Мы 1991 №5 [журнал «Мы»] (pdf) читать онлайн

/П АМ ЯТЬ(
надеж д!

)ШЛОМ.
БУДУЩЕЕ

Главный редактор
Геннадий БУДНИКОВ

Редакционная коллегия:
Сергей АБРАМОВ
Тамара АЛЕКСАНДРОВА
Игорь ВАСИЛЬЕВ

(ответственный секретарь)
Андрей КОСЕНКИН
Альберт ЛИХАНОВ
Дмитрий МАМЛЕЕВ
Георгий ПРЯХИН
Григорий ТЕРЗИБАШЬЯНЦ

5/91
ОСНОВАН В 1 990 ГОДУ

(заместитель главного редактора)

Художестве инмй редактор
Елена СОКОВА
На первой странице обложки
фото В л ад и м и р а ЛАГРАНЖА
Адрес редакции:
107005, Москва, Б-5, аб. ящик №1.
II» всем вопросам экспедирования
и полиграфического исполнения
обращаться в издательство "Дом"
© "МЫ”, 1991
Издательство "Дом”
Советского детского фонда
имени It. II. Ленина
Адрес: 101963, Москва,
Армянский переулок, 11/2А.
Телефон: 923-66-61
Отпечатано в типографии
A/О Прннт-Юхтист
Соининрннт Финляндия
при посредничестве
В/О "Внешторгиэдат”
Сдано в набор 11.02.91 г.
Подписано в печать 18.03.91 г.
Печать офсетная. Уел. неч. л. 10,1.
Уч. - изд.л. 12,72. Тираж 1000000

ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ
ЛИТЕРАТУРНО­
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ
ЖУРНАЛ
ДЛЯ ПОДРОСТКОВ
СОВЕТСКОГО
ДЕТСКОГО ФОНДА
ИМЕНИ В. И. ЛЕНИНА

СОДЕРЖАНИЕ
Айдер Куркчи. Уроки трудных дней ................................... 2
Алексей Косульников. Антракт, негодяи! ......................150
ПРОЗА, ПОЭЗИЯ
Анатолий Макаров. Выставка стекла. Повесть ...............13
Зарубежный детектив. Милдред Гордон и
Гордон Гордон. Таинственный кот идет на дело.
Роман. Перевод с английского. Продолжение .................66
Игорь Дружинин. В сердце храню. Стихи.....................125
Анатолии Штейгер. Платить сполна.
Из творческого наследия. Стихи .........................................62
ПРОБА ПЕРА
Эляна Шимкявичуте. Палец. Рассказ ............................ 140
ГОВОРЯ ОТКРОВЕННО
Нас считают ’’кончеными” ... Письмо в редакцию ............126
Александр Фоменко. Страсти по Апулею .....................128
Иван Бунин. Неизвестные рассказы .................................132
Письма в "МЫ” .......................................................................... 9
Ищу друга .............................................................................. 188
НАШЕ ПРОШЛОЕ
Роберт К. Мэйсси. Николай и Александра. Главы
из книги. Перевод с английского. Продолжение ...........160
КУМИРЫ И ЗВЕЗДЫ
Андрей Кокарев. Майкл Джексон:
лишенный детства.................................................................134
Музыкальные страницы ..................................................... 180
На малом экране. Видеообзор ........................................... 191

Этой зимой многие семьи крымских татар
зимовали под полиэтиленом — колья, вбитые в землю,
покрытые пленкой или куском старого брезента.
Нынешние тяготы —
метастазы давних сталинских преступлений —
депортации, насильственного выселения
народов с родных земель.
Если так выглядит возвращение домой,
что нее пережили люди в те страшные дни ?

Наш собеседник — АЙДЕР
КУРКЧИ, историк, член комиссии
Верховного Совета СССР по про­
блемам крымско-татарского на­
рода.
— Вас лично это коснулось?
— Да. Хотя мы находились в тот
момент не в Крыму — в эвакуации
на Кавказе (жили большой семь­
ей: мама, тетки, двоюродные
братья, сестры - отцы у всех, как
и у меня, воевали), про нас не
забыли. Внезапно подняли ночью,
погрузили в машину, повезли.
Я был совсем маленьким, но
многое помню. Помню лагерь в
Восточном Казахстане — саман­
ный барак в голой степи, насквозь
продуваемый ветром. Рядом жили
поляки из Львова, ленинградцы.
Всех нас бросили на самообеспе­
чение. Люди голодали, болели.
Как вечер — начинает тебя трясти
жуткий озноб — малярия. А ле­
карств — никаких, никакой помо­
щи. Приезжал иногда уполномо­
ченный из НКВД, проверял спис­
ки, записывал умерших...
По соседству был колхоз, и
председатель, жалея детей — а
выражать сочувствие было не­
безопасно, — брал иногда нас,
маленьких, на рисовые чеки и за

3

Все ждали: вот кончится война —
и разберутся, восстановят спра­
ведливость. А в сорок восьмом
зачитали указ: крымские татары,
калмыки, ингуши, чеченцы, немцы
выселены навечно. Вот от этого
"навечно” люди зарыдали.
Даже внуки тех, кто прошел
через лагеря, до сих пор живут с
сознанием: все должны знать, что
мы не виноваты. Они говорят об
этом на улицах, на базарах. Се­
годня крымские татары требуют
поднять все документы, восста-

работу сбрасывал мешок куку­
рузной или просяной муки.
Оказавшиеся в лагерях понятия
не имели, за что их выслали. Им не
объяснили. За пособничество
врагу — и все! А в чем оно выра­
жалось? Никто никогда не предъ­
являл никаких обвинений, да и
можно ли обвинить целый народ?
Моя тетка, когда нас везли, на од­
ной из станций отстала от поезда,
чтобы дать Сталину телеграмму:
"Товарищ Сталин... горячо люби­
мый! Спаси!.. В чем наша вина?..”

4

нее, детей на мытарства?

новить справедливость и помочь
им вернуться в Крым.

— Чувство родины — загадка
для человечества в двадцатом
столетии. В эпоху расцвета науч­
но-технической революции ка­
жется, что родина у человека —
весь мир. Он может жить в любом
городе, если есть интересная ра­
бота. И вот вдруг... Острая по­
требность во что бы то ни стало
вернуться на землю предков. Это
наблюдается не только у нас в
стране.
В лагерях не умирало воспоми-

— Людей можно понять, но
они, наверное, представляют,
что при нашей нынешней нище­
те, бесконечных бедах им не
удастся, вернувшись, сразу
получить жилье или стройма­
териалы, даже если местные
власти захотят пойти им навс­
тречу. Почему же они бросают
хорошие дома — неплохо ведь
жили татары в Узбекистане —
и обрекают себя и, что страш­

5

P4lUvr“Ik >л ч Л \.|
11*-' V
доцента Архипова безоговорочное ’’отлично”, это, знаете, дорогого
стоит, - однако объяснили, что окончательно вопрос решится только
в августе перед началом нового учебного года.
Приятели слегка приуныли, ощутив, что настойчивое их усердие не
принесло плодов, что упорный их марафон не был вознагражден же­
ланным призом, Инна изо всех сил старалась поддержать в них боевой
дух. Вращалась в неких кругах, близких к университетским верхам, вти­
ралась в доверие к секретарям декана, кокетничала напропалую со
старшекурсниками из факультетского комитета комсомола, в речах ее
появилась особая недосказанная основательность осведомленного,
’’вхожего” человека. Из слов этих получалось, что беспокоиться нет
решительно никаких оснований, надо уходить с работы и отправиться
отдыхать, с тем чтобы появиться в Москве во второй половине августа.
Как всегда, Иннины слова вселяли в Валима уверенность, наполняли
душу лирически трепетной надежной, и все же не под их влиянием взял
он расчет на Центральном почтамте, где таскал тяжеленные джутовые
мешки с посылками украинских канадцев и австралийских русских. Не
Инне поверил он окончательно/а ребятам из того факультетского бюро,
которые, формируя студенческий отряд на целину, намекнули претен­
дентам на перевод, что их участие в нем будет истолковано учебной
частью в высшей степени положительно. Намек этот прозвучал убеди­
тельно, в самом деле, у кого подымется рука преградить путь на ста­
ционар отличнику, наравне со всеми законными студентами продуб­
ленному целинными ветрами, обожженному белым казахстанским
солнцем?
Без печали, хотя и с некоторым укором совести, как же - все-таки
полтора месяца жить без зарплаты, на материнском иждивении, - Ва­
дим расстался со своим почтамтом. Севка тем более без сожаления
20

вылез из подвала своего ’’почтового ящика”, его материальное поло­
жение, совсем не блестящее, было все же чуть прочнее, нежели у друга.
В поездку собирались вместе, шатались по спортивным и охотничьим
магазинам, забредали в Военторг, Севка, как старый походник, наста­
вительно руководил Вадимом, какой брать рюкзак, какие носки и бо­
тинки. и при этом еще успевал завести шашни с хорошенькими про­
давщицами. Изображал из себя старого таежного или пустынного волка,
отвыкшего от созерцания женской прелести и красоты. Продавщицы
вряд ли доверяли Ссвкиному понту, но все равно млели. Вечером на­
кануне отъезда выяснилось, что Севка не едет, что-то там у него слу­
чилось с одной из многочисленных его бабушек или тетушек, которые
души в нем не чаяли, да и в ком еще могли они чаять, если были все как
на подбор одиноки, доживали свой век в покосившихся особнячках в
районе Бронных или Пречистенки, в комнатках, набитых пожелтевши­
ми книгами в переплетах ручной работы, бронзовыми лампами и под­
свечниками, допотопными безделушками из камня, стекла и фарфора,
девами, всадниками, орлами, Наполеонами в сюртуке и походной
шляпе, всякой прочей дребеденью.
Вадим даже обидеться не успел по-настоящему, пережить как сгГедует внезапную свою оставленность, так сразу и впервые все на него
надвинулось и навалилось: бесплацкартный вагон длинного полупассажирского, полутоварного поезда, долгий путь с песнями, с выписками,
с дружбою до гроба, с пестрыми, грязными, взбудораженными стан­
циями, словно пребывающими по-прежнему в поре военных эвакуаций
и беженства, с неожиданными домашними обедами на перронах, с от­
ставаниями и догоняниями, со страшным соседством столыпинского
вагона где-то на глухом полустанке. Видение под нулевку остриженных
шишковатых низколобых голов, возникшее за тюремной решеткой
окон, мучительно долго потом не уходило из его памяти.
В Москву Вадим вернулся в последние дни августа, исхудавший, по­
буревший от казахстанского нещадного солнца, чуть ослабевший от
беспрестанных кишечных недомоганий, и в тот же вечер без звонка
побежал к Севке. Там он застал вовсе не известную ему компанию
девушек и парней, веселых, романтичных, празднично загорелых, все
они только что приехали из Коктебеля. То, что их переполняло теперь,
не было просто бурными, наперебой воспоминаниями о беззаботных
днях, нет, тут давало себя знать нечто иное, некая совместная счаст­
ливая приобщенность к чему-то небудничному, торжественному, пре­
красному. То ли к тайне, то ли к (зратству, то ли к образу жизни. Севка,
как всег да после знакомства с новой для себя средой, ощущал себя не
просто ее старожилом, но как бы хранителем сокровенных ее заветов.
Будто о своем хорошем знакомом, говорил о Максе, о покойном Во­
лошине, так надо понимать, язвительнее, чем обычно, отзывался о по­
следних журнальных новинках, а уж при именах популярных поэтов, еще
недавно им ценимых, улыбался с презрительным снисхождением’. С
необычайным воодушевлением, вдохновившись стаканом шампанского
- оцени, дурак, это же настоящий ’’Новый свет”! - Севка декламировал

21

Гумилева: ’’Чья не пылью обтрепанных хартий, солью моря пропитана
грудь...” Чеканная фразировка свидетельствовала о том, что свою со­
бственную загорелую грудь Севка тоже не без гордости ощущает про­
питанной солью карадагских бухт.
Вадим попытался заговорить с ним о формальностях перехода на
дневное, как-никак до начала учебного года оставалось всего лишь два
дня, Севку напоминание о делах не выбило из состояния блаженной
эйфории.
- Да, да, надо будет туда зайти, - ответил он как-то неопределенно
и вновь окунулся в стихию возбуждавших его строк: ’’Или бунт на борт\
обнаружив, из-за пояса рвет пистолет...”
Рано утром с чувством сосущей тревоги Вадим прибежал на родной
и в то же время не утративший для него некоей официальной отчуж­
денности факультет, на трясущихся ногах переступил порог учебной
части и вместо былых приветливых и радушных лиц - как же, круглый
отличник - встретил чиновный холодок и подозрительную уклончи­
вость.
Ему сказали, что вопрос о его переводе еще не рассматривался, де­
канат был загружен более неотложными проблемами, надо же пони
мать, что события, которыми живет страна, требуют некоторого из­
менения учебных программ и перестройки научного процесса...
И при этом отводили глаза, совсем как Севка, декламирующий же­
лезные строфы ’’Капитанов”.
- Но ведь первое сентября - послезавтра, - пролепетал Вадим,
чувствуя себя настырным до дерзости.
На это ему ответили, что лично его судьба нс единственная, которая
требует рассмотрения. Наивно было бы так думать, он не один такой.
Между прочим, некоторые судьбы тоже требуют участия.
Вадим на мгновение самолюбиво оскорбился, вспомнив, как всего
два месяца назад в этом же казенном помещении дивились его уникаль­
ности - как же, единственный на все вечернее отделение круглый от­
личник, да еще едет с ’’дневниками” на целину, - в ту же почти секунду
устыдился своего эгоизма, ведь договаривались же они с Севкой нс
добиваться друг перед другом никаких преимуществ.
Тут же из телефонной будки возле университетских ворот Вадим
позвонил Севке. Соседка ответила, что его нет дома. Он набрал Иннин
номер, там никто нс ответил.
Бессознательно Вадим побрел по направлению к ее дому. Один ее
вид мог теперь успокоить! один взгляд ее вздернутых к вискам глаз
внушал ему желание бороться, пробиваться, что было сил карабкаться
вверх.
Разумеется, Инну он не встретил, такие заранее рассчитанные
встречи никогда ему не удавались, хоть весь век проторчи возле завет­
ного парадного, другое дело-счастливые встречи ненароком, вдруг, нос
к носу посреди московской толкотни. Впрочем, на них ему тоже не
слишком везло.
В понедельник первого сентября, неизвестно на что надеясь, Вадим
побрел в университет.

22

В знаменитый сквер он явился во время перемены, когда простран­
ство за благородной чугунной оградой представляло собою наиболее
праздничное, вдохновляющее зрелище. Загорелая молодежь, пусть не
ахти как одетая, но все же по-своему, на свой вкус и лад пренебрегающая
общепринятыми, идейно не пррочными стилями и манерами, незави­
симая, голосистая, уверенная в себе и в том, что с ее приходом в большой
мир, в этом мире произойдет нечто небывалое и неслыханное...
В студенческой смешливой толпе Вадим вдруг издали различил Инну
и Севку. И замер на месте, не желая удостовериваться в озарившей его
страшной догадке. Впрочем, удостовериться можно было и издали:
совершенно своими среди студентов дневного отделения выглядели его
друзья, теми самыми новичками, неофитами, которые, приобщаясь к
новому обществу и к новой вере, изо всех сил имитируют свою при­
верженность к здешним нравам и законам, самыми своими среди своих
тщатся выглядеть. А потому особенно оживленны, особенно привет­
ливы со всеми и каждым, излучают особенный свет приобщения и по­
священности.
Прозвенел звонок, и студенты потянулись к заветным дверям, Инна
и Севка вместе с другими, не первыми, как боязливые зубрилы, во время
перекличек искренне довольные тем, что они тут, на месте, не прогуляли
и не опоздали, но и нс в хвосте, среди легкомысленных простофиль,
отпетых лентяев и самонадеянных факультетских королей, спортсменов
и записных отличников.
Вадим стоял там, где остановился, метрах в ста от дверей факуль­
тета, и совершенно нелогично надеялся, что друзья, почувствовав на
себе его взгляд или по другой еще более сокровенной причине, на
него оглянутся^-они не оглянулись. Как и в прошлом году, во время
вступительных экзаменов, друзья исчезли в дверях, даже лопатками,
даже затылками своими выражая, насколько они теперь о нем не ду­
мают.
Он как-то замедленно осознавал, что, собственно, произошло. То
есть особого усилия мысли не требовалось, чтобы сообразить: Инна и
Севка пренебрегли всеми правилами товарищества, запросто нарушив
их договор, в обход Вадима перевелись на стационар. Темнили, ссыла­
лись на болезни родственников, сплавили его на целину, чтобы обес­
печить себе свободу рук, - подозревать друзей в таком тонко рассчи­
танном, осознанном коварстве было выше его сил. Подозрение не им
наносило урон, а ему самому, сокрушительный удар, после которого он
не мог устоять на ногах. Он еще не догадывался тогда, что грех дру­
жеского предательства тем и страшен прежде всего, что нас самих ка­
лечит и позорит, на нас самих ставит жирный крест, и только во вторую
очередь страшен тем, что перечеркивает в нашем сознании тех, кто нас
предал.
В учебной части, куда он, ненавидя самого себя, приплелся с видом
надоедливого просителя, на него посмотрели с таким раздражением,
что он тут же дал себе слово больше ни о чем не просить, не осведом­
ляться и на дневное отделение не стремиться. И тут же его нарушил,
поскольку секретарь декана, то ли сжалившись над ним, то ли желая от

23

него отделаться, посоветовала ему с милосердно-презрительным ви­
дом сходить на прием к заместителю ректора по гуманитарным фа
культетам. По тону ее, мнимо участливому, по тому, с каким усилием
сдерживала она досаду, было понятно, что в успех этой попытки она
нисколько не верит.
Человек, сидевший за большим столом под портретом, чем-то не­
уловимо напоминал того, кто был изображен на портрете, быть может,
лысиной или любому глазу очевидными бородавками, но скорее мане­
рами, общей выходкой, которые, как еще не подозревал Вадим, ма­
ленькие и средней руки начальники бессознательно заимствуют у на­
чальников самых больших.
Впрочем, столу своему, должно быть принадлежащему к старом)
дореволюционному имуществу университета, заместитель ректора
тоже соответствовал барской бледностью лица, самодовольно выпя­
ченной губой, какою-то чуть заметной неестественностью позы, госу
дарственно-торжественной и расслабленно-домашней одновременно.
Нечто похожее сквозило и в его улыбке, противоречащей чиновном)
духу кабинета. Эта не то чтобы добродушная, но во всяком случае дру­
желюбно-лукавая улыбка сильно Вадима обнадежила. Он вдруг с ход)
поверил в мудрость и справедливость этого насмешливого невысокого
человека, не то развалившегося простецки в державном проректорском
кресле, нс то придавшего своему мешковатому телу высокомерное
положение особой начальственной вальяжности. Памятуя, что злоу­
потреблять руководящим временем нельзя, Вадим сразу же взял быка
за рога, вполне складно и внятно поведал о своих отличных успехах, об
участии в общественной жизни факультета упомянул ненавязчиво, но
определенно, не рисуясь заслугами, рассказал и о целинной своей эпохе.
И главное, упирал на данное ему обещание, ведь заверяли же, что он
претендент номер один.
- Ну и что? - перебил его, по-прежнему улыбаясь, проректор, и Вадим
с ужасом понял, что сильно заблуждался насчет его улыбки. Вовсе не­
дружеской она была, а неприкрыто злорадной и не о веселости нрава
свидетельствовала, а об охоте потешиться над простаком-просителем.
По дворовому детству были памятны Вадиму такие якобы весельчаки,
своею приветливостью подманивающие простодушных для того, чтобы
подстроить им зловредную каверзу - в дерьмо заставить вляпаться,
мочой окатить...
- Сначала вас считали Претендентом номер один, а потом нашлись
претенденты первее, - откровенно, без обиняков говорил проректор,
почти наслаждаясь полуобморочным состоянием Вадима.
- Но откуда же они взялись? - попытался Вадим оспорить беза­
пелляционную реплику проректора и этим жалким своим сопротивле­
нием вдруг откровенно его разозлил. Проректор соскользнул с кресла
и нервно, суетливо заходил вдоль стола, опираясь на суковатую палку,
которой Вадим сразу не заметил. Он понимал, вернее чувствовал, что
пора уходить, что добиться он ничего не добился, так не ждать же в
самом деле, чтобы проректор выставил его из своего генеральского

24

1

кабинета. Но то-то и оно, что Вадиму вдруг вопреки покладистости сво
ей натуры захотелось настоящего скандала, с криками, с дворовыми от
кровенными словами, с переходом на личности, по-дворовому же он
вполне допускал, что проректор может перетянуть его суковатой своей
палкой, и с восторгом бесстрашия ждал этого момента. И, быть может,
дождался бы, потому что проректор, хромая по просторному кабинету,
все больше кипятился и все нервнее дрыгал неполноценной ногой, вес
громче стучал тяжкой своей клюкой в благородный паркет и все яз­
вительнее улыбался, обличая разных безыдейных хлюпиков, которые
вместо того, чтобы честно выполнять свой долг в рядах наших до­
блестных вооруженных сил, норовят всеми правдами и неправдами
пробраться на дневное отделение, изображая из себя отличников и
активистов.
Но ничего, армия их всему научит, она их научит свободу любить,
призовет к порядку. Вадим сквозь смертельную тоску подивился том\
прямо-таки дворовому злорадству, с каким обличал его проректор, по
хожий внезапно на вечно раздраженного, перекошенного от мучившей
его тайной злости на все и вся инвалида из соседней, пятой квартиры
Удостоверившись в этом сходстве, сводившем всесильного универ­
ситетского администратора до знакомого уровня квартирного склоч­
ника, Вадим с отрадой совершенного отчаяния направился к двери. А
дверь, старинная, департаментская, именно в этот момент распахну­
лась, и нарядная дама с роскошным букетом южных цветов решитель­
ным шагом устремилась Вадиму навстречу. То есть Вадима она стре­
мительно обошла, будто досадное препятствие, потому что и букет, и
щедрые, театрально преувеличенные слова благодарности предназна­
чались, само собой, хозяину кабинета. Вадим успел заметить, что дама
превосходно одета, сильно надушена и вздернутыми к вискам глазами
напоминает Инну.
Удивительного в этом не было - просто по-свойски навестила ре­
ктора Иннина мать, как говорили, известный в Москве адвокат. Вадим
не вполне представлял себе, в чем заключена адвокатская известность,
но догадывался, что она сродни актерской, позволяющей с разными
влиятельными людьми легко и обаятельно устанавливать короткие
отношения, запросто открывать те самые заповедные двери, к которым
и приближаться-то боязно, заветную просьбу излагать с такой миной
простодушия и невинности, будто даже мысль о возможности ее не­
выполнения представляется невероятной и по-детски обидной. Как и
детям, таким людям не отказывают. Потому-то, дошло до Вадима.
Инна и переведена на дневное отделение, и Севка переведен, за него,
как за роковую любовь, своей дочери-идеалистки, тоже сумела похло­
потать красивая и влиятельная Иннина мамаша.
Как ни странно, разгадка своего невезения и, наоборот, внезапного
везения, выпавшего на долю его друзей, не расстроила Вадима, а скорее
даже успокоила. То есть расстроила страшно, поскольку с откровенным
предательством не в книге, не в кино, а наяву он встретился, по правде
говоря, первый раз в жизни. Но в том-то и дело, что, распознав в про26

исшедшем самое настоящее, самое неподдельное предательство,
именно предательство, а не что-либо иное, он словно примирился с
действительностью. И не ходил больше в университет до самого при­
зыва в армию.
А призывали его в конце октября, в один день с одноклассником
Толиком Баркановым. Проводы справляли у Толика, как-то сподручнее
оказалось. Может, оттого, что комната у Толика была больше. Очень
большая комната. 11о жуткая в смысле запущенности, Вадим, с детства
привыкший к скудости обиталищ родственников и друзей, был потрясен
ее прямо-таки хитрованской нищетой.
Угощение на столе было под стать железным койкам и некрашеным
табуреткам - грубое, барачное, - вареная картошка, винегрет в эмали­
рованном тазу, кое-как разделанная селедка, самая простая водка по
двадцать один двадцать. Рюмок, понятно, не было, чокались гранеными
мутноватыми стаканами.
Несмотря на это народ за столом подобрался вполне центровой,
выпускники их родной школы и еще двух окрестных, короли динамовс­
кого катка, ’’шестигранника”, самой греховно-модной танцверанды,
знатоки джаза и зарубежных фильмов, приятели Толика по турпоходам
и яхт-клубу, под Монтана постриженные парни и смазливые девушки из
числа местных красавиц.
Вадим, пребывающий в состоянии странной душевной пустоты, в
тени шумного Толика почти не воспринимаемый компанией в качестве
уходящего в армию призывника, втайне надеялся, что на проводах по­
явится Инна. Толик давал понять, что о сегодняшнем сборище ей из­
вестно. Сквозь непривычный, то возбуждающий, а то угнетающий хмель
Вадим прислушивался к каждому входному и телефонному звонку. Инна,
однако, так и не пришла. Зато в середине застолья в комнату ввалился
Севка, с ходу засадил стакан водки, целовался с Толиком Баркановым
и Вадима, как ни в чем не бывало, обнимал за плечи, один за другим
провозглашал тосты за будущую успешную службу своих лучших школь­
ных друзей, причем с таким вкусом и пониманием употреблял солдатс­
кие словечки, шутки и подначки, как будто бы сам как минимум только
что накануне снял сапоги и гимнастерку.
Часам к одиннадцати вдруг выяснилось, что Севка куда-то пропал,
а вместе с ним исчезла из поля зрения и некая девица, на которую на
правах завтрашнего новобранца Толик Барканов имел вполне конкрет­
ные и скорые виды. Внезапная ярость, часто свойственная призывникам
во время проводов, овладела вдруг обычно благодушным и веселым
Голиком. С какою-то озорной агрессивностью сбацал с другою своей
приятельницей залихватский рок-энд-ролл, перецеловал страстно, вза­
сос всех остальных девушек, а потом, рывком растворив свое едва
приподнятое над асфальтом окно, выпрыгнул во двор. Кое-кто из пар­
ней устремился за ним, среди них и Вадим, в этот вечер странным
образом зависимый от Толика.
Барканов обнаружил неверную подругу в объятиях Севки в укромном
углу двора и со злым удовольствием врезал Севке по морде. Чувствуя

27

свою вину, Севка не сопротивлялся, только старался увернуться от
безжалостных баркановских кулаков.
Зрелище скандала и крови отрезвило Вадима, и все же дальнейшее
развитие событий не удержалось в памяти. Как успокоились? На чем
примирились? Запомнилась только полутемная, закопченная кухня qo
множеством столов, тазов и корыт, в которой Севка, склонившись над
железной проржавевшей раковиной, сбывал кровь. Вадим стоял рядом
и протягивал ему свой носовой платок. Севка мочил его и клал на
переносицу, а в это время из темноты, из потаенных глубин коридора
доносились женские стоны - видимо, Толик Барканов добился торжест­
ва справедливости.
...На сборный пункт, во двор в окрестностях Большого театра, они
явились ранним сереньким утром. На самом деле Вадим любил и осень,
и такую погоду. Октябрьская свежесть холодила наголо остриженную
голову и напоминала невозвратные школьные годы, навсегда утрачен­
ное счастье предвыпускных месяцев, когда каждый день начинался обе­
щанием счастья, открытий, прозрений, душевных потрясений и сердеч­
ного томления.
Уже стоя в битком набитом кузове грузовика, внимая крикам, плачу,
будоражащим звукам неумелого оркестра, Вадим вглядывался в окру­
жавшую машины толпу - среди многих дорогих и знакомых лиц не было
ни Севкиного, ни Инниного. И то сказать, не синяками же, наверняка
выступившими за ночь, было Севке удивлять собравшуюся плачущую и
поющую публику? А Инна, что ж... ей этот под нулевку стриженный, в
старые телогрейки одетый, в стоптанные прохари обутый народ,
орущий, гогочущий - гуляй, рванина! - никогда не был по вкусу. Она нс
любила ни массовых гуляний, ни танцев на асфальте, ни подначек, ни
припевок, ни хохота, ни слез на народе.
Уже в более поздние годы Вадим вычислил некую странную законо­
мерность своей судьбы. Все то, чего он страстно желал, добивался изо
всех сил, напрягая жилы и опасаясь сорваться, все это как назло не
давалось ему в руки. Ускользало, выворачивалось, срывалось в самый
последний момент. И долго потом отзывалось в душе физически но­
ющей надсадой. Зато и удачи нет-нет. да и скатывались ему на голову,
как правило, в тот момент, когда он 6 них и думать не думал, да еще
как бы на периферии его планов и намерений. Хотя, конечно, грех
жаловаться...
Вот так он не сумел перевестись на дневное отделение и загремел
в армию, в автобат Забайкальского военного округа, однако, уже свык­
шись с мыслью, что три года из жизни придется вычеркнуть, был де­
мобилизован из рядов вооруженных сил через год с небольшим. Это уж
спасибо Никите Сергеевичу, решившему тогда для примера другим ве­
ликим державам, для воодушевления поэтов, на радость матерям и на
пользу народному хозяйству сократить численность Советской Армии
на полмиллиона человек. Вадим в эти пятьсот тысяч попасть и не чаял,
памятуя о невеликой своей удачливости, но вот неожиданно попал, о

28

чем объявил перед строем подполковник Сороковенко, и, как ни стран­
но, вроде бы сначала даже не обрадовался этому известию, а непроиз­
вольно о нем пожалел, как-никак, а к службе он вроде бы притерпелся,
втянулся в службу.
Но потом, конечно, рвался домой, ночей не спал в общем вагоне
жутко медленного, как ему казалось, поезда. В вагоне-ресторане пил
портвейн и отвратительный тягучий ликер с такими же, как и он сам,
вчерашними ’’дембелями” и на остановках выпрыгивал на перрон, бес­
сознательно стараясь в воздухе учуять приближение родной столицы.
По старой памяти Вадим ждал в университете каких-либо трений и
неувязок, однако восстановили его без звука и на дневное отделение
зачислили почти что с распростертыми объятиями, как же, воин вер­
нулся, уволенный в запас раньше срока благодаря миролюбивой ини­
циативе родного советского правительства!
И потянулась нормальная студенческая жизнь, в меру рутинная и
обыденная, вовсе не такая праздничная, какой представлялась ему в
казарме, а также в то время, когда из вечерников он стремился пере­
браться в стопроцентные, дневные. Хотя без неожиданностей тоже не
обходилось, вот первая: Севка ушел из университета. Не вылетел за.
какую-нибудь провинность, не был исключен за неуспеваемость, просто
перестал появляться на лекциях и семинарах, как перестают ходить в
спортивную секцию либо в драмкружок при Дворце пионеров.
Инна с неподдельным страданием, как и в прошлые времена Севкиных срывов и загулов, рассказывала об этом Вадиму и, кажется, нс
соображала, что сочувствия на этот раз в нем не находит. Не то чтобы
злопамятно хранил он в душе свои обиды, хотя, пожалуй, и хранил,
только нс в смысле злопамятства, а в смысле нежелания с этими
обидами расстаться, изжить их, изгнать из сознания.
- Ну ты хоть отдаешь себе отчет? - трагическим голосом вопрошала
Инна. - Его ведь в армию могут забрать.
Только выкрикнув эти слова, она, кажется, поняла свою оплошность
и осеклась. Но тут же нашлась, впрочем, и заметила, что ведь не всем
так везет, как Вадиму, который благодаря внешнеполитической дема­
гогии верхов счастливо отделался всего лишь одним годом муштры. А
вот Толик Барканов до сих пор служит, и конца службы не видно.
Это была святая правда, Толик Барканов под сокращение не попал
и продолжал трубить на Балтийском флоте. Друзьям от него изредка
приходили глянцевые открытки почему-то с изображением коро­
левского дворца Сан-Суси и главной улицы демократического Берлина,
которая еще недавно называлась Сталин-аллее.
А Инна, переходя на трагический шепот, рассказывала о компании,
е которой связался Севка, взрослые уже, почти сорокалетние люди, а
ничем не заняты, Бог знае^ с чего живут, по кабакам шляются, пьянс­
твуют ночами напролет, да не просто так, а как бы с идеологической
подкладкой, изображая из себя последних русских дворян, отпрысков
Древних аристократических фамилий.
- И Севка туда же, - вздохнула Инна, - он теперь всех уверяет, что
29

1

его дедушка был настоящий остзейский барон. Я засмеялась, когда
впервые это услышала, так он, знаешь, что мне сказал? Что не мне со
своим местечковым происхождением судить о его родословной. Как
тебе это нравится? - Оскорбленная Инна сверкала черными глазами, в
которых закипала готовая пролиться влага, и была от этого особенно
хорошо. По этой причине Вадим прощал ей все ее унизительные тре­
волнения за Севкино благополучие, которым сам Севка так демонс­
тративно пренебрегал.
Впрочем, как оказалось, лишь до известного предела. Ибо от армии
он все же сумел отвертеться, причем самым что ни на есть дерзким и
безошибочным способом. Накануне призыва, когда недавние его друзья,
мнимые аристократы, Рюриковичи и Олеговичи, пришедшие напутс­
твовать его на воинскую стезю, рассуждали за бутылкой о боевой славе
своих предков, преображенцев и фанагорийцев, Севка вдруг исчез и .
дому. Приятели не слишком и беспокоились, благо что напитков для
продолжения волнующей, льстящей самолюбию беседы вполне хва­
тало. Только и слышно было: ”А великий князь Сергей Александре
вич...”, ”А графиня Пален...” Наконец, Инна не выдержала, хлопнула
дверью. А через три минуты вернулась в истерике: ’’Идемте скорей во
двор, с Севой плохо!” Севка сидел на ступеньках крыльца, бледный в
свете дворового фонаря, как от потери крови, еле слышным голосом
объяснил, что поскользнулся на лестнице, упал и ударился затылком.
Идти не может. Его принесли домой, уложили на диван, у него началась
рвота. Вызвали ’’скорую” - по-быстрому убрали посуду, чтобы не наво­
дить врача на подозрительные мысли. Врач сказал, что, судя по всему,
имеет место сотрясение мозга, причем есть подозрение, что нешуточ­
ное. Предложил госпитализировать. Никто, разумеется, слова поперек
не вымолвил...
Свидание со старым другом на телевизионном экране все-таки вы­
било Вадима из колеи. Он даже казнился этим, поскольку более всего
на свете стыдился заподозрить самого себя в зависти. Потом, словно
вглядевшись до дна души в собственные глаза, успокоился на мысли, что
стыдиться нечего - завистью тут не поможешь. Тут пахнет чем-то по
ощущению близким, но по сути совсем иным, сожалением о несостоявшейся судьбе, так скажем... Быть может, до того момента, как Севка,
молодой, загорелый, похожий на какого-нибудь заграничного сенатора,
возник на экране, эта самая мысль о собственной несостоятельности нс
была Вадиму очевидна. Просто и в голову не приходила. Жил, как все.
тянул лямку, работу свою несмотря ни на что любил и в течение долгих
лет не утрачивал предчувствия неясных, неопределенных, но манящих
перспектив: вот-вот что-то случится, произойдет, переменится, заме­
тят, оценят, нет, нет, не так вульгарно, короче, еще немного, и начнется
та самая другая настоящая жизнь, в которую так убежденно верилось
в студенческие годы... И вдруг в одну минуту стало ясно, что ничего не
случится и не переменится, никакой иной жизни, кроме той, что вокруг,
с ее обыденностью, нудьгой и маленькими радостями, никогда не будет.
От жесткого этого сознания и радости эти сделались особенно жалкими.
30

туманные перспективы, еще утром несомненные, разом рассеялись в
вечернем воздухе. Все. Ничего больше не покажут.

