Неживой [Рост Толбери] (fb2) читать онлайн

- Неживой [СИ с иллюстрациями] (а.с. Сказания Узорицы -1) 4.01 Мб, 335с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Рост Толбери

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Рост Толбери Неживой

Глава 1 Горан

Утро встретило князя новостями дурными.

В голову гонца полетел кубок, рассёк ему лоб и скулу, отскочил и со звоном упал на землю. Несчастный вздрогнул от удара, побледнел, упал на колени, схватился за лицо, но каким-то чудом удержал стон. Кровь обильно закапала на пол и смешалась с вином, вытекшим из кубка.

Женщина-ташурдан из личной гвардии князя, спустилась на несколько ступеней от трона, обнажила свой изогнутый клинок наполовину, сурово взглянула на вестника подведёнными глазами, едва видневшимися из прорези в шлеме, и замерла в ожидании приказа.

— Уберите его отсюда! Уберите это дерьмо! И пошлите за Мракоем. Живо найдите его! — крикнул князь Горан, зарычал, уронил голову на грудь и сокрушённо упёр её в руки.

Шёл всего четвёртый месяц его правления, а ему казалось, что уже четвёртый год иди даже четвёртый десяток. Хватило бы пальцев на одной руке, чтоб пересчитать действительно спокойные и беззаботные дни в этой его новой жизни. Слишком уж много всего стало происходить в их уютном уголке мира, с тех пор как он решился взять власть…

Чуть погодя, уже успокоившийся и отчуждённый, он обильно прихлёбывал вино, на этот раз смешанное с более крепкой медовенью, и смотрел со стены дворца на почти ровную морскую гладь. Там, вдалеке, у самого горизонта, развевались бело-синие знамёна, словно парящие на высоких мачтах огромных имперских галеонов.

— Их точно всего четыре? — холодно спросил князь у дружинников, наблюдавших за непрошенными гостями в подзорные трубы.


— Да, князь. Мы выслали разведчиков по всему берегу, но они не нашли никаких следов высадки или присутствия врага. Иных тревожных донесений с наблюдательных пунктов на берегу, мы так же не получали.

— Я отсюда вижу, мой князь, — выступил вперёд воевода, — у них на борту сотни три или четыре рыцарей, как минимум. Но их не хватит, чтобы захватить крепость. Клянусь своей жизнью, не хватит. Я…

— Где же носит Мракоя? — грубо перебил князь. — За ним вообще послали?

— Тут я, тут, — ответил запыхавшийся седовласый толстяк, просеменя босыми ногами мимо стражников.

— Не особо ж ты торопился… Ну, что скажешь, Мракой? Что в моей славной гавани забыли эти имперские собаки? Они готовят нападение? Я уже успел сделать что-то не так? Не смотрит за мной Всематерь, да? Какой поганый местный божонок вылез из своей дыры, решил испытать, да проучить меня?

Мракой вырвал у стражника трубу и долго всматривался в горизонт, прежде чем ответить.

— Мой князь… — начал он, запнулся, подумал немного и продолжил: — Не думаю, мой князь, что они собираются напасть. Насколько мне известно, если бы они готовили нападение, кораблей было бы больше. Раз в десять или даже в сто, если слухи об их армии правдивы.

— Я не приглашал их, — заметил князь, нервно тарабаня ногтями по кубку. — И это не торговые корабли.

— Не торговые, владыка, как пить дать, не торговые. Но… насколько мне известно, представители Империи Коам по иному и не путешествуют. Везде им… необходимо демонстрировать свою силу и значимость.

— Чёрт бы их подрал! Принесла лихая! Что мне делать? Отвечай, пёс! Не молчи. Зачем я тебя кормлю?

— Мой князь… они уже бывали при нашем дворе и неоднократно. Вы были очень малы, и ещё до Вашего рождения, Ваш отец часто принимал их. Может быть, их визит и не дурная весть.

— Я знаю. Я помню. Хоть и был мал. Ты никогда не рассказывал мне, о чём они договаривались. Что отец отставил мне за дрянное наследство, Мракой? Отвечай!

— На этот вопрос мне ответ неведом. Но я могу сделать вывод на основе того, что знаю. Ваш отец не смог бы обрести своего могущества и построить Триданию, какой он её передал Вам, мой князь, без помощи со стороны Империи.

— Старый, вонючий выблядок! — прошипел князь и ударил кулаком по бойнице. — И мне, стало быть, теперь возвращать его долги!

— Видимо так, князь.

— Что прикажите, княже? — оживился воевода. — Мы выставим гарнизон? Насадим их головы на пики и пошлём назад? Будем готовиться к осаде?

Не смотря ни на кого, князь большим глотком осушил кубок, безвольно опустил руку с ним и разжал пальцы. Кубок упал оземь, и какое-то время князь молчал и не сводил с него глаз.

— Смотрите! — прокричал дозорный и указал рукой вдаль.

Корабли спустили паруса и застыли у горизонта, от них отделись три шлюпки и на полном ходу устремились к пристани.

— Выстави парадный гарнизон, — хмуро произнёс Горан, — мы будем встречать дорогих гостей. Дружины вооружи на всякий случай, но пускай они сидят внутри крепости и не показываются. И не давай им пить, даже если ожидание затянется. И кинь клич по станицам и деревням, пускай готовятся к проблемам. Чует моё сердце — битва будет, пускай и не сегодня.

* * *
Широкие лодки из толстого дерева звучно ударились о пристань. Первыми из них выскочили загорелые солдаты с бритыми головами, легковооружённые и без доспехов. Игнорируя помощь княжеских слуг, они самостоятельно убедились в прочности предлагаемых верёвок, привязали лодки к швартовам, и только тогда с их бортов начали подниматься рыцари и остальная свита.

Бритоголовые тут же скрылись с глаз, вернулись на лодки и, похоже, собрались осуществлять их охрану. Они почти не переговаривались, действовали очень слаженно и отточено, были готовы к неожиданностям. Горан наблюдал за ними с интересом и недовольством, сравнивая их с поведением и «слаженностью» своей дружины. Рыцари Империи покидали транспорт неспешно, вели себя как-то более вальяжно и расслабленно, но в этом так же чувствовался скорее опыт, чем какая-то глупость и бравада. Блистая отполированными в долгом путешествии доспехами, они выстроились в две шеренги и пропустили вперёд глашатая в цветастых одеждах.

— Его твёрдость, Тайпен Искатель, магистр-бригант Империи Тайн! — прокричал он.


Высокий сухопарый мужчина с ледяным взглядом и в изящной броне, поднялся с лодки на пристань, резким движением откинул за спину серебристый плащ, опустился на одно колено и коснулся обоими руками земли, словно выполняя какой-то обряд. Затем он встал, как-то искоса бросил взгляд на горизонт и небо, повернулся и неспешно прошёл сквозь строй до встречающего его Горана. Его ответный поклон был низким, но полным надменности и почти нескрываемого пренебрежения.

— Его мудрость, Роймата… — крик глашатая вдруг оборвался, словно ему отрубили голову. Это Тайпен прервал его едва уловим жестом.

— Я ожидал, что сам князь встретит нас, — причудливо чеканя каждое слово протянул Тайпен.

— Князь Вас и встретил, — холодно ответил Горан. — Я правитель Тридании. Горан Вечный, сын Вацлава Триединого.

— Хм, — голос посланника вдруг стал ещё более сухим, лишь на секунду он сфокусировал взгляд на Горане, и тут же опустил глаза, словно новый князь был пустым местом. — Ваш отец… Он ещё жив?

— Да. Жив. Но не в добром здравии. Чем мы обязаны Вашему?..

— Мы встретимся с ним позже, — оборвал его Тайпен, словно это он решал. — Значит, мы здесь, чтобы принять Ваше вокняжение. Горан. Вечный.

Рот князя вытянулся в кривой, напряжённой улыбке, затем растянулся в оскале, скулы его заиграли, он стал напоминать пса, который вот-вот прыгнет.

— Моё вокняжение, — проскрипел Горан, — уважаемый Тайпен, состоялось месяц назад.

— Нет.

— Нет?! — голос князя надломился, он едва сдержал гневный крик.

— Нет, — коротко ответил Тайпен и посмотрел прямо в глаза князю так, что тот под тяжестью этого взгляда слегка склонил голову к земле. — Ваш отец достойный человек. Наверное, он был вынужден передать Вам пост из-за болезни или иной, очень существенной причины. Вашего отца уважали и знали за пределами этого королевства… Княжества. С ним считались. Но Вы, даже будучи достойнейшим из его сынов, человек новый в этом большом и сложном мире. В мире, где другие достойные люди могут быть не согласны с тем, что именно Вы достойны править Триданией, после своего отца. К счастью, Империя Тайн принимает Ваше правление и даст Вам свою протекцию. Вскоре это станет известно всем окружающим Триданию государствам.

Князь Горан с шумом втянул воздух и медленно выдохнул, тон его стал официальным и сдержанным. Насколько это было возможно с учётом ярости, бурлившей в нём.

— То есть… Вы, уважаемый Тайпен… Искатель, здесь для того, чтобы благословить меня на княжество и закрепить мирный союз меж нашими народами, начатый моим отцом?

— Да.

— Что ж. Тогда я рад видеть дорогих гостей на берегах моей славной Тридании. Мой дом — Ваш дом. Добро пожаловать в Старший Оплот.

Тайпен ещё раз низко поклонился и, не дожидаясь разрешения и помощи сопровождающих, просто прошёл мимо князя и устремился к воротам. Как по щелчку его рыцари повернулись, сплотили ряды и, чеканя шаг, устремились за ним. Ещё несколько так и не представленных глашатаем вельмож покинули лодки и замкнули процессию.

— Глаз с них не спускай, Мракой! — прошипел князь им в спины. — Выведай всё, что удастся и думай, как нам их быстрее спровадить. Жену мою вывези в дальнее именье под Донцком. Убери её портреты со стен. И представь им вместо княжны одну из моих наложниц, поприличнее. Скажи, что только-только начала носить наследника и обеспечь ей видимую охрану. На случай, если её захотят принимать в Империи. Как заложницу. Или какие-там нравы у этих тварей… я даже не знаю, чего ожидать.

— Я понял, князь. Вы ожидаете худшего, но в этом вопросе, я боюсь, худшее мы даже не сможем представить. Будем решать миром до последнего. Да поможет нам Всематерь.



* * *
Горан прошёлся по широкому, но пустому и пыльному залу. Отпил вина из кубка, поставил его назад на резной подоконник из дерева и попытался размять окаменевшую шею.

— Что ж ты мне оставил, старый ты сыч, — прошептал он и покачал головой.

В центре полутёмного зала стоял трон, и на этом троне раскорячился немощный старик, то и дело пробиваемый дрожью и вертящий головой словно какой-то чудной попугай, привезённый из-за моря. Отец его не слышал — зим пять назад его начали забирать туманная хворь и падучка. Последние две зимы он уже никого не узнавал, был одной ногой в царстве теней, бормотал что-то несуразное, видел невидимое, почти не ел, не пил и не спал.

Лишь на троне и в своей постели ему было более менее спокойно. Выставлять это позорное достояние в общем зале внизу было бы издевательством. Специально для него, на третьем этаже удалённой и пустующий башни, Горан распорядился воссоздать тронный зал и сам трон, каким его знал отец. Отдал резчикам целое состояние, добиваясь правдоподобности деталей. Чего не сделаешь ради отца?

За ним следили лучшие слуги, в несколько смен они молчаливо стояли рядом, следили, чтобы он не упал или не ушёл шататься в своём безумии по замку, пугать подданных и заморских гостей. Изредка слуги приносили ему еду и воду, в надежде, что ему хватит ясности ума принять их, вечером омывали его и клали спать. Переодевали его, когда он обделывался. Горан платил им хорошо, и они делали всё что требуется.

Его пытались лечить лучшие лекари, бродяжные колдуны и школяры от научных академий, но всём быстро становилось понятно — век Вацлава Триединого идет к концу, и скоро он отправится в новую жизнь. Горан уже не держал на них злобы, не хранил в сердце надежду на хоть какой-то малюсенький успех, и не пытался предпринять хоть что-то. Просто ждал развязки.

До последних недель он не хотел принимать трон. Он хоть и любил власть… то самое чувство, когда люди боятся его и делают, что он велит, но считал сам трон и княжение скорее бременем и помехой. Тем, что обязательно заберёт его жизнь, силы и лучшие годы. Как в случае с его отцом. Чем больше отец напоминал уродливую марионетку, чем больше он дрожал и пускал слюни, смотря в никуда безумными, округлёнными глазами, тем сильнее Горан отдалялся от него и дальше уезжал от замка и своего предназначения. Проводил время в охоте и рыбалке, у девок, на гуляньях, в своих именьях, и в замке у деда в Валашке.

Он даже подумывал продолжить своё обучение, совсем покинуть княжество, найти какую-нибудь заумную академию или пустится в дальние страны, мир посмотреть.

Но вдруг старый пёс Мракой выскочил как чёртик из табакерки, чуть ли не отмутузил молодого княжича и силой притащил в Старший Оплот. Совет бояр, который уже давно правил княжеством вместо отца, надумал выбрать нового князя. И по их мнению Горан для этого был негоден. Эти алчные жиды хотели забрать всё, что построил отец, разорвать на части и пожрать, словно голодные свиньи.

Горану стало страшно от того, что у них может получиться и страшно, что ему не удастся с ними договориться или совладать. Дни напролёт он сидел в этом полутёмном и пыльном зале, надеясь, что хоть на мгновенье отец придёт в себя и скажет ему, что и как сделать.

Но отец молчал. Лишь изредка шептал или выкрикивал что-то нечленораздельное. Это был уже не тот человек, что потратил жизнь на объединение Поморска, Валашки и Донцка. Не тот человек, благодаря которому знамя Тридании развивается над спокойной бухтой Балова моря. Не тот, человек благодаря которому местная чернь перестала голодать, начала жрать досыта и уже порядочно обросла жирком. Того человека стали забывать.

Это показалось Горану очень не справедливым. Великий человек не должен закончить свою жизнь вот так. О великом человеке должны помнить. В памяти рода он должен жить вечно.

Когда к Горану пришли, он был уже готов. Бояре не стали ничего удумывать, нанимать бродячих душегубов или травить его, плести интриги или что-то в этом духе. Просто взяли оружие и пошли к нему в покои.

Там же, в его покоях, их всех и перебили. Всё залили их кровью. Мракой постарался, чтобы простые люди и дружинники знали у кого самая щедрая и кормящая рука. Мракой нашёл толкового воеводу, доживавшего свой век после почти двадцатилетней службы в армии. Вместе они набрали костяк новой и верной дружины, дружины, которая явилась когда нужно и не проиграла.

Когда всё кончилось, воевода стоял понурив голову и мямлил извинения за испорченный кровью пол, как провинившееся дитя прятал за спину топор, пытаясь тайком протереть его об штанину. Горан рассмеялся, обнял его как родного, и велел залить полы лаком в три слоя, как есть.


Вышло даже симпатично, пускай и неоднородно. И теперь Горан, вставая по утрам, привыкал к тому, на чём ему предстоит стоять и на что он будет смотреть все годы своего княжения, хочет он того или нет.

Семьи бояр он не пощадил. Вывезли их в поле подальше ночью на телегах, задушили всех, да в могилки неглубокие зарыли. Нельзя было оставлять обиженных и недовольных. Да и слух пошёл, что с ним шутковать не стоит.

А как улеглось всё, устроил гулянья, раздавал мёд, вино и хлеб. Народ гулял с неохотой, но понял, что Горан их трогать не будет, и они дальше заживут мирно и без потрясений. Пускай худое, но начало.

В память об отце и его деяньях, когда-нибудь он совершит что-то великое и значимое. И будет вечно жить в памяти рода и в историях как Горан, сын Вацлава. Того самого, что объединил Триданию.

* * *
Князь сидел в раздумьях и смотрел на фреску. На мутно-белом фоне, изображающим снег, стояли босые угловатые люди, истыканные стрелами, избитые, истекающие кровью из пробитых доспехов и ран на лицах и головах. Они были без оружия, пытались согреться и шли вперёд. Их осталось мало. На них напали враги, разорили их дома и погнали прочь, зимой, по холоду. Но они дошли. Дошли до того места, где теперь была Валашка. Они выжили. Отстроились заново. И спустя две зимы вернулись ночью с топорами и факелами и отомстили. Предки Горана обид не прощали. Это были сильные люди.



Одна из его охранниц села на постели, натянула на голое тело дорогую рубаху, встала, и едва слышно ступая босыми ступнями, молча покинула его. Горан проводил взглядом её невысокую, утончённую, но крепкую и плечистую фигурку. Двенадцать женщин-ташурдан были ценнейшим из его приобретений. В первые дни княжения он увидел их на борту одного из восточных кораблей, у какого-то… то ли богатого купца, то ли принца, и поднялся на борт посмотреть ближе. Пронзительный взгляд подведённых чёрной тушью глаз из под блестящего золотом шлема, полностью закрытое доспехами тело и небывалая внутренняя сила, исходившая от них, породили в нём бурю страсти, с которой он просто не смог совладать.

Князю не отказывают.

Купец и не думал продавать их, ни за какие богатства. После пары часов бесполезных уговоров Горан не выдержал, схватил негодяя за шкирку, начал трясти и орать на него и… чуть не получил от воительниц изогнутым мечом. Они прекрасно понимали кто такой Горан и какое положение он занимает в месте, где пристал их корабль. Они его совершенно не страшились и не страшились своей судьбы, которая была бы очень печальна, упади хоть волос с головы княжича. И это вызывало в нём ещё больше восторга.

Он встал перед купцом на колени. Купец сжалился. Но лишь потому, что знал, что если князь встанет с колен, купцу уже не вернутся домой. Князь всё равно получит то, что хочет. Купец уплыл живым и очень богатым.

А у Горана появилась телохранители. Поначалу он не прикасался к ним. Боялся разрушить сказку и даже сомневался, женщины ли они, или может, какое-то восточное извращение, вроде евнухов, которых с рождения готовили как убийц.

Он не знал их имён, если они у них вообще были, не знал их языка, не знал, как они будут справляться со своими обязанностями и что от них можно ожидать. Лишь смотрел на них, сначала с непониманием и интересом, а потом уже и не скрываясь — голодным волком. И иногда даже сомневался, стоят ли они своей цены или же хитрый купец хорошо сыграл на его чувствах, отдав в три дорога за красивые, но бесполезные игрушки.

Спустя неделю после сделки в тронный зал ввели человека, которому пришлось опустить голову на грудь, чтобы пройти ворота, так он был высок. Громила-бандит пришёл откуда-то издалека и грабил мирных крестьян на дорогах, издевался над ними, побивал, раздевал догола и гнал пока те не падали без сил. Он совсем никого не боялся, ни дружинников, что привели его на суд, ни князя, ни гнева народа. Вообще никого не боялся. Плюнул на пол, рассмеялся и сказал, что Горан пёс и сын шлюхи. Порвал путы, отшвырнул стражников и снова рассмеялся, словно это он князь и ему ничего не будет.

Князь оторопел, даже не от страха, а от негодования. Язык подвёл его, застрял в горле, и князь не смог выдавить из себя и звука.

Одна из его воительниц мягко и быстра спустилась вниз. Её доспех несколько раз звякнул, словно волшебный колокольчик. Она была чуть выше, чем по пояс великану. Её рука легла на пояс, на долю секунды изогнутый клинок блеснул в воздухе и тут же снова оказался в ножнах. Великан неуклюже завалился на сторону, покачнулся, судорожно выдохнул, и его грудь вдруг разъехалась на две половины. Одним движеньем одна прорубила его почти до паха. Фонтан крови обдал её с головы до ног, безмолвно и спокойно она отвернулась, словно вышла в чистое поле и вдохнула запах травы. Она подняла на князя взгляд и посмотрела, как смотрят на то, что никогда и никому не отдадут. И вернулась на своё место.


Восторг князя было не описать. Какие люди воспитали этих невероятных женщин? Он смотрел на её расправленную спину и на лужу крови, что собирается у подножья трона. И в ту ночь он взял эту воительницу за руку и отвёл в свои покои. А потом следующую. Они знали, что князю не отказывают, но они и не хотели. Он больше не вспоминал о наложницах.

— Что ты знаешь о них, Мракой? Об этих людях? Об имперцах, — спросил князь, тихо вошедшего советника.

Мракой долго мялся и не отвечал, но под взглядом царя всё же сдался.

— Они нам чужды, мой княже. Я знаю, что они следуют своей вере, слепо и яростно. Я знаю, что они уже много поколений живут в завоевательной войне и множество народов утопили в крови. Я знаю, что войну с ними нам не выиграть. Но вот что делать я ними, я не знаю.

— Как ты думаешь, Мракой, что пытался сделать с ними мой отец?

— Ваш отец, как бы так приправить мёдом… не совсем такой, как Вы привыкли слышать, мой князь.

— О чём ты, Мракой? — князь сделал такое лицо, будто собирался влепить ему пощёчину, но сдержался. Поднялся, натянул портки, налил себе воды, промочил горло, затем налил и Мракою. Тот взял бокал, но пить не решался.

— Я расскажу Вам, князь, а Вы уж не серчайте. При дворе не принято говорить, но раньше в Старшем Оплоте был другой достойный князь. Ярион Мудрый. И это его предки построили эту крепость из жалкого острога, защитили с суши и с моря, построили пристань в этой гавани и обогатили свою державу торговлей. Тогда её называли Поморском. В один день Ярион Мудрый и его наследники погибли в пожаре, разыгравшемся в старом храме. Честно уж я не знаю, тогда я был лишь служивым псом и рубакой, но ходили слухи, что именно Ваш отец устроил тот пожар и сотворил так, чтоб никто не выбрался. А дальше он захватил город и объявил себя князем. Такое положение дел не всем понравилось, и Ваш отец не отказался от помощи со стороны Империи, которая объявилась как раз кстати. Очень уж подозрительная вышла история, если верить всем слухам. Потом он захватил и Донцк. И чтоб никому не было обидно, или чтоб скорее подавить память, назвал это всё Триданией. Тремя государствами данными ему «свыше».

— Ну… это я так знал. Мой отец был завоевателем. Но без него Тридания бы никогда не расцвела.

— Никогда бы не расцвела его родная Валашка. И она, и Донцк были лишь придатками к Поморску.

— Что ты хочешь сказать, старый пёс?

— Ваш отец пошёл на всё, чтобы захватить Триданию. Он знал, насколько ценна эта бухта и выход к морю…. И имперцы тоже знают. И не только они.

* * *
Ближе к вечеру Тайпен спустился из своих покоев вместе со свитой и охраной. Большая часть его рыцарей расположилась в выделенной им ветхой конюшне, что их никак не смутило, по крайней мере, на первый взгляд.

Свиту его усадили за стол внизу, по левую руку от князя, а самого Тайпена посадили рядом, чтобы они смогли переговорить с глазу на глаз.

— Почему Вы не едите, благородный Тайпен? Специально в честь Вашего визита я распорядился открыть лучшее вино и подать на стол дикий свиней. Если Вы прибыли с миром, Вы должны доверять нам, еда не отравлена, — едва скрывая усмешку сказал князь.

— Не время, — коротко ответил Тайпен. Он смотрел прямо перед собой, в никуда, почти не двигался и не моргал. Таким же образом вела себя и его свита.

— Не время?

— Да, — подтвердил Тайпен, его тон заставил князя на секунду побледнеть от злобы.

— А когда настанет время? — сквозь зубы спросил князь.

— На рассвете.

— На рассвете Вы сможете доверять нам? Или попробуете, что дают?

— Мы примем пищу на рассвете. Таково таинство.

Какое-то время в хмуром молчании князь заливался вином и пытался вместить в себя побольше мяса. Ему казалось, что плотная пища и вино успокоят его нервы и расслабят, но этого всё не происходило.

— Давайте на чистоту, Тайпен. Если Вы вообще на это способны. Чего Вы от меня хотите?

Тайпен вдруг очнулся от забытья, повернулся к нему и уставился с какой-то смесью удивления и неодобрения, словно смотрел на ребёнка, свершившего по глупости какой-то нечестный и неблагородный поступок.

— От Вас ничего не нужно, — ответил он. — Через четырнадцать дней будет начало Сиому. Сильное сочетание чисел для обряда Вашего благословления.

— А потом?

— А потом у нас будут другие дела.

— То есть, Вы не собираетесь покидать Триданию, верно?

— Да.

Князь покачал головой, как смог скрыл хмурое выражение лица и отодвинул от себя тарелку. Мракой сидел внизу, со свитой иноземцев и безуспешно пытался вести с ними беседу, но они не отвечали ему.

Вдруг двери с шумом распахнулись и впустили в зал босого и грязного мужичка, он пытался вырываться от волочивших его стражников и кричал:

— Беда! Беда, князь!

Князь встал, оглядел притихший зал и жёстом приказал отпустить холопа.

— Ну что там ещё? — гневно спросил он.

Глава 2 Зильда

— Так, ну-ка стоять. Кто такие будете? Зачем пожаловали? — городской стражник угрожающе опустил зазубренный бердыш на землю и перегородил проход. Ещё пятерка стражников, стоящая за полуоткрытыми воротами, бросила свои важные стоятельно-плевательные на землю дела, сгруппировалась плотнее и навострила уши, так, на всякий случай.

Зильда усмехнулась им, понимающе кивнула, ловко спрыгнула с коня, театрально приклонила голову и присела в причудливом реверансе, давая оглядеть себя с головы до ног. Взгляды охраны сосредоточились на ней, точнее на её эксцентричной цветастой одежде и многократно проколотых ушах. Они решали кто она — бродячая циркачка или богатая дворянка в поисках приключений и готовая проматывать своё состояние вдалеке от скрипящих зубов отца. Но Зильда была чем-то совсем иным.

— Сечные мы. Прибыли на зов великого князя Горана, именуемого, кажется… Вечным? — Зильда подмигнула и окинула рукой своих людей.


Стражник скривился, в фокус его глаз снова попала шайка босых, грязных и полураздетых головорезов, причудливо выбритых, покрытых кривыми татуировками, с недобрыми взглядами и улыбками. Стражник почесал бороду, задумался и отрицательно покачал головой.

— Ну чего ты, голубок! Мы ж свои, из народа, — заверила стражника Зильда широко улыбаясь. — Князь позвал, мы пришли. Послушаем, что скажет, ежели работа есть — поработаем — а нет, так и уйдём с миром. Эт ты бояр сюда лучше вшивых не пускай, они тебя объедают, не мы. Мы вон какие тощие.

Страж хмыкнул, невольно кивнул, словно соглашаясь, поднял бердыш и опустил на плечо.

— Ток енто… тихо там. Князь новый и не в духе. На раз головы рубает. И гости у него, важные, заморзкие, тоже не шутют. И ващпе вы через северные ворота прошли, а не через энти. Не видали вас туто.

— Конечно, родной! — улыбнулась Зильда и снова изобразила реверанс. — Мы в уголке тихонько посидим, как котятки, молочка попьем, если дадут, да уйдём дальше гулять. Дай тебе Всематерь хлеба и духа, чтоб никто не вышиб.

* * *
Это был первый визит банды в Триданию. Одного взгляда на происходящее за городскими воротами Зильде хватило, чтобы понять всё про этот городишко.

Здесь они умрут со скуки.

Такие места они обходили стороной. Войны тут не было уже лет тридцать, а та, что случилась, скорее всего, была последней и решила все местные споры да распри. Власть находилось в руках у достаточно сильной и жёсткой династии, которая, по всей видимости, уже давно смогла решить все «политические» проблемы и угомонить конкурентов, да так, что никто о «другой жизни» уже и не сетовал. Да и просто чему-то лихому тут надо было постараться, чтоб случиться — жаркое летнее солнце, морской воздух и ветер, доступ к жрачке и небедная от торговли жизнь делали людей вялыми и расслабленными.

Тридания хоть и обладала просторным выходом к Балову Морю, но со стороны суши была окружена почти непроходимыми лесами и извивающимися, раскрошенными скалами. Боги не оставили тут места для широкой и прямой дороги, иначе бы Тридания давно бы стала столицей какой-нибудь великой империи.

Если бы, да ка бы.

Тут для них просто не было работы. Нужда погнала их сначала на запад, а потом и на самый север Узорицы, подальше от главных дорог и крупных городов. Слишком много у них появилась врагов и слишком много людей захотели голову Зильды. Ей нужно было быть сдержаннее. Просчитывать последствия, лучше выбирать врагов и союзников и, чёрт её дери, не лезть в треклятые политические игры.

За два неполных месяца их придорожного кутежа между восточными княжествами и пары мелких военных компаний, она замарала руки в крови одного принца, двух влиятельных купцов, одного графа и случайно ограбила карету одной очень непростой дамы, знатно над ней поиздевавшись. И это не считая приобретенных «личных» счётов с тремя дружинами этих самых княжеств, после их досадных поражений и пасований перед бандой Зильды.

Если они найдут корабль или деньги на корабль, то смогут начать всё заново где-нибудь, где никто не будет знать про их существование. Ну… пока они снова не заявят о себе.

Только в этот раз она будет куда сосредоточеннее и осторожнее.

Если бы, да ка бы.

В этой части Узорицы дома строили вместительными, приземистыми и плотными, этажа в два три высотой максимум, а улицы делали даже излишне широкими, так что создавалось ощущение какой-то монолитности, но вместе с тем и незаполненности. Главными украшениями были в основном громадные окна во все стороны света, нередко резные и остеклённые. Местные любили солнце, морской воздух и простор. И совершенно не стеснялись глазеющих на них Зильду или её парней.

На торговой площади и у пристани было людно. Местных можно было отличить по босым и загорелым стопам, чистым рубахам с нелепыми вырезами, почти всегда белого цвета и с красным едва видным узором. Толпа неместных же была настолько цветаста и разношёрстна, что банда в ней просто потерялась, что было им только на руку.

В порту пришвартовалось несколько торговых кораблей разной паршивости. Торговля кипела, и пара её псов сумела выхватить в суматохе три добротных кошелька, содержимое которых они теперь пропивали у уютного трактирчика на окраине, попутно греясь на щедром солнышке.


— Так шо тама, это… хозяйка, когда в поход-то пойдём? В городе-то, конемшно, веселье, но вот напьёмси мы, побузим, да погонют нас взашей, как пить чую, всегда так было — пожаловался ей Беззубый, размачивая лепёшку в пиве.

— До вечера терпите, собаки! — рявкнула на него Зильда и бацнула кулаком по столу. — Князь на вечер звал. Стало быть, сохраняйте вид благопристойный, яки высокородные, которыми я вас, шелудивых, воспитываю. Пока обратное не велят.

— А воевать-то на кого будем, хозяйка? В таких лесах токмо разбойников с добычей искать, да отбирать. Если тунто таковые ващпе водются. Токмо купцов и прижимать, от стадо отбимшихси…

— Вот уж не знаю. Но слухи, знаешь ли, интересные дошли. В Норийке или в Помойке, не расслышала я доподлинно, чудище завелось. Крестьян изводит. А князь за него даст как за поход цельный. А ты сам понимаешь — нам сейчас оно, как никогда надо.

— Энт как эт, чудище? — замялся Беззубый и поступал сведёнными пальцами в районе сердца и обвёл круг, изгоняя нечистую, выругался, сплюнул и припомнил Всематерь.

— Что, пёс, в штаны свои дырявые надул со страху? — нарочито громко рассмеялась Зильда, отпихнуло его грубо, чуть не скинув с лавки, вскочила на стол, ногой распинала кружки и крикнула: — Кто из вас, собак, ещё нечистой страшиться?

Ей ответили кислыми рожами, хмурым молчаньем и парой ругательств.

— Может ты, Хромой? Или ты, Закосый? Вы когда утром у реки мылись, хлеборезки-то свои видели в воде? — зычно вещала Зильда, заглядывая в лицо каждому из своих бойцов. — Будь я чёртовкой нечистой, я бы с вами-то в поле танцевать не вышла! Когда рожали вас, нечистая отворачивалась, смотреть не могла, скулила, да ссалась под себя, яки псина старая в пожаре. Нет у вас ни душ, ни сердец, ни веры. Ничего, что нечистую бы прельстило. Вы Псы Сечные, а не ссыкуны. Не вам её боятся. Она пускай боится.

— Ну-у-у… так-то енто правда, — захрабрился Беззубый. — Да ж, мужики?

Ему ответили парой неуверенных ругательств и шёпотом одобрения.

— Вот ты, Забой, — крикнула в толпу Зильда самому здоровом, на котором места не было живого от шрамов, — ты боялся, когда рынцаря того благородистого с коня дубиной свалил и доспехи ему вмял до земли?

— Мать твою! — басовито ответил Забой.

— Вот и я говорю, что нет. А эт был герой великий. Десять лет в походах поражений не знал. Боялись его все. Драконоборец какой-то даже вроде, с полным набором подвигов, былины про него рассказывали. А ты его дубиной оттрахал, прям в поле там, не постеснялся титулов его и важности расфуфристой. Так же было?.. А ты, Тихоня, боялся, когда в том остроге на болотах один на стену забрался, охрану порезал, да ворота нам отворил? Знаю, что не боялся. Не такой ты.

Тихоня промолчал, но поднял гордый взгляд. Не было у него языка, чтоб ответить.

— Вы Псы Сечные. Крови больше чем иной упырь столетний видали. Больше людей порвали и на тот свет утащили, чем изуверги из самого Пекла. Со смертью напротив, глаза в глаза срали в поле, и за руки держались, байки ей травили, да так, что она вырывалась. Вот вы кто. У страха глаза велики, но так-то оно и попасть по ним легче, да же? Вальнём мы чудище, нам-то какая разница? Золота столько будет, что упьёмся на месяц, возьмем корабль и на запад дальше поедем, как принцы заморские жить. И там грабить.

— Да! — басовито хрюкнул Забой и треснул себя кулаком по груди. — Да! Мать твою!

Больше особо слов он и не знал, но остальная банда подхватила клич, прокричалась, да расслабилась.

Зильда ещё какое-то время поизображала браваду, повспоминала былые заслуги и байки, рассказанные уже столько раз, что они стали только лучше, влила в себя кружки три кисловатого пива и отсёла на дальнюю скамейку. Ей было неспокойно, но такова была её ноша, как главаря.

Вечерело. Уродливый деревянный идол, вырезанный на одном из столбов забора, казалось, не сводил с неё глаз и улыбался хищной зубастой улыбкой именно ей.

* * *
— Так, сколько ж дашь золота за голову Зверя этого, князь?

Пировавшие притихли и уставились на вставшего во весь рост Зигоя. Тот, не стесняясь своей дерзости, смотрел прямо в глаза князю, ухмылялся и растирал пышные усы, блестевшие от капель жира.

— Камыс ободранный, — чуть слышно прошептала Зильда, стиснула пояс в том месте, где должна была висеть её сабля, тут же разжала побелевшую руку, схватила со стола свой кубок и, пытаясь затушить кипящую внутри злобу, опрокинула себе в глотку.


Новоявленный князь не был дураком и предусмотрительно разоружил гостей. В попыхах собранные со всей Узорицы разношёрстные наёмники плохо сочетались друг с другом, да и с медовенью, вином и огненной водой, которые лились сегодня рекой.

В пировальном зале свободных мест не было. Чтобы усадить всех гостей пришлось убрать все столы, кроме князева. Вместо них прямо на пол постелили толстые доски из обожжённого дерева, а вместо стульев предложили подушки и расписные ковры — на манер степянков с востока. Подавали запечённых зайцев, утку, пироги с минтаем, молодой картофель и дичь. Неискушенной воинственной публике такие лакомства пришлись более чем по вкусу. Ели и пили не стесняясь, не хватало лишь музыкантов.

На зов князя прибыли многие. Невысокий, но плечистый Зигой вообще не был воителем в привычном понимании этого слова, он возглавлял отряд таёжных охотников. В мирное время они вели промысел далеко на севере, но в военное их иногда нанимали в качестве проводников или даже партизан. Запах от Зигоя и его людей выделялся даже на фоне остального немытого отрепья, привыкшего жить в походах и дороге.

Зильда смотрела на него с ненавистью, причины которой сама не знала, так уж сложились звёзды в тот вечер. Из её «вольных людей» пировать пустили только троих, и то — только после того, как слуги отмыли их в тазах с горячей водой. После такого неуважения она была в шаге от того, чтобы закатить скандал и сорваться на ком-то. И напыщенный усатый дикарь подходил на эту роль больше всего.

Остальные прибывшие были профессиональными вояками. Вольные стрелки из Гузни — сорок арбалетчиков и знаменитая Восьмёрка лучников, которых не любил никто, предусмотрительно выбрали места у самого выхода. В войнах и местных стычках они участвовали настолько часто, что их стали узнавать по всей Узорице по одежде и гербу. Их болты и стрелы, зачастую отравленные, наносили любому противнику ужасный урон, от честной рукопашной же они всегда бежали, дабы не потерять обученных и опытных стрелков. С оглядкой на такую тактику, в плен они предпочитали не сдаваться, и считались в миру ребятами отчаянными и опасными. Даже самые благородные, милостивые и цивилизованные дворяне запытывали их до смерти, попади они в плен, применяя пытки от которых поворотило даже таёжного ублюдка. Только самые бесстрашные, подлые и падкие до денег могли найти себе место в этом отряде.

У ног князь сидели Копьеносцы Без Имени — элитные и ценящие себя очень дорого, мастера строевого боя и древкового оружия. Они были исключительно дисциплинированы, отказывались от выпивки даже на пиру вне похода и производили впечатление самой серьёзной силы из собравшихся. Ни дорогие, чешуйчатые доспехи, ни гладко выбритые неулыбающиеся лица, ни расправленные плечи и гордая осанка, ни синие плащи, без единого пятнышка грязи с копыт коней, ни другие атрибуты «высокопарных» и состоятельных ветеранов не спровоцировали никого из наёмников даже на недовольный взгляд в их сторону.


Слева от них расположились двенадцать Моравийских гренадёров. Зрелище диковинное даже для Тридании, куда по морю кого только не заносило. Они были одеты в накидки из очень плотной ткани, скрывавшие их обожжённые лица, оторванные пальцы и другие жуткие раны, которыми помечала их профессия. Несмотря на текучку кадров, в силу крайней ненадежности и нестабильности смеси взрывняка, эффективность таинственных «повелителей огня и грома» мало кто ставил под сомнение. Они умели навести на врага ужас своим невиданным и неукротимым оружием — бомбардами с картечью, жидким огнём, взрывающимися стрелами и бомбами. И благодаря царившей вокруг них атмосферу таинства и опасности, они уже успели завоевать любовь местных, устроив им фейерверк и танцы с огнём.



Слева от князя, за его столом, сидели дворяне. По их напряженным и несчастливым лицам Зильда поняла, что они опальные. Князь специально усадил их в окружении подобной кровожадной публики, чтобы они немного подумали о своём месте при новом дворе и перспективах своей верной или же неверной службы.

Справа, на самых почётных местах, расположилась компашка, которую Зильда невзлюбила ещё больше усатой морды степной крысы. Имперские мрази без поддержки своих бесконечных карательных отрядов обычно вели себя тихо, что-то вынюхивали и творили свои секретные и явно дерьмовые дела, в которые лучше не лезть. Они были самыми отвратительными поставщиками войны из всех возможных… их не интересовала плодородная земля, честь или золото, они почти не нуждались в услугах наёмников и они воевали так, что лучше было быть держаться подальше от всего, что происходило.

Но судя по их отсутствующим лицам и взглядам, упёртым в нетронутые тарелки, никакого интереса к происходящему они не испытывали. Вряд ли они вообще имели отношение к беде с чудищем, но, скорее всего, прибыли за тем, чтобы создать проблемы новые.

Да уж, достался новому князю горшочек с дерьмокашей. Горан Вечный показательно не смотрел на заморских гостей. Он был ещё слишком молод, самоуверен и, так же как и Зильда, часто находился во власти своих страстей. Она видела, как он стиснул зубы от тона камыса, вставшего напротив, и как он борется с желанием насадить его на кол или зарыть в землю ещё живым и кричащим.

— Мешок. Золота. Весом с того, кто внесёт мне голову Зверя, — князь встал и ответил, смерив камыса взглядом сверху вниз.

Рука Зигоя зацепилась за ус и дёрнула, он совсем не смутился, рассмеялся и оглянул зал.

— Даже если он? — спросил Зигой, указывая пальцем в один из дальних углов зала. Там сидел Байгуд, одинокий степной батыр, пришедший на этот пир, как и все — в поисках золота и славы. Он был настолько велик, что даже сидя в причудливой позе — подмяв под себя колени, возвышался над доброй половиной стражников.

— Я, Горан Вечный, даю слово князя, — надменно ответил Горан, уселся назад в своё кресло, опустил глаза и скрыл лицо за кубком.

Пировальный зал снова пришёл в движение, огласился тихими разговорами и шёпотом. Седой слуга поднялся к князю и начал что-то докладывать князю.

— Так, что это за тварь-то такая, владыка? Раз голова её мешком оценивается? — снова подал голос Зигой, он так и не сел, и не стёр свою ухмылку с лица, словно проверяя терпение князя. — Я — Зигой, многих убил зверей, многих загнал, со многих содрал шкуру, много добыл голов. Но не за одну не давали мешка.

— Митей! — позвал Горан, окинув ещё одним грозным взглядом Зигоя. На зов, вышёл бородатый мужичок-крестьянин.

— Расскажи им, что мне рассказал, — повелел Горан, выдохнул и снова поднёс к лицу кубок.

— Д-да, к-к-княс, — заикаясь произнёс Митей, помял в руках шапку, подождал пока все просмеются от его нелепого вида и неуверенности, и начал:

— Сначала, значицо, завыло оно. Выло-выло, по темноте обычно. Ажно выло так, что мураши по телу устремлялись, долго не затыкалось. Сержно, кузнец, осерчал, спать не мог со психу. Взял ночью свою кувалдень кузнечную, да пошёл в лес, да так и не вернулси. Нашли кожу его снятую, да мясо, словно стая волков над ним покумекала. И ещё нашли иродь проклятую, из веток и грязюки чёрную, ведовскую, посредь поляны. Вокруг неё трава пожухла, почернела и деревья к земле склонились. Сожгли её тут же. Потом спокойно было с неделю, а потом опять завыло, ещё пуще прежнего. Собрались мужики в ночь на Починки, с вилами и факелами, пошли на вой, да не вернулись. С той ночи зверина эта в деревню стала захаживать. Затемно по делам ходил — утаскивала, но в дома не ломилась, Всемать наверное нас защищала от лиха энтого. Ну… мы и побежали, как тут поживешь-то? Померла наша Норийка, деревня родная. К тебе пришли. Молим тебя о спасении и милости, верни нам землю нашу!

— Так что же, никто не видел зверя этого? — спросил мужичка Зигой.

— Не, барин. Все кто видел — померли видать от нево же.

— Что, ссыкотно тебе, камыс? — не выдержала Зильда и подала голос.

— Да нет, — улыбнулся ей Зиной улыбкой без переднего зуба. — Думаю, как свой мешок повезу. Размоет уже дороги, как к дому буду подъезжать, тяжело с телегой будет. И ума не приложу, зачем князь вас позвал.

— Что ты мелешь? — Зильда поднялась и вышла к Зигою.

— Тащемта, у нас бабам слова не дают, — Зигой демонстративно повернулся к ней спиной и хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание всех наёмников. — Нема там тёмной силы, ус свой даю на отсеченье! Так-то бывает, что биорн блудливый, али волкан лапу или пасть поврежает. И не может охотиться уже на оленей. От голода повоешь сам, как жрать не сможешь, а там и на человека можно сходить. Человеки худо бегают, медленно, а на вкус оние может и ничего, сам не пробовал, но зверью как олени сгодятся — эт железно. Загонял яуже таких, блудливых. Шкура биорна в моей юрте больше вон ентого стола будет. А засим, прощаю вас, огольцев, зла не держу и отпускаю всех восвояси. Силу эту «тёмную» сам изгоню с земель князя. Нечего вам тут, воякам, делать. Домой идите.

— Это что ж, ты нас домой отправляешь, шакал узкоглазый? — Зильда грубо толкнула его в плёчо.

— Ты смотри, какая, — рассмеялся Зигой, скользнул глазами по её точёной фигурке и важно упёр руки в пояс. — Бузить будешь — заберу ж тебя второй женой, да научу уму разуму. Телега большая у меня… самая большая, что с земли родной ездит. И для мешка и для тебя места хватит.

Зильда побелела и оглянулась в поисках предмета, способного проломить череп угловатого нахала, но тут уже к ним подошёл стражник и мягко толкнул Зильду древком бердыша, указывая на её место.

— Ух, я тебя… — прошипела Зильда ледяным тоном, едва дыша от ярости, но всё же села на место.

К князю вышел худощавый высокий и статный мужчина, одетый в облегающие штаны и расшитую рубаху с гербом, один из Стрелков.

— Даже если просто зверь это будет награду даёшь, князь?

Князь кивнул, но это стрелка не устроило.

— Ты уж не серчай, князь, и дерзость мою прости, но в чём подвох? Отряд арбалетчиков и мамонта отстреляет, если надо будет, да вот только кажется мне, что князь от его вида расстроится и не рад платить будет.

Князь рассмеялся грубо и громко, но от души, поднялся и с улыбкой ответил:

— Нет подвоха. Мог бы я послать свою дружину верную, да стереть это чудище с лица земли моей. Да вот только князем я совсем недавно стал, тяжкое это бремя и совсем мало в нём веселья. Вот и подумал я, раз зверь невиданный в этих краях завёлся, так почему бы мне охоту на него не устроить. Пускай я сам уж не могу на такие дела княжеское время тратить, как в молодости тратил, но других повесить смогу. А сам чучелом зверя, да рассказами о том, как его загнали, сыт останусь. Да и по окончанию охоты всех жду ещё на пир и гуляния. Может, ещё какую работку вам придумаю.

Старый стрелок ещё раз оглядел князя с недоверием, немного подумал, расплылся в жесткой и неприятной ухмылке и кивнул князю. Он выполнял и не такие прихоти за деньги.

* * *
Сечные Псы проснулись ещё до рассвета, от криков, но не петухов, а Зильды. Она нещадно хлестала их полуголые тела нагайкой, брызгала из ведра ледяной водой и осыпала самыми чёрными проклятьями и ругательствами.

— Ну шош ты лютуешь, дъяволица! — умолял Беззубый, пытаясь спрятаться от ударов.

— Проснулся, пёс?! — орала на него Зильда. — Раскрыл зенки блудливые свои, сучий сын?!

— А как тутама не проснуться?! Приголубила так приголубила! В ушах звенит, — проскулил в ответ Беззубый, потёр кровавый след на плече, и встал.

— Собирайся. Живо. Выступаем через полчаса, — уже спокойно ответила Зильда, за её спиной с промятой травы поднимались остальные члены банды.

— Так затемно же ещё, хозяйка, — заскулил Беззубый. — Куда ж мы по темну попрёмся?

— За добычей попрёмся, пока другие не урвали.

— Ты ж сама, хозяйка, видела, сколько их там собралося. Шо мы делать-то будем?

— Обгоним их по горным тропам, найдём тварь, снесём голову, по тропам же и вернёмся за наградой. Лошади и обозы их сильно задержат. Дорога мрачнее, чем бабы, что с тобой за бабло соглашаются.

— Твою мать! — басовито проснулся Забой.

— А ежели чудисче эт нас само снесёт? — недоверчиво спросил Беззубый.

— Я скорее как курица тебе яйцо снесу и болтанку сделаю, Беззубый! Не моли чепухи.

Беззубый посмотрел в её горящие, непреклонные глаза, усмехнулся и кивнул.

— Эх, пожрать бы ещё, — похлопал он по животу. — Не все ж пировали…

— К Тихоне подойди, — уже тихо сказала Зильда. — Не зря ж мы всё ночь не спали, да им кухню после пира обносили. Дня три сыты будете. А там деревни далёкие и никто слово против не скажет. Будут кормить. Никуда не денутся.

— Ой, ты хозяюшка у нас! — улыбнулся Беззубый. — А ежема не получитца нишо?

— А если не получится — в лесах засядем, награду по пути умыкнём и скроемся. Или тут награбим. А терять нам уж ничего. Всё равно за моря бежать.

— Как есть пить бежать, хозяюшка!

Зильда покачала головой от его идиотских присказок, нахмурилась, да заулыбалась как девчонка. Побудка банды прошла успешно, лагерь пришёл в движение, Зильда выдохнулся свободна и пошла к заборчику у которого был привязан её конь.

— Ну что, Огонёк? Не выспался? — конь тихонько заржал в ответ и потряс гривой. Зильда неспешно сняла с него седло и упряжь. — Тут наши пути расходятся, государь. Хорошо ты меня возил, ни разу не подвёл. И я тебя не подведу. Могла бы тебя втридорога загнать, тут таких скакунов и не видывали, в горах этих. Не зачем тут такие звери величественные, как ты. Но мы с тобой братья равные, жизнью тебе обязана и знаю, что ты тебе свобода так же люба, как и нам. Чёрт его знает, какой у тебя хозяин будет, добрый или злой. А потому… ты сам себе теперь хозяин. Не поминай лихом, да беги быстрее ветра, добрый друг.

* * *
Не было у них поклажи, кроме самих себя, пары мешков провианта и острых кормильцев своих — сабель, мечей, да булав. Шли они быстро, часто прибавляя с горки трусцой. Зильда не оставила коня специально, чтобы добиться максимального боевого духа. Бежала и сбивала ноги со всеми, задыхалась от пыли, сгибаясь иногда в три погибели и выхаркивая дышла. В привалах валилась со всеми в грязь, пила из луж, выжимала траву губами, и если везло, освежалась в ручьях.

Зильда поднимала банду ещё до рассвета, гнала их по прохладе, пока солнце не начало жарить, затем переводила на свободный шаг. И вечером они снова бежали. Из еды был скудный завтрак и максимально плотный ужин на ночь, по крайней мере, первые полтора дня, пока всё не кончилось. Но им к голодной и не привыкать. Наоборот — глад был их стихией, дрались они только и лучше, когда речь шла о том, чтоб дух не спустить, да в перспективе брюхо отбить.

Поэтому и пережили столько кошмарных походов и выбрались даже из пары чумных городов.

— А чего смурные такие плетёмся? — крикнула Зильда осипшим от жажды и дорожной голосом, пока они перешли на шаг. — А ну, рванина, запевай!

Ей ответили пара вымученных, но всё-таки наигранных стонов и вечноя «мать твою!» от Забоя.

— О-о-о-станься, дева! — затянул Плюгавый и остальные подхватили.

Не уходи с рассветом
Не обману тебя, вернусь
Я под доспехом
И в снах, и в сердце
Тебя ношу, тебя ношу
Меня сразило под Василевском
Я чуть живой
В дыму бреду
И каждый шаг даётся верой
Что скоро я
К тебе вернусь
Зильда горланила со всеми, срываясь до хрипа и задыхаясь. Они чуть замедлились, но песня сплотила их, расслабила и дала сил. Плюгавый чуть отдышался и сам, без команды, затянул следующую.

— До ночи дойдём, чую! Шире шаг! — прикрикнула Зильда, когда походный репертуар иссяк.

Цепочки холмов и низин, полуразрушенные скалы и камни под ногами встречались всё реже и реже. Дорога стала ровнее и шла чуть под горку.

— Эт ежели ноги не отвалятся… так бежать, — проворчал Хромой, все нелепее наваливаясь на здоровую ногу.

— Колобком у меня покатишься, сучёныш! — рыкнула на него Зильда и тут же улыбнулась, чтоб приободрить.

Лёгкие её горели огнём, словно терзал их кузнец-зверюга, ног своих она уже не чувствовала и почти не управляла ими, взмылилась вся, как конь которому в погоне не давали спуску.

— Ладно! Привал, — скомандовала она.

Банда постепенно замедлила шаг, зная о последствиях резкой остановки марша, выбрала место в тени и завалилась на траву.

— Отваляйтесь хорошо, псы. Это последняя остановка, потом бежать будем уже до конца.

— Эй, хозяйка, — окликнул беззубый. — А мы ащпе туда бежим? Может уже мимо пролетели или совсем не в туда подались?

— Эм… — Зильда на секунду оторопела. — Да нет, вроде. Дорога тут одна, как я знаю. Всё равно туда попадём.

— Ну какмо знаешь, хозяйка, мы за тобой хоть в Пекло, токмо лучше не нада.

— Да… знаю.

Зильда обернулась по сторонам, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры. Лес вокруг был то дремучим и непроходимым, то сменялся проплешинами из редких, но кустистых деревьев. Изредка над деревьями поднимались холмы, но они были похожи друг на друга. Лишь дорога из песчаника пересекала его и была единственным напоминанием о том, что тут могут быть другие люди.

Затея нравилась ей всё меньше. Она обошла лагерь кругом, удалилась на расстояние видимости, осмотрела окрестности и пришла к выводу, что если они заночуют тут и дождь размоет, они вряд ли вспомнят с какой стороны пришли.

Ни разу она не блуждала без чёткого осознания того, где она находится и куда идёт. Слишком уж сильной у неё была чуйка. Она никогда не задумывалась и не сомневалась, просто слушала и слушалась. Но сейчас это чувство внутри неё молчало, словно его никогда и не было.

Нужно кончать этот балаган. Идти вперёд, к цели, брать то, что её и никогда не отдавать. Так и никак иначе.

Зильда сплюнула на землю и растопырила пальцы и засадила себе ладонь в лоб со всей дури. Потрясла головой, пришла в себя. Хотела присесть на корточки, прежде чем вернутся к своим, уже расстегнула ремень, но вдруг замерла и вздрогнула. Прямо в глаза ей смотрел идол, вырезанный на дереве, и улыбался ей хищной улыбкой из треугольных зубов.

— Ну? Что ты от меня хочешь, окаянный? — сквозь зубы спросила она.

Глава 3 Зигой

Племя Зигоя охотилось со времён первых людей. Их край был суров, и в нём вырастали суровые люди. Жаркое лето и мокрая осень пролетали перед неистощимой зимой словно короткий сон. Побережье, леса, горы и равнины сковывал лёд. Солнце превращалось в маленький красный шарик и забывало о том, какое оно горячее. Метели могли обглодать лицо не хуже стаи волков и выли ночами не хуже этих самых волков. Месяц или два мог стоять такой хлад, что огненная вода становилась мутной и покрывалась коркой льда. Жизнь замирала и, выйдя из юрты, казалось, что они поселились у самой Стылой Долины, которой люди уходят после смерти.

Сайртухлл, их родина, обычно не готовила для иноземцев ничего, кроме смерти. Чтобы выживать тут, нужно было родиться с горящим сердцем и со льдом в венах, как они говорили. С детства спать с паром у рта. В первые зимы увидеть себя в отражении последней воды беловласым от инея. Уже взрослым заночевать в снегу и не заболеть до лета. Впитать Север через строганину и ягоду, не умереть от кольпахена и полюбить его. Родину не выбирают. То, что белокожим южанам казалось диким, страшным и непонятным, они любили всем сердцем.



Зигой был великим охотником. Настолько великим, что уже при жизни о его мужестве и смекалке начали слагать песни. Его называли «Вайруйа Твавхико» — «договаривающийся с Древними Духами», оставшимися ещё с тех времен, когда лёд покрывал всю землю от юга до севера и с востока на запад. Обычно они жили в мире, но не все из Древних Духов терпели кочевой народ Зигоя на своих землях. Древние Духи были прожорливыми, и делиться с людьми не хотели.

Зигой хоть и уважал их, но не любил в ответ. Ещё молодым убил Красномордого, задравшего человек двадцать из племени тайкулов. Прогнал Кусторогого, когда тот затоптал жену двоюродного брата, пока та посла оленей. Почти пал от когтей Копьезубого, но смог смертельно ранить его и уползти к своим. «Договорился» с Белобиорном. Встал перед ним в полный рост, поднял острую пальму и посмотрел ему в глаза. Древний Дух понял, что даже если выиграет эту схватку, то вместо Зигоя придут другие. И он сам ушёл.


Родовое веретено племени Зигоя начали плести ещё из шерсти волосатых лифантов сто поколений назад, и теперь они продолжали завязывать узелки, продлевая нить шерстью благородных белоскальных бизонов — самых сильных зверей из Тех Кто Остался. Уже давно племя не знало бед и голода, давно рождало исключительно достойных сынов и дочерей, было богатым и именитым. И согласно закону, оно должно было помогать другим племенам. Поэтому, как только льды и непроходимые снега освобождали таёжные тропы, Зигой обходил Топи и устремлялся к Узорице. Пересекал её многочисленные реки и коротал душное лето в поисках добычи и богатств для своих родичей.

Ловил диковинных зверей и птиц, живыми или мёртвыми, привозил тем, кто платит, а когда не было работы, ходил за шкурами и пушниной. Выторговывал за них щедрую цену или сразу менял на товары и гостинцы для племени и соседей. Иногда были и вот такие вот заказы. Приходилось помогать «договариваться» и племени белокожих. Зигою никакой разницы не было. Жена должна рожать и следить. Мужчина должен брать и приносить.

Скоро жаркое и неуютное солнце отдалится, небо станет тусклым и дождливым, и наконец, можно будет вернуться домой. К тому времени как вдалеке покажутся его родные белоснежные степи и древние леса, мороз уже войдёт в свою силу. От него будет краснеть лицо, побелеют брови и усы, станет легко дышать, а земля будет приятно щёлкать от шагов.

Вдалеке он увидит дым и родные шатры. Красные, оранжевые, зелёные и жёлтые пятна, над которыми у зимы нет власти. Залают и завоют собаки, бросятся к нему первыми, тяфкая и сшибая его с ног. Жена охнет, бросит своё шитье, пустит льдинку по щеке, кинется обнимать его и целовать, благодарить духов, что он жив и что снова плечи его под крышей. Сайдар и Кайлак уже достигнут возраста лука и седла. Они выберут себе самых приземистых и крепких скакунов Вьюги, таких редких и роскошных, что белокожие вообще не верят в их существование. И если животные покорятся, то их новые хозяева будут каждый день вычёсывать им шерсть от льдинок костяными гребнями и говорить заговоры, чтобы с ними ничего не случилось. Миниатюрная Кинукэ станет чуть больше, но ещё красивее. И может, пора уже будет присматривать ей достойного юношу, бесстрашного и спокойного ещё с малых лет.

Они будут праздновать окончание похода и встречать зиму целую неделю. Все их родственники и все союзные племена заглянут в гости. Для дорогих гостей он зажарит печень матёрого лося, сварит густой ухи из речной рыбы, растолчёт ягоды со льдом и орехами, достанет припасённые ещё с той зимы лакомства. Они будут пить вдоволь огненную воду, привезённую с большой земли, запивать её хмельной настойкой из ягод, пробовать чудные лакомства белокожих. Потом они обменяются подарками, обновят соседские клятвы, расскажут о том, как прошло лёто, и дадут знакомиться своим созревшими юношами и девушками, чтобы кровь их не застаивалась и было ещё сто поколений. Сила в общей крови. И он, Зигой, под одобрительные крики и поклоны до самой земли, раздаст добычу всем, кому она нужна.



А как Зигой отойдёт от чернючего похмелья, заготовят они последние запасы, в последний раз поторгуют, перекочуют поближе к реке, наготовят дров и окопают юрты первым снегом. Настанет зима, после первых морозов они будут только ходить к реке, долбить лёд, рыбачить и носить воду. Неспешно Зигой расскажет Турнагнэ всё, что видел в чужих землях, завяжет узелки о походе в родовой пряже, починит все свои инструменты, копья и луки, смажет биорнским салом кольчугу, поножи и шлем, чтоб не гнили. А потом будет ходить в гости до соседних юрт, играть ей песни на балонде, дудеть в трубки, развлекать её, растить старых детей и делать новых.

Так пройдёт зима и настанет время снова идти за добычей.

— Что говорит твоё колено, Зигой-абай? — спросил на рассвете подошёдший Хэргэк.

— Болит, — ответил Зигой, в задумчивости потирая свой ус и щурясь от слишком яркого солнца.

— Плохой знак, — расстроился Хэргэк и коснулся кончика уха.

— Только того знак, что будет трудно, — усмехнулся камыс. — Мужчине и должно быть трудно.

— Плохое чувство внутри, — признался Хэргэк, положил ладонь себе на грудь и очертил круг. — Вернёмся?

— Без добычи не вернёмся. Запрягай коней, — Хэргэк увидел его улыбку, словно высеченную на идоле посреди ледяной долины, тяжёлую и пропитанную силой, ухмыльнулся сам и пошёл исполнять поручение.

* * *
Три дня пути узкая дорожка изгибалась словно коварная змея. От песчаного берегаи соснового бора, проросшего в сухой глине, поднялась она на старые, осыпавшиеся в воду скалы, увела на скалы молодые и ещё высокие, и спустилась в леса дремучие.

На второй день запах моря почти исчез из воздуха. Почва под ногами перестала извиваться, всё меньше обнажала рытвин и корневищ. Обоз перестал застревать, дорога стала шире, твёрже и утоптаннее и больше не гуляла то вверх, то вниз.

Леса вокруг становились все плотнее и дремучее, а людей и деревень по бокам дороги всё меньше. Наконец дорога и вовсе кончилась, и они продолжили путь по лесу.

Зигой улыбался и тёр свои усы, слушал трели птиц, хруст коры от ветра и вдыхал тугой лесной запах. В этих местах, которые ещё не успели покориться до конца человеку, чувствовалась древность и глубина. Близость к настоящей Тайге и Северу. Была большая разница между деревом, которое видело, быть может, поколения три людей и только окрепло, и деревом, которое видело время, когда людей ещё и не было в помине. Таким деревьям они кланялись. Зигой и его плёмя уважали Мать Землю и, в отличие от белокожих, старались жить с ней в мире и брать только то, что им положено.

К концу третьего дня тропа стала шире и натоптанее, то там, то тут попадались вырубки и сторожки, и наконец, вдалеке показалась деревня. Десятка три небогатых домов из неотёсанных досок прямо посреди леса, едва вытоптанные тропинки между ними, еле как сложенный из камней колодец и кривые неаккуратные заборы, едва ли по пояс. Зигой почуял тину, недалеко была речушка и запах гари — несколько домов сгорели и оставили после себя ещё горячие угли и золу.


— Следов много. Селянцы всё затоптали, когда уходили. Как тропить будем? — спросил Хэргэк, остановил лошадь и орлиным взором оглядывал землю.

— Всё не могли затоптать. Воздух влажный и земля должна хорошо следы держать. Чую был он тут и ни раз.

— Запах? — Хэргэк поднял голову, наскоро огляделся и попытался успокоить лошадь — она занервничала и описала несколько кругов вокруг своей оси.

— Нет. Просто чую. Так всегда, если у берлоги есть хозяин.

Зигой спрыгнул с коня и отдал вожжи подоспевшему соплеменнику, который привязал её вместе с остальными лошадьми к обозу, остановившемуся на окраине деревни. Им с Хэргэком надлежало осмотреться.

— Деревья дерёт? — хмуро спросил Хэргэк, остановившись у разломанной берёзы, толщиной в метр.

— Нет. Кто-то перед деревом стоял, — Зигой указал на черноватые спёкшиеся капли крови, которыми была усыпана трава и листва вокруг.

— Большие когти, — сказал Хэргэк, не в силах отвезти взгляд от мёртвого дерева.

— Да. Большие. Но рука маленькая. Смотри как от центра ветвятся.

— Сильный, — Хэргэк вздрогнул, сплюнул на землю и отошёл.

— Я сильней, — тихо ответил ему Зигой и до боли скрутил ус.

Зигой заглянул в первый из домов и поцокал языком. Хлипкая дырявая дверь покосилась, окон в избе не было, грубый очаг из глины, неотёсанный стол и разбитая посуда. Тут жили бедно и убого, даже без разрухи, что учинил Зверь.

— Кровь, — позвал Хэргэк.

У колодца ближе к центру было натоптано больше всего. Из леса и домов к колодцу тянулись четыре сплошных кровавых шлейфа.

— Воду испортил, — прокомментировал Хэргэк, заглянув в колодец. На дне были тела. — И какой ж это зверь, раз такое творит? Нехорошо.

— Зверь не зверь, а умираем мы все одинаково. Не страшись, сын снегов. Он, по крайней мере, невелик. Или разрушений было бы больше. Отцы наших отцов убивали могучих лифантов, шкуры которых хватило бы обтянуть все наши юрты. Бросали их в ямы с кольями, выгоняли на тонкий лёд в заводях, жгли маслом, секли копьями и ножами.

— Вижу след! Человек? — хмуро спросил Хэргэк, разглядывая почву у колодца. — На человека не буду.

— Нет, — Зигой в задумчивости закрутил усы до боли. — Не человек. Слишком тяжёлый. Да и нога у него… неправильная. Ходит плохо, в развалку, как биорн почти шатается. Зверь это. Пускай и злой.

— Тела!

Зигой вздохнул. Он почувствовал этот запах, который ни с чем не перепутаешь, ещё на подъезде. Борясь с собой, он дошёл до места, куда его позвал Хэргэк. В неглубокой яме за одним из домов были скиданы около дюжины тел. В основном мужские, это Зигой определил по одежде, и несколько детских. Все они были изрядно поедены.

— Жрёт здесь, — Хэргэс провёл рукой по груди, очертив круг, и прошептал несколько проклятий. — Мошкары совсем нет. Только мухи над телами, но им на всё плевать. Ветра нет. Уйдём Зигой. Плохое чувство внутри. Не Зверь это, а дух злой. Колдовство кровавое. Нам его не одолеть.

— Уходи, абай. Я без добычи не вернусь. Зверя убить надо, как он кровь почувствовал в пасти, уже не остановится. Сам знаешь. Вояки напугают его, следы затопчут, он уйдёт. И где-то в другом месте убивать будет. Нельзя нам уходить. Забыл кто я?

Хэргэк вдруг прислушался, весь напрягся, сорвался с места и ринулся за дом. Зигой удивился, что не расслышал шороха и бросился за ним. Хэргэк ворвался внутрь, опрокинул стол и спустя мгновения вытащил из темноты… ребёнка.

Чумазый и худой мальчик зим восьми заморгал от яркого света и начал тереть глаза. Хэргэк спрятал кинжал в ножны, склонился перед ним на колени, дрожавшей рукой достал с пояса флягу и влил ему в рот. Мальчик пил жадно, пока содержимое фляги не кончилось. Глаза его привыкли к свету, и он, почти не моргая, оглядел пришельцев. Страха перед чудищем, которое бродило по окрестностям и перед странно-одетыми иноземцами он не испытывал, слишком уж устал за эти дни.

— Видел его? — спросил Зигой мальчика и заметил у того седую прядь на виске.

Мальчик отрицательно покачал головой, снова оглядел их, потом пустующую деревню за их спинами, пожарище и следы вдалеке у колодца, и вжал голову в плечи.

— Ночью приходит?

Мальчик закивал, вздрогнул и часто заморгал, словно захотел спать.

— Понятно, — Зигой вздохнул и посмотрел на Хэргэса. — Часа четыре ещё и стемнеет. По следам не пойдём. Времени мало. Сам придёт. Ночью.

— Силки поставим?

— Нет. Но верёвки натянем, вдруг зацепит. Капканы выставим. Шкуры тут не будет никакой. Убить надо. Как на биорна-людоеда ставим. И ямы с кольями вскопаем, только неглубокие, времени не хватит.

Хэргэк кивнул. Они отвели мальчика к обозу, усадили на самый верх и дали ему лепёшку. Мальчик недоверчиво оглядел её, пожал плечами и начал есть медленно, тщательно жуя и запивая водой из кувшина. Откусив раза три, он отложил лепёшку в сторону. Видимо голодал не в первый раз и знал о завороте кишок.

— Чачак, бери лук и беги отсюда подальше. Час беги. Отсюда все звери ушли, чую. Им такой сосед не по нраву. Там лань подстрели или кого поменьше, но не добивай, в живых оставь, на спину взвали и несись назад. Крови надо свежей. Приманим. И запах свой перебьём. Жаль собак не взяли… Зато лаем не выдадут. Кайдак, луки достань и рогатины. Наточи. Шкура чую крепкая. А мне лопату давай, копну тут немного ямок, где тварь эта пойдёт, угадаю.

Зигой наклонился к обозу и достал из чехла короткое и толстое копьё-нож с массивным наконечником, его излюбленную, только наточенную пальму, с которой хоть на зверя, хоть на человека — всё одинаково. На всякий случай натянул и кольчугу, шума от неё много и двигаться в ней неловко, да только зверь всё равно быстрее да ловчее. А кольчуга мало какому зверю по зубам будет. Сверху он натянул мешковатый плащ, цвета грязи и мха. Он зароется в землю с головой, укроется плащом, и его присыплют сверху ветками и травой. Если повезёт, зверь пройдёт рядом, и Зигой ткнёт его из укрытия прямо в сердце.



— А с малым-то что делать? — Хэргэк тоже собирался натянуть плащ, но остановился.

— Увези ребёнка домой, — бросил ему Зигой и отвернулся.

— Куда это? — оторопел Хэргэк. — Назад ехать мне? Где я его дом-то найду? Ты чего, Зигой? Дурнишь ты.

— К нам домой. Будет сын мне.

— Как же так, Зигой-абай? — запротестовал камыс и замахал руками. — Негоже. У него свой отец есть.

— Свой бы отец в беде не оставил. Нет у него теперь отца. Или никогда не было. Один он. Нет детей чужих. Увези его домой, Хэргэк. Если имя своё не вспомнит, Улдисом зови.

* * *
Хэргэк сдался через полчаса и только после того, как Зигой поклялся с ним никогда больше не разговаривать, если тот не послушает. Кто-то другой мог взять ребёнка и коня, но Зигой решил не рисковать молодой жизнью, и доверил её первому после себя. Кроме того, Хэргэка сберечь было разумно, он близкий родственник и если чего случится, присмотрит за детьми и женой как за своими.

Зигой лёг на землю и удивился, что она так холодит, даже сквозь одежду. Но ему не впервой бороть холод. Он устроился в метре от приманки, не двигался и не дышал, словно небольшой холмик из травы и грязи, который был здесь всегда.

Стемнело. Зигой пожалел, что не дал указаний на полноценный привал и приём пищи. Его живот распелся, да так, что стал слышен с нескольких метров. Не совершая лишних движений, Зигой достал припасённый кусочек мха, положил в рот, прожевал и проглотил. Следующий комок он оставил во рту и посасывал, чтобы угомонить своё нутро.

Холод уже достал до его костей, хотелось встать и размяться, сон ходил где-то рядом и наливал его глаза тяжестью. Было очень тихо и слышно каждый шорох, ни сверчки, ни другие ночные насекомые, похоже, тоже не возлюбили соседа.

Зигой почти заснул, когда по его паху и животу пробежал холодок, уже другой, не от земли. Он тут же вдохнул полной грудью и почти задержал дыханье. Сильнее запахло тиной и разложением.

Едва слышимый, в тишине раздался осторожный шаг. Затем, спустя очень долгое время ещё один. И ещё.

Он услышал дыхание, медленно, спокойное, но болезненное и хрипящее, словно у загнанного и больного зверя. С шумом оно втянуло воздух, принюхалось и почуяло свежую кровь.

Зигой расслабил тело, чтоб ненароком не выдать себя скрипнувшими сухожилиями или движениями, замер и прислушался.

Зверь был на двух ногах, шаги короткие, как у человека, осторожные, но неуверенные. Словно боялся идти по чужой территории или боялся человека, который его уже загонял. Тяжёлый, почва проседает, тяжелее человека, но легче коня. Остальные звуки были странными — мелодичные посвистывания, едва похожие на птичьи, хлюпанье, как по грязи и треск, как у ломающегося дерева.


Зверь не торопился, принюхивался, хрипел и подбирался к добыче. В двух шагах от своего укрытия, Зигой наконец увидел то, на что охотился. Всего лишь мутный, тёмный силуэт, чуть выше его, стоящий на широко расставленных ногах и причудливо собравший руки к груди, словно какая-то курица. На мгновение Зигой задумался, а вдруг это всё-таки человек. Пускай одичавший, у которого украли дух, почти что зверь, но всё-таки человек.

Но потом Зигой прислушался снова. Человек не может издавать такие звуки. Разве что за пару часов до смерти от раны в грудь или чахотки, когда уже не может ходить. Всё бурлит и свистит внутри.

Зверь наклонился над добычей, Зигой стиснул древко, распрямил колени и бросился вперёд. Широкое и длинное лезвие пальмы столкнулось с чём-то мягким и застряло. Зверь издал короткий нечеловеческий вопль, и почва вдруг ушла из под ног Зигоя. Удар отбросил его на несколько метров, и он на несколько мгновений потерялся. Помутнённое сознание передало звуки — свист стрел, раз девять или десять.

Зигой рывком встал на ноги, достал кинжал и всмотрелся в темноту. Метрах в двадцати он услышал ещё один вопль, треск веток и падение — зверь попал в одну из вырытых им ям. Зигой бросился туда, но увидел лишь пустые колья. Вдалеке он услышал пару клацаний и рывков веревки. Сработали ловушки. Снова вопли и тишина.

— Цел, Зигой? — окликнули его из укрытия.

— Вроде да, — Зигой ощупал себя, кольчуга была на месте и сухая. — Вы чего эт, соколы, не попали что ли?

— Да как не попали? — ответили ему. — Все разы попали. Шкура видать толстая, да я обсидианом вроде бил… Ушло оно. Не слышу больше.

Зигой прислушался и распрямился. Вдалеке послышалось испуганное ржание лошадей.

— Прав был, Хэргэк, уходить надо было, — запричитал Чачак. — Кахой это, злой человек, не убьём мы его. До лошадей добрался!

— К обозу все! — скомандовал Зигой и дрожащей рукой растянул усы.

* * *
Утреннее небо заволокло дымкой и тучами. Зигой отодвинул щит, выпрыгнул из обоза и поискал глазами солнце на светлеющем небе. Его нигде не было.

Со всех сторон их обступил плотный и непроглядный туман. Лошадей они так и не нашли. Зверь оборвал поводья и распугал их.

Зигой задумчиво протёр ус и одёрнул руку — её коснулось что-то холодное. Не веря своим глазам, Зигой уставился на большую неровную снежинку, спикировавшую с его руки на землю.

— Что это, Зигой?! — прошептал Чачак, тоже вылезший из их убежища. — Нельзя сейчас снегу идти! Рано же ещё.

Зигой увидел, что из его рта идёт пар. Но задышалось тяжёло, словно жгли дым-траву. Туман вокруг них стал серым и совсем непроглядным. Крупные хлопья падали на землю и засыпали тропинки.

— Кайдака нет! — закричал Чачак. — Он рядом лежал, за мной с обоза спустился. А теперь нет его! Кайда-а-ак! Где ты? Кайда-а-ак! Что делать-то теперь, Зигой? Обоз бросать надо! Пешкой уйдём.

— Не уйдем. Теперь он на нас будет охотиться. Дрова собери. И сам соберись. Костёр надо жечь. Огня надо. Огня все боятся.

Глава 4 Зильда

Зильду трясло.

Ей уже давно не было холодно, только пальцы на руках стали дубовыми и непослушными. Их больше не кололи иглами, они не тряслись, пульсации боли в них почти утихли и лишь иногда доносились по телу едва слышимым эхом. Её ноги привыкли к плотному, словно мелкий песок, снегу и скользким пятнам обледенелой земли. Кожу больше не жгло огнём, её уши и нос стали словно чужими, но холода больше не чувствовали.

Ей уже не было страшно. За эти день и ночь страха было столько, что он в какой-то момент вывалился из неё, словно грош из дырявого кошелька.

Зильду трясло от усталости, слишком много она отдала сил. Но она продолжала идти.

Зильда очень хотела жить.

* * *
Снег безостановочно сыпал с неба крупными хлопьями и был похож на пепел, в день, когда сожгли Василевск. Идти становилось всё сложнее, словно не снег это был, а болото. Он не желал отдавать стопы, приходилось бороться за каждый шаг.

Туман и не думал отступать и вместе с метелью лишал её последних ориентиров. В нём она видела тени. Размытые движенья вдалеке между деревьями, замирающие, как только она поворачивала голову и всматривалась. То ли были они были частью кошмарного сна, то ли снег так поглощал звуки, что не было слышно и скрипа ветки. Только её дыханье. Слишком уж тихо. Там ничего нет. Нужно успокоиться.

Одна из теней, чуть подольше задержалась на горизонте, и она разглядела пушистую гриву и покачивание конской шеи. Узнала и бросилась, даже не успев осознать полыхнувшую внутри надежду. Но вместо своего Огонька нашла недвижимые конские кости в корнях старого дерева. Вряд ли его… Только если этот дурак побрёл за ними…


Она почти разревелась от этой мысли и услышала смех. Мерзкий, хриплый и протяжный. Туман специально расступился перед идолом, вырезанном на одном из деревьев. Хищная улыбка из треугольных зубов и взгляд исподлобья предназначался именно ей. Она отшатнулась, бросилась прочь.

И окончательно заплутала. Лес из редких деревьев, присыпанных пеплом, показался ей лабиринтом из которого уже нет выхода.

Она не спала уже два дня и серьёзно думала о том, что было бы уже неплохо облокотиться об какое-нибудь дерево, опереться на саблю, закинуть голову повыше и вмерзнуть в него. Чтобы когда её найдут, если найдут вообще, она выглядела поприличнее. Замёрзшие покойники обычное такие страшненькие и неблагородные… Но чувствовала внутри — до этого не дойдёт. От неё вообще ничего не найдут, потому что последнее что она увидит — это чёрное, кошмарное нутро твари ведущее даже не в Пекло, а прямо в холодную и сумрачную Навь, где нет ничего и где она останется навечно.

И это виденье заставляло её бороться дальше и идти.

Зильда очень хотела жить.

* * *
От неожиданности Зильда отшатнулась и упала. Несуразное красное пятно вдруг разорвало молочно-пепельную дымку тумана переходящего в снег. Оно возникло, словно из ниоткуда, и поначалу показалось лишь частью этого бесконечного кошмарного сна.

Прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки стоял высокий шатёр, обтянутый красным бархатом, расписанным узорами из золотой нити. Зильда протянула руку и недоверчиво провела по ткани, которая по её воспоминаниям обычно была прохладной и удивительно гладкой. Пальцы почти ничего не почувствовали. Но, по крайней мере, это не было виденьём. Шатёр действительно было там.

Из его верха шёл столбик едва заметного дыма. Если вокруг него и были какие-то следы, то их давно засыпало. Зильда обошла постройку вокруг, нашла вход, стиснула непослушные пальцы, так и не поняла, смогут ли они удержать саблю при ударе, дёрнула полог и смело вошла внутрь.


— Зи… Зи… Зигой? — прошептала она, опустив оружие.

У небольшого очага в центре сидел лидер таёжных охотников. Бледный и лишённый былой жизни и спеси, он даже не поднял на неё голову, лишь спокойно смотрел на огонь и едва дышал.

— Живой… — пробормотала Зильда, захлопнула за собой полог, кинула саблю к огню, с трудом справилась с перчатками и уставилась на свои руки.

Плохо дело.

Закрыла глаза на мгновенье, собралась, выдохнула, увидела раскиданные поленья по всему полу, схватила пару, кинула в огонь, присела рядом, справилась с сапогами и потянулась всем, чем могла ближе к огню. Зигой даже не поднял на неё глаза.

Через минуты две она заскулила, а ещё через минуту тихо завыла от боли. Ладони и пальцы медленно меняли свой цвет, с нездоровой белизны до цвета ранней зари.

— Ты ранен, камыс вонючий? — стискивая ходящие ходуном зубы, прошипела Зильда.

Кольчуга на охотнике была продрана, из поддоспешника оголилась набивка, его лицо было в ссадинах, но открытых и кровоточащих ран не было видно.

— Чего молчишь, волк? Отвечай мне!

Зильда попыталась схватить полено и запустить в Зигоя, но от движенья её руку словно ударили хлыстом, она сложилась до земли и прижала её к груди.

— Выпить-то у тебя есть? — прохрипела Зильда, когда боль стиха. — Знаю, что есть. Падкие вы на эту дрянь. Где? Отвечай, собака…

Зильда прищурила глаза, оглядывая молчавшего камыса, и заметила, что щёки его впали, а волосы и усы посерели. Так люди выглядели в последние дни, когда их забирала чума.

— Тоже плох ты, посмотрю. Нам обоим досталось, — Зильда всё равно решила говорить с ним. Хоть как-то, но это отвлекало от боли. — Не спешил, зверолов. А мы спешили. Бежали по лесам и улюлюкали, как племя троглодитов. Уже делили золото князя. Чёрт бы его подрал. Пришли к деревне уже затемно. Еды взяли в домах и погребах, и горилку нашли, закопанную. Ха-хах, нам не впервой так у селян искать, всё углы знаем куда прячут, везде всё одинаково. Приняли для храбрости, поразнесли всё, что увидели, но ни зверюгу, ни добычи добротной не нашли. Темно стало, хоть глаза выколи. Заночевать решили, хоть немного зенки сомкнуть с дороги, а по первой заре пошли бы зверюгу на части кроить. В старом амбаре всё схоронились, на соломе-то сподобнее спать, дверь на всякий Забоем подпёрли, вдруг какое лихо заглянет, ещё немного приняли, и на боковую. Часа два поспали… А потом завыло оно. Стоит вдалеке где-то и воет. У-у-у, у-у-у. Не как волк, ой нет, Зигой… а как чёрт, у которого лапу твоим капканом прижало, да ещё и затосковал по Пеклу своему, бедняга. Никогда такой тоски не слышала. Какой тут сон. Кровь в жилах стынет. Мои трухатить стали понемногу. Непривычно им было с силой нечистой дело иметь. Хотя, как мне думается, мы в одних котлах по соседству вариться будем. И потом, вместе с тем же чёртом, в походы на земь ходить и крестьян изводить по ночам… Как могла своих собирала в кучу, но знаешь… они как зелёные совсем стали, что огня и меча никогда не видели. Жались ко мне как дети. А я что? Мне-то не к кому жаться.

Зильда вздохнула, покачала головой и снова посмотрела на камыса. Огоньки от потрёскивающего кострища отражались у него в зрачках, он не моргал совсем. Зильда притянула к себе одну из шкур, разбросанных по полу, подстелила под зад, чтоб стало теплее, а другую накинула себе на плечи. И продолжила:

— Тихоня масла достал. Из веток, соломы, тряпок и досок по быстрому накрутили факелов, приняли для храбрости, подожгли, да вышли толпой из амбара. Пошли искать дрянь эту по округе. И нашли. У погоста деревенского, ну кто бы мог подумать, ха, где ж чёрту-то ещё ошиваться. Ух, и страшный выблядак. Мелкий, чёрный весь, как будто из жопы вылез, хлебальника считай нет, дырки проковыряли под глаза и рот, да успокоились. Руки-ноги как у нас, волос нет, тебе бы не понравился, не твоих кровей, хоть и страшный, ха-ха-хах. Стоит, значит, упёр одну ногу в камень, раскорячился, яки бард важный или кот мартовский, и орёт дурниной на Луну, на нас внимания не обращает. Забой с ним долго ворковать не стал. Хмыкнул, мать его припомнил, подошёл к нему, да дубину на висок опустил с размаху. Ну и как обычно бывает, хрустнула головушка и на бок упала безвольно на коже болтаться. Только вот не умерло оно, как обычно бывает. Захрипело, да зенками заморгало на Забоя. Удивилось что ли? Чего ж с таким рылом-то дубине удивляться? Вот и встретились, как говорится… Забой неладное сообразил, копьё сразу перехватил у Тихони и для верности грудину бесу этому пробил насквозь… Оно и не почуяло, что у него в груди дырень и древко торчит. Тихоня тут же факелом в него ткнул, да маслом облил. Как обычно сообразил, подлец мелкий, как гадину извести. Пока горело оно, ещё пуще выло. Я уж напряглась, что и огонь ему до шишки, но он затихло и упало. Как догорело — ничего от него и не осталось. Грязь какая-то слипшаяся, дерьмистая, да то ли кости, то ли ветки. Мы ажно расстроились всё. Князю то показать нечего, никакой туши али башки на стену не завешать. Ну… так тебе скажу. Не первый раз у нас такой казус случается. Мы обычно с огоньком работу делаем, и огонёк этот бывало пожаром оборачивался.

Зильда зевнула. Руки, ноги, бедра, плечи и кожа головы её теперь словно кипятились на медленном огне, но это было уже не так больно, как в первые часы, когда она замерзала и в первые минуты, когда отогревалась. От тепла ей захотелось спать, и она снова поняла, что устала. Не просто устала, а устала так, что сама жизнь вот-вот выпадет из её нутра, и что в это нутро уже забираются холодные могильные пальцы вечной Нави.

Но Зильда ещё не решила, будет ли она спать. Может быть, сон даст ей сил уйти отсюда. А может, пока она спит эта тварь заберёт её. Как забрала остальных…

Зильда разворошила шкуры и сундуки, нашла перчатки с мехом, сапоги и одеяло, кучу бесполезных теперь золотых и серебряных украшений и дурнопахнущую камыскую походную жратву. В досаде она пнула один из сундуков, он опрокинулся, одежда из него сползла наружу и из рукава меховой куртки со звоном выкатилась бутылка с бледной жидкостью.

— Ну я и ду-у-ра, — протянула Зильда и рассмеялась. — Конечно же, ты её закрысил подальше, чтоб твои грязнули не выпили. Живём теперь!

Морщась от боли, Зильда отвернула зубами пробку, выхаркнула её в стенку шатра, достала из сундука роскошный платок, аккуратно облила его горилкой и, поскуливая, протёрла руки и ноги.

— Ух, и хорошо пошла! — прошептала она, сделав два больших глотка, и стиснула зубы, сдерживая рвотный позыв.

Стало теплее и веселее. Она вмиг захмелела. Побоявшись сломать зубы об окаменевшую на вид лепёшку, она куснула нечто продолговатое и причудливое, пожевала и выплюнула.

— Члён чёрта болотного и тот, наверное, вкуснее будет, — озвучила она, скривилась и повернулась к Зигою. — Как вы живете, тандыры вонючие, на таких харчах? Умереть же лучше! Женой меня звал к себе ещё… Эх ты, оглобля!

Зильда умирать не хотела, сделала ещё два глотка, заснула ещё кусок в глотку, давясь и кряхтя, прожевала и заставила себя проглотить. Потом ещё один и ещё.

— Мы в деревне остановились, думали что делать, и пить начали, — сказала Зильда, вернувшись к огню и морщась от непривычного вкуса на губах, который даже горилка перебить не смогла. — Спать уже никому не хотелось. Домишко одно ветхое подожгли, чтоб светлее стало. Нам-то и не привыкать с голой жопой оставаться. Сидели, ворковали, куда дальше податься. К князю не вариант был возвращаться, тут-то мы и не виноватые, но лица у нас такие, сам знаешь, подвох бы почувствовал, даже ежели и не виноватые мы. Казнил бы нас, как пить дать. Сидели-сидели, ещё до зари никак час был, а тут оно снова завыло. На этот раз повыло коротко, да заткнулось. Глаза-то у нас и загорелись, ежели оно не одно, то, стало быть, и награды мы не лишились. Вторую зверюгу изловим, верёвками повяжем, волочило смастерим из досок, да к князю отвезём. Пускай посмотрит сам на это диво дивное, трахается с ним или чем там князья занимаются, да от награды и нас родных, уже не отмажется. Так и порешили, факелы в зубы взяли, верёвки достали да в лес понеслись, лихо лихое ловить. К погосту кинулись, к амбару, к речке — нигде нету. Тут-то Беззубый и говорит: «Хозяйка, а Забой-то где? Не видно его что-то. С нами же был». Звать его начали. Забой, Забой, кричим, а он и не отзывается, ни баса не слышно его, не хмыканий. Нашли его у колодца. Без башки совсем. Я тогда ещё не труханула. Злость меня взяла за Забоя. Мы его с каторги увели, три золотых за его здоровую башку вмятую и пузо неугомонное отдали. Ни разу не пожалели. С кулака коня останавливал. Копья и стрелы ему что зубочистки. Дуэлянты и склочники на него и не смотрели, боялись. Места живого не было, а он всё не дох, каждый раз поправлялся. Никто с ним совладать не мог. А эта тварина смогла. Да ещё так, что не пискнул.

Зильда горько выдохнула и смахнула проступившие слёзы. Зигой так и не пошевелился.

— Взвыли мы, да бросились кто куда зверюгу рубить. То там, то здесь факел мелькает, да сабля блестит. То там, то тут крик. Загоняй! Лови! Вот там видел! Убил! Поймал! Тишина. А потом снова вой. И снова крики. А я с Тихоней без кипиша пошла всё обходить. Нету ни следа. Тут Тихоня занервничал. На уши показывает, мол, слушай. Я слушаю, а криков-то и не слышно уже. Вообще ничего не слышно. Тихо. Как в могиле. Заря первая зацвела. Из-за дома к нам Беззубый вышел. Упал прям перед нами, рукой пытался в пузо назад кишки свои убрать. Прохрипелчто-то, я не разобрала, да дух испустил. Тихоня посмотрел на меня, а я у него такие глаза никогда не видела. И бросился наутёк. Меня бросил. С ума что ли поехал? Вот урод. А я что? А я саблю в руку взяла и тихонько так чертыхнулась, да пошла осторожненько из деревни пешкодралом. Ой зря я Огонька оставила, дура… Молилась, не скрою. Знаешь, долго так шла, а чувство, что мне сейчас в глотку вопьётся, так и не проходило. В какие-то моменты страх так брал, что бежала во весь опор, пока дышло наружу не просилось и в глазах не темнело. Замечать начала, что лес он не зелёный, как обычно, а хмурый какой-то. Не дышит ветрами и ветками не качает. А как замер. Чужой лес. Вышла на поляну. А на ней знак какой-то колдовской какой-то из веток сложенный. Похоже на то, что после первой зверюги осталось. Я круг по груди провела, да пошла прочь. И к погосту вышла. К тому, где мы первого сожгли. Кругами ходила. Не могла я сама кругами ходить! Всю жизнь хожу по местам лихим, знаю, как не закрутиться и вперёд уйти. Нечистая меня запутала, как пить дать. Я назад в лес бросилась. И ещё потом. И ещё. Что день, что ночь. Так и ходила кругами, пока снег не пошёл. Нашла Тихоню. Жалко смотреть на него было. Мелкий был, но псом бешеным всегда бросался, плевать кто пред ним и сколько. Вот он-то уж точно ни меча, ни смерти не боялся. Танцевал с ними, как с родными. Из Васильевска с ним вышли. А тут лицо, как у юнца, которого от сиськи оторвали и первый раз пожарища занюхал…

Уголёк от кострища треснул, взорвался и угодил на штанину Зигоя. Пока он горел и прожигал его до мяса, Зигой не шевелился.

— Да, что с тобой, собака?! — закричала на него Зильда, слезы брызнули у неё из глаз. — Слышишь меня, ты? Ты тут последний живой человек! Никого больше нет! Скажи мне хоть слово! Ну! Говори со мной!

Зильда рывком встала, подошла к охотнику, наотмашь ударила его, забыв о боли, ещё раз и ещё, а он мотался от её ударов, как стремя без ноги. Она закричала, опрокинула его наземь, забралась сверху и начала царапать и щипать его. Слезы градом лились с её лица на его лицо и вдруг он моргнул.

— Баба… — произнёс он тихо, огляделся и попытался встать.

— Ты живой, — улыбнулась Зильда, слезла с него и утёрла слезы. Чертыхаясь, подобрала с пола бутылку, вернулась к нему, уселась рядом, запрокинула голову и влила ему в губы. — Давай, родной, пей. Пей, как в последний раз пьёшь. Может, это он и есть. Пей же, пёс.

Кожа камыса начала розоветь, в глазах появилась жизнь, и он мотнул усами, скривившись от жара огненной воды.

— Зря ты пришла сюда, — сказал он, сел и снова уставился на огонь. Не сводя с него глаз он подкинул туда ещё полено.

— Ты как живой-то оказался? Почему?

— В жильё доброго человека злой дух никогда просто так не войдёт. Только обманом. Я тебя не пускал. Стало быть, ты человек живой. Зря ты сюда пришла.

— Твои где? Охотники где?

— Все полегли. Кроме Хэргэка, если послушал. А я вот шатёр поставил. Никогда не прятался. Но поставил. Больше нельзя было сделать.

— Ты ранен?

— Да нет, — Зигой провёл рукой по пузу. — Помяло меня, конечно, но куда хуже мяли. Как так вышло, сам не знаю.

— А твои-то где? Мужики где?

— Нету их, — Зигой подтянул непослушные руки и сомкнул их в замок. — Надо было домой идти.

— Так пойдём, — взмолилась Зильда. — Пойдём домой, миленький. Я согласная. Только забери меня.

— Не дойду уже. Здесь сидим. Может прояснится всё. А может нет, — Зигой загадочно замолк.

— Хочешь сказать, мы тут в безопасности?

Камыс не ответил, только пожал плечами. Зильда оглянулась на полог и поближе подгребла саблю.

— Что оно с тобой сотворило? Ты не в себе был, пока я в тебя горилки не залила.

— Не знаю. Замёрз внутри. В себя ушёл. А там ничего не было. Даже страха. У нас говорят — злой дух страхом сыт, не кровью. Так наверное было, — камыс безучастно посмотрел вверх, на дымовую трубу и крышу. — Снег ещё идёт?

— Да.

Они помолчали. Зильда ещё пригубила, бутылка почти кончилась.

— Что делать-то будем? — спросила она.

— Можно ещё за дровами сходить.

— И?

— И всё. Не хочу уже домой.

— Как это не хочешь? — закричала на него Зильда. — Ты что, пёс, сдался? Тут хочешь остаться?

— Не дойду всё равно. Какая разница? Хэргэк посмотрит за моими. Скажет, я хорошо умер. Ты не ищи смерти, она тебя сама поцелует когда надо будет. Тут посиди у костра. Дом не твой, но тебе здесь почти что и рады.

— Да что ты мелешь? Ты же Зигой. Поймал там кого-то и убил много кого. Усы вон какие отрастил смешные, а никто их у тебя не оттяпал. Нос такой, но видать не ломал никто за твою смесь собачью, а ведь знаю сама — желающих много было. Не будем мы так умирать. Или прорвёмся или в бою подохнём с зубами на горле этой твари. Слышал меня?

Зигой не ответил и снова уставился на огонь.

— Ты что, мать твою шлюху, оглох? Бабам у тебя слова не давали, да? А сам сидит посмешищё.

Зильда поднялась на ноги, подошла к камысу, занесла над ним саблю и замерла.

— Ух, я тебя! — закричала она, дёрнула рукой, но саблю не опустила.

Зигой так и смотрел в огонь, и второй рукой она наотмашь ударила его по щеке. Но на этот раз она шевельнулся и грубо схватил её за запястье.

— Обморозилась же, дурная, — тихо сказал, смотря на её ладонь. — Надо лечить будет. Или плохо.

Зильда попробовала вырвать руку, он не отпустил и от слабости она рухнула рядом на колени.

Зигой отвёл взгляд от костра и смотрел на неё, лежащую рядом. Она тихонько хихикнула, рассматривая его усы.

— Наверное… и правда уже нет никакой разницы, — сказала она и прижалась к нему. Удушливый его запах почти исчез, он пах словно ребёнок-дворянин, который хорошо питался и каждый день принимал ванну. Почти что ничем.

Там где она прильнула к нему, она почувствовала, что могильный холод в нём отступает и возвращает место жизни. Почувствовал и он. Посмотрел на неё… посмотрел так, как было нужно.

Она схватила его за воротник, подтянулась на нём, забралась сверху, опрокинула на землю и впилась губами.

Снег так и падал крупными хлопьями.

Глава 5 Тайпен

Встречая первые лучи солнца Тайпен обмакнул тряпицу в кубок с водой, поднёс ко рту и безучастно втянул влагу сухими и потрескавшимися губами. Он проделал это трижды, затем собрал остатки воды в ладони и плеснул себе в лицо.

Утренний ветер, принесённый морскими течениями из далёких стран, холодил его кожу, и это было чувством интересным и непривычным. В месте, откуда он происходил, никогда не было холодно.

Он уже был чист и покончил с утренней гигиеной и гимнастикой, поэтому позволил себе «завтрак» — совсем небольшую гроздь винограда, который запил водой, но уже не сдерживаясь, так чтобы можно было потом не пить весь день.

— Ты чего-то хочешь, тень? — чуть слышно бросил он, и гостья в тёмном углу за его спиной пошевелилась.


— Да, магистр. Если Вы закончили с утренним таинством… Я нашла князя Вацлава. Слухи о его состоянии подтвердились.

— Что с ним?

— Он слабоумен и немощен, — подумав, ответила Нидоу. — По естественным причинам, надо полагать. За ним хорошо ухаживают и относятся, он пленник лишь своего состояния. Мальчик не травил его. Он не узурпатор.

— Какое смелое заявление. Ты уверена?

— Да.

— Впрочем, это не особо меняет дело, — Тайпен задумался и замолчал.

— Мне убрать его?

— Нет. Пока нет. И мальчика тоже пока не трогай. Составь колоду местного двора, проходных фигур, его сторонников и тех, кто подчинится нам. Это большая работа. Не торопись. Мы должны быть нежными с Триданией, хоть это и кажется глупым.

— Слушаюсь.

— Что слышно от теней, что мы послали в Гуйай и Зарийское Царство?

— Ничего, что было бы Вам интересно. Ни они, ни большая часть княжеств Узорицы даже не знают о нашем присутствии тут.

— Когда это изменится, ты тут же сообщишь мне, тень.

— Да, Ваша твёрдость. Что-то ещё?

— Тебе нравится наблюдать за мной тень? — спросил Тайпен, но ответом ему была лишь тишина.

* * *
Тайпен спустился в тронный зал, поклонился действующему правителю, как того требовал этикет, и уселся на своё место рядом с ним. Изысканная еда и спиртное уже давно не манили его, вместо этого он предпочитал держать своё тело и разум в лишеньях, но зато на пределе возможностей. Как обычно Тайпен молчал и занимал свою голову вычислениями. Он бы делал так, даже если бы Император не передал ему такую грандиозную Задачу.

— Итак, благородный Тайпен, — спокойно сказал князь, смотря в тарелку и задумчиво нарезая запечённую птицу, — две недели с Вашего приезда прошли. И началась третья. Когда же настанет та знаменательная дата, о которой Вы говорили при нашей первой встрече? Церемония моего хм… «вокняжения».

— Через четыре дня. В полночь, Государь.

Горан постарался не подать вида, но глаза его немного округлились, а рука дёрнулась, и нож соскочил в тарёлку. Ответ его удивил.

— Что от меня потребуется, благородный Тайпен?

— Только Ваше присутствие, князь.

— Это хорошо. Вы расскажете, что за делами займетёсь после?

— Нет.

Юный князь едва уловимо побледнел и проглотил злобу. У него всё лучше и лучше получалось контролировать свои эмоции, но между ним, варваром, и настоящими цивилизованными политиками была пропасть, соизмеримая пропасти между Тайпеном и муравьём.

Выдержав час, Тайпен поклонился, покинул тронный зал и за ним, двинулось пятеро его телохранителей. Тайпен спустился на улицу, покинул стены твердыни, прошёл по широким каменным мостовым центральных улиц, минул растянувшийся по всей прибрежной линии рынок и добрёл до пристани — осмотреть лодки.

Охрана лодок, не покидавшая их с самого прибытия, была наготове, отдала ему честь и двумя сложными жестами показала, что происшествий не было. Он кивнул им в ответ и поймал себя на мыслях о зависти. Опытным ветеранам, ещё со времён последних сражений с Гуйайским флотом, пришлось сменить металл на коричневые стёганные куртки, мечи на короткие палаши и сабли, отказаться от массы приёмов строевого боя и по большей части от щитов, скомпенсировав разницу навыками и опытом. Так было нужно, чтобы сломать отвратительную морскую тактику гуйев — скидывать тяжеловесных рыцарей за борт, даже не пытаясь сравниться с ними в выучке и боевых умениях.


Беспощадное морское солнце, ветер и соль, сделали их ещё более смуглыми и худыми. Они выработали новую военную науку для сражений на воде, вот в таких вот маленьких и сплоченных отрядах, что сумели выжить и адаптироваться. И теперь эта наука внедрялась по всей Империи. Правда без доспехов они потеряли право называться рыцарями, и взяли себе прозвище морской гвардии. Почти месяц им предстояло провести в лодках, охраняя их и готовя на случай внезапного отбытия, лишь изредка отлучаясь для пополнения запасов в рейсах до кораблей и сопровождая востребованный персонал и грузы.

Всего лишь одна задача. Чёткая и ясная. А Тайпен даже и близко не мог посчитать количество задач, стоявших перед ним.

В его ногу врезался грязный сорванец, отлетел, упал наземь и зашипел от удара головой о доспехи. Лет пяти-шести, беспризорный на вид, худющий, всклокоченный, но бойкий и полный жизни. Тайпен достал из-за пояса золотую монету и кинул ему. Сорванец сначала не поверил своим глазам, потом посмотрел на Тайпена с недоверием и страхом, ожидая от него или его охраны подвоха, но всё-таки взял моменту, и рванул во всю прыть.

Беззаботное создание. Много лет назад Тайпен был таким же сорванцом.

Первое, что он помнил, было солнце. Беспощадное и палящее, яркое и почти всегда стоящее высоко. От него губы и горло пересыхали, постоянно хотелось пить, но найти воду было не всегда просто. Уже тогда он привык к жажде и не считал её чем-то заслуживающим внимания.

Горячий песок обжигал босые ноги и забивался раскалёнными углями между пальцев. От этого он и другие сорванцы бегали только быстрее. Почти вся его жизнь тогда состояла из бега. С самого рассвета он начинал носиться вместе с другими детьми, играя то в догонялки, то в прятки, то преследуя что-то или кого-то интересного.

Тогда он не понимал, что умрёт, если не будет есть и пить. Не понимал, что силы нужно тратить в первую очередь на воровство и поиск ресурсов. Когда время игр проходило и солнце поднималось в самый зенит, он понимал, что голоден и ему уже всякое мерещится от жажды.

Он бегал быстро, но иногда недостаточно. Его ловили и стегали палками или кнутами. Поначалу очень жестоко и больно, но где-то в середине процесса, истязавший его человек обычно проникался состраданием. Это же всего лишь голодный ребёнок, у которого ничего нет. Чтобы успокоить совесть, люди, поймавшие его, часто сами давали ему то, что необходимо.

Иногда Тайпен попадал в руки людей жестоких по-настоящему. Они делали с ним вещи похуже ударов палкой. Он никогда не кричал и не плакал, просто не понимал зачем.

Вся его жизнь проходила около рынка. Он довольствовался тем, что есть, спал на земле, бегал и не знал, что есть что-то большее. Каждый день мало чем отличался от другого. Пока однажды в город не вошли люди в сине-белых плащах и сияющих доспехах. Торговцы и караванщики, гонявшие его, или наоборот, кормившие, стали пропадать. В короткий срок торговых рядов стало на порядок меньше, а те, что остались теперь располагались в виде строгих прямых линий на одинаковом расстоянии друг от друга.

Несколько дней на рынке стоял небывалый шум, десятки человек суетились и делали нечто, суть чего маленький Тайпен не улавливал. В один из жарких полдней они вдруг закончили свою работу, собрали свои инструменты, и, как ни в чём не бывало, ушли. Ровно в центре рынка на небольшом каменном постаменте забил фонтанчик. Поражённый Тайпен смотрел и смотрел на него, но вода в нём не кончалась, всё так же била и не на секунду не останавливалась. Словно была бесконечной.

И всем было на это плевать. В одну секунду нескончаемый источник воды стал чем-то обыкновенным, словно какой-то камень или засохший кустик, чем-то совершенно второстепенным, за что не надо драться, что не отберут и что ты можешь взять в любой момент своего времени.

Новые торговцы они были одеты лучше, вели себя спокойно и не кричали так, как раньше. Они не пытались поймать его и избить палками. Наоборот, при его приближении они сами протягивали ему еду, которую поначалу он брать опасался. И не требовали ничего взамен.

Ему больше не нужно было воровать.

Спустя несколько месяцев он даже отъелся. И не смог убежать, когда люди в доспехах поймали его и других сорванцов на улице, связали, посадили в телеги и долго везли куда-то.

Там, где остановились телеги, солнце было ещё беспощаднее. Вместо ночи наступали короткие сумерки, а воздух клубился, словно рядом с пожарищем.

Солнце выжгло всё, оставило после себя только песок и редкие камни. В этом месте его начали поить и кормить регулярно. Одна из сотни коек в большом бело-синем шатре теперь принадлежала ему и он начал привыкать спать над землёй, а не на ней.

Взамен его заставляли бегать, карабкаться по барханам, бороться с другими мальчиками и иногда с девочками, махать палкой и учить странные рисунки и символы.

Голова от них болела, он упирался, молил избить его палками или заставить бегать, пока он не упадёт, но его мучители были непреклонны.

Спустя какое-то время символы начали обретать смысл и складываться в слова. Это очень поразило его. Он никогда не задумывался о том, что вылетает из его рта или проносится в голове. Наборы звуков, паузы между ними, их окрас и многие иные параметры, ранее казавшиеся хаотичными теперь, становились упорядоченной картиной. Воздух, извергаемый его лёгкими и ртом, может жить в виде картинок и слов в головах других людей. И может быть записан в виде закорючек. Чтобы снова ожить в головах друзей, но уже без него, его лёгких и рта.

Это было первое таинство, которое он постиг, и оно навсегда изменило его.

Закорючки и воздух других людей, которые видели, слышали и знали больше его, теперь начал интересовать его куда больше воды и еды. Когда он был сорванцом, бегал, играл и воровал, мир казался ему простым и понятным. Вот вода. Вот еда. Вот злой мальчик, к нему лучше не подходить. Это больно, а вот это жарко. Этот человек очень плохой, лучше если он умрёт. Это смешно, а этой тёте лучше ничего не говорить. Просто и понятно.

И всю эту простую систему мира сломал небольшой набор закорючек.

«Почему?»

Почему вода жидкая? Почему он должен пить? Почему он умрёт, если не будет? Что будет с его «я», когда он умрёт? Может ли он не умирать? Почему существует смерть? Почему он родился? Почему остался один на рынке? Почему он не знает, как зовут его родителей? Почему он не знает своего имени?

Почему.

Мир за пределами его головы взорвался, расширился и раздвинулся во все стороны. Стал большим, громоздким, непонятным и пугающим.

Лишь ответ на вопрос «почему» делал его чуть более дружелюбным. Но чем больше у него появлялось ответов, чем больше он помещал их на упорядоченные полочки, тем больше появлялось новых «почему». На которых ответа не было не то что у него или у других людей, а… вообще.

* * *
Роймата, старший хранитель Тайн на их миссии, сидел на скамейке на уютной террасе, около руин старого острога и кормил голубей. Тайпен был близок к тому, чтобы усмехнуться, слишком уж рьяно этот «священнослужитель» изображал идиота для глаз посторонних.


— Вы желали меня видеть, Ваша Твёрдость, — нарочито медленно Роймата встал и поклонился, и не думая убирать свою блаженную улыбку.

— Да, Роймата. Как идут приготовления?

— Приготовления закончены.

— Уверен ли ты, хранитель Тайн, в своих словах?

— Да, Ваша Твёрдость, — не переставая улыбаться, Роймата чуть склонил перед ним голову.

Тайпен едва уловимо пожал плечами, уселся на скамейку, положил ногу на ногу и посмотрел на открывающийся с трассы пейзаж. Песчаный берег внизу извивался, дробясь на десятки мелких бухточек в которых плескалась рыба. Блики солнечного света падали на рябь волн и вырисовывали тысячи сверкающих чешуек.

— Что Вас так веселит, Ваша Твёрдость? — учтиво спросил Роймата, наблюдая как уголки рта Тайпен чуть-чуть изогнулись.

— Спокойствие этого места и соблюдение планов без какого-то вмешательства сил… необычно, — ответил Тайпен, неспешно достал платок и протёр пятнышко с доспеха. — Я не привык существовать в таких условиях.

— Уверяю Вас, сир, это лишь весьма кратковременные неприятности, — заверил Роймата с полуулыбкой.

— Что ты привёз в той клетке, чародей? — от взгляда Тайпена и уничижающего прозвища Роймата немного согнулся, но улыбку не убрал.

— Нечто очень загадочное Ваша Твёрдость. Нечто, что я бы очень хотел изучать снова, как только мне будет дозволено вернутся на корабль. Я покажу Вам… это.

* * *
Ему было примерно семнадцать зим, когда он испытал себя в настоящей сечи.

Он никогда не нуждался в насилии, тренировался и дрался без искорки, просто отдавая дань процессу обучения и развития. Первые разы вонзая в живого человека свой меч или копьё он не испытывал ничего, кроме чувства необходимости исполнения приказа. Зрелище агонии и смерти, «анатомический» взгляд на ещё тёплые органы никак не тронули его. Он подумал, что это лишь новая из его обязанностей и мечтал о том времени, когда ему снова дадут вдоволь времени на прикосновения к новым тайнам.

Их много учили военной науке. И теории, и практике…

Практика. Слово, внушающие ему трепет. Это было удивительным, но всю жизнь ему будут сниться кошмары именно о ней, а не о самих сражениях и крови, что он пролил.

Как только он научился немного держать тренировочный меч, им начали давать строевой бой, оборону и штурм. Двенадцать часов в день, с редкими передышками на обильное питье и туалет, под палящим солнцем. От жары они безумели так, что рвали себе губы в кровь, пускали слюну, словно бешенные псы.

«Лево!» — кричал сержант и в зависимость от контекста они поворачивались или сдвигались.

«Право! Конная атака! Сомкнуть ряды!» — кричал сержант и он синхронно оборачивался, становился плечом к плечу, и со всей силы вбивал древко в землю, прижимая его ногами, упираясь всем весом и готовился принять страшный удар о котором им рассказывали.

Когда ты делаешь одно и тоже десять тысяч раз, это впивается в память. Ты продолжаешь это делать даже во время гигиены или похода, даже во время сна тебе это снится и ты никогда больше от этого не избавишься.

Практика. Так много времени и сил.

И так бесполезно в настоящей сечи против тоже обученного и хорошо вооруженного противника. Потому что одна из первых стрел попала сержанту в лицо. Некому было кричать команды. Их оборонительный прямоугольник рассыпался под вражеским клином, разделился на три части и перемешался с врагом. Его щит вырвали из рук, было так плотно, что мечом было не замахнуться и он перевернул рукояткой вверх, чтобы разить противников хотя бы гардой. А потом в них ударила конница. Туда где должен был быть плотный строй из их копий.

— Ты, ты и ты. Выйти из строя! — Тайпен и ещё двое солдат подчинились команде, сержант отдал им честь и ещё громче прокричал: — За мужество в бою, магистр дарует вам доспехи и звание рыцарей. Завтра с утра преступите к обучению.

Пустоту внутри Тайпена заполнила радость, которая тут же померкла перед опытом, который он закончил переживать всего пару часов назад. Опыта, который он вообще смог пережить. Не было никаких команд, только хаос, толчея и крики. Его обжали со всех сторон его товарищи, так что он не мог двинуться, даже поднять оружие. А потом вдруг стало свободнее и ещё свободнее. Потому что его товарищи больше не стояли вокруг плотным кольцом. Они больше не могли стоять. И Тайпен в несколько секунд понял второе важное таинство. Он может умереть в любую секунду и практически никак этим не управляет. Это его очень удивило и сделало больно, ведь он толком то ещё не разобрался зачем вообще живёт и делает то, что делает.

Таинство, что он познал спустя ещё несколько мгновений было проще. Другие люди тоже могут умереть в любую секунду. Особенно, если он им поможет. Этим он мог управлять. Он рубил их неистово и настал момент, когда на поле боя с ним больше никто не пожелал сойтись.

После третьей битвы к нему подошёл новый сержант и спросил Тайпена, будет ли тот носить зелёный плащ. Тайпен, ещё не видавший рыцарей-асов, спросил, что ему нужно будет делать и зачем.

— Убивать, — ответил сержант. — Так, как ты уже убивал. Искать сильных противников и устранять их, искать слабые места в гуще боя, вести за собой остальных. Переламливать ход битвы по местам, когда командование и строй уже не могут помочь. Можешь владеть любым оружием, которое понравится и занимать любое место в строю. Черт тебя дери, рыцарь, вот бы мне ещё десять таких, которые бы так убивали.

Тайпен надел зелёные цвета и отношение к нему поменялось. Он больше не был одним из товарищей, мечом в строю, он стал чем-то большим. Словно какой-то огонёк во тьме на него смотрели и ориентировались. Если он идёт вперёд, значит нужно идти вперёд. Если он отступает, значит дело совсем плохо и нужно бежать. Тайпену это понравилось.



— Сними шлем, ас, хочу посмотреть в твои глаза, — Тайпен подчинился, лейтенант покачал головой. — Да-а-а. Так и знал. И что мне с тобой делать? С одной стороны в тебе меньше человечности и сомнений, чем в натяжителе баллисты. Ты вырежешь больше людей, чем весь твой отряд, но потом погибнешь всё равно. С другой стороны вижу в тебе и интерес и жажду знаний. Это опасное сочетание и оно должно быть направлено против наших врагов. Будешь носить жёлтый?

* * *
В первый раз Тайпен увидел Императора, когда был ещё рыцарем Тайн.

Он только вернулся из Второй Гуйайской компании, где провёл почти четыре года и проявил себя в нескончаемых и жестоких боях. Гуйай не покорился и во второй раз, но Тайпен, и ещё сотня таких же как он, простых воинов и командиров самых разных степеней, удостоились чести предстать перед самим Императором.

Зал Тайн, где их принимали, был огромен настолько, что в нём легко бы поместился целый замок. Словно его построили великаны для великанов. Тайпен никогда не видел ничего подобного. Сотня рыцарей, построенных в одну шеренгу, в нём терялась. Тайпен не мог отвезти глаз от колонн уходящих вверх до самого неба, и мраморной крыши с мозаикой, которая этим небом и казалась.

Они вытянулись по струнке, подняли головы вверх и отдали честь. Император шёл мимо них неспешно, смотря в пол. Глашатай озвучивал ему заслуги представших, и его голос громом разносился далеко вокруг. Тайпен боялся шевелится, как и все остальные, в Зале Тайн все звуки усиливались многократно.

За несколько значимых мгновений до того, как речь зашла о подвигах Тайпена, Император вдруг остановился напротив него, поднял свой ангельский лик, встретился с его перепуганными глазами на ещё несколько значимых мгновений и задумчиво покивал головой.

Император знал.



Знал о существовании Тайпена, знал его имя, то, чем он был и то, чем в Империи он станет далее.

В тот момент Тайпен прикоснулся к чему-то такому, что его вера из фанатичной… но то тлеющей, то разгорающейся огнём, вдруг стала тяжёлой, холодной и ощутимой, словно меч в его руках. Он ощутил себя стоящим на пороге бездны, которая вот-вот поглотит его, но на этот раз он страшно возжелал быть поглощенным её.

Император опустил взгляд на пол и продолжил свой путь.

Трона в Зале Тайн не было. Вместо него на постаменте лежала Книга Коам, содержащая все тайны мироздания, но написанная на языке, который никто из живущих не сможет прочитать. Император подошёл к постаменту, открыл книгу, нашёл страницу и погрузился в текст.

* * *
Вместе с сумерками Тайпен погасил огни в своих покоях и отдал своё тело движеньям и статике. Лишь редкий хруст его сухожилий и едва слышимые касания ступней о каменный пол после пируэтов и махов выдавали то, что он не спит.

Словно переплетённые канаты его мышцы прорезались сквозь кожу, когда он, стоя на руках, скручивал своё тело под немыслимыми углами и замирал так на долгие минуты.

— Скучно тебе, тень? — бросил он в один из тёмных углов.

— Магистр-бригант Байран и его Первый Экспедиционный Корпус потерпели полное и бесповоротное поражение в Четвёртой компании в Гуйай. — на этот раз Нидоу не шевельнуласьперед тем как ответить, и молчала достаточно долго, чтобы Тайпен на мгновенье подумал, что к нему послали убийц.

— И какое это имеет отношение к нашему делу?

— Я подумала, Вам будет интересно.

— Почему ты так подумала?

— Тени нашептали мне, — опасной змеёй Нидоу проскользила по стене ему за спину, куда он уже не мог повернуть голову, не нарушив своей позы. — Что между магистрами-бригантами Байраном Грозным и Тайпеном Искателем не всё гладко.

— Это тайна, которую бы ты хотела узнать?

— Нет, — ответила Нидоу откуда-то с потолка и замолчала.

— Императору не за что наказывать Байрана, — подумав, ответил Тайпен, расцепил ноги, вывел их вверх, затем себе за голову, встал на мостик, вытянулся, опустился на землю и, сплетя конечности, принял форму знака бесконечности. — Истинная цель его похода — отвлечь Гуйай от того, чем заняты мы. Когда Гуйай снова окрепнет и найдёт время и средства на нормальную разведку будет уже слишком поздно.

— И что будет, когда благородный Тайпен Искатель обрушит свой меч на головы несчастных правителей Зарии и Гуйай? — Нидоу спустилась с потолка и снова оказалась вне его поля зрения.

— Ещё один день.

Напряжение от движений и статики покинуло его в одной из поз, служащих для отдыха и расслабления. Пот его остыл и начал холодить кожу, чувство которое он теперь сравнивал с щекоткой, которую едва помнил по своим детским играм.

Тайпен расцепил захваты, выдохнул и встал.

— Разве тебе не нужно выполнять задачу, Нидоу? Ночь — это время теней, — произнёс Тайпен, не находя её периферическим зрением.

— Я уже изучила всё, что содержит их умиротворённое дыханье и сон, — ответила Нидоу, он почувствовал её дыханье между своих лопаток. — Все кроме Вас и стражи при дворе спят, словно дикие звери, следующие своему графику. Как дикари они не любят писать и оставлять бумаги и письма, в которые я бы могла заглянуть. Я жду пока они проснуться.

— И ты пришла сюда, чтобы узнать хоть какую-нибудь тайну?

Прежде чем она успела ответить, он резко развернулся и схватил её за горло. Сдавил, приподнял на носки, протащил по комнате и впечатал в стену. Она старалась не хрипеть и успокоиться, не сопротивлялась. Когда у неё перед глазами потемнело, и она не смогла уже держать голову прямо, он чуть приотпустил хватку, удерживая её на грани между сознанием и его потерей. Когда она была готова, он наклонился вперёд и встретился с её замутнёнными, расширенными зрачками. Сначала она почувствовал удовольствие и дрожь, проходящие по её телу от соприкосновения с тем, что она увидела в его глазах, но чем дальше она смотрела, тем больше из неё вырывалась хриплое дыхание и тем больше напрягалось её тело. Наконец, её зрачки сузились до почти невидных точек, затем расширились и она начала бороться.

От ужаса она закричала.

Глава 6 Золтан

— Экак размыло-то всё. — проворчал Савват, разглядывая месиво из грязи, когда-то бывшее дорогой. — Вроде ж не было дождя?

— Не было, — задумчиво ответил Золтан, поглядывая на чистое небо. — И костей не ломило моих. Речка может какая разлилась тут?

— Что-т не похоже. Мда. Не проедет тут обоз. Да и лошадей бы я не стал гнобить. Пешком пойдём, осмотримся?

— Да.

— Думаешь, опоздали уже? — спросил Савват, пытаясь сквозь чащу леса разглядеть что впереди.

— Даже если так… Дорога тут одна. По ходу разберёмся.

— Перестреляем их? — Савват усмехнулся, отгоняя от себя назойливую муху.

— Ещё не решил.

— Понял тебя, командир. Эй! Десятник! — рявкнул Савват. — Убирайте обоз с дороги, в чащу с глаз долой, выставляй своих в охранение. И смотри не заведи телеги в болото какое, почву выбирай твёрдую! Остальные цепочкой и вперёд на разведку.

Десятник кивнул и побежал к концу изогнувшейся по дороге колонны, выполнять приказ. Послышались крики, ругательства и команды. Коней Саввата и Золтана забрали, принесли им личное оружие: два длинных составных лука, четыре колчана стрел и два коротких меча.


Савват с неудовольствием поковырял своими тонкими ботинками грязь и велел принести ему сапоги попроще. Две телеги, что шли первыми, застряли наглухо. Десяток солдат пытался раскачать их и вытолкать, разгоняя лесную тишину нескончаемым потоком ругательств. Им было не привыкать.

— Мы нужны? — спросил его Четвёрка, один из Старших стрелков, так же с неудовольствием оглядывая грязь и глухомань, куда их занесла лихая.

— А как же? — ухмыльнулся Савват. — И с чего эт вам задницы просиживать? У нас охота и мы, думаю, заключим пари.

— Какое?

— Десять процентов с добычи тому, кто сделает смертельный выстрел.

— Идёт, — Старший стрелок ответил неприятной улыбкой и ушёл звать остальных из Старшей восьмерки.

* * *
— Скользко, Золтан, — проворчал Савват, борясь с мокрой травой.

— Вижу, — ответил Золтан.

Они ушли с дороги, которая всё больше начала напоминать болото, штурмовали лесные холмики и обходили ямы, образовавшиеся из-за оползней и схода грунта. Ужасный ландшафт даже для военного похода.

— Всё равно пойдём?

— Да.

— Почему да? Я думал мы по мокрому не воюем. Себе дороже. Ни арбалет нормально не зарядить, ни смыться, если горячо станет.

— Не ной. Нам нужно жалование платить людям. Одну цель уж как-нибудь заколупаем.

Савват неодобрительно поцокал языком, сплюнул в грязь и ушёл вперёд. Золтан бы мог его догнать, но стареющему телу всё меньше нравилась поспешность и резкость. За очередным поворотом тропинки, он увидел трёх стрелков из отряда разведки, остановившихся и разглядывающих землю у дерева.

— Что там? — окликнул он их, скользя вниз по жиже и переходя на лёгкий бег.

— Э-э-э, снег, Вашество, — заикаясь ответил один из них. — Натурально подморозило. Не время ажно для снега ж?

— Не время, — ответил Золтан, снова посмотрел на чистое небо и пошёл дальше.

Судя по тому, что им удалось разузнать у местных, встреченных по дороге, они уже должны были быть на месте. Впереди показались ветхие домишки, хлипкие заборчики и крыша колодца с выцветшей красной краской. Когда он подошел ближе, из-за дома вышел Савват.

— Нашли посреди леса юрту. Такие степянки и таёжники ставят. Внутри пусто. Охотники такую могли поставить, что вперёд нас вышли. Не справились они похоже. Или дёру дали.

— Что-то я не удивлён, что камысы не справились. Я бы им воды добыть не доверил. Больше бравады. Слабаки.

— Да, что с тобой, Золтан? — Савват не доверчиво покачал головой, внимательно изучая командира. — Обычно тебя за шиворот не вытащишь, если непонятки начинаются. Первый кричишь, чтоб отряд назад поворачивал. Ни за какие деньги, говоришь.

— Не твоё дело, — от грубости старшего товарища Савват надул губы, но заткнулся и развёл руки в стороны, как бы ожидая приказов.

На окраине деревни, почти сразу за последними домами, обнесённый лишь невысоким заборчиком из камней, был устроен деревенский погост. Около него стопилась часть бойцов и на что-то внимательно изучала.

— Рассуди наш спор, коммандир, — позвал его Тройка. — Колдовская эта хреновина или языческая?

Золтан перемахнул забор, прошёл мимо них и присел рядом со странной конструкцией из веток и грязи, сложенной между кустарников. Листва с них начала опадать, а трава вокруг пожухла и прижалась к земле.

— Колдовская, — ответил Золтан, когда он поднёс руку, волосы на ней встали дыбом, кожа пошла мурашками.

— И что нам делать с этой штукой? — Тройка потёр подбородок.

— Сжечь. Всё колдовское в огонь, — тихо произнёс Золтан.

— Давненько я тебя таким не видел, командир, — рот Тройки скривился в неприятной полуусмешке. — Чтоб дрожь брала. Сколько ж ты людей сжёг, пока с имперцами работал?

— Достаточно.

— Вот значит, в чём тут дело, — встрял между ними Савват. — Соскучился по старой работёнке? Или личные счёты припомнил какие с нечистой? Вот значит, на кой чёрт мы обозы в грязи зарыли и по этой запинде гуляем? А стоит оно того, Золтан? М?

— Не говори о том, чего не знаешь. Сожгите это. Прямо сейчас. И не трогайте руками. Десятник!

— Да, командир!

— Скажи солдатам перерыть дома, пускай ищут соль и масло и тащат всё к колодцу. Сам беги к обозу, пускай оттащат его дальше назад по дороге и выставят охранение. Реально выставят, а не для вида. Могут быть проблемы. Разрешаю сразу стрелять, если что не понравится или не понятно будет. Понял меня? Так им и скажи. Потом проследи чтобы от них сюда принесли факелы, одеяла, еду и воду. И захвати с моей телеги красную кожаную сумку. Сам её понесёшь. Головой за неё отвечаешь. Понял?

— Понял, командир, — десятник отдал честь и убежал исполнять приказы.

— Факелы? Мы что, тут на ночь останемся? — недовольно спросил Савват. — Во что ты нас втянуть хочешь?

— Не от нас зависит.

* * *
Много лет назад молодой и голодный оборванец по имени Золтан, стоял у пристани Владиса и поджидал какого-нибудь сытого и беззаботного торговца, возвращающегося на свой корабль.

Как назло в этот день торгаши были на удивление бдительны или не расставались со своей охраной. От голода рассудок Золтана начал мрачнеть, и он бы в шаге от того, чтобы совершить какую-нибудь глупость.

Он уже почти рванулся вперёд, надеясь на свою удачу и ноги. Хотел вырвать увесистую сумку у смуглокожего обладателя пуза, окруженного такими же упитанными охранниками.

За мгновение, как его пятки оторвались от земли, кто-то грубо схватил его за рукав, потянул и развернул на месте.

Таких людей он ещё не видел, хотя далеко не первый день стоял в ожидании добычи у кораблей со всего света. Хмурые. На лицах следы ветра и пыли, такие, словно они были в пути с тысячу лет. Усталость. Безразличие. Жестокая решимость. Костлявые, словно смерть. И пахло от них смертью. Не буквально, но он почувствовал это каждой клеточкой своего тела.

От такого взгляда душа Золтана ушла в пятки, и он не смог вытащить из себя ни грамма решимости или юношеской спеси. Инстинктивно втянулся живот. На секунду он решил, что уже когда-то обкрадывал этого человека и сейчас получит нож, который дойдёт прямо до позвоночника, царапнет по нему и распорет его словно свинью.

Но человек отпустил его. Несколько минут разглядывал его очень внимательно, особенно лицо и глаза, почти не моргал лишь немного вертел головой, дышал как-то по особенному, быстро и сбивчиво. Потом переглянулся со вторым, они кивнули друг другу, человек снова повернулся к Золтану, достал из-за пояса внушительный кошёлек и взглядом показал на него.

Золтан стиснулся зубы и кивнул. Просто у него не было никакого иного выбора и он понимал, что жизнь воришки на пристани оборвется в петле или на рудниках.

Так он познакомился с Империей Коам. Золтан так и не понял, как они его вычислили. В тот день на улицах были сотни оборванцев никогда не покидавших Владиса, даже никогда не выходивших за пределы его портов. И был он. Золтан, юноша восемнадцати лет, десять из которых он провёл в дороге, исколесив с отцом всю Узорицу.

Золтан стал их проводником и разнорабочим. Они платили втридорога, поэтому он исполнял всё, что велят и никогда не задавал вопросов.

Их путешествие не имело маршрута. Только цель. Они что-то искали. Указывали место на картах, и Золтан вез их туда, умело управляя телегой и находя спокойные и тихие маршруты, как и желали его наниматели. Как учил его отец, пока не умер в дороге.

Первая их крупная остановка состоялась в Кристалинке, большой и богатой деревне на юге Узорицы. Стояла жаркая середина лета, с ещё не убранных полей пахло так, что кружило голову.

Их встретили как дорогих гостей, может, приняли за торговцев или миссионеров, а может сытость им так вскружила головы, что они стали все из себя добрые и щедрые.

Золтан спрыгнул с телеги, ему в ноги сразу же кинулась чернявая лоснящаяся псина, без лая, сразу начала лизать ему руки и вилять хвостом, словно это он её кормил.

Пока его наниматели занимались своими таинственными делами, он остался сам по себе и без указаний. Подремал на телеге, посмотрел, как играют дети, посчитал птиц, собак и кошек, перекусил раза три — к нему просто подходили люди и давали еду, то лепёшку, то яблоко, то горшочек с дымящейся кашей, и к его нескончаемой радости поделились квасом и компотом, поставив к колесу телеги две немаленьких кадки.

— Спасибо Вам от сердца! — поблагодарил Золтан дородную улыбающуюся женщину за подарки.

— Будь как дома, сынок, ты наш гость дорогой. Наш дом — твой дом, — разулыбалась она.

Делать было нечего, даже вопрос охраны телеги не стоял — ни один из местных не посмотрел в эту сторону вороватым взглядом, который точно знал Золтан. Даже дети не проявили к нему интереса, предпочтя бегать за его странными хозяевами, которых почему-то не страшились. Видимо и не встречали никогда дурных людей.

Они к слову так и не вернулись и по их повадкам при везде в Кристалинку, Золтан понял — они тут надолго и торопиться не будут. Совсем измаявшись от жары и безделья, Золтан бросил телегу, предварительно захватив с собой воды и провианта. Он надеялся найти озерцо или речушку, скинуть с себя пыльную одежду, постираться и сигануть с разбегу в воду.

Почти до сумерек он бродил по извилистым тропам между бесконечных полей и редких лесков, но так и ничего не нашёл. Расстроившись, он побрёл назад и вдалеке увидел знакомую чернявую шафку, деловито семенящую куда-то от деревни.

Чуйка внутри у Золтана пару раз перевернулась, пощекаталась, и он пошёл за собакой. Буквально в метрах двухстах от последнего дома в деревне, мимо которого он во время своих поисков проходил мимо раза три, он обнаружил хитрую моську собаки наполовину погружённой в небольшенький, но норовистый ручеёк.

Было уже темно, сверчки запели, в домах зажглись свечи и лучины, а Золтан стянул с себя одежду и, оставшись в чём мать родила, полоскал её и себя заодно в ручье, тихонько напевая озорную песенку.

— Так-то банька у нас есть, барин, — от голоса внезапно раздавшегося в ночи Золтан чуть не упал на задницу.

Сердце его йокнуло от испуга, но спустя мгновенье совсем не успокоилось, а забилось ещё быстрее. Голос принадлежал девушке красоты настолько редкой, что Золтан потерял дар речи. Невысокая, с осиной талией, полной грудью, круглыми бёдрами, тонкими ручками и шеей, налитыми губами, большущими глазами и лоснящимися чёрными волосами почти до земли, почему-то не заплетёнными в косу.

Девушка улыбалась уголками губ, стеснительно клонила очи к земле, но украдкой поглядывала на Золтана, залившегося краской.

— Ты, наверное, барин издалека приехал? — её голос пьянил сильнее самого крепкого портового эля. — Много чего на свете видел?..

— Д-д-да, — заикаясь ответил Золтан и наконец догадался прикрыться.

— А наша деревня тут вот уж десятый век стоит. Ничего не меняется.

— Да! — почти выкрикнул багровый от стыда Золтан, попытался зашвырнуть себя в намокшие штаны, но они оказались сильнее и натянулись только до бедёр. Незнакомка хихикнула, наблюдая за мерцающим при свете луны задом Золтана, его тихой руганью и нервной борьбой.

— Негоже, барин, в ручье мыться, когда банька натоплена. Не звери ж мы, люди. Пойдём-ка я тебя провожу. Посидим с тобой, горилки выпьем, расскажешь мне, какие там страны видел. Одна я. Без мужа. Не бойся, недалеко дом.

Стиснув зубы и обнажив мышцы Золтан всё таки победил свои портки и, сгорая от стыда, встал. Девушка смотрела на него, тепло улыбалась, глаза её горели.

В тех делах Золтан был не силён. Но тут и дурак бы понял всё. Золтан собрался. Подумал. Решился. Ну какой подвох может быть от селянки? Всё женщины на иностранцев падки, это он давно приметил. А тут она всех мужиков, наверное, с детства-то и перевидала, деревня маленькая.

Кивнул Золтан, да пошёл за ней.

Перед домом они остановились. Из трубы шёл дым, на улице стоял накрытый стол, кошка при его приближении зашипела и бросилась прочь.

— Ты, барин, заходи не стесняйся. Через сени пройдешь, а там и баньку увидишь.

Золтан открыл дверь, зашёл, снял обувь и застыл в проходе в нерешительности.

— А ты? — спросил он.

— С собой меня зовёшь? — она хитро улыбнулась, щёки её покраснели, она застенчиво опустила глаза и прошептала, —Приглашаешь меня?

— Д-да, — смущаясь, произнёс Золтан.

— Ну и славно, барин. Ты иди, парься. А я сейчас приготовлюсь. И к тебе зайду.

Золтан проглотил комок в горле, отвернулся, пронёсся по полутёмным сеням, на ходу сбрасывая проклятые портки, открыл рывком дверь, не в парилку, а в спальню, чертыхнулся, вернулся и открыл нужную.

Было ещё не жарко, только дровишек подбросили, а с Золтана пот сходил ручьём, нога тряслась как у зайцев бывает. Девушка всё не шла, только больше распаляя его. Золтан встал, подошёл к кадке, зачерпнул оттуда холодной водицы и окатил себя, чтоб хоть немного успокоится и не осрамиться раньше времени.

Снаружи послышался шум, но в дом никто заходить не спешил. Застеснялась она или нет, но Золтан уже не мог просто вот так взять и отпустить всё. Рывком он открыл дверь, прошёлся по полутёмным сеням и вышел на улицу.

Вместо красавицы ему навстречу неспеша брёл мужик в обнимку с широкой бабой с косой до пояса. Они пошатывались, от них пахло потом, лугом и алкоголем. При виде его, выходящего из дверей, он застыли:

— А ты ещё что за хрен? — закричал мужик и поднял кулаки. — Ты какого лешего в мою хату залез? Тебе кто позволял?!

Баба закричала и замахала руками, а мужик пошёл на него. Ничего не понимающий Золтан отступил назад в сени, оглянулся, красавицы, что заманила его в ловушку, нигде не было. Мужик отрезал путь к отступлению, за его спиной спряталась баба, сжимая в руках полено, наскоро подобранное с дровницы.

— Ты что, упился вусмерть? Срамота-то какая! А ну пошёл прочь, негодяй! — бранился мужик.

Золтан совершенно оторопел, попятился голым задом, упёрся в шершавую стену, сполз по ней до пола, и выставил вперёд руки — чтоб не так сильно побили.

— Ну-ка мать, проверь-ка Андрейку нашего, — пробормотал мужик, не сводя глаз с Золтана, его жена бросилась к спальне, открыла дверь и замерла.

— А ты ещё что за бестия? — изумился мужик.

В спальне, в детской кроватке, освещаемой луной от окна, мирно посапывал младенчик, которого Золтан и не разглядел, когда вломился туда впопыхах. А над ним стояла девушка, которую он так захотел. Она была полностью голой, её взгляд стал орлиным, а черты острыми, нечеловеческими, будто резали её идолом из камня. Лишь волосы её остались чёрными и лоснящимися.

Мать завопила, да так что кровь в жилах застыла. Черноволосая метнулась вниз, как змея, схватила зубами ребёнка за горло, вырвала его из кроватки, метнулась вперёд, сбила бабу с ног, ловко увернулась от рук мужика.

Застыла в сенях, в полный рост, смотря прямо в глаза Золтану. И столько в этом взгляде была зла и упоенья, что Золтан похолодел весь, побледнел, да обмочился.

Черноволосая изогнулась плетью, прохрустела вся, как шея у покойника на виселице, да обратилось той дворнягой, что в ноги ему кинулась и ручей показала.

Встала на четыре лапы и скрылась в ночи с младенцем в зубах. А мать его ещё долго выла.

* * *
— Ты чего так лютуешь, командир? — со смехом проворчал Четвёрка. — Думаешь, забыли наши парни, как надо воевать? Науськать их хочешь? Меня так отец не воспитывал.

Золтан не ответил, он вздрогнул и посмотрел на стрелка так, что тот поперхнулся и отбежал от греха подальше. За секунду до этого Золтан услышал, как наяву детский плач в тишине.

С двадцати восьми оставшихся арбалетчиков сошёл уже третий пот. Под крики десятника и ругань Старших они разобрали практически все строения, сделанные из досок и мелкого сруба, сколотили из них щиты и установили баррикады вокруг колодца.

— Ещё нашли колдовские знаки? — спросил Золтан, пробегавшего мимо десятника.

— Никак нет, Вашество, в доме какие-то каракули были кровью по стенам, мы его спалили, как Вы велели. Но больше ничего. Окрестности тоже оббежали на всякий.

— Отлично.

Ближе к сумеркам центр деревни стал напоминать дощетчатый форт в миниатюре и ещё до того, как солнце, скрылось десятки факелов и горелок его осветили.

— И-и-и… и с кем воевать-то будем, Вашество? — десятник непонимающе оглядел позиции и готовых к бою стрелков. К ним подошли Тройка и Четвёрка глядя на него с явным беспокойством и неодобрением.

— Увидите скоро, — ответил им Золтан, — Ты, Тройка, всё узнать хотел, где я так стрелять научился. И подмечать всякое взглядом острым. Я тебе отвечал всегда, что тренировками добился, а ты не верил всё. Только вот я тебе не договаривал. Не для дичи или для пушнины с натянутой тетивой по три часа стоял, пока она не лопнет. Не на кабанов по тысяче стрел каждый вечер спускал. И не на рыцарей или конников. Не на людей я тренировался, Тройка, не на людей. Думал я, что жизнь эта меня оставила, а ан нет. Есть нам ещё, что друг другу сказать, — Золтан схватил с земли сумку, забрался на одних из помостов и прокричал: — Ну? Кто в нечистую силу не верует?

Ему никто не ответил. Огонь выхватывал изможденные и непонимающие лица солдат. Золтан опустился на колено, подрагивающей рукой раскрыл сумку, перерыл её содержимое и достал блестящую металлическую трубку. Встал, набрал в лёгкие воздуха, прислонил её ко рту и подул, что было сил.

В глазах своих бойцов он выглядел ещё большим безумцем, потому что звук, что издал свисток, не был слышан человеческому уху. Пока солдаты перешёптывались, а Савват неодобрительно качал головой и все больше мрачнел, Золтан три раза набирал воздух и подносил трубку ко рту.

— К бою, — хрипло закричал сказал он, так что все вздрогнули, но никто не шелохнулся, Золтан сказал уже тихо: — К бою, собаки! К бою, сказал!

Перешептываясь и переглядываясь, с явной неохотой солдаты распределились по периметру, зарядили арбалеты, упёрли их в землю, принялись всматриваться в окружающую темноту, то и дело с опаской оборачиваясь на командира.

— Это представление может нам дорого стоить, Золтан. Бунта хочешь? Мне им что сморозить, что ты упился до горячки? — прошипел на него Савват.

— Заткнись, — бросил Золтан и кинул ему свисток. Савват тут же поймал его и непонимающе повертел в руках, — Не выпускай из рук. Когда скажу «свисти» — просвистишь. И не спорь. Сам всё увидишь.

Золтан развернул свёрток со своим луком и взял из колчана четыре особенных длинных стрелы, с тяжёлым наконечником в виде полумесяца. Одну он уложил на тетиву, другие три зажал между пальцев, остриём вниз.

Факелы трещали в темноте, стрелки переглядывались и лишь изредка перешёптывались, ещё побаиваясь своего командира.

— Стой, кто идёт? — вдруг пробасил один из арбалетчиков слева.

Золтан ту же рванулся к позиции, встал за бойцом и заглянул в темноту через его плечо. Метрах в пятидесяти около дерева показалась человеческая фигура.

— Стой, кто идёт? — громче отчеканил арбалетчик, вскинул своё оружие, фигура не шелохнулась и не ответила.

— Давай, Савват, — приказал Золтан, мягко отодвинул арбалетчика, занял его место и вскинул лук.

Савват пожал плечами, припомнил чертей и карлиц-куртизанок, вздохнул обречённо и поднёс свисток к губам. В ту же секунду фигуру скрючило, и сложило пополам, её руки вскинулись к голове и прижались к ушам, словно она встала рядом со звонящим колоколом.

— Не понял… — прошептал Савват, растерянно всматриваясь в темноту, и ещё раз подул в свисток. Фигура снова скрючилась и ответила ему воплем от которого всё вздрогнули, а Золтан улыбнулся, расправил плечи, натянул тугую тетиву и пустил её.

Стрела чиркнула в районе шеи, фигура отшатнулась назад и упала.

— Что это было, чёрт дери?.. — спросил Савват дрожащим голосом и очертил круг по груди. — Колдунство какое-то? Что за свистулька чудная?

— Смотри щенок, внимательно смотри. Не видал ты такого, не показывал я тебе. И надейся, слышишь меня… в ночи молись Всематери, чтоб больше такого никогда не видеть. И прости меня. Все меня простите. Не мог я мимо пройти, — шептал Золтан.

Фигура неуклюже поднялась на ноги, от её головы отделился серьёзный лоскут, то ли часть скулы, то ли щеки, то ли челюсти.

— Бес меня забери! Живой! — прокричал Савват.

Золтан снова натянул стрелу, прицелился чуть ниже тазобедренного сустава и поочерёдно выпустил туда стрелы, которые держал наготове. И двух бы хватило, чтобы полностью отделить ногу от тела, но Золтан специально взял с запасом и положил стрелы внахлёст. Цель упала и теперь беспомощно барахталась на земле.

— Теперь надо спалить, — ухмыляясь, проскрипел Золтан. — Стрелки! Огню! И залп. Сразу залп!

По его команде почти слаженно, стрелки потянулись к своим поясным сумкам, достали оттуда тряпицы, перемешанные с соломой, намотали их на наконечники заряженных стрел, полили их маслом из дополнительных фляг и подожгли от факелов.

— Огонь! — скомандовал Золтан.

Град огненных комет устремился сквозь темноту к беспомощной цели. Стрелы разбивались рядом, разбрасывая огоньки по земле, пролетали мимо, и лишь несколько воткнулось в лежачую цель.

— Вот, псы, — ругнулся Золтан и недовольно покачал головой. — Что по темноте разучились стрелять? Вас опять под Василевск сводить?

— Ещё раз! — закричал Савват, пытаясь придать своему голосу смелости и с испугом поглядывая на командира. Таким он его ещё не видел.

Со всех сторон послышались удары арбалетов о землю, скрежет колёс, скрип натягивающейся тетивы и отборные ругательства.

— Быстрей, собаки! Нечистая ждать не будет! — прошипел Золтан.

— Смотри, командир. Встаёт!

Золтан хмуро повернулся и оскалился. Фигура действительно вставала. И нога и голова вернулись на место.

— Цельсь! — прокричал Савват. — Пли.

Зычно ударили натянутые струны. Град огоньков устремился к цели. В темноте что-то блеснуло, цель пришла в движенье, ловко увернулась от части стрел и часть отбила, словно кошка лапами.

— Ты смотри, голыми руками что ли ловит? — присмотрелся десятник. — Это что ж такое? Покойник незаложный? Нам чего делать-то, командир? Если ж он не убивается!

— Заряжай, — приказал Золтан, оставил позицию и пошёл к своей сумке.

— Слышали его? Заряжай! — поддержал Савват и повернулся к Семёрке и Восьмёрке. — Тащите-ка мою игрушку.

— Расступись! — крикнул Четверка, растолкал арбалетчиков, вскинул лук и начал посылать стрелу за стрелой в сторону цели.

Нечистая снова издала леденящий вопль и, отбивая стрелы, пошла вперёд. Они были ему нипочем. Последний залп почти в упор, тварь даже не отражала. Дала утыкать себя словно ижа и перемахнула через первый из оборонительных щитов. Бойцы отхлынули назад без всяких команд, часть успела перезарядить и снова дала залп. Без толку.

— Мечи наголо! Колоть тварь! Не давать победить! — заорал Золтан, схватил колчан с земли, перекинул через плечо, пошёл полукругом вокруг цели и стал посылать стрелы одну за одной.

С каждым попаданием чудище чуть вздрагивало, дышало тяжёло и сопело, но не двигалась секунд пять или шесть, изучая сбившихся в кучки стрелков, не решающихся сделать первый шаг.

— Расступись, мать твою! — послышался крик Саввата.


Не был он таким уж асом среди стрелков, и с луком и с арбалетом показывал результаты чуть выше среднего. Но звание Двойки носил не зря — когда отряд отступал и сокращал дистанцию, он и пара его протеже начинали наступать и били врага с двух-трех шагов, оставляя от штурмующих позиции гору трупов, заставляли их отступать и снова оказываться под огнём всего отряда. Так и положил народу, чуть меньше чем сам Золтан.

«Игрушка» Саввата была чем-то средним между тяжёлым пехотным арбалетом и полноценной балистой, прицельный выстрел из неё был возможен только с бронированного фургона, бойницы или триноги, а натягивали её в четыре руки как минимум. Но била она куда дальше всего, что было в отряде. С помощью неё Савват любил подрывать боевой дух штурмующих их позиции, прострелив насквозь смельчака или даже офицера, который ошибочно посчитал, что находится в безопасности.

До цели было всего шагов пятнадцать, она не двигалась, а Савват был очень смелым. Он выстрелил, уперев орудие в бедро. Ручная баллиста скакнула назад и вверх, чуть не расшибив ему голову. Заряд достиг цели. Чудовище завыло, повалилось на спину и завопило, сжимая сквозную дыру в брюхе.

Золтан не стал кричать приказы, их всё равно никто не воспринимал от страха и напряжения. Тренированным движением откинул колчан за спину, раздвинул тетиву, протиснулся в лук, освободил руки, сорвал с земли зажжённую масляную горёлку и опрокинул её содержимое на тварь.

Вот теперь тварь завопила и загорелась по настоящему.

В полной тишине, словно парализованные стрелки смотрели как догорает нечистая, как в ночи растворяется её вопль и как от её отвратительной наружности не остается и следа, кроме кучи вонючей грязи.

— Всематерь меня защити, — прошептал Тройка, не в силах отвести взгляд от дымящихся останков. — Я чуть не обоссался.

Золтан не ответил, неотрывно смотрел туда же, словно ожидая какого-то подвоха. Савват первый пришел в себя, раскрутил флягу, жадно отпил несколько глотков и вылил её содержимое на свои пропотевшие и всклокоченные волосы.

— За такие страсти маловато мешка будет, — проворчал Четвёрка. — Честно, братцы, я один момент я подумал, что оно щас рвать начнёт, как бешенный пёс бросится. Глаз у этой твари я не разглядел, но словно в них и увидел картину эту. Эй, Золтан. Прости, что говорил о тебе за глаза. Ты ещё не стар отряд вести. Мне бы твои яйца. А я думал ты по тупости своей людей не боишься и на них волчарой смотришь.

— Тихо, — прошептал Золтан, не поднимая глаз.

Савват слишком поздно почуял неладное. Успел услышать топот босых ног, лишь за шагов двадцать или тридцать. Второе чудище вмиг перемахнуло через заграждение и врубилось в одного из стрелков, переломив его пополам ударом когтистой лапы.

Раздался вопль, затем крики и начался хаос. Порождение мрака больше не стояло на месте, ожидая их стрелы, оно мелькало в свете факелов и горелок сгорбленной тенью, распрямляясь, чтоб кинуться или ударить.

Савват единым движением извлёк меч и стилет и двинулся навстречу. Его мало заботили вопросы чести, он специально зашёл за спину и, хорошо оттолкнувшись ногой, вогнал оба лезвия твари в спину на всю длину. Он ожидал, что тварь если и не сдохнет, то хотя бы отвлечется, но вместо этого она увлекла его за собой, словно дикий и необъезженный конь, которого он посмел в первый раз пришпорить.

Оружие завязло в теле плотно, что было очень необычно, ведь Савват бил точно под рёбра снизу вверх. Он упёрся ногами, надеюсь хотя бы замедлить, но было похоже что он пытается остановить быка. Стрелок не робкого десятка подбежал слева, крутанулся и с двух рук обрушил на череп твари свою палицу. Что-то хрустнуло и Савват оказался лицом к лицу с нежитью, шею которой развернуло от удара под неприятным углом.

Оно зашипело, и попыталось схватить Саввата, но запуталось в своих же руках. Подошёл Золтан. Неспешно и очень внимательно разглядел тварь, достал из пальцев стрелу, натянул лук в полную силу, приставил к черепу твари и спустил.

Свистнуло.

На удивление стрела не прошла на вылет, а застряла. Когтистые руки мирно опустились, чудище ослабло и осело на колени.

— Серебро, — протянул Золтан. Савват уставился на свои побелевшие пальцы и наконец отпустил рукоятки. — Нечисто тут дело.

— Нечисто? — заорал Савват. — Ты куда нас завёл, командир? Сколько тут этих тварей? Сколько мы протянем? Отвечай, старик!

— Тварь-то одна. Умирать не хочет.

— Как это одна? Первую мы спалили! — закричал Савват. — Ты с ума сошёл, Золтан? Поехал кукухой? Мне командование брать и людей уводить?

— Присмотрись. Они одинаковые. Размер один в один, как две капли воды. Не бывает такого. Ни в природе, ни у них… на той стороне.

Вдалеке снова завыло. Бойцы дрогнули, опустили оружие и сбились в кучу в центре, опасливо озираясь в темноту.

— Что делать? Отвечай, старик! — орал Савват.

— Я… я не знаю. У меня не так много осталось, я давно не охочусь. Щас, родненькие. Щас. Есть кое-что.

Не обращая внимания на кричащего Саввата, Золтан снова бросился к своей сумке, пнул её и вывернул содержимое. Понимая, что от старика уже нет толка, Савват, вырывал из мёртвой туши своё оружие и повернулся к отряду.

— А ну собраться! Вы что, собаки, первый день в бою?! Поднять оружие! Заряжай! Готовьсь! Стройсь!

— Щас, родненькие, щас, только прицелится дайте, — причитал Золтан, роясь в своём хламе.


Бойцы не были ни собраны, ни готовы, когда тварь снова перемахнул через щиты. Они смотрели на своего ополоумевшего командира и просто не смогли взять себя в руки. Савват бросился в атаку, тварь ловко пригнулась к земле от его удара и тут же отбросила его нелепым толчком в грудь. Кирасу вмяло, Саввата шмякнуло об землю и ещё больше прошиб себе дыхание, захрипел и затрясся, но поднял голову, чтобы увидеть, как тварь снова начнёт рвать его бойцов.

Золтан вскинул лук, слегка натянул тетиву, прищурил глаз и отпустил пальцы.

Тонюсенькая цепь, примотанная к лёгкой стреле, упала на подходящего мертвяка, словно была громадной якорной цепью галеона. Вмиг разбила его, словно град камней со стены, скрутила, утянула к земле и прижала под своим весом. От его чёрного тела пошёл пар и удушливый запах гнилости и горящей плоти.

Золтан с прытью, словно ему снова было двадцать, вырывал из колчана три стрелы, запрятал их между пальцами, не жалея коленей, прыжками дорвался до твари и всадил ей все три стрелы в голову и руки, пригвоздив её к земле. Отбросил от себя лук в сторону, словно мусор, в изящном подкате ушёл вниз, обхватил чёрную голову, прижался к ней своим лбом и что-то прошептал. Вдалеке хлопнуло, как от бомбарды, цепь покраснела, раскалилась и вдруг испарилась в воздухе, тварь дёрнулась и затихла. В той стороне откуда пришло чудище затрещало и засияло зарево от быстро расходящегося, словно по сухому лесу, пожарища.

— Убили? — прохрипел Савват. — Скажи, что убили! Перекличку давай! Де… десятник!

— А колодец? — ледяным тоном спросил Золтан едва отошедшего от ступора десятника. — Вы осмотрели колодец?

— Ну… ну да, командир. Трупы там накиданы. Нельзя пить.

— А на дне там что?

— Так мы ж м… энто, не спускалис туда. Вынсоко, да и зачём?

— Дура-а-ак, — протянул Золтан и развернулся к чёрной дыре, вокруг которой они и возвели свои укрепления.

Чёрная рука уже перемахнула за его борт, а за ней и чудище, на котором не было и царапины. Пустые глазницы встретились со внимательным взглядом Золтана, прошлись по перепуганным лицам бойцов. Чудовище распрямилось в полный рост, с паром вытолкнуло из себя воздух и завыло.

Глава 7 Вацлав

Год выдался тяжёлым даже для сынов севера. Под конец зимы встали такие морозы, что треть скота погибла или пострадала до непригодности. Почти на всех хуторах кто-то замёрз насмерть или тяжёло заболел. Вокруг Валашки не осталось ни одного дерева, всё пошло в топку, чтобы хоть как-то прогреть избы. Все реки и ручейки промёрзли, где-то даже до дна. Беспощадный лёд взялся даже за море и казалось, что он вот-вот поглотить небо и закрое солнце.

Впервые в жизни Вацлав забросил реставрацию родового острога. За несколько лет до этого его покинули последние помощники-добровольцы, и он остался единственным строителем и стражем. Чтоб на дрова не растащили.

Зима уходила тяжёло, с боем. Снег то оставлял землю, то возвращался снова, боролся за эту землю, так же как боролись люди Вацлава. Все устали от зимы. А весной пошли дожди. Промозглые и бесконечные, они превратили землю в болота, поставив их караулом у самого порога смерти. Дороги размыло так, что Вацлав даже и не узнал, сколько семей умерло голодной смертью в дальних хуторах. Хоронили их ещё месяц. Земля отвергала трупы, шла трещинами, дыбилась и выплевывала их, заставляя снова долбить её и копать.

Вода уничтожила погреба, просочилась в амбары и землянки, забралась под полы и выгрызла крыши. Не было от неё спасенья и многие запасы погибли. И лишь за месяц до лета, погода хоть как-то поправилась.


Первые тёплые дни встречали без праздника. Нечем было праздновать. Выжить бы.

Семена и саженцы распределили между всеми. Так он приказал. Помолились чуждой Всематери, попросили не испытывать их больше, принять на этой земле, как она принимала остальных. И стали сеять.

А пока посевы всходили, решили они ходить на охоту, по грибы, да рыбачить, как делали их предки. Так бы и протянули до урожая.

Как только дороги притоптались, в Валашку приехали всадники. Вацлав снял со стены топор, закинул косичку-бороду за плечо и вышел к ним. Ярион, князь Поморска, слез с лошади, сам подошёл к телеге и кинул к его ногам мешок зерна, пожелал всех благ. Вацлав не сразу опустил топор. Не привык он, что соседи приезжают помогать.

* * *
Лето было тёплым, но не жарким.

Дожди обильно поливали их урожай, но теперь знали меру и давали земле просохнуть. Никогда у них ещё не было такого урожая. И остатки их зерна и то, что привёз князь, и овощи — всё взошло, да так, что не знали куда девать. Даже продали часть за бесценок соседям, чтоб им было чем скот кормить.

Так им показалось во всяком случае, ведь они специально не стали считать сколько их осталось на этой земле. Просто жили дальше, но в этот раз запасов наделали на зимы две вперёд, вскопали новые погреба на горе, подальше от грунтовых вод и ручейков. Князь заезжал ещё три раза. Всякий раз с помощью. Коров привел, свиней, овец, лошадей, телегу железа, какого-никакого, но всё таки под инструмент подходящего и советов надавал, как прожить в таком краю, который и на лето жаркий и на зиму лютый.

К концу лета, Вацлав снял со стены свой топор, вплёл в бороду красную ленточку, побрил голову до блеска и поехал к князю Яриону на празднование. Как раз после сбора урожая родился у него третий сын. И помня о том, что Ярион делал по весне, Вацлав решил предложить ему свой топор. Выкованный, из метеоритного железа ещё прапрадедом-основателем Валашки, с длинной ручкой из чёрного дуба, переплетённой кожей. Самая ценная вещь, какая когда-либо была в Валашке. Князь Ярион бы его не взял, на кой чёрт ему эта вещица в самом деле, и тогда Вацлав бы дал ему справедливую клятву — обрушить этот топор на голову каждого, кто удумает причинить вред доброму Яриону или его семье. Как тогда он обрушил на Чёрной горе, но не во имя славного князя Яриона, а чтобы блудливые тмонги не вырезали его деревню и не забрали жён.

Гулянья должны были затянуться аж на неделю. Вацлав не особо спешил и гнал коня, наслаждался беззаботной дорогой, красотой леса и рек и приближающимся запахом и видом моря.

До этого Вацлав никогда не был в Поморске. Памятуя о своей нелёгкой судьбе и коварстве врагов, племя Вацлава предпочитало жить в труднопроходимых местах, подальше от всех и старалось реже попадаться иным людям на глаза. Такова во всяком случае была молва, которую щедро сыпала на землю семья Вацлава с тех пор как их вообще пустили в этот край.

Вацлав оказался совершенно не приспособлен к шуму и видам большого города. Он был поражён высотой стен и толщиной ворот, количеству камня уложенному на мостовые, и улицам, ровным улицам, которые были так не похоже на холмистый рельеф Валашки.

Всюду сновали люди. Вацлав оглох, никогда он не видел столько людей, не встречал за жизнь и сотой части это беснующийся и не затихающий ни на секунду толпы.



Ярион принимал гостей в зале настолько большом, что туда бы влез весь вацлавский дом. Он сидел на возвышении, на своём троне и правил, с горящим взором и прямой спиной, словно сошедший с древней иконы, вроде иконы святого правителя Мариака, бережно хранимой в вере Вацлава.

Он разговаривал грозно, взмахами могучей руки с перстнем решал судьбы просителей, изредка позволял целовать её. Но… как-то только он увидел внизу Вацлава, он вдруг улыбнулся совсем не грозно, поднялся со своего трона, сбежал вниз и пожал ему руку, как жмут товарищу и дорогому другу, да ещё и склонил голову, в знак то ли уважения, то ли чего то ещё, что Вацлав совсем не понял.

— Хорошо, что приехал, князь Вацлав! — воскликнул он. — Счастьё у меня. Сын родился! Ропопортом назвали. Гулять будем. Хорошо, что приехал!

Вацлав удивился, тому что князь назвал его князем, ведь по их обычаям, был он всего лишь конунгом… вождём, не по праву крови, а по праву силы, который мог всё своё положение в миг растерять на дуэли с конкурентом или кем-то обиженным.

Вацлав сжал кулаки, стиснул зубы от порыва чувств, хотел склониться к ногам Яриона, кинуть к ним топор, шептать слова клятвы, но князь быстро извинился и снова вернулся на трон. Был у него день просителей, и ему нужно было выполнить княжеские обязанности.

К Вацлаву же подошёл слуга и за руку отвёл в его покои. Вацлав снова поразился — ему одному предоставили комнату и кроватью и окном. Её не надо было ни с кем делить, и она была вполне добротно обставлена, да на столько, что там было лучше и чище, чем в его родной избе. В замке таких комнат было не счесть, но князь выдал ему ещё и хорошую. Четверых сопровождавших Вацлава мужчин поселили в большой спальне напротив, каждому предоставив по кровати. Хотя они и готовы были ночевать в конюшне или под открытым небом. И даже принесли им еду и напитков — скоротать время до вечера.

* * *
Как солнце начало клонится к горизонту, их позвали на пир. Вацлав нацепил чистую рубаху и обмылся в тазу водой. Оружие и родовой топор их вынудили оставить в покоях, с чем Вацлав согласился. «Негоже пить с ножом на поясе», говорили у них в селеньях. Он всё равно хотел остаться с князем с глазу на глаз и без свидетелей сказать князю, что у него на сердце.

Вацлав никогда не видел таких гуляний. Казалось весь город охвачен ими, все без исключения улицы и все дома. Даже на палубах кораблей, горели огни и мелькали человеческие силуэты. Отовсюду лилась музыка и песни, сплеталась между собой в причудливые мелодии, и чтоб заглушить их приходилось почти кричать.

Слуги довели Вацлава до зала и провели через охрану внутрь. Столы убрали к стенам, заставили их едой и выпивкой, а в центре зала отвели место для музыкантов, пляса и бесед. Гостей было может сотня или две, они приходили и уходили, а Вацлав не успевал подмечать детали и лица в карнавале красок и чудных одежд.

Он отошёл к столам, вжался поближе к стене, попытался впихнуть в себя побольше еды, пил и старался, чтобы его кубок не пустел. К счастью, тут он казался чужаком и никто особо не изъявлял желания развязать с ним беседу.

Вацлав ждал своей возможности и наблюдал за хозяином гуляний. Князь лихо отплясал чудной танец с девушкой, одётой в чёрную строгую одежду, то ли из перьев, то ли из чего иного, для чего Вацлав названия так и не придумал. Ярион запыхался, вышел из толпы с ней под руку, немного перевёл дух, отпился из кубка, поболтал с несколькими пышно одетыми господами, встретился с Вацлавом глазами и сам пошёл к нему.

— Вацлав, друг мой! Знакомься, это Ева Плезир, торговый посол Империи Коам, дорогой гость моего двора. Ева, знакомься, это Вацлав Черногор, князь Валашки, наш друг, сосед и защитник нашего северного и западного края.


Вацлав неуклюже поклонился, чем вызывал незлобную улыбку у князя:

— Госпожа Ева и её помощники здесь чтобы заключить с нами торговый союз. Я уже познакомил её с князём Донцка и теперь знакомлю с Вами, дорогой друг. Всё-таки такие союзы дело общее и нешуточное. Пообщаетесь, а потом выскажете мне своё мнение.

— Вы спрашиваете моего мнения… заключать ли Вам союз для торговли морем с богатой страной, князь Ярион? — Вацлав не смог скрыть своего изумления.

— Ну… конечно, — как ни в чём не бывало ответил князь. — И не торопитесь с ответом. Мы будем гулять неделю. И для дел время тоже найдётся.

На этих словах Ярион ещё раз улыбнулся ему, крепко хлопнул по плечу и удалился к другим гостям.

— Так Вы… тоже князь? — спросила Ева, словно мелкая собачонка поглядывая на Вацлава снизу вверх.

— Ну… — ответил Вацлав. — Выходит так. Хотя деды конунгами ещё звались. Но тут земля другая. Будем привыкать.

С видом важной птицы Ева обошла его кругом и оглядела с нескрываемым женским интересом.

— Хм. А Вы… крепкой породы. Плечи какие и шея… Добротное семя.

Вацлав опустил глаза и у него как-то пересохло во рту. Никогда он не встречал подобной женщины. Её волосы были очень прямыми, почти не вились и были уложены в нечто, что Вацлаву напомнило некое гнездо или нечто подобное. Её глаза цвета изумрудов, подобные он видел в живую лишь раз, были подведены чернилами, но не так, как рисовали их женщины, когда жили у моря и воевали так же, как мужчины. Её губы и скулы были тонкими, словно она болела или голодала, но при этом она совсем не выглядела измождённой. Её руки и плечи никогда не знали работы, на вид она была хрупкой и гибкой, словно молодая берёзка. Она держала голову и спину прямо, словно высеченная из камня статуя, но двигалась плавно, словно кошка.

Она настолько отличалась от женщин, которых Вацлав видел ранее, что ему показалось, что она вообще не человек, а богиня или колдунья-воительница, сошедшая прямо с Небесного Корабля. Неземная красота.

— Никогда не видела такой длинной бороды, — голос Евы звучал будто какой-то музыкальный инструмент, так хорошо был поставлен. — Сколько Вы её отращиваете?

— С того момента, как из моего лица полезли волосы. И с того момента, как я выиграл первую схватку. Зим двадцать.

— Ваши предки пришли с далёкого севера? — с придыханием спросила Ева.

— Откуда ты знаешь?! — насупился Вацлав и навис над ней. — Ты ведьма?

— Нет, князь, я не ведьма, — Ева широко улыбнулась и отстранилась от него, плавно прокрутившись вокруг своей оси. — Просто меня хорошо учили и я много читала. Только у бинордов был такой обычай… растить волосы и заплетать их в косы. Хранить как знак особой чести и принадлежности… и сбривать их рукой врага вместе с головой, или же своей… в случае поражения. Если они, конечно, переживали это самое поражение, что было изрядной редкостью. Я слышала, что даже женщины жили так.

— Да. Это правда, — Вацлав посмотрел на неё с испугом и недоверием. — Но… как? И где? Где ты могла прочитать наши руны? Всё осталось далеко на севере.

— В книгах, князь. Это такие…

— Я знаю, что такое книги, женщина! Я умею читать!

— А-а-а, вот в чём дело. Вы удивлены, князь, что кто-то написал о Ваших предках книги… — в задумчивости протянула Ева, скрестила руки на груди, посмотрела куда-то вдаль и отпила из кубка. — Про Ваш народ было написано множество книг. Как и про всё значимое и великое. Мне посчастливилось читать их в детстве, и признаться… это были счастливые часы, которые навсегда врезались в мою память. У меня дух захватывало… от походов Барнадра, от покоренья Иораном скованного льдом Кьёльвира, от легенды о Проклятом Кольце или о Сенуа… о том, как она спустилась в Хель, чтобы вернуть убитого возлюбленного… Ах… что за истории…

Глаза Вацлава округлились ещё больше. Ева отвернулась от него, ещё больше расправила плечи, громко и с чувством прочитала:

…Холодных рек теченье бури,
Лишь закалило Иорана.
На берегах Суруги,
Оправившись от ран,
Восстал он словно пламя,
И кровью тмонгов снег раскрасил,
В лучах слабеющего солнца,
Словно своё знамя.
Вацлав замер не в силах выдавить из себя и звука, так он был потрясён. Глаза Евы блестели.

— Ваша культура была изучена хорошо… но недостаточно. Ваши предки оставили после себя немало тайн, от которых моя кровь вскипает, а сердце мечется и не знает покоя. Кто возвёл Безжалостный Чертог? Кому под силу было вырубить в скале эту громадную крепость? И зачем она стоит именно там, в пустыне вечного льда, на окраине мира, где нет ничего и никого, от кого нужно было бы защищаться? Кто придумал восемь тысяч рун и зачем? Почему Ваши предки оставили в обращении всего сто двадцать? Зачем нужны были остальные? О чём говорят тексты из этих рун, что выбили на каменных столбах величиной с дозорную башни на дне Моря Безмилости? Почему только в вашей культуре есть легенда о войнах-колдунах с Небесных Кораблей, и больше ни в одном народе нет ничего и близко похожего. Существовал ли когда-нибудь божественный металл «ирнум», который упал с неба, способный прорубать камни и не тупится? Правда ли то, что Ваши предки своими глазами видели малый ледниковый период и смогли пройти по обледеневшему океану и морям до самой Узорицы?

— Я… я не знаю, — выдавил из себя князь. — Я даже не слышал части… этого.

— Вы, князь Вацлав, интересны мне до мурашек по моей коже, — не сводя с него глаз, прошептала Ева. — Не окажите ли мне честь, уединившись со мной в моих покоях?

— Окажу? — неуверенно спросил сам у себя Вацлав, пожал плечами, кивнул, позволил взять себя за руку и увести с пира.

* * *
— Моя жена не примет вторую, — Вацлав нелепо остановился у закрывшейся двери и почесал лысую голову. Ева рассмеялась, на этот раз смехом громким и несдержанным, естественным.

— О, князь, мы тут не за этим. Ты способен на много большее. Присядь, выпьем вина с моей родины. Ты такого никогда не пробовал.

Князь сел, взял из её рук кубок и попробовал нечто совсем не крепкое и похожее на лесные ягоды.

— В каких богов ты веришь, женщина?

— Во всех.

— Во всех?

— Во всех. Нет причин отрицать существование богов остальных народов. Кто мы такие, чтобы судить о богах, в конце концов? Особо мы почитаем Вернувшегося Бога, но лишь как пример.

— Что за странное имя у вашего бога..?

— Какое бы мы не дали имя богу, это будет таким же глупым и весомым, как имя, которое богу дали муравьи. Мы почитаем его, но поклоняемся мы единственно важной вещи… знаниям.

— Знаниям?

— Да. Нет ничего важнее знаний. Когда-то, князь, ты впервые узнал, что такое верх, что такое низ, что такое земля и небо, почему трава красная, а солнце жёлтое, почему от пореза течёт кровь и что будет плохо, если не пить воду. Много чего тебе сказали люди, твои близкие и не очень, многое ты узнал сам. Но ты когда-нибудь спрашивал себя, сколько правды в том, что ты узнал? И сколько правды ты не узнал и не узнаешь никогда?

— Я…

— Ты никогда не задумывался, как и все жители этой части Узорицы. Но чем больше вы будете познавать мир, тем сложнее он будет вам казаться. Тем больше вы увидите не соответствий. И однажды вы так же примите нашу веру.

* * *
Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Что ночью, что на рассвете, что сейчас, шум и голоса всё не смолкали, празднование ещё шло.

Ева, лежавшая у него на груди, открыла глаза, потянулась и улыбнулась ему. Он не решил, чем ей ответить, аккуратно отодвинул её и встал с постели. Она была одета, и у Вацлава никогда до этого не было подобной ночи. В дверь постучали.

— Вставай, батька! — прокричали из-за двери. — Нам надо ехать! Сейчас! Батька? Ты там? Нам сказали тут тебя искать.

Вацлав чертыхнулся, натянул рубаху и сапоги и отворил им.

— Ты чего загулял, батька? — нахмурившись спросил Исиф, разглядывая покои и Еву. — Ладно, леший с ним. Ехать надо. Сейчас.

— Чего стряслось-то, Исиф? Где пожар? Натворили что ли чего и князь гонит теперь?

— Пожар, батька, — ответил Исиф. — Князь по утру погорел. С семьёй вместе. Тушат ещё.

— То есть, как погорел?

— А вот так. Молились они энтой своей Всематери на первых лучах солнца. Да пыхнул храм. Помер Ярион. Вместе с детьми своими. Нет на этой земле больше князя. Лучше уехать нам, не спокойно тут.

— Вот зараза! — Вацлав выдохнул, сложился, отошёл и сел на кровать.

— Да, — вздохнул Исиф. — Мы тожа расстроились. Хороший мужик был. К нам так соседи никогда не захаживали… Пойду я коней седлать, батько. А тут… свои дела заканчивай. Да поехали. Я ничего не видел.

Вацлав молча кивнул, сгрёб со стола кубок, наполнил его из полупустого графина и всадил себе в глотку.

— Не поедешь ты, князь, — тихо сказал Ева и обвилась вокруг его руки.

— А ты чего, не пущать меня собралась, женщина? — усмехнулся Вацлав.

— Нет. Не я. Долг.

— Долг? Чего ты мелешь?

— Нельзя тебе князь уезжать, если ты Яриона любил, как брата и уважал его, как мужчину и князя.

— Это да. На похороны остаться бы. Честь отдать, — грустно вздохнул Вацлав.

— Не-е-ет, — протянула Ева. — Не о том я. Если Исиф правильно расслышал, князить по линии Яриона некому больше. Никого не осталось.

— Да и чего? — рассердился Вацлав. — Нового выберут. Не наше дело.

— Выбрали уже. Самый богатый станет. Димитром его зовут. Ещё князя по гавани не развеют, а он уже себя новым объявит. Только вот нельзя, что бы его выбрали.

— То есть как нельзя? Ты чё метёшь тут, баба?

— Ярион и его предки жизнь положили, чтоб Поморск построить на этом берегу. Первый острог основали зимой ещё более волчьей, чем эта. На крови и костях буквально возвели. Прапрадед Яриона жизнь убил, от юноши до голубого старца, чтоб со всего света сюда камней привезли под замок родовой, когда здешние скалы кончились. А прадед Яриона твоих людей пустил, не велел им кровь пускать, чужакам, а велел, как родных встречать, землю дал вам, пускай скудную, но дал. У него у самого такая же, только потеплее чуть из-за течения, да ветров тут меньше. А дед, отец и сам Ярион жизнь положили, чтобы эту землю враги не отобрали, любили её и удобряли так, чтоб все сыто жили и не нуждались ни в чём.

— И?

— А Димитр купец. При Ярионовой семье много таких появилось, сытых, да жадных. Как мухи на мёд слетелись, только последний кирпичик в твердыню уложили. Ему только золото важно. Войны нет, нужды нет, все кто в думе народной, торгуют и живут в шелках. Там простых людей нет. Для них Димитр царь, как самый богатый и самый властный. Вот только если он и эти его богачи к власти придут, то начнут они на Поморске и его народе наживаться. Распилят тут всё и разграбят, пуще предков твоих, что в походы ходили. Ничего не оставят. А как Поморск разграбят, то и врагу сдадут. А там и до Валашки недалеко.

— Ты чего, девка, удумала? — прикрикнул на неё Вацлав. — Да за такие мысли по башке можно топором отхватить, знала?

— А я и отхвачу. Как на родину вернусь и расскажу, что город сдала и не договорилась. Даже страшнее куда моя судьба будет. Такая страшная, какую ты в кошмарах за всю жизнь не видел.

— Ну, эт уж не мои заботы. Не хочешь не езжай. Тут живи. Как у тебя язык подвешен — не пропадёшь.

— Прав ты, князь. Твои заботы не обо мне совсем, а о твоём народе. Который погибнуть может. Не сейчас может, и не завтра. И не через год. А через поколенье или два. Если ты судьбу свою не примешь.

— Какую ж судьбу?

— Судьбу княжить. И Валашкой, и Поморском. И Донцком. И может чем ещё в округе.

— Ты чего несёшь, змея?

— Сам подумай, князь. Нет больше Яриона Мудрого. Есть Диметр, трус и ирод, не от народа царь, не воин и не защитник, и не царских кровей благородных. И есть Дофокл на троне Донцка, слабый и полоумный ребёнок, его даже не звали сюда. Что будет с этими землями без Яриона? Плохо им будет. И есть князь Вацлав. Который с Чёрной горы две сотни голодных тмонгов сбросил. С дружиной в четырнадцать воинов. Князь Вацлав Чёрногорый, который в зиму такую волчью, что огненная вода в кадках подмерзала, каждый день выходил из дому, сам в сани вместо лошади запрягался и шёл лес на дрова рубить, чтоб его хуторы ближние не замёрли. Который сам с чахоткой слёг, да виду не показал, всё равно работал, хотя помереть мог. И чахотку, и зиму победил. Князь Вацлав, что будучи князем, не налог собирал в плохой год, а свой урожай весь народу своему отдал, а сам от леса и охоты семью кормил. Князь Вацлав, что сорок раз за свою бороду и топор насмерть бился и ни разу не проиграл. У которого под этой рубашкой места живого от ран не осталось и который своей крови родной из вен столько пролил, что на десятерых хватит.

— О…о… откуда ты знаешь? — прошипёл Вацлав, протягивая руки к её горлу, она покорно отдалась и смотрела ему прямо в глаза, пока он боролся с собой, чтобы сомкнуть пальцы.

— Я многое знаю, князь. Много слышала, много читала. Вот скажи, Вацлав Черногор, есть ли тут более достойный правитель? Скажи мне, Вацлав Черногор, как ты молиться будешь духам рода своего, если останешься бабой, которая отвернулась от страха к стене, в день скорбный и чёрный? Скажи мне, Вацлав Черногор, как ты будешь в старости, когда у тебя сил уже и не будет, умолять врагов, которые придут, не сжигать твои дома и не трогать родных твоих? Скажи мне, Вацлав Черногор, как можешь ты проявлять слабость?..

— Я не слабый! — процедил Вацлав и опустил от неё руки. — И чего ты предлагаешь? К ним на совет заявиться? Себя предложить? Засмеют меня. Я чужак. Мне тут места нету.

— Засмеют. Не дадут тебе княжить. Надо силой взять. Как раньше было… Неужели не помните вы, неужели не слышали, неужели погибло в вас это?.. Твои предки не просили. Они брали. В тебе их кровь течёт, не селян. Та кровь, что снег топит и лед разбивает. Та кровь, что никогда не замерзает и в жилах от страха не стынет, а если и замерзает, то только цементом, что камни крепостей во льду меж собой крепит и тысячу лет держит. Та кровь, которой не жалко землю родную удобрить.

— Да… — улыбнулся ей Вацлав и успокоил тон. — Я тоже иногда мечтаю. О подвигах ратных и походах по морю. Да только нет у меня войска. Только дружина. Перебьют нас. Ничего не сделать тут. Нет больше бинордов, о которых ты читала.

— Не перебьют. Своих рыцарей тебе дам. Пять десятков. И дружину свою успеешь подвести.

— Не смеши меня. Тут стражи городской только сотни две-три будет. А дружина Поморска с ополчением за тысячу перемахнёт.

— Тебе только дворяне останутся, да и их прихвостни. Не будет городской стражи и дружины. Они только Яриону и его семье присягали. Сейчас они без присяги. Никому ничего не должны. Я им скажу, чтоб в стороне постояли, пока нового князя не выберут. Брат на брата не пойду, а вот золото возьмут и в стороне постоят.

— Ты змея! Они не тебя не… не… Нет. Тебя-то они может и послушают. Ты змея…

— Пусть так. Можешь меня в лихом винить. Злые мысли мне пришли, не тебе. Но… так или иначе, три данности тебе дано, князь. Князем быть великим и народ защищать, трупом хладным в земле лежать или бороду сбрить по трусости.

— Не бывать этому!

— Да, не бывать. Доверься мне, князь. Я, может, и змея, но твоя змея. Используй меня, как свой топор или лошадь. А потом избавься, разруби, выкинь. Так уж судьба повернулась. Не тебе от неё и от богов отворачиваться.

* * *
Князь вытащил из бороды красную ленточку и повязал её на запястье. Вышел на улицу. И ещё больше помрачнел. Многие плакали, еле волочили ноги и выглядели пришиблено. Кто-то боялся, кто-то был взлобе.

— Исиф, — позвал Вацлав, подойдя к конюшне.

— Да, батька.

— Скачи домой, вели в поход собираться, всех кто силён.

— Э-э-э… — Исиф обомлел. — В какой поход батька? Ты чего упился? Или всё? Погонят нас с земли князя… ой беда… ой беда…

— Нет, Исиф, — твёрдо ответил ему Вацлав, положил руку на плечо и посмотрел в глаза, — Мы с князем побратались накануне. Просил слезно он меня, ежили чего в обиду Поморск не давать. И не дадим. Будут выборы князя нового, а мы проследим, чтоб самого достойного выбрали. Смута будет, купцы захотели власть забрать, а мы не дадим. Так бы князь хотел.

— А-а-а… — протянул Исиф. — Ну… батька, коли клятву дал, так держи. Понял я тебя. Мы с тобой, чтоб не было. Поскачу до дому, да своих приведу. Жди, батька. Сам не прыгай ни на кого один.

— Давай, Исиф, не подведи меня.

— Батька, — Исиф немного замялся. — А ежели ратники поморские на нас копья подымут по приезду?

— Не подымут, Исиф. Они тоже за Яриона горой. Всё им объясню. Доверься мне.



* * *
— Видишь князь, как всё обернулось?

— Вижу.

Вацлав отвечал хмуро и вдыхал запах гари. Теперь он сидел на троне и возвышении, пускай понурив голову почти до колен. Его кольчуга и топор пропитались кровью, он был покрыт грязью и потом, ранен в нескольких местах, но не серьёзно.

В зал вошёл рыцарь в помутневших от грязи и копоти доспехах и обрывке жёлтого плаща, отдал честь Еве и что-то сказал ей на ухо. Ева улыбнулась.

— Нашли Димитра. И повешали. Селяне сами. Поняли, что к чему идёт. Не рады они тебе, но ты им любее купца будешь. Димитр их как раз обманул недавно. Примут тебя со временем. С твоей дружины всего пятеро полегло.

Вацлав устало кивнул и склонил голову ещё ниже.

— Что тебя тяготит, князь?

— Помимо преступлений-то моих, ведьма? Да. Есть кое-чего.

— Расскажешь?

— А, расскажу! Ты же у нас всезнающая. Может, подскажешь чего делать. Кто против меня мог чего-то, все сегодня померли. Все кроме колдуньи придворной. Не нашли мы её. Нету её в Оплоте.

— Ах да. Про Ярину-то мы и забыли. Колдовства опасаешься, князь? — улыбка Евы и правда сделала её похожей на змею.

— Я, может, книг столько и не читал, но не дурак. Опасаюсь. — Вацлав скрипнул зубами.

— И в этом я помогу тебе, дорогой мой правитель. Не волнуйся.

— Ты всё-таки ведьма…

— Нет, князь, — рассмеялась Ева. — Я обычная женщина из плоти и крови. С колдуньей я ничего не сделаю. А вот наши хранители Тайн с ней как-нибудь справятся.

— Даже знать не хочу.

* * *
— Простите, князь! Мы сейчас её уберём! — взволнованно закричал стражник, пытаясь остановить женщину с волосами цвета огня.

— Я требую аудиенции! — кричала женщина, на вид она почти не сопротивлялась, но стражники ничего не могли с ней сделать.

— Оставьте. Я ждал её, — отрезал князь.

Войны перестали бороться с женщиной, когда-то поцелованной огнём и обладающей красотой ещё более невиданной в сравнении с Евой. Красотой, что была искажена ненавистью и яростью.

— Ты! — вскричала женщина. — Почему ты сидишь на этом троне?!

— Потому что я князь, — спокойно ответил ей Вацлав.

— Ты не князь! — прошипела женщина, глаза её были так полны злобы, что казалось, что она станет реальной и выплеснится на пол.

— Говори тише, ведьма! — Вацлав встал в полный рост и примиряюще поднял открытую ладонь. — Не я забрал Яриона и его детей, всех до единого. Я не плёл заговор, словно змей, нет у меня на руках их крови! Но и не мог я отдать власть торгашам. В этом повинен. Но так и лучше будет. Что сделано, то сделано. Ярион не зря тебя при дворе держал. И я тебе кров и хлеб дам. Дерзость твою прощаю, знаю по что Яриона народ его любил.

— Да-а-а… — протянула колдунья, смотря сквозь него. — Не вижу на тебе их крови. Но и править ты не будешь!

Колдунья развернулась и вышла.

— На её того, словить, может, князь? — спросил стражник.

— Нет. Остынет пускай. Авось и пригодится.

* * *
— И чего собрались тут? — рявкнул князь, стискивая свой топор.

За укромным углом нового храма собралось человек двадцать. Часть из них Вацлав узнал — это были несколько местных старейшин, глав гильдий и мануфактур, пара нейтральных бояре и кучка купцов, которые не принимали никакого участия в перевороте и хранившие молчание. До этого момента.

— Ты что ли, ведьма, тут народ баламутишь? — строго спросил Вацлав Ярину. Все собравшиеся отворачивали от него взгляд, все кроме Ярины. Рыцари и стражники обступили толпу.

— Да. Я! — с вызовом ответила Ярина.

— Постой-ка, князь, не серчай, — один из старейшин тут же закрыл от него Ярину. — Она говорит, что не все дети Яриона погибли в пожаре. Если правда это, то…

— И ты ей поверил? Ведьме? — рассмеялся князь и как бы невзначай махнул топором, окончательно заставив смельчака заткнуться.

— Это мой сын! — закричала колдунья. — Мой и князя!

Вацлав обернулся на Еву, она чуть помрачнела и прикрылась капюшоном. Вариант отступления она не рассматривала.

— Сдаётся мне… — протянул князь. — У Яриона Мудрого была жена, с которой он брак заключал. И в пожаре сгорела.

Ему ответили молчаньем.

— Сдаётся мне так же, что князь Всематери молился, ей свою душу и сердце доверил, а Всематерь насколько мне помнится только одну жену принимает и только один брак. Так?

Ему никто не ответил.

— Бастард значит… — протянул князь. — Бастарда хотите посадить, мальчишку. Отродье колдовской шлюхи, полукровку. Вместо меня. Лишь бы чужак на троне не сидел. Да? Так выходит?

— Погоди князь, у нас закон есть…

— Молчать! Заговорщики! Мало вам власти и золота? Хотите щенка на трон посадить, да из-за его спины народ грабить?

— Да ты безумец! — вскричала Ярина. — Ты не будешь править! Я сказала.

— И что же ты сделаешь, ведьма? Драться со мной будешь? Ведь я с трона не могу уже слезть. Эт как бороду сбрить.

— Буду! — с вызовом ответила Ярина и оттолкнула старейшего.

Вацлав усмехнулся, стиснул покрепче свой топор и пошёл на неё. В его народе не делали разницы, ибо женщины так же имели силу и честь. Но в этом случае Вацлав справедливо решил, что она, колдунья, посильней будет воинов, что он победил до этого. Лишь оглянулся на последок на Еву, которая на него взгляд не поднимала.


Ярина смотрела на него страшно. Он подумал, что вот-вот упадёт замертво или вспыхнет как головёшка, но подходил всё ближе и ближе. Когда до неё оставалось всего ничего, она вдруг отпрянула и посмотрела на него с испугом, словно девчонка какая-то, а не могучая ведьма. Как Ева и обещала, она ничего не смогла сделать. Вацлав опустил топор и ударил её пудовым кулаком в лицо. Она болезненно выдохнула, упала оземь, как и подобает от такого удара, пустила носом кровь и потеряла сознание.

— В темницу её, — приказал Вацлав. — А этих… заговорщиков на корабль погрузить, в море вывести, в лодку загнать, на воду спустить и утопить. Всех до единого. Не будет на этой земли войны, собаки. Не будет смуты. Будет мир тут. Слышите меня? Я князь. Будет так.

* * *
— Эко дивное! — прошептал Вацлав, рассматривая причудливый набор брусков, колёс и верёвок, стоящий посреди сырого и едва освещённого светом факела подвала.

Палач медленно крутил колесо, веревки тянулись, а Ярина так же молчала. Маленькие капельки пота стекали по её исхудавшему и бледном лицу, взор её был затуманен, она дрожала и стискивала зубы.

— Не работает оно, что ли, а, палач? — хмуро спросил князь и подёргал пальцем одну из веревок. Ярина задышала чаще.

— Да эт ж как жиж, не работает, князь? Уже вопить должна была начать, как свининка мелкая… Крепкая. Не видал я таких.

— Ладно, распутывай её. Сам попробую.

— Слушаюсь, — палач быстро освободил колдунью, без сил она выпала на пол.

— Знаешь, ведьма, — Вацлав присел над ней на корточки. — Ты всё равно мне расскажешь. Тайны только мертвецы скрывать могут, а ты живая и вся моя. Зачем мучится?

— Не править тебе! — прошептала Ярина.

— Ах не править мне? — разозлился князь. — Мне? Ты расскажешь, где спрятала своё отродье, ведьма! Или клянусь своим родом, я свершу в отношении тебя самое страшное, что только смогу вообразить! Слышишь меня?

— Не. Князь. Ты, — прошептала ведьма.

— Я князь. Я взял Поморск. Я буду брать, что хочу! — закричал князь и сорвал с неё рубашку.

* * *
— Ну всё, князь. Узнала я. — сказала подошедшая Ева.

— Что узнала? — Вацлав стоял на бойнице, привыкал к тёплому ветру, высоте и невообразимому морскому пространству, раскинувшемуся за гаванью.

— Про бастарда. Ильясом его зовут. За Оплотом живёт недалеко. У дяди Витима. Потаскуха эта его в малых годах ещё отдала, четыре года прошло. Князь не знал даже.

— Четыре года ему всего… — прошептал князь.

— Не трави себе душу князь. Я уже решила этот вопрос силами своих людей. Теперь никто тебе не помешает.

* * *
— Жители Поморска! — князь кричал, чтобы толпа, собравшаяся на улице слышала каждое его слово. — В этот день мы собрались здесь, чтобы вершить правосудие! После того, как мой названый брат и любимый нами всеми Ярион Мудрый так скоро почил, злодеи хотели захватить власть и наживаться за счёт вас, простых людей! Но я, Вацлав Черногор, им не позволил. Я никому и никогда не дам в обиду славный народ Поморска. Смотрите на меня! Я княжеских кровей, но сам землю пахал, сам лил на неё воду и кровь, сам поднимал за неё топор. Моё слово и моё дело справедливо.

Из народа донеслось несколько одобрительных криков, но в целом лица были мрачными. Не привыкли они собираться на казни и смотреть на жестокость. Но им нужно было показать.

— Люди Поморска! Ведьма, что вы видите знакома вам по добрым делам. Ярион любил её и почитал её. Но после смерти его, она впала в безумие и предала любимого князя! Предала его память и дела! Хотела помочь боярам и купцам захватить власть! Кроме этого, — Вацлав оглянулся на Еву и продолжил: — она хотела своим чёрным колдовством уничтожить наш урожай, чтобы вы, славные люди, вынуждены были просить защиты и довольствия у этих зажравшихся свиней! Не будет при мне такого!

«В огонь её! В огонь», — раздалось из толпы. — «Ведьма!»

— Поэтому, со скрипящим сердцем, вынужден я чинить справедливость. Ведьма Ярина! За твои злодеяния, приговариваю я тебя к смерти через огонь. Пусть очистит он твою осквернённую чёртами плоть и душу, да вознёсет тебя к Прави, как и полагается.

Ярина с трудом подняла голову, мутным взглядом оглядела собравшихся и едва слышно сказала:

— Не править тебе. Проклинаю…

Вацлав вздрогнул и снова оглянулся на Еву, она смотрела в пол и совершенно не обращала внимания на происходящее.

Князь вздохнул и кивнул палачу. Тот опустил факел и костёр с привязанной колдуньей задымил и быстро показал языки пламени. Она не кричала.


Ещё до того, как её голова безвольно опустилась на грудь и она сама стала головёшкой, вдруг потянул ветер. Настолько холодный, что князь вздрогнул. Под шёпот и суеверный выкрики, с ещё теплого осеннего неба пошёл ледяной дождь, а затем и снег. Он затушил недогоревший костёр.

Князь приказал вытащить несгоревшее тело из углей, затянуть его в ткань и бросить в самый глубокий сточный колодец. И спустя пять или шесть вечеров, щедро смоченных вином и горилкой, забыл о женщине, которую огонь поцеловал дважды.

* * *
— Оставьте нас, — приказал Вацлав и их оставили в тронном зале одних. — Почему на твой корабль загружают припасы, Ева? Отвечай.

— Я отплываю, мой князь. Вечером, — она смотрела в землю, не на него.

— Я тебя не отпускал.

— Я Вам больше не нужна, дорогой мой правитель. Теперь у меня другая миссия.

— И ты думаешь, я тебя отпущу после всего этого?

— Конечно же, отпустишь, любимый. Ты неудержимо захочешь править свободным, и змея на твоём горле будет тебя только раздражать. Для меня нет тайны в том, что при тебе это край зацветет, как луга весной. И я для этого буду не нужна. Я бы и сама хотела остаться, может быть просто женщиной у твоего трона, но мой настоящий хозяин не отпускал меня. Если я останусь тут, он убьёт меня. Каким бы ты не был могучим воином и мудрым князем, бойся его, как своего бога смерти. Он не оставляет шансов.

Князь усмехнулся, опустил плечи и поклонился ей. Она поклонилась в ответ и развернулся, чтобы уйти. Он поднялся с трона, грубо схватил её за руку и развернул к себе.

— Я отпущу тебя, — сказал он, увидев впервые лёгкий испуг в её глазах, притянул к себе и сжал в объятьях. — Но сначала… Я не прошу.

Глава 8 Байгуд

Мальчишка выбежал из-за изгиба тропинки и на полном ходу врезался в ногу Байгуду. Упал на землю, зашипел от боли и досады, потёр ушибленную голову, посмотрел перед собой непонимающе, поднял голову вверх. От вида и размеров богатыря заорал дурниной. Увернулся от протянутой руки и убежал вдаль, крича ещё долго.

— Хм-м-м, — с басовитой хрипотцой протянул батыр.

Это был далеко не первый селянин, встреченный им по дороге. На десятом или двадцатом, он перестал считать. Все они были потерянными, почти бежали или шли, понурив голову. Спасались от чего-то. И именно туда лежал путь батыра.

Байгуд шёл пешком и особо не спешил. Он ещё не встречал лошади, которая бы его выдержала, и ещё не встречал лиха, которое бы смогло убежать от него. Он облокотился на копьё, вытащил из-за пояса трубку, размером с банный ковшик, набил её табаком и приправил едва тлеющим угольком из крохотного глиняного горшочка.

Вокруг разошёлся приятный аромат. Байгуд втянул его полной грудью, немного помыслил, осмотрел лесной горизонт, кивнул солнцу и чистому синему небу и продолжил путь.

Байгуд родился недоношенным. У матери начались схватки от страха, когда в деревню ворвались враги. Её зарубили сразу после родов и даже ткнули саблей Байгуда, оставив ему шрам, во всю грудь. Истекая кровью, мать из последних сил согревала его, пока не изошла кровью и не остыла. А его сердце, не успевшее даже немножко пожить, билось всё медленнее и медленнее, готовясь сделать свой последний удар.


Почти мёртвым, бледным и синим, уже не кричащим, его нашёл бродячий скапанг — монах, отрекшийся от всего земного, даже от своего имени, и проводящий жизнь в вечном пути и молитвах. Скапанг вскормил его худым молоком единственной убогой козы, которую враги не взяли, кровью своей, птиц и животных. Почему-то Байгуд выдюжил и не умер.

Года в три, когда Байгуд смог наравне с ним жрать насекомых, скапанг отдал его кочевникам, женщине, что только что родила мёртвого. Так было справедливо. Байгуд наконец получил молоко матери и еду, что причитается ребёнку, а его мать не спрыгнула в глубокий провал от горя. Сначала он много болел, был худым и бледным, с синюшными губами, быстро уставал и был на голову ниже своих сверстников. Мать садилась перед ним на колено, брала его за плечи, смотрела на него своими блестящими карими глазами и клала ему что-то в рот, чтобы он ел. И как-то лет после пяти он вдруг пошёл в рост и уже не останавливался.


К шестнадцати годам он был выше самого крупного мужчины в их улусе и шире его в плечах. Руками он мог разломить камёнь надвое, вытаскивал в одного повозку из колеи, мог сам изловить в поле дикую лошадь и привести её. Ел он много, сначала за взрослого мужчину, потом за носящую женщину, потом за двоих, и наконец — как лошадь. Мама любила его, кормила, как могла, и всегда ему улыбалась, а вот в ауле его поначалу не взлюбили и ругали.

Большой Рот, говорили они.

Пока он сам не начал приносить еду. Охотник из него вышел ладный. То косулю, то лося целиком на спине притащит, то лошадь негодную или овцу бесхозную приволочёт. А в такой день и день после него, хочешь не хочешь все пируют и объедаются. А когда добычи не было, мог день или два идти, но вернутся с полной кадкой ягоды, грибов или рыбы.

Чем больше сил у него прибавлялось, тем больше пользы он своему хозяйству приносил. Воды принести, камень приволочь, столбы вбить, телегу починить — всё к нему шли. Никому не отказывал, не ленился, всегда был при деле, всегда отзывался.

А уж когда он петь и играть на чанзе научился, так все к нему и оттаяли.

Любили его, да в душу не пускали. Слишком уж он отличался. И всё рос и рос. Сердце его росло вместе с ним. Злобы он ни на кого не держал, чтобы языки злые не говорили и какие бы враги лютые на горизонте не мелькали. Не терпел жестокость и несправедливость, и где бы её не видал — старался останавливать. Так однажды вбежал он к Архызу в юрту, на крики жены его, которую он побивал нещадно, и убил бы её в конце концов. Вытащил Арыхза на улицу и велел прекратить раз и навсегда.

Архыз ещё пуще вышел из себя, взял в руки топор и со всего маху всадил его в Байгуда. Зазвенел жалобно топор от удара, рукоятка переломилась, но не пробил он рёбра батыру, лишь кожу оцарапал, да синяк оставил.

Взял тогда Байгуд Архыза и запустил того в поле, как будто кролика или суслика какого. Чуть дух из него не вышел, так Архыза напугал и так он ушибся, что больше никогда не осмеливался руку свою окаянную на жену подымать.

И с того дня пошла слава о Байгуде, как о батыре, что сильнее всех мужчин.

* * *
На пятый день дорога кончилась, и вошёл Байгуд в Норийку. Сморщился и поспешил закурить — от смрада трупного иначе было не скрыться.

— Хм-м-м, — пробасил он, разглядывая разрушенные фортификации, падших воинов и пепелище, оставшееся от деревни.

Много он повидал сражений и их последствий. Ни гарью его не напугать было, ни кровью сохлой, ни телом мёртвым. Но тут было что-то не так. Словно застыло всё картиной скверной. Не вились тут ни вороны, ни мухи, ни иные любители полакомится падалью.

Байгуд воткнул копьё в землю, чтоб не мешалось, покрепче сжал в зубах трубку и что было сил хлопнул в ладоши. Вместо эха, что должно было разорвать тишину и разойтись далеко, он услышал глухой звук, словно по дереву стукнули.

— Эге-гей! Лихо! — закричал он. — Выходи! Биться будем!

Крик его так же прозвучал глухо, не отражался ни от чего, словно он кричал в перину. Байгуд недовольно покачал головой, прошептал ругательств, вырвал из земли копьё и, опираясь на него как на трость, пошёл искать.

Сердце его неприятно бухало, появилась на нём какая-то тяжесть, хотя и мыслей с собой чёрных он давно не носил. Голова работала дурно, словно Байгуд пил всю ночь и не спал. Покуривая трубку, смотря как она разгорается и тухнет, и как кончается в ней табак, Байгуд понял, что и со временем в этом месте не всё ладно. Как во сне, только в дурном, из которого не убежать и не проснуться.

Следов кого бы то ни было он не нашёл. Кроме него в деревни никого живого не было. От домов остались одни головёшки, словно тут и не было никогда селенья. Тела были изгрызены, и что-то подсказывало Байгуду, что животные к ним подойти бы не осмелились. Одного из мертвецов он узнал — седовласый благородный на вид стрелок, который спрашивал у князя на пиру, есть ли подвох. Есть, как выяснилось. Седовласый лежал с распоротым горлом лицом вверх, его пустые глазницы смотрели в небо.

Больше там ничего интересного не было. Река за деревенькой встала словно упёрлась во что-то и начала зеленеть, обращаясь болотцем. Трава в деревне пожухла, деревья листву отвернули, земля то застыла грязевым месивом, то потрескалась, как в пустыне. На погосте нечистая разрыла могилы, а может их и стрелки-богохульники разрыли, в поисках этой самой нечистой, у них ничего святого не было, как Байгуд слышал. Но самое интересное было за кладбищем.

В лесу словно прорубили тропинку. Трава на ней усохла, склонилась к земле и почернела. Деревья, кустарники и случайные ветки постарались подальше уклонится от неё. В лесу образовался чудной коридор пустого пространства, который совсем не изгибался и ровной полоской тянулся далеко за горизонт и сливался в нём в единую чёрную точку. Никогда Байгуд ещё не видел такого потустороннего дива. Полоса выезженной земли проходила рядом с погостом, но на Норийке не кончалась — уходила от неё в сторону, как раз туда, откуда пришёл Байгуд.

— Хм-м-м, — протянул батыр, вздохнул, покачал головой, расправил плечи да вошёл на тропинку.

* * *
Байгуд старался идти быстро. На нечистой тропе ощущение дурноты только усилилось. В первый раз в жизни, с тех пор как он отъёлся в у матери, в боку у него закололо, и дышать стало тяжело. Он уже знал куда его приведёт тропа, лишь шептал, чтобы это произошло быстрее.

Справа из-за кустов показались домишки. Байгуд сошёл с тропы и осмотрелся. Ещё одна деревня, такая же мелкая, как и Норийка, такая же тихая и безлюдная. Брошенная. Значит, чудище прокладывает себе дорогу куда-то. И в пути деревни разоряет, окаянное.

Байгуд проворчал пару ругательств, вернулся на тропу и продолжил путь, то идя быстрым шагом, то срываясь на бег.



* * *
Степь — место жестокое. Людей выращивает тоже жестоких, но скорее по необходимости, чем по сердцу. Мать его убили и его саблей ткнули, чтоб они с голоду не померли и чтоб мстить не пришли, если не б не померли. Забрали у них всё люди, которые сами нуждались и делать им было больше нечего.

Пришёл к ним Байгуд по весне. Долго искал, по степям ходил и расспрашивал. Вышли к нему с саблями и копьями наголо, луки навели, да толку то. Что по горе стрелять.

Трогать не стал. Рассказал кто он и откуда пришёл. Сказал, что если ещё раз тронут кого, не важно за чем, хоть за обиду, хоть из мести, хоть за пищу — Байгуд вернётся. Никого не убьёт, но мужчин всех искалечит и все стада себе заберёт. Сказал, что этот улус, теперь улус скапангов. Нет у них имени, нельзя им носить никакое оружие, говорить нельзя и делать ничего кроме молитвы нельзя.

Бросились на него трое, а он их руками голыми сломал, как игрушки. Сказал Байгут, что будет каждую весну приходить и проверять. Но не ходил ни разу.

Вернулся к родным, а там поминки. По нему.

Дал ему кузнец кольчугу, что на трех четырех мужчин бы легко натянулось. Артан, охотник первый, копьё подарил из листвяка болотного, толстое, что нога у коня. Гайбат лук ему сделал, в рост человеческий, но сам тетиву не смог. Сабли родовые, что после павших мужей остались, с курганов принесли. И их них одну большую выковали сообща. Байгуду под руку.

А мать засмеялась, обняла ему рука, да конька деревянного подарила. Байгуд сам разулыбался как оценил шутку. Для степняка конь — главное богатство. Без коня — нет степняка. Но нет такого коня, чтоб Байгуда выдержал.

Поняли всё родные. Жалко им было с Байгудом расставаться, но нельзя держать такое сокровище при себе. Не им оно принадлежит, а всему миру. Дело богатыря — защищать мир, да лучше делать.

Поклонился Байгуд шатрам родным, взглядом бескрайние степи окинул, перед матерью на колени упал, до земли поклонился. Поднялся, да пошёл дорогой батыра.



* * *
Часа через два пути лесной коридор вывел его на центральную площадь ещё одной деревеньки.

Вечерело. Красное солнце было едва различимо за кромкой леса. Мимо батыра деловито жужжа пролетел отожравшийся комар, это было первое насекомое которое он увидел за два дня. Следом он услышал вдалеке щебетание птиц и шум листвы. Боли и скованность отпустили его грудь, и он наконец вздохнул свободно. Чудище сюда ещё не дошло. Или не закончило тут ещё пакостить.

— Эге-гей! — крикнул Байгуд. — Есть тут кто живой? Выходи!

Никто ему не ответил.

— Эй! — снова закричал Байгуд. — Лихо! Ты тут? Выходи-ка на свет! Биться с тобой пришёл!

От его крика лес на секунду замер и затих. А ветер принёс по кронам деревьёв едва слышимый то ли шёпот, то ли вой.

И спустя несколько мгновений из-за дальнего дома сам виновник злодеяний. По первым шагам и движеньям рук батыр понял, что перед ним никакой не человек. Хоть и держалось оно на двух ногах и размахивало руками в стороны, как и мы, даже старалось походить на человека живого, но руки его и ноги были совсем несоразмерны и походка чудная его не была похожа ни на человека больного, ни пьяного, ни даже погибающего от стрелы или другой какой раны. Щуплое и сутулое, ростом едва ли с крестьянского мужичка, которого от работы и плуга пригнуло к земле. Свободно болтались на нём штаны, рубашка, да кольчужка сомнительного качества, на ногах ничего не было. Лицо, едва ли это можно назвать лицом, безгубое, с копной свалявшихся волос, ещё хуже, чем у трупов бывает, ушей нет и у вовсе, как и носа. Но всё это могло бы быть и у человека живого с судьбой нелёгкой. Всё кроме кожи, чёрной как смоль, такой же блестящей, но потрескавшейся как догорающая деревяшка. Держалось оно тени, даже последних лучшей заходящего солнца страшилось.

Байгуд вбил в землю копьё, снял со спины великанскую саблю, освободил её от ткани и взвалил на плечо.

— Хм-м-м, — довольно протянул Байгуд, оценивая противника.

Чудище его совершенно не боялось. Замерло в нелепой позе и тоже его изучало.

— Мелкий какой, — пробасил Байгуд. — Почто селян из домов выгнал, курдюк вонючий? Почто тут злодеяния чинишь? Думаешь, нет на тебя управы? А есть. Байгуд я. Биться будем.

Байгуд вырвал из земли копьё, поднял его над головой, коротко шагнул, ухнул и отправил в злодея. Черноликий легко увернулся, но Байгуд широкими шагами уже покрыл расстояние, перенёс вес на согнутое колено и оторвал саблю от плеча. Свистнуло в воздухе так, что можно было оглохнуть, лезвие собрало с кольчуги врага всего пару колец, слишком уж проворно тот отскочил.

Байгуд слегка сместил таз, расслабил пальцы и запястье, что его оружье неуклюже упало на землю и потянуло его за собой, тут же схватил его крепко накрепко, раскрутился вокруг своей оси и обрушил лезвие сверху вниз, туда, куда отскочило чудище. И на этот раз — только вспахал землю.

— Матёрый… — мрачно пробасил Байгуд и тут же расплылся в благородной улыбке.

Морду чудища перекосило, он зашипело, злобно глядя на батыра. Не стирая улыбки, Байгуд сделал ещё один выпад, но вдруг сменил стойку, почти упал вперёд, вытянул руку и просто схватил противника за шиворот большеватой кольчуги. Притянул к себе и со всей дури обрушил ему на голову металлическую рукоятку, зажатую в кулаке — с такой дистанции было не замахнутся.

Хлипкая чёрная шея хрустнула, голова вмялась в грудь и лопнула. Не прекращая движенья, Байгут оттолкнул обмякшую массу и догнал её ударом исполинского меча. Сила удара была таковой, что несчастная тварь перерубилась пополам вместе с кольчугой и бесформенной кучей мяса упала озёмь.

— Хм, — озадаченно хмыкнул Байгуд.

Он не ожидал такой простой победы. Не от злого духа, что лес под себя подмял и деревни разорил. Резко взмахнул саблей, отряхивая остатки чёрной крови, опёрся на неё, достал трубку, набил и задумчиво закурил. Дым окутал всё вокруг. Он даже не вспотел, враг был повержен, но сердце его сердце снова налилось тяжестью и забилось внутри, предчувствуя беду.

Байгуд потыкал остриём чёрную, исходившую мерзкой жижей тушу, посыпал её горящим пеплом из трубки, но оно явно было мёртвым. Батыр покачал головой и пошёл по деревне.

* * *
Байгуд никогда не дрался с чудищами до этого. Много сказок он сам знал и слышал, звали его для подобных подвигов даже, но как-то не приходилось. Убил он медведя и пещерного льва, что охотчи стали до людской плоти, только не было в них ничего сверхъестественного.

Остальное зло, что он останавливал всегда было человеческим. Это даже обижало его, не хотел он верить, что всё зло в мире в руках людей прибывает. Поэтому столкновение со злом реальным изрядно подняло ему настроение.

Справедливо рассудил Байгуд, да к ощущениям своим прислушался — не закончил он тут. Не могло это хлипкое создание столько людей наубивать. С ним бы даже селяни совладали, вилами да факелами, как речь о родной земле зашла. Что-то ещё тут есть.

Байгуд прошёлся по деревне, позаглядывал в оставленные дома, да набрёл на самый большой дом в центре. Окна его были наглухо заколочены, дымок с крыши не вился и свет в щелях не играл. Подошёл поближе, прислушался, да постучал пудовым кулаком в двери.

— Эй там! Чудища! Выходите. Не спрятаться вам.

— Э-э-э, — ответил ему дрожащий мужской голос. — Сам ты чудище! Не выйдем мы.

— Тогда дверь снесу и сам войду. Но тогда-то вам и ещё больше не сдобровать, ишаки побитые. И чего вам в могилах своих не сиделось… Жить тут надумали что ли? Из всех вас дух повышибаю, да назад в землю запихну.

Засов на двери заскрежетал, она отворилась, и из неё показалось совсем не умертвие, а мужичок… обычный селянин, живой и трясущийся от страха, как бывало при виде хмурого Байгуда.

— И… и-и-и… ты нас изводить будешь? — слабым голосом спросил мужичок, стискивая хлипкие вилы.

Байгуд тихонько отодвинул его с порога, согнулся в три погибели, просунул голову под косяк и заглянул в хату. Там, в темноте и тесноте, засела ещё пара женщин, старик, да дюжины две мужиков с вилами да топорами наперевес.

— Хм-м-м, — задумчиво пробасил богатырь. — А вы чего не ушли отсюдова?

— Не тебе и не нечистой гнать нас с родной земли! — закричал на него старик и замаха кулаками. — А ну пошёл отсюдова, мамонт отожратый! Не дадим добро своё тебе! Не бывать этому!

Селяне подняли на него своё вооружение, и Байгуд почувствовал тычок в боку, как от зубочистки. Вынул голову из проёма, увидел как ему в бок упираются вилы и мужик орудующий ими так и пыжится, да рассмеялся.

— Так-то эт я, Байгуд, вас выручать пришёл и нечистую изгонять, — отсмеявшись, пробасил он. — Не разбойник я. Да и нечистую изрубил уже. Вот хожу тут, осматриваюсь.

— Изрубил, значится? — недоверчиво спросил старик, когда деревенские высыпали на улицу. — А ну-ка, Аксий, иди-к посмотри, что там наш богатырь лохмушкоглазый там учинил и сколько домов нам разломал лапищами своими.

Аксий сверкнул лаптями, пробежал кружок по деревне, да вернулся.

— Так и изрубил, батька. Лежит тама, у Фроськиной заваленки. Домов не порушил пока. Стоит деревня наша.

— Ну вот, старый, а ты не верил, — улыбнулся ему Байгуд.

— Без толку всё, — старик плюнул на землю. — И без тебя уже изрубили. И закололи. И забили. И сожгли пару раз. И даже топить пробовали.

— То есть как это? — удивился батыр.

— А вот так. Возвращается погань эта. Снова придёт изводить нас. Да мы тоже упорные. Не изведёмся.

— Хочешь сказать не одна нечисть тут ошивается? Выводок целый? Значит, есть для меня ещё работка…

— Да нет же. Одна. Убиваем только, как ты убил, да возвращается она. Та же самая. И пары часов не жди, приползёт чёрт этот неугомонный.

— Хм-м-м, — протянул батыр. — Ну-у… вернётся коли, так снова порешу. Буду значит ждать тут. А вы бы пока едбы бы какой сварганили, пока у меня аппетит не разгулялся.

— Иш какой хитрый! — заворчал старик. — Ещё не сделал ничего, а уже корми его, нахлебника. Ладно, вошь с ним, может от добрыни ентого и будет толк. Аксий! Принеси хлеба ему. Да смотри, чтоб руку тебе не откусил, когда пихать ему будешь.

Пока хлеб несли и медовень, и пока нечисть шла, Байгуд достал чамзу, ставшую ему совсем игрушечной, сел наземь, выкрутил толстые пальцы, чтоб хоть как-то попасть по струнам и заиграл.

— А ты совсем по жизни не тревожишься, да? — заворчал на него дед, опасливо озираясь из дверного проёма.

— А чего мне тревожится? — усмехнулся Байгуд и запел.

Байгуд поиграл немного, перекусил, послонялся по двору, да вернулся. Как раз селяне нервно зашептались.

— Ну что там у вас? — прогремел богатырь.

— Вернулся, гад! — ответил старейшина. — Фроськин дом громит, паскуда!

— Чечас разберемся.

Байгуд взвалил саблю на плечо, выхватил из земли копье и пошёл к месту первого поединка.

— Ишь, абсыкын окаянный чего творит! — прокричал Байгуд, увидев как новое чудище раздевает труп старого и напяливает на себя разодранную кольчугу.

Выглядело оно точь в точь так же, как и первое и так же шипело. И судя по его недовольному взгляду и воплю узнало Байгуда.

— И правда вернулся, — подытожил Байгуд. — Откуда ж ты вылезаешь диво дивное? И как множишься?.. Хм. И сколько нам с тобой биться? Месяц? Сколько у тебя жизней?

На этот раз копьём он попал. Хоть и вскользь, но разворотил уродливый череп. Черноликий упал как подкошенный, помер сразу.

— Хм-м-м, — пробасил Байгуд. — Значит, добро чужое разоряешь, а своё отдать не хочешь. Здесь тебя подожду. Только поторопись, чтоб не заскучал я.

Байгуд скурил три трубки, сидя на бревне, что и местным служило лавочкой. Вечерело. Пока чудища не было, снова налетела мошкара. Толстая кожа батыра была им не по хоботкам, но попыток они не оставляли, заставляя Байгуда окуривать вокруг себя ещё сильнее.

Вдруг кто-то цапнул его в шёю, да прокусил таки кожу.

— Маловаты то лучинки, — усмехнулся Байгуд, выдрав из шеи стрелу.

Раздалось шипение. Черноликий стоял неподалёку, смотрел злобно, да сжимал в одной руке лук, а в другой аж три стрелы между пальцев.

— Значит, не только умирать умеешь, хинькаль залёжный. Ну, показывай чему обучен.

* * *
Байгуд очнулся у камня, о который его приложило. Камень под силой удара раскололся на несколько частей и впивался в тело острыми гранями. Байгуд хотел подняться, да не смог.

За три дня непрерывного боя он не то, что вспотел, а впервые за жизнь почувствовал, как от усталости стоять не может. Но стоял.

Два дня с ним стояли селяне. Кто с топором, кто с вилами, кто с факелами, а кто с дубиной. Все они по одному и по два померли за визиты чудища. От когтей, клыков и стрел его, как это было не удивительно. А Байгуд так и не понял, как с ним совладать. С каждым разом чудище становилось всё проворнее и старалось два раза не попадаться на уловку, что стоило ему жизни. И в последнюю схватку силы у него было не меньше, чем у Байгуда. Крови напилось что-ли…

— Х-м-м-м, — протянул Байгуд, разглядывая глаза чудовища, склонившегося над ним. Он наконец понял — такие он уже видел на пиру, правда хозяин у них был другой. Знатный лучник из отряда. Украл его силу злой дух. Лучшее у него взял.

Чудовище подрагивало, стучало зубами, косило шею словно птица, но больше не нападало. Так же смотрело на него с интересом, и Байгуд с удивлением заметил, что в этих глазах нет и капли злобы. Лишь какая-то пустота и обида. Детская. Невинная.

— Хр-р-р, — проскрипел Байгуд, пытаясь встать.

Кровь проступила горлом, смочила губы и глотку. Ноги его не послушались, они ничего не чувствовали и казались чужими. И это ощущение поднималось по его позвоночнику всё выше и выше. Байгуд умирал. Сердце его билось всё реже и реже, готовилось совершить своей последний удар.

А чудище изучало его, словно ребёнок увидавшей интересного жучка или бабочку. Не было в нём никакой злости. Звери-людоеды и то были злее. Вдруг оно открыло свой рот и тоже зашипело и заскрипело, почти как Байгуд, только почти без звука — языка у него не было.

Однажды старый скапанг навести его в селенье. На языке жестов он рассказал, что собственный язык ему отрезали враги, когда тот был юношей. Без языка он чувствовал себя мёртвым. Скитающимся призраком, который больше не может быть частью живых, словно отделён он от них невидимой стеной. И что он молился богам, чтобы те вернули ему язык или дали новый. И что он сохранил Байгуду жизнь, потому что думал, что это знак, и ребёнок заменит ему язык. Будет говорить за него. Но со временем скапанг понял, что ошибался и отдал Байгуда более достойным родителям.

— Хм-м-м, — пробасил Байгуд. — Помираю я… похоже…

Чудище ответило ему потрескиванием и шипеньем и смотрело за его ртом и языком, словно за дорогой побрякушкой.

— Проиграл тебе. Обидно конечно. Но и терять мне не… не… нечего.

Чудовище снова протрещало ему и бряцнуло челюстями, поглядывая на павшего богатыря.

— Не-ет, — прошептал Байгуд. — Язык… не бери. Плох мой язык. Лучше найдёшь. Сердце моё возьми. Сердце у меня хорошее было… Доброе. Тебе нужнее.

Батыр расправил в последний раз плечи, сомкнул пальцы на воротах кольчуги и рубашки и разорвал их, обнажив грудь с могучим, но умолкающим сердцем.

Глава 9 Горан

— Да что там за шум, едрить твою за копыто?! — крикнул Горан, оставил попытки запихнуть в себя завтрак и запустил ложкой в стену.

— Там енто, бояре собрались, князь, — оправдался стражник. — Вас требуют.

— Ну так пусти их! — прикрикнул князь, мельком посмотрев на молчавшего Тайпена, как всегда смотрящего прямо перед собой. — Пожрать не дадут спокойно, елбаны дрочёные.

Двери распахнулись и в зал нахлынуло с полсотни богато-разодетых и недовольных мужчин, ругающихся и пытающихся перекричать друг друга.

— Молча-а-ать! — заорал Горан, пытаясь перекричать толпу и запустив в них тарелку. — Что надо вам, уважаемые?! Зачем припёрлись и князя тревожите? Пищу ему мешаете принимать.

— Ругаться с тобой пришли мы, князь! — вперёд вышел статный, моложавый и усатый дворянин.

— Что?! — насупился князь и стиснул кулаки. — Тебе голова на плечах жмёт, пёс? Ругаться он с князем пришёл. Ругальник-то твой и пострадать может.

— А как же не ругаться! — нахально ответил боярин. — Чудище неведомое земли наши разоряет, а князь, как ни в чем не бывало, с заморскими господами каждый день пирует.

— Пирую, значит? — задохнулся Горан, снова посмотрев на Тайпена, но усилием воли взял себя в руки. — Как звать-то тебя, борзой? С кем говорю?

— Небеск я, Всеграда сын.

— Так вот, Небеск, сын Всеграда, неужто ты не слышал, что неделю назад послал я за чудищем воинтелей да охотников? Решается твой вопрос, так и знай.

— А чего ж ты князь войско-то туда не послал? Неужто народ твой не жалко тебе? Наймиты-то твои почти все уж полегли, а чудище от Норийки и Кустицы уже к Валашке родной твоей вышло.

— Тебе ли за народ болеть? — рассмеялся князь. — И откуда такие сведенья? Мне ещё никто не докладывался.

— За народ я болею, кто бы что не говорил, он меня кормит! Как и тебя, князь! И я за ним присматриваю, как хороший пастух за стадом. Но не в этом дело. Чудище-то уж понятно куда идёт. Сюда. И делать что-то надо. Войско соберём, да изгоним лихое!

Князь ощутимо помрачнел, ещё раз посмотрел на Тайпена, тот не высказывал никакого интереса к происходящему.

— Князю надо поразмыслить над тем, что вы донесли. Вечером дам ответ.

Под недовольные выкрики Горан поднялся из-за стола и пошёл к себе.

* * *
— Ну, что думаешь, Мракой? — спросил князь, глядя в окно на расходившуюся толпу.

— Нехорошо. Небеск и его прихлебалы людей взбаламутил. Так бывает… но чечас шибко уж не к месту будет.

— То, что он сказал… правда?

— Слухи говорят так.

— А чего ж ты не доложился, пёс?

— Так это ж слухи, государь. На слухах муха в супе лифантом в болоте становится. Может, приблуды эти наёмные в лесах тамошних заплутали, глухие там места, без дорого особо и указателей. Криков много и паники, а вот гиблых только в Норийке видали.

— Рискуем значит, Мракой? — Горан недобро усмехнулся то ли храбрясь, то ли угрожая прислужнику.

— Отчего же, князь? — Мракой был серьёзен и не обратил внимания. — Копьеносцев и гренадёров я тормознул и в Валашку отправил, на всякий пожарный. С этих отрядов хотя бы толк будет.

Горан отпил ещё вина и заметил, как Тайпен в окружении телохранителей покинул двор.

— Что ты узнал о чужеземцах, Мракой? Что делать будем?

— Эх, князь, — Мракой вздохнул, — а вот тут дела конечно мрачноватые.

— Рассказывай уж как есть.

— Видался я с купцом зарийским на днях, которого при их дворе любят и который подноготные знает немного. С его слов уже лет пятьдесят пытаются имперцы к Узорице клинья подбить. Гуйайцы и зарийцы не дают им, гоняют по всему побережью их, ступить не дают. Здесь если ошиваются, значит стало быть ищут новое место.

— И что с Тридании-то им? Мы ж на отшибе. Через нас никуда не попадут. А у нас особо и брать то нечего.

— Слыхал я князь, что имперцы народ упорный и жизни простолюдина жалеть не привык. Везде, где Империя к власти приходила, следом и дороги строились.

— Да брешешь ты, не сравнять им скалы с землей и в век не пройти леса глухие и болота. Империя их сгниёт и пылью станет, прежде чем они свершат такое.

— Так-то оно верно, князь. Но договорится с ними вряд ли получится. С верой своей они совсем разум утратили.

— И что ж предлагаешь ты, Мракой?

— Гнать их отсюдова нада в зашей, прям на церемонии, показательно. Ищут они простой путь, а надо показать им, что с нами-то и непросто будет. План у меня уже есть и выполняется. Соберём бояр, крестьян, гвардейцев. Вам дам человека проверенного в охранники. Поперережем их на суше, корабли затопим, все кроме одного, одного из главных в живых оставим и назад пошлём, с посланием. Войну им прилюдно объявим, да так чтоб видели, что мы начали берега укреплять, да народ вооружать. Так у них, может, желание-то и иссякнет.

— А если не иссякнет? Сам сказал, что они упорные.

— А коль нападут, отбиваться будем. Тут князь, знаешь, вроде и ты тут над всем батька и слово твоё закон, но выбирать такие вещи ты не в силах. Делать нужно будет то, что должно… По суше им армию не развернуть, слишком мало места, да и изведём мы их набегами. А пристань и берег затопить и обрушить можно. Ещё Вацлав много козней против врагов напридумывал, словно ждал чего-то подобного. Не стоит овчинка наша выделки.

— Ладно, Мракой, на том и порешим, — Горан кивнул ему мрачно, но решительно. — Война так война, говорить тут не о чем больше. Любавушка как моя поживает?

* * *
За ужином кусок не лез в горло. Горан задумчиво вращал бокал с вином и смотрел как оно плескается по стенкам. За вечер он ни разу не посмотрел на почти недвижимого и тихого Тайпена. Этот странный человек больше не вызывал у Горана особых эмоций и злости, ведь ему был вынесен смертельный приговор. Скоро он получит кинжал или меч в живот, и Горан обрадуется его мукам и виду крови.

— Отцеубийца! — услышал он отчётливый выкрик в почти полной тишине и выронил кубок.

Прислушался, не поверив своим ушам и прошёлся взглядам по стражникам, которые вдруг вытянулись по стрункам.

— Блудник! — снова раздался выкрик откуда-то с улицы. Ближе и чётче.

Горан рывком встал из-за стола и устремился на улицу, махнув стражникам следовать за ним. Почти выбежал во двор и остановился как вкопанный. Внутренний двор был освещён сотней факелов. Толпа была без оружия, но напирала и два десятка стражников еле еле могли её сдержать.



— Развратник!

— Грешник! — кричали они.

— Быстро за подмогой! — бросил за спину Горан и пошёл к толпе.

Светфакелов высветил лица и дорогие одежды. Бояре. Те, кто приходили к ниму накануне.

— В чем дело, сброд? — рявкнул Горан, пытаясь перекричать. — Что за мятеж? Что, псы, не спиться вам? Чего припёрлись?

Толпа затихла, но лишь на секунду.

— Отцеубийца! — произнёс кто-то отчётливо.

— Что?! — Горан побагровел. — Мой отец жив! Забочусь я о нём, он в пятой башне.

— Отравитель!

Сзади послышались тяжёлые шаги. Подкрепление вооруженных стражников обступило Горана, и кинулось оттеснять толпу, не стесняясь отвешивать тумаки и лупить их древками. Там где они переборщили, в стороны полетели сгустки крови и поломанные зубы, раздались стоны.

— Ты обещал ответить, князь! — перекричал толпу Небеск. — Ты обещал, князь! А вижу я, что ты, подлец, пируешь так же, как и утром!

Его тон и настроение толпы стражники поняли верно. Удары древками закончились, они отступили назад, собрались в две шеренги и выставили перед толпой копья. Толпа затихла и остановилась, лишь трещали факелы.

— Думаешь, отгородишься от нас дружиной, князь? — уже спокойно спросил Небеск, чуть выйдя из толпы. — Думаешь, можно так тебе… со своим народом?

— Иди домой, Небеск. Не лезь туда, куда не понимаешь, — сквозь зубы ответил ему Горан.

— О. Я пойду, — Небеск рассмеялся. — Я пойду. Я пришёл сюда увидеть нашего князя. И я увидел. Я пойду домой. Но я вернусь, князь.

Развернулся и пошёл. Бояре развернулись в след за ним, несколько из них плюнули в сторону князя. Горан выдохнул и разжал побелевшие кулаки.

* * *
На утренний приём пищи Тайпен не явился. Почувствовав неладное, Горан быстро расправился с завтраком и утренней порцией вина и сам побежал разыскивать Мракоя. Впрочем, прислужник и не потребовался. Из окна башни Горан увидел вереницу лодок от кораблей чужеземцев, шеренги рыцарей, высаживающихся в порту и людей в странных одеждах, то ли слуг, то жрецов.

— Сегодня вечером свершится церемония, — голос Тайпена вырывал его из задумчивости и заставил его сердце скакать галопом.

— Сегодня не лучшее время, — еле выдавил из себя князь, не спуская глаз с того, что происходит внизу.

— Церемония свершится сегодня, князь, — тоном не терпящим возражений произнёс Тайпен. — Бояре покинули город на рассвете, князь. Это больше не является проблемой. Ничто не отвлечёт Вас от того, что у нас запланировано.

* * *
Когда солнце склонилось к горизонту, Горан сделал над собой усилие и перестал пить вино. Он достал один из своих топоров, припомнил отца в молодые годы, и разогрелся до второго пота, прыгая из стороны в сторону и размахивая им, вспоминая приёмы. Затем он надел пышный и цветастый дублет, выполненный по специальному заказу и подшитый металлическими пластинами изнутри. От хорошего кинжала такой «доспех» конечно, не защитит, но в случае чего поможет ему выиграть несколько драгоценных мгновений. В секретном кармашке в рукаве он закрепил небольшой стилет, а на пояс повесил один из своих самых дорогих мечей.

В поверьях бинордов не существовало определения абсолютно зла, ни один бог к этому самому злу не причислялся. Все решал поединок. Лучше честный и открытый, но так бывает редко. Кто сильнее, тот и прав. Вот истина Севера. Поэтому бинорды больше всех почитали Аракса — бога, у которого не было иного смысла, кроме сражения и войны. Иногда отец приносил ему жертвы, но жертвы нарочито слабые и плохие, так чтобы Аракс никогда не пришёл к нему в дом. И теперь Горан понимал почему. Одно дело романтические сказание или легенды о героях, набегах и войнах, или даже дуэль один на один в реальной жизни, и совсем иное — принять такое решение из-за которого люди будут убивать друг друга. И непонятно, кто ещё окажется сильнее.

Но проверить однозначно стоило.

В последние часы перед церемонией Горан много думал и наконец подобрал для Тайпена достойное бранное слово. Чёрная нара. Так бинорды звали самую злую нечистую силу, которая обычно приходила в виде красивой женщины с кожей цвета угля. Нара показывалась явно или же лишь шептала где-то по близости, так чтобы человек её слышал. Она смущала и заставляла сомневаться в себе. Те, кто слушал её речи, в ответственный момент зачастую пасовали и становились жертвой своей нерешительности, неспособные ударить судьбе в ответ и проявить былую решимость. Бинорды ненавидели чёрных нар лютой ненавистью, гнали проклятиями из своих чертогов, а если ловили их, то убивали деревянным колом в спину, что было их слабостью.

С появлением первых звёзд за ним пришли. Горан унял дрожь в руках, встал с кровати, поклонился Тайпену и пяти сопровождавшим его рыцарем, вернулся в покои и загасил лампу на окне. Так он подал знак Мракою. Из глубин покоев вслед за князем к двери пошёл слуга, затянутый в балахон.

— Слуга Вам не понадобится князь.

Тайпен пригладил им путьи оглядел слугу — худого, но коренастого, с мощной челюстью и лицом покрытым шрамами. Человека на вид совсем не милого, а отпетого и недоброго.

— Вы можете одеться в удобную одежду и оставить оружие в покоях. Обо всём позаботятся мои люди, — сухо прокомментировал посланник Империи.

— Я князь, в конце концов, а никакой-то послушник! — прикрикнул князь в ответ князь и замахал руками, надеясь не переиграть. — Я и так отставил отдыхать свою почётную гвардию. Положение просто не позволяет выглядеть на торжественной церемонии как простолюдину. Я без людей и без фамильного меча! Ишь чего удумал! У нас так дела не делаются. Один слуга обязан сопровождать.

Тайпен не сдвинулся с места, внимательно изучая князя. Горан гордо поднял голову, скрестил руки на груди и надменно продолжил:

— Я услышал и понял, что будет свершаться таинство, благородный мой Тайпен. Поэтому выбрал самого убогого и увечного слугу. Он ничего не сможет услышать, потому что глух с рождения. А если бы и мог услышать — никому бы не рассказал, потому что так же нем! И на этом Всематерь не пощадила его и почти что лишила зрения. Ни лиц, ни букв, да того что происходит в метре от него, он просто не увидит. Смотрите! Он никак не оскорбит церемонию и вашу веру!

Горан чуть обошёл слугу, крикнул ему в спину, так громко как смог, затем обошёл его с буку и занёс над его головой кулак. Слуга не обратил на это внимание.

Тайпен чуть поклонился и с безразличным выражением лица повернулся к ним спиной и пошёл, князь поспешил последовать за ним.

Горан еле сдерживал нервную ухмылку. До этой секунды фигура Тайпена внушала ему ужас. Он не пасовал даже перед князем, видимо за подобное его и именовали «Ваша Твёрдость». Тайпен всё хотел сам начать лебезить перед ним, пускай даже упасть на колени, но договориться о своей судьбе и о судьбе Тридании. Но теперь благородный Тайпен выступил фигурой совсем не демонической, а самой обычной, человеческой. Он совершил ошибку, недооценил Горана и переоценил себя.

Теперь внутри Горана поднималось пьянящее возбуждение, острившее разум и дающее ему отвагу. В день, когда он избавился от бунтующих бояр, он почувствовал себя нашкодившим щенком, которому вот-вот надают горьких оплеух по щекам. Теперь же, идя по тёмному и тихому ночному замку, окруженный чужеземцами, желающими отнять у него власть, он наконец-то почувствовал себя настоящим князем. Человеком способным на великие дела, вершителем судеб, избранным богами. И это чувство было невероятным. Горан понял, почему за таких как он убивают и умирают.

Во пустом дворе к их процессии присоединились ещё с десяток рыцарей и «жрецы» — босоногие люди, одетые в свободные бело-синие мантии. Лица их были сокрыты массивными капюшонами, но Горану почудилось, что они совсем лишены волосы и бровей, да и вообще каких-либо признаков, позволяющих различить мужчины это или женщины.

Горан поблагодарил судьбу. Жители города по больше части уже спали и не видели этого позорного и пугающего шествия с их князем и чужеземцем во главе. Останься Небеск в городе ещё на несколько часов и скорее всего смог бы уже организовать полноценное восстание, из-за которого Горан мог бы потерять все.


Их путь окончился на старой и заброшенной набережной уже за городом. Луна стояла полная и яркая. Чуть прохладные ветер тормошил одежды. Под едва слышимое тонкое пенье «жрецов», Горана подвели к небольшому каменному постаменту, на котором была установлена церемониальная чаша, наполненная мутно-чёрной жидкостью.

— И что мне делать? — усмехнувшись спросил Горан.

— Когда я закончу речь, Вам нужно будет подойти к чаше, взяться за неё руками, наклонится к ней поближе и посмотреть в неё.

— Просто посмотреть? — недоверчиво уточнил Горан.

— Да.

Горан кивнул и тайком пощупал стилет, спрятанный в рукаве. Тайпен выдохнул, посмотрел на луну, опустился на колени, пощупал песок, поднялся, вдохнул и заговорил на незнакомом языке. Говорил он долго, совершая пасы руками, смотря то на луну, то на гладь воды, то на чашу, то на Горана. Наконец он закончил и кивнул князю.

Горан пожал плечами, нерешительно подошёл к постаменту, под внимательным взглядом Тайпена положил на её холодный металл руки и взглянул. Жидкость в чаше была непроглядной и Горан увидел лишь едва различимое своё отражение.

— Достаточно. Обряд свершился, князь. Вы будете править долго и правильно, — спустя пару мгновений вдруг выпалил Тайпен. Горан отстранился от чаши и посмотрел на него, ожидая подвоха.

К постаменту вышла ещё одна фигура, сокрытая полупрозрачным балахоном. В свете луны, обдуваемые ветром под тканью проступили чёткие очертанья женщины.

— Кто это, чёрт вас дери?! — крикнул Горан и отскочил назад.

— Женщина, которую бы я хотел представить Вам, князь, — как ни в чём не бывало ответил Тайпен. — Милдред. Она здесь для того, чтобы помочь скрепить союз между Триданией и Империей Тайн.

Бледная луна осветила её лицо, молодое, без изъянов, с полными губами и тоненьким носом. Она не моргала, и от её глаз, горящих и глубоких Горан ощутил ужас.

— Хотите, чтобы я взял её в жёны? — неуверенно, но с нарастающей злостью, рассмеялся Горан. — Да только я женат уже.

— Нет, — от слов и тона Тайпена улыбка стёрлась с лица Горан. — Я позаботился об этом. У Вас нет причин для отказа, князь. Так для всех будет лучше.

— Ублюдок… — прошептал побелевший князь. — Ты что то сделал с моей женой?! Давай, Басиль!

Слуга, стоявший чуть поодаль и ждавший команды, с удивительной прытью вдруг оказался рядом с Тайпеном. Изогнутый клинок блеснул в светел луны и Тайпен зарычал. Как и ожидал Горан, имперский посланник оказался противником более чем грозным — он перехватил оружие убийцы голыми руками, и вступил с ним в борьбу, совсем не ошеломлённый резкой атакой. Горан выхватил стилет из рукава, шагнул вперёд и обеими руками всадил его Тайпену в спину, в район сердца, так чтобы этот пёс сдох.

Горан знал, что меч выхватить ему уже не дадут, лишь надеялся, что у Басиля будет достаточно времени нанести ещё один удар, чтоб уж наверняка. Ни рыцари, охраняющие таинство, ни жрецы не шелохнулись с места.

Едва различимое движенье со стороны, и князь вдруг оказался на земле, его правое плечо что-то кольнуло, рука похолодела и повисла безвольной плетью. Рядом упало бездыханное тело Басиля, с вывернутой за спину шеей. Тайпен встал с колена, на которое припал в схватке. На его правом боку и на бедрах показалась кровь, он дышал тяжёло и с хрипотцой. Попытался завести руки за спину, чтобы достать стилет, но помешал доспех. Из-за его спины вышла невысокая фигура, одетая в тёмную облегающую одежду, скрывающую её от макушки до пят. Схватилась за клинок, упёрлась Тайпену ногой в спину, повисла на рукоятке и с силой высвободила её. На песок брызнула кровь. Тайпен покачнулся, но не упал. Встал, во весь рост и спустя буквально несколько секунд его дыханье успокоилось, как и струйки крови брызжущие из его спины с каждым ударом сердца.

— Глупо, — прокомментировал он. — Этого было можно избежать.

Князь стиснул зубы, проклиная Мракоя-предателя, перекатился на онемевшую руку и попробовал достать меч левой, но помощница Тайпена тенью кинулась к нему и от души распрямила ему ногу сначала в пах, а потом в голову князя, так что у него перед глазами потемнело. Луну затянуло тучами. На лицо упали мелкие капли дождя.

— Ты медлила, Нидоу, — сухо сказал ей Тайпен.

— Я не думала, что они смогут ударить Вас, мастер, — спокойно ответила ему Нидоу, на мгновение уголки губ Тайпена изогнулись в кривой ухмылке.

— Ваш отец был сговорчивее, — Тайпен снова повернулся к князю. — Мы всё ещё можем сделать шаг назад, князь. Нам не нужен ни Ваш трон, ни Ваша жизнь, ни Тридания или её народ. Вы можете остаться на своём месте и править. У Империи есть дела на этом континенте, Вам нужно будет лишь не мешать ей. Империя не будет навязывать здесь свою веру и законы, до той поры, пока местное население само не будет готово, хотя бы два-три поколение. Это очень щедрое предложение, даже уникальное… такие редко поступают от Империи. Полноценный политический союз, со всеми вытекающими… Милдред станет…

— Я не возьму в жёны эту суку, — процедил Горан. — Не видать вам этой гавани…

— Вы уверены, князь? — тихо спросил Тайпен. Казалось, он даже помрачнел.

— О да. Я уверен, — прошипел князь, держась за руку и вставая в полный рост.

— Если Вы надеетесь на ваших людей, то они все перебиты. Не Вам плести заговоры против Империи. Но мы всё ещё можем договориться. Возможно, у Вас есть иное предложение, князь?

— Да… — лицо князя осветила полубезумная ухмылка. — Я слышал, вас учат каллиграфии… Ты сможешь сам подписать свою табличку… «Тайпен Искатель»… Я лично прибью её к колу, который пробьёт твою надменную задницу. Это будет очень толстый и шершавый кол, мой благородный друг. Я буду пить вино дня три или даже больше, слушая твои крики и наслаждаясь зрелищем, пока он не вылезет из твоего горла. А двух твоих сучек я посажу на цепь и заставлю их отрабатывать твою надменность смирением.

Тайпен и Нидоу переглянулись. Нидоу дёрнулось вперёд, но Тайпен мягко взял её за плечо и остановил.

— Пускай сначала увидит.

Девушка в полупрозрачном балахоне пришла в движение, её странное, спокойно-безумное лицо на секунду повернулось к Горану. Она чуть подставила лицо каплям дождя, постояла так, подошла к чаше, обхватила её руками, остановила взгляд на её дне и наклонялась всё ниже и ниже, пока её голова не погрузилась туда полностью.


Спустя минуту или две, она задёргалась, захлебываясь чёрной водой, изошлась в судорогах, обломала ногти от стенки чаши и упала, сначала на колени, а потом на спину. Её вдох был судорожным, похожим на вдох агонии, когда пронзённый мечом человек пытается вдохнуть, но уже не может. Конвульсии её стали ещё более страшными, резкими и амплитудными, она переворачивалась из стороны в сторону, разбрасывала вокруг себя песок.

Горана сковал ужас, а Тайпен и Нидоу наблюдали за происходящим спокойно и безучастно. Агония девушки закончилась, и она затихла лицом вниз, перестала дышать.

В чаше всё-таки был яд. Так или иначе князь будет следующим, его не отпустят живым. Горан судорожно соображал, что же ему делать и проклинал свою идею надеть скрытый доспех. Не будь его, он бы мог кинуться в воду, задержать дыханье и уплыть, ведь он с детства плавал по этой гавани. Рыцарям в доспехах было бы за ним не угнаться. При них не было арбалетов или луков. Это был бы очень хороший шанс.

Раздался судорожный вдох, и девушка на песке пришла в движенье и неуклюже поднялась. Занятый мыслями о побеге, Горан скользнул по ней взглядом и обомлел. Фигура, скрытая полупрозрачным балахоном больше не была женской. С тем же бесновато-спокойным выражением и горящими глазами на Горана смотрело такое знакомое лицо. Его собственное лицо.

— Что за?.. — вырвалось у него.

— Что. За, — повторил двойник, неуклюже копируя его голос, Горан в ужасе отшатнулся.

— Беги, князь! — крикнули откуда-то сбоку.

В воздухе свистнуло. Стрела воткнулась в грудь Тайпену. Одна из телохранительниц-ташурдан, которых он просил Мракоя не вмешивать, вдруг возникла между Гораном и его двойником. Ни капли не сомневаясь, она обрушила изогнутое лезвие своего меча на голову лжекнязя. Лезвие жалобно запело столкнувшись с тёмным и матовым клинком Нидоу. Они схватились, и со всех сторон послышались крики, топот и звон оружия.

Тайпен потянулся за мечом, но на него уже кинулись двое стражников замка. Лжекнязь безучастно встал рядом с частью и смотрел в пол. Застывшего Горана, грубо схватили за руку и повели прочь.


— Быстрей, князь! — прохрипел скрючённый Мракой, пытаясь вывести его сквозь сражавшихся из круга.

— Ты пришёл, Мракой! — прошептал князь и запнулся об окровавленное тело одного из жрецов.

— Простите, князь, мы попали в засаду… Пришлось вернуться за подкреплением, — через метров пятьдесят Мракой вдруг остановился и согнулся пополам. — Мы проиграли битву за гавань. Я ранен, князь. Мне с Вами не можно. Бегите. Бегите далеко, в Валашку и собирайте силы. Сейчас с кораблей высаживаются рыцари. Мы не сможем отстоять Старший Оплот. Бегите. Мне нужно остаться здесь.

— Ты чего, Мракой? — прошептал князь. — Со мной пойдешь. Слышишь?

— Прости, князь, — ответил Мракой и Горан увидел, что тот зажимает рану на животе, что и спина его окровавлена. — Не можно мне.

Из толпы сражающихся к ним выбежали остальные телохранительницы и встали стеной возле князя, с беспокойством поглядывая на сражение.

— Ну всё-всё, уходите! — крикнул им Мракой и замахал руками. — Уводите князя, скорее!

Князь развернулся уходить, но понял, что насчитал всего семь женщин-стражей. Он обернулся и увидел последнюю возле чаши. Нидоу заблокировала её атаку, наконец нашла ключик к её боевому стилю, выбила у неё из рук меч, подставила подножку и оказалась за спиной. Широко раскрытые подведённые глаза драгоценными камнями блеснули в свете луны. От его последнего взгляда, преданного и полного любви, князь стиснул зубы, отвернулся и изрёк проклятье, скользнувшее по намокшей щеке к небу.


Глава 10 Чёрное Древо

Непроглядная ночь лишь ненадолго сменяла серые сумерки над Топями. Здесь время словно застыло и не решалось изменить хотя бы один мазок вечно унылой картины. Невозможно было отличить лето, весну или осень. Лишь в редкие и самые проклятые морозы, всё здесь покрывалось инеем и сковывалось льдом, но совсем ненадолго.

Солнце хоть и заглядывало сюда иногда в гости, но смущённо пряталось за облаками и дымкой, теряло там свой свет и тепло. Вода бурлила и булькала, извергала из своих недр удушливый густой туман, меняла цвет от почти чёрного до нездорово-зелёного, и скрывала под своей гладью неведомых тварей. Мелкие островки твёрдой земли, окружённые грязью и месивом, были разбросаны то тут, то там, но доверия не внушали. Прямо из жижи ввысь тянулись жёсткие, почерневшие, словно обгорелые кости, стволы и ветки редких болезненных деревьев. Вокруг них роились бесконечные насекомые, а по их стволам ползали ядовитыечешуйчатые гады, улитки, слизни и многоножки, самых отвратительных форм и расцветок.

Мало кто из людей осмеливался бродить здесь и заходить далеко, и уж тем более — жить. Даже самые отпетые негодяи и безумцы, за головы которых была назначена награда и спасавшиеся от смертельной погони, вряд ли бы осмелились спрятаться тут.

Поговаривали, что в этих местах может выжить только утопный народец. Им приписывали самый разный внешний вид — от уродливых, похожих на жаб карликов, до прекрасных полногрудых русалок с застывшими в вечной улыбке соблазнительными губами. Однако род их занятий был всегда один — чернёйшая ворожба да воровство детей и употребление их в пищу, желательно сырыми.

Вокруг Топей всегда ходило много слухов, и проверить их было задачей невыполнимой. Любопытных тут ждала только смерть.

* * *
Болотами правило Чёрное Древо.

Его долгая жизнь началась с обычного семечка, далеко унесённого ветром и реками. Волей случая и ошибкой птицы, принявшей его за съедобного жука, оно попало на склон небольшой горы, проросло в плодородной почве и щедро питалось грунтовой водой реки, чьё имя затерялось в веках. Река эта была необычной. Однажды в ней освежился бог, и теперь в ней текла не только вода, но и сила, что заставляла цвести всё вокруг.

Древо выросло могучим. Две тысячи лет назад ветки его и ствол были белыми, и оно возвышалась над площадью столицы великой столицы великого государства. Великаны, что основали город вокруг Древа, ухаживали за ним и молились ему как чему-то божественному. Правда недолго.



В один день почти все они покинули город. Их не было так долго, что Древо, лишённое ножниц внимательных и добрых садовников, затянулось листвой и не послушными ветками. И чуть не усохло, когда река вдруг обмельчала, а почва высохла и потрескалось.

Но не умерло. Пережило и засуху, и сезон бурь, и ветра, принесшие песок и саранчу, и волчью зимую, в которую промерзло до самых глубоких корней, бесконечные удары молний, и даже топоры варваров, которые пытались срубить его, чтобы согреться.

Спустя много лет, когда лес уже почти пожрал прекрасные крепости и город, великаны вдруг вернулись в тишине и молчанье. Они жили долго и мало что могло их ранить, но всего несколько сотен осталось от их народа. В тени Древа и окружающих его святых знаков, они вскрыли могучие камни, что укрывали мостовую во множество слоёв, и копали землю в том месте от лето до зимы, пока рядом не образовался курган, величиной с замок. С первыми снегами вернулось ещё несколько десятков великанов. Они вошли в город так же не нарушая молчанья. На натянутых цепях, они принесли с собой небольшой ящик и опустили его глубоко под землю, поспешив закрыть землёй и камнями.

После этого великаны робко заговорили и попытались зажить прежней жизнью. Они очистили город от зарослей, восстановили дома и крепостные стены. Древо снова пило воды вдоволь и у него снова постригали непослушные ветки, пускай и не так аккуратно.

Но племя великанов измельчало и утратило что-то внутри.

Когда пришли враги, великаны уже не смогли дать отпор. Их перебили всех до последнего. Дома их сожгли и опустошили. Только Древо осталось жить в когда-то богатой долине.

Со временем лабиринты из белого камня, что удерживали реку и направляли её куда нужно, разрушились. Вода заполнила всё вокруг, и сточила скалы, на которых стоял город. Целиком он ушёл под землю, не оставив после себя даже белой пыли. Имя его и имена когда-то великих его правителей стёрлись из памяти.

А Древо всё так же стояло на своём месте. Возвышалось из уже спокойной воды. Он исхудало, почернело, осыпалось мёртвыми листьями, но не умерло. Оно научилось выживать без садовников. Цвело, не смотря на погоду. Пустило свои корни на километры и въелось как хворь в болото, что осталось от разгулявшейся реки, в которой когда-то искупался бог.

* * *
В один день непокорная речушка, питающая Болото, принесла из Балова моря грязно-белый свёрток, поросший тиной и пахнущий скверно. Ловкие ветки Чёрного Древа выловили его из воды, положили на древний камень и освободили от оков видимых и невидимых то, что было внутри.

Женщину.

Когда колдовство рассеялось, чёрная кора в радости заходила и захрустела, услышав столь приятный звук — хриплый и надрывный вдох нежити, сделанный гнилыми и дырявыми лёгкими. Вдох сменился на почти беззвучный крик, который не затихал долго.

Ветки скользили по обгоревшей коже гостьи, ласкали её и успокаивали. Со временем кричать она перестала. Лишь шептала слова на языке незнакомом, но таком волнующем и пышущем от силы. От этих слов кожа гостьи перестала быть чёрной, осыпалась комьями, как пеплом, обнажила плоть цвета грязи, слабую и чувствительную к боли и свету. Лицо её, при первой встрече так похожее на обтянутые кожей черепа многолетних утопленников, которых так любило купать Древо, изменилось и стало похоже на лицо человека живого, коих Древо не видело уже несколько веков.


Дни и ночи сменялись. Древо бдело над гостьей и охраняло её. Лёгкие её заросли и стали цельными, способными держать воздух и выполнять свою функцию. Но дышала она так же судорожно и поверхностно, то и дело задыхаясь и срываясь с ритма. Дерево снова порадовалось. Оно вспомнило, что у живых людей так бывает от страха. К удовольствию Дерева, страх у гостьи всё не кончался. Правда, этот страх был не перед Деревом.

Спустя ещё много дней тяжёлым камнем страх упал на самое дно гости. Она долго лежала, не двигаясь, пока его склизкие чёрные щупальца не слились с её нутром в единое целое. И в один день гостья встала и пошла гулять по болоту. Ноги её вязли, она блуждала, словно в лабиринте, тонула, жадно хватала воздух, и покрывалась влагой. Древо стало помогать ей, протягивало куда нужно свои ветки и корни, но отпускать её не хотело.

Гостья не ушла. Даже когда глаза её снова выросли, и она смогла увидеть путь и своего спасителя, она лишь заплакала. Горький и надрывный плач её снова порадовал Древо и сделал гостью ещё более родной и близкой сердцу.

— Почему ты плачешь? — без слов спросило её Древо, купаясь в ливне из её боли.

— Я потеряла сына, — прошептала гостья и снова заплакала.

Что-то кроме радости шевельнулось внутри Древа. Когда гостья снова лишилась сил и уснула, оно проникло в её сны и показало все смерти, что когда-либо видело. Бесчисленные дикие звери, что терзали друг друга и скрывались в корнях. Варвары, чьи топоры сломались о толстую кору, медленно замёрзшие на смерть. Беззвучные металлические крики великанов, павших в резне. Бесконечная вереница утопленников, заблудших, казнённых и потерявших надежду.


Показывало, пока смерть не перестала вызывать в гостье хоть какие-то эмоции.

Гостья проснулась иной. И с большим интересом изучало владенья Древа. В один из следующих дней гостья взяла со дна острый камень и срезала со своих костей всё, что срослось неправильно. Ей было больно, но уже не так, чтобы она остановилась. Вместо плотного ливня из её боли, Древо теперь ощущало радостный и солнечный день, в виде плотной стены её тоски и внутреннего холода, забирающего влагу и иссушающего кору, пока та не становилась ломкой.

Скоро гостья покрылась совсем уж гладкой и свежей кожей. Вода болота питала её, сделало упругой и снова живой. Её новая форма, такая чуждая Топям, изрядно насмешило дерево и заставило ходить кору ходуном. Тоска заставляла гостью двигаться почти постоянно, не давала ей мыслить ясно. Бодрость Древа, полученную в веках бесконечной борьбы за жизнь и изменений, она не разделяла. Лишь в короткие моменты, когда гостья падала без сил в объятья сна, Древо снова успокаивало её увиденными за тысячу лет кошмарами.

И однажды утром, после бессонной ночи, гостья поклонилась Древу, натянула на себя свой погребальный саван и покинула Болота. Что-то сломалось в ней, как ветка, что была очень важной и держала вес.

Древо не остановило её. Наоборот, показало путь. Так было нужно.

— Ты… отпустил… её… — раздался из воды шёпот, когда гостья вышла на твёрдую почву и скрылась за кромкой живого леса. — На тебя… не похоже…

Из воды показалась макушка, охваченная короной их переплетённых рогов, затем вытянутая морда, ощетинившаяся тысячей зубов в несколько рядов, покоящаяся на мощной шее. Анчибилл выполз из воды, распрямился в полный рост, потянулся, как уродливая кошка, покрутил башкой, опустился на четвереньки и почесался об кору.

Хруст коры ему в ответ был тихим, неуверенным и даже обиженным.

— Обычно… ты… не отпускаешь добычу, — Анчибилл зашёлся клокочущим смехом.

Треск прошёл по болоту и из воды то тут, то там взошли пузырьки.

— Вернётся?.. — задумчиво протянул Анчибилл, проведя когтями по коре.

Древо замерло, и на Болоте воцарилась почти полная тишина.

— Увидим… — недовольно проскрипел Анчибилл и уполз назад на глубину.

* * *
Много лет назад Анчибилл упал с неба. Он был ранен смертельно. Распластался в трясине белым пятном, раскинув в стороны поломанные крылья, выжег своим светом всё вокруг и вскипятил воду. Его пробитый доспех быстро набрал болотной жижи, и теперь он медленно погружался, безучастно глядя на редкое в здешних местах синее небо.



В нём было много жизни. Такой добычи Древо не могло припомнить. Болото долго переваривало его доспехи, кожу, плоть и кости. Его вкус ещё долго переливался и дарил пугающее онемение, которое нельзя было сравнить ни с чем.

В нём было много духа. Так много, что Топи таки и не смогли проглотить и растворить его целиком. Прямо там, на глубине, Анчибилл переродился и принял новое тело.

Из создания ослепительного и рождённого летать в высоте, не достижимой для птиц, он стал кровожадной тварью, приспособленной наводить ужас и в воде и на суше. Многие годы он лишь утолял свой неуёмный голод неудачливыми и более мелкими соседями, и всё рычал, как дикий зверь. И как он отъёлся достаточно, за кровавую дань Древо позволило ему покидать свои владенья, выходить на охоту и возвращаться.

Со временем у Анчибилла проснулся и разум, хоть и далёкий от его крылатого воплощения. Сначала он многим делился с Древом и радовал его рассказами о мире пока ещё далёком от растущих корней Древа. Но затем что-то поменялось.

Анчибилл покидал Топи всё чаще и всё дольше длились периоды его отсутствия. Он начинал забывать приносить подношенья, не делился рассказами и Древо уже подумывало наказать его.

Пока однажды Анчибилл снова не упал с неба едва живой от ран. Это было забавно, потому что у перерождённого Анчибилла отродясь не было крыльев. На этот раз Топь не стала поглощать его, он смог залечил раны. Но больше выходить его не тянуло, он предпочитал спать и лишь изредка просыпался высказать своё недовольство.

* * *
Минули годы, и гостья вернулась. Мёртвая вываренная кожа юных тельцов покрывала её тело почти полностью. Под ней, причудливо отделанной и окрашенной в чёрный, она скрывала «уродство», которое так и не смогла исцелить полностью. Волосы на её голове отросли, укрепились и приняли цвет, такой же как и у коры Древа. С собой у неё было много вещей, что не были частью Топи и которые сильно взволновали Древо.

Она была более сильной… куда более сильной и знала несоизмеримо больше. Словно очнулась ото сна и наконец смогла соединить все свои части воедино. Но, к радости Древа, тоска в ней проросла насквозь и пустила везде свои корни.

— Ты вернулась, — беззвучно поприветствовало её Древо, ветки его радостно заходили, и Топи пришли в движенье.

— Да. Сама не знаю почему, — вздохнула гостья, уселась на его ствол и высвободила лицо из под капюшона. — Я благодарна за спасенье. И вернулась чтобы… чтобы, может… хоть как-то отдать долг.

— Ты снова плачешь внутри, — радостный шёпот прошёл по коре Древа.

— Да.

Над ней клубилась темнота, такая родная, тёплая, и приятная, словно тысячи бритвенных лезвий отрезающих по чуть чуть, отрывающих кусок за куском и отправляющих в холодную темноту. Но вместо того, чтобы использовать эту темноту, усилить её тоской и разрывающей болью, гостью всё так же выкидывала её в никуда и разрушала понемногу ей своё тело.

— Потому что ты потеряла сына?

— Да.

— Видишь ли ты, вон тот куст, с одним красным листочком, что притаился в тени у мёртвых пней?

— Да, вижу, — гостья посмотрела куда указало Древо.

— Это мой сын. Точнее сын моего сына. В этом болоте тысячи моих сыновей, живых, мёртвых и умирающих прямо сейчас. И всех их я слышу, даже тех, кого уже здесь нет.

— А я больше не слышу… — ответила гостья. — И больше никогда не услышу своего сына. Ярра.

— Это не так.

— Замолчи…

— Если ты слышала его когда-либо — он навсегда в тебе.

— Но это не то же самое! — закричала гостья.

— Каждый новый восход Солнца не тот же самый. Каждая капля воды отличается от другой. В тот момент, когда она падает с листа, она уже не та, чтобы на нём. Всё меняется. Не остаётся прежним. Таков Закон. Если так нужен тебе Ярр, то воплоти другого. Пускай он не будет прежним, но будет так же Ярром. Который тебе нужен.

— Я не могу, — гостья надрывно вздохнула. — Я хотела. Я пыталась… Но я не могу.

— Можешь, я вижу, что можешь. Тебе лишь нужно семя.

— Я не буду с другим мужчиной! — закричала гостья и лицо её изошлось отвращением.

— Есть много способов.

— Ты… ты говоришь… о магии? — гостья испугалась. — Нет… нет-нет… это запрещено!

— Кем? — искренне удивилось Древо.

— Так нельзя делать!

— Так не делай, — Древо рассмеялось словно хорошей шутке. Гостья была очень наивной. — Давай я сделаю.

Ветка Древа скользнула к ней и опустила у её ног чёрное шершавое зёрнышко, размером с шишку.

— Вот тебе моё семя. В нём достаточно жизни, чтобы жил новый Ярр. Но чтобы новый Ярр не вырос деревом, нужно будет сделать кое-что ещё.

— Что же? — после долгой паузы спросила гостья.

— Я плохо помню из чего состоят люди, давно не видел их мякоти. Давненько они не заходили ко мне в гости. Но если память мне не изменяет — она держится на костях.

Древо пришло в движенье, топь вокруг забурлила и пошла пузырями. Ветки ушли на глубину и вырывали оттуда куски корневища.

— Вот. Должно сойти. Сплети из этих корней кости, они ещё молодые и податливые. Пускай в твоих руках они станут послушными и больше не гневают меня.

Гостья опустилась на землю и, борясь с собой, выложила из веток силуэт человек.

— Нет, — прошептала она. — Это неправильно.

— Неправильно, — подтвердило Древо, разглядывая результат. — Можно исправить. Старайся лучше.

Гостья сняла плащ, обнажила бледную трупноватую кожу рук и стала плести. Ветки ранили её до крови, но Древо сказало, что так будет даже лучше и она терпела. Дерево с удивлением следило за ней. В этот момент отвращение и боль внутри неё боролись с неприятным светом, и эта борьба могла дать удивительный результат.

— Вот тебе земля, что я достал с самого дна, — сказало Древо, когда она закончила. — В этой земле всегда было много жизни, иначе бы я не жило тут. В ней впиталось много крови и силы. Её хватит, чтобы ты смогла вылепить плоть, пускай и не такую твёрдую, как моя кора. Но насколько я помню, кожа людей мягкая, как твоя.

Гостья лепила. У неё долго не получалось, она всё переделывала и переделывала, пока не получилось что-то отдалённо напоминающее тело. Но грязь не держалась на корнях, спадывала с них большими комьями. Болото снова забурлило, затем надолго затихло и принесло комок, на вид такой, что гостью бы вывернуло, если бы она принимала пищу почаще.

— Вот. Это волосы других людей, что остались тут. Возьми их, пускай они старые, но я передам им, чтоб они не рвались и хорошо служили твоей цели. Сделай из них жилы, что крепят кости и плоть. Думаю это нужно, чтобы всё заработало. Я начинаю вспоминать какова плоть людей.

Ещё день или два, гостья распутывала клубок, и вязала к корням нити. Когда она уставала, она проваливалась в беспокойный сон и Древо баюкало её, виденьем абсолютной черноты, где нет ничего, даже Законов.

— Я не знаю… — прошептала гостья, оглядывая результат в одно унылое утро. — Не знаю как вылепить лицо. Какое у него было бы лицо? Если бы он вырос? Мой сын.

Древо не смогло вспомнить лиц других, ещё покопалось в воде и бросило к её ногам полуразложившуюся, мумифицированную голову.

— Этот человек был красив, но только снаружи, — так сказали другие люди, что принесли его на болото, связали и бросили мне. Возьми его за основу. Я уверен, что твой сын был бы красивым, как мои сыновья, тянущиеся к солнцу.

В гостье не осталось страха, она взяла подарок, погрузила в глину и вылепила сверху лицо.

— Теперь узри, — сказало Древо, положило семя на грудь нового Ярра и вдавило его туда. Сердце гостьи почти остановилось и очень заболело в ожидании и трепете.

Грудь Ярра вздрогнула, всхлипнула и ушла вниз. Он судорожно хватанул воздух и открыл щели, что были у него вместо глаз. Безгубый рот клацнул зубами, и он закричал так, как когда-то кричала ведьма. Болото вокруг заходило и затрещало от радости.

— Знакомься, Ярр, вот мать твоя. Благодаря ей ты жив.

Ярр всхлипнул, булькнул, в недоумении помотал головой и завыл, тоненько как щёнок, что однажды забрёл в трясину. Ему было страшно, ведь он попал в место незнакомое и непонятное. Глядя на его трясущееся и клацающее зубами тело, гостья почему-то не испытала никакого отвращения перед бедным созданием.

Она притянула его, положила его голову себе на грудь и заключила в ласковых и нежных объятьях.

— Ну, всё-всё, не бойся, я с тобой.

Ярр ещё немного повыл у неё на груди, успокоился и уснул безмятежным сном, в котором не было вообще ничего, кроме темноты. Сон его был безмятежным настолько, что даже Древо не рискнуло лезть в него.

— Ты не спишь, — прошептало Древо, чтоб не разбудить дитя.

— Да. Плохо у меня со сном, — вздохнула ведунья.

— Почему?

— Когда я сплю, я вижу в снах того, кто сжег меня.

— Ты боишься его?

— Нет.

— Тебе больно?

— Нет.

— Что ты чувствуешь?

— Я чувствую злость.

— Злость — это такое же дитя, как и Ярр. Его нужно выпустить в свет. Сожги того, кто сжёг тебя. Благослови его, как он тебя благословил. Или сделай это с другим человеком.

Впервые гостья улыбнулась и тихонько хихикнула.



— Вечно ты всё переиначиваешь и путаешь, мой древесный дух. У нас, у людей, всё немного не так устроено. Но наверное ты прав. Моя душа будет спокойна только когда я отомщу. Не могу я простить его. За себя бы простила, за то… за то что он со мной делал. Но за сына не смогу простить. Думала я, что это не мой путь, что я смогу пронести свет через всю жизнь. Но не смогла.

— Прощение — это ребёнок мертворождённый. У него нет выхода в мир, слишком быстро он растворяется и теряет форму. Ты же видишь, как прекрасен твой новый сын, как смогла ты вывести его в мир. Пускай он слаб сейчас и жалок, но сможет он вырасти в сильное дерево. Если ты будешь ухаживать за ним и поливать достаточно.

— Ты про это создание? — гостья холодно посмотрела на ребёнка, что мирно спал у неё на коленях. — Это не мой сын. То что мы сделали… оно помогло мне обрести немного покоя, принять тот факт, что мой сын мёртв и я никак не смогу вернуть его. Но это… это не мой сын. И что мне прикажешь с ним делать? Убить, чтоб не мучалось?

— О, — кора Древа снова залилась хохотом. — В нём моё семя. Его нельзя убить. Но я знаю, что ты можешь с ним сделать.

— И что же?

— Ты хотела мести. Но ты не сможешь свершить её.

— Почему? — удивилась гостья.

— Потому что в то место, откуда ты пришла, ты попасть не сможешь. Дорога закрыта для таких как мы. Я использовал слишком много здешней воды, чтобы подпитать тебя.

— Хм. И правда, — гостья наклонилась и прислушалась. — Я давно перестала чувствовать тот источник, словно меня отрезало от него. До того, как со мной случилось это, я должна была укреплять землю и оберегать её. Ты думаешь теперь эта земля отвергает меня?

— Да.

— Но почему?! — гостья крикнула и расстроилась. — Я же служила ей так долго! Она не пустит меня?

— Нет. Только если ты откажешься от своей силы. Но для тебя это будет означать смерть. Слишком слабо твоё тело.

— Это несправедливо…

— Да, — согласилось Древо. — Это несправедливо. Мои корни уперлись в эту землю и я чувствую как они хотят расти дальше, но не могут, болят и зудят от этого. К счастью, когда я создавал Ярра, я сделал его в форме ключа.

— Что? — гостья впервые посмотрела на Древо настороженно.

— Это очень древняя история. О той земле и почему мы не можем на неё ступить. Ты обратишься в прах, прежде чем я буду на середине. Всё это время я искал ключ и никак не мог найти. Но однажды течение одной непокорной реки принесло ко мне кое-что получше. Того кто знает, как устроен замок.

— Я не понимаю.

— И не нужно. Ярр сможет пройти там, где не сможем мы. Более того, он проложит путь. Ты сможешь отомстить. Это ответ на твой вопрос, что делать с Ярром. У него будет цель, чтобы идти вперёд. Мы отправим его за тем, кто сжёг тебя. И посмотрим как он справится.


Глава 11 Ярр

В последний раз он горел. Языки пламени обнимали его тело, кололи иглами каждую клеточку, слизывали плоть с костей, заползали в глаза, отнимали у него жизнь. Это был единственный вид смерти, где нельзя было чётко отделить агонию и предшествующие ей мучения.

Как обычно, с последним его судорожным вздохом, он ощутил падение и мелькающее вокруг тёмное пространство, словно если бы его сбросили в колодец без дна. Падение было долгим, и как обычно оно закончилось ударом о землю, ощущением боли, тяжести и удушья. Каждый раз он выползал из тёмной, тесной и зловонной дыры, голый представал пред миром.

Таков был акт его перерождения.

Он завыл вновь. От того, что его снова убили, и от того, что он снова жив, от боли, обиды, голода и… непонимания. Он не знал, кто и почему его наказывает, и что он такого натворил, чтобы заслужить это всё.

Ветер качнул ветки, и солнце проникло сквозь плотные верхушки деревьев. Теплые лучи попали на его чёрную кожу и обожгли, он зашипел и бросился в укрытие. Забился между поднявшимся из земли корнём могучего дуба, подтянул колени к животу, обхватил их руками, уткнулся головой. И заскулил.

Солнце властвовало ещё долго, ходило туда-сюда по горизонту тяжёлыми шагами, он чувствовал его присутствие и взор, жаждущий отыскать его среди плотных веток и снова сжечь.


Он слишком рано очнулся. Только в сумерках вылез из своего укрытия и огляделся. Он уже бывал здесь. Перед тем как сгорел и ещё несколько раз до этого. Вокруг лес, такой бесконечный и тёмный. Позади него деревня, в которую он возвращался и возвращался, чтобы…

Чтобы что?..

Что тянет его туда?

Что заставляет его каждый раз идти туда, сражаться за свою жизнь и покидать этот мир в мучениях?

Почему он?

Картинки в голове сменяют друг друга, несутся бесконечным потоком, в них не разобраться, и когда они застывают и появляется возможность их разглядеть… возникает только больше вопросов.

Виденье повторяется.

Кровь на снегу. Много крови. Кожа его рук белая, но тоже в крови. Он подносит их к лицу, пальцы дрожат, пар вырывается из его рта.

Крики.

В них столько ненависти и от них так страшно.

Тени вокруг, копошащиеся, извивающиеся, угрожающие тени. Они сплетаются вокруг него слово змеи, шипят и указывают на него.

«Ты этосделал».

Он бежит. Бежит. Бежит. Бежит…

Почва вырывается у него из под ног, он падает, бьётся об землю, пытается встать, но уже не может.

Больно.

Люди кричат.

Они бьют его, так сильно, что темнеет глазах. Его руки стискивает до крови колючей верёвкой. Его волокут куда-то, кричат. И бьют. Бьют. Бьют.

Запах тошнотворный. Почва стала мягкой и податливой, она колыхается под ногами, когда ему позволят сделать хотя бы несколько шагов.

Она мягко ощущается под коленями, на которых он стоит.


«Я этого не делал. Это не я. Вы же знаете меня,» — шепчут его разбитые губы, но лезвие вгрызается в его горло так, что он чувствует его самым низом языка. Горло словно бумажное, его вяжет как от черемухи, оно набухает изнутри, теплеет и сразу же холодеет.

Так много крови.

Он не может вздохнуть.

Его отрывают от земли и бросают во что-то тёплое, тёмное и вязкое. Оно заполняет всё внутри. И всё исчезает…

Что это было?..

Когда это было?..

Это было… с ним?

Почему его постоянно убивают?

Только недавно он начал замечать этот бесконечный поток видений, пытался схватиться за него руками, вытащить что-то из этой мешанины, что-то за что бы он мог схватиться и держаться. Но ничего не выходило.

Болезненная судорога и бурление в животе скрутили его пополам и поставили на колени. Раздалось утробное урчание. Вот оно. Опять. Это чувство поднимается изнутри.

Хотя бы этот язык прост и понятен. Ему нужно поесть. Путь занимает слишком много сил.

Путь… куда?

— А ты далеко забрался, — раздался из кустов голос неприятный, похожий на скрежет костей друг об друга, и он пугал не на шутку.

— Кто ты? — спросил он, пытаясь унять страх и дрожь в голосе.

— Анчибилл моё имя, — из кустов показался чёрный раздвоенный язык полутораметровой длины, прошёлся по тропинке между ними и вернулся к обладателю голоса и челюсти, полной зубов.

Этот ответ пробивал словно стрела, ведь раньше никто не отвечал ему.

— Ты понимаешь меня?!

— Ну, конечно же. Мы ведь вылезли из одного болота и думаем на одном языке, языке демонов, — голос из кустов стал немного теплее.

— Демо. нов? Ты знаешь кто я?

— Ты Ярр, сын Древа и Ярины. Умертвие. Демон. Нечисть. Хотя всё это спорные категории смертных и едва ли к тебе относятся, ведь тебя собрали из того, что было. Уверен, ты слышал эти оскорбления в криках своих жертв. Для меня же ты… жалкое создание.

— Нет… нет! Я не виноват! Я… я… человек! — горькое чувство заполнило Ярра внутри и заставило кричать.

— Человек? — Анчибилл рассмеялся короткими квакающими смешками, — Кто тебе это сказал? Думаешь, люди выглядят так… как ты?

— Я… я… я помню… Я не помню ничего, — Ярр схватился за голову и зарычал.

— Конечно, ты ничего не помнишь. Ты только родился. Вылез из зловонной клоаки, что мы называем домом.

Кусты раздвинулись, Ярр инстинктивно отпрыгнул, ударился о дерево за спиной и вжался в его кору от страха. Пасть, полная зубов показалась полностью. Её обладатель размерами мог сравниться с дубом, в котором прятался Ярр днём. Его когтистые лапы изгибались под непривычными углами, словно змеи. Глаза Анчибилла горели призрачным красноватым огнём, оставляя от движений после себя полосы в воздухе, они кружили вокруг Ярра.


— Почему ты боишься? Думаешь, я хочу убить тебя?

— Д-да…

— Раз боишься, значит, можешь думать. Первобытный голод уже не так затуманивает твой разум. Я не враг тебе. Люди твои враги.

— Нет! — выкрикнул Ярр.

— Люди ведь хотят убить тебя. А ты убиваешь их. Ты пожираешь их тела и пьёшь их кровь, впитываешь их силу и растешь. Ты убил многих. Они твоя пища.

— Нет… — прошептал Ярр, пытаясь разобраться в виденьях.

— Ха-ха-хах, — бес снова изошёлся смехом. — Жалкое создание! В тебе слишком много осталось человеческого! Чёрное Древо допустило ошибку. Выбрало никудышный материал. Вечно оно переоценивает свою значимость. Впрочем, я не удивлён.

— Нику…дышный… Что… ты от меня хочешь?

— Хочу от тебя? — красные глаза изогнулись в удивлении. — Нет ничего, чтобы ты мог мне дать.

— А чего хочу… я? — непонятное чувство душило Ярра изнутри. — Я не хочу убивать!

— Но ты убиваешь. Снова и снова. Не нам решать, как мы сделаны. Волк не выбирал роль хищника, а олень не выбирал роль его жертвы. Просто мир устроен. Ты не можешь не убивать. Ты должен убивать, чтобы жить. Люди так вообще убивают просто так, без причины. Или из страха, как в случае с тобой. Или ради развлечений, когда они пробуются на наше место, место чудовищ. Но ты не волк и не человек… ты нечто большое. Убивая, ты не только питаешь себя, но и преумножаешь свою силу, развиваешься в новые формы. Думаешь, я сразу стал таким большим? Не-е-ет, для этого понадобилось питаться очень долго. Ты станешь чем-то подобным. Может даже и лучше.

— Ты тоже убиваешь?

— Сейчас уже нет, — тихо прошептала пасть в ответ.

— Почему?

— Ещё не время задавать столь сложные вопросы, мой голодный друг. Скажем так… теперь я ищу другого.

Ярр наконец рискнул отцепится от дерева, припал на четыре конечности и опустил голову, изучая одного из «своих».

— Что это такое? — Ярр указал на место, из которого появился. Ломанный круг из толстых веток с переплетениями и знаками внутри. — Я всегда вижу это, когда просыпаюсь.

— Это знак скверны, — ответил Анчибилл, изучив конструкцию. — Когда твоё тело разрушается, он даёт тебе новое. Подарок от Чёрного Древа. У него право… забавное понимание жизни. Не знаю даже, что лучше умереть или жить как ты…

— Я пришел из болота?

— Да. Болото — твой дом.

— И… куда я иду? Что я делаю?

— Разве ты не знаешь? — красные глаза снова изогнулись в удивлении. — Она ещё не говорила с тобой?

— Кто?

— Твоя мать. Ярина. Хм-м-м…

— Крм-м-м, — Ярр попытался повторить звук, но вышло плохо.

— Я недооценил её. Что такого задумало Древо и зачем так залезло в голову старой ведьмы?.. Хм-м-м. Ты хотя бы помнишь её? Ярину?

Ярр вспомнил рыжие волосы, объятья и теплоту, исходившую от них, так поразительно отличную от того, что у него есть сейчас.

— Это… она со мной сделала?.. — удивился Ярр.

— Да. Она тебя создала. Взамен утраченного. Теперь твоя мать жаждет мести. Ты идешь по этой тропинке, чтобы расчистить ей путь, полагаю. Боюсь у тебя нет иного выбора, кроме как пройти его до конца.

— Расчистить… путь?

— Да. Это плохая земля. Она считает нас злом и не пускает. Но у тебя каким-то образом получается идти по ней. Хм-м-м.

— И что там… в конце?

— А вот этого я не знаю. Но я помогу тебе на этом пути.

* * *
Анчибилл покинул его так же резко, как и появился.

Голод снова напомнил о себе. Словно маленькое лезвие он проворачивался и покалывал внутри, мучил и не давал покоя. Ярр убил несколько голубей и оленя, выдавил их соки себе в нутро, разгрыз кости и всосал органы.

Сырое мясо пьянило, в нём была энергия, сила и теплота. От него прибавлялось энергии и становилось не так тошно, по крайней мере на несколько коротких мгновений. Животные и птицы, которым он сворачивал шеи, боялись его. Последние секунды их жизни пропитывались ужасом, словно ядом и вместе с каждый куском мяса он проглатывал и моменты их жизни. Звериные и малопонятные картинки тихих опушек и уютных безопасных нор, вкус и запах мха, трав и полевых цветов, полёты под облаками в штормовых порывах ветра. Иногда в этих картинках был страх за жизнь, голод или боль, но никогда в них не было такого ужаса, который они испытывали перед своей смертью от вида и присутствия Ярра.

Ярра хотел прекратить это, с каждой смертью, что-то внутри него боязненно сжималось. Он не хотел больше забирать жизни, начинять этих созданий ужасом и пожирать их, но не мог остановиться. Темнота захватывала его и он в ней терялся, не мог себя контролировать.

Его снова начало мутить. Шатающейся походкой он сошёл с тропы, схватился за старое дерево чтоб не упасть, зашёл за него, упал на колени и его вывернуло. Было больно, казалось его челюсть и рот лопнут от того, что выходило из его нутра. Извивающиеся ветки, похожие на чёрных шершавых змей, упали на землю, которая тут же пропиталась соком его нечистот, сплелись между собой и выстроили причудливую конструкцию. Знаки скверны появились из него всё чаще и чаще, как бы помечая проделанный им путь.

Немного придя в себя Ярр, снова поднялся на ноги и начал осматриваться в поисках добычи. Лес чувствовал его тёмное присутствие, его обитатели, которые бы могли стать ему пищей бежали без оглядки. В ярости Ярр перевернул несколько камней и разбил несколько гнилых деревьев, затолкал в себя несколько сотен вонючих улиток и слезней и пошёл туда, куда так тянуло.

* * *
Смеркалось. Как только солнце скрылось за горизонтом дышать и двигаться стало легче. Каждый раз он злорадствовал, празднуя закат словно какую-то свою победу.

В этот раз он выбрал другую дорогу. Слишком сильна была ещё память о маячащей перед глазами толпе полутёмных фигур, из которой то и дело вырываются острые вилы и горящие головни факелов. Там осталась его одежда и его верный, гибкий и чудесный лук, который он…

Стоп.

Это не его вещи и не его память. Он забрал их. Отнял у людей, которые хотели убить его и которых убил он.

Что он такое? Почему убивает и не может остановится? Где его память и вещи? Где он их оставил?

Голым быть неприятно. Он найдёт другую одежду. И потом… что потом?

Он смог пройти поляны три или четыре прежде чем снова ощутил сопротивление. Болотные топи, в которых он провёл первые дни своей жизни не были такими плотными и тягучими как воздух, который боролся с каждым его движением.

Он всё не мог найти этому никакого объяснения. Животные и люди свободно перемещались где хотели, а ему приходилось бороться за каждый шаг вперёд. За каждый шаг туда, куда его словно бы толкало в спину. Сила сопротивления была разной. Иногда он чувствовал лишь лёгкую усталость и недомогание, а иногда будто сотня невидимых рук облепляла его с головы до ног и пыталась выдавить из жизненного пространства. Там, где он уже прошёл, эта странная сила словно бы испарялась. Но ему нужно было идти вперёд, а не назад. И это отнимало много сил.

«Плохая земля», — сказал Анчибилл. Кто сделал её такой, что она не принимает Ярра? Почему все хотят ему навредить? Почему они просто не могут оставить его в покое?

Впереди он услышал шаги и вдохнул запах. Человеческий, но сильно отличающийся от тех, что он улавливал до этого. Слишком чистый и перемешанный с лесными травами. Ярра сковал привычный страх, он хотел спрятаться, но чёрный комок голода поднялся у него из живота и заставил зашипеть и показать зубы.

— Привет! — громко сказал человек и помахал перед собой рукой.

Ярр застыл. Человек смотрел как-то сквозь него и впервые не испугался. Впервые не попробовал убить его или убежать. От него не исходило никого страха или угрозы. Лишь то, что он однажды почувствовал в объятьях от своей матери. Какая-то теплота…

— Привет! — повторил человек, улыбнулся и забавно завертел головой как сурок.

Ярр увидел, что глаза е белые, и они не улавливают движений Ярра. Он был слеп или почти слеп. Впервые при встрече с человеком у Ярра появилось время подумать. Он стиснул зубы, проглотил комок голода и тихо зашипел, надеясь, что человек уйдёт с его дороги, и что Ярр сам сможет пройти мимо.

— Не бойся. Я не причину тебе вреда. И ты мне не причиняй, — добродушно ответил человек и прошел мимо него, кинув через плечо: — Если ты голодный, то подожди немного. Скоро сядем обедать.

Человек сошёл с тропинки, проворно и почти не глядя, спустился по камням, преодолел ручеёк, дошёл до крыльца небольшого, едва заметного домика в низинке и отворил дверь. Послышался шум и спустя минутку человек снова показался на улице. В руках он нес небольшенький котелок и кожаную сумку. Он остановился около небольшой ямки, обложенной камнями, повесил котелок на металлическую триногу, выгреб остатки недогоревших углей и заснул туда несколько мелко нарубленных поленьев.

— Я Пий, — представился он, пытаясь выбить искру. — Давненько я не разжигал костёр. Гостей у меня тоже давно не было, если не считать пары белок, которым я позволяю воровать мои орехи, и птиц, что сюда заглядывают. Я не причиню вреда. Можешь подойти ближе. Не бойся меня.

Ярр немного подумал, снова проглотил голод и с трудом поборол чувство тянущее его вперёд. Спустился с тропинки, перепрыгнул камни, но перед ручейком на пути вдруг застыл. Дом располагался на небольшой полянке-островке, небольшая речушка позади него и два небольших ручейка, заключили его подобие треугольника.

— Ну же. Не стесняйся. Заходи, — человек рассмеялся, но не так как смеялся Анчибилл, а легко и приятно.

Ярр посмотрел под ноги. Течение небольшой струйки воды оглушало и казалось стеной, которую не преодолеть и которая может унести тебя прочь. Внутри у него что-то неприятно бухало, но теплело и призывало идти вперёд. Ярр закрыл глаза, стиснул зубы, шагнул и оказался на той стороне.


Дом человека оказался даже более пыльным, затхлым и развалившимся, чем дома в первом поселении людей, которое он увидел. Окон у него не было, лишь несколько то ли дыр, то ли проёмов и покосившаяся скрипящая дверь. Но Ярр не почувствовал от этого жилища затхлости и гнили. Наоборот какую-то лёгкость и светлость. Всё это место внутри треугольника было непривычно лёгким и светлым, не давящим на него.

Огонь разгорелся. Пий достал из сумки бумажный свёрток, ссыпал его содержимое в котелок и тщательно помешал деревянной. Ярр огня уже не боялся, лишь недовольно зашипел, с первым треском костра. Пий не обратил на это внимания.

— О! Чуть не забыл, — Пий вдруг вскочил, проворно зашёл за дом, придерживаясь за стенку и вернулся с пучком травы, зажатым в руке.

Траву он порвал на мелкие клочки, ссыпал в горшочек и помешал веточкой. Затем наклонился к старым углям, поковырялся в них, понюхал пальцы, выбрал один, раскрошил в руке и так же ссыпал в горшочек.

— Жалко соли нет, — он смешно и добродушно улыбнулся.

Ярр попытался повторить улыбку и хорошо, что Пий не мог этого видеть. Пий склонился на колени, опустил голову вниз и коснулся лбом почвы. Поднялся и зашептал на языке от которого Ярру стало не по себе, и он разразился злобным шипеньем. Закончив молитву, Пий встал, снова дошёл до домика, вернулся с деревянной тарелкой и ещё одной ложкой. Положил себе на самое донышко и отсел в сторону.

— Ну, добрый гость, угощайся!

Ярр недоверчиво подполз к котелку, засунул в него руку, зачерпнул, обжегся, зашипел и резко достал. На его пальцах осталась беловатые мягкие песчинки. Он уже вдыхал запах подобных в домах крестьян.

Когда жечь перестало, Ярр лизнул руку и замер от необычных ощущений. Их было не сравнить с сырым мясом. Это даже не тлеющие угольки от костра, а давно потухшие многолетние угли, в сравнении с лесным пожаром — так в них было мало энергии и теплоты. Совсем мало жизни, чтобы насытить его. И тем не менее, в каждой крупице было лишь виденье теплоты солнца, что ласкало траву, давшую крупицы, и никакого ужаса, который обычно испытывал перед солнцем Ярр. Это поражало своим контрастом.

Голод снова подкатил к горлу, Ярр сверкнул обезумившими глазами на Пия, мирно и натужно обдувающего ложку с горячей кашей, и прыгнул. К реке, на глубину, так резко, что теченье не успело его испугать.

Создавая на дне бурю из грязи и поднимающихся пузырей, Ярр поймал несколько рыбин и выкинул их на сушу. Выпрыгнул сам, отряхнулся как пёс, набросился на добычу, и урча, начал запихивать её себе в пасть буквально за два-три укуса, булькая пеной из рыбьей крови и своих слюней. Последнюю рыбу он обезглавил и вдруг остановил на полпути к своёй пасти, достал, замер, стиснул зубы и кинул под ноги Пию.

— Доброго же мне охотника послал Лес, — протянул Пий, нащупав угощение и погладив чешую. — Я обычно не обижаю тех, у кого есть глаза. Ем растенья, орехи и ягоды, и то, что мне дадут селяне. Но, тут уж ничего не поделаешь. Вспомнить бы, как её разделывать…

Пока Пий думал, искал хоть какое-то подобие ножа и сооружал угли для своего настоящего ужина, Ярр гонялся за ночными бабочками и оводами, заглядывал под лежачие камни и запихивал в себя улиток.

— Хорошо тут, — сказал Пий, вдыхая аромат пекущейся на углях рыбы.

Ярр ответил ему довольным шипением, он развалился на пятне песка, около спуска к речке, пузом вверх, успокоился совсем и лишь изредка поглядывал в сторону, куда его тащила неведомая.

— Так ты человек? — спросил Пий, обжигаясь и пальцами отковыривая чешую. — Или лесной дух, что прикидывается человеком?

Ярр бы и хотел ответить, но с его губ сорвалось только шипение. Пий разворошил остатки костра старым ржавым мечом, смёл догоревшие угли в одну кучку, воткнул меч в землю.


— Неважно, — Пий снова улыбнулся и зарыл рыбу в угли. Потянуло приятным запахом. — Последний раз я ел рыбу… дай подумать, в детстве. Меня вырастили у моря. У морских рыб, кстати, другой запах. А твой запах мне не знаком.

Ярр прошкворчал что-то в ответ и снова попытался устроиться поудобнее. Тревожное чувство у него внутри нарастало, шёпот неясных голосов умолял его оставить это место и продолжить путь. То тут, то там на теле появился зуд и он снова стал царапать кожу когтями, чтобы он прекратился.

— Вижу мечешься ты, — произнёс изменившимся голосом Пий и Ярр почувствовал на себе его пристальный взгляд, но не такой взгляд, каким смотрят обычные люди. — Ты пахнешь смертью, но в то же время, ты не её вестник, а её жертва. Тебе якорь тебе нужен. Как кораблю, которого или на скалы бросит или в море открытое унесёт. Понимаешь меня, мой друг?

Вместо Ярра ответил его желудок. Изошёлся трелью и булькающими звуками и скрутил его болями. Ярр выдохнул и скрутился в клубок.

Пальцы его сжались, вырвали комья земли. Он почувствовал как сознание его словно ударилось о стену и упало куда-то к ногам. Перед глазами всё расстроилась и начало темнеть. Он услышал свой рык, стук сердца монаха, едва уловимый запах его тела и крови, просачивающийся через поры.

И голод. Такой неуёмный, что кроме него не оставалось ничего.

Глава 12 Небеск

Валашка встретила их недружелюбными взглядами и суровыми лицами людей, живущих тяжёлой жизнью в уединении и непривыкших принимать гостей. Центральная деревня насчитывала с сотню домов, раскиданных в холмистой и неровной низине. Посреди кривоватых дворов, пасущегося чумазого скота и извилистых тропинок, то тут, то там попадались торчащие из земли обрубленные пни и корневища илушника — противного колючего дерева, которое легко росло даже на дне рек и болот и от которого было не так то просто избавиться. Вдалеке, на самом высоком холме, «красовался» так и недостроенный «родовой замок», или скорее острог из необработанного и уже почерневшего бруса.

До прихода беженцев-бинордов эта земля пустовала. В отличии от тёплой и солнечной гавани Старшего Оплота, эта низина вбирала в себя весь холод и всё жестокие северные ветра, доносимые с моря. Сюда же доставал один из языков-течений моря Безмилости, часто делая воду у берега ледяной и перехватывающей дыхание.


Небеск невольно усмехнулся нищему и захолустному виду этой отшибины, и с довольным видом переглянулся со своим ближайшим партнёром-соглядатаем, седоватым и жирным Псоем. Навстречу им собралась небольшая толпа мужчин, высоких и мускулистых, с обветренными лицами, выбритыми висками с узорами татуировок и хитро заплетёнными бородами и причёсками.

— Кого это лихая тут ещё притащила? — спросил самый высокий из них, показательно держащий на плече добрый топор из почти матового железа.

— Не боись, холоп, свои приехали. Небеск я, бояр привёл на помощь, раз уж князь и сын этих земель ленится, — ответил ему боярин, слезая с коня.

— Вас-то нам и не хватало… мы свою виру сами тянем, — мужик показательно сплюнул под ноги их коням.

— Ну и как тянется? Истребили чудище? — с усмешкой спросил Небеск, набрал побольше воздуха и заговорил так громко, чтоб его услышали в самых дальних домах.

— Братья! А вы мне именно братья! Пускай мы разной крови и живём по- разному, но земля у нас одна. Знаю ваш народ гордый. И не без причины! Я тоже гордый, но когда беда случилась, гордость свою забыл, спиной коня зад отбил, но сюда примчался. Неужто мы позволим какой-то нечисти наши деревни разорять? Нет, не позволим. Князь наш, защитничек и батька, от бед отвернулся наших, сидит и пирует с гостями заморскими день и ночь. На разговор не идёт, ответа перед людом своим держать не хочет. А меж тем восьмая деревенька пала! Дотла Нанайку Зверь изжог и извел, три дня сопротивлялась, да не осилила. Вот только и узнали мы, как к Валашке подошли. А больше-то и нет деревень наших тут поблизости. К вам теперь Зверь нагрянет.

Небеск сделал внушительную паузу, с удовольствием наблюдая как селяне прервали свои дела и работы, навострили уши и начали стягиваться поближе к нему.

— Мой народ давно тут, — продолжил вещать Небеск. — Много у нас врагов и соседей беспокойных было, самых разных, и из лесов, и с моря, и с больших дорог. Но как видите — мы давно в мире живём и несколько поколений войны и резни не знали. А всё потому, что край наш друг за друга горой стоит. И лихо мы лицом к лицу встречаем.

— Сладко говоришь, бояркин, — недобро усмехнулся здоровяк с топором. — Только знаем мы вашу братию. Хочешь чего говори, не томи мою поясницу.

— Смешно мне, — вдруг зычно рассмеялся Небеск и с вызовом посмотрел на вожака. — Но гордых потомков северян зову я на битву. Не они меня зовут! А я их! Пускай кто оружье держать может к нам присоединится. Лихо изловим, да положим ему конец в огне и земле.

— А потом что? — вожак покачал головой и прокрутил топор пальцами, словно он был травинкой.

— Потом что? — Небеск усмехнулся и глядя в глаза вожаку сказал уже намного тише. — Торгуй я вилами, да факелами… мне бы может и Зверь наруку был. Состояние бы сделал. Но у меня половина дохода с медовени, мук и вин идёт. Нужно мне, чтоб деревни эти стояли, да урожай везли ко мне. Вот что потом. Будем жить, да поживать как ранее. Мне больше ничего не нужно. Приехал я своё защищать, а не штаны с вас тянуть последние. Понял меня?


Вожак даже как-то опустил плечи, почесал пудовым кулаком затылок, сплюнул на землю и помрачнел.

— Прав торгаш, — громко произнёс он. — Мы тут много бед снесли. Но страх худшая из них. Что до его жирного отъетого живота и торговли плохо и для нас тоже плохо. Наши прадеды сюда за миром пришли. И мы обязаны его хранить.

— Но… Хармвэй… — обратился к нему один их крепких седоватых мужчин. — Лихо-то это никто не видел. Только слухи гуляют, что по ночи шныряет то тут, то там. И быть может это и не лихо никакое, а молодёжь развлекается.

— Ну так пойдём и проверим! — отрезал вожак. — Дым же сам видел вдалеках. Думаешь нанайцы сами свои дома подожгли?

— Ты что ж предлагаешь? — удивился старик. — Возьмём топоры и копья, наденем повязки родовые да пойдём свои же селенья разносить?

Вожак покивал головой, его лоб пошёл складками и проступил напряженной веной, он нерешительно повернулся к Небеску.

— А твои-то правы! Но мы тоже неглупые, знаем способы как лихо выманить, — соврал ему Небеск.

— Добро. Коли так, — вожак успокоился, оглядел своих людей и приказал: — Собирай всех. Наведём у себя порядок, как надлежит. Да дальше к зиме будем готовиться.

* * *
— Эй! Наймиты! Выходи! Разговор есть! — крикнул Хармвэй стоящему на стене острога копьеносцу, но тот не обратил на него никакого внимания.

— Эй! К тебе обращаются! Капитана своего позвони уже! — крикнул следом Небеск, размахивая руками.

— Эй, урод! Это вообще-то наш острог! — побагровел Хармвэй и махнул рукой, словно собирался запульнуть топор стражнику в голову, но тот снова не отреагировал.

Раздались шаги, пробряцали доспехи и неспешно на стену поднялась ещё одна фигура в доспехах.

— Слушаю.

— Вас тут отсиживаться что ли послали, троглодиты? — крикнул ему Хармвэй. — Ай да чудище бить с нами.

— Не велено, — сухо ответил капитан.

— То есть как не велено? А на кой чёрт мы вас пустили?! — Хармвэй подобрал с земли булыжник и с размаху всадил его в бойницу, рядом с капитаном. — А ну открывай ворота, пёс помойный!

— Что-то ты путаешь, капитан! — крикнул ему Небеск. — Мы от князя. Он вас нанял на чудовище охотится.

— Приказ князя. Удерживать острог. Никого не пускать. Ждать князя.

— Сам князь что ли приедет? — рассмеялся Небеск. — И когда это будет? Молчишь, паскуда надменная! Ну и чёрт с вами! Сами разберемся. Пойдём Хармвэй. Не будем время тут терять, лучше когда всё кончится пойдём все вместе к князю и зададим ему вопросы.

* * *


— Тут говорят у полей наших видали… По ночам бегает, — хмуро сказал Хармвэй, когда они вошли в небольшую деревушку, в паре часов неспешной ходьбы от Валашки.

Морские ветра тут уже не свирепствовали, и местным куда лучше удалось победить глухой и древний лес, освободив его под широкие поля. Но деревушки всё равно выглядели грубыми и необжитыми.

— Значит уже сюда добрался, чёрт этот, — пробормотал жирный Псой.

— И как чёрт-то выглядит? Как мы его искать будем? — шепнул ему Небеск.

— А ты уверен, что это чёрт вообще? — ухмыльнулся Псой, Хармэй услышал и навострил уши. — Нечисти много всякой разной по земле ходит. И обличья всякие разные принимает. Черти вон прикидываются обычно чёрными котами или псами и сами под ноги бросаются, как известно. Ведьмы — бабами красивыми кажутся, чтобы свои черты людоедские и уродство колдовское скрыть, но морок это, всем известно. И водяные тоже, но токмо по пояс обратиться могут, титьками в воду заманивают, а воде у них рыбный хвост остаётся. Демоны — в людей вселяются и изводят их, но это сразу видно по виду болезненному и поведенью странному, потому что целикомашно из Пекла своего выбраться не могут. Духам лесным тут делать нечего, не жалуют они людские поселенья, максимум на окраине покажутся в виде волка или какого лесного зверя, повоют да назад бегут. Навьи и покойники незаложные, как и упыри, из могил по ночам встают кровь пить и болезни насылать. Волколаки по ночам оборачиваются и по полянкам скачут за зайцами. Чуете?.. Вся нечистая себя ночью проявляет. Мы потому и шли неторопясь, чтоб к сумеркам как раз… Мирные люди по ночам обычно не ходют, вот и им и кажется загадкой откуда нечистая берётся. А мы туда сюда походим, да разберёмся.

* * *
Хармвэю пришлось кричать и раздавать тумаки с полчаса, чтобы загнать взбудораженных гостями жителей назад по домам. Факелов у них было вдоволь, об этом они позаботились заранее, и с наступлением темноты в деревеньке был освещён каждый угол. Раскочегаренные крепкими напитками, сугубо для сосредоточения и храбрости, бояре быстро разбрелись по окрестностями, переворачивая кучи мусора, бочки и коряги, с таким азартом, словно это были какие-то весенние гуляния с игрищами.

Долго ждать и искать не пришлось. Псой дернул Небеска за рукав и указал перстом на волнения дальше по улице. Древки копий, алебард и бердышей там заходили особенно живо, послышались невнятные крики.

Небеск продрался сквозь толпу, растолкав всех руками и застыл, готовый сожрать свою шапку.

— И правда чёрт! Ты смотри! — ахнул он.

Один из боярских отрядов извлёк это создание из недр амбара, где оно пряталось. Если бы не чёрная кожа и лицо, напоминающее подгнивший череп с выпирающими зубами и отрезанным носом, это скрюченное и убогое чучелосошло бы за дитя крестьянского инцеста. Оно было напугано, шипело, прижималось к земле и забавно пыталось спрятаться в недра безразмерной и явно сворованной рубахи.

— И шо всё? — Небеск зашёлся хохотом, то тут то там раздались облегчённые смешки. — И это ваше чудище? Которое с десяток селений разорило, сожгло и разогнало? Да вы чего люди-и-и? С ума съехали? Позорище то какое!

Один из бояр почесал затылок, да ткнул «чудище» остриём, от чего оно ещё больше сжалось и завыло, как несчастный щёнок после пинка.

— И что же нам, братцы, с этим делать теперь? — Небеск нахмурился. — Я вас сюда привёл, да у меня рука не подымиться на это.

— У меня подымится, — раздался сзади грубый голос Хармвэя.

Он вышел из толпы, да так резво, что бояре от него бросились врассыпную, снял сплеча топор, взял в обе руки, замахнулся над головой и обрушил на беса. Бояре, что держали беса, едва успели убрать руки.

С удивительным проворством чёрт вдруг распрямилась весь, напрягся и перехватил лезвие топора чернющими руками. Посмотрел прямо в глаза Хармвэю, всё ещё пытавшемуся опустить топор и начал шипеть, но как-то странно, отрывисто, с каким-то резоном, то ли уговаривая, то ли заклиная его.

— В Пекло ты убирайся с моей земли, урод сука, — прорычал Хармвэй, мышцы его всё больше напрягались, но ноги предательски скользили, словно боролся он с быком.

Наконец ему надоело, и он дёрнул топор на себя, выхватил его, перехватил в левую руку, а правой со всей дури толкнул чёрта в грудь, так сильно, что тот потерял равновесие и упал в грязь. Хармвэй тут же подскочил и обрушил топор. Удар вышел так себе, но цели достиг. Бес попытался защитится руками, но не успел — лезвие с хрустом вошло ему в грудину примерно на треть.

Хармвэй наступил сапогом сверху на чёрта и вырвал из него топор. Бес тут же подорвался на четвереньки и прижался с к земле, не обратив на рану никакого внимания. Крови у него никакой не показалось.

— Ну сука, ты сам напросился! — зарычал Хармвэй, глаза его налились кровью и он снова напрыгнул, беспорядочно нанося удары топором.

Бес ловко от них уворачивался, шипел в перерывах и всё воздевал к Хармвэю руки с открытыми ладонями, словно пытаясь его успокоить. Наконец, зрелище надоело одному из бояр, он подождал, пока «чудище» приблизится поближе и нанёс ему удар в спину. Копьё легко прошло навылет в районе живота, вышло на добрый метр, боярин задрал древко вверх, и вогнал лезвие в землю, пригвоздив несчастного. Хармвэй не замешкался, ловким ударом перерубил бесу колено, и как тот оказался на земле, окончил дела тремя прицельными ударами колуна в голову, от которой остались только щепки.

— Так-то лучше, — проворчал Хармвэй, вытер пот со лба, отдышался, оглядел ещё раз труп и повернулся к Небеску. — И что теперь?

— Да хрен же его знает! — Небеск рассмеялся и пожал плечами. — Не каждый день чёрта ловим… Сожжем его полагаю, да кости зароем подальше. Слыхал я, что ваше племя себе так имена вторые берёт. Будешь Хармвэем Черторубом?

Хармвэй скорчил одну из своих сурово-хмурых рож и тоже пожал плечами. Из толпы послышались расслабленные разговоры, то тут то там задымили трубки и послышалось цоканье бутылок и фляг.

— А ежели не один чёрт? — вдруг спросил Хармвэй.

— Тебе одного мало? — усмехнулся Небеск. — Не боись, слухи и легенды его раздуют ещё до размера быка или дракона, и что ты с ним три дня бился.

— Нет, — серьезно ответил Хармвэй. — Убил я его, а на душе всё неспокойно. Беды жди, как говорится. Пойду-ка я амбар проверю, откуда эту тварь прогнали. Не может так быть, что эта тварь одна столько горя учинила.

— Ну пойдём, здоровяк! Успокоим твою душеньку.

Псой увязался за ними. Он прикладывался к вину бодяженному с водой, которое давил из кожаной сумки и был уже изрядно навеселе. Они продрались сквозь толпу, прошли сквозь покосившиеся ворота, и разбрелись.

Пахло соломой, сырым зерном и конским навозом, странным это не показалось, так пахло почти везде в селеньях. Амбар недавно почистили, пол вымели, хлам, накопившийся тут за зиму, практически весь вытащили на улицу.

— Ну, Черторуб? Успокоился?

— Не называй меня так! — проворчал на него вождь. — Наверх залезу осмотрюсь, только лестницу хренову найду.

Небеск покачал головой, переглянулся с Псоем, покрутил пальцем у виска, обменялся с ним улыбками, взял у него предложенную флягу и отпил несколько жадных глотков.

Хармвэй притащил с улицы лестницу, чертыхаясь забрался на второй этаж и какое-то время громыхал оттуда тяжёлыми сапогами, передвигал предметы, сыпал тихими проклятьями и пылью.

— Вот! — раздалось вдруг сверху — Говорил же! Неладно дело! Сюда лезьте, сами посмотрите.

— Вот неугомонный, — вздохнул Небеск. — Щас, идём. Совсем ты нас не жалеешь…

Небеск подошёл к лестнице, схватился за хлипкие доски нешлифованные доски и задумался, лезть ему туда или лучше поберечь шею. Сверху раздался короткий вскрик, тело Хармвэя пролетело в нескольких сантиметрах от его руки и шлёпнулось о землю словно мешок картошки. Хармвэй тихо застонал.

— Что за херь? — прошептал Небеск и посмотрел вверх, оттуда раздалось знакомое шипенье.

* * *
Ноги сами вынесли Небеска на улицу, Псой запыхавшись выбежал за ним.

— Ещё один в амбаре! — заорал Небеск, все повернулись на него.

Толпа бояр затихла, лишь шепоток по ней пронесся. И тут в тишине раздался свист. Старый вояка Псой тут же присёл и утянул за собой Небеска.

— Да что ещё? — вскричал недовольно Небеск.

— Стреляют… — прошептал Псой.

— Кто стреляет? — не поверил Небеск.

— По нам стреляют.

Свист повторился и на сей раз окончился тихим вскриком. Один из бояр упал, схватившись руками за торчащую из груди стрелу и захрипел.

— Лучник! — завопил Псой командным голосом. — Лучник! Рассредоточится! Найти гада! Изр-р-рубить!

Снова раздался свист, но очередной мишени повезло — стрела лишь сняла скальп с ухоженной бороды на щеке, на что бородач зашипел и засыпал проклятьями.

— Вот он ирод! Смотрите! — раздалось из толпы.


То ли от страха, то ли от злобы несколько факелов были запущены в сторону амбара, куда указал кричащий, упали на крышу амбара и рядом. Огонь сразу же захватил сухую солому и доски, языки пламени поползли вверх и вознесли к небу столпы бледноватого дыма.

— Горим! — заверещала какая-то баба, но на неё никто не обратил внимания.

Все взгляды были обращены к крыше амбара, на которой в полный рост застыл неприятель с луком наперевёс. Сквозь треск огня он издал короткий вопль, от которого на мгновенье заложило уши, оглянул толпу полным ненависти взглядом и потянулся за тетивой.

— Так какой же это чёрт, братцы? — закричал кто-то из толпы. — С луком, да огня не боится! Ряженый энто! Бандит! Пужать нас надумал, ага! Лови и руби его!

Разъярённые бояре бросились к амбару, на крышу неуклюже полетели тяжёлые и не предназначенные для метания копья и алебарды, в цель они не попали. Но попали стрелы, кто-то из бояр всё-таки догадался взять лук на «охоту». Три богатых оперенья торчали из груди человека в чёрном, но он не обратил на них никакого внимания. От залпа метательных ножей и пары дротиков, он закрылся руками и постарался увернуться, ловко перемахнул на соседнюю крышу пониже и на несколько мгновений скрылся с глаз.

— Проворный гад! — послышались выкрики из толпы.

— Кольчуга на нём добрая!

— Эй, братцы, арбалет далеко остался, не хочу идти!

— Окружай его! Затыкаем, никуда не денется!

Толпа ринулась вокруг домика, куда приземлился враг, окружила его лесом копий и лезвий, самые отчаянные полезли наверх.

Жар от амбара уже чувствовался на расстоянии, стало ещё светлее. Дым устелился по земле и оградил часть горизонта, его становилось всё больше. Среди топота и криков раздался кашель. Первый из смельчаков, оказавшихся на крыше, оказался сброшен вниз и под всеобщую ругань и крики, повис на выставленных остриях. Второй спустя мгновенье так же оказался внизу, но ему повезло больше — он упал на землю и только перешиб себе дыханье. Третий продержался секунд десять, судя по звукам отчаянно рубился саблей, но затих и почти что съехал по стене, залив её кровью из распоротого горла.

От вида товарищей, которые вообще не должны были умирать, да тем более таким небарским способом, толпа пришла в исступление. Обжалась вокруг дома, так натянутое плотно и обрушила лес лезвий со всех сторон, стараясь покрыть уколами каждый клочок крыши. Сверху раздался вопль, и чёрная фигура полетела вниз, упала рядом с толпой и заметалась. Тут же вокруг образовалось кольцо. Снова и снова десятки лезвий обрушивались сверху вниз, кололи и рвали, пока от врага не остались лишь неясные клочки, обломки странного составного лука и измятой дешёвой сабли.

Амбар уже полыхал до небес. Стоять рядом и даже смотреть на него было невыносимо. От него загорелись и пара домишек, что селяне по глупости своей и лени построили так близко друг от друга. Парочка из них попробовала побегать с вёдрами от колодца, но то было что мёртвому припарка. И теперь они практически в одинаковых позах, схватившись за голову, в бессилии смотрели, как горит их нажитое добро.

Сделать было ничего нельзя. Даже если бы вся деревня, укрывшаяся подальше от места боя и не спешившая подходить, объединилась с боярами — навряд ли бы они совладали с таким огнём.

Немного остыв от схватки и отойдя от хаоса, бояре снова начали переглядываться и переговариваться, и отошли подальше от пожарища.

— Эко диво, — прошептал Небеск, стискивая свой бердыш. — Не думал я, что так обойдётся всё.

— Зато пороху понюхал, — усмехнулся Псой. — Всякому юнцу полезно будет, даже твоих кровей. Мужиком иначе не стать, сколько бы ты баб не оприходовал, сколько кабанов не изловил, не то енто.

— Вот же лихо с вами принесло! — ругался Хармвэй, глядя на пожар.

— Ой, не ссы, Черторуб, — рассмеялся Небеск. — Видишь сколько бояр развлёк и бегать заставил? Они так давно не гуляли. Как вернёмся с похода, соберу с них плату, да отстроим мы тебе хуторок тут новый. Делов-то…

Хармвэй хотел ответить, но тут вой раздался снова. Злее и громче предыдущего.

— Ещё один?! — выкрикнули из толпы.

— Да сколько ж их?!

Вой повторился, протяжный и нарастающий, он прошёлся по толпе, останавливаясь на каждом, словно недобрый взгляд. Крыша амбара ввалилась внутрь, за ней последовали и хлипкие стены, пламя поднялось ещё выше.

— Смотрите… — прошептал кто-то рядом.

В центре кострища показалось нечто смутно напоминающее человека, оно стояло неподвижно и совершенно не обращало внимания на бушующий огонь вокруг.

— Не горит! Смотрите! Не горит!

— И правда не горит!

— Что ж с ним делать?!

— Бес! Это бес!

— Демон!

— Пощади нас Всематерь!

* * *
Небеск прокашлялся и скрючился от боли.

В его лёгкие словно налили смолы, так им было тяжёло и больно изнутри. По нему самому словно телегой проехались, но руки-ноги вроде шевелились, и он припомнил, что ему и хуже бывало после попоек.

А потом он вдруг резко приподнялся и снова скрючился. Вспомнил, что совсем не на попойке. А где-то на окраинах. Рядом с чудищем. Которое не хочет умирать.

С неба падал снег. Его крупные хлопья были серыми, смешанными с пеплом, они почти не кружили, а стремились к земле почти что по прямой линии. Небеск лежал в куче каких-то подгорелых обломков. Остатков телеги или даже дома, было не разобрать. Рядом с ним, уже припорошенные и посиневшие лежали тела. Небеск вздрогнул, провёл по груди круг, стащил с мёртвой головы Псоя его шапку с белым мехом нарушу и отвернулся от его мутно-белого застывшего взгляда.

От земли шло тепло, видимо от пожарища она хорошо прогрелась, и поэтому он не замёрз насмерть. Света было мало, как при сумерках. Солнце стояло высоко, но едва краснелось из-за свинцовых туч и дымки.

Небеск встал на четвереньки, его вырвало, затем ещё раз, и затем, чуть отдышавшись, он полёз в рот рукой — достать смоль и грязь, комом ставшие в горле. И только потом, ошалелый и со слезящимися глазами поднялся, на ноги.

Деревни вокруг больше не было. Лишь груды почерневшего дерева и утвари, едва проглядывающиеся из-под слоя пепла и снега. И тела. Тела. Тела. Тела.

Замёрзшие в причудливых позах, охваченные ужасом, искажённые болью, безмятежные и спокойные, с безумными улыбками и даже… совсем без лиц. При виде обглоданных черепов с невыклеванными ещё глазами, Небеска затрясло, он захотел снова упасть ниц и просто закрыть глаза, чтобы не видеть.

Но замер. Всё-таки на пепелище он бы не один. Спиной к нему метрах в десяти на корточках сидело чудище и сосредоточенно колупалось в одном из тел. От испуга Небеск не удержал равновесья и оступился назад. Подгоревшая доска под его весом не выдержала и хрустнула на всю округу.

Чёрная голова не повернулась к нему. Оно и так знало, что Небеск там…

* * *
Небеск закричал. И без того жуткое лицо твари теперь украшал безразмерный комок кожи, который когда-то служил лицом другому человеку. Он попытался уползти назад, но упёрся в обломки, и не смог взять себя в руки, чтобы просто подорваться во весь рост и побежать.

Раздалось предупреждающее шипение. Небеск застыл. Шипенье сменилось на целую кавалькаду булькающих, трескающих и шипящих звуков.

— У меня золото есть… — прошептал Небеск, чудище протрещало ему что-то в ответ. — Много золота. Вы же тоже его любите. Всё отдам. Только отпусти домой.

— Не хочешь золота? — Небеск снял шапку, прижал к груди, склонил голову, неуклюже поднялся и начал пятится назад, тихонько приговаривая. — Тогда скота дам и коней, живых сколько хочешь. Не надо? Людей тебе пригоню. Хоть сотню. Делай с ними что хочешь, в Пекло их утащи всех извергам своим на потеху, только отпусти меня, пощади.

Зверь коротко качнул головой и перестал издавать звуки. Рывком встал, в три прыжка догнал пятившегося спиной Небеска, толкнул его когтистой рукой в грудь и тот упал.

— Д-д-душу мою возьми, бес! А… а-а тело оставь! Ну же! Пускай ещё погуляет, не губи… На коленях прошу! Мяса вон вокруг сколько, не надо меня жрать!

Небеск поднимал руки высоко вверх, дрожа и защищаясь, не в силах оторвать от земли взгляд и всё лепетал и лепетал что-то от угроз и лжи, до молитв и признаний. Конец всё не наступал, всё меньше у него оставалось в запасе слов и наконец, Небеск умолк и открыл глаза.

Зверь никуда не пропал. Только стянул с себя кожаную маску и теперь Сидел на корточках над ним, с интересом заглядывал в рот и резко подёргивал шеей, как делают птицы.

— Ш-што? — дёрнулся голос Небеска. — Ш-ш-што?

Чёрный палец с длинным когтем вытянулся и указал на голову Небеска.

— Не-е-ет. Не надо. Пожалуйста, не надо. Не бери. У тебя красивое лицо. Не надо моё брать. Меня бабы только за деньги любят. Я урод же, ещё хуже тебя. Ой прости, не то хотел сказать. Не урод ты, не урод.

Зверь снова покачал головой, что-то коротко прошипел, прыгнул Небеску на грудь, сдавил ему щеки, отворил пасть. Чёрные пальцы залезли ему и под его скомканный крик, цепко ухватили егоязык.

Глава 13 Ярина

— Тебя поцеловало Солнце? — вдруг раздался голос детский, бодрый и с хрипотцой.

Ярина вздрогнула, уколола палец о шип растения, прислонила его к губам, чтобы остановить кровь и поднялась. Ветки кустов чуть не разорвали ей платье и она выругалась.

— А ты как сюда подкрался, сорванец?! — зашипела Ярина на худого мальчика, возникшего посреди лесной чащи, где кроме неё никого не должно было быть.

— Я не сорванец! — ответил мальчик, расправил плечи, горда поднял голову и окинул её властным взглядом. — Я княжич Ярион, будущий правитель Поморска!

— Ишь, какой тетерев важный! — едва успела выдавить из себя Ярина и сложилась пополам от смеха.

— Ты как с княжичем… — насупился мальчик, сжал кулачки и пошёл на неё.

От его вида и тона, смех Ярина оборвался на секунду и разразился с ещё большей силой. Слезы брызнули у неё из глаз, она едва смогла устоять и не шмякнуться на задницу, а маленький разбойник побелел от досады, потряс кулачками и набрал в грудь побольше воздуха, то ли собираясь кричать на неё, то ли раздуться ещё больше.

— Ярион! — окликнули княжча строгий голос, он тут же выпустил воздух и скривился.

— Ярион! — повторил голос и из леса выбежал крепкий мужчина с уже поседевшими волосами, в дорогой походной одежде из кожи.

— Да тут, я тут, дядя, — негромко ответил мальчик.

— Я тебе что говорил? — мужина схватил его за ухо и выкрутил. — Отвечай, когда тебя зовут! Уяснил?

— Уяснил, — мальчик зашипел от боли, но почти не скривился.

— Простите, госпожа, — незнакомец повернулся к Ярине и чуть поклонился ей. — Хулюган растёт. Надеюсь, он не напугал Вас.

— Да нет, что Вы, всё хорошо, — улыбаясь ответила Ярина.

— Я Витим Поморский, а это мой племянник Ярион, сын Ставра, князя Поморска.

— Ярина, просто Ярина, — Ярина изящно поклонилась.


— Не слыхал я, чтобы тут деревни рядом были, — медленно промолвил Витим, оглядывая глухой лес.

— И правильно не слыхали. Нет тут деревень, — Ярина ласково улыбнулась.

— Так и что же Вы тут делаете? — странно спросил Витим, вышел вперёд и завел себе княжича за спину. — Как тут оказались?

— Травы собираю, — спокойно ответила Ярина.

— И какие же?

— Анис и полынь ищу. И ещё несколько трав позабористей, — Ярина задумалась на секунду и вдруг заметила напряжённый взгляд и позу Витима и что его рука легла на рукоять кинжала, и как крикнула: — Ой, ну началося! Не ведьма я!

Витим вздрогнул и убрал руку, недоумённо уставившись на Ярину.

— Не ведьма? — недоверчиво спросил он, и прислонил руку к груди, чтоб чертить охранный знак.

— Вот вы совсем со своей Всематерью с катушек-то подъезжали! Раз баба красивая и в лесу одна, значит ведьма сразу?! Так получается?!

— Ну?.. — неуверенно спросил Витим немного сжимаясь от её крика.

— Ну, ладно-ладно, ведьма я, поймали меня, — голос Ярины вдруг стал совсем спокойным и даже расслабленным, а глаза Витима забегали, он совсем был сбит с толку. — Только белая. И вообще не ведьма, а знахарка и целительница. Детей не краду. Не ем. Зерно и воду не порчу. Женатиков не соблазняю и в лес не увожу. Пакостей не делаю. Травы собираю и больных лечу. И людей, и животных. Мимо не прохожу. Знахарка я. Ярина.

— А травы зачем собираешь? — спросил Витим, разглядывая её исподлобья.

— Честно? Зелье буду хмельное варить и им горе заливать. Что меня ведьмой кличут мужики всякие из лесу.

Витим смерил её ещё одним тяжёлым взглядом и вдруг рассмеялся и расслабился.

— Прости, государыня, — сказало он улыбаясь. — Княжича мне поручено охоронять, даже жизни своей ценой. Не каждый день в глухом лесу красавицу встретишь, да ещё и имя такое подобралось… Как в сказке какой.

— Совпадение как совпадение, — пожала плечами Ярина и посмотрела на него как на осталого. — И не такое видалось. А Вы тут чего комаров кормите?

— Не поверишь, — вновь рассмеялся Витим. — По травы пошли. Юного сюзерена уму разуму и наукам учим, пока он до юбок не созремши. Полезно ему знать от чего смерть, а что и от поноса спасёт в походе военном.

— Ах вот оно что.

— А коли ты знахаркой будешь… может, и покажешь нам чего полезного?

* * *
— Так тебя поцеловало Солнце? — снова спросил мальчик, на этот раз нетвёрдым голосом.

Вечерело. Костерок у лесной сторожки потрескивал и подбрасывал к небу столпы искр. Витим и четверо сопровождающих их с княжичем мужчин расположились в тесноте и уже спали. А вот юный князь ловко прокрался наружу и присел с Яриной, сон к которой идти не спешил.


— Если б солнце меня поцеловало, юный княжич, то от меня бы и головёшки не осталось. Горячее оно, ежели ты не знал, — ответила Ярина, вороша палкой костёр.

— Насколько горячее? — с придыханием спросил княжич.

— Да горечей нет ничего. Сам рассуди — оно каждую ложечку воды обогревает. А в море их сколько? А морей сколько? Каждой травинке его внимание нужно, каждому листочку. Каждую снежинку топит. И даже нам оно нужно как воздух.

— Даже в Пекле не так горячо?

— В Пекле горячо только для грешников… — задумчиво сказала Ярина, глядя сквозь огонь. — Истинное Пекло очень холодное.

— А ты откуда ведаешь?

— Так я ж ведьма. Оттудова и выбралась! — Ярина выдержала паузу, чтобы вдоволь насладиться напуганным князем и тихонько рассмеялась.

— Ух, окаянная! — зашипел на неё князь и провёл круг по груди.

— Я ведьма и моё дело ведать, — улыбаясь сказала ему Ярина. — К таким как я виденья сами приходят, а мне в них лишь разобраться нужно.

— И что за ведения?

— Да самые разные. О том, откуда вон та травинка пошла, или как ты шрамик над бровью получил, за бабами в бане подглядывая, срамник мелкий, — при упоминании шрама княжич стыдливо опустил глаза и зацвёл багрянцем. — Вещи незначительные по большей части, но из таких вот песчинок Полотно Мироздания строится… а бывают и иные «послания», уму разуму не понятные…

— Например?

— До того, как вы с дядей на полянку ко мне вышла видела я кой чего…

— Ну же! Не томи.

— Лезла я боярышника нарвать. Смотрела на его красные ягоды, сквозь ветки, тянулась к ним. Лес вокруг, и трава, и кусты… почернели вдруг, да пеплом до земли осыпались. Песок оставили серый, да камни. Солнце так далеко убежало, как зимой самой лютой не убегает. Тихо очень. На небе ни облачка, да и воды негде взять, воздух сухой. А я всё там стою, где цветы собирала. Идёт мимо меня человек. Хотя нет… не человек. Кожа у него чёрная, но не как у заморских, а совсем уж… как смола. Прожилки по ней бегут белые и жёлтые, словно мелом подведённые, пульсируют. Сложен он как аристократ, черты острые, хищные и взгляд такой, словно все перед ним на коленях должны стоять. А в душе него… даже не знаю. Не темнота какая-то, не свет, а колодец, у которого дна не видно, и непонятно, что там. Не знаю уж боятся мне его или кланяться. Мимо он проходит и видит на дороге мужичка убогого, худого и голодного. Диковатого какого-то. Смотрит мужичок этот на небеса со звёздами, да покоя не может найти. Чёрный человек к нему идёт, да вдруг мигом из мужчины, женщиной оборачивается, да красивой. Говорит ему что-то, слов я не слышу, но мужчинка диковатый вдруг на глазах преображается. Больше нет во взгляде его потерянности и дикости. Вскакивает он с камня, да прочь бежит, так и не скажешь, но мне чувствуется, что другое что-то случилось, страшное. А чёрная женщина ко мне поворачивается, представь, видит меня сквозь пелену веков и миров пограничных, улыбается, кожа её трескается, сходит, а под ней кожа белая и волосы рыжие. И лицо моё.

— И что это всё значит? — прошептал князь, заглядывая ей в рот.

— Да хрен же его разбери! — прыснула Ярина. — А тебе княжич на боковую не пора? Темнеет уже.

— Не пора, — твёрдо шепнул Ярион.

— Тогда дальше вопрошай, баламут, раз уж беседа клеится.

— Ты стало быть, раз ведунья и будущим ведаешь, так выходит? — спросил княжит после долгой паузы.

— Ведаю, — призналась Ярина.

— И моё стало быть тоже разведать можешь?

— Могу. Но негоже это.

— Почему енто?

— Да потому что, княжич, судьба обычно вилами по воде писана. Человек многое решает и люди вокруг него. Но правда бывает так, что судьба она… как телега без извозчика у которой кони напуганы и она к обрыву несётся. Не сделать ничего.

— Моё посмотри, — твёрдо сказал княжич.

Ярина пожала плечами, пересела ближе к нему, невольно коснувшись его коленкой, взяла его мягкую ручонку, развернулся к себе ладонью вверх, внимательно посмотрела и помрачнела.

— Непорядок, — тихо сказала она.

— Чего эт там?.. — дрожащим голосом спросил княжич.

— Испугался, княжич? — улыбнулась Ярина и посмотрела ему в глаза. — Не пугайся. Ничего там. Сейчас поправим.

Ярина вырыла из костра небольшую веточку, затушила её об землю, и очень сильно нажимая прочертила по ладони княжича новую линию, затем бросила веточку в огонь, согнула его пальцы в кулак, обвила его сверху своими ладонями, стиснула что было сил, так что княжич вскрикнул, убрала себе к животу, согнулась вся и зашептала, что-то тихо-тихо.

— Ну вот, — Ярина распрямилась и оглядела его руку. — Была у тебя судьба чёрная и трудная, конец лютый, врагов у стен. А теперь будешь ты жить и царствовать долго, закончишь жизнь в тепле и в окружении семьи. Но… как к брадобрею ходить начнёшь первые годы, на корабль не садись. Не покидай гавань. А потом можно будет.

— С-с-спасибо, — протянул побледневший княжич, убрал руку, прижал к себе, словно после ранения, шатаясь поднялся, и пошёл в сторожку.

Ярина проводила взглядом, она увидела кое-что ещё, смутное и неясное, но не сказала князю. Она положила руку себе на живот и тут же удивлённо одёрнула. И ещё долго сидела у костра, разбираясь в своих виденьях.

* * *
— А может, того этого, с нами останетесь, госпожа? — спросил Витим, пока Ярина провожала их до тракта.

— Не поняла.

— Княжича учить надо, пока молод, — Витим неловко упёр взгляд в землю и почесал затылок. — Учителей со всех провинций, да и из-за моря ему выписывали. Но только при виде Вас глаза у него огнём загорелись. Так бы передали ему чего хорошего. Правителей надо правильно воспитывать.

Ярина уставилась на него, потом на молодого княжича, убежавшего вперёд и изображающего поединок на мечах с одним из стражников.

— Нет, — ответила Ярина. — Не могу я. У меня кое-что на роду написано. Я должна следовать. Тут моё место. Не можно покидать его.

— Эх, — вздохнул Витим. — Понимаю. Жа-а-алко.

— Но… — протянула Ярина, наблюдая за игрой княжича и надеждой появившейся в глазах Витима. — Могла бы я, наверное, иногда заезжать к вам в гости, да рассказывать чего-нибудь. Пацан-то хороший растёт, светлый. Так бы и князь хороший земле этой к месту будет.

— Вот это другой разговор! — заулыбался Витим. — Мы хорошо платим, госпожа, Вы только цену назовите и мы сразу же…

— Не продаюсь я, — отрезала Ярина. — Добровольно буду.

— Не серчай… я к тому, что любая работа должна быть оплачена.

— Не боись, — Ярина хищно усмехнулась, — своё сама возьму!

* * *
— А ты совсем возмужал, князь! — рыжая ведунья ловко спрыгнула с коня и отдала поводья дружннику.

— А ты совсем не изменилась… Ярина, — новый князь Поморска неловко обнял её и зашёлся краской.

— Соболезную на счёт батьки твоего, — Ярина печально улыбнулась и похлопала Яриона по плечу.

— Благодарю, — князь опустил глаза. — Говорил ему, не ходить в шторм. Упорный был. Не послушал энца. Теперь за мной дядька снова присматривает.

— Теперь ты князь, — Ярина улыбнулась уже бодро, обходя его и осматривая. — Широкий-то какой для юнца… в косяк-то дверной проходишь?

— Прохожу ещё, — Яриона напряг мышцы, красуясь, чем вызывал смех ведуньи. — Но как же так? Ты и правда не изменилась. Ни сединки, ни морщинки. Разве так бывает?

— Бывает, — кивнула головой Ярина. — Ещё не так бывает. Ты забыл? Я ведьма ж, мне ещё и не такие тайны ведомы.

— А мне так можно? — спросил князь.

— А тебе зачем? — серьёзно спросила Ярина.

— Да мне… — задумался князь, да махнул рукой. — Не зачем мне. Пустое это.

— Вот-вот, — строго сказала Ярина. — А чего-то, ты князь меня так бедно встречаешь? Двор пустой, ни музыкантов мне, ни процессий нарядных. Где хлеб, где соль? Где пир? Я с дороги усталая и голодная.

— Хех, госпожа, обижаешь, — расфуфырился князь. — Мне теперь можно и в общем зале на гостей накрыть, где все предки собирались. Князь я теперь. Мне можно.

— Ой, ну пойдем уже, тетерев ты мой.

* * *
— Ты куда эт зенки свои нацелил, баламут? — процедила Ярина и бросила на князя уничижающий взгляд.

Князь заплылся румянцем и опустил глаза. Ели они в одиночестве. Стол ломился от блюд, что были приготовлены к приезду ведуньи. Она ела за троих.

— Вино. Вина ещё попью, — промямлил в ответ князь.

— Ой, а получше ничего сморозить не придумал. И чему тебя учителя без меня учат. И вино ещё пить разрешают. Правду Витим говорил. Хрен тебя туто чему доброму научат.

— С водой! — поправил князь.

— Ещё и с водой, — Ярина поперхнулась и рассмеялась.

— Ты надолго тут? — спросил князь вдруг тихим и поблекшим голосом.

— От тебя зависит! — Ярина отставила от себя тарелку, причмокивая расправилась с кубком, вытерлась полотенцем и похлопала себя по животу. — Как ты справляешься тут мне проверить надо. Я ж за тебя взяла ответственность. Вот теперь и расхлёбываю.

* * *
— Ты мне сказала, что как созрею, расскажешь мне, как мир сделан, — князь присел в кресло рядом и уставился в темнеющий горизонт.

Разговоры и шум улицы потихоньку умолкал. Они расположились на одном из балконов крепости, Ярина пила вино и прикладывалась к трубке, а князь довольствовался чаём с мёдом.


— Было такое, — Ярина смотрела на горизонт и была задумчивой. — Да всё достаточно просто. Есть Явь. Мир явный и ощутимый, всё, что окружает нас — это Явь. В ней мы рождаемся и проживаем жизнь. А как настаёт наше время мы идём дальше в Навь, мир духов. В Нави мы гости, в большинстве случаев на короткое время и проездом. Если были мы добрыми, зла не держали и с душой спокойной добро отдавали — то идти нам в Ирий. Тёплое и светлое место, где нам будет хорошо, и мы ни в чём не будет нуждаться. Если зло творили окаянное и только злобу и знали при жизни, то придут бесы и утащат в Пекло, где гореть нам, пока мир стоит.

— А бывает так что ни в туда ни в сюда?

— Бывает. Иногда так бывает, что дух поровну и хорошего и плохого сделал. Или же его страсти мирские не оставляют или дела незаконченные. С самоубивцами бывает такое и с людьми убитыми жестоко и внезапно. Души такие страдают долго-долго, веками стоят как прикованные, воют и мучаются, пока совсем не потонут в общей… общей… ну, скажем реке. Пока не растворятся они… грех такую судьбу желать. Мучится он будет по куда мир стоит и не понятно ещё что хуже в Пекле гореть или это… Бывает же что дух там сам остаётся, по своей воле. Путешествовать отправляется, пока себя не найдёт или же если о родных печётся, то может в Славь отправиться, духом рода стать, землю и родных своих от бед хранить.

— А ещё что-то есть?

— Есть. Правь есть. Там боги живут. Но нам туда никак не попасть, нету там для нас места. Не предназначенные мы для таких мест.

— Боги… — прошептал князь. — Никогда не верил во всех этих идолов.

— А как мы встретились, только и делал, что круги по груди водил. Не верил он, — Ярина усмехнулась.

— И то правда, — Ярион смутился, обжёгся чаём, чуть не вскочил, но взял себя в руки и спокойным тоном спросил. — И сколько этих богов есть?

— У-у-у, князь. Много. Очень много. Сначала вроде как Законы пришли. Они всё построили и вроде как на них всё держится. Не знаю я их имён, но солнце по кругу движется и воду нагревает потому что они так велят. Потом пришли Силы и вроде как они до людей миром правили и говорили кого животные есть будут и как лес будет жить. А потом с людьми уже и боги пришли. Много их. Но правды в них не очень много. На себя все одеяло тянут. Я вашу Всематерь терплю, только потому, что она природу и рождение олицетворяет, и всё хорошее, что в человеке есть.

— А кому ты служишь-то? — воскликнул князь и не смог больше усидеть на кресле. — Если ж не богам! Демонам что ли?

Ярина смерила его уничижающим взглядом, да таким, что князь присел назад.

— Лесу я служу. Тому что по всей Тридании растёт и за её пределами даже, что в Топи на севере упёрся, в Балово море на западе и юге, и что на восток уходит далеко-далеко. Лес этот древний, ещё до людей стоял, земля эта ему принадлежит и хранит он её от зла всякого, как бы люди не ссорились и кровь проливать не старались.

— Хм, — князь задумался. — Хочешь сказать, мы тут лишние и гости незваные? На этой земле.

— От чего ж? Лес людей давно принял и с ними свои сделки заключил. Добровольно он отдал земли под пашню и позволяет себя для печей рубить.

— Брешешь! — усмехнулся князь, но Ярина была серьезна. — И не больно ему? Когда топорами рубят?

— Больно. Ещё как больно, — в голосе Ярины проступила непривычная сухость и твёрдость. — Но дело Леса — за своими смотреть, чтоб не издохли. Коли надо ствол дятлу отдать для жизни — пускай берёт. Коли белки надо семена есть, чтоб не померла — пускай берёт. Да и горёть для леса — дело привычное и сезонное. Так обновляется он, как шкуру сбрасывает. А некоторые деревья его, только так и семена дают. В огне. Ждут своего часа и дожидаются.

— Серьёзно?

— Да. Так и задумано.

— Как же удивительно, — князь выдохнул, поднялся на ноги и заходил по балкону. — А магия? Магия как творится?

— Их куда тебя потянула. Как бы разбойник, так и остался, — Ярина улыбнулась и расслабилась. — На самом деле, всё что ты видишь, князь, это и есть магия. Просто она упорядочена Законами, так чтобы всё не рухнуло, как сарай у плохого строителя. Такие как я, у кого силы много, не в теле, а в разуме и духе, могут эти законы, где надо придержать, а где надо спустить, как псов с поводка. Вот и вся магия.

— А я… я могу научится?

— Тебе-то зачем, дурчилла? — Ярина рассмеялась, а князь снова покраснел.

* * *
— А где князь? — крикнула Ярина на весь двор, спрыгивая с коня.

— Так вот же я.

— Ты не князь, ты какой то мужик бородатый и неопрятный! — строго бросила Ярина и отвернулась, показательно кого-то выглядывая.

Грубые мужские руки заключили её в объятия.

— Ух, я тебе щас как дам по лбу, нахал! — пискнула она, пытаясь вырваться.

— Да, соскучился я, — смущенно ответил её возмужавший голос. Его обладатель ещё долго не расцеплял руки.

* * *
— Ты всегда была такой красивой?

— Батюшки! — вопрос поставил Ярину в тупик, она чуть не выронила кубок. Близилась ночь, они снова стояли на балконе, её волосы трепал морской ветер. — Это ж как мы заговорили-то? Не стыдно тебе?

— Как-то уже и нет, — князь пожал плечами и не думал смущаться, как это было раньше.

— Я тебя значит учить приехала, а тебе тут ремня надо выдать. Витим совсем обленился? Не воспитывает тебя?

— Нет Витима, — князь немного помрачнел. — Разругались мы. Запил он, как первенца потерял. По болезни.

— Как потерял? А чего за мной не послали? — тихо спросила Ярина.

— Посылал. Не нашёл тебя гонец по лесам. Так вернулся. Да и не успела бы ты. За три дня малец выгорел.

— Жалко как.

— Да, но поделать тут нечего. Теперь всё в моих руках, а я могу только не подвести.

— Ты смотри, — Ярина улыбнулась. — Не только в паху возмужал, тетерев.

— Может, Солнце тебя и не целовало, но хотя бы я поцелую, — князь резко повернулся к ней, схватил за плечи и притянул к себе.

— Ты чего творишь, сорванец?! — Ярина ответила на поцелуй пощечиной. — Белены объёлся?

— Не малец я больше. Я князь и мужчина.

— Во дела-то как завернулись, — Ярина попыталась вырываться и уйти.

— Со мной оставайся. Будь моей, — горячо заговорил князь, не выпуская её из объятий.

— Ну-ка отпустил, — голос Ярины вдруг стал ледяным, князь вдруг ослабел и чуть не упал перед ней на колени. — Нельзя мне.

— Плевать мне. Оставайся, — тихо сказал он и снова протянул к ней руки.

* * *
— Вот ты значит какой мужик, — тихо сказала Ярина потупив очи. Стражник подошёл к ней, попробовал взять у неё поводья, но она не отдала, так и стояла опустив голову. — А говору то было…


— Князь я. И так выходит, что не мужик. Пришлось мне жену взять, чтоб с Донцскими боярами мир был. Не хотел я.

— И ребёнка на её руках не хотел? Родила уже? Нет?

Князь промолчал. Но по его виду она понял, что ему совсем не жаль. Заморосил противный осенний дождь.

— Ну вот, — натянуто улыбнулась Ярина. — Теперь верю, что ты князь. И что ты мужик. Страдать будешь сам, но как надо сделаешь. Нам бы всё равно вместе не быть князь. Зря я приехала. Надо было давно перестать.

— Нет, — со статью в голосе ответил князь. — Вот теперь прошу тебя остаться. Править тяжело. А бояре все… сама знаешь. Советчика толкового не найти, а сам я боюсь ошибок понаделать. Уже понаделал. Были последствия. Не научился я ещё.

— Правильно боишься. Вот это как раз и значит, что уроки наши в тебе не пропали. Остаться не могу. Не хочу.

— Ты сказала, что долго я буду править. И без бед.

— Это конечно же не значит, что тебе надо полностью себе доверять и расслабится. Отвела я от тебя беду, но ты сам себе творец. Прощай, князь.

— Прощай, Ярина.

* * *
Зима вышла суровая. Дороги почти все замело. Её конь ворвался во двор, едва не задавив стражников и замер как вкопанный, когда до встречающий женщины с ребёнком на руках осталось не больше локтя. Ярина слетела с коня, приземлилась, заметав снег, резко встала и подошла.

— Ты шлюха его? — бросила сквозь зубы.

Княгиня ей не ответила, лишь холодно и надменно смотрела ей в глаза, прижимая первенца к груди.

— Где он? Ведите меня к нему, живо! — крикнула Ярина стражникам.

Ей никто не сказал против. Слуги и стражники обступили её и практически понесли к князю. Тот был бледнее мела, лежал на постели и с хрипом выталкивал воздух из лёгких. Князь умирал.

— Плох совсем, — прошептала Ярина, добавив пару ругательств. — Голова уже и не горячая. Как это случилось? Отвечай!

— Решил он гавань осмотреть, — сухо ответила княжна, качая ребёнка. — Перевернулся баркас. Только он доплыл. Водя ледяная. Пятый день так лежит. Вчера жар спал таки, но как-то не к добру.

Холодный голос княжны вдруг дрогнул.

— Спаси его. Что хочешь взамен забери, только спаси. Всё отдам. Молю тебя.

— Тихо ты, растрёпа, — шикнула на неё ведунью. — Не кликай лихо. Чечас подумаем как спасти.

* * *
— Мы ж попрощались вроде, — раздался с постели слабый голос.

Губы Ярины дрогнули, она зычно рассмеялась, а потом резко замолкла и едва не заплакала.

— Очнулся! — выдохнула.

— Дак мне, вроде как, долго править, — князь скривился от боли и слабости и откинулся на подушку. — Воды бы. Пересохло-то всё как.

— Воды ему! — крикнула Ярина слугам. — Говорила же тебе, нельзя в гавань!

— Дак я сколько лет-то бороду уже ращу…

Вбежала княжна, охнула, обняла мужа крепко, так что он застонал и посмотрела на Ярину. И с благодарностью и с ревностью. Ярина встретилась с её взглядом, но не смогла его долго выдержать и вышла.

* * *
— Постой, — князь схватил её за запястье и притянул к оголовью кровати. Она села.

— Да пора мне. Окреп ты. Ясно вижу, что поправляешься, — Ярина поправила наплечную сумку.

— Там метель лютует, мороз такой, что собаки воют. Погибнешь.

— Я-то? — Ярина усмехнулась. — Плохо ж ты меня слушал князь. Ничего мне не угрожает. Не могу я тут больше. Пора мне.

Князь ничего не ответил, но руку её не отпустил.

— Любишь её? — тихо спросила Ярина, глядя на снежинки, кружащиеся за окном.

— Нет, сама же знаешь. Но тут уж не попишешь.

— Отпусти.

— Утром отпущу. Как метель стихнет.

* * *
Лето стояло жаркое. От полей исходил почти что удушливый запах, ещё нескошенного сена. Он смешивался с запахом моря и цветов и кружил голову.

Ярина остановила лошадь посреди дороги на возвышенности. Перед ней в седле сидел мальчуган с тёмно-рыжими волосами и голубыми глазами, едва-едва научившийся ходить.

— Смотри, Ярр, — она оказала на башни замка, возвышающиеся вдалеке. — Батька там твой живёт, непутёвый. Но нам к нему нельзя. Долг у нас. Знай просто. Есть у тебя отец.

Мальчишка зевнул, прикрыл рот маленьким кулачком и заслонился им от яркого солнца.

Ярина резко развернула лошадь и пустила ей галопом, цепко держа поводья и мальчугана. Прочь от Яриона.

* * *
— Глазам своим не верю! — прикрикнул Витим, хлопнув себя по седому лбу.

— Ну здравствуй, Витим, — Ярина подтолкнула вперёд мальчика и подошла ближе.


— Вот ты ж, шельма! — Витим покачал головой и привстал с завалинки, потирая больные колени. Выглядел он плохо. — А я уж решил, что ко мне снова белочка заглянула. Это то, что я думаю?

— Да, — Витим показывал на мальчика, Ярина кивнула.

— Ну, кабель! — Витим стиснул бороду и скрипнул оставшимися зубами. — Князь знает? Хочет-то чего от нас? Денег? Земли?

От взгляда Ярины он побледнел.

— Ты совсем, Витим, спился? Денег мне предлагает! Мда… Надо было к тебе раньше приехал и башку твою седую от зелёного змея силой пропоить… «Так вышло», — как твой племянничек любит говорить теперь. Князь не знает, — Ярина потеребила мальчугана по волосам.

— Ко мне зачем приехала? — хмуро спросил Витим, предчувствуя недоброе.

— Мальчугана забери моего.

— Что?!

— Что слышал. Сына ты потерял, моего возьмешь на воспитание. К князю не могу я с ним поехать, по вполне очевидным причинам. У тебя пускай растёт. Плохо ему со мной. Нельзя ему в Лесу быть, не принимает его Лес. Не должна я была… так поступать. Я заезжать буду часто, без мамки он совсем не останется, но там ему не место. Он уже окреп. Много есть не будет. Князь знать не должен. Не надо ему.

— Вот оно как… — Витим в растерянности присел и задумался.

— Пить с ним бросишь. Ещё зим десять тебе жить, не меньше будет, — твёрдо сказала Ярина.

— Что же ты так с ним? — грустно спросил старик.

— Так вышло. Пацан крепкий будет, но колдовства в нём не крошки. Со мной ему — что на медленном огне коптиться. Вокруг силы слишком много. Болеть будет. Ослабнет. И умрёт молодым. Страшно умирать будет. И Лес его в покое не оставит. Не знала я, что он такой ревнивый. Мне, Витим, пойти больше не к кому. Только с вами меня судьба из людей столкнула.

— Понятно, — Витим всё тер бороду и смотрел на горизонт. — Староват я. К князю нельзя его. Он возьмёт, ты не подумай, будет как о родном и законном заботится. Только бастард этот сулит проблемы, как с народом, так и с донцкими. И княжна не примет. Эх… Подкинула ты мне задачку. Староват я. А жена моя молодая. И кровь в твоём сынишке родная мне. Если даже меня зароют — она присмотрит. Возьму, коли дело так обстоит.

— Вот и славно, — Ярина выдохнула.

— Зовут-то тебя как, богатырь? — Витим встал, подошёл к мальчику, склонился перед ним на колени и взял за плечо.

— Ярром назвала.

— Хах, — Витим хохотнул и разулыбался. — Стока живешь, а баба бабой! Дурёха! Спалимся же сразу, если он вдруг князю своё имя скажет, если они где столкнутся.

— Так сделаю, что не столкнуться, — ответила она серьёзно. — И за ним, и за батькой его непутёвым буду приглядывать. Ну и за тобой.

— Кто нибудь ещё знает как его зовут? Одна рожала?

— Никто не знает.

— Ладно. Возьму. Но сделаешь вещь одну, как я скажу.

— Какую?

— Трём людям на дороге встреченным расскажешь, про сына князя незаконного. Но имя другое назовёшь. Ильяс. Не Ярр. Поняла меня, ведьма? И на пугай их, так чтоб с усёру точно дальше рассказали.

— Зачем?

— Надо так. Ежели чего, чтоб не нашли.

— Слух пойдёт же и до князя дойдёт.

— Так то слух, ими и земля полнится. Ты б знала, сколько про него грязи говорят. Шматком больше, шматком меньше. От хорошего человека всего отмоется и отлипнет. Будет эта история лишь только слухом грязным и ничем более. И князь никогда не узнает. А если и узнает, то мимо ушей пропустит, как и остальные тыщу слухов.

— Не понимаю, я тебя, Витим, но выполню.

— Чего ж тут разуметь? Сын эт не твой теперь, а княжеский. Кровь у него важная по венам течёт. В играх он других участвует. Жестоких, безнравных, политических. Не уверен я, что о нём никто не знает. Шпионы на этих землях везде шныряют, даже по лесам твоим или здесь кто, за домом этим и мной приглядывает, против князя козни готовит. Может, кто-то и знает… Поэтому отдам я его в семью своего кузнеца. Хороший мужик и баба у него что надо. В простом доме вырастит, не будет ничего знать и никто не узнает. Я себе возьму мальчугана рыжеголового из беспризорников и буду растить как своего, да от князя показательно прятать. Будет мой новый сынишка дружить с сыном кузнеца, позволю ему играть в доме своём. А ты иногда заезжай на кузню нож поточить, да коня непутёвого подковать. А потом, как уж повзрослеет и постоять за себя сможет — открою ему тайну. Сойдёт?

Ярина долго думала и стояла с недовольным лицом, смотря то на сына, то на Витима.


Глава 14 Ярр

Свинцовые тучи рассеивались по всему небу неясной дымкой, скрывая солнце. Снег всё ещё шёл. Порывы вётра несли волнами его твёрдые и острые частицы, больше похожие на песок. Собираясь по земле кучками, он мгновённо слёживался и порождал плотный настил, издающий при надавливании характерный неприятный скрип. Вода в лужах и лесные ручейки промёрзли насквозь, а вся влага, оставшаяся в воздухе, на траве и на деревьях, теперь застывала причудливыми ледяными иглами.

Так бывало в самые лютые морозы и в те дни, когда его хотели сжечь.

Ярр почти не чувствовал холода, испивающего жизнь из всего живого вокруг. Он шёл дальше, туда, куда его толкала невидимая сила. Только вперёд.

Сопротивление нарастало. Снова плохой участок, в котором вместо воздуха был кисель, в котором он вяз и терял силы. На секунду он замер у дерева, оперившись о плотную старую кору. Впереди показались огни. Чем дальше он шёл, тем больше становилось этих огней вокруг. От темноты и холода люди забились в свои дома, зажгли лучины, лампы и растопили печки.

Лицо Ярра скривилось, он стиснул зубы. Как только его заметят эти «мирные» люди, с расслабленными лицами и спокойными голосами, греющиеся у огня, они снова сойдут с ума, покинут свои дома и будут охотиться на него, чтобы разорвать и сжечь. Снова заберут у него всё, истыкают копьями и вилами, разорвут одежду, сломают такой прекрасный лук. Будто бы он причина их бед.

За всё время только слепец у реки не пытался поднять на него руку. Он единственный нормальный… или наоборот безумец? Куда бы не пошёл Ярр его будут встречать только вилами и факелами?

Вот бы уйти от всего этого далеко в лес, где нет людей. Вот бы убежать на край света, спрятаться, обрести покой. Но он не может. Сила бросает его вперёд, и он не может ей противиться.

Если прислушаться к ощущениям внутри и расфокусировать взгляд, то можно увидеть почти прямую тёмную линию, стелющуюся по земле. Она проходит через окраину деревни и впивается в середину деревянного форта, внутри которого так же горят огни. Ему придётся пройти здесь. А люди постараются остановить его. Но конечно, он попробует сделать это потихоньку, прячась в тени и не привлекая внимания. Но так получается не всегда.

Если бы только окружающее пространство, земля, лес, вода и всё прочее не сопротивлялись ему так сильно. Словно он был чём-то чужеродным, паразитом впившимся в дерево, которое оно старается выдавить или окружить непреодолимой плотной корой. За каждый пройденный метр приходилось бороться, да так, что он порой не может стоять ещё до рассвета и прячется задолго до появления первых лучей.

Пригибаясь Ярр метнулся к колодцу, стоявшему на окраине, перемахнул через борт и упал вниз, лишь у самого дна остановив падение когтями. Тут он просидел с полчаса, вслушиваясь в окружающие звуки, собираясь силами и внедряясь в плотные барьеры, что ему надлежало преодолеть. Когда воздух перестал обволакивать его тяжёлым покрывалом, и двигаться стало легче, он выбрался.

Тучи покинули небо, оставив только холодную россыпь звезд. Стало заметно теплее.


Ярр перепрыгнул через забор, ограждавший очередной домик, приземлился на четвереньки и резко повернул голову, реагируя на движенье. В глубине конуры от страха сжался старый пёс. Из его трясущейся пасти едва слышно доносился тихий скулёж, нарастающий с каждым мгновеньем и вот-вот грозившийся перейти в полный ужаса вой. Ярр раскрыл рот, метнулся к конуре и замер в проходе, недвижимо смотря псу в глаза, пока тот не оборвал звук и не заткнулся совсем, боясь даже вдохнуть.

Не желая убивать пса, Ярр одним прыжком взмыл в воздух и покинул двор. Облизывающийся на поленнице чёрный кот, на секунду остановил язык, скользящий по лапе, стрельнул по нёму желтыми глазами и вернулся к своему занятию, совершенно спокойно.

Стало намного легче, когда Ярр понял как скрыть свой запах от домашних животных и скота, начинавших сходить с ума, стоило ему только переступить границу деревни. Но попадаться им на глаза всё равно не стоило. Их обмануть куда сложнее, чём людей.

Прижимаясь к заборчикам и стенкам и проползая ужом через открытее участки, Ярр смог преодолеть почти половину деревни, прежде чем воздух снова сплотился вокруг, и давление на него снова стало ощутимым.

Чуть вдалеке он увидел дом, старый и покосившийся, с дырявой крышей и распахнутыми окнами. Дом, в котором люди давно не жили, и вместо них там поселилась энергия пустоты и запустения. Дом, в который он сможет войти и собраться с силами.

Глядя на холодные и далёкие звёзды, спокойно мерцавшие через дыру в потолке, Ярр сидел в центре комнаты, обхватив руками колени и ждал, пока сила окружающей земли ослабнет от его присутствия.

Послышался то ли стон, то ли скрип деревяшки, и он бросился в единственное возможное укрытие — гниющую кучу старой мебели в дальнем углу. Покосившаяся дверь тихонечко открылась, и внутрь прокралась девушка, совсем юная. Подол белого расшитого платья блеснул в свете звезд, она остановилась и тихонько позвала:

— Скигги… это ты, Скигги?

Ярр застыл, уперев свои когти в вечно голодный живот, словно угрожая ему и приказывая не издавать и звука.

— Ты не Скигги, — сказала она почти детским голоском, озорно улыбнувшись, и смотря прямо туда, где спрятался Ярр. — Кто же ты, если не Скигги?

Девушка повернулся к нему спиной, и вдруг пару раз прокружилась вокруг своей оси, так резво, что подол её платья приподнялся.


— Стало быть, это озорник Инглинг? — спросила она, остановившись, по её губа снова скользнула улыбка. — Так Инглингу стало завидно, что он тоже захотел поиграть со мной и делать то, что я позволяю Скигги? Или хотя бы посмотреть?

Она снова прокружилась и остановилась. Ярру удалось упереть глаза в пол и убедить себя и свой желудок в том, что он холодный камень и ему чужды всякие желания и движения.

— Нет? Если ты не Скигги и не Инглинг, то кто же ты? Старые считают, что это дом надо сжечь и сравнять с землей и что он всё ещё несёт болезнь. Они бы сюда не зашли. Только если кто из них устал от своей бабы в доме… но я их всех знаю по глазам и тому как они на меня смотрят. Ты не из их числа. Дети их, которых я нянчу, тоже боятся этого дома, потому что верят, что тут живут призраки, их сюда и калачом не заманишь. Кто же ты?

Девушка ещё раз прокрутилась, задумалась, посмотрела на звёзды и луну и снова улыбнулась.

— Знаю. Ты лихо, — прошептала она и вдруг сказал громче. — То самое лихо, о котором все говорят. Выходи, лихо! Выходи и развлекай меня. Или я закричу.

Ярр не выдержал и дёрнулся.

— И как же тебя зовут, лихо? — снова спросила она тихонько, чуть приподняв голос на последнем слове.

— Яр-р-р, — прорычал он, пытаясь справится с беспокойным языком, который он забрал у купца.

— Ярр? — удивилась девочка и спешно нахмурилась. — Как же так? Всего навсего «Ярр»? Не Велберит и не Валиар, не Мульцибер и не Неберос, не Амбусциасс и не Прозепин… а просто «Ярр»… Что ж ты за бес-то такой мелкий? Ну-ка выходи, посмотрю на тебя. Выходи, Ярр, приказываю тебе!

— Не-е-ет, — прошипел на неё Ярр. — У. У-у-у. У-у-уходи.

— Как это нет? — девушка надула губки и упёрла руки в бока. — Я же назвала тебя по имени. Я теперь владею тобой. Делай, что говорю!

— Нет-т-т.

— Не слушаешься… Значит, ты не бес. Хм-м-м… А что же ты такое? Ну покажись же.

Ярр промолчал.

— Ишь какой. Не нравлюсь тебе что ли? А могли бы дружить. Ну… сам виноват тогда.

* * *
Девушка закричала. Ярр уже успел услышать много криков, но этот конкретный резанул его по ушам. И не только его. Он услышал вокруг множество звуков: встревоженные голоса, шаги по скрипучему деревянному полу, звон металла, и потрескивание загорающихся факелов.

Ярр бросился к ней, повернул лицом к себе, обхватил, зажал рот рукой и тут же одёрнул. Она кричала не от страха. В её глазах не было даже испуга. Только злоба. Отвратительная, людская, в которой так много контроля и понимания, того что происходит. Она кричала, чтобы сделать ему плохо. Чтобы посмотреть, что из этого получится. Посмотреть, как его, чужака, будут убивать.

В её глазах всё-таки появился испуг. Он оттолкнул её и ударил. В последний миг взял под контроль звериную ярость и ударил её по щеке, а не по горлу. Удар почти неощутимым, лёгким, ей отвешивали пощечины куда сильнее. Капли теплой и липкой крови тоже почти не пугали, в темноте не было видно её цвета, а наощупь организм не сразу понимал, что что-то не так. Её напугало то, что она не может закрыть рот и улыбнуться.

Испуг сменился на ужас, когда она схватила себя за щеку, пытаясь прикрыть раны и остановить кровь, от которой начало намокать платье. Она отшатнулась назад, упала, быстро поднялась на ноги, и держась за лицо, выбежала на улицу.

И там снова закричала.

Ярр так и застыл посреди дома, сокрушенно опустив голову. Не прошло и минуты, как дверь слетела с петель и внутри вломились трое мужчин.

— Убирайтесь! — прошипел им Ярр. — Хватит!

Ответом ему были вилы, которые один из мужчин с разбегу всадил в ему в грудь. Он почувствовал каждый их сантиметр, но боль от проникновения обычного металла в его тело теперь стала совсем тихой, тихой и далёкой, словно происходившей не с ним.

Когтистая лапа легко перебила древко, и рывком вытащила лезвия из груди. Второго удара он уже не допустил, отвёл в сторону и сам ударил в ответ. Что-то внутри мужчины хрустнуло и он отлетел к стене. Ярр поднял переломанное древко, завёл за спину и резко метнул в первого напавшего. Оно вошло ему в бок не хуже копья, выдавило из него стон с придыханием, притянуло к земле и заставило согнуться к земле на коленях. Третий закричал и бросился на улицу.

Ярр знал, что будет дальше. Крики на улице нарастали, всё больше огней факелов высыпалось на улицу.

— Хватит! Прекратите! Успокойтесь! Вам это не нужно! — закричал Ярр.

Движенье факелов на секунду или две замерло, но затем снова превратилось в огненного змея, который кольцо за кольцом стал обвиваться вокруг места, где стоял Ярр. По их лицам он понял — чтобы он им не сказал, чтобы они от него не услышали… Они не остановятся.

— Ну, сами напросились.



* * *
Выпотрошенные люди по виду и конструкции совсем не отличались от животных. Но, несмотря на родство составляющих, они действовали и вели себя совершенно иначе, что всегда поражало Ярра.

Перед лицом огня или стихийного бедствия животные предпочитали убегать. С Ярром они боролись или убегали до последнего, но всегда, за несколько мгновений до своей смерти успокаивались и оставляли тело с миром. Люди же чаще всего покидали этот мир охваченные какими-то запредельными эмоциями. Всепожирающим и отравляющим страхом, удивлением и негодованием, холодной решимостью или светящийся изнутри отвагой и чудом самопожертвования.

Перед лицом огня или стихийного бедствия они объединялись и бросали ему вызов. И учитывая их тёмную и жестокую историю в схватке с этим миром — не смотря на потери, в конечном итоге, они всё-таки выигрывали. Поэтому людей стоило боятся.

Жаль, но вся эта красота и единение были растворены где-то на дне из мешанины захватывающих их страстей и глупости. Ярр не был огнём, стихийным бедствием или их врагом. Ярру просто нужно было пройти своей дорогой. Да, он убивал и ел их, но так же делали и дикие звери. Да и то, начал он так делать лишь в ответ на насилие с их стороны. Не буди они в нём зверя, быть может, он бы обошёлся оленями и птицами. И сейчас люди поднимались на борьбу с ним, не слушали его уговоров и не обращали внимание на то, что он лишь защищается.

Они вырубили лес и построили свои дома из мёртвых деревьёв. Вспахали землю и засадили её подчинившимися им растениями. Приручили животных и поставили их в зависимость от себя. Они легко и без всякой магии научились изменять этот мир под себя. Их работа была тяжёлой, но они очень хорошо знали её и умели делать.

И даже если бы Ярр действительно был стихией, разрушающей всё на своём пути, они могли бы легко бросить свои дома и возвести новые в другом месте. Но вместо этого они приготовились драться, словно Ярр загнал их в угол, не выпускает и собирается убить.

Желудок его задрожал. Ярр скривился от его нестерпимых и пугающих позывов. Раньше он как мог противился голоду и жажде крови. И это даже стало у него получатся. Но чем больше он встречал людей, тем меньше видел смысла в том, чтобы сдерживать свою природу.

Раз людям так нравится охотиться на него и убивать его, то почему он должен относиться к ним как-то иначе?

Крики ужаса, страха и проклятий, раздающиеся со всех сторон стихли. Люди рассмотрели его и немного уложили его присутствие у себя в головах. В него полетели камни и поленья. Не опуская голову и не прикрываясь, он выдержал все удары и издал вопль, вместив в него всю свою силу, боль, одиночество и обиду. Селяне отшатнулись от него на несколько метров, но быстро пришли в себя. Снова в него полетели проклятья и камни.

Ярр опустил подбородок, стиснул зубы и просто пошёл вперёд. В конце концов, это всё что от него требуется.

Толпа отхлынула, пропуская его, но ещё не дойдя до границы деревни, он снова завяз, борясь с невидимыми силами, хранившие эти земли от присутствия таких как он.

Видя что он замедлился, что его движенья стали неуверенными, что он словно вяз в болоте, они почуяли егослабость. Поток камней и проклятий стал сильнее. Он отшатнулся от удара огромного палена, обрушенного об его голову, совсем с близкого расстояния. Рядом с ним на землю упало несколько факелов, но их он уже не боялся.

Ярр надеялся, что сил его хватит выйти из деревни, подняться в гору на пути к острогу. Что от страха селяне просто пропустят его и не станут преследовать, по крайней мере, ночью. На день бы он спрятался туда, где бы его не смогли найти.

Ярр упал на колени и не мог идти дальше. И как только это случилось, ему в спину ударили топором. Тупое лезвие раздвинуло его плоть, вгрызлось в рёбра и теперь садило и раздражало, как нечто лишнее, чего не должно быть в его теле.

— Оставьте меня в покое! — закричал Ярр. — Пропустите!

В него воткнулось несколько вил. Их владельцы замерли, впихивая их глубже в тело Ярра, надеясь что он, наконец, сдохнет. Об его голову разбился камень, который взрослый мужчина едва смог оторвать от земли. В него уткнулись факелы, но он уже не загорался как раньше.

Не смотря на сопротивление проткнувших его, Ярр поднялся с колен, оторвал взгляд от земли и посмотрел в их перепуганные лица. Они дрогнули, но своего оружия не выпустили. Силы вернулись к Ярру. Ударом локтя он перерубил древко, схватился за него и подтянул к себе одного из губителей.

Под всеобщий крик ужаса, зубы Ярра сошлись на его солёной от пота шее. Ещё мощные удары сердца вытолкнули наружу несколько струй крови, но большая часть её ушла в живот Ярра. Его нутро приняло подношение радостным трепетом и запустило от себя волну тепла и радости, которая прошла через каждую клеточку его тела.

Обычно почуяв кровь, он уже не мог сдерживаться. Чёрная пелена возникала перед глазами, и он приходил в себя уже когда всё было давно кончено, сытый и довольный, отдирая от костей очередной кусок нежной плоти, дающей так много сил.

Но в этот раз он сохранил полное сознание. Страх перед преследующим его солнечным светом, смертью, агонией, собственной звериной натурой и жестокостью, перед неизвестностью его прошлого и будущего вдруг отступил и залёг куда-то на глубину. Он больше не боялся, что ему причинят боль и не боялся причинить боль другому живому существу. На этот раз он жаждал этого. Он впервые почувствовал себя сильным.

Ещё несколько крепких мужчин подоспели на помощь и так же воткнули в него вилы. Наточенная коса прошлась по его шее и глубоко впилась в горло, чудом завязнув в позвоночнике. Топоры обрушились на его плечи и голову, пытаясь расколоть его череп и остановить жизнь, которая вдруг забилась в нём с новой силой.

Когтистая лапа остановила один из топоров и перехватила его. Это движенье однажды спасло жизнь Саввату, чую плоть он успел попробовать. Вертясь юлой и работая короткими ударами, Ярр перебил оставшиеся древки, выдрал свободной рукой косу из шеи и снёс полчерепа замешкавшемуся селянину.

Толпа снова закричала и отхлынула от него, но Ярр уже не хотел останавливаться. Бросил топор так, что он проделал дыру в женщине. Завыл и бросился вперёд, разя когтями всех, кто попадался ему под руку.

* * *
Теперь нужно было пройти через замок. Ярр стал подниматься по неровным холмам, пытаясь не запутаться в корневищах и пнях, и стараясь не оборачиваться на зарево пожарища и крики, оставшиеся позади. Прошло примерно полночи и он чувствовал, что сны Солнца становятся беспокойными, где-то там за горизонтом оно набирает силы и скоро поднимется, чтобы жечь и забирать силы у него.

Ярр собирался сделать ещё один шаг, но вдруг нога, на которую он опирался устремилась вниз и ушла ниже колена в яму. Металлические челюсти сомкнулись на ней, он услышал сначала хруст, а потом и крик, вырвавшийся у него из груди. Боль была непривычной и она настигла его на этот раз. Он попытался вырваться вверх, оттолкнулся от края вырытой ямы, но тут же упал вниз ещё глубже. Металлические зубы проскользили по его костям и ещё сильнее разорвали плоть. Капкан, который захватил его ногу, был соединён с цепью, а та в свою очередь с чем-то тяжёлым и глубоко вкопанным в землю.

Ярра объял страх. Животный, с которым нельзя совладать, который заставляет раз за разом бросаться на прутья клетки, даже если понимаешь, что их не сломать. Ярр впился в металл капкана своими когтями и зубами и обломал их — капкан были сделан из металла куда более прочного, чем кольчуги и доспехи, что он рвал ранее. От боли и страха он заметался ещё сильнее и слишком поздно заметил нечто похожее на улей, подвешенный на верёвке прямо над ямой.

Капкан был лишь частью ловушки, в которую он попал. Едва видимый фитилёк тлел и дымился, медленно забираясь по дереву, прямо к кожаному мешку, уже слишком далеко, чтобы Ярр смог дотянуться до него и затушить. Не спеша и под протяжный тихий вой Ярра, он поднялся вверх и догорел до «улья».

Ярко-белая вспышка ослепила. Его кожа, глаза, лицо и руки, которыми он пытался прикрыться, вспыхнули. Он почувствовал как под его кожей горят десятки маленьких острых штучек. Он завыл и заметался так сильно, что ему удалось оторвать ногу в районе колена и покинуть яму. Прополз ещё с полсотни метров, так и не перестал гореть и замер в ожидании развязки, пока дух не покинул его.

* * *
Рыча и клацая зубами по воздуху, он покинулзнак скверны, спрятанный в стволе старого тополя. Его зубы скрипели, ходили друг об друга, он сыпал проклятьями на разных языках, подхваченных от его прошлых убийц.

Почему они просто не могут прекратить и не оставят его в покое?

Разве у них есть силы, чтобы остановить его? Почему они пытаются и упорны, так же как и он.

Придумывают всё новые и новые способы!

Он думал, что победил огонь, лишил его власти над собой. Но они снова сожгли его.

Огонь, который поглотил, сильно отличался от того, что был в амбаре или много раз ранее. Он горел куда горячее, быстрее слизывал плоть с его костей и заставлял вытекать глаза из глазниц прежде, чем они сварились. Другой запах. Другой огонь. Злой.

Люди…

Люди! Люди! Люди-и-и!

Внутри него снова просыпался кровожадный зверь, глаза застилала чёрная пелена. Он припал на четыре лапы, издал вопль и бросился в ту сторону, где его убили в последний раз.

Ветки били по лицу. Луна такая яркая, что слепила, когда показывалась из под крон деревьев.

При виде своего тела Ярр снова завыл. Красивая рубаха и штаны, которые он стянул с верёвки на улице, и которые ему подошли, сгорели полностью. Он снова почувствовал себя беззащитным и голым.

Значит, быть ему зверем. Стихией с которой они совладать не смогут.

* * *
Когда замка до замка остался рукой подать, ступня Ярра снова провалилась под землю. В этот раз он успел перенести вес и отпрыгнуть, где-то внизу капкан щёлкнул от попавших в него досок и веток, которые укрывали ловушку. Ярр усмехнулся, но тут же его улыбка стёрлась. Ловушка оказалась ещё сложнее, он услышал треск верёвки, но сориентироваться не успел. Что-то пронеслось по воздуху, пробило его в нескольких местах, оторвало от земли и пригвоздило к дереву.

Пока Ярр пытался освободиться, он снова почувствовал удушливый химический запах. Вытянул руку и на этот раз успел затушить фитиль. В мыслях таёжного охотника, чую кровь он выпил, было много ловушек и их конструкций, но ничего и близко похожего. Его народ не знал такого злого огня и такой жестокости.

А вот то, что пригвоздило его к дереву было вполне знакомым. Несколько бревён связанных между собой для веса и торчащие из них заострённые колья. Капкан похоже перерубил верёвку, удерживающую эту конструкцию в деревьях. Так сделали специально, на случай если он сможет избежать ямы.

Ярр подтянул к себе руки, упёрся в кору, чтобы было сил оттолкнулся, и чуть отстранился от дерева вместе с ловушкой. Затем отпустил хватку и прижался, ловушка пошла за ним, шипы ещё больше завязли в его животе и рёбрах, но он снова оттолкнулся, увлекая конструкцию от дерева. На третий качок ему удалось согнуть ноги и оттолкнуться уже ими.

Вырывав себя из шипов, он мягко приземлился на землю и столкнулся лицом к лицу со странным человеком. Его лицо можно было едва ли не страшнее лица Ярр, настолько оно было покрыто грубо сшитыми шрамами и затянувшимися ожогами. У него не было части носа и губ. И это был второй человек, который совсем не испугался Ярр. Только вот на этот раз человек прекрасно видел.

Он опустил горящий уголёк в палку, которая лежала плашмя на другой палке, зарытой в землю. Раздался оглушительный взрыв, палка изрыгнула в Ярра фонтан раскалённого и острого металла. Страшная сила отбросила его далеко назад. Он почувствовал каждый кусочек, продирающийся и скачущий внутри его тела. Но он не умер. Этого было уже недостаточно.


Шипя и булькая, стягивая раны и усилием мышц возвращая кости на своё место, он собрал себя в кучу и медленно встал. Человек уже затолкал в палку новый заряд и всё ещё не испытывая страха поджог его. Ярр бросился в сторону. Куски металла разорвали деревья позади него, лишь пара осколков оцарапали его кожу. Не останавливая движения, Ярр оттолкнулся от земли и полетел в сторону стрелявшего. Зарядить своё чудное оружие тот уже не успевал и выкинул на встречу Ярру несколько небольших предметов, которые разорвались на излёте, пускай и не с той силой, что его палка.

Ярр издал рык и снова прыгнул. Человек неожиданно ловко ушёл кувырком от удара лапой. Из под его мантии блеснули лезвия, и Ярр ощутил два лёгких тычка, один в правый бок, другой в районе левой ключицы. Ярр тут же вырвал из себя короткие кинжалы и выбросил их под ноги противнику. Тот и не думал боятся. Он более чем верил в то, что его искалеченное тело достаточно тренированное и ловкое, чтобы вот так вот стоять напротив Ярра. Лишь с интересом посмотрел на то, что у Ярра не идёт кровь.

Отпрыгнул назад от новой попытки достать его когтями, что-то коротко крикнул и вдруг бросился бежать во весь опор. Ярр непонимающе проводил его взглядом и пожал плечами. Видимо понял, что с Ярром ему не совладать и предпочёл поступить умно. Такое бывало нечасто.

Где-то над головой раздался протяжный свист. Над его головой пролетело нечто чёрное, величиной с небольшой бочонок, скрылось за деревьями и ударилось о землю где-то ниже по склону. Вдруг раздался хлопок и земля заходила ходуном у него под ногами. Он обернулся и увидел позади себя расцветающее в ночи зарево. Новый пожар охватил лес и он происходил не от подложенной деревни.

Над головой снова засвистело, но теперь чёрных точки было уже три и они летели куда ближе к Ярру, чем первая. Ярр бросился вперёд. От леса позади и справа пахнуло жаром. Стало светло, Словно солнце уже вступило в свои права. Засвистело ещё, Ярр поднажал, но вдруг завяз, словно муха в паутине. Невидимая сила обволокла его руки и ноги, остановила и начала отдавливать назад.

Вспышка прямо перед глазами и жар, было последним что он запомнил.

* * *
На третью ночь Ярр уже побывал во всех ловушках, старых и нововозведённых искалеченными в рясах. На их третье противостояние у них уже не осталось метальных снарядов. В их третью встречу Ярр уже не боялся этих жутких, обожженных людей, их изобретательности и причудливых механизмов.

Он пробрался сквозь догоревшую и покинутую деревню, пробежал лесополосу, быстро, но всё равно поглядывая под ноги, на случай если его враг успели подготовить днём ещё один сюрприз. Добежал таки до стены, вцепился в неё когтями, шустро преодолел и спрыгнул во двор.

Двор был пуст, едва-едва горела и колыхалась на ветру четвёрка факелов по его углам. В центре двора его ждала рослая фигура в полном доспехе и с копьём в руке. При виде Ярра воин встрепенулся, вырвал древко из земли и раскрутил его в воздухе, показывая необычные техники.

Ярр пожал плечами и, не сближаясь с человеком, пошёл мимо — перелезать через противоположную стену. Путь проходил там, а не через воина с копьём. Ярр слишком уж устал от бесконечного поединка.



И лишь вздохнул, когда услышал шелест приближающихся металлических чешуек и топот тяжёлых сапог. Копьёносец выбросил копьё вперёд, почти метнул его в лицо Ярру, лишь в самом конце перехватив конец древка. Ярр крутанул головой и плечами, не давая себя зацепить, по инерции раскрутился вокруг своей оси и снова пошёл к стене.

Свист копья почти догнал его спину, но не ударил, резко ушёл вниз и подбил ему ноги. Ярр перекувыркнулся и развернулся лицом к противнику, показывая ему когти и что он сделает, если воин не отступит.

Он не отступил.

* * *
В первых лучах солнца и замок, и деревня, и окружающий лес, ещё горели. Ни огня, ни их Ярр уже не боялся. Утренее солнце, попавшее на кожу едва жгло, хоть и вызывало крайней степени слабость и беспокойство, но это уже было терпимо.

Он оттащил тело в тень, чтоб не так резало глаза. Неспешно орудуя острыми, как бритва когтями и изредка помогая себе ножом, Ярру потрошил упорного война с копьём и размышлял о событиях прошлых дней.

Он смог говорить на языке людей, он нашёл слова, чтобы образумить и остановить их, но… это ни к чему не привело. Может быть, прав был Анчибилл, когда упоминал, что они и есть истинное зло. По своему выбору, а не по своей природе.

Или…

Или они не послушали его просто потому что он не один из них. Потому что он так непохож, так отличается…

Ещё до полудня ему удалось-таки снять достаточно подходящей кожи и забраться в неё целиком. Его родная кожа, щедро удобренная кровью врагов, схватилась с новой, ещё мокрой от крови и сукровицы, как с родной. В отражении наполированного доспеха он увидел нечто, что уже можно было принять за человека. Хотя бы издалека. Вот, что им нужно? Чтобы он выглядел как они? Тогда они не будут пытаться навредить ему?

Солнце описало больше половины и зависло над лесом, когда Ярр натянул на себя подходящие одежду и доспехи, с трудом засунул когтистые руки в перчатки, скрыл лицо шлемом и закрылся от дневной теплоты капюшоном из плотной ткани.

И встал нелепым, покачивающимся чучелом. Оглядел свою непривычную и тяжёлую одежду, помахал по воздуху копьём и сложился пополам. Странное и незнакомое чувство поднялось у него изнутри и это был не голод.

Смех.

Секунду Ярр боролся с желанием сбросить весь этот металл и ткань с себя, остаться чудовищем в чём мать родила, но желание попробовать нечто новое победило. Он попробует притвориться человеком.

Глава 15 Тайпен

Из самой удалённой пятой башни Старшего Оплота открывался вид на отвесные скалы, край города и кусочек неба. Утренний ветер, налетевший с моря, холодил шею Тайпена, пытающегося разгадать тайну старика, сидящего в кресле.

Вацлав Триединый, так же известный, как Вацлав Черногор, ещё недавно бывший князем Тридании, теперь представлял из себя жалкое зрелище. Согласно отчётам служб теней и парламентариев, он должен был стать грубым, но толковым инструментом в руках Империи. Но, при всей нелюбви имперцев к этому выражению… «случилось непредвиденное». Душевная болезнь внезапно поразила сильного и здорового человека. Ни история его рода, ни его биография, ни ранние наблюдения за ним не показывали к этому никаких предпосылок.

Загадка.

Двойник Горана, сына этого старика, вышел неплохим, как и обещали хранители Тайн. Он перенял даже «привычку» навещать «отца». Однажды проследовав за двойником, он открыл для себя это уединённое и уютное место, которое решил в последствии использовать для своих медитаций.

Но с каждым визитом, он всё больше отвлекался и посвящал времени изучению старика. В рамках курса души и разума, что ему преподавали в Академии, ему довелось увидеть немало душевнобольных, привозимых со всего света и щедро предоставляемых хранителями Тайн… из числа тех, кому эти самые тайны не пошли на пользу.

Может быть, Тайпену это только казалось, но старик отличался от них. По движеньям его глаз, расширению зрачков, сбивчивости дыханья и едва заметным движеньям рук, Тайпен сделал вывод, что виденья носят достаточно необычный характер и слишком упорядочены для чего-то, что может давать воспалённый разум.

И поэтому Тайпен тратил время на практики, которые бы позволили ему заглянуть за грань доступного обычному человеку. Попытки были тщетными, но Тайпен всё равно продолжал их, отнеся к некоему виду отдыха, способному отвлечь от текущих задач и впоследствии проработать их более эффективно.

Лжегоран обошёл несколько кругов по помещению, провёл рукой по пыли на подоконнике, кинул несколько грустных взглядов на отца и покинул его покои. Тайпен последовал за ним.

Лжегоран не обращал внимания ни на посланника Империи, ни на его вездесущих рыцарей, слуг и доносчиков, чем выгодно отличаясь от своего оригинала. Не прерывая традиций, Лжегоран спустился вниз, прошёлся по улочкам и двору замка, приветствуя своих «подданных» и подался в тронный зал, дабы отзавтракать и заняться «важными» государственными делами.

Не смотря на ранее утро, у входа его уже ждала делегация из недовольных бояр. Не обращая на них внимания, лжекнязь поднялся по лестнице и уселся за стол, ожидая пока подадут еду и напитки. И лишь когда еду принесли, его мертвенная маска царившая на лице, сменилась на недовольство и он махнул дружинникам, чтобы те пропустили просящих.

— Князь! — один из бояр вышел вперёд, поклонился, сжал в кулаке свою шапку, громким, но подрагивающем голосом начал: — Небеск так и не вернулся, князь! Он увёл с собой сотню наших бояр и от них так и нет вестей. Торговля и мануфактуры встали, Ваше Милосердие! Селяне ушли в загулы. А те кто не ушёл… близки к бунту.

Лжегоран сосредоточено копался в тарелке, работая ложкой и пережёвывая пищу, и не обращал никакого внимания на просителей. Его челюсти работали словно какой-то механизм, ровно и чётко, пока он не наткнулся на кость. В тихом зале ощутимо щёлкнуло. Лжекнязь на секунду прервал занятие, его челюсти дрогнули, но затем он как ни в чём не бывало стал грызть кость, словно какой-то пёс. Тайпен покачал головой и ухмыльнулся. Такие небрежности в работе хранителей Тайн могли привести к краху всей миссии. С другой стороны, это дикий край постоянно пребывал в хаосе, в головах его жителей царил мрак, которые цивилизованному человеку не то, что воссоздать, даже понять было сложно.

— Князь! — снова позвал боярин, с отвращением и страхом глядя наверх.


— Да! — вдруг очнулся князь, кость выпала из его рук и упала в суп, забрызгав его кафтан.

— Что «да», князь?

— Нужно что-то делать, — ответил Лжегоран после каждого слова стискивал зубы и выглядел нелепым болванчиком, чем ещё заставил Тайпена ухмыляться ещё больше. — Мракой! Позвать Мракоя!

В зал ввели Мракоя, он ещё прихрамывал, кривился при каждом шаге, и придерживал забинтованную руку в районе забинтованного же живота.

— Звал… кхм… князь, — ответил он, позволив себе грустный вздох и тяжёлый взгляд глаз давно не видевших сна.

— Звал, — двойник почти правдоподобно изобразил издевательские и ироничные интонации. — Нужно что-то делать.

— С чем, князь? — Мракой попытался изобразить удивление и озабоченность.

Лжегоран кивнул на недовольную толпу, резко склонился над тарелкой и снова достал из супа кость. Боярин шокировано покачал головой и неуверенно повернулся к Мракою.

— Так это… дружину надо собирать. Зверь земли разоряет. Слышали мы, что…

Кость снова выпала из рук Лжегорана, снова забрызгала его, он вдруг резко вставал, запутавшись в стуле, удержал равновесие, опёрся руками о стол и громко произнёс:

— Принимаю реформы. Писарь! Пиши! — глаза молодого парнишки, клевавшего носом за маленьким столиком в углу, наполнились ужасом. Как мог быстро, он достал перо, раскрутил банку с чернилами, пролив половину на стопку бумаги, тут же заменил её новой и приготовился писать. — Первое. Заключить мирное соглашения между народами-побратимами Триданией и Империей Коам. Второе. После окончания моего княжения семейное право наследования отменяю. Совет народной думы будет выбирать самого достойного правителя из числа бояр или народа. Третье. Ввожу единый налог на бояр и селян в размере десятины, который надлежит уплачивать посезонно. Немощные и разорённые хозяйства освобождаются от подати. Четвёртое. Принимаю на службу почтенных рыцарей Тайн в качестве дружинников для охраны замка и здешних земель от врагов внешних и внутренних. Пятое. Приказываю оказать содействие заморским инженерам и представить рабочих для строительства дороги до Бремны. Шестое. Приказываю предоставить со всех селений учёных людей и учредить службы: Инженерную, Строительную, Медицинскую, Судебную, Почтовую, Пожарную, Учёбную и иные. Седьмое. Начать расширение новой гавани на запад и реконструкцию старой гавани на востоке, объединить их в одну. Восьмое. Произвести пересчёт населения и хозяйств.

Закончив говорить, Лжекнязь быстро сел и снова вернулся к поглощению кости, не обращая внимания на удивленные окрики, полные неодобрения. Писарь ещё с минуты две строчил пером по бумаге, наморщив лоб и высунув язык.

— Тихо! — крикнул вдруг Мракой, когда выкрики из толпы стали громкими и злобными. — Расходитесь! Князь будет решать, что делать и обязательно всё наладит, вот увидите.

— Да что ж твориться-то, князь?! — закричал боярин, но князь на него даже не взглянул.

Толпа недовольно зашепталась, но расходиться не пожелала. Мракой подал знак стражникам и они начали выпихивать бояр из зала насильно.

— Ага, увидим, как же! — услышал Тайпен последние выкрики и почти что улыбнулся.

Вскоре князь закончил приём пищи и «государственные дела», встал из-за стола и побрёл в свои покои.

— Это моя жена, Любава, — прокомментировал лжекнязь.

Они столкнулись на лестнице, слуги и с обоих сторон пропустили их навстречу друг другу. Жена посмотрела на «мужа» с нескрываемым отвращением и ненавистью, затем встретилась глазами с Тайпеном.

— Что ж ты, чужеяд окаянный, с мужём моим сотворил?! — крикнула она, прошла мимо «мужа» и кинулась на Тайпена с кулаками.

В абсолютной тишине раздались хлесткие удары женских кулачков о скулы и челюсть Тайпена. Он не прикрывался, не отвечал и не реагировал, пока жена князя не сгорбилась, сжав разбитые руки у живота. Прошипев ещё несколько проклятий, она развернулся к мужу, провела дрожащими ладонями по его щекам.

— Очнись же, любимый! Ну, очнись!

— Как себя чувствуешь, жена моя? — не моргая спросил лжекнязь.

Из глаз Любавы проступили слезы, она бросилась наверх, растолкала слуг и вернулась в свои покои.

— Прекрасно, — прокомментировал магистр и всё же позволил себе улыбку.

* * *
— Какие же вести ты принесла, тень? — бросил Тайпен за спину, не прекращая водить камнем по лезвию своего меча.

Нидоу, покинула подоконник раскрытого окна, пируэтом спустилась на пол, заползла на кровать и изогнулась в странной позе, укрываясь за ширмой так, чтоб ему было видно только её силуэт.


— Что Вас интересует, мастер? — в её голосе был дискомфорт и усталость, а особенной позой она пыталась расслабить окаменевшую спину.

— Наш князь добрался до Валашки? — спросил Тайпен, боковым разглядывая её силуэт.

— Да, князь Горан уже там. Правда, есть одно обстоятельство.

— И какое же?

— Валашки больше не существует.

Бровь Тайпена задралась вверх, он отложил своё занятие и повернулся к ней.

— Что ты имеешь в виду?

— То и имею. Валашка сожжена. Большая часть жителей бежала.

— Хм. Князь должен был перезимовать в остроге, ожидая нашей осады. Под рукой на всякий случай. Зачем он сжег родную деревню? Чтобы нам не досталась? Что собрался делать? Войну нам объявлять?

— Он не причём. Это Зверь.

— То чудище? — усмешка исказила лицо Тайпен.

— Да. Норийский Зверь, как его прозвали. Здесь всё вышло за рамки суеверий и народной глупости. Угроза более чем реальна. Нечто уничтожает всё на своём пути и этот путь с высокой степенью вероятности окончится здесь, в этой гавани.

— Вот оно как, — усмешка покинула лицо магистра. — Значит, у Ройматы появится новая задача. Так что же с нашим князем?

— Он жив. Достигнул замка уже после резни. С чудищем они разминулись, сейчас его жизни ничего не угрожает. Тем более, у него хорошая охрана, — Нидоу вывернула руку и провела ей по щеке на которой остался шрам. — Но вопрос его выживания, без запасов провизии и стен с крышей, которые можно натопить, остаётся открытым. Похоже, придётся подкинуть ему какую-то помощь. Или убрать. Слишком уж много от него проблем.

— Почему ты раздражена, Нидоу? — она вздрогнула, этот вопрос кольнул её словно иглой и промолчала, заставив его снова поднять взгляд, который она почувствовала даже через полупрозрачную ткань. — Отвечай.

— Мне тяжёло ходить здесь через тень, мастер, — призналась Нидоу. — Это странное место и странное задание. Слишком простое и захолустное в теории, но слишком тяжёлое и выматывающее на практике. Я бы могла заняться чем то более полезным.

— Практика, — Тайпен покачал головой, немного скривившись от этого слова. — Император пожелал видеть тебя здесь. А я пока не желаю трогать нашего маленького князя. Я скажу, когда это будет нужно, тень. Что ещё ты принесла?

— Зарийское царство представило Гуйай обширную военную и материальную помощь.

— Что? — на лбу Тайпена появилась складка.

— Можно сказать, что они уже заключили военный союз против Империи.

— Это неприятные новости, Нидоу, — от его тона поза Нидоу нарушилась, она перекатилась к подушкам и разлеглась уже расслабленно, но ещё больше скрывшись за ширмой. — Неожиданно неприятные.

— Похоже века их взаимной ненависти и войн оказались незначительным фактором в сравнении с ненавистью, которую они испытывают к нам, мастер.

— Или же они в курсе нашей деятельности тут и всё поняли. Есть шанс, что они выдвинут свои сухопутные войска и постараются выбить нас с континента. Думаю, у них здесь есть шпион, из местных и давно живущих здесь, пока найти его не удаётся. Что думаешь об этом, Нидоу? — от его слов она напряглась словно кошкой.

— Мы не нашли здесь шпионов, мастер, — процедила она. — Только если кто-то из торговцев пустил слух по морю. И… стоит заметить, что Вы и не особо скрывали своё присутствие и визит сюда.

— Это так, Нидоу. И на это были свои причины. Хм. Даже если этот новоявленный союз решится на поход зимой, у нас будет не меньше трех месяцев. Но скорее всего они переждут зиму.

— Вы уверены, магистр, что можете так открыто говорить со мной о своих планах и планах Императора? — вдруг спросила Нидоу.

— Конечно уверен, Нидоу. Так же, как и уверен, в том, что у тебя не будет никакой возможности неправильно распорядиться этой информацией, — едва заметно Нидоу вздрогнула. — Я не проверяю тебя. Тридцать четвёртое Откровение приказывает мне пропускать информацию через других людей и так приблизиться к Истине. Кроме того, если ты допустишь столь значительную промашку, я не буду убивать тебя или наказывать. Я просто помещу тебя в такое место, в котором тебе будет плохо.

К тому моменту как он закончил говорить, тень исчезла из его кровати. Он снова упёр меч в каменный пол и заскользил по нему камнем. Он был самым обычным, коротким, пехотным мечом, доставшимся ему ещё со службы в армии. Его острие было покрыто сотней сточенных зазубрен, множество раз гнулось, но так и не сломалось. Этот простой кусок металла, превращенный в безотказное орудие смерти и порядка олицетворял для него саму Империю.

* * *
— Роймата.

— Да, магистр, я слушаю.

На этот раз старший хранитель не улыбался. Тайпен застал его за заполнением кучи каких-то бумаг, заполнение которые требовало от Ройматы недюжих усилий. Он выглядел сосредоточенно и устало.

— Двойник ужасен, Роймата. Он провалился.

— Да, магистр, — спокойно согласился Роймата, не отрывая взгляда от бумаг.

— У тебя есть какое-то оправдание?

— Да. Но какая разница, раз нет результата? Здесь, в этом городе, есть что-то, чего я ещё не могу понять. Оно и повлияло на конечный результат.

— Снимаешь с себя вину и ответственность?

— Нет, магистр. Мне просто всё равно. Как и Вам. Вы ведь и не делали ставку на такие факторы, насколько я Вас успел изучить.

— Не делал.

— Я просто жду дальнейших указаний, Ваша Твёрдость. И сделаю всё, что в моих силах, чтобы Вы не разочаровались ещё раз.

— Ты же любишь, когда Вселенная делает тебе подарки? — Тайпен вдруг смягчил тон и перестал напирать.

— Магистр? — смутился Роймата.

— Есть кое-что угрожающее нашей миссии, и так уж вышло, что оно по твоей части.

— И что же это? — Роймата отложил перу, снял очки и повернулся к нему, готовый слушать.

— Ты слышал о Норийском Звере, о чудище, разоряющем местные земли?

— Да, сир.

— Так вот, это чудище самое настоящее.

Глаза Ройматы загорелись.

— Здесь ты больше не нужен. Делай что хочешь, но чудовище не должно помешать планам Империи. Убери его с моей дороги.

— Спасибо, магистр. Можете на меня рассчитывать. Я оставлю Вам пару своих людей, на всякий случай, но возьму десять рыцарей. Это не слишком?

— Возьми сотню. Корабли прибывают уже завтра.

* * *
Камень ударил двойника по лицу и рассёк бровь. Обычный человек бы согнулся от такого удара, или хотя бы схватился за лицо. Но двойник лишь сделал паузу и продолжил говорить. Его тихий голос тонул в толпе, что собралась на площади, а он и не думал повышать его.


Дружинники вокруг лжекнязя занервничали. В отличии от них, рыцари Тайн спокойно наблюдали за происходящим, держали строй и даже не думали вмешиваться без приказа.

Ещё один камень ударил князя в грудь, но тот уже даже и не смотрел на толпу, лишь что-то увлечённо вещал под нос. Один из дружинников замахнулся на кидавшего кистенём, но толпа тут схватила его в несколько пар рук, оттянула на себя, отобрала оружие и надавала тумаков. Чудом сдержались.

— Не князь это! — закричал кто-то. — Чучело какое-то!

— Бей его!

— Бей!


Когда толпа ринулась вперёд, дружинники обступили князя и закрыли щитами. Их энтузиазма хватило секунд на двадцать, до тех пор, пока об их шлемы не начали биться камни и палки. Они бросились врассыпную, оставив двойника на растерзанье толпе. Лжегоран ещё какое-то время возвышался на помосте, окруженный со всех сторон, пока первый из селян не набрался духу и не ударил его кулаком в нос. На третьём ударе толпа уже почувствовала вкус крови и свою безнаказанность, словно пасть поглотила лжекнязя, тщательно его переживала и выплюнуло искалеченное тело под ноги Тайпену.

— Вот ирод, что с тобой будет, ежеле не уберешься по добру по… — закричали бунтовавшие.

— Хватит! — рявкнул Тайпен и от его голоса и взгляда толпа замолкла и отхлынула на шаг назад.

Тайпен вытянул руку, один из рыцарей тут же вложил в неё тяжеленный мешок. Тайпен бросил его прямо по центру, он ударился в одного из бунтовавших, больно ударил его и отшатнул назад. Мешок порвался от удара и к ногам толпы высыпались сотни золотых монет.

— Кому вы нужны? — громко спросил Тайпен. — Вы люди рабочие и я вам не дам ничего кроме работы и щедрой оплаты за неё. Все же всё понимают. Вам какая разница кто на троне сидит? Мы не будем жечь ваши дома, убивать вас, принуждать или обращать в свою веру насильно. Мы построим дорогу сквозь скалы, чтобы этот край смог торговать. Царя выберете себе сами, но только после того как мы построим дорогу. Больше нам ничего не нужно. Кто будет строить, будет получать по одной такой монете за три работы. Те, кто не хотят работать — живите своей жизнью. Если не будете бунтовать, мы вас не тронем.

* * *
Тайпен спускался в подземелья под крепостью. Здесь его рыцарей было куда больше, чем снаружи, и они не стеснялись приветствовать его и отдавать честь. Тяжёлая, обитая железом дверь отворилась после его стука, и он вошёл в темницу, едва освещаемую светом дрожащих факелов.

Усталый и покрытый шрамами разведчик с неприятным лицом кивнул ему и вернулся к оформлению бумаг. Рядом с его столом в неестественных позах были растянуты и связаны трое мужчин, в одном из которых Тайпен узнал богатого крестьянина с площади, где толпа разорвала лжекнязя.

— Вы… убьёте нас? — прохрипел он, едва дыша и ещё больше покрываясь потом, от неудобной позы.

— Не знаю, — открыто улыбнулся Тайпен. — Ещё не решил.

— Тогда отпустите! Вы же сказали, что не тронете.

— Не трону людей, которые не будут мне мешать. Мне нужны крестьяне, работяги и ремесленники, а не заговорщики, — Тайпен присел рядом. — Видишь ли, друг мой, в каждой стране, в которую мы приходим есть примерно от четырех до десяти на сотню человек, которые с нами не согласны. Или не с нами, а даже просто не согласны, вне зависимости от того, что происходит. Что бы мы им не предлагали: золото, еду, землю, титулы, безопасность, жизни их семей и ещё длинный список личных желаний — они не берут. Или берут, и нарушают в конечном итоге нашу сделку. Потому что единственное чего они хотят — это что бы я не получил того, что мне нужно. И ради такой картины они готовы идти на любые жертвы.

— Я… я не такой… я Вас даже не знаю.

— Такой. Это сидит в тебе, как какая-то жажда, которую ты не сможешь подавить в ответственный момент. Ты здесь только поэтому, а не потому что пытался убить законного князя.

— Но мы… мы же…

— Убили его? Нет. Ты слишком рано побежал делить шкуру неубитого лифанта, друг мой. Князь не умер. Какой смысл ставить в смутное время правителя, который может умереть так легко?

— …

— Вот и я думаю, что никакого. Мы играем в такие игры слишком долго и понимаем их на совсем ином уровне, чем кучка состоятельных крестьян, купцов, бояр и хозяев мануфактур. И мы всегда добиваемся своего, сколько бы такие как ты нам не сопротивлялись.

* * *
Утренний морской ветер холодил каменный пол пятой башни. Трон пустовал. Безумный старик восстанавливал силы в своей кровати, чтобы ещё один день бороться за место в этом мире. А Тайпен спать не мог.

Он истязал себя упражнениями. Неприятное чувство захватывало его всё больше. Конструкция его планов оказывалась совсем не такой, как он представлял в своём воображении, и теперь по кирпичиком рушилась и превращался в непонятную мешанину и гору неясных обломков. В то, что он не любил большего.

Хаос и непредсказуемость.

Само понятие порядка, как и виденье идеального мира и ситуации, было лишь утопиями и категориями недостойными разума посланника Императора. Долг Тайпена постоянно бороться с миром и менять его, и это практически непобедимый противник. Перед ним нельзя пасовать, отступать и перегруппировываться, нельзя ни на секунду отвлекаться и ослаблять хватку.

Это раздражало.

Почему мир просто не может соответствовать тому, что задумал Тайпен?

Тело, лежащее посередине зала и укрытое тканью, дёрнулось. Тайпен ухмыльнулся, ещё сильнее напряг руки, оказался головой, скрутил туловище и вытянул ноги в сторону. Так наблюдать стало удобнее.

Дрожь под тканью повторилась. Мертвенно-бледные пальцы сжались, неловко ушли вверх и стянули покрывало с лица. Лжегоран сел и огляделся. В его взгляде не было какого-то интереса, озабоченности или хоть какого-то либо осознания происходящего или реакции.

Он встал, как ни в чём поправил разорванные и окровавленные одежды, «печально» посмотрел на трон отца, «почтительно» кивнул Тайпену и устремился к спуску вниз. Выполнять свои обязанности.

Глава 16 Роймата

Каменную дорогу до Донцка заливал дождь. Холодные капли стучали о крышу кареты и вызывали у старшего хранителя Тайн лёгкую полуулыбку. Слишком уж они были холодными для лета и слишком пропитанными силой для обычного дождя.

— Чувствуешь, Ежв? — спросил Роймата сидящего напротив. — Давно ты видел созданий, способных так влиять на погоду?

Второй хранитель Тайн скривил свой зашитый рот и покачал головой, зарыв подбородок поглубже в воротник. Казалось, он внимательно вслушивается в шум капель, стучащих по крыше кареты, и пытается разгадать, что в них скрыто.

Капли немного успокоились, ход телеги стал ещё ровнее, подвеска почти перестала скрипеть. Донцк располагался сразу же за горной грядой, которая ограждала Старший Оплот от остальной суши. Дорога тут становилось всё ухоженнее и качественнее, за что зад Ройматы был изрядно благодарен.

— Прибываем, — окликнул их кучер, карета замедлилась и вскоре остановилась.

Роймата поднялся, открыл дверцу и спустился. Лес отступил на горизонт уступив место широким зелёным полям и лугам. Дорога упёрлась в мост и высокие городские ворота города-крепости, возвышающегося на берегу реки.


— Стой! Кто идёт? — окликнул их стражник и преградил заезд на мост.

— Я — Роймата, старший хранитель Тайн. Я здесь по поручению Горана Вечного, вашего князя, с целью изловить чудовище, разоряющие земли. Вот мои бумаги, — Роймата протянул грамоту и стражник, к его удивлению знавший грамоту, бегло её прочитал.

— В город допустить не можем. У нас подозревают чуму, — строго сказал стражник и вернул бумагу. Он немного занервничал, когда увидел, что на горизонте появилась целая армада вооруженных рыцарей, следующих за каретой и небольшим конным эскортом. — Но Вам и не надо. Зверь прошёл мимо, далеко на северо-западе, последний раз его видели у Хабалки. Это деревня в двух часах пути, третий поворот направо, если вернётесь по дороге. Но это было два назад.

— Вот незадача, — Роймата доверительно улыбнулся и оглядел стражника, определяя врёт тот или нет. — И часто у вас тут бывают… вспышки чумы?

— Нет-с, Ваша Милость, при моей жизни ещё не было. Одиннадцать пока слегло, но это и не факт, что чума. Совет бояр пред новым князем перестраховывается. Всех по домам посадил и велел из города никого не выпускать и никого не впускать. Дружина патрулирует его не смыкая глаз вот уже неделю. Хотя бы Зверя тут не видали…

— А в эту деревню… вы уже послали дружину?

— Нет, — воин немного замялся и опустил глаза. — Совет бояр не велел. В городе для порядку уж больно мы нужны сейчас. Насколько я знаю, там спокойно. Люди не ушли оттуда. Нет там пока беды. Только слухи. Хорошо что князь послал отряды для наведения порядку.

Роймата кивнул стражнику, подал знак на разворот и вернулся в карету.

* * *
Они вновь двигались в сторону морского берега. К неудовольствию Ройматы, дорога стала значительно ухабистее, вилась змеем, подкидывала пассажиров кареты то вверх, то бросала на стены кареты. И наконец оборвалась. Роймата открыл дверцу, оперся ногой на подставку и спустился. Его нога утонула в мешанине до середины голени.

— Не проедем, мастер, — хрипло констатировал кучер и сплюнул на землю. — Ужас какой туто тракт.

— Рыцарей подождём? — Роймата с отвращением поглядел на свои недостаточно высокие ботинки.

— Чтобы вытолкали? Не-е-ет, мастер, не получится, — кучер покачал головой. — Только скользить будут, да падать. Слишком тяжёлые в своих доспехах. Весь день будут толкать. Быстрее Вам пешком будет дойти, чем телегу толкать. Уж простите за дерзость. Или на коня сесть и по траве пройти, там не так размыло.

— Ну что ж, — Роймата пожал плечами и улыбнулся хмурому Ежву. — Значит у нас полноценное приключение, друг мой! Рыцари и хранители! Спешиться! Привяжите коней к карете, оставьте нам только двух для перевозки тяжестей. Возьмите вещи и сундуки, пойдём пешком. Кучер! Дождись рыцарей и передай мой приказ. «Вытянуть телегу лошадьми в сторону, оставить у неё охранение, проследовать до деревни и разбить лагерь рядом, но не слишком близко, вне пределов видимости».

— Слушаюсь, мастер, — кучер кивнул и полез наверх — освобождать от верёвок ценный груз.

Путь до деревни занял ещё минут сорок. Местные встретили их без страха, застывая на месте с открытыми ртами и не скрывая своего интереса. Роймата и Ежв несколько раз многозначительно переглянулись — в этой части Узорицы люди удивительно быстро забыли о самой возможности войны, и о том, что могут принести с собой иноземцы, пускай даже с благородными целями.

Ещё большее удивление вызывала встречающая их делегация. В центре поселения, у самого большого дома к ним вышел чуть сгорбленный старик в почтенных годах, в сопровождении двух пышногрудых девиц в самом рассвете сил. Памятуя о когда-то прочтенной сути обычая, Роймата взял из их рук ломоть хлеба, разломил его пополам, посыпал солью и откусил кусочек. Хлеб оказался вкусным и свежим, пускай и с кислинкой. Ему тут же предложили запить его прохладным напитком из ягод и мёда.

— Не припомню подобной встречи, — сказал он Ежву, который лишь пожал плечами.

— Приветствуем вас в Хабалке, дорожайшие гости! — громко сказал старик и низко им поклонился, разведя руки в стороны. — Я Вассил, староста этой деревни. Чем мы можем помочь вам?

— Приветствую, староста Вассил, — на лице Ройматы отобразилась полуулыбка и он тактично поклонился. — Я Роймата, старший хранитель Тайн, посланник Империи Коам и служитель князя Горана Вечного. Послан им расследовать присутствие нечистой силы и поймать Норийского Зверя.

— Хах! — стариц рассмеялся и хлопнул себя по лбу. — Услышала нас Всематерь! Тут, тут нечистая. Рады мы вам!

— Тут? — тихо спросил Роймата, и улыбка его стала острой как бритва, занесённая над горлом старика.

— Тут! — радостно ответил старик. — А где ж ей быть? В Хабалку-то она и упёрлась! Не пройти ей тутома.

— Не пройти?

— Чего-т я с Вами на пороге то беседую, господин служитель? — старик ещё раз хлопнул себя по лбу, подскочил к Роймате, схватил его под руку и повёл в избу. — Сейчас чайку вам поставим, гостям дороги, да пирогами откормим!

Роймата пожал плечами и предпочёл не сопротивляться.

* * *
Ароматный травяной чай, щедро справленный вареньем и медом и поданный в большой глиняной кружке, оказался напитком куда более изящным, чем его густая и вяжущая вариация из Гуйай, или горькая и терпкая вариация у степных кочевников. От еды Роймата отказался, как и многие хранители, он предпочитал жить практически впроголодь. Еда расслабляла и лишала ум остроты.

— Чечас-чечас, всё расскажем, — старик заметил нетерпеливый взгляд Ройматы, закивал ему не скрывая своего возбуждения, но перед рассказом дождался пока чай остынет и начал только после первого глотка. — Знамо, ты не нашей веры и поэтому мы тебе как есть расскажем, всё равно серчать не будешь. Хабалка тут с тыщу лет стоит, никто не помнит когда тут первый дом появился, но на камнях руны выбиты, что хабальские ещё старый острог строили, от которого вообще никаких упоминаний не осталось, и дворец они строили, тот, что вцентре Донцска стоит. Давно мы тут живем, в общем. Но ещё до нас в поле тут идол стоял каменный. До нас ему поклонялись и рот кровью мазали. Взамен он землю стерёг от невзгод и урожай давал. Наши прадеды богов и духом других не знали, стали ему поклоняться. А когда Всематерь пришла на эти земли, мы как-то посчитали… что не гоже духа, который о земле заботился в забвении бросать. И по тихой прикармливали его, да в уважении признавались. Вот в него-то нечистая и упёрлась. Уже неделю как борються они. А другие селенья мне как известно, больше трех дней не простояли.

— Так Зверь здесь? — Роймата в нетерпении поставил чашку на стол и впился глазами в старика.

— Здесь, — старик сделал паузу и ещё раз с неудовольствием осмотрел Ежва. Похоже, его смущали не нити, сшивающие рот хранителя, а то, что он может потреблять только жидкость и отказался от угощений, так же как и Роймата. — Токмо мы его не видели. Сдаётся нам это дух злой и намерно бестелесный. Хотя бегленцы из деревень разорённых и говорят, что видели человека чёрного… но нам кажется это у них в умах только так страх отобразилси.

— Беглецы? Свидетели? Вы с ними говорили? — Роймата оживился ещё больше.

— Дык каждый день говорим! Они ж сюда стекаются, как о защитнике нашем прознали. То-то мы вас хлебом и солью встретили, думали, что ещё в нашем полку прибавленье. Да нам и не жалко, всё равно гостей на сбор урожая каждый год принимаем.

— И где сейчас эти… беглецы?

— Мы их покамест расселили по землянкам зимним и погребам. Ну и кто из смелых и добросердных их сразу к себе домой заселил. Несколько гостей уже желанье изъявили тут всё заново начать, да мы и не супротив. Нам кровь разбавлять полезно, а то много молодежь у нас городской жизнью в Донцке прельщается. Думаем мы им дома уже начать клепать, в воскресенье соберём мужиков, да сруб пойдём до лесу заготавливать, а потом…

— Нам нужно будет опросить их, — прервал его Роймата тоном не терпящим возражений и намекающим на срочность.

— Добре, господин! — кивнул старик. — Вы ещё, наверное, захотите посмотреть, как тут нечистая развлекается. Пойдёмте, пойдёмте всё покажу.

* * *
— Уж мы погоды, господин, тут такой никогда не видывали. Все холода обычно у Валашки оседают, там далеко за лесом и скалами. Да и не время ещё для дождей ледяных и снега. Щас вот только солнышко выглянуло, а до того как вы на пороге появились, три дня мерзкий дождина моросил, не смолкал, извёл нас всех.

Роймата уже был в курсе, сапоги его то и дело тонули в грязной мешанине и он всё больше жался к траве у заборчиков. Они ушли до окраины деревни, где начинались загоны для скота, крытые ночные стойбища и пастбища. Дождь прекратился, из под хмурых разорванных тучек просвечивало солнце.

— Ну вот, господин, смотри, — старик махнул на три туши, лежащие за забором и прикрытые мешковиной. — Эти три овцы ночью пали. А той ночью ещё четыре и одна корова. Четыре десятка голов недосчитались, с тех пор как нечистая пришла. Их никто не трогал, мужчины по ночам за скотом в амбарах присматривали, глаз не смыкали. Дух резвиться, падучку на зверьмо насылает, паскуда. Эт конечно, капля в море, да вот год целый бы нам с таким соседом не хотелось жить. Без штанов оставит.

Роймата нагнулся, осторожно приподнял ткань рукой в кожаной перчатки и бегло осмотрел туши. Никаких следов насилия или болезни на них не было.

— Ещё овец десять из загона пропало, но… тут знаете, скорее дурачок наш Хрумкин, замешан, который считать не умеет. Кретин он редкостный. Срамоту свою любит куда ни попадя пихать. Ну, или волки утащили, потому что он ещё и поспать любит, лентяй. А то, что тут пара баб вопят, что некто кровь по ночам у овец пить приходит, Вы им не веруйте, чего ток со страху не придумаешь. Ничего такого мы не обнаруживали.

— А что говорят беженцы о скоте в их деревнях? Было что-то такое?

— Ай нет, господин. У них этот чёрт вроде как сразу в деревню заваливался, как к себе домой или несколько ночей вокруг шастал, да выл дурниной. Одна или две головы пропадало, а потом эт чудище или мимо проходило или от деревни уже и не оставалось ничего, чтоб посчитать можно было, — старик повёл их куда-то дальше, по холмам и полям, увёл так далеко, что деревня почти скрылась из виду. — Самое паскудное, господин, это то, что нечистая урожай наш пытается угробить. Убирать-то через две недели надо, что на полях осталось, а пришлось в те выходные уже косить. Жухнуть и желтеть начало, неправильно, нездорово как-то. И та же хреновина с зерном и крупой. Мы уж психанули, и половину на мельницы отдали, чтоб и денно и нощно муку мололи, а то пропадёт же. И вот ещё что заметили… соль тоже пожелтела. Но этомо и понятно, её нечистая боится и не любит. Тоже попортить решила. И вода в колодце запахла как-то неприятственно. Но мы пока пьём и ничего. На крайняк на реку будем бегать — бегущую воду нечистой никак не попортить.

Роймата склонился и оглядел ростки. Они действительно выглядели нездоровыми, чахлыми и местами даже заплесневевшими и поглядел на хмурого Ежва. Тот по его кивку, склонился вниз, обломал несколько травинок и засунул их в кожаный мешок.



— С нечистой в гостях жить такое себе занятие, — пока старик вещал, они вернулись в деревню. — Собак как подменили, дрыхнут без остановки сучары ленивые, хоть бы одна залаяла. Но вроде здоровы хоть, не болеют, просыпаются жрут, воду хлебают, гадят, да ластятся, а потом опять спать. Как котяры, хреноматерью их взашей. Люди тоже страдают. Как знаете, господин, с возрастом кости от погоды ломит да голову… или как у баб иногда на сносях. Спят хреново все, кошмары в голову лезут, а отдельные аж до того восприимчивы, что во временах и памяти своей путаются, словно на круг ведьмин в лесу вышли. Слышут всякое. Голоса там, шёпоты. Но мы за такими приглядываем, чтоб не наворотили чего, пока в голове мутно. Трое из наших захворали, лежат, не встают, в бреду и лихорадки, но вроде как и не заразные, а то бы уже все слегли.

— Лихорадка значит? Не чума? — переспросил Роймата.

— Дык какая ж чума! — староста очертил круг на груди. — Что ж мы от лихорадки отличить не сможем?

— Такая же как в Донцке?

— А это ужо мы не знаем, — проворчал староста. — Нам до них, городских, особого дело ненту. Нету в наших краях чумы, не было и не будет.

— Вы сказали, что нечистая тут пройти не может, — спросил Роймата, поглядывая на свиней в загоне. — Не может пройти куда? Куда она идёт?

— Ах да, вы ж неместные, — старик снова хлопнул себя по лбу. — Всем уже понятно куда идёт. К Поморской Гавани идёт дурная.

— Зачем?

— Князя нашего Горана карать. За грехи его. За то, что отца своего, Вацлава, Защитника и Объединителя, со свету сжил и с ума свел и отравил и помирать оставил. За то, что трон украл и над боярами и их семьями расправы учинил, кровопролитец клятый. Но мы-то тут и не причём, мы зла никакого не делали, и по што страдать обязаны? Видимо, какой князь немощный, такую же и нечистую немощную за ним послали! Пешком послали, ха-ха-хах! Долго уж больно добирается!

* * *
— Я из Валашки сам, барин, — бледный и крупный мужчина едва нашёл силы сесть на постели, но отвечал твёрдо.

— Видел Зверя этого? — мягко спросил Роймата.

— Видел, барин.

— Расскажешь как было?

— Расскажу, барин, хоть и вспоминать страшно. В ночь ту мы всё потеряли. Стало быть, я уже на боковую собирался, устал как обычно от моря и трудов земельных. Уже почти сон ко мне подкрался, как крик услышал женский. Такой, что сразу проснулся и на улицу выбежал. Да и всё высыпали. С дома хворобного кричали, в котором никто не жил. Я уже под развязку попал. Кто-то из мужиков оттуда выскочил как ошпаренный, я в темноте не разглядел, а следом за ним на свет Зверьм этот вышел.

— Как выглядел?

— Звёрьм? Да страшно, сударь. Две руки, две ноги, а сам чёрный весь как уголёк. Издалека видно, что не человек, а ирод неземной.

— И что потом?

— Ну… я честно говоря о дочурке подумал и за ней в дом прыгнул, а вот мужики наши на нечистую кинулись. Да только без толку… напилась уже тварина эта крови! Всех раскидала да деревню пошла резать. Я жену в одну руку схватил, дочурку в другую, да в темноту побежал. А эти, разблядущие рынцари, что острог заняли, со стен просто смотрели, что творится и ничегошеньки не сделали. И спокойно без паники свой форт покинули и Зверю оставили. Сгорело всё к херам. Ни черта не осталось, ни скотины, ни инструмента, ни дома, ни жратвы. Опять северяне ни с чем остались. Что делать не знаю. Тут хоть приняли, да кормят, до земли поклон. Остаться приглашают, да боязно, что неместные мы, да что правитель земли нашей, князь Горан, не одобрит. У нас же своя земля выделенная… да просрали мы её.

— Интересно. А что было ДО появления Зверя?

— Да мы как-то, барин, и не прочухали. Староста Хармвэй накануне собрал народа самого боевого, до ушёл выгонять лихую. Я вот, как и многие, и думать не подумал, что не выйдет у него и Зверь к нам сунется. У нас брать нечего и мы на отшибе и так живём. Што бы он у нас оттяпал? Болота наше вместо берега? Кусты колючие? Ветра северные, что кожу с лица слизывают? Что земля, что заводь наши, такие знаете… тут можно и побогаче найти. И растлевать нас не от чего, мы и так особо ни во что не веруем, кроме себя самих, да и то не всегда. Такого как тут, точно не было. Погода была ещё дерьмистие, чем обычно. А скот у нас и так падает часто.

— Понимаю, — соврал Роймата.

— Думаете он и сюда придёт? — обеспокоенно спросил мужчина.

— Надеюсь, — Роймата недобро ухмыльнулся. — Ведь тогда мы сможем его поймать.

* * *
Роймата подошёл ближе и присвистнул. В сорока минутах ходьбы от деревни разведчики нашли нечто действительно примечательное. Коридор пустого пространство вырубленный в чаще леса и уходящий почти прямой линии в горизонт. Вместе с лесом он резко обрывался у засеянных полей.

— Нам выслать отряд и выяснять где он заканчивается, мастер? — окликнул его один из разведчиков.

— О нет, отставить! Сдаётся мне эта тропа тянется очень далеко. И питается жизненной силой всего что есть вокруг. Она выпьет вас до суха дня за два-три пути. Для такого путешествия нам понадобиться защитное оборудование, которое осталось на корабле. Пошли гонцов до гавани, пускай снаряжают до сюда ещё отряд, который будет готов к настоящей экспедиции.

— Да, мастер, — разведчик кинулся выполнять поручение.

— О друг мой, — Роймата со счастливой улыбкой повернулся к Ежву. — Какой же прекрасный дождливый денёк! С утра у нас была всего одна тайна. А теперь целых три. Куда ведёт эта тропа и что нас ждёт в её конце? Есть мысли?

Ежв покачал головой и склонился над странной конструкцией из веток, покрытой чернющей, копошащейся грязью и чем-то похожим на волосы. Он нашёл её недалеко от конца коридора, в яме, припорошенной листвой.

— Уже видел такое, Ежв?

Ежв покачал головой и прищурился, словно его глаза щипало.

— Это не человеческое колдовство, — задумчиво произнёс Роймата, рассматривая потоки силы, клубящиеся над лесным идолом. — Не рукотворное. Гораздо древнее и сильнее. Даже сильный демон или дух не могли бы сделать такое. Хочешь посмотреть вглубь, Ежв?


Нитки стягивающие его рот, напряглись и растянули губы. Ежв кивнул, его глаза засветились холодным и почти безумным огнём. Он склонился над символом на колени, закрыл глаза, причудливо заёкал, и начал впихивать в себя воздух, дыша как можно более глубоко и быстро. Задержал дыхание и резко опустил руку в центр круга.

Зрачки под его закрытыми глазами заметались из стороны в сторону, описывая бешенные круги, его скулы и щеки задрожали, лоб сморщился и явил пульсирующую вену, он задышал рвано и болезненно. Роймата сделал несколько глубоких вдохов, закрыл глаза, задержал дыхание и прислонил кончик указательного пальца ко лбу трясущегося Ежва. Из его рта послышался полухрип полустон.

Ежв был последователем радикализма тайн. Словно берсерк он кидался в самые пучины тёмных и мрачных знаний, что могли сломать и свести с ума даже очень крепкого человека. Ценность Ежва и его положение при Роймате были обусловлены его невероятной способностью переживать такие опыты, приходить после них в себя и сохранять некое подобие рассудка. Роймата использовал его как проводника, а сам наблюдал за тем, что он видел и чувствовал с безопасного расстояния.

«Спокойнее, Ежв. Не забывай дышать», — мысленно приказал хранитель тайн.

Мозаика начала складываться.

Нечеловеческое зрение. Способное воспринять миллионы оттенков серого цвета и видеть в полной темноте очень ясно. Очертанья деревьев, леса, травы, корней, почвы. Слепящие огни домов. Перекошенные от ужаса лица, ещё живые и вот уже мёртвые. Вырванные из тел внутренности и кости, ещё сжимающиеся сердца и кровь, кровь, кровь…

«Смотри глубже, Ежв».

Больно. Всё застилает яркий свет, он ранит и жжёт, от него хочется спрятаться. Двигаться тяжело, с каждым шагом будто вязнешь в болоте, сил почти не остаётся. Звук журчащей воды, чёрные руки с когтями с трудом влезают в латные рукавицы. В воде отражается лицо человека, перекошенное и нечёткое. Оно скрывается под шлемом. И затем снова больно. Крики. Чувство падения.

«Ещё, Ежв».

Бурлящая чёрная масса, вязкая и холодная. Даже в мире видений от неё исходила опасность, некий животный страх поднимающийся из глубины, от которого возникает желание бежать, которому почти невозможно противиться. В глубине этой массы притаилось что-то, напоминающее глубинного спрута, бессчетные щупальца его извиваются вокруг. Яркий огонёк тонул в этом болоте, тускнел и наступала темнота.

«Глубже, Ежв».

Темнота становилась беспроглядной и твёрдой, словно сделанной из металла. Даже если бы здесь появился источник света, он бы не смог вытащить из этой темноты ничего. Холод, который царит здесь, уже за пределами восприятия холода человеком. Это нечто обратное теплоте, огню и самой жизни. В этой темноте родились звёзды…

Ноги больше не держали Роймату, хранители Тайн стоящие рядом, едва успели подхватить его. Ежв не дышал. Он лежал на спине, один из врачевателей уже был сверху и пытался вернуть его из темноты. И ценой сломанных ребёр и распоротого рта это удалось. Долгие минуты он хватал воздух полной грудью, будто его только что перестали душить и смотрел широко раскрытыми глазами на небо. Он ничего не сказал бы, даже если б мог.

Роймата стёр пот, устилающий ему глаза, ощутил тяжелейшие, разрывающиеся удары своего сердца и махнул рукой. Врачеватель кивнул, достал из поясной сумки дурмат, зажёг его и обкуривал Ежва до тех пор, пока тот не провалился в сон.

* * *
— Капитан! — позвал Роймата и на его зов явился рослый рыцарь.

— Да, мастер.

— Вы прочесали окрестности?

— Да. Костей животных или иных признаков, о которых Вы говорили не обнаружено. Только подобные знаки и колдовская тропа. Знаков нашли уже три штуки.

Роймата покачнулся и опёрся о рыцаря, его всё ещё мутило. Чудом он проглотил тошноту.

— Вы осмотрели лес напротив, после деревни?

— Да, разведчик только вернулся. Колдовская тропа там не продолжается.

— Значит Зверь всё ещё здесь. Или он вырыл себя яму прячется или… носит личину человека, скрывается в деревне или её окрестностях. Мы такое уже видели. Поднимай отряд, бери деревню в кольцо, никого не выпускай. Найди всех «беженцев», странствующих торговцев и других непонятных личностей. Даже детей. Я лично допрошу их всех. Выполняй. И особо не церемонься.

— Слушаюсь, мастер.

Глава 17 Ярр

Не сразу, но он нашёл нужный ритм для преодоления своего пути. Воздух сопротивлялся, он еле волок ноги, качался из стороны в сторону, гремел доспехами на всю округу, но уже хотя бы не останавливался, для того что собраться с силами.

Солнце нависало сверху и палило ему спину. Полированный металл и одежда не давали ему прокрасться внутрь и начать жечь, но его тяжёлое присутствие чувствовалось всё острее. Теперь оно уже не внушало такой ужас, от него не хотелось спрятаться и вжаться в землю. Но дискомфорт остался.

— Это ты Дзармахат? Ты вернулся? Мне говорили ты погиб.

На колдовскую тропу вдруг вышла женщина. Босая, грязная и измождённая, укрытая лишь изорванным плащом из грубой ткани. Её походка была ещё более шаткой, чем у Ярра. Она пыталась рассмотреть его, закрываясь от солнца, и упала перед ним на колени.

— Сын мой, ты вернулся домой. Ты не умер.

Сквозь шёпот её потрескавшихся пересохших губ, Ярр почувствовал болезненные и редкие удары её сердца. Живот под его доспехами сжался и задрожал от голода и желания её плоти. Он вдохнул её аромат и скривился.

Женщина умирала. Её сердце билось очень тяжело. От жажды, горя и безумия запах её кожи сделался солёным и горьким.

— Ты ранен? Тебе больно? — прошептала она.

— Уже почти не больно, мама, — вдруг выдавил он из себя.

Что-то внутри него заставило его опустится перед женщиной на колени. Привычным движением он завёл руку за спину, снял с пояса флягу, открутил крышку и занёс над губами женщины.

Она пила жадно. Маленькими глотками пропихивала воду вовнутрь. С её глаз сошла пелена, зрачки сфокусировались.

— Дзармахат, ты вернулся ко мне, — прошептала она, провела рукой по его грани его шлема, ослабла, запрокинулась назад.

Дух вдруг покинул её. Он ещё долго не давал её телу упасть, не решаясь отпустить тело матери, что когда-то не дождалась сына с войны.

* * *
Он бы мог съесть то, что она оставила в этом мире, но не стал. Он похоронил её у лоснящейся вечнозелёной ели. Она пахла так остро, что ему хотелось бежать прочь. Значит, она отгонит и другую нечисть. Здесь всегда будет зелено, свежо и спокойно.

Он бы мог рыть когтями, это бы вышло быстрее. Но вместо этого, он достал с пояса короткий меч и копал им. На коленях, долго и тяжело, срывая кожу и плоть с ладоней, исходя тяжёлым дыханием и потом от напряжения. Такова была великая честь, которую оказывали людям, павшим в неравной борьбе.

Скольких сыновей он забрал? Скольких дочерей? Какую цену имели их жизни, если их мерить в слезах матери, таких тяжёлых, плотных и пропитанных силой.

И самое главное… зачем он это сделал? Для того чтобы жить он бы мог есть растения, их бы понадобилось куда больше, растянуло его мучительный путь на очень долгий срок… но никто бы не стал лить по ним слёзы.

Он убивал не для того чтобы жить, а для того чтобы идти вперёд. Но куда? И зачем он вообще идёт по этой тропе, возникающей вокруг него, стоит ему только сделать шаг вперёд?

Куда, чёрт побери, она ведёт?

Монах из леса говорил, что ему нужен якорь. Тропа… его якорь? Единственное к чему он привязан, к чему возвращается и что тянет его ко дну? Это он имел ввиду?

Когда могила осталась далеко позади, он попробовал уйти. Свернул налево и пошёл прочь от тропы, что прокладывал столько дней. Он уже сходил с неё, чтобы охотиться, прятаться, или чтобы обойти препятствие. Неужели он не сможет просто уйти прочь?

Где-то на глубине, откуда обычно приходит голод, он почувствовал что-то ещё. Некое жало, что перемещалось у него внутри, скреблось и пыталось выход из его нутра. Его укол, поначалу безболезненный, скорее холодный и неприятный, и очень растянутый по времени, с каждым шагом становился всё более ощутимым.

Он ускорил шаг, пытался отвлечься, забыть про иглу, но… К горлу поступила тошнота и страх. Панический ужас, что он ощущал от всего увиденного и нового первое время. Словно удавку накинули на шею, только от этой удавки он не умирает, как бы она не давила, а просто мучается и сделает всё, чтобы её приспустили.

Его тянет назад. На тропу.

Какое-то время ему ещё удавалось бороться с этими чувствами. Игла внутри превратилась во что-то острое и шипастое, медленно наматывающее на себя его внутренности. От животного страха его сердце забилось так быстро, что он перестал различать удары, терявшиеся в непрекращающейся дрожи. Воздух с шумом вырывался из его груди и он не мог заставить его забраться обратно. От слабости он еле переставлял ноги, наконец, упал на колени и пополз на четвереньках, коснулся грудью земли, прополз ещё немного. Голова его стала слишком тяжёлой и он провалился в темноту.

Он пришёл в себя в канаве, метрах в двух от колдовской тропы. Его затошнило и новый знак скверны покинул его нутро, словно напоминая, что не он тут хозяин.

* * *
Ближе к ночи он продолжил путь. Много раз ранее он ощущал внутри пустоту. Протяжённые, ничем незаполненные пространства с острыми углами в которых можно было потеряться. Теперь они наполнялись. В них находилось то, что можно было выставить на пути страха. То, чем можно было заглушить боль. То, за что можно было цепляться. Теперь в нём остался только холод, собранность и решимость.

И совсем уже не важно было то, что эти вещи он отнял от других людей, отрывая у них кусками плоть и поглощая её своей ненасытной пастью. Он уже знал, что такова была жизнь. Чтобы они жили, другим приходилось умирать.

Он выполнит то, что хочет от него мать. Раз он не в силах побороть это. Он выполнит, и они встретятся лицом к лицу. И тогда…

Лес вокруг кончился, освободив место для широкого луга с колосящейся травой и вездесущими душистыми цветами красного оттенка, собиравшиеся в причудливые узор. Он прошёл примерно до половины, как вдруг его голова ударилась о нечто твёрдое, и он отлетел назад.


Ярр поднялся на ноги. Впереди не было ничего материального, луг продолжался ещё далеко, перед его глазами была только кромка леса вдалеке, упёртая в синее небо и невысокая трава с цветами. Ярр пошёл вперёд и его голова снова ударилась. На этот раз он не упал, перенёс ногу назад, оттолкнулся и бросился вперёд, выставив руки.

И снова ударился о нечто невидимое, что уплотняло перед ним сам воздух. Кулаки сжались сами, и он ударил в ответ. Без толку. Закричал и снова ударил, но невидимый монолит перед ним не дрогнул. Ярр пошёл направо, то тут, то там проверяя длину стены, минул луг, вошёл в лес и ушёл далеко за пределы видимости. Преграда не истончалась. Он развернулся и пошёл налево, вернулся на луг.

В самом центре, куда ветвистым узором стекались красные цветы, стояло каменное изваяние. В нём были черты и человека и зверя. Откормленное округлое тело сидело в причудливой позе, то ли отдыхая на животе, то ли молясь.

Следую зову изнутри, Ярр низко поклонился изваянию и простоял в такой позе так долго, что солнце ослепило его и скрылось за горизонтом. Но преграда никуда не делась.

— Похоже, ты застрял, — из высокой травы и цветов позади него раздался голос, скрипучий и опасный.

— Похоже… — протянул Ярр, пожал плечами и кивнул Анчибиллу. — Есть идеи?

— Хм. Ты изменился. Больше не дрожишь, — в голосе болотного беса появилось удивление.

— Я… — Ярр запнулся. — Мне больше не страшно. Ты больше не страшный. Никто больше не страшный. И умирать не страшно.

— Да. Теперь ты сам страшный. Ты хорошо питался. Вижу.

— Почему я не могу пройти здесь? Раньше того не было. Были тяжёлые места, но это совсем не поддаётся.

— Причина прямо перед тобой.

— Этот камень?

— Да. Наш брат. Когда-то он был одним из нас. Рождённый в темноте. Как и мы, он имел удачу выбраться в мир смертных, обрести тело и питаться. Ничто не могло его остановить. Кровь лилась рекой, его челюсти практически не останавливались, перемалывая плоть. Так продолжалось долго. Пока вкус крови и плоти не показался ему слишком пресным. Когда он перешёл на души, челюсть и смертное тело ему больше не понадобились, они обратились в камень. А сам он стал могущественным духом, демоном, надо которым грубая материя уже не имела власти. Его страшились. И ему поклонялись. И чем больше ему поклонялись, тем сильнее он становился. Эта сила, которую смертные сами несли ему в дар, сотнями и тысячами, могла превратить его в бога. Но вместо этого он только жирел и становился всё ленивее. Люди стали забывать о нём и его могуществе. И лишь по привычке несли его идолу кровавые жертвы. Всё более редкие и редкие. А ему уже было плевать. Настал день и вместо людей, ему стали приносить животных. А потом и вовсе, вместо крови его каменные губы стали крыть молоком. А он уже был и не против. Остался тут, жирным, ленивым и полусонным, лишь бы ему хоть иногда поклонились.

— Если он спит, почему я не могу пройти его?

— Здесь осталась толика его сознания и силы, отпечаток чувств и инстинктов, приказывающих ему защищать свою территорию. Поэтому он закрылся. Он закрывается от всех кто подобен ему или может повредить источнику его корма.

— И что мне делать?

— Сломай его. Или договорись с ним о проходе.

— Как?

— Ты должен найти ответы сам или тебе не выжить. Да и… Скоро ты всё узнаешь. Она идёт.

— Кто?

— Твоя мать.

* * *
Ярр простоял у идола всю ночь и до середины следующего дня. Пытался говорить с ним, но тщетно. Солнце палило слишком сильно, его доспехи разогрелись и он чувствовал это неприятно тепло. Прячась от него, он вырыл себе глубокую яму, забрался внутрь и обнял себя прохладной и влажной землей, как делал раньше. В первый раз, вместо беспокойной дрёмы, он вдруг провалился в сон.

Солнце вспыхнуло ослепляющим огнём над горизонтом и за доли секунды совершило круг. Затем ещё один и ещё. Оно отразилась на доспехе очень высокого и худого война, поднявшегося на гору. Он вскинул лук, с широкими плечами, ростом с самого война, вложил стрелу-копьё, натянул тетиву, прицелился и отпустил. Следом из-за его спины показалась ещё туча таких же стрел. Они взлетели вверх и перекрыли свет беснующегося на небе солнце. И упали вниз, на мешанину из нападавших.

Долина покрылась недвижимыми фигурками. И хотя Ярр видел всё с высоты полёта птицы, он понял — это не люди остались лежать, пронзённые стрелами, а кто-то кто совсем от людей отличался. Туча за тучей поднимались с горы, и всё больше тел оставалось у её подножья. Наконец, упорядоченные ряды, сверкающие металлом и свора тварей у подножья, сошлись на склоне. Никто не пытался бежать или покинуть сражение. Никто не дрогнул.

Солнце наворачивало круги один за другим, то вставая, то опуская, а битва всё продолжалась. На склоне горы и вокруг неё остались только тела. Стаи воронов и стервятников кружили над ними, клевали их, пока земля не поглотила их всех.

И затем битва повторилась снова. И повторялась много раз. Армии менялись. Менялись ландшафты, доспехи и страны. Худой высокий воин, начинавший сражение, всегда возвышался над своим войском, но его очертания менялись, он был то женщиной, то мужчиной, то чем-то средним, а иногда и вовсе не напоминал человека.

В одном из сражений те, кто стоял позади него вдруг замерли и не подняли оружие. Удивлённый он обернулся и тут же оружие обрушилось на него. Ударов было так много, что от него почти ничего не осталось.

Из раздавленной грудины они вырвали его сердце, черное, блестящее и ещё бьющееся. В полной тишине пересекли остановившееся сражение и отдали сердце своим врагам. Тело своего вождя, которого они предали и убили, они сожгли прям там, поместили его прах в небольшой ящик и понесли прочь.

Чудища недолго радовались победе. Одно за другим они падали на землю, корчились и умирали, удобряя землю, на которой затем вырос лес, широкий и дремучий.

* * *
Ярр проснулся, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом. Его пробуждение было странным. Он вылез из своей ямы и увидел, что над красными цветами танцуют и резвятся крупные насекомые со святящимися крыльями и брюшками. Свет, который они источали, словно замирал в воздухе рисуя причудливые извивающиеся линии. Ярр посмотрел на свою руку и подвигал ей. Она так же оставляла в воздухе размытые следы.



«Ярр», — услышал он в темноте своё имя и едва различимый в шуме травы шёпот. Он пошёл на звук, пересёк границу луга, скрылся под деревьями и остановился лишь у небольшой заводи застоялой воды, покрытой зелёными водорослями.

В темноте он увидел очертания обнажённой женщины, она встала и застыла около камышей. Её кожа была ещё чернее чем у Ярра, чёрные волосы до пят скрывали её тело, лишь тлеющие угольки её глаз хоть как-то выделялись. Ярр попытался заглянуть глубже, за то, что скрывает её, но она открылась сама. Кожа её вспыхнула в нестерпимом оранжевом пламени, оно освятило её перекошенное сосредоточенное лицо, полные боли глаза и стиснутые белые зубы.



Когда-то огонь обнял её, раны её зажили, но внутри она горела вечно. И от этого Ярр непроизвольно упал на четвереньки и дрожа прижался к земле.

— Мама, — прошептал он.

Она не ответила, лишь смотрела на него не моргая и от её взгляда хотелось спрятаться.

— Мама, — снова позвал Ярр, желая чтобы она перестала смотреть на него так.

— Мой сын умер, — он увидел, что её глаза были голубыми и огонь в них был ледяным. — Я иду отомстить его убийце.

— Почему ты заставляешь меня делать всё это, мама? — заскулил он.

Она присела на четвереньки, выгнулась дугой, чёрная её кожа вдруг раскалилась словно угли, на которые подул ветер, запылала огнём и стекла вниз чёрной дымящейся грязью. Её настоящая кожа была белой, подёрнутой уродливой сеткой шрамов, хрупкой на вид, волосы чёрными, а глаза голубыми, с прожилками льда.


— Так-то лучше. Когда-то эта земля принимала меня как родную дочь. А теперь она жжёт меня. Как он сжёг.

— Почему мама?! — закричал Ярр.

— Потому что так я смогу пройти, — ответила Ярина. — И чем ты недоволен? Будто у тебя есть какое-то другое занятие.

Её слова и голос больно ударили по Ярру, он задохнулся, снова посмотрел в её холодные глаза.

— Я убиваю, чтобы продолжать эту тропу! Ты знала?!

— Мне нет до этого дела, — отмахнулась она. — Как этим людям не было дела до того кто сидит у них на троне и кого они жгут на кострах. И я не заставляла тебя убивать, Ярр, — от этого имени её голос немного надломился. — Пожалуй не стоило называть тебя так.

— Ты и имя моё хочешь отнять? — Ярр стиснул зубы и нервно крутанул в воздухе копьё, привычным жестом вспоминая его вес и как далеко оно сможет полететь.

— Нет. Оставь себе. Просто я не хочу тебя так называть, — глаза Ярины снова стали ледяными. — Думаешь, я жестока с тобой? Нет, мой маленький отвратительный друг. Просто такова жизнь. В ней очень много жестокости и так мало тепла… Мои родители бросили меня, так рано, что я не помню их лиц. Они оставили меня в лесу, чтобы я умерла. Потому что они боялись то, чем я являлась, боялись моей силы. Но я не умерла. Эти леса вскормили меня. Играли со мной, воспитывали, делились со мной тайнами. Лечили, когда я была больна и указывали путь, когда я терялась. Взамен я должна была охранять их, ухаживать за ними, делать так, чтобы они процветали и разрастались. Быть одним из стражей для того, что сокрыто под ним. Но я совершила ошибку. Не смогла отречься до конца от мира людей, закрыть от них сердце. И один из людей пробил в нём брешь. Если так уж говорить… среди людей он был великаном. Тяжело было бы устоять в любом случае. Судьба сыграла в какую-то странную игру, которую я всё не могу понять. Зачем я встретила его? Зачем отдалась ему? Зачем вообще нужен был этот ребёнок? Я должна была уберечь его? Чтобы что? Или я должна была уберечь князя? Но зачем?

От её слов трава и цветы вокруг завяли и начали тлеть. Ярр инстинктивно прищурился. Сердце его забилось рывками.

— Запах гари преследовал меня две недели. Я чувствовала его. Кашляла. Плохо спала. Сердце моё билось, но я… Я… Я… не поняла… не понял к чему это. Я думала, что позаботилась о любимом. Что он проживёт долгую и счастливую жизнь, что невзгоды и испытания минут его стороной. Но не мне решать, что есть долгая и счастливаяжизнь. Судьба, которую я отвела от него, наверное была куда хуже.

Её речь становилась всё более бессвязной, то тут то там вспыхивала трава. От очередного всполоха он отшатнулся.

— Ему было мало! Он приходил в темницу ночью, чтобы никто не видел, он делал со мной это снова и снова, будто волк почуявший кровь. Почему люди такие злые? Они все должны заплатить за то что сделали. Они все будут страдать.

— Я больше не хочу этого делать, мама! — крикнул он и она замолчала, будто бы её ударили. — Я больше не хочу убивать. Я больше не хочу идти туда. Мне все равно, — заскулил Ярр.

— Ты будешь делать то, что я говорю!

Слова хлестнули его как плеть, Ярр попятился назад и почувствовал как что-то ударило его в грудь. Оно было твёрдым, как копья что пронзали его. Но как только оно пробило его кожу и мышцы, оно вдруг стало мягким и извивающимся, как черви, что соседствовали с ним в земле или в стволах деревьев, когда он пережидал время солнца. Он почувствовал боль, словно сотни маленьких игл разошлись по всему его тело и за этими иглами растянулись нити, внутри его они сжимались и натягивались.

Его рука дёрнулась. Он не хотел этого, он не давал такую команду, но она дёрнулась снова. Ярр попытался сжать её, опустить, но вместо этого всё его тело встало.

— Ты будешь делать то, что я говорю. Хочешь ты этого или нет. Разве я о многом прошу?

Его когти показались на полную длину, обрушились на одежду и доспехи, круша и разрывая их. Пара мгновений и он остался обнажённым. Завыл, припал на четвереньки и бросился назад по тропе.

Только двигаясь назад, без сопротивления, он понял какую скорость может развить. Ветки били его по лицу, он ударялся о деревья, сносил своим телом молодые стволы и отрывал куски от старых и крепких.

— Прекрати мама, перестань. Я не хочу, — взмолился он, но его в ответ его тело ещё хуже стало разбирать дорогу и всё чаще встречалось с ветками.

— Ты будешь делать то, что я говорю, — услышал он в голове.

Он нёсся всё быстрее и быстрее, лес вокруг смыкался в один чёрный копошащийся тоннель, звук его шагов слился в один протяжный писк и вдруг он остановился.


Впереди показались яркие огни, силуэты деревенских домов и колеблющиеся тени. Деревня горела, и это было странно, ведь Ярр там ещё не был. Он снова потерял контроль над собой, сорвался с места, ловко перескочил по крышам и взобрался на самую высокую — наблюдательную вышку пожарной башни.

— Смотри же, Ярр, — голос в его голове отдавал ледяными нотками. — Это их ты собрался защищать. Смотри. Смотри и не отводи глаза.

Горели три дома на окраине. От них шёл густой чёрный дым, вздымался плотными хлопьями до самого неба. В центре деревни горели большие костры и между ними, запуганные и растерянные, сбитые в группки, жались друг к другу селяне. Их охраняли вооружённые рыцари и люди в чёрных одеждах. Часть из них сновала туда сюда и прочёсывала деревню. На глазах Ярра они покинули один из домов и бросили в него факел.

— Что они делают? — спросил с отвращением Ярр.

Люди в чёрных одеждах выволокли из следующего дома молодую девушку. Она кричала и вырывалась, они подтащили её к костру костру, подняли на руках, раскачали и бросили. Она тут же вырвалась из пламени, побежала кругами, вопя от боли и пытаясь затушить тлеющую рубаху, но её снова грубо схватили и потащили к костру.

— Они ищут тебя.

— Но зачем они мучают свою же? Зачем они истязают девушку? Что она сделала?

— Они думают, что ты скрываешься как человек. Они уверены, что ты обычная нечисть и страшишься огня. Поэтому они испытывают в пламени всех, чья история показалась им подозрительной. Это пока. Потом, когда они не найдут тебя, они перейдут к куда более радикальным мерам. Они вырежут всю деревню, чтобы только добраться до тебя.

— Они хотят убить меня…

— Нет, — голос в его голове стал ироничным. — Они не будут убивать тебя. Они поймают тебя и будут пытать вечно.

— Зачем?

— Потому что ты урод. Потому что ты отличаешься от них. Потому что они бояться тебя. Это их природа. То, что они не могут поработить они мучают, а потом убивают. Вот кого ты пригрел в своём сердце. Они уже не убивают ради голода или чтобы быть в безопасности. Им не приказывает это инстинкт. Они даже не убивают ради развлечения, как кошки. Они убивают просто потому что могут. Это они зло, Ярр. Это их нужно остановить. Останови их, Ярр.

— Это их дело, — прошипел Ярр и попытался отвернутся. Но голова ему не подчинилась. — Я не буду!

— Разве человеческое сердце, что бьётся у тебя в груди не кричит тебе спрыгнуть с этой крыши и остановить их?

— Я…

— Я отсюда слышу — кричит. Разве та память, что осталась в тебе от человека не молит сейчас о справедливости для этих невинных людей?

— Я… не…

— Ты всё равно сделаешь как я скажу. Спускайся и убей их всех. Мы заключили с духом-стражем этой земли сделку, чтобы ты смог пройти. И она подразумевает кровь. Спускайся. Давай же, вперёд. Делай то, для чего бы создан.

* * *
— Оставьте её, — Ярр спорхнул с крыши и преградил путь людям, вновь тащившим девушку к огню.

При виде когтей Ярра они переглянулись, но вместо того чтобы напасть, вдруг развернулись и бросились наутёк. Девушка замолчала, непонятливо озираясь, пока не разглядела своего спасителя. Снова закричала, ещё пуще прежнего и так же бросилась бежать.

Несколько долгих и счастливых мгновений Ярр наблюдал их спины и надеялся, что сегодня никто не отважится преградить ему дорогу и просто пропустит. Но эта надежда умерла в зародыше — он услышал почти синхронный топот тяжёлых шагов и бряцанье доспехов.

— Ха! — раздался крик, многократно усиленный четырьмя десятками глоток.

Строй рыцарей остановился, развернулся к Ярру, поднял щиты и ощетинился мечами. Слева, из-за дома показался второй отряд, раза в два меньше и вооружённый длинными алебардами.

— Они разорвут меня… — прошептал Ярр.

— Нет, — раздалось у него в голове. — В этот раз ты будешь стараться лучше. Это всего лишь люди, пускай в доспехах и хорошо обученные, но они тебе не противники и близко.

— Если в тебе столько силы, — взмолился Ярр, — останови их! Прикажи им перестать. Прикажи им уступить дорогу, как приказываешь мне!

— Я не могу, — он почувствовал как где-то там, далеко, его мать улыбнулась. — Ты единственное над чем я имею здесь власть. Да и они тренировались, чтобы сопротивляться таким как я. Их слишком много. Даже если бы я могла, я бы всё равно их не остановила.

— Но что-то же можно сделать! — закричал Ярр, понимая что вот-вот его тело бросится в атаку. — Мы можем их обойти.

— Можем, — голос стал бархатным. — Но только я не хочу. Иноземцы должны мне немного крови и огня. Я бы могла научить тебя сковывать их, чтобы они ощутили себя беспомощными, как и я когда-то. Но так и быть… пускай в этот раз их скуёт страх.

— Ха! — снова раздался крик, на этот раз с двух сторон, и боевые построения рыцарей пришли в движение. Воины с мечами на каждый шаг повторяли свой выкрик и ударяли рукоятью меча о щиты. Каждый удар бил по ушам Ярра, заставляя его сжиматься, он отступил на два шага назад, но сила вновь сковала его, заставив застыть на месте.

Он слишком поздно услышал шаги позади себя. Даже если б не было выкриков и треска щитов, они были очень мягкими и едва различимыми. Он хоте развернутся, но справа от его плеча раздался свист. С десяток тяжёлых арбалетных стред пробили ему грудь, ноги и спину. Он отшатнулся, завалился вперёд и едва успел увернутся от удара.

Сзади на него напал воин, который выглядел иначе, в более лёгких доспехах, с зелёным плащом и кусками расписанной ткани на груди и руках. По инерции Ярр всё-таки упал, но тут же перекатился и едва не попал под мечи строя рыцарей, которые оказались совсем рядом. Он отпрянул от них, собираясь дать отпор нападавшему, и тут же в его спину врезалось пара метальных ножей.

Слишком много всего происходило вокруг, слишком много людей, слишком много движений, он не успевал ловить себя за свои же мысли, потерялся и снова замер на месте.

Тонкие колющие мечи рыцаря с быстрой змеи бросились к его горлу. Он почувствовал как сотни нитей под его кожей пришли в движение, его тело словно стрелу выпустили из лука. Он легко блокировал удар когтями, поднырнул под клинки и коротко ударил рыцаря в заднюю часть колена, где доспехов не было. Его голень отделилась, и он вдруг перестал быть стремительным и опасным, зарылся в землю, как конь, что на полном скаку ударился о препятствие, но даже не застонал.

Больше не противник.

Ярр тут же поднялся и скрестил когти у груди, застыв в причудливой позе. Разглядел кровь на когтях и вдруг понял весь ужас ситуации. Он не контролировал своё тело, и это не звериные инстинкты взяли над ним вверх. В этот раз он точно видит и знает, что делает. Но не может остановится. Он и свидетель и виновник страшной бойни, что вот-вот случится.

— Мама остановись… — прошептал он.

Рыцари выстроились двумя шеренгами, скорее всего они хотели окружить его и не дать сбежать. Они не были готовы, что он врубится в их ряды, словно какой-то безумный клубок из когтей и зубов. Не были готовы к тому, что их доспехи и щиты будут прошиваться когтями словно бумажные, что их короткие мечи в суматохе не будут наносить никакого урона.

Почти мгновенно строй превратился в свалку, где ничего не было понятно. Он был в центре. Его пытались хватать, скрутить и прижать к земле, били щитами, ставили подножки, коли и рубили. А Ярр ужаснулся от того каким сильным стал. Ничто не могло остановить его.

* * *
Чудовищная сила сорвала его с места и подняла, словно порыв урагана. Врезала в стену дома, прошибло сквозь неё и через всё, что было внутри. Ярр ещё даже не успел прийти в себя, как крыша дома рухнула, и внутри оказался человек в чёрной одежде и с выбритой головой.



От него исходила сила, не такая как от его матери, пригибающая к земле и принуждающая подчиняться, но тоже грозная. Второй удар вдавил его в землю и куски мебели, прошелся по нему плугом, дробя и изгибая его кости. Будь он человеком или даже зверем, вряд ли бы пережил такое давление.

Третьего удара он не допустил. Как только хватка ослабла, подорвался на ноги, запустил в нападавшего кусок дерева, что попался под руку и ринулся в атаку следом. Ярра он остановил в воздухе, а летящий снаряд заметить не успел. Осколок пробил ему живот, человек захрипел, а его хватка ослабла. Ноги Ярра коснулись земли, он спокойно дошёл до противника и оборвал его страдания.

И тут же обернулся. В дом ворвался новый противник.

Человек с безумным взглядом и всклокоченными длинными волосами бросился на него и размахнулся булавой. Ярр ударил его наотмашь, словно щенка, зная что даже такой удар не оставит противнику шансов.

Но ошибся. Его рука вдруг замерла и сам он словно оцепенел, едва едва в силах пошевелить пальцами. Булава обрушилась на егочереп сверху вниз, кости и шея неприятно хрустнули, ноги его подкосили и он упал на колени. Почти без паузы булава обрушилась на его челюсть, опрокинув его на спину.

Ярр тут же перекатился через голову, припал на четвереньки и бросился на противника, не давая ему замахнуться ещё раз. Но тот и не думал. Ещё до того, как Ярр коснулся земли, он выпустил своё оружие из рук и замер перед ним, со взглядом уже спокойным и сосредоточенным. Нити тёмной энергии отделились от его тела и колыхались в воздухе, словно щупальца спрута, готовые снова схватить и атаковать Ярра.



* * *
Последние из чёрных щупалец растаяло в воздухе. Ярр дышал тяжело, кожа и мышцы его свисали лохмотьями, делая его облик ещё страшнее.

Человек с зашитым ртом и всклокоченными волосами не боялся его. Он хватал воздух, болезненно и рвано вздымая грудь, борясь с агонией и приближающейся смертью, но не отрывал взгляд. Ему было интересно и он ловил каждое движение Ярра.

— Что? — не выдержал Ярр и спросил его.

Зрачки человека расширились ещё больше, их заполнил настоящий восторг о того, что Ярр может говорить.

— Я чудовище. Почему ты не боишься меня? — спросил его Ярр, выпуская во всю длину когти, расправляя плечи и вздымая руки к свету яркой полной луны. — Что… даёт право не боятся меня?

Человек улыбнулся через силу и нитки разорвали ему рот.

— Ты хочешь… чтобы я поглотил тебя? — Ярр удивлённо опустил когти. — Тебе… интересно?

Глава 18 Тшань

Тшань, царица зарийская, окинула взглядом тронный зал и слуг, смотрящих в пол, и в образцовой тишине вошла.


Этикет во дворце был строгим и за его нарушение можно было расплатиться головой. Но Шиина, юная красавица в очках, не была обычным чиновником. Она была другом Тшань и поприветствовала её лёгким кивком и ещё больше расцвела в своей вечно-летней улыбке.

Строгий взгляд из под тонких изогнутых бровей на лице царицы на секунду дрогнул, и она сама чуть ухмыльнулась подруге. Этого никто не увидел.

Как только она вальяжна раскинулась на троне, слуги, вельможи, советники, визири и охранники расслабились и смогли поднять взгляд до уровня её коленей.

Молодой юноша в жёлтом халате и с выбритыми висками вышел из выстроенной толпы, подошёл на двадцать шагов к её трону, уселся на одно колено и, почти не отрывая подбородка от груди, вопросительно посмотрел на неё.

— Говори, — приказала Тшань.

— Ляй Эйнь, теперь глава Дома Сурай, владыка, — представился юноша, чеканя каждое слово. — Эпидемия остановлена.

— Глава Дома?.. — скривилась царица и подняла на него осуждающий и удивлённый взгляд. — Сколько ты потерял душ, Ляй Эйнь?

— Семь тысяч, владыка.

— Почему ты сказал «теперь»? И почему ты вообще назвался главой Дома, мальчик?

— Потому что я потерял и мать, владыка.

— У вас что… не родилось добрых дочерей?

— Нет, владыка.

— И как же, юный Ляй Эйнь, ты справишься с испытанием, к которому представила тебя Леди Судьба? Можешь отвечать полно.

— Справлюсь, владыка. У меня нет и не будет выбора. Мои плечи не согнуться от такой ноши, я буду править с честью.

— Хорошо, — царица одарила парня таким взглядом от которого он весь сжался. — Я буду наблюдать за тобой, юный Ляй Эйнь. Ты пришёл сюда просить?

— Да, владыка.

— Я же сказала, можешь отвечать полно. Семь лет.

— Семь лет, владыка?

— Да. Твои земли семь лет не будут платить налог, пока не пройдёт голод, и новое поколение не начнёт помогать хозяйству. За этим ты пришёл?

— Да, владыка. Спасибо, владыка.

— Постой, — юноша начал пятится, но тут же замер. — Поскольку в твоих землях освободилось множество домов и полей, ты примешь в свои земли десять тысяч безродных, что остались от степного народа, у которого теперь нет имени. Ты расселишь их в равной пропорции по всей своей земле, и жестко будешь наказывать всех, кто будет препятствовать этому и собираться в кучки. При этом ты не разделишь их семей. Их женщины отныне будут старшими над мужчинами, как велит наш закон. Все, кто склонят перед тобой колени и будут мирно возделывать землю и заниматься ремёслами семь лет, ты примешь, как часть своего Дома, и они будут жить одними законами и судьбой с теми, кто жил на твоей земле всегда. Тому, кто смешает кровь с народом, у которого больше нет имени, и предъявит двух детей брака, я дарую десять мешков муки и одну овцу или козу, но из породы, что равна по положению мне среди людей. С теми, кто не примет порядок, что сказала я, делай, что посчитаешь нужным. Но правь мудро. Или больше не будешь править. Ты услышал меня, юный Ляй Эйнь?

— Д… да, владыка, — с трудом ответил юноша, больше не рискуя поднять глаза.

— И будет неплохо если в мужья тебя возьмёт одна из народа у которого теперь нет имени. Ей будет дозволено быть Го и править твоим Домом, но под твоим присмотром. Иди с миром, юный Ляй Эйнь. Чиновники объяснят тебе всё до твоего отбытия и составят документы, заверенные моей рукой. Следующий.

— Владыка! — к трону на коленках подскочил пухлый старичок, путающийся в своей длинной и тонкой бороде почти до колен.

— А-а-а, Тай Хо! — поприветствовала его царица. — Ты пришел сказать, что закончил строительство?

— Владыка, — повторил старик, благоразумно избегая прямого ответа на вопрос. — Я пришёл просить ещё рабочих. И дерева. В наших планах…

— Сколько же ты построил кораблей для меня?

— Скоро мы построим сотый, владыка.

— Так сколько? — под её строгим взглядом толстяк сложился ещё больше и вздрогнул.

— Восемьдесят, — ответил он тихо.

— Восемьдесят маленьких корабликов не испытанных большим морем… — задумчиво произнесла Тшань после затянувшегося молчания. — Знаешь ли ты, что у Империи как-минимум четыре сотни больших кораблей? И что на этих кораблях они могут привести сто пятьдесят тысяч воинов? И это они могут сделать по щелчку пальца, не потратив и месяца на подготовку.

— Д… да, владыка.

— Ты должен работать лучше, чтобы этого никогда не произошло, Тай Хо. Я направлю тебе дерево и плотников, столько, сколько сможет собрать всё наше царство.

— Спасибо, владыка. Я… я не подведу Вас!

— Конечно же, не подведешь, Тай Хо. Ведь так же я отправлю туда сто Цензоров при поддержке армии и проверю, сколько ты и другие чиновники украли на этой стройке. На месте они решат, как делать всё быстрее.

— С-с-с-спасибо, владыка.

— Следующий.

Из толпы вышла девушка, в отличие от лебезящих мужчин она была полна гордой осанки и не стеснялась смотреть царице прямо в глаза.

— Сяо-ди Шун из дома Динь И, — представилась она, почтительно припав на колено.

— Встань, — властно приказала царица.

Девушка встала.

— Посмотри на себя, — лёгкая улыбка пробежала по губам Тшань. — Какая красавица и сколько в тебе жизни. Какое приятно зрелище. Говори, Сяо-ди Шун.

— Долгих Вам лет жизни, владыка, — девушка ещё раз поклонилась. — Я пришла не просить.

— Вот как? — бровь царицы вопросительно поднялась.

— Моя царица! — девушка начала говорить громче. — Дома Динь И и Жунцзы делят одну землю. И должны были зарыть меч войны ещё три поколения назад. На первый взгляд… это так, моя царица. Но под спокойной гладью воды, что показывают Дом моих родителей и Дом Жунцзы царят вражда и соперничество. Ценой ему человеческие жизни.

— Хочешь сказать, Сяо-ди Шун, что эти Дома ослушались царицы и льют кровь? — голос царицы практически захрустел от льда и холода.

— Пока никто из семьи не умер, владыка. Но умерли и пострадали слуги. Лишь вопрос времени когда…

— Я услышала тебя, дочь, — резко оборвала её Тшань. — Почему ты пошла против тех, кто дал тебе жизнь?

— Царство Зарийское и его защитницы дали мне жизнь в равной степени, владыка. Го поставлены во главах Домов, чтобы беречь землю и строить на ней, а не чтобы лить на неё кровь за какие-то надуманные обиды прошлого. Те, кто стоят во главах Динь И и Жунцзы не достойны быть Го, не смотря на всех их заслуги. Потому что в Го нет и недолжно быть ничего личного, никаких чувств, кроме заботы о своих земле и людях!

— Сколько тебе лет, дитя?

— Будет семнадцать этой весной, владыка.

Царица взяла настолько долгую паузу, рассматривая девушку и раздумывая, что по задние ряды зашептались.

— Ты вернёшься домой вместе с Цензорами, дитя, — наконец ответила царица. — Как глава Домов Динь И и Жунцзы. Ты наведёшь порядок на своей земле, не пролив ни капли крови. Этого ты хотела?

— Нет, — честно ответила шокированная девушка.


— Знаю, что нет, — царица улыбнулась ей жесткой улыбкой. — Но не гоже мести метлой в чужом доме, девочка. Если я сама наведу там порядок, то ты возненавидишь и меня и эту страну. Потому что я вымету всё — и то, что ты ненавидела, и то, что любила. Мне проще строить там, где ничего нет… А если хочешь сделать что-то — сделай сама.

— И как я…

— Ты не прольёшь ни капли крови. Дословно. Но в остальном можешь делать что пожелаешь. Можешь наказать или даже убить человека но так, что ни одна капля крови не покинула его тела. Это убережёт тебя от лишнего старания, если ты выберешь путь насилия. В конце концов, ты лишь цветок, которые ещё не выбрал как ему расти и вся твоя сила и энергия ещё могут пойти в дурное русло. Иди с миром, Сяо-ди Шун, и возвращайся к зиме с докладом о своих успехах.

* * *
— Кто-то ещё остался? — тон царицы был усталым, красное закатное солнце едва освещало тронный зал.

— Да, владыка, — ответил молодой визирь. — Но… она простолюдинка, владыка.

— Хм? — царица оживилась удивленно посмотрела на парня. — Пустите её.

Двери распахнулись и в зал впустили молодую, высокую и атлетически сложенную девушку. Скованным шагом она добрела до трона, была остановлена стражницей и по её жесту склонилась на одно колено.

— Кто ты дитя, почему в списке просителей и почему не просишь у своего сюзерена, у Го своей земли?

— Я Юн Фу, владыка. Моя Го отказала мне. Я здесь потому что другая Го вписала меня, так как была обязана мне.

— Обязана? Тебе? — царица оживилась ещё больше. — Чем?

— Своей жизнью, владыка.

— Какая интересная должно быть история, дитя. И как же звали ту Го?

— Этого я не могу сказать, — твёрдо ответила девушка, царица аж побледнела.

— Ты перечишь своей царице?

— Нет. Я дала клятву, что выдам её имя только после своей смерти.

Впервые за день царица не нашла что ответить, растерянно замолчала и вдруг расхохоталась.

— А ты умна. Ладно, чего же ты так страстно желаешь, дитя?

— Я прошу Вас, владыка, — девушка почти вжалась в землю, коснувшись лбом пола. — Возьмите меня на грядущую войну!

— Войну? — бровь Тшань снова устремилась вверх, она умело и почти издевательски изобразила удивление. — О какой войне ты говоришь, дитя моё?

— О войне против Империи Тайн, — твёрдо ответила девушка.

— И почему ты решила, что мы будем воевать?

— Я рублю лес, владыка. Никогда ещё в мою деревню не заезжали визиры и не скупали весь лес, не требовали ещё и не гнали людей рубить его. Никогда ещё в Чжойуне не строили столько кораблей. Зачем ещё нужны эти корабли?

Царица рассмеялась, резко замолкла и окинула уничижающим взглядом всех чиновников, советников и военных, что были в зале.

— Вот какова цена секретности в этом царстве! — крикнула она. — Ни одна тайна ни уйдёт от взгляда лесоруба!

— Почему же ты, дитя, если сердце твоё так горит, не пошла в армию, которая, если ты права, скоро пойдёт войной на Империю Тайн?

— Мать запретила мне. А даже если б не запретила…

— Как звали твою мать? — царица вдруг прищурилась и почти сползла со своего трона, внимательно разглядывая девушку.

— Сон Фу, — чётко ответила девушка.

Несколько чиновников не удержали в себе вздохи изумления, зрачки царицы расширились и она надолго замолчала, потирая подбородок.

— Та самая Сон Фу? — медленно переспросила царица. — Сон Фу Железный Лоб?

— Да.

Уголки губ и руки царицы задрожали, она вдруг поднялась, подбежала к девушке, рухнула перед ней на колени, обхватила руками, силой подняла оторвала её лицо от пола и разглядела.

— Ты её дочь. Ты так похожа. Где же моя Сон Фу?

— Она… — девушка впервые задрожала и показала страх, не в силах выдержать взгляда и касаний своей правительницы. — Её больше нет, владыка. Две зимы назад… лихорадка забрала её. Плохая рана от серпа воспалилась и она сгорела за неделю.

Царица одёрнула руки и прикусила губу. Взгляд её стал печальным, в глазах едва не проступили слезы.

— Скажи мне, дочь Сон Фу, она хорошо воспользовалась свободой, что выпросила у меня?

— Да, владыка, — твёрдость снова вернулась в голос девушки. — Она прожила тяжёлую, но хорошую жизнь. И когда всё случилось, дух её был спокоен.

— Почему ты хочешь на войну, дитя? — царица поднялась и вернулась на трон.

— У меня есть так же брат, владыка. Он болен и медленно теряет силы. Ни один врачеватель не смог помочь. Я слышала, что имперцы знают множество тайн и думаю, что они могут знать и тайну болезни моего брата.

— Ты хочешь просить их о помощи? — голос царицы был спокоен, почти безразличным.

— Нет, владыка. Я заставлю их помочь мне! — ответ девушки заставил царицу снова улыбнуться.

— Твоя мать… она учила тебя сражаться?

— Да, владыка. С самого детства. Она много раз молила богов о том, чтобы я в своей жизни рубила только деревья. Но…

— Что ж, дитя. Я была очень обязана твоей матери когда-то и моя награда за её службу, была не очень справедливой. Но я не могу просто посадить тебя на корабль, привезти туда и позволить делать всё, что тебе захочется. Ты понимаешь?

— Да, владыка, — голос девушки дрогнул, кулаки её сжались.

— Мы зарийки. Ты и я. В этом мы равны. Девушка, что жила в семье отшельников и рубила деревья и я, царица Зарийская. Сначала мы должны делать то, что нужно и только потом то, что нам хочется. Я не хочу войны с Империей, но у меня нет выбора. Нельзя пустить их на нашу землю и к нашим соседям. Потому что если мы пустим их, наши дети уже больше никогда не смогут делать то, что им хочется. Их нужно остановить. Ты будешь служить мне и этой цели, девушка? Будешь делать то, что нужно?

— Да, владыка!

— Да будет так. Назначаю тебя моей Дланью. Скоро ты отправишься морем, чтобы раскрывать и рушить планы этих ублюдков.

— Но…

— Длани не являются частью армии, дитя. Они подчиняются только мне. Их битва такова, что они могут вообще не поднимать свой меч. Запрет не будет нарушен. Ты не узнаешь то, от чего так хотела защитить тебя мать. Но ты узнаешь другое… за это я прошу у духа твоей матери прощения. Но я знаю. Я вижу. В тебе это есть. Ты справишься.

— Спасибо, моя госпожа.

— Ты можешь взять с собой брата. Ему найдут должность и будут заботиться, даю тебе своё слово. А теперь иди. Не могу видеть твоё лицо. Когда настанет время, за тобой пошлют.

Юн Фу тут же встала, развернулась и быстрым шагом, не поднимая головы, покинула зал, едва не столкнувшись со страницами, которые тащили под руку худую и покрытую шрамами и татуировками девушку.

— Кто этот человек? — спросила Тшань, разглядывая пленницу. На нечистом теле женщины были следы пыток и избиений, она вырывалась и грязно ругалось.

— Перед Вами Ла Вэн, владыка. Бывшая дочь Дома Конай. Грабительница караванов, пиратка, разбойница, воровка, убийца и виновница ряда народных волнений. Была поймана в ходе специальной операции Цензориата. Вы хотели: «лично посмотреть ей в глаза», владыка.

Царица кивнула, молча встала, вытащила короткий меч из ножен на поясе, подошла к пленнице и одним ударом снесла ей голову, умело увернувшись от брызг крови. Подняла голову за волосы и посмотрела глаза, зрачки которой ещё не замерли.

— Я удовлетворена, — произнесла Тшань. — Теперь оставьте меня.

* * *
Остаток рабочего дня Тшань провела на вершине дозорной башни, откуда открывался вид на Зи Яр, столицу Зарийского царства. Здесь, на высоте, царил почти шкальный вечерний ветер и ему удавалось разгонять духоту хотя бы на какие-то мгновения.


Шиина поправила очки, подняла дощечку с закреплёнными бумагами и бодрым голосом отчиталась:

— Великий Гуй смог заключить долгожданный мир со степными кочевниками. И шлёт благодарности за золото и драгоценные камни, что Вы пожертвовали ему на эти цели.

— Хоть с чём-то этот вонючий ублюдок справился! — Тшань аж перекосило от упоминания правителя соседнего царства. — И сколько теперь у него воинов?

— Даже с учётом потерь в последней войне с Империей… хм… суммарно может быть от восьмидесяти до ста двадцати тысяч. Их очень сложно посчитать. Но я займусь этим.

— Не стоит, Шиина, — царица зевнула и потянулась. — Какая разница сколько этих выродков пойдёт в бой и погибнет? Совершенно непредсказуемо сколько из них не окажется трусливыми петухами и какую ценность они будут представлять в походе… Но через недели три вышли письма нашим соседям о том, что мы собрали двести тысяч степняков, кочевников и гуев себе в союзники. И собираемся нанести удар по Империи, в случае если она не умерит своих амбиций. И в тихой форме намекни в этих письмах каждому адресату отдельно, что союз зариек и гуев нашёл общий язык, язык ненависти к имперцам, и эта ненависть легко может быть обращена к тем, кто рад видеть имперцев у себя во дворах.

— Думаете, это не будет слишком? — Шиина серьёзно посмотрела на царицу. — Кто-то может окончательно от нас отвернуться.

— Именно на это я и рассчитываю. Нет ничего хуже союзника у которого появится желание и возможность ударить нам в спину на полдороги. Пускай уж лучше сразу покажут своё лицо.

— Но мы доверились гуям…

— Я не доверилась. Хотя могла бы. Нынешний Великий Гуй, — Тшань улыбнулась и изобразила руками, что из себя представляет вождь Гуйай, Шиина покраснела, — не принимает нас всерьёз, потому что ставит в один ряд с забитыми женщинами своей страны. А вот имперцы выпили у него столько крови, что стали его объектом страсти и обожания до самой смерти. Он будет бежать за ними как бешенный пёс, особенно теперь, когда у него появились на это силы и люди. Плюс ко всему, мы естественно не будем воевать одним фронтом.

— Разделим силы?

— Конечно! Я слишком уважаю своих сестёр, чтобы поставить их в один ряд с этими выродками. Пока они будут отвлекать Империю, пока Империя завязнет в битве с их Ордой, мы нанёсем точные удары по их форпостам, портам, пунктам снабжения и верным союзникам, сделав дальнейшую войну для них невозможной. Они не отступят и пришлют ещё большие силы, которые мы снова остановим. И когда их родина и армия истощатся от войны, мы сядем на корабли и нанесём по ним последний удар, после которого они уже не оправятся.

— Никто никогда не делал ничего подобного, — прошептала Шиина и опустила глаза.

— Тебе страшно? — царица покачала головой. — Мне тоже. Леди Судьба может и подкинет нам иное решение, но я сомневаюсь. Так бывает, Шиина, что война лучший и единственный выход. Гуйай и Империя ослабнут в любом случае, никто уже не посмеет сунуться к нам долгие поколения. Наши потомки получат шанс отстроить куда более сильное царство, с которым будет считаться весь мир. Если мне надо будет сложить ради этого голову, я сложу. Зато я умру спокойной, что заложила крепкий фундамент для будущего, а не отсиживалась трусихой пока мир менялся и становился всё более опасным.

— Вы оставите Зи Яр и пойдёте на войну?.. — прошептала Шиина.

— Ещё не решила. Наверное это неизбежно, — царица расправила грудь, поднялась со стульчика, и облокотилась на перила. — Я ведь много времени провела в походах, Шиина. Пускай я не молода, но мне не привыкать.

— Но кто будет править здесь? Кто будет решать дела государства? Времена всё ещё смутные…

— Вот именно. Поэтому я и в сомнениях. Я не знаю кого бы я могла оставить тут и не знаю, кто бы мог возглавить армию.

Шиина побледнела и поджала губы.

— Не волнуйся, — Тшань еле слышно рассмеялась. — Это будешь точно не ты. Врагу не пожелаю сидеть на этом троне. Ты слишком ценна на своём месте и я слишком уж люблю тебя. Ты всегда будешь в безопасности, родная моя.

Шиина выдохнула и тоже заулыбалась, но царица помрачнела.

— Что нового слышно о наших вечно весёлых и любознательных друзьях, Шиина? Раз уж мы то и дело упоминаем их сегодня.

— После их досадного поражения от рук Великого Гуйя… они не успокоились.

— Ой, Шиина… от рук! Не смеши меня. Он скорее мешал, размахивая перед ханами и визирями своей маленькой пипиркой и ей же строча непонятные указы, если он вообще умеет писать.

— Так вот, — Шиина позволила себе хихикнуть и насильно вернула лицу серьёзное выражение. — Их шпионы и дипломаты ещё не были так активны, их видно по всей Узорице.

— Они даже и не подумали приостанавливать вторжение, — пробормотала царица. — У Гуйая скорее всего и не будет времени на дальнейшее укрепление власти. В каких районах их видели чаще всего?

— Проще посчитать каким княжествам и царствам они не уделили своё внимание… Всего три двора Узорицы осталось без их «советников», «послов» или «торговых гильдий» и прочих проныр.

— Что это за дворы? — царица вдруг насторожилась.

— Хм, — Шиина задумалась и почесала пером волосы, измазав чернилами своё плечо. — Вольный Каббалак, Тридания и… как же его… Уддиян.

Царица отрицательно покачала головой. Эти названия ничего ей не говорили.

— Вольный Каббалак — небольшое объединение степных племён, живущих ближе к центру Узорицы, не причисляют себя ни к степнякам, ни к гуйям. Уддиян — юго-западное царство, скорее островное, чем прибрежное, они часто дают приют пиратам и заслужили не самую хорошую репутацию. Тридания — маленькое княжество на северо-западе, близко к Чёрному Мысу, образовалось совсем недавно.

— Степняки им неинтересны… их культура слишком примитивна и чужда, чтобы имперцы вообще причисляли их к людям. Да и мало в степи ресурсов для их Империи. Но два государства с выходом к морю?.. Ты не видишь тут ничего подозрительного, Шиина?..

— Я проверила, госпожа. Имперцы появлялись в Тридании лет тридцать назад и даже участвовали в небольшом перевороте. И потом лет десять вели дела с Уддияном, но потом пропали с горизонтов. Куда неприятнее их присутствие Лонике и Хунзай. Их порты фактически уже начали принимать и размещать войско Империи.

— Сколько высадилось?

— К сожалению, это неизвестно. Большая часть наших шпионов покинуло свои посты, слишком уж опасно стало там находится. Многие погибли. Вероятно, имперцы научились их выявлять. Думаю, речь идёт о пяти или десяти тысячах воинов и рыцарей.

— Этого слишком мало для похода, но вполне достаточно чтобы укрепится за зиму. Мы не успеем выдворить их до холодов. Значит, всё случится после зимы. У Гуя будет время подготовиться. Или же полностью растерять свою власть и Орду. Мы снова зависим от Леди Фортуны.

* * *
Солнце зашло наполовину, всё ещё было душно, и Тшань наконец осталась одна. Евнух-слуга почтительно поклонился ей, оставил на столике поднос с ужином и, не поворачиваясь к ней спиной, покинул покои.


Тшань устало выдохнула, поднялась с тахты и подошла к столику. Как обычно её ждало разнообразие блюд поданных очень маленькими порциями: обжаренные креветки, суп с лапшой, запечённые кусочки птицы и овощей, кубик свежевыпеченного пресного хлеба с травами, отварная фасоль со свежим луком, нарезанные фрукты, зелёный чай и пиала с рисовыми шариками.

Еда выглядела очень аппетитно и так же хорошо пахла. Она уже не могла есть так много, как в молодости. Предпочитала ограничивать себя, ела один или максимум два раза в день, чтоб как можно дольше сохранить силу и энергию.

Царица осторожно взяла рисовый шарик от которого ещё шёл пар. Он обжигал её тонкие изящные пальцы, она не отпустила и поднесла ближе к лицу — вдохнуть аромат. Вышла на балкон, ловко перемахнула через перила и быстрым шагом ушла по извилистой горной дорожке к уютному и укромную месту между кустов и цветов, где никто бы её не увидел.

Опустилась на землю, села, подобрав под себя ноги, и посмотрела с высоты на город, заливаемый последними красными лучами. Его красные крыши и красные деревья сливались с закатом. Шарик в её руке всё ещё дымился, она подула на него, покатала в ладони и выпустила из руки.

Когда рис остыл, она аккуратно собрала его в руку, грязный и перемешанный с землей и пылью. Снова вдохнула его аромат, одним движением запихнула в рот и замерла с закрытыми глазами, чтобы ощутить его вкус.

Вкус истинной жизни. Победа над смертью и приветствие следующего дня, который наступит, не смотря ни на что. Вкус, несравнимый ни с какими самыми изысканными блюдами, что ей подавали здесь. Вкус, за который она могла убить и за который могли убить её.

Она не всегда была царицей.

Когда ей было шесть, во дворце произошёл переворот. Её сестёр, мать и их вассалов убили в войне за власть. Её слуги и охрана дали бой и сумели вывести её из дворца. Последняя из её охранниц умерла от ран в чистом поле, далеко — далеко от дворца.

Она осталась сиротой. Совсем одна. Чтобы выжить делала вещи немыслимые для лица такой крови. Она сражалась за свою жизнь на большой дороге, потом в подворотнях больших городов, потом снова на большой дороге и потом на подступах ко дворцу, который снова стал её.

С той самой секунды, в детстве, когда убийцы ворвались в её покои она больше никогда не была в безопасности.

От её слёз рис и губы стали горькими. Она проживала и проглотила.

Глава 19 Ярр

Мрачная решимость. Вот название для его внутреннего состояния. Теперь воздух ему практически не сопротивлялся, разбегался от его ног в стороны. Он почти не уставал, не чувствовал голода и солнце, светившее ему в спину. Воины в отполированных доспехах и хранители Тайн, которых он поглотил, вывели его на совершенно новый уровень. В них было так много силы, что они сами стояли на ступень выше обычных людей.

Особенно тот, что сам захотел отведать зубов Ярра.

Его звали Ежв. Первым что он увидел за свою жизнь было свинцовое чёрное небо и никогда не проходящий удушливый смрад огромного города. Место, в котором он родился было ещё теснее, чем дыра из которой обычно вылезал Ярр. То, что прожил Ежв… то, что он выносил было настолько пугающим и неприятным, что путешествие Ярра показалось лёгкой прогулкой в дождливый день без солнца. Канава, которую он называл домом, была лишь первой из точек его маршрута, но далеко не самой ужасной. У этого человека не было никаких ориентиров или хозяев, у него не было силы и бесконечного числа попыток. Только интерес.

Неприятное чувство внутри, склизкое и мерзкое, постоянно ворочающееся на глубине, словно какой-то червь. Жрущее тебя изнутри. Иногда пугающее. Иногда лишающее надежды и всякого смысла. Но так помогающее выживать и идти вперёд. Потому что оно сильнее тебя, сильнее всех твои инстинктов, сильнее воплей твоего тела о том, что оно больше не может и ты должен остановиться.

«Что дальше, Ежв?»

«Что случилось, после того как ты умер, Ежв?»

«Где ты сейчас?»

«Что ты видишь?»

Ежв нанёс ему самую страшную и незаживающую из ран. Мир, что видел Ярр изменился полностью. Качающиеся на ветру листья больше не шептали и не таили в своём шелесте намёк на опасности. Теперь они лишь были фрактальными последовательностями, подчиняющимися одновременно Закону Подобия и Закону Различия. Их губчатая ткань питалась солнцем и водой с питательными веществами, которые извлекала из почвы корневая система. Их «шёпот» был всего лишь акустическими колебаниями, порожденными сложными завихрениями воздушных потоков, их парусностью и собственным весом.

В них не было ничего страшного и они не разговаривали с Ярром, просто потому что не могли. У них для этого было недостаточно органов. Они не могли мыслить, не могли двигаться и именно поэтому в них было так мало энергии для Ярра. Весь мир перестал быть страшным. Теперь он делился на мир предсказуемый и исследованный, и тёмные пятна, которых с каждым годом будет становится все меньше и меньше, покуда живы последователи Тайн.


Он всего лишь система канатов, рычагов и шарниров, созданная по прообразу человека. И теперь он будет идти правильно. Так, как это было задумано, выпрямив спину, широко расправив плечи, с высоко поднятой головой, плавно перемещая вес между ногами. Доспех война, что он убил в Валашке, имел ремни, и после того, как Ярр с ними разобрался стал куда удобнее. И давал чувство защищённости, потому что Ярр точно знал, как он был сделан, для чего и почему именно так.

В одежде и под броней он почти что почувствовал себя человеком, почти что вольным и наделённым выбором. Свободным человеком. Не чудовищем, которым он так же безусловно являлся, но которым теперь быть не хотел со стопроцентной вероятностью.

С первыми лучами солнца он вернулся к идолу на лугу и увидел, что тот спина того треснула и разошлась в стороны, словно выпуская то, что было внутри. Преграда исчезла, как и ощущение присутствия духа в этом камне.

Ярр усмехнулся, ухмылкой Ежва, человека осознавшего и принявшего свою жёсткость и жестокость, творящего зло, но не имеющего зла в своём сердце. Жуткой, но невинной ухмылкой. Даже демон, заключенный в камне тысячи лет, смог обрести свободу. Нити, что управляли Ярром ночью, не шевелились, но он чувствовал, что они всё ещё там. Мать молчала и затаилась, наблюдая, что он будет делать теперь.

О. Он послушается. Вернётся на колдовскую тропу и будет идти до самого конца. И в конце они снова встретятся, вот только у Ярра уже будет план. Он заставит мать ответить на всё вопросы и за то, что она сделала с ним.



Идти становилось всё легче. Ландшафт становился всё более каменистым и неровным, то спускался в низины, то рвался вверх, но сами дороги стали куда прямее и ухоженные. Всё чаще они были вымощены камнем, что означало близость важных транспортных артерий и крупных городов.

Лес радел, всё больше поселений мелькало вокруг, но Ярр старался не задерживаться. Пока его лицо было сокрыто шлемом или капюшоном, люди не боялись его, даже наоборот приветствовали и иногда желали «хорошего дня».

Это сильно контрастировало с обычной бойней, которой заканчивались почти все встречи с людьми. Но теперь Ярр понимал почему люди нападали на него и как сделать так, чтобы этого избежать. Он предпочитал идти обходными тропами, привлекая как можно меньше внимания. Всего лишь одинокий воин, возвращающийся из похода домой, к своей матери…

— Ха! Колдовской пёс ошибся всего на пару часов! Мне даже не пришлось искать где наполнить флягу. Ты идёшь быстро, — прозвучал впереди гулкий, грубый, но очень спокойный голос. — Выглядишь как человек издалека. Очень хорошо изображаешь. Как он и говорил… Никогда не видел Роймату таким запуганным. Что ты сделал с ним, демон? Как ты заставил любопытного до безумия Роймату бежать со всех ног?

Извилистая дорожка поднималась вверх, Ярр был занят своими мыслями и его размытое, не сосредоточенное зрение приняло за скалу человека, что преградил ему путь. Ростом он превышал даже богатыря, чьё сердце билось у Ярра в груди, но в плечах был не так широк. Он был одет в тяжёлые доспехи, разраставшихся к низу бронированной юбкой до самых пят. В отличии от рыцарей, что он видел ранее, его доспехи не блестели, наоборот они были серыми и матовыми, то тут, то там из них торчали шипы. Упёртым в землю, на вытянутой руке он держал тонкий изогнутый меч, ростом превышавший его ещё на две или даже три головы.


— Я взял обет молчания. Но сегодня нарушу его, ради тебя, отродье. Будет неправильным отправить тебя назад в темноту, не дав шанса поумолять о пощаде и признаться в своих грехах. Кроме того, я давно не встречал достойного противника и не смогу отказать себе в ряде удовольствий. Я Секой из Данма, архирыцарь Империи, первый меч Тайн на этом континенте и ещё на двух, палач двух тысяч человек и двух сотен нелюдей, Второй Враг Зарийского Царства, Разоритель Гуйай, мастер войны этого похода, железный кулак Императора Паоры I, несокрушимый явитель Его Воли и… твоя смерть. Но чаще всего меня зовут просто Кровопийца. И сейчас ты поймешь почему. Берегись!

Ярр инстинктивно отпрыгнул, но чудовищный меч рыцаря успел покинуть ножны, ещё до того как его зрачки успели расшириться. В один прыжок воин в доспехах оказался на расстоянии вытянутой руки, а его оружие свистнуло в воздухе быстрее стрелы и ударило туда, куда уже отпрыгнул Ярр.

И остановилось, уперевшись серединой лезвия в его шею.

— О. Не советую тебе умирать так быстро, — раздалось из-под шлема. — Видишь, ли у этого меча тоже есть имя. Извини, что сразу не представил моего верного друга, дурья я башка! «Брайтар», «Разрушитель Цепей», приветствует тебя, враг! Он ломает колдовство так же легко, как булава ломает череп в умелых руках. Его основное предназначение — вечный упокой беспокойных демонов и духов. И он уже справлялся с противниками куда могущественнее тебя. Ты не сможешь вернуться, если умрёшь от его удара. Твой путь закончится здесь.

Ярр замер. Сквозь доспехи он почувствовал леденящую и бритвенно-острую кромку. Внутри него поднималось новое чувство, это был не страх, животный или детский, непонятный и будоражащий. Это был сковывающий ужас — даже с тем, что было в голове Ежва, он не знал ничего о противнике, что предстал пред ним. И совершенно не представлял что ему делать и что будет дальше.


Рыцарь убрал меч от его горла и отошёл на несколько шагов назад.

— Но сначала, ты подтвердишь свои титулы. Норийский Зверь. Чудище. Мучитель Тридании. Чёрный Диявол. Не знаю стоит ли упоминать, Растлителя Овец и Ночного Вопилу или Завывалу как тебя прозвали шуты с площади. Давай, Зверь, покажи что умеешь. Не зря же я судя спешил.

— Уйди с моей дороги! — прошипел Ярр так угрожающе, как только смог. Едва смог взять себя в руки. Угрожающе поднял копьё.

— Что? Ты хочешь затыкать меня этой зубочисткой?.. — удивился Секой, и даже опустил меч, снова уперев его в землю. — Мне что… дать тебе три попытки? Ты настолько в себя не веришь, демон? Хм… Кажется, Роймата тебя перехвалил. Или это я переоценивал Роймату?

Ярр стиснул копьё, но уже не в страхе, а в каком-то новом чувстве, поднявшимся изнутри. Желании доказать, что этот громила не прав. И на этот раз голос внутри был даже не один, это чувство поднялось сразу в нескольких ипостасях. Оно принадлежало не Ежву, а воинам, которых он поглотил ранее.

Ярр опустил копьё, принял низкую стойку, шагнул вперёд, тут же рванул копьё вверх, подтянул под себя ногу, так что они столкнулись пятками, прокрутился вокруг своей оси и вложил в дар всю силу.

Копьё переломилось о кирасу рыцаря, лишь прочертив по ней едва видимую борозду.

— Такой бы удар мог прошить насквозь лошадь, — рыцарь присвистнул, но даже не покачнулся. — Не классическая школа, но я видел нечто подобное у восточных наёмников-копьеносцев. Да и силы тебе не занимать. Неплохо… но неплохо для человека, демон. Для демона это было очень и очень позорно. Мои латы сделаны из лианта. Двенадцать хранителей Тайн умерло или сошло с ума, чтобы колдовством выковать их, потому что никто так и не узнал тайну, как плавить и ковать эту руду без помощи сверхъестественной силы. Я надел их, потому что рассчитывал на поединок с безудержным могущественным демоном, который уже смог уничтожить несколько армий. Я думал, что это единственный шанс спасти мою жалкую шкуру от неудержимой, инфернальной мощи зловещего посланника Пекла. Прости, но если я начну снимать их, прямо здесь без помощи слуг, мы оба умрём от старости, слишком уж они тяжёлые и слишком много там ремней.

— Пошёл ты, — прошипёл Ярр и освободил из ножен саблю.

— Ты серьёзно? — смутился рыцарь и показал Ярр неприличный жест. — Ты что, слопал по пути мастера кривых мечей, и так проникся сабельным боем в отчаянном поединке, что хочешь попробовать заскандалить ей мне в смотровые щели? Что вообще происходит, приятель? Тебя что, кто-то ударил по голове?

Сабля засвистела вокруг Ярра, описывая круги и восьмерки, он пригнулся к земле и выпрыгнул вперёд, метя в шею, но тут же поменяв направление удара в лицо, чуть видневшееся через треугольную щель.

— Я бы предпочёл сразу перейти к твоим демонским и по-настоящему опасным штукам, — ладонь рыцаря просто закрыла лицо, и сабля отскочила от неё, предательски заскулив и получив зазубрину. — Ну знаешь, трехметровые когти и зубы, шипастый хвост длиной с целый обоз, плевки кислотой, изрыгание пламени, весь арсенал чернейшей магии и магии Пекла. Это больше похоже на издевательство. Давай показывай, как ты напугал Роймату до визга, что ему пришлось бежать свергая жирными пятками. Ты что, не воспринял меня всерьёз? Или… это всё что… шутка такая? Роймата опустился до такого розыгрыша и решил меня таким образом опозорить? Это всё спектакль? Ему что, настолько стало скучно в этой экспедиции?

На последних словах тон рыцаря немного замедлился и помрачнел. Меч его взвился от земли и по дуге обрушился на Ярра. Он пригнулся, ожидая чего-то вроде этого и собираясь снова прыгнуть вверх и нанести удар, пока рыцарь проворачивается по инерции вокруг своей оси.

Но этого не произошло. Гигантский меч в его руках был словно палочкой, он легко остановил его ещё напротив Ярра, перевернул лезвием вниз и ударил плашмя.

— Ну, хотя бы ты можешь уворачиваться, когда я работаю в полсилы. Сойдёт за тренировку. Со мной боятся стоять в спаррингах. А у тебя хотя бы нет выбора. Роймате придётся ответить за такое оскорбление. Кто ты? Какой-то из его забавных экспериментов? Маленький чёртик-сирота, которого он как котёнка выращивал и поил молочком?

Отскочивший от удара на значительное расстояние Ярр, невольно оглянулся назад. Рыцарь тут же дёрнулся вперёд, но Ярр не отпрыгнул, а лишь остановился. Секой рассмеялся и рассёк мечом воздух.

— Думаешь бежать, да? Думаешь, это путешествие больше не такое весёлое и сейчас может подойти к концу? Ты быстрый и ловкий. Увернёшься, когда я метну тебе в спину меч, даже если он будет вращаться в полёте как мельница. Вот только ты не можешь бежать, да? Ты всё таки демон, а не игрушка Ройматы. Заклятье связывает тебя не только с жизнью, но и с целью на этой стороне, которую ты игнорировать не можешь?

Ярр стиснул зубы и начал отступать спиной вперёд, но глупая тропа теперь сама встречала его сопротивлением!

— Вот уж не знаю, демон, что хуже, — рыцарь забросил меч плечи, согнул колени, широко расставил ноги и стал вращаться, разминаясь. — я или три сотни рыцарей, ждущие тебя на главной дороге. Ты уже убивал рыцарей, да, но не после того, как Роймата подготовил их к битве конкретно с тобой, выдал им инструкции, оружие, защиту и понимание, как убить такого как ты. Они подготовили для тебя не мало ловушек и уловок. А ты что… думал, просто распотрошишь пару крестьян по дороге? Есть вещи и могучие тебя в этом мире. Мне вот только интересно, как так вышло, что тебя заинтересовало то же самое место, что заинтересовало и Императора.

Ярр отчаянно думал и не мог понять. Раньше он мог возвращаться назад и преодолевать препятствия. Очередной подарок от матери? И где она сейчас? Он был бы не против, если бы она на этот раз взяла контроль и решила проблему.

— Не молчи. Ты можешь мне сказать. Я последний человек, последняя живая душа, с который ты разговариваешь. Дальше будут только мрак, холод, одиночество и пустота. Да ты не ослышался. «Брайтар» отправит тебя в Навь, а не в Пекло. Он разрушает все связи. Там ты медленно иссохнешся и превратишься в пыль. Таков будет твой конец. Зарийцы послали тебя, чтобы ты усложнил нам задачу? Что они планируют? Ты должен был захватить столицу и открыть там портал в мир демонов? Чтобы нам пришлось устранять последствия, а то и вовсе отступить. Но ты не успел, хоть и шёл куда быстрее их армии.

— Нет. Я… я… я иду туда по другой причине, — прохрипел Ярр. — Пропусти меня!

— Ты всё больше разочаровываешь, демон. Противостояние с зарийцами, их пощёчина мне и Императору, эта грязная и рискованная уловка, была бы хотя бы поэтична… Только не говори мне, что ты орудие чьей-то мести, проклятия или вообще какой-то глупый природный дух, для восстановления якобы природного равновесия.

— У меня нет выбора!

— Какая же это дерьмовая история, — Секой расстроено покачал головой. — Я чувствую себя грязным и мне нужно принять ванну. Нужно скорее убить тебя и забыть об этом промахе.

Ярр прыгнул первым, использую силу что не давала ему отступить, как пружину. Он вспомнил о том, что может бежать действительно быстро и что этот страшный человек вряд ли сможет его догнать. Секой ожидал атаки, снова прикрыл забрала, а заодно и обзор. Ярр ловкой вскочил на его плечи, перекувыркнулся и почти коснулся земли, но что-то вдруг легко ударило его в затылок.

Он зарылся в дорогу лицом, тут же перекувыркнулся и инстинктивно поднял саблю. Юбка Секоя прозвенела кольчужными кольцами, она до последнего скрывала его тяжелый ботинок, который неожиданно быстро врезался в грудь Ярра и откинул его на спину. Меч просвистел на головой Секоя и косой обрушился на Ярра. Тот лишь успел выставить саблю, но «Разрушающий Цепи» прошёл её насквозь, словно она была сделана из бумаги.

Доспехи не уберегли Ярра, лезвие распороло ему живот, разворотило рёбра и чиркнула по позвоночнику. Одним движеньем Ярр сбросил перчатки, вырвался вверх и со всей силы ударил когтями Секою в живот.

Тут же бронированный кулак ударил его в лицо, смял челюсть, выбил зубы и отбросил назад.

— Да! — закричал рыцарь, из четырех отверстий на его животе показались капельки крови. — Да! Можешь же, когда хочешь. Собирай колдовство на своих когтях, пропитай их тьмой и скверной, всей своей чёрной горящей ненавистью к нашему роду, всей своей жаждой крови, и эти доспехи падут под твоей силой, демон! Сразимся же в полную силу! Берегись!

Меч описал широкую дугу, вырвался из-за спины Секоя и поднял ворох пыли из земли, куда ударил. Ярр отскочил, припал на чётвереньки, увидёл чёрную пелену у себя на глазах, услышал свой нечеловеческий вой вырывающийся из пасти и бросился вперёд.

Лезвие «Разрушителя Цепей» неслось на встречу, и Ярру пришлось прервать атаку и изогнуться, чтобы избежать его. Едва успел. На мгновение, на его матовой, синеватой и слегка волнистой поверхности он увидел нестираемую кровь своего собрата и почувствовал тень его мысли.

«Беги».

Ярр отскочил ещё раз, чтобы очередной удар его не достал, но вдруг потерял равновесия и перекатился назад. В его груди торчали три тяжёлых метательных ножа, Ярр даже неувидел, как противник метнул их.

— Они отравлены, — раздался спокойный голос из-под шлема. — Ядом, который страшен и для таких как ты. Ты слишком много уворачиваешься. Но теперь у тебя меньше времени и меньше поводов бежать. Лекарство в склянке у меня на поясе. Только оно спасёт тебя. «Брайтар» уже коснулся тебя и сделал своё дело. Теперь твой черёд. Вонзи в меня свои когти, демон. Разгрызи мою плоть. Пожри мою душу. Давай же! Атакуй!

Ужас человека и звериная ярость перемещались в нём. Он даже не понял как сорвался с места, перекувыркнулся в воздухе и вогнал когти в грудь противника со всей своей чудовищной силой.

— А… а… — голос Секоя сделался хриплым, а дыхание судорожным. — К… к… какой… удар… прямо… в сердце…

Между пальцев Ярра сочилась кровь. Его рука дрожала и сам он дрожал.

— Жаль только… — драматично прошептал Секой. — Сердце у меня не там.

Тело рыцаря снова стало напряженным. Бронированная перчатка стиснула горло Ярра, так что его кости под кожей захрустели. Вторая бронированная перчатка обвила его бицепс и потянула от себя, извлекая руку Ярра из раны.

— Какой удар! — донеслось из шлема пока они боролись. — Я уверен, что ты прервал таким ударом далеко не одну жизнь. Но неужели ты подумал, что мы, имперцы, идиоты и пошлём драться с демоном обычного человека?

Как не упирался Ярр, Секой освободил его руку из своего тела. И тут же притянул Ярра назад, снеся ему остатки лица выпирающим краем шлема. Невероятная сила для человека.

— Мне не нужен меч чтобы убить тебя, демон. Тебе не следует недооценивать наш род.

Голова Секоя ещё несколько раз обрушилась на промятый череп Ярра, рыцарь задрал его безвольное тело над головой, и опустил вниз надевая его на свои усеянные шипами плечи, и сжимая в медвежьих объятьях.

Ярр всхлипнул и почувствовал как ещё больше его костей ломается и трещит. Тело Ярра приподнялось над шипами, снова вытянулось на руках рыцаря и раскрученное, ослабшее и запушенное в воздух, тяжело ударилось о дерево. Рыцарь тут же настиг его, и обрушил ему на голову тяжёлые кулаки и сапоги, собираясь сделать его частью грунта.

Из последних сил, под градом ударов, ничего не видя, Ярр пополз.

— Куда же ты? Неужели могучий посланник темноты боится ударов хрупкого кулака? Неужели обычный латный сапог на его горле тяжёл и неподъёмен? Мне дать тебе прийти в себя? Вставай и дерись со мной, демон. Докажи, что селяне не зря бояться вас, чудищ! Докажи, что в ночи обитает настоящий страх, с которым я должен считать!

Ярр лишь хрипел и полз прочь. Удары по нему становились всё реже и реже. И наконец остановились.

— Какое жестокое разочарование. Ну и чёрт с тобой! Я дал тебе достаточно шансов. Сейчас погоди, приятель, вернусь и закончу твои страдания.

Тяжёлые шаги удалились. Секой пошёл искать меч. А Ярр в эту секунду как никогда понял, что не хочет умирать. Его переломанные руки не могли хвататься за землю, переломанные ноги не могли отталкиваться от неё, он видел лишь одним целым глазом, из-под груды деформированной материи, что служила ему головой. И уж точно он бы не смог встать.

Из боли и шума он выделил до сих пор неприятный ему звук. Звук текущей воды. В нескольких метрах возле него тёк ручей. Он бежал до небольшой речушки, та входила в реку побольше и наконец они заканчивались в море. Но куда интереснее было то, откуда он происходил. С горы, что располагалась рядом с его целью. Он проходил большой путь, по скалам, холмам, покатистым дорогам и под землей.

Под землёй.

Прямо перед Ярром зияла дыра, которую ручей размыл вокруг себя. Дыра, в которую Ярр бы смог поместиться. Тем более в той форме, которую ему придал Кровопийца. Как мог Ярр пополз вперёд, и услышал у себя за спиной тяжёлые шаги.

— А вот и я! Только доспехи мне попортил и настроение. Ну а что с вас, демонов, взять? Дурное семя. Наше знакомство подошло к концу. Ты, кстати, так и не представился, но мне оно и не надо, я предпочту забыть этот день. Так, стоп. А куда ты делся? Эй! Чёрт тебя дери!

Ярр был уже внутри, он цеплялся сломанными пальцами за стенки дыры и проталкивал себя внутрь.

— Серьёзно? — взревел за спиной рыцарь. — Ты будешь от меня прятаться?

Судя по звуку, меч разрубил дерево, затем ещё одно, рассекал ветки, траву и землю.

— Давай! Беги, трус! — услышал Ярр далеко за спиной. — Я знаю, куда ты идешь! И буду ждать тебя там! У тебя больше не будет ни одного шанса! Я убью тебя! Ты слышишь, червь?! Ты уже мёртв! Я почувствовал вкус твоей крови! И теперь я никогда не отстану!

* * *
Вокруг было слишком темно даже для него. Продираясь сквозь сырую землю, Ярр и правда почувствовал себя жалким, склизким червём. Путь казался бесконечным, он бы потерялся и потерял надежду в этой темноте, если бы не его чувство тропы. Он точно знал где его цель, и что направление ручья вполне её соответствует. Только боялся упасть куда-то в подземную реку и утонуть. Смерть от воды всё ещё была непривычной и неприятной. Слишком…

И он провалился.

Только не под воду, а глубоко-глубоко вниз. Он падал так долго, что успел расслабиться и принять мысль о том, что разобьется. Но упал о пологий склон, проскользил по нему и ещё долго катился, ещё больше разбивая руки и голову о камни.

Но не умер.

Долгое время он лежал в абсолютной темноте, на холодном и гладком камне, моля о том, чтобы боль прекратилась или чтоб уже всему этому настал конец. Но смерть всё не приходила.

Вокруг стояла оглушающая тишина. В ней он начал слышать стук своего сердца, редкий, болезненный и надрывный, прерывающийся от хрипов его дыхания. Вскоре к ним прибавилась нечто новой. Хруст, исходящий изнутри. Этот звук поначалу испугал его, но потом он решил, что это его переломанные кости скрипят друг об друга от того, что его грудь всё ещё подымается.

А потом пальцы его левой руки вдруг тоже захрустели, вытянулись и стали чуть больше походить на руку до встречи с гигантом. Его кости срастались и сами возвращались на место. Он исцелялся. Ему вовсе не надо было умирать каждый раз, чтобы продвигаться вперёд.

Он решил не торопиться. Замер. Не шевелился. И сам не заметил как провалился в сон.

* * *
Через день или два, сколько прошло времени ему было неясно, он смог подняться на ноги и немного размялся. Пришлось избавиться от остатков доспехов и снять испорченную обувь. Тело его ещё побаливало, но в целом он почувствовал себя вполне сносно и даже немного воспрял духом.

Пол под его ногами был необычайной ровным, несмотря на слой пыли и вездесущие камни. Словно его вырубили в ручную и шлифовали.

Его глаза не были настолько приспособлены к темноте, он различал лишь силуэты прямо под ногами и никаких стен или потолка. Выставив перед собой руки, Ярр пошёл вперёд. Очень долго он не мог нащупать никакой преграды, что его даже пугало, ведь пещера же не могла оказаться бесконечной.

Наконец его руки столкнулись с чем-то материальным. Снова идеальной ровный и холодный камень. Рукотворный…

Он упёрся в стену и пошёл по ней, придерживаясь рукой. Звуки его шагов и удары маленьких камешков, отскакивающих от его ног, вели себя очень странно, расходились вокруг сплошной мутноватой волной и затихали не встречаясь ни с какими препятствиями. Какой же этот грот огромный.

Вдруг посреди мешанины из звуков он услышал что-то ещё. Отчетливый «щёлк» под ногой. И тут же отпрыгнул, памятуя о коварных ловушках возле замка в Валашке. Что-то просвистело мимо его головы и звонко ударило туда, где он был мгновенье назад.

«Что это за место, Ежв?»

«Насколько оно древнее, Ежв?»

«Впереди опасно, но ведь даже если бы у нас был другой путь, мы бы всё равно пошли вперёд, Ежв?»

Ярр снова пошёл вперёд, на этот раз сосредоточенно, контролируя каждое своё движение, каждый свой шаг, и внимательно ощупывая стопой землю. Это сильно замедлило его, он потерялся во времени ещё больше и просто сосредоточился на продвижении вперёд и поиске выхода. Стена под его рукой практически не избиралась, как и пол была сделана бесшовно, что ещё больше вызывало в Ярре чувства удивления. Ни Ежв, никто из хранителей Тайн, что были внутри Ярра не видели ничего подобного.

Под ногой снова треснуло. Ярр, словно натянутый лук, был готов к этому и тут же отпрыгнул. Ничего больше не произошло, никакие снаряды не полетели в него, никакие механизмы не раскрыли свои пасти, чтобы сковать или утащить его в темноту. Треск отличался. Он был не механическим. Ярр узнал этот звук. Трещала кость, на которую он наступил.

Осторожно ступая, Ярр снова подошёл к стене и под его ногами снова хрустнуло. Ступня ушла вниз и застряла, он наступил в чью-то грудную клетку, проломив рёбра. Легко освободился — кости были слишком старыми и рассыпались в прах. Под ногой снова хрустнуло. Снова. И снова.

Гладкий пол застилали тела. Буквально горы тел, сложенных у стены и дальше, уходя на непонятное расстояние в темноту. Сотни, может тысячи людей были убиты здесь или принесены сюда после смерти. И чем дальше шёл Ярр тем слой костей становился всё выше. Он всё сильнее опирался на стену, сгорбился, потому что теперь приходилось карабкаться.

И вдруг стена кончилась.

Ярр не удержался и упал в ту сторону, где должна была быть опора. Запутался в костях, разметал их и они пришли в движение. С хрустом обрушились ему на голову, словно лавина, почти погребли.

Какую-то часть его это даже напугало, но сам он лишь усмехнулся и легко выбрался из-под завала.

Здесь было светлее, но Ярр так и не понял, где располагается источник света. Костей под его ногами было действительно много и среди них были кости, которые не могли принадлежать людям. Слишком большие. Полусгнившие доспехи, шлемы, оружие. Воины, погибшие в ожесточённом бою.

«Когда-то давно здесь было сражение, Ежв? Похоже, они использовали боевых лифантов, судя по размеру костей. Невероятно. Ты даже и не слышал о том, что здесь когда-то была империя, способная на такое».

Проход, куда провалился Ярр был очень широким. Река костей словно застыла в нём и продолжалась далеко в глубину. Оттуда чем-то веяло, сильным и древним, значительно более серьёзным, чем идол, в которого он упёрся по пути сюда.

«Любопытно тебе, Ежв?»

Ярр даже сделал шаг вперёд, поддавшись чувствам, снова утонув в костях по колено, но вдруг понял — проход ведёт в другую сторону. Не туда, куда он идёт, не туда, куда ему нужно. Его лоб словно ударился о стену.

«В другой раз, Ежв».

Ярр вздохнул, развернулся и стал выбираться назад. Основная масса костей была сконцентрирована у входа, но Ярр ещё долго слышал хруст костей под ногами и старался не терять бдительность, на случай если он наткнётся на новые ловушки. Стена вдруг изогнулась в сторону прохода и Ярр продолжил путь в нужном направлении уже без опоры.

Пол всё так же был гладким, костей попадалось всё меньше и меньше, звуки размывались всё больше. Пока вдруг скомканную тишину не разорвал яркий перезвон. Ярр снова отпрыгнул в сторону, но это была не ловушка. Он пнул нечто, что не было куском кости, ткани или доспехом.

Он прошёл вперёд, достиг источника шума, нагнулся и взял в руку.

Ежв никогда не видел ничего подобного. Острые, чёрно-красные грани складывались в непонятный рисунок, не похожий ни на один драгоценный камень, созданный природой или талантливым ювелиром. Он пульсировал, словно бьющееся сердце и на каждый так расцветал едва видимым тёмно-алым светом.

Светом, таящим внутри себя столько Тайн…

Глава 20 Горан

— Вставай, князь! Воины у стен! — прокричал слуга, ворвавшийся в покои.

Сон сняло как рукой. Горан вскочил с постели, скривился от холодного пола, кинул взгляд на давно догоревшие в очаге угли, натянул сапоги, сорвал со стены полуржавую палицу, стиснул её подмышкой, наспех заправил лёгкую рубаху в портки.

— Вот и всё, — произнёс он и посмотрел на свою телохранительницу, оставшуюся охранять его сон.

Губы её были синюшными от совсем уж не летних холода и ветров, что продували наполовину недостроенный острог. Глаза были усталыми, но в них ещё была сила и решимость, которые он так полюбил. Она кивнула ему, положила руки на рукояти своих клинков и встала ему за спину, готовая ко всему.

Они миновали двор, на зов уже сбежались остальные обитатели замка и его охранницы. Поднялись по покосившейся лестнице и, опасаясь стрелы, Горан слегка выглянул из-за бойницы.

— За мной пришли? — крикнул князь разношёрстой вооружённой толпе, распрямился и взвалил палицу на плечо, как делал его отец, когда был ещё в ясном уме.

— За тобой князь! — крикнули ему в ответ.

Горан обернулся назад. На семерых своих воительниц, на тройку беглецов, что бежали с ним с Поморска, и на десяток слуг, что служили в остроге или пришли сюда с округи, в поисках защиты. Их едва ли хватит, чтобы закрыть одну стену из четырёх. За стеной же стояло человек двести, пускай и вооруженных, чем попало. По крайней мере, это был не отряд имперских карателей, дисциплинированных и обученных.

Пока Горан обдумывал проклятья и угрозы, что может быть, выиграют им ещё несколько минут или часов жизни, толпа нахлынула вперёд.

— Ты или это князь? — крикнули из толпы.

— Самозванец! — крикнул кто-то ещё.

— Нет же! Это наш князь! — одёрнул их ещё кто-то.

— Видал я его на базаре в столице! Он это! — толпа вдруг заспорила, не давая ему ответить.

— Шапку свою съём, он это!

— Да нет же! Самозванец!

— Ряженый!

— Смутьян!

— Не наш это князь!

— Наш бы не сидел с девками, пока убивают нас!

— Наш бы только с девками бы и сидел! Это батька его суровый был, а наш молокосос ещё!

— Эти девки бы никому другому не дали! Его это девки восточные. Все знают!

— Тихо! — могучий бас перекричал всех.

Крепкий мужик с сединой в бороде и длинных волосах, одетый в потрёпанный плащ поверх расшитого камзола, буквально распихал локтями толпу, создав вокруг себя круг. Он привлёк внимание, и воцарилась тишина.


— Стал бы самозванец в глуши прятаться?

Толпа не ответила, лишь перешёптывалась и отхлынула от стен.

— Вы смутьянов уже видали, братья! Они к вам сами домой приходят по осени. Сказки рассказывают, что часть урожая надо им сбагрить, да подешевше. Или на масла для ламп поменять просют, потому что зима якобы самая тёмная ожидается и лбы порасшибаем все по темноте, да на лучинах разоримся. Указы показывают, которые вы по неграмотности прочитать не можете. А если и можете, то там такая белиберда написана, что она вас с панталыку сбивает. Землю им просто так отдаёте, а они этими бумагами потом как щитами прикрываются, да плюют в вас. Смутьяны… они как бесы во плоти. Лгут и речами красивыми зазывают, а ты потом с голой жопой остаёшься на морозе стоять. А этот князь звал кого?

— Ну… нёт… — ответили ему неуверенно. — Мы его тута первый раз видим.

— Да как первый? — закричали из толпы. — Бывало заезжал тут охотиться и пить. Знаю я его!

— Да не он это! — снова крикнули.

— Ну, а чего этот тогда расселся тут? — раздалось со злобой и в бойницу ударил небольшой камень. Горан постарался не моргнуть.

— А ты бы не забился, как пёс раны зализывать, если бы у тебя отобрали всё? — одернул кричащего могучий старик.

— Так это князь или пёс? — рассмеялся кто-то из задних рядов.

— Любой князь ещё и человек живой в придачу. Срёт и кровью истекает!

— Ага! Трон-то весь и засрал, чтоб кровью не истечь!

— Тихо! — снова крикнул старик и повернулся к князю. — Держи ответ! Ты наш князь или нет?

— Ваш, — Горан стыдливо опустил голову. — Горан я. Горан Вечный, сын Вацлава Триединого. Князь Тридании.

— А кто ж на троне-то тогда? По што ты столицу оставил?

— Демон, — вздохнул князь. — Не смог я совладать с иноземцами, колдовством они победили.

— А чего ж не прогнал их, батька?

— Я пытался. Вырезать их всех хотел, да головы назад морем отправить. Показать, что мы тут не лыком шиты и нам тут порядков заморских не надо. Но проиграл. Тут вы правы, что вините меня. Скверный из меня князь вышел. Простите.

— Ты нам скажи, князь, но только правду! Все беды к нам из-за тебя пришли? За то, что отцеубийца на трон сел? Поэтому нас прокляли? Ты чудище на нас навлёк? И беды из-за моря?

— Что?! — зарычал Горан побелев от злобы и зарыскал глазами, ища кричащего. — Мой отец жив! Если… если только не убили его имперцы треклятые. Но… больна у него душа. Не мог он княжить более. Пропала у него сила княжить. Я не хотел на трон садиться! Тяжела ноша! Но не мог купцам власть отдать! Хуже бы было нам.

Толпа снова заспорила, то оправдывая князя, то крича ему новые обвинения и оскорбления, и долго не замолкала.

— Так может, это потому что отец твой, Черногор, силой власть взял и Яриона с семьёй сжёг? Что скажешь? — раздалось когда все затихли и договорились.

— Мой отец только ведьму-людоедку сжёг и предателей, что в спину хотели ударить! — со злобой держал ответ князь. — Детей он когда трогал? Ваши отцы знали его! Он был защитником и батькой всем! Все своры и конфликты уладил, всё при нём соседями стали! Голову бы положил за вас, не задумался бы! Землю своими руками пахал, плуг на спине тащил, когда коня не было. Всем делился! Ничего не жалел. Убил бы он детей? Да ещё так подло?! Хотел бы власть взять, вызвал бы Яриона на поединок, как закон бинордов велит, которой он чтил больше Всематери! А Ярион, как я слышал, не отказал бы ему. Тоже мужиком был!

Толпа снова пришла в движение и стала спорить, могучий старик снова заставил её замолчать:

— Руку дам свою прямо сейчас отсечь, если вру. Знал я Вацлава в годы его лучшие. Он жесток был… дик, как кабан лесной. Но нутром он был с Севера. Прост и надёжен, как топор. Не мог он интриги чинить. Честь у него была воинская и честь защитника земли. Не чинил он козни против Яриона, потому что не было в нём зла такого. Взял силой власть, потому что сильнее его никого не было, а слабому правителю нельзя власть давать. Таков закон Севера.

— Здесь вам не Север!

— Не Север, — согласился старик, учтиво склоняя голову. — Мы тут гости, можно сказать. Будь здесь Север, тут бы мужчин не осталось. Да и баб тоже. Все бы взяли оружие, да пошли с князем столицу выручать от вражины. Или бы ещё на битве с чудищем все полегли.

— Мы тоже не из тряпочек сшиты! — злобно ответили ему.

— Не ссорьтесь, — оборвал их Горан. — Не важно откуда деды и отцы пришли. Всё давно смешалось. Во мне столько Узорицы, сколько в вас Севера. Мы все дети одной земли. Мы все братья. У нас одна кровь.

— Вот! — закричали. — Вот вижу! Князь стоит. Так князь и должен говорить.

— Да!

— Одна кровь!

— Одна!

Старик снова прервал толпу, хотя крики и стали куда более располагающими, и обратился к своему владыке:

— Чума прошла по нашим землям и опустошила их. С тех пор как прапрадеды наши приняли Всематерь и сожгли последнего своего конунга, жаждущего крови, войны мы не знали. Мы выросли сытыми и долю тяжёлую позабыли. Не убивали брата и кровью брата не орошали землю. Не от кого было защищать землю. Так было… но теперь время мира кончилось. Нам нужно защищаться. Вставай же князь, множество воинов пришли под твои знамёна.

— Нет, дорогие вы мои, — князь опустил голову и развёл руками. — Не можно туда идти. Иноземцев слишком много. Перебьют нас. Сколько нас? Двести?

— Немало нас, князь, — крикнул ему уверенный голос. — Только собираться мы начали и сюда пришли врагов выбить из крепости, чтоб они в тылу не остались. Больше нас. Две тыщи наберём вот-вот. Мало, кто в стороне останется! Будут с нами считаться. Ты с нами, князь? Или из тряпок сделан? Нового нам выбрать? Держи ответ!

* * *
Ближе к вечеру толпа успокоилась и разбрелась по округе, в поисках еды и места для ночлега на пепелище. И ожидая решения князя, который так и не смог ничего из себя выдавить.

Горан сидел на своей постели и смотрел, то на подрагивающую от сквозняка свечу, то в разбитое окно и кусочек хмурого неба, с которого присыпал снежок, для которого было ещё слишком рано, то на резные рисунки, покрывавшие почти все скудные предметы мебели в его «покоях».

Почти везде резьба была кривой и местами даже комичной. Горан знал, что местные мастера очень старались и выполнили свою работу от души. Но эта работа ни шла ни в какое сравнение с тем, что он видел на артефактах бинордов, что ему иногда удавалось выкупить у морских торговцев или с тем, что было описано в книгах.

Его народ измельчал. Из великанов и неотступных воинов с ледяных морей, когда-то захвативших пол Узорицы просто ради спора и заткнувших за пояс не одну «великую» империю, они превратились в бедных селян и рыбаков, что коротают свой век на никому больше не нужной земле с подветренного края.

А ему, преждевременно назвавшему себя Вечным, стоило бы поменять имя на Летний. Ведь столько длилась его княжение.

Нет.

Он вспомнил тяжёлый взгляд отца, когда тот разочаровывался в сыне и тяжёлую его руку, которую он часто применял как часть образовательного процесса. Его отец был широк в плечах и так силён, что мог забороть коня. Не было ему равных, ни разу он не проигрывал ни схватку чести, ни ратный бой. Даже те, кто никогда не видел, как он вращает свой топор и рубит им людей, даже те, кто никогда не слышали ни о нём, ни о его деяниях, опускали голову, не в силах выдержать его тяжёлый взгляд.

Кроме Горана. Даже будучи виноватым, а по детству он бывал виноватым часто, даже после таких тяжёлых оплеух, он не опускал голову и смотрел прямо ему в глаза.

Горан, пускай и не стоял на склоне Чёрной Горы, один к двадцати, без шансов на успех, пускай он не взял Поморск и Донск, пускай не гонял разбойников и пиратов по всему триданскому Сапогу. Но он точно не был сделан из тряпок. Духа у него было столько же сколько и у отца.

Просто у него никогда не было возможности этого выяснить. Сейчас ему страшно и волнительно. Чтобы не сделал сегодня и чуть погодя — он бессилен и проиграет. В таких обстоятельствах хорошо бы уехать подальше, да начать с нового листа и с новым именем. Так бы ему советовал Мракой.

Не было никакого шанса на успех.

Так же как не было на Чёрной Горе…

Так же как и не было шансов у деревенского старосты стать князем и объединить под своими знамёнами столько земли.

Отец рассказывал ему, что чёрные нары, шепчущие добрым людям слова сомнений пошли от Чернобога.

После того, как мир был сформирован Законами, подчинён Силами и заселён Богами и их творениями, пришёл Чернобог. Пришёл один и после всех.

Известно, что первым кто его встретил был Сварг, бог-кузнец и самый любимый друг Аракса, бога войны. Сварг удивился чёрной коже и внешности пришельца, лишь слегка похожего на людей, и спросил его: откуда он, зачём пришёл и где источники его силы.

Князь Лжи не ответил Сваргу. Столько в нём было зла, что он сразу же начал сеять смуту. Он обвинил Дагту, жену Сварга, в том, что она изменила Сваргу с Араксом. Сильна была любовь Сварга и так же сильна оказалась в нём ревность. Взял он свой молот, выследил Аракса и обрушил ему на голову. Аракс успел выхватить свой топор и меч, отразил атаку, выдержал бой и смог забороть друга, в надежде, что тот образумится.

Сварг кричал и вырывался, сыпал проклятьями, да так сильно, что после его проклятий не осталось ни одного меча, который бы не сломался в битве, какой бы кузнец его не выковал для война. Аракс умолял его, пытался объясниться, но Сварг успокоился сам лишь потому, что вдруг понял — Аракс, бог войны и сражений, не пытается убить его в ответ, отказался от схватки и говорит… Говорит, а не сражается!

Ярость помирившихся Сварга и Аракса обрушилась на нового врага. Никогда прежде бог не пытался убить другого бога. Чернобог выстоял в схватке с ними обоими, поплатившись немалым количеством чёрной крови. Их бой длился так долго, что они успели устать и остыть, не добившись серьёзных результатов. Так и разошлись.

И потом пожалели о том, что не довели дело до конца. Чернобог не успокоился. Везде, где он появлялся, он распространял свою скверну и желчь, стравливая богов между собой, заставляя их сражаться и проливать кровь друг друга.

Но в Правь смерть не царствует. Ни один бог так и не смог убить другого. Так же и нельзя было убить Чернобога.

Собрался совет. Боги решили, что Чернобог не один из них и не может жить в Прави. Обманом, но не силой они заставили Чернобога уйти в мир смертных, обрести смертное тело, которое с трудом, но смогли убить. Они обрекли Чернобога на заточении в Нави, Обители Теней, Перекрёстке Миров, где он и сгинул во мраке и холоде.

Но прежде, чем это случилось Чернобог успел проклясть самых любимый детей богов. Из его чёрной крови родилось бесчисленное количество чёрных нар, которые перессорили между собой людей, разделили их на народы, спутали их мысли и языки, заставили предавать и ненавидеть друг друга. И теперь изводили любого человека, до которого могли добраться.

Князь стиснул зубы, силой прочертил охранный знак на груди и сплюнул, отгоняя нечистую.



* * *
— У Вас гостья, княже… — пробормотал слуга и оставил дверь приоткрытой, даже не спрашивая пустить ли её.

Горан и его телохранительница переглянулись, её руки легли на рукояти клинков. В дверь вошла нетвёрдой походкой прошла женщина невысокого роста и непонятного возраста, крепкая, но худая, с чёрными волосами и седыми прядями, с измождённым лицом.

— А ты… — удивлённо протянул князь.

— А я как собака в любую щель протиснусь, — оборвала его гостья. — В этом остроге стока дырок осталось, что будь я против тебя, ты бы уже мёртв был. Вино-то есть у тебя?

Князь ещё несколько раз переглянулся с телохранительницей, руки которой побелели от тона гостьи и негодования, но князь лишь отрицательно покачал ей головой. Гостья не была настроена враждебно.

— Зильда я, мы встречались, когда ты ещё был князем и собирался воевать с чудищем.

Горан усмехнулся горько, но не растеряв юмор — разбойница была права. Какой он теперь князь без княжества? Он достал из под кровати здоровую и пыльную бутылку со старым и креплёным вином, к которой хотел притронуться сегодня, но не смог. Из-за мыслей в своей голове.

— Во-о-от это дело! — пободревшим голосом протянула Зильда.

Выхватила у него бутылку из рук, сверкнула глазами на телохранительницу, вырывала зубами пробку и щедро налила себе в один из пыльных и давно не мытых кубков. Сделала пару глотков, довольно хрюкнула и раскинулась в кресле.

— А ты смелая баба, — вырвалась у Горана, охранница сверкнула на него ревностным взглядом за эту реплику, демонстративно поднялась с постели и вышла за дверь.

— Есть такое, — заметила Зильда. — Ты тут случайно вонючего камыса усатого не видал? Бледного как смерть?

— Не видал.

— Эх, жалко. Будем надеется, что тоже выбрался. Разделились мы.

— Помнится мне, не поладили вы, — заинтересовался князь, разглядывая разбойницу. — Ты выглядишь по другому. Что случилось?

— Как пить дать, не поладили, да только встретила я потом Зверя твоего, а он похуже камыса будет. Чуть не извёл нас, еле как выбрались. А вот банде моей не так фартануло, — увидев выражение лица князя Зильда тихонько рассмеялась. — А ты уже и позабыл от страха, пентюх лободырый, что людей на смерть послал…

— Зверь… — прошептал князь и заткнулся. В свете нескольких свечей серьёзное лицо Зильды почти напугало его.

— Чёрт меня дери! — Зильда хлопнула себя по коленке, расплескав вино. — А я чего-то решила, что ты хитровумный. Мышишься здесь от Зверя, думаешь что сюда он не полезет, раз тут прошёл уже. А ты оказывается щенок напуганный! И какие я с тобой дела теперь поимею? А?

Князь ничего ей не ответил, ни один мускул на лице его не дрогну, не сжались кулаки. Омертвел он так, что даже дерзость ничего в нём не вызывала.

— Слышь, — Зильда свистнула и от неё пахнуло алкоголем, — ты что, княжество тем заморским выблядкам просрал? Не от Зверя бежал? Ну охренеть теперь…

Они надолго замолчали.

— У Закосого вечно всё из рук валилось, — Зильда одним глотком осушила остатки вина и налила себе ещё. — Не пришей к манде рукав, как говориться. На ровном месте такой хаос устроит, что домовым шкодным и не снилось. Ты на него похожий чечас. Только править начал, и в миг дерьмо во все стороны полетело, как с мельницы. Говорят за грехи твои Зверя за тобой послали, чтоб он тебя нашёл и наживую в Пекло утащил на веки вечные. А все кто на его пути станут… ну на меня посмотри, допустим. Была вот недавно баба в самом соку, а теперь старуха и кости ломит. Эт мне повезло ещё. Ребят моих и всех кто на пути вставал, он просто сожрал, будто они какие-то пироги с рыбой только-только из печки. Кости их обсасывал и причмокивал от удовольствия. И никак его не остановить было.

Князь оцепенел и не двигался.

— Не веришь? А посмотри в окно князь. Снег идёт, а не жара, как положено. Валашки твоей нету, сгорела она. Отсюда видно пепелище… Щенок ты. Даже слово сказать против бабе не можешь. Ну молчишь-то чего? Тебя камыс что ли укусил?

— Я… я о другом думал, — выдавил из себя князь.

— О чём, глядь-твою-мать?! О бабах своих загорелых?

— Трон… мой трон… Он…

— Отобрали твои стул злые заморские пудели? — Зильда рассмеялась. — Как игрушку забрали у маленького! Эх был бы у меня леденечек с рынку, я бы тебе его в пасть запихала, чтоб ты скулить перестал. Как вообще можно здесь, что-то отобрать, на чужой земле? Их даже не войско было, так отряд не большой. Просто так им что ли всё отдал? Ух и позорище же ты. И не догадался в свой побег даже золото взять и Зильде помочь! Компенсировать ей затраты за защиту жопы князя! Что мне делать то теперь, пёс? Ой не в ту стень Зильдушка сунулась, ой не в ту…

— Тихо, — прошептал Горан.

— Чудища какие-то лесные, нечисть засраная, вонючие камыс, холода лютые, князья полоумные, дорог ни хрена нету, одни дураки вокруг…

— Заткнись! — прорычал Горан и Зильда замолчала.

— Ну вот, — Зильда кивнула ему и улыбнулась. — Другое дело. Тот князь, который «головый на раз рубит». Узнаю, признаю. Вот с тобой и покумекаем о том, что дальше делать.

Горан встал с постели, грубо вырвал у неё из рук бутылку и налил себе.

— Значит так, князёк, — Зильда легко выдержала взгляд побелевшего от гнева Горана. — Зильдушке нельзя назад к Бремне возвращаться. Ждут тама её люди не добрые, которые планы Зильды на долгую и богатую жизнь не разделяют совершенно. На сервера кумысные я пойти не смогу, там не выживу, слыхала я про те края и про болота тамошние. Путь у меня один только, в порт твой просратый и на корабль подальше отсюдова. Могла бы я, наверное, пробраться на какую шухну, да замышиться поглубже в трюме, да вот без золота там всё равно делать нечего.

— А мне с этого какое дело? — сквозь зубы спросил Горан, нависнув над разбойницей.

— А такое, князь. Я недолго у тебя в гостях пробыла, но времени зря не теряла. Знала же блин, дура, что затея с добычей чудища не выгорит. Был у меня и другой план. Ночью в замок проникнуть по секретному ходу, да сокровищницу твою вскрыть. Ту, что в пятой башне.

Князь не выдержал и рассмеялся. Стиснул губок, раздумывая не проломить ли ему череп наглой разбойнице.

— Нет там никаких сокровищ. И ходов никаких нет. Попытка хорошая, но могла бы чего поумнее придумать.

— Твоих нет, князь, как пить дать, — согласилась Зильда. — А вот прихвостень твой, Сракой, или как там его, за каждую сделку в порту свой процент брал, и так у него стало много богатства, что понадобилась ему и собственная сокровищница. Прямо у тебя под носом и под твоей охраной. Каков плут, да? Ты бы и сам знал, если бы хоть раз по рынку прогулялся и послушал чего люди говорят.

— Брешешь! — Горан задохнулся от возмущения.

— Как только я на рынке появилась и баек наслушалась так сразу ко мне купцы и подлетели. Самой мелкой руки, что Сракоя банда обирала. Дела у них и так не ладились, а аппетиты всё росли у хапуг твои. И решили они свалить с Тридании, да по справедливости золото Сракоевское захватить с собой. И прокопали даже до него проход секретный, от гавани прямо в пятую башню, почти что до конца, в каменную стену упёрлись. Только вот духу у них не хватило, ждали они всё удачного моменту, да трусили по тихой. Пока меня и моих бандитов не увидели, и не решили нас в долю взять. Уговор у них был простенький. Мои бандиты охрану порежут и смуту наведут, они золото вынесут и свалят в закат. Меня с собой возьмут, а вот головорезов моих уже и нет. Я только по этому им сразу и ответ не дала. Решал сначала придумать, как с бандой в закат свалить, а их крайними оставить. И тут всё закрутилося…

Горан залпом осушил кубок, на негнущихся ногах отошёл назад до постели, усёлся на неё и вздохнул.

— А ты думал, — Зильда снова хихикнула, — что ты особенный какой? И при тебе интриг не будет? Эх ты, деревенщина. В больших городах что-то такое каждую ночь происходит, целая игра ведётся и всё поле игроками и пешками заставлено. И хорош в ней тот, кто никогда нос не вешает и всё плохое себе в хорошее превращает. Возьмешь меня с собой и дашь золота — покажу где тоннель. Сможем отрядом войти и ворота сразу же отворить, никакой осады не будет. А там уже дело техники — как я слышала тут больше народа соберётся, чем заморских этих. А кого больше — тот и прав. И то… если их Зверь не покромсает. В любом случае, замок смогём взять, а там дальше и посмотрим. Чуешь, князь?

Князь молчал, уставившись на пламя свечи, колышущееся от сквозняков и отбрасывающее тени на лицо разбойницы.

— Ну ты подумай, князь. До утра. Раз уж ты такой немощный и тебе думать надо. Батька твой, слышала я, не думал, а своё брал. И мне такое близко. Хоть и висела я в пасти у чудища совсем недавно, а до этого ещё раз двести помереть могла, но такая жизнь моя. Мне четыре стены только в гробу видать. Всё остальное время поклялась я полной грудью дышать. Так и помру. С тобой или без тебя.



* * *
Как только солнце коснулось промозглой земли, толпа вновь собралась у стен острога. В этот раз она не осуждала его, не бросалась камнями и не грозилась разорвать его. Под её крики ворота отворились и к толпе вышел князь. Толпа пропустила подальше его от спасительных стен крепости, обступила со всех сторон и молчала, словно на трауре. За ночь число её удвоилось, и в ней он смог разглядеть ещё несколько благих предзнаменований.

Он увидел обожженные лица гренадёров, что послал за чудищем. Отразился на полированных доспехах отряда копейщиков, так глупо стоявших в шеренге, посреди живой и движущийся толпы. Оба отряда были в полном составе и похоже сохранили верность. Отдал им честь и получил салют в ответ.

Горан вёл за собой черногривого коня, одного из своих любимых жеребцов, которого удалось увезти из конюшни и на котором он доехал до Валашки.

Последнего и единственно коня, что у него остался.

Он развернул его к себе мордой, погладил по крупу, прислонился к его лбу, выхватил топор и ещё до того, как жеребец успел испугаться по-настоящему, проломил ему череп, прямо между глаз.

Склонился над его агонизирующим телом на колени, положил рядом топор и освободился от рубашки, оставшись голым по пояс. Вынул нож, полоснул себе по ладони, набрызгал крови на землю и провёл рукой по разбитой голове бездыханного коня.

— Аракс, Князь Войны, — произнёс князь, опустился на колени перед жертвой и очертил на лице красные знаки рун. — Услышь нас. Мы зовём тебя в наши сердца, как в дом, где ждут отца. Очаг разгорается. Ты согреешься у него. Мы накормим тебя тёплой кровью… ни своей, ни чужой, нам для Тебя не жалко. Клинки наши острые, а тела без страха примут раны. Мы, сыны Севера, призываем тебя. Мы, сыны Севера, принесём тебя на далекие земли, что ты не видел. Мы, сыны Севера, не осрамим тебя. И самых достойных ты заберешь себе. Домхайн!

Князь закончил молитву. Толпа смотрела на него со страхом, неодобрением и отвращением. Могучий старик снова растолкал толпу, вышел вперёд, опустился рядом на колени и начертил на лице красный символ.

— Домхайн! — громко сказал он, поднимаясь с колен и зазывая толпу. — Князь не трус! Он поведёт нас в битву. За землю! За отчий дом!

— Домхайн! — крикнул один из потомков северян.

— Домхайн! — крикнул ещё кто-то.

— За землю!

— За кровь!

— За отчий дом!



— Домхайн!

Глава 21 Ярр

Бесконечный зал с костями вдруг закончился.

Он упёрся в стену из скальника, долго искал в ней проход и нашёл — узкий, длинный и извивающийся тоннель, по которому снова пришлось ползти. Иногда он сужался настолько, что Ярр боялся застрять и даже застревал несколько раз, поддавался панике и с криками прорывался вперёд, обдирая об острые камни руки и ноги.

Далеко впереди показалось пятно света. Проход расширился, оборвался, и Ярр смог распрямиться — тоннель привёл его в новый грот.

Он пошёл вперёд, спотыкаясь и утопая в каменной крошке, то и дело карабкаясь, помогая себе руками. Начал скучать по ровному полу. Вместо него под его ногами была каменистая масса, состоящая из обломков скал, кирпичей, гладких и резных плит — руины чего-то, что превышало по размерам всё, что он видел до этого. Иногда ему попадались целые части — углы соединённых между собой стен, пролёты лестниц и даже целые этажи башен. Он взбирался на них, проползал под ними, спускался вниз и всё чаще становился на четвереньки.

Ближе к цели пол немного очистился и снова стал ровным, позволяя обходить завалы. Пятно света вдалеке не выхватывало ничего особенного, лишь небольшую ровную арену, в центре которой оказалось несколько невысоких скал и руины по краям. Свет проникал сквозь дыру на высоте почти что полёта птиц, и лучи его, растекавшиеся по гроту пещеры давали осознать истинные её масштабы и почти не жгли, слишком уж теряли свою силу.

Как же глубоко…

Ярру никак не забраться на такую высоту. Даже если он сможет карабкаться по потолку такое расстояние, даже если найдёт ближайшую стену, чтобы добраться наверх…

Неужели это конец его мучительного пути? Он так и останется здесь, блуждать в бесконечном каменном лабиринте, совсем? Пока не наткнётся на ловушку… И он всё-таки умрёт… силы покинут его и тогда он…

Ярр расстроено покачал головой и уселся на камень. Ему никак не подняться. Вот бы у него были крылья.

Мама…

Это всё её вина. Это её жестокость завела Ярра в эту ловушку. И во все преведущие. От женщины с пыльной дороги, что была жива всего несколько минут, он получил больше тепла, чем от матери за всё время.

За пятном света вдруг вспыхнули два красных круга и в размытом движении двинулись по границе. Ярр вздрогнул.

— Привет, Анчибилл.

— Привет, Ярр, — ответил ему скрипучий голос.



— Как тебе удалось спуститься? — спросил Ярр, поглядывая наверх. — Здесь есть ещё выход?

— Нет. Я проник сквозь дыру. Непросто было найти тебя. Ты снова смог удивить.

— Зараза… — прошептал Ярр, взглянул наверх и швырнул камешек о землю. — Ты тоже не знаешь как выбраться? Застрял здесь со мной.

— О. Я смогу выбраться.

— Правда? — удивился Ярр. — Может, ты подбросишь меня наверх? Мне бы закончить путь. Разобраться со всем этим. Встретиться с матерью… Ты поможешь мне?

— В какой-то мере… — из темноты донеслись квакающие смешки и неясный шёпот.

— Так… Зачем ты искал меня? — Ярр прервал затянувшееся молчание.

— Я искал тебя, чтобы отблагодарить.

— За что?

— За твою службу. Даже я не знал об этих подземельях. Тебе удалось пройти практически до самого конца. Что было довольно просто, когда тебе перестали мешать. Твоя мать уже в городе, наверху, здесь совсем недалеко, если тебе интересно.

— Моя мать пришла? Она здесь?

— Да, Ярр. Можешь гордиться. Жаль только, что ты проиграл и не увидишь, как она закончит дело.

— Проиграл? — Ярр похолодел, он вдруг почувствовал, что голос Анчибилла совсем другой. — О чём ты?

— Разве ты не чувствуешь, сын болот? Тёмное колдовство, что охраняло тебя, больше не действует. Его разрушили. Теперь ты снова смертен и лишь тонкая ниточка связывает твоё слабое тело и то, что у тебя вместо души.

— Значит это правда… — прошептал Ярр, вспомнив последнюю схватку и своё бегство.

— Не расстраивайся, Ярр. Ты отлично справился и проложил нам дорогу. Куда дальше, чем я мог себе представить. Но у всего есть свой предел, мальчик. Даже если бы ты сразу убил того рыцаря на дороге, не дал бы коснуться себя, сделал бы всё как нужно и не глупил столько раз… это бы не спасло тебя. Колдуны из-за моря, что помогли убить твою мать, всё равно занялись тобой всерьёз. Пока ты спал, чтобы оправиться от ран, они нашли все знаки скверны, поняли их устройство и разрушили твою связь с источником. Болото больше не сможет воскресить тебя. Теперь ты умрешь в последний раз.

— Но как же я… как же я тепер… Почему?.. — закричал в темноту Ярр и вскочил. Глаза в темноте вдруг потухли и Ярр перестал различать откуда доносится голос. — Почему ты не помешал им?! Почему, Анчибилл?! Почему?..

— Зачем мне это? — снова раздались квакающие смешки. — Ты думал, мы друзья? Ты всего лишь предмет… инструмент в наших руках. Ты оказался очень полезным, мы недооценили тебя и благодарны. Но это всё. Здесь конец твоего пути.

— Конец? — прошептал Ярр. — Нет. Я хочу выбраться. Я хочу освободиться от матери и оказаться наконец в месте, где будет безопасно. Мне нужно увидеть что-то ещё…

— Нет, мой маленький друг. Безопасно не будет. Это конец, — голос Анчибилла стал отдавать металлом. — Ты успел хорошо отъесться, собрал много силы. Но так и не научился тратить её с пользой. Нельзя позволить, чтобы она ушла в пустоту после твоей смерти. Я перекушу тобой. Ведь именно такую пищу я искал, чтобы залечить свои раны, и наконец, доделать свою часть работы.

— Что? — задохнулся Ярр. — Всё из-за этого? Ты хочешь занять моё место?

— Глупый мальчишка. Твоя мать тоже инструмент, как и ты. Она и её жалкая месть никому неинтересны. Твоё место с самого начало было в моей пасти, я лишь дал тебе набрать веса. Не забивай свою голову материями, которых не понимаешь, только испортишь вкус своего мяса.

Ярр стиснул кулаки и завыл от злобы.

— И что ты сделаешь? — снова раздались смешки. — Ударишь меня камнем? Сдавайся, нежить. Встань на колени, смирись и открой своё горло. Пришло время тебе снова отправиться обратно в тёмную и уютную могилку. Тебе понравится у меня в брюхе. Почти как дома.

— Нет! — прошипел Ярр и обнажил когти.

— Ну и дурак.



Красные круги снова зажглись в темноте, и одним прыжком Анчибилл оказалсярядом. Чудовищное тело выгнулось, прохрустев позвонками, встало на дыбы, раскрыло пасть, в которую Ярр бы поместился в полный рост, и бросилось вперёд.

Колени Ярр выпрямились, он прыгнул так высоко, как смог, но пальцы его ног всё равно коснулись слюнявых губ Анчибилла. Словно громадный крокодил тот мотнул головой и отправил Ярр в долгий полёт. Ярр ударился о скалу и почти потерял сознание.

Неловкий и грузный его противник тяжёло развернулся, но легко прыгнул, вмиг преодолев разделяющее их расстояние.

Ярр перекатился откатился по камням в сторону и снова избежал острых зубов. Короткий меч несколько раз ударил ему по бёдрами и он наконец вспомнил о его существовании. Высвободил из ножен, запрыгнул на неповоротливого противника сверху и начал колоть его в шею.

После десятка ударов, раздалось низкое рычание, могучая шея дёрнулась, и Ярр был сброшен.

— Не сопротивляйся, нежить. Тебе и тысячи лет не хватит, чтобы заколоть меня зубочисткой. Ты только разминаешь мои старые кости, которые давно не видели никакой охоты.

Страшная пасть снова оказалась перед ним, Ярр бросился в сторону, но на этот раз Анчибилл не промазал. Сомкнул челюсти и мотнул рогатой головой. Ярра ударило о стену, и ещё до того, как он успел сползти, ветвистые рога пронзили его и прибили к скале.

Когти Ярр скользили по громадному черепу, едва покрытому жёсткой плотью, но не могли оставить и царапины. Ярр услышал низкий рык и крупные капли слюны, упавшие на камни. Он пытался вырвать из себя рога, но они всё сильнее погружались в его тело. Лоб чудовища закрыл всё пространство и грозились размазать его о каменную твердь. Больно не было, он лишь ощущал давление и возню. Все воины, которых он поглотил и держал внутри, замолчали. Они не знали, что делать и как сражаться с таким зверем. Даже у таёжных охотников не было для него слов.

Под хрустом своих костей и отчаянным стоном гнущихся и рвущихся доспехов он вдруг услышал что-то похожее на звон хрусталя. Стало больно. По настоящему, как не было давно. Что-то очень острое и твёрдое вдавливалось ему в грудь.

Камень, что он подобрал.

Как только он вошёл во всю глубину что-то вдруг поменялось. На несколько мгновений все звуки размылись и притихли, всё что он видел стало серым и бесцветным и вдруг взорвалось новым буйством красок и видений, куда насыщеннее, чем ему передавали останки разума Ежва.

В горящей деревне он ел плоть не только Ежва, но и других хранителей Тайн. Полупереваренное сознание молодой девушки вдруг проснулось, стало ярким и объёмным, словно ночной фонарь. Сплошным потоком понеслись её мысли. Прежде чем она побрила голову, одела чёрную кожу, увидела дальние страны и то, что заставило её глаза застыть и остекленеть, она стояла у чаши с прозрачной водой. Раз за разом сплетала из пальцев причудливый узор и погружала их в воду, но ничего не происходило. Она злилась, кричала, шептала что-то и повторяла снова и снова.

Пока наконец ей не удалось забрать тепло, и вода в чаше не покрылась льдом.

Ярр оставил попытки остановить уродливый череп. Он зашептал формулу и слова концентрации. Сплёл пальцы, как показала девушка. Затем снова. Ещё, ещё и ещё.

Он не знал тайну происхождения демона и из чего были сделаны его рога и кости. Но знал тайну воздуха, то из чего он состоит и как он может отдавать тепло. Оно заструилось у него между пальцами, маленькими ледяными ручейками, всё быстрее и быстрее.

— Что ты делаешь, нежить? — рыкнула внизу пасть, почуяв неладное.

Ярр поднял обе руки над головой, сплёл их в замок, выгнулся, что было сил, и обрушил на обледеневшие рога беса. Раздал звон как от разбитого стекла, туча полупрозрачных пылинок взвилась во все стороны и расцвела всеми цветами радуги, когда свет из дыры коснулся её.

Голова с поломанными рогами отпрянула от него и Ярр сполз по скале вниз, перекатился, подорвался на ноги, бросился за скалы и забился между ними, скрываясь от горящих огнём и ненавистью глаз.

И спустя мгновение почувствовал всем телом удары костяного лба, передающиеся о камни. Анчибилл рвал и метал. Ещё больше пыли поднялось в воздух. Скалы вокруг Ярр трещали, вибрировали, стонали, падали ему на голову. Его укрытие начало сжиматься вокруг него и разрушаться.

Слишком маленькая передышка.

Ярр устремился вверх, карабкаясь по трясущемуся тоннелю между камнями, который вот-вот обвалиться. Вытянулся на вершину, вскочил на ноги, еле-еле удержался, когда скала снова пошла дрожью, побежал вперёд и прыгнул что есть силы.

Он надеялся оказаться за спиной разъярённого беса, занятого боданием с твердыней, подальше от его красных глаз и найти новое укрытие.

Но он забыл о хвосте. Увенчанная шипами, словно «утренняя звезда», изворотливая змея со свистом ударила его, наделав в нём еще больше дырок и отбросив далеко в темноту.

В глазах потемнело, он не видел практически ничего, попробовал встать и пропустил ещё один удар. На этот раз сверху вниз, чтобы уж точно прикончить его. Ярра спасло то, что он не мог твёрдо стоять на ногах и пошатнулся на каменной крошке. Хвост обрушился сверху, раздробил его ногу, пробил в трёх местах, на секунду пригвоздил его к земле и тут же взвил вверх.

Ярр зашипел от боли. Шипы раздробили его кости, но застряли в них и теперь рвались наружу, увлекая за собой всего Ярра, беспомощно барахтающегося в воздухе.

Хвост щелкнул словно хлыст, и Ярр освободился, расшибившись о камни. У него больше не было сил встать. Он тяжело хватал воздух и дрожал.

— Вот и всё, — раздался сверху голос, прерывающийся квакающими смешками. — Ты прожил на минуту или две дольше, чем обычно. Этот результат был бы впечатляющим, если бы ты застал меня в лучшие годы. Последнее слово?

Ярр застонал. Анчибилл прижался к земле и обрушил острые зубы на ногу Ярра. Ещё до того, как услышал крик добычи, резко дёрнул к себе, тут жераскрыл пасть пошире, и снова обрушил, уже на грудь Ярру. Проглотить добычу целиком всё-таки не удалось, руки и голова остались снаружи.

Ярр услышал уже даже и не хруст, а какие совсем жуткие звуки внутри, потерял возможность хватать воздух и кричать. Зубы перемалывали его тело и пытались затолкнуть всё глубже в ненасытную пасть. Боль размылась по всем телу, кроме неё ничего не осталось, волнами она проходила по телу каждый раз когда голова Ярра дёргалась, а зубы беса сжимались.

Несколько мгновений и Ярр понял, что происходит. Он ощутил страх, животный и лишающий последних крох рассудка, еле как держащихся на поверхности. Только вот, в отличии от животных, которых убивал Ярр, этот страх всё не кончался и не сменялся каким-то спокойствием и смирением. Ярр испытал ужас, неконтролируемый и захвативший все его естество. От этого ужаса он заметался в пасти, зубы сильнее раздирали его, а пожирающий его хищник только сильнее смыкал их.

Наслаждался добычей.

Последний крик Ярра захлебнулся. В чём-то, что уже не было воем или воплем. Втянутые крупицы воздуха породили низкий и опасный рык из его пасти. Мышцы Ярра напряглись и заходили так, как никогда до этого, совсем уже не напоминая даже подобия человеческого тела. Они доломали кости его рёбер и ног, вытянули их к коже и достали наружу, так чтобы они впились в нёбо пожирающего его беса.

Когти его сплелись с пальцами, стали длиннее, выдвинулись, словно кинжалы и он пробил ими толстые кости челюсти. И потянул себя из пасти.

Бес удивлённо сглотнул. На секунду даже ослабил хватку, но тут же сдавил Ярра ещё сильнее. Его тонкие, уродливые руки, отдалённо похожие на человеческие, впились в Ярра и стали помогать затягивать его в утробу.

Часть сознания Ярр ещё остававшаяся на поверхности ощутила, как его позвоночник и мышцы разрываются, готовясь отдать половину глотке хищника. Волна ужаса, боли, ненависти и злобы ещё сильнее захлестнула его. Он снова издал рычание, ещё громче и ниже.

Виденья снова заструились в голове Ярра.

В одной из экспедиций проводники из степи предали девушку с бритой головой. Убили её охрану, затащили в заброшенный дом, хотели изнасиловать и убить. Прижали её руками к остову старой кровати, рвали на неё одежду, она кричала и не могла вырваться.

Пока не вспомнила.

Пальцы её сплелись в причудливые символы, она закричала и дырявая крыша над её головой вспыхнула. Хватка насильников ослабла, они не успели разобраться бежать ими или пытаться убить её. Она сожгла их всех и чуть сама не сгорела.

В память у неё остались страшные шрамы на спине, груди и щеке.

И мрачная решимость.

До самого конца.

Из дыр, что пробили когти Ярра в черепе беса, между его пальцев и ладоней мощными потомками заструилась тепло. Язык Анчибилла тут же сморщился и убрался на самое дно пасти, голова заметалась из стороны в сторону, челюсти заработали пущи прежнего, пытаясь перемолоть и поглотить непокорную добычу. Руки Анчибилла то царапали ему лицо, пытались выдавить глаза, то тащили его когти из ран, надеясь, что он отцепится.

Слюна в пасти перемёрзла, бес тихонько заскулил, припал на все четыре конечности и замер. От холода ему заломило гнилые зубы.

Ярр вырвал когти из его черепа и потянулся вверх, к маленькой голубой раскаленной точке, куда он собрал всю температуру из окружающего пространства. Притянул её к пальцу, словно маленькую звёздочку, и мягко толкнул в ближайшей дыре, что проделал в костях черепа.

Когда она провалилась внутрь, и бес почувствовал, что она творит, он тут же разжал зубы и заметался, издал полный боли рык, упал на спину, круша лапами и хвостом всё вокруг, затих и тяжёло задышал. Ярр выпал из его челюсти и мешком с костями упал о земл.

Между зубов беса сочился пар. Запахло горелым мясом.

Первым встал Ярр. Ещё мгновение назад его тело напоминало мешанину из перемолотых органов, когда-то принадлежащих смертным, чёрных мышц и костей, что ему дало болото и обрывков доспехов и одежды. Кости его срослись практически мгновенно, извергли наружу лишние металлические запчасти и обрывки одежды, мышцы снова облепили органы и сформировали новой облик.

Ярр больше не напоминал человека. Его нижняя челюсть опустилась вниз и раздвоилась, весь рот усеяли острые чёрные зубы. Глаза сместились вглубь черепа, лоб стал массивнее, чёрная кость обросла нос, сделав верхнюю часть головы похожей на рыцарский шлем. Тело исхудало, ощетинилось острыми шипами-ребрами. Его ноги и руки удлинились и обнажили длинные когти. Он уже не мог стоять прямо, только на четвереньках и стал напоминать паука.

Анчибилл перекатился на живот, потряс головой и поднялся на четыре лапы, и затем на две. Теперь слюна стекала не только с его зубов, но из дыры в районе горла, что прожгла «звёздочка». Он больше не был в ярости. Его взгляд был совершенно спокойным.

Раздался треск раздираемой плоти. Из спины беса вылезли ещё две конечности, длинные и тонкие, с неравномерной длиной когтей и пальцев, напоминающие уродливые крылья.

Ярр бросился вперёд, сам не осознавая, как быстро он стал двигаться. Его рука вырвала из кучи камней меч, он прыгнул, провернулся вокруг своей и метнул его. Лезвие вошло неглубоко в глазницу беса, но тот даже не дёрнулся и не обратил внимания.


И лишь когда Ярр был уже совсем близко, он нанёс удар. Ярр подогнул под себя ноги, проскользил по камням ему под брюхом и выставил когти. Когти не причинили никакого вреда, лишь породив снов искр, Анчибилл похоже ждал такой попытки и обрушил на живот Ярр свою ногу, сильно придавив его.

Ярр полоснул по ней когтями, но бес убрал её сам, чтобы развернутся и атаковать в полную силу. Когтистые лапы просвистели над головой, разнеся скалу позади Ярра в щепки.

Ярр снова бросился в атаку. Словно паук взобрался по скале вверх, оттолкнулся и прыгнул на голову беса. Понял куда нужно метить. Крылья Анчибилла разрубили воздух и не попали по изворотливому Ярру. А вот Ярра. Бес лишился ещё одного глаза.

Впрочем, их осталось еще немало, а бес похоже наконец воспринял Ярра всерьёз. Клацнул совсем рядом пальцами, едва не зацепил крыльями в воздухе, вдруг развернулся вокруг своей оси и всё таки достал Ярра шипастым хвостом, отправив того в очередной полёт.

Тут же оказался рядом, придавил Ярра к земле руками и крыльями, оскалил пасть. Ярр успел только полоснуть когтями и повредить ещё один глаз чудища. Оказался прижат к земле, ни в силах сделать ничего. Что-то хрустнуло и щёлкнуло, и из тела Ярра в открытый рот беса полетели заострённые обломки чёрных костей. Попав в его нёбо, они вдруг перестали быть твёрдыми, с упорством и деловитостью хищных червей, скрылись у него под кожей.

Крик боли ударил по свободу пещеры, Анчибилл заметался, царапая своими когтями горло и голову, пытаясь извлечь паразитов.

Ярр услышал и почувствовал внутри успокаивающее и равномерное биение. Оно слилось с биением сердца батыра, успокоило и его и разлило по телу приятное тело. Звуки снова притихли и картинка стала серой. Ярр посмотрел на праву руку. Его когти и пальцы ещё больше вытянулись вперёд, сплелись друг с другом и образовали некое подобие шипа или бура.

Взрыв красок. Ярр единым прыжком покрыл всё расстояние до беса, едва коснулся земли, оттолкнулся в полную силу и тут же ударил. Откуда-то он точно знал куда бить. В середину грудной клетки, закрытую толстой кожей, сухими мышцами и почти сплошной костной клеткой. Там уже было отверстие от прошлой раны, от копья принадлежащего богу.



Жало на удивление легко прошило тело Анчибилла. Ярр почувствовал на кончике острия что-то ещё, что ранит куда серьёзнее острой иглы для огромного чудища. Некую нематериальную силу, что нанесла куда больше повреждений, чем Ярр вообще мог изобразить.

Агония беса вдруг резко оборвалась. Он замер на несколько мгновений, вздрогнул и словно бы расслабился.

Когда подбородок Анчибилла мягко коснулся земли, тело Ярра уже напоминало обычное. Он чувствовал себя очень необычно — тепло и комфортно. Страх, злоба и жестокость отступили куда-то на самое дно и утратили свой желчный привкус.

Спокойствие.

— Я недооценил тебя, — прошептал Анчибилл слабым голосом и единственный зрачок его остекленел.

* * *
Ещё несколько часов Ярр потрошил вонючую тушу беса. Его мясо было неприятным на вкус, горьким и терпким, слишком жёстким и тянущимся. Первые минуты после схватки чувство слабости было таким, словно он уже брал силы откуда-то из своей души, и её становилось всё меньше. Голод надолго захватил его.

Анчибилл, его «друг», наконец-то смог ему помочь. Его кишки, что было так сложно извлечь, послужили вполне неплохой, пусть и скользкой верёвкой. Немало часов он без толку бросал свою единственную надежду на спасение со всей силы вверх и ловил обломок меча, который ни за что не зацепился. Вспоминать путь наверх не хотелось. Несколько раз соскальзывал вниз, припомнил все ругательства и проклятия, что только знали поглощённые им души. Чем выше он поднимался, тем страшнее ему становилось, что «канат» оборвётся. И тем сильнее его припекало солнце. Об этом он конечно же не подумал. Доспехи и одежда пришли в негодность, а вот кожа Анчибилла вполне могла послужить временной преградой для злобных жгучих лучей. Но спускаться за ней он уже не решился.

* * *
Он закончил подъём в приятных и прохладных сумерках.

Едва покинул дыру, выпрямился во весь рост и чуть было не был снесён штормовым потоком свежего морского ветра. Он стоял на вершите скалы. Тьма уже объяла землю, оставив лишь небольшой кусочек светлого пространства далеко в море. Внизу, в тени высоких, отвесных скал расположился город.

И этот город горел.

— Домхайн! — донесло до него едва слышимый крик.

Порыв ветра стих и Ярр услышал привычные звуки битвы: вопли, команды, топот, стук металла о металл, ржание лошадей, звон тетивы, треск и грохот горящего и падающего дерева.

— Люди… — прошептал Ярр, разглядывая пожарище.

Припал на четвереньки, оттолкнулся и прыгнул вниз. Выдвинул когти, у самой земли затормозил падение и о скалу, размытой тенью взобрался по дозорной башне и перемахнул через стену.

Чувство направления, ведущее его, теперь расселось. Словно гора упала с плеч. Его точка назначения теперь была нечёткой, просто струилась где-то вокруг. Ярр почуял множество запахов. Запах металла. Запах гари и оружейного масла. Запах пота. Запах ядов и едких веществ. Колдовство.

Он не хотел больше драться.

Выдернул из пол обломков труп закованный в полированный доспех и пробитый арбалетными стрелами и утащил его в темноту. Примерять новую одежду и кожу.

Он свободен.

Почти что.

Единственное, что ещё имеет над ним власть — это его мать. И ему только предстоит встретиться с ней и решить её судьбу.

Если конечно, хватит сил…

Глава 22 Ярина

Столбы дыма были видны издалека.

Место, где её когда-то ждал любимый, куда она так любила возвращаться, её второй дом… горело. Она шла по вьющейся змеёй дороге из плотно уложенных камней, переступала трупы и разрушенные баррикады. Ворота были распахнуты, впереди ещё шло сражение.

Но её сердце было мертво к происходящему в когда-то родных стенах.

Остановить её было некому.

* * *
Последние дни, проведённые на болоте, оказались почти невыносимыми. Вскоре после того, как «Ярр» был выпущен на волю, Древо словно бы задремало и почти не высказывало никакой активности. Она была предоставлена сама себе, слонялась туда сюда, гуляла по трясине в поисках хоть чего-то интересного и необычного, несколько раз чуть не утонула, но ей было плевать.

Она не могла оставаться наедине со своими мыслями слишком долго. Нужно было чем-то себя занимать.

Раньше у неё таких вопросов и не возникало. Она не думала, что будет делать через пять минут, через день, или через месяц. Дела сами находили её, неслись от заката до рассвета единым потоком. Словно бы её жизнь была расписана, как у какой-то пчелы, которой каждый день нужно лететь на луг, опылять цветы и собирать мёд. Она знала каждое дерево, видела, как они проходили путь от семечка, принесённого ветра до могучей силы, которую ни пожар, ни упорный человек бы не смогли выкорчевать. Её владения были обширны, да так, что ей требовался целый год, чтобы просто объехать их и заглянуть в каждый уголок. Но она и не спешила. Слушала зов и являлась на него, когда требовалось. Спасала, исцеляла, продляла жизнь. В любом её проявлении, даже самом жалком. Словно листок её бросало течением в разные стороны и везде она была нужна как воздух.

Куда всё это делось?

Ах да, один неприятный мужик забрал у неё это всё. И теперь она заберёт всё в ответ. Может быть, тогда картина этого нового мира, где ей нет места, станет хоть чуть-чуть яснее и приятнее.

Жизнь имеет мало смысла. Даже древние деревья гниют изнутри, их долбят и дырявят птицы, выцарапывают из них червячков, что жрут дерево изнутри, его ласкает пожаром, почти каждый год, оно терпит засуху, в него ударяет молния. Путь и конец всегда одинаковые. Мучительная борьба за жизнь. Мучительная смерть.

Не очень то уж красивая концепция. И зачем её защищать?

Ведь Ярину никто не защищал.

Вацлав…

Он так и не смог сломать её.

Наверное, потому что она знала, что он лишь просто смертный, живущий короткой и жалкой жизнью смертного. Мотылёк, тянущийся к пламени ночного светильника. Прах, ещё не знающий, что он прах.

* * *
— Ты не скучал, — поприветствовала она старика, сидящего на троне.

Его зрачки с заметным усилием повернулись сначала к окровавленному слуге со свёрнутой шеей, а потом в её сторону. Он ещё больше напрягся и застонал сквозь приоткрытый рот. Он узнал её. Не зря она трудилась над волосами, возвращая им природный огненный цвет.

— Здравствуй, Вацлав. Сколько ж лет-то прошло? Ты плохо выглядишь. Всё-таки настигло тебя моё проклятье, да? — Ярина обошла вокруг, провела пальцами по гладкому лакированному дереву трона и рассмотрела каждого призрачного полуразложившегося мертвеца сидящего у ног бывшего князя, невидимых для простых смертных.


— Сказала же. Не будешь ты править.

Взгляд измученных старческих глаз на миг снова стал ледяным и собранным. На миг показалось что он вот-вот ответит или даже встанет, но глаза его снова разбежались в разные стороны, а подбородок задёргался от старческой дрожи.

— Удивительно, — Ярина хищно улыбнулась. — Так даже лучше. Я бы сама не смогла терзать тебя столько времени, сколько терзало моё проклятье. Кто бы мог подумать, что нечто такое… злое… и из моих уст, сработает уже тогда.

Снаружи раздались крики и звуки сражения, совсем близко. В открытое окно затянуло дым пожарища, сделав облик Ярины ещё более демоническим. Её улыбка разошлась ещё шире, словно уголки её губ располосовали лезвием.

— Не-е-ет, дружочек… Я не один из призраков, что мучают тебя. Я живая. Из плоти и крови. За тобой явилась. Как я выжила?.. Я ж не дура. Хоть и не ожидала, что ты заморских колдунов на меня натравишь, да и не знала о таких гостях дома. Но всё же не дура… На мне охранных чар столько было, что тебе бы пришлось меня по зёрнышку разобрать, чтоб убить окончательно. Да и помогли мне. Мир не без хороших… хм… нелюдей… — Ярина подошла к окну, провела пальцем по подоконнику, упёрлась в него локтями и свешалась, рассматривая открывающийся вид. — Долго же я сюда добиралась. Поменялось многое. Построилось. Но не моим Ярионом, а тобой, ублюдком. Ты отнял у него всё. И извратил. Как красиво теперь всё горит… Поморск умер вместе с моим любимым. А мог быть жить. В его сыне. В моём сыне. Скажи мне, как ты убил его, червь?

Вацлав Черногор не ответил. Он смотрел сквозь Ярину, в окно, темнота за которым все быстрее отступала от света пожарищ.

— Не знаешь… Всю грязную работу за тебя сделали прихвостни. Так было? Не молчи. Что? Духу не хватило самому убить беззащитного ребёнка? Странно. Хватило же ведь, чтоб раз за разом насиловать беззащитную женщину. Чтоб потом сжечь её заживо. Завернуть в мешки её друзей и товарищей, связать их и живыми выбросить в море. Вижу, что совсем не жалеешь. Жалеешь, что мало. Что не довёл до конца. Да, друг мой?

В окно залетела случайная стрела и застряла в потолке. Вацлав снова попытался сфокусироваться и его хватило на пару мгновений гнева и неприкрытой ненависти во взгляде. Ярина подошла к старику, взмахом руки отогнала от него беспокойных духов и прыгуна ему на колени, обняла за когда-то могучие плечи и задёргала ножками, словно девчонка.

— У меня ведь была совсем иная судьба. Просто не могла я поступить иначе. Да… Хотела бы я увидеть раскаянье в твоих глазах, осознание, боль, страх. Но ведь ты не из таких. «Решил раз и не жалей». Так у вас говорят, на Севере?.. В тебе ведь сейчас совсем ничего не колышется, ты видишь лишь врага, которого когда-то решил убить. Не человек я тебе, а кусок мяса, вставший у тебя на пути, да? Но ничего. Есть место, которое выдавит из тебя весь Север, так что ты даже холода помнить не будешь, не то что скучать по нему. Не сразу же, конечно… Но и время в Пекле движется совсем по-иному. Когда настанет мой черёд, я найду тебя и снова загляну в твои глаза. Прежде чем ты станешь прахом под ногами демонов, прахом станет твоя душа. Я буду смотреть, как она усыхает по лепесточку. Очень долго смотреть. Приятного пути.

Ярина наклонилась и обвила старика объятиями. Кожа её почернела и вспыхнула, объяв их обоих пламенем. Призрачные лица, облепившие ноги князя, изошлись в отвратных радостных и хищных улыбках, с упоением наблюдая за казнью. И начали распадаться на куски, уносимые призрачным ветром.

— Отец? Не-е-ет! — в зал ворвался мужчина, весь в кровавых брызгах и с мечом наперевес.

Он сорвал плотную штору с окна, накинул сверху, пытаясь потушить, но было слишком поздно. Огонь успел хорошо поработать над Вацлавом. Старик подарил сыну последний, полный тоски взгляд и сомкнул оплавленные веки.

— Папа… — прошептал Горан. — Прости меня. Я не успел.

Ярина смахнула с себя остатки шторы, спокойно встала и отошла в угол. Ветер смахнул с неё черную кожу, снова явив её лик и волосы, поцелованные огнём. Она улыбалась, пьяно и возбужденно.

— Ты… это ты сделала?! Ты… ты… — рявкнул князь, пошёл на неё, сжимая меч и вдруг замер. — Постой-ка… Ты ведьма?.. Та самая! Вернулась из Пекла, чтобы доделать дело… Это ты навлекла на нас чудовище!

— Да… — сладко протянула Ярина.

Горан поднял над головой меч, крутанул им и обрушил на шею ведьмы. Её голова слетела с плеч и покатилась к ногам ещё дымящегося тела Вацлава.

— Поделом тебе, — прошептал князь и стиснул рукоятку меча, так что хрустнули пальцы.

Он не успел.

Разгромил отряд рыцарей у дороги, выбил родные ворота, потеряв убитыми половину людей, вошёл в город, продираясь с боем через каждую улочку, рванулся в пятную башню, прямо сквозь ряды врага, только увидев языки пламени, побирающиеся с соседних построек…

Но не успел.

Не успел он в полной мере вкусить своей боли, как услышал за спиной заливающийся смех. Обернулся и снова оказался лицом к лицу с ведьмой, живой и невредимой.

— А ты, стало быть… сын его, — с хищной улыбкой произнесла ведьма. — Я как-то и не подумала, что твой ублюдок отец оставил после себя потомство. Можно сказать, он задолжал мне сына. Ты знал, что он детоубийца?

— Что?! — Горан отскочил к стене и выставил перед собой оружие. — Мерзкое отродье нечистот! Твоя ложь здесь не пройдёт! Убирайся назад, откуда пришла! Тебе не взять этот город! Он мой! Мой!

— Твой? — Ярина медленно пошла вперёд, на него. — Ты решил, что он твой. И поэтому ты поднял меч и убьёшь любого, кто тебе помешает? Ты такой же, как и твой отец. Знаешь, что это значит?

Горан снова рубанул мечом, но на этот раз перед ним уж точно был воздух. Ведьма исчезла из поля зрения и он закрутился вокруг своей оси, чтобы она не ударила в спину. Она снова засмеялась.

— Как ты думаешь, выродок, чтобы злая ведьма на моём месте сделала с тобой? Превратила тебя в жабу?.. Хм, нет. Идея не очень, твоя душа такая же мерзкая и склизкая, способная обитать в нечистотах. Ты почувствуешь себя как дома, когда твой облик станет соответствовать твоей душе. Свести тебя с ума, проклясть как твоего отца?.. Нет. Я это уже видела. Погрузить тебя в сон на пару веков?.. Нет, ты же не принц. Отправить вслед за отцом?.. А если вы вцепитесь друг в друга и испытаете, что-то кроме боли? Надежду там, веру… М-м-м, нет. Мульцибер тебя подери! А ведьмой-то быть не так просто!

Горан не ответил ей, лишь зарычал, желая чтобы она наконец заткнулась.

— Ты смотри, — раздался её голос откуда-то с потолка. — А царька-то два!

В зал вошёл ещё один Горан. Он выглядел почти так же, за исключением дорогих княжеских одежд, вместо доспехов и топора, торчавшего из его щеки. На который он впрочем не обращал никакого внимания, лишь бормотал себе что-то под нос. Помялся немного в проходе, совершая неясные жесты руками, прошёл к центру, уставился на тело «отца» и что-то залепетал.

— Всематерь защити! — прошептал Горан, выставив перед собой меч.

Снаружи и на лестнице раздались крики множества бегущих людей и бряцанье оружия. Ярина снова возникла в углу и ещё пуще расплылась в улыбке.

— Я так думаю… мальчикам нужно поговорить. А я тут лишняя совсем. Так даже интереснее будет. Везёт же тебе, мальчик. Настигли тебя долги отца перед иноземцами. Дай этому колдовскому голему убить себя. Это куда лучше, чем вторая встреча со мной. Поверь мне.

* * *
Она выпорхнула из окна, долетела до земли, изящно приземлилась и тут же свернула на узкую улочку. Ей хотелось подольше растянуть теплое и пьянящее чувство от того, что она только что сделала.

Воняло гарью, вид огня раздражал, но в целом ей было спокойно.

Вацлав был воином и соображал соответственно. Жесткий, готовый когда нужно быть жестоким, много раз убийца, слегка вор, но это… всё. Пускай у него был свой вариант совести, но он всегда считался с ней. Обычная жизнь сурового мужчины. В нём не было того, от чего обычно остаются навечно гнить в Нави или гореть в Пекле.

Было бы очень обидно, если бы он после смерти стал защитником рода или что-то в этом духе.

Нет.

Ярина не могла этого допустить.

Он обрушился глубоко в пекло. Проходящие мимо него демоны будут спрашивать, почему он оказался там и проходить мимо. Даже там у него не будет своего места.

Вот что он заслужил.

Ярина услышала вскрик и вздрогнула.

Тело упало к её ногам. В узком переулке, куда она вышла, только что закончилась схватка. Пятеро неопрятных мужчин лежали в липкой грязи на фоне разгорающегося дома.

Над ними стоял воин в дорогих доспехах, расписанных причудливыми символами, и сжимал в руках два прямых тонких меча с крестообразными гардами. В том, как он повернулся к ней и посмотрел, было что-то особенное.


До этого на одинокую, бредущую, полупьяную от расправы бабу не обращали никакого внимания. Он же сразу понял, что она враг. И серьёзный противник. Жаль только его опыта и навыков не хватило определить, что она противник совсем не его категории.

Он сделал несколько шагов вперёд, совершенно спокойных и неторопливых. Даже успел немного поклониться ей, как бы выражая уважение и отдавая честь. Расслабленно выбросил вперёд первый ложный выпал, сразу же второй, перекрестил клинки и, всё ещё сохраняя дистанцию, захотел подрезать ей колено.

Ярина же захотела, чтобы его сердце почернело и лопнуло. Воин пошатнулся, опустил клинки и прошёл по инерции ещё несколько шагов.

Он должен был упасть лицом к её ногам, но его шаги оказались слишком широкими, для человека у которого уже не было сердца. Прежде чем она поняла, он снова поднял оружие и сделал выпад, почти не глядя.

Сердце и лёгкие.

Она почувствовала каждый сантиметр холодной и бритвенно-острой стали… Он понимал, что перед ним колдун. И всё равно атаковал. Его доспехи смогли защитить от того, что на него послала Ярина. Он разыграл перед ней спектакль, станцевал перед самой смертью, чтобы нанести всего удар.

Мастер.

Он вырвал клинки из её тела, скрестил как ножницы и опустил на её шею. Ещё бы доля секунды и у него бы вышло.

Но он был всего лишь человеком. Пускай тренировки превратили его в машину для убийства, далеко за пределами возможностей стандартного представителя его племени. Пускай он точно знал, что делать и даже обладал оружием и доспехами, дающими ему шанс в таком бою.

Но он был всего лишь человеком.

Его клинки изогнулись словно были сделаны из гибких веток и растеклись раскалённым металлом, оставив ему лишь рукоятки. Он довершил свой отточенный приём уже без лезвий. Опустил их совершенно спокойно, не делая попыток ни убежать, ни попробовать что-то ещё. Выпрямился, просто принимая свою судьбу. Его сердце билось так словно бы он мирно спал в своей кровати, а не сражался с чудовищной скоростью, убив пять человек мгновенья назад, и чуть не убив колдунью. Ему не было разницы умри он минутой раньше или сейчас.

Машина.

Ярина чуть испугалась его резких движений и спокойствия, но это был испуг от неожиданно пролетевшего перед лицом жука, не более. Он не питал к ней никаких чувств и она тоже к нему не испытала.

Улыбнулась ему, покачала головой и пошла прочь. Его смерть ей бы ничего не принесла, а он больше не убьёт сегодня никого. Спокойно вернется на корабль и будет ждать там нового рассвета.

* * *
Вокруг было очень шумно и как-то тесно. Она никогда не любила толпу и народные гуляния. И уж тем более сражения.

Совсем не так, как поётся в песнях или сказаниях. Унылая толкотня в грязи и крови. Физическая сила и доспехи против доспехов и физической силы. Град почти бесполезных ударов тесноте и редкие, чуть более зрелищные, но уже короткие схватки один на один. Даже если ты тренировался всю жизнь, с малых лет махал туда-сюда палкой и дрался, остановить хитрый финт мечом ты не сможешь. Просто не увидишь, как дёрнулось лезвие. Оно не прорубит тебя насквозь, как приписывают эти всем мечам в песнях, а максимум оторвёт от тебя кусок, и ты упадёшь без сил и спеси, поскуливая от боли и ещё долго захлёбываясь кровью.

Сколько ж она подлатала таких «героев» в той другой своей жизни?

И за что они сейчас сражаются? За трон?

Мужчины.

Их племя было обречено сражаться. Вырывать каждый кусок пищи у непокорной природы, и вырывать самих же себя из цепких лап смерти. Сколько бы они не строили городов, не изучали наук, и не пахали плодородную землю — им всё ещё нужно было драться, словно это не утратило какого-то сакрального смысла.

Глупцы.

Куда важнее вопрос, что ей делать дальше. Она уже и не помнила практически себя без мысли об этом дне. Мысли о мести занимали её больше двух десятков лет. Она бежала от них по трём континентам, надеясь вернуть себя старую, не разбитую ещё и не склеенную кое-как Болотом.

Она искала утешенье в помощи и спасении других, раньше к этому её звало сердце. Но их жизни, судьбы, боль и страдания никак не трогали её, не зажигали в ней тот огонь жизни, что она несла почти три века.

Она пыталась повторить свой путь на другой земле, стать хранительницей святого места, ухаживать за ним, оберегать его, защищать. Но ни одно место силы не приняло её, будто бы в ней теперь жила какая-то скверна.

Она искала знаний. Древнее колдовство, которого она раньше страшилась как огня, не склонило её к служению к тёмным силам и не отобрало её душу. Она даже особого интереса то не испытала, поигралась с неясными, но могущественными силами, да бросила, словно ребёнок надоевшую игрушку.

Она служила разным хозяевам, хорошим и тем, кого надлежало придать проклятью. Выполняла всех и желания, чтобы просто занять себя чем-то. Но от любой работы и от любых ситуаций внутри она оставалась мёртвой.

Она пыталась жить смертной. Скрыла свой дар от себя самой, взяла другое имя, стала жить в маленьком доме и ткать ткани в далёкой стране, встретила доброго мужчину, который заботился о ней. Её нутро не смогло зачать ребёнка… в те редкие минуты, когда она совсем теряла рассудок и позволяла этому мужчине брать себя. Она не смогла жить так.

Она пыталась убить себя. Много раз. Рука сжимающая лезвие замирала едва коснувшись кожи. Словно бы её жизнь ей уже давно не принадлежала.

Её сын мог бы разменять третий десяток. Он был бы статным и крупным мужчиной, с красивым лицом и копной вьющихся рыжеватых волос. Он бы не стал князем. Ему бы это было не нужно. Скорее всего он бы отправился странствовать или бы предпочел жить в лесу. Хотя…

Может быть, он бы предпочёл прожить жизнь селянина, такую мирную и счастливую. Стал бы тут где-нибудь сапожником или кузнецом, как хотел Витим. А может бы и ушёл строить дом в деревеньке и пахать землю. Завёл бы себе добрую жену, и однажды совсем не постаревшая Ярина увидела бы своих внуков.

Они бы бегали вокруг неё с раскрытыми ртами, тыкали в неё пальцами и спрашивали отца: «Пап, а, пап! А почему бабушка такая молодая и такая красивая? Она что… ведьма? А мы тоже будем колдовать?»

Хотя, скорее всего, она бы приехала разок посмотреть на них издалека, так чтоб они её не заметили. Хранила бы клятву и не нарушала, что дала Лесу, Яриону и Витиму, что как родного Ярра принял.

Теперь ничего этого нет и не будет.

А будет что?

Убить себя она не может.

Лес её не примет. Она больше не слышит его голоса. Она не справилась с задачей и она ему больше не интересна.

Все её дела тут закончены, а найти новые она не может.

* * *
Дверной замок легко подчинился её колдовству, и она вошла. Она выбрала домик, стоящий немного на отшибе, которые огонь не достанет. Ухоженный, двухэтажный, но не приметный и не богатый, такой в который не вломятся, чтобы разграбить посреди битвы.

В два счёта нашла крышку подпола, спустилась по добротной лестнице и вернулась с бутылкой крепкого рома в руках. Нетипичное пойло для местных, но и не редкое, всё таки сказывалась близость моря.

Поднялась на второй этаж, отворила дверь на летнюю терасу, придвинула старое плетёное кресло, уселась. Откупорила бутылку, вдохнула густой запах и пригубила.

Давненько у неё во рту не было чего-то такого. По телу сразу же розлилось приятное тепло, сведённые мышцы шеи, спины и ног расслабились. Она снова вдохнула запах и на секунду увидела палящее солнце над белоснежными пляжами и заросли сахарного тростника, из которых был изготовлен напиток.

Сражение всё не затихало.

Оставшиеся в живых разделились на мелкие кучки. Более профессиональные и обученные заморские воины предпочли укрепится в домах или наспех построить баррикады. Откидывались камнями, отстреливались из луков и арбалетов, били копьями и алебардами противников, решившихся на штурм. Собственно поэтому город и горел.

Масло и факелы летели в обороняемые дома и баррикады. Нападавшие несли слишком большие потери, но отступать им особо было некуда, ведь они сражались за свой дом. Никакой пощады к врагам, никаких сожалений. Победители отстроят город заново.

Сколько же она видела таких сцен, пускай и с меньшим количеством актеров. Сколько раненных «героев», рассказывали ей истории свои ратных «подвигов», пока она пыталась сшить и собрать их. Всё это не имеет смысла…

— Домхайн! — снова услышала она выкрик, голос показался ей знакомым.

На середину площади выбежал мужчина. Встал в полный рост, привлекая к себе внимания всех сражающихся по углам кучек. На нём не было шлема, из его доспеха торчали стрелы, он прихрамывал. Ярина узнала его по всклокоченным волосам и распущенной бороде. На секунду бой остановился.

Горан. Сын Вацлава.

Его тут же обступили воины в восточных доспехах с копьями наперевес. Их строй и движения были практически синхронными, отточенными и по своему красивыми. Ярина снова глотнула, не удержалась и пододвинула кресло ближе к перилам. У неё не было других развлечений.

Строй копий двинулся на одну из баррикад. Горан шёл первым, в пламени пожара его фигура и тень казались могучими. Когда до цели оставалось несколько метров в них ударил град арбалетных стрел и залп из луков. Копейщики спрятались за щитами, а Горан даже не пригнул голову, так и шёл вперёд, словно знал, что ни одна стрела не причинит ему вреда.

Какой упорный, глупый, но смелый смертный.

Несколько фигур в тёмных балахонах из плотной ткани, проскользнули к баррикаде под прикрытием строя копейщиков, выпрямились и вскинули руки вверх.

Ярина моргнула и вздрогнула.

Внутри баррикады раздалось три взрыва, один за другим. Она вспыхнула неестественным, химическим огнём, вспыхнули люди внутри и их вопли заглушили остальное сражение. Словно крысы, они посыпались наружу, обожжённые, раненные осколками или горящие. Прямо на меч Горана и на копья его штурмового отряда.

— Домхайн! — снова крикнул он. Так громко, что уши Ярины резануло.

— Домхайн! — поддержали его.

Всего одна схватка и он переломил ход боя. Тем сражения тут же вырос, напор нападавших приумножился, защитники уходили в глухую оборону или позорно бежали, оставляя свои позиции. За минут десять или пятнадцать Горану удалось сломить сопротивление большей части баррикад и укреплений. Вокруг себя он собрал всех оставшихся воинов и снова бросил их в бой на самую главную цель — внутренние ворота замка.

Они почти дошли, но земля под ногами вдруг задрожала.

Во двор ворвалась конница. Их было немного, два, может, три десятка рыцарей в доспехах, верхом на конях рослой и тяжёлой породы, непривычной для земель Узорицы.



Люди Горана, да и сам он замер, не зная что делать. Лишь отряд копейщиков словно ждал чего-то подобного, почти мгновенно перегруппировался, покинул беспорядочную толпу, вышел вперёд и снова собрался строем.

Они не упёрли копья в землю, не встали друг за другом, поддерживая впередистоящего товарища. Их было слишком мало, что остановить подобную силу. Их бы снесло словно тараном, раздавило и перемешало. Они знали это. Но всё равно вышли вперёд.

Бросили щиты, встали сначала фалангой, а потом рассыпались в стороны, так, чтобы между ними точно мог проехать конь. За мгновение до удара вскинули копья и ударили, кто во всадника, кто в лошадь. С точностью, которая не подразумевала отступление или хоть какой-то попытки избежать удара.

Прежде чем Ярина успела моргнуть люди и кони перемешались. Первые всадники или их кони были поражены, ударились о землю, покатились, хвост атаки ударился об них, ушел в сторону, рассыпался или так был опрокинут. Отряд копейщиков перестал существовать.

Ярина скривилась, вспомнив какие бывают раны от такого столкновения. Людей перемололо словно в жерновах. Удачливые умерли сразу. Неудачники будут мучаться несколько часов или даже дней. В лучшие годы Ярина бы вряд ли могла для них что-то сделать.

Чуть отставшие всадники, меньше десятка, сбросили темп и уже слабой рысью и без энтузиазма врезались в оставшихся людей Горана. Они рубились отчаянно, но момент был упущен и они оказались в меньшинстве. Одного за другим их стащили или выбили из седёл и добили. Лишь троим удалось развернуть коней и скрыться за стеной.

Конная атака шокировала нападавших, даже несмотря на то, что они её пережили весьма удачно. Сын Вацлава скрючился, опустил голову, и его тень больше не возвышалась над сражением. В нём и в его людях больше не было силы сражаться. Обитые железом внутренние ворота замка показались им непреодолимой скалой. И они просто пошли прочь, то ли искать другой путь, то ли зализывать раны.

Ярина снова пригубила терпкий напиток.

Горан такой же, как и его отец. Варвар. Захватчик. Убийца. Так вышло, что люди идут за ним, как и за отцом. И он пользуется этим для удовлетворения своих амбиций. Мерзкий, мерзкий жук, паразитирующих на дереве жизни, грызущий его изнутри, выпивающий его соки. Такого спасать не хочется. Такого хочется раздавить.

Она всё время только и делала, что спасала жизнь в любом её проявлении. И для чего? Для того, чтобы эта «жизнь» потом проводила своё время вот так вот? В бесконечной мясорубке?

И ладно бы эти мужчины просто убивали друг друга, раз им так хочется, но ведь зачастую страдают невинные. «Лес рубят, щёпки летят». Так вроде говорят. Пока эти недоумки сражаются и выясняют кто из них тут хозяин, кто-то остается без мужей, кто-то теряет своих сыновей, горят дома и всё, что было нажито тяжёлым трудом. Всюду они несут только страдания. Ярина сама однажды оказалась одной из таких «щепок». Вот только Лес теперь для неё никакого значения не имеет, а сама Ярина больше не хочет быть щепкой.

И не будет. Она станет чем-то иным. Кованым сапогом, что раздавит этих навозных жуков. И первым она раздавит Горана.


Глава 23 Нидоу

Роймата всё не как не могуспокоится.

Его выдавала редкая дрожь рук и подбородка, нетипичная бледность и потливость, рваный и ускоренный ритм сердца, который она чувствовала даже с двадцать шагов.

Это было необычно, ведь Роймата имел исключительный опыт и возможности по владению собой.

Не битва напугала его. Атмосфера и звуки сражения были для него скорее атмосферой привычной и вряд ли могла отвлечь от занимавших его разум задач. Бессонная ночь, проведённая в осаде, была для него скорее полезной встряской, вроде чашки кофе. Угроза миссии и ряд личных провалов не испортила бы ему настроение, по той простой причине, что ему было плевать.

Тут что-то ещё…

За окном уже расцвело. Свежий ветер подраздул запах гари. Воцарилась звенящая тишина, прерываемая лишь редкими и тихими командами где-то далеко по улице. Нидоу выбрала роскошные покои Ройматы, чтобы восстановиться в в максимально комфортных условиях. Плотно перекусила едой со стола и позволила себе вздремнуть около часа не мягкой кровати.



Сражение выпило всё её силы. Она не должна принимать в таком участия, это не её работа, но в этот раз деваться было некуда. Нападение не было внезапным, гвардия и рыцари успели к нему подготовиться, но видимо недостаточно. Недооценили силы противника и мотивацию. Не думали, что они нападут ночью и так ловко используют знание города и местности. Не думали, что местные окажут им такую поддержку, без каких-то заговоров и знаков вырежут стражу и откроют ворота, только услышав о возвращении князя. Военные всегда думают так мало, полагаясь на какие-то свои учебники, приметы и привычки.

Она убила двенадцать. На большее ей не хватило выносливости. Искала командиров и важные цели, но местные предпочитали сражаться в полном беспорядке, как варвары или степянки. Ими просто никто не командовал, не вдохновлял, они менялись местами, словно соревнуясь в смелости и смекалке.

Она могла бы попытать счастья в обычном рукопашном бою, без использования Тени, убить ешё несколько, но техники боя и происходящее были слишком непредсказуемыми. Её жизнь стоит очень дорого и принадлежит Императору, чтобы она вот тако вот ей раскидывалась. Да и вклад её оказался бы каплей в море.

Бой закончился, Роймата вернулся и она спряталась. Приняла удобную позу, наблюдала и накапливала силы, понимала, что это ещё не конец. Неприятно, но происходящее с Ройматой заинтересовало её и она уже не могла задремать в укромном месте как сытая кошка.

Слишком больше проблемы для такого захолустья.

Слишком большие проблемы для Ройматы.

Она не следила за ним, но скорее всего он вернулся таким после неудачной охоты на Зверя. Удивительно, но он не испытывал радости от того, что пережил такой опыт и от того, что дальше сможет служить Императору. По нескольку раз в час он проверял цепочку на груди и ключ на ней, от двери про которой Нидоу ничего не знала. Делал свои заметки, ставил какие-то опыты, бегал туда-сюда, нервно листал книги, не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Искал ответ и не находил. Само по себе это не могло его расстроить, такова реальность хранителей Тайн. «Ответы даются нелегко», — первое что говорят неофитам, но в этом изречении идёт речь совсем не об учебниках и сложности наук.

Каков его вопрос, что причиняет такие муки? Вот, что важно. Что он задумал? Как это повлияет на их миссию? Должна ли она начать рассматривать его как возможную проблему?

* * *
— Как же так вышло?! — рёв Секоя разорвал тишину. — Стоило мне отлучиться на пять минуток, а у города уже нет ворот?!

Дорожное одеянье Секоя было почти полностью пропитано кровью. Он и два его спутника прошли через отступающих бунтовщиков. Все, кто пытался их остановить столкнулись с фламбергом Секоя, кровь с которого всё ещё стекала толстой струйкой.

— Их открыли местные, — спокойно ответил рыцарь, почти не вздрагивая от его криков. — Перерезали ночью охрану. Достаточно скоординировано, чтобы мы не успели среагировать. И согласно приказу… мы сначала попытались подавить бунт малой кровью.

— И что? У вас получилось? — рявкнул Секой, пытаясь обтереть меч о песок.

— Нет, мастер.

— Чтоб мне сухо было, как в пустыне! Ещё вчера у меня не было никаких развлечений, кроме моей глупой охоты. А теперь у меня нет города, его сожгли. Сколько их было?

— Около тысячи. Но, похоже, это только авангард.

— …И что же делает наша разведка?

— Разведка докладывала о народных волнениях. Собралась вооруженная, но неорганизованная толпа. Магистр приказал пока не трогать лидера восстания. Не предполагалось, что они доставят столько проблем.

— Проклятый политикан! Сколько мы потеряли?

— Весь отряд, что занимался охотой на Зверя на центральной дороге, мастер. Сто двадцать человек убитыми, раненными и захваченными в плен. И ещё около сотни при осаде города. Почти весь отряд конницы.

— Половину… — у Секоя перехватило дыхание. — Конных потеряли… ты хоть понимаешь как тяжело было привести сюда нормальных жеребцов? Сколько они потеряли? Сколько потеряли эти ублюдки?

— Убитыми около двухсот. Много раненных и легкораненых. Им не нужно много, чтобы они перестали драться. Всех кто не успел отступить мы добили. Они успели снести ворота, даже несмотря на то, что они были уже открыты. Похоже, мы сильно недооценили их тактиков. Они рассчитывали на отступление и перегруппировку. Им не удалось сразу взять внутренние ворота замка и пристань, но они не сильно то и пытались. Просто рассматривали как возможность.

— Понятно. Скоро вернуться. Сколько они ещё могут собрать сил?

— Они уже собрали ещё около тысячи, мастер. Местные жители почти полностью покинули город и частично присоединились к ним. Не думаю, что они все хотели участвовать, но решиться им помог пожар и понимание того, что мы так просто не оставим предательство и убийство гарнизона. Скорее всего они собирали ещё силы из окрестных деревень и собираются раздавить нас числом.

— Раздавить?! — закричал Секой. — Я сам раздавлю их! Прикажи разгружать орудия! Поставь к мечу весь экипаж. Разыщите арсенал и вооружите всех луками и стрелами, копьями, дротиками. Собирайте камни. Я хочу видеть огромные кучи всего, чем можно убивать. Ворота завалите мусором и телегами, укрепите замок. Прошерстите всё на предмет лазеек и тайных ходов. Издеваетесь что ли надо мной?! Я не потеряю этот город.

— Слушаюсь, мастер.

Секой дождался пока сержант убежит разносить и выполнять приказы, вырвал меч из песка и запустил им в борт лодки, лежащей вверх дном. Кряхтя достал его из дерева, бегом поднялся по лестнице вверх, ворвался в один из выходов замка и вдруг замер.

— Ты здесь, тень? — гневно прошептал Секой.

— Да, — ответила Нидоу откуда-то сверху.

— Я думал мы служим одному Императору и несём одинаковую ответственность. Почему мы пропустили это восстание?

— Потому что магистр-бригант захотел его пропустить. Мы были заняты более важными вещами. Тени были оттянуты вглубь континента и уже не контролировали то, что происходит. Шпионы не предали большого значения происходящему, разведка полагала, что мы легко остановим этих…

— Они умерли из-за тебя! Почему ты не предупредила солдат, сука?

— Тебе лучше спросить об этом самого Искателя, если не забоишься.

— О, я спрошу. Прямо сейчас.

— С удовольствием бы на это посмотрела.



* * *
— На пару слову, магистр, — Секой раскидал в стороны личную охрану Тайпена и ворвался в покои.

— Здравствуй, господин архирыцарь, — магистр выглядел расслабленным и довольным, широко улыбнулся Секою своей ироничной улыбкой. — Что я могу сделать для Вас?

— Кроме того чтобы сдохнуть и перестать меня изводить? Ответьте мне, зачем ты скормил двести моих людей безумной толпе? Почему я должен бегать туда-сюда и извергать из себя поток слов, словно бурлящий вулкан? Почему ты превратил мою жизнь в бесконечный кошмар, где я не могу никого убить без мыслей о проклятом магистре-бриганте и его бесчестной компании в этих землях? Почему здесь столько беспорядка? Ведь мы уже пришли сюда. И обычно мы приносим с собой закон.

— Я не знаю пока что.

— Что? — прошептал Секой таким тоном, что охрана магистра обнажила мечи на половину. Небрежным жестом Тайпен остановил их и повернулся к Секою.

— Я открою Вам тайну. Вы, друг мой, думаете лишь в одном аспекте. В аспекте войны. Но, к сожалению, ни одна война, даже необходимая и даже победоносная, не принесла нам ничего полезного. В долгосрочной перспективе путь насилия работает очень плохо. Слишком жидкий фундамент. На нём ничего нельзя построить. Военные компании против гуйев, в которых Вы пролили столько крови, служат лишь одной цели — втянуть Гуйай в гонку вооружений и заставить их использовать наши приёмы и технику, менять под войну всю свою промышленность и армию по прообразу нашей. Это наш вход в их чуждую, воинственную и дикую культуру. Чем больше они изучат нас, чем больше возьмут у нас… тем больше они начнут понимать нас. Пропасть между нашими культурами перестанет быть пропастью. И однажды их умы будут готовы для нашего учения. Только за этим Вы пролили их кровь. Не для того, чтобы покорить их или истребить, а для того, чтобы они стали, как мы.

Секой шумно втянул воздух, собираясь орать, но вдруг выдохнул и заткнулся.

— Я не знал, что случится восстание и что у него появится лидер, — со смешком признался Тайпен. — Это было так маловероятно, что я даже не поместил такую возможность в формулу событий. Его фигура была жалкой и оставалось в живых, потому что от неё таки могла быть польза. Незначительная, чтобы как раз унять пару таких бунтов и поставить агрессивную часть местных на путь разума и смирения. И… я скормил ему твоих солдат, чтобы его искра разгорелось в пламя. Может быть, это пламя сожжёт тут всё, и затем, в качестве новой силы, станет верной рукой Императора, даже не зная об этом. А может, быть оно затихнет само собой, или мы приложим к этому руку. Я присматриваюсь, и ещё не решил какую реальность мы тут построим. Я привык к порядку, но здесь царит хаос. И я понемногу начинаю понимать, как он работает. Пускай им нельзя управлять, пускай он пожрёт меня, но то, что он рождает ещё послужит нашим целям.

— И что мне делать? — пришибленно и злобно проскрипел Секой.

— То, что ты умеешь. Тебе нужно погружаться в такие материи. Иди и пускай кровь, Кровопийца. Ты или затушишь пламя или сгоришь в нём, сделав легенду ещё более значимой. Меня устроит любой расклад.

— Чёрт… Ты умыл руки и тебе это простят… Ты чудовище ещё хуже Ройматы, Искатель.

— Ах да, — Тайпен казалось не услышал сказанного. — Чудовище. Оно совсем не входит в мои планы. Если встретишься с ним ещё раз, будь добр, доделай дело до конца. Или придётся просить Роймут, чтобы он выпустил своё.

Секой скривил губы, улыбнулся жёстоко, покачал головой и выходя кинул через плечо:

— Однажды, магистр, мы поговорим на моём языке. Тебе придётся поговорить со мной на моём языке.

* * *
— Сержант! — рявкнул Секой и почти мгновенно на его зов явился рыцарь.

— Да, мастер.

— Я помню тебя. Ты был со мной в сражении у равнины Агменонх, — Секой хлопнул рыцаря по плечу.

— Да, мастер. Я был там.

— Значит, ты знаешь, что нужно делать с дикарями.

— Да, мастер, — скулы рыцаря заиграли, а голос прозвенел сталью.

— Магистр-бригант провалился со своей политикой. Поэтому мы теперь главные и наведём здесь порядок по своему. Это означает, что источников беспорядка не должно остаться совсем. Ты понял меня, сержант?

— Да, мастер. Я понял.

— Передышка будет короткой, но мы успеем превратить это место в крепость. Я сам буду командовать обороной. Противник захлебнётся и дрогнет, мы настигнем его, ударим в спину и перебьём. Потом вырежем соседние опорные пункты и вернёмся в замок. Укрепим его и будет держать оборону до того момента пока не подойдут наши силы. Что уже сделано?

— Корабли подведены к берегу, мастер. По три человека морской стражи присматривают за каждым, остальной экипаж высадился и готовится к обороне. Ворота замка будут укреплены через час, максимум два. Основные силы разделены — первая половина готовит позиции к бою. Вторая половина строит баррикады у прохода во двор. Используем конницу, чтобы подтянуть куски домов. Замечания?

— Замечаний нет, — Секой усмехнулся. — Чёрт, хорошо что я взял с собой хоть сколько то ветеранов. Что с орудиями?

— Мы не успеем разгрузить и четверти, кран работает слишком медленно. Но теми что есть забьём самые вероятные проходы. Будем бить картечью.

— Отлично, — Секой снова усмехнулся и покачал головой. — А ты мне ничего и не оставил, братец… Хм, хорошо. Тогда я соберу отряд самых крепких и возглавлю. Будем в резерве и ударим с фланга.

* * *
— Ты!

Крик был адресован рыцарю в доспехах с зелёными вставками. С задумчивым и печальными видом он вращал в руках два меча и пытался привыкнуть к их весу.

— Ты! — повторил Секой и рыцарь наконец оставил своё занятие и обернулся. — Когда начнётся бой, иди вон к тому зданию с флагом. Будешь биться со мной. Услышал?

Рыцарь безразлично кивнул и снова рубанул воздух.

— Знаешь ещё ветеранов? — спросил его Секой, рыцарь отрицательно помотал головой. — Ну и чёрт с тобой. Делом бы лучше занялся. К вечеру у тебя будет та ещё тренировка. Напялила цаца зелёное!

Секой не выдержал и ещё раз спустися к докам, посмотреть на разгрузку орудий. Едва не разорался, но смог удержать негодование в себе, оценив усилия и уровень сосредоточения рабочих. Издалека осмотрел стены и подходы к замку со стороны моря. Из скал, рваного берега и высоких стен здесь у нападавших не было никаких шансов. Решил проконтролировать работы по подготовке центрального прохода, взобрался по лестнице, успел пройти развёрнутый прямо на улице арсенал и вдруг напряг скулы, повернулся на пятках и схватил за грудки проходящего мимо рыцаря.

— Попался! — крикнул он. — Думаешь, можно забыть такую походку?

Одним ударом кулака вмял шлем несчастного глубоко в череп и отбросил его. Человек бы умер от такого удара, но покалеченный неуклюже поднялся, с трудом достал голову из шлема и выбросил его.

— Вот мы и снова встретились, демон, — неприятно усмехнулся Секой. — Я же сказал тебе, что буду ждать. А ты, дурак, ускорил эту встречу. Чего шныряешь здесь один и без дела?



Вместе со шлемом лоскутами сошла и кожа, что это существо похитило у своей жертвы. Рыцари и гвардейцы без всякой команды бросили свои дела, выставили мечи и копья, окружили монстра.

— Принесите мои доспехи и меч. Тот, что изогнут, — скомандовал Секой и тройка бойцов в коже тут же сорвались со своего места. — Ты от меня прятался, бедняга? Неужели я посрамил и испугал весь твой род демонов? И что вообще ты собрался тут делать под личиной человека? Ты настолько мелкий бес, что решил опуститься до хулиганства и пакостей?

— Не твоё дело, — ответило чудище, озираясь и чуть пригибая голову.

— О! — брови Секоя поползли вверх. — Это… знаешь ли обидно, приятель. У меня о тебе столько воспоминаний, мы с тобой столько пережили, а ты грубишь. Это не очень красиво с твоё стороны. Ты ведь не знаешь, что с той самой встречи, я томными вечерами выходил гулять вокруг замка по самым укромным тропам в надежде снова тебя увидеть. И у этой любви даже были последствия. Я чуть не потерял замок и солидно так подпортил своё имя и репутацию. Представляешь каково мне теперь?

— Я не хочу драться.

— Вот оно что? Ну, а я хочу, — Секой хлопнул себя по голове. — Ты, мразь и пекловское отродьё, ответишь мне за каждую жизнь, что я тут не уберёг, за каждого вонючего варвара, что прорвался сквозь вон те ворота и за каждое слово, что будут говорить обо мне после этой компании. Ты, мелкий, убогий, гниющий, отвратительный бес выпил много моей крови и Кровопийца в долгу перед тобой не останется. Лишь одно меня волнует, прежде чем ты умрешь. Ответь мне, когда я выберусь из этого захолустья… где мне найти… где мне схлестнуться с… ну не знаю, каким-нибудь гордым принцем Пекла или хотя бы графом… ну… с демоном у которого есть хоть какая-то гордость и который не будет… ну знаешь… попробовать решить дело миром?

— Я не демон. И вам лучше меня пропустить. Или я убью вас всех.

— Не демон? — неприятно рассмеялся Секой, слуги начали натягивать на него доспехи. — А твоя мама, зеркала вокруг и речная гладь в курсе?

— Хорошо, — чудище сбросило на землю плащ, затем кирасу и кольчугу. — Какую часть себя ты считаешь самой ценной?

— Даже не знаю, — улыбнулся Секой, искренне радуясь проснувшейся дерзости противника. — Я весь представляю ценность. Думал о трофее? Сначала подумай как заберёшь его.

— Я думал о твоём имени. Кровопийца. И так и не понял, почему я должен был понять его смысл.

— Ну, приёхала телега, — Секой надул губы. — Кто же знал, что тебя демоническим грамотам в Пекле не учили. Я думал, у вас там хотя бы школа есть и чтобы хотя бы частично вы выпускаете в мир интеллигентных и образованных рогаликов. Я пустил тебе кровь, попробовал её на вкус и теперь не остановлюсь, пока не выпью всю. Кровопийца. Разве не очевидно?

— Нет, — буркнуло чудище, сосредоточенно разглядывая когти.

— Не очевидно ему. На последней войне, бабы и старики только и делали, что выли похлеще тебя и молили перестать «пить кровь их народа». А я не переставал, пока меня силой не усадили на корабль и не увезли оттуда. Вот оттуда и пошло. Ты и правда демон, оскверняешь и портишь всё, к чему прикасаешься. Имя моё испоганил, ублюдок. А оно мне так нравилось. Возьму теперь другое.

— Мне плевать.

— Мне тоже.

Секой атаковал молча. В этот раз он не игрался, а просто делал своё дело на пределе своих возможностей. Он был так быстр, что Зверь едва заметил его атаку и разминулся с мечом на расстоянии меньше толщины пальца.

Нидоу наблюдала издалека и по языку тела сразу же поняла тревогу Секоя. Он уже дрался с этим противником, но не узнавал его. Зверь стал сильнее. Настолько, что даже Секой, один из первых мечей Империи, сразу же стал сражаться в полную силу. И боялся проиграть.

После второй неудачной атаки движения Секоя вдруг изменились. Первые мгновения он боялся проиграть более слабому противнику, боялся проиграть обидно и из-за неудачи. Теперь его единственным страхом было то, что он не справится.

Почти мгновенно и без всякой подготовки он впал в транс. Его взгляд стал рассеянным, он не смотрел на противника или его когти, просто в его сторону, используя более быстрое периферическое зрение и зарытые глубоко, почти звериные инстинкты. Он был чудовищно силён и быстр ещё от природы и жизни до посвящения и преобразований. Но Нидоу никогда не понимала насколько. Даже она не могла увидеть ничего кроме размытых движений крыльев матовой бабочки. Но она слышала, как лезвие раз за разом рассекает воздух.

Зверь действительно оказался чем-то сверхъестественным и пропитанным магией, двигался ничуть не медленнее, изгибался под невероятными углами, избегая атака и кружил вокруг выбирая момент для атаки.

Нидоу перестала дышать и судорожно нащупала рукояти клинков.

Это не Секой играл со Зверем. Это Зверь играл с Секоем. Он действительно опасен.

За спиной у неё громыхнуло, послышались крики. Она не обернулась. Знала, что это выстрел с гарматы. Последний выстрел, который разорвал её корпус, как бывало в одном случае из десяти. Открыт огонь по наступающим. Снова начался бой. Раньше, чем они рассчитывали.

Ни Секой, ни Зверь не обратили никакого внимания, продолжили схватку. Окружавшие их воины тут же бросились защищать ворота. А Нидоу судорожно выдохнула и шагнула в Тень.



* * *
В мире теней доспехи Секоя делали похожим его на мутное, монолитное изваяние. Меч его напоминал чёрную змею с белыми прожилками, древнюю и опасную. Он медленно рассекал воздух и тёмная материя Тени разбегалась от него в стороны.

Зверь был так же ясным силуэтом, почти чёрным, вибрирующим и шипастым, охваченным красноватым сечением. Нидоу не смогла определить создавшее эту тварь. Ничего и близко похожего она не видела. Демоны Пекла, колдовские твари и нежить имели совершенно иные, непохожие теневые структуры.

Впрочем, оно было схоже с человеком. Костная структура, места крепления мышц и пульсирующее где-то внутри сердце, энергетический центр. Нет. Стоп. Два сердца?

Биение слишком странное и резонирующее. Но не меняет дело. Даже если там два сердца — она поразит оба.

Вдруг Секой умер.

Даже в Тени ей понадобилось слишком много времени. Тело Секоя было очень сильным, он бы долго выдерживал темп, способный разрушить мышцы и кости. Но Зверь не пожелал испытывать его. Она видела этот момент. Он отступил чуть дальше, нарушая темп и заставляя Секоя сбиться. И вдруг ударил его. Секой блокировал удар, он был слишком прямолинеен и предсказуем. Но истинная сила этого удара оказалось скрытой. Когти отбросили меч в сторону, согнули руки Секоя, отвели в сторону и вонзились в щели шлема. Лишь на секунду и даже не на полную длину. Секой покачнулся, прокрутился вокруг своей оси, выполняя ещё какой-то пируэт, упал и зарылся в песок.

Зверь даже не посмотрел, что стало с его противником. Озирался и высматривал что-то. Искал новую жертву?

Нидоу наконец-то оказалась рядом и вынырнула в обычный мир за спиной у цели. С силой бросила в Зверя нуллификатор, рассеивающий и подавляющий колдовство. Следом полетела толстая игла из серебра, ей нужно было проверить природу чудовища. Оба снаряда ударились о толстую шкуру Зверя и упали рядом.

Он обернулся на неё, взглянул с непониманием и осуждением, словно она ребёнок, кинувший в неё камень, и снова отвернулся, выискивая кого-то взглядом. И сорвался с места, за какие-то секунды забрался по стене, перемахнул на дозорную башню и скрылся где-то на её крыше.

Нидоу стиснула зубы. Её учили устранять колдунов и их тварей. Она могла полезть за ним, но только если он её подождёт. Не угнаться.

Мимо просвистела стрела. Тяжёлая. Арбалетная.

Нидоу наконец обернулась.

Разрушенные ворота прикрыть не успели. Нападавшие с новыми силами легко преодолели баррикады и были уже во дворе. Потери от залпов картечи их не смутили. Их было слишком много. Они сражались с неожиданной смелостью и жестокостью.



Нет. Они и правда не могли ожидать такого от толпы крестьян. Это невозможно. Что-то случилось с ними, что-то смогло превратить их в военную силу. Империя о чём-то не знает…

Что ей делать?

Она уже знает, что сражение проиграно. Их миссия тут провалена. Нужно отступать. Он уже должен был отдать приказ об отступлении. Это не её дело.

Толпа крестьян, пускай и таких, не сможет убить её. У них нет видящих, ведунов или колдунов. Но она не может просто взять и вернутся на корабль. Она должна сделать что-то ещё.

Она убьёт по крайней мере Зверя и скажет Императору, что смерть Секоя дала ей шанс и что один из лучших его рыцарей и мастеров меча погиб не просто так, в глупой схватке с чем-то неведомым.

* * *
Порыв холодного ветра стёр полуулыбку с лица Нидоу. Её глаза остекленели, черты обострились, словно высеченные из камня, губы поджались, и лицо её замерло маской. Кожа её почернела, почти так же, как и Зверя, только цветом не естественным и колдовским.

Второй порыв ветер всколыхнул пустой капюшон Нидоу и мягко опустил его на землю. Она исчезла.

Во всяком случае для всех окружающих.

Искусство Тени было одним из самых сложных в освоении, даже в сравнении с тренировками ассасинов и самых отмороженных аспектов хранителей Тайн. Тень была лишь концепцией и служила ориентиром, а вот перемещений осуществлялось через самые плотные слои Нави. Мало кто знал, но миры, которые воображением смертных рисовались недостижимо далеко друг от друга, на самом деле существовали один в другом.

Покрывать свою кожу защитой и нырять в мир мёртвых было несложно, эта магия была куда проще телепортации, к примеру. Куда сложнее было пережить этот опыт, не сойти с ума и согласиться попробовать снова.

Каждый раз «уходя в тень», она умирала. В единый миг сливались агония, отказ тела, последний вздох и болезненный удар смерти, вся её жизнь пролетающая перед глазами одним скомканным виденьем и весь груз эмоций, который она когда-либо ощущала. Куда легче она переносила клинок в живот или стрелу в лёгкое.

Но даже это были ещё цветочки, в сравнению с тем, как Навь принимала ещё живое и материальное тело. Тамошний тяжёлый и плотный словно вода «воздух» сплеталась в бесконечные клубки рук мертвецов. При каждом движении они хватали её, толкали, тянули к земле, сдирали с неё защитное заклятье и хотели разорвать на части, лишь бы хоть на секунду очнуться от забытья и прикоснуться к уже позабытому теплу жизни.

Всё это сопровождалось шквалом голосов, мыслей и чувств обычно передающих последние секунды жизни целой толпы людей. Десять из девяти послушников-теней впервые раз прошедших путь тени выбрасывались из окна или бросались на нож, продержавшись от минуты до пары месяцев наедине с мыслями о таком «приключении». И только один из десяти переживших этот опыт в полной мере, просили у своего учителя «ещё».

По ощущениям Нидоу двигалась очень медленно. Она избавилась от лишней одежды и оружия, спустилась в самый густой слой, и теперь боролась с сопротивлением, но не слишком, чтобы Навь не стала сопротивляться ей ещё больше. Время тут шло несколько иначе и выглядевшие мгновенным перемещением, на самом деле занимало минут и даже часы, когда она погружалась так далеко.

Люди, город и сражение стерлись окончательно, стали напоминать кипящую массу чего-то единородного. В этой серой массе она легко нашла чёрно-красное пятно, претерпевшие ещё больше изменений. Красный цвет стал преобладать, он пульсировал над чернотой и с каждым едва уловимым тактом, заставлял плясать её и изгибаться в неприятные глазу, асимметричные формы.

Путь до фигуры занял часа два или три, тут она терялась во времени, зато точно настигла цель.

Перед самым выходом она обнажила клинок, резанула ладонь. Из раны хлопьями и комками полетела кровь, она провела рукой по лезвию, оставляя кровавый след, и тут же стянула кожу на руке. Пространство вокруг лезвия вздыбилось и забурлило. Полупереваренная масса душ при соприкосновении с живой материей, да ещё и с кровью, сошла с ума и задымилась, пытаясь зацепится за острие призрачными ртами и языками.

Простая, но опасная техника. Окажись порез слишком глубоким, и она останется тут навсегда. Окружающее пространство просто разорвёт её вместе с заклятьем.

Нидоу покинула Тень, неся на клинке часть потустороннего мира. Время вокруг неё резко ускорилась, но она выпрямила руку заранее и не могла промазать. Пробила грудную клетку там, где должно было оказаться хотя бы одно сердце и провернула клинок. Она не думала, что анатомия будет именно человеческой, но явно ощутила сопротивление и хруст его хрящей и плотных мышц. Масса душ, зацепившихся за её клинок, горела заживо, и насильно утягивалась домой, теперь цепляясь и утягивая за собой внутренности Зверя, вместе с частицами его души.



Чудовищное по ощущениям, незаживающее колдовское ранение.

Что-то сломалось внутри чудовища, он впервые ощутил боль в триллиарды раз выходящую за пределы физической или моральной. Она ударила снова, на этот раз вторым клинком, который держала в ножнах, чуть пониже затылка, в слабое место, где нет кости. Сразу же вытащила нож и отпрыгнула на безопасное расстояние.

В отличии от Секоя, у неё не было никакого желания проверять способности противника и демонстрировать свои. Это был бой насмерть из которого она хотела выйти победителем.

Яд со второго лезвия не оказал никакого эффекта, черноликий повернулся к ней и низко зарычал, судорожно хватаясь за рану. Нидоу ожидала куда большего.

Бесполезно искать слабые места у такого существа и пытаться затыкать его тело металлом. У него не течёт кровь, оно не чувствует боли или усталости и скорее всего будет жить даже разрубленное на множество частей.

Огонь?

Нет. Вряд ли такое сработает. Учитывая путь, что прошло это создание, огонь на нём пробовали и ни раз.

Точно не демон. Существо Пепла отреагировало бы на вещества, которые покрывали клинок. Не говоря уже о любом другом живом существе. Некротическая форма жизни, существование которой поддерживается колдовством, в нарушении естественного порядка вещей, должно было отреагировать на серебряный проводник или нуллификатор. Значит эта тварь колдовская, просто они такое колдовство не видели. Нужно лишь сокрушить заклятие или пробить в нём такую брешь, чтобы природа взяла своё и вернула порядок и равновесие.

Удивительно, что хранители Тайн ничего не смогли сделать. Магия — всё таки их специализация.

По крайней мере, рана нанесена, существо можно ранить и оно это чувствует. Посмотрим, что как оно будет себя чувствовать после по настоящему опасных техник.

Нидоу снова провалилась в Тень. И как раз вовремя — острые когти успели срубить часть её волос. Очень быстрая тварь. Пока время вокруг замедлялось, Нидоу увидела, как зрачок твари сужается и уходит с траектории удара. Когтистая лапа пробивает воздух где-то над ней, а чудовище уже смотрит в другую сторону.



Ищёт что-то. Отбивается словно от назойливой мухи.

В этот раз она не ныряет глубоко. Следит одним глазом за зверем, ещё довершающим удар и отворачивающим голову в сторону битвы. Она садится и погибает под себя ноги, ей понадобиться много времени. Зверь заканчивает движение, и хватаясь за рану, неуклюже спрыгивает вниз, назад на пристань.

Нидоу снова найдёт его. Сейчас ей нужно сформировать вокруг своего тела ещё одну оболочку, чуть потолще и набрать в неё самого пространства холодной Нави, без останков душ. Она оставит только один клинок. На нём будет простое, но энергозатратное заклятие переноса. Другое дело, как его применяет мастер убийств.

Она нашла Зверя у самого берега, оглядывающего корабли и встревоженных их охранников, распутывающих паруса и готовящихся к отплытию. Зашла за спину и покинула Тень.

Пока её оружие ещё пребывало в ином мире, она плавно толкнула его в сторону цели. Он с трудом зарылся в плотные слои полуэнергетического тела и она высвободила заклятие переноса. Лезвие появилось с ней физическом мире почти одновременно, но то пространство которое оно занимало в теле чудовище резко перенеслось в Навь, вместе с частицами его души. Её руки уже не держали рукоятку. Она закрыла глаза, прижала ладонь к спине Зверя, посередине грудной клетки и открыла второй слой кожи на кончике пальца, удерживающий частицы Тени. Они ринулись наружу, домой, продирая себе путь сквозь тело Зверя. Раздался взрыв. Слишком много энергии было высвобождено.

Нидоу не думала, что переживёт такое, но первая её защитная кожа выстояла. Кровь заполнила её уши и ноздри, местами пошла из пор и старых шрамов, но она она была жива.

Как и Зверь. Нанесённые раны всё таки заставили одно из его колен коснуться земли. Её показалось, что на нечеловеческом лице прочитались человеческие ненависть и боль. Наконец, он заметил её. Понял, что она не отстанет пока он не будет мёртв.

Он стиснул зубы и ринулся на неё. Она ждала этого и снова провалилась в Тень. Такой бой убьёт её, она это понимала, но остановится уже не могла.

Когти Зверя замедлились, а у неё появилось время подумать, что может быть мощнее того, что она уже применила. Утащить его в Тень? Попробовать залезть в его тело? Притащить что-то совсем мрачное из самого нижнего слоя в эту реальность?

Нидоу отвела глаза буквально на несколько мгновений и вдруг увидела, что рука зверя всё ускоряется.

Так не должно быть. Она погрузилась ещё ниже, попыталась отклонить своё тело, но когти всё приближались.

— Я вылез из места потемнее, — услышала она его мысль.



* * *
Он смог вытащить её оттуда. Выбросил в реальный мир словно нашкодившую кошку.

Она почувствовала тяжёлый удар и и последующую за ним предательскую слабость и потерянность. Её замутило, заложило уши, в глазах потемнело, она пошатнулась и дрогнула. И лишь спустя долгие секунды поняла, что всё ещё жива. Зверь вонзил в неё свои когти, они пробили кожу, разрезали мышцы, сломали рёбра и… остановились, так и не поразив органов. Они легко могли пробить её навылет, могли достать её сердце, но просто замерли.

Её взгляд сфокусировался. Голова Зверя была повёрнута, он не двигался. Морщась от проступившей боли и давя внутри крик, она повернулась в ту же сторону, попыталась вырывать из себя когти и тоже замерла.

Прямо на них шёл корабль. Его паруса были натянуты частично, но за мгновение, что Нидоу соображала, ещё один парус распрямился. До берега было рукой подать, но он всё рос в размерах и набирал скорость.

Громыхнуло.

Корабль словно схватили сзади, сначала дёрнули, он почти остановился, а затем отпустили, его корма задралась вверх, в щепки разрушила деревянные помосты и обрушилась на землю. Он всё двигался, дерево корпуса стонало и лопалось, он накренился на бок, выбрасывая из под себя ещё больше песка и грязи.

И в этот момент Нидоу вырвала из себя когти и отпрыгнула, что было силы.

* * *
Боль настигла её окончательно и помогла прийти в себя.

Сначала она запаниковала. Вокруг было темно и тесно, её тело сдавливало, нечем было дышать и она едва могла пошевелиться. Но быстро вспомнила тренировки — ни раз и ни два она приходила в себя погребённой заживо.

Определила где верх, движеньями плеч и таза создала немного пространства, опёрлась и начала выбирать наружу. Её только слегка присыпало, паника была напрасной.

Вокруг царил хаос.

Обломки дерева. Дыры в корпусе. Перекошенные мачты. Порванные паруса. Ящики, бочки, содержимое трюма. Тело охранника. Свёрнута шея и сломана нога.

— Помоги, — услышала она твёрдый и сосредоточенный голос, откуда-то сзади.

Развернулась. Роймата был очень бледным и смотрел на неё. Верхняя половина его тела торчала из груды обломков величиной с добрую карту, он отчаянно пытался выползти и освободиться, хватался за землю и обломки. Шатаясь, Нидоу подбежала ближе. Попыталась вытянуть его за руки, не вышло.

— Нет, — твёрдо ответил Роймата.

Он был был покрыт испариной, дрожал, боролся с болью, но взгляд его был ясным и твёрдым. Что-то было не так. Он отпустил левую руку, быстро засунул её за шиворот, сорвал цепь и кинул её под ноги.

Ключ.

Он вдруг сдвинулся с места и оказался глубже в обломках. Она не поняла, что происходит. Придвинулась ближе и взглянула сквозь завал. Оттуда торчала грань массивной железной клетки из прутьев. То, что было внутри схватило его и тащило внутрь. Он ещё секунду боролся.

— Открой её, дура! Открой клетку! — крикнул.

И отпустил руки.

Глава 24 Ярр

Никогда ещё не было так больно.

Из него и раньше вырывали куски, но никогда он не чувствовал этого так явственно. Зудящую нехватку чего-то внутри, напоминающую о себе при каждом движении и шаге, и не зарастающую, как обычные раны.

Сам виноват. Жизнь ничему его не научила. Люди всегда найдут способ ударить его больнее. Тем более он теперь смертен, второго шанса не будет.

Но остановиться и быть осторожнее он не мог.

Лишь одно чувство душило его больше, чем необходимость бежать и прятаться, чтобы быть в безопасности. Необходимость найти мать. Она имеет над ним власть и сможет достать его где угодно. Пока это так, он никогда не будет свободен и в безопасности. Он убил беса, убил страшного рыцаря, убил всех этих воинов и людей, что пытались убить его. Значит он готов. Он бросит ей вызов и…

И что?

Убьёт и её? Она никогда не была ему матерью в привычном смысле этого слова. Он для неё предметом, инструментом, если Ярр умрёт, она не будет по нему скучать, даже не вспомнит. Почему же тогда он испытывает такие сомнения по поводу этой женщины?

Она жестока, она зла, она не будет помогать ему или любить. Она не отпустит его. Она будет мучить его, ещё хуже чем остальные.

Ярр стиснул зубы, рывком поднялся и огляделся в поисках своей цели.

Пыль вокруг ещё оседала. Он не сразу смог определить, где оказался в воцарившемся вдруг хаосе. Ах да, кто-то из людишек обрушил на берег собственный корабль. Люди всегда так поступают, от скуки или от чего-то, что Ярр так и не смог понять, им мало привычной и спокойной жизни. Им оказалось мало даже устроенного ими же кровопролития и пожара. Не стоит тратить время на попытки понять их, нужно найти мать.

Ветер раздул пыль и прибил к земле. Ярр успел сделать шаг или два по направлению к замку, но застыл и инстинктивно извлёк когти. Громадная куча обломков рядом с корпусом корабля зашевелилась, а у Ярра больше не было желания подставлять свою спину или недооценивать людей.

То, что поднялось из обломков, не было человеком. Оно легко вылезло из завалов тяжелых ящиков и обломков корпуса корабля и мачт, просто сгребя их в сторону. Ростом под четыре метра, худое, с серой кожей, лишенной волос, из-под которой торчали непривычно острые грани костей, переплетённые рёбра, анатомически неправильные суставы и мышцы.

Но не размер чудовища заставил Ярр отшагнуть назад, а его голова. Даже Ярру она показалась пугающей и неприятной.

Неровная и несимметричная, словно стённая наспех из камня, с разными щелями глаз и безгубой же щелью рта, обнаживший ряд кривых и щербатых, острых зубов, торчащих в разные стороны. Из пасти твари пузырилась и стекалась обильная кроваво-красная слюна, которой было так много, что она уже стекала с зашитой и покрытой ужасными шрамами груди до ног.



«Голгоа!» — закричал где-то глубоко внутри полупереваренный Ежв. — «Нет! Они же все должны быть мертвы!»

Память Ежва, пронёсшаяся перед глазами, внушала страх и трепет.

Голгоа. Плод ужасной и насильной любви человеческой женщины и крылатого небожителя. Чудовищная абоминация, отродье и выродок, в сравнении с которым Ярр лишь маленькая пакость и колдовская шутка.

Голгоа. То, что не должно существовать.

Ежв негодовал внутри и обвинял Роймату в ереси и сокрытия от него самого факта существования чудища, хотя он и сам имел за душой немало неприятных и радикальных деяний, прошедших по грани допустимого. Ежв ненавидел это создание всем свои естеством, хотел ему смерти, хотел уничтожить его, но…

«Беги, Ярр, беги же! Скорее, пока у тебя есть шанс!» — донеслись мысли Ежва.

Ярр оцепенел, не в силах оторвать взгляд от монстра. Оно издало звук, похожий на короткий всхлип младенца, настолько громкий, что резануло по ушам, повернуло уродливую голову и встретилось с Ярром «взглядом».

Раздались крики ужаса.

Сражение уже какое-то время шло и на пристани, часть имперцев дрогнула начала отступать к лодкам и кораблям, часть всё ещё отчаянно боролась за двор и замок. И теперь все сражающиеся замерли — невозможно было не заметить такое чудовище или проигнорировать его появление.

Оно отвернуло свои глаза-щели и оглядело поле битвы. Не понимало, где оно оказалось и что происходит вокруг.

Короткая команда. Хлопнули арбалеты. С десяток стрел просвистело над головой Ярра и вонзилось в грудь и голову голгоа. От неожиданности и испуга чудовище пошатнулось и неуклюже опрокинулась назад в кучу обломков.

Раздался оглушающий вопросительный полустон полувизг.

Цепляясь руками за почву, чудовище снова поднялось на ноги и повернуло голову на стрелявших.

Снова команды. Одна, другая, третья. Выкрики на разных языках. «Стройся! Заряжай! Целься! Пли!»

На этот раз Ярр не просто пригнулся, он ушёл в песок почти с головой, вжался и зарылся в него. На голгоа обрушился ливень стрел от всех сражающихся. Ярр не увидел, как они попали, думал о том, чтобы самому не превратиться в «ёжика».

Судя по оглушающему и сверлящему голову атональному и угрожающему птичьему свисту, большая часть снарядов достигла цели. Учитывая размер монстра и характеристики данные Ежвом — это вряд ли помогло. Почва загромыхала и завибрировала от тяжёлых шагов по направлению к сражению.

Ярр осторожно выкопался и выглянул, не подымая головы и прикрываясь обломками от возможных стрел и болтов. Широкими шагами, напоминающими скорее комичные прыжки, чем бег, оно уже достигло людей. Взмах руки, и неуспевшие убежать взмыли в воздух, крича и размахивая руками. Удар ноги и бронированная щитами телега взвилась в воздух, пролетела с полсотни метров и разбилась о стену.

Вот он, хаос, который так любят смертные.



Часть из них бросилась бежать ещё при приближении твари, но далеко не все. Каким-то чудом им удалось сохранить останки самообладания, сохранить позиции и боевые порядки, и бросится в бой, даже против такого противника. В ближнем бою даже у ощетинившейся копьями фаланги не было никаких шансов. Голгоа просто махал руками, словно вырывал сорняки или копал землю, но только вместо комьев за его спину летели разорванные люди.

После первых попыток проколоть монстру ноги или брюхо, смертные разорвали дистанцию. Полетели копья, тяжёлые болты из развёрнутых баллист, склянки с горящим маслом. И…

Ярра пробрала дрожь.

Ярко-белые вспышки белого химического огня. Бесстрашные люди с обожжёнными лицами, с которыми он столкнулся в Валашке были и тут. Несмотря на чудовищный урон, который голгоа нанёс маленьким и хрупким людишкам, его тело быстро покрылось стрелами, гарпунами, дротиками, тяжёлыми болтами и начало гореть почти полностью.

Оно упало на землю, покатилось пытаясь себя потушить и снова издало оглушительные звуки.

Всхлипы, полные боли и страха.

Люди ведь сами напали на это создание. Оно не успело сделать им ничего плохого. Может быть, даже и не сделало бы, а ушло своей дорогой. Но нет же, им обязательно нужно мучить кого-то, ранить и убивать. Неужели каждый раз когда убивали Ярра это выглядело так же жутко и отвратительно. Скольско жестокости.

Волна ярости захлестнула Ярра, перед глазами потемнело, он вспомнил каждый удар, каждую сломанную кость, каждую рану или ожог, что злые люди нанесли ему, просто так, потому что им так хотелось.

Раздался оглушительный вопль, но на этот раз он исходил от Ярра. Его когти выдвинулись на полную длину, руки и ногиутончились и удлинились, он покрылся шипами, отрастил хвост, похожий на скорпионье жало и тоже увенчанный шипами, раскрыл пасть раза в четыре шире обычного. Перемахнул через укрытие и бросился вперёд.

* * *
Он был целью куда более мелкой, подвижной и быстрой, чем догорающий и поскуливающий на земле великан. Он провалился в темноту своей злобы так глубоко, как не провалился в первое время, когда звериные инстинкты полностью управляли им. Вокруг него свистели стрелы, мечи, топоры и копья, рядом разбивались камни, проливалось масло, попадая лишь в случае исключительной удачи, которой в этот день у людишек осталось слишком мало.

Раны не беспокоили его, он забыл о ранах и боли, разил выродков точно и без устали, так стремительно, как только был способен. Никогда прежде он не убивал так много и так быстро, его когти сметали смертных, разрывали их на куски, вместе с доспехами, дырявили и ломали, не оставляя никаких шансов. На песке начала образовываться река крови, а Ярр уже был на стенах, вырезал стрелков и почти добрался до гренадёров.

Прям перед ним предстал обожженный, не спасаясь и не уворачиваясь от его когтей, кинул свою склянку прямо в лицо, зная, что это последнее, что он сделает. Ярр остановился как в копанный, прибрал когти, легко перехватил её в воздухе и отправил владельцу, потратив пару мгновений, чтобы увидеть, как он сгорит в своём же белом пламени.

Чуть поодаль, в дальней бойнице, он увидел ящики с такими же и иными склянками, добрался до них и выбросил со стены во внутренний двор, едва успев уйти от волны жара, поднявшейся, когда те разбились.

Хороший подарок, тем кто оставался во дворе и не рискнул выйти на пристань. Хорошая преграда для них, пока он не разберётся с теми, что снаружи.

Продолжил резню, но целей на его пути становилось всё меньше. Смертные отступили, взяв его в кольцо и оставив в центре, редко стреляя в него, чтоб не расслаблялся, ощетинились копьями и закрылись щитами. О, теперь они уже не хотели с ним драться.

Ярр обернулся, ища глазами великана и переводя дух.

— Нет… — сорвалось с его губ.

Он отогнал этих падальщиков всего минуту назад. Но они снова облепили павшего гиганта слов мухи. Кололи его копьями, остервенело и со страхом, что он ещё подымиться и сможет ответить. Один из воинов, черногривый и с бородой, сражавшийся без шлема, смело забрался на грудь падшего и уже не сопротивляющегося гиганта, и, словно лесоруб, медленно и методично обрушивал громадный топор на его шею, собираясь отделить голову.

Ярр бросился к ним. Проделал себе путь в толпе, увернулся от ударов и бросился на убийцу. Чудом тяжёлая секира смогла блокировать смертельный выпад Ярра. Зрачки воина расширились от испуга, но каким-то чудом он сумел сориентироваться и пнул Ярр в живот, сбросив его с великана. Ярр ударился о землю, тут же перекатился, увернулся от выпада копья сзади и снова бросился в атаку.



Но его остановили.

Нечеловечески быстрый удар короткого изогнутого клинка едва его не обезглавил, Ярр ударил в слепую, но его когти лишь скользнули по круглому и блестящему на солнце щиту. Ещё удар, снова стремительный, финт и удар щитом. Ярр увернулся, достаточно легко, но тут же его спину зацепило ещё одно лезвие, метившее ему в позвончник.

Его обступили мелкие и щуплые фигурки, которые никак не могли принадлежать мужчинам. Двое сражались с ним, ещё пятеро ждали на готове, освобождая место первой паре.

Ярр не стал с ними церемониться, разломал свои рёбра, выпустил заострённые кости из-под своей острой кожи, и выстрелил ими, будто дикообраз, с которым Ежв имел печальный опыт знакомства в одной из своих экспедиций. Только одна не успела блокировать его залп, упала как подкошенная, с тремя шипами в лице и груди, но её место сразу же заняла вторая. Ярр бы легко её победил, если бы ему не приходилось оборонять ещё и спину. Их удары были настолько тяжёлыми, а мечи острыми, что они бы легко оставили Ярра без лишних конечностей. Ему пришлось вертиться, словно это был целый отряд, окруживший его и не дававший расслабиться.

* * *
Голгоа почти уже не дышал. Редко и тяжёло вздымалась грудь, он резко захватывал воздух и тут же выпускал его с хрипом и всхлипываниями. Подрагивал и смотрел на Ярр своими глазами-щелями. Всё реже и реже он пытался вдохнуть воздух.

Ярра захлестнула волна жалости и обиды. Он не смог ничего сделать и сейчас не может. Не представляет как оборвать страдания собрата, не знает как нанести ему удар так, чтобы он умер мгновенно, а не страдал ещё больше.

Ярра больше не атаковали, он изрядно вспотел, пытаясь убить телохранительниц и воина с секирой. Дело пошло быстрее лишь, тогда когда он вспомнил о хвосте и воспользовался им по назначению. Больше никто не решился бросить ему вызов.

Голгоа постепенно затих сам, не отрывая взгляда от Ярра. Когда хрипы закончились, Ярр услышал ещё одно тяжёлое и предсмертное дыхание. Воин с секирой, что пытался отрубить чудовищу голову, лежал чуть поотдаль, заливал кровью изо рта свой промятый доспех и хватал воздух, пытаясь пропихнуть его в проломанную грудь.

Ярр подошёл к нему, стиснув зубы. Поднял ногу, чтобы опустить на голову убийце и раздавить его, словно мерзкого жука, которым тот и являлся.

Но не смог.

— Прочь, выродок, он только мой. Мой!

Холодный и знакомый голос хлестнул Ярра плетью, он отпрянул назад и припал на четвереньки.

— Мама! — прошипел он.


— Я не мать тебе, — холодно ответила она и подошла ближе. — Почему ты ещё здесь? В тебе больше нет нужды. Убирайся. Сгинь. Остановись. Перестань существовать.

— О. Я уйду, мама, — не сразу Ярр нашёл в себе силы ответить. — Как только ты достанешь из меня своих червей, сразу после того, как ты освободишь меня! Или же… после того, как ты умрешь.

— Их нельзя извлечь, — Ярина неприятно и гулко хохотнула, с иронией и издёвкой смотря на Ярра.

— Значит ты сдохнешь! — прохрипел Ярр. — Берегись!

И бросился.

Хотел снести её голову одним ударом, но его когти замерли в паре сантиметров от его горла.

— Так я и знала, что это плохая идея и такое колдовство не стоит пускать в мир, — прошептала она, спокойно глядя на окаменевшего Ярра. — Ну ничего, это дело поправимое.

Каждая клеточка тела Ярра боролась с оцеплением. Находила внутри червей, давила их, возвращала контроль, но черви плодились всё быстрее, глубже вгрызались в его тело, прятались там и не давали ничего делать. Рука Ярра чуть сдвинулась по направлению к её горлу. И сразу же дрогнула, вывернулась, сломалась, и врезалась ему в грудь.

Он пытался остановить свои же когти, боролся с ними, но проиграл.

Почувствовал, как они пронзают сердце, как оно рвётся в последних ударах и замирает.

Упал, захрипел и заскулил.

Ярина уже не смотрела на него, подошла к раненному воину и склонилась над ним.

— И тебе не править, царёк.

Воин что-то прохрипел ей в ответ, Ярр не расслышал.

— Время умирать. Тут закончится твой путь «великого» воина и правителя. Я не отправлю тебя к предку, нет, вы не заслужили быть вместе. Ты просто умрёшь тут, но не так, как умирают мужчины на поле боя. Тебе задушит женщина. Голыми руками. Без всякой магии, силы и чудовищ. Кого тебе, мразь? А?

Ярина опустила ему руку на горло и сдавила, воин захрипел ещё больше. Она не торопилась, то сдавливая хватку, то приотпуская, растягивая процесс и наслаждаясь им. В один момент она наклонилась ещё ниже, почти уселась сверху и подключила вторую руку. И тогда он дотянулся и тоже сдавил ей горло.

Какое-то время они хрипели и боролись, но силы оказались слишком не равны, а раны слишком серьёзными. Воин отпустил руку, расслабился и затих. Умер. Ярина поднялась на ноги, потирая шею и оглянулась.

Вокруг них всё ещё стояли воины, окружившие их кольцом. Они молчали, видели всю сцену и не знали, что им делать дальше. Часть имперцев, воспользовавшись заминкой, без паники и резких движений устремилась к берегу, садилась в лодки и отплывала к свои кораблям. Сражение вдруг оборвалось, словно для него и не было никакой причины.

К окружению подъехал человек на коне, оглядел происходящее, погибшего воина и чудовище. Смерил Ярра долгим изучающим взглядом. Развернул коня и поехал прочь, но не к лодкам, а к дороге из замка.

«Тайпен Искатель», — вдруг очнулся Ежв, и Ярр ощутил от него смесь страха, подозрений и уважения. — «Он что? Бежит? Вот ублюдок. Это всё его вина. Это он стоит за всем. Какое печальное зрелище».

— И что теперь? — вдруг громко спросила Ярина.

Её никто не ответил. Её вопрос бы риторическим и скорее обращённым внутрь себя. Она прокрутилась вокруг своей оси, осматривая окрестности. Её взгляд остановился на Ярре.

— Ах да. Вот же ещё одно незаконченное дело.

Ярр попытался извлечь руку или дёрнутся, но напрасно. Ему перестало быть страшно или обидно с последним ударом его сердца, но он всё ещё понимал, что нужно сражаться за жизнь. И чувствовал внутри что-то ещё. Какое-то тепло, расходящееся приливами и расслабляющее. Что-то внутри него пульсировало и нагревалось. Он почувствовал, как черви, убаюканные этим теплом, засыпают и отпускают хватку. Ещё немного и он будет способен двигаться. Ещё немного и он сможет нанести ей удар.

Ярина подошла и с жестокой улыбкой склонилась над ним.

— Ты. Ещё один мужик, что попытался убить меня. А ведь это я дала тебе жизнь. Это я позволила тебе жить и пустила в этот мир. И как ты со мной обошёлся, негодник? Ты подумал, что что-то большее, чем инструмент? Ты подумал, что ты герой и сам определяешь свою судьбу? — Ярина засмеялась. — Но это же не так. Ах, моя маленькая собачонка, в тебе же нет ничего! Ты был создан из пустоты и ничто в этом мире не изменит этого факта. Ты пустышка и ничто не сможет заполнить тебя. И ты не сможешь ничего заполнить, потому что у тебя нет ничего, чтобы ты мог отдать. Ты мерзкое, нечистое и вечноголодное отродьё тёмного колдовства. Ты нарушение порядка, бельмо на этой чистой и светлой гавани. Я бы наверное могла бы испытывать к тебе жалость, но ты пустое место, ты ничто. Время отпустить силу, что даёт тебе «жить» и двигаться, снова отдать её природе. Так будет правильно. Прощай.

Ярр зажмурился, понимая, что это его последние секунды. Она что-то прошептала, но ничего не изменилось. Ярр открыл глаза.

Обезглавленное тело матери упало к его ногам.

— Рыжая сука! — прохрипел воин, обмахивая с секиры кровь. — Я Горан, мать твою, Вечный! Это мой край и я буду править им вечно! Мой.

Сила, сдерживающая Ярра вдруг ушла и он снова смог двигаться. В ужасе отпрянул от головы матери и поднялся на ноги.

— А-а-а, — воин махнул в его сторону, ударил себе по груди, выправляя доспех. — Значит это ты Норийский Зверь, разоряющий мои земли. Я думал ты побольше будешь. Правильно ведь говорят… у страха глаза велики. Ну? Что молчишь? За мной пришёл? Меня судить за мои грехи? Ну так суди. Давай же. Я жду.

Только сейчас Ярр почувствовал, что с воином что-то не так. Ежв и остальные, да и его собственный опыт, подсказывали — не мог он выжить с такими ранами. А тем более подняться на ноги, атаковать и разговаривать. Убить ведьму одним ударом. Он должен был захлебнуться в собственной крови, перестать дышать даже без «помощи» Ярины, и никаких шансов у него не было. Позади воина шевельнулось одно из маленьких тел его защитниц, что сразил Ярр. Её рука и нога дёрнулись, но это не было случайной дрожью мёртвого тела. Её раны были куда более серьёзными, она вообще умерла мгновенно и совершенно точно, Ярр не оставил ей шансов. Но тем не менее она пошатывалась и поднималась на ноги. Как и остальные шесть.

Их окружало бледноватое свечение, струившееся по воздуху. На секунду ему показалось, что за их спинами он увидел странные силуэты, похожие на крылья, а над их головами светящиеся короны. Но как только они смогли твёрдо стоять на ногах виденье рассеялось. Их подведённые глаза с ненавистью уставились на Ярра, они подобрали своё оружие и замерли в боевых стойках.



Воин взвалил на плечо свой топор, оглядел поле боя, отступающих имперцев и замерших в смятении товарищей.

— Не на секунду нельзя оставить! — громко крикнул он свои людям. — Наши враги отступают, а мы не давим их. Почему? Чего вы застыли? У меня за спиной голая баба? Чего пялитесь?

Воины недоверчиво переглянулись, разглядывая то Ярра, то предводителя и его свиту, вернувшуюся из мёртвых.

— Я вас спрашиваю! — рявкнул воин. — Неужто вы хотите увидеть эти полированные рожи и доспехи в следующем году, когда они вернутся мстить нам, жечь наши дома, отбирать нажитое и насиловать наших женщин? Они вернуться, я это уже знаю. Убейте их всех! Я приказываю вам! Вперёд! А я лично избавлю нас всех от этого черномордого недоразумения.

Со страхом, недоверием, благоговением и неуверенностью воиско снова переглянулось, но всё же двинулось к берегу. То тут то там снова послышался звон металла, команды и крики.

— На чём мы остановились? — воин повернулся к Ярру. — Ах да. Ты, Зверь, бросил мне вызов и собрался судить меня.

— Мне плевать на тебя, — пробормотал Ярр не в силах оторвать взгляд от тела матери и взять себя в руки.

— Ты её отродье? — воин указал топором на труп. — Тогда мсти за неё. А то мне становится скучно.

— Мне плевать, — ответил Ярр, пытаясь разобраться в том, что он чувствует.

— Очень много разговоров и очень мало боя, — проворчал воин.

Вдруг оказался рядом, и Ярр едва-едва успел убрать голову от его удара. Ударил в ответ на отмаш, воин легко и с улыбкой ушёл от выпада, разорвал дистанцию, остановился и снова взвалил топор на плечо.

— Ты что, устал, убивая моих людей, черноликий? Или думаешь… я недостоин вкусить твоей силы? Не надо меня недооценивать.

Ярр попытался достать его хвостом, но тут же ощутил его утрату. Воин даже не пытался увернутся от удара, он прикрылся своим оружием, словно щитом, и прежде чем Ярр успел вернуть хвост, отсёк его одним движением… Ярр зашипел, провернулся вокруг своей оси и со всей стремительностью на которую был способен разорвал дистанцию и ударил.

Его когти рассекли воздух, всё с той же улыбкой воин ушёл в сторону и подставил ему подножку. Ярр зарылся лицом в песок.

— Нет… — услышал Ярр сверху задумчивый голос. — Похоже, ты мне не противник. А жаль. Со стороны казалось, что ты силён. Столько людей погубил. Придётся поискать в другом месте. Пойду поддаваться обратно на поле боя. Потом, пожалуй, отстрою крепость. А потом отомщу этим заморским ублюдкам. Ладно, убейте его и забудем.

Воин кивнул своим стражницам и они бросились на Ярра. Ярр перекатился от первой атаки, но вторую даже не успел увидеть, изогнутый клинок почти что отсёк ему руку. Они стали только быстрее и теперь могли атаковать все вместе, не мешаясь друг другу, так быстры и скоординированы стали их движения. Ярр пропустил ещё удар, ещё и ещё, уворачивался, не имея никакой возможности атаковать и бросился бежать. Тут же его перехватили, снова зажали в кольцо и рубили, рубили, рубили.

В первые за долгое время Ярр почувствовал слабость и усталость. И близость смерти. Он ничего не мог сделать в ответ, только уклонятся и получать удары. Изогнутое лезвие едва-едва коснулось его шеи, и тут же следующий удар прорубил её до половины, от третьего решающего он чудом отклонил голову, меч рассёк ему щёку и частично выбил зубы. Ярр отпрыгнул к стене, оттолкнулся от неё, прыгнул на соседнюю и что было сил полез вверх. Он оглядывался и боялся, что эти страшные воительницы настолько сильны, что смогут погнаться за ним и по отвесной стене.

Взобрался на крышу, затравленно огляделся, и присел. Его тело не успевало регенерировать, он чувствовал, что оно вот-вот рассыпается на части. Одна боль накладывалась на другую, а незаживающие ранения, полученные от убийцы на берегу казалось раскрылись ещё больше и он теряет из них жизненную энергию.

Крепость вокруг ещё горела, бой шёл где-то на пристани, а Ярр оглядывался и прислушивался. Ему казалось что преследователи вот-вот появятся и настигнут его.

Неуклюже и спотыкаясь он бросился бежать. Миновал один пролёт, другой, спрыгнул на стену, пробежался по зубцам бойниц и снова забрался на крышу дозорной башни, почти миновал её и вдруг почва ушла у него из под ног. Старые доски и черепица не выдержали. Он рухнул с большой высоты на кучу хлама и оружия, хотел подняться, но силы почти покинули его.

— Ты! — прошептал Ярр.

С широко раскрытыми глазами напротив него него сидела девушка в чёрных облегающих одеждах. Та самая, что нанесла незаживающие раны. Он не убил её. Она скрылась. Она прижимала раны на груди, тяжёло дышала и попыталась уползти в сторону.

Под ней собралась лужа крови. В ноздри ударил густой запах, он вдруг снова почувствовал его так же ярко как раньше. Живот его скрутился и издал продолжительный стон. Он голоден. Он очень голоден. Он так давно не ел. Ему нужны силы.

Он пополз к девушке, она закричала. Уже почти добрался до неё, уже почти достал когтями, но вдруг что-то прибило его лицом о каменный пол. И следующим тяжёлым ударом оторвало от пола и отбросило от девушки.

— Отстань от неё, тварь! — крикнул мощный голос.

Опираясь на стену, Ярр тяжело поднялся, выпуская когти и недобро смотря исподлобья, собираясь разорвать любого кто станет между ним и добычей. Голод занял всё его естество, подавив тревогу и страх преследования.

И вдруг отступил, оставив Ярра растерянным.

Перед ним стоял крупный мужчина в простой крестьянской одежде, с голубыми глазами и копной рыжих волос. В широких ладонях он сжимал видавший виды тяжёлый молот.

— А ты ещё… кто… — прошептал Ярр, чувствуя перед этим человеком непонятную слабость.

— Я Ярр, сын кузнеца! — зычно ответил человек и прыгнул вперёд.

Тяжёлый молот обрушился на голову Ярра и он провалился в темноту.

* * *
Ярр метался по бесконечному, тёмному тоннелю в котором не было ничего. Искал выход, хотя бы пятно света, и не находил.



— Здесь нет света.

Голос произнёсший это, спокойный и рассудительный, заполнил всё вокруг.

Ярр не бросил своё занятие. Он хотел выбраться. Его мысли путались, утопали в волнах страха и желания жить. Он то ли летел, то ли полз, то ли бежал, направление менялось, переворачивалось, замыкалось в круг и извивалось спиралью. Но выхода нигде не было.

— Разве он тебе нужен? — снова раздался голос.

— Да! Да, чёрт тебя дери! — заорал Ярр. — Мне нужно найти выход! Я хочу жить.

— Отсюда нет выхода. Это конец твоего пути, — скупо констатировал невидимый собеседник.

— Я не могу умереть. Я не хочу умирать! — Ярр снова бросился искать выход, но голос не оставил его.

— Нет, можешь. Ты умирал множество раз. Это естественный процесс. Всё умирает. Как бы оно не было сделано.

— Кто ты?! Почему ты не оставишь меня в покое? Как мне отсюда выбраться?

— Я? Всего лишь никто.

— Что тебе нужно от меня?! Я отдам тебе всё. Только выпусти.

— Но у тебя же ничего нет. И мне от тебя ничего не нужно. Ты пришёл ко мне сам. Вопрос в том, что нужно тебе.

— Я… я хочу… выбраться отсюда. Я хочу жить. Я…

— Но что потом?

— Потом? — Ярр остановился, попытался придумать что-то, но не смог.

— Зачем ты хочешь жить? И что будешь делать с жизнью? Куда пойдешь? Какая у тебя будет цель?

— Я… я не знаю. Разве это важно?

— Зачем тебе жизнь, если ты не знаешь её ценности?

— Но я… я хочу узнать… мне… мне просто не дали… просто не дали…

— Просто не дали чего?

— Всего!

— И что это значит? Твоё «всё»?

— Да просто… просто… у меня бы могла быть жизнь. Я бы мог пойти куда-то… и я бы сделал…

— Человеческая жизнь? Ты думаешь ты человек?

— Я не знаю… когда-то я был человеком.

— Разве ты был рождён женщиной? Разве ты вышел из её теплой утробы, маленький и кричащий? Разве у тебя было что-то вроде детства? Твои части когда-то были людьми. Если бы я съел улитку, улитка бы на какое-то время бы стала частью меня. Но я бы не стал улиткой.

— Да что тебе нужно? Ты тоже пленник тут? Или ты хозяин этого места и собрался мучить меня? Это Пекло? Моя вечная пытка? Но за что?! Что я такого сделал?! Я ни в чём не виноват!

— Нет, это не Пекло. Сейчас мы внутри моего сердца. А моё сердце внутри тебя. Тот «камень», что тебе посчастливилось подобрать в руинах. Оно не раз выручало тебя, подпитывало и позволяло менять себя. В это была его сила, которой, впрочем, оказалось слишком мало.

— Я не умер?

— Нет. Пока ещё нет. Но ты умираешь прямо сейчас. Под ударами молота. Силы покидают тебя и скоро ты перестань быть единым целым, рассыпешься на осколки, уснёшь и медленно растворишься. Как это не поэтично, но ты встретил своего двойника, а их появление — это обычное предзнаменование смерти. А смерть и так была слишком ласкова с тобой, обхаживала тебя и нежила так долго. Это конец. Твоя история была интересной, но она заканчивается.

— Я не хочу, — завыл Ярр. — Я не хочу умирать. Я не хочу. Помоги мне. Ты можешь что-то ещё сделать?

— Может быть и можно. Ты никому не помогал, Ярр. Ты слишком многое должен жизни, ты слишком многое отнял, чтобы просить у неё ещё времени. Что ты готов дать взамен?

— У меня ничего нет.

Ответ Ярра был честным, он тяжёло вздохнул, остановился и сел посреди пустоты, опустив голову. Он проиграл. Ему даже не за что хвататься, ведь он так и не познал ничего, кроме боли, страха, ярости и отчаянья.

— У тебя есть пустота. Которую я бы мог заполнить, — голос молчал очень долго, прежде чем ответить.

— Мать сказала, что я пустышка. Что у меня ничего нет и не будет. Разве это можно забрать?

— Я не хочу забирать, Ярр. Я хочу дать.

— Я умру от этого?

— В каком-то смысле ты умрешь. В каком-то смысле ты будешь жить. В каком-то смысле, ты получишь то, что хотел.

— И как это понимать?

— Прийми меня и ты узнаешь.


Альтернативные концовки

Напомню, что роман был интерактивным и выбор читателей повлиял на них. Как могло бы быть, будь выборы несколько иными.


Трон Тридании.

1) Тайпен на троне. Империя Тайн легко укрепляется на континенте и начинает вторжение. Горан мёртв, Ярина не отомстила и присутствует во втором романе.

2) Горан-человек. Освободил столицу, вернул трон, прогнал Империю. Во второй книге ведёт с ними ожесточённую борьбу и терпит практически постоянную осаду.

3) Ярина. Делает из Тридании сосредоточие зла. Горан и Тайпен мертвы. Ярр служит ей цепным псом.

4) Аракс. Горан, ставший воплощением бога войны, возвращает себе трон и начинает масштабную войну против Империи и всех, кто попадётся под горячую руку.

5) Ярость Ярины. Высвобождается и разрушает гору, прокладывая Империи прямую дорогу на континент. На месте Старшего Оплота имперский лагерь, Горан мёртв, Ярина в странствиях и доставляет проблемы.


Судьба Узорицы.

1) Холодная война. Противостояние между Империей и Зарийским царством носит скорее шпионский характер.

2) Открытая война. Империя начинает массированное наступление на континент.

3) Война зверя. Всё воюют с Ярром, потому что он стал настоящим чудовищем.

4) Война богов. Узнаете во второй части).


Пробуждение Кхорокха.

1) Сон. Кхорокх так и не пробудился.

2) Ярр. Становится носителем сущности Чёрного Бога и скрывается, чтобы заниматься своими таинственными делами.

3) Ярина. Могла бы быть носителем Кхорокха.

4) Тайпен. Самый запасной и извращенный вариант.


Пробуждение богов.

1) Боги спят. Мольбы и тревожные сигналы не были услышаны.

2) Боги проснулись. И теперь захотят навести свои порядки в мире смертных.


Судьба Ярра.

1) Смерть.

2) Зверь. Отдалившись от человечности, Ярр бы стал куда более могущественными чудовищем.

3) Свобода. Смог бы освободиться и продолжить путь человеком.

4) Кхоркох. Стал сосудом для Чёрного Бога.


Судьба настоящего Ярра.

1) Смерть в младенчестве.

2) Сварг. Стал воплощением бога-кузнеца. Вместе с Араксом они враждуют с Кхорокхом.


Судьба Ярины.

1) Смерть.

2) Прощение. Ярина прощает своих врагов, воссоединяется с сыном и снова становится доброй ведуньей.

3) Ярость. Высвобожденная ярость уничтожает замок и окружающие горы, открывая путь Империи.

4) Царица. Ярина решает искоренить «зло» и берёт власть в свои руки, становясь жесткой и тёмной властелиншей.

5) Кхорокх. Выбирает её своим сосудом.


Судьба Горана.

1) Смерть.

2) Смелость. Прояви Горан истинную смелость, положив болт на свою «честь», он бы стал просто сильным правителем, а бог войны бы отверг его трусливое и подлое тело.

3) Аракс. Он будет воплощением бога войны во второй книге.


Судьба Тайпена.

1) Смерть.

2) Победа. Удача в Тридании = вторжение на континент.

3) Враг. Тайпен покидает место сражения, но не на корабле, а на коне. Уходит вглубь континента, не желая признавать своё поражение и думает, как отыграться. Он появится во второй книге.

4) Кхорокх. О, это был бы интересный союз.


Оглавление

  • Глава 1 Горан
  • Глава 2 Зильда
  • Глава 3 Зигой
  • Глава 4 Зильда
  • Глава 5 Тайпен
  • Глава 6 Золтан
  • Глава 7 Вацлав
  • Глава 8 Байгуд
  • Глава 9 Горан
  • Глава 10 Чёрное Древо
  • Глава 11 Ярр
  • Глава 12 Небеск
  • Глава 13 Ярина
  • Глава 14 Ярр
  • Глава 15 Тайпен
  • Глава 16 Роймата
  • Глава 17 Ярр
  • Глава 18 Тшань
  • Глава 19 Ярр
  • Глава 20 Горан
  • Глава 21 Ярр
  • Глава 22 Ярина
  • Глава 23 Нидоу
  • Глава 24 Ярр
  • Альтернативные концовки