По ту сторону тысячелетия [Кай Майер] (fb2) читать онлайн

ПО ТУ СТОРОНУ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Сказители

Это было давным-давно… Так начинаются истории. Правда, не все, но многие из самых захватывающих.

Я… впрочем, мне следовало бы сказать «мы». Так вот, мы — сказители. Мы рассказываем истории. Однако то, о чем мы повествуем, случилось не в давно минувшие времена — вовсе нет. Все, что мы рассказываем, произойдет много-много лет спустя и лишь по одной причине: именно потому, что мы рассказали об этом.

Вы сбиты с толку? Боюсь, что да.

Однажды это сбудется…

Так следовало бы начать мою историю. Я знаю, это звучит несколько непривычно, но именно так обстоят дела. Ибо я впервые рассказал свою повесть задолго до того, как она произошла. Но сегодня, когда вы держите в руках эту книгу, события, о которых я хочу поведать в ней, уже ушли в далекое прошлое, на много столетий назад.

Вы хотите знать, как такое возможно?

Ну, на этот вопрос вы получите ответ в скором времени. Немного терпения, друзья мои.

Нас всего семеро. Семь сказителей, которые собираются в конце каждого тысячелетия и рассказывают друг другу обо всем, что случится в течение последующей тысячи лет. И то, о чем мы повествуем при свете нашего костра, окутанные клубами дыма из наших трубок, непременно разыграется в будущем. Война и мир, дружба и вражда, рождение и смерть — мы уже знаем об этом за годы и столетия до того, как оно свершится.

Никто не знает нас.

Впрочем, случались времена, когда возникали какие-то неясные слухи. Те немногие, до которых они доходили, принимали нас то за богов, то за магов, то за порождение чьих-то фантазий. И это хорошо. Когда вы дочитаете книгу до конца и перевернете последнюю страницу, сделайте вид, что ничего о нас не знаете. Просто забудьте о нас. Поверьте мне, так будет лучше всего.

История, которую я хочу рассказать вам, повествует о девочке по имени Деа. Она жила здесь, может быть, совсем неподалеку от тех мест, где сегодня живете вы. Вспомните о ней хоть на одно краткое мгновение, когда гуляете по лесу или бегаете по лугу: возможно, как раз в этих местах юная Деа пережила самые невероятные приключения. Именно здесь, да-да, здесь она повстречалась с ведьмами и демонами, кровожадными викингами и существами, которым я даже не хочу давать имен, поскольку имена обладают магической силой. Но и об этом вы узнаете немного позже.

Прежде чем обратиться к Деа, которая как раз сейчас в своем родном Гибельштайне получила самое обычное поручение — сходить к деревенскому колодцу за свежей водой, — я должен упомянуть о том, что в то же самое время случилось совсем в другом месте. А это, надо вам сказать, событие огромной важности. Смотрите не пропустите его, читая книгу.

Потому что далеко-далеко от Гибельштайна с его средневековой суетой в январе 999 года от Рождества Христова происходило следующее…

Под корнями громадного дерева, выше самой высокой башни, и такого толстого, что и сто человек не смогли бы обхватить его ствол, повстречались семь странных персон.

(Вы, конечно, уже вообразили, что я — одна из этих персон, но я не хочу больше называть себя «я» и вообще говорить о себе; просто сделаю вид, что рассматриваю все странные и удивительные происшествия издалека, как сторонний наблюдатель.)

Эти семеро сходились вместе каждую тысячу лет и рассказывали друг другу истории. Истории, определяющие весь ход событий грядущего тысячелетия.

Два года, начиная с этого дня, они будут сидеть вот так, друг подле друга.

В первый год надо сообщить, что каждый из них пережил в уходящем тысячелетии и где он побывал; ведь эти семь сказителей — странники, что незаметно для других бродят по всему миру, многое видят и все слышат.

Однако на второй год, который начнется с января 1000-го, они намеревались определить все, что произойдет до 2000 года, причем в мельчайших деталях.

Корни дерева, служившего постоянным местом их встречи, выступали из-под земли.

Некоторые из них были гораздо толще, чем лошадиный круп. Они разветвлялись, образуя настоящий лабиринт из деревянных арок, корявых ходов и строений, каких не создать ни одному архитектору из живущих на Земле.

Здесь, под сенью этих корней, собрались семь сказителей, развели костер и вынули из своих котомок трубки. Одежда их была запыленной, обувь вконец стоптанной. Каждый проделал долгий путь, чтобы добраться сюда. Один из них выкатил бочку холодного пива, другой достал мехи с терпким, ароматным вином. Они набили свои трубки табаком из далеких стран, и запахи, один крепче и душистее другого, заструились вверх.

Ни в одном средневековом трактире, ни при одном королевском дворе и ни у одного костра в эту ночь не было так уютно, как здесь, в этом потайном уголке самого таинственного из всех лесов.

Даже если бы огромное дерево с его гигантскими корнями стояло посреди какой-нибудь просеки, все равно над ним простиралась бы чаща дремучего, темного, непроходимого леса. Дикие звери выли и дрались во тьме, кричали совы и ухали филины… Но ни один из зверей не осмелился приблизиться к корням, и никто даже не пытался напасть на кого-либо из семерых.

Итак, они собрались здесь. Семеро, которые очень скромно именовали себя рассказчиками, но значили неизмеримо больше, ибо каждый из них был Мастером нового тысячелетия.

И в то время как первые облачка табачного дыма устремлялись к вечернему небу, а свежеиспеченный деревенский хлеб и добрый сыр пускались по кругу, они начали свои повествования.

Они рассказывали и рассказывали, и никому на свете эти рассказы не могли бы наскучить.

Повести о рыцарях и прекрасных дамах, о нищих рабах и богатых разжиревших торговцах. О богах с бараньими головами и об их украшенных венками жрицах. О еретиках и священнослужителях, о рыночных торговках и музыкантах, о золотошвейках и сарацинских владыках. О битвах, празднествах и тайной любви. О великих и простых людях, о мужчинах, женщинах и детях.

И вот один из них, Мастеров нового тысячелетия, поведал о девочке из далекого Гибельштайна.

Он рассказал о Деа.

Конец света

Деа еще издалека поняла, что что-то случилось. Что-то было не так, как обычно, и крики, доносившиеся до нее, не предвещали ничего хорошего.

В руке она держала деревянное ведро, с которым мать послала ее за водой. Ведро болталось на крепкой бечевке из пеньки; когда Деа сжимала пальцы в кулак, волокна врезались в ладонь. Приближаясь к колодцу, девочка ощущала странный холодок в груди.

Гибельштайнский колодец находился на площади перед церковью. Его окружала каменная ограда высотой в половину человеческого роста. Обычно на камнях сидели женщины, отдыхая от тяжелой работы и сплетничая о том о сем.

Но сейчас никто не сидел на колодезной ограде. Все люди, которые обычно в этот предполуденный час трудились на своих дворах, в кузнице или ткацкой мастерской, собрались между колодцем и церковью. За их спинами Деа не могла увидеть, что же произошло.

Она поставила свое ведерко у колодца, где уже стояло несколько пустых ведер, и поспешила к собравшимся. Все напряженно следили за суматохой, разыгравшейся перед церковью. Деа была очень тоненькой даже для своих двенадцати лет; однако сейчас это сослужило ей хорошую службу: она смогла протиснуться сквозь толпу. От грубых домотканых платьев, в которые были одеты все эти мужчины и женщины, шел тяжелый запах.

Примерно шестьдесят человек стояли на площади — не менее трети всех жителей Гибельштайна. Между толпой и маленькой деревянной церковью, где жители ежедневно возносили к небу свои молитвы, оставалось пространство шириной в двадцать шагов. Обычно эта площадка пустовала; только по базарным дням несколько крестьян и странствующих торговцев разбивали на ней свои палатки.

Однако сегодня здесь царило оживление. Пять телег, запряженных лошадьми, стояли справа и слева от церковных ворот. Животные беспокойно всхрапывали. Мужчины, женщины и дети слезали с телег, сгружали ящики и мешки и заносили их прямиком в церковь.

А один мужчина, очень высокий и очень толстый, наблюдал за всем этим. Его одежда была из тончайшего шелка и дамаста.^[1] Золотая цепь обвивала мощную шею, а на пальцах, напоминавших сардельки, сверкали многочисленные кольца с драгоценными камнями. Лицо лоснилось от жира.

Деа узнала этого мужчину. Его звали Оттвальд, он был богатым торговцем и владел роскошным поместьем в нескольких часах езды от Гибельштайна. Люди рассказывали, что свое богатство он нажил нечестным путем: обманом и торговлей негодными товарами. Никто в деревне не любил его, и едва ли кто-то покупал у него что-нибудь. Тем более странно, что он появился здесь сегодня, да еще со всеми чадами и домочадцами.

И почему, ради всего святого, Оттвальд приказал отнести поклажу со своих возов в церковь?

Когда некоторые из наблюдавших забеспокоились и потребовали объяснить, что происходит, Оттвальд встал перед ними с высокомерной гримасой и, подбоченившись, провозгласил:

— Жители Гибельштайна! Сегодня солнце дважды взошло над вашей деревней. Можете считать себя счастливчиками. Ибо я, Оттвальд фон Рен, решил сделать вот эту вашу церковь своим жилищем.

Голос Оттвальда звучал угрожающе и требовал повиновения; немало нашлось таких, которые оробели и втянули головы в плечи.

Деа тоже вовсе не хотела вступать в спор с отвратительным наглецом. Тем не менее она была одной из немногих, у кого хватило мужества возразить ему.

— Но почему именно в нашей церкви? — крикнула она так громко, что все ее услышали.

На девочку устремились изумленные взгляды односельчан. Деа слыла несговорчивой и строптивой. У нее почти не было друзей в деревне. Но то, что она осмелилась перечить могущественному торговцу, вызвало уважение людей.

В первый момент Оттвальд, казалось, и не обратил внимания на ее выкрик. Но когда другие гибелъштайнцы, приободренные храбростью Деа, громко и возмущенно зашумели, Оттвальд властным жестом руки призвал их к спокойствию.

— Это красивая постройка, — начал он, — и…

Он не успел договорить, так как в этот миг толпа расступилась, пропуская вперед согбенную фигуру. То был Хартвиг, священник. Старый и дряхлый, он проковылял вперед, опираясь на палку. Сразу бросилось в глаза, что Хартвиг просто кипит от гнева.

— Оттвальд! — яростно вскричал он. — Что ты себе позволяешь?! Красивая постройка, говоришь? Ну и ну! — Священник остановился перед торговцем, который возвышался над ним, словно гора. — Я-то знаю, что ты задумал! — ревел старик прямо в жирное, наглое лицо. — Приближается смена тысячелетий. Всюду говорят, что вот-вот наступит конец света. По всей стране мошенники вроде тебя спасаются бегством в церкви, надеясь укрыться там от Божьего гнева.

Оттвальд кисло ухмыльнулся.

— Ну, старик, если ты все уже знаешь, то нам больше нечего тратить время на пустые разговоры.

С этими словами он выхватил из ножен, висящих на поясе, короткий блестящий меч и приставил острие к подбородку пастыря.

— Только посмей мне перечить, — злобно прошипел торговец. — Я, моя семья и моя челядь с сегодняшнего дня забираем церковь себе. А вы все можете хоть сгнить здесь, снаружи, когда приблизится день Страшного суда. Мы же полюбуемся на это изнутри… и, если вы будете благоразумны, помолимся за вас.

Деа не сомневалась: Оттвальд просто потерял рассудок. Иначе как объяснить, что возомнил о себе этот мужчина?

Известие о том, что с приходом нового тысячелетия весь мир и человечество погибнут, было далеко не новым. Уже давно слухи об этом бродили по стране; докатились они и до Гибельштайна благодаря странствующим проповедникам и купцам. Времена были темные и смутные, немудрено, что люди боялись наступления грядущего тысячелетия. Ибо тогда, гласили предсказания, ангелы Господни сойдут с небес, опустошат землю и заберут с собой все человеческие души, дабы поставить их перед престолом Всевышнего. И там решится их загробная участь: вечное блаженство на небе или же вечные мучения в адском огне.

Однако Хартвиг, священник из Гибельштайна, отвергал все эти россказни, называя их преступными. Церковь, заявлял он, не верит слухам и не поощряет никого из тех, кто распространяет их. Не будет никакого конца света и Страшного суда — ни в этом году, ни в следующем. Большинство верующих он успокоил своими словами, рассеял если и не сомнения, то, по крайней мере, страх у прихожан.

Деа тоже сомневалась в том, что все они переживут январь 1000 года. Но если и нет — что тут можно изменить? Ничего, даже самой малости. И уж конечно, не спасется тот, кто силой займет церковь, чтобы переждать в ней грозные события.

Оттвальд все еще угрожал старому священнику своим коротким мечом. Когда Хартвиг попытался поднять клюку, чтобы ударить торговца, тот слегка надавил на клинок. Лезвие оцарапало дряблую шею старика. Крупная капля крови, выступив на ней, скатилась за воротник его рясы.

Все свидетели этой сцены затаили дыхание. Никто не осмеливался даже двинуться. Все робко ждали, что же произойдет дальше, понимая, что на карту поставлена жизнь священника.

Оттвальд оглянулся по сторонам. Его свита уже разгрузила четыре из пяти повозок и перенесла все пожитки в здание церкви. Слуги, держа лошадей под уздцы, отводили пустые телеги в сторону, чтобы освободить площадь.

Но пятый воз по-прежнему стоял здесь. Его груз был тщательно укрыт грубым, толстым брезентом. И сейчас прислуга суетилась вокруг, снимая тяжелую ткань.

Из-под брезента показалась груда золота.

Не просто сундук, полный золотых украшений, или шкатулка с бесценными жемчужинами. Нет, на телеге высилась целая гора сокровищ! На это можно было бы купить десяток таких деревень, как Гибельштайн, со всей окружавшей их землей в придачу. Оттвальд оказался куда богаче, чем они себе представляли.

По велению торговца золотую гору сгрузили на площади перед церковью. Слуги лопатами сбрасывали на землю переливающиеся драгоценности, даже не глядя на них. Вскоре перед глазами ошеломленных зрителей вырос сверкающий холм по грудь высотой. Наконец и последний воз покинул площадь.

Оттвальд свирепо глянул на священника, потом грубо толкнул его, так что тот отлетел прямо в толпу.

— Это золото — моя жертва Всемогущему, — громко провозгласил Оттвальд, обращаясь к толпе, в то время как его свита удалилась в церковь. — Тот, кто приблизится к нему, умрет на месте.

И он указал на церковную крышу, где застыли три лучника со стрелами на изготовку.

— Золото будет охраняться день и ночь, — продолжал Оттвальд. — Оно пролежит здесь до тех пор, пока сам Господь не снизойдет с неба и не примет его с благодарностью.

Хартвиг бросил на купца взгляд, полный ненависти.

— Ты не сумеешь с помощью золота откупиться от своей судьбы, торговец! — громко крикнул он. — Ни все твои сокровища, ни твоя надменность не смогут воспрепятствовать тому, что тебе уготовано. Твои грехи не замолишь богатством. Никакое золото их не перевесит. Ни к концу тысячелетия, ни к часу твоей смерти.

Оттвальд лишь глумливо рассмеялся. Потом повернулся и направился в церковь. За ним закрыли ворота. Молча стоявшие гибельштайнцы слышали, как изнутри запирают тяжелый засов.

Несколько мгновений царила мертвая тишина. Но потом заговорили все разом.

Деа послушала немного, затем отправилась домой. Она только ненадолго задержалась у колодца, чтобы набрать воды в свое ведро, и побежала дальше. По дороге девочка обогнала Хартвига, которого поддерживал деревенский староста. Священник с ожесточением говорил:

— Эта каналья еще горько пожалеет о содеянном. — Дрожащей рукой старик стер тонкую струйку крови со своего горла.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил староста.

— Я пошлю за Готеном. Он самый подходящий человек для такого дела.

— Готен? Охотник за ведьмами?

Деа успела заметить, как Хартвиг кивнул в ответ, потом она обогнала собеседников и помчалась к хижине на окраине деревни, где жила со своей матерью.

Она раздумывала, как описать дома разыгравшиеся события, а последние слова пастыря между тем не выходили у нее из головы.

«Готен…»

Потом, когда она рассказывала обо всем, сидя у очага, ее мать вдруг побелела как полотно.

— И он действительно сказал «Готен?» — спросила она слабым голосом.

Мать Деа была мала ростом и немного медлительна. Она ни капельки не походила на свою дочь. Иногда, в гнетущие часы по наступлении темноты, лежа под одеялом, Деа спрашивала себя, как относилась бы к ней мама, если бы они не состояли в родстве. Что еще их связывало, помимо кровных уз? До сегодняшнего дня она так и не нашла ответа на этот вопрос.

— Он хочет послать за Готеном, — подтвердила Деа. — Я точно это слышала.

Ни слова не говоря, мать встала и направилась к двери. Она пошла в лес одна, и лицо ее было белым, как молоко, а на стиснутых руках проступала каждая жилка.

Деа смотрела ей вслед, зная, что мать вернется домой очень поздно, с цветами в волосах и оцарапанными коленями. Она всегда выглядела так после того, как, стоя на коленях в лесной чаще, молилась древним лесным божествам.

По этой ли причине мама так боялась охотника за ведьмами? Потому ли, что она втайне была язычницей?

Деа не знала.

«Готен, — думала она, засыпая. — Охотник за ведьмами».

Чужой

Неделей позже, ранним вечером в конце 1 января 999 года, тишину лесов, окружавших Гибельштайн, прорезал стук копыт могучего коня. Дровосеки издалека увидели, как что-то белое, похожее на призрак, мелькает между деревьями. «Видение» сопровождалось скрежетом железных колес, оставлявших глубокую колею на лесной дороге.

Вскоре после этого на деревенской улице остановилась причудливая повозка — телега, груженная всяческими сундуками и ящиками, ее тянула самая крупная и сильная лошадь из всех, когда-либо виденных местными жителями. Животное больше походило на боевого коня, чем на обычную рабочую клячу.

Но если, как говорят, конь должен быть достоин рыцаря, то одинокая фигура, восседавшая на телеге, совсем не соответствовала этому изречению: прибывший менее всего походил на гордого воина. Седок был одет в темную рясу с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. Глаза и нос скрывались под материей, и только подбородок выступал из тени. Черные кожаные перчатки и сапоги были тончайшей выделки и указывали на несомненное богатство. Меч с широким лезвием лежал рядом на козлах, и было похоже, что приезжий умеет обращаться с оружием.

Однако серебряный крест, висевший на его груди на длинной цепи, свидетельствовал о том, что незнакомец является служителем Господа.

Готен прибыл в Гибельштайн, и все, кто повстречался ему, торопились уйти с дороги под защиту своих домов. Несколько ударов сердца — столько времени понадобилось, чтобы деревенская улица опустела, точно всех прохожих ветром сдуло.

Деа впервые увидела охотника за ведьмами, когда он поднимался по ступеням трактира. Собственно, она рассмотрела только черную фигуру, быстро исчезнувшую за Дверями дома; точно так же это могла бы быть тень хищной птицы, мелькнувшей в небе, лишь на миг заслонившая солнце и скользнувшая по Гибельштайну и его обитателям.

Несколько маленьких детей украдкой приблизились к повозке, бросая любопытные взгляды на сундуки, громоздившиеся один на другом. Но, когда они подкрались ближе чем на три шага, белый конь громко всхрапнул, переступил с ноги на ногу, стуча подковами, и раскрыл свою огромную пасть. И сам Готен не смог бы быстрее обратить детишек в бегство.

Деа обошла трактир, пытаясь определить, в какой комнате разместился зловещий незнакомец. Напрасно. Если Готен и в самом деле занял одну из комнат, то он не зажигал свечу.

Лишь когда совсем стемнело, она побежала домой. Что-то подсказывало девочке: очень важно сообщить матери о прибытии Готена. Деа было интересно, как мама воспримет эту новость. Удалится ли в чащу леса, к одному из заброшенных языческих капищ, и там на коленях будет взывать к своему полузабытому лесному божеству с оленьими рогами?

Но у родного дома Деа поджидала неожиданность, и совсем не радостная.

Дверь была заперта изнутри. Сквозь одно из окошек, затянутых полупрозрачной пленкой, она увидела свою мать. Деа окликнула ее, но та не ответила. Просто сделала вид, что ее нет дома.

— Что случилось? — крикнула Деа и громко постучала в дверь. — Почему ты не впускаешь меня?

Никакого ответа.

— Мама! Почему ты со мной не разговариваешь?!

Конечно, мать не впервые обижалась на нее. Но обычно Деа, по крайней мере, знала почему.

Сейчас же она при всем желании не могла вспомнить, чем рассердила маму.

— Мама! Пожалуйста, открой!

Однако в хижине по-прежнему царила тишина.

Постепенно Деа начала нервничать. Она злилась и ничего не понимала. Что же все это должно означать?! Она точно видела: мама дома.

Девочка сделала еще одну попытку:

— Скажи хотя бы, в чем я провинилась?

Деа стояла у входа в хижину, когда услышала с противоположной стороны шум. Открылась задняя дверь!

Девочка бросилась туда. От той двери всего несколько шагов до опушки леса, и она уже решила, что мать в очередной раз отправилась в заросли.

Но ошиблась. На пороге черного хода лежал туго завязанный узелок. У Деа было две фуфайки, которые она носила попеременно; одну из них девочка надела сегодня. Другая же выглядывала из узелка и сразу бросилась в глаза из-за ярко-зеленого цвета.

Деа наклонилась, развязала и развернула узел. Двух-трех взглядов хватило, чтобы убедиться: здесь все ее вещи. Пара мужских штанов, которые она так любила носить, и тупой кинжал, подаренный ей однажды деревенским кузнецом, — самая большая ее ценность.

Она сидела на земле, держа в руках свои скудные пожитки, и вдруг ощутила, что по щекам текут слезы.

— Мама! — тихо всхлипнула Деа. И еще раз: — Мама!

Затаив дыхание, она прислушалась. Несколько бесконечно долгих мгновений за дверью царило молчание, и только плач девочки раздавался в темноте. Потом за дверью послышался шорох.

— Уходи! — услышала Деа голос матери. В этом голосе не было злобы, в нем звучала глубокая печаль. — Ты должна уйти отсюда.

— Почему? — Больше Деа не могла выговорить ни слова.

— Другой ответит тебе на этот вопрос, — сказала ее мать.

— Другой?! — Деа вообще больше ничего не понимала. — Что ты имеешь в виду, мама? Кто?

— Ступай к Готену. У него ты получишь ответы на все свои вопросы.

Ледяная дрожь пробежала по спине девочки.

— Охотник за ведьмами? — При одном упоминании о нем ей стало дурно. — Какое мне дело до него?

Мать снова помолчала некоторое время, затем произнесла убитым голосом:

— Прощай, Деа. Я не думаю, что мы с тобой еще когда-нибудь увидимся.

Деа вскочила и отчаянно забарабанила в дверь, но, сколько она ни стучала, сколько ни молила — бесполезно. Ее мать больше не отвечала. Она просто прогнала дочь из дома.

Наконец Деа отступила от двери. Она не сумела бы выразить свое горе словами — таким огромным, таким пронизывающим и всепроникающим оно было. Ей казалось, что тонкая стена хижины, отделявшая ее от матери, стала непреодолимым препятствием между ними.

Но постепенно отчаяние переросло в гнев. Конечно, теперь время холода и темноты, и все кажется мрачным и безнадежным. А потом наступит день, и мама должна будет отпереть дверь и выйти из дома. Тут-то дочь подстережет ее и потребует ответа. В конце концов они бросятся друг другу в объятия, и все станет как прежде.

Ну да, конечно! Так и будет! Только сначала должен наступить рассвет.

Деа взяла свой узелок, закинула его за спину и пошла прочь от хижины. Там и тут в некоторых из соседних домов через щели в ставнях еще пробивался свет свечи, но на улице не было ни души.

Неужели соседи не слышали, что произошло между Деа и ее матерью? Или все притворялись глухими, чтобы не пришлось вмешаться? Ведь тогда они должны были бы предложить девочке приют — а никому не хотелось впускать ее в свой дом.

Деа никогда не пользовалась особой любовью у односельчан, несмотря на то что была очень хороша собой. Так же неприязненно деревенские жители относились и к ее маме; пожалуй, только в этом они и были похожи друг на друга. Правда, тот или иной парень глядел иногда вслед девчонке, когда она проходила мимо и ее длинные рыжие волосы развевались на ветру у него перед носом, но этим все и кончалось. Она чувствовала себя чужой, а сегодня ночью больше, чем когда-либо.

Перед трактиром уже не было повозки охотника за ведьмами. Наверное, работник отвел коня на конюшню. Деа обошла трактир, заглядывая в окна, но нигде не увидела света зажженной свечи.

«Ступай к Готену, — сказала ей мать. — У него ты найдешь ответы на все свои вопросы».

Геенна огненная

Когда Деа проснулась, солнце уже взошло. Она потянулась, села и вытряхнула песок из длинных волос. Девочка спала прямо на обочине деревенской улицы, напротив трактира, поджав под себя колени и положив под голову узелок с одеждой. И теперь у нее болела каждая косточка, каждый мускул. К тому же она совсем закоченела. Даже меховое одеяло из узелка не спасало Деа от холода.

Во всех дворах и между домами уже полным ходом шла обычная утренняя жизнь. Деа ловила удивленные и неприязненные взгляды, они пронзали ее, как иглы. Вероятно, уже пошли разговоры о том, что мать выставила дочку за дверь. Люди, конечно, воображали, что девочка натворила нечто ужасное, раз ее так наказали.

Деа посмотрела в сторону трактира и протерла глаза. Когда она снова открыла их, то увидела Готена, стоявшего в дверях и глядевшего прямо на нее; во всяком случае, ей так показалось, потому что его лицо, как и накануне, было скрыто капюшоном. Черная ряса доставала до земли, широкий меч грозно поблескивал на боку.

Деа хотела встать и подойти к нему, но мрачный облик охотника за ведьмами внушал ей страх. Она никак не могла решиться, ей просто не хватало мужества. В эту минуту солнечные лучи, упав на серебряный крест Готена, заиграли на его поверхности так ослепительно, что Деа не выдержала блеска и, сощурившись, отвернулась.

Когда она вновь посмотрела в ту сторону, Готен уже исчез с порога, зато оказался в самом конце улицы, идя по направлению к церкви. Боже милостивый, ну и скор же он!

Девочка поспешно вскочила и последовала за ним. Она была не одинока: люди спешили к церкви и с каждой минутой толпа росла. Всем хотелось посмотреть, как Готен будет выгонять торговца Оттвальда из деревенской церкви.

На сей раз собравшиеся держались на почтительном расстоянии. Самые храбрые отважились дойти до колодца, но большинство остановилось на самом краю площади. Деа стояла в самом первом ряду, крепко обхватив руками свой узелок.

Гора золота на площади перед маленькой деревянной церквушкой возвышалась, как и в первый день, никем не тронутая. Стрелки Оттвальда зорко следили с крыши за сверкающим подношением своего господина.

Но Готена совсем не пугали трое вооруженных мужчин, которые при его приближении тотчас натянули тетивы луков. Твердым, широким шагом он подошел к воротам церкви и трижды с силой постучал по ним кулаком. Толстые доски дрожали, удары громко отдавались внутри дома Господня.

— Что надо? — проревел голос из-за ворот. Ни Оттвальд, ни его люди уже неделю не высовывали наружу и кончика носа.

— Оттвальд фон Рен, — громко сказал Готен, и у Деа возникло такое чувство, будто он обращается ко всем собравшимся жителям Гибельштайна, а не только к Оттвальду. — Я призываю тебя освободить этот Божий дом, покаяться и предать себя высшей справедливости и милосердию твоего Создателя. — Эти слова звучали так, словно говоривший выучил их наизусть. Видно, охотник за ведьмами не впервые имел дело с сумасшедшими вроде Оттвальда.

— Кто это говорит? — с яростью завопил торговец из-за дверей.

Готен не ответил. Он терпеливо ждал, пока один из стрелков докладывал Оттвальду о наглеце, осмелившемся выдвинуть такое требование.

Некоторое время за воротами царило заметное волнение. До собравшихся на площади доносились обрывки слов и взволнованные голоса, мужские и женские, сливавшиеся в общий нестройный хор.

Но потом взревел Оттвальд:

— Молчать! — И тотчас голоса его родственников и лакеев умолкли. — Готен! — закричал тогда торговец. — Значит, ты пожаловал сюда собственной персоной?! А я и не знал, что так много значу.

Но и на сей раз охотник за ведьмами не удостоил его ответом. Он неподвижно стоял у ворот, и его черная ряса развевалась на холодном январском ветру. Деа вдруг без всякой связи с происходящим подумала о том, как ей повезло, что она просто не замерзла прошлой ночью на улице. Нынешней зимой снега почти не было, последний раз он шел две или три недели назад и сразу же растаял. С тех пор было холодно, но не морозно. Тем не менее старики утверждали, что в ближайшие дни погода ухудшится.

— Я не уйду отсюда, Готен! — заорал Оттвальд через ворота. — Ни за что на свете! Возьми себе золота, сколько захочешь, и оставь нас в покое, охотник за ведьмами!

— Конца света не будет, Оттвальд.

— Это твои слова! Но как же ты осмеливаешься возносить себя выше воли Господа?

— Воля Господня в том, чтобы эти люди снова могли молиться в своей церкви, когда и сколько они хотят.

— Скажи им, чтобы они построили себе новую!

Гнев вдруг послышался в голосе Готена:

— А я говорю тебе, Оттвальд фон Рен, что ты либо освободишь эту церковь, либо сегодня же погибнешь со всеми своими людьми!

Оттвальд не ответил. Вместо этого он через несколько мгновений появился наверху, на крыше, задыхаясь от быстрого подъема. Три лучника встали рядом с ним.

— Ошибаешься, охотник за ведьмами! — крикнул торговец сверху. — Я мог бы погубить тебя, и прямо сейчас, если бы только захотел. Но ты должен уйти отсюда невредимым, Готен. Твоя смерть мне вовсе не нужна. Убирайся отсюда и никогда не возвращайся назад! — С этими словами негодяй подал знак одному из лучников, и тот пустил стрелу вниз. Она вонзилась в землю всего в шаге от Готена. Намеренно, как предупреждение. Пока.

Но Готен был не из тех, кому можно безнаказанно угрожать. Каждый из присутствовавших здесь знал об этом. Слава об охотнике за ведьмами гремела повсюду. Он неумолимо преследовал тех, кто осмеливался восстать против церкви. Язычники, еретики, ведьмы — Готен вершил над ними суд и сурово наказывал. Многих он уже объявил вне закона, многих бросил в тюрьму. Поразительно, что Оттвальд, зная все это, осмелился на угрозы.

Готен и внимания не обратил на стрелу. Он невозмутимо повернулся и размеренным шагом удалился от церковных ворот. Толпа у колодца расступилась, давая ему дорогу.

— Лучше не шути со мной, Готен! — насмешливо кричал ему вслед Оттвальд с крыши. Смотри, как бы не пришлось тебе распрощаться с жизнью.

Все затаили дыхание, когда Готен остановился, словно молнией пораженный. Очень медленно он повернулся и взглянул на крышу. Потом заговорил, и голос его был ледяным.

— Скажи своим людям, что у них есть выбор, — заявил он. — Либо они выходят из церкви, либо умирают вместе с тобой.

Не дожидаясь ответа, Готен развернулся и направился к трактиру.

Деа смотрела ему вслед. Ей было все равно, о чем судачили другие. Прежде она бы напряженно прислушивалась, пытаясь уловить что-то из слухов. Теперь же для нее важным стало только одно: оставаться как можно ближе к Готену. Девочка испытывала ощущение, будто он тянет ее за собой на каком-то невидимом поводке. Может быть, так подействовали слова ее матери? Чепуха! Просто одолело любопытство, только и всего.

Она торопливо побежала за гонителем ведьм. Не подходя слишком близко, наблюдала, что он предпримет дальше.

Перед гостиницей стояла наготове запряженная повозка Готена. Охотник за ведьмами в развевающемся на ветру облачении вспрыгнул на козлы, схватил поводья и направил своего коня к церкви. Деа пришлось быстро отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта огромной лошади. Ругаясь про себя, она поспешила следом за повозкой обратно к церковной площади.

Народ бросился врассыпную, когда Готен вернулся. Перед церковью охотник за ведьмами спрыгнул с козел и подошел к большой бочке, стоявшей в заднем углу повозки. Он вынул пробку, и тотчас под сильным давлением из отверстия брызнула струя какой-то жидкости. Жидкость была красноватого цвета и выплеснулась на землю позади возка. Провожаемый удивленными взглядами стрелков, Готен с полнейшей невозмутимостью уселся обратно в повозку. Потом, ослабив вожжи, пустил своего коня вокруг церкви.

Оттвальд тем временем уже спустился с крыши дома Господня и бушевал внутри церкви. Тот, кто внимательно прислушивался, мог услышать его голос. Он в дикой ярости орал на своих приближенных. Деа презрительно сморщила нос: типы вроде этого торговца всегда вымещают свою злобу и беспомощность на тех, кто слабее их. Жирному купчине ни за что не хватит решимости привести в исполнение свою угрозу и убить такого человека, как Готен.

Вскоре повозка Готена, описав круг, вернулась к воротам церкви. Гонитель ведьм снова закупорил бочку пробкой, затем направил телегу к краю церковной площади.

Деа в замешательстве разглядывала мокрый след, оставленный повозкой. Загадочная жидкость образовала кольцо вокруг всего здания, на расстоянии не более трех шагов от деревянных стен.

По толпе пробежал тревожный ропот. Никто ничего не понимал. Даже деревенский староста и Хартвиг, священник, недоуменно следили за происходящим.

Готен пешком вернулся назад. Все зрители, ожидавшие, что он вот-вот обнажит свой меч и станет угрожать Оттвальду, были разочарованы. Всего-навсего два круглых камня держал в руках Готен, и с ними он приблизился к красноватому кольцу.

Готен обернулся к столпившимся гибельштайнцам.

— Отойдите назад! — потребовал он властно. Люди беспрекословно повиновались ему. — Дальше, еще дальше! — командовал Готен.

В то время как Деа и другие отступали назад, пока не наткнулись па дома, стоявшие па краю церковной площади, Готен обратился к лучникам на крыше. Эти трое не знали, грозить ли ему или лучше убраться подобру-поздорову.

— Я в последний раз даю вам хороший совет! — крикнул им Готен. — И передайте его всем остальным, кто прячется в церкви! Он вынул из кармана своей рясы большие песочные часы из толстого темного стекла. Поставил их на землю вне круга, так, чтобы всем было видно. — Как только весь песок упадет на дно, умрет каждый, кто скрывается за дверями церкви — будь то мужчина, женщина или ребенок! Скажите это своим людям. Кто не выйдет сейчас же — обречен!

Лучники нерешительно посмотрели друг па друга, потом один за другим покинули свой пост. Они моментально исчезли под крышей, и вскоре из церкви послышались громкие вопли и шум. Оттвальд пытался перекричать всех остальных, но, кажется, впервые его приказы встречали сопротивление.

Деа видела издалека, как струится песок в колбах часов. Истекла уже половина отпущенного времени.

Неожиданно с грохотом распахнулись высокие узкие створки церковного портала. За ними была полная темнота. Сердце отсчитало несколько ударов — никаких признаков жизни. Зрители затаили дыхание. Но вот шаги и крики в глубине церкви стали громче, и вдруг целый людской поток выплеснулся изнутри на площадь. Деа узнала семью Оттвальда, потом увидела всю его свиту и прислугу. Даже три лучника отбросили свое оружие и быстро выбежали наружу.

Только сам Оттвальд не показывался.

Последние песчинки упали из верхней колбы часов. Срок, оговоренный Готеном, истек.

Без дальнейших предупреждений охотник за ведьмами подошел к кругу и дважды ударил друг о друга куски кремня, поднеся их вплотную к жидкости. При первом ударе появились лишь отдельные слабые искры, которые тут же потухли; при втором над землей взвилось пламя. Некоторое время его язычки одиноко плясали на песке, потом оно с громким гулом побежало в обе стороны по всему кольцу.

Люди на церковной площади закричали. Ничего подобного они никогда не видели. Кольцо пламени вокруг церкви казалось адским огнем, вырвавшимся из земных глубин, чтобы поглотить Божий дом.

Громче всех кричал Хартвиг. Старик священник с широко раскрытым ртом и вытаращенными глазами хватался левой рукой за грудь и размахивал своей клюкой. Он издавал пронзительные вопли, обращенные к охотнику за ведьмами, грозил и проклинал его так, будто сам был заключен в этот огненный круг.

Хартвиг позвал Готена, надеясь на его помощь. Оттвальд должен был предстать перед судом — церковным и Господним. А что сделал вместо этого гонитель ведьм? Он сжег всю церковь! Разрушил все, над чем Хартвиг трудился долгие годы! Священник неистовствовал как безумный.

Не обращая внимания на бедного старика, Готен сквозь бушующее пламя смотрел на церковь. Первые языки уже лизали деревянные стены. С неимоверной быстротой огонь перекинулся на балки перекрытий.

Наверху, на крыше, появилась огромная фигура. Тучный Оттвальд надел плащ и шляпу, словно для того, чтобы достойным образом поприветствовать зрителей с белыми от ужаса лицами. Гримаса безумия исказила его лицо; он поднял один из лежащих на крыше луков и с диким хохотом выпустил стрелу в Готена.

Напрасно, Готен даже не шелохнулся, когда стрела пронзила землю в двух шагах от него.

Оттвальду не хватило времени для новой атаки. Грохот и гул раздались из глубины здания, где уже вовсю свирепствовал пожар. Тут же вспыхнула крыша, и сейчас пламя плясало вокруг жирного торговца. Нестерпимый блеск огня милостиво скрыл от глаз присутствующих дальнейшую участь безумца. Оттвальд фон Рен сгорел вместе с церковью, которую он так нагло захватил.

Готен повернулся спиной к пожарищу, поднял с земли песочные часы и спокойным шагом направился к своей повозке. Его могучий конь стоял удивительно спокойно, несмотря на огонь, бушевавший совсем рядом. Он знал своего хозяина и знал, как тот расправляется с преступниками вроде Оттвальда. Деа спрашивала себя, впервые ли Готен приводил людей к повиновению так же, как сегодня.

Конечно, жестокость охотника за ведьмами отталкивала ее, она презирала его за ту легкость, с которой он разрушил дело всей жизни Хартвига. Но разве не сам проповедник призвал его? Неожиданно Деа подумала о Готене как о каком-то зловещем духе, которого призывают в час беды, не ведая о том, что он принесет еще большее несчастье.

Старый священник с огромным усилием приблизился к Готену, выкликая проклятия и призывая чуму на его голову, громко причитая и жалуясь. Никто другой не осмелился высказать беспощадному гонителю ведьм свое возмущение.

Никто, кроме Деа.

Она дождалась, когда страшный человек сядет на козлы своей повозки, потом вышла из толпы, поспешила к нему и в одну секунду вспрыгнула на скамейку рядом с Готеном. Ее узелок со стуком упал на деревянный настил к ногам хозяина повозки.

Те, кто это видел, от страха затихли, как мышки. Они не сомневались, что Готен накажет девочку со всей суровостью.

Однако Готен оставался совершенно спокойным. Да-да, он не удостоил Деа ни единым взглядом. Просто молча пустил своего коня вскачь, как будто все еще сидел на козлах один.

И в то время как церковь превратилась в огнедышащую геенну, а охваченные ужасом люди все дальше отодвигались от плавящейся вокруг нее земли, Готен направил свою повозку по деревенской улице. Он не задержался у трактира, как все опасались, а поехал прямехонько, минуя окраинные хижины, к лесу. Некоторые гибельштайнцы, уже немного оправившиеся от пережитого ужаса, с облегчением вздохнули. Похоже, здесь, в деревне, охотник за ведьмами больше не собирается чинить суд и расправу.

Деа тоже очень удивилась, когда повозка миновала трактир. Ей стало совсем не по себе при мысли, что Готен покидает Гибельштайн. Сейчас она оказалась один на один с охотником за ведьмами.

Но больше всего девочку смущало то, что Готен оставался совершенно безразличен к ее появлению. Она надеялась удивить его, застать врасплох и таким образом вырвать какое-то признание, касающееся ее собственной судьбы. Ответы, как сказала мать.

Однако гонитель ведьм просто не замечал свою спутницу. Он вел себя так, будто нет ничего необычного в том, что Деа сидит на козлах рядом с ним. Ей даже стало казаться, что он ждал ее.

— Я… меня зовут Деа, — с трудом выдавила девочка, ненавидя себя за нерешительность.

— Так-так, — глухо донеслось из-под капюшона. До сих пор Деа так и не смогла разглядеть его лица.

«Может быть, он изуродован, — пронеслось у нее в голове. — Может, поэтому никто не должен знать, как он выглядит».

Но едва она ухватилась за эту мысль, как Готен внезапно повернулся к ней. Серенький, неверный свет зимних сумерек скудно осветил лицо под капюшоном.

Первое, что подумала Деа, было нечто совсем бредовое:

«Он выглядит точно так же, как я!»

Нет, конечно, не совсем так. Готен был взрослым человеком, далеко за тридцать лет, на подбородке и щеках пробивалась борода. Длинный шрам перерезал лоб и левую бровь, захватывая щеку, — просто чудо, что это ранение не лишило его глаза.

И все-таки в нем было нечто, слишком хорошо знакомое Деа по ее собственному отражению на поверхности лесного пруда. Такие же изогнутые темные брови… Правда, волосы у него были светлые, в то время как волосы Деа имели красноватый оттенок, подобно червонному золоту, и, чем старше она становилась, тем ярче они пламенели. Глаза у Готена были зелеными, как у кошки, — точь-в-точь такими же, как ее. И главное: под его правым глазом Деа заметила крошечную родинку, на том же месте, что и у нее самой, и тоже похожую на маленькое сердце, как будто пронзенное чьим-то мечом. «Мышкино сердце» — так называла ее мама, когда Деа была еще совсем маленькой. И все это осталось далеко позади; казалось, с прошлой ночи минуло много-много лет. Девочка чувствовала, что она вдруг, сразу стала взрослой.

— Мне надо с вами поговорить, — сказала она, когда Готен посмотрел на нее своим пронизывающим взглядом. У Деа было ощущение, что нужно как можно быстрее что-то сказать. Хоть что-нибудь.

— Я знаю, — ответил он и вновь обратил взгляд на грязную лесную дорогу.

— Ах, вот как?

— Твоя мать отослала тебя, как я полагаю, — донеслось из-под капюшона. — Или, вернее сказать, та женщина, которую ты до сих пор считала своей матерью.

— Которую я… — Деа умолкла. Его слова поразили ее, как удар молнии.

— Ты все узнаешь, — сказал он. — Я боюсь, для этого настало время.

Готен вновь обернулся к Деа и долго смотрел ей в лицо. Несмотря на холод, ей вдруг стало нестерпимо жарко. Она чувствовала, как румянец заливает ее щеки.

— Но сначала я, вероятно, должен тебе представиться, — продолжал он, а затемпроизнес нечто, заставившее ее почти окаменеть: — Я твой отец, Деа.

Кто же он?

Женщина, которая тебя воспитала, не твоя родная мать, — объяснил Готен после того, как Деа немного успокоилась.

Тысячи вопросов жгли ей язык, но она молчала, в надежде, что охотник за ведьмами — ее отец? — сам все расскажет. Кроме того, она вряд ли сумела бы произнести сейчас хоть словечко.

— Твоя родная мать, — продолжал он, — была монахиней в монастыре Святой Анжелы. Она была совсем молода тогда, так же как и я. Мне скоро предстояло стать священником, а я… мы влюбились друг в друга. — Короткая заминка, с которой он произнес эти слова, выдавала его смущение и так не вязалась с обликом человека, только что предавшего огню другого человека вместе со всей церковью. Деа подумала, что Готен воистину полон противоречий. Это делало его еще загадочнее.

Готен смотрел вперед, на дорогу. Начался легкий снегопад. Снежинки исчезали в жесткой шерсти лошади.

— Мы должны были хранить нашу любовь в глубокой тайне, и некоторое время нам удавалось делать так, чтобы никто ничего не заметил. Но потом твоя мать забеременела и все открылось. Церковное начальство судило недолго и со всей неумолимостью: нас разлучили… Я никогда больше не видел ее с тех пор.

— И ты не знаешь, что с ней стало? — с трудом выговорила Деа.

— Она умерла, — прозвучал ответ Готена. — Уже много лет назад. Одна знакомая, которой она доверяла, прислала мне весть. Умерла, заболев скарлатиной.

Он долго молчал, как будто вдруг, разом растерял все слова. Деа захотелось снова заглянуть под капюшон. Появились ли на его глазах слезы? У такого человека, как он, — человека, показавшего сегодня всю свою безжалостность и жестокость? Нет, невозможно…

Наконец Готен снова заговорил:

— Подруга твоей матери сообщала, что тебя забрали у нее сразу после твоего рождения и увезли в Гибельштайн. Там нашли женщину, которая согласилась заботиться о тебе. Об этой женщине шла не самая хорошая слава, но, возможно, именно потому ее и сочли подходящей воспитательницей для тебя, ибо в глазах церкви ты была ребенком, вообще не имевшим права на жизнь. Просто чудо, что они сразу не утопили тебя в ближайшем колодце.

Чем дальше он говорил, тем горше звучал его голос. С самого начала этой повести на языке у Деа вертелся один вопрос, и наконец она задала его, будучи не в силах сдержаться:

— Скажи, после всего того горя, которое причинила тебе церковь, почему ты все-таки продолжаешь служить ей?

Он снова долго молчал, а Гибельштайн между тем отдалялся от них все больше и больше. Снегопад усилился. Крупные и легкие, как перышки, снежинки беззвучно падали с неба, и скоро путники не могли рассмотреть впереди ничего, кроме головы лошади.

Когда Деа уже перестала ждать ответа, Готен вдруг сказал:

— Я хотел служить церкви, еще будучи малым ребенком. Это была моя мечта: нести людям Слово Божье, помогать им победить грехи… быть добрыми и милосердными. Но после того… — он опять помедлил, — после того, что случилось с твоей матерью, церковь больше не хотела принимать меня. Во всяком случае, не так, как я об этом мечтал. Мне предложили служить ей иным способом. Не проповедь вменялась мне теперь в обязанность, но суд и расправа. Я не имел права оказывать милость и снисхождение, наоборот — моим долгом стало нести смерть и проклятие всем тем, кто восставал против служителей Бога на Земле. — Он говорил сейчас так, будто испытывал глубокое отвращение к самому себе: — Я стал Готеном Ужасным. Кошмаром всех неверующих и преступников.

— Но ты же мог сказать «нет», — тихо возразила Деа.

Он взглянул на нее как-то странно, взглядом, пронизывающим точно острие ножа:

— Я был рожден для того, чтобы служить добру. Вот мое призвание, мое предназначение. Именно это я и делаю, день за днем, год за годом. Я служу силам небесным. Но по-своему.

Деа не поняла, что он хотел этим сказать. Силам небесным? Для нее оставалось загадкой, что же так крепко привязывало его к церкви. В конце концов она решила, что сейчас разумнее воздержаться от дальнейших расспросов. Девочка не хотела раздражать Готена.

Кроме того, было много других вещей, которые волновали ее.

Готен — ее отец! Одного этого хватало, чтобы вывести Деа из равновесия. Все мысли, все впечатления лихорадочно кружились в голове.

— Твоя кормилица хорошо о тебе заботилась? — спросил Готен после паузы.

Деа немного подумала.

— Мама была… я хочу сказать, она всегда была рядом. Да, пожалуй, она по-настоящему заботилась обо мне. Но я никогда не чувствовала, что она меня любит. — Девочка помедлила. — Ужасно, что я так говорю?

— Что ты вообще знаешь о любви, в твоем-то возрасте?

— А ты? — возразила она резко. — Твоя любовь уже много лет мертва. Да можешь ли ты еще вспомнить, как это бывает, когда кого-то любишь?

Лицо Готена застыло, подобно маске, и Деа поняла, что зашла слишком далеко. Но она была горда, чтобы просить прощения. Почему он вообразил, что с ней можно обходиться, как с глупым ребенком?

Однако, когда охотник за ведьмами снова заговорил, в его голосе не слышалось ни осуждения, ни угрозы. Он звучал гораздо спокойнее, чем прежде, и, пожалуй, чуть печально.

— Твоя кормилица вернула тебя мне. Так решила судьба. Я всегда знал, что однажды это случится.

«Рад ли ты этому?» — едва не вырвалось у Деа, но она удержалась от вопроса.

— Я хотел бы, чтобы ты осталась со мной, — продолжал Готен. — Столько, сколько сама захочешь. Я не принуждаю тебя. Ты сама должна решить.

Она мысленно вернулась в Гибельштайн, подумала о его жителях, всегда сторонившихся ее. Подумала и о своей матери… о своей кормилице. Тосковала ли та по Деа? Сожалела ли о случившемся? «Да, — с грустью подумала Деа, — она будет печалиться». Но, возможно, ее приемная мать считает, что для девочки все обернулось к лучшему. Теперь она — дочь могущественного человека. Человека, внушающего страх.

Сама Деа больше не боялась Готена, хотя ей и было по-прежнему жутковато. Он что-то утаил от нее, она не сомневалась.

Готен поглядывал на дочь со стороны, изучая ее черты:

— Ты не похожа на свою мать.

— Зато очень похожа на своего отца, — возразила она с холодком. — Я сразу это заметила, увидев твое лицо.

— Хочешь остаться у меня? Быть моей ученицей?

— Чему же я смогу научиться? Как сжигать людей?

— Ты остра на язык.

— Поэтому меня никто не выносит.

— Мне нравится, когда кто-то говорит то, что думает.

— Вот как? Почему же тогда ты наказываешь тех, кто открыто осуждает церковь?

Даже длинная ряса не могла скрыть дрожи, пробежавшей по телу Готена. Неужели она коснулась открытой раны? Еще одной?

— Я не наказываю никого, кто свободно высказывает свои воззрения.

— А я слышала нечто совсем другое, — выпалила Деа. — Церковные суды без разбора судят людей, на которых им показывают другие. И при этом без всякой справедливости. Невиновным признается тот, кто выдерживает «испытание Бога» и может невредимым пройти через пламя. Если хочешь знать мое мнение, это и есть бесовщина!

— Многие суды действуют именно так, — подтвердил Готен. — Почти все, но…

— Но ты, конечно, не таков, — дерзко перебила она.

— Да.

— И как же это понимать?

— Я служу не церкви. Я служу силам добра. В этом и есть большое различие. Не Папа отдает мне приказания, а моя собственная совесть, мое понимание добра и зла.

— Но ты же охотник за ведьмами на службе у церкви!

— Это только видимость.

— Но ведь это…

— Что? — Он улыбнулся под покровом своего капюшона. — Ты хочешь мне сказать, что тебя это пугает? Ах, Деа… Будь я и правда таким, каким ты меня считаешь, то в первую очередь уже давным-давно приговорил бы твою кормилицу. Мне известно, что она не христианка. Она служит древним богам лесов и вод. В глазах некоторых она — ведьма. Тем не менее я никогда не трону и волоса на ее голове. — Он помолчал немного, затем добавил: — Вместо этого я наказал жирного торговца.

— Но ты наказываешь, потому что ты считаешь это правильным! — вырвалось у взволнованной Деа. — За кого же ты себя принимаешь? За Бога?

— Нет, Деа. Не за Бога. Бог тут вообще ни при чем. Есть только люди, которые прикрываются его именем.

Она ошеломленно уставилась на него:

— Ты же проповедник! Как ты можешь говорить, что Бога нет?

— Потому что я уже давно утратил веру. — На его губах появилась слабая улыбка. — Я предупреждал тебя: я люблю, когда кто-то говорит то, что думает.

— И все-таки, как ты один можешь решать, кто добрый, а кто злой?

— Разве Оттвальд, по-твоему, не был негодяем? Он хотел полюбоваться, как все вы будете погибать за воротами церкви, сам находясь при этом в полной безопасности!

— Никто бы не погиб, — тихо возразила она. — Наш священник говорит, что конца света не будет.

— Конечно, не будет. Но Оттвальд-то был убежден в противном. Речь идет именно об этом. Он хотел оставить вас умирать. И ты станешь утверждать, что он не был злым человеком?

— Во всяком случае, никто не смеет брать на себя право сжигать его за это живьем.

— Он не колеблясь убил бы вашего проповедника, если бы старик не отступил.

Пальцы Деа сжались в кулаки. Мало-помалу она исчерпала все свои аргументы. Она знала, что Готен не прав. Но как ему это объяснить? А самое главное: что от этого изменится? Ничего.

— Хорошо, — сказала она со вздохом. — Не будем об этом говорить.

Готен рассмеялся:

— У нас будет еще довольно времени, чтобы обсудить все вопросы. Я уже чувствую, как мне хорошо оттого, что ты со мной.

Деа взглянула на него с сомнением:

— Правда?

Охотник за ведьмами кивнул:

— Правда.

И такая радость охватила ее, что девочке пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть свои чувства. Она не хотела, чтобы Готен заметил, что с ней происходит: еще неизвестно, действительно ли они смогут стать друзьями.

«Друзьями», — думала она в смятении, и это с человеком, который не дрогнув уничтожил другого человека. Господи, и нужно же ей было попасть в такое запутанное положение!

— Ну так что же? — прервал Готен ее размышления. — Хочешь быть моей ученицей? Моей помощницей?

Она сделала вид, что раздумывает, хотя на самом деле уже давно приняла решение.

— Да. — Деа закрыла глаза, чтобы потом, вновь открыв их, увидеть перед собой мир, который больше не был ее миром. Конечно, лес оставался прежним, так же как и снег. И тем не менее все стало каким-то другим. Она это чувствовала.

Теперь она была частью мира Готена. Мира охотника за ведьмами.

И вдруг ей стало ужасно холодно.

Арканум

А в это самое время в другом месте, за много дней конного пути от Гибельштайна, самый злой человек на свете задавался вопросом, как могло случиться, что он, именно он обнаружил в своей бороде вошь.

Абакус — колдун и магистр черной магии — разразился такими ругательствами, что где-то в одной из дальних стран рухнула башня величественного храма, словно чья-то невидимая рука смахнула ее. Сам виновник, конечно, ничего об этом не знал, а если бы узнал… то от всего сердца посмеялся бы над происшествием. И еще больше — над людьми, заживо погребенными под руинами башни.

Но так как Абакус еще не понял, насколько могущественны были он сам и его магия, с ним иногда случалось такое. Он изрыгал проклятие, а где-нибудь происходила катастрофа; он сморкался — а где-то вспыхивал лесной пожар; он храпел во сне — а на каком-нибудь судне далеко в море в щепки разлеталась мачта. Да, такое случалось, и горе человечеству в тот день, когда Абакус узнает, какая разрушительная сила действительно таится в нем.

Конечно, он ощущал, что могуч, но пока ему удавалось использовать только крошечную долю своих возможностей. Разве этого достаточно? Разве может быть достаточно бед и разрушений? «Чем хуже, тем лучше!» — так думал Абакус. Ибо ничего он не желал так страстно, как того, чтобы весь мир трепетал под его свирепым владычеством.

И вдруг — вошь! В его высокочтимой бороде!

Абакус схватил крошечное насекомое большим и указательным пальцами и несколько мгновений наблюдал, как оно мечется в поисках укрытия. Существо боялось, а это нравилось Абакусу. В первый момент он хотел просто раздавить вошь, но потом ему пришло в голову кое-что получше. Разве не величайшее счастье для этой твари поселиться в волосах другого живого существа? Конечно, надо быть очень маленькой и незаметной. А если она уже не будет такой?.. Абакус ухмыльнулся. Что за дьявольски чудесная мысль пришла ему в голову, мысль, вполне достойная его!

Он мысленно произнес заклинание, обнаруженное в свитке пергамента времен античности, Древней Греции. Пока ему не хватало умения и ловкости применять это волшебство на людях, но с насекомым он вполне справится.

Туманное, неяркое свечение распространилось вокруг крошечной вши на кончике Абакусова пальца. Ее лапки дрогнули, тельце как будто сотрясалось от судорог.

Абакус расхохотался и стряхнул насекомое с пальца. Подобно искорке, вошь упала на пол. Сияние точно указывало, где она находится: в углу неподалеку от лестницы, ведущей из башни в другие помещения полуразвалившейся крепости.

Чтобы лучше наблюдать за всеми изменениями, происходившими с насекомым, Абакус подошел поближе. Ну, началось!

Вошь вырастала. Она становилась все больше и больше: сначала с горошину, потом с вишенку и продолжала расти. Когда она Достигла размеров яблока, у Абакуса мелькнула мысль, что пора бы остановить волшебство. Крупная вошь, которой нечего есть, была, на его взгляд, веселым развлечением. Но гигантская вошь, готовая проглотить его самого или одну из его служительниц-ведьм со всеми потрохами, — это уже не шутка.

О нет, конечно, нет!

К этому моменту вошь уже достигла величины крупной свеклы. Абакус отскочил и разглядывал насекомое с величайшим отвращением. Оно стало слишком крупным для того, чтобы его можно было просто раздавить каблуком.

Колдун лихорадочно пытался вспомнить, каким заклинанием можно расколдовать эту тварь. Когда нужная формула наконец всплыла в памяти, вошь стала уже размером с кошку.

Абакус отошел подальше, бормоча при этом магические слова. Свечение вокруг разросшегося черного туловища мгновенно потухло, и вошь перестала расти. К этому моменту она уже была величиной с молодого волка, и вид ее многочисленных ног и подрагивающего рта вовсе не доставлял удовольствия.

В течение некоторого времени существо не двигалось, как парализованное. Казалось, оно не испытывает боли — во всяком случае, судорожных, беспорядочных подергиваний больше не было. Впечатление создавалось такое, что оно пытается освоиться в новой обстановке.

Абакус лихорадочно соображал, как же ему снова уменьшить диковинного зверя, пока наконец не решил, что в этом нет необходимости. Будет вполне достаточно произнести убийственное заклинание, от которого лопнет панцирь вши. Или мгновенно вспыхнет огонь и испепелит ее. Или же…

Вошь потопталась на месте и вдруг с быстротой молнии метнулась к лестнице. Черт побери, она действительно была быстрой, как молния! Абакус воздел обе руки к потолку, но, прежде чем он успел изречь магические слова, гигантская вошь уже скатилась по ступеням и исчезла в глубине башни.

«Прекрасно!» — пронеслось в голове Абакуса. И надо же было такому случиться именно с ним! Семь ведьм, которые собрались внизу, в развалинах, будут за его спиной трястись от смеха.

Разве только… ну да, разве только он с самого начала не покажет им, кто здесь хозяин. Если он внушит этим колдуньям такой ужас, что им станет плохо от страха, вряд ли они рискнут смеяться над ним.

Он запахнул свою мантию и провел рукой по подбородку. Его окладистая белая борода раздваивалась на груди; из-под нее виднелся тяжелый бронзовый крест. Настоящий христианский крест! Ведь Абакус, злейший колдун на свете, одновременно был самым грозным охотником на ведьм. По крайней мере, так все думали. Втайне организуя союз всех колдунов под собственным руководством, он оставался для всего света врагом всяческого волшебства и языческих суеверий. Он проворачивал свои сатанинские дела, прикрываясь церковью. Он судил по своему усмотрению всех, кто стоял на его пути. Вот так ему удавалось скрывать свое подлинное «я».

Внешне — служитель церкви, втайне — верный слуга темных сил, само воплощение зла — таков был Абакус, могущественнейший из всех колдунов и будущий вождь Арканума.

Арканум — мечта, уже давно не дававшая ему покоя: тайный союз, в который входили бы колдуны со всего света. Ни один колдун, ни одна ведьма не сидели бы тогда в своих лесных хижинах или развалившихся башнях в полном одиночестве, угрюмо бормоча себе под нос заклинания, — нет! Объединив свои разрушительные силы, они могли бы поработить весь мир.

А во главе этого ужасного, кровожадного и презирающего людей объединения стоял бы Абакус, судья и палач одновременно.

Сегодня — тот день, когда мечта осуществится. Сегодня будет учрежден Арканум. И уже завтра могущественный союз колдунов направит все свои силы на то, чтобы подчинить себе человечество.

Размышляя обо всем этом, Абакус улыбался. Он даже забыл неудачу с вошью. Пусть эта дрянь окончит свои дни где-нибудь в темном углу полуразрушенной крепости! Абакус был почти уверен, что никогда больше не услышит о ней.

С величественной миной он спускался по лестнице из башни в нижнюю часть развалин. Он долго искал подходящее место, достойное быть колыбелью Арканума, и вряд ли нашел бы что-то лучше этой твердыни. Всякое человеческое жилье находилось очень далеко отсюда. Только темные, непроходимые леса простирались во все стороны. Никто не смог бы заметить, что творится среди старых камней. Когда-то эта крепость служила пограничным укреплением богатого княжества, но полстолетия назад воины враждующего рода из-за какой-то семейной распри подожгли ее, обратив в прах и пепел. Однако тут еще хватало полуразрушенных башен и залов, где можно было надежно укрыться и спокойно руководить всеми деяниями Арканума.

Абакус шествовал по мрачным переходам и комнатам. Все помещения пустовали. Огонь уничтожил тогда все сооружение, а то, что осталось, растащили бродяги и разбойники с большой дороги.

Магистр черной магии дошел до дверей, единственная уцелевшая створка которых болталась на одной петле. За ней открывался просторный зал с колоннами. В середине стоял дубовый стол, который сотворила своими чарами одна из ведьм. Вокруг него размещались семь стульев и, кроме того, высокий трон — место для Абакуса. На стульях сидели семь ведьм.

Все женщины были очень молоды и очень красивы. Конечно, не случайно. Настоящие ведьмы умеют изменять свою внешность. Одним движением пальца они могут выпрямить крючковатые носы, наколдовать чувственные алые губы, словно ожидающие поцелуя, или прекрасную, стройную фигуру. Те семеро, что собрались за этим столом, были могущественнейшими из всех чародеев — разумеется, за исключением Абакуса, — и, конечно, они постарались превратить себя в самых обворожительных и обольстительных женщин. Наверное, из всех их волшебств это было самым безобидным.

У всех семерых были длинные, гладко зачесанные волосы цвета воронова крыла — такие же черные, как их души. Черными были и роскошные, дорогие наряды. О ноги колдуний терлись черные коты с выгнутыми спинами, таращившие из темноты свои горящие глаза и время от времени злобно шипевшие.

Шепот этих милых дам моментально смолк при появлении Абакуса. Все взгляды устремились на него. Против ожиданий, он не воссел на трон. Медленно обходя стол, он поочередно пристально разглядывал ведьм, пока наконец не остановился за стулом одной из них. Так же медленно он положил руки ей на плечи.

— Я слышал, ты смеешься надо мной, — произнес Абакус. Его голос звучал зловеще тихо и вкрадчиво.

— Я… смеюсь? — изумленно пробормотала ведьма, и голос ее задрожал. — Над вами, господин? — Все почувствовали, какой страх внушает ей магистр.

— Так мне докладывали, — хладнокровно солгал Абакус. Он знал, что женщина вовсе не смеялась над ним, — он знал о многих вещах, неведомых его подданным, — и тем не менее считал необходимым преподать им наглядный урок. Он должен показать всем, что с ним лучше не шутить.

— Но, господин… — начала колдунья, но не успела договорить.

Абакус поднял руки. Ослепительная молния вылетела из ладоней магистра, обвилась вокруг тела женщины — и мгновенно превратила ее в обуглившийся скелет, который тут же рассыпался. На стуле осталась только груда потемневших костей, увенчанная черепом ведьмы.

Шестеро оставшихся в ужасе закричали.

— Молчать! — рявкнул Абакус.

Тотчас воцарилась тишина. Колдуньи лишь переводили испуганные взгляды с него на останки погибшей.

— Такая участь постигнет всякого, кто посмеет противоречить мне, — отчетливо, во весь голос проговорил Абакус. Его слова, отраженные от каменных стен, громко повторило эхо. И тихо, почти ласково магистр добавил: — Я надеюсь, вы хорошо это запомните?

Шесть ведьм перевели дух и поочередно кивнули.

Абакус довольно улыбнулся, затем поднял черен мертвой колдуньи обеими руками высоко над головой.

— Сим, — воскликнул он, — я провозглашаю основание нашей лиги — и скорое господство над всем миром. Да здравствует Арканум!

— Да здравствует Арканум! — повторили ведьмы.

Они быстро оправились от пережитого ужаса, — в конце концов, смерть и подлость были для них повседневным занятием. Дикий восторг и возбуждение охватили их.

Да здравствует Арканум!

Абакус хохотал. Потом стиснул череп обеими руками так, что тот лопнул, и его осколки, словно рой черных мотыльков, взметнулись к потолку зала.

Проповедник дьявола

Прошло почти четыре недели, прежде чем Деа начала осознавать, что значит быть дочерью и спутницей Готена.

Четыре недели — раньше для нее это были бы пустые слова. В Гибельштайне не знали календарей: их можно было найти только в монастырях да при королевских дворах. Странствующие монахи и другие благочестивые путники извещали деревенских жителей о том, в каком году пребывает сейчас весь мир и сколько лун миновало со дня его сотворения. Большинство гибельштайнцев этим совсем не интересовались: они отмеряли свое бытие по хорошим или плохим урожаям. И только когда стало известно, что наступил год 999 от Рождества Христова, кое-кто начал прислушиваться и проявлять нешуточный интерес к загадочной штуке, называемой «календарь». Но даже тогда не было и речи о неделях или о названиях отдельных дней. Всему этому Деа научил Готен. Он многое ей рассказывал, старался пробудить у нее интерес к учению и любознательность, и эти уроки доставляли Деа огромное удовольствие. Она узнала столько всего о вещах, раньше ей абсолютно чуждых, — именах, странах, диковинных словах. И чем больше отец рассказывал, тем больше хотелось ей узнать, тем любопытнее она становилась.

За эти четыре недели она узнала больше, чем за предыдущие двенадцать лет своей жизни. При этом она почти не сомневалась, что ее мать — Деа все еще продолжала называть так свою кормилицу и не хотела бы изменять этой привычке — также обладала обширными знаниями. Но она утаивала их от Деа, наверное, из опасения, что девочку, как и ее саму, будут считать ведьмой. А на самом деле мать Деа была просто намного умнее всех остальных гибельштайнцев.

В конце четвертой недели, в сильный снегопад, Деа и Готен добрались до одного города. Такого большого поселения Деа никогда в своей жизни не видела. До этого она ни разу не выезжала из Гибельштайна и даже не могла себе представить, что бывают места, где домов гораздо больше, чем тридцать или сорок.

Это был город с огромными домами из камня, высокими зубчатыми стенами и башнями, на которых развевались вымпелы и флаги. На крышах посверкивали белые снежные шапки. У городских ворот стояли часовые в кожаных панцирях, меховых плащах и с мечами; они проверяли каждого входящего в город и выходящего из него. Узнав Готена, воины побледнели и поспешили дать ему дорогу.

В течение прошедших недель отец и дочь проехали множество деревень, но нигде Готен не исполнял своих обязанностей судьи и охотника за ведьмами. Они останавливались в гостиницах, спасались от февральских холодов, греясь у каминов, и спали на тюфяках, набитых соломой, точно так же, как и другие путешественники. Но повсюду люди затихали и робели, узнав, кто сидит здесь, рядом с ними. Однако Готен ни над кем не вершил суд, хотя к нему обращались много разных мужчин и женщин с доносами на своих знакомых. Готен отсылал всех прочь.

Но в этом городе — Деа сразу почувствовала — охотника за ведьмами ждала работа. Казалось, что это не отбросы и открытые клоаки в переулках распространяют дурной запах. Дыхание зла повисло между домами, подобно легкому туману. Явственно пахло смертью и обреченностью.

Виной всему этому были, прежде всего, сами люди. Они довели свой город и свои дома до страшного запустения. Страх перед ожидаемым концом света свирепствовал здесь больше, чем во всех других селениях, через которые проезжали Деа и Готен. Никто больше не заботился о поддержании порядка, чистоты и исправности, ибо все без исключения думали, что не переживут следующий год. Кому в день Страшного суда нужны прекраснейшие и чистейшие улицы, если ты сам будешь сметен с лица Земли Божьим гневом, как и все остальные?!

Повсюду громоздились целые горы отбросов и нечистот. От большинства людей так отвратительно пахло, что невозможно было пройти мимо них. Порванная одежда давно не приводилась в порядок. Болезни распространялись, так как никто не лечился. Все устремились к скорому и неизбежному концу.

Снова и снова на пути возка Готена попадались толпы людей, собиравшихся совершить паломничество в Святую землю. Они покидали родину, надеясь обрести спасение у стен Иерусалима. Фанатичные горлопаны, величавшие сами себя проповедниками, сеяли в народе панику и отчаяние. Почти ежедневно, как узнали Деа и Готен от воинов городской гвардии, все новые потоки пилигримов устремлялись на юг, бросая не только свои дома, но даже семьи.

Дело было плохо, гораздо хуже, чем сам Готен мог себе представить.

— Если не Бог нашлет на нас конец света, то люди сами позаботятся об этом, — ругался Готен и предостерегал Деа, прося ее не поддаваться всеобщему унынию и подавленности.

Но опасался он напрасно. Деа не испытывала ничего, кроме презрения к людям, позволившим так себя одурачить. Презрение, но отчасти и сострадание. Именно «проповедники», стоявшие на каждом углу и жуткими голосами выкрикивавшие свои зловещие предсказания, являлись источником всех бед. Они сеяли панику, они подстрекали людей покидать родные места и уходить на чужбину. Уже давно настала пора положить конец их разрушительным делам.

Как вскоре выяснилось, именно эта причина привела Готена в город. И не его одного. В городской цитадели^[2] состоялось собрание судей и охотников на ведьм, на котором они должны были решить, как пресечь зло, исходившее от странствующих проповедников. Могущественнейший из всех гонителей ведьм был приглашен на это собрание, человек, подчинявшийся только Папе. Готен упоминал его имя, но какое, Деа уже забыла.

Да и зачем? Она все равно не собиралась знакомиться с этим ужасным человеком. Вместо этого девочка решила наведаться в город.

Готен высадил ее у подножия цитадели и еще раз напомнил, как следует вести себя в этом городе и чего надо остерегаться. Потом направил своего коня к воротам крепости. Деа осталась одна на площади.

Она внимательно огляделась по сторонам. Городская суета все еще сбивала ее с толку. Сколько же людей! Сколько голосов, звучащих разом!

Снег на площади был затоптанным и грязным. Люди кутались в меха и длинные льняные плащи — по крайней мере те, кто мог себе это позволить. Но были тут и нищие, и больные, лежавшие, как полумертвые, вдоль стены, с посиневшими от холода лицами и отмороженными пальцами.

Деа всегда воображала, что города — это чудесные места, полные роскоши и великолепия, однако здесь перед ней предстала картина ужасающей бедности и нищеты. Даже богатые, которые проходили мимо замерзших, не обращая на них ни малейшего внимания, вызывали жалость своим безразличием ко всему на свете.

Немного неуверенная, но и захваченная новым для нее зрелищем, Деа отправилась в путь. На ней были теплые сапожки, длинная фуфайка, достававшая почти до колен, и теплая меховая накидка, которую Готен купил для нее. Он очень заботился о ней, и она замечала, что он изо всех сил старается быть для нее настоящим отцом. Многое из того, что делал Готен, выполняя свои отцовские обязанности, получалось у него неуклюже, но именно это и выдавало девочке, насколько серьезно он к ней относится.

У Деа иногда возникало ощущение, что отец и сам не ожидал, насколько привяжется к ней. Ответственность за дочь была для него чем-то совсем новым и непривычным. Но он старался изо всех сил, и уже одно это трогало ее. Конечно, случались и такие дни, когда он становился строгим и даже ворчливым, но Деа была не из тех людей, которым постоянно нужен какой-нибудь собеседник. Если она замечала, что у Готена плохое настроение, то просто оставляла его в покое, рылась в сундуках с книгами, стоявших в повозке, или рассматривала нарисованные от руки картинки в богато украшенной Библии. Она еще не умела читать сама, но училась этому очень старательно. Готен обещал ей, что если она и впредь будет такой же прилежной, то к лету освоит великую премудрость чтения.

Но теперь Деа думала не о книгах, а пыталась на свой страх и риск узнать что-нибудь о том неведомом мире, который окружал ее сейчас. От площади перед цитаделью она свернула в один из переулков. Девочке бросилось в глаза, как мало здесь детей. Те немногие, что встречались на пути, выглядели очень бедными и заброшенными. Некоторые угрожающе поигрывали ножами и палками, будто только того и ждали, чтобы напасть па какого-нибудь богатого купца.

Наконец она вышла па широкую площадь, куда больше той, что перед цитаделью. По краям площади стояли рыночные палатки, большей частью пустовавшие. В центре собралась огромная толпа. Люди окружили деревянный помост, на котором, возвышаясь над всеми и глядя поверх голов, стоял некто и громким голосом произносил речь.

«Еще один проповедник», брезгливо подумала Деа.

Лицо этого человека скрывала густая тень, которую отбрасывала его широкополая шляпа. Тем не менее Деа сумела рассмотреть, какими до странности узкими были черты этого лица. Издалека казалось, что у него вовсе нет губ, совсем как у рептилии.

— В Святой земле вас ожидает прощение Господа! — мощным голосом кричал он в толпу. — Вам отпустятся все грехи, если вы присоединитесь к моему паломничеству. В Судный день Господь узнает, кто был его верным слугой, но ему станет ведомо и то, кто предпочел остаться дома, испугавшись тягот Божьего пути. Да и страшны ли эти тяготы по сравнению с тем, какие муки ожидают вас, грешников, на том свете? Уже раздувают демоны адский огонь, уже раскалены орудия пыток, которыми они будут терзать вас.

Ропот ужаса прошел по толпе. То, что проповедник вслух высказал затаенные страхи людей, только усилило эти страхи. Казалось, все собравшиеся готовы немедленно последовать за ним в Святую землю.

Деа обратилась к стоявшей рядом с ней и внимательно слушавшей молодой женщине:

— Кто этот человек?

— Люди называют его «Белый», — ответила женщина, не отрывая глаз от проповедника. — Он принесет всем нам спасение.

— Просто «Белый»? Разве у него нет имени?

Женщина неприветливо взглянула на Деа:

— Что значит какое-то имя в преддверии конца?

— Но ведь не бывает… — Деа оборвала себя. Не имело никакого смысла разубеждать эту женщину — во всяком случае, не здесь. Девочку бы просто высмеяли — если не что-нибудь похуже. Вместо этого она спросила женщину: — А ты пойдешь с ним?

Ответ последовал сразу, и в нем звучала снисходительность:

— Конечно.

— И ты не боишься долгого пути в Святую землю? — Деа не имела ни малейшего представления о том, как долго в действительности нужно туда идти. Она знала только, что на пути странников встают высокие горы, им приходится переплывать моря…

— Белый наверняка поведет нас так, как нужно, — сказала женщина без тени сомнения. — Тому, кто забудет о своих собственных суетных стремлениях и желаниях и последует его слову, ничто не может угрожать.

Деа была потрясена той властью, которую может возыметь над людьми какая-то пустая речь. С другой стороны, тот, кто боялся, наверное, и впрямь верил почти всему, что ему рассказывали, — до тех пор, пока рассказчик одновременно сулил спасение.

Она решила пробраться чуть поближе к помосту оратора. Люди были так подавлены его речью, что едва замечали, когда Деа толкала или отодвигала их.

Через некоторое время она подошла уже на достаточное расстояние, чтобы взглянуть Белому прямо в лицо. Она думала, что, рассмотрев его поближе, обнаружит нечто вызывающее почтение и даже благоговение. Быть может, глаза, внушающие доверие, или дружелюбная, ободряющая улыбка. Однако ничего подобного не было. Совсем напротив: Деа показалось, что Белый производит впечатление злого и коварного человека. Ни за что на свете она не доверилась бы ему. Как странно: люди боялись ее отца и в то же время толпами следовали за такой отталкивающей личностью, как этот Белый!

Проповедник все говорил и говорил, но Деа почти не слушала его речей. Она не отрываясь вглядывалась в это мрачное, ящероподобное лицо.

Чем дольше она смотрела, тем отчетливее понимала, что голова Белого действительно похожа на голову ядовитой змеи. Девочка напряженно прищурила глаза, сосредоточившись на облике оратора. Пропади все пропадом! Разве его зрачки не узки, как щели? А зубы не так же остры, как змеиные?

Боже великий, его лицо и вправду изменилось! Оно все больше и больше искажалось, превращаясь в ужасающую, отталкивающую морду некоего чудовища — не ящерицы, не волка, а чего-то абсолютно неведомого, от чего по спине Деа побежали мурашки.

Она в полном смятении огляделась вокруг. Почему же, ну почему никто, кроме нее, не замечал этого?! Толпа все еще почтительно слушала заманчивые слова проповедника. Никто, кажется, не видел того, что отчетливо бросалось в глаза Деа, некую тварь, которая могла называться кем угодно, но только не человеком!

И тут взгляд Белого упал на нее.

Это был не тот случайный рассеянный взгляд, каким оратор время от времени окидывал толпу, скользя по лицам и ни на ком надолго не задерживаясь. Нет, казалось, он намеренно выхватил девочку из всей этой людской массы и холодно уставился на нее. Деа почувствовала, как что-то вонзается в ее сознание и будто сверлит его — что-то острое, как хрустальный клинок. И такое же убийственное.

Но вдруг случилось нечто странное.

Белый вздрогнул. Его речь стала бессвязной, он начал запинаться. Постепенно колющая боль в голове Деа прошла; казалось, невидимое оружие этого монстра натолкнулось на какое-то препятствие, заставившее его отступить.

У Деа не было времени раздумывать об этом. Она круто повернулась и бросилась бежать. Не обращая ни на кого внимания, она продиралась сквозь толпу, наступая на ноги и пиная всех подряд. Она слышала, как Белый снова заговорил, и была уже почти готова к тому, что сейчас он натравит на нее своих слушателей.

«Держите ее! — звучал у Деа в голове его истошный крик. — Не дайте ей уйти!»

Но Белый не сказал ничего подобного. Он просто продолжил свое воззвание и больше не обращал на Деа никакого внимания. И все же, когда она оглянулась, то заметила, что проповедник украдкой следит за ней. Она безошибочно чувствовала, как он запечатлевает в своей памяти ее лицо. Ее тело. Ее движения. Он смог бы ее найти, смог бы узнать ее, смог бы…

Толпа осталась позади, и Деа постаралась прогнать от себя всякую мысль о демоне на помосте.

Единственное, чего она сейчас хотела, это как можно скорее увидеть отца. Готен решит, что надо делать и как поступить. Возможно, он еще успеет спасти несчастных, собравшихся на рыночной площади, прежде чем они последуют за Белым в его «Божий путь», который наверняка окончится для них совсем не в Святой земле.

Деа как одержимая мчалась по переулкам, минуя дома, пересекая улицы, пока не очутилась наконец перед цитаделью. Она, конечно, пробежала бы через открытые ворота прямо во внутренний двор, если бы один из охранников не задержал ее.

— Куда? — грубо спросил он, хотя по выражению его лица было ясно, что он не пропустит девочку, что бы она ему ни ответила. — Я хочу к моему от… — начала Деа, но тут же поправилась: — К моему учителю. К Готену, охотнику за ведьмами.

Никто не должен был знать, что она его дочь, и, если бы она заявила об этом здесь, ее тут же, без промедления, вышвырнули бы из города.

— К Готену? Так-так, — повторил охранник с самодовольной ухмылкой. — И чего же ты от него хочешь?

— Попросить его отдать приказ, чтобы с тебя содрали кожу живьем, — выдохнула она в бешенстве, изо всех сил наступила стражнику на ногу и промчалась мимо внутрь цитадели. За своей спиной она услышала громкие крики охранника, к которому тотчас присоединились и другие солдатские глотки.

«Просто замечательно, — думала она. — И каков же твой план? Ты даже не знаешь, где собрались охотники за ведьмами! Ты его здесь никогда не найдешь!»

Деа пронеслась мимо человека, который, широко раскинув руки, пытался поймать ее, нырнула под вытянутое копье другого, хотевшего ее остановить. Молнией помчалась она к арке ворот, ведущих в главное здание цитадели. Где же и быть собранию, если не здесь?

Ход, наклонно ведущий от ворот в глубину крепости, был, к великому облегчению Деа, совершенно безлюден. Где-то здесь, вероятно, должен быть боковой вход. За собой она все еще слышала вопли охранников, громыхание их доспехов и пронзительный скрежет клинков, выхваченных из кожаных ножен. Деа отчетливо понимала, что погибнет на месте, если солдаты доберутся до нее. Отец был сейчас ее единственным спасением!

Впереди себя она вдруг увидела женщину, появившуюся из боковой двери и несущую целую стопку простыней. Стопка была так высока, что скрывала лицо женщины. Она с трудом балансировала под тяжестью своего груза и не заметила Деа.

Деа подставила ей ножку. Женщина споткнулась и с криком упала, уткнувшись лицом в свои простыни. Когда она вновь приподнялась и огляделась, Деа уже стояла над ней, сжимая рукоятку своего тупого ножа, полученного когда-то в подарок от деревенского кузнеца в Гибельштайне. Девочка смотрела на служанку, стараясь придать своему лицу как можно более грозное выражение; та, скуля и хныча, поднялась и, высоко подняв руки, убежала.

Деа спрятала нож, собрала белье и понесла его перед собой на вытянутых руках. Теперь ее лицо было надежно спрятано, и она следила за тем, чтобы как-нибудь не высунуть его.

Неся свой груз, она дошла наконец до комнаты с высоким потолком, где множество служанок занимались разной работой. Почти все переносили что-то с места на место. Среди них Деа ничем не выделялась.

Скоро в дверях помещения столпилось около полусотни вооруженных солдат. Они озирались, явно выискивая кого-то. Не найдя, охрана побежала дальше. Они не узнали Деа за грудой простыней. Впрочем, это был только вопрос времени: испуганная служанка наверняка доложит о своей неприятной встрече кому-нибудь из стражи. И тогда уже ни простыни, ни что-либо еще не спасут Деа.

Она снова бежала, углубляясь все дальше в мрачную цитадель, пока наконец не увидела через распахнутые двери одного из залов множество мужчин. И среди них — она с трудом верила своему счастью — был и Готен!

Совещание, видимо, не началось, так как большинство мужчин медленно расхаживали по залу, а кресла, расставленные вокруг огромного стола в центре, пустовали. Там было человек двадцать, а может, далее и больше — так показалось Деа. Готен одиноко сидел на углу стола. Его дочь знала, что он невысокого мнения о других охотниках за ведьмами и не стремится к общению с ними.

Она глубоко вздохнула, бросила наконец на пол простыни и направилась прямо к Готену.

Он увидел ее, лишь когда она подошла совсем близко. Но и другие служители церкви заметили девочку: разговоры смолкли; иные из собравшихся от неожиданности отступили в сторону.

— Деа! — вырвалось у Готена. Она впервые видела его таким изумленным. — Что ты…

Она прервала его, с трудом переводя дыхание:

— Меня преследует стража… И служанка… И вообще все и каждый в этой дурацкой развалине. Они…

Готен вскочил и потащил дочь в сторону, пока она не переполошила всех охотников за ведьмами.

— Всего-навсего моя помощница, — объяснил он тем, кто стоял поблизости, потом завел Деа за толстую колонну, скрывшую их от любопытных взоров.

— Деа, ты с ума сошла?! — гневно зашептал он. — Ты имеешь хоть малейшее понятие о том, куда попала? Детям здесь нечего делать. Эти люди не любят шутить, когда кто-то нарушает закон.

Деа внимательно посмотрела на отца: — Это звучит так, как будто ты боишься своих собственных единомышленников.

— Боюсь за тебя, Деа, — тихо возразил он. — И эти люди вовсе не мои единомышленники.

Она еще раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и рассказала ему обо всем, чему была свидетельницей. О сборище на площади, о проповеднике в белом. И о том, как его лицо на ее глазах превратилось в мерзкое обличье демона.

Готен внимательно слушал ее, и девочка с благодарностью и гордостью отметила, что он ни на миг не усомнился в ее словах. Он воспринимал ее всерьез, и это был самый драгоценный подарок, какой отец мог сделать своей дочери.

Когда она закончила рассказ, Готен сказал:

— Хорошо, что ты пришла ко мне. Я не знаю, почему именно ты сумела разглядеть то, что было скрыто от остальных, но не сомневаюсь: мы имеем дело с настоящим демоном. Теперь наша очередь познакомиться с этим Белым.

— Прямо сейчас?

— Прежде чем он ввергнет всех этих людей в пучину несчастий. — Готен выпрямился, потом вышел из-за колонны. — Подожди здесь, — сказал он Деа. — Есть кое-кто, кому я обязан сообщить о случившемся.

Деа смотрела, как отец спешит к дальнему концу огромного стола.

Там, на более высоком стуле, чем остальные, сидел широкоплечий мужчина с окладистой белой бородой, которая раздваивалась на груди. Голова его почти облысела, и только затылок обрамляли волнистые седые волосы, ниспадавшие на капюшон рясы. Очень темные, глубоко посаженные глаза внушали страх, но, сколько ни смотрела на него Деа, он оставался обычным человеком. Никаких изменений ипревращений в нем не происходило. Если ее способность распознавать зло под скрывавшей его личиной еще сохранилась, то она могла быть уверена по крайней мере в том, что глава охотников за ведьмами — не замаскированный демон.

«Замаскированный демон», — повторила Деа про себя. Теперь в каждом, кто встречался ей, она была готова заподозрить исчадие ада. Но все-таки у этого человека очень жестокие глаза, и она предпочла бы никогда не иметь с ним дела. Наконец-то она вспомнила его имя — Абакус!

Готен остановился рядом с ним, наклонился и что-то прошептал ему на ухо. Лицо главного охотника посуровело. Он поднялся со своего стула. Все разговоры в зале мгновенно смолкли.

— Мой друг Готен только что передал мне сообщение чрезвычайной важности, — с достоинством изрек Абакус.

По залу пронесся шепот, и не один завистливый взгляд устремился на Готена. Многие здесь мечтали о том, чтобы Абакус называл их друзьями.

— Простите, если мы еще немного отложим начало нашего совещания, — продолжал Абакус. — Готен и я скоро вернемся к вам.

С этими словами он вышел из-за стола и поспешил к небольшой двери в конце зала. Готен поманил Деа, та тотчас подбежала к нему и вместе с отцом последовала за Абакусом. За собой они оставляли взволнованное перешептывание и множество удивленных физиономий.

Повозка доставила Абакуса, Готена и Деа к той площади, где Белый читал свою проповедь. Охотников за ведьмами сопровождала сотня всадников в полном вооружении, с острыми клинками наготове.

Деа вела себя очень тихо и скромно, стараясь не встречаться взглядом с главой охотников за ведьмами. Абакус не сказал ей ни единого слова, он вел себя так, будто девочки здесь вообще не было. Только один раз Деа заметила, что он украдкой рассматривает ее. Уж не догадался ли этот человек, что она — родная дочь Готена?

Казалось, что Абакус знает все, что для него не существует никаких секретов и никто не сможет ничего утаить от него. Никто. Даже суровый Готен. Хотя они очень походили друг на друга и ростом, и мрачной внешностью, Готен явно держался как подчиненный. Деа это немного удивляло: таким отчужденным и замкнутым она своего отца еще никогда не видела.

На площади по-прежнему толпились люди. Наверху, на помосте, Белый простирал обе руки, точно желая привлечь к себе на грудь всех собравшихся. Многие мужчины и женщины глядели на него как зачарованные, будто там стоял не какой-то тщедушный проповедник, а сам Спаситель.

Абакус посмотрел поверх людских голов на Белого, затем кивнул. Впервые он прямо взглянул на Деа.

— Ты права, девочка. Я не знаю, почему именно ты сумела распознать его, но ты и в самом деле права. Там, наверху, не человек.

Готен одобрительно кивнул Деа.

Абакус подал знак солдатам. Они соскочили с лошадей и незаметно смешались с толпой. Абакус и Готен дождались, пока воины займут позиции вблизи помоста, после чего слезли с повозки.

— Ты останешься здесь, — шикнул Готен, когда Деа тоже хотела спуститься.

— Но ведь я его разоблачила!

— Ты останешься!

Абакус сзади подошел к Готену и положил ему руку на плечо:

— Это необычная малютка. Пусть идет с нами.

Готен удивленно взглянул на него, потом тяжело вздохнул и кивнул. Деа видела, как ему не хотелось уступать. Он действительно боялся за нее. При этой мысли у девочки закружилась голова.

— Ты все время будешь держаться позади меня, понятно? — сказал он. — Что бы ни случилось.

Она кивнула и четко, по-солдатски ответила:

— Как прикажете, мастер Готен!

Абакус улыбнулся, точно его позабавила эта сцена, а морщины на лбу Готена обозначились еще резче и глубже. Деа подумала, что он, наверное, только теперь начинал понимать: иметь дочь — значит не просто время от времени покупать ей обновки. Ему придется привыкать и к ее настроениям, и к непослушанию. Бедняга Готен! Такого в его жизни и впрямь никогда раньше не бывало.

Народ с неохотой расступался, когда Абакус и Готен рядом шли через площадь. Деа спешила за ними, опасаясь, как бы толпа не оттеснила ее.

Они прошли уже половину пути до помоста, когда Белый вдруг прервал свою пламенную речь. Он заметил обоих охотников. Его руки безвольно опустились. Он оскалил зубы, как дикий зверь, готовый к борьбе не на жизнь, а на смерть.

К удивлению Деа, Абакус и ее отец сохраняли полную невозмутимость. Такое поведение демона не произвело на них никакого впечатления; казалось, нечто подобное они наблюдали бессчетное количество раз.

Из-за спин охотников за ведьмами ей почти не был виден помост. Тем не менее она рассмотрела, как солдаты Абакуса со всех сторон приближались к проповеднику. Громкий ропот и перешептывания волной прокатились по людскому морю. Некоторые мужчины и женщины, казалось, стряхнули с себя дьявольское наваждение, но большинство только в полном смятении вопросительно глядело на адского проповедника. Некоторые стали читать молитвы, кто-то запел псалмы…

По жесту Абакуса ловушка захлопнулась. Внезапно со всех сторон на помост хлынули вооруженные солдаты. Демон громко взвыл, схваченный множеством рук. Его облик сразу утратил все человеческое, хотя Деа подозревала, что никто, кроме нее, не видит этого превращения. Насчет Готена и Абакуса она не была уверена, но из толпы никто не мог понять, что же происходит, даже солдаты, схватившие демона.

Абакус, Готен и Деа подошли к помосту. За ними слышались причитания и жалобы людей, обманутых в своих надеждах на прощение и отпущение грехов. Только присутствие солдат и вид их сверкающего оружия удерживали самых храбрых из приверженцев Белого на своих местах.

Демон с ненавистью зашипел, когда Абакус подступил к нему. Однако потом взгляд его узких, змеиных глаз остановился на Деа.

— Я узнаю тебя, — послышался шипящий голос. Он звучал так, словно говорили одновременно несколько мужчин, один злее другого. — Мне следовало приказать моим сторонникам разорвать тебя на куски!

Абакус вскочил на помост и наотмашь ударил исчадие ада по лицу. Удар был так силен, что голова демона резко качнулась в сторону. Но он продолжал смотреть на девочку.

— Я провижу твое будущее, человеческое дитя. — Тварь разразилась отвратительным, мерзким хохотом, в котором слышалось ликование. — Я вижу много горя и великую печаль. Я вижу нескончаемую череду роковых событий, уготованных тебе судьбой. О да, дитя человеческое, ты будешь страдать! И за каждый свой триумф, за каждую победу ты будешь расплачиваться десятью поражениями. На твоем пути будет много потерь, больше, чем у любого другого человека. Ты увидишь, как умирает каждый из твоих друзей — все, кто был верен тебе. И так до тех пор, пока ты не останешься в полном одиночестве. Совсем одна!

Абакус выхватил меч у одного из солдат и одним мощным ударом снес голову демона с плеч. Безобразный череп с глухим стуком упал на помост и покатился в толпу. Свидетели этой жуткой сцены отскочили в стороны, подальше от мерзкой пасти, ощерившейся длинными тонкими зубами.

Деа остолбенела. Нескончаемый рок? Много горя и печали? Почему демон сказал ей такое? Была ли это только месть за то, что она разоблачила его? Или ее будущее действительно пронеслось у него перед глазами?

— Идем. — Готен положил руку ей на плечо и повел прочь от помоста, прочь от зловонного трупа бестии.

Люди вокруг них, казалось, пробуждались от сна. Неожиданно все заспешили, каждому хотелось как можно скорее покинуть площадь.

— Что он имел в виду? — спросила девочка безжизненным голосом.

Готен смотрел прямо перед собой.

— Дьявол — весьма искусный лжец. И его служители стараются не отставать от него.

— Ты полагаешь, он все это выдумал?

Готен помолчал несколько мгновений.

— Да… да, я уверен, что он лгал.

Деа на ходу взглянула на отца, пытаясь встретиться с ним глазами. Но он упрямо смотрел вперед и ничем не выдавал своих истинных мыслей и чувств.

«Лгал», — думала девочка, стараясь подавить озноб. Да, конечно. Вопрос только в том, кто и кому здесь солгал. И кто от кого что-то утаил, и кто о чем-то умолчал.

Загадочное предложение

Тремя днями позже Готен и Деа покидали город. Покачиваясь в своей повозке, они миновали ворота и отправились дальше, навстречу полям, лесам, городам и весям…

Город окружали густые леса, которые простирались во всех направлениях, сливаясь на горизонте с серым февральским небом.

Деа сидела на козлах рядом с Готеном и изо всех сил старалась сосредоточиться на толстой книге, которую держала в руках. Но на этот раз чтение не ладилось. Наконец она оторвалась от страницы:

— Отец!

Готен пробурчал нечто невразумительное и кивнул. Потом снова погрузился в свои мысли, как это часто бывало теперь, после встречи с другими гонителями ведьм.

— Ты и Абакус — вы и правда друзья? — спросила Деа.

— Друзья? Нет.

— Но вы… мне показалось, вы так доверяете друг другу…

— Мы с Абакусом знакомы уже очень давно. С тех пор, когда оба ожидали посвящения и он еще не обладал такой властью, как теперь.

Деа неожиданно пришла в голову мысль, которую она тут же высказала:

— А ты сам не хотел иметь эту власть? Я хочу сказать — не вышло ли так, что он обошел тебя?

Готен громко рассмеялся, и Деа тут же почувствовала себя просто маленькой дурочкой. Она и сама могла бы сообразить, насколько глупо такое предположение: ведь она уже достаточно хорошо знала своего отца.

— Я — предводитель всех охотников за ведьмами?! — вскричал Готен. — Да сохрани меня Господь от такого почета! Уж лучше бы мне было прыгнуть в ближайшее лесное озеро и утонуть, чем надевать на себя это ярмо.

— Почему «утонуть»? — недоуменно переспросила Деа, но потом догадалась: — Ты не умеешь плавать!

Он хмуро поглядел на нее:

— Да, и что же?

— Но… я думала, каждый умеет плавать. — Она была так поражена, что ей с трудом удавалось подбирать нужные слова — подбирать с особой тщательностью, — вдруг он обидится и рассердится на нее. — По крайней мере, в наших местах…

— Есть очень много людей, которые не умеют плавать, — возразил Готен ворчливо. По нему было видно, что он охотно поговорил бы о чем-нибудь другом.

— О, отец… Ты хочешь выучить меня чтению и письму, а сам даже не умеешь плавать? Это… по-моему, это так несправедливо!

Готен усмехнулся, но вслух ничего не сказал.

Деа вдруг решительно заявила:

— Я научу тебя!

— Об этом не может быть и речи.

— Почему же?

— Я ненавижу воду!

— Ой, да перестань…

— Гм… может быть, потом.

— Конечно, потом. Ведь сейчас еще очень холодно.

— Нынешняя зима будет долгой, я это чувствую.

Деа улыбнулась:

— Да уж, могу себе представить.

Так они и ехали дальше, оставив позади город, болтали о том о сем или подолгу молчали, погрузившись каждый в свои мысли.

На следующее утро Деа спросила Готена, куда они теперь направляются.

— Посмотрим, — неопределенно ответил он.

— Что значит «посмотрим»? Ты не хочешь мне говорить? — Это немного обидело девочку, хотя она знала, как отец любит напускать на себя таинственность.

— Просто потерпи немного! — посоветовал Готен.

— Но мне так хочется знать! Мы опять едем в какой-нибудь город?

— Возможно.

— Ты мне не доверяешь.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Почему? С какой стати я не должен тебе доверять?

— Иначе у тебя не было бы тайн от меня.

Готен вздохнул:

— Я еще не знаю, куда мы едем.

— Но у тебя же есть какие-то мысли по этому поводу!

— Пока нет.

Надувшись, Деа взобралась на повозку. Эта детская игра в вопросы и ответы показалась ей глупой. Если отец так себя ведет, она может вообще избавить его от своего присутствия.

Однако через некоторое время ей наскучило считать себя обиженной, и она, отложив в сторону свою книгу, снова уселась на скамью рядом с Готеном.

— Абакус мне очень не нравится. В нем есть что-то жуткое, — сказала Деа.

— Большинство людей сказали бы то же самое обо мне.

— Ты совсем другой, не такой, как он.

— Да? Интересно, какой же?

— Ну, не знаю… — Она подумала. — Абакус очень жестокий.

На лице Готена появилась улыбка.

— Еще совсем недавно ты упрекала меня в том, что я жесток.

— Но с тех пор я поняла, что ты бываешь жестоким только тогда, когда этого требует справедливость.

— Справедливая жестокость? Ты и правда веришь, что такое может быть?

Деа замотала головой.

— Понятия не имею. — Она подмигнула отцу. — Ты сказал, что я ребенок. Уже забыл? Я ничего не знаю о таких вещах.

Готен вздохнул:

— Я не привык к таким разговорам, Деа. Боюсь, что ты мне не по плечу.

— Ты все время пытаешься найти какие-то отговорки.

Он улыбнулся:

— Как бы то ни было, в одном ты права — я совсем не такой, как Абакус.

— Не такой, — задумчиво подтвердила она. — Тебя я не боюсь.

— Может быть, мне надо быть с тобой построже? — осведомился он с самым невинным выражением лица.

— Вот именно, — дерзко ответила она. — Самое время для порки. — И начала с притворным ожесточением колотить его обоими кулаками по спине до тех пор, пока он, смеясь, не отпустил поводья, пытаясь отбить ее атаку.

Так, шутя и смеясь, они продвигались дальше, и Деа уже в который раз спрашивала себя, что подумали бы люди, боявшиеся Готена, как самого черта, если бы увидели его вот таким — хохочущим и озорным, как мальчишка. Он оставался загадкой — и для нее тоже! — и, чем больше дочь узнавала отца, тем необычнее, но также и милее он ей казался.

Уже совсем стемнело, а на их пути по-прежнему не встречалось никакого приюта. Только темный зимний лес. Чуждый и враждебный, он навевал страх. Неудивительно, что дорога, по которой ехали путники, была так пустынна.

— Похоже, нам придется разбить лагерь в лесу, — промолвил Готен и, свернув с дороги, направил коня между деревьями. Проехав расстояние, равное полету стрелы, он остановил повозку и спрыгнул с козел.

Вскоре они уже расчистили от снега небольшое местечко под деревом и смастерили из одеял два лежака. Трескучий костер отогрел их закоченевшие руки и ноги. Они зажарили кролика, убитого Готеном, и запили еду, растопив снег в кожаных кубках. Готен предложил Деа глоток вина из рога, к которому он иногда прикладывался по вечерам, с удовольствием потягивая его содержимое, но она отказалась. Девочке совсем не нравился этот вкус, и она не верила, что выпивка может согревать изнутри.

Раньше в такой обстановке Деа пыталась расспрашивать отца о своей матери, но Готен сразу становился грубым и резко менял тему. Сегодня она даже не стала заводить этот разговор, хотя днем твердо решила возобновить его; ей не хотелось нарушать воцарившееся ощущение близости и уюта, раздражая отца своими вопросами.

Деа и не заметила, как заснула, придвинувшись к огню ровно настолько, чтобы не отморозить во сне кончик носа.

Ее разбудил шум и незнакомые голоса. Открыв глаза, девочка обнаружила, что они с Готеном уже не одни. Она быстро села на своем лесном ложе и в замешательстве откинула в сторону одеяло.

Болезненный укол окончательно привел ее в чувство. В подбородок упиралось острие меча, впиваясь в кожу на горле.

— Сидеть смирно, — приказал кто-то с угрозой в голосе.

Подняв глаза, Деа увидела широкоплечего молодца в разодранной одежде. Рука, сжимавшая меч, выдала девочке, как сильно парень замерз: она посинела и была покрыта гусиной кожей.

Двое других мужчин направили свои клинки на Готена, который тоже проснулся и с тревогой поглядывал на Деа. Убедившись, что дочь сидит спокойно и не собирается защищаться от непрошеных гостей, он твердо посмотрел в глаза одному из них.

— Да знаете ли вы, с кем имеете дело? — прошипел он таким тоном, будто уже выносил молодцу смертный приговор.

— Я знаю, кто ты, охотник за ведьмами, — ответил мужчина, угрожавший Деа. По-видимому, он был предводителем бродяг. — Но если ты замерзнешь так же, как и мы, если ты голоден так же, как и мы, и если тебе, как и нам, нечего терять — имена не имеют значения. Будь ты хоть королем или императором, мы точно так же перерезали бы тебе глотку.

Деа пыталась сообразить, что можно сделать. Положение было ужасным. Трое вооруженных бандитов против безоружного Готена, сидевшего на земле. Она сама — никудышная помощница: в случае сопротивления разбойники, скорее всего, взяли бы ее в заложницы. Она была не настолько самоуверенной, чтобы вообразить, что сможет справиться хоть с одним из них.

Но все оказалось еще хуже: из-за угла повозки выступил четвертый бродяга. До этого момента он молча осматривал лошадь — разумеется, для того, чтобы оценить, сколько можно будет выручить за нее на ближайшем базаре.

— Вы все умрете, — очень спокойно сказал Готен.

— О, конечно, господин, — ответил главарь. С его бороды свисали крохотные сосульки. — И даже очень скоро, если не освободим вас от всего вашего добра и не добудем немного еды для себя и своих семей. Неужели ты и правда веришь, что твои угрозы могут нас испугать?

— Почему вы хотите нас убить? — спросила Деа.

— Гляди-ка, малышка-то умеет говорить! — глумливо заметил бандит, стоявший у повозки. — А я было подумал, что она проглотила язык от страха. Да, крошка, недолго тебе осталось жить. Ну, что ты на это скажешь?

Предводитель на краткий миг отвел свой клинок от Деа, отступил на шаг и изо всех сил ударил сотоварища кулаком в зубы. Тот, охнув, отлетел в снег.

— Она всего-навсего ребенок! — с яростью закричал главарь. — Ужасно, что мы вынуждены перерезать ей глотку! Но это не повод насмехаться над ней! Понял, ты, пес паршивый?!

— Ах, — презрительно бросил Готен, разбойник с честью и совестью… Как благородно!

Предводитель короткое время пребывал в нерешительности, потом снова направил свое оружие на Деа. Но острие меча больше не врезалось ей в кожу.

— Давайте убьем их наконец, — сказал побитый, с трудом поднимаясь и отирая кровь с губы. — К чему вся эта болтовня?

Главарь бросил на него гневный взгляд, но на сей раз ничего не сказал. То, что он должен был совершить, явно претило ему, но он хорошо знал, что выбора нет. Никто, обобрав на лесной дороге одного из самых грозных охотников за ведьмами и отпустив его живым, не мог бы поручиться, что больше не встретится с ним. Только тогда они поменяются ролями.

— Ладно, — махнул рукой предводитель, — пора кончать.

Деа и Готен обменялись прощальными взглядами. Даже в этот последний миг девочка пыталась отыскать в глазах отца какую-то надежду на спасение. Но густые тени окутывали его лицо, и она не прочитала на нем ничего, кроме холодной, мрачной решимости.

Бродяги подняли свои мечи и занесли над их головами…

Впереди у повозки фыркнула лошадь…

Раздался шелест…

Главарь замер с поднятым мечом…

Что-то со свистом устремилось к нему, рассекая воздух. В первый момент Деа показалось, что это черпая птица ударяется о его грудь. Однако, когда сраженный грабитель рухнул в снег, она сообразила, что это стрела с черным оперением.

Деа напряженно вглядывалась в темноту. От огромного облегчения после пережитого ужаса у нее кружилась голова, по страх не отпускал ее, сжимая будто железными тисками, какими пользуются гонители ведьм, выбивая признание.

Еще три стрелы-птицы вылетели из ночной тьмы. Трое разбойников упали навзничь, в груди каждого торчал стержень с черными перьями.

Из чащи леса выступила фигура в просторном черном одеянии. Абакус!

После того как первое волнение девочки улеглось, она спросила себя, где же тот лук, из которого он выпускал стрелы. При главном охотнике за ведьмами не было свиты: ни солдат, ни слуг.

Готен вскочил. Абакус поспешил к нему и заключил в отеческие объятия.

— Мы у тебя в долгу, — сказал Готен, и это звучало очень искренне.

Абакус отмахнулся:

— Ведь мы друзья, не правда ли?

— Конечно, — отвечал Готен, хотя не далее как нынче днем он отрицал это.

— Тогда не будем более тратить слов по этому поводу.

— Но что привело тебя сюда, да еще в такой час? — спросил Готен.

— Я только ненамного опередил вас на дороге, — объяснил Абакус. — Ты не знал об этом?

Готен отрицательно покачал головой:

— Иначе я предложил бы тебе ехать вместе с нами.

— Какое совпадение, не правда ли? — Абакус улыбнулся, но в его улыбке и тоне было что-то неискреннее. — И какое счастье!

Деа показалось, что о ней забыли. Девочка тоже поднялась.

— А как вы узнали, что мы в опасности? — Черные птицы-стрелы все еще не выходили у нее из головы: острые клювы, сложенные крылья… Неужели это и вправду был только обман зрения?

Абакус высоко поднял бровь:

— Я уже раньше заприметил этих четверых. Они шли по дороге мне навстречу. Я едва успел скрыться в чаще. А немного позже услышал их голоса — и ваши.

Сказав это, он отвернулся от Деа и более не удостаивал ее своим вниманием, обращаясь только к Готену:

— Похоже, судьба хочет связать нас, мой друг. Я помню, что ты сказал во время нашего разговора в цитадели. И все же вновь спрашиваю тебя здесь и сейчас: не хочешь ли ты еще раз подумать над моим предложением? Нам очень нужен такой человек, как ты. И когда настанет время, ты мог бы поддержать меня.

Когда настанет время? Деа наморщила лоб. О чем говорит Абакус? И какое предложение он имеет в виду? Готен ничего не рассказывал ей.

— Нет, Абакус, — ответил ее отец, и было видно, что ему явно не по себе. — Я… еще не готов к этому.

— А когда ты будешь готов? — Абакус испытующе смотрел на него.

— Я не знаю, и это правда. Дай мне еще немного времени. Я должен все как следует обдумать.

— Ну что ж, это уже не такое решительное «нет», как в прошлый раз.

Готен кивнул:

— Ты спас жизнь мне и моей дочери.

— Я не хочу, чтобы это стало единственной причиной подумать над моим предложением.

— Нет. Есть и другие, ты же знаешь.

— Не испытывай мое терпение слишком долго, Готен.

Абакус повернулся и снова исчез в темноте. Чуть позже по ту сторону деревьев раздался звон подков лошади, быстро удалявшейся по дороге.

В ту ночь Деа так и не получила ответа на свои многочисленные вопросы да и в последующие дни тоже.

Готен молчал.

И раздумывал.

Ужас из северной страны

Хотя февраль уже близился к концу, снегопады вновь усилились. Земля промерзла настолько, что падавшие на нее снежинки больше не таяли, и конь с трудом тащил повозку по пушистым сугробам. Готен и Деа очень медленно продвигались вперед.

Однажды вечером они сидели в общем зале придорожного трактира, грелись у открытого камина, жевали жесткое мясо и обжигались горячим медовым напитком.

Целая компания угольщиков, одиноко живших в лесах и встречавшихся только по вечерам в трактире, оживленно беседовала о чем-то. Трактирщик, толстый мужчина в грязном кожаном фартуке, балансировал между столами, разнося деревянные кружки и кубки, перебрасывался словечками с некоторыми из гостей и время от времени бросал робкие взгляды на Готена. Он, конечно, не знал своего нового посетителя: путники слишком далеко уклонились от обычных маршрутов Готена. Тем не менее хозяин трактира чувствовал, что от незнакомца в темном облачении исходит нечто угрожающее. И тут Деа впервые поняла, что мрачная аура отца охватывает и ее: всюду люди смотрели на нее с недоверием и явной тревогой. От стола угольщиков до них доносились обрывки фраз:

— Они уничтожают все, что подвернется под клинки…

— Никто не может справиться с ними…

— У них на головах рога, а волосы растут даже из глаз и ртов…

— Я собственными ушами слышал, как они призывали на помощь черта…

— Они приносят в жертву людей, и особенно молодых девушек…

— А знаете ли вы, что они превращаются в демонов?.. Да, это правда — если у них начинает кипеть кровь, они становятся настоящими бестиями!

Только теперь Деа начала прислушиваться к разговору. Это была не просто болтовня за кружкой пива и вина. К ее удивлению, отец оставался невозмутимым и не отрывался от еды.

— Ты слышал это? — шепнула она ему.

— А?

— Слышал ли ты, что рассказывают эти люди?

Он кивнул:

— Ага.

— Ну и?..

— Что «и»?

— Разве тебя это не интересует, о великий гонитель ведьм?

Он отстранению посмотрел на нее:

— Сейчас я ужинаю.

— Это я вижу. — Деа не собиралась сдаваться. — Но ведь эти люди говорят о демонах! О человеческих жертвоприношениях! О служителях черта! Тебя это совсем не волнует?

— Не в данный момент. — Он положил в рот очередной кусок мяса и начал без всякого удовольствия пережевывать его.

— Что с тобой стряслось?

— Я голоден и пытаюсь кое-что предпринять против этого.

Равнодушие отца вывело девочку из себя. С ним что-то происходит, но что? Таким она его еще не видела.

Она с негодованием отодвинула свой табурет и встала.

— Если ты не хочешь заниматься демонами, — сказала Деа с отчаянной решимостью, — то займусь я.

Готен вздохнул и закатил глаза.

— Они болтают всякую чепуху. Мне это знакомо, поверь.

— Ах, вот как? А что, если они правы?

— Все равно у нас нет времени возиться с подобной ерундой.

— Но это же твоя дурацкая обязанность! — Она говорила так громко, что трактирщик удивленно уставился на нее.

— Деа, пожалуйста! У нас есть более серьезные дела. Нечто… большее!

— Да? И что же это такое? Я уже много дней прошу тебя рассказать мне о твоих планах. Но ты ничего не говоришь. Ни словечка! Проклятие, я же не твоя лошадь, я — твоя дочь! Иногда я размышляю о тебе, о твоем поведении. И от этих мыслей становится не слишком весело.

Кажется, впервые за весь вечер Готен действительно ее услышал.

— Что ты хочешь сказать?

— Ах, не обращай внимания! — Она вскочила, пылая от возмущения, поправила свою длинную фуфайку и твердым шагом направилась через весь зал к столу, за которым сидели угольщики.

Мужчин окутывала жуткая смесь запахов пота и сапог, которые все они сняли под столом и выставили для просушки. Но даже это не отпугнуло Деа. Она чувствовала: настало время что-то доказать Готену. Показать, что за время, проведенное с ним, она повзрослела. Что она уже достаточно выросла и сама может схватиться с ведьмами и демонами. Разве события в городе не доказали, что она обладает особым талантом? Именно она разоблачила демона, разглядев его под маской проповедника. Пусть кто-нибудь еще попробует сделать то же самое!

— Приветствую вас, — громко сказала Деа, протиснувшись между двумя угольщиками и придвинув к себе табуретку.

Шестеро мужчин мгновенно умолкли. Они глядели друг на друга, будто спрашивая, что понадобилось здесь этой хорошенькой малютке.

— Тебе нужна наша помощь? — спросил один из них, который был моложе других, бросив через плечо Деа подозрительный взгляд на Готена.

— Я услышала ваш разговор, и мне стало любопытно, — простодушно объяснила девочка. Если угольщики сочтут ее всего-навсего глупенькой малышкой, ей это только на руку.

Те пошептались, с ухмылкой поглядев друг на друга. Деа опасалась, что они разозлятся на нее из-за подслушанного разговора, но опасения были напрасными.

— Путешествуешь через леса, не так ли? — спросил один из угольщиков.

Деа кивнула:

— Да. И в них довольно жутко, надо признать.

Самый молодой с гордостью заявил:

— Мы живем в лесах. Каждый сам по себе, совсем один. И я тебе так скажу: в них чертовски жутко… Но мы к этому привыкли.

Деа с заговорщицкой миной подалась вперед.

— А как насчет демонов? — спросила она шепотом.

— Это не для детских ушей, — отрезал один из угольщиков. — Маленьким девочкам нечего слушать такие разговоры.

— Они разрезают девочек, таких, как ты, сверху донизу, и то, что от них остается, приносят в жертву своим богам.

— Но откуда вы знаете, что это демоны, а не люди? — полюбопытствовала Деа.

— Они пришли с севера.

— Да, из далекой северной страны.

— Поговаривают, что они прискакали по морю на драконах.

— А сейчас поселились в наших лесах. Они убивают всех и вся, они грабят, поджигают и молятся своим злым божкам.

— Если в бою они отведают чужой крови, то меняют свой облик. Да-да, правда! Превращаются в бестий! Тут-то они и показывают свое настоящее лицо!

— Это демоны. Демоны в обличье огромных мужчин.

Деа краем глаза наблюдала за Гогеном. Он не удостаивал их компанию ни единым взглядом, будучи полностью поглощен едой. Он с наслаждением облизывал жирные пальцы. Возможно, отец хотел подразнить ее своим поведением. Как раз это и злило дочь больше всего. Она твердо решила разгадать загадку северных демонов здесь и сейчас.

— И как вы с ними боретесь? — спросила Деа мужчин.

— А что мы можем предпринять? — последовал ответ, — Куда нам с ними тягаться! Да любой из них справится с десятком таких, как мы, до того они сильны.

— Их мечи широки, как реки.

— Их мускулы мощны, как стволы деревьев.

— Их глаза черны, как глубокие колодцы.

— Их волосы красно-желтые, как пламя.

— Их зубы могут разорвать ребенка в мгновение ока.

Младший из угольщиков наклонился, опираясь локтями о стол:

— Мы ничего не можем поделать. Мы всего-навсего угольщики.

— А те, кто уже потерял свои семьи? — продолжала расспрашивать Деа.

Мужчины горько засмеялись:

— Тому, кто потерял свою семью, уже все равно: он так же мертв, как его жена и дети. Там, где свирепствовали демоны, никого не осталось в живых. Никакой пощады. Никакого сопротивления.

Деа глубоко вздохнула. Она вдруг будто ощутила злое дуновение северного ветра, даже здесь, в трактире, несмотря на все запахи пива, вина и еды.

— Где их видели в последний раз? — спросила она.

— Всюду и нигде. Они внезапно появляются и исчезают. Так поступают все демоны.

— Да, — задумчиво подтвердила Деа. Так они и поступают. — Она рывком поднялась со своего табурета. — Спасибо вам за то, что рассказали мне все это.

— Смотри, будь осторожна во время путешествия! — предостерег молодой угольщик. — Они могут напасть на тебя в любую минуту. Не думай, что мы сошли с ума или еще что-нибудь в этом роде… Все, что мы рассказали, — правда.

— Я и не сомневаюсь. Благодарю вас. — С этими словами девочка повернулась и пошла обратно к Готену.

Шестеро угольщиков посмотрели ей вслед, покосились на Готена, потом склонились над столом и опять зашептались.

— Ну? — спросил Готен таким тоном, будто решил позабавиться. — Похоже, ты нашла себе новых друзей?

— Только попробуй посмеяться надо мной!

— И что же ты от них узнала?

— Это демоны с севера, которые скачут на драконах, — торжествующе выпалила она, гордая, что узнала нечто, о чем Готен не имел понятия. Леса кишат ими. Они убивают женщин и детей и, конечно, мужчин.

— Ага.

— И это все? — гневно прошипела Деа.

— А что еще я должен сказать?

— Как же насчет «Мы должны об этом позаботиться»?

— Но здесь мы ничего не должны.

— Хороший же ты охотник за ведьмами!

— Это — дело короля. Он должен послать воинов, которые прогонят северян. Нас это касается лишь постольку, поскольку мы должны быть осторожнее во время путешествия.

Деа скривила лицо:

— В крайнем случае к нашим услугам всегда есть Абакус, который нас спасет, — конечно, если ты сам не сможешь этого сделать.

Впервые за много недель она увидела его разгневанным и пожалела о своих словах сразу же, как только произнесла их.

— Уж не собираешься ли ты со мной спорить? — прошептал он грозно.

— Быть может, это и не помешало бы, — храбро парировала девочка, хотя чувствовала ком в горле. У нее даже живот заболел, пока она изо всех сил старалась выдержать его полный ярости взгляд.

— Демоны, о которых повествуют твои приятели, — самые обычные люди, — сказал он наконец, и было видно, каких усилий ему стоило держать себя в руках. — Они северяне, вероятно, купцы, прибывшие по поручению своего короля. Они не ведут военных действий. Может, грабят какие-то хозяйства на своем пути, но это и все.

— А драконы?

— Носы их кораблей украшены головами драконов.

— А превращение в демонов — как ты объяснишь это?

— Люди севера известны тем, что во время боя входят в особое состояние, похожее на экстаз. Кровь опьяняет их, делает более сильными, беспощадными и почти непобедимыми. Когда они в таком состоянии, то называют себя берсеркерами, то есть свирепыми воинами. Это не имеет никакого отношения ни к черту, ни к демонам.

— А человеческие жертвоприношения?

— Викинги верят в жестоких, кровожадных богов, потому и сами жестоки. Так было всегда, так будет и дальше.

Деа чуть не лопалась от злости, но и от разочарования тоже.

— У тебя на все есть ответ, да?

— Почти на все.

— Ты всезнайка.

— Я ученый. — Несколько смутившись, он добавил: — По крайней мере, был им когда-то.

— Что же привело их сюда?

— Вероятно, они возвращаются домой из Византии. У них очень оживленная торговля с тамошними властителями. Иногда случается, что они сбиваются с пути, проезжая по чужим странам. Они мореплаватели, а не следопыты или разведчики. Если они не могут найти дорогу, то впадают в ярость и отчаяние. Тут-то и начинаются грабежи, разбой и поджоги. Это скверно и печально, но изменить что-либо не в моих силах.

Некоторое время они молчали, и Деа без всякой охоты принялась за свою остывшую еду. Наконец она отложила деревянную ложку и отодвинула миску.

— Я уже спрашивала тебя несколько раз, но ты так и не ответил. Сейчас я хочу наконец узнать правду: о каком предложении говорил с тобой Абакус?

— Тсс. — Готен приложил к губам палец, все еще измазанный жиром. — Не произноси его имя так громко. Абакус был здесь только вчера или позавчера. Люди еще помнят его. Я не хочу, чтобы кто-нибудь вообразил, что мы как-то связаны с ним.

— Абакус был здесь? — удивилась Деа. — Значит, мы все еще идем следом за ним?

— Да.

— Почему же мы не путешествуем вместе?

Готен покачал головой:

— Ведь ты же не хочешь этого, правда?

— Нет, но я думала, может быть, ты захочешь.

— Я еще раз повторяю тебе: Абакус мне не друг.

— Ему ты говорил нечто совсем другое.

— Для Абакуса существуют только друзья и враги. Я предпочитаю, чтобы он считал нас друзьями.

— Ты боишься его, — заключила Деа.

— Не совсем так. Я боюсь не за себя — за весь мир!

— Что-что?! Что ты опять такое говоришь? — Мысли Деа точно кружились в каком-то хороводе возмущения и смятения. Вся эта таинственность просто выводила ее из себя!

Готен помедлил, прежде чем наконец решился на откровенность с дочерью:

— Абакус не тот, за кого себя выдает.

— Кто же он тогда?

— Он утверждает, что преследует ведьм и демонов, но это неправда. Разумеется, он ищет их по всей стране — я имею в виду настоящих ведьм, — но вместо того, чтобы предавать их суду, он делает им некое предложение…

— Как и тебе?

— Я не колдун. Но он и мне сделал это предложение. Он пытается привлечь ведьм — и меня тоже — на свою сторону. На сторону Арканума.

— Что это такое — Ар… Ар…?

— Арканум. Тайный союз самых опасных и жестоких ведьм, каких только можно себе представить. Абакус их предводитель. Будучи охотником за ведьмами, он осуждает только невиновных. А настоящих ведьм уговаривает присоединиться к Аркануму. В течение нескольких недель он протянул свои щупальца во всех направлениях. И уже повсюду в стране есть ведьмы, которые ему служат.

Деа смертельно побледнела.

— Ты сказал ему, что подумаешь над его предложением…

— Неужели ты считаешь, что я могу согласиться?

— Хочешь начистоту? Я не знаю.

Его глаза, казалось, молили ее.

— Верь мне, Деа. Это самое важное. Ты не должна во мне сомневаться. Обещаешь мне это?

— Я… — Она все еще колебалась. — Да… да, я обещаю.

— Хорошо. — Он схватил ее руку и крепко сжал холодными как лед пальцами. — Ты моя дочь, Деа. И с тех пор как мы вместе, для меня нет никого и ничего дороже тебя. Мы всегда должны поддерживать друг друга. Всегда, понимаешь?

— Да.

Она была тронута его словами. И все-таки где-то в самой глубине ее души еще оставалось сомнение, даже недоверие. Она ненавидела себя за это, но ничего не могла с собой поделать.

— И как же быть дальше? — спросила она наконец.

— Мы последуем за Абакусом, — ответил Готен приглушенным голосом. Слова прозвучали зловеще, как древнее пророчество о несчастьях и гибели. Мы последуем за ним в самое сердце его могущества.

Демоны — ложные и подлинные

— Проклятие! — ругался Готен два дня спустя. — Мы потеряли след Абакуса.

Он остановил повозку на заснеженном перекрестке дорог. Целая туча ворон слетела с ветвей и с карканьем взметнулась в серое небо. Конь фыркнул и принялся взбивать копытом снег.

— А я все время спрашиваю себя, как это ты отличаешь следы его лошади от других следов…

— Распознавать следы я, конечно же, не умею, — честно признался Готен. — Зато я могу… чуять Абакуса.

Деа во все глаза уставилась на него: — Неужели такому можно научиться?

Ее отец пожал плечами:

— Я просто чувствую его. Тебе ведь это тоже знакомо, правда? Бывает так: вроде бы никого не видно, но вдруг ощущаешь, что кто-то стоит за твоей спиной. Нечто подобное происходит со мной и Абакусом. Возможно, и он что-то чувствует. Поэтому и узнал в ту ночь, что мы едем по дороге следом за ним.

— Значит, ему известно, что мы до сих пор идем по пятам?

— Я надеюсь, что его голова сейчас забита куда более важными делами и ему не до нас.

Деа состроила гримаску:

— Звучит успокаивающе.

Готен спрыгнул с козел и, проваливаясь в снег, вышел на середину перекрестка. Там он внимательно огляделся. Все сходившиеся здесь пути уводили в глубь лесов. На востоке равнина сменялась холмами, в некотором отдалении переходившими в крутые горы. Их вершины терялись в густых облаках.

— Абакус намного опередил нас, — сообщил Готен, вернувшись к Деа. — По этим местам он проезжал не менее трех дней назад.

— Я-то думала, ты знаешь, куда он направляется.

Готен кивнул:

— У Абакуса и его ближайших помощниц есть убежище, где они встречаются и сообщают друг другу о своих гнусных деяниях. Похоже, оно не очень далеко отсюда.

— А что это? Какой-нибудь дом? Или пещера?

— Неужели ты думаешь, что Абакус стал бы забираться в какую-то сырую дыру, где с потолка свисают корни деревьев, а под ногами хлюпают лужи?

Деа смущенно опустила глаза:

— Я ведь только предположила…

— Это должна быть крепость. Старинная, скорее всего заброшенная и необитаемая — до тех пор, пока туда не явился Абакус. Потому она и не отмечена ни на одной карте.

— Нам надо было расспросить об этом в последней гостинице.

Готен улыбнулся:

— Я так и сделал.

— Ну и?..

— Хозяин рассказал, что есть в этих местах развалины одного старого замка, без названия и хозяина.

— А как их найти? — взволнованно спросила Деа.

— Трактирщик утверждает, что только с помощью чутья, — недовольно пробормотал Готен. — «Вы наверняка не промахнетесь, — так он сказал. — Уж вы-то его найдете».

Деа вздохнула:

— Наверное, он не часто высовывает нос из своего трактира.

— Во всяком случае, он ни словом не упоминал ни о каком перекрестке.

Готен еще раз огляделся, потом взялся за поводья и направил коня налево. На восток, где высились горы.

— Почему ты выбрал именно этот путь? — поинтересовалась Деа.

— Потому что крепости обычно строят на вершинах гор.

— Короче говоря, мы должны положиться на везение…

— Если высокородная госпожа может предложить что-нибудь получше, я с радостью выслушаю ее, — промурлыкал Готен.

— Да ведь я и сама думаю, что мы едем правильно, — возразила она. — Но не потому, что эта крепость стоит на какой-нибудь скале. Тогда бы она бросалась в глаза. Каждому издалека было бы видно, что там светятся огоньки, снуют люди. Нет, мне кажется, что эти руины лежат где-то в долине, надежно укрытые от внешнего мира.

Готен открыл было рот — вне всякого сомнения, чтобы возразить дочери, — но потом снова закрыл его. Деа видела, что он раздумывает над ее словами. Возможно, в глубине души он понимал, что дочь недалека от истины, хотя вслух никогда бы не признал ее правоту. При этой мысли Деа преисполнилась гордости. Кроме того, она была убеждена, что чутье не обманывает ее.

«Он еще поймет, как это замечательно, что я рядом с ним», — без ложной скромности говорила себе девочка.

Весь остаток дня они следовали этой дорогой. Местность становилась все более холмистой. Возок медленно скользил по заснеженным лесистым склонам. Небо уже окрасилось в темный цвет. Сумерки нависли над землей, подобно стае летучих мышей, и вскоре в сгущающейся темноте между деревьями замерцали горящие глаза. Ночные охотники почуяли добычу.

Внезапно Готен натянул поводья. Возок резко остановился.

— Что случилось? — с тревогой прошептала Деа.

— Тихо! — выдохнул отец из тени своего капюшона.

Девочка напряженно прислушивалась, вглядываясь в лесную тьму. Высоко в горах раздался крик орла. Ничего другого Деа не услышала. Оглянувшись по сторонам, она с трудом различила ближайшие деревья, не говоря уже о чем-то или ком-то, кто мог подкрасться сзади.

— Ничего не видно.

— Слушай — вот оно! — Готен поднял руку, словно призывая к молчанию далее деревья.

Однако в этом уже не было нужды. На сей раз услышала и Деа…

Пение! Множество голосов, сливающихся в стройный хор. Ветер доносил звуки с востока; при каждом порыве они становились громче и отчетливей. Слова из какого-то чужого, гортанного языка. Во тьме ночи они казались особенно жуткими, особенно грозными. Но даже если бы Деа услыхала их при свете дня, она не раздумывая повернулась бы и пошла прочь.

— Может быть, это и есть люди северной страны? — почти беззвучно спросила она.

Готен всем телом подался вперед. Прямо перед ними дорога поворачивала направо, так что ничего нельзя было рассмотреть.

— Такого языка я не знаю, — прошептал он в ответ. — Наверное, это они.

Деа вдруг стало по-настоящему плохо.

— Думаешь, они собираются напасть на нас?

— Нет. Они же не на самой дороге, а где-то в лесу, и довольно далеко. — Готен отпустил поводья. Лошадь медленной рысцой побежала вперед.

— Неужели ты собираешься ехать дальше?! — Деа чувствовала, как дрожат ее колени, и дело тут было не только в холоде.

— Ведь мы хотим найти Абакуса, разве не так? А кто сказал, что его не следует искать там, где прячутся северяне?

— Думаешь, они все заодно?

— Абакус и эти норманны? О нет, наверняка нет! И тем не менее…

Больше он ничего не сказал, по своему обыкновению. Деа бесила эта его привычка. Раньше она готова была поколотить отца, оттаскать за волосы. Или еще что-нибудь в этом роде. Но сейчас онапросто радовалась тому, что он здесь, рядом с ней.

Возок повернул, и путники увидели нечто, указавшее им точное местонахождение северных людей.

На расстоянии трех-четырех полетов стрелы над верхушками деревьев поднималось золотистое сияние…

— Что это — лесной пожар? — встревожилась Деа.

Готен отрицательно покачал головой:

— Это всего-навсего небольшие костры, но их, мне кажется, не менее полудюжины. Скорее даже, вдвое больше.

— Двенадцать костров?! — в ужасе переспросила Деа. — Но ведь это значит… что там по меньшей мере шестьдесят или семьдесят человек!

— Вопрос в том, для чего они разожгли эти костры: может быть, просто разбили лагерь, а может, и кого-то осаждают!

От волнения Деа не сразу уяснила различие между походным и осадным костром.

— Но что они могут здесь осаждать? По-моему, в этих местах нет никакого жилья.

— А вот это большой вопрос, не правда ли? — Готен невесело улыбнулся, и она наконец поняла, что он имеет в виду.

— Крепость Абакуса! — выдохнула девочка, не сумев удержаться от смешка. — Они осадили самого великого Абакуса!

— Похоже на то.

Между тем дорога, по которой продвигались путники, разделилась на две. Узкая заброшенная просека вела к долине, где над деревьями мерцал отблеск костров. Деа торжествовала: итак, она была права! Крепость Абакуса притаилась меж склонами двух высоких гор.

Снег на просеке был утоптан, низко склонившиеся ветви сломаны, а самые толстые сучья даже обрублены топором. Из долины ветер доносил запах горящего дерева…

Готен спрыгнул на землю.

— Оставайся здесь и присматривай за лошадью, — шепотом приказал он дочери. — А я пойду взгляну, что творится там, внизу.

— Я хочу с тобой!

— Об этом не может быть и речи.

Не обращая внимания на запрет, Деа также спрыгнула на снег.

— Интересно, как ты сможешь мне помешать?

Он сверкнул глазами. Эти глаза в тени капюшона горели, как у хищного зверя.

— До чего же ты груба, нагла и неблагодарна!

— А ты… до чего же ты за меня боишься! — упрямо возразила она. — Я и сама уже могу за собой присмотреть.

Готен постоял еще немного неподвижно и молча, затем повернулся и быстро зашагал по просеке, бросив ей:

— Заведи коня и повозку за деревья. Потом тихо иди за мной. И захвати мой меч!

Деа мгновенно исполнила все его приказания и побежала следом, сжимал в руках оружие. Вскоре девочка поравнялась с отцом. К ночи сильно похолодало, но она совсем не замерзла. Страх, который она только что испытала при мысли о жестоких северянах, исчезал с каждым шагом. Правда, некое неприятное ощущение оставалось, но зато она уже могла рассуждать — спокойно и хладнокровно. Если они не станут подходить к норманнам, или викингам, как называл их отец, слишком близко, то ничего страшного не произойдет: чужеземные воины слишком заняты осадой крепости и вряд ли обратят внимание на мужчину и девчонку. По крайней мере, Деа очень надеялась на это.

Отец и дочь дошли до места, где дорога начинала круто спускаться вниз. Отсюда они, глядя поверх деревьев, растущих ниже по склону, наконец рассмотрели, что творится внизу, в долине.

Готен ошибся. Там горело не менее двадцати костров, ярко освещавших все вокруг. Костры окружали развалины некогда грозной крепости, о былой мощи которой по-прежнему напоминали высокие стены и толстые башни с острыми зубцами. Деа эта давным-давно павшая твердыня показалась удивительно темной, почти черной… Может быть, по контрасту с ярко горящими кострами?.. Или стены закоптились в результате давнего пожара? Или… или камни насквозь пропитаны черной злобой Арканума?

Между кострами на расстоянии полета копья от крепости туда-сюда сновали темные силуэты. Их было не так много, как опасалась Деа, во всяком случае, насколько она могла разглядеть со своего наблюдательного пункта. Тридцать, самое большее сорок человек. Конечно, и этого было более чем достаточно. Вряд ли удастся как ни в чем не бывало, прогуливаясь между этими молодцами, дойти до крепости.

Готен не говорил ей, как он намерен действовать дальше. Ясно только, что он хочет помешать Абакусу в его затее с Арканумом. Но каким образом? Ведь Абакус — всесильный и злобный чародей, который даже птиц может превратить в смертоносные стрелы! И кто знает, что еще он держит про запас?

— Видно, норманны появились здесь вскоре после возвращения Абакуса, — предположил Готен.

— Может, они даже шли за ним по пятам.

— Так много народу? Ну нет, он бы их заметил. Скорее всего, то, что они попали в эти места, просто нелепая случайность. Далее великий Абакус со всеми своими ведьмами бессилен против случая.

— Мы подойдем поближе?

— «Мы»? — повторил Готен.

— Ой, перестань, — сердито шепнула Деа. — Ведь я и правда могу тебе помочь.

Подумав мгновение, он кивнул:

— Согласен. Может, это будет неплохой подготовкой. — С этими словами Готен перебежал на левую обочину дороги и заспешил вниз по склону. Деа следовала за ним.

Подготовка? Что он хотел этим сказать? Что у него на уме?

Подготовка к чему? И вообще это звучало так, будто не стоило особенно ломать себе голову из-за нынешней истории, будто норманны — это так, мелочи.

Так, размышляя, она торопилась за отцом, скользя на твердом насте и стараясь не отстать. Оба то и дело спотыкались о торчащие из земли обледеневшие корни деревьев, обходили коварные ямы, едва заметные под снежным покровом.

— Неужели Абакус не может просто… гм… как-нибудь выколдоватъ северян из этих мест? — шепотом спросила Деа.

— Кто знает? — печально ответил Готен. — Честно говоря, я был бы рад, если бы он не смог этого сделать.

— Потому что норманны взяли на себя твою работу?

— Нет, — серьезно возразил он. — Просто потому, что тогда Абакус может так же легко справиться и с нами. Как и с любым другим живым существом.

С этим было не поспорить, и дальше они шли в молчании, пока свет костров не засиял совсем близко между стволами деревьев.

— Теперь мы должны быть очень осторожны, — тихо сказал Готен. — Они наверняка выставили часовых.

Пригнувшись, они двинулись дальше. Деа достала из-под накидки свой старый кинжал и сжимала его в руке с таким видом, словно он был самым грозным оружием на свете. Хотя клинок притупился и слегка заржавел, кожаная рукоятка придавала ей храбрости. В этот момент девочке казалось, что она запросто одолеет всех северян.

Однако иллюзии мигом рассеялись, стоило ей поближе увидеть одного из норманнов.

Никогда в жизни она не видела человека такого огромного роста. Конечно, ее отец был высоким, однако северный воин перерос его больше чем на голову. Он стоял у ближайшего костра, закутавшись в лохматые шкуры, и опирался на копье, которое Деа наверняка не смогла бы даже поднять. Наши путники видели часового в профиль, и им показалось, что он спит стоя. На нем был шлем с двумя громадными рогами, а взъерошенная огненно-рыжая борода доставала до груди. Его руки украшали широкие кожаные браслеты, отделанные стальными пластинами, а меч, воткнутый им в снег прямо перед собой, поражал своей величиной.

Норманн был у костра один. Видимо, он получил приказ охранять эту часть лесной опушки. Возможно, Готену и удалось бы захватить спящего врасплох, не будь поблизости, всего шагах в двадцати, его многочисленных товарищей, которые, похоже, собирались атаковать черный крепостной вал. Пламя лагерных костров яркими бликами играло на их кольчугах и чешуйчатых панцирях. Почти все они носили двурогие шлемы, у всех были длинные бороды. Теперь Деа поняла, почему угольщики принимали их за демонов, а между тем она еще ни разу не видела, как они бьются с врагом, впадая при этом в одержимость! Когда они становились берсеркерами, их топорам, мечам и копьям не могли противостоять даже самые мощные крепостные стены.

— Смотри! — прошептал Готен на ухо дочери и кивком указал на зубчатый венец колдовской крепости.

Там, наверху, появилась одинокая фигура; человек поднял обе руки и запрокинул голову. Широкие черные одежды развевались на ледяном зимнем ветру.

— Это Абакус? — одними губами прошептала Деа. Спящий часовой стоял шагах в десяти от них и по-прежнему не шелохнулся; но нельзя же надеяться на то, что он будет спать все время.

Готен не ответил. Но его молчание было красноречивее слов.

— Что он делает? — вновь спросила Деа.

— Похоже, творит заклинание.

— А что он заклинает?

Взгляд Готена был холодным, как северный ветер:

— Деа, я очень люблю тебя… Но, пожалуйста, придержи язык хотя бы на одно мгновение!

Девочка с обидой отвернулась от отца и снова посмотрела на зубцы башни. Абакус стоял в той же позе. Однако теперь Деа показалось, что воздух между его поднятыми вверх руками мерцает, точно плавясь от сильного жара. Да, конечно, это походило на свет от пламени костра.

В следующий момент свет приобрел красноватый оттенок, становясь все ярче и ярче, и вдруг погас.

Деа с силой выдохнула и стиснула зубы. Что произошло? Она-то ждала, что магическое пламя вырвется из рук Абакуса и испепелит воинов северной страны. Или что из воздуха появятся какие-нибудь щупальца, которые схватят и разорвут пришельцев… То есть случится нечто, подтверждающее славу Абакуса как великого колдуна.

Но ничего подобного не произошло. Абакус продолжал стоять неподвижно, как каменное изваяние.

— Что же это такое? — Деа была совсем сбита с толку.

Готен приложил палец к губам, приказав ей молчать.

Часовой у костра проснулся и, так же как его собратья, глядел вверх, на башню. Все недоумевали и старались понять, в чем же, собственно, дело.

Деа высоко подняла брови:

— Кажется, с колдовством ничего не выходит?

Ее отец вздохнул:

— Что нужно для того, чтобы ты наконец помолчала?

— Чтобы кто-нибудь мне объяснил, что творится, — отпарировала она язвительно.

Ближний часовой был настолько увлечен Абакусом, что едва ли мог заметить двух незнакомых наблюдателей на опушке леса. Деа совсем не опасалась его, пока он смотрел в другую сторону.

Готен тяжело вздохнул.

— Это не было неудавшимся колдовством, — тихонько пояснил он. — Возможно, Абакус хочет, чтобы так думали норманны. Похоже, он намерен ввести их в заблуждение.

— Если Абакус так опасен, как ты рассказывал, он наверняка не удовольствуется безобидными фокусами.

— Скорее всего, нет.

Часовой между тем отошел от костра и направился к остальным воинам. Он тоже хотел знать, что происходит там, наверху.

Деа била дрожь. Она вдруг начала замерзать. Ветер, дувший с заснеженных горных вершин в узкую долину, неожиданно стал очень холодным.

Готен это заметил.

— Ты чувствуешь?..

— Похолодало…

Он кивнул:

— Но почему так сразу?

Они замолчали и обменялись долгими понимающими взглядами.

Затем вновь перевели глаза на крепость. Некоторые северяне подносили руки ко рту, стараясь согреть их своим дыханием; другие изо всех сил растирали закоченевшие пальцы. А ведь для этих людей мороз был привычным делом.

— Там, где они стоят, кажется, еще холоднее, чем у нас, — пробормотал Готен. Слова, белым паром вылетая из его уст, обретали какие-то контуры, будто становясь зримыми.

— То, что было у Абакуса между рук, выглядело как… жара, — задумчиво сказала Деа. — Ты думаешь, он мог…

— …вытянуть из воздуха остатки тепла? Да, вполне возможно.

— Но почему?

Готен пожал плечами:

— У меня есть недоброе предчувствие, что мы сейчас же получим ответ на этот вопрос.

Ждать пришлось недолго. Предположение Готена подтвердилось. И все же то, как это произошло, застало их врасплох.

На том месте, где рядом стояли три дюжины северян, видимо, в мгновение ока стало так невыносимо холодно, что воины бросились врассыпную, как стадо перепуганных овец. Только двое, находившиеся в самой середине группы, не тронулись с места. Их меховые плащи и панцири покрылись толстым слоем льда. Один из них еще пытался двигаться, и ледяная корка на его коленях потрескалась, но потом он окончательно замер и больше не трогался с места. Даже глаза его, казалось, замерзли, потому что перестали двигаться в глазницах. Лицо застыло в гримасе бесконечного ужаса. Он был сейчас похож на какую-то варварскую статую, вырубленную скульптором из глыбы льда.

Однако если кто-то полагал, что чары Абакуса всего-навсего превратили его врагов в лед, то он сильно заблуждался. Ибо самое худшее было впереди. Гораздо худшее.

Раздался треск, и на том месте, где стояли навеки застывшие северные воины, в снегу появилась трещина с острыми зазубринами. Земля выгнулась и разверзлась вдоль этой трещины. Но то, что в первый момент походило на разлом в земной коре, вдруг оказалось пастью громадной бестии изо льда и снега! Снежные зазубрины превратились в клыки, каждый величиной с ребенка, а из темной пасти высунулся огромный язык из мерцающих ледяных кристаллов, змеей обвился вокруг обеих неподвижных фигур и смахнул их в пропасть. Между тем купол над землей все увеличивался, пока не принял очертания головы невероятных размеров на теле жуткого чудовища, — теле, утыканном иглами и клинками изо льда.

Деа ойкнуть не успела, как Готен сильно рванул ее за руку, увлекая в чащу леса, за деревья, прочь от кошмара вздыбившихся льдов, безумного скрежета чудовища и диких криков северных воинов.

Деревья скрыли от Деа все происходящее, но ей и не надо было видеть. Те звуки, которые она слышала, восстанавливали перед глазами картину трагедии. Готен крепко обнял дочь и через ее плечо смотрел в сторону крепости. Она чувствовала, что его тело как будто сведено судорогой: отец буквально окаменел от ужаса при виде того, что содеял Абакус одним своим заклинанием и что он привел в мир.

И вот здесь, посреди всего этого безумия, содрогаясь от омерзения и страха, Деа впервые осознала, что пришлось пережить Готену в течение всех долгих лет их разлуки, что заставляло его страдать и действовать: ненависть к силам зла, отвращение к их деяниям, глубокая печаль о настоящем и будущем Земли. И в этот миг она поклялась себе, что всегда, что бы ни случилось, будет помогать ему. Не потому только, что она его дочь, а он ее отец, — нет! Это была глубокая убежденность, насущная потребность, обязательство перед самой собой. И клятва, забывать о которой Деа никогда не имела права.

Наконец все стихло. Над лесами, долиной и выжженной землей перед старой крепостью воцарилось молчание бессилия. Весь мир безмолвствовал, и Деа тоже не могла произнести ни звука. Казалось, эта вселенская тишина заполнила всю ее чем-то, что можно было принять за страх, но в действительности было куда серьезнее и опаснее: полная, абсолютная пустота, невозможность и нежелание осознать происшедшее.

Готен очень бережно и осторожно выпустил дочь из своих объятий:

— Кончено. Что бы это ни было, оно прошло.

Она вытерла льющиеся из глаз слезы и только тогда смогла рассмотреть его лицо. То, что увидела Деа, потрясло ее до глубины души: отец, казалось, состарился на много лет. Она спрашивала себя, откуда эта влага на его щеках: был ли то лед, растаявший так быстро, или он тоже плакал — о чужестранцах с севера, которые не задумываясь убили бы его, но сами умерли такой смертью, какую не заслужил никто на свете.

— Идем, — сказал он наконец с нежностью и еще раз прижал к себе дочь. — Нам надо идти.

— Куда? — спросила она голосом, который ей самой показался чужим — так он был слаб и безжизнен.

Готен посмотрел сквозь деревья на черный вал крепости…

— К Абакусу, — ответил он. — Спасать мир…

Среди ведьм

Снег у подножия крепостного вала походил на поле битвы. И тем не менее все указывало на то, что битвы не было. Не было никакого сопротивления.

Чудовище, вызванное заклинаниями Абакуса, исчезло. На том месте, где оно внезапно появилось, порожденное льдом и земными недрами, зиял глубокий кратер. В нем плескалось нечто, на первый взгляд казавшееся обыкновенной водой. Но только на первый взгляд: эта жидкость была куда плотнее воды и отливала серебром.

— Где… где это? — тихо спросила Деа, когда они с Готеном медленно брели по заснеженному полю прямо к воротам крепости.

Между зубцами крепостной стены никто не появлялся, но отец и дочь нисколько не сомневались в том, что Абакус уже знает об их прибытии.

Готен указал на переливающуюся слизь в кратере:

— Вот все, что осталось от чудовища. Оно было вызвано с одной-единственной целью, и оно свою задачу выполнило.

На снегу тут и там виднелись следы разыгравшейся трагедии. Деа сомневалась, что кому-нибудь из норманнов удалось спастись бегством.

— Что ожидает нас там, внутри? — спросила она, кивая на высокие ворота полуразрушенной крепости.

— Зло, — коротко ответил Готен. И ни слова больше.

Дойдя до крепких дубовых дверей, путники остановились. Двойные створки ворот были закрыты. Изнутри не доносилось ни звука.

Готен запрокинул голову и посмотрел вверх на зубцы крепостной стены.

— Абакус! — крикнул он изо всех сил.

Некоторое время все оставалось по-прежнему. Только эхо отозвалось из глубины долины, докатилось до горных склонов и, отраженное ими, рассыпалось многочисленными стонами и вздохами, похожими на жалобы беспокойных духов.

…Раздался пронзительный визг, но то был не голос, а скрип массивных входных дверей. С громким треском одна из створок широко распахнулась. Образовавшийся проем был темен и пуст.

Деа стиснула зубы и уже хотела войти, но Гоген удержал дочь, положив руку на ее плечо. Многозначительно покачав головой, он дал понять, что ей пока не следует заходить — и уж во всяком случае заходить первой.

— Абакус! — скорее взревел, чем закричал он снова, подняв голову к черным камням твердыни. — Это и есть то самое «добро пожаловать», которое ты мне обещал? — Немного помолчав, он продолжал: — Сначала ты вынуждаешь меня пробираться по трупам этих варваров, а потом я не слышу от тебя ни одного приветливого слова!

Темнота в дверном проеме неожиданно обрела форму, когда фигура в черном облачении выступила из ворот и остановилась в шаге от Деа и Готена.

Деа подумала, что Абакус выглядит старше, чем всего несколько дней назад. Показалось ей, или он и в самом деле шел, сильно наклонившись вперед? Действительно, в этот момент между складками его одеяния мелькнула трость, на которую он тяжело опирался левой рукой.

— Прости мне мою неприветливость, — обратился чародей к Готену. Его голос звучал хрипло. Я не мог спуститься сюда быстрее. Лестницы… мне нелегко с ними справляться.

— Ты неважно выглядишь, — непринужденно заметил Готен. И сердечно пожал протянутую Абакусом руку.

Деа не смогла подавить дрожь при виде этого дружеского приветствия. Каким бы больным и слабым ни представал сейчас Абакус, она никогда не забудет того, что он совершил и как совершил.

— День был очень трудным, — уклончиво ответил Абакус.

— Мы уж видели, как ты потрудился, — го ли с иронией, то ли с уважением сказал Готен.

— Действительно впечатляет, не правда ли? — И, не дожидаясь ответа, Абакус круто повернулся и пошел назад в крепость.

Готен коротко кивнул Деа и последовал за колдуном. Деа замыкала шествие. Ворота за ними затворились сами собой, как будто их закрыла чья-то невидимая рука.

Посмотрев по сторонам, девочка увидела, что они идут через большой широкий зал, потолок которого поддерживали мощные каменные колонны.

— Некоторые строения этой крепости сохранились еще со времен римлян, — объяснял Абакус на ходу. — То, что они когда-то делали из дерева, потом отстроили заново уже из камня. Но этот зал и еще несколько уголков крепости выглядят точно так же, как тысячу лет назад.

Деа не имела ни малейшего понятия о том, кто такие римляне, но видела, что Готен молча кивнул. Она должна непременно спросить его, о ком шла речь.

Абакус вывел их из зала и заснеженным внутренним двором повел в следующее здание. Пройдя немного гулкими коридорами, они вступили в зал, посреди которого стоял огромный потрескавшийся деревянный стол. За ним сидели шесть женщин в темных одеждах. Платья их были очень дорогими и необычными; Деа никогда не видела ничего подобного.

Испытующие взгляды женщин обратились сначала к Готену, а затем надолго задержались на Деа… «Колдовские глаза!» — пронеслось у нее в голове, и она, вдруг почувствовав озноб, спросила себя, не крадут ли эти женщины незаметно для нее самой ее волю.

Абакус занял место на высоком стуле во главе стола и выжидательно посмотрел на Готена.

— Я чувствую, как возвращаются мои силы, — сказал он и положил трость на стол перед собой. — Завтра утром я буду как новенький. Итак, Готен, я вижу, ты принял решение?

— Да.

— Значит ли это, что ты принимаешь мое предложение?

— Я хочу этого всей душой, — отвечал Готен, к ужасу Деа. Но она подозревала, что это было уловкой, неким тонким ходом в той игре, что затеял ее отец. — При одном условии.

Абакус высоко поднял бровь, и громкий ропот послышался среди ведьм…

— И что же это за условие? — осведомился магистр.

— Я хочу, чтобы моя дочь осталась со мной. Более того: я хочу, чтобы твои ведьмы обучили ее черному искусству и сделали подобной им. Ты знаешь, что у нее есть талант к этому.

Деа не верила своим ушам. Она — и ведьма?! Но он не мог требовать от нее этого! Этого — никогда!

Абакус перевел взгляд с Готена на Деа и испытующе посмотрел на нее.

— Талант у тебя есть, это правда. Та история, когда ты распознала демона в проповеднике на рыночной площади, доказывает, что в тебе кроется нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. Ты необычная девочка, это безусловно. — Он улыбнулся, но дружелюбной эту улыбку не назовешь. — И пророчество демона о твоем дальнейшем будущем, конечно, позволяет надеяться… Страдания и беды должны быть постоянными спутниками ведьмы, ибо только тогда она отвечает моему вкусу. — Он окинул компанию своих ведьм многозначительным взглядом и усмехнулся: — Не так ли?

Шесть женщин с готовностью закивали и захихикали.

Он вновь повернулся к Деа:

— Эти шестеро — могущественнейшие ведьмы, пожалуй, на всем свете. Когда они тебя обучат, ты станешь одной из них. И так же, как они, ты будешь беспрекословно подчиняться мне. Ты согласна с этим?

Вопреки своей воле, вопреки всему своему существу, чувствуя, что утвердительно кивает головой, Деа тем не менее не могла выдавить из себя ни единого слова. Она украдкой взглянула на отца, но он смотрел мимо нее, на Абакуса, словно боясь молчаливого упрека в ее глазах.

— Да, — прохрипела она наконец. — Да, я согласна, я хочу заниматься этим. — Она надеялась и молила Бога, чтобы в действительности все это оказалось лишь частью плана, задуманного ее отцом, — плана уничтожения колдовского союза Абакуса.

Деа вдруг с отчаянием вспомнила о тех сомнениях, что возникли у нее, когда Готен впервые рассказал ей о своих намерениях. Да, он — ее отец. Но что, если он обманул ее? Если он и сам захотел стать таким же колдуном, как Абакус, и поэтому вступил в Арканум? Наверное, Абакус рассмотрел в отце что-то особенное, иначе он вряд ли предложил бы ему стать членом этого союза — тем более что Арканум, не считая Абакуса, состоял из одних женщин.

Но нет, ее отец был защитником добра, и в глубине души Деа хорошо это знала. Может, это проклятое место навевало на нее такие мысли? Неужели за такое короткое время Арканум уже успел наполнить ее мрачными раздумьями, сомнениями, растерянностью?

— Готен, сказал Абакус, нам надо многое обсудить. Останься здесь со мной и садись. — Он сделал повелительный жест в сторону ведьм. — А вы займитесь малюткой. Возьмите ее с собой и обучайте вашему искусству.

Он разразился таким громовым смехом, что у Деа заложило уши. Тем не менее она предпочла бы остаться здесь с Готеном, а не уйти вместе с ведьмами. Страх острыми когтями вонзился в ее сердце, не давая вздохнуть. Она должна остаться одна с этими ужасными женщинами. Нет никого, кто помог бы ей советом или защитил. Она была предоставлена самой себе.

Ведьмы поднялись со своих мест. Две из них сзади подступили к Деа и положили руки ей на плечи. С мягкой настойчивостью они повели ее к выходу из зала.

Панический страх нахлынул на девочку. Она в последний раз оглянулась на отца, но Готен не ответил на молящий взгляд дочери. Он держался холодно и отчужденно — именно так, как ожидал от него Абакус.

Ведьмы повели Деа через двери, а потом длинным коридором, в конце которого не было, казалось, ничего, кроме страха, холода и черных теней.

— Мы будем тебя учить… Мы поможем тебе стать такой, как мы, — манящим шепотом прошелестела ей на ухо одна из ведьм, и слова эти эхом прокатились под каменными сводами.

Сердце Деа оледенело от ужаса.

Как мы… Как мы… Как мы…

Конечно, все было плохо.

Одни только старые черные стены и постоянный ледяной сквозняк, со свистом гулявший по всем ходам и помещениям, могли кого угодно обратить в бегство. Присутствие ведьм также тяготило Деа, ее преследовали взгляды их настороженных, стерегущих глаз, внешне дружелюбных и приветливых, но в глубине пылавших беспощадным черным огнем.

Красота и злоба соединились в этих шести созданиях, как ни в одном другом земном существе.

Да, невесело…

И тем не менее все могло бы быть еще ужаснее, еще гнуснее и отвратительнее. Ибо, к безграничному изумлению Деа, ведьмы прилагали огромные усилия к тому, чтобы быть с ней доброжелательными. Более того — они обращались с ней совсем не как с ребенком!

Ведьмы провели Деа в приготовленную для нее комнату на втором этаже. Когда они вошли туда сначала Деа, вслед за ней друг за другом шесть женщин, — в камине уже пылал огонь. Постель была устлана подушками и шелковыми одеялами, а в многочисленных широко открытых ларях девочка обнаружила новые платья, блестящие украшения и… книги! Всюду книги! Она-то думала, что их не может быть больше, чем в сундуках ее отца, стоявших на повозке, — а иначе кто, скажите на милость, будет все это читать?! И вот теперь Деа узнала нечто очень важное: самых разных книг на свете гораздо больше, чем звезд на небе.

— Это все твое, — сказала одна из ведьм.

Деа склонилась над одним из ларей и вынула оттуда платье, похожее на те чудесные наряды, которые носили все ведьмы. Она дрожащими пальцами отложила его в сторону и, даже не обратив внимания на золотые безделушки, лежавшие тут же, начала разбирать названия книг. Это были большие, тяжелые тома с написанными от руки буквами и чудесными картинками. Похоже, ведьмы заметили, что Деа не выказала никакого восторга перед драгоценностями: когда она укладывала книги обратно в ларь, украшения уже исчезли. Так, будто их и вовсе не было. Ведьмы с помощью своих чар просто заставили их исчезнуть, так же легко, как перед тем они наколдовали все, что было в комнате.

Деа приложила к себе черное платье:

— Я должна это надеть?

— Только если ты захочешь, — ответила одна из ведьм с той деланой сердечностью, какая была свойственна им всем.

— Если позволите, я бы хотела и дальше носить свои штаны и фуфайку, — попросила Деа. Она делала огромные усилия для того, чтобы придать голосу твердость. Ей не хотелось, чтобы ведьмы почувствовали ее замешательство и испуг.

— Как ты пожелаешь, — вмешалась другая ведьма, с притворной нежностью гладя Деа по голове. — Все, что нравится тебе, понравится и нам.

Деа уже хотела было мысленно пожелать, чтобы эта тетка подавилась своей приторной любезностью, но тут она вдруг подумала, что ведьмы могут прочитать ее мысли. Нет-нет, такого не может быть, иначе они уже давно знали бы о настоящих причинах, которые привели сюда Деа и ее отца.

Ведьмы ушли — все, кроме одной. Она была молода и хороша собой, как и остальные, с вьющимися черными волосами и большими темными глазами.

— Тебя зовут Деа, не правда ли?

Деа кивнула.

— Наш мастер много рассказывал о тебе. Да, правда, и не надо хмуриться! Мы знаем, как ты сумела разоблачить демона, притворявшегося проповедником. И не надо бояться, что мы сердимся на тебя за это. Он вел себя очень глупо, почти не скрываясь. А за глупость надо наказывать, и в нашем деле строже, чем в любом другом. Магистр Абакус не знает пощады к глупцам.

— Так он поэтому отрубил демону голову?

— Поэтому, а еще потому, что это сослужило хорошую службу его славе главного охотника за ведьмами.

Деа призадумалась:

— Значит, не все ведьмы и демоны друзья?

Молодая ведьма громко рассмеялась:

— Ах, Деа, тебе еще многому нужно научиться… Нет-нет, конечно, не все мы друзья. Мы используем демонов для наших целей, как, например, того, что служит у нас привратником. Тот же, в городе, был очень сильной тварью, и им никто не смог бы управлять, кроме магистра. Но бывают и ведьмы, над которыми господствуют демоны. Мы здесь, в крепости, конечно, не из таких! Но по стране много слабых или глупых ведьм, попавших в сети могучих князей ада, и они беспрекословно служат своим повелителям.

— Но разве вы не служите мастеру? — Деа с трудом заставляла себя именовать так мерзкого Абакуса.

Ведьма на какой-то миг нахмурилась, но лоб ее тут же разгладился, словно она вспомнила, что красивая женщина не должна позволять себе таких гримас.

— Мы не служим ему — мы его ближайшие союзники. А это большая разница.

«Да, — подумала Деа, — для тебя. Но вопрос в том, что думает на этот счет сам Абакус».

Но вместо того чтобы высказать это возражение вслух, она только кивнула.

— Значит, ты будешь моей учительницей?

— Мы все станем тебя учить, передадим свои знания и опыт, — ответила ведьма. — А я — да, я — твоя наставница и всегда буду при тебе. Со всеми своими вопросами и заботами сразу обращайся ко мне.

Деа все еще не могла прийти в себя от изумления, до чего доброжелательно с ней здесь обходились. А у этой ведьмы дружелюбие вовсе не казалось таким притворным, как у других. Надо быть внимательнее и не упускать из виду главную цель. Ведьмы — ее враги. Они злы и должны быть уничтожены, какими бы любезными и отзывчивыми ни притворялись.

— Как тебя зовут? — спросила Деа ведьму.

— Моргвен, — отвечала женщина. — Я была первой, кого мастер призвал к себе.

— Наверное, потому, что ты особенно… сильная ведьма. — Ух, у нее едва не сорвалось «особенно злая».

Моргвен улыбнулась, явно чувствуя себя польщенной.

— Возможно, — ответила она с вызовом, и голос ее звенел кокетливо и дерзко, как у молоденькой девушки. А может, она и вправду такова — ведь не все же ведьмы должны омолаживаться с помощью своего колдовства. Не исключено, что Моргвен было около двадцати.

«Боже мой, — пронеслось в голове Деа. — Надо все время быть начеку, чтобы не привязаться к ней!»

Моргвен одарила девочку еще одной улыбкой, потом повернулась к двери.

— Сегодня тебе нужно хорошенько выспаться, — сказала ведьма своим нежным, звучным голосом. — Завтра рано утром, когда ты отдохнешь, мы начнем твое обучение. — Она послала своей ученице воздушный поцелуй — странный жест, какого Деа прежде не видела никогда в жизни. — Ты станешь могущественной ведьмой, Деа. И сама удивишься тому, как скоро сравняешься с нами. Я никогда раньше не встречала такую, как ты, у которой сила буквально вырывается наружу, сочится из всех пор.

Пока Моргвен шла к выходу и закрывала за собой скрипучую дверь, Деа смотрела на нее широко раскрытыми от удивления глазами.

«Не будь она ведьмой, — с сожалением подумала Деа, — она могла бы запросто стать моей подругой».

Опасная мысль, это девочка прекрасно сознавала. Чрезвычайно опасная!

Только теперь она вспомнила последние слова ведьмы: «…такую, как ты, у которой сила буквально вырывается наружу, сочится из всех пор».

Деа провела пальцами по обнаженным рукам, пытаясь отыскать какой-нибудь знак, что-либо подтверждающее странное замечание ведьмы. Но ничего не обнаружила. Просто девочка, как и всякая другая…

Или все-таки нет?

Школа колдовства

В конце первой недели пребывания в крепости Арканума Деа сделала открытие, которое было едва ли не самым странным из всего пережитого ею за первые дни под покровительством ведьм.

Когда однажды утром она выходила из своей комнаты, что-то прошмыгнуло прямо перед ней через коридор, издавая потрескивающие звуки. «Оно» исчезло с такой быстротой, что Деа не успела рассмотреть, что же это такое. Но наверняка какое-нибудь животное. Оно не было похоже на этих ужасных колдовских котов: чересчур большое и массивное; кроме того, коты передвигались совершенно бесшумно и очень любили внезапно выскакивать перед Деа или позади нее, пугая своим появлением.

Нет, это не был один из шести котов.

Но кто же тогда?

Деа ускорила шаг. Движимая любопытством, она дошла до угла, за которым скрылось трескучее создание. Этот коридор оказался тупиковым. Примерно в десяти шагах от Деа он кончался голой каменной стеной. Копоть, оставленная страшным пожаром, когда-то бушевавшим в крепости, и здесь глубоко въелась в пористую поверхность. Двери справа и слева были закрыты.

Здесь царили вечные сумерки; немногочисленные стенные держатели для факелов пустовали. Деа замедлила шаг. За прошедшие дни она кое-чему научилась и знала о том, как опасны ведьмы; ей вовсе не хотелось окончить свои дни в пасти одного из их неудавшихся колдовских творений. В самом конце коридора что-то, съежившись, сидело у стены. Оно было черным, как почти все в этой крепости, и слегка поблескивало, будто полированная кожа. Размерами странное существо напоминало молодого волка, но выглядело иначе: множество ног, а глаз совсем не видно.

Деа при виде этого чудовища должна была бы испугаться. Еще несколько недель — куда там! — дней назад она бы наверняка с криком умчалась прочь. Но что-то тронуло ее в этом странном создании. Во-первых, потому, что оно, казалось, куда больше боялось Деа, чем она его. Во-вторых, то, как неуклюже оно прижималось к стене. Вероятно, и вправду боялось, что Деа причинит ему какое-то зло.

— Кто же ты? — ласково спросила девочка и на цыпочках подошла поближе.

Разумеется, животное не ответило, и только кожистые пластинки на его спине слегка потерлись друг о друга. Длинные, как пальцы, усики задрожали — то ли от движения воздуха, то ли от страха.

— Ты похоже на вошь, — вслух размышляла Деа, наморщив лоб. В Гибельштайне вши не были редкостью, и там каждый хорошо знал этих крошечных мучителей.

«Вши пьют кровь», — мелькнуло в голове Деа. Но что-то подсказывало ей, что жмущееся к стене существо не собиралось нападать. Явное смятение огромной вши глубоко растрогало Деа. Она уже много дней не видела своего отца он общался только с Абакусом — и была рада отвлечься от своих занятий с Моргвен.

— Я не обижу тебя, — тихо сказала девочка.

Вошь встрепенулась.

— Правда, не обижу. — Деа еще немного приблизилась к гигантскому насекомому, по-прежнему ступая на цыпочках. Очень осторожно она протянула руку, потрогала кожистый панцирь.

Животное испуганно вздрогнуло.

— Поверь, я и волоса… то есть усика твоего не трону. Почему ты так боишься? Это ведьмы сотворили с тобой такое? Или А, ба-кус? Они охотились за тобой?

Конечно, она не ждала, что животное ей ответит. Его противоестественные размеры вовсе не означали, что оно может говорить, подобно человеку. Только тихое потрескивание слышалось из-под панциря.

Неожиданно сзади послышался зов:

— Деа!

Она глубоко вздохнула и повернулась на голос. Это была Моргвен, но сама ведьма еще не появилась в коридоре. Никакой паники.

— Тсс… прошептала Деа дрожащей вши. — Я тебя не выдам. Просто спрячься где-нибудь, где они не смогут тебя найти. Мне сейчас надо идти.

С этими словами она еще раз улыбнулась насекомому, потом повернулась и заторопилась в свою комнату, а ее новая знакомая притаилась в тени, тихо потрескивая.

Моргвен, подбоченясь, стояла перед дверью в комнату Деа.

— Где это ты пропадаешь?

— Я только немного пробежалась. — Вот уж действительно жалкая отговорка! — Ночью я как-то неудобно спала, и теперь у меня все болит. Я и подумала, что несколько шагов туда и сюда по коридору мне не повредят.

— Ну и как, помогло?

— Конечно.

— Я хотела бы показать тебе сегодня нечто очень важное.

— А, мне опять придется заставлять камни висеть в воздухе? Или превращать воду в кровь?

За прошедшие дни Моргвен требовала от Деа выполнения этих заданий, и после того как она открыла своей ученице несколько заклинаний, дела у той пошли на удивление быстро. Обыкновенная девочка, как уверяли ведьмы, не смогла бы добиться этого, невзирая на все магические формулы на свете. В Деа же, вероятно, и в самом деле дремала огромная сверхъестественная сила, которая, похоже, только и ждала того, чтобы под руководством опытных учителей вырваться наружу.

— Не имеет смысла и дальше докучать тебе, заставляя исполнять подобные фокусы, — ответила Моргвен. — Мы все сошлись во мнении, что пустяки больше не вызовут у тебя затруднений. Читаешь ты уже довольно хорошо, поэтому достаточно будет дать тебе список всех необходимых формул, чтобы ты выучила их наизусть. А недостающее потом восполнится само собой, во всяком случае, что касается всех этих мелочей: летающих камней, превращений воды, говорящих вещей… Ведь для тебя все это детские игрушки, не так ли?

Деа была поражена:

— Я, право, не знаю…

Она и впрямь уже могла с легкостью проделывать все это. Маленькие чудеса удавались ей безо всяких усилий, и даже заучивание наизусть сложных заклинаний и заговоров шло как по маслу. Теперь она понимала и то, почему сумела так быстро обучиться чтению: и этим она была обязана таинственным силам, переполнявшим ее. Иногда она задавалась вопросом, не знала ли ее мать — или воспитательница, как всегда называл эту женщину Готеи, — не знала ли она, что скрыто под нежным детским обликом приемной дочери? Деа многое отдала бы, чтобы снова увидеться с ней. Когда обучение подойдет к концу, никто не сможет помешать девочке навестить ее.

Пока же она шла следом за Моргвен по огромной безлюдной крепости.

— Куда мы направляемся?

— В святая святых.

— Что это такое?

— Потайная комната здесь, в крепости. Она и есть сердце Арканума. Только Абакус может по своему желанию входить туда. Но он разрешил мне посвятить тебя в эту тайну.

Деа не произнесла больше ни слова. Когда они будут там, возможно, она сразу найдет ответы на многие из своих вопросов.

Путь был долгим и пролегал через лабиринты залов и коридоров. Время от времени они встречали какую-нибудь из ведьм, поглощенную своей необычной работой. Деа до сих пор не уяснила, чем, собственно, занимаются эти дамы в течение целого дня. Разумеется, у Арканума был какой-то план, над воплощением которого он трудился. Но о чем все-таки шла речь, ей пока никто не рассказал.

Перед одной из полукруглых арок Моргвен остановилась. Деревянная двустворчатая дверь была плотно закрыта. Ведьма вынула из-под платья цепь с поблескивающим на ней тяжелым ключом. Она вставила его в замок, но вместо того, чтобы повернуть, пробормотала некое тайное заклинание. Потом вынула ключ из замка, и дверь с легким щелчком распахнулась.

— Абакус изобрел защитную формулу, — пояснила Моргвен. — Только тот, кто знает заклинание и владеет ключом, получает доступ в святая святых.

— Похоже, ты пользуешься большим доверием Абакуса, раз он дает тебе ключ.

— Огромным доверием, — подтвердила Моргвен и при этом улыбнулась Деа одной из своих самых невинных, девчоночьих улыбок.

С трепетом прошли они в комнату. Войдя, Моргвен сразу же заперла дверь.

Помещение было на удивление маленьким для места, столь важного для Арканума. Деа сразу почувствовала, насколько эти стены пропитаны магией.

— Ты уже чувствуешь, правда? — спросила Моргвен. — Чары здесь сильнее, чем где бы то ни было. Не обладай ты колдовской силой, они уничтожили бы тебя на месте.

На стенах горело полдюжины факелов, озарявших комнату приятным желтым светом. От Деа не ускользнуло, что все факелы были совсем новые: пламя возгорелось сразу, как только они с Моргвен вошли сюда.

В середине комнаты возвышался каменный постамент. В первый момент Деа приняла его за алтарь, но потом решила, что для этого он слишком узок. На возвышении лежала книга, очень большая, очень толстая, в кожаном переплете.

Было заметно, что Моргвен прилагает много усилий, чтобы подойти к книге и коснуться ее. Очень осторожно раскрыла она книгу и указала на одну из первых страниц. На ней, располагаясь друг под другом, были очень мелким почерком написаны многочисленные женские имена.

— Это — Книга имен, — объяснила ведьма. — Все члены Арканума отмечены в этой книге, причем не со своими колдовскими именами, которые они сами себе придумали, а с настоящими. И твое имя, Деа, скоро появится здесь, да еще на первой странице. Ты должна гордиться этим. Деа смущенно кивнула:

— Значит, по-настоящему тебя зовут совсем не Моргвен?

— Нет. Подлинное имя ведьмы знают только она сама, Книга имен и те, кто имеет к пей доступ.

— Но ведь ты же знаешь, что меня зовут Деа.

— Деа — также не твое настоящее магическое имя. Когда-нибудь ты его узнаешь.

Моргвен поспешно захлопнула книгу, чтобы Деа случайно не выяснила, как же все-таки зовут ведьму.

— Многие страницы еще пусты, продолжила она. — По они будут заполняться, постепенно, из года в год, пока наконец имена тысяч и тысяч ведьм не окажутся в этой книге. Все они станут нашими сестрами и по поручению мастера начнут следить за всем миром, за всеми людьми.

При этих словах Деа моментально вспомнила о том, что напрочь забыла в последние дни: Арканум стремится подчинить себе мир. Ведьмы задумали установить на Земле страшное господство зла. Как бы они ни были милы и предупредительны со своей ученицей, она не имеет права забывать об этом. Никогда!

— Как… я хочу сказать… как вы хотите… как мы хотим завоевать мир? — запинаясь, спросила Деа.

Моргвен улыбнулась с видом знающего человека:

— Не завоевать, глупышка. Мы же не вояки с мечами и пиками. Нет, Деа, мы будем действовать совсем иначе и так, что ни один обыкновенный человек не заметит этого. Уже скоро, может быть, меньше чем через год, все начнет сбываться. Тогда будет приведен в исполнение наш великий план.

— Я, конечно, еще слишком молода, чтобы больше узнать об этом плане, правда?

Моргвен дружески провела рукой по ее волосам:

— Но ты же теперь одна из нас, Деа. Даже если бы ты стала сопротивляться этому, твои внутренние силы все равно будут снова и снова рваться наружу. Ведьма всегда останется ведьмой.

«Похоже, она права», — думала Деа, всядрожа и чувствуя, как ее попеременно бросает то в жар, то в холод. С одной стороны, она испытывала ужас и отвращение перед самой собой, но с другой — некоторую гордость. Да-да, она чуточку гордилась собой! Гордилась вопреки своему желанию, помимо своей воли.

Итак, она — ведьма. Страшная, жестокая ведьма Арканума…

Но нет, жестокой она не была! Хорошо, может быть, она была ведьмой, но это не означает, что ей надо быть такой же злой и коварной, как Абакус и его приспешницы! Только она сама может решить, на какой путь ей ступить и чему посвятить свои магические силы — свету и добру или тьме и злу.

— Итак, ты хочешь знать, что мы собираемся сделать? — спросила Моргвен.

Деа очнулась от своих мыслей:

— А разве ты на моем месте не хотела бы?

— Ты хочешь узнать, для чего ты, собственно, учишься, не так ли?

Деа покачала головой:

— Я учусь, чтобы служить Абакусу и Аркануму, — горячо сказала она. — Разве это не достаточная причина?

Моргвен улыбнулась:

— Ты не только талантлива, Деа, ты к тому же способна и прилежна. Никто из нас не пожелал бы себе лучшей ученицы. А знаешь, в чем тут дело?

— Я надеюсь, ты расскажешь мне.

— В твоем происхождении.

— Как это?

— Ты — дитя безбожной любви. Готен был священником, а твоя мать, став монахиней, посвятила свою жизнь служению христианскому Богу. Ты никогда не должна была бы родиться. И все-таки это случилось. Ты — не Божье дитя, Деа. Бог христиан ненавидит тебя, он отталкивает тебя. А это — лучшая предпосылка для того, чтобы стать действительно великой ведьмой.

Деа с трудом проглотила комок, стоявший в горле.

— Что ж, если через год все случится так, как ты говоришь, я буду с вами, — солгала она, даже не покраснев.

— Ты станешь нам достойной сестрой, — подтвердила Моргвен, кивая. — Поэтому ты и должна узнать, каков план великого Абакуса.

Деа напряглась так, словно ей предстояло взвалить на свои плечи нечто очень тяжелое. Она сосредоточилась, чтобы запомнить все до единого слова.

— Ты когда-нибудь слышала о Мастерах нового тысячелетия? — спросила Моргвен.

Деа отрицательно покачала головой:

— А где я могла бы о них услышать?

— Пожалуй, нигде, — признала Моргвен. — Едва ли кто-то знает о них. Мастера нового тысячелетия существуют скрыто от всех. Они — сказители мира. Они решают, что случится на Земле в последующие века.

— Я не понимаю этого.

Моргвен жестом пригласила ее сесть на каменные ступени, ведущие к помосту. Деа села, а ведьма устроилась перед ней на корточках, как старшая сестра. До чего же трудно было относиться к Моргвен как к очень злой женщине, какой она и была в действительности.

— Мастера нового тысячелетия прежде всего рассказчики историй. Ты же видела рассказчиков историй, правда? Пожилых мужчин и женщин, рассказывающих на рыночных площадях о приключениях в чужих землях, о героях и принцессах, об огнедышащих драконах. Но в отличие от этих рассказчиков Мастера нового тысячелетия прежде всего магические существа. В конце каждого тысячелетия семеро Мастеров встречаются в заветном месте посреди миров и рассказывают друг другу истории следующего тысячелетия. И так, как они расскажут, все и произойдет.

— Так они предсказатели?

— Они — гораздо большее. Предсказатель сообщает только о том, что он видит в будущем. А Мастера нового тысячелетия определяют будущее. Их устами говорят силы, которые куда могущественнее нас или даже Бога. Все, что они говорят, непременно случится.

— Значит, они уже сейчас знают, что будет через сто лет? — недоверчиво спросила Деа. — Или через пятьсот?

— В эти мгновения они сообщают друг другу о том, что пережили за последнюю тысячу лет. Но через десять месяцев, к началу 1000 года, они начнут рассказывать будущее. Это продлится целый год. И с этого времени все определится, и никто уже ничего не сможет изменить. Наши судьбы решаются сейчас у костра Мастеров.

— Но какое отношение все это имеет к Абакусу?

Моргвен бросила на нее пронизывающий взгляд:

— Неужели ты не понимаешь? Мастера господствуют над новым тысячелетием — с нынешнего дня до 2000 года. Но тот, кто господствует над Мастерами, и есть владыка мира!

— Значит, вы хотите подчинить себе Мастеров нового тысячелетия?

— Нет, Деа, мы хотим их уничтожитъ! А потом принять в себя тех духов, что обитают в них. — Моргвен улыбнулась, преисполненная гордости, как ребенок, которому достался самый большой подарок. — И тогда мы станем теми, кто определяет судьбы мира, — на все грядущие тысячелетия!

Тени будущего

Десять лун миновало.

Десять месяцев, которые Деа провела в тисках Арканума. День за днем Моргвен и прочие ведьмы наставляли ее во всех тонкостях черного искусства, и с каждым днем, с каждой ночью знания девочки о могуществе и силе магии становились все обширнее, все опаснее.

В конце лета ей впервые удалось не только повторить одно из чародейств Моргвен, но даже превзойти свою наставницу в его исполнении.

Осенью она по ошибке превратила кота одной из ведьм в камень, а когда его хозяйка начала от ярости метать перед ней молнии, Деа нанесла той магический удар, на три дня приковавший женщину к постели.

Остальные злорадно посмеялись и порадовались успехам своей ученицы.

К началу зимы Деа впервые почувствовала, что другие колдуньи ее боятся: все, кроме Моргвен — самой сильной из шестерых; в большинстве магических действ она была равносильна Деа, а во многом и превосходила ее.

Однажды в конце декабря Моргвен отвела свою ученицу в сторонку.

— Теперь ты ведьма Арканума, — сказала она. — В тебе больше силы, чем в пяти наших сестрах, а скоро ты станешь сильнее меня.

— Я никогда не стану более могущественной ведьмой, чем ты, — возразила Деа, и ей стало при этом совсем не по себе.

— О нет, станешь, Деа. — Моргвен улыбалась и все-таки была немного печальна. — Время, прошедшее со дня твоего появления в крепости, показало, что в тебе сокрыто гораздо больше, чем мы все предполагали. Твоя внутренняя сила подобна пламени, горящему куда ярче, чем огонь каждой из нас. Если к тому, чему я обучила тебя, прибавится опыт… кто знает, на что ты тогда будешь способна. — Она нагнулась и прошептала последние слова на ухо Деа: — Будь осторожнее с Абакусом! Он не потерпит никого, кто сравнился бы с ним в могуществе. Запомни это, Деа! Магистр глаз с тебя не будет спускать.

— Ты думаешь, он…

Моргвен покачала головой и внимательно огляделась по сторонам, проверяя, не подслушивают ли их.

— Он не сделает тебе ничего плохого. Ни сегодня, ни завтра. Но береги себя в будущем, Деа!

Они сидели в маленьком внутреннем дворе крепости, холодном и темном, как все уголки этой твердыни. Кроме них, здесь не было никого. Тем не менее по лицу Моргвен Деа видела: та боится, что ее слова услышат. Глаза и уши Абакуса были повсюду.

— Я стану… — начала Деа, запнулась и начала сначала: — Я стану когда-нибудь такой же могущественной, как Абакус? Ты это имеешь в виду?

— Не исключено, — кратко ответила Моргвен. — Но не надо больше говорить об этом. Такие слова… такие мысли опасны.

Покинув дворик, они побрели бесчисленными ходами, переходами и залами крепости. Некоторые помещения состояли, казалось, из одних углов. Один раз Деа почудилось, что она слышит робкое потрескивание, но, когда девочка оглянулась, все тут же смолкло.

— Что случилось? — с подозрением спросила Моргвен.

— Ничего, — успокоила Деа. — Наверное, мне просто показалось.

Моргвен тут же остановилась:

— Но ты что-то слышала?

Деа отмахнулась:

— Все в порядке. Это не страшно. То ли крысы, то ли ветер.

Тем не менее ведьма была явно озабочена:

— Если нас кто-то подслушивал…

— Ты боишься Абакуса, не правда ли? Моргвен отрицательно покачала головой, но это выглядело неестественно и чересчур поспешно.

— Нет.

Деа чувствовала, что Моргвен говорит неправду. Она слишком хорошо помнила свои первые дни в крепости; тогда Моргвен была правой рукой Абакуса. Похоже, что-то изменилось. А иначе почему Моргвен вдруг стала так бояться своего мастера? С тех пор прошел почти год. Может быть, ведьма поняла, что Абакус во всем, что он делает, всегда печется только о своем благополучии и укреплении своей власти. У Моргвен же было собственное представление об Аркануме — союзе, задачей которого будут не интересы его главы, но одна великая цель: власть над всем человечеством.

Когда они дошли до перекрестка в центре крепости, Деа остановилась:

— Я хочу попытаться отыскать моего отца. Мне надо с ним поговорить.

— Он, как всегда, у Абакуса, — недовольно бросила Моргвен.

«Что это? Неужели она считает, что Готен занял ее место первой помощницы и советчицы господина? Да, — решила Деа, — скорее всего, так и есть».

— За последнее время ты не так уж часто видела отца, правда? — осведомилась Моргвен, и в ее голосе неожиданно послышался оттенок сочувствия.

— Он постоянно у магистра, — удрученно ответила Деа. — С тех пор как мы здесь, у вас, я говорила с ним самое большее полдюжины раз. — Она вздохнула. — Я просто не могу его застать. Все время отец проводит в беседах с Абакусом.

— Да, — усмехнувшись, подтвердила Моргвен. — Я тоже это заметила.

В тиши ночей, в одиночестве своей комнатки Деа часто раздумывала о загадочных отношениях Готена с Абакусом. В такие моменты она постоянно задавала себе один и тот же вопрос: а не поддался ли ее отец той власти, которую хотел не просто победить, но уничтожить? Уж не перетянул ли Абакус его на свою сторону?

Девочка даже содрогнулась при этой мысли.

— Ты здорова? — с искренней заботой в голосе спросила Моргвен, гладя ее по щеке. — У тебя такое холодное лицо…

— Я очень взволнована, поспешила объяснить Деа. — Из-за великого плана.

Моргвен понимающе кивнула:

— Через несколько дней все должно решиться. В последний день декабря мы начинаем наступление.

Деа кивнула в сторону одного из ходов:

— Мне нужно сюда. Хочу посмотреть, нет ли отца в его комнате.

— Желаю удачи. — Моргвен еще раз похлопала ее по руке, встряхнула своими волнистыми черными волосами и исчезла в одном из коридоров. Она словно растворилась в его тени, но Деа еще долго слышала стук ее каблучков, который звонким эхом отдавался в каменных стенах.

Девочка глубоко вздохнула и отправилась на поиски отца. Перед одной из дверей она остановилась и прислушалась. Изнутри не доносилось ни звука. Она уже собиралась уйти и наведаться на конюшню. Деа знала, что Готен иногда заходит туда, чтобы посидеть на соломе возле своего верного коня. В такие моменты он либо что-то тихо объяснял животному, либо просто думал о чем-то, глядя в пространство отсутствующим взглядом. Дочь уже дважды заставала его там за такими раздумьями.

Без особой надежды на успех она подняла руку и постучала в дверь.

— Кто там? — раздался изнутри голос отца.

Деа облегченно вздохнула.

— Я, — тихо отозвалась она, — Деа.

Он впустил дочь, запер дверь и долго сжимал девочку в своих объятиях.

— Мне очень жаль, — тихо сказал наконец Готен. — Я… нам следовало бы чаще видеться.

— Но ведь это было почти невозможно, — возразила она. Деа хотелось бы придать своему голосу холодность и отчужденность, но ей это не удалось. Девочка слишком радовалась тому, что они снова вместе, наедине друг с другом — если здесь вообще можно было говорить об одиночестве. Вероятность того, что Абакус подслушивает сквозь стены с помощью магических ушей, существовала всегда.

«О небо! — вдруг мелькнуло у Деа в голове. Ты уже ведешь себя так же, как Моргвен!»

Они уселись перед пляшущим пламенем камина, посреди многочисленных свитков и раскрытых книг. Готен хотел, чтобы Деа рассказала ему все о своем обучении. И только тогда, когда она собиралась упомянуть нечто, что могло бы выдать истинную причину их появления в крепости Арканума, Готен молниеносно подносил палец к губам, призывая дочь к осмотрительности.

— Вскоре мы отправимся к месту встречи Мастеров нового тысячелетия, — сказал он наконец. — Но об этом ты уже знаешь.

Деа кивнула:

— В последний день последней луны последнего года. Единственное, что мне еще не показали, — это ворота, через которые мы пойдем.

— Мастера собираются в таком отдаленном месте, что пешком или на лошадях до него не добраться за целую жизнь, — объяснил Готен. — Оно находится в другом мире.

— Я знаю, — отвечала Деа. Моргвен растолковала ей, что существует много миров, подобных этому, и во всех ведется непрерывная борьба между силами добра и зла. И хотя Мастера нового тысячелетия решают судьбы того мира, где жила Деа, и даже определяют все события, которые должны произойти за тысячу лет, свое собрание они проводят где-то вне этого мира. Ибо только там, считают они, можно без помех совершать ритуал сказительства — рассказывания историй.

— Ворота, через которые мы пойдем, — продолжал Готен, — магические. Портал между мирами, который Абакус намерен сотворить только для того, чтобы мы прошли.

И об этом Деа уже знала. Но для нее оставалось загадкой, каким образом Абакус сможет создать и открыть этот портал. Ничто из тех хитростей, каким она училась все прошедшие десять месяцев, не могло бы помочь ей совершить такое чародейство.

Но Абакус — властелин Арканума, гроссмейстер тьмы. Ему подчиняются силы, о которых другие колдуны и ведьмы могут только мечтать. Деа вновь содрогнулась при мысли о том, что сказала ей Моргвен: однажды она станет такой же могущественной, как Абакус. Сможет она тогда открыть ворота между мирами? Девочка боялась этого. Она вдруг подумала: если Аркануму удастся выйти в другой мир, не случится ли так, что и оттуда сюда вторгнется нечто неведомое? И кто знает, каковы опасности этого другого мира? Возможно, они настолько велики и грозны, что никакое воображение не сможет их нарисовать — ни Деа, ни Готена, ни любого другого человека.

Нет, это не вопрос добра или зла — распахнуть такие ворота, — это просто-напросто ошибка, по глубокому убеждению Деа.

Они с отцом поговорили еще некоторое время, потом стали прощаться. Деа так хотелось расспросить, что он обсуждал с колдуном в течение всех этих десяти лун! Что думал Готен о планах Абакуса занять место Мастеров нового тысячелетия и самому вершить судьбы мира? И самое главное — как он собирался воспрепятствовать этому?

Но все это осталось невысказанным. Они оба слишком долго томились в крепости Арканума, они все поставили на карту и сейчас не могли рисковать. Деа оставалось только ждать, что же сделает отец, когда они минуют ворота, и быть при этом как можно ближе к нему.

Подведя дочь к двери, Готен поцеловал ее в лоб. Это был первый раз, когда он целовал Деа.

И последний.

Начало всех миров

Последний день последней луны послед него года.

В большом зале крепости царила напряженная тишина. Шесть ведьм стояли полукругом около выцветшего настенного ковра. У каждой на плече сидел ее кот — за исключением одной: ее кота Деа случайно превратила в камень.

Перед ковром, в центре полукруга, стоял Абакус, обратив лицо к стене и прижав ладони к поверхности ковра. Крошечные искорки пробегали у него между пальцами и разлетались по сторонам. Капли пота блестели на лбу, глаза были закрыты.

Деа последней заняла свое место среди ведьм. В тот момент, когда она вступила в колдовской полукруг, девочка ощутила мощный поток магии, пульсирующий между ведьмами. Некая неудержимая сила мгновенно наполнила ее. Деа сразу почувствовала себя бодрой, отдохнувшей и свежей; казалось, любые чудеса ей по плечу.

Но она чувствовала и нечто другое. Что-то острое, чуждое, будто проникшее извне в тонкое плетение ее невидимой магической ткани и спицей вытягивающее оттуда нити.

Деа поняла: кто-то отнимает ее силу. Абакус! Он направлял колдовскую энергию своих ведьм на самого себя и таким образом увеличивал собственные возможности. Видимо, так он и рассчитывал открыть ворота.

Готен стоял в стороне, вне круга, и мрачно наблюдал, как ведьмы суетятся вокруг своего мастера. Его меч висел на поясе. Деа так хотелось подольше посмотреть на него, может быть, даже поймать его взгляд, но сейчас это было невозможно. Заклинание, над которым трудились все сподвижницы Абакуса, целиком поглотило и девочку.

И вдруг ковер начал меняться. Рисунок, когда-то украшавший его, за десятилетия полностью выцвел; теперь он, казалось, ожил, стал ярче и четче. Вскоре проявилась вся картина…

Картина ночного леса.

Но она не была нарисована на шерсти или льне. Это была реальность, вдруг выступившая из серой, унылой однотонности потускневшего гобелена. Реальность мира, выглядевшего точно так же, как этот, и все-таки отделенного от него незримой и непреодолимой гранью.

Абакус первым перешел эту грань, прошел через открывшиеся ворота. Потом одна за другой последовали ведьмы. Деа была теперь одной из них, и она вошла в другой мир четвертой.

Готен замыкал шествие. Он на ходу вынул из ножен свой меч, готовясь отразить любое нападение из тени деревьев.

Мягкую землю в лесу устилали коричневые иглы. Воздух пропитывал аромат хвои и смолы. Даже филин ухал где-то вдали. Этот мир ничем не отличался от того, родного, разве только теплом и отсутствием снега. Видимо, здесь царило другое время года.

Ворота остались позади группы, их контуры расплывались, будто в легкой дымке, в мерцании теплого ночного воздуха. Деа попыталась разглядеть за этим маревом зал крепости, однако видны были только близстоящие деревья, да и те не имели четких очертаний.

— Идем туда, — прошептал Абакус и указал вперед.

Деа, Готен и ведьмы последовали за ним. Мягкий хвойный настил заглушал их шаги.

Через некоторое время они увидели далекий отсвет костра, пробивающийся сквозь гущу ветвей и стволов. Местность была неровной, холмистой, путникам приходилось то спускаться в низины, то с трудом карабкаться вверх по склонам. Учитывая, что это только первая и самая легкая часть плана глобального порабощения мира, их шествие представлялось Деа довольно жалким зрелищем. Ведьмы Арканума против Мастеров нового тысячелетия — как помпезно, как напыщенно это звучало тогда в устах Моргвен! А сейчас они должны пробираться по рыхлой лесной земле, проваливаясь в ямы и спотыкаясь о бесчисленные корни деревьев.

Однако Деа прекрасно понимала, что нельзя недооценивать могущество Арканума. Она-то знала, на что способны ведьмы и Абакус, ибо, хотела она того или нет, стала теперь одной из них.

Она все еще не могла придумать, как можно сорвать план Абакуса. Постепенно Деа все больше утверждалась в мысли, что ее присутствие здесь — большая ошибка. Им ни в коем случае не следовало сюда идти — ни ей, ни ее отцу. А с другой стороны — разве у них есть выбор?

Свет костра стал ярче, и скоро группа добралась до лесистого холма, с высоты которого им открылась маленькая долина.

То, что она увидела, заставило Деа замереть от благоговения.

Всю долину заполняли гигантские корни, они сплетались в причудливый лабиринт. Самый тонкий был толщиной с круп лошади, самые мощные — как башни. Над корнями возвышался ствол колоссального дерева, похожего на крепость, покрытый морщинистой, темной корой. Ветви этого дерева-великана невозможно было разглядеть, ибо они терялись во тьме беззвездного ночного неба.

— Древо миров, — затаив дыхание, пробормотала Моргвен. — Миры висят на его ветвях и сучьях, как плоды на фруктовых деревьях.

— Какой же оно высоты? — шепнула в ответ Деа.

— Выше всего, что можно себе представить. Рассказывают, что его ветви охватывают и земной, и потусторонний миры.

На земле, прямо среди путаницы и неразберихи гигантских корней, горел большой костер. Но он был не опасен ни корням, ни дереву. Языки пламени даже не касались их, а будто огибали.

— Где они? — нетерпеливо спросила одна из ведьм.

Никаких следов Мастеров нового тысячелетия…

Возле костра никого не было.

Абакус мрачно уставился на долину:

— Они ушли совсем недавно. Я очень хорошо чувствую их.

И в самом деле, Деа тоже ощущала нечто: некое чуждое присутствие, которое она воспринимала как какой-то экзотический аромат — но не обонянием, а каким-то внутренним, колдовским чутьем. Не знай Деа, что это ощущение вызвано таинственными Мастерами, она не смогла бы даже определить его. Но сейчас у нее не было ни малейшего сомнения в том, что Абакус говорит правду. Мастера были здесь совсем недавно.

Она вопросительно посмотрела на Готена. Тот ответил кратким кивком, но осталось непонятным, что он хотел этим выразить. Возможно, это означало только, что все в порядке. Что дочке нечего бояться. Что он по-прежнему хозяин своего собственного плана.

Абакус начал спускаться в долину, ведьмы последовали за ним. Готен, как и раньше, шел последним. Скользя и падая, они спускались по склону, пока наконец не вступили под сень самых отдаленных от ствола отростков корней, вздымавшихся перед ними и над ними подобно деревянным стенам и аркам. Казалось, путешественники вступили в некий лабиринт, созданный воображением какого-то безумного зодчего по поручению еще более безумного бога.

Абакус не колеблясь шел дальше, к костру. Готен держался за ним. Ведьмы же постепенно замедлили шаг и наконец остановились. Деа металась, не зная, как ей быть: остаться с Моргвен или идти за Абакусом и отцом?

Абакус то и дело оборачивался и бросал на ведьм гневные взгляды.

— Что это на вас нашло? Почему вы останавливаетесь? — угрожающе шипел он.

Сначала ведьмы не отваживались отвечать ему. Но потом Моргвен, самая сильная из них, решилась высказать свое недоверие.

— Все выглядит иначе, чем вы говорили, — сказала она.

— Совсем иначе, — подтвердила другая ведьма.

— Вот как? — спросил Абакус настороженно. — И что же, по-вашему, это означает?

— Вы утверждали, что Мастера не узнают о нашем приходе, — взволнованно отвечала Моргвен. — Вы сказали, что дело это верное и расправиться с ними будет очень легко.

— Ты сомневаешься в моих словах? — Взор колдуна был таким испепеляющим, что обычного человека убил бы на месте. — В этом дело, Моргвен! Я вижу, ты вздумала бунтовать?

У Моргвен задрожали губы, но она тут же взяла себя в руки:

— Где Мастера, Абакус? Как случилось, что вы не узнали об их исчезновении?

— Они здесь!

— Тогда покажите нам где!

Лицо колдуна перекосилось от бешенства. Он вдруг заметался по кругу, судорожным движением развел руки в стороны и воздел их, запрокинув голову. Из его горла вырвался высокий, резкий звук — быть может, слово па каком-то давно забытом языке.

Огненные столбы взвились между корнями, превратив ночь в день. Яркое пламя поднялось в вышину, поглощая черноту ночи и осветив то, что было над их головами — там, где должно бы сиять звездами ясное ночное небо.

Но вовсе не небеса простирались над лесным простором, а бесконечная, бескрайняя масса ветвей, уходящая куда-то очень высоко и тем не менее видимая удивительно ясно и четко. Это было самое чуждое, самое невероятное и в то же время самое величественное из всего, что приходилось видеть Деа. И она сомневалась, доведется ли ей когда-либо в жизни еще раз увидеть нечто подобное.

Все они — Абакус, Готен, ведьмы — просто окаменели. Сам жестокий магистр не мог противостоять величию этого бесконечного купола. Своими огненными столбами он хотел выманить Мастеров из их убежища, но захватывающая картина, которую высветило волшебное пламя, даже Абакуса лишила дара речи.

Пламя исчезло так же быстро, как и появилось, а с ним скрылась и крона дерева, простертая над всем миром. Темнота, подобно черному занавесу, вновь окутала все.

Когда Абакус, Готен и взбунтовавшиеся ведьмы вышли из оцепенения, из тьмы выступили семеро. Их лица скрывались в тени широкополых шляп, частью украшенных перьями, частью — пестрыми лентами и бахромой. Их одежда из кожи и шерсти была потрепана, будто отмечена печатью тысячелетних странствий.

Семеро Мастеров окружили незваных гостей: некоторые стояли на земле, другие сидели высоко над головами ведьм на корнях.

Абакус молниеносно сунул руку в складки своего одеяния и выхватил огромный меч. Он взял его обеими руками, глядя, как языки белого колдовского пламени поднимаются по клинку, закаляя его неземным огнем.

— Убейте их! — завизжал он, и его голос, казалось, вот-вот сорвется. — Убейте их всех!

Готен тоже все еще держал свой меч в руке, но острие клинка было направлено в землю. Тем самым он ясно показывал, что не станет поднимать оружие на Мастеров нового тысячелетия.

Абакус не замечал этого. Он напряженно следил за Мастерами, время от времени бросая яростные взгляды на своих ведьм-помощниц. Деа чувствовала, как вокруг нарастает беспокойство. Почти всех ведьм покинуло мужество. Они вдруг поняли, что их предводитель отнюдь не всесилен. И хотя он оказался прав — Мастера действительно все время были здесь, — ни одна ведьма больше не верила в то, что Абакус в силах защитить их от могущества Мастеров.

Один из них заговорил. Он сидел высоко на изогнутом корне, свесив одну ногу, согнув в колене другую и обхватив ее обеими руками. Его лицо также было затенено полями шляпы.

— Почему ты обнажаешь свой клинок против нас, колдун? — спросил он. Его голос звучал глухо и хрипло после многих ночей, проведенных за рассказыванием историй.

Абакус не ответил. Вместо этого он направил острие своего пламенеющего меча на говорившего. В следующее мгновение из клинка вылетел огненный луч и, пронзая темноту ночи, устремился на Мастера нового тысячелетия.

Мужчина не шевельнулся. После всего, что Деа слышала о Мастерах, они показались ей самыми мирными и дружелюбными существами.

Пламенный язык меча Абакуса стремительно приближался к Мастеру. Но вдруг, будучи на расстоянии всего двух ладоней от его лица, бесследно исчез.

Глаза Абакуса едва не выскочили из орбит.

— Что… — Он не договорил. Ибо в то же мгновение все поняли, что произошло.

Деа простерла обе руки, указывая одновременно всеми десятью пальцами на Мастера, все еще спокойно сидевшего на своем месте. Крупные капли пота выступили на лбу девочки. Напряжение было куда больше, чем она ожидала. И все-таки ей удалось отразить нападение Абакуса. Она спасла жизнь тому, кто сидел там, наверху.

— Ты?! — вне себя от ярости проревел Абакус. — Как же я раньше не догадался! Я должен был это предвидеть!

— Деа! — Моргвен тоже смотрела на нее в полном смятении.

— Уходите! — процедила Деа сквозь стиснутые зубы. — Забери всех, Моргвен, и убирайтесь отсюда. Идите обратно к воротам.

— Предательница! — злобно прошипела одна из ведьм, намереваясь броситься на Деа.

Однако Моргвен удержала ее:

— Нет. Никакой борьбы не должно быть. Она — одна из нас.

— Неужели я действительно одна из вас? — тихо спросила Деа.

— Ты поклялась в верности Абакусу.

— Что бы ты сделала на моем месте?

Моргвен хотела что-то возразить, но Абакус опередил ее. Злобный вопль колдуна прокатился по долине, ударился о корни древа миров и эхом разнесся по холмам.

— Хватайте их! — ревел Абакус, рассекая воздух своим огненным мечом. — Убейте их! — Колдун перевел полный ненависти взгляд на Деа, стоявшую в десяти шагах от него: — А ты, дитя, сейчас узнаешь, что значит навлечь на себя гнев Абакуса.

Деа опустила руки. Если бы магистр в этот миг метнул в нее языком волшебного пламени, она ничем не смогла бы отразить эту атаку. Она спрашивала себя, почему даже такое простое волшебство, как сотворение щита от взгляда Абакуса, отняло у нее столько сил.

Но это по крайней мере означало, что и у самого Абакуса, и у его ведьм силы также не безграничны.

Четыре ведьмы отделились от группы и поодиночке бросились на четверых Мастеров нового тысячелетия. Загадочные фигуры между корнями продолжали сидеть на своих местах, никто из них не шелохнулся, будто им нечего было опасаться.

Деа и Моргвен смотрели друг на друга. Деа могла только догадываться, что творилось с ее учительницей. Моргвен была ведьмой, посвятившей себя служению злу. И сейчас ее заставлял колебаться даже не выбор между темной и светлой стороной магии. Главная причина этих сомнений заключалась в самом Абакусе. Ее прежняя убежденность во всесилии колдуна сильно пошатнулась за последний год, и сейчас, видя его вышедшим из себя от бессильной злобы, мечущимся и орущим, ведьма укрепилась в своем намерении противостоять господину Арканума.

Моргвен слегка кивнула Деа, затем они приблизились друг к другу и направили на Абакуса совместный магический удар. Подобно тарану из раскаленной стали, он толкнул колдуна в спину, швырнул на землю и заставил выронить из рук огненный меч.

Четыре ведьмы, вздумавшие напасть на Мастеров нового тысячелетия, застыли на месте. Они выжидающе глядели на своего повелителя, который в этот миг поднимался с земли, повернувшись к Деа и Моргвен.

Его глаза горели. Из зрачков вылетало бледно-голубое пламя, касалось лба и взвивалось высоко над головой.

— Вы… вы посмели!.. — прошипел он, и порыв ледяного ветра обрушился на Моргвен и Деа.

Те снова молча обменялись понимающими взглядами и второй раз послали в Абакуса невидимый совместный удар. Он достиг цели, но на сей раз нападение не было внезапным: колдун устоял на ногах, и только судорога пробежала по его телу. Огонь в его глазницах разгорался все ярче, становясь таким ослепительным, что Деа была вынуждена отвести взгляд.

Мир вокруг нее замер. Четыре ведьмы медлили, не решаясь продолжить свою атаку на Мастеров. Пятая, прятавшаяся за спинами Деа и Моргвен, не двигалась. Готен сжимал свой меч обеими руками, но не отрывал острие от земли чего он ожидал, было известно лишь ему самому.

Мастера, не шелохнувшись и ни на волос не двигаясь со своих мест на корнях и на земле, наблюдали за суетой противников из-под своих шляп, как будто борьба шла не из-за них и не из-за судеб мира.

Абакус пронзительно взвизгнул. Казалось, это некий демон вопит в его утробе, бестия, не имеющая ничего общего с человеком. Он сжал кулаки, вновь резко разжал пальцы, послав со своих ладоней в Деа и Моргвен два огненных шара.

Увидев шары, Деа сразу поняла, что не сможет защититься от них. Она просто бросилась ничком на землю и крепко зажмурилась, чтобы огонь не ослепил ее. Огненный мяч со свистом пролетел над ней и ударился оземь где-то позади, в сплетении корней.

Моргвен тоже наклонилась, но с опозданием. Жар опалил ее длинные волосы. Лицо женщины исказилось от боли. Но шар Абакуса только задел ее и, пролетев дальше, поджег высокий дуб.

Деа с тревогой посмотрела на свою учительницу. Моргвен потеряла много сил, и Абакус не мог не почувствовать этого. Но он не стал повторять колдовства с огненными шарами, — нет, он прибегнул к иной, особенно коварной хитрости. Совсем близко от Деа и Моргвен все еще стояла пятая ведьма, которая до сих пор не могла решить, на чью сторону ей встать. И вот дух Абакуса завладел ею. Прежде чем Деа успела крикнуть и предостеречь ничего не подозревающую Моргвен, колдунья набросилась на нее сзади и сжала мертвой хваткой. Обе пустили в ход свои магические силы, и обеим слишком поздно стало ясно, к чему это приведет.

Две сцепившиеся фигуры внезапно озарились ослепительным светом. Деа закричала, но она была бессильна. Когда белый раскаленный шар потух, обе ведьмы бесследно исчезли как Моргвен, так и ее противница.

— Деа! — закричал в этот миг Готен. Берегись!

Вытирая горькие слезы, застилавшие ее глаза и струившиеся по лицу, Деа, как в тумане, увидела, что ее отец поднял наконец свой меч и замахнулся на Абакуса.

Магистр черных наук сделал молниеносное движение рукой. Его огненный меч тут же сам собой поднялся с земли и оказался у колдуна. В последний момент Абакус отразил удар Готена.

Тем временем четыре оставшиеся ведьмы при виде того, какая страшная судьба постигла их сестер, решили покинуть поле боя. Они осознали, что Абакус без колебаний пожертвует любой из них, если ему это будет выгодно, — так, как он поступил с противницей Моргвен.

Все четыре отвернулись от неподвижно сидящих Мастеров нового тысячелетия и устремились назад тем же путем, который привел их в долину. Они миновали горящий дуб и скрылись в чаще леса. Где-то за холмом еще маячили ворота между мирами; поторопившись, они могли успеть добраться до них прежде, чем все мечты о всемирном господстве зла рассыплются в прах.

Готен и Абакус сошлись в ожесточенной битве. Снова и снова раздавался звон их клинков, но скоро стало ясно, что меч Готена не сможет долго противостоять ударам колдовского меча Абакуса. Магический огонь, струящийся вокруг клинка магистра, с шипением вгрызался в оружие Готена. Рано или поздно огонь разъест сталь.

Деа понимала, что грозит ее отцу. Она отчаянно пыталась защитить его с помощью заклинаний. Но все, что могла, — это охранить его от черной магии Абакуса — не от его клинка. Если бы колдуну удалось использовать свои чары, он моментально убил бы Готена. Благодаря Деа Готен мог сражаться с Абакусом на равных. Вот только меч…

В этот миг раздался резкий скрежет. Оружие Готена переломилось. Абакус остановился и издевательски рассмеялся:

— Тебе не следовало пытаться перехитрить меня, Готен. Мы могли бы стать братьями-близнецами, разделяющими черный трон. Но ведь ты никогда не хотел этого, не правда ли? Я заблуждался на твой счет, потому что очень желал, чтобы было так. О, как я мечтал объединить наши силы — мою магию и твою мудрость. Но ты решил пойти против меня!

С этими словами колдун поднял огненный меч высоко над головой, намереваясь обрушить его на Готена.

Готен печально посмотрел на Деа и одними губами прошептал:

— Ты должна продолжать, Деа. Будь хранительницей моего наследия. Не дай Абакусу победить.

Потом Готен поднял свой сломанный меч. То, что он держал сейчас в руке, было всего лишь рукоятью с коротким зазубренным обломком. Меч Абакуса со свистом рассек воздух, но, прежде чем клинок коснулся Готена, тот успел метнуть обломок меча в грудь колдуна. В ту же секунду меч колдуна коснулся его непокоренного врага и одним ударом убил его.

Деа закричала, увидев, как ее отец рухнул наземь.

Абакус отбросил свой меч и отступил. Он уставился на рукоять меча в своей груди, словно недоумевая, почему она торчит оттуда: испуская последний вздох, Готен пронзил сердце колдуна.

Магистр невидящим взглядом посмотрел на плачущую Деа, потом на затененные лица семерых сказителей. Он не упал, не испустил дух, как стало бы с обычным человеком, пронзенным кинжалом. Клинок не умертвил его, но заметно ослабил. Ему не оставалось ничего другого, как обратиться в бегство. С ревом, полным бешенства и ненависти, он вырвал клинок из своей груди и, превратившись в облако тумана, с быстротой молнии полетел вверх по холму, назад к воротам другого мира.

Деа опустилась на землю рядом с телом своего отца. Она плакала громко, горько и безутешно, пока вдруг не вспомнила, что Мастера нового тысячелетия все еще наблюдают за ней.

С усилием поднявшись на колени, она гневно посмотрела на Мастера, спасенного ею от огненного удара Абакуса.

— Мы спасали вас, вашу жизнь! — вскричала она прерывающимся от слез голосом. — А вы просто сидели и смотрели на это. Вы… вы трусы!

Человек, к которому она обращалась, соскользнул со своего корня и встал перед ней. Ни один луч света по-прежнему не касался его лица.

— Мы ничего не смогли бы изменить, — сказал он мягко. — Все, что здесь случилось, было предопределено еще тысячу лет назад. Мы сами тогда так решили.

В голове Деа царил такой хаос, такая сумятица из горя и гнева, что смысл сказанного не сразу дошел до нее.

— Ничего нельзя было изменить? — пробормотала она.

— Абакус никогда не сумел бы победить нас. Он и его ведьмы не смогли бы занять наши места — просто потому, что тогда, при нашей последней встрече, тысячу лет назад, это тоже было решено.

— Значит, все напрасно? — растерянно спросила девочка. — Все жертвы бесполезны?

— Нет, — решительно возразил Мастер нового тысячелетия. — Все случившееся было необходимо, чтобы привести тебя к нам, Деа. Это путь, предначертанный тебе тысячу лет назад. Мы должны кое-что дать тебе. Нечто, что поможет тебе исполнить последнюю волю твоего отца.

При этих словах со всех сторон приблизились остальные Мастера, полукругом встав рядом с Деа.

— Протяни руку, — попросил говоривший.

Деа исполнила его просьбу. Не потому, что хотела этого, а лишь потому, что у нее больше не было сил спорить и сопротивляться.

Семеро Мастеров по очереди коснулись ее предплечья. И каждый оставил на руке девочки что-то свое. Некий знак. Руну. Некую загадочную букву.

Когда Деа наконец отвела руку, она увидела на ней семь знаков. Знаки выглядели как нарисованные или выжженные на коже.

— Семь Печатей, — пояснил Мастер, стоявший прямо перед ней. — Они будут сопровождать тебя на твоем дальнейшем пути — видимо или невидимо. Скоро они поблекнут. Но если к тебе приблизится какое-либо зло, Печати тут же проявятся, чтобы предостеречь тебя. Будь осторожна, маленькая Деа: они не только предупреждают — они также и притягивают зло! Силы тьмы будут лететь на них, как мотыльки на свет. Твоя жизнь превратится в постоянную борьбу. Но возможно — только возможно, — ты победишь. Ты сама или кто-то из носителей Печатей, которые последуют за тобой.

Деа не хотелось выслушивать все это. Ей хотелось только горевать — о своем отце, о Моргвен и немножко о самой себе. Так несправедливо, что все это обрушилось именно на нее.

И все-таки невольно она прислушивалась к словам Мастеров. С ее губ уже готов был сорваться вопрос, но сказитель продолжал:

— Будь во всеоружии, Деа. Мы определим твою дальнейшую жизнь. Ты станешь бессмертной.

— Бес… бессмертной?!

— Ты слишком нужна миру и слишком сильна, чтобы подарить тебе милосердие смерти. Ты будешь жить, Деа. Ты будешь побеждать силы зла, где бы они ни столкнулись с тобой. Ты будешь встречать мужчин, которых полюбишь; от них у тебя будут дети. И когда-нибудь один из них станет достойным преемником твоего наследия. Может быть, тогда ты обретешь наконец покой. Девочка — такая же, как ты, Деа, — родится однажды, чтобы стать новой носительницей Семи Печатей и продолжить твою борьбу — так, как ты с сегодняшнего дня продолжаешь дело, начатое твоим отцом.

Деа хотела задать вопросы — дюжины, а может, и сотни вопросов, — но не сумела задать и одного. Мастера нового тысячелетия отступили на несколько шагов, подняли руки и… сотворили новый портал — новые ворота — прямо здесь, перед ее глазами. Не успела Деа оглянуться, как ощутила сзади легкий толчок, похожий на дуновение ветерка или прикосновение невидимой руки. Она подалась вперед, окунувшись в струящийся воздух, и первое, что увидела в следующий момент, был камень. Каменный пол большого зала.

Очень медленно, с трудом она поднялась с пола. За ее спиной еще некоторое время ярко горел ковер на стене — вскоре он обратился в пепел.

Никаких следов Абакуса и уцелевших ведьм. Деа решила осмотреть всю крепость и отправилась в путь, прежде чем сообразила, что Мастера, конечно, достаточно могущественны, чтобы направить Абакуса в иной мир. Кто знает, куда теперь занесло его с помощницами? Во всяком случае, не сюда.

Перед дверью в святая святых Арканума Деа остановилась. Не особо надеясь на успех, попыталась открыть ее. Не получилось. Без магического ключа Абакуса попасть к таинственной Книге имен невозможно. Какие бы заклинания ни пыталась она творить над замком, они не помогали. Через некоторое время она оставила эти попытки и продолжила свой путь по крепости.

Полуразрушенная твердыня была покинута.

По крайней мере, почти.

Когда Деа, завершив обход замка, выезжала на повозке Готена из ворот крепости, покачиваясь на козлах, рядом с ней восседало некое существо. Некто темный, с кожистым панцирем. Ее новый спутник.

Вместо традиционного черного кота на козлах примостилась огромная вошь; она тихонько трещала и терлась своим прохладным панцирем о колени хозяйки.

Деа нежно улыбнулась огромному насекомому, затем пустила коня быстрее. Повозка въехала на холм, достигла лесной просеки и повернула на север.

Дальний, холодный север… Безмолвная ледяная пустыня… Место, где человек, подобный Абакусу, должен неплохо себя чувствовать. Деа была убеждена, что его переместили именно в те края.

Она готова к новой встрече с ним. Она будет ждать его. Будет бороться с ним и победит в этой борьбе.

Ожидание покажется ей легким.

Потому что время не властно над Деа.

Примечания

1

Дамаст, камчатная ткань — плотная хлопковая ткань. (Примеч. ред.)

(обратно)

2

Цитадель — здесь: внутренняя, наиболее укрепленная часть крепости.

(обратно)

Оглавление

Сказители

Конец света

Чужой

Геенна огненная

Кто же он?

Арканум

Проповедник дьявола

Загадочное предложение

Ужас из северной страны

Демоны — ложные и подлинные

Среди ведьм

Школа колдовства

Тени будущего

Начало всех миров

*** Примечания ***