чего бы это? — поднял брови пришелец, — А даже если и так… у меня хорошая реакция.

— Так значит, есть такая вероятность? — всполошился юноша.

На что Ацель устрашающе произнёс:

— Ну конечно! В жизни нет такой ситуации, где не было бы вероятности умереть.

Эдвард навел объектив камеры на окрестности столицы, которые становились фееричнее по мере того, как остывало солнце. Пока он смотрел на мир через линзу, высота не пугала его с той катастрофической силой, как если бы были задействованы естественные органы зрения. Подобно рассыпающейся комете, Лондон с всплеском окунулся в созревающую ночь, и всходы оранжево-желтых переливов стремительно расползлись по Вестминстерскому мосту вдоль воды, воспламеняясь соцветием готического дворца. Город, в котором все хотят побывать; от которого ждут особых чудес, забывая о том, что чудеса вершат люди, а не места, ведь, по правде говоря, ночной Лондон не сильно отличается от любого другого большого города на Земле — организм, существование которого поддерживает толпа.

Как-то случайно рука студента дрогнула, и в кадр попал задумчивый профиль Ацеля. Минуту назад пришелец искрился всей своей сущностью, но сейчас его губы, изогнутые лёгкой полудугой, перестали быть улыбкой — лишь её отражением; а глаза под поникшими веками белели укоренившейся тоской. Эдвард не так долго знал Ацеля, но уже успел хорошо изучить его поведение и привычки. Он мог с первого взгляда определить направление его мыслей и выявить разницу между светской улыбкой, гордыней и неусыпным ехидством. Однако чем дольше юноша всматривался в эти черты, тем сложнее ему становилось распознать природу пролившихся на него чувств.

Ацель заметил застопорившуюся камеру и не упустил возможности поддразнить друга:

— Неужели заглядываешься на меня? — смешливо покосился он.

Эдвард убрал аппарат и совсем невесело уставился в пол:

— Ты… скучаешь по дому?

— По Сондэсу, что ли? Конечно же нет! — фыркнул тот. — Я в эту дыру никогда в жизни не вернусь! С чего это ты вдруг?

— Да нет, ничего, просто… — запнулся юноша, проведя двумя пальцами по ремешку на шее, — подумал, нелегко, наверное, застрять вот так на чужой планете… одному…

Ацель скривился от неловкости, что вызвали в нем эти слова:

— Вот только не нужно меня жалеть, — монотонно заговорил он. — Если бы я хотел улететь, то давно бы нашёл способ.

— Правда?

Сложив руки за спиной и не сводя глаз с проплывающего под мостом парохода, пришелец вздохнул:

— Эдвард… твоя планета, конечно, кишмя кишит идиотами, от которых у меня озноб, но, дабы не быть голословным, скажу: мне ещё нигде не было так хорошо, как на Земле. А что касается одиночества… Я привык вести дела с представителями других рас.

— А что тогда? — Студент поднялся с деревянной скамьи в центре кабины. — Ты пытаешься казаться счастливым, но это не так. Ты — несчастлив. Но я ничего не делаю, чтобы это изменить. — Его пальцы сдавили корпус камеры.

— Опять ты за своё, — мягко улыбнулся тот. — Я же говорил…

— Да знаю я, знаю! — раскраснелся Эдвард, наконец, обратив свой взор на собеседника. — Но я не хочу быть тем, кто твердит «мне жаль». Я хочу быть таким другом, который мог бы решить твои проблемы, на которого можно положиться! Не пойми неправильно, у меня нет близких друзей, кроме тебя, поэтому мне очень важно быть достойным этой дружбы.

Ацель обомлел, затратив на то, чтобы обмозговать поступившую в его мозг информацию не меньше минуты.

— Что за бред! — воскликнул он наперекор обиде, что тот выписывал у себя на лице. — Ты сейчас втирал мне про взаимовыгодные отношения? Бред, — повторил он тише. — Никогда не искал в нашей дружбе выгоду. Я, конечно, живу в твоём доме, ем твою еду, но… Ты мне нужен не для этого. — Пришелец робко отвел взгляд, расширив ауру неловкости обеих сторон до уровня конфуза, и закончил речь полушепотом: — Просто мне хорошо рядом с тобой, вот и все.

Грудь Эдварда стеснила тупая боль, от которой его сердце участило пульс — впервые кто-то назвал его «нужным» не для того, чтобы выпросить помощи, а просто так — просто потому, что он — это он, а не кто-то другой.

— Эдвард, все нормально? — беспокойно смотрел на него Ацель.

— Все хорошо, — благодарно принял его заботу юноша. — Спасибо, спасибо, что сказал это вслух.

— О! — Пришелец спрятал руки по карманам, отгоняя от себя жар любезностей. — Снова движется!

Кабина колеса обозрения преодолела свой пик и теперь, после недолгой остановки, шла на снижение.

— Чёрт! — посинел студент, вспомнив о своей антипатии к высоким сооружениям. — Зачем ты мне напомнил?! — Он присел и положил на колени сумку, хватаясь за неё, как за спасательный круг. — И, черт возьми, Ацель, хватит ржать!

Во всех крупных городах есть такой район, который существует для того, чтобы поднять настроение и… украсть все ваши сбережения. В Лондоне — это Ковент-Гарден. И если Лондон — это мозги Великобритании, то Ковент-Гарден — злокачественная опухоль. Это зудящее местечко в Вест-Энде знаменито развлечениями, модными магазинами, «Яблочным рынком» и, конечно же, театрами. Любители «ретро» не обойдут стороной «Музей общественного транспорта» с его старинными экспонатами, где каждый заразится своей уникальной ностальгией, окунувшись в безрассудные события юности или беззаботные деньки детства (Если, конечно, он не студент и не пришелец).

Эдвард добросердечно подкинул монету уличным артистам, которые играли знаменитую «Strangers in the night» возле собора Святого Павла, чей фасад гармонично сочетал в себе стиль ранней готики и элементы французского классицизма с его строгим, но спокойным ритмом. Десять лет назад изящные столбы фонарей казались мальчику выше, а мощеные тротуары, будто гнали его прочь, не желая принимать выходца из Америки. У него до сих пор стоял в ушах стук каблуков, а ладонь потела, как тогда, когда Рут крепко держала ее, карябая красными ногтями. Тогда он тоже отвлекся на музыкантов, и мать больно одернула его, изрыгая из своего рта, обведенного пухлыми губами, нецензурную брань. Когда она злилась, её напудренное лицо безобразно сжималось, натягивалось и становилось квадратным, словно подтаявший пластилин.

— Что это?!!! — Комната в небольшом отеле на Генриетта-стрит, в котором Ацель забронировал номер, уже в дверях не оправдала его ожиданий. Но ни обслуживающий персонал, взбудораженный проскочившим по этажам воскликом, ни даже Эдвард, разделяющий придирчивость друга в отношении чистоты, — не могли вразуметь причину этого недовольства.

Помещение было просторным и свежим. Круглое зеркало над большой кроватью собирало в себе свет английских улиц, видом на которые можно было насладиться с личного балкона, попивая утренний чай с молоком. На прикроватных столиках — тяжелые латунные лампы. Насыщенные коричневато-золотые оттенки, удивительная красота геометрии и мраморные поверхности делали интерьер стильным и отчасти буржуазным для глаз, привыкших к серости съемной квартиры; и в тоже время — от него веяло простой и сдержанной классикой 70-х годов: квадратное радио, винтажный телефон, аккуратное круглое кресло со сплошной алюминиевой ножкой, комоды и шифоньеры прошлого века.

— Что не так? — поправил сумку студент, поддавшись стадному инстинкту, который запрещал ему пересекать порог. — Хороший номер. Я бы даже сказал… отличный.

— Отличный?! — сжал кулаки Ацель, и его жидкие волосы подпрыгнули в протесте. — А это тогда что? — Продолжая стрелять взором в собравшуюся толпу, он показывал рукой на стену.

Симпотичная девушка в прямом темно-синем платье с белым фартуком растерянно игралась со своими пальцами. Улыбка, с которой впали в треугольное лицо тонкие линии губ, из вежливости утаивала осуждение и скептицизм.

— Простите, — показала она белые зубы, — но я ничего не вижу!

— Неужели?! — Ацель в слепую запустил дротик, незаметно закравшийся в его ладонь, и зацепил острием какого-то миниатюрного жучка. — Так лучше?

Девушка глупо округлилась в чертах и под пристальным наблюдением клиента подошла к стене — у входа в ванную комнату что-то шевелилось.

— Как вы это сделали? — Горничная разрывалась между ребяческим восхищением и сожалением о дополнительных убытках на цементирование и покраску, которые вычтут у нее из зарплаты. Она потянула за головку дротика, но игла сидела слишком глубоко.

— Впечатляет! — открыто восторгался Эдвард. — Прямое попадание!

— И как вы это объясните? Я плачу такие деньги! И ради чего? Чтобы ночевать с жуками?! — подбочился пришелец.

— Простите, сэр, но это просто уличных жук. Он безобиден. Должно быть, залетел из окна.

— А когда вы в последний раз протирали пыль?

— Э, утром. Сегодня утром.

— Утром?! Какой сейчас час, как вы думаете?

— Почти девять вечера, — попятилась к выходу горничная.

— Вот именно! Несите швабру и ведро!

— Но… сэр…

— Живо!

Девушка откланилась, обещая сделать все как должно, пока посетители из соседних номеров вертели указательным пальцем у виска.

— Ацель, — зашептал ему на ухо юноша, смутившись от нежелательного внимания, — я все понимаю, но ты чутка перегнул палку. Все-таки мы здесь всего на три дня.

— Вот только, — вдвойне нахмурился тот, — представь сколько человек жили в этом номере до нас! Даже идеальная уборка не убьет следов их присутствия. Не знаю, как ты, но я до сих пор чую мятный запах дешевого одеколона на шторах.

— Да уж… — обреченно вздохнул студент, — если нам однажды придётся податься в бега, с твоей паранойей — у нас нет шансов.

Ацель не доверил чистоту своего временного убежища обслуживающему персоналу и самолично принялся драить полы и стены. Бережно подвесив на крючок своё пальто и подвернув рукава рубахи, он более часа метался по комнате, распихивая шваброй всех неугодных.

— Заканчивай уже, я спать вообще-то хочу.

Переодетый в байковый халат, входящий в стоимость услуг «Генриетты», Эдвард валялся на кровати и пялился в потолок, уморившись пролистывать сегодняшние фотографии.

— Спи! Кто тебе мешает? — пожал плечами пришелец, вешая выстиранные занавески.

— Ты-ы, — протянул тот, залезая под одеяло и переворачиваясь на бок.

— Ладно-ладно, я уже все!

Пришелец разгладил ладонью полупрозрачную бежевую ткань, приглушил общий свет, наведя сумрак, и докучливо запрыгнул на кровать рядом с Эдвардом, расплываясь в навязчивой улыбке, которая, по обыкновению, была нацелена на то, чтобы задеть чувства студента.

— Что-то не так? — отреагировал он на молчаливое ошеломление.

— Ты будешь спать здесь?

— Ага.

— Прости, конечно, но… почему нельзя было взять номер с двумя кроватями?

— Хм? Не знаю. Эта кровать больше похожа на твою. — Ацель снял очки и аккуратно возложил их на мраморную тумбочку. — А что? — придвинулся он.

Ацель смотрел своими незрячими глазами прямо на студента, и тому казалось, что этот взгляд совершенно осмыслен.

— Ты… — раскрыл он рот, — ты правда ничего не видишь?

— Ага, — ответил пришелец спокойно. — А что?

— Просто… у тебя такой взгляд.

— Какой?

— Будто ты можешь видеть.

Ацель загадочно рассмеялся и перевернулся на другой бок.

Эдвард долго не мог уснуть. Ему потребовалось около часа, чтобы расслабиться и закрыть глаза.

Англию заволокла тихая безлунная ночь, щедро раскидавшая на черных шелках свои бессметные сокровища — звезды, к которым человечество со взмокшими от слез носами столетиями тянется, подобно младенцу. И когда оно вырастет, когда шагнет в настоящий космос и перестанет играться с луной, — наступит точка невозврата, именуемая будущем. Остаётся грезить о том, что высокотехнологичное общество не обкрадет, не опустошит небо над собственной планетой, отнюдь — своим чистым разумом позволит звёздам сиять ярче, минуя ошибки трех властвующих сторон печальноизвестной галактики, испортившей детство одного сондэсианского мальчика и миллионов других безгрешных детей.

Шорох на балконе потревожил дрему Эдварда, и он нехотя приоткрыл один глаз. Занавески покачивались на ветру, задирая широкие листья толстостволой пальмы в неподобающе маленьком горшке. Не заметив ничего странного, юноша вновь начал проваливаться в сон, но седьмое чувство выдернуло его обратно. Зевнув, студент осмотрелся и не обнаружил в номере пришельца.

— Ацель? — Он суетливо соскочил с кровати.

С балкона виднелся силуэт колёса обозрения, нижнюю часть которого зажевали резцы элегантных лондонских крыш. Из-за неровного рельефа земли они косо перекрывали друг друга, словно люди на рок-концерте, ловчащиеся разглядеть солиста за чужими затылками.

Из «Генриетты» вышла какая-то заплаканная женщина в шляпке. Истерично хлопнув дверцей машины, она плюхнулась в такси и уехала, став причиной предстоящей затяжной пьянки молодого мужчины, что с ругательствами втаптывал в асфальт сигарету. Ему в спину ударил жёлтый свет, и из отеля выбежал, вероятно, его собутыльник. Они начали о чем-то спорить, но в этом диалоге не было ни намека на рептилоидов или на что-нибудь фантастичное, что могло бы дать Эдварду ответ на вопрос: «Куда запропастился этот придурок?»

Ацель приноровился прятать от друга свою проблему, которая уже однажды привела к их расставанию и чуть было не отняла драгоценную человеческую жизнь.

Чёрный ящер корчился на крыше, скребясь когтями, точно раненый зверь. Голоса почти смолкли, но кровь все ещё раздувала его изнутри. Он ждал и боялся, что органы просто лопнут, как мыльные пузыри, и Эдвард снова будет предоставлен самому себе. Ацель знал, что рано или поздно так и случится, и каждый раз молился Божеству Света — забытому и осужденному собственными детьми — о том, чтобы пожить ещё немного и завершить свои земные — да, теперь земные — дела. Ящер поклялся себе, что не умрёт до тех пор, пока собственноручно не слепит гарантии на счастливое будущее того, кто дарует ему самому счастливое настоящее.

е.

Глава 8. Холлоуэй

По утру Эдвард не стал дожидаться возвращения блудного пришельца, и, приведя себя в порядок, начал свой день без него. Поскольку по природе своей он был всего лишь человеческим существом — обида и злость неминуемо взяли над ним верх, и в первые на своем коротком веку юноша прибегнул к мести — достаточно гуманной, ведь хоть он и был человеком, но, как известно, очень добросердечным: без угрызений совести студент съел завтрак Ацеля, который также входил в уплаченную цену номера.

Накинув синий капюшон в неком защитном рефлексе, который выработался у него в школе, Эдвард вышел на улицу.

Это было утро, не лишенное своих английских стандартов: нежаркое, в меру пасмурное, с переменчивым солнцем. Однако из какой точки мира не взгляни, до той пора пока времена и пространства переживаются в одиночку, — утро оно и утро, пусть даже лондонское. Эдвард перешагнул растоптанную сигарету, вспоминая ночную ссору возлюбленных, и остановился у дорожного бордюра рядом с фонарем, не имея понятия о том, куда вообще держать путь и чем себя занять.

— Может вернуться в номер? — вздохнул он, и неожиданно для себя получил ответ.

— Не стоит! Я как раз хотел вытащить тебя кое-куда!

— Ацель! — Эдвард развернулся, и пальцы его предостерегающе сжались. — И где тебя носило столько часов?

— Ох, Эдвард! — Ацель поправил рукава белой рубашки, подвернутые до самого локтя, и надменно тряхнул головой. — Я же взрослый человек! Неужели я должен спрашивать у тебя разрешение, чтобы куда-то пойти?

— Я не об этом! — надуто сложил руки тот. — Мог бы хотя бы предупредить. Я вообще-то волновался за тебя.

— Мило с твоей стороны!

— Ничего милого! Был бы ты обычным человеком — я бы промолчал. Но ты, — запнулся Эдвард, не рискуя кричать о таком, — сам знаешь кто, — тише закончил он. — Если кто-нибудь узнает…

— Ладно, я понял, — виновато улыбнулся Ацель. — Прости.

Юноша не мог долго злиться, когда ему застилала глаза извиняющаяся физиономия пришельца, которая, несмотря на халтурную искренность (а может у него просто лицо такое?), обостряла его жалостливую натуру.

— Проехали. — Эдвард растягивал кулаками карманы куртки. — Ну так, и куда ты планировал меня «вытащить»?

— Пока запрыгивай в такси, — произнес Ацель, предприимчиво устремляя взгляд на дорогу, — а я сгоняю в номер — нужно кое-что прихватить…

— Какое такси? — Расчетливость пришельца застала студента врасплох. Он удивлённо вылупился на припарковавшийся у «Генриетты» желтый автомобиль, теряясь в догадках о том, куда его повезёт ящер на этот раз. Сам у себя на уме, Ацель по кирпичикам собирал, как он думал, идеальный мир — идеальный в меру собственных возможностей и способностей человеческого друга. Но эти его благородные порывы осчастливить другого в сочетании с эгоизмом в постановке целей — мало-помалу вводили Эдварда в уныние и заставляли все больше сомневаться в себе и в сути их странной дружбы.

Всю дорогу до пункта назначения, студент недоверчиво поглядывал на Ацеля, возвратившего своему однообразному стилю изношенное черное пальто. Озадаченный и серьёзный, пришелец смотрел в окно, не отшучиваясь и не издеваясь, но нервируя своей ненормальной «нормальностью» Эдварда. Тем не менее, изнуренный жаждой вопросов, юноша так и не решился озвучить ни один из них.

Проезжая над Темзой, Ацель слышал, как гудят пароходы, взбивая воду гребными винтами в густую белую пену и оставляя за собой длинные хвосты ряби. Если представить, что река — это космос, а корабли — звездолёты, — вполне себе реально примириться с жизнью на Земле. Может стать капитаном какого-нибудь здешнего судна?

Краем глаза Ацель засек движение у самого шпиля Биг-Бена. На высоте триста пятнадцать футов стоял некто, сливаясь силуэтом с коричневатым камнем часовой башни. Он пробыл там всего пару секунд, словно выискивая что-то, и наловчито перемахнул через прутья обзорной, наверное, осознав, что за ним следят нечеловеческие глаза.

— Что-то не так? — поинтересовался Эдвард, обратив внимание на излишнюю заинтересованность пришельца к Вестминстерскому дворцу.

— Все в порядке, — соврал тот. — Просто подумал… было бы здорово забраться на Биг-Бен.

— Любишь же ты высоту, — побледнел юноша, не желая потакать его прихоти. — Э, на Сондэсе… много гор?

— А ты логичный, Эдвард, — рассмеялся тот сдержанно. — Но ты прав, на Сондэсе действительно одни горы.

Автомобиль завернул в северную часть Лондона, и, проколесив по дорогам Ислингтона, остановился у обнесенной колючей проволокой стены из красного кирпича. Возле главного входа прямо на пышных кустах аккуратно постриженной зелени висела табличка с надписью: «ТюрьмаХоллоуэй».

Ацель расплатился с таксистом и вышел из машины.

— Что это такое? — Эдвард непонимающе выскочил следом. — Подождите, не уезжайте! — обратился он к водителю, и тот, идя на уступки, принялся курить некачественный табак. — Ацель, ты объяснишься или нет?

— Ты же хотел посмотреть на тюрьму! — развел руками пришелец.

— На Тауэр!

— Тауэр-Холлоуэй… Какая разница?

— Откуда ты узнал… — замялся студент, бросая испуганные взгляды на окрестности женской тюрьмы, в которой отсиживала свой срок Рут Лэйд — его родная мать, — откуда узнал, что она здесь?

Пришелец расправил ладонь и продемонстрировал мятый клочок бумаги — тот самый, что вручил Эдварду лысый мужчина с татуировкой, пока они работали над делом миссис Мэллоу.

— Ты рылся в моих вещах?!

— Случайно нашёл.

— Так вот зачем ты все это устроил? Эту поездку! — разгоряченно выкрикнул тот, сверкая молниями в глазах. — Я думал… — проглотил он окончание. — Я же просил не лезть в мои семейные дела! Неужели это так сложно — просто оставить меня в покое?

— Так мне ехать или нет? — перебил таксист, высунув голову.

— Да! — воскликнул Ацель взвинченно.

— Нет! — приказал Эдвард.

— Уезжайте! Я заплачу! — Пришелец поспешил подкинуть водителю наличных, но юноша обхватил его руками за талию и попытался предотвратить читерское вмешательство.

— Не смей! Никто не платит такси за то, чтобы оно уехало!

Не желая присутствовать при разборках двух чудаковатый молодых людей, водитель затушил сигарету о салон и нажал на газ, гадливо испортив воздух автомобильными выхлопами.

— Ну и ладно! — отступил юноша, когда такси умчалось прочь. — Новое вызову. — Он отправил руки по карманам в поиске телефона.

— Не это ищешь? — Теперь Ацель ухищренно извлек из рукавов китайский смартфон.

— Вор!

— Вовсе нет! Нашёл в номере, когда возвращался за пальто.

— Ха! Конечно, «нашел», — неприязненно усмехнулся студент, зашаркав ногами вдоль тротуара. — Обойдусь без такси — пешком дойду.

— Эдвард! — Ацель настойчиво обвил длинными пальцами запястье друга. — Выслушай меня!

— Вот вечно ты так, — понурил голову тот, и его конечность бесхребетно повисла, даже и не силясь вырваться. — Дергаешь за ниточки, как чертов кукловод. Думаешь, что человечество слабое и глупое, а ты тут один такой умник! Тебе плевать на всех, плевать на меня и на мои чувства…

— Да, я не раз говорил, как всех ненавижу, но ты… ты не «все». Мы здесь как раз таки потому, что мне не плевать. Я просто хочу помочь тебе разобраться в себе. Только и всего!

— Разобраться? — протер лицо Эдвард. — Мне это не нужно. У меня все под контролем.

— Но я же вижу, что ты запутался.

— Это не так.

— Когда ты последний раз брал в руки гитару?

— Не знаю. Какая теперь разница? Меня ведь вышвырнули из группы! — Юноша сжал кулак, и Ацель ощутил под своей рукой скачок напряжения и бешеную пульсацию вздувшихся вен.

— А Пенни? Ты собираешься ей признаться?

— Замолчи, Ацель! — сделал усилие Эдвард и отшатнулся в сторону, отвоевав свободу. — Кем ты себя возомнил?

— Твоим другом, — без раздумий ответил тот. — Я знаю, что это больная тема, но ты ведь и сам имел заднюю мысль встретиться с матерью, потому и сохранил адрес. Сделай то, что планировал, — поговори с ней и определись, кто она для тебя: родная мать или просто женщина, породившая тебя на свет.

Пришельцу удалось перевесить предоставленными доводами чашу сомнения студента, что своей тяжестью пригибала к земле похлеще гравитации, сводя на нет все амбиции, коих тот, как и любой нормальный человек его возраста, не был лишен. Эдвард обречённо потупил взор, и отсутствие контраргументов стало для Ацеля знаком солидарности.

— Только… — нахмурился юноша, у меня к тебе потом тоже будет просьба.

— Все что угодно!

Столетием назад «Холлоуэй» служила тюрьмой для суфражисток, сейчас в ней содержат женщин-правонарушителей, в том числе — несовершеннолетних. «Холлоуэй» отличалась от многих тюрем, и в первую очередь тем, что заключенных здесь обеспечивали условиями для полноценной жизни, пока в других колониях поддерживали только животные нужды. Женщины могли посещать бассейн или спортивную площадку, а также реализовывать высшие человеческие потребности — познание и творческое развитие. При всем при этом, холлоуэйские преступницы, зачастую, пренебрегали такой возможностью, лишний раз подтверждая свое падение со ступени эволюции.

Конечно, не бывает тюрьмы, в которой преступнику было бы хорошо, иначе — то была бы не тюрьма. Да и трудно судить — кто какой жизни заслуживает, когда укравший корочку хлеба ходит рука об руку с убийцей.

У немытого окна, выдувая облака никотинового дыма между белыми прутьями, на загнанном в угол стуле сидела женщина с проседью в волосах. Постукивая по маленькому столику обгрызанными ногтями, она высматривала среди осточертелого пейзажа отделившихся от стаи воробьев или ленивых голубей, чьи перья впитали в себя цвета и запахи лондонских дорог. Иногда женщина проносила в свою камеру обеденный хлеб и рассыпала крохи, устраивая себе какое-никакое развлечение. Несколько жилых корпусов в пять этажей были пронумерованы и соединены галереями, а внутренние дворы и пристройки — формировали целый лабиринт. Камеры в «Холлоуэй» были, в основном, одиночными и однотипно включали в себя содержимое в виде стола, стула, кровати и личного водопровода, а светлые стены, некоторые из которых расписали талантливые заключенные, создавали иллюзию нетюремного уюта. Но Рут Лэйд не выносила компанию самой себя и считала своё уединение проклятьем. Она была зависима от наркотиков, сигарет и алкоголя, но не они сделали из нее чудовище; причина крылась глубже, дальше, в вещах неосознанных… Есть люди, которым просто жизненно необходимо общение, и Рут Лэйд была такой. Она с детства являлась рабой общества и стандартов, выстроганных им, преступая гордость, чтобы не быть отвергнутой и не остаться в этом мире одной.

— Рут Лэйд, на выход! — дверь громыхнула, и женщина-надзиратель нетерпеливо топнула ногой. — К тебе гости.

— Гости, говоришь? — даже не повела головой та, задумчиво ввинчивая обгорелую сигару в трещину на стене и наблюдая за тем, как в серую штукатурку затираются раскаленные угольки. — Это что-то новенькое… — Манерно привстав, она вывернула из себя тошнотворный вздох, и, в привычке покачивая бедрами, вышла из камеры, так и не удосужившись стряхнуть пепел с колен.

Эдвард ждал мать в комнате встреч, которая абсолютно не вязалась с тем, что он видел в кино. Помещение было разительно схоже с каким-нибудь простеньким станвеллским ресторанчиком: лакированная мебель, автоматы с газировкой и шоколадными батончиками, атмосферная стойка самообслуживания, которую с натяжкой, но все же можно было обозвать «барной». Ацель неусидчиво проминался вокруг круглого стола, за которым нервно елозил его друг.

— Ацель, у меня от тебя голова кружится! — взвыл студент. — Я вообще-то стараюсь сосредоточиться и составить речь!

— Речь? — хмыкнул пришелец, навалившись на край стола. — Затем тебе «речь»? Ты не на защите диплома!

— Легко тебе говорить! Ты гораст людям зубы заговаривать. А я могу переволноваться и забыть родной язык.

В этот момент в комнату запустили миниатюрную женщину, и все голоса сдуло тишиной. Она на секунду остолбенела, а ее скулы удивленно запали внутрь. Почесав в смятении оборванные клочьями волосы, Рут молча отодвинула стул напротив сына и скрестила ноги, максимально высокомерно выставив вперёд острый подбородок.

— Какие люди… — протянула она, устремив на того немигающий взор из-под вздымленных бровей.

Пришелец бесшумно опустился на свое место и автоматически стал новой мишенью хладнокровного озирателя. Он взглотнул. Рут Лэйд обладала теми же глазами, что и Эдвард — серыми и прохладными, словно небо перед дождем. На их фоне всякая гроза блистала ярче. И сейчас был тот самый случай, когда он слышал раскаты грома. Но если непогода Эдварда быстро сменялась радугой, его мать годами хранила внутри ураган. Пришелец не до конца понимал почему так страшиться оказаться в эпицентре бури. В этом они с Рут были одинаковы — будучи эмоционально зависимым от человека, он боялся, что молния сожжет нить, связывающую их друг с другом, разорвет особую связь, уничтожит спасательный круг, и ему придётся снова утонуть во мраке.

— Это ещё кто? — спросила женщина вместо приветствия.

— А… Э, это мой друг, — промямлил Эдвард, перебирая пальцы.

— Друг? — ухмыльнулась та. — И какого хрена он здесь забыл? У нас же вроде семейный разговор намечается.

Ацель вызывающе сверкнул глазами:

— Попрошу не выражаться!

Кожа на нижней части лица Рут разгладилась, а все возрастные изменения перекочевали на лоб, и промеж бровей образовалась ямка. Женщину затрясло, и, чтобы подавить гнев, она неожиданно прикусила большой палец, запачкав верхнюю губу выступившей каплей биологической жидкости. Не убирая руки ото рта, Рут процедила сквозь зубы:

— Я не стану ни о чем говорить, пока здесь этот… — запнулась она, подыскивая культурное слово, — фрик.

— А ну повтори! — огрызнулся Ацель, хлопнув по столу.

— Хватит! — Эдвард огородил его от матери. — Будете ругаться — нас разведут. Можешь идти, Ацель. Я справлюсь, — заявил он, храбро ответив на ехидный взгляд женщины.

Когда пришелец покинул комнату встреч, Рут Лэйд самодовольно потянулась, разминая суставы и затекшую спину.

— Другое дело, — расплылась она в хищной улыбке, от которой Эдварда пробрали мурашки. — Давно не виделись, сынок.

— Да…прости.

— Никогда не начинай переговоры с извинений! — пожурила его женщина. — Иначе, ты заведомо проиграл.

— Какие… какие переговоры? — растерялся юноша.

Рут Лэйд звонко расхохоталась:

— Любое общение — это переговоры, дорогуша. Если ты хочешь знать все и обо всех, если хочешь, чтобы тебя уважали, — никогда не говори «прости» первым.

— Я… понял, — промолвил студент, не смелясь высказать свое несогласие.

— Чудненько! — Женщина поставила локти на стол и подперла голову. Рукава её свободной кофты сползли вниз, обнажив зарубцевавшуюся кожу. — Как твои дела, Эд? Как школа?

— Я учусь в колледже. — Эдвард отвел глаза, поймав себя на мысли, что в открытую пялится на последствия самоувечий.

— Правда? Тебе уже семнадцать?

— Эм, будет в ноябре.

— Да ладно! — воскликнула Рут с наигранным восторгом. — Такой взрослый! Сколько же лет прошло с того дня, — вдруг поменяла она тон, — когда ты бросил родную мать умирать в одиночестве? — Женщина будто бы посинела, поддельная улыбка стала острее лезвия.

— У меня не было выбора! — запротестовал тот, и его глаза покрылись влажной пленкой сожаления. — Я не мог больше так жить. Не мог выносить того, что ты делала с собой! С нами! Я пытался образумить тебя, но ты никогда не слушала моих советов. Не дозволяла помочь! Ты продолжала пить, резать вены и… Мама, ты била меня без причины и даже не чувствовала вины! Я боялся тебя… Мне было всего двенадцать, а я уже вел самостоятельную жизнь. Представь, какого было мне? Я учился, перебирался из квартиры в квартиру, пахал двадцать четыре часа в сутки, чтобы иметь крышу над головой! Разве так должно быть? Разве это правильно? Как ты можешь обвинять меня после всего? — Он резко проглотил язык, переводя дыхание, — речь собралась так быстро, так необдуманно, на одном вздохе.

— И что от меня хочешь? — напрягла челюсти Рут. — Пришёл напомнить мне, какая я плохая мать? Похвастаться успехами? Поглумиться?

— Вовсе нет! — возразил тот, и после короткой паузы еле слышно объяснился: — Я пять лет держал на тебя обиду, думал, что не прощу тебя, думал, что люди не меняются, но… этим летом я встретил кое-кого… Он тоже не был святым, мягко говоря… и я представить себе не мог, что мы станем лучшими друзьями.

— Ты водишься с преступником? — искренне удивилась женщина.

— Да, так и было. Вот только… он смог измениться — наперекор всем истинам, что я знал в этом мире. И я верю, что у тебя тоже получится! — с надеждой посмотрел на неё Эдвард. — На самом деле… я не вижу ничего плохого в том, чтобы извиниться первым. Это не унижение, а показатель силы. Именно поэтому я здесь… Прости меня, мама. Я действительно любил тебя, несмотря на то, что ты плевала на мою жизнь. И я готов…

Рут Лэйд прикрыла рот пальцами и издала мерзкий смешок.

— Что смешного? — осекся студент.

— Так трогательно! — уже в голос смеялась она. — Хочешь поиграть в семью? Какой же ты наивный балбес!

Женщина внезапно округлила глаза и перестала моргать. Бледные губы серьёзно сузились, встав в прямую линию, а голова немного наклонилась в бок и замерла

— Если бы я убила тебя в младенчестве, ничего бы этого не было, — ровным голосом призналась она.

— Ты… хотела меня убить? — поежился Эдвард.

— Да-а, но одна шлюшка уверила, что я получу больше выгоды, если продам тебя.

Рут Лэйд вздрогнула и вскарабкалась на стол, хватая сына за шиворот.

— Почему ты ещё жив? — завизжала она, и на этот визг тут же сбежалась охрана.

Они схватили женщину под руки и повели прочь — в камеру, где ей предстояло провести не один год. Эдвард бестолково сидел на своём месте, не понимая, что произошло, и как на это реагировать. Секунду назад Рут была прямо перед ним, теперь — ее стул валяется ножками вверх. И пока аура матери молниеносно таяла, родственная нить, которая обрекала его быть сыном, окончательно порвалась.

— Эдвард! — Юноша почувствовал, как ладонь пришельца сжимает ему плечо. — Ты в порядке?

— Все нормально, — вымученно улыбнулся тот, негрубо убирая от себя руку в чёрной перчатке. — Не надо меня жалеть, Ацель. Честно говоря, — поднялся он, — глупо было ожидать иного исхода.

И погода, и настрой Эдварда испортились одновременно. Накрапывал дождь. Позвякивая по козырькам крыш, стекая по решеткам, намывая красный кирпич, — он печально ласкал струны колючей проволоки, провоцируя тщедушие духа.

— Эдвард, и куда ты идёшь? — с горьким беспокойством поинтересовался Ацель, наступая на его тень.

— Мне нужно прогуляться.

— Эдвард…

Юноша встал полубоком и бросил на того искосый взгляд, сильнее затягивая капюшон.

— Все хорошо.

— Это не так. Что она тебе наговорила?

— Ты ведь и так все слышал, — догадался студент. — Зачем спрашиваешь?

— Думаешь, я подслушивал?

— Ты всегда так делаешь, разве нет? — Эдвард пожал плечами и криво улыбнулся.

— Эдвард… — Ацель вновь произнёс его имя — просто так, без продолжения, лишь потому, что оно вертелось на языке. У него всегда получалось трансформировать слоги во что-то более мелодичное и тёплое, чем то являлось на самом деле. И Эдварду нравилось, как он окликает его: раздраженно, весело, с насмешкой или томно, как сейчас, — контекст неважен. Этот голос всегда и без исключений бережно орудовал звуками данного имени.

Ацель распахнул пальто и решительно притянул друга к себе, обволакивая своей бесконечной тенью. Подолы плотной ткани окутали того с ног до головы, защищая от дождя и чужих взоров, которые были настолько пусты, что без отбора черпали в себя всяческую грязь, подобно мусорным контейнерам. Эдвард примкнул к живой груди чёрного ящера. Сливаясь душою с ритмом его сердца, он отчаянно раздирал ногтями белую рубашку, от которой по прежнему веяло неприступным космосом.

Слезы срывались одна за другой, обжигая алеющие стыдом щеки. Юноша открылся своей слабости. Он был повергнут. Разбит. И ненавидел пришельца за то, что тот потакает его недостаткам. Но Эдварда никто никогда не обнимал — даже родная мать. А то, как это делал Ацель, — было столь неповторимо и безукоризненно сердечно, что тотчас перекрывало собою ничтожную минуту позора.

— Не переживай, Эдвард, никто не узнает, что ты плакал.

Глава 9. Боги, волки и любовь

Она держалась за шпиль Биг-Бена короткими, детскими, безжизненно-бледными пальцами, навеки стертыми в мозоли. Достигнув бессмертия, клетки перестали делиться, а сердце окоченело. Теперь любой синяк на ее теле, любая рана или ссадина, полученная при жизни, — это нормально, это — часть совершенно нового существа.

Подобно морской волне, бьющейся о скалы во время шторма, чёрный плащ бесшумно полоскался на ветру, разбрызгивая в небо пену из странной жидкости, которая, соприкасаясь с материальными предметами, мгновенно испарялась, не оставляя следа.

Когда-то это физическая оболочка была десятилетней девочкой по имени Сьюзи, но бестелесное создание заключило с ней сделку, и два рассудка вступили в борьбу. На сегодняшний день личность Сьюзи — это химера, смесь её прошлого «Я», чётко определяющая понятия добра и зла, и загадочного нечта, порождённого в глубинах Вселенной с неограниченным мировосприятием.

То чем она стала — больше не человек и не девочка. Её новое имя — Целитель.

Целитель сосредоточенно вглядывался в лондонские дали. Глаза пылали голубым пламенем, но при этом привычного живого блеска в них не имелось. Они всегда казались смертельно умиротворенными, сосредоточенными, мудрыми, и мигали в каком-то великом таинстве, охватывающем всякую стезю бытия. Примерно в пяти милях южнее эти глаза нацелилась на что-то или кого-то. Сделав необдуманный шаг с часовой башни, Целитель растворился в воздухе, проткнув сырое небо колебанием помех межпространственного скачка.

В одном из дворов Ислингтона под навесом зеленой лапы раскидистого дерева стояла английская скамейка, спинка которой имела плавный изгиб. Эдвард и Ацель выбрали это место в качестве укрытия от непогоды. Капли дождя с дребезжанием разбивались о широкие листья и задерживались на верхних ярусах уплотненной кроны, растрачивая больший объем влаги, благодаря чему скамейка оставалась сухой.

Температура воздуха резко упала на пару градусов, отчего непостоянные порывы ветра покалывались особенно остро.

— Посмотри во что ты превратил мою рубашку! — по-доброму запричитал Ацель, щупая вымокшую грудь.

— Да ладно тебе, это не из-за меня, — смущённо отвернулся юноша, не спуская капюшон.

Пришелец застегнул пальто и завернул вокруг шеи воротник, позволив себе безобидную насмешку.

— Ты сам виноват. — Эдвард завидел стайку воробьев, намывающих перья в образовавшейся на тротуаре луже.

— Считай, что эта рубашка была украдена мной ради этого самого момента!

— У тебя и одежда краденая? — с осуждением посмотрел на него студент.

— Ну, конечно! — подтвердил Ацель с гордостью. — Я ненавижу Ксион, но, должен признать, в моде они разбираются не хуже людей.

— Может потому что они тоже люди?

— Глупости какие!

— А почему нет? Мы с ними очень похожи внешне, ты сам говорил.

— Не-ет, — поморщился пришелец.

— Окей, — не стал влезать в дискуссию Эдвард, — а что ты вообще забыл на Ксионе? Раньше ты не упоминал об этом. Я думал, для тебя Ксион, как гнездо гадюки…

— Ну знаешь, — покрутил запястьем Ацель, не изъявляя желания вспоминать минувшие дни.

— Когда… когда Онгэ убили… на мне были перчатки, и агенты организации поймали меня, решив, что я принадлежу их виду. Я рассказывал о том, что огоны нередко торгуют детьми?

Юноша усидчиво кивнул, и на его лице прописалось сожаление, словно вся вина за страдания друга лежит только на нем. Пришелец всегда удивлялся тому, как тонко этот маленький человек умеет сопереживать, и как самоотверженно загружает он свои плечи чужой ответственностью, даже там, где бессилен.

— Они подумали, что тебя похители? — уточнил Эдвард для себя.

— Так и есть. Меня отвезли на Ксион и какое-то время я там жил, скрывая своё происхождение.

— «Какое-то время» — это сколько?

— Много.

— Насколько «много»?

— Это так важно? — Ацель неуютно закинул ногу на ногу.

— Да, важно… — Юноша помолчал, вслушиваясь в игривое щебетание птиц. — Я совсем ничего не знаю о твоём прошлом, — заунывно протянул он, рассматривая свои кеды. — Я был уверен, что люди не меняются. И Рут подтвердила мою гипотезу… Я просто хочу понять… в конечном счёте, кто же ты, Ацель? Ты правда стал лучше? Ты исключение? А вдруг ты никогда и не был плохим? — Эдвард раздразнено вытаращился на собеседника.

— Никогда не был плохим? — сверкнул глазами пришелец.

— Просто предполагаю.

— Тогда я тебя разочарую, — хмыкнул тот мрачно.

— Ты мог этого не замечать, Ацель!

— Тебе кажется, что я стал лучше, так как мне больше незачем возвращаться к прежнему образу жизни, и пока никто не посягает на моё спокойствие — я не стану выпускать когти, — ответил Ацель серьёзно.

— А если бы ты покинул Землю…

— Хочешь, чтобы я ушёл? — напрягся тот.

— Нет! Нет… Чисто гипотетически! — отмахнулся Эдвард. — Если бы ты покинул Землю… после всего, через что мы прошли… неужели ты вновь бы встал на путь разбойника?

— Конечно.

— Но… — Юноша развернулся, настоятельно шлепнув ладонью по спинке скамьи.

— Эдвард…

Ацель расплылся в исключительно уветливой улыбке, разя мученическим взглядом, от которого у студента все внутри сжалось в комок. Не смея перебивать, он сглотнул, и его кадык выжидательно дернулся.

— Когда-то на Сондэсе верили в легенду о «Божестве Света», — вспомнил пришелец. — Мой народ придерживался теории о том, что все живое возникло из Света — некого высшего существа. Этот Свет был совершенен и безгрешен, и такими же были его дети. Они не умели думать «плохо», их разумы были чисты и свободны от всего, что не дотягивало до планки «добро». Однако помимо «живого» имелось и «неживое», и брало оно своё начало из Великой Тьмы. Из-за неведения дети Света были беспомощны перед ней, и когда грянул роковой час, — никто не был готов. Первое поколение детей погибло, что привело Божество в отчаяние, и после пяти вечностей скорби, оно вновь породило жизнь, которую мы с тобой, все люди, пришельцы, звери, — он окинул взором улицу, — проживают сейчас.

Эдвард подхватывал каждую фразу, словно то — была не легенда, а ответ на главный вопрос философии. Преподаватели колледжа позавидовали бы тому, как внимателен их студент вне лекционного зала.

— И чтобы не повторить геноцида, — довершил повествование тот, — Божество поручило двум детям своим охранять «живое». С тех пор два клинка не спускаются с неба и ведут вечную борьбу против Великой Тьмы.

— Круто, — выронил юноша. — У вас тоже есть религия? Это… чертовски круто! Я думал, религию придумали люди…

— Да-а, — выдохнул Ацель с трагедией, — вот только больше в Божество Света никто не верит.

— Но почему?

— Когда галактику охватила война, небо заволокли серые облака, и ни света, ни двух лун — больше не видать. Мои родители ругали Божество и не разрешали нам с братом молиться. Они говорили: «Свет покинул нас, предал своих детей. Если бы он не дал нам оружие, мы бы не уподобились Великой Тьме, не вкусили бы сладость греха и не проливали бы сейчас кровь братьев и сестёр своих».

— Божество Света просто хотело, как лучше, — не согласился студент.

— Да, но… едва ли у него был шанс… Божество Света — доброе и милосердное. — Ацель многозначительно посмотрел на друга. — Сколько клинков не возьми, пока ты проявляешь жалость к врагу — ты слаб. Вот поэтому я считаю, что в мире должен быть кто-то достаточно жестокий, чтобы воспрепятствовать Великой Тьме навредить Свету.

— Это ты себя имеешь в виду, что ли?

— Ага, — хитро моргнул пришелец. — И да, Эдвард, я вновь стану преступником, если придётся, вновь паду до греха, вырву чье-нибудь сердце, но не потому что я этого хочу… Я никогда не желал такой жизни. Просто у меня не будет выбора. Земля относится к планете галактик X-zep, но не дотягивает до седьмого или хотя бы шестого уровня, что значит — на ней живут разумные виды, которые еще не вступали в контакт с другими цивилизациями. Поэтому законы X-zep действуют только за пределами Земли. Стоит мне выйти в открытый космос — я снова стану мишенью для рейджэров и агентов организации. Что мне останется? Сдаться и пойти на казнь? Даже если я изменился — всем плевать! Никакие добрые свершения не спасут моей головы.

— Знаешь… — Эдвард склонился, и капюшон сполз на лицо, покрывая пепельные глаза, в которых снова блестели слезы. Он не мог ничего с собой поделать. Конечно, хорошо, когда есть тот, кто будет «жилеткой», в которую можно уткнуться и прорыдаться всласть, но скиснуть сейчас — было бы…не то чтобы стыдно, скорее — неуважительно. Эдвард не имел права становиться объектом сочувствия перед созданием, что самого надлежит приободрить и утешить. — Во время человеческих войн народ отправляют в горячие точки без их согласия, — тихо заговорил он. — И чем обширнее война, тем меньше свободы выбора предоставляют человеку. Вышестоящие заставляют народы ненавидеть и убивать друг друга, но это не значит, что все эти люди… плохие. У них не было альтернативы: не убьешь врага — станешь предателем и умрёшь от руки союзников… — Слова рухнули в шепот. — Я был прав… Ты никогда и не был плохим — ты просто хотел выжить… Скажи, Ацель, ты сказал, что тебе хорошо на Земле. Пока ты здесь, тебе — я правильно понял — нет смысла кому-то вредить, так?

— А, да-а, — вытянулся тот.

— В таком случае… можешь остаться со мной… в смысле… на Земле… Можешь остаться здесь навсегда.

Целитель ступал прямо по проезжей части Лондонского моста, подсветка которого красила воду Темзы в кровавый цвет. Смерть не была ему угрозой, но каждый раз он по привычке дезинтегрировал физическое тело перед надвигающимися фарами автомобилей, начинающими потихоньку желтеть в вечерней прелюдии, и вновь воссоздавал себя из разрозненных атомов уже со стороны Тауэра, продолжая охотиться на кого-то такого же неприметного, как и он сам. Водители не сигналили, не давили на тормоза, потому что никто из них не видел Целителя и не мог даже сообразить, что к ним под колёса бросается миниатюрная девочка в странном облачении, которая на самом деле — сверхсущество, способное стереть в порошок вражеский объект бесконечными связками цепей, хранящимися за пазухой плаща, и телепортироваться на любые расстояния в пределах известной Вселенной.

— Ты был в рабстве?! — воскликнул Эдвард неприлично громко, заставив посетителей ресторана навострить уши. На закате дня человек и пришелец уединились за самым отрешенным столиком, поразившись тому, как быстро пролетело время в разговорах о прошлом.

— А что я по-твоему делал на темной планете? Друзей искал? — Ацель как ни в чем не бывало вчитывался в меню.

— Ну…торговал, например. Ты не уточнял, что попал туда ребёнком.

— Если бы ты включил мозги, то и сам догадался бы. Эдвард, ты знал, что я потерял зрение на тёмной планете, и был в курсе, что эти очки мне подарил Онгэ, а с ним я провёл позднее детство.

— Да… наверное… — виновато ссутулся тот. — Прости.

— Почему ты извиняешься? — вылупился на него пришелец из-под чёрной матовой обложки, на которой было написано крупными буквами «Côte Brasserie». — Вот только не надо реветь!

— Да не реву я, просто… — Эдвард прикусил губу.

— Опять эта твоя жалось вырывается наружу, будто бы в ней есть сейчас толк. — Ацель со вздохом пододвинул салфетницу растрогавшемуся другу, и тот вытянул целую стопку. — Вот почему жизнь не удалась у меня, а плачешь ты?

— Не знаю! — Юноша уткнулся в салфетки и в голос разрыдался, ещё больше развлекая окружающих.

— Ты выбрал, что будешь есть? — Сондэсианец захлопнул своё меню.

— То же, что и ты, — прогундосил студент, пока салфетки покрывались мокрыми пятнами.

— Мясо?

— Нет, что угодно, только не мясо!

— Окей, я понял, заставлю их приготовить для тебя лучшую траву! — По-отцовски взъерошив русые волосы, пришелец вышел из-за стола и направился к стойке заказов.

Пока он спорил с поварами и администратором, пытаясь взять под контроль процесс изготовления блюд и удостовериться в соблюдении гигиенических и санитарных норм, Эдвард листал тренды «фэйсбука», которые разрывала новость о том, что из ланкаширского военно-промышленного концерна «БАЭ системз» загадочным образом украли с десяток килограмм тротила. В комментариях многие предполагали, что в Британию вторглись пришельцы, и истории со Станвеллом суждено повториться, но уже в более крупных масштабах. Однако все они, в конце концов, сводились к шутке, и смеющиеся эмоджи один за другим выскакивали в потоке обсуждений.

Телефон студента запищал, оповещая о входящем сообщении от… Мии Донсон?! Юноша свернул окно социальной сети. Сообщение от Мии? Он на всякий случай вбил тогда её номер в качестве благодарности, но по всем правилам мироздания это имя должно было затеряться в его списке контактов как автограф, немой автограф, который никогда не появится в журнале звонков. Тот факт, что популярная рок-дива написала сообщение ему — коротышке-студенту — точно пухлая повариха, перемешивал в нем ужас и восторг огромным полковником, расплескивая по краям десятилитровой кастрюли экзотический суп под названием «уверенность».

«Ацель, дорогой, позвони мне, как вернёшься из Лондона. Нужно переговорить сам знаешь о чем», — прочитал Эдвард про себя и покраснел. В конце сообщения стояла звездочка — значок на клавиатуре смартфона, который используют в чатах только для того, чтобы оживить бездушные печатные буквы. Эта самая звездочка живет в переписках возлюбленных как виртуальный поцелуй, как средство флирта, и, зачастую, приводит к ревности пар и к страданию тех безответно влюбленных бедолаг, запрятавших чувства в коробку на пыльном чердаке, только бы не делать первый шаг. В чате с Мией больше не было сообщений, журнал звонков — тоже пусто. Тарабанящее сердце упало в живот — Ацель общался с девушкой с чужого телефона и целенаправленно удалял историю, чтобы он, Эдвард, не прознал про их отношения?

«Нет, успокойся! — Юноша заблокировал экран смартфона и отложил его подальше — на край стола. — Я должен порадоваться за него. Возможно, ему просто неловко афишировать свою любовь, — внушал он самому себе, но горечь продолжала марать юношеское сердце чувством, от которого здравый разум переворачивается с ног на голову. — Черт, ну почему все взоры всегда обращены на него, а не на меня? Почему именно Мия?»

Эдвард никак не мог проглотить ком, засевший у него в горле — этот маленький камешек, сперающий дыхание, когда лёгким так необходимо открыться и насытится кислородом.

Телефон завибрировал от очередного сообщения, и юноша метнул в него оробелый взгляд. Он провел пальцем по экрану: «И да, кстати, ты…». — В предварительном просмотре сообщение обрывалось, а читать его полностью Эдварду не захотелось.

«Удалить сообщения?» — Да. — «Удалено сообщений: 2».

Пришелец чванно плюхнулся на стул, и толпа официанток прислужливо заворковала вокруг него, растаскивая с подносов на стол тарелки с изощренными на вид кулинарными произведениями.

— Ты их загипнотизировал? — смутился студент, завистливо наблюдая, как стройная блондинка расстилает на коленях Ацеля салфетку.

— Скорее — очаровал! — искрометно улыбнулся он.

Как только стол был накрыт, пришелец отогнал от себя надоедливых людишек и утомленно выдохнул:

— Знал бы ты, через что мне пришлось пройти, чтобы наш ужин вышел идеальным.

— Они пустили тебя на кухню?

— Нет.

— Но ты там был.

— Да-а!

Эдвард взялся за вилку и насадил на зубцы креветку морского салата, что высокомерно именовался сочетанием трудновыговариваемых французских слов, но при этом не представлял из себя чего-то столь же сверхординарного: трава, морепродукты и лимонный соус, с последним — явно переборщили.

— Что-то не так? — Нечеловеческая прозорливость Ацеля вновь дала о себе знать.

— Все нормально, — отозвался юноша, вложив всю энергию эмоций в скользкую оливку, отступливо брыкающуюся под четырьмя заточенными копьями столового прибора, — а что?

— Просто… твоё лицо…

— Что с ним?

— Когда ты подавлен, твоё лицо становится таким…мм, — задумался пришелец, зажав рукоять вилки в зубах.

— Каким? — вздымил брови студент, стесненно сцепляя пальцы под столом.

— Как у актёра мыльной оперы, переигрывающего по своей неопытности и при этом мнящего себя суперзвездой, — быстро отчеканил тот.

Губы Эдварда тронула едва заметная улыбка:

— Все хорошо. Правда. — Он предпочел и дальше держать язык за зубами и делать вид, что об отношениях Ацеля и Мии ему по-прежнему неведомо. В конце концов, чрезмерное любопытство могло лишить его лучшего друга. Идти на поводу у необоснованной ревности? Допытываться до истины? Нет! Придёт время, и пришелец сам откроет ему секрет, если, конечно, посчитает нужным…

У студента имелся невидимый пропуск в одну из тайн Ацеля, и он решил задействовать его, чтобы покрыть интерес, ради которого этот пропуск и был получен.

