Друг (СИ) [Эдуард Стиганцов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

   Друг.





   Механический манипулятор конвульсивно дёрнулся, застыл и вслед за этим электронная начинка, расположенная в приоткрытой прозрачной коробке у основания многосуставчатого механизма заискрилась, и из неё повалил густой, чёрный дым. Андрей метнулся к пожарной нише за переносным пламегасителем. С тех пор, как большая часть электроники на борту космического корабля отказала, практически все ремонтные работы приходилось осуществлять по старинке - собственными руками. Нельзя сказать, что он был этому бесконечно рад, но альтернативы не было и приходилось радоваться тому, что есть и не сожалеть о том, чего в данный момент никак не может быть.



   Клацнула отлетевшая предохранительная пломба и Андрей, направив трубку пламегасителя на источник возгорания, до упора выжал рычаг. Белая, вязкая масса с шипением вырвалась из раструба аппарата и практически мгновенно целиком покрыла последнего механического помощника, пузырясь, лопаясь, но, тем не менее, гася в зародыше попытки огня разгуляться на полную силу.



   "Вот и всё, - промелькнула мысль, - теперь точно придётся рассчитывать только на себя". О том, чтобы отремонтировать механическую "лапу", как её любил, шутя, называть Андрей, не могло быть и речи - выгорело самое ценное, её электронный мозг. Запасы давно кончились, а навыки ремонта микроэлектроники для боевого разведчика необязательны, тем более, что для этого существуют специально обученные люди. Совсем другой вопрос, что на корабле в данный момент эти люди отсутствовали.. Здесь вообще никого не было, кроме самого Андрея.



   Через несколько секунд всё стихло, и неестественно вывернутая конечность манипулятора лишь наполовину выглядывала из горы белой пены у своего основания и теперь походила на посмертный памятник самой себе. Жаль, конечно, но в сложившейся ситуации он действовал единственно правильным образом. Возгорание могло привести к тому, что содержание кислорода в искусственной атмосфере корабля достигло бы критической отметки. Принимая во внимание, что система жизнеобеспечения, как и почти всё на корабле, работала через пень-колоду, то после критических потерь процесс станет необратим и едва живая система не сможет привести к необходимым нормам все компоненты искусственной атмосферы.



   Андрей неторопливо направился к металлической перегородке машинного отделения, всё ещё сжимая в одной руке пламегаситель. Дошёл, поставил уже бесполезный кусок металлопластика на пол и обессилено сполз по стене.



   Внутри уже вторые сутки разрасталась и ширилась звенящая пустота. Появилась несвойственная его деятельной натуре вялость, и апатичное безразличие ко всему происходящему вокруг всё убедительнее представлялась верной панацеей, если здраво взвесить все за и против.



   Он не боялся. Ничего внутри панически не сжималось в неконтролируемом, животном страхе и из-за этого становилось как-то обидно, что ли. Оказывается, трудно жить, совершать осмысленные поступки и в то же время осознавать, что ты на самом деле ходячий труп, которого ничего здесь не держит и требуется лишь минимальное усилие, чтобы перешагнуть ту незримую черту и ступить в пределы иррационального пространства или потусторонний мир - кому что больше по душе... Где-то глубоко внутри тлел огонёк надежды, что там, за чертой, он, наконец, увидит своих близких, друзей, свою семью, которую потерял в этой бесконечной и бессмысленной войне.



   Последние несколько лет его, заслуженного пилота-истребителя второго ранга, участника многих наземных и космических операций, мотивировала только ненависть к врагу. И снова не было страха, не было сомнений. Была только ненависть, всепоглощающая, ненасытная ненависть, ну и отчасти - долг в тесном симбиозе с патриотическими чувствами. Долг перед страной, долг перед президентом... Перед собой в конце концов.



   Вот и приходилось гореть в танке, вдыхать пропитанный пороховой гарью воздух, обжигаться о раскалённый докрасна металл и мстить, ненавидеть, снова мстить... И вопреки твёрдой убеждённости, что это сможет принести облегчение и заполнить ту пустоту, которая постепенно образовывалась внутри него, Андрей, по прошествии времени, всё сильнее убеждался в бессмысленности своей мести и этой чёртовой войны, которая длилась уже десять лет. На полях сражений и космических просторах остались мёртвые тела друзей, товарищей и просто тех людей, чьих имён он не знал, но отчётливо помнил их лица. Их теперь даже трудно назвать человеческими останками - так, прах, космический мусор, который был, есть и будет, и до которого никому нет никакого дела.



   Но и сегодня, несмотря ни на что, ветер полощет полотнища боевых знамён, марширующий шаг железных легионов Республики вытаптывает, выкорчёвывает всё живое, зеленеющее, произрастающее под солнечным светом. Рвут глотки командиры, железными траками перемешивают человеческую кровь с землёй танки, ревут реактивные снаряды и дрожит, трясётся в спазматическом всхлипе земная твердь... Гудят транспортные вертушки, блестят потные лица космических десантников, озаряемые ярчайшими вспышками света дюз стартующих кораблей.



   А в тишине Президентского Дворца, в кабинетах с высокими, арочными потолками, среди роскоши и ликующего великолепия произведений искусства, Президент и его Военный Совет плетёт народные нити судьбы. На карту поставлено всё. Первозданная ярость заставляет страну и дальше жить в форсированном режиме - система работает, конвейер непрерывно движется... "Всё для армии! Всё для фронта!" - вопят с экранов стереовизоров национальные герои и простой народ им верит.



   К чёрту! Он всего лишь солдат и плевать хотел на Президента, его ближайшее окружение и крикливые лозунги военной пропаганды. Он воюет за свою страну, он мстит за погибших друзей, родных и близких, он сражается ради светлого будущего последующих поколений, если они, конечно, родятся, эти поколения...



   Андрей открыл глаза, лениво посмотрел на показания ручного хронометра и внезапно вспомнил, что вторые сутки после аварии не делает обязательных записей в бортовом журнале. Возмутительнейшее нарушение обязанностей пилота, как сказал бы командор Алексей Иванович, старый космический волк и прирождённая военная косточка, что не мешало ему между тем быть отзывчивым и доброжелательным человеком. Но только не в вопросах дисциплины. Пришлось из уважения к сединам своего командира подниматься и затем перемещаться из машинного отделения в рубку управления, стуча подкованными подошвами армейских ботинок по решётчатому полу. Унылый перестук шагов разносился по пустынным коридорам, ни на минуту не позволяя забыть о том, что он здесь совсем один и помощи ждать неоткуда, и надеяться не на что, кроме как на самого себя. Пусть он и герой-истребитель, на счету которого несколько десятков сбитых кораблей противника, но в штабной документации он всего лишь ТХ-7308, исполняющий разведывательно-диверсионную миссию по приказу Штаба. А потери на войне, как известно, неизбежны. И вряд ли кто вспомнит, что за этим буквенно-цифровым кодом скрывался некий Андрей Карельев, живой человек, опалённый жаркими лучами безжалостной судьбы. Хотя, почему скрывался? Он скрывается и сейчас, он жив! А говорить о себе в прошедшем времени - трусость и грош цена ему как человеку, солдату и гражданину.



   Пощёлкав клавишами пульта, Андрей вывел на треснутый главный монитор основные служебные программы корабля. Бортовой журнал, к счастью, исправно работал и это сама по себе неплохая новость - не нужно будет вбивать запись через терминал. Достаточно надиктовать текст в микрофон и программка сама сделает запись в журнале. Прочистив горло, Андрей щёлкнул переключателем звука и спокойным голосом принялся излагать последние события:



   - Двадцатое февраля, две тысячи триста шестьдесят второй год, старший лейтенант вооружённых сил Гефары Андрей Карельев. Два дня не мог делать обязательные записи по причине аварии, последствия которой угрожали непосредственно моей жизни. При прибытии в точку А, я был неожиданно атакован всё ещё действующими защитными системами станции. Пришлось вступать в огневой контакт, в результате которого огневые точки потенциального противника были ликвидированы, но при этом обшивка моего корабля пострадала на восемьдесят процентов. Навигационные системы стали работать с перебоями, средства связи отказали, поэтому я принял решение совершить вынужденную посадку на заброшенной станции. После этого в течение двух суток я пытался по мере сил исправить весьма существенные повреждения. Корабль фактически обездвижен, и вернуться с докладом к командованию я уже не смогу. Система жизнеобеспечения работает примерно на тридцать процентов от своей реальной мощности, и все мои попытки исправить положение ни к чему не привели. В перспективе существует вероятность того, что она не сможет в полной мере нормализовать внутреннюю атмосферу корабля.



   Повисла пауза и Андрей отключил режим записи. Вот чёрт, голос всё-таки дрогнул в конце фразы! Нет, так никуда не годится. Лирические чувства нужно оставлять при себе, а в бортовой журнал диктовать скупые, казённые слова. Без эмоциональной окраски, обезличенные, они должны монотонно записываться такой же безликой электроникой и в лучшем случае, эту запись будет читать его земляк, уроженец Гефары, а в худшем... Андрей старался об этом не думать, но вероятность того, что его корабль может попасть в руки хондейцев, тоже существует. Пусть он сейчас и находится на задворках системы Процион, вдали от торговых маршрутов миров Объединённой Коалиции и остроносые корабли хондейцев вряд ли забираются так далеко, но следует быть начеку и в случае появления противника он должен нанести врагу как можно больший урон, активировав излучатель антиматерии. Сумасшедшие, неконтролируемые силы вырвутся наружу и превратят все материальные объекты в радиусе пяти километров в космическую пыль. Андрей надеялся, что до этого не дойдёт, хотя какая разница, как умереть? Так даже лучше, чтобы совсем ничего - ни тела, ни корабля, ни этих чёртовых записей в бортовом журнале, которые выдают в его голосе панические нотки.



   Он зло клацнул переключателем звука и добавил:



   - Сегодня планирую обследовать помещения станции. Конец записи.



   "Ага, с помощью резервного кислорода, которым можно будет воспользоваться, когда система жизнеобеспечения прикажет долго жить", - ехидно подсказало подсознание. "Ну а что их беречь, - вскипел Андрей, - чтобы продлить потом и без того малоприятную агонию?". Подсознание промолчало, а Андрей подумал, что спорить с самим собой - плохой признак, поэтому в любом случае нужно чем-нибудь заняться и вылазка должна хотя бы на время вытеснить из головы панические мысли.





   С негромким шипением открылся внешний люк шлюза, и Андрей ступил на поверхность станции. Электромагниты в подошвах ботинок при соприкосновении с металлической поверхностью посадочной площадки автоматически включились, обеспечивая надёжное сцепление с поверхностью. Чувствительные датчики, регистрирующие сокращения мышц при движении тоже не дремали и позволяли вполне сносно, неторопливыми шагами, передвигаться в направлении огромной двери ангара. Через неё Андрей, конечно, не собирался проникнуть вовнутрь. Ни к чему это, разве что потешить своё самомнение, что само по себе не является правильным стимулом.



   О безвестных архитекторах этой станции было известно мало. Да что там говорить! Практически ничего. Конечно, на планетах системы Процион оставались разрушенные остатки городов со странной, причудливой архитектурой, но никто не занимался археологическими раскопками и детальным изучением культурного наследия, которое оставили нам неизвестные представители исчезнувшей разумной расы. В том, что они были разумны, сомневаться не приходилось. Несмотря на скудные сведения, точно известно, что они значительно превосходили нас в техническом оснащении. Штатные военные конструкторы, да и вообще вся учёная братия так до сих пор и не смогла внятно объяснить принципы работы и назначение некоторых, найденных на материках, приборов и машин. Это если не брать во внимание таинственные ромбообразные скрижали, на которых хранилась уйма нерасшифрованной информации, настенные фрески, в изготовлении которых использовались неизвестные современной науке красящие вещества, простоявшие тысячелетия до прибытия первых поселенцев и многое другое.



   Как только планеты начали обживать колонисты из легендарной колыбели человечества - Солнечной системы, было не до этого. Тогда было много более острых проблем, на решение которых были брошены все силы. Планеты потихоньку обживались, на смену первым наземным станциям пришли города, которые разрастались, ширились, превращаясь в мегаполисы с миллионным населением. Вместе с собой, вид гомосапиенс принёс и свою врождённую агрессию, свои правила, своё мировоззрение. Всё то, что не представляло практического значения, не могло заинтересовать. Когда идёт борьба за выживание, глупо думать, что кто-то обратит внимание на остатки чужой культуры, благо все иные культуры, встававшие на пути цивилизации, изводились под корень.



   Андрей добрался до двери и принялся прощупывать с помощью импульсного передатчика стену справа от неё, полагая, что где-то здесь должен существовать дополнительный вход. На общем фоне монолитной, гладкой, без единого шва стены выделялась только дверь ангара, но очень хотелось верить в то, что "предтечи" хотя бы малость походили на людей и предпочитали пользоваться дверью поменьше. Прибор едва ощутимо вибрировал в руке, на маленьком мониторчике составлялись с сумасшедшей скоростью комбинации сигналов и текли, текли, текли... Непрерывным, упорядоченным потоком...





   ...Почему-то вспомнилось детство на Гефаре. Город-гигант, который можно было разглядеть на горизонте, предварительно взобравшись на террикон возле шахтёрского посёлка и изумительные луны, чью феерическую игру света можно было наблюдать до бесконечности. Город переливался своими огнями ночью и чёрным, нелепым пятном выделялся на общем фоне зелёного буйства дикой природы днём. Но Андрей взбирался на искусственную насыпь почти каждую ночь не по этой причине. Неподалёку от города был расположен космодром и каждую ночь чёрную мглу разгоняли ярчайшими вспышками дюзы стартующих кораблей. Они взлетали, словно огненные птицы, фыркая, разбрасываясь сгустками пламени вокруг, и довольно скоро превращались в светящиеся неразборчивые точки... едва ощутимо подрагивала земля и мальчишечье сердце билось в унисон с этой дрожью. Пожалуй, именно тогда он понял, что единственная мечта, которая никогда у него не пройдёт - увидеть открытый космос собственными глазами.



   А корабли всё взлетали...





   ...Внезапно внимание Андрея привлёк странный участок стены. На фоне всеобщей неподвижности он, казалось, едва заметно вздрагивает. Что самое интересное, если отойти на пару метров дальше, то такой эффект пропадал. Он осторожно приблизился к стене и протянул руку, чтобы потрогать, убедиться, что это всего лишь оптический обман. Пальцы без всякого сопротивления погрузились в стену и Андрей, чертыхнувшись, отдёрнул руку. Мгновенно изменившийся сердечный ритм стал отбивать сумасшедшее крещендо в висках. Он посмотрел на свои пальцы. Всё в порядке, лишь небольшое покалывание в области ногтей напоминало о случившемся. Это мелочи, вполне можно списать на проделки нервной системы.



   Голографическая проекция? Но такая реалистичная - нет, невозможно. Но что тогда? Андрей вытащил осветительную палочку, согнул, ломая тонкую внутреннюю стеклянную перегородку, и бросил в направлении голограммы. Было дико наблюдать, как её мгновенно поглотила стена. И тишина. Ни звука. Ничего не взорвалось, не загрохотало, никто, рассерженный, не выбежал ему навстречу.



   А время, между тем, текло. Нужно было решаться на опасный эксперимент, благо терять по сути нечего. Жирную точку можно поставить здесь и сейчас. Или на корабле. Андрей сделал глубокий вдох и плавно выдохнул, стараясь успокоиться, а затем, не раздумывая, шагнул в неизвестность...



   Сначала он ничего не почувствовал, потеряв ориентацию в пространстве, словно из яркого солнечного дня вошёл в тёмную комнату и дверь за спиной мгновенно захлопнулась. Но затем иррациональная, давящая темнота яростно накинулась на него, опрокинула, вогнала свои твёрдые когти в область груди, и Андрей потерял сознание...









   Он открыл глаза.



   Он лежал на противоперегрузочной койке в своей каюте и знакомая неоновая лампа, с треснутым с левого края абажуром светила мягким, успокаивающим светом. Дверь была открыта и со стороны камбуза доносились странные, неразборчивые звуки, как будто кто-то насвистывал мелодию смутно знакомой песни. Недоумевая и нащупав рукоятку бластера, он попытался подняться. Острая, резкая боль прошила область груди и, слабо застонав, он нащупал эластичную фиксирующую повязку, которой была туго перемотана грудная клетка.



   - Что за...



   Собравшись с силами и стараясь не обращать внимания на болевые ощущения, но мимоходом отметив про себя, что несколько рёбер всё же сломано, Андрей поднялся, пошатываясь, вышел из каюты и направился в сторону камбуза. Обоняние вполне отчётливо разобрало аппетитные запахи жареного мяса, щедрой рукой сдобренного специями и приправленного луком. Абсурдность ситуации не мешала вытащить бластер и крутануть верньер мощности, приведя его в боевое положение. Он перешагнул порог камбуза и замер с поднятым оружием в руке.



   В камбузе хозяйничал неизвестный в комбинезоне космодесантника со споротыми опознавательными знаками, но по расцветке определённо принадлежащий к хондейским вооружённым силам. Он ловко перевернул на шипящей сковороде начавший подгорать бифштекс и, заметив маячившего на пороге Андрея, обернулся, продолжая насвистывать мотивчик популярной песни. Губы его сложились в приветливую улыбку, и он произнёс:



   - А, оклемался. Это хорошо. Да ты не стой, присаживайся, сейчас будем пробовать, чего я здесь сварганил.



   "Карие глаза, открытое, мужественное лицо, правильный греческий нос", - отметил про себя Андрей и надсадно прохрипел неожиданно пересохшим горлом:



   - Ты... ты...



   Неизвестный, как будто сейчас заметив направленный на него бластер, примирительно поднял руки:



   - Спокойно, камрад, я безоружен. Видишь, - он ещё раз продемонстрировал пустые ладони Андрею и отчётливо, по слогам, повторил, - бе-зо-ру-жен. Подумай сам, если бы я хотел тебя убить, то сверхусилия для этого не требуются. Ты ж в отключке валялся, забыл? Да и зачем я тебя тогда вытаскивал из-под рухнувшей балки, а, камрад?



   "Балки?"



   Но всё же резонно, отметил про себя Карельев, но бластера не опустил. Что ж ты за птица? На военного вроде не похож, на гражданского тоже... Внезапно его осенило - контрабандист, точно! Чёрный копатель. Под эту характеристику подходит и вальяжно-развязный тон, и споротые знаки отличия, да и вообще это многое объясняет. Например, по какой причине он оказался на станции.



   - Я - Марк, - доброжелательно поведал неизвестный, продолжая колдовать над бифштексом.



   - Андрей, - машинально буркнул Карельев, наконец-то совладавший с непослушными голосовыми связками. И чего это я так разоткровенничался? Надо брать инициативу в свои руки. - Ты хондеец?



   - Я-то? - зачем-то переспросил Марк и тут же продолжил. - В принципе, можно сказать и так - я действительно родился на Хондее, но Родиной в широком смысле этого слова предпочитаю считать открытый космос.



   Андрей хмыкнул:



   - Как представитель вооружённых сил Гефары, должен поинтересоваться, прежде чем тебя пристрелить, какое отношение ты имеешь к военным действиям?



   - Отдалённое, - охотно отозвался Марк. - В войне участия не принимал, не принимаю и в обозримом будущем принимать не собираюсь, по причине полной бессмысленности этого конфликта.



   - Тогда как ты объяснишь свою хондейскую форму космодесантника?



   - А-а, ты об этом, - Марк загадочно усмехнулся, - это подарок одного приятеля, который имеет склонность к азартным играм, но талантами в этих самых играх не блещет.



   - Зачем ты меня спас?



   - Знаешь, похоже на допрос...



   - Это и есть допрос, - отрезал Карельев, - и пусть тебя не смущает неофициальность обстановки.



   Он надеялся, что Марк прекратит, наконец, свои кривляния, и проникнется серьёзностью своего положения. Хонтеец, судя по всему - контрабандист, один из "чёрных копателей", непонятно как оказавшийся на станции, готовит на его корабле бифштекс... Бред. Кому расскажи - не поверит. Неужели он не понимает, что в данный момент решается его судьба?



   Но Марк проигнорировал неприкрытую угрозу:



   - Давай поступим так - ты перестаёшь размахивать у меня перед носом своим бластером, мы спокойно сядем, оценим мой кулинарный шедевр и, между делом, я отвечу на все интересующие тебя вопросы.



   Андрей понял, что угрожать и спорить с этим сумасшедшим бесполезно, разве что пристрелить... Но - нет, нельзя, мы же люди в конце то концов. А доброе нахальство, с которым вёл себя Марк, было не показным. Похоже, он действительно ничего не боялся, а Карельев всегда испытывал мимолётную симпатию к таким людям. Да и всё равно здесь подохнем рано или поздно, когда закончится кислород. А желудок между тем, растревоженный аппетитными запахами, предосудительно урчал, намекая на разумность предложения Марка. Андрей проворчал нечто невразумительное, что можно было расценить как согласие, и ехидно поинтересовался:



   - Надеюсь, для тебя не станет новостью, что своими опрометчивыми действиями ты окончательно и бесповоротно уничтожаешь и без того едва живую атмосферу корабля?



   - Да не переживай ты так, камрад, я, пока ты приходил в себя, кой-чего подкрутил - на первое время хватит. А позже починим твоё корыто - будет как новенькое.



   Марк расставил столовые приборы, разделил пополам сочное, шипящее мясо, сел, вооружился ножом и вилкой, по-дружески подмигнул Андрею и принялся с аппетитом уплетать своё "кулинарное творчество", причмокивая и одобрительно урча от удовольствия. Глядя на такой энтузиазм, Карельев и сам принялся за еду, не выпуская бластера из правой руки. Что характерно, орудовать одной левой оказалось весьма затруднительно и он, под насмешливым взглядом Марка, спрятал оружие в кобуру.



   - Верное решение, - с набитым ртом прокомментировал Марк, - а то, признаюсь, мне было немного не по себе, когда ты с решительным выражением на лице совал мне под нос свою пукалку.



   Андрей решил пока игнорировать невесть откуда появившегося благодетеля и с усердием принялся навёрстывать упущенное, полноценно пользуясь двумя руками. Бифштекс таял на глазах, что неудивительно - два дня без крошки во рту.



   Но всё приятное имеет свойство рано или поздно заканчиваться, поэтому вскоре перед ними стояли пустые тарелки, в воздухе повисло напряжение, а на языке Андрея вертелась бездна невысказанных вопросов. Марк, всё так же спокойно и без тени позёрства, достал из нагрудного кармана пачку сигарет и непринуждённо закурил. После принятия пищи ругаться совершенно не хотелось, тем более, надо признать, Марк готовил отменно.



   - Ну ты, брат, нахал... - не удержался Андрей.



   - А то! - не без удовольствия прокомментировал Марк.



   - Балка.



   - Что балка? - Марк довольно талантливо изобразил на лице непонимание, но не удержался и усмехнулся. - А-а, ты об этом. Обыкновенная металлическая балка. Станция-то старенькая, кое-где проржавела, ну а ты просто был чрезвычайно неосторожен, вот она и тебя и придавила.



   - Прекрати, - недовольно сказал Андрей. - Насколько я помню, никакой балки не было, я даже на станцию не попал.



   - Да ну? А как ты объяснишь тогда сломанные рёбра и ромбовидную скрижаль с информацией в твоём кармане?



   Андрей ощупал карман и наткнулся на твёрдый предмет. Достал, повертел в руках. Скрижаль "предтеч" матово чернела под искусственным освещением камбуза, приятно холодя ладони.



   - И не забывай, камрад, что голова твоя тоже пострадала, так что последствий исключать нельзя.



   Андрей машинально нащупал большую шишку на темени, зашипел от резкой боли, не отрывая взгляда от скрижали и пытаясь разобраться в своих ощущениях. Ему казалось, что чем дольше он её разглядывал, тем яснее слышалась непонятно откуда льющаяся мелодия, и женский голос исполнял партию мягкого сочного контральто, которое сменялось высоким звенящим сопрано, но всё происходило так плавно, так убедительно... Андрей верил, что так и должно быть.



   Скрижаль трепетала в руке - жалила, манила, уговаривала, настораживала, угрожала и трогала именно те струны, те эмоции, которые вызывали определённые воспоминания. Андрей, последние годы настойчиво заглядывающий в глаза смерти, испугался, что сейчас, именно здесь, в этом безжизненном камбузе, посреди безжизненного искусственного света, в окружении неживого железа разрозненные пазлы головоломки сложатся в осмысленную картину и он поймёт, всё поймёт... И станет ужасно стыдно, и станет нестерпимо горько и... он торопливо спрятал скрижаль в карман.



   Пальцы всё ещё дрожали, внутри разливалась звенящая тоска и ходячий труп, которым до этого времени себя считал Андрей, ожил, почувствовал, осознал. Это было так дико, так странно и неожиданно, что он впервые за долгие годы не знал, как поступить.



   Он посмотрел на Марка. И совершенно не удивился, что карий цвет глаз контрабандиста сменился на фиолетовый, черты лица стали более утончёнными, хрупкими и сам он преобразился - исчезли весёлые искорки в глазах, пропало всё добродушное нахальство и непринуждённость. Прямо напротив Карельева сидела бездна - неизмеримая, непознаваемая и самодостаточная. Впрочем, длилось всё это одно мгновение и сразу же пропало. Прозвучал последний аккорд, трогательный и печальный, лопнула струна, и всё вокруг стало прежним - безжизненным и металлическим. Всё тот же знакомый до тошноты камбуз, всё тот же искусственный, неживой свет, всё та же странная, нелогичная ситуация и всё тот же контрабандист, один из "чёрных копателей", сидел напротив него.



   - Слушай, кэп, тебе плохо? - спросил обеспокоенно Марк. - Выглядишь ты не очень.



   - А как давно ты прилетел? - спросил Андрей, чувствуя себя и вправду паршиво. Кружилась голова, к горлу подкатывался ком, слезились глаза.



   - Да, в общем, я уже здесь БЫЛ, а прилетел, ежели чего, ты. - Насмешливым голосом сказал Марк. - Ну да ладно, не раскисай, потерпи ещё чуток. Я отремонтировал твой передатчик, сигнал о помощи отправил, так что скоро сюда прибудут твои.



   Слипались глаза. Андрей чувствовал, что засыпает, но изо всех сил боролся, сопротивлялся, отталкивал напавшую сонливость. Он шёл до конца, напролом, бился до последней капли крови, до последнего вздоха, прекрасно понимая, что на карту сейчас поставлено нечто важное, более значимое, чем его личная трагедия, патриотизм или победа одной из враждующих сторон.



   Но он проиграл. Он заснул и уже не слышал, как незнакомый голос с теплотой произнёс:



   - Спи спокойно, воин...





   Андрей проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.



   - Карельев, слышишь меня, Карельев...



   Он открыл глаза в своей каюте, где висела всё та же неоновая лампа с треснутым абажуром. Привычно ощупал эластичную повязку на забинтованной груди и, всем своим естеством испытывая чувство дежавю, посмотрел на обеспокоенное лицо своего начальника, командора Алексея Ивановича.



   - Карельев, ты почему на связь не выходил? Ты понимаешь, вообще, чем всё это тебе грозит, а? Ты своими действиями спровоцировал незапланированное перемещение сил кораблей, которые должны патрулировать сектор Хоот. Какие хондейцы, мать твою? Что за бред? Где они? Какой, нахрен, вражеский флот, я тебя спрашиваю?



   Андрей молчал, но какая-то не до конца сформировавшаяся мысль вертелась в голове, не давая ему покоя. Кажется, что-то связанное со станцией. Но - что?



   Алексей Иванович нещадно матерился, неистово жестикулировал и говорил, говорил...



   Внезапно Андрей вспомнил.



   - Что вы собираетесь делать с Марком?



   Надо признать, что командора такой нелепый вопрос не застал врасплох и он, не сбавляя оборотов, тут же парировал:



   - Каким, нахрен, Марком?



   - Со станцией.



   - Со станцией? Взорвём к чертям собачьим твою станцию, бойцы уже закладывают бомбы. Ты о себе лучше беспокойся, а то за станцию он, вишь ли, распереживался. Пойдешь под трибунал! Это я тебе обещаю, Карельев, сукин ты..



   Андрей сработал, словно пружина и вмиг оказался на ногах, отшвырнув противного старика в сторону. Он знал, он верил. План не успел ещё толком выкристаллизоваться в голове, а тело уже действовало.



   Молниеносный рывок к двери. Хлёсткий, но щадящий удар под гортань одному из бойцов, которые дежурили на выходе Второй разобрался в ситуации, но не достаточно быстро, отлетев к стене со сломанной носовой перегородкой. Андрей не хотел никого убивать и ринулся к внешнему шлюзу. Удары сыпались на него со всех сторон и тёмная, чёрная масса навалилась, прижала к полу, заломила руки так, что окружающий мир поплыл перед глазами.



   Когда его поднимали, он яростно ругался, проклиная тупость своих бывших боевых товарищей.



   -... Скоты! Подонки! Он человек, слышите, вы, мрази, ЧЕЛОВЕК!



   Бесчувственный металлический приклад врезался в лицо. Андрей, захлёбываясь солёной кровью и глотая осколки зубов, потерял сознание.





   Марк непринуждённо сидел, свесив левую ногу с крыши ангара, а правую обхватив руками и оперев на неё подбородок. Он был без кислородной маски, и можно было заметить, что его глаза непостижимым образом меняют цвет, то становясь фиолетовыми, то приобретая нормальный человеческий карий цвет.



   Внизу, на посадочной площадке, словно муравьи, копошились десантники. Каждый их них знал свою роль наизусть. Никто бестолково не метался, не путался под ногами. Они целенаправленно и настойчиво растягивали силовые кабеля, подключали аппаратуру и изредка, через переговорные устройства гермошлемов, перекликались пустыми, ничего не значащими репликами.



   Они делали то, чему их учили и что умели лучше всего - разрушали.



   А над их головами нависло бездонное звёздное море. И в их затёмнённых защитных щитках гермошлемов не отражался одинокий, сгорбленный силуэт на крыше ангара. Там царила пустота.





   Лисичанск, 2011.