Мучительно было думать о себе как о неудачнике, прожившем жизнь
по чужому адресу, посягнувшем затесаться в компанию, даже знако­
миться с которой не имел достаточных оснований. Ну уж, позвольте,
то-то и оно, что имел, да и немалые, надо полагать, недаром ведь еще
на третьем курсе, почти сразу пЬсле армии его принялись зазывать в
только что открытый тогда институт.
Может, попади он тогда в тот самый институт, все сложилось бы
совсем иначе. Видит Бог, нс об упущенной карьере он жалел, но о самоосуществлении, ведь это же так естественно для любого мужика осуществиться, реализоваться, уважать себя не за рост, не за красоту,
а за что-то такое, чего никто, кроме тебя, не знает и не умеет. Не нажил
он этого этакого, как выяснилось, не выработал, не освоил. А ведь вчера
еще подавал надежды, слыл обещающим и способным, куда же поде­
вались эти способности, почему обманули надежды? И отчего, по какой
причине до сих пор ощущает он себя молодым человеком, ничего не
подающим и никому не обещающим, но м о л о д ы м, в том уже
неприличном почти смысле, что несолидным, невзрослым, не уверен­
ным в себе, ни в своих правах? Ни за что всерьез не отвечающим? И ведь
не один он такой на свете, целое поколение вокруг того же рода, пле­
шивое, седое, беззубое и многодетное, но все еще на вторых ролях, на
подхвате, одно утешение, что в джинсах и кроссовках. В какой момент
сошло оно с круга, упустило тот самый шанс, который дважды судьба
не предоставляет?
Впрочем, кому как, Севке вот предоставила.
Что ж, он рад этому. Действительно рад, хотя и уязвлен одновре­
менно сознанием, что Севка оказался счастливым, удачливым пассажи­
ром того самого поезда, что сам он на него безнадежно опоздал. Нет,
вправду рад, потому что не только несостоявшейся судьбою принадле­
жал к своему поколению, но и всем лучшим в себе, по выражению
пролетарского классика, был обязан ему же. Так вот лучшим из этого
лучшего следовало, вероятно, считать чувство дружбы и товарищества.
Оно у ребят, воспитанных в послевоенных горластых и жестоких дворах,
было святым. Никакие родственные и семейные узы не шли с ним в
сравнение. Друг - это было все. И родина, и семья. Опора, на которой
зиждется свет. Данность, нс требующая обсуждений.
Тот вечер навсегда застрял в памяти, сентябрьский, теплый, с лег­
кими, набегающими, будто женские Слезы, дождями. В начале десятого
позвонила Инна и срывающимся голосом попросила спуститься на
улицу. Прямо сейчас. Куда? Да прямо на угол соседнего переулка.
Оказалось, что она звонит из автомата. Смущенный передавшейся ему
тревогой и в то же время странно обрадованный этим звонком, ведь
раньше она никогда ему не звонила, а вот как случилось что-то, так сразу
о нем вспомнила, Вадим выкатился из дому. Инна уже маялась на углу,
в настоящей итальянской шуршащей, шелестящей "болонье”, в платке,
модно повязанном на старый крестьянский манер, концами вокруг шеи.
31

Вадим ни на секунду не упускал из виду тот тревожный звонок, которым
переполошила его Инна, но все же безотчетно представил себе, позво­
лил представить, что вся тревога в том и состоит, что она давно его не
видела и не в силах переносить разлуку.
Первые же Иннины слова поставили Вадима на место, в который уж
раз доказали, что страхи ее и волнения никогда не имеют отношения
к поворотам его собственной судьбы'.
- Севку взяли! - крикнула, но в то же время как бы прошептала Инна.
Как человек своего времени, Вадим тотчас понял, что она имеет в
виду. Более семи лет прошло с тех пор, как по московским улицам
перестали ездить по вечерам за три квартала узнаваемые, озноб по
спине вызывающие ’’воронки”, мало того, многие бывшие его пасса­
жиры, навсегда помеченные особой манерой настороженно пригля­
дываться к миру, воротились в родной город, но намять о ночных
звонках и стуке в дверь, об особо явственном гудении лифта и шуршании
шин на пустынной улице все еще касалась сердца ледяными, безжалост­
ными пальцами. И те памянтые короткие глаголы по-прежнему не
требовали пояснений в виде обстоятельств места и действия.
’’Куда”, ’’кто”, ’’зачем” - уточнять не требовалось. Единственное, что
спросил Вадим, было: ’’Когда?”
Инна ответила, что часа три назад. Днем после университета она
звонила.Севке, они договорились встретиться, он в последнее время
вновь увлекся новыми друзьями, обещал, что ей будет очень интересно,
а часов в шесть за ним заехала черная ’’Волга”. Ссвкина мать в окно
видела, как раз у их парадного остановилась. Двое мужчин пришли,
молодых, вежливых. Показали какие-то корочки и пригласили Севкх
с собой.
- Пригласили? - переспросил Вадим.
Инна взвилась, в том смысле, что держались корректно, не грубили,
не обыскивали, наручников не надевали, сказали, что с ним хотят кос
о чем поговорить весьма ответственные товарищи.
-Т ы ведь понимаешь, что это значит! - на этот раз уже в полный голос
выкрикивала Инна.
И Вадиму стало страшно. Кто знает, а вдруг снова началось? Он даже
не поинтересовался, за что замели Севку, разве заметают за что-то
конкретное? Заметают, потому что пришла пора, вдруг даже не поду­
мал, а кожей, сосудами, волосами сообразил Вадим, именно так бывало,
как он знал по рассказам, в сорок девятом и тридцать седьмом. Хотя
нет, как было в сорок девятом, он видел собственными глазами.
Усилием воли Вадим преодолел безотчетный накат ужаса. Сознание
как будто бы прояснилось, однако между лопаток и внизу живота нетнет да и пробегал противных холодок.
- Может, рассказать все твоим родителям? - осторожно предложил
Вадим, памятуя о том, как щепетильна Инна во всем, что касается ее
якобы сильно пострадавших некогда предков. Хотя, честно говоря,
мамаша ее в кабинете проректора не производила такого уж страда­
ющего впечатления и мысли об особой щепетильности не навевала.

32

- Все-таки люди закона... - несмело обосновал он свое предположенис.
- То-то и оно, что закона! - горестно вздохнула Инна. - А ведь тут
сплошной произвол! Не объяснили, что и почему, в чем обвиняют, в чем
подозревают, втолкнули в машину, и - привет, только его и видели!
Последняя фраза показалась Вадиму чересчур театральной, да и
картина, ею воссозданная, напоминала сцену из зарубежного детектива.
- Так нс бывает, - с преувеличенной уверенностью произнес Вадим
и как раз в эту секунду сообразил, что бывает именно так, что нет у него
никакой уверенности в том, что и самого его в ближайшие полчаса не
остановят на улице и не впихнут в такую же черную ’’Волгу”.
Должно быть, и Инне передался этот испуг, потому что внезапно она
ускорила шаги и вывела Вадима на Бродвей, или просто на Брод, то есть
на улицу Горького.
Вадим презирал всю бродвейскую публику, хотя порой неосознанно
за нею тянулся, за ее фасонами штанов и стрижек; теперь зрелище
праздничной, чуть взбудораженной и вместе с тем уверенной в себе
толпы отчасти его успокоило. Все идут куда хотят, кого хотят кадрят;
где хотят тусуются, никого не останавливают, не заметают, не затал­
кивают в машины, случается ли такое на свете?
- Надо сообщить иностранным корреспондентам, - вдруг твердо, с
обдуманной решимостью сказала Инна, и от этих безапелляционных
слов у Вадима захолодело внутри. Мысль об обращении к западным
журналистам не на шутку напугала. Каким-то заговором отдавала она,
нелояльной ябедой, слезливым предательством. Это соображение угне­
тало Вадима почище страха, дворовая мораль под стать державной
не одобряла жалоб на стороне.
А Инна,распаляясь и обнаруживая в низком голосе неизвестные,
волнующие ноты, беспрестанно убеждала Вадима, что о Севкиной не­
счастной судьбе, о произволе, творящемся в нашей проклятой стране,
должен узнать весь мир, те самые люди доброй воли, которые опла­
кивают алжирских феллахов и негров Литл-Рока, но ни сном ни духом
не ведают о том, как в столице прогрессивного человечества среди бела
дня хватают невинных людей.
Возле телеграфа они пересекли улицу Горького и вдоль по узкой
темной, подобной 'коридору, улице направились к старым универси­
тетским корпусам.
В этот час в переулке почти не было прохожих и машины не попа­
дались навстречу, поэтому внезапный шорох шин за спиной вновь вы­
звал у Вадима отвратительный холодок между лопаток. Знакомство с
иностранными корреспондентами целиком оставалось в сфере предпо­
ложений, но Вадим почти годов был поверить в то, что уже замешан в
эту предосудительную связь и что расплата за нее вот-вот последует.
Одно мгновение он был вполне уверен, что, поровнявшись с ними,
очередная машина тотчас остановится, к счастью, она проехала мимо,
безмятежно подмигивая малиновыми подфарниками.
Потом они сидели на скамейке возле входа на исторический фа33

культет, и Вадим старался отговорить Инну от ложной идеи апелляции
к иностранцам. Хватит, эти иностранцы и довели Севку до ручки.
Конечно, конечно, практика в языке, не сравнимая ни с какими кур­
сами, но ведь и тут хорошо бы знать меру. Какого черта лезть в каждую
толпу, которая на Советской площади окружает какого-нибудь англи­
чанина или шведа, пытается с ним объясниться, расспрашивает о ценах
на ширпотреб и о квартплате, сама приукрашивая из стихийного пат­
риотизма родимую действительность, отвечает на его вопросы, когда
простодушные, когда дурацкие, когда просто провокационные или же
похожие на таковые, спорит с ним, кипятится, пытается его перековать,
внушить ему азы марксистско-ленинского мировоззрения. Впрочем,
Севка-то как раз наоборот, он скорее в соотечественниках эти самые
основы ехидно подрывал, как бы невзначай подбрасывая в самый разгар
полемики невинные с первого взгляда аргументы в пользу западных
свобод и прав личности. Вадим сам был этому свидетелем. Прибился
однажды из любопытства к вечернему толковищу возле ’’Националя” и
в самом центре круга обнаружил Севку, который, поддерживая своего
иностранного знакомца, ловко и остроумно, а главное с безошибочным
знанием родимой обыденности срезал нс желавших спасовать перед а
гостем отечественных ортодоксов. И при этом еще смеялся так задорно
и обидно, с таким чувством превосходства, и своего личного, и загра­
ничного, что ортодоксы, запутавшись в собственных доводах, с досады
впадали в еще пущую ортодоксальность и начинали нести оскорблен­
ную, заносчивую чепуху.
Вадима, не видимого торжествующим товарищем, она угнетала и
раздражала, однако Севкин неизвестно на чем основанный гонор раз­
дражал еще больше. Вадим и сам в такие минуты помимо воли стано- >
вился правоверным, дубоватым и не проницаемым ни для какой но­
рмальной логики, наподобие некоторых своих однокурсников, посту­
пивших в университет после окончания офицерских училищ. Севкин смех
звучал все снисходительнее и обиднее, сбитые с толку оппоненты уже
не могли разобрать, кто же это перед ними: то ли иностранец, вместе
с языком так хорошо усекший наши обычаи и нравы, то ли, не дай Бог,
свой брат, то ли сдуру, то ли со зла решивший при иностранце протес­
товать против прописки и паспортной системы. Хотя смутно догады­
вались, должно быть, что иностранец в таком споре щадил бы их хо­
зяйское самолюбие и особо язвительных подначек себе не позволял.
Севка же жалости не знал и, упоенный внезапным триумфом, по-пре­
жнему не замечал в толпе своего старого товарища и, кто знает, быть
может, и каких-либо других, менее терпимых к его злоязычию людей.
- Да, да, ты прав, - горестно соглашалась с Вадимом Инна. - Севка,
когда в ударе, - как глухарь, не замечает ничего вокруг. Его вполне могли
засечь, записать и даже заснять на пленку.
Тихо было в университетском сквере, только ветер иногда баламутил
не опавшую еще листву, никогда еще Вадим не оказывался с Инной в
такой волнующе близкой ситуации, но это как-то внезапно и одновре­
менно запоздало до него дошло - полутьма, скамейка, соприкасающиеся
колени, он понял вдруг, что может обнять Инну и что она его не от34

толкнет. Ему мучительно захотелось ее поцеловать в шею под крутым
завитком, потому что именно там была для него сосредоточена вся
Иннина нежность, а также и его собственная, какую он к ней мучительно
испытывал.
Он даже вообразить не мог, какую ни с чем не сравнимую радость
доставило бы ему невинное исполнение этого давнего желания, это был
бы тот самый случай, когда физическое наслаждение совершенно ес­
тественно претворилось бы в самое что ни на есть духовное. И вдруг,
в момент нестерпимого счастья, сознание греха встало ему поперек
горла.
Вадим ощутил себя предателем, нажившимся на несчастье друга,
мародером, лазающим по комодам и шкафам в доме, где случилась беда.
Конечно, ему было известно, как мало ценит Севка Иннину преданность
и верность, как тяготится ими порой, не скрывая этого от мимолетных
своих подруг, но все равно одна лишь мысль о том, где теперь находится
Севка, заставила его опомниться.
Словно извиняясь перед Инной за несдержанность чувств, Вадим
просил ее не совершать опрометчивых поступков, не подымать ненуж­
ной волны да, в конце концов, просто набраться терпения, все претен­
зии, которые имеет к Севке всей стране известный дом на известной
площади, в скором времени выяснятся. Не могут не выясниться, не те
теперь времена. Последнему своему утверждению Вадим одновремен­
но и верил и не верил, с одной стороны, и впрямь не те, если люди, не
таясь, качают со штатниками права у самых ворот Кремля, а с другой
- на память приходили фельетоны, пусть не вполне повторяющие
убийственные статьи их детства, однако тоже обличающие отщепенцев,
которыми заинтересовались компетентные органы. Вот и в универси­
тете, на том самом историческом факультете, спиной к которому они
сейчас расположились, года полтора назад случились какие-то непо­
нятные посадки, о которых ничего не было в точности известно, кроме
пугающих противоречивых слухов.
Нет, Московский университет вовсе не был таким заповедным, от­
гороженным от житейских бурь местом, каким выглядел его старый
уютный двор.
-Т ы все-таки думаешь, что его засекли во время этих дурацких споров
на улице? - еще раз спросила Инна. - Ты думаешь, всю эту чепуху,
которую он там нес, можно объявить антисоветской пропагандой?
Вадим неопределенно пожал плечами, по опыту, странному, не им
самим пережитому, однако усвоенному как историческое наследие всей
страны, он догадывался, да чего там, убежден был, что пришить ан­
тисоветчину можно кому угодно и за что угодно. Почему-то ему пред­
ставилось, что дело не такое уж липовое, что у тех, кто засек Севку во
время нелепой уличной говорильни, имелись и более занозистые осно­
вания расставить ему свои силки.
Вот так неожиданно поймал он себя на том, что проникается ма­
ло-помалу охранительной логикой, и устыдился этого, поскольку смутно
догадался, что с этого вот неосознанного ощущения вины и начинается
36

психология жертвы. Если допустить, что Севку взяли за дело, то кто его
убедит в том, что некое похожее дело не может числиться и за ним
самим? Разве так уж осмотрителен бывал он на семинарах по диамату
или эстетике, не ввязывался разве в бессмысленные, заранее обречен­
ные на тупик споры о необходимости широты взглядов, борьбы мнений
и неограниченности художественного поиска? А на международной
выставке в Манеже разве не дразнил он туповатых почитателей реа­
лизма - ноги две, пальцев пять, голова одна, следовательно, творение
высокохудожественное. И те почему-то ярились до ненависти, когда он
эту унылую художественность начинал оспаривать. Господи, да в со­
бственной своей квартире сколько раз схватывался он с соседями,
особенно с отставным прокурором Сергеем Федоровичем, уволенным
на пенсию буквально на второй день после завершения двадцатого
съезда. Выходило так, что не о Севкином спасении надлежало ему за­
ботиться, а о своем собственном, - больше всего он не хотел, чтобы
Инна догадалась о том, что про себя он придирчиво рассматривает свою
жизнь на предмет вероятного криминала.
Она, надо думать, не догадывалась, потому что изо всех сил старалась
дать ему понять, что внезапный ток, пробежавший между ними, был
совершенно случаен, а скорее всего, его вообще не было.
Прощаясь, Инна произнесла низким глубоким голосом, каким, до­
лжно быть, делаются признания:
- Если Севку не выпустят, я не знаю, что сделаю. Я такой скандал
подыму, все ’’голоса” только об этом и будут говорить. Ты меня еще не
знаешь.
От этих слов у Вадима мурашки побежали по спине. Было горько от
догадки, да чего там, от трезвой уверенности, что о нем самом, случись
с ним похожая беда, никто не вымолвит таких вот беззаветных, отча­
янных слов.
Домой в Дмитровский он побрел, растравляя в душе эту глупую
обиду, отраду в ней находя и чуть ли нс завидуя своему другу, который,
судя по всему, томился в эти минуты совсем неподалеку, в подвалах
знаменитой внутренней тюрьмы. Мысль о том, что все совсем рядом
- свобода и несвобода, осенние пленительные бульвары и каменное
узилище, сентябрьские лирические прогулки и обязанность лежать на
спине, вытянув руки поверх солдатского серого одеяла, беспомощное
соображение о том, что граница между обоими этими мирами при­
зрачна и несущественна, вновь потрясли Вадима. И как бы прояснили
мозг, потому что с рельефной объективностью он вдруг понял, что
послужило причиной Севкиного ареста. Как всегда в подобных случаях,
он даже подивился прежней своей недогадливости, настолько очевид­
ным представлялся ему теперь этот якобы криминальный казус.
Начало минувшего августа вспомнилось ему, жара, перемежаемая
грозами, праздничная суета в Москве, которая только и говорила, что
о двух одновременно открывшихся выставках - об американской в Со­
кольниках и о чехословацкой в Манеже.
Разумеется, американская промышленная экспозиция была главной
37

сенсацией с ее длинными лакированными автомобилями, с белыми
пластиковыми кухнями, с пепси-колой, попробовать которую тянулся
многокилометровый хвост, с джазом, с трубами и саксофонами надув­
ших щеки и выкативших белки глаз негров, а также с гидами, изъяс­
нявшимися по-русски, - коротко остриженными, зачастую прыщеваты­
ми молодыми людьми в териленовых нсмнущихся брючатах и в голубых
рубашечках, в распахнутых воротах которых виднелись белые футболки.
Эти самые ребята одновременно интриговали и настораживали народ
- своею общительностью, русским, хохлацким и еврейским происхож­
дением, Бог их знает в самом деле, каким образом они или их препо­
добные родители оказались за океаном, а более всего своей манерой не
только рассказывать, сколько задавать вопросы обо всем на свете: о
зарплате, о разводах, о том, в какой очередности убираются в квартирах
места общего пользования...
Выставка чешского стекла, надо думать, неспроста была приурочена
ко времени открытия американской национальной выставки, тут был
тонкий расчет на неизбежную конкуренцию, на необходимость отвлечь
часть публики от кухонных комбайнов и цветных телевизоров и очаро­
вать ее мифическим мерцанием богемского хрусталя, прихотливой
пластикой самых обыденных и самых невероятных сосудов, хрупкой,
сияющей, сверкающей, изменчивой атмосферой стекольной сказки.
Что ж, надо признать, что этот политический расчет оправдался:
Манеж с утра до вечера был захлестнут двойной, тройной петлей не­
скончаемой очереди. Духовным, воспитанным на преклонении перед
искусством москвичам это царство хрустальных граней и звонов льстило
подчас больше, нежели прагматическая американская ставка на ком­
форт и потребительское изобилие.
Эта мысль пришла Вадиму в голову, когда из волшебного полумрака
Манежа он вышел на жаркую, суетливую, потную улицу, радуясь высоте
собственных запросов, он отметил, что американскую выставку покидал
в смятении растравленной зависти, перемешанной с нехорошим чувс­
твом обиды, а с этой уносил торжественно-восхищенную скуку, в ко­
торой стыдно было признаться самому себе, как после посещения
академического музея либо консерватории.
Путь его лежал к Толику Барканову, который под сокращение воо­
руженных сил не попал, но зато за успехи в боевой и политической
подготовке был награжден краткосрочным семидневным отпуском. По
случаю завершения отпуска в этот жаркий августовский день в полу­
подвальной баркановской комнате, где окно выходило в кирпичную
выщербленную стену, собирались друзья.
Общество сошлось почти то же самое, что и три года назад в канун
проводов, - одноклассники, соседи по двору, приятели по яхт-клубу в
Пестове, девушек было поменьше, чем прежде, многие, надо думать,
повыскакивали замуж и позабыли своего разбитного, лихого приятеля.
Ничего, и без обилия подруг было весело. Толик, в парадной белой робе,
уже не наголо остриженный, а вполне по моде, царил за столом, ус­
тавленным молодой картошкой, посыпанной укропом, грубо нарезан38

иыми огурцами и помидорами, политыми подсолнечным маслом, и
водочными бутылками за двадцать один двадцать; пили за седую Бал­
тику, за линкор ’’Ладога”, бывший ’’Адмирал Дениц”, полученный у
побежденного врага в качестве репарации, за высокую мужскую дружбу
_ ’’Стакан вина я пью за старого товарища, а ты, дружище, выпей за
меня!” - за боевых подруг, само.собою, лукавым, настойчивым глазом
Толик как бы приглашал то одну, то другую из гостий вспомнить о
золотых временах незабвенной юности.
За скорейшее окончание службы тоже сводили граненую посуду, мало
похожую на ту, что была выставлена в Манеже, за мир во всем мире и
перспективы будущей жизни, которые под влиянием водки и жары
представлялись одна другой ослепительнее и заманчивее.
1 В разгар веселья под окном вдруг появился Севка, прямо с улицы
передал на стол две большие, по ноль семьдесят пять, бутылки с ино­
странными наклейками, гаркнул что-то очень морское и в то же время
не всем сухопутным крысам известное.
Все вдруг страшно развеселились, хотя уж дальше вроде бы и некуда
было, за руки втянули Севку в комнату, а вслед за ним и его смущенного
долговязого приятеля в черепаховых толстых очках.
По этим-то очкам, по голубой в тонкую полоску рубашечке с пуго­
вичками на воротнике, по териленовым немнущимся брюкам, а также
по белобрысому бобрику, сквозь который просвечивала младенчески
розовая кожа затылка, Вадим тотчас же признал ’’штатника”, амери­
канца. Однако Севка, словно опровергая его невысказанную догадку,
заявил во всеуслышание:
- А это наш чехословацкий друг, гид с выставки стекла в Манеже.
Зовут Карел, прошу любить и соответственно жаловать!
Похожий на американца Карел с недоумением и, кажется, даже с
испугом осматривал помещение, в которое попал столь необычным
путем, через окно, - следуя его взгляду, Вадим вновь подивился тому,
как похожа она на ночлежку хитровских времен - облупленным потол­
ком, железными приютскими койками вдоль не менее облупленных
стен, железными мисками и грубыми тарелками на столе. Пирующие
не позволили Карелу пребывать в прострации, потеснились, подвину­
лись, усадили его на кухонную скамейку между Толиковой старшей
сестрой, фабричной работницей, несколько смущенной явлением ино­
странного гостя, и.соседом дядей Петей, который с ходу начал обсто­
ятельно вспоминать про то, как их часть входила в расположенный на
голубом Дунае город Братиславу. Да хватит, слышали уж, перебивали
его, дай человеку выпить и закусить, как следует по русскому обычаю,
а уж потом рассказывай! Карел пригубил водки из граненого стакана,
ничем не напоминающего выставку чехословацкого стекла, хотел по­
ставить его на место, но публика весело запротестовала:
- До дна! До дна! У нас так не положено!
Будто неведомое, но неизбежное лекарство выпил гость, подражая
Толику, полстакана теплой водки, не ’’московской” и не ’’столичной”,
обыкновеннейшего ’’сучка” по двадцать один двадцать, побагровел от
39

удушья, потом закашлялся, затрясся, слезы потекли из-под черепаховых
очков. Снявши очки, чтобы вытереть слезы темно-синим носовым
платком в красную элегантную клетку, иностранец вдруг сделался похож
на российского разночинца, поповича, семинариста, вечного студента
из тех, что годами толклись в университетском сквере.
- Fly, май год! - прижимая платок к близоруким красным, беспо­
мощно мигающим глазам, приговаривал гость.
- Карел - это Чарльз? - потихоньку поинтересовался Вадим у Севки,
наслаждавшегося эффектом несовместимости русской водки с ино­
странной натурой.
- Усек? - не переставая улыбаться, удивился Севка. - Молоток! — И,
доверительно понизив голос, как бы призвал Вадима в сообщники:-Сам
понимаешь, иначе бы шухер поднялся либо, того хуже, зажались бы все,
как эти...
Уловив, что от иностранного друга красноречия не дождешься, Толик
вновь принялся рассказывать о трудностях и о героизме морской служ­
бы, о стрельбах в штормовую погоду, об автономных плаваниях без
всплытия, в какие на полгода уходят подводные лодки, а некоторые и
не возвращаются, о своем дружке Вальке Котельникове, который даром
что сын заместителя министра иностранных дел тянет матросскую
лямку наравне с простыми ребятами и к лычкам не стремится, не то что
некоторые...
- Это точно, - поддержал отпускника Севка и заговорил о флотских
службистах, готовых удавиться ради одобрения начальства, о вахтенных,
которым раз плюнуть мать родную застрелить, о старшинах и мичманах,
да так основательно и авторитетно, будто сам не один год прослужил
на военно-морских базах в разных экипажах и на крейсерах, и на эсмин­
цах, и на сторожевых кораблях.
Толик почувствовал себя уязвленным таким самоуверенным втор­
жением безбилетников в область его мариманской компетенции, по­
слушать, так и неизвестно было, кого здесь уволили в отпуск на семь
дней, кто сегодня же вечером с Рижского вокзала отправляется для
дальнейшего прохождения службы на седую Балтику, в военный порт
Либаву...
У Вадима сложилось впечатление, что при этих словах Карел, он же
Чарльз, оторвался от закуски и стал прислушиваться к залихватским
Толиковым рассказам, в которых зарубежному слависту, откровенно
говоря, трудновато было разобраться, так крута была украшающая их
образность.
t
Часов в шесть вышли на улицу проводить Толика до поезда. По
проспекту Мира ехали,в битком набитом троллейбусе, Вадим, притис­
нутый к американцу, приличия ради расспрашивал Чарльза о его про­
фессиональной деятельности в Штатах. Тот отвечал, что изучает в
Принстоне русскую литературу советского периода, но от конкретных
вопросов о будущей своей диссертации и об интересующих его авторах
уходил, словно боксер от ударов, прикрываясь какой-нибудь формаль­
ной малозначащей репликой.
40

К плацкартному вагону Толик Барканов подошел с форсом, будто к
международному, с подмигиванием вручил билет хладнокровной ла­
тышской проводнице, под музыку из репродуктора сбацал на перроне
чечетку, сбивая с клешей проворными ладонями невидимую пыль, по­
том стал целоваться с провожающими. Разницы между межчинами и
женщинами, между родственниками и друзьями не делал, всем прямо
к губы влепляя сочный хмельной поцелуй. Вот и Карела-Чарльза как
представителя братской страны - ’’Злата Прага, красавица Прага!” мощно облобызал взасос. Смысла этого язычески-интимного обряда
американец никак нс мог уразуметь, брезгливо и деликатно вытирал
клетчатым носовым платком обслюнявленные губы и, судя по всему,
готов был сделать умозаключение о развитии в советском флоте не­
здоровых наклонностей...
...Прежде чем заснуть, Вадим ворочался на своей девичьей кушетке
и старался вспомнить всех, кто был в тот жаркий день у Толика Бар­
канова и кто ездил его провожать. Простодушные родственники были
не в счет, они ничего не поняли, но все поверили, гид с американской
выставки был для них чехом Карелом, который впервые в жизни сидел
за русским столом и пил русскую водку. Но ведь были среди гостей,
вполне вероятно, люди и подогадливее, не один он такой умный, быть
может, и им сделался внятен совсем нечешский акцент в речах мнимого
Карела.
Ну и что из того, пытался успокоить себя Вадим, сам он ни разу не
разоблачил Севкину хитрость, но ведь не бросился же доносить о пьянке
в доме военного моряка, на которой присутствовал подданный Сое­
диненных Штатов, зачем же других подозревать в добровольном стукачестве. И вновь, в который уж раз, закрыв глаза, пытался представить
всех сидевших за баркановским столом...
Пришел на память разговор с собственной соседкой Ниной Алексе­
евной, случившийся три года назад во время незабвенного фестиваля
молодежи. Счастливый, взбудораженный, переполненный внезапным
знанием иностранных слов, обычаев, манер и песен, Вадим сидел в их
прокопченной коммунальной кухне и рассказывал недоверчивым со­
седкам о своих друзьях-французах, с которыми почти не расставался в
тс блаженные, сумасшедшие дни.
Соседки, для которых официально провозглашенная дружба народов
не имела никакого житейского подтверждения, скептически, хотя и до­
брожелательно ухмылялись, помешивая в кастрюлях семейное свое,ва­
рево, буднично стуча ножами, гремя мисками и тарелками. А Нина
Алексеевна отозвала Вадима в затхлый чуланчик здешней ванной и
заговорила с неожиданной для нее искренностью и страстью:
- Вадик, не шсйся ты к этим иностранцам, умоляю тебя, добром это
не кончится! Не может быть, чтобы о н и смотрели на это сквозь
пальцы! Ты меня понял? Не может быть!
Вадим, разумеется, не мог не понять, поскольку прекрасно был оснедомлен о том, что родную сестру Нины Алексеевны Тамару замели

41

после войны, по общему убеждению, только за то, что она с компанией
появлялась иногда в ’’Метрополе” и ’’Национале” и танцевала там с
иностранцами. Сыновей этой несчастной Тамары Вадим хорошо знал,
они часто приходили к ним в квартиру, бледные, хилые мальчики с
выражением чуть брезгливой благовоспитанности, какой никогда нс
бывает у дворовых ребят, и одновременно почти нищенской покор­
ности, совершенно чуждой беззаботным домашним детям из хороших
семей.
Вот так ворочался с боку на бок Вадим, никак не в силах отделаться
от назойливых соображений, вот так - в другое время вполне хватило
одного лишь общения с иностранцами в кафе. Времена, конечно, из­
менились, но ведь и домашняя обстановка не может идти в сравнение
со случайным ресторанным знакомством. И тут, как назло, всплыла
перед внутренним взором сцена в ресторане. То есть в кафе, в том
самом ’’Национале”, заглядывать куда особым щегольством считалось
среди студентов старого Московского университета. Наверное, через
неделю после проводов Толика Барканова, перед самым началом
учебного года Вадим трепался с однокурсниками в университетском
сквере. Обсуждали будущее расписание, новые лекции, некоторые вновь
открывшиеся возможности в той профессиональной сфере, к каковой,
считалось, они себя готовили. И вдруг из-за чугунной ограды возник
Севка в сопровождении все того же Карела-Чарльза. Оказывается, они
искали Инну. Вадим сказал, что видел ее недавно, кажется она пошла в
круглую читальню. Севка с американцем присели ее подождать, Чарльз
принялся рассказывать о нравах родных его университетских кампу­
сов, судя по всему, были они повеселее и подемократичнее московских.
- Вот это да! - вздыхали студенты. - Хочешь - ходи на лекции, хочешь
- не ходи! - и тут же несколько лицемерно осудили такую практику, как
не соответствующую воспитанию в будущих специалистах чувства от­
ветственности перед обществом. В наших, по крайней мере, условиях.
- Сегодня он на лекцию не захочет пойти, - с пенсионерской насто­
роженностью произнес кто-то из ребят, - а завтра по распределению не
поедет.
- Да уж, не приведи Бог, - согласился Севка, - а то ведь распределение
у них страшное, Айовщина, Мичиганщина... не говоря уж о Техасщине.
Из библиотеки спустилась Инна, Севка заорал, что они ждут ее уже
целый час. Инна опраддывалась тем, что встречи им не назначала, ни
сном ни духом не ведала, что ее будут искать.
- Как это не ведала?! - притворно возмущался Севка. - Я столько
рассказывал Чарльзу о твоей преданности, о том, что ты мне самый
близкий человек...
Инна, счастливая, засмущалась, а Севка от широты души - ничего не
жаль для милой и для друга ничего - позвал с собой и Вадима, хотя,
очевидно, заранее вовсе не имел такого намерения.
Обед в ’’Национале” ничем особым не запомнился, разве что тем, что
американец отказался и от коньяка, и от вина, надо думать, месячная
норма алкоголя была им употреблена за столом у Толика Барканова,

42

J

и теперь он вполне обходился минеральной водой. И при этом, как и
положено наблюдателю нравов, интересовался местной публикой, чему
Севка на правах завсегдатая весьма радовался, поскольку имел случай
проявить таким образом свою немалую злоязычную эрудицию.
Вадим, помнилось, восхищался Севкиным сарказмом и вместе с тем
про себя как бы осуждал Севку: стоило ли так распинаться перед пред­
ставителем иностранной державы, пусть даже и славистом, так уж от­
кровенно раскрывать ему интимные, домашние тайны наших общест­
венных нравов. Зато Инна удивила и порадовала Вадима совершенным
своим спокойствием, отсутствием почти неизбежного в таких случаях
трепыхания и заискивания - будто бы обедать в кафе с американцами
для нее самое что ни на есть привычное дело, совершенно не девичь­
ей, а почти дамской корректностью, то есть безукоризненными мане­
рами, чуть заметным лукавством без нажима, прекрасной увереннос­
тью в себе.
Вадим попытался вспомнить людей, сидевших в ’’Национале” от них
поблизости за окружающими столиками, но перед взором откуда ни
возьмись всплыли простодушные семейные лица баркановских родс­
твенников и соседей, потом в проеме полуподвального окна почему-то
возник в твидовом пиджаке и с трубкой в зубах кто-то из завсегдатаев
кафе, одинаково близких и к богеме, и к артельщикам, и к новомодной
фарце...
...Наутро во время лекций Вадим плохо улавливал ораторскую логику
профессоров и доцентов и на семинарских занятиях вопреки обыкно­
вению отвечал невпопад - мысли о Севкиной судьбе неотступно его
преследовали, звучали в мозгу, будто кто-то рядом прокручивал на
магнитофоне одну и ту же запись. Самое страшное, он будто бы чувс­
твовал, что метаться по городу, висеть на телефоне, стараться что-либо
разузнать и разнюхать не имеет смысла, данная история так или иначе
достанет его сама и накроет своей тенью.
Ждать пришлось не долго. Перед последним семинаром его вызвали
в учебную часть. Секретарь факультета давно уже воспринимала его как
фигуру положительную и солидную, может быть, даже из тех, кому
предстоит прославить в будущем родное учебное заведение, потому
сообщила, словно обрадовала или особое доверие оказала:
- Вас Зоя Константиновна просила зайти.
То, что именно Зоя, одновременно обнадежило и обеспокоило. Из
всего факультетского начальства замдекана Перфильева пользовалась
среди студентов наибольшим уважением, если нс любовью, умница, не
ханжа, баба хоть и властная, однако вполне европейского сознания в
смысле уважения студенческой личности и кое-каких неотъемлемых ее
прав. Во всяком случае, вызов к ней в кабинет не грозил унижением; ни
раснеканции, ни угрозы не были в ее духе. Другое дело, что по пустякам
°на не вызывала никогда, поскольку фигурой была значительной и во
время войны служила, по слухам, в системе, связи с которой не теряют
До конца жизни. Вадим подумал, что перед визитом к Зое неплохо бы
посоветоваться с Инной, и тут же вспомнил, что весь день как назло

43

Инны не встречал. Тревога усилилась до физического недомогания, до
маеты, до озноба, Бог его знает, что могла разузнать Инна за сегод­
няшнее утро и что натворить. Севке, знай он обо всех ее трепыханиях,
было бы наверняка легче в эти жуткие для него минуты, рассудил Вадим
с безотчетной завистью. И острее обидное сожаление на мгновение
охватило его душу оттого, что пожаловаться на предстоящий непри­
ятный разговор у заместителя декана ему совершенно некому.
Но то-то и оно, что разговор этот складывался очень даже приятно
и почти что лестно. Настороженный Вадим все время ожидал от Зои
Константиновны подвоха и в конце концов устыдился этого своего
низкого ожидания. Ибо в чем-в чем нельзя было отказать Зое, так
именно в прямоте. Прямотою она и брала, и сердца привлекала, пря­
мотою и еще особым обаянием, каким редко отличаются начальству­
ющие дамы, обычно очень чопорные, ханжество и представительную
добротность почитающие хорошим тоном. Зоя этой номенклатурной
эстетикой пренебрегала, в английских своих костюмах напоминала
скорее иностранных журналисток, нежели инструкторов обкома, а па­
пиросы с длинным мундштуком курила с забытым уже довоенным
дамским шиком.
Велев Вадиму сесть, с властным добродушием Зоя Константиновна
закурила казбечину и посмотрела на робеющего студента взглядом не
столько педагогически проницательным, сколько матерински забот­
ливым. И с материнской же отрадой поведала ему, что в только что
открывшемся институте, куда он являлся три раза в неделю в качестве
внештатного стажера, к нему относятся в высшей степени положитель­
но. У Вадима даже в животе потеплело от этих слов. Уж очень ему
нравилось в этом еще небывалом в нашей стране учреждении, где даже
мебель - легкая, светлая, какая-то вся абстрактная и условная - так
отличалась от громоздкой промышленной казенщины всех прочих со­
ветских присутствий. А уж об атмосфере, о нравах и говорить не при­
ходилось: вольнодумие, непочтительность к авторитетам, особая
ученая, так сказать, лицейская богемность как бы проистекала из самой
задачи данного института - беспристрастно и объективно изучать наше
общество в сотнях его высоких и низких, идейных и самых что ни на есть
бытовых, кухонных состояний и проявлений. Беспристрастно и объек­
тивно - то и дело повторялось в стенах этого неслыханного заведения.
Господи, неужели и вправду он приглянулся тамошним сотрудникам,
всем как на подбор ерропейски образованным людям, остроумцам,
спортсменам, знатокам многих языков?! Вообще-то тайная догадка об
этом не раз тешила одинокое Вадимово сердце, доверять ей оконча­
тельно он опасался, нс дай Бог сглазить! И вот теперь он получил ее
подтверждение из самых авторитетныхуст и все же изо всех сил старался
не обольститься этим сообщением. Он уже давно взял себе за правило
не обольщаться.
Зоя Константиновна, раскусив его опасливую натуру, добродушно
рассмеялась:
-Н е веришь своему счастью? Боишься сглазить? Напрасно, напрасно.