— Помнишь, я сказал, что у меня будет к тебе просьба? — напомнил юноша о разговоре под окнами женской тюрьмы.

— А, да, конечно, — подтвердил тот, не прерывая процесс принятия пищи. — Я к твоим услугам!

— Тогда… Расскажи мне об Онгэ.

Ацель поперхнулся, и его правая рука замерла на полпути к тарелке с говяжьим стейком. Он сохранял это нелепое положение несколько долгих секунд, и Эдвард уже было решил, что ящер сломался.

— И эта твоя просьба? — охрипшим голосом уточнил он. — Ты мог бы попросить у меня, что угодно… И ты спрашиваешь… об Онгэ?

— Да, — осторожно кивнул студент. — Ты часто упоминаешь это имя, но при этом… ничего больше не говоришь. С твоих слов я знаю, что Онгэ убили люди организации… Но кем он был? Как выглядел? Почему ты так боишься говорить о нем? Вздрагиваешь каждый раз, когда я называю его имя?..

— Почему?.. — Ацель помрачнел, и тени уплотнились вокруг него. — Потому что это самое болезненное моё воспоминание…

— Прости, — вновь извинился Эдвард, попадая в область воздействия жуткой ауры чёрного ящера, от которой его спина покрывалась ледяной коркой. — Зря я поднял эту тему… Прости…

— Он был мне, как отец.

— А? — выпрямился юноша.

— Онгэ… он был мне, как отец, — повторил пришелец, смягчив тон. — Спас меня, когда я умирал, позволил жить на своём корабле. Он был огоном, но… не таким, как другие…

— Значит, Онгэ был капитаном огонского отряда?

— Да… был, — утвердил тот подавлено.

— Он тоже с Сондэса?

— Нет, с Д’арнсиля. Это в галактике Асмодея — недалеко от Млечного Пути. Никогда там не был…

— И как выглядят д’арнсиляне?

— Мм… помнишь мы были в зоопарке и видели белых волков?

— Ага.

— Представь, если бы волки научились ходить на задних лапах и вымахали под два метра ростом.

— Онгэ — волк?!

— Нет, но очень похож.

— Волк! — не унимал возбуждения Эдвард.

— И что это за реакция? — Ацель слегка раскрепостился и уже не казался таким устрашающим.

— Это же… Как же это странно!

— Я не догоняю твоей логики. Гуманойдный ящер тебя не удивил, а гуманойдный волк — привел в экстаз?

— Да ладно тебе, Ацель, — рассмеялся студент, — ты каждый день меня удивляешь!

Человечество частенько ставит перед собой мотивационные вопросы, вроде: «Только вообразите, сколько младенцев появляется на свет в данный миг по всему миру?», или твердят фразу: «Пока ты смеёшься над «мемами», миллионы людей умирают! Не пускай жизнь на самотек, ведь в любой момент ты может присоединиться к их числу». Трудно поверить, но вряд ли среди всех этих изречений вы когда-нибудь услышите: «А сколько таксистов сейчас сидят за баранками своего авто и спешат доставить до пункта назначения очередного клиента?» Подобные мысли крутились в голове водителя жёлтого такси — неприметного мужичка, перешагнувшего ступень средних лет. Он мчатся по Лондону на новый вызов, которым должен был завершиться его рабочий день. Сегодня ему попадались одни чудаки, и все, чем он грезил под конец четверга, — это холодное пиво, пинта добротного холодного пива.

Таксист припарковался у французского ресторана и закурил «ожидательную» — так он её величал — сигарету. Не успел он расслабиться, как к его машине приблизились две фигуры — одна повыше и в длиннющем чёрном пальто, а другая — невысокая, в глянцевой синей куртке.

— Господи, — взмалился мужчина, зажевав табак, — пусть эти придурки пройдут мимо!

— Ты намного старше меня, — сказал Эдвард на выходе из «Côte Brasserie».

Дороги забились пробкой из автомобилей, погоняющих друг друга гудками. В час-пик Лондон становился агрессивным, и вечерние огни не доставляли прежнее эстетическое удовольствие, напоминая хищные кошачьи глаза, от которых хотелось сбежать в какой-нибудь тихий дом на окраине леса и жить там аскетом до середины дня, пока народ не разбредется по рабочим местам.

— Что?

— Учитывая, что ты попал в рабство в сознательном возрасте и провёл там три года, прибавить шесть лет с Онгэ, — складывал пальцы Эдвард, — плюс ещё четыре года на Ксионе и…

— Во-первых, это примерные цифры, — хлопнул его по плечу Ацель, — во-вторых — летоисчисление на планетах разное, в-третьих — глупо сравнивать возраст двух видов, Эдвард, уж тебе ли этого не знать?

— Но все-таки… Сколько тебе лет? Если в земных сутках двадцать четыре часа, а Земля делает оборот вокруг солнца за триста шестьдесят пять дней, сколько тебе в переводе на человеческий возраст?

— А ты от меня не отстанешь, да?

— Ага.

— Я без понятия!

— Да как такое может быть?!

— У меня были дела поважнее, чем считать свои года. Время — прерогатива счастливых, — фыркнул пришелец, проведя рукой по волосам.

— Прости.

— Прекрати!

Юноша вопрошающе поднял глаза.

— Прекрати попусту извиняться, — пояснил Ацель.

— Прости… В смысле…ладно, — глупо улыбнулся студент. — Но как я тогда узнаю, когда у тебя день рождения?

— Это ещё тебе зачем?

— Надо! — окатил тот пришельца настойчивым взглядом.

— Насколько феноменальную память нужно иметь, чтобы помнить день, когда ты появился на свет?

Эдвард резко остановился посреди дороги и торжественно объявил:

— 22 ноября 1998 года!

— Чего?

— Мой день рождения!

— Серьёзно?

— Агась.

— Да ну?

— Все люди знают дату своего рождения. Она у нас в свидетельстве записана. Ну так что? — хихикнул студент. — Если ты не знаешь, когда у тебя день рождения, может быть придумаем новую дату? Как насчёт дня, когда мы с тобой встретились? Шестнадцатое июня!

— Этой своей чертой создавать особые дни вы пугающе похожи на ксионцев…

— Может потому что…

— Не-ет!

Такси тронулось, проскребя асфальт грубыми шинами.

— До «Генриетты», пожалуйста! — вежливо обратился к водителю Эдвард, и тот исподлобья моргнул.

— И вам бы не помешало помыть салон! — внёс свою лепту Ацель.

— Да-да, спасибо, я уже слышал это сегодня…

— Правда? Вот видишь, Эдвард, — ткнул он студента локтем. — Не я один придираюсь!

Таксист опять моргнул, и юноша понял, как обстоит ситуация.

— Ацель. Кажется, это он о тебе.

— О!

— Ага.

— Я повторяюсь?

— Ага.

— Но ведь по делу же!

— Ну…

— Никаких «ну», Эдвард, — сложил руки на груди пришелец. — Клиент всегда прав!

Путь до «Генриетты» был недолог, однако по привычке водитель переключил радио на любимую волну, что настраивала его на получасовые поездки. Он без пятнадцати годков полстолетия работал таксистом и выстроил свой особенный водительской быт с хорошими и плохими сторонами, с зависимостью от сигарет и старомодным шансоном, от которого у пассажиров вяли уши.

— А можно выключить радио? — Пришелец постучал по сиденью.

Водитель печально вздохнул и щелкнул кнопкой автомобильного радио, случайно заскочив на новостную станцию.

— Сделайте погромче! — остановил его Эдвард, услышав знакомое имя.

«Двадцатишестилетнюю Габриэль Остин Феннис, уроженку Ланкашира, Кован-Бридж, проживающую в нынешнее время в Станвелле, признали невменяемой и обвинили в зверском убийстве собственной матери и профессора Нортона Хоггарда, дело о смерти которого до сих пор не было закрыто. Сама девушка отказалась комментировать происходящее. Судя по всему, она не помнит о том, что сделала. Тем не менее, мистер Луис Уэллс и другие очевидцы подтвердили, что видели мисс Феннис вблизи дома профессора в день его гибели, а также не отрицают того, что Габриэль Феннис присутствовала на похоронах и вела себя подозрительно…»

— Чёрт возьми! — воскликнул юноша, вылупив глаза на Ацеля. — На Габриэль из нашего мира повесили убийство профессора…

— Не смотри на меня так, — побледнел пришелец.

— Но ведь это ты его убил!

— Я не… я не специально! Просто… все пошло не по плану, — отвернулся он стыдливо.

— Она ничего не помнит, потому что в её теле была Габриэль из параллельной вселенной. Уверен, что и про мать они тоже наврали! — сжимал кулаки студент.

Таксист растянулся в алчной улыбке, а его щеки надулись и почти позеленели, как у Гринча, затевающего шалость.

— Гхым! — кашлянул он демонстративно. — А ничего, что я все слышал?

Глава 10. Живая вода

В парке горланила музыка. Неказистое бренчание гитары и аккомпанемент заикающегося фортепиано выплевывал граммофон, прикрепленный к бетонному столбу. Девочка лет шести просовывала пальцы сквозь квадратные прорези в высокой — как ей тогда казалось — ржавой ограде, за которой бурлила смердящая вода, заглатывающая прошлогодние листья и брошенный прохожим пластиковый стаканчик от газировки.

— Эй, кроха, ты потерялась? — Сквозь поток веселящих песнопений прокрался скользкий мужской голос.

— Мама не разрешает мне разговаривать с незнакомцами, — ответила девочка, не поворачивая головы.

— Правильно делает, что не разрешает! Вот только, — выдержал игривую паузу тот, мастеря пуделя из продолговатого воздушного шарика, — я и не незнакомец вовсе! — Он заманчиво потряс поделкой. — Видишь? Я — клоун! Все дети меня знают!

— Спасибо, не надо! — отклонила подарок девочка, и её кустистые брови перекосились.

— Смотрела я как-то фильм, где такой же чудила заманивал детей шариками и убивал…

— А ты умна не по годам! — восхитился клоун.

— И я, к вашему сведению, вовсе не потерялась! Я сама ушла! Моя глупая семья даже не заметила, что меня нет.

— О, уверен, — хлопнул в ладоши тот, стараясь казаться смешным, — они беспокоятся о тебе!

— Сомневаюсь. Сестра считает, что я вырасту гопником, а мама и папа ругают из нас двоих только меня. Как будто я — главное зло в этом мире! Но вы то, дяденька, явно злее меня. — Девочка окинула клоуна взором.Это был не первый ряженый мужчина в её жизни. Потные люди в костюмах белых кроликов, собачек, лисят — привычное дело для ребёнка. А клоуны… они самые раздражающие — все, как один в оранжевых кучеряшках, с размулеванным белой краской лицом и красным пищащим шариком вместо носа; лыбятся во все зубы, кривляются и мерзко хихикают. Кому в здравом уме такое может понравится?

— На что ты смотришь? — полюбопытствовал клоун и тоже высунулся через ограду. Она едва доставала ему до пояса, и мужчина с лёгкостью разглядел в порослях поздней зелени торчащие из-под земли трубы.

— Мама говорит, когда этот мостик только-только построили, здесь журчал природный ручеек, но устье реки пересохло и превратилось в грязное болото.

— Очень печальная история!

— Да, радости в этом мало, — вздохнула девочка, отворачиваясь к воде спиной. — Но если закрыть глаза и просто слушать — река притворится настоящей. Правда, — поморщилась она, — запах немного портит впечатление.

Выпав из поля зрения, клоун мрачно спустил показную улыбку. Нижняя губа выпятилась вперёд, отчего его подбородок угрожающе заострился. Он вдруг впился руками в решетку с такой силой, что на сгибах его пальцев, там где давление было максимальным, ткань клоунских перчаток протерлась до дыр, и кровь побежала по прутьям вниз, ныряя в грязную пену.

Ограда покосилась, проломив бетон, что, казалось бы, мертвым камнем слился со стальными ножками, и девочка ощутила, как теряет равновесие, а её правая нога непослушно выскакивает из желтой сандалии.

— Целитель! Я нашёл его! — Писклявый голосок донесся до её ушей откуда-то из искусственного ручья, и чистые прозрачные струйки потянулись к озадаченному клоуну, затыкая ему рот кляпом из воды.

— Понял! — Как-то разумно, подобно танцующим змеям, цепи рассекли воздух и, надежно обмотав щиколотки девочки, потащили её вверх — к безоблачному небу, подальше от зловоний и брызг. Супергерой в чёрном плаще — ростом немногим выше шестилетнего ребенка — материализовался из ниоткуда и, дернув цепи на себя прямо в полете, успешно спрыгнул на землю с девочкой на руках, оросив брусчатку мостовой неопознанной жидкостью.

— Уходи отсюда! — обратился Целитель к пострадавшей, выпуская её из своих объятий.

— Это было так круто! — воскликнула та — испуг быстро прошёл, и теперь она святилась детским восхищением, разрумянившись во все лицо и пружиня на месте, как резиновый мячик.

Целитель оценил зазорное поведение ребенка соответствующим взглядом и увидел, как к мосту, перекрикивая граммофон, спешат взрослые. Он знал, что если начать битву сейчас, люди заметят его, и в городе пойдет молва — компромат на сверхъестественное, который может слишком сильно ударить «молотом» по «наковальне». Нерасчетливые вмешательства беспокоят структуру пространства-времени, и ответственность за последствия — на нем одном. Нужно скорее поймать врага, залечить «раны» и по возможности засесть где-нибудь в междумирье, пока Вселенная не восстановит расшатанную иммунную систему.

— Габриэль! — приоткрыв рот в облегчении, женщина с густым хвостом и пририсованной родинкой на подбородке подозвала девочку к себе. — Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты держала сестру за руку!

— Мама! — прихрамывая босой ногой, малышка с двумя тугими рыжими косичками повисла на подоле бардовой юбки. — Ты только посмотри! — Девочка ткнула рукой туда, где должен был вести бой Целитель.

— Ах! — развела руками женщина и посмотрела на молчаливого мужа: — Думаю, нужно позвонить в скорую!

Габриэль все глядела и глядела на клоуна, медленно приходящего в сознание, крутилась по сторонам, разъедая большими изумрудными глазами снующую туда-сюда толпу, разыскивая среди низкорослых взрослых и ровесников героя в черном плаще. Но как и полагается загадочному спасителю — Целитель испарился, не оставив ни намека на своё существование, и только сломанная ограда доказывала реальность произошедшего, в которую — избита истина — никто не поверит.

***

Молчание обошлось нашим героям очень дорого. Таксист не упустил шанса наживиться на такой пикантной информации и сразу же предъявил ультиматум: «Либо вы платите мне изрядную сумму, и я молчу в тряпочку, либо — пинайте на себя. — Он потряс стареньким мобильником, жирно намекнув на то, что записанный на диктофон разговор очень понравится общественности. — Ничего личного, ребятки, но бизнес надо держать». Судя по всему, таксисту не впервой было проворачивать подобный шантаж. «Никто не обращает на нас, водителей, внимания, а нам — тем лучше. Столько историй проходит через эти, — постучал он по мочке уха, — локаторы».

Ацель по привычке схватился за усыпляющий дротик, но Эдвард предостерегающе наступил на ботинок. Пришелец поскрипел зубами, но смиренно вручил таксисту деньги. Он и сам прекрасно знал, что поступает не лучшим образом. Брать разум водителя под контроль, как практиковалось когда-то, — тоже не вариант. Теоретически, формула, конечно, была доработана до идеала, но клинически — она еще не была испытана. Все могло обернуться тем, что вещество превратится в мутаген, и глупая история профессора Нортона или офицера Фицмана повторится.

С пустыми карманами они высадились в квартале от «Генриетты».

— Этот мерзкий!.. — хотел выругаться Ацель, но вместо этого ударил столб. Обойдя здание с внутреннего двора, Эдвард вдруг прибавил шаг. Пришелец поторопился и увидел, что у отеля припаркованы две полицейские машины, а вход в «Генриетту» обнесен баррикадными лентами.

— Что здесь происходит? — поинтересовался Эдвард, протиснувшись между двумя гражданскими, которые, с бледными лицами слушали умиротворенный голос мужчины в коричневом пальто. Последний — водил ручкой в блокноте. Его авторитарный тон свидетельствовал о том, что он — сотрудник британского правопорядка. Черные волосы с редкой сединой, аккуратная щетина и квадратное лицо с острыми чертами говорили о консервативном характере этого человека.

Мимолетом сказанные фразы давали общее представление о ситуации. Произошло убийство. Очевидно, эти двое — близкие друзья погибшего.

Полицейский исподлобья взглянул на новоприбывших и задал встречный вопрос:

— Вы, я полагаю, снимаете номер в «Генриетте»? Я инспектор Чарльз Грегер, Скотланд-Ярд, — продемонстрировал он удостоверение и крепко пожал руку Эдварду. Ацель даже не вынул рук из карманов. Инспектор Грегер промычал оценивающее «хм», сверкнув на того карими глазами, и вежливо спросил: — Скажите, господа, как мне к вам обращаться?

— Эдвард Лэйд.

— Ацель, — представился пришелец следом за другом и поспешил добавить уточнения: —Без фамилии! — Он широко улыбнулся, но инспектор не оценил шутки.

— Сегодня ночью, Мистер Лэйд и… Ацель, — продолжил он, не дрогнув ни единой мышцей лица, — где-то между тремя часами ночи и пятью утра был убит некий Томас Брайтон. В девять утра его тело обнаружила горничная отеля Кэйти Кингман, когда пришла в номер на плановую уборку. Мы установили, что мистер Брайтон был отравлен каким-то мгновенно действующим ядом.

— Ужасно, — промолвил студент, и его искренность тут же смела подозрения инспектора Грегера. «Этот молодой человек явно не при делах», — подумал он и смягчился:

— В самом деле! — Инспектор позволил себе прикурить дорогую сигару. — Но на этом мой сказ не кончается. Видите ли, в квартире на Оксфорд-стрит примерно в тот же час нашли труп Оливии Паддингтон — возлюбленной мистера Брайтона.

— Её тоже отравили? — вмешался Ацель.

— Нет, — выдохнул облако дыма инспектор. — Мисс Паддингтон убили ножом в живот, — бесстрастно заявил он, — Вы что-нибудь знаете о произошедшем? Может быть слышали или видели что-нибудь… подозрительное? — Инспектор Грегер прищурил обрюзшие веки, которые прибавляли ему возраста, и посмотрел на пришельца.

— Подозрительное… — задумался Эдвард, вспоминая беспокойную ночь, — А! Я видел, как у дверей отеля ссорилась молодая пара. Возможно, это были они?

— Да, Том и Оливия поругались прошлой ночью, — подошёл к ним короткостриженный мужчина в потрепанном костюме. Он был среди тех, с кем вел диалог инспектор до того, как студент прервал их. Эдвард узнал в нем товарища мистера Брайтона, который выбежал на крики после того, как женщина хлопнула дверцей такси и уехала. Мы немного поддали, — скорбно почесал он подбородок.

Инспектор вновь пыхнул сигарой:

— На чьё имя зарегистрирован номер, мистер Лэйд? — спросил он прямолинейно.

— На моё, — ответил юноша.

— Я так и думал…

— В каком смысле?! — Ацель втянул шею, словно змея, готовящаяся к броску.

Чарльз Грегер проигнорировал возмущение.

— А где вы были прошлой ночью между тремя и четырьмя часами?

Вопрос, очевидно, был адресован пришельцу, но юноша потянул поводья ситуации на себя:

— В номере, — взволнованно отозвался он.

— Вы видели ссору молодых…

— Да, мне не спалось… — Эдвард знал наверняка, что ни он, ни его друг — не виновны, но напористость инспектора заставляла его цепенеть от страха и сомневаться в своих убеждениях.

— А что насчёт вас? — Инспектор Грегер пустил кольцо дыма в лицо пришельцу. — Где были вы?

Между Ацелем и полицейским установились неприязненные отношения. Они взирали друг на друга с надменно-презренными физиономиями, и, казалась, без слов и без движения вели войну. Это было похоже на затишье перед бурей, когда природа замолкает, птицы прекращают пение, а воздух накаляется и холодеет. Кто из них вспылит первым? Эдвард не хотел этого выяснять, и сам дал ответ:

— Ацель тоже был в номере. Со мной.

— Хм… — Инспектор избавился от сигары. — Правда? А вы можете это доказать?

— Нет, но… — заколебался студент, — я… я не вру.

Эдвард врал. Врал столь откровенно, что вся его ложь выбиралась наружу и сидела там, помахивая платочком: «Я лжец! Смотрите все, я лжец!». Он потирал вспотевшие ладони и не смел поднять на инспектора глаза. Белый, как новехонькая бумага, он не нуждался в детекторе-лжи.

Ацель не отрицал слов друга, но и не спешил соглашаться. Ухватившись за голову, пришелец пошатнулся, и упал прямо в руки инспектора Грегера.

— Что с вами? — Полицейский распереживался и даже стал похож на человека.

А! Все нормально, — отстранился тот, присаживаясь на капот полицейского автомобиля. — Голова закружилась… — протянул он сухо.

Полицейский позаботился о том, чтобы больному принесли попить, и вернулся к допросу.

— Мисс Кингман доложила нам о том, что ваш друг, — покосился он на Ацеля, — носит с собой странные дротики. А вот, кстати, и она! — Девушка спустилась по ступенькам отеля и быстро вручила — точно бросила — пришельцу стакан воды со льдом.

— Благодарю, — сказал Ацель, но горничная уже успела отойти на приличное расстояние и скрыться за спиной инспектора. Это была та самая горничная, которая обслуживала их номер. Она обозревала тяжелым взглядом антипатичных ей молодых мужчин, накручивая на палец прядь иссиня чёрных волос, собранных в короткий «конский хвостик».

— Милая моя, — галантно подозвал девушку инспектор Грегер, — поведайте, пожалуйста, что вы видели. — Он положил ей на плечо ладонь.

— Этот молодой человек, — ткнула она в сондэсианца, — пригвоздил дротиком насекомое с расстояния пяти метров. Я так и не смогла его вытащить. Не каждому удастся провернуть такой «фокус», если только подобное не является профессиональным навыком…

— Профессиональным навыком? — Эдвард не верил своим ушам. — Вы имеете в виду…

— Наемный убийца. Киллер. Как угодно, — пояснил полицейский. — Многие согласятся с мисс Кингман. Поэтому… я обязан вас обыскать, господин… Ацель.

— Постойте! Это какая-то ошибка! — Юноша был сбит с толку. Он понимал чем может обернуться обыск. Ацель никогда не расставался с ядовитыми ампулами, и это могло оклеймить его, шрамировать репутацию. «Как же так? — причитал Эдвард. — неужели и на Земле Ацеля ждёт судьба преступника?»

Я не позволю вам прикасаться ко мне своими грязными лапами! — прошипел пришелец почти по-змеиному, когда Чарльз Грегер сделал шаг вперед. Будь Ацель в сондэсианском обличии, он бы выпустил когти и оскалился.

— Если вам нечего скрывать, почему же вы боитесь обыска?

Словно бешеные псы, они стояли друг напротив друга, пока завывающий ветер хлестал подолы их длинных пальто и обрывал сочные зелёные листья кустарников, что в свете вечерних фонарей принимали вид летучих мышей, пауков и неведомых чудищ.

— Я не имею к этому преступлению никакого отношения!

— Отказываясь от обыска, вы признаете свою вину!

— Я просто терпеть не могу, когда кто-то нарушает моё личное пространство! — не уступал Ацель.

— В таком случае… — Инспектор Грегер неожиданно для всех достал пистолет и снял его с предохранителя. — Может быть это сделает вас сговорчивее?

Пришелец был вынужден отречься от гордости. Он поднял руки в повиновении, и инспектор принялся ощупывать его одежды. В карманах пальто — ни во внутренних, ни во внешних — он не обнаружил ничего, кроме кошелька. Однако лучше осмотрев рукава, Чарльз Грегер воскликнул:

— Карманы в рукавах! Как предусмотрительно!

Полицейский конфисковал с десяток дротиков и три миниатюрных стеклянных флакона с веществами: прозрачный, темно-фиолетовый и оранжево-красный. Передав яды коллегам, торжествуя, инспектор надел на Ацеля «браслеты», и объявил:

— Вы арестованы!

***

Ветер крепчал. Вознося к небу слезливую песнь, скрипел «старина Бен». Лужа на асфальте моста, отражающая мутное вечернее небо, огоньки фонарей, фар, сияние Вестминстерского дворца, — задрожала, запузырилась, и плескавшаяся в ней золотая рыбка помчалась по дороге. Прокрученная шинами автомобилей, бурая вода прыскала по сторонам. Взмыв вверх еле заметной человеческому глазу струйкой, она сбросила с себя грязное платье, и теперь уже чистая, прозрачная, как гладь колумбийского озера, начала взбираться ввысь, ползти по чугунным швеллерам, камням и металлическим листам Биг-Бена, опережая рыбку.

— Ах! Как я устала, как я устала! — пропищала лужа каким-то мультяшным голоском и приняла форму невысокого гуманоида. — Все зазря! Что будем делать? Эй, Учитель, вы меня слушаете?

Прикрыв глаза и подставив лицо дождю, Целитель не прерывал игры на скрипке. Музыка его гремела то печалью, то тревогой, а непогода нашептывала ноты. Наконец он отложил скрипку и сказал:

— Где же я слышал эту мелодию?

— Может на Раксаре?

— Нет.

— На Флересе?

— Едва ли… — Целитель запрятал музыкальный инструмент за пазуху и вздохнул: — Память о моей человеческой жизни стирается… Блу… А это ещё что?..

— А, это? — засияла та, выуживая из своей груди золотую рыбку. — Мой новый друг! Какие-то злодеи бросили прекрасное создание в грязный водоем! Она задыхалась, барахтаясь среди пластика и стеклянных бутылок, чуть не ранила плавник! Вот я и её и спасла!

— Я согласился взять тебя в напарники не для того, чтобы ты отвлекалась на рыбу, — раскритиковал поступок Целитель, не изменяя монотонному течению слов.

— Но ведь вы сами с бродячими животными возитесь. А мне нельзя?

— Ты будешь отвлекаться.

— Но вы же…

— Не сравнивай меня с собой. Я — Целитель, «Бог бездомных», а ты — вода!

Блу родилась на планете живой воды — Флересе, в созвездии Антракта. От края до края Флерес покрывает океан кристальной воды, в которой намешано более миллиарда сознаний.

— Прошу! — закружилась вокруг своего Учителя Блу. — Она не помешает мне выполнять обязанности!

После некоторых уговоров Целитель дал добро, и тут же сменил тему:

— Скажи, Блу, что ты узнала?

— Ничего такого! — ответила та, расплывшись на куполе Биг-Бена бесформенным мокрым пятном. Тело Блу пропускало через себя земную воду, циркулирующую под куполом атмосферы. — Я проплыла по всей Темзе, подслушивала из сливных стоков, заглядывала в окна домов вместе с дождём, свешивалась с широких тентов прохожих… В городе беспорядок. На Генриетта-стрит и Окмфорд-стрит — убийство. А еще… кажется… ходят слухи о намечающемся теракте. На Даунинг-стрит затевается какой-то митинг. Вроде, новый премьер-министр ляпнул что-то против инопланетян, и народ всполошился. «Свободу, — говорят, — гостям из космоса!»… А-а! — завыла Блу — Как мы могли упустить Его тогда?

— Слишком быстро меняет носителей, — заключил Целитель. — Не поспеваю за ним, а выследить не могу.

— Но почему? — Блу обвила шпиль, и золотая рыбка оказалась на самой макушке Биг-Бена. Это была первая и последняя рыба в мире, что покорила вершину знаменитой часовой башни.

— Телепортация устроена так, что атомы движутся за счёт собственной энергии. Такая скорость в миллионы раз выше скорости света, поэтому нам кажется, что объект переместился. Однако наша цель действует иначе — она использует энергию пространства и времени. Раздирает материю, открывает порталы и скачет через них, подобно кроту. Поэтому я не могу поймать телепортационный след. Остаётся лишь бегать за ним и закрывать эти дыры. «И почему из всей громады пространства-времени я наткнулся именно на тебя, Габриэль Феннис?» — закончил он про себя, и снова достал скрипку:

— И все-таки… где же я слышал эту мелодию?

Глава 11. Нет повести печальнее на свете.

Эдвард был огорошен. Никогда в жизни он не впутывался в уличные драки, не выручал никого из беды, остерегался участвовать в потасовках, страшась за свою шкуру, отчего все считали его слабаком. Гнусная овечка с жалостливой душой! Но в чем прок жалеть страдающих, если ты сам жалок? Разгоряченным, раздосадованным — им обуревала ярость, пробуждая ту силу, которой наделила его природа. Рука неосознанно сомкнулась в кулак, отяжелела, будто все это время она была расплавленным оловом, но теперь её выплавили из иридия или осмия. Неожиданно для свидетелей кулак врезался в челюсть инспектора Грегера. Будучи пойманным врасплох, тот не сразу понял что к чему. Щека его покраснела, вздулась, как плоть дохлой рыбы под водой, и опухоль молниеносно всосала в себя левый глаз.

— Бежим! — Эдвард взял Ацеля за предплечье, которое заканчивалось «браслетами» наручников, и они ринулись в бега.

— За ними! Ну же! — не убирая ладоней с ушиба, гаркнул инспектор Грегер обомлевшей толпе. Три полицейских нехотя бросились вдогонку. Мисс Кингман предложила мужчине пакетик со льдом, но тот вскинул руками и оттолкнул девушку.

Убедившись, что пистолет заряжен, он молча присоединился к коллегам, и вскоре нагнал их на Кинг-стрит. Они стояли в тупике одного из переулков перед высоким сетчатым ограждением, а в ногах у них валялись расстегнутые наручники.

— Дьявол! — выругался Чарльз Грегер и пнул «браслеты» ногой.

Как оказалось, завернув за угол «Генриетты», Ацель быстро взял дело в свои руки — в прямом смысле. Он высвободил запястья из наручников, ключи от которых стащил у инспектора, когда притворялся, что ему нездоровится и, стянув перчатки, поднял на руки своего верного друга, чтобы потеряться вместе с ним в покрове ночи. Чёрный ящер был сноровистей, проворливей самого резвого человека. Его ноги — крепкие, звериные — даровали способность прыгать в высоту и длину на пять или даже на шесть метров. Шныряя из тени в тень, он оставался для редких прохожих внезапно мелькнувшей тенью за спиной, бродячей кошкой, гремящей мусорными баками, ветром звенящим трубами… Они оглядывались и вновь возвращались к своему моциону и пустословию. Некоторые, принимая сондэсианца за призрака, старались поскорее выйти к оживленной дороге; лаяли собаки, завидев змеиный хвост, плакали дети в колясках, разбуженные лязганьем когтей по кровлям домов.

На одной из мансардных крыш пятиэтажного здания, Ацель сделал остановку. Он избавил от объятий смущенного Эдварда и напустил на себя недовольство:

— И что ты натворил?! Зачем полез, куда не просили? У меня все было под контролем! — Пришелец покрутил руками мол, узри же, мои оковы пали.

— Извини, я как-то на автомате его ударил, — сетовал юноша, отступая назад. Он почти поскользнулся на мокром откосе, но чёрный ящер удержал его и притянул к себе.

— Ты соврал, соврал, что я был с тобой в номере прошлой ночью. Почему? — Ацель сдавил когтями плечи студента, и глянцевая куртка неприятно заскрипела под ними.

— Ты бы так не поступил… — Голос Эдварда дрогнул.

— Откуда тебе знать? Сам же понимаешь, кто я!

— Я не знаю, Ацель, не знаю откуда! Но я знаю, что я прав…

Здесь на высоте воздух был свежее, но и ветер — всевластнее. Он беспрепятственно раздувал русые волосы, и, словно в сговоре с самим Эдвардом, — вздергивал капюшон, желая покрыть ему голову. Капли дождя разбавляли соленые слёзы и оседали на губах едва соленой водой.

— Ладно, ладно, только не начинай…

— Уже начал! Я боялся, что они узнают о твоём внеземном происхождении и отдадут на опыты. Если бы они… — хныкал Эдвард, — я бы никогда себе этого не простил! Что нам теперь делать? Мы… преступники! Куда нам идти?

С одного края крыша клонилась вниз, как детская горка, и оканчивалась тупиком какой-то башенной пристройки из белого кирпича, над которой нависал двускатный козырек. Там и уселся Эдвард, прильнув грудью к спортивному рюкзаку.

Не переживай, у меня уже есть план, — успокаивал друга чёрный ящер, встряхивая налипшими на лицо волосами и отжимая подол пальто. — Вот кончится дождь…

Эдвард ничего не ответил. Расстегнув молнию на рюкзаке, он стал копаться в содержимом, вероятно, успев причислить себя к «отверженным». Выгрузив упаковку печенья и холодный чай, юноша приступил к «ужину». Ни производя ни звука, он угощал и Ацеля.

— «Нет повести печальнее на свете…» — наконец вымолвил студент шекспировские строки, точно молитву.

— Чего?

— Трагедия Шекспира, — просветлил пришельца тот. — Вся эта история с двойным убийством напомнила мне «Ромео и Джульетту». — И он напел:

«Что вижу я! В руке Ромео склянка!

Так яд принёс безвременную смерть.

О жадный! Выпил всё и не оставил

Ни капли милосердной мне на помощь!

Тебя я прямо в губы поцелую.

Быть может, яд на них ещё остался, —

Он мне поможет умереть блаженно.

Уста твои теплы.

Сюда идут? Я поспешу. Как кстати

Кинжал Ромео!

Вот твои ножны!

Останься в них и дай мне умереть.»

— Она убила себя? — уточнил Ацель.

— Да, заколола кинжалом.

— Но почему?

— Ну… — погрузился в раздумья Эдвард. Он читал Шекспира, ходил на спектакль, учил в своё время отрывки наизусть. Финальная сцена всегда огорчала его. «Нет, никакого катарсиса, — высказался как-то старенький преподаватель философии в колледже, — мне от смерти на экране также тошно, как и от смерти реальной». — Джульетта очень любила Ромео, и жизнь без него казалась ей невыносимой…

— Хочешь сказать, этот твой «Шекспир» имеет отношение к убийству?

Студент невольно ухмыльнулся:

— Он давным-давно умер. Но я не опровергаю вероятность того, что наш преступник вдохновился этой трагедией и романтизировал смерть, подстроив самоубийство мисс Паддингтон из-за потери возлюбленного.

— Как-то глупо умирать из-за любви, — поморщился пришелец.

— Да, — кивнул тот, — но любовь сама по себе… глупа.

Вскоре небо озарилось спокойной синевой, и из-за туч повыпрыгивали сонные звезды. Пришелец ненадолго распрощался с Эдвардом и растворился в лондонском мраке.

Мужчина поправил старомодную шляпу — серую, в цвет костюма, который не часто лежал под утюгом, и вышел на светофор. Рукава были протерты, как у человека, что ежедневно просиживает за столом утомительные часы и дремлет, подперев голову руками. Бернард Вьерд был стереотипный офисным клерком. Француз по отцу и испанец по матери он считал себя настоящим пришельцем среди сдержанных британцев и ценил тех немногочисленных людей, что терпели его взбалмошную натуру и разделяли настроения в дешевых лондонских кабаках. Мистер Вьерд был холост. К сожалению, вечно помятый вид и синяки под глазами влияли на дам неоднозначно, отчего всякие попытки завязать роман натыкались на неудачу, выкроенную из сочувствий и дружеских наставлений.

Но мистер Вьерд не отчаивался. Оптимист до мозга костей он никогда не вешал нос, и сейчас мог бы вовсю выжимать из своей молодости соки, если бы не одно «но»… Непоправимая беда случилась с его товарищем.

— Ох, Том, эта бутылка для тебя, друг мой! — Мужчина воздел руки к прояснившемуся ночному небу и вывинтил винную пробку. Он уже порядочно выпил и плохо соображал. Какой-то добряк проплатил ему на кассе три бутылки вина, две из которых мистер Вьерд уже опустошил. Мужчина встал посреди дороги, когда светофор замигал красным, и бескультурно влил в себя алкоголь. Автомобили засигналили, но окружающая действительность мало интересует пьяного человека. Слезливо шмыгая носом, мистер Вьерд отлип от горлышка бутылки и увидел, как на него несётся грузовик.

Он уже было попрощался с жизнью, но сильный толчок в спину вышвырнул его обратно на тротуар. Мистер Вьерд протрезвел от внезапного падения и воскликнул:

— Господь Милостивый, благодарю вас, мистер… Вы?!

Мужчина не мог поверить своим глазам. Перед ним стоял некто иной, как убийца Томаса Брайтона.

— Я тоже рад вас видеть, — съязвил Ацель без улыбки.

— Почему вы здесь? Вас объявили в розыск как главного подозреваемого! Мой долг — сдать вас полиции!

— Вы этого не сделаете!

— Вы так уверены в этом?

— Я спас вам жизнь, рискуя собой. Если в вас теплится хотя бы крупица человечности, — вы этого не сделаете, — повторил пришелец. — Или хотя бы отблагодарите меня, прежде чем отправить за решетку.

— Какой же вы мнительный тип… Вы все это специально подстроили? — Мистер Вьерд опустился на скамейку — опьянение било в голову, туманило рассудок.

— Может да, может — нет…

— Издеваетесь?

— Меня зовут Ацель. — Пришелец вдруг доброжелательно улыбнулся и протянул руку в чёрной перчатке.

— Я помню, — брезгливо принял рукопожатие тот. — Бернард Вьерд.

— Очень приятно!

— Я бы так не сказал… — размяк мужчина, с досадой поминая красное полусладкое, что стало жертвой во спасение. Бутылка разбилась в дребезги, и красная лужа на асфальте уподобала свежепролитой крови. — И какой формы благодарности вы от меня хотите?

Ацель присел рядом и закинул ногу на ногу. Каково было ему сидеть в непосредственной близости от человеческого существа, пропахшего перегаром! Он преодолевал самого себя, свое отвращение ради жизненно важной информации и старался сохранять театральную вежливость.

— Подробности о преступлении, — потребовал он. — Все что вам известно.

— Вам лучше знать, что произошло тогда, вы же… убийца. Зачем спрашивать?

— Мистер Вьерд, я не убивал мистера Брайтона и мисс Паддингтон, — отстаивал правоту пришелец.

— Все улики против вас!

— Может быть! Но не все то — чем оно кажется.

— Почему же вы бежали от полиции? — искоса взглянул на него мистер Вьерд. Голова его пошатывалась, будто он плыл на лодке, и «морская болезнь» не заставила себя ждать. Мужчина нездорово икнул.

В объяснениях не было смысла. Да и как объяснить ампулы с ядом, спрятанные в рукавах? Ацель решил идти другим путём и перевёл тему диалога:

— Мистер Вьерд, как вы относитесь к пришельцам? — спросил он серьёзно, имея кое-какие представления о типах людей, которым проще довериться чему-то неординарному, чем представителю своего же вида.

— Ну я и сам пришлый, — неверно растолковал вопрос тот, — поэтому, наверное, положительно. — Он хмыкнул. — Так и знал, что вы не британец. Испания?

— Простите?

— Откуда вы родом? Я сам на половину испанец! — гордо произнес мистер Вьерд, ударяя себя в грудь. — Ну так что?

— С Сондэса.

— Впервые слышу! Где это?

— В галактике Спруд.

— Шутите, что-ли? — рассмеялся мистер Вьерд.

— Вовсе нет!

— Вы на полном серьезе утверждаете, что прилетели на Землю из космоса? И вы хотите, чтобы я поверил в такую чушь? — Пьяный хохот было не прервать. — Да вы псих! Вам не в тюрьму, а в психбольницу надо!

— Я могу предоставить вам доказательства! Только… — Ацель осмотрелся вокруг. — Нам придётся уйти в какое-нибудь малолюдное место.

— Вот уж не стоит! — развел руками Бернард Вьерд. — Жить пока охота, спасибо!

— Тогда я куплю у вас информацию! — налегал пришелец, припоминая с каким удовольствием водитель такси ощупывал долларовые купюры.

— Ни за какие деньги!

— Но почему?

— Предать товарища? — воротил носом мужчина. — Никогда!

— А-а! — вспылил Ацель, вскакивая с места. — Какой же вы непробиваемый! И зачем я потратил на вас наличные?

— Так это вы купили мне алкоголь? — скривился мистер Вьерд в удивлении. — Мерзкий же вы человек! Хотели выстелить дорожку к моему уважению своими лживыми методами? Как гадко! Водителя грузовика тоже подкупили? — поднялся он, грозя кулаками. — Думали, если жизнь мне спасете, я вас сразу другом признаю? Героем? Тьфу! А деньги то где взяли? Небось украли? А, негодяй! Негодяй! Я звоню в полицию!

Мистер Вьерд полез в телефон, набирая «три девятки», но пришелец не позволил ему нажать на кнопку вызова.

— Не смейте! — закричал он, силясь вырвать смартфон.

— Отпустите! — держался за своё имущество мистер Вьерд, не планируя проигрывать в схватке. В юности Бернард занимался тэквондо и ещё не растерял форму. Он был достойным противником для Ацеля.

Словно склизкая рыба, телефон вырвался из рук обоих мужчин и полетел под колёса автомобилей. Хруст. Ещё один, — и вот стружки из стекол, пластмассы и зелёных схем вмяты в асфальт. Всплеск, — и грязная волна накрыла их.

— Что вы натворили? — заорал мистер Вьерд во всю мочь и одёрнул преступника за плечо, собираясь как следует отдубасить. — Да что с вами не так?

Ацель не реагировал. В кутерьме дорожных огней и стрекочущих машин, прямо на прочерченной белой краской полосе, разделяющей линии движения, на него смотрела сондэсианская девочка. Светлые волосы её багровели в оттенках вечернего Лондона, а грязное, рваное платье, залитое кровью, подхватывали потоки воздуха, направляемые машинами.

— Ливара? — оторопел он, и ноги сами собой пересекли дорожный бардюр.

— Придурок! — окликнул его мистер Вьерд. — Черт бы тебя побрал! — Понимая, что пришелец глух к обращениям, мужчина самостоятельно оттащил его назад.

Ливара устало улыбнулась своему другу детства и приложила палец к губам, неслышно шепча какие-то слова.

— Что ты говоришь? Я не могу разобрать…

Но ответа не последовало, и не могло последовать, ведь Ливара мертва, также как и Шекспир — давным-давно. Но если он — в шести футах под землей, увековеченный в людской памяти, она — в удушливом нигде, одинокая, забвенная. Дитя Света не вернула заимствованную плоть планете, не расцвела сочным голубым цветком у полуиссохшего ручья где-нибудь в горном ущелье, в завалах камней, поодаль от «горячих точек», — кости её разлизали до атомов дьявольские языки, и никто не возложил к её надгробью венок из «снежной аграссы» (вымышленный цветок, напоминающий Белую Лилию, в сондэсианских традициях — символ вечной жизни; чистоты души), не воспел понихиду.

— Зачем ты здесь? Что тебе надо? — сыпал вопросами Ацель, но призрак был нем.

Ливара вновь зашевелила губами. И вдруг лицо её изуродовала гримаса мученической боли. Сперва, словно кукольная, отвалилась голова, оголив идеально-ровный, темно-алый сруб, из которого не вытекало ни кровинки, а затем — все её тело осквернилось порезами и распалось на куски мяса, гниющий запах которого расползался до самого побережья Темзы.

Ацель рухнул на землю.

Глава 12. Союзники

Эдварду было почти уютно. Черепица мансардной крыши подсохла, лишняя вода стекла, и воздух стал немного теплее. К тому же, ветер поменял направление с северо-восточного на юго-западное, и башня за спиной послужила надежным щитом. Если выставить руки из-за стены можно почувствовать грубые порывы, толчки, будто тебя бьют кулаком в ладонь. Такой ветер оценили бы моряки — раздует самые громадные паруса! Правда, ночной охоте комаров, обитающих под мостами Темзы, это не мешало устраивать свой собственный «комфорт». Они слетелись на искусственный свет смартфона и назойливо гудели у парня над ухом, всячески наровясь высосать кровь. Эдвард проклял мир насекомых и убавил яркость экрана на пару делений, чтобы меньше привлекать кровопийц. Где-то раздалась сирена полицейских машин. Эдвард погасил смартфон и замер, вслушиваясь. Он боялся, быть обнаруженным. А вдруг пошлют вертолёт? Нет! Вряд ли британская полиция раскошелится на воздушные силы ради обыкновенных преступников. Но вот знай, что они имеют дело с пришельцем, — натравили бы ораву!

Убедившись, что машины уехали, Эдвард разблокировать экран и продолжил прощелкивать новости, бегло просматривая заинтересовавшие его статьи. «Митингу на Даунинг-Стрит не бывать», — прочитал он вслух, нажал на ссылку и открыл полный текст. Вот что там было написано:

«Премьер-министр Великобритании считает правильным пресеч митинг на Даунинг-Стрит, намеченный на 29 июля:

«Мы должны защищать страну и тех, в ком уверены наверняка. Нам не ведомы замыслы других цивилизаций, их культура и нравственные законы!» — объявил Энтони Хопкинс.

Но протестанты не намерены сдаваться: «Наши действия не нуждаются в согласовании. Мы выступаем против угнетения инопланетных рас. Любая жизнь во Вселенной важна! И пока правительство этого не осознало, мы можем и будем говорить о «расизме»! Но разве не против этого Англия борется десятки лет?» — высказалась Джорджия Клайтон — член Антирасизского Сообщества Великобритании».

— Хм, — только и вымолвил Эдвард. В одиночестве он слишком много думал. И сейчас информацию о митинге вытесняла Мия Донсон, точнее — факт ее связи с Ацелем.

«Удивительно, что такой тип, как Ацель поладил с кем-то еще, кроме меня…»

Прежде чем открыть глаза, Ацель услышал пропитой голос Бернарда Вьерда:

— О, очухались, наконец! Слава Богу, думал — помрете.

Он обнаружил себя на скамейке. С одной стороны — дорога, ее оглушающий гудеж, параллельно с ним, под изумрудно-синей листвой сгорбленных до земли ветвей, — ровный газон, а за ним — снова дорога, но теперь уже узкая, дворовая. В чёрных очках отражалось звездное небо.

— Сколько я был в отключке? — бессильно спросил он мистера Вьерда, сидящего на соседней скамейке. Их отделяла друг от друга мусорная урна.

Бернард взглянул на наручные часы:

— Около получаса.

— Понятно, — вздохнул тот и снял очки, чтобы протереть глаза.

— Бог ты мой, что у вас с глазами? — Мистер Вьерд бестактно приблизился. — Они белые, как мел!

— Да, я в курсе… — Ацель принял удобное положение — полулежа, вытянув ноги. Несмотря на получасовой «отдых», он чувствовал изнуренное давление в мышцах, а голова была готова расколоться надвое.

— И часто с вами такое бывает? Скажите честно, вы принимаете наркотики? — навис над ним мистер Вьерд. — И что еще за Ливара?

Пьяная речь мужчины резала слух, пусть и была она вполне складной для человека, осушившего два литра алкоголя. Вот что значит — дорогое вино!

— Почему вы все ещё здесь? — неприязненно взглянул на него пришелец.

— Почему?.. Что ж, я хотел вызвать скорую, но вы уничтожили мой телефон. Я не мог оставить вас без присмотра по многим причинам, — почесал затылок мистер Вьерд. — Не то что бы я поверил вам… ну знаете! — насчёт тех инопланетных штук… Но Том… Он бы с удовольствием вас послушал… Он фанател от всей этой научно-фантастической чепухи. Кроме того, я тут помозговал и рассудил так… Давайте заключим сделку!

— Сделку?

— Я отвечу на ваши вопросы, а вы… докажете мне свою невиновность. — Мистер Вьерд не шутил. — Я хочу, чтобы вы нашли настоящего убийцу!

Кэйти Кингман медленно шла вдоль улицы. Переодетая в коротенький шерстяной пиджак, в многослойной бардовой юбке, с распущенными прямыми волосами до плеч, — она казалась моложе любой студентки, хотя в прошлом месяце ей стукнул тридцатник. Черные колготки сливались воедино с такими же черными лакированными туфлями на элегантном каблуке, который делал её походку слегка неуклюжей. Дом мисс Кингман стоял в двух кварталах от отеля, где она работала посменно, и несмотря на четыре светофора, которые ей приходилось преодолевать на пути шесть раз на неделе, девушка никогда не пользовалась услугами водителей — экономила деньги.

Убийство потрясло мисс Кингман до глубины души. Ещё ни разу ей не приходилось видеть мертвого человека, его окоченелый труп — синюшный, твёрдый, будто тело деревянной марионетки; скочевреженные конечности, замороженные в моменте судороги. И глаза… Они не были похожи на глаза киношного мертвеца — стеклянные, как у куклы, с которой она играла в детстве, но совсем без блеска — матовые.

Поправив отнюдь не дамскую сумку, где хранилась сменная одежда, мисс Кингман зачастила шаг — впереди, как из-под посоха громовержца, разразились резвые голоса молодых людей. Они были «навеселе». Девушка хотела проскочить мимо них — не хватало ещё нажить проблем! Красота в лице и изгибах Кэйти в пугающем постоянстве искушала подобный контингент.

«Ну почему я нравлюсь одним придуркам, алкоголикам, наркоманам и этим бездарным «тусовщикам» без пяди во лбу? — злилась она, задерживая дыхание, чтобы не захлебнуться облаком кальянного дыма. — Черт!» — Каблук подвел её — отломился. И вот мисс Кингман раздирает коленки об асфальт.

— Эй, красавица!

Хохот и заигрывающие присвистывания обступали с каждой из сторон света. В темноте сложно было углядеть количество нападающих. Шесть? Восемь? Среди преимущественного большинства мужчин присутствовали и девушки. Они чурались вступать в конфликт, но активно потворствовали затеям своих «бойфрендов» на словах. Их мерзкий смешок был перенасыщен отвязной юностью — въедчивый, горячий, как кипяток, и звонкий, как современная поп-музыка.

Короткие злорадствующие фразы скакали по кругу «горячей картошкой»: «Ударилась?», «Хочешь, подниму?», «Развлечешь нас?»

Мисс Кингман не растерялась. Она разулась и замахнулась на одного из мужчин уцелевшим каблуком. Но ему это очень не понравилось.

— Ах, ты… — обозлился он, перехватив тонкое запястье девушки.

Мисс Кингман попятилась назад, сделала усилие, чтобы вырваться, — бесполезно!

— Ну так что… развлечешь? — повторил мужчина с дерзкой улыбкой.

— Давайте я вас развлеку?

Ацель грохнулся откуда-то с неба, мягко, по-кошачьи приземлившись за спинами негодяев. На нем отсутствовали маскировочные перчатки, и присутствующие не сразу поняли, кто же вклинился в их разговор. — Или я вам не нравлюсь? — Белые когти ящера сверкнули начищенной сталью, и в толпе раздался девичий крик.

— Что ты… такое? — вылупились на него молодые люди, а самые смелые засучили рукава, настаивая на драке.

— Дьявол! — Двое тут же кинулись на пришельца, но в результате — налетели на стену. Пока мужчины озирались и бледнели, Ацель разбирался с робкими единицами: он ловко менял положение, оскорбляя гравитацию; уворачивался от ударов и втаптывал ногами в асфальт капитулистов. Получалось так, что люди били либо пустоту, либо друг друга, и никому не удавалось хотя бы коснуться чужака.

В считанные минуты все это сборище было разогнано. Чёрный ящер протянул звериную руку оторопевшей Кэйти Кингман.

— Я и сама могу встать, — с опаской сказала она. — Что вы… В смысле… кто вы такой?!

Ацель надел перчатки:

— Так лучше?

— Вы же…

— Да-а, — протянул пришелец. — Мы уже успели с вами познакомиться.

— Ацель!

— Так вы запомнили моё имя? Я польщен, — улыбнулся он.

— Ну конечно! — Сохраняя дистанцию и передвигаясь на цыпочках, как бы обходя самые мокрые и холодные плиты на тротуаре, мисс Кингман неуклюже собирала разбросанные туфли. — Да как такое забудешь? — прижимала она вещи к груди.

— Мисс Кингман, правда в том… что я не человек.

— Я… Я вижу! И я очень благодарна вам за спасение, но…

— Я никого не убивал. Меня подставили, — приврал он. — И раз уж судьба свела нас здесь и сейчас… — Ацель обольстительно взял руку девушки и склонился над ней.

— Д-да? — залилась краской романтичная Кэйти.

— Соизволите ли вы мне помочь?

Мисс Кингман не могла отказать. В сердцах она признавалась себе, что ещё в первую встречу сочла этого чудака привлекательным. И даже его грубость не оттолкнула ее. Теперь же она полностью опрадывала это ассоциальное поведение тем, что Ацель — пришелец.

С вступлением на должность нового премьер-министра население Британии разделилось на два лагеря — те, кто «за» и те, кто «против» контактов с другими цивилизациями. Мисс Кингман принадлежала первой категории.

— Хорошо, я вам верю, — закивала она.

Чтобы укрепить доверие, Ацель был готов поцеловать белоснежную руку. Метаясь между брезгливостью и страхом того, что рыбка сорвется с крючка, он пошёл на компромисс.

— Секундочку… — Пришелец порылся в карманах и достал антибактериальные салфетки. Бесцеремонно вытащив одну, он стал тщательно протирать тыльную сторону ладони мисс Кингман, не замечая на себе негодущий взор шоколадных глаз.

— Чего? — нахмурилась девушка. — Вы больной?!

— Но не могу же я целовать ваши грязные руки?! — ответил тот возмущением на возмущение.

Мисс Кингман подняла тяжелую сумку, размахнулась как следует и беспощадно заехала ею по наглой физиономии, едва не разбив очки.

— Хамло!

— На самом деле, — потирал Ацель вскочивший синяк на щеке, — человеческие микробы смертельно опасны для меня, — обреченно вздохнул он в надежде реабилитироваться.

Но мисс Кингман раскусила его театральное шоу:

— Ага, конечно!

— Да что со всеми вами не так?! Я тут вообще-то пытаюсь убийство расследовать! — обиженно сложил руки пришелец.

— И я помогу вам в этом! — воскликнула Кэйти. — Но только вам сперва придётся извиниться и прекратить хамить. И я имею в виду не только себя. Возможно, у нас с вами разный тип мышления, но незнание не освобождает от ответственности! Пока вы так по-хамски ведете себя, ни один человек не прислушается к вам. А если люди не будут вам доверять — о каком расследовании идёт речь?

Черно-синее небо приобрело грозовой оттенок. Солнце было уже на подходе. Эдвард проснулся и приоткрыл один глаз. Чёрный ящер сидел на самой верхушке мансарда, скрестив ноги, и горстями отправлял себе в рот хлопья попкорна.

— Который час? — спросил Эдвард и с приятнымудивлением заприметил на своих плечах пальто. Он был укрыл им, как одеялом, — по самую шею.

— Почти пять утра! — ответил Ацель, бесстыдно копаясь в чужом смартфоне.

— Эй! Кто тебе разрешал брать мой телефон?

Ящер без промедлений запустил смартфон в Эдварда, и тот с трудом удержал его в руках.

— Почему нельзя было нормально передать? — пробурчал он себе под нос, сворачивая пальто. — И что ты делаешь? Откуда у тебя попкорн?

— Купил в круглосуточном магазине!

— У тебя остались деньги? Я думал, ты последнюю наличку отдал тому таксисту.

Ацель любезно отвлек проголодавшегося студента едой: — Будешь? У меня ещё и рыбные котлеты есть! — Он похлопал по пластиковому контейнеру. — Рыба — это же не мясо, так?

Пришелец помог другу вскарабкаться на плоскость крыши и передал ему в руки завтрак.

— Ты опять с кем-то подрался? — Эдвард обратил внимание на огромный синяк, которым наградила Ацеля горничная. — Да уж! Дипломат из тебя никудышный!

Эдвард отворил плотную крышку контейнера. Это была домашняя еда: две круглые котлеты в золотистой панировке, ровная стопка картофельных палочек, сыр, душистые ломтики свежих помидоров и лохматый стебелёк укропа в качестве украшения.

— Кто это приготовил? — поинтересовался он тактично, зная об уровне кулинарного «мастерства» Ацеля.

— Мисс Кингман! — честно отозвался тот.

— Та горничная?!

— Да, она пригласила меня к себе. Думаю, я ей нравлюсь.

Щеки Эдварда вспыхнули, и он отвернулся:

— Вот сам и ешь своё «бенто»!

— Не хочу.

— Но ведь мисс Кингман… приготовила это для тебя!

— Да не переживай, — улыбнулся Ацель, — твоя стрепня мне все равно больше по нраву.

— Я… я не об этом! Ладно, проехали… И как так получилось, что ты сдружился с мисс Кингман? — поинтересовался Эдвард, прежде чем откусить котлету. — Мне показалась она тебя недолюбливает. К тому же… она сдала тебя. — Юноша наморщил лоб.

— У неё не было выбора, — пожал плечами Ацель. — Если бы мисс Кингман умолчала тот факт, что я испортил стену, ей пришлось бы худо. Рано или поздно, следователи обыскали бы наш номер, провели экспертизу и установили, что острие пропитано каким-то веществом. Опасения мисс Кингман вполне объяснимы.

— Что ещё ты узнал?

— Я пообщался с Бернардом Вьердом — другом мистера Брайтона, и он сообщил мне, что инспектор не сошелся мнениями со следователями. Те считают, что мистер Брайтон был убит, наверное, из-за ревности какого-нибудь любовника. Убийца подкрался сзади и сделал смертельный укол в шею. Мистера Брайтона тут же хватила судорога, и он упал на живот, выронив телефон — его нашли рядом с телом. В момент убийства мужчина просматривал списки контактов, наверное, выстраивая в голове примирительный диалог. Девушка, в свою очередь, покончила с жизнью. Предположительно, о произошедшем она узнала из уст убийцы. Это объясняет короткий промежуток времени между обеими смертями.

— Думаешь, убийца ей угрожал?

— Не исключено, — согласился Ацель. — Для некоторых обнародование их тайн — страшнее смерти. — И углубился в дальнейшие подробности: — Мистер Вьерд подтверждает, что Оливия была девушкой ветреной и вполне себе могла завести роман на стороне.

— Почему полиция решила, что мисс Паддингтон убила себя? Преступник мог специально подстроить все таким образом, чтобы запутать следствие.

— Инспектор тоже так считает. Однако дверь квартиры мисс Кингман была заперта изнутри, никаких признаков взлома, чужих отпечатков на орудии убийства тоже нет.

— А если преступник проник через окно?

— Маловероятно. Камеры не засекли никого подозрительного.

— Значит… призраки! — округлил глаза Эдвард. — Почему нет? Мы уже сталкивались со сверхъестественным!

— Да, но слишком уж все гладко… для бестелесного существа. Хотя я тоже над этим размышлял. Мисс Кингман поведала мне две странности, произошедшие в ночь убийства. Первая заключается в том, что камеры не работали. Дежурный администратор и охрана не видели, чтобы кто-то заходил или выходил из отеля в эти часы, кроме, разумеется наших «Ромео и Джульетты». Вторая странность в том — она самая интересная! — что той ночью мисс Кингман внезапно потеряла память — не могла вспомнить, что делает посреди пустого коридора второго этажа со склянкой концентрированного спирта в руках.

— Не к добру все это… — Еда застревала в горле, и Эдвард быстро терял аппетит. — Дух, который вселяется в людей? Я видел такое в фильмах.

— В таком случае, скоро объявился и Целитель… — безотрадно протянул Ацель.

— Ну и хорошо, разве нет? Он со всем разберется, это же его стезя — бороться с духами.

— Ага… разберется… — вздохнул тот и надуто возложил подбородок на обе руки. Он не хотел снова столкнуться с Целителем; он презирал его и — что уж тут — побаивался! — но конкретных причин на это не имел. Целитель не сделал Ацелю ничего дурного, но и благодетелем ему не стал. Кроме всего прочего, пришелец хотел оградить друга от мрачной истины, а Целитель не был надежным хранителем тайн.

— Знаешь, иногда ты такой ребенок, — улыбнулся Эдвард, расправляя пальто, чтобы покрыть сгорбленную спину пришельца: — Вот, возвращаю. И спасибо за заботу!

Ацель признательно посмотрел на того, но выразить благодарность на словах не успел. Детали пазла, наконец, сошлись, и события вдруг обрели форму. Пришелец побледнел и прикрыл ладонью рот, будто бы сдерживая крик.

— Что такое? — заподозрил неладное Эдвард. Ещё ни разу ему не доводилось видеть друга таким напуганным.

— А что если это был я…

— О чем ты?

— Что если это я убил мистера Брайтона и мисс Паддингтон? — доходчивее выразился он. — Мисс Кингман сказала, что потеряла память…

— Да… Но ты то тут причем, Ацель? — оборвал его тот.

— О, Эдвард… я только что понял, что не помню всего, что делал в ночь убийства…

— Глупости! Я уверен, что ты…

— Нет-нет-нет! — Пришелец протер глаза в попытке стереть с себя омут беспамятства. — Все было так очевидно, что я даже и не подумал… Хочешь спрятаться — прячься на самом видном месте!

Монолог Ацеля не предназначался для ушей Эдварда, да и для кого-либо. Он общался со своим подсознанием, покалеченным загадочным паразитом, который, в конце концов, отнимет у него жизнь. Все улики были против Ацеля, да и он сам был против себя. Чёрный ящер принял в качестве истины теорию о том, что нет никакого «призрака», есть только он — сондэсианец с разжиженными мозгами. То было вполне логично. Голоса и галлюцинации запросто могли спровоцировать его на преступление. И в качестве аргументов кровь зашипела, словно кислота, и приступ заставил ящера прыгнуть на соседнюю крышу — подальше от Эдварда.

— Да что с тобой?! — возмущенно покраснел юноша. — Опять уходишь?

— Прости… — извинился Ацель. Пальто на его плечах двигалось в такт ветру, раскачивалось в переменчивом танце, как плащ, и ничего кроме затасканной чёрной ткани Эдвард не видел.

— Если ты сейчас уйдешь… — по-детски угрожал тот, — я больше не буду с тобой дружить!

Ацель помедлил, но выбора у него не было.

— Прости, мне правда жаль, — извинился он дважды и сбросился вниз на невысокое здание, затерявшись за крышами лондонских построек.

— Черт! — вышел из себя студент. — Вот и не возвращайся тогда!

Эдвард вытирал слёзы, когда что-то, будто приобняло его со спины, не дозволяя двинуться с места. Колючие иголки пронзили куртку и вошли под кожу, разрастаясь ледяными глыбами, приумножаясь, выталкивая собою внутреннее тепло, которое и без того едва хватало, чтобы не заболеть. (Спасибо безумной ночи на крыше!) Дыхание перехватило, как бывает, когда тебя ударяют кулаком в грудь со всего маху. Он не мог даже закричать…

Глава 13. Призрак

Ацель развалился на крыше, наблюдая, как предрассветные звезды стремительно тают, засвеченные холодным солнцем. Ненастливые гроздья облаков щедро обложили горизонт, истончаясь на высоте до прозрачной плёнки и совсем исчезая на зените. Запели утренние птицы, чёрные силуэты птиц с воскликами сновали от здания к зданию, отлавливая в полёте насекомых.

Когда-то Онгэ рассказал сондэсианцу историю скоротечной гибели одной развитой цивилизации, и именно сейчас она всплыла у него в голове.

«Я тогда был совсем юнцом, — говорил белый волк, — лишь состоял на побегушках у капитана — драил отсеки, следил за поставками провианта, грузил и выгружал всякое-разное и, конечно же, — сторожил звездолет, когда команда высаживалась на какой-нибудь планете, чтобы взять, либо продать взятое. Так вот, однажды капитан посадил корабль, но трап не опустил. Он стоял в дверях, таращился на пустынный мир, на скелеты местных жителей, выныривающих из оранжево-фиолетовых джунглей, а потом… взошел на капитанский мостик и, не проронив ни слова, активировал двигательные установки. Позже капитан разъяснил мне, что та гиблая планета была его родным домом — Харсаной. С астероидом на Харсану попал некий паразит. Этот паразит существовал в организме первого зараженного многие годы — развивался, как зародыш в утробе. И как-только он окреп — носитель сошёл с ума. Врачи Харсаны изолировали больного и приступили к разработке вакцины. Но спустя пару дней открылась страшная истина: все это время паразит беспрерывно множился, а его споры кочевали по миру, подобно вирусу, заражая тысячи жителей ежечастно, при этом никаких симптомов за все течение болезни не проявлялось. В итоге, население Харсаны лишилось рассудка и поубивало друг друга».

— Может ли быть так, что паразит, подхваченный мною на космическом корабле, вирусный?.. — рассуждал пришелец. — Это бы объяснило, почему мисс Кингман потеряла память. Скорее бы уже полдень… — зевнул он.

Ацель надеялся, что Кэйти станет полезным союзником. Сегодня у неё был выходной, но девушка обещала порасспрашивать коллег по работе на тему «странностей» и выведать, так называемые, «тайны закулисья», о которых те не смели проговориться в присутствии полиции.

Их свидание должно было состояться после двенадцати.

— Стоит ли мне сейчас приблежаться к Эдварду? — отправил он вопрос в пустоту, и ему ответили — худощавая кошка черепахового окраса звонко мяукнула и запрыгнула на парапет, подогнув под себя лапы.

— Чего уставилась? Ящеров никогда не видела? — закомплексовал Ацель. — На Земле полным-полно рептилий! Вот на них и смотри!

Он шикнул. Кошка моргнула, махнула хвостом и перебежала по железной трубе на другой дом. Затем, вытянувшись в струну, она ловко нырнула в чердачное окошко и, видимо, удовлетворившись убежищем, там и уединилась. Коричневый кончик хвоста с минуту вибрировал, как трещетка гремучника, пока кошка не уволокла его за собой.

Убедившись, что никто не подслушивает, Ацель продолжил мыслить вслух:

— Подожди ещё немного, Эдвард. Я обязательно все исправлю. Ты не будешь больше страдать из-за меня… не будешь…

Пришелец вдохнул в лёгкие побольше воздуха и с запахами утренних кофейнь и городских дорог почуял присутствие Эдварда менее чем в квартале от него. Ящер насторожился, ведь он прекрасно ориентировался на местности по карте ветров и знал интенсивность выработки запахов тех или иных объектов, их скорость распространения и лимит расстояний.

Походка Эдварда была нездоровой. Он не шёл, а сдирал полусогнутыми ногами тротуар, словно годовалый ребенок. Его подбородок почти упирался в ключицы, взлохмаченные волосы лезли на лицо. Юноша притормозил возле сквозного переулка, выходящего на людную улицу, завернул туда, отталкиваясь от стен, и чуть было не пал замертво, но Ацель заблаговременно подхватил его под руки и помог сохранить равновесие.

— Эдвард, что с тобой? — пытался заглянуть ему в глаза пришелец. Чтобы не перепугать горожан своим внешним видом, он надел перчатки. — И как ты спустился с крыши?

— Как спустился… как спустился… — проговорил студент раздраженно. — Тебе то какое дело… рептилия?

В этом намеренно оскорбительном обращении проигралась нота презрения, свойственная кому угодно, кроме Эдварда. Бог просто-напросто не наделил его сердце этой струной! Также как все, он иногда злился и таил обиду на других, завидовал и ненавидел… Но не было ситуации, с которой сталкивала его жизнь и от которой мог возыметь он столько негатива, как сейчас. Весь естественный негатив Эдварда был мягок, как плохо взбитая подушка — от него никому не было вреда.

— Что ты… такое говоришь? — Ацель думал, что бредит.

— Я должен повторять? У ящериц такой плохой слух, а? И вообще… что ты пристал? Отвали!

Студент стукнул пришельца в грудь, и тот в ответную оттолкнул его к стене.

— Кто ты такой?

— Ты серьёзно? — усмехнулся Эдвард наигранно. — Не виделись пару часов, а ты уже имя моё забыл?

— Я не о том! Мой Эдвард бы никогда себя так не повёл!

— «Твой»? И когда это я успел стать твоим?

Ацель шарахнулся в сторону, словно между ними ударила молния, и не смог ничего вымолвить. Он стоял и тупо взирал на товарища, не в силах противостоять его коварной улыбке и ледяным глазам: по-прежнему серым, пасмурным, но не идущим в разрез со светлым величием, олицетворяющим собою все Соединенное Королевство. То ли Эдвард впитал в себя британский дух, то ли Великобритания подцепила американскую заразу… Так или иначе, сейчас пришелец его не узнавал. Физически, — говорил ему нос, — перед ним стоял все тот же Эдвард, но то, что заполняло его изнутри тем не являлось.

— Ты не Эдвард… — Наконец произнёс Ацель. Он уже было решился снять перчатки и вступить в бой, но вспомнил, что находится на оживленной улице, почти в центре Лондона, и ограничился скрипом стиснутых кулаков.

Лже-Эдвард ответил ликующей насмешкой и, позволив толпе разделить их буквально на несколько секунд, выбежал из переулка. Конечно, в его планы не входила игра в догонялки. Кем бы он не был — он прослышал о способностях черного ящера и вовсе не думал прятаться. Однако Ацель в порыве эмоциональной слабости ни о чем не догадывался и, без затруднений настигнув неприятеля, тихо возгордился собою.

Они оказались в каком-то запущенном дворе. Слева — высокая кирпичная стена в разводах краски и царапинах, справа — двухметровый синий забор с отодранными досками, точно древнее судно, потонувший в густой сорняковой зелени и ветвях дикого шиповника — сочных, разбухших от дождевой влаги. Веранда с пыльным столиком, забытая чашка с мутной водой, над которой хлопотали мелкие мушки и жаждущие сладкого чая жуки.

Ацель уронил Эдварда на траву и потребовал объяснений.

— Кто ты такой? — повторил он вопрос.

Терпение ускользало, уступая место ярости. Пришелец оголил когти, а змеиный язык его угрожающе высунулся из челюстей. Он не имел понятия, что делать, и делал то, что умел — шипел и скалился, как любой бестолковый зверь в надежде запугать врага. И ему, казалось, это удалось. Эдвард внезапно переменился в лице, и перемена эта была вызвана гримасой ужаса.

— Почему ты шипишь на меня? — осторожно поинтересовался он, и голос его задрожал.

— Эдвард? — Ацель приубавил свой пыл и отстранился.

Не спуская глаз с черного ящера, юноша отполз к стене и подобрал под себя ноги.

— Эдвард, это правда ты?

— А кто же еще? — растерянно и не без обиды отозвался тот. — Что это за место? Что мы здесь делаем? Я же… — озирался он в искреннем недоумении, — был на крыше…

— Да… я тоже так думал… Ты ничего не помнишь?

Юноша покачал головой.

— Что ж! — торжественно воскликнул Ацель, резко вскочив на ноги. — По крайней мере, кое-что в нашем деле прояснилось.

Отряхнув подолы пальто, он облачил большие когтистые лапы черной кожей и помог Эдварду подняться.

— А? Что именно?

Ацель довольно похлопал того по плечу. Он говорил, что гипотеза о «духе, который вселяется в людей» теперь по-настоящему уместна в логике происходящего и на ней то и стоит держать средоточие в последующем сборе улик. Вот только… все еще не вразуметь — связан ли этот случай с ним, с черным ящером, или зря он накручивает себя, и его монстры — это его монстры, никого другого они не сгрызут… Эту последнюю реплику он сказал про себя.

Не закончил он рассуждать, как Эдвард упал ему на грудь.

— Ты в порядке? — забеспокоился пришелец, и так и не заглянув в лицо товарищу, застыл без движения. Нестерпимая боль забрала у него стройность речи, одни незвучные хрипы затесались в глотке. Что-то горячее разливалось между ребрами, и каждый стук сердца врезался об нечто холодное и острое. Монстры уже пожирают его? Нет же! — кровь, это кровь сочится наружу, растекается по животу, окрашивает белую хлопчатую ткань багряными пятнами.

Ацель опустил глаза и увидел рукоять кухонного ножа — того, что используют для резки мяса. Рукоять! Только и всего! Лезвие полностью увязло в плоти. Но не это расстроило пришельца… Ведомой рукой холодного оружия была рука лучшего друга.

Эдвард быстро выдернул нож, и кровь хлынула водопадом. Пришелец согнулся на земле. инстинктивно прикрывая рану руками. Он терял кровь, а с тем — и сознание. Впервые за долгие годы он, действительно, испугался. Еще никогда Смерть не была так близка, не выжидала в тени под ногами. Висилица — будь она неладна! — не соизмеримо ничтожен ее узел, невпечатляющ и хлипок, как оттепель, здесь, подле ледянящего дыхания Смерти. Так вот каков ее запах!

— Рептилия! — небрежно бросил Лже-Эдвард и беспечно удалился с места убийства.

Кэйти Кингман стучала коротко обрезанными ногтями по столу в английской беседке, примыкающей к фронтальной стороне одноэтажного домика — наследию покойных отца и матери. Выкрашенные когда-то царственной бирюзой элементы художественной ковки, сходящиеся наверху куполом «птичьей клетки», в нынешние времена приобрели мрачный сизый оттенок, и посреди пышущего полога зелени беседка выглядела отталкивающе, не эстетично, словно запутавшийся в кроне воздушный шарик.

Быть красивой — искусство, но искусство затратное. Так считала Кэйти. Новый маникюр, прическа, одежда, макияж — все это деньги. Ну не умела она лепить себя самостоятельно, без рук мастера! Сторонницей естественной красоты она тоже не была. Но несмотря на свое несовершенство — думала девушка — никакое свидание не превратит ее в транжиру!

Мисс Кингман зевнула и запрокинула голову, щурясь под моргающим солнцем. Ацель сильно опаздывал на встречу. Сам же назначил час, сам же дал ей поручение и сам же продинамил. Девушке не терпелось поведать Ацелю о том, что она вытянула из коллег. Оказалось, Мегген и Хлои еще те «фанатики», а ведь с виду — рационалистки, каких только повидать! Многие сознались, что в ночь убийства столкнулись с той же странностью, что и Кэйти. Что же это? Колдовство? Сверхсилы? Неужто слухи не врут, и вся та станвеллская несуразица распространится на Лондон, Британию, а потом и на весь Свет?

Мисс Кингман восторженно взвизгнула и по-девчачьи замотала ногами. По какой-то причине мысль о вторжении инопланетян радостно будоражила ее.

Минул очередной час. Ацель так и не явился.

В высокой траве кувыркались невежественные мухи. Они облепили рубашку Ацеля, не дожидаясь пока тот разложится и таким образом официально объявит о своей кончине.

— Фу, фу! Брысь! — выплеснула на них Блу часть своей воды. Учитель всегда вверяет ей самую грязную работенку. И вот вновь дурное занятие — вымыть рану. Блу послушно исполняла обязанность, чтобы добиться сведения к минимуму шанса бактериальной инфекции. — По-моему, мы опоздали! Он окоченел!

— Вовсе нет, — опустился на колено Целитель, щупая пульс на шее пострадавшего, — не все такие же жидкие, как ты, Блу.

Целитель достал из-под плаща какой-то блестящий шарик, подкинул его на ладони, и тот завис в воздухе. Будто в фоторедакторе смартфона, провел он пальцами в сантиметрах от предмета, сплющил его и придал ему плоскую форму.

— Это энергетический пластырь, — пояснил он удивленной Блу, отправив прозрачную пленку на поиски живого организма, которому требуется медицинское вмешательство. — Восстанавливает микрофлору внешних и внутренних тканей. Позаимствовал у «Терра», кстати говоря. Это их старая разработка. Сейчас генная инженерия и без нее справляется. К счастью, и люди, и ксионцы, и даже сондэсианцы весьма схожи бактериальным составом.

Следующим Целитель вынул из своего безразмерного плаща аппарат, напоминающий пистолет с широким квадратным дулом.

— Ручной ускоритель частиц местного действия, — сказал он, просвечивая розоватым сиянием рану.

— И что он делает?

Целитель закончил лечение и направил свет ускорителя на новорожденный лист одуванчика. Тот вырос на глазах, расправился, потемнел, скорежился и осыпался.

— Управление временем? — восхитилась Блу.

— Да, вот только если переборщить…

Корешок листа снова зазеленел, но не успел он выпрямиться, как жилки раздулись, ствол одуванчика посинел, и цветок буквально разорвало изнутри.

Наконец, Ацель пошевелился. Узрев склонившееся над ним лицо Целителя, он свел брови, воздержавшись от приветствия и благодарностей. Не сразу, но ему удалось встать. Кровь на рубашке высохла и рана порядочно затянулась, но несовместимая с жизнью потеря крови давала о себе знать сильнейшей слабостью и поволокой в глазах. Его шатало, но о помощи он взывать не собирался, вступать в диалог с чудо-девочкой — тем более!

Целитель и Блу молча наблюдали за тем, как восставший из мертвых пациент сделал два неуверенных шага и грохнулся наземь.

— И куда тебя несет в таком состоянии? — укоризненно посмотрел на пришельца Целитель.

— Я должен найти Эдварда, — промолвил он, ежась на холодной, мокрой траве.

— И как ты планируешь это сделать?

— Возьму след.

— Не все проблемы можно решить кулаками и обонянием, — назидательно прикрыл веки Целитель. — Эдвард может быть в другом времени или на другой планете. Сомневаюсь, что ты способен учуять его сквозь вселенные. Сперва, подкрепись. — Он бросил Ацелю бумажный пакет. — Надеюсь, ты не имеешь ничего против китайской еды.

— Терпеть ее не могу!

— Вот и замечательно.

Гудел безбрежный океан. Лилово-серое небо чернело у горизонта, шестиметровые валы накатывали друг на друга, белые кружева пены наматывались вокруг сорока футовой башни, в которой от мрамора было много больше, чем от камня. Но чем дольше вглядываешься, тем очевиднее становится, что не мрамор это вовсе, а голый неотесанный камень, до блеска отполированный грубыми волнами.

Соленый морской воздух ударил в нос, и Эдвард захлопал глазами. В неподвязанных волосах резвился ветер. Здесь, в водной пустыне, где глазу не за что зацепиться, ничто не препятствовало мотивам его нескладной песни. Юноша обратил взор себе под ноги, и вид грозной воды, дублирующей мрачный небосклон, дал его сознанию толчок. Он вспомнил, что боится высоты и осознал, что понятия не имеет, как на ней очутился.

Эдвард соскочил с башенной стены, образующей арену, и попятился назад. Наткнувшись спиной на препятствие, он обернулся, и ноги его снова сложились пополам. Юноша увидел человека с окровавленным ножом в руках, молодого паренька в синей куртке, с взлохмаченными волосами. Какого было ему признать в нем себя! Странный зеркальный столб подпирал нечто вроде крыши греческого храма. Семь каменных колонн, уступающих в диаметре центральному столбу, венчали архитектуру башни по краям. Что это за башня? Для чего она здесь? Обсерватория какого-нибудь безумца? Но как ее возвели посреди океана? Как глубоко на дно тянутся эти стены? Вопросы крутились в голове и шума от них было!.. Не сравнить с крепчающим штормом! Все запеленало флером тумана, и небо стало еще тяжелее. Свет не мог прорваться сквозь тучи, и только вспышки молний все чаще оскверняли темноту. Был ли день? Вечер? Эдвард потерял счет времени.

Звякнула сталь — оружие выскользнуло из онемевших пальцев, и юноша отполз к стене, где еще раз осмотрел свои руки. Он — убийца. Но кого он убил? Как это случилось? Дело с «белой маской» оставило на левой ладони шрамы — три бледные полоски наискось. Когда к конечностям приливала кровь, они розовели, и зуд было не унять. Ацель спас его тогда, по запаху крови нашел тот злополучный подвал. Но пересечь океан он вряд ли сможет. Возможно, оно и к лучшему?..

Краем глаза Эдвард поймал силуэт большой белоснежной птицы с серым пятном на груди. Странствующий альбатрос, вопреки привычкам и способностям своего вида, покорил сорокафутовую башню и взгромоздился на стену, продолжая размахивать длиннющими крыльями, кончики которых были столь же черны, что и тучи.

— Альбатрос? Что ты здесь делаешь?

Альбатрос наклонил голову и подмигнул кофейным глазом, будто давая добро на контакт человека с ним.

— Но если ты здесь, — выглянул тот из-за стены, — значит где-то недалеко земля? — спросил он, усомнившись. — Я ничего не вижу. Ни единого берега! Какой-то неправильный ты альбатрос!

Ацель с жадностью поглотил обед, не ощутив всей пикантности маринованного перца, джусая и своеобразных специй фунчозы. Так он был истощен. Целитель оказался прав — китайская еда помогла устоять на ногах, хотя от головокружения и не избавила.

— Здесь, — объявил Целитель без энтузиазма, ловко прохаживаясь по парапету Лондонского моста. Но британцы этого не заметили, никто не заметил. Целителя мог наблюдать только Ацель, да представительница флересской формы жизни — Блу, которая растворилась в темных глубинах Темзы.

«Лондонский мост падает, падает…» — поется в веселой детской песенке, но отнюдь не веселая история вертится вокруг этого моста. Здесь столетиями выставляли на всеобщее обозрение отсеченные головы преступников, среди которых попадались и весьма порядочные личности вроде лорда-канцлера Томаса Мора и лорда-протектора Оливера Кромвеля.

— О, класс! — саркастично воскликнул пришелец. — Только не говори, что ты хочешь, чтобы я сиганул вниз!

— Верно.

— Нельзя было открыть портал где-нибудь в более удобном месте?

— Я не могу открывать порталы, — без тени обиды отозвался Целитель. — Я только закрываю их. Не в моей это прерогативе. Когда я обнаруживаю портал, я проникаю в него, устраняю ошибку и залатываю дыру. Все.

Продефилировавшая мимо дама с чихуахуа без слов раскритиковала Ацеля, беседующего с самим собой, и от этого надменного лица тому поплохело.

— И с чего ты вообще меня спас? — прошипел он, развернувшись к прохожим и проезжей части затылком — пусть думают, что общается по телефону.

— Я же «какое-то древнее сверхсущество», — процитировал тот реплику черного ящера, брошенную в него на пару с камнем в потемках сада особняка Мэллоу. — Пытаюсь оправдать все смыслы моего имени.

Ацель перелез через парапет и приготовился к прыжку. Методы Целителя ни капли не обольщали его. Был он однажды свидетелем, как это чудовище с ангельским личиком совершало самосуд над обычными людьми, видите ли, жизни солдат были проиграли в значимости какой-то безмозглой рыжеволосой девчонке! С какой такой стати все это геройское позерство? Обзавелся подружкой… Нет, никогда, никогда ему не стать «целителем»!

— Ацель! — окликнул пришельца тоненький женский голос, и цокот каблуков ускорился у него за спиной.

— Мисс Кингман?

Девушка стремглав бежала к нему, придерживая теперь уже классическую сумку обеими руками. На ней была вся та же пышная юбка, тяжелая настолько, что ветер не мог раздуть ее подолы, а вот туфли она сменила — тоже черные, блестящие, но с алмазными пряжками в виде змеек.

Запыхавшаяся Кэйти ни на минутку не остановилась, чтобы перевести дух, а тут же принялась спасать самоубийцу.

— Одумайтесь! — закричала она, пытаясь завалить того обратно на тротуар. — Вы еще так молоды, Ацель! У вас вся жизнь впереди! Я же обещала, что помогу вам! Я верю — вас обвинили ложно. Я на вашей стороне.

— Дура! — сопротивлялся Ацель. — Это не то, о чем ты подумала!

С появлением Кэйти Кингман, зевак поприбавилось, кто-то даже включил трансляцию в соцсетях.

Но девушка не сдавалась:

— Нет проблемы, которой нельзя было бы решить! Спуститесь же вы, наконец!

— От… Отвали! Вот поэтому я ненавижу людей!

С минуту Целитель смотрел на это дурное шоу, не отвечая бодростью толпы. Он не хотел выдать свое присутствие среднестатистическому человеку, поэтому единственным скромным вариантам было поторопить Ацеля… пинком. Конечно, без жертвы не обошлось. Кэйти тоже полетела в воду, и никто не улучил в бессердечном действе силы сверхъестественные.

Глава 14. Рабы желаний

Альбатрос оказался на удивление хорошим слушателем. Эдвард не один час изливал птице душу, и та ни разу его не перебила. Тучи тужились, но до сих пор не выжали из себя ни капли. Призрачные дали в прежнем темпе вспыхивали белым светом, а раскаты грома с задержкой рычали низким медвежьим басом. Юноше надоело сидеть без дела, и он обошел арену по кругу. Если бы загадочный столб не отнимал почти метр в диаметре, это место вполне подошло бы для проведения петушиных боев.

Эдвард задумался: как же он попал сюда? Должен же быть какой-то люк, ведущий в утробу башни, иначе — для чего эта смотровая площадка? Юноша проанализировал каждый дюйм бетонного пола, но не нашел абсолютно ничего, напоминающего люк. Однако что-то в зеркальном столбе не давала ему покоя.

— Ты тоже считаешь, что этот столб как-то не гармонирует с греческой архитектурой? — обратился он к альбатросу, с которым они уже успели сблизиться в той мере, когда птица спокойно сидит на плече хозяина.

Эдвард приложил ладонь к зеркалу, и оно, как и любое зеркало, сохранило отпечаток. Запотелый след засветился синевой и пропал, зато зеркальная поверхность пришла в движение: возник вертикальный зазор, как в лифте, и створки раздвинулись, приглашая человека проследовать внутрь. Юноша догадался, что это — лифт. Примерно такие же пусть и менее технологичные конструкции можно встретить в пятизвездочных отелях мегаполисов.

Кнопок не было. Двери сами закрылись, и лифт начал опускаться на самое дно со скоростью, с которой обычные лифты привыкли падать. Альбатрос не пищал, будто всю жизнь перемещался таким способом. А вот Эдвард… Он несколько раз простился с жизнью, и когда лифт замедлился, вопросительно переглянулся с Кевином, мол, почему мы еще не умерли.

Юноша вышел в помещение, и первое, что бросилось в глаза — аркада, от которой разливался золотистый свет праздной красоты. Одинаковые по форме и размеру арки, упирающиеся на устои, возвышались стройным рядом, точно стража, сопровождающая званого гостя к королю. Крупицы кристаллофосфорных образований слепили темноту. Возможно, люминисцированию минералов способствовал уникальный морской воздух. Эдвард сразу же отметил, что на нижнем этаже он невыносимо влажный, и стены пропахли йодом. Судя по всему, они с Кевином находятся ниже уровня воды — был слышен удаленный гул, будто трутся друг о друга скалы, вероятно, это морские течения стучатся в стены башни.

Аркатурно-колончатый пояс под потолком парадировал окна, повсюду — гравюры, странные изображения рогатого зверя. Греко-римская архитектура башни шла вперемешку с технологиями неземными — пол был сделан из металлических пластов и напоминал обшивку звездолета.

Эдвард со своим питомцем прошествовал вдоль аркады и присел на корточки, чтобы рассмотреть колодец, над которым навис большой энергетический шар. Юноша сравнил его с уменьшенным в миллиарды раз Солнцем, или… шаровой молнией?

— Введите пароль, — вдруг потребовал шар, и перед юношей возник голографический экран.

— Так и знал, что без инопланетян не обойдется, — нерешительно почесал шею тот.

Искусственный интеллект башни звучал дружелюбно, и Эдвард всерьез задумался над паролем. Он заметил, что внутри лифта по стенам были разбросаны символы — знаки зодиака. Наверное, тот кто воздвиг эту башню — увлекался астрономией.

— Овен? — спросил юноша Кевина, но птица отнеслась к делу наплевательски. — Все стены покрыты картинами рогатого животного. Сначала я решил, что они несут в себе религиозный подтекст, но теперь мне кажется, что это не Дьявол, а Овен — первый знак зодиака. Моя мать была Овном.

Эдвард нарисовал на панели символ Овна — рогатую закорючку в форме буквы «V». Рисунок засветился зеленым, и переключился на новое окно ввода.

— Ну с первым символом мы с тобой угадали, Кевин, но вот, что дальше?

Эдвард вернулся к гравюрам, чтобы получше их изучить. Он ходил от стены к стене и долго не мог понять, что же за иероглифы подписаны под изображениями зверя. Это определенно были слова, может даже заклинательного характера, но прочитать их было невозможно. Однако вскоре юношу осенило — в каждой такой надписи в начале, середине или конце стоял знакомый символ — планеты Солнечной системы. Эдвард не особо разбирался в астрономии, но прекрасно знал все о своем знаке зодиака, о том, что его планета-покровитель — Венера, но она по какой-то причине отсутствовал на гравюрах.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Весы — символ суда, равновесия, единственный неодушевленный знак зодиака! Что если это не просто башня, а тюрьма?

Эдвард нарисовал второй знак, и панель исчезла, а ИИ заговорил с почтением и пугающе разумно.

— Здравствуй, Ева, давно не виделись. С нашей последней встречи прошло шестьдесят шесть миллионов пятьсот три года, сорок два дня и десять часов. К сожалению, моя программа не до конца загрузилась. Обновление… 34 %… Загружаю актуальную информацию… Подожди, пожалуйста.

— Э-э… — Челюсть Эдварда отвисла в недоумении. — Я не Ева. Меня зовут Эдвард. Эдвард Лэйд.

— А где Ева? Я не опознаю ее голос.

— Эм… ну… мне жаль, боюсь, она уже мертва. Никто так долго не живет.

— Что значит «мертва»?

Юноша замялся — как втолковать бессмертному созданию, что такое «смерть»? Он прочувствовал на себе всю неловкость родителя, которого ребенок просит рассказать, откуда берутся дети.

— Как бы это… Мертва — значит, что ее больше нет, она больше не существует в этом мире.

— Ева не придет? — с надеждой уточнила ИИ.

— Нет, боюсь, что нет.

— Понятно, — печально уронила та. — (Обновление 55 %… Загружена информация о новых континентах и культуре современных народов. Соответствия с данными за 10052 год по летоисчеслению старой «Земли»… В моем словаре появилось новые актуальные определения — «старая Земля» и «новая Земля»…минимальные. Планета Земля опустилась с 7 до 5 уровня.

— А, точно, Ацель… Ацель говорил мне что-то об этом, — припомнил Эдвард. — Что-то о законах X-zep и о том, что на Земле они не действуют.

— Больше не действуют.

— Хочешь сказать, раньше люди были высокотехнологичным обществом?! Я думал, человечество появилось после того, как вымерли динозавры… И были они… не очень умные… неандертальцы, ходили в шкурах животных, ели сырое мясо…

— Обновление 63 %… Эдвард, то что вы называете динозаврами, жители «старой Земли» называли «драконикусами».

— Д…драконы?

— Драконикусы, — поправила его ИИ.

— Получается, люди жили и во времена динозавров?

— И даже до их появления на Земле.

— Но что стряслось? Почему люди… деградировали? — застыдился своего происхождения Эдвард.

— Обновление… 100 %… Обновление завершено… Природная катастрофа.

— Точно… Астеройд… Он уничтожил не только динозавров, но и людей… — Юноша вошел во вкус, все интересней становился диалог, и дурные мысли о том, что он кому-то навредил, постепенно отходили на второй план. — Ладно, а что это за башня? Для чего она? Где мы вообще?

ИИ молча выдала муляж земного шара, увеличила масштаб, и Эдвард узнал материк Северной Америки, побережье Майами, омываемое Атлантическим океаном и образующее треугольник с Бермудскими островами и Сан-Хуан, Пуэрто-Рико.

— По данным «новой Земли» башня Евы расположена в Саргассовом море, в самом центре, так называемого, «Бермудского треугольника», — пояснил искусственный разум и продемонстрировал «треугольник» наглядно на карте.

Эдвард от изумления подскочил на месте, и альбатрос судорожно размахался крыльями, недовольный тем, что насест потревожил его дрему.

— Невероятно, Кевин! Мы в Бермудском треугольнике! Эту башню построила Ева? Зачем? Кем она была?

— Ева — моя хозяйка. Она создала и спрятала это место от всего мира, а меня приставила сторожить узника.

— Узника? Так значит, я был прав…это тюрьма! — с придыханием воскликнул юноша, переполненный духом авантюризма. Ему грезилось, что он — главный герой приключенческого романа, эдакий Индиана Джонс, искатель сокровищ, ловкач и тот, кто первым разгадал секрет главной городской легенды! — Расскажи мне все, что об этом знаешь!

Эдвард уселся, скрестив ноги, словно вот-вот запоет лагерную песню. Он забывался, ведь это был не кемпинг, не безобидный отдых, отсюда не выплывают корабли, не возвращаются люди.

ИИ поведала о том, что на протяжение миллионов лет своими силами она глушит любые радары, любую технику, неконтролируемую ей. Именно поэтому корабли теряются, а дальше… дезориентированные подводные обитатели Саргассова моря, тернии вязких водорослей, в которых застревают винты… Все это работает Еве на руку.

— А кого же ты охраняешь? Должно быть, это кто-то очень опасный… — И зажглись его глаза то ли искрой задора, то ли отсветом золотых бликов аркады.

— Я могу предоставить вам следующие сведения, касаемо узника…

На голографическом экране вылезла информация:

Царство: архиэфиропы

Класс: лимитоэфиропы

Вид: Феариус

Галактика: неизвестна

Планета: неизвестна

Возраст: неизвестен

Другие данные: способность — исполнение желаний

— Исполнение желаний? Что-то вроде джина?

— Верно, — согласилась ИИ. — В соответствии с лексиконом «Новой Земли» это слово приемлемо для описания Феариуса.

— Но зачем было Еве пленить джина?

— В моей базе нет запрашиваемой информации.

— Понятно… — нахмурился Эдвард. — Думаю, ответ и так ясен: Ева была обычной эгоисткой, хотела заполучить все блага мира, ей банально мало было одного желания…

Он не договорил — ИИ странно притихла, и в этом покое ощущалась человеческая печаль. Юноша все ждал, когда та выскажется, но ничего подобного не происходило.

— Не пойми не правильно, я не считаю Еву плохой, не мне судить, как минимум — она была очень умна, раз в одиночку сумела соорудить башню и поймать джина, — на всякий случай извинился он и добавил: — Я могу войти в темницу?

ИИ немо порылась в своей системе, и из-под дребезжащего многотонного блока излучилась тьма — голая, откровенно неприязненная, вопящая, как неумолимое зло. Юноша не мог долго смотреть вниз, колодец слепил его, заставлял душу холодеть, но он хотел туда пойти, хотел загадать желание…

ИИ стала ему факелом, зато Кевин напрочь отверг их компанию. Смачно шелестнув крыльями, он метнулся под потолок, где удобно пристроился на одной из реек. Эдвард был очень огорчен, что не смог заручиться подспорьем нового друга, и несколько раз едва не передумал и не повернул назад.

Это мой шанс вернуться в Англию. Рассуждал он. Если я сам себя не вытащу отсюда, никто не вытащит, и эта башня будет и моей тюрьмой, или куда хуже — моей гробницей. Интересно, как там Ацель и Пенни? Надеюсь, они живы и здоровы. Миссис Мэллоу… Хотел бы я себе такую бабушку! Когда выберусь отсюда, обязательно попрошусь к ней на чай…

Эдвард не допускал и мысли о том, что Целитель спасёт его. В конце концов, речь идёт не о супергерое, а о древнем сверхсуществе. Сомнительно, что какой-то студентишка представляет для него интерес: что есть он на белом свете, что его нет — никакой разницы!

Вниз вела винтовая лестница из толстой надёжной стали, стены тоже все в спаях, бледное пятно подпрыгивает то слева, то справа…

— А как тебя называла Ева? — обрезал тугую нить безмолвия Эдвард.

ИИ покружилась у того над головой и продолжила левитировать на уровне человеческих глаз.

— Ида Ивнис, — чётко произнесла она, и юноша услышал, как её вибрации оживились.

— О, здорово! Можно и я тебя буду так называть?

— Да, — лаконично ответила Ида.

Как же он рад, что ИИ перестала дуться! Пусть она и искусственный интеллект, но есть в ней что-то настоящее. Эдвард был уверен, что Ида Ивнис умеет проявлять эмоции. Он с детства проецировал собственные чувства на других, смотрел их глазами на мир и видел белое белым, а черное чёрным, и никакие предрассудки не туманили этот взор. Сопереживать — значит примерять на себе чужую шкуру, и он примерял, порою, чересчур часто, но благодаря этому он и разглядел за грубостью Ацеля большое и доброе сердце.

— А как тебе удается обновлять информацию? — спросил Эдвард, разблокировав смартфон. Заряд батареи вот-вот иссякнет. — Здесь нет WI-FI, я проверил. Что это за технологии?

— Память Земли. Мои системы тянутся в самое ядро планеты, туда, где ни одно живое существо не может существовать. Ядро — записывает и хранит всю информацию о всех структурах планеты.

— Как жесткий диск?

— Верно.

— Получается планета — это компьютер?

— Скорее, биокомпьютер, — внесла опровергающее дополнение ИИ. — Ядро схоже с функционалом живого мозга.

— Ох, черт, вряд ли я с таким примирюсь, — усмехнулся юноша. — И у всех планет есть память?

— Да.

— Живые существа живут на живой планете… как микробы! Подумать только! Мы прямо какие-то вши! — с досадой и благоговением воскликнул он. — А Вселенная тоже живая?

— К сожалению, данной информацией я не владею.

— И ты подключена к мозгу планеты? Это невероятно! Но как башня могла простоять миллионы лет? Как такое возможно?

— Я следила за сохранностью башни Евы даже в спящем режиме. В моем подчинении живой металл. Из него сделан внутренний каркас башни. Хоть с виду и не скажешь, но частицы металла всегда в движении — ни пыль, ни карозия башне не страшны. И когда камень начинает рассыпаться или искажаться в процессе солевого окисления, живой металл склеивает песчинки и заполняет пустоты.

Эдвард миновал финальную ступень, и, ни на шаг не отходя от светящегося шара, направился в сторону двух зависших в воздухе желтых огоньков. Только они и они одни заполняли пустое квадратное помещение, объятое той же нескончаемой темнотой, что и лестничный спуск.

Когда ИИ подсветила объект, и длинная тень юноши затикала, словно обезумевшая стрелка часов, — огоньки оформились объемными чертами рогатой фигуры. Это было каменное изваяние с абсолютно живыми глазами — лисьими, обведенными чёрными стрелками, они моргали и реагировали на свет и движение.

Лапы удивительного животного теснились в браслетахцепей, не таких, как у Целителя — много толще, и цвет у них был истинно стальной. Изящное тело с мускулистой грудью, сильные передние конечности с удлиненными фалангами пальцев и собачьими когтями, а шипованный хвост загибается вверх подобно жалу скорпиона. Морда квадратная, с широким носом и человеческими пропорциями, как у мейн-куна, но ни усов, ни ушей-треугольников не имеется. В размерах Феариус не превышал и пяти футов.

— Почему он заточен в камень? — с горестью осматривал узника юноша.

— Дословно «архиэфиропы» переводится как «древний эфир». В данное царство входят существа, для которых не характерен эмбриональный и постэмбриональный онтогенез, они появляются и пропадают в следствие процессов расширения Вселенной, питаясь различного рода энергией. Поэтому их возраст не поддаются расчетам. Архиэфиропы, в свою очередь, разделяются на два класса: либераэфиропы и лимитоэфиропы. Первые — не ограничены материальными структурами мира и могут свободно перемещаться или проходить сквозь стены. Чаще всего, они являют собой созданий невидимых, к которым нельзя прикоснуться. Отличны от них лимитоэфиропы — их атомы нуждаются в какой-либо форме, это — метаморфы, оборотни, их тела бессмертны, но объекты физического мира не позволяют им перемещаться свободно. Феариус из их числа, — просветила юношу Ида. — Башня парализует его мышцы. За шестьдесят пять миллионов лет без движения физико-химические процессы среды сделали свое дело. То что вы наблюдаете, Эдвард, называется «естественным окаменением».

— Это… ужасно… — вздохнул тот, жалостливо опустив руку на загривок статуи. Желтые глаза хищно покосились на него, но юноша был одинок в своем сострадании. Он старался мыслить, как узник, думал, что у него получается, но смертным не дано понять страданий существ вечных, а тем никогда не постигнуть нас. — А ты можешь убрать его… это «окаменение»?

— Конечно. — И Ида приступила к исполнению просьбы, что для нее была неотличима от приказа. Тот кто ввел пароль, разбудил ее системы, пусть и не Ева, но администратор, слово его — закон, так записано в протоколе.

Лазерные вспышки быстро разрушали каменный слой, и обнаженный зверь поразил Эдварда дерзостью цвета. Феариус был красным, но не того приглушенного кровавого оттенка, какой преобладает в природе; исконно красным, без каких-либо примесей, и тени на него словно не ложились.

На острых скулах раскрылись полупрозрачные хлопья, которые, точно чешуя русалки переливались всеми красками космоса: лазурью и пурпуром — от темно-фиолетового до бледно-розового. Они стояли торчком, покрывали грудь и немного спину, словно львиная грива.

Феариус стряхнул с себя остатки камня, сладко выгнулся и заговорил человечьим голосом:

— Интересный язык у тебя, мальчик! В разы певучее, чем язык Евы. Давненько я не видел человека. Все такие же прямоходящие, разве что в росте просели и отказались от побрякушек. — Он спесиво оскалился, и на звериной морде промелькнули отголоски человеческой мимики. — Ну что же ты так вылупился на меня, Эдвард? Так ведь тебя величают?

Величественно выпятив грудь, Феариус ладно переставлял лапы, и на каждый его ход вперед юноша отвечал двумя ходами назад. Цепи звонко волочились за ним, пока на то хватало длины. Зверь неудовлетворенно присел и по-кошачьи свернул хвост.

— Так и какими судьбами ты здесь, мальчик? Спасителем ли решил мне стать или моим очередным мучителем?

Эдвард сжал кулаки и вышел на свет.

— Не переживай, я не такой, как Ева, я вызволю тебя, Феариус, но взамен…

— … Я должен буду исполнить твое желание? — усмехнулся тот, задние лапы его выпрямились, и лошадиный цокот эхом достиг ушей юноши. — А говоришь — не такой, как все! — Зверь судорожно дернул стальные оковы, и вдруг облик его начал меняться: он то увеличивался в размерах, то уменьшался, превращался в кролика, оленя, слона… но живые цепи подстраивались под любую физиологию и не пускали его.

— Прекрати! — строго сказал Эдвард. — Если будешь так себя вести, Ида снова парализует тебя!

Феариус взвыл и водрузил подбородок на лапы, с самым что ни наесть пессимистичным видом запричитав:

— О, горе мне, мальчик! Десятки миллионов лет в цепях! Ах, горе мое вечно, как и моя жизнь! Не понять тебе моей беды, не понять тебе моего одиночества.

У Эдварда защемило сердце, и он произнес тем мирным тоном, каким принято толкать утешительную речь:

— Мне правда жаль, что Ева сделала это с тобой. Я понимаю твое одиночество. Сколько я себя помню — всегда был один… Я не знал своего отца, мать меня не любила, и ни братьев, ни сестер или каких-либо родственников у нас не было, только приходящие и уходящие люди, хотя и людьми то я их называю с натяжкой… Я пытался завести друзей, но все они лишь пользовались мной, я отдавал им все, а они… ничего, кроме насмешек и издевательств. И в кои-то веки в моей жизни появился кто-кто, кому на меня не плевать, и вот он я… посреди океана, в башне, которой нет на картах, один… Наверное, ты хочешь вернуться домой, к друзьям… И я сдержу слово, если ты сдержишь свое…

— У меня нет друзей, — прискорбно вздохнул тот. — Никто меня не ждет…

— Я мог бы быть твоим другом, — расплылся юноша в наискромнейшей из улыбок, — если, конечно, ты не против.

— Хорошо, мальчик, — просиял Феариус. — Я исполню твое желание! — Зверь заливисто рассмеялся, и смех этот показался Эдварду каким-то двусмысленным.

Не ожидал он, что все произойдет так стремительно. Не пришлось даже заключать контракт кровью — ничем нефиксированное «да», и рабская «упряжка» оклеймила его. На шее Эдварда проступила рисованная цепь с заостренными звеньями, а вместе с ней, точно непрекращающаяся пытка раскаленным железом, подкралась агония.

От болевого шока юноша скорчился на полу.

— Ты обманул меня! — выпалил он, не разжимая челюстей.

— Обманул? Отнюдь нет! Уговор есть уговор. Я исполню твое желание, ты даруешь мне освобождение. Но, видишь ли, — деловито возлюбовался собственными когтями Феариус, — как только я поведаю тебе о законах баланса, ты передумаешь.

— Законах баланса? — Эдвард мучительно приоткрыл глаз, все мышцы его были напряжены, он не мог даже нормально дышать.

Гуляя взад-вперед, узник пояснил:

— Исполнение желаний рождает анахронизмы, я вторгаюсь в суть вещей, нарушаю естество природы. И здесь вступают в силы законы баланса. Ты загадываешь себе счастье, я покорно переписываю твою судьбу, а Вселенная наводит «равновесие»: чтобы избежать разрушительных последствий, она уравновешивает твое желание. Иначе говоря, за твое желание расплачивается кто-то другой. И пока ты будешь порхать в облаках от счастья, кто-то непричастный исполнится величайшей печалью, и то сколь важна была твоя несчастливая судьба для Вселенной определяет размеренность этой печали. Будет ли это печаль как следствие скоропостижной смерти близкого человека или как побочный эффект затяжной войны? Сможешь ли ты понести такую ответственность? — Зверь остановился и с прищуром вгляделся в покрасневшее человеческое лицо. — Стой, не отвечай. Я и так знаю. И по сей причине я предпочитаю иметь дело с эгоистами, а не с мягкотелыми болванами, как ты. Но теперь то, мальчик, ты освободишь меня.… — Феариус понизил голос до холодного шепота, обвил хвостом юношу и стал расти, расти…пока затылком не уперся в потолок. — Потому что иначе… не пощадит тебя проклятие существ телесных, будет боль твоя вечна, как и моя жизнь. Должно быть, ты посчитал меня подлецом, но я не таков. Прикажи, прикажи системе отпустить меня, и свое желание ты, как полагается, получишь. В любое время. Просто позови меня, когда будешь готов, и я перепишу твою судьбу. Скорее же, мальчик, пока боль не свела тебя с ума, дай мне уйти!

— Эдвард, отдайте приказ, и я лишу Феариуса способности двигаться, — напомнила ИИ, взлетев на ту же высоту, что и ее новый администратор.

— Не слушай компьютер! Слушай меня! Ты вернешь мне мою немощность, но не вернешь себе покой, — предупредил зверь.

