Оборотень (СИ) [inamar] (fb2) читать онлайн

========== Ричард ==========

Высокий мрачный зал, украшенный ткаными панно с изображениями моментов героических легенд, различных победных батальных сцен, не мог скрасить его одиночества. Резной камин с едва тлеющими угольками не мог согреть замёрзшие члены. Здесь мало мебели, да и та мелкая и словно ненастоящая. Возможно, это добавляет впечатления пустынности и заброшенности.

Он терпеть не мог этот зал. Зачем же тогда сидел здесь вот уже пять часов кряду, хотя мог покинуть это прибежище холода и мрака уже давно? Сразу же, как только в высокую тяжёлую и скрипучую дверь, с вырезанными на ней немыслимыми узорами и завитушками, выбежала девушка с каштановыми кудрями и задорным личиком — наследница всех мыслимых и немыслимых богатств и магических, и, так сказать, физических. Селина — последняя из рода магов Белого огня.

Она могла бы стать хорошей женой и матерью его детей, но окатила его презрением. Её гнев и ненависть горохом осыпали с ног до головы. Он имел право чувствовать себя побитым, униженным и практически уничтоженным, хотя бы до тех пор, пока не закатится солнце. Тогда мощные лапы вынесут огромного лохматого зверя в пределы его владений — к свободе. К луне. К нехоженым дорогам.

Возможно, история права — это единственная любовь, которая доступна ему; единственная радость, которая не оттолкнёт и не обманет; единственная верность, на которую он может рассчитывать.

Перед внутренним взором назойливо вертится один и тот же образ: маленькая кругленькая женщина со сдобным личиком, заплывшими глазками и пухлыми, похожими на фигурную плюшку, губами, утопая в глубоком кресле, визгливо вещает что-то о предназначении и необходимости.

Конец её тирады теряется в глухом утробном кашле, которым сидящий напротив неё господин пытается скрыть презрительный смех. Откуда эта картина и что она означает сейчас уже и не вспомнить. Но она тревожит и будит погрузившееся в дрёму сознание.

Если сосредоточиться на этой картине, то станет ясно, что это не вымышленный образ, а воспоминание. Ну, конечно! Вот и он сам — мальчик десяти лет в атласном костюмчике — стоит, прячась за тяжёлыми портьерами. На его одежде такое невероятное количество рюшей, бантиков, всевозможных завязок и пуговиц, что сам себе он напоминает свадебный торт. Образ карамельного сахарного человечка дополняют тщательно расчесанные завитые и напомаженные тёмно-русые волосы. Его ужасно сердило то, что с ним проделывали каждое утро, но спорить не смел.

Здесь ему быть не следовало. Он оказался здесь случайно — забежал в библиотеку, спасаясь от очередного украшения, выдуманного какой-то нянькой. Почему-то они все думали, что украшая его, таким образом, вызовут удовольствие на лице его родителей. Однако отец только хмурился, а мама тяжело вздыхала и отправляла его в детскую переодеться.

— Тебе следует серьёзно поговорить с ней, — как-то уже на пороге услышал он слова отца, — и если она снова не прислушается, то рассчитать её.

— Не могу же я выставить… — конец маминой фразы заглушила закрытая дверь.

Так он понял, что между родителями существует какой-то разлад. Отец был недоволен. И недовольство это было вызвано им.

Нянька, узнав, почему вернулся молодой лорд, всплёскивала руками и обижалась, словно это он был виноват в том, что её усилия никто не оценил.

Вот и в этот раз его отправили переодеваться, а он спрятался здесь и уснул, устав от дёрганья, беготни и вечного нытья и ворчания няньки. Услышав голоса, моментально проснулся, пока думал, как же поступить, — выходить уже было поздно.

— Ну что же делать, дорогой, — всплывают в памяти отдельные фразы, произносимые томным тягучим, как патока, голосом. — Мы предупреждали Лалию, но она всегда была своенравна. Я бы даже сказала, невозможно упряма. Она захотела, чтобы у неё родился мальчик. И что теперь делать с этим ребёнком? Гектор, — капризно позвала женщина, вываливаясь из кресла, как тесто из кастрюли, — Гектор, ты меня слышишь? Скоро это проявится и что мы будем делать?

Она сделала упор на слове «это»…

Он выныривает из глубин памяти, повинуясь требовательному зову.

Шуршание накрахмаленных юбок раздаётся в тишине зала, как грозовой шквал. Прошло то время, когда оно звучало уютно, подобно звуку мягкого летнего дождичка.

— Ты не мог потерпеть? — раздается гневный резкий голос. Он режет слух, словно нож сопротивляющуюся массу — и хотел бы воспротивиться, да шанса нет.

— Ложь моё второе имя, не так ли… мама? — в ровном бесцветном голосе всё же сквозит горечь и раздражение.

Высокая и худая женщина с ястребиным лицом, недовольно поведя плечом, отходит к окну. Пытается что-то разглядеть в наступающих сумерках. Большие пушистые ресницы, обрамляющие серые стальные глаза — единственная дань ушедшей нежности. Если бы была возможность, она и их превратила бы в стальные шипы.

— Я не меньше тебя хочу, чтобы это всё скорее закончилось, — с едва заметной усталостью говорит она. Тонкие губы кривятся в попытке сдержать, подавить вздох.

— Что это?

Обернувшись от окна, она окидывает его надменным взглядом, словно пытается прочесть какое-то тайное послание, которое он намеренно скрыл за простым вопросом, и уже заранее пытается уличить его в наглости или неуважении, или ещё в чём-то — в её голове богатый арсенал упрёков.

А ведь когда-то все было иначе — она чаще улыбалась, светло-серые глаза, ясные и выразительные, смотрели на мир с удивлением и интересом. Он унаследовал её взгляд. Его глаза были того же оттенка.

В момент, когда он внимательно смотрел на неё, ей казалось, что она видит своё собственное отражение в зеркале. Он был похож на неё — тот же горделивый профиль, узкое лицо, широкие скулы — только значительно бледнее, чем у неё. Массивный широкий лоб — это от отца, — который до недавнего времени скрывался под пышной причёской. Теперь же волосы были коротко острижены, и ничто не отвлекало взора от умного лица. Она гордилась своим высоким и красивым сыном, несмотря ни на что…

— Нужно было просто потерпеть, дождаться обряда. Потом делай, что хочешь…

— Ты хочешь сказать, что обрядом всё закончится? — в голосе его звучит сарказм. — Я думал с него-то только всё и начинается.

Длинные пальцы с силой сжимают деревянные подлокотники кресла. Мужчина резко встает и подходит к окну. Они стоят рядом. Теперь видно, что они практически одного роста, но не потому, что он низок, скорее потому, что она невероятно высока.

Она оборачивается и окидывает острым взглядом профиль своего сына, едва сдерживаясь от желания обхватить его за шею, наклонить к себе его голову, поцелуями растопить лёд в его глазах, заставить его смеяться. Смеяться так, как раньше — неудержимо и заразительно. Но страх выйти из однажды давным-давно принятого образа останавливает порыв. Она позволяет себе лишь слабый намёк на ласку — едва заметно касается его руки холодными тонкими пальцами, слегка ухватившись за ткань одежды.

— Ричард…

Насторожённый взгляд обращается к её лицу. В нём сквозит удивление, и немудрено — в голосе матери слышится позабытая ласка. На единый миг ему кажется, что время повернуло вспять и перед ним снова та, прежняя Лалия, на которую он с нескрываемым восхищением и обожанием взирал сначала из колыбели, потом с детского стульчика и, наконец, с жесткой ученической скамьи. Менялось всё вокруг: он сам, обстановка, люди, неизменным был лишь угол, под которым он всегда смотрел на мать — снизу вверх. Это продолжалось до тех пор, пока …

…в один миг он стал взрослым. Секунду назад он ещё был ребёнком, и его заботили детские мысли и задачи, и вдруг всё изменилось до неузнаваемости. И главное — изменилась она, страшно и непоправимо. До сих пор он иногда чувствовал себя щенком, брошенным в ледяную купель.

Где-то там глубоко внутри всё ещё сидело это немое обожание, оно пыталось пробиться изнутри. Временами казалось, что ещё немного и его просто разорвёт на части неутолённая жажда любви и внимания. Но ледяная сдержанность — отличный тюремщик. Ни одному язычку тепла сколь угодно сильному не уйти от его воли.

Он слегка отстранился, и материнская рука соскользнула по гладкой ткани рукава так и не решившись передать слабый порыв нежности.

— Знаешь, мама, у меня иногда возникает такое чувство, будто ты видишь во мне исключительно племенного бычка, а не сына, — холодная насмешка бьёт сильнее плети, оставляет невидимые кровавые следы.

Усилием воли женщина сдерживает гневный вскрик. Желание влепить пощёчину срывается впившимися в ладонь собственными ногтями. Она едва слышно шипит от боли — капелька крови краснеет на ногте. Она сама виновата, она заслужила … Но сколько же ещё нести ей это покаяние? Она устала, она смертельно устала. Когда-то, проявив волю, — не сумела ей следовать. О чём жалеть теперь? О несказанном вовремя, о несделанном в нужную минуту? Проводив взглядом худощавую фигуру сына до кресла, в которое он упал, как сломленное бурей дерево, она отвернулась и быстрым шагом направилась к выходу. Теперь, когда лицо её было скрыто сумраком, его исказила страдальческая гримаса.

И снова он остался один. Этот разговор, как лёгкое возмущение на чистой глади озера, слегка тронул чувства и растаял, словно и не было. Через несколько секунд образ встречи, случившейся некоторое время назад, стёрся из памяти подобно тому, как исчезает с холста смываемый художником неверный и неумелый эскиз.

Эскиз — вот, что это было. Этот разговор не имел смысла, поскольку у него не будет последствий. Такие разговоры случались каждый раз вот уже несколько лет с тех пор, как возникла эта идея. Впрочем, в нелепости её рано упрекать — может быть что-нибудь и выйдет. У матери всегда получалось добиваться того, что ей хотелось.

***

— Ты тоже осуждаешь меня, Гектор?

От скрытой сумерками, словно вуалью, стены отделилась невысокая фигура.Человек подошёл к креслу и в слабом вечернем свете, сочившемся сквозь высокие стрельчатые окна, покрытые витражами, обозначился коренастый крепкий мужчина с большими руками и ногами. Он был уже не молод — седина серебрила коротко стриженые волосы и пышные усы.

— Нет, мой лорд, я только сожалею ещё об одной утраченной возможности.

Его глаза небывалого среди человеческого рода фиолетового цвета с вертикальными кошачьими зрачками смотрели спокойно и немного печально, хотя губы улыбались.

— Вы же знаете, что беспокоит вашу матушку.

В дверь скользнул безликий серый слуга, повинуясь едва заметному кивку, поставил на столик поднос с графином и двумя кубками и исчез так же быстро, как и появился, словно растворился в сумерках.

— Да уж! — тяжело вздохнув, Ричард принял из рук своего наставника кубок, наполненный густым кроваво-красным напитком. — Спасибо. Я вот только одного не могу понять: а если родится мальчик… снова, — он окинул пытливым взглядом стоявшего рядом Гектора, — если это случится опять — история моего рода показала, что желание женщины тоже имеет вес — что тогда, а? Его утопят, повесят, задушат прямо в утробе, прикончив заодно и мать его, которая ни сном, ни духом ни о чём не будет подозревать до самого конца? Ты правда хочешь, чтобы я в этом участвовал?

— Какие ужасы приходят вам в голову, мой лорд, — послышался сдержанный ответ, — ваша матушка вовсе не чудовище так же, как и все остальные.

Ричард, уловив невысказанную мысль, усмехнулся:

— Ты хочешь сказать, что несмотря ни на что они вырастили меня? По-моему, они уже жалеют об этом. Я доставляю слишком много хлопот. А мать… — он прикусил губу, словно в последнюю минуту поймал уже готовое вырваться резкое замечание, и не стал продолжать. — Послушай, — встрепенулся он, — пойдем, пройдёмся? На запад. Возможно, ветер разгонит тучи, и мы успеем к закату. Ты же знаешь, каков он в это время года.

В лице Ричарда, во всей его фигуре вдруг проявилось что-то такое задорное. Он порывисто вскочил, словно одним движением стряхнул с себя мрак и холод, тяготившие его, лёгкий румянец проступил на скулах и глаза заблестели от предвкушения приключения.

«Мальчишка», — подумал Гектор, а вслух заметил:

— На двух ногах далековато идти…

— Значит … на четырёх? — улыбнулся Ричард.

Улыбка была настолько редкой гостьей на лице его подопечного, что у Гектора невольно сжалось сердце от какого-то странного щемящего чувства.

— Наверное, надо позаботиться о плащах, — заметил наставник. В его глазах словно золотые рыбки заплясали смешинки.

— Тогда вперёд…

***

Волки бежали рядом. Рядом: лапа к лапе, нос к носу, То и дело оглядываясь друг на друга и по сторонам, но, не поворачивая головы, а так, слегка скашивая глаза вбок. От природы они обладали отличным чутьем, и поворот головы им был не нужен. Окидывая пристальным цепким взглядом дорогу впереди себя, они замечали белую равнину широкой долины, покрытой недавно выпавшим снегом. Их следы были первыми, которые разрисовали природный лист загадочной вязью, незнакомой даже бывалым охотникам. Обладая большим весом, оборотни были значительно крупнее обычных волков, но оставляли едва заметные следы, которые почти сразу же заметала лёгкая позёмка, прикрывая клинопись снежной вуалью…

========== След ==========

— Значит, вы — оборотень?

— Вас это пугает?

— У меня не было времени испугаться, а теперь я просто не могу себе этого позволить — вы спасли мне жизнь. Снова.

— Собственно ничего очень страшного вам, Аглая, не грозило. Моё обращение было скорее проявлением инстинкта на опасность вообще, а не на что-то действительно серьёзное в данном случае.

Она так пристально разглядывала его, словно ожидала, не проступит ли сквозь человеческое лицо волчья морда.

— Это многое объясняет, — задумчиво проговорила она и, наконец, обратила своё внимание на стоявшую перед ней тарелку.

Ричард осторожно выдохнул. Её взгляд пламенем прошёлся по его лицу, лоб покрыла испарина. Его охватило нестерпимое детское желание залезть под стол.

— Что же именно? — через силу спросил он.

Голос его был отстранённо-равнодушным в противовес волнению, накрывавшему с головой. Он не знал, как себя вести и что говорить. Впрочем, он и раньше этого не знал. Когда серые, прозрачные, как стекло, глаза направлялись в его сторону, он терялся, пытаясь собраться с мыслями и придумать нужные слова для ответа. Её взгляд словно накладывал какие-то оковы на разум, и в такие минуты он сам себе казался туповатым и недалёким. Не было бы ничего удивительного в том, если бы и она подумала так же. И он много раз пытался отыскать подтверждение своих ожиданий в её отношении к нему, в ответных словах, но обращение её было вполне обычным. Спокойная приветливость звучала в голосе, сквозила в поведении. Аглая была благодарна за своё спасение — это естественно. И проявляла по отношению к своему спасителю то, что, как ей казалось, он от неё ожидал.

Аглая задумчиво ковырялась в своей тарелке, словно и не слышала вопроса. Потом подняла взгляд и осторожно спросила:

— Вы не обидитесь, если я задам вам вопрос? Вы можете не отвечать, если не хотите. Но мне бы очень хотелось получить ответ, — она смешно сморщилась и лукаво глянула исподлобья. И в этот момент была она невыносимо очаровательна.

— Что вам хочется знать? — улыбнулся он, вмиг забыв о сомнениях и застенчивости, пытавших его несколько минут назад.

— Сколько вам лет?

Ричард поперхнулся и закашлялся от неожиданности, поскольку меньше всего ожидал такого вопроса после осторожного вступления, произнесённого ею раньше.

— Сорок, — ответил он, когда смог вздохнуть свободно. — Я прошу прощения…

Тонкие рыжие стрелочки бровей на её лице изумлённо изогнулись:

— Вы так молодо выглядите!

— Но ведь этот возраст нельзя назвать старостью, не так ли? — весело уточнил Ричард. Его всё больше и больше забавлял этот разговор. Впервые за всё время с момента её появления в доме ему хотелось говорить и говорить прямо и честно.

— Да, конечно, — смутилась Аглая, — извините, я совсем не то хотела сказать, вернее не так спросить.

— Понимаю. Видите ли, у оборотней тоже есть преимущества.

Он испытывал огромное ни с чем несравнимое удовольствие, наблюдая смущение на её лице. Это смущение заставляло её опускать глаза, а ему позволяло беззастенчиво разглядывать её черты.

— Многие женщины сочли бы такие преимущества великим даром, — быстро окинув взглядом стол, кокетливо заметила она.

— Да какой уж там дар! Скорее неизбежная ноша.

Она удивлённо распахнула глаза, услышав невольную горечь в его голосе. Такие слова требовали объяснения.

— Видите ли, Аглая, способности оборотня — это своеобразная мутация. Она имеет свои положительные и отрицательные стороны.

— Например? Расскажите.

— Вам это действительно нужно?

— Да. Но мне кажется, что вы сами этого хотите.

Последняя фраза вырвалась неожиданно, слетела сама, по своей воле. Аглая снова смутилась. Она не могла понять, что заставило её сказать эти слова. В психологии она сильно не разбиралась. А здравый смысл должен был заставить её держать язык за зубами и не сердить хозяина дома — она ведь так и не узнала, где находится этот дом и как из него выбраться. Вот только выбираться ей уже не очень хотелось. На горизонте замаячила тайна, а она очень любила всякие загадки. Да и хозяин замка больше напоминал средневекового рыцаря с какими-то непонятными кодексами, а никак не современного человека. И это тоже требовало осмысления.

Аглая была романтичной девушкой, хотя изо всех сил скрывала это от себя и своих знакомых, а своё увлечение романтизмом и готической литературой объясняла просто познавательным интересом. На самом деле в её голове во всём, кроме непосредственно профессии, была большая каша из представлений, мотивов, желаний и стремлений, частью взятых из фильмов, частью надёрганных из книг. Не всегда качественных, но она была ими довольна.

Она видела, что её пристально и беззастенчиво разглядывают, но почему-то не могла ответить дерзким взглядом или сердитым замечанием, хоть чем-нибудь, чем можно было бы прекратить это смущающее разглядывание. Она остро ощутила, как резко поменялись роли: теперь изучали её. Аглая с удивлением осознала, что это изучение ей вроде бы даже приятно. Совсем немного, чуть-чуть. Она слегка выпрямилась, словно для того, чтобы удобнее сесть, неосознанно демонстрируя прелесть гибкой тонкой фигуры. Руки её осторожно положили столовые приборы рядом с опустевшей тарелкой и плавно опустились на колени.

Ричард снова удивился: пожалуй, она права — ему действительно хотелось рассказать ей всё и посмотреть, как она отнесётся к рассказу. Все прежние слушательницы удирали сломя голову. В нём проснулся спортивный интерес: сумеет ли он рассказать так, чтобы удержать её если не рядом, то хотя бы в замке. Только в её присутствии он внезапно обнаружил, что повар очень даже не плох, а выдержанное вино действует гораздо сильнее, чем ему казалось раньше. Все эти удивительные метаморфозы требовали осмысления.

— Видите ли, оборотень довольно редкий вид мутации, чаще встречаются проявления каких-либо других явных магических способностей. Например, я больше чем уверен, что вы даже не подозреваете о том, что в замке, кроме меня, Гектора и прислуги, о которых вы знаете и с которыми встречались, живёт ещё моя мать. Да и некоторые другие люди, о которых вы совершенно ничего не знаете. Их словно бы здесь нет. Это проявление одной из магических способностей — сокрытие, иначе способность становиться невидимым. Не то, что они растворяются в воздухе, нет. Просто если, например, моя мать пожелает, то вы весь день будете ходить рядом с ней и так и не узнаете, что за вами все это время пристально наблюдают. Вы ничего не услышите, не почувствуете, не натолкнётесь случайно, словом не произойдёт ничего такого, что позволит вам её обнаружить. Очень удобное свойство, востребованное в некоторых профессиях. Есть магические способности, позволяющие чувствовать растения, управлять огнём или водой, ну и… много всяких других. Маги у нас обладают очень разными умениями. Оборотни на их фоне смотрятся бедновато. Я не могу движением пальцев сотворить огонь, не могу двигать предметы силой мысли, не могу развить огромную скорость и, хотя в обличии волка я сильнее и выносливее многих, у меня больше ограничений, чем у всех остальных.

— Как так?

— Прежде всего: животным и людям отпущен разный срок жизни. Превращаясь в человека, я не прекращаю жизненный цикл волка, он просто замедляется. Ведь некоторые способности волка остаются, когда я — человек, например скорость реакции или сила. Я хочу сказать, что если я человек — я всё же немножечко и волк тоже. Всегда есть такая вероятность, что превратившись в волка, я не смогу обернуться обратно, поскольку волчья жизнь моя подойдёт к концу — я просто умру и всё. В семьях, где есть оборотни, это страшит родных больше всего. Ни ты, никто вокруг не знает, когда это произойдёт. Конечно, частично отследить это возможно — ты вдруг осознаёшь, что в обличии волка у тебя уходит больше сил на какие-то действия, которые раньше давались тебе легко. Но этому всегда есть и другие объяснения. Да и мало кто, обернувшись в человека, помнит всё, что с ним было, когда по земле его несли четыре лапы. Только отдельные моменты, да и то смутно. Чаще всего для того, чтобы сохранить память или часть сознания при обращении, нужны долгие и упорные тренировки. Лучше если они будут происходить под руководством опытного человека, возможно, уже победившего свою изменчивую натуру, подчинившую её себе, ну, или из тех, кто очень долго и внимательно изучал оборотней. Но должен вам сказать, что никакое сколь угодно долгое и внимательное изучение со стороны не опишет всё так, как оно есть в действительности, Не расскажет всей правды. Кроме того звериная сущность предъявляет свои требования, когда ты в шкуре волка, — он усмехнулся, — например, тяжело противостоять зову крови. В моём случае: волк — хищник, погоня за добычей — его жизнь. Я могу контролировать волка до некоторого момента, но если он почувствовал добычу, её страх и кровь, то контроль становится проблематичным.

— Среди вас… встречаются разные виды… животных?

— В основном хищники. И век их не долог…

— Вы могли бы загрызть кого-нибудь?.. Любимого?

Он странно глянул на неё исподлобья и ниже склонился над тарелкой:

— Я сказал — проблематично, я не говорил — невозможно, — донёсся до неё глухой ответ.

В этот миг Ричард как-то вдруг устал. Недавняя готовность говорить и говорить откровенно улетучилось и теперь вызывало изумление, смешанное с ненавистью. Теперь он не мог понять, что могло вызвать такое желание в нём — в человеке, который вообще не любил рассказывать о себе, тем более что-то объяснять кому-то другому, постороннему. Он с неприязнью смотрел на женщину, сидевшую напротив, и не понимал недавней своей симпатии: сейчас всё в ней представлялось слишком ярким, слепящим усталые глаза. Белая кожа лица и рук, раньше сиявшая подобно луне, теперь отдавала мертвенным призрачным блеском и скорее отпугивала, чем притягивала. Сокрушительная метаморфоза произошла с ней — он никогда ещё не видел такого.

Простая и честная мысль билась где-то на задворках его сознания, но он не пускал её. Мысль эта была о том, что никто из его прежних собеседниц не говорил ему такой фразы — они вообще ничего практически не говорили, поскольку убегали раньше. От страха и ненависти. Они боялись, что он бросится на них прямо здесь и сейчас, вгрызаясь в такое мягкое податливое человеческое горло. Слишком много страшных слухов ходило об оборотнях. Что из этих слухов было правдой, а что вымыслом никто не разбирался — он единственный осмелился на это, да и то только потому, что у него не было выбора.

Он пытался взять себя в руки. Осознание того, что, возможно, изменения произошли не с ней, а в этот самый миг что-то случилось с ним, заставило его пристально вглядеться в свои руки, как будто он ожидал увидеть вместо них волчьи лапы, и в ту же секунду почувствовал, как на него накатывает волна обращения.

Дыхание участилось, лоб покрыла испарина. Испуганный разум заметался, вопя и причитая, безмолвно вызывая помощь. И помощь пришла — он услышал голос, который всегда мог успокоить:

— Ричард! Тебе нехорошо? — внимательные фиолетовые глаза смотрели прямо и ласково, и настойчиво пробивался в его сознание ментальный посыл. Гектор делился своей силой, чтобы помочь ему овладеть собой.

Через несколько мгновений дыхание восстановилось, и Ричард благодарно пожал руку, державшую его запястье.

— Да, Гектор, всё в порядке, спасибо.

Он осторожно встал, медленно и лениво сложил салфетку и обронил её на стол.

— Видимо наш разговор придётся отложить до другого раза … Аглая, — он с трудом назвал её по имени. Словно игла впилась в его сердце, когда он услышал его в своём исполнении. — Я прошу меня простить, — сказал он вежливо и слегка наклонил голову, хотя ему меньше всего хотелось проявлять галантность. Он медленно повернулся и в сопровождении Гектора вышел за дверь.

И здесь, едва затворились за спиной тяжёлые створы, на него накатило. Перед глазами возникла картина такая яркая и настоящая, что он невольно протянул руку, чтобы потрогать её. Ноздри его затрепетали, чувствуя накатывающуюся волну запаха.

Сознание забилось в конвульсиях и померкло…