44

Пора уже знать себе цену... Я тебя понимаю, конечно. Перспективы,
возможности, академический уровень, неужели это все мне? А ты учись
себя уважать. Привыкай думать, что ты им нужен не меньше, чем они
тебе. Понял? Между прочим, очень помогает в жизни. По опыту знаю.
От этих слов недоверчивый Вадим почувствовал душевное смятение,
похожие мысли время от времени^досаждали ему, вернее, ослепляли
своей заносчивой дерзостью.
- Плохо живешь, от того в себя и не веришь, - Зоя продолжала
поражать Вадима пониманием его вовсе не такой уж сложной, как
оказалось, психологии. - Ничего, это дело поправимое. Раз-другой по­
везет по-настоящему, заслуженно, по существу, и вдруг почувствуешь
себя совсем другим человеком.
От этих надежных, безусловных предсказаний Вадим краснел, будто
от чрезмерных похвал в лицо. А Зоя Константиновна между тем су­
ховато, по-командирски и потому особенно обнадеживающе подводила
итог этому разговору, этому нежданному вызову студента-дипломника
в заветный кабинет, где решаются судьбы.
- Короче, есть на тебя запрос. - Она погасила папиросу и мужской
сильной ладонью похлопала два раза по красивой синтетической папке
на столе, как бы подтверждая основательность своих слов и сама в них
убеждаясь.
Осчастливленный Вадим, истомленный напрасной тревогой, не в
силах больше переживать муку официального и в то же время почти
родительского благословения с излишним, пожалуй, проворством
вскочил со стула, принялся невпопад благодарить, еле сдерживаемым
порывом всего своего существа, одетого в джинсы калининского про­
изводства за шесть пятьдесят пара, обутого в польские туристские бо­
тинки на тракторном ходу, стремясь за дверь.
- Постой, постой, - будто вспомнив о чем-то постороннем, но важ­
ном, произнесла Зоя Константиновна, и Вадим тотчас ощутил, как
оборвалось его сердце.
- Постой, - повторила Зоя, раскуривая новую папиросу и указывая ему
глазами на стул, с которого он только что поднялся. - Не спеши. Ду­
маешь, понравился академику Мхитаряну и дело в шляпе? Нет, дорогой,
тут еще кое-кому понравиться надо... Не разочаровывать кое-кого, так
скажем. Не маленький, мог бы и понимать.
Вадим почувствовал, что разом вспотел, и сделался самому себе
противен, так случалось в отрочестве, когда прихватят тебя где-нибудь
в чужом дворе - местная кодла, прежде чем лупить, начнет издеваться,
а ты отчаянно трусишь и одновременно презираешь себя за трусость,
за бессилие.
- Садись, садись, - приказала ему Зоя напрямую, - что у тебя за
отношения с этим нашим бывшим студентом... как его... с Шадровым?
- Он мой школьный товарищ, - обтекаемо, как ему показалось, от­
ветил Вадим.
-А ты знаешь, чем этот твой товарищ занимается? - жестко спросилй
аоя. - С иностранцами якшается, с американцами, с гражданами ФРГ...

45

Вадим хотел было осторожно заметить, что не видит в этом ничего
предосудительного, раз этих людей пускают в нашу страну, почему же
нельзя с ними общаться, хотя бы ради языковой практики, Шадров вел,
не спекулянт, не фарцовщик...
- А ты знаешь, что все иностранцы шпионы? - сразила его своею
определенностью Зоя. И, словно понимая, что его шокирует такач
грубая, давних времен и нравов однозначность, от души потешилась на j
его идеализмом.
- Ты что думаешь, если мы с каждой трибуны про мирное сосу­
ществование вещаем, то к нам миротворцы и едут, голуби с веткой з
клюве? Противники, заруби себе на носу, идеологические диверсанты,
политические разведчики. Ты думаешь, его ’’советского завода план"
непременно интересует, как вы в своих дурацких песнях поете, а он вас,
дураков, изучает, вашу трепотню анализирует, досье на вас заводит,
анкеты составляет...
Никогда еще Зоина причастность к некоему ведомству, о которой по
факультету ходили слухи, не обнаруживалась с такою непреклонно i
простотой, раньше в глазах Вадима она добавляла заместителю декана
лишь особой туманной значительности, какою окружен всякий человек I
с репутацией прикосновенного и посвященного.
- На него запрос пришел из института исследований, - куражилась
Зоя, - а он что себе позволяет? По кабакам шляется с иностранцами!
Хорош дипломник, выпускник университета!
В этот момент Вадиму сделалось по-настоящему страшно, безжа­
лостная тоска сжала сердце, неприятной холодной испариной высту­
пила на лбу. Сразила мысль о том, что про него все, оказывается, из­
вестно. Полтора часа просидели в обеденное время незагульное в этом |
проклятом ’’Национале”, и вот, пожалуйста, этот ничего не значащий,
ровным счетом ничего не означающий факт уже запротоколирован и
занесен в некие тайные, неподвластные времени анналы. Сейчас Зоя
упомянеи и выпивку у Толика Барканова, ужаснулся Вадим, тогда во
обще конец, мрак, волчий билет. Привести подозрительного амери
канца в дом военнослужащего, балтийского моряка, находящегося в
краткосрочном отпуске, - да если бы самому Вадиму доложили о такох
поступке, он не оставил бы его без внимания.
Именно так сознавал он с ужасом, не оставил бы. И не мог произнести
ни слова в свое оправдание.
Должно быть, это его подавленное молчание, не прерванное ни ма
лейшей попыткой защититься, оспорить предъявленные факты, выста
вить себя случайной жертвой неосмотрительности, то есть, по сути
дела, пострадавшей стороной, каким-то образом подействовало на Зон
Константиновну.
Она смягчилась так же внезапно, как и рассвирепела, вновь сделалась
обаятельной деловой женщиной, у которой сквозь привычную государ
ственную озабоченность проглянула все понимающая родительска>
печаль.
- В общем, так я тебе скажу, - произнесла Зоя совсем по-домашнему
заботливо и участливо, будто не только его беду разводя руками, но и
46

свое сердце скрепив усилием воли, - если где спросят, ты от товарища
своего отмежуйся.
_ Ничего, ничего, - пресекла она еще не прозвучавшие из Вадимовых
vct

возражения, - не терзайся, твой приятель не больно-то терзался,

когда втянул тебя в эту историю. Хорош гусь, сам на каждом углу невесть

что языком треплет да еще друзей подводит под монастырь.
Так все-таки знает она про визит к Барканову чехословацкого гида
Карела или не знает, томился неведением Вадим; если знает, значит,
знают и т а м , потому неприятностей не оберешься, и Толику на своей
седой Балтике тоже. А может, и вправду лучше придерживаться версии
об экскурсоводе с выставки стекла, соблазнила его догадка, тотчас же
поразительным образом уловленная Зоей Константиновной
- Только упаси тебя Бог врать, - поморщилась она, - юлить и вообще
выкручиваться. Отвечай конкретно и точно, рассказывай все, как было.
Это, поверь мне, всегда вызывает симпатию и желание помочь чело­
веку. В данном случае тебе. Не забывай, какой институт хочет видеть
тебя среди своих сотрудников.
- Я не забываю, - через силу произнес Вадим, поняв, что наконец
можно уйти.
-Лишнего тоже не болтай, - вновь остановила его возле самой двери
Зоя Константиновна. - Не активничай, соображений и домыслов не
высказывай. Коротко и ясно, что видел, что слышал, и ничего больше.
Надо было срочно повидаться с Инной, предупредить ее о возмож­
ном вызове куда следует, рассказать ей о Зоином предупреждении, по­
советоваться, обсудить схему дальнейшего совместного поведения.
Именно совместного, ведь если ему предъявят претензии за посещение
’’Националя” в компании американца, то Инну ожидают те же упреки
и улики. А то и почище, если она, не дай Бог, еще кому-либо брякнула
про свои безумные планы насчет контактов с иностранными коррес­
пондентами.
На факультете Инны не было. Ни в аудиториях, ни в читальном зале,
ни в заветных уголках, где старшекурсницы вместе с младшекурсницами
из числа тех, что побойчее и посмазливее, сладко курили вонючую
Шипку” и обсуждали, надо думать, кавалеров, ухажеров, любовников
и просто ’’интересных мужиков” из числа преподавателей.
Безуспешные поиски, лихорадка и досада сочетались у Вадима с не­
отступным зудением тревожной мысли: где и когда придется давать
объяснения по поводу фальшивого гида с чешской выставки, вызовут ли
ег° к у д а с л е д у е т особой повесткой или же приедут, как за Севкой,
на черной ’’Волге”...
Расстроенный Вадим побрел домой, на каждом углу забираясь в
пропахшую куревом и мочой телефонную будку, чтобы набрать Иннин
номер. Трубку никто не снимал...
Вечером к телефону подошла Иннина мама. Своим сладким, бога­
тым интонациями голосом ответила, что Инночки нет дома и что вер­
нется она, скорее всего, очень поздно.
Поздно позвонить Вадим, естественно, постеснялся, хотя заснуть
■Полго не мог, почти всерьез поверив в то, что с минуты на минуту
47

загремит дверной звонок и в квартиру войдут высокие мужчины в ки­
тайских светлых плащах, пригласят одеться и следовать за ними...
Они и вошли, сначала именно такие, высокие, в песочных макин­
тошах, лицами похожие на гида с американской выставки Чарльза, он
же Карел, потом другие, в военной форме какого-то устаревшего,
словно бы вохровского покроя, потом еще какие-то в широкополых
шляпах, закрывавших туманные, неясные лица...
Утром, когда измотанный кошмарами и беспрестанным просыпани­
ем Вадим пил чай, в коридоре затрезвонил телефон. Оказалось, что
спрашивали его.
- Вадим Сергеевич? - осведомился в трубке незнакомый и какой-то
не вполне серьезный, вроде бы подначивающий голос. Вадим и решил,
что его разыгрывают какие-нибудь полузабытые знакомые - ничего
остроумнее не придумали, как обратиться к нему по имени-отчеству.
- Повидаться бы нам надо, потолковать, а, Вадим Сергеевич, - на­
стоятельно и по-прежнему весело, сокрее даже оптимистично предло­
жила трубка, и Вадим с запоздалым сомнением осознал, что розыг­
рышем тут и не пахнет.
- Я не против, - пробормотал Вадим, стыдясь своего незнакомого,
блеющего голоса.
- Вот и замечательно! - восхитился неизвестный собеседник. - Про­
сто чудесно, что не против! Тогда и откладывать не будем, а? Как вы
считаете? В одиннадцать вас устроит? Прямо в ваших, как говорится,
пределах, на родимой вашей территории...
-Т о есть на факультете? - спросил Вадим, стараясь, чтобы голос еп
звучал спокойно и мужественно, по крайней мере, не выдавая постыд
ного его мандража.
- Так точно, - со служебной определенностью подтвердил незна
комец. - Жду вас в деканате. Ровно в одиннадцать.
И в тоне его на прощание промелькнула безапелляционность приказа
или распоряжения.
- О себе заботься! - пришли на память настойчивые советы Зои
Константиновны, сейчас они одновременно и раздражали, и казались
разумными.
Вадиму представилось, что логичнее всего придерживаться той вер
сии, которую предусмотрительно избрал Севка в гостях у Толика Бар­
канова, заявить, что никакого американца Чарльза он знать нс знает, а
знаком лишь с экскурсоводом чехословацкой выставки стекла Карелом
Именно так отрекомендовал его Шадров, в такомкачестве и воспри­
нимал его во время обеда в ’’Национале”.
Эта мысль считать американца чехом показалась Вадиму весьма на
дежной и прочной, приближаясь к университетской ограде, он уже
почти искренне верил в то, что иностранцы для него, что китайцы, веч
на одно лицо.
Мелькнула надежда, а вдруг об этих проводах ничего и не известно
дай Бог, чтобы так, потому что иначе Толику в его Либаве грозят круп
ные разочарования.
Так и не выработав единой линии обороны, мечась истомленно!
48

душой от подлости к благородству, Вадим переступил порог Зоиного
кабинета.
Сама Зоя Константиновна в лучшем своем стиле корректной деловой
женщины, элегантной, уверенной в себе, разговаривала с видным мо­
лодым очкариком вполне ученого облика, разве что плечи у него под
добротным серым пиджаком угадывались чересчур круглые.
- Вот и наш отличник, - вроде бы с едва ощутимой насмешкой, но,
может быть, и с лучшими чувствами представила Зоя Константиновна
Вадима и, улыбнувшись очкарику с теплотой коллеги, сказала, что не
хочет мешать их конфиденциальному разговору.
На это замечание, как только дверь за Зоей закрылась, очкарик тоже
улыбнулся, однако, с такой студенческой свойскостью, что у Вадима
тотчас благодарно потеплело в груди. Он поспешил заглушить в себе
эту неосторожную поспешную благостность, тем более что перед гла­
зами у него внезапно возникло солидное, тяжелое удостоверение в
красной корочке, извлеченное мужчиной из внутреннего кармана пид­
жака. Вчитаться в замысловатую вязь тушью выведенных букв Вадим
постеснялся, и очкарик, уловив его состояние, протянул ему дружески
свою широкую твердую ладонь:
- Вячеслав Иваныч!
Этот сердечный жест в сочетании с надежной крепостью рукопожа­
тия вновь невпопад смягчил Вадимову настороженность, и он от души
выругал себя за эту рабскую собачью готовность покупаться на малей­
шую тень отзывчивости и ласки. Вероятно, в нарочитом своем ожесто­
чении он переборщил, потому что, посмотрев ему прямо в глаза Вя­
чеслав Иванович произнес негромко и доверительно, что понимает
состояние Вадима.
- Знаю, какие после всего того, что было, у людей к нам отношения.
Сам бы не поверил, если бы кто-нибудь отнесся к такому приглашению
как к чему-то заурядному... В домоуправление и то с опаской идем, будто
грех за собой чуем... Сколько лет должно пройти... Но вы должны соз­
навать, - в голосе Вячеслава Ивановича зазвучала покоряющая мужская
прямота, - что с прошлым в нашем ведомстве покончено раз и навсегда.
Тех людей, вы меня понимаете, в наших рядах не осталось. В кадры
пришел совсем иной контингент. Совсем иной, - повторил он после
краткой паузы, как бы давая понять, что именно к этому контингенту
и принадлежит, более того, отчасти его олицетворяет, эту новую ко­
горту чекистов, не случайно вспомнивших о самом первом, революци­
онном, романтическом именовании их службы, вот таких вот плечистых,
спортивных, все на свете прочитавших современных парией.
Вадим не знал, что ответить на это прямодушное вступление, по
привычке он едва ли не виноватым себя чувствовал по той причине, что
такой приятный, интеллигентный человек должен перед ним вроде бы
оправдываться.
И обнадеживал себя мыслью, что Севкины дела, дай Бог, не так уж
и плохи, если находятся в руках вот таких вот симпатичных, открытых'
мужиков из нового контингента. Потому что в глазах контингента
прежнего, к которому относился Вадимов сосед по квартире отставной
49

прокурор Сергей Федорович, все их поколение выглядело преступным,
антисоветским, отступническим уже по поводу узких брюк и поднятых
воротников, по причине песенок и гитар, не говоря уж об интересе к
джазу и Хемингуэю. Но ведь этому Вячеславу Ивановичу, который носит
клевый вполне ’’штатский” костюм, не надо объяснять, что любовь к
Хэму вовсе не противоречит любви к Родине и даже неким, не вполне
внятным, но очевидным для Вадима образом именно ее воспитывает
и укрепляет.
- Вы знакомы с Всеволодом Шадровым? - спросил Вячеслав Ивано­
вич и, не дожидаясь утвердительного кивка, задал следующий вопрос:
- Что вы можете о нем сказать?
-О н мой товарищ,-после короткой паузы ответил Вадим и, опасаясь
показаться чересчур осторожным, поправился: - Мой друг.
Потом стал рассказывать, что дружит с Севкой с самого детства,
знает его как человека умного, глубокого, быть может, подверженного
различным влияниям, излишне увлекающегося, но в сердцевине своей
глубоко порядочного.
Вадим почему-то чувствовал, что, отвечая, нельзя опережать и пред­
восхищать следующие вопросы, и оттого постарался не произнести
раньше времени ни слова о совершенной Севкиной политической бла­
гонадежности.
Отметив то сосредоточенное внимание, с каким выслушивал его
Вячеслав Иванович, Вадим ощутил, что речь его льется свободнее и
легче, неподдельные чувства все точнее и точнее находили выражение
в словах. Впервые в жизни он не просто отызвался о друге, но как бы
давал ему ничуть не формальную, чрезвычайно важную, быть может, все
на свете определяющую характеристику, и чувство ответственности
совершенно натурально, без малейшей натуги побуждало его к благо­
желательности. Ему самому вдруг сделались очевидными многие пре­
красные черты Севкиного характера, в суете жизни заслоненные мел­
кими обидами, дружескими подначками, рутиной быта, Севкина несом­
ненная доброта, например, широта его натуры, интерес и любопытство
к людям.
Вячеслав Иванович время от времени солидно кивал красивыми оч­
ками в такт его словам, и это еще больше вдохновляло Вадима. Встре­
тив понимание, он перестал осторожничать и уже не столь тщательно
подбирал слова, рассчитывая больше на убедительность тона, допус­
тимого между понимающими друг друга людьми. Да чего там, почти
своими, в том смысле, что похоже мыслящими, одни и тс же книги
прочитавшими, одной и той же музыкой отводящие душу.
Так вот, подобно музыканту, который, исчерпав себя в сладких муках
импровизации, возвращается к изначальной теме, Вадим, припомнив
разнообразные Севкины достоинства, пришел к выводу, что самый его
первый довод в защиту товарища обладал наибольшим весом.
- Шадров - порядочный человек, - повторил он уверенно, чувствуя,
что установил с сотрудником всемогущего ведомства душевную, нс
требующую пояснений связь.
- Порядочный? - блеснув толстыми стеклами очков, переспросил
50

Вячеслав Иванович. - А где же была его порядочность, когда он с
агентами ЦРУ по Москве шатался? Почему не помешала ему Родину
продавать, перед толпой, как на ярмарке, и оптом, и в розницу? Стран­
ные у вас представления о порядочности, - поражался Вячеслав Иванонич уже без всякого дружеского участия, железным непроницаемым
голосом общественного обвинителя, идейного борца, командира, пре­
секающего трусливую панику.
- Разве может порядочный .человек клеветать на свой народ, на
строй, который он установил в революционной борьбе, на трудности,
какие он переживает? Да свинья этого не сделает, потому что даже у
свиньи, наверное, есть благодарность к родной крыше, к тому месту, где
ее кормят, а у вашего товарища эти свойства отсутствуют. Начисто! И
главное - порядочный! - праведно негодовал Вячеслав Иванович. Матери родной в лицо плюнуть на потеху врагу, это называется поря­
дочность?
Презирая себя за то, что второй раз споткнулся на том же самом
месте, купился на приветливость очкарика с тою доверчивостью, с какой
поверил в Зоину заботу, ненавидя себя за боязливую податливость,
Вадим пробормотал, возможно, даже пролепетал нечто бессвязное о
том, что не совсем понимает, о каком предательстве идет речь.
- О самом обыкновенном, - холодно ответил Вячеслав Иванович, о заурядном. Ваш товарищ, - голосом он как бы подчеркнул или же в
кавычки заключил это слово, - вместе со своими американскими хо­
зяевами выходил на улицы Москвы и помогал им вести антисоветскую
агитацию.
У Вадима потемнело в глазах и под ложечкой образовалась тош­
нотворная зияющая пустота. Ему вспомнилась вечерняя толпа возле
"Националя”, вечные московские зеваки, инженеры, бухгалтеры, лы­
соватые научные сотрудники, собравшиеся вокруг разговорчивого
американца, еще красноречивее которого оказался задорный моло­
дой человек непонятного звания, вроде бы наш, судя по выговору,
но если судить по языкатому веселому ехидству, то тоже заокеанский
житель.
- Я никогда не видел, чтобы Шадров занимался агитацией, - бук­
вально выдавил из себя Вадим.
- А вы заходите к нам, - вновь веселым свойским тоном пригласил
Вячеслав Иванович, - я вам фильм покажу. Интересное кино! Про то,
как ваш товарищ на Красной площади распинается об американских
свободах, а цэрэушники в сторонке стоят и посмеиваются. Давай, давай,
мол, хорошо работаешь! О ’ кей!
Перед глазами Вадима возникло.продолговатое, отчасти лошадиное
лицо Чарльза-Карела, сосредоточенно внимавшего безалаберным
хмельным разговорам за столом, флотским байкам, дворовым поднач­
кам, присловьям, прибауткам, которыми спокон веку тешит себя и от­
водит душу русский народ и в казарме, и в лагерном бараке, и в полу­
подвальной коммуналке, находящейся в десяти минутах ходьбы от
Кремля.
- А может, смотреть кино и необходимости нет? - проницательно

51

усмехнулся Вячеслав Иванович. - Может, все-таки эти сюжеты вы и в
жизни наблюдали? Интересно бы послушать ваши впечатления.
- Я от вас чего жду, - Вячеслав Иванович вновь заговорил с мужест­
венной, вызывающей доверие простотой, - чтобы вы знали, не доноса,
не ябеды какой-нибудь... Нормальной лояльности, товарищеской по­
мощи, в которой всякий настоящий комсомолец просто не вправе от­
казать органам, охраняющим нашу конституцию.
-Т а к я и не отказываюсь,-потупившись, негромко выговорил Вадим,
вроде бы неожиданно для самого себя, но вместе с тем как бы не без
охоты подчиняясь нормальной и вполне обоснованной логике собе­
седника.
- Ну, слава Богу, - улыбнулся тот с облегчением. - Гора с плеч... Я
вам прямо скажу, попадаются товарищи, которые от этого нормального
сотрудничества уклоняются. Как будто их на подлость толкают, на
низость, на предательство. Чепуха, честное слово! Объективных сведе­
ний просят от них, всего-навсего, имейте в виду, объективных данных,
без которых наша мысль может пойти по неверному пути. А это вновь
может привести к нежелательным последствиям, - прямой взгляд из-за
стекол очков как бы убеждал Вадима в том, что ответственность за
людские судьбы он разделяет наравне с работниками компетентных
органов.
- Я понимаю, - Вадим стыдился своего невнятно и робко звучащего
голоса, как стыдился бы он своей слабости, довелись им вступить с
атлетически сложенным Вячеславом Ивановичем в какое-либо физи­
ческое соревнование, ну хотя бы в самое простейшее, когда противники
стараются пригнуть кисть один другого к столешнице.
- Ну и прекрасно, если понимаете, - Вячеслав Иванович словно бы
сделал вид, что его мощная рука спортсмена, десятиборца или гандбо­
листа нашла в руке Вадима неожиданно достойного, но тем более
уважаемого соперника.
- Прекрасно, что понимаете, - повторил он и внезапно осведомился:
- Значит, можете подтвердить, что ваш так называемый школьный
товарищ получал от американцев подачки?
- Не могу! - испугавшись и потому даже не пытаясь взвесить свой
отказ, замотал головой Вадим. - Я ничего подобного не видел, - слегка
извиняющимся голосом пояснил он через минуту.
- Ну я не имею в виду, что американцы давали Шадрову пачки
долларов, - усмехнулся Вячеслав Иванович, - для этого он слишком
мелкая рыбешка. Но, может быть, вы замечали у него какие-либо за­
граничные вещи? Паркеровские ручки, газовые зажигалки, не знаю,
штаны эти самые техасские, простроченные, американские сигареты?
- Севка курит ’’Шипку”, - не возражая, а просто констатируя факт,
ответил Вадим, - и джинсов я на нем никогда не видел. По-моему, у него
их нет. Если бы они у него были, он бы из них нс вылезал.
-Даже так? - Вячеслав Иванович вновь улыбнулся, однако не так уже
открыто и приятно, как в прошлые разы. - А вы хороший товарищ, заметил он, как бы даже уступая на мгновение упругому давлению Ва-

52

чимовой кисти. - Это отрадно. Вот если бы я о Шадрове мог сказать
то же самое.
Вот это был точно рассчитанный удар. Все прошлые, казалось, за­
бытые обиды мгновенно ожили в душе Вадима с неожиданной остротой,
если Севка мог перевестись на дневное, не подумав о нем, нарушив
обещание действовать сообща, то почему бы ему теперь, оказавшись в
пиковом положении, не попытаться поправить свою репутацию за Ва­
димов счет. Думать так было противно, но мысли эти были навязчивы.
И еше вспомнилось, с какою естественной уверенностью в себе и в своем
праве входил Севка в толпе студентов в факультетские двери, даже не
подозревая о том, что Вадим наблюдает за его удачей из-за ограды
университетского сквера.
Ему впервые пришло в голову, что верность, в идеалах которой все
они воспитывались и в школе, и во дворе, может, не так уж и хороша
для обыденной жизни. Хорошо умереть во имя этой верности, но как
жить, используя ее в качестве единственного утешения? Вдруг пред­
ставилось, что все удачники, счастливчики, вообще так называемые
состоявшиеся люди верны в сущности своей удаче, своему счастью,
своей судьбе и предназначению и, надо думать, больше ничему другому.
А те, что озабочены в основном соображениями нравственности, так и
остаются при своем внутреннем совершенстве, не добившись ничего
иного. Вадим чувствовал, что начинает злиться, но не мог разобрать на
кого, на Севку или на самого себя.
- Так, значит, американских сигарет Шадров не курит? - уточнил
Вячеслав Иванович, - ни ’’Мальборо”, ни ’’Уинстон”, и штанов техасских
не носит, и доллары в швейцарский банк не кладет, - он вновь усмех­
нулся, будто бы проверяя, крепка ли еще Вадимова рука, а потом разом,
без усилия прижал ее к столу: - Но ведь в ресторанах за иностранный
счет гуляет?
Как ни странно, Вадим ждал подобного вопроса. То есть упоминания
об их совместном сидении в ’’Национале”, понятно, ведь большего греха
он за собой не знал и не чувствовал. Правда, он не предполагал, что
вопрос будет поставлен именно таким образом. Впрочем, именно в
такой постановке и крылся для него выход из положения, поскольку
расплачивались за обед они вместе с Севкой. Севка, конечно, по обы­
кновению своей широкой натуры, сам вел расчеты с официанткой, по­
хожей на кустодиевскую купчиху, но в последний момент, склонившись
как бы ненароком к Вадиму, прошептал ему на ухо:
- У тебя не найдется подкожной пятерки?
Пятерка, к счастью, нашлась, причем именно подкожная, то есть не
рассчитанная ни на какие конкретные траты, как бы и не существующая
вовсе, точнее, существующая, будто вещь в себе, ради некоего чувства,
которое она сообщает.
- В ресторане, если вы имеете в виду кафе ’’Националь”, - впервые
почти спокойно произнес Вадим, - Шадров платил сам. - Он хотел
сказать ”за всех”, но удержался, сообразив вовремя, что всех придется
перечислять, а значит, называть Инну, быть может, каким-то чудом не

53

зафиксированную в тот день с ними. А если и зафиксированную, то нс
ему первому упоминать ее имя.
-С ам платил! - чуть ли не восхитился Вячеслав Иванович - Вы в этох
уверены? А что, если он с а м признает, что угощал вас американец?
Вадим пожал плечами. Он очень хорошо помнил, что Чарльз-Карел
даже не сделал попытки полезть за бумажником, чтобы на западньи
манер внести свою долю.
- Зачем Севке, простите, Шадрову это признавать? Чего не было,
того не было.
Он хотел для верности рассказать о том, что добавил к Севкином;
червонцу свою пятерку, но решил не дробить впечатлений и смолчал.
Между тем Вячеслав Иванович больше не улыбался, однако и нс
хмурился грозно, он был серьезен как человек, озабоченный решениех
серьезной неотложной задачи.
- Ты совершенно уверен, - вдруг на ”ты” обратился он к Вадиму, что платил твой приятель? Ты отдаешь себе ответственность, насколь
ко важно твое свидетельство?
От того, что его обыденные слова возведены в юридический ранг.
Вадим вновь испытал накат жаркой и потной волны испуга, но ответил
по возможности твердо:
- Отдаю.
- А у меня есть другие сведения об этом вашем гулянии в ’’Нацио­
нале”, - здо сказал Вячеслав Иванович, - о том, за чей счет пили вы там
коньячок. - Он посмотрел на часы и сильными пальцами побарабанил
по столу. По этой чрезмерной, где-то уже виденной кинематографи­
ческой выразительности Вадим понял, что Вячеславу Ивановичу по­
зарез необходимо подтверждение того, будто расплачивался в ’’Наци­
онале” американец.
- Другие сведения, - повторил Вячеслав Иванович, еще раз взглянув
на часы, подошел к двери и выглянул в секретарский предбанник. Потом
вновь повернулся к Вадиму с выражением заметного удовлетворения
на лице. В кабинет вошла Инна.
Всего два дня не видел ее Вадим, но по первому впечатлению за это
несущественное время она изменилась больше, нежели за тот год,
который Вадим провел в Читинском автобате. Какая-то особая взрос­
лость проступила в ее облике, и это при всем при том, что Инна даже
в школе выглядела вполне зрелым человеком.
Теперь же нечто отчужденно-дамское, почти высокомерное сквозило
в ее взгляде, в медленных, полных снисходительного достоинства жес­
тах, в той прямо-таки светской самоуверенности, с какою опустилась она
на подставленный Вячеславом Ивановичем стул. Не спрашивая позво­
ления, Инна достала из сумочки коробку сигарет и, как бы заранее
предвидя жест Вячеслава Ивановича, чуть наклонилась к поднесенной
им зажигалке.
-Вы, надеюсь, знакомы?-с полуулыбкой спросил Вячеслав Иванович
Вадима, демонстрируя тем самым, что формальностями не имеет права
пренебрегать.
54

ч £ 3 $ М И д о К '. - ,4 - '

аапывдзе»: .

.у

Л * v re

'^ s b w 'w J '

Щ Р х ч ' ;ж е т

:i A>. v>, Ч->'........v-Лч: '-. .л

- Всего лишь с восьмого класса, - усугубляя шутливость интонации,
ответил Вадим.
Инна, к его удивлению, не пожелала хотя бы взглядом поддержат!
его веселую интонацию. Просто кивнула головой с уже замеченной
снисходительностью, факт есть факт, о чем говорить.
- Очень хорошо, - удовлетворенно отметил Вячеслав Иванович и
тотчас поинтересовался: - Не отрицаете, что в августе нынешнего года
вместе со своим другом Всеволодом Шадровым вы обедали в кафе
’’Националь” в компании гида с американской выставки?
До Вадима вдруг дошло, что это именно очная ставка и ничто другое
очная ставка с той, с кем всего только два дня назад они сидели поздним
вечером в университетском дворе, соприкасаясь коленями, и ветер бу­
шевал в сентябрьской листве над их головами.
- Не отрицаем, -засмеялся он, желая повернуть глупую эту процедуру
фарсовой стороной, - и то, что Новый год встречали вместе, не скры­
ваем.
И опять, против ожидания, Инна не приняла подачи, светской струй­
кой выпустила дым и заметила как бы между прочим, что обедом в
сущности упомянутую встречу назвать нельзя, так, посидели, поболтал!:
чуть больше часа.
- Надеюсь, беседа была приятная? - не утрируя иронии, полю­
бопытствовал Вячеслав Иванович.
Вадиму почему-то пришло на ум, что следующий вопрос наверняка
коснется их недавнего сидения в сквере, общей, охватившей их паники,
безумных намерений Инны поднять на ноги иностранную прессу, ее
готовность на костер, на казнь, на любой сумасшедший поступок, и
решил во что бы то ни стало отвести разговор в другую сторону. Он
принялся рассуждать о подготовке американских славистов, что каза­
лось естественным, поскольку американец в ’’Национале” отреко­
мендовался славистом, интересовался прижизненными изданиями Ма­
яковского и других поэтов из лефовской компании.
Вадим рассчитывал, что Инна подхватит его версию и поведет столь
привычный и свойственный ей разговор о литературе, однако она пре­
небрегла этой возможностью, молчала и смотрела на него с некоторым
сожалением, как на недотепу, осмелившегося привлечь всеобщее вни­
мание своим якобы остроумным рассказом и теперь запутавшегося в
собственных шутках. А в глазах Вячеслава Ивановича стояла смешанная
с раздражением скука.
Наконец он не сдержался и спросил, а кто же платил за все эти
литературные экскурсы? Вадим открыл рот, чтобы в который уж раз
объяснить, как было дело, но Вячеслав Иванович поворотом головы дал
понять, что вопрос относится к Инне.
Вадим даже обрадовался этому, его собственное объяснение навер­
няка прозвучало бы скандально, истерично и неубедительно, потому что
сколько раз можно повторять одно и то же, а Инна в своей непривычной
сегодняшней манере должна была ответить конкретно и точно.
- Кто платил? - переспросила Инна со скучливым выражением кра­
сивой обеспеченной женщины, не обремененной материальными сооб­
ражениями и расчетами. - Убей Бог, не помню.

56

Она не ведает, что творит, со страхом подумал Вадим, заметив на
лине Вячеслава Ивановича уже знакомое победно-удовлетворенное
ць1ражснис.
Инна поморщилась, демонстрируя бесплодные усилия памяти, по­
том утомленно пожала плечами:
- Нет, не помню. Просто не обратила внимания.
-Т ы что? - удивляясь самому себе, небывало грубым голосом почти
заорал Вадим. - Как это ты не помнишь! Ты соображаешь, что гово­
ришь? Ведь только Севка один и общался с официанткой? Ты отдаешь
себе отчет?! Севка же именно всех нас и позвал! Он же там себя хо­
зяином чувствовал! Как это ты не помнишь?
Обиженная его тоном, Инна повернулась лицом к Вячеславу Ивано­
вну, как бы ища у него защиты.
Это выглядело уже явным предательством, невероятным, неслы­
ханным, нестерпимо обидным от того, что снисходительная сообщни­
ческая улыбка в одно и то же время проскользнула по губам Вячеслава
Ивановича и Инны. Вадим совершенно явственно ощутил, как отвра­
тительный, шершавый комок застрял у него в горле.
- Наш друг напрасно горячится, - покровительственно-доброже­
лательным тоном произнес Вячеслав Иванович, вновь обращаясь более
всего к Инне, - ему кажется, что его память - самая лучшая.
Конечно же, сотрудник органов хотел, чтобы Инна признала, будто
платил американец, вдруг совершенно очевидно сделалось Вадиму, он
даже уверен был, что она именно так и скажет, и тем, что она этих слов
не произнесла, Инна подвела Вячеслава Ивановича. Однако подвела не
слишком. Потому что мнимая беспамятность, рассеянность, невнима­
тельность - это тоже аргумент в его пользу. Довод в пользу того, чтобы
считать Севку иностранным наемником, расчетливым подонком, ко­
торый на всех перекрестках агитирует за американский образ жиз­
ни, а за это жрет и пьет на счет ЦРУ в самых лучших московских рес­
торанах.
- Моя память не лучшая, - медленно выговорил Вадим, не узнавая
своего голоса, - но она очень хорошая. Я твердо помню, что в кафе
расплачивался Шадров. С моей помощью, потому что я добавил ему
недостающие пять рублей.
- А вот это уже что-то новое, - отметил без улыбки Вячеслав Ивано­
вич, - что же вы об этом раньше не упоминали?
- Потому что не считал это важным, - все еще удивляясь дерзости
своего тона, ответил Вадим, - да и неудобно было как-то признаваться
в своем безденежье,, у меня это была единственная пятерка... Инна! без всякого перехода крикнул он, - опомнись, неужели ты всерьез ду­
маешь, что мы гуляли на деньги этого жлоба-слависта?!
- Во-первых, я не гуляла, - глядя Вадиму прямо в глаза, ответила
Инна, - я выпила чашку кофе и съела кусок яблочного пая. И потом, °на раздраженно повела плечами, - я уже сказала, что не помню, кто
платил. Когда друзья зовут женщину в кафе, она имеет право не думать
0 деталях.
'
- Потому что она уверена в тех людях, которые ее пригласили,-вновь
почти прокричал Вадим. Ему было стыдно спорить о десятках этих й
57

пятерках, пусть вполне для него существенных и все равно недостойных
такого дотошного разбирательства, не имеющих права быть мерилок
человеческой судьбы.
- Я заявляю совершенно официально, - опять-таки дивясь тому, что
его язык произнес такие слова, продолжал Вадим, - что в кафе всех нас
пригласил Шадров и расплачивался по счету он же. Я готов подтвер
дить это на любом суде.
Во взгляде Вячеслава Ивановича промелькнула кромешная насмеш
ка, которую в то же время можно было принять за удивление.
- Предусмотрительно, ничего не скажешь, предусмотрительно, покачал он головой, не то одобряя Вадимову готовность, не то осуждая
ее безоговорочно. А Вадим кричал, что врать его никто не заставит, чт<
если на то пошло, он разыщет ту официантку, которая в тот прокляты!
день обслуживала их столик, и она подтвердит, что платил ей Шадров.
не может не подтвердить, несмотря на то что у нее каждый день мил
лион клиентов, она еще иронически посмотрела на то, как они с Шад
ровым шушукаются, соображая, хватит ли денег.
- Ну и как, хватило? - вдруг с пониманием, как-то совсем по-прия
тельски поинтересовался Вячеслав Иванович.
- Хватило в обрез, - растеряв кураж, признался Вадим. - Даже пол
тинника на чай не получилось.
И пояснил, что именно по этому поводу рассчитывает на е<
память.
- Это разумно, - думая о чем-то своем, заметил Вячеслав Иванович.
- В этом есть смысл.
И тут же, улыбнувшись приветливо и свойски, сказал, что не смеет
больше задерживать двух таких выдающихся людей, завтрашних вы­
пускников, у которых сейчас наверняка масса серьезных дел в связи с |
преддипломной практикой, подготовкой к экзаменам и вообще с гря
душим вступлением в большую жизнь, которой так необходимы сейчас
по-новому, по-современному мыслящие молодые специалисты.
В итоге получилось так, что Инна и Вадим вышли в коридор как бы
вдохновленные заботливым не то чтобы начальственным, но, так ска
зать, ответственно-значительным напутствием. И только в молчании
пройдя несколько метров по глухому полутемному факультетскому
коридору, почувствовали, быть может, одновременно, что им не хочетсз
глядеть друг на друга.
Однако Вадим все же остановил Инну и почти силой заставил по­
вернуться к нему лицом.
- Что ты несла перед этим... органистом? - по интенсивности чувства
его шепот можно было считать криком.-Ты ведь прекрасно знаешь, что
в ’’Национале” расплачивался Севка?!
От неприличной почти злости у Вадима перехватывало горло, язык
будто задевал то и дело невидимые препятствия.
- А если бы, если бы даже и не знала... то все равно... ты же понима­
ешь, что они шьют Севке! На что хотят его наколоть!
Он хотел напомнить, как всего только два дня назад она металась
по вечерней Москве, как готова была переполошить весь мир, с моста
сигануть, сжечь себя на Красной площади, но все эти праведные, неот58

пазимые упреки костью застревали у него в горле, а с губ слетали только
маловразумительные, отрывистые вскрики:
‘ _ Как ты могла! Ты что, не соображала? От тебя ведь ничего не
требовалось, кроме объективного свидетельства!
” Инна своевольным обидным движением высвободилась из его рук,
брезгливо повела плечами, словно отряхиваясь, и сказала, что ему все
равно никогда ничего не понять.
Потому что его жареный петух не клевал и он представления не
имеет, как все бывает на свете, 4ем оборачиваются эти самые так на­
зываемые объективные свидетельства. И какую пользу способно при­
нести объективное нежелание давать какие бы то ни было свидетель­
ства и показания.
Самое обидное было в том, что, как всегда, ее слова подействовали
на Вадима убеждающе, - не смыслом своим, с прямым смыслом ему
трудно было смириться, но интонацией, с какою прозвучали, выражени­
ем лица, которому соответствовали, всем запечатленным в них сос­
тоянием души. Как всегда, показалось, что она знает нечто, ему неве­
домое.
На следующий день пришла весть, что Севку отпустили, и Вадиму тем
более стало казаться, что именно в Инниных словах была скрыта ка­
кая-то недоступная ему тайна такого благополучного оборота событий,
что именно избранная ею во время очной ставки тактика способство­
вала этому быстрому освобождению.
Да и беседа с Вячеславом Ивановичем по прошествии дней не вну­
шала больше таких уж опасений. Вадим даже мало-помалу рассказывать
о ней стал за рюмкой в особо свойской компании. И даже имя чуть было
не пострадавшего приятеля почти привык употреблять, почему бы и
нет, в конце концов, после всех передряг Севка взялся за ум и махнул
с геологической партией куда-то на Саяны.
...На преддипломную практику Вадим с чувством незаслуженного
ежедневного счастья ходил в Институт новейших проблем, по сути дела,
пропадал там целыми днями, в его библиотеке, оборудованной свет­
лыми финскими стеллажами, в кабинетах, где на столах сотрудников
кипами лежали иностранные журналы, в которых научные статьи вполне
академического свойства перемежались глянцевыми фотографиями
красоток и гоночных автомобилей, да просто в коридорах, почти в
любое время дня наполненных остроумным вселенски непочтительным
трепом. Инна тоже время от времени появлялась в этих стенах - по­
работать в библиотеке, проконсультироваться с руководителем ди­
пломной работы. Но несмотря на всю контактность и обаяние она в
институте так и не сделалась своей.
С Вадимом они выглядели по-преМснему хорошими друзьями, и тем
не менее после той памятной, не объявленной официально очной ставки
8 кабинете замдекана между ними как бы возникла перегородка из
идеально прозрачного новейшего пластика, сквозь которую не прони­
кали никакие душевные импульсы. Ни тобою посланные, ни те, какие
ты мог бы уловить.
Порой Вадиму казалось, что незримая эта преграда целиком создана
обиженным его самолюбием, вдруг ни с того ни с сего охватывала его
59

сладкая тревога того позднего сентябрьского вечера, и даже листва
начинала шуметь над его головой, однако проходила секунда, и стано­
вилось темно, понятно, что ни тревожного прекрасного сидения i
университетском дворе, ни теплого прикосновения колен, ни кипящей
над головами листвы не было на самом деле никогда.
Он почти смирился с этим фактом, при одном, однако, внутреннехусловии, хорошо, пусть все это ему примстилось, но тогда примстилось
и другое - и рослый десятиборец в профессорских тяжелых очках, и
назойливые выяснения, кто за что заплатил, якобы имеющие принци
пиальное значение для судеб страны, и холодная, брезгливая красавица
отдаленно напоминающая возлюбленную одноклассницу.
В конце мая после защиты дипломов на факультете происходило
распределение. Вадим воспринимал его как неизбежную и даже приятно
волнующую формальность, памятуя о том, как заинтересованно и сер
дечно отнеслись в институте к его диплому. Не сумев скрыть радости,
улыбаясь простодушно во весь рот, подошел он к столу, за которых
разместились члены Государственной комиссии, щелкнул в нетерпеню
авторучкой, готовясь поставить где надо свою согласную подпись, и
лишь в самый последний момент заметил, что в графе назначения
указана контора, не имеющая никакого отношения к его обожаемо!
"фирме”. Вначале он, разумеется, не поверил глазам, принялся пани
чески растолковывать, что произошло досадное недоразумение, что его
дипломом, оцененным на ’’отлично”, руководил знаменитый докто;
наук из того самого института, где он в течение года проходил прак­
тику...
-В ы же видите, как называется организация, в распоряжение которой
вы направляетесь, - сухо заметила ему заместитель декана Зоя Кон
стантиновна. - Других заявок на вас нет. Что же касается института, о
котором вы толкуете, то многие желали бы туда попасть. Однако увы.,
оттуда поступило лишь одно-единственное требование, и к вам оно hi
имеет никакого отношения.
К вечеру выяснилось, что отношение оно имело к Инне.
*

*

*

Обо всем этом Вадим рассказал мне в ту последнюю февральскую
субботу, когда в просторной квартире одного из наших ребят собрались
мы на вечер встречи по случаю тридцатилетия школьного выпуска.
Хорошо выпив, но не захмелев, а только расслабившись, отойдя душой,
мы сидели в замечательной кухне, которую наш рукастый одноклассник
превратил отчасти в свою мастерскую, и трепались без всякого
осознанного умысла о прожитой жизни, о своих конторах, в которых
протрубили Бог знает сколько времени, о трусости начальства и о кознях
прохиндеев-карьеристов, о том, что платят мало, но жить все же дают,
извернуться можно...
Вадим говорил о том, что на работе к нему всегда относились хо­
рошо, что называется, ценили и ценят, охотно поручают сложные за60

путанные, неблагодарные дела. Но вот что характерно, за все эти годы
ни одному начальнику - ни прогрессивному, ни реакционному, ни ком­
петентному, ни профану, ни хорошему, ни дурному не пришло в голову
предложить Вадиму какой-либо ответственный пост, как говорится,
смеха ради.
_ Мне он не нужен, - кипятился Вадим, - в гробу я видал все их
карьеры, но ведь ни разу!
Я кивал в такт его иронически горьким вскрикам и думал о том, как
уныло похожи наши судьбы. Меня, например, семнадцать лет не вы­
пускали за границу. Без каких-либо объяснений, резонов или просто
намеков. Не выпускали, и все. Выдавали характеристики, включали в
списки, а потом сухо извещали, что паспорт мне не выписан. Или что
необходимость в поездке отпала. Вот и все, ноу коммент, как говорят
в таких случаях англичане. Без комментариев. Идите, работайте. Мы и
работали, шагали, брели, тянули воз, мало-помалу теряя из виду перс­
пективу этого нашего неустанного движения, все больше подобного бегу
на месте, утешаясь маленькими попутными радостями, вот можно пе­
редохнуть, вот близится очередной юбилей, вот с периферии приехал
коллега и привез кое-что в ксйс-атташе. Как говорится, из собственных
подвалов.
Мне самому первую в жизни заметную должность предложили за две
недели до этого тридцатого вечера встречи. Первые полчаса было
лестно, все-таки оценили. А часа через два понял, что ни малейшей
радости новое кресло в новом престижном учреждении мне не доставит.
Хуже того, с тоскливым чувством догадался, что и пользы от меня на
этом месте будет немного. Раньше надо было предлагать, это лет
десять-пятнадцать назад, пока не испарилась еще, не выветрилась, не
сошла на нет та вера в свое предназначение, с которой вышли мы из
школьных дверей в конце пятидесятых. Позвонил, поблагодарил за
честь и отказался.
Словно угадав мои мысли, Вадим заметил, что в гору пошли молодые
ребята. Тридцать - тридцать пять лет самый возраст. Становятся
главными инженерами, заместителями директоров, а то и директо­
рами, возглавляют кооперативы, рвутся на внешний рынок. И все это
как ни в чем не бывало, с сознанием совершенной своей правоты. Нам
этого уже не суметь. Мы не были любимцами той могучей, безжалост­
ной, беспощадной эпохи, но, похоже, что и нового времени окажемся
пасынками...
Вспоминать - вот это мы умеем. Не оттого ли ретро - наш любимый
стиль? ’’Беса ме, беса ме, мучо...”
Всеволод Шадров на вечер встречи не пришел, человек государс­
твенный, у него своя компания.
Не было и Толика Барканова, его искали, но не нашли, след его
затерялся.
А Инну Шифрину искать не было нужды. Она уже девятый год живет •

11Бостоне.
1989 г.

•н

61

t

ИЗ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ

Анатолий ШТЕЙГЕР

ПЛАТИТЬ
СПОЛНА
*

*

*

Всегда платить за все. За все платить сполна.
И в этот раз я заплачу конечно,
За то, что шелестит для нас сейчас волна,
И берег далеко, и Путь сияет Млечный.

,

Душ а в который раз как будто на весах:
Удастся или нет сравнять ей чашу с чашей?
Опомнись и пойми! Ведь о таких часах
Мечтали в детстве мы и в молодости нашей.
Чтоб так, плечом к плечу, о борт облокотись,
Неведомо зачем плыть в море ночью южной,
И чтоб на корабле все спали, кроме нас,
И мы могли молчать, и было лгать не нужно...
Облокотись о борт, всю ночь, плечом к плечу,
Под блеск огромных звезд и слабый шелест моря...
А долг я заплачу... Я ведь всегда плачу.
Не споря ни о чем... Любой ценой... Не споря.

Рагуза, 1938

62

Стихи этого поэта вы наверняка читаете впервые.
Барон Анатолий Сергеевич Штейгер происходил из старинного
швейцарского рода. Его предки переселились в Россию еще в начале
прошлого века.
Поэт родился в 1907 году. Вместе с волной русских беженцев попал
и Константинополь, а с 16-летнего возраста жил, скитаясь по Европе.
»0се столицы видели бродягу” , — писал он. Зиму был вынужден про­
водить в Альпах, в санатории: был болен туберкулезом, который и свел
еГ0 в могилу в 37 лет.
Поэтическое дарование Анатолия Штейгера было высоко оценено
сго современниками. Когда-нибудь вы прочитаете замечательные пись­
ма Марины Цветаевой, обращенные к поэту, письма, полные любви и
участия.
Обнимаю тебя горизонтом
Голубым — и руками двумя! —
писала она в стихотворении, посвященном Штейгеру.
Трагическая и светлая нота его стихов, их афористичность, надеемся,
привлекут и вас.

Переживи, переживи.
Ф.Тютчев

Здесь главное, конечно, не постель...
Порука: никогда твое не снится тело.
И, значит, не оно единственная цель...
Об этом говорить нельзя, но наболело...
Я бы не брал теперь твоей руки...
Упорно не искал твоих прикосновений.
Как будто невзначай - волос, плеча, щеки...
Не это для меня теперь всего бесценней.
Я стал давно грустнее и скромней.
С меня довольно знать, что ты живешь на свете.
А нежность и все то, что в ней и что над ней,
Привыкла ничего не ждать за годы эти.
Так мало надо, в общем, для любви...
Чем больше отдает - тем глубже и сильнее.
Лишь об одном молюсь и день и ночь: живи,
А где и для кого - тебе уже виднее...

63

Подумай, на руках у матерей
Все это были розовые дети.
И.Анненский
Никто , как в детстве, нас не ж дет внизу.
Не переводит нас через дорогу.
Про злого муравья и стрекозу
Не говорит. Не учит верить в Бога.

Д о нас теперь нет дела никому У всех довольно собственного дела,
И надо жить, как все, - но самому...
(Беспомощно, нечестно, неумело.)
*

*

*

Настанет срок (не сразу, не сейчас,
Не завтра, не на будущей неделе),
Но он, увы, настанет, этот час, И ты вдруг сядешь ночью на постели
И правду всю увидишь без прикрас,
И жизнь - какой она на самом деле...

Берлин, 1935
★

*

*

Не обычная наша лень Это хуже привычной скуки.
Ни к чему уж который день
Непригодными стали руки.
Равнодушье ( "ведь не вернешь ”),
Безучастие, безнадежность.
Нежность, нежность! Но ты живешь,
Ты жива еще в сердце, нежность?
*

*

★

У нас не спросят: вы грешили?
Нас спросят лишь: любили ль вы?
Не поднимая головы,
М ы скажем горько: ’Да, увы,
Любили... Как еще любили!..’’

64

*

СВАДЬБА

*

*

Бедность легко узнают
по заплатке.
Годы по губ опустившейся складке
Горе?
Но здесь начинаются прятки Эта любимая взрослых игра.
"Все, разумеется,
в полном порядке ".
У собеседника - с плеч гора.

1
Все в этом мире случается,
Все непонятно для нас.
рыбною свадьбой кончается
Каждый хороший рассказ.
Вот понесли за невестою
Шлейф, и вуаль, и цветы.
Перед дорогою крестною
Стала прекраснее ты.
Узкие кольца меняются,
Сказано мертвое 'д а ”.
Повесть на этом кончается...

*

Падает с неба звезда
И на куски разбивается.

Все писали стихи
В восемнадцать лет:
В восемнадцать лет
Каждый поэт.

*

*

2
Все мечтали о звездах,
О любви неземной,
О пылающих розах
На доске гробовой.

Священник ведет новобрачных.
Растерянный взгляд жениха.
Как облаком, тканью прозрачной,
Невеста одета, тиха.

И пленительной дружбе Лучшем даре небес.
В автобусе, на службе
Ожидали чудес...

Все тленно. Конечно, изменит
Она ему через год.
Но чем этот мальчик заменит
Все то, что он нынче не ценит,
Все то, что он ей отдает?

Все писали стихи
В восемнадцать лет,
Потому что всегда
Каждый мальчик поэт.

taeoc, 1929
*3

* *

.

И мечтает о звездах,
О любви и стихах,
Пока взрослым не станет
И звезда не рассыплется
В прах.

ак от века уже повелось,
'тоб одни притворялись и лгали,
' Другие им лгать помогали
Беспощадно все видя насквозь) 1все вместе любовью звалось...

Париж , 1931

пнм, 1934

Публикация Игоря ВАСИЛЬЕВА

65

ЗАРУБЕЖНЫЙ ДЕТЕКТИВ
Милдред ГОРДОН и Гордон ГОРДОН

Таинственный
кот
идет на дело
Перевод с английского Владимира ЛЬВОВА
8

Зику хотелось, чтобы ночи были темнее. Луна заливала ярким светом
разросшуюся траву и густой кустарник, окружавшие заброшенную
фабрику.
Вдвоем с Плимпертоном они сидели на корточках под высокими
эвкалиптами. Когда-то эти деревья охраняли от ветра апельсиновую
рощу, давно уже заброшенную и неплодоносящую. У ног агентов, не­
обычайно смирный, сидел в коробке Д.К.
Зик планировал протащить коробку через густой кустарник к от­
верстию в стене, до которого было чуть больше шестидесяти ярде в.
Плимпертон же остался бы на месте, чтобы обеспечить прикрытие - Она вас подберет?
К — Я ничего не мог поделать. Она настаивала.
I - Вы не умеете проявлять твердость с женщинами. Не позволяйте
им командовать собой. Они ведь тоже просто люди. Так мне кажется.
Ньютон стал ходить взад-вперед по кабинету. Он никогда не мог
подолгу сидеть на месте.
I — Вчера вечером вам следовало предварительно составить планрасчет по собакам. — Выражение "план-расчет по собакам” было не
оговоркой, а служебным термином. Выходя на местность, агенты обя­
заны были заблаговременно определить количество собак и место их
пребывания. После этого следовало оповестить их владельцев и про­
сить не выпускать собак до тех пор, пока не завершится операция.
Зик сказал:
г — Я совершил еще одну ошибку: посадил кота в коробку. К моменту
прибытия на место он был в дурном состоянии духа.
I — Думаю, что тут вы к себе слишком строги. Вы просто не понимаете
кошек.
[ - Я бы сказал по-другому: кошки не понимают меня.
Ньютон трезво подытожил ситуацию:
I — Мне безразлично, какой вы изберете метод, но мы обязаны на­
ладить линию связи с фабрикой. Нам требуется заранее знать, когда
Дюваль передаст драгоценности Меморандуму, когда коллекцию по­
везут в Нью-Йорк и кто это сделает.
Зик согласился, но заметил:
f — Нам поможеттолько кот. Можно было бы, конечно, послать агента
83

снять показания счетчиков, но Ричфилд следит за нашим информ;.
тором, как ястреб. Передать Меморандуму записку предельно опасно
а получить сведения от него и вовсе невозможно.
— Но если кот туда не попадет...
— Попадет, — заявил Зик. - У меня есть идея.
Вскоре после полудня он рассказал Пэтти, что он придумал. Он
приехал на Бедфорд-драйв в Беверли-Хиллз и поставил машину з
квартал от салона-люкс, где работала Пэтти. Она беседовала с пок^
пателем. В глазах у нее появился огонек, зажигавшийся, когда Зик
оказывался рядом.
Он неловко прошелся по толстому ковру и ощутил, что на него ус
тавились все находившиеся в магазине, будто он был светочем, нис­
посланным свыше. Он робко пристроился на хрупком стульчике и взял
журнал ’’Харперз Базар". Содержание его ни в малейшей степени н<
интересовало, но по крайней мере было куда прятать глаза. Иначе ем;
пришлось бы отводить взгляд от манекенов в нижнем белье или на­
блюдать за тем, как выходящая из примерочной кабинки женщина бет
стеснения застегивает при нем "молнию" на пляжных шортах. В мг
газинах готового платья он всегда чувствовал себя неловко, будто
подглядывает за кем-то. Поэтому Зик погрузился в журнал и из серии
рекламных объявлений сделал вывод, что стоит женщинам перестат,
носить лифчики, экономика страны покатится под откос.
Он услышал, как продавщица говорила покупательнице:
— Так приятно показывать вам модели потому, что вы так хорошо
их носите. Вы умеете придавать одежде шикарный вид. И знаете тол
в материях. Вижу, как вы ощущаете стиль ткани. А это редкость. Люди
не всегда отличают ткань хорошего качества от броской дешевки.
Зик вздохнул про себя. Тут Пэтти пригласила его взглядом и пошл,
в примерочную.
— Высший класс! — произнес он, кивнув в сторону продавщицы.
В глазах Пэтти заплясали искорки.
— За этим ты сюда и пришел, чтобы сообщить мне это?
Он покачал головой.
— Увы, чтобы отменить обед...
Огоньки погасли.
— Мы так редко видимся.
— В шесть тридцать мне надо встретиться с информатором по сроч­
ному делу. Если бы можно было не ходить!
Она улыбнулась.
— Все ясно.
— Тебе всегда все ясно.
— Не волнуйся, — продолжала она. — Не пройдет и сорока лет, как
мы выйдем на пенсию и сможем как следует узнать друг друга. Зик!
Только не здесь! Сюда могут войти.
Он быстро поцеловал Пэтти.
— Веди себя прилично, — сказала она как будто всерьез. - Когда
мы познакомились, я подумала, что ты так и не осмелишься меня по­
целовать, а тут...
84

- Учатся же есть маслины!
Она шутливо пригрозила ему.
- Нельзя ли опять попробовать с Д.К.? Думаю, что на этот раз все
получится, если мы заранее предупредим местных жителей не выпускать собак и если... - Он заколебался.
- Если что? — Она насторожилась. Паузы Зика не предвещали
ничего хорошего.
- Если Д.К. на фабрику отнесет Ингрид.
Глаза Пэтти расширились и засверкали. Зик поспешно продолжал:
- Надо, чтобы человек, которому кот доверяет, прополз с ним по
полю. Я не смогу. Ты знаешь, что он обо мне думает. И больше нель­
зя сажать его в коробку. Он тогда с самого начала настраивается
не на то.
- Я его понесу, - тихо сказала она.
Зик заерзал.
- Вначале я хотел попросить именно тебя, но задумался и решил
вот что. Ингрид меньше и моложе и сможет маневрировать на мест­
ности более ловко, а там джунгли...
- А я слишком старая? Это ты хочешь сказать?
, - Пэтти, что ты!
- В двадцать четыре года ты решил меня списать.
Она выскользнула из объятий Зика и сказала:
t - Ингрид сегодня устраивает вечеринку. Даже достала где-то
"козла отпущения". Но думаю, что она может и опоздать. - Глаза Пэтти
затуманились. — Как ты думаешь, ей ничего не угрожает?
| — Я с нее глаз не спущу. Мы все будем рядом, прикроем ее. — Он
вынул из кармана пиджака листок бумаги. — В восемь часов ей надо
быть с Д.К. вот по этому адресу. Кроме нее кота никому доверить
нельзя.
Она кивнула, но тень сомнения все еще не исчезла из ее глаз.
- Я позвоню тебе часов в двенадцать ночи, — сказал Зик уходя.
По пути он столкнулся с девочкой-подростком, примерявшей ве­
чернее платье поверх джинсов. А из служебного помещения доносился
голос Пэтти, уведомлявшей владелицу магазина миссис Вильямс, что
если надо, она все же сможет вечером участвовать в показе моделей.
В кабинете он обнаружил записку, прижатую пружиной скоросши­
вателя. Поверх приклеен стандартный ярлычок красного цвета
’ СРОЧНО!” . Это оказался доклад агента, который вел наблюдение из
дома против заброшенной фабрики. В записке, в частности, была
следующая информация: "СПЕЦАГЕНТ МАРТИНЕК СООБЩИЛ ПО
ТЕЛЕФОНУ В 1.1 7 ДНЯ О ТОМ, ЧТО СЛЫШАЛ РЯД ВЫСТРЕЛОВ: ОТ
ПЯТИ ДО ВОСЬМИ, ВИДИМО, ПРОИЗВЕДЕННЫХ ВНУТРИ ЗДАНИЯ
ФИРМЫ "ДЕЛТОН РАББЕР КОМПАНИ" В 12 ДНЯ".
14
Ровно в шесть тридцать пять вечера Зик вышел из служебной ма­
шины и прошел полквартала до угла Догени и Грегори-вэй. Проверил,
85

нет ли наблюдения. Двое мальчиков на скейтбордах с опасностью дл:
жизни неслись по дорожке, ведущей под уклон из дома на мостовую,
пожилая женщина в свободном платье-"мешке” стояла и читала ве
чернюю газету. Интерес к Зику проявило лишь одно существо: зады
хающийся от жары боксер.
Зик подождал на углу десять минут, нервно шагая взад-вперед со
стиснутыми кулаками, приказывая себе держаться свободно и непри
нужденно, но с той минуты, как узнал о выстрелах на территории за
брошенной фабрики, его одолел страх. Он несколько раззвонил агенту
Мартинеку. Нет, никто не заходил на фабрику и не выходил оттуда. Нет,
там больше не стреляли. Независимо от личного отношения к Мемо
рандуму для Зика он в первую очередь был информатором Бюро, зь
которого Зик нес ответственность. И если он погибнет, Бюро сочтет
виновным Зика.
Когда Шерли Хатчинсон бесшумно остановила у тротуара свой ” ягу
ар” , Зик залез в машину и тихо, бесстрастно произнес:
— Привет!
— Я всегда мечтала увозить с улицы мужчин, — томным голосом
сообщила она.
— Что случилось? — спросил Зик.
— Расскажу, как только приедем.
— Куда приедем?
Она мотнула головой в западном направлении, в сторону Уилшир
бульвара.
— Разве я вам не сказала? Я везу вас на обед.
— Обед! Я только что сжевал сэндвич.
— Вам там понравится.
— Но нас могут увидеть вместе!
— Мистер Дюваль не увидит. У него сегодня встреча в Пасадене.
Как это сказал Ньютон: "Проявлять твердость с женщинами” ? Он
попытался:
— Когда я звонил вам домой, вы решили, что за вами следят. И
настаивали, чтобы для наших встреч был благовидный предлог.
— В этот день у меня было желание разыгрывать спектакль. У меня
бывают такие дни. Думаю, что не только у меня. Но теперь это неважно.
— Для меня как раз важно. — Она попыталась зажечь сигарету одной
рукой, но ничего не вышло. Зик дал ей прикурить от зажигалки.
Послушайте, мисс Хатчинсон...
— Шерли.
— Ну ладно, послушайте. Я веду серьезное расследование, и потому
мне нельзя показываться с вами в общественном месте.
— Я с вами в безопасности где бы то ни было.
— Не в этом дело. Если меня идентифицируют и доложат мистеру
Дювалю, наше расследование горит синим огнем, а вы попадаете в
безвыходное положение.
Она повернула в сторону Беверли-бульвара и поехала через де­
ловой район города.
86

— Я гак вас люблю, когда вы серьезный. Как маленький мальчик,

играющий во взрослого.

— Ваш вариант абсолютно не подходит. Вы просто не отдаете себе
отчета в том...
- Вы не хотите узнать, что произошло?
С решимостью отчаяния он поуютнее устроился на сиденье. Как
объяснить происшедшее начальнику управления Ньютону, другим
сотрудникам Бюро? Что он такого сделал, что ему на жизненном пути
попалась эта Ш ерли? В то же время он знал, что сочувствия ни от кого
не дождется. Он оказался в обществе блондинки, о которой можно
только мечтать. Золотой умницы, если ум мерить лишь показателем
коэффициента интеллектуальности. И в то же время женщины, мысли
которой меняются, как ветер. А воевать с ветром он не умеет,
i,,; — Вы на меня не сердитесь? — Она нежно положила руку на его
руку. В это время они входили в поворот, и машина готова была поехать
сама по себе. Зик разинул рот, а Шерли отняла руку и вцепилась в руль.
- Я никогда не думала, что мне понравится агент ФБР. Я думала, что
это неприступные мужчины, глядящие стеклянными глазами и твердо
стоящие на своем.
I — А я именно такой, — неуверенно возразил Зик.
| — Мне было бы очень страшно, если бы рядом не было вас.
Машина подъехала к отелю, отделанному изразцами в мавританском
стиле и увитому плющом. Подбежал швейцар. И Зик сделал последнюю
попытку:
- М исс Хатчинсон, умоляю, выслушайте меня.
Она шла вперед. Он семенил за нею через просторный, заставлен­
ный пальмами холл в ресторанный зал.
Г — Келсо, — бросила она метрдотелю. — Зик Келсо. Заказ на двоих.
| - Да, мадам. Сюда, пожалуйста.
Их провели за загородку в дальний темный угол ресторана.
I — Вы так хотели, мадам?
- Да, спасибо.
Зик сел рядом с ней.
— Правда, тут мило? — заметила она. — Что вы пьете?
Он покачал головой.
[ — Я на работе. По крайней мере, мне так кажется.
- А мне мартини. Очень сухой.
Он профессионально оглядел помещение, не заметил ни одного
знакомого лица и ни'одного, кто бы глядел на них. Она придвинулась
поближе. Когда она прижалась к нему, он стал решать извечную
мужскую проблему: повести себя трусом и отодвинуться или оставаться
на месте?
Он остался на месте.
Она сказала:
— Когда я пришла утром на работу, я услышала, что он диктует. Я
подумала, что он скажет что-нибудь для нас важное, и стала слушать
через кондиционер. Нагнулась и стала подкрашивать губы... Спасибо.
- Последнее относилось к официантке из бара.
87

Трус в Зике заставил отодвинуться на дюйм.
Она продолжала:
— Он всегда пользуется диктофоном. Он поставил его на воспро­
изведение, чтобы я подумала, что он еще там, а сам незаметно про
скользнул в салон. Дюваль застал меня за подслушиванием чере^
систему кондиционирования.
В ответ на настойчиво-конкретные вопросы Зика, она стала вело •
минать подробности.
— Все утро я ходила такая напуганная, что все время роняла книгу
заказов, а днем не могла есть. После этого я несколько раз сталкива
лась с ним. Приезжала миссис Роджерс. Это наша постоянная поку
пательница. Она приобрела браслет за тридцать тысяч долларов.
Прибыл салат: для нее - с сыром "рокфор” за дополнительную
плату в пятьдесят центов, а для него — с маслом и уксусом.
— Вспомните, что произошло до этого, — говорил Зик. — Что моглс
вызвать у него подозрения?
— Я такая голодная, — сказала она, поглощая салат. - Мне так
хорошо и спокойно с вами, что я в первый раз за день захотела есть
— Что могло вызвать у него подозрения? — повторил он свой
вопрос.
Она так и не могла припомнить, чем себя выдала. Ей казалось, чте
вела себя как обычно.
— Его что-то насторожило, — настаивал Зик. — Иначе быть не
может. Вот почему для вас опасно показываться в моем обществе.
Она заговорила тише:
Вы ужасно сердитесь на меня. Я теперь не усну, потому что мне
вовсе не хотелось вас сердить.
— Пока мне не ясно, как он мог узнать про вас что-то конкретное
- сказал Зик. — И я не думаю, что если он утром застал вас врасплох,
он сделает опасные для вас выводы. Поступить надо так. Идите завтра
на работу и ведите себя, как ни в чем не бывало. Будьте с ним такой
же, как всегда. Не подлизывайтесь, но и не грубите. Будьте сама собой.
Официант принес бифштексы: ей - хорошо прожаренный, ему с кровью. Он откусил кусочек, лениво поднял взгляд и замер, держа
вилку в поднятой руке. Этого он не ожидал. Он был потрясен. Такого
не может быть. Просто не бывает. Тело его охватил холод, хотя сердце
отчаянно билось.
За несколько столиков от него Пэтти демонстрировала итальянский
трикотаж. Он почти не слышал голоса Шерли, обращавшегося к нему:
"Зик... Зик...” Внутренний голос приказывал: "Надо что-то делать!
Что-то делать! Найти точку опоры!”
Он попытался взять себя в руки и прекратить паниковать и, когда
Пэтти приблизилась к ним, бросил на пол кольцо, подарок Пэтти к
Рождеству, и тут же полез за ним под стол.
— Кольцо! — пробормотал он. — Я его потерял!
Под столом было темно. Сверху раздался голос:
— Зик! Это моя нога!
88

Затем послышался голос Пэтти, и под столом воцарился ужас:
— Видите, как мило? Всего за сорок девять долларов девяносто пять
центов. Из Флоренции. Только в нашем салоне. Вот наша карточка.
Он увидел, как медленно поворачиваются ее ноги. Красивые ноги.
Ну, быстрее, умолял он про себя. Быстрее!
И тут он услышал, как Шерли сказала:
— Мой друг уронил кольцо.
"Мой друг"? Хватит. Пусть завтра же начальник управления пере­
дает ее другому агенту.
«Или уберите ее от меня, или я подам в отставку», — скажет с <
Ньютону самым решительным тоном.
Ноги продолжали двигаться. Боже, сколько времени требуется
женщине, чтобы сделать полный круг! Тут Шерли дернула ножко
ударив его по лицу. Он еле-еле сдержался.
Ноги ушли в сторону, и он поднялся, явственно услышав, как хруст­
нули позвонки.
— Нашел! — объявил он, демонстрируя кольцо.
— Вы пропустили прекраснейшее платье и прекраснейшую модель.
— Нам пора ехать. — Он попробовал выйти из-за стола. — Срочно.
— Ехать? Не доев бифштексы? — спросила она невинным ronocoi
- Какого рода срочность могла возникнуть, пока вы были под столок ?
— Я просто кое о чем вспомнил.
— Не будет бифштекса, не будет "подсадной утки". Не слишком-то
вы любезны. Если бы мне пришлось беседовать с мистером Гувером
— Не надо так громко. И, ради Бога, вы же информатор, а не
"подсадная утка” .
Она засияла.
— Правда? Честно?
Пэтти отходила все дальше, и он громко вздохнул. Отрезал еще
кусок бифштекса и проглотил его целиком. В результате перехватил
горло и он закашлялся. Она с сочувствием коснулась его щеки.
— Бедный, бедный мальчик! Может быть, если я постучу по спине.
Нет, спасибо, у меня все в порядке. - Он отпрянул, как собака,
которой не хочется, чтобы ее трогали.
Модели приходили и уходили, блондинки и брюнетки, в платьях с
жакетами в тон, дневных ансамблях, трансформируемых в вечерние,
и в тончайших вещах из шелкового трикотажа. Как только новая ма
некенщица выходила из-за занавеса в дальнем конце зала, сердце Зик
уходило в пятки. Было так темно, что пока девушка не доходила до
середины зала, нельзя было узнать, кто пришел.
Они уже кончали обедать, когда опять появилась Пэтти, на этот ра
в белом летнем хлопчатобумажном платье. Плечи, белые от пудры
сияли под лучом прожектора, высветившим причудливо уложенные
волосы.
Он стал озираться по сторонам, безнадежно ища спасения. Сойде
любой старый трюк. Все равно что. Он посмотрел, куда ведет провод
от стоявшей на столике лампы. Взгляд его бежал по проводу так быст
ро, как бежит огонь по запальному шнуру. Наконец он нашел розетку
90

и незаметно для Шерли выдернул вилку шнура. Теперь они сидели в
темноте. Зик склонился над яблочным пирогом, как это сделал бы
близорукий.
Пэтти говорила:
— В нашей секции молодежной одежды это платье стоит двадцать
девять долларов девяносто пять центов. Хлопок. После стирки гладить
не надо.
— Какая прелесть! — заметила Шерли.
От необходимости отвечать его спасло появление официанта, ко­
торый с жаром заверил их, что электрик будет прислан немедленно.
— А мне так нравится, — сказала Шерли.
— Мне тоже, - добавил он.
Пэтти прошла мимо, и он встал.
— Больше ждать нельзя.
Она рассмеялась.
— Не пугайте меня.
Двое официантов шествовали с зажженными свечами.
— Как это романтично! - сказала она.
С другого конца зала шел электрик.
И тут Зик заметил, что Пэтти пошла обратно. Она направлялась
прямо к их столику.
— Я сейчас буду, — сказал он. В последний раз ему удавалось с
такой быстротой вставать на ноги из положения сидя, когда он играл
в защите за университет штата Невада.
Мимо проходил высокий, ладно скроенный мужчина в очках с
уолл-стритовскими манерами. Зик обнял его за плечи.
» — Меня мало интересуют акции фирмы "Джонс и Лафлин”, — сказал
он, двигаясь рядом. — Колебания их курса чересчур цикличны. А вы
как думаете? Как только падает уровень продаж автомобилей...
Мужчина решительно сбросил руку Зика и, готовый к дальнейшим
действиям, произнес:
К — Прошу прощения! — Произношение было подчеркнуто гарвард­
ским. — Я разве знаком с вами?
ж — Нет, и я, друг мой, не собираюсь с вами знакомиться, но мне надо
отсюда срочно исчезнуть, а вы похожи на человека, с которым можно
говорить про акции фирмы "Джонс и Лафлин”.
I - Метр! — встревоженно крикнул мужчина. — Метр! — заорал он.
Метр тут же возник. Зик продолжал двигаться к выходу. Он слышал,
как этот мужчина говорил метрдотелю:
I — Кто-то должен принять меры. Вызвать полицию. Я его никогда в
Жизни не видел, а он подходит ко мне...
Зик дал администратору доллар и попросил передать Шерли, чтобы
она вышла к нему в холл. Он удивился, увидев, что она тут же послу­
шалась. Он быстро вывел ее на улицу, и к ним со стоянки подогнали
ягуар”.
I — А теперь слушайте. — Он разговаривал с нею, как с лошадьми на
Ранчо перед объездкой. — Немедленно поезжайте домой и не выхо­
дите. Позвоню попозже. К тому времени у меня будут новости.

91

Шерли нежно прикоснулась к его руке.
— И хватит телячьих нежностей! — крикнул Зик.
Она тут же рванула машину с места, не дожидаясь, пока он отнимет
руку от затворенной дверцы.
— Осечки тоже бывают, — утешил швейцар.
Зик покачал головой. То ли "да” , то ли "нет". Он не знал, как поступить. Он нарушил с полдюжины правил поведения сотруднике у
Бюро; не сумел избежать появления на людях в обществе информс,тора; позволил личным обстоятельствам вмешаться в ход расследо­
вания; резко говорил с информатором без малейшего повода. Скореэ
всего, она для ФБР потеряна. Если в Вашингтоне узнают, что пр .
изошло сегодня вечером, он год будет строчить объяснительные.
Из дисциплинарной тюрьмы на острове Уэк.
15

План-расчет по собакам начали составлять в шесть часов вечер
Девять агентов поделили между собой территорию площадью оког о
половины квадратной мили.
Днем Зик провел с ними инструктаж. Он выработал для них стан­
дартное обращение к населению: "Мы - агенты ФБР, и нам нужна ван а
помощь. Сегодня мы будем вести в вашем районе расследование, а л&й
собаки может нас выдать. Потому просьба не выпускать собак из дому
Агентам никто не возражал. Однако многие были озадачены. На
лицах можно было прочесть открытым текстом: как это собака можгг
сорвать расследование?
— Никогда в жизни не слыхал подобной чепухи, - заметил один тит
в майке. — Нельзя ли еще раз взглянуть на ваше удостоверение?
Другой, от которого на целый квартал несло сивушным перегаром
— он только что пришел с работы, — тут же позвал жену:
Эй, ты, слышишь? За нами пришли! Наша пустолайка чего-Ti
натворила! — И он вперил налитые кровью глаза в агента. — Что он i
наделала? Я имею право знать, что она наделала!
А одна из опрошенных женщин заявила:
- Собака? То ли есть, то ли нет. Месяц назад она перебралась н
другое место жительства. За четыре дома от нас. Только не пытайтесь
нам ее вернуть. Если ей там нравится больше, чем у нас, пусть там и
живет.
За несколько минут до восьми на сцене появился Зик. Он до сих по|
не мог прийти в себя после инцидента за обедом. Анализируя случив
шееся, он так и не мог понять, с какой стати вдруг полез под стол, какой
черт его дернул так себя вести. Он находился в ресторане по службе
беседовал с подопечным информатором. Надо было сидеть смирно и
представить женщин друг другу: "Привет, Пэтти! Знакомься: мисс
Хатчинсон - мисс Рэндалл". И. чего он испугался?
Было еще одно обстоятельство, выводившее его из себя. Он почтг
ничего не рассказал Ньютону о сегодняшней операции. Ньютону он
сообщил, что владелец агента Х-14 доставит его на командный пуню

92

тем, чтобы "не беспокоить его заранее". Он, однако, не разъяснил,
^т0 "владелец” агента Х-14 — семнадцатилетняя девушка, которая
поползет вместе с Х-14 по зарослям сорняков и кустарников. Ни Ньют0Н, ни вышестоящее начальство не дали бы "добро".
На бумаге Ингрид и Д.К. были в полнейшей безопасности. На деле
все могло быть иначе. На бумаге Ингрид обладала исключительной
трезвостью суждений и умением оценивать обстановку, не поддава­
лась панике, а он и полдюжины других агентов обеспечат ей, если
понадобится, огневое прикрытие. На деле события могут развора­
чиваться с такой быстротой и непредсказуемостью, что ни один че­
ловек не в силах будет предотвратить их.
К тому моменту, как приехала Ингрид, сумерки сменились мраком.
Она прибыла в разболтанном "форде” десятилетней давности и по­
ставила машину в дальнем конце узенькой дорожки, специально при­
веденной в порядок Плимпертоном. А у заднего стекла, подтянутый и
важный, как старый генерал, сидел Д.К. Он вглядывался в темноту и
внезапно прыгнул как пантера на переднее сиденье. Там он оперся о
спинку и, перенеся вес на задние лапы, подтянулся так, что через
боковое стекло стали видны его сверкающие глаза. Именно так он
обычно устраивался в припаркованной машине. В этой позе напря­
женного ожидания он мог простоять и час, пока не покажется собака.
И тогда из ниоткуда раздавался боевой клич индейцев племени сиу, а
собака уносилась, спасая свою жизнь и думая, что за ней гонятся все
демоны ада.
к - Нет, — сказала Ингрид. — Собак сегодня не будет. — Она по­
гладила кота по шелковой спинке. Он же поглядел на нее с упреком.
Он был абсолютно уверен, что тут пахнет собаками и ей не надо ему
мешать, когда он стоит на страже. Просто пока они ведут себя тихо...
Зик подошел к той стороне машины, где сидела Ингрид, и заглянул
внутрь. При свете приборов заметил, что Ингрид напялила старые
джинсы и отцовскую ковбойку из грубой ткани. Волосы скрыты тюр­
баном.
- Жаль, что ты не пошла на вечеринку.
Глаза Ингрид блестели от возбуждения.
А — Предпочитаю вечеринки со взрослыми. Но не задаром. С тебя
коробка печенья "Герл-скаут".
К — Учишься у брата?
- Ладно. Две коробки. - Щеки ее горели.
По другую сторону машины материализовался Плимпертон.
I - Как сегодня чувствует себя мой маленький герой? - спросил он
Д.К. тоном, которым взрослые разговаривают с детьми.
Д.К. зарычал. Номер с "маленьким героем" не прошел,
г - Плимпертон! — крикнул Зик.
И — Ничегане понимаю, — заговорил Плимпертон. — Они меня любят.
Дее до единого. Из двадцати семи миллионов кошачьего населения
чашей страны только этот — исключение.
Он отошел потерянный.
К — Увидимся на командном пункте.

— С ним все в порядке? - встревоженно спросил Зик.
— Он такой голодный, что съест медведя. Бедненький! Пришел
мне в комнату и вежливо попросил, чтобы его накормили обедом. Qh
никогда не сердится. Такой джентльмен!
Джентльмен? Из него бы получился достойный спутник пира а
идущего Гибралтарским проливом.
Зик вручил Ингрид портативную транзисторную рацию.
— Повесь на шею и закрепи под рубашкой, чтобы не болталась.
Он помог перекинуть шнур через тюрбан. - Времени у нас достаточно
Операцию начинаем в восемь тридцать.
Он вынул точечный фонарик и осветил аэрофотоснимок фабри и
и окружающей территории.
— Двинешься отсюда и поползешь по диагонали через поле. Дорога
тяжелая. Придется продираться через густые заросли.
Она не отрывала глаз от крепких, длинных пальцев Зика. Время гг
времени они касались обветренного, загорелого лица, которое было
лишь в нескольких дюймах от нее. У него самый тихий и самый властный
голос на свете. Он знает, что делает, а это так важно в этом мире
знать, что ты делаешь.
Некоторое время назад Ингрид решила, что когда она выйдет замуж,
то муж у нее будет такой, как Зик. Или отец. Или похожий сразу на них
двоих. Жаль, что Зик такой старый. Нет, она не собиралась отнима ь
его у Пэтти, но если он вдруг надоест сестре...
Зик понимал ее. Всегда. Ему интересны ее дела. Когда она покупает
новую пластинку, он всегда хочет ее послушать. А когда у нее бьи и
нелады с математикой, Зик пригласил товарища по работе, который
позанимался с нею.
Именно о Зике думала она, когда писала зачетное сочинение га
полугодие на тему о затруднениях, испытываемых взрослыми, когда
они "налаживают контакт" с подростками. Она утверждала, что беда
не в том, будто подростки отгораживаются от взрослых, как уверяют
последние. Беда в том, что у них просто нет общих интересов и тем д/ а
обсуждения. Как правило, взрослым совсем неинтересно, чем увле­
каются подростки, а подростки наглухо замыкаются в собственном
мирке. Результатом становится разрыв, подобный тому, какой бывас г
между взрослым и взрослым или между подростком и подростком.
Ингрид напряженно вслушивалась в слова Зика.
— Отверстие для удаления золы находится вот в этой точке, на дез
фута ниже уровня пола. Поверхность его около квадратного футе
Вчера вечером мы над ним поработали, когда потерпели фиаско с
котом, и теперь оно открывается легко и бесшумно. Постарайся не
шевелить джунгли сорняков больше, чем необходимо. И прежде че '
запускать Д. К., замри на минутку и прислушайся, нет ли кого поблизости
снаружи и внутри.
Она старалась сконцентрировать все свое внимание на совета:
Зика. Но ее тревожило случившееся дома незадолго до ее ухода. Над'
предупредить Зика, но когда лучше это сделать: сейчас или после
операции?
94

д он продолжал:
I _ Итак, когда запустишь его внутрь, ползи назад той же дорогой и
*ди на исходном рубеже в положении лежа. Внутри у нас есть союзник,
который постарается выпустить кота. Но мы не знаем, пустит ли он его
иерез переднюю или заднюю дверь. Оба выхода под наблюдением, и
я предупрежу тебя, через какой пойдет кот, а тогда ты выйдешь из
кустов и пойдешь по тротуару, будто ты здесь живешь.
у Она спросила:
| — А можно будет ему посвистеть? Он всегда бежит на свист. Разве
не так? - спросила она Д.К. и погладила его, а он повернул голову и
стал лизать ей руку. Потом всеми четырьмя лапами он встал на сиденье.
Насчет собак он, видимо, ошибся.
Зик задумался и ответил:
[ - Можно. Там подумают, что хозяин подзывает собаку.
И тут она решила, что скажет ему обо всем по окончании операции.
Сейчас еще не время.
Зик вручил ей специально приготовленный ошейник с прорезью,
куда уже была спрятана свернутая много раз записка. Прежде чем
снять с Д.К. старый ошейник, Ингрид дала ему понюхать новый, а затем
поменяла ошейники местами.
I — Теперь у тебя два воротничка, - произнесла она.
Зик продолжал:
■ — Я буду находиться на командном пункте под эвкалиптом. - Он
показал точку на аэрофотоснимке. - Ты будешь все время прикрыта,
и с тобой ничего не произойдет. Но ты должна быть смелой.
В ответ она улыбнулась:
В — Я сделаю это во что бы то ни стало. Во что бы то ни стало. —
Попробовала унять дрожь в ногах. Боже мой, а вдруг она не сможет
ходить? И что у нее случилось с сердцем?
Сверили часы.
I - Я пошел. Начнешь ползти через одну-две минуты.
Ингрид взяла на руки Д.К., целиком и полностью поглощенного
процессом умывания. Разве кому-нибудь придет в голову, сколько надо
потратить времени и сил, чтобы содержать шерсть в чистоте? Удиви­
тельно, но люди понятия не имеют, сколько они смогли бы сделать в
свободное время.
Кот тут же напрягся. Почувствовал, что предстоит ночь решительных
Действий. Стал вглядываться в темноту, расширив зрачки и выгнув
шею.
Она вылезла из машины и опустила ногу на асфальт. Как хорошо,
что она может ходить! Она поспешно миновала освещенное окно и
Двинулась в сторону тупика, застроенного низенькими домишками.
Свет почти нигде не горел. Священный час телевизора, когда неждан­
но-негаданно заявившуюся тетю Джейн забьют до смерти, хотя бы в
воображении.
*
Зик подлез под ограду из колючей проволоки. Поднял нижнюю
струну. Не выпуская Д.К. из рук, Ингрид медленно опустилась на колени'
и пролезла под колючим забором. На руки она натянула садовые ру-

95

кавицы, а нос прикрыла платком, чтобы не забилась пыльца от рЕ
тений,
— Мы с ума сошли, правда? — прошептал Зик и пропал из виду. э^а
небрежно брошенная ф раза окончательно сняла тяжесть с ее душ)
Она лежала тихо-тихо и гладила Д.К.
16

Зик и Плимпертон сидели на корточках в темноте под гигантским
эвкалиптом. Это и был командный пункт. Отсюда Зик будет поддел,
живать радиосвязь с остальными агентами. Он глубоко вздохнул. Ред 0
он бывал в таком напряжении, когда проводил операцию на местности.
Сбоку от фабрики на боковой улочке двое агентов на крыше гаража
монтировали микрофон направленного действия. Они целились в пог ;
как будто из ружья. Микрофон был настолько чувствительным, ч ,о
способен был поймать даже самый слабый звук в районе фабрики.
Если бы в заросли забрался котенок, микрофон зафиксировал бы и
это.
З а десять минут до старта агенты внимательно прислушались. Один
из них доложил по рации: "По-моему, чисто".
На дальнем краю поля наполовину укрытый диким грецким орехе у
еще один агент "прочесывал” маршрут прибором ночного видения.
Если в поле зрения "снупер-скопа” — "нахального глаза" - попадет
человек или зверь, он будет виден ясно, как днем. Агент, обслужив iющий прибор, сообщил: "Ничего подозрительного".
Остальные агенты залегли в поле. Они были вооружены и готовы
по приказу открыть огонь или ринуться на помощь. За квартал оттуда
четверо агентов находились в неброских машинах с радиотелефоно I,
откуда можно было вести наблюдение или запросить подкрепление.
Зик тихо произнес в микрофон:
— Приступайте к операции, мисс Рэндалл!
Когда Ингрид услышала шепот Зика, она задержалась на мгновение
и погладила коту шейку, чтобы он чувствовал себя уверенней. И хотя
кот был настороже, навострил уши и настроился на чужие запах!
замурлыкал. Ведь с той поры, как "е го " люди были еще маленькими,
он ни разу не находился на одном с ними уровне глаз. И не мог при­
помнить ни единого случая, когда они выходили бы вместе с ним нз
ночную охоту.
— Ну успокойся, - прошептала Ингрид. Она выпустила его из рук.
и он рванулся на поводке, закрепленном у нее на поясе. Он не тащил
ее за собой. Еще котенком его научили ходить на поводке рядом. Ем
это не нравилось, и он терпеть этого не мог. Теперь, в расцвете лет,
он воспринимал это более терпимо, чем в юности. Мужчину делает
время.
Распластавшись по земле, она медленно ползла вперед. Выставил
перед собой руки, она раздвигала кусты, подтягивала к себе Д.К., затем
перекатывалась, как змея. Несмотря на плотную одежду, колючки

96

проникали внутрь и царапали до крови. С каждым футом двигаться
становилось все труднее и труднее.
Она проползла не более двадцати футов, как вдруг не видимый ею
д К. стал отчаянно сопротивляться. Как она его ни тянула, он упрямо
не двигался с места. На мгновение ее охватила паника. Он мог учуять
другого кота или, что еще хуже, собаку. Она представила себе, как они
глядят друг на друга. В любую секунду мирная Швейцария может стать
полем боя.
Она прошептала в микрофон:
. - Информатор отказывается двигаться вперед. — Зик проинструк­
тировал ее называть кота "информатором", что было бы смешно, если
бы с такой просьбой обратился любой, но не Зик. — Нельзя ли сойти
г курса на несколько футов влево и проверить, в чем дело?
I — Можно, — ответил Зик.
Она перекатилась влево, по пути задела острый как бритва камень,
порезавший ей рубашку и впившийся в тело, и почувствовала, как
потекла горячая струйка крови.
Добравшись до Д.К., Ингрид рассердилась - он засунул нос в сус­
ликовую нору.
I — В один прекрасный день ты останешься без носа, — пробормо­
тала она. Одной рукой она засыпала вход, обрушив внутрь кучку песка.
Д.К. зарычал. Еще тридцать секунд — и он бы поймал суслика. Он
бросил на Ингрид такой взгляд, которым бы наградил охотник жену,
влезшую на линию прицела, когда утки садятся на землю под выстрел.
Стопроцентно уничтожающий взгляд.
Когда Ингрид попыталась успокоить его, он поворчал, но недолго.
Он никогда не держал зла. Люди просто ничего не понимают и потому
мешают охотиться. А сами-то? На его веку ни одному не удалось пой­
мать суслика.
А после того как он замурлыкал, гнев ее исчез окончательно. Мур­
лыканье - это поэзия в чистом виде, знак того, что в мире все пре­
красно. Часто ей приходило в голову, что человек, обладая интеллек­
том и владея языком, так и не сумел придумать знак, выражающий
полную удовлетворенность.
И снова раздался шепот Зика:
К — Откуда шум?
г — Это информатор. Он очень близко, у микрофона.
I - Звучит, как ураган. - По тону было ясно, что Зик улыбается, а ей
сейчас так нужна его улыбка!
Она проделала примерно половину маршрута, когда ей удалось
бросить взгляд наверх. Какая-то магнетическая сила заставила ее
посмотреть на окно верхнего этажа. В это мгновение она остановилась,
чтобы отцепить впившееся в руку перекати-поле. Девушка тяжело
Дышала отчасти из-за физического напряжения, отчасти из-за нарас­
тающего страха. Чем ближе она подползала к зданию, тем выше ста­
новились шансы на то, что кто-нибудь, не видимый для нее, окажется,
Рядом, выйдя из огромной двери строения, похожего на склад.
Взглядом она сфотографировала мужчину, стоявшего у окна. Ей
97

л
показалось, что он смотрит прямо на нее.
Д.К. нежно перебрался с левой на правую руку. Ингрид с тревоге j
заметила, как закачались растения. Кот тоже встревожился. Стоило
И Н Г Р И Д ПОДТЯНУТЬ ПОВОДОК, к а к КОТ УТКНУЛСЯ М О К Р Ы М , ХОЛО ДНЫ М НОСОЦ

ей в щеку. Он решил, что я заболела, подумала она.
Ингрид передала по рации:
— На верхнем этаже у окна стоит человек.
— Не высовывайся, — распорядился Зик. — И не шевелись.
Сердце выскакивало из груди. Не волнуйся, уговаривала она себ
Руки покоились на спине Д.К., который лег, поджав под себя лапки!
Можно было подумать, что он тоже услышал команду Зика. Он как бы
подтверждал то, в чем она всегда была уверена: между человеком 1
кошкой есть внутренняя связь.
Лучи от фар грузовика, выворачивавшего с боковой улицы, проре­
зали кустарник и добрались до нее. Она отчетливо увидела Д.К., кг <
при свете прожектора, а это значило, что человек у окна способе н
разглядеть их обоих. Она еле сдерживала желание закричать, вскочить
и убежать.
С командного пункта Зик передал информацию от Ингрид ток у
агенту, который сидел с прибором ночного видения, и он опознал в этом
человеке Меморандума. Зик сказал:
— Тщательно следите за окнами и предупредите меня сразу же, кг <
появится еще кто-нибудь.
А Ингрид он сообщил:
— Мы полагаем, что личность в окне на нашей стороне и продол­
жение маршрута безопасно.
На нашей стороне? Если Меморандум заметил ее, будет ли он хра­
нить молчание или попытается использовать информацию себе на
благо? Такому информатору доверять до конца нельзя.
Двигаясь еще медленнее, Ингрид собрала всю свою волю в кулак.
То и дело она останавливалась и прислушивалась. Ее насторо
женность, казалось, передалась и коту. Он не отходил далеко и про
двигался вперед еще более осмотрительно. Когда они подползли к
фабрике, заросли стали редеть. Один лишь раз она рискнула бросить
взгляд наверх, но у окон никого не было.
Наконец Ингрид приблизилась к отверстию для золы, находивше
муся футах в двадцати от задней двери. Она осмотрела металлический
лист площадью в один квадратный фут. Задвижка была несложной, и:
тех, что опускаются в металлический паз неподвижной пластины. Ее
надо было поднять, открыть отверстие и впустить кота. Поскольку от­
верстие было на два фута выше земли, пришлось приподняться на
корточки.
Она прошептала Д.К.:
— Теперь веди себя так, будто ты дома и пошел ловить мышей.
Ингрид глубоко вздохнула, не выпуская из рук Д.К. Он напрягся.
Было ясно, что сейчас он ринется куда угодно. Она быстро встала на
колени, высвободила правую руку и откинула защелку. Этой же рукой
98

на с трудом отстегнула висевший на поясе сзади полиэтиленовый
0еточек. Пальцы ловко извлекли из него маленькую форель. Таким
уоДоМ событий Д.К. был обрадован и, сопя, стал болтать лапкой, тщетно
пытаясь схватить форель. Но Ингрид удержала кота и бросила рыбку
я отверстие. Рыба шлепнулась на пол за несколько футов. Она заду­
малась: слишком близко. Зик настоял на использовании приманки,
ятобы побудить Д.К. пойти на фабрику.
_ Надо, чтобы он дошел до конторы, — объяснял Зик.
Теперь она отстегнула поводок м осторожно посадила кота в от­
верстие. Помедлила, почесала его, хотя знала, что этого делать нельзя,
но ей хотелось успокоить кота и внушить, что все идет хорошо.
Когда она закрыла отверстие, металлическая защелка выпала из рук
и ударилась о пластину. Дверь сработала как усилитель звука, сто­
кратно увеличивший уровень шума при ударе металла о металл. Упав
наземь, Ингрид замерла...
Всего в нескольких футах от нее появилась полоска света. Со сто­
роны двери послышался низкий, приглушенный голос, который, при­
ближаясь, становился громче. Тяжелые мужские шаги топтали жесткую
траву. Ей казалось, что они оглушительно грохочут. Кто бы это ни был,
источник звука он определил верно. Голос и шум шагов становились
все ближе. Она замерла не дыша. Удивительно, но она не утеряла
способности трезво размышлять. И вспомнила, как ее инструктировал
Зик: при любых обстоятельствах лежать ничком. Не позволять себе
вскочить и бежать.
Она различала два разных сочетания голоса и шагов. Второй набор
звуков шел за первым. Луч фонарика шарил справа налево. За долю
секунды он пересек ее и пошел дальше. Шаги смолкли. Она сжалась,
чтобы защититься от прикосновения чужой ноги и чужого тяжелого
тела.
Шаги замерли, и над головой раздался голос:
В — Где-то здесь.
1 — Может быть, пробежало какое-нибудь животное, — предположил
второй голос.
■ — Да нет, не животное. — Кто-то понюхал воздух. - Пахнет не
животным. Пахнет человеком. — Он снова понюхал воздух. — Тут
побывала какая-то девка.
* Сердце Ингрид оборвалось. Духи Пэтти. Она позволила себе чутьчуть провести пробкой за ушами. Так она делала каждый раз, когда
проходила мимо туалетного столика сестры. Ей становилось хорошо
и приятно.
Первый голос раздался в нескольких шагах. А вдруг он на нее на­
ступит? Она сжалась еще сильнее. Сжалась так, что стало больно.
Долго она не выдержит. Мускулы и нервы придется распустить. Но
несколько минут надо продержаться. Всего несколько минут. Не вы­
держу. Запас прочности всего на несколько секунд. Иначе канат лоп­
нет. Легкие потребовали новой порции воздуха, и независимо от того,
что диктовал разум, они сделали вдох. Шум собственного дыхания
показался Ингрид ревом водопада. Она заставила себя медленно
99

'-

л

сделать глубокий вдох, а затем совершить столь же медленный выдо
Человек, возвышающийся над нею, методично просматривают^ ^ |
местность с помощью фонарика, не мог не услышать. Но он не двинулся
с места, не произнес ни слова.
Затем свет от фонарика ушел в сторону, и шаги стали затихать. ( ^
пошел назад той же дорогой. Неожиданным оказался только один звуквначале мягкое шуршание, затем треск, похожий на пистолетный вы­
стрел, —это наступили на сухую ветку. Луч света рядом с Ингрид лога
Завизжала тяжелая задняя дверь. И все-таки она боялась дохнут 0
боялась шевельнуться.

Попав на предприятие, Д.К. произвел рекогносцировку. Подняв п s
реднюю лапу, он осмотрел кучу отбитой штукатурки и осколков кирпича
— все, что осталось от давно не используемого мусоросжигатепч.
Зрачки широко раскрылись, чтобы адаптироваться в полумраке. Вста
шие торчком уши зафиксировали громкий шепот и шарканье чьих- о
ног, проходящих через дверь. Он не имел ни малейшего понятия, зачем
Ингрид запустила его сюда, да он и не рассуждал на эту тему. Си
безгранично верил Ингрид. Кроме того, он думал лишь о предстояща м
удовольствии. О еде. Д.К. был безумно голоден.
Обрадовавшись, что очутился не на враждебной территории, кот
сделал несколько осторожных шагов, затем еще раз произвел реке носцировку. Почуяв резкий запах свежей рыбы, Д.К. позволил своему
носу, коэффициент интеллектуальности которого был весьма высок,
безошибочно вывести его на полочку для инструментов, выступающую
из стены на несколько футов выше. С полочки свисала форель, та т,
а не на полу приземлившаяся, когда ее закинула вовнутрь Ингрид. Он
изо всех сил подпрыгнул, но не достал всего несколько дюймов. По­
пробовал еще раз, затем сделал вывод, что ему недостает ускорени 1.
И опять услышал шарканье ног. Двигаясь бесшумно, он шел на голос.
Разговаривали двое. Они только что поели. Его загипнотизировал
запах жареной говядины, любимого его блюда, разумеется, если гг вядину готовили по правилам. Воздух был теплым. Двигаясь медленны
он осторожно проверил открытую дверь. Пригласил сам себя зайти и
заговорил. Он умирает от голода; он уже несколько дней не ел. Ка<
актер, он обладал даром убеждения. Глаза его отражали страданг i |
измученной голодом души. Тон обращения становился выше, затем
спал, как бы намекая, что смерть близка. В качестве финального жеста
он сел на задние лапы и протянул вялую переднюю, как бы подчеркиве i
тот факт, что на человечество он не в обиде.
Никакой Бэрримор не.смог бы сыграть лучше.
Люди глазели в изумлении. Арти отбросил ногой стул и подпрыгнут
—Уберите его отсюда! —взмолился он дрожащим голосом. — Когд i
я в последний раз увидел черного кота, я сломал ногу.
Меморандум встал на корточки. На расстоянии нескольких футов
Д.К. разглядывал его критическим взором оценщика подержанных эе
томобилей. Позы он не менял. Психологически лучше ждать, пока они
к тебе подойдут сами. Меморандум так и сделал.
100

[ — Громы и молнии, как он сюда попал? — спросил Арти.
Меморандум взял в руки протянутую лапу.
- Вот это да! Он умеет здороваться за руку. Никогда в жизни не
видел здоровающегося за руку кота!
Д.К. прошелся носом по ладони Меморандума, будто изучал меню.
l — Проголодался, парень? - Меморандум подошел к маленькому
холодильнику, стоявшему на длинном столе, и вынул оттуда пластмас­
совый пакет, из которого извлек несколькокусочков жареного мяса.
Закрывая кота спиной от Арти, он лихорадочно пошарил пальцами в
ошейнике.
Арти шагнул к ним.
I - Ты что с ним делаешь?
Меморандум взял кота за лапу.
| - Гляди, как здорово! — Он с восторгом смотрел на гостя.
| - А чего вдруг перепугался? — спросил Арти.
Меморандум проглотил ком в горле, быстро бросил взгляд в сторону
и положил ломтик мяса на газету. Д.К. опустил лапу. Вежливость в мире
людей высоко ценится. Он ел медленно, наслаждаясь каждым кусоч­
ком. Мясо было розовым и сочным, как раз таким, какое ему нравилось.
Расправившись с первой порцией, кот вежливо попросил добавки.
< Все это время Арти не отрывал от них глаз.
К — Никогда не видел такого большого. Моим собакам он понравится.
Надо бы достать такой кошачий домик и отвезти кота домой им в пода­
рок. - И грубо расхохотался. — Гостинчик из поездки. Как мне папа
привозил, когда возвращался домой.
Меморандум весь сжался.
■ — Он домашний.
- Откуда он пришел, там таких много.
Все еще спиной к Арти Меморандум сидел на полу с мясом и ножом.
Он разрезал мясо на кусочки и кормил кота с руки понемногу, чтобы
растянуть время. Ему удалось развернуть записку, где говорилось:
'ДЕРЖИТЕ НАС В КУРСЕ ДЕЛА, ПАХНЕТ ОРУЖИЕМ, РАЗГОВОР
ПОДСЛУШАЛИ И Т.Д., КАК ТОЛЬКО УЗНАЕТЕ, СООБЩИТЕ ДАТУ
ДОСТАВКИ КАМНЕЙ. КОТА ВЫПУСТИТЕ. ЗИК".
I - Ему придется поголодать, - произнес Арти. — Такого котяру
собаки поймают, не успеет он отбежать и десяти футов.
\ Арти включил радио. Шла его любимая программа новостей.
Продолжая кормить Д.К., Меморандум царапал ответ на обороте
полученной записки. Писал он безумно медленно. Приходилось выри­
совывать маленькие буковки.
Он даже не сообразил, что кот уходит. Меморандум тут же бросился
за ним, но споткнулся о подставленную ногу. Арти рассмеялся:
I - Слушай, ты, негр с плантации, - руки прочь от моего кота!
Меморандум встал. Он говорил не думая, иначе никогда бы этого не
:Сказал.
- Это не твой кот, и собакам он не достанется.
Значит, если не думать, можно постоять за себя?
> Арти больше не смеялся. Меморандум даже подумал, что он сейчас
101

его убьет. Он увидел, как тот схватился за револьвер. У него перехв
тило дыхание.
— Так тебе, значит, нравится этот кот?
Меморандум заставил себя кивнуть.
Арти продолжал:
— Сюда приходит незнакомая помойная тварь, и вы уже друзьятоварищи. — И щелкнул пальцами.
В глазах Меморандума появился испуг. А Арти не мог остановитьс
— Интересно, как он сюда попал?
И вдруг пожал плечами и вышел.
Внезапно Меморандуму стало лучше. Он вступил в схватку лицом <
лицу и выстоял. Значит, он размышлял не зря. Размышлял много часоь,
в основном по ночам, когда не мог уснуть. Если ему удастся выйти из
этой переделки живым, он найдет другую работу. Такую, где его
оценят. Может быть, он не умеет говорить с апломбом, как другг j
парни, но он знает множество малорослых мужчин, которых уважают
за мастерство. И еще есть на свете Мария. Он увидится с нею, и, может
быть, они начнут все сначала. Хочется взглянуть на мальчика. Ему у* >
должно быть семь лет. Смышленый мальчуган, сообразительный. Ме­
морандум вспомнил, как сел вместе с ним на пол и играл с гоночными
автомобилями и грузовиками. А потом услышал, как мальчик говорит
Марии: "Мне этот дядька нравится". Так хорошо вернуть жену и сын. .
Вспоминая, он понял, что у них с Марией никогда не было неразре­
шимых проблем, было лишь множество мелких недоразумений, отрав­
ляющих жизнь, таких, как в любой семье. Она все время пилила егс
"Заставь себя уважать!”. Она права, надо попробовать. Гигантом он не
станет, но и мышью больше не будет.
Он будет проводить больше времени с Марией. В этом тоже был i
одна из причин размолвки. Чтобы не слышать ее нытья, он иска i
убежища в работе. Не то, чтобы он любил работу пуще всего на свете.
Так уж получилось. Ничто не доставляло ему такой радости, как взятч
в руки бриллиант или один из "цветных камушков". Сверкающий огон
рубина, красота почти совершенного изумруда или сапфира застав
ляли его трепетать от счастья. Они давали ему такое же ощущение, как
некоторым его друзьям живопись или музыка. Почему, он не понимал
Цена ему была безразлична. Он мог прийти в больший восторг о
крошечного камня, чем от "крупного товара", быть может, потому, что
сам был мал и незначителен и подсознательно проводил параллел»
между собой и таким камешком. По ночам любил класть руку на стары»
абразивный круг, которым гранил алмазы, как будто прощался с дру­
гом. По утрам любил приходить в мастерскую и вдыхать запах оливко­
вого масла, употребляемого в смеси с алмазным порошком для под
готовки круга.
У него в жизни было единственное желание: чтобы в один прекрас­
ный день он получил от лондонской фирмы "Сент-Эндрюс” пригла
шение на ’’показ", когда синдикат "Де Бирс" выставляет камни н£
продажу. Но этого никогда не будет. Добыть приглашение фирмы
"Сент-Эндрюс" в сто раз труднее, чем от сент-джеймского двора, из

102

1
резиденции английских королей. Однако почему бы и не помечтать
Он взял Д.К. на руки и понес к парадной двери, ухитрившись про!
сунуть в ошейник записку. Он чувствовал, что Арти идет за ними следо
Обнаружив, что дверь заперта на засов и задвижку, Меморанд^ л
стал нервно озираться. В своих мечтаниях он позабыл, что Арти закрыл
все входы и выходы. Он опустил фонарик, но и этого света был >
достаточно, чтобы разглядеть злорадную улыбку на лице Арти.
С полуоткрытым ртом Арти выудил цепочку с двумя десятками клю­
чей. Перебрав их, нашел тот, который открывал засов этой двери.
Аккуратно, будто кот — это хрупкая посуда, Меморандум поставг i
кота на землю. Он даже почесал его, как бы приглашая заглянуть
еще разок.
Д.К. рванулся в заросли. Скрывшись из виду, он замер. Он просл< дил, как Меморандум закрывает дверь и уносит с собой свет. Обли
нулся. Надо запомнить это место. В других не дают жареного мяса.
Куда же пропала Ингрид?
В припаркованной неподалеку машине с радиотелефоном наблю­
датель с биноклем следил за происходящим. Он передал по рации:
— Информатор Х-1 4 выходит через переднюю дверь. Бежит в кус­
тарник. Неопознанный мужчина возвращается на фабрику и закрывает
дверь. Х-14 больше не виден.
Зик вздохнул с облегчением.
— Мисс Рэндалл, — прошептал он в микрофон, — мисс Рэндалт
информатор вышел через переднюю дверь и прячется в кустах. Про­
сьба забрать его, сообщить мне и возвращаться к своей машине.
Он еще не кончил, а она двинулась вперед. Ноги сами несли ее с
радости. Она бы побежала, если бы не предупреждение Зика. Все то
время, что ждала, лежа на конце поля, она едва сдерживала слезы. Ей
мерещились всякие ужасы. Он такой маленький, такой беззащитный
За ним нужен глаз и глаз. Она так часто ленилась покормить его, когд;
он являлся на обед, и забывала ставить для него воду. А иногда она
даже не находила времени поговорить с ним, когда он специально шел
к ней за этим. Больше такое не повторится. Она и раньше давала себ(
слово, но бездумно забывала. Теперь так не будет. Твердо и опреде
пенно.
Взяв себя в руки, Ингрид размеренно двигалась по тротуару.
хотелось сойти за местную жительницу, вышедшую на прогулку. Когда
повернула на дорожку, ведущую к главному входу фабрики, она тихо
свистнула. До того как Ингрид его увидела, она его услышала. "Не надо,
не надо мяукать так громко...” Он выскочил из зарослей и понесся по
тротуару. Прыжок — и он у Ингрид на руках, все двадцать пять фунтов
веса, задние лапы на бедрах, передние на плечах. Жесткий язык как
наждаком протирает ей щеку. Громкое мурлыканье. От облегчения она
рассмеялась, прижала кота к себе, затем посадила на левое плечо, и
так он ехал, пока она шла пешком.
Ингрид радировала Зику:
— Информатор прибыл. Возвращаюсь к машине.
104

Она прибавила шагу и чуть не упала, споткнувшись о стоявшие на

тротуаре скейтборды и налетев на дорожную машину из Санта-Фе.
Прошла мимо лимонадного киоска, где порция любого напитка стоит
пять центов.
Увидев припаркованную машину, она побежала. Зик открыл дверцу
машины:
— Ты в порядке?
Ингрид кивнула и улыбнулась.
| — У меня все получилось о’кей?
I - Ты была великолепна, просто великолепна.
Она сняла с кота ошейник и надела старый,
г — Когда у тебя будет время, я тебе кое-что расскажу.
I Зик механически кивнул. С помощью точечного фонарика он читал
извлеченную из ошейника записку Меморандума. Было видно, что он
ошарашен ее содержанием,
в — Зик, - обратилась она.
— Секундочку. — Он еще раз прочел записку. - Да?
Она чуть не обиделась. Он даже не замечает ее присутствия.
К - Зик, я не люблю передавать, кто что сказал, но ты должен знать.
Я обязана тебя предупредить. Пэтти вечером видела тебя в ресторане
с девушкой. И видела, что ты от нее прятался. Она пришла домой в
слезах. Я никогда, никогда не видела, чтобы она так плакала после того,
как умерла мама. Она собирается расторгнуть помолвку... и, Зик, я хочу,
чтобы ее мужем был ты. Очень хочу, чтобы это был ты.
I Зик с недоверием глядел на Ингрид.
I — Не может быть!
■ — Она сказала, что эта девушка обжималась с тобой и всячески
проявляла свою любовь.
[ Он глядел на Ингрид разинув рот, а потом сказал:
[■ — Проявляла, но ей нельзя было мешать. Она информатор, и я
обязан был с нею встретиться. Меньше всего я хотел идти на эту беседу.
Как только я закончу дело, я объяснюсь с Пэтти.
| Ондал ей прочесть записку. Она гласила: "ОНИ ПЛАНИРУЮ Т УБИТЬ
КОГО-ТО ПО ИМЕНИ Ш ЕРЛИ И МЕНЯ, КАК ТОЛЬКО Я П ЕРЕСАЖ У
КАМНИ. У АРТИ 45 КАЛИБР, СТО РО Ж НЕ ВОО РУЖ ЕН. НОЧЬЮ Т ЕР­
РИТОРИЮ НЕ ОБХОДЯТ. СПЛЮ С ОДИННАДЦАТИ ДО СЕМ И В ОДНОЙ
КОМНАТЕ С АРТИ. АРТИ УЖ Е ТРЕН И РО ВАЛ СЯ В СТРЕЛЬБЕ. П РИ ­
ШЛИТЕ КОТА КАК МОЖ НО СК О РЕЕ. ПРЕДУПРЕДИТЕ, ЧТО С О Б И Р А ­
ЕТЕС Ь ДЕЛАТЬ СО МНОЙ. НЕ Ж ЕЛАЮ УМИРАТЬ ЗА Ф БР ИЛИ КОГО
БЫ ТО НИ БЫ Л О ” .
[ Дюваль и Арти полагали, что Меморандум спит мертвым сном. Он
же медленно спустился с постели, замирая на месте после каждого
шага, пробрался к двери. И здесь раздался скрип... Дюваль и Арти
подошли к двери. Но Меморандум уже успел лечь на пол и, онемев
от ужаса, скрылся в темноте. Некоторое время они выжидали, не
произнося ни слова и не двигаясь с места, желая определить источ­
ник звука.

105
4

Когда они вернулись в конторское помещение, Меморандум, подск
но ящерице, подполз под раскрытое окошко. Там все было слышно.
Дюваль сказал:
— Я хочу, мистер Ричфилд, чтобы вы усвоили раз и навсегда: ис
полнение вашего плана откладывается до того момента, когда это
человек обработает товар. Ясно?
— Ага.
Дюваль взорвался:
— Мне не нравится ваш тон. Если вы не подчинитесь приказу...
— То мне ни шиша не заплатят? — Последовала продолжительная
пауза, затем Арти произнес угрожающим тоном: — Слушайте, Мак
платить придется независимо от того, когда я выполню заказ. Одно те
по — пять штук. А что еще за работа?
— Молодая женщина, Шерли... фамилия для вас не играет роли
Когда настанет время, сообщу вам, где ее найти.
— За девок скидки не бывает. Те же пять штук.
— Прекрасно. Полагаю, что мы понимаем друг друга. Надеюсь, чтс
это так. Самодеятельности я не потерплю. — И добавил: — Хотелоа
бы настоятельно рекомендовать вам, мой дорогой друг, называть
женщину женщиной.
Арти рассмеялся.
— Ладно, будет по-вашему. Только не давите, Мак. У меня осечек,
не бывает. В прошлом году четыре дела - четыре тела.
Меморандума охватила такая сильная дрожь, что он побоялся, чтс
его услышат. Он хотел ринуться к двери и разбить ее кулаками.
17

Сидя за столом под жаркими лучами потолочных светильников, Зик
набирал номер. Он вынужден был пересилить себя, направляя указа­
тельный палец в диске. Голова болталась, как шар кегельбана, и с
каждой цифрой копился рабский страх.
’’ОНИ ПЛАНИРУЮТ УБИТЬ КОГО-ТО ПО ИМЕНИ ШЕРЛИ... ОНИ
ПЛАНИРУЮТ УБИТЬ КОГО-ТО ПО ИМЕНИ ШЕРЛИ” .
Издалека плыл сонный голос девушки.
— Мисс Хатчинсон?
Она с некоторым сомнением подтвердила, что у телефона именно
она, и вдруг радостно проснулась.
— Зик! — воскликнула она. И вспомнила, что надо сделать оби­
женный вид. - Я не должна была бы разговаривать с вами. Вы плохо
вели себя со мной. Честно, не было никаких нежностей... но вы...
— Простите меня. Приношу свои извинения. — Тон был сугубо де­
ловым.
Вы такой милый, когда пытаетесь плохо вести себя.
— Мне нужно увидеться с вами немедленно.
— Где?
— У вас дома. И, мисс Хатчинсон...
— Шерли.
106

I — Приду черным ходом. Объясню по приезде. Постучу четыре раза.
у\ еще: просьба не зажигать света.

Кухня у нее стандартная, затененная гигантским вязом. Если он
проскочит быстро, никто не заметит, в какую дверь он вошел. Он
пройдет наперерез, мимо гаражей.
Зик добавил:
I - Буду примерно через полчаса.
[ — А я приготовлю выпить.
— Не надо, мисс Хатчинсон, то есть, Шерли, прошу...
Она повесила трубку. Он вытащил огромный мужской платок и отер
пот с лица. Вечер был жарким, но не до такой степени. Полчаса назад
он поднял с кровати начальника управления. И Зик с Ньютоном поняли,
что неверно сочли жертвой именно Меморандума, когда Шерли Хат­
чинсон первой сообщила о Дювале и разговоре по телефону. Теперь-то до них дошло, что Шерли подслушала обрывки разговора, где
обсуждали план ее убийства.
За два квартала от дома Шерли он связался с Плимпертоном, за­
ранее проверившим территорию и доложившим об отсутствии посто­
ронних лиц, которые потенциально могли бы вести наблюдение за
квартирой Шерли Хатчинсон. Плимпертон сказал:
I — Вы храбрый человек, раз рискуете встретиться с этой женщиной
наедине. Но служба в Бюро требует жертв.
3 Зику было не до шуток. Он быстро зашагал по тротуару через новый
район, естественным образом влившийся в старый. Перешел улицу, не
обращая внимания на транспорт. У него была одна цель: разработать
план совместно с мисс Хатчинсон, а затем поехать прямо к Рэндаллам.
Поровнявшись с домом, он зашагал деловым шагом, не слишком
быстро, не слишком медленно, под окна кухонь, стараясь не налететь
на мусорный ящик. Когда он отстучал сигнал, дверь распахнулась с
укоризненным поскрипыванием. Зик быстро затворил ее за собой.
1 Моментально его обволокла темнота. В тяжелом, горячем воздухе
(утоял запах экзотических духов. Из гостиной доносились звуки вальса
Штрауса.
I — Я здесь. — Тон был преднамеренно-интимный. Зик шел на по­
звякивание кубиков льда и увидел у кухонного окна смутный силуэт. Он
спиной оперся о дверь, через которую вошел, ибо нуждался в точке
опоры.
I — Я не будил бы. вас, если бы не срочность.
К — Будите меня в любое время. Шотландское виски вас устроит?
- Нет, спасибо. Мой визит чисто деловой. - Он говорил загадками.
У него не было ни малейшего желания пустить этот необычный визит
на самотек. — Боюсь, что придется назвать вещи своими именами. Не
собираюсь пугать вас, но предупредить вас я обязан. Сегодня вечером
к нам поступила информация, что Филипп Дюваль нанял профессио­
нального убийцу, чтобы разделаться с вами. Нет нужды говорить, что
Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы защитить вас; и для того,
чтобы разработать меры защиты, я и пришел сюда.
Звон льда смолк, и Шерли шумно задышала.

107

— Он этого не сделает. - Она уговаривала себя, как маленькая.
Зачем ему это делать?
— Именно это и хотелось бы от вас узнать.
Она поставила стакан на кафель плиты.
— Он меня не тронет. Он так добр ко мне.
— В процессе своей профессиональной деятельности я извлек длч
себя урок, — произнес Зик. — Множество людей добры к ближнем
если это им ничего не стоит. А вы стоите триста тысяч долларов. Итак’
мисс Хатчинсон? Итак?
— Мне надо закурить.
Он зажег спичку, и Шерли постарела прямо на глазах. Он подума
что не все женщины хорошо выглядят, когда перестают улыбаться.
— Вы побудете со мной, правда?
— Итак, мисс Хатчинсон, мой вопрос таков: как случилось, что в ,|
перебежали ему дорогу?
Она глубоко затянулась.
— Поймите меня правильно. Мне стало страшно. Я не собираюс ,
вешаться вам на шею. Честно, Зик. Поверьте мне. Вы ведь мне верите >
— Хотелось бы.
Кончик сигареты двигался, как светлячок. Она медленно произ­
несла:
— Он попросил меня составить инвентарную опись коллекции Го­
торна, и когда мне показалось, что он переплачивает, я ему сказала об
этом. А он сказал, что я ошибаюсь. Мне надо было промолчать, н )
вместо этого, когда я напечатала опись, рядом с его оценками я по­
ставила по каждой позиции свою. Он поблагодарил меня, но заметил,
что у него уже есть рынок сбыта и он знает, что делает.
Она тяжело вздохнула.
— А вчера ночью я проснулась, и до меня дошло, зачем ему нужна
коллекция. У него действительно есть рынок. Страховая компания. Он
собирается ограбить сам себя, и ему известно, что я пойму, в чем деле
когда это произойдет.
Зик не произнес ни слова, и тогда она спросила:
— Почему вы молчите?
— Думаю, как поступить с вами. Мы могли бы посадить вас на са
молет и отправить к матери в Сиэтл. Или поместить вас в каком-нибудь
мотеле. Но вас бы это не спасло. Если вы исчезнете, Дюваль отложи
осуществление операции, пока его человек не разыщет вас.
— Прекрасный у меня выбор!
— Вы можете заболеть и остаться дома. Он, конечно, заподозрит
неладное, попытается до вас добраться, но мы посадим на кухне двоит
агентов, которые будут нести круглосуточное дежурство.
— Как скажете, Зик.
— Я не могу ничего рекомендовать. Не уполномочен.
— Но если я не выйду на работу, вы не будете знать, когда прибудет
коллекция, а вы сказали, что от точной информации зависит чело­
веческая жизнь. Верно?
Зик нервно заерзал.
108

| — Не хотел бы давать определенный ответ. Можете не принимать
^ои рассуждения во внимание.
Она рассуждала вслух:
• — Я могу что-нибудь услышать. Кроме того, в салоне он мне ничего
не сделает.
- Не будьте самоуверенны. Вас могут убить при инсценировке ог­
рабления.
К - Но у нас есть Дэн. Он не только швейцар, он и охранник.
Зик кивнул.
t — Мы уже проверили его. С ним все в порядке. Он работал со своим
отцом в штате Огайо. Папа у него — сержант полиции.
I — Тогда все в порядке, - твердо сказала она, загасив сигарету. —
Попросите Дэна подстраховать меня, пока я на работе, а потом вы
здесь...
I — Мы посадим сюда двух агентов, которые день и ночь не спустят
с вас глаз.
I - Но мне нужны вы. Я хочу, чтобы со мной были вы, Зик. Мне нужен
человек, которого я знаю. Которому я доверяю.
I - Как только я вам буду нужен, звоните, и я приеду. Но прошу
больше не проявлять самодеятельности, как сегодня.
Она подошла к нему.
[ — Никто еще меня не отчитывал так сладко, как вы.
Он вцепился в ручку двери, будто в этот критический момент она
могла отказать.
Г - Я пришлю двоих.
[ От спешки он чуть не споткнулся и не вывалился из двери.
На углу ему пришлось постоять, чтобы привести нервы в порядок.
Он никогда не умел обращаться с женщинами, даже с бесхитростными,
а уж тем более с такими, как Шерли Хатчинсон. Он молил Бога, чтобы
тот научил, как это делается. Есть такие ребята, которые за словом в
карман не лезут. Может быть, всему виною то, что он слишком долго
жил один на ранчо. Может быть, просто не все мужчины это умеют.
Дело не в том, что он боится женщин или стесняется, но они для него
чужие, вроде китайцев, чей образ мыслей иной в силу иного наследия
и обычаев. Их реакция алогична,.. Зик решил, что этот вопрос надо
изучить получше, глубоко вздохнул и двинулся вперед.
[ Справился он неплохо. Сказал, что требуется, и ушел живым и не­
вредимым, а это уже кое-что.
18

[ Без особого шума Зик подъехал к дому Рэндаллов. Он плавно нажал
на тормоз, а затем посидел немного, репетируя свои реплики. Он
попробовал перефразировать пару заготовленных предложений, по­
нимая, что объясняться с Пэтти ненужно и незачем. Если она ему до
такой степени не доверяет... что ж, тогда нельзя углубляться в эту
^Проблему. Он не имеет права давать волю раздражению.
Дело-то выеденного яйца не стоит. Он повел информатора на обед.
109

правда, он слегка исказит истину. Он не собирается признаваться в том,
' то смет оплатил информатор. Об этом он не сказал даже Ньютону.
Затем информатор поехал домой на своей машине, а он на своей прямо на фабрику. А спрятался он, когда появилась Пэтти, потому, что
опасался, что Пэтти назовет его по имени и тем самым поставит под
угрозу ход расследования.
' Что ж, пора двигаться. Четыре часа утра. Он вылез из машины и
прикрыл дверцу, не потрудившись ее захлопнуть. Ночь была порази­
тельно тихой. Даже кошки не бегали. Зик бросил взгляд на дом Макдугаллов и с облегчением заметил, что свет не горит. А он готов был
поклясться, что миссис Макдугалл обслуживала этот аванпост сплетен
и слухов круглые сутки.
Он убавил шаг и чуть не споткнулся. Привязанный к апельсиновому
дереву козел подозрительно посмотрел на него. Он замер на мгно­
вение, потом вспомнил про устроенную Ингрид вечеринку с ’’козлом
отг цения” .
Обходя перегородившего дорогу козла, он решил, что дело сделано,
хотя козел, пострадавший от несправедливостей и насмешек со сто­
роны визжащего от восторга человечества, пускать его не собирался.
Он сказал козлу ”Т-сс!” , но понял, как глупо это выглядит. И тут козел
подал голос, прорезавший тишину ночи, и нервы Зика, и без того на­
пряженные, задергались, как под током.
. Он еще шел по дорожке, как отворилась дверь и появилась Пэтти,
блистательная, светлая мечта в кружевной ночной рубашке с волосами,
призывно зачесанными набок.
В — Я знаю, что уже страшно поздно, — начал он, после чего замер,
на него пахнуло ледяным холодом. - Мне надо было с тобой
увидеться. — Голос его треснул. — Между нами не должно быть неВразумений.
■ Она говорила так тихо, что он едва ее слышал.
I - Думаю, что будет лучше, если мы воздержимся от разговора.
■ Пэтти стояла, заслоняя вход.
■ — Мне хотя бы можно войти? — спросил он.
■ — Мы провели прекрасный год, и я желаю запомнить тебя таким,
каким ты был.
и — Прямо надгробное слово.
■ — Не хочу резкостей. Между нами их никогда не было.
■ — Я находился с информатором. Будничная, тяжелая работа.
■ - Прекрасная работа.
I Козел опять подал голос, и Зик раздраженно спросил:
■ — Нельзя ли заткнуть этого козла? Он перебудит всю округу.
■ — Полагаю, его комментарий соответствует по духу предмету на­
шего разговора.
■ — Пэтти, прошу, поговорим, как два разумных человека, любящих
Друг друга.
| - Любивших. Неправильное употребление времен.
I Тут из-за спины Пэтти вылез Д.К., желая лично выяснить, что про­
исходит в столь поздний час. Он сел и зевнул. Опять этот! Ему было так
Хорошо, пока не возник этот кретин. Он еще раз зевнул. Можно пойти

Ш

погулять. Можно оставить Пэтти и использовать свободное время 1с
своему усмотрению, пока она не одна. Однако кот не ушел, a ciga
вычищать из шерсти колючки и с шумом выплевывать их. Окончив эть|
процедуру, он радостно сел.
Зик продолжал:
— Она передавала мне информацию. Поверь, Пэтти, у меня не было
выбора.
— Я не собираюсь обсуждать эту тему. — Не удержалась и до, а.
вила: — Нечего было прятаться.
Зик чихнул. Вот чертов кот!
Я боялся... а, черт!.. Боялся, что ты меня увидишь после того, \ ак
я вынужден был отменить свидание, что ты не так подумаешь. Я люблю
тебя, Пэтти. Я люблю тебя до боли.
— Не заметила, чтобы ты сопротивлялся, когда она обжималао с
тобой.
— Я не мог сопротивляться. Нельзя раздражать информатора, если
ждешь от него помощи, хотя я потом отчитал ее. Я попросил ее пткрытым текстом, чтобы она воздержалась от телячьих нежностей. Зик тут же пожалел, что употребил это выражение: при сложившихся
обстоятельствах этого делать не стоило.
— Значит, ты признаешь, что были "телячьи нежности”?
— Я не думал...
— А я не верю, чтобы женщина позволила себе, как ты деликатно
выразился, "телячьи нежности", если у нее нет оснований полагать, ч о
ее ухаживания будут благосклонно приняты. Может быть, так вет /т
себя в Парампе, но не здесь.
— Говорю тебе, мы встречались по работе.
— Интересная работа.
Д.К. высказался, выплюнув очередную колючку.
Зик опять чихнул.
— Этот кот... нельзя ли...
— У него столько же прав находиться здесь, как и у тебя. Дажт
по-моему, больше. Значительно больше.
Козел выразил свое согласие.
— Прошу, — умолял Зик. - Я не могу стоять тут и разговариват..
Эта старая карга уже, наверное, направила антенны.
Направила. Миссис Макдугалл неоднократно уведомляла Уилбер
что разум ее всегда на страже. И ночью, и днем он принимал "иг. пульсы". Он работал интенсивнее, чем тело.
— В этом доме нет ни одной вещи, которая бы износилась от того,
что я ею пользуюсь, — любила она хвастаться, как правило впустук .
выключенному слуховому аппарату. Уилбер был хитер, так что она
никогда не знала, включен аппарат или выключен. Обычно он время
от времени хмыкал, что могло сойти и за положительный, и за отрк
цательный ответ на ее заявления.
В эту ночь мягкий, приглушенный шелест шин сразу же стал для нее
"импульсом”, и она тут же встала. Зик еще не вышел из машины, а она
112
А

была у окна. Вел он себя странно. Ей было слышно, что он лишь
^ b -чуть прикрыл дверцу. И так испугался, услышав ”Ме-э!” козла,
рука ее по привычке потянулась к старому, изношенному халату цвета
помоев, висевшему наготове на спинке стула. Как у пожарного, все
2Ь|ло под рукой: тапочки, темный платок на голову, фонарик, садовая
попаточка, которую она пустит в ход, если ее застанут, грелка для рук
на батарейках.
Крадучись, миссис Макдугалл вышла в ночь, согнувшись в три по­
гибели. Бесшумно пробралась к розовым кустам, как старый индеецразведчик, и заняла заранее подготовленную позицию. Она натрени­
ровалась не двигать ни единым мускулом, когда выходила на дело. Ее
захлестнуло счастье. Было отчетливо слышно каждое слово.
Когда она узнала, что Зик погуливает, она испугалась, что кровяное
давление у нее подскочит до опасного предела. Доктор предупреждал,
что ей нельзя волноваться. Но даже под страхом смерти она не могла
покинуть свой пост.
Она, конечно, заранее знала, что мистер Келсо никуда не годится.
Такие, как он, ни на что не годны. Сразу видно. Интересно, знает ли
мистер Гувер, что его сотрудник бегает за женщинами легкого пове­
дения. Кто-то должен сообщить об этом мистеру Гуверу. А кто инфор­
мирован лучше, чем она? И она стала составлять в уме текст письма.
В сопровождении полного набора звуковых эффектов Д.К. вынул
еще одну колючку. В этот момент из-за спины Зика из кустарника вылез
Приблудный Кот. Д.К. прищурил глаза и уставился на пришельца. Если
этот пискун-визгун встанет хотя бы одной лапой на ступеньки парад­
ного входа, он готов сшибить его оттуда. Это настроение каким-то
образом передалось П.К., который встал на трещине поперек пеше­
ходной дорожки, игравшей роль демаркационной линии, границы
столь прочной и нерушимой, как если бы ее установила Организация
Объединенных Наций.
Козел, видя благодарную аудиторию, опять подал голос. И Зику
стало не по себе. Он почувствовал, что попал в окружение.
Пэтти холодно заявила:
I - Прошу меня извинить, но завтра у меня трудный день,
к - Ты не знаешь, что ты со мной делаешь, - взмолился Зик. — Ты
- вся моя жизнь.
Ингрид застала их врасплох.
I — Слушай, сестренка, пускай он войдет. — На ней была отцовская
пижама, и двигалась она с трудом.
I — Мы в школе проходим курс человеческих взаимоотношений, и там
говорится, что первый принцип умения находить общий язык с людьми
- это контакт. Следует сесть и внимательно выслушать другую сто­
рону, попытаться встать на место собеседника. Затем...
К — Хватит! — вспыхнула Пэтти. — Если хочешь вступить в контакт,
контактируй с ним. Что касается меня, то у меня нет ни малейшего
Желания обсуждать что бы то ни было с мистером Келсо. Спокойной
Ночи!

113

Она сгребла ничего не подозревающего Д.К. и надменно двинул
в дом. Ингрид умудрилась прошествовать в пижаме прямо к двери 4
— Извини, Зик, но завтра мы с нею поговорим, как две подруж и
и все будет в порядке. Не беспокойся.
У него горло перехватило, а у нее сердце выпрыгнуло из груди. Сна
медленно затворила дверь. Какой он милый, подумала она. Как можно
быть с ним такой жестокой, не впустить и не выслушать? И ясно i ц
божий день всем, кто не ослеп или не хочет видеть, что он абсолют ^
не хотел обедать с этой ужасной женщиной.
Если бы была жива мама! Уж она-то знала бы, как справиться с
ситуацией.
19
Как только Зик уехал, миссис Макдугалл тихо вернулась в дсм.
Дышала она тяжело. В кои-то веки выдастся такая ночь! В кои-то веки
узнаешь такие новости!
На кухне она налила стакан сока. Сердце все еще отчаянно било; э.
Не добавить ли капельку в сугубо медицинских целях? Обычно она
никогда не притрагивалась к этому и сурово выговаривала Уилберу,
когда заставала его за этим. Но одно дело ’’употреблять” ради удовл- творения животных инстинктов мужчины, а у Уилбера их было с из­
бытком, другое - принять капельку, когда находишься между жизнью
и смертью. Когда она взбалтывала бутылку, рука дрогнула, и в сок
вылилось гораздо больше виски, чем она рассчитывала. Но неважз ).
Миссис Макдугалл любила повторять: ’’Немножко - хорошо, больше
— еще лучше” .
Она опрокинула полстакана и вдруг услышала странное журчани з.
Вначале она подумала, что это из-за высокого давления. Вот до че; о
дошло! Прислушавшись, она, однако, установила, что источник звука
находится прямо под ней. Ее охватил невыразимый ужас. Значит, о: а
перебрала!
Журчание, однако, продолжалось и шло вовсе не оттуда, откуда она
думала. Доковыляв до входа в нижний этаж, она чуть-ч^пъ приоткрыт а
дверь, боясь, очевидно, что вспугнет слона. Журчание стало громч
Она направила фонарик в сторону звука и мигом пришла в себя. Матерь
божья, под лучом света разливался целый океан. Волны бились почти
что у ее ног, а сверху плавало что-то похожее на змею.
Захлопнув дверь, она прижала ее всем телом и стиснула зубы. Не
она не напилась допьяна. Ничего подобного!
С той же решимостью, с какой вступала в битву с превратностям'
судьбы, она распахнула дверь. И опять услышала исходящее из глуби i
журчание. Смертный такого вынести не может. Она закричала. Но крик
ее никого не подвигнул на помощь. Диким рывком, в развевающемся,
как парус, халате она ринулась в спальню. Схватив с ночного столик
звуковой аппарат Уилбера, она засунула его в правое ухо мужа, по
вернула звук на полную мощность и заорала. Он выпрыгнул из кровати
с такой скоростью, с какой не прыгал ни один мужчина за всю историк

114

еловечества. В течение секунды он шатался из стороны в сторону, как
рьяный, и тупо смотрел на жену.
__ Уилбер! - вопила она. — Уилбер! — сбросила с себя на пол халат
рубашку, чтобы одеться для улицы. - Одевайся! Наводнение! Мы все
донем во сне, спаси нас Господь!
’
забыв, что представляет собой массу бесформенной, колышущейся
^прикрытой плоти, она подала ему туфли,
держа штаны в одной руке, а туфли — под мышкой, он засопел.
- Заткнись, — рявкнул он, — и ложись спать. Тебе снятся кошмары.
Сде ты видишь пожар?
- Наводнение! — проорала она прямо в ухо. - Наводнение.
- Где? Где? — засомневался он.
Тут она поволокла мужа за собой. На кухне распахнула дверь в
юдвал и сделала драматический жест. Он посмотрел в направлении
театрально выброшенной вперед руки, потом зажмурил глазз и снова
раскрыл. К этому времени шум воды напоминал гейзер в Йеллоустонском национальном парке.
- Наверное, трубу прорвало, — сказал он. — Делать нечего, надо
вызвать водопроводчика. — Он пошел к телефону. — Вот незадача!
Целый ящик виски — в канализацию!
- Зато не через твой желудок! — тут же отреагировала она.
Он оглянулся и только тогда заметил, в каком она виде.
- Сейчас же оденься! - распорядился он. - Увидишь такое и тут
же умрешь от разрыва сердца.
Будильник поднял Грега в пять утра. Он встал рано, чтобы подгоовиться к важному заседанию в суде.
В уличное окно врывался глухой шум. Через дорогу стоял грузовик,
откачивавший воду из подвала Макдугаллов.
С необычной для него быстротой Грег оделся, перешел улицу и
направился к дому Рэндаллов. Бросил беглый взгляд на жующего траву
юзла. Ничего удивительного. Эти экстравагантные выходки типичны
для Рэндаллов. Когда они еще встречались с Пэтти, он предупреждал
эе, что если она будет позволять семье вести себя столь нонконфор■1ИСТСКИ, они неизбежно заработают репутацию эксцентрично ведущих
-ебя людей. Он сказал это для ее же блага. Но есть люди, отвергающие
Добрые советы. Ей нужен муж-руководитель, твердый, как Гибралгарская скала. Такой,, как он.
Гper обогнул дом и прошел на задний двор. Перелез через запертую
*0

г
яо

1з 5 2 I
g _ s g x f 5

3 Вт
о
86г
а
с
2
2 ^ с го t3 i о

5 ^ § 52

0

>ЧХ X X Ш

d X о —X 0 о

ф

Ф Я о

3

2

о
^ о е о х е

о и я ф s ^

Ct _ a o
О О
к Ф

-

0

5 з- с ю О

F га c q
> 1

n>s Х <

2 ф _
о
§ я 2
" с[
о
га

O>S С= ф X
> “ 0 ^ 0 ) 1
¥ _Xо о
о. 5 - £
С
* 000X 0X 08 S 1 8 £
, 8 3£ ф то га ГО
п г о I m ^ с
го ш л S о g я ^ ф 9 8 а > х о о га га о g g
r ~ t O n n O s
х
ф ф а га 3 5о *х с
" 1Э
о -g х гЬч t Ё
га га g

Й

0

ш о

со х о L_ х

0
0

0 гахйо .х
i s s j c n

с >>го с§ с -з
га £го ф *Х
ГО ^ и
ф-» , ’ • w и.

0 X

а

О-^

g
3I °га
s О

qf ф О

0 с и о (о 9 - 9
3g g x
х х О с стз £ х г а а я > - о х 2 га а ш о s .
С Q.CL
Т- 5
. r a ® s c 0 x _ 5 О О-О Сих
о | о X о о
ГОVO _ -О С х n 2
g
о га с о я I о 017 5? х> .ся 5
5 ?^ и о 5 § ! § '
га o , S s
к ф
гг m
А sя ^1_ 8г> ®
.. X- сX
g
s 5?
« ^
о га х
о.е[ g я «
>
0
0
^
5(05
ч
X
0 си х *
- *
о .Ф о
? О га я г

х Я о ссаз А А

8 38.1

fi gS
8§®
с~5-

Ш> Jr 0 -=г ^ т-ГИ * > я ”
* *
О л о £ i
£ ё яш „d Ф йО со -о
■ о. Q. г —1
Х1
с
я я ¥ -* х о
^ з е 5
| °
ю Xос о
О.Я * 0
^
я о.-о „
Г
о
о
g ^ i i s
Ш
X 0Ф U
С С
О 1и,
Ф 0 с о
3 С О 05 5 о ° х С
С I
>Х _ >> X ■' с с-Рi с— vwm
ss& io -U
X 5 О
о u
2 0) —
§
х ф Ф
0 е
ф
Н
о 0
л ^с ?£ 2г
5 _; о с-£
Р X
лI л
S 9 о
^ ^ 0 со с[
X ^ -0 - ф _0 0
д
а
со
^ Р П I Т с
1 а. О >х с
С
О_ w С
С „С =
5ч
. то со
° I s ^ r
§
S 1 O TO 5 . ^ 8
х т
q 5 ё
~ JLmUJ-_).
1 а Ё г ; _
т
Ф
0 х
_>
(A L
f
»эIU —Г
—
ъ_ 0т Sго оО 00 * 2 ф О TO X О
0Q
X Ф 0 Ю 0 СО Н О О с X
I l 7 dCM ^ I О 5 к О I S x с
н х О X5О X

gг
а
Я
9I

11

л ф
х m Ф X 2. о
X 0 . *
I
ф 5
$ ф >Х § га>|
X X То ю
ос
с о X 0 S I го
0 ^ Ф
о. с g r o l
о О О С С =х
25 х о
н с о >. - я о
У
Ь 0 m >- я о
о ш сх со го
У d
* §
X CQ х
t ТО Ф о
0 0 X
§ 'g
25
х О. к
U 0X
? го
г- С 3
о 1 §
5 'Я X
X СО ^
5
ф
_
X
ф е-з
х с; О
*: Ф х 5; ю
С
О X L0
х х о О
ю
с
w
>^Х
- с;
о 2 гяа я
г
а
3 Ct 2 0 2
> . 9 га о 5 2
> д^аd —
ф^ о
С
О Н j5
C
f— CL-с
. х хо х С я ФЧ
СС t J h 0
о 5 d - с то 1 3 я
I- о. ос s: 0 О X О d X о. X
ф ю с и - н ct Я Ct I- С е х

В 1978 году Майкл получает
приглашение сняться в роли Пу­
гала в кинопостановке "Волшеб­
ник из страны Оз", произведения,
известного у нас под названием
"Волшебник
Изумрудного
го­
рода". Картина, снятая в традици­
ях бродвейского мюзикла, по об­
щему мнению критиков, вышла
слабой. Лишь игра Майкла заслу­
жила похвалы. Но совсем не это
неожиданное признание в роли
киноактера стало для Джексона
решающим. Случаем оказалось
знакомство с Куинси Джонсом,
одним из лучших американских
продюсеров и аранжировщиков,
который работал над музыкой к
фильму. Ему-то Майкл и доверил
свои последние музыкальные
идеи, воплотившиеся в диске Off
the Wall (Со стены).
Твердая
рука
наставника
Джонса, который отказался быть
простым
исполнителем
воли
Джексона,
как
все
бывшие
аранжировщики Майкла, а орга­
нично сплел свой талант с удачной
музыкой композитора Рода Темпертона, обеспечила Джексону
недостававшее разнообразие в
рамках одного стиля. Диск стал
шедевром музыки соул, однов­
ременно раскрыв границы этого
стиля и показав слушателям его
разнообразие. Успех был почти
абсолютный, но, как выяснилось
спустя всего лишь 3 года, это была
только прелюдия к настоящему
вознесению Майкла Джексона
на вершину поп-музыкального
Олимпа.
В 1982 году выходит пластинка
Thriller (Фильм ужасов), которой
суждено было стать самым про­
даваемым диском в мире. Она
разошлась тиражом в 39 млн.эк­

земпляров. Песни на ней не столь
разнообразны, как на преды
дущем творении Майкла, однако
подкупают отточенность мело­
дических фраз, идеальная чисто-,
та звучания, модные танцеваль
ные ритмы, а также большое ко­
личество сенсационных нюансов
- будь то дуэт с Полом Маккартни
в песне "The Girl is Mine" (Эта де­
вушка моя) или гитара звезды
хард-рока Эдди Ван Халена в
"Beat it" (Ударь!). Куинси Джонс
использовал на сей раз различ­
ные звуковые эффекты, а глав­
ное — создал вместе с Джексоном
песни образные, которые затем
легко легли в основу видео­
клипов.
То, что диск вышел в разгар
видеобума, сыграло безусловно
положительную роль. Не пожалев
денег на съемки, Майкл за год
снимает 3 видеоклипа (один из
которых - Thriller — стоит 1,25
млн.
долларов).
Хореограф
Майкл Петерс, используя при­
родную пластичность Джексона,
создал из 2 клипов превосходные
балетные номера, где Майкл тан­
цует во главе огромной кордеба­
летной труппы, которая в одном
случае представляет мертвецовзомби (Thriller), а в другом уличную шайку подростков (Beat
it). После этого весь мир лежал у
ног Майкла Джексона. Наступил
его триумф, его звездный час.
Но сколько бы удачлив ни ка­
зался Майкл в творчестве, его ни
когда не покидало чувство обде­
ленное™ и несчастливой судьбы
То он страшно переживал, что ро
дился негром, а не белым, и при
нимался глотать таблетки и делать
гормональные инъекции, пожил
ся под нож хирурга только с тем

138

чтобы изменить цвет кожи и рас­
прямить волосы. Теперь ему под
страхом вновь "загореть навсег­
да" нельзя находиться под пря­
мыми лучами солнца. То он спал
в барокамере и питался лишь
овощами и фруктами, чтобы про­
жить до 150 лет. То он боялся
заразных болезней и даже не
снимал перчаток при рукопожа­
тии, никуда не ходил и общался с
друзьями исключительно по те­
лефону.
I Одно время его причуды от­
носили на счет капризного харак­
тера человека с миллионным сос­
тоянием. Безусловно, миллионы
сделали свое черное дело и раз­
вратили "блеском злата" выходца
из некогда бедной негритянской
семьи. Но не стоит забывать, что
Майкл Джексон — человек, ос­
тавшийся без детства. Он так и не
пошел в школу, как большинство
Вт> сверстников, и играл не в иг­
рушки, а с микрофонами, путаясь
на полу в проводах в студии грам'записи. Может быть, поэтому в
своем особняке Майкл живет в
окружении восковых фигур в че­
ловеческий рост и целого зверин­
ца из жирафов, лам, змей и
обезьян. Мартышка Бабблз даже
обедает за одним столом с ним,
одетая в выходной фрак.
| Майкл упорно, не желает вы­
растать. Даже голос его почти не
изменился с детских лет — бла­
годаря стараниям врачей удалось
избежать естественной "ломки", и
его голосовые связки продолжа­
ют
выдавать
мальчишеский
фальцет. Участие Джексона в
знаменитом
рок-музыкальном
проекте в помощь голодающим в
Эфиопии в 1985 году, когда Майкл
вместе с Лайонелом Ритчи напи­

сал слова и музыку песни “We Are
the World'1 (Мы — это весь мир),
некоторые поторопились объя­
вить долгожданными первыми
признаками взросления. Но... ни­
чего не изменилось в Майкле за
прошедшие пять лет.
В 1987 году вышла его очеред­
ная пластинка Bad (Плохой). Не­
смотря на заявления Джексона,
что ее тираж превысит 100 мил­
лионов экземпляров, она прода­
ется много хуже, чем Thriller, яв­
ляясь по сути ее копией. Даже
видеоклипы к хитам с Bad сде­
ланы все в том же ключе, что и
предыдущие видеоролики Джек­
сона. В принципе это естествен­
но, поскольку шедевры не рожда
ются поминутно. Но повторить
успех Thriller без привлечения
нового материала да еще спустя
пять лет — практически заранее
обреченное на провал предпри­
ятие. Ажиотаж вокруг имени
Майкла Джексона постепенно
спал сам собой, и сохранилась
одна лишь стабильная популяр­
ность на достаточно высоком
уровне.
Американские
журналисты,
очарованные
экстравагантным
поведением и видом Майкла,
предпочитают считать его "новым
типом" поп-звезды, неким вы­
сшим существом, сподобившимся
победить время и сгладить гра­
ницы между расами и полами. Так
ли это? А может быть, все же
Майкл — всего лишь несчастный
дэнди, обделенный в детстве иг­
рами и игрушками, который за
всем своим великолепием пре­
следует одну наивную цель —
поиграть немножко в жизнь?.:
Андрей КОКАРЕВ

Это правда: человек чувствуется по нескольким первым словам и
жестам, а качество рукописи по двум-трем страницам.
Семнадцатилетняя школьница из Литвы Эляна Шимкявичуще
прислала на творческий конкурс в Литинститут им. Горького ч
Москве тощенькую папочку рассказиков и стала студенткой. Сре, ,
нихбыл и рассказ "Палец". Вообще, в ее коротеньких сочинениях бы. 0
нечто такое емкое о мире и окружающем, что вопрос с будущи х,
образованием решился сразу: лишь бы абитуриентка достойна еда. ,
приемные экзамены по общеобразовательным предметам.
Я даже полагаю, что Эляна стала бы писательницей, если бы и
не поступала в Литинститут. Быть писателем — это особое ceoi.
ство души и ума.

ПРОБА ПЕРА
Эляна ШИМКЯВИЧУТЕ,
18 лет

Литовская ССР

Жила-была девочка Алеся, и было ей двенадцать годков от роду
Обыкновенная такая девочка, правда, симпатичная, голубоглазая, но
это уже неважно. И был у той девочки на правой ноге один пальчик
самый маленький из всех пальчиков. А так как у Алеси все пальцы был!
и так маленькие, потому что ножки у нее были маленькие, то тот паль
чикбыл до того крохотным, что Алеся, обрезая на нем ноготь, смотрела
как бы не отрезать сам палец. Так вот, этот палец ничем особенным ш
отличался, у каждой другой нормальной девочки было по одному точно
такому же пальчику на обеих ногах, и, вообще, нс стоило бы мне ради
него писать этот рассказ, если бы с ним не случилась одна глупая ис
тория. А случилось вот что. Однажды Алеся. шагая босыми ногами m
коридору, нечаянноударилась правой ногой о ножку тумбочки, а главное
— попала в нее как раз.вот этим самым пальчиком. С Алесей и раньше
случались такие истории, но они всегда, к счастью, кончались без ка
ких-либо дурных последствий, но в этот раз Алесе не повезло, а особенно
не повезло ее пальчику. Пальчик треснул и сломался, встав перпендп140

I Каждый вторник я встречаюсь со студентами своего творчес/’ого семинара, среди которых неизменно вижу и Эляну. Она самая
уяадшая. Но для меня она чем-то отличается и еще, так в корщ.нке с грибами всегда выделяется крепкий и сочный царь грибов —
белый.
Кстати, суждения Эляны на семинаре всегда очень неожиданны.
Она говорит коротко, но я потом долго размышляю о сказанном ею.
Да и вообще я с большим вниманием слушаю высказывания моих
студентов о литературе и творчестве друг друга. А что такое
преподавание такого сложного и безбрежного предмета, как лит мастерство, как не учеба у собственных студентов ?
Сергей ЕСИН

кулярно кч) леем другим пальцам. Алеся взвизгнула от боли и стала
кататься по полу, держась за побитую йогу. I кжатавшись так пять минут
и чуть-чуть успокоившись, Алеся решила, что ничего страшного не
«лучилось (подумаешь, палеи поломала!) и. обвязав ногу какой-то тряп­
кой, встала и решила идти дальше. Но палец, оскорбленный таким к себе
невниманием, решил ее переубедить. При первом же Алесином шаге
в ноге так кольнуло, что пришлось опять взвизгнуть и, ухватившись за
ногу, опять валяться по полу. "Ну и вредный палец, черт бы его побрал,
В - подумала Алеся. — И чего он так болит!" I I сняв с ноги тряпку, стала
а о разглядывать. Палец к этому времени успел опухнуть и приобрести
какой-то странный желтоватый оттенок, за ним стала понемногу
Ьпухать вся нога Алесн. К тому же этот противный палец так ужасно
■болел, распространяя по всей ноге ноющую боль, что Алеся решила, что
так дальше продолжаться не может и что надо с этим пальцем что-то
щелать. И, встав на ноги, она поскакала на одной ноге в комнату его
лечить. Взяв одеколон, она стала тщательно его растирать, надеясь, что
вот так боль пройдет, но на палец эта процедура не произвела никакого
впечатления, и он продолжал болеть, давая этим Алесе понять, что он
чуждается в более основательном лечении. Ну надо же, до чего про­
тивный палец!
I Тут еще зазвонил телефон. Алеся подняла трубку. Звонила мать.
В: — Мама, я палец поломала, — заплакала Алеся.
I — Какой еще палец? — удивилась мать.
В — На ноге палец, самый маленький.
I — Ну что я теперь сделаю? Обвяжи его бинтом, — предложила мать.
В — Ну и что пользы, что я его обвяжу, он болеть мне перестанет,
Ьто ли?
■
Не знаю, нс знаю, — вздохнула мать. — Я тут знаешь по какому
поводу тебе звоню, к нам здесь на работу туфли принесли, черные такие,
■Хорошенькие, одним словом, какие ты хотела. Если хочешь, приходи,
примеришь.
141

— Ну что ты, смеешься надо мной? Я ведь палец поломала.
— Если придешь, собирайся быстрей, а то у меня потом собрание
будет.
— Ну ты что, не слышишь? Я ведь палец поломала.
— Да слышу я, слышу! Чего ты заладила — палец, палец! Обвяжи его
бинтом, говорю, и приходи.
— Ну и что будет, если я его обвяжу, он ведь все равно болеть'
перестанет. У меня вся нога опухла, понимаешь?
— Ну что ты бросаешься в истерику из-за какого-то пальца? Делаешь
из мухи слона!
— Тебе бы побывать на моем месте!
— Так ты не придешь?
— Ну как я к тебе приду, ты что, с ума сошла? Ну принеси эти туфли
примерить домой.
— Никуда я их не понесу! Если очень надо будет, сама придешь.
— Но я ведь ходить не могу.
— Вот козлы пройдут, и придешь! А если тебе осенью, как ты п ■
ворила, в самом деле ходить не в чем, то ползком приползешь!
И положила трубку. А Алеся заплакала с досады. Ну не хотела мать
поверить, что из-за такого пустяка, как сломанный палец, Алеся и может ходить, ведь с ней никогда такие истории не случались. Зато он
слышала, что и со сломанными ногами люди ходят. Такие люди, как
летчик Маресьев, например, из ’’Повести о настоящем человеке”. У
него-то обе ноги были переломаны, и он ходил, правда, не ходил, а пол
но все-таки! А у Агтесичто? Какой-то пальчик! Быстро бы его перевязал.,
и ползком до маминой работы. И что бы с ней случилось? Ничего бы
не случилось! А раз она такая лентяйка, то пусть на себя и пеняет1
Обойдется она и без туфель (в старых походит). Если что — сама ви
новата, поленилась, не пришла.
А Алесин палец к этому времени стал понемногу терять свой жел­
товатый цвет, приобретая какой-то изумительный серо-буро-мали
новый оттенок. Заметив на своей ноге такую перемену, Алеся вра i
прекратила реветь и решила, что нужно срочно что-нибудь предпринять.
И, не найдя другого выхода, решилась наконец и позвонила в ’’Скорук
помощь”.
— Алло! — ответил жизнерадостный женский голос.
— Это ’’Скорая помощь”?
— Да.
— Слушайте, вы бы не могли ко мне приехать, а то я тут пален
поломала.
— Чего? —засмеялся женский голос, хотя Алеся и не поняла, что ту
смешного.
— Палец, говорю, на ноге сломала!
— Что, серьезно? — Женский голос, похоже, Алесе не верил, а сслг
даже и верил, то считал, что сломанный палец это еще не повод, чтобь
гнать к ней на машине с мигалкой, от сломанного пальца еще никто нс
умирал.
— Ну, приезжайте, пожалуйста, я одна дома и не знаю, что мш

142

делать; нога болит ужасно, а родители придут нескоро, — умоляла
ддеся.
Г — А вы сами прийти не можете?
К —Нет, я этой ногой и пошевелить нс могу, лишь сделаю какое-нибудь
(вижение, так колоть начинает, — стала жаловаться, чуть-чуть преуиеличивая, Алсся. — Кроме того, нога так опухла, что я не представляю,
и какие ботинки я ее всуну.
■ — Ну, ладно, —смилостивился голос. — Какой ваш номер телефона?
К Алеся сказала.
К — Положите трубку.
I Алеся повиновалась.
Через несколько минут раздался телефонный звонок. Алеся подняла
грубку.
К — Хорошо, —что-то отметил про себя женский голос. — Ваш адрес?
I ’’Скорая помощь” приехала сравнительно быстро — через двадцать
минут. Когда у Алесиной бабушки был инсульт, ждать пришлось час...
I Звонок в дверь, и в квартиру, не дожидаясь, пока ей откроют, вошла
высокая блондинка в белом халате.
■ — Так кто же здесь поломал палец? — шутливо спросила она.
■ — Я! — сказала Алеся.
К — Ты? Ладно. И где же твой палец?
К — Здесь, — вытянула ногу Алсся.
■ — Фу, какой некрасивый! И что, болит?
1 — Ужасно!
■ — Так, — задумалась блондинка, — и что же мне теперь с твоим
пальцем делать? Не знаешь? Я вот тоже не знаю.
К Но она все-таки не растерялась. Немного поводив глазами по по­
толку, покривив губы и поправив прическу, блондинка выбрала из ап■чки бинт и зачем-то забинтовала Алесе вокруг щиколотки, затем,
объявив удивленной девочке, что вот так-то ей будет не больно, пред­
ложила пройти в машину.
■ Алеся, ничего не возражая, встала и поскакала на одной ноге в ко­
ридор одеваться. Там, сев на тумбочку, о ножку которой она поломала
свой палец, надела куртку, потому что на улице (несмотря на то что было
лето) было холодно, и натянула на здоровую ногу ботинок. А вот правую
HOiy. несмотря на все Алесины старания, ни во что всунуть не удалось,
не влезла она даже в сандалии. И поэтому Алсся рассердилась, решила,
что если эта нога такая вредная, пусть едет в больницу босой. Она сняла
со щиколотки ноги бинт и, привязав им свой несчастный палец к другим
пальцам, попрыгала за медсестрой.
I 13 больницу они приехали быстро — через пять минут. Блондинка
помогла Алесе дойти до больницы и, объяснив, куда ей следует идти
Дальше, исчезла в неизвестном направлении. А Алеся попрыгала туда,
■да ей указала медсестра.
I Надо сказать, что прыгать надо было далеко. Сначала прямо по
кОридору до поворота, потом вниз по лестнице, потом опять прямо по
уридору. Кроме того, пол был ужасно скользкий, того и гляди сваДищься и расквасишь нос. Трудно описывать, как Алсся добиралась до

L

143

указанного блондинкой кабинета, прыгая на одной ноге и судорожи ,
цепляясь, чтобы не свалиться, руками за стену. Да п единственная зд
ровая нога грозилась объявить забастовку, то есть отказаться выпод.
нять прямо предназначенные ей функции и стать больной, если Алесч
не прекратит над ней издеваться. Алеся, конечно, понимала свою hoi
но ничем не могла ей помочь, потому что у нее не было третьей ног,
а как-то передвигаться ей все же надо было.
Наконец добравшись до нужного кабинета, Алеся с облегчение
вздохнула, наивно полагая, что тут все ее мучения и кончились, что т\
все так и бросятся лечить ее пальчик. Но никто не бросился, просто,
напросто потому, что некому было бросаться — когда Алеся открыли
дверь, кабинет оказался абсолютно пустой. Алеся вошла и устало гро
нулась на первый попавшийся стул и стала ждать, что сюда вот-вот
кто-нибудь войдет. 11о никто не входил. Стрелка на Алесиных часах
подвинулась на десять минут, пятнадцать, двадцать, тридцать пять
никто не входил. У Алеси понемногу стали сдавать нервы, и тут у щ .
случилась небольшая истерика, которая прекратилась тут же, как она
только вспомнила, что в кабинет все-таки может кто-то зайти. Т\
кто-то и зашел. А точнее, зашла полная молодая женщина, врач ш i
медсестра, кто точно, Алеся не смогла определить.
— Здравствуйте, — счастливым голосом сказала Алеся, вытирая
слезы, обрадовавшись появлению этой женщины так, как радуется ч
ловек, проживший десять лет на необитаемом острове и потерявши.i
надежду на возвращение домой, увидев пару кораблей на горизонте.
Правда, не надо забывать, что если корабль на горизонте и появилс .
это еще не значит, что он повернет в сторону острова.
Женщина равнодушно посмотрела на Алесю и, ничего не ответви,
прошла к письменному столу. Усевшись за стол, женщина покопалась
в ящиках, пошелестела какими-то бумагами и, взяв в руки ручку, ста i
интересоваться, что же беспокоит такую здоровую и так хорошо вы­
глядевшую девку, которой бы пахать и пахать, а она по больницам
шляется.
— Палец, — невинным голосом ответила Алеся.
— Какой еще палец? — то ли удивившись, то ли возмутившись,
спросила женщина.
— На ноге палец, я его поломала.
— Зачем? — ввела Алесю в полную растерянность женщина, н>
сообразив, что ляпнула какую-то глупость, попросила показать
палец.
Алеся сняла с ноги бинт.
— Ладно, — сказала женщина, мельком взглянув на палец, и, взят
какую-то бумагу, стала спрашивать и записывать все Алесины анкетш с
данные.
Окончив допрос, женщина позвонила кому-то по телефону и вышла
из кабинета.
Наивная Алеся вообразила, что она пошла готовить гипс или чтов этом роде. Лишь просидев в пустом кабинете час и два раза за э'о1
время расплакавшись, она поняла, что глубоко заблуждается, и распял'
калась в третий раз.

144

I Наконец в кабинет вошел какой-то мужчина, позже Алеся поняла, что
Ьто. по всей видимости, был хирург. Он спросил Алссю, что у нее слу­
чилось, и стал ощупывать ей ногу, немного подергал за больной пален,
чем довел Алссю до очередной истерики. Затем он приказал Алссе
ждать и, нс объяснив чего, тоже куда-то исчез.
I Бедная Алеся снова приготовилась ждать два часа, но, к счастью, в
■ тот раз столько ждать не пришлось. Через пятнадцать минут в кабинет
■вошла старенькая, дряхленькая санитарка.
I — Пошли, — сказала она, окинув заплаканную девочку сочувствен­
ным взглядом. — Ты идти можешь?
■ — Нет, — призналась Алеся.
■ — Тогда обопрись на мое плечо, — добросердечно предложила
старушка.
К Алеся посмотрела на ее плечи и подумала, что лучше все-таки про­
должать издеваться над своей ногой, чем угробить и так еле живую
[Старушку. И Алеся, встав на ноги, попрыгала за санитаркой.
I Но вредная нога стала выполнять свои обещания. Она совсем отка­
зывалась прыгать, став деревянной, она, видите ли, не привыкла к таким
{нагрузкам. И Алссе, не нашедшей друг ого выхода, пришлось все-таки
иабыть про всякую совесть и навалиться на бедную санитарку. Но са­
нитарка не выдержала тяжести и упала. За ней свалилась и Алеся,
■Ударившись со всех сил единственной здоровой ногой о стенку. Шагав­
шая в это время по коридору медсестра обернулась на Алехин крик и,
никак не отреагировав на это событие, скрылась в одном из кабинетов,
юлеся корчилась и стонала от боли, держась за побитую ногу'. ’’Неужели
я ’се тоже поломала — думала она. — Почему же она так болит, госВюди!” Старушка в это время лежала не шевелясь. Заметив такое ее
странное поведение, Алеся обернулась и посмотрела на нее повнима­
тельней. О господи, она была без сознания! Алеся оглянулась по сто­
ронам — коридор был абсолютно пустой.
| — Помогите! — попробовала крикнуть Алеся, но вместо этого она
только что-то невнятно прохрипела.
I "Господи, что случилось с моим голосом?” — подумала Алеся и
Рповторила попытку что-то крикнуть, но у нее опять ничего не полу­
пилось.
I "Что же делать, что же делать? —заплакала Алеся. —Я ее, наверное,
«била. И надо было мне на нее опираться! Ах, дура я, дура!”
■ Алеся подползла поближе к старухе и стала нащупывать на ее руке
■улье. Но старуха неожиданно отдернула руку и открыла глаза. Алеся
Испугалась и отпрянула от нее. Санитарка села, оглянулась но сторонам
в стала, отряхиваясь, вставать,
I — Здорово мы с тобой шлепались! — улыбнулась она изумленной
юевочке. — Ну, вставай, пошли дальше.
■ Алеся попробовала ей объяснить, что теперь она точно идти не
южет, но вместо этого из горла опять вырвалось какое-то невнятное
рипенье. "О боже, что со мной происходит? — испугалась Алеся. — Я.
дверное, точно сошла с ума”.
■ — Что с тобой? — спросила ее санитарка. — Ты что, не можешь
>азговаривать?

I

145

Алеся опять попробовала что-то сказать, но у нее опять ничего
вышло.
— Ну, подожди меня тогда здесь, я сейчас сбегаю за врачом.
И она побежала вверх по лестнице. А Алеся осталась ее ждать, си
на полу.
Вдруг откуда ни возьмись появилась та самая полная врачиха, ч ()
Алесю в кабинете допрашивала.
— Ты чего здесь на полу валяешься? — спросила она у Алеси. •
Алеся молча на нее посмотрела и ничего не ответила, потому что , е
могла ничего ответить.
— Ты в рентгеновском кабинете сделала снимок ноги?
Алеся отрицательно покачала головой.
— Тогда вставай и пошли.
Алесе ужасно хотелось ей объяснить, что она идти не может и что
она ждет санитарку, которая обещала привести врача, но у нее не бьи >
голоса, поэтому она только молча смотрела на врачиху, не зная, ч и
делать.
Заметив, что Алеся никак не реагирует на ее слова, врачиха подошла
к ней, подняла ее с земли и, взяв в охапку, потащила по коридору, i
обращая внимания на Алесино мычание, которым она изливала все свои
возражения.
Затащив Алесю на первый этаж, врачиха поставила Алесю на ноп
отчего у той что-то треснуло в левой ноге и от боли помутнело в глазах,
и объявила Алесе, что она устала ее тащить и что пусть она дальше идет
сама. Алеся ничего ей не ответила, только почувствовала, как вдр\
из-под ее ног стала уходить земля. И вот она уже лежит на полу, в глаза
темно, голова болит, она, наверное, ее побила, когда падала. Голоса
собравшихся вокруг нее женщин доносятся как из подземелья. Ей пол
нос суют какую-то гадость, она пробует отвернуть нос, но чья-то тверда
рука ее держит. Но вот через несколько минут тьма понемногу начинав!
рассеиваться, и Алеся уже отчетливо видит заботливые лица женщин
в белых халатах.
Оказалось, что Алеся, падая, немного расщепила себе голов)
ударившись о стену и измазав пол своей кровью. Бедная уборщица,
которая только что его вымыла, зло сопит и переминается с ноги н;
ногу, не в силах понять, какого черта этой корове (то есть Алесе) вообиь
здесь надо было падать.
Женщины взяли Алесю на руки и понесли в какой-то кабинет. Tax’
ей перевязали голову и сделали какой-то укол. Потом се отнесли i
рентгеновский кабинет сделать снимок обеих ног и после этого пота
шили обратно вниз гцпсовать ноги. Кстати, елевой ногой, оказывается
ничего страшного не случилось, как выразилась одна врач, очень радула
этому своему умозаключению и приглашая Алесю тоже порадоватьо
с ней, — просто треснула кость голени. Правда, Алеся не очень обра­
довалась этому сообщению, ей вообще было непонятно — обязательно
ли она должна была поломать еще одну ногу и разбить голову, чтобь
врачи наконец взялись ее лечить. И пока она ломала голову над этим
вопросом, медсестра выгнала всех врачих из кабинета и, быстро загип-

tL an Алссе ноги, весело объявила, что теперь Алеся смело может идти
Дмои.
■ — Как идти? — от неожиданности Алеся обрела дар речи.
■ — Ногами, — посоветовала ей медсестра.
К — Но они ведь обе в гипсе!
щ — Ну не знаю, не знаю, — пожала плечами медсестра. — Ты далеко
живешь?
■ — В конце города.
■ — Значит, недалеко. А то я думала, что в какой-нибудь деревне.
К — Вы что, с ума сошли? Как я пойду? Вы хоть костыли мне дадите?
В — Нет, у нас костылей нет. Кроме того, они денег стоят.
■ Алссе вдруг ужасно захотелось упасть в обморок или снова разбить
Обо что-нибудь голову. Но не было обо что.
■ —Вставай, —подошла к ней медсестра. —Я провожу тебя до выхода.
I Медсестра позвала свою подругу, и они обе вытащили Алссю из
больницы, посадили на лавочку и ушли.
■ ”И на кой черт я вообще сюда приехала, —подумала Алеся. — Вместо
того чтобы вылечиться, еще больше искалечилась. И как мне теперь
добраться домой”.
к Алеся посмотрела на часы. Уже шесть. Мать, наверное, уже дома.
Может, позвонить ей и сказать, чтобы она взяла машину и приехала за
Алесей? Вот это идея! Но откуда позвонить?
I Вдруг из пункта переливания крови, который находился тут же, ря­
дом с больницей, в маленьком, стареньком домике, вышла молоденькая
сестричка и направилась в сторону больницы.
I — Извините! — закричала ей Алеся.
В Сестричка обернулась и подошла к Алесе.
I — Извините, — повторила Алеся, — вы не могли бы позвонить моей
матери и сказать, что я здесь сижу на лавочке возле больницы, что у меня
обе ноги в гипсе и голова разбита и чтобы она как можно быстрей за
мной приезжала.
■ —Ладно, — перебила ее сестричка. — Какой телефон вашей матери?
■ Алеся взяла из рук сестрички листок и карандаш и написала свой
номер телефона.
В — Ждите здесь, — сказала сестричка и побежала звонить.
I Через десять минут она прибежала и сообщила Алссе сногсшиба­
тельную новость, от которой Алесе точно захотелось удариться еще раз
головой об стенку. Но опять же Алесе не повезло — поблизости нигде
не было стенки. Но Алеся не огорчилась, решив, что в случае чего
грохнется головой о цемент. Так вот, оказывается, что мать Алеси
никакого понятия не имеет, как ее блудная дочь оказалась возле боль­
ницы. но зато ей абсолютно ясно, что она се туда не посылала, а сле­
довательно, и забирать не поедет, и пусть Алеся сама как хочет до­
бирается до дома, хоть ползком. Сказав все это, сестричка убежала,
Угостив Алссю, чтобы не очень огорчалась, конфетой. А Алеся осталась
сидеть и ломать голову, ища выход из создавшегося положения. Но ее
голова была побитая и больная и поэтому отказывалась работать, и
Никакого выхода Алеся не нашла.
147

Сидела, сидела Алеся так час, два, три, наступил вечер. Похолода (|
Алеся продрогла и проголодалась. И неизвестно, сколько еще это^.,
никому не нужному ребенку нужно было здесь сидеть. Тут еще ста
смеркаться. Наступала ночь. Алесе вдруг стало страшно. ’’Неужели \ ,L.
всю ночь придется просидеть на лавочке, —подумала она. —А что бу. ,
завтра?”
Тут возле Алеси остановилась белая ’’девятка”, в которой силе . и
четверо крепких парней. Двое из них вылезли и направились к Алее
Алеся вдруг почувствовала острый запах смерти и очень пожалела,
что не грохнулась тогда головой о цемент. Эта смерть хоть была Ci.j
легкой, а кто мог знать, что задумывают эти парни. Алеся, кажется, у е
где-то их видела, но, как ни старалась, не могла вспомнить где.
— Смотрите, какой бедный, весь загипсованный ребенок, — сказал
один парень.
— Слушайте, мадам, вам здесь одной не скучно? — галантно накл >нившись, спросил другой. — Поехали с нами, а?
И парни, подняв Алесюс лавки, понесли в машину. Алеся пробова. л
кричать, но у нес опять пропал голос, и она вместо этого только шипе. i.
Втащив Алесю в машину, парни захлопнули дверцы, и машина дви­
нулась.
— О господи, какая злая! — сказал один парень, завязывая царап
ющейся и кусающейся Алесе рот и руки.
— Что у нее такое на ногах? — спросил другой. — Она мне такой
совсем де нравится.
И парни, вынув ножи, стали снимать Алесе гипс. Алеся подумала, чт i
сейчас сойдет с ума. Она отчаянно сопротивлялась, хрипя и брыкаяп
хотя и сама знала, что зря. Парни сняли гипс и выбросили его в окн >
машины.
— Послушайте, ребята, — сказал водитель машины, — прекратит,
мучить ребенка.
• — Ребенок, — обратился он к Алесе, — ты хочешь домой?
— Она молчит, она не хочет, — сказал парень, державший Алесю
— Ну, почему, если молчит, значит не хочет? — возразил водитель
— Ведь молчание все-таки знак согласия.
— Эй, ребенок, какой твой адрес? — обернулся он к Алесе.
Алеся молчала.
Парень, сидевший с ней рядом, взял нож и, подставив его лезвие
к Алесиной шее, пообещал ее зарезать; если она не скажет.
— Да не надо ее резать! — сказал водитель. — Я телепат, я мысы
читать умею, я и так, где она живет, узнаю.
И вот через пятнадцать минут машина подкатила к Алесипому дом
Парни вытащили удивленную Алесю из машины и понесли в дом. Та
они поставили Алесю возле, ее двери и стали спускаться по лестниц
вниз. Но из дома не вьпцли, хотя входная дверь и хлопнула, они нарочш’
ею хлопнули, чтобы обмануть Алесю, а сами остались стоять вниз
Алеся отчетливо слышала, как они там о чем-то перешептываются.
Алеся стала звонить в дверь, но никто не открывал. "11сужсли мать
так крепко спит? — подумала она. — И еше ведь не так-то уж поздн ’
14Х

К . полдвенадцатого. Мать обычно в это время еще не идет спать” . А
ВДРУГ это нс сс квартира и не ее дом? Мало ли в городе похожих домов?
flapnn могли отвезти се к любому. Алеся испугалась и включила в
коридоре свет, чтобы рассмотреть дверь. Но нет, это ее дом и се
квартира. Дверь, обитая черной кожей, с выбитым из гвоздей изобра­
жением русалки, резная ручка и номер квартиры, другой такой двери во
реем городе нет. Но почему же тогда мать не открывает? Алеся еще раз
дозвон ила.
К — Кто там? — послышался заспанный и недовольный голос матери.
В — Это я, открой, — сказала Алеся.
■ — Ты где так долго была?
В — Как где? В больнице! Тебя ждала, когда ты приедешь меня за­
берешь.
I — В больнице до двенадцати? Ты кого обманываешь?
I — Да, до двенадцати! Сидела на лавочке мерзла.
К — Ах ты, бедная! Мерзла, говоришь. Ну и сиди и дальше мерзни, если
тебе так нравится! Никто, во всяком случае, тебя туда мерзнуть нс
посылал!
■ И мать Алеси, отойдя от двери, пошла спать. Она, конечно же, не
была злой женщиной, вы не подумайте! Она совсем не собиралась дер­
жать Алесю за дверью всю ночь. Она только так, чуть-чуть, для воспи-.
тагельного значения. Пусть постоит там немного, подумает о своем
нехорошем поведении (видано ли, чтобы девка двенадцати лет пропа­
дала где-то до двенадцати?), а потом она, конечно же, ее впустит через
каких-нибудь полчасика, если не заснет, конечно.
I Но Алеся была ужасно непонятливым ребенком и не поняла таких
благих намерений матери, да и ее распухшая от боли голова вообще уже
ничего не соображала. Она изо всех сил напрягла свои распухшие боль­
ные ноги и стала понемногу добираться до перил лестницы. Добрав­
шись, посмотрела вниз. Подъезд в Алеснном доме был большой и
просторный, и лестница в нем была расположена так мило, что можно
было грохнуться головой вниз хоть с пятого этажа, на котором, кстати,
и жила Алеся, и счастливо долететь до первого, размозжив себе голову.
Парни внизу перестали шептаться и стали понемногу подниматься по
лестнице. Что они еще задумали? Но Алесе ничего уже было не важно,
Нна перегнулась через перила и полетела вниз, шлепнувшись головой
В цемент и обрызгав стены кровью. Парни, испугавшись, выбежали из
Нодьезда. 11икто нс открыл двери на прощальный Алеснн крик. Весь дом
eiiKO спал. Утром он проснется, и соседка, раньше всех идущая на
боту, упадет в обморок. Потом вокруг Алеси соберется толпа, и
о-то вызовет ’’скорую помощь” . И так выйдет, что приедет на ней та
рмая блондинка. Испугается, скажет, что трупов они не берут, и уедет.
1отом приедет милиция, осмотрит труп и, не найдя следов насилия,
рже уедет. Так Алесин труп пролежи г еще до обеда, начиная многих
>аздражать. Алесина мать, конечно же, будет очень плакать. Потом
гоиедут родственники и друзья, и все будут тоже очень плакать. И никто
1с поймет, почему она это сделала. Неужели из-за пальца? Странная
Девочка Алеся! Странная штука жизнь!

f

149

МЫ ЖИВЕМ в странное время,
когда особенно сильны воспоми­
нания и предчувствия.
Все чаще и настойчивее всплы
вают в памяти трагические и за­
бавные сцены последних десяти
лет, местами — поучительные,
местами — вызывающие носталь­
гию или — умиление по случаю
былой наивности, или — радост!
по поводу того, что "мы все-таки
умнеем год от года”.
Все настойчивее и чаще
оказывается, что самые мрачные
наши подозрения — не беспочвен­
ны; и отчаянно ернический коо­
перативный значок ’’Дальше буде'>
еще лучше” воспринимается уже
не как милая острота, а как серь­
езное предупреждение, от кото­
рого не до смеху; и чтобы верно
разобраться в непрерывной черс150

■е дурных предзнаменовании, со­
вершенно незачем прибегать к поВк|ши доморощенных Кассандр —
К так все ясно.
В Сколь бы ни были грозны и
многозначительны нынешние по­
роты общественной жизни и наороты общественного сознания,
(сть ощущение, что все это лишь'
ересменка между двумя велинмп по-своему эпохами — проюдшей и грядущей. Лишь оглу­
шающая пауза между двумя дейс­
твиями одной грандиозной дра­
мы. Антракт.
■ ...’’Антракт, негодяи!” — про■итал я на стенке подэ>езда в ле­
гендарном доме № 302-бис по СаЬовой, где находится ’’нехорошая
квартира”, пристанище героев
1’Мастера и Маргариты”. II при­
шило в голову, что эта фраза из ве­
ликого романа в год столетия Ми­
хаила Афанасьевича Булгакова
■вучит удивительно, просто до
Имешкого актуально. Совпало
так? Или здесь стоит поискать
Влубокую метафизическую зако­
номерность? Ведь это с нашей
сегодняшней колокольни третье
десятилетие двадцатого века, кога создавался роман, выглядит
.остаточно недвусмысленно. Сам
с писатель, как явствует, к приеру, из биографии, написанной
"ариеттой Чудаковой, с трудом
[избирался в происходящем. Он
Неплохо представлял себе про­
шлое и, обнажив голову, распро­
щался с ним в "Белой гвардии”,
раписках молодого врача”, ”Бе[е”. У него не было никаких ил1юзий относительно будущего
[профессор Преображенский мог
|ревратить Шарикова обратно в
_рбак"у, но перед Швондером он
{ессилен). А вот настоящее вы[ывало по меньшей мере расте­

рянность. Поэтому мир героев по­
зднего Булгакова — перевернутый
мир. В котором нелюдь гораздо
более естественна, чем земные
обыватели. В котором лишь двое
по-настоящему живых людей —
Маргарита и Мастер, да и тем
уготовлена странная тихая
смерть. Мир, который не может
изменить даже прекрасный всеочитающий дождь, и поэтому за
последней 32-й главой необхо­
димо следует Эпилог, где все воз­
вращается на круги своя.
ВСЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО
ВОЗВРАЩАЕТСЯ. И сегодняш­
ние девочки и мальчики, может
быть, потому сидят вечерами на
обшарпанных ступеньках лестни­
цы дома № 302-бис, что молчалииы, кабанихи, верховенские, передоновы, швондеры и иная не­
чисть по-прежнему блаженствуют
на свете. А для темно-фиолето­
вого рыцаря и маленького чело­
века в черной шапочке осталось
место лишь в одном московском
подъезде.
Они, пятнадцати-шестнадцатилетние Мастера п Маргариты,
как правило, романов не пишут.
Охотнее пишут на стенах, ибо. что
бы там ни говорили бдительные
работники дэза, настенное
творчество в высшей степени неподцензурно. Изучать эти граф­
фити можно часами. Когда-нибудь
— чем черт не шутит! — здесь от­
кроется не только мемориальный
музей Михаила Булгакова, но и
единственный, возможно, в стра­
не мемориал Свободы Слова. И
вот что примечательно: только
самый дотошный исследователь
среди обращений к Воланду и
Цою, Бегемоту и Башлачеву. Фа­
готу и Леннону обнаружит слова.

151

Рисунки Геннадия НОВОЖИЛОВА

И с е го д н я М а р г а р и т
п о -п р е ж н е м у х о т ь о т б а в л я й .
М а с т е р о в ч т о -т о н е ви д н о .

5vX/

•**тиг>

П ока п ом н ят и л ю бят кум иров дело М аст ера ж и в е т и побеж да ет ,

адресованные Мастеру. Надеюсь,
обнаружит, хотя мне этого так и не
удалось. И над этим стоит пораз­
мышлять.
С одной стороны, все довольно
тривиально. По большому счету
фанаты Булгакова не слишком от­
личаются от фанатов Высоцкого,
’’Битлз” или Аллы Пугачевой.
Природа юношеского фанатства
едина, и про нее уже несметно писано-переписано разнообразных
публицистических рассуждений и
диссертаций по психологии. По­
нятно и то, что забавные обормо­
ты из сатанинской шайки с их без­
удержным хулиганством гораздо
ближе душе пятнадцатилетнего,
нежели незаметный обитатель сто
восемнадцатой палаты клиники
доктора Стравинского — Мастер.
Он слишком серьезен, не сыплет
остротами, не учиняет веселых по­
громов. Более того, он зачастую
оказывается на периферии дей­
ствия романа, ему достается роль
вспомогательная, почти служеб­
ная, — быть связующим звеном
между миром подлунным и потус­
торонним, объединяя их в общую
сумасшедшую кутерьму, но в ней
не участвуя. Не так уж многие
знают, что роман получил свое
окончательное название, а образ
Мастера окончательно сложился,
когда Елена Сергеевна Булгакова
сшила мужу черную шапочку... Ес­
тественно, все эти тонкости твор­
ческого метода и биографические
подробности нашим тинэйджерам
не интересны.
Но — лишь на первый, доста­
точно поверхностный взгляд. По­
пробуем копнуть глубже.
НАВЕРНОЕ, и до меня многие
заметили, что большинство при­

ключений, описанных в ’’Мастера
и Маргарите”, чрезвычайно сце­
ничны, театральны. На сотнях
страниц разыгрывается дьяволь
ская комедия, буффонада,
участники которой талантливо и •
удовольствием играют. И даже
гблова несчастного Берлиоза, ка­
тящаяся под откос, кажется муля
жем, и кровь застреленного ба­
рона слегка отдает клюквенным
соком, и пальба, учиненная Беге­
мотом в квартире № 50, похоже,
велась из игрушечных пугачей.
Искусство, как и его воспри­
ятие, зачастую существует, не ели
ваясь со временем, но противо­
речит ему. Живет вопреки. Поэ­
тому мое поколение, родившееся
в середине шестидесятых, вос­
принимало роман несколько поиному. Мы, конечно же, хохотали
до упаду, читая про гаерские раз­
влечения Коровьева, но гораздо
больше нас волновала философия
притчи про Пилата и Иешуа. И
самая земная, самая человеческа;
и, по сути, незатейливая, почти
обывательская история жизни,
любви и смерти Мастера. Ибо фи­
нал ее —полет на черном коне над
спящей землей и высокое право
даровать прощение неприкаянно­
му пятому прокуратору Иудеи —
заставлял задуматься, быть мо­
жет, гораздо больше, чем ставшая
хрестоматийной сентенция ’’ру­
кописи не горят”.
Нам по горло хватало театра в
жизни. Ну помните — расцвет
застоя, клоунские речи по извле­
ченной из кармана бумажке, по­
становочные жизнерадостные
улыбки на обложках журналов,
картинные лобзания у трапа само­
лета. Бездарные актеры, пыта­
ющиеся спасти бездарный сцена-

158

тй. Бездарные зрители, пере-

■ядывающисся с всепонимающей
яыбкой, но продолжающие оглуиительно аплодировать. В этом
рсурде хотелось чего-то предель10 простого и естественного. И
Ьвушки втайне мечтали о судьбе
Даргариты не потому, что ей цервали колено отравители и клят­
вопреступники, а потому, что на ее
Ьлю выпала такая прекрасная ис­
числяющая любовь. И молодые
|аши художники, поэты и музы­
канты уединялись в утлых подва­
лах. попадали, вослед Мастеру, в
[сихушки не потому, что стреми(ись угодить в избранные, а поЬму, что хотели творить искреню и безоглядно.
I Сегодня Маргарит ио-прежнезу хоть отбавляй. А вот Мастеров
гго-то не видно. Но я решительно
влек от мысли о том, что созда­
телей настенного творчества в пагадном следует упрекнуть в нсшимательном прочтении люби­
мого романа и вообще в легко­
мыслии. Просто время измени­
лось. Время стало серьезным и
целовитым, оно плодит (не в уп)ек им будет сказано) спокойных

через неделю после похорон. Эта
дата была выбрана в связи с днем
рождения вдовствующей импс
ратрицы Марии Федоровны. П(
такому случаю протокол разрешал
короткое ослабление траура. Оде
тые в белое Александра и М арт
Федоровна вместе проследовали в
карете по Невскому проспекту и
Зимний дворец.
Около часа дня они стали м\
жем и женой.
Александра вся светилась осчастья. ’’Она выглядит замена
тельно красивой”, —сказала прин­
цесса Уэльская. Георг, прин:
Йоркский, писал своей жене: ”>
думаю, что Пики очень повезло. V
него прелестная, очаровательная
жена, и я никогда не видел, чтобь
кто-нибудь был более влюблен и
более счастлив, чем эти двое. Я
сказал, что я желаю им обоим са
мого большого счастья, какое >
только знаю, быть такими же
счастливыми, как мы с тобой. Ты
согласна со мной?”
Эта свадьба положила начало
непоколебимо счастливому суп­
ружеству, которое продолжалос!
до последних дней их жизни. В нем
нашли свое воплощение высо­
конравственные, светлые и су­
ровые идеалы викторианства. В ti
же время этот союз был основан
на сильной и страстной физи­
ческой любви. В день своей свадь

162

бы,
вечером,
перед
сном
Александра записала в дневнике
своего мужа: ’’Наконец мы вместе,
связанные на всю жизнь. А когда
эта жизнь кончится, мы встре­
тимся опять, но в другом мире и
Останемся вместе в вечности.
Твоя-твоя”. На следующее утро
под влиянием возникших в ней
новых чувств она написала: ’’Я
никогда нс могла бы поверить, что
возможно такое высшее счастье в
йтой жизни, такое чувство слияния
между двумя смертными людьми.
Я люблю тебя. В этих трех сло­
вах — вся моя жизнь”.
Г В середине ноября 1895 г.,
в|день, когда у Александры нача­
лись роды, артиллеристы в
Кронштадте и Петербурге были
выстроены у своих пушек. Салют
в 300 выстрелов должен был озна­
чать рождение сына, 101 выстрел
{означал
появление
девочки.
Александра очень страдала, и ро­
ды были долгими. В конце концов
валю т начался. 39... 100... 102... Но
102-го выстрела не было. Первым
{ребенком, родившимся у царя Ни­
колая II и императрицы Александ­
ры Федоровны, была великая
рсняжна Ольга Александровна.
(Она весила 9 фунтов,
к Радость от благополучного
рождения первенца рассеяла все
размышления о важности появле­
ния сына или дочери. Когда отцу
27 лет, а матери — только 23, ка­
жется, что впереди так много вре­
мени, чтобы иметь последующих
Детей. Александра сама нянчила,
упала ребенка, пела колыбельные
[евочке, чтобы она уснула. Когда
Эльга спала, мать сидела рядом и
«пала распашонки, чепчики и но:очки для нее. "Ты не можешь
Представить, как мы счастливы. У
Нас теперь есть такое маленькое,

такое хрупкое существо, о кото­
ром мы должны заботиться”, —
писала императрица одной из сво­
их сестер.

КОРОНАЦИЯ

Коронация русского царя была
жестко регламентирована тра­
дициями, уходящими в глубокую
древность. Она всегда проходила
в Москве. Эта церемония, такая
значительная и торжественная
, для всей нации, не могла быть
связана с Петербургом, искус­
ственно европеизированной сто­
лицей, заложенной Петром Вели­
ким. 11о традиции некоронован­
ный царь мог въехать в Москву
только в день коронации. Прежде
чем въехать в Москву, Николай и
Александра проводили время в

163

уединении в посте и молитве в и жемчугом. Александра восс
Петровском дворце, находив­ дала рядом с мужем на знам1 .
нитом троне из слоновой кости,
шемся под Москвой.
Утром перед коронацией небо привезенном в Россию в XIV р
было безоблачно голубым. По­ из Византии невестой велико!
явившиеся на улицах города гла­ князя Ивана Софьей Палеоло|
шатаи, одетые в средневековые Церемония коронации длилась
одежды, выкрикивали: ’’Сегодня, пять часов.
В конце церемонии только чт
26 мая 1896 года, будет коронован
новый царь”. В Кремле слуги рас­ коронованные монархи в парчо­
стелили малиновый ковер на сту­ вых мантиях, на которых был:
пенях
знаменитого
Красного вышиты двуглавые орлы, вышл!
крыльца, на пути к Успенскому из храма и поднялись опять на
собору, где должна была состо­ Красное крыльцо. С крыльца они
яться церемония. Напротив Крас­ три раза в разные стороны покло
ного крыльца был сооружен ог­ нились толпе. В ответ из сотен
ромный деревянный помост для глоток вырвался могучий крик.
тех гостей, которые не могли по­ Через весь город прокатился грох
выстрелов из жерл сотен пушек. I i
пасть в собор.
Процессия на Красном крыльце над всем этим, заглушая все звуки,
открывалась священниками с начался перезвон тысяч московс­
длинными бородами, одетыми в ких колоколов.
Среди семи тысяч гостей, при­
золотые одежды. Затем появилась
императрица Мария Федоровна в глашенных на банкет после коро­
платье из шитого белого бархата. нации, вместе с великими князь­
Ее шлейф несли двенадцать чело­ ями, королевскими принцами,
век. И наконец на самой высокой эмирами, иностранными послами
ступени Красного крыльца по­ одна комната была отдана пред­
явились Николай и Александра. ставителям народа. Они были
На нем была цвета морской воды здесь по праву наследования как
форма офицера Преображенского потомки тех, кто на протяжении
полка с красной лентой через истории России участвовал в спа­
грудь, от плеча до пояса. Рядом с сении жизни царя. Самыми почи­
ним — Александра в серебристо­ таемыми были потомки Ивана
белом
русском
придворном Сусанина, старого крестьянина,
платье с красной лентой через который под пытками отказался
плечо. Спустившись с Красного показать полякам место, где
крыльца, Николай и Александра скрывался Михаил Романов, перостановились перед священни­ г вый царь из этой династии. Перед
ками, окропившими их снятой каждым из тысячи гостей, севших
водой. Затем они произнесли мо­ за стол, был положен свернутый в
трубку пергамент, перевязанный
литву перед иконой.
Прямо напротив алтаря, в шелковым шнурком. Это было на­
центре собора, для царя и его писанное замечательным средне­
жены были поставлены два ко­ вековым шрифтом меню. Оно
ронационных кресла. Николай состояло из следующих блюд:
сидел на бриллиантовом троне борщ, суп с перцем в горшочке,
царя Алексея Михайловича, по­ голубцы с мясом, отварная рыба,
крытом драгоценными камнями тушки молодого барашка, фазаны
164

к сметанном соусе, салат, спаржа,
Ьрукты в вине, мороженое. По
Кревнсй традиции вдвоем на по­
четном возвышении под балда­
хином
обедали
Николай
и
зександра.
Следующий после коронации
■день по традиции принадлежал
(населению Москвы. Великий князь
■Сергей, губернатор Москвы, ор­
ганизовал грандиозный праздник
Ь пригороде Москвы, который до«лжны были посетить Николай и
■Александра. В качестве сувениров
В ы ли приготовлены горы эмали­
рованных кружек с царским клейлом, которыми были нагружены
целые телеги. Власти заказали для
праздника сотни литров белого
пива. Ходынка — так называлось
поле, выбранное для праздника,
сплошь
перерезанное
сетью
{траншей и ям, поскольку здесь
проводились учения войск Мос­
ковского гарнизона, - была един­
ственным местом, способным
вместить сотни тысяч москвичей,
собиравшихся прийти сюда, чтобы
увидеть царя и царицу. Накануне
вечером тысячи людей начали
двигаться из города по направле­
нию к Ходынке, не думая о ночле­
ге. Перед закатом солнца пятьсот
тысяч человек находились на поле.
Многие из них уже были пьяны.
Начали прибывать вагоны, гру­
женные кружками и пивом, оста­
навливаясь около деревянной
изгороди. Толпа в приподнятом
настроении, с интересом разгля­
дывая это, продвигалась вперед.
Вдруг возник слух о том, что ва­
гонов пришло намного меньше,
чем предполагалось, и пива хватит
только для'тсх, кто стоит впереди.
Пюди побежали. Единственный
эскадрон казаков, находившийся
здесь, был отброшен в сторону.
Пюди оступались и падали в ямы.

Спины и лица женщин и детей,
сбитых толпой бегущих, толкаю­
щихся людей, топтали ногами. Их
рты и ноздри были наполнены
грязью. Изуродованных и задыха­
ющихся людей на земле пинали
сотни неостанавливаюшихся ног.
С появлением новых объедине­
ний казаков Ходынка напоминала
поле сражения. Сотни людей по­
гибли, тысячи были ранены. К по­
лудню городские больницы были
переполнены пострадавшими, и
все знали о случившемся. Николая
и Александру это известие по­
трясло. Первым импульсивным
желанием царя было немедленно
закрыться в уединении и молитве.
Он заявил, что не сможет посетить
бал, который в этот вечер давал
французский посол маркиз Монте­
белло. Однако, как всегда, вмеша-'
лись дядья во главе с великим
князем Сергеем Николаевичем.
Дело в том, что для предстоящего
бала французское правительство
прислало из Парижа и Версаля
бесценные ковры, драгоценную
серебряную посуду, а также сотни
тысяч роз с юга Франции. Великие
князья настаивали на том, что от­
сутствие Николая на балу не из­
менит трагического характера
событий на Ходынском поле и в то
же время нанесет оскорбление
Франции, единственному союзни­
ку России в Европе. К несчастью,
Николай дал себя уговорить и
согласился с великими князьями.
Выражая свое сочувствие и горе
по поводу случившегося, Николай
и Александра провели целый день,
посещая одну больницу за другой.
Николай распорядился, чтобы
погибших похоронили в индивиду­
альных гробах за егосчет, а не в
общей могиле, как это делалось
при таких массовых несчастьях. Из
своих собственных средств царь

165

заплатил семье каждого постра­
давшего тысячу рублей. Но ника­
кие акты сострадания не могли
загладить ужасный характер этого
события. Для широких слоев рус­
ского населения Ходынка стала
предзнаменованием того, что но­
вое царство будет несчастливым.
Более искушенные и злобные вос­
пользовались этой трагедией для
того, чтобы обвинить самодержа­
вие в жестокости, а молодого царя
и его жену-"немку” — в высоко­
мерии и глупости.

из самых замечательных черт ,
истории царствования дорого j
папы —устойчивое положение н,.
ших финансов. Однако это легко
можно разрушить в течение щ
скольких лет".
Вступив на престол, Николай
неожиданно стал главой дома Ро.
мановых и управляющим огрок
ными
богатствами
импера­
торской семьи. Его доходы, сос­
тавлявшие 24 млн.золотых рубле
в год (12 млн. долл.), включали
себя частично поступления из каз­
ны, а также прибыль, получаемую
НАЧАЛО ЦАРСТВОВАНИЯ
от огромных сельскохозяйствен
ных угодий, исчисляемых милли­
Дома Николай погрузился, как онами гектаров, в том числе бо­
он пишет, ”в чудовищную работу, гатейших виноградников, зерно
которой я боялся всю мою жизнь". вых и животноводческих хозяйств,
Он штурмовал горы бумаг, до­ хлопковых плантаций. Многие из
ставляемых ему каждый день.
этих угодий были приобретень'
На первых порах в соответ­ Екатериной Великой. В 1914 i
ствии со своим опытом и чувства­ стоимость земель, принадлежа­
ми он искал руководства и помощи щих Романовым, оценивалась в
у Марии Федоровны.
50 млн. долл. Еще 80 млн. долл
Тем не менее Николай не во было вложено в несметную сок­
всем следовал рекомендациям ма­ ровищницу драгоценностей, соб­
тери. Когда она попросила в долг ранных за три века царствовани
миллион рублей из государствен­ династии. Наряду со сказочно!
ной казны для одной из великих императорской короной в этой
княгинь, Николай ответил ей су­ сокровищнице находились знаме­
рово, с оттенком нравоучения: ”Я нитый бриллиант "Орлов” в 194должен поговорить с тобой, доро­ карата, вставленный в импера­
гая мама, о некоторых неприят­ торский скипетр, "Лунный” брил­
ных вещах. ...Это касается кредита лиант в 120 карат, "Полярна;
из средств государственного банка звезда” — превосходный рубин i
в миллион рублей. Я считаю своим 40 карат и т.д.
Несмотря на такое богатство
долгом сказать тебе прямо, что
это невозможно. Я хотел бы по­ личный кошелек царя зачастук
смотреть на эту просительницу — был пуст. Существовало восемь
посмела ли бы она хотя бы намек­ дворцов, содержание которых тре­
нуть об этом папе; никто не может бовало расходов: Зимний >
сомневаться в его ответе. Нечего Аничков — в Петербурге; Екате­
сказать, хорошие были бы порядки рининский и Александровский —
в казначействе, если бы в отсутс­ в Царском Селе; далее — Петер
твие Витте (а он сейчас в отпуске) гоф и Гатчина; императорскш
в
Московском
я дал бы миллион одному, два апартаменты
миллиона — другому и т.д. Одна Кремле и Ливадийский дворец ®
166

Крыму. Нужно было выплатить
Ьрплату, прокормить, обеспечить
униформой и выдать соответству­
ющие подарки к отпуску 1500 дол­
жностным лицам и слугам, зани­
мающимся содержанием этих
дворцов. Расходы требовались и
на содержание императорских яхт
ц специальных железнодорожных
поездов. Содержание трех импе­
раторских театров в Петербурге,
двух — в Москве, императорской
Академии художеств и Импера­
торской балетной труппы из 153
танцовщиц и 73 танцовщиков оп­
лачивалось из личных средств ца­
ря. Даже маленькие ученики и
ученицы балетного училища в
темно-синих платьях и костюмах
с серебряными лирами, украшав­
шими их воротнички, трени­
ровавшиеся в прыжках и антраша,
считались членами царского дома.
Вдобавок к этому члены ог­
ромной императорской семьи
получали специальные пособия от
царя. Каждый великий князь — 100
тыс. долл, в год, великая княгиня
!— 500 тыс. Бесчисленные больни­
цы. сиротские дома, приюты для
слепых и т.д. зависели от царской
благотворительности.
Поток
частных просьб о финансовой по­
мощи переполнял личную канце­
лярию царя. К концу года личные
средства царя иссякали и кошелек
его был пуст. Иногда в этом за­
труднительном положении царь
жазывался еще раньше — к осени.
В управлении как всей импе­
рией, так и своей семьей Николай
следовал тем нормам и правилам,
которые сложились в период цар­
ствования его отца и в истори­
ческом прошлом России. Николай
эыл глубоко русским человеком,
вплоть до малейших деталей сво­
ей личной жизни. Во время работы
он надевал простую русскую ко­

соворотку, мешковатые свобод­
ные брюки и сапоги из мягкой
кожи. Одно время он носился с
идеей заменить современный
официальный придворный кос­
тюм на кафтаны времен Ивана
Великого и Ивана Грозного. И
расстался он с этой мыслью лишь
узнав, что стоимость необходимых
для того платья украшений пре­
восходила возможности его при­
дворных. Он предпочитал гово­
рить по-русски, несмотря на то
что его английский, французский и
немецкий были превосходны. До­
ма он говорил по-русски со своими
детьми и по-русски же переписы­
вался с матерью. И только с
Александрой Федоровной, недос­
таточно свободно владевшей рус­
ским, он говорил и переписывался
по-английски. Несмотря на то что
французский был общепризнан­
ным языком высших классов рус­
ского общества, Николай требо­
вал, чтобы министры доклады­
вали ему по-русски, и был недо­
волен использованием ими даже
отдельных иностранных слов и
выражений. Что касается культу­
ры, то и здесь Николай был заяд­
лым националистом. Особенно он
любил Пушкина, Гоголя и романы
Толстого, был поклонником Чай­
ковского и ходил слушать его му­
зыку — оперы, балеты — несколь­
ко раз в неделю. Его любимым
балетом был "Конек-Горбунок”, в
основе которого лежит русская
народная сказка.
Николай II работал без по­
мощников, один, что отличало его
от большинства монархов, глав
государств и даже от собственной
жены. У него не было личного
секретаря. Он предпочитал все
делать сам. На его письменном
столе лежал большой календарь, в
котором он аккуратно собствен-

168

ной рукой записывал свои дела,
назначенные на каждый день. Ког|да приходили официальные бу­
маги, Николай распечатывал их,
читал, подписывал и сам запеча­
тывал. чтобы отправить.
К большому разочарованию
русских либералов, надеявшихся
на то, что смерть Александра III
может привести к изменению ха­
рактера самодержавия, Николай
быстро дал понять, что будет
твердо придерживаться принци­
пов своего отца. Он подчеркивал
это еще до коронации.
В области международных от­
ношений Александр III обеспечил
России 13 мирных лет. Однако не
счел нужным познакомить своего
наследника с основными фактами,
определяющими международное
положение России. Так, Николай
познакомился с условиями фран­
ко-русского союза лишь тогда,
когда взошел на престол. Ставя
перед собой цель не допустить
военных столкновений и сохра­
нить мир, не считая возможным и
достаточным полагаться в этом
только на военный союз, Николай
обратился с полным драматизма
политическим призывом о разо­
ружении и установками ’’всеобще­
го мира”. Вслед за этим призывом
в Гааге был создан постоянный
арбитражный суд. В августе 1898 г.
Россия разослала правительствам
всех государств ноту, в которой
говорилось о тяжелых экономи­
ческих, финансовых и моральных
последствиях гонки вооружения.
В 1905 г. Николай дам обратил­
ся в международную следственную
комиссию Гаагского суда с тем,
чтобы уладить инцидент между
Великобританией и Россией на
Доггер-банк. В 1914 г., накануне
мировой войны, русский царь об169

ратился к кайзеру с просьбой по­
мочь ему разрешить спор между
Австрией и Сербией через между­
народный суд в Гааге.
Европа была изумлена тем, что
такая необычная, такая ошелом­
ляющая идея о необходимости
всеобщего мира родилась в Рос­
сии, которую считали полуазиатским, полуварварским государ­
ством и обвиняли в отсутствии
богатой вселенской культуры,
присущей будто бы лишь евро­
пейским странам.
В действительности же уже
первые годы царствования Нико­
лая привели к блистательным ин­
теллектуальным и культурным
свершениям, получившим затем
название ’’русского ренессанса”,
или ’’серебряного века” России.
Брожение, рождающее высокое
творчество, новые идеи охватили
не только политику, но и фило­
софию, науку, музыку, искусство.
В литературе это был Антон
Павлович Чехов, создававший
пьесы и короткие рассказы, став­
шие частью мировой классики. В
1898 г. Константин Станиславский
впервые открыл двери знаме­
нитого
Московского
худо­
жественного театра, и повторная
постановка пьесы А.Чехова ’’Чай­
ка”, написанной в 1896 г., опреде­
лила успех театра. Затем последо­
вали пьесы "Дядя Ваня” (1899 г.),
’’Вишневый сад” (1904 г.). С ними
утвердилась реалистическая кон­
цепция театральной игры и нача­
лась новая эра в исторйи театра.
В консерваториях Москвы и
Петербурга —учебных Заведениях
высочайшего класса — великие
преподаватели сохраняли пре­
красные традиции,передавая свое
искусство талантливым ученикам.
Симфоническим оркестром в

Санкт-Петербурге дирижировал
Римский-Корсаков, автор вели­
колепной оперы ’’Золотой пету­
шок”. Вместе с тем Римский-Кор­
саков был руководителем моло­
дого Игоря Стравинского, кото­
рый в свою очередь создал для
Дягилева замечательно ориги­
нальную музыку балетов, в том
числе "Жар-птица” (1910 г.), ’’Пет­
рушка" (1911 г.), "Обряд весны”
(1913 г.), оказавших гигантское
влияние на всю музыкальную
культуру XX века. Позднее, в 1914
г., окончил консерваторию Сергей
Прокофьев, еще один ученик
Римского-Корсакова. Среди вы­
ходцев из России были такие ве­
ликие музыканты, как Сергей Рах­
манинов, Владимир Горовиц.
Ефрем Цимбал, Яша Хейфиц. В
Москве Сергей Кнушевицкий ди­
рижировал созданным им самим
симфоническим оркестром. В 1899
г. состоялся дебют Федора Шаля­
пина, несравненного баса, ставше­
го кумиром оперной сцены.
Среди населения России того
времени музыка и в том числе
опера были любимы и популярны.
В Киеве, Одессе, Варшаве, Тиф­
лисе существовали свои оперные
театры, сезоны которых продол­
жались 8 —9 месяцев. Только в од­
ном Петербурге было 4 таких те­
атра. Один из них, Народный дом.
или Народный дворец, был создан
Николаем в 1901 г.
Понимая, что простой народ не
в состоянии посещать существу­
ющие роскошные драматические и
оперные театры, царь построил
огромное здание, в котором раз­
мещались театры, концертные
залы, рестораны. Была установле­
на чисто символическая плата за
вход — всего 20 копеек. В то же
время сюда приглашали лучшие

170

оркестры, выдающихся актеров и
[музыкантов. Петербургское об­
щество, падкое на все новое, тол­
пой валило в Народный дом.
Между тем семья молодого ца­
ря быстро увеличивалась. С ин| тервалами в два года родились
еще три дочери. В 1897 г., когда
[Александра была беременна вто­
рой раз и чувствовала себя плохо,
вдовствующая императрица совс[тонала: "Она (Александра) долж­
на утром до завтрака в постели
попробовать есть ветчину. Это
[действительно помогает от тош­
ноты. Я пробовала сама — это
полезно и питательно. Мой доро­
гой 11ики, твой долгследить за ней
и всячески оберегать ее. Смотри за
J тем, чтобы ноги у нес были ностоЧянно в тепле”. И... в июне 1897 г.
1рождается великая княжна Тать­
яна.
Через год, в октябре 1898 г.
Александра опять беременна.
’’Дорогая мама, я должна тебе
сказать, что в мае следующего
года мы ожидаем с божьей по­
мощью нового счастливого со­
бытия в нашей жизни, — писал
Николай, — Алике уже перестала
править своим выездом, дважды
во время богослужения она теряла
ознание”. Через месяц, в ноябре:
ГГошнота прекратилась. Двига­
ется она очень мало. В теплую пооду сидит на балконе. Вечерами,
когда она ложится в постель, я
читаю ей. Мы тодько что законили ’’Войну и мир”. В мае роди­
лась великая княжна Мария. Чет­
вертый ребенок — тоже девоч­
ка — появился в июне 1901 г.
Ее назвали Анастасией.
В течение ужасных событий
русско-японской войны и рево­
люции 1905 г. у Николая и
Александры был единственный

короткий миг безоблачного и вы­
сочайшего счастья. 12 августа 1904
г. Николай записал в своем днев­
нике: "Великий, никогда не забы­
ваемый день, когда милость божья
посетила нас так реально. В час
дня у Алике родился сын. Ребенка
назвали Алексеем”.
Мальчик, которого так ждали,
родился быстро и неожиданно.
Это случилось в Петергофе. Был
жаркий летний полдень. Царь с
женой обедали. Императрица ед­
ва успела справиться со своим су­
пом, как ей пришлось извиниться
и броситься в свою комнату. Не
прошло и часа, как родился маль­
чик, который весил восемь фун­
тов. Первыми начали салют пушки
в Петергофе, затем — в Кронш­
тадте. И вот на расстоянии два­
дцати миль от Петергофа, в самом
центре Петербурга, послышались
орудийные залпы артиллерийских
батарей Петропавловской кре­
пости. На этот раз прозвучало 300
залпов. По всей России прокати­
лось ликование: громыхали пушки,
раздавался звон колоколов, разве­
вались флаги. Царевич Алексей
был назван в честь царя Алексея
Михайловича, которого особенно
выделял и чтил Николай И. Впер­
вые за длительный исторический
период, начиная с XVII в., был
рожден наследник мужского пола,
отцом которого был царствующий
монарх. Это показалось божьей
милостью, вселившей надежду.
Его императорское высочест­
во великий князь Алексей Нико­
лаевич, самодержавный наслед­
ник и царевич, был толстым хоро­
шеньким младенцем с золо­
тистыми кудряшками и ясными
голубыми глазами. Ольга, девяти
лет, Татьяна — семи, Мария —
пяти лет и трехлетняя Анастасия,

171

172

как только им было позволено,
осторожно на цыпочках вошли в
детскую и заглянули в колыбель,
чтобы поближе рассмотреть сво­
его маленького братика.
Спустя почти два месяца Ни­
колай записал в своем дневнике:
"Алике и я начали испытывать ог­
ромное беспокойство. Сегодня
утром без малейшей причины у
нашего маленького Алексея нача­
лось кровотечение в области пуп­
ка. Это продолжалось с небольши­
ми перерывами до вечера. Мы
вынуждены были вызвать хирурга
Федорова, который около семи
часов наложил повязку. Ребенок
был необыкновенно спокоен и да­
же весел. Однако это непереноси­
мо жить в таком ужасном беспо­
койстве”. И на следующий день:
’’Сегодня утром опять появилась
кровь на повязке. Но к полудню
кровотечение прекратилось. Ре­
бенок спокойно провел день, и нет
никаких оснований беспокоиться
за его здоровье”.
На третий день кровотечение
прекратилось окончательно. Од­
нако страх, возникший у царя и его
жены в эти дни, продолжал усили­
ваться. Прошло несколько меся­
цев, и Алексей начал подниматься
в своей колыбели, ползать и по­
пытался ходить. Когда он споты­
кался и падал, появлялись малень­
кие синяки и шишки на его ручках
и ножках. Через несколько часов
они превращались в темно-синие
вздутия. Кровь, пррникавшая в
результате нарушения целостно­
сти сосудов под кожу, не сверты­
валась. Ужасающее подозрение
родителей
подтвердилось.
У
Алексея была гемофилия.
Эта страшная весть, которая в
то время не вышла за пределы
семьи, была самым тяжелым ис­

пытанием для Николая, превос­
ходящим все то, что он чувствовал,
когда узнал о кровавом воскре­
сенье и Цусиме или когда подпи­
сывал Манифест. Эта боль не ос­
тавляла его до конца жизни.
Величайшая ирония судьбы
состояла в том, что так долго
ржидаемое, благословенное рож­
дение единственного сына нанес­
ло царю смертельный удар. Разда­
вались залпы праздничного са­
люта, развевались флаги, а судьба
уже сплела свою ужасную интригу.
Не только проигранные битвы и
затонувшие
корабли,
взрывы
скрытых бомб, революционеры и
их заговоры, забастовки и бунты
раскачали Российскую империю.
Ее гибель была предопределена
незримым пороком, заключенным
в теле маленького мальчика.
Спрятанная от людских глаз,
окутанная пеленой слухов и спле­
тен, развивающаяся по своим
собственным законам, эта тайная
трагедия коренным образом изме­
нит судьбу России и всего мира.
За тяжелыми дверьми Алек­
сандровского дворца в Царском
Селе императорская семья вела
пунктуально размеренную жизнь.
Зимой Царское Село лежало, по­
крытое тяжелой пеленой снегов, и
солнце утром появлялось не рань
ше 9 часов. Николай поднимался в
7 часов, завтракал с дочерьми и
уходил работать в кабинет.
Александра редко выходила и:
своей комнаты раньше полудня.
Утренние часы она проводила в
постели, опираясь на подушки
или в шезлонге. В это время она
обычно читала полученную кор­
респонденцию или писала длин
ные эмоциональные письма своив
друзьям. В отличйс от Николая,
для которого процесс написания

174

писем был мучительным и от­
нимал много времени, Александ­
ра писала обширные письма,
быстро заполняя одну страницу за
другой.
В отличие от многих царству­
ющих особ Николай и Александра
делили общую постель. Спальйая
была расположена в большой
комнате с высокими окнами,
смотрящими в парк. Огромная
цвуспальная кровать из светлого
церева стояла в простенке между
экнами. Стулья и кушетки, по­
крытые коврами с цветочным ри:унком, были расставлены тут и
гам на толстом шерстяном ковре,
в плетение которого входила си­
реневая нитка. Направо от кро­
вати находилась дверь, ведущая в
маленькую комнату типа часовни,
предназначенную для частых уе­
диненных молитв императрицы. В
комнате, полуосвещенной вися| [ими лампадами, находились
иишь одна икона и столик, на ко­
тором лежала Библия. С другой
ггороны кровати была дверь, Бе­
гущая из спальни прямо в личную
шнную комнату Александры, в
которой хранилась, спрятанная от
шосторонних глаз, коллекция стаЬых косметических средств.
I В уютной комнате, окружен­
ная
любимыми
предметами,
■Александра чувствовала себя
рпокойно. Здесь по утрам она го­
ворила со своими дочерьми, по­
могала им выбрать платье и со­
ставляла распорядок их дня. Ни­
колай всегда спешил в эту комнату
■ля того, чтобы за чаем почитать
газеты и обсудить свои семейные
Ьтношсния и государственные де­
ра. Они говорили по-английски,
котя с детьми 11иколай объяснялся
ро-русски, так же как и дети между
1обой. Для Александры Николай

был всегда ’’Ники”. Она для него
была ’’Алике”, ’’Солнце”, ’’Сол­
нышко”. Иногда в комнатах соб­
ственной части дворца раздавался
чистый музыкальный свист, похо­
жий на мелодичную песню птицы.
Это Николай таким образом звал
свою жену. В первые годы заму­
жества Александра, слыша его
свист, вспыхивала, бросала вес
свои дела и спешила к нему. По­
том, когда подросли дети, Нико­
лай начал подзывать их таким же
образом, и птичий свист стал обы­
чным, частым звуком в Александ­
ровском дворце.
Зима для детей царской семьи
была
временем
бесконечных
уроков. Начиная с 9 часов утра
преподаватели
обучали
их
арифметике, географии, истории,
русскому, французскому, английс­
кому. Прежде чем они приступали
к занятиям, их осматривал доктор
Евгений Боткин, придворный
врач, который обращал особенное
внимание на горло и гланды.
Вместе с тем из Петербурга при­
езжал доктор Острогорский —
также для наблюдения за детьми.
Позднее молодому доктору Вла­
димиру Деревянко был поручен
специальный надзор за гемофи­
лией царевича. Однако любимцем
детей оставался Боткин — боль­
шой толстый человек, носивший
синий костюм и толстую золотую
цепь от часов на животе, всегда
надушенный крепкими французс­
кими духами.
Ровно в одиннадцать царь и его
дети делали перерыв в занятиях и
выходили на часовую прогулку.
Иногда Николай брал ружье, что­
бы пострелять ворон в парке. У
него был выводок из одиннадцати
английских колли, и он любил
прогуливаться с собаками, ко-

175

торые крутились и бегали вокруг
него. Зимой он присоединялся к
детям и их преподавателям, и они
вместе делали ’’ледяные горы”, то
есть заливали водой большие воз­
вышения из снега; вода замерзала
и превращалась в прекрасную по­
верхность для катания на салазках
и маленьких санях.
Обед после полудня был в
Царском Селе настоящей цере­
монией, несмотря на то что им­
ператрица почти никогда не при­
нимала в них участия. Николай
обедал с детьми и членами своей
свиты. По русскому обычаю еде
предшествовала молитва, ко­
торую читал, вставая из-за стола и
глядя на икону, священник, затем
нараспев посылая свое благосло­
вение. За царским столом эту роль
выполнял священник Васильев,
духовный отец императорской
семьи. Васильев был из крестьян.
Он не закончил Теологической
академии. То, чего ему не хватало
в силу отсутствия должного обра­
зования, он компенсировал своей
искренностью. Когда он громко
произносил своим хриплым голо­
сом слова молитвы, Александра
была убеждена в том, что это и
есть отражение истинно русского,
глубоко православного духа на­
рода. Как духовный отец Васильев
был удобен. Какие бы признания
Васильев ни слышал на исповеди,
он говорил, кротко улыбаясь: ”Не
огорчайтесь. Дьявол не занима­
ется ни курением, ни выпивкой, ни
буйным весельем. Но тем не ме­
нее он дьявол”. За императорским
столом, среди облаченных в зо­
лотые одежды придворных, Ва­
сильев выглядел человеком, пол­
ным подлинного драматизма. Его
одежда состояла из длинной чер­
ной рясы с широкими рукавами,

177

черная борода закрывала грудь,
большой серебряный крест спус­
кался на цепи с его шеи. Он про­
изводил впечатление огромного
одетого в черное пророка, сидя­
щего за царским столом.
Еще один человек, присутствие
которого не всегда можно было
заметить, украшал император­
ский стол. Это был Кюба — при­
дворный шеф-повар. Его дея­
тельность в Царском Селе была
сопряжена с большими трудно­
стями. Ни Николай, ни Александ­
ра не имели склонности к роскош­
ным и сложным кушаньям, рецеп­
ты которых великий французский
повар привез из своего отечества,
чтобы привить их в княжеских до­
мах России. Николай, например,
любил съесть кусок молочного по­
росенка с хреном и запить это
стаканом портвейна. Что касается
высшего русского деликатеса —
малосольной икры, то Николай
употреблял ее очень редко, по­
скольку однажды это вызвало ост­
рое несварение желудка. Чаще
всего он ел простую еду русского
крестьянина — борщ и кашу, от­
варную рыбу и фрукты. Александ­
ра вообще обращала мало вни­
мания на еду и обычно пощипы­
вала то, что стояло рядом с ней.
Днем, пока дети продолжали
заниматься уроками, Александра
часто отправлялась на прогулку в
экипаже.
Николай редко сопровождал
жену в этих поездках в карете.
Вместо этого он любил ездить
верхом в сопровождении графа
Фредерикса или своего друга гене­
рала Александра Орлова — ко­
мандира императорских гусар ее
величества. Обычно они ехали
полями в сторону Красного Села,
проезжая встречающиеся на пути

деревни. Во время этих прогулок
царь часто останавливался, чтобы
поговорить с крестьянами, рас­
спрашивал об их жизни, о затруд­
нениях в деревне, о видах на
урожай. Зная, что царь часто ездит
на прогулки по этой дороге,
крестьяне из других районов'
ожидали его с тем, чтобы вручить
петицию или обратиться с про­
сьбой. Почти всегда Николай сле­
дил, чтобы эти просьбы удовлет­
ворялись.
В 4 часа семья собиралась на
чаепитие, процедура которого
была всегда одинаковой. Из года
в год — маленький, накрытый бе­
лоснежной скатертью стол. На
нем все те же стаканы в серебря­
ных подстаканниках, тарелочки с
горячим хлебом, английские би­
сквиты. Пирожные и сладости
всегда отсутствовали. Александра
жаловалась своему близкому дру­
гу. Анне Вырубовой, что ’’другие
устраивают более интересный
чай”. Тарелки с горячим хлебом и
маслом подавались неизменно сс
времен Екатерины Великой. Как i
вся жизнь в Царском Селе, цере­
мония чаепития была подчинена
неменяюшпмея
традициям
"Каждый день в одно и то же вре­
мя, пунктуально, — писала Анна
Вырубова, — открывалась дверь
входил император, садился за
стол, намазывал хлеб маслом и
I начинал пить чай. Он выпивал дв
стакана, никогда не больше и
меньше, и просматривал теле­
граммы и газеты. Дети обожали
находиться в это время в комнате
Одетые в свежие белые платьин
и цветные носочки, они проводили
время на полу с игрушками. КогД
они стали старше, игрушки был'
заменены вышиванием и другими
работами, связанными с шитьем

178

Императрица не любила видеть
своих дочерей с не занятыми ни­
чем руками”.
После чая Николай возвра­
щался в свой кабинет. От пяти до
восьми он принимал посетителей,
приезжавших в Царское Село на
поезде. Начинало темнеть. Их
провожали в комнату ожидания,
где они могли посидеть и поли­
стать книги и журналы, дожидаясь
приема у царя.
Николай принимал посети­
телей чаще всего в обстановке,
лишенной официальности. Стоя
перед письменным столом, он
предлагал вошедшему сесть в
:ресло, спрашивал, хочет ли тот
закурить, и зажигал папиросу сам.
Он всех и всегда выслушивал очень
[внимательно и, несмотря на то
что чаще всего схватывал суть и
делал выводы задолго до того, как
посетитель заканчивал свое позествование, никогда его не преэывал. Однако когда Николай
^ставал и подходил к окну, это
зсегда означало, что аудиенция
закончена. Царь не менял своих
зривычек, и этот его жест никогда
ае означал ничего другого, независимо от того, выражал ли царь
свое удовлетворение или сожа­
ление по поводу состоявшегося
азговора. Новичков сурово и
ыстро удаляли. ”Я боюсь, что
омил вас”, — говорил Николай,
ежливо прерывая разговор.
Ужин всегда был интимным, в
угу семьи, несмотря на то что
Императрица неизменно появля­
лась за столом в вечернем туалете
и драгоценностях. После ужина
Александра шла в детскую, чтобы
послушать, как читает свою вечер­
нюю молитву царевич. Вечером,
После ужина, Николай часто са­
дился в гостиную на своей поло­

вине и читал что-нибудь вслух, по­
ка его жена и дочери шили или
занимались рукоделием. Как пи­
шет Анна Вырубова, много раз
бывавшая на этих полных чело­
веческого тепла и уюта вечерах,
которые проводила вместе импе­
раторская семья, царь выбирал
для чтения Толстого, Тургенева
или своего любимого писателя —
Гоголя. В то же время, желая до­
ставить удовольствие дамам, он
мог выбрать модную английскую
повесть. Николай одинаково хо­
рошо владел русским, английским,
французским, неплохо знал не­
мецкий и датский. Его голос, по
воспоминаниям Вырубовой, ’’был
мягким и приятным, с очень ясной
артикуляцией”. Выбором книг за­
нимался специальный библио­
текарь, в чьи обязанности входило
представлять каждый месяц царю
двадцать лучших книг из всех
стран мира.
Иногда вместо чтения они за­
нимались вечерами наклеиванием
в альбом из зеленой кожи с золо­
тым тиснением и императорской
монограммой фотографических
снимков, сделанных придворным
фотографом или ими самими. Ни­
колай любил руководить разме­
щением и наклеиванием фотогра­
фий и требовал, чтобы эта работа
делалась с предельной аккурат­
ностью. ”Он терпеть не мог даже
маленького пятна на столе”, —
писала Вырубова. Приятный, мо­
нотонный день заканчивался в
одиннадцать, когда подавали ве­
черний чай. Перед сном Николай
делал записи в дневнике и погру­
жался в большую, покрытую белой
эмалью ванну. Ложась в постель,
он мгновенно засыпал.

179

Продолжение следует

МУЗЫКАЛЬНЫЕ
СТРАНИЦЫ
Рубрику ведет
Нина ТИХОНОВА

Немало уже говорилось о том,
как трудно пробиться молодому
дарованию, особенно если оно
возмечтало об артистической
карьере. Редакция нашего жур­
нала получает много писем, в ко­
торых читатели спрашивают: как
стать артистом?
Обратиться с этим вопросом к
знаменитости? Звезды обычно
таинственно улыбаются в ответ и
советуют... учиться и не терять

надежды. Мы решили спросить о
пути в ’'легком" жанре певиц1
которая только что пробилась
эфир и с успехом выступила в
телешоу "50 х 50". Вы наверняка
обратили внимание - статная р,