— Я бы и без шантажа отпустил тебя! — воскликнул Эдвард из последних сил, и брызнули слезы, заструились по вискам в волосы, оттого что висел он вниз головой.

— Вранье! — обозлено прорычал Феариус, исполинские клыки цвета сажи щелкнули в непосредственной близости от того.

— Эдвард, отдайте приказ, — повторила Ида.

Лапа зверя стала подобна лопате, он ударил со всей мочи по белому шару, впечатал его в стену. ИИ на секунду побледнела, ее свет замигал, а браслет цепи, что не успел подстроиться под измененную конечность, распался надвое.

— Ида… — прохрипел Эдвард.

Тогда Феариус надавил на его слабость:

— Ты же не хочешь, чтобы я уничтожил твою круглую подружку, мальчик?

— Не… не трогай ее!

— Тогда прикажи ей меня отпустить!

И он приказал, мысленно раскаиваясь перед Евой. Какой же он глупец! Как он посмел обозвать Еву эгоисткой?

— Прости, Ида… — извинился Эдвард, когда зверь выбросил его. Он не отличил боли столкновения с землей от боли, что доставляло ему проклятье Феариуса, и лишь когда клеймо исчезло, на его боку и плече заныли синяки.

Феариус обернулся ягуаром и запрыгал по ступенькам винтовой лестницы наверх, к выходу из колодца. Но путь к золотому свету загородил белый шар.

— Скажи ей, чтобы она ушла с дороги! — закричал он, и «татуировка» на шее юноши вновь раскалилась до красна.

— Ида, отойди!

— Как прикажите, — помедлила та, но смиренно отступила в сторону.

Феариус превратился в кошку и вошел в лифт. Кевин проводил его глазами, но ничего не предпринял, самолюбиво начищая перья. А зверь с любопытством отметил прелесть размашистых крыльев и альбатросом вознесся в штормовое небо.

Вслепую, прихрамывая, Эдвард нащупал перила лестницы и стал подниматься. Ида безмолвно парила в метре от выхода. Не отрицая провинности, юноша также не обмолвился ни словом, понуро выковыляв из темноты. Золотая аркада тешила его взор, но не сердце.

Грохот задвигающейся плиты заставил его обернуться.

— Ида! — молебно воззвал он, но колодец уже закрылся. — Ида! — Юноша вскинул руки и начал стучать по многотонной плите, отчаянно роняя слезы. — Не бросай меня! Я виноват, знаю, но не бросай меня! Я дурак, дурак, дурак… Прости меня! Прости, что оскорбил Еву… Прости, Ида…

Миллионы лет Ида Ивнис сторожила узника. В чем же теперь цель ее служения? А ведь только это она и умела — служить. Ева, о, Ева… ИИ зависла над ослабшими цепями, что тянулись прямо из стен к низкому пьедесталу в центре, сделала круг, остановилась возле стены, и в белом свете ее ожили картины прошлого.

Треугольное лицо отдалилось от фокуса, и юная Ева улыбнулась в зубы. Волосы, туго собранные в хвост, прищепленные по всей длине блестящими бижутериями и полевыми цветами, извились, как змея, когда она резво вскочила на ноги.

— Ну вот и все! — хихикнула девушка. — Проверь системы, все работает?

— Проверка… Все системы в норме, — слышала Ида собственную речь.

— Визуальные локаторы не барахлят? Нет повреждений в оптоволокне? Как меня видно?

— Все системы исправны.

— Чудесно! — захлопала в ладоши Ева. — Знаешь мое имя?

— Да, Ева.

— Великолепно! Тогда ИИ… То есть… Хм… Не нравится мне это обращение. Давай придумаем тебе «живое» имя? Ида! Ида Ивнис. Да, Теперь так тебя зовут. С этого момента мы будем друзьями, Ида Ивнис!

ИИ выключила трансляцию и взломала собственную систему безопасности.

— Активировать самоуничтожение, — сказала она. — Самоуничтожение активировано. Самоуничтожение через 59 минут 59 секунд…58…57.

Глава 15. Чудовище

Окунувшись в воды Темзы, Кэйти Кингман мужественно приняла свою участь. В юности она обожала плавать и получила от сверстников прозвище «Фрогги Кингман». Как стало известно, за десять лет на суше навыки не растерялись, а экстренная ситуация хорошенько разогрела мышцы.

Кэйти открыла глаза, соленая морская вода защипала слизистую, и девушка чуть не разорила легкие, выдув несколько пузырьков, но главное — она разобралась в том, куда плыть. До поверхности — футов десять, воздуха маловато, но достаточно, чтобы не задохнуться. Осложняют обстоятельства вихляющие волны и нестабильные течения, не гармонирующие с верхними потоками и основной толщей воды. Но хуже всего — Ацель, этот самоубийца-неудачник оказался ужасным пловцом!

Девушка на миг высунулась из воды, сделала глубокий вдох и снова нырнула, чтобы помочь пришельцу. Грозы ветвились на горизонте, и Кэйти чувствовала, как от этих вспышек дрожит вода, как за спиной выкрашивается в желтый океанская гладь. Обхватив Ацеля рукой, она поплыла вверх, но накатившая из ниоткуда волна сбила ее с намеченного пути и швырнула обратно ко дну.

Подумать только, как романтично отблескивает небо в океане, и не нужно рыбе безоблачной погоды, чтобы наблюдать, сколь непредсказуемо стелется свет. Но как устрашает моряка подводный мир во время шторма! Стальные валы рвутся потопить корабль, сбиваются в пену голыми черепами, а черное-черное дно перемалывает тех бедолаг, кто по воле стихии свалился за борт.

И без того тяжелая юбка впитала влагу и стала неподъемной. Мисс Кингман путалась в ней, как в сетях, левая туфля и сумочка ушли ко дну. И когда надежда на спасение иссякла, в ушах раздался голос — тоненький, звонкий, будто и не в воде, так разговаривают маленькие дети. Золотая рыбка сделала крюк, и девушка поняла, что вот же оно… безумие! Золотая рыбка в океане, да еще и говорящая, а вокруг нее волшебная кристальная вода настойчиво не смешивается с сине-зеленой морской мглой.

— Следуйте за мной, — услышала Кэйти, и рыбка повела ее на глубину.

Ацель наглотался воды, и плавание превратилось в игру на выживание. Если в сознании пришелец как-то помогал грести, нынче он зарекомендовал себя как балласт. Они уже не успеют всплыть на поверхность, придется довериться… рыбе!

В дороге их едва не растерзала акула с бешенными глазами, но Блу позаботилась и об этом. Своей пресной водой она забила жабры, и акула быстро ретировалась.

Целитель спустил рычаг, и пол бассейна, спроектированный по прототипу вакуумных дверей на космических кораблях, открылся для прибывших. Мисс Кингман судорожно глотнула воздух и красными от соленой воды глазами первая узрела высокотехнологичный порт. Бассейн, в который их запустил Целитель, предназначался для спуска подводных лодок и стоянки.

Девушка выволокла из воды пришельца и опрокинула его на прорезиненный пол. Отдышавшись сама, она сделала Ацелю искусственное дыхание, к своему облегчению — удачно. Он перевернулся на бок и откашлялся.

— Слава Богу! Я боялась, что потеряла вас! — воскликнула Кэйти и тоже прилегла — в изнурении. — Я пожертвовала сумкой, туфлей и порвала колготки, но это того стоило. Можете не благодарить, — заклинала она, возложив руку на сердце.

— Я и не собирался, — пробурчал пришелец, пытаясь нащупать что-то на полу. — Где мои очки?

— А, очки, вот, держите. Когда я откачивала вас, мне пришлось их снять, — похвасталась Кэйти на случай, если тот не понял, кто спас ему жизнь. Она накручивала прядь мокрых волос на указательный палец, пока щеки ее рдели румянцем, но… снова — мимо! Этот грубиян вдруг включил в себе партизана! Еле сдерживая брань, мисс Кингман наблюдала, как он снимает стеганые сапоги, шнурованные серебряными цепочками, выжимает пальто, деловито стягивает перчатки и аккуратно складывает свое имущество в углу — поодаль от влаги. И куда девалась та добротная атмосфера полуночного ужина? Ох, Кэйти, наивная ты балда! Использовать он тебя хотел, нечего и гадать.

— У вас кровь на рубашке, — осмелилась на замечание девушка, но, не получив реакции, ощетинилась и замкнулась в обиде.

Немного погодя, Кэйти последовала примеру пришельца. Размокший шерстяной пиджак она уложила на «своей территории» — в противоположном углу, там же покоилась и уцелевшая туфля.

— Зря я возвратила вам очки, Ацель! — гордо скрестила руки мисс Кингман, кончив вымучивать подолы. — Надо было бросить их в океан, может слепцом вы бы стали сговорчевее!

— Тогда бы вас здесь не было, мисс Кингман, не зазнавайтесь.

— Это еще почему?

— Потому что тогда я бы следом выбросил в океан вас! — Пришелец недружелюбно покосился на нее.

— Ах, вот вы как! В отличие от некоторых, я отменно плаваю!

— О, я тоже! — Блу протиснулась промеж разгоряченных оппонентов. — Как вам мое новое платье? — покружилась она. — Это королева Виктория и вы, человек, вдохновили меня. В своих одеждах вы очень похожи на нее! О, она такая забавная, было так весело играть с ней в Кенсингтонском дворце! Но Учитель не разрешает мне играть с историческими личностями. А я похожа на королеву или на принцессу?

Кэйти во все глаза пялилась на миниатюрную девочку, весь образ которой состоял из прозрачной воды: волосы, увенчанные диадемой, болтались на лбу, словно желе; пышное платьице, туфельки…

— Э… Прости, конечно, но я впервые вижу принцессу с рыбой в голове!

— А так? Я бы хотела локоны подлиннее, но тогда мое платье не будет таким… волшебным!

Блу переправила золотую рыбку к груди, и теперь ее лицо не отличалось от человеческого.

— Я ни черта не понимаю, что происходит, но ты очень милая, водная принцесса, — улыбнулась та.

— Блу! Меня зовут Блу.

— Что ж, Блу, а я — Кэйти, спасибо, что не дала нам утонуть!

— И долго ты собираешься прятаться? — спросил Ацель.

— Простите?

Девушка опешила, посчитав, что вопрос предназначался ей. Она не видела к кому обращен взор черного ящера — мешали солнечные очки: вроде и на нее смотрит, а вроде и нет, сквозной этот взгляд, будто призрака увидел.

— Божечки! — побледнела Кэйти. — И давно ты тут стоишь, девочка?

— Я не девочка, — возразил Целитель и глаз его недобро пал на Ацеля. — Доволен?

Пришелец издевательски ухмыльнулся.

— Так, ладно, — массажировала виски мисс Кингман. — Человек-ящер, водная принцесса с золотой рыбкой в груди и девочка, которая не девочка. Криповая «недевочка» в криповом плаще, которая…может стать невидимой?.. Окей. Поняла. Свыкнусь, — успокаивала себя девушка, но громкий возглас вырвался из ее рта: — Кто-нибудь объясните, что здесь происходит?! Вы ведь все тут инопланетяне? Что это за место? Оно странное! По-инопланетянски странное. Как мы, черт побери, из Темзы попали в океан? Здесь есть хоть что-то земное?

— Разумеется, мисс Кингман! — поддразнил Ацель, подгибая рукава. — Вы!

Атласная ленточка, примотанная к его левому запястью, заинтересовала Кэйти: бледно-желтая, точно полинявший свитер; как аксессуар она не вязалась с траурным стилем Ацеля, а как памятная вещица — диссонировала с его же нахальным характером. До боли человечная привычка! Кулоны, браслеты, шарфы… Люди перенимают их от кого-то из прошлого и повсюду таскают с собой. Для непросвещенных — это просто безделушки, но для них… тоже что фотографии, кинофильмы, но в лучшем разрешении, в лучшем качестве, в каком проигрывается сама жизнь.

— Отлично, я чую его! — напрягся Целитель, таращась на пустую стену, где все кирпичики припирали друг к другу эталонно ровно, нереалистично, словно картинка фотообоев. И нашим героям было ясно, что тут подсобили представители чужой расы, ведь ни один строитель на Земле не обладает настолько «золотыми» руками.

— Я тоже, — поравнялся с ним черный ящер.

— Да кого его? — вскипела Кэйти.

— Врага! — откликнулся Целитель.

— Эдварда! — одновременно с ним отозвался пришелец.

— Стойте-ка, Эдвард? Тот невысокий паренек? Он… ваш враг? — все не брала в толк девушка.

Но внятным ответом ее никто не порадовал:

— Да! — был уверен первый.

— Нет, — отрицал второй. — Глупая принцесска, объясни ей уже!

— С удовольствием, — встрепенулась Блу — не часто ей предоставляли слово, и мисс Кингман десять раз пожалела, что не родилась глухой.

Эдвард откинулся на крышку колодца. Ему было невдомек, что готовит Ида. Но кое-что он понимал: тюрьма открывается только снаружи, а значит — она навечно изолировала саму себя. Юноша утомился лить слезы, иссох, как австралийские земли без дождей. У него началось состояние, именуемое «паникой Робинзона Круза»: чем больше он осознавал свое одиночество, тем суше становилось в горле и тем громче журчало в животе. Была бы при нем его спортивная сумка со снэками! Своего «Пятницу» Эдвард нашел в лице Кевина. И пусть товарищ из альбатроса вышел ненадежный, птице даже не пришлось выбивать прощение за недавнее предательство — она бессовестно хохлилась у того под боком и никаких упреков не получала.

А шторм все ревел… Башня трещала от напора океанской громады, эхо ходило ходуном, минорно дышало где-то в колодце и разносилось до верха. Юноша подпевал этой песне, наслаждаясь пещерной эхолокацией. Но когда он не сумел попасть в тональность, и этот своеобразный транс был нарушен, — Эдвард сообразил — что-то не так. Перья Кевина, которые тот сам же выдрал из-под крыла, задрожали, а стены пришли в движение, будто шестеренки в каком-то огромном механизме.

Посадив птицу на плечо, юноша спрятался за колонной аркады.

— Тссс, тише, Кевин, — зашикал он на альбатроса, который активно отстаивал право на свободу выбора.

Эдвард осторожно выглянул из-за колонны и увидел, как состыковываются элементы, как камни складываются в проход, точно «Кубик-Рубика», как в позолоченной окантовке света трясутся четыре короткие тени.

— И потом акула такая — арр! А я такая — бух! — встаю поперек ее челюстей, и…

— Я знаю, Блу! — завяла Кэйти. — Я тоже там была…

— О, ну ладно, — невинно улыбнулась водная принцесса. — А я уже рассказывала про королеву Викторию?

— Упоминаешь каждые тридцать секунд!

— О…

Целитель встал в боевую позицию и зазвенел цепями, но Ацель распаленно рыкнул на него:

— Убери свои игрушки!

— Он здесь, — холодно оправдался тот.

— Именно поэтому не смей распускать руки…в смысле — цепи! Эдвард, выходи, я знаю, что ты прячешься за колонной! — позвал пришелец.

Юноша вжался спиной к аркаде, ощущая позвоночником каждый камешек. Он был так счастлив, что Ацель нашел его! Но почему же ему так больно на него смотреть? Да, конечно же! Все дело в кухонном ноже, запачканном кровью кухонном ноже и ужасающем темно-алом пятне на белой рубашке. Он ранен? Я ранил его? Журил себя Эдвард. Что если мы больше не друзья? Что если он меня ненавидит?

Кевин беспокойно раскричался, и юноша услышал голос Ацеля — совсем близко.

— Эдвард, ты в порядке?

— Это я сделал? — с сожалением спросил юноша, не повернув головы.

— А, ты про это? — Пришелец оттянул рубашку. — Пустяки. Просто царапина.

— Царапина? — Целитель предостерегающе сотрясал цепи. — Я тебя с того Света вытащил. Лучше бы ты отошел от него подальше, черный ящер, я все еще чую в нем врага.

Эдвард отшагнул назад, поразительно молебно и горько смотрели светлые глаза, опухшие от страданий.

— Целитель прав, — плачевно согласился он. — Ты имеешь полное право мне не доверять, ведь я…

Вопреки порицаниям сверхсущества, что по природе своей не могло изречь неверных суждений, напрочь отказавшись осторожничать, черный ящер прервал высказывание юноши крепкими объятиями, от которых тот чуть не потерял сознание.

— Все хорошо, Эдвард, ты ни в чем не виноват, — ласково улыбнулся он. — Главное, что ты не поранился.

— То что я сказал тогда, на крыше… — Эдвард отправил руки ему за спину. — Про то что не буду с тобой дружить… Я… я это не всерьез.

— Я знаю, Эдвард, я знаю.

Целитель стоял в трех метрах от них, и лазурное пламя в его глазах при местном освещении отливало кислотно-зеленым. Казалось, он мог расплавить любого, кто осмелится скрестить с ним взгляды.

— Не думай, что я воскрешу тебя снова, чёрный ящер, — промолвил он.

— Заткнись Целитель, не портик момент.

— Но она… То есть он, — подбочилась Кэйти, — дело говорит. Перестань быть таким…

— Тшш…

— Не тшыкай на меня!

— Замолчи!

— Но.

— Молчать!

— Да ты…

— Тишина!

Мисс Кингман по-акульи цокнула зубами, и середина её бровей провалилась в ямку. Но одно недовольство выстреливало другим, и теперь что-то не понравилось Кевину. Птицы, как правило, недолюбливают рептилий, поскольку те крадут яйца. Видимо, посчитав, любезность некой формой вторжения, альбатрос перешёл в атаку. Расправив крылья, чтобы выглядеть впечатляюще, он клюнул Ацеля в волосы.

— Ауч! Глупая птица! И ты туда же! — отбивался пришелец.

Кевин угомонился, лишь когда отогнал того на безопасное для «гнезда» расстояние.

— Прости, прости, — неловко хихикнул Эдвард. — Я вас не познакомил. Это Кевин. Он не абы как хорошо ладит с людьми, но где-то в глубине души он милаха, прямо как ты.

— Это птица!

— Да, Ацель, и его зовут Кевин.

— Ты дал имя птице?!..

— Да, что в этом такого?

Ацель ревниво хмыкнул и замотал хвостом. Этот жест говорил о его враждебном настрое.

— Что, ящерка, — засмеялась в кулак мисс Кингман, — у Эдварда новый питомец?

— На что это ты намекаешь? — искоса поглядел на неё тот.

— Ничего, ничего, птицы живут в клетках, так что твой террариум он не займёт!

— Я уже говорил, почему ненавижу людей?

— Мм, а птиц ты тоже ненавидишь? — Ехидность обращалось в вызов.

— Да, мисс Кингман, но знаете, кто мне противнее вдвойне?

— О, не заставляйте меря краснеть! — махнула рукой девушка, выставляя на показ откровенный сарказм.

Пришелец пытался подстроить под её манеру речи, но обуздать гнев было не так то просто.

— Вас!

— Ха, да что вы, Ацель! Как приятно знать, что наши чувства взаимны. Но скажите на милость, вы хоть что-то любите в этом мире? Людей вы не любите, животных не любите, что же тогда вам по душе, а? Ввязали в свои опасные приключения ребёнка и играете с ним в семью? Именно играете, Ацель, потому что все на что вы способны — играть свои глупые сценки, притворяться героем, хотя внутри вы — гнилое яблоко! Да, вот кто вы! Дурно пахнущее яблоко, изъеденное червями! Разве я не права, — выдержала паузу Кэйти, упиваясь беспомощным молчанием ящера, — папаша?

Ацель без заминок вычерпнул из своих эмоций поступок, и тот, увы, не был благородным покаянием. Он шлепнул девушку по щеке, да так сильно, что та едва устояла на ногах.

— Премерзкий же вы пришелец… Лучше бы я дала вам утонуть!

Кэйти прижала ладонь к лицу, в котором будто не осталось ни кровинки, медленно развернулась и побежала прочь. Глаза её выжигали слезы.

В зале разлилась тишь. Ацель смотрел на свою руку и все ещё чувствовал на коже отдачу от удара. Ему не нужно было озираться, он и без того знал, что все ненавистно пялятся на него.

— Давайте уже побыстрее со всем этим покончим.

— Нет, — заверещала Блу, — мы не уйдём без Кэйти.

— Ещё как уйдём! — скривился пришелец — милая водная девочка его нисколько не умиляла.

— Нет! — повторила она. — Кэйти наш друг, мы не бросим её!

— Она мне не друг, — припирался тот.

— Именно, Ацель. — Целитель подошёл к Блу и словно бы взял её под крыло — его рука обвила шею девочки и сразу же намокла. — Продолжай в том же духе и от тебя отвернётся единственный человек, которому ты не безразличен.

Блу помчалась вдогонку за подругой, а чёрный ящер сжал кулаки.

— Странно слышать, как чудовище осуждает чудовище, — прошипел он, но в душе его что-то перевернулось.

— Кэйти, Кэйти, постойте, — тревожно позвала Блу.

Мисс Кингман притормозила у прохода в туннель, что сводил между собой аркадный зал и порт — кольцо двигалось по часовой стрелке и активировалось только со стороны воды. В случае если коридор не состыковывался со входом и выходом, путники попадали в тупик. Таким образом, до тюрьмы чужакам было не добраться. Кирпичная стена оказалась панелью управления, и Целитель с легкостью подобрал нужную комбинацию к шифру, основываясь на данных, что получил в процессе исследования настенных гравюр. Компания живых задерживала его своим неумением перемещаться сквозь стены, но и кинуть он их не мог — не верилось ему, что враг скупится на ловушки. В конце концов, почему он выбрал Эдварда? Предугадал ли он то, что Целитель явится не один? Догадался ли в чем его слабость? Целитель не знал ни чувства привязанности, ни ярко выраженной ненависти, но его человеческое «Я» нашептывало определенную мораль, и он слепо ей подчинялся.

Девушка уселась за одной из крайних арок, и не до конца просохшие волосы упали ей на лоб.

— Ох, водная принцесса Блу, моя встреча с тобой — это подарок для меня! — разбито улыбнулась она.

— Не уходите, Кэйти, дайте нам еще один шанс!

— Знаешь Блу, еще год назад я не верила в инопланетян, а тех, кто верил, — считала глупцами, которым просто нечем себя занять. Но после случая в Станвелле, мир не на шутку переменился. Все про это знали, все об этом говорили, строили теории, и я решила — почему бы и нет! Было бы здорово, если бы пришельцы существовали. И я поверила… Более того, я заступалась за них, мол, они не плохие. Почему-то мне казалось, что тот, кто настолько умен, чтобы покорить космос, — достаточно умен и для того, чтобы отказаться от жестокости. Но теперь я вижу… никто не идеален: ни на Земле, ни за ее пределами.

Пока Блу вела дружеские переговоры с мисс Кингман, Целитель выуживал доказательства того, что Эдвард одержим. «Как такое может быть? — рассуждал он. — Я же чувствую в нем врага».

— Как ты попал в башню? — полюбопытствовал Целитель.

Кевин поежился, пушистое перо сорвалось с его живота и колыбелью опустилось хозяину на плечо. Эдвард тоже вздрогнул, но не из-за принуждения ко лжи, нет же, он был честен и прост, как открытая книга. Человек не ожидал, что кто-то так резко возникнет перед ним и задавит вопросами, и понимая это, Целитель все круче вращался в вихре негодования.

— Э, я не помню.

— Где нож? Как ты его заполучил?

— Я… я очнулся на верхушке башни. Я бросил нож там. Да, нож был при мне, но я не представляю, где и как… как я его достал, — заикался юноша, не спуская глаз с черных цепей.

— Сможешь показать дорогу наверх?

— Да, здесь есть лифт.

— Ацель, — обратился Целитель к черному ящеру, который отрешенно выстукивал когтями дробь, но не упускал возможности подслушать, — буду ждать вас наверху. Постарайтесь не поубивать друг друга по дороге.

— Ха, переживаешь за своих друзьяшек?

Целитель промолчал, лишь слегка приспустил веки.

— Окей, Эдвард, веди меня! — Пришелец шагнул вперед с правой и случайно наступил в лужу, пробегающей мимо Блу. Храня безмолвие, мисс Кингман проплелась рядом, игнорируя присутствие обидчика.

— Мерзость…

— Это просто вода, — процедил юноша.

— Живая вода! Это как вляпаться в слизь гигантской улитки!

— Ну знаешь…

— Что?

— Ничего…

— Разочарован во мне, да, Эдвард? — прямо спросил Ацель.

— Неn, тут другое… Скорее… — задумался тот, — скорее… мне жаль.

— Жаль? — Пришелец приподнял бровь.

— Да, жаль, жаль, что ты так повел себя, ведь на самом деле ты намного лучше, чем ты думаешь. И мне жаль, что я не вмешался в вашу с мисс Кингман ссору, — уныло ответил тот. — Вот и все.

Кэйти и Блу ушли уже далеко вперед. Эдвард замыкал шествие, хотя Целитель назначил его ведущим. Что ж, разве не всегда оно так? Чтобы он не делал, его место в самом конце. Юноша вздохнул и посмотрел на свои кеды, но взгляд задержал на другом. Следы. Из-за того, что Ацель наступил в лужу, его босая нога оставляла следы. «Где же я уже их видел? — копался в воспоминаниях Эдвард, но ничего конкретного в памяти не всплывало.

Глава 16. Брат

Ацель первым высыпался из тесного лифта и издал недовольный вопль. Лифт мотало, и уроженка Флереса несколько раз разбилась о потолок фонтаном брызг. Никому не посчастливилось покинуть лифт сухим, но только черный ящер отреагировал так агрессивно.

— Почему тебе обязательно надо было ехать с нами? — зарычал он, протирая рукавом стекла очков.

— Простите, — виновато растеклась та.

Мисс Кингман, как бы невзначай, загородила собой Блу, и пришельцу хватило терпения, чтобы не спровоцировать новую распрю.

— Ну и местечко! — Он выглянул за край башни, ветер подул ему в лицо морской прохладой.

Небо угрюмо нависло над океаном, который кипел и кипел, как вода в чайнике, и не было этому конца. Эдвард, конечно же, удивился — погода, будто зациклилась во времени, ведь переполненные цистерны туч давно были готовы взорваться дождем, а ели нет — неминуемо обрушиться на землю, не справившись с нагрузкой. Настолько они почернели.

— Странно… — промолвил юноша, выискивая что-то у себя под ногами.

— Что не так? — отозвалась Кэйти.

— Нож… — Эдвард опустился на колено, Кевин перебрался ему на спину.

— Да, Эдвард, нож… — повторил за ним Целитель, объявившийся также непредсказуемо, как и всегда. — Ножа здесь нет. Зреет вопрос… — Минутная пауза, все прикусили языки и задержали дыхание. — Кто его подобрал?

Целитель сжал пальцами одну из цепей, завел локоть назад, чтобы размахнуться, но Ацель набросился на него с когтями. Он был прекрасно осведомлен о неуязвимости сверхсущества и лишь надеялся, что с этим маневром освободится секунда-другая для обвинений:

— Откуда нам знать, что нож не у тебя? Ты первее нас добрался сюда! — зашипел он, когда тот растворился в воздухе и появился чуть левее. — Может, ты лишь ищешь повод, чтобы отвинтить кому-нибудь голову?

— Черный ящер, не испытывай судьбу! — Вновь избежав удара, Целитель уже было хотел преподать наивному сондэсианцу урок, но к балагану присоединился сам виновник проблем.

— Какие же вы забавные! — злорадствуя, рассмеялся он, почесывая птице шею. Все это время за пазухой у него действительно имелся тот самый нож.

Целитель без раздумий выбил оружие, и мисс Кингман, которая была ближе всех к Эдварду (она стояла у входа в лифт), подтолкнула нож к себе ступней, быстро взяла его в руки и отбежала к Ацелю. Однако Целитель не спешил восхвалять ее героизм:

— Брось нож! — приказал он грозно.

Но вместо того, чтобы послушаться, девушка резко развернулась и попыталась порезать черного ящера. Первый раз он успешно уклонился, но новая череда ударов была слишком быстрой и единожды порвала ему рубашку. Движения мисс Кингман впечатляли своей отточенностью, силой и скоростью, не соответствующей ее физической комплектации.

— Птица — это посредник! — наконец понял Целитель, кутая в цепи одержимую Кэйти. — Вот почему я чувствовал в Эдварде врага. Это все птица! Она не слетала с его плеча, а мне и в голову не пришло, что мой враг — альбатрос.

— Что происходит? — наблюдал со своей позиции юноша. Он был бел, как жертва вампира, и никак не мог сгрести мысли в кучу.

— Не дайте птице приблизиться к вам! — предупредил Целитель. — При достаточно близком контакте двух сосудов, наш враг может менять носителей, не показывая истинной формы. Из-за этого я не могу его поймать. — И когда он это произнёс, альбатрос подлетел к связанной мисс Кингман.

Целитель освободил девушку и попытался атаковать альбатроса, но ему снова помешали.

— Кевин здесь не при чем, — встал у него на пути Эдвард и поманил птицу к себе. Он не хотел верить в то, что Кевин тоже воспользовался им. — Что если ты его случайно задушишь?

— Это правда, — приподнялась побитая мисс Кингман. — Ты меня то чуть не убил, что говорить о птичке?

Альбатрос мягко сел юноше на плечо и тряхнул хвостом.

— И что дальше? У тебя больше нет оружия. — Целитель знал, кто ему ответит на этот раз.

— Каким же ты стал сердобольным. Настоящий Целитель уже давно бы все здесь разнес, — усмехнулся тот. — Убей своих друзей, и у тебя будет шанс меня схватить.

— Целитель, — торопливо заговорил Ацель, — я понял, что не так было с ножом. Рукоять. Она другая! Эдвард, в смысле… тот, кто им управлял, ранил меня ножом с коричневой рукоятью, не с чёрной.

— Это значит…

— Я также могу пользоваться карманной Вселенной, брат.

Когда Блу попросилась в ученики к Целителю, она и не грезила о том, чтобы сражаться. На Флересе жилось до одури скучно: бесформенные тела, объединенные умы и совсем никакого драйва; вся забота — создавать течения, направлять стаи «киа-киа» (местных хищников, что своей наружностью походят на кита, а повадками — на акулу), чтобы эти глупые гиганты не смели со дна поселения радужных рыб, не застряли где-нибудь в ущелье и не заплыли в северные моря. Но Блу всегда верила в то, что судьба готовит для нее нечто большее, такое нечто, которого она достойна. Ведь если так посмотреть, она ни чуть не хуже любого гуманоида, она — личность, и Учитель пренепременно будет ею гордиться.

Девочка с золотой рыбкой заместо сердца применила свой коронный прием — «неожиданный всплеск». Смысл его был в том, чтобы настать врага максимально незаметно и в самый разгар его пафосной речи — облить водой. Исхода два: либо объект захлебнется и потеряет сознание, либо — подорвется его бдительность. Конечно, человеку она не хотела навредить и выбрала щадящий второй вариант.

Лже-Эдвард рефлекторно замахнулся ножом на Блу, ее фигура распалась надвое, но тут же восстановилась. Девочка едва уберегла рыбку — нож прошел под грудью.

Все происходит так стремительно… Цепи взвинчено дребезжат, вот-вот достигнут цели. Вон же, человеческая рука! Между пальцами сдавленна деревянная рукоять. Альбатрос не по своей милости соскакивает с плеча хозяина, но почему-то не взлетает — ослабши припадает брюхом к земле, на последнем издыхании волочит крылья, роняет голову. Юноша разгибает локоть, отвлекается, свободной конечностью умывает лицо и заправляет волосы за капюшон, вода стекает по подбородку, излишки возвращаются к Блу, сливаясь с ее платьем принцессы. Но вдруг Целитель замирает. Он не успел. Лже-Эдвард приставил холодное оружие к собственной шее и, отдышавшись, сказал:

— Я убью этого мальчика быстрее, чем ты вырвешь у меня нож.

— Ублюдок! — подал голос Ацель. — Оставь его! Вселись лучше в меня! У меня есть когти. Я могу драться когтями! Давай же!!!

Лже-Эдвард издал усталый смешок.

— О, Целитель, брат мой…

— Я тебе не брат.

— … Неужели ты не понимаешь ради чего я все это делаю? Я лишь хочу вернуть тебя на путь истинный, напомнить тебе о твоей сути. Посмотри на себя! Ты водишься со смертными и ради чего? Что же это? Проснулись теплые чувства? О, братец, братец, ты — химера, лишь химера, не Целитель и не Сьюзи…

— Кто такая Сьюзи?

— Этот вопрос должен был задать я… Кто такая Сьюзи, хм? — Лже-Эдвард склонился над озадаченным Целителем и пропустил сквозь пальцы левой руки тонкие каштановые локоны.

Блу сидела возле Кевина и капала в оранжевый клюв воду.

— Что ты сделал с птицей? — с досадой промолвила она. — Почему Кевин не просыпается? Почему моя вода не оживляет его? Учитель, ты же говорил, что вода — это жизнь… — Девочка беспомощно подняла бесцветные глаза.

— Боюсь, он мертв, Блу, — строго ответил Целитель. — Этот мерзавец слишком долго находился в его теле и высосал всю жизненную энергию, не так ли? — И он обратил презирающий взор на врага.

— Не так ли?.. — вторил тот, словно не понимая себя самого, и пожал плечами, коварное выражение заморозило его лицо. — Именно! Если ты не хочешь убивать своих драгоценных друзей, то это сделаю я. Мальчишка умрет в любом случае. Но ты все еще можешь выбрать — убить его самому и вернуть воспоминания или… ждать, ждать, пока его не настигнет участь крылатого зверька. Но тогда ты продолжишь ранить Вселенную. Прислушайся к своему нечеловеческому сознанию, нутром ты понимаешь, что поступаешь неправильно. Ты забываешь о законах баланса!

После этих слов Ацель окончательно слетел с катушек. Мисс Кингман видела, как у него вздуваются вены на руках, как пальцы затвердевают, а когти превращаются в стальные крюки.

— Вот теперь то тебе точно стоит поторопиться и что-то придумать, Целитель, — прорычал он, в этом животном оскале чувствовался волчий нрав. Откуда в нем это? Онгэ никогда не впадал в зверство. Он убивал, грыз глотки, но без позерства, без запугивания, а этот дикарь, то и дело, обнажает клыки, из кожи вон лезет, чтобы показаться большим и страшным.

— Что ты делаешь? — У Кэйти разнылось сердце. Однако, как обычно, ее забота осталась обделенной вниманием.

— Стой, — перегородил ему дорогу Целитель, воздвигнув ограду. Но черный ящер обеими руками взялся за цепи, и нет — не разорвал их, не разорвал, но потянул на себя с такой яростью, что Целитель повалился назад. «Как… Как он это делает? — спрашивал он у Вселенной. — Никто из живых прежде не мог прикоснуться ко мне без моего дозволения. Ах, да… Я и позабыл… Он же лишь видимость жизни, отныне его атомы сродни моим».

— Ацель, ради бога, прекратите! — запротестовала мисс Кингман. — Целитель же на нашей стороне!

— Нет, все из-за него! Ясное же дело, этот урод охотится за Целителем, а мы — лишь пешки в его игре! Если с Эдвардом что-то случится, — лихорадочно скрипел он зубами, — знай, так и знай, Целитель, я уничтожу тебя, уничтожу!

Впервые за свою нечеловеческую жизнь Целитель был напуган: дай этому ящеру сверхсилы, и Вселенная затрещит по швам.

Отчуждение Кэйти поспособствовало повышенной сосредоточенности на вещах окружающих. И пока Ацель пререкался с Целителем, она приметила вероятную слабость Лже-Эдварда — он эпизодично посматривал на мертвую птицу, и, о боже! — человек, да еще и сочувствующий, всегда и везде узнает лик сожаления. Какое благо, что мисс Кингман подходила под оба критерия сразу.

— Неплохо, — похлопал в ладоши одержимый. — Я впечатлен, рептилия!

— Замолчи! — импульсивно отрезал тот.

— Эй, Эдвард! — воскликнула Кэйти. — Да, ты! Я обращаюсь к тебе, Эдвард, именно к тебе! Я знаю, что ты меня слышишь! Птица… Кевин. Тот кто захватил твое сознание убил Кевина. И если ты продолжишь быть слабаком, — он убьет всех нас!

— Что ты делаешь? — расставшись с Целителем, но все еще не поостыв от гнева, Ацель не злостно, но с любопытством сверкнул из-под очков незрячими глазами.

— Я думаю, Эдвард все слышит, смотрите! — И ее слова подтвердились — Эдвард податливо схватился за волосы.

Блу наблюдала за тем, как Ацель бесприкословно соглашается с Кэйти, и ей легчало на душе. Если так пойдет и дальше, может грядет черед и для ауры единения, и никто не будет кривить языком, говорить гадости, уродуя кристаллы ее воды.

— Эдвард, не смей так глупо подыхать! — молвил он. — Мы же еще даже не сходили на тот дурацкий фестиваль!

Лже-Эдвард улыбнулся той живой улыбкой, по которой черный ящер уже успел соскучится.

— И как же Пенни? Что если она захочет признаться тебе на фестивале? Амиссис Мэллоу? Представь, как будет горевать старуха, когда я скажу ей, что ты мертв? Когда все закончится, я, так и быть, приму ее приглашение, и мы будем пить тот безвкусный чай с пирожными. Ну так что, Эдвард?

Наконец, нож выскользнул, и пока юноша был зачарован речами Ацеля, мисс Кингман выкрала оружие и швырнула его с башни в океан, почти получив одобрительное «дай пять» от пришельца. К сожалению, в последний момент Ацель вспомнил, что они не в ладах.

Ветер неистово завывал, на небе будто взгромоздилась глубокая ночь, и даже желтые ветки молний не могли прорости сквозь эту черную стену и распуститься белым светом, коим обычно расцветает гроза.

Целитель наступил на тень, что сплошником покрывала арену:

— Что не так с небом?

— Ах, это… мой сюрприз, — выдавил из себя Лже-Эдвард.

— Целитель, заткни варежку, ты все портишь! — перебил их черный ящер, но последовавшая далее фраза заставила его сомкнуть челюсти.

— Впервые вижу такой огромный портал. Что ты задумал?

— Портал? — рассеянно бросила мисс Кингман.

— Поиграть, — коротко ответил тот, ухмыльнулся и предстал перед Целителем во всей своей красе. Эдвард бессознательно повалился, но Кэйти и Ацель успели его подхватить. Разумеется, никто, кроме архиэфиропов, не мог узреть его — семифутовое существо, искристое красное облако, кровавое пятно Роршаха, быстро преобразующееся в нечто с нижними конечностями паука, двумя трехпалыми руками и лицом, схожим с человеческим, но без каких-либо гуманойдных элементов, помимо черной дыры, своеобразного вихря там, где должен быть рот.

Целитель сразу же натравил на врага цепи, оплел ими эфирное тело, и вдруг… оба исчезли.

— Учитель! — перепугалась Блу.

— Не переживай, — утешала ее Кэйти, — уверена, с ним все будет хорошо.

Когда Эдвард пришел в себя, он решил, что ослеп. Таким черным было все вокруг. И таким тихим… Штормить перестало, но и небо, будто прекратило свое существование. Волны Саргассова моря разгладились в идеальное зеркало. Правда, все, что в нем отражалось — мгла.

— Эдвард! — услышал он возглас черного ящера. — Ты проснулся, как я рад!

— Я тоже рад тебя видеть, Ацель, — устало улыбнулся юноша, отметив про себя то, как уютно было находиться в объятиях пришельца. — Где мы? — отлежавшись, Эдвард и сам смекнул, что к чему.

— Там же где и были.

— Вот только Целитель и тот странный демон ушли на разборки, — добавила мисс Кингман, пристроившись у стенки на пару с девочкой-инопланетянкой. — Честно говоря, я уже сомневаюсь, что мы на Земле…

Эдвард собирался отмести ее сомнения, ведь благодаря Иде он был осведомлен о месте расположения башни. Но побоявшись расспросов, ограничился догадкой:

— Ну… океан выглядит вполне земным.

— Ага, но башня и небо… — присвистнула та по-мальчишечьи, — как-то не очень. Два-один против Земли.

XIX век, Англия. Эпоха металлургической промышленности. Слышишь ли ты, как гудит пассажирский локомотив, выхаркивая в небо черные клоки дыма, колеся по железной дороге из Ливерпуля в Манчестер на скорости 48 км/ч? Зима 1835 года выдалась достаточно агрессивной, чтобы отморозить пальцы на ногах. Непроминаемые сугробы-големы и городские бродяги, по иронии судьбы проминающиеся под них. И пока мы с тобою наедине, танцуем этот витиеватый танец «Дуэль», позволь мне рассказать тебе историю о двух братьях.

Когда то сущее, что зовется Вселенной, разделилось на Добро и Зло, Свет и Тьму, Мир, что мы с тобой знаем, растерял свою целостность. Но Вселенная не может жить по частям, как и человек не выживет, рассеки его напополам. И когда что-то разделено — обязательно приключается событие, именуемое Войной. Зло хотело искоренить Добро, а тому не оставалось ничего другого, кроме как защищаться. Не желая уступать друг другу, однажды они пошли на компромисс и породили тебя, Целитель, — нейтральную сторону, что должна была уравновешивать две противоположности. Так Зло могло быть свободным от морали, а Добро не пятнало себя грехом. Тебя можно назвать «Богом Гармонии», брат. Ты — созидатель баланса, вездесущий и могущественный. По крайней мере, был таковым до моего рождения.

За все время существования Вселенной, ты исцелял ее раны, нанесенные Тьмой, и гасил Свет, препятствуя его восхождению над Злом. Ты убийца и герой одновременно.

Но как-то раз одна маленькая глупая девочка по имени Сьюзи решила поиграть в супергероя и принять сторону Света. Конечно же, тут же сработали «Законы баланса»: у нового доброго Целителя появился брат — его полная противоположность. И Вселенная именовала его Бедой. А поскольку суть твоя проникает во все глубины Мира, затрагивая прошлое в том числе, — век Беды равен твоему, и по праву я считаю себя твоим братом-близнецом.

Совсем никто не помнит жизнь без героя, но и моя тирания пропитала бытие. Теперь Зло и Добро сидит в каждом существе. Волк загрызает лань, чтобы прокормить щенков, человек в зависти своей губит товарища, а потом вымаливает прощение в церкви. И пока ты не внемлешь мне, Целитель, — беды не миновать.

Глава 17. Беды не миновать

Мелкие крупицы мокрого снега слеплялись на высоте и достигали земли уже пушистыми комками. Целитель слышал врага у себя в голове, чувствовал его присутствие, но из-за разбушевавшейся метели видимость почти достигала ноля. Красная спина чудовища мелькнула на одном из дальних вагонов — это было похоже на блеск фонаря железнодорожной станции, но поезд не планировал остановку посреди ровной поляны снега, окраина которого расплывалась сиреневато-зеленым миражом леса.

Подобно стрелам, Целитель выпустил цепи, и они со свистом прорезали белый плен. Чёрные, сияющие — цепи пронеслись над рядами вагонов, но никого не пронзили.

— Настоящему Целителю непогода не страшна, — насмешливо прокомментировал его провал Беда.

— Я — настоящий Целитель! — И новый шквал рванул ему за спину.

— Слишком медленно! Физическое тело тебя тяготит. Со своими дурацкими цепями ты лишен способности телепортироваться. Пока карманная вселенная открыта — ты связан по рукам и ногам. Как же ты жалок! Если хочешь меня одолеть — у тебя одна дорога. Мы все рабы своей сути, Целитель, брат… Благодари меня за то, что я продолжаю величать тебя сиим именем.

— Если я перестану помогать миру, ты — умрёшь, по законам баланса твоё существование потеряет значимость. Почему же ты тогда просишь меня следовать этим дурацким законам? — всматривался в снежные дали Целитель. — Ты не похож на самоубийцу!

— Самоубийство — прихоть живых. А ты снова рассуждаешь, как человек. Но в чем-то ты прав, теперь, когда я осознаю своё существование, я не собираюсь так просто уходить. Боль и страдание — мой смысл. Но все живое такое скучное, предсказуемое, но ты… ты моя награда. Ради твоих мучений я готов стереть себя из бытия, а что насчёт тебя? Ты — личность, абсолютно новая личность, рожденная из борьбы настоящего Целителя и девочки Сьюзи. И ты боишься смерти, не так ли?

— Я не знаю никакой Сьюзи. И ты недооцениваешь меня! — Целитель спрятал цепи, плащ его распахнулся, обернулся двумя крыльями — черными снаружи и малиновыми, фиолетовыми, синими, объемными, глубокими, будто зелье в ведьминском котле изнутри. Он погрузил руку в карманную вселенную и вытащил исполинскую секиру из того же загадочного вещества, из которого состояли бесконечные цепи. Она была столь велика, что плащ пришлось деформировать. Одно только лезвие в высоту равнялось полутора метрам. — Я не стану делать по-твоему, я просто убью тебя, и тогда мне не придется ничего менять! — Целитель прыгнул вверх и на секунды затерялся в белом дыме, чтобы феерично упасть с неба прямо на врага.

Враг увертливо отпрянул на два вагона назад. Секира расколола ему голову и помяла корпус локомотива.

— Создаешь оружие из материи карманной вселенной? — догадался Беда, его лицо исказилось помехами. — Любопытно. Но телепортироваться ты все равно не сможешь. Вселенная не захлопнется пока ты не вернешь то, что взял.

Но Целитель не нуждался в чьй-либо критике, продолжая размахивать новехоньким оружием. Да, у него есть слабости, может быть, он больше не «Бог Гармонии», но и Беда не всесилен. Они равнозначны. Они — братья.

— Уж кто бы говорил! — перекрикивал бурю Целитель по привычке задействуя человеческую речь. — Ты ведь тоже не можешь перемещаться традиционным способом эфиров, а для открытия портала тебе требуется время.

Он снова задел врага — ударил в грудь, посыпались еще искры. Изменив безобидным цепям героя, он стал обладателем смертельного оружия — смертельного не только для архиэфиропов, но и для людей.

Наконец Беда контратаковал. Его безобразный рот выстрелил в Целителя залпом вихрей, один из которых проделал в черном плаще дыру. Целитель соскочил с несущегося локомотива и утонул по щиколотку в снегу. В отличие от него, враг в своей истинной форме чуял соперника на любом расстоянии, и его дезориентация носила сиюминутный характер. Однако Целитель оторвался от стрельбы, а если поторопится — сумеет напасть сзади. Запрыгнув обратно на вагоны, он пустил вход всю свою артиллерию: захват цепями, а затем — взмах секирой. Гуманоидный верх отделился от паучьего низа, и взрыв чистой энергии уничтожил Беду.

Локомотив в очередной раз загудел. Целитель убрал все оружие, намереваясь переместиться к конечному вагону, где по его расчетам находился портал, который требовалось закрыть. Но красные руки возникли из ниоткуда и обвили его тонкую шею.

— Что… Я же… — пытался распустить атомы Целитель, — убил тебя!

— Ты так и не понял? Пока жив протагонист — антагонист никуда не денется. — Беда собрал себя по кусочкам, разодрал ткань пространства и нырнул в него вместе с добычей.

Потрескивала древесина, прогульный вечерний ветер раздувал почерневшие головешки до красна. Осыпались стропила и опорные балки, и клубы дыма хлынули через бреши обвалившегося потолка на второй этаж деревенского дома. Местные жители самостоятельно тушили пожар, страшась того, что стихия погубит деревню: женщины таскали ведра, мужчины дружно обливали пламя водой. Дерево шипело, дым густел, и пока в одной части дома огонь сходил на нет, в другой, а особенно на этажах, — креп и разрастался, подобно сорняку. «Там моя девочка, там моя девочка!» — истерично бросалась в горящий дом мать семейства — ее младшая дочь не успела спуститься с мезонина, но лестница уже обрушилась, а на смерть никому, кроме матери, идти не хотелось.

Целитель очутился в эпицентре событий. Беда толкнул его прямо в огонь, туда где стопкой сложились ступени.

— Поиграем в супергероев, братец? — переставляя паучьи лапы, игнорируя прожорливые красные языки и опасно неустойчивые конструкции здания, он срезал себе путь к мезонину. —

Когда Целитель вышел из огня, кожа с правой части его лица обвисла клочьями, как старые обои. Своим нутром он был схож с братом — кроваво-красная мерцающая плоть: на половину эфир, на половину мясо.

Сверху раздался крик, Целитель телепортировался и вновь вынул секиру. Однако из-за повреждений его оружие теряло форму, будто бы плавясь под воздействием температур. Секира выглядела нарисованной, выдутой стержнем из чернил. «Почему я до сих пор не восстановился? Раньше после распада атомов мне удавалось воссоздать прежнее тело…»

Перед ним предстал настоящий ад — пламя касалось покатой крыши, плевалось красными угольками, отрывало от стен полки и валило детскую литературу в костер. Целитель взмахнул оружием, и потоки воздуха заставили пламя расступиться и заняться уродованием невысокого шкафа, письменного стола и нежно-розовых штор над единственным окном в мезонине.

Девочка лет пяти-шести забилась в углу на кровати, свернувшись в комок, как ежик. Бела сорочка и пепельно-серые волосы прилипли к телу.

— Не бойся, я помогу тебе.

— Нет! — взвизгнул ребенок, спрятав лицо в руках.

— Извини, — убрал оружие тот. — Так лучше? Знаю, выгляжу я не очень, но я не обижу тебя… Стой, он здесь!

С горящего шкафа на кровать прыгнула длинношерстная кошка черепахового окраса, и девочка радостно простерла к ней руки:

— Ах, Беатрис, ты жива!

— Не трогай кошку… — хотел вмешаться Целитель, но животное уже надменно разлеглось на коленях у хозяйки.

— Я снова тебя опередил, — промолвил Беда устами ребенка. Закинув ногу на ногу, он почесывал Беатрис шею.

— А ты любишь животных.

— Конечно! Их ведь так удобно использовать.

— Любить и использовать — это разные вещи.

— А по мне, так одно и тоже.

— Тебе еще не надоело?

— О, мы только начали… — хитро протянул Беда и блаженно опустил веки, будто сам был кошкой. — Эту девочку зовут Мерида Райт. Родилась в семье домохозяйки и учителя сельской школы. Мерида — младшая сестра Джуниора и… Александры… Александры Райт, — выложил он краткую биографию ребенка, чьим телом завладел.

— Александра Райт? — переспросил Целитель. — Кто это? Почему мне… знакомо это имя?

— Первая и единственная подруга Сьюзи в приюте. В 2012 году малышка Мерида сгорела заживо в пожаре дома Райтов. Вскоре, отец ушел из семьи, мать сошла с ума, старший Джуниор женился и уехал в Америку, а бедняжку Алекс забрали органы опеки.

— Опять эта Сьюзи!.. Я был ею, наверное, был, но… — стиснул зубы Целитель, — сейчас ее прошлое меня не касается. Зачем ты это делаешь? Почему водишь меня по моему же прошлому и прошлому тех, с кем я знаком? Что тебе нужно от Габриэль?

— О, ее то ты помнишь! Я так много раз пытался уничтожить твою драгоценную Габриэль, но она будто бы под защитой Вселенной (!): и в том, и в этом мире. Габриэль — одна из моих любимых игрушек. Обожаю игры, в которых нужно пораскинуть мозгами! Кто бы мог подумать, что желание помучить тебя, братец, подарит мне хорошую игрушку?

— Так это ты — ее проклятье?! — рассвирепел Целитель, обещанием ли или нет, но отчего-то он мнил себя заступником этой девушки, а заслышав ее имя, преисполнялся чувством особого долга, как солдат, поклявшийся отдать жизнь родине. Неужели в погибели родных и друзей Габриэль Феннис из обоих вселенных виноват Беда?

— …А эта блондиночка… Пенни… У тебя что ни друг — то ребус!

— Пенни? Что странного в Пенни?

— О, ты не знаешь? Мы были в ее прошлом, забыл?

— Я не помню, чтобы встречался с Пенни из прошлого, — отнекивался Целитель.

— На первый взгляд — заурядная семья: мать-одиночка и ее дочь умница-красавица: в меру невезучая, весьма нелюдимая и очень неуверенная в себе. В чем же подвох? — запрокинул тот голову на бок. — Да, мы не встретили блондиночку, братец, не встретили лишь потому… что ее не существует.

— Что?

— У Хелен Уоткинс никогда не было детей.

Кевина было решено проводить в мир иной в традициях Флереса. Эдвард не стал спорить, в конце концов, океан не предполагал альтернатив. Обычно когда погибала рыба, жители планеты старалась предотвратить ее всплытие на поверхность. Считалось, что небо хочет украсть душу, а рыба — это дитя воды, и на небесах ей не место. Получается, альбатроса ждала участь рыбы: Блу уволокла тело ко дну. Что ж, может быть в следующей жизни Кевин родится рыбой?

— Мне жаль… ну насчет птицы, — выразил свои соболезнования Ацель, присаживаясь рядом с горюющим.

Глаза юноши черпали свет, вероятно, из самых глубин души, сродни утренней заре, вымывали обильные краски мрака — вечного предвестника бед. В компании двух темных фигур, расположившихся по обеим сторонам от него, он вглядывался в искусственную ночь в надежде отыскать звезды, но высь схоронила космические объекты в черном коконе, простирающемся вплоть до самой окоймы планеты.

— Ты правда пойдешь со мной на студенческий фестиваль? — припомнил Эдвард недавнее обещание.

— Конечно, нет! Ты же знаешь — я терпеть не могу большие скопления людей, — отвратился тот, напыщенно проведя когтистыми пальцами по волосам. — Эта была хитроумная ложь!

— Я так и подумал.

— А вот я бы с превеликим удовольствием отожгла на фестивале! — томно вздохнула Кэйти, плотнее прижимая колени к груди. — Жаль, что я давно уже не студентка…

— О, и я бы, и я! — Золотая рыбка взгромоздилась на башню по внешней стене и быстро отрастила тело из воды. Свесив ноги, Блу старалась держаться подруги. — Звучит весело!

— Ты ведь даже не знаешь, что такое фестиваль, не так ли? — улыбнулась ей девушка.

— Да, не имею представления! — призналась та. — Но если на фестивале будете вы, Кэйти, там точно должно быть интересно.

— Увы, меня там не будет.

— И меня тоже… — Эдвард выпрямил ноги, потянулся, перебарывая сонливость. — Честно говоря, я и не планировал идти на фестиваль…

— Что? Почему это? — посмотрел на него Ацель украдкой.

— Я лишь бельмо у всех на глазу. Наверняка, заявятся мои сокурсники, а они то уж не упустят возможности постебать меня по поводу моей несостоявшейся музыкальной карьеры… Пенни вряд ли согласится пойти со мной, а идти на фестиваль одному — как-то унизительно.

— Но если ты хорошенько попросишь — я передумаю, — перебил черный ящер.

— Ох, глянь-ка, Эдвард, ты разжалобил большого злого волка! — от души расхохоталась Кэйти, и юноша подхватил этот задор.

Поскольку арена — пространство замкнутое, Ацель нашел верным спрятаться от высмеиваний за колонной.

— А кто такая Пенни? — Мисс Кингман игриво толкнула юношу в бок. — Твоя возлюбленная?

— Эм, ну… — покраснел Эдвард.

— У него, вроде как, безответная любовь, — ухмыльнулся пришелец из убежища.

— Ух ты, обожаю истории о безответной любви! — загорелась вниманием Кэйти. — Расскажи об этой Пенни! Почему она тебе нравится?

— Почему? Ну… она… милая.

— И все?

— А должно быть что-то еще? — оскорблено посмотрел на нее Эдвард.

Кэйти махнула рукой с самомнением ветерана любовного фронта:

— Пф, какая же это любовь? Так… влюбленность какая-то, симпатия…

— Да что вы знаете, — промямлил юноша себе под нос.

— Уж поверь, знаю в силу моего возраста! Мне как бы уже тридцать… то есть… двадцать пять! Я хотела сказать — двадцать пять, не больше! Что? Не смотри на меня так!

— Нет же, мисс Кингман, взгляните!

Эдвард указал пальцем в небо, на заплывшую алым тучу, из которой возник…

— Дракон, — заключила Кэйти. — Это чертов огромный дракон!

Ацель соскочил со стены и тремя прыжками перебежал к противоположному краю башни, чтобы воочию узреть сказочное существо. Одно только крыло размахом в двухэтажный дом! Кремовая чешуя вбирала в себя всю палитру оттенков: мерещилась красной, оранжевой, а за пределами «родильного» облака угасала до призрачного голубого. На переносице красовались шипы, как у сондэсианцев, но удлиненнее, толще в обхвате. И если шипы нашего ящера никуда не годились, драконьи — запросто могли пробить в жертве четыре сквозные дырки.

Облако росло, и вместе с ним на Землю спускались новые и новые драконы. Были среди них и бронзовые, как Ливара, и черные, как Ацель… Небеса алели от рыжеватого огня, которое они выплевывали из пасти, при этом на шее у них шевелились веера тонкой кожи — воздушные мешки: таким способом рептилии раздували пламя в особом грудном органе, граничащем, но не связанным с дыхательной системой.

— Ацель, ради всего святого, — запаниковала мисс Кингман, — скажите, что это ваши дальние родственники!

— Хэй, принцесска с золотой рыбкой, будешь нас прикрывать! — бодро скомандовал тот, придерживаясь рукой за колонну: морской ветер приятно обдувал ему лицо, трепал волосы, и уже не впервой черный ящер размышлял о том, что не будь он космическим бандитом, без вариантов подался бы в моряки, а лучше — в пираты!

— Вы хотите, чтобы я тушила огненные атаки?

— Что ж, я еще надеюсь, что до атак не дойдет.

— Но Ацель! — взметнула руками Блу, вода брызнула по сторонам. — Я не могу… В смысле… теоретически могу… но…

— Но?..

— Не уверена, что справлюсь с таким сильным пламенем. Я испарюсь! Посмотрите на меня, была бы я большой, как океан! Подождите-ка… океан! — озарило девочку. — У меня есть идея! — И Блу сбросилась в море.

— Полагаю, принцесска в деле.

— А нам что делать? — выпрямился Эдвард.

— Нет!

— Что нет?

— Неправильный вопрос, моряк! Как ты обращаешься к капитану?

— Так, Ацель, прекратите дурачиться…

— Капитан Ацель, разрешите обратиться! — отдал честь Эдвард.

— Не подыгрывай ему, это плохо кончится! — скривилась Кэйти.

— Разрешаю.

— Какие будут указания?

— Все в трюм! — возгласил Ацель и спрыгнул вниз.

Кэйти не отказалась от стервозных комментариев:

— О, трусливый план трусливого капитана!

— А вы, мисс Кингман, сочинили план получше? — На пол пути к лифту ящер вплотную навис над ней.

— Нет, но я, по крайней мере, не устраиваю клоунаду, — не отставала та. — Соотносите ваши слова и действия, либо передайте «командование», — показала она воздушные ковычки, — кому-нибудь посерьезнее!

— Я вообще-то был капитаном космического корабля!

— А я была главой в чирлидинге целых пять лет и командовала десятью людьми! А сколько человек было под вашим руководством?

— Надеюсь, драконы вкусно вами отобедают, мисс Кингман!

— Уходите от ответа! — подбочилась девушка. — Ну так сколько?

— Много.

— Цифру! Мне нужна конкретная статистика. — Кэйти продемонстрировала открытую ладонь, мол, выкладывайте.

Ацель заскрежетал зубами, предчувствуя крушение твердыни своего достоинства. Аргумент Кэйти о чирлидинге никак его не напряг, ведь что это такое — он не знал, а попасться на некомпетентности побаивался. Вдруг «Чирлидинг» — это наименование корабля. Получается, девушка была настоящим капитаном? А что он? Капитан без команды! Посмешище!

— Отлично, мисс Кингман! Если вам не нравится мой план, делайте, что хотите! Посмотрим, как вы голыми руками одолеете дракона!

— Ха, чудесно! — закипала та. — Заключим пари: кто убьет больше драконов — тот и будет лидером нашей группы.

— Идет!

— Ацель…

— Мы вообще-то тут ругаемся, Эдвард!

— Ацель!

Драконам было все равно на разборки двуногих. Закинутые на незнакомую территории, сбитые с толку, рептилии были настроены агрессивно. Кажется, в их группе проблем с лидерством не имелось: все они элементарно подражали действиям крупного кремового дракона с выдающимися шипами. Рептилии окружали башню, ветер из-под крыльев выстреливал сильными короткими толчками, а пламя трепетало так широко и уже так близко, что Эдвард вспотел.

Ацель и мисс Кингман пересеклись малодушными взорами.

— Э-э, — попятилась Кэйти, — забудьте, что я сказала. Ваш план не такой уж и плохой.

— Эдвард, открывай лифт. — Пришелец был не против удрать.

— Я пытаюсь! — побледнел юноша — лифт перестал реагировать на его отпечатки, поступая с подлостью зеркала в ванной комнате. Снова и снова он прикладывал ладонь, превращая возможность смерти в обречение.

Ацель и мисс Кингман тоже предпринимали попытки, но все — неудачные. Эдвард впился немигающими глазами в черного ящера, будто верный солдат, который только и делает, что ждет приказа. Но пришелец и сам был бы рад получить от кого-нибудь ответ на вопрос: «Что мне делать?» Да, он не капитан, он — лишь пародия. Онгэ — вот кто был капитаном. Интересно, как бы Онгэ распорядился данной ситуацией?

Дракон-вожак умудрился просунуть сжатые челюсти между колоннами и, едва не застряв, разъяренно вонзил в камень когти. Колонна захрустела, как сырный крекер, и покрылась паутинками трещин. Однократного рывка мускулистых передних лап было достаточно, чтобы выломать середину. Теперь рептилии ничто не мешало распахнуть пасть и пыхнуть огнем.

От смертельных залпов наши герои спасались в центре арены: лифт был не исправен, но как щит — работал на ура, хоть и не захватывал шеренгу из трех человек, только — тесный ряд. Однако все осознавали, что рано или поздно драконы разнесут крышу, насадят их на шипы-шампуры и пожарят шашлык.

— И где же Блу? — пискнула Кэйти, скручивая волосы назад, чтобы не подполить. — Ацель, сделайте же что-нибудь, вы же — капитан.

— Вы тоже!

— С чего вы взяли?

— Чирлидинг!

— Ах, это! — раскраснелась девушка, и глупейшей улыбкой выела ямочку у себя на щеке. — Я просто выдумывала нелепые стойки и прыгала с крикливыми девчонками.

Они поменяли позицию на южную, поскольку с восточной стороны рухнула очередная колонна, открывая второму, не менее целеустремленному дракону, путь в наступление.

Ацель привалился спиной к лифту и стыдливо понурил голову:

— Мисс Кингман, я соврал, — высказался он.

— Вы… не капитан?..

— У меня действительно был звездолет, которым я управлял, но… у меня не было главного, что делает капитана капитаном… команды.

В этот момент свалилась колонна на западе. Шансы укрыться от пламени стремительно угасали.

Мисс Кингман слезливо разулыбалась и заключила большую черную когтистую лапу в свою миниатюрную и контрастно белую ладонь.

— Знаете, — сказала она ласково, — я была бы не против стать вашей командой, Ацель.

Эдвард также проникся сантиментами и прихватил пришельца за свободную руку.

— Капитан Ацель, — поправил он девушку.

— О нет, я умру в окружении плачущих людей, как герой тупой мыльной оперы! — невесело отшутился тот, но от польщенной улыбки воздержаться не смог.

И когда, бросив все сопротивления, его уже душили прощальными обнимашками, — драконье пламя зашипело, и горячий, но не опасный для жизни пар задымил арену.

— Извините, что так долго! — послышался голос Блу. — Привести в движение пять тысяч галлонов воды было затруднительно.

Эдвард поднял глаза и увидел, как усаживается туман, а за ним — динамичное шоу: золотая рыбка мчится в зацикленных изумрудных потоках, то тут, то там волшебными кристалликами разбросаны неповторимые частички флересской живой воды.

— Блу, ты наша спасительница! — выдохнула Кэйти с облегчением.

Драконий рык вознесся в небо, извещая о том, что такой исход крылатым рептилиям не по нраву.

— Ацель, — полюбопытствовал юноша, — а драконы боятся воды?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? — возмутился ящер.

— Ну вы же родственники, — вставила свое слово мисс Кингман.

— Да, Ацель, они очень похожи на тебя. Может, они твои предки?

— Не шути так, Эдвард, — обиделся тот. — Ничего общего…

Пришелец хотел сказать, что, кроме шипов, их ничего не связывает, но башня вдруг загрохотала, и мысль оборвалась. От центра в стороны ползли глубокие трещины, и арена буквально распадалась на неровномерные блоки. Мисс Кингман переступила пролом и увидела, как лифт проваливается в образовавшуюся под ним пропасть.

— Черт, это еще что такое? — вновь поддалась она панике. — Это же не из-за драконов, да?

— Не хочу никого пугать еще больше, — вмешалась Блу, — но мои силы иссякают, контролировать течения в воздухе все тяжелее. Раньше я такого не практиковала.

— Ну класс, теперь нам точно кранты!

Дом с мезонином быстро усваивался ненасытным огнем. Стоило Целителю заречься о спасении ребенка, Беда поддался в своей замысловатой игре, правила которой не сообщил. Уступив тело девочки, он вернулся в посредника и удрал через окно, но предчувствие подвоха сновало по обугленным апартаментам, нервируя.

— Доверься мне, я вытащу тебя отсюда, обещаю, — хотел он образумить Мериду.

— Не трогай меня, чудище! — завизжала та во все легкие, обогнула фигуру Целителя и остановилась у развалин лестницы.

Целитель решил действовать силой. «Пусть она меня ненавидит. Если это цена ее спасения — все нормально, — думал он. — Беда прав. Я не супергерой. Я просто прохожий, которому не безразлично чужое горе».

Сцепив ладони, девочка развернулась к Целителю и прокашлялась. Ласкающие худые щиколотки волосы полыхнули огненной аурой. Влажное, грязное от копоти лицо, в тени пламени, на фоне черных стен было угольком. И в тот момент Целитель с ужасом осознал — красные огни уже снуют у нее в глазах… Будущее не изменить.

Растерянная Мерида оступилась. И хотя Целитель поймал ее в процессе падения, цепи изменнически таяли, также как до этого таяла секира.

— Держись! — закричал он, медленно вытягивая девочку, повисшую над котлом ада, обратно на мезонин.

— Ну как тебе моя игра, нравится? — Красные руки сдавили плащ.

— Что ты со мной сделал?

— Я? — расхохотался Беда. — Я ничего не сделал, лишь показал тебе, во что ты сам себя превратил. Ты геройствуешь, спасаешь других, жертвуя собственной силой. Но не переживай, — прошептал он зловеще, — больше ты не сможешь никого спасти.

Предсказание сбылось — цепь оборвалась. 5 июля 2012 года Мерида Райт сгорела в огне.

Золотая рыбка увиливала от пламени, плыла в искусственных течениях, замедляясь с каждым новым кругом. Блу первая завидела Целителя. Сначала она обрадовалась, но позже, заглянув за капюшон, чуть не оставила барьер — так ей хотелось поспешить на помощь к Учителю. Но Ацель не запретил ей это сделать, и девочка прекрасно понимала почему.

Лицо так и не восстановилось — сияет, как космос, но к восхищению не располагает; руки — по локоть в вязком блестящем веществе чёрного цвета: материя еще не до конца расформировала стиснутые пальцами цепи. По обыкновению безжизненное глаза уставились в никуда, словно сознанием он был где-то далеко за гранью живого. Было очевидно — Целитель проиграл.

— Смотри! Смотри, как погибнут твои друзья, — измывался нам ним Беда, незримый ни Блу, ни даже Ацелем с его высокотехнологичной оптикой.

Ко всему прочему, чёрный ящер словил очередной приступ, чем безумно перепугал Эдварда и Кэйти. Чтобы не раскрывать карты, он соврал, и ложь его была весьма убедительной:

— Все нормально, просто рана немного разнылась, — оправдался он, и студент не мог не покарать себя хотя бы в воображении.

— Знаешь ли ты, Целитель, — нашептывал Беда заложнику в уши, — эти прекрасные создания, — имел он в виду драконов, — прородители всех рептилий; древние и горячие, прямо как звезды; я явил их из тех времен, когда Вселенная только-только зарождалась. Первое солнце, первая планета с пригодными для жизни условиями и самые первые рептилии в первой животной эволюции. Земные динозавры, многочисленные ящерицы… Но только один вид имеет девяносто процентное сходство с генами древних, попробуй угадать — какой?

Глава 18. Мальчик, который хотел умереть

В голове Ацеля все никак не укладывалась мысль — почему сущность, что завладела разумами Эдварда и Кэйти проигнорировала его, даже когда он сам проявил инициативу? Для того, чтобы всех поубивать, ему бы и нож не понадобился: когти и клыки — оружие, которое не отнять, разве что вместе с жизнью. Так в чем же причина? Чёрный ящер изо всех сил старался держаться на ногах, хотя изнутри паразит рвал его на части.

В таком состоянии он туго соображал, картинка происходящего размывалась. Он приковал глаза к поверженному Целителю и все наблюдал, не мог расслабить веки.

В какой-то момент ему стало казаться, что он видит что-то, чего на самом деле нет или, по крайней мере, что не должно открываться его взору.

Ацель снял очки, попробовал моргнуть, и внезапно понял, что отчётливо различает цвета и формы окружающей реальности. Через очки мир представлялся ему менее контрастным, в таком мире он провёл своё детство. В качестве эксперимента пришелец вновь водрузил очки на нос, но на его зрение это никак не повлияло. И то было из ряда вон, поскольку линзы концентрируют избыточное количество света и просто-напросто могут прожечь сетчатку среднестатистическому зрячему человеку.

Метаморфозы не воротили его глазам прежнюю синеву. Кровь все ещё пылала, и этот жар перебрался к ним, раскалил их докрасна.

Но самое главное — Ацель видел его, этого паукообразного монстра с вихрем во рту, этого мерзавца, из-за которого Эдвард так винит себя. Нет уж, теперь то он от него не уйдёт!

Как плетью, чёрный ящер лупцевал хвостом каменные блоки, пока, отяготев от бешенства, не ринулся на врага. Опомнившись, Беда обнаружил себя прижатым к спине дракона мощной сондэсианской лапой.

— Вот дела! Это был не я. Удивил так удивил, хвостатый.

Ацель и сам не вразумил, что случилось, но растерянность не отвлекла его от цели.

— Это я нас телепортировал?

— Да, рептилия, гордись собой, — ухмыльнулся тот. — На моём веку ни разу не было такого, чтобы носитель «Эвэи» взял под контроль паразита.

— Что ты знаешь?! — в напряжении хрустнули суставы пальцев.

— Все! Я же — чудовище!

— Что?

— Ты сам так однажды сказал. Или скажешь… — Беда снова рассмеялся.

Дракон изворачивался, брыкался, словно бык на родео; загребая крыльями ветер, трудился скинуть пришельца. Чтобы не свалится, тот был вынужден впиваться в чешуйчатую шкуру всеми когтями, заставляя животное реветь.

— Что ты знаешь, говори, или я уничтожу тебя! — прошипел Ацель стандартную угрозу. — Ты не можешь вселиться в моё тело, так ведь? Я уже занят! Значит, я не убивал Томаса Брайтона?

— Нет, что ты, я лишь позаимствовал твои ампулки с ядом, пока ты гулял по крышам, как кот. Сперва я заставил администратора выключить камеры. Потом — воспользовался твоим белобрысым дружком. Он украл яд из твоего пальто и передал его горничной, закрепленной за вашим номером и номером нашей жертвы.

— Мисс Кингман…

— Да-а, — проронил Беда небрежно, — девчонка сделала своё дело и избавилась от следов преступления.

— А мисс Паддингтон? Её смерть тоже твоих поганых рук дело?! Зачем все это?

— Чтобы повеселить любимых друзей Целителя, разумеется! Какой смысл быть королевой, если не можешь ходить пешками, а? Я долгое время изучал вас, ваше прошлое, и, должен признать, твоя несчастная жизнь доставила мне немало удовольствия, сын белого волка.

— Ты знаешь об Онгэ? — Ацель дрогнул.

— Сказал же, я знаю все и обо всех! И о тебе, и о твоём чудаке-папаше, о твоей расчленённый подружке, о Кэйти и уж, не сомневался, я перелистнул все страницы жизни твоего дражайшего мальчика с суицидальными наклонностями.

Ежегодично Рут Лэйд отправляла сына в летний лагерь и никакие капризы не принимала. Эдвард был зажатым ребёнком, отчужденным, неразговорчивым. Таких дети не любили, а в обществе вожатых и воспитателей именовали «тихонями».

Сверстники пугали мальчика своей жесткостью. Ну как можно стрелять из рогатки в птиц и радоваться тому, что бедное создание с воплем падает на землю? А мучители все не отстают: окружают её, тыкают палкой, беспомощно смотрит жертва на них чёрным глазком, и какой в нем отражается ужас! Сердоболие среди мальчишек считалось дурным тоном, и Эдвард зачастую сам становился «грушей для биения». Однако это его ничуть не ожесточило, напротив, в те моменты он лишь сильнее сочувствовал птицам. Вторая причина, по которой его чурались, — внешность: пышные, выгорающие до золотистого блонда волосы, аккуратные черты и огромные серые глаза, увенчанные длинными черными ресницами. Взрослые путали его с девочкой, а дети на свое счастье превращали эти неловкие моменты в долгосрочное обзывательство.

Лагерь Эдвард ненавидел больше всего. Если ему и удавалось наладить отношение с кем-нибудь (что уже было чудом), то, как правило, только под конец смены, а там гремел «прощальный огонёк», и вот — друга как не бывало.

— Это не я! Это не я! — кричал мальчик, заливаясь слезами, пока двое молодых людей, вожатых, тащили его под руки к безобразной кладовой в посадках на территории лагеря. Перегнившая древесина, покосившаяся крыша, много раз перебитая досками, и ни окошка, ни малюсенькой щёлки, чтобы протиснулся спасительному солнечному лучу в пыльный сумрак «места для наказаний», о котором отдыхающие слагали страшные истории в час отбоя: «Проказников запирают в склеп, — пугали они друг друга, корча рожицы и засвечивая лица фонарями. — Все думают, что вожатые пытаются нас перевоспитать, но в действительности — им просто нужно кормить директора. Мало кто знает, но этот лагерь построили как скотный двор для чудовищ…»

— Посиди здесь часок-другой, потом поговорим, — не захотели слушать старшие.

Дверь с грохотом захлопнулась, и свет выскользнул наружу, оставив Эдварда наедине с чудовищем. Мальчик постучал по вертикальным доскам, но лишь насадил на пальцы заноз. Задыхаясь, он развернулся лицом к темным недрам «склепа» и услышал, как щелкнул шпингалет.

Эдвард затих, затхлый воздух вскружил голову и спер лёгкие. Он прокашлялся и, чувствуя, провинность за то, что нарушил гробовую тишину, вжался спиной к двери. Мальчик не прекращал плакать, но теперь его слёзы были едва-едва различимы: частые вздохи, да редкие всхлипы, будто какой зверек по глупости забрел в кладовую и попискивает в поиске выхода.

— Почему тебя заперли? — не мог молчать Ацель. Здешняя обстановка отлично маскировала его от глаз людских, зато он в своих чудо-очках прекрасно видел сгорбленную фигурку семилетнего ребёнка в шортах по колено, с яркими нашивками динозавров, в мятой белой футболке и в истоптанных кроссовках.

— Кто здесь? — вздрогнул мальчик. — Чу… чудовище?

— Чудовище? — Чёрный ящер занервничал, решив, что его раскрыли.

— Все твердят, что в склепе живёт чудовище, которое ест детей.

— Ах, ты об этом. Я, конечно, чудовище каких поискать, но тебя, будь уверен, не трону.

— Почему?

— Я ем только плохих детей, — подыграл ему пришелец.

— Откуда вам знать, что я не плохой?

Ацель неспеша подошёл к мальчику и пристроился у той же двери.

— Я все знаю, Эдвард — усмехнулся он, — я же чудовище.

Мало кто в большом коллективе постарается запомнить неприметного ребенка. Чаще всего — к нему либо обратятся местоимением «эй, ты», либо просто окликнут гендерным существительным. Поэтому услышав своё имя, Эдвард без колебаний поверил в то, что перед ним не человек.

— Ребята из седьмого отряда подставили меня. Люк попросил меня быть у корпуса девочек после полдника, сказал, что я понравился какой-то девочке, и она хочет признаться мне, но стесняется. Я поверил, пришёл, и тогда двое мальчишек, которые меня постоянно дразнят, нарочно разбили окно и побежали звать вожатых. А я стоял и ждал ту девочку, но вместо неё пришли воспитатели и обвинили во всем меня, потому что я один там был.

— И что, никто за тебя не заступился?

— Неа, — покачал головой Эдвард. — Они все меня ненавидят, потому что я похож на девчонку.

— Хочешь я их съем?

— Нет, не надо никого есть. Они просто глупые, а за глупость смертью не наказывают.

— Правильно, — одобрительно кивнуло чудовище, — глупость сама их когда-нибудь сожрет.

— А вам не одиноко жить в склепе одному, мистер? — спросил мальчик серьёзно.

— Теперь нет.

— Это хорошо. — Эдвард широко улыбнулся. — Потому что мне тоже. Я думаю, вы — хорошее чудовище.

— Не бывает хороших чудовищ.

— Бывают, вы же есть.

Ацель негромко рассмеялся и взъерошил мальчику волосы:

— А ты все такой же, Эдвард, все такой же, — сказал он, прижав ребёнка к своему плечу, на что тот обернул руки вокруг его талии. Так они сидели до тех пор, пока мальчик не задремал. Тогда чёрный ящер осторожно, чтобы не потревожить сон, выбрался из объятий и, напустив прежнюю суровость, заговорил с чудовищем настоящим:

— И что это было? — полушепотом спросил он.

— Как что? История о мальчике, который хотел умереть.

— Возможно, Эдвард и допускал мысль о самоубийстве, но в жизни он никогда бы…

Ацель не закончил фразу. Беда перенес его в другое место…

Курево тумана сошло так низко, что газон под ногами пришельца был не приглушённого жёлтого цвета, в который выкрашивается поздняя осенняя зелень, — а платиновым, как будто его напустили специально для съёмок фильма ужасов. Эдвард не любил фильмы ужасов. Почему-то именно этот факт вспомнил чёрный ящер, погружая звериную ступню в туман: шаг за шагом, минуя каменные плиты. Ацель ни разу не был знаком с кладбищем и сохранял негодование до той поры, пока какая-то полноватая дама в темном вязаном сарафане не развернулась к нему лицом и не объяснила ситуацию:

— Это место у землян зовется кладбищем, — вещал Беда женскими устами.

— Кладбищем?

— Октябрь 2011 года. Раннее утро. Кладбище Форт-Смит Натл. США, Арканзас. В этом штате Эдвард Лэйд проживал с 22 ноября 1998 по 11 октября 2010.

— Что?.. — только и выговорил чёрный ящер.

— Следуй за мной. — И в теле грозной дамы Беда прошествовал дальше в туман. Ацель озирался по сторонам и от вида нескончаемых серых камней у него рябило в глазах. Что такое кладбище? Спрашивал он себя, но сердце уже начало догадливо погружаться в живот.

Дама коснулась однотипной каменной плиты:

— Взгляни, — потребовала она.

Ацель проглотил комок и встал на колено перед могилой:

— Эдвард… Лэйд… — прочитал он дрожащим голосом, согнулся и стал заламывать себе руки, дабы не растерзать женщину. — Это невозможно! Эдвард не может быть мертвым! Я ничего не понимаю! Что тебе надо? Что происходит?

— Не хнычь, рептилия, твой Эдвард жив. Пока что.

— Тогда что это?

— Мы в параллельной вселенной, в той вселенной, где живет оригинальная Габриэль Феннис. А это — махнул он рукой, увешенной кольцами и браслетами, — Эдвард Лэйд из ее мира. Как видишь, его не стало в прошлом году, за месяц до двенадцатилетия.

— Эдвард… — Черный ящер смотрел на надгробье, едва сдерживая слезы. — Как это случилось?

— Самоубийство. Эдвард повесился в лесу, неподалеку от дома, после того, как поссорился с матерью.

— Он не мог…

— О, рептилия, вы двое — две стороны одной медали, теперь то ты видишь?

Следующей станцией этого странного путешествия по временам был пасмурный лес. Неимоверно пахло мокрой землей. Несколько часов назад прекратился хмурый осенний ливень. Иногда проблескивало солнце, но тепла его не хватало, чтобы просушить перелитую траву. Захлебываясь в коричневой жиже, растения увядали. Ацель шлепал голыми ногами по грязи и от каждого шага его коробило, прямо как в тот день, когда они с Эдвардом познакомились. Разве мог он представить, что какой-то наивный мальчишка будет значить для него так много? Что ж, пути господни неисповедимы…

Вскоре, черный ящер заслышал плач. Не нужно быть гадалкой, чтобы понять, кто плакал, и даже причины тех слез — заранее разъяснены. Ацель притаился за деревом. Эдвард, которого он наблюдал на этот раз, был старше: волосы отрасли, потемнели, как случается с возрастом, дюймов на десять прибавил в росте, будто бы похудел — стал совсем прозрачным; замшевая кофта великовата в плечах, а в руках, наоборот, коротка — такое приключается с подростками; на ногах старые добрые джинсы и черно-белые кеды. Ивот он стоит на стопке камней и подобранной у мусорки подставки для обуви, перекручивает плетеную веревку, готовит эшафотный узел и беспрерывно трет глаза рукавом.

— Не делай этого, — сказал Ацель спокойно, назидательно — он знал к чему все ведет.

От неожиданности мальчик поскользнулся — подъем к самодельному эшафоту был разрушен.

— Вы меня напугали, — произнес он чуть дерзновенно, как и полагает двенадцатилетнему подростку.

— Стой! Не подходи, — предупредил пришелец, продолжая прятаться.

— Почему?

— Знаешь Медузу Горгону? — Глупые книжки Эдварда, наконец, пригодились.

— Знаю. Хотите сказать, если я вас увижу — превращусь в камень?

— Ага.

— Вроде бы по голосу — взрослый человек, а рассказываете мне тут сказки, как пятилетка.

— Что плохого в сказках?

— Они для детей.

— Сказки — это хорошие истории, а хорошие истории дарят надежду на то, что все будет хорошо.

— Не будет, не будет…

— Ладно, — рассердился тот, — не хочешь слушать сказки — слушай меня! Когда петля затянется у тебя на шее, ты забудешь о том, что хочешь умереть. Будешь скоблить на себе кожу, лишь бы освободиться, и молить о спасении, не в силах выдавить ни слова! А если не повезет, и узел выйдет недостаточно плотным, чтобы сломать тебе хребет, — ты долго и мучительно будешь умирать от удушия и адской боли, такой боли, какой ты в жизни своей не испытывал! Этого ты для себя желаешь, Эдвард?

— Тогда что мне делать?! — в голос разрыдался мальчик.

— Беги, — смягчился Ацель, — убегай, не считай себя трусом или предателем, будь тем, кем мечтаешь быть, даже если это великая глупость, не подстраивайся под других, а если тебе что-то нравится — держись за это обеими руками.

— Но куда мне бежать?…

— Куда угодно, в Станвелл, например! Возьми с собой гитару и мечту стать музыкантом, и езжай — езжай молча.

— Откуда вам известно о моих увлечениях? — смахнул слёзы мальчик и размеренно, чтобы чужак не услышал, как кроссовки сплющивают холмики грязи, двинулся к дереву. — Да кто вы такой?

— Просто друг.

— Но у меня нет друзей! — резко возразил тот. — И почему именно Станвелл? Что в нем особенного?

Эдвард прищурил опухшие глаза, с расстояния обошел ствол, но за ним не оказалось ничего, кроме обнищалых кустов и помятой травы. Уж не ошибся ли он деревом? Понапрасну бродил мальчик по осеннему лесу, взывал к таинственному собеседнику. Расстроенный и озадаченный, он вернулся к самодельному эшафоту. Веревка была оборвана. Эдвард нагнулся, чтобы её подобрать и приглядел на голой земле странные следы, вмятины чьих-то когтистых ног: ни человеческих, но и не звериных. Спустя несколько дней мальчик сбежал из дома.

Глава 19. Разбитое сердце

Блу вымоталась, и вскоре галлоны воды, что она так усердно развертывала вокруг башни, низверглись обратно в океан, взболомутив несколько волн-великанов. Целитель тоже куда-то запропастился, не оставив людям никаких подсказок о том, как действовать. Между камнями и в трещинах просачивался расплав — живой металл, который контролировала Ида Ивнис — искусственный интеллект башни. Из дыры, зияющей в центре арены, доносился далекий гул, словно лава наполняет жерло вулкана, — это морская вода прорвалась на нижние этажи, в тюрьму; рушиться винтовая лестница, валятся одна за другой колонны золотой аркады.

Эдвард не знал, где сейчас Ацель. Конечно, он и помыслить не мог о том, что его друг обрёл сверхъестественную силу.

— Я изменил будущее, так ведь? — взбудораженно воскликнул пришелец, когда Беда переместил его в настоящее время, на спину дракона. — Он не убьет себя, так ведь? Эдвард не убьет себя!

— Не убьет? — вновь рассмеялся тот своим премерзким фальцетом. — Ты и так знаешь.

— О чем ты?

— О, разве я не говорил, что мы были в нашей вселенной?

Дракон дернулся; оперативно задействовав когти, Ацель вцепился животному в бок и сохранил равновесие. Пришелец ощутил, как под ногами дрожит звериное нутро, как подталкивает оно к зубастой пасти очередную порцию огня.

— Я не верю тебе! Эдвард, которого я знаю…

— Ничего ты не знаешь, не знаешь, рептилия, — непривычно серьёзно заголосил враг. — Не присваивай себе чужую судьбу, ты, жалкая трусливая ящерица! Или ты правда решил, что сможешь стать для этого человека тем же, кем для тебя являлся Онгэ? — Беда перебирал своими красными паучьми лапками. Схватив Ацеля за шиворот и подняв над океанской бездной, он произнёс, наслаждаясь его обалдевшим видом:

— Ты ему не отец, никогда им не был и никогда не будешь! — И чёрный ящер полетел вниз с высоты, на которой водная гладь, обычно, превращается в «мокрый бетон».

Целитель слышал от Блу, что в Лондоне намечается теракт, но тогда он был слишком занят охотой на архиэфиропа. Очевидным представлялось и связь с митингом, поэтому взрыв был обязан прогреметь в день студенческого фестиваля — 29 июля. «Пока жив протагонист — антагонист никуда не денется», — не выходило из памяти высказывание врага, когда один из порталов привел его в складское помещение военно-промышленного концерна, а оттуда — напрямую в колокольню Биг-Бена.

Ацель пропорол кремовый бок драконьему вожаку: десять глубоких порезов (по пять от каждой руки) от спины до брюха, и кровь заструилась по локтям. Повезло, что рептилия пролетала так близко, и он успел вонзить когти в чешуйчатую шкуру и повиснуть. Чем сильнее сопротивлялся дракон, тем глубже становилась рана. Мрачные тени проплывали над головой — это драконья стая ярусами восходила к небу.

Ацель норовил вскарабкаться дракону на спину, но из-за непредсказуемых юлений крылатой твари он не мог оторвать когти без риска быть сброшенным в воду. Воспользовавшись удачным моментом, пришелец всё-таки сумел немного подтянуться на руках. К сожалению, для дракона боль стала критической, и он с воплем врезался в башню. Из-за мощного удара рана Ацеля закровоточила, на языке осел металлический привкус. Дракон вывернул шею, чтобы перекусить жертву пополам, но пришелец вовремя выставил вперед руку, и клыки вонзились в неё. Чёрный ящер уже и не думал сохранить конечность — на кону свояла жизнь. Кровь заливалась в рукава, и в какой-то момент белая рубашка на треть поменяла цвет. Правая лапа рептилии мяла плечо, и Ацель не был уверен — целы ли его кости. Ну почему именно сейчас новооткрытые сверхсилы оставили его?

Дракон вздергивал ноздрями, как вдруг, сморгнув алые брызги, окропившие веко, — круглое желтое око разумно уставилось на черного ящера.

Эдвард всерьёз задумался о том, чтобы заключить сделку с Феариусом и эгоистично всех спасти. Клеймо на шее снова раскраснелось, будто бы зная, чего он хочет. Но сможет ли он спокойно жить с грехом под сердцем? Под ногами вскрывались новые и новые провалы. Юноша сторонился трещин и одновременно не спускал глаз с Кэйти, которая забрела к центральному обвалу и в любой момент могла оступиться.

Засмотревшись, Эдвард споткнулся и распластался на кривом блоке. Последняя уцелевшая колонна крепилась к дырявой крыше и кое-как удерживала конструкцию. Юноша проскользил до стены, и от столкновения блок накренился ещё на дюжину градусов.

Мисс Кингман отважно преодолела провал и подоспела к товарищу, но достать до него не смогла. Взорвался главный компьютер, и взрывная волна тряхнула башню, обломив колонну.

— Эдвард, — всплакнула Кэйти и обессиленно рухнула на колени, запрятав лицо в ладонях. Как же так получилось? Он ведь ещё совсем ребёнок! Какая ужасная смерть!

Мисс Кингман не решалась открыть глаза. То ли время для неё застыло, то ли так много минут жизни даровала ей удача. Она слышала, как сыпется камень, как рычат драконы, как огонь шипит со всех сторон, и шорох длиннющих крыльев… совсем рядом! Отчего же ее ещё не поджарили?

— Эй, и долго ты будешь реветь?

Ацель сидел верхом на драконе. Весь в крови, натужно дышит, но все это не страшно, ведь главное — он живой! И Эдвард с ним — жмется к его груди и хнычет, совсем как малое дитя.

Размахивая крыльями, дракон пробежался по тому, что осталось от арены, и мисс Кингман благодарно стиснула протянутую когтистую руку до того, как башня сложилась, подобно карточному домику.

— О, Ацель, как вам удалось? — спросила она, утирая слёзы и наблюдая за тем, как руины уходят под воду, пробуждая в океане волны невиданной силы.

— Приручить дракона? — ухмыльнулся тот. — Вы были правы, мисс Кингман! Они действительно мои предки, правда, Гоу? — погладил он кремовую холку. — Я чуть не лишился руки, но, видимо, именно моя кровь помогла обрести нам взаимопонимание.

— Ты дал дракону имя? — не верил своим ушам юноша.

— Нет, конечно, я же не идиот! Гоу сам сказал, что его так зовут.

С ранних лет Эдвард боялся высоты. Он вообще от многих вещей и явлений в жизни не был в восторге, но на птиц — смотрел с особым содраганием. Пока кто-то грезил о полетах, раскачивая качели до упора, Эдвард тихо восхвалял гравитацию.

Однако пролетая над бесконечными просторами океана рука об руку с Ацелем и Кэйти, сердце юноши ликовало. Быть может, вовсе не высоты он боялся, а чувства мелочности, которое оно вызывает? И все как раз таки потому, что в этом была вся его суть?

Они пронеслись в полуметре от поверхности океана, кремовые крылья на взмахе рассекали воду, пускали жемчужные брызги, взбивали облака пены, пропахшей йодом и чем-то бодрящим, свежим, что источает любая вода, отфильтрованная небом. По-прежнему мрачным был пейзаж Саргассова моря, но на уровне горизонта доступным становился особенный вид на тончайшую серебряную нить. Терся о водную гладь драконий хвост; блестела влажная чешуя, собирая скудные блики света, что еще не утратил океан.

Эдвард зачерпнул в ладонь немного воды, и она замерцала, растеклась по пальцам. Золотая рыбка недолго гостила у него на руке, плюхнулась обратно в изумрудную воду, где её подхватили потоки прозрачной флересской воды.

Дракон резко взмыл в небо, сделал вираж и приземлился на руинах башни — искусственном островке из разномастных каменных обломков и металлических пластов, едва-едва высовывающихся из темных вод. С высоты птичьего полёта руины терялись среди бурых водорослей «морского винограда» и легко могли сойти за принесенный течениями мусор. От полного потопления башню удерживали черные цепи.

Ацель похлопал дракона по носу с просьбой немного подождать и обратился к Целителю, чьё лицо выглядело куда лучше, чем в их последнюю встречу — вокруг правого глаза ещё искрилось пунцовая материя, сливающаяся в черный овал глазницы с синим огоньком зрачка по центру.

— Ты уничтожил его? — спросил он серьёзно.

Целитель отвел взгляд и вместо ответа начал вынимать из-под плаща вещи.

— Я собираюсь телепортировать вас домой. Поэтому надень перчатки и посильней запахни пальто, чёрный ящер. Нежелательно, чтобы кто-то застал тебя в таком виде.

Пришелец скривил бровь. Бесспорно, благодаря кровавым пятнам на рубашке, выглядел он не лучшим образом.

— Разве ты можешь телепортировать других людей? — не стал перечить Ацель, застегивая пальто.

— Обычно я не прибегаю к такого рода методам, так как этот — опасно для живых объектов, но сегодня — сделаю исключение, поскольку все порталы, кроме одного, — поднял он глаза к черному небу, — я своевременно закрыл. Вам повезло, что мы на той же временной линии.

Кэйти получила обратно свою туфлю и пиджак, а Эдвард, наконец-таки, воссоединился со своим рюкзаком.

— Я так полагаю, в отель мы не вернёмся, — сообразил юноша, протыкая трубочкой пачку теплого сока.

— Вы все ещё под подозрением у Скотланд-Ярда. Скорее всего, это наша последняя встреча, и на прощание я окажу вам любезность. — Целитель высыпал цветные ампулы с ядами к ботинкам Ацеля. — Следственный отдел ещё не успел провести экспертизу, из базы данных отеля я вас удалил. Таким образом, у полиции не будет сведений для обвинения. Конечно, мисс Кингман придётся постараться и переметнуть обслуживающий персонал на нашу сторону, справитесь, мисс Кингман?

— Да, конечно! — воодушевилась девушка. — Положитесь на меня!

— Ты так и не ответил мне на мой первый вопрос, — с недоверием щурился пришелец.

— Вас не должно волновать…

— Мы чуть не подохли из-за того, что по-твоему «не должно нас волновать!» — повысил он голос.

— Вас он больше не тронет.

— Надеюсь на это.

Переговорив, они решили, что раз уж чёрный ящер понимает язык «древних» — можно попробовать уговорить вожака увести стаю в портал по-хорошему, чтобы не травмировать психику животных.

— Оставьте нас, — попросил Ацель, поглаживая дракона по щеке, словно огромную домашнюю кошку.

Кэйти и Эдвард переглянулись и сделали несколько шагов назад.

— Ещё немного, да-да, и… ещё немного.

Мисс Кингман достигла края и едва не свалилась в воду.

— Может нам сразу утопиться? — развела она руками.

— Как вам угодно, мисс Кингман!

Никто не слышал о чем шептался с драконом чёрный ящер — только ли о текущей проблеме? Для пущей конфиденциальности сондэсианец прибег к родному языку, полному шипящих согласных и несправедливо протяжных слогов.

— Ну вот, — откинула волосы на спину девушка, — я начинаю ревновать к дракону.

Шутка не развеселила Эдварда, как-никак основала она себя на печальных реалиях, отчасти перенятых и им самим.

Наконец, дракон расправил крылья, взмахнул и оторвался от земли искусственного островка с грудным воем, на который стая немедля ответила. Рептилия поднималась к мрачным облакам, сперва петляя, контролируя продвижение членов группы, а после — рванула по вертикали. Драконы залетали за тучи и исчезали — один за другим. Когда последний древний возвратился домой, небо над Саргассовым морем начало потихоньку бледнеть, тёмные цвета вымывались, а на смену им втирался непорочный синий с неяркой утренней звездой, пестрящий на западе сладостными медово-апельсиновыми красками. Олово солнца роняло теплые переливы на поверхность моря. Грянул рассветный час. Эдварду нравился рассвет, в нем концентрировалось лучшая сторона мироздания — возрождение, великое начало всего; утро крепнет, греет планету, взращивает день, и пусть поэты продолжают воспевать закат, жизнь не прекратит петь утренние дифирамбы.

— Красиво, — вздохнул он, — несмотря на пустынный пейзаж, все равно — красиво.

— Ага, — согласилась Кэйти, — мне кажется, даже если весь мир вымрет, планета не перестанет быть живой, пока на ней существуют такие рассветы… Тогда, будто бы… не знаю, как выразиться… ощущаешь течение жизни? Да, течение жизни, этот поток… Невероятным образом чувствуешь всякое создание — близкое ли, далекое… Удивительно! Земля удивительна…

— А знаете, что ещё удивительно? — подкрался к ним Ацель.

— Что? — игриво улыбнулась девушка.

— То как я оказывается терпелив, раз до сих пор не столкнул вас в воду за столь слащавые изречения, мисс Кингман.

— Но почему?! Что я опять не так сказала?.. — надуто скрестила руки Кэйти. — И почему опять только я?

— У Эдварда привилегии!

— Не обижайтесь, мисс Кингман, — сказал юноша в полголоса. — Он и надо мной издевается, когда никто не видит.

— Да? Тогда почему ты с ним общаешься?

— По той же причине, что и вы мисс Кингман… — И Эдвард ушёл, оставив Кэйти томиться в задумчивости.

— Итак, чтобы переместиться из точки «А» в точку «Б» моим атомам после распада потребуется около десяти секунд, — предостерёг Целитель. — Не задерживайте дыхание, иначе разница в давлении просто разорвет ваши легкие. И ни в коем случае не открывайте глаза!

Плащ Целителя раскрылся, как крылья жука-скарабея, и материя окутала присутствующих, погружая в пустой, но самостоятельный мир. Эдвард открыл рот, собираясь сказать: «Подождите-ка, что?», но тут же запечатал его обеими руками. Может и к лучшему, что Целитель не дал ему ни минуты, чтобы обмозговать информацию и загнать себя в рамки: «Я не готов, вот сейчас… Нет-нет, не сейчас, вот сейчас — точно готов! Блин, нет, все-таки не готов».

Карманная вселенная — это что-то вроде маленького пузыря, который симбиотически сосуществует на тканях полноценных вселенных. Как правило, такие мирки пустуют — нет там ни галактик, ни созвездий; в них прячутся беспризорные сущности, а создания высшие не брезгуют использовать их для своих нужд. Как и в открытом космосе, в карманной вселенной чрезмерно низкое давление и повышенный уровень радиации.

Твердь ушла из-под ног, сразу разболелась голова, бросило в жар. В течение десяти секунд они буквально находились нигде. Спиной Эдвард ощущал движения, будто задувает ветер, слабый ветерок. Но они же в космосе! А в космосе ветра нет! Что же это такое? Они явно были не одни. Что-то кружилось вокруг, что-то… Эдварду почудилось, будто по его плечу кто-то ползет. Он вздрогнул и на мгновение приоткрыл глаза. Какая-то вытянутая тень с хвостом-щупальцами, как у осьминога или медузы, промелькнула перед ним в рубиновом пламени. Менее секунды, но Эдвард — далеко не религиозный человек — поверил бы в то, что это и есть библейский ад.

Заверещали птицы, прохладный английский климат усмирил температуру тела, и наши герои, наконец, смогли отдышаться.

— Ох, слава богу, мы вернулись! — воскликнула довольная Кэйти, обнимая первое встречное дерево, точно старого приятеля.

— Это же станвеллский парк! Мы в Станвелле! — Как горожанин со стажем Эдвард тотчас разгадал местность.

— Не в Лондоне? — побледнела та. — Путешествие было не абы как комфортабельно, но, может быть, забросишь меня… — Девушка развернулась кругом, но Целитель уже умотал на другой конец Земли, или, возможно, Вселенной. — И что мне делать?! У меня нет денег на билет до Лондона! Ацель? Эй, притормози!

Пришелец прогулочной поступью двинулся вдоль аллеи. С туфлей в руке мисс Кингман нагнала безалаберного товарища и повторила вопрос ему в лицо:

— Так и как мне быть?!

— Откуда мне знать, — пожал плечами тот и едва не прошёл сквозь неё.

Кэйти топала босиком по холодному, но, благо, сухому тротуару и, дойдя до фонтана, демонстративно плюхнулась на край бассейна, декорированного плоскими камнями. Она сидела, закинув ногу на ногу, а утреннее солнце мягко припекало затылок. В столь ранний час в «Соцветии» всегда было спокойно и тихо.

Эдвард неуверенно плелся за другом:

— Мы же не оставим мисс Кингман одну в чужом городе, без пенни в кармане? — виновато почесал он голову.

— Почему нет? — Ацель застыл и мимолетом взглянул себе за плечо.

— Ацель!

— Да что?!

— Это будет на твоей совести.

— Знать не знаю, что такое эта твоя «совесть», — поморщился пришелец. — К тому же, у нас нет лишних денег.

— Тогда ты мог бы хотя бы извиниться, — настаивал юноша. — В конце концов, это ты втянул её во все это.

— Она сама ко мне пристала!

— Она спасла твою сондэсианскую шкуру! — напомнил тот.

Кажется, Ацель пережил все основополагающие стадии, предшествующие принятию неизбежного — отрицание, гнев, торг, депрессию.

— Мисс Кингман, чёрт бы вас побрал!

— Ужасное начало. — прокомментировал Эдвард, усаживаясь пообок от девушки.

Пришелец предпочел постоять на своих двоих, пугающе долго отмалчиваясь перед озадаченной Кэйти. Но не то что раскаяние, какое-то обыкновенно «прости» не сумело обрести мыслеформу, все во что сложились звуки — это:

— Закройте глаза.

— Чего?

— Не тупите и закройте глаза, мисс Кингман. — И раздраженно добавил: — Если не хотите оказаться в фонтане.

— А вы, как я погляжу, любитель бросать людей в воду, — усмехнулась девушка, но сделала все, как было велено.

Ацель подобрал рукав пальто, отвязал жёлтую ленту, которая досталась ему в память о Ливаре, и, нелепо скрутив бантик на черных волосах Кэйти, схватил Эдварда и поволок за собой, не сцедив из себя больше ни слова.

— И что это было? — полюбопытствовал юноша, когда Ацель поубавил ход.

Они остановились у телефонной будки.

— Эдвард, помнишь я сказал тебе, что ты запутался? — Последовал утвердительный кивок, и он пояснил: — Дело в том, что я тоже запутался. Но теперь я знаю, что она говорила мне тогда. — Пришелец вспомнил ту ночь, когда он разбил мобильник мистера Вьерда и встретился лицом к лицу с призраком прошлого. — «Отпусти». Вот что это было, Эдвард. Я отпустил.

— Она? — не дополнял юноша — Ацель никогда не рассказывал ему о Ливаре и, видимо, больше никогда не расскажет.

Пришелец закрылся в телефонной будке и очень живо с кем-то общался около пяти минут, не дольше. Но за это время он и посмеялся, и рассердился, будто это был и не он вовсе, а какой-то незнакомец, один из тех, кто проходит мимо и остаётся незамеченным каждый божий день, — прохожий, да, вот кто Ацель сейчас. Прохожий.

Мисс Кингман в одиночестве размышляла о том, какой смысл чёрный ящер вкладывал в жест, когда подвязывал ей волосы атласной лентой. Был ли это знак симпатии? Странный сондэсианский обычай? Хотел ли он этим унизить? Оскорбить? Или так он признавался в любви? А, да какая разница! Проблема все ещё актуальна и нужно скорее найти решение.

Девушка размяла суставы и со вздохом улеглась спиной на твёрдые плиты бассейна, обеденное солнце слепило глаза, а в животе с вечера — ни кусочка. Люди поглядывали на неё с насмешкой, некоторые — с жалостью, но тот самый добрый самаритянин все не объявлялся.

Вдруг Кэйти услышала рев мотора, повернула голову и увидела, как в десяти метрах от неё прямо на аллее дерзко паркуется мотоцикл того удивительного цвета, которым разгорается августовская рябина. Длинноногая девушка в плотнооблегающих брюках из кожи, сняла защитный шлем, красные короткие волосы, так усердно зализанные лаком, растрепались, и ничем не примечательное лицо с улыбкой обратилось к ней.

— Эй, девочка у фонтана! — звонко окликнула она, и широкий рукав готической блузы обвис мешковатыми складками. — Тебя ведь Кэйти зовут? Давай же, не стесняйся, запрыгивай!

В своем восхождении из океана на скалу, Блу вливалась в сосуды пересушенных коричневых земель. В поиске Учителя она проплыла сотни километров, пока не попала в тёплое Южно-Пассатное течение тихоокеанских вод. Австралийская засуха лишала её выносливости.

— Учитель, — проговорила она, слишком утомленная путешествием, чтобы формировать подолы платья, так она напоминала подтаявшее мороженое, — я с трудом вас отыскала. Почему вы ушли без меня?

Целитель по обыкновению играл на скрипке, и зной его не тревожил. Когда Учитель увлечен игрой, вести беседу бесполезно, — знала Блу, но расспросы не прекращала.

— Если бы вы хотели бросить меня, вы бы не позволили мне вас наблюдать, как сейчас. Учитель, и все-таки, как вам удалось уничтожить чудовище? Ох, вы сейчас сфальшивили, это впервые, вы же знаете, что у меня стопроцентный слух. Моя вода очень остро реагирует на несовершенства звуков. У вас дрожит рука. Что случилось, Учитель?

Целитель громко ударил по инструменту, изуродовал мелодию Виотти, и струна порвалась, а смычок обломился.

— Учитель?..

Девочка постаралась подступиться ближе, но тот не позволил ей этого сделать. Цепи вылезти из-под плаща и пронзили Блу прямо в грудь. Флересская вода окрасилась в цвет крови, и девочка ощутила, как золотая рыбка переворачивается брюхом кверху. Обескураженная, напуганная, Блу полетела с обрыва в океан. Последнее, что она запечатлела в своей памяти — лицо Учителя, а над ним — нимб оранжевого солнца.

Глава 20. Публика

В отличие от столицы Станвелл радовал глаза мягкостью цветов и простотой форм, лелеял слух тихими переулками. Эдвард вспоминал свой первый день в этом городе, когда пять лет назад он оставил позади родной Арканзас и один-одинешенек с тем самым рюкзаком за плечом, что и по сей день исправно ему служит, поехал в другую страну. Конечно, если бы не тётя Лили, которая никогда не одобряла жизненный путь старшей сестры, он бы, вероятнее всего, не был бы тем Эдвардом Лэйдом, о котором идёт речь в данной книге. На вопрос о том, почему он выбрал именно Станвелл, юноша лаконично отвечал: «Здесь живёт моя тётя». И в эту легенду все охотно верили…

Вместо того, чтобы раструбить о пропаже ребенка на все Соединённые Штаты, как любая нормальная мать, Рут преспокойно продолжала заниматься своими «неблагочестивыми делишками». Разве что теперь она могла позволить себе много того, от чего ее отгораживал сын: тратить заработок на все, что душе угодно (Никакого тебе желтоклювого нахлебника!), пропадать сутками в ночных клубах и жалеть, жалеть себя — бедную, несчастную мать-одиночку! Ведь родная плоть и кровь предала ее!

«Лучше жить без матери, чем жить с тобой», — злилась Лили, прознав о вздорном поведении сестры. В те годы Эдвард вел личный дневник, где крайним числом упоминалась неудачная попытка самоубийства и некая «медуза горгона». Лили не обнаружила в комнате мальчика «Гибсон», на котором он тогда только учился играть, и это стало ориентиром в поисках. С чувством горечи Лилия Лэйд (нынче — миссис Мол) также сыграла в молчанку — запаковала вещи и, никого не предупредив и не заявив в полицию, поехала на ближайшую железнодорожную станцию. «Вы не видели здесь мальчика двенадцати лет, вот такого роста, с гитарой?» — опрашивала она контролеров, ожидающих на станции людей. По счастливой случайности, бородатый мужичок в ермолке — местный бродяга, подошёл к растерянной женщине и сказал следующее: «Видал я мальца. Одиноким мне он показался, брошенным. Без гроша в кармане, а последнее — все мне в шапку, даже мысли не возникло — заслужил ли я? Сам себя угробил — спился, потерял дом, семью. Говорю ему: «Оставь при себе, тебе нужней». Он так посмотрел на меня, глазища краснищие от слез, протягивает руку со своими монетами и настойчиво: «Меня эти деньги не спасут, а вам — пригодятся». Ну я так посчитал, говорю: «Да, малой, на хлеб хватит». Он присел рядом и помалкивает. Я спрашиваю: «Чего ж ты тут один? Где родители твои?» Он мне: «У меня никого нет. Не знаете, сэр, как доехать до Станвелла?» А я то все знаю, я же тут — глаза и уши. А еще и как меня величает — «сэр»! Как будто я представляю из себя что ценное, а! Он поблагодарил меня за информацию и встал, а я вижу — безбилетник. Дай, думаю, подсоблю. Твержу: «Деньги тебе нужны? Какие таланты есть?» Он хлопает по футляру мозолистыми пальцами, мол, на гитаре играть умею. В общем, затеяли мы концерт, да собрали деньжат на билет».

Благодаря ценной наводке старика, в тот же вечер Лили села на поезд, где — не будет лишним упомянуть — и повстречала своего будущего мужа — англичанина Эндрю Мола.

Утром Эдвард учился, по вечерам, а иногда и в ночь — подрабатывал. Этот учебный год он он жил с «опекунами», но с приходом осени позволил себе первое съемное жильё. Так и повелось ему перебираться из квартиры в квартиру, пока по окончанию школы не наступила пора задумался о колледже. Тогда то юноша и поселился на Волкер-стрит — в квартале от студенческих общежитий.

Эдвард просунул ключ в дверную скважину, но вдруг понял, что дверь не заперта.

— О, нет, — принюхался Ацель.

— Грабители?

— Хуже…

— Что может быть хуже? — побледнел тот, когда чёрный ящер трусливо спрятался за его спиной, будто ожидая, что из квартиры вот-вот выпрыгнет монстр. — Что… что там такое? — Эдвард в ужасе начал заикаться.

— Сущее зло.

— З…зло?

Дверь распахнулась так внезапно, что студент, почти в сердечном приступе, выронил ключи. На пороге стояла невозмутимая Хелен Уоткинс, а за ней и её дочь — Пенни в своем лёгком ситцевом платьице из прошлого века, в котором, помнится, она щеголяла на космическом корабле.

Я же говорил… сущее зло! — Ацель согнул колени, чтобы за спиной юноши его не было видно.

— Миссис Уоткинс, как вы попали в мою квартиру и почему у вас в руках бита? — озадачился Эдвард.

Женщина постукивала деревянной булавой по ладони и сурово щурила глаза. Спортивные шорты и белая футболка смотрелись на ней диковинно, короткие кучерявые волосы торчали колом под эластичной спортивной повязкой, привнося в ее смертоносную ауру дополнительной развязности.

— И как это понимать? — перекосилась Хелен в лице. Её недоброжелательность была всецело посвящена Ацелю.

— Чудовище, — фыркнул пришелец.

— Ну все, ящерица, прощайся с жизнью! — Миссис Уоткинс попыталась ударить бесстыдника битой, но тот продолжал подло обороняться Эдвардом.

— Мама, успокойся, я уверена всему этому недоразумению есть рациональное объяснение, — рассудительно сказала Пенни. — Давай хотя бы запустим их в дом.

Они прошли в гостиную. Эта просторная комната с балконом была отведена для Авеля, поэтому, не трудно представить, в какой чистоте он её содержал. Обычно он делал влажную уборку по два или по два раза в день. После трёх суток простоя руки так и чесались взяться за швабру, но усталость и кровопотеря давали о себе знать, поэтому пришелец решил не идти на поводу у своей педантичности и сперва посвятить немного времени себе любимому. Он рухнул на диван, который стоял в центре комнаты перед старым «пузатым» телевизором, и уткнулся лицом в подушку, свесив раненую руку. Участвовать в балагане Уоткинсов он хотел меньше всего.

— Вы могли бы хотя бы позвонить! Уехали в Лондон, никого не предупредив, так дела не делаются, — смягчилась Хелен, откидывая биту за плечо. — Я как узнала, что там творится! Сразу тревогу забила.

— Так вам для этого бита понадобилась? Тревогу «бить»? — буркнул Ацель, не двинув не единичной мышцей.

— Нет, дорогуша… тебя!

— Мама просто не так давно устроилась в спортивный магазин и теперь пытается войти в образ, — хихикнула Пенни, выглянув из-за двери с чайным сервизом. — У вас, кстати, молоко скисло. — Девушка прикрыта дверь ногой и ушла на кухню.

— Эдвард, почему она трогает наш сервис? — Пришелец от возмущения привстал.

— Можно по одному? — перебил их студент, опершись о спинку дивана. — Я запутался.

— Можно, — согласился Ацель, — прогони Пенни с нашей кухни, это сейчас в приоритете.

— В приоритете тот, у кого бита!

Чёрный ящер оскалился:

— В приоритете тот, кто живёт в этой квартире!

— В приоритете граждане планеты Земля! — не сдавалась Хелен.

— В приоритете чай! — внесла свою лепту девушка, поставив поднос на круглый стол из чёрного стекла — такой маленький, что больше на него ничего не поместилось бы. — Налетайте!

Пока Пенни разливала напиток, миссис Уоткинс нажимала на кнопки пульта от телевизора.

Все новостные каналы гудели одной и той же вестью с пометкой: «Срочные новости». Заголовки гласили: «Теракт в Лондоне» и «Гибель Большого Бена».

«Полтора века Биг-Бен оставался олицетворением не только столицы, но и всего Соединенного Королевства. Но сегодня, впервые в истории… колокол не прозвенел. Главная часовая башня Вестминстерского дворца была уничтожена террористами в ночь с 25 на 26 июля. Как им удалось проникнуть внутрь незамеченными и установить взрывное устройство — вопрос, который волнует миллионы британцев. Количество жертв все ещё устанавливается…»

— Не может быть… — Эдвард вплотную подошёл к телевизору и опустится на колени, рассматривая видеокадры происшествия.

— Мы с Пенни вам звонили раз десять! Но вы не брали трубку, — обижалась миссис Уоткинс. — Скажи честно, Эдвард, с какого перепугу вы вдруг рванули в Лондон? Это все Ацель, так ведь? Я прекрасно тебя знаю, ты не способен на спонтанные поступки.

— Простите, миссис Уоткинс, у меня разрядился телефон. — Студент выдрузил смартфон и печально глянул в чёрный экран.

— Не извиняйся перед ними, Эдвард, — сказал пришелец. — С каких пор вам не плевать на нас? — хмуро покосился он на мать и дочь — таких одинаковых, но таких разных.

— А ты не знаешь, да? — вздохнула Хелен, опираясь на биту как на трость. — Нам никогда не было на вас плевать, мы же — соседи, в конце концов, так ведь, дочка?

Пенни сидела на стуле — локти на столе, горячий чай обжигает ладони, сложенные кувшином, светлые локоны закрывают лицо.

— Да, — кивнула она холодно, не расставаясь с чашкой.

Юноша поднялся и сердце его бесстрастно застыло.

— Я не верю тебе, Пенни, — произнёс он серьёзно. — Не ты ли говорила, что тебе плевать на судьбу Ацеля? И на меня тебе тоже фиолетово. Ты просто заискиваешь перед матерью, чтобы казаться хорошей дочерью, но твои глаза — лёд.

Девушка как ни в чем не бывало отпила чай.

— Тебе только с Габриэль нравилось проводить время, а мы, мы все — недостойные, скажи мне, если я ошибаюсь?

Ацель и Хелен удивлённо помалкивали.

Пенни допила чай, неторопливо отодвинула сервиз и, также медленно, точно отжимаясь, вышла из-за стола, чтобы по-английски покинуть соседскую квартиру.

— Молодец, Эдвард, горжусь тобой! — искренне порадовался Ацель. — Теперь и старуху прогони, пожалуйста.

— Ты где здесь старуху увидел, ящер небритый! — налегла на него миссис Уоткинс.

— Вообще-то у рептилоидов не растут волосы на лице.

— Да? А синяки растут?

Хелен покусилась на неприкосновенность пришельца, но в тот же миг хлопнула ещё одна дверь — Эдвард закрылся в спальне.

Студент поставил смартфон на зарядку и лёг в кровать. Он не планировал спать, но шторы были занавешены и сумрак сморил его. Однако даже во сне он не мог отделаться от послевкусия горького коктейля из обиды и стыда.

Ему виделась Пенни. Та же картина, что и в реальности: сидит за столом, не выпускает из рук чашку. Он сравнил её глаза со льдом, и вдруг чай остыл — перестал идти пар, появилась наледь, под расслабленными пальцами образовывалась ледяная корка. Во сне Пенни не ушла — повернула голову в бок, оценивающе посмотрела на него и холодно улыбнулась. «Завистник», — сказала она кратко и стремительно оледенела. Но он упоенно продолжал внимать её очерствелым глазам, карябать сердце о серп этой зловещей улыбки. И тогда, откуда не возьмись, запорошила метель: все мела, и мела отовсюду, мешая обзору, и вскоре застеленная снежными парусами прекрасная скульптура стала вечной пленницей стихии… Эдвард продрог, захотел согреть руки карманах, но понял, что тоже обращается в лёд.

Он проснулся. За окном уже темнело, но в комнате словно бы заблаговременно поселилась ночь. Потянувшись к телефону, юноша заслышал что-то невнятное. Он тут же включил настольную лампу.

— Ацель? — выдохнул Эдвард с облегчением. — Ты меня напугал. Что ты делаешь?

— Мою полы. — Пришелец не прервал свою работу, беспричастно водя шваброй перед дверью. — Прости, я тебя разбудил?

— Нет, удивительно, но нет. Кажется, ты вышел на новый уровень странности, — рассмеялся студент сонно. — Но ты бы лучше пощадил свою руку. — Он нажал на кнопку включения смартфона.

— Иногда приходится чем-то жертвовать.

Ящер не задействовал правую руку, перебинтованную марлевыми бинтами, тем не менее — на мастерство орудовать тряпкой это никак не влияло.

Эдвард что-то озадаченно высматривал в телефоне, и Ацель настороженно поинтересовался — все ли нормально?

— Да, секунду, — рассеянно бросил тот и спешно куда-то ушёл, не отрывая внимания от экрана.

Студент вышел на балкон. Смеркалось, и подсветка смартфона жестоко резала глаза. Сообщения о пропущенных звонках сыпались горстями: Мия Донсон, куча входящих от Уоткинсов, снова Мия, но вот среди этих неформальных вызовов затесалось страшное «Директор».

Эдвард незамедлительно перезвонил.

— Здравствуйте, — робко сказал он, чёрный корпус смартфона скользил в его ладони, — мистер Финиган.

Директор музыкального магазина, где студент подрабатывал уже более года, иронично поприветствовал непутевого работника:

— Ну здравствуй, соизволил ли таки выйти на связь, Эдвард Лэйд? Не маловат ли ты, чтобы так напиваться, хм?

— Простите?..

— Я, конечно, все понимаю. Бабушки не каждый день умирают, и я искренне сочувствую тебе, Эдвард, но это уже ни в какие рамки не лезет! — Вдруг прикрикнул мистер Финиган. — Я дал тебе три дня отгул. Второй раз за месяц, хочу напомнить! И что ты сделал?

— Что я сделал?

— Эдвард, — выдохнул тот, — какой сегодня день?

— Среда.

— Среда? Скажи мне, сколько ты выпил? Сегодня четверг. Ты должен был выйти на работу!

— Простите, я…

— Ты уволен. — Мистер Финиган пресёк оправдательную речь. — Приходи завтра. Рассчитаемся.

— Но мистер Финиган!

— Эдвард, ты хороший парень, тактичный и ответственный, ни разу никому не нагрубил, но войди в моё положение! Я шёл тебе на уступки, а ты — подвел меня.

— Простите, — ещё тише извинился работник.

— И перестань все время извиняться, если не хочешь, чтобы об тебя выбирали ноги. Давай, нам пора закрываться, до завтра. — И мистер Финиган повесил трубку.

Сверчки досаждали своим стрекотанием. Станвеллский вечер был на редкость спокоен, но внешний мир не слишком резонировал с тем, как клокотало разочарование одного человека. Юноша сунул смартфон в карман и вздохнул. В летнем воздухе витал медовый аромат цветов и трав. Эдвард наполнил легкие и уставился на окрестности, представленные взору с третьего этажа. Отсюда был виден парк — широкая зеленая шапка, опушившаяся на западе. Суровые одноликие дома с черными окнами тянулись с юга на восток солдатским строем.

— Это все из-за меня, — признал свою вину Ацель, который, конечно же, подслушал весь разговор. Он все ещё цеплялся за швабру, застряв между гостиной и балконом.

Эдвард повернул голову и натянуто, но беззлобно улыбнулся:

— Забей, найду что-нибудь получше.

— Например? — Пришелец оставил швабру и встал рядом с сожителем.

— Ну не знаю, попрошу Лили устроить меня в ту кофейню, в которой ты работал.

— Один день.

— Да, один день, — рассмеялся студент. — Спорим, я продержусь дольше?

— А как же музыкальная карьера?

— Да брось, Ацель, с самого начала было очевидно, что музыкант из меня не выйдет. — Эдвард печально усмехнулся.

— Почему? — искренне не понимал Ацель.

— Я хреново играю.

— Вздор!

— Тогда почему меня выгнали из группы? — Студент обиженно скосил брови и впился в собеседника настырным взглядом, будто бы тот мог смести его негодование.

— Почему? Да потому что они все — придурки! — вспылил Ацель, расчесав кулак о стену. — Ты правда думаешь, что талант — это тот критерий, которым они руководствовались? Черта с два! Все эти мелкие социальные группы существуют благодаря внутренней сплоченности. Они избавились от тебя лишь потому, что ты не похож на них, ты не смог стать звенью в этой ординарной цепи, ты выделялся из массы, Эдвард, а это — худшее оскорбление для неё. Ты отлично играешь. И я говорю это не из-за моего отношения к тебе как к моему лучшему другу, это — независимая оценка. Благодаря тебя я полюбил музыку, благодаря твоей игре, твоему пению. И пусть я не разбираюсь в тонкостях, но мне нравится, мне нравится то, что ты делаешь. А разве не это главное? Нравится публике! Я — твоя публика, и мне нравится!

— Ацель, — напряженно прикрыл глаза Эдвард, стараясь не быть излишне сентиментальным. — Ты просто, — вздохнул он, — ты невероятен!

Юноша выскользнул в комнату и воодушевленно обвил пальцы вокруг пластмассовой палки.

— Что ты делаешь? — дивился тот переменившемуся настроению.

— Сказал же… побереги свою руку, а я — закону начатое. — И Эдвард приступил к уборке.

Тем же вечером Ацель посетил безымянный бар. Нет, в принципе, название у него было, но вывеска давным-давно проржавела и стерлась, и совсем никто, кроме великовозрастного бармена, не мог припомнить, как же он зовется. Брик-стрит заполонили синие тени высоких зданий, а двери на скрипучих петлях выходили на западную сторону трассы, благодаря чему вечерами закатное солнце красиво раскатывалось на пустующем горизонте за дочиста намытыми окошками — единственный плюс этой непрекращающейся попойки. К сожалению, час был поздний, и все, что осталось от накаленного неба — остывшая дымка и звездная россыпь над ней с не уступающим никому сиянием Арктура.

Пришелец сидел у барной стойки со стаканом воды, в котором плавал листок мяты и два подтаявших кубика льда. Старенький бармен, сохранивший юношескую шевелюру, ловко натирал посуду салфеткой, то и дело поглядывая на странного посетителя в надежде, что тот закажет что-нибудь покрепче и подороже воды.

Какая-то девчушка немногим старше Эдварда — да и тем только от смелого макияжа, запрыгнула на высокий стул и сложила ноги, навязчиво улыбнувшись незнакомцу.

— Эй, красавчик, не хотите угостить даму коктейлем? — спросила она игриво.

— Красавчик уже занят, — помешал знакомству властный женский голос, такой голос, каким владеют либо ораторы, либо певцы. Победоносно заняв место проигравшей, девушка, разодетая в вызывающий корсет, вертикально исполосованный чёрным и красным, поманила к себе бармена. По просьбе Ацеля она явилась на помощь брошенной Кэйти Кингман, и теперь тому не отвертеться от обещанных «благодарностей», а уж над выбором формы, в которой их надлежит проявить, работать не ему.

— Мия, ты опоздала, — поднял на нее глаза пришелец.

— Приходить даме вовремя — это моветон, — звонко рассеялась та, принимая из рук бармена стакан виски. Она благодарственно кивнула пожилому мужчине и уже строже обратилась к должнику: — И все же… рада, что ты в порядке. Скажи честно, твой отъезд в Лондон и теракт имеют связь? Зная тебя…

— Просто совпадение. — Ацель глотнул воды. — Или ты серьёзно считаешь, что это сделал я? Если бы я захотел что-то взорвать, то сделал бы это в Станвелле, и уж точно я бы не брал с собой Эдварда.

— Обожаю твоё чувство юмора!

— Я не шучу.

Мия Донсон залпом осушила стакан и блаженно потянулась.

— Ты, наверное, знаешь, зачем я позвала тебя сюда, — продолжала она.

— Очередное свидание?

— Пф, глупый, если бы это было свидание, я бы выбрала местечко поинтересней какого-то дурацкого бара!

— Тогда что мы здесь делаем?

— Я же писала тебе смс.

— Мия! — Ацель взвинчено приподнялся. — Куда ты мне писала?

— На тот номер, что ты мне дал.

— Я предупреждал, чтобы ты писала и звонила лишь в экстренных случаях!

— Я тебя не понимаю! — разобижено приспустила веки девушка. — Ты говоришь, что я тебе нравлюсь, но даже не разрешаешь мне писать и звонить тебе. Любая другая на моём месте уже бы сбежала. Тебе повезло, что моя любовь так крепка, — апатично закончила она.

— Мия! — Пришелец сел обратно на стул и, выдохнув, зароптал: — У меня нет своего телефона. Номер, что я тебе дал, принадлежит Эдварду.

— О, это все меняет.

— Может если бы ты меньше пила, твоя память тебя бы не подводила так часто? — не оценил он новый стакан спиртного. — Так и что ты хочешь?

— Уменя есть к тебе выгодное предложение. Ты услужишь мне кое в чем, а я поклянусь простить тебе все твоё долги.

— Какие ещё долги?

— В смысле «какие»? — едва не захлебнулась певица. — Сколько фунтов стерлингов я тебе одолжила взаймы, а? Только не говори, что ты реально решил, что я даю тебе деньги безвозмездно?

— Вообще-то да.

— Ну тем лучше, — злорадно усмехнулась девушка. — Значит, ты не сможешь отказаться от моего предложения.

— Ну раз уж на то пошло… у меня к тебе будет ответное предложение.

— Надеюсь руки и сердца?

— Не дождешься. — Ацель допил воду, отодвинул стакан и повернулся к Мии лицом: — Возьми Эдварда в свою группу, — прямо сказал он.

Мисс Донсон непроизвольно открыла рот и тут же его закрыла, уязвленно скривив уголок губ. Четкие контуры красных бровей взлетели вверх, а стеклянный стакан со звоном треснулся дном о мраморную столешницу.

— О чем ты? «Go-Go, Furries» как никогда в лучшей форме. Наш состав стабилен уже многие годы. Я не могу просто так взять и сделать Эдварда частью группы, даже если он музыкант, каких не видывал свет. Но в силу его возраста, я сомневаюсь…

— Эдвард отлично играет на гитаре.

— У нас есть гитаристы. Я и Даг — ведущие, Элис — на басах, зачем нам третья гитара?

— Тогда мы расстаёмся!

— Шантаж! — вскипела девушка. Закончив с виски, она озадаченно подперла голову рукой и впала в раздумья. — Ацель, подожди, не уходи! Я подумаю о том, что можно сделать.

— Правда?

— Эдвард так хочет в мою группу?

— Э-э, допустим.

— И как я должна это понимать?!

— Вообще-то, я не говорил с ним об этом, — виновато отвернулся Ацель.

— А? Так это ты сам надоумился? Ну ты и балда! — Мия поднесла пустой стакан к губам и прикусила горлышко зубами. — Бармен, ещё виски.

— М’эм, может не стоит? — позаботился о клиентке пожилой человек. — Вы же зарулем, — и кивнул за окно, где был припаркован мотоцикл.

Девушка не без сожаления согласилась и, усидчиво взирая в запрятанные за чёрными стеклами глаза, наконец решилась:

— Хорошо, Ацель, я возьму Эдварда в группу. В декабре у нас состоится концерт, здесь, в Станвелле, и он выступит в качестве приглашенной звезды. Если публика примет его, он отправиться с нами на рождественские гастроли по городам Британии. Так что ему лучше не лажать. Но не думай, что тебе дёшево это обойдётся, — поспешила схоронить ликование пришельца Мия. — Вот тебе моё предложение. Нет, условие! Да! Условие!

— Что я должен сделать?

— Выступить с нами.

Ацель насторожился:

— Ты же знаешь, я не умею петь.

— Тебе это и не нужно. — Мия выгнула гибкую спину и с каким-то вызовом, заставившим пришельца побледнеть, наклонила голову. — Тебе же известно, что «фури» славятся своей скандальностью. Мы воспеваем протест несправедливой политике общества. За это нас и любит молодежь. Самая обсуждаемая тема сегодня — запрет премьер-министра — мистера Хопкинса, бывшего участника «расистской» группировки (и я подразумеваю угнетение гостей из космоса), в акциях АСБ, посвящённых поддержке оных. Я знаю, что наши фанаты отличаются экстравагантностью и в большинстве своём не согласны с заявлением британского правительства. В связи с этим я хочу, чтобы ты, мой любимый рептилоидный мальчик, предстал во всей своей красе перед нашей публикой!

— Ты в своём уме? — Ацель сердито наморщил лоб, и глаза его опасливо забегали по сторонам.

— Не волнуйся, здесь мы можем поднимать запрещенные темы, всем плевать — все пьяны, — пояснила та в ответ на беспокойство.

— Я не стану этого делать!

— Тогда и я ничем тебе не обязана…

— Ты мне не нравишься! — признался пришелец.

— Что?

— Я просто использовал тебя, твою симпатию ко мне, ты должна была согласиться!

К удивлению Ацеля Мия Донсон ни капли не расстроилась. Более того, она будто бы испытала облегчение, о чем можно было судить по тому, как расслабленно сникли её плечи в момент откровения.

— А мы с тобой одинаковые, — хрипло проговорила она, сосредоточенно щелкая зажигалкой. Когда сигарета задымилась, девушка наконец осмелилась посмотреть собеседнику в лицо. — Я тоже, я тоже хотела воспользоваться тобой. Забавно. У нас один план. — Она болезненно сплюнула из своих уст насмешку.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я думала, что нравлюсь тебе, и потому подыгрывала, хотела, чтобы ты доверился мне и согласился с моим предложением. Мы оба облажались! — И Мия громко расхохоталась.

После недолгой паузы солистка рок-группы повторилась:

— Ну так что? Бездушная сделка?

— Нет.

— Но почему? Всего один раз! Тебе ничего не нужно делать. Просто выйти на сцену!

— Ты не понимаешь! — Ацель убрал с носа очки и говорил далее уткнувшись незрячими глазами в барную стойку: — Я так далеко зашёл и наконец-таки обрёл покой на планете пятого уровня. Знаешь, что это значит? Это значит, что здесь мне не нужно спать в полглаза, страшась быть обнаруженным рэйджерами и агентами этой чертовой организации! Но ты хочешь отнять у меня это! Ты хотя бы задумывалась о последствиях или тебя интересует лишь собственная слава?!

Мия неудобно поежилась, затягивая в легкие новую порцию сигаретного дыма, чтобы изолировать в себе тронувший её мысли и волю конфуз. Примерно с той же эгоцентричной миной мирятся родители и учителя, отчитывая своевольные выходки подростков.

— Может ты сразу возьмёшь мою голову на отсечение, потому что это будет менее болезненно, чем все остальное, что случиться со мной, со всеми нами, если СМИ прознаёт о том, кто я такой! — во все горло высказался сондэсианец.

Если бы не удрученное состояние, мисс Донсон могла бы похвастаться правотой — реплика Ацеля была успешно запита алкоголем и задушена сигаретами, вручив своё информационное наследие ей одной.

— Да ну и чёрт с тобой! Плевать я хотела на тебя и твоих друзей!

— У меня, по краней мере, есть друзья.

— А у меня их тысячи!

Ацель надел очки, сунул руки по карманам и зашагал прочь. К дверям он подошёл с напутствием:

— Мисс Донсон, — резко перешёл он на «Вы», — однажды вашу маску сорвут. Помяните моё слово.

Сердце Мии едва не лопнуло, тело застопорилось, на лбу заблестели капли ледяного пота.

— Откуда ты знаешь? — Она сорвалась с места, распахнула двери навстречу лепечущему ветру. Придорожная пыль осела на искусственных ресницах, и девушка учащенно заморгала, разыскивая черное пальто в монохромных образах ночи. — Ацель?.. — Девушка обречено опустилась на сидение мотоцикла, запустив пальцы в короткие красные волосы.

«Как… как он догадался, что я не Мия?»

Глава 21. Мия и Эмма

— Воин и волшебник продвигаются дальше. Впереди отвесная скала — единственный путь к вашей цели. Вдруг гора задрожала, вы поднимаете головы и видите, как сверху на вас сыпятся камни. Итак, волшебник, у вас запас маны на одно заклинание, что вы будете делать?

Волшебник тряхнул серебряным плащом и повелительно ударил посохом:

— Закалю клинок война, чтобы мы смогли разбить камни.

Меч в руках воина засветился изумрудным блеском, но быстро погас.

Миссис Уоткинс задумчиво бросила двадцатигранный кубик на карту.

— К сожалению, клинок слишком поврежден. Вашего запаса маны недостаточно, чтобы его починить. Камни продолжают падать. Воин, ваши действия?

Воин досадливо посмотрел на клинок и разжал пальцы. Меч полетел в пропасть с лязгом ударяясь о выступы скалы.

— Буду разбивать камни голыми руками!

Канун студенческого фестиваля Ацель и Эдвард проводили играя в небезызвестную настольную игру, для которой им наконец удалось отвоевать ведущего. Миссис Уоткинс первая проявила инициативу, и в какой-то момент её отношения с соседями стали налаживаться. Чего не скажешь о Пенни. Она по обычаю отказалась делить задор матери, хотя и дураку было ясно, что на ее природную холодность наслоилась гордыня. Таким образом, видение Эдварда можно обоснованно считать пророческим, ибо не иначе как «ледяной скульптурой» нынешнюю Пенни не назовешь.

Кэйти Кингман зачастила с видеозвонками, в которых она отчитывалась перед жертвами клеветы и шутила — очень много и не по делу, словно пытаясь перенять харизму импонирующего ей негодяя. И все её расспросы как бы невзначай вязались к личности Ацеля. Эдвард читал ее, точно открытую книгу, и старался вещать лекции о «своих делах» максимально вкрадчиво, потому что вопрос «как жизнь, Эдвард?» был простым элементом вежливости — ни больше, ни меньше.

«С вас сняли все подозрения, — рассказывала она новости новообретенным друзьям. — Но дело все ещё открыто. В крови мистера Брайтона обнаружили неизвестное химическое вещество… типа. Включите телевизор, послушайте-ка премьер-министра, а! Скотланд-Ярд уже вовсю обязуются рассматривать в преступлениях последнего времени возможную вину инопланетян. Так что не удивлюсь, если такой чудаковатой версией они залатают дыру в правосудии. Это же так удобно — обвинить во всем другие цивилизации! И Биг-Бен, вот увидите, постигнет та же участь…»

О, блаженное неведение! Дай Бог, чтобы бедняжка Кэйти никогда не узнала, что финальный штрих в убийстве «Ромео» заложила ее безгрешная рука!

После ссоры с Ацелем разум Мии Донсон не покидали щекотливые мысли. Сутки она не могла сомкнуть глаз, и отросшие синие мешки, над которыми тональник и пудра были не властны, вызывали слишком много беспокойства со стороны коллег-музыкантов.

В тот вечер Эдвард впервые за месяц взял в руки гитару и играл — играл просто для того, чтобы играть. Как же ему этого не хватало! Вернуться к музыке спустя недели и ощущать пальцами прохладу бронзовых струн — точно долгожданное свидание любимой! Ни на что не надеясь, ничего не планируя, он сидел на краю кровати в сумраке комнатного светильника, сочиняя духовный продукт и совершенствуя его — раз за разом, стачивая «неровности» и «шероховатости». Но если мастер знает, когда алмаз станет бриллиантом, творцу сложно вывести грань своей деятельности — все время кажется, что есть к чему стремиться, что «блеска» не достаточно, что можно лучше…

Телефон на тумбочке завибрировал и распелся, оглашая о звонке мисс Донсон. Эдвард проигнорировал раз, проигнорировал второй, третий… А потом поступило сообщение, где Мия буквально молила юношу взять трубку. Тревога помешала музицированию, выставив вдохновение вон за порог.

— Мисс Донсон, — с панически белым лицом произнес Эдвард её имя.

— О, слава Всевышнему! Только не бросай трубку!

— Мне позвать Ацеля? — усомнился тот в необходимости становления субъектом этого разговора.

С недавних пор юноша углубился в творчество группы и был исполнен восхищением и завистью, наблюдая за тем, как легко Мия импровизирует в различных телешоу, умело подбирая стратегию, привлекающую аудиторию и размолачивающую ненавистников. А как она преображается в клипах! Смелая, энергичная — её хочется любить.

— Нет-нет-нет! — отчеканила она второпях и пояснила спокойнее: — Я хотела пообщаться с тобой, Эдвард.

— Со мной? Зачем?

— Ты ведь играешь на гитаре, верно?

— Да.

— А не хочешь присоединиться к моей группе?

Студент оцепенел:

— Что?.. — не верил он своим ушам. — Вы шутите? Это такой пранк?

— Вовсе нет! Я на полном серьезе! Эдвард? Ало! — испугалась она молчания в трубке. — Ты слушаешь?

— Да, — кивнул тот, мечтательно проведя рукой по черному грифу. — Но почему я? Это идея Ацеля?

— Нет, — принципиально уклонилась Мия от его правоты, но не для того, чтобы солгать. Она утвердилась в независимости своего выбора. «Нет уж, я делаю это не ради тебя, Ацель. Я просто хочу искупить свой грех». — Ацель здесь не причём, хотя — чего уж тут! — о твоих способностях я прознала от него.

Когда Эдвард вторгся в покои Ацеля, чтобы сообщить о состоявшемся диалоге мисс Донсон, — тот смирно восседал на диване, обложив себя кучей книг и справочников по химии и английской грамоте. В разговорной речи он не испытывал трудностей, но письмо и правописание давались ему, так сказать, «потом и кровью» — по той причине, что разнообразная, затейливая письменность землян и универсальная «образная живопись» Сондэса не имели абсолютно никаких точек соприкосновения.

— И какой ответ ты ей дал? — Черный ящер украдкой высунул нос из-за книжной обложки. По настоянию Эдварда он все реже находился в стенах квартиры в маскировочных перчатках, и сейчас его длиннющие когти дырявили плотный картон. Повезло, что за блеском и контрастностью чешуи не видно того, как стремительно отливает кровь от его щёк.

— Я согласился.

— Разве ты не рад? — осторожно спросил Ацель, не чувствуя в словах студента ожидаемого восторга. Он казался поникшим, отягощенным, как если бы его заставили выйти на работу в праздничный день.

— Я боюсь, что мисс Донсон разочаруется во мне, — вздохнул тот, опускаясь на стул, принадлежащий гостиному столику. — Не знаю, что ты ей наговорил обо мне, но, уверен, она ждёт от меня того, чего я ей — как музыкант — дать не могу.

— Я думал, ты жаждишь сцены! — воскликнул пришелец, сбрасывая с себя стопку литературы.

— Я хотел выступить на фестивале. А это разные вещи. Конечно, я мечтал о большой сцене, но… не так.

— Я не понимаю.

Эдвард сплел пальцы между собой и чуть улыбнулся:

— И едва ли… едва ли поймёшь.

Единственный концертный зал Станвелла располагался сразу за парком «Соцветие». Это было громоздкое современное здание, что в полной красоте стеклянных стен вырастало в конце зелёной аллеи, весьма уютно вписываясь в пейзаж чёрных стеблей городского освещения. Английские фонари, словно провожатые, завершали владения парка и выпускали путников на широкую мощеную площадь.

— Обычно здесь не репетируют в такое время, — приговаривала Мия Донсон, запуская нового члена группы в фойе, — но сегодня для нас сделали исключение. Видишь ли, Эдвард, талант талантом, а своего врага надо знать в лицо. Помнится, на восходе моего творчества я так готовилась к концерту в Альберт-холл! Но стоило мне выйти на сцену — как в глазах потемнело и я почти забыла аккорды, представляешь? А все из-за того, что зал был не таким, каким я его воображала в фантазиях. Не хочу, чтобы ты по такой глупости потерпел неудачу.

Эдвард послушно следовал за певицей, на фоне которой он терялся и в росте, и в лице. Мия отбила каблуками стройный ритм, распахнула огромные двери и ступила на шумопоглощающее покрытие ковролина непосредственно самого зала. Студент озирался по сторонам, роняя челюсть на грудь. И снова — агрессивно-красный! Величественный амфитеатр обосновался вокруг сияющей, даже без прожекторского освещения, сцены, а на ней, точно на пьедестале, — три статные фигуры с музыкальными инструментами.

Солистка присвистнула, обращая на себя внимание участников группы, и, поймав взгляды, затараторила вступительную речь, которая должны была разрядить задумчивую обстановку и настроить всех на нужный лад.

Самой приветливой оказалась Элис — тощая и флегматичная блондинка с выбритым виском и жутким «смоки-айсом», которым она будто пыталась отвлечь внимание от выдающегося носа, слегка загибающегося к губе. Своим мешковатым мрачным нарядом девушка олицетворяла американский рок восьмидесятых годов, известный как «грандж». Девушка с бас-гитарой свесила ноги со сцены и при виде новичка по-доброму улыбнулась, но не издала ни звука.

— Это Элис Грэнд, — не без гордости представила Мия подругу. — Как ты понял, она басистка. А вон тот красавец, — махнула она рукой к барабанной установке, — Марти Флой. Он немного взбалмошный, но ты привыкнешь.

Марти закинул ногу на ногу также высокомерно, как Ацель. Под пышными кофейными — подстать взлохмоченным волосам — бровями мигали безразличные темные глаза с выпуклыми белками, отливающими синевой. Эдвард сглотнул и перевёл взор на последнего члена группы — молодого мужчину с кислотно-зелеными дрэдами и огромным лбом, об который можно было бы бить кирпичи. У него были приятные, запоминающиеся черты, но их нещадно уродовала откровенно враждебная кривизна рта и асимметричные, напряженные скулы в купе со съехавшей в бок челюстью.

— И этим, — сошёл он со сцены, — ты собираешься меня заменить, Мия?

— Да брось, Даг, с чего ты вообще это взял в голову?

— Он же мелкий совсем! Что мы с ним будем делать? — не успокаивался Даг, ковыляя к молчаливому Эдварду с гитарой через плечо. — Да кто ты вообще такой?! — прикрикнул он, красная от гнева.

— Успокойся! — удержала гитариста за плечо мисс Донсон. — Ребята, скажите ему!

— Хэй, Даг, Мия права, — томно наблюдал за потасовкой Марти. — Тупо распускать кулаки на школьника.

— Я не школьник! — заступился за себя Эдвард.

— Попробуй объяснить это публике!

— Признай Марти, ты просто завидуешь его молодости. Сам то уже как пересохшее яблоко, — прозевавшись, вмешалась Элис.

— Эй! Мне всего двадцать девять!

— Попробуй объяснить это публике, — невозмутимо изгалялась над коллегой блондинка.

— Да завалитесь оба! — гаркнул Даг. — Вам легко говорить! Вас не пытаются заменить!

— Да никто не…

— И ты тоже заткнись, фальшивка!

И тут словно сработало заклинание — смертельно бледная, Мия прикусила губу и отступила назад. Ни разу ещё Эдвард не видел её такой. Это была не та Мия Донсон, что своей бешеной энергией разила с экранов, — она вдруг сделалась скучной и неприглядной, яркий образ увял, потемнел; прошлогодняя листва под топленым весною снегом и та — веселее.

— На, держи! — Даг сорвал с себя ремень.

Гитара отяготила не подготовившегося музыканта, и тот чуть было не повалился назад. Затем Даг подключил инструмент к усилителю, и колонки громыхнули неблагоприятным для слуха звоном.

— Играй!

— Что именно?

— Что угодно!

Эдвард скоробил пальцы, чтобы зажать лады на грифе, да так и замер. Элементарная растерянность, давление Дага и неуверенность в себе — злосчастная триада, привлекшая ступор. Все затаили дыхание. Юноша и сам дышал в половину лёгких. Томительно медленно отсчитывались секунды в нагрянувшей тишине. Эдвард тонул в ней, как в тресине, понимая, что если сам себе не протянет палку — сольется с этой мерзкой слизью и пропадет, навеки пропадет.

Прошла минута, а он так и не смог тронуть струны.

Быстро скинув с себя гитару, он вернул ее хозяину, и, не решившись поднять глаз, убежал в закулисье, в его убаюкивающий сумрак. Там, среди глубоких теней драпировки, он почувствовал себя защищённым от позора.

Мия нашла его стенающим на полу у стойки со всякого рода сценическим оборудованием. Испытав невольную жалость, она беззвучно опустилась рядом и обхватила колени.

— Когда мы с сестрой ссорились, я нередко находила её за кулисами плачущей, — поразмыслив, сказала девушка.

— Я не смог…

— Это не твоя вина! Любой бы на твоём месте растерялся. Ох уж этот… — Мия заочно погрозила Дагу кулаком.

— В любом случае, я им не нравлюсь, — был убеждён в своей никчемности Эдвард.

— Ну и Бог с ними! Я здесь солистка и мне решать, кто будет в «моей» группе.

— Но почему? Почему вы так благосклонны ко мне, мисс Донсон? К мелочному человеку, студенту, которому теперь даже платить за учёбу нечем! — злился на себя юноша. — Даг прав — кто я такой, чтобы стоять на сцене?

— О, Эдвард, позволь мне рассказать тебе историю…

Будучи хорошим слушателем, юноша притих.

— Когда-то у меня была сестра — моя близняшка, — вдумчиво вглядывалась девушка куда-то в дальние дали памяти. — Похожих, как две капли воды, нас постоянно путали. Ну, а мы, тем временем, не упускали возможности извлечь из этого выгоду. В школе мы притворялись друг другом, разыгрывая учителей и одноклассников. Она любила музыку, гулянья и шумные компании, а я — библиотеки и одиночество. Она была моей храбростью и безрассудством, а я — её умом и рассудительностью.

Эдвард поднапрягся. Зачастившие в речи мисс Донсон глаголы прошедшего времени обещали истории нехорошее окончание.

— В общем, — продолжала она, — судьба сделала так, что моя сестра стала знаменитой рок-исполнительницей. Естественно, я раззавидовалась. Любая наша встреча оборачивалась серьезной стычкой, зачиненной на бессмысленных пустяках. После одной из таких ссор сестра уехала из дома в слезах, а потом… потом я узнала, что её байк врезался в «Ролс-ройд»…

Эдвард посмотрел на нее сопереживающими глазами:

— Мне так жаль.

— Я до сих пор виню себя и свою чертову зависть! Ах, если бы я была хотя бы на десять процентов такой же, как ты, Эдвард!

— Такой… как я?.. — осекся тот, удивившись столь высокому отзыву о своей персоне.

— Такой же всепрощающей, принимающей мир таковым, каким он является: без злобы, без зависти, с сердечным теплом, — растолковала девушка.

— Глупости, мисс Донсон, вы меня совсем не знаете!

— Может и так, — согласилась Мия. — Но, уверена, придёт время и предположение превратится в убеждение.

— Почему вы так уверены в этом?

— Почему?! — Девушка будто услышала вздор. — Да потому что ты сумел заставить бессердечного наглеца поставить кого-то выше себя. Нужно быть не меньше, чем святым, чтобы стерпеть его выходки!

— Разве вы… разве вы с ним не вместе? — поразился студент.

— Что? Я и Ацель? Пф! Каждая встреча с ним — безумное чаепитие, где вместо чая — отрава! Мы с ним — две брехающие псины, мечтающие друг друга загрызть. Но будь уверен, тебя то он считает лучшим человеком на свете!

Завидев, что Эдвард вот-вот растеряет самообладание, Мия Донсон поспешила крепко обнять беднягу. Юноша смущённо принял её поддержку.

— А как звали вашу сестру, мисс Донсон?

— Мия. Её звали… Мия Донсон.

Эдвард поперхнулся воздухом и изумленно вытаращил глаза на своего кумира. Девушка по-прежнему добросердечно улыбалась, как будто бы не замечая недоуменного взгляда.

— Вашу сестру тоже звали Мией? — Юноша нашёл несуразице разумное объяснение.

— Не совсем… Дело в том, что я взяла её имя… — Кроткая улыбка оборвалась, щеки смялись, как вымоченная бумага, и мисс Донсон поспешно прикрыта лицо ладонью.

— Вы… не… Мия? — по слогам вымолвил тот.

На что девушка рассмеялась, постепенно отвела руку… И вдруг она снова стала прежней — той сильной женщиной, которая видилась публике. Она не ходила в церковь, никогда не была католичкой, однако сейчас мысль о причастии не казалось ей столь бестолковой. Признавшись в секрете, что долгие пять лет тяготил её, как тюремное ядро, возвращал к одному и тому же событию, раз за разом, — мисс Донсон испытала облегчение. Она освободилась. Теперь он знает. Теперь он расскажет всем о том, кто она на самом деле. И наконец, наконец Мия Донсон, всеми обожаемая певица, превратится в Эмму Донсон — завистливое ничтожество, притворщицу, кривляку, обманщицу: бесталанную и никому не нужную.

— А остальные члены группы знают?

— Знают. Именно поэтому они меня недолюбливают. Представь себе, что кого-то, кто тебе очень дорог больше нет, а его пытается заменить кто-то другой — с таким же лицом. Он перенимает все манеры того человека: смеется, как он, двигается, как он, прилюдно заказывает тоже блюдо в ресторане, что обычно заказывал он… Плюется, давится, но ест… И даже называет себя тем же именем! Imitateur!

— Ужасно, — согласился Эдвард, не подумав о том, что его заключение может быть обидным.

— Вот и я об этом. — Мия встала. — Ну что ж, а теперь иди и звони во все колокола, Эдвард. Теперь-то ты видишь, Даг? — говорила она с собой. — Я не собиралась тебя заменять. Никогда! Не в моём это праве!

— Мисс Донсон! Неужели… — Юноша подбежал к девушке и застыл, наблюдая за тем, как на его плечи опускаются две изящные руки. — Мисс Донсон… — уже молебно сказал он.

— Все верно, Эдвард. Теперь ты будешь солистом.

— Нет! — захлебнулся тот в испуге. — Нет, и нет! — повторил он, сбрасывая с себя руки девушки. — Я не позволю вам уйти! Я не смогу заменить вас!

— Тебе и не надо. В этом и была моя главная ошибка — я пыталась заменить. Но никто не заменим. Я осталась Мией для фанатов, но для друзей я — подделка.

— Тогда я отказываюсь от вашего предложения, мисс Донсон, — строго произнёс юноша.

— Почему же? Ты не хочешь стать музыкантом?

— Хочу. Очень хочу. Но мне не нравится пути, которыми я должен идти к этому. Ноша моей совести будет невыносима, под ней всякая радость будет раздавлена. Мечта уплаченная такой ценой это уже не мечта, а наказание. А я ещё недостаточно провинился, чтобы самостоятельно наказывать себя. А что касается вас, мисс Донсон, мне плевать, кто вы на самом деле. Мне нравится ваше творчество. И не мне одному. Пока есть люди, которых вы вдохновляете, разве имеет значение, как ваше имя?

Глава 22. Свидание для одного

В тот же вечер по возвращению домой Эдвард безучастно заслушал бессвязную трескотню миссис Уоткинс о делах в городе — причём даже не её собственных, а соседских. Юноша культурно кивал в ответ на вопросительно поднятые глаза и целенаправленно раздававшиеся интерлюдии, которые все никак не становились кульминацией. Ацель даже не утруждал себя вежливостью, тыкая пальцем в сенсорный экран старого смартфона и периодически морщась и пощелкивая зубами от того, что мешались собственные когти. Когда миссис Уоткинс наконец покинула квартиру, жильцы облегчённо вздохнули и вернулись к реальности. Реальность, собственно, волновала обоих. Захлопнув дверь, Ацель тут же открыл рот. Но вопрос, застрявший на языке, отчего-то отказывался вылезать наружу. К радости пришельца, Эдвард понял его без слов.

— Я согласился, — сказал он, присаживаясь в кресло в гостиной.

Желтая лента фонаря пересекала английский столик из чёрного стекла и косо ложилась на спинку кресла. Из открытого окна донесся глухой рев — этот Хелен завела мотор.

— И все же ты безрадостен, — заметил Ацель, заваливаясь на свой диван, усыпанный мрачными обложками образовательной литературы.

— А вот и не угадал! Я рад, очень рад, просто… такое чувство, что я заслужил это какой-то подлостью, хотя ничего плохого и не совершал. Мисс Донсон предложила мне занять свое место!

— Чего?!

— Я не шучу! — всплеснул руками юноша.

— Должно быть, ты ей очень понравился.

— Вовсе нет! Я даже сыграть не смог. Пальцы точно судорогой свело!

— О, нашу певичку замучила совесть? — Ацель прозорливо сверкнул глазами и на свой манер ухмыльнулся.

— Я думаю, её замучила не совесть, а ты, — прознал Эдвард о его всеведении. — Что, кстати, говоря, одно и тоже. Как ты узнал её секрет?

— Какой именно?

— Тот самый.

— М-м. То самый, — задумчиво улыбнулся чёрный ящер. — Секретов по сути не существует. Все рано или поздно всплывает на поверхность, мой дорогой друг. Достаточно не быть «фанатом».

— Хочешь сказать, что чтобы открыть секрет, нужно его ненавидеть?

— Не-ет, нет! Ненависть — это тот же губительный фанатизм, только вверх ногами. Истина же обнажается перед нами только тогда, когда нам на неё все равно. Я ознакомился с ранним и поздним творчеством Мии и услышал абсолютно двух разных людей. Стоило лишь чуточку надавить, и я убедился в своем предположении. Иными словами — мои глаза не ослепила эта ваша «любовь».

Эдвард подпер кулаком голову, прозаически прищурил глаза, и Ацель понял, что взболтнул лишнего.

— Не то чтобы я хорошо с ней общался, — прочислил он горло.

— Да брось, я все знаю!

— Ты всё-таки читал те смс? — теряя надежду, спросил чёрный ящер и, не дождавшись подтверждения, пробубнил себе под нос проклятия: — Чертова певичка, надеюсь эти сообщения были приличного содержания!

Юноша не сдержался и рассмеялся.

— Видимо, вы хорошие друзья!

— Никогда! — возмутился тот, поспешно переводя тему: — Ну так и что же теперь? Ты сместил её?

— Неа, — загадочно покачал головой Эдвард.

— Значит, она возьмёт тебя на гастроли в качестве приглашенной звезды?

— Ты говорил с ней об том, — утвердительно высказался юноша, уже более не дивясь нечеловеческой проницательности товарища. — Какой же ты все-таки плут! — то ли в восхищении, то ли в испуге воскликнул он, на что Ацель лишь польщено пригладил волосы.

Мия Донсон тревожно стучала голой пяткой по подоконнику и аккуратно вдыхала сладкий дым сигарет в распахнутое окно седьмого этажа, в любой момент рискуя свалиться. Все, кроме Дага, остались довольны решением выдвинуть начинающему гитаристу испытательный срок, и, конечно же, о своем первичном намерении уйти, она умолчала. Тайна была оглашена за кулисами и там же раздавлена, как и обещал Эдвард. Но как бы девушка не доверяла искреннему молодому человеку, в его обществе ей буде не то чтобы неприятно, но, определённо, неудобно, словно бы тайна обрела человеческое лицо и хуже всего — способность говорить. Паранойя? Да, пожалуй. И пусть бы Эдвард навеки стал немым! Нет, не поможет это! Не поможет! Перед ним она будто нагая, и это стеснение ничем не унять.

Вдруг телефон её завибрировал, зазвонил, и сама не понимая почему, Моя в спешке соскочила на пол и двумя прыжками достигла брошенный на кровати смартфон.

— Ало! — запыханно приняла она вызов. — Эдвард?

Но голоса новоиспеченного коллеги она не услышала.

— Спасибо, — ровно прозвучало в трубке, и звонок резко оборвался.

— Да иди ты к черту, Ацель! — разулыбалась Мия в слезах и зарылась головой в подушки.

Как-то накануне студенческого фестиваля Эдвард ошарашил Авеля новостью о том, что Пенни пригласила на празднике. Конечно, для юноши это было чем-то необыкновенным и в плохом и в хорошем смысле, ведь, после того случая в гостиной, они совсем перестали видится и о жизни друг друга узнавали лишь из историй миссис Уоткинс, а такой неожиданный интерес со стороны холодной девушки вызывал подозрения.

— Она либо действительно раскаивается, либо собирается тебя убить! — пошутил пришелец. — И ты пойдёшь?

Эдвард в смятении пинал носком «конверсов» тяжеловесных камень, силясь сдвинуть его хотя бы на миллиметр. Разговор этот происходил в пасмурный, но безветренный день у стеклянных дверей торгового центра. Студент до последнего оттягивал его, потому что чувствовал за собой вину, и вот почему именно сейчас вместе с желанием ударить камень он внезапно поставил друга перед фактом.

— Я, конечно, согласился, но… — Эдвард спрятал кулаки в карманы куртки. — Я и с тобой хочу пойти.

— А я не хочу! — отрезал Ацель.

— Как?! Мы же собирались…

— Собирались! — согласился тот. — Но ты же знаешь, что для меня будет в тягость быть частью грязной толпы подростков! Поэтому, — похлопал он бледного юношу по плечу, — сделай мне одолжение — избавь меня от этой пытки!

Эдвард покосился на кожаную перчатку слева от него, как на странного прыгающего таракана, которого он не имеет воли смахнуть.

— Э… — протянул он немного оскорбленно. — Ты уверен?

— Полностью!

— А вот я что-то теряюсь…

— И куда же запропастилась твоя бессмертная любовь?! — поэтично вздохнул пришелец и закончил тем, что отговаривать или настаивать на чем-либо не станет, что это его жизнь, его выбор, а в делах любовных он разбирается только с самых корыстных и эгоистичных сторон, поэтому наставлений духовных сегодня звучать тоже не будет.

На самом деле в последние дни Ацель стал в разы веселее и почти не поддавался депрессии. Эдвард это подметил и мысленно поругался на себя за то, что совсем перестал уделять время себе любимому.

— Что ж, твоя правда, — заключил он.

Хорошее настроение Ацеля вязалось с вернувшейся к его душе и сердцу сверкающему лучу будущего, которое теперь, как уверовал он, у него никто не отнимет. «На моём веку ни разу не было такого, чтобы носитель «Эвэи» взял под контроль паразита», — сказал ему Беда, когда он сумел телепортироваться на дракона и прихватить с собой врага. «Эвэй», — вот какого именование паразита, поселившегося в его теле, пытающегося взять под контроль его разум. Да, тот страшный день навсегда изменил сондэсианца, внушил ему уверенность в то, что кровь «древних» поможет плоти и духу противостоять этой мерзости внутри него. Так и получалось. Втихоря от всех пришелец тренировался в способности, которую он обозвал «психокинезом», хотя если докапываться до сути, термин этто не охватывал всего умения. Так, психокинезом в парапсихологии принято обозначать способность человека одним только усилием мысли оказывать воздействие на физические объекты. Ацель же умел расщеплять и смещать атомы не только посторонних предметов, но и своего собственного тела. Таким образом, этой своей сверхсилой он не уступал Целителю, а в чем-то даже его превосходил. Хотя, конечно, в эту пору навык его пока ещё был слабоват. Зато Ацель полностью избавился от болезненных приступов и страха смерти. Как только они подступали к нему с головной болью и жаром по венам, он притуплял их, и они быстро отступали. Он мечтал стать сильнее. Помниться, как-то Эдвард сравнил его с супергероем, так почему же ему им не быть теперь, когда на все это есть предпосылки?

Весь день с самого утра перед фестивалем Эдвард был на нервах. Мало того, что это было его первое свидание, так ещё и доказательств тому, что это было именно оно — не имелось. Ацель перенял на себя его волнение, и по отцовски хлопотал в подготовке к знаменательному событию. Настояв на том, чтобы студент подобрал себе наряд по серьёзнее, они перерыли шкаф вверх дном. Перемерив скудный гардероб, Ацель потащил Эдварда в недешевый бутик, игнорируя отчаянное сетование о необходимости научиться экономить, ведь с плотным графиком репетиций, выданных мисс Донсон у него едва остаётся время на учёбу, за которую — не стоит забывать — также надо платить, а о подработке и речи быть не может. И пока он, безызвестный гитарист, зарабатывает славу, кому-то (и тут проскользил жирный намёк на одного бездельника-пришельца) придётся зарабатывать деньги или отыскать высокооплачиваемое дело, а лучше — несколько.

Как назло все костюмы либо плохо сидели на Эдварде, либо «плохо сидели на Эдварде» в глазах Ацеля. «Ты похож на лакея», — смеялся он. Зато стоило пришельцу примерить самую чудаковатую вещь, как к нему приковывали восхищённые взгляды.

В конце концов, положившись на сомнительный вкус сондэсианца, они порешили остановиться на вычурном фраке и нелепом галстуке-бабочке.

В парке «Соцветие» стояла большая сцена, к которой спускались предлинные ступени, каждая из которых — широка настолько, что на ней одновременно могло толпиться человек пять. С правого и левого боку размещались отдельные платформы, специализированные для сидения. Благодаря этому люди могли восседать на высоте, любуясь большими концертами и любительскими выступлениями, не мешая остальным передвигаться по парку. Из вышесказанного очевидно, что в парке имелись как возвышенности, так и низины, а эта самая сцена как раз таки располагалась на дне «чаши» и затылком своим упиралась в плавную горку, заросшую хвоей. Сойти с этого края — значило скатиться кубарем, переломить все кости и всадить в туловище тысячу палок. К счастью случаи такие были чрезвычайно редки, но не от благоразумия англичан, а от сплоченности зелени, которую трудно миновать, не выводов глаза и не обжегшись крапивой. Такое вот природное ограждение!

На закате дня Эдвард укрылся от людских взоров в беседке, откуда открывался скупой вид на кусочек восходящего каменного изваяния — тех самых исполинских ступеней, которыми заканчивалась южная часть парка и с которых начиналась городская черта. Юноша видел, как разноцветные точки спускаются вниз, объединяются в группы, словно мельчайшие организмы под микроскопом — это молодежь уже занимала места. Из низины доносились звукозаписи, сулившие о скорейшем начале мероприятия.

Наконец явилась она… Пенни Уоткинс направлялась к его беседке с совершенно спокойным видом. Колени бились о подол её обыкновенного светлого платья с подвязанной талией и старомодным буфами. Распущенные, золоченые светом зажигающихся фонарей волосы вяло трепыхались в ритм прогулочному шагу.

Девушка заглянула в беседку и вскинула брови, не скупившись на комментарий по поводу наряда своего компаньона на сегодняшнем вечере:

— Боже, Эдвард! — рассеялась она тихонько, как мышь. — Что это на тебе надето? Ты как школьник, который впервые пришёл на свидание. Ты бы ещё ромашку мне подарил!

На этих словах студент, красная от стыда, выкинул букет ромашек себе за спину — за прутья беседки.

Не было сомнений — свиданием здесь и не пахло.

— Так и зачем ты меня позвала? — сконфуженно наблюдал он за тем, как Пенни без всякого смущения присаживается напротив.

— Я хотела попросить у тебя прощения, — грустно улыбнулась она, смотря собеседнику за плечо, между ветками ограды. С одной стороны её лицо подсвечивал розовый закат, напоминающий оперение фламинго, а на другую — падал бледно-желтый блик фонаря. И вот это двуцветное создание сияло своей красотой менее, чем в полуметре от вырядившегося в невесть что студента с зализанными в тугой хвост волосами и не выражало к тому ни малейшего любовного интереса. Она даже не удостоила его особым вечерним макияжем, однако прелестью своей, бог свидетель, не уступила бы и самой Венере.

Пенни поймала на себе взгляд, полный обожания, и наконец произнесла самые страшные для любого влюбленного мужчины слова:

— Мне жаль, Эдвард, ты хороший парень, — очень хороший! — подчеркнула она громче, — но ты мне не нравишься. Прости.

Юноша остолбенел.

— Дело не в тебе, — упорно утвердила она, боясь растоптать самооценку молодому человеку. — Как бы тебе объяснить… — Пенни кусала пухлые губы. — Я даже маме об этом не рассказывала, но дело в том, что я… я не могу испытывать чувства привязанности. Во всех смыслах.

— А Габриэль? Я думал, вы были подругами.

— Габриэль? Габриэль была исключением. Скажем… она была моей родственной душой. Да! Как старшая сестра!

— Не убедительно, — обидчиво сдвинул брови Эдвард.

— Сама знаю! Бред, как не поверни! Но что правда — то правда… Я дорожу мамой, Кикки, Габриэль, но… но даже так я не уверена, что люблю их сердцем, а не каким-то не обозначенным чувством долга. И это при всем том, что всякая мелочь вызывает у меня слёзы и горечь, жгучую горечь, от которой и жить не хочется! Но я гоню эту горечь, говорю себе: «Ты здесь бессильна. Этот мир до тошноты промах гнилью, его уже не спасти». И я продолжаю бездействовать… Мучаясь, мучаясь, мучаясь от этого! — Девушка эмоционально мяла пальцами юбку. — Я знаю, что должна что-то сделать, но не знаю что и как. Мне казалось, что Габриэль вот-вот приоткроет завесу моего предназначения, но она ушла, её больше нет.

Тут Пенни словно очнулась от сна и осознанно захлопала черными густыми ресницами:

— Извини, увлеклась… В общем, ты понял, что со мной все очень сложно…. Я не хочу проводить этот вечер с тобой, Эдвард, но если хочешь ты — я побуду рядом столько, сколько ты пожелаешь.

— Нет, — решил для себя Эдвард.

— Тогда… Удачи! — любезно улыбнулась та, вставая и поправляя юбку.

— Прощай, — трагично прохрипел студент, не провожая возлюбленную взглядом.

Он не видел, как она ушла, и долгое время сидел молча, недвижимо, будто мёртвый. Убедившись, что её шагов больше не слыхать, Эдвард заплакал.

На улице совсем стемнело, оранжево-желтые шапки фонарей разгорались все ярче и ярче, затмевая размытую ленту млечного пути. Эдвард обошел высокую точку аллеи по кругу и очутился на противоположной от беседки стороне. Под ним утекала вниз река живых человеческих тел, всплескивающая звонкими юными голосами, среди которых было не мало школьников. Они стояли и сидели на ступеньках, все как один обращенные лицом к свету прожекторов.

Эдвард начал спуск. Он был ему противен, также как и все остальное, чем мог похвастаться фестиваль: однотипная музыка, гнусавые голоса и тщеславные улыбки, короткие юбки и смешавшиеся в ядовитый газ запахи одеколона и сигаретного дыма.

Юноша не стал здесь задерживаться и сошёл на ровный асфальт. Музыка сделалась громче, прямо-таки ударяла по ушам. Неподалеку выстроилась очередь в буфет. По правую руку — шеренгой тянулись переносные шатры развлечений и фото-будки, последние — заняты подружками-старшеклассницами, упоительно хохочущими над своими перекошенными рожицами на выплюнутой им в руки фотобумаге. Эдварду вдруг снова захотелось всплакнуть, но он взял себя в руки и отделался томным вздохом.

Некая смуглая особа, загадочно возникшая из-за ствола старого бука, загораживающего собою аллею, поманила Эдварда пальцем с острым изукрашенным ногтем. Это была молодая женщина с лицом Эсмиральды и глазами водяного — мутными, как мыльная пена и сосредоточенными. Облик её впечатлил юношу.

Эдвард осмотрелся, удостоверившись, что жест обращен именно к нему, и робко подошёл к этой статной даме в цыганском платье, швы которого не пойми где оборачивались юбкой, а где оборками блузы. Тёмная плотная ткань буквально топила в себе ровный стан, а накидка на плечах сливалась в темноте с чёрным шелком кудрявой головы.

— Я вижу судьбу твою, дитя, — шептала она с акцентом, бесспроса вырывая из кармана руку студента, — призвала меня её песнь, ибо обязана она быть спета. О, великая судьба тебя ждёт! Позволь мне прочесть твою жизнь и узреть будущее. Все задаром, дитя, задаром! Ни монеты с тебя не возьму. Любопытством одним я ведома, как и есть здесь всяк прохожий.

— Вы гадалка?

— Гадалка ли я? Если гадалка есть всевидящее око Вселенной, — пусть так! — И женщина поволокла Эдварда мимо рядов всеразличных треугольных навесов.

В шатре гадалки веяло приторным эфиром, исходившим от скульптурных свечей, странный дым клубился из-под её круглого столика в центре под пестро-расшитым обрезком платка с пушистой обоймой толстых плетёных нитей. Цыганка молча усадила гостя за стол — на какой-то запрятанный под войлоком короб с улицы, и сама, элегантно сложив ноги, присела напротив.

— Меня зовут Бенинья! — представилась женщина, раскрывая ладонь юноши. — А ты… Как тебя величать?

— А вот это вы мне скажите, — усомнился Эдвард в её профессионализме, — вы же гадалка.

Бенинья разгоготалась, сверкая золотым клыком.

— Ах, ты умница, умница, Эдвард, страж счастья!

Эдвард поднапрягся.

— И чьё же счастье ты так упорно оберегаешь? — вглядывалась в линии на его ладони гадалка. — Уж видится мне не своё собственное! — тут же ответила она на свой вопрос. — Вижу печать горести на сердце твоем, не криви чело, обмана я не совершу! Доверься мне, распахни мысль свою предо мной, не препятствуй помощи моей! — причитала она, нахмурившись. — Вот так, вот так, наконец-то, ясно гляжу… Вижу! Вижу,вижу ждёт тебя… О, нечто ужасное!

— Простите, мисс, — перебил её Эдвард, разочарованно — вы, конечно, угадали с именем, но у меня нет оснований верить всему остальному.

— Ну да, да, дитя, конечно, конечно! Думаешь ты обо мне дурно, думаешь, за деньги — счастье, за пустые карманы — проклятие. Как же мне переубедить тебя, Эдвард?

— Будущее любой может рассказать, а вы расскажите моё прошлое!

— Будет исполнено!

Гадалка затихла на минуту, воды пустыми глазами по розовой от волнения ладони.

— Женщина, что породила тебя, сейчас цепляется за холодные прутья. Пышет паром, точно дракон. Вижу другую женщину… юную. Пустую, пустую куклу. — Бенинья болезненно потерла виски. — Кукла. Кукла, отрывисто повторяем она. — Только и всего, что кукла. А внутри! Что внутри?! Нечто нечеловеческое.

Бенинья продолжала говорить, на первый взгляд, сущую чепуху, однако Эдвард в каждом описании узнавал тех или иных персонажей своей жизни и ни разу не сделал гадалке выговор. А когда та перешла от прошлого к настоящему, никаких сомнений в ее способностях не осталось вовсе.

— Вижу душу разбитую и замученную бытием, чёрный лик, чёрное стекло глаз. — Цыганка поежилась, и по щиколоткам Эдварда тоже пробежал холодок, словно в шатер под их столик юркнуло привидение.

— Ацель? — не вытерпел студент воцарившейся паузы.

— О, как печально! — вдруг воскликнула та, выпучив глаза. — О, страж счастья, так вот чьё счастье ты бережешь! Вижу я конец, вижу, что расходятся ваши пути, вижу тоску одиночества, вижу смерть! Смерть! Черная-черная смерть! — уже не говорила, а кричала Бенинья. — Рогатый и красный! О, святы боже! Дьявол! Сам Сатана бьёт копытами! Конец! Конец всему!

Эдвард выдернул руку и отшатнулся, опрокинув короб вместе с войлоком на коричневую землю.

— Ах, дитя! — уронила голову в руки гадалка, а когда вновь оглядела шатер, стража счастья поблизости уже не было.

Эдвард перебирал ватными ногами, никак не придумав пункта назначения. Его трясло. Весь бледный, он был сам в себе и оттого ненароком врезался в шумную компанию молодых.

— Йоу, Эд! — шлепнул его по плечу юноша с горбинкой на носу и с искрящимися зрачками, какие бывают под градусом алкоголя. — Ты тоже тут! Как вечер? Что за прикид на тебе? — Он развязно засмеялся.

— Эм, и тебе, привет, Гордон.

— Гор! Для друзей я просто Гор! — И Гордон ударил себя в грудь.

Гордон Браун был ровесником Эдварда и приходился ему одногруппником, но никак не товарищем. Отношения их крутились по одному и тому же кругу: притворное дружелюбие, тщетные попытки Эдварда избежать конфликта и, собственно, сам конфликт. Этот цикл удручал Эдварда своей стабильностью.

Друзья Гордона отозвались смешками и тоже притормозили, оценивающе рассматривая чудаковатого коротышку в галстуке-бабочке.

— Это твой дружок, Гор? — сложилась пополам от смеха короткостриженая девушка.

— Нет же, нет же! — подхватил кто-то ещё. — Гор не водится с первоклашками! — И снова смех.

Эдвард предпринял попытку ускользнуть и затеряться в толпе, но Гордон ухватил его за шиворот.

— Куда это ты собрался? Мы же только-только встретились! Слышал, тебе выперли из группы?

— Я сам ушёл, — соврал тот, чтобы сохранить хотя бы горсточку чести.

— Ну кого ты обманываешь, Эдди! Позволь мне представить тебе мистера Луиса!

Из компании отделился худощавый тип со впалым лицом и огромными распухшими глазами.

— О-о, — протянул представленный, — так это ты тот неудачник?

— Прошу прощения? — не понял Эдвард такого резкого выражения неприязни.

И только тут юноша заметил за спиной у молодого человека футляр с гитарой.

— Фрэнк Луис? — обомлел он. — Моя… замена?

— Именно так! Скоро наш выход, рад, что ты пришёл посмотреть!

— Мне все равно, — отвернулся Эдвард. — Я нашёл себе местечко попрестижнее, чем студенческий рок-бэнд.

— Сказочник!

— Я не вру! Я теперь с Мией Донсон!

Но студенты лишь в очередной раз засмеяли его.

— Ну конечно, Эдди! — прихлопнул Гордон Эдварда по спине — да так, что Эдвард подпрыгнул. — Мы верим тебе, — обменялся он насмешливым взорами с друзьями. — Играешь ты на уровне! О, ты, наверное, думаешь: «Почему же тогда тебя прогнали?» Все просто, дружище Эдди! Ты — неудачник! И эта твоя репутация неудачника — позор для группы!

— Заткнись, — прошипел Эдвард, чувствуя что выходит из себя.

— Неудивительно, что тебя бросила девушка! А она красивая эта Пенни, как думаешь, сколько она берет за ночь?

И вот тут то Эдвард не выдержал и замахнулся в наглеца кулаком.

— Не смей упоминать её имя своим гнилым языком! — вскричал он, и завязалась драка.

Люди быстро обступили их, теряя интерес к происходящему на сцене, и вместо того, чтобы разнять дерущихся, лишь сильнее подначивали:

— Драка! Драка!

— Ударь его!

— Давай, Гор!

Ответный удар рассек Эдварду правый глаз и сбил его с ног, отчего толпа недовольно замычала:

— Вставай!

— Поднимался, слабак!

Но едва Эдвард выпрямил локти, как Гордон сдавил его шею пальцами и подтянул к себе. В правой руке у него блеснуло лезвие перочинного ножа. Юноша сглотнул и не смел шелохнуться, ощущая, как ноги отрываются от земли. Так вот про какую смерть вторила гадалка Бенинья? Как нелепо!

Конечно, убивать Эдварда Гордон не собирался. Да, он был мерзавцем, но мерзавцем законопослушным, ну или, по крайней мере, содрагающимся при виде полиции.

— Вали его! — не удовлетворилась толпа. И чтобы поддать огоньку и не обижать публику, Гор решил немножко попозировать с ножом. Тем более что жертва была крайне настроена «подыграть».

К сожалению, представление длилось недолго. Молодежь притихла, зашепталась и в нагрянувшей тишине Гордон заслышал щелчок перезарядившегося охотничьего ружья. Он отвел глаза от добычи и уткнулся взором в дуло, нацелившееся на него из толпы.

Глава 23. Третий не лишний

Конечно, читатель уже догадался, кто утихомирил толпу. Без тени улыбки Ацель ступил прямо сквозь гущу людей и спустил курок.

— Бам! — И силиконовые шарик беззвучно шлепнулся об лоб оцепеневшего от ужаса Гордона. Ружьё было фальшивкой — одной из тех, что используют на праздниках в развлекательных тирах. Как же Гордон сразу этого не понял? Теперь все смеются над ним, над его вспыхнувшей физиономией. Да кто этот ублюдок, не снимающий солнцезащитные очки в бессолнечный час?

— Следующий будет на поражение, — предупредил Ацель, да так угрожающе, так убедительно, что растерявшийся Гордон проглотил язык.

Эдвард отскочил от толчка в грудь, но тут же был подхвачен верным другом. Гордон и его компания удалились с поля брани под пристальный глаз пришельца. В честь героя прозвучали оживленные рукоплескания, и именно эта бурная волна, прокатившаяся по всем концам площади, спугнула Ацеля, и он под руку со своим компаньоном исчез вслед за Гордоном.

— Что ты здесь делаешь? — осипшим голосом поинтересовался Эдвард, когда они оказались поодаль от оглушающий восторганий студенческого коллектива.

Друзья укрылись между площадью и аллеей в чёрном омуте теней, под мохнатым деревом, которое не впускало под свой занавес свет. Даже белесые глаза Ацеля померкли за стеклами очков, и было не совсем ясно, куда падал его взор в момент состоявшего тогда диалога.

— Просто мимо проходил.

— Я думал, ты такое не любишь…

— Пф! Терпеть не могу! — Пришелец почесал затылок оружейным дулом. — Ну ладно, ладно! Я просто хотел удостовериться в том, что ты не попадешь в какую-либо передрягу. Как видишь — не зря! Ну и чего ты смеёшься?

— Где ты взял ружьё?

— В тире! Не переживай, я его не крал. Просто одолжил. Без разрешения, гхм, неважно!

Но кража имитированного оружия никак не разозлила юношу. Да и как тут можно злиться, когда клин действительно вышибло клином, как и обещает пословица? (В данном случае под «клином» мы понимаем плохие поступки)

Эдвард поведал пришельцу о своём злоключении с Пенни и Говардом, пока дорога вела обоих между светлыми шатрами и торговыми лавками.

— В день фестиваля традиционно работают ярморки, — объяснил юноша, на ходу подвязывая растрепанные волосы — Хочешь чего-нибудь?

Ацель помотал головой, досадливо вздыхая.

— Ты чего, Ацель?

К ним в пару затесался какой-то высокий молодой человек в широком лимонно-желтом худи, поддерживающий моду сондэсианца носить чёрные очки в самое тёмное время. Из-под капюшона торчком стояли красные лохмы.

— Хэй, ребятки! — подкрался он к ним, громозвучно кривляя языком.

— Только не ты, — сбросил с плеча чужую руку Ацель.

— Простите, мы знакомы? — также ретироваться Эдвард.

Тогда молодой человек снял очки и приспустил капюшон.

— Мисс Донсон?

— Тсс, — прошипела певица. — Чёрт возьми, Эдвард, как ты думаешь, почему я так приоделась? Это мой камуфляж! — гордо подбочилась девушка. — Я тут уже час брожу, и никто не узнал меня! Как же я по этому соскучилась!

Ацелю повезло. Ему не пришлось щеголять по кварталу в поисках той самой лавки, у которой он свистнул «ружьё». Когда хозяин тира оправился от потрясения, то немедля отправился по следам негодяя и нагнал его возле побочной аллеи, пересекающей площадь поперёк. Там за углом он наткнулся на троих, как он полагал, сообщников-бандитов, во главе которых стоял высокий, весь в чёрном преследуемый им злоумышленник. Нахально опираясь на дуло, как на трость, негодяй о чем-то бесстыдно громко восклицал.

Завидев, или вернее — почувствовав затылком гневливое ворчание и пыхтение, пришелец развернулся на шестьдесят градусов и бесцеремонно протянул мужчине его имущество:

— Мне чужого не надо, — самодовольным комментарием сопроводил он подачку и как бы в поиске одобрения глянул на Эдварда.

Хозяин тира вырвал ружьё волосатой рукой и, поразившись тому, как быстро к нему вернулось краденное, пробурчал что-то не членораздельное, что планировалось оформиться в полноценную пятиминутную лекцию с дословными цитатами всех пунктов уголовного кодекса, которые ждут бесчестную шайку в случае сопротивления.

Итак, присутствие на фестивале для всех троих носило сугубо индивидуальную цель. Эдвард пришёл на свидание, но был отвергнут и едва не побит Гордоном; Ацеля привело на праздник отцовское беспокойство; но что же послужило причиной посещения молодежного фестиваля давно переступившей порог юношество небезызвестной певицы?

Дело в том, что пять лет назад, когда сёстры проживали пик поры студенчества, Мия — настоящая Мия — налегла с упросами на Мию фальшивую, былую Эмму. Но Эмма по обычаю отшвырнула предложение повеселиться с сестрой. Среди юных лиц девушка выискивала что-то, что приблизило бы её к своему двойнику. Чем занималась сестра в подобные вечера? Что её смешило? Что так влекло в эту толпу? Если нельзя исчезнуть, отделиться, — значит придётся стать не просто подражателем, а ею самой — единственной и неповторимой Мией Донсон.

Пути наших героев сошлись в этот вечер и какая та невидимая нить завязалась между ними путаными узлами. Поэтому, как бы не возникал Ацель, ничто не могло разбить эту троицу на единицы. Вместе они гармонировали друг с другом своими различиями, дополняли веселье друг друга, как три части одного пазла. Так, мисс Донсон становилась инициатором — её вулканическая энергия оживляла любой застой, она будто играла музыку внутри себя, также как играет на сцене, заражая мелодией понурившие головы. Своей поддержкой Эдвард освещал дорогу будущей коллеги, словно прожектор, к которым та давно свыклась. И сам, в свою очередь, шёл по уже проторенной тропинке туда, куда в виду своей зажатости никогда бы не осмелился пойти. Даже Ацель получал в этом общении свой особый кайф. Что Мия, что Эдвард создавали ситуации, где ему предоставлялась возможность похвастаться талантами и поощрить своё не лучшее качество — гордыню.

Например, блуждая мимо шатров, мисс Донсон загорелась идеей выиграть главный приз в игре, где надо было ляпнуть все воздушные шарики. Эдвард тут же растормошил Ацеля за пальто:

— Это же твоя стезя! Давай попробуем! — засверкал он серебром в глазах.

Прежде незаинтересованная мина пришельца просияла и в нем проснулся спортивный интерес.

— Смотри и учись! — выпрямился он и с пафосом опытного стрелка, убийцы, ковбоя и всех обособленных героев боевиков, попросил выдать ему дротики.

Смысл аферы заключался в том, что если ты лопнешь все шесть шаров с одной попытки (то есть на каждую попытку — по дротика), с тебя не возьмут ни гроша за участие. Конечно, пропустив перед собой человека, Ацель заподозрил неладное. Дело в том, что иглы дротиков были целенаправленно затуплены, а слабо надутые шарики усложняли задачу или сказать — делали её невозможной. Это позабавила сондэсианца вдвойне! На фоне тупоголовых лузеров он будет выглядеть совершенным героем!

Подменив бесполезные хозяйские дротики своими собственными, которые, как всем известно, всегда имелись у него в рукавах, Ацель одним за другим взрывал шарики, заслужив всеобщее восхищение.

Огромного плюшевого медведя, которого он, можно выразиться, заполучил отмщением за мошенничество, Мия водрузила себе на плечи, но вскоре утомилась от такого хождения и щедро одарила игрушкой какого-то ребёнка.

Последним пунктом в программе развлечения был живописный салют. Возвращаясь к легендарным ступенькам, чтобы расположиться там в зрительском комфорте, Эдвард замялся у сцены, различив в бурлении людских голосов слова той самой песни, которую он должен был исполнять со студенческой группой. Чистый тембр нынешнего солиста, славные переборы гитарных струн, чувственность октав в исполнении нового ведущего гитариста, — расширили в душе Эдварде щель, чернившую сердце.

Это была зависть.

Кое как юноша преодолел себя и, опережая товарищей, повлек их на высоту, куда музыка вкарабкиваясь некрасивым эхом, снова срывалась вниз и долбилась о землю, заставляя её дрожать, как под ступнями великана.

— А не высоковато? — приподнял бровь Ацель, устраиваясь под чёрной пядью ветки. Здесь он был незваным гостем и оттого неуютно жался к темноте.

— А ты боишься высоты? — усмехнулась Мия, плюхнувшись на ступеньку выше, потому что на выступе каменного сидения ей не хватило места: оно было первее всех занято Эдвардом.

— Я ничего не боюсь, — обиделся тот. — А боязнь высоты — это его слабость, — ткнул он пальцем влево от себя.

— Ну… вниз в такой темноте я бы спуститься больше не рискнул, — согласился юноша, оглядываясь в бездну, в конце которой горел огонёк сцены. Цветные прожекторы словно выискивали кого-то во мраке ночи, иногда замирая на чьей-нибудь фигуре и уплывая дальше, в сторону, чтобы не довершив круг, возвратиться назад по тому же маршруту и ослепить кого-то ещё.

— Неплохо мы сегодня отожгли! — вдруг захохотала Мия, расчехляя мороженое. — Сегодня я в самом деле была ею…

— Кстати, — вспомнил Ацель, — забыл спросить: а что такое…

Ударил первый залп фейерверка, и сондэсианец оторопел, так и не добравшись до вопросительного знака. Люди почему-то радостно кричали, насвистывали, подставив лица сыпавшимся на них с неба огням, этим изумрудным, желтым, лиловым цветам, сбрасывающим лепестки, этим взрывающимся кометам, ежесекундно гибнувшим в атмосфере. А он, пришлый, чужой, далекий от всего земного, — взирал на небеса испуганными глазами и не знал, куда спрятаться от ужасных бомб над его головой. Никакой прелести он в этом не видел и не убежал лишь из-за положительной реакции окружающих, заставившей его поверить в то, что он заблуждается.

Ацель потупил взор, не желая ворошить прошлое. Ведь именно оно навестило его в эту минуту, раскрасив картины страшных лет осады Сондэса. Точно такие же огни погубили миллионы сондэсианских семей, точно такие же цветы распускались в глазах умирающих, и точно такими же красными лепестками окроплялась земля у него под ногами, когда он хоронил оскверненное тело Ливары. Спруд, Сондэс, вайсваги, рабство, Онгэ… Трагическая история завертела мысли Ацеля, водопадом обрушившись в его сердце, потопляя судно самообладания, и он, как истинный капитан, погружался с ним на самое дно.

Ацель вздрогнул: тяжесть чужой руки придавила его руку.

Эдвард догадался в чем дело и больше не смотрел на салют, его взгляд был прикован к чёрной полосе, кубарем летящей вниз, и к носкам своих потрепанных черно-белых кед.

— Прости, — сказал он еле слышно, и губы его тронула та слезливая судорога. Это было хрупкое состояние, которое легко сломать, оборванный проводок наушников, который нельзя тронуть не повредив мелодии.

Мия молчала, её глаза перескочили с одного пёстрого пятна в небе на другое и замерли на горизонте. Она вздохнула и перестала дышать: в сумерках, за тремя тощими фигурками тех самых подружек, что сегодня уже оскорбили своей жизнерадостностью Эдварда, мелькнула чья-то тень. Всего на мгновение мисс Донсон стала свидетелем потустороннего — бестелесного призрака, изучающего её из-за прутьев стволов. Этот призрак будто улыбнулся ей: сверкнули белые зубы, приветливо шепнули в её сторону тёплым ветерком и растворились в воздухе. «Сестра… — уверовала девушка. — Это определённо ты, Мия, моя дорогая Мия! Только ты умела так улыбаться…только ты». — Мисс Донсон утерла слезу.

Пока Мия мысленно общалась с призраком, Ацель в лёгком недоразумении открывал рот, тщательно подбирая слова. Фейерверки его уже не пугали, он был озабочен тем, как бы не «прорвать платину» своей неосторожностью и не испортить тем самым вечер.

— Эдвард, — наконец произнёс он, — ну вот опять ты себя винишь за то, чего я не понимаю. — Ацель попробовал улыбнуться, и улыбка это вышла не утешающей, как он рассчитывал, а какой-то нервной, царапающей. К счастью, Эдвард даже не повернул к нему головы.

— Я знаю о чем ты подумал, когда взрывали фейерверки, — тихо отозвался он. — И это все моя вина. Я опять думал только о себе. Прости, что из-за меня ты вспомнил Сондэс.

— Замолчи! — эксцентрично воскликнул тот. — Замолчи, — почти на выдохе повторил пришелец и бережно прижал того к своему плечу.

Это было не то грубое «замолчи», рождённое раздражением или злостью, усталостью или настоявшейся ненавистью, — это твердило заботливое сердце, стонавшее от боли созерцания самобичевания дорогого друга, члена семьи, кого-то, выходящего за рамки определения «любовь». Это была эмоциональная близость двух душ.

Глава 24. Свет во тьме

Страницы календаря переворачиваясь с огромной скоростью, день за днём как бы сжимая дневной свет, чтобы уместить его под колпак осени. Как и зарекался Эдвард, жизнью его стала музыкальная карьера. Три раза в неделю он подрабатывал в магазинчике комиксов — невзрачном, квадратном кубе на одном из переулков Станвелла в окрестностях Уиллоубрука. Почитывая втихомолку комиксы про зомби, студенту чудилось, что в любой миг по дороге до метро на него вот-вот набросился мертвец. Платили ему сущие копейки, но освободить всю неделю на работу он не мог, поскольку в приоритете была музыка.

В концертной программе «Go-Go, Furry!!» было сразу семь песен, в которых юноша был задействован. В пяти из них он выступал в качестве гитарной партии, которую играла обычно сама Мия; шестую песню он пел с ней в дуэте; а в финале — представлял оригинальную композицию.

Ацель тоже не прокрастинировал. Если Эдвард пропадал на учёбе, работе и репетициях, — наш пришелец уходил в ночь на самые настоящие расследования. И хотя он заверял друга в том, что дела эти мелочны и не стоит ни о чем переживать, в действительности в одиночку ему приходилось распутывать не только уличные кражи, потери домашних любимцев, но и серьёзные криминальные истории. Да, Ацелю было проще запачкать руки кровью, нежели стоять на какой-нибудь кассе и продавать фастфуд. Однако среди набирающих обороты дел, пришелец наотрез отказывался сотрудничать с государственными служащими, поскольку боялся светиться в глазах правительства, этого ксенофоба Премьер-министра, который уже активировал патруль, высматривающий странности в городе.

К сожалению, соседи практически перестали видеться. Когда Ацель возвращался после своих ночных приключений, Эдварда уже не было дома.

Лысели деревья, белело солнце, и небо превращалось в сизую гущу, напоминающую варево ведьмы. Так незаметно настал ноябрь. Уже пять с половиной месяцев Ацель жил на Земле, смирялся с ее бардаком, и тешил душу приятными вечерами за чашкой чая. Иногда в его раздумья вторгалась невнятная ухмылка — это он насмехался над собой из прошлого, над тем беспокойным сондэсианцем без еды и крова, заядлым преступником, злодеем, вечно бегущим в неопределенности от кого-то и куда-то. Порой, небо покрывали мраморные тучи, и тогда Ацель ненароком проводил ассоциации с облаками пепла, заточившими в себя как в скорлупу его родную планету. Тревога стучалась в грудь, но вдруг солнце разбивало тучу, словно лучом лазера, и голубой обрезок неба выныривал из треугольной прорези. Облегчённо вздыхая, Ацель отходил от окна и снова наполнял чашку напитком, ругая себя за малодушие.

К концу месяца Эдвард отвоевал себе выходные и в середине недели друзья наконец-таки смогли выбраться на совместную прогулку. Они добрели пешком до Лаунинг-стрит. Остановившись на светофоре, Эдвард отвлекся от своего кофе и экспрессий, посвященных подлецу Дагу, засмотревшись на следующую картину…

На другой стороне дороги стояла полицейская машина, которую пинала ботинками молодая девушка в траурном платье. Она кричала, брыкалась, и губа её была то ли разбита, то ли искусана от стараний отбиться от обхвативших её по обе руки государственных служащих.

— Я — человек! Вы ошиблись, я — человек! — вопила она.

Ацель потянул друга за рукав и с отвращением прошептал:

— Патрульные… Их стало больше.

— Мерзавцы! — с чувством воскликнул юноша, и пластмассовый стаканчик смялся в его руке, расплескав кофе. — Совсем уже стыд потеряли. Арестовывают кого попало!

После митинга АСВ и жесткого ответа на него Премьер-министра, в Британии не утихали конфликты. Патруль без разъяснений сажал в машину любого, кто казался им странным. Под горячую руку попадала неформальная молодёжь и безобидные сумасшедшие, последних — стало больше в связи с разворачивающимися событиями: слабонервные и легковнушаемые граждане все чаще съезжали с катушек, замороченные историями про инопланетян. Защитники же трудились восстать против несправедливой власти и на каждое расистское заявление Энтони Хопкинса лишь с новой силой бросались в наступление. Дело клонилось к гражданской революции, и мирной части населения было страшно подумать о завтрашнем дне.

Мия открыла фонд помощи АСВ и выступила его официальным спонсором. Таким образом, если Ацеля поймают — у неё будут силы бороться.

Количество групп сопротивления по всей Великобритании увеличилось до двух десятков. Самые крупные митинги проходили в Лондоне и Бирмингеме. Мисс Кингман и мистер Вьерд руководили мелким тайным обществом, которое сливало в сеть информацию противоправных действий мистера Хопкинса и его приближенных, что служило рычажком для агрессии защитников; а также занимались исследованием земной орбиты и изучением исторически-фиксированных случаев посещения Земли НЛО. В тайном обществе состояли только проверенные люди, которые либо уже встречались с пришельцами, либо готовы были отдать на отсечение голову за одну веру в них. Это были эксцентричные личности, которым прощалась доля безумия за их ум и таланты, а также за то, сколько сил они вкладывали в это своё помешательство. С их именами читатель познакомится в следующей части книги.

— Уходим, — развернулся Ацель спиной к дороге.

— Ты иди, — не спускал глаз с девушки Эдвард, — а я не могу это так оставить! В конце концов, на её месте мог быть и ты…

Светофор пустил прохожих, и юноша побежал выручать несчастную.

— Эдвард, вернись! Эдвард! Чёрт тебя подери! — прошипел пришелец, оставшись на другой стороне улицы в качестве наблюдателя.

Он видел, как тот о чем-то толкует с полицейским, энергично размахивая руками; и как девушка наконец высвобождается из объятий закона и падает на пятую точку, обшаривая ладонью асфальт. Ацель было решил, что она хочет нащупать что-то увесистое, какой-нибудь камень, которым можно впечатать по роже дрянного копа, но потом заметил у бордюра белую трость и сразу понял, кто перед ними.

Девушка была незряча. Эдвард тоже в этом убедился, когда подал ей руку, чтобы помочь подняться, но та его дружелюбия просто-напросто не разглядела.

— Подайте трость, подайте трость! — завопила она, проглатывая гласные в животной панике.

Когда Эдвард оказал любезность, девушка встала, используя палку, как опору, и выпрямила стан, отбросив с лица сосульки волос. Наряд ее тоже был потрепан: где-то подлатан, где-то замызган; но болезненно-белый лик и тонкие черты — все это привносило в образ бродяжки царственности, величия. Да и ее манера речи, пусть и облаченная в ранящий слух незнакомый акцент, диковинный для здешних мест диалект, заимствованный у «викингов», — был максимально культурным, как у человека, видавшем сытую и духовную жизнь.

— Благодарю, — выдохнула девушка, когда полицейская машина уехала. — И её глаза, сплошь голубые, без зрачков, пугающе проницательно вонзились в Эдварда. — Но зачем же вы соврали, добрый господин! Вы ведь мне не родственник! О, что было бы, если бы ваша ложь не сработала! Вас бы тоже забрали! — не умолкала слепая. — А где же моя Луна? Луна, Луна! — Девушка завертелась на месте, окликая кого-то с именем Луна. — Добрый господин, вы не видели куда убежала моя собака? О, бедняжка Луна! Как же я без неё!

— Вы потеряли собаку-поводыря?

— Больше, чем собаку! Моего друга! — Девушка крутанулась на месте, и черные, острые волосы звучно шлепнулись о бедра, что в купе с остальными формами тела роднили бездомную с белой тростью. — А это кто к нам идет? — Наконечник трости проткнул воздух.

Юноша представил Ацеля и представился сам, но когда пришел черед назвать имя новой знакомой, он замял свою речь.

— Ах, да! Меня зовут Эриэль Блум! — уняла неловкость та.

— Какое… какое необычное имя! — Мрачная тень задевала всех, но студент все же выдавил из себя капельку света, проявившейся в идее обрезка улыбки.

— Этот Ацель… Кто он? Тяжелые шаги… Звериные!

— Может… сами его об этом спросите?

— О, бьюсь об заклад, на любой мой вопрос, обращенный к нему, он ответит грубостью. Извольте! Расскажите лучше вы, добрый господин, мистер Лэйд.

— Эй! Не смей говорить в обо мне в третьем лице! — рявкнул Ацель и попытался повлечь за собой Эдварда — прочь от неприятной ему человеческой самки.

— Погоди! Мисс Блум нужна наша помощь! — Юноша постарался переубедить пришельца, не сопротивляясь, но опережая скоростью разговора скорость движения, и так до тех пор, пока подошвы его плотно не пристали к земле. — Она слепая, как и ты! — надавил он на больное. — Но в отличие от тебя у нее нет чудо-очков. Собака-поводырь — ее глаза! И она пропала. Поему бы тебе не помочь несчастной девушке?

— В ней есть что-то странное.

— Поясни?

— Мне она не приятна… Ты слышал, что она сказала, когда я подошел? Я ей не доверяю. Кроме того… мои инстинкты говорят, чтобы мы держались от нее подальше.

— Думаешь, она… того?

— Инопланетянка? Хм, вряд ли… скорее просто сумасшедшая.

— Но ты сомневаешься?

Мисс Блум бесшумно скользнула в сторону интриганов и успела подцепить край перешептываний.

— Сомневаетесь в чем?

— Ни в чем, мисс Блум! — быстро пошел на попятную обходительный Эдвард. — Просто обсуждали возможные варианты того, где искать вашего пса… то есть друга.

— О, вы так добры! И к чему вы пришли? Вы знаете с чего начать поиски?

Ацель помолчал и вдруг заявил, зачем-то меряя пальцем направление ветра:

— Не только с чего начать, но и чем закончить! Я отыщу вашу собаку где-то… — Он прищурил глаза на городские часы. — Через полтора часа.

Девушка без восхищения, но с очевидной радостью в голосе, протянула Ацелю визитку. Пришлец обвел взором ее нечистые руки, ужаснулся количеству черни под нездоровыми ногтями и скорчил Эдварду физиономию непроизносимой мольбы. Юноша вздохнул и, понимая отчего тот медлил, зажал карточку двумя пальцами.

— А ты еще ей руку подавал! — возмутился Ацель, как только они покинули поле «видимости» мисс Блум. — Если бы ты дотронулся до нее, я бы не пустил тебя в дом!

— Как ты можешь не пустить меня в мой дом?

— Очень просто!

— И все-таки она не бездомная! — вчитывался в адрес Эдвард.

— Может это адрес психбольницы? — заглянул ему через плечо пришелец.

— Ну и каков план? Ты ведь не шутил насчёт того, что собираешься отыскать собаку за полтора часа?

— Ты сомневаешься в моих способностях?

— Конечно, нет!

— В таком случае…

— Постой! — Эдвард смутился. — Ты пойдёшь один?

Пришелец затоптался на месте, всем своим видом выказывания намерение избежать оправданий.

— О, Эдвард, это сущие пустяки! У тебя выходной, в конце концов, стоит ли тратить своё время на… это?

— Я уверен, что ты справишься и без меня, — с досадой проворчал студент, — просто я… рассчитывал на другое.

Ацель издал своё долгое вопросительное «хм» и получил ответ:

— Я думал, что мы расследуем дело вместе, как в старые добрые времена. Хотя, конечно, и тогда от меня пользы было немного, но все же… — Он вздохнул, рассовывая руки по карманам. И да, на нем сидела все та же куртка, только теперь она была надёжно застегнута под самое горло, а вокруг шеи заворачивался лёгкий клетчатый шарф. Как известно, Эдвард не сильно следил за модой и выбор его одежды базировался на таком параметре, как практичность. Благодаря умеренному английскому климату, он мог носить одни и те же выходные вещи почти круглый год, лишь дополняя их утепляющими элементами вроде шарфов, перчаток, водолазок и свитеров. Точно в таком же ключе мыслил и Ацель. Его идеально вычищенное и выглаженное пальто, тем не менее, привыкло к игле, померкло от времени в той естественной закономерности, в какой постепенно угасает всякое живое существо.

— Ты не прав, — возразил пришелец. — Я продвинулся так далеко только благодаря тебе. Может, сейчас ты и не понимаешь своей значимости, но однажды, наступит день, и однажды ты поймёшь. — пресек Ацель жалобу. — Я вернусь через час, встретимся по указанному адресу. Не вступай в диалог с клиенткой, пока я не вернусь. Я ей не доверяю. — И прежде чем уйти, ведомый чувством вины, добавил: — В следующий раз, клянусь, пойдём вместе.

Эдварду нечего было ответить. С тяжелой душой он побрел на Ливингстон-стрит 3В, о котором гласила визитка. Минут сорок он огибал по кругу предполагаемое здание, всматриваясь в строение, как вор, планирующий ограбление. Это было огромный дом трёх этажей в высоту, таинственно увеченный высоченным забором из кирпичной кладки. Соседские здания поскромнее словно сторонились его, отгородившись выровненными изгородями. И если последние рядели, тронутые издержками сезона, дом-великан круглогодично мог жить обособленно в своей крепости.

Даже за стеной было несложно различить уровень обжитости дома. Багровеющий плющ расползся снизу доверху, так и норовя ввалиться на чужой участок. Было что-то устрашающее, зловещее в том, как разгорелся он в сине-белом тумане осени, будто языки чудовища, что вот-вот обовьют щиколотку несчастного прохожего и утащат в своё логово. А что же там, за самими стенами? Неужели такая хрупкая девушка, как мисс Блум проводит ночи в одной из этих комнат, задернутых пыльными траурными занавесками? Быть может, свет и не важен её глазам, но он важен дому, его дыханию. А бездыханный дом — это уже и не дом, а склеп, и обитают в нем такие же бездыханные хозяева.

Эдварда пробрало до мурашек. Поневоле он ощутил себя героем рассказов Стайна, которыми, несмотря на свою нелюбовь к ужастикам, зачитывался в детстве, и которые перекочевали с ним из домашней библиотеки Арканзаса в далекий Станвелл.

Юноша так увлёкся любованием, что не обратил внимание на скрип калитки и упавшую на его спину тень девушки в траурных одеяниях.

— Ах, мистер Лэйд, вы правда пришли!

От жизнерадостного возгласа мисс Блум Эдвард содрогнулся.

А та продолжала привечать:

— Вы прибыли даже раньше, чем обещали! Но где же ваш друг? Вы ведь нашли мою Луну?

— Да, думаю, да, — неуверенно отозвался студент. — Он скоро будет. Надеюсь.

— Что ж, ну не станем же мы ждать нашего детектива во всей пакости английской стужи? Для меня честь разделить с вами чашечку чая, добрый господин. Да будет вам известно, что я даже рада встречать вас первым. Вы мне много симпатичнее вашего товарища, который заставляет вас так переживать!

— Переживать? С чего вы взяли, что я переживаю?

— Ну как же! Вся ваша аура, дорогой мой господин, пропитана виной и… кое-чем нехорошим, разлагающим вашу прекрасную личность! Ох, я с первой минуты невзлюбила этого Ацеля! Он плохо на вас влияет! Ну да ладно, не будем об этом, проходите же, мистер Лэйд, в мою скромную обитель! Будьте моим дражайшим гостем в этот бессолнечный день!

Девушка пропустила вперёд Эдварда и предусмотрительно затворила железную калитку. Не прекращая улыбаться и восклицать, мисс Блум простучала себе дорогу к дому, и как только гость ступил на полимерный пол, не поленилась запереть и входную дверь.

Юноша похолодел. Девушка и раньше пугала его своим поведением, приторным дружелюбием, теперь же, в холодной зале полупустой гостиной, в сумраке единственной зажженной лампы в прихожей и в унылом свете, проникающим с улицы, дом выглядел больным. Дышалось в нем тошно от осевшей повсюду пыли, но Эдвард воздержался от комментариев, лишь слегка наморщил лоб и как истинный джентльмен храбро принял приглашение на чай.

Девушка довольно долго возилась с чайным сервизом, но от помощи настойчиво отказывалась. Когда она наконец уселась, то завела следующий диалог:

— Так вот, о чем это я? Ах, да! Ваш друг! Вы ничего странного в нем не замечаете?

— В Ацеле? — Эдвард пожал плечами.

Он вежливо отвечал на все вопросы, пока глаза его опасливо бегали по комнате в поиске возможных путей отступления. Сзади на него давили стеллажи с книгами, слева — поедала пространство стена, соединяющая гостиную с кухней. Ещё левее открывался коридор, ведущий в прихожую и к лестнице со вторым светом.

— Вы верите в инопланетян, мистер Лэйд?

— Да, — без колебаний подтвердил он, но чтобы не плыть подозрительным поправился: — Наверное. Сейчас все про них говорят.

Мисс Блум прищурила глаза.

— А вы никогда не допускали мысли о том, что этот Ацель — не человек?

— Что за глупость! — побледнел тот, оттягивая ворот серой водолазки. — Я знаю его очень-очень давно, — соврал он, — почти с пеленок!

— Ох, дай бог, чтобы вы оказались правы, добрый господин! — в сердцах вздыхала девушка.

— Простите, но с чего вы вообще это взяли?

— Просто интуиция. Я слепа, но чувствительна к живой энергии, в том числе и к энергии, исходящей от людей. Каждый из нас — уникальный энергетический сгусток. И у этого Ацеля звериная душа! Хотите — верьте, хотите — нет, но это так. Вы никогда не думали, что вашего друга могли подменить?

— Инопланетяне?

— Да!

— Я уверен в нем на сто процентов, мисс. Давайте не будем об этом.

— Ох, простите, простите! Конечно, мы всегда можем найти другую тему для разговора. Например…

Девушка взяла в руки нож, чтобы разрезать магазинный пирог, купленный ею по случаю, но Эдвард испугался, как бы та не порезалась и в услужливой попытке забрать от греха подальше острый предмет, рассек себе палец. Кровь запачкала скатерть, и хозяйка дома умолкла, остолбенело уставившись на красное пятно, будто точно зная, куда упала горячая капля.

— Извините! — покраснел Эдвард. — Я как-то инстинктивно это сделал. Я удивлён, как вы справляетесь со всем в одиночку? Вы ведь живёте одна? Непросто, наверное, следить за хозяйством в таком огромном особняке!

Чем больше он говорил, тем больше поддавался панике. Ступор девушки сводил его с ума. На момент ему померещилось, что она умерла. Скрип двери спустился по этажам вниз, зациклившись, словно разогнанные детские качели. Это определённо не ветер!

Эдвард выскочил из-за стола, с насыщенной улыбкой произнося прощания и моля всевышнего благополучно добраться до прихожей. Накинув на плечи куртку и спешно набросив шарф, юноша стал судорожно дергать за ручку входной двери, но она не поддавалась. Он знал, что дверь закрыта и без ключа её не отворить, однако, преследуемый вопящим скрипом, продолжал терзать ручку, боясь развернуться лицом к столу.

— Куда же вы уходите, мистер Лэйд? — Мисс Блум бесшумно возникла у него за спиной, и слог его фамилии изрыгла уже по-звериному.

Сначала Эдвард увидел, как меняется и растёт над ним тень, потом услышал, как рвётся ткань. Закалённой опытом, студент не жаждал лицезреть чудовище, которым непременно стала девушка, и не ожидая нападения, скользнул в сторону лестницы.

Не по собственному желанию бросилась ему в глаза исполинская туша, обросшая короткой чёрной шерстью, с приплюснутым носом, двумя низко-посаженными чёрными огоньками под складчатыми веками и остроконечными ушами-локаторами. Отвратительная голая кожа обтягивала когтистые лапы до самых запястий, локти которых то и дело терлись о пол, стены и перекладины в перерывах между неуклюжими взмахами. Летучая мышь сохранила некоторые следы антропоморфа. Длинные сальные волосы все ещё свисали с затылка и со сгорбленной спины, а ступни и кисти рук почти не растеряли человеческой формы.

Эдвард мчатся вверх по винтовой лестнице, шатаясь и отпрыгивая, когда летучая мышь ударяясь о прутья или, отталкиваясь от стен, арок и потолочных балок, почти обрушивались на него с яростным шипением.

Юноша миновал бельэтаж и юркнул в одну из приоткрытые комнат третьего этажа, пока зверь разворачивался. Он начал заваливать дверь всеми предметами мебели, которые ему только было под силу сдвинуть. Выстроив баррикаду, Эдвард забился в угол, чтобы отдышаться. Лишь сейчас он разглядел комнату. Это была детская. Нетрудно судить об этом по приторным розовым обоям и крохотной кроватки прямо под полупрозрачным цветным витражом с церковной символикой. Вероятно, семья была очень религиозная и таким образом хотела защитить своё дитя от злых чар. С сожалением думал Эдвард о том, что бог не помог, и одному ему ведомо, что это чудовище сотворило с добрыми людьми.

Его думы оборвало шипение и шлепки кожаных крыльев о пол. Зверь вынюхивал добычу, и юноша затаил дыхание, застыл, сунув раненый палец в рот, примерно уразумев суть происходящего, или вернее то, что именно свежая кровь разбудила в мисс Блум, если таково её имя, чудовище.

И вот когда летучая мышь решила оставить его, в детской раздался предательский скрип.

Глава 25. Человек в шкафу

Снова, и снова скрипели петли платяного шкафа…

Эдвард придержал дверцу и заглянул внутрь. В шкафу сидел человек. Взрослый мужчина в костюме, связанный нитями клейкого вещества, напоминающим паутину. Руки и ноги его плотно прижимались к телу, сдавленные коконом, и только носок правого ботинка мог шевелиться. Им то он и зацепился за край дверцы, расшатывая петли, чтобы привлечь внимание. Это был призыв о помощи, единственный сигнал, который мужчина был способен подать, заслышав разговоры в гостиной, поскольку в рот его и даже в глаза забилась паутина.

Юноша жестом попросил мужчину молчать, и тут же принялся отрывать белые клочья сетей, попеременно высвобождая то ногу, то руку. Эдвард работал быстро и на удивление спокойно, потому что страх уже приелся и вывел сердце на постоянную скорость. Он не мог размышлять здраво — в голове жужжал неразборчивый рой идей. Все его инстинкты сейчас были на пределе, и лишь благодаря этому он не бездействовал.

Но когда чудовище отчётливо назвало Эдварда по имени, в сердце что-то кольнуло и вывело его из равновесия.

— О, мистер Лэйд, мне так жаль, что вы по своей неуклюжести раскрыли мою тайну так рано! — распевала летучая мышь мерзким басом. — Вы правда мне очень понравились, добрый господин! Я знаю, что вы в детской. Отоприте мне дверь, и я поклянусь, что не убью вас сразу. Я сделаю все, чтобы вы жили долго и умирали безболезненно! Уверена, мы ещё сможем подружиться.

— Ну и что же вы остановились? — таращил на спасителя глаза до смерти перепуганный мужчина. — Помогите хотя бы освободить запястья. Так дело пойдёт быстрее.

Эдвард сделал, как было сказано. Пока пленник срывал с себя остатки паутины, чудовище все не затыкалось:

— Ну же, мистер Лэйд! Вы же знаете, что рано или поздно я прорвусь к вам, и никакие баррикады вас не спасут. Выбирайте: умирать в мучениях или в комфорте?

Юноша проигнорировал предложение, потому что, во-первых, его смущала часть с «умирать», а во-вторых, — он не был уверен, что вообще способен произнести что-либо сомкнутыми до боли в деснах челюстями.

Понимая, что так жертву не пронять, летучая мышь подобрала новую стратегию:

— Вы полны зависти, мистер Лэйд. — Она попала в самую точку. — И к кому? К этому проклятому грубияну!

— Нет же! — запротестовал тот. — Я… я восхищаясь им, а не завидую! Да, восхищаюсь! Это разные вещи!

Эдвард пытаться отрицать то, что сам знал наверняка. Ни первое, ни второе — не было ложью.

— Добрый господин, вам и самому известно, что оба этих чувства переплетены друг с другом. Мы восхищаемся теми, кем сами не можем быть, и зависть здесь неизбежна. Чёрная ли, белая ли — зависть всего одна. Но все поправимо! Вам больше не нужно ненавидеть себя. Я готова боготворить вас, мистер Лэйд! Мы будем жить вместе, распевать песни, играть сонеты, читать лучшие книги, проводить вечера за чашкой самого вкусного чая и танцевать, много-много танцевать, как танцевали когда-то на балах! Разве не чудесно?

— Нет!

Летучая мышь так размечталось, что резкое отрицание ошеломило её:

— Простите?

— Нет, я этого не хочу! — повторил юноша выразительнее.

— Лучше соглашайся, — шептал из шкафа мужчина. — Эта тварь выпила всю мою семью до последней капли. Буквально. Соглашайся, и у тебя будет хотя бы шанс выжить, малец.

Эдвард не знал, как поступить. Впустить чудовище, позволить ему пленить себя? Безумие! Может быть оно всё-таки не прорвется через баррикаду? Но даже если и так, — куда бежать? Не сигать же с третьего этажа!

К сожалению или к счастью, юноше не пришлось решать сложных задач по спасению, ибо теперь о спасении не могло бытьи речи: летучая мышь с визгом налегла на дверь и вышибла её с трёх попыток. Тумба разбилась, кресло сделало кувырок и отрикошетило от стены, чудом не задев Эдварда.

Не успел он что-либо предпринять, как зверь одним прыжком повалил его, демонстрируя результаты новой трансформации. У него отросли ещё две пары конечностей, а из желез во рту сочился, точно слюна, липкий секрет.

Это была не просто огромная летучая мышь, а полупаук, мутант, какой-то жуткий эксперимент Вселенной.

Существо приложили свою антропоморфные ладонь к щеке Эдварда, пока тот силился смахнуть со своего лица отвратительные чёрные лохмы.

— Последний раз повторяю: что вы выберете, мистер Лэйд?

Когда нет альтернативы, кроме как захлопнуть крышку гроба, люди отдают предпочтения самым гуманным способам покинуть этот свет. Однако для Эдварда ни один из представших перед ним путей сойти в могилу не казался гуманным, вопреки советам мужчины из шкафа и обещаниям самого чудовища.

— Я не завидую, — сказал он вместо того, чтобы сделать выбор, и вдруг улыбнулся витражу с младенцем Иисусом, согретым нежными руках Марии. — Я восхищаюсь им.

В тот же миг стеклянная часть потолка рассыпалась, и летучая мышь на секунду ослабила хватку, вытянув шею к пролившемуся на неё свету дня.

— А вот и я! — разминался Ацель перед прыжком, давя сапогами, осыпавшееся стекло. В руке он волочил топор, украденный из сарая.

— Ты как нельзя вовремя! — Эдвард удачно воспользовался отвлечением зверя и занял дверной проем.

— Я же говорил, что не доверяю ей!

— Инстинкты не подвели ни одного из нас, — ответно усмехнулось чудовище, готовясь к атаке.

Ацель метнул в летучую мышь топор. Пока враг уклонялся, чёрный ящер налетел на того с когтями и вгрызся зубами в вонючую плоть в области шеи. Он рассчитывал одним разом вспороть горло, но не достал до сонной артерии и поплатился за ошибку тем, что был встречено уложен на обе лопатки.

Эдвард тоже приложил руку к побоищу. Он быстро сообразил, как повернуть успех сражения в пользу Ацеля, вонзив в спину зверя поднятый с пола кусок стекла.

Чудовище взревело и начало плеваться в противника паутиной, благодаря чему черному ящеру посчастливилось взять доминирующую позицию в силе и ударить тушу коленом в живот. Зверь отступил лишь для того, чтобы прийти в себя. Он кипел от гнева, желая умертвить обоих недоброжелателей в один присест.

Ацель опередил его. Острие отравленного дротика впилось мутанту в грудь, но этого не хватило, чтобы свалить столь громадный организм. Да и вероятность того, что яд, разработанный для травли ксионцев и людей — опять-таки из-за поразительной схожести этих двух гуманоидных видов! — был настолько мал, что сондэсианец бросил попытки уничтожить врага с помощью химии после двух дротиков.

Ацель снова задействовал природное оружие — когти и клыки, но в конечном итоге был отброшен прочь тяжелым скелетом крыла и от столкновения со стеной потерял очки.

Если бы он мог видеть результат своей атаки, то непременно бы возгордился пятью сквозными полосками на пергаменте одного из шести крыльев летучей мыши, которая уже мчалась на него, как бык на красную тряпку.

Возможно, так бы и погиб чёрный ящер, если бы не детская кроватка, сбившая врага с ног и подарившая немного времени для того, чтобы ретироваться с поля битвы.

— Это тебе за мою дочь! — закричал мужчина в костюме, тот самый человек из шкафа.

Эдвард вытолкал товарища в коридор третьего этажа, пропуская мимо ушей его возражения:

— Нет-нет-нет… Мы должны вернуться! Мне нужны мои очки!

— У нас нет шансов! — тащил его юноша к лестнице. — Оно нам не по зубам! Чёрт! Зачем я вообще спас её от полиции?!

Юноша молился всем богам, существующим и несуществующим, чтобы никто не умер, хоть и подсознательно был готов к тому, что человек из шкафа едва ли избегнет жестокой участи. Однако он никак не мог предугадать, что зверь так быстро откажется от легкой добычи и ринется за ними.

Не успели они достичь ступенек, как летучая мышь, скользя по зеркальному полу, откинула их к железным перилам, начинающимся от самого бельэтажа. Ацель отшвырнул от себя Эдварда и глубоко впился когтями в покрытые шертью плечи. Так они вместе перевалились через перила и полетели вниз с высоты почти в тридцать футов.

Юноша боялся выглянуть из-за перил, и не потому, что боялся высоты. Он страшился того, что та в сотрудничестве с гравитацией влечёт за собой. В особняке стало вдруг слишком тихо.

— Слава богу! Подохли! — подошёл к нему мужчина в костюме, смело посматривая вниз и не выпуская из объятий топор.

У Эдварда расширились глаза.

— Мерзкие инопланетяне! — погрозил кулаком мужчина. — Ты как, малец? — повернулся к собеседнику человек. — Эй? Да куда же ты?

Эдвард забрал из комнаты очки и ватными ногами начал спуск на первый этаж, не смея смотреть в лицо своему страху. Пальцы его не отрывались от холодных перил.

Когда наконец пришла пора предстать перед роком, юноша не увидел за семифутовыми крыльями тело Ацеля, зато ясно наблюдал, как растекается под ними кровь.

— Ацель? — Его вопрос переняло эхо. — Ради бога, скажи же что-нибудь…

— Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Аминь! — ответило ему эхо голосом друга.

И случилось чудо… Туша мутанта зашевелилась и перекатилась на спину.

Ацель выкинул окровавленный осколок витража и устало рассмеялся собственному богохульному изречению.

— Как ты… — Эдвард запнулся, переводя взор от трупа к кровавой луже, в которой валялся чёрный ящер. Он понял, что пришелец насмерть распорол зверю живот, но совсем не смог сообразить, как же тот умудрился не разбиться, грохнувшись с высоты, да ещё и с «камнем на шее» в виде превосходящей его в размерах и весе летучей мыши.

— Как тебе удалось?

— Я же чудовище. — И он снова самовлюбленно усмехнулся.

Ещё ни когда его шутки не были так правдивы. Он был чудовищем. Он стал чудовищем, когда объединился с эвеей и обрёл особый дар расщеплять материю. Это и спасло его от гибели. Ацель сократил себе расстояние в два десятка футов и отделался незначительными ушибами. Признаваться в своём маленьком трюке он, конечно же, не собирался.

Целый и невредимый, Ацель уже стоял на ногах и торопил друга вернуть ему очкию

— Позвони мисс Донсон. Пусть пригонит свою машину к самым воротам.

— Окей.

— И предупреди, что её салону грозит быть испорченным собачьей слюной.

— А! Так собака всё-таки была? Эта… Луна? — Эдвард отчего-то разуверился в её существовании.

— Не совсем…

— Ты опять сбиваешь меня с толку.

Эдвардкопался карманах в поиске телефона.

— Глупо как-то все вышло! — Пришелец вновь засмеялся, и в этот раз его смех прозвучал невесело, виновато; вот он смех тщеславного вруна! — Видишь ли, я допустил ошибку. Я был уверен, что мисс Блум — очередная сумасшедшая девичка. Не существует никакой Луны! Я с самого начала это понял. Я просто-напросто не почуял поблизости запаха псины, а гравировка на белой трости окончательно убедила меня в том, что мисс Блум — выдумщица, фантазерка, которая, однако, искренне верила в свои фантазии. «Луна» — вот что там было написано. Отсюда и взялось такое диковинное имя. Не самом же деле — это всего лишь фирменная марка, производящая вещи для людей с ограниченными возможностями. Я загуглил. — И он как ни в чем не бывало швырнул мобильник другу.

— Тогда где тебя, черт возьми, мотало?

— Я искал собаку!

— Чего? Зачем?!

— Причина всегда одна, Эдвард… Моё тщеславие! Сначала я хотел внушить мисс Блум, что я нашёл её пса. Но потом задумался… Мне же тогда придётся рассказать тебе, что нет никакой собаки, а значит — и нет никакого дела, а если нет никакого дела, то мне не удастся тебя удивить и заставить лишний раз восхититься моими талантами!

— Ну ты и…

— Идиот-идиот, знаю! — воскликнул пришелец, отправив своё недовольство блуждать под потолком. — Но согласись, я неплохо расправился с этим мутантом, а? От одного до десяти — на сколько крутым я был?

Но азартный тон Ацеля был принят негативно.

— Почему ты это делаешь?

— Что ж, думаю… думаю это вроде … плохой привычки. Ничего не могу с собой поделать… — едва слышно закончил тот.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, что за восхищением всегда следует зависть? — прямо выразил свою мысль юноша и, не дожидаясь ответа, с вызовом во взгляде продолжал говорить: — Разве не ужасно, когда дорогие тебе люди завидуют твоим успехам, порою по-черному, — припомнил он слова летучей мыши. — Ты добился своего. Не стану лгать — я восхищен тобой, я ровняюсь на тебя и отдал бы многое, чтобы приковать к себе все эти восторженные и влюбленные взоры, посвященные тебе и тебе одному. А ты ведь даже и не в курсе, как сохнет по тебе мисс Кингман, при все при том, что ты ударил её тогда в башне. А я… Меня никто не замечает. Всем плевать на меня, хотя я никому ничего плохого не сделал…

Эдвард медленно и глубоко вдохнул пыльный воздух и прикусил губу. Овладев чувствами, он твердил дальше, и ни живые, но мёртвые не смели его перебивать:

— Ты верно полагал, что я хороший человек. Это не так. Ты спутал добро и слабость. Да, слабость. Я слабак. Я завидовал тебе. Несколько раз. Плохой из меня вышел друг. Прости.

— Протяни руку, — твёрдо сказал Ацель, будто и не было никакого откровения.

Эдвард поднял на того красные глаза, и, казалось, эта холодность его обидела:

— Зачем?

— Протяни руку и увидишь.

Ацель вложил в его раскрытую ладонь какой-то маленький предмет и спрятал его в кулак.

Странное нечто согревало руку теплом. Шарик размером с горошину тихонько дрожал, пропуская через себя тусклый свет комнаты и усиливая его, очищая от приставучего мрака, как стекло лупы.

— Что это? — Эдвард перекатывал нечто с руки на руку. — Оно инопланетное?

— Вероятней всего. Я нашёл его на крыше в Лондоне.

Ацель вздернул брови и переложил нечто в свою ладонь. Оно тут же помутнело и покрылось корочкой, подобно льду на замерзающей поверхности озера. — Теперь эту крошку не разбить ни чем! — ухмыльнулся он. — Тверже алмаза!

Чёрный ящер вручил нечто обратно студенту, и оно вернуло первоначальную форму.

— Что это? — подивился тот перемене.

— Защитный механизм! Этот маленький камешек — что-то вроде полипа. Он живой, но сам перемещаться в пространстве не умеет. Не знаю, как он попал на Землю и на какой планете был рожден, но есть у него чудесное свойство — чувствовать опасность и наращивать непробиваемую броню. И наоборот! Когда оно полностью уверено в том, что ей ничего не угрожает — оборачиваться мерцающим желе. Как видишь, мне оно не доверяет. А вот ты ему понравился! Поэтому прекрати нести чушь. Ты лучший из всех, кого я встречал, и это не обсуждается! С днём рождения!

Пока Ацель утешал в объятиях Эдварда, человек из шкафа строил гримасы ненависти и беспокойства со своей обзорной на третьем этаже.

О, сколь утомителен поход по ступенькам! Нельзя было дать мерзкому пришельцу прознать о себе! Шаг за шагом он приближался к черному ящеру со спины, ощущая, как разгорается в руках ручка топора, как мускулы надуваются и заводят оружие за плечо, чтобы хорошенько набрать скорость.

Ацель так расслабился, что не почуял врага и подпустил смерть слишком близко.

Эдвард все ещё сжимал в кулаке подарок сондэсианца, и только благодаря этому вовремя опомнился. Нечто затвердело в его руке и буквально обожгло холодом:

— В сторону!

Мужчина в костюме промахнулся, и вся его сила ушла в землю, пробив покрытие и взорвав искрами бетон.

— Что ты творишь?! — Вне себя от ярости, Ацель молниеносно опрокинул нападавшего на пол и зашипел.

— Грязная ящерица! Как смеешь ты, чужеземец, шипеть на меня, на хозяина планеты Земля, планеты, чьим воздухом ты дышишь?!

— Прекратите! — перегородил им обоим простор для стычки студент. — Произошло недоразумение! Мистер, эм…

— Фингер. Фингер Грю, — без удовольствия представился человек из шкафа.

— Мистер Фингер, это — Ацель, мой друг. Да, он инопланетянин, но из других… хороших, не как эта летучая мышь. Он спас вас. Проявите немного уважения.

— Но он же… он же… ящерица!

— Извольте, — кашлянул Ацель надменно, — сондэсианцы ближе по крови к древним, к драконам, нежели к ящерицам!

— Без разницы!

Эдвард придержал взъевшегося товарища.

— Я понимаю вашу ненависть к неземным цивилизациям, ведь один из них… убил вашу семью… Мне жаль. Очень жаль. Но не все пришельцы плохие. Среди людей тоже предостаточно подлецов! Прошу вас, мистер Фингер, успокойтесь и просто поговорите с нами. Вам станет намного лучше, уж поверьте мне!

Психологический прием сработал. Мистер Фингер смягчился и, с хрустом распрямив спину, опустился на ступеньки. Он долго хранил молчание, заострив внимание на какой-то, должно быть, разрозненной, неукратимой мысли, обуревавшим им. Он будто сражался с ней, то и дело загружая лоб и переносицу морщинами, а потом — приступил к долгому сказу без конкретного начала, с нелогичными паузами. К середине повествования он разогнался, и наши герои прослушали историю о том, как летом этого года семья наняла домработницу и воспитателя в одном лице. Некая мисс Блум также, как и Лэсли — их пятилетняя дочь — была незряча. Слепая гувернантка — нонсенс! Но кто ещё поймёт жизнь обитателя вечной темноты, кроме другого такого же обитателя?

Мисс Блум неплохо справлялась с бытовыми делами и отлично ладила с девочкой, пока одним будним днём малышка не разбила вазу и не поранилась. Сперва летучая мышь высосала кровь Лесли, затем — сожрала ее мать, закопав обезвоженные тела на заднем дворе. Последним вернулся с работы мистер Фингер. Уталив жажду, чудовище поставило мужчину перед тем же выбором, что и Эдварда: умри в муках или будь моим дорогим коктейлем, который я буду смаковать долгие леты и зимы. Мистер Фингер выбрал второе. Две недели он жил пленником в шкафу, спускаясь в гостиную только для пиршеств и балов, на которых помешалась инопланетная гостья.

Выслушав трагедию и выкарабкавшись из трясины сожалений, Эдвард по-человечески попросил мистера Фингера простить грубость Ацеля. Кое-как между ними установился мир.

— И да, мистер Фингер, — сказал ему на прощанье Эдвард. — Прошу, не рассказывайте никому про нас.

— Хорошо.

— Пообещайте!

— Клянусь! — положил руку на сердце человек из шкафа. — Как я могу предать моих спасителей?!

Глава 26. Не уходи смиренно…

— Это он! Это точно он! Я эту рожу до смерти помнить буду!

Под мужчиной, чья голова вилась кудрями, как у эталонного безумца, скрипнул стул, и накопившаяся в нем прыть вырвалась наружу вместе с изжеванным окурком.

Два больших пальца продавили замусоленную бумагу и оставили одинаковые круглые следы — печать человеческой тревоги.

Глаза ненасытно впитывали изображение — рисунок клыкастого зверя, дьявола, создания ночи. Обилие мягкого карандаша, потребовавшееся, чтобы передать реалистичность окраса, сказалось в грязных пятнах, потертостях и загогулинах чужих пальцев, не раз ощупывающих многострадальческий лист.

— Откуда это у вас? — неистово заголосил мужчина, потрясая портретом перед лицом участкового станвеллской полиции.

— Вам, вероятно, известно о том, что случилось в Уиллоубруке в июне этого года, мистер Фингер? События с крушением НЛО были восприняты британскими гражданами весьма разнообразно, но крушение было, мистер Фингер, было! Более того — эта рептилия тому доказательство! Данный фоторобот составили уцелевшие в бойне солдаты БСВПК. Рептилоид исчез с места событий также внезапно, как и появился. Мы предполагали, что он прячется среди людей, но не могли понять, как его ещё никто не засек. Ящерица разгуливает по Британии! Подумать только! И это в наш век высоких технологий! Как вы говорите, он меняет облик?

— С помощью перчаток! Клянусь вам, я воочию видел, как эта уродливая рептилия за секунду поменяла лицо и стала человеком!

— Мистер Фингер, а почему бы нам не составить новый фоторобот? С его человеческим лицом?

— Отличная идея! Просто чудесная! — возрадовался мистер Фингер. — Вот теперь-то они у нас попляшут, чертовы иноземцы, будет им гостеприимство. — И он рассмеялся в припадке.

В первые дни зимы столбик термометра резко опустился до отметки ниже ноля, что очень огорчало Ацеля. Как и любая рептилия он презирал мороза, потому что с минусовыми температурами жизнедеятельность его организма замедлялась и о бодрых деньках оставалось только мечтать. Стоило ему выйти на улицу, как сон одурманивал его, ноги слабели и ничего не хотелось — спать бы и спать сутками напролет.

Он уже две недели не выходил из комнаты, и Бродский бы им гордился, но его здесь не было. А был Эдвард. Шумный, взволнованный, с горящими глазами, предвкушающий с великой трепетом и великим ужасом двадцать третье декабря.

Эту дату юноша обвел красным маркером. За два дня до кануна рождества должен был состояться концерт «Go-go, Fury!» в «Эван-Холл». Билеты раскупали пачками, и это сводило Эдварда с ума: «А вдруг я им не понравлюсь? Вдруг меня закидают помидорами?»

Мисс Донсон на это расхохоталась примерно с тем же видом, с каким старый капитан гогочет, высмотрев в подзорную трубу острый горб айсберга. Последней каплей стала новость о том, что Даг серьёзно заболел за неделю до выступления и добросовестно благословил Эдварда заменить его. После торжественного посвящения новичка в «Фури», мисс Донсон традиционно прогоняла с ним все песни программы.

«Руки помнят!» — подбадривала она юношу, а в душе сомневалась: «Ох, Эдвард, не подведи!» По этой причине студенту пришлось уйти на «больничный», оставив магазинчик комиксов, и семь дней подряд с утра до ночи репетировать, репетировать и репетировать…

Хуже всего было то, что в знаменательную ночь в Станвелле разыгралась метель, и Ацель злостно обругал погоду. Тем не менее, он сердечно обещал прийти на концерт, даже если из-под земли вылезут черти и устроят холокост.

Эдвард и другие члены группы выехали уже с утра, одарив пришельца деньгами на такси. Ацель проводил их и стал вооружаться, будто ему предстоял сложный квест, а не выход на улицу. Он надел свитер потеплее, забил чемодан грелками и термосами с горячим чаем. Теперь и сам чемодан пышил жаром, словно внутри него дремал маленький огнедышащий дракончик.

Ацель прибыл вовремя. Пока артисты заканчивали последние приготовления за кулисами, а фанаты считали минуты, сондэсианец ругался в фойе за право пройти в зал в верхней одежде.

— Почему я должен доверять свои вещи неизвестным мне людям?

Мужчина из гардеробной и женщина-билетер, восседавшая в своей уютной кабинке за стеклом, устало переглянулись. Охранник разминал кулаки.

— Поймите же, наконец, молодой человек! — взмолилась женщина. — Все так делают. Все оставляют верхнюю одежду в гардеробе! Так принято!

— Безумие какое-то!

— Безумны здесь только вы, — закатил глаза мужчина. — Решайте сами: либо вы принимаете наши правила, либо — проследуете вон из зала!

Охранник на это согласно кивнул.

— А, чёрт бы с вами!

Ацель расстался с пальто, и, наблюдая, как чужаки лапают ворот, поежился, будто его и в самом деле выпроводили на мороз. Без верхней одежды он почувствовал себя черепахой, которую выковырнули из панциря, чтобы сварить из ее нежной плоти черепаховый суп.

— Только умоляю вас! Хорошенько присмотрите за ним!

Женщина победоносно улыбнулась:

— Оно вам так дорого?

— Вы и представить не можете как!

— Извините, но мы не отвечает за сохранность вещей.

Ацель открыл рот и скрючил пальцы — так он обычно выпускал когти. Считая до десяти, он убеждал себя в том, что сейчас в приоритете дебютное выступление Эдварда. Да, Эдвард! Зачем он вообще тратит свое время на этих умалишенных людишек? Пусть поступают, как хотят. Подумаешь — пальто! За полтора часа с ним ничего не случится. Кому, в конце концов, оно сдалось? Главное, чтобы по карманам не лазали… Вот дурак! Ведь хотел же он выложить яд! Ну ничего, ничего, Ацель, ты справишься!

— Секундочку, — притормозил его охранник, — а что это у вас в чемодане?

— Какое вам дело?! — взорвался пришелец.

— Кто в своём уме ходит на концерты с чемоданом?

— Я! Я хожу, и что дальше?!

— Откройте, пожалуйста.

— Нет! Я не стану этого делать!

— Не испытывайте моё терпение, молодой человек! — захрустел пальцами охранник. — Быть может, вы террорист. Я должен удостовериться, что вы не представляете опасности. Ничего личного, это моя работа. Мы же не хотим, чтобы какой-нибудь террорюга взорвал «Эван-холл», как это было с Биг-Беном?

Скрипя зубами, Ацель щелкнул застежкой, продемонстрировав свой нескромный набор «безумного шляпника».

— Это что такое?..

— Чай!

— Так много?

— Так много!

Охранник призадумался, но закончил спор. Ацель ещё не попал в концертный зал, а уже был вымотан и морально истощен. Отвязавшись от вопиющего глаза администратора и рабочего персонала, он посетил уборную, чтобы привести себя в порядок. Пока пришелец прихорашивался перед зеркалом, к нему подошёл какой-то мужчина лет двадцати пяти и принялся навязчиво знакомиться.

— Вы ведь друг Эдварда Лэйда?

— Ну допустим, — неохотно бросил тот. — Что вам надо?

Мужчина держал руку навесу в надежде, что её пожмут, но ничего подобного так и не произошло:

— Меня зовут Даг…

— А-а-а, тот самый Даг… — многозначительно протянул пришелец и перекрестил руки: само его подсознание отвергало этого человека.

— Ацель, так? Я наслышан о вас. Судя по вашему лицу — вы обо мне тоже… — Даг произвёл на свет вялую ухмылку и пристыжено потер лоб.

— Подождите… А разве вы не должны быть серьёзно больны?

— Не совсем. Я приврал. Да, я плохо себя чувствовал какое-то время, не более того. Я долго думал… о своих поступках. Обо всем, что наговорил Эдварду за часы нашей совместной работы… Эдвард — классный парень! И Мия его просто обожает! В общем, я поставил Эдварда вместо себя, потому что, скажем так, во мне проснулась совесть… Эм, пожалуйста, не рассказывайте никому, что я здесь. Сегодня я хочу побыть обыкновенным зрителем.

— Если бы вы не представились, я бы вас не узнал и ваша тайна могла бы покоиться в чертогах вашего разума хоть до самой смерти.

Даг нервно рассмеялся, и дреды осыпались ему на лоб, напомнив Ацелю клешни сондэсианского зелёного краба, которым он возмещал одновременно и белок, и воду, растраченную организмом во время перебежек между лагерями. Эти твари плодились в темных сырых пещерах и могли вымахать в размерах до пяти футов без учёта конечностей. А какие мощные у них были клешни!.. Но вернёмся к Ацелю и Дагу…

Пришелец дал слово сохранить секрет и направился к выходу.

— Ах да, и ещё кое-что! — задержал его тот.

Ацель раздраженно вздохнул: «Что ещё?! Ну сколько можно! Я же опоздаю на концерт!» — залаял было он, вот только до словесной формы дело не дошло: чем-то твердым ударили его в затылок, и реальность прожгли дрейфующие огоньки…

«Go-go, Fury!» проиграли свою первую песню и пригласили на сцену Эдварда. Публика радушно рукоплескала. Не было слышно агрессий, бранных выкриков и призывов возвратить Дага, люди не высказались против, по крайней мере, в голос.

Но Эдварду не было от этого легче. Он играл, а взгляд его мельтешил по головам, как у потерявшегося в толпе ребёнка, который ищет родителя: Ацеля нигде не было.

В это время охранник «Эван-Холл» вышел из помещения под предлогом перекурить. Он и вправду соблазнился сигареткой, пока приминал снег подошвами и стаскивал рацию с пояса.

— Приём, — хрипло сказал он, приплясывая от холода и поглядывая в темные окна припаркованных машин. — Вы не ошиблись, офицер. Мы только что пропустили странного типа в солнцезащитных очках и пальто. Прям как вы и описывали его. Ещё у него при себе чемодан, набитый, по его словам, термосами с чаем, но что-то подсказывает мне, что это никакой не чай, а опасное химвещество. Он ничего не подозревает. Можем начинать операцию. Конец сообщения.

Поверженный сондэсианец пришёл в себя с жутким жжением в голове.

— И что это было?.. — простонал он, приподнявшись, но ответить ему было некому. Он был совершенно один, а в ведре под раковиной курился какой-то дымок.

Ацель прокашлялся, подавившись облаком смога. Первым делом он доковылял до зеркала и включил теплую воду. Увидев своё отражение, он вздрогнул: на него пялилась чёрная морда ящера, а это могло значит только одно — Даг украл маскировочные перчатки! В панике Ацель обшарил все уголки уборной, пока не вернул внимание тлеющему ведру. Бедный пришелец снова застонал, но теперь уже от глубокого отчаяния. Даг предал его, предал Мию, предал Эдварда. Каким-то образом он прознал про инопланетное происхождение Ацеля, про систему маскировки. Пойдя на поводу у Премьер-министра и его приверженцев, поддерживая его ксенофобскую кампанию, лишил пришельца буквально всего, потому что с таким лицом, с такой мордой — ему нет места на Земле.

В гневе Ацель побил все зеркала и навел такой шум, что сам себя испугался: а не сбежится ли охрана?

Чёрный ящер отложил очки и впился когтями в собственное лицо, еле сдерживая слезы.

— Прости, Эдвард, прости меня, — причитал он, осознав, что не сможет присутствовать сегодня на концерте.

Когда дым окончательно лишил Ацеля сил на истерики, здравомыслее расцвело в нем, и, приложив ухо к двери, он прислушался — нет ли поблизости людей, а затем — осторожно высунул нос и, как человек только-только выучивший ПДД, несколько раз посмотрел направо и налево.

Было тихо, но решимость куда-то делась на первой попытке пересечь порог. Коридор поплыл, и Ацель припал к стенке, встретив взор скрытой камеры, висевшей под потолком.

Ему казалось, что на него смотрит весь мир, и эти миллиарды взоров — все до единого принадлежат злополучной Горгоне, ибо то, чем он сейчас был — камень, не способный сдвинуться с места уродливый кусок горной породы.

Ацелю очень повезло. Первым человеком, который обнаружил его, была… мисс Кингман. Да-да, малышка Кэйти, уроженка Лондона, скряга и руководитель тайного общества, о котором мы уже упоминали ранее. Девушка предупреждала о своём приезде Эдварда, но тот был слишком занят своими заморочками и, склонно полагать, позабыл сообщить сожителю. Ну или тот был невежливо глух к подобным россказням, что вполне в духе его жеманной и эгоцентричной сущности.

— Ацель! — задохнулась она в восклицании и перешла на громкий шепот: — Что с вами? Почему вы разгуливаете по «Эван-Холл» без перчаток?

— Мисс Кингман! Не думал, что когда-либо скажу это, но я чертовски рад вас видеть! У вас есть… у вас есть телефон?

— Конечно! Но все же… может вам стоит…

— Да я бы с радостью, но меня обокрали! — развел руками пришелец. — Вы же не решили, что я их потерял? Я же не идиот!

— Ну это как посмотреть… в смысле, — поправилась девушка, — как так вышло?

— Вы можете позвонить Эдварду? — налегал на подругу Ацель, болезненно защемив ей плечи.

— Полегче, Ацель, вы на взводе! — отпрянула она смущённо. — Я не ручаюсь, что смогу дозвониться ему, ведь он всё-таки сейчас на сцене, но я попробую. А вам бы, гхм, лучше не светиться лишний раз перед камерой.

— Уже без разницы! — Чёрный ящер прыгнул на камеру и свинтил ей «шею». — Уверен, вся Британия уже выстроилась в очередь за моей головой! — безумно расхохотался он, заставив мисс Кингман поволноваться.

Как и ожидалось, Эдвард не брал трубку, и Кэйти предложила пришельцу найти временное убежище за кулисами, куда у неё, как у привилегированного гостя, был пропуск. Такой пропуск имелся и у Ацеля, но он, увы, не распространялся на его сондэсианскую личность.

Мисс Кингман отвлекла охранника мужского пола милейшим диалогом, насыщенным театральной неуклюжестью, детской невинностью и наивностью, которые так любят мужчины: «О, мистер охранник, какая я глупая — потеряла свой пропуск!»

Охранник решил, что девчонка заговаривает ему зубы, чтобы на халяву получить автограф Мии Донсон, и подыгрывал ей, не подозревая в своей профессиональной забаве, что за спиной его крадётся чёрная тень.

Ацель прошмыгнул в гримерку группы и мрачно развалился на кресле с высокой спинкой, на которую было приятно откинуть голову. Получив своё, Кэйти резко передумала унижаться за автограф и помчалась вниз по коридору в зал, в ревущую толпу. Пропихиваясь между фанатами, девушка набила себе синяков, но не свернула с пути и была вознаграждена удачей стоять в первых рядах.

— Эдвард! — закричала она, но из-за воя колонок её не было слышно.

Подобно волне, публика отбросила девушку назад и загородила ей обзор своими широкими спинами. Кэйти сделала ещё одну попытку прорваться, но в суматохе её подстерегала опасность: дуло пистолета уткнулось ей в поясницу и зловещий голос пригрозил:

— Не вздумайте пискнуть, красавица! Именем королевы Великобритании вы арестованы за содействие представителям инопланетной цивилизации, что по законодательству Англии расценивается как преступление против безопасности государства.

Эдвард должен был подпевать Мии, и он честно извлекал из себя звуки, но сам себя не слышал. Его слух перестал воспринимать музыку, в уши словно налилась кровь. Поэтому он искал слова в надежде, что попадет в ноты, в куплет и удовлетворит публику. Пальцы на автомате перебирали струны, начало подташнивать, с головой тоже творилось что-то неладное — её будто плавили чугунным утюгом. Но сдаться и покинуть сцену нельзя — мисс Донсон не простит, фанаты засмеют, закритикуют. Не переживёт он дурную славу…

То что он не смог отыскать Ацеля среди зрителей — не значит, что его там нет. Но хорошо ли это? Зачем вообще этот дурацкий концерт? Наверняка, все смотрят на него и думают — что за ничтожество! И надругаются над ним в твиттере, делясь самыми неудачными фото. А в этом смешном образе, в который вырядила его Мия, он похож на клоуна, а не на рокера: кожа и шипы ему не идут, оголенные руки слишком худы, берцы натирают и делают его неповоротливым, тяжёлым и оттого — скучным. Ацель, наверное, разочарованно растирает ладонями лицо, мечтая скорее уехать домой. И его можно понять.

Песня закончилась. Ответственный момент — дальше предстоит поменяться с мисс Донсон микрофонами. Теперь он, Эдвард Лэйд, на первых ролях. Нужно выйти к самому краю сцены… Высоковато… Как же сложно переставлять ногами! Почему же они так одеревенели? Распрямляйтесь же, ну же!

— Эдвард, ты в порядке? — шепнула ему на ухо Мия, когда они пересеклись.

— Нет, — ответил юноша, не глядя, и обнял пальцами стойку главного микрофона, будь тот живым существом — он бы его придушил.

Ну вот и все. Теперь необходимо произнести вступительную речь, как-то представить песню. О чем она? Возможно, об одиночестве в толпе. Прямо как сегодня. Он не один, но он одинок.

«Маленький человек задается вопросом: как прийти домой, когда дом за пределами самого мира?» Такой строчкой начинается его песня. Разве она не про них с Ацелем? Этим они всегда были похожи, это объединяет их. Одиночество двух изгоев — благоприятная почва для дружбы.

Эдвард тронул первую струну, вторая — непослушно выскользнула из-под руки, словно гнедая кобыла, почуявшая в пустыне оазис. Ещё прежде чем в зал ворвалась полиция, юношу одолела тревога: он сжал в кулаке подарок Ацеля, который носил с собой как талисман, и его обдало холодом. Впервые камешек из другого мира покрылся непробиваемым панцирем прямо в его ладони…

— Внимание, граждане! — Рупоры государственных служащих заглушили хор возбужденных голосов. — В «Эван-Холл» обнаружено опасное инопланетное существо! Просим всех освободить помещение! Если вы знаете местоположение пришельца — сообщите нам или дежурному отряду на выходе. В случае пособничества преступнику, вы рискуете попасть под одну из статей законодательства Англии и подвергнуться уголовной ответственности, вплоть до пожизненного заключения!

— Внимание! — твердил второй рупор. — Мы ищем представителя рептилоидной расы — чёрная ящерица в солнцезащитных очках, насколько нам известно, без них оно лишено возможности видеть. Имеются сведения о том, что оно умеет менять внешний облик и превращаться в человека с помощью перчаток. Будьте осторожны! Оно несёт угрозу человечеству!

Полицейские повторяли заученные сообщения, продолжая называть Ацеля «оно», изначально позиционируя его как несмышленое и жестокое нечто, наверное, недостойное в их замыленных эгоизмом мозгах стоять в одном ряду с животными, что уж говорить о «великой» расе людей!

Мисс Донсон метнула в Эдварда взгляд, в котором звучал отчетливый призыв: «Беги же!». Юноша кивнул и исчез со сцены, на ходу срывая с себя гитару и вычурную безрукавку.

Глава 27…в сумрак вечной тьмы

— Ну и кто же смеет портить наш концерт? — Мия переманила внимание публики на себя. — О, да это же друзья мистера Хопкинса!

Стоило девушке произнести это имя, как по залу прошёлся шквал возражений. Теперь когда народ вспомнил о своей ненависти к британскому правительству — пустить заряд на агрессию было легче легкого:

— Долой Энтони Хопкинса! — раздирала горло мисс Донсон, не страшась охрипнуть.

— Долой! Долой! — подхватывала толпа.

Полиция окружила здание «Эван-Холл», приставив к каждому входу и выходу по одному вооружённому служащему. И пока у сцены поднималось самое настоящее восстание, группа полицейских вела миниатюрную девушку в пышной чёрной юбке и малиновой блузке в гримерку певицы, где по её словам прятался пришелец. Так и есть — Кэйти раскололась, но не потому что была слаба и чувствительна к пыткам, а оттого, что не верила в победу добра, зато как блаженное дитя повелась на враки о помиловании при согласии сотрудничать, то есть — выдать местоположение разыскиваемого, а также постараться убедить того сдаться в руки британской полиции. Они обещали, что не тронут его, но как только приблизились к цели — враждебно выбили дверь и открыли огонь.

Люди в форме ввалились в каморку, затолкав за собою арестантку.

— Вы обещали не трогать его! — взвыла Кэйти, немощно падая на колени.

— Зараза! — выругнулся полицейский, не замечая слез. — Сбежал через вентиляцию! Шустрый нам попался ящер…

— В любом случае, далеко не уйдёт, смотри, — присел другой на колено, чтобы лучше разглядеть лужу крови. — Мы его все-таки подстрелили!

Увлеченные ликованием, люди мистера Хопкинса ослабили бдительность, и Кэйти не упустила шанс удрать из-под охраны.

— Куда собралась? — появился в дверном проеме очередной «цепной пёс».

Но девушка подготовилась. Рассыпчатая пудра и лак для волос — постояльцы любой женской гримерки — нанесли двойной урон: пыльное липкое облако надолго вывело из строя невезучего полицейского, позволив Кэйти устроить побег.

Казалось, прошла вечность, прежде чем Ацель преодолел лабиринт вентиляционных туннелей и смог найти себе последний приют среди ненужных вещей на складе. Левая нога, омытая кровью, отнималась, и в какой-то миг чёрный ящер оставил попытки сбежать, потому, собрав крупицы силы, пробудил в себе эвея, чтобы сдвинуть щеколду двери и замуроваться изнутри.

На складе было темно, голая лампочка, помигивая, свисала с провода, как корчащийся на эшафоте висельник. Странно, но, умирая, даже самоубийцы цепляются за жизнь…

Ацель ознакомился с увечьями и пришёл к такому заключению: две пули поразили ногу выше колена, сквозная неглубокая рана в боку. Само по себе все это — не смертельно, но кровопотерю никто не исключал.

Чёрный ящер откинулся на разноцветные рулоны ткани — излишки того, чем сейчас занавешена сцена. Так, в тишине, среди стульев, скамеек и деревянных коробок, он провалялся долгие минуты, стоная от боли и хрипло выдыхая воздух.

Когда реальность начала бледнеть, раздался стук и обеспокоенный голос назвал сондэсианца по имени:

— Ацель, ты там?

— Эдвард… — выдавил из себя пришелец, и, несмотря на обморочное состояние, свинцовая рука его оторвалась от пола и заставила дверь податливо распахнуться.

Эдвард был не один. Заплаканная мисс Кингман составила ему компанию. Они столкнулись в коридоре, и девушка поведала юноше о своём злоключении, всю дорогу каясь за предательство. Вот и сейчас, не подпуская саму себя к еле живому ящеру, она разразилась слезами:

— Боже, Ацель, простите, простите меня! Знаю, я и раньше была вам неприятна, а теперь… теперь… должно быть, вы и подавно презираете меня!

— Мисс Кингман, подойдите сюда, — без ненависти отозвался тот, нехотя выпуская из объятий Эдварда. — Вот так, да, нет-нет, не так близко!

— Так нормально? — Кэйти приберегла немного личного пространства, усевшись на расстоянии вытянутой руки.

— Пойдёт. Вы все ещё носите в волосах эту уродливую желтую ленту? — удивился он.

— Никакая она не уродливая, Ацель! — раскраснелась девушка. — Она мне очень даже нравится…

— Ну что ж, вполне подходит вашему образу, подчёркивает ваше… ваше… ничего.

— Как вы можете острить в такой момент?

Ацель издал болезненный смешок, который также не сыскал одобрения и со стороны Эдварда.

— Да что с тобой не так?! Я тщетно пытаюсь понять, как нам спастись, а ты смеёшься…

— Просто я рад…

— Тому что нам всем крышка?!..

— Нет, тому что я умру среди друзей, а не подохну гне-нибудь в лаборатории, как подопытная крыса.

— Что ты такое говоришь?! Я… я не позволю тебе умереть!

Эдвард водрузил руку Ацеля себе на плечи и встал. Ему потребовалось невероятное усилие, чтобы пройти таким методом какие-то пять коротких шажков. Мисс Кингман взяла часть нагрузки на себя, но это не решило новой проблемы: не успели они достичь двери, как за дверью ускорили ход их преследователи.

— Мисс Кингман, заприте дверь! — скомандовал юноша.

— Именем Королевы Великобритании, приказываем вам отпереть дверь и передать нам чёрного ящера! — В дверь задолбили. — Если вы сейчас же не впустите нас — мы будем вынуждены выбить дверь и открыть огонь!

— Лжецы! — закричала Кэйти, прильнув к расшатанной ручке. — Вы все равно всех поубиваете, вы, бесчувственные машины, нелюди, приспешники Дьявола! Плевать вам на чужую жизнь!

— Да угомонитесь уже! — не выдержал Ацель. — Если вам так нужна моя голова — вы её получите, хотя, клянусь, я такой же кусок мяса, как и все вы! Но если вы любители покопаться в чужих кишках — будем вам!

— Кто говорит? — поинтересовались из коридора.

— Чёрный ящер.

— Впустите нас, и мы не тронем ваших друзей, мистер ящер.

— Ацель! Моё имя — Ацель!

— Ацель, да, конечно. Вижу, вы достаточно благоразумны. И мы уверены, что вы примите правильное решение.

— Сказал же — будет вам! Но прежде… вознаградите меня за моё благоразумие, о, великий и могучий человек! Позвольте мне, инопланетному отродью, попрощаться с моими товарищами. — не обошелся он без саркастических вставок.

— Хорошо, Ацель. У вас пять минут.

— Ох, целых пять минут! Вы слишком щедры!

— Вы ведь не серьёзно, Ацель? — зашептала Кэйти, когда полицейские замолчали, и замолчали неспроста: явно навострили уши.

— Заткнитесь, мисс Кингман, если вам нечего изречь, кроме нытья!

— Я не отдам тебя им! — испугался Эдвард. — Умоляю, скажи, что у тебя возник хитроумный план… Ацель…

В памяти юноши вдруг мелькнул полный ужаса лик смуглой цыганки, узревшей в его будущем приход Смерти.

— Нет, пожалуйста, не умирай, не умирай, не умирай! — приник он к другу, всхлипывая. — Я знаю, что мы с тобой не так давно знакомы, но мне кажется, что я знаю тебя всю мою жизнь, ты… ты для меня очень многое значишь. Ты больше, чем лучший друг, ты заменил мне семью, я не могу тебя потерять… Умоляю, не уходи…

— О, Эдвард, тебе не кажется… — загадочно улыбнулся пришелец.

— Что?..

— Помнишь, когда ты был совсем маленьким, ты встретил чудовище в сарае. Тебя подставили и незаслуженно наказали… Или как то так…

— Откуда ты знаешь? Я думал… думал мне приснилось.

— Это был я. И в день, когда ты пытался… пытался покончить с жизнью…

— Следы, — оборвал его студент. — Я вспомнил, где видел эти следы… Но… но как? Как? Как ты мог быть в моем прошлом, если тебя тогда не было на Земле? Путешествия во времени?!.. Но это же… это же невозможно!

— Невозможно? После всего, через что мы прошли, ты все ещё веришь, что во Вселенной осталось что-то невозможное?

Внезапные крики, выстрелы и лязг металла нарушили мирное расставание. За дверью творилось что-то жуткое…

— Что происходит? — всполошилась Кэйти. — Пять минут ещё не прошло!

Уже две недели на земной орбите зависал космический корабль. Система «хамелеон» прятала межзвездный транспорт от глазастых телескопов NASA, денно и нощно устремленных в небеса в поиске инопланетных визитеров, новорожденных звёзд и таинственных вспышках на солнце или где-нибудь в чёрной дыре.

В кабине управления не рискнули включить освещение, довольствуясь мириадам оранжево-красных огней над Евразией и золотой короной где-то на макушке Австралии.

— Мм, какой интересный напиток! — воскликнул Даг, отхлебнув из термоса чай. — Не хотите попробовать, капитан? — похлопал он ладонью по черному чемодану, лежащему у него в ногах.

— И давно ты вернулся? — удивился его присутствию широкоплечий пришелец, в чьем хромированном лице, как в зеркале, отражалась сине-голубая планета.

— Давненько…

— Одра, сотри с себя эту мерзкую ксионскую рожу, а то мне хочется тебя прикончить.

Даг лениво пожал плечами, преобразившись в тощего прямоходящего саламандра.

— Так-то лучше.

— Признайте, капитан, если бы не я, ваши тупоголовые железяки тысячу лет бы гонялись за нашим мистером потеряшкой.

— Да, Одра, ты на славу поработал.

— А, плевое дело! Этот… Даг — наивен, как ребёнок. Ничего не стоило забрать его ДНК. Бедняга так дергался, когда я его убивал. Но теперь погляди! Плюс один гуманоидный образ в мою копилку! — Одра снова применил лицо Дага. — Мне так нравятся эти тентакли на голове!

— Фу, мерзость, прекрати!

— Как же ты не любишь ксионцев, капитан.

— Не только ксионцев! Всех! Всех, чьё тело не покрывает сталь.

— То есть всех, кто не похож на тебя и твоих молодчиков?

— Низменные, грязные виды! — Капитан корабля в ярости впился пальцами в шею Одра, но быстро оклемался от вспышки эмоций и отпустил саламандру.

— О, ты в своём репертуаре! — отполз за кресло тот. — Непросто, наверное, с таким самомнением работать на «Терра».

— Идиот! Я работаю не на проклятых ксионцев, а на саму Вселенную! Я есть закон. Я есть порядок.

Дверь на складпродырявила стальная рука и сдвинула щеколду.

Металлический гигант прошёл внутрь, не стесняясь стекающей по могучей груди человеческой крови. За ним толпились ещё с дюжину таких же роботических полицейских. Когда последний выдернул из тела мужчины в служебной форме пилу, настала тишина.

— Рэйджеры… — обомлел Ацель, позабыв о ранениях и предубеждениях о личном пространстве.

— Роботы, господи, роботы! — вырывались у девушки восклицания, пока она тесно жалась к плечу чёрного ящера.

Эдвард молчал. Его взгляд был устремлён не на пришельцев, а на море крови, сгущающееся у тех под ногами, на гору изуродованных тел, наполнивших коридор.

Ацель стиснул его руку и руку мисс Кингман, быстро вводя тех в курс дела:

— Это межгалактическая полиция, чьи законы распространяются на перечень галактик X-zep, в том числе и на Млечный путь, как вы его зовете. Однако… — Чёрный ящер вобрал в себя побольше воздуха и напал на рэйджеров с обвинениями: — Какого черта вы посмели ступить на планету пятого уровня? Блюстители закона нарушают собственные законы? — ухмыльнулся он. — Или вы опустились до наемничества? Кто вас подкупил? Кто? Отвечайте!

— Мы приняли решение поднять планету «Земля» до уровня «шесть», поскольку, фактически, человеческая раса вступила в контакт с другими цивилизациями. — И робот подключился к сети интернет через земные спутники, проецируя в воздухе новости телеканала «BBC One», в которых Премьер-министр во всю плевался своей ксенофобной моралью.

Ацель закрыл рот, не имея возражений. Воплотился в жизнь его худший кошмар. Все кончено. Он бы предпочел сдать себя на опыты неразумным людишкам, чем прийти к такому концу. Даже если его арестуют, Землю не оставят в покое: шестой уровень предполагает открытие границ для торговых отношений, а значит — всевозможные расы стекутся сюда, пугая ещё неокрепшие умы людей.

— Но ведь… они ещё не готовы… Вы не можете…

— Объект 5mr.o5 вы обвиняетесь в ряде преступлений против конвенции X-zep и обязуетесь проследовать с нами, — проигнорировал недоумение тот. — Обитатели Земли неприкасаемы до тех пор, пока не оказано сопротивление. Отойдите от объекта 5mr.o5 или вы будете уничтожены.

— Мисс Кингман, Эдвард, отойдите. — Ацель отпустил их руки.

— Повторяем: отойдите от объекта 5mr.o5 или вы будете уничтожены.

— Но Ацель… А как же вы?

— Со мной, — сглотнул он, — все будет хорошо.

— Повторяем: отойдите от объекта 5mr.o5 или вы будете уничтожены.

Мисс Кингман отстранилась, заламывая себе руки в нерешительности.

— Эдвард, — позвал друга Ацель, но тот уже несколько минут сидел рядом в немом оцепенении, сжимая его запястье, как не сумел бы сжать «браслет» наручников. — Эдвард, посмотри на меня, Эдвард! Мисс Кингман, помогите же мне!

Но девушка уже и сама жалела, что так быстро смирилась с судьбой, и на такую реверсивную, по её мнению, помощь она была не способна.

— Повторяем: отойдите от объекта 5mr.o5 или вы будете уничтожены.

Наконец Эдвард зашевелил губами и… запел, хотя лицо его до сих пор не выражало никаких эмоций. Это была его оригинальная песня, но в этот раз её едва ли можно было узнать — настолько жалкой она была.

Рэйджеры одновременно выставили вперёд оружие и прозвучало последнее предупреждение.

— Прости! — вздохнул Ацель и вгрызся клыками в неотпускающую его руку.

Эдвард пришёл в себя, инстинктивно отскочил назад, но вместо того, чтобы оправдаться, пришелец сбил его с ног, чтобы окончательно свести с толку и выиграть время.

Пушки опустились, и из верхних конечностей главного робота полезли металлические змейки. Они обмотали предплечья преступника, выставив тонкие, как волос, лучи, через которые пропускался индивидуальный для каждого существа разряд тока, способствующий краткосрочному угнетению нервной системы.

Ацель с трудом помнит последующие события. Он ясно видел, как Эдвард накинулся на рэйджеров со стулом, а те, почему-то засчитали предмет мебели за холодное оружие, хотя им от деревяшки, разлетевшейся в щепки не было никакого вреда. О какой справедливости идёт речь, когда десять смертоносных пушек целятся в напуганного человека со стулом в руках? Это как приехать на танке в общину обезьян, бросившим с испуга в твою машину камень.

А потом появилось новое лицо: возрастное, поросшее щетиной, с опухшими от вечных недосыпов глазами. Мужчина опрокинул перед атакующими пирамиду из складского барахла, что спасло юношу от фатального исхода. К своему сожалению, Ацель заметил, что без крови всё-таки не обошлось. Он не знал, насколько серьезна рана Эдварда, но очередное внутриштатное попустительство, не соблюдение неукоснительных принципов межгалактической конвенции — были очевидны: он, преступник, уже был у них в руках, и они не имели права убивать безоружного.

Сверху дали добро на телепортацию, и следующее воспоминание переносит чёрного ящера на космический корабль рэйджеров.

— Ублюдки! — пробурчал Ацель, отойдя от бескапсулярной телепортации. При такой телепортации организм не защищен стенками телепортационной камеры или иной искусственной или естественной капсулы; процесс осуществляется открыто, с полным расщеплением и рецидивной сборкой атомов. Моделью бескапсулярной телепортации в нашей истории может служить телепортация самого Целителя, обратный тому пример — случаи, когда тот использует свою материю как капсулу для переноса сквозь пространство и время физических объектов и предметов. Отсюда следует, что последний вариант никак не влияет на структурные соединения биологических существ и их биологические процессы, а значит — переживается бессимптомно. Чего не скажешь о первом.

— Ты ещё хватает сил пререкаться? — засмеялся ему в лицо Одра, пока капитан распускал отряд.

— А если вы убили его? Если вы… — Ацель закашлялся, теряя сознание.

— О, черный ящер, на это мы можем только надеяться…

Оглавление

Пролог

Глава 1. Городской воришка

Глава 2. Миссис Мэллоу

Глава 3. Соседи

Глава 4. Белая маска

Глава 5. Второй шанс

Глава 6. Утопия

Глава 7. Первый день в Лондоне

Глава 8. Холлоуэй

Глава 9. Боги, волки и любовь

Глава 10. Живая вода

Глава 11. Нет повести печальнее на свете.

Глава 12. Союзники

Глава 13. Призрак

Глава 14. Рабы желаний

Глава 15. Чудовище

Глава 16. Брат

Глава 17. Беды не миновать

Глава 18. Мальчик, который хотел умереть

Глава 19. Разбитое сердце

Глава 20. Публика

Глава 21. Мия и Эмма

Глава 22. Свидание для одного

Глава 23. Третий не лишний

Глава 24. Свет во тьме

Глава 25. Человек в шкафу

Глава 26. Не уходи смиренно…

Глава 27…в сумрак вечной тьмы