Сквозь века (СИ) [Елена Синякова] (fb2) читать онлайн

Елена Синякова Колдун. Сквозь века

1 глава

Лунный свет обладает способностью являть взгляду невидимое

Когда ты спишь — не дышит даже бог…

Так тихо в мире, словно перед штормом.

Летят планеты, маленьким эскортом

Сопровождая выдох твой и вдох.

И в этой первозданной тишине

Не помню я ни горечи, ни боли.

Сияют в темноте твои ладони –

Две лодочки на шёлковой волне.

Куда бы я ни шёл потом один,

Дыханье это вечно буду слышать,

Пока ты мне опять не станешь ближе,

Чем призрачный небесный паладин,

Чем рай и ад внутри меня и там,

Где мы с тобой согласны на безумство –

Лететь к земле, проверить это чувство:

Спать в тишине, доверившись богам,

Лежать на простынях двух древних рек

И за руки держаться через степи

На маленькой затерянной планете,

Поймавшей наши души словно снег…

Когда ты спишь, не дышит даже бог.

Снежный Рыцарь

1 глава.

— Папа, мне кажется меня преследуют!..

В своём небольшом захламленном гараже, отец занимался ремонтом очередной раритетной и жутко дорогой машины, подняв голову и смерив меня недовольным придирчивым взглядом, буркнул:

— Так кажется, или преследуют?

Я тяжело сглотнула, вцепившись пальцами в свои книги и тетради.

Как можно объяснить то, что чувствуешь словами, когда страшно признаться в этом даже себе?

Я знала, что меня преследуют!

Чувствовала это до мурашек, влажных холодных ладоней и дрожи в коленях!

У меня волосы встали дыбом по всему телу, когда я увидела этого человека впервые!

Высокого, статного, с жуткими глазами.

Он смотрел на меня, как акула на свою добычу.

Всего лишь один взгляд свысока, посреди шумной многолюдной толпы.

Всего лишь один момент, когда наши взгляды пересеклись, как можно было бы подумать, случайно, а мне уже тогда захотелось спрятаться за глухими непреступными стенами и бронебойными дверьми!

Я не успела понять больше ничего, поспешно отводя свои глаза и убегая в толпу. Я боялась оглянуться и увидеть, что он следует за мной. Следует, словно зверь, ведомый своей темной мрачной жаждой. Поэтому я петляла в толпе, заходила во все возможные магазины и всматривалась в высокие витрины бутиков, в кишащую людьми улицу, чтобы убедиться в том, что я иду одна.

Уже оказавшись дома, я смеялась сама над собой, рассказывая об этом своей подружке перед сном по телефону, а она говорила, что я истинный Джеймс Бонд в юбке, только еще очень наивный и совершенно неподготовленный к слежке и игре в прятки.

И не то, чтобы я вспоминала о нем последующие дни, но мое сердце дрогнуло и забилось в груди затравленным зверьком, когда в шумном кафе я снова встретила этот взгляд.

Пронизывающий до костей. Холодный, как сталь и горячий, как боль от ножевого ранения.

Чувствуя, как холодный пот выступает теперь уже не только на дрогнувших ладонях, но и по всему телу, я почувствовала страх. Живой, тянущий, утягивающий в самую пучину черноты такой непроглядной, что она походила на смерть.

Он смотрел на меня в упор, так, словно я была его собственностью, которую он искал так долго, что был зол, но в то же время горел от нетерпения обрести то, что принадлежало ему.

Эта жуткая, темная, порочная, мрачная, неистовая страсть, от которой я задыхалась, хотя он не касался меня, и сидел в другом конце зала в окружении каких-то мужчин и женщин.

Я заставляла себя отвернуться.

Заставляла не смотреть в его сторону, но словно что-то тянуло меня помимо воли, принуждая наблюдать украдкой, как женщины касаются его ладонями горячо и навязчиво, пытаясь привлечь внимание к себе, и в каждом движении их тел был неприкрытый соблазн и обольщение, потому что они хотели его. А он…

…он смотрел только на меня.

Я убегала из кафе поспешно и затравленно, снова боясь обернуться, и на ходу уверяя своих подруг в том, что меня внезапно настигла жуткая мигрень, видя, как кончик его жестоких тонких губ дрогнул в мрачной усмешке.

В тот вечер не было смеха и разговоров о Бонде в юбке.

Я не могла уснуть, так и не поверив убеждениям подруги в том, что мне всего лишь, кажется, это.

Впрочем, утром я все же чувствовала себя более спокойной, и пыталась убедить себя в том, что два раза встретить человека в городе вполне себе реально.

Если бы не эти его глаза…

Проходили дни, а я не могла заставить себя не оборачиваться на улице, боясь встретить его в толпе снова, но выискивая его глазами, даже если от одних этих попыток бросало в жуткую, необъяснимую дрожь.

— А вдруг он маньяк? — заглядывала я в глаза Изабелле, с трудом заставив себя прийти на встречу с ней, в очередном тихом и неприметном кафе.

— В данном случае маньяк — это ты, Маришка! Ты тридцать минут выпытывала у меня описание каждого человека в кафе, прежде чем переступить порог! КАЖДОГО! Это уже становится похожим на паранойю ей-богу! — когда подруга закатила глаза, я лишь сжала в ладонях кружку с остывшим кофе, приправленным большим количеством коричневого сахара и корицей.

— …но я действительно видела его уже дважды!

— Верю! — быстро закивала головой Иза. — Но это не повод впадать в такую истерику! Если этот человек и правда встречается тебе на пути, значит это судьба, а не его больное воображение.

— А вдруг это его болезненная страсть?

Иза рассмеялась слегка наигранно, даже не пытаясь скрыть своего изучающего взгляда на меня, словно тем самым пытаясь сказать, что я не та девушка, по которой стали бы сходить с ума настолько, чтобы навязчиво преследовать.

И она была права, конечно.

Что во мне было особенного, чтобы какой-то мужчина сошел с ума?

Во мне не было ни модельного роста, ни длинных ног, ни походки от бедра. Я не была сногсшибательной блондинкой с голубыми глазами, или знойной брюнеткой с пылким взглядом.

— Ну хорошо. Давай предположим, что этот мужчина действительно появился рядом с тобой дважды не случайно. Но чтобы заявить об этом в полицию, он должен сделать что-то противозаконное.

Я тяжело сглотнула, подумав о том, что его хищные, острые холодные глаза, и этот взгляд, от которого бросало в дрожь даже сейчас, полицейские едва ли расценят как нечто угрожающее жизни и здоровью.

И потом. Я понимала, что совершенно не могу описать его.

Было лишь ощущение удушливого страха и того, что он огромный, но не более.

Я не смогла бы описать ни его лицо, ни особые приметы. Даже не знала, какие у него волосы и одежда.

— Ты права, Иза. Все это полный бред. Прости, что забиваю твою голову всем этим.

Я старалась улыбаться и выглядеть как обычно, но пешей прогулке до дома предпочла такси, на что подруга лишь сокрушенно покачала головой.

Несколько дней я думала об этом. Пыталась взвесить все факты, ходила теми же дорогами, что и всегда, словно пыталась выловить его. На живца.

Но незнакомец не появлялся больше.

Прошло ровно две недели с момента нашей случайной или запланированной встречи в кафе, и я даже с облегчением начала думать о том, что возможно, одна из тех женщин смогла охмурить его, и привлечь все внимание этого воистину жуткого человека, даже если я не представляла, как можно было хотеть его. Хотя, не представляла и того, как он толком выглядит.

Думать о подобном ранним утром в здании городской библиотеки, куда я приехала в числе первых, хотелось меньше всего. На носу были зимние экзамены. Япоказала список необходимой литературы консультанту.

— Поднимитесь на самый верхний этаж. Блок Б. Это будет справа от лестницы. Большинство из книг по вашему списку вы сможете найти как раз там. Ориентируетесь по указателям. Три книги, которые я выделила маркером, я найду сама. Заберете их, когда будете уходить, — пожилая женщина строгого и начитанного вида, отдала мне список обратно, поправив тонкую оправу очков и кивая на лестницу, которая уходила вверх на несколько этажей.

Всего их было три.

И мне нужно было на последний, под самой крышей.

— Третий этаж, направо от лестницы, — повторила женщина, видимо заметив заминку с моей стороны, на что я поспешно кивнула, забирая список с необходимой литературой:

— Благодарю.

И что было такого пугающего в третьем этаже?

В конце концов, я была в общественном месте!

Да, в тихом. Да, народу здесь всегда было крайне мало, но ведь это был совсем не повод паниковать!

— …и правда паранойя, — бурчала я себе под нос, когда поднялась на этот самый последний этаж, вдыхая в себя аромат пыли и знаний, накопленных тысячелетиями в сотнях и миллионах томов, что были собраны под одной крышей.

Десятки и сотни стеллажей стояли стройными рядами со множеством указателей, которые я принялась активно читать, чтобы понять, куда мне двигаться дальше, в поисках того гранита знаний, который в ближайшие недели придется активно грызть, когда вдруг почувствовала дрожь.

Она начиналась от коленей, оплетая мелкими кусающими мурашками все тело и путаясь в волосах, отчего в какой-то момент даже свело челюсти.

Странная и совершенно необъяснимая реакция тела, ведь я не чувствовала промозглости или холода большого пространства, как бывает обычно в помещениях, свыше нескольких тысяч квадратных метров.

Только дело было вовсе не в холоде.

А в том, что ощутила прямо за собой кого-то.

Того, чей аромат казался колючим и холодным, пробираясь прямо под кожу и отбирая воздух, чтобы только я не могла закричать, потому что это был ОН!

Как я поняла это?

Не знаю…

Словно все тело кричало об опасности, но в то же время не могло даже сдвинуться с места, вбирая в себя его близость, и этот странный колючий аромат, от которого начиналось легкое головокружение и паника, такая горячая и всепоглощающая, что я не смогла больше даже выдохнуть застывшего в легких воздуха.

Каждой клеточкой своего сжавшегося тела я ощущала его присутствие.

То, как он возвышался надо мной. Как размеренно и глубоко дышал, опустив голову вниз и глядя на мое лицо, когда я ощущала, как его дыхание щекочет мои дрожащие ресницы. Как не касался меня, но поглощал собой, подобно черной дыре, где нет спасения.

Он не двигался.

Не нападал.

Не говорил.

Просто дышал и стоял рядом, но меня трясло так, словно пронзало тысячей молний от макушки к пяткам, затмевая разум и поглощая все мои эмоции, оставляя лишь животный, первобытный страх.

Не знаю, как смогла заставить себя двигаться и встать с ним лицом к лицу, даже если для этого мне пришлось собрать всю свою волю и смелость в кулак, стараясь не упасть на колени своими дрожащими ногами.

Так вот ты какой.

Хищный.

Острый.

Жестокий.

Действительно высокий, настолько, что приходилось смотреть в его лицо, запрокидывая собственную голову. С мощными широкими плечами и длинными ногами. Облаченный в элегантную темную одежду, которая не скрывала красоты его тела, но делала вид еще более темным и устрашающим.

У мужчины было овальное лицо с длинным, совершенно прямым носом, отчего он казался в буквальном смысле острым, впалые скулы, поросшие щетиной, где проглядывали седые волосинки вперемешку с иссиня-черными. Даже кончики его ушей были заостренными, словно в этом человеке каждая грань была острой, хищной и ранящей.

Тонкие губы снова дрогнули в усмешке, когда я тяжело сглотнула, вдруг подумав о том, что не могу назвать его красивым, или хотя бы привлекательным, но все-таки было в этом мужчине что-то такое завораживающее и опьяняющее, что невозможно было отвести глаза.

Может быть дело было в силе, которая струилась от него кусающими импульсами, отчего постоянно хотелось сделать постыдный, но спасительный шаг назад. В его надменности и том снисхождении, с которым он позволял рассматривать себя.

А еще в глазах. Синих-синих.

Его взгляд походил на удар молнией, когда тебя ослепляет и скручивает от неожиданности, пока ты тонешь в этой стихии, понимая, что не выживаешь, совершенно дезориентированная и хрупкая, чтобы прийти в себя от страшных ран и ожогов по всему телу, понимая что после вспышки ошеломительно обжигающего холода, пришел огонь, испепеляющий дотла.

Да, именно этот огонь пугал меня в его взгляде.

Именно он заставлял меня чувствовать себя потерянной, даже если вокруг были сотни людей, и обнаженной, даже если на мне была одежда!

Он и сейчас смотрел именно так.

До дрожи, до странного покалывания в кончиках пальцев, в попытках спрятаться от него как можно скорее и дальше, но в то же время не в состоянии сделать даже шага, я сипло выдохнула, едва слыша сама себя:

— …я закричу!

Его черные ресницы опустились на мои губы, словно я сама только что призвала дьявола на свою погибель, побледнев и почувствовав, как от лица отхлынула вся кровь, а мужчина вдруг улыбнулся, показывая идеально белые ровные зубы и очаровательную улыбку, которая не потеряла своей хищности и жестокости.

Кажется, теперь я понимала, что могли в нем найти те женщины в кафе.

Он был подобен холодной скале, вершина которой покрыта льдом и снегом, и укрыта непроглядной тьмой.

Эта скала может стать твоей погибелью, если ты не рассчитаешь силы.

Но может стать и спасением, за которой ничего не будет страшно…кроме него самого.

Словно затравленный зверек я шарахнулась от него назад, ударившись спиной о стеллаж и чудом не перевернув его на себя, когда он протянул руку вперед, показывая широкую ладонь и на удивление изящные длинные пальцы, не лишенные, однако силы, но не чтобы коснуться меня, так же горячо и навязчиво, как смотрел, а чтобы развернуть в моей дрожащей ладони помятый список литературы.

Он даже не коснулся меня, а я не смогла и пикнуть, глядя распахнутыми глазами, как мужчина чуть склонился, и его черные ресницы опустились вниз, чтобы порхнуть, когда он быстро прочитал все то, что было написано моей рукой.

— Психология. Межличностные отношения. Отклонения в поведении, — от звука его голоса меня снова бросило в дрожь. Он казался каким-то нереальным. Слишком глубоким, чувственным и сильным, чтобы принадлежать простому смертному человеку, а не какому-нибудь великому королю прошлого, кто мог парой слов заставить многотысячное войско следовать за ним в самую пучину смерти без сомнений и боязни. — Блок психологии напротив.

И снова я была не просто растеряна, а потеряна, захлопав глазами и пытаясь понять, как же я очутилась в этой ситуации, рядом с мужчиной, который пугал и одновременно завораживал своим странным, колючим и хищным обаянием.

— …я не туда попала? — пролепетала я, стараясь по крупицам собрать себя воедино и хотябы внешне не выглядеть такой испуганной и подавленной рядом с ним, видя, что его жуткие синие глаза снова набросились на меня со всей той дикой, неистовой и мрачной жаждой, которая едва ли доступна нормальному здоровому человеку, а не маньяку, словно он не ожидал, что в его присутствии я смогу открыть рот, что веселило и восхищало его.

— Ваш блок прямо напротив. Справа от лестницы.

Господи! Нельзя давать маньякам такой голос!

Я с трудом удержалась оттого, чтобы не закрыть глаза и не выдохнуть тяжело и судорожно, заставляя себя держать спину ровно, а плечи прямо, даже если колени дрожали и тряслись так, что мне казалось, что подол моей юбки двигается мелкими волнами в такт затравленному сердцебиению.

Нужно было бы оглянуться и понять, куда именно я свернула, но невозможно было оторвать глаз от этого лица и пожирающего взгляда, словно он жадно вбирал в себя даже мое хрупкое невесомое дыхание.

— А это?..

— Блок оккультизма.

Самое место для такого жуткого и гипнотического человека!

Опустив ресницы чуть вниз, и скользнув по мощной груди в черной тонкой кожаной куртке, я почувствовала, как волосы на затылке зашевелились от ужаса, потому что увидела в его руках большую книгу в черном перепеле с какими-то древними символами и изображениями, не поддающимся расшифровке, но со скромным переводом в неприметных скобках, которая гласила «Книга мертвых».

Мне показалось, что он снова хмыкнул надо мной, вдруг делая шаг вперед и явно пытаясь приблизиться, но страшно было поднять глаза и снова встретиться с этими глазами, которые отбирали мою волю, оставляя только страх и что-то неведомое, что дрожало внутри, заставляя снова и снова останавливаться, в попытках сбежать от него.

Мне показалось, что я закричала.

Беззвучно, подавлено, но выпуская все те эмоции, которые душили меня, овиваясь кольцами вокруг, видя, как большое стройное тело остановилось возле меня, застыв в напряжении и тяге, которую я ощущала на уровне необъяснимых импульсов и дрожи во всем теле, такой сильной, что на мне выступили предательские мурашки.

И он увидел их.

Его черные ресницы снова порхнули и остановились сначала на моей руке, а затем шее, где участок открытой кожи выставлял напоказ то, что я не смогла скрыть и то, что не могла объяснить, пока он находился так близко.

Я чувствовала, как дергается в такт учащенному и перепуганному стуку сердца тугая венка на шее, горя неясным желанием, обнять себя и закрыть холодными ладонями свою обнаженную кожу, чтобы только спрятать ее от этого взгляда, которым он касался меня жадно и несдержанно, словно ласкал собой, без страха и стеснения.

В какой-то момент было стойкое и непередаваемое чувство, что сейчас он сделает последний шаг, разделяющий нас, и просто накинется на меня.

Для чего? Лучше было не думать об этом!

Но мужчина вдруг отступил в тень стеллажей, склоняя манерно голову и проговорив: «Доброго дня, леди!» просто скрылся с моих глаз, словно его и не было рядом.

Я бы могла поверить даже в собственное безумие, если бы не ощущала его аромат, который продолжал кружить надо мной, пугая и кусая до головокружения, оседая на моей одежде и волосах, словно невидимая метка, которую могли ощущать только я. И он.

— Господи боже… — прошептала я себе под нос, глядя на свои дрожащие пальцы, которые судорожно сжимали в руке список литературы, словно это было моим единственным оплотом спасения и здравого рассудка.

Хотелось ущипнуть себя побольнее и сбросить эту темную обволакивающую пелену, которая не давала мне прийти в себя, даже когда этот страшный человек ушел, но сделать ничего не успела, потому что мир накренился и полетел на самое дно ада, от ощущения сильных властных рук на мне, которые схватили и держали, так цепко и горячо, что я не успела сделать совершенно ничего.

Не нужно было даже открывать своих ослепших на секунду от ужаса глаз, чтобы понять, что ОН никуда не ушел. Только дал мне минутную передышку, прежде чем наброситься со всей своей черной, неистовой страстью, обхватывая своими ручищами и поднимая высоко над полом, впиваясь своими губами так, словно собирался меня съесть.

Нет, не так.

Он пожирал меня!

Вдыхал мою душу в себя, заполняя собой, своим ароматом, своей жуткой безудержной страстью, которая терзала его так сильно, что не могла удержать от боли, когда эти длинные сильные пальцы впивались в меня, прижимая к большому твердому телу так, словно он хотел, чтобы явросла в него навеки.

Я не смогла опомниться сразу!

Все произошло слишком быстро, и я вдруг подумала о том, что его губы были мягкими и жадными, когда мне казалось, что они могут причинять только боль.

Осознание беды и дикости всего происходящего ударило меня спустя долю секунды, когда его язык слишком настойчиво и властно проник в меня, касаясь моего, умело и жадно, оставляя во мне его вкус и аромат, который к большому моему стыду и сожалению не был мне противен и не казался отталкивающим!

Теперь я кричала в голос, судорожно сопротивляясь, и с каким-то холодным ужасом понимая, что не могу сделать совершенно ничего — ни пошевелиться, ни вздохнуть, ни оттолкнуть его от себя!

Везде был ОН!

Он окутывал, сжимал, повелевал, забирал последние крохи воздуха в легких, чтобы до краев наполнить собой! Чтобы я захлебнулась им, умерла, но воскресла и принадлежала только ему одному, заклейменная им!

Беспомощная, словно бабочка в лапах паука, я дрыгала ногами в пустоте, вцепляясь пальцами в куртку на его широких плечах, понимая, что еще немного и я на самом деле потеряю сознание, оттого, что просто не могу дышать, чувствуя, как слезы потекли по щекам и я всхлипнула, распластавшись на его большом твердом теле, которое было таким невообразимо мощным, что сложно было представить всю его силу.

Он остановился так же неожиданно, как и налетел на меня, но не торопясь убирать голову, которая была так низко, что его ресницы щекотали мои, а горячее терпкое дыхание опаляло мои губы, вдруг что-то проурчав на странном языке, которого я не понимала, но снова покрылась с ног до головы мурашками, оттого, как эти буквы сливались в неведомые слова, пробираясь по моей коже не то обжигающим холодом, не то невообразимым огнем.

Я понятия не имела что он сказал, замерев и дыша тяжело и хрипло, завороженная его голосом, собственным страхом и неожиданной болью, когда он снова подался вперед, продолжая овивать своими ручищами и держать над землей, впечатывая в себя, и кусая за губу так, что кровь тут же выступила багровой каплей, заставляя его заурчать каким-то совершенно нечеловеческим, низким и хриплым голосом, а меня вскрикнуть.

Господи, этот человек не был здоров!

Он точно был маньяком!

И я была в его руках, теперь заверещав и забившись с новой силой, видя лишь его шальную широкую улыбку и белые зубы, которые сверкнули, когда он подался вперед в последнем легком поцелуе, чтобы собрать своими губами кровь с моих губ.

Он отпустил меня, аккуратно поставив на пол, и прикасаясь большим пальцем к губам, а я кричала и пыталась отбиваться, словно потеряв рассудок, пока не услышала недовольный женский голос и нервный стук каблуков, который поднимался снизу и спешил ко мне.

— Что здесь происходит?!

Та самая женщина-консультант показалась на лестнице, строгая и недовольная, со сведенными бровями и хмурым взглядом, отчеканив:

— Первое правило нахождения в библиотеке — это тишина! И если вы, мисс, не в состоянии…

Она запнулась, замолчав как-то смущенно и сконфуженно, когда ее тонкие брови поползли сначала в удивлении вверх, а затем снова сошлись на переносице, но теперь в глазах отразился скорее испуг и явная доля непонимания происходящего.

Представляю, как я выглядела со стороны — помятая одежда, всклокоченные волосы, трясущиеся руки, в которых дрожал измятый список литературы, прокушенная губа, которая тут же опухла и кровоточила, и полные ужаса распахнутые глаза с мокрыми от слез ресницами. А еще этот жуткий тип со своими глазами, в которых был мой персональный ад!

— С вами все в порядке, мисс?..

Каким же глупым был этот вопрос!

Разве по мне можно было сказать, что я была хотя бы капельку в порядке?

От шока, я не сразу смогла заговорить, судорожно хватая ртом воздух и хрипло выдыхая на крике:

— Это он! ОН!

Женщина быстро заморгала, озираясь по сторонам, хоть и удивленно, но все-таки сосредоточенно, словно пыталась найти глазами кого-то. Но не видела.

Страшно было оглянуться, но еще страшнее было понимать, что ничего не закончилось, когда я обернулась, вздрагивая всем телом, потому что вокруг были только стеллажи с книгами.

И больше никого.

— Он был здесь, клянусь! — ноги подогнулись сами по себе, и я бы рухнула на пол, если бы женщина не поймала меня, внезапно обнимая, и быстро заморгав, словно пока не могла решить для себя, считать ли меня сумасшедшей, или кинуться к охране, для поиска того, кого здесь не было.

Охрана не поможет.

Я знала это. Просто чувствовала внутри себя, вместе с его ароматом и жаром, который продолжал терзать изнутри, даже если он больше не касался меня, словно заклеймив собой.

— Он только что был здесь! Не могла же я сама с собой сотворить подобное!

Женщина верила мне. Я видела это в ее серьезных серых глазах и попытке помочь, когда она снова быстро окинула меня взглядом, увлекая за собой вниз, где были малочисленные люди и много света.

— Давайте я налью вам кофе, вы успокоитесь и все расскажите. Хорошо?

Я быстро закивала, в единственном желании — оказаться как можно дальше от этого места и всего того, что напоминало о НЕМ, даже если его аромат витал незримым облаком надо мной, буквально въевшись в мою одежду и волосы, отчего постоянно хотелось оглянуться, чтобы понять, что его нет рядом.

Отныне я не чувствовала себя в безопасности нигде.

Выпила кофе, принесенное отзывчивой хоть и строгой женщиной, смущаясь и как можно более пространно рассказала о случившемся, снова замечая, как в ее глазах промелькнула доля сомнения, она выдохнула вкрадчиво и как-то осторожно:

— Моя смена с самого раннего утра. Я открывала библиотеку и встречала всех прибывших сегодня. Утром всегда очень мало людей и в силу своей профессии у меня отличная память на людей и лица. Мужчина, которого вы описали, не входил в библиотеку.

Я тяжело сглотнула, ощущая внутри ядовитую горечь. И снова этот опоясывающий страх, казалось, что даже температура воздуха вокруг опустилась на пару градусов ниже.

— Возможно есть какой-то запасной выход? — прошептала я, все еще пытаясь отыскать эти призрачные нити, ведущие к правде.

— Он закрыт и опечатан. Им никто не пользуется вот уже как десять лет.

Я только кивнула в ответ, не желая больше говорить на эту тему, чтобы не чувствовать себя еще более сумасшедшей, чем сейчас.

Мое тело не обманывало меня.

Он был!

— Хотите мы вызовем скорую, и вас отсмотрят врачи и полицейские? — тепло отозвалась женщина, на что я лишь отрицательно покачала головой.

Что я скажу им? Что на меня напал некий призрачный тип, которого здесь не было?

Мне нужно было успокоиться и прийти в себя.

— Вы не поможет мне с книгами? — сипло прошептала я, понимая, что не смогу найти в себе столько сил и мужества, чтобы выйти на улицу.

Нет, я и здесь не чувствовала себя в безопасности, но по крайней мере здесь были люди. Была охрана. В конце концов, была эта милая женщина, которая быстро кивнула, усадив меня за стол в читальном зале, самый близкий к себе, а потом сама лично отобрала все необходимые книги, которые принесла мне, аккуратно положив на край стола.

Спустя несколько минут в зале появился тучный мужчина с дубинкой, в черном форменном одеянии полицейского, который по всей видимости был охранником, и я нервно улыбнулась, вспомнив высокую мощную фигуру этого маньяка, понимая, что охрана не поможет, если он явится снова.

Я честно пыталась отвлечься.

Пыталась углубиться в мир знаний, что-то неловко чиркая в блокноте, но не могла перестать вздрагивать каждый раз, когда кто-то появлялся в читальном зале, всматриваясь в каждую мужскую фигуру с горечью паники, которая углубилась где-то внутри, и залегла на дно, словно черная дыра.

К обеду людей в библиотеке значительно прибавилось.

Стало немного шумнее, и женщина-консультант часто шикала на веселую молодежь, призывая к порядку и дисциплине, а еще украдкой бросала встревоженные взгляды на меня.

И ее можно было понять.

Я проторчала в читальном зале весь день, вынужденная попрощаться и сдать литературу только потому, что закончился рабочий день, и все посетители должны были покинуть помещение до следующего утра.

Но я была ей благодарна от всей души, когда внимательная женщина вызвала мне такси и даже проводила до машины, очевидно замечая, как я, оглядываюсь и с дрожью всматриваюсь в каждое темное пятно на улице в опустившихся сумерках.

И вот я была дома, и совершенно не знала, как объяснить папе свой страх, вздрагивая истерично даже от знакомого лязга его инструментов, которые он часто менял.

— Это что еще? — я не заметила, как папа оказался рядом, касаясь меня указательным пальцем за подбородок и хмурясь, глядя на прокушенную нижнюю губу, которая конечно же припухла и не вызывала своим видом восторга. — Какая же ты невнимательная, Маришка! Вечно торопишься и травмируешь себя!

Папа цыкнул недовольно языком, и пождал губы, не видя, как я вдыхаю запах гаража, где смешались бензин, аромат старой потертой кожи и стали, лишь бы стереть из воспоминаний другой аромат. Чужой. Пугающий. Ввергающий меня в те минуты, где я оказалась в его руках. Во власти его губ и того безумия, которое терзало этого человека.

Я до сих пор ощущала вкус его губ и языка в себе, сколько бы чашек кофе не выпила, чтобы стереть из памяти и своего тела все напоминания о нем.

Но ничего не помогало. Ничего не могло спасти меня.

— И как теперь ты в таком виде покажешься перед гостями?

— Гостями?

— Ну разве не сегодня должны прийти родители этого чертова Дэна, чтобы сосватать тебя официально? — я поморщилась не столько оттого, с какой ненавистью и презрением выплюнул эти слова отец, сколько оттого, что события последних дней совершенно выбили меня из привычного уклада жизни при чем настолько, что я напрочь забыла о таком важном событии в своей жизни!

Этот человек сведет меня с ума!

Видимо этого он и добивается!

— Пап, не надо…

— Что не надо? Твоя мать с утра из кухни не вылезает, чтобы накормить этих гаденышей, а сестра вычистила дом так, словно мы готовимся перестраивать его в чертову операционную!

Я поморщилась, понимая как никогда, что сегодняшний вечер будет сложным и напряженным.

Папа искренне, всей душой ненавидел свою будущую родню, и был совершенно против этого брака. И ничего бы не получилось, если бы мама не встала на мою сторону, заявив, что чувства дочери превыше всего. Даже интуиция отца, на которую он ссылался каждый раз, если что-то шло не так, всегда заявляя только одно: «А ведь я сразу говорил, что так и будет!»

Положив свои тетради и учебники на его грязный, вечно захламленный деталями стол, я подошла к отцу, обнимая его сзади и блаженно вдыхая такой теплый и родной аромат, примирительно улыбнувшись:

— Всего один вечер, пап.

— Эти гавнюки унизили тебя! — в тысячный раз надулся отец, злобно клацнув зубами, но все-таки положив свои широкие теплые ладони поверх моих, не боясь замазать мазутом, а я в тысячный раз терпеливо и спокойно улыбнулась ему, не пытаясь доказать, что он не прав, а просто стараясь донести свою правду:

— Никто меня не унижал.

— Потащили тебя в больницу, чтобы убедиться в твоей невинности!

Уже несколько месяцев прошло, а папа продолжал беситься и дрожать от ярости каждый раз, когда только вспоминал об этом.

— Ну я же уже столько раз объясняла. Родители Дэна очень ревностные католики и поэтому для них важно, чтобы все условности были соблюдены. И потом, ты же знаешь, что католические семьи очень редко позволяют своим детям связывать себя узами брака с иноверцами.

— Можно подумать, что католики не трахаются! — фыркнул злобно отец, на что я лишь простонала:

— Ну, паааааап!

— Что пап? Лучше бы за сыновьями своими следили, прежде чем лезть под юбки девчонкам! И не надо мне тут глаза закатывать! Думаешь, я не слышу, что люди говорят про этого твоего Дэна?! Ты не смотри, что я постоянно в гараже с железяками и машинами! Я тоже много что знаю!

Этими словами начиналась каждая наша ссора, я тут же кидалась защищать своего жениха, а папа нападал до последнего. Пока не вмешивалась мама и все не затихали.

— Опять будешь напоминать мне про ту историю с задержанием? — тут же надулась я, даже если не перестала обнимать своего мрачного, часто слишком эмоционального отца, который любил поголосить, а он продолжал держать меня легко за руки, обнимая в ответ, даже если уже завелся и начинал не на шутку злиться.

— Буду!

— Это не были наркотики, пап! Дэн пытался разнять драку в клубе и его забрали вместе с остальными! Наркотики нашли не у него лично, а у одного из парней в общей компании друзей!

— Ты мне зубы то не заговаривай! Мелкая ты еще, чтобы знать людей! Он тебе наговорил бреда всякого, а ты и уши развесила!

— Если бы дела были на самом деле настолько серьезные, и Дэн был замешан в этих поставках наркотиков, думаешь, его бы выпустили в тот же день из полиции?

Это всегда был мой контраргумент, на который отец лишь злобно хмыкнул, поворачиваясь ко мне вполоборота и выгибая брови:

— Ты мне сказки то не рассказывай! Будто в полиции все такие честные и неподкупные!

Эти препирательства были бессмысленны.

Я по опыту знала, что мы можем целый день вести такой разговор с папой, обязательно поругаться и надуться друг на друга, а потом еще не разговаривать несколько дней, пока не вспылит мама, но только сегодня был очень важный день в моей жизни, и нельзя было омрачить его. Еще больше.

Поэтому я выдохнула первой, потянувшись, чтобы поцеловать папу в щетинистую щеку и завершить спор на этой ноте, больше не углубляясь в его дебри.

— Ладно, иди к матери. Помоги ей там, и готовься, а то скоро принц твой прибудет, — пробурчал в ответ отец, отвернувшись, чтобы снова углубиться в любимый мир стали и механизмов, уже не видя, как я улыбнулась.

Сначала широко, но тут же тихо застонав от боли на губе, которая в эту же секунду вернула меня в страшные, едкие воспоминания о том типе, словно снова кидая в его руки и жар.

Он был как черное пятно в моем солнечном и когда-то чистом мире.

Словно та самая ложка дёгтя, которая испортит столько меда, сколько только способно поместиться в одной маленькой душе.

И поднимаясь в свою комнату, я снова всматривалась в сгущающиеся сумерки на улице, зябко морщась и боясь увидеть в темноте синие хищные глаза, которые будут следить за мной, не моргая и забирая мою испуганную душу в свою власть.

— Господи, что я скажу Дэну?

Я поморщилась, глядя на себя в зеркало и понимая, что губа выглядит еще хуже, чем я думала. Место укуса стало просто багровым и пульсировало от боли, отчего губы стали неестественно пухлыми. Такое не замазать ни одной помадой!

Не могу же я рассказать ему в день нашей официальной помолвки о том, что меня преследует какой-то жуткий тип с бешеным взглядом, который целовал сегодня так, что прокусил губу.

…целовал так, как еще никто в моей жизни. Даже Дэн.

Я тяжело сглотнула, глядя на себя в зеркало и видя, как щеки покрылись румянцем от одного воспоминания о том, что делал этот мужчина. Как он касался меня. Как держал в своих руках, не давая права выбора, властвуя над всем, что происходило вокруг.

Это было ужасно! Но это было и завораживающе!

— Какой стыд, господи!!! И ты еще думаешь об этом!

В ярости на себя я кинулась в ванну, принявшись остервенело тереть собственные губы, а затем и вовсе забравшись в ванну, вылив почти половину бутылки ароматной пены, чтобы только стереть со своего тела и волос запах этого мужчины! Чужого, жуткого, неподдающегося логике или морали!

— Если появится на моем пути еще раз, вызову полицию и напишу заявление о домогательствах! — шипела я сама себе, готовясь к одному из самых важных вечеров в моей жизни и пытаясь взбодриться и выбросить уже из головы его жуткий хищный образ.

Этот тип был полной противоположностью моего Дэна — золотовласого, с обаятельной улыбкой на чувственных губах и теплым светом карих глаз. Просто как день и ночь, лето и зима! Их даже сравнивать было злостным богохульством!

В Дэна сложно было не влюбиться с первого взгляда, и я все еще не верила, что он выбрал меня из множества девушек, которые выказывали ему собственное расположение, а часто просто бегали, навязываясь до безобразия.

Возможно я бы сомневалась в его искренности по отношению ко мне, но мы были вместе вот уже как два года, и все это время Дэн хранил верность своему слову, что у нас все будет серьезно, по закону и как положено. Даже первая близость в брачную ночь!

Кусающий холод этого синеглазого маньяка, который кружил рядом даже после ванны и моих духов, почти рассеялся, как только Дэн появился на пороге, прекрасный до рези в глазах, с букетом цветов для моей мамы и конфетами для младшей сестры, согревая мою озябшую душу своей улыбкой, но растерянно улыбаясь на колкий хмурый взгляд отца, когда тот пробурчал:

— А мать ваша где? — папа поперхнулся, когда получил локтем в бок от мамы, тут же добавив еще более мрачно и сухо, но уже немного вежливее. — В смысле миссис Томпсон не почтит нас своим присутствием сегодня?

— Прошу простить мою супругу за отсутствие, — тут же отозвался отец Дэна, который сегодня выглядел бледнее обычного. — Еще утром с ней все было хорошо, и мы готовились, чтобы прийти к вам со всеми почестями, но в обед ей стало нехорошо. Должно быть какое-то пищевое отравление. «Она отправила вам открытку с самыми искренними извинениями», — мужчина протянул конверт моей маме. — На самом деле, кажется, и меня немного коснулась эта хворь, но сегодняшнее событие настолько важно для наших детей, что я подумал, у нас просто нет права откладывать его даже на несколько дней.

— Надеюсь это не заразно, — в свойственной только отцу вечно недовольной и язвительной манере пробурчал он, в очередной раз получив от мамы, как можно более незаметно, пока она старательно улыбалась и пыталась хотя бы казаться приветливой и радушной хозяйкой дома.

Мама не имела ничего против родителей Дэна, и была на моей стороне, даже если в душе была скорее согласна с папой в том, что этот брак не самая лучшая затея. И меня это радовало.

— Прошу вас, проходите, — широко и максимально открыто улыбнулась мама, приглашая всех в зал, когда Дэн потянул меня за руку, заставляя остаться на минуту в прихожей, чтобы чуть коснуться пальцами моей губы.

Скрыть рану не получилось, как бы я не пыталась замаскировать ее тональным кремом под слоем помады максимально естественного цвета, и я нервно улыбнулась на сведенные брови своего жениха, когда тот выдохнул:

— Как ты умудрилась, детка?

— Была сегодня в библиотеке и споткнулась на ступеньке, когда говорила с Изой. Сама не понимаю, как это произошло.

Да уж! Оправдание просто на грани фантастики! Но Дэн улыбнулся, явно поверив в эту нелепость, чуть подмигивая мне и прошептав:

— Я поцелую и все пройдет!

Ну почему в этот момент я снова вспомнила ЕГО и тот жуткий ядовитый поцелуй, который никак не выходил из головы, отравляя мою жизнь?!

— Дети, вы где потерялись? — услышала я голос мамы из зала, тут же потащив легко Дэна за собой, и надеясь, что он не заметил, как я покраснела. А если и заметил, то списал это на волнение от предстоящей помолвки.

Как бы я не переживала, и не боялась за этот вечер, а все прошло прочти идеально!

Мама была очаровательной и внимательной, сестра выглядела будто ангел небесный и умиляла одним только своим видом. Даже папа молчал и не выпускал своих колкостей на публику, хоть и не мог сделать вид, что доволен всем происходящим.

Теперь торжественно и официально мы были помолвлены, и изящное тонкое кольцо было на моем пальце, как знак того, что я принадлежу только одному мужчине! Самому лучшему и достойному! Тому, кто не допустит грубости по отношению к женщине, и уж тем более не посмеет принуждать ее к поцелую!

— Ну теперь то у меня точно есть право обратиться в полицию в случае необходимости!

Почему-то, в том, что этот случай представится я уже не сомневалась…и поежилась даже, лежа в собственной постели в родном доме, который был моей крепостью.

Теперь, когда скромное семейное торжество осталось позади, и я снова осталась наедине с собой, мысли о НЕМ вернулись, словно выползая из темных углов моей комнаты, вслед за опустившейся мглой непроглядной ночи, заставляя меня натянуть одеяло до самого подбородка. И не выключать ночника.

2 глава

Снег становился все выше и выше, сковывая движения не только своим обжигающим холодом, но и белой пеленой, которая казалась такой пушистой и воздушной только на вид, а на деле же была словно болото, что тянуло на дно.

Пот струился по моей спине от натуги и попыток не утонуть в ворохе снега, но я упрямо шла только вперед, туда, куда не сунулся бы ни один здравомыслящий человек. Особенно ночью.

Но другого шанса покинуть дом у меня не было.

А то место, что называли «черным лесом» одинаково страшило и темной ночью, и при ярком свете дня.

Много жутких слухов ходило об этой части леса, и я упорно отгоняла от себя все то, что лезло в голову, но получалось с трудом, и перед глазами так и стояли обезглавленные тела молодых парней нашего небольшого поселения. Оторванные руки и ноги, которые находили иногда люди в поле с криками, плачем и мольбами принять души мучеников и глупцов, что посмели сунуться в этот лес, ради забавы, или чтобы доказать всем, что они не трусы и ничего не боятся.

В последний раз нашли девушку…говорили, что у нее не было внутренностей.

И зачем только мой мозг напомнил об этом именно сейчас, когда показалась кромка леса, и я больше не слышала ничего, кроме стука собственного перепуганного сердца, даже сквозь унылые и мрачные завывания ветра в могучих кронах вековых елей.

Все кричало во мне: «Беги!!! Уходи отсюда, пока не поздно!!!» — но я стояла словно привороженная, глядя в лес, который и правда выглядел ночью совершенно черным, словно вход в преисподнюю.

Может так оно и было.

Потому что того, кто обитал в этом лесу, называли не иначе как самим Дьяволом.

Никто не мог сказать точно, как он выглядит.

Кто-то говорил, что он рыщет по лесу и окрестностям в виде черного зверя, который наводит страх, настолько сильный, что все увидевшие его сразу же седеют и стареют на пять десятков лет.

Кто-то спорил и утверждал, что он худой морщинистый старец в черном балахоне, с бесцветными глазами, которые не видят людей, а только их души, при чем не важно, души живых людей или уже давно умерших.

Но он мне и был нужен.

И было уже не важно, был ли он на самом деле темной силой, или человеком — если он мог мне помочь в моем деле, то я была согласна на все!

Погруженная в свои тяжелые мысли, стоя по пояс в ворохе снега, я даже не обратила внимания на то, как ветер вдруг стих, и только пушистые хлопья снега медленно падали белой стеной, укрывая весь мир колючейшалью. И заметая мои следы.

— Глупая ты.

Я ахнула, чуть не свалившись в снег, и покачнувшись всем телом от ужаса, когда услышала голос, что шел, словно из самого леса, отражаясь эхом от могучих стволов, но при этомслышался так близко, словно кто-то стоял рядом со мной, отчего я быстро и затравленно обернулась, но никого не смогла отыскать глазами.

Глубокий, низкий, надменный и словно скучающий голос.

Ласкающий своим тембром, и тем, как лениво и плавно он лился, словно обволакивал и зазывал, так, что на минуту захотелось поддаться ему и ступить во тьму леса, чтобы вверить себя.

— Зачем пришла сюда, когда сама еле дышишь от страха?

Я тяжело сглотнула, расправляя плечи и стараясь приободриться, только получилось ненадолго, потому что внезапно увидела, как в глубине леса сверкнули два крошечных огня, проплыв над землей и скрываясь среди столов, которые сливались в темноте ночи, отчего стало еще страшнее и так жутко, что и правда захотелось бросить все и просто бежать, сломя голову назад, крича о помощи и моля, чтобы этой глухой ночью меня кто-нибудь услышал!

Стало жутко до дрожи и полного онемения, когда я отчетливо услышала в этой звенящей нервами тишине, как некто в лесу, втянул в себя воздух, словно принюхиваясь, а затем вдруг заурчал, словно ему понравился запах.

— Это вы хозяин черного леса? — как бы я не храбрилась, едва получалось дышать, поэтому и голос все равно дрожал, пока я всматривалась в темноту самого страшного из всех возможных мест на земле, до ярких пятен перед глазами и ломоты в висках, оттого, как силилась увидеть того, кого боялись и ненавидели.

И снова в темноте показались два этих огня, уже гораздо ближе, чем я могла бы ожидать, больше не скрываясь и замерев почти на уровне моего лица, когда с кусающим холодом испуга я поняла, что это в темноте светятся глаза. ЕГО глаза!

Это создание действительно существовало, и видя теперь его собственными глазами, я лишь усилием воли заставила себя оставаться на месте, потому что понимала: если сделаю хоть шаг назад, уже ничто не спасет меня от страшной мучительной смерти.

На самом деле в том, что я не умру, озвучив ему свою просьбу, я тоже уже не была уверена, подумав с тоской о том, что возможно мое тело найдут следующим. Обезглавленным. Или без внутренностей.

— Что ты хочешь от меня, девочка?

Несмотря на жуть вокруг, ночь и страшный лес, его голос звучал на удивление мягко.

Обманчиво мягко и влекуще. Словно сыр в мышеловке.

— Правда ли то, что о Вас говорят во всех окрестных селах и деревнях?

— И что же обо мне говорят? — снова прозвучало из темноты мурчаще-сладко и лениво, словно огромная кошка ходила кругами вокруг глупого мышонка, забавляясь с ним, но я старалась не поддаваться, ни этому голосу, ни собственному страху, даже если это было почти невозможно!

— То, что ты водишься с темными силами и можешь говорить с умершими!

— Это все, что обо мне говорят?

Я тяжело сглотнула, вспоминая, что его называют сыном Нечистой силы, и самым страшным мучителем. Чернокнижником, который волен даже поднимать мертвых из земли ради собственного развлечения, а еще насылать самые страшные болезни, от которых никто не сможет излечить. Кроме него.

— Нет, не все, — пробормотала я, услышав смешок и теперь увидев в темноте не только его светящиеся глаза, но и очертания головы с копной волос, а еще широких плеч и мощных рук, понимая, что хоть он и демон, но в человеческом обличии. — Но другое меня не волнует!

— И что же тебя волнует, так, что ты решила ко мне прийти, несмотря на свой страх и морозную ночь?

С каждым словом его голос становился все более низким, чувственным и ласкающим, словно он прикасался ко мне страстно и любовно, каждой произнесенной буквой, совершенно сбивая с толку, и заставляя перебирать пальцами снег, уже не ощущая его холода.

— Вы действительно можете говорить с умершими? — прошептала я, закусывая губы от трепета и страха, видя сквозь пелену мирно падающего снега, глаза, которые смотрели на меня в упор, не моргая и завораживая, словно полыхая синим пламенем, где внутри зрачка отражалась полная луна.

— Говори, что хочешь, девочка, или уходи. Дам только один шанс уйти, и больше его не будет.

Неожиданно он стал больше, словно растянувшись ввысь и вширь, когда я осознала, что все это время ОН сидел на чем-то прямо напротив меня, и лишь сейчас поднялся, давая мне отчетливо увидеть и его огромный рост, и ширину плеч, и мощные стройные ноги, его голос стал еще ниже и призрачней, походя на шепот:

- Говори, но знай — желание за желание. Услуга за услугу.

Его глаза прищурились и полыхнули хищно и жарко, пока он подбирался ближе, застыв теперь в паре десятков шагов от меня, позволяя четко разглядеть его тело, облаченное в темные одежды и тяжелый черный плащ на широких плечах с темным мехом.

Он возвышался надо мной, упираясь в мохнатые ветки руками, не показывая только своего лица, но наблюдая, настолько тяжело и пристально, что мне казалось, будто я стала еще меньше, буквально утопая в снегу.

Какие страшные слова.

— Могу я спросить, что именно вы захотите?

Его глаза сверкнули хищно, горячо, но так, словно он забавлялся:

— Нет.

Кто посмеет заключить подобную сделку с Дьяволом, даже если он был в обличии человека?

Только сумасшедший, потерявший всякую надежду.

И я.

— Я согласна.

Даже в темноте я увидела, как он улыбнулся.

Его ровные белые зубы сверкнули в свете луны в улыбке очаровательной, хищной и пугающей, когда он вышел на свет, окидывая колкими синими глазами и показываясь во всей своей жуткой, острой красоте.

Распахнув глаза, я еще долго не могла прийти в себя, глядя в белый потолок и пытаясь найти в нем отголоски снега, в котором утопала, слушая, как колотится в груди сердце, и тело онемело от холода, словно я на самом деле только что стояла в нем, утопая по пояс, и видя ЕГО!

ЕГО, черт побери!

— Бред какой-то! — пробормотала я себе под нос, тут же сморщившись от боли на губе и яростно хлопнув ладонью по кровати. — Мир как будто сговорился против меня, на каждом шагу напоминая об этом маньяке!

Находясь дома, легко было злиться и полыхать досадой, но страшно было подумать, что будет, когда я выйду на улицу снова.

А сделать это придется при любом раскладе, потому что сегодня меня ждали важные лекции, которые нельзя было пропускать.

Стоило ли говорить о том, что мне никогда не снился мой дорогой и горячо обожаемый Дэн?

Кстати, о нем.

Я ахнула, когда вытянула руку вверх, глядя на свою ладонь, но не отыскав на пальце обручального кольца, от которого вчера вечером было так непривычно, но волнительно.

Сон сразу как рукой сняло, когда я вскочила с кровати, кинувшись переворачивать одеяло, матрас и подушки в поисках кольца, и с каждой минутой начиная паниковать все сильнее, потому что оно никак не находилось!

Не нашлось оно, даже когда я стряхнула пододеяльник и все наволочки с подушек, надеясь, что кольцо закатилось в одну из вещей, но ничего не помогло!

Не было кольца ни под кроватью, ни под мягким половиком, ни даже на зеркале, где я обычно хранила свои малочисленные украшения, хотя я четко помнила, что не снимала его перед сном.

Кольцо словно испарилось с моего пальца, пропав бесследно и весьма странно, если не сказать пугающе.

Ничего более ужасного я и представить себе не могла, когда понимала, что времени на поиски больше не осталось и нужно было собираться в университет, если я не хотела опоздать на занятия.

— Знаешь, это плохая примета, — кивала мне Иза между лекциями, когда мы не пошли в столовую, а сели перекусить на одной из лавочек, пока погода еще позволяла находиться под открытым небом, дыша ароматами поздней осени. — Я думаю, что это все не просто так!

И пусть я не хотела признаваться в этом самой себе, а мое сердце все-таки дрогнуло.

Не столько болезненно, сколько как-то затравленно, словно впервые я усомнилась в том, правильно ли поступаю, и не услышу ли спустя какое-то время коронную фразу папы: «Ну ведь я же говорил, что так все и будет!»

Я отгоняла от себя эти мысли, недовольно покосившись на неунывающую подругу с тяжелым вздохом пробормотав скорее себе, чем ей:

— …про того сумасшедшего ты тоже так говорила!

Глаза подруги тут же наполнились какой-то совершенно нездоровой эйфорией и восторгом, которого я разделить никак не могла, когда она коснулась моего лица, приподнимая за подбородок, чтобы в очередной раз уставиться на мою прокушенную губу, выдыхая:

— Вот это я понимаю — настоящий мужиииииик!

Я оттолкнула ее руку от себя, не зная, как повернуться, чтобы только она не пялилась на меня так откровенно радостно, но по опыту уже знала, что если Иза кем-то возбудилась, то это надолго, что меня в данной ситуации раздражало еще сильнее.

— Пришел, увидел, победил!

— Никого он не победил! — тут же хмуро насупилась я, даже скрестив руки на груди, но Изу было уже не остановить.

— Ты только представь себе, КАК он целуется, если удивил тебя настолько, что даже приснился!

— Это не поцелуй, а какое-то насилие над личностью!

— Но ведь удивил же! И приснился! — не унималась подруга, теперь вздыхая томно и как-то даже влюбленно, пихая меня локтем в бок. — Говоришь, он высокий и с шикарной фигурой?

— Он ужасен, ясно?! У него совершенно жуткие глаза и само лицо очень жестокое на вид! И такие руки, словно клешни!

— Как обнял, так и весь воздух ушел из тебя! — быстро проговорила Иза мои же слова, вот только в совершенно ином ключе, и там, где у меня были нотки страха и неприязни, в ней полыхал восторг и, наверное, даже зависть.

— Я уже сто раз пожалела, что рассказала тебе обо всем, — выдохнула я, качая головой и пытаясь спрятать лицо в ладонях, чтобы просто перевести дух, но Иза не дала мнеэтого сделать, сгребая своими руками и почему-то улыбаясь широко и по-кошачьи довольно:

— Какая ты глупая, Маришка! Он ведет себя как настоящий мужчина, который в конце концов получит то, что хочет! Не то, что этот заморыш Дэн, который мурыжит тебя два года!

— Дэн не заморыш! Он тоже очень статный и с отличной фигурой, хоть и не настолько высокий! И он меня не мурыжит! — я пыталась выбраться из объятий неугомонной подруги, но безуспешно, потому что и у нее сила оказалась немалая. — У нас все серьезно! И все будет как положено! Секс после свадьбы и долгая счастливая жизнь!

— И как в сказке умрете вы в один день, — язвительно, хоть и без злобы отозвалась Иза, которая в этом отношении себя не сдерживала, и уж точно никого не мурыжила, выражаясь ее же словами.

На самом деле Изабелла была красивой и эффектной девушкой, с шикарными глазами и черными прямыми волосами до самых ягодиц. Добавьте еще к этому отличную фигуру и умение флиртовать — и Изабелла предстанет перед вашими глазами в лучшем своем виде.

У нее всегда была масса ухажеров. Масса поклонников, которые бегали за ней в надежде на благосклонность, и некоторые особо настойчивые и симпатичные получали то, к чему так стремились.

— Ни один мужчина не устоит от желания прикоснуться к любимой, — Иза поправила мои волосы осторожно и нежно, заглядывая в мои глаза, слишком проникновенно, из-за чего я смутилась и отвела их.

Иногда она говорила очень правильные и мудрые слова в силу того, что эту сферу жизни по собственному опыту понимала гораздо лучше меня, чем часто вгоняла меня или в смущение, или в ярость. Как сегодня.

— Когда внутри него пылает огонь желания, он не будет чинно сидеть рядом и водить тебя за руку по городу, понимаешь? Любовь и настоящие чувства пробуждают страсть такой силы, с которой невозможно бороться, когда человека хочется касаться. Постоянно. Несдержанно. Хочется кусать его, прижимать к себе, вдыхать аромат его тела.

Иза говорила, а я понимала, что в эту секунду в моей голове далеко не Дэн, а тот самый мужчина из библиотеки, который не покидал моих мыслей вот уже как вторую неделю, ворвавшись в жизнь так стремительно и заявив о себе настолько дико, что — да, я не могла перестать думать о нем.

— …и если ты не понимаешь этих чувств, то смею предположить, что к Дэну ты не испытываешь ничего подобного.

Я быстро заморгала, пытаясь сосредоточиться на словах подруги и выбросить из головы образ того, кто пугал меня, но завладел разумом так сильно, словно и сейчас я ощущала его вкус на своем языке и аромат тела, так ярко, что хотелось обернуться и тщательно осмотреть все тени вокруг, чтобы только убедиться, что его нет рядом.

Ей-богу, было недалеко до полного помешательства, когда я почувствовала, как мурашки выступили по всему телу, вспоминая вдруг тот момент, когда ОН заметил их, глядя жадно и пугающе.

— Ты многое знаешь о страсти, Изабелла. Но ничего не знаешь о любви, — в конце концов тихо проговорила я, не собираясь спорить с подругой лишь потому, что понимала: у меня нет аргументов, чтобы противостоять ей, особенно сейчас, когда она улыбнулась снисходительно, так, словно говорила мне своими выразительными глазами, что я все пойму со временем.

— Я не понимаю вашей вяло-текущей любви, но вижу ВОТ ЭТО и поэтому не верю в нее еще больше! — подруга достала из моей тетради рисунок, от вида которого я поморщилась, тут же прикоснувшись рукой к губе, что запульсировала от боли, потому что на этом изображении был ОН.

Только не такой, каким я видела его в библиотеке — с короткой модельной стрижкой и аккуратной щетиной, а такой, каким он приснился мне — с копной черных волос чуть ниже плеч, в которой прятались две тонкие косички, сплетенные из прядей сразу над ушами, видимо для того, чтобы волосы меньше мешали. С аккуратной бородкой, и в тяжелой непроницаемой накидке на широченных плечах, отороченной темным мехом.

Он походил на средневекового варвара, но все-таки это был ОН.

Его синие жуткие глаза смотрели все так же, как в реальности, заставляя поежится от страха, но не давая возможности отвести взгляда, словно привораживая. Все та же необъяснимая сила, власть и уверенность струилась в нем, отчего хотелось всегда держаться от него как можно дальше. Даже во сне.

Все пары, я упорно выводила его глаза и шевелюру, в каком-то странном самозабвении, не слыша голосов вокруг, и не обращая внимания ни на что, пока не увидела перед собой его лица, вздрагивая оттого, что натворила.

Было странное ощущение, что я словно призываю его к себе…как нечистую силу, которая уже проникла в мою кровь черным смогом, ядовитой каплей, от которой меня больше ничто не спасет.

Я и сейчас вздрогнула, когда увидела его лицо, выведенное моей рукой.

— Скажем так: художник из тебя никудышный, но мужик, которого ты нарисовала — шикарен! — Иза рассматривала изрисованный лист бумаги, вот уже в который раз, так тщательно и горячо, что хотелось разорвать его на мелкие кусочки, чтобы только никто не видел! — Спросить бы у него каким он шампунем пользуется с такой-то шевелюрой! Так значит это и есть он?

Я клацнула зубами, просто устав от разговоров об этом человеке!

Я злилась на себя, что позволила случиться подобному, но злилась еще сильнее на то, что поделилась своими эмоциями с подругой, которая теперь без умолку трещала о том, кого я мечтала бы забыть!

Поэтому со злостью вырвала из руки Изы рисунок, кинув его на сухой асфальт и буквально зашипев:

— Больше ни слова о нем! Ни единой буквы об этом человеке!!

Иза тут же прищурилась, заглядывая в мои глаза и вдруг выгибая брови, проговорив приглушенно и проникновенно:

— Это тяжело, да? Накануне свадьбы понять, что есть человек, который горит по отношению к тебе гораздо больше собственного жениха! Ты думаешь, что это измена. Пытаешься насильно заставить себя думать о правильном человеке, но только это не доставляет радости…

— Я никому не изменяю, ясно?! — вдруг закричала я, подскакивая с нашего места, и ощущая, как порыв ветра овил мое тело, путая волосы, словно взъерошив их невидимой рукой, заплетаясь вокруг ног и убегая куда-то в сторону легким порывом. — Это была всего лишь одна нелепая встреча и один глупый сон! Хватит уже об этом!!! Надоело!

Иза лишь устало выдохнула, сокрушенно покачав головой, но все-таки перечить не стала, а я замерла растерянно, ощутив, как отчего-то стали влажными и холодными ладони, потому что с неба пошел снег.

Легкий, пушистый, почти невесомый.

Он падал легкой, ровной, белой завесой с неба…как во сне.

Тяжело сглотнув, я смотрела на снежинки, видя, как восторженно улыбается подруга, подставляя свои ладони и ахнув:

— С ума сойти! Ты только посмотри!

— Иза, где рисунок?..

Мы обе уставились на асфальт, чуть припорошенный снегом, но не смогли найти ровным счетом ничего.

Ни под скамейкой, на которой сидели. Ни у ближайших кустов. Ни на баскетбольной площадке.

— Наверное унесло порывом ветра дальше, — пожимала плечами подруга, когда зазвенел звонок, призывая всех студентов вернуться в аудитории, и она заторопилась, увлекая за собой, и не замечая моего побледневшего лица, когда широко улыбнулась. — Не страшно! Нарисуешь новый!

Я старалась не думать, что делаю, когда шла до дома после занятий.

Пешком. Одна.

И пусть на улице не было темно, и меня окружали сотни людей, что торопились куда-то по своим делам, я словно ощущала на себе его взгляд, даже если не могла отыскать его глаза, или высокую мощную фигуру, которая возвышалась бы над всеми остальными.

Это был мой вызов ему.

Что я не боюсь и пойду до конца, но своим путем!

Именно поэтому я свернула в ювелирный магазин, долго и тщательно выбирая в нем кольцо, которое было бы похоже на то, что надел на мой палец Дэн, вчера вечером.

Было полным безумием думать, что и кольцо, и рисунок пропали по вине этого синеглазого мужчины…но я думала именно так, даже если не могла отыскать никаких логических предпосылок к подобному выводу.

Покрываясь мурашками, сама не зная отчего, и содрогаясь от собственной глупости, я вышла на улицу, демонстративно надев кольцо на безымянный палец левой руки, и даже вытянула руку вверх, якобы любуясь им, отчего пара проходивших мимо людей покосились на меня.

Я словно хотела сказать ему, что больше не боюсь!

Но не боялась ли?..

Насильно заставляла себя идти размеренно, остановившись пару раз, чтобы купить себе кофе, я зашла в пару бутиков, интересуясь не тем, что в них продавали, а этими огромными витринами, за которыми пыталась увидеть его. Его тень. Глаза, которые будут пронзать насквозь, даже не касаясь ресницами. Очертания высокой стройной фигуры. Но все безуспешно.

Я вернулась домой поздним вечером, со странным подавленным чувством, словно ждала того, что не получила, как бывает в Рождество, когда родители подарили тебе не то, что ты просил, и ожидание стало тягостным и болезненным, а радость от подарка горькой и едкой.

Кольцо жгло палец, и я постоянно крутила его, в конце концов сняв и положив на зеркало.

Даже не стала убирать в шкатулку, подумав о том, что надену утром.

В эту ночь я тоже не стала выключать свет, чувствуя себя сумасшедшей, потому что была не в силах найти оправдания даже своим поступкам, не говоря уже о том, что, как мне казалось, происходило вокруг.

Я боялась засыпать. Не потому, что думала, что произойдет что-то плохое.

Мне казалось, что снова явится ОН, и следующим утром будет еще сложнее заставлять себя не думать о нем….

— Ты придешь ко мне сама. По своей воле и по с желанию и отдашь мне все то, что я захочу.

Я слышала его голос, будто сотканный из самой темноты, не понимая, откуда именно он доносится, словно стояла внутри шара, наполненного им, где не было входа и выхода — только мои эмоции и тьма, которая кружила и заманивала в свои сети.

— Я пришла и готова, — выдохнула я, даже если внутри все скрутило от страха.

Он ведь сказал, что отпустит меня один раз.

Только один раз у меня был шанс на спасение, и только что я его потеряла, сделав свой выбор, когда пути назад уже не было.

Если бы я пришла темной безлунной ночью на заброшенное кладбище, увидев в темноте нечто необъяснимое, то, наверное, боялась бы меньше, чем сейчас, потому что этот мужчина и был олицетворением всего самого темного, запретного и страшного, о чем люди боятся даже подумать. А если и думают, то только горячо крестясь!

— Иди за мной.

Я снова видела лишь его силуэт в ночи — высокий, статный, пугающий своей силой, и в то же время грацией, с которой он спокойно вышагивал по снегу, словно сама земля расступалась перед ним, пока я пробиралась через сугробы скованно и неловко, чтобы ступить на тропу, которую он оставлял за собой.

В лесу было так тихо, что становилось жутко.

Ни одна птица не спорхнула с ветвей. Ни одна сова не ухнула нам вслед, словно в этом месте и не было ничего живого. Даже ветер не играл с кронами деревьев, будто и он притих, глядя свысока за тем, что будет происходить дальше.

— За кем из умерших ты пришла ко мне, девочка?

Я сковано остановилась, застыв, когда мужчина вышел на поляну, больше похожую на древнее капище, где по кругу возвышались обработанные деревянные столпы с какими-то символами и изображениями, а в центре этого круга горел ровным пламенем небольшой костер, возле которого он и сел, величественно и властно, напоминая сейчас великих и мудрых королей древности, о которых слагали красивые легенды, даже в своем черном одеянии и с этими синющими глазами, которые наблюдали за мной, словно зверь из непроглядной тьмы.

Он сделал жест рукой, приглашая меня присесть напротив него, по другую сторону от костра, где вместо сидения было небольшое поваленное дерево, куда я опустилась осторожно и сковано, тихо ответив:

— За бабушкой. Она умерла…

— Три дня назад, — вместо меня ответил мужчина, взяв в руки ветку, которую легко сломал и подбросил в костер, отчего тот затрещал, словно принимая в жертву еще один кусочек дерева. Его руки были в черных перчатках, но даже через эту кожу можно было рассмотреть сильные широкие ладони и длинные пальцы. — Что ты хочешь узнать у нее?

Впервые страх отступил, освобождая меняиз своего колючего, холодного плена, но обнажая душу и ту боль, которая душила изнутри все эти дни, подтолкнув к этому месту и тому, что я оказалась сейчас здесь.

Я не сразу смогла ответить, чувствуя, что слезы, словно огромный огненный шар внутри, поднимаются из груди в горло, не давая дышать.

Эту боль невозможно было выплакать. Нельзя было передать словами. Сколько бы я не стонала, не рыдала и не кричала, а лучше не становилось. Мне говорили, что прошло слишком мало времени, чтобы стало легче, а я знала уже сейчас, что лучше мне не станет, я просто должна научиться с этим жить.

Время шло, а я никак не могла начать говорить, глотая слезы, и чувствуя, что в груди вместо сердца раскаленная дыра, моргая быстро-быстро мокрыми ресницами, чтобы прогнать слезы, и удивляясь тому, что мужчина не подгонял меня.

Он не язвил, не злился, просто сидел по ту сторону огня, глядя на меня своими синими глазами странно и глубоко, словно впитывал в себя каждую мою эмоцию, смакуя ее, и пробуя на вкус, как давно позабытое, но такое желанное лакомство.

— Ее смерть была внезапной… — смогла прохрипеть я неловко, только через какое-то время, вытирая мокрые ресницы тыльной стороной ладони и видя теперь, что мужчина чуть дернул черной бровью, словно не был согласен с тем, что услышал, однако не стал перебивать, а просто слушал, что я скажу. — И я не успела попрощаться.

- Кто отправил тебя из дома в этот день? — спросил он немного резко, на что я выпрямилась, напряженная, словно тетива лука, но понимая, что он не станет задавать бессмысленных вопросов, потому что видел то, что не могла видеть я, или кто-либо другой.

— Брат.

Мужчина хмыкнул злобно и тяжело, заставив меня снова поежиться от его хищного жуткого вида, когда я вдруг поняла, что именно заставляло меня напрягаться и затаивать дыхание, каждый раз, стоило только его ресницам подняться или опуститься — его зрачки!

Они отражали свет костра и луны, словно были зеркалом!

Такие зрачки бывают только у сов и волков, но не могут быть ни у одного человека!

— Он сделал все, чтобы ты не успела приехать и застать ее живой.

В груди появилась ядовитая желчь и стало тяжело дышать, потому что, видя меня впервые, этот страшный мужчина говорил вещи, которые я чувствовала долгиегоды, но не могла бы признаться в этом даже самой себе.

— Зачем ему это? — тихо прошептала я, на что мужчина вскинул глаза резко и нечеловечески быстро, всматриваясь в мои, так долго и навязчиво, словно забирался вглубь, вороша мою душу.

— Ты не захочешь узнавать ответ на свой вопрос, — он подался назад, опираясь спиной на один из деревянных столпов, и лишь сейчас я увидела, что символы на нем изображены не чернилами…они нарисованы кровью.

Тошнота от этого открытия была ядовитой, и я едва сдержалась, чтобы не вскочить на ноги, закрывая лицо руками. Не удержалась бы, если бы не его взгляд, которым он снова окинул меня в этот раз как-то лениво и задумчиво, словно я была открытой книгой, которую он читал за неимением ничего другого, более интересного.

— Уходи, — вдруг проговорил он, чуть прикрывая свои ужасные глаза пеленой ресниц, на кончиках которых дрожали блики пламени костра, но продолжая наблюдать за мной пристально и тяжело, я ахнула, вскакивая со своего места:

— Но как же бабушка! Ведь я преодолела все это ради…

— Уходи!!! - рявкнул он так, что волосы встали дыбом на всем теле, и ей-богу я заработала не один седой волос, бросившись прочь от костра, от него, и этого леса, молясь только об одном — чтобы он не последовал за мной!

Всхлипывая и почти подвывая от шока, я барахталась в снегу, пытаясь проложить себе дорогу обратно, кожей ощущая, что он рядом, но боясь обернуться так сильно, что просто разрыдалась.

Словно сам лес тянул меня обратно, к нему, на ту поляну, не давая выбраться на свободу и топя в белоснежном покрывале, которое могло стать моим вечным саваном. Я не сдавалась, продираясь сквозь ветки и снег из последних сил, ощущая во рту горечь и вкус крови.

Оставался последний рывок до кромки черного леса, где была невидимая линия добра и зла, черного и белого, когда я ощутила, что меня легко подбросили в воздухе, заставляя вскрикнуть, и горячие сильные руки сжали, держа буквально на весу.

Я знала, что все это время он шел за мной.

Играл и наслаждался моими попытками сбежать от него и страшной участи остаться здесь навсегда, когда даже моя душа больше не сможет найти покоя, а кровь украсит новыми символами столпы его жилища.

— Желание за желание, помнишь? — проурчал его голос надо мной, пока я пыталась барахтаться в ручищах, что держали меня совершенно не напрягаясь, словно я была всего лишь котенком, а дыхание было так близко, что мои волосы разметались на затылке.

— Мое желание ты не исполнил! — вскрикнула я, а он расхохотался, снова подбрасывая меня вверх и ловя теперь так, что мы оказались лицом к лицу, проурчав низко, сладко и чувственно:

— Тогда и ты мое исполнишь лишь малой частью. По крайней мере, сейчас.

Я ожидала от него чего угодно — что он вгрызется в мое горло, что задушит, или вырвет руки, но только не того, что вопьется губами жадно и горячо, заурчав в мой рот от блаженства, не давая опомниться от шока, когда горячий язык скользнул между моих губ, завладевая и повелевая.

В какой-то момент я даже обмякла от неожиданности, распахнув глаза, и видя его — синие-синие глаза, через пелену ресниц, так, словно окунулась в ледяное озеро, задохнувшись, оттого, что сполна ощутила аромат его тела, и даже вкус на собственном языке.

Никто никогда еще не касался меня так — смело, жарко и жадно до прикосновений и моих чувств, словно он пытался проглотить меня, оставляя навсегда в себе, чтобы затем отрывать по кусочку долгие десятки лет, вкушая, словно изысканное лакомство.

Я дернулась всем телом, глухо ахнув и ощутив резкую боль на губах, не сразу понимая, что он укусил меня.

Резко, неожиданно и больно, так что кровь буквально брызнула тонкой струйкой, и в его глазах показалась луна, отразившись от бездонных почти волчьих зрачков, а он зарычал, слизывая кровь с моих губ и отшатываясь назад, словно делал это последним усилием своей воли, поставив меня в снег снова.

Все еще с трудом дыша и не понимая совершенно ничего, я смотрела огромными глазами на этого мужчину, который пошатнулся, словно внезапно опьянев, и присел на корточки, сжав в руке комочек снега, который не растаял, а превратился в лед, чтобы приложить осторожно его к моей губе, отчего он тут же стал багровым.

— Беги, — прорычал он, заставляя меня заморгать и ахнуть. — Беги так быстро, как только можешь, и не смей оборачиваться!..

Я барахталась так сильно, что была вся мокрая, всхлипывая и загребая руками волны снега, которые уже не были холодными, становясь скомканным в ногах одеялом и отброшенной подушкой, но тьма вокруг была все такой же пугающей, как и голос, который мог ласкать и запугивать одним своим звучанием, похожим часто на урчание:

— …ты всегда любила мои волосы. Могла часами перебирать их, заплетать в косу. И цеплялась своими тонкими пальчиками каждый раз, когда я был между твоих ног, лаская, пока ты не начинала кричать…

— Что? — выдохнула я в темноту, чувствуя, как проваливаюсь снова в темноту и мрак, настолько липкие и удушливые, что едва могла дышать, делая рваные судорожные выдохи и жадно втягивая в себя воздух, который был наполнен свежестью, ароматом хвои и чистого озона, какой обычно бывает после сильного дождя.

Коже стало так приятно и легко, словно каждая частичка меня дышала и купалась в блаженстве.

Блаженстве, таком ярком и сладостном, что хотелось глухо застонать, потому что оно скручивало изнутри, вытягивая из меня все соки, и наполняя вспышками наслаждения, такими сильными, что они причиняли боль, закручиваясь тугими пружинами.

Я слышала приглушенные стоны, не сразу поняв, что это мой голос, и что я лежу совершенно обнаженной на влажной от дождя траве, содрогаясь всем телом и хватаясь пальцами за черную копну волос, которые рассыпались по моим бедрам и ногам.

Больше не было вокруг снега.

Не было страха, но я снова не могла дышать, прогибаясь в спине, так сильно, что казалось, будто мой позвоночник просто треснет, оттого, что ОН был рядом, держа мои ноги широко разведенными и прижимая колени к влажной земле, собирая ртом влагу моего тела своим языком, так вероломно, жадно и искусно, что невозможно было молчать.

Я видела его обнаженную мощную спину, где вдоль позвоночника были изображены черные символы. Его широкие плечи и сильные руки, на которых были такие же черные замысловатые рисунки, как и на спине, заканчиваясь на запястьях.

Сотни звезд взрывались в моем теле от каждого его движения, от каждого прикосновения губ и языка, что исследовал меня настолько откровенно, насколько это только было можно, до полного изнеможения и моей мольбы остановиться и дать передышку, иначе я просто умру, и его приглушенно томного смеха.

Смеха, который растворялся в лучах солнца, уходя вместе с темнотой ночи, но оставляя в моем теле тянущую сладострастную боль внизу живота, с которой я распахнула глаза, подскакивая и продолжая жадно глотать прохладный воздух раннего утра.

Я видела свою комнату, белый потолок, и часть крыш домов, что стояли напротив, но душой была не в этом мире.

Меня трясло так сильно, что я не смогла подняться с кровати, ощущая, что простыня подо мной стала влажной, как и трусики, когда я приложила дрожащие ладони к низу живота, в буквальном смысле ощущая пульсацию собственной крови.

Я чувствовала запах его тела, что витал над кроватью, опускаясь на меня новой волной, от которой пресс напрягся так, что на животе показались капельки пота, а я снова глухо застонала, поспешно поворачиваясь на живот, чтобы уткнуться лицом в матрас и не выдать своего пробуждения спящему дому.

Я все еще чувствовала его губы на себе. Слышала голос, который урчал и говорил что-то томно, красиво и завораживающе на странном языке, что я не понимала и никогда не слышала.

Я хотела еще…

Чтобы он снова касался меня, так же откровенно, пробуждая в теле ураган эмоций, но опуская их такой необходимой и желанной разрядкой. Чтобы только я могла дышать, не чувствуя болезненных спазмов внизу живота, от которых кусала губы до новой боли и крови.

Это было полное безумие!

Казалось, что я температурю, и меня бросает то в жар, то в страшный озноб, пока я не побледнела, отшатываясь назад и сползая с кровати на пол в поисках спасения от своего сумасшествия, потому что рядом со мной на скомканной простыне лежал тот самый потерянный рисунок из университета.

3 глава

— Нет! Так определенно больше не может продолжаться! Я чувствую себя умалишенной, с тех пор как он появился в моей жизни!

Я злобно опустилась на скамейку в парке, под хихиканье Изы, которая едвали понимала, что творилось внутри меня этим днем.

Второе кольцо тоже пропало!

При чем, так же загадочно и неожиданно, как и первое!

Его пропажу я обнаружила, когда смогла все-таки подняться на ноги, принять душ и со странным щемящим чувством внутри поспешно собиралась на занятия.

Зато совершенно невероятным образом нашелся потерянный рисунок, к которому я боялась теперь даже прикоснуться, так и оставив на краю кровати!

Это был полный и необъяснимый бред с точки зрения логики и здравого смысла, но страшнее было, что вся эта череда немыслимых событий была реальной.

В пору было записаться на прием к психиатру и пройти тесты на наличие у меня шизофрении или каких-либо других отклонений в психике! Это все пугало меня и водило в полный ступор, я понимала отчетливо только одно — все это безумие началось с тех пор, как он поцеловал меня. И укусил!

И очевидно, что только этот человек мог дать ответы на все мои вопросы, какими бы безумными они не казались со стороны!

А значит что?

Значит, нужно было его найти!

Даже если от одной мысли об этом меня бросало в дрожь.

— Ну какой же все-таки шикарный мужик этот тип! — в сотый раз ахала и вздыхала Иза, уплетая пончики за нас двоих, потому что ни еда, ни питье просто не лезли в глотку. — Один раз поцеловал, а ты второй день его во сне видишь! Вот это я понимаю — мооооооощь! А ты представляешь, если бы дело зашло дальше?

Подруга застонала, закатывая глаза, и воображая, видимо во всех подробностях, что именно могло бы случиться в библиотеке, не остановись он на укусе, а меня обдало жаром оттого, что теперь я понимала, ЧТО именно он мог бы вытворять своими губами и этими сильными руками! Как бы держал меня и как смеялся в ответ на мои стоны- сладко, чувственно и завораживающе…потому что знала это! Как знала и то, что его бы не остановила, ни та седовласая женщина, ни все посетители библиотеки, включая тучного охранника.

Краснея и выдавая себя с потрохами, я зашипела на подругу что было сил:

— ИЗААА!!!

— Что?

— Я тебя сейчас укушу!!!

Если бы мои угрозы подействовали на нее хоть как-то, то среди бела дня началось бы затмение!

Эта чертовка лишь послала мне воздушный поцелуй, продолжая восторгаться тем, кого и не видела, но зато сейчас мечтала сделать это больше всего на свете, пока я думала о том, что это даже хорошо, что Изабелла не представляла всей моей паники от происходящего. Иначе она была бы первой, кто отправил меня в приемную сумасшедшего дома.

Эти сны…они были настолько реальными своими красками и ощущениями, что, просыпаясь, я не сразу понимала, где я, в каком мире и в какой реальности. Ночной сериал в моей голове занимал теперь слишком много места в мыслях, и не был похож ни на что другое ранее приснившееся.

Словно какая-то цельная история из ночи в ночь терзала мой воспаленный мозг, опьяняя ощущением реальности всего происходящего.

Все что я видела глазами этой девушки, было завораживающим и страшило своими деталями, словно идеально смонтированный исторический фильм. Но я не видела ее саму…

— Итак, какой у нас план, Маришка? — радости и энтузиазму Изы можно было бы позавидовать, пока я снова на миг потеряла голос и сбила дыхание оттого, что планировала сделать, выдохнув в ответ:

— Найти его и спросить в лоб, какого черта со мной творится!

Подруга взвизгнула от восторга, потерев ладони и глядя глазами, загоревшимися от азарта:

— Супер! С чего начнем?

— С кафе.

Я решила не бить наугад, а идти проторенными дорогами, и начать с тех мест, где мы уже встречались, а значит с того самого кафе, где я увидела его во второй раз.

Именно туда мы и отправились, не теряя времени.

И пусть мое сердце отчаянно колотилось, внутри не было этого щемящего, кусающего ощущения, которое вспыхивало каждый раз, когда он был рядом.

Заняв один из столиков, мы с Изой превратились в один большой глаз, готовые к встрече так, как еще никогда до этого!

— Значит, ищем самого высокого и мощного?

— Он высокий, но не качок. Стройный. Длинноногий, с широкими плечами…если он появится на пороге, ты сразу увидишь, — быстро отозвалась я, каждую минуту проверяя взглядом всех тех, кто мог спуститься со второго этажа, где был балкон и вип-зал, но не было никого, даже отдаленно напоминающего ЕГО.

Подумать только, я искала человека, который вызывал во мне совершенно необъяснимый страх, в городе, население которого превышало как минимум пятьсот тысяч человек, сама не зная на что, надеясь, но где-то в глубине души уверенная, что найду его. Рано или поздно.

Мы так тщательно и настойчиво рассматривали всех высоких мужчин в кафе, что несколько раз к нам подходили и пытались подсесть. И это ужасно раздражало!

Раздражало, потому что время все шло и за окнами кафе стало темно, а его все не было!

— Прошло уже три часа. Есть другой план, как можно еще выманить твоего сексуального и шикарного маньяка? — Иза допивала уже четвертый коктейль, пока я не смогла выпить и капли воды, сосредоточенная на поиске, до такой степени, что в глазах уже просто рябило.

— Пока что нет.

Когда в кармане завибрировал телефон, я вздрогнула и тяжело сглотнула, сама не зная на что, надеясь, но почему-то веря свято в то, что для этого человека не станет проблемой найти и мой номер телефона. Вот только когда увидела номер звонившего, то сникла, выключив поспешно экран под округлившиеся глаза Изы и ее кашель, оттого что подруга подавилась:

— Ты скинула звонок Дэна?!

— Не скинула! Поставила на беззвучный режим! — тут же насупилась я, прекрасно понимая, что поступила по меньшей мере неправильно, а по большей — совершенно непохоже на меня.

И глаза Изы были тому лучшим подтверждением!

— Слушай, я не знаю кто этот твой маньяк, но уже люблю его до помутнения рассудка! — взвизгнула слегка пьяная девушка, кидаясь на меня с объятьями и привлекая много ненужного внимания к нам, рассмеявшись от души, когда я пробурчала:

— Поверь мне, помутнение рассудка — это скромный минимум рядом с этим типом!

Пять часов!

Мы просидели в кафе пять чертовых часов, но он так и не появился!

Отказавшись от такси и запихав в него уже разомлевшую подругу, я шла до дома, готовая заглядывать во все самые темные подворотни переулков, потому что было странное чувство, что тьма и ночь — его главные спутники.

Но чем ближе подходила к своему жилищу, тем тягостнее становилось на сердце, потому что убегали последние минуты, а он так и не появлялся, хотя меня постоянно преследовало ощущение, что он наблюдает за мной. Всегда. Каждую минуту. Пусть и не находится в непосредственной близости и в зоне видимости моих глаз.

Уже на пороге дома я оглянулась в последний раз по сторонам, давая ему последний шанс выйти на свет и показать себя, прислушиваясь к тихому вечеру, и не слыша, ни ветра, ни копошения голубей на крышах домов.

— Играешь значит? — шикнула я в темному, выдыхая тяжело и не желая признаваться себе самой, что я была раздавлена и измучена не столько этим долгим вечером в шумном заведении, сколько тем, что мои надежды найти его разрушились. От этого в груди было тяжело и мрачно, чего я не ожидала, стараясь и сейчас демонстративно расправить плечи и колко посмотрев в небо, где светила полная луна.

— Ну и играй! Я тоже так умею! Вот возьму, и не буду спать сегодня ночью! Слышишь? Небу-ду! Пропущу одну часть твоего захватывающего ночного сериала, а ты можешь делать, что хочешь! И завтра же куплю еще одно кольцо, ясно?!

— Дочка, ты по телефону разговариваешь?..

Черт! Что я делаю?..

Натянув на губы самую милейшую из возможных улыбок, я успела достать из кармана телефон, помахав им перед мамой, которая куталась в легкую шаль, ожидая меня в дверях дома, и я поспешила забежать по лестницам вверх к ней:

— Конечно, мам. А как же еще?

Мама быстро улыбнулась в ответ, обнимая меня и увлекая за собой на кухню, где удивленно смотрела на то, как вместо позднего ужина, я варю себе целый бидончик крепкого кофе, выливая в давно позабытый отцом и знавший виды термос, с невинной улыбкой пожимая плечами:

— Скоро сессия, пора начинать готовиться. Хочу учить всю ночь, но боюсь, что усну.

Мама только понимающе кивала в ответ, собрав мне с собой в комнату на «ночное обучение» еще и бутербродов.

В общем, к предстоящей ночи я подготовилась основательно и была собой жутко горда, надеясь, что мое ночное наказание, за его отсутствие сегодня будет весомым, хотя перед глазами отчетливо видела его хитрые, веселые глаза и почти слышала задорный смех, переходящий в урчание.

На самом же деле я не представляла, как смогу найти его в большом городе, элементарно не зная даже имени. Не рисовать же полицейским его портрет с просьбой отыскать этого человека для моих личных и весьма сомнительных нужд!

На всякий случай поискав еще раз оба кольца, но снова безуспешно, я со злостью наглухо закрыла шторы на окне, показав язык луне и чувствуя себя такой глупой.

Первая порция кофе была выпита ровно в полночь, когда я поняла, что мои ресницы становятся тяжелыми, а кровать выглядит волшебной колыбелью жизни, но я не сдавалась, включив на телефоне какое-то рок радио и нацепив на себя наушники.

Следующая порция была ровно через час на пару с бутербродом, понимая, что кофе мне не помогает совершенно ничем, словно я пила воду!

Остатки кофе я допивала уже в полудреме, все еще надеясь на чудо и на то, что не усну…

— Перестань уже ныть, Марьяна! И так эти дни были выматывающими, ты еще никак не успокоишься!

Я закрыла глаза, стараясь сдерживаться хотя быпару минут, но ничего не получалось.

— Он не должен был умереть…

— Умер и точка! — рявкнул брат, пошатываясь от усталости, потому что провел последние две ночи практически без сна и покоя в этом сарае, где сейчас было тепло и влажно. От боли.

Он всегда злился на меня, что бы не происходило вокруг, словно я была средоточием всех бед в этом мире, но никогда не отпускал от себя. Часто кричал и проклинал мое рождение, но когда я плакала, то кидался ко мне, словно безумный, обнимая и укачивая. Этим он пугал меня с раннего детства, заставляя держаться как можно дальше. Только как можно было это сделать, когда наши родители погибли, а вслед за ними ушла и бабушка — мой единственный оплот тепла, добра и поддержки, оставляя меня наедине с этим миром, где я всегда считала себя лишней.

— Беда на мою голову! — снова прошипел брат, как обычно заводясь за долю секунды, и сделав порывистый шаг ко мне, словно для того, чтобы ударить, но покачнулся и резко вышел, хлопнув едва державшейся дверью.

Мне было жаль его.

Жизнь ни к кому не была доброй, но его замучила так, что в свои тридцать с небольшим — казалось бы самый расцвет сил, он выглядел серым и изможденным, а в его глазах всегда была необъяснимая злоба….и то, что пугало огнем. Его жена была такой же — глубоко несчастной женщиной, потерявшей всякую тягу к жизни еще много лет назад, и жила подобно тени в доме, которая готовила, убирала и спала, но не больше. Прожив более десяти лет в браке, у них так и не было детей, и, кажется, женщина уже ни на что не надеялась, а это было страшнее всего — жить без веры, без надежды, без любви, которых она не видела и от мужа.

И не то, чтобы кто-то в нашем поселении жил лучше — половину того, что с большим трудом, потом и кровью удавалось собирать с наших земель, нужно было отдавать князю, чтобы он жил в достатке и защищал границы от набегов. А того, что оставалось на семью, никогда не хватало. Но в других семьях я видела то единство и доброту, которую никогда не могла отыскать в нашей.

Клочок земли и корова — это все, что было у нас, чтобы сводить концы с концами, и сейчас брат был снова зол, из-за того, что ее беременность закончилась тяжелыми, изматывающими родами, но теленок родился мертвым. Два дня и ночи мы пытались сделать все, что могли, чтобы не потерять нашу кормилицу, но черная полоса в жизни никак не заканчивалась.

Корова была настолько слаба, что едва дышала, не издавая никаких звуков и только тычась носом в своего малыша, который лежал рядом, не подавая признаков жизни, а брат был зол, боясь потерять и ее тоже, пока я не могла перестать рыдать с тех пор, как роды закончились так тяжело.

Мое сердце разрывалось от боли, при виде чистой невинной души, которая покинула это мягкое, все еще теплое тело. Я видела эту боль в огромных глазах коровы, готовая отдать все, что у меня есть, лишь бы финал был иным.

Она не пила, и словно умирала рядом с ним, пока я рыдала от безнадежности и собственной беспомощности, что не могу помочь им совершенно ничем, кроме как страдать рядом, и гладить большую и влажную от перенесенных страданий морду коровы. Я не могла уснуть, даже если не спала эти ночи тоже, бегая из дома до стойла бесчисленное количество раз, когда пришла старая повитуха.

Вся надежда была только на ее знания, но, когда спустя пару часов она вышла, махнув рукой, стало ясно, что надежда умирает. Я боялась, что потеряю и ее тоже во сне и никогда не прощу себя, хоть и понимала, что едва ли чем-то смогу помочь, слыша приглушенный злобный голос брата из дома:

— Почти все деньги отдали этой бестолковой бабке! Если еще и корова умрет, как жить будем —, не знаю!

Он кричал и ругался, вымещая свою злость на жене, пока я продолжала тихо плакать, обнимая морду коровы, и чувствуя себя настолько одинокой, что впору было умереть рядом с ними.

Брат еще не скоро успокоился, расколотив что-то в доме, но, когда наступила тишина — он уснул, и я смогла выдохнуть, думая о том, что хотя бы не трогал жену, которая никогда не пыталась защищаться, словно его руками бичуя себя за неспособность родить ребенка.

— Ты скоро утопишь деревню в слезах.

Я в буквальном смысле подпрыгнула на своем месте, прижавшись к морде коровы, не то защищая ее, не то прячась сама от гостя настолько неожиданного и нежданного, что не сразу поверила собственным глазам, что это именно ОН!

Сначала даже решила, что это иллюзия моего уставшего разума, который забыл о сне на несколько суток, но ощущая аромат его кожи, который постепенно разносился вокруг и окутывал в небольшом пространстве, понимала, что он реальный и на самом деле здесь.

Стоит передо мной огромнее, чем казался в лесу, и словно еще чернее, оттого как тонкие языки свечей пляшут в лампах, рисуя на стенах замысловатые узоры, в которых можно было увидеть и самого демона, только глаза все такие же синие-синие и зрачок блестит, отражая свет и заставляя покрываться холодной испариной от страха.

Моя губа так и не зажила, но теперь я понимала, что и моя боль, и крики брата, который наутро долго пытал меня расспросами, и едва не поколотил от увиденного, были ничем по сравнению с тем, что сейчас ОН стоял прямо здесь передо мной.

— Не рада мне, девочка?

Черная бровь язвительно выгнулась, его страшные глаза смотрели на меня лукаво и задорно, но с той темной необъяснимой жаждой, которую я впервые увидела у кромки черного леса, убегая от него и задыхаясь от ужаса.

— Разве такие как вы могут входить в дома людей без приглашения? — пробормотала я, почувствовав, что большое тело коровы задрожало под моими руками, словно даже она ощутила присутствие того, кого едва ли можно было назвать человеком.

— И много ты видела таких как я? — его тонкие губы растянулись в улыбке, наглой, но все такой же очаровательной, что я затаила дыхание, растерявшись и быстро заморгав, потому что не знала, что ответить. — И потом, это не дом.

Я тяжело сглотнула, быстро осмотревшись в поисках спасения, в глубине души понимая, что его не будет нигде в этом мире, если рядом ОН, застыв, и глядя округляющимися глазами, как мужчина скинул со своих широких плеч тяжелый плащ, отделанный богатым черным мехом, откидывая его на сено, и показывая свое тело в неприкрытом великолепии.

На нем была лишь тонкая рубашка с низким вырезом на груди и расшитой символами горловиной, которая казалась такой же черной, как и плащ. Черные штаны из тонкой кожи и высокие сапоги выше колена, которые носили только князья.

Он не был похож на моего измученного жизнью, бедами и тяготами брата.

Не был похож ни на кого из мужчин, которых я видела до сегодняшнего дня.

Даже воины князя, которые заезжали иногда в деревни и селения, не казались столь внушительными, пугающими и завораживающими, как он — тот, кто очевидно не боялся ни зимнего холода, ни пронзающих стрел и ножей.

Но не это заставило меня сбиться с дыхания, рассматривая его открыто от шока, а то, что все его руки были покрыты рисунками и символами, которые было не прочитать и не разгадать, когда мужчина задрал рукава рубашки, словно готовился к тяжелой работе, и неожиданно присел на корточки рядом со мной, склоняя голову так, что его иссиня-черные волосы рассыпались по широким плечам.

— И как? Нравлюсь тебе? — услышала я над собой его слегка насмешливый голос, вздрогнув, когда его легкое терпкое дыхание коснулось моего лица, лишь сейчас понимая, что все это время не могла отвести от него своих бесстыжих глаз, рассматривая каждую деталь на одежде, и это тело, которое и пугало и завораживало, пробормотав и поспешно опуская ресницы в пол, устеленный сеном:

— …разве вы не читаете мысли?

— Читаю, когда захочу. Но это хочу услышать от тебя самой, — он потянулся вперед, касаясь кончиками пальцев моего подбородка, чтобы приподнять голову и заглянуть в глаза настойчиво и жадно, снова хмыкнув. — Ну так как?

И что было ответить, когда я не могла дышать от этого прикосновения, ощущая, что его пальцы касаются меня мягко и настойчиво, но не стремясь причинить боли. Кожа к коже.

— Вы пугаете меня, — вместо ответа пробормотала я сипло, опуская ресницы и стремясь спрятаться от взгляда, который словно пробирался не только под мою скромную давно заношенную одежду, но и скользил по коже своим жаром и жадностью.

Дрожь по телу была правдивее любого ответа, и он снова улыбнулся, забираясь в мои глаза, но все-таки отпуская, чтобы затем обратить все внимание на корову и теленка, проговорив:

— Значит, из-за него рыдаешь?

Слезы снова навернулись на глаза при виде бездыханного тела малыша, когда я осторожно коснулась его длинных ресничек, которые уже никогда не распахнутся, молча кивнув в ответ, потому что не могла говорить.

Второй раз я была рядом с ним и второй раз не могла сдержать слез, снова думая с удивлением и благодарностью о том, что мужчина и в этот раз не насмехался надо мной, не высмеивал мою боль, а потянулся вперед, положив красивую большую ладонь на голову теленка, словно прислушивался к чему-то, пока я вся замерла, не в силах разгадать, что он хотел.

Ведь он не собирался сделать что-то страшное?

— Зачем вы пришли? — испуганно выдавила я, осторожно наблюдая за тем, как он теперь провел рукой по всему телу теленка, почувствовав, как корова забеспокоилась тоже, издав какой-то странный звук и явно попытавшись встать на ноги, что еще не держали.

Я всегда верила в то, что животные чувствуют мир гораздо сильнее и тоньше людей, и теперь с ужасом вспоминала все те случаи, когда находили изувеченных людей вокруг черного леса без частей тел и внутренностей.

Ведь все эти зверства делал он?

Оставлял себе что-то от убитых?

Я слышала, что колдуны используют в своих страшных обрядах и кожу людей, и глаза, чтобы добиться еще большей магической силы, но лишь теперь верила в это, с паникой понимая, что часто в ход шли органы и части тел не только людей, но и животных!

— Пришел, чтобы ты перестала плакать, — отозвался мужчина, удивленно приподнимая свои черные брови, когда я судорожно закрыла руками теленка, пытаясь убрать его ладони, и боясь смотреть на рисунки на его руках, почти прошипев:

— Я не отдам вам его!

Какое-то время колдун смотрел на меня слегка удивленно, но вдруг весело расхохотавшись так, что я вздрогнула, испуганно оглядываясь и с ужасом представляя, что же будет, если брат застанет меня наедине с этим страшным огромным мужчиной, посреди темной ночи.

— Пожалуйста, тише! Брат же услышит!

— Он спит, ты зря боишься, — мужчина усмехнулся, усаживаясь теперь рядом, и явно не собираясь никуда уходить, отчего мурашки забегали по телу, и я тяжело сглотнула, пытаясь понять, что происходит и чего от него ждать. — И потом, бойся лучше за него, если он сунется сюда.

В его синем взгляде полыхнула молнией злоба и ненависть, от которой хотелось отшатнуться, но мне даже некуда было отползти, не то, чтобы сбежать! Места в сарае и без того было мало, а теперь, когда пришел еще и колдун, его практически не осталось, и как бы я не жалась ближе к животному, а его ноги все равно прижимались к моим.

— Хочешь, чтобы он ожил?

Я затаила дыхание, вскинув голову и всматриваясь в глаза, в которых отражался огонь свечей и его черной неведомой для меня души, пока, боясь поверить в то, что он говорил, ошеломленно прошептав:

— Вы правда можете сделать это?

— Могу. Но спрашиваю тебя, хочешь ли ты этого? — я только успела набрать в легкие воздух для ответа, затрепетав от неожиданно вспыхнувшей надежды, как мужчина чуть прищурил глаза, в которых снова расползалась его мрачная удушливая страсть. — Только помни: услуга за услугу, желание за желание!

Первым желанием было прикоснуться к губе, но я застыла, когда поняла, что его взгляд переметнулся именно к ним, словно вобрав в себя весь огонь этого небольшого помещения, заставляя меня содрогнуться, а ладони вспотеть.

— …опять укусите?

Он улыбнулся томно и загадочно, чуть дернув бровью:

— В этот раз нет.

— И снова не скажите, в чем именно заключается ваше желание?

Кончик его губ дрогнул в хитрой усмешке, от которой я напряглась.

— Хочу прядь твоих волос. Для начала.

Это было не сложно!

— Вы правда сделаете это?

— Сделаю, если ты захочешь.

— …а с бабушкой не получилось, — да, это был упрек, и я испуганно покосилась на него, не заметив никаких изменений во взгляде, которым он продолжал смотреть на меня, словно пытался каждую минуту загипнотизировать.

— Ты не готова в той правде, которую хотела услышать. Придет день, и ты все узнаешь сама, без моей помощи. Не стоит бежать раньше назначенного срока.

Я лишь сдержанно выдохнула, опуская глаза и понимая, что чтобы он не сказал, правду знал только он, и у меня не было права сомневаться.

Если ради того, чтобы оживить малыша требовалась такая малость, я была готова сделать это, сразу же заметавшись взглядом в поисках того, чем могу отрезать волосы, стараясь не думать о том, как загадочно, хитро и соблазнительно улыбнулся мужчина, протягивая мне небольшой кинжал замысловатой формы, больше похожий на серп с изящной рукояткой и снова какими-то странными символами.

Он был весь совершенно черный, словно высеченный из единого камня, но оказался на удивление легким, когда я взяла его, засомневавшись лишь на секунду о том, что делаю.

Но жизнь теленка и коровы, которая притихла и теперь дышала, хоть и тяжело, но на удивление ровно, были превыше всего, я быстро отрезала прядь волос сразу у шеи, чтобы брат не смог заметить этого, протягивая ее мужчине, что все время наблюдал пристально и все так же горячо, словно пытался вобрать в себя каждый мой жест и мысль.

Я отдала ее, молча положив в его ладонь, и стараясь не касаться пальцами теплой кожи, видя, что он заметил это, снова улыбнувшись моим попыткам держаться как можно дальше от него, но когда протянула кинжал, он лишь покачал головой, протягивая мне левую руку и разворачивая ладонью вверх со словами:

— Надрежь лезвием указательный и средний палец.

— Зачем? — выдохнула я, затрепетав ресницами, оттого что не хотела делать этого и снова ощущая, как он пробирается в мои глаза, высматривая душу и все, что творилось в ней.

— Так нужно.

— Это должна сделать именно я?

— Да.

Я тяжело сглотнула, бледнея и глядя на его большую, но изящную ладонь и длинные сильные пальцы, замечая множество шрамов, словно я была не первая, кто резал их бесчисленное количество раз, оставляя следы.

— Что не так, девочка?

— Я не хочу причинять вам боль…

Его черные ресницы медленно опустились, а затем вдруг порхнули, открывая взгляд, который пронзил насквозь словно молнией, оставляя в моем теле кусающие разряды, от которых хотелось застонать, пряча лицо на его широком плече. Мысли, посетившие мою голову, были настолько шальными и неожиданными, что я увидела, как дрожит моя рука лишь потому, как завибрировал кончик черного лезвия ножа.

Мужчина молчал какое-то время, заставляя занервничать еще сильнее и продолжая смотреть в мои глаза, не моргая и почти не дыша, пока не проговорил приглушенно:

— Боль очень относительное понятие. Никто не сможет причинить нам боли, пока мы сами не захотим этого — усмехнувшись, он добавил, выгибая брови, и глядя теперь задорно, хоть и лукаво. — Особенно таким, как я. Не нужно бояться. Быстрее сделаешь, быстрее закончим со всем этим.

И все-таки я даже подумать не могла, насколько это тяжело морально, вот так заставлять себя наносить вред другому человеку. Даже если, вероятней всего он вовсе не был человеком.

Острие ножа было тонким и острым, стоило только коснуться пальцев колдуна, как на коже появилась кровь, заструившись тонкими алыми струйками.

Я старалась не слушать, что именно он шептал, склонившись над телом теленка и рисуя собственной кровью символы на его мордочке, а затем по всему позвоночнику, понимая, что это какой-то очень древний, жуткий язык, в каждом звуке которого спрятана большая сила и тайна, неподвластная простым смертным.

Я ждала чуда, потому что верила ему и чувствовала силу этого мужчины с первой встречи, но когда теленок вдруг дернулся и сделал первый шумный вздох, словно ему давалось это с трудом, то почувствовала, как слезы снова полились из глаз. От облегчения и благодарности, потому что понимала, что колдун сделал это не ради моего брата, или того, чтобы спасти нашу семью от голода, оставшись без главной кормилицы, а ради меня. И своих желаний.

Замерев и едва дыша, с огромным трепетом и радостью я смотрела на то, как корова обнюхивает своего малыша, принявшись лизать его, пока теленок открывал глаза, дыша все так же тяжело и хрипло.

— Сразу не окрепнет, — отозвался колдун, снова садясь рядом со мной и упираясь спиной в балку за собой, что держала крышу. — Несколько недель не сможет сам вставать, но больше ничего страшного не случится. Только знай, что его жизнь отдана авансом и придет день, когда он заберет другую жизнь.

— Что это значит?..

— В мире свой порядок вещей. И в жизни, и в смерти есть своя гармония, которую нельзя нарушать. Если же она нарушается, то гармония забирает то, что ей положено, заполняя дыры. Сейчас я забрал душу, которая здесь быть не должна, оставив пустое место. Если гармония не заполнит эту пустоту, то даст место разрушительному хаосу. Поэтому сегодня, завтра, через пару месяцев, лет или десятилетий, но пустующее место заполнится другой душой. Теленок вырастет, окрепнем, станет быком и затопчет кого-то из селян, возвращая долг за свою душу. Таков закон.

Я тяжело сглотнула, глядя на малыша, который сейчас был такой хрупкий, прекрасный и беззащитный, с трудом веря в слова колдуна, но где-то в глубине души понимая, что он говорит правду.

— Больше не будешь плакать, — добавил он, откидываясь назад сильнее и вытягивая свои длинные стройные ноги, чтобы сесть удобнее, рубашка на его груди распахнулась, показывая очертания мощной груди и черные рисунки, какие были на руках, а он добавил приглушенно и хрипло. — Иди ко мне. Желание за желание.

Ну вот и пришло время отдавать свой долг.

— А волосы? — пробормотала я, скованно поднимаясь со своего места и отводя глаза от коровы, которая словно ожила вместе со своим малышом, но пока не в состоянии смотреть в лицо этого мужчины, потому что ощущала собственной кожей, как он смотрит на меня.

— Твой небольшой подарок мне.

— Это не честно.

Он снова рассмеялся, только в этот раз чувственно и приглушенно, протягивая руку в приглашающем жесте и ожидая от меня повиновения.

Я остановилась рядом с ним, не понимая, что делать дальше и ахнув, когда он резко потянул меня за руку вниз, подхватывая ладонями и усаживая на свои бедра так, что теперь мы сидели лицом к лицу, и я ощущала не только жар его кожи, аромат дыхания и запах тела, но и возбуждение.

— Что я еще могу отдать вам? — прошептала я, замирая и покрываясь мурашками, оттого, как он подался вперед, склоняя голову и едва касаясь моих губ своими, выдохнул:

— Всю себя…

Каждое утро все сложнее и сложнее было просыпаться.

Меня словно затягивало в пучину иного мира, где был колдун и его девушка, чьи эмоции и ощущения оставляли след глубоко в моей душе, путая разум и грани реальности происходящего.

— Это не честно, — прошептала я снова, не слыша собственного голоса, но обращаясь к тому, чей аромат чувствовала в моей комнате, так же близко и реально, как во сне, что можно было решить, будто он спал рядом, отчего снова моя постель была перевернута вверх дном, подушки разбросаны по полу, а одеяло свисало с матраса, путаясь за мои ноги, словно пытаясь спастись.

Третий день и третью ночь этот мужчина сводил меня с ума!

Он выворачивал мою душу буквально наизнанку, заставляя верить в то, что я схожу с ума, но КАК он делал это, оставаясь в тени? Для меня это было не просто загадкой, а проблемой века, я отчетливо понимала, что если не решу ее, то последующие годы на самом деле проведу в сумасшедшем доме, глядя сны о девушке и колдуне.

В первый раз сон был красивой сказкой, опьяняющей своей реальностью во мраке ночи.

Во второй — сомнением и подозрениями, что происходит явно что-то странное.

Сейчас же, это была паника от совершенного непонимания того, как это все может происходить! Как сон может плавно перетекать из одного в другой, всегда заканчиваясь одним эпизодом и начинаясь другим по строгой логической цепочке, словно я проживала две жизни, каждую из которых объединял один-единственный человек.

С каждым днем я чувствовала, как он захватывает мою душу, буквально порабощая своими глазами, руками, прикосновениями, тем, сколько времени я думала о нем, и какие усилия прикладывала сейчас, чтобы отыскать.

Вот и этим утром, с первыми лучами солнца мне уже не было покоя, когда я подскочила и поспешно собралась, выбегая из дома под недоуменный крика мамы: «А как же завтрак?»

Я торопилась туда, где все началось, в надежде отыскать его.

В библиотеку!

В это раннее утро здесь была другая женщина-консультант, которая вежливо поинтересовалась, чем может помочь.

— Меня интересует ряд книг по психологии.

— Третий этаж, блок Б. Справа, как только вы подниметесь на нужный этаж.

Знакомые слова и лестница, по которой я забежала на последний этаж под самой крышей, застыв и прислушиваясь к зловещей тишине, которая не обещала мне встречи с тем, кого я искала так неистово, что пугала себя саму.

Свернув налево сразу с лестницы, я осторожно пробиралась вперед, заглядывая между стеллажами с многочисленными книгами и вздрагивая, когда увидела одиноко замершую фигуру, в надежде задержав дыхание, но тут же выдыхая. Разочарованно и горько.

Это не мог быть ОН.

Не такой высокий, не настолько статный.

Обычный человек рылся увлеченно на одной из полок в поисках необходимого, стоя при этом на какой-то подставке, но заинтересованно оглянулся на меня, когда я прошла мимо, продолжая чувствовать его взгляд на себе, даже когда свернула снова, огибая стеллаж за стеллажом, которые шли ровно один за другим на одном расстоянии.

Постепенно я уходила вглубь зала, где свет был настолько приглушенным и рассеянным, что тьма заволокла углы большого пространства, заполненного книгами от пола до самого потолка, но как бы не прислушивалась и не всматривалась вперед, а ничего не видела.

— Ну же! — прошептала я себе под нос растерянно, понимая, что последние крупицы надежды умирают подобно свету в этом темном царстве полной тишины и сотнях чьих-то мыслей. — Ты не можешь просто взять и пропасть — вот так, оставив меня без ответов!

Закусив губу и прикасаясь языком к ранке, которая никак не хотела заживать хоть немного, я в полной растерянности думала о том, где еще можно найти того, кто был подобен призраку, хоть и обладал телом, когда неожиданно услышала смех.

Далекий, приглушенный, манящий и пробуждающий в моем теле вихрь мурашек, что тут же выступили на коже, заставляя меня задрожать, а сердце заколотиться.

Внутри меня закручивалась тугая спираль, от осознания того, что он где-то совсем рядом, так близко, что я ощущала аромат его большого тела, когда судорожно оглянулась, пытаясь понять, где же он был и куда мне бежать.

Это не было обманом сознания. Мое тело знало, что он здесь, замирая в ожидании того момента, когда он окажется рядом, пока я устремилась вперед, переходя сначала на быстрый шаг, а затем и вовсе на бег, заглядывая в каждый пролет между возвышающимися стеллажами, которые в эти мгновения были моей преградой, скрывая от глаз того, к кому я стремилась всеми фибрами души.

В какой-то момент мне даже показалось, что я бегу по заколдованному кругу, и никогда не достигну желаемого, когда почувствовала, как он близко. Почувствовала каждой клеточкой тела, где словно взорвался фейерверк, ослепляя и осыпая колючей пыльцой каждое подрагивающее нервное окончание в желании коснуться его.

Мрак надежно скрывал его от глаз всех вокруг, но только не от меня, когда я нашла глаза, в которых полыхала его темная необъяснимая жажда, что становилась с каждой нашей встречей все сильнее, захватывая в плен одним только взглядом, и в темноте сверкнула его улыбка.

Дыхание сбилось и сердце стучало истерично и восторженно, когда я кинулась к нему, снова переходя на бег и лишь сейчас понимая, что он сидит на чем-то, расставив свои длинные ноги и наблюдая за моими попытками отыскать его лукаво, но едва удерживаясь на месте под мой недовольный вопль:

— Так больше не может продолжаться! Или вы сейчас же расскажите, что происходит! Или я….

Закончить я не успела, позабыв, о чем хотела сказать, когда он неожиданно резко, с нечеловеческой скоростью поднялся в полный рост, за одну секунду оказавшись рядом и подхватывая своими крепкими большими руками налету, чтобы прижать к себе, снова поднимая высоко над полом и впиваясь губами, отбирая последние остатки слов, мыслей, памяти.

Он снова налетел на меня, подобно шторму, не оставляя шанса, выжить в этих синих волнах и заставляя задохнуться, но в этот раз не от паники и страха. От восторга и возбуждения, от полного и ясного осознания того, что он снова рядом, наполняет меня своей силой, мощью и этой мрачной, нестерпимой чувственностью, которая не была дана ни одному человеку, кроме него.

И мне бы прийти в себя, опомниться, начать сопротивляться, но словно все перевернулось вверх дном, и мир перестать существовать в той плоскости, где были мои родители, моя совесть, устои и жених. Остался лишь мир, в котором правил этот мужчина с синими глазами и сильными руками, что не давали мне ни упасть, ни вздохнуть, прижимая к себе с такой неистовой жаждой, что казалось, что он способен сломать позвоночник.

Я не отталкивала его, только беспомощно хваталась пальцами за его плечи, скользя ладонями и ощущая, как напрягается его тело, словно он не мог поверить в мою ласку и то, как осмелев, я обвивала руками его шею, полностью отдаваясь в темную порочную власть того, кого совершенно не знала.

Отвечая на его жаркий, глубокий поцелуй со всей страстью, на которую только была способна, я послушно подставляла голову, поворачивая ее так, чтобы он мог проникнуть в меня языком еще глубже, лаская еще мучительнее и разжигая в теле тот огонь, от которого становилось больно внизу живота и влажно внутри бедер. Не познав этот огонь в реальном мире, я бросалась в омут с головой, понимая, что эти чувства будут еще острее и горячее, чем в самом откровенном сне.

И не страшно, что я едва могла дышать! Не страшно, что он прижимал меня к себе так сильно, что становилось больно и на коже тут же выступали синяки, в этом водовороте шальных эмоций все было правильно и сладко.

— Уже не боишься меня, девочка, — улыбнулся он восторженно и широко, не убирая своих губ от моих и продолжая целовать теперь легко и мягко, пока я пыталась восстановить дыхание, держась за его широкие плечи и обивая бесстыдно ногами его стройный торс, ощущая, как он поддерживает меня ладонями за ягодицы, сжимая их.

— Я даже имени твоего не знаю, — прошептала я, чувствуя, что он снова сел на край не то стола, не то какого-то ящика, увлекая меня за собой, и насаживая на себя, когда, как и в сегодняшнем сне я оказалась сидящей на нем сверху лицом к лицу. И ощущала то, настолько он возбужден, и как должно быть тяжело сдерживаться ему сейчас.

— Ты называла меня Колдуном, — он чуть улыбнулся, снова подавшись вперед, чтобы поцеловать осторожно мою рану на губе, которую я не чувствовала сейчас, всматриваясь в мои глаза так же, как и смотрел во сне — пристально, горячо, глубоко, так, словно читал мою душу, держа в своих руках все ключики от нее.

— Это едва ли похоже на имя, — мои губы тоже дрогнули в улыбке, когда я чувствовала себя очень странно и совершенно необъяснимо, словно две вселенные сошлись в одной точке, размывая грани реальности, в одной из которых я тянулась к нему всеми фибрами души и тела, находя лишь в нем защиту, покой и уют, пока другая часть меня кричала и вопила о том, что я искала его не для этого и пора уже приходить в себя. Но, черт побери, как же этого не хотелось!

Это была битва здравого смысла, который ворчал о том, что я совершенно не знаю этого человека, но позволяю ему так много в отношении себя, при том скромном факте, что официально помолвлена, и эмоций, которые кричали о том, что если с ним уютно и хорошо, то вся остальная информация просто лишняя.

— Мое имя потеряно во времени и едва ли имеет смысл сейчас, — весьма загадочно ответил мужчина, словно видел мои сомнения в отношении того, что происходило, между нами, сейчас, но отступать не собирался, отчего по телу вновь пронесся вихрь мелкой дрожи. — Были времена, когда люди называли меня Черным.

— А как же тебя называют сейчас?

Он только улыбнулся, мягко касаясь одной ладонью моего лица и делая это настолько бережно, но при этом настойчиво, что перехватило дыхание, но я вздрогнула, когда ощутила странную вибрацию, не сразу понимая, что где-то в его кармане ожил обычный сотовый телефон.

— Слушаю, — отозвался мужчина, не позволяя мне поменять положения своего тела на нем, и обвивая одной рукой, зажав телефон между плечом и ухом, когда я снова подумала о том, какой волшебный у него голос. Я была уверена, что если бы услышала его где-то в толпе, даже не зная его самого, то обязательно обернулась бы, ведомая этим сильным звучным голосом, который тут же привлекал внимание и завладевал тобой.

— Мистер Блэкстоун, вы просили подготовить отчет по последним отправкам в Вену. Он у вас на столе.

— Благодарю, — по-деловому сухо, но при этом вежливо отозвался он, тут же отключая телефон, пока я возвращалась в этот мир, начиная озираться по сторонам и словно прозревая относительно своего положения на нем. В городской библиотеке.

Мистер Блэкстоун значит.

Но мои попытки слезть с него не увенчались успехом, потому что мужчина просто не отпустил, сжимая руками сильнее и заглядывая в глаза еще более настойчиво и с долей мрачности, когда я выдавила:

— Это вы забрали кольца?

Черные брови тут же сошлись на переносице и взгляд стал тяжелым, непроницаемым, даже пугающим, когда он молча раскрыл ладонь, в которой я увидела то, что искала так долго и отчаянно, начиная думать, что уже схожу с ума!

Но успела только ахнуть, когда он вдруг сжал ладонь с силой снова, отчего я подумала, что едва ли смогу разжать ее и вернуть то, что принадлежало мне, а когда раскрыл, то я с ужасом и возмущением увидела лишь горстку золотой пыльцы.

— Не делай этого снова, Марьяна. Не совершай ту же ошибку, — прорычал тот, кто едва ли был мистером Блэкстоуном даже в этом мире, отчего я тяжело сглотнула горечь в горле, глядя в синий омут глаз, где теряла себя и все связи с реальностью, прошептав хоть и тихо, но уверенно:

— Я — Маришка…

— Не думай, что ты сможешь сбежать от меня, — его рука обхватила мою голову сжимая волосы и рывком притягивая к себе, когда лишь в эту секунду я сжалась, вдруг увидев то, что не видела до этой секунды — его зрачки ожили и стали такими, какими были во сне — отражающими призрачный свет и совершенно не человеческими!

Это был ОН! Тот самый! Из моих снов! И душа замерла, когда я услышала его шепот, который разнесся эхом под сводами библиотеки:

— Ты придешь ко мне сама. По своей воле и желанию и отдашь мне все то, что я захочу.

4 глава

Эти его слова звучали, как заклинание, против которого я ничего не могла сделать, становясь словно зачарованной, и снова теряя себя во времени и пространстве. Только благодаря снам я теперь могла понять, что будет дальше — если поддамся ему, то отдам всю себя. Рано или поздно. Поэтому я выдохнула хоть и с дрожью, но упрямо:

— Нет! Не приду и не отдам! Я не Марьяна, а Маришка! Это другой мир, и мы совсем другие!..

— Другие ли? — проурчал голос низко и обволакивающие, и как бы я не заставляла себя не смотреть в синеву глаз, зная, что пропаду, а все равно окунулась в нее с головой, не отпрянув, когда его жадные и горячие губы скользнули по моим, улыбнувшись, потому что я потянулась для поцелуя, но напрасно.

Его губы заскользили по моей шее, сначала легко и ненавязчиво, но с каждой секундой становясь все более жадными, как и руки, которые сгребли со всей силы, заставляя поспешно прогнуться в спине и припасть к широкой груди мужчины, чтобы не заработать себе перелом позвоночника.

В нем будто просыпалось что-то темное, жадное до меня, опаляющее и хищное, отчего казалось, что вся цивилизованность и сдержанность мистера Блэкстоуна висит на волоске.

Как и моя свобода и неприкосновенность.

И снова я не могла объяснить этого, но кожей чувствовала, что он срывается в пропасть, и если сейчас не остановится, то последствия станут плачевными. В первую очередь для меня. Потому что уже сейчас мужчина не понимал, что причиняет боль своими прикосновениями и той воистину ужасающей одержимостью, с которой прижимал меня к себе, собирая запах моей кожи и волос тем, что водил кончиком носа, пока по его телу разносилась нервная дрожь.

— Не делай так больше, девочка, — выдохнул он в мое плечо не то с урчанием, не то с тем, что напоминало животный рык, убирая край мягкого свитера, чтобы припасть горячо и несдержанно губами, прижимаясь щетинистой щекой, отчего было необычно, слегка колюче, но почему-то приятно. — Не играй с тем, о чем не подозреваешь. Не зови меня так горячо, потому что настанет миг, когда я не смогу сдержаться.

Слова звучали зловеще. С тем необъяснимым темным притяжением, которое витало, между нами, с каждым днем становясь все крепче и от этого пугая еще сильнее. Больше я не сомневалась в том, что он слышит меня, каждый раз, когда я шепчу в темноту или говорю с луной, даже если не могла понять, как это может происходить и быть правдой.

Нас словно затягивало в какую-то воронку черной дыры, где на дне было много неизвестного и темного.

…но я не была уверена, что хочу идти ко дну.

— Не позову, — только смогла выдохнуть я, ощущая, как его пальцы застыли на секунду и снова впились в меня, насаживая на себя и словно давая прочувствовать всю глубину и твердость его безумия, от которого он едва сдерживался.

Я разрывалась от желания познать порочность и все грани его одержимости, но вместе с тем боялась этого больше всего на свете, неуверенная в том, что смогу это принять и понять, хватаясь остатками разума за ту действительность, где еще каких-то несколько дней назад его не было в моей жизни так много, и я старалась жить как все, не утопая в безумии. Своем и его.

— У меня есть жених, поэтому… — я застонала, ощутив резкую боль в плече, потому что Блэкстоун укусил меня снова, прорычав низким мрачным голосом, который отражался от стен этого огромного помещения, возвращаясь ко мне жутким эхом и загораясь тем нечеловеческим огнем, который теперь я видела в зрачках:

— Я не отдал тебя смерти! Не дал тысяче жизней разделить нас! Думаешь, отдам простому человеку?

Не было даже возможности оттолкнуть его от себя.

Я едва могла дышать в этих сильных руках, которые теперь сомкнулись вокруг, подобно стальной клетке и раскаленным тискам.

Тяжелое дыхание мужчины не сулило ничего хорошего, и я испуганно замерла, прислушиваясь к тому, что происходит с ним, и какой-то очень далекой частичкой себя понимания, что у меня есть только один шанс спастись, потому что ни во снах, ни наяву он еще не был настолько диким, устрашающим и по-настоящему темным, выпуская из себя всю ту многовековую дремлющую черную силу и необузданную страсть, которая ломала судьбы:

— Я твой рок! Твоя судьба! Твое предназначение, девочка! Ты можешь бесконечно долго ходить кругами, можешь ломать свою жизнь в угоду случая, только от меня не уйдешь больше! Я чувствую тебя, даже если буду на другом конце земли и найду, где бы ты не спряталась, словно волк, даже если для этого мне потребуется еще одна тысяча жизней!

— Я боюсь волков, — прошептала я, стараясь осторожно освободить руки из его хватки и касаясь кончиками пальцев его лица, очерчивая его овал с колючей, но аккуратной щетиной, впалые скулы, слегка заостренные уши, словно он когда-то был эльфом, прикасаясь к шее и тугой вене, в которой пульсировала его кровь, разнося безумие по телу, ощущая всем существом, что мои прикосновения подобны магниту. Они уводят его от безумия, что окружало нас кусающими разрядами настолько ощутимыми, словно вокруг собиралась гроза.

И он прижимался к моим ладоням лицом, дыша тяжело и судорожно, чтобы целовать кончики пальцев и дышать мной, словно на самом деле был диким зверем, который когда-то давно впервые познал эту ласку и больше не смог без нее жить, совершая дикие и немыслимые поступки, о которых я не знала наверняка, но ощущала, словно наяву, слыша его призрачный пугающий голос:

— Боишься, потому что я загрыз тебя в твоей прошлой жизни, будучи волком, не желая отдавать в руки немецким оккупантам, не позволив насиловать и перерезать горло тупой лопатой.

Я тяжело сглотнула, прикрывая глаза и ощущая, как холод сковывает тело.

Я хваталась за все то логичное, понятное и нормальное, что еще оставалось в моей жизни, не желая отдаваться во власть безумия, в попытках оттолкнуть его от себя и закричав:

— Вы безумны! И меня сводите с ума!! Я не знаю, как именно вы делаете это, но больше не поддамся, ни вашим словам, ни этим снам!

Блэкстоун улыбнулся.

И пусть его волосы были короткими, а не теми варварскими локонами с косичками, и борода аккуратной и модной — сейчас я видела в нем только Колдуна, с жуткими синими глазами, зрачок в которых отражал полную луну, даже если за стенами этого здания светило утреннее солнце, пытаясь отшатнутся, когда он склонился надо мной, прошептав низко, чувственно и так, словно пытался загипнотизировать своим голосом, пуская в кровь свое черное семя безумия:

— Ты стала моей еще до своего рождения, глупая. Каждый из нас прожилтысячу жизней, чтобы в этом перерождении стать такими, какими мы были раньше, когда впервые нас объединиласудьба. Ты ни одну из этих жизней не помнишь, а я все их задыхался, постоянно отыскивая тебя, и делая своей в каком бы обличии не был сам и в какой бы ты не родилась.

Его большие теплые ладони легли на мое лицо, делая это на удивление мягко и бережно, но заставляя смотреть в глаза и не отводить распахнутого взгляда, где был шок и полное неприятие того, о чем он сейчас говорил.

- Наша тяга ничем не разрушится, и никогда не прекратится, будь ты Марьяной, Маришкой, Эльзой, Робби Ротом, или Степаном. Рассказать тебе, как сотню жизней назад ты ушла в монастырь, потому что тебя тянуло к женщине, с такой силой, что ты хотела наложить на себя руки, а все лишь потому, что в той жизни этой женщиной был я?..

Безумие!

Полное и беспросветное!

Я искала его, чтобы получить ответы на свои вопросы и сомнения.

Чтобы убедить себя в том, что не схожу с ума!

Но теперь я чувствовала себя еще более безумной и словно распятой, с криком пытаясь выбраться из его цепких сильных рук, в которых дрожала и стучала зубами от ужаса каждого услышанного слова.

— ЗАМОЛЧИТЕ!

— Скоро ты сама поймешь, что прикосновения чужих рук будут тебе противны, а душа сможет дышать только рядом со мной.

Я отбивалась от него из последних сил, даже если понимала, что не смогу сделать ровным счетом ничего. До тех пор, пока перед глазами не пошли черные круги, и мир не стал одной большой размазанной картиной, в которой больше не было ничего как прежде.

Где каждая грань была лишь призрачной линией, собираясь в темный острый калейдоскоп, кружа голову тем, что ни одна фигура отныне не была постоянной, каждую секунду меняя свои очертания и собираясь во что-то новое, еще более устрашающее и неясное.

— Хватит! — выдохнула я с дрожью, оседая в его руках, что не отпускали от себя ни на секунду, и его руки снова стали осторожными, касаясь меня бережно и аккуратно, когда Блэкстоун, выдохнул так же судорожно, в унисон со мной, словно деля мои эмоции на двоих, замолчав и просто обнимая.

Я не знала, что могу сказать, потому что была совершенно раздавлена, но больше не пыталась вырваться, лишь положила холодную щеку на его мощное плечо, прислушиваясь к дыханию нас двоих, и понимая, что мы даже дышим в такт друг другу.

— Вы меня пугаете…

— Это пройдет. На все нужно время. Тебе — чтобы понять и привыкнуть. Мне — чтобы собрать свою силу и не сделать неверного шага.

Я снова ничего не понимала, но больше не хотела знать, выдохнув только одно:

— Эти сны не прекратятся?..

— Не сейчас.

— Потому что я должна досмотреть эту историю до конца?

Он кивнул в ответ, снова касаясь губами нежно и осторожно, но я испуганно застыла, почувствовав, как его большое стройное тело вдруг напряглось, и словно полыхнуло на секунду жаром настолько ощутимым, что кончикам пальцев стало больно, как бывает при ожоге.

Я не сразу поняла, что происходит, когда слегка отодвинулась, чтобы заглянуть в хищное лицо Блэкстоуна и его острые, опасно прищурившиеся глаза, которые смотрели вглубь помещения, освещенного неясным светом.

Лишь проследив за этим взглядом я смогла наконец увидеть фигуру, которая пробиралась вперед, заглядывая за каждый стеллаж, в поисках чего-то.

Или кого-то.

Это был тот самый мужчина, которого я встретила первым на этом этаже.

Настолько неприметный и обычный, что я не сразу его узнала, ощутив вспышку холода от мощного тела Блэкстоуна, когда от жути зашевелились волосы на затылке, и я поняла, что происходит что-то страшное, даже если он не двигался и продолжал обнимать меня, не причиняя боли и больше не сдавливая.

Что-то совершенно жуткое и неземное было в этих синих глазах, которыми он теперь смотрел на мужчину, что даже не замечал того, что был не один в зале.

Блок оккультизма не располагал к чему-то доброму и светлому, но если уж он рылся в этих книгах, то я надеялась лишь на то, что его ощущения были немного более сильными и яркими, чем у остальных людей, и он сможет понять, что именно в эту минуту ему лучше уйти. Сбежать! Как можно быстрее! Бежать, сломя голову, и не сметь даже оборачиваться!

Я боялась представить, что с ним может произойти, если Блэкстоун продолжит смотреть так, словно выковыривал его душу через ноздри раскаленными щипцами, поспешно прикасаясь к лицу мужчины и позвав едва слышно:

— Черный.

Его ресницы дрогнули медленно, так, словно он не сразу поверил в услышанное, я замерла, затаив дыхание и замечая,что на его теле выступила дрожь гусиной кожей.

Он не ожидал. Был ошеломлен и словно ранен одним этим словом, кадык мужчины на мощной шее подскочил вверх и тяжело опустился на место, а я чуть улыбнулась, не ожидая, что будет настолько сильный эффект, вдруг потянувшись к нему, и теперь касаясь пальцами его руки, ощущая, как вслед за прикосновениями моих пальцев его мышцы напрягаются и становятся стальными, чуть подрагивая.

Мужчина среди стеллажей был позабыт и уже не важен, пока мы могли быть рядом, скрытые тьмой от любопытных глаз, и не обращая внимания больше ни на что вокруг.

Я хотела увидеть то, что заворожило Марьяну в последнем сне, осторожно расстегивая мелкие пуговицы на широких запястьях своими подрагивающими пальцами и поднимая рукава темной рубашки вверх, обнажая руки до локтя, чтобы ахнуть.

Два мира снова схлестнулись в одной точке, разрушая границы реальности и сна, где не было разницы между варварски прекрасным хищным Колдуном и цивилизованным на вид мистером Блэкстоуном, потому что все странные, пугающие и манящие рисунки на его руках были прямо перед моими глазами.

Я могла касаться их собственными пальцами, обводя контуры и видя, как вслед за моими легкими прикосновениями на его коже выступают мурашки, а дыхание меняется, становясь рваным и судорожным.

Жуткое и волшебное чувство видеть своими глазами то, что было лишь во сне!

Словно зачарованная и ведомая не подтвержденной логикой смелостью, я потянулась к пуговицам на его груди, чтобы расстегнуть рубашку, обнажая стройный торс и мощную грудь, задыхаясь оттого, что рисунки были и здесь.

Такие, какими их видела Марьяна, сдерживаясь когда-то, чтобы не сделать то, что делала я сейчас.

— Ты стоишь на опасной черте, девочка — хрипло выдохнул Блэкстоун, когда я потянулась, чтобы коснуться ладонями его груди, ощущая покалывание в руках, от его силы и собственного желания касаться этой гладкой кожи, собирая кончиками пальцев дрожь его красивого тела. — Время еще не пришло, но я сорвусь и это повлечет за собой череду ситуаций, которые станут снежным комом.

Тяжело сглотнув, я рассматривала его тело, жадно и восторженно, видя, что даже одного моего взгляда было достаточно, чтобы его мышцы напрягались, подрагивая от желания.

— Была ведь где-то здесь!

Я прикрыла глаза, поежившись от этого голоса, и нутром чувствуя, что речь шла не о книге.

Этот самоубийца так и не ушел, продолжая заглядывать в пролеты между стеллажами, и не представляя, какая опасность его подстерегала в тени зала, когда синие глаза Блэкстоуна снова наполнились той хищной жаждой и холодной яростью, что не сулила совершенно ничего хорошего.

— Тебе пора на учебу, девочка, — отозвался он приглушенно, не пытаясь застегнуть все пуговицы и спрятать рисунки на своем теле, которые едва ли были простой и ничего не значащей татуировкой, даже в этом мире, но не отрывая своих глаз от несчастного человека, чья интуиция была просто на нуле.

— Пообещай, что не сделаешь ему ничего плохого!

Зрачок сверкнул холодной хищной луной, лишь на секунду, прячась, словно за затмением, когда глаза Блэкстоуна стали снова похожими на человеческие, однако в них не пропала, ни его хищность, ни кровожадность, с которой он прищурился, окинув меня быстрым сосредоточенным взглядом, когда его губы чуть дрогнули в колкой ухмылке:

— Обещаю не трогать. Иди.

Он разжал руки словно с усилием, чтобы отпустить меня от себя, но стоило сделать лишь один шаг назад, как я снова оказалась в его объятьях, утопая в поцелуе и блаженно закрывая глаза, чтобы прочувствовать каждой клеточкой тела, как горячий язык проникает в меня, лаская и приучая к себе. К той страсти и огню, с которыми он всегда касался меня, словно никак не мог насытиться, но боялся, что не сможет остановиться.

И сейчас он оторвался первым, облизывая губы, и хрипло выдыхая на рычании, плотно закрыв глаза, словно боялся, что кинется за мной, если только увидит, как я покидаю его:

— Уходи! Сейчас же!

Вздрогнув, я побежала через темный зал, не слыша даже собственных шагов.

Обогнув весь зал с другой, самой темной стороны, чтобы не встретиться с тем типом, я не оборачивалась и поспешно пыталась поправить одежду и волосы, и без того зная, какой бледной и взъерошенной буду выглядеть на выходе, останавливаясь уже на лестнице, чтобы прислушаться к звукам на третьем этаже.

Было тихо.

Пожалуй, даже слишком.

Но вернуться обратно я не решилась, нутром чувствуя, что это будет последним шагом, когда полет в бездну станет необратимым, и мы оба разобьемся о дно черной пропасти, не представляя, что жеждет нас.

Я не сразу нашла в себе силы, чтобы спуститься вниз, встречая других людей.

В голове гудело от мыслей, которые были еще более безумными, чем до того, как я пришла сюда в поисках ответов на свои вопросы.

Я даже не знала, мне хочется истерично рассмеяться или сесть на пол и просто разрыдаться.

Я не знала, была ли я огорчена, или счастлива от всего услышанного, но в эту минуту понимала только одно — я начинаю терять себя и все нити, связывающие меня с реальностью.

Может Блэкстоун был прав, и мне нужно было время, чтобы все понять, но когда я все таки спустилась вниз, взяв с ближайшей полки две какие-то книги, даже не глядя, что именно это было, окунувшись в приглушенный солнечный свет и мирную людскую суету, все слова, сказанные им, все больше казались жутким бредом одержимого сумасшедшего.

— Нашли что искали? — обратилась ко мне консультант спокойно и сдержанно, все также сидя за стойкой, но рассматривая так, что я понимала — мой вид был не самым лучшим и вызывал много сомнений и подозрений.

— Да, благодарю.

— Ах, вот вы где! Как вам удалось спуститься вниз, не встретив меня?

Я поморщилась, прикрывая глаза и узнавая этот голос, который уже слышала.

Этот навязчивый глупый мужчина стоял прямо за моей спиной, так и не расставшись со своим желанием отыскать меня для каких-то известных ему одному целей.

Но, по крайней мере, он был жив, что уже радовало!

— Прошу прощения, но мы не знакомы, поэтому… — я только оглянулась на него, окинув быстрым и мрачным взглядом, в котором мужчина смог бы ясно увидеть мое недовольство от его нахождения рядом, но стоило только нашим взглядам сойтись в одной точке, как он неожиданно покачнулся, выпучив глаза и выгнулся всем телом в жутком приступе, тут же повалившись на пол.

Его словно выворачивало наизнанку в страшных конвульсиях, изо рта пошла пена, а глаза стали закатываться под мой вопль и одновременный крик женщины за стойкой.

Мы обе кинулись вперед в полном шоке, не представляя, что делать дальше, и чем можно помочь этому несчастному, пока вокруг нас собиралась толпа неравнодушных, где показался мужчина средних лет, который выкрикнул:

— Это приступ эпилепсии! Держите его голову!

Это была не эпилепсия.

Осознание этого настигло меня, когда даже сквозь кольцо людей, я увидела высокую до рези в глазах стройную фигуру мистера Блэкстоуна, который неспеша спускался вниз, глядя на несчастного мужчину, корчившегося в страшных конвульсиях, своими хищными глазами слегка высокомерно, но довольно.

Я почувствовала его появление раньше, чем успела понять, что оказывается он не скрывается в темноте, словно демон, и не исчезает во мраке, витая где-то, а вполне себе по-человечески передвигается по земле — величественный, статный, самодовольный, но все такой же хищный, в каждом его шаге сквозила та сила, которая притягивала взгляды, заставляя опустить ресницы поспешно вниз, чтобы только не попасть под это дикое, неподдающееся объяснению обаяние истинного варвара.

Я впервые видела его при свете дня, так близко, понимая, что не могу отвести глаз, заставляя его широко и самодовольно улыбаться и даже подмигнуть.

О да, он наслаждался тем, что произвел на меня неизгладимое впечатление, показав, что ничто человеческое не чуждо даже Колдуну. Хотя сейчас подобное обращение не слишком-то вязалось, учитывая, что Блэкстоун был облачен в черные брюки, только подчеркивающие длину и стройность его ног, и зауженную на талии рубашку, которая в свете дня оказалось не черного, а насыщенно-синего цвета, с небрежно расстегнутыми верхними пуговицами.

В его руке были ключи от машины и даже темные очки!

Прямо-таки настоящий современный, одетый с иголочки и ухоженный мужчина, вслед которому невозможно было не обернуться, даже если он совсем не был красавчиком, что я и сделала, провожая его глазами и прошептав себе под нос:

— …а ведь пообещал, что не навредишь ему!

— Обещал, что не трону, и, как видишь, не тронул, даже пальцем! — лукаво и довольно полыхнули хитрые глаза, когда Блэкстоун прошел мимо, окинув меня последним жадным и горячим взглядом, но шагая размеренно и уверенно вперед, когда я поняла, что помимо меня на его ноги и зад пялятся еще с десяток женщин разных возрастов….каждую из которых хотелось срочно придушить!

Но поскольку я была пока еще цивилизованной девушкой, то пришлось лишь сдержанно выдохнуть, дождаться, когда приедет скорая помощь и погрузит бледного мужчину в свою машину, и лишь затем выйти из здания библиотеки, в которое я ходила скорее на жаркие и невероятные «свидания», чем для чтения необходимой литературы.

Колдун уже давно уехал, а у меня продолжали дрожать колени.

В голове так и стоял его волнующий голос, полный силы и чувственности, который говорил мне о вещах, что едва ли можно было назвать хотя бы каплю разумными.

Какие прошлые жизни? Какое предназначение?

При ярком свете солнца все это еще больше казалось полным бредом, как и призрачные ночные сны.

Но теперь я чувствовала себя слабой, обессиленной и совершенно потерянной, словно с его уходом ушла не только мгла, но и моя тяга к жизни.

Я так и опустилась прямо на холодные ступени у здания, растерянно глядя по сторонам на знакомый город, в котором я родилась и выросла, когда он уже проснулся и многочисленные люди спешили по делам, а мне казалось, что я здесь совсем чужая.

Когда в сумочке зазвонил телефон, я даже не посмотрела, кто это может быть, тут же услышав голос Изабеллы:

— Ты с ума сошла! Опоздала на занятия перед зачетом! Быстро в универ!

Даже не помню, как добиралась до университета, но стоило только Изе увидеть меня, как она тут же ахнула, привлекая внимание всех в аудитории, включая недовольного преподавателя:

— Все-таки нашла его!

— Не хотите поделиться с нами вашим открытием, госпожа? — в сдержанно-язвительной манере отозвался седой преподаватель, сдвигая очки на кончик носа, и глядя на нас с очень большим упреком, я покраснела, а подруга спокойно покачала головой:

— Нет, это личное.

Мужчина усмехнулся, явно не ожидая такой прыти от студентки и откровенного ответа, но больше не стал обращать на нас внимания, тут же возвращаясь к учебному материалу, который все старательно впитывали в себя и записывали, пока я витала где-то в полной прострации, а Иза пытала меня сотнями вопросов.

— Как нашла? — шептала она приглушенно, легко дергая легко за локоть.

— Пошла в библиотеку, — еще тише ответила я, надеясь отвертеться от дальнейшего допроса с пристрастием, но совершенно напрасно, потому что подруга завелась не на шутку, возбудившись кажется не меньше меня таким событием.

— Снова что-то было!

— Нет!

— ДА!

— С чего ты взяла? — пролепетала я, словно школьница-простушка, тут же краснея до кончиков волос от победного взгляда неугомонной Изабеллы:

— Вижу по твоим глазам!

— Испуганным?

— БЛЕСТЯЩИМ!

Ей-богу она ни за что бы не успокоилась, если бы не прозвучал многозначительный кашель преподавателя, который снова обратил все свое внимание на нас, очень красноречиво говоря о том, что если мы сейчас же не замолчим до конца лекции, то феерично вылетим из аудитории и уже не влетим, до самых экзаменов.

Иза щипала меня и даже кусала, с трудом выдерживая пытку молчанием, потащив за руку, словно танк, как только прозвенел долгожданный звонок, чтобы узнать все в подробностях, про которые я собиралась по-шпионски умолчать.

— Черт! Я снова не увидела его! — это единственное, что очень огорчало подругу, когда мы вышли на улицу, чтобы спокойно пообщаться во время самой длинной перемены на ланч. — Ты узнала от него, что хотела?

Выдох получился тяжелый и длинный.

Не могла же я рассказать подруге все то, что он сказал мне!

Про прошлые жизни, про то, что мы связаны с ним…я и сама в это смутно верила, если не сказать, что не верила вовсе, если бы не эти сны.

— Боюсь, что все гораздо запутанней, чем я думала изначально, — пробормотала я, по опыту зная, что дурочкой Иза никогда не была, и так просто она от меня не отстанет.

— Вот этим он тебя и держит!

— Чем?

— Загадочностью! Тем, что ты ничего не знаешь о нем наверняка, но чувствуешь притяжение между вами!

Что чувствую — это еще мягко сказано!

Мне казалось, что я ощущала его всем телом, какими-то инстинктами, внутри все менялось от одного осознания, что он где-то рядом, до того, как видела его собственными глазами, словно во мне был маяк, настроенный на определенную волну!

— Договорились о новой встрече, или так и будете прятаться в библиотеке?

Вспоминая его слова о том, чтобы я не звала его так настойчиво, я чуть поморщилась, даже не зная, что ответить:

— Кажется нам нужно немного времени, чтобы разобраться…

— В чем? — тут же нахмурилась подруга, которая так вдохновилась нашими странными встречами, что сама пылала не меньше меня, но и сейчас я не могла сказать ей загадочных и странных слов Черного, о том, что мне нужно привыкнуть, а ему — собрать силу и не сделать неверного шага. — Он женат?

Я быстро заморгала, выдохнув так, что в груди стало пусто и больно, от одного только этого предположения, которое сейчас заставило меня растеряться и сникнуть.

— …я не знаю.

— Нужно было спросить в лоб, сразу! Может он ждет развода и поэтому тянет время?

По крайней мере, логика у Изы была железной, чего никак нельзя было сказать обо мне, поскольку все, на что я опиралась в наших странных отношениях — это лишь на свои внутренние ощущения.

Я ничего не знала о нем из снов, как ничего не знала в реальной жизни, кроме случайно услышанного «мистер Блэкстоун»

— Кольцо не носит? — не унималась подруга в миг став настоящим Шерлоком, готовая идти за правдой до конца, вплоть до слежки, а мне в ответ захотелось только нервно посмеяться — какие там кольца! Он мои-то забрал! Оба! Сделав из них одним движением пальцев всего лишь золотую пыльцу, которая теперь украшала зал оккультизма, и снова ставя в неловкое положение перед Дэном, потому что мои карманные деньги закончились, чтобы я могла купить еще одно.

— В следующий раз обязательно спроси! И постарайся выманить его куда-нибудь в кафе или ресторан, чтобы я хоть из-за угла могла на него посмотреть! Уж я-то смогу по виду определить холостой он или женатый!

Иза опустилась рядом со мной с видом юного Наполеона, который стоил планы по взятию Москвы, выдохнув:

— Совсем ничего не узнала?

— Девушка с работы назвала его мистер Блэкстоун, — наконец призналась я тихо, тут же об этом пожалев, потому что глаза подруги округлились, и она тут же потащила меня в интернет-кафе искать всю доступную информацию о «нашем маньяке», махнув рукой и на лекции, и на мои протесты.

Впрочем, как бы я не волновалась от желания найти о нем хоть что-нибудь, и как бы не боялась, что этими действиями снова «призову» того, кого не следовало звать, а толка от нашего мероприятия не было совершенно никакого, и, проторчав в кафе до самого вечера, мы не сдвинулись в поисках с отметки «полный ноль» ни по одному фронту.

Ни фото, ни информации, ни данных.

Оказалась просто тьма людей именно с этой фамилией, но ни одного, который мог бы хотя бы отдаленно походить на него, оставляя в моей душе странный осадок, будто этот человек действительно был неуловим, словно черный дух. Или Колдун.

И что-то подсказывало мне, что лучше было его не беспокоить!

— Давай, Иза, идем отсюда, — тянула я подругу из кафе, чтобы отправиться по домам, когда раздался звонок телефона, заставивший меня поморщиться от чувства вины, а Изу весело хмыкнуть, прожигая меня хитрыми глазами.

— Привет, Дэн, — старательно улыбалась я, надеясь, что мой голос такой, как прежде, потому что понимала, что отклонить его вызов второй раз подряд было бы полным безумием и очень большой ошибкой с моей стороны.

Господи, этот Черный действительно свел меня с ума буквально за пару дней, заставив позабыть обо всем на свете, и заполнив собой всё, что было мило и дорого моему сердцу еще совсем недавно!

Ведь это был мой жених!

Прекрасный молодой мужчина, который был рядом со мной два года, и за которого я согласилась выйти замуж по собственной воле, потому что узнала его и полюбила!

Или думала, что полюбила…

— Привет, детка! С тобой все в порядке?

Хороший черт побери вопрос!

Только как ответить на него я сама не знала, скованно кивнув, словно он мог видеть:

— Да, конечно…

— Я не смог дозвониться до тебя вчера. Надеялся, что ты увидишь пропущенный вызов и сама перезвонишь, но так и не дождался.

В его голосе не было упрека, но мне было по-настоящему стыдно.

Стыдно за свое поведение, и то, как быстро и не сопротивляясь я отдалась на милость Черного, предав всю мою прошлую жизнь, которая до его появления текла мирно и размеренно, не предвещая никакой беды.

— Прости, я совсем забегалась, — выдохнула я виновато. — Прибежала домой с занятий и сразу стала учить, а потом уснула…

Дэн рассмеялся мягко и понимающе, но легче от этого вовсе не стало.

Он всегда был милым, приятным, поддерживающим меня, и теперь хотелось разрыдаться от осознания того, что я предала его тем, как позволяла себя касаться другому мужчине, которого даже не знала…как я хотела, чтобы он касался меня именно так, забывая про то, что уже обещана другому!

— Я соскучился по тебе, детка! Эта учеба забирает тебя у меня! Давай сходим сегодня куда-нибудь?

— Куда?

— Помнишь моего друга детства — Барни? Он недавно открыл свой небольшой клуб. Говорят, получилось милое, уютное заведение, и он зовет нас к себе. Скажи мне, где ты, я заеду за тобой.

— Мы с Изабеллой в интернет-кафе.

— Привет, Дэээээн, — тут же заверещала Иза, подавая голос и все это время настойчиво глядя в мои глаза, словно и она умела читать мысли и видеть мою душу не хуже самого Черного, какими-то своими фибрами уловив, что я не в состоянии на данный момент оставаться с женихом один на один, тут же весело и настойчиво добавив. — Ну так куда ты нас приглашаешь?

— В новый клуб Барни, — быстро отозвалась я, слыша, как Дэн на другом конце связи лишь разочарованно вздохнул, что мы не сможем побыть вдвоем, но понимая, что он слишком вежливый, чтобы отказать Изе в компании, особенно когда она весело прощебетала:

— Отлично! Сто лет не была в клубе! Перед сессией как раз не помешает расслабиться!

Я была благодарна подруге за ее поддержку и это неравнодушие, с которым она ринулась в бой, отвлекая Дэна, каждый раз, как только его глаза останавливались на мне сосредоточенно и явно недоуменно, как бы я не старалась улыбаться и поддерживать беседу.

Но долго это не могло продолжаться, и все равно настал момент, когда мы остались вдвоем в небольшом и действительно довольно уютном клубе, где музыка не оглушала басами, а люди вели себя на удивление скромно и не злоупотребляли спиртным.

— Детка, — Дэн прикоснулся пальцами к моему лицу, отчего я едва сдержала себя, чтобы не поежиться, с ужасом и подступающей тошнотой вспоминая утренние слова Черного о том, что скоро я пойму, как неприятны и холодны для меня будут все прикосновения, кроме его. Кажется, я уже начинала понимать. — Что с тобой сегодня?

Дэн пытался заглянуть в мои глаза, хоть и настойчиво, но мягко, пока я сама силилась понять причину своего поведения, не находя оправдания тому, что сейчас чувствовала.

— Предсвадебный синдром?

— Что?

— Кажется, так это называется? — Дэн улыбнулся как всегда мило и очаровательно, чуть пожав плечами. — Когда невесты перед свадьбой начинают паниковать, потому что понимают, что их жизнь скоро поменяется. Расслабься, Маришка, — он чуть погладил мой подбородок большим пальцем, глядя проникновенно и мягко. — Мы ведь еще даже дату не назначили и сделаем это, когда ты будешь готова.

Господи, он был настолько добрым и понимающим, что мне стало еще хуже от собственного предательства и того, что я натворила!

Пока еще было не слишком поздно, нужно было приходить в себя!

Позабыть эти сны, вычеркнуть из головы этого мужчину и продолжать жить своей жизнью, как я спокойно жила до его появления еще каких-то несколько дней назад!

Только что было делать с тем, что я ощущала теперь, чувствуя, что прикосновения Дэна ко мне больше не вызывают того трепета и тепла, как раньше, если не сказать, что даже вселяют отвращение?

— Спасибо, — пробормотала я, бледнея и пытаясь незаметно и осторожно убрать свое лицо от его руки, которая легко скользнула по моей шее, плечу, прошлась вдоль руки, и Дэн переплел наши пальцы, разворачивая мою ладонь так, чтобы поцеловать кольцо, которого конечно же не обнаружил на мне.

В его светлых глазах отразилось непонимание.

Затем пронеслись сомнения.

И наконец показалась та отрешенность, которая обычно бывает в минуты, когда ты не хочешь верить в происходящее, даже если глаза не обманывают.

— Прости, я потеряла его…сама не знаю, как это вышло. Мне очень стыдно.

Я говорила от всей души. Мне действительно было стыдно. За все!

Хотелось, чтобы он вспылил и вызвал праведный гнев, чтобы был зол на меня, но только чтобы не улыбнулся просветленно, отчего его глаза засияли:

— Так вот в чем дело! Избегала меня, потому что боялась признаться про кольцо!

Дэн даже рассмеялся с какой-то долей облегчения, снова целуя мою руку и широко улыбнувшись:

— Завтра пойдем и купим новое! Такое, какое понравится тебе самой, детка!

Это был какой-то заколдованный, замкнутый круг, из которого я никак не могла вырваться, чтобы не делала, натягивая на себя улыбку и кивая в ответ, пока внутри меня появлялась пропасть, наполненная горечью и ядом собственного позора.

— Он чувствует, — тихо обратилась ко мне Иза, когда оказалась рядом с напитками для нашей компании, воспользовавшись моментом, потому что Дэн ушел поприветствовать своего друга детства и хозяина этого заведения, оставив нас двоих.

— О чем ты? — глухо выдохнула я, замучавшись от собственных терзаний.

— Он чувствует, что ты отдаляешься от него, даже если на первый взгляд ведешь себя как прежде. Поэтому появилась эта излишняя откровенность на людях, словно он всем пытается показать, что ты его.

В этот вечер Дэн и правда был менее скромен, чем обычно, позволяя себе то, чего раньше не было, говоря о том, что раз теперь мы помолвлены, то уже можно не стесняться показывать свои чувства на людях.

— Это все так неправильно и глупо, — простонала я, пряча лицо в ладонях, но слыша над собой голос подруги:

— Это не глупо, потому что ты так чувствуешь!

Заставив меня выпрямиться, Иза всунула в мои руки бокал с каким-то коктейлем, заставив выпить пару глотков.

— Невозможно влюбиться за пару дней и перечеркнуть свою жизнь! — покачала я головой.

— Влюбиться можно и с одного взгляда! — уверенно закивала подруга. — А если эти чувства взаимные, то можно и весь мир перевернуть, не то, что жизнь перечеркнуть! Какие между вами препятствия, чтобы не быть вместе, если этого хотите вы оба?

— У меня есть жених! — едва не зашипела я, прежде всего, чтобы напомнить об этом в первую очередь себе!

— Жених — это еще не муж! Ты даже кольцо его не носишь!

— Изааааа! Ради бога! Не начинай снова! Вы вдвоем меня точно с ума сведете!

— Называй это как хочешь, но я не понимаю, какой смысл насиловать себя и делать то, что ты не хочешь!..Ты куда?

— В туалет!

На самом деле моим единственным желанием сейчас было оказаться дома, в моей комнате, чтобы никого не видеть и не слышать! Если бы еще была хоть одна возможность пережить эту ночь без сновидений, то возможно я смогла бы прийти в чувство, и хотя бы начать мыслить логически, не говоря уже про все остальное.

И как же хорошо, что здесь никого не оказалось, и мне не пришлось снова делать вид, что все хорошо и улыбаться, когда внутри меня бурлил клубок эмоций, который разрывал на части своими колючими концами душу в кровь.

Долго и тщательно я вытирала лицо холодной водой, надеясь, что мне станет легче.

Но легче не становилось, я с тяжелым выдохом подалась вперед, прижимаясь лбом к холодному стеклу и закрывая глаза.

— Перемены всегда пугают и заставляют чувствовать в душе дискомфорт.

Господи!

Я распахнула глаза так сильно, что ресницы уперлись кончиками в стекло, на секунду задохнувшись, но тут же чувствуя, что это не бред и не мои фантазии!

Только рядом с ним мое тело так дрожало от нетерпения, что даже покалывало в кончиках пальцев!

Только от его аромата голова начинала кружиться так, что хотелось уткнуться в его кожу и дышать им бесконечно.

Черный действительно стоял прямо за мной, возвышаясь почти на голову и улыбаясь своей коронной хитрой улыбкой, опьяняя своей близостью и синими-синими глазами.

5 глава

— Ведь я не призывала вас?..

Черный рассмеялся, отчего его глаза заблестели, и обожгли искрами душу.

Я уже видела его мрачным и холодным, видела яростным и горячим, но именно такой — хитрый, лукавый и веселый — он заставлял меня едва дышать, оттого что его голос становился манящим, чувственным и в буквальном смысле совершенно гипнотическим, а в глазах словно загорались чертовщинки, делая из хищного, строгого мужчины обаятельного наглеца.

— Ты действительно считаешь меня дьяволом, девочка?

Я быстро заморгала, пытаясь отыскать в себе ответ, но забыв об этом, когда Черный сделал шаг вперед, припирая меня со спины своим стройным красивым телом, и проурчав:

— Я из плоти и крови, такой же, как все люди. Если меня ранить — я могу умереть. Как все я иногда опаздываю на работу и ненавижу метро. А еще не люблю чеснок.

— Как вампиры?

Он снова рассмеялся, склоняясь надо мной, но не касаясь руками, когда я поняла, что сама тянусь к нему, прижимаясь спиной и стараясь вобрать в себя его аромат и тепло, прошептав заворожено:

— Как вы здесь оказались?

— Проезжал мимо, — пожал он плечами, словно действительно был простым человеком, и может я бы в это поверила, если бы не хитрые облизывающие глаза и его оживший необычный зрачок, в котором снова видела полную луну и языки синего пламени.

— Решили отдохнуть после долгого рабочего дня именно в этом заведении совершенно случайно? — выгнула я бровь, даже если в общем-то это все уже было не важно. Он был здесь. Рядом со мной.

— Что-то вроде этого, — усмехнулся Черный, зарываясь лицом в мои волосы и блаженно закрывая глаза, мы оба замерли, просто наслаждаясь присутствием друг друга.

— Вы действительно чувствуете меня настолько сильно, что способны найти в любой точке мира?..

Он кивнул.

— Чувствую каждую секунду с момента твоего рождения.

Это было более, чем странно, но заставляло мое сердце заколотиться и налиться какой-то необъяснимой нежностью, от которой стало не по себе, я смущенно застыла, не сразу отыскав в себе силы, чтобы продолжить разговор.

— Значит, и на метле не летаете?

Мне нравился его смех — глубокий, проникновенный, завораживающий, обволакивающий той невидимой силой, которой хотелось подчиниться, ощущая его власть не только над собой, но и всем миром, рядом с ним была не страшна ни одна беда.

— Если только с четырьмя колесами и эмблемой Лексуса.

— Наверное много штрафов за превышение скорости приходится платить за свою «ступу»?

— Много, — усмехнулся он.

— То есть вы обычный человек? Ничего особенного? — в этот раз настал мой черед хитро прищуривать глаза, глядя на него в отражении зеркала и до мурашек ощущая его дыхание на своей коже, которое щекотало. И возбуждало.

— Я человек, который обладает некоторыми знаниями, недоступным для других, — прошептал Черный, приоткрывая глаза и обхватывая руками с такой силой и жаждой, что кости едва выдерживали его напор. Я судорожно втянула в себя воздух, наполненный его ароматом, делая это блаженно, с тем внутренним трепетом, что испытывала только рядом с ним, становясь зависимой от его прикосновений и этого желания, сквозившего в каждом движении и взгляде.

Когда он был рядом, начиналась сказка — темная, мрачная, но завораживающая своей чувственностью, я ощущала себя Красной шапочкой в страшном лесу, уходя все глубже и глубже в него, понимая, что спасения не будет, но даже несмотря на это не в силах остановиться, чтобы спасти собственную душу, потому что она манила меня, как никто и никогда ранее.

— Эти знания сотворили сегодня большие проблемы тому бедолаге в библиотеке? — прошептала я, понимая, что если перестану говорить, то Черный снова погрязнет в своей одержимости, которую сегодня утром едва удержал в руках, дав мне уйти.

— Всего лишь их маленькая часть.

— А тот теленок во сне? Вы действительно оживили его?

Черный хмыкнул, сокрушенно покачав головой:

— Это была самая большая глупость, которую я сделал за всю ту тысячу жизней, что прожил.

— Почему?

Он повернул меня к себе лицом, аккуратно поправив мои волосы и едва касаясь пальцами лица, словно не был уверен в том, что поступает правильно, проговорив:

— Любая сила не дается просто так, из неоткуда. Она накапливается, собирается по мелким частям из разного рода действий, не всегда приятных. И растрачивая ее, из жизни выдирается определенный пласт. Мы черпаем знания и силу из определенного источника, словно из сосуда, но если мы берем, то должны и отдавать. В этом нерушимый закон гармонии.

— Тогда зачем вы сделали это?

Тонкие губы Черного дрогнули в улыбке, мягкой и слегка кривой, правый кончик губы приподнялся чуть выше левого, напоминая горькую усмешку, словно мужчина даже спустя столько времени поражался тому, что сделал:

— Чтобы ты не плакала.

Это было самым трогательным и нежным признанием, которое я только могла услышать!

Колдун, который убивал людей и держал в страхе всю округу, оккупировав лес, сам пришел к простой девушке и оживил животное лишь для того, чтобы не видеть ее слез!

В сердце словно что-то кольнуло, но не причиняя боли, а раскрываясь навстречу ему в благодарности и трепете, когда хотелось встать на цыпочки и потянуться, чтобы поцеловать кончик этих улыбающихся губ.

— …почему ты выбрал Марьяну? — еще тише выдохнула я, видя, как и сейчас его синие глаза не прятали своего необычного зрачка, выпуская полную луну, в которой я видела собственное отражение, объятое синим пламенем его желания.

— Потому что у тебя хрустальная душа, девочка. Ты могла бояться меня. Ты видела, что я творил и не пыталась найти оправдания моим поступкам. Но никогда не проклинала и не обвиняла. Просто была рядом, даря свое тепло, которого я не заслужил всей своей жизнью.

Я чуть улыбнулась, думая о том, что и сейчас хочу быть рядом, кем бы он не был в этой жизни, потянувшись осторожно к нему, чтобы обвить руками мощный стройный торс, и блаженно прижаться щекой к его груди, слыша как его сердце тут же сорвалось в пропасть, заколотившись так отчаянно и сильно, а тело окаменело и застыло на одном рваном выдохе.

Каждый раз, когда я касалась его сама, он замирал, словно не мог поверить, что это действительно происходит, а потом боялся пошевелиться, чтобы не сделать хуже, хотя понимала, что он может причинить много боли и страданий своей силой и той жаждой, с которой смотрел на меня.

В том, как он сдерживался было что-то возвышенное, хрупкое и такое дорогое моего сердцу, что я не боялась касаться его снова и снова, доверяя, даже если синие глаза начинали загораться совершенно диким нечеловеческим огнем.

— Ты ведь не только Колдун? Нечто большее? — прошептала я в его грудь, наслаждаясь ароматом горячей кожи, и тем, как он дышит, стараясь делать ровные вдохи и выдохи, но не предпринимая попыток наброситься на меня, когда осторожно обнял обеими руками, зарываясь пальцами в мои волосы.

— Ты узнаешь все, что только захочешь, но немного позже. Время еще не пришло.

Я лишь кивнула в ответ, соглашаясь со всем и вздрагивая, когда за дверью кто-то настойчиво подергал ручку и раздался знакомый голос:

— Детка, ты в порядке?

Дэн стучал в дверь, и пришел мой черед напряженно застыть оттого, что тело Черного под моими ладонями стало буквально каменным и снова полыхнуло тем кусающим жаром, который я уже чувствовала сегодня утром в библиотеке.

Он был зол. И способен на многое в таком состоянии.

— Ты почему закрылась?

Не убирая рук от мужчины, я отклонилась немного назад, чтобы только была возможность заглянуть в его яростные глаза, в которых Дэн жарился на синем огне, посаженный на кол, теперь прекрасно понимая, что Черному не нужно даже выходить из этого помещения, чтобы с Дэном случилась беда пострашнее той, что настигла того нелепого ловеласа в библиотеке!

Я еще не знала всех возможностей Блэкстоуна, но если он сказал, что утром использовал лишь малую часть своих знаний, то не нужно было долго рассуждать, что случится трагедия, если он постарается немного больше.

— Черный, пожалуйста! — я прижалась щекой к его груди, вобрав собственным телом то, как он дрогнул, вдруг низко рыкнув:

— Ты делаешь это намеренно! Называешь меня так, чтобы я не мог дышать!

Отрицать не было смысла, но правда была не только в этом.

— Мне нравится называть тебя именно так.

Черный тяжело сглотнул, и его сильные пальцы сжались на мне, прижимая в каком-то немом отчаянном крике, словно он не мог представить, как сможет разжать ладони и отпустить меня. К Дэну.

— Пожалуйста, не делай ему ничего плохого! Он не виноват…

— Не жалей того, кто не пожалеет тебя! — злобно и яростно прорычал Черный, становясь с каждой секундой все более злым и мрачным, я видела, что та самая темная неуправляемая сила, которая и делала из него опасного, мрачного и страшного колдуна снова просыпается в этом теле, отвоевывая каждый его кусочек, чтобы совершить много зла.

— Он не виноват в том, что происходит! Я поговорю с ним, слышишь? — потянувшись вверх, я положила ладони на лицо Черного, ощущая, что он становится все холоднее, словно его питала какая-то жуткая энергия из темного мира.

Я не представляла, что именно происходило с ним, не знала, откуда он черпает свои силы и что это за сосуд, о котором он говорил еще пару минут назад, но ощущала теперь, как каждый тонкий волосок на моем теле встает дыбом от ужаса и того, что я не могла объяснить словами.

Я старалась заглянуть в его глаза, чтобы он остановился сейчас, пока было еще не поздно, говоря настойчиво, но мягко, чтобы не разозлить еще сильнее:

— Я разорву нашу помолвку завтра же! Просто отпусти его!

Черный моргнул.

Тяжело и медленно, словно вязкая темнота цеплялась за него, не давая сразу понять мои слова.

Но он боролся с ней! Прогонял из своих колких глаз и напряженного тела, когда я ощущала, как постепенно его кожа снова становится теплой, а луна в зрачке потухает и скрывается за долгожданным полным затмением, делая из него снова человека.

— Все не будет так просто, как ты думаешь, девочка, — проговорил Черный мрачно и тяжело, медленно выдыхая и закрывая свои глаза, когда за дверью послышалось какое-то копошение, и теперь раздался звонкий голос Изы:

— Ты и в туалете ее караулить будешь? — по ту сторону двери подруга язвительно хмыкнула, почти пропев. — Не хочу тебя пугать, Дэн, но мужчин с такой вот маниакальной заботой бросают чаще, чем пьяниц и дебоширов. Задумайся!

— Прости, Изабелла, но сейчас мне не до твоих сомнительных шуточек!

— Какие тут могут быть шуточки, милый? Считай это последним дружеским советом! — тут же парировала Иза, которая всегда знала, что ответить и как поставить на место, делая это изящно, но не без ехидства, на что Черный мрачно усмехнулся, бросив лукавый взгляд на дверь, но не торопясь отвечать на мою просьбу или отпускать из своих крепких рук.

Дверную ручку снова принялись дергать, в этот раз нервно и истерично, на что Иза снова не удержалась, хохотнув:

— И что теперь? Будешь строить из себя Джейсона Стейтема и выбивать дверь плечом? Смотри только не сломай себе чего-нибудь! И побриться налысо не забудь!

Я прикрыла глаза, сдерживая нервную улыбку и подумав о том, что Иза его доведет. Она умеет.

— Мы сейчас же поедем домой, — быстро проговорила я, открывая глаза и с ужасом думая о том, что если у Дэна на самом деле хватит сил, чтобы открыть эту дверь, то за его сохранность и здоровье придется переживать очень сильно.

— Еще как поедите! — полыхнули злобно и хищно глаза Черного, когда в ту же минуту шорохи и попытки открыть дверь прекратились так резко, что мое сердце икнуло от паники, но не успела даже вскрикнуть, слыша сконфуженный и натужный голос Дэна: «Прошу прощения, я отойду на пару минут!», а затем его поспешные удаляющиеся шаги под ядовитую улыбку Черного, с которой он чуть дернул бровью. — Вызывайте такси.

— Что ты сделал? — ахнула я, пока мало что, понимая, кроме того, что Блэкстоун и в этот раз не смог удержаться оттого, чтобы не пошалить. — Хотя бы скорую не придется вызывать?

— Только если он обнаружит в унитазе собственные кишки.

— Черный!

На мой возмущенный и слегка испуганный вопль, он лишь рассмеялся довольно и язвительно, чуть выгибая черные брови, и выпуская меня из рук, чтобы открыть дверь самому.

Глаза бедной Изы распахнулись и рот приоткрылся, когда вперед меня из женского туалета вышел Черный, с совершенно непроницаемым видом подмигнув ей, и быстро поцеловав меня в губы, просто пошел вперед, возвышаясь над всеми практически на голову.

Мы молчали еще пару минут, даже когда он скрылся из вида, пока я краснела и не знала, как смогу объяснить появление мистера Блэкстоуна здесь, а Иза пару раз потыкала указательным пальцем вперед, открывая и закрывая рот, и в конце концов выдохнув протяжно:

— Моооооооооощь!

Она не задавала вопросов о том, кто это был, с первого взгляда поняв, что собственно тот, кого она называла «нашим маньяком» явил себя во всей красе.

— Кажется я ему понравилась! — на широкую улыбку ошеломленной Изы, я лишь нервно посмеялась, умолчав скромно о том, что если бы это было не так, то, пожалуй, место в туалете потребовалось сейчас не только Дэну. И это как минимум.

— Черт! Ты была права! Он выглядит просто….

— Магнетически, — выдохнула я, на что подруга активно закивала головой, пока не в состоянии сразу прийти в себя, даже когда я потянула ее за руку к нашему столику, чтобы собраться домой, вызвать такси и позвонить Дэну, который только горячо согласился с идей покинуть это заведение. Но позже.

— Езжайте без меня, завтра созвонимся.

— Ты точно в порядке? — на всякий случай уточнила вкрадчиво я, слыша по голосу, что ему пришлось не сладко, на что Дэн только быстро пробормотал, что все отлично, и у него еще есть небольшие дела с другом, поэтому он хотел бы остаться, и отключился.

Всю дорогу Иза без умолку тараторила только о Черном, пока я улыбалась и кивала в ответ, соглашаясь с каждым ее словом и в душе радуясь тому, что подруга смогла разделить мои эмоции в отношении этого загадочного, более, чем харизматичного мужчины.

Уже дома я получила сообщение от Дэна, что он поехал к себе, и перезвонит завтра, написав в ответ лишь: «Хорошо», потому что знала, что наш разговор не будет простым и принесет нам двоим много боли, непонимания и скорей всего испортит все то чистое и светлое, что было, между нами. Но иначе было нельзя.

— Дочка, с тобой все в порядке? — мама проводила меня до комнаты, странно заглядывая в глаза, словно что-то тревожило ее, но она пока не решаясь заговорить об этом открыто, на что я лишь недоуменно, но мягко закивала в ответ:

— Конечно! Все отлично!

— Хорошо. Спокойной ночи, милая.

— И тебе, мам!

Она, как всегда, поцеловала меня и погладила по спине, но еще какое-то время стояла за дверью, словно прислушивалась, пока я переодевалась и готовилась ко сну в эту ночь в предвкушении того, что же будет происходить дальше и погружаясь в Черного все сильнее и сильнее.

— Вы на самом деле Дьявол и заберете мою душу?..

Я сидела на колдуне, боясь сделать лишнее движение, даже если нестерпимо хотелось прикоснуться к его черным локонам, рассыпавшимся по широким плечам, ощущая жар его тела и дыхание на своих губах.

То, как мы сидели, было так бесстыже и неправильно, но заставляло трепетать и ждать от него чего-то, что я еще не понимала, боялась, но вместе с тем искренне хотела.

Он не торопился накинуться на меня снова, как было в лесу, когда он целовал. И кусал.

Он словно вдыхал меня в себя, находя в этом какую-то особенную магию и хрупкую красоту, наслаждаясь и растягивая собственное удовольствие.

Изучал меня своими синими глазами, с пугающе нечеловеческим зрачком, пальцами, что скользили по моим ладоням, раскрывая их и поднимаясь по рукам вверх, едва касаясь, под приглушенный, завораживающий шепот:

— Кем хочешь можешь меня назвать. Всю тебя хочу я. И душу, и тело, и мысли, и чувства. Каждый кусочек белой кожи, каждую твою мягкую волосинку, Марьяна.

Никто и никогда не говорил мне ничего подобного!

И хоть эти слова были сказаны приглушенно и так плавно, словно лилась песня, но в них было столько огня и несдержанности, что дышать получалось с большим трудом. Еще сложнее было думать, когда я прошептала, чувствуя, как руки колдуна опустились на мои плечи, не причиняя боли и касаясь мягко и осторожно:

— …я не называла вам своего имени…

— И возраста своего не называла. И как твои родители утонули на озере, когда тебе исполнилось семь лет. И как ты едва сама не погибла, если бы бабушка тебя не спасла. И как брат злость на тебе вымещает с раннего детства, а ты здесь прячешься, как только он начинает кричать, и бить все в доме. И как насиловать тебяпытались в возрасте десяти лет. Про то, что до сих пор плохо спишь и сжимаешься от любого мужского взгляда вслед, но смело пришла в мой лес, и за мной пошла…

Он все говорил и говорил, пока мои глаза раскрывались и делались круглыми, чем больше я слушала, растерявшись настолько, что не ощущала ничего, кроме собственного шока, не замечая, как колдун ловко снял с плеч лямки сарафана и тонкой нижней кофты, вздрогнув и вскрикивая от неожиданности, когда поняла, что сижу теперь перед ним с обнаженной грудью.

— Что вы делаете?!

Он не дал мне прикрыться, перехватывая руки и сжав одной ладонью, удерживая легко, но сильно, пока я горела от смущения и того, как напряглись соски, ощутив не столько прилив прохладного воздуха, сколько от его опаляющего взгляда, которого колдун не скрывал, прошептав приглушенно и хрипло:

— Тиииииише.

Я пыталась вырваться, пыталась отползти от него, чтобы прекратить этот стыд и разврат, но только разве можно было бороться против того, кто был намного больше, хитрее и сильнее, сжимая меня на своих ногах еще больше, и притягивая ближе к себе, чтобы податься вперед, касаясь кончиком носа ложбинки между грудей и дыша жадно и глубоко, словно не мог надышаться и насладиться.

— Не смейте меня трогать! — просипела я, задыхаясь от ужаса и того, что происходило много лет назад, но никак не могло покинуть, ни моей головы, ни тела, что сжалось в ожидании боли и унижения, отчего на глазах тут же выступили слезы.

— Я не сделаю тебе больно, — проговорил колдун серьезно, пытаясь поймать мой взгляд и прикасаясь пальцами свободной руки к лицу, обхватывая за скулы, чтобы заставить посмотреть в его жуткие синие глаза, где не было ни насмешки, ни лукавства.

Он снова всматривался в меня, так пронзительно и настойчиво, что я уже понимала — он действительно видит все, чего я не говорю, или о чем пытаюсь умолчать, вдруг касаясь большим пальцем моих губ, чтобы я не кусала их, пытаясь сдержаться и отгоняя от себя все самое мерзкое, низкое и страшное, что пришлось пережить еще будучи совсем ребенком.

— Покажи мне, — прошептал он тихо, подавшись вперед так близко, что его ресницы защекотали мои.

— Покажи все так, как ты помнишь. Каждую секунду этого момента. Каждый запах, окружавший тебя. Каждый звук, который ты запомнила. Каждую эмоцию, которая и сейчас не дает тебе покоя, проникая чернотой в душу.

Я всхлипнула, плотно закрывая глаза, чтобы не отдать ему ничего, кроме собственных слез, снова предприняв попытку отшатнуться и спастись из рук того, кто был нежданным гостем, но стал королем положения, в силу своей власти надо мной и моей глупости, когда я пообещала ему исполнение желания.

Он не отпустил и в этот раз, сжимая руку на моем лице сильнее, но отпуская онемевшие от его силы запястья, позволив быстро и судорожно укрыться, чтобы обхватить рукой, придвигая к себе так, что мы сидели почти нос к носу.

Мои мокрые ресницы дрожали от усилия не открывать глаз, впуская его в себя, когда он прикоснулся губами к моим, сипло выдохнув и чуть прикусывая за нижнюю, я распахнула глаза от неожиданности и его ласки, тут же окунувшись в ядовитую синеву, словно с разбега нырнула в озеро, на дне которого видела только тьму и дрожащую от волн луну.

— Вспомни это, девочка. Так, словно все происходит сейчас, в эту секунду, и я заберу все твои самые страшные воспоминания, чтобы больше они никогда не терзали твою хрустальную душу и не заставляли эти прекрасные глаза плакать.

Я снова всхлипнула, но в этот раз оттого, что поверила ему, почувствовав, что так устала от воспоминаний и своих снов, что была готова отдать ему собственную душу, лишь бы спокойно дышать и не оглядываться на каждом шагу, если приходилось возвращаться домой в сумерках.

Память сжигала меня изнутри дотла!

Она причиняла боль и бросала в грязь, каждый раз, когда мне только начинало казаться, что я смогу жить как все.

— Вы правда сделаете?..

— Правда. Только откройся мне.

Я выдохнула судорожно и хрипло, ощущая, как он поймал мое дыхание губами, словно вдохнув в себя, прикрывая блаженно черные ресницы, и задерживая дыхание, словно ждал, когда мое осядет в нем, где-то глубоко.

— Не закрывай глаза. Смотри на меня.

Я больше не дрожала, когда мужчина вытер слезы с моих глаз своими ладонями, положив их затем на щеки и придерживая лицо, потому что понимал, что придет момент, когда я не смогу справиться с собой и попытаюсь отвернуться.

Это было слишком глубоко и лично, чтобы вот так позволять смотреть в себя.

Но ведь он и не был простым человеком, который, узнав о чем-то слишком мрачном и далеком, станет радостно делиться этим со всеми подряд.

И теперь я смотрела в омут его глаз, думая о том, что его считали самим злом, называли монстром, и проклинали за все то страшное и злое, что он совершил, но так сложилось, что для меня он делал только добро.

В какой то момент по коже прошел озноб, и показалось, словно вокруг стало значительно холоднее, даже несмотря на то, что дверь была по-прежнему закрыта, а его глаза полыхнули огнем, завораживая и утягивая в воронку, где я скользила будто по льду, проваливаясь в уголки памяти, самые мерзкие и мрачные, которые пыталась запрятать глубоко в себе много лет.

Его глаза были подобны урагану, который поднимал со дна всю грязь и сломанные корабли моих надежд, заставляя их снова кружить на поверхности души, омерзительными прогнившими призраками моих детских надежд и мыслей.

Я снова ощущала смрад и сырость.

Холод под босыми ногами и тьму, в которой чужие руки насильно держали меня, вдавливаясь и скручивая до ломающей боли, не давая закричать и шаря по телу, вызывая только омерзение и страх.

Я слышала сопение за собой, с которым кто-то возился и пытался стянуть с себя штаны, и при этом удержать меня на одном месте, практически вырывая клочки волос, пока я рыдала и барахталась, еще не понимая, что именно от меня хотят, но зная наверняка, что это что-то неправильное и очень болезненное.

— …смотри на меня.

Голос колдуна стал каким-то призрачным, словно я слышала его, находясь в подземелье, не замечая за собой, как, уже не помня о собственной наготе, отчаянно хватаюсь холодными руками за его рубашку, пытаясь найти спасение, и застучав зубами от волн паники, которые накатывали все сильнее и сильнее, по мере того, как воспоминания оживали внутри с небывалой яркостью.

Как они взрывались во мне, словно шары, наполненные грязью, а я пыталась убежать, чтобы не замараться, рыдая и зовя на помощь, даже если запомнила одну простую вещь — чужая жизнь не нужна никому, и никто не придет, чтобы защитить ребенка.

В какой-то момент, все кричащие внутри меня ощущения достигли пика: голова закружилась и меня затошнило в буквальном смысле, я застыла, чувствуя, как впиваются в лицо длинные пальцы колдуна, не позволяя опустить взгляд, но наполняя мое судорожное хриплое дыхание собой….запахом его тела и той прохладой, которой словно веяло от него сейчас.

— Тише, девочка, тише. Все хорошо.

И я дышала им жадно, дрожа от благодарности, потому что впервые за много бесконечно долгих, темных лет, я чувствовала, что помощь пришла.

Что все то страшное и мерзкое внутри меня, смыло холодными освежающими волнами, мне сначала казалось, что я просто захлебнусь в них и погибну, но теперь плыла легко и радостно, зная, что синяя вода удержит на плаву, не даст сгинуть в пучине, и укроет от всего того, что может причинить зло.

Постепенно я приходила в себя, словно спала долго и мучительно, всю ночь видя кошмары, но проснувшись, не смогла вспомнить больше ни одного.

Я ощущала дыхание колдуна на своем лице, замечая, что он словно забирает мое в себя, чуть приоткрыв тонкие губы, но не касаясь и не причиняя боли, ни одним своим движением.

Ощущала, что его руки стали почти ледяными, но теперь постепенно возвращали свое тепло, которое разносилось по моему телу, когда я снова поспешно прикрыла грудь, скрещивая на ней руки и смутившись, даже если сначала казалось, что он не обращает внимания ни на что вокруг, словно сам еще оставался в том омуте, в который затянул меня.

Затаив дыхание я ждала, когда он моргнет или пошевелится, но вздрогнула, когда неожиданно увидела, как на его грудь, которую было отчетливо видно через низкий ворот рубашки, попадает кровь.

Она капала алыми каплями, стекая вниз по его стройному мощному телу и черным рисункам, часть которых было видно, порождая в моей душе волну страха. За него.

— Вы в порядке?

Пришлось снова прикрываться лишь одной рукой, когда я несмело потянулась к нему ладонью, не сразу решившись прикоснуться к лицу, и вздрагивая от собственной смелости и того, что прикасаться к нему было приятно, хоть и боязно.

Его аккуратная борода была мягкой и не колючей, я положила ладонь на его щеку, почувствовав, как по большому телу подо мной прошла дрожь, но он повиновался и приподнял лицо вслед за жестом моей руки, когда я увидела, что кровь идет из его носа, стекая тончайшей струйкой.

— Вам больно?

Дыхание сбилось, когда я поняла, что это все происходит из-за того, что он помог мне!

А что, если вся эта странная процедура была для него тяжелой и болезненной?

В горле тут же стало нечем дышать, и я заметалась, не сразу понимая, что же теперь делать и выдыхая испуганно:

— Ну зачем вы! Не нужно было этого делать! Если бы я только знала, что вам будет плохо, то…

— То, что? — выдохнул он хрипло, чуть откидываясь назад и только сейчас убирая большие теплые ладони с моего лица, но не отводя гипнотизирующих глаз.

- Отказалась бы?

— Конечно!

— Почему?

— Чтобы вам не было сейчас больно!

Он не ожидал услышать ничего подобного.

Я видела это в том, как полыхнул в глубоких бесконечно синих глазах его зрачок и он вдруг перестал дышать, замерев, и словно пытаясь продлить этот момент, когда забыв о стыде и стараясь помочь ему, я оторвала от края кофты кусок материала, осторожно приложила его к его носу и аккуратно вытирая кровь, под пристальным, и как мне казалось слегка недоуменным взглядом.

Он притих и замер, только смотрел не моргая, и не отводя взгляд ни на секунду, словно ждал того момента, когда я пойму, что делаю, и убегу с криками от него, испугавшись.

Но я не собиралась делать ничего подобного и хотела помочь ему от всей души, отблагодарив хоть в какой-то мере за то, что он сделал для меня сегодня, появившись так неожиданно, но принеся с собой только доброе, несмотря на то, кем был.

…а еще мне нравилось прикасаться к нему, ощущая, как сила и мощь этого тела струится по мне кусающими разрядами, словно оживляя кровь. Нравилось, даже несмотря на то, что символы на его коже пугали.

В полном молчании, ощущая его взгляд на себе и видя, как меняется его дыхание, я безрассудно смело прижимала тряпочку к кончику его носа до тех пор, пока кровь не перестала идти, опустив взгляд на грудь и потянувшись теперь к ней, чтобы вытереть засыхающие капли, но видя, как от моего прикосновения по телу колдуна прошла дрожь, настолько явная, что его кожа покрылась мурашками, я растерялась и застыла.

Он заурчал.

Не как человек. А как большой черный кот, потянувшись ко мне и прижимая мою ладонь к собственной груди, что я сделать не решилась, выдыхая хрипло, чувственно, так, словно сам не мог поверить в то, что происходит:

— Глууууууупая. Ты боишься касаться того, о ком ничего не знаешь, но все равно делаешь это.

Странно, но его слова звучали скорее как поощрение и чувственная ласка, а не как предупреждение или угроза о том, что не стоит этого делать, пока его руки снова стали не просто теплыми, а жаркими.

— Вы пострадали из-за меня, — проговорила я тихо, чуть подавшись вперед и не поднимая глаз, осторожно стерла кровь с груди, даже за пеленой ресниц ощущая, как он смотрит на меня, пытаясь справится с собственным дыханием и не убирая рук от меня.

— Это не страдание. Всего лишь маленькая доля расплаты за то, что я сделал.

— Вам не больно?

— Нет. И если ты будешь так же касаться меня, то готов поднять из могил и оживить всю вашу деревню с сотворения мира.

Его усмешка получилась кривой, а голос оставался хриплый и манящий, поэтому я смутилась, застыв и снова пытаясь прикрыться руками, а еще лучше натянуть наконец на себя лямки и тонкую нижнюю кофту, висящую на руках, но он не позволил, снова обхватив горячими ладонями за запястья, прижимая их к моим бедрам.

Его ресницы дрогнули и опустились вниз вслед за взглядом, мужчина смотрел на мою обнаженную грудь, а я сгорала от стыда, но почему-то не пыталась вырваться из его рук, прошептав, чтобы продолжить хотя бы видимость странной запутанной беседы и попытаться отвлечь его от созерцания меня.

— Говорят, что вы — Чернокнижник…

Колдун чуть усмехнулся, не отводя глаз от меня, и глядя настолько любовно, что казалось, будто я могу ощутить его прикосновения к собственной коже, даже если он не касался меня:

— Сейчас так называют любых отступников от нового единого бога. Тех, кто не принимает новую веру и остается верным старым богам, включая даже бабок-повитух в каждой деревне и поселении.

— Вы — колдун?

— И некромант. Страшно звучит?

— Да.

— Тогда почему ты не боишься? — прошептал он низко, подавшись вперед и не позволяя мне отодвинуться, держа своими руками крепко, но осторожно, когда его губы коснулись моей шеи так нежно, словно он проверял мою реакцию и ждал моих слез и омерзения.

Но ничего этого я не чувствовала.

Затаившись и задержав дыхание, я слышала, как начинает колотиться мое сердце от его прикосновений, когда горячие губы мужчины осмелели и опустились ниже, покрывая поцелуями легкими и чувственными, от которых становилось жарко.

Он завораживал меня.

Вызывал в душе и теле трепет такой силы, что скорее пугало это, чем его черная душа и все те рассказы, которые я слышала о нем.

Мне нравилось его горячее дыхание на моей коже и ощущение этих жарких губ, которые скользили умело и смело.

Мне нравились его сильные руки, которые сжимали меня в какой-то необъяснимой отчаянной нужде.

Мне нравилось его урчание, переходящее в низкий стон, когда мужчина втянул в рот мою грудь, водя языком вокруг соска, играя с ним, и посылая в мое дрожащее тело сотни огненных стрел, которые жалили и плавились в крови с шипением, погружая в негу, куда я ступала несмело, но отчаянно, дрожа и прогибаясь в его руках.

Мне нравилось, как он играл со мной, пробуждая в теле трепет и чувственность, заставляя позабыть о смущении и всем огромном мире, который словно сгинул за пределами этого старого, давно покосившегося стойла.

Я уже не боялась этих пронзительных глаз, в которых всегда была эта одержимая жажда проникнуть в меня и поработить всеми возможными способами, когда я оказалась лежащей на спине под большим горячим телом колдуна, касаясь ладонями его лица и копны черных волос, что рассыпались надо мной подобно каскаду.

Было что-то трогательное и искреннее в том, как он подставлял лицо под мои ладони, собирая мою ласку, чтобы только я касалась его снова и снова, водя кончиками пальцев по каждой тонкой острой черте, отчего весь его облик казался таким холодным и хищным.

Было что-то неведомое и трепетное в том, как он позволял трогать его, словно впервые познал ласку, и теперь не мог отпустить, наслаждаясь и утопая в этом.

Он не пытался больше укусить, даже когда целовал со всей своей жаждой и жаром, вдавливая в себя и иногда содрогаясь всем телом, словно что-то рвалось изнутри, замирая каждый раз, как только я касалась его ладонями, гладя, и сама наслаждаясь этими прикосновениями к большому стройному телу.

До самого рассвета мы целовались, утопая друг в друге, спрятанные от чужих глаз и сплетен, очнувшись лишь когда где-то надрывно закричал петух, и колдун поморщился.

— Ты не можешь ходить при свете дня?

Он тихо рассмеялся, поворачиваясь так, что теперь я оказалась лежащей на нем, и снова обнимая крепко-крепко, словно пришло время отпустить меня и уйти, а он никак не мог этого сделать:

— Я не вурдалак, девочка.

— И не нечисть?

— Не напрямую, — чуть пожал он плечами, все равно оставляя сотни вопросов в голове, когда я вдруг подумала, что уже не боюсь его, кем бы он не был, обласканная и укутанная в его силу настолько, что не могла перестать улыбаться.

За всю мою короткую серую жизнь меня любила только бабушка.

Только она дарила мне свою безграничную любовь и тепло, и в ее руках я пряталась от всего на свете, что пугало или причиняло боль, зная, что она защитит и всегда поможет. Но с ее смертью я словно осталась одна перед разрушительным миром, который ломал, каждый день проверяя меня на прочность.

Не было больше никого, в чьих руках я могла бы найти покой и утешение, чтобы просто почувствовать, что я не одна.

…до него.

— Я даже имени твоего не знаю, — проговорила я, когда колдун нехотя поднялся с пола, тряхнув копной своих варварски прекрасных волос, стряхивая сено и сухую траву с них и одежды, когда пришло время уходить, а я смотрела на него и боялась спросить вернется ли он еще…потому что не хотела, чтобы он уходил.

Накидывая на плечи тяжелый плащ, обшитый черным мехом, он обернулся, прикасаясь длинными сильными пальцами к моему лицу и чуть улыбаясь:

— У меня нет имени.

— И родителей никогда не было?

Мужчина чуть пожал плечами, словно теперь это уже ничего не значило, отозвавшись:

— Когда-то были, но это уже не важно.

— Выходит ты был рожден человеком, а потом стал …таким?

— Я стал таким, когда родители продали мою душу магу, отдав в его руки, когда я еще не умел ходить.

Задохнувшись, в ужасе от услышанных слов, я всматривалась в его непроницаемые глаза, не видя в них ни боли, ни ярости, ни сожаления, словно в тот момент его душа стала такой же непроглядно черной, как зрачки его глаз, в которых отражалась только полная луна. И я.

Больше он ничего не сказал, склоняясь и щекоча мехом, когда поцеловал на прощание, словно отрывал себя от меня насильно, остановившись уже у открытой двери, чтобы улыбнуться странной загадочной улыбкой:

— Люди называют меня Черным.

6 глава

Сосновой смолой пахнет дом на исходе дня.

Погасишь в нём свет — превратится в дремучий лес.

Он старше лесов, по которым ползёт змея,

Библейский туман, этот маленький жгучий бес.

Почти что ручной, если ты не придумал злей,

Древнее и больше, чтоб равен он был тебе.

Не бойся его, в полнолунье ножом не бей,

А просто смотри в подступающей тишине.

Нет зверя умней, потому что ты с ним одно:

По тёмному лесу два волка бегут шаг в шаг.

Умоешься утром — увидишь своё лицо,

Когда не осилит тебя на тропе чужак

Рождественской ночью… И пусть эта ночь звенит,

И пляшут архангелы в белом свечном дыму.

Вот сотый родился. Его ты услышал крик.

Откроешь окно — и увидишь его звезду

Серебряной ночью… Твой лес — серебро и соль.

/На них так отчётливо виден чернильный след…/

Смотри на звезду — звёзды часто играют роль

Серьёзных богов, пока свет не сойдёт на нет.

Сосновой смолой пахнет мир на исходе дня,

Границы всё тоньше, нарушишь — и жди гостей.

/Лишь только к утру унесут их потом ветра;

Проводишь поспешно, коснувшись рукой дверей./

И старше не станешь, и младше не сможешь быть…

Вдохнешь новый день — и погасишь одну звезду.

Архангелы спят, предпочтя эту ночь забыть.

И только Мария стоит босиком в снегу.

— Я хочу разорвать помолвку и расстаться с Дэном.

Кажется, если бы в этот момент в Лондоне взорвалась ядерная бомба, эффект был бы и то меньше.

На кухне повисла такая тишина, что было слышно, как урчит тихонько холодильник, и пиликают часы в прихожей. Только я продолжала уверенно и, надеюсь, что довольно спокойно смотреть в глаза родителям, всем свои видом показывая, что я уверена в каждом своем слове, как и в сделанном выборе.

И я была действительно уверена.

Только немного нервничала и переживала насчет предстоящего разговора, который запланировала на сегодня, потому что не хотела больше жить в этой лжи и заставлять себя быть рядом с человеком, который никогда не сможет заменить или стать хотя бы капельку ближе мистера Блэкстоуна, что ворвался в мою жизнь подобно урагану.

— Вот! Я же говорил, что…

— Пей чай, милый! — нервно и отрывисто бросила мама, отчего отец поджал губы, но на удивление послушно припал к кружке, только смотрел на меня радостно и одобряюще, чего я не могла сказать о маме.

Нет, она не была против.

Просто эта новость очень сильно взволновала ее, отчего теперь мама сжала ладони, переплетая пальцы между собой, но глядя на меня сосредоточенно и проникновенно, словно пытаясь прочитать, подобно Черному, что творилось в моей душе.

Но мне нечего было скрывать. И я хотела быть честной и открытой со всеми.

Лучше решить все сразу и пережить этот период, чем бесконечно долго терзать пустыми надеждами Дэна и медленно умирать внутри от собственной трусости!

— Дочь, я не понимаю… — начала мама как всегда издалека и максимально мягко. — Ты столько вытерпела ради того, чтобы мы согласились на этот брак. И вот теперь, когда все пошло именно так, как ты хотела, сама отказываешься? Разве это логично?..

— Пусть не логично, но правдиво, — только и смогла кивнуть я, понимая, что не смогу вот так взять и рассказать, что буквально за каких-то пару дней до полного безумия полюбила одного очень странного мужчину с нереальными способностями.

Мама замолчала несколько раз переплетая пальцы и явно размышляя о чем-то, быстро и судорожно, в конце концов перекинувшись взглядом с папой и снова заговорив:

— Ты боишься его?..

Сердце пропустило пару ударов.

— Кого?

— Дэна.

Но теперь брови поползли вверх от искреннего удивления.

Как можно бояться Дэна, который всегда улыбался и был одним из самых милых и очаровательных людей, с которыми мне только доводилось общаться?

Видя мою реакцию, которую даже не было смысла скрывать, мама быстро продолжила:

— Нет вероятности того, что это именно Дэн заставил ранее принять тебя именно такое решение? Не пойми нас неправильно, дочка, но мы разговаривали с папой, и он поделился со мной, что еще до того, как было объявлено о помолвке ты сказала ему, что тебя преследуют…и я слышу, как плохо ты спишь ночами и подскакиваешь ранним утром бледная, чтобы как можно скорее убежать куда-то.

Я опустила глаза, чтобы родители случайно не заметили в моих глазах тот блеск от внутреннего огня, который меня охватывал при одном только воспоминании о том, что я вижу ночами и кого мечтаю встретить днями напролет, зная, что на данном этапе не смогу объяснить им, кто такой мистер Блэкстоун и как он появился в моей жизни, ворвавшись в нее и все перевернув.

— Нет, мам, дело не в этом. Просто…экзамены. Я волнуюсь, поэтому плохо сплю.

Родители переглянулись между собой сосредоточенно и так, словно пытались на пару понять, верить ли мне.

— Дэн не заставлял меня. А про преследование…мне это всего лишь показалось. Иначе я бы сидела дома, наглухо запершись в своей комнате от страха.

Первым кивнул папа.

Он сразу обрадовался и кажется его не слишком то волновали мои оправдания и объяснения.

— Когда ты собираешься сказать ему о своем решении? — только спросил отец, выглядя еще более довольным и расслабленным в противовес маме, которая казалось, напряглась еще сильнее, несмотря на все мои слова.

— Сегодня.

— Хорошо. Только пригласи его к нам. Хочу быть рядом, когда он услышит от тебя отказ.

Мама закатила глаза, недовольно шикнув:

— Для того, чтобы еще сильнее унизить парня?

— Для безопасности нашей дочери!

Это было неожиданно.

Но я не думала, что все закончится плачевно, хотя понимала, что легко не будет.

Все утро я пыталась придумать, как именно сказать, чтобы не ранить Дэна еще сильнее, когда поняла, что невозможно скрыть горечь за маской сладких слов и оправданий.

Ему будет неприятно как бы я не преподнесла эту правду. И будет больно.

Я пообещала пригласить сегодня Дэна к нам и поднялась в комнату снова, по дороге написав сообщение нетерпеливой Изе о том, что первый шаг сделан и родители знают.

— Супер! Теперь дожить до вечера, и ты будешь свободна и готова к серьезным отношениям с нашим маньяком!

Серьезные отношения.

Сейчас это звучало как-то странно. Потому что не хотелось давать никаких определений тому, что происходило, между нами, пытаясь вогнать в привычные мирские рамки.

Было простое и всепоглощающее ощущение того, что я принадлежу ему, а он — мне.

Всегда так было и всегда будет.

— Еще нужно решить вопрос с кольцом, — я потерла переносицу, понимая, что кольцо я просто обязана вернуть, но пока не представляя, как смогу найти нужную сумму за один день, учитывая, что все мои накопленные деньги закончились еще при покупке первого потерянного кольца.

— С этим не переживай! Родители как раз вчера закинули мне денег на карту! Сейчас отправлю тебе, сходишь и купишь другое!

— Иза!

— Ничего не хочу слышать!

Несмотря на свою взбалмошность, моя подруга была самой настоящей поддержкой и опорой в этом мире, где в последнее время со мной происходило так много всего, оставаясь на моей стороне и поддерживая.

— Скажи мне, как я смогу рассчитаться перед тобой за все то добро, что ты делаешь? — выдохнула я в трубку, лишь теперь помимо волнения ощущая и радость, потому что сегодня должна была закончиться моя прошлая жизнь.

Жизнь без Блэкстоуна.

— Пригласишь меня подружкой невесты на вашу свадьбу! — радостно заявила подруга. — Кстати, если у твоего маньяка есть брат, то он мой!

Я только рассмеялась, покачав сокрушенно головой, и вошла в комнату, чтобы выдохнуть глубоко и протяжно.

Ну вот и началось!

Если переживу сегодняшний день, то завтра все встанет на свои места и начнется с чистого прекрасного листа!

Погруженная в свои мысли, я не сразу заметила, что в комнате меня ждал подарочек, но когда увидела, то только ахнула, рассмеявшись:

— Черный!

На моем зеркале среди прочих украшений теперь красовалось кольцо.

То самое! Подаренное Дэном в день нашей помолвки!

Оно лежало в небольшой черной коробочке, перевязанной черной атласной лентой рядом с невероятной белой розой.

— Траур значит, — выдохнула я, покрутив в руках коробочку с кольцом, и не смогла удержать нежной улыбки, взяв в руки розу, которая казалась настолько хрупкой и прекрасной, словно была принесена из другого мира. — И новая жизнь с чистого листа.

Я всегда была равнодушна к цветам и букетам, считая неразумным срезать живые создания, ради того, чтобы любоваться как они будут медленно и мучительно умирать в вазе. Но эта роза была чем-то большим, чем простой цветок, и ее тонкий невесомый аромат был подобен крыльям ангела-хранителя, следующим за тобой прозрачным шлейфом.

— Настанет день и ты расскажешь, как пробираешься в мою комнату средь бела дня! — прошептала я, почему-то не сомневаясь, что Черный услышит, представляя его обаятельную улыбку и хитрый блеск синих глаз, по которым уже успела заскучать, даже если казалось, что мы не расстаёмся с того самого дня, как я впервые увидела его в толпе.

Теперь я чувствовала, что он прав в каждом своем слове.

Меня действительно тянет к нему, вопреки всем правилам, нормам, логике и здравому смыслу.

Даже в тот первый раз, когда наши глаза встретились, я не смогла не заметить его, в вечно бегущей куда-то толпе, зацепившись за синие глаза еще до того, как успела понять что-либо.

Он мой рок, мое предназначение, моя судьба.

Моя любовь.

До самого вечера я не могла найти себе покоя с тех самых пор, как написала сообщение Дэну о том, что жду его сегодня у себя, понимая, что голос выдаст мое волнение, если я только услышу его, а он примчится тут же, решив, что у меня что-то случилось.

И с каждым проведенным часом в спальне, где я ходила от стены до стены, я чувствовала себя все хуже и хуже.

Теперь я не знала, что больнее и страшнее — когда отказывают тебе, или когда отказываешь сам, причиняя этим боль другому человеку, который этого совсем не заслуживал!

Я вспоминала, как мы познакомились и провели рядом два чудесных года, не обижая друг друга и держа наши чувства в чистоте и порядочности, что многих возмущало и вводило в полный транс, думая сейчасо том, что Дэн заслуживает хорошую девушку. Намного лучше меня! Ту, которая будет искренне его любить и боготворить, потому что в любовных отношениях Дэн был идеален во всем!

Но когда внизу раздался звонок, я все еще не была готова, ни морально, ни физически, в первую минуту заметавшись в единственном желании — сбежать как можно дальше от дома и предстоящего разговора и оказаться на последнем этаже библиотеки рядом с Черным, чтобы спрятаться от всех бед и всего мира в его больших сильных руках, чувствуя, как моя метущаяся душа успокаивается, наполняясь им.

— Добрый вечер!

Голос Дэна был воодушевленный и радостный, а я едва могла говорить, быстро поправив волосы, но стараясь не смотреть на себя в зеркало, и осторожно спускаясь из спальни вниз, чтобы поприветствовать его тоже.

Он был — сама галантность в чистом виде.

В идеально сидевшем костюме, с букетом цветов для моей мамы и коробкой конфет для сестры — внимательный, вежливый, заботливый, и я снова сравнивала его с варварской харизмой и хищным видом Блэкстоуна, понимая, что свет и добродетели Дэна не находят отклика в душе, так как тьма и загадочная душа Черного, которая была изменчивой и иногда пугающей, словно океан, где невозможно было предугадать заранее, когда начнется шторм.

— Здравствуй, Дэн, — тихо проговорила я, видя, как на меня оглянулись все присутствующие в прихожей.

Мама — скованно и взволнованно.

Папа — сосредоточенно, но одобряюще.

А Дэн улыбнулся широко и довольно, окинув блестящим взглядом, и чуть подмигивая в отличном расположении духа и рассчитывая на прекрасно проведенный вечер:

— Доброго вечера, Маришка.

— Мам, пап, вы не будете против, если мы поднимемся с Дэном в мою спальню? — перевела я глаза на родителей, заранее зная, что против никто не будет, но видя даже краем глаза, как восторженно полыхнул взгляд мужчины от услышанной фразы.

Наверное со стороны наши отношения и правда казались всем странными, потому что находясь в статусе пары на протяжении двух лет, мы не позволяли себе совершенно никаких вольностей, не столько в силу воспитания Дэна, сколько в силу того, чтобы показать его родителям и всему окружению, что мы не торопимся, не очерняем наши чувства, и готовы ждать свадьбы, чтобы затем с головой окунуться в семейную жизнь.

Мы никогда не обнимались на людях, и уж тем более не позволяли себе никаких поцелуев.

Мы не держались за руки, если вокруг нас находились соседи.

И если Дэн и поднимался ко мне, то мы сидели по двум разным углам комнаты, оставляя при этом дверь открытой.

Видимо Дэн надеялся, что сейчас все будет несколько иначе, поднимаясь ко мне, теперь в статусе жениха, и я могла понять его восторг и феерию, когда закрыла дверь, чего никогда не делала, до этого момента.

Жаль, что его воодушевление стало расползаться и таять на глазах, когда он обернулся, чтобы горячо поцеловать, воспользовавшись моментом, но натолкнувшись неожиданно на мой отказ, когда я прошмыгнула под его рукой, отходя почему-то ближе к окну, где несмотря на уходящие лучи солнца, небо стало затягивать темными грозными тучами.

Дэн был растерян лишь пару секунд, тут же взяв себя в руки, и разворачиваясь ко мне уже с мягкой и извиняющейся улыбкой на губах, но я успела заметить то, какая тяжесть отразилась в его взгляде.

— Прости, детка. Кажется, я тороплюсь и давлю на тебя.

— … и ты меня прости меня, Дэн — выдохнула я, понимая, что нет смысла тянуть время и начинать издалека, замечая, как он напрягся, сразу почувствовав, что все не так радужно и прекрасно, как он надеялся, поднимаясь в комнату вслед за мной, и опускаясь теперь осторожно на край кровати.

— За что?

В его голосе появилась та звенящая напряженность, которая отразилась в глазах, что стали постепенно терять блеск и игривость, становясь вязкими и пустыми, словно он понимал, какие слова последуют за этими.

— Я хочу расторгнуть нашу помолвку и…прекратить отношения.

Я умирала с ним каждую букву.

Каждое слово, что произносила сама было кинжалом, который резал и мои легкие, отчего дышать было тяжело и больно.

Хотелось сказать ему так много о том, какой Дэн прекрасный и замечательный человек, и что он достоин настоящей и искренней любви, с девушкой, которая будет видеть в нем своего принца, но слезы душили и все, что я могла делать — это цепляться пальцами за штору прямо за своей спиной, теребя ее в руках.

Дэн молчал, глядя на меня пристально и тяжело, прежде чем выдохнул:

— Это была шутка?..

Нет, он уже и сам понимал, что я говорила правду.

Горькую, ранящую душу, заставляющую его нервно расстегнуть верхние пуговицы рубашки и ослабить галстук одним резким движением, похожим на звук выстрела в абсолютной тишине, отчего я вздрогнула, умоляюще выгибая брови и не обращая внимания на слезы, которые потекли по щекам:

— Поверь, ты самый лучший из парней! И я действительно искренне думала, что у нас все получится…

— Кто он?

Я вздрогнула, впервые слыша, чтобы Дэн говорил именно так.

Резко, сухо и с такой злобой, словно в каждой букве была ядовитая желчь.

А я совершенно не ожидала, что он может понять, по какой причине наши отношения закончились, толком не успев даже начаться, растерянно заморгав и понимая, что отступать назад мне некуда, но слыша за спиной, как где-то вдалеке грохочет гром, а небо затянуло такими непроглядными тучами, что в комнате стало темно.

— …я не хотела обижать и задевать тебя этим, но и лгать тоже не хочу….

— Кто он?!

Я не знаю, подпрыгнула ли от раската грома, который прокатился, словно как раз над крышей нашего дома, или от надорванного крика Дэна, который кинулся вдруг ко мне, больно цепляясь пальцами в плечи и встряхивая так, что я ударилась головой о стекло.

— Кто этот чертов тип, из-за которого ты бросила меня?! Втоптала в грязь перед всем городом!!!

Он кричал и кидался на меня, попутно переворачивая все на своем пути, а я дрожала, смотрела на него огромными глазами, от шока не в состоянии даже пошевелиться, и понимала, что я никогда не знала этого человека.

Я слышала, как бежит по лестнице отец и как что-то кричит мама, когда Дэн замахнулся рукой в желании не просто ударить, а как минимум сломать мне челюсть за его боль и обиду, когда перед глазами промелькнуло что-то яркой вспышкой, ослепляя всю комнату с такой силой, что я упала на пол, слыша, как где-то затрещало от перенапряжения электричество и лампочки стали взрываться….а еще хлопок и глухой шлепок, словно упал какой-то мешок с высоты птичьего полета.

Всё было словно в тумане.

Я чувствовала запах гари, но ничего не видела в темноте, которая опустилась неожиданно, закрывая все плотной завесой и скрывая от глаз ужас, который подстерегал маминым истошным криком.

— О ГОСПОДИ! ОН ЖИВ?!

Перед глазами по-прежнему стояли яркие точки, которые мешали рассмотреть хоть что-нибудь, кроме темных фигур, в которых я не могла различить ни маму ни папу, определяя их лишь по голосу и тому, как знакомые родные ладони опустились на мою лицо:

— Дочка, ты слышишь меня?! Ты в порядке? Скажи хоть что-нибудь, малышка!

Я захрипела, стараясь подняться на колени, и касаясь ладоней отца, которые стали почти ледяными и сильно дрожали, когда я выдохнула:

— Да, пап…что случилось?..

В коридоре слышался тонкий плач младшей сестры, и мамин крик:

— Быстро вызывайте скорую! Он еще дышит!

Круги от яркой вспышки света рассеивались постепенно, очень медленно и неспеша, пока я пыталась понять, что произошло, видя теперь обездвиженного Дэна, который лежал у противоположной стены в страшной неестественной позе, с ужасом и паникой понимая, что это от него идет запах гари и едва заметные серые струйки дыма.

Крики мамы и растерянный голос отца становились все тише, и раздавались словно откуда-то из подземелья, когда новая волна тьмы укутала меня в плотный кокон, забирая сознание в свое полное и безраздельное владение.

— Ради всех богов перестань!!!

Удар был такой силы наотмашь, что я рухнула на пол, пробороздив коленями деревянный пол, и на секунду задохнувшись от оглушающей боли на щеке, отчего скулу просто свело судорогой.

В такой ярости брат еще никогда не был!

Его просто трясло и кидало из стороны в сторону, хотя он не был пьян.

Разворотив все в доме, что еще оставалось целым, он не смог успокоиться нисколько, кинувшись избивать меня и собственную жену с такой ненавистью, словно в него вселился сам дьявол.

И я бы поверила в это, если бы не знала Черного!

— Она еще совсем ребенок!

Когда брат вцепился в мои волосы, рывком поднимая на ноги, а я застонала от боли, невестка снова кинулась на него с криком, пытаясь защитить меня и вырвать из его рук, но безуспешно. Единственным спасением было то, что он кидался то на меня, то на нее, давая временную передышку, но как только с криками и проклятьями он поворачивался к ней, я повисала на нем, пытаясь защитить ее.

Жаль, что силы нас двоих было недостаточно, чтобы вытолкать его из дома и не пускать до тех пор, пока он не успокоится…впрочем, что потом станет лучше, тоже не было никакой гарантии.

— Ребенок?! — взревел он, когда ей удалось вцепиться в его руки до крови, заставляя отпустить меня и мои волосы, отчего я снова рухнула на пол, но тут же подскочила, в попытках не дать задушить ее. — Ты разве не видишь какими взглядами ее провожают, стоит только из дома показаться?!

— Да тебе то что! — закричала она, отталкивая с силой брата, но ненадолго, потому что его глаза в буквальном смысле налились кровью, и он дернулся ко мне, схватив на тонкую и поношенную ткань сарафана, отчего тот захрипел и треснул, оставляя меня лишь в нижнем платье, которое едва ли могло скрыть наготу и мой обжигающий стыд, когда брат на секунду отшатнулся, словно обжегся об меня, но тут же хватая с еще большей силой и неуправляемой яростью, взревев:

— Тогда может ты мне скажешь, что это такое на ней?!!

Мои руки стали ледяными и перед глазами на миг потемнело оттого, что я поняла, о чем он кричал и почему впал в безумие, стоило ему только увидеть меня этой ночью.

На мне остались следы от ласк Черного.

Россыпью от его сильных пальцев, которые проступали синяками.

От жарких губ, что часто целовали, не отрываясь от кожи.

Иногда даже от зубов, когда в своей огненной страсти он не мог сдержаться, и прикусывал кожу со стоном.

Я прятала их за одеждой, тщательно рассматривая себя в осколке старинного зеркала, которое мне осталось еще от бабушки, если была такая возможность, чтобы скрыть все следы страсти того, о ком не должен был знать никто и ни за что…даже если за последние долгие недели я не видела его больше.

С тех пор, как оживил теленка, он словно пропал, как бы я не смотрела в далекий и страшный черный лес, а больше ничего не могла увидеть в нем.

И сбежать из дома холодной долгой ночью тоже не получалось теперь, потому что брат словно подозревал что-то и не сводил с меня глаз.

Но Черный стал сниться мне.

В таких снах, что наутро было стыдно и горячо.

Я просыпалась мокрая от пота и дрожащая, настолько ярко и остро ощущая каждую его ласку и прикосновение, словно он на самом деле был рядом, когда скоро поняла, что от снов на мне остаются отметины от него.

Именно там, где он собирал несдержанно со стоном губами кожу, оставались синяки и ссадины, которые сначала пугали меня.

А потом я привыкла, и уже с нетерпением ждала ночи, чтобы снова его увидеть и упасть в жадные объятья, которые ждала от ночи к ночи.

Только то, что снилось сегодня, спрятать не успела!

Не думала, что брат заметит следы от его губ на шее сзади под волосами, оттого что колдун опрокинул меня на живот, наваливаясь сверху и целуя жадно плечи и спину, не давая опомнится от его жара и той жуткой темной страсти, которая не давала ему покоя, заставляя кусать и втягивать мою кожу губами до багровых синяков.

Никто не должен был увидеть этого. Особенно брат!

А он увидел и рассвирепел.

— В прошлый раз она сказала, что губу сама прикусила, и я дурак поверил!!! — кричал брат, держа меня так, словно хотел переломать все кости, намеренно причиняя боль. — Но это что?!

Зажав в кулаке мои волосы он снова дернул меня так, что я полетела на пол, застыв и вытянувшись на полпути на коленях лишь потому что, не смогла растянуться внизу, не оставив все волосы в его руке и вскрикнув от полоснувшей боли, когда корни волосинок затрещали, пытаясь остаться на голове.

— Знаешь, что это такое?! Знаешь, откуда такие отметины могут появиться?!

Он встряхнул меня, почти прорычав:

— Такое бывает, когда хочешь настолько сильно, что не можешь сдержаться! Когда хочется не просто обладать кем-то, а буквально сожрать, чтобы каждая частичка ее осталась в тебе!

Я вздрогнула оттого, с каким надрывом и чувством кричал сейчас брат, глядя на свою жену обезумевшими глазами:

— Такое бывает, когда отпускать не хочешь из своих рук, а судьба вырывает ее!!!

Уже не понимая, кто о чем говорил, я притихла, держась за волосы, но отчего-то боясь теперь даже касаться руки брата, видя, как его жена усмехнулась горько и сухо, глядя глазами, в которых была одна лишь безнадежность и боль от двух десятков прожитых лет, что были лишь чередой серых дней:

— Откуда ж мне понимать все это, когда я не знала от тебя ни любви, ни страсти! Только на нее ты смотришь, только ее перед собой и видишь…

— МОЛЧИ!

Ахнув, я повалилась на пол, оттого что брат швырнул меня с силой и яростью, кинувшись к жене и принявшись душить ее, вопя что-то, когда я понимала, что мы его не одолеем, и эта ночь закончится большой трагедией.

Слишком острые и кричащие эмоции бурлили сегодня в брате, чтобы он смог успокоиться сам.

Вскакивая неловко на ноги, и не ощущая больше ни боли, ни страха, я металась по дому в поисках хотьчего-нибудь, чем могла бы огреть его со спины, с ужасом слыша, как невестка захрипела и застучала руками и ногами об пол, а я всхлипнула, понимая, что ничего не могу поделать, даже если повисну на шее брата, хоть и не хотела его касаться.

Какие-то жуткие, шальные мысли были в моей голове о том, что если он убьет ее, то я останусь с ним один на один, уже не уверенная в том, что он задушит меня так же…что не попытается стереть с моего тела отметины Черного. Своими.

— Беги! — прохрипела невестка из последних сил, когда ее глаза стали красными от недостатка кислорода, а я кидалась на ненавистную спину брата, рыдая и проклиная его силу в этом тщедушном теле, когда послышался вой.

Пробирающий до самых костей.

Жуткий, низкий.

Он словно крался через землю, ночь и мрак, как призрак из страшных сказок в зимнюю ночь, когда свет луны становится голубым от мороза и душа леденеет от ужаса.

Настолько близко, словно волк стоял на пороге, давая лишь секунду на спасение, прежде чем нас всех настигнет страшная мучительная смерть.

У меня волосы встали дыбом и перехватило дыхание от этого звука, когда он повторился и послышалось звериное тяжелое дыхание, от которого шел пар, что пробирался через тонкие щели в двери, когда стало ясно до дрожи, что волк действительно стоит прямо на пороге.

Волки давно стали проблемой на голову всех сельчан.

Они не боялись людей, и для тех, кто жил на окраине деревни неподалеку от черного леса стали настоящим наказанием, перетаскав всю домашнюю животину.

Никто из мужчин не решался войти в черный лес, чтобы отследить стаю, а волки жили и плодились, становясь самым настоящим кланом.

Я часто слышала их вой ночами, от которого забиралась с головой под шкуры, плотно закрывая глаза.

Часто слышала рассказы охотников о том, насколько эти животные умны и хитры, и как стоят друг за друга горой, что можно поучиться и людям.

Только никогда еще волки не заходили так глубоко в деревню.

И не стояли на пороге, вселяя такой ужас, что все в доме застыло, включая брата, который обернулся затравленно на дверь, и его взгляд заметался по дому в поисках того, чем можно защититься от зверюги.

Зверь рыкнул еще раз, словно приказывал открыть, или давал последний шанс сделать это по собственной воле, когда мои ноги подкосились, и я опустилась на пол, слыша теперь, что он не один, и страшный вой со всех сторон буквально заложил уши.

Казалось, вся наша деревня в кольце, из которого никто не выберется живым.

Сколько же их там было?

Двадцать? Пятьдесят? Или несколько сотен?

— Чертовщина какая-то! — прошипел брат, откидывая от себя едва дышащую жену, и я быстро подползла к невестке, глотая слезы, и боясь прикоснуться к ее горлу, на котором уже сейчас проступили уродливые отметины от пальцев брата.

И все по моей вине.

— …он не даст тебе жизни, Марьяна, — прошептала она хрипло. — Беги, как только будет возможность, и никогда не возвращайся.

— Куда я убегу? — всхлипнула я растерянно, дрожащими руками убирая спутанные волосы с ее измученного бледного лица, на котором были синяки от побоев и кровь. — У меня нет никого кроме вас и этого дома.

— Раз следы эти есть, то есть и тот, кто защитит, — прошептала она в ответ твердо, прикрывая устало ресницы, когда брат снова что-то закричал, переворачивая остатки грубо сколоченной мебели в поисках топора или ножей, затихая, потому что зверь никуда не уходил и снова взвыл за дверью.

Но когда этот жуткий, леденящий душу вой перешел в рычание, страшно стало даже брату.

Я отчетливо видела, как расширились его зрачки от паники, когда он отрывисто махнул нам рукой:

— Уйдите в самую дальнюю часть дома! Спрячьтесь и не высовывайтесь! Я с вами позже разберусь!!!

Мы все подпрыгнули, когда дверь неожиданно заскрипела и словно застонала от собственного хруста, ввалившись прямо в дом, и впуская клубом синего пара мороз с улицы, который тут же пробрался в каждый уголок, щупая своими костлявыми колючими пальцами под тонкой одеждой, что не могла согреть или спрятать от глаз обнаженное тело.

Только не от холода бросало в дрожь.

От вида волка, который стоял на пороге, настолько огромный, что его голова была в рост человека, хоть он и стоял на четырех лапах.

Весь черный, словно сама тьма и непроглядная ночь.

…только глаза синие-синие.

— …так вот почему тебя Черным называют, — прошептала я едва слышно, зная, что он услышит меня, и рассматривая распахнутыми глазами того, кто пришел в новом обличии, показав себя, под хриплый испуганный шепот невестки за спиной:

— Волколак!

А я смотрела на него и теперь понимала, почему всегда его образ казался мне таким хищным.

И его острый нос, и заостренные кончики ушей, почти как у сказочных эльфов, и то, как он мог то рычать, то урчать, порой издавая звуки, которые простой человек не сможет повторить.

Но теперь все встало на свои места.

И его сила, и нечеловеческие способности, и особенности облика, но самое главное — его необычные глаза и зрачки, но меня накрыло какой-то волной покоя.

Вот он! Мой колдун! Черный!

Смотрит своими синими глазами, рассматривая из волчьей черной морды, мех которой уже был так знаком мне тем, что именно такой я перебирала пальцами на тяжелой теплой накидке, каждый раз, когда он приходил во сне, или наяву.

Все в этом огромном, нереальном звере было так дорого и мило моему сердцу, что его звериный облик не пугал, а порождал в душе хрупкую надежду на то, что все еще может быть хорошо, даже если брат отшатнулся назад, роняя топор, потому что никогда не верил ни в Чернокнижника, ни в опасности черного леса, встретившись вдруг нос к носу с угрозой самой страшной и смертоносной, что стояла на пороге, рассматривая нас своими совсем не звериными глазами.

Но теперь, вглядываясь в эти глаза, я понимала, что пощады не будет.

Он бы никогда не вышел из леса в этом обличии, если бы не услышал моих криков, не почувствовал мою боль на каждом участке тела, которого его руки и губы касались так любовно и горячо, и вот теперь кто-то посмел тронуть так болезненно и жестоко, тоже оставляя на мне свои следы.

И пусть эти следы были совершенно другими, ярость и ненависть в синих глазах горели адским пламенем, когда я продрогшей кожей ощущала взгляд, что скользил по мне, отмечая каждую свежую ссадину, каждый синяк и следы крови, которые выходили из полос, оставленных ногтями брата.

Остановившись на моей шее, где вероятней всего проступали следы от пальцев, зверь взвыл от невыносимой ярости, оскалившись и клацнув выпирающими острыми клыками, отчего даже я содрогнулась, хоть и не боялась его.

Где-то нутром я чувствовала, что он понимает меня, и все, что происходит, не потеряв человеческого сознания, но сейчас уже была не уверена, что смогу остановить его, когда широкие мохнатые лапы встали на порог, а невестка за мной упала на колени и принялась молиться, то новому богу, которому мы не верили, то старым богам, что своей силой и властью смогли сделать подобное создание, не знающее пощады и приносящее лишь мучительную смерть.

— Не сможешь войти на мой порог, пока я не приглашу, чертово отродье! — брат пытался не дрожать от страха и не отступать ни на шаг назад, но я видела, как капельки пота выступили на его напряженном лбу и висках, когда волчья морда усмехнулась и зверь перешагнул порог обеими передними лапами, входя в дом, чтобы показать себя во всей своей ужасающей красе, выглядя в свете дрожащих свечей еще более огромным.

Но теперь и я дрогнула, зная даже лучше брата и невестки, что от Черного невозможно спастись и сбежать, как бы далеко не смог уйти, потому что он был не просто зверем, но и колдуном, который поразил этот мир своей жестокостью.

Зверь не обращал внимания на то, как в деревне проснулись все жители и началась самая настоящая паника.

Крики о помощи, собачий лай, переходящий в вой от боли, чьи-то проклятья и мольбы окружали теперь со всех сторон, потому что волки пришли вслед за своим могучим и страшным вожаком, чтобы наказать людей за их жестокость и равнодушие по отношению к слабым, когда многие могли слышать наши крики от боли и беспомощности, но никто не пришел, чтобы помочь.

Он шел на брата размеренно и целенаправленно, запугивая его еще сильнее и наслаждаясь его паникой и страхом, отчего ноздри зверя трепетали, а в хищных злобных глазах был мрачный, тяжелый триумф, от осознания того, что этот жалкий человечек, посмевший посягнуть на то, что принадлежало только Черному, поплатится за совершенное сполна.

Но это все еще был мой брат!

И как бы я не была расстроена тем, что случалось довольно часто, как сегодня, а не могла смотреть на его смерть, которая не будет легкой, потому что Черный жаждал его боли и криков, чтобы они стали очищением моих криков в его голове.

Поэтому неловко кинулась вперед, уже не пытаясь прикрываться от синих глаз и вставая прямо перед черным зверем, чья голова была на выше моей, чтобы выставить руки вперед, прошептав:

— Пожалуйста, не делай!

Волколак прижал уши, склонив голову, и зарычал низко и угрожающе, словно говоря мне уйти с дороги и не путаться у него под лапами, а я даже спиной чувствовала ошарашенные глаза бледного брата и невестки, которые не верили в то, что я могу встать на пути самой смерти.

Лишь бы не понимали обо всем остальном!

Он смотрел в мои глаза тяжело и предупреждающе, полыхая жаром настолько ощутимым, что я чувствовала его тепло даже на расстоянии. Мое тонкое, почти прозрачное нижнее платье легко колыхалось от ветра, который радостно залетал в сломанные двери, убивая остатки тепла, которые с большим трудом удавалось сохранить в нашем шатком домишке.

— Он совершил много плохого и злого, — прошептала я, делая еще один шаг вперед и касаясь осторожно пальцами большой горячей морды, блаженно вдыхая в себя знакомый аромат колдуна, который окутывал меня теплом и чувством полной защищенности и покоя. — Но он все еще мой брат.

Волколак шумно фыркнул и оскалился сильнее, переводя взгляд синих глаз на брата за моей спиной, однако позволяя касаться своей черной морды, когда, словно обезумев, брат закричал и кинулся к двери, скрываясь в темноте ледяной ночи, а я ахнула, обхватывая шею зверя руками и со всей силы прижимая к себе, чтобы только он не побежал вслед за ним.

Я знала, что его сила настолько огромна, что если он рванет вперед, то сможет вырвать мои руки, но продолжала прижимать голову волколака к груди, всем телом ощущая, как он сопротивляется своей ярости, которая обжигала мои руки, то жаром, то кусающим холодом, даже через плотную густую шерсть, чувствуя его стальные мышцы, и то, как они буквально ходят ходуном.

Он боролся с собой.

Со своей кровожадностью и яростью.

С нутром хищника внутри себя, который жаждал погони, агонии и боли.

Боролся ради меня.

7 глава

Мне все еще было больно.

Казалось, что вместо волос к моей головеприбили парик, сотней мелких гвоздиков, каждый из которых жег и зудел, отчего я поморщилась, в первую секунду притихнув и задержав дыхание, чтобы понять, где брат и рядом ли Черный. Не важно в каком из своих обличий.

Но окружающие меня звуки и запахи были далеки от той реальности, в которой еще оставалась моя душа.

Особенно запахи!

Вокруг не витал приглушенный аромат сухого дерева и воска, а стоял удушливый и едкий запах медикаментов, который перебивал все прочие, словно кусая мозг в желании скинуть с него пелену страшного, болезненного сна, где я все еще была Марьяной.

Я так и не знала проснулась ли, тихо застонав от боли во всем теле, и слыша, как рядом кто-то поспешно зашевелился, касаясь моего лица теплыми руками:

— Все хорошо, моя малышка!

Папа был рядом, и глаза наполнились слезами, отчего ресницы тут же стали мокрыми, когда я выдохнула, едва слыша сама себя и переживая за ту, кто защищала меня ценой собственной жизни:

— …где невестка?

— Ты уже не невеста, не бойся больше, милая! — быстро отозвался отец, гладя меня по волосам и лицу, возвращая в иной мир, где рядом не было Черного, и заставляя вспомнить все то, что происходило в комнате.

Сначала мозг сопротивлялся, цепляясь за остатки убегающего сна, словно из двух зол пытался выбрать наименьшее, где, по крайней мере, все были, кажется, живы.

— Я все сказал родителям Дэна, малышка моя. Больше нет никакой помолвки, теперь ты свободна.

Воспоминание ослепило вспышкой яркого света, который и стал началом конца, когда я дрогнула всем телом, лишь сейчас отчетливо понимая, что я не дома, а в больнице, рядом с папой, пока перед глазами появился последний кадр, прежде чем я отключилась — бездушное тело Дэна в углу комнаты с раскинутыми руками.

— Дэн?.. — прохрипела я, распахивая глаза и тяжело выдохнув, когда, наконец, судорожно пробежав в первую секунду, по безликой одиночной палате, мои глаза остановились на лице папы, которое осунулось и словно похудело, забрав с него все краски и оставив лишь печать тревоги темными кругами под глазами.

— Успокойся, милая! Он жив!

Но почему мне казалось, что это еще не все, и папа отвел взгляд, чтобы я не увидела в нем тревогу?

— Что случилось в комнате?

Я нахмурилась, пытаясь восстановить события последнего дня, вернее вечера, который закончился трагедией, но перед глазами была только яркая вспышка и отчаянные попытки Дэна до этого узнать, кто стал причиной нашего разлада.

Яростные, болезненные попытки, которые раскрыли в Дэне нечто темное, не виданное мной до этого дня, словно надлом в его душе выпустил кого-то совершенно другого.

Папа быстро пожал плечами, явно пытаясь сделать вид, что якобы не произошло ничего страшного, но по его скованным движениям и напряженному выражению лица, несмотря на приклеенную улыбку, я уже сейчас понимала, что от меня будут пытаться скрыть все до тех пор, пока не убедятся, что я в порядке.

— Пап!

Он вздрогнул и чуть поморщился, поджимая губы и явно пытаясь придумать, чем можно меня отвлечь на данном этапе, что лично мне кричало о еще большей беде, чем я могла себе предположить, когда я зашевелилась на кровати, пытаясь выдернуть из вены иголку, к которой тянулась капельница, упрямо и твердо заявив:

— Хорошо! Тогда я пойду, и сама найду того, кто расскажет мне все! И Дэна! Он ведь где-то рядом, да? В этой же больнице?

Отец тут же засуетился, пытаясь уложить меня обратно, и быстро выдыхая с видом полного поражения:

— Сказали, что это была молния!

Я осела на кровати, быстро заморгав и пытаясь проникнуть своим разумом в суть услышанного, хрипло выдыхая:

— …что?

— Была полиция, скорая, служба спасения, они вызывали еще кого-то, чтобы установить все обстоятельства произошедшего, но в итоге специалисты всех служб согласились с этим. Когда началась гроза, вы как раз поднялись в спальню и стояли оба у окна. Молния попала в Дэна. Прямо в обручальное кольцо.

Ошарашено выдохнув, я еще долго не могла заставить себя моргать, чувствуя, как по коже пробежал озноб.

— В кольцо?..

— Да. Оно практически расславилось на нем.

Я прикрыла ресницы, не в состоянии сразу выдохнуть, но понимая отчетливо только одно — молния не была случайностью.

— Самое главное, что ты не пострадала, моя малышка. А Дэн…рано или поздно он поправится.

Папа сжал мои руки теплыми ладонями, целуя их, когда я выдохнула:

— Это ведь не все, да? Ты не все рассказал мне?

Он никогда не умел скрывать что-то, потому что все читалось на лице и в глазах, которые отец всегда старательно отводил, словно боялся, что правду можно увидеть в них. И боялся не зря.

Я слишком хорошо знала его, чтобы поверить в то, что все на самом деле хорошо, и поэтому не отводила глаза, глядя на него настойчиво, пока он не выдохнул тяжело и протяжно, на секунду пряча лицо в свободной ладони, но второй продолжая держать мои руки, которые стали холодными в предчувствии беды.

— Удар молнии пришелся в руку…повреждения были слишком сильными и… ее пришлось ампутировать.

Сердце сбилось с привычного ритма, шокировано замерев, а затем забившись еще сильнее от боли и разъедающего чувства вины, такой огромной, что казалось я просто утону в ней, захлебнувшись.

И это было не самым плохим концом, учитывая все, что произошло.

Ведь это все было из-за меня!

Черный не позволил коснуться меня чужой руке и тем более причинить вред, но какой ценой!

Шок и вина были настолько сильными, что из глаз не выкатилось ни одной слезинки, но я едва могла дышать, с ужасом понимая, что своим отказом просто сломала жизнь прекрасному человеку. Дважды! Я убила его морально и сломала физически, так сильно, что едва ли он сможет оправиться!

— Я могу увидеть его? — прошептала я, чувствуя, как папа гладит меня по волосам и молчит, просто не зная, что сказать и каким образом поддержать в эту минуту. Но едва ли смогли бы помочь какие-то слова в этой страшной несправедливой ситуации.

— Не думаю, что это хорошая идея. Дэн в реанимации под круглосуточным присмотром. Без сознания. К нему не пускают никого, даже родителей.

Я тяжело сглотнула, боясь даже представить себе, что могли чувствовать его родители, в один день узнав о том, что я предала Дэна и их доверие, и едва не лишившись своего сына.

— Это слишком жестоко, — прошептала я, качая головой и пряча лицо в ладонях, но обращаясь в этот момент не к папе, а к тому, кто мог сотворить подобное, находясь даже на расстоянии. — Так не должно было случиться!

— Такое бывает, милая, — ответил папа, снова думая о том, что я обращалась к нему и прикасаясь нежно к моим рукам на лице. — Не вини себя! Как бы ты могла помешать самой природе? Чудо, что ты осталась невредимой!

Не видя моей нервной и грустной ухмылки от его слов, он продолжил:

— Я разговаривал с парнями из службы спасения «911», они приехали раньше всех и оказывали первую неотложную помощь до приезда врачей. Они сказали, что хоть у нас такое случается крайне редко, но все равно бывает.

Я тяжело выдохнула, не зная, что и думать, но зная заранее, что гнетущее чувство вины внутри меня никуда не денется и не пройдет.

— А мама?

— Осталась дома с твоей сестрой. Она очень напугана, плачет уже третий день. И потом он удара молнии в доме перегорела вся проводка, мы вызвали ремонтную бригаду, чтобы они…

— Сколько дней мы здесь? — ошарашено выдохнула я, не веря, что могла провести без сознания и видеть сон настолько долго.

— Третий.

Голова шла кругом, оттого что реальный мир постепенно ускользал из моих рук, оставаясь в голове лишь снами, которые с каждым разом я воспринимала все более ярко и правдиво, зачастую не понимая утром в каком из миров я существую на самом деле и какой из двух ошибочный.

Папа не выпускал меня из палаты, несмотря на уверения, что со мной уже все в порядке, что подтвердил и врач, который явился незамедлительно по первому зову, проведя тщательный осмотр и задав некоторые вопросы.

Вслед за ним появились полицейские, которые уточнили все, что я могла вспомнить о произошедшем, пожелали скорейшего выздоровления и пожали плечами на мой вопрос о каком-либо деле в отношении этого случая, пока моя душа леденела от паники и страха потерять Черного, даже если я понимала, что едва ли кто-то из простых смертных может подумать о том, что в этом всем мог быть замешан человек.

Вернее колдун. И волколак.

— Это всего лишь несчастный случай. Ни о каком деле не может быть и речи, — сдержано отозвался один из полицейских. — Если только вы не хотите заявить на вашего друга о нападении. Ваш отец утверждает, что он кричал, разнес все в комнате и угрожал вам расправой.

— Нет-нет! — быстро покачала я головой. — Я не хочу делать никаких заявлений!

— Ну вот и отлично.

К счастью, папа не мог быть рядом со мной круглосуточно, и я незамедлительно воспользовалась его отсутствием, чтобы выбраться из палаты в поисках Дэна…и Черного.

Моя душа ныла и болела, пока тело не покрывалось мурашками от его близости, ощущая теперь кричащую пустоту и полную потерянность.

Как бы я не злилась на то, что он натворил с Дэном, но, когда Блэкстоуна не было рядом, я была словно брошенный и позабытый всеми ребенок, который мог только свернуться калачиком на холодной постели и мечтать о тепле объятий.

Самой себе я казалась уязвимой и ранимой настолько, что хотелось сесть в темноте вдали от глаз всех вокруг и просто разрыдаться.

Каждую секунду я прислушивалась к себе, пытаясь ощутить его присутствие рядом, но безуспешно.

И от этого становилось больно просто физически.

Найти реанимационное отделение не составило труда.

Оно находилось парой этажей выше и представляло собой длинный коридор, но не с палатами, а с полупрозрачными боксами, в каждом из которых можно было увидеть людей, подключенных к разной аппаратуре, которая пикала и каждую секунду показывала состояние человека.

Каждый такой бокс был подписан, но я без труда нашла Дэна, не читая табличек, задохнувшись от ужаса и боли в груди, потому что из красивого дышащего силой и оптимизмом молодого мужчины, он превратился в практически бескровного призрака, чье лицо осунулось и стало бесцветным от боли, даже несмотря на то, что он был без сознания.

Ампутированная рука была перевязана плотной повязкой и пусть не было следов крови, моя душа разрывалась от его вида, когда я прижала ладони к стонущему сердцу, тихо всхлипнув.

— Пошла вон от моего сына!!!

Холодные руки, обладающие такой силой, что я упала на колени, толкнули меня с ненавистью и жаждой сделать так же больно, как сейчас было Дэну.

Не нужно было даже убирать пряди спутанных волос с лица, чтобы узнать в разъяренной женщине маму Дэна.

— Стелла, ради бога!

Ее муж пытался оттащить женщину от меня, когда та, склонилась, словно для удара и я вся сжалась, но не посмела закрываться, принимая ее боль и отчаянье, как свои собственные, потому что чувствовала то же.

— Еще хватает наглости приходить сюда и делать вид, что ей не все равно!!!

— …мне не все равно, — прошептала я, и женщина услышала, взревев надо мной буквально раненным зверем, который был готов растерзать всех на своем пути.

— Молчи, проклятая!!! Не смей даже говорить!!! И приходить сюда не смей!!! Если увижу тебя рядом с моим мальчиком еще раз, то растерзаю!!! Это все ты! ТЫ!!!

— Милая, успокойся!

— Отпусти меня!!!

Послышались звуки борьбы, когда отец Дэна пытался не пустить свою супругу ко мне, а я продолжала сидеть на полу, тихо плача и понимая, что заслуживаю каждое слово и проклятье в свой адрес, потому что она была права, даже не подозревая настолько верными были ее слова.

Это действительно все сделала я.

— Я сразу говорила ему, что ты не подходишь!!! Мое сердце чувствовало, что рядом с тобой он не найдет своего счастья! А ты угробила его!!! Посмотри, что стало с моим красивым мальчиком!!!

Женщина все кричала и кричала, пока муж волок ее по коридору, а я сидела, прижавшись щекой к холодному стеклу блока, за которым спал Дэн, пребывая в блаженном неведении о том, что его жизнь изменится. Дважды.

Его мама была права в том, что никогда не любила меня особо.

Она и не пыталась этого скрывать, если в редкие моменты наших прошлых отношений, мы приходили в их дом. Улыбалась мне, но глаза всегда оставались мрачными, колкими и подозрительными. Я надеялась, что это пройдет, когда женщина увидит, что у нас все серьезно и изменит свое мнение, но то, что случилось сейчас даже в голову не пришло бы…

Тихо плача и терзая себя в душе, я вздрогнула, когда на мои плечи опустились осторожно руки, заставляя подняться на ноги, скованно опуская глаза и закусывая губы, чтобы не разрыдаться в голос, потому что папа Дэна вернулся, чтобы усадить меня на одно из кресел, что стояли у стены в ряд.

Он не обвинял меня, не кричал и не ругался, но видя, как милый и симпатичный мужчина постарел за эти дни и оброс щетиной, мне хотелось разрыдаться, умоляя его о прощении.

— Прошу, не слушай мою жену, Маришка, — тихо обратился он ко мне, глядя печально, но так по-доброму. — Стелла без ума любит детей, а иногда подобная любовь не благословление божье, а порок.

Мужчина тяжело вздохнул, переводя взгляд за стекло. Туда, где лежал его младший сын.

— Ты не должна винить себя, девочка. Все что случилось, было написано в судьбе моего сына, а ты не в ответе за нее. Никто не в ответе. Мы поговорили с врачами — прогнозы хорошие. Его состояние стабильное и через пару дней он придет в себя. Мозговая деятельность в норме, как и весь опорно-двигательный аппарат. И после небольшого курса реабилитации он вернется к нам прежним…

Вытирая слезы, я смущенно смотрела на мужчину, не ожидая от него ничего подобного, но его слова на самом деле помогали поверить в то, что не все еще потеряно и у Дэна на самом деле все будет хорошо.

— А рука…знаешь, сейчас восстанавливают военных, которые возвращаются после боевых действий с отсутствием конечностей. Протезы очень качественные и подбираются индивидуально каждому. Мы уже нашли такой центр и связались с ними. Рука мало чем отличается от настоящей по виду, — мужчина даже попытался улыбнуться. — Можно даже в майке ходить, не вызывая никаких подозрений. Все будет хорошо.

А я не могла даже кивнуть ему в ответ, прошептав:

— …я чувствую себя самым мерзким предателем.

— И напрасно, — тут же отозвался мужчина, неожиданно положив прохладную мягкую ладонь на мои сжатые дрожащие руки, чуть похлопав. — Ты очень смелая и отважная девочка, Маришка! А честность — это высшая добродетель. Нужно уметь быть честной, с собой и окружающими, чтобы… — он тяжело выдохнул, глядя печально куда-то, словно в невидимую моему глазу даль, — …чтобы не прожить бесполезную серую жизнь, рядом с чужим для тебя человеком.

Затаив дыхание я смотрела на отца Дэна, в эту минуту понимая, что он говорит о себе и собственной жизни, которая, очевидно, не была радостной рядом с его супругой, несмотря на все то благополучие, стабильность и деньги, которые окружали эту семью.

— Я знаю, что каждый из вас переживет этот этап достойно, и построит свою жизнь правильно, а главное с тем человеком, который будет по душе.

— Вы не злитесь на меня?

— За что мне злиться? Ты была честной по отношению к моему сыну, и я ценю это, Маришка! Честность и чистота души в нашем мире встречаются очень редко, поверь.

Мужчина улыбнулся мне, в последний раз похлопав по ладони в легком поддерживающем жесте, и поднялся на ноги, чтобы уйти, бросив последний мягкий взгляд на своего сына.

Когда он ушел, я продолжала сидеть в кресле, прислушиваясь к тому, как пикает аппаратура в такт сердцебиению Дэна. Так размеренно и спокойно.

Этот звук успокаивал меня, но я напряженно застыла, вдруг ощутив волну мурашек по телу.

Знак того, что Черный был где-то рядом.

Но только в этот раз меня бросило в панику…

Странную, необъяснимую, когда каждая клеточка тела задрожала, но не от восторга, а от страха.

Я судорожно осмотрелась по сторонам, понимая, что здесь даже спрятаться негде, когда заметила темный силуэт в конце коридора.

Это был не Черный.

Но кто-то такой же высокий и статный.

С королевской осанкой и широкими плечами.

Он неторопливо рассматривал меня, вдруг двинувшись вперед размеренно и грациозно, словно танцор, явно не пытаясь испугать своим приближением, но мое сердце отчего-то заколотилось, даже если по мере приближения этого мужчины я увидела белый врачебный халат.

— Прошу прощения.

Я напряженно вытянулась, услышав его голос — низкий, с легкой хрипотцой, неторопливый и основательный.

Таким голосом может обладать только очень сильный духом человек, который слов на ветер не бросает и знает цену каждой произнесенной букве.

Таким голосом можно вводить в гипноз, внушая то, что было нужно ему.

— Я стал невольным свидетелем вашего общения, полагаю, что с родителями молодого человека в данном боксе.

Мужчина остановился возле меня, глядя сверху вниз и позволяя рассмотреть себя.

Свои необычайно правильные черты лица, широкие скулы, прямой нос, карие глаза цвета горячего терпкого кофе и необычные губы, которые были «уточкой», словно он слегка надувал их, даже если я понимала, что это очень необычное строение и не больше.

Он смотрел спокойно, я бы даже сказала — тепло, но настолько пронзительно и понимающе, словно одного его взгляда хватило, чтобы увидеть мою душу до самого последнего темного уголка.

Такой взгляд бывает у людей с огромным жизненным опытом — слегка лукавый, словно они могут понять и подсказать многое, но предпочитают молчать и дать возможность самому принять решение. Пусть даже оно будет не в вашу пользу.

Понимая, что проходят минуты, а я продолжаю смотреть на него, ощущая внутри себя все те же странные мурашки, которые возникали только рядом с Черным, я с трудом заморгала, смутившись, оттого, как мужчина чуть улыбнулся кончиком своих необычных губ, на мое растерянное бормотание:

— …кажется, мы вели себя не очень культурно, и очень громко.

— Это не ваша вина, — отозвался мужчина весьма многозначительно, стало совершенно не ясно, говорил ли он о ситуации в целом, или конкретно о том, что мама Дэна вела себя громче положенного в таких заведениях, как больница.

Он смотрел на меня не моргая, и словно проникая в мозг, отчего я смутилась еще сильнее, скованно поднимаясь со своего места и неловко прошагав до бокса, где лежал Дэн, продолжая спать все так же безмятежно.

Его торс был обнажен и прикрыт до груди легким белым покрывалом, отчего на теле был виден причудливый след в виде ветвистого дерева, словно под кожей проступили и окрасились все даже самые тонкие венки, став системой синяков.

— Фигуры Лихтенберга, — проговорил мужчина, стоя рядом со мной и наблюдая хоть и ненавязчиво, но весьма заметно, к чести, не приближаясь слишком близко и не пытаясь встать за моей спиной, отчего я бы напряглась и явно почувствовала себя в ловушке между его стройным большим телом и этим стеклом.

— Прошу прощения?..

— То, что вы видите на теле молодого человека. Эти линии еще называют «цветы молнии». Они появляются на теле человека спустя несколько часов. Такие повреждениявызваны разрывом кровеносных сосудов под кожей.

— Они останутся навсегда?

— Это зависит от степени внутренних повреждений.

Стоя даже вполоборота к мужчине, я ощущала, как он рассматривает мой профиль.

Пусть легко и ненавязчиво, но не отводя своих глаз, и вызывая смущение вместе с попыткой оказаться как можно дальше, чтобы он не успел понять все то, что я скрывала внутри себя.

— Вы — доктор?

Мужчина улыбнулся, чуть склоняя голову в почтительном элегантном жесте:

— Руководитель службы психологической помощи при этом медицинском центре.

Несмотря на то, что весь его облик был пропитан элегантностью и утонченностью, не свойственной обычно мужчинам, от него веяло той силой и твердостью духа, которую до этой секунды я ощущала лишь в одном человеке — в Блэкстоуне.

— Так вот почему ваш взгляд кажется таким умиротворенным и понимающим, — попыталась я улыбнуться, на что мужчина приглушенно рассмеялся, и в его насыщенных карих глазах промелькнуло что-то необычное, словно он понял теперь то, что не мог сделать до этого. — Выходит, что вы психолог?

— Психиатр. Психотерапевт.

— Спасаете заблудшие души?

— Пытаюсь показать им свет в конце тоннеля.

— Думаете, что моя душа тоже заблудилась? — тихо обратилась я к нему, пытаясь улыбнуться, но понимая, что улыбка получилась горькая и печальная, замечая, как мужчина снова улыбнулся чему-то своему, глядя в глаза так, словно мог читать по строчкам мои мысли:

— Думаю, она слишком чувствительна и излишне склонна принимать на себя чужую боль.

— Это не хорошо?

— Не для вас.

Посмотрев в эти карие глаза, которые словно обволакивали и затягивали в воронку, чтобы изучить меня со всех сторон и разложить по полочкам, я снова отвернулась к стеклу, глядя на Дэна, но почему-то делясь тем, что терзало мою душу, словно верила в то, что если смогу признаться в этом вслух, то возможно мне станет немного легче:

— …я предала его. Разорвала нашу помолвку и попросила прекратить все отношения в тот день, когда его ударила молния.

— Это случилось до удара или после?

— До.

— Это не предательство, а честность. Никто не застрахован от несчастных случаев, и никто не знает, что произойдет дальше. И потом, не обязательно быть в каком-то официальном статусе, чтобы помогать человеку. Вы здесь, а значит ваши чувства искренние. Просто это не любовь. И всего лишь.

Я молчала какое-то время, впитывая его слова и стараясь понять их.

— …он будет раздавлен, когда очнется.

— Каждый человек испытывает стресс, когда течение его жизни меняется. Это нормальная реакция. Но она делает в конце концов только сильнее и выносливее. Каждый раз, когда закрывается одна глава жизни, то новую можно написать с чистого листа, с совершенно новыми возможностями. Только от самого человека зависит то, что он напишет в новой главе. У каждого из вас своя книга жизни. И вам нужно сосредоточится на своей.

Я вздрогнула, когда в тишине коридора послышались шаги и чей-то голос приглушенно проговорил, оставляя в тени самого человека:

— Доктор Элерт! Нам нужна ваша помощь!

— Уже иду, — тут же обернулся мужчина, кивая тому, кто снова поспешно ушел, но оборачиваясь ко мне, чтобы заглянуть своими необычными глазами, проговорив. — Обида, злость, неприятие — это выбор другого человека, не ваш. Ему решать, будет ли он обижен, зол, или примет все как есть. Главное в том, что у вас не было намерения причинить ему боль. Вы честны и открыты, а значит безвинны. Не стоит зацикливаться на том, что чувствуют другие люди, ибо их суждения ограничены лишь их видением мира. Сосредоточьтесь на себе.

Мужчина чуть выгнул брови, заглянув в мои глаза настойчиво и пронзительно, прежде чем манерно склонил голову в знак прощения, тут же зашагав по коридору, где скрылся в тени, оставляя меня наедине со своими словами, о которых я думала еще очень долго.

Папа конечно же был расстроен и испуган, когда не нашел меня в палате по возвращении, кинувшись на поиски, но, к счастью, не успев поднять на уши весь медицинский персонал, потому что я вернулась сама.

Про встречу с родителями Дэна я не стала рассказывать, хотя не скрывала, что была в реанимации и нашла его.

После разговора с доктором Элертом мне заметно полегчало, но даже если боль и вина не прошли окончательно, к ним добавилась тоска.

Огромная, словно кит.

Она заглатывала меня, словно пушинку, каждый раз, когда я думала о Блэкстоуне.

А думала я о нем постоянно…

Стояла у окна, смотря, как на город опускаются сумерки, и пыталась отыскать его высокую стройную фигуру в темноте. Его синие глаза, от которых я не могла отвести взгляда, всегда видя в черных зрачках полную луну и собственное отражение, заколдованная им и его словами.

Если прошло уже три дня с того момента, как случилась трагедия, почему его до сих пор не было рядом?..

Это терзало и мучило меня с каждой минутой все сильнее, когда я забралась в свою больничную постель, посмотрев на папу, который читал газету:

— Пап, мы можем вернуться домой?

— Боюсь, что не в ближайшие дни, малышка. Врачи еще хотят понаблюдать за твоим состоянием, и мне спокойнее, если они будут в непосредственной близости, даже если тебе кажется, что ты чувствуешь себя хорошо.

Я тяжело выдохнула, но послушно устроилась под тонким одеялом, пробормотав:

— Тогда спокойной ночи, пап.

От меня не укрылось, что папа удивленно покосился на часы, потому что еще не было и восьми вечера, но тут же поспешно закивал, улыбаясь:

— Спокойной ночи, моя девочка. Я дочитаю и тоже лягу.

— Хорошо.

Я просто хотела скорее уснуть, погрузившись в другую жизнь, где Черный будет рядом.

Не важно, волколаком или человеком.

Я не хотела ничего сильнее, чем просто прижаться к нему, ощущая, как его сильные руки обхватят в ответ, закрывая от всех невзгод и боли, даря тот покой, который я могла найти только рядом с ним, блаженно прикрывая ресницы в ожидании, когда тьма укутает в свой долгожданный плотный кокон.

Даже при свете дня эта часть леса вызывала дрожь.

Не зря лес назывался черным. Но даже если теперь я знала наверняка, что он называется так благодаря своему хозяину, а за моей спиной светило полуденное солнце, сложно было подавить в себе желание убежать.

И я бы ни за что не пошла сюда вновь, если бы пропажа брата не давала мне покоя

…и, если бы не хотелось так отчаянно увидеть Черного, ощутив, как его аромат пробирается под кожу, отправляя по всему телу сотни мурашек и отбирая дыхание.

Я старательно выбирала время, чтобы никто не мог уследить, куда именно я направилась, когда всех согнали в новую церковь, ради того, чтобы в очередной раз слушать эти басни про единого нового бога, который любит всех нас.

А я видела то, что сотворили старые боги! Ощутила силу и могущество их создания! Поэтому и лгать новому богу было не совестно.

Сказала, что заболела и пойду вместе со всеми, если только никто не боится заразиться.

Боялись. Еще как боялись.

После нападения стаи волков на деревню, хоть и остались все живы, по крайней мере, из людей, а на меня стали коситься.

Невестка клялась, что никому не рассказала про волколака и что я касалась его, не боясь, что он разорвет меня в клочья, а я ей верила, и знала, что от людей ничего не скрыть, и рано или поздно все заговорят о Черном снова.

Когда под утро в деревне прекратилась паника и все стали расходиться по домам, продрогшие до костей и вздрагивающие даже от скрипа снега под собственными ногами, мы с невесткой кое как прислонили вырванную с корнем дверь, чтобы сохранить остатки тепла, и забрались на печку, кутаясь в шкуры и обнимаясь, чтобы согреться.

В доме не осталось ни одной целой вещи, а мы были настолько измучены этой сумасшедшей ночью, что не было сил выбросить обломки на улицу, не считая той части, которой растопили посильнее печь.

Даже говорить сил не было, но и уснуть не могли, прислушиваясь к тому, как глава деревни считал, сколько скотины загрызли или уволокли с собой волки, и как мужчины собираются теперь выставлять на ночь дозор, чтобы больше подобного не повторилось, а еще построить вокруг деревни забор.

Все постепенно приходили в себя.

Только брата так и не было…

— …ты не знала, что он ТАКОЙ? — тихо прошептала невестка, лежа за моей спиной и обнимая рукой, на которой теперь выступило еще больше синяков и царапин по вине брата.

И я конечно же знала, о ком она говорит, но не могла придумать, что ей ответить, покрывшись испариной, ведь она поняла. Все поняла.

И мне стало стыдно и боязно, оттого, что Черный может быть в опасности, даже если отчетливо понимала, что его сила гораздо больше человеческой и за спиной стоит целое серое войско.

Потому сконфуженно молчала, глядя в стену и считая удары собственного сердца, которое заколотилось от одной только мысли о нем.

Я не видела Черного с тех пор, как теленок получил свое второе рождение. И скучала по нему…

— Когда я была маленькая, бабушка мне рассказывала о таких, как он, — продолжила все так же тихо невестка, не дождавшись от меня ни слова в ответ. — Называла их детьми Велеса и говорила, что они мудры, как люди, но сильны, словно звери. А еще очень страстные.

Женщина чуть улыбнулась, убирая осторожными пальцами пряди спутанных волос с моей шеи, чтобы еще раз увидеть отметины на моем теле, которые теперь смешались с побоями брата, выдыхая мне в затылок:

— Действительно страстные. Но страсть их жуткая, губительная.

— Почему? — прошептала я, чувствуя странное волнение, в желании узнать о Черном как можно больше того, что сам он едва ли расскажет мне.

— Бабушка говорила, что раньше в лесах находили растерзанных девушек. Практически все они были обнаженные и познавшие мужскую ласку, от которой и погибли. Помню, что многие уходили в лес сами, соблазнившись видом этих мужчин, но не понимали, что их страсть и похоть настолько сильна, что они не способны сдерживать ее, причиняя боль, и даже убивая этим. Бабушка говорила, что их нельзя бояться и нельзя бежать.

Я нервно улыбнулась кончиком губ, подумав, что это две самые невозможные вещи, которые можно сделать, оказавшись рядом!

Не бояться и не бежать!

Невестка замолчала, касаясь осторожно пальцами тех отметин, которые теперь находила на моей шее и плечах, а я притихла, погрузившись в эти слова и понимая, что они не врут, но начиная думать, что возможно по этой самой причине Черный приходил ко мне только во снах, боясь касаться в реальности, чтобы не причинить вреда?

— Чудо, что ты осталась жива, когда он был рядом, Марьяна.

Я прикусила губу, чтобы только не признаться в том, что в реальной жизни видела его всего дважды, и все эти следы от его ласк оставались на мне после снов. Снов горячих и яростных.

— Одно хорошо, если он на самом деле привязался к тебе настолько, что вышел из леса в облике зверя, услышав твой плач и крики, то теперь тебе бояться нечего. Кроме него самого.

Эти слова не выходили из моей головы все те дни, пока я вынашивала план, как смогу сбежать, не привлекая внимания, и увидеть его лицом к лицу, даже если после рассказа невестки становилось жутко.

А еще, потому что шли дни и морозные ночи, а брат не возвращался домой, словно сгинул в снегах, и я боялась, что живым мы его уже не найдем. По вине Черного.

Остановившись у кромки леса, я выдохнула, прислушиваясь, но понимая, что, как и в прошлый раз в лесу стояла абсолютная тишина — ни завывания ветра, ни щебета птиц, словно сам лес замер, в ужасе оттого, что я посмела прийти сюда.

Не было никакой черты, разделяющей заснеженное поле и черный лес, но, когда я сделала первый шаг вперед, пересекающий невидимую границу, внутри что-то ёкнуло.

И пусть снег здесь был такой же белоснежный и чистый, а хвойные деревья зелеными и величественными, по телу словно прошел озноб, отчего я на секунду задохнулась, прислушиваясь еще сильнее, и цепко глядя вокруг, в желании увидеть знакомые синие глаза.

Сложно было объяснить почему, но я нутром чувствовала, что Черный знает о моем появлении. Ощущает каждый мой шаг по егоземле, куда не посмел бы сунуться ни один человек.

Только почему-то не выходил из своего укрытия и не показывался.

Сделав еще пару шагов вглубь леса, я замерла, когда мне навстречу вышел волк.

Самый настоящий!

Его желто-зеленые глаза смотрели в душу, когда зверь словно читал, для чего я пришла на их землю.

Страха не было. Я искренне восхищалась этим созданием. И пусть я знала, что передо мной стоит один из самых свирепых и опасных хищников, его глаза были настолько разумными и проникновенными, а взгляд прямым и смелым, что казалось, если я заговорю с ним сейчас, то он поймет.

Мы просто смотрели в глаза друг другу, когда волк издал приглушенное и протяжное: «Урррррр!», не похожее на вой, поворачиваясь и зашагав размеренно вперед, но оглядываясь на меня после нескольких шагов, словно приглашая следовать за ним.

Едва ли я могла бы сойти с ума еще сильнее, чем до этого, встретив в черном лесу самого колдуна, а затем узнав, что ко всему прочему он еще и волколак, поэтому идти по следам волка, вставая на дорожку, проторенную им, было не так уж и глупо.

В прошлый, и единственный раз, когда я была здесь, ночь скрывала от меня лес, делая его мрачным, устрашающим черным пятном, из которого невозможно было выбраться, как из омута.

Теперь же я с удивлением отмечала, что несмотря на жуткую ауру, царившую здесь, лес был прекрасен. Стройные мощные стволы деревьев были полны сил и здоровья, раскидываясь высоко над головой своими зелеными кронами. И не было никаких страшных скрученных и засохших деревьев, пораженных черной чумой, как любили рассказывать те, кто только нагонял жути вокруг леса, но, очевидно, сам здесь никогда не был.

В темноте я не могла ориентироваться, но теперь мне казалось, что я знаю, куда идти.

Я нашла бы это место даже без помощи волка, когда спустя какое-то время ощутила знакомый аромат Черного вперемешку с запахом костра, и увидела над собой капище с древними символами на столбах, которые венчали вырезанные на дереве лица.

— Зачем ты снова пришла сюда, глупая?

Стоило только услышать этот голос, пробирающий до костей своей силой, словно ледяная стужа, от которой перехватывает дыхание и путаются мысли, как я забыла обо всем на свете.

Черный стоял за одним из деревянных столпов, невероятно высокий и полуобнаженный, совершенно не обращая внимания на зиму вокруг и мои распахнутые глаза, а под моей одеждой стало невыносимо жарко.

Я не видела его в таком виде, и теперь отчетливо могла рассмотреть все замысловатые пугающие рисунки на его теле, которые переплетались черными завитками в какие-то знаки и символы.

Не спрятанное за синей рубашкой и тяжелой черной накидкой, его тело выглядело еще более мощным и впечатляющим, настолько, что я не могла оторвать взгляда от широких плеч и сильных рук, в эту секунду покраснев от смущения и внутреннего трепета, потому что в голове взрывались раскаленной лавой каждый из снов, в которых эти руки обвивали меня и с силой обнимали, так горячо и несдержанно.

Он обернулся, поворачиваясь и возвышаясь надо мной в полный рост, опаляя жаром своего тела, который я ощущала слишком остро, его синие хищные глаза прищурились, не скрывая своего нечеловеческого зрачка, и колдун повторил:

— Так зачем ты пришла, девочка?

Тяжело сглотнув, я насильно заставляла себя отвести глаза от него, чтобы не скользить так жадно и любовно по мощному телу.

Заставляла прийти в себя и начать думать, вот только получалось это с большим трудом, особенно когда мужчина направился ко мне, словно зверь, который подкрадывался к добыче, не отводя глаз, которые завораживали и гипнотизировали своим синим омутом.

Его варварская хищная красота сбивала с мыслей, пока эти иссиня-черные локоны ниспадали на плечи, и аромат мощного тела окутывал, заключая в плен, но я старалась бороться и выдохнула:

— Чтобы ты рассказал мне про брата!

Его тонкие, на вид такие жестокие губы усмехнулись, один их кончик приподнялся выше другого и глаза полыхнули темной жаждой, отчего мужчина почти проурчал:

— И только для этого?

Терпкое дыхание касалось моего лица, оттого что он стоял слишком близко, чтобы я успела сбежать от него и спасти собственную душу.

Не бояться и не бежать.

Я расправила плечи и вытянула позвоночник буквально до ломоты, замечая, как взгляд Черного загорелся искорками лукавства и веселья, словно он находил эту ситуацию забавной.

Вот только его удушливая темная страсть никуда не ушла, напротив, словно разрослась еще больше, паря над нами невидимыми черными крыльями, укрывая от всего мира, даже несмотря на мороз и холод вокруг, мне казалось, что воздух вокруг скоро начнет взрываться синими вспышками.

И ведь я совсем не это хотела спросить, но вопрос вырвался хриплым дыханием, потому что рядом с ним я не могла думать о другом:

— …а правда, что твоя страсть способна убить меня?..

Он мог не отвечать.

В том, как резко он приблизился, опаляя жаром, настолько сильным, что я ощутила его даже через свою тонкую дубленку, в том, как подался вперед, впиваясь сильными длинными пальцами в мои скулы, чтобы приподнять голову вверх, заставляя смотреть в глаза, и была правда, которую он прорычал в мои губы:

— Правда!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

Оглавление